Osokin Velikaya tayna Velikoy Otechestvennoy Klyuchi k razgadke 187816

Александр Николаевич Осокин

Великая тайна Великой Отечественной. Ключи к разгадке



Аннотация


Почему 22 июня 1941 года обернулось такой страшной катастрофой для нашего народа? Есть две основные версии ответа. Первая: враг вероломно, без объявления войны напал превосходящими силами на нашу мирную страну. Вторая: Гитлер просто опередил Сталина. Александр Осокин выдвинул и изложил в книге «Великая тайна Великой Отечественной» («Время», 2007, 2008) cовершенно новую гипотезу начала войны: Сталин готовил Красную Армию не к удару по Германии и не к обороне страны от гитлеровского нападения, а к переброске через Польшу и Германию к берегу Северного моря. В новой книге Александр Осокин приводит многочисленные новые свидетельства и документы, подтверждающие его сенсационную гипотезу. Где был Сталин в день начала войны? Почему оказался в плену Яков Джугашвили? За чем охотился подводник Александр Маринеско? Ответы на эти вопросы неожиданны и убедительны.


Александр Николаевич Осокин

Великая тайна Великой Отечественной. Ключи к разгадке


От автора


Мы, пройдя через кровь и страдания,

Снова к прошлому взглядом приблизимся,

Но на этом далеком свидании

До былой слепоты не унизимся…

Константин Симонов


Россия – это загадка, завернутая в секрет,

скрывающий в себе тайну.

У. Черчилль


В тысячелетней истории нашего народа не было Победы величественнее и значительнее, чем Победа над немецко-фашистской Германией в Великой Отечественной войне. Вот уже 64 года эта Великая Победа охраняет нашу страну вместе с армией, флотом и ракетно-ядерным щитом. Но как гениально просто и точно сказано в любимой песне нашего народа «День Победы»: «Это праздник со слезами на глазах»! И действительно, самый счастливый в жизни нашей страны День Победы 9 мая 1945 г. неразрывно связан с самым страшным и трагичным днем 22 июня 1941 г., который принес невосполнимые утраты почти в каждую семью нашей страны и навсегда оставил в нас кровоточащие вопросы: что же произошло в этот самый черный день, как такое могло случиться и кто за это несет ответственность?

Пока ответы на них не даны.

Чтобы получить их, надо обратиться к последним предвоенным месяцам и представить себе, что происходило в то время близ западной границы СССР. А там круглосуточно кипела лихорадочная работа – из глубины страны в приграничные районы перебрасывались части, соединения и целые армии. Заменялась на новую военная техника, строились укрепрайоны на новой границе (при этом почему-то демонтировалась боевая техника на старой, а кое-где ликвидировались и сами укрепления). Производились новые назначения командного состава РККА. К границе перебрасывались огромные запасы боеприпасов, горючего, военной амуниции и продовольствия, которые размещались на фронтовых и армейских складах и арсеналах, а также в железнодорожных вагонах. Только в последние годы стало известно, что с 12 июня во многих приграничных частях и соединениях личному составу стали выдавать смертные медальоны (для идентификации в случае гибели).

Совершенно очевидно, что шла колоссальная подготовка Красной Армии к боевым действиям, но вот только к чему готовились? Может быть – к обороне страны от гитлеровской агрессии? Ведь все видели, что к германско-советской границе были стянуты отборные немецкие дивизии, имеющие почти двухлетний опыт победоносной войны, с легкостью опрокинувшие все армии континентальной капиталистической Европы.

Но тогда почему же первый день войны советские войска встретили, не заняв укрепрайоны и предполье, без боеприпасов и горючего, а главное – без четкой команды и управления со стороны высшего руководства? Ведь 22 июня в войска поступили три директивы высшего руководства – две невнятные (№ 1 и № 2) и одна нереальная (№ 3), ни на одной из которых почему-то не было подписи вождя. В этот день в течение восьми часов страна не знала о начале войны, и наконец в двенадцать часов (по моему мнению, в 12. 15) дня о ней сообщил в своей речи по радио не Сталин, а его заместитель Молотов. Сталин же выступил перед народом по радио лишь на двенадцатый день войны – 3 июля.

Почему склады и аэродромы были выдвинуты к самой границе? (Из-за этого огромные запасы боеприпасов, горючего, амуниции и продовольствия были захвачены врагом или взорваны нашими войсками при отступлении, а на земле в первый же день войны было уничтожено 800 наших самолетов. Всего за первый день войны мы потеряли 1 200, а за два первых дня 2 500 самолетов!) Почему артиллерия была оторвана от своих дивизий и отведена на артполигоны?

Сами результаты начала войны, и ее первого дня особенно, буквально кричат о том, что к обороне советские войска не готовились, поэтому удар немцев оказался «внезапным», а разгром советских войск сокрушительным: Каунас, столица Литвы, был взят немцами через два дня, Минск, столица Белоруссии, – через семь, а Рига, столица Латвии, – через восемь дней после начала войны!

Возможно, советские войска готовили не к обороне, а к нанесению упреждающего удара по накапливающимся возле границы и разворачивающимся немецким соединениям? Может быть, прав Суворов со своей «ледокольной» гипотезой, и Сталин действительно готовился начать этим ударом свой «революционный» поход на Европу?

Но почему же в таком случае большинство советских частей и соединений на рассвете 22 июня 1941 г. находились не в 1–2 км от границы, как немецкие, а на расстоянии 30– 300 км от нее? Почему у них не было боеприпасов и горючего? (Примером настоящей готовности к нанесению удара может служить фото немецких танков в Бресте 22 июня, на котором видно, что на каждом танке имеется по 10–20 дополнительных 20-литровых канистр с бензином, да еще прицеп с двумя 200-литровыми бочками и ручной помпой, позволяющей их пополнять! [91, с. 68 Фотоприложений])

Почему же у нас было приказано снять с тяжелых орудий прицелы-панорамы?

Почему выданные в передовых пехотных частях патроны 21 июня приказывали сдать на склады и опечатать?

Почему в самые последние предвоенные дни в авиационных частях западных округов шли регламентные работы, на время проведения которых самолеты теряют боеспособность?

Почему было приказано самолеты лишь «рассредоточить и замаскировать»? Ведь если советские войска готовились к нанесению удара, разве можно было лишать самолеты возможности быстро выйти на взлетную полосу? Для чего же ее освобождали? Таких вопросов множество…

Ответ на все эти «почему» один: к нанесению неожиданного удара по немецким войскам, а затем по Германии и Европе Красную Армию тоже не готовили.

Возможен еще один вариант советских предвоенных приготовлений на своих западных границах. Может быть, оценив сложившееся превосходство немецких армий в численности, военной технике и боевой подготовке, советское руководство готовило Красную Армию в случае нападения немцев к организованному стратегическому отступлению, подобному отступлению русской армии под руководством Барклая де Толли, а затем Кутузова в Отечественной войне 1812 г.?

Однако об этом не может быть и речи, ибо уже вечером 22 июня в войска поступила Директива № 3 о переходе советских войск в контрнаступление с задачей не только вернуть захваченные немцами территории, но и пересечь госграницу, в частности овладеть к 24 июня районом Люблин. Значит, никакого превосходства немецких войск не было и в помине, напротив, Сталин отлично знал, что Красная Армия значительно сильнее германской армии, о чем и свидетельствует требование Директивы № 3 наступать немедленно (ибо, как выяснилось в последние годы, орудий, танков и самолетов в РККА было в несколько раз больше, чем в вермахте и люфтваффе).

Нет, не готовилась Красная Армия в марте – июне 1941 г. к организованному отступлению от границы в глубь страны.

Но тогда к чему же с таким размахом готовили в этот период у западных границ СССР Красную Армию?

Красную Армию готовили к Великой транспортной операции – переброске (в соответствии с тайной договоренностью Сталина и Гитлера) советских войск через Польшу и Германию к берегам Северного моря, а немецких – через СССР к Турции и Ираку.

Именно это и стало причиной катастрофы, произошедшей 22 июня 1941 г., ибо в этот день Сталин полным проигрышем закончил свою Большую политическую игру, которую вел два года втайне от свого народа. И в тот же самый день народ нашей страны начал свою войну, которую закончил Великой Победой 9 мая 1945 г.

Свою, на первый взгляд невероятную, версию причины катастрофы 22 июня 1941 г. я впервые изложил в статье «Новая гипотеза начала Великой Отечественной войны» («Независимое военное обозрение» № 29 за 2004 г.), а затем, полностью, в книге «Великая тайна Великой Отечественной. Новая гипотеза начала войны», которая вышла в октябре 2007 г. в московском издательстве «Время» (переиздана в феврале 2008 г.).


Суть новой гипотезы начала войны, изложенной в книге «Великая тайна…»


Будучи воссозданной сегодня по самым разным опубликованным материалам, воспоминаниям ветеранов и очевидцев с использованием анализа и дедукции, ибо однозначно подтверждающих ее архивных документов пока нет, на мой взгляд, история начала Великой Отечественной войны в самом кратком изложении выглядит так.


Гитлер, понимая, что в одиночку Германии Англию не одолеть, предложил Сталину участвовать в войне против Британской империи – в частности, в высадке десанта на Британские острова и броске на Ближний Восток. Советско-германские переговоры в Берлине 12–14 ноября 1940 г., якобы закончившиеся ничем, на самом деле завершились тайным соглашением между советским и германским высшим руководством о совместном проведении этих операций. С этого момента главным для Сталина стало: вывести с помощью немцев свои армии через Польшу и Германию на берег Северного моря (одновременно немецкие войска должны были перебрасываться через СССР к Турции, Ирану и Ираку), а уж там бы он еще решил, куда ударить – либо вместе с немцами по Лондону, либо вместе с англичанами по Берлину. Он считал, что это позволило бы СССР вступить во Вторую мировую войну на западе Европы, а не на своей границе, поэтому жестоко пресекал все, что могло сорвать эту уникальную операцию, позволяющую советским войскам без каких-либо боевых действий выдвинуться летом 1941 г. к Северному морю.

Однако и Гитлер понимал, что Сталин может нанести внезапный удар по Германии с запада, поэтому немцы решили подстраховаться – советские войска и военная техника должны были перевозиться по железным дорогам, а также рекам и каналам без боеприпасов (которые будут доставляться отдельно), техника – частично разукомплектованной (например, без орудийных прицелов, которые пойдут следом), не заправленной горючим (его должно быть ровно столько, чтобы танк или автомашина могли въехать на железнодорожную платформу или баржу и съехать с нее) и т. п. Именно таким образом 20 июня 1941 г. началась транспортировка советских частей и соединений к Северному морю.

Одновременно на таких же условиях началась и переброска немецких частей через территорию СССР на Ближний Восток. Однако утром 22 июня 1941 г. частям вермахта, двигавшимся в составах по советской территории, и самолетам люфтваффе, находящимся на советских аэродромах, немецкая авиация сбросила боеприпасы и горючее. Вот откуда в первый день войны в советском тылу оказались многочисленные немецкие «десанты», а в нашем небе – немецкие самолеты с красными звездами (их наносили для беспрепятственного пролета над нашей территорией по договоренности). А уже начавшие транспортировку и готовившиеся к ней советские части и соединения приграничных округов в первый день войны оказались небоеспособными, так как не имели боеприпасов и горючего. Вот это и стало главной причиной катастрофы 22 июня 1941 г. для Красной Армии.

При подготовке Великой транспортной операции были приняты небывалые меры по обеспечению ее секретности, и не только информационные (неслыханная комплексная дезинформация!), но и технические. В частности, советские железнодорожные составы должны были формироваться на территории СССР на колее, «перешитой» на европейскую, чтобы избежать перегрузки или смены колесных пар на границе. Немецкие же должны были формироваться на территории Германии и Польши либо на колее, перешитой на советскую ширину, либо с использованием специально разработанных для этой операции передвижных «башмаков», обеспечивающих переход состава на более широкую колею без его перегрузки.

Тем не менее, Черчилль узнал о подготовке совместных действий Германии и СССР против Британской империи и поручил своей разведке заманить в Англию (а может быть, даже похитить) заместителя Гитлера по партии Рудольфа Гесса. С его помощью он убедил Гитлера в том, что Сталин готовится ударить по немецким войскам, и договорился о нанесении на рассвете 22 июня 1941 г. совместного удара Англии и Германии по СССР. Однако в тот роковой день Черчилль обманул Гитлера и объявил о полной поддержке СССР, в результате чего 22 июня 1941 г. Германия оказалась одна в войне против России (вопреки завету великого Бисмарка), при этом воюющей на два фронта (вопреки заветам полководцев Первой мировой войны Гинденбурга и Людендорфа), что означало ее неизбежное поражение.


Книга вызвала бурную реакцию: полтора десятка рецензий в печатных изданиях, публикация отдельных глав из нее в газетах и журналах, жаркие споры на сайтах и в блогах Интернета, цитирование и обсуждение этой гипотезы в книгах других авторов о начале войны, вышедших после опубликования «Великой тайны…». Ей были посвящены передовая статья в «Военно-историческом журнале» № 5 за 2008 г., отдельный выпуск передачи «Цена Победы» на радиостанции «Эхо Москвы» 28 января 2008 г., интервью с автором на телеканале «Культура» 8 мая 2008 г. Поданная в Федеральное агентство по культуре и кинематографии заявка с изложением этой гипотезы победила в конкурсе по теме «Начало Великой Отечественной войны в свете новых исторических исследований», и в 2007 г. студией «Встреча» был снят документальный фильм «Тайна 22 июня». Премьера состоялась в Доме кино 15 января 2008 г., 30 января фильм был показан в киноклубе «Русский путь» библиотеки фонда «Русское Зарубежье», а 22 июня – на телеканале «Звезда» с обсуждением после просмотра. Ряд писем с отзывами читателей, в том числе ветеранов Великой Отечественной войны, получили редакция издательства «Время» и автор.

Положительно книгу оценивали за оригинальность изложенной в ней гипотезы начала войны, объясняющей множества загадок того периода. В некоторых публикациях, например, говорилось, что многочисленные версии начала войны сводились, в конечном счете, к двум: официальной и Резуна-Суворова; книга же «Великая тайна…» ввела в оборот третью версию, ранее неизвестную.

Главным недостатком гипотезы сочли отсутствие архивно-документальных подтверждений существования предвоенной договоренности Сталина и Гитлера о военном сотрудничестве, в частности о совместном проведении Великой транспортной операции, и конечно же само предположение о возможности сотрудничества коммунистического режима с фашистским в 1941 г. (о том, что такое сотрудничество, причем оформленное официальными документами и секретными протоколами к ним, реально имело место в августе 1939-го – июне 1941-го, оппоненты почему-то забывали).

В качестве третьего серьезного довода против новой гипотезы и «выдуманной автором» Великой транспортной операции высказывалась мысль о том, что если бы такая операция действительно была задумана, к ее разработке и подготовке были бы привлечены сотни, а к реализации – сотни тысяч людей. Удержать ее в тайне (по мнению оппонентов) было бы невозможно. В рассказах самих участников операции и их родственников, в военных мемуарах, в статьях и книгах историков и публицистов, вышедших в годы перестройки, когда появилась возможность публиковать все о советском периоде в нашей стране, должны были быть хотя бы упоминания о подготовке этой операции, и они обязательно просочились бы в средства массовой информации. А раз этого не было – значит, и такой операции не было.

В ответ оппонентам хочется привести два ярких примера. Первый – последнее предвоенное совещание высшего политического и военного руководства страны и командования западных округов, которое происходило 24 мая 1941 г. в кабинете Сталина. На нем присутствовал 21 человек, в том числе Молотов, Жуков, Тимошенко, Ватутин и Жигарев, но никто из них никогда даже не упомянул о том, что такое важнейшее совещание состоялось. Естественно, нет и ни единого документа о нем. «Вычислить» факт его проведения и предположить, с какой целью оно было созвано, мне удалось по фамилиям участников, записанным в Кремлевском журнале. Оказалось, что 15 приглашенных были командующими округов, членами их Военного Совета и командующими ВВС пяти западных военных округов. Об особой цели этого совещания, на мой взгляд, свидетельствует то, что на него, скорее всего, были приглашены лишь непосредственные участники Великой транспортной операции, потому что на нем не присутствовали семь членов Политбюро, члены Военного Совета Ворошилов, Жданов и Маленков, нарком НКВД Берия, нарком НКГБ Меркулов и нарком ВМФ Кузнецов.

Второй пример – Тоцкое общевойсковое учение 14 сентября 1954 г. с применением атомного оружия, в котором участвовало 45 тысяч человек из всех родов войск, их направили в атаку по местности, где только что был произведен атомный взрыв. Ни один из участников этих учений впоследствии, даже имея серьезные проблемы со здоровьем, никогда ни словом не обмолвился об этом событии.1

Хранить тайну в нашей стране умели. Еще У. Черчилль сказал: «Россия – это загадка, завернутая в секрет, скрывающий в себе тайну». Именно не раскрытые из-за неопубликования документов тайны начала войны вызывают и будут вызывать к жизни всё новые и новые версии и гипотезы причин катастрофы 22 июня, из них ближе всего к истине станет та, которая объяснит наибольшее количество ее загадок.

Поэтому я даже не спорю с теми, кто заявляет, что изложенное в моей книге новое объяснение начала войны всего лишь гипотеза, но при этом я утверждал и продолжаю утверждать, что и все существующие варианты объяснения причин катастрофы 22 июня 1941 г. тоже не более чем гипотезы.2

В их число входит и официальная точка зрения, сформированная не историками, а пропагандистами в годы войны (когда и говорить многое было нельзя, и народ был гораздо менее информированным, чем сейчас). Поэтому сегодня абсолютному большинству людей, интересующихся историей, ясно, что официальная версия начала Великой Отечественной войны не соответствует истине.

Задача книги, которую вы держите в руках, – представить новые подтверждения и доказательства правильности гипотезы начала войны, изложенной в моей первой книге.

Хочу еще и еще раз подчеркнуть, что горькая правда о катастрофе 22 июня 1941 г. нисколько не умаляет значение Великой Победы, а напротив, лишь возвеличивает ее – ибо, узнав эту правду, возможные наши недруги поймут, что победить сильнейшего врага после такого жестокого удара могла только особая страна и особые люди, с которыми лучше никогда не воевать. Поэтому именно вся правда о черном дне 22 июня, неразрывно связанном с красным Днем Великой Победы 9 мая, подтвердит могущество нашей страны и защитит ее в будущем, ибо сделает невозможным повторение подобной трагедии.

Для тех, кто не читал книгу «Великая тайна Великой Отечественной. Новая гипотеза начала войны», мне придется повториться и коротко изложить суть всех известных на настоящий момент версий начала войны, а также той, что была предложена мною в этой книге. Те, кто ее читал, следующую главу «Вместо введения» могут пропустить и читать дальше новые подтверждения и доказательства, начиная с заголовка «Последние дни дружбы с заклятыми врагами».


Выражаю глубокую благодарность и признательность всем, кто помог мне в подготовке этой книги к изданию:

советами и замечаниями – Станиславу Ивановичу Аверину, Николаю Михайловичу Анитову, Валентину Анатольевичу Белоконю, Александру Ивановичу Владимирову, Теодору Кирилловичу Гладкову, Сергею Анатольевичу Головецкому, Александру Валентиновичу Глушко, Анатолию Ивановичу Канащенкову, Олегу Васильевичу Кустову, Георгию Владимировичу Лысенко, Леонтию Михайловичу Матиясевичу, Владимиру Федоровичу Медовникову, Дарьяне Николаевне Осокиной, Юрию Андреевичу Остапенко, Виктору Григорьевичу Трифонову, Виктору Васильевичу Черкашину;

в подборе материалов – Евгению Михайловичу Белову, Аннели Сергеевне Володиной, Марии Ивановне Громыко, Владимиру Анатольевичу Дименкову, Вениамину Михайловичу Ивлиеву, Марку Марковичу Зильберману, Ефиму Захаровичу Захарову, Сергею Александровичу Корнякову, Науму Соломоновичу Кравцу, Александру Аркадьевичу Льву, Василию Федоровичу Мигунову, Вениамину Германовичу Молчанову, Александру Васильевичу Новобранцу, Виктору Александровичу Островскому, Владимиру Андреевичу Наумову, Гурию Васильевичу Ребрикову, Игорю Александровичу Реформатскому, Александру Михеевичу Рязанцеву, Измаилу Самуиловичу Рыжаку, Александру Семеновичу Себко, Виктору Ивановичу Смирнову, Геннадию Семеновичу Тысляцкому, Владимиру Петровичу Умрихину, Осипу Яковлевичу Хотинскому, Олегу Ивановичу Черняховскому, Яну Тимофеевичу Шварцу, Александру Федоровичу Щеглову;

в редактировании – Наталье Анатольевне Рагозиной, Татьяне Николаевне Саранцевой;

в оформлении текста и иллюстраций – Валентину Павловичу Вахламову, Татьяне Александровне Савицкой, Татьяне Романовне Савицкой, Анне Вячеславовне Саранцевой.


Вместо введения



Версии начала войны – от официоза до Резуна


Мне известны восемь различных версий причины успеха немцев на первом этапе Великой Отечественной войны (на самом деле версий и мифов на эту тему гораздо больше, но, на мой взгляд, они так или иначе представляют собой варианты нижеперечисленных или их комбинации).


1. Официальная советская версия, не пересмотренная со времен Сталина

Вероломно, без объявления войны, нарушив заключенные в 1939 г. советско-германские соглашения – Пакт о ненападении и Договор о дружбе и границе, превосходящими силами, имея двухлетний опыт войны и более совершенную военную технику, собрав под свои знамена всю Европу, Германия напала на СССР.


2. Версия о предательстве высшего генералитета (в последние годы к этому стали добавлять «и даже о предварительном сговоре с гитлеровцами» )

Эта версия – самая старая, получившая хождение еще с 1937 г., на основании ее были осуществлены чудовищные предвоенные репрессии против военных. Почему-то, несмотря на разоблачение культа личности и юридическую и моральную реабилитацию невинно уничтоженных командиров Красной Армии, в последнее время появился целый ряд книг, активно поддерживающих эту версию. Мало того, в них делаются довольно прозрачные намеки в адрес самых высоких военачальников Красной Армии периода начала войны – вплоть до наркома обороны Тимошенко и начальника Генштаба Жукова.

Скорее всего, поводом для подобных «открытий» и нового витка этой столь привычной для довоенного советского времени и довольно дикой для сегодняшнего дня версии стали опубликованные в последние годы многие невероятные факты предвоенного советско-германского сотрудничества, которые без понимания их истинной причины вполне могут быть приняты за предательство.


3. Версия Хрущева

Сталин, создав культ собственной личности и опасаясь потерять власть, вел политику репрессий против партии и народа, уничтожил значительную часть высшего и среднего комсостава Красной Армии, сильно ее ослабив, что выявилось во время бездарной финской войны и спровоцировало Гитлера на клятвопреступное нарушение пакта и договора и нападение на СССР. Из-за ослабления командного состава армии Сталин боялся войны с Германией, и это стало причиной катастрофы 22 июня 1941 г.


4. Версия перебежчика Резуна-Суворова (проанглийская)

Сталин сам готовил «революционную» войну СССР против капиталистического Запада, которая должна была начаться с нападения на Германию. Для этого он стянул войска к границе и увеличил численность Красной Армии с 3,5 до 5 млн человек. Гитлер, узнав об этом, нанес упреждающий удар по разворачивающимся советским войскам. Сталин же был абсолютно уверен, что, не покончив с Англией, Гитлер на два фронта воевать не будет. Поэтому удар Гитлера был для него и для страны неожиданным и потрясающим.


5. Официальная версия российского правительства периода 1992–2000 гг. (нечто среднее между версиями Хрущева и Резуна)

Ее новый элемент: Сталин вскормил Гитлера, «фашистский меч ковался в СССР» (имеется в виду послерапалльское советско-германское военное и военно-техническое сотрудничество 1922–1933 гг.).


6. «Обывательская» версия

Главной причиной потерь первых дней войны была наша российская безалаберность, отсутствие порядка и наведение его лишь после полученного удара, как это почти всегда бывает в России.


7. Версия И. Бунича

Это версия о «стихийном, никем не управляемом восстании в Красной Армии», впервые изложенная в его книге «Операция “Гроза”. Ошибка Сталина»: «…миллионы офицеров и солдат преподнесли предметный урок преступному режиму, начав с открытием военных действий массовый переход на сторону противника». (Однако массовое попадание в плен в первые дни войны чаще происходило по не зависящим от командиров и красноармейцев обстоятельствам.)

Довольно близка к версии И. Бунича версия М. Солонина, изложенная в книге «22 июня, или Когда началась Великая Отечественная война?» и других его книгах, объясняющая неслыханный разгром Красной Армии в первые дни войны эффектом «бочки, с которой сбили обручи»: «мощнейший удар, нанесенный вермахтом, разрушил старый страх новым страхом, а “наган” чекиста как-то потускнел и затерялся среди грохота десятков тысяч орудий, среди лязга гусениц десятков тысяч танков».


8. Версия Р. Иринархова

«Советское правительство провоцировало политическое и военное руководство Германии на боевые действия, а потому и не приводило войска в боевую готовность, проявляя мнимую беспечность… чтобы в глазах мирового сообщества не выглядеть агрессором, а страной, подвергнувшейся нападению» (изложена в его книге «Прибалтийский Особый»).

Весьма похожий взгляд на эту проблему излагают Я. Верховский и В. Тырмос в книге «Сталин. Тайный “сценарий” начала войны»: «Только став жертвой гитлеровской агрессии, СССР мог получить поддержку Англии и Америки, в том числе главную – “ленд-лиз”». Для этого Сталин якобы должен был разыгрывать «сценарий» полного неведения о подготовке к нападению агрессора, с которым у него был подписан договор о ненападении…


Выражаю свою признательность авторам всех упомянутых в моем исследовании, а особенно в данной главе, книг. Я почерпнул из них большое количество интереснейших и важнейших фактов подготовки и начала Великой Отечественной войны, что помогло мне прийти к новому пониманию причин катастрофы 22 июня 1941 г. и создать новую гипотезу начала Великой Отечественной войны, избежав огромной работы с архивами и первоисточниками. Но я не разделяю выводы и главные идеи этих книг и совершенно не согласен с версиями о подготовке удара советских войск по немецким, предположения же о восстании в Красной Армии и ее протесте путем массовой сдачи в плен считаю оскорбительными для наших отцов и дедов, а разговоры о предательстве советского генералитета – просто неприличными. Общее во всех этих версиях то, что объективно они содействуют освобождению от ответственности истинного виновника катастрофы 22 июня. Следует отметить, что все вышеперечисленные объяснения причин поражения советских войск в первые дни войны рано или поздно отпадали или получали мощный отпор со стороны историков, писателей и публицистов. Рассмотрим их возражения и мнения по поводу указанных причин.


Неожиданность нападения Гитлера


С момента прихода Гитлера к власти неизбежность военного столкновения СССР с Германией была очевидна. До этого в течение десятилетия (1922–1933 гг.) активного советско-германского военного и военно-технического сотрудничества две страны давали друг другу полную картину состояния своих армий, стратегии, тактики и военной техники. Поэтому СССР имел реальную возможность своевременно принять необходимые контрмеры. Все ресурсы страны были брошены на обеспечение нужд Красной Армии. Уже в 1939–1940 гг. промышленность СССР была переведена на военные рельсы, численность Красной Армии увеличена. Сам факт прямого противостояния огромных группировок советских и немецких войск в 1939–1941 гг. указывал на реальную возможность их столкновения.

Объяснение советского руководства и историков по поводу неожиданности нападения Германии: наши части только разворачивались, поэтому не были готовы к удару. Объяснение В. Резуна-Суворова: советские части готовились лишь к наступлению, а не к обороне.

В 1941 г. немецкого удара ждали все, предупреждали о нем, но почему-то он оказался неожиданным лишь для И. В. Сталина.


«Превосходящие» силы и военная техника немецко-фашистских войск


К настоящему времени довольно точно известно соотношение советских и германских сил на советско-германской границе 22 июня 1941 г. Автор книги «Упущенный шанс Сталина» М. И. Мельтюхов приводит следующие цифры [80, c. 478]:



Из этой таблицы видно, что о превосходстве немцев на границе говорить не приходится. Так, например, тяжелых танков (более 40 т) у немцев вообще не было, а в Красной Армии – 564 машины (504 новейших КВ и 59 Т-35); средних танков (более 20 т) у немцев было 990, а у Красной Армии – 1 373, в том числе 892 новейших Т-34 и 481 Т-40. (По другим источникам известно, что у СССР было 24 000 танков и 28 000 самолетов.)

Сырьевые ресурсы СССР и Германии были несоизмеримы, поэтому первый этап Второй мировой войны (1939–1941 гг.) Гитлер провел, используя сырье, полученное из Советского Союза, до Москвы он дошел за счет накоплений, сделанных из довоенных поставок Советского Союза, а в 1941–1944 гг. воевал, используя ресурсы оккупированных советских территорий.


Превосходство немцев в боевом опыте


Здесь тоже неувязка. Некоторые авторы подсчитали, что до 22 июня 1941 г. непосредственно боевые действия немецкие войска вели в ходе Второй мировой войны всего лишь в течение 17 дней (7 дней в Польше и 10 дней во Франции). В эти же два года (1939–1941) Красная Армия вела боевые действия значительно дольше (Халхин-Гол – 2 месяца, Финляндия – 4 месяца). Явный перевес у немцев был лишь в боевой подготовке ВВС: летчики люфтваффе имели богатейший опыт боев в небе Англии. Нельзя также не отметить, что почти все немецкие командиры, начиная с батальона, были участниками Первой мировой войны, в то время как в Красной Армии командиров с боевым опытом выбили репрессии.


Возражения против хрущевской версии


Некоторые авторы, напротив, считают, что предвоенные репрессии не только избавили страну от «пятой колонны», но даже укрепили Красную Армию. Их логика такова: многие репрессированные командиры Красной Армии были участниками Первой мировой войны и Гражданской войны и тянули назад в прошлое, к «кавалерии». С их уходом выдвинулись молодые современные кадры. (Я категорически не разделяю мнение этих авторов.)


Возражения и соображения по поводу версии Резуна-Суворова


У версии Суворова есть два главных постулата.

1. Гитлер не агрессор, он лишь упредил агрессора – Сталина.

2. К началу войны Германии и СССР Англия никакого отношения не имеет.

И вообще, Вторую мировую войну начали два агрессора – Гитлер и Сталин, которые потом поссорились. (Об «объективности» Суворова можно судить хотя бы по тому, что в его основополагающей книге «Ледокол» имя Гесс даже ни разу не упоминается, как будто за 1,5 месяца до начала Великой Отечественной войны первый заместитель Гитлера по партии не оказался в Англии. С чего бы это?)

При всей своей сенсационности (в момент появления) версия Суворова является не более чем проанглийским вариантом геббельсовско-риббентроповского объяснения причин нападения Германии на СССР, изложенных и в ноте-меморандуме, которая, как выяснилось в послевоенный период, все-таки была вручена германским послом в Москве Шуленбургом Молотову и в Берлине Риббентропом – советскому послу Деканозову ранним утром 22 июня 1941 г.

На мой взгляд, самое убедительное доказательство несостоятельности версии Резуна-Суворова дает карта западной приграничной части СССР, на которой показано расположение советских и немецких войсковых соединений по состоянию на вечер 21 июня 1941 г. Немецкие напоминают сжатые кулаки, вплотную придвинутые к границе, а советские – вытянутую на глубину до 300 км в глубь страны пятерню с растопыренными пальцами (см. с. 55 Фотоприложений).


Наша отечественная безалаберность


Она конечно же имела место и тогда, но трудно поверить, что в столь губительных масштабах. Сказывался жесткий сталинский порядок, при котором и за расхлябанность можно было стать «врагом народа». Действовали несколько жестких контролей – партийный, государственный, органов безопасности и внутренних дел. Так что, думается, в 1941 г. в нашей стране безалаберности было гораздо меньше, чем в любое другое время.


Как возникла новая гипотеза начала Великой Отечественной войны


Первое, что заставило меня по-новому взглянуть на причины катастрофы 22 июня 1941 г., – убедительные данные об абсолютном перевесе сил и ресурсов СССР над Германией, которой после Версаля в течение 14 лет запрещено было иметь некоторые виды войск и вооружения (танки, боевые самолеты, подводные лодки и т. п.), и к тому же она выплачивала репарации. Возникла мысль, что лишь какие-то особые обстоятельства позволили Германии нанести СССР 22 июня такой силы удар (3,8 млн бойцов и командиров РККА попали в плен в 1941 г.!)

Второе – Дюнкерк и невероятный «стоп-приказ» Гитлера, фактически отпустивший в Англию 340 тысяч ее уже получивших боевой опыт солдат и офицеров. И это перед операцией «Морской лев»! Значит, план у него был другой – высаживаться там будут не немцы, и – «пусть они побольше поубивают друг друга».

Третье – берлинский визит Молотова в ноябре 1940 г., когда фактически СССР было предложено получить часть британского наследства. Но в обмен на что? Не предложил ли Гитлер Сталину поучаствовать и в высадке десанта на Британские острова, и в походе к нефтяным полям Ближнего Востока? Так что, возможно, в Берлине не разругались, а договорились.

Ниже приведены наиболее яркие события предвоенного периода, подтверждающие реальность этого более чем смелого предположения автора. Они приведены в хронологической последовательности и в логической взаимосвязи.


* * *


Англия и Франция в предвоенный период делали многое, чтобы направить острие агрессии фашистской Германии на восток, о чем свидетельствуют, например, Мюнхенские соглашения, подписанные в 1938 г. без СССР, политика невмешательства в Испании, «странная война» 1939–1940 гг., приведшая к разгрому Франции, уходу английских войск с материка и оккупации большей части Европы немецкими войсками.

В августе 1939 г. на переговоры в Москву была прислана англо-французская делегация невысокого уровня явно с целью сорвать их. Похоже, что западные страны уже тогда подталкивали Сталина к сотрудничеству с Гитлером и появлению у СССР с Германией общей границы – в надежде на то, что это резко увеличит вероятность конфликта между ними и вовлечет СССР в назревавшую мировую войну. Однако Гитлер и Сталин неожиданно подписали 23 августа 1939 г. Пакт о ненападении, а 27 сентября того же года – Договор о дружбе и границе. Благодаря этому Советскому Союзу удалось почти два года оставаться вне войны и ускоренными темпами готовиться к ней. Не надо только забывать, что ровно столько же времени раскручивала свой военный маховик и Германия, поэтому 22 июня 1941 г. ее армия оказалась совсем не такой, как 1 сентября 1939 г.


* * *


В начале Второй мировой войны Сталин сильно переоценил способность западных стран долго противостоять Германии на европейском континенте, так как считал, что силы противоборствующих сторон примерно равны, поэтому война превратится в долгую и позиционную, как это произошло во время Первой мировой войны. Гитлер же разгромил Францию в считаные дни мая 1940 г. и готовился к высадке десанта в Англии.

Однако неожиданно он принял загадочное решение об остановке своих успешно наступающих танковых соединений в нескольких километрах от порта Дюнкерк, где оказались в окружении английский экспедиционный корпус в Европе и остатки французской армии. Несколько дней этой остановки дали англичанам возможность переправить через Ла-Манш (на самых разных судах – от океанских лайнеров до частных яхт и баркасов) почти всех своих солдат. В результате в Англии, где войск-то было всего ничего (ее основные военные силы были раскиданы по колониям), оказалось дополнительно 340 тысяч имевших фронтовой опыт солдат и офицеров (немецкая авиация и флот этой эвакуации почему-то особо не препятствовали).

Своим генералам Гитлер объяснил остановку танковых частей якобы стремлением сберечь танки для войны с Россией. Для англичан же это был намек об особом отношении Гитлера к своей англосаксонской родне.

На мой взгляд, причина была совсем другой: Гитлер уже тогда знал, что высадку десанта в Англию будет осуществлять не Германия, а ее союзник (или же Германия вместе с союзником), и ему очень хотелось, чтобы союзник при этом понес максимальные потери. Таким союзником в тот момент мог стать только СССР, который имел самую большую и самую боеспособную армию в мире (в том числе мощные авиадесантные соединения).

Нельзя не заметить, что и боевые действия фашистской Германии в Европе в тот период прямо способствовали выходу СССР к Англии: захват Дании обеспечил полный контроль над проливами, через которые можно выйти из Балтики, а оккупация Норвегии открывала самый короткий путь к Англии для советского Северного флота. Да и советско-финская война велась в первую очередь из-за балтийских портов. Так что многое косвенно подтверждает мою версию.


* * *


Сталин понял, что ему надо немедленно вступать во Вторую мировую войну, иначе впоследствии придется иметь дело с противником, не истощенным долгой войной, а усилившимся от побед и захвата сырьевых баз. Поэтому в течение месяца он поспешил занять Прибалтику и Бессарабию, которые были признаны по договорам с Германией 1939 г. сферой интересов СССР, прихватив лишку – Северную Буковину (которая ранее никогда не входила в состав Российской империи). Воевать против Гитлера он был еще не готов. Кроме того, Гитлер, захватив после капитуляции Франции в июне 1940 г. документы о намерении Англии и Франции во время советско-финской «зимней» войны вступить в нее на стороне Финляндии и осуществить бомбардировку бакинских нефтепромыслов (чтобы сорвать советские поставки нефти в Германию), наверняка предъявил их Сталину. Может быть, это и повлияло на решение Сталина участвовать вместе с Германией в ее главной стратегической операции – высадке десанта в Англии.

Сталин, дав согласие на участие советских войск в этой десантной операции во время берлинских переговоров Молотова с Гитлером в ноябре 1940 г., разыгрывал беспроигрышный для себя стратегический вариант: его флот, парашютно-десантные и механизированные корпуса, участвующие в десанте, с помощью Германии выдвигаются далеко на запад, на берег Северного моря. При этом Сталин получает возможность или действительно высадить десант в Англии, или же договориться с англичанами и ударить по Германии одновременно и с востока, и с запада, создав там вместо англо-французского фронта с его «странной войной» против Германии весьма горячий советско-английский фронт, то есть взять Гитлера в клещи. В этом случае свое согласие на высадку десанта в Англии, ранее данное немцам, он объяснил бы как хитроумный маневр (нечто вроде одиссеевского троянского коня), что позволило бы ему получить в конце концов моральную и материальную поддержку Запада и Америки и разгромить Гитлера, энергично атакуя его с двух сторон.


* * *


Все лето 1940 г. в Германии готовится десантная операция на Британские острова. Наступает осень, время уходит, Гитлер нервничает – высадка может отложиться на целый год, а за это время может многое измениться. Черчилль же ведет чрезвычайно активную и хитроумную политику, прежде всего втягивая в войну против Гитлера СССР и Америку. Гитлер отлично понимает, что война с Англией – это еще и война в ее колониях, откуда в метрополию будут поставляться живая сила и ресурсы. Для ее ведения он завершает создание Тройственного союза на базе бывшего Антикоминтерновского пакта (прежний, к радости Запада, был явно направлен против СССР, новый же мог повернуть в любую сторону и давал возможность СССР войти в него). Создание оси Берлин – Рим – Токио существенно изменило ситуацию в мире, теперь война с любой державой оси могла превратиться в мировую. Договоренности Германии и СССР августа-сентября 1939 г. большей частью реализованы, Гитлеру понятно, что в этой новой ситуации СССР вновь начнет искать свое место и может качнуться в сторону Англии. Поэтому 27 сентября 1940 г. Германия, Италия и Япония подписывают Пакт трех, а уже 13 октября Риббентроп от имени Гитлера просит советского вождя о встрече.

Сталин, успевший понять, что перед мировым общественным мнением лично ему надо дистанцироваться от Гитлера, посылает в ноябре 1940 г. в Берлин советскую правительственную делегацию во главе с Молотовым. В ее состав вошли несколько наркомов и первых заместителей наркомов, а также ответственных работников основных наркоматов.

Уже по численности делегации (65 человек) видно, что программа встречи предусматривала подготовку какого-то серьезного совместного документа. Если принять во внимание, что в числе встречавших ее на берлинском вокзале был генерал-фельдмаршал Кейтель – высший (после фюрера) военачальник Германии, а с советской стороны прибыли генералы Василевский – первый заместитель начальника Оперативного управления Генштаба и Злобин – генерал-адъютант наркома обороны (возможно, что были и более крупные военачальники), то военный аспект этих переговоров очевиден.

Есть несколько источников сведений о пребывании советской делегации 12–14 ноября 1940 г. в Берлине: рассказы самого Молотова Ф. Чуеву, воспоминания переводчика Молотова и Сталина – В. Бережкова, рассказ управделами Совнаркома Чадаева историку Г. Куманеву об отчете Молотова по результатам этой поездки на Совнаркоме, мемуары Риббентропа, переводчика Гитлера П. Шмидта и другие. Наиболее интересный источник – рукописные молотовские записи данных ему Сталиным указаний на эту поездку, введенные в научный оборот Л. Безыменским в книге «Гитлер и Сталин перед схваткой».

Обобщив информацию всех указанных источников, получаем следующую картину этих переговоров. Во время первой главной встречи Молотова с Гитлером последний много говорил о развале Британской империи, о необходимости раздела ее наследства и предлагал СССР часть Ирана и Индию. Он также предложил СССР присоединиться к пакту Берлин – Рим – Токио. Молотов якобы возмущенно отказался. После чего на следующий день он опять вел переговоры с Гитлером, а на следующее утро советская делегация уехала. Что же делали в течение 48 часов остальные 63 члена советской делегации, совершенно неясно.


* * *


Некоторое представление о содержании берлинских переговоров дают уже упоминавшиеся указания Сталина Молотову о целях поездки в Берлин от 9 ноября 1940 г. Под заголовком «Некоторые директивы к Берлинской поездке» в них указаны главные задачи:

1. Выяснить, как предлагает Гитлер делить мир по заключаемому пакту (в этих записях он назван Пактом трех).

2. Обозначить сферу интересов СССР (Финляндия, Болгария, Венгрия, Турция, Иран). СССР не может быть в стороне от принятия решений по Греции, Югославии, нейтралитету Швеции. Необходимо добыть почетный мир для Китая (с Чан Кайши).

3. Ничего не подписывать, имея в виду организацию продолжения переговоров в Москве, куда затем должен приехать Риббентроп.

По моему мнению, тут и «зарыта собака» ноябрьских переговоров в Берлине: Гитлер более всего хотел зафиксировать на бумаге присоединение СССР к оси, что сломило бы непреклонность Англии, возглавляемой Черчиллем. Сталин, казалось, был готов участвовать в дележе мира с Гитлером, но не хотел афишировать это. Скорее всего, здесь и надо искать результат берлинских переговоров: стороны договорились, но не опубликовали договоренность. Возможно, даже разыграли недоговоренность – например, Гитлер не явился на прием в советское посольство. А договариваться они могли, скорее всего, лишь об одном – об участии СССР в первом этапе десантной операции в Англии. Ибо у Гитлера выбор был весьма ограничен: бросок либо на запад, либо на восток. Он же не мог долго держать без дела под ружьем свои отмобилизованные дивизии, а воевать на два фронта не собирался.

Молотов увез в Москву немецкий проект Пакта четырех, однако Сталин ни в Берлине, ни в Москве к Пакту трех официально не присоединился – не захотел быть с агрессорами и поджигателями войны в одной компании. Но союз он с ними все-таки оформил, заключив с каждым отдельный договор: с Японией – Пакт о ненападении, подписанный 13 апреля 1941 г. Мацуокой в Москве, с Германией уже существовал Договор о дружбе от 28 сентября 1939 г., а возможно, был подписан и новый. С Италией еще 26 июня 1940 г. был подписан договор, продлевающий действие советско-итальянского Пакта о дружбе, ненападении и нейтралитете от 2 сентября 1933 г. Поэтому Сталин с Молотовым могли считать, что обманули всех.


* * *


25 ноября 1940 г. Молотов пригласил посла Германии Шуленбурга и сообщил о готовности СССР заключить Пакт четырех о политическом и экономическом сотрудничестве с поправками: в частности, секретных протоколов предлагалось сделать пять (к двум предложенным Риббентропом добавить еще три – о Финляндии, о концессиях на Северном Сахалине и о советско-болгарском договоре). Текст был передан, однако ответа от Гитлера так и не последовало.

Вообще, после этого до 22 июня 1941 г. между СССР и Германией не было никаких переговоров, оформленных документами (за исключением текущих торговых соглашений о взаимных поставках и протоколов комиссий по переселению из присоединенных в 1939–1940 гг. районов), если не считать подписанного в Москве 10 января 1941 г. секретного протокола об отказе Германии от неуказанной области Литвы (она указывалась на прилагаемой карте, не опубликованной до сих пор) и денежной компенсации, выплачиваемой ей за это Советским Союзом, в сумме 7,5 млн золотых долларов. Лишь в 2006 г. появилась публикация о том, что это была Сувалкская область (см. [91, с. 59–60]). Думаю, Сталин заплатил столь большую сумму (за такие же деньги Россия когда-то продала США Аляску), чтобы получить возможность использовать Августовский канал (соединяющий Неман с Вислой) для прохода барж к Северному морю через реки и каналы Польши и Германии при подготовке десанта в Англию.


* * *


В это время полным ходом шла подготовка Красной Армии к широкомасштабным военным действиям, особенно активно – после капитуляции Франции. Увеличивается численность Красной Армии, в ней создаются новые армии и соединения (механизированные, авиационные и десантные корпуса, противотанковые артбригады и т. п.); близ границы ведется строительство огромного количества аэродромов (только в Западной Украине и Западной Белоруссии планировалось их построить 190); в 1941 г. вводятся: новая форма для военнослужащих (с 1 января), система учета потерь личного состава, в частности личные медальоны (с 15 марта), система выплаты пенсий членам семей погибших военнослужащих (с 5 июня).

Промышленность переходит с шестидневной на семидневную рабочую неделю, рабочий день увеличивается на час, вводится закон об уголовной ответственности за опоздания и прогулы и т. п. В серийное производство запускаются выдающиеся образцы военной техники: самолеты, танки, «катюши» и т. д. Войска стягиваются к западным границам.

Некоторые авторы все это объясняют подготовкой к нанесению превентивного удара по немецким войскам. Но чем же тогда объяснить максимальные уступки немцам со стороны СССР и сотрудничество с ними в этот же период?

A допуск немецких военных комиссий в присоединенные к СССР Латвию, Литву и Эстонию якобы для оформления выезжающих в Германию местных немцев и поиска захоронений периода Первой мировой войны и т. п.? А непрерывное нарушение воздушных границ СССР немецкими самолетами без всяких для них последствий? (Наши самолеты наверняка тоже летали тогда над германской территорией, а в портах Германии находились советские военные представители.) В некоторых публикациях указывается, что поставки, осуществленные из Германии в СССР в 1939–1941 гг., носили не только информационный, но и инновационный характер, в значительной степени обеспечив смену поколений техники и технологий в ряде отраслей советской промышленности, то есть Третий рейх внес значительный вклад в развитие и совершенствование оборонной мощи своего главного противника во Второй мировой войне. Почему же?

А показ немцами советским делегациям новейшей секретной авиатехники? (Кстати, и немецкой делегации авиаспециалистов, прибывших вскоре после этого в Москву, было показано почти все.) А передача Германией в счет поставок СССР новейшего крейсера «Лютцов», пусть даже недостроенного? А создание на севере, на советской территории, базы «Норд», которую немецкие подлодки использовали до 1941 г.? А проводка через Северный морской путь (по личному указанию Сталина, которое он дал начальнику Главсевморпути Папанину) с помощью трех советских ледоколов замаскированного под гражданское судно немецкого рейдера «Комет» в Тихий океан в 1940 г.? А использование сигналов минской радиостанции при бомбежке немцами польских городов для наведения своих бомбардировщиков в 1939 г.? Это уже не нейтралитет, это сотрудничество и координация действий государств-союзников. А непрерывные, скрупулезно выполняемые Советским Союзом поставки в Германию сырья и продовольствия (последние эшелоны пересекли границу ночью 22 июня 1941 г.)? А демонтаж вооружения в укрепрайонах на старой границе СССР перед самой войной?


* * *


Теперь перейдем к самому главному загадочному факту этого периода – сосредоточению в течение двух лет на советско-германской границе двух колоссальных армий. Его объяснение каждой стороной было упрощенным и лукавым: армии сосредоточивались вблизи границы, потому что другая сторона готовилась к нападению. Ну, допустим, начало этого сосредоточения более-менее правдоподобно объяснила официальная точка зрения в советские времена: немцы захватили Польшу, СССР не мог остаться безучастным к судьбе братьев-украинцев и белорусов и ввиду развала польского государства присоединил исконно российские земли – Западную Украину и Западную Белоруссию (восстановив границы царской России).

Официальная немецкая точка зрения тех лет: немцы предотвратили нападение Польши на Германию, «освободили исконно немецкие земли» – Померанию, Данцигский коридор, разгромили потенциального агрессора и присоединили часть его территории.

Но ведь после этого надо было снимать дивизии с границы и переводить туда, где они нужнее: Гитлеру – на Западный фронт, Сталину – на восток, где «тучи ходят хмуро». Лишние же дивизии – демобилизовать.

Однако ничего подобного не происходит. Войска на месте. У Гитлера объяснение: «странная война» на Западе пока не требует новых воинских частей; у Сталина, начавшего войну с Финляндией: это якобы стратегический резерв для нее (в начале лета 1940 г. выясняется, что не только для нее – советские войска входят в Прибалтику и образуют новый военный округ – Прибалтийский).

По неизвестной причине количество войск, сосредоточенных у границы с обеих сторон, продолжает увеличиваться, но у каждой стороны опять-таки свои на то объяснения.

Объяснение каждой из сторон для Запада: они противостоят самому страшному агрессору в Европе и выступают гарантами мира.

Объяснение Гитлера для Сталина: это маневр, он сосредоточил здесь и спокойно обучает немецкие войска вне досягаемости английской авиации.

Объяснение Гитлера для англичан: они готовятся к удару на восток.

Объяснение Сталина для англичан: он сосредоточивает войска на западной границе СССР ввиду немецкой угрозы.

Тайные взаимные объяснения Гитлера и Сталина: они соединяют свои войска, готовясь к совместным действиям по высадке в Англии и удару по Ближнему Востоку.

Самое интересное, что для различных ситуаций все эти варианты разрабатывались и готовились одновременно, значительная часть их – с целью дезинформации.

Почему-то Сталин исключал возможность лишь одного-единственного варианта развития событий – внезапного удара Германии по СССР.

Объяснять это непоколебимой верой Сталина в советско-германский пакт о ненападении просто смешно, так как Сталин отлично знал, что Гитлер без зазрения совести может его нарушить. Многие объясняют это невозможностью одновременного ведения Германией войны на два фронта из-за отрицательного опыта Первой мировой войны, а также из-за необходимости получения ею сырьевых ресурсов со стороны – или от России, или от Британской империи, ибо своих Германии явно не хватало.

Почему же Сталин исключал возможность этого варианта? По единственной причине: он знал, что этот вариант не может осуществиться, пока СССР нужен Гитлеру как союзник для разгрома Англии, то есть сначала война с Англией, а уж потом с СССР…


* * *


13 апреля 1941 г. Сталин неожиданно для всех впервые в жизни приехал на вокзал провожать представителя иностранного государства – японского министра иностранных дел Мацуоку. При этом он впервые обнимал иностранного представителя. Самое удивительное – он заключил в объятья и участвующего в проводах Мацуоки посла Германии графа Шуленбурга, а также крепко пожал руку исполняющему обязанности военного атташе Германии в Москве полковнику Кребсу. «Мы должны остаться друзьями и сделаем для этого всё», – заявил он при этом.

1 мая 1941 г. на трибуне Мавзолея рядом со Сталиным стоял никому не знакомый невысокий человек в шляпе – только что приехавший из Берлина посол СССР в Германии и замнаркома иностранных дел Деканозов. Такой чести еще никто из дипломатов подобного ранга не удостаивался.

5 мая Сталин выступил с речью перед выпускниками военных академий на приеме в Кремле. В ней, не называя противника, он неожиданно объявил, что СССР будет вести не оборонительную, а наступательную войну, к которой страна готова. Во время банкета он оборвал тост начальника Артакадемии генерала Сивкова за мир («за миролюбивую политику») и провозгласил тост за войну и победу в ней.

6 мая было объявлено, что Сталин назначен председателем Совнаркома, то есть впервые официально принял на себя всю полноту власти. Событием, ради которого он мог пойти на столь серьезный шаг, в обстановке идущей почти два года Мировой войны могло быть только вступление СССР в нее. С кем же «вождь народов» собирался воевать? С фашистской Германией? Но в это время Сталин боялся даже мелких инцидентов, способных вызвать недовольство Германии, а тут вдруг такое. Значит, он почему-то не опасался, что Гитлер неправильно поймет факт его назначения советским премьером. Скорее всего, потому, что имелась в виду другая война – та, которую Сталин мог пообещать Гитлеру вести совместно, и эта война могла быть только против Англии.

Вот несколько фактов, подтверждающих эту догадку: новейшие предвоенные советские истребители – МиГ-3 (МиГ-1), Як-1 (высотный вариант), а также Су-1 – разрабатывались для эффективного ведения боя на высоте, на которой должны были летать не немецкие, а английские бомбардировщики (с учетом разрабатывавшихся «Москито»3 и др. и поступавших из США В-17 и В-24; по указанию Сталина большое количество советских транспортных судов (в первую очередь, еще недавно принадлежавших трем прибалтийским республикам) было передано Германии для участия в операции «Морской лев»; шел активный обмен военно-промышленными делегациями, которым показывали почти всё; буквально до последних предвоенных часов осуществлялись поставки сырья и продовольствия в Германию и образцов новейшей военной техники, а также самого современного промышленного оборудования в СССР.


* * *


10 мая 1941 г. произошло сенсационное событие, спутавшее все карты на политическом столе Европы: первый заместитель фюрера по партии Рудольф Гесс оказался в Англии! Сообщалось, что он перелетел в нее на одноместном истребителе Ме-110 и спустился на парашюте в Шотландии. Берлин утверждал, что это поступок умалишенного. Москва серьезно опасалась, что Гесс выполнял специальное поручение Гитлера – прилетел в Англию с проектом договора о совместных боевых действиях против СССР и, возможно, рассказал о согласии СССР осуществить вместе с Германией высадку в Англии. Я же не исключаю и другой вариант: вполне возможно, что Гесса заманили в Англию или даже выкрали английские спецслужбы, чтобы посеять недоверие между Сталиным и Гитлером и не допустить создания антибританского военного союза СССР и Германии. Есть сообщения о том, что Сталин, принимая в конце августа 1942 г. в Кремле Черчилля, произнес тост за английскую разведку, которая заманила Гесса в Англию.

Не исключено, что, используя пребывание Гесса, Черчилль сам предложил договор о совместном ударе по СССР 22 июня и в этот день на час раньше первого налета немецкой авиации имитировал бомбардировку советских военно-морских баз в Севастополе и Очакове английскими самолетами, прилетевшими с одной из ближневосточных авиабаз. Поэтому в первых сообщениях об этих налетах говорилось, что их осуществили «неизвестные самолеты». А когда Гитлер ударил по СССР, фактически открыв гибельный для себя второй фронт, Черчилль никаких действий против СССР не предпринял, а, напротив, немедленно предложил Сталину военный союз и всемерную помощь.

Известно, что до последних своих дней Гитлер в кругу соратников по необъяснимой причине восхищался Сталиным, под руководством которого Германия была разгромлена, и проклинал Черчилля, армии которого внесли в этот разгром несравненно меньший вклад. Может быть, именно за то, что Черчилль переиграл его в 1941 г. и столкнул Германию с Советским Союзом, и это стало началом ее краха?

Тайна начала Великой Отечественной войны бросает тень на многих политиков того времени. Не исключено, что именно поэтому в конце 80-х годов, когда руководство СССР впервые стало склоняться к согласию на освобождение из пожизненного заключения 93-летнего старика по имени Рудольф Гесс, он был убит – задушен в тюрьме Шпандау с имитацией самоубийства (примечательно, что вскоре после этого тюрьму Шпандау вообще снесли).


* * *


15 мая 1941 г. немецкий «Юнкерc-52», беспрепятственно пролетев от западной границы СССР до Москвы, приземлился на Центральном аэродроме (некоторые исследователи указывают, что на Тушинском). Что означал этот перелет, никогда не объяснялось. Однако в последние годы опубликован текст письма Гитлера Сталину от 14 мая 1941 г. (см. Приложение 6). Начинается оно так:


Уважаемый господин Сталин, я пишу Вам это письмо в тот момент, когда я окончательно пришел к выводу, что невозможно добиться прочного мира в Европе ни для нас, ни для будущих поколений без окончательного сокрушения Англии и уничтожения ее как государства.


А заканчивается так:


Примерно 15–20 июня я планирую начать массированную переброску войск на запад с Вашей границы… прошу Вас не поддаваться ни на какие провокации… Я благодарю Вас за то, что Вы пошли мне навстречу в известном Вам вопросе (скорее всего, имеется в виду согласие на участие в операции «Морской лев». – А. О.), и прошу извинить меня за способ, который я выбрал для скорейшей доставки этого письма Вам. Я продолжаю надеяться на нашу встречу в июле. Искренне Ваш Адольф Гитлер. 14 мая 1941 г.


Судя по дате, главная цель письма – объяснение появления Гесса в Англии, в письме же об этом лишь несколько слов: «…господин Гесс – я полагаю, в припадке умопомрачения из-за переутомления – улетел в Лондон, чтобы, насколько мне известно, побудить англичан к здравому смыслу…» Значит, у Гитлера была еще более важная цель – убедить Сталина в том, что он по-прежнему заинтересован в дружбе с ним, поэтому не надо «поддаваться ни на какие провокации».

Если же на самом деле Гесс улетел не по собственной инициативе, а его выкрала английская разведка, чтобы поссорить Сталина с Гитлером и сорвать совместный десант, то, узнав от своих агентов в Германии об этом письме, Черчилль мог начать через Гесса заочные переговоры с Гитлером (убеждая его в том, что Сталин его письму не поверил и готовит удар по немецким армиям), договориться о «крестовом походе против большевизма» и совместном нападении 22 июня на СССР, а в назначенный день не выполнить своих обязательств, оставив Гитлера в положении, когда тот должен вести войну на два фронта. Но Черчилль просчитался в другом: он был убежден, что схватка двух гигантов – СССР и Германии – будет жестокой и длительной. Ему в голову не приходила мысль о возможности катастрофы советских армий в первые дни войны. Ибо он не знал, насколько тесные союзнические отношения сложились за последние два года «дружбы» Сталина и Гитлера.


* * *


Внезапное нападение на СССР 22 июня 1941 г. не было превентивным ударом Германии по противнику, готовившемуся напасть. Это был удар по союзнику, вместе с которым, координируя свои действия, она готовилась к удару по третьей стране – Англии. Причем по союзнику более сильному, но оказавшемуся в тот момент практически безоружным – не имеющему в передовых частях боеприпасов и горючего, разоружившему (наверняка тоже в соответствии с договоренностью) укрепрайоны на старой границе, а главное – получившему разъяснение своего вождя, что Германия – друг СССР, но Англия хочет столкнуть наши страны.

Поэтому и первый приказ советским войскам в этой войне был: «Огонь не открывать» (да и какой огонь, если, согласно ранее отданному «по соображениям высокой политики» приказу высшего руководства страны, боеприпасов в приграничных частях не оказалось, и нужно было время, чтобы их подвезти).

Поэтому в первые часы войны яростное сопротивление вероломному агрессору оказали только герои-пограничники, имевшие боеприпасы и сражавшиеся до последнего патрона, и то небольшое количество воинских частей, командиры которых, рискуя жизнью, нарушили приказ высшего командования, сохранив боекомплект, и привели свои части в состояние боевой готовности.

Поэтому благодаря отважному наркому ВМФ Н. Г. Кузнецову флот не потерял в первый день войны ни одного корабля, танковая дивизия И. Д. Черняховского углубилась на 20 км на территорию Восточной Пруссии4 и, получив приказ вернуться, прорвалась обратно на свою территорию.

А уничтожение фашистской авиацией в первый день войны 1 200 советских самолетов5 (большинство из которых были новых типов, из них 800 – на земле, а за два первых дня было уничтожено 2 500 советских самолетов) обеспечило гитлеровцам, по крайней мере, год явного господства в небе.

Такой удар мог выдержать только наш народ. Наши отцы и деды сумели выйти из той страшной войны победителями, даже не подозревая ни о каких интригах в высших сферах, и ценой своей крови и своих жизней отстояли независимость своей Родины.

В 2002 г. в московском издательстве «Вече» вышла книга участника войны Героя Советского Союза, бывшего Первого секретаря правления Союза советских писателей В. Карпова «Генералиссимус», в которой он привел ряд документов И. В. Сталина, ранее никогда не публиковавшихся.

В частности, в ней сообщается, что 20–27 февраля 1942 г. в занятом немцами городе Мценске по поручению Сталина состоялась встреча высших представителей советской и немецкой разведок по вопросу о немедленном заключении перемирия (аналогичного Брестскому миру 1918 г.). Сталин лично набросал тезисы для руководителя советской делегации первого заместителя наркома внутренних дел СССР Меркулова, которые В. Карпов привел полностью за факсимильной подписью вождя.

Пункт 3 этих тезисов выглядит следующим образом: «После передислокации армии вооруженные силы СССР к концу 1943 года готовы будут начать совместные военные действия с германскими вооруженными силами против Англии и США».

В. Карпов называет это «тактическим ходом с целью выиграть время»…

Я с ним не согласен и считаю, что согласно публикации о мценской встрече правильность новой гипотезы о начале Великой Отечественной войны подтвердил «Генералиссимус».6


Последние дни дружбы с заклятыми друзьями


10 мая 1941 г. исчез заместитель Гитлера по партии «наци № 3» Рудольф Гесс. Нельзя не отметить, что это произошло в день годовщины назначения Черчилля премьер-министром Великобритании, – если Гесса заманила или даже похитила английская разведка, то это можно рассматривать как ее скромный подарок своему премьеру к знаменательной дате.

12 мая германское радио, а следом и газеты публикуют официальное сообщение о том, что Гесс вылетел 10 мая из Аугсбурга в состоянии психического расстройства и в результате галлюцинаций, вероятно, разбился.

13 мая английские утренние газеты, а следом вся мировая пресса публикуют сообщения о том, что в Шотландии разбился истребитель Ме-110, пилотируемый Гессом, а он приземлился с парашютом и арестован.

14 мая Гитлер пишет тайное послание Сталину, в котором сообщает, что в Германии существует оппозиция решению осуществить вторжение на острова и что полет Гесса в Англию в состоянии умопомрачения также связан с этим. Гитлер сообщает, что готовится начать переброску войск с советской границы на запад с 15–20 июня, и заканчивает так (см. Приложение 6):


Если же провокации со стороны какого-нибудь из моих генералов не удастся избежать, проявите выдержку, не предпринимайте ответных действий и немедленно сообщите мне по известному Вам каналу связи. Только таким образом мы сможем достичь наших общих целей, которые, как мне кажется, мы с Вами четко согласовали.


Считаю, что этот (как и приведенный ранее) отрывок из письма фюрера «вождю народов» в столь напряженный момент довольно недвусмысленно намекает на существование между ними согласованности о вполне определенных действиях в отношении Британской империи.

Как ни печально, следует признать, что это письмо является главной причиной пресловутого сталинского опасения провокации, его призывов к выдержке и запрету каких-либо ответных действий в случае конфликта, а также необходимости его личного обращения к фюреру при каких-либо обострениях на границе. (Сталин свои обещания Гитлеру полностью выполнил, что и обеспечило 22 июня 1941 г. «игру в одни ворота» и объявление советскому народу о нападении Германии только в 12.15, хотя бомбежки шли с 4.00. Нота-меморандум была вручена Шуленбургом Молотову между 3.30 и 4.45, Геббельс приступил к чтению по радио обращения фюрера к немецкому народу о начале войны в 6.30, а Риббентроп начал пресс-конференцию для иностранных атташе и корреспондентов с радиотрансляцией на весь мир в 7.00 по московскому времени.)

15 мая немецкий самолет Ю-52 беспрепятственно пролетает над СССР от Белостока до Москвы и приземляется на Центральном аэродроме (по моему мнению, доставив письмо Сталину от Гитлера от 14 мая 1941 г.).

16–20 мая (как я предполагаю) из-за присутствия Гесса в Лондоне Сталин колеблется: осуществлять Великую транспортную операцию или отменять ее? Поэтому Гитлер и Черчилль, только что договорившиеся через Гесса о совместном ударе по СССР 22 июня и начале Крестового похода против большевизма, принимают решение: немедленно активизировать боевые действия между Германией и Англией, чтобы показать Сталину, что ни о какой англогерманской договоренности не может быть и речи.

20 мая на острове Крит высаживается немецкий воздушный десант (4 полка, по воздуху переброшено 23 000 солдат и офицеров, 10 000 из них спустились на парашютах). Яростные бои шли на суше, в воздухе и на море (28 мая – 1 июня остатки британского гарнизона будут эвакуированы боевыми кораблями в ночное время).

Немцы утверждали, что потопили шесть крейсеров и три эсминца, повредили и ряд других кораблей, в том числе линкоры, при этом сами они потеряли 217 самолетов (англичане – 46). Германия, захватив Крит, получила мощную авиационную и военно-морскую базу для боевых действий на Ближнем Востоке.

По мнению некоторых западных специалистов, Крит достался немцам подозрительно легко, несмотря на объявленные обеими сторонами серьезные потери противника.

Одновременно активизируются боевые действия в Северной Атлантике: 18–20 мая два немецких рейдера – новейший линкор «Бисмарк» и тяжелый крейсер «Принц Ойген» – под началом командующего германским надводным флотом адмирала Люсьена выходят в море, чтобы блокировать морские пути в Англию из США и Канады.


22 мая.


Вторая и главная фаза дезинформации… началась по распоряжению начальника штаба верховного командования вермахта В. Кейтеля 22 мая 1941 г. (первая была начата по его же Директиве от 15 февраля 1941 г. – A. О. ) и должна была проводиться «с особой убедительностью». В его распоряжении говорилось: чем ближе день нападения на восток, тем более грубые средства (в том числе по линии разведки и контрразведки) должны быть использованы в целях дезинформации. Все усилия окажутся напрасными, если германские войска будут уверены в предстоящем наступлении и слухи об этом просочатся в Германию, напротив, среди личного состава войск на востоке должны циркулировать слухи о «прикрытии тыла со стороны России» и об «отвлекающем сосредоточении на востоке»; вместе с тем войска на побережье Ла-Манша должны быть уверены в подлинности проводимой там подготовки.

[25, c. 31–58]


23 мая английское соединение линкоров, крейсеров и авианосцев догоняет у берегов Гренландии немецкие рейдеры – линкоры «Бисмарк» и «Принц Ойген».

24 мая

05.52 – английские корабли открывают огонь на дистанции 22 км. Попадают в «Бисмарка».

05.55 – немцы открывают огонь. После второго залпа – на английском линкоре «Худ» пожар.

06.01 – в «Худ» попадает тяжелый снаряд «Бисмарка», за его носовой надстройкой поднимается ослепительно яркий столб пламени, и на 9-й минуте боя, переломившись пополам, он уходит под воду. Из 1 500 членов экипажа удалось спасти только троих. (Поразительный морской бой, не имеющий аналогов по краткости, – на 9-й минуте боя осуществлено потопление линкора практически с полной гибелью огромного экипажа!)

18.00–22.45 – в кремлевском кабинете Сталина проходит последнее предвоенное совещание советских высших военачальников – самое загадочное, ибо по нему нет никаких отчетов, стенограмм и решений, более того, ни один из его участников никогда о нем даже не упомянул. Лишь опубликование в послеперестроечные годы Кремлевского журнала [120] позволило узнать имена его участников.

Это – Сталин, Молотов, Тимошенко (нарком обороны), Жуков (начальник Генштаба), Ватутин (замначальника Генштаба и начальник Оперативного управления Генштаба), Жигарев (замнаркома обороны, начальник ГУ ВВС), а также пять командующих западными округами: Павлов (ЗапОВО), Кузнецов (ПрибОВО), Попов (ЛВО), Черевиченко (ОдВО), Кирпонос (КОВО); члены Военного Совета этих округов: Фоминых, Диброва, Клементьев, Колобяков, Вашугин; командующие ВВС округов: Копец, Ионов, Новиков, Мичугин, Птухин. Следует отметить, что когда все участники совещания вышли и в кабинете остались только Сталин и Молотов, к ним был вызван на 55 минут посол СССР в Болгарии Лаврищев (по моему мнению, это серьезный намек на то, что советские войска готовились к совместной переброске не только на запад, но и на восток).

Скорее всего, Сталин и Молотов собрали только тех, кто лично разрабатывал Великую транспортную операцию и непосредственно должен был участвовать в ней.

Вероятно, к началу совещания советским руководителям уже было отлично известно о десанте на Крите и яростных боях, ведущихся там. Им также успели доложить о крупном морском сражении возле Гренландии и потоплении утром этого дня лучшего и новейшего английского линкора. Я думаю, все это убедило Сталина в том, что договоренность между Гитлером и Черчиллем о прекращении войны между Англией и Германией и начале совместных военных действий против СССР не достигнута, несмотря на присутствие в Англии Гесса, и поэтому можно продолжать подготовку к Великой транспортной операции. И наверняка все участники совещания получили конкретные задания по ее осуществлению.

В тот же день Геббельс пишет в своем дневнике:7«Мы прилежно распространяем, прежде всего через прессу нейтральных стран, слухи о вторжении в Англию. Надеемся, что на эту удочку многие поймаются. Р. (имеется в виду Россия, так называли между собой СССР бонзы Третьего рейха. – А. О. ) будет расчленена…» (а не «побеждена», «захвачена» или «уничтожена»). Из этого может следовать, что руководство Третьего рейха рассматривало вместо войны вариант шантажа Советского Союза, когда ему предъявлялись бы претензии c требованием уступить Германии часть территории – Украину и Прибалтику. Об этом в предвоенный период было много слухов и даже публикаций в зарубежной печати.

25 мая Геббельс записывает в дневнике:


Слухи о вторжении (высадке на Британские острова. – А. О. ) действуют: в Англии проявляется сильнейшая нервозность. В отношении России нам удалось осуществить великолепный информационный обман. Обилие «уток» приводит к тому, что за рубежом, кажется, вообще перестали понимать, где правда, где ложь. Как раз такая атмосфера нам и нужна…


27 мая в Северной Атлантике английской эскадрой уничтожен лучший и новейший немецкий линкор «Бисмарк» (на котором 5–7 мая Гитлер в сопровождении Геринга и Рёдера наблюдал за маневрами германского флота в Балтийском море). Из двухтысячного экипажа спасено лишь 100 моряков. Думаю, эту трагическую морскую операцию в Большой Игре ее участники вполне могли назвать «Жертва двух ладей». В Большой Игре такие жертвы приносились не раз. Так, для пользы дела, узнав с помощью шифровальной машины «Энигма» о готовящихся немцами бомбардировке города Ковентри и нападении на конвой PQ-17, Черчилль не предпринял ничего, чтобы не раскрыть противнику факта владения им тайной «Энигмы».

Поэтому после таких серьезных боевых потерь немцев и англичан Сталин решил, что это уже не «странная», а вполне серьезная война на уничтожение, что еще больше утвердило его в том, что сговора между Гитлером и Черчиллем, несмотря на загадочный перелет Гесса, не существует. Значит, принятое им 24 мая решение продолжать подготовку к Великой транспортной операции правильное и надо усилить эту работу. Что и было сделано.

29 мая Геббельс почему-то делает в дневнике противоречащую этому запись:


В Москве продолжают играть в отгадки. Сталин, кажется, начинает медленно прозревать. Впрочем, он все еще смотрит на события, как кролик на змею…


То ли он действительно боится, что Сталин прозреет и ударит первым, то ли это нужно ему для оправдания готовящегося предательского удара по союзнику – хочет показать, что СССР начинает изменять свое отношение к Германии, а это в «Барбароссе» прямо указано как повод для нанесения германскими войсками превентивного удара по СССР.

30 мая (менее чем через неделю после последнего предвоенного совещания высшего военного руководства в Кремле!) Гитлер назначает дату начала «Барбароссы» – 22 июня 1941 г.

31 мая Геббельс записывает в своем дневнике:


План (в немецком тексте Fall – случай, вариант. – А. О. ) «Барбаросса» разворачивается. Начинаем большую волну его маскировки. Необходимо мобилизовать весь государственный и военный аппарат. Истинное положение вещей известно очень немногим. Мне предстоит нацелить сотрудников министерства пропаганды в ложном направлении. Могу и престиж утратить. Кроме двух сотрудников, никто не будет знать правду. Чем уже круг знающих, тем больше шансов, что обман удастся…


1 июня. Из дневника Геббельса:


Провел совещание в министерстве. Тема – вторжение. Всех нацеливаю на фальшивый след, на Англию…


Значит, все идет по согласованному плану, поэтому в СССР посвященным отдается приказ готовить Красную Армию к Великой транспортной операции. Продолжают перебрасываться на запад новые соединения, усиливается работа по строительству оборонительных сооружений на границе (которая частично и имитируется для дезинформирования англичан, и ведется по-настоящему, но так, чтобы, когда начнется переброска соединений через границу, эти сооружения не мешали движению), заменяются на новые типы танки и самолеты, строятся новые приграничные аэродромы; железнодорожные бригады и батальоны готовятся к перетяжке путей на европейскую колею; вместо политзанятий читается спецкурс о Германии, чтобы солдаты и командиры имели представление о стране, по которой им вскоре придется ехать.

3 июня . Между тем отношения СССР с Германией в этот период вполне союзнические, о чем свидетельствует следующая «Выписка из решения Политбюро ЦК ВКП(б)»:


ПЗЗ/176

3 июня 1941 г.

176. – Вопрос НКВТ.

1. Разрешить Наркомвнешторгу из особых запасов произвести поставку в Германию во исполнение договора:

– меди 6 000 тонн

– никеля 1 500 тонн

– олова 500 тонн

– молибдена 500 тонн

– вольфрама 500 тонн

2. Разрешить УГР выдать Наркомвнешторгу 300 тонн молибден-концентрата с содержанием металла 51 % в обмен на ферромолибден по коэффициенту содержания.8


6 июня . Из дневника Геббельса:


Наша маскировочная деятельность срабатывает безупречно. Во всем мире говорят о предстоящем в скором времени заключении военного пакта Берлин – Москва. Можно лишь удивляться, что будет затем…


В этот же день посол Великобритании в СССР Криппс вылетел в Лондон «для консультации со своим правительством».

11 июня Геббельс записывает в дневнике:


Совместно с ОКВ и с согласия фюрера я подготавливаю статью «Крит как пример»… (статья Геббельса должна была убедить всех в том, что высадка немецкого авиадесанта на Крите была успешной репетицией высадки на Британские острова. – А. О. ) Ее напечатают в «Фелькишер беобахтер» и тут же конфискуют тираж газеты. Об этом Лондону станет известно через американское посольство через сутки. В этом смысл предпринимаемой акции. Все должно служить одной цели – маскировке действий на востоке… Статья получилась – образец хитрости!


12 июня Командующему ЗапОВО генералу армии Кирпоносу отправлена совершенно секретная Директива НКО № 504207 за подписями Тимошенко и Жукова о том, что на территорию ЗапОВО в период с 17. 6 по 2. 7. 41 г. прибудут 51-й и 63-й стрелковые корпуса, а также 22-й инженерный полк. Средь прочих указаний этой директивы особенно надо отметить следующие:


Соединения, прибывающие на территорию округа, в состав Зап ОВО не включаются и Военному Совету округа не подчиняются… О прибытии на территорию округа указанных выше соединений и частей никто, кроме Вас, члена Военного Совета и начальника штаба округа, не должен знать… Открытые переговоры по телефону и по телеграфу, связанные с прибытием и разгрузкой войск, категорически запрещаю… Всем частям, прибывающим на территорию округа, присвоены условные наименования.9


Такие указания позволяют предположить, что перечисленные соединения (в первую очередь инженерный полк!) готовятся к переброске на берег Северного моря.


13 июня. Воистину роковой день в предыстории Великой Отечественной войны.

В 5 часов по берлинскому времени по всей Германии сразу после доставки был конфискован многомиллионный тираж газеты «Фелькишер беобахтер» со статьей Геббельса. Это был намек на то, что Геббельс якобы проболтался в ней об истинных намерениях Третьего рейха. На следующий день Геббельс напишет в дневнике:


Английское радио уже заявило, что наши выступления против России – пустой блеф, за которым скрывается наша подготовка к вторжению (естественно, на Британские острова. – А. О. ). Такова и была главная цель… (показать Сталину, что идет подготовка совместного удара по Британской империи. – А. О.) .


Ровно через 12 часов после конфискации газеты по советскому радио передали текст сообщения ТАСС от 13 июня 1941 г., из которого следовало, что распространяемые (в первую очередь английским послом в СССР Криппсом) слухи «о близости войны между СССР и Германией… являются неуклюже состряпанной пропагандой враждебных СССР и Германии сил, заинтересованных в дальнейшем расширении и развязывании войны… а происходящая в последнее время переброска германских войск, освободившихся от операций на Балканах… связана, надо полагать, с другими мотивами, не имеющими касательства к советско-германским отношениям». Мол, читайте, сэр Уинстон, конфискованную газету «Фелькишер беобахтер», и вам все будет ясно!

В этот же день заместитель начальника Генштаба генерал-лейтенант Ватутин пишет от руки в единственном экземпляре, не указав никакого шифра секретности, самый наисекретнейший документ – «Справку о развертывании вооруженных сил СССР на случай войны на Западе».10

Само название документа двусмысленно, в любом случае это включение СССР в войну, которая вот уже два года идет на Западе, но только на чьей стороне будет воевать СССР? Если исходить из того, что последние два года СССР имеет с Германией, а не с Англией, договора о ненападении, дружбе и границе, а также о торговле, поставляя ей нефть, зерно и металл, получая новейшее оборудование, станки, военные самолеты и другую военную технику, обменивается с ней военно-техническими делегациями и т. п., то скорее – на стороне Германии. Во всяком случае, я уверен, что с ней в той или иной форме было заключено соглашение о Великой транспортной операции. А уж когда советские армии окажутся на западе Европы, Сталин еще подумает, высаживаться в Англии вместе с немцами или, создав Антигитлеровскую коалицию, вместе с Англией ударить по Германии с двух сторон (вместо вяло текущей на Западе «странной войны»).

Именно в этот день командир 270-го корпусного артполка 16 ск 11А ПрибОВО майор Попов пишет «Аттестационный отзыв» на командира дивизиона 152-миллиметровых гаубиц-пушек капитана Осокина Н. И. (моего отца). Отзыв завершается словами: «Достоин выдвижения на должность зам. командира полка по строевой части». Полагаю, что это было связано с преобразованием полка из корпусного в полк РГК и подготовкой его к отъезду за границу (об этом свидетельствует то, что полк встретил войну четырехдивизионным составом, как полк РГК, а не трех, как положено корпусному артполку).11

14 июня в советских газетах публикуется «Сообщение ТАСС от 13 июня 1941 г.».

В этот же день НКВД и НКГБ начинают завершающую часть операции в западных районах страны – Западной Украине, Прибалтике и Западной Белоруссии – по выселению «социально чуждых элементов». Она началась по приказу Берии от 22 мая 1941 г., и последней ее стадией было переселение из Прибалтики и Западной Белоруссии. По моему мнению, истинной целью этой «операции» было выселение местных жителей из полосы конечных участков железных дорог (100–200 км), ведущих к границе, где колея перед самым началом Великой транспортной операции должна была перетягиваться на узкую европейскую.

В этот же день выходит Решение Политбюро,12 показывающее, что Германия по-прежнему неуклонно выполняет военные заказы СССР:


П34/32

14 июня 1941 г.

32. – ВОПРОС НКВТ.

Разрешить Наркомвнешторгу Союза ССР:

1. Подтвердить заказы:

а) бывшего Военного министерства Эстонии с фирмой «Крупп» на 9 шт. 105 мм полевых гаубиц и 2 700 шт. выстрелов к ним и

б) бывшего Военного министерства Латвии с фирмой «Шкода» на 36 шт. 105 мм полевых гаубиц и 20 000 шт. выстрелов к ним.

2. Произвести доплату за счет средств НКО Союза ССР по указанным в п. 1 заказам: фирме «Крупп-Г. М.» 512 584 и фирме «Шкода» – ам. долларов 575 955, всего 4 139 452 рублей.

Секретарь ЦК


16 июня начальник Генштаба направляет записку наркому авиапромышленности,13 из которой видны специфические транспортные интересы Красной Армии, делающие более чем вероятной подготовку в этот период к десанту через крупную водную преграду:


№ 567240сс Экз. № 1


16 июня 1941 г.

Для обеспечения воздушно-десантных частей НКО необходимо в [19]41–42 годах следующее количество планеров:

На 1941 год:

1. Пятиместных сухопутных планеров 500 шт.

2. Одиннадцатиместных сухопутных планеров 1 000 шт.

3 Одиннадцатиместных гидропланеров 200 шт.

4. Двадцатиместных сухопутных планеров 300 шт.

Всего на 1941 г. 2 000 шт.

На 1942 год:

1. Пятиместных сухопутных планеров 1 000 шт.

2. Одиннадцатиместных сухопутных планеров 3 000 шт.

3. Одиннадцатиместных гидропланеров 500 шт.

4. Двадцатиместных сухопутных планеров 1 000 шт.

Всего на 1942 г. 5 500 шт.

Начальник Генерального штаба Красной Армии

генерал армии Жуков


В тот же день нарком внешней торговли А. И. Микоян пишет Сталину докладную записку № 21125 о ходе выполнения Хозяйственного соглашения с Германией,14 где перечисляется вся огромная номенклатура поставленных Германией в СССР станков, оборудования и т. д. Одни только военные заказы предусматривали поставки судов, материалов для судостроения, морской артиллерии, минноторпедного вооружения, гидроакустической аппаратуры, гидрографического оборудования, самолетов, полевой артиллерии, оборудования лабораторий, радиосвязи, химического имущества, инженерного вооружения, элементов выстрела, автотанкового вооружения.

17 июня докладной запиской НКГБ в ЦК ВКП(б) за № 2288/М сообщается, что закончена операция в западных районах страны – Западной Украине, Прибалтике и Западной Белоруссии – по выселению «социально чуждых элементов». (Ранее было предписано операцию по арестам и высылке в Литве, Латвии и Эстонии закончить в трехдневный срок, из чего следует, что она началась 14 июня 1941 г.)

В тот же день нарком госбезопасности Меркулов письмом исх. № 2279/м15 направляет Сталину последнее агентурное сообщение из Берлина, в котором приводится несколько важных фактов подготовки к войне и, в частности, говорится: «Все военные мероприятия Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью закончены, и удар можно ожидать в любое время». Сталин пишет на официальном документе резолюцию:


Т[овари]щу Меркулову. Может послать ваш «источник» из штаба герм[анской] авиации к еб-ной матери. Это не «источник», а дезинформатор. И. Ст[алин] (см. с. 57 Фотоприложений).


У вождя нервы сдали, он даже матюкнулся – ведь не может же он всем рассказывать, что все это происходит по согласованному с ним плану, а берлинские разговоры о войне с СССР – дезинформация для усыпления Лондона!

18 июня нарком госбезопасности СССР докладывает Сталину, Молотову и Берии о массовом отъезде из СССР сотрудников германского посольства и членов их семей и об уничтожении архивов посольства:


№ 2294/М

18 июня 1941 года

По имеющимся в НКГБ СССР данным, за последние дни среди сотрудников германского посольства в Москве наблюдаются большая нервозность и беспокойство в связи с тем, что, по общему убеждению этих сотрудников, взаимоотношения между Германией и СССР настолько обострились, что в ближайшие дни должна начаться война между ними.

Наблюдается массовый отъезд в Германию сотрудников посольства, их жен и детей с вещами.

Так, за время с 10 по 17 июня в Германию выехало 34 ч. (далее дается расшифровка выезжающих по дням. – А. О. )…

16 июня с. г. всем сотрудникам военного, авиационного и военно-морского атташатов было объявлено распоряжение быть на своих квартирах не позднее 2 часов ночи.

Народный комиссар государственной безопасности Союза ССР

Меркулов16


В тот же день Турцией подписан договор с Германией о присоединении ее к Пакту трех.

19 июня выходит Постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О маскирующей окраске самолетов, взлетно-посадочных полос, палаток и аэродромных сооружений» № 1711-724сс,17 с необычной подписью: «Председатель СНК Союза ССР и Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) И. Сталин»18 (наверное, это единственный документ предвоенного и военного периода, где Сталин почему-то счел нужным назвать так свою должность, обычно указывалось просто: «Секретарь ЦК»), и в тот же день издается приказ наркома обороны СССР Л/г 0042 «О маскировке аэродромов, воинских частей и важных военных объектов».19 Согласно постановлению, самолеты и взлетные полосы аэродромов должны быть покрашены до 20 июля 1941 г. (для чего Наркомхимпром должен немедленно выделить необходимые краски), приказ этот срок сокращает до 1 июля 1941 г. и дополнительно требует рассредоточить самолеты по аэродромам, убрав их с взлетных полос, а также создав ряд ложных аэродромов.

Я считаю, что эти распоряжения имели двойную цель:

1. Подготовить аэродромы к перелетам через границу, начиная с 20 июня, немецких самолетов, перебрасываемых через СССР на Ближний Восток, и приземлению их на советских приграничных аэродромах (перелеты должны были происходить в темное время суток или на рассвете с первыми лучами солнца). После приземления самолеты предполагалось выкатывать на охраняемую часть аэродрома, где на них в течение дня будут закрашиваться немецкие опознавательные знаки и наноситься советские, после чего они смогут и в дневное время лететь дальше на восток над территорией СССР.

2. Скрыть советские самолеты от английских самолетов-разведчиков. От немецких разведсамолетов маскироваться было бесполезно, так как с 1940 г. они регулярно летали над советской территорией и знали всё назубок (вполне возможно, что разведполеты регулярно осуществлялись с обеих сторон границы в соответствии с договоренностью о Великой транспортной операции).

14–19 июня для Риббентропа готовятся справки по донесениям немецкой агентуры. Вот некоторые из этих донесений:


а) В берлинском дипломатическом корпусе германо-русские отношения по-прежнему являются предметом постоянных обсуждений. Появившиеся в английской прессе статьи на эту тему рассматриваются в кругах американских дипломатов как предупреждение Англии Кремлю. Англия делает это предупреждение, чтобы затормозить ведущиеся якобы в настоящее время германо-русские переговоры и помешать русским пойти на дальнейшие уступки фюреру.

б) По-прежнему в дипломатическом корпусе распространяется и подробно обсуждается слух о том, что… ожидается официальный визит в Германию главы русского государства. Этот слух особенно активно распространяется болгарской миссией… В посольстве США, в шведской и швейцарской миссиях можно услышать, что встреча имперского министра иностранных дел с Молотовым или фюрера со Сталиным не исключена. Такая встреча якобы будет означать не что иное, как последнюю германскую попытку оказать на Россию мощнейшее давление…

в) Публикация опровержения ТАСС (от 13 июня 1941 г.) в условиях нарастания нервозности и отсутствия ясности относительно намерений фюрера воспринята иностранцами, проживающими в Берлине, как полная сенсация… В интерпретации значения московской публикации мнения расходятся так же сильно, как и в оценке возможного развития германо-русских отношений. В посольстве США преобладает мнение, что Кремль своей вчерашней публикацией продемонстрировал лишь растущий страх перед столкновением с Германией и что смысл заявления ТАСС – выражение готовности к переговорам…

Представитель Юнайтед пресс в Анкаре Дакнеа Шмидт передал берлинскому отделению Юнайтед пресс секретное сообщение о политических взглядах на германо-русские отношения, которые распространены в руководящих турецких кругах в Анкаре. По данным Шмидта, в Анкаре утверждают, что Германия предъявила Советскому Союзу следующие требования:

1) возвращение Бессарабии Румынии, что якобы со всей определенностью было обещано (Гитлером) главе румынского государства во время визита того в Мюнхен,

2) использование рейхом различных нефтяных месторождений Советского Союза, а сверх того – участие в эксплуатации Украины в течение 40 лет. Турецкие круги… придерживаются мнения, что до сих пор германские требования выдвигались в чересчур резкой форме и поэтому по соображениям престижа не могли быть приняты русским правительством…

Утверждается, что, согласно последним сообщениям из Москвы, Берлином и Москвой найдена формула, позволяющая Советскому Союзу, сохраняя престиж великой державы, удовлетворить немецкие пожелания. В настоящий момент… в турецких кругах оценивают состояние… германо-русских отношений позитивно.

[1, док. № 585]


20 июня выходят приказы начальников пограничных округов НКВД об усилении охраны границы, где, в частности, говорится:


1. До 30 июня 1941 г. плановых занятий с личным составом не проводить.

2. Личный состав, находящийся на сборах на учебных заставах, немедленно вернуть на линейные заставы и впредь до особого распоряжения не вызывать…

4. Выходных дней личному составу до 30 июня 1941 г. не предоставлять…

11. Пограннаряды располагать не ближе 300 м от линии границы…

[1, док. № 591]


Я считаю, что повышение боеготовности пограничников было осуществлено не в целях защиты границы от удара немецких войск, а в связи с началом 20 июня Великой транспортной операции. Судя по приказу, переброска войск через границу должна была закончиться к 30 июня.


21 июня вернулись из Берлина сразу три советских самолета с пилотами П. Я. Кириченко (о чем свидетельствует в своих воспоминаниях начальник ГВФ В. С. Молоков), И. Ф. Андреевым и Н. А. Хорпяковым (о чем свидетельствует Герой Советского Союза летчик С. И. Швец). Это наводит на мысль, что из Берлина в этот день могла возвратиться какая-то большая советская делегация.

В этот же день принято постановление Политбюро ЦК ВКП(б) об организации фронтов и назначениях высшего командного состава. Считается, что официально оно не было принято, но почему-то все его кадровые назначения реализованы (подробнее см. с. 74 Фотоприложений).

В этот же день состоялась беседа наркома иностранных дел СССР В. М. Молотова с послом Германии в СССР Ф. фон Шуленбургом.


Шуленбург явился по вызову. Тов. Молотов вручил ему копию заявления по поводу нарушения германскими самолетами нашей границы, которое должен был сделать тов. Деканозов Риббентропу или Вайцзеккеру.

Шуленбург отвечает, что это заявление он передаст в Берлин, и заявляет, что ему ничего не известно о нарушении границы германскими самолетами, но он получает сведения о нарушениях границы самолетами другой стороны…

Тов. Молотов спрашивает Шуленбурга, в чем дело, что за последнее время произошел отъезд из Москвы нескольких сотрудников германского посольства и их жен, усиленно распространяются в острой форме слухи о близкой войне между СССР и Германией, что миролюбивое сообщение ТАСС от 13 июня в Германии опубликовано не было, в чем заключается недовольство Германии в отношении СССР, если таковое имеется? Шуленбург отвечает, что все эти вопросы имеют основание, но он на них не в состоянии ответить, так как Берлин его совершенно не информирует…

О концентрации германских войск на советской границе Гитлер сказал ему, что это мероприятие принято из предосторожности. Он, Шуленбург, разумеется, телеграфирует о сказанном ему сегодня, но, может быть, целесообразно получить соответствующую информацию от тов. Деканозова. Он, Шуленбург, слышал сообщение английского радио, что тов. Деканозов был принят несколько раз Риббентропом. Германское радио ничего не сообщало об этом.

Тов. Молотов отвечает, что ему известно это сообщение английского радио. Оно не соответствует действительности.

[1, док. № 597; АВП РФ. Ф. 06. Оп. З. П. 1. Д. 5. Лл. 8—11]


Время начала беседы Молотова с Шуленбургом в приведенной советской записи не указано, зато оно указано Шуленбургом в его телеграмме № 1424 в МИД Германии с отчетом об этой встрече – «вечером в 9.30» (на телеграмме есть отметка, что она отправлена из Москвы 22 июня 1941 г.

в 1.17, а получена в Берлине в тот же день в 2.30, совершенно очевидно, что по берлинскому времени). Из указанного на телеграмме времени ее отправления следует также, что, скорее всего, беседа Шуленбурга с Молотовым закончилась очень поздно, ибо, учитывая ситуацию, он обязан был немедленно доложить о ней в Берлин.

Поскольку в Кремлевском журнале записано, что Молотов в этот день с 18.27 до 23.00 неотлучно находился в кабинете Сталина, возникает вопрос: как и где он принимал Шуленбурга? Вариантов три: либо он выходил, покидая столь важное совещание, причем дежурный в приемной почему-то не зарегистрировал его выход в журнале (что кажется маловероятным), либо этот прием происходил в кабинете Молотова, либо Шуленбург заходил в кабинет Сталина в указанное время, прервав шедшее там совещание (что также маловероятно).

И еще одна цепочка событий последнего предвоенного дня. В своих воспоминаниях Г. К. Жуков пишет, что вечером ему сообщили о немецком перебежчике в КОВО, который предупредил о нападении немцев на рассвете. Он по телефону сообщил об этом Сталину и в 20.50 вошел вместе с Тимошенко в кабинет вождя, где находился до 22.20. Это делает более вероятным следующий вариант: Жуков и Тимошенко в кабинете Сталина докладывают о перебежчике – Молотов звонит Шуленбургу и просит его срочно приехать – Шуленбург приезжает, ему рассказывают о перебежчике и о назначенном на утро нападении на СССР и просят дать объяснения.

Я допускаю и другой вариант встречи Молотова с Шуленбургом – по инициативе Шуленбурга, либо вернувшегося из Берлина, либо имевшего беседу с кем-то, только что вернувшимся из Берлина, либо узнавшего содержание привезенного ему самолетом запечатанного пакета с нотой-меморандумом от 21 июня 1941 г.

Вероятность такого варианта довольно велика, если учесть теплое отношение Шуленбурга к России и три встречи с его советским коллегой Деканозовым (5, 9 и 12 мая 1941 г.) в неофициальной обстановке, во время которых он даже предупреждал о подготовке Германией удара по СССР (Сталин сказал по этому поводу: «Дезинформация пошла на уровне послов»). Тогда приглашение его Молотовым 21 июня и вручение вербальной ноты о нарушениях границы немецкими самолетами с одновременным вручением такой же ноты Деканозовым германскому МИД в Берлине – просто срочно организованное Молотовым прикрытие инициативы Шуленбурга.

Если так оно и было, то по-новому объясняется и появление Директивы № 1, отправленной западным округам. Жуков в «Воспоминаниях и размышлениях» утверждает, что аргументом, убедившим Сталина в том, что она нужна, стало задержание перебежчика в КОВО, но ведь до этого перебежчики со сходными заявлениями задерживались неоднократно, однако директиву в войска почему-то не давали. Скорее всего, ее отправили именно после беседы Шуленбурга с Молотовым, во время которой Шуленбург, рискуя жизнью, прямо предупредил его о назначенном на рассвете 22 июня 1941 г. ударе немецкой армии. Не исключено, что непонятное указание в Директиве № 1: «В течение 22–23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев», хотя в сообщении перебежчиков говорилось не о «возможности», а называлось совершенно конкретное время нападения – 22 июня в 3 часа утра по берлинскому времени (в 4 часа по московскому), было дано именно для прикрытия источника информации и в надежде на то, что это все же провокация, пусть даже на уровне Риббентропа.


Загадочная телеграмма атташе Баумбаха

(только документы)


Среди предвоенных документов 1941 г. имеется одна загадочная телеграмма, объяснение которой могло бы пролить свет на тайну 22 июня 1941 г. Это телеграмма военно-морского атташе Германии в СССР капитана 1-го ранга Вернера Баумбаха от 24 апреля. Но вначале обратим внимание и на несколько других документов.


Документы из книги «Оглашению не подлежит. СССР – Германия. 1939–1941» [86]


158 .20 Меморандум МИД Германии (Кому? По непонятной причине это нигде не указано. – А. О .)


Берлин, 13 марта 1941 г.

Государственная тайна

Генерал Варлимонт и капитан военно-морских сил Бюркнер высказали мнение, что по определенным причинам необходимы скорейшее прекращение деятельности многочисленных русских комиссий, работающих на германской территории на Востоке, и их немедленная отправка домой. Подобные комиссии все еще находятся на германской территории в связи с возвращением из Германии в Литву литовских эмигрантов. Еще действует германо-русская пограничная комиссия, а также несколько местных подкомиссий. Одни из этих подкомиссий находятся на русской территории, а другие – на территории Германии (и, между прочим, к югу от Сувалок). Работа этих подкомиссий должна была быть закончена к 10 марта. По ряду причин они еще не начали своей работы. ОКВ требует, чтобы было сделано все возможное для недопущения их работы.

Присутствие русских в этих районах Германии может быть разрешено лишь до 25 марта. В северном секторе уже собираются крупные контингенты германских войск. С 20 марта будут иметь место еще более крупные концентрации.

В связи с этим встает вопрос, не займет ли армия здание русского консулата в Кенигсберге.

Риттер21



163 . Посол Шуленбург – В МИД Германии

(После переговоров и подписания пакта о нейтралитете между СССР и Японией Сталин приехал проводить японского министра иностранных дел Мацуоку на вокзал. Среди провожавших был и германский посол в Москве Шуленбург. Вернувшись с вокзала, он немедленно дал телеграмму в Берлин, а через несколько часов отправил вот это дополнение к ней. – А. О .)


Телеграмма

Москва, 13 апреля 1941 – 21. 00

№ 884 от 13 апреля

В дополнение к моей телеграмме

№ 883 от 13 апреля

Срочно!

1. Как следует из заявления Мацуоки здешнему итальянскому послу, заверение Мацуоки, что он приложит все усилия для ликвидации японских концессий на Северном Сахалине, было письменно подтверждено письмом Мацуоки Молотову.

2. На вопрос итальянского посла, поднимался ли во время переговоров Мацуоки со Сталиным вопрос об отношениях Советского Союза с Осью, Мацуока ответил, что Сталин сказал ему, что он – убежденный сторонник Оси и противник Англии и Америки.

3. Отбытие Мацуоки задержалось на час, а затем имела место необычная церемония. Явно неожиданно как для японцев, так и для русских вдруг появились Сталин и Молотов и в подчеркнуто дружеской манере приветствовали Мацуоку и японцев, которые там присутствовали, и пожелали им приятного путешествия. Затем Сталин громко спросил обо мне и, найдя меня, подошел, обнял меня за плечи и сказал: «Мы должны остаться друзьями, и Вы должны теперь всё для этого сделать!» Затем Сталин повернулся к исполняющему обязанности немецкого военного атташе полковнику Кребсу и, предварительно убедившись, что он немец, сказал ему: «Мы останемся друзьями с Вами в любом случае». Сталин, несомненно, приветствовал полковника Кребса и меня таким образом намеренно и тем самым сознательно привлек всеобщее внимание многочисленной публики, присутствовавшей при этом.

Шуленбург



164 . Поверенный в делах Типпельскирх – в МИД Германии Телеграмма


Москва, 16 апреля 1941 – 0.37

Получена 16 апреля 1941 – 3.10

№ 902 от 15 апреля 1941 г.

Срочно!

В дополнение к телеграмме № 884 от 13 апреля

Секретно!


Японский посол, которого я сегодня посетил, сказал мне, что с заключением советско-японского пакта о нейтралитете в советском правительстве создалась очень благоприятная атмосфера, в чем его убеждал Молотов, который сегодня попросил его прийти немедленно для продолжения переговоров о торговом соглашении. Заключение договора [о нейтралитете] вызвало разочарование и беспокойство в Америке, где с интересом следили за визитом Мацуоки в Берлин и Рим.

Сотрудники здешнего японского посольства утверждают, что пакт выгоден не только Японии, но и Оси, что он благоприятно воздействует на отношения Советского Союза с Осью и что Советский Союз готов сотрудничать с Осью.

Поведение Сталина в отношении господина посла на вокзале во время отъезда Мацуоки рассматривается здешним дипломатическим корпусом в таком же духе. Часто высказывается мнение, что Сталин специально воспользовался возможностью продемонстрировать свое отношение к Германии в присутствии иностранных дипломатов и представителей прессы. Ввиду постоянно циркулирующих слухов о неизбежном столкновении между Германией и Советским Союзом это следует считать заслуживающим особого внимания. В то же время изменившаяся позиция советского правительства связывается здесь с успехами германских вооруженных сил в Югославии и Греции.

Типпельскирх


Раз эту телеграмму отправил Типпельскирх, значит, можно предположить, что Шуленбург 14 апреля 1941 г. вылетел в Берлин, передав ему свои обязанности. Это подтверждает известный факт аудиенции Шуленбурга у Гитлера 28 апреля 1941 г., во время которой он якобы понял, что война с СССР неизбежна. Почему же сталинские дружеские объятья на перроне Казанского вокзала и сообщение японского посла о готовности Советского Союза сотрудничать с Осью вызвали у Гитлера решение воевать с СССР, то есть начать вдруг войну на два фронта?

А может быть, отъезд Шуленбурга имел другую цель и его пребывание в Берлине закончилось окончательным согласованием вопроса о присоединении СССР к Пакту трех и превращением его в Пакт четырех? Ведь к Первомаю Шуленбург вернулся в Москву вместе с советским послом в Берлине Деканозовым. А может быть, и тот был принят Гитлером 28 апреля вместе с Шуленбургом?

Во всяком случае, 1 Мая Сталин почему-то был не в удрученном, а в прекрасном настроении. Деканозов же стоял на трибуне Мавзолея рядом с ним, первым из советских послов удостоившись такой чести. C чего бы вдруг?

А следующий документ позволяет предположить, что уже 18 апреля 1941 г. (то есть сразу же после того, как Мацуока побывал в Москве, затем в Берлине и вновь в Москве) в Берлине находилась советская делегация, в состав которой входили Деканозов и Крутиков. С немецкой стороны в этой встрече участвовал Шуленбург. Кто же еще?


165 . О соблюдении хозяйственного соглашения


Протокол

об итогах встречи между полномочными представителями Правительства Германской Империи и Правительства Союза Советских Социалистических Республик

по проверке соблюдения Хозяйственного соглашения

между Германией и Союзом Советских Социалистических Республик

от 11 февраля 1940 г.


Полномочные представители Правительства Германской Империи и Правительства Союза Советских Социалистических Республик, действуя в соответствии со статьей 10 Хозяйственного соглашения между Германией и Союзом Советских Социалистических Республик от 11 февраля 1940 г., на основании проверки ими соблюдения вышеуказанного соглашения на 11 февраля 1941 г., согласились в следующем:

По советским данным, советские поставки на 11 февраля 1941 г. исчисляются в 310, 3 миллионов марок. Поставки из Германии на эту сумму будут произведены не позже 11 мая 1941 г.

Исполнено в двух оригиналах, на немецком и русском языках каждый, оба текста считаются аутентичными.


Совершено в Берлине, 18 апреля 1941 г.


За Правительство Империи К. Шнурре

По полномочию Правительства СССР А. Крутиков



166 . Поверенный в делах Типпельскирх – в МИД Германии


Телеграмма

Москва, 22 апреля 1941 – 0. 05

Получена 22 апреля 1941 – 3. 30

№ 957 от 21 апреля

Срочно!

Генеральный секретарь Наркомата иностранных дел вызвал меня сегодня в свой кабинет и вручил мне вербальную ноту, в которой содержится требование безотлагательно принять меры против продолжающихся нарушений границы СССР германскими самолетами. В последнее время нарушения значительно участились. С 27 марта по 18 апреля произошло 80 подобных случаев.

Нота, к которой приложено подробное описание 80-ти нарушений, обращает особое внимание на случай с приземлившимся около Ровно 15 апреля самолетом, в котором были найдены фотоаппарат, несколько кассет отснятой пленки и порванная топографическая карта районов СССР, что свидетельствует о целях экипажа этого самолета.

Нота содержит дословно следующее:

«Соответственно, Народный Комиссариат считает, что необходимо напомнить германскому посольству о заявлении, сделанном 28 марта 1940 г. помощником военного атташе полпредства СССР в Берлине Имперскому маршалу Герингу, в котором говорилось, что Народный Комиссар обороны СССР сделал исключение из крайне строгих правил защиты советской границы и дал пограничным войскам приказ не открывать огня по германским самолетам, залетающим на советскую территорию, до тех пор, пока эти перелеты не станут происходить слишком часто».

В заключение в ноте еще раз подчеркнуто выражается надежда Комиссара Иностранных Дел, что германское правительство предпримет все необходимые меры, чтобы предотвратить нарушение государственной границы СССР германскими самолетами в будущем.

Генеральный секретарь просил меня передать содержание ноты в Берлин, что я и обещал сделать.

Ввиду того, что советская вербальная нота ссылается на недавний меморандум об аналогичных пограничных нарушениях границы германскими самолетами, а также напоминает нам о заявлении помощника военного атташе, следует, вероятно, ожидать серьезных инцидентов, если германские самолеты будут продолжать нарушения советской границы. Типпельскирх.


То, что телеграмму подписал Типпельскирх, вполне понятно, ибо Шуленбурга нет в Москве, он в Берлине. Но вот почему вербальную ноту вручает не нарком иностранных дел Молотов, как, например, 21 июня 1941 г., а Генеральный секретарь НКИД без указания фамилии, неясно. Может быть, Молотов в это время инкогнито тоже находился в Берлине, например, возглавляя советскую делегацию на тайных переговорах с Гитлером?


167 . Военно-морской атташе в Москве – Военно-морскому командованию Германии


Телеграмма

24 апреля 1941 г.

№ 34112/110 от 24 апреля

Для военно-морского флота


1. Циркулирующие здесь слухи говорят о якобы существующей опасности германо-советской войны, чему способствуют сообщения проезжающих через Германию.

2. По сведениям советника итальянского посольства, британский посол называет 22 июня как дату начала войны.

3. Другие называют 20 мая.

4. Я пытаюсь противодействовать слухам, явно нелепым.

Военно-морской атташе [Баумбах]


Это один из самых загадочных предвоенных документов и в первую очередь потому, что 24 апреля 1941 г. Гитлер еще никому, даже своим генералам, не назвал дату нападения на СССР. Тем более она не могла быть в этот момент названа английским послом Криппсом. Показательно, что именно заявления, якобы сделанные Криппсом о намечающейся войне СССР и Германии, будут указаны впоследствии в сообщении ТАСС от 13 июня 1941 г. чуть ли не в качестве главной причины его опубликования. Поэтому, если предположить, что 24 апреля положение было столь близко к войне, что даже заставило Сталина вскоре принять решение о возложении на себя обязанностей Председателя Совнаркома, непонятно как в этот же самый период советская делегация могла вести переговоры в Берлине и почему после ее возвращения в Москву Сталин 1 мая 1941 г. стоял на трибуне Мавзолея в прекрасном настроении. Скорее всего, разговоры о вероятности этого столкновении были «дезой» для англичан, а Председателем Совнаркома Сталин стал перед началом совместных военных действий против Англии.

А вот отрывок из другой публикации [102], позволяющий уточнить реальную дату телеграммы Баумбаха иным путем – из открытых в последние годы материалов о работе советских контрразведчиков перед войной:



Александр Пронин, полковник
Тайна особняка в Хлебном переулке

60 лет назад советской контрразведке удалось организовать регулярное прослушивание и запись конфиденциальных бесед германского военного атташе в Москве генерал-майора Эрнста Кёстринга и его сотрудников. Содержание этих материалов не оставляло сомнений: в ближайшее время Германия нападет на СССР… В 20-х числах апреля 1941 года они получили возможность ежедневно прослушивать и записывать откровенные беседы ничего не подозревавших германских дипломатов… 25 апреля 1941 года записан следующий разговор между заместителем германского военного атташе Кребсом и помощником военного атташе Шубутом…


Эта информация интересна тем, что хотя из других публикаций известно, что прослушивался только кабинет Кёстринга, беседу в нем ведут лица из его окружения, ибо сам он в это время находился в Берлине вместе с послом Шуленбургом и вернулся в Москву лишь к Первомайскому празднику.

Записи разговоров в немецком посольстве, доставляемые с конца апреля 1941 г. Сталину – практически с того самого времени, когда Баумбах якобы отправил своему начальству в Берлин телеграмму о том, что война Германии и СССР начнется 22 июня 1941 г., показывают, что в это время об этой дате не было даже никаких упоминаний.


Аппаратура подслушивания день за днем фиксировала все, что происходило в стенах особняка генерала… Вот фрагмент послеобеденной беседы чинов военного и военно-морского атташата, похоже, сдобренной коньячком и состоявшейся в середине мая:

Кёстринг: …Наступать – вот единственно правильная вещь. Конечно, русские против войны. Я думаю, что все же они боятся…

Баумбах: У меня создалось впечатление, что русские пока спокойны.

Кёстринг: То дело, о котором мы говорили, должно оставаться в абсолютной тайне. Эти две недели должны быть решающими (сроки начала блицкрига против СССР фюрер неоднократно переносил; в середине мая речь шла о готовности к нападению 1 июня. – Примеч. А. Пронина )… Природные богатства! Это будут наши естественные завоевания…


Итак, если верить этой публикации, 25 апреля была записана беседа сотрудников немецкого военного атташата. Эта дата подозрительно близка к «24 апреля 1941 года», когда Баумбах якобы отправил в Берлин телеграмму с сообщением о том, что британский посол называет 22 июня 1941 г. датой начала войны Германии и СССР. Разговор, в котором речь идет о решающих «этих двух неделях», почему-то не датирован, хотя автор в газете «Труд» указывает, что он происходит в середине мая, из чего следует, что дата нападения Германии на СССР – 1 июня. Тогда почему же Баумбах, которому это говорит Кёстринг, никак не реагирует на новую дату – не радуется, например, что англичане не узнали истинную дату нападения и поэтому не сумеют предупредить Сталина? Скорее всего, потому, что на самом деле этот разговор происходил 8 июня 1941 г. (эта дата получается, если от 22 июня отнять 14 дней).

Маршал Советского Союза В. И. Чуйков в своей книге «Конец третьего рейха» (М.: Советская Россия, 1973), описывая свою беседу с парламентером фашистского руководства начальником Генштаба сухопутных войск генералом Кребсом 1 мая 1945 г., приводит его слова: «Я был также в Москве и до мая сорок первого года замещал там военного атташе». Известно, что Кребс находился в Москве до начала войны (c 1 мая вновь в роли заместителя военного атташе) и был обменен 19(?) июля 1941 г. на болгаро-турецкой границе вместе с работниками германского посольства в Москве на советских дипломатов и специалистов, находившихся в Германии.

Небезынтересен в этой связи и факт срочного отъезда 5 июня английского посла Криппса в Лондон по вызову его правительства (самолетом через Стокгольм), о чем он известил замнаркома иностранных дел Вышинского во время прощального визита в НКИД 4 июня. Если Криппса вызвали в Лондон для объяснений по поводу утечки от него информации о нападении на СССР 22 июня, то опять же более вероятно, что телеграмма Баумбаха была отправлена в Берлин 24 мая, а не 24 апреля .

Нельзя не обратить внимания и на то, что роковое сообщение ТАСС от 13 июня 1941 г. начинается фразой: «Еще до приезда английского посла г-на Криппса в Лондон, особенно же после его приезда, в английской и вообще в иностранной печати стали муссироваться слухи о “близости войны между СССР и Германией”». Это также указывает на связь сообщения ТАСС с телеграммой Баумбаха, причем временной интервал между ними свидетельствует в пользу того, что телеграмма была отправлена 24 мая, а не 24 апреля.

Из этого следует, что, скорее всего, военно-морской атташе Германии Баумбах сообщил об исходящих от английского посла Криппса слухах о начале войны 22 июня 1941 г. телеграммой в Берлин 24 мая 1941 г. , однако, возможно, на телеграмме месяц был указан латинскими цифрами: 24/V-41. Поэтому при публикации телеграммы Баумбаха в начале 90-х годов в целях сокрытия реальной даты латинскую цифру V без труда могли исправить на IV, после чего и появилась дата 24 апреля 1941 г. А добавлением первой и последней цифр мог быть изменен и исходящий номер этой телеграммы, переданной якобы не в МИД от посольства, а командованию ВМФ от военно-морского атташе.

Так что эта загадка может быть легко решена, если окажется, что в подлиннике телеграммы Баумбаха дата ее отправки указана латинскими цифрами. Остается лишь отыскать этот подлинник на немецком языке…


Великая транспортная операция


«Бермудский» треугольник на петлицах младшего комсостава


Эта тема началась для меня с одной не очень удачной и не очень качественной фотографии, которую мне принес бывший коллега по работе Владимир Петрович Умрихин, старейший работник предприятия, талантливый слесарь-рационализатор, ветеран Великой Отечественной войны. На фотографии широко улыбался стриженный «под нуль» молодой парень в довоенной гимнастке с петлицами.

– Это одна из последних фотографий моего родного брата Александра, 1918 года рождения, – сказал Владимир Петрович, – и хотя по дате съемки (20 января 1941 года) она не самая последняя, но мы в семье так ее называем, потому, что она из числа тех фотографий, которые брат по какой-то причине собрал вместе и отправил домой перед самой войной, в том числе и эту. Мы их получили 19 июня 1941 года, все в одном конверте вместе с последним письмом от него, – объяснил Владимир Петрович.

– А где он служил в то время?

– Он служил третий год срочной службы. Оказался в самой западной точке Советского Союза. Возле границы, в кавалерийской дивизии, которая стояла в бывшем польском городе Замбров (Самбор). Он служил в конной разведке. В конце апреля перед первомайскими праздниками Александр неожиданно приехал в Москву в сопровождении двух красноармейцев – он привез важные документы, и они его охраняли. Их послали, потому что они тоже были москвичами и им было где остановиться. A уехали назад они 8 мая 1941 года, я почему все это хорошо помню – на их проводах с Белорусского вокзала я впервые увидел свою будущую жену Катю, которая была родной сестрой одного из сопровождающих – Александра Лизнева (сам Владимир Петрович ушел на фронт 27 июня 1941 г. добровольцем, а поженились они с Екатериной после войны и счастливо прожили 49 лет до самой ее кончины. – А. О. ). На прощанье брат сказал, что скоро будет война. После этого мы получили от него то самое письмо, с которым он вернул фотографии, и больше мы его никогда не видели и не слышали, сколько ни посылали запросов о его судьбе. Только в 1954 году нам ответили, что он погиб в 1941-м – «умер от ран».

А вот это, действительно, его самая последняя фотография! – И Владимир Петрович протянул мне замечательный снимок, где на фоне цветущих кустов с огромными букетами свежесорванной белой сирени сидят на траве молодые улыбающиеся кавалеристы – его брат Саша в пилотке со своим командиром в фуражке. За уздечки они держат своих оседланных коней, которые безмятежно щиплют рядышком траву. – И Сашу Лизнева, брата моей Кати, мы тоже больше никогда не видели, они ведь вместе с нашим Сашей служили, хотя он 1919 года рождения и призывался на год позже – вот и вышла у них общая судьба. Посылали мы запросы и о судьбе брата Кати. Получили ответ: «Пропал без вести в 1941 году» – и всё.


Я начал разглядывать знаки различия на петлицах Саши Умрихина, увидел по два маленьких треугольника, понял, что Александр Умрихин был сержантом, но вот рода войск разобрать никак не мог – во-первых, эмблемы были необычно велики и, во-вторых, их было по две на каждой петлице! Что это означает – даже представить себе было невозможно.

Пришлось обратиться к большому специалисту по предвоенной советской армейской форме – Сергею Рощинскому. Он прислал по электронной почте обе эмблемы в цвете и расшифровал значение одной из них – нижней, состоящей из бинокля, шашки, циркуля и компаса (см. с. 52 Фотоприложений). Оказалось, что это эмблема кавалерийского разведчика-наблюдателя (что подтверждало рассказ Владимира Петровича о службе брата). A вот что означает верхняя эмблема в виде выпуклого с огранкой равностороннего треугольника со сторонами 9 мм (см. там же), он не знал. Зато на цветной фотографии было видно, что этот треугольник золотистого цвета. И Сергей сообщил, что знак этот был введен на петлицы рядового и младшего комсостава приказом наркома обороны СССР № 391 от 2 ноября 1940 г. и что до войны его успели выдать лишь в Московском и Ленинградском военных округах, а также частично в КОВО (Киевском Особом военном округе).

Удалось найти извлечение из этого длинного приказа, устанавливающего воинские звания и форму для младшего начальствующего состава Красной Армии (для высшего комсостава это было сделано раньше – приказом наркома № 112 от 8 мая 1940 г.).


Приказ об установлении воинских званий для рядового и младшего начальствующего состава Красной Армии и введении в действие положения о прохождении службы младшим начальствующим составом (извлечение)


№ 391 2 ноября 1940 года

В целях повышения ответственности младшего начальствующего состава за состояние боевой подготовки подразделений, воспитания бойцов и укрепления воинской дисциплины, а также дальнейшего поднятия авторитета младшего начальствующего состава приказываю:


1. Установить для рядового и младшего начальствующего состава Красной Армии следующие воинские звания:

а) Для рядового состава:

1) красноармеец,

2) ефрейтор.

б) Для младшего начальствующего состава:

1) младший сержант,

2) сержант,

3) старший сержант,

4) старшина…


Народный комиссар обороны СССР

Маршал Советского Союза С. Тимошенко

«УТВЕРЖДАЮ»


Народный комиссар обороны СССР Маршал Советского Союза С. Тимошенко 1 ноября 1940 г.


1. К рядовому составу относятся: красноармейцы, ефрейторы.

Младшим начальствующим составом являются: младшие сержанты, сержанты, старшие сержанты и старшины…

13. Лица младшего начальствующего состава обязаны носить установленную форму одежды как на службе, так и вне службы…


Описание петлиц для младшего начальствующего состава Красной Армии


Цвет петлиц по роду войск или службы. Петлицы имеют: суконный кант, установленный для соответствующего рода войск, на гимнастерочных петлицах посередине красный продольный просвет шириною 0,5 см. Петлицы шинельные посередине имеют поперечный красный просвет шириною 1 см. На петлицах для старшин параллельно канту имеется золотой галун шириною 0,3 см (двухпроцентного золочения и серебрения).

Размеры петлиц в пришитом виде:

а) шинельные – длина с угла на угол 11 см, ширина с угла на угол 8, 5 см, длина окантованной стороны 6,5 см, ширина окантовки петлиц 0,25 см.

б) гимнастерочные: длина 10 см и ширина вместе с окантовкой 3,25 см.

На петлицах носится эмблема, присвоенная по роду войск, и в верхнем углу петлицы треугольник из желтого металла .22

Младший начальствующий состав носит присвоенные ему знаки различия:

старшина – четыре эмалевых треугольника,

старший сержант – три эмалевых треугольника,

сержант – два эмалевых треугольника,

младший сержант – один эмалевый треугольник,

ефрейтор – нет…


Главный интендант Красной Армии

генерал-лейтенант интендантской службы А. Хрулев


Приведенный документ и полученные разъяснения подтверждают, что на снимке сержанта разведчика-кавалериста Александра Умрихина все знаки на петлицах соответствуют действовавшим в тот период в Красной Армии уставным и нормативным требованиям. Казалось бы, все ясно, вопрос снят. Однако осталось неясным одно – что означал введенный перед войной на петлицах младшего начсостава самый большой (а значит, наиболее заметный) знак – золотистый ограненный треугольник. Почему же в документе об этом нет ни слова? Скорее всего, потому, что цель его введения тогда скрывалась, но она неизвестна и сегодня. Я разговаривал с историками и даже работниками современного ведомства Министерства обороны РФ, занимающегося геральдикой, однако никаких объяснений по поводу золотистого треугольника, введенного на петлицы младшего комсостава с 1 января 1941 г., не получил.

Известны имена двух конкретных людей, служивших в одной части, носивших этот знак и исчезнувших в первые же дни войны, причем они пропали без вести. Родственникам одного из них именно так и ответили на запрос через много лет после окончания войны, родственникам другого ответили невнятно, а если говорить прямо – нечестно, ибо если известно, что человек «умер от ран», то должно быть известно где, когда и при каких обстоятельствах это произошло, и место, где он похоронен. Иначе такой ответ по смыслу почти одно и то же, что «пропал без вести». В начале войны такое случалось довольно часто.

Но в данном случае оказалось, что подобное произошло не только с младшими командирами – сержантами, но и со служившими в том же соединении высшими командирами – генералами. Однако о генерале сказать «пропал без вести» гораздо труднее, чем о сержанте, поэтому следы генералов обнаружились. Оказалось, что генерал-майор Никитин Иван Семенович, командир 6-го кавалерийского корпуса, в котором служили сержант Умрихин Александр Петрович и красноармеец Лизнев Александр Григорьевич, и генерал-майор Зыбин Ефим Сергеевич, командир одной из двух кавдивизий этого корпуса (36-й), попали в плен (утверждается, что первый – в июне, а второй – в августе 1941 г., есть утверждения, что оба – в июле, по моему мнению, вероятнее всего, что оба – в июне) и оба погибли. Никитина расстреляли немцы в апреле 1942 г., Зыбин же был освобожден американцами в мае 1945 г., передан СССР и после проверки расстрелян по решению Военной коллегии Верховного суда в августе 1946 г.

Из этого может следовать, что штаб 6-го кавкорпуса, к которому, по всей вероятности, относился и кавалерийский разведэскадрон, где служили А. Умрихин и А. Лизнев, и 36-я кавдивизия попали в плен одновременно. А отправка домой всех фотографий в последнем предвоенном письме и оброненная при прощании фраза о близкой войне служат косвенным подтверждением того, что брат В. П. Умрихина готовился к близкой войне, только не к той, которая началась с внезапного удара немцев на рассвете 22 июня, а к той, для которой готовилась погрузка личного состава и лошадей 6-го кавалерийского корпуса в вагоны или баржи для транспортировки либо к Северному морю, либо на Ближний Восток. Возможно, что их даже погрузили в железнодорожный состав, который двинулся через границу на рассвете 20 или 21 июня 1941 г. и о начале войны они узнали от пришедших их арестовывать немецких охранников на территории Польши, а может быть уже Германии, 22 июня.

Нельзя не обратить внимания на то, что загадочный золотистый треугольник не указывал ни воинское звание, ни род войск (ибо он обнаружен автором настоящего исследования на петлицах кавалеристов, танкистов, пехотинцев и авиаторов – рядовых и сержантов).

Так может быть, этот треугольник, впервые увиденный мной на фото на петлицах младшего сержанта Александра Умрихина, был знаком участника Великой транспортной операции? В пользу такого предположения насчет этого таинственного, можно даже сказать «бермудского» (ибо он стал причиной исчезновения огромного количества людей нашей страны), треугольника свидетельствует и тот факт, что у офицеров Красной Армии (тогда их еще называли «командирами») в то время имелись удостоверения личности. А у младшего комсостава и рядового состава в июне 1941 г. на руках не было никаких документов. Младшие командиры и красноармейцы, которые участвовали в Великой транспортной операции, при необходимости могли предъявить медальон со всеми данными его владельца, но медальон должен был храниться в часовом карманчике брюк. А для того чтобы с виду можно было понять, едет ли красноармеец или сержант в Европу, достаточно было взглянуть на его петлицы – есть на них золотистый треугольник или нет.

Тогда почему же «бермудский» треугольник выдавался только в столичных округах – МВО, ЛВО и частично в КОВО? Или это не так?

Начался поиск других предвоенных фотографий и живущих сегодня ветеранов Великой Отечественной, которые во второй половине июня 1941 г. находились в приграничных районах и помнят первый день войны. В Интернете удалось найти несколько фото младших командиров с «бермудским» треугольником на петлицах, но не из столичных округов. Вот некоторые из них.

Сержант 3-го танкового полка 2-й танковой дивизии В. В. Арбузов (на фото – в центре) с товарищами. Прибалтийский Особый военный округ. Литовский городок Ионава. 9 марта 1941 г. Надпись на обороте – знакомой девушке Тоне. Номер полка и дивизии писать было нельзя, и Арбузов указал их по памяти лишь много лет спустя при публикации в Интернете: «3-й полк 28-й танковой дивизии». Номер полка указал правильно, а дивизии нет – видно, запамятовал ветеран, на самом деле в Ионаве стояла 2-я танковая дивизия (командир генерал-майор Кривошеев, зам. командира подполковник Черняховский). В марте же Черняховскому присвоят звание полковника и переведут командиром 28-й танковой дивизии в Ригу. Или при формировании новой 28-й дивизии в Ригу был переведен и 3-й полк? Может быть, именно этот факт стал причиной ошибки в номере дивизии?

Итак, округ нестоличный, а золотистый граненый треугольник есть на всех петлицах младшего комсостава.

И вот фотография еще одного сержанта – авиационного техника Соломона Рошаля. Западный Особый военный округ (бывший Белорусский) – еще один нестоличный! И на петлицах Рошаля тот же самый треугольник.

История появления этой фотографии у меня такова.

Ведущий конструктор Соломон Саулович Рошаль – бывший мой коллега по работе – рассказал о том, как началась для него Великая Отечественная война. В феврале 1940 г. его, семнадцатилетнего десятиклассника, вызвали в райвоенкомат и послали в Московское авиационно-техническое училище. В апреле 1941 г. вышел приказ наркома обороны о том, что авиационные и авиационно-технические училища будут выпускать не офицеров, а сержантов, которые служат на казарменном положении.

Вместе с другими курсантами училища С. С. Рошаль прошел по Красной площади на первомайском параде без оружия, но зато в новенькой форме. В первых числах июня состоялся выпуск в училище, и выпускники-сержанты разъехались по аэродромам в разные уголки страны, большей частью, конечно, на запад. Рошаль оказался в Белоруссии в 20 км от Молодечно возле местечка Вилейка на аэродроме, где базировался 161-й (?) истребительный авиационный полк (иап) ЗапОВО. Полк находился в стадии формирования, c 10–11 июня в него начали поступать истребители.

Жили в палатках, командование дивизии находилось в Минске (?). В первый день войны между четырьмя и пятью часами утра «юнкерсы» бомбили аэродром и взлетную полосу. Бомба попала в соседнюю палатку, где все погибли. (Когда «технари» покидали аэродром, забежали запастись продуктами в брошенный магазин «Военторг», а ребята все 18—19-летние, поэтому в итоге их вещмешки оказались забитыми только патронами и блоками «Северной Пальмиры» – шикарных папирос для высшего начальства). Страшно бомбили Молодечно. На следующий день самолет Ли-2 забрал командира полка и летчиков и улетел. Техническому составу и батальону аэродромного обслуживания (БАО) сказали: «Выбирайтесь сами!»

Стали пробиваться из окружения. Колонну возглавил начальник штаба полка. Пробились. Колонну направили в тыл на переформирование, а Рошаль и другие выпускники авиатехнического училища попросились в авиационную часть. Начштаба выдал документы и заверил печатью. Так они оказались в БАО.

Когда Соломон Саулович все это мне рассказал, я спросил, были ли у него тогда на петлицах кроме красных сержантских треугольников еще и большие золотистые. Он категорически отрицал это и сказал, что вообще о подобных треугольниках не слышал. Однако через день позвонил мне и признал, что ошибся и что у него были такие треугольники на петлицах, а получил он их по окончании училища в начале июня 1941 г. и носил до 1942-го. Он даже нашел свое фото с этими треугольниками на петлицах и через пару дней передал его мне. Но ведь это был ЗапОВО!

C другой стороны, некоторые части и соединения перебрасывались перед войной на запад из Московского ВО. В конце концов я предположил, что «бермудский» треугольник на петлицах не указывал принадлежность его владельца к определенному военному округу, а являлся отличительным знаком младшего командира – участника Великой транспортной операции. Возможно, у среднего командного и начальствующего состава роль опознавательных знаков участников Великой транспортной операции играли золотые нарукавные шевроны – угольники. Дело в том, что в это же время многие из них, имея те же воинские звания, носили красные суконные шевроны.

Специалисты по советской униформе, к которым я обратился за разъяснением, заявили, что этот треугольник вообще никакого значения не имел, просто с целью привлечения одногодичников и сверхсрочников ввели звание ефрейтора и украсили им петлицы цветной вертикальной лычкой по центру и этим красивым золотистым треугольником. Однако такой треугольник почему-то носили и отдельные рядовые красноармейцы. Значит, он, по моему мнению, являлся отличительным знаком всех младших командиров и рядовых красноармейцев – участников Великой транспортной операции. Пока другого объяснения нет.


Сообщение ТАСС – не SOS, а приказ

(кому и что сообщало ТАСС 13 июня 1941 г.)


Появление этого документа – последней предвоенной публикации Советского руководства о советско-германских отношениях, которой как бы давался отбой тревоге в приграничных военных округах, объявленной там во второй половине мае, – имело катастрофические последствия для страны. Именно в этом сообщении была обнародована генеральная линия поведения в приграничных соединениях и частях Красной Армии – «не поддаваться на провокации», фактически приведшая к почти полной потере их боеспособности к 22 июня 1941 г.

Причем имелись в виду скорее провокации не немецкие, а именно английские – на это указывают первые же слова Сообщения:


Еще до приезда английского посла в СССР г-на Криппса в Лондон23 в английской и вообще в иностранной печати стали муссироваться слухи о «близости войны между СССР и Германией».


Далее в Сообщении объяснялось, что эти «слухи» основываются на том, что якобы Германия предъявила СССР территориальные претензии, которые СССР отклонил, после чего Германия стала сосредоточивать свои войска у его границ с целью нападения на него, а Советский Союз в ответ стал готовиться к войне с ней и сосредоточивать свои войска у границ Германии.

ТАСС также заявило, что СССР и Германия неуклонно соблюдают пакт о ненападении, а «переброска германских войск, освободившихся от операций на Балканах… связана, надо полагать, с другими мотивами, не имеющими касательства к советско-германским отношениям». Это прямой намек на Англию, ибо других противников в Европе у Германии к этому времени уже не было.

Итак, ситуация крайне напряженная: Англия находится в весьма трудном положении – морская блокада, воздушные бомбардировки английских городов, практически вся Западная Европа захвачена немцами. Все надежды Англии связаны с резким ухудшением отношений Германии с СССР вплоть до начала войны между ними. Неуклонно все идет к такому столкновению – немецкие и советские войска противостоят на границе СССР и продолжают накапливаться. Казалось бы, схватка двух диктаторов неизбежна… И вдруг – это Сообщение ТАСС, из которого следует, что Гитлер и Сталин опять каким-то образом договорились, даже несмотря на появление Гесса в Англии, вызвавшее у Сталина подозрение в сговоре немцев с англичанами.

Дату появления этого Сообщения ТАСС в советских газетах – 14 июня 1941 г. – можно считать кульминацией предвоенной напряженности, именно с этого дня события бесповоротно покатились к войне.

И здесь нельзя не заметить одного весьма крупного мероприятия советских властей, начатого в тот же день, – массового выселения «неблагонадежных» из трех прибалтийских республик (присоединенных к СССР в 1940 г.).

Из справки Комитета госбезопасности Литовской ССР № С/1183 от 12 мая 1988 г.:


С момента восстановления советской власти в Литве первое выселение жителей республики за ее пределы было осуществлено 15–17 июня 1941 г. Этой мере подвергался антисоветский, социально-опасный и социально-вредный элемент и члены их семей (терминология по документам тех времен). На основании каких правовых актов проводилась данная акция, в архивах КГБ и МВД республики материалов не имеется. Были выселены 12 562 человека (7 439 семей)… Выселению подвергалась вышеназванная категория лиц не только по формальным признакам социальной опасности, но и при наличии на них компрометирующих материалов в органах госбезопасности.

[44]


Аналогичные события происходили в это время и в Латвии (10 396 чел.), и в Эстонии (5 978 чел.). Из Западной Украины «контрреволюционеров и националистов» выселяли с 22 мая 1941 г.; из Молдавии, Черновицкой и Измаильской обл. УССР – в ночь с 12 на 13 июня; а в ночь с 19 на 20 июня – из Западной Белоруссии [http://www.memo.ru/history/deport/polyan2.htm].

Общее количество переселенных из приграничных районов СССР в Сибирь в мае – июне 1941 г. вместе с членами семей достигло 75 тысяч человек.

Я не раз задумывался о том, что заставило советское руководство без видимых оснований пойти на такой резкий шаг, серьезно ухудшивший обстановку в прибалтийских республиках и западных районах Украины, Белоруссии и Молдавии. К сожалению, и сегодня некоторым эта акция кажется вполне естественной для предвоенного периода – дескать, вывозились антисоветские элементы, готовые к сотрудничеству с врагом-оккупантом. Но советское руководство даже мысли об оккупации не допускало, утверждая, что, если будет война, то на территории врага и малой кровью.

Может быть, эти «элементы» убирали, чтобы предотвратить возможность их контактов с немцами во время готовящейся транспортировки немецких войск через СССР к Ирану и Ираку?

А может быть, просто выселяли местных жителей на всем протяжении железных дорог от границы до станций, возле которых размещались полевые командные пункты приграничных военных округов: Паневежис (ПрибОВО – СЗФ), Обуз-Лесня (ЗапОВО – ЗФ), Тарнополь (КОВО – ЮЗФ), Тирасполь (ОдВО – ЮФ), из спецзон погрузки – железнодорожных и водных; а также из приграничных участков, определенных для перехода госграницы советскими частями и соединениями и аналогичных действий немецких войск в ходе осуществления Великой транспортной операции. И делалось это всего лишь для обеспечения ее секретности, а попросту – чтобы местные жители не видели, как широкую железнодорожную колею «перешивают» на узкую, как грузятся на платформы танки, автомобили, артиллерийские орудия и даже части самолетов в ящиках, а также тысячи солдат, и все это непрерывным потоком отправляется через границу.

Есть еще один вопрос: почему операция по выселению растянулась почти на месяц? Да потому что не хватало сил – оперативников, автотранспорта, подвижного состава, а главное – железнодорожных батальонов, перетягивающих колею на европейскую. Очевидно, был разработан скользящий график оперативных действий и ремонтно-строительных работ, обеспечивающий начало переброски в обе стороны эшелонов с военной техникой с 14 июня, а с личным составом – с 20 июня 1941 г.

Следует иметь в виду, что немцы могли начать переброску эшелонов немедленно, так как они разработали техническое средство для перехода составов на другую ширину колеи без перегрузки вагонов и смены их колесных пар. О создании в Германии такого средства указывалось в спецсообщении НКГБ БССР в НКГБ СССР 19 июня 1941 г.:


Специально сконструированное приспособление позволяет сделать быструю передвижку скатов и тормозных башмаков, что дает возможность переставлять паровозы и вагоны с западноевропейской колеи на широкую колею, применяемую в СССР…

[91, c. 296]


Советские же эшелоны с боевой техникой могли начать переброску 14 июня 1941 г. только в тех приграничных районах, где после присоединения к СССР сохранилась западноевропейская колея, в частности в Литве и Западной Белоруссии (Белосток – Гродно). В остальных местах началу транспортной операции должна была предшествовать срочная перетяжка на европейскую ширину железнодорожной колеи протяженностью 150–200 км – от границы до станций Паневежис, Обуз-Лесня, Тарнополь, Тирасполь. Туда с 18 по 21 июня по указанию высшего командования были выведены фронтовые управления, сформированные на базе штабов приграничных округов.

В специально выделенных «закрытых» зонах должны были грузиться в эшелоны, стоящие уже на европейской колее, советские соединения и части, которые отправлялись к Северному морю (и на Ближний Восток), с тем чтобы пересекать границу без перегрузки. Причем с 14 по 19 июня могла отправляться только боевая техника, боеприпасы, горючее, продовольствие и т. п. Переброска по железной дороге личного состава началась с 20 июня (согласно записи в дневнике Гальдера от 3 июля 1941 г., из которой следует, что «война против России» началась на два дня позже, чем «кампания против России» [28, с. 70–72]).

На перетяжку рельсов выделялся всего один день, максимум два! Поэтому предшествующая этому операция по выселению «элементов» из Прибалтики в соответствии с совершенно секретным постановлением ЦК ВКП(б) и СНК СССР № 1299-526 от 16 мая 1941 г. «О выселении социально чуждых элементов из Прибалтийских республик, Западной Украины, Белоруссии и Молдавии» была проведена поистине стахановскими темпами.

Итак, заметим: 13 июня 1941 г. по радио передается Сообщение ТАСС, на следующий день его публикуют в газетах, и в тот же день начинается выселение «элементов» из Прибалтики. Для его проведения были привлечены войска НКВД и милиция соседних областей РСФСР, а также автотранспорт расположенных поблизости воинских частей, и уже 17 июня 1941 г. нарком госбезопасности Меркулов доложил Сталину о выполнении порученной этим Постановлением «работы».

14 июня отмечено еще одним важным поворотом событий – начиная именно с этого дня от западной границы СССР пошли на восток эшелоны с техникой, укрытой брезентом, и фанерными ящиками. Мой старый знакомый Ефим Захарович Захаров, живший в то время в Смоленске, рассказал, что в день публикации Сообщения ТАСС от 13 июня 1941 г., то есть 14 июня, через Смоленск провезли в восточном направлении пушки на конной тяге и начиная с этого дня до самого начала войны через станцию Смоленск непрерывном потоком пошли на восток эшелоны с боевой техникой, что жители Смоленска расценили как снятие угрозы войны и отвод от границы советской военной техники.

Однако сегодня понятно, что советскую технику от границ никто в этот период не отводил. Значит, это была немецкая военная техника, то есть с 14 июня 1941 г. началась переброска военной техники в обе стороны в соответствии с достигнутой между СССР и Германией договоренностью о Великой транспортной операции. Причем, скорее всего, по собственной территории эшелоны с техникой двигались в ночное время, а по территории сопредельного государства днем (на своей же территории днем они стояли на запасных путях или в специально отведенных «закрытых» зонах) – что создавало видимость отвода войск от советско-германской границы. Перевозимая техника была тщательно зачехлена или закрыта сверху фанерными либо дощатыми коробами, с заводов она поступала иногда в разобранном виде в заводской упаковке (известны случаи такого способа перемещения в этот период на платформах тяжелых орудий и даже истребителей новых типов со снятыми крыльями). В качестве часовых в тамбурах стояли солдаты той страны, по которой двигался поезд.

А вот еще одно интересное совпадение, пришедшееся на этот роковой день. В статье В. К. Волкова, видного историка, члена-корреспондента РАН, читаем:


День 13 июня был заполнен событиями. Ранним утром, примерно в 5 часов по берлинскому времени, в Германии была конфискована газета «Volkischer Beobachter» с упомянутой выше статьей Геббельса. Через 11 часов, в 18 часов по московскому времени, советские радиостанции передали Сообщение ТАСС, опубликованное во всей советской прессе 14 июня. Была ли тут какая-то причинно-временная связь?

По согласованию с Гитлером и Кейтелем Геббельс задумал хитроумную операцию со статьей «Крит как пример», которой нацистское руководство придавало особое значение. Статья была опубликована в «Volkischer Beobachter» в ночь с 12 на 13 июня и рано утром, сразу же после развозки тиража, этот номер был поспешно конфискован. Инсценировка «скандала» удалась. Даже в геббельсовском министерстве все были убеждены, что шеф совершил «серьезную ошибку». Геббельс зафиксировал в своем дневнике, что к нему позвонил доктор Р. Лей (руководитель Германского трудового фронта и видный деятель НСДАП), который «попался на удочку». «Я не стал его разубеждать». Фюрер тепло поздравил Геббельса, а генерал А. Йодль (начальник оперативного штаба вермахта) «был просто в восторге». Статья произвела сенсацию и вызвала определенное замешательство. Но в это время счет шел уже не по дням, а по часам…

[25, c. 31–58]


Это был мощный дуплет, произведенный в один день 13 июня: утром в Берлине конфискован многомиллионный тираж главной нацистской газеты со статьей Геббельса «Крит как пример», а к вечеру московское радио передает Сообщение ТАСС о том, что сосредоточение немецких войск у границ СССР связано не с нападением на СССР, а с совсем другими планами германского командования. Две эти акции (весьма возможно, согласованные) выполняли общую задачу: намекали на то, что после генеральной репетиции на острове Крит состоится генеральная операция – высадка на Британских островах.

Вот во что верил Сталин, понимая, что без СССР Германия в одиночку никогда этого сделать не сумеет, а значит, его неизбежная схватка с Гитлером произойдет только после высадки в Англии (отсюда его постоянная фраза: «Мы будем воевать с Германией в 1942 году»).

Поэтому Сталин не обращал внимания на потоки предупреждений о подготовке удара по СССР и, напротив, сам жестко предупреждал своих генералов, что в случае малейшей провокации на границе с них «полетят головы» [32, с. 337]. Вот они и занимались не столько подготовкой к возможному удару противника, сколько недопущением провокаций.


Документальные подтверждения Великой транспортной операции



Справка Ватутина


Работая над «Великой тайной…», я обнаружил в книге Г. Городецкого «Роковой самообман Сталина и нападение Германии на Советский Союз» интереснейшие данные Генштаба Красной Армии о распределении сил на западной границе к моменту начала войны. Из этих данных (в изложении Г. Городецкого) следовало, что «пока мобилизованы 303 дивизии, 186 из которых развернуты вдоль западной границы… Они более-менее равномерно распределены между южным, центральным и северным фронтами…» Далее автор совершенно справедливо отмечает невероятную диспропорцию в распределении авиации между фронтами: из имевшихся на западе 15924 авиаполков на все фронты были выделены лишь 52 авиаполка, «в сравнении с 85 (!), размещенными на юго-западном фронте и 29, оставленными в резерве Главного Командования» [32, c. 316].

По непонятной причине Городецкий не дал ссылку на источник столь важной информации, не указал дату, когда проводился подсчет, обозначив ситуацию так: «Проверяя положение дел с проведением мобилизации, Ватутин, занимавшийся оперативным планированием, обнаружил…» [Там же].

Я нашел полный текст этого документа. Оказалось, что это справка, составленная в рукописном виде заместителем начальника Генштаба начальником Оперативного управления генерал-лейтенантом Ватутиным, очевидно, предназначалась для доклада высшему командованию и политическому руководству страны. Поразительно то, что она составлена по состоянию именно на 13 июня 1941 г., что лишний раз доказывает, что эта дата – особенная, это – Рубикон на пути к началу Великой Отечественной войны! Исследователь Ю. Веремеев, опубликовавший ее в Интернете в материале «Состав и группировки РККА по состоянию на 13 июня 1941 г.» (http://army.armor.kiev.ua/hist/grup-rkka-41.shtml), указывает, что эта «справка без номера и грифа секретности, но зарегистрированная в секретном делопроизводстве (? – А. О. ), хранится в Центральном Архиве МО как самостоятельный документ – ЦА МОРФ. Фонд 16А, опись 2951, дело 236, листы 65–69».

Ознакомившись с полным текстом указанного документа, я счел его очень важным и поэтому попытался не только понять причину крайней лаконичности Г. Городецкого при его изложении, но и сделать свои выводы относительно его содержания (полный текст справки см. в Приложении № 13).

Сначала надо сказать, что Г. Городецкий упоминает об этой справке в книге, главной целью которой было развенчать «ледокольную» версию В. Суворова (В. Резуна) о подготовке Сталиным «революционной» войны с Германией. Поскольку, обосновывая свою версию, Суворов впервые показал, что Красная Армия по численному составу, количеству танков, самолетов, артиллерийских орудий и т. п. существенно превосходила силы вермахта и люфтваффе, то Городецкий, признавая этот факт, все же смягчал, где только мог, существовавшую разницу.

Потому он и не указал дату 13 июня 1941 г., чтобы в справке Ватутина все цифры по количеству дивизий воспринимались как предвоенные (то есть по состоянию на вечер 21 июня 1941 г.). А ведь за эти девять дней на запад перебросили еще 51 советскую дивизию. И там в первый день войны оказалось 237 советских дивизий, а не 186, как указал Городецкий.

И почему он написал, что советские дивизии на западной границе были равномерно распределены между фронтами? Ведь из полного текста справки Ватутина видно, что это совсем не так: СФ – 22 див., CЗФ – 23 див., ЗФ – 44 див., ЮЗФ – 97 див. Количество дивизий ЮЗФ больше, чем всех четырех остальных западных фронтов вместе взятых! Скорее всего, Городецкий не упомянул об этом, потому что, выяснив причину такой неравномерности и взглянув на дислокацию армий и корпусов ЮЗФ (чаще – вдали от границы, но рядом с железнодорожными узлами и реками ), неизбежно приходишь к выводу, что ЮЗФ готовился не к нанесению удара или к обороне, а к транспортировке (так, например, переброшенная из СКВО в полной тайне 19-я армия генерала Конева почему-то располагалась возле Днепра в районе Черкассы – Смела, то есть более чем в 700 км от госграницы).

Вот выдержка из справки Ватутина:


13 июня 1941 г.

Сухопутные войска


Всего в СССР имеется 303 дивизии: сд – 198, тд – 61, мд – 31, кд – 13, гап – 94, ап РГК – 74, ВДК – 5, пртбр—10.

Всего на западной границе 218 дивизий, из них: сд – 142, тд – 47, мд – 23, кд – 6, ВДК – 5, пртбр – 10, ап РГК – 55, осбр – 2.

Центральные армии резерва Главного Командования:

28А (из АрхВО) – северо-западнее Москвы. Всего 8 дивизий; из них: сд – 5, тд – 2, мд – 1. В состав армии включаются: – три сд из МВО (69 СК – 73, 229; 233 сд); – 7 МК из МВО (14 и 18 тд, 1 мд); – одна сд из ЛенВО (177 сд); – одна сд из АрхВО (111 сд). 24А (Управление из СибВО) – юго-западнее Москвы. Всего 11 дивизий, из них: сд – 8, тд – 2, мд – 1. В состав армии включаются: – все шесть сд из СибВО; – две сд из МВО (62 СК – 110, 172 сд); – 23 МК из ОрВО (48, 51 тд, 220 мд).

Всего в двух центральных армиях РГК 19 дивизий, из них: сд – 13, тд – 4, мд – 2.


Всего на Западе с центральными армиями РГК 237 дивизий, из них: сд —155, тд – 51, мд – 25, кд – 6, ВДК – 5, пртбр – 10, ап РГК – 55, осбр – 2.

На остальных (второстепенных) участках госграницы:

Всего 66 дивизий, из них: сд – 43, тд – 10, мд – 6, кд – 7 и осбр – 1, мббр – 1.


При таком распределении сил необходимо дополнительно запланировать перевозки по железной дороге:

– из СибВО в район Сухиничи, Брянск – сд – 6, управлений СК – 2, ап РГК – 2, армейских управлений – 1;

– из МВО в район КОВО – сд – 5 и управлений СК – 2;

– из ОрВО в КОВО – сд – 7, управлений СК – 2 и армейских управлений – 1;

– из ХВО в КОВО – сд – 7, управлений СК – 2, армейских управлений – 1;

– из ХВО в район Белая Церковь – один МК, тд – 2, мд – 1;

– из АрхВО в район Ржев – сд – 1, армейских управлений – 1.


Всего 33 дивизии, из них: сд – 30, тд – 2, мд – 1, управлений СК – 9, армейских управлений – 4, что составит около 1300 эшелонов плюс тылы и части усиления около 400 эшелонов, а всего 1700 эшелонов.

Для перевозки потребуется около 13 дней из расчета 130 эшелонов в сутки.

Боевые части могут быть перевезены за 10 дней…


Если перевести суммарный объем вышеуказанных перевозок в вагоны (с учетом того, что каждый эшелон состоит из 45–60 вагонов, а из-за малой пропускной способности советских железных дорог и необходимости проведения транспортной операции по переброске советских войск к Северному морю в кратчайшие сроки в эшелонах должно было использоваться максимальное количество вагонов – 60), общее количество вагонов составит: 60 ваг. х 130 х 13 = 101 400 ваг., то есть то самое превышение в 100 000 вагонов годовой потребности НКО на 1941 г. в вагонах на погрузку над потребностью вагонов на разгрузку, по поводу которого возмущались Берия и Мильштейн в своей информации Сталину, Молотову и Кагановичу от 17 января 1941 г. о моб-плане НКПС на 1941 г. по заявке НКО, о чем я подробно рассказал в своей книге «Великая тайна Великой Отечественной» [91, с. 414–416]. Там приведены выдержки из рассекреченного документа «Информация НКВД СССР И. В. Сталину, В. М. Молотову, Л. М. Кагановичу о мобилизационной подготовке железнодорожного транспорта» от 17 января 1941 г. Он подписан народным комиссаром внутренних дел Союза ССР Л. Берией и начальником Главного транспортного управления НКВД СССР С. Мильштейном (ЦА МО РФ. Ф. 16. Оп. 2951. Д. 242. Лл. 164–167). Из него следует, что Генштаб затребовал на 1941 г. под погрузку на 100 тыс. железнодорожных вагонов больше, чем на выгрузку. Я тогда решил, что это и есть запланированное количество вагонов для перевозки войск Красной Армии к Северному морю.

И вот оказывается, что именно столько вагонов было запланировано Генштабом для дополнительных железнодорожных перевозок войск в самые последние предвоенные дни!

Из этого можно предположить:

во-первых, что именно указанные в справке Ватутина дополнительные перевозки воинских соединений были запланированы наркоматом обороны на 1941 г. для транспортировки войск за рубеж к Северному морю и на Балканы и Ближний Восток (либо для замены в приграничных округах соединений, выезжающих туда);

во-вторых, что перевозки эти должны были осуществиться в течение 13 дней начиная с 14 июня 1941 г.; причем в два этапа: на первом – соединения и части перебрасываются из внутренних округов в округа приграничные (ЗапОВО, КОВО) либо выгружаются в непосредственной близости от них (ПрибОВО); на втором – они перебрасываются к зонам погрузки в составы, уже находящиеся на путях с европейской колеей, или пересекают госграницу своим ходом через специально созданные коридоры для погрузки в эшелоны на германской стороне.

Поэтому нельзя считать совпадением, что именно к началу этих перевозок (то есть к 14 июня 1941 г.) НКВД и НКГБ в основном заканчивали операцию в западных районах страны по выселению «социально чуждых элементов» из зон, прилегающих к тем участкам железных дорог, где колея менялась на европейский стандарт, а также из спец-зон, выделенных для погрузки составов, отправлявшихся к Северному морю. О завершении операции было доложено докладной запиской НКГБ в ЦК ВКП(б) за № 2288/М [91, с. 247–248].

Н. Бугай в статье «Депортация народов» [19] пишет:


Особо следует отметить, что по приказу НКВД в июне 1941 г. началось очередное выселение граждан из республик Прибалтики, Молдавской ССР, западных областей Украины и Белоруссии.

Республиканские НКВД получили накануне указание: «Выселение произвести по распоряжению тов. Берии от 14 июня 1941 г., данному им в соответствии с указанием Правительства [ГА РФ. Ф. Р-9479. Оп. 1. Д. 478. Л. 210–211]».


Более подробно об этой операции сообщается в исследовании К. Ковальцовой (Дивногорск) «Судьба человека во время сталинских репрессий» [61]:


16 мая 1941 года ЦК ВКП(б) и Совет Народных Комиссаров приняли совершенно секретное постановление № 1299-526 «О выселении социально чуждых элементов из Прибалтийских республик, Западной Украины, Белоруссии и Молдавии». Через 3 дня (19.05.41 г.) народный комиссар ГБ В. Меркулов подписал директиву № 77 «О выселении антисоветских, криминальных и социально-опасных элементов из названных республик».

Согласно этим инструкциям операция по выселению из Прибалтийских республик и Молдавской ССР проводилась одновременно, в день, назначенный НКВД СССР. В тот самый день зам. Меркулова комиссар ГБ 3-го ранга Серов утвердил Инструкцию о порядке высылки антисоветских элементов из Литвы, Латвии, Эстонии. В начале июня оперативный штаб при НКВД ЛССР обсчитал, сколько вагонов необходимо для выселения людей из Литвы, было определено, как их рассадить по вагонам, чтобы не было шума и паники. Серов в своей директиве указал, что в один вагон садятся не менее 25 человек…

Судя по некоторым отчетам, выселение началось 11 и 13 июня. Однако основная часть операции осуществлялась 14 июня 1941 года. Именно в этот день Берия утвердил план мероприятий по этапированию, расселению и трудоустройству спецконтингентов, высылаемых из Литовской, Латвийской, Эстонской и Молдавской ССР. План предписывал порядок и места депортации почти 75 тыс. выселяемых, в том числе: 22 885 глав и 46 557 членов семей. Главы семей и более 4 тыс. уголовников подлежали высылке в лагеря, а члены семей – на спецпоселение. Для обеспечения операции выделялось 7 тысяч охранников…


Интересно отметить абсолютное совпадение количества людей в двух производимых одновременно операциях – перевозке «социально опасных элементов» из приграничных районов страны в Сибирь и переброске оттуда к западной границе войск СибВО 6 стрелковых дивизий по 12 тыс. чел. – это 72 тыс. чел., 2 артполка РГК по 1,2 тыс. чел., 1 армейское и 2 корпусных управления – 392 чел. и два раза по 62 чел. соответственно (по данным статистического сборника «Красная Армия в июне 1941 года» [56]).

Итого из СибВО на Запад едет 74 916 человек в вагонах, которые привезли в Сибирь 75 000 выселенных. Просто ювелирная точность! Это объясняет и названную Серовым цифру – не менее 25 человек в один вагон: просто подгоняли в Сибирь необходимое количество вагонов для перевозки в приличных условиях войск, запланированных к перевозке на Запад.

Еще одно совпадение. Было запланировано перебросить «из СибВО в район Сухиничи, Брянск (то есть в ЗапОВО) сд – 6, управлений СК – 2, ап РГК – 2, армейских управлений – 1», а обнаруженное письменное распоряжение штаба ЗапОВО от 21 июня 1941 г. предписывает отправку 23 июня именно из ЗапОВО эшелонов с войсками, скорее всего последних в переброске советских войск к Северному морю (с учетом трех-четырех дней на транспортировку через Польшу и Германию они должны были оказаться на берегу Северного моря как раз к окончанию установленного Генштабом срока транспортировки – 27 июня 1941 г.). Ну как тут не отметить, что последнее предвоенное выселение «опасных элементов» осуществлялось именно из Западной Белоруссии, то есть с территории ЗапОВО!

И наконец, последнее обнаруженное мной «совпадение». В списке высшего командного состава РККА и ВМФ на 22 июня 1941 г. [56, c. 66–83], где приведены должности всех советских генералов и адмиралов на этот день, указаны 16 генералов прибалтийских республик – Латвии, Литвы и Эстонии, присоединенных к СССР в 1940 г. Всем этим генералам в один день, 29 декабря 1940 г., были присвоены советские воинские звания. Генерал-лейтенантами стали Виткаускас, Ионсон, Клявиньш; генерал-майорами – Казекамп, Карвялис, Крустыньш, Круус, Лиепиньш, Томберг, Удентыньш, Чернюс, ЧапаускасЧяпас (Чипаускас-Чапас? – A. О. ); генерал-майорами артиллерии – Бреде, Даннебергс, Жилис, Иодишус, Каулер. Причем в графе «Занимаемая должность» у них у всех указано одно и то же: «Под арестом с 14.06.41». К сожалению, и графа «Судьба на конец войны» заполнена у них одинаково: «Лишен воинского звания».25 Это значит, что вождь подстраховался и приказал в один день арестовать всех генералов прибалтийских республик, понимая, что они-то разберутся, по какому принципу идут аресты в Прибалтике с 14 июня 1941 г., и вычислят истинные цели происходившего.


Единственный документ о железнодорожной транспортировке советских войск перед войной


Один из главных вопросов, который я постоянно задавал себе, а после выхода «Великой тайны…» мне задавали читатели, зрители (после выхода фильма «Тайна 22 июня») и радиослушатели (после передачи на радиостанции «Эхо Москвы»): «Где документы, прямо подтверждающие подготовку к железнодорожной переброске советских войск через Польшу и Германию к Северному морю?» Ни одного такого документа к тому моменту я не нашел.

Правда, в книге «Великая тайна…» [91, c. 414–416] процитирована упомянутая выше докладная записка за подписью наркома НКВД Берии и начальника Транспортного управления НКВД Мильштейна на имя Сталина от января 1941 г., где они удивляются ошибке наркомата обороны, заказавшего в 1941 г. вагонов под погрузку на 100 тысяч больше, чем под разгрузку (либо не понимая, что это и есть планировавшийся на тот год объем железнодорожных перевозок советских войск к Северному морю, либо легендируя свое сообщение о выполнении задания вождя по проверке состояния дел в НКПС). Кроме того, авторы этой докладной записки удивлялись, что НКО заказал 75 % перевозок на 1941 г. на узкую европейскую колею, хотя ее уже практически нет в СССР. А ведь это и есть косвенное подтверждение моего предположения о замене к 20 июня 1941 г. русской колеи на европейскую в приграничных районах СССР.

Однако конкретных указаний – какие части и соединения должны перебрасываться, откуда и куда, когда и с какой загрузкой – найти не удавалось.

Мне неоднократно попадалась в воспоминаниях советских военачальников, командовавших в начале войны различными соединениями, информация о том, что начиная со второй половины мая распоряжения от вышестоящих начальников о перемещениях и боевых задачах своих соединений они получали в устной форме, более того – будучи наедине с ними. Об этом, в частности, писал генерал-полковник К. Н. Галицкий, вспоминая свое посещение 12 июня 1941 г. штаба ЗапОВО по вызову командующего генерала армии Павлова (Галицкий в то время был генерал-майором и командиром 24-й стрелковой дивизии). В журналах боевых действий Западного фронта сказано: «Войска подтягивались к границе в соответствии с указаниями Генерального штаба Красной Армии. Письменных приказов и распоряжений корпусам и дивизиям не давалось. Указания командиры дивизий получали устно от начальника штаба округа генерал-майора Климовских. Личному составу объяснялось, что они идут на большие учения. Войска брали с собой все учебное имущество (приборы, мишени и т. п.)». Об этом подробно написал В. Мартов в своей работе «Белорусские хроники. 1941 год» [78].

Поэтому я считал, что документов о перебросках советских войск (а уж тем более об отправке их за рубеж) в этот период просто не существовало.

Однако неожиданно в книге «На земле Беларуси. Канун и начало войны. Боевые действия советских войск в начальный период ВОВ» [84] я впервые нашел документ, который может дать ответы на многие вопросы. На c. 390 указанной книги под № 138 приведено «Распоряжение штаба ЗапОВО командиру 47 стрелкового корпуса на передислокацию от 21 июня 1941 года»:


Управление и части отправьте по железной дороге эшелонами № 17401 – 17408 темпом 4 начало перевозки 23 июня 1941 г.

Обеспечьте погрузку в срок по плану. Сохранить тайну переезда. В перевозочных документах станцию назначения не указывать. По вопросам отправления свяжитесь с «3» Белорусской. Доносить о каждом отправленном эшелоне шифром.

Начальник штаба.

Климовских


На документе отметка:


Аналогичные указания 21 июня 1941 года даны командирам

17-й стрелковой дивизии,

21-го стрелкового корпуса,

50-й стрелковой дивизии,

44-го стрелкового корпуса,

121-й и 161-й стрелковых дивизий.

Подпись

(ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2454. Д. 26. Л. 42)


Первое и главное , что показала эта находка: распоряжения о железнодорожных транспортировках войск в последние предвоенные дни все-таки отдавались в письменном виде, поэтому их следует искать и дальше.

Второе: в этих распоряжениях запрещалось называть станцию назначения, а это может означать, что ее название было иностранным (хотя отсутствие названия в документах на транспортировку вызывает к ним особый интерес, тем не менее на это пошли).

Третье: распоряжение было отдано 21.06.41 г., стало быть, в это время 47-й ск уже находился в зоне погрузки в эшелоны, находящиеся на европейской колее, ибо вряд ли штаб округа мог так рисковать с графиком столь важной переброски. Значит, все намеченные к переброске соединения уже были перевезены ближе к границе, и поэтому никакого смысла еще раз грузить их в эшелоны не было бы, за исключением случая транспортировки по железной дороге с другой колеей, то есть за рубеж.

Четвертое: принимая во внимание сообщения о том, что железнодорожные переброски войск в то время велись, в основном, по устным указаниям начальников, можно предположить, что так делалось для транспортировок внутри страны, и только зарубежные все же требовали обязательных письменных указаний.

Пятое: выделенных данным распоряжением восьми эшелонов для перевозки стрелкового корпуса (при среднем количестве двухосных вагонов в эшелоне 45–50 и загрузке одного вагона по принципу «40 человек или 8 лошадей») хватило бы на отправку только управления корпуса, двух корпусных артполков и одной неполной стрелковой дивизии. Из этого следует, что какие-то части корпуса могли уехать раньше (по другому ранее отданному распоряжению) и что во главе уже отправленной группы эшелонов мог пересечь границу не сам командир соединения, а один из его заместителей (это позволяет понять, почему нередко судьба командира в первые дни войны отличается от судьбы его соединения, как, например, у генерала Галицкого).

Согласно данным статистического сборника «Красная Армия в июне 1941 г.» [56, c. 128], в состав 47-го ск (командир генерал-майор Поветкин С. И.) входило три дивизии: 55-я сд (полковник Иванов Д. И.), 121-я сд (генерал-майор Зыков П. М) и 143-я сд (генерал-майор Сафонов Д. П.). По приведенным в сборнике сведениям, все эти дивизии 21 июня находились в пунктах близ железнодорожных станций с узкой колеей (я думаю, что она начиналась от Барановичей, Лиды и, может быть, Слуцка) и имели реальную возможность быть немедленно отправленными за рубеж.

Что касается упоминания в этом «Распоряжении» двух других стрелковых корпусов (21-го и 44-го), которым тоже были даны указания о транспортировке, то его можно понимать двояко: либо они уже были отправлены до 21 июня 1941 г. и оказались за границей, а эта запись просто прикрытие их отсутствия, либо они действительно должны были отправляться после 21 июня, а значит, никуда еще не уехали. Если же эти эшелоны успели пересечь границу до немецкого нападения на СССР, то командиры перевозимых в них соединений, вероятнее всего, оказались в плену или пропали без вести.

Более вероятно, что именно так произошло с 21-м стрелковым корпусом, поскольку его командир генерал-майор В. Б. Борисов погиб в июне, а в июле корпус был расформирован; из входивших в его состав трех дивизий две —17-я сд и 37-я сд – числятся погибшими в июле 1941 г., при этом комдив-17 генерал-майор Т. К. Бацанов пропал без вести, а комдив-37 полковник А. Е. Чехарин погиб в ноябре 1941 г.; третья же – 24-я сд – считается погибшей в сентябре 1941 г., однако ее командир генерал-майор К. Н. Галицкий вышел из окружения, стал командующим гвардейской армией и в 1943 г. получил звание генерал-полковника (возможно, он по какой-то причине не смог выехать с первым эшелоном своей дивизии, и поехал его заместитель). А 50-я сд успешно воевала до конца войны и стала дважды орденоносной, хотя ее командир генерал-майор В. П. Евдокимов в июле 1941 г. пропал без вести.

Входившие в состав 44-го ск дивизии – 64-я сд и 108-я сд – успешно воевали до конца войны, стали Краснознаменными и орденоносными, а командир 21-й ск комдив В. А. Юшкевич в августе 1941 г. получил звание генерал-майора, командовал армиями, вскоре после войны стал генерал-полковником и был назначен командующим Одесским ВО. Из этого следует, что они не были отправлены за границу.


Итак, согласно обнаруженному распоряжению штаба ЗапОВО, по железной дороге должны были перебрасываться шесть стрелковых дивизий: 55, 121, 155, 17, 37 и 24-я.

С другой стороны, согласно Директиве Народного комиссара обороны Союза № 503859/сс/ов от 14 мая 1941 г., «в непосредственном распоряжении командования округа» оказываются те же самые соединения, при этом в качестве конечных пунктов их сосредоточения указаны пограничные железнодорожные станции:


5) в непосредственном распоряжении командования округа остаются:

а) 21-й стр. корпус в составе 17-й и 37-й стр. дивизий, который с М-3 сосредоточивается по жел. дороге в районе ст. Друскеники, ст. Жидомля, Скидель, Дзембрув и до получения боевой задачи готовит оборонительный рубеж на фронте Меркине, Ротница, Озеры, Пузевище, Лунно;

б) 47-й стр. корпус в составе 55, 121 и 155-й стр. дивизий, который с М-3 по М-10 автотранспортом, походом и по жел. дороге сосредоточивается в районе Пружаны, Запруды, Береза-Карту-ска, Блудень и до получения боевой задачи готовит оборонительный рубеж на фронте Мурава, Пружаны, Днепровско-Бугский канал до Городец;

в) противотанковые артиллерийские бригады: 8-я в районе Лида и 7-я в районе Грудек, Михалово, ст. Бжостовица;

г) механизированные корпуса…26


И наконец, в справке «Состав и группировки РККА по состоянию на 13 июня 1941 г.», написанной рукой заместителя начальника Генштаба генерал-лейтенанта Ватутина, указывалось, что «необходимо дополнительно запланировать перевозки по железной дороге: из СибВО в район Сухиничи, Брянск – сд – 6, управлений СК – 2, ап РГК – 2, армейских управлений – 1».

Из этого следует, что единственный обнаруженный мной документ о секретной предвоенной транспортировке войск к границе по железной дороге является не решением штаба ЗапОВО, а частью стратегического замысла советского высшего руководства по использованию находящихся на территории этого округа соединений Резерва Главного Командования (см. Директиву наркома обороны № 503859/сс/ов от 14 мая 1941 г.), что, с учетом судьбы этих соединений, делает весьма вероятным вариант подготовки их к транспортировке через Польшу и Германию к побережью Северного моря.


Странная публикация в газете «Красная Звезда» за 21 июня 1941 г.


Для того чтобы лучше понять предвоенную обстановку, необходимо полистать советские газеты за январь – июнь 1941 г., при этом очень многое покажется удивительным и несоответствующим сложившимся представлениям об этом периоде. Сообщения об идущей более года мировой войне удивят гораздо большей симпатией к Германии, чем к Англии. Боевой опыт немцев то и дело подается как образец для изучения и подражания. А приведенная ниже статья, напечатанная в центральном органе наркомата обороны газете «Красная Звезда» на с. 3 в последний предвоенный день , просто поражает! Привожу текст этой статьи с некоторыми сокращениями.



ОПЕРАТИВНЫЕ ПЕРЕВОЗКИ (из опыта войны на Западе) Доцент полковник А. Шмаров

В современной войне оперативные перевозки в период подготовки к операции выполнялись комбинированно, несколькими видами транспорта, и проводились в сравнительно короткие сроки. Для достижения скрытности и безопасности сосредоточения и внезапности действий передвижения производились так же, как в первую империалистическую войну, преимущественно в ночное время, когда ослаблялась активность и эффективность действия пикирующих бомбардировщиков и другой авиации и прорвавшихся в глубину обороны танковых частей… Немцы… признают, что «железные дороги продолжают оставаться непревзойденным средством для массовых перевозок». Морской транспорт, как и в войнах прошлого, обеспечивает переброску войск для вторжения с моря и маневра через море. Интересна переброска морем в Северную Африку до 1 600 танков и различного вооружения, произведенная германским командованием, несмотря на господство в Средиземном море военно-морского флота англичан…

При перевозках в Бельгию немцы широко применяли тяжелые грузовики с прицепами… Использованный же на автострадах и стратегических шоссе он (тяжелый грузовик. – А. О .) становится партнером в осуществлении стратегического маневра.

Массовые авиационные перевозки войск, впервые осуществленные в войне в Испании, в современных условиях становятся обычным явлением… Практика войны показывает, что скоростные перегруппировки своим ходом танковых соединений не всегда достаточны. Кроме того, надо учесть износ материальной части и утомление экипажа танка. Поэтому перегруппировки танков обслуживались железными дорогами и автотранспортом.

Германская армия использовала для перевозки средних танков большегрузные автомобили и спецприцепы. Благодаря этому суточный переход танковых соединений равнялся не 100–120 км, которые они дают своим ходом, а 500–600 км при железнодорожных перевозках, 200–300 км при автомобильных.

Проблемным вопросом является передвижение тяжелых танков, весом в 50 т и выше. Поскольку габариты мостовых тоннелей ограничивают их передвижение на обычных железнодорожных платформах, необходимо строить специальные низкие платформы. Поставлен также вопрос о передвижении сверхтяжелых танков27 непосредственно на рельсах на особых приспособлениях, смонтированных на танке.

В итоге надо признать, что современный массовый внутри-фронтовой и межфронтовой маневр базируется не на одном виде транспорта, а на всех: железнодорожном, водном, автомобильном и авиационном, используемых комбинированно при одновременном проведении самоходных передвижений мотомеханизированных соединений.

На этой базе представляется возможность поднять размах (массовость, темп и скорость) оперативного маневра и подачи резервов.

[132]


Вот и оценивай сегодня, какова была цель публикации этой статьи в последний предвоенный день в главной газете Красной Армии.

Что это – крик души и последнее подробнейшее предупреждение военного специалиста о том, как Германия подтягивает войска к границам СССР? Тогда почему его не услышало высшее политическое и военное руководство страны?

Или же это изложение комплексного плана переброски Красной Армии к Северному морю и германской армии на Ближний Восток? Тогда почему его разрешили опубликовать в органе Наркомата обороны? Ведь эту статью могли использовать как повод для нанесения превентивного удара по СССР и Англия, и Германия!

Этот вопрос требует серьезнейшего анализа. Очевидно только одно – такая публикация в последний предвоенный день подтверждает, что Красную Армию и всю страну готовили не к нападению и не к обороне. Их готовили к грандиозной транспортной операции.

Обнаруженная мной статья в «Красной Звезде» не домысел, не бредовая идея, не «сказочка, рассчитанная на умственно отсталых детей младшего дошкольного возраста» (по трогательному выражению одного интернетчика, который поливал грязью мою гипотезу, прочитав лишь аннотацию к книге, и требовал немедленного предъявления подтверждающих ее документов). Кстати, того же самого и почти в таких же непарламентских выражениях требуют от меня и некоторые ученые-историки. Вот он, документ! Пожалуйста, получите, изучите и объясните!

A заодно объясните, почему на первой странице этого же номера газеты по случайному совпадению были опубликованы два многозначительных фото: «Танки форсируют водную преграду» и «Горный марш автоколонны». И почему в следующем номере «Красной Звезды» за 22 июня (естественно, подготовленном, когда о немецком нападении на СССР еще не было известно) на первой странице дан огромный фотоснимок «Подразделение мл. лейтенанта А. Воробьева преодолевает водную преграду», на котором группа, состоящая примерно из двух взводов красноармейцев в полной выкладке с оружием, переправляется по воде на резиновых надувных камерах-плотиках? Почему же за 68 лет на эту статью в газете «Красная Звезда» от 21 июня 1941 г. и на перечисленные фотоснимки не обратил внимания ни один «настоящий» историк (таковым, по мнению некоторых из них, является лишь тот, кто может предъявить диплом об окончании исторического факультета, а также о присвоении ученой степени кандидата или доктора исторических наук)? Ведь эта газета всегда была открыта и доступна в любой научной, да и обычной библиотеке?! Предъявите, пожалуйста, свои дипломы в любой библиотеке вместо читательской карточки и попросите подшивку «Красной Звезды» за июнь 1941 г.! Пришла пора вам крепко поработать! Причем работа ваша должна заключаться не в поливании грязью любознательных «любителей», лезущих «не в свои дела», не в отстаивании железобетонных позиций ГлавПУРа, которые, в отличие от укрепрайонов 1941 г., не сданы многими и по сей день (лучше бы наоборот!), а в объяснении на языке 2009 г. себе и всему нашему народу очень многих непонятных событий самого страшного дня нашей истории – 22 июня 1941 года!


Ответ на «единственный вопрос “Ледокола”»


В последней изданной в России книге В. Суворова (то есть В. Резуна) «Святое дело», которую я недавно прочитал, черным по белому написано: «“Ледокол” я писал ради одного вопроса. Этот вопрос в 26-й главе. Предшествующие главы – только присказка. Главный вопрос книги написал заглавными буквами. Для непонятливых еще и приписал: вот он центральный вопрос. Грядущих своих критиков просил мелочью не бренчать, а брать барана за рога – отвечать на главный вопрос. Сейчас ради принципа вопрос не повторяю. Тот, кто книгу читал, знает, о чем речь. Так вот: в сотнях статей, в 47 «антиледокольных» докторских диссертациях, которые мне известны на сегодняшний день, в 35 опровергающих книгах, во множестве теле-и радиопередач ни один мой противник на поставленный вопрос не ответил» и т. д. и т. п. [116, c. 256].

Признаться, я тоже понятия не имел, о чем с такой страстью вопрошает Суворов. Главная мысль и «Ледокола», и тянущегося за ним каравана других суворовских посудин была вычитана и подхвачена Суворовым на первом же книжном развале в Лондоне из книжек, где приводились объяснения Риббентропа и Геббельса, почему Германия напала на СССР 22 июня 1941 г., и из не опубликованной в то время в нашей стране ноте-меморандуме от 21 июня 1941 г., которую утром 22 июня посол Германии Шуленбург вручил Молотову. Мысль эта повторена гитлеровской пропагандой миллионнократно, а «по свежаку» Суворовым – тысячекратно: «Сталин готовился напасть на Германию, а Гитлер его опередил!»

C этим уже всем все ясно – Сталин действительно собирался воевать с Гитлером, но только в 1942 г. А вот к чему же он готовился в июне 1941 г.?

Поскольку Суворов в своем последнем опусе усиленно намекал на то, что в «Ледоколе» есть еще что-то «самое-самое-самое», я заглянул в главу 26 «Ледокола», и что же я там увидел? Заглавными буквами в этой главе напечатана только одна фраза: «Зачем был создан второй стратегический эшелон», которая служит ей заголовком. Я даже слегка опешил – ведь ничуть не меньше тайны и в ответах на вопросы: «Зачем был создан Резерв Главного командования?» или «Зачем было создано 21 июня 1941 г. командование армиями Второй линии?».

Ну что ж, отвечаю на поставленный именно в этой главе вопрос, ибо, на мой взгляд, он напрямую связан с Великой транспортной операцией. Что же тут непонятного – в этом суворовском «биноме Ньютона»? Армии первого стратегического эшелона – это участники Великой транспортной операции, которым предстояло отправиться к Северному морю для последующей высадки на Британские острова или к Черному морю для переброски на Ближний Восток. Это те бойцы и командиры, которым выдавали с 12 июня смертные медальоны; те, у кого перед погрузкой отобрали снаряды, патроны и бензин (чтобы отправить боеприпасы и горючее отдельными эшелонами); те, кому выдали трусы и майки вместо кальсон и нательных рубах и сапоги вместо ботинок с обмотками. Младшим командирам и рядовым из их числа на петлицы прикрепили большие золотистые треугольники.

Эти армии, корпуса и дивизии покидали места своего расквартирования, а на их место для выполнения оборонительных задач выдвигались армии второго оборонительного эшелона, или второй линии, в составе которых, как правило, отсутствовали механизированные корпуса – ударная наступательная сила Красной Армии.

Вот для чего был создан Второй стратегический эшелон!

Но для того чтобы это понять, Суворову надо читать «в рабочее от свободы время» не только хвалу и хулу в свой адрес, но еще и книги, содержащие новые, отличающиеся и от официальных «непокобелимых» (по любимому выражению одного моего знакомого) версий и от его собственной (а если по-честному, то от той самой риббентроповско-геббельсовской, ставшей с его помощью такой долгоживущей и долгоиграющей). Изредка такие книги все же попадаются. Хочется надеяться, что именно таковыми являются книги «Великая тайна Великой Отечественной. Новая гипотеза начала войны» и ее продолжение «Ключи к разгадке Великой тайны Великой Отечественной», которую читатель держит в руках. Читайте, Виктор Богданович, и может быть, наконец все станет ясно!

Ну так что, ответ на суворовский супервопрос наконец дан, или у В. Суворова в загашнике есть еще вопросы для «непонятливых»?

Кстати, в той самой своей книге на с. 256–257 Суворов совершенно справедливо пишет: «Противникам не надо меня ни разоблачать, ни уличать. Им надо найти другое простое, понятное, логичное объяснение тому, что случилось в 1941 году. Пока они другой теории не придумают, “Ледокол” будет продолжать свое победное плаванье».

Вот она, другая теория, пока еще гипотеза, начала войны. Так что, похоже, «победное плаванье» «Ледокола» закончено, хотя не надо забывать, что льдов официальных версий и неофициального вранья он расколол немало.



Как начиналась война для советского руководства


Член Политбюро, заместитель Председателя Совнаркома СССР, нарком иностранных дел В. М. Молотов (цит. по [129] с указанием страниц):


Мы знали, что война не за горами, что мы слабей Германии, что нам придется отступать. Весь вопрос был в том, докуда нам придется отступать – до Смоленска или до Москвы, это перед войной мы обсуждали (это утверждение Молотова совершенно не соответствует фактам, его опровергают: разоружение оборонительной линии Сталина на старой границе, речь Сталина 5 мая на встрече в Кремле с выпускниками военных академий о наступательном характере предстоящей войны, подтягивание аэродромов и складов к самой границе. – А. О. )… Мы делали все, чтобы оттянуть войну. И нам это удалось – на год и десять месяцев. Хотелось бы, конечно, больше. Сталин еще перед войной считал, что только к 1943 году мы сможем встретить немца на равных…

[С. 40–41]


Есть очень много сообщений о таком мнении Сталина. Непонятно только, почему же он не понимал, что и немцы за два года резко увеличат количество и улучшат боевые характеристики выпускаемого оружия?!


А с моей точки зрения, другого начала войны и быть не могло. Оттягивали, а в конце концов и прозевали, получилось неожиданно. Я считаю, что на разведчиков положиться нельзя. Надо их слушать, но надо их и проверять… Нам нужно было оттянуть нападение Германии, поэтому мы старались иметь с ними дела хозяйственные: экспорт-импорт…

[С. 41]


На мой взгляд, все, что сказано в последнем абзаце, совершенно не соответствует действительности и направлено на то, чтобы скрыть истинный характер советско-германских отношений в 1939–1941 гг.


Двадцать первого июня, вечером мы были на даче у Сталина часов до одиннадцати-двенадцати (очевидно, речь идет о «ближней» даче в Волынском. – А. О. )… Может быть, даже кино смотрели… Потом разошлись…

[С. 57]



Позвонил Жуков, он не сказал, что война началась, но опасность на границе уже была. Либо бомбежка, либо получили другие тревожные сведения…

[С. 56]



Жуков и Тимошенко подняли нас: на границе что-то тревожное началось.

[С. 57]


Возможно, Молотов имел в виду, что, когда легли спать, кому-то из членов Политбюро позвонил Жуков, а кому-то Тимошенко?


Мы собрались у товарища Сталина в Кремле около двух часов ночи, официальное заседание, все члены Политбюро были вызваны… (во-первых, не соответствует действительности слово «все», так как по записи в Кремлевском журнале 22 июня 1941 г. в кабинете Сталина из девяти членов Политбюро были лишь четверо – Молотов, Ворошилов, Микоян, Каганович, а из пяти кандидатов в члены Политбюро лишь двое – Маленков и Берия. Почему-то Молотов не персонифицирует участников этого, пожалуй, самого важного за всю историю СССР заседания Политбюро, то ли потому, что его участники договорились о коллективной ответственности за происшедшее в этот день, то ли скрывая отсутствие вождя в Москве. Во-вторых, по записям в журнале Молотов и Берия вошли в кабинет Сталина не «около двух часов ночи», а в 5.45. – А. О .). Маленков и Каганович должны помнить, когда их вызвали (Молотов утверждает, что подтвердить точность его слов могут только Маленков и Каганович, хотя в момент последней беседы с ним Ф. Чуева, 21.05.74 г., были живы еще два участника событий – Микоян и адмирал Кузнецов, но, видимо, они излагали несколько другую версию событий 22 июня. – А. О .)… Это, по-моему, было не позже чем в половине третьего (по записи в Кремлевском журнале Маленков вошел в кабинет Сталина в 7.30, Каганович в 8.00. – А. О .). И Жуков с Тимошенко прибыли не позже трех часов (по записи в журнале – в 5.45. – А. О .).

А между двумя и тремя ночи позвонили от Шуленбурга в мой секретариат (Добрюха пишет, что ему рассказывал И. Стаднюк, со слов Молотова, как «в ночь с 21 на 22 июня между двумя и тремя часами ночи на его даче прогудел телефонный звонок. На другом конце провода представились: “Граф фон Шуленбург, посол Германии…” Посол просил срочно его принять. Чтобы передать меморандум об объявлении войны… Молотов назначает встречу – в наркомате – и тут же звонит Сталину на дачу. Сталин, как всегда, не выдает своего состояния. Размеренно раздаются слова: “Езжай, но прими немецкого посла только после того, как военные нам доложат, что агрессия началась…”» [37]. – А. О .), а из моего секретариата – Поскребышеву, что немецкий посол Шуленбург хочет видеть наркома иностранных дел Молотова… я без ведома Сталина не пошел бы встречать Шуленбурга, а я не помню, чтоб я звонил Сталину с дачи. Но я бы запомнил, потому что у меня не могло быть другой мысли, кроме того, что начинается война, или что-то в этом роде. Но звонил мне не Шуленбург, а чекист, связанный с Поскребышевым: Сталин дал указание собраться (а не вызвал к себе! – А. О. )… Шуленбурга я принимал в полтретьего или в три ночи, думаю не позже трех часов (а отнюдь не в 4.30 – 5.00, как утверждает Жуков, и не в 5. 30, как заявил сам Молотов, выступая по радио 22 июня. – А. О .). Германский посол вручил ноту одновременно с нападением. У них все было согласовано.

[Там же]


Из этой тирады следует, что Шуленбург сам добивался приема вопреки утверждению Жукова о том, что позвонить Шуленбургу предложил Сталин, о чем Молотов даже не упоминает. Более того, «поток сознания» Молотова «вынес» его неожиданное признание в том, что без согласия Сталина он бы никогда не пошел на встречу с послом Германии в ту ночь, а он не помнит, чтобы «звонил Сталину с дачи». Стоп! Зачем для получения согласия звонить Сталину, если он сидит рядом (если он действительно находился там, на даче в Волынском)?! Тем более если, по словам Жукова, Сталин сам предложил вызвать Шуленбурга?! А вот если его в кабинете не было, тогда ему надо было звонить.

Теперь о даче. Если Молотов имел в виду звонок Сталину со своей дачи, то это стало бы важным моментом в его изложении событий 22 июня. Но этого нет, значит, он имеет в виду дачу Сталина. Возможно, по указанию Сталина члены Политбюро, а скорее, Штаба Великой транспортной операции, собрались без него на его даче в Волынском, возможно потому что там был прямой телефон, связывающий ее с любой другой дачей Сталина, в том числе и в Сочи. Такое подозрение подкрепляет и молотовское слово «разошлись» вместо «разъехались» – возможно, разошлись по комнатам дачи и прилегли, пока их не «подняли» звонком Жуков с Тимошенко. Еще одно очень важное наблюдение: в своем описании начала войны Молотов, в отличие от Жукова, ни слова не сказал о поведении и внешнем виде Сталина, что является еще одним косвенным подтверждением того, что Сталина не было в Москве и все обсуждения с ним велись по телефону ВЧ-связи.


Напряжение ощущалось и в 1939-м, и в 1940-м. Напряжение было очень сильное, поэтому немножко, конечно, было добродушие какое-то, ну, желание передышки. Кто-то мне недавно говорил, упрекая: «Жданов-то где был?» Он в Сочи был, когда началась война. Ну, конечно, можно было не ездить в Сочи в тридцать девятом году или в сороковом году, да и дальше в сорок первом, а, в конце концов, больному человеку, что с ним сделаешь, как-то надо дать передышку. Упрекают: «О чем они думали? О войне? Нет, они в Сочи сидели!» Оптимисты, мол, какие, члены Политбюро.

[С. 45]


Значит, осведомленные люди долго помнили об отъезде Жданова в отпуск в Сочи во второй половине июня 41-го, причем говорили об этом почему-то во множественном числе: «они», «члены Политбюро», «они в Сочи сидели». Возможно, это означает, что там в это время отдыхали и Калинин с Андреевым, но разве от них тогда что-то серьезно зависело? Все зависело от Сталина, и похоже, что в первую очередь именно его нахождение в Сочи в момент начала войны имел в виду некто, беседовавший с Молотовым.


Читаю Молотову (это Чуев о себе говорит. – А. О. ) выдержки из книги Авторханова о 22 июня 1941 года: «Приехали к нему на дачу (скорее – позвонили. – А. О. ) и предложили выступить с обращением к народу. Сталин наотрез отказался. Тогда поручили Молотову…»

– Да, правильно, приблизительно так.

– «Сталину предложили возглавить Главное командование Красной Армии – отказался».

– Ну зачем ему все брать на себя? Он и так оставался во главе, но не завален мелочами, второстепенными вопросами. Это правильно он делал, конечно.


Вдвойне правильно, если его не было в Москве. А как только вернулся, наплевав на все убедительные перечисленные Молотовым доводы, немедленно взвалил на себя все военные должности: 10 июля возглавил Ставку Верховного Командования, 19 июля стал наркомом обороны и 8 августа Верховным Главнокомандующим


– «Когда члены Политбюро начали напоминать Сталину о его личной ответственности в случае катастрофы, Сталин перешел в контрнаступление и обвинил Молотова в предательстве…»

– Молотова?

– Да, «…за подписание Пакта с Риббентропом».

– Ну знаете, абсурд! Сталин же там был. Все это было по его инициативе , по сути дела.

– «Ворошилова и Жданова назвал саботажниками – соглашения с англо-французской миссией…»

– Ну, неправильно.

– «На возражение, что все это делалось ведь по прямому предложению лично Сталина, Сталин с несвойственной ему горячностью вскочил с места, обложил всех матом и исчез в один из своих тайников»… Приводит слова Хрущева: «Я знаю, каким героем он был. Я видел его, когда он был парализован от страха перед Гитлером, как кролик, загипнотизированный удавом».

– Ну, конечно, он переживал, но на кролика не похож, конечно. Дня два-три (другие говорят «дня четыре», но ведь советские руководители и полководцы впервые увидели его подпись только на восьмой день, а народ впервые услышал его голос лишь на двенадцатый день войны . – А. О .) он не показывался, на даче находился. Он переживал, безусловно, был немножко подавлен. Но всем было очень трудно, а ему особенно.

– Якобы был у него Берия, и Сталин сказал: «Все потеряно, я сдаюсь».

– Не так. Трудно сказать, двадцать второго или двадцать третьего это было, такое время, когда сливался один день с другим. «Я сдаюсь» – таких слов я не слышал. И считаю их маловероятными.

– Авторханов пишет о Евгении Аллилуевой, тетке Светланы, которая пришла к Сталину в августе 1941 года и была поражена его паническим настроением (ее дочь К. П. Аллилуева в книге «Племянница Сталина» утверждает, что Е. Аллилуева последний раз видела Сталина «через несколько дней» после начала войны (с. 176), то есть в июне или в июле. – А. О .).

– Нет, тогда он уже оправился. Когда он стал министром военным? Тридцатого июня? (Опять ошибается товарищ Молотов, Сталин стал наркомом обороны позже – 19 июля 1941 г. – А. О .).

[С. 398–399]


Член Политбюро, нарком внешней торговли CCCP А. И. Микоян (цит. по [82, гл. 31]:


В субботу 21 июня 1941 г., вечером, мы, члены Политбюро, были у Сталина на квартире. Обменивались мнениями. Обстановка была напряженной. Сталин по-прежнему уверял, что Гитлер не начнет войны. Неожиданно туда приехали Тимошенко, Жуков и Ватутин (присутствие Ватутина на квартире Сталина крайне маловероятно и больше никем не подтверждается. – А. О. ). Они сообщили, что только что получены сведения от перебежчика, что 22 июня в 4 часа утра немецкие войска перейдут нашу границу. Сталин и на этот раз усомнился в информации, сказав: «А не перебросили ли перебежчика специально, чтобы спровоцировать нас?»

Поскольку все мы были крайне встревожены и требовали принять неотложные меры, Сталин согласился «на всякий случай» дать директиву в войска о приведении их в боевую готовность. Но при этом было дано указание, что, когда немецкие самолеты будут пролетать над нашей территорией, по ним не стрелять, чтобы не спровоцировать нападение (может быть, в этом указании имелось в виду начало второго этапа Великой транспортной операции – переброска через границу в обе стороны живой силы своим ходом, а также пролета авиации? – А. О. ). <…> Мы разошлись около трех часов ночи 22 июня, а уже через час меня разбудили: «Война!» Сразу члены Политбюро вновь собрались у Сталина (это где – на даче, на квартире или в кабинете? – А. О. ), зачитали информацию о том, что бомбили Севастополь и другие города… Решили, что надо выступить по радио в связи с началом войны. Конечно, предложили, чтобы это сделал Сталин. Но Сталин отказался: «Пусть Молотов выступит». Мы все возражали против этого: народ не поймет… Однако наши уговоры ни к чему не привели (а как же «большинство», партийная дисциплина? – А. О. ). Сталин говорил, что не может выступить сейчас, это сделает в другой раз. Так как Сталин упорно отказывался, то решили, пусть выступит Молотов. Выступление Молотова прозвучало в 12 часов дня 22 июня.

На второй день войны для руководства военными действиями решили образовать Ставку Главного Командования. При обсуждении вопроса Сталин принял живое участие.


Эта весьма многозначительная фраза, скорее всего, означает, что Сталин отказался быть председателем и выдвинул Тимошенко, ибо все остальные могли предлагать на этот пост только вождя. Он же убедительно доказал, что руководить Ставкой из Сочи невозможно и что он возглавит ее, вернувшись в Москву. Так и вышло. Председателем Ставки Верховного Командования он стал 10 июля 1941 г.


Договорились, что Председателем Ставки будет Тимошенко, а ее членами Жуков, Сталин, Молотов, Ворошилов, Буденный и адмирал Кузнецов. При Ставке создали институт постоянных советников. Ими стали: Ватутин, Вознесенский, Воронов, Жданов, Жигарев, Мехлис, Микоян, Шапошников…

Вечером вновь собрались у Сталина (интересно, что о поведении и внешнем виде Сталина даже не упоминается, и это усиливает подозрение, что в тот момент он отсутствовал. – А. О. ). Сведения были тревожные. С некоторыми военными округами не было никакой связи. На Украине же дела шли не так плохо, там хорошо воевал Конев. Мы разошлись поздно ночью. Немного поспали утром, потом каждый стал проверять свои дела по своей линии: как идет мобилизация, как промышленность переходит на военный лад, как с горючим и т. д.

Сталин в подавленном состоянии находился на ближней даче (надо же как-то объяснять отсутствие вождя в такой момент. – А. О. ) в Волынском (в районе Кунцева)…

На седьмой день войны фашистские войска заняли Минск. 29 июня, вечером, у Сталина в Кремле собрались Молотов, Маленков, я и Берия.


Согласно записям в Кремлевском журнале, в этот день приема вообще не было. А вот если действующая часть Политбюро утром 29-го вылетела в Сочи, то вечером в этот день они действительно собрались у Сталина, только не в Кремле, а на сочинской даче.


Встревоженный таким ходом дела, Сталин предложил всем нам поехать в Наркомат обороны и на месте разобраться в обстановке.

В наркомате были Тимошенко, Жуков и Ватутин. Жуков докладывал… Около получаса говорили довольно спокойно. Потом Сталин взорвался: «Что за Генеральный штаб? Что за начальник штаба, который в первый же день войны растерялся, не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует?»

Жуков, конечно, не меньше Сталина переживал состояние дел, и такой окрик Сталина был для него оскорбительным. И этот мужественный человек буквально разрыдался и выбежал в другую комнату. Молотов пошел за ним. Мы все были в удрученном состоянии. Минут через 5—10 Молотов привел внешне спокойного Жукова, но глаза у него были мокрые…


Очень трудно представить, что все это происходит в помещении Генштаба, тем более что, кроме Жукова, никто из работников наркомата обороны даже не упомянут в этом рассказе. Скорее, ни в какой наркомат большой группой руководителей не ездили, а просто взяли с собой в самолет Жукова, и весь этот разговор с ним состоялся в Сочи, после решения там самых важных вопросов о руководстве страной в военное время.


Через день-два, около четырех часов, у меня в кабинете был Вознесенский.


Похоже, Микоян разбил эпизод поездки к Сталину 29–30 июня и подготовки к ней на три эпизода и сместил во времени.


Вдруг звонят от Молотова и просят нас зайти к нему. У Молотова уже были Маленков, Ворошилов, Берия… Берия сказал, что необходимо создать Государственный Комитет Обороны, которому отдать всю полноту власти в стране… Договорились во главе ГКО поставить Сталина… Решили поехать к нему. Он был на ближней даче. Молотов, правда, сказал, что Сталин в последние два дня в такой прострации, что ничем не интересуется, не проявляет никакой инициативы, находится в плохом состоянии. Тогда Вознесенский, возмущенный всем услышанным, сказал: «Вячеслав, иди вперед, мы за тобой пойдем», – то есть в том смысле, что если Сталин будет себя так вести и дальше, то Молотов должен вести нас, и мы пойдем за ним…

Приехали на дачу к Сталину. Застали его в малой столовой сидящим в кресле. Увидев нас, он как бы вжался в кресло и вопросительно посмотрел на нас. Потом спросил: «Зачем пришли?» Вид у него был настороженный, какой-то странный, не менее странным был и заданный им вопрос. Ведь по сути дела он сам должен был нас созвать. У меня не было сомнений: он решил, что мы приехали его арестовать .

Молотов от нашего имени сказал, что нужно сконцентрировать власть, чтобы поставить страну на ноги. Для этого создать Государственный Комитет Обороны. «Кто во главе?» – спросил Сталин. Когда Молотов ответил, что во главе – он, Сталин, тот посмотрел удивленно, никаких соображений не высказал. «Хорошо», – говорит потом. Тогда Берия сказал, что нужно назначить 5 членов Государственного Комитета Обороны. «Вы, товарищ Сталин, будете во главе, затем Молотов, Ворошилов, Маленков и я», – добавил он.

Сталин заметил: «Надо включить Микояна и Вознесенского. Всего семь человек утвердить». Берия снова говорит: «Товарищ Сталин, если все мы будем заниматься в ГКО, то кто же будет работать в Совнаркоме, Госплане? Пусть Микоян и Вознесенский занимаются всей работой в правительстве и Госплане». Вознесенский поддержал предложение Сталина. Берия настаивал на своем, Вознесенский горячился. Другие на эту тему не высказывались.

1 июля постановление о создании Государственного Комитета Обороны во главе со Сталиным было опубликовано в газетах.


Интересно, что Микоян ни слова не сказал об обстоятельствах подготовки и утверждения Директивы от 29 июня 1941 г., текст которой был написан им вместе с Молотовым и Щербаковым и которая легла в основу речи Сталина по радио 3 июля 1941 г. Дело в том, что ее текст был написан и напечатан в Москве еще 28 июня, собственноручно доработан и подписан Сталиным в Сочи и срочно передан в Москву для рассылки в тот же день.


Вскоре Сталин пришел в полную форму, вновь пользовался нашей поддержкой (а на самом деле – просто вернулся в Москву. – А. О .). 3 июля он выступил по радио с обращением к советскому народу.


Начальник Генерального штаба Красной Армии генерал армии Г. К. Жуков (цит. по [45, с. 260–265]:


Вечером 21 июня мне позвонил начальник штаба Киевского военного округа генерал-лейтенант М. А. Пуркаев и доложил, что к пограничникам явился перебежчик – немецкий фельдфебель, утверждающий, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня.

Я тотчас же доложил наркому и И. В. Сталину…

– Приезжайте с наркомом минут через 45 в Кремль, – сказал И. В. Сталин.

Захватив с собой проект директивы войскам, вместе с наркомом и генерал-лейтенантом Н. Ф. Ватутиным мы поехали в Кремль (почему-то Жуков не указывает конкретное время – «вечером» может означать от 18.00 до 24.00, однако в Кремлевском журнале указано время его пребывания там с Тимошенко, но без Ватутина: 20.50–22.50. – А. О. ). По дороге договорились во что бы то ни стало добиться решения о приведении войск в боевую готовность.

И. В. Сталин встретил нас один (по Кремлевскому журналу, в это время в кабинете Сталина находились Молотов, Ворошилов, Берия, Вознесенский и Маленков. – А. О. ). Он был явно озабочен.

– А не подбросили ли немецкие генералы этого перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт? – спросил он.

– Нет, – ответил С. К. Тимошенко. – Считаем, что перебежчик говорит правду.

Тем временем в кабинет И. В. Сталина вошли члены Политбюро. Сталин коротко проинформировал их.

– Что будем делать? – спросил И. В. Сталин. Ответа не последовало.

– Надо немедленно дать директиву войскам о приведении всех войск приграничных округов в полную боевую готовность, – сказал нарком.

– Читайте! – сказал И. В. Сталин.

Я прочитал проект директивы. И. В. Сталин заметил:

– Такую директиву сейчас давать преждевременно, может быть, вопрос еще уладится мирным путем. Надо дать короткую директиву…

Не теряя времени, мы с Н. Ф. Ватутиным вышли в другую комнату и быстро составили проект… И. В. Сталин, прослушав проект директивы и сам еще раз его прочитав, внес некоторые поправки и передал наркому для подписи (если все так и было, на подлиннике директивы должна быть правка, сделанная рукой Сталина. – А. О. ).

С этой директивой Н. Ф. Ватутин немедленно выехал в Генеральный штаб, чтобы тотчас же передать ее в округа. Передача в округа была закончена в 00.30 минут 22 июня 1941 года. Копия директивы была передана наркому Военно-Морского Флота.

Примерно в 24 часа 21 июня командующий Киевским округом М. П. Кирпонос, находившийся на своем командном пункте в Тернополе, доложил по ВЧ, что, кроме перебежчика… появился еще один немецкий солдат… и сообщил, что утром в 4 часа немецкие войска перейдут в наступление.

Все говорило о том, что немецкие войска выдвигаются ближе к границе.

Об этом мы доложили в 00.30 минут ночи И. В. Сталину. Он спросил, передана ли директива в округа. Я ответил утвердительно…

Под утро 22 июня Н. Ф. Ватутин и я находились у наркома обороны С. К. Тимошенко в его служебном кабинете. В 3 часа 07 минут мне позвонил по ВЧ командующий Черноморским флотом адмирал Ф. С. Октябрьский и сообщил: «Система ВНОС флота докладывает о подходе со стороны моря большого количества неизвестных самолетов; флот находится в полной боевой готовности. Прошу указаний… Решение одно: встретить самолеты огнем противовоздушной обороны флота».

Переговорив с С. К. Тимошенко, я ответил адмиралу Ф. С. Октябрьскому:

– Действуйте и доложите своему наркому.

В 3 часа 30 минут начальник штаба Западного округа генерал В. Е. Климовских доложил о налете немецкой авиации на города Белоруссии. Минуты через три начальник штаба Киевского округа генерал М. А. Пуркаев доложил о налете авиации на города Украины. В 3 часа 40 минут позвонил командующий Прибалтийским военным округом генерал Ф. И. Кузнецов, который доложил о налетах вражеской авиации на Каунас и другие города. Нарком приказал мне звонить И. В. Сталину. Звоню. К телефону никто не подходит. Звоню непрерывно. Наконец слышу сонный голос генерала Власика (начальника управления охраны).

– Кто говорит?

– Начальник Генштаба Жуков. Прошу срочно соединить меня с товарищем Сталиным.

– Что? Сейчас?! – изумился начальник охраны. – Товарищ Сталин спит.

– Будите не медля: немцы бомбят наши города, началась война… Минуты через три к аппарату подошел И. В. Сталин.

Я доложил обстановку и просил разрешения начать ответные боевые действия.

И. В. Сталин молчит…

Наконец, как будто очнувшись, И. В. Сталин спросил:

– Где нарком?

– Говорит по ВЧ с Киевским округом.

– Приезжайте с Тимошенко в Кремль. Скажите Поскребышеву, чтобы он вызвал всех членов Политбюро…

В 4 часа 10 минут Западный и Прибалтийский особые округа доложили о начале боевых действий немецких войск на сухопутных участках округов.

В 4 часа 30 минут утра мы с С. К. Тимошенко приехали в Кремль. Все вызванные члены Политбюро были уже в сборе.


Это утверждение Жукова противоречит Кремлевскому журналу, по записям в котором 22 июня в кабинет Сталина первыми вошли в 5.45 Молотов, Берия, Тимошенко, Мехлис и Жуков. Затем Маленков – в 7.30, Микоян – в 7.55, Каганович и Ворошилов – в 8.00, Вышинский – в 7.30, Кузнецов – в 8.15. Хотя, если Сталина в Москве не было, все они могли сидеть в приемной его кабинета, где собирались другие вызванные, и ждать прихода Молотова, который сначала наверняка дозвонился до Сталина и обсудил с ним ситуацию.


И. В. Сталин был бледен и сидел за столом, держа в руках не набитую табаком трубку.

Мы доложили обстановку. И. В. Сталин недоумевающе сказал:

– Не провокация ли это немецких генералов?

– Немцы бомбят наши города на Украине, в Белоруссии и Прибалтике. Какая же это провокация… – ответил С. К. Тимошенко.

– Если нужно организовать провокацию, – сказал И. В. Сталин, – то немецкие генералы бомбят и свои города… – И, подумав немного, продолжал: – Гитлер наверняка не знает об этом.

– Надо срочно позвонить в германское посольство, – обратился он к В. М. Молотову.

В посольстве ответили, что посол граф фон Шуленбург просит принять его для срочного сообщения.

Принять посла было поручено В. М. Молотову.

Тем временем первый заместитель начальника Генерального штаба генерал Н. Ф. Ватутин передал, что сухопутные войска немцев после сильного артиллерийского огня на ряде участков северо-западного и западного направлений перешли в наступление.

Мы тут же просили И. В. Сталина дать войскам приказ не медля организовать ответные действия и нанести контрудары по противнику.

– Подождем возвращения Молотова, – ответил он.

Через некоторое время в кабинет быстро вошел В. М. Молотов:

– Германское правительство объявило нам войну.

И. В. Сталин молча опустился на стул и глубоко задумался.

Наступила длительная, тягостная пауза.

Я рискнул нарушить затянувшееся молчание и предложил немедленно обрушиться всеми имеющимися в приграничных округах силами на прорвавшиеся части противника и задержать их дальнейшее продвижение.

– Не задержать, а уничтожить, – уточнил С. К. Тимошенко.

– Давайте директиву, – сказал И. В. Сталин. – Но чтобы наши войска, за исключением авиации, нигде пока не нарушали немецкую границу.

Трудно было понять И. В. Сталина. Видимо, он все еще надеялся как-то избежать войны.


Нарком Военно-Морского флота адмирал Н. Г. Кузнецов:


Около 11 часов вечера зазвонил телефон. Я услышал голос маршала С. К. Тимошенко:

– Есть очень важные сведения. Зайдите ко мне…

Позвав Алафузова, пошел вместе с ним… Наши наркоматы были расположены по соседству. <…> Кабинет С. К. Тимошенко. Маршал, шагая по комнате, диктовал… Генерал армии Г. К. Жуков сидел за столом и что-то писал. Перед ним лежало несколько заполненных листов большого блокнота для радиограмм. Видно, Нарком обороны и начальник Генерального штаба работали довольно долго.

Семен Константинович… не называя источников, сказал, что считается возможным нападение Германии на нашу страну. Жуков встал и показал нам телеграмму, которую он заготовил для пограничных округов. Помнится, она была пространной – на трех листах. В ней подробно излагалось, что следует предпринять войскам в случае нападения гитлеровской Германии. Непосредственно флотов эта телеграмма не касалась.


Хотя в тексте Директивы № 1 от 22.06.41 г., переданном в 00.30 и впервые опубликованном Жуковым в его мемуарах, в адресе указано: «Копия: Народному комиссару Военно-Морского Флота» и аналогичный адрес имеется в директиве № 2 от 22.06.41 г., переданной в 07.15, следует отметить, что на факсимиле директивы № 2 видно, что эта надпись сделана тем же почерком, но другой ручкой. То есть она была дописана позже. Об этом же прямо свидетельствует дописанная пометка о снятии рукописной копии с Директивы № 2 и вручении ее для НКМФ капитану 1-го ранга Голубеву. Значит, по какой-то причине Военно-Морскому Флоту директивы № 1 и № 2 не послали – или забыли, или потому что флот уже был приведен в готовность № 1. Почему же именно флот лучше всех встретил врага?


Пробежав текст телеграммы, я спросил:

– Разрешено ли в случае нападения применять оружие?

– Разрешено.


Сам вопрос Кузнецова свидетельствует о том, что в тексте телеграммы ничего не говорилось о применении оружия, это ставит под сомнение устное разрешение Тимошенко Кузнецову на открытие огня. Больше никому из командующих в тот момент такое разрешение не было дано. Может быть, руководство наркомата обороны догадывалось или даже знало о подготавливаемом англичанами ударе по Черноморскому флоту?!


Поворачиваюсь к контр-адмиралу Алафузову:

– Бегите в штаб и дайте немедленно указание флотам о полной фактической готовности, то есть о готовности номер один. Бегите! <… >

Когда я возвращался в наркомат, меня не покидали тяжелые мысли: когда Наркому обороны стало известно о возможном нападении гитлеровцев? В котором часу он получил приказ о приведении войск в полную боевую готовность? Почему не само правительство, а Нарком обороны отдал мне приказ о приведении флота в боевую готовность, причем полуофициально и с большим опозданием?

Было ясно одно: с тех пор как Нарком обороны узнал о возможном нападении Гитлера, прошло уже несколько часов. Это подтверждали исписанные листки блокнота, которые я увидел на столе (почему Тимошенко ни словом не обмолвился о встрече со Сталиным? – А. О .).

В наркомате мне доложили: экстренный приказ уже передан. Он совсем короток – сигнал, по которому на местах знают, что делать… Берусь за телефонную трубку…

– Не дожидаясь получения телеграммы, которая вам уже послана, переводите флот на оперативную готовность номер один – боевую…

Глуховатый звонок телефона поднял меня на ноги.

– Докладывает командующий Черноморским флотом.

По необычайно взволнованному голосу вице-адмирала Ф. С. Октябрьского уже понимаю – случилось что-то из ряда вон выходящее.

– На Севастополь совершен воздушный налет. Зенитная артиллерия отражает нападение самолетов. Несколько бомб упало на город…

Смотрю на часы. 3 часа 15 минут. Вот когда началось… У меня уже нет сомнений – война!

Сразу снимаю трубку, набираю номер кабинета И. В. Сталина. Отвечает дежурный:

– Товарища Сталина нет, и, где он, мне неизвестно.

– У меня сообщение исключительной важности, которое я обязан немедленно передать лично товарищу Сталину, – пытаюсь убедить дежурного.

– Не могу ничем помочь, – спокойно отвечает он и вешает трубку.

А я не выпускаю трубку из рук. Звоню маршалу С. К. Тимошенко. Повторяю слово в слово то, что доложил вице-адмирал Октябрьский.

– Вы меня слышите?

– Да, слышу.

В голосе Семена Константиновича не звучит и тени сомнения, он не переспрашивает меня. Возможно, не я первый сообщил ему эту новость… Снова по разным номерам звоню И. В. Сталину, пытаюсь добиться личного разговора с ним. Ничего не выходит… Через несколько минут слышу звонок. В трубке звучит недовольный, какой-то раздраженный голос:

– Вы понимаете, что докладываете? – это Г. М. Маленков.

– Понимаю и докладываю со всей ответственностью: началась война…

Г. М. Маленков вешает трубку. Он, видимо, не поверил мне. Кто-то из Кремля звонил в Севастополь, перепроверял мое сообщение. Разговор с Маленковым показал, что надежда избежать войны жила еще и тогда, когда нападение совершилось… Возможно, и указания, данные Наркому обороны, поэтому передавались на места без особой спешки, и округа не успели их получить до нападения гитлеровцев.

После звонка Маленкова я все-таки надеялся, что вот-вот последуют указания правительства о первых действиях в условиях начавшейся войны. Никаких указаний не поступало. Тогда я на свою ответственность приказал передать флотам официальное извещение о начале войны и об отражении ударов противника всеми средствами…

Около 10 часов утра 22 июня я поехал в Кремль. Решил лично доложить обстановку (по Кремлевскому журналу, Кузнецов вошел в кабинет Сталина в 8.15, когда там находились 10 человек. – А. О. )…

В Кремле все выглядело, как в обычный выходной день… Я внимательно смотрел по сторонам – ничто не говорило о тревоге. Встречная машина, поравнявшись с нашей, как было принято, остановилась, уступая дорогу. Кругом было тихо и пустынно. Наверно, руководство собралось где-то в другом месте, – решил я (это поразительное свидетельство усиливает подозрение, что ранним утром 22 июня члены высшего советского руководства собирались не в кремлевском кабинете Сталина, а в другом месте, например на даче Сталина в Волынском, где, возможно, они заночевали, или в ЦК на Старой площади. Кстати, это позволяет предположить, что в самых крайних случаях Поскребышев мог делать в кремлевском журнале запись о посетителях совещания, происходившего совсем в другом месте. Странно и то, что, по записям в этом журнале, Кузнецов в это утро уже дважды побывал в кабинете Сталина: в 8.15—8.30 и в 9.40–10.20. – А. О .). Но почему до сих пор официально не объявлено о войне?

Не застав никого в Кремле, вернулся в наркомат.

– Кто-нибудь звонил? – был мой первый вопрос.

– Нет, никто не звонил.

[67, с. 327–339]



На совещании в кабинете И. В. Сталина вечером 24 июня я докладывал о полетах финских и немецких самолетов над Ханко, о бомбардировке наших кораблей в Полярном и не только о сосредоточении немецких войск на финско-норвежской границе (об этом правительство знало раньше), но и о том, что они продвигаются по финской территории к нашим границам.

[66, с. 53]


Вот эта деталь «в кабинете И. В. Сталина» свидетельствует о том, что, скорее всего, совещание происходило без участия вождя, иначе Кузнецов написал бы: «на совещании у И. В. Сталина».


Член Политбюро, Первый секретарь ЦК КП(б)Украины, член Военного Совета ЮЗФ Н. С. Хрущев (цит. по [126, c. 95–96]:


Когда мы получили сведения, что немцы открыли огонь, из Москвы было дано указание не отвечать огнем.


Скорее всего, речь идет о каком-то неизвестном указании, так как в боевых директивах № 2 и № 3 такого указания нет. Это перекликается с указанием не стрелять по пролетающим немецким самолетам, о котором упоминал Микоян.


Это было странное указание, а объяснялось оно так: возможно, там какая-то диверсия местного командования немецких войск или какая-то провокация, а не выполнение директивы Гитлера (интересно, такое объяснение было дано в самом указании или это последующие размышления на тему? – А. О. ). Это говорит о том, что Сталин настолько боялся войны, что сдерживал наши войска, чтобы они не отвечали врагу огнем…

Война началась. Но каких-нибудь заявлений Советского правительства или же лично Сталина пока что не было. Это производило нехорошее впечатление. Потом уже, днем в то воскресенье, выступил Молотов. Он объявил, что началась война, что Гитлер напал на Советский Союз…

То, что выступил Молотов, а не Сталин, – почему так получилось?

Сталин тогда не выступил. Он был совершенно парализован в своих действиях и не собрался с мыслями. Потом уже, после войны, я узнал, что, когда началась война, Сталин был в Кремле. Это говорили мне Берия и Маленков (а как же долго будивший вождя при первом сообщении о войне начальник его охраны? – А. О .).

Берия рассказал следующее: когда началась война, у Сталина собрались члены Политбюро. Не знаю, все или только определенная группа, которая чаще всего собиралась у Сталина. Сталин морально был совершенно подавлен и сделал такое заявление: «Началась война, она развивается катастрофически. Ленин оставил нам пролетарское Советское государство, а мы его про…». Буквально так и выразился. «Я, – говорит, – отказываюсь от руководства», – и ушел. Ушел, сел в машину и уехал на «ближнюю» дачу. «Мы, – рассказывал Берия, – остались. Что же делать дальше?

После того как Сталин так себя показал, прошло какое-то время, посовещались мы с Молотовым, Кагановичем, Ворошиловым (хотя был ли там Ворошилов, не знаю, потому что в то время он находился в опале у Сталина из-за провала операции против Финляндии). Посовещались и решили поехать к Сталину, чтобы вернуть его к деятельности (вполне возможно, что под «поехать» имелось в виду «полететь в Сочи». – А. О .), использовать его имя и способности для организации обороны страны.

Когда мы приехали к нему на дачу (в Сочи ведь тоже была его дача, и не одна. – А. О .), то я (рассказывает Берия) по его лицу увидел, что Сталин очень испугался (скорее всего, Берия это говорил, чтобы подчеркнуть свою роль в этот опаснейший для страны момент, а Хрущев повторял, чтобы принизить Сталина. – А. О .). Полагаю, Сталин подумал, не приехали ли мы арестовать его за то, что он отказался от своей роли и ничего не предпринимает для организации отпора немецкому нашествию? Тут мы стали его убеждать, что у нас огромная страна, что мы имеем возможность организоваться, мобилизовать промышленность и людей, призвать их к борьбе, одним словом, сделать все, чтобы поднять народ против Гитлера. Сталин тут вроде бы немного пришел в себя. Распределили мы, кто за что возьмется по организации обороны, военной промышленности и прочего.28


Вполне возможно, что отъезд вождя за несколько дней до начала войны в отпуск в Сочи стал самым ярким подтверждением для всех его соратников, генералитета, а также для мировой общественности, что ни о какой войне не может быть и речи, если сам Сталин спокойно уезжает в отпуск. Этим он как бы дал свою личную гарантию правильности проводимой им политики «недопущения провокации» в условиях опасной концентрации войск СССР и Германии вдоль госграницы.

Когда же началась война и Сталину не удалось свести ее к локальному конфликту, его пребывание вне Москвы становилось для него с каждым днем все более опасным. Он сам, возможно, и подкинул по ВЧ Молотову или Берии идею организовать «несанкционированную» поездку к нему членов Политбюро. Их ведь в Москве было меньшинство: четверо из девяти – Молотов, Ворошилов, Микоян и Каганович. А в Сочи находились Сталин, Жданов, почти наверняка Андреев, возможно и Калинин. Выездное заседание Политбюро в этом случае имело кворум.

Похоже, что вождь очень точно подобрал соответствующую случаю историческую параллель – отъезд из Москвы Ивана Грозного во время Ливонской войны в Александрову Слободу и приход туда народа с нижайшей просьбой вернуться назад.29 Тогда прилетевшая в Сочи к Сталину группа членов и кандидатов Политбюро выступала не в роли коллегиального руководящего органа партии, требующего от Сталина отчета за его предвоенные действия, а в роли народа, зовущего вождя назад в столицу к делам. В таком случае вполне естественны были гнев и даже депрессия вождя, военачальники которого не сумели избежать провокации на границе и теперь бездарно проигрывали войну противнику.

Не исключено и то, что они, отлично знавшие своего «хозяина», подгадали к моменту его возвращения и обмен посольств СССР и Германии (начавшийся со 2 июля) с прекращением на это время авианалетов на железные дороги южного направления. Показательно, что первая бомбежка Москвы была произведена 21 июля 1941 г., а первая бомбежка Одессы 22 июля – сразу же после обмена посольств на границах Турции (между прочим, в речи Сталина 3 июля Одесса им ошибочно перечислялась в числе городов, уже подвергавшихся бомбежке немецкой авиации).


Я не сомневаюсь, что вышесказанное правда. Конечно, у меня не было поводов и не верить этому, потому что я видел Сталина как раз перед началом войны.


Непонятно, что Хрущев хотел этим сказать – то ли, что он видел, как Сталин боялся войны и делал все, чтобы ее оттянуть, то ли, напротив, как он брал все на себя, подчеркивая, что только он владеет ситуацией и за все отвечает.


Управделами Совнаркома СССР Я. Е. Чадаев:


(Рассказывая в своей книге «Сталин» [103] о том, как драматично проходил в Кремле первый день войны, Эдвард Радзинский приводит отрывки из книги воспоминаний «В грозное время» Я. Чадаева – управляющего делами Совнаркома, которому Сталин якобы поручил «вести краткие записи всех заседаний Правительства и Политбюро, проходивших в его кабинете». Радзинскому удалось прочесть их в рукописи в годы перестройки «в секретном фонде Архива Октябрьской революции».)


Чадаев: «Я мельком видел Сталина в коридоре.30 Вид у него был усталый, утомленный. Его рябое лицо осунулось. В первой половине дня Политбюро утвердило обращение к советскому народу. В 12 часов его зачитал Молотов…

[103, c. 494]



В кабинете Молотова он (Сталин. – A. О .) сказал Деканозову – бывшему послу в Германии: «Детеныш утки уже в яйце знает воду, а вы ведь тертый калач. В личных разговорах со мной вы утверждали, что раньше 1942 года не следует ожидать нападения… Как же вы… Словом, надежды на вас не оправдались!

[Там же, c. 497]


А вот это уже очевидная «липа», после которой понятно, что в своих воспоминаниях Чадаев не столько истину хочет показать, сколько поддержать официальный миф. Дело в том, что еще большой вопрос, был ли Сталин 22 июня в Кремле, но вот уж Деканозов ни при каких обстоятельствах в это время не мог там быть. Он ведь до 2 июля оставался в Берлине, а в Москву вернулся в период между 22 и 26 июля 1941 г. (после обмена советского посольства на германское через Турцию). Даже по телефону в этот день Сталин не мог его упрекать, во-первых, потому что Деканозов, порою рискуя головой, все время подробно и аргументированно докладывал руководству страны о том, что Германия готовится нанести удар по СССР, во-вторых, потому что после 22 июня все телефоны советского посольства в Берлине были отключены, а в-третьих, потому что в период войны, согласно Кремлевскому журналу, впервые появился в кабинете Сталина лишь 16 декабря 1941 г. и, наконец, потому что о неизбежности войны с Германией в 1942–1943 гг. постоянно говорил в предвоенный период не кто иной, как сам Сталин. Допустим, этого мог не знать пенсионер Чадаев, записывая свои воспоминания, но обязан был знать автор исторических исследований и профессиональный архивист Э. Радзинский.


25 июня Поскребышев срочно вызвал меня в приемную Сталина. Надо было сделать протокольную запись. Я сразу же вошел в кабинет. Кроме Сталина, Тимошенко и Ватутина, никого не было. Ватутин заканчивал доклад.

– Если резюмировать коротко, то положение на фронтах крайне тяжелое. Не исключено, на какое-то время оно станет еще более тяжелым… – сказал Сталин.

После этого Тимошенко спросил Сталина: отправлять ли на передовую позицию его сына Якова, который очень туда просится.

– Некоторые, – молвил Сталин, сдерживая гнев, – мягко говоря, чересчур ретивые работники всегда стремятся угодить начальству. Я не причисляю вас к таковым, но советую вам впредь никогда не ставить передо мной подобных вопросов.

[Там же, c. 498–499]


Опять память подводит т. Чадаева. Дело в том, что Тимошенко и Ватутин одновременно в этот день находились в кабинете Сталина трижды: с 1.40 до 5.50, с 20.20 до 21.10 и с 22.10 до 24.00. Но ни разу они там не были одни, всегда кроме них там находилось еще шесть или семь человек, из которых трое – Молотов, Кузнецов, Микоян – оставили книги воспоминаний, а о Берии написал книгу его сын Сергей. И ни в одной из них якобы прозвучавший в этот день вопрос Тимошенко Сталину об отправке Якова на фронт даже не упоминается. Более того, в большинстве публикаций о Якове сообщается, что он ушел на фронт до 25-го июня: 22-го [72], 23-го [3, c. 151], 24-го [62, c. 50; 119, с. 71]. Так что нечего было спрашивать 25 июня об отправке Якова на фронт, а по моему мнению, и не у кого – ибо Сталин был еще в Сочи, а Яков – в немецком плену. Небезынтересен еще один факт: в числе посетителей кремлевского кабинета Сталина сам Чадаев не зарегистрирован ни разу. Не только в первые дни войны, а вообще. Если относиться к Кремлевскому журналу как к наиболее достоверному документу, то можно заключить, что Чадаев описал все происходившее в кабинете вождя в первые дни войны с чьих-то слов. Предположить, что Чадаева не заносили в число посетителей кабинета Сталина как много раз на дню заходившего туда сотрудника тоже не получается, ибо даже приходы туда начальника его охраны Власика и личного помощника Поскребышева, постоянно сидящего в приемной, фиксировались в этом журнале.

Однако не могу не упомянуть, хотя уже писал об этом в «Великой тайне…», одного поразительного, важнейшего и абсолютно достоверного свидетельства Чадаева о начале войны, приведенного в книге Г. А. Куманева «Говорят сталинские наркомы»:


Около 7 часов вечера позвонил А. Н. Поскребышев и попросил зайти к нему, чтобы взять один документ для оформления. Я сразу же зашел к нему… Я взял от Поскребышева бумагу. Это было очередное решение о присвоении воинских званий31<…>

– Что-нибудь есть важное?

– Предполагаю, да, – почти шепотом произнес Поскребышев. – «Хозяин», – кивнул он на дверь в кабинет Сталина, – только что в возбужденном состоянии разговаривал с Тимошенко… Видимо, вот-вот ожидается… Ну, сами догадываетесь что… Нападение немцев…

– На нас? – вырвалось у меня.

– A на кого же еще?

[69, c. 479]


Это наивное «на нас?» очень многозначительно, особенно для человека, находящегося «в курсе», постоянно посещающего приемную вождя и уносящего оттуда к себе в управление кипы важнейших решений Политбюро для их оформления в Совнаркоме. Значит, для Чадаева в тот день более вероятным было нападение немцев «не на нас». А на кого же еще в тот день немцы могли нападать? Только на англичан.


Генерал армии, командующий Южным и Московским военными округами И. В. Тюленев:


В 3 часа ночи 22 июня меня разбудил телефонный звонок. Срочно вызывали в Кремль… Сразу возникла мысль: «Война!..»

По дороге заехал в Генштаб. Г. К. Жуков по ВЧ разговаривал со штабами приграничных военных округов. После телефонных переговоров Жуков коротко информировал меня:

– Немецкая авиация бомбит Ковно, Ровно, Севастополь, Одессу.32

Я поспешил в Кремль. Меня встретил комендант и тотчас проводил к Маршалу Советского Союза Ворошилову… Мне было объявлено, что правительство назначило меня на должность командующего войсками Южного фронта. Отбыть к месту назначения предлагались сегодня же. Каждая минута была дорога. Штаб МВО согласно моим указаниям срочно выделил полевой штаб для Южного фронта из командиров Московского военного округа и стал готовить специальный железнодорожный состав для отправки штабных работников на фронт. <…>

22 июня в 15 часов я снова был у Г. К. Жукова (этого не может быть, так как, если верить Кремлевскому журналу, Жуков с 14.00 до 16.00 находился в кабинете Сталина, а судя по тому, что в 21.00 он уже разговаривал с Ватутиным по ВЧ из фронтового управления ЮЗФ в Тернополе, в названное Тюленевым время Жуков летел в Киев. – А. О. ) и хотел получить от него оперативную обстановку и задачу для Южного фронта. Но лично от Жукова никаких указаний не получил, так как он, как и я, спешил в этот день выехать на фронт. После этого я был в Оперативном управлении Генштаба, где мне сказали, что поставленные задачи я получу на месте… Вечером 22 июня железнодорожный состав с полевым управлением Южного фронта ушел из затемненной, посуровевшей Москвы.

[123, c. 227–228]


Генерал-майор, главный редактор газеты «Красная звезда» Д. Ортенберг:


Иногда меня спрашивают:

– Ты на войну когда ушел?

– Двадцать первого июня.

– ?!

– Да, это было так…

Осенью сорокового года был создан Народный Комиссариат государственного контроля СССР. Центральный Комитет партии направил в новый наркомат группу армейских политработников – начальников политуправлений округов, комиссаров центральных управлений. В числе их оказался и я – заместитель редактора «Красной звезды»…

Настало 21 июня. Утром меня вызвали в Наркомат Обороны и сказали, что группа работников наркомата во главе с маршалом С. К. Тимошенко выезжает в Минск. Предупредили, что и я поеду с ней. Предложили отправиться домой, переодеться в военную форму и явиться в наркомат.

Через час, а может быть и меньше, оказываюсь в приемной наркома обороны. Там полным-полно военного народа. С папками, картами, заметно возбужденные. Говорят шепотом. Тимошенко уехал в Кремль. Зачем – не знаю. Ничего, кроме тревоги, мне не удается прочитать на его лице.

Около пяти часов утра нарком вернулся из Кремля (имеется в виду 22 июня, но в этот день по Кремлевскому журналу в 5.45 Тимошенко вошел в кабинет Сталина и вышел оттуда лишь в 8.30. – А. О. ).

Позвали меня: «Немцы начали войну. Наша поездка в Минск отменяется. А вы поезжайте в “Красную звезду” и выпускайте газету».

[88, c. 5–6]


Маршал войск связи, нарком связи СССР И. Т. Пересыпкин:


Накануне Великой Отечественной войны 19 июня 1941 года меня вызвал к себе И. В. Сталин.


В 1941 г. до начала войны, по записям в Кремлевском журнале, Пересыпкин был в кабинете Сталина лишь один раз – 17 июня, чего забыть или перепутать он никак не мог. Поэтому возникает подозрение, не специально ли он называет другую дату с целью показать, что в последние предвоенные дни вождь находился в Москве.


В кабинете, который мне был уже знаком, Сталин находился один. Как мне показалось, он тогда был почему-то взволнован. Когда я вошел в кабинет, Сталин еще несколько минут ходил, потом подошел ко мне, поздоровался и сказал:

– У вас неблагополучно с подбором и расстановкой кадров в Прибалтийских республиках. Поезжайте и разберитесь…


Неубедительный мотив для откомандирования из Центра руководителя связи всей страны в такой напряженный момент. Скорее причина поездки была совсем другая, например организация узла связи для выезжающего в Минск наркома обороны, а точнее – для создаваемой Ставки Главного командования.


Вернувшись из Кремля в Наркомат связи и посоветовавшись со своими заместителями, мы наметили людей, которые должны были поехать вместе со мной.


Для того чтобы разбираться с расстановкой кадров, большая группа не нужна, это прекрасно может сделать один командированный руководитель.


Всем им приказали быстро подготовиться к отъезду.

Однако наша поездка задержалась. На следующий день, в пятницу 20 июня, состоялось заседание Совета Народных Комиссаров, на котором присутствовал и я.


Судя по записям в Кремлевском журнале за 20 июня 1941 г., в этот день заседания Совнаркома не проходило, так как в CCCP тогда было более 40 наркоматов и большое количество госкомитетов, а в кабинет Сталина зашли в тот день лишь 7 наркомов – постоянных его посетителей, четверо из которых являлись членами Политбюро и один – кандидатом в члены.


Это заседание вел И. В. Сталин, который к тому времени был уже Председателем Совнаркома.


Сталин, возможно, был, а вот Пересыпкина в тот день в кабинете не было, ибо, если верить Кремлевскому журналу, он был он в нем перед началом войны лишь один раз – 17 июня, когда его якобы и послали в Прибалтику. Однако он утверждает, что именно на заседании СНК получил срочное поручение Сталина.


Это дало мне право предположить, что моя поездка в Прибалтику автоматически откладывается на два дня <…> Был уже субботний вечер, и мне в голову пришла мысль, что в воскресенье в Прибалтике нам делать нечего, так как в этот день все отдыхают.


Опять несоответствие, так как только что 20.06.41 г. протоколом № 34 было принято решение Политбюро «О разрешении СНК Латвийской ССР перенести выходной день с 22 на 24 июня 1941 г.», о чем нарком связи СССР Пересыпкин не знать не мог.


Словом, я отложил свою поездку до следующего дня.

Когда я приехал к себе на дачу, мне позвонил А. Н. Поскребышев и сказал:

– Позвоните товарищу Сталину по такому-то телефону.


Это означает, что вечером 21 июня Сталин уже прибыл в Сочи, так как позвонить ему по телефону в поезд было бы невозможно.


Немедленно набираю указанный номер телефона.

– Вы еще не уехали? – спросил меня Сталин.

Я пытался ему объяснить, что по его поручению работал в комиссии, но он меня перебил и снова задал вопрос:

– А когда вы выезжаете?

Мне уже ничего не оставалось, как ответить:

– Сегодня вечером.

Он положил трубку, а я стал думать, как сегодня же уехать из Москвы. Прежде всего позвонил в Наркомат путей сообщения и попросил прицепить наш вагон к поезду Москва – Вильнюс. Потом позвонил к себе на работу и приказал, чтобы все, кто должен ехать со мной в Прибалтику, были у поезда к моменту его отправления. Сам же стал собираться на вокзал, ведь поезд отправлялся в 23 часа.

Но вот все волнения позади. Все собрались вовремя, разместились в отдельном вагоне и отправились в путь.

Время было позднее, мы сразу же легли спать, проснулись уже в Орше. К нам в вагон пришел какой-то связист, спросил Омельченко и вручил ему телеграмму непонятного содержания. Пожав плечами, Омельченко передал ее мне, и я прочел: «Связи изменением обстановки не сочтете ли вы нужным вернуться Москву». Текст был непонятным, но непонятнее всего было то, что телеграмма была за моей подписью – Пересыпкин…33

– Что случилось?

Удивленный еще больше меня, он ответил:

– А разве вы не знаете? Началась война.

Это сообщение было для нас полной неожиданностью.

[98, c. 52–54]


В книге полковника В. Быстрова «Маршал войск связи Иван Пересыпкин», где дословно пересказывается этот эпизод, после слов «Началась война» следует фраза: «Сегодня утром Германия напала на СССР». Думаю, что из книги И. Пересыпкина ее убрали, так как с ней создается впечатление, что неожиданностью оказался не сам факт войны, а война именно с Германией.


Начальник личной охраны Сталина генерал-лейтенант МГБ Н. С. Власик:


Мне вспомнился один эпизод, случившийся в первые дни войны, который безусловно характерен для Сталина <…>. В первую же неделю войны, на третий или четвертый день, была объявлена воздушная тревога. Население было уже подготовлено, и все без паники укрылись в убежище. Но факт сам по себе был неприятный.

В первые же дни войны врагу удалось прорваться к сердцу страны – Москве. Утром населению было объявлено, что была учебная тревога с целью подготовки жителей столицы к укрытию в убежищах.

Что же произошло на самом деле? Оказалось, что наш заград-огонь, охранявший подступы к столице, принял свои самолеты за вражеские и открыл по ним огонь. Была объявлена воздушная тревога. Потом все это быстро выяснилось, и был дан отбой.

Узнав об этом, Сталин тут же вызвал помощника командующего войсками Московского военного округа по ПВО Громадина М. С. Легко представить себе самочувствие Громадина. Ошибка была серьезной, и надо было давать объяснения самому наркому обороны.34 Что, кроме заслуженного наказания, мог ожидать он от этой встречи? Но все его опасения жестокого разгона оказались напрасными. Сталин принял его приветливо и тепло, расспросил его обо всем, поинтересовался, где он учился, что закончил, и в заключение сказал: «Вы уж постарайтесь больше не ошибаться и помните, что сейчас идет война и ошибки могут привести к тяжелым последствиям».

Вышел Громадин от Сталина и облегченно вздохнул, откровенно признавшись, что такого внимательного и теплого отношения к себе после совершенной ошибки он никак не ожидал…

[74, 120–121]


Интересно, что в этой главе своих воспоминаний, которая называется «Война», Власик почему-то, вместо того чтобы сообщить как, где и когда он и его «хозяин» узнали о начале войны, долго рассказывает об истории нашей страны, начиная с 1920 г. и НЭПа, а также об истории Германии, начиная с прихода Гитлера и нацистов к власти в 1933 г. Он упоминает пятилетки, стахановцев, челюскинцев, папанинцев, героев-летчиков и борьбу с вредителями из Промпартии (остальных «врагов народа» он почему-то упустил). Начало войны лично ему, всегда бывшему рядом с вождем, запомнилось в очень конкретных деталях: «Вероломное нападение Германии, только что заключившей с нами мирный договор, до известной степени застало нас врасплох, несмотря на это с первых же дней войны мы смогли оказать врагу серьезное сопротивление». Приведенный выше эпизод с Громадиным – первое воспоминание начальника личной охраны вождя в этих мемуарах непосредственно о войне. Возможно, Власик лично видел входящего в сталинский кабинет бледного Громадина и слышал его восхищенный рассказ о доброте вождя по выходе, или же ему рассказал присутствовавший при сем Поскребышев. Дело не в этом, а в том, для чего, скорее всего, по мнению автора настоящей книги, приведен этот первый в мемуарах Власика эпизод войны – для того, чтобы подтвердить, что в самые страшные первые дни войны вождь был на посту в Кремле! Ведь из рассказа Власика следует, что «налет» на Москву был совершен 24–25 июня 1941 г., значит, Сталин никуда из Москвы не уезжал.

Так бы оно и считалось, если бы не нашелся свидетель покруче, и при этом довольно объективный – так называемый Кремлевский журнал, а если по научному – «Тетради (журналы) записи лиц, принятых И. В. Сталиным (1924–1953 гг.). На приеме у Сталина».

И вот, если верить этому журналу (а я верю ему почти всегда, за редким исключением, о чем будет сказано ниже), то выясняется, что генерал Власик выбрал не самый удачный пример для подтверждения того, что они с «хозяином» в тяжелые первые дни войны находились на посту в Кремле. Из записей в этом журнале видно, что ни 24-го, ни 25-го, ни 26-го, ни 27 июня и вообще ни в один день этого месяца в 1941 г. генерал-майор Громадин М. С. не переступал порог сталинского кабинета. И впервые это произошло 27 июля 1941 г., а затем в тот год он приходил туда еще два раза – 28 августа и 19 октября. Какая из этих встреч имелась в виду? С 21 июля немецкая авиация вела уже настоящие бомбежки Москвы, так что описанной Власиком трогательной беседы вождя с Громадиным в принципе не могло быть. Но не это главное. Главное то, что мемуары Власика не являются подтверждением присутствия Сталина в этот период в Москве. Об ошибке Власика свидетельствует и то, что, рассказывая о встрече Громадина со Сталиным, он называет последнего наркомом обороны, хотя Сталин стал им лишь 19 июля 1941 г., а не 23–25 июня, которые описывает Власик.


Во время войны т. Сталин выезжал на фронт, но я его не сопровождал из конспиративных соображений. Считалось, что если Власик в Москве, то и Сталин в Москве…

[Там же, с. 128]


Как говорится, без комментариев!


Советник посла Германии в СССР, переводчик на переговорах высшего руководства Г. Хильгер:


Практически до самого начала военных действий германское посольство в Москве не имело четкого представления, действительно ли и окончательно ли Гитлер решил напасть на Советский Союз и какую дату он назначил для начала операций. Для того чтобы положить конец неопределенности, посол в начале июня послал одного из своих доверенных сотрудников в Берлин с приказом вызнать всю, информацию, какую он только мог, и устно доложить ему. Этот человек вернулся в Москву 14 июня с новостью, что решение принято и что нападение произойдет примерно 22 июня. Почти в то же время министерство иностранных дел приказало посольству принять меры для обеспечения безопасности секретных архивов; кроме того, посольству было сказано, что Берлин не имеет возражений против не привлекающего внимания отъезда женщин и детей. Поэтому все иждивенцы посольского персонала воспользовались этой возможностью покинуть Москву… С типичным для себя постоянством советское руководство до последнего момента придерживалось своей политики умиротворения Германии. Например, советские должностные лица оказывали полное сотрудничество при прохождении всех выездных формальностей для многочисленных германских граждан, покидавших страну, а пограничники были даже еще более вежливы по отношению к германским путешественникам, чем были до этого.

Встречи между графом Шуленбургом и Молотовым, которые были столь частыми в предыдущие двенадцать месяцев, уже не проводились. Текущие вопросы решались на более низких уровнях или разбирались помощником Молотова Вышинским. Но в субботу 21 июня в 9. 30 вечера Молотов совершенно неожиданно пригласил к себе в Кремль германского посла. Это была моя предпоследняя из многочисленных поездок в Кремль.

Молотов начал беседу, заявив, что германские самолеты уже какое-то время и в возрастающем количестве нарушают советскую границу… германская сторона никаким образом не отреагировала на заявление ТАСС от 13 июня, которое даже не было опубликовано в Германии. Советское правительство, продолжал он, не знает, чем объяснить это недовольство…

Граф Шуленбург, бывший честным и открытым человеком, этим вопросом был поставлен в неудачную и неловкую ситуацию. Он мог лишь ответить, что не располагает какой-либо информацией… В этот момент никто из нас не подозревал, что через шесть часов мы окажемся перед свершившимся фактом.

22 июня в три часа утра из Берлина была получена телеграмма (Гитлер в письме дуче писал: «Я приказал сообщить моему собственному послу о принятых решениях лишь в последнюю минуту». – А. О. ), в которой послу приказывалось отправиться к Молотову и вручить ему следующую декларацию: концентрация советских войск у германской границы достигла размеров, которые германское правительство не считает возможным терпеть. Поэтому оно решило принять соответствующие контрмеры. Телеграмма заканчивалась приказом не вступать с Молотовым в какие-либо дальнейшие дискуссии. Чуть позже четырех часов утра мы вновь входили в Кремль, где нас сразу же принял Молотов. У него было усталое и измученное выражение лица. После того как посол вручил свое послание, в течение нескольких секунд царила тишина. Молотов явно старался изо всех сил сдержать свое внутреннее возбуждение. Затем он спросил: «Это следует считать объявлением войны?» Посол отреагировал в типичной для него форме, приподняв плечи и безнадежно разведя руками. Затем Молотов произнес в слегка повышенном тоне, что послание, которое ему только что вручили, не может означать, конечно, ничего иного, кроме объявления войны, поскольку германские войска уже пересекли советскую границу, а советские города Одесса, Киев и Минск35 подвергались бомбардировке в течение полутора часов. А потом дал волю своему возмущению. Он назвал действия Германии нарушением доверия, беспрецедентным в истории. Германия без какой бы то ни было причины напала на страну, с которой заключила Пакт о ненападении и дружбе. Объяснения, представленные Германией, – пустой предлог, поскольку нет смысла говорить о сосредоточении советских войск у границы. Если там и были какие-то советские войска, то только для целей проведения обычных летних маневров. Если германское правительство считает себя обиженным этим, советскому правительству было бы достаточно, чтобы последнее отвело свои войска. Вместо этого германское правительство развязывает войну со всеми ее последствиями. «Мы не заслужили этого» – такими словами Молотов завершил свое заявление.

Посол ответил, что не может ничего добавить к тому, что поручено его правительством. Он лишь хотел бы добавить просьбу, чтобы членам посольства было разрешено покинуть Советский Союз в соответствии с нормами международного закона. Молотов кратко ответил, что обращение с германским посольством будет сугубо на принципах взаимности. С этим мы молча оставили его, но с обычным рукопожатием.

Выезжая из Кремля,36 мы заметили ряд машин, в которых можно было различить высокопоставленных генералов. Доказательством тому, что германское нападение ранним утром 22 июня явилось полной неожиданностью, может служить тот факт, установленный позднее, что в это воскресное утро ряд ведущих военных командиров не смогли отыскать сразу же, потому что те проводили выходные на своих дачах под Москвой.37

[124, с. 404–407]


Мне удалось найти сегодня очевидца, указавшего точное время выезда автомобиля немецкого посольства из Кремля. В нескольких газетных публикациях ветеран Великой Отечественной войны народный артист России В. А. Этуш рассказывал о том, как для него началась война: «Шел домой с вечеринки часов в пять утра, а мимо меня пронеслась машина немецкого посольства… посол фашистской Германии возвращался из Кремля, вручив Молотову меморандум об объявлении войны».

Я позвонил Владимиру Абрамовичу и попросил назвать точное время и место встречи с этой машиной. Он ответил, что видел ее 22 июня 1941 г. в 4.50 утра, когда машина выехала из Боровицких ворот Кремля, пересекла Манежную площадь и ушла на Моховую. Владимир Абрамович любезно разрешил сослаться на его рассказ в моей книге.


Где был Сталин 22 июня 1941 года?


Зарубежные авторы: «22 июня 1941 года Сталин или его двойник был в Сочи»


Вот что пишут о жизни Сталина в последние предвоенные дни и в самом начале войны некоторые современные зарубежные историки.

Один из них – американский журналист и историк Роман Бракман , много лет исследовавший жизнь Сталина. Результаты его исследований были опубликованы в 2001 г. на английском языке, а в 2004 г. появились в русском издании «Секретная папка Иосифа Сталина. Скрытая жизнь».


Восемнадцатого июня 1941 г. советский посол в Великобритании Иван Майский передал Сталину полученные от британского министра иностранных дел Энтони Идена сведения о 147 германских дивизиях, сосредоточенных вдоль советской границы. Несмотря на это, Сталин в тот же день уехал на юг , отдав приказ по армии избегать провокаций на границе. Он прибыл в Сочи 20 июня. Там его уже ждало сообщение наркома ВМФ СССР Н. Г. Кузнецова о том, что все германские торговые суда покинули советские порты. На сей раз Сталин отнесся к информации серьезно и 21 июня сделал несколько телефонных звонков командному составу, приказав повысить боевую готовность. Он также позвонил Молотову, чтобы тот встретился с Шуленбургом и попытался через него умиротворить Гитлера. Встреча Молотова и Шуленбурга произошла 21 июня в 9 часов вечера. Шуленбург обещал сделать все возможное. Но было уже поздно. На следующее утро германские войска начали наступление по всей западной границе СССР, от Балтийского моря до Черного. <…>

В течение десяти дней Сталин не проронил ни слова. Страна ждала от него призыва к защите отечества, но он молчал. Война с Германией не входила в его планы. Он считал Гитлера союзником и не мог расстаться с созданной в своем воображении картиной мира, построенного на этой дружбе. Сталин был жертвой «всесилия мысли» – он принимал желаемое за действительное, а возвращение к действительности протекало трудно и болезненно. Моторизованные части вермахта продолжали продвигаться в глубь советской территории, но Сталин все еще надеялся, что это «провокация» отдельных недисциплинированных частей.

[17, c. 410]



В течение недели после начала войны Сталин отказывался видеть кого-либо из членов Политбюро, принимая только Берию, с которым обсуждал показания Мерецкова и других заговорщиков и разрабатывал сценарий показательного процесса. Но 30 июня 1941 г. несколько членов Политбюро добились встречи с главой государства , умоляя его «предпринять немедленно определенные шаги с целью улучшить ситуацию на фронте». С этого момента Сталин начал осознавать реальность нависшей над его режимом угрозы. Он назначил себя Верховным главнокомандующим и главой Генерального штаба, который назвал дореволюционным словом «Ставка». Он обратился к народу, его речь – нервная, прерывающаяся, со знакомым грузинским акцентом и паузами – была записана на пленку и несколько раз в течение 3 июля передавалась по радио в то время, когда он сам возвращался поездом в Москву. Поезд часто останавливался, ожидая, пока саперы проверят безопасность путей. Путешествовать самолетом Сталин боялся.

[Там же, с. 411]


А вот как описывает начало войны в главе «Нашествие» своей книги «Восхождение и падение Сталина» Роберт Пейн:


Для Сталина, который находился в отпуске на своей роскошной даче на кавказском побережье Черного моря в Гаграх, начавшаяся война не способствовала восстановлению сил <…>

К нападению российский народ был совершенно не подготовлен. Виной тому был Сталин. В течение семнадцати лет он иссушал энергию народа, пытаясь свести все к простому автоматическому послушанию его своей воле. <…>

Сталин продолжал свой отпуск в Гаграх. Иван Майский, советский посол в США, описал, как Сталин впал в прострацию после сообщения о нападении, полностью отрезал себя от Москвы, отказался отвечать по телефону, не отдавал приказов и оставил Россию на произвол судьбы. В течение четырех дней он оставался вне связи, напиваясь до ступора. Придя в себя, он не поспешил возвратиться в Москву, так как не знал и не мог предположить, какое настроение царит в стране по отношению к нему.

Только 3 июля , через 11 дней после нападения Германии, был услышан его голос. Голос появился в записи, Сталин говорил по заготовленному тексту медленно и нерешительно. Запись была сделана в Гаграх. Речь прозвучала на рассвете и повторялась по радио весь день через интервалы…

Во время отпусков Сталина сопровождал многочисленный штат, который включал двух или трех комиссаров (так американский автор называет крупных советских руководителей – членов Политбюро и наркомов. – А. О .). Большинство из его секретарей были с ним. Возглавлял секретариат невозмутимый Александр Поскребышев, небольшого роста, толстый, рябой, лысый и краснощекий… Он был для Сталина не только секретарем. Он был приятным компаньоном, сослуживцем, который присутствовал на сталинских приемах и неутомимо слушал случайные монологи Сталина. Он отличался молчаливостью и незаметностью.

В течение многих лет он являлся начальником секретного управления, номинально относящегося к Центральному Комитету, в действительности прикрепленного к Сталину… Поскребышев не приобрел величественных привычек. Он работал по 18 часов в сутки, жил тихо и скромно, не имел пороков и посвятил себя службе Сталину. Где бы Сталин ни был, Поскребышев всегда находился в соседней комнате…

[97]


В некоторых публикациях и телепередачах, посвященных трагической дате начала Великой Отечественной войны, в июне 2008 г. впервые в нашей стране прозвучали слова об отсутствии Сталина 22 июня 1941 г. в Москве в связи с его отъездом в отпуск в Сочи. Со ссылкой не на отечественные, а на зарубежные источники. В частности, ТВЦ в передаче 27 июня сослалось на вышедшую в Лондоне книгу Р. Бракмана, который, в свою очередь, назвал в качестве источников такой информации заявления английских спецслужб, агенты которых якобы видели Сталина в Сочи в двадцатых числах июня 1941 г. В этой передаче осторожно предположили, что это могло быть «дезой» советских спецслужб, направленной на успокоение Гитлера, – мол, никакого удара со стороны СССР быть не может, если вождь позволил себе уехать в отпуск.

Н. Добрюха, ссылаясь опять-таки на английские источники, в частности на книгу, вышедшую в лондонском издательстве «Frank Cass», утверждает в публикации «Был ли Сталин в Москве в первые дни войны?», что Сталин уехал из Москвы 18 июня в Сочи в отпуск на 15 дней. Он же высказывает предположение, что в целях дезинформации Гитлера на юг мог быть отправлен двойник вождя, и даже задает вопрос: «Кого, как не двойника, наблюдали западные разведки в месте отправления из пределов Москвы и по прибытии спецвагона в Сочи?» Правда, тогда не очень понятно, почему в это же время там оказались и Жданов, с которым он отдыхал в последние годы, и дочь и внучка вождя, а также многочисленная родня, обычно сопровождавшая его на юг. В пользу предположения об отъезде Сталина в отпуск в указанное время говорит и ходивший по Москве слух о его отсутствии в столице в течение первых десяти дней войны.

По совпадению в последнее время появились публикации о дожившем до наших дней двойнике Сталина – народном артисте СССР генерале Феликсе Гаджиевиче Дадаеве. Первая из них, «Двойник Сталина жив!» А. и А. Велигжаниных, появилась в газете «Комсомольская правда» за 3—10 апреля 2008 г. До этого доходили лишь отголоски слухов и сплетен о существовании его двойников без указания конкретных людей. В статье говорится, что Ф. Дадаев приступил к своей спецработе в 1943 г., когда он дублировал «отлет» Сталина в Тегеран на встречу Большой тройки союзников. Сам он рассказывал: «Я в образе Сталина в назначенное время сел в автомобиль, и меня с охраной повезли в аэропорт. Об этом нигде и никогда не писали. Это я вам впервые говорю. Это было сделано для того, чтобы Сталин (вернее, его копия, то есть я) попал в поле зрения иностранной разведки. А подлинник – настоящий Сталин уже был там, в Тегеране». Ф. Дадаев сообщил, что у Сталина было четыре двойника (нельзя не отметить, что Дадаев моложе Сталина на 47 лет, и в 1943 г. ему было 17 лет).

Судя по изложенной Дадаевым стратегии использования двойников Сталина, можно предположить, что двойники задействовались и раньше и что 19–20 июня 1941 г. Сталин куда-то уезжал из Москвы, но был ли город Сочи настоящим пунктом назначения или «легендой», скрывающей истинное место пребывания вождя, неясно.


Так был или не был Сталин в Москве 22 июня?


В книге «Великая тайна…» я уже касался вопроса, был ли Сталин в Москве в первые дни войны, и рассматривал несколько вариантов его возвращения в столицу в разные сроки. Придется повториться, добавив появившиеся новые материалы по этой теме, и сделать свои выводы.

Размышляя о том, могло ли так случиться, чтобы Сталина 22 июня 1941 г. не было в Москве, следует иметь в виду следующие факты:

1. Утром 22 июня Шуленбург для объявления войны добивался почему-то встречи с наркомом иностранных дел и заместителем председателя СНК СССР Молотовым, а не с председателем СНК Сталиным. А ведь Сталин для того и принял на себя 6 мая 1941-го эту должность, чтобы лично быстро решать возникающие острые политические вопросы. И вдруг он почему-то уклонился от исполнения своих прямых обязанностей. Кстати, Молотов сам признает, что не имел права принимать Шуленбурга без разрешения Сталина, из чего следует, что он принимал его скорее как заместитель председателя Совнаркома, а не нарком иностранных дел.

2. По радио перед советским народом выступил зампред СНК Молотов, а не предсовнаркома Сталин (вопреки мнению Политбюро, которое считало, что выступать должен именно вождь), и его речь прозвучала только после восьми часов непрерывной бомбардировки и обстрела наших аэродромов, железнодорожных станций, войск и мирного населения.

3. 21–22 июня из Москвы на фронты выехала вся верхушка советского военного руководства, в том числе главные военные советники Сталина: Шапошников, Мерецков, Кулик. Не исключено, что 21-го выехал и Жуков, хотя в своих воспоминаниях он утверждает, что 22 июня вышел из кабинета Сталина в 14.00 и тут же поехал на аэродром. Однако, согласно Кремлевскому журналу, это не так, ибо в указанное Жуковым время он второй раз за этот день вошел в кабинет вождя, а вышел из него в 16.00. А в своих мемуарах он пишет, что вечером 22 июня уже говорил по ВЧ с Ватутиным из Тернополя,38 куда во фронтовое управление ЮЗФ они прибыли вместе с Хрущевым. Ведь секретным постановлением Политбюро от 21 июня, то есть еще до начала войны, Жукову поручалось «общее руководство Юго-Западным и Южным фронтами с выездом на место». Судя по тому, что Мерецков, получивший тем же постановлением аналогичное назначение по руководству Северным фронтом, выехал на место до известия о начале войны,39 скорее всего, так же поступил и Жуков. То, что Сталин, оставаясь в Москве, отпустил от себя Жукова, кажется маловероятным, ведь затем он держал его рядом с собой практически всю войну и даже сделал заместителем Верховного Главнокомандующего (единственным!), отправляя куда-то лишь в самых крайних случаях и для реализации принятых с его участием решений. Поэтому выезд Жукова 21 или 22 июня в КОВО, где он находился до 26 июня, косвенно подтверждает, что вождя могло не быть в Москве в это время (что потом тщательно скрывалось).

4. Известно, что 21 июня должен был выехать в Минск и нарком обороны Тимошенко с большой группой командиров (см. воспоминания Д. Ортенберга [88, с. 5–6]).

5. 18 июня ушел в отпуск и уехал отдыхать в Сочи с семьей Жданов, который до этого несколько лет подряд отдыхал на юге только вместе со Сталиным.

6. Летом 1941 г. отдыхала на юге и дочь вождя Светлана, которая обычно ездила туда с отцом. Об этом она пишет в своих мемуарах: «Когда началась война… Сначала нас всех отослали в Сочи: бабушку, дедушку, Галочку (Яшину дочку) с ее матерью, Анну Сергеевну с детьми, меня с няней. К сентябрю мы вернулись в Москву…» [3, c. 155]. С трудом верится, что Сталин отправил свою семью в Сочи, к самой турецкой границе, после начала войны. Скорее, они выехали туда до 22 июня, а значит – вероятнее всего, с ним.

7. Нарком ВМФ адмирал Кузнецов написал в своих воспоминаниях: «Я видел И. В. Сталина 13 или 14 июня (по Кремлевскому журналу – 11 июня. – А. О. ). То была наша последняя встреча перед войной» [66, с. 10]. Однако записи в упомянутом журнале свидетельствуют, что до начала войны Кузнецов был в сталинском кабинете еще раз – 21 июня, вошел в него вместе с наркомом обороны Тимошенко в 19.05 и вышел в 20.15. Из чего можно предположить, что Кузнецов действительно заходил в кабинете вождя в это время, но Сталина там не было, а его функции исполнял Молотов (вошедший первым в этот день в кабинет в 18.27 – за 38 минут до начала заседания Политбюро). Поэтому Кузнецов, побывав в этот день в кабинете Сталина, с самим Сталиным там не встретился. Хотя возможен и другой вариант: в журнале зафиксирован приход другого Кузнецова – одного из девяти Кузнецовых, посещавших этот кабинет, а нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов в это время находился в своем наркомате, ибо в тех же самых воспоминаниях, описывая день 21 июня, он пишет: «В 20.00 пришел Воронцов (военно-морской атташе СССР в Германии, вернувшийся в этот день из Берлина. – А. О. ). В тот вечер Михаил Александрович минут пятьдесят рассказывал мне о том, что делается в Германии…» [66, с. 13].

Из всего вышеизложенного вполне можно допустить, что с 18–19 июня Сталина в Москве не было, так как, разослав всех своих высших военачальников по фронтовым управлениям руководить Великой транспортной операцией, он вполне мог решить в период советско-немецкой переброски войск до начала боевых действий (назначенных на первые числа июля) провести пару недель в Сочи – своем любимом месте отдыха.

В связи с этим неслучайным кажется и многозначительный заголовок опубликованной 19 июня передовой статьи газеты «Правда» – «Летний отдых трудящихся» (между прочим, лето начиналось 1 июня – с этого дня выезжали в пионерлагеря дети, статья же в главном печатном органе страны появилась почему-то именно 19-го!). Ведь в тот момент Сталин всеми силами старался показать свое миролюбие, в первую очередь – во избежание провокаций на границе, которые могли сорвать Великую транспортную операцию. Возможно, поэтому и отъезд вождя из Москвы в отпуск в 1941 г. в отличие от других лет не очень скрывался (но только до 22 июня, ибо с этого дня он стал самой большой государственной тайной, сегодня же факт отъезда всячески опровергается). Во всяком случае, И. Бунич утверждает [20, c. 648], что 19 июня 1941 г. была опубликована короткая информация о том, что член Политбюро и Секретарь ЦК ВКП(б) Жданов уехал в Сочи для отпуска и лечения.40 Скорее всего, одним спецпоездом с ним уехал и вождь со всеми домочадцами (кроме Юлии – жены Якова, которая готовила мужа к загранкомандировке), а также Хрущев. Не случайно накануне 15 июня Сталин, Жданов, Хрущев, а также Молотов, Микоян, Берия и Маленков посетили гастрольный спектакль «В степях Украины» Киевского театра им. Ивана Франко, о чем сообщили 18 июня 1941 г. центральные газеты.

Связь же с вождем в самые напряженные моменты 21–22 июня держали по ВЧ, будили его, рассказывали о событиях, получали запреты, советы, угрозы и одобрения. Тогда, возможно, прямая речь вождя в многочисленных мемуарных описаниях последнего предвоенного дня, начала войны и ее первых дней – святая правда, только звучала она по телефону. А вот описания его действий и внешнего вида – нахмуривание бровей, бледность, раскуривание трубки, хождение по мягкому ковру и т. п. – беллетристика, присочиненная отдельными высокопоставленными мемуаристами «для пользы дела». Но это, конечно, лишь догадки. Так же как и момент его возвращения в Москву.

Абсолютно достоверен факт присутствия Сталина в Москве 8 июля 1941 г., так как в этот день им был впервые после начала войны принят иностранец – посол Великобритании Криппс.41 Криппс вернулся в Москву 27 июня и восемь раз был принят Молотовым, но только после двух его встреч со Сталиным (8 и 10 июля) 12 июля было подписано важнейшее советско-британское Соглашение о совместных действиях в войне против Германии. Учитывая его особую важность для СССР, задержка с подписанием – тоже косвенное свидетельство отсутствия Сталина в Москве. Другая возможная дата появления Сталина в Москве – 3 июля, когда наконец впервые после начала войны страна услышала голос вождя по радио. Есть предположение, что его речь была записана на магнитную пленку, поэтому, в отличие от речи Молотова 22 июня,42 транслировалась в течение дня несколько раз. О том, что она не звучала, как принято говорить сегодня, «в прямом эфире», а была тщательно подготовлена, свидетельствует и появление ее текста в тот же день во всех центральных советских газетах. Вполне возможно, что арест 4 июля генерала армии Павлова, командующего Западным фронтом, о чем будет сказано ниже, также является следствием возвращения Сталина (до этого Павлов надеялся поговорить с вождем, но Сталин так его и не принял43).

Кстати, за два дня до выступления Сталина по радио, 1 июля, в газетах было опубликовано Постановление о создании Государственного Комитета Обороны (ГКО), сосредоточившего в своих руках всю полноту власти. В тексте Постановления было указано, что оно принято на заседании Политбюро 30 июня, хотя из журнала регистрации посетителей кремлевского кабинета Сталина следует, что в нем ни в этот, ни в предыдущий день вообще никого не было – значит, заседание происходило в другом месте.

В опубликованном в годы перестройки черновике этого постановления, написанном рукой Маленкова, имеются две сталинские правки (первые правки, сделанные рукой вождя на каком-либо документе после начала войны), из чего может следовать, что либо он был в Москве уже 30 июня, либо ему самолетом привозили текст на согласование в Сочи.

Возможен и другой вариант: заседание Политбюро в этот день состоялось в Сочи, куда могли прилететь на одни сутки Молотов, Микоян, Ворошилов, Каганович. Может быть, именно поэтому 29 и 30 июня в кремлевском кабинете Сталина и не было посетителей, а накануне, вечером 28 июня, туда заходили несколько авиаторов – начальник ГУ ВВС Жигарев, а также известные летчики-испытатели Стефановский и Супрун. Не исключено, что они обсуждали завтрашний рейс в Сочи, в том числе его обеспечение и прикрытие истребителями. Вполне можно допустить, что описанная Микояном и Берией поездка на дачу к Сталину группы членов и кандидатов Политбюро, уговоривших его вернуться в Кремль, на самом деле имела место в то самое время, но только отправились они к вождю не на машине, а на самолете, и не в Кунцево, а в Сочи.44

Следующая возможная дата возвращения Сталина в Москву – 29 июня, так как в этот день Сталин вместе с Молотовым, Микояном, Ворошиловым, Маленковым и Берией якобы приезжал в Генштаб для выяснения обстоятельств сдачи немцам Минска и имел крупный разговор с Жуковым на повышенных тонах. Одни свидетели этой беседы утверждают, что вождь довел Жукова до слез, другие – что Жуков обматерил его (последнее, на мой взгляд, менее вероятно). Я же считаю, что скорее этот разговор происходил в Сочи, куда привозили Жукова для отдельного разговора о тяжелейшем положении на фронтах.

Рассмотрев в комплексе все события 28–30 июня – сдачу немцам Минска, отсутствие в течение двух дней приема в кремлевском кабинете Сталина и решение именно в течение этих двух дней важнейших, не терпящих отлагательства вопросов обороны страны (подготовка проекта Директивы Совнаркома и ЦК от 29 июня 1941 г. и Постановления о создании ГКО 30 июня 1941 г., которые фактически стали основным материалом для речи Сталина по радио), а также высказанную Сталиным именно в эти дни острую критику военного руководства за создавшуюся на фронтах тяжелейшую ситуацию, – можно предположить, что события развивались так.

Получив сообщение о сдаче Минска, Молотов, Микоян, Ворошилов, Каганович и Берия, захватив с собою Жукова,45 утром 29 июня вылетели в Сочи к Сталину, ибо поняли, что надо принимать экстраординарные меры.

Для всех участников, кроме одного (скорее всего, Берии, судя по его записке Молотову после ареста, в которой он упоминает о поездке к Сталину на дачу в первые дни войны), эта поездка не была заранее согласована с вождем,46 а потому, в известном смысле, являлась неслыханным доселе бунтом в советском руководстве. Они привезли с собой уже напечатанный на машинке проект Директивы, написанный и даже подписанный Щербаковым, Молотовым и Микояном, для утверждения вождем. Он, поработав над текстом, подписал Директиву 30 июня вместе с Калининым, и ее утром 1 июля Молотов увез в Москву (см. письма его жены и дочери на с. 162–163), а оттуда разослали в установленном порядке. Проект Постановления о создании ГКО и передаче ему всей полноты власти в стране без Сталина даже писать не рискнули, предложили устно, сделав упор на том, что он будет председателем. Скорее всего, текст этого Постановления Сталин во время встречи продиктовал, а Маленков записал.

Затем вождь прочел его остальным, внес своей рукой мелкие поправки – и документ, судя по тому, что утром 1 июля он появился в центральных советских газетах, сразу же после подписания был передан в Москву телеграфом с указанием немедленно опубликовать.47

И наконец, самая ранняя возможная дата возвращения Сталина в Москву – 26 июня. Именно в этот день он позвонил Жукову на командный пункт Юго-Западного фронта в Тернополе и вызвал его в Москву. После этого в течение недели были сделаны такие серьезнейшие шаги, как направление Директивы о войне партийным и советским организациям, создание ГКО, смена командующих Западного и Северо-Западного фронтов, принятие ряда основополагающих постановлений Политбюро, в частности по организации эвакуации, и т. д.


Письма В. М. Молотову его жены Полины Семеновны Жемчужиной (слева) и дочери Светланы (справа), написанные в день их отъезда из Москвы в эвакуацию в Куйбышев.

Жемчужина: «Вяченька, родной, любимый мой! Уезжаем не повидав тебя. Очень тяжело, но что делать другого выхода нет. Желаю Вам всем много сил и бодрости, чтобы могли Вашими решениями и советами победить врага. Береги себя, береги нашего дорогого, нами всеми любимого т. Сталина. Рука дрожит. О нас не думай. Думай только о нашей родине и ее жизни. Всей душой всегда и всюду мы с тобою – любимым и родным. Целую безконечно много раз. Полина».



Светлана: «Москва, 1-ого июля 1941-ого года. Дорогой, мой родной, папочка! Я очень жалею, что уезжая не могу тебя увидеть, но в душе, весь сегодняшний вечер и все время моего отсутствия я буду с тобой. Я буду там, если понадобится, работать. Постараюсь учиться не хуже, чем училась в Москве, чтобы ты был мною доволен. Всегда я буду видеть тебя перед собой, и ты мне будешь вечно служить примером, как в жизни, так и в учебе. Теперь я постараюсь быть хорошей пионеркой, а в будущем – комсомолкой и коммунисткой, чтобы ты мог по праву гордиться своей дочерью. Тысячу поцелуев. Всегда, крепко любящая тебя, твоя Светик».


В кабинете Сталина без Сталина?


Итак, вопрос, был ли Сталин 22 июня 1941 г. в Москве и в Кремле, остается открытым для современных исследователей. Причин для сомнений более чем достаточно из-за многочисленных «почему».

Почему 22 июня по радио выступил не он, а Молотов?

Почему Молотов выступил лишь через восемь часов после немецкого нападения?

Почему Сталин выступил по радио только 3 июля?

Почему на трех директивах фронтам 22 июня нет не только подписи, но ни единой правки, сделанной рукой Сталина?

Почему Сталин написал матерную резолюцию на докладной наркома госбезопасности Меркулова от 17 июня 1941 г. о готовности немецких войск к нападению на СССР?

Почему по Москве в начале войны ходили слухи, что Сталина нет в столице?

Почему Сталин, делавший все, чтобы у нашей страны была самая большая и самая сильная в мире армия, в последние предвоенные месяцы фактически способствовал снижению ее боеспособности и объяснял это необходимостью не допустить провокации на границе, что и привело к катастрофе 22 июня 1941 г.?

В воспоминаниях представителей высшего советского руководства о начале войны почему-то никто из них, кроме Жукова и Чадаева, не рассказывает, как внешне выглядел Сталин в период 18 июня – 3 июля 1941 г., хотя все описывают общение с ним в эти дни, приводят его высказывания по различным вопросам и принятые им решения. Но ведь эти высказывания и решения могли быть услышаны по ВЧ-телефону. Поэтому и имеют место расхождения в воспоминаниях Молотова, Микояна, Жукова, Чадаева, Пересыпкина, Власика и др. и в записях о посещении ими кабинета вождя в последние предвоенные и первые дни войны. Просто когда писались мемуары, никому в голову не могло прийти, что все посещения кабинета вождя фиксируются и эти данные когда-нибудь опубликуют. Но это произошло, и сегодня есть документ, в котором записано, кто и когда (по дням и с точностью до минуты) переступал порог сталинского кабинета на протяжении всего периода его работы там. Это так называемый Кремлевский журнал, наконец-то изданный отдельной книгой «Тетради (журналы) записей лиц, принятых И. В. Сталиным (1924–1953 гг.). На приеме у Сталина» [120]. Ранее эти тетради под названием «Посетители кремлевского кабинета И. В. Сталина» печатались с продолжением в журнале «Исторический архив» в 1995 и 1996 гг. Но там отсутствовал обширный научный комментарий и именной алфавитный указатель, содержащий сведения о каждом посетителе с перечнем дат всех его посещений.

В справочнике «На приеме у Сталина» дано подробное описание первоисточника – этого обширного и важнейшего документа. В частности, там сказано:


Записи посетителей кабинета Сталина в Кремле исполнены чернилами разного цвета, чаще всего фиолетовыми (иногда черными, редко – красными), на отдельных (несброшюрованных) листах. С 9 сентября 1927 г. по 14 октября 1941 г. записи велись на листах размером 30 на 10 см, а затем на листах формата школьной тетради. Вероятно, фамилии посетителей вносились в журналы или тетради, из которых затем были вырваны листы с записями (!), а обложки не сохранились. Запись вели дежурные секретари Бюро секретариата ЦК партии, преобразованного сначала в Секретный отдел, а затем в Особый сектор ЦК…

[120, с. 7]



Иногда в кабинете Сталина проводился прием в отсутствие его хозяина. В августе 1933 г. Сталину был предоставлен отпуск на полтора месяца. Как правило, в решениях о предоставлении отпусков Сталину не оговаривалось, кто будет замещать его как председательствующего на заседаниях Политбюро ЦК. В 1933 г. в протоколе заседания Политбюро, которым Сталину был предоставлен отпуск, отмечено, что на время отпуска Сталина замещать его в Комиссии Обороны будет Л. М. Каганович. Вероятно, и на «хозяйстве» в Политбюро оставался этот секретарь ЦК ВКП(б), бывший в то время по совместительству и первым секретарем МК и МГК ВКП(б)… В 1933 г., пока Сталин отдыхал на юге, в его кабинете соратники собирались 21 раз… В 17-ти случаях (из 21) список возглавляет Л. Каганович, в 3-х случаях – Молотов и однажды – Куйбышев (в отсутствие Кагановича и Молотова). Когда список возглавлялся Молотовым, всегда присутствовал и Каганович; когда же во главе списка стоит Каганович, Молотов в большинстве (11 из 17) случаев отсутствует. Таким образом, эти деятели как бы делили между собой лидерство в отсутствие вождя. Судя по записям, в кабинете Сталина собирались в его отсутствие члены Политбюро, сюда же приглашались и те, кто принимал участие в заседаниях или был вызван для согласования и решения каких-либо вопросов. В записях за другие годы также имеются пропуски в приеме продолжительностью в полтора-два месяца и более, совпадающие по времени с отпусками Сталина. Если в годы Великой Отечественной войны Сталин работал практически без отдыха, то в первую же послевоенную осень он позволил себе полуторамесячный отпуск. 3 октября было принято решение Политбюро о предоставлении отпуска Сталину, а через неделю газета «Правда» сообщила, что 9 октября Сталин «отбыл в отпуск на отдых». Первый послевоенный парад на Красной площади, посвященный очередной годовщине Октябрьской революции, состоялся в отсутствие Сталина. В 1946 г. перерыв в приемах в кремлевском кабинете составил уже более трех месяцев, в 1947 г. – два месяца, в 1948 и 1949 гг. – по три месяца. В 1950 г. перерыв в приемах составил около пяти месяцев (после 1 августа и до 22 декабря не зафиксировано ни одного посетителя), а следующий перерыв длился уже более полугода – с 9 августа 1951 г. по 12 февраля 1952 г.

В связи со столь продолжительным отсутствием вождя естественно встал вопрос о его замещении на это время. Если раньше Сталин не боялся оставлять на «хозяйстве» Л. М. Кагановича или В. М. Молотова, то в последние годы жизни он, похоже, опасался доверить управление партией и страной кому-либо одному из ближайшего окружения и поэтому в свое отсутствие как бы разделял функции первого лица между соратниками. Это видно из того, что в ноябре 1952 г. Бюро Президиума ЦК КПСС приняло решение, что в случае отсутствия Сталина председательствовать на заседаниях поочередно будут Г. М. Маленков, Н. С. Хрущев и Н. А. Булганин. Им же поручалось рассмотрение и решение текущих вопросов. Поскольку Сталин был также Председателем Совета Министров СССР, предусматривалось, что заседания правительства в отсутствие Сталина будут вести поочередно Л. П. Берия, М. Г. Первухин и М. З. Сабуров.

[Там же, с. 9—11]


Из процитированного выше следует, во-первых, что при необходимости любой лист Кремлевского журнала, нуждающийся по той или иной причине в изменениях, легко можно было доработать или даже подменить.

Второй же, пожалуй, даже более важный вывод: в журнале регистрировался не факт приема Сталиным того или иного лица, а только факт нахождения того или иного лица в кабинете вождя – без указания, находится ли в это время в своем кабинете сам Сталин. Лучше всего это видно в последних записях – 17 февраля, а также 2, 5, 6, 7, 8 и 9 марта 1953 г. Дело в том, что 17 февраля Сталин последний раз в жизни находился в своем кабинете, 2 марта он лежал на Ближней даче с кровоизлиянием в мозг, а 5 марта в 21.50 умер. Тем не менее, 2-го и 5–9 марта в журнале, как обычно, зарегистрированы с точностью до минуты все, заходившие в его кабинет, и нет никакой отметки об отсутствии его хозяина не только в кабинете, но и вообще на белом свете. Интересная деталь: 5 марта 1953 г. первые посетители – Берия, Ворошилов, Маленков, Молотов и Хрущев – вошли строго по алфавиту в 22.25, ровно через 35 минут после смерти вождя!

Исходя из этого можно сказать, что хотя Кремлевский журнал и является самым важным документом, дающим наиболее полное хронологическое представление о работе Сталина и руководства СССР в 1924–1953 гг., приведенные в нем данные о посетителях кабинета Сталина 18 июня – 2 июля 1941 г. не могут служить подтверждением того, что в эти дни в кабинете находился сам Сталин. Вполне вероятно, что в этот период его заменял Первый заместитель Председателя Совнаркома Молотов, который, как зафиксировано в журнале, в эти дни почти всегда первым входил в сталинский кабинет и всегда последним его покидал.



Калейдоскоп предвоенного театра абсурда – 2


Эта глава – продолжение начатой в книге «Великая тайна…» публикации найденных в различных печатных источниках фактов, документов и воспоминаний о предвоенной ситуации и начале Великой Отечественной войны, прежде загадочных и даже иррациональных, однако получающих реальное объяснение с помощью предложенной мной гипотезы.


* * *


В своей предыдущей книге я уже говорил о том, что для большинства немцев нападение Германии на СССР 22 июня 1941 г. было не менее невероятным, чем для советских людей, ибо этим Германия нарушала подписанный на 10 лет Договор о ненападении, давала шанс выстоять Британской империи и действовала вопреки завету великого Бисмарка никогда не воевать с Россией и завету немецких полководцев Первой мировой войны никогда не воевать на два фронта. Но от войны с Россией предостерегал Германию и ее фюрера еще и генерал пехоты Ганс фон Сект (создатель рейхсвера и его командующий) в своей книге «Германия между Западом и Востоком» (1933). И прямо говорил об этом в своем «Завещании», которое военный министр Германии генерал-фельдмаршал Вернер фон Бломберг вручил Гитлеру в день похорон генерала. Советской внешней разведке удалось в 1937 г. выяснить и довести до сведения высшего военного и политического руководства страны, что написал тогда фон Сект о России. Прочитав приведенные ниже архивные документы, приходишь к выводу, что заставить Гитлера ударить по СССР могли только чрезвычайные обстоятельства или грандиозный обман.



Из книги Ганса фон Секта «Германия между Западом и Востоком», 1933 г.

Эта страна (Россия), столь разнообразная в своей форме, климате и почве, столь различная по составу своего населения, образует, однако, одну могучую массу, которая давит одновременно на Маньчжурию, Китай, Индию и Персию, как и на север и запад Европы. Эта страна может уступить земли на Дальнем Востоке Японии, она может потерять Польшу на Западе, Финляндию на Севере и продолжает все же оставаться великой Россией; передвигаются лишь точки давления на окружающий мир. Она может в условиях величайших потрясений радикально менять свою государственную форму, но она остается Россией, которая не даст себя исключить из мировой политики.

Монгольская жестокость, кавказская храбрость, магометанская набожность, немецкое чувство порядка, французский дух – все это воспринималось великой русской душой, которая все перерабатывала и русифицировала <…> В настоящее время тем крепким обручем, который обтягивает союз Объединенных Советских Республик, является большевизм.

<…> Мы придерживаемся того взгляда, что против большевистских влияний надо бороться с куда большей суровостью, чем это происходит теперь. <…> Россия опасается, что Германия в один прекрасный день предаст свои дружественные отношения с Востоком в обмен на подарок на Западе.

<…> Связанная отечественной почвой, связанная судьбой, Германия лежит между Западом и Востоком. Она не должна слиться ни с тем, ни с другим. Она должна остаться свободной, она должна остаться хозяином своей судьбы. Предпосылками свободы и господства являются: здоровье, единство, мощь. Поэтому основой всякой нашей внешней политики является стремление, чтобы мы вновь стали здоровыми, едиными, мощными…

(ЦГАСА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 505. Лл. 79—128. Перевод с немецкого)




Завещание генерала фон Секта

Ворошилову,

Ежову

1937 г.

Совершенно секретно


VII отделом ГУГБ НКВД получено от агента, связанного с германскими правительственными кругами, следующее агентурное сообщение: политическое и военное завещание генерала фон Секта было передано Гитлеру Бломбергом, причем в день похорон Секта. По условию Гитлер передал один экземпляр завещания Фричу [доверенному лицу фон Секта].

Завещание Секта держится якобы приблизительно в рамках его брошюры 1933 г. «Германия между Востоком и Западом». Сект заклинает в своем завещании Гитлера не относиться с предубеждением к русским вопросам и русским политическим и военным деятелям, тогда, по твердому убеждению Секта, можно будет легко прийти к соглашению с Советским Союзом. Свою уверенность Сект обосновывает, между прочим, следующими тезисами;

1) У Германии нет общей границы с СССР;

2) СССР не имел ничего общего с Версальским мирным договором;

3) СССР не возражал против вооружения Германии, т. к. в течение нескольких лет СССР активно поддерживал германское вооружение;

4) СССР не требует от Германии никаких репараций;

5) СССР не является противником Германий в колон… <далее в документе пропуск>;

6) Германия с внутриполитической точки зрения в данный момент меньше чем когда-либо опасается большевизма;

7) И Германия, и СССР автаркичны, поэтому у них больше общего друг с другом, чем с демократией;

8) Взаимоотношения Турции с СССР доказывают возможность самых интимных и наилучших отношений между Германией и СССР;

9) В течение долгих лет СССР находится в дружественных отношениях с Италией.

Сект требует, чтобы немцы как можно скорее улучшили отношения с СССР, с тем чтобы освободить Германию не только от опасности войны на два фронта, но и от опасности многофронтовой войны. Эта опасность для Германии в данный момент неизмеримо актуальнее, чем во время Бисмарка и Шлиффена. Сект настойчиво предостерегает против союза с Японией, учитывая ее ненадежность, а также потому, что это повредит соглашению с Англией и Америкой и не даст возможности завязать интимные отношения с Китаем.

В кругах военного министерства содержание этого завещания встречено якобы почти с неограниченным одобрением.


Заместитель начальника VII отдела

ГУГБ НКВД СССР

майор ГБ Шпигельглаз

(ЦГАСА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 1036. Лл. 126–128)


На документе Ворошиловым сделана следующая пометка:


«Очень интересный и почти правдивый документ. Умные немцы, даже фашисты, иначе и не могут рассуждать. КВ» («Октябрь». 1991. № 12. с. 200–201).



* * *


Далее я привожу полностью статью Владимира Котельникова , которая была напечатана в журнале «Техника молодежи» № 10 в 2003 г. (с. 38–39).



Курс на Суэц

Как известно, после начала советско-финской войны 1939–1940 гг. отношения СССР с Великобританией, Францией и США резко ухудшились. Страны Запада объявили Советский Союз агрессором. Президент США Рузвельт ввел «моральное эмбарго» на экспорт различной техники и оборудования в нашу страну. Правительства Великобритании и Франции пошли еще дальше. Не ограничиваясь поставкой финнам вооружений и военной техники, они начали подготовку к отправке в Финляндию экспедиционного корпуса, а также к авиационным ударам по нефтяным промыслам и нефтеперегонным заводам в окрестностях Баку и на Северном Кавказе. В англо-французских штабах полагали, что разрушение посредством массированных воздушных бомбардировок фактически единственного на тот момент в Советском Союзе нефтеносного района позволит не только помочь Финляндии, но и вообще «поставить СССР на колени».

Однако советское руководство тоже не дремало. Своевременно узнав по данным агентурной разведки об этих планах, оно готовилось ответить ударом на удар. Общих границ ни с Англией, ни с Францией у Советского Союза не было. Но зато имелась возможность «достать» их колониальные и полуколониальные владения на Ближнем Востоке и в бассейне Средиземного моря. Англичане и французы имели в этом регионе немало военных, военно-морских и авиационных баз. В частности, там располагались базы Средиземноморского флота Великобритании.

Особое положение занимал Суэцкий канал – кратчайший путь из Средиземного моря в Красное, а оттуда – в Индийский океан. Он принадлежал англо-французской компании и охранялся британскими войсками.

Разработка воздушной операции началась в феврале 1940 г. Безусловно, она рассматривалась и утверждалась на самом высоком уровне, с ведома самого Сталина. Но документов об этом найти пока не удалось. В марте к подготовительным мероприятиям уже подключили авиаторов и военную разведку.

Разведкой были отобраны цели в Средиземноморье и на Ближнем Востоке, которые находились в пределах радиуса действия дальних бомбардировщиков ДБ-3. Они располагались в Ливане, Сирии, Ираке, Палестине, Египте и на острове Кипр. Бомбить собирались казармы, порты, аэродромы и военные корабли на стоянках. В Бейруте целью должен был стать французский военный городок, в Хайфе – порт, в Алеппо – казармы французских войск. На Кипре наметили три цели: аэродром в Никосии и военно-морские базы англичан в Ларнаке и Фамагусте. В Египте выбрали объекты в Александрии, Порт-Саиде и, разумеется, на трассе Суэцкого канала. В Ираке планировали атаковать несколько военных баз, в том числе аэродромы Хаббания и Шуайба. Кстати, по иронии судьбы, Шуайба с 1942 г. стала местом дислокации советской военной миссии, принимавшей американские и английские самолеты, поступавшие в нашу страну по «ленд-лизу», перед их перегонкой через Иран в Закавказье.

Интересно, что рассматривались и цели в нейтральной Турции. Видимо, считали, что эта страна может поддержать действия англичан и французов против СССР.

Проводился сбор информации о расположении зданий и сооружений, количестве и местоположении зенитных орудий и пулеметов, дислокации истребителей, возможных путях подхода к объектам и характерных ориентирах.

К операции планировалось привлечь шесть дальнебомбардировочных полков (дбап). Первая группа из трех полков (6-го, 42-го и 83-го дбап) должна была сосредоточиться в Крыму, под Евпаторией. Ей предстояло действовать по целям в Турции, Ливане, Сирии, Палестине и на Кипре. Второй группе предстояло разместиться в Армении, в районе озера Севан. Ей определялись объекты атак в Ираке, Египте, а также часть целей в Турции.

Каждый полк по штату имел пять эскадрилий по 12 машин в каждой плюс штабное звено (еще три бомбардировщика) – итого 63 самолета. В общей сложности в налетах должны были участвовать более 350 дальних бомбардировщиков. Все упомянутые полки имели на вооружении новейшие бомбардировщики ДБ-ЗБ последних серий с моторами М-87А и протектированными бензобаками, заполняемыми в случае пулевых прострелов нейтральным газом (для предотвращения возгорания бензина). Многие машины оснастили дополнительными пулеметами и усовершенствованными турелями МВ-2 и МВ-3, которые обеспечивали лучшую защиту от истребителей. На некоторых самолетах имелись автопилоты и радиокомпасы.

Личный состав был хорошо подготовлен. Все полки, кроме сравнительно недавно сформированного 83-го дбап, получили боевой опыт в войне с Финляндией.

В апреле 1940 г. командирам полков сообщили о возможном проведении операций на Ближневосточном театре. Было приказано отобрать наиболее надежных и опытных летчиков и штурманов для планирования налетов. Эти люди осуществили прокладку маршрутов к каждой цели, рассчитали требуемые запасы горючего и варианты бомбовой нагрузки, определили направления заходов и очередность поражения целей. Для каждого объекта подбирали подходящие боеприпасы.

Произвели распределение целей между эскадрильями, звеньями и отдельными экипажами. Самый сложный объект – шлюзы Суэцкого канала достались 1-й эскадрилье 21-го дбап. Ей предстояло пролететь туда и обратно около 3 000 км.

Для первой группы из трех полков основной маршрут проложили через Черное море, затем над территорией Турции (не очень задумываясь о ее формальном нейтралитете), потом над водами Средиземного моря. Далее пути следования полков разделялись. Одному из них предстояло атаковать цели на Кипре, другой шел к побережью Ливана (тогда принадлежавшего французам), а две его эскадрильи направлялись в Сирию (тоже французскую). Третий полк выходил к Хайфе и наносил удары по английским базам в Палестине.

Самолеты второй группы должны были стартовать в Армении и лететь через воздушное пространство Ирана, затем пересечь ирано-иракскую границу на севере и идти по междуречью Тигра и Евфрата. Не долетая Багдада, группа разделялась. Полки поворачивали и расходились в разных направлениях. 21-й дбап пересекал территории Трансиордании и Палестины (нынешние Иордания и Израиль) и выходил к морю. Две его эскадрильи должны были бомбить английские корабли в Александрии, две – атаковать Порт-Саид и одна – разрушить шлюзы канала. Думаю, что вряд ли дюжина ДБ-3, даже при отсутствии мощной ПВО, могла с одного раза вывести шлюзы из строя. Но на бумаге возможно все.

Операцию предполагали осуществить днем и бомбить со средних высот.

В конце апреля командиров экипажей заставили зубрить маршруты и расположение объектов. Каждый штурман должен был тщательно проработать свой маршрут и выучить все необходимые ориентиры.

Поскольку все полки были сухопутными, практики дальних полетов над водной гладью у экипажей практически не имелось. Чтобы исправить этот недостаток, организовали тренировочные полеты над Черным морем. Бомбардировщики взлетали в Евпатории и проходили по замкнутому маршруту, выходя к берегу в контрольной точке у побережья Грузии, а затем возвращались в Евпаторию.

Второй группе предстоял долгий полет над горами и малонаселенной пустынной местностью, Для тренировки ей подобрали маршруты в Средней Азии.

Подготовка становилась все интенсивнее. Несмотря на окончание советско-финской войны, данные разведки неопровержимо свидетельствовали о том, что англо-французские генералы не отказались от планов нанесения ударов по Советскому Союзу. По-видимому, полной готовности они хотели достичь уже в июне.

Но 10 мая немцы перешли в решительное наступление на Западном фронте. Французам удалось продержаться чуть больше месяца. Французская армия была разгромлена наголову, а 14 июня германские войска, практически не встречая сопротивления, вошли в Париж. Британский экспедиционный корпус, бросив почти всю технику, с огромным трудом эвакуировался обратно в Англию. 17 июня Франция запросила перемирия.

Таким образом, один из возможных противников начисто «выбыл из игры», а второму стало не до нас. Это быстро поняло и советское руководство. В конце июня, буквально через несколько дней после капитуляции Франции, подготовку к воздушным операциям на Ближнем Востоке прекратили.

А теперь представьте, чем все это могло обернуться. Что, если бы английские и французские самолеты все-таки успели сбросить бомбы на Баку и Грозный, а советские – на Порт-Саид, Александрию и Бейрут? Страшно даже подумать – Советский Союз мог оказаться во Второй мировой войне совсем в другом лагере, на другой стороне линии фронта. Стала ли бы наша страна глубоким тылом и сырьевой базой государств «оси» или же, вместо знаменитой «встречи на Эльбе», «тридцатьчетверки» Рокоссовского встретились бы с Африканским корпусом Роммеля у Суэцкого канала? Об этом мы уже никогда не узнаем…


Публикацией статьи Котельникова в этой книге мне хотелось еще раз показать, что выбор союзников в 1938–1941 гг. был для Сталина совсем неоднозначным и что планы ударов советских ВВС по ближневосточным военно-воздушным и военно-морским базам и стратегически важным пунктам Британской империи стали ответом на разработанные англо-французским военным командованием планы ударов по советским нефтепромыслам.

Именно эти бомбардировки советских нефтепромыслов плюс бомбардировка Севастополя как опорной базы ВМФ СССР, а также Очакова (куда по Днепру должны были, по моему мнению, выходить суда и баржи с войсками для высадки на Ближнем Востоке) вполне могли стать английской частью боевых действий в день намеченного, но не состоявшегося совместного англо-немецкого нападения на СССР 22 июня 1941 г.

Вполне вероятно, что 22 июня все вышеперечисленные советские авиаполки продолжали иметь цели, намеченные еще весной 1940 г. Существует документ, который может подтвердить это, – записка начальника штаба ВВС Красной Армии генерал-майора авиации Володина начальнику Оперативного управления Генштаба с заявкой на обеспечение топографическими картами частей и штабов авиации дальнего действия Главного Командования. В резолюции, наложенной на нее в Генштабе, написано прямо: «Препровождаю заявку на топокарты для авиакорпусов ДА, которые не входят в боевой состав округов ». Если найти приложение к этой записке, очень многое станет ясно (см. Приложение 8). Кстати, 22 июня 1941 г. 6-й, 42-й и 83-й бомбардировочные полки встретили в Тбилиси, оказавшись на 500 км ближе к намеченным в 1940 г. объектам бомбардировки (см. [56, c. 157]).


22 июня 1941 года глазами немцев

(цит. по [60] с указанием страниц)



* * *


Солдаты сосредоточенных на востоке дивизий не могли не почувствовать перемену во взаимоотношениях стран. Один лейтенант писал домой в начале марта:

«Знаете, что я отметил? Что сейчас впервые с тех пор, как у нас улучшились отношения с Россией, русские не принимали участия в Лейпцигской ярмарке. Прошлой осенью и летом они были широко представлены и в Лейпциге, и в Кенигсберге на Балтийской ярмарке. И если проследить то, что пишется в нашей прессе по поводу нашего вторжения в Болгарию, окажется, что на сей раз Москва не поминается. Сейчас мы ведем переговоры с Турцией о том, чтобы войти в Сирию, где “томи” сосредоточили свои самые сильные армии. И вы думаете, русские будут сидеть сложа руки? Как бы не так!»

Несмотря на все эти «любопытные признаки», младший офицер пришел к заключению, что «нет смысла ломать всем голову, главного все равно не избежать. Окончательная победа будет за нами». Другой солдат сделал в том же месяце в своем письме такое признание: «Один русский генерал в нетрезвом состоянии хвалился, если, мол, с Польшей за 18 дней разделались, то с нами, [то есть с Германией] и восьми за глаза хватит. Вот такое приходится сегодня слышать! Все это, конечно, очень интересно, но мы не так уж много и знаем о России (что касается территории, армии, казарм, аэродромов и так далее), о Польше, Голландии, Бельгии, Франции, а теперь – и об Англии мы знали куда больше. Но – как бы то ни было – унывать не стоит – у фюрера все под контролем».

Естественно, подобные высказывания – результат размышлений рядового состава… Офицер танковых войск гауптман Александр Штальберг вспоминает: «В июне поступил приказ, ясно дававший понять, чего нам следует ожидать… Каждый солдат, от простого рядового до командира соединения, должен был освоить русский алфавит. Каждый обязан был уметь читать надписи на картах и дорожных указателях на русском языке. Это, разумеется, говорило само за себя, но разве не подписывали Гитлер со Сталиным пакт о ненападении два года тому назад? Разве не Гитлер лично принимал Молотова в ноябре месяце прошлого года в Берлине, чтобы обсудить с ним, как стало известно впоследствии, вопрос о расчленении Британской империи?»

Лейтенант Ф.-В. Кристианс был твердо убежден, что предстоящая миссия связана с намерением Германии защитить нефтеносные районы Баку от вероятного вторжения англичан (такого варианта я никогда даже не слышал. – А. О .). Поскольку между двумя странами существовал пакт о ненападении, то лейтенант не сомневался, что они беспрепятственно проследуют по территории «дружественной страны», и старательно уложил в чемодан свою летнюю форму и кавалерийскую саблю. «Ходили слухи о том, что нам, дескать, предстоит через территорию России и передислоцироваться в Пакистан », – так считал Эдуард Янке, стрелок-мотоциклист из дивизии СС «Дас рейх». Впрочем, никто ничего не мог сказать с определенностью. «Вроде бы Россия попросила у Германии помощи, но все это были лишь слухи, никто толком в это не верил. Мы поинтересовались у нашего командира взвода: “Так все же, куда теперь?”– “Понятия не имею”», – ответил тот.

«Куда мы собрались? – поинтересовался Гетцт из танкового разведвзвода. – Уж не в Турцию ли? Или в Африку?» Ответов на эти вопросы не последовало. Колонны грузовиков тянулись на восток. «Нам ничего не было известно о том, когда выступать», – объяснял он. Вот позади уже остался Берлин, а их гнали дальше. Более-менее что-то начало проясняться только в Восточной Пруссии, 12-я танковая дивизия начала сосредоточение в лесном массиве близ Сувалок. «Чем ближе к русской границе, тем выше была плотность войск. Никогда прежде мне не доводилось видеть столько техники», – вспоминает бывший солдат этой дивизии Штальберг. Все понемногу стали понимать, в чем дело. Полк Гернера Хельзмана «располагался в 70–80 км западнее Варшавы. Там мы простояли около месяца, и все это время проводились интенсивные учения», – добавил он. «До этого нам раздали карманного формата словари – хоть немного подучиться русскому. Но я так его толком и не освоил, – признался Хельзман, – разве что “Руки вверх!”»

«Неужели еще одна война, вторая по счету за этот год? Я уже сыт ею по горло и предпочел бы заняться чем-нибудь поинтереснее, чем еще год таскать эту форму…»

[С. 22–25]



* * *


Были отчетливо слышны доносившиеся с другого берега голоса, …а где-то в самой крепости (Брестской. – А. О .) звучал громкоговоритель.

Рудольф Гшёпф, капеллан дивизии, отслужил мессу в 20 часов. После этого встретился с офицером медицинской службы, а медики рангом пониже тем временем занимались рытьем ходов сообщений между перевязочным пунктом батальона 135-го полка. Вскоре все собрались в небольшом строении и перебросились парой слов – напряжение становилось невыносимым. В 2 часа ночи они с удивлением наблюдали, как через мост проследовал грузовой состав. «Наверняка с грузами, предусмотренными экономической частью германо-советского договора 1939 года». Окутанный клубами пара паровоз тащил вагоны в Германию. Эта вполне мирная картина никак не вязалась с царившей вокруг подготовкой к предстоящему штурму цитадели на другом берегу…

[С. 73]


Этот грузовой советский состав, проследовавший через границу в 3 часа утра по московскому времени опровергает все домыслы о готовящемся СССР ударе по Германии, но он же ставит под большое сомнение факт наличия Директивы № 1, передача которой западным округам была закончена в 0. 30 этого дня. Ведь даже если предположить, что ее не довели до сведения железнодорожников, забыв направить в НКПС, пограничники о ней были информированы раньше всех и не пропустили бы поезда с ценным грузом к врагу. Значит, такой Директивы, скорей всего, и не было, а составы и с сырьем, и с продовольствием, и с советскими частями и соединениями в эту ночь спокойно пересекали границу – прямо в лапы к врагу!


* * *


Самолет штурмана Арнольда Дёринга (53-я бомбардировочная эскадра люфтваффе) пересек границу в 4 часа 15 минут. Члены экипажа действовали в точном соответствии с полученными инструкциями. «Я, как обычно, провел корректировку курса. Затем, выглянув в окошко, заметил, что землю окутал туман, но цели были все же различимы. Больше всего меня поражало бездействие средств ПВО противника».

[С. 88]


Сталин лично запретил советским ПВО стрелять по пролетающим немецким самолетам, о чем пишет в своих воспоминаниях «Так было» А. И. Микоян.


* * *


В 4 часа 55 минут 12-й армейский корпус докладывал в штаб 4-й армии: «До сих пор складывается впечатление, что неприятель застигнут врасплох». Командование корпуса ссылалось на данные радиоперехвата, в которых неоднократно повторялись такие слова: «Что делать?», «Что нам делать?», «Как действовать?».

Передислокация советских войск в западные округа начала проводиться задолго до немецкого вторжения, и немцы по-разному оценивали этот факт. Убежденные национал-социалисты, такие как, например, лейтенант Ганс-Ульрих Рудель, летавший на пикирующем бомбардировщике и принимавший участие в первом авианалете, на этот счет не сомневался. Он откровенно заявлял: «Хорошо, что мы первыми ударили». Позже, основываясь на своих наблюдениях с воздуха, он напишет: «Все говорило о том, что русские готовились к вторжению на нашу территорию. На кого еще им было нападать на западе?»

[С. 100]


Немцы, так же как и русские, не знали, что советские части и соединения готовили тогда к транспортировке через Польшу и Германию к Северному морю.


* * *


Берндт Фрайтаг фон Лорингхофен, служивший в штабе 2-й танковой группы Гудериана, сделал после войны такое заявление: «Ныне уже нет нужды придерживаться первоначальных взглядов о том, что русские планировали нанесение внезапного удара. Уже очень скоро стало ясно, что они готовились к обороне, но не успели завершить эту подготовку к моменту, когда началось немецкое вторжение. Пехотные дивизии были в основном сосредоточены у границ, а танки находились далеко в тылу . Если бы они собирались нападать, танковые части следовало бы разместить ближе к границам.

[С. 100]


Пехотные части были так близко расположены к границе, чтобы согласно договоренности без шума по ночам пересекать ее через специально организованные проходы и на той стороне границы грузиться в составы, стоящие на немецкой колее. Танкам же предстояло грузиться на железнодорожные платформы в спецзонах на расстоянии 12—150 км от границы либо на баржи у речных берегов.


* * *


Рядовой пехоты Эммануэль Зельдер не сомневался: «Накануне нашего наступления ни у кого и мысли такой не было, что русские собираются наносить какие-то там удары». Напротив, уже первые часы войны свидетельствовали о том, что советские войска оказались совершенно не готовы к такому развитию событий. Отметая прочь гипотезу о «нанесении превентивного удара», Зельдер считает, что «русские на отдельных участках вообще не имели сил артиллерийской поддержки». «Как и мы, – заявил он во время беседы, – русские размещались в лесных палатках. Но в отличие от наших лагерей их лагеря не были даже замаскированы. Повсюду висели портреты Ленина и Сталина, ярко освещаемые по вечерам электрическими лампочками, и красные флаги. Все это находится в абсолютном противоречии с широко распространенным мнением, будто русские готовились к внезапному нападению…»

[Там же]



* * *


В 22 часа нас построили и зачитали приказ фюрера. Наконец-то нам прямо сказали, зачем мы здесь. Совсем не для броска в Персию, чтобы покарать англичан с разрешения русских. И не для того, чтобы усыпить бдительность британцев, а потом быстро перебросить войска к Ла-Маншу и высадиться в Англии .48 Нет. Нас – солдат Великого рейха ждет война с самим Советским Союзом. Но нет такой силы, которая смогла бы сдержать движение наших армий. Для русских это будет настоящая война, для нас – просто Победа. Мы будем за нее молиться.

(Из воспоминаний ефрейтора Ганса Тойхлера о 21 июня 1941 г. в документальном фильме «Брестская крепость», ВоенТВ, 2008 г.)



22 июня 1941 года глазами советских людей



* * *


Генерал-майор П. В. Севастьянов , в 1941 г. замполит 5-й стрелковой дивизии:


В тот давний и памятный субботний вечер июня по пути на командный пункт дивизии я заехал в штаб пограничного отряда. Неделю назад мы заняли полевую оборону у границы и поддерживали с соседями самый тесный контакт <…>

– Вы очень кстати приехали, комиссар, <…> не желаете ли поговорить с перебежчиком?49<…> Он не немец. Литовец, у него какие-то дальние родственники в Каунасе. И – не похоже, что врет. <…>

Перебежчик оказался высоким, худощавым, рыжим и небритым, в крагах и непросохшем мундире – это он вплавь или вброд перебирался через Шешупе.50<…>

– Я слышал, что завтра в четыре часа утра, – сказал солдат, – ровно в четыре, начнется наступление по всей границе. Солдатам обещан роскошный ужин со шнапсом <…>. Немцы надеются покончить с вами очень быстро. Им отлично известно расположение вашей обороны и ваши наличные силы. Они знают, что часть ваших войск находится в тридцати километрах отсюда в лагерях Козлово-Руда. Завтра, еще до четырех часов, туда полетят бомбардировщики <…>.

В лагерях действительно проходил учения наш 190-й полк51<…> Я должен был увидеться с командиром дивизии полковником Федором Петровичем Озеровым <…> и направился на КП дивизии <…>. В блиндаже загудел зуммер. Выглянул телефонист и позвал комдива. Через две минуты он вернулся…

– Кто? – спросил я.

– Диброва звонит. Звонят уже второй раз. Сперва передали приказание штаба корпуса отвести дежурные подразделения в тыл. Теперь говорят: подразделения оставить на первой линии, но отобрать у них боеприпасы. Чтоб не отвечали на провокацию <…>

Корпусной комиссар В. А. Диброва52 был членом Военного Совета Прибалтийского округа. Зная его, я не мог поверить, что такой приказ исходил от Диброва или написан при его участии. Я так и не узнал и никогда, наверное, не узнаю, кто мог приказать в ту ночь отобрать боеприпасы у подразделений, уже занявших оборону по всем правилам устава. Теперь это, разумеется, не важно. Скажу лишь, что этого приказа мы не выполнили.

В два часа ночи вновь загудел зуммер. Звонил комиссар погранотряда, сообщил, что пограничники получили приказ эвакуировать свои семьи, как мы намерены поступить со своими? <… >

Именно этот вопрос Озеров и собирался адресовать штабу нашего корпуса. Вопрос был выслушан с некоторым недоумением.

– Вы проявляете излишнюю нервозность, – доносилось с того конца провода <…> эвакуация вызвала бы ненужное беспокойство среди населения…53

– Федор Петрович, – спросил я. – Может быть, зря мы беспокоимся, им-то сверху виднее… может, действительно, только провокация?

Комдив посмотрел мне прямо в глаза…

– Что им там виднее? Какие у них основания уверять нас: «Ничто не угрожает, излишняя нервозность, ненужное беспокойство»? Побеспокоишься, когда в тебя снарядами начнут садить. Тут или погибай, или отвечай, как положено солдату. Я предпочитаю второе. <…>

Через час в нашей землянке собрались командиры полков и замполиты – те, кого можно было собрать. Эти люди должны были пойти в окопы, и впервые назвать врага врагом <…> потом занять свои места с оружием в руках и приготовиться к отражению удара <…>.

Небо на востоке стало сереть, уже различались фигуры людей, молча застывших в своих окопах, сидящих за пулеметами; на артиллерийских позициях в густом дубовом кустарнике. Бойцы прикрывали срезанными ветками пушки и гаубицы.

Было без четверти четыре, когда послышался тяжкий, прерывистый гул самолетов. Несколько мгновений спустя они пронеслись над нашими головами.

Самолеты с крестами на крыльях шли целой армадой, они летели тяжело и низко <…>. Ровно в четыре раздался первый выстрел артиллерии, уже для нас, потому что снаряды легли в расположение дивизии <…> били они не по целям, а пока по площади, не жалея снарядов <…> Наши пока не отвечали <…>. Более часа продолжалось это бестолковое швыряние снарядами. Содрогалась земля, визжали осколки и шрапнель, а мы еще ничего не предприняли в ответ.

Часов около пяти меня разыскал адъютант Озерова. По телефону из штаба корпуса, сообщил он, приказано ни в коем случае не ввязываться в бой, так как это не война, а провокация .54 Я молча кивнул в ответ и продолжал делать то же, что делали все мы, – ждать.

Несколько немецких легких бомбардировщиков прошли вдоль нашего переднего края, аккуратно утюжа его бомбовыми разрывами. Мы не отвечали. Появились два наших И-16 c каунасского аэродрома, и тотчас их сбили «юнкерсы» <…>

Огонь артиллерии так же неожиданно, как и начался, был перенесен в глубину.

Оглохшие, со звоном в ушах, мы приготовились отражать атаку. С холмов, по ту сторону Шешупе, уже спускались густые массы пехотинцев, но они шли не цепями, не рассыпным строем. Они шли батальонными колоннами, держа равнение и дистанции, с барабанным боем. В бинокль были хорошо видны расстегнутые мундиры, распаренные, должно быть от выпитого, лица, засученные по локоть рукава. <…>

Едва первые ряды атакующих достигли нашего берега, как немедленно ожила молчавшая оборона, раздались команды, и советские воины наконец смогли вложить в удар всю силу долго сдерживаемой ярости.

Гитлеровцы явно не ждали ни такой точности огня, ни такой его плотности и мощи. Потеряв сотни солдат в первой атаке, немцы почувствовали, что впереди – тяжелые бои. <…>

Бой разворачивался стремительно. Не прошло и четверти часа, как в него втянулись оба наших стрелковых и артиллерийские полки, поддерживая всеми средствами пограничников. Втянулись без мешканья и паники, так, точно воевали уже не первый месяц. Была минута, радостная и короткая, когда мне показалось: военное счастье улыбнется нам в этот день, фашисты не выдержат, отойдут за Шешупе и надолго закаются лезть снова… Вот только хватило бы сил и снарядов, только бы не сдать, не упустить этого счастья, только бы успел подойти 190-й полк…

Но тут меня вновь разыскал адъютант Озерова. Усталым и каким-то безразличным голосом он прокричал мне в ухо все тот же приказ штаба корпуса: не отвечать, не ввязываться, не давать втянуть себя в провокацию.

Это уже выглядело издевательством. Война началась – объявленная или необъявленная, теперь это не имело значения, – в бой втянулись все наши наличные силы, первая линия стояла насмерть, неся жестокие потери, а кто-то на другом конце телефонного провода продолжал повторять одно и то же.

Вместе с адъютантом по длинному ходу сообщения, кое-где заваленному землей, я двинулся к блиндажу полковника. Комдив, странно невозмутимый в эти минуты, стоял в окопчике, заложив руки за спину.

– Федор Петрович! – окликнул я его. – Да что они там в самом-то деле!

Он даже не повернул головы.

– Это ты о немцах?

– О штабе корпуса. Об этом их приказе.

– А!.. Это я нарочно велел тебе доложить. Чтоб ты в курсе был, если придется отвечать.

– За что отвечать?

– Не знаю. Так они говорят. «Советуем не ввязываться, будете отвечать за последствия».

Я только выругался да развел руками.

– Вот и я так думаю, – согласился Озеров. И перевел разговор на другое: – О сто девяностом что-то не слыхать. Послать бы кого навстречу поторопить…

Через минуту адъютант на мотоцикле помчался к лесу, что раскинулся в семи километрах от нас, навстречу 190-му полку.

– Хорошо бы хоть часа через три иметь его на месте! – вздохнул Озеров.

– Почему именно через три?

– Потому, что начнут охватывать. Вот сейчас, чувствую, в центре чуть полегчало. Теперь они на флангах нажмут. – Комдив взглянул на часы. – Вот только танки что-то не появляются…

Танки не замедлили появиться. Помню, это было около шести часов, потому что именно в шесть еще раз позвонили из штаба корпуса и сообщили, что началась война. Эта новость нас уже не поразила. Гораздо сильнее поразило нас известие, что германская авиация бомбила Киев, Одессу, Минск, Каунас…55

В небе снова появились самолеты с черно-белыми крестами на плоскостях и, разворачиваясь, заходили для бомбежки артиллерийских позиций. И вскоре все впереди потонуло в дыму, в пламени, в грохоте. Там умирала первая линия обороны. Едва ли кто-нибудь ушел оттуда живым. Бой перекинулся на вторую линию. Наш НП оказался в самом пекле, а скоро мы и вовсе покинули его…

Люди потеряли счет немецким атакам. Говорили, их было двенадцать в этот день… Мне казалось, идет одна сплошная и непрерывная атака, которая никогда не кончится. Или кончится вместе с нашей жизнью…

Уже все скаты холмов, берега речушки, наши, теперь уже захваченные немцами, окопы первой и второй линий были завалены телами мертвых, когда неприятелю наконец удалось прорвать оборону.

Кажется, именно в этот момент пришел первый приказ отступить… Я помчался на «эмке» к одному из флангов 142-го полка, чтобы выяснить возможность отхода. Как раз к моему приезду гитлеровцы заняли один из хуторов и вышибли оттуда наш батальон.

Капитан С. С. Митрофанов сидел на земле посреди своего изрядно поредевшего войска.

– Сдал хутор, – сообщил он сокрушенно. – Сейчас возьмем обратно.

– Отходить надо, Митрофанов, – сказал я. – Есть приказ.

– Как это «отходить»? Почему?

Он замотал головой, точно силясь сообразить, не сошел ли он с ума; не ослышался ли, оглохнув от пальбы и грохота. Я положил ему руку на плечо.

– Очень просто. Приказ штаба корпуса. Ничего ведь не поделаешь.

– Не может быть такого приказа! Не может быть, чтоб у кого-нибудь язык повернулся отдать такой приказ. Сейчас отдохну и возьму хутор обратно.

Мне не удалось убедить этого, обычно кроткого, исполнительного комбата…

Через несколько минут Митрофанов собрал остатки своего батальона, пошел на хутор и взял его ценой собственной жизни.

Позже я осознал правоту погибшего: его исступленный порыв остановил немцев на час или около этого, они затоптались на месте. Ценой своей жизни капитан Митрофанов выиграл для нас время. И этого-то времени не хватало немцам, чтобы завершить охват 142-го полка. На всем участке дивизии шли ожесточенные бои. В тот миг, когда, казалось, все погибло, примчался наконец на мотоцикле работник штаба дивизии и доложил; к лесу, в семи километрах от нас, ускоренным маршем подходит 190-й полк…

Этого резерва немцы не могли ожидать. Несколько часов назад их летчики разбомбили в щепы опустевшие лагеря в Козлово-Руде и на том сочли дело законченным, а дивизию – оставшейся без резерва. Неожиданный ввод свежего полка, стремительный бросок и удар в центре заставил их стянуть сюда свои силы и несколько разжать клещи. Атаки немцев захлебнулись, а местами им самим пришлось перейти к обороне. Мы знали, что это ненадолго, однако за это время смогли начать организованный отход…

Тот день, самый длинный в году, показался нам годом – день без отдыха, без еды, в грохоте и огне. Мы мечтали как о спасении: скорее бы вечер! Ведь не так это просто – уйти, оставить оборону под непрерывным и все усиливающимся артиллерийским огнем и бомбардировкой с воздуха… Сражались батальоны, роты, группки людей, сведенные вместе прихотливым движением боя. Командиры выводили их постепенно, выбирая время и место, где отход мог бы остаться незамеченным для противника и не принес бы особого ущерба дивизии…

Бой кончался. Небольшие группы прикрывали отход.

За спиной у нас догорали хутора…

К ночи далеко позади остались грозные сооружения укрепленного района – доты, капониры, бетонированные площадки для тяжелых орудий. Орудия там так и не успели поставить, так и не пришли уровские войска (то есть войска укрепрайонов. – А. О. ), укрепленный район так и не использовался в обороне. Кто знает, начнись война на три недели позже, может быть, он и стал бы крепким орешком… Сейчас это был только камень, настолько бесполезный, что его даже не имело смысла взрывать при отступлении.

Немцы не преследовали нас. В первые недели и месяцы они воевали днем… Впоследствии им пришлось воевать и ночью. Но тогда, в ту первую ночь, темнота была нашей союзницей.

Мы шли всю ночь и весь день и только в середине следующего дня, едва передвигая ноги, увидели тяжелые форты и стены Каунаса… В знойном мареве расплывался над городскими крышами дым, чадили не потушенные пожары. Мы не знали, что сталось с нашими семьями после первой бомбежки, не знали, цел ли мост через широкий Неман или нам придется переправляться на подручных средствах…

Не доходя несколько километров до Каунаса, мы увидели сожженный разбитый аэродром…

(Неман – Волга – Дунай. М.: Воениздат, 1961, c. 5—24)


Воспоминания замполита 5-й стрелковой дивизии полкового комиссара Петра Васильевича Севастьянова дают яркую и правдивую картину происходившего близ границы на рассвете и в течение дня 22 июня 1941 г. Причем в них нет никакой путаницы в том, кто как себя вел и из-за кого в частях и подразделениях не было боеприпасов. Все кристально ясно: никаких предателей-генералов, которые якобы мечтали на блюдечке поднести Гитлеру советские территории, никаких пьяниц и раздолбаев – начальников артснабжения, из-за чьей халатности в части якобы не завезли снаряды, патроны и бензин. Это приказы из штаба округа , дублируемые штабом корпуса, требовали сделать всё, чтобы не допустить боя, для этого всё и убирали. За всем этим лишь одна фамилия – Диброва , а ведь он участник последнего предвоенного самого секретного совещания в кабинете у Сталина!

А вот комдив Озеров и полковой комиссар Севастьянов не выполнили приказ командования – оставили снаряды и патроны и дали бой напавшему на нашу страну врагу, да еще какой! Приведенные отрывки из воспоминаний генерал-майора П. В. Севастьянова убедительно показывают, какой отпор могли получить немецко-фашистские войска по всей советско-германской границе, несмотря на десятки причин, которыми объясняют катастрофу 22 июня в своих научных исторических статьях и самодеятельных версиях многие современные авторы.

Но из рассказа Севастьянова вырисовывается главная причина, так упорно скрываемая много лет от детей и внуков тех, кто погиб, пропал без вести, был ранен, попал в плен и в окружение или с боями отступал в те страшные дни, – от нас с вами!


* * *


С. М. Борзунов , полковник в отставке, член Союза писателей СССР c 1973 г.:


Уже шел июнь 1941 года. Наша 32-я тяжелая танковая дивизия 4-го мехкорпуса 6-й армии Киевского Особого военного округа только еще формировалась. Ее полки дислоцировались вблизи западной границы, начиная от Перемышля и до Равы-Русской. Командование дивизии, пограничники и пехотинцы 99-й стрелковой дивизии с тревогой наблюдали, как по ту сторону реки Сан с каждым днем становилось все больше немецких войск.

Полковник Е. Г. Пушкин, командир дивизии, несмотря на запрет высшего командования, под предлогом обкатки новой техники и танков КВ и ИС, а также для слаженности танковых экипажей решил провести дивизионные тактические учения. С этой целью в ночь на 20 июня в дивизии была объявлена боевая тревога.

В отличие от других подобных она отличалась тем, что командному и политическому составу предписывалось взять с собой так называемые тревожные чемоданы. Стало ясно: возможно, предстоят бои. Семейные командиры прощались с женами и детьми, я же стал собираться. Вместе с походным чемоданом взял с собой подаренную в минувшем году командующим округом генералом армии Г. К. Жуковым гармошку, в карман гимнастерки положил фотографию отца, участника Первой мировой войны, кавалера Георгиевского креста и медали «За храбрость», погибшего под Воронежем в годы Гражданской войны… Так для меня началась война…

Хотя по должности я был литературным сотрудником редакции дивизионной газеты, меня на время учений назначили заместителем командира по политической части одного из танковых подразделений. Хорошей тренировкой это оказалось на будущее…

В ночь на 22 июня наша танковая рота и группа десантников расположились на опушке леса недалеко от знаменитой крепости Перемышль и реки Сан.

На мою долю выпала дополнительная обязанность – дежурить у телефона. Так что спать мне не довелось. Как же прекрасно было то последнее мирное летнее утро! Над головой простиралось изумрудно-голубое небо, на разные голоса щебетали птицы, где-то на старой сосне усердно стучал дятел.

И вдруг утреннюю тишину расколола артиллерийская канонада, залаяли минометы, по всей границе разразилась ружейно-пулеметная стрельба. В небе появилась армада фашистских самолетов. Так наши не начавшиеся учения переросли в настоящие бои.

[16, c. 18]



* * *


Маршал артиллерии Н. Д. Яковлев:


Назначение начальником ГАУ56 было довольно почетным повышением, но очень уж неожиданным. Ведь всю свою службу до этого я прошел строевым артиллеристом и к вопросам, входящим в круг деятельности ГАУ, почти никакого отношения не имел. Кроме, пожалуй, лишь того, что артиллерийское снабжение округа имело двойное подчинение. С одной стороны, в округе – мне, как начальнику артиллерии, с другой – ГАУ.

Артиллерия Киевского Особого военного округа по состоянию боеготовности в 1940 году вышла на первое место в артиллерии РККА. Этим я не мог не гордиться. И вот теперь, в преддверии неизбежной войны, мне приходилось оставлять строевую артиллерийскую службу. Уходить от повседневной заботы о ней, менять привычное и знакомое дело на малоизвестное. И это меня беспокоило…

К 19 июня (1941 г. – А. О. ) я уже закончил сдачу дел своему преемнику и почти на ходу распрощался с теперь уже бывшими сослуживцами. На ходу потому, что штаб округа и его управления в эти дни как раз получили распоряжение о передислокации в Тернополь и спешно свертывали работу в Киеве.

21 июня около 14 часов приехал в Москву. Буквально через час уже представлялся наркому обороны Маршалу Советского Союза С. К. Тимошенко. В кабинете наркома как раз находился начальник Генштаба генерал армии Г. К. Жуков. Мы тепло поздоровались. Но С. К. Тимошенко не дал нам времени на разговоры. Лаконично предложил с понедельника, то есть с 23 июня, начать принимать дела от бывшего начальника ГАУ Маршала Советского Союза Г. И. Кулика. А уже затем снова явиться к нему для получения дальнейших указаний.

Во время нашей короткой беседы из Риги как раз позвонил командующий войсками Прибалтийского военного округа генерал Ф. И. Кузнецов. Нарком довольно строго спросил его, правда ли, что им, Кузнецовым, отдано распоряжение о введении затемнения в Риге. И на утвердительный ответ распорядился отменить его.


Здесь интереснее даже не то, что нарком распорядился отменить введение затемнения в Риге – он в этот день все отменял, что могло немцев «спровоцировать», – а то, что из пяти западных военных округов ввели затемнение только лишь в ПрибОВО! На взгляд автора, причина этого в том, что именно ПрибОВО находится ближе всего к Англии и в момент начала Великой транспортной операции с 20 июня он мог подвергнуться атаке английской авиации. Любопытно отметить, что единственным местом, где до начала войны все-таки успели ввести затемнение, был Севастополь, тоже военно-морская база, подвергшаяся, по мнению автора, 22 июня 1941 г. налету английских бомбардировщиков.


Продолжения этого телефонного разговора я уже не слышал, так как вышел из кабинета наркома и из его приемной позвонил Г. И. Кулику. Тот согласился начать сдачу дел с понедельника, а пока предложил к 20 часам приехать в ГАУ и неофициально поприсутствовать на совещании, связанном с испытаниями взрывателей к зенитным снарядам.

На совещании собралось около 30 человек военных и гражданских лиц. Для меня все на нем было ново. Примостившись в углу кабинета, я с недоумением осматривал непривычные штатские пиджаки среди гимнастерок военных. И это можно было понять, ведь за моими плечами было почти двадцать пять лет армейской службы с ее известным порядком и формой обращения. А здесь…

Г. И. Кулик почему-то ни с кем меня не познакомил. То ли потому, что, являясь заместителем наркома обороны и Маршалом Советского Союза, не счел удобным это сделать. Ведь он-то, видимо, хорошо понимал, что сдает должность начальника ГАУ вопреки своему желанию. И кому! Какому-то малоизвестному генералу из войск!

Поэтому, вероятно, и счел, что ему не к лицу рекомендовать такого преемника. Но это, как говорится, было его дело. Важно, что я все-таки присутствовал на данном совещании.

Г. И. Кулик вел совещание с заметной нервозностью, но высказывался крайне самоуверенно, вероятно надеясь, что авторитет его суждений обязан подкрепляться высоким служебным положением и званием маршала.

Слушая путаное выступление Г. И. Кулика, я с горечью вспоминал слышанное однажды: что он все же пользуется определенным доверием в правительстве, и прежде всего у И. В. Сталина, который почему-то считал Г. И. Кулика военачальником, способным на решение даже оперативных вопросов. И думалось: неужели никто из подчиненных бывшего начальника ГАУ не нашел в себе смелости раньше, чем это уже сделано, раскрыть глаза руководству на полную некомпетентность Г. И. Кулика на занимаемом им высоком посту?

Но тут же утешил себя: а все-таки нашлись смелые люди! Справедливость-то восторжествовала!

Была уже глубокая ночь, а совещание все продолжалось. Теперь высказывались военные и гражданские инженеры. Первые давали свои оценки взрывателям, вторые – свои. Спорили подчас довольно остро. Г. И. Кулик не вмешивался, сидел молча, с безразличным выражением на лице. Я тоже вскоре потерял в потоке жарких слов нить обсуждения, да честно говоря, мне, в общем-то, и не была известна суть дела. К тому же и просто устал.

Так проспорили до начала четвертого утра 22 июня. А вскоре последовал звонок по «кремлевке». Кулик взял трубку, бросил в нее несколько непонятных фраз. Со слегка побледневшим лицом положил ее на рычаги и жестом позвал меня в соседнюю комнату. Здесь торопливо сказал, что немцы напали на наши приграничные войска и населенные пункты, его срочно вызывают в ЦК, так что мне теперь самому надо будет вступать в должность начальника ГАУ. И действительно, Г. И. Кулик тотчас же закрыл совещание и уехал.

Я остался один в кабинете начальника ГАУ. Стал думать, что же мне теперь делать, с чего начинать. Никого из личного состава в управлении, кроме дежурных, не было. Между тем за окнами светало, и, если принять во внимание сказанное Куликом, шла война. А телефоны молчат. Позвонил сам наркому, затем – начальнику Генштаба. Попробовал связаться с Н. Ф. Ватутиным, Г. К. Маландиным.

Словом, со всеми, кого знал по работе в КОВО. Все в ЦК. Что же делать? И почему Кулик не объявил о начале войны ответственным товарищам из промышленности, в том числе и наркомам, присутствовавшим на совещании? Да и отпустил их, не представив меня…

Москва, столица нашей Родины, спит. А там, на западной границе, уже идут бои. Льется кровь красноармейцев. Фашисты наверняка бомбят наши приграничные города, противовоздушная оборона которых отнюдь не несокрушима…

Вызвал недоумевающего дежурного, объявил ему, что являюсь новым начальником ГАУ, и потребовал от него список руководящего состава управления. Он еще больше смутился, когда я распорядился вызвать на 10 часов своих заместителей. На неуверенное напоминание, что сегодня же воскресенье, резковато подтвердил свое распоряжение.

Дежурный вышел.

Ровно в 10.00 ко мне зашли генералы В. И. Хохлов, К. Р. Мышков, А. П. Банков, П. П. Чечулин, комиссар И. И. Новиков. Объявил им о вступлении в должность, познакомился и передал, что сегодня рано утром немецко-фашистские войска без объявления войны напали на нашу Родину. Это сообщение буквально ошарашило моих заместителей…

[136, с. 57–59]



* * *


Герой Советского Союза, генерал-лейтенант авиации Сергей Федорович Долгушин , в начале войны младший лейтенант 122-го истребительного авиационного полка (ИАП) ЗапОВО:


Накануне войны служил на аэродроме, расположенном в 17 км от границы… В субботу 21 июня 1941 г. прилетели к нам командующий округом генерал армии Павлов, командующий ВВС округа генерал Копец. Нас с Макаровым послали на воздушную разведку. На немецком аэродроме до этого дня было всего 30 самолетов. Это мы проверяли неоднократно, но в этот день оказалось, что туда было переброшено еще более 200 немецких самолетов…

Часов в 18 поступил приказ командующего снять с самолетов оружие и боеприпасы . Приказ есть приказ – оружие мы сняли . Но ящики с боеприпасами оставили . 22 июня в 2 часа 30 минут объявили тревогу, и пришлось нам вместо того, чтобы взлетать и прикрывать аэродром, в срочном порядке пушки и пулеметы на самолеты устанавливать. Наше звено первым установило пушки, и тут появились 15 вражеских самолетов…

[37, с. 26]



* * *


К. А. Закорецкий (Киев):


Есть информация, что в ночь с 21 на 22 июня 1941 «поднималась» и разворачивалась МПВО в Ленинграде, Москве и, видимо, в Баку. По Ленинграду подробности есть детальные из книжки 1968 года «Оборона Ленинграда» (у меня есть в бумажном виде. И что характерно – сдана в набор она была в 1965-м, а подписана в печать – в 1968-м). По Москве – отрывочные. По Баку конкретного не нашел (вроде бы где-то мелькнуло, но где – не помню). А возможно, что и в Киеве? – мне прислали воспоминания мальчика, которого в ночь с 21 на 22 июня 1941 г. везли из Киева в Житомир. Он войну пережил, но рассказывал, что, когда отъезжали из Киева, все небо расцвечивалось прожекторами ПВО. Это его тогда удивило. И смущает меня якобы бомбежка немцами аэродрома в Жулянах в ночь с 21 на 22 июня 1941 г. А также завода «Большевик». Как я выяснил в музее завода, он 22 июня 1941-го вообще не бомбился. За сведениями по истории аэропорта Жуляны меня отослали в Подольский музей, до которого добраться пока не могу.

В сборнике «Оборона Ленинграда» есть воспоминания генерала Попова (командующего ЛенВО), который подтверждает слова Кузнецова (НК ВМФ), что перед 22 июня 1941 г. из советских портов в спешке уходили немецкие корабли . Командование ЛенВО это якобы оценивало как подготовку немцев к войне против СССР. Но это же можно оценивать и по-другому, как спешное собирание немцами всех кораблей, какие есть, против той же Англии…

[47]


В книге «Великая тайна…» приведено очень похожее сообщение Я. Этингера. Вот отрывок из него:


В июне 1941 года в Минск на гастроли приезжал Московский Художественный театр им. Горького <… >. Второй спектакль мы с родителями смотрели 21 июня 1941 года. МХАТ гастролировал в помещении Центрального клуба Красной Армии, где был прекрасный большой зал. Когда мы вышли из театра, то обратили внимание, что город был ярко освещен мощными прожекторами, в небе летали самолеты. Все это было необычным зрелищем и невольно вызывало беспокойство и тревогу.

[91, с. 316–317]


Скорее всего, в обоих этих случаях на аэродромах, расположенных в черте города, приземлялись самолеты. Поскольку происходило это в темное время суток, взлетные полосы освещались прожекторами. Шла переброска немецких самолетов через СССР на Ближний Восток.


* * *


А вот письмо, которое Артем Сергеев , сын погибшего в 1921 г. члена ЦК Федора Сергеева (Артема) и приемный сын Сталина, прислал в 1940 г. своим друзьям – братьям Микоян, детям члена Политбюро и наркома внешней торговли Анастаса Ивановича Микояна:


Здравствуйте все! То есть Степа, Володя, Леша, Вано и Серго. Я по-прежнему в артучилище. Сижу да дрожу, как бы не получить по какому-нибудь немецкому «пару». Врагов товарищи мои в финскую войну всех перебили, а я родился с небольшим опозданием и не поспел. Но не унываю. Думаю, и мне достанется взять какого-нибудь лорда в «вилочку» и перейти на поражение на серединном прицеле <…>. Учитесь лучше. Чтобы потом бить врага умело и беспощадно!

Ваш друг Артем.


Это письмо было показано в телефильме «Приемный сын Кремля».

То, что Артем Сергеев готовился брать на прицел не «какого-нибудь фона», а «какого-нибудь лорда» четко показывает не антигерманскую, а антианглийскую направленность политики, проводимой в то время, и лично Сталина.


* * *


Илья Старинов:


1923 год. С этого времени и вплоть до 1941 года неоднократно встречался и беседовал с генералом Д. М. Карбышевым. Он работал в главном военно-инженерном управлении и преподавал в академии им. Ворошилова (Высшая военная общевойсковая академия). Встречался я с ним по поводу своей статьи о новом способе массового подрыва рельсов. Статью эту я направил в военно-технический журнал. Карбышев дал на нее положительный отзыв. Был он в общении по-настоящему прост, внимателен, советовал мне продолжить свою работу и обратить внимание на использование мин для крушения поездов.

Последний раз я видел его 21 июня 1941 года . Мы ехали в одном вагоне поезда Минск – Брест на планируемые с 22 июня учения войск Западного фронта. Много беседовали о текущих событиях, не думая о возможности внезапной войны.

[114]


В книге «Великая тайна…» я привел данные, опровергающие общепринятое мнение, что в последние предвоенные дни генерал Карбышев, самый крупный специалист Красной Армии по фортификационным сооружениям и инженерному обеспечению войск, проверял их боеготовность на западной границе. Согласно самой подробной его биографии, изложенной в книге Е. Решина «Генерал Карбышев», на самом деле с 9 по 21 июня 1941 г. он проверял, главным образом, водные пути в Германию, и в первую очередь Августовский канал.

Великий советский подрывник Старинов свидетельствует, что 21 июня 1941 г. он вместе с Карбышевым ехал в Брест не из Минска, иначе он бы так и написал: ехали из Минска в Брест. В Минске находился штаб округа, где в этот день был и командующий ЗапОВО генерал армии Павлов, которому Карбышев мог докладывать результаты своей инспекции. Скорее, они ехали из фронтового управления ЗФ в Обуз-Лесьне, откуда в этот день к Бресту вела колея, перетянутая на европейскую ширину. Из этого следует, что скорее Карбышев пересек границу не на барже, как я ранее предполагал, а в более комфортных условиях – например, в вагоне пассажирского поезда. Весьма многозначительно и упоминание о планировавшихся на 22 июня учениях. Ведь учения на самой границе – самый опасный вид провокации, а ее в то время боялись больше всего. Если только не имелись в виду совместные учения с немцами , которые, вполне возможно, должны были проводиться по обе стороны границы. Показательно, что собеседники не думали «о возможности внезапной войны», и это наводит на мысль, что военные цели были совсем другие.


* * *


Генерал-майор С. Иовлев:


Части 64-й стрелковой дивизии в начале лета 1941 года стояли в лагерях в Дорогобуже. Дивизия входила в 44-й стрелковый корпус, которым командовал комдив В. А. Юшкевич (7 августа 1941 года В. А. Юшкевичу было присвоено звание генерал-майора. – А. О. ), штаб возглавлял полковник А. И. Виноградов. 15 июня 1941 года командующий Западным Особым военным округом генерал армии Д. Г. Павлов приказал дивизиям нашего корпуса подготовиться к передислокации в полном составе. Погрузку требовалось начать 18 июня. Станция назначения нам не сообщалась, о ней знали только органы военных сообщений (ВОСО). Погрузка шла в лагерях и в Смоленске. Ничто не говорило о войне, но необычность сборов, не предусмотренных планом боевой подготовки, настораживала людей, и у многих в глазах можно было прочесть тревожный вопрос: неужели война?

Наша дивизия в мирное время содержалась по сокращенным штатам. В состав дивизии входили: 30, 159 и 288-й стрелковые полки, 163-й легкоартиллерийский полк на конной тяге, 219-й гаубичный артиллерийский полк на механической тяге, зенитный артиллерийский дивизион, противотанковый артиллерийский дивизион, разведывательный батальон, батальон связи, рота химической защиты и тыловые учреждения. Орудий насчитывалось 102, из них: 152-мм гаубиц – 9, 122-мм гаубиц – 18, 76-мм пушек – 27, 76-мм противотанковых пушек – 12, зенитных орудий – 9, полковых пушек – 9, батальонных орудий – 18, минометов, не считая ротных, – 90. Все части были налицо за исключением саперного батальона, работавшего по укреплению новой государственной границы.

Боевая подготовленность частей дивизии была различна. Артиллерийские части резко выделялись хорошей обученностью и сколоченностью, что объяснялось удачным подбором и высокой подготовкой кадрового офицерского состава. В то же время в стрелковых полках некоторые роты на занятиях и учениях действовали неуверенно.

22 июня, т. е. в день вероломного нападения фашистской Германии на Советский Союз, половина эшелонов дивизии находилась в пути. Утром 23 июня эшелон штаба дивизии с органами и средствами управления проходил через Минск. Город и станцию бомбила фашистская авиация. Во многих местах мы видели пожары. Представитель ВОСО передал приказ штаба округа о том, чтобы части 64-й стрелковой дивизии разгружались на станции Ратомка (между Минском и Заславлем).

В этот же день мы получили приказ командира 44-го стрелкового корпуса комдива Юшкевича на оборону в Минском укрепленном районе…

[52]



* * *


Антон Михайлович Лункевич , в июне 1941 г. работал водителем автомашины на строительстве аэродрома, уроженец д. Винковцы:


22 июня с утра я уехал на аэродром работать в первую смену, в то время фашистские самолеты сбросили несколько бомб на город, работа приостановилась, шофера с более чем 200 автомашин собрались около начальника транспорта, чтобы узнать причину бомбежки. В метрах двухстах от нас стояли два десятка истребителей, в которых видны были летчики.


Поразительно, что ни один из истребителей, в которых находились пилоты, не взлетел. Причин этого могло быть лишь две: либо у них в баках не было бензина, либо им был дан приказ, запрещающий взлетать.


В этот момент послышался шум в воздухе. Я повернул голову в ту сторону и увидел около сотни мессершмитов. Они начали обстреливать наши истребители. Шоферы все бросились в ближайший лес, я схоронился под своим АМО-3. Наши ястребки начали взлетать в воздух (все-таки нарушили приказ? – А. О. ). Три из них загорелись. Мессершмиты ушли. Я вылез из-под кузова и побежал спасать раненых летчиков. Одного раненого вытащил из горящего самолета. В это время появились двое молодых ребят-стажеров, мы с помощью летчиков загрузили раненых, и я отвез их в госпиталь в Лиде. Когда вернулся обратно, узнал, что несколько наших автомашин уехали в сторону Баранович. На аэродроме застал только 6 стажеров, которые ждали распоряжений. Я с ними погрузил три бочки бензина и бочку автола, забрал стажеров в кузов, тут опять началась бомбежка аэродрома, бомбы начали падать на автопарк, я нажал газ «до доски» и выскочил с опасного места. Приехал в военкомат к майору Цыганкову с целью вступить в армию, но он меня отправил подальше в тыл. На второй день утром я догнал восемь наших автомашин у самого г. Барановичи.

[14]



* * *


Иван Семенович Стрельбицкий , командир 8-й отдельной противотанковой бригады, полковник, войну окончил генерал-лейтенантом артиллерии:


На рассвете 22 июня я был разбужен гулом моторов. Выскочив в открытую дверь на балкон, увидел самолеты со свастикой. Фашисты бомбили аэродром и вокзал. Бросился к телефону, вызвал командира зенитного дивизиона. Тот ответил, что сам не понимает, что происходит, так как только что вскрыл присланный пакет, в котором говорится: «На провокацию не поддаваться, огонь по самолетам не открывать». Между тем над аэродромом и вокзалом клубился густой дым. Горели самолеты, бомбы продолжали рваться, а зенитки молчали .

Вызвав машину, мчусь на огневые позиции дивизиона. На вокзале два разгромленных пассажирских поезда, слышны стоны, крики о помощи. У развороченных вагонов убитые и раненые. Сомнения и колебания исчезли. Отдаю команду «Огонь!». Зенитчики дружно ударили по фашистам. Загорелись 4 самолета. Три летчика выбросились с парашютами. На допросе они показали, что им было известно о приказе нашего командования не поддаваться на провокацию .


Откуда? Из Сообщения ТАСС от 13 июня 1941 г.? Но оно не было опубликовано в Германии. Или так блестяще работала немецкая разведка? Или все-таки существовал контакт между военным командованием двух стран в части проведения совместных «учений» все-таки существовал?


Поэтому они спокойно бомбили с малых высот аэродромы и поезда.

В первый день войны зенитчиками был сбит майор, командир эскадрильи «юнкерсов», который показал, что бомбардировочной авиации немецкого воздушного флота приказано «не бомбить военные городки, а также не подвергать бомбежке города на территории Западной Белоруссии». Мотив: сохранить не только казармы для размещения своих тыловых частей, госпиталей, но также и коммуникации, склады городов и крупных местечек. Накануне войны в городе появились диверсанты. Они пытались нарушить связь. Из битых кусков зеркал устраивали на крышах ориентировочные знаки для ночной бомбежки. На рассвете 22 июня дорога на бензосклад оказалась перекрытой усиленными нарядами в новенькой форме советской милиции. Колонна грузовиков, прибывших за горючим, выстроилась длинной очередью. Старшины и водители пытались выяснить причины остановки. Но так как в те времена у нас не существовало службы регулирования движения, то водители с заводными ручками набросились на милиционеров и тут-то поняли, что это немцы. Половина разбежалась, остальные сдались.

На другой дороге немцы были в форме НКВД (а может, это и было настоящее НКВД, которое пыталось остановить паническое отступление. – A. О .), и там водители, простояв около часа, вернулись в городок за указаниями…

На третий день (24), после тщательной авиационной разведки, немцы приступили к бомбежке центра города. В костеле засели диверсанты с автоматами и перекрыли пути отхода на восток. Автоматчики были выбиты. Многие неизвестные активисты принимали участие в этом. Противник снова предпринял попытку пройти через Лиду, но был отброшен. К сожалению, на ст. Лида действительно находился эшелон с танками КВ, без экипажей (на узкой колее? – А. О. ). Все это послужило основанием немецкому командованию стереть с лица земли Лиду. На окраине города были сброшены экспериментальные двухтонные бомбы. Диаметр воронки свыше 100 м. В одной из воронок погибла целиком 76-я батарея. Сопротивление гарнизона привело к тому, что центральная часть города была полностью разрушена…

[Там же]



* * *


Мария Ивановна Рунт , секретарь Барановичского обкома ЛКСМБ по пропаганде:


В 4 утра я проснулась от грохота взрывов, от зарева и криков. В окно увидела: бегут военные, на ходу застегивают гимнастерки, подтягивая ремни. В здании гостиницы (по ул. Чапаева) крики: «Война. Война». Я выбежала из комнаты, даже пыталась успокоить плачущих женщин, говоря им: «Это ученья, маневры». Но кто-то крикнул: «Какие маневры, вон фабрика “Ардаль” горит!» Я схватила свой портфельчик и побежала в горком партии. Было раннее утро, но все работники были уже на местах. Отдавались распоряжения о патрулировании на улицах города, чтобы на улицах было как можно меньше народа, чтобы все имели противогазы. Решено было продолжить работу конференции, никто не думал, что началась война, все думали, что это крупная провокация. И вот в 9 утра, как и намечалось, конференция продолжила свою работу. Заседания проходили под грохот взрывов, несколько раз прерывались. Бомбы падали совсем близко, содрогалась земля, дрожало здание, мы выбегали, падали под кусты и в канавы, после налета продолжали работу. И только в 12 часов, когда было передано правительственное объявление о том, что началась война, работа конференции приняла иной характер. Было привезено оружие самых разных видов и калибров, и начали раздавать делегатам конференции.

[Там же]



* * *


Андрей Яковлевич Рогатин , заместитель начальника по политической части полковой школы 55-го мотострелкового полка 17-й мотострелковой дивизии:


12 июня 1941 г. 17 мотострелковая дивизия маршем отправилась в западном направлении для участия в учениях , так нам объясняло командование, а мы, в свою очередь, объясняли своим подчиненным. Всем были вручены вещевые мешки, каски, а офицерам – русско-немецкие разговорники … В воскресенье 22 июня полк сделал остановку в лесу северо-восточнее Лиды. Штабная машина связи включила радио. В 12 часов мы услышали выступление тов. Молотова о том, что фашистские войска вероломно напали на нашу страну. По боевой тревоге построились в колонну и форсированным маршем пошли к Лиде. К утру 23 июня части 17 мотострелковой дивизии были в Лиде и ее окрестностях. На станции стояли эшелоны с танками КВ и Т-34, эшелоны сопровождал технический персонал. Все танки были заправлены горючим (вероятнее всего, до начала войны предполагалось танки, подогнанные в составах, двигавшихся по широкой колее, перегружать в составы на узкой колее либо перегонять через границу своим ходом для погрузки в составы на узкой колее там. – А. О. ), но отсутствовал личный состав, который мог управлять этой техникой. По приказу комдива 17-й генерал-майора Богданова мы выявили среди солдат и младшего комсостава тех, кто мог сесть в танки и управлять ими, но таких нашлись единицы (бывшие трактористы). Танки спускали с платформ, отгоняли в указанные места, закапывали в землю и пользовали их как орудия.

[Там же]



* * *


Кирилл Никифорович Осипов , секретарь партбюро 245-го гаубичного артполка 37-й стрелковой дивизии:


Наш полк должен был четырьмя эшелонами переехать в район Бенякони. <… > 21 июня наш эшелон с первым дивизионом и штабной батареей прибыл на ст. Лида, где был временно остановлен по причине занятости места разгрузки на ст. Бенякони. Жизнь в городе шла, ничем не отличаясь от прежних дней. Был субботний день. Вечером личный состав эшелона после ужина спокойно лег отдыхать. Все было готово к разгрузке. Каждый знал, что он будет делать. В 4 часа утра 22 июня нас разбудили сильные разрывы авиабомб. Что произошло? Кто бомбит и что? С таким вопросом я побежал к коменданту станции Лида. Тот сидел у телефона и тщетно пытался у кого-то уточнить обстановку. Но связи с другими городами не было <…>. Часам к 8 утра на станцию подошел пассажирский поезд с многими побитыми вагонами. Как только он остановился, начали выносить убитых и раненых. Теперь уже стало ясно, что началась война. Только к полудню повреждение на железнодорожном пути из Лиды в Бенякони было восстановлено. Эшелон тронулся к месту разгрузки. На ст. Бенякони заместитель командира дивизии полковой комиссар Пятаков нам сообщил, что фашистская Германия напала на Советский Союз <…>. Нам было приказано немедленно разгрузиться и сосредоточиться в 2 км от ст. Бенякони в лесу, привести все в боевую готовность <…>. Пришлось срочно направлять машину на заправпункт в г. Лиду за бензином <…>

К утру 23 июня машина прибыла с бочками бензина. Командир штабной машины, ездившей за бензином, рассказал, что в городе полная неразбериха. На складе ждут указаний об отпуске военного имущества от своего начальства, но распоряжения нет. У складов скопилось множество машин. Видя такое положение, начальники складов на свою ответственность безо всяких накладных начали отпускать бензин. К утру дивизион был приведен в боевую готовность. Был получен приказ дивизиону совместно со стрелковым полком выйти на ликвидацию воздушного гитлеровского десанта в районе г. Лиды. В 9.00 23 июня колонна вышла в направлении Лиды. Во второй половине дня наша разведка обнаружила гитлеровских парашютистов. Полк развернулся и занял боевой порядок. С опушки леса пошли фашистские танки и броневики. Оказалось, что к выброшенному десанту прорвались танки и броневики.


Невероятная ситуация – либо танки и броневики сбросили вместе с десантом на парашютах, либо они неведомо как просочились и соединились с парашютным десантом. Надо напомнить, что после страшных потерь на Крите десантников – элитных войск, требующих длительной и напряженной подготовки, Гитлер запретил использовать парашютно-десантные войска. В первый день войны немцы выбрасывали с парашютом лишь небольшие разведывательно-диверсионные группы. Так что скорее это были немецкие войска, переброшенные через границу по договоренности 20–21 июня без боеприпасов, а боеприпасы им 22 июня скинули на парашютах.


Наши гаубичные батареи открыли огонь. Напряжение нарастало. Запасы патронов у бойцов стрелкового полка были на исходе. Пополнение их не организовано. Батальоны отошли в район огневых гаубичных батарей дивизиона, образовав опорные пункты. Трижды фашисты переходили в атаку под прикрытием танков, но каждый раз откатывались, оставляя убитых и раненых. Подбито до 8 танков. Начало темнеть. Получен приказ отходить на Ошмяны…

[Там же]



* * *


Роман Романович Черношей , лейтенант штаба 245-го гаубичного полка 37-й стрелковой дивизии:


В два часа ночи 22 июня завершили погрузку своего эшелона бойцы и офицеры 245-го гаубично артиллерийского полка (ГАП), в штабе которого я служил. Через час состав оставил Витебск и ушел в заданном направлении. После тяжелой физической работы наши солдаты и командиры крепко спали под перестук вагонных колес. Примерно после девяти часов утра поезд остановился на станции Вилейка. Тут люди высыпали из вагонов и побежали в буфет за покупками. Но на вокзале никого из обслуживающего персонала не было. Окна и двери раскрыты, на полу валялась разбросанная документация железнодорожников.

В Вилейке мы узнали страшную весть о начале войны. Встал вопрос: что делать дальше? Никакой связи со штабами дивизии и 21-го корпуса не было, железнодорожная связь не работала. В такой ситуации командование полка решило продвигаться к месту назначения. Когда эшелон следовал к станции Юратишки, нас обстреляли из пулеметов немецкие самолеты, они летели в сторону Минска. Под вечер поезд прибыл на станцию Гавья. На пристанционных путях ничего не было, кроме одного паровоза, котел которого был пробит малокалиберным снарядом. Никого не оказалось в помещении вокзала…

С наступлением вечера начали разгрузку. Работу эту вели среди путей, потому что погрузочно-разгрузочной рампы на станции не имелось. Все, что выгружали из эшелонов, выносили на руках, выкатывали и прятали в ближайшем лесу.

На второй день войны командир нашего полка полковник Меркулов и начальник штаба капитан Ларионов установили связь с воинскими частями дивизии, которые встретили 22 июня в Лиде и занимали оборону вблизи города. По решению командования мы начали подвозить на лошадях 122-миллиметровые гаубицы у железнодорожной станции Гутно, что находится с восточной стороны Лиды.

Вечером 24 июня на станцию Гавья приехал в грузовой автомашине комиссар дивизии Н. Пятаков. Он хорошо знал меня по службе в штабе и тут же дал задание. Предоставив в мое распоряжение автомобиль ЗИС-5 с шофером и двумя солдатами, комиссар приказал в течение ночи дважды подвезти боеприпасы в район боевых действий у станции Гутно. Хорошо, что до нашего прибытия 17-я стрелковая дивизия разгрузила возле Гавьи значительное количество гаубичных снарядов, а также автоматных и винтовочных патронов. В нашем полку боеприпасов не было, ибо мы выезжали к новому месту дислокации по штатам мирного времени.

[Там же]



* * *



И. В. Болдин (заместитель командующего ЗапОВО)
Так началась война

В тот субботний вечер на сцене минского Дома офицеров шла комедия «Свадьба в Малиновке» <…>. Неожиданно в нашей ложе показался начальник разведотдела штаба Западного Особого военного округа полковник С. В. Блохин. Наклонившись к командующему генералу армии Д. Г. Павлову, он что-то тихо прошептал.

– Этого не может быть, – послышалось в ответ. Начальник разведотдела удалился.

– Чепуха какая-то, – вполголоса обратился ко мне Павлов. – Разведка сообщает, что на границе очень тревожно. Немецкие войска якобы приведены в полную боевую готовность и даже начали обстрел отдельных участков нашей границы…

Невольно вспомнил события последних дней, которые произошли на белорусской земле. 20 июня 1941 года наша разведка донесла, что в 17 часов 41 минуту шесть германских самолетов нарушили советскую государственную границу. Ровно через две минуты появилась вторая группа немецких самолетов. К ним подвешены бомбы. С этим грузом они углубились на нашу территорию на несколько километров.

Командующий 3-й армией генерал-лейтенант В. И. Кузнецов сообщил из Гродно: вдоль границы, у дороги Августов – Сейни, еще днем были проволочные заграждения. К вечеру немцы сняли их . В лесу в этом районе отчетливо слышен шум многочисленных моторов.

Далее, разведка установила: к 21 июня немецкие войска сосредоточились на восточнопрусском, млавском, варшавском и демблинском направлениях. Основная часть германских войск находится в тридцатикилометровой пограничной полосе. В районе Олыпанка (южнее Сувалки) установлена тяжелая и зенитная артиллерия. Там же сосредоточены тяжелые и средние танки. Обнаружено много самолетов.

Отмечено, что немцы ведут окопные работы на берегу Западного Буга. В Бяля-Подляска прибыло сорок эшелонов с переправочными средствами – понтонными парками и разборными мостами, с огромным количеством боеприпасов.

Пожалуй, можно считать, что основная часть немецких войск против Западного Особого военного округа заняла исходное положение для вторжения…


Далее следуют размышления и воспоминания Болдина, из которых понятно, что он всю ночь не спал, однако никто не позвонил и не сказал ему о Директиве № 1 наркома обороны и о том, подтвердилась ли информация об обстреле отдельных участков границы, поступившая 21 июня.


Из тяжелой задумчивости вывел телефонный звонок. Оперативный дежурный передал приказ командующего немедленно явиться в штаб. Значит, я был прав! Через пятнадцать минут вошел в кабинет командующего. Застал там члена Военного совета округа корпусного комиссара А. Я. Фоминых и начальника штаба генерал-майора В. Е. Климовских.

– Случилось что? – спрашиваю генерала Павлова.

– Сам как следует не разберу. Понимаешь, какая-то чертовщина. Несколько минут назад звонил из третьей армии Кузнецов. Говорит, что немцы нарушили границу на участке от Сопоцкина до Августова, бомбят Гродно, штаб армии (значит, время 4.20—4.30. – А. О. ). Связь с частями по проводам нарушена, перешли на радио. Две радиостанции прекратили работу – может, уничтожены. Перед твоим приходом звонил из десятой армии Голубев, а из четвертой – начальник штаба полковник Сандалов. Сообщения неприятные. Немцы всюду бомбят…


Опять ни звука о Директиве № 1 – или она предназначалась лишь для троих членов Военного Совета, находившихся в кабинете, а даже первый заместитель командующего округа знать о ней не должен был? Или, отправленная в 0.30, как утверждал Жуков в «Воспоминаниях и размышлениях», во все западные округа, она еще не поступила? Интересно, что при этом ее текст сохранился лишь в ЗапОВО в виде «Директивы Командующего войсками ЗапОВО командующим 3-й, 4-й и 10-й армий», начинающейся словами: «Передаю приказ Наркомата обороны для немедленного исполнения…», а в конце подписи Тимошенко, Жукова Павлова, Фоминых и Климовских.


Наш разговор прервал телефонный звонок из Москвы. Павлова вызывал нарком обороны Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко. Командующий доложил обстановку.


Поразительно, информация идет не снизу вверх – мол, происходит то-то и то-то, а сверху вниз – мол, что бы у вас ни случилось, ни в коем случае не поддаваться на провокацию!


Вскоре снова позвонил Кузнецов, сообщил, что немцы продолжают бомбить. На протяжении пятидесяти километров повалены все телеграфные и телефонные столбы. Связь со многими частями нарушена.

Тучи сгущались. По многочисленным каналам в кабинет командующего стекались все новые и новые сведения, одно тревожнее другого: бомбежка, пожары, немцы с воздуха расстреливают мирное население.

Снова появился с докладом полковник Блохин. Оказывается, с рассветом 22 июня против войск Западного фронта перешли в наступление более тридцати немецких пехотных, пять танковых, две моторизованные и одна десантная дивизии, сорок артиллерийских и пять авиационных полков.

Так без объявления войны Гитлер вероломно напал на нашу страну!

Павлов обращается ко мне:

– Голубев один раз позвонил, и больше никаких сведений из десятой армии нет. Сейчас полечу туда, а ты оставайся здесь.

– Считаю такое решение неверным. Командующему нельзя бросать управление войсками, – возражаю я.

– Вы, товарищ Болдин, – переходя на официальный тон, говорит Павлов, – первый заместитель командующего. Предлагаю остаться вместо меня в штабе. Иного решения в создавшейся ситуации не вижу.

Я доказываю Павлову, что вернее будет, если в Белосток полечу я. Но он упорствует, нервничает, то и дело выходит из кабинета и возвращается обратно.


Может быть, он выходил из кабинета, чтобы, не дождавшись Директивы наркома № 2 о начале боевых действий, рискуя жизнью, дать в 5.25 свою директиву 3-й, 4-й и 10-й Армиям?


Снова звонит маршал С. К. Тимошенко. На сей раз обстановку докладываю я. Одновременно сообщаю:

– Павлов рвется в Белосток. Считаю, что командующему нельзя оставлять управления войсками. Прошу разрешить мне вылететь в десятую армию.

Нарком никому не разрешает вылетать, предлагает остаться в Минске и немедленно наладить связь с армиями.

Тем временем из корпусов и дивизий поступают все новые и новые донесения. Но в них – ничего утешительного. Сила ударов гитлеровских воздушных пиратов нарастает. Они бомбят Белосток и Гродно, Лиду и Цехановец, Волковыск и Кобрин, Брест, Слоним и другие города Белоруссии. То тут, то там действуют немецкие парашютисты.

Много наших самолетов погибло, не успев подняться в воздух. А фашисты продолжают с бреющего полета расстреливать советские войска, мирное население. На ряде участков они перешли границу и, заняв десятки населенных пунктов, продолжают продвигаться вперед. В моем кабинете один за другим раздаются телефонные звонки. За короткое время в четвертый раз вызывает нарком обороны (интересно, почему нарком звонит не командующему округом, а его заму? – А. О. ). Докладываю новые данные. Выслушав меня, С. К. Тимошенко говорит:

– Товарищ Болдин, учтите, никаких действий против немцев без нашего ведома не предпринимать. Ставлю в известность вас и прошу передать Павлову, что товарищ Сталин не разрешает открывать артиллерийский огонь по немцам (вот откуда поступали все непонятные команды! – А. О. ).

– Как же так? – кричу в трубку. – Ведь наши войска вынуждены отступать. Горят города, гибнут люди!

Я очень взволнован. Мне трудно подобрать слова, которыми можно было бы передать всю трагедию, разыгравшуюся на нашей земле. Но существует приказ не поддаваться на провокации немецких генералов.

– Разведку самолетами вести не далее шестидесяти километров, – говорит нарком…

Наконец из Москвы поступил приказ (Директива наркома № 2?! Жаль только, не указал Болдин время ее поступления. – А. О .) немедленно ввести в действие «Красный пакет», содержавший план прикрытия государственной границы (в Директиве № 2 нет никаких упоминаний ни о «Красном пакете, ни о плане прикрытия! – А. О .). Но было уже поздно. В третьей и четвертой армиях приказ успели расшифровать только частично, а в десятой взялись за это, когда фашисты уже развернули широкие военные действия.

Замечу, кстати, что и этот приказ ограничивал наши ответные меры и заканчивался такими строками: «Никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить».57 Но о каком прикрытии государственной границы могла идти речь, когда на ряде направлений враг уже глубоко вклинился на нашу территорию!

[15, с. 81–87]



* * *


Петр Николаевич Палий , военный инженер, войну встретил на строительстве военных укреплений под Брестом, вышел из окружения, участвовал в оборонительных боях на Днепре, попал в плен, все годы войны провел в офицерских лагерях. В плену вел себя вполне достойно:


В начале июня (1941 г. – A. О .) я предпринял поездку по всей длине строительного участка, от Волынки до Ломжи, с целью организации ремонтных и аварийных бригад на местах. Много интересного я увидел и узнал за время своего короткого путешествия.

В Бресте доты строились по самому краю острова. Новое, по уверению Яши Горобца, русло Буга было узкое, всего 40 метров. По ту сторону реки немцы установили наблюдательные посты с оптикой и фотокамерами. «Вот смотри, Палий, когда мы стали ставить опалубку, то соорудили щиты, чтобы они не могли засечь азимуты обстрела, тогда они поставили эти вышки. Мы подняли щиты повыше, а на другой день они удвоили высоту своих башен… Пришлось совсем закрыть всю эту сторону, как зимние теплицы устроили».

На другой стороне была высокая мачта с большим красным флагом, на белом кругу четко вырисовывалась черная свастика. На площадке у мачты стояли несколько немецких военных и в бинокли рассматривали стройку. «Возьми бинокль, Петр Николаевич, посмотри на них, в особенности на офицеров… вот шикарно одеты, сукины дети», – Яша сунул мне в руки большой артиллерийский бинокль…

«А что вот там, под брезентом у них?» – «Пулеметная установка, а вон за теми деревьями, там стоят у них минометы… и так по всей границе. И все на нас направлено… хороши приятели. А?» – «А мы им отравляем эшелон за эшелоном и лес, и уголь, и зерно… Через Черемху проходит 5–8 составов каждый день… Странная история». – «Вот поедешь дальше, там не то еще увидишь… еще более странные вещи ». – «Что?» – «Не хочу говорить, сам посмотришь, тогда и подумаешь о странностях. Все знают, но все избегают говорить об этом».

Действительно, было чему удивляться! Когда я приехал на следующий день в Семятичи и подошел к границе, к берегу, то сразу увидал эти «странные вещи». На немецкой стороне, на берегу, аккуратными штабелями были уложены все части и детали… понтонного моста! Даже сами понтоны были установлены на катках, и до самой воды были уложены деревянные слеги! «И здесь, и дальше к Дрогичену, и около Гродзинска… Черт его знает, к чему эта демонстрация, – говорил мне начальник участка – На нервах наших играют… Слухи кругом ходят очень неуспокоительные. Сверху нас успокаивают, а здесь эти мутные слухи шепотом передают, с недомолвками и намеками, создают нервность и беспокойство».

И так по всему строительству. По всей линии новой границы ходили слухи о подготовке немцев к чему-то. И все боялись сказать – к чему. Официально это называлось «распускать провокационные слухи», и все предпочитали говорить недомолвками или просто отмалчиваться, пряча беспокойство и озабоченность…

В Ломже я снова встретился с киевлянином. Жорж Прозан когда-то работал в одном учреждении со мною… «Очень трудно понять, что это такое. Я скажу тебе по секрету, что на собрании партийного актива докладчику из политуправления задавали вопросы по этому поводу, и он всячески увиливал от ответов. А когда один летчик сказал, что он сам не раз наблюдал передвижение крупных воинских соединений, то знаешь, что этот балда сказал? Не поверишь! Он сказал, что это совершенно понятно, что немцы готовят решительный удар по Англии и что здесь идет наращивание резервов для этого удара… А? Как тебе нравится? Удар через Ла-Манш, а резервы под Варшавой …»

Чувство какой-то обреченности и страха было у многих. Немцы, как удав кролика, гипнотизировали работающих на границе своим пристальным взглядом и кольцами своего мощного тела, свернувшегося по ту сторону узкой реки.

[95]



* * *


Л. Бронтман (заместитель заведующего военного отдела газеты «Правда»):


Вчера с Левкой были у секретаря ЦК Белоруссии Горбунова – между прочим, бывшего нашего корреспондента по Белоруссии… Беседовали два часа…

Разговор зашел о первых днях войны. Горбунов вспомнил свои впечатления. Он был тогда в Белостоке. В час ночи вернулся из театра, шла пьеса «Интервенция». Жил в общежитии обкома… В 4 часа утра проснулся от колоссального взрыва. «Вот дураки, переложили аммонала», – и повернулся на другой бок. Второй взрыв, вылетели стекла, и осколком стекла обожгло нос.

– Война!..

Вечером 23 июня Горбунов приехал в Слоним. Там находились армейские склады, они тянулись на 5 км. Сколько было хлеба, Горбунов не помнит, но горючего – 150 тыс. тонн .


На допросе командующий Западным фронтом генерал армии Павлов сказал, что у его войск всего было лишь 700 тонн горючего, а остальное – в Майкопе. А здесь в одном только Слониме 150 тыс. тонн! И командующий округом об этом не знал! Это может означать лишь одно – горючее предназначалось для Великой транспортной операции и им распоряжались другие военачальники.


Он приехал в райком – света нет, народу полно. Почему темно? Нечем замаскировать, сидят и заседают в темноте. Одеяла есть? Есть. Не медля дать свет, завесить окна! Сделали.

Горбунов выяснил возможность эвакуации запасов. Нет никакой возможности. Тогда он предложил поджечь склады и спросил, кто будет за это ответственным. Все молчали, пораженные. Тогда Горбунов возложил ответственность на секретаря райкома и дал час сроку <…> Через час-два, когда Горбунов уезжал из города, он весь был закрыт облаком от горевших складов.

[18, с. 274–277]



* * *


Главный маршал авиации А. Е. Голованов:


Во второй половине второго дня войны полк поднялся в воздух и лег на боевой курс.

Горел Минск, горели многие населенные пункты. Дороги были забиты… Наши самолеты подвергались обстрелу из зенитных пушек, отдельные машины атаковались истребителями с красными звездами, и мы вынуждены были вступать с ними в бой, хотя красные звезды были четко видны и на наших самолетах. Один из истребителей был сбит (странно, что Голованов не называет тип сбитого истребителя. – А. О. ).

Линия фронта, а стало быть, и фронт отсутствовали. Лишь на отдельных участках шли локальные бои – они были видны нам сверху по вспышкам огня, вылетавшим из жерл пушек и минометов.

На обратном пути, несмотря на сигналы «я свой», наши отдельные самолеты опять были атакованы истребителями с отчетливо видными красными звездами . В полку появились первые раненые и убитые. Очевидно, думали мы, немцы нанесли на свои истребители наши опознавательные знаки, чтобы безнаказанно расстреливать нас (не исключено, что красные звезды наносились на них на советских аэродромах 20–21 июня после ночного перелета для продолжения полета над СССР в дневное время при переброске на Ближний Восток. – А. О .). Было решено открывать по таким истребителям огонь с дальних дистанций и не подпускать их близко.

Мы получили новое боевое задание – уничтожить скопления немецких войск на дорогах и переправах. Стали поступать отдельные доклады экипажей: бомбим колонны, имеющие опознавательные знаки – звезды . Уточняли, правильно ли нам поставлена задача, эти ли участки фронта с войсками мы бомбим? В ответ получали подтверждение, что все правильно и что именно здесь и нужно уничтожать противника.


Скорее всего, речь идет о бомбежках не танковых колонн, движущихся своим ходом, а железнодорожных эшелонов с танками. Это косвенно подтверждает версию о смене железнодорожной колеи на расстоянии 100–120 км от границы. С началом войны такие эшелоны, не успевшие пересечь границу, отгоняли от нее до места, где начиналась советская колея, а поскольку не только перегрузить, но даже сгрузить танки было невозможно, не исключено, что давали команду бомбардировочной авиации разбомбить их, чтобы они не достались врагу.


Много позже, когда фронт стабилизировался, нам стало известно, что не один раз наши наземные войска подвергались бомбардировкам и пулеметному обстрелу самолетов с красными звездами.


А это уже другой возможный вариант: удар наносили немецкие самолеты, которые 20–21 июня по договоренности перелетели границу, перекрасили свои опознавательные знаки на наши и углубились на советскую территорию.


На наш аэродром стали садиться разные самолеты, потерявшие свои части. Подвергся бомбардировке и Смоленск. Город горел. Оставаться далее на аэродроме, на который уже налетали бомбардировщики противника, было нецелесообразно. Штаб корпуса находился еще в городе. Поехал туда. В центре города горел универмаг, под часами которого обычно назначались свидания. По улицам брели толпы людей в сторону Москвы. Женщины и дети несли на себе, везли на тележках, а то и в детских колясках разный домашний скарб. Ошеломляющее впечатление от внезапно нагрянувшей войны и бомбежки, от полыхавших тут и там пожаров, лежащих на улицах убитых и раненых было столь велико, что вещи, которые многие захватили с собой, часто были просто случайными. Какая-то женщина, ведя за руку девочку, несла подушку. Больше у нее ничего не было. За ней шел старик, толкая тележку, на которой пронзительно визжал маленький поросенок. Шла женщина с корытом, видимо и сама не зная, для чего оно ей нужно. Словом, брали первое подвернувшееся под руку, торопясь, чтобы не попасть в лапы немцев…

3 июля, на двенадцатый день войны, я получил неожиданно распоряжение немедленно прибыть в Москву.

Центральный аэродром, на котором сел наш самолет, был замаскирован под поле, где женщины убирают урожай.

В штабе ВВС меня принял Н. А. Булганин, назначенный членом Военного совета ВВС. Я доложил о проделанной боевой работе нашего полка и по задаваемым вопросам понял, что этот человек пока что мало разбирается в вопросах боевого применения авиации. Поговорив со мной, он сказал, чтобы я никуда не отлучался.

Через некоторое время я оказался в Кремле, в уже знакомом кабинете. Народу было много, но я мало кого знал. Многие из присутствующих были небриты, их лица, воспаленные глаза говорили о том, что они уже давно не высыпаются. Оглядевшись, кроме уже знакомых мне лиц узнал, по портретам, Н. А. Вознесенского. С удивлением увидел, что В. М. Молотов одет в полувоенную форму защитного цвета (это единственное известное мне упоминание о Молотове в военной форме, кроме кинокадров торжественного заседания 6 ноября 1941 г. на станции метро «Маяковская». – А. О. ), которая ему совсем не шла.

Среди присутствующих резко выделялся Сталин: тот же спокойный вид, та же трубка, те же неторопливые движения, которые запомнились еще с первых моих посещений Кремля до войны, та же одежда.

– Ну, как у вас дела? – спросил Сталин, здороваясь.

Я кратко доложил обстановку и что за это время сделал полк.

– Вот что, – сказал Сталин, – мы плохо ориентированы о положении дел на фронте. Не знаем даже точно, где наши войска и их штабы, не знаем, где враг. У вас наиболее опытный летный состав. Нам нужны правдивые данные. Займитесь разведкой. Это будет ваша главная задача. Все, что узнаете, немедленно передайте нам. Что вам для этого нужно?

– Прикрытие, товарищ Сталин, – ответил я.

– Что мы можем дать? – спросил Сталин Булганина.

– Немного истребителей, – ответил Булганин.

Сталин пошел по дорожке, о чем-то думая. Вернувшись и подойдя ко мне, он сказал:

– На многое не рассчитывайте. Чем можем – поможем. Рассчитывайте больше на свои силы и возможности. Видите, что творится!

Сталин опять заходил. Снова подойдя ко мне, он вдруг сказал:

– Мы дали указание арестовать Павлова. – Голос его был тверд и решителен, но в нем не слышалось ни нотки возмущения, ни тени негодования…

Передо мной, как наяву, возник служебный кабинет в Минске и бритоголовый, с массивной фигурой человек, вызывающий по телефону Сталина, чтобы взять в свое подчинение наш полк, убеждающий его не верить сведениям о сосредоточении немцев на исходных рубежах у наших границ, не поддаваться на «провокации» (скорее Сталин убеждал Павлова в этом. Почему в книге это было дано «с точностью до наоборот» – неизвестно, вероятней всего, на этом настоял цензор. – А. О. ). Разговор этот, как помнит читатель, происходил в моем присутствии, и, видимо, Сталин, обладая отличной памятью и уверенный в том, что я все пойму, объявил мне об этом решении Государственного Комитета Обороны (или Голованов не только все понял, но и очень хорошо запомнил понятое. – А. О. ).

Больше о Павлове не было произнесено ни слова…

[31, c. 41–45]



* * *


Письмо ветерана авиации дальнего действия, Героя Советского Союза С. И. Швеца маршалу Голованову:


Днепропетровск, 15 декабря 1971 г.

Здравия желаю, товарищ Главный маршал авиации!

Здравствуйте, дорогой мой высокий командир Александр Евгеньевич!

Поздравляю Вас с наступающим уже 1972 Новым годом и желаю здравствовать еще многие, многие годы.

Пишет Вам Ваш летчик Швец Степан Иванович. Вы могли меня и забыть, нас ведь было много, поэтому коротко напомню о себе. В конце 1939 г. я из ВВС был откомандирован в УМВЛ58 (к В. С. Гризодубовой59) и летал там до начала войны, в основном летал в Берлин . Всё видели, и в мае даже я послал письмо В. М. Молотову о том, что мы видели, получил благодарность за бдительность и заверение, что правительству все известно, не надо беспокоиться. Последний мой полет в составе экипажа Н. А. Хорпякова был 21/VI-41 г., а на следующий день – война.

В июле я попал в 420-й полк Новодранова Н. И., при перелете в Казань мой самолет ЕР-2 загорелся в воздухе, экипаж покинул самолет, я попал в госпиталь с переломом двух позвонков и был списан.

Скрывая заключение комиссии, я вернулся в полк, но летать не пришлось, мне не повезло, я подломал самолет ЕР-2 при перегоне из Москвы 15/Х 41 г., затем сломал еще самолет при взлете из Бузулука 23/ХII 41 г. (не слишком ли много небоевых аварий у боевого летчика – будущего Героя Советского Союза?! – А. О. ). Вопрос стоял о моем отчислении в тыл. Но этого не случилось. Летать я начал из Иваново 16/I 42 г., был ком. звена, ком. эскадрильи 16-го АП и командиром 2-го гв. АП с декабря 43 г. После травмы (VII 44 г.) попал в госпиталь, затем в резерв и в полк больше не вернулся.

Теперь, возможно, Вы меня вспомнили. Я еще был у Вас вторым пилотом на «Дугласе» (СИ-41) во время полетов на параде 7 ноября 40 г.

Письмо Вам заставила написать Ваша книга. Читая ее, я как бы снова вернулся в ту боевую обстановку 30-летней давности…

[Там же, c. 140]




22 июня 1941 года советские РЛС обнаружили первый налет врага


Одной из загадок катастрофы Красной Армии 22 июня 1941 г., позволившей немцам дойти до стен Москвы, стал первый удар, нанесенный авиацией Германии.

До сих пор непонятно, какие города подверглись первому удару с воздуха на рассвете 22 июня 1941 г.

Наиболее часто называют Киев, Севастополь, Каунас, Минск. Киев, согласно военному варианту песни «Синий платочек», бомбили «22 июня ровно в 4 часа», чего никак быть не могло, ибо от границы до Киева не менее 500 км, и если немецкие самолеты перелетели ее ровно в 4.00, они никак не могли быть над Киевом ранее 5–6 часов утра. О бомбежке Киева 22 июня пишет в своих мемуарах Хрущев, сообщая, что от нее пострадал самолет в ангаре аэродрома, из чего следует, что бомбили не город, а аэродром.

Один мой знакомый, тогда курсант Киевского танкового училища, рассказывал, что 22 июня 1941 г. аэродром в Броварах бомбили во время завтрака в столовой, то есть между 9 и 10 часами утра. Он видел, как везли очень много раненых и объясняли, что бомба попала в столовую, где кроме авиаторов завтракали рабочие, занятые перестройкой аэродрома.

Первая бомбардировка Минска была осуществлена лишь 24 июня в 9.00 утра, хотя есть сообщение о бомбежке 23 июня.

Молотов, выступая в 12.15 с сообщением о начале войны, в числе подвергшихся бомбардировке городов назвал Житомир, Киев, Севастополь и Каунас.60

Черчилль в мемуарах написал, что от английского агента в немецком посольстве в Москве стало известно, что, получив утром 22 июня меморандум, которым Германия фактически объявляла войну СССР, Молотов сказал: «Ваши самолеты бомбили сегодня 10 беззащитных деревень». Если бы в первый налет бомбили города, речь шла бы о них. Это косвенно свидетельствует о том, что первому налету подверглись не города, а аэродромы, расположенные недалеко от городов, зачастую рядом с деревнями.

В 60-е годы стало известно, что таких аэродромов, подвергшихся немецкому нападению утром 22 июня 1941 г., было 66. В основном они находились вблизи границы, что позволило немецким самолетам сделать в это утро по нескольку вылетов и нанести тяжелейший урон советской авиации. Во время самых первых налетов удары наносились по нашим истребителям.

При осмыслении этих катастрофических потерь мне показалось странным, что существовавшая в те годы система ВНОС (воздушное наблюдение, оповещение, связь) приграничных округов в этот день не выполнила свои функции и не подала никакого сигнала о приближении армад немецких самолетов к советским границам. Неожиданный ракурс моим размышлениям на эту тему придал эпизод из книги Г. Куманева «Рядом со Сталиным», рассказанный ему П. К. Пономаренко, который в 1941 г. был первым секретарем ЦК КП Белоруссии, а затем начальником штаба партизанского движения СССР.

Он утверждал, что на рассвете 22 июня 1941 г. командующему ВВС ЗапОВО генерал-майору авиации, Герою Советского Союза И. И. Копецу стало известно, что через несколько минут немецкая авиация нанесет удар по аэродромам ЗапОВО, поэтому он отдал команду срочно поднять в воздух все способные летать самолеты и доложил об этом в Москву (видимо, и самому Пономаренко, откуда тот все и узнал).

Однако Москва дала строжайшую команду Копецу немедленно отменить приказ и приземлить самолеты, чтобы не «спровоцировать немцев на войну» . Копец отменил свой приказ, советские самолеты сели на аэродромы, и в это время налетели немцы и уничтожили их большую часть. Копец застрелился [70, с. 141].

Следует отметить несколько важных деталей. Во-первых, Пономаренко – твердый сталинец, никогда от вождя не отрекался, поэтому наговорить на Сталина лишнего не мог. Во-вторых, Копец действительно застрелился 22 июня 1941 г. (хотя в справочнике «Герои Советского Союза» деликатно сообщается: «умер (!) 23 июня 1941 г.»).

Вызывал интерес сам факт получения информации K°-пецом об ударе немецкой авиации за несколько минут до его нанесения. Именно размышления на эту тему и дали единственно возможный ответ: информация об ударе за несколько минут до его начала могла поступить с постов ВНОС, если в их составе имелись радиолокационные станции (РЛС).

В опубликованном в Интернете общем перечне приказов Наркома обороны за 1941 г. упоминается приказ № 076, краткое содержание которого таково: «Введение на вооружение новых средств связи и радиопеленгации». Дата его в перечне не указана, но указано, что приказ № 070 был подписан наркомом 22 февраля 1941 г., а № 080 – 3 марта 1941 г. Значит, приказ о принятии на вооружение РККА РЛС ПВО был подписан в конце февраля 1941 г. (По другим сообщениям, это произошло еще раньше, и РЛС РУС-1 участвовала в боевых действиях уже во время Финской кампании в 1940 г.)

Мне удалось найти подтверждение своим предположениям. Оказалось, что на западной границе в то время постоянно дежурили 24 РЛС, в том числе 18 станций РУС-1 (сигнализирующей о самолете противника в момент пролета им радиолинии «передатчик – приемник») и 6 станций РУС-2,61 обнаруживающих приближающиеся самолеты на расстоянии до 120 км. При скорости самолета 300 км/ч он мог быть обнаружен такой РЛС за 15–20 минут до подлета. Все совпадает.

Второй, даже более важный вопрос: почему руководство в Москве, действуя явно от имени Сталина, дало команду немедленно посадить поднятые в воздух советские самолеты?

Варианты ответов:

1. Действительно боялись «спровоцировать» немцев на удар. Но это маловероятно, ибо когда удар уже наносится, необходимо лишь защищаться или парировать его встречным ударом – ведь он уже спровоцирован.

2. В то время еще не знали, что уже существует почти фантастическое техническое средство – радиолокация, способное обнаруживать самолеты врага за сотни километров, да еще в темное время суток, или не верили в такую возможность. (Есть воспоминания о том, как операторы первых РЛС открывали дверь кабины, чтобы в подтверждение реальности существования самолета, появившегося в виде отметки на индикаторе, услышать «вживую» гул его моторов.)

Это тоже маловероятно, так как если об РЛС знал региональный руководитель ВВС Копец, то в Центре-то уж тем более. Я располагаю свидетельством моего коллеги Л. И. Гнездилова, работавшего в начале 50-х годов в НИИ-17, в отделе, которым руководил главный конструктор РЛС РУС-2 «Пегматит» А. Б. Слепушкин. Так вот однажды Слепушкин рассказывал своим сотрудниками, как демонстрировал перед войной свою РЛС в Кремле – установил ее в центре Ивановской площади и показывал отражение от «местников», в частности показал «дом на Набережной», кинотеатр «Ударник» и т. п. руководителям партии, государства и армии во главе со Сталиным.

3. Сознательно провоцировали немцев на нанесение ими первого удара, что сразу делало Германию агрессором, а Россию – жертвой, с целью объединения со всеми другими государствами, воюющими с Германией.

Как ни странно, в последнее время ряд историков, журналистов и даже военных вполне серьезно доказывают, что все было именно так, и, как ни странно, считают свою версию вполне правдоподобной.

Я категорически с этим не согласен. Этот вариант, на мой взгляд, напоминает старую байку: «Выколю себе глаз – пусть у моей тещи-гадины будет зять кривой».

4. Ответ, который кажется мне единственно возможным: немецкие самолеты 22 июня летели через германо-советскую границу по договоренности между Гитлером и Сталиным. Возможно, они еще с 20 июня начали пересекать границу и приземляться на советских приграничных аэродромах для последующей переброски далее, к южным границам СССР, а затем – в Турцию, Иран, Ирак, к нефтяным полям, откуда снабжалась нефтью средиземноморская эскадра Англии.

Не исключено, что советские самолеты тоже перелетали в это время государственную границу и приземлялись на территории Германии, а также оккупированных ею Польши, Чехословакии и Франции, осуществляя переброску к Северному морю. Недаром ветераны – участники Великой Отечественной войны, находившиеся в тот период в 50–80 км от западной границы, отмечают, что в последние перед войной дни над ними в сторону границы пролетали наши самолеты (а уж где они приземлялись – по ту или эту ее сторону – они не видели). Может быть, еще и поэтому новые аэродромы строили возле самой границы, чтобы с земли нельзя было понять, где приземляются наши самолеты, летящие к границе.

В своих воспоминаниях А. И. Микоян с изумлением говорит о запрете вождя обстреливать пролетающие немецкие самолеты утром 22 июня 1941 г. [82].

Косвенно мою версию подтверждает и маршал Советского Союза К. А. Мерецков, сообщая в своих мемуарах, что перед войной Сталин поручил ему провести инспектирование приграничных округов, в первую очередь авиации ЗапОВО.

Мерецков пишет:


Я немедленно вылетел в Западный особый военный округ. Шло последнее предвоенное воскресенье (то есть 15 июня 1941 г. – А. О. ). Выслушав утром доклады подчиненных, я объявил во второй половине дня тревогу авиации.

Прошел какой-нибудь час, учение было в разгаре, как вдруг на аэродром, где мы находились, приземлился немецкий самолет. Все происходящее на аэродроме стало полем наблюдения для его экипажа.

Не веря своим глазам, я обратился с вопросом к командующему округом Павлову. Тот ответил, что по распоряжению началь ника гражданской авиации СССР на этом аэродроме велено принимать немецкие пассажирские самолеты.

Это меня возмутило. Я приказал подготовить телеграмму на имя Сталина о неправильных действиях гражданского начальства и крепко поругал Павлова за то, что он о подобных распоряжениях не информировал наркома обороны. Затем я обратился к начальнику авиации округа Герою Советского Союза И. И. Копецу: «Что же это у вас творится? Если начнется война и авиация округа не сумеет выйти из-под удара противника, что тогда будете делать?» Копец совершенно спокойно ответил: «Тогда буду стреляться!»…

Вылетел в Прибалтийский военный округ. Приземлился на аэродроме одного истребительного полка… Командир полка сразу же доложил мне, что над зоной летает немецкий самолет, но он не знает, что с ним делать… Запросил Москву. Через четверть часа поступил ответ: самолет не сбивать…

Я вылетел в Москву. Ни слова не утаивая, доложил о своих впечатлениях и наблюдениях на границе наркому обороны. С. К. Тимошенко позвонил при мне И. В. Сталину и сразу же выехал к нему, чтобы доложить лично. Было приказано по-прежнему на границе порядков не изменять, чтобы не спровоцировать немцев на выступление.

[81, c. 208–209]


Выше уже приводилось сообщение Я. Этингера о том, как вечером 21 июня 1941 г. над Минском кружили самолеты, а прожекторы подсвечивали аэродром, находившийся почти непосредственно в городе, и отбрасывали отсветы на дома. Что это означало, никто не понимал.

Я предполагаю, что это осуществляли посадку на промежуточном аэродроме в Минске перебрасываемые через СССР к Ирану, Турции и Ираку немецкие самолеты по договоренности высшего руководства СССР и Германии. Такие перелеты должны были осуществляться по ночам, чтобы никто не видел их опознавательные знаки, иначе это немедленно дошло бы до Черчилля и лишило неожиданности готовящийся удар по Британии (подобно удару по Франции 10 мая 1940 г.).

Очевидно, что при этом с обеих сторон частям ПВО было запрещено открывать огонь, а авиации – сбивать перелетающие госграницу самолеты.

Вот, скорее всего, почему в эти дни советских летчиков на приграничных аэродромах стали отпускать в увольнения, в авиационных полках проводили техобслуживание, снимали с самолетов пушки и пулеметы, не выдавали горючее и т. д. По той же причине на этих аэродромах с 20 июня самолеты рассредоточивали, завозили в лес – освобождали посадочные полосы. Делалось все, чтобы не понимающие происходящего командиры не отдавали приказ пилотам сбивать самолеты другой стороны, так как это могло привести к боевым столкновениям между «союзниками» и сорвать главный стратегический план – транспортную операцию по переброске советских и немецких войск к Северному морю и на Ближний Восток.

Именно поэтому высшее военное руководство и дало утром 22 июня команду Копецу немедленно посадить поднятые самолеты, так как считало, что в предрассветной темноте немцы летят (как они летели и накануне) на заранее выделенные для этого советские аэродромы.

Скорее всего, для этих же целей 18–20 июня перекрашивались советские самолеты. Не исключено, что подобные работы велись в эти дни и в Германии. Как это ни дико, можно предположить, что договорились даже о смене опознавательных знаков государственной принадлежности для таких самолетов, чтобы они могли беспрепятственно осуществлять полет над территорией страны-соседа в светлое время суток. Естественно, все это делалось в полной тайне с обеих сторон.

Конечно же на рассвете 22 июня Копец знал о том, что такие согласованные перелеты границы немецкими самолетами уже происходили 20–21 июня. Но вполне возможно, что из докладов постов ВНОС, оснащенных РЛС, он понял, что самолетов в это утро летит гораздо больше, чем было оговорено, или что они летят не в тех направлениях, или не на той высоте. Сработали и профессионализм, и интуиция – он почуял смертельную опасность для ВВС округа и принял меры.

Грубый окрик центрального руководства, да еще наверняка со ссылкой на личное указание вождя, приведший к катастрофе вверенных ему ВВС, он воспринял как факт предательства на самом «верху», чего вынести не смог, скорее всего потому и застрелился. Здесь нельзя не вспомнить рассказ маршала Конева о том, как Сталин позвонил ему по ВЧ в сентябре 1941 г. и сказал: «Тов. Сталин не изменник, тов. Сталин не предатель, его просто подвели кавалеристы». Сталин понимал, как могли воспринимать советские военачальники ошибку, допущенную им в последние предвоенные дни. Не исключено, что и послевоенные репрессии обрушились именно на тех из них, кто имел неосторожность беседовать впоследствии об этом периоде с другими.

При изучении обстоятельств самого первого налета на советские территории в Севастополе стал известен еще один случай использования радаров на рассвете 22 июня 1941 г. В «Воспоминаниях и размышлениях» Г. К. Жукова говорится, что «неизвестные самолеты» были обнаружены в 3.00, а в 3.17 (в последнем, 13-м издании этой книги – в 3.07) по ним был открыт огонь. В результате, сбросив бомбы (а точнее, даже не бомбы, а донные мины) в воду у входа в бухту, самолеты улетели. Один-два из них якобы были подбиты и упали в море.

Первое, что вызывает изумление в описании этого налета – словосочетание «неизвестные самолеты». Ведь предупреждение о возможных провокационных действиях со стороны Германии в этот день прошло в виде Директивы наркома обороны № 1, передача которой закончилась в 0.30 22 июня. По какой же причине, несмотря на это, самолеты, налетевшие в 3.00 на Севастополь, стали «неизвестными»?62

1. Темнота не позволила разглядеть силуэты, а уж тем более опознавательные знаки.

Хотя где-то мелькнуло сообщение, что рассвет в это время в Севастополе уже начинался. Тогда ответ: силуэты самолетов оказались незнакомыми.

2. Характеристики гула их моторов оказались неизвестными для операторов звукоуловителей ВНОС, и те не смогли их идентифицировать.

Однако простейшие расчеты показывают, что звукоуловители ЗТ-4, ЗТ-5, ЗП-2, состоявшие к 22 июня 1941 г. на вооружении РККА и ВМФ, не могли обнаружить в 3.00 самолеты, оказавшиеся в 3.07 над Севастополем. Скорость бомбардировщиков 300–420 км/ч, то есть 5–7 км/мин. Самолеты, обнаруженные за 7 мин. до подлета, находились на расстоянии 35–50 км. А дальность действия звукоуловителей 10–12 км. Тем более этого не могло произойти, если огонь по самолетам был открыт в 3.17, ибо получается, что эти самолеты были обнаружены, когда находились на расстоянии 85—119 км от Севастополя.

Значит, самолеты были обнаружены постами ВНОС и СНИС не с помощью звукоуловителей, а каким-то другим способом.

Изучение печатных изданий и сообщений Интернета, относящихся к периоду начала войны на Черном море, дало неожиданные результаты. Оказалось, что 22 июня 1941 г. в составе Черноморского флота имелся боевой корабль крейсер «Молотов»,63 оснащенный радиолокационной станцией «Редут-К» (корабельный вариант РУС-2). Эта станция была введена в эксплуатацию 15 июня 1941 г. и наверняка, учитывая напряженную обстановку, сразу заступила на боевое дежурство. Дальность ее действия составляла 110 км (именно в пределах этого расстояния и были обнаружены «неизвестные самолеты» в 3.00 22.06.41 г.). Информация об этом имеется на интернет-сайте «Крейсер “Молотов”» (http://flot.sevastopol.info/ship/cruiser/molotov.htm).

Эта информация поставила все на свои места. Стало понятно, почему самолеты были названы «неизвестными» в первый день войны и совершенно справедливо таковыми считаются по сей день – из-за своего маршрута. Они летели оттуда, где немецких самолетов просто не могло быть – из Турции!

На индикаторе РЛС «Редут-К» оператор наблюдал отметки от них 17 (или 7) минут и наносил на карту воздушной обстановки координаты цели в виде точек. Именно эти точки дали на карте прямую линию, идущую от Турции. Оператор не политик, он лишь фиксирует происходящее. Эта карта наверняка хранится где-то в военно-морских архивах. А может быть, из-за особой секретности РЛС в те годы, она была уничтожена при сдаче Севастополя.

Результаты этой странной бомбардировки, самой первой, но почему-то самой мирной в этой жестокой войне, вызывали и продолжают вызывать недоумение. В те дни командование объяснило это так: немецкие самолеты во время самого первого налета на Севастополь сбрасывали не бомбы, а донные магнитные мины, чтобы запереть в бухте советские боевые корабли. Но такая версия ничем не была подтверждена – на этих «минах» не подорвался ни один корабль, ни одна мина не была поднята и предъявлена, нет никаких документальных свидетельств. Более того, немцы сами собирались захватить вскоре Крым, какой же смысл им был ставить донные мины, на которых могли подорваться их же корабли?!

Мне удалось найти еще одно упоминание о «неизвестных» самолетах, осуществлявших налет на советскую территорию на рассвете 22 июня. В книге В. Бабича «С морем связанные судьбы» [5] бывший дальнометрист Черноморского флота В. Н. Кириченко вспоминает о первом налете авиации 22 июня 1941 г. на остров Первомайский, находящийся на входе в Днепровско-Бугский лиман, недалеко от портов Очаков и Николаев.

На этом острове стояла батарея тяжелых 203-миллиметровых орудий (в которой служил Кириченко), закрывавшая вход в лиман для вражеских кораблей, и зенитная батарея, обеспечивавшая противовоздушную оборону. Бывший дальнометрист утверждает, что два «неизвестных самолета», шедших с пеленгом 176°, налетели 22 июня в 2.15 ночи. Бомбы они сбрасывали не на батарею, а в акваторию (потом сочли, что это были донные мины64). Одна из них взорвалась при ударе об воду. Никакого вреда ни орудиям, ни постройкам, ни личному составу эта бомбежка не причинила.

Я проложил на карте направление, соответствующее указанному пеленгу, и увидел, что эти самолеты либо летели из Турции, либо пролетали над нею, двигаясь с острова Кипр, где находился английский аэродром.

Если бы удалось найти бортовой журнал крейсера «Молотов» с записями оператора РЛС «Редут-К» с проложенным на карте курсом обнаруженных «неизвестных самолетов», то стало бы ясно, летели ли они с одного или с разных английских аэродромов.

То, что это были не немецкие самолеты, косвенно подверждает время их появления над советской территорией. Над Севастополем они появились в 3.07 (или 3.17), то есть в 2.07 (или 2.17) по берлинскому времени, так как двухчасовая разница во времени между Москвой и Берлином в июне 1941 г. сократилась на час из-за перехода Германии на летнее время. Следует принять во внимание также расстояние от румынской границы до Севастополя (приблизительно 200 км), что при скорости самолета даже 400 км/ч требовало еще полчаса полета. Таким образом, для того чтобы появиться над Севастополем в 3.07, немецкий самолет должен был перелететь границу за 1,5 часа до этого (1 час плюс 30 мин.), то есть в 1.30 по берлинскому времени.

Однако в соответствии с указанием ОКХ по плану «Барбаросса» было установлено единое время перелета немецкими самолетами германо-советской границы: сначала 3.00, а затем 3.30 по берлинскому времени. Кстати, в обоих известных сегодня случаях обнаружения на рассвете 22 июня 1941 г. неопознанных самолетов советскими РЛС ПВО с момента их обнаружения до выхода на позицию бомбометания оставалось 17–20 мин. За это время посты ВНОС вполне успевали сообщить о налете своему непосредственному начальнику, а тот – доложить в Москву.

Но при этом на западной границе почему-то запретили не только атаковать приближающиеся самолеты возможного противника, но даже просто поднять в воздух свои самолеты на приграничных аэродромах ЗапОВО, чтобы защитить их от бомб и пулеметных очередей, в результате чего огромное количество советских самолетов было уничтожено на земле.

А на юге, в Севастополе, почему-то, ничего не опасаясь, дали команду открыть огонь, и налет был отбит, не пострадал ни один корабль, ни одно здание.

Что из этого следует? Видимо, подлетающую ночью к западной границе армаду самолетов высшее командование считало дружественной, осуществляющей по тайной договоренности между руководством СССР и Германии передислокацию через нашу территорию. А «неизвестные» (что может, кстати, означать и «летящие к нашей территории с неизвестной целью») самолеты, приближающиеся с юга, сочло за вражеские и разрешило открыть огонь, что и было сделано.

Но последствия оказались прямо противоположными соображениям высшего начальства. На западе «дружественные» самолеты не стали садиться на любезно подготовленные для этого советские аэродромы , а нанесли по ним жестокие удары . Потом вернулись на свои аэродромы, восстановили боекомплект, вновь пересекли границу и ударили уже по другим аэродромам. И так несколько раз в тот роковой день.

На юге же никакого урона советской стороне в первый день войны «неизвестные» самолеты не нанесли . Но поскольку об их пролете никакой договоренности не было, их назвали в первом боевом донесении в 03.00 22 июня «неизвестными», и там без колебаний дали команду: «Открыть огонь!» А куда же делось опасение спровоцировать противника на военные действия? Его не было, так как это был другой противник , против которого, возможно, и готовились начать боевые действия.

А вот одно из объяснений странностей самой первой бомбардировки 22 июня 1941 г. – удара по Севастополю – современными «самыми популярными отечественными историками» (так они названы в аннотации к цитируемой книге):


К Севастополю подходили бомбардировщики «Хейнкель-111»… Их было меньше десятка, от пяти до девяти, по разным данным. Некоторые самолеты из-за затемнения цели просто не нашли. Разумеется, выделенных для удара по Севастополю сил немецкой авиации было недостаточно для погрома, подобного устроенному 7 декабря 1941 г. в Перл-Харборе, даже с учетом разницы в размерах флотов. У немецких ВВС в тот момент были куда более важные задачи на сухопутном фронте, и пытаться уничтожить советские корабли было бы просто безумием. Советский ВМФ был все же куда менее опасен, чем многочисленные самолеты приграничных округов. Немецкое командование поставило перед летчиками задачу напугать противника, а не нанести уже первым ударом непоправимый ущерб . Вместо бомб «Хейнкели» несли мины, которые нужно было сбросить на выходе из Северной бухты. Для усиления психологического эффекта использовались парашютные мины…, а не беспарашютные65<… > То есть мины сбрасывались так, чтобы их видели. Расчет, что их увидят, оправдался: от постов СНиС поступило множество сообщений о парашютистах. Затемнение существенно дезориентировало немецких пилотов, и две мины были сброшены на сушу. В 3.48 и 3.52 они самоликвидировались. Среди жителей города появились первые жертвы. О том, что на город и гавань были сброшены мины, а не парашютисты или бомбы, в штабе флота догадались очень быстро. Уже в 4.35 командующий флотом Ф. С. Октябрьский приказал провести траление в бухтах и на выходном фарватере. Однако результат был разочаровывающим и даже пугающим: никаких мин обнаружено не было (вполне возможно, что их и не было там. – А. О. ). Дело в том, что траление проводилось в расчете на обнаружение обычных якорных контактных мин, а немцами были сброшены неконтактные магнитные мины. Они взрывались под воздействием магнитного поля корабля. Более того, мины оснащались приборами срочности и кратности, то есть могли взводиться не сразу, а через несколько суток и сработать не под первым кораблем, который над ними проплывал. Хуже всего было то, что у советского флота в первые дни войны просто не было тралов, способных бороться с новейшими минами противника. Первая трагедия произошла уже 22 июня. В 20.30 в Карантинной бухте подорвался и затонул буксир СП-12, прибывший туда в поисках якобы сбитого зенитчиками самолета. Из состава экипажа буксира погибли 26 человек, а спаслись всего 5.

[40, с. 331–333]


А может, буксир искал самолет, который ни в коем случае нельзя было находить?!

Вот такое опосредованное доказательство того, что в налете на Севастополь 22 июня 1941 г. участвовала не немецкая авиация, причем налет этот начался на час-два раньше, чем на западе и не нанес ни малейшего вреда СССР. Напротив, он дал возможность объявить тревогу на всех флотах и во всех приграничных войсках с указанием отбивать все атаки противника, в частности противостоять его авиации. Кстати, доклад Копеца о приближающихся немецких самолетах был сделан через 30–40 мин. после того, как адмирал Октябрьский доложил об обнаружении «неизвестных» самолетов и получил разрешение открыть огонь.

Долгие годы об использовании советских РЛС в начале Великой Отечественной войны даже не упоминалось. Лишь в конце 1990-х годов стало известно, что эффект первого налета немецкой авиации на Москву вечером 21 июля 1941 г. был значительно ослаблен благодаря тому, что приближение вражеских самолетов удалось засечь РЛС РУС-2 «Пегматит», находившейся на боевом дежурстве под Можайском. Это обеспечило возможность через систему ВНОС почти за час до налета дать сигнал тревоги и достойно подготовиться к его отражению.

В приказе наркома обороны № 241 от 22 июля 1941 г. Сталин, вынося благодарность системе ПВО Москвы, отметил, что «вражеские самолеты были обнаружены, несмотря на темноту ночи, задолго до появления их над Москвой». Это могла сделать только радиолокационная станция.

Однако о том, что советские РЛС ПВО четко сработали и в самый первый день Великой Отечественной войны, почему-то никогда не упоминалось.66 Вполне возможно, что впервые это делается в настоящей публикации, и при этом внятно объясняется причина 68-летней задержки в восстановлении исторической правды по этому вопросу.


Новое о 22 июня от участников и свидетелей событий


Осип Яковлевич Хотинский (Москва, 1919 г. рождения, инженер-полковник в отставке, ветеран Великой Отечественной)


О. Я. Хотинский был одним из первых читателей, позвонивших мне после выхода книги «Великая тайна…» (с моего разрешения ему дали мой номер в редакции издательства «Время»). Он сказал, что моя гипотеза объяснила ему многие непонятности первого дня войны, и начал рассказывать о событиях этого дня, которые пережил или наблюдал лично. Потом мы много раз перезванивались, встречались, он даже пришел на телесъемку обсуждения фильма «Тайна 22 июня», снятого на основе гипотезы, изложенной в книге, и прекрасно там выступил.

Хотинский попал в армию со студенческой скамьи в 1939 г., побывал на Финской войне, провоевал с первого дня всю Великую Отечественную, начав ее старшиной (замполитрука роты) и закончив офицером. После войны окончил факультет боеприпасов Артиллерийской академии им. Дзержинского и дослужился до звания инженер-полковника. Много лет работал представителем заказчика на фирме С. П. Королева, и это немало способствовало тому, что точность и достоверность в изложении фактов стали главными жизненными принципами Осипа Яковлевича.

Я объединил его рассказы о самом начале войны и считаю этот материал, проверенный и заверенный О. Я. Хотинским, ценным историческим документом.

Правдивость этого человека я почувствовал с первых его слов, когда он признался, что, узнав о начале войны… обрадовался.

Обрадовался, потому что накануне его непосредственный начальник – командир батальона Дмитриев (незадолго до этого давший ему рекомендацию в партию) – привез с охоты лисенка, которого решил передать в пионерлагерь дочке. А тут батальон направили на строительство укрепрайона возле самой границы. Хотинского же оставили в лагере (по указанию замполита полка батальонного комиссара Антонова, который готовился к поступлению в военную академию, и Хотинский занимался с ним математикой). Поэтому, уезжая, комбат оставил лисенка на Хотинского, наказав кормить и беречь его. Лисенка посадили в большую корзину, которую сверху много раз крест-накрест перетянули толстой веревкой. Однако утром 22 июня Осип Яковлевич обнаружил, что лисенок перегрыз веревки и убежал, и ожидал «суровой кары» по приезде начальника. А тут вдруг на границе начались события, которые полностью снимали эту проблему.

Я не стал включать этот случай в подборку исторических свидетельств О. Я. Хотинского, но, по-моему, он отлично помогает представить определенную безмятежность того времени и убеждает в достоверности рассказов Осипа Яковлевича о начале войны.


Я коренной москвич, родился в 1919 г., в 1939 г. окончил среднюю школу и в том же году поступил в МВТУ. Однако в конце октября был призван на действительную службу. После обучения на минометчика в запасном полку успел в течение месяца поучаствовать в Финской войне. В июне 1940 г. в составе 222-го полка 49-й стрелковой дивизии вошел в Эстонию, где мы жили в лесу возле города Выру в палатках, сложенных из солдатских плащ-накидок. В конце июля наша дивизия была переброшена в Западную Белоруссию и вошла в непосредственное подчинение 4-й армии Западного Особого военного округ. Наш полк расположился на станции Черемха, командиры квартировались в частных домах одноименного поселка, а красноармейцы жили в больших землянках на 50 человек, которые были до нас вырыты в лесу (полутораметровой глубины котлован, одно бревно и двухскатная крыша; печка; слева и справа одинарные нары, на них матрацы и одеяла; перед нарами полка для обмундирования; по земляному полу бегали крысы). Я был замполитрука минометной роты (четыре треугольника на петлицах, как у старшины). Как было положено в то время, раз в неделю у нас проводились политзанятия: «большевики-меньшевики, бухаринцы-троцкисты, коллективизация-индустриализация» и так далее.

И вот самая большая для меня предвоенная загадка: неожиданно в первых числах июня собрали в зале клуба дивизии в городке Высоком весь политсостав дивизии, в том числе всех, кто проводит политзанятия, и начальник политотдела дивизии поставил задачу: отменить все занятия и провести четыре занятия по теме «О Германии», материал по которой был роздан нам в виде отпечатанных на гектографе нескольких десятков листов бумаги каждому. Интересно, что материал был написан от руки, а уже потом размножен.

Германия от нас – вот она, в тридцати километрах (станция Черемха сейчас на территории Польши). Так вот, в этом политотдельском материале все было сугубо мирным: там излагалось, что такое Германия, какая там природа, какие дороги, какое там население, как живут, какое водоснабжение и т. д. Никаких вопросов по военным аспектам в этом материале не было.

Когда занятия эти начались, бойцы, естественно, стали задавать мне вопросы: «Товарищ замполитрука, так мы что, воевать туда пойдем?» В материалах, которые нам раздали в политотделе, про это ничего не было сказано. Значит, сам соображай! Вот и соображали: «Нет, конечно, мы дружим, у нас же договор о дружбе… Но если вдруг… В условиях сложнейшей международной обстановки» и т. п.

Я в своей минометной роте успел до начала войны провести только два таких занятия по Германии. Мы тогда всё это делали, не понимая, для чего это надо. Ведь даже намека на войну не было. Правда, выдали нам в первых числах июня новые противогазы (в отличие от обычных их маска уши закрывала) и личные медальоны – черные круглые пластмассовые пенальчики, в которые вкладывались два листка пергаментной бумаги с лично заполненными данными владельца, включая домашний адрес (я еще помог нескольким бойцам-узбекам заполнить их). В июне нам улучшили обувь: ботинки с обмотками заменили сапогами, рядовым – кирзовыми, сержантам – яловыми. Правда, тем, кто демобилизовался (в моей минометной роте в начале июня демобилизовалось 4–5 человек), стали в отличие от прежних лет выдавать никуда не годное обмундирование, так как в демобилизационных аттестатах было указание дома сдать военную форму в райвоенкоматы.

Еще одна интересная деталь тех дней. За неделю до войны появились слухи о готовящихся больших учениях.

Сегодня я один из немногих, кто все это видел, кто уцелел в войну и может об этом рассказать, но сегодня, даже еще больше, чем тогда, меня мучит вопрос: ведь в те последние предвоенные дни наше начальство больше всего боялось провокации, способной испортить отношения с Германией или даже столкнуть наши части. А ведь перед самой войной во всех приграничных округах на Западной границе советские солдаты в открытую изучали Германию, почему же никто не опасался, что это может быть воспринято немцами как подготовка Красной Армии к войне с ними?

Четкий ответ на этот вопрос дает гипотеза, изложенная в книге «Великая тайна»: нам тогда было приказано изучать Германию не как будущего врага, а как будущего союзника, через территорию которого нашим войскам придется ехать. И, скорее всего, немцы об этом были информированы советской стороной.

Теперь насчет перешивки железнодорожной колеи. Железная дорога проходила в 500 метрах от расположения нашего полка, и я с полной уверенностью могу сказать, что у нас никаких работ по переводу ее на европейскую ширину до начала войны не проводилось. Но этого и не надо было делать, потому что два полка нашей дивизии, 15-й и 212-й, находились в 10 км от границы, и если готовилась переброска войск через Германию, то, скорее всего, вариант переброски нашей дивизии к Северному морю был таким: своим ходом до границы, там (возле ст. Семятичи. – А. О. ) – переход границы в специально организованном проходе (далее своим ходом еще 10 км до ближайшей железнодорожной станции Дрогичин. – А. О. ) и погрузка в составы уже на узкой колее.

От нашего же полка, начиная с весны, один батальон постоянно выделяли на строительство укреплений, главным образом ДОТов. Основу такого ДОТа составляли два деревянных сруба, между ними заливался цементный раствор с камнями, сверху – два наката бревен и опять бетон. Должен отметить, что было два варианта работ по строительству укреплений. Первый – у самой границы на виду у немцев, там работали красноармейцы, командовали сержанты, а командиры даже не присутствовали. Там работали скорей для виду с весьма частыми перекурами. Второй – в глубине нашей территории, где шла непрерывная интенсивная работа почти без перекуров, работали на равных красноармейцы и сержанты, а руководили командиры. За пять дней до начала войны на границу для строительства укреплений ушел очередной батальон нашего полка (1-й), почему-то в полном боевом виде: с пушками-сорокапятками, минометами и станковыми пулеметами (до этого уходившие на строительство укреплений имели при себе только личное оружие без патронов: бойцы – самозарядные винтовки и автоматы ППД, командиры – пистолеты и наганы). На этот же раз бойцы в подсумках и дисках имели боевые патроны. Тогда это объяснялось предстоящими учениями, а в свете новой гипотезы – может быть, они уже готовились перейти границу и грузиться в поезда на узкой колее.

Тем более что ушедших я больше никогда не видел, впрочем как и всех других служивших в нашем полку. Да и вся наша 49-я стрелковая дивизия погибла (почему-то пишут, что в июле 1941 г.), никогда за всю свою долгую жизнь, в том числе на встречах ветеранов в День Победы 9 мая у Большого театра и в ЦПКиО им. Горького, я не встретил ни одного человека, служившего в 49-й сд. Я сам остался жив лишь по случайности – в первый день войны начальник политотдела отправил меня формировать, отправлять и сопровождать в эвакуацию эшелон с семьями командиров.

А вот еще несколько загадок первого дня войны.

Проснулись мы от непрерывной стрельбы 76-миллиметровых зенитных орудий. Где они находились – неизвестно. Немецкие самолеты начали бомбежку в 4–4.30 утра, но бомбили не наш полк, а рядом, очевидно аэродромы и склады. Некоторые варианты бомбежки в тот день были довольно специфичны. Так, например, c интервалом в 20–30 минут неоднократно появлялся самолет на малой высоте и в одном и том же месте напротив расположения нашего полка, примерно в одном километре от железной дороги, сбрасывал одну мощную бомбу. Это повторялось регулярно в течение полутора часов, и наконец в 7 часов над этим местом взметнулось до небес (метров на 200) огромное яркое пламя без дыма. Удивительно, но почему-то в это время зенитки молчали (вообще, в этот день прошел слух, что там, где в первые часы войны зенитки стреляли по пролетающим немецким самолетам, появлялись особисты и расстреливали командиров батарей, без приказа сверху открывших огонь).

Оказалось, что в этом месте находился огромный склад горючего (каких, по воспоминаниям генерала Сандалова, во всем нашем округе было четыре), очевидно, он имел мощное железобетонное перекрытие, которое с трудом удалось пробить. Тогда все это было недоступно человеческому пониманию…

Пытались потушить огонь, но куда там! Командиры нашего полка жили на постое в деревне, пока за ними сбегали, пока построились, было уже около 9.00. Приказали получить на полковом складе патроны, я получал на оставшихся в лагере от нашего батальона больных бойцов, так каптенармус не давал, требовал расписок. Я что-то накалякал и получил-таки. Когда шел назад, встретился знакомый грузин из полкового оркестра (он там ударял в литавры), который вез тележку с патронами и гранатами и сказал: «Дорогой! Бери сколько надо!»

Я уже говорил, что наш полк жил в землянках, но с началом лета считалось, что мы находимся в летних лагерях, поэтому распорядок дня строился по сигналам трубы: «подъем», «обед», «отбой». Так вот, в первый день войны, когда мы построились и два батальона были готовы к уходу в сторону границы, вдруг раздался сигнал «тревога» в исполнении все той же трубы. Бойцы в строю смущенно улыбались.

Еще одна загадка. 22 июня, когда я по команде командира полка готовил к эвакуации семьи комсостава полка, в 10 часов подали состав, состоявший из теплушек и открытых платформ. На станции Черемха 22 июня одновременно формировалось несколько составов для эвакуации. Я никак не мог понять, откуда на маленькой станции вдруг оказалось так много вагонов и платформ. Прочтя книгу «Великая тайна», я понял, что вагоны эти могли быть подогнаны к границе (участок Семятичи – Черемха) для погрузки в них немецких войск, которые вместо нападения на нашу страну должны были перейти границу своим ходом и грузиться в эшелоны для переброски через СССР на Ближний Восток (нашему эшелону с членами семей все же удалось проскочить Минск и доехать до ст. Нижний Ломов Пензенской области)…

Еще одно яркое и странное впечатление того дня. Перед самой подачей состава над советской территорией примерно в 10–15 км от границы на недосягаемой высоте вдоль границы медленно проплыл на север огромный четырехмоторный самолет, сопровождаемый истребителями…

Невероятные факты, но все это было в тот роковой день 22 июня 1941 года! Это к нему можно отнести слова Наума Коржавина:


И стало ничего не видно

Всем, даже главным на Руси,

И стало глупым быть не стыдно:

Понял – сполняй! А нет – спроси.


К сожалению, спрашивать было не у кого. Каждый должен был решать сам.



* * *


Леонтий Михайлович Матиясевич (1917 г. рождения, Москва, ветеран Великой Отечественной войны, инженер-полковник в отставке, кандидат технических наук, научный сотрудник Центрального дома авиации и космонавтики).


Наше знакомство состоялось тоже по телефону. Леонтий Михайлович, прочитав мою книгу, позвонил в издательство и попросил передать мне номер его телефона для разговора о книге. Я позвонил ему, мы долго разговаривали. Он сказал, что для него, человека, видевшего войну с ее первых минут вблизи границы, моя книга очень интересна и что главное в ней – поиск истины, а не подыгрывание какой-то существующей концепции начала войны.

Я сказал ему, что считаю свидетельства очевидцев первого дня войны историческими документами (а свидетельства тех из них, кто находился вблизи границы, – вдвойне важными документами) и что делаю все, чтобы собрать их. Он начал мне рассказывать о том, как 22 июня 1941 г. начиналась война под Белостоком. Я записывал, но вдруг он сказал мне: «Не надо записывать, я подарю вам журнал с моей статьей на эту тему». Мы встретились в Центральном доме авиации и космонавтики, где он работает, и долго беседовали с ним и его коллегами. (Кстати, оказалось, что он родной брат знаменитого подводника Героя Российской Федерации Алексея Матиясевича – командира подводной лодки «Лембит»). При прощании он подарил мне журнал «Военно-исторический архив» № 5 за 2004 г. со своей статьей «Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим».

Ниже с позволения автора приведены выдержки из нее.


Возникает вопрос: а, вообще, правомерно ли было в июне 1941 года бояться, что осуществление каких-либо, хотя бы элементарных оборонительных мер, необходимых для отражения внезапного нападения, могло явиться провокацией войны? Определенный ответ на этот вопрос дают события накануне войны, в которых мне, в то время студенту Московского института инженеров геодезии, аэрофотосъемки и картографии, пришлось участвовать.

В соответствии с постановлением ЦК ВКП(б) и Совнаркома СССР в конце марта 1941 г. нас сняли с учебы, и уже 4 апреля мы выехали в город Белосток. Получив там новенькие геодезические инструменты и задания, разъехались по своим объектам в Западной Белоруссии. Официально у нас был 12-часовой рабочий день без выходных. В сжатые сроки была завершена съемка, привязан к местности проект стационарного аэродрома и началось его строительство. Работали в три смены; были завершены земляные работы, производилась укладка бетона во взлетно-посадочную полосу, рулежные дорожки и стоянки самолетов <…>.

Итак, в непосредственной близости от границ велось массовое строительство стационарных аэродромов (всего в Западной Белоруссии и Западной Украине планировалось построить 190 аэродромов); важнейшие объекты наших приграничных областей систематически фотографировались воздушными разведчиками; наше строительство у границ было хорошо известно, за ним велось наблюдение. Спрашивается, чем же еще в большей степени, чем этим «оборонительным» строительством и массами войск в приграничных областях, можно было провоцировать войну? (Если же немцы были проинформированы об этом советской стороной – всё нормально. – А. О .)

Вечером 21 июня 1941 года, вернувшись с работы, я присел рядом с дедом – главой большой белорусской семьи, в доме которой, недалеко от границы с Восточной Пруссией, мы жили. Дед спросил: «Товарищ Лёня, а не будет ли войны с немцем?» Мой ответ был примерно таким: «Мы на немцев нападать не собираемся, Гитлер побоится напасть на нас».

На рассвете 22 июня проснулся под удаленный гул артиллерийской стрельбы. Вдалеке шли группами двухмоторные самолеты, похожие на появившиеся недавно у нас бомбардировщики, вокруг них вспыхивали разрывы снарядов. Решил – начались большие маневры, о которых писали в газетах. Но когда по дороге в штаб стройки, на которой работал, мимо меня на высоте 20–30 метров пролетела пара остроносых истребителей, похожих на новые МИГ-1, удивило: на маневрах бывают «синие» и «красные», но зачем на фюзеляже крест, а на хвостовом оперении свастика? Подлетая к штабу, они дали очередь из пулеметов, появились раненые. Радио у нас не было, проводную связь ночью кто-то обрезал, и мы гадали – что это, пограничный инцидент, или началась война?..


Рассказав о том, что увидел лично 22 июня 1941 г., Леонтий Михайлович анализирует существующие объяснения происшедшей в этот день катастрофы Красной Армии и всей страны:


Сегодня наиболее распространены две точки зрения (версии), объясняющие причины случившегося; возможна и третья, менее известная версия.

Первая – Сталин и партийно-государственное руководство всё делали для обороны страны и не приняли необходимые меры для отражения ожидавшегося нападения из-за боязни спровоцировать этим Гитлера на развязывание войны.

Вторая – Сталин и партийно-государственное руководство готовились не к обороне, а к нападению на Германию, но не успели его осуществить.

Третья – корни всего происшедшего кроются в событиях августа – сентября 1939 года <…>.

Можно предположить: впечатляющие успехи в расширении базы социализма, легко достигнутые в результате соглашений с Гитлером в 1939 г., предложение его о присоединении к «Тройственному пакту», сулившее нам новые выгоды, заинтересованность Германии в наших поставках и, наконец, серьезная опасность для нее – ведения войны на два фронта – все это оказалось столь убедительными аргументами для Сталина, что он просто не мог поверить в то, что Гитлер еще в 1941 году, не завершив войну с Англией, предпримет нападение на нас.

Конечно, это только предположение, но реальностью является полученный нами исторический урок: выбирать в качестве союзников и друзей государства, руководимые агрессивно настроенными, исповедующими человеконенавистнические, фанатические идеи людьми, даже если это дает существенные сиюминутные выгоды, не только аморально, но и чрезвычайно опасно для страны.


Анализ и выводы уважаемого ветерана весьма близки новой гипотезе начала войны, высказанной в «Великой тайне…»


* * *


Евгений Петрович Соловьев (Москва, 1915 года рождения, ветеран Великой Отечественной войны, ветеран Балтийского флота, пенсионер)


С Евгением Петровичем я разговаривал всего лишь один раз по телефону и попросил его рассказать о самых важных впечатлениях первого дня войны. Вот его короткий рассказ:


22 июня 1941 г. я служил в Таллинне в штабе Балтийского флота. Корабли были, как говорят моряки, «на товсь», то есть в боевой готовности, даже их двигатели были запущены, но мы находились не на казарменном положении. Поскольку был выходной день, мы даже пошли в купальню, а потом в ресторан.

На рейде стояли немецкие суда, на них катерами и шлюпками перевозили собранных заранее в городе людей с немецкими фамилиями. Во второй половине дня немецкие суда ушли в море.

Налет вражеской авиации начался к вечеру. Бомбили стоянку наших боевых кораблей, но повреждений почему-то не было. Мы посчитали, что причиной этого была отличная работа наших средств ПВО, но потом оказалось, что с самолетов бросали не бомбы, а магнитные мины.


Это очень похоже на то, что происходило в тот же день в Севастополе и Очакове, – советские корабли почему-то не бомбили, пользуясь внезапностью нападения, а якобы блокировали в местах стоянок установкой магнитных мин, да еще неизвестно когда взрывающихся. Именно поэтому в первый день войны в советском ВМФ не было потерь, которые появились уже на следующий день. Вот и разберитесь, уважаемые читатели, чьи самолеты скорее могли так поступить – немецкие или английские?


* * *


Александр Михеевич Рязанцев (Москва, 1918 года рождения, ветеран Великой Отечественной войны, пенсионер):


Работал 54 года в НПО (ныне ОАО) «Фазотрон-НИИР» – с 1954 г. Воевал в Действующей Армии всю Великую Отечественную войну с первого по последний день. 22 июня 1941 г. был младшим политруком штабной батареи 1425 (?) отдельного артполка БМ (большой мощности), базировавшегося в г. Новоград-Волынском, куда прибыл в середине мая 1941 г. после окончания Горьковского военно-политического училища им. Фрунзе.

На рассвете 22 июня 1941 г. наш полк подняли по боевой тревоге. Полк был вооружен старыми английскими 203-миллиметровыми орудиями «Мидель», в штабной батарее была лишь одна 76-миллиметровая пушка – учебная. Кто-то сказал, что на железнодорожной станции стоит эшелон с новенькими 76-миллиметровыми пушками. Пошли, сняли с платформ эшелона 12 пушек, прицепили их к автомашинам ГАЗ-АА и двинулись к фронту пешком следом за пехотным полком. В 12.00 появились пять самолетов с красными звездами на крыльях. Все обрадовались, даже зааплодировали. А самолеты зашли в хвост колонне и два раза прошлись над ней, швыряя бомбы (осколочные) и поливая из пулеметов. В колонне уцелело очень мало бойцов. Пушки же почти не пострадали.

Утром 23 июня пришли в Луцк.67 Дали снаряды, начали оборонять Луцк от немцев. Полуторки регулярно подвозили снаряды. Однако через два дня машины вдруг вернулись пустыми, и шофера объяснили, что склад захватили немцы, неизвестно откуда появившиеся в нашем тылу (посчитали, что это немецкий десант).

Неожиданно Луцк тоже почему-то оказался в окружении. Началось отступление, все перемешалось. Встретился полковник Козлов из другой части, который собрал целую часть из отступающих. Сильно бились, потом Козлов дал команду разбиться на мелкие группы и выходить к своим. Наконец просочились к своим…

Так началась моя долгая война.68



* * *


Марк Маркович Зильберман (г. Рязань, инженер-физик, член-корреспондент АЭН, кандидат технических наук, 1930 г. рождения, уроженец г. Новоград-Волынский):


Когда началась война, наша семья жила в г. Новоград-Волынский. Мой отец служил военным врачом в 9-м мехкорпусе, которым командовал генерал-майор Рокоссовский, впоследствии Маршал Советского Союза. 23 (или 24) июня 1941 г. была объявлена воздушная тревога, но вдруг над городом появились самолеты с красными звездами. Мы очень обрадовались и даже не стали залезать в подпол, который отец открыл в ожидании налета немецких самолетов. Однако краснозвездные самолеты вдруг стали снижаться и начали строчить из пулеметов (было хорошо слышно, как пули со звоном отскакивают от булыжной мостовой) и кидать бомбы . Одна из них попала в соседний дом, взрывной волной меня снесло в открытый подпол, и я очень больно ударился.

Чтобы отогнать налетевшие немецкие самолеты, поднялись наши самолеты, но они летали гораздо медленнее, и немцы стали их сбивать.

Так и осталось для меня на всю жизнь загадкой – почему самолеты с красными звездами бомбили советский город и сбивали советские самолеты.


По совпадению воспоминания А. М. Рязанцева и М. М. Зильбермана относятся к одному городку – Новоград-Волынскому, что увеличивает достоверность описанных ими случаев бомбардировки советского города и воинских частей немецкими самолетами с красными звездами. Наиболее вероятная причина этих бомбежек – расположение в непосредственной близости от этого городка Новоград-Волынского укрепрайона, построенного до 1938 г. Этот укреп-район в отличие от многих других не был демонтирован и состоял из несколько сотен долговременных оборонительных сооружений с установленным пушечным вооружением. Пулеметы и боеприпасы хранились на складах. Все это могло создать большие трудности для продвижения немецких войск, в частности танковой группы Клейста.

А вот почему этот городок бомбили немецкие самолеты с красными звездами? Мой ответ известен: потому что это были немецкие самолеты, которые по договоренности перелетели 20–21 июня 1941 г. границу, на приграничном аэродроме у них были закрашены кресты и свастики и нанесены красные звезды для того, чтобы продолжить полет над СССР в сторону Ближнего Востока. Очень хотелось бы услышать объяснение новоград-волынского феномена из уст профессиональных историков, не признающих новую гипотезу начала войны.


* * *


Владимир Дименков , радиожурналист (1961 г. рождения, Москва):

Все это происходило, когда мне было одиннадцать лет. Пространство между первым и вторым нахабинским лесом выходило аккурат на ворота второй площадки ВНИИ им. Карбышева. Сейчас нет ни ворот, ни площадки. Общая площадь междулесного пространства была для меня тогда просто огромной. Сейчас я могу его примерно оценить как почти километр в длину и метров сто в ширину.

Там была свалка из «танкеток», как мы их тогда называли. Теперь я знаю, что это были амфибии, но тогда из-за гусениц и некоторого сходства с танками мы их называли «танкетками». В длину гусеницы этих танкеток были примерно как у Т-34, в высоту – раза в два ниже, в ширину – тоже раза в два тоньше, и соответственно были меньше траки и колеса-ленивцы.

Мы в них забирались и играли в войну. Почти все это пространство было буквально завалено этими «танкетками». Были даже навалены одна на другую. Когда мы доигрались до моего сильнейшего ушиба и до перелома руки Андрея Андреева, который учился в параллельном классе, отец запретил мне там играть в войну. Но самое интересное то, что отец мне тогда заявил, что и сам там играл – в сорок первом году, когда их было там намного больше. Часть их после войны сдали на металлолом, часть увезли на нужды инженерных войск периферийных военных округов. Мы, оказывается, играли уже на остатках былого величия. Играл, между прочим, мой отец в сороковом году на этих же танкетках с самым младшим из братьев знаменитой семьи Волковых, в которой все семеро сыновей погибли на войне.

Как самое примечательное мне вспоминается то, что, когда мы стучали по бортам амфибий, раздавались весьма гулкие звуки, а когда стучали по броне башни Т-34, звук был такой, как будто мы по огромному камню ладошкой хлопали.

Впереди у этих амфибий было две смотровых щели. Это я точно помню. Сколько было люков наверху, не могу вспомнить, но, по-моему, два. Когда мы влезали внутрь, встать могли почти в полный рост, мой рост в ту пору был около одного метра тридцати сантиметров. Таких, как я, могло там поместиться человек двадцать, а может быть, двадцать пять. Забирались мы на эти «танкетки» без особого труда, в отличие от танка Т-34, который стоял на третьей площадке, в нутро которого мы тоже порой залезали. Я пытался оценить количество таких «танкеток» на площади между первым и вторым лесом. Получилось, что их там было не меньше сотни!


Это письмо с воспоминаниями о лодках-амфибиях, в которых он играл в детстве в Нахабино, радиожурналист и мой хороший знакомый Владимир Дименков прислал мне по электронной почте, прочитав «Великую тайну…». В Нахабине жила его семья, поскольку отец работал в Военно-инженерном научно-исследовательском институте им. Карбышева. «Знаешь, – сказал Володя по телефону, – мне кажется, что это всё по твоей части – и амфибии на гусеничном ходу, и Карбышев». Он был прав – мне уже не раз задавали ехидные вопросы вроде такого: не собирались ли, согласно моей гипотезе, советские войска форсировать Ла-Манш на плавающих танках? И я все время искал технику, создававшуюся для этого в начале сороковых годов. Так вот она – лодка с гусеницами, способная выползти на берег со стрелковым взводом на борту, причем ни один человек даже сапог не намочил бы! Вряд ли эти лодки-амфибии могли переплыть Ла-Манш, но вот быть спущенными на воду в нескольких сотнях метров от берега и вывезти взвод на берег так, чтобы солдаты не спрыгивали в воду, вполне могли.

О том, что они все же применялись на войне, я узнал от другого свидетеля.


* * *


Лазарь Евсеевич Рубинчик (родился в 1921 г. в Москве, ветеран Великой Отечественной войны, в годы войны сержант):


Июнь 1944 года. Очень много времени прошло с того дня, когда я, будучи сержантом 29-го заградительного отряда 7-й Армии, стоял в строю на опушке леса, на берегу реки Свири. Хорошо помню обращение генерала – очевидно, командира дивизии, к десантникам, расположившимся по отделениям возле своих лодок-амфибий <…>

Итак, дивизия построена. Генерал говорит: «Сейчас мы будем форсировать Свирь. На противоположном берегу – долговременные укрепления финнов. После артподготовки, все по “амфибиям” и как можно быстрее на ту сторону! Захватить плацдарм и развить успех! Весь личный состав первой лодки, закрепившийся на финском берегу, будет представлен к званию Героев Советского Союза!» Затем началась мощная и длительная артподготовка. Заработали «катюши».

Все мы открыли рты, чтобы не оглохнуть. Я и сейчас, спустя много-много лет, могу отличить фронтовика от «участника войны», не побывавшего на передовой. Фронтовик при сильном шуме всегда откроет рот по старой привычке, которая не может забыться.

Часа через полтора закончилась артподготовка, и «амфибии» с опушки леса устремились к реке. Это было удивительное зрелище. Я впервые увидел лодки, несущиеся с большой скоростью по суше, а потом, с не меньшей скоростью, по воде. Раздались одиночные минометные выстрелы с вражеской стороны. Слышны и пулеметные очереди. Потоплено несколько лодок-амфибий. Но вот, одна за другой, лодки выезжают на противоположный берег. Затем, на резиновых лодках, переправляется и наше подразделение. Вижу у дороги два миномета и несколько пулеметов, оставленных финнами в поврежденном виде, несколько убитых солдат противника. Так была форсирована Свирь. Почти без потерь и вовсе без серьезного боя.

Между прочим, на следующей неделе в армейской газете были помещены фотографии двенадцати Героев Советского Союза, которые «первыми форсировали Свирь и, закрепившись на вражеском берегу, обеспечили переправу остальным подразделениям дивизии». Так-то…

[107]



* * *


Федор Петрович Провоторов (1913 г. рождения, ветеран Великой Отечественной войны, полковник ВВС)


Рассказ своего умершего тестя о первом дне войны передал мне бывший коллега по работе Владимир Андреевич Наумов – начальник отдела, полковник запаса.


Первый день войны встретил в Бессарабии в БАО на аэродроме старшим лейтенантом бомбардировочного полка (после начала боевых действий стал воздушным стрелком бомбардировщика).

В течение последнего предвоенного месяца на их аэродром по железной дороге регулярно поступали самолеты в разобранном виде в транспортных ящиках. Их принимали совместные советско-германские комиссии, после чего ящики почему-то не вскрывались и самолеты не собирались, а складировались прямо в ящиках вблизи железнодорожной ветки.

За неделю до начала войны немцы из состава комиссий уехали. А в первый же налет сразу же было разбомблено здание общежития летчиков (самолеты, стоявшие на поле аэродрома, естественно, тоже бомбили все время, начиная с первого же налета). Во время второго налета разбомбили ящики с разобранными самолетами.


Думаю, ящики с разобранными самолетами предназначались либо для передачи немцам (в порядке помощи, так как у них не хватало своих самолетов для воздушных ударов по Англии), либо для транспортировки их в таком виде через Польшу и Германию и последующей сборки и использования советскими ВВС в Северной Франции. Поэтому не исключено, что по площадкам, где они складировались, в первый день войны удар нанесли не немецкие, а советские бомбардировщики, чтобы они не достались врагу. Весьма вероятно, что ведущая к аэродрому железнодорожная ветка в последние предвоенные дни была перетянута на европейскую колею, и поэтому вывезти что-либо в глубь страны при отступлении не было никакой возможности.


* * *


Валентин Анатольевич Белоконь (1933 г. рождения, г. Новоград-Волынский, инженер-физик, кандидат физ. – мат. наук, действительный член Академии космонавтики и Российской академии естественных наук):


В мае-июле 1941-го я проводил лето в городе Черкассы, приехав туда из Молодечно, где жил с отцом и матерью (отец был военным инженером – майором). Утром (примерно в 9—11 часов) в субботу 21 июня 1941-го в течение получаса-часа, как и многие другие жители Черкасс, лично наблюдал в синем летнем небе белые облачка от разрывов зенитных снарядов. Городские власти и руководство гарнизона объяснили населению – это происходили учения. Но этому даже в те времена полного доверия к словам любого руководителя не очень поверили, поскольку никогда зенитные учения со стрельбой над городом не происходили и осколки с неба не сыпались. Мне кажется, что стрельба зениток над Черкассами за день до начала войны каким-то образом связана с вариантом начала Великой Отечественной войны, изложенным в книге «Великая тайна Великой Отечественной».


Что же произошло утром 21 июня 41 г. над Черкассами? Чтобы понять это, надо вспомнить, какие части там базировались в тот день.

Об этом рассказывает в своих воспоминаниях Маршал Советского Союза И. С. Конев , бывший в то время командующим Северо-Кавказским военным округом. Его мемуары под названием «Записки командующего фронтом» впервые были опубликованы в 1987 г. в № 11 и 12 журнала «Знамя» (на основе записей, надиктованных И. C. Коневым в 1972 г. для Гостелерадио, их журнальный вариант под названием «Воспоминания» подготовила вдова маршала А. В. Конева).

Вот отрывок из них:


В мае (1941 г. – А. О. ) я был вызван в Москву, где заместитель начальника Генерального штаба В. Д. Соколовский вручил мне директиву о развертывании 19-й армии. Оставаясь командующим войсками Северо-Кавказского округа, я вступил в командование 19-й армией и получил личные указания С. К. Тимошенко: под видом учений до конца мая войска и управление армией перебросить на Украину в район Белая Церковь – Смела – Черкассы. В состав 19-й армии уже на Украине вошел 25-й стрелковый корпус под командованием генерал-майора Честохвалова. Отправка 19-й армии проходила в совершенно секретном порядке, никому, кроме меня, не было известно, куда войска перебрасываются и зачем. Они выдвигались в указанные районы и сосредоточивались в палаточном лагере <…>

Еще в Москве я получил задачу от С. К. Тимошенко. Указав районы сосредоточения войск 19-й армии, он подчеркнул: «Армия должна быть в полной боевой готовности…»

Штаб 19-й армии размещался в Черкассах. Я прибыл туда в начале июня, а 18 июня выехал в штаб Киевского военного округа для того, чтобы сориентироваться в обстановке и решить целый ряд вопросов материально-технического обеспечения войск армии. Армия не входила в состав Киевского особого военного округа и не предназначалась для действий в составе Юго-Западного фронта.

[64, c. 30–31]


В 19-ю армию вошли 25-й и 34-й стрелковые корпусы, 26-й механизированный корпус, 38-я стрелковая дивизия и ряд отдельных частей.

С 26 июня эта армия входила в группу армий резерва Ставки Главного командования, а 2 июля была передана Западному фронту.

В состав какого же фронта 19-я армия должна была входить по довоенному стратегическому плану? Скорее всего – в состав Южного фронта, который был создан секретным постановлением Политбюро от 21 июня 1941 г. (командующим этим фронтом с сохранением должности командующего Московского военного округа был назначен генерал армии Тюленев, членом Военного Совета – Запорожец, освобожденный для этого от должности начальника ГлавПУРа РККА!). Однако в первом же документе Военного Совета ЮФ – директиве № 01/ОП. (Винница, 25.6.41 г., 19.00) указано, что в ЮФ входят 18-я армия (ею стал Одесский военный округ) и 9-я армия (в нее был превращен Харьковский военный округ). А кроме того, непосредственно Южному фронту были подчинены три стрелковых корпуса: 9-й особый стрелковый, 55-й стрелковый и 7-й стрелковый. О направлении действий Южного фронта намекает необычный его состав: в числе вошедших в него 31 сухопутной дивизии (не многовато ли для противостояния 17 румынским дивизиям и 5 бригадам?) были три кавалерийские дивизии и три горно-стрелковые дивизии (хотя, как известно, Украина не горная страна, не в Карпатах же воевать горным стрелкам!). Значит, Южный фронт готовился к ведению боевых действий за кордоном в горных районах – на Балканах и Ближнем Востоке (это могло реализовать давнюю мечту России – получить черноморские проливы, а также выйти к главным нефтедобывающим районам мира).

Имея в виду все это, можно попытаться объяснить, что, скорее всего, означала стрельба зениток в г. Черкассы в первой половине дня 21 июня 1941 г., когда к городу приблизились неопознанные иностранные самолеты.

Возможны два варианта.

Первый: из-за особой секретности нахождения в районе г. Черкассы армии Конева столь продолжительный зенитный огонь был открыт по одиночной цели, распознанной средствами ВНОС как иностранный разведывательный самолет. Особенно если этот самолет был высотным, недоступным для советских истребителей и поэтому исключить его вхождение в охраняемую зону можно было только с помощью завесы из зенитного огня. Вполне возможно, что секретным являлось даже не нахождение в этом районе неведомо откуда взявшейся армии Конева, а то, чем она там занималась. Я уверен, что в этот день там шла непрерывная погрузка войск на речные суда и баржи для дальнейшей их транспортировки по Днепру к Черному морю. Тогда этот самолет-разведчик, скорее всего, был английским, прилетевшим с авиабазы на Кипре или из Ирака (с авиабаз в Хаббании или Мосуле).

Второй вариант: цель была не одиночная, приближалась значительная группа самолетов, распознанных средствами ВНОС как чужие. Вполне возможно, что это была группа немецких самолетов, летевших по договоренности высшего руководства Германии и СССР к Ираку, и либо они сбились с согласованного маршрута, либо о них не успели предупредить недавно прибывших зенитчиков 19-й армии.


Абсолютно достоверная информация о начале войны

(по докладам военной контрразведки)


Правда о начале и первых днях войны в нашей стране тщательно скрывалась – как сами факты катастрофических потерь, так и их причины. Долгие годы она была одной из самых охраняемых в СССР тайн. Весьма способствовало ее сохранению и то, что к началу битвы под Москвой от довоенного кадрового состава Красной Армии (на западе страны) в ней осталось лишь 8 % (!!!). К концу войны число воевавших в первый день войны солдат и офицеров уменьшилось еще в несколько раз. До нового тысячелетия дожили буквально единицы, поэтому сегодня бесценна каждая достоверная деталь их воспоминаний.

Газетные публикации и радиосообщения тех лет были весьма идеологизированными, и по вполне понятным причинам они содержат минимум информации о наших поражениях и потерях первых дней войны. Личная переписка в годы войны перлюстрировалась, при этом любые сообщения о наших неудачах и потерях, а тем более обстоятельствах, при которых они происходили, беспощадно вымарывалась военными цензорами. Личные дневники в годы войны в Действующей армии вести запрещалось, журналы боевых действий частей и соединений и другие архивные материалы о войне долгие годы оставались недоступными, а в отношении первых дней войны в них и записывалось далеко не все. Записи возле высшего руководства вести запрещалось.

Да и в первые годы после войны писать о ней разрешалось только литераторам.

Маршал Василевский вспоминал:


Первые мемуары о войне были написаны вскоре после ее окончания. Я хорошо помню два сборника воспоминаний, подготовленных Воениздатом, – «Штурм Берлина» и «От Сталинграда до Вены» (о героическом пути двадцать четвертой армии). Но оба эти труда не получили одобрения И. В. Сталина.


И это несмотря на то, что в них рассказывалось о периоде наших наступлений и побед в войне, а не поражений и отступлений. Сталин как-то обронил фразу, что мемуары о Великой Отечественной войне писать надо не раньше, чем через тридцать лет. Поэтому при его жизни мемуары участников войны не публиковались (не считая нескольких художественных произведений автобиографического характера, почему-то, в основном, партизанских вожаков).

Публикации мемуаров, в первую очередь крупных военачальников, начались с 1960 г. C 1965 г., после объявления Дня Победы государственным праздником, количество издаваемых мемуаров резко увеличилось, а после выхода в 1969-м книги маршала Жукова «Воспоминания и размышления» пошел целый поток воспоминаний о войне. Однако редакционная цензура довольно жестко держала их в рамках официальной версии начала войны. Возможно, поэтому многие из наших полководцев не написали своих мемуаров, не желая искажать правду или скрывать ее. Не случайно категорически отказался это сделать человек, знавший о начале войны больше всех, – маршал Тимошенко, который 22 июня 1941 г. был наркомом обороны СССР. Маршал Конев начал свои воспоминания сразу с 1943 г. Из воспоминаний маршала Рокоссовского были выброшены самые интересные детали и подробности начала войны, которые появились лишь в издании 2002 г., и т. д.

Ко всему прочему важнейшие аспекты предвоенной политики СССР, в частности его отношения с Германией, много лет были засекречены. Так, например, всегда отрицалось наличие секретных протоколов к договорам о ненападении от 23 августа 1939 г. и о дружбе и границе от 28 сентября того же года, они были обнародованы лишь в 1989-м по требованию демократически избранного Верховного Совета СССР. К таким же неафишируемым аспектам отношений СССР и Германии относились все виды их военного, экономического и политического сотрудничества в тот период. Что уж говорить о документах, которые могли бы подтвердить, что между этими двумя странами существовала договоренность о Великой транспортной операции как части подготовки к совместным действиям против Британской империи?! Предъявления именно таких документов требуют от меня многие профессиональные историки. Я считаю, что их просто не существует, поэтому истину приходится восстанавливать дедуктивными методами по косвенным фактам и деталям событий.

Однако оказалось, что есть колоссальный источник абсолютно достоверной информации о первых днях войны – доклады военной контрразведки: Третьего управления НКО и Третьих отделов фронтов, армий, корпусов и дивизий Действующей армии. Их ввел в научный оборот известный историк Михаил Мельтюхов в своей работе «Начальный период войны в документах военной контрразведки (22 июня – 9 июля 1941 г.)», опубликованной в сборнике М. Мельтюхова, А. Осокина, И. Пыхалова «Трагедия 1941. Причины катастрофы» [121, c. 5—98].

С согласия М. И. Мельтюхова ниже приводится ряд выдержек из этой работы с указанием страниц и моими комментариями и примечаниями.


Северо-Западный фронт (ПрибОВО)



27 июня 1941 г. начальник 2-го отдела 3-го Управления НКО бригадный комиссар Авсеевич докладывал:

«Оборона объектов Двинского [Даугавпилсского] гарнизона не обеспечена; железнодорожные узлы, мосты и склады зенитными точками не прикрыты и остаются уязвимыми для авиации противника.

Оставшаяся истребительная эскадрилья 49-го авиаполка обеспечить охрану объектов от налетов противника не в состоянии.

Противник проявляет исключительное внимание к разрушению мостов, стремясь прервать источники обеспечения Двинского гарнизона с последующим его окружением.

Личный состав подразделений ПВО Двинска [Даугавпилса] не знает типы наших самолетов и, несмотря на хорошую видимость распознавательных знаков, подвергает их обстрелу, так 22 июня с. г. 6 самолетов «СБ» уходили с литовских аэродромов из-под удара противника через Двинск и были подвергнуты обстрелу, случайно не окончившемуся жертвами <… >. Такое же состояние противовоздушной обороны Великолукского аэродрома, где нет зенитных средств и истребительной авиации, хотя этот аэродром является узловым для транспортных самолетов…

[С. 9—10]



Как указывалось в спецсообщении 3-го Управления НКО № 37738 от 14 июля 1941 г., «13-я, 127-я и 206-я авиабазы при паническом бегстве большинство запасов оставили на территории, занятой врагом, не уничтожив боевого имущества.

Командир 127-й авиабазы старший лейтенант Четыркин на площадке Груджай оставил врагу 5 144 авиабомбы (разных марок), 442 500 винтовочных и авиационных патрон и 10 пулеметов ШКАС. В Шауляе оставлено 18 вагонов авиабомб, 3 млн авиапатронов, несколько тонн бензина, продовольственные, вещевые и технические склады…»

[С. 12–13]



Согласно донесению уполномоченного 3-го отдела 10-й смешанной авиадивизии Леонова от 27 июня… [c. 14] «Германские летчики одеты в гражданскую форму – в серые суконные мундиры однобортного фасона, брюки навыпуск того же качества, как и френч, без всяких эмблем и пуговиц военного образца, фуражки с большими кожаными наушниками, в гражданских шелковых рубашках, кожаных желтых ботинках с толстой подметкой. Поверх всего этого одеты в серые летные комбинезоны. Одежда, видимо, служит для укрытия в случае вынужденных посадок.

Из числа убитых германских летчиков один был поляк, взятый в плен один летчик также оказался поляком.

Такая же форма одежды была на летчике сбитого самолета близ Пинского аэродрома…»

[С. 16–17]


Это чрезвычайно интересное, впервые опубликованное М. Мельтюховым, абсолютно достоверное свидетельство того, что 22 июня 1941 г. был не первым днем (по моему мнению, третьим), когда немцы, перегоняя свои самолеты на советские приграничные аэродромы, беспрепятственно перелетали госграницу. Очевидно, на случай всяких неожиданностей – вынужденных посадок, встреч на советской территории с не информированными о Великой транспортной операции военными, чекистами и чиновниками – под комбинезонами у них была надета униформа немецкого гражданского летчика, что всегда позволяло сказать: «Я перегоняю в СССР закупленные Советским Союзом в Германии самолеты, в том числе и военные».

Выше уже был приведен случай из мемуаров маршала Мерецкова, когда в разгар военных учений в ЗапОВО за неделю до начала войны на советский военный аэродром приземлился немецкий самолет и командующий ЗапОВО генерал армии Павлов объяснил ему: есть приказ начальника ГВФ СССР, разрешающий принимать на военном аэродроме немецкие гражданские самолеты! Когда, вернувшись в Москву, Мерецков рассказал об этом наркому обороны Маршалу Советского Союза С. К. Тимошенко, тот немедленно позвонил Сталину, съездил к нему на прием и все рассказал. Ответ был неожиданный: «На границе порядков не изменять, чтобы не спровоцировать немцев на выступление». Через неделю присутствовавший при разговоре Мерецкова с Павловым командующий ВВС ЗапОВО генерал Копец застрелится. Еще через месяц командующий ЗапОВО Павлов будет расстрелян «за трусость, самовольное оставление стратегических пунктов без разрешения высшего командования, развал управления войсками, бездействие власти», как сказано в приказе НКО № 0250 28 июля 1941 г. (цитируемые слова Сталин своей рукой дописал в напечатанный текст приказа при его подписании). А сам генерал армии и замнаркома обороны Мерецков будет арестован через день после начала войны якобы за участие в «военном заговоре». Он пройдет через жесткие допросы и одиночную камеру, полностью признает свою «вину» и почему-то будет освобожден 7 сентября 1941 г. по личному указанию вождя.


Согласно рапорту начальника 3-го отдела 10-й армии полкового комиссара Лось от 13 июля, «в 3 часа 58 минут над Белостоком появились первые самолеты противника и вслед за этим начали бомбить белостокский аэродром, батальон связи армии, узел связи, железную дорогу и ряд других объектов. Одновременно бомбардировке подверглись почти все города и местечки, где располагались штабы соединений 10-й армии.

4-я бригада ПВО, прикрывающая Белосток, примерно до 8 часов утра бездействовала и ни одного выстрела по противнику не произвела. При расследовании выяснилось, что 4-я бригада ПВО имела специальное приказание от помощника командующего Зап-ОВО по ПВО до особого распоряжения по самолетам противника не стрелять , и это приказание было отменено уже командующим 10-й армией…»

[С. 18–19]



Юго-Западный фронт (КОВО)



Схожие проблемы встали и перед ВВС Юго-Западного фронта.

Как указывалось в спецсообщении 3-го Управления НКО № 36137 от 1 июля, «несмотря на сигналы о реальной возможности нападения противника, отдельные командиры частей Юго-Западного фронта не сумели быстро отразить нападение противника.

В гор. Черновицах 21 июня с. г. летный состав был отпущен в город, вследствие чего истребительные самолеты не были подняты для отражения нападения противника.

[С. 21]



Противовоздушная оборона была организована плохо. Зенитная артиллерия пяти бригад ПВО фронта и зенитных дивизионов, состоящая из 37-мм и 85-мм зенитных пушек, не имела к ним снарядов.

Бомбардировщики Пе-2 не могли быть использованы для выполнения боевых заданий, так как они вооружены крупнокалиберными пулеметами, к которым не было патронов…

Зенитная артиллерия 18-го зенитного артполка 12-й армии, охранявшая гор. Станислав от воздушных налетов противника, не имела 37-мм снарядов ».

Согласно спецсообщению 3-го Управления НКО № 35303 от 26 июня, «по сообщению НКГБ УССР за первые 3 дня войны при 7 налетах на Киев зенитной артиллерией и авиацией в Киеве приземлен 1 самолет.

3-я дивизия ПВО к обороне не подготовлена. Полученные новые 85-мм зенитные пушки дивизией не освоены. Личный состав дивизии обучен на пушках 76-мм, которые с вооружения сняты, снарядов 85-мм недостаточно.

[С. 22]



25 июня противник шел крупными группами на малой высоте. Несмотря на интенсивный огонь зенитной артиллерии, разбомбил чугунолитейный завод “Большевик” и плавильную печь; на заводе № 43 разрушены электроцех, 4-й, 22-й и 25-й цеха и конструкторское бюро; на аэродроме гражданского флота уничтожено 6 самолетов гражданской авиации и 5 истребителей. Насчитывается около 50 человек убитых и 105 раненых… Требуется усиление обороны Киева 2 зенитными артполками, 18 пушками 37-мм, 81 пулеметом крупного калибра, одной авиадивизией и соответствующим количеством снарядов и патронов».

Но больше всего проблем возникло со снабжением ВВС и ПВО Юго-Западного фронта снарядами и патронами. 24 июня 1941 г. заместитель начальника 3-го отдела КОВО сообщал: «Зенитные части обороны не имеют снарядов , в результате авиация противника ежедневно бомбит Луцк, Станислав. 40 000 снарядов находится на складе Нежин, около Киева. Командование приняло решение перебросить их вагонами, это займет 3 дня. Снаряды необходимо перебросить немедленно с самолетами, повторяю, немедленно с самолетами».

[С. 23]


Такая информация поражает. Киев, третий по значимости и величине город страны, был абсолютно не защищен с неба: за семь первых налетов, в которых в общей сложности участвовали сотни самолетов врага, не был сбит ни один из них! Это означает, что сохранялась ситуация, сложившаяся до 22 июня, когда без объяснения причины были приняты все меры для того, чтобы при перелете немецких самолетов над СССР их случайно не сбили , «вызвав» таким образом «провокацию немцев». Кстати, это подтверждает факт приземления единственного немецкого самолета – очевидно, сбивать их было просто запрещено, поэтому они и шли нагло «крупными группами на малой высоте». И все проблемы с зенитными снарядами и новым типом пушек, очевидно, были созданы до 22 июня специально для того, чтобы исключить возможность сбивать перелетающие нашу границу по договоренности немецкие самолеты.


Оказалось, что слабо отработано взаимодействие родов авиации и авиачастей разного подчинения. Результатом стали боевые столкновения между советскими самолетами.

[С. 24]



Западный фронт (ЗапОВО)



Как отмечалось в спецсообщении 3-го Управления НКО № 35753 от 27 июня, «из-за плохой организации связи тыла с передовыми линиями фронта, бомбардировочная авиация при возвращении с выполнения боевых заданий по бомбежке объектов противника, продолжает подвергаться нападению наших истребителей.

26 июня самолеты 96-го авиаполка Западного фронта, вылетевшие на боевое задание по уничтожению мотомеханизированных колонн и танков противника на минском направлении, в районе Меркулевичи были атакованы звеном наших истребителей “И-16”, в результате чего самолет лейтенанта Донского был сбит, а ответным огнем бомбардировщиков сбит один самолет “И-16”.

Этого же числа были атакованы нашими истребителями бомбардировочные самолеты 98-го авиаполка 52-й авиадивизии, возвращающиеся с бомбежки наземных войск противника. При атаке сбит самолет лейтенанта Гришина, в районе Могилева подбит и посажен самолет зам[естителя] командира 52-й авиадивизии майора Картакова.

Атаки своих истребителей вызывают панику среди летного состава бомбардировочной авиации».

[С. 25]



Юго-Западный фронт (КОВО)



Согласно спецсообщению 3-го Управления НКО № 36253 от 2 июля, «в частях 36-й авиадивизии Юго-Западного фронта продолжаются случаи обстрела своих самолетов, приводящие к потере материальной части и гибели летного состава.

26 июня за время с 15. 00 до 17. 00 были атакованы своими истребителями несколько групп самолетов “ДБ-Зф”. В результате атак один самолет сбит и 6 самолетов посажены на разные аэродромы в районе Киева.

Неумением отличить свои самолеты от самолетов противника и допущением указанных безобразных случаев особенно отличается 2-й авиаполк 36-й авиадивизии…

Младший летчик – лейтенант Зайцев атаковал самолет “СБ” 52-го СБАП. Летнаб легко ранен, самолет требует ремонта.

Командир эскадрильи этого же полка Солдатов со своими летчиками дважды обстреливал свои самолеты “СУ-2” и “Дуглас”. Солдатов, прилетев на аэродром, доложил, что ясно видел кресты и свастику.

Летчик этого полка Барднер сбил самолет “ДБ-Зф”. Самолет сгорел. Экипаж случайно остался жив…

26 июня в 10 часов самолетом “И-16” был атакован самолет “ДБ-Зф” 22-й авиадивизии, возвращавшийся после выполнения боевого задания. В результате летчик самолета “ДБ-Зф” легко ранен в руку, радист тяжело ранен, самолет сгорел.

Звено самолетов “ДБ-Зф”, летя на боевое задание, в районе Сарны потеряло ориентировку. После разворота курсом на 90 градусов с выходом на Днепр для восстановления ориентира звено было атаковано своими самолетами “И-16”. Один из атакуемых самолетов “ДБ-Зф” был с бомбами, остальные два сбросили бомбы в неизвестном районе на своей территории.

Все три самолета “ДБ-Зф” повреждены, убит стрелок-радист младший сержант Гоберман».

[С. 26–27]



Северо-Западный фронт (ПрибОВО)



Согласно спецсообщению Особого отдела НКВД № 39778 от 4 августа, на Северо-Западном фронте «13 июля с. г. группа самолетов “ДБ-Зф” 53-го авиаполка 40-й авиадивизии 1-го авиакорпуса на маршруте полета на боевое задание в 19 ч. 32 м. в районе д. Никитинки Калининской области было 4 раза атаковано звеном истребителей “МИГ-3” 27-го ИАП.

В результате атак самолет “ДБ-Зф”, пилотируемый лейтенантом Князевым, был подбит, упал на землю и от взрыва загорелся. Командир экипажа лейтенант Князев сгорел, остальной экипаж спасся, получив легкие ранения…

Непосредственный виновник этого происшествия командир звена истребителей 27-го авиаполка младший лейтенант Карачевич, который ясно видел опознавательные знаки (звезду), все же атаковал самолеты “ДБ-Зф”, открыв по ним стрельбу из пулеметов.

Свои действия Карачевич объяснил тем, что самолеты “ДБ-Зф” не отвечали на его сигналы покачиванием крыла , и он усомнился в принадлежности их к своим самолетам…»

[С. 27]


Я считаю, что причинами обстрелов советскими самолетами своих были:

1. Слабое знание нашими летчиками типов советских и немецких самолетов, неумение отличить их в первые дни войны по силуэту и звуку мотора.

2. Отсутствие на большинстве советских самолетов радиостанций и общение условными сигналами – покачиванием крыльями, выпуском шасси, стрельбой сигнальными ракетами и т. п.

3. Наличие в приграничной полосе подчиняющихся Главному Командованию аэродромов и летных частей и соединений, о существовании которых никто не знал.

4. Постоянные полеты немецких самолетов над советской территорией перед войной, особенно участившиеся в июне 1941 г. Массовые согласованные перелеты немецких и советских самолетов через границу на рассвете 20–21 июня с приземлением на аэродромах противоположной стороны. Закрашивание своих и нанесение чужих опознавательных знаков после пересечения границы и приземления на чужом аэродроме для обеспечения последующего перелета над чужой страной (немецких – к границе Ирана и Ирака, советских – к побережью Северного моря).

Возможно, именно этим объясняются вышедшие в последние предвоенные дни один за другим несколько приказов НКО: приказ о развертывании строительства оперативных аэродромов № 0039 от 18 июня 1941 г., приказ № 0042 от 19 июня 1941 г. о маскировке аэродромов и важнейших военных объектов, приказ № 0043 от 20 июня 1941 г. о маскировке самолетов, взлетных полос, аэродромных сооружений. Поражает еще один факт. По вопросам маскировки самолетов в то же самое время вышло даже постановление ЦК и СНК за подписью Сталина как Генерального секретаря ЦК и Председателя СНК, чего больше ни разу не случалось. Достаточно сказать, что важнейшие так называемые Директивы № 1, 2 и 3, направленные 22 июня 1941 г. командующим приграничных фронтов, а также Постановление Политбюро от 21 июня 1941 г. вообще не имеют не только подписи, но даже ни единой правки, сделанной рукой Сталина!


Нападение противника застало войска Северо-Западного фронта неготовыми к каким-либо немедленным военным действиям. Как указывалось в спецсообщении 3-го Управления НКО № 4/37155 от 8 июля 1941 г., «в дополнение к № 36833 от 7.07.41 г. сообщаем, что произведенным 3 отделом Северо-Западного фронта расследованием факт отдачи приказания членом Военного Совета ПрибОВО Диброва в отношении разминирования минных полей и сдачи выданных личному составу патронов в частях 11 ск и 125 сд перед началом военных действий, подтверждается.

Расследованием установлено:

После получения Разведотделом данных о начавшейся концентрации немецких войск на наших границах части корпуса начали минировать поля, раздавать боеприпасы личному составу, одновременно началась подготовка эвакуации семей начсостава.

21 июня с. г. к месту сосредоточения 11 [-го] стр[елкового] корпуса приехал член Военного Совета ПрибОВО корпусной комиссар Диброва и приказал немедленно отобрать у бойцов патроны и разминировать поля , объясняя это возможной провокацией со стороны наших частей.


Опять до боли знакомый мотив «не допустить провокации», и это неудивительно, так как и Диброва, и Павлов, и Копец были на последнем самом главном предвоенном совещании высшего военного руководства 24 мая 1941 г. в кабинете Сталина и слышали эти слова лично из уст вождя. Поэтому они никогда бы не поехали за уточнениями к наркому обороны, как поехал Мерецков, которого на том совещании не было.


Начальник ОПП 125-й стрелковой дивизии Левченко дал объяснение Диброва о причинах эвакуации семей комначсостава, ссылаясь при этом на данные разведотдела о начавшейся концентрации войск противника на границах.

На объяснение Левченко Диброва заявил: “Хотя Германия и фашистская страна, но момент, когда они могут начать войну с СССР, еще не назрел, что у нас от страха расширяются глаза” (похоже, что это тоже цитата из речи вождя 24 мая. – А. О .).

После этого Диброва вторично приказал прекратить панику, отобрать у бойцов выданные патроны, разминировать поля, прекратить подготовку к эвакуации семей начсостава (а вот это уже указания, рожденные «на местах» военачальниками высокого ранга при «трансляции» ими слов Сталина! – А. О. ).

В этот же день 21 июня член Военного Совета 8-й армии дивизионный комиссар Шабалов телеграммой подтвердил приказание Диброва о прекращении подготовки к эвакуации. В результате этого в момент наступления противника семьи начсостава пришлось вывозить во время боя, при этом значительная часть семей погибла; личный состав дивизии был без боеприпасов, и выдача их проводилась под артиллерийским огнем противника!


А это – результат цепочки, начало которой в Кремле – 24 мая , и никаких «генералов-предателей», и никакого «нашего извечного бардака», и никакого «восстания против большевизма», как пишут сегодня некоторые исследователи начала войны, напротив – железная дисциплина, вот истинная причина того, что творилось в войсках 22 июня 1941 г.


Правда, сам П. А. Диброва объяснял свои распоряжения тем, что “минированных полей не было из-за отсутствия мин. Речь шла о подготовке к минированию полей (ямки), ссылаясь на указание командующего. Патроны дал указание отобрать и сдать на взводные пункты или отделений”. Эвакуация же семей комначсостава была запрещена наркомом обороны… »

В столь же сложном положении оказалась и соседняя 48-я стрелковая дивизия. Как показало расследование причин ее разгрома, о котором говорилось в спецсообщении 3-го Управления НКО № 38186 от 18 июля, «командование дивизии, получив задачу сосредоточить свои войска на границе, вывело части дивизии почти не подготовленными для ведения боя с противником. Необходимый запас патронов и снарядов взят не был. Дивизия вышла к границе как на очередные учения, забрав с собой учебные пособия.

Кроме этого, к началу боевых действий дивизия не была отмобилизована даже по штатам мирного времени. Имелся большой некомплект командного и рядового состава и материальной части.

В таком состоянии дивизия к 22 июня сосредоточилась в 2 местах: стрелковые полки на немецкой границе, влево от г. Таураге, артполки и спецчасти за гор. Россиены [Расейняй], ввиду чего взаимодействие артиллерии с пехотой было невозможным.

Командование дивизии, находясь непосредственно на поле боя, 23 июня во время атаки немцев погибло. Были убиты: командир дивизии генерал-майор Богданов,69 полковой комиссар Фоминов, начальник штаба Бродников и ряд других командиров.

[С. 29–31]



Полученное германским силами превосходство в воздухе, применение значительных бронетанковых сил, действовавших во взаимодействии с авиацией, привело к перевесу сил противника над нашими войсками, в результате начался отход наших частей от занимаемых рубежей, который при отсутствии руководства с конца 23 июня стал принимать панический характер. Беспрерывные безнаказанные налеты авиации усложняли обстановку <…>

Отдельные соединения 11-й армии, будучи окружены противником, были уничтожены почти полностью <…> Потери также понес 12-й мехкорпус, который находится в окружении противника.

Паническое отступление приобрело особенно острый характер от распространяемых всевозможных провокационных слухов о действиях в тылу дивизий воздушных немецких десантов и диверсионных групп, которых во многих случаях фактически не было. Штаб фронта, получая неправильные данные о воздушных десантах от разных случайных лиц, снаряжал оперативные группы для уничтожения десантов, и при выезде на место зачастую сведения о десантах не подтверждались. Вообще до сегодняшнего дня нет подтверждения о высадившихся десантах и, по-моему, их и не было.

По пути отхода частей имели место случаи нападения из лесу отдельных бандгрупп и одиночек, что среди личного состава отходящих частей вызвало большую нервозность и усиливало паничность <…>

Сведений о положении 12-го мехкорпуса и о его местонахождении не имелось, на радиовызовы штаб корпуса не отвечал.

В частях продолжает оставаться неблагополучное положение с боеприпасами. По данным артотдела 8-й армии, в частях может находиться не более 1/4 бк всех выстрелов (то есть всего лишь четверть одного боекомплекта снарядов! – A. О. ).

Боеприпасы со склада Линконган, откуда питались 11-й стрелковый корпус и частично 10-й стрелковый корпус, в течение 25 и 26 июня частью вывезены , а остаток, примерно 70—100 вагонов, подорваны . По заявлению представителя Артуправления фронта, находившегося на командном пункте 8-й армии, 26 июня с. г. части армии должны снабжаться боеприпасами со складов гор. Риги. Отправление боеприпасов эшелоном из г. Риги по железной дороге считается рискованным, так как не исключена возможность бомбардировки его самолетами противника.

Такие рассуждения Артуправления губительно сказываются на ходе боевых действий, тем более что доставлять боеприпасы автотранспортом нет возможности, ввиду отсутствия его в частях и при штабе армии.

Через Военный Совет фронта нами принимаются меры к доставке боеприпасов в части различными путями <… >

[С. 35–36]



22 июня с. г. по просьбе командира 10-й стрелковой дивизии генерал-майора Фадеева командиром 10-го стрелкового корпуса генерал-майором Николаевым было обещано дать 2 танковых батальона 23-й танковой дивизии.

22 июня генерал-майор Николаев дал устное распоряжение командиру 23-й танковой дивизии полковнику Орленок предоставить 2 танковых батальона из своей дивизии в распоряжение командира 10-й стрелковой дивизии для поддержания пехоты при наступлении для нанесения контрудара противнику с его последующим уничтожением и занятием прежнего положения на госгранице <…>

Командир 23-й танковой дивизии полковник Орленок командиру 10-й стрелковой дивизии заявил, что он предоставит в распоряжение дивизии 2 танковых батальона к 5–6 часам утра 23 июня. В связи с этим все части были предупреждены о том, что наше наступление будет поддерживаться 2 танковыми батальонами, что воодушевило весь личный состав частей, с желанием уничтожить противника <…>

Командир 23-й танковой дивизии полковник Орленок не только не прислал эти 2 батальона к 6 часам утра 23 июня, но даже не счел нужным поставить своевременно в известность командира дивизии. Наступление было отложено до прихода батальонов. 23 июня полковник Орленок приехал на командный пункт 40-й стрелковой дивизии в 23 часа 30 минут и заявил, что командующий 8-й армии не разрешил ему дать 2 батальона танков для 10-й стрелковой дивизии и приказал ему выполнять первое свое приказание <… > На самом деле эти 2 танковых батальона были присланы в распоряжение 10-й стрелковой дивизии и находились в районе Плунге и в течение полутора суток бездействовали. Но о наличии этих батальонов в районе известно не было . В результате чего наступление частей дивизии было сорвано, а танки в течение полутора суток находились в районе г. Плунге и бездействовали. Кроме того, 24 июня части дивизии отступали в направлении гор. Тяльшая [Тельшяй]. Красноармейцами, находившимися на охране командного пункта дивизии, было сообщено о наличии танков, идущих в направлении Тяльшая.

Командование дивизии, зная, что дивизии никаких танков не придавалось, а танки 23-й танковой дивизии были приняты за танки противника, в результате чего создалось тревожное положение, что противник перерезал дивизии путь на Тяльшай [Тельшяй] и дивизия находится в окружении. На самом деле никаких танков противника не было, и это были 2 танковых батальона 23-й танковой дивизии. Наступление 23 июня для дивизии было самым удобным моментом, противник всего имел 2 пехотные дивизии и 2 дивизиона артиллерии и уже вечером 23 июня, по показаниям пленных, противник в нашем направлении подтянул еще 2 пехотные дивизии и несколько артполков и повел активное наступление.

Кем конкретно давалось приказание этим батальонам идти в распоряжение 10-й стрелковой дивизии не установлено. Действия командира 23-й танковой дивизии, повлекшие за собой создание исключительно тяжелого положения для дивизии, являются преступно-халатными.

По данному вопросу проводится расследование, результаты сообщим дополнительно» <…>

[С. 38–40]


Этот случай с двумя танковыми батальонами 23-й танковой дивизии – яркое доказательство того, что войска Красной Армии в приграничных округах в последние дни перед началом войны были разделены на две категории: войска, участвующие в Великой транспортной операции, и войска, прикрывающие границу от ударов нежданных врагов.

Первые получали новую форму и личные медальоны, их части и соединения готовились к транспортировке: сдавали на склады боеприпасы и горючее, личному составу объясняли, что они едут на совместные учения, возможно даже за границу. Однако некоторые части готовились к переброске через границу своим ходом, к их числу, наверное, относились и входящие в 12-й мехкорпус 23-я тд (командир полковник Орленок, по другим документам Орленко) и 28-я тд (командир полковник Черняховский). Об этом косвенно свидетельствует и то, что у этих соединений горючее не изымалось, а напротив, им выделялось дополнительное. В приказе командующего Прибалтийским особым военным округом № 00229 от 18 июня 1941 г. имелся пункт 10: «Отобрать из частей округа (кроме механизированных и авиационных) все бензоцистерны и передать их по 50 % в 3-й и 12-й механизированные корпуса. Срок выполнения 21. 6. 41 г.».

Именно существование этих двух категорий воинских частей стало причиной срыва назначенной на 23 июня атаки, потому что 2 танковых батальона 23-й тд в указанное время находились в назначенном районе, но о них никто не знал, и они даже были приняты за немецкие!

Кстати, абсолютно неизвестно, где с рассвета до середины дня 22 июня 1941 г. находилась 28-я тд Черняховского. В книге И. Бунича «Операция “Гроза”. Ошибка Сталина» сообщается о том, что утром 22 июня, вскрыв красный пакет, Черняховский двинул свои танки в атаку в направлении Тильзита и продвинулся на 25 километров на территорию Восточной Пруссии. В книге «Великая тайна…» я подробно рассмотрел вопрос о возможности пребывания дивизии Черняховского или одного из ее полков на территории Германии в первый день войны (кстати, сын дважды Героя Советского Союза генерала армии И. Д. Черняховского генерал-майор Олег Иванович Черняховский, с которым я неоднократно беседовал, подтвердил этот факт). Если же это действительно было так, то отсутствие информации в советской прессе о таком подвиге свидетельствует лишь об одном – 28-я танковая дивизия перешла границу до начала войны, скорее всего 21 июня, своим ходом через организованный в границе коридор для погрузки на немецкой железнодорожной станции. Ее подвигом стал прорыв через границу на свою территорию после начала войны.


Западный фронт (ЗапОВО)



Согласно донесению уполномоченного 3-го отдела 10-й смешанной авиадивизии Леонова от 27 июня, «в 12 часов ночи 22 июня 1941 г. со стороны Германии в районе Бреста (крепости и полигона) были даны германскими военными частями сигналы ракетами: красного, белого и зеленого цвета.


Я впервые сталкиваюсь с информацией о сигнальных немецких ракетах вечером 21 июня 1941 г. И не могу расценить их иначе, как сигнал советским войскам – мол, готовьтесь, начинаем. Но это же бред, ведь нападение немцев было внезапным. Прочтите следующую фразу, написанную особистом через 5 дней после 22 июня 1941 г., тогда, возможно, это предположение покажется вам не столь уж бредовым.


Начсостав и члены их семей в крепости считали, что происходит учение германских войск, никаких мер предосторожности командованием Брестского гарнизона предпринято не было.

Командиры и члены их семей думали, что это учение в германской армии проводится так же, как и в нашей армии, которое предполагалось якобы провести в 20-х числах сего месяца.


Вполне вероятно, что намечавшиеся в одно время с двух сторон границы учения могли быть совместными, а значит, и наши, и немецкие войска могли перебрасываться через границу. Тогда вполне возможна подача световых сигналов.


После сигналов на стороне противника в 1–2 часа ночи в городе Бресте была нарушена всякая связь , видимо диверсантской группой».

[С. 49]


А это тоже большой вопрос: как это удалось диверсантам почти на целый день 22 июня 1941 г. прервать все виды связи в нашей армии, включая проводную и радио, в том числе международную из Москвы, ибо в военном дневнике начальника генштаба сухопутных войск генерала Гальдера за 22 июня имеется такая запись: «12.00 – поступили сведения о том, что русские восстановили свою международную радиосвязь, прерванную сегодня утром. Они обратились к Японии с просьбой представлять интересы России по вопросам политических и экономических отношений между Россией и Германией и ведут оживленные переговоры по радио с германским министерством иностранных дел». Кстати, кое-где к 12 часам дня, а в основном к вечеру 22 июня многие виды связи были восстановлены.


Согласно спецсообщению 3-го Управления НКО № 36701 от 5 июля, «3-й отдел Западного фронта сообщил ряд фактов, оказавших отрицательное влияние на ход боевых операций наших войск в первые дни войны на Западном фронте.

Военный Совет Западного Особого военного округа, командование армий и отдельных воинских соединений в подготовке частей к боевым действиям с противником проявили неорганизованность.

Части округа к началу военных действий не были полностью обеспечены материальной частью, вооружением, боеприпасами, питанием и другими видами снабжения.

21 июня командующий 3-й армии Кузнецов вместе с генерал-лейтенантом из Генерального штаба Красной Армии Карбышевым смотрели части, расположенные на границе. Заместитель командира артполка 56-й стрелковой дивизии майор Дюрба доложил, что происходит большая концентрация немецких войск на границе, что наши укрепленные точки боеприпасами не обеспечены и в случае нападения окажутся небоеспособными. На этот доклад Дюрба Кузнецов ответил: “Ничего страшного нет и не может быть”. Никаких мер к обеспечению точек боеприпасами Кузнецов не принял. После вторжения фашистских войск Дюрба среди комначсостава заявил: “Кузнецов и командование 3-й армии нас продали”».

[С. 52]


Несмотря на столь жесткую оценку 3-го Управления НКО, генерал-лейтенант В. И. Кузнецов никак не был наказан, более того, 25. 05. 43 г. ему было присвоено звание генерал-полковника, а в 1945 г. – звание Героя Советского Союза. Из чего можно предположить, что 21 июня 1941 г. он высказывал не свою точку зрения, а самого Сталина. Возможно, и Карбышев в точности выполнил указания вождя, недаром из нескольких геройски погибших в немецком плену советских генералов Героем Советского Союза стал один он.


444-й тяжелый корпусной артполк, находившийся на границе, боеприпасов не имел (видно, тоже готовился к погрузке или переходу границы своим ходом для погрузки в составы на немецкой железнодорожной станции. – А. О .), в то время как боеприпасов на складах Гродно и Лида было достаточно <…>

Части 38-й танковой дивизии 23 июня вышли в направлении гор. Барановичи не обеспеченными материальной частью, боеприпасами и оружием, в частности, мотострелковый полк вышел без артиллерии, которая был сдана в ремонт.

127-й отдельный саперный батальон 4-го стрелкового корпуса к началу военных действий имел только 30 винтовок. Батальон потерял до 70 % личного состава <…>

Воинские соединения 4-й армии на 26 июня противником были разбиты. Для отражения натиска противника и для поддержки действий стрелковых частей 4-я армия авиации и танков не имела. Артиллерия была уничтожена противником.

Управление войсками со стороны руководящих штабов с началом военных действий было неудовлетворительным.

В связи с частыми бомбардировками гор. Минска штаб ЗапОВО из города эвакуировался в лес, в район Уручья. Эвакуация отделов штаба проходила беспорядочно, работники штаба группами по 20–30 человек в течение 10 часов и больше разыскивали новое дислоцирование штаба. Руководящие работники отделов вместо организации эвакуации занялись вывозом своих семей из города, допустив панику и растерянность.

Из-за отсутствия связи с частями Артснабжение округа не знало расхода и потребности боеприпасов в действующих частях, в результате не обеспечивало их боеприпасами (это возможно лишь в случае временного расположения войск и их подготовки к последующей транспортировке. – А. О .).

22—23 июня Артснабжение округа должно было отправить действующим армиям 3 эшелона боеприпасов (боеприпасы хранятся в эшелонах только в случае, если армия в других эшелонах готовится куда-то ехать! – А. О .), но по вине работников Артснабжения боеприпасы отправлены не были <…>

[С. 53–54]



Противник с провокационными целями пользуется нашим кодом 16 ч. РАП (?). Получены две телеграммы провокационного характера без адреса и подписи, зашифрованные указанным кодом.


Интересно, почему не излагается содержание провокационных телеграмм? А вдруг потому, что в них говорится о советско-германских действиях по совместной транспортировке – проходах в границе для перехода ее соединениями и частями своим ходом и погрузке на ближайших железнодорожных станциях; о графике движения не перегружаемых на границе железнодорожных эшелонов с личным составом, техникой, боеприпасами, горючим; о перелетах авиасоединений с обеих сторон и выделенных для их посадки аэродромах.


Генеральный штаб дал распоряжение о замене кода 16 ч. РАП» (неужели для общения на время Великой транспортной операции НКО по команде сверху передал немцам коды для общения по срочным возникающим вопросам? – А. О. )


Как указывалось в спецсообщении 3-го Управления НКО № 4/37175 от 8 июля, «по сообщению 3-го отдела Западного фронта по состоянию на 1 июля имелись следующие существенные недочеты.

Отсутствовало достаточное количество артснарядов и других боеприпасов.

Снабжение частей фронта боеприпасами с начала военных действий проходило с большими перебоями.

Со стороны Артуправления фронта в лице генерал-лейтенанта Клич действенных мер к упорядочению обеспечения частей боеприпасами не принималось.

Имеющиеся в 28-м стрелковом корпусе снаряды в боевую готовность приведены не были (недовернуты взрыватели); большинство поступивших в части мин не имели взрывателей (они ведь готовились не к немедленным боевым действиям, а к транспортировке! – А. О .) <…>

56-я стрелковая дивизия к бою подготовлена не была – минометный взвод не имел мин, полковая школа 37-го стрелкового корпуса не имела винтовок и патронов. Части дивизии вступили в бой с оружием и боеприпасами мирного времени.

27-я стрелковая дивизия была введена в бой тоже неподготовленной – не хватало снарядов и патронов.

Находившиеся на границе передовые части вооружением и боеприпасами обеспечены не были , в результате при первом появлении противника бежали, создавая панику в основных частях 3-й армии.

Снабжение частей 85-й стрелковой дивизии горючим, боеприпасами и продовольствием было поставлено исключительно плохо <…>

24-й отдельный минометный батальон к началу военных действий винтовками был обеспечен наполовину, гранат и мин не имел вовсе <…>

Из 12 имевшихся в округе складов с боеприпасами уничтожено путем взрыва 6, что составляет 24,5 % общего запаса <…>

Завезенные 26 июня снаряды оказались без взрывателей. Часть 3-й армии в районе Молодечно – Крулевщины боеприпасов не имели.

Находящийся в районе Барановичи и оторванный от фронта 6-й мехкорпус боеприпасами обеспечен не был.

С начала военных действий в работе отдела ВОСО наблюдается большая нечеткость.

При отправлении транспорта с боеприпасами нумерация и станция отправления транспорта зачастую отсутствовала, что приводило к срыву своевременной подачи боеприпасов на линии фронта.

Управление Военных сообщений Красной Армии не сообщало номера отправляемых с центрального склада эшелонов с боеприпасами <…>

Снабжение частей фронта горюче-смазочными материалами проходило крайне неорганизованно <…>

[С. 55–57]



13 июля 1941 г., выйдя из окружения, начальник 3-го отдела 10-й армии полковой комиссар Лось направил на имя начальника 3-го Управления НКО рапорт, в котором писал: “Согласно Вашего приказания докладываю обстановку, в которой начались события и их развитие. 21 июня в 24 часа мне позвонил член Военного Совета и просил прийти в штаб. Прибыв в штаб армии, командующий 10-й армией генерал-майор Голубев сказал, что обстановка чрезвычайно напряженная и есть приказ из округа руководящему составу ждать распоряжений не отходя от аппарата.

В свою очередь к этому времени были вызваны к проводу и ждали распоряжений все командиры корпусов и дивизий.

Примерно в 1 час ночи 22 июня бывший командующий ЗапОВО Павлов позвонил по «ВЧ» и приказал привести войска в полную боевую готовность и сказал, что подробности сообщит шифром. В соответствии с этим были даны указания всем командирам частей. Около 3 часов все средства связи были порваны. Полагаю, что противником до начала бомбардировки были сброшены парашютисты и ими выведены все средства связи (никаких подтверждений этого не приводится, так что это не более чем предположение, объясняющее отсутствие связи или запрет пользования ею. – А. О .).

К 10–11 часам утра шифровка прибыла (как же она прибыла, если были «выведены все средства связи»? – А. О .), точного содержания ее сейчас не помню, но хорошо помню, что в ней говорилось привести войска в боевую готовность, не поддаваться на провокации и государственную границу не переходить. К этому времени уже войска противника углубились в нашу территорию местами на 5—10 км. Шифровку подписали – Павлов, Фоминых, Климовских (почему-то Лось забыл, что в этой шифровке было еще две подписи – наркома Тимошенко и начальника Генштаба Жукова. Или их не было? – А. О .). <…>

В 8 часов утра командный пункт переместился близ дер. Старосельцы в лес, что северо-западнее Белостока в 5 км. Сразу же командованием были приняты меры к установлению связи между соединениями, и уже к 12 часам связь с ними была восстановлена делегатами. Радиосвязь была восстановлена к исходу 22 числа как с округом, так и со всеми соединениями. Проволокой же связи во время действий армии не восстановлено.


Ну как диверсанты могут одновременно нарушить всю радиосвязь? Только забив ее радиопомехами. Но, во-первых, об этом нет нигде ни единого упоминания, а во-вторых, это создало бы серьезные проблемы и для радиосвязи немцев. Скорее всего, просто была команда сверху, запрещающая 22 июня советским войскам пользоваться радиосвязью – очевидно, тоже для того, чтобы не было провокации, а потом в конце дня ее отменили и радиосвязь заработала.


22 и 23 числа все части вели усиленные боевые действия против противника. В отдельных местах (86-я, 113-я стрелковые дивизии) переходили в контрнаступление. К вечеру 22 числа, не помню сейчас от кого, то ли от заместителя командующего ЗапОВО Болдина лично, то ли из штаба ЗапОВО, было получено приказание отступить и закрепиться на рубеже реки Нарев (это, кстати, важный элемент водного пути в Польшу и Германию через Августовский канал. – А. О .) <…> В связи с тем, что отступление велось и днем, авиация противника действовала совершенно безнаказанно, так как ни одного нашего самолета не было, бомбили и расстреливали из самолетов отходящие части. Все последующие дни авиация противника совершенно безнаказанно расстреливала бомбами разных калибров и пулеметным огнем самолетов как передовые части, так и все войска армии, не давая нашим войскам поднять голову. Кроме того, наступающие войска противника вели усиленную стрельбу из огнеметов, которых у нас совершенно не было.

Самолеты противника взяли под контроль все шоссейные дороги, расстреливали машины, а впоследствии охотились даже за отдельными людьми, что создало большую панику, и большое количество людей разбежалось, бросая на ходу оружие, материальную часть и боеприпасы.

Шоссе Белосток – Волковыск было забито трупами людей, автомашинами, танками, боеприпасами, и пробраться через него было совершенно невозможно <… >

Положение еще усугублялось и тем, что по распоряжению штаба округа с 15 мая все артиллерийские полки дивизий, корпусов и артиллерийские полки РГК были собраны в лагеря в двух местах – Червоный Бор (между Ломжей и Замбровым) 22-го полка 10-й армии и Обуз-Лесна артиллерийские полки70 тыловых дивизий армии и других частей округа (может быть, их готовили к погрузке? – А. О .). Для поднятия этих полков был послан начальник артиллерии армии генерал-майор Барсуков, которому, как он мне рассказывал, удалось в 6 часов утра добраться до полков, разбудить их, поднять по тревоге и направить их в дивизии. Это было уже в то время, когда все пограничные дивизии вели бой с противником…”

Аналогичное положение было также с зенитной артиллерией. Все дивизионы и полки, во всяком случае весь основной начсостав и матчасть, были собраны для прохождения лагерных сборов, в м. Крупки, близ Минска, и до последнего времени в 10-ю армию не вернулись, и их судьба мне неизвестна. Таким образом, соединения, склады, города остались без зенитной артиллерии.

6-й мехкорпус, которым командовал генерал-майор Хацкилевич, был полностью укомплектован новой материальной частью, танками “КВ” и Т-34, держался командованием 10-й армии в резерве и намечался для нанесения контрудара. 22 июня прибыли заместитель комвойсками генерал-лейтенант Болдин, а 23-го маршал Кулик. Оба выехали в 6-й корпус и [он] ими [был] направлен на стык 3-й армии в район Соколки – Кузница, где противнику удалось прорваться. Из подчинения 10-й армии корпус вышел, им командовали Болдин и Кулик. Корпус попал в чрезвычайно тяжелое положение вследствие отсутствия горючего и снарядов. База снабжения горючим была в Волковыске, то есть за 100 с лишним км от корпуса. Были приняты все меры к снабжению горючим, но отправка затруднялась тем, что движение возможно только ночью, то есть в течение 4–5 часов. За это время нужно было расчистить дорогу от пробок после бомбежки <…>

Распространению паники и увеличению беспорядка в тылу способствовало следующее.

В ночь с 22 на 23 июня позорно сбежало все партийное и советское руководство Белостокской области. Все сотрудники органов НКВД и НКГБ во главе с начальниками органов также сбежали. Аналогичное положение имело место почти во всех районных и городских организациях…»

[С. 59–63]


Подводя итоги рассмотрения этого потрясающего документа, хочу отметить, что столь подробного и честного описания наших колоссальных потерь, поражений, беспорядка и сумятицы самых первых дней войны, с упоминанием важнейших фактов и мелких, но не менее важных для понимания происходящего деталей я никогда не видел. Интересно, что хотя армейские контрразведчики говорят обо всех докладываемых ими фактах как о конкретных просчетах, недоработках и ошибках отдельных лиц, случайных совпадениях и успехах противника, нарисованная ими картина первого дня и двух первых недель войны выявляет ряд общих особенностей:

1. В приграничных соединениях и частях не было боеприпасов и горючего , почти везде они хранились на значительном расстоянии от мест расположения частей и соединений (от нескольких десятков до сотен километров) на центральных складах и складах зимних квартир, почему-то часто в железнодорожных эшелонах либо на открытых площадках вблизи железных и автомобильных дорог.

2. Невозможно было быстро перебросить или вывезти в необходимом направлении боеприпасы и горючее, продовольствие и пр., в результате чего огромные их запасы уничтожались при отступлении или доставались врагу .

В самом полном источнике статистических данных о начале войны [56, c. 164] указаны (в тысячах вагонов) следующие потери первого месяца войны :


артсклады: 25 из 69 (41 %)

продовольствие: 30 из 52 (52 %)

вещевые склады: 10 из 16 (60 %)

ГСМ: 73 из 138 (53 %)

медицинские склады: 3 из 8 (38 %).


Конечно, большая часть захваченного находилась не в вагонах, а на складах и открытых площадках, а часть была уничтожена при отступлении, но все равно врагу достались фантастические трофеи.

3. Все происходящее в последние предвоенные дни по обе стороны границы объяснялось подготовкой к большим совместным учениям (свидетельством чему, в частности, является вывод к границе наших частей и соединений без боеприпасов и горючего, но с учебными пособиями).

4. Артиллерийские части были сосредоточены отдельно от пехотных в летних лагерях или на полигонах, что препятствовало их нормальному взаимодействию в первый день войны.

5. Зенитное прикрытие частей, аэродромов, железнодорожных узлов и других важнейших объектов оказалось слабым из-за нехватки зенитных орудий и пулеметов, отсутствия снарядов или наличия снарядов другого калибра и т. п., был даже прямой запрет сбивать пролетающие самолеты противника в первый день войны.

6. Боеспособность советской авиации была снижена в результате отправки в увольнение летчиков 21–22 июня, а также отсутствия необходимых боеприпасов . Есть информация из разных источников о проведении в эти дни регламентных работ на самолетах и демонтаже с некоторых из них пушек и пулеметов.

7. Наши летчики и зенитчики не могли отличить свои самолеты от немецких (или их этому не учили во избежание «провокации»?); у границы оказалось огромное количество никому неизвестных авиасоединений и частей , подчиненных Главному Командованию; в предвоенный период над расположением наших войск постоянно безнаказанно кружили немецкие самолеты ; на наших военных аэродромах разрешалось приземляться немецким гражданским самолетам ; вполне возможно, 20–21 июня в небе появлялись немецкие и советские самолеты с перекрашенными опознавательными знаками – все это стало в первые дни войны причиной того, что бомбардировщики со звездами на крыльях атаковались истребителями с такими же звездами. Не исключаю, что некоторые самолеты со звездами были немецкими (выше был приведен случай жестокой бомбардировки краснозвездными самолетами колонны советской пехоты, двигающейся к границе).

8. Повсеместно 22 июня была нарушена связь между управлениями и штабами, соединениями и частями, частично она была восстановлена к 12.00 (к началу выступления Молотова по радио), а в основном – к концу дня. Вполне возможно, что связь была прервана не диверсантами, а отключена повсеместно по указанию наркома обороны, «чтобы не допустить провокации», а также чтобы раньше времени не прошло сообщение о начале войны во избежание паники среди населения и несанкционированных руководством боевых действий.

9. Многочисленные случаи неожиданного появления немцев в тылу наших войск вызывали панику. Как правило, это объяснялось высадкой немецких воздушных десантников, хотя, по мнению руководства 3-го Управления НКО, никаких немецких десантов в наш тыл не было и никаких подтверждений их высадки не обнаружено. Похоже, что после высадки немецкого воздушного десанта на о. Крит, Гитлер запретил использовать элитные десантные войска во фронтовых операциях. Так что скорее это могли быть немецкие части из составов, пересекших 20–21 июня советскую границу по договоренности, которым после начала боевых действий самолетами доставили и сбросили на парашютах боеприпасы и горючее.

10. От представителей высшего, окружного и армейского командования 21 июня 1941 г. поступали непонятные и успокаивающие распоряжения, например: «вновь собрать выданные бойцам патроны», «разминировать заминированные участки перед границей», «вернуть направляемые в эвакуацию семьи командиров», «ничего страшного быть не может», «у вас от страха расширяются глаза» и т. п.

11. Отмечены случаи странного поведения немцев:

– в первый день войны все сбитые немецкие летчики были одеты не в военную форму – под летным комбинезоном у них были костюмы летчиков немецкой гражданской авиации, что косвенно подтверждает мое предположение об осуществлении транспортной операции; видимо, немецкие летчики одевались так на случай неожиданностей и вынужденных посадок;

– известен случай, когда в районе Бреста 21 июня в 24.00 немецкие части дали сигналы тремя осветительными ракетами разного цвета (возможно, это был условный знак советской стороне в рамках совместной транспортной операции);

– в ЗапОВО были получены две телеграммы провокационного характера без адресата и подписи, зашифрованные кодом Генштаба Красной Армии ; в округе сочли, что их отправил противник, и, очевидно, сообщили об этом в Генштаб, который дал распоряжение о замене кода. Здесь возможны три варианта объяснения:

– немцы похитили или «взломали» код Генштаба, что маловероятно;

– немцам был выдан код для общения по вопросам совместной транспортной операции, они отправили два сообщения, но их по какой-то причине принял человек, не информированный о совместных действиях;

– эти шифровки поступили из Генштаба, но, поскольку их по ошибке принял неинформированный человек, они показались ему провокационными немецкими шифровками, из-за чего был поднят шум, и, чтобы положить конец скандалу, Генштаб дал команду сменить код.


Все перечисленные выше особенности обстановки в различных военных округах в первые дни войны косвенно подтверждают гипотезу о начале Великой Отечественной войны, впервые изложенную мной в книге «Великая тайна…», поскольку только она позволяет объяснить многие странности первых дней войны тем, что нашу армию готовили не к обороне от нападения немецких войск и не к удару по ним, а к совместной с ними транспортной операции для последующих боевых действий против Британской Империи.



Загадки первого дня войны


Сообщение радио в 6.00 утра 22 июня 1941 года


После выхода книги «Великая тайна…» в издательство «Время» пришло письмо от читателя из Йошкар-Олы Вениамина Мочалова. Вместе с письмом я получил в редакции и его пятидесятистраничную брошюру «Крах мировой революции (Новый взгляд на события 1917–1941 годов). Часть VI» с дарственной надписью. Из прочитанного я понял, что В. Мочалов ищет объяснения трагических событий 1941 г. Судя по всему, прежде он разделял позицию Виктора Суворова по этому вопросу с некоторыми своими уточнениями и дополнениями, очевидно изложенными в первых пяти частях его работы. Потом он прочел мою книгу «Великая тайна Великой Отечественной» и резко изменил свое мнение, о чем, в частности, говорит в части VI.

В своем письме он пишет: «Я горячо одобряю версию Осокина, изложенную в его книге. Хотя и должен сказать, что аргументы, выдвинутые Осокиным, недостаточно убедительны. А некоторые аргументы или не соответствуют истине, или выглядят довольно натянуто. Но, тем не менее, версия Осокина в целом верна. Более того, у меня самого есть аргументы, подтверждающие версию Осокина. И вот я хотел бы сообщить о таких аргументах Осокину… А также желаю Осокину дальнейших творческих успехов в разработке его теории. Уверен, что его книга не будет последней».

В присланной брошюре В. Мочалов говорит еще более определенно: «Я заявляю: великая тайна Великой Отечественной разгадана. Александр Осокин завершил эту разгадку. Но не совсем до конца завершил. Для полной убедительности чего-то не хватает…» [83, c. 47].

Спасибо Вам, уважаемый Вениамин Германович за понимание и добрые слова в мой адрес. И вы конечно же правы – в моей работе не хватает документов, фактов и т. п. Именно поэтому я и написал эту книгу – продолжение «Великой тайны…», чтобы привести в ней новые подтверждения своей гипотезе. Я благодарен Вам и за то, что в своей брошюре Вы обратили мое внимание на интересный факт из книги Г. Куманева «Говорят сталинские наркомы» – о том, что в первой передаче советского радио 22 июня 1941 г. в 6.00 якобы сообщалось о государственном перевороте в Германии. А самое главное – Вы написали, что этот невероятный факт можно объяснить только с помощью «версии Осокина». Я немедленно разыскал указанную книгу и ниже довольно подробно цитирую и анализирую рассказ В. С. Емельянова об этом радиосообщении историку Г. А. Куманеву, а затем продолжаю эту тему уникальными воспоминаниями о первом дне войны в Радиокомитете его специального корреспондента Н. Стора (из книги-дневника Л. Бронтмана [18]), а также собственными размышлениями по этому поводу.



Рассказ Председателя Комитета стандартов (с 1943 г.) В. С. Емельянова историку Г. А. Куманеву о 22 июня 1941 г.

В первой декаде июня 1941 г. Председатель Комитета стандартов Павел Михайлович Зернов предложил мне71 поехать для отдыха в Сочи со всей семьей. Я получил путевку в санаторий СНК СССР, купил четыре билета в скорый поезд – себе, жене, дочери и сыну, – и мы стали готовиться к отъезду…

Приехали на Курский вокзал. Погрузились в свой вагон, заняв два купе… Но вот поезд тронулся. Пассажиров в нашем вагоне оказалось немного. В соседних купе ехали на отдых полковник и работник аппарата Правительства, у которого была путевка тоже в наш санаторий.

Перед Курском полковник стал собирать свои вещи и, когда я проходил мимо его купе, спросил меня: «Вы в Курске не сходите?» Я ответил, что нам выходить дальше…

Полковник посмотрел на меня с большим удивлением.

– А разве вы ничего, не знаете? Германия совершила нападение на нас. Началась война.

Эта весть меня просто ошеломила. В это время поезд подошел к Курску. Прощаясь, полковник посоветовал нам тоже немедленно возвращаться в Москву.

Я и мой новый знакомый – работник Совнаркома – решили сойти в Харькове, где у меня были знакомые, через которых, как я надеялся, будет легче достать билеты до Москвы.

Но вот в Белгороде в вагон сел новый пассажир, который стал подробно рассказывать все, что знал сам:

– Сегодня в 6 часов утра я слушал радиопередачу. Оказывается, в Германии произошел государственный переворот. Гитлер арестован, а к власти пришел новый канцлер Риббентроп.

Мы, разумеется, верили всему, что он говорил. Стали держать совет: возвращаться в Москву или ехать дальше. Решили узнать более точные данные в Харькове…

На вокзале в Харькове нам подтвердили, что подобные радиопередачи о якобы государственном перевороте в Германии действительно были…

Когда поезд остановился около Туапсе, я вышел из вагона и в открытом окне встречного поезда увидел бывшего своего начальника – наркома судостроительной промышленности СССР Ивана Исидоровича Носенко. Мы поздоровались.

– Куда путь держишь? – спросил он меня.

– В Сочи.

– Ты что, с ума сошел? Знаешь, что там творится? Оттуда не выберешься. Сколько вас в вагоне?

– Шесть человек.

– А я от Сочи стою в коридоре, а в нашем купе двенадцать человек.

– Не выходить же нам здесь, – говорю ему.

– Ну, как знаешь.

И поезд с Носенко тронулся на Москву…

[69, с. 577–578]


Я отнесся к этому совершенно невероятному, на первый взгляд, рассказу не как к фантастической истории или просто выдумке, а с огромным интересом и вниманием, во-первых, потому что он приведен в книге весьма уважаемого историка, во-вторых, потому что рассказчик, В. С. Емельянов – государственный человек, который имел возможность, вернувшись в Москву, проверить эту информацию и в Радиокомитете, и на любом самом высоком уровне, и, если это оказалось бы болтовней, вряд ли стал бы повторять такое через много лет. Самое интересное, что я нашел подтверждение тому, что в первой передаче советского радио 22 июня 1941 г. в 6.00 действительно была передана какая-то информация германского информационного бюро. Это просто невероятно – уже два часа немецкие войска бомбят и обстреливают советскую землю, а по советскому радио в «Последних известиях» передается сообщение германского агентства! В удивительной книге – дневнике заместителя заведующего военным отделом газеты «Правда» Л. Бронтмана [18] я прочитал об этом в рассказе о первом дне войны в Радиокомитете радиокорреспондента Н. Стора.



Рассказ корреспондента «Последних известий» Радиокомитета СССР Н. Стора Л. Бронтману о 22 июня 1941 г. в Радиокомитете

Стор рассказал о первом дне войны. В этот день, в воскресенье, он как раз дежурил в «Последних известиях по радио». Пришел в 6.30 утра, начал спешно готовить 7-часовой выпуск. Работы невпроворот, каждая минута в обрез. Еще на лестнице уборщица сказала, что все телефоны звонят, но он махнул рукой – некогда.

Примерно в 6.45 она опять приходит.

– Там опять звонят, ругаются, что не идете.

– Скажите, никого нет.

Ушла, вернулась.

– Ругаются. Велят обязательно позвать.

– Тьфу! А какой телефон звонит?

– Горбатый, который на замочке.

Вертушка! Подошел.

– Кто?

Доложился.

– Где пропадаете?! Сейчас с вами будут говорить.

– Кто?

– Услышите.

Через полминуты новый голос.

– Кто?

Доложился.

– С вами говорит Щербаков. Вот что нужно сделать. В 12 часов будет выступать по радио т. Молотов. Надо все подготовить к его выступлению, записать всеми способами его речь. Вызовите всех, кого найдете нужным. Передайте Стукову (председатель Радиокомитета), чтобы он позвонил мне. Остальных работников найдете? Они, вероятно, на дачах, воскресенье? Сумеете все сделать?

– Да. А в связи с чем будет выступление?

– Началась война с Германией. Только вы об этом широко не распространяйте.

Стор вызвал и растолкал спящего шофера и послал его за Стуковым… а сам сел лихорадочно заканчивать выпуск.

Минуты остались!.. Времени нет, выпуск полетел.

Стор приказал повторить 6-часовой, только сообразил выкинуть из него сводку германского информбюро,72 передал стенографистке приказ корреспондентам сидеть, не отлучаясь, у репродукторов хотя бы сутки, вызвал по телефону нескольких человек, послал за остальными. В чем дело, не сказал никому, предложил все готовить. Машина завертелась. Шофер Стукова поднять не смог. Стор поехал сам, еле достучался. Тот как услышал, в чем дело, так ошалел (позже он был комиссаром полка и был убит).

Вскоре приехали чекисты и заняли все выходы и коридоры. За три минуты до назначенного срока приехал Молотов. Он сел за стол, раскрыл папку и начал читать приготовленную речь. (Из чего может следовать, что ему только что подвезли экземпляр его речи с правкой и подписью Сталина. А иначе зачем бы ему еще раз читать то, что он сам писал все утро? – А. О .)

За полминуты до срока он встал и прошел в студию к микрофону. Стор подошел и налил нарзана в стакан.

– Уберите все лишнее! – резко сказал Молотов.

Левитан объявил его выступление. Молотов говорил очень волнуясь, нервно. Но записали все хорошо.


На мой взгляд, тут что-то не так. Либо все-таки записали не очень хорошо – то ли с сильным заиканием, то ли с техническим дефектом, либо поступила команда вождя для повтора что-то изменить, но только 22 июня 1941 г. речь Молотова в записи почему-то больше не повторяли, и после единственной прямой трансляции ее в этот день девять раз зачитывал Левитан.


Это было последнее выступление руководителей партии из студии. Т. Сталин 3 июля выступал из Кремля. «Объявлять» его туда поехал Левитан. Он рассказывал потом, что т. Сталин так волновался, что Левитан ушел в соседнюю комнату.

[18, c. 266–267]


Рассказ Емельянова Куманеву и запись Бронтмана воспоминаний Стора о том, как проходило утро 22 июня в Радиокомитете, не противоречат друг другу. Они как бы те самые две точки, через которые можно провести прямую, ведущую к истине. Попытаемся это сделать, а для начала понять, почему и как странное радиосообщение Германского информационного агентства могло появиться в тот момент.

22-го июня 1941 г., как утверждал Молотов, члены Политбюро собрались в Кремле по вызову Сталина около 2.00. В 2.30—3.00 Молотов, по его собственным словам, уже принимал посла Германии Шуленбурга («чуть позже четырех часов утра мы снова входили в Кремль» – так свидетельствует Хильгер [124, с. 406]), который сообщил, что в связи с «массированной концентрацией советских войск у германской границы» германское правительство приняло решение «принять военные контрмеры», и вручил ноту-меморандум МИД Германии. Следует отметить, что слово «война» ни в официальном устном заявлении Шуленбурга, ни в тексте ноты-меморандума не было употреблено. Оно появилось впервые в книге Жукова «Воспоминания и размышления»: «Через некоторое время в кабинет быстро вошел В. М. Молотов:

– Германское правительство объявило нам войну (вполне возможно, что это молотовская оценка ситуации, а не произнесенные Шуленбургом слова. – А. О .). Сталин молча опустился на стул и глубоко задумался…» [45, c. 265].

В советской официальной записи беседы Шуленбурга с Молотовым его заявление приведено в таком виде: «Ввиду нетерпимой доле угрозы, создавшейся для германской восточной границы вследствие массированной концентрации и подготовки всех вооруженных сил Красной Армии, Германское правительство считает себя вынужденным немедленно принять военные контрмеры» [38, c. 753]. В воспоминаниях участника этой беседы Г. Хильгера сказано: «Молотов явно старался изо всех сил сдержать свое внутреннее возбуждение. Затем он спросил: “Это следует считать объявлением войны?”73 Посол отреагировал в типичной для него форме, приподняв плечи и безнадежно разведя руками» [124, с. 407].

И это тоже не объявление войны, ибо существует вполне определенная, принятая международным правом форма, согласно которой должно четко объявляться, что с конкретного момента две державы находятся в состоянии войны, а уж тем более в случае, когда между ними подписан договор о ненападении.

Так что до 4.45, когда Шуленбург и Хильгер вышли от Молотова (в 4.50 народный артист СССР В. А. Этуш видел, как их посольская машина выезжала из Боровицких ворот Кремля74), слово «война» из уст политических лидеров Германии и ее посла еще не прозвучало.

С другой стороны, с 3.00 высшему военному, а затем и политическому руководству СССР стали поступать сообщения о приближении вражеских самолетов, а с 3.15 – о бомбардировках советских портов и аэродромов, а затем и артобстреле гарнизонов, железнодорожных узлов, скоплений военной техники и т. п. Надо было немедленно принимать решение о начале военных действий против напавшего врага. А в это время нарком обороны Тимошенко, начальник Генштаба Жуков и начальник ГлавПУРа Мехлис час с четвертью сидят в приемной сталинского кабинета и ждут руководство. В воспоминаниях Жукова сказано:

«В 4 часа 30 минут утра мы с С. К. Тимошенко приехали в Кремль». А по записи в Кремлевском журнале они переступили порог сталинского кабинета вместе с Молотовым, Берией и Мехлисом в 5.45.

Что же в это время происходило? Вспомним странное поведение высшего руководства страны в тот момент.

Замнаркома обороны по вооружению и начальник ГАУ маршал Кулик ведет совещание с генералами и руководителями оборонных наркоматов в своем кабинете. В начале четвертого раздается звонок «кремлевки» – и он уезжает («в ЦК», а не к Сталину, как обычно), закрыв совещание, распустив всех по домам и не сказав никому, что на приграничные округа совершено немецкое нападение. Он сообщил об этом наедине лишь своему преемнику по ГАУ генералу Н. Д. Яковлеву, впоследствии маршалу артиллерии, который и рассказал об этом в своих мемуарах [136, c. 57–59].

А вот загадка из воспоминаний главного маршала артиллерии Н. Н. Воронова, который за три дня до начала войны был назначен начальником ПВО страны. 22 июня 1941 г. между 3.30 и 4.00 он доложил по телефону наркому Тимошенко, что «самолеты производят бомбометание Севастополя, Либавы, Виндавы и Риги»,75 на что тот дал команду немедленно проверить достоверность этих сообщений и прибыть к нему в наркомат.

Когда Воронов приехал туда, Тимошенко и находившийся в его кабинете Мехлис, только что назначенный начальником ГлавПУРа, потребовали от Воронова изложить все это письменно да еще подписаться! Он понял, «что война началась, но в правительстве этому еще не верят» [91, c. 320].

Интересен и уже упоминавшийся рассказ П. К. Пономаренко, бывшего в то время первым секретарем ЦК КП(б) Белоруссии, о факте обнаружения средствами ВНОС приближающейся армады немецких самолетов и о непонятных обстоятельствах гибели генерала Копеца [70, c. 141].

А вот рассказ моего отца Николая Иосифовича Осокина. Он встретил войну будучи командиром дивизиона тяжелых 152-мм гаубиц-пушек, находившегося в 40 км от границы с Восточной Пруссией в составе 270-го корпусного артполка 16 стрелкового корпуса 11-й армии ПрибОВО. Приехавший 20 июня с проверкой во главе комиссии штаба округа генерал объявил, что все разговоры о начале войны в воскресенье – ложь, никакого нападения не ожидается; разрешил семейным командирам отпуска в выходные дни из лагерей на зимние квартиры, а также приказал снять прицельные устройства с пушек и отправить их для проверки в окружную мастерскую в Ригу. После отъезда комиссии командир полка категорически запретил даже прикасаться к прицелам. Уже после смерти отца один из его боевых товарищей назвал мне фамилию этого генерал-лейтенанта – Львов. Найдя о нем информацию, я был изумлен тем, что, оказывается, 22 июня 1941 г. В. Н. Львов занимал должность заместителя командующего Закавказским военным округом. Что он делал за день до войны в ПрибОВО? Зачем дал команду снять с орудий панорамы? Чтобы не провоцировать!

Многочисленные примеры странного поведения некоторых командующих и членов Военного Совета округов и армий в последние предвоенные дни показывают, что на все серьезные вопросы командиров частей и соединений по поводу опасных действий противника и совершенно неадекватных наших команд и указаний они повторяли вбитую в их головы фразу: «Не провоцировать немцев!»

Поэтому утром 22 июня они все не могли поверить, что их так жестоко «кинули», и прорывались к тому человеку, на чьем указании, на чьем слове все это держалось. А он, похоже, был далеко, и до него еще надо было дозвониться. А пока Молотов и Берия дозваниваются, надо найти решение, которое оттягивало бы момент произнесения страшного слова «война».

Почему Молотов и Берия? Да потому что именно они да еще трое дожидавшихся их в приемной Сталина военачальников первыми переступят порог его кабинета в этот день в 5.45 согласно записям в Кремлевском журнале. И вполне возможно, что у кого-то из них мелькнула мысль: Шуленбург ведь вручил ноту не от канцлера, а от министра иностранных дел Германии! А у Сталина была личная договоренность именно с Гитлером, и в письме ему Гитлер писал: «Прошу Вас не поддаваться ни на какие провокации… Если же провокации… не удастся избежать, прошу Вас, проявите выдержку, не предпринимайте ответных действий и немедленно сообщите о случившемся мне по известному Вам каналу связи ». Значит, это как раз и может быть тот самый случай – сделано против желания Гитлера, по наводке англичан через Гесса, который сидит в Англии, с помощью Риббентропа, который много лет был послом Германии в Англии. Так давайте же рискнем и включим в первый выпуск последних известий по радио некое сообщение от имени Германского информационного агентства (они ведь ежедневно шли в нашей прессе и по радио – бомбежки Англии, потопление английских судов, бои в Северной Африке и т. п.). Сообщим, что власть в Берлине захватил Риббентроп. Тогда боевые действия на границе СССР еще не война, а лишь конфликт, который, возможно, развязали вопреки воле фюрера! Потянем немного время, а Хозяин попытается связаться с Гитлером лично. А уж если это все началось с согласия фюрера – тогда уж все равно война. Тогда это сообщение свалим на неразбериху, виновных накажем!

Что Молотов и Берия должны были делать, если бы они приняли такое решение? Вначале согласовать его со Сталиным. А затем – срочно звонить Щербакову, курировавшему в ЦК информацию: пусть сочиняет текст на заданную тему и организует передачу в эфир в первых же «Последних известиях» этого дня, то есть в 6.00. У него есть почти час, должен управиться. То, что Щербаков был найден, озадачен высшим руководством и включен в работу, известно из рассказа Н. Стора. Хотя, по размышлении, мне показалось, что в 6.30 решения о выступлении по радио руководителя страны в 12 часов дня еще быть не могло, поэтому, скорее всего, все, связанное с подготовкой Радиокомитета к выступлению по радио Молотова, было приписано позже, чтобы замаскировать истинную цель звонка Щербакова в Радиокомитет – снять сообщение о захвате власти Риббентропом из второго выпуска «Последних известий».

Ведь если это сообщение прошло в 6-часовом эфире Москвы, а ровно в 6.30 (в 5.30 по берлинскому времени) Геббельс начал зачитывать по берлинскому радио «Воззвание фюрера к германскому народу» о начале войны с СССР, то НКГБ немедленно доложил об этом Берии и Молотову. После чего, скорее всего, Молотов снова позвонил Щербакову, чтобы информацию о перевороте в Германии немедленно убрали из «Последних известий», а следовательно, поступило и соответствующее указание Щербакова Радиокомитету, после которого Н. Стор в 7.00 повторил текст «Последних известий», переданных в 6 часов, «выкинув из него сводку германского информбюро» (жаль только, что Бронтман не сообщил, просто ли выкинул или заменил какой-нибудь нейтральной по отношении к СССР информацией Германского информбюро76).

Значит, первые пять человек, вошедшие в этот роковой день в кабинет Сталина в 5.45, узнали о том, что это не конфликт, а война, по крайней мере, в 6 час 45 мин.

Директива же наркома № 2 была передана Военным Советам западных округов в 7 часов 15 мин., то есть ровно через полчаса после этого. Правда, возникает вопрос: как же это было осуществлено практически, если до 8 час. 30 мин. из кабинета никто не выходил. Вариантов два: либо пригласили Поскребышева, и он отправил эту секретную Директиву, либо Жуков продиктовал ее прямо из кабинета по ВЧ Ватутину в Генштаб, а тот обеспечил ее срочную отправку по округам. Однако, учитывая, что Н. Стор убрал из «Последних известий», начиная с 7.00, не вообще всю информацию германского агентства (что было бы логичным, раз Германия предательски напала на СССР), а какую-то конкретную информацию (вполне возможно, именно сообщение о перевороте в Берлине и захвате власти Риббентропом), заменив ее текущей немецкой военной сводкой, можно предположить, что до 12 часов дня Сталин еще надеялся услышать от Гитлера, что все происшедшее этим утром – недоразумение, локальный конфликт. Тогда непонятно, как могла до этого времени появиться Директива № 2 со словами «всеми силами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их». Возможно, Директива № 2 уже была написана, но до 12.00 не рассылалась. Кстати, внимательное изучение ее факсимиле показало, что время 7.15 проставлено на ней другим, более жирным карандашом – тем же, которым в адресе дописано: «Копия НарКом ВМ. Фл.», из чего можно предположить, что и то и другое появилось позже.

Небезынтересно отсутствие на этой директиве – самом важном оборонном документе страны за всю ее историю – правки и подписи Сталина, а также наркома обороны Тимошенко (из-за этого некоторые историки даже называют ее Директивой Генштаба Красной Армии, так как она подписана начальником Генштаба Жуковым, или Директивой Главного Военного Совета, поскольку под ней стоит и подпись члена Главного Военного Совета Маленкова).

Что означает отсутствие подписей предсовнаркома и наркома обороны? Тимошенко вполне мог отказаться подписывать такой невнятный и даже непрофессиональный документ, составленный под давлением непонятных для него политических мотивов Сталина. А вот чем можно объяснить отсутствие подписи Сталина – непонятно, скорее всего, тем, что его не было в Москве в этот день.

Но ведь и первый заместитель Председателя Совнаркома Молотов, объявивший вместо вождя по радио в 12.15 о нападении Германии, тоже почему-то не стал визировать этот документ, хотя по многолетней традиции члены Политбюро визировали все решения, даже самые пустяковые, относящиеся к обороне страны!

И вообще, хотелось бы узнать наконец, каким же официальным документом высшей власти СССР было принято в июне 1941 г. решение о начале войны с Германией, унесшей 27 миллионов жизней советских людей.


Секретное постановление Политбюро от 21 июня 1941 года


Одним из загадочных предвоенных документов, появившихся в самый напряженный момент, когда со всех сторон поступали сведения о готовности немецких войск к нападению и перебежчики прямо утверждали, что в 4.00 22-го июня начнется война (поэтому якобы и было принято решение направить командованию западных округов Директиву наркома обороны о приведении войск в боевую готовность), является секретное постановление Политбюро от 21 июня. Вместо того чтобы принять решение Политбюро с конкретными указаниями, мобилизующими страну на отпор врагу, буквально за два часа до подписания Директивы наркома обороны № 1 появляется странное секретное решение Политбюро не об отражении возможного удара врага, а о создании совершенно новых крупных военных структур – направлений.

Впервые это постановление было опубликовано в журнале «Известия ЦК КПСС» № 2 за 1990 г. (с. 209–210). В книге «Великая тайна…» я привел факсимиле этого постановления (с. 74–75 Фотоприложений), однако по целому ряду причин необходимо поговорить о нем еще раз и подробнее, поэтому я включил его и в Фотоприложения к этой книге (с. 74).

Непонятно, почему в первой публикации в 1990 г. оно было названо секретным, ведь практически все постановления Политбюро по военным вопросам имели самые высокие грифы секретности, но их почему-то секретными не называют. Непонятно, почему оно считается непринятым, не имеет номера и иногда даже называется «проектом» или «черновиком» постановления, хотя практически все перечисленные в нем кадровые назначения осуществлены. Странным является и ряд особенностей этого постановления:

– отсутствие в нем указаний командующим пяти западных военных округов либо указания о переименовании этих округов во фронты;

– назначение практически всех первых руководителей наркомата обороны командующими направлениями (из нескольких вновь создаваемых фронтов каждый), да еще с немедленным выездом на места из Москвы;

– небывалое для командующих совместительство, так как практически никто из назначаемых не освобождался от ранее занимаемых должностей;

– невнятность формулировок: слова «общее руководство Северным фронтом», подразумевающие объединенное руководство несколькими округами, например Ленинградским и Архангельским; понятие «армии второй линии», которое может означать и фронт, и группу конкретных армий, и неопределенное количество армий, находящихся позади передовых фронтов.

Странно, что в Постановлении полностью отсутствует преамбула, поэтому непонятно, с какой целью оно издается. При подробном изучении его факсимиле я обнаружил, что опубликованный текст начинается с третьей страницы – в крайнем правом углу каждой из трех его страниц стоит цифра: соответственно 3, 4, 5. Из этого можно сделать вывод, что первые две страницы изъяты вместе с преамбулой и настоящим названием этого документа. Имеющееся название дописано позже – об этом свидетельствуют более мелкие буквы и аккуратность почерка (впрочем, того же самого, которым написан весь документ). А вот дата проставлена позже и другим почерком (И. Бунич утверждает, что почерком Сталина).

Необычно и название документа: «Секретное Постановление Политбюро», то есть фактически документ без названия, поскольку обычно в названии указывалась суть решаемого им вопроса (например, «Об укрепрайонах» или «О мобплане по боеприпасам» и т. п.).

Под отметкой об уровне секретности – «Особая папка» – на факсимиле этого документа имеются следы стертого текста, занимающие место, равное тексту обычной нумерации принятых постановлений Политбюро. Например, «п. 33/64 от 23. 5. 41», где 33 – порядковый номер протокола заседания Политбюро, а 64 – номер пункта этого протокола.

Перечисленные странности позволяют предположить, что это постановление было принято на день-два раньше, имело обычный номер, другое название, преамбулу на двух страницах и уже выполнялось, однако после начала войны было изменено до вида, в котором впервые было опубликовано в журнале «Известия ЦК КПСС» № 2 за 1990 г. и объявлено не включенным в протокол (то есть непринятым). Возможно также, что визы и сведения об ознакомлении членов Политбюро и указанных в постановлении исполнителей находились на первой странице. А если вспомнить, что по записи в Кремлевском журнале за 21 июня в кабинете Сталина в этот день находились лишь два члена Политбюро – Молотов и Ворошилов, то вероятность такого варианта увеличивается. Даже если там присутствовал и Сталин, то все равно кворума не было, так как членов Политбюро было девять.

Другой вариант – Сталин продиктовал Маленкову текст по ВЧ-телефону, лиц, получивших назначение, вызвали в кабинет вождя и ознакомили с постановлением. Мерецков и Запорожец узнали о нем в тот же вечер от Тимошенко (оба были его заместителями). Тюленев, по его словам, почему-то утром 22 июня – в кабинете у Ворошилова (хотя скорее это произошло вечером 21 июня, так как по воспоминаниям Тюленева вечером этого дня он был у наркома, который ему ничего о нем не сказал).

Видимо, это постановление было принято в целях реализации объявленного на совещании высшего военного руководства страны 24 мая 1941 г. плана действий Красной Армии и управления соединениями западных округов и переброшенными на запад армиями и соединениями из внутренних округов страны, участвующими в Великой транспортной операции.

Хотя это постановление считается неутвержденным (как бы непринятым проектом), все до единого назначения, перечисленные в нем, были произведены, что, возможно, создало 22 июня двойственность командования и усложнило управление войсками округов (фронтов). Например, может быть, именно поэтому командующий ЗапОВО генерал армии Павлов считал, что у его округа в запасе всего 700 т горючего (как он сказал на допросе), а гораздо позже выяснилось, что только в одном Слониме на складе (неизвестно кому подчинявшемся) было 150 тысяч т, и после начала войны эти запасы пришлось уничтожить, чтобы они не досталось немцам [18, c. 277–278].


«Гарантии от провокации» (до воды в бензобаках самолетов включительно)


Приведу отрывок из книги А. Б. Мартиросяна «Трагедия 22 июня: блицкриг или измена. Правда Сталина»:


Мало кому известно, что, например, подлинный отсчет выдающимся, поистине беспрецедентным в своем фантастическом героизме и мужестве подвигам, в частности наших летчиков, необходимо вести начиная с 15-й минуты агрессии гитлеровской Германии. Ровно в 4 часа 15 мин. 22 июня 1941 г. командир 124-го истребительного полка младший лейтенант Д. С. Кокорев совершил самый первый в той страшной войне воздушный таран – был уничтожен германский самолет «Дорнье-215».

В 4 часа 25 мин. летчик с великой русской фамилией И. И. Иванов повторил этот подвиг. Через час после самого первого тарана – в 5 часов 15 мин. летчик Л. Г. Бугелин утроил счет таранов. В 10 часов утра 22 июня летчик П. С. Рябцев совершил четвертый таран. А перечень летчиков, которые совершили таран прямо в первые же часы агрессии, таков: Д. С. Кокорев, И. И. Иванов, Д. Т. Бугелин, П. С. Рябцев, А. И. Мокляк, С. М. Гудитов, В. С. Лобода, А. С. Данилов, Е. М. Панфилов…

Вечная им слава! И да простят автора те безвестные герои-летчики, чьи славные имена не указаны в этом списке, – возможно, нам еще не все известно о первых мгновениях той войны…

Однако, коленопреклоненно склоняя голову перед их беспримерными подвигами, я не могу не задать отцам-командирам того времени один, возможно, до остервенения неприятный вопрос: почему уже на 15-й минуте агрессии даже командир истребительного полка оказался вынужденным ради защиты своей Родины идти на таран?!

Ведь боезапаса на истребителях того времени должно было хватить как минимум на полчаса даже самого жаркого боя! Что же сей факт должен означать – что даже на истребителе командира полка не был установлен боезапас?!

Увы, как правило, это было так, а то и того хуже, в чем еще с горечью убедимся. Лет пятнадцать тому назад автору довелось беседовать с одним стариком в Тверской области. Сам он был выходец из Белоруссии, из одного из приграничных районов. Войну встретил в возрасте 20 лет и все хорошо помнил. Хорошенько помянув всех павших в войне – дело происходило 9 мая 1990 г., – старик со слезами на глазах рассказал, что с расположенного в их деревне приграничного аэродрома летчики не могли даже взлететь – в баках их самолетов была вода!

Так вот, кто бы объяснил, как могло произойти такое, что Сталин за 4 дня предупреждает все войска о предстоящем нападении, требует приведения их в боевую готовность, а там, извините, бардак – на истребителях приграничного базирования не установлен боезапас, а в их баках – вода?!

[77, c. 224–225]


Я привел этот очень сильный и важный отрывок из книги А. Б. Мартиросяна дословно, опустив лишь один эпизод, не относящийся к первому дню войны. Должен сказать, что здесь я впервые увидел список наших героев-летчиков, совершивших таран в первый день войны, и очень благодарен автору книги, сумевшему собрать такой уникальный материал.

Я, как и он, склоняю голову перед подвигом этих героев и полностью согласен с тем, что причиной таранов было полное отсутствие боеприпасов в истребителях. Я безоговорочно верю и рассказу о воде вместо бензина в бензобаках самолетов приграничного аэродрома 22 июня 1941 г. Мне самому несколько лет назад рассказывал подобное человек из авиагородка Жуковский, но тогда я не очень поверил ему, потому что не мог представить себе, как такое могло быть.

А теперь представляю и даже могу объяснить, почему так случилось.

Сталин действительно отдал 18 июня 1941 г. приказ «отцам-командирам» привести войска на западной границе в боевую готовность, но вот только к чему? Отнюдь не к обороне , и даже не удару по Германии, а к Великой транспортной операции , начавшейся на рассвете 20 июня.

Поскольку эта операция была тайной, ее в те дни всячески прикрывали, очевидно, якобы готовящимися крупными совместными советско-германскими военными учениями, для которых войска с обеих сторон перебрасываются через границу. Этим же объясняли и все странности в распоряжениях высшего командования в последние предвоенные дни: невыдачу боеприпасов приграничным частям, отправку командиров в отпуска и рядового состава в увольнения, демонтаж прицельных устройств с артиллерийских орудий, отвод артиллерии с границы на внутренние полигоны. В авиации же ко всему прочему начали регламентные работы по техобслуживанию самолетов и даже пошли на такую крайнюю меру, как заправку самолетов водой вместо бензина77 (ведь это была единственная стопроцентная гарантия, что самолет не взлетит и не собьет тараном перелетевший границу немецкий самолет).

А за всем этим стояла одна единственная фраза-приказ вождя: «Не допустить провокации!» Именно эта фраза из письма Гитлера Сталину и стала причиной суперпровокации , обрушившейся на нашу армию 22 июня 1941 г.


Была ли 28-я танковая дивизия Черняховского 22 июня 1941 года в Германии?


В книге И. Бунича «Операция “Гроза”. Ошибка Сталина» сказано:


На Северо-Западном фронте командир танковой дивизии доблестный полковник Черняховский, вскрыв свой красный пакет, ни минуты ни колеблясь, бросил свои танки в наступление на Тильзит, имея целью, захватив его, развивать наступление на Кенигсберг, как и было указано в извлеченном из пакета приказе. Даже в условиях 22 июня 1941 года танкам полковника Черняховского удалось, давя немецкие позиции, продвинутся на 25 километров. Только общая обстановка на фронте заставила Черняховского повернуть обратно.

[20, c. 670]


К большому сожалению, Бунич не указал источник этой интереснейшей и важнейшей информации. Поэтому начался поиск. В книгах и публикациях о прославленном полководце об этом ничего не говорилось. Мелькнуло однажды в Интернете сообщение о том, что Черняховский дважды пересекал на своих танках мост Марии-Луизы через Неман в Тильзите – в 1941 и в 1945 гг., но когда я вышел на источник этой информации, подтвердить он ее никак не смог.

Сын прославленного советского полководца дважды Героя Советского Союза генерала армии командующего фронтами Ивана Даниловича Черняховского генерал-майор Олег Иванович Черняховский в личной беседе со мной подтвердил факт нахождения 22 июня 1941 г. 28-й танковой дивизии под командой его отца на территории Германии, на глубине 12 км.

Он сказал, что семье И. Д. Черняховского это стало известно от писателя Акрама Шарипова, который служил под его командой в годы войны и поклялся во время его похорон написать о нем книгу. Шарипов много лет работал над книгой «Черняховский» для серии ЖЗЛ, бывал в доме Черняховских, расспрашивал его вдову, изучал документы и фотографии. Потом он читал Черняховским отрывки и целые главы из книги. Среди них была и глава о первом дне войны, когда в соответствии с приказом из «красного конверта» Черняховскому со своей танковой дивизией удалось прибыть в указанный пункт – немецкий городок, и о том, как он с тяжелыми боями пробивался оттуда к своим. Шарипов рассказывал, что для написания этой главы ему пришлось разыскать многих участников описываемых в ней событий и записать их рассказы (сам Шарипов участником этих событий не был, так как стал воевать под командованием Черняховского позже).

Однако при издании книги по непонятной причине глава об этих уникальных героических боях первого дня войны почему-то была изъята. Не попала она и в последующие издания книг А. Шарипова «Черняховский» и «Судьба полководца».

Довольно подробно изучив известную (к сожалению, весьма скупую) информацию о первом дне войны 28-й танковой дивизии, я пришел к следующему выводу. Если дивизия Черняховского, действуя по приказу из вскрытого пакета, все же прорвалась в Германию после начала войны, вела бои на немецкой территории и пробилась с боем обратно на советскую территорию и в советской прессе это не подали как подвиг (пусть не в дни войны, когда еще не все было понятно, но даже спустя несколько десятилетий), то это может означать лишь одно из двух: либо это решение было принято Черняховским самостоятельно вопреки запретам двух первых боевых директив наркома обороны (но тогда о нем трубили бы во все трубы в 60-е годы), либо военное и политическое руководство страны не хотело раскрывать своему народу и мировой общественности истинные обстоятельства появления советской танковой дивизии на территории Восточной Пруссии в первый день войны. Значит, поиски подтверждения этого подвига надо начинать с нуля. И вот в одной из последних книг о Черняховском появился ранее не известный документ (стиль, орфография и написание названий населенных пунктов сохранены):



Объяснительная записка И. Д. Черняховского военному прокурору

На поставленные Вами вопросы сообщаю следующее:

28-я ТД 21.6.41. после совершения 135-км марша из РИГИ сосредоточилась по приказу штаба округа в р-не ГРУДЖАЯ (почему-то не указано время. – А. О. ). Таким образом, 1-й день войны застал дивизию в 145 км от границы. В ночь с 21.6 на 22.6.41 производилась разведка маршрутов вдоль ШЯУЛЯЙ-ТИЛЬЗИТСКОГО шоссе, а в 14.00 22.6 дивизии приказано выступить в совершенно другом направлении на КУРШЕНАЙ. В новом р-не из корпуса поступило распоряжение, что высылается 16 цистерн горючего, но вместо чего прислано было 16 бочек, что позволило заправить полностью только 6 танков (о нехватке горючего до 14.00 22 июня не упоминается. – А. О. ).

С 22-го на 23 июня 28 ТД, совершив ночью марш в направлении УЖВЕНТИС, ЖВЕРАДИС, ПОПРУДИС, сосредоточилась в р-не: ЖВЕРАДИС, УЖКИРЯИ, ПОПРУДИС, БОМБАЛИС. Установить связь с 23 ТД при всех попытках не увенчались успехом, так как место ее нахождения никто не знал, в том числе штаб корпуса. Дивизии в течение часа было поставлено 3 задачи: атаковать в направлении ПАШИЛЕ, КАЛТИНЕНАЙ, СКАУДВИЛЕ. Противник прорвался на КРЯЖАЙ – атаковать КРЯЖАЙ.

Противник прорвался в направлении ВАРНЯЙ – не допустить его через межозерное дефиле. В 15.00 23.6 дивизия выступила с двумя танковыми полками (без мотополка, который по приказу Военсовета был оставлен в г. РИГА) выполнять задачу по разгрому КРЯЖАЙСКОЙ группы пр-ка. На марше разведка донесла, что пр-ка в м. КРЯЖАЙ нет. Дивизии пришлось делать поворот на юго-запад и действовать в направлении КАЛТИНЕНАЙ – СКАУДВИЛЕ, предварительно организовав сильную танковую разведку, так как, где пр-к, где свои войска, никто не знал. Ни одной разведсводки, ни оперсводки из штаба корпуса или штарма не поступало.

После ночного боя в р-не КАЛТИНЕНАЙ дивизия, ведя сильную ночную разведку, вышла в 5 км вост. КАЛТИНЕНАЙ, имея в виду (по моему решению) с рассветом 24. 6. атаковать пр-ка после тщательной разведки в направлении СКАУДВИЛЕ. В 1. 00 24. 6 лейтенант Фетисов, ком-р бронероты, привез приказ ком-ра корпуса: «Пр-к прорвался ВАИГОВО рассветом 28 ТД атаковать», м. ВАИГО-ВО было в 25 км в тылу дивизии на сев. – восток, и дивизии пришлось, выполняя приказ, совершить 25-километровый марш в обратном направлении, чтобы с рассветом атаковать, но высланная разведка показала, что пр-ка в ВАИГОВО нет.

В ночь с 24-го на 25 июня дивизии поставлена была задача атаковать в направлении ПАШЕЛЕ, КЕЛМЕ. Перед выступлением задача была изменена – атаковать на КРЯЖАЙ. Справа по приказу должна была действовать 23-я ТД. 25. 6. 28-я ТД вела 8-й часовой бой в р-не ПАШЕЛЕ, КАЛТИНЕНАЙ, где она была окружена, а в это время 23-я ТД отошла за озера в р-н ВАРНЯЙ и приказ о наступлении получила только, как выяснилось на разборе 28.7, после того, когда 28-я ТД вышла из боя. 90-я СД имела приказ на отход и его начала 24.6.

Таким образом, 12-й МК с первых дней войны и до выхода его в резерв фронта действовал:

а) Совершенно разрозненно по частям и без взаимодействия между дивизиями.

б) Дивизии действовали совершенно самостоятельно, причем с первых дней 28-я ТД была лишена самого необходимого. Для взаимодействия с танковыми полками и для обеспечения действий танков – мотострелкового полка, который самостоятельно по приказу Военного совета действовал на ЛИБАВСКОМ направлении.

в) Взаимодействия с авиацией или с наземными частями, стрелковыми дивизиями или корпусами не было никакого, и задач для дивизии или корпуса таких не ставилось, хотя это должно было лечь в основу подготовки операции мех. корпуса.

г) Отсутствие разведывательных данных и отсутствие всякой корпусной или армейской разведки, работающей на корпус, и наличие только ограниченной тактической танковой разведки в дивизиях (причем из-за отсутствия мотострелкового полка разведка была чисто танковая) приводило к тому, что дивизия получала по 3, 4 задачи в день для действия с большими маршами, поворотами и даже перевернутым фронтом, тогда как обстановкой это не вызывалось. На протяжении всего периода боев начиная с 23.6 от м. КАЛТИНЕНАЙ и до выхода в р-н ПСКОВ ни впереди, ни на флангах дивизии не было ни одной стрелковой части, хотя по приказу они должны были быть. Например.

При обороне на рубеже р. МУИЖА сев. ШЯУЛЯЯ в приказе значилось, что впереди занимает оборону 11 СК. На самом деле 11 СК оказался далеко сзади, в результате КП штаба 12 МК был совершенно открыт для пр-ка. На этом же КП погибла опергруппа штаба во главе с генерал-майором Шестопаловым.

При обороне на сев. берегу р. ЗАП. ДВИНА по приказу справа 28-я ТД должна обороняться 48-я СД, слева 202-я СД. На самом деле оказалось: справа 48-я СД без разрешения снялась и ушла, а слева 202-я СД совершенно не была на реке, а оказалась м. МАДОНА в 40 км от р. ЗАП. ДВИНА.

При наступлении на МАДОНУ по приказу значилось: справа наступает 48-я СД – ее не было совершенно; слева – 181-я СД, которой тоже совершенно не было.

На протяжении всего периода материальное обеспечение боя не было организовано совершенно. В первые дни боев с/с (станцией снабжения) для дивизии была г. РИГА, т. е. 200–250 км от боевого эшелона дивизии, причем путей подвоза не было, так как дорога, по которой можно было подвозить, была забита транспортом и людьми строительных батальонов, которые в первый же день войны загрузили своим паническим отходом все пути подвоза. В последующие дни с/с никто не знал, куда эвакуировать раненых, указаний, несмотря на запрос дивизии, не было, как правило, сообщались названия тех пунктов, которые уже были заняты пр-ком или где уже все запасы уничтожены.

За весь период боев корпуса не были совершенно организованы армейские СПАМы аварийных машин (СПАМ – сборный пункт аварийных машин. – В. Дейнес ), не было никаких средств эвакуации. Поэтому машины, которые эвакуированы с поля боя, оставались подорванными на СПАМах (в р-не УЖВЕНТИС осталось 27 танков, в р-не ГРУДЖАЙ – 17 танков и т. д.).




О причинах потери боевой материальной части

Материальная часть 28-я ТД по своему техническому состоянию еще до войны на 75 % была в неудовлетворительном состоянии. Все машины старые, которые прошли ПОЛЬСКИЙ поход, поход в ЛИТВУ, ЛАТВИЮ, участвовали ряд лет на маневрах и учениях. Большинство машин требовали замены рабочих колес, коробок перемен передач, фрикционов, гусениц и т. д. Но из-за отсутствия запасных частей все машины так неисправными, но могущими двигаться и вышли на войну. Нагрузка же на машины была дана чрезвычайно большая, выходящая за всякие рамки технической эксплуатации. Это и является причиной того, что очень большой процент потерь по техническим неисправностям. Очень большой процент потерь машин от авиации пр-ка в первые дни боев, действовавшей безнаказанно. Отсутствие мотострелкового полка в дивизии, что поставило дивизию в условия действия только одними танками, без пехоты в лесисто-болотистых р-нах <…>

4. Отсутствие взаимодействия дивизий корпуса, все действовали в разное время и разных направлениях, отсутствие прикрытия с воздуха и воздушной разведки, слабость работы чисто танковой разведки без мотопехоты, отсутствие по обстановке соседей справа, слева, вопреки всему полная ясность пр-ка о направлении действия танковых полков дивизии (висел целый день аэростат в воздухе). В р-не ПАШИЛЕ дивизия в течение 6 часов вела бой в окружении.

5. Совершенное отсутствие средств для эвакуации машин из СПАМов.

Командир 28-й танковой дивизии полковник Черняховский.

[34, c. 561–565]


Мои комментарии:

1. По непонятной причине не указана дата написания Черняховским этого документа. Однако, судя по упомянутой в тексте дате 27 июля, он написан в конце июля – начале августа. Именно в это время, по утверждению интернетовского сайта «Мехкорпуса РККА», Черняховский три недели отсутствовал в своей дивизии, якобы находясь в госпитале с воспалением легких. Вполне возможно, что на самом деле в то время он был задержан и давал объяснения об обстоятельствах, при которых начала войну 28-я танковая дивизия.

2. Если 28-я тд в конце дня 21 июня 1941 г. действительно находилась в указанном Черняховским населенном пункте Груджай (Gruzdziai), то до границы в районе Тильзита действительно было 145 километров по прямой, а при движении по дороге Шяуляй – Тильзит еще больше – до 160 км. Если же он имел в виду Гаргждай (Gargzdai), расположенный в 15 км от Клайпеды (Мемеля), то в первый день войны 28-я тд находилась не в 145 км, а всего в 1 км (!) от советско-германской границы (хотя до Тильзита действительно было 145 км, но это совсем в другую сторону).

3. То, что Черняховский указывает расстояние, на котором в момент начала войны его дивизия находилась именно от пограничного города Тильзита, наводит на мысль, что в заданных ему прокурором вопросах упоминался именно Тильзит. Это подтверждает неслучайное упоминание Тильзита в сообщении И. Бунича о героических боях 28-й танковой дивизии под командой Черняховского в первый день войны на германской территории. Учитывая, что от Гаргждая до Тильзита всего 90 км, а от Груджая 145 км и почти прямая дорога, а также, зная, что за два ночных перехода из Риги 28-я тд продвинулась не менее чем на 300 км, нельзя исключать, что дивизия Черняховского в ночь с 21 на 22 июня 1941 г. дошла своим ходом до Тильзита. Скорее всего, предполагалось, что там она будет грузиться на платформы в немецкие составы для переброски к Северному морю. Однако в последний момент Черняховский узнал или догадался о начале войны и прорвался со своей дивизией на советскую территорию.

4. В объяснении прокурору Черняховский пишет: «В ночь с 21.6 на 22.6.41 производилась разведка маршрутов вдоль ШЯУЛЯЙ-ТИЛЬЗИТСКОГО шоссе…» Возможно, это замена истинных событий, происшедших между десятью часами утра 20.6.41, когда дивизия закончила переход из Риги и четырьмя часами утра 22.6.41, когда немцы начали боевые действия против CCCР. Цель этой замены – объяснить появление в первые часы войны 28-й танковой дивизии если не на территории Восточной Пруссии, то хотя бы в непосредственной близости от нее.

В этом же направлении ориентирует и информация интернет-сайта «12 meh»: «Уже в 9 часов 45 минут 22 июня командующий фронтом принял решение на использование мехкорпусов для разгрома прорвавшегося противника. 12-й корпус в соответствии с этим приказом должен был наступать в расходящихся направлениях: 23-я танковая дивизия должна была ликвидировать противника в районе Кретинги, а остальные силы корпуса (в частности, 28 тд) с рубежа Тяль-шай – Повентис наступать “по флангу и в тыл противника, прорывающегося на Таураге”, то есть на германскую территорию . Корпус подчинялся управлению 8-й армии». Вот это и удивляет – 12-й мехкорпус (в том числе и 28-я тд) подчинялся командующему 8-й армии, а команды ему отдавал непосредственно командующий Северо-Западным фронтом (до 18 июня 1941 г. – ПрибОВО) генерал-полковник Кузнецов (участник совещания 24 мая 1941 г. у Сталина).

5. Из объяснения следует, что у 28-й танковой дивизии связь с командованием 12-го мехкорпуса и 8-й армии была потеряна до 14 часов 22 июня 1941 г., что подтвердил мне генерал-майор Петр Львович Боград, встретивший в это время Черняховского на лесной дороге между ст. Плунге и штабом 8-й армии. Лишь в 14.00 первого дня войны командир 28-й тд получил указание «выступить в совершенно другом направлении – на Куршенай». За эти 10 часов, прошедшие с момента начала войны, 28-я тд вполне могла вернуться c территории Германии и установить связь со своим непосредственным командованием.

6. Сам факт существования «Объяснительной записки» является свидетельством того, что в действиях 28-й танковой дивизии были моменты, требовавшие разбирательства «компетентных органов», – огромные потери техники, а также ее местонахождение и боевые действия в начале войны. Вполне возможно, что в это время с комдива была взята подписка о неразглашении факта нахождении его дивизии 21–22 июня 1941 г. на территории Германии и составлен отчет, «прикрывающий» ее истинное местонахождение и боевые действия в этот период.



Новая гипотеза раскрывает тайны начала войны



Почему Сталин выступил именно 3 июля 1941 года?


Потому что, несмотря на то что боевые действия уже велись, Сталин все еще надеялся представить их как локальный конфликт (вроде Халхин-Гола) и прекратить войну. Однако 2 июля по указанию Гитлера советское посольство поездом было вывезено из Берлина. Это был официальный акт прекращения дипломатических отношений, после чего Сталин немедленно приказал вывезти посольство Германии из Москвы и на следующий же день выступил по радио. Он допускал, что его попытки мирного разрешения конфликта не увенчаются успехом, и это подтверждает ряд фактов:

– речь Сталина была заранее записана на магнитную пленку, так как она повторялась 3 июля несколько раз;

– все советские газеты в тот же день рано утром вышли с текстом речи Сталина, из чего следует, что было какое-то время на подготовку ее к печати;

– никто, кроме диктора Левитана, объявлявшего выступление Сталина по радио, не видел, как проходило само выступление или его запись.78


Почему Москву первый раз бомбили только в ночь с 21 на 22 июля?


Потому что только 19–20 июля на границе с Турцией было осуществлен обмен посольств между СССР и Германией, и Сталин в процессе этого обмена сделал последнюю попытку договориться о заключении мира хотя бы ценой территориальных уступок. Есть сведения, что Шуленбург вез с собой из Москвы в поезде, везущем дипломатов на обмен, предложения Гитлеру о заключении мира (типа Брестского мира 1918 г.), а Германия передала через Деканозова записку Сталину от его старшего сына Якова Джугашвили, оказавшегося в немецком плену. Значит, надежда прекратить войну, сведя ее к локальному конфликту, все же теплилась у Сталина до этого дня, а Гитлер не хотел рисковать своим посольством, поэтому пошел даже на неравнозначный обмен – советских граждан обменяли в количестве на порядок больше, чем немецких, хотя вначале немцы настаивали на обмене по формуле 1:1.


Почему в первый день войны на сбитых немецких летчиках под комбинезонами была форменная одежда летчиков гражданской авиации?


Потому что, по моему мнению, в соответствии с договоренностью на высшем уровне немецкие самолеты перелетали границу в темноте и приземлялись на советских приграничных аэродромах 20 и 21 июня с первыми лучами рассвета (так же как и советские самолеты, участвующие в переброске к Северному морю). Их отгоняли в дальний угол аэродрома (куда не пропускали советских летчиков, технарей и бойцов БАО), закрашивали германские опознавательные знаки и наносили советские красные звезды, после чего они продолжали свой полет над СССР к Ближнему Востоку, совершая еще несколько посадок на советских аэродромах для дозаправки и отдыха. На случай непредвиденных вынужденных посадок под комбинезонами у них была надета форма летчиков гражданской авиации, при этом они всегда могли объяснить, что перегоняют самолеты, закупленные СССР у Германии.

Поэтому и 22 июня они полетели в таком же самом обмундировании, для того чтобы советские агенты не могли передать, что это боевой полет, а не такой же мирный перелет, как 20–21 июня.


Почему в первый день войны советские средства ПВО не дали должного отпора налетевшим самолетам врага?


Два дня – 20 и 21 июня 1941 г. – советские службы ВНОС, зенитчики и летчики авиации ПВО наблюдали на рассвете перелеты немецких самолетов через нашу границу и, если так можно выразиться, привыкли к ним (неизвестно, как наше командование объясняло им эти перелеты – то ли подготовкой к большим совместным учениям, то ли перегонкой приобретенных у Германии самолетов).

Поэтому, когда немецкие самолеты полетели третий раз – на рассвете 22 июня – наша ПВО отнеслась к этому довольно спокойно, тем более что были предприняты все меры, чтобы кто-нибудь случайно не сбил немецкий самолет. Зенитчикам категорически запретили стрелять по пролетающим самолетам (даже после начала боевых действий79), да и со снарядами был непорядок – их или не было или были, но не того калибра. Где-то летчиков отпустили в увольнения, где-то проводили регламентные работы на самолетах со снятием боекомплекта и даже пулеметов и пушек. Выше описан случай, когда наши истребители 22 июня не смогли взлететь из-за того, что в их в бензобаках вместо бензина оказалась вода. Было сделано все, чтобы исключить возможность провокации.

Поэтому только за один день 22 июня было уничтожено 1 200 советских самолетов, из них 800 на земле (есть, однако, сообщения, что в этот день было уничтожено 1 800 самолетов), в основном – истребителей.


Почему вскоре после начала войны у населения СССР были изъяты радиоприемники?


Потому что их наличие стало серьезным источником появления у населения нежелательной для властей информации буквально с первого дня войны.

Гурий Васильевич Ребриков (1929 г. рождения), проживавший 22 июня 1941 г. с матерью и сестрой в Москве в Расторгуевском переулке недалеко от Красной Пресни, на просьбу автора вспомнить, как он узнал о начале войны, рассказал:


22 июня было воскресенье, поэтому я, как обычно, взял два бидона и отправился в керосиновую лавку. Идя назад с полными бидонами, примерно в 10 часов утра встретил своих школьных приятелей, один из которых спросил: «Уже запасаешься?». «Почему “уже”?» – удивился я. «Да потому что война началась – Германия на нас напала!» – «Откуда вы знаете?» – «Соседи сказали, они слушали радиоприемник и напоролись на Берлин на немецком языке». Я побыстрее побежал домой, чтобы рассказать эту важную новость, но оказалось, что мать уже знала тоже от соседей по квартире, услышавших по радиоприемнику обращение к немецкому народу о начале войны против СССР на немецком языке. В нашей большой коммунальной квартире жило несколько семей представителей «старой» интеллигенции, знавших не один, а несколько иностранных языков, поэтому они отлично поняли все, что успели услышать. Примерно через неделю после этого вышло постановление: все радиоприемники сдать до конца войны, что с большим сожалением и было всеми сделано.


Почему в первые дни войны самолеты с красными звездами нападали на своих?


Выше описана предполагаемая технология перелета немецких самолетов через границу с перекраской опознавательных знаков 20 и 21-го июня 1941 г. Я не сомневаюсь, что то же самое делали и с советскими самолетами. Разница лишь в том, что немецкие самолеты с нарисованными красными звездами утром 22 июня на промежуточных советских аэродромах, еще не зная о начале войны, заправили горючим и отправили дальше на восток. А они развернулись и пошли на запад. Скорее всего, они вполне сознательно, под разными благовидными предлогами, далеко улететь не успели, поэтому быстро вернулись, приземлились на немецких аэродромах, заправились, получили боекомплект и вступили в боевые действия с теми же красными звездами на крыльях.

Советские же самолеты, оказавшиеся на немецких аэродромах, были окружены и захвачены 22 июня в 3.00 по берлинскому времени.


Зачем летом 1940 года была расформирована Днепровская военная флотилия и созданы Пинская и Дунайская флотилии?


Днепровская военная флотилия могла отлично обеспечить оборону большой части западной территории Советского Союза. Дунайская же военная флотилия занимала настолько маленький участок устья Дуная, что он насквозь мог просматриваться с румынской стороны; а Пинская военная флотилия находилась на реке Припять, причем там, где ее ширина не превышала 50 м. Но Днепр – это внутренний бассейн, а Дунай и Припять – Пина – Днепровско-Бугский канал – это выход к границе. Не случайно после включения в состав СССР Западной Белоруссии за несколько месяцев был построен новый Днепровско-Бугский канал, идущий параллельно старому.

В том-то и дело, что Сталин готовил свои войска не к обороне, а к переброске на запад и юго-восток, поэтому и предпочел создать флотилии в бассейнах рек, выходящих к границе. А главным средством транспортировки войск и техники в этих районах были баржи, которые могут пройти даже по узким каналам.


Почему были демонтированы советская линия обеспечения и полоса долговременных укреплений (так называемая Линия Сталина)?


Создавалось это колоссальное оборонительное сооружение в годы двух первых пятилеток. Укрепления строили не у самой границы, а в глубине территории. Это означало, что первый артиллерийский удар противника попадет в пустоту, а не по укрепрайонам. Осенью 1939 г., когда началась Вторая мировая война и у нас появилась общая граница с Германией, все строительные работы на Линии Сталина были прекращены. Кроме того, стоявшие на ней гарнизоны укрепрайонов были сначала сокращены, а затем полностью расформированы. Сами укрепрайоны были разоружены.

Линия Сталина практически перестала существовать, хотя полоса укреплений на новой границе еще не была построена. Причиной тому долгие годы считалась новая наступательная политика – мол, будем воевать «малой кровью, могучим ударом, на чужой территории», так зачем у себя в тылу иметь полосу укреплений, если Красная Армия никогда не будет отступать?!

Подозревая, что это было одним из мероприятий по подготовке к проведению Великой транспортной операции, я предполагаю, что согласно тайной договоренности между Гитлером и Сталиным Линия Сталина была сначала полностью разоружена (по причине нехватки орудий и пулеметов для Линии Молотова, проходящей вдоль новой западной границы СССР), а затем на ней снесли только укрепрайоны, расположенные вблизи железнодорожных путей, по которым через СССР должны были двигаться на Ближний Восток эшелоны с немецкими войсками. Суворов приводит пример: «в районе Бреста пограничную реку пересекало сразу шесть железнодорожных и автомобильных мостов. Варшава – Брест – Минск – Смоленск – Москва – это главное стратегическое направление войны. Мосты в Бресте – это мосты величайшей стратегической ценности. В районе Бреста строился новый УР. Но не там, где мосты, а далеко в стороне, там, где никаких мостов нет!»

Следует отметить, что примерно так же строили в то время приграничные укрепления на советско-германской границе и немцы, причем по очень похожему проекту.


Почему 18 июня 1941 г. только в ПрибОВО вышел приказ о введении затемнения и почему на рассвете 22 июня новейшие советские истребители МиГ-3 открыто стояли на новых приграничных аэродромах крылом к крылу, как на параде?


18 июня командующий ПрибОВО генерал-полковник Ф. И. Кузнецов отдал приказ, в котором потребовал «быстрейшего приведения в боевую готовность театра военных действий округа» и приказал «до 21.6.41 г. совместно с местной противовоздушной обороной организовать затемнение городов: Рига, Каунас, Вильнюс, Двинск, Митава, Либава, Шауляй» (показательно, что четыре из семи перечисленных городов – портовые). В других западных округах такой приказ не был отдан (до Директивы наркома обороны № 1).

Вполне возможно, объяснялось это тем, что бомбардировщики британских ВВС (поставляемые США В-17 и В-24) в первую очередь могли долететь до объектов ПрибОВО и бомбить войска, плотно сосредоточенные вдоль советско-германской границы.

Истребители же МиГ-3 стояли открыто на приграничных советских аэродромах, демонстрируя Черчиллю и Гитлеру грозную мощь советской авиации ПВО (эта мысль подсказана В. А. Белоконем).


Почему 22 июня 1941 г. лидеры Третьего рейха повели себя странно?


Гитлер, обожавший выступления, не выступил по радио, поручив это Геббельсу.

Риббентроп после вручения ноты о начале войны догнал уходящих посла СССР Деканозова и переводчика Бережкова со словами: «Передайте в Москве, что я был против нападения».

Борман (занявший пост Гесса) в этот день повторял фразу: «Небытие в этот июньский день одержало победу над Бытием… Все закончено. Все потеряно» [83, с. 412].

Причина такого странного поведения лидеров Третьего рейха на фоне феноменальных успехов первого дня войны только одна – они успели узнать, что Черчилль обманул их: Англия с СССР воевать не будет – и спровоцировал нападение Германии на СССР. Значит, Германия обречена на поражение.


В книге «Великая тайна…» были разгаданы многие загадки начала войны:

– почему с 12 июня во многих частях западных округов выдавались «смертные» медальоны, трусы и майки вместо кальсон и нательных рубашек, кирзовые сапоги вместо ботинок с обмотками – бойцам и яловые сапоги вместо кирзовых – сержантам;

– почему утром 22 июня 1941 г. в некоторых частях западных округов были случаи уничтожения портретов советских вождей по команде сверху;

– почему немцы дважды печатали миллионы листовок с обращением фюрера к солдатам Восточного фронта;

– когда и почему покончил жизнь самоубийством или был застрелен член Военного совета КОВО корпусной комиссар Вашугин;80

– почему в первый день войны советский ВМФ не имел потерь;

– почему немцы 21 июня на глазах у наших войск снимали проволочные заграждения на отдельных участках госграницы, складировали понтоны возле рек и т. д.;

– почему большинство мостов через приграничные реки оказались невзорванными в начале войны и немцы беспрепятственно прошли по ним.

А многие загадки еще ждут историков-исследователей. О них и пойдет речь в следующих главах.


Когда и каким документом советское руководство объявило решение о начале войны?


Ведь пока этого не произошло, командиры и бойцы Красной Армии должны были руководствоваться «Сообщением ТАСС от 13 июня», в котором говорилось, что появившиеся в иностранной печати слухи о близости войны между Германией и СССР «являются лживыми и провокационными». То есть наши войска должны не поддаваться на провокации, ничем не раздражать немцев и не только не стрелять первыми, но и не стрелять в ответ, пока высшее командование во всем не разберется и не даст команду: «Огонь!».

Похоже, что документа о начале войны Советским Союзом не существует.

Некоторые считают таковыми изданные 22 июня 1941 г. Директивы № 1, № 2 и № 3, но, во-первых, это всего лишь приказы наркома обороны, во-вторых, до сих пор не опубликованы их факсимильные подлинники с подписями лиц, их издавших, а в научный оборот они введены в следующем виде:


Директива № 1 – в виде документа «Директива командующего войсками ЗапОВО командующим войсками 3-й, 4-й и 10-й армий», начинающейся словами: «Передаю приказ Наркомата обороны для немедленного исполнения», после чего следует полный текст приказа наркома, а затем подписи: «Тимошенко, Жуков, Павлов, Фоминых, Климовских» (ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2513.

Д. 71. Л. 69. Машинопись. Имеются пометы: «Поступила 22 июня 1941 г. в 01–45», «Отправлена 22 июня 1941 г. в 02–25 – 02–35». Подлинник, автограф).81


Из названия и архивного обозначения этого документа следует, что он является подлинником не Директивы № 1, а «Директивы командующего ЗапОВО», доводящей приказ наркома (а не Директиву № 1) до командующих армиями этого округа; в нем не указано, в какой форме первичный документ поступил в штаб ЗапОВО – шифротелеграммой, или письмом фельдсвязи, или был продиктован по ВЧ-теле-фону; не указано, кто его принял и расшифровал. Поэтому на нем могут стоять лишь подписи членов Военного Совета ЗапОВО Павлова, Фоминых и Климовских, которые (кроме Фоминых) через месяц были расстреляны. Довольно странно, что для подтверждения существования Директивы № 1 избрали именно ЗапОВО, хотя по логике этой директивой приказ наркома должен был доводиться до армий во всех приграничных округах. Последнее, что вызывает удивление, – отсутствие подписи куратора от Политбюро (ведь начиная с 17 мая 1941 г. все приказы наркома обороны обязательно подписывал и член Политбюро, Секретарь ЦК, член Главного Военного Совета Жданов, обязанности которого, в связи с его отпуском и отъездом в Сочи, 22 июня 1941 г. исполнял Маленков). И наконец, главное – в момент появления Директивы № 1 война еще не началась, так что она в любом случае является документом о подготовке войск к возможному удару противника, но не о решении советского руководства о начале войны.

Жуков утверждал, что Директива № 1 была передана в штабы округов 22 июня в 0.30.


Директива № 2 – в виде документа «Директива Военным Советам ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО, копия Народному комиссару Военно-Морского Флота (СССР)»


№ 2

22 июня 1941 г.

7 ч. 15 мин.

Тимошенко Маленков Жуков

(ЦАМО РФ. Ф. 132а. Оп. 2642. Д. 41. Лл. 1, 2. Машинопись, незавершенная копия)


Обнаружен рукописный подлинник этого документа, написанный, вероятнее всего, рукой Жукова или Ватутина; опубликовано его фото (cм. [91, с. 71 Фотоприложений]), на котором имеются подписи лишь Жукова и Маленкова, из-за чего некоторые историки называют этот документ Директивой Генерального штаба, а даже не наркома обороны.


Директива № 3 – в виде документа «Директива Военным Советам Северо-Западного, Западного, Юго-Западного и Южного фронтов»


№ 3

22 июня 1941 г.

Карта 1 000 000

Народный комиссар обороны Союза СССР

Маршал Советского Союза Тимошенко

Член Главного Военного Совета Маленков

Начальник Генерального штаба Красной Армии

генерал армии Жуков

(ЦА МО РФ. Ф. 48а. Oп. 1554. Д. 90. Лл. 260–262.

Машинопись, заверенная копия.

Имеется помета: «Отправлена в 21–15 22 июня 1941 г.»)


Итак, все три директивы, изданные 22 июня, являются не государственными, а ведомственными документами НКО, на них нет не только визы Председателя Совнаркома Сталина или Первого заместителя Предсовнаркома Молотова, но даже ни единой визы члена Политбюро (Маленков с 26.02.41 был лишь кандидатом в члены Политбюро). Интересно отметить, что, согласно воспоминаниям участников совещания в кремлевском кабинете вождя вечером 21 июня и утром 22 июня, Сталин принимал активное участие в составлении Директив № 1 и № 2. Но тогда почему же он их не завизировал, если присутствовал при этом, а если участвовал заочно (по ВЧ-телефону), то почему не поручил сделать это Молотову или не завизировал позже сам, вернувшись в Москву? Наиболее вероятный ответ – он стыдился этих безграмотных в военном отношении и сумбурных документов, им же сгоряча надиктованных. Думается, что поэтому же подпись Жукова показана лишь на одном из них (там, где нет подписи Тимошенко), а подпись Тимошенко по сей день не показана ни на одном из этих документов.

Может быть, государственным документом о начале войны следует считать вот этот приказ наркома обороны?


Приказ Народного комиссара обороны СССР с объявлением Указов Президиума Верховного Совета СССР «Об объявлении в отдельных местностях СССР военного положения» и «О военном положении»


№ 219 г. Москва, 23 июня 1941 г.

Объявляю для руководства:

1. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 г. «Об объявлении в отдельных местностях СССР военного положения».

2. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 г. «О военном положении».


Народный комиссар обороны СССР

Маршал Советского Союза С. Тимошенко

Зам. начальника Генерального штаба Красной Армии генерал-лейтенант Н. Ватутин


К нему в качестве приложения даются два Указа Президиума Верховного Совета СССР:


Указ Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 г. «Об объявлении в отдельных местностях СССР военного положения

Председатель Президиума Верховного Совета СССР М. Калинин Секретарь Президиума Верховного Совета СССР А. Горкин


Москва, Кремль. 22 июня 1941 г.

Указ Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 г. «О военном положении».

Председатель Президиума Верховного Совета СССР М. Калинин

Секретарь Президиума Верховного Совета СССР А. Горкин

Москва, Кремль. 22 июня 1941 г.

(РГВА, ф. 4, оп. 12, д. 98, л. 210–214, Подлинник и заверенная копия (указы Президиума Верховного Совета СССР))


Однако и их нельзя считать документами об объявлении войны хотя бы потому, что в них даже не названо государство-противник. И потом, Указы Президиума Верховного Совета СССР, выпущенные 22 июня, были опубликованы и доведены до войск приказом наркома обороны лишь 23 июня. Из этого следует, что целые сутки война была не объявлена.

Ситуация еще более запутывается, когда анализируешь текст ноты-меморандума, которая была вручена Риббентропом послу СССР Деканозову в Берлине в 3.00—4.00 по берлинскому времени (4.00—5.00 по московскому) и фон Шуленбургом – Первому заместителю Предсовнаркома и Наркому иностранных дел Молотову в Москве в 4.05– 5.30 по московскому времени. Она заканчивается так: «Правительство Германии не может безучастно относиться к серьезной угрозе на восточной границе. Поэтому фюрер отдал приказ германским вооруженным силам всеми силами и средствами отвести эту угрозу».

В этих словах также отсутствует классическая формула объявления войны: «Со стольких-то часов стольких-то минут такого-то числа наша страна разрывает с вашей дипломатические отношения и находится в состоянии войны». Так что война для СССР действительно началась без юридического ее объявления государством и без сообщения советскому народу о начале немцами военных действий в течение 8 часов 15 минут (до начала выступления Молотова по радио в 12 часов 15 минут)!

А если учесть, что последним обнародованным государственным документом по поводу войны с Германией было «Сообщение ТАСС от 13 июня 1941 года», напрочь отрицающее ее возможность, то советским командирам был просто необходим приказ, отменяющий жесткий запрет на ответный огонь «во избежание провокаций»! А они не получили его 22–23 июня, хотя те из них, кому удалось услышать речь Молотова в 12.15 22 июня, знали, что «советским правительством дан приказ нашим войскам отбить нападение и изгнать германские войска с территории нашей Родины». А главные же органы руководства страны – Политбюро и Совнарком не только не дали письменного указания о начале войны, но даже не собрались по этому поводу (последнее предвоенное заседание Политбюро состоялось 21 июня 1941 г., но в принятом им постановлении о войне не сказано ни слова, скорее всего, именно поэтому оно считается проектом, на котором, похоже, даже затерт порядковый номер либо изменена дата).


Как попал в плен Яков Джугашвили


Несколько слов о биографии старшего сына вождя


В свете предложенной мной новой гипотезы начала войны совершенно неожиданное объяснение получает загадочная история пленения сына Сталина Якова Джугашвили.

Но вначале несколько слов о старшем сыне вождя и его отношениях с отцом. Яков – сын Сталина от первой жены Екатерины Семеновны Сванидзе. Она была очень красивой женщиной, дочерью крестьянина, работала поденщицей, портнихой. Жила в Тифлисе. Там и венчалась с Иосифом Джугашвили, однако свадьбу справили в Гори 22 июня 1904 г. Екатерина умерла от брюшного тифа 19 ноября 1907 г., оставив восьмимесячного сына Якова. Траурное извещение о ее смерти было напечатано 23 ноября 1907 г. в газете «Исари» (все остальные даты и причины ее смерти, приводимые в различных публикациях о Якове, не соответствуют действительности).

В паспорте Якова Джугашвили, выданном в 1936 г., записано: «время и место рождения – 1908 г. ЗФССР82 с. Бадзи». А в автобиографии от 11 июня 1939 г. Яков пишет, что «родился в 1908 г. в марте месяце в г. Баку» (самое интересное, что на обоих этих документах стоит его личная подпись). После смерти матери до четырнадцати лет Яков воспитывался в семье Монаселидзе – однокашника Сталина по тифлисской духовной семинарии, женатого на Александре Сванидзе – родной сестре Екатерины.

В 1921 г. якобы по настоянию своего дяди Алексея Семеновича Сванидзе – родного брата его матери – Яков переехал в Москву для того, чтобы учиться, по одной версии – по просьбе Сталина за ним ездил С. М. Киров. В любом случае вряд ли это произошло без желания и участия Сталина, тем более что Яков стал жить на его полном иждивении (в упомянутой автобиографии Яков написал: «До 1935 г. жил на иждивении отца – учился») и в его кремлевской квартире. Учился он в школе на Арбате, потом в электротехнической школе в Сокольниках, которую окончил в 1925 г. и сразу же женился. Утверждается, что в 1928–1930 гг. Яков уезжал с женой в Ленинград, где жил у Аллилуевых-старших. Однако вероятнее, что в 1929 г. он вернулся в Москву, так как в его послужной карте83 командира указано, что он в 1930 г. окончил рабфак в Москве (это подтвердила мне и Анелли Сергеевна Володина, чей отец Сергей Петрович Босов учился в МИИТе и два месяца жил с Яковом в одной комнате общежития на Бахметьевской, 18). C 1930 по 1936 г. Яков учился в Московском институте инженеров транспорта (МИИТ) и окончил его, о чем свидетельствует справка, приведенная на с. 6 Фотоприложений. Правда, по непонятной причине в ряде анкет и автобиографий он утверждал, что окончил его в 1935 г.

Большинство авторов, писавших о судьбе Якова, всячески подчеркивают равнодушие или даже недоброжелательность отца в отношении к старшему сыну. Однако никакого серьезного мотива такому отношению они не приводят. Ведь Яков его первенец, наследник, сын любимой жены (известно, что после ее смерти Сталин сказал: «Это существо смягчало мое каменное сердце; она умерла, и вместе с ней исчезли последние теплые чувства к людям»), который много лет рос сиротой, так как был лишен ласки вечно отсутствующего отца-революционера. При этом материальную помощь Сталин оказывал сыну все эти годы. Яков был красавец, имел добрую душу (есть воспоминание Г. А. Эгнаташвили о том, как однажды на охоте в Крымских горах Яков вернулся последним, неся на руках… охотничью собаку: «Она устала!» [74, c. 20]). Он был замечательным товарищем, всегда помогал друзьям, чем только мог. Не стоит забывать, что именно Яков подарил вождю первую внучку – Галину, которую он, несмотря на все сложности в семье Якова, очень любил (во всяком случае, больше, чем детей Василия и Светланы – некоторых из них он даже ни разу в жизни не видел).

По утверждению Светланы Аллилуевой, в отличие от Василия, Яков не сквернословил, умеренно пил вино. Был отличным шахматистом. Первым в семье Сталина он получил высшее образование. Какие же претензии были к нему у отца?

Может быть, он хотел, чтобы его сын был потверже, «постальнее».

Именно на такую мысль наводит случай, когда Яков в апреле 1928 г. стрелялся в кремлевской квартире и отец якобы жестко прокомментировал это одним словом-вопросом: «Промахнулся?», а 9 апреля 1928 г. написал известную записку своей жене Надежде: «Передай Яше от меня, что он поступил как хулиган и шантажист, с которым у меня нет и не может быть больше ничего общего. Пусть живет, где хочет и с кем хочет. И. Сталин». Вот Яков с женой и уехали на год или два в Ленинград.

Но ведь есть целый ряд фактов, подтверждающих постоянную и большую заботу Сталина о старшем сыне и доброе отношение к нему и после этого случая: совместное проживание в квартире, легковая автомашина «эмка» в подарок, с правом держать ее в правительственном гараже, выделение ему с женой Юлией (этот брак был заключен с согласия отца) сначала отдельной двухкомнатной квартиры, а затем, после рождения дочки, четырех– или даже пятикомнатной роскошной квартиры в правительственном доме (№ 3 по ул. Грановского) и т. п.

Есть еще один факт, который позволяет понять причину широко распространенного в публикациях о Якове Джугашвили мнения об очень сложных его отношениях с отцом. В 1937 г. в «Правде» был напечатан фотоснимок с подписью: «Тов. Сталин со своими детьми», на котором возле Сталина сидели только Вася и Светлана. Странно для фото, публикуемого в центральной газете, – этим Сталин как бы не признавал Якова родным сыном. Можно предположить, что вождь поступил так в полном соответствии с требованиями обеспечения секретности – если Яков был номенклатурным работником, фото которого не подлежало публикации, например, работал в НКВД, в военной разведке, на оборонном предприятии, во Внешторге или в другом подобном ведомстве.

Такое предположение позволяет по-иному взглянуть на факт поступления Якова по требованию отца в Артиллерийскую Академию им. Дзержинского. Вполне возможно, что к тому времени Яков мог уже занимать довольно высокий пост и отец готовил его к еще более высокой должности в наркомате обороны или в одном из наркоматов оборонной промышленности и т. п. Из чего может следовать, что рассказы о том, что Яков попал в плен в должности командира артиллерийской батареи и в звании старшего лейтенанта (изредка пишут – капитана,84 а Штрик-Штрик-фельдт во время первого допроса упорно называл его майором), – легенда, созданная для прикрытия его истинной должности, звания, даты и обстоятельств его пленения. На подобные мысли наводит и целый ряд других деталей: отсутствие групповых фото выпускников академии в 1941 г. (обычно они ежегодно делались в мае), противоречивость и невнятность сведений о Якове во все периоды его жизни. Например, почему-то нигде и никогда не указывалось, что он поступил в 1929 г. на рабфак при МИИТе (и даже два месяца жил в институтском общежитии, а потом вернулся в кремлевскую квартиру отца). Яков закончил его в 1930 г. и в том же году поступил в выделившийся из МИИТа Московский Электромеханический институт инженеров железнодорожного транспорта им. Дзержинского. Кажется весьма странным, даже невероятным, что в горячее предвоенное время, при острой нехватке в Красной Армии образованных кадров, человека с двумя высшими образованиями, в том числе с военным, члена партии, да еще и сына вождя, назначают лишь командиром батареи. На это должны были быть очень серьезные причины.

Подкрепляют это предположение весьма странные обстоятельства посмертного награждения Якова Джугашвили орденом Отечественной войны I степени «за мужество и стойкость, проявленные в боях с гитлеровскими захватчиками и в фашистских застенках».

Указ Президиума Верховного Совета об этом подписал 28 октября 1977 г. Л. И. Брежнев. Дело в том, что по необъясненным до сих пор причинам этот Указ был… секретным. Узнав о нем от грузинских товарищей, директор Музея МИИТа ветеран Великой Отечественной войны А. С. Володина, создавшая в музее стенд, посвященный выпускнику Я. И. Джугашвили, посоветовала его дочери Галине обратиться в Министерство обороны с просьбой передать ей на хранение орден отца. Через пять месяцев после обращения (1 февраля 1985 г.) орден Я. И. Джугашвили вместе с орденской книжкой (слово «посмертно» в ней отсутствовало) был ей вручен, но без копии Указа. Орден и орденскую книжку Галина Джугашвили передала в Музей МИИТа. Лишь через 10 лет после ряда обращений А. C. Володиной в Секретариат Президиума Верховного Совета, а затем Госдумы РФ она получила копию рассекреченного Указа № 6461-IX от 28 октября 1977 г. и выставила ее на стенде музея.

Перебрав все возможные объяснения столь странных обстоятельств, я пришел к выводу, что Указ о награждении был закрытым, поскольку Я. И. Джугашвили не сдался в плен, а оказался в плену по не зависящим от него причинам – возможно, выполняя секретное задание. И не в качестве старшего лейтенанта – ведь его воинское звание в Указе не названо.


Скрывался не столько факт пленения, сколько его обстоятельства


По сей день нет никаких документальных свидетельств о том, когда и как он попал к немцам. В нашу страну первое известие о том, что Яков Джугашвили попал в плен, пришло якобы из передачи берлинского радио 20 июля 1941 г.: «Из штаба фельдмаршала Клюге поступило донесение, что 16 июля85 под Лиозно, юго-восточнее Витебска, немецкими солдатами моторизованного корпуса генерала Шмидта захвачен в плен сын диктатора Сталина – старший лейтенант Яков Джугашвили, командир артиллерийской батареи гаубичного полка из седьмого стрелкового корпуса». По появившимся впоследствии (в 70-х годах) официальным советским данным, он служил командиром батареи 14-го гаубичного артполка 14-й танковой дивизии 7-го механизированного корпуса генерал-майора Виноградова 20-й Армии. Неточность в первом сообщении из Берлина вполне объяснима и может означать либо то, что Яков при допросе не полностью и неточно назвал место своей службы, либо что немцы просто ошиблись, назвав механизированный корпус стрелковым. В тот же день в официальном органе нацистской партии – газете «Фелькише беобахтер» – была напечатана заметка о пленении Якова Джугашвили, почти полностью повторяющая текст утреннего сообщения берлинского радио.

В Советском Союзе информация о пленении сына вождя долгие годы считалась просто вражеской пропагандой. Впервые статья о судьбе Якова с фотографией его тела на колючей проволоке появилась в журнале «Лайф» в 1959 г. В 1967 г. об этом как о реальном факте было упомянуто в изданной в США книге мемуаров Светланы Сталиной «Двадцать писем другу», которая много лет ходила по стране в самиздатовских копиях. В 1970 г. о судьбе Якова Джугашвили узнал за рубежом журналист Иона Андронов, а в 1978 г. журнал «Литературная Грузия» впервые в нашей стране напечатал его статью о гибели сына Сталина в концлагере Заксенхаузен на основе материалов немецких архивов. Первой книгой, рассказавшей историю пленения и гибели Якова, стала «Война» И. Стаднюка, полностью изданная в 80-х годах и отмеченная Госпремией СССР за 1983 г. Ранее о факте пленения Якова упоминалось в киноэпопее Ю. Озерова «Освобождение» (1968–1971), где впервые прозвучала и якобы сказанная вождем фраза: «Солдат на маршалов не меняю».

Первое, что следует отметить: Яков Джугашвили мог оказаться в плену в любой день начиная с 22 июня 1941 г. Немцы же назвали дату, по какой-то причине выгодную для них, и советская сторона почему-то не возразила.86 Видимо, сообщение о признании Якова командиром Красной Армии требовало от советской стороны немедленной передачи немецкому командованию советской версии прохождения им воинской службы и участия в боевых действиях, что позволило бы избежать всевозможных несуразностей и противоречий, способных привести к открытию истинных обстоятельств его появления на территории Германии.

И надо же, такое совпадение – 20 июля, то есть на следующий же день после написания (или сфабрикования) записки Якова отцу, и в тот же день, когда берлинское радио передало сообщение о пленении сына Сталина, в штаб 20-й Армии из штаба Западного фронта поступило указание (некоторые исследователи судьбы Я. Джугашвили утверждают, что в виде шифрограммы, Я. Л. Сухотин же в упомянутой выше книге [119, с. 80] утверждает, что в виде написанной карандашом записки, которая якобы хранится в ЦА МО в Подольске в фонде документов Западного фронта): «20 июля 1941 г. Передайте немедленно Командарму 20 Курочкину: Жуков приказал немедленно выяснить и донести в штаб фронта – где находится командир батареи 14-ого гаубичного полка 14-ой танковой дивизии старший лейтенант Джугашвили Яков Иосифович. Маландин».87

И второе : по свидетельству и немецких (в 1941 г.), и отечественных (полвека спустя) источников, Яков Джугашвили оказался в плену без документов, подтверждающих его личность, и, более того, в гражданской одежде, а не в форме командира Красной Армии (свою форму и документы он якобы зарыл, когда понял, что оказался в окружении). Это было вдвойне опасно, ибо ставило его вне закона как перед противником, так и перед своими: немцы могли не считать его военнопленным, а свои – объявить его дезертиром. Ровно через месяц после пленения Якова, 16 августа 1941 г. его отец как нарком обороны подпишет приказ № 270, первый пункт которого гласит: «Командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия и дезертирующих в тыл или сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров. Обязать всех вышестоящих командиров и комиссаров расстреливать на месте подобных дезертиров из начсостава».88

Мужественное поведение Якова в плену, его отказ от сотрудничества с немцами и вступления во власовскую Русскую освободительную армию (РОА), сама гибель 14 апреля 1943 г. – все это делает маловероятным факт смены им военной формы на гражданскую одежду и уничтожения своих документов. Я предполагаю, что, скорее всего, он был задержан немцами в гражданской одежде еще утром 22 июня в вагоне поезда, который пересек советско-германскую границу 20–21 июня и двигался через Польшу или Германию к побережью Северного моря согласно договоренности высшего руководства Германии и СССР о совместной транспортной операции. Вариант задержания Якова в военной форме в воинском эшелоне с последующим переодеванием в гражданскую одежду менее вероятен, потому что тогда немцы начали бы пропагандистскую кампанию вокруг пленения сына Сталина гораздо раньше.

Если Якова задержали как гражданского специалиста, то возможно, что именно это стало одной из главных причин задержки почти на месяц решения об обмене посольств СССР и Германии после начала войны. Советская сторона настаивала на обмене «всех на всех» и, весьма вероятно, требовала включить в число подлежащих обмену специалистов и тех, кто ехал в первый день войны в поездах, двигавшихся по германской и советской территории, в том числе и Якова Джугашвили (который мог ехать под другим именем). Такую возможность подтверждает и подробное изучение паспорта Я. Джугашвили (об этом будет рассказано ниже), опубликованного его дочерью Галиной в книге «Внучка Сталина» [35].

Третий небезынтересный факт – отсутствие опубликованных фотографий и точных документальных свидетельств о военной службе Якова, в частности о его учебе в Артиллерийской академии им. Дзержинского. Сам факт учебы подается в различных публикациях как неоспоримый, но всегда по-разному. Например, сводная сестра Якова Светлана Аллилуева в книге «Двадцать писем другу» [3] утверждает: «Яша сделался профессиональным военным – в 1935 году Яша приехал в Москву и поступил в Военную Артиллерийскую Академию» [c. 149–150] («Московскую артиллерийскую академию имени Фрунзе») [c. 148] и «отправился на фронт уже 23 июня вместе со своей батареей, вместе со всем выпуском своей Академии» [c. 148]. Между тем Артиллерийская академия им. Дзержинского была переведена из Ленинграда в Москву лишь осенью 1938 г. Поэтому гораздо ближе к истине сведения уже упоминавшегося выше Артема Сергеева: «в 1938 году он поступил в артиллерийскую академию сразу то ли на 3, то ли на 4 курс…»

Отсутствие опубликованных фотографий Якова и его сокурсников в военной форме, отсутствие не только воспоминаний о нем его товарищей по учебе в академии и сослуживцев из воинской части, но даже просто упоминаний о нем – все это ставит под сомнение указанные в различных публикациях сроки и обстоятельства его обучения в Артиллерийской академии им. Дзержинского.

Не очень понятны из многочисленных, но весьма противоречивых публикаций и обстоятельства его зачисления в академию – сначала на вечернее отделение (при этом неясно, где же он работал, когда ушел с завода имени Сталина89). Тем более что с вечерним и заочным обучением в Артакадемии дело обстояло так: «в конце 1938 – начале 1939 г. при академии было открыто заочное отделение (с факультетами – командным и вооружения), а в конце 1939 г. – вечернее отделение (с факультетами – командным, вооружения и боеприпасов)» [55, c. 420].

Неизвестно, в каком звании и когда Яков стал кадровым командиром Красной Армии, ибо в опубликованной «аттестации за 4-й курс с 15. 08. 39 по 15. 07. 40 слушателя 4 курса командного ф-та артакадемии лейтенанта Джугашвили Якова Иосифовича» указано: «в РККА – с 10.39, на должностях начсостава – с 12.39». Из этой записи неясно, в каком качестве он учился в академии до этого момента – вольнослушателем или слушателем вечернего отделения, продолжая где-то работать в качестве гражданского специалиста, или обычным слушателем, принятым сразу на 4 курс и надевшим форму лейтенанта. Непонятно также, почему в этой опубликованной аттестации [62, c. 47] (к сожалению, не полностью и без фотокопии подлинника) не указано его воинское звание. Двусмысленное словосочетание «на должностях начсостава» позволяет допустить, что оно относится не к его учебе, а к основной работе. Например, если он, продолжая оставаться гражданским лицом, работает военпредом на оборонном заводе или вольнонаемным преподавателем в военном учебном заведении.

Фактически существует единственный фотоснимок Якова в военной форме – старшего лейтенанта с тремя «кубарями» и «пушками» на петлицах. Дата, когда сделан снимок, отсутствует (в книге «Внучка вождя» указано, что 10 мая 1941 г.). Противоречивы данные об отправке на фронт воинской части, в которой служил Яков. В различных источниках называется несколько дат, начиная с 22 июня и кончая 26 июня (нет ни одной более поздней – очевидно, из-за того, что тогда трудно было бы объяснить дату на открытке, посланной им якобы из Вязьмы 26 июня) и т. п.

Причиной таких невнятностей и противоречий вполне могло быть сокрытие подлинного места службы или работы Якова перед войной, но не из опасения раскрыть военные тайны полувековой давности, а из-за того, что точная и полная информация может навести на мысль об истинных обстоятельствах пленения Якова немцами, возможно, именно 22 июня 1941 г. Например, если вдруг откроется, что последним местом его работы был специальный цех ЗИСа, выпускающий военную технику,90 или Главное автобронетанковое управление РККА, то ответ на вопрос: «А как же он оказался в немецком плену?» звучал бы совершенно иначе. Или, например, если станет известно, что он и до войны ездил в Германию на приемку выполненных для СССР заказов, или что он выехал туда 20–21 июня 1941 г. в эшелоне, сопровождая разобранную боевую технику, сборкой которой должен был руководить в Германии.

А в-четвертых , вопрос: если Яков Джугашвили, сын советского вождя, все же находился в немецком плену, то почему до сих пор не продемонстрированы кинокадры допросов, тексты которых были многократно опубликованы? Ведь в июле-августе 1941 г. немецкие самолеты начали сбрасывать на участвующие в боях части Красной Армии сотни тысяч листовок с фотографиями Якова в плену, а также с факсимиле его записки отцу, якобы переданной по дипломатическим каналам.

В последние годы появилась версия, которую неоднократно высказывала и дочь Якова. Галина Яковлевна Джугашвили-Сталина заявила, что ее отец вообще не был в плену, а погиб в бою, а всю историю с его мнимым пленением придумали и разыграли немецкие спецслужбы и геббельсовская пропаганда (примечательно, что впервые она выступила с таким заявлением после того, как Джерри Дженнингс, помощник министра обороны США по делам военнопленных и пропавших без вести, передал ей 11 сентября 2003 г. голубую папку с копией дела Я. Джугашвили, захваченного в архивах РСХА в 1945 г.).91

По моему мнению, все перечисленное выше доказывает не то, что Яков Джугашвили никогда не был в плену, а то, что по инерции, только в другой форме, продолжается начатая в 1941 г. кампания по сокрытию обстоятельств да и самого факта пленения сына советского вождя, а также то, что все захваченные в 1945 г. документы о пребывания Якова в плену (кино и аудио – в первую очередь!) были частично уничтожены, частично закрыты для публикации.

О том, что допросы Якова Джугашвили записывались немцами на магнитофон, есть несколько сообщений. В частности, Б. Сопельняк так описывает один из его допросов: «Он (Яков. – А. О .) достаточно откровенно отвечал на вопросы Ройшле, а тот, оказывается, спрятал под скатертью микрофон, записал их беседу, а потом так хитро смонтировал запись, что Яков предстал неистовым обличителем сталинского режима» [113, с. 350].

Есть также рассказы советских фронтовиков, слышавших на переднем крае в 1941—42 гг. радиопередачи с голосом Якова с немецких пропагандистских автомашин. Непонятно только, почему же кинокадры с Яковом и магнитофонные записи его допросов до сих пор не были обнародованы ни в нашей стране, ни в США, ни в Англии, ни в послевоенной Германии. Почему в Госфильмофонде нет не только ни единого кинокадра с ним, но и ни единого фото Якова (так сказали мне работники этого архива, когда я занимался там поиском материалов для документального фильма «Тайна 22 июня»), причем ни немецкого, ни советского. Вероятно, потому, что эти кадры и записи позволили бы открыть истинные обстоятельства пленения Якова, чего почему-то не желало ни немецкое, ни советское руководство. По этой же причине в начале войны обе стороны предпочли представить дело так, будто бы Яков был советским кадровым боевым командиром – при этом вождь показывал, что его сын попал в плен в бою, а немцы утверждали, что если уж сын советского вождя оказался в плену, то всем остальным солдатам Красной Армии надо сдаваться немедленно.

В своей книге «Внучка вождя» и в последних интервью Галина Яковлевна заявляла, что все снимки, где зафиксировано пребывание Якова Джугашвили в плену, а также письменные документы того периода с его почерком – фальшивки. Последним подлинным письмом отца она называет открытку, отправленную Яковом жене Ю. Мельцер 26 июня 1941 г. из Вязьмы. Галина Яковлевна совершенно справедливо считала эту последнюю весточку от отца важнейшим документом и даже поместила ее на обложке своей книги. Она также поместила в своей книге фотографии трех сохранившихся в доме документов Якова Джугашвили – паспорта, военного билета и пропуска в гараж при Управделами Президиума Верховного Совета СССР, подчеркнув почему-то в подписи к фотографиям, что это его подлинные документы.

О том, что она имела при этом в виду, остается только гадать. Мне стало понятно лишь одно – этим документам стоит уделить особое внимание. Так я и поступил.


Подлинные документы Я. Джугашвили


Паспорт (см. с. 5 Фотоприложений) действителен по 4 апреля 1941 г., значит, во-первых, он был выдан 4 апреля 1936 г., так как в то время паспорт выдавали на 5 лет, а во-вторых, 22 июня 1941 г. был просроченным (хотя вполне возможно, что на одной из его страниц, не показанных на фото, имеется запись о продлении срока его действия). Во всяком случае, наличие этого паспорта в семье Якова свидетельствует о том, что в период с 22 июня по 16 июля 1941 г. у Якова Джугашвили имелся другой документ, удостоверяющий его личность. Причем такой документ, выдача которого не требовала сдачи паспорта в паспортный стол (при выдаче командирской книжки паспорт обязательно изымался у владельца). Таким документом мог быть его собственный загранпаспорт, а также любое удостоверение личности, выданное ему на другое имя. Известно, что в те годы для поездки в Германию некоторым советским специалистам и ответработникам выдавались документы на чужое имя. Так, например, переводчик Молотова (а впоследствии Сталина) В. Бережков ездил под фамилией Богданов.

Если срок действия паспорта не был продлен, то документ, имевшийся на руках у Якова с 22 июня по 16 июля 1941 г., скорее всего, был получен им до 4 апреля 1941 г. на основании еще действующего его паспорта (в противном случае сначала был бы продлен паспорт). Причем полученного в Москве, о чем четко указано в графе «Постоянное местожительство». Обращает на себя внимание запись о месте рождения: «с. Бадзи», то есть село Бадзи, вопреки всем остальным опубликованным документам, включая протоколы допроса в плену, где всегда указывается, что он родился в г. Баку. Интересно, что некоторые исследователи судьбы Якова, в том числе его родная дочь Галина, считают указание в протоколе его допроса в качестве места рождения Баку, а не с. Бадзи серьезным доказательством того, что этот протокол – фальшивка. Но тогда фальшивками можно считать и все приводимые советские документы Якова (в том числе и подписанные лично им), где в качестве его места рождения указан город Баку.

Удививший меня поначалу факт наклейки фото владельца паспорта на штамп последнего места его работы и заверение его печатью райотдела милиции объяснился очень просто. Оказалось, что с 1933 по 1937 г. в советском паспорте отсутствовало фото владельца и лишь с октября 1937 г. в паспорта стали наклеивать фотокарточку (при этом ее второй экземпляр оставался на хранении в райотделе милиции). Поэтому наличие фотографии в паспорте Якова свидетельствует о том, что в октябре 1937 г. он продолжал работать на ЗиСе, а не стал слушателем военной академии. Хотя можно допустить, что он без отрыва от производства поступил в сентябре 1937 г. на вечернее отделение какой-то военной академии, но только не Артиллерийской, которая в это время находилась еще в Ленинграде. Поэтому, может быть, не случайно его сводная сестра Светлана упомянула в своей книге несуществующую «Московскую артиллерийскую академию имени Фрунзе», в которую якобы поступил Яков [3, с. 148].92 Возможно, это означает, что он начал свое вечернее военное образование в Академии им. Фрунзе, а после перевода в Москву Артиллерийской академии им. Дзержинского перешел на ее вечернее отделение. Другое возможное объяснение: в Москве при Военной академии им. Фрунзе существовал филиал Артакадемии им. Дзержинского, на вечернее отделение которого Яков вначале и поступил. Я слышал и версию о том, что Яков начал учиться на вечернем отделении Артиллерийской академии в Ленинграде в период своей жизни там. Однако изучение его военного билета опровергает это, так как на оттиске печати отчетливо видно слово «Москва», из чего следует, что к 1930 г. Яков уже вернулся из Ленинграда в Москву и жил в ней. Наибольший интерес представляют отметки в паспорте о месте работы Якова Джугашвили – всего их три: о его приеме на работу в трест «Строитель» 7/V-1936 г. (или 7/ IV – из-за некачественного фото, возможно, не пропечатался знак «I» в цифре IV) и увольнении из него 12/ХI-1936 г., а также о приеме его 14/ХI-1936 г. на Московский автозавод им. Сталина. На фото документов Якова название этого завода на штампе слегка смазано, но зато хорошо читается в наименовании должности кадровика, оформившего прием: «Нач. п/п найма ЗиС».

Внимательное изучение круглой печати, которой заверены штампы треста «Строитель», показало, что этот трест входил в состав главка Главстройпром Наркомата тяжелой промышленности. Учитывая, что в ноябре 1936 г. завершилась начатая в 1933 г. вторая реконструкция ЗиСа (целью которой было создание производства новых моделей автомашин, в том числе спецмашин для Красной Армии) и что именно с 3 ноября 1936-го началась конвейерная сборка первого отечественного семиместного лимузина «ЗИС-101», можно предположить, что именно трест «Строитель» проводил завершающую стадию этой реконструкции. Тогда работа в нем Я. Джугашвили, его увольнение 12 ноября и прием на работу на ЗиС с 14 ноября 1936 г. могут быть звеньями одной цепи событий: он мог получить солидную должность либо в новом цехе сборки правительственных автомашин, либо в одном из других цехов, появившихся после реконструкции. Кстати, именно в этот период старшим мастером, а затем начальником одного из спеццехов ЗиСа стал только что закончивший Бронетанковую академию Андрей Свердлов, сын Я. М. Свердлова, впоследствии подполковник МГБ. Не забудем и то, что именно ЗиС участвовал в выпуске легендарных установок «катюша».

Небезынтересно, что среди подлинных семейных фото Я. Джугашвили, есть снимок, где он и его жена Юлия запечатлены у одной из подмосковных дач рядом с шикарным черным «бьюиком» – скорее всего, тем самым «Бьюиком-32-90», который стал прототипом семиместного правительственного лимузина «ЗИС-101». Не исключено, что Яков был владельцем или постоянным пользователем этой роскошной автомашины, что несколько разрушает стереотип нелюбимого сына вождя, неудачника, которому, по мнению некоторых авторов, оставалось только стреляться, да и этого он сделать толком не смог.

Герой Советского Союза летчик-испытатель Александр Щербаков, сын А. С. Щербакова, секретаря ЦК и МК ВКП(б), возглавлявшего также одно время Союз писателей, а в годы войны еще и начальника Совинформбюро, а затем и ГлавПУРа Красной Армии, в интервью спецкору газеты «Красная Звезда» Ю. Авдееву 17 января 2007 г. говорил: «Мои родители постоянно общались с Яковом и его женой, которые часто бывали у нас на воскресных обедах. Джугашвили запомнил как интеллигентного, очень эрудированного и общительного человека. Он был интересным рассказчиком <…>. В его периоде учебы для меня есть одна любопытная загадка. Во время одного из визитов к нам Джугашвили как всегда увлекательно рассказал об учениях, с которых только что вернулся. Подробности по молодости лет мне не запомнились, а вот теперь не могу найти ответа на простой вроде бы вопрос: что делал на учениях в Киевском военном округе слушатель академии?93 По рангу вроде не положено, а с другой стороны, будь он в опале у отца, то при всем желании дорогу на них ему бы закрыли».

Опять отход от ставшего привычным образа Якова. Уж больно не похож он на «инженера-трубочиста ТЭЦ автозавода им. Сталина», которым якобы работал в этот период до поступления в Артиллерийскую академию.


Постоянный пропуск на имя Якова в правительственный гараж – второй подлинный документ, приведенный в книге его дочери, еще больше разрушает образ «пасмурного» неудачника или суперскромника (хорошо знавший его Н. С. Власик пишет в своей книге «Живые страницы»: «Яков, очень милый и скромный человек, разговорами и манерами похожий на отца» [74, с. 94]). Этот пропуск давал ему право въезда и выезда на автомашине с номером МА-97-42 с 15 июня по 31 декабря 1938 г.

Воспоминания Галины подтверждают, что у ее отца был автомобиль (или он имел право постоянно пользоваться им): «Мы собираемся кататься. Папа за рулем моей тезки, черной “эмочки”.94 Галки, а мы трое, Дюнюня (няня Галины, но у них еще была и кухарка, то есть семью «слушателя академии» Якова Джугашвили, состоявшую из трех человек, постоянно обслуживали два человека! – А. О .) и лайка Веселый… на заднем сиденье» [35, c. 7]95 (та самая знаменитая лайка, которая зимовала с папанинцами на льдине, а потом была подарена Сталину, а он, оказывается, подарил ее семье Якова. – А. О .).

Галина родилась 18 февраля 1938 г., а на следующий день папанинцы были эвакуированы самолетом с разламывающейся льдины. Все совпадает. Правда, воспоминания Галины Джугашвили об отце за рулем черного лимузина относятся скорей к 1940–1941 гг., но ведь в большинстве публикаций о нем утверждается, что он в это время был профессиональным военным – слушателем Артиллерийской академии. Кстати, гораздо раньше у Якова – еще студента МИИТа – уже была машина, ибо В. C. Аллилуев96 в своем дневнике пишет: «Как-то летом 1935 года отец и мать возвращались домой из Серебряного бора… Неожиданно они увидели на обочине машину, возле которой стоял Яков, в его машине случились какие-то неполадки» [33, c. 146].

Рассмотрение еще одного подлинного, по утверждению Галины Джугашвили, документа – единственной весточки Якова Джугашвили с фронта в виде открытки – приводит сразу к нескольким открытиям. О первом из них – невероятном несоответствии написанных жене слов («все обстоит хорошо, путешествие довольно интересное… папе Яше хорошо… я устроился прекрасно») и указанной на ней грозной даты «26 июня 1941 г.» (через день немцы ворвутся в Минск!) – я уже писал в книге «Великая тайна…». Все объясняется, если предположить, что открытка эта была написана Яковом 21 июня в поезде, пересекшем границу и двигающемся по территории Германии к Северному морю. В этой изъятой у Якова при аресте 22 июня неотправленной открытке цифру 21 в дате немецкие спецслужбы могли исправить на 26, а их агент мог бросить ее в почтовый ящик в еще не оккупированной Вязьме. Так началась длительная немецкая провокационно-пропагандистская спецоперация с использованием факта пленения Якова, которая продолжалась до его гибели 14 апреля 1943 г. Весьма многозначительно отсутствие в открытке номера полевой почты и обещание Якова через день-два сообщить адрес, а не номер полевой почты, на который только и можно писать в воинскую часть. А может быть, просто не было части, и работал он в другом месте?

Второе открытие. В открытке указан адрес, по которому Яков проживал с 1938 г. до 22 июня 1941-го: «Москва улица Грановского дом 3 кв. 84». Это был тот самый дом, в котором жили секретари ЦК, члены правительства и маршалы (например, в одном подъезде с квартирой Якова находилась квартира секретаря ЦК, затем начальника ГлавПУРа и замнаркома обороны А. А. Щербакова). Уже упоминавшийся выше сын А. А. Щербакова Александр, выступая недавно по телевизору, а также в публикации еженедельника «НВО» от 27 февраля 2009 г. сообщил, что, когда их семья жила в доме № 3 по улице Грановского, их соседом был Яков Джугашвили, они с женой и маленькой дочкой занимали пятикомнатную квартиру, ибо, как сказал Щербаков, других квартир в этом доме не было.

В книге «Внучка вождя» Галина утверждает, что появление этой квартиры было связано с ее рождением. А в беседе с автором книги «Дочь Сталина» М. Шад она рассказала: «Сразу после женитьбы мои родители получили двухкомнатную квартиру, а когда моя мать была мною беременна – прекрасную четырехкомнатную квартиру, вдобавок няню и кухарку. Мой отец шутил тогда, что няня получает более высокую зарплату, чем полагающаяся ему стипендия» [130, с. 190].

Неплохо для «нелюбимого» сына-студента, а затем «инженера-трубочиста» и слушателя вечернего отделения военной академии, ибо в те годы даже полковники и генералы, учившиеся в академиях или на курсах при них, жили в общежитиях.

Изучая в книгах, периодической печати и Интернете обширный материал о судьбе Я. Джугашвили, я обнаружил еще один документ, почему-то не включенный Галиной Яковлевной в перечень «подлинных», но совершенно очевидно таковым являющийся. Это фото выданной ему справки о том, «что он поступил в Московский ЭлектроМеханический Институт Инженеров ж. д. транспорта им. Ф. Э. Дзержинского в 1930 году и окончил в 1936 г.,97 защитил дипломный проект с оценкой “хорошо” и ему присвоено звание инженера-механика …по специальности “теплотехника энергетики” <…>. Справка выдана согласно приказу № 62 по МЭМИИТу им. Ф. Э. Дзержинского от 2/III-36 года…» и зарегистрирована за № 1585 – к сожалению, число в указанной на ней дате читается очень плохо – «…апреля 1936 г.» [62, с. 46] (от А. С. Володиной, создателя музея МИИТа, мне стало известно, что дата регистрации 17 апреля 1936 г.). При этом возникает вопрос: а почему, собственно, справка? Ведь выпускнику вуза выдается диплом. Где же диплом Якова? Почему он вынужден довольствоваться справкой? Первый вариант объяснения: возможно, дипломы тогда не выдавали никому из выпускников, потому что время было такое – только что в 1933 г. в стране ввели паспорта, полиграфическая промышленность не обеспечивала огромную потребность в печатании документов на спецбумаге, а уж тем более вузовских дипломов с тиснением герба на обложке. Вот и давали выпускникам вузов справку об окончании с гарантией последующей ее замены на диплом, о чем в ней и написано: «Диплом об окончании Института будет сменен (неразборчиво, возможно – «выдан». – А. О .) за № настоящей справки». Второй вариант объяснения: по неизвестной причине Яков учился в МЭМИИТе не 5, а 6 лет (что следует из текста справки), и вполне возможно, что он брал академический отпуск. Тогда не исключено, что дипломный проект он защищал не вместе с сокурсниками, тем более что в этом могла быть необходимость.

Допустим, начинались пуско-наладочные работы в новом цехе ЗиСа, где, скорее всего, Якову предстояло работать на должности, которую мог занимать только дипломированный инженер. Поэтому ему и дали возможность защитить дипломный проект позже сокурсников. Кстати, не исключено, что темой дипломного проекта Якова была реконструкция ЗиСа, и поэтому его защита была связана со сроками ее проведения.

Все совпало: в марте 1936 г. – защита дипломного проекта и приказ об успешном окончании института; в апреле – справка об окончании института и присвоении звания инженера; 4 апреля – выдача паспорта, где в графе «социальное положение» вместо «служащий» записано «инженер» (написать «студент» или «учащийся» Яков уже не мог, а «служащий» – пока не имел права, так как в момент выдачи паспорта еще нигде не работал); 7 апреля или 7 мая – принят на работу в трест «Строитель».

Подлинность справки № 1585 подтверждается еще одним документом Я. Джугашвили, приведенным в числе подлинных Галиной Яковлевной, – его военным билетом . На фотографии этого военного билета отчетливо видна дата выдачи: «4 ноября 1930 г.». Все логично – в сентябре 1930 г. Яков поступает в институт, а поскольку там есть военная кафедра, то, пройдя курс военной подготовки, он освобождается от призыва в Красную Армию и в ноябре получает на руки военный билет. В оттиске печати, заверяющей эту запись, отчетливо читается слово «Москва», из чего следует, что в 1930 г. Яков проживал в Москве, а значит, и свой первый учебный год начал в московском, а не в ленинградском институте, как почему-то утверждается в некоторых публикациях.


Документы Якова из Артакадемии (к сожалению, не факсимильные, а копии)


Ниже приведены все документы Якова Джугашвили, которые мне любезно предоставил начальник музея Военной Академии РВСН им. Петра Великого (так называется сегодня Артиллерийская академия им. Ф. Э. Дзержинского) полковник Валентин Иванович Углов. Хотя это не фотографии, а копии документов, их вполне можно считать подлинными, поскольку они были выставлены на стенде во время единственной конференции, посвященной Якову Джугашвили и проведенной в этом музее 18 марта 1998 г. Главным действующим лицом на этой конференции была его дочь Галина, присутствовали также А. С. Володина, исследователь жизни Якова Джугашвили доктор исторических наук Т. Драмбян и др. Некоторые документы публикуются здесь впервые, некоторые – впервые без купюр. Здесь же я привожу ранее публиковавшиеся документы, которые стоит рассмотреть заново в свете вновь открывшихся фактов, обстоятельств и документальных свидетельств.


Копия


Автобиография

Родился в 1908 г. в марте месяце в г. Баку в семье профессионального революционера. Ныне отец находится на партработе – гор. Москва. Фамилия отца Джугашвили – Сталин И. В. Мать умерла в 1908 г.

Брат Василий Сталин занимается в авиашколе – гор. Севастополь. Сестра Светлана учится в средней школе – г. Москва.

Жена Юлия Исааковна Мельцер родилась в Одессе в семье служащего; брат жены – служащий – г. Одесса, мать жены – домохозяйка – г. Одесса. До 1935 г. жил на иждивении отца – учился. В 1935 г. окончил транспортный институт – г. Москва. С 1936 г. по 1937 г. работал на эл. ст. зав. (электростанции завода. – А. О. ) им. Сталина в должности дежурного инженера-турбиниста .98

В 1937 г. поступил на Веч. Отд. Артакадемии РККА.

В 1938 г. поступил на 4 курс 1-ого факультета Артакадемии РККА.

/подпись ДЖУГАШВИЛИ Я. И./

11/VI-39 г.».



Копия


Аттестация за период с 1938 г. по 1939 г. на слушателя командного факультета Артиллерийской ордена Ленина академии РККА имени Дзержинского Джугашвили Якова Иосифовича

Спокойный. Общее развитие хорошее. В текущем учебном году сдал только метеорологию. Теория стрельбы им пройдена индивидуально и сдана до теории ошибок на плоскости, включая и обработку опытных данных.

Имеет большую академическую задолженность, и есть опасения, что не сумеет ликвидировать последнюю к концу нового учебного года.

Ввиду болезни не был на зимних лагерных сборах, а также и в лагерях, отсутствует с 24 июня до сего времени (4 месяца! – А. О. ).

Практические занятия не проходил. Со стрелково-тактической подготовкой знаком мало.

Возможен переход на пятый курс при условии сдачи всей задолженности по учебе к концу следующего 1939/1940 учебного года.

Начальник наземного отделения

Полковник /НОВИКОВ/



Ввиду позднего перевода на командный факультет и непрохождения полностью предметов оставить на повторный курс. Ввиду прохождения ВВП и как прослуживший в академии один год достоин присвоения звания лейтенант.


Председатель комиссии /Иванов

Члены…

22 октября 1939 г.».



Копия


Аттестация за период с 15. 8. 39 по 15. 7 1940 на слушателя 4 курса командного факультета Артакадемии лейтенанта Джугашвили Якова Иосифовича

Партии Ленина – Сталина и Социалистической Родине предан.

Общее развитие хорошее, политическое удовлетворительное. Участие в партийно-общественной жизни курса принимает.

Дисциплинирован, но недостаточно владеет знанием воинских положений о взаимоотношениях с начальниками.

Общителен.

Учебная успеваемость хорошая, но в последней сессии имел неудовлетворительную оценку по иностранному языку. Физически развит, но часто болеет.

Военная подготовка, в связи с краткосрочным пребыванием в армии, требует большой доработки.

Старшина группы

Капитан (подпись)

Иванов



С аттестацией согласен. Необходимо обратить внимание на ликвидацию недостатков органа слуха, препятствующих нормальному прохождению службы в дальнейшем.

Начальник 4 курса

Майор (подпись)

Кобря



Подлежит переводу на 5 курс. Необходимо больше уделять внимания освоению тактики и выработке четкого командного языка.

Председатель комиссии

Начальник 1 факультета

генерал-майор

Шереметов

Заместитель начальника факультета

начальник 4 курса

майор Кобря

Секретарь партбюро

капитан Тимофеев

Старший группы

капитан Иванов



Копия


Аттестация за период с 15. 9. 40 г. по 1. 3. 1941 г. на слушателя 5 курса Командного факультета Артакадемии старшего лейтенанта Джугашвили Якова Иосифовича

Общее и политическое развитие хорошее. Дисциплинированный, исполнительный. Учебная успеваемость хорошая. Принимает активное участие в политической и общественной работе курса. Имеет законченное высшее образование (инженер-теплотехник).

На военную службу поступил добровольно. Строевое дело любит и изучает его. К разрешению вопросов подходит вдумчиво, в работе аккуратен и точен. Физически развит. Тактическая и артиллерийско-стрелковая подготовка хорошая.

Общителен. Пользуется хорошим авторитетом. Полученное знание в порядке академических занятий применять умеет. Отчетно-тактическое занятие в масштабе стрелковой дивизии провел на «хорошо».

Марксистско-ленинская подготовка хорошая. Партии Ленина – Сталина и Социалистической Родине предан.

По характеру спокойный, тактичный и требовательный, волевой командир. За время прохождения войсковой стажировки на должности командира батареи выявил себя вполне подготовленным. С работой справился хорошо.

После кратковременной стажировки на должности командира батареи подлежит назначению на должность командира дивизиона. Достоин присвоения очередного звания «капитан».

Сданы государственные экзамены со следующими оценками:

1) тактика – посредственно

2) стрельба – хорошо

3) основы марксизма-ленинизма – посредственно

4) основы устройства артвооружения – хорошо

5) английский язык – хорошо


Командир 151 учебного отделения полковник Сапегин



9 марта 1941 г.

С аттестацией согласен, но считаю, что присвоение звания «капитан» возможно лишь после годичного командования батареей.

Генерал-майор артиллерии Шереметов



Достоин диплома. Может быть использован на должности командира батареи.

Начальник академии генерал-майор артиллерии Сивков

генерал-майор артиллерии Шереметов

бригадный комиссар Красильников

полковой комиссар Прочко



Копия


Партийная (политическая) характеристика на члена ВКП(б) V курса 1 факультета Артиллерийской ордена Ленина Академии К. А. им. Дзержинского Джугашвили Якова Иосифовича

Член ВКП(б) с 1941 года,

партбилет № 3524864,

год рождения 1908, служащий.


Делу партии Ленина—Сталина предан. Работает над повышением своего идейно-теоретического уровня. Особенно интересуется марксистско-ленинской философией. Принимает активное участие в партийной работе.

Работая в составе редколлегии стенной газеты, проявил себя хорошим организатором.

К учебе относится добросовестно. Упорно и настойчиво преодолевает трудности. Пользуется авторитетом среди товарищей. Партийных взысканий не имеет.

Партхарактеристика утверждена на заседании партбюро от 14. 4. 41 г.

Секретарь партбюро 5 курса (подпись)

/Тимофеев/



Копия


Приложение к диплому

тов. Джугашвили Я. И. за время пребывания в Артиллерийской ордена Ленина академии Красной Армии им. Дзержинского сдал следующие дисциплины:




Сдал государственные экзамены со следующей оценкой:

Основы марксизма-ленинизма – посредственно

Теория стрельбы – хорошо

Основы устройства артиллерийского вооружения – хорошо

Тактика – посредственно

Английский язык – хорошо


Начальник академии

генерал-лейтенант артиллерии Сивков

Начальник факультета

генерал-майор артиллерии Шереметов



Выписки из приказов по Артиллерийской академии



№ 131 от 29.10.38

§ 6. Зачислить слушателями

Тов. Джугашвили Якова Иосифовича на 4 курс факультета вооружения с 15 сентября с. г. и на все виды довольствия с того же числа. Основание: распоряжение Военкома АУ РККА от 13.9.38 г.99



№ 139 от 26.11.38 г.

§ 13. Перевести слушателя 4 курса (243 гр.) факультета вооружения Джугашвили Якова Иосифовича на тот же курс командного факультета (143 гр.) с 10.11.38 г.

Справка: служебная записка т. Джугашвили.



«№ 28 от 26.2.39 г.

§ 1. Ниже поименованные слушатели переводятся:

Командный факультет

С 3-го курса на 4 курс

48. слушатель Джугашвили Яков Иосифович (на курсе из 103 человек только трое слушателей без офицерского звания).



№ 144 от 17.9.39 г.

Оставить на 4-ом курсе на 2-й год:

слушателя Джугашвили Якова Иосифовича…

(среди семи оставленных слушателей только один без офицерского звания).100



№ 136 от 23.9.40 г.

Перевести на 5-й курс успешно закончивших 4-й курс:

Старшего лейтенанта Джугашвили Якова Иосифовича…»




Выписка

из приказа НКО СССР по личному составу № 05000 от 19.12.1939


Присвоить звание лейтенант Джугашвили Якову Иосифовичу (в списке 58 мл. лейтенантов и трое слушателей без звания).




Выписка

из утвержденного Народным Комиссаром Обороны Союза ССР протокола Высшей Аттестационной Комиссии НКО СССР от 9 мая 1941 г.


Командный факультет

Старший лейтенант Джугашвили Яков Иосифович

Считать окончившим Артиллерийскую академию с дипломом.

Может быть назначен командиром батареи 14 ГАП.


Председатель: заместитель начальника УК ГАУ КА полковник Гамов

Секретарь: начальник 3 Отдела УК ГАУ КА майор Бочанов



Копия

Артиллерийская ордена Ленина Академия КА

имени Дзержинского

1940/1941 учебный год


151 учебное отделение

1. лейтенант Авдюшин Сергей Петрович пал смертью храбрых

2. лейтенант Анисимов Алексей Ефимович

3. лейтенант Аистов Мстислав Борисович

4. лейтенант Благоразумов Лев Леонидович

5. капитан Бирич Николай Васильевич пал смертью храбрых

6. капитан Бутник Петр Афанасьевич пал смертью храбрых

7. майор Высоковский Евгений Евграфович

8. лейтенант Григорьев Михаил Григорьевич

9. капитан Гречуха Федор Иванович пал смертью храбрых

10. лейтенант Друговейко Петр Емельянович

11. старший лейтенант Джугашвили Яков Иосифович пал смертью храбрых

12. майор Желанов Виктор Никанорович

13. капитан Иванов Григорий Григорьевич пал смертью храбрых

14. капитан Иванов Михаил Федорович пал смертью храбрых

15. лейтенант Ильченко Михаил Александрович

16. майор Кобря Василий Ермолаевич пал смертью храбрых

17. капитан Козлов Алексей Андреевич пал смертью храбрых

18. капитан Кряжев Рафаил Васильевич пал смертью храбрых

19. лейтенант Курильский Анатолий Исидорович пал смертью храбрых

20. лейтенант Лейбенгруб Израиль Гейшевич пал смертью храбрых

21. капитан Малишевский Григорий Авксенттьевич пал смертью храбрых

22. лейтенант Марков Александр Иванович пал смертью храбрых

23. лейтенант Моисеев Валентин Михайлович

24. полковник Никоноров Дмитрий Ильич

25. капитан Рожков Михаил Акимович

26. лейтенант Смирнов Александр Иванович

27. лейтенант Снеговой Анатолий Семенович

28. полковник Сопегин Иван Яковлевич пал смертью храбрых

29. капитан Сторожев Михаил Федорович пал смертью храбрых

30. капитан Тимофеев Михаил Емельянович пал смертью храбрых

31. капитан Хижняков Владимир Фомич

32. капитан Чубаков Петр Семенович

33. старший лейтенант Чернявский Николай Логвинович пал смертью храбрых

34. лейтенант Штрундт Владимир Густавович



Воспоминания Анатолия Аркадьевича Благонравова


А. А. Благонравов, генерал-лейтенант артиллерии, дважды Герой Социалистического труда, академик АН СССР, в период 1937–1941 гг. был начальником факультета вооружения Артиллерийской Академии им. Дзержинского.

Я получил от начальника музея Военной академии РВСН им. Петра Великого полковника Валентина Ивановича Углова ксерокопию только одной, 422-й страницы этих воспоминаний. Она начинается со слов, из которых следует, что речь идет о замене начальника Артакадемии им. Дзержинского генерал-лейтенанта Сивкова (вскоре после выступления Сталина в Кремле перед выпускниками военных академий 5 мая 1941 г., где вождь покритиковал работу этой академии) генерал-майором Говоровым, «…до этого занимавшего должность ст. преподавателя кафедры тактики артиллерии». Затем он пишет:


Я предполагал, что сведения, о которых говорил Сталин, он получал от своего сына Якова Джугашвили, поступившего в 1940 г. в слушатели Академии. Он сначала числился на моем ф-те, но в середине учебного года пришел ко мне с заявлением, что хочет перейти на командирский факультет.

Судьба Я. Джугашвили сложилась неудачно: во время войны он погиб, будучи пленным в одном из немецких концентрационных лагерей…


Далее на этой странице Благонравов рассказывает о начале войны и переезде академии в Самарканд. Как сказал мне В. И. Углов, в этих солидных по объему воспоминаниях Благонравова больше о Якове Джугашвили нигде не упоминается.

Благонравов был человеком, которого Сталин высоко ценил, недаром при подготовке переезда Артакадемии из Ленинграда в Москву почему-то именно ему поручили выбрать для нее хорошее место и подходящий комплекс зданий. Об этом мне тоже рассказал В. И. Углов, полностью прочитавший воспоминания Благонравова и готовивший их к изданию.101

Приехав в Москву, Благонравов вместе с наркомом внутренних дел (очевидно, с Ежовым) колесил по городу, рассматривая различные здания, например в Лефортово, но они так ничего и не выбрали. Потом к этому делу подключился выделенный наркомом ответственный сотрудник НКВД (возможно, первый замнаркома внутренних дел Берия), и после этого сразу был выбран комплекс зданий, принадлежавший профсоюзам, – описанный Ильфом и Петровым в «Двенадцати стульях» Дворец Труда. Так же быстро был организован переезд академии из Ленинграда в Москву во время учебного года, и с 15 сентября 1938 г.102 (согласно приведенным документам) Яков Джугашвили стал слушателем Академии.

Однако есть туть две нестыковки.

Во-первых, в своих воспоминаниях Благонравов пишет, что слушателем академии Яков стал в 1940 г. (то есть на два года позже, чем по академическим документам). Далее он почему-то говорит, что Яков не «учился», а «числился» на его факультете (именно это слово Яков употребит во время допроса в плену).

Во-вторых, почему-то в академических документах Якова его зачисление на факультет вооружения вообще не зафиксировано, а по воспоминаниям Благонравова он числился на нем целых полгода.

И вообще, о Якове Благонравов упомянул слишком скупо, не очень доброжелательно и даже довольно нескладно: «судьба… сложилась неудачно: во время войны он погиб, будучи пленным». Скажи он такие слова, например, о генерале Карбышеве, они прозвучали бы как оскорбление. Почему же Благонравов позволил себе сказать так о Якове? Счел его виновным в снятии с должности начальника Артакадемии генерала Сивкова? Знал истинные обстоятельства учебы старшего сына вождя в академии? Например, Яков уже занимал большой пост, а в Академии его «тянули» без отрыва от основной работы. Почему Благонравов не сказал, закончил Яков Академию или не успел, где, кем и как он воевал? Или он попал в плен, не воюя, а при совершенно иных обстоятельствах, о которых либо ничего не известно, либо кое-что известно, но рассказывать нельзя? Когда оказался в плену? Как там себя вел? При каких обстоятельствах и когда погиб? Ведь обо всем этом в то время разговоры шли.

За недомолвками и некоторой недоброжелательностью Благонравова по отношению к Якову угадывается тайна…


А вот еще одна тайна – письмо полковника И. Я. Сапегина Василию Сталину. Сапегин был командиром 151-го учебного отделения, в котором учился Яков в академии, и о нем Яков упомянул в единственной открытке, полученной после начала войны его женой Юлией: «С Сапегиным все в порядке» (хотя очевидно, что к боевым действиям это не имеет никакого отношения, ибо Яков до фронта еще не доехал. Из этой фразы скорее следует, что либо Сапегин избежал какой-то неприятности, либо у них с Сапегиным были нелады, но теперь все утряслось).


Письмо полковника И. Я. Сапегина в Управление ВВС РККА Сталину Василию Иосифовичу


Дорогой Василий Иосифович!

Ни по службе, ни по взаимоотношениям по данным вопросам я не имел права непосредственно апеллировать к Вам. Надеясь на то, что Вы меня знаете как товарища Якова Иосифовича, с которым я несколько лет учился в Артакадемии и являлся наиболее близким его другом, пишу это письмо.

Я – полковник, который был у Вас на даче с Яковом Иосифовичем в день отъезда на фронт. Перед войной за пять дней я принял артполк в 14 танковой дивизии, куда Яков Иосифович был назначен командиром батареи. Это его и мое желание служить вместе и на фронте. Я целиком, следовательно, взял на себя ответственность за его судьбу. Причем я был уверен, что с этой задачей справлюсь вполне. Но я и Яков Иосифович ошиблись…

Вдруг в боевой обстановке, когда боевые действия полка были исключительно успешные, меня отзывают в штаб армии…

В тот момент, когда меня командировали из одного штаба в другой, Яков Иосифович был всеми забыт и его бросали куда попало. При мне он все время не выходил из моего поля зрения, а дивизион, где он служил, я держал подручным. И, наконец, 12 июля без боеприпасов полк был брошен с малой горсткой пехоты [против] в 10 раз превосходящего противника. Полк попал в окружение. Командир дивизии бросил их и уехал из боя на танке. Проезжая мимо Якова Иосифовича, он даже не поинтересовался его судьбой, а сам в панике прорвался из окружения вместе с начальником артиллерии дивизии.

Я докладывал в Военный Совет 20 армии и комиссару дивизии, которые мне заявили, что они решили создать группу добровольцев на поиски Якова Иосифовича, но это делалось настолько медленно, что только 20 числа группа была брошена в тыл врага, причем успеха не имела… Я виню за судьбу Якова Иосифовича начальника артиллерии 7 корпуса генерала Казакова, который не только не проявлял о нем заботы, но и ежедневно делал мне упрек, что я выделяю Джугашвили как лучшего командира. На самом деле так и было. Яков Иосифович был одним из лучших стрелков в полку, а особое внимание в личной жизни, которое я уделял ему как товарищу, на службе не отражалось…

О дальнейшей судьбе Якова Иосифовича мне больше ничего не известно. 10 июля последний раз я видел Якова Иосифовича…

Убедительно прошу, если можете, отозвать меня в Москву, откуда я получу назначение по соответствию, так как я все время служил в тяжелой артиллерии.

Юлии Исааковне прошу об этом не говорить. Буду весьма благодарен.

И. Сапегин

Мой адрес: действующая армия. Западный фронт, 20 армия, командиру 308 легкого артполка.


Простая корреспонденция направляется по адресу: действующая армия, Западный фронт, база литер 61 ПС 108, 308 лап. Сапегину Ивану Яковлевичу. 5. УIII-41 г.

Адрес на конверте: В. Срочно. Москва, Управление Военно-воздушных Сил РККА Сталину Василию Иосифовичу.

Действующая армия, Сапегину И. Я.103


Прокомментирую некоторые фразы из этого письма.

1. «Являлся наиболее близким его другом» – не очень понятна близкая дружба старшего лейтенанта с полковником. Остается предположить, что внутри 151-го учебного отделения существовала спецгруппа старших командиров, в которую входили два полковника (Сапегин и Никоноров), три майора (Высоковский, Желанов и Кобря), а также Джугашвили.

2. «Был у Вас на даче с Яковом Иосифовичем в день отъезда на фронт» – это маловероятно, так как Светлана Аллилуева в книге «Двенадцать писем другу» пишет: «Яша отправился на фронт уже 23 июня, вместе со своей батареей» [3, с. 148], «…мы с ним простились по телефону, – уже невозможно было встретиться» [с. 151]. Если так и было, то времени на прощание просто не оставалось. Либо речь идет об отъезде не на фронт.

3. «Это его и мое желание служить вместе и на фронте» – если верить документам Якова по Артакадемии, то Яков был направлен в 14-й гап еще 19 мая 1941 г. (см. с. 16 Фотоприложений), когда о войне им еще ничего не было известно, а Сапегин, судя по письму, принял полк 17 июня. Это мало похоже на одновременное их назначение в полк согласно желанию обоих.

4. «Яков Иосифович был одним из лучших стрелков в полку» – Сапегин, судя по письму, командовал 14-м полком с 17 июня по 10 июля. Вряд ли за такое короткое время можно было разглядеть, кто «лучший стрелок в полку».

5. По непонятной причине Сапегин не указывает кто и зачем отозвал его из полка, заставив бросить без присмотра Якова, не объясняет, кому он поручил опекать его в свое отсутствие. Хотя подробно перечисляет виноватых, называя должности и фамилии, не стесняясь в выражениях: «Комдив вместе с начартом дивизии… бросили… в панике… Я виню… начальника артиллерии корпуса генерала Казакова…» Проследив дальнейшие судьбы названных в письме командиров, я выяснил, что войну они закончили так:

командир дивизии полковник И. Д. Васильев – генерал-полковником танковых войск, Героем Советского Союза;

начальник артиллерии корпуса генерал-майор артиллерии В. И. Казаков – генерал-полковником артиллерии, Героем Советского Союза, а в 1955 г. он стал маршалом артиллерии.

Что касается других командиров, то начарт дивизии полковник М. А. Липовский закончил войну генерал-майором артиллерии, а замполит дивизии полковой комиссар В. Г. Гуляев – генерал-майором, членом ВС танковой армии.

Так что никакого следа случай с пленением сына вождя в их судьбе и карьере не оставил. Такое вполне могло быть, если Яков на самом деле никогда не воевал в составе их корпуса, дивизии и полка. Сапегин же, как указано в документах Артакадемии, погиб в бою (надо отметить, что в этом документе он записан как Сопегин). Кстати, на интернет-сайте «Мехкорпус» указано, что в начале войны командиром 14-го гаубичного артполка был майор Коротеев, а полковник Сапегин даже не упоминается.

6. Поскольку полковник Сапегин пишет, что он командир 308-го легкого артиллерийского полка, который, как я установил, входил в состав 144-й стрелковой дивизии, то можно предположить, что его перевели на эту должность после того, как эта дивизия прибыла из Ярославля. По данным интернет-сайта http://ru.wikipedia.org/wiki/, 144-я стрелковая дивизия «…04–05.07.1941 года разгружалась около Орши. 15. 07. 1941 года дивизия сосредоточилась на северном берегу Днепра… 19.07.1941 года Рудня была отбита (после залпа катюш батареи капитана Флёрова И. А.), но вечером 20.07.1941 года вновь оставлена. К 31.07.1941 года с боями отступила северо-восточнее Смоленска, попала в окружение. Остаткам дивизии в количестве около 440 человек удалось переправиться на восточный берег Днепра 03–04.08.1941 года».

Эти последние даты, 3–4 августа 1941 г., почти совпадают с датой письма Сапегина Василию Сталину.

Поэтому возможно, что письмо Сапегина – это часть операции прикрытия истинных обстоятельств и даты попадания Якова Джугашвили в плен.


Итак, что же характерно для всех перечисленных выше документов?

1. Ни в одном из них почему-то не изложен последовательно, без пропусков, как это полагалось в те годы, жизненный путь Якова – где жил, где и когда учился и работал (не указаны годы его переезда в Москву из Грузии, окончания школы, поступления на рабфак и в МИИТ и их окончания, женитьбы на Юлии Мельцер; даже не упоминается Ленинград и т. п.). Это наводит на мысль, что какие-то аспекты его жизни по какой-то причине скрываются, и главное – место его последней работы и должность. Видимо, эти сведения могут раскрыть совершенно иные обстоятельства его попадания в плен – например, что он был интернирован 22 июня 1941 г. на территории Германии.

2. Очень невнятны и противоречивы документы об учебе Якова Джугашвили в Артакадемии, где он, похоже, учился на особых основаниях, скорее всего совмещая учебу с основной работой.

3. Нет ясности по поводу его военной службы после окончания Академии и его участия в боевых действиях после 22 июня 1941 г.


Письмо отцу из плена


Существует еще один очень важный в судьбе Якова документ – записка отцу:


19.7.41. Дорогой отец! Я в плену, здоров, скоро буду отправлен в один из офицерских лагерей в Германию. Обращение хорошее. Желаю здоровья. Привет всем. Яша.


Галина Яковлевна и некоторые исследователи судьбы Якова сочли эту записку (в общем-то, единственное, кроме упомянутой выше открытки, известное его письмо) немецкой фальшивкой по двум причинам. Во-первых, потому что впервые она была напечатана в немецких листовках о пленении Якова Джугашвили, причем вместе с сообщением о том, что Яков сдался в плен добровольно и что эта записка доставлена его отцу Иосифу Сталину «дипломатическим путем». Во-вторых, потому что факсимильная копия записки попала к Галине Яковлевне вместе с копией гестаповского «Дела № T-176» о пребывании Я. Джугашвили в плену, которое ей передал помощник министра обороны США в 2003 г. И в-третьих, потому что проведенное экспертизой Минобороны РФ сравнение с подлинными рукописными документами Якова – открыткой от 26. 6. 41 и тетрадкой с его конспектами – показало, что это высококачественная подделка.

Однако есть несколько соображений, не позволяющих со всем этим согласиться.

Нельзя забывать о том, что подлинник письма от 19 июля 1941 г., которое было доставлено Сталину «дипломатическим путем», был обнаружен в сейфе Сталина после его смерти. Вряд ли он стал бы хранить гестаповскую фальшивку в своем сейфе.

Не верится и в то, что все фото Якова в плену смонтированы из его довоенных фотографий, как утверждала в последние годы своей жизни Галина. Откуда у Якова на фронте могло взяться такое количество собственных фотографий? Если же Яков действительно был убит в бою, то кто-то из находившихся рядом, зная, чей он сын, просто обязан был взять его документы, в том числе фотографии. Ведь рядом с детьми Сталина постоянно находился охранник, даже в школе в мирное время, а здесь, в боевой обстановке – и вдруг никого?! Появились даже публикации с предположениями, что рядом с Яковом в его полку действовал немецкий агент, или «инициативник», подталкивающий события к попаданию сына Сталина в плен. Что же, немецкие спецслужбы лучше наших знали о назначениях и перемещениях сына советского вождя? Это трудно даже предположить. Другое еще более нелепое предположение – снимки немцам передала жена Якова Юлия Мельцер!

А откуда у немцев могли взяться образцы его почерка? Упоминаемая некоторыми авторами фантастическая история с разбитой немецким снарядом штабной машиной 14-го артполка выглядит очень неубедительно. Допустим, немецкие спецслужбы завладели уцелевшими штабными бумагами, допустим даже, что по совпадению среди несгоревших бумаг оказалась какая-то бумага с образцом почерка Якова (только какая – его единственная роспись в ведомости финчасти за единственную полученную в июне майскую зарплату, если он в начале мая закончил академию и начал службу в гаубичном артполку?) и немцы все же получили возможность написать письмо его почерком, но откуда им было известно, как ведется переписка в семье Сталина? А ведь в записке Якова всего 24 слова, но это же целое письмо, при этом абсолютно в «телеграфном» стиле его отца.

Вот для сравнения письмо Сталина матери, посланное в 1935 г.:


9/Х. Здравствуй мама – моя! Жить тебе десять тысяч лет! Мой привет всем старым друзьям-товарищам. Целую. Твой Сосо.

[53, c. 16]


Всего 18 слов, причем предыдущее письмо такого же объема было отправлено ей 3,5 месяца назад, а следующее будет послано через полгода! Или его же письмо любимой жене Н. C. Аллилуевой:


30 сентября 1929 г. Татька! Письмо получил. Передали ли тебе деньги? Погода у нас выправилась. Думаю приехать через неделю. Целую крепко. Твой Иосиф.

[53, c. 28]


Аж 20 слов – расчувствовался Иосиф Виссарионович!

Так что стиль и краткость письма от 19 июля 1941 г. свидетельствуют о том, что оно скорее подлинное, чем сфабрикованное.

Теперь попытаемся вникнуть в его содержание. Первое, что удивляет: в письме нет никаких попыток оправдаться за попадание в плен и объяснить, при каких не зависящих от него обстоятельствах это произошло. Про них, в отличие от Якова, пишут авторы многочисленных публикаций о нем (например, немцы неожиданно выбросили в наш тыл десант, или у батареи кончились снаряды, или он был тяжело ранен и в бессознательном состоянии захвачен врагом и т. п.). Не сказано, где это случилось. Яков как бы имеет в виду, что отец и так прекрасно понимает, как и где это произошло.

Зато в письме говорится о предстоящей отправке Якова в офицерский лагерь в Германию, что, на мой взгляд, является сообщением отцу о том, что сын признан немцами командиром Красной Армии со всеми вытекающими отсюда последствиями. И это не просто констатация факта. Если Яков действительно был задержан как гражданский специалист 22 июня в поезде, шедшем с 20–21 июня по территории Германии, то эта фраза содержит очень важную для отца политическую информацию: Гитлер не признается миру о своей договоренности со Сталиным насчет Великой транспортной операции. Может быть, поэтому немцы и проводили допрос Якова не в Берлине, а на оккупированной территории СССР под Борисовом, куда его срочно доставили самолетом из Германии. Последнее позволяет ответить на вопрос, почему на первых снимках Якова в плену большинство стоящих рядом немецких офицеров и солдат одеты в форму люфтваффе, а не танкистов, если, как утверждается, его захватили подразделения 4-й танковой дивизии.

«Здоров» и «обращение хорошее» – тоже не просто информация Якова о себе, но еще и просьба о таком же отношении к немецким особо важным узникам, оказавшимся с началом войны в плену на территории СССР. Поразительно, что эта просьба была удовлетворена, и такие «особые» пленные, как обер-лейтенант Лео Раубаль, любимый племянник фюрера и родной брат его любимой женщины Евы Раубаль, а затем и фельдмаршал Паулюс после войны вернулись домой целыми и невредимыми, даже несмотря на гибель Якова в немецком плену.

«Дорогой отец», «желаю здоровья» означают, что у сына нет никаких претензий к отцу за происшедшее, но и у него не должно быть претензий к сыну, раз так все получилось.

Трогательное «Яша» вместо «Яков» – напоминание о том, что это письмо пишет сын, с надеждой на то, что всесильный отец все же сумеет ему помочь.

И наконец, дата: «19 июля 1941 года». Главное в ней то, что не названа дата 22 июня 1941 г., которая стала бы для Сталина жестоким ударом. Это значит, что Гитлер не рискнул раскрыть перед миром их договоренность о намечавшихся совместных действиях против Британской империи одновременно на западе и на востоке, хотя ему было крайне выгодно сделать это сейчас, чтобы сорвать формирование антигитлеровской коалиции, начатое 12 июля 1941 г. подписанием в Москве советско-английского соглашения о совместных действиях против Германии. Ведь сообщение из Берлина о пленении сына Сталина 22 июня 1941 г. на территории Германии неизбежно вызвало бы вопрос: «А как он там оказался?» – и стало бы неоспоримым доказательством существования такой договоренности.

Вполне возможно, что Гитлер долго колебался, раздумывая, как рассказать миру об обстоятельствах пленения Якова. Ведь правда о готовившейся им со Сталиным до 22 июня 1941 г. антибританской транспортной операции нанесла бы серьезный удар по создаваемому в июле военному союзу СССР и Англии, но она не позволила бы вести пропагандистскую кампанию по разложению Красной Армии, приписывая сыну Сталина Якову добровольную сдачу в плен. С другой стороны, если бы во время смертельной схватки с Россией раскрылись замыслы Гитлера о военном союзе с «русскими большевиками» против «братьев англосаксов», то это подорвало бы его авторитет в собственной стране.

Похоже, что эти колебания фюрера продолжались почти целый месяц и стали еще одной важной причиной задержки обмена посольств СССР и Германии.


Обмен посольств


Удивительное дело – один из самых интересных и важных эпизодов начала войны – обмен посольств СССР и Германии в июле 1941 г. – до сего дня остается загадкой. До сих пор не названы его точная дата и место, где этот обмен состоялся, не опубликован Акт о его осуществлении, который обязательно должен был быть составлен. Нет ни единого фотосвидетельства, хотя обе стороны были заинтересованы в том, чтобы подтвердить сам факт обмена и показать, в каком состоянии передавались другой стороне ее граждане. Удивительно и то, что, несмотря на огромное число участвовавших в этом обмене людей (140 человек с немецкой стороны и примерно в 10 раз больше с советской – по советским данным, около 400 человек – по немецким), не считая сопровождающих с обеих сторон и посредников, через которых шли переговоры и обеспечивался обмен, до сих пор отсутствуют его подробные описания в мемуарах участников этой акции. Я был лично знаком с двумя ее участниками, которые по непонятной причине ни слова об обстоятельствах ее осуществления так и не произнесли. То, что советским дипломатическим и специальным службам удалось в это трудное время добиться обмена в столь выгодном для СССР варианте, было большой победой; тем более непонятно ее полное замалчивание в нашей стране.

Многое прояснилось, когда появились первые публикации об этом важном событии Великой Отечественной войны. Это – воспоминания первого секретаря советского посольства в Берлине (а также личного переводчика Сталина и Молотова) В. Бережкова [11, c. 80–91, 12, c. 70–76; 10, c. 224–230], а также экономического советника посольства Германии в Москве (коммуниста и тайного агента советской разведки) Герхарда Кегеля [58].

Бережков в трех своих книгах (вышедших в 1971, 1982 и 1998 гг.) отдельными фрагментами описал тот период июня – июля 1941 г., когда штат советского посольства, а также советские представители и специалисты, находившиеся к началу войны в Германии, в странах – ее союзниках и в оккупированных ею странах, были задержаны немецкими спецслужбами, а затем провезены через всю Европу и обменены через Турцию на немецких дипломатов, работавших в СССР.

Г. Кегель не просто написал воспоминания о том, как вывозили из Москвы германское посольство, в составе которого находился и он, но еще и привел текст официального дневника посольства, который вели в течение этого месяца посол Шуленбург и советник посла Хильгер (иногда к этой работе подключался и военный атташе генерал Кестринг).

Но вот что интересно. По непонятной причине в своих книгах оба указанных автора упорно не называют главного – дату обмена посольств . Причем Бережков скрывает ее, разбрасывая события по разным главам и даже по разным своим книгам, и вообще старается обходиться без дат, там же, где указывает дату, следущее за ней событие обозначает так: «Через несколько дней». Кегель же с немецкой скрупулезностью постоянно указывает точные даты, однако неожиданно делает пропуск в описываемых событиях с 14 по 23 июля, причем обмен посольств произошел именно в этот период (по немецкому дневнику, 13 июля поезд с немецкими дипломатами пришел на границу в Ленинакан, а 24 июля – в Берлин).

Существует еще один серьезный источник, позволяющий вычислить дату обмена, – воспоминания Г. Хильгера о вывозе германского посольства из Москвы в июне – июле 1941 г. [124, c. 408–409], где он пишет: «Поездка из Костромы104 до Ленинакана была куда менее утомительной, чем последующая стоянка у границы, где поезд в течение семи дней находился под палящим солнцем». Правда, на соседней странице он почему-то говорит о «восьмидневной стоянке в Ленинакане». Из этого следует, что обмен был произведен 20–21 июля (по сведениям немецкой стороны).

Из воспоминаний Бережкова и Кегеля становится понятным, как был произведен этот обмен. Советская колония дипломатов, различных представителей и специалистов105 была привезена двумя железнодорожными составами в болгарский город Свиленград на болгаро-турецкую границу, а немецкое посольство привезли одним составом на советско-турецкую границу около Ленинакана. Обе группы должны были начать одновременный переход границ и оказаться на территории нейтральной Турции (первые – на ее европейской части, а вторые – на азиатской).

Дату прибытия в Свиленград первого состава, в котором ехали советские дипломаты – работники посольства, Бережков не называет (в публикации «Заложники Третьего Рейха. Первыми в войну вступили дипломаты» в Интернете, которая ссылается на «МК» [informacia.ru/2006/ news10086.htm], сообщается, что это произошло 18 июля 1941 г.). Бережков пишет, что первый советский состав стоял в Свиленграде два дня, а второй прибыл туда через сутки после первого. Естественно, советская сторона не могла начать обмен раньше, чем прибыл второй состав. Значит, обмен состоялся 19–20 июля (по сведениям советской стороны).

Из воспоминаний Бережкова также следует, что в день обмена доставленные первым эшелоном советские дипломаты и другие граждане перешли границу и оказались в турецком городе Эдирне, где их разместили в железнодорожных вагонах.

На следующий день по железной дороге они доехали до Стамбула, там на советском теплоходе «Сванетия»106 получили советские паспорта и одежду. Посол же Деканозов с небольшой группой дипломатов, в их числе был и Бережков, доехали до Стамбула на автомобилях, а вечером следующего дня, оформив в советском консульстве документы, переправились катером через Босфор и ночным поездом выехали в столицу Турции Анкару. Проведя там день, на следующее утро специальным самолетом они вылетели на родину, сделали посадку в Ленинакане и, переночевав в Тбилиси, возвратились в Москву. То есть с момента перехода болгаро-турецкой границы до возвращения Деканозова и его коллег в Москву прошло еще 6–7 дней.

Конкретную дату обмена , то есть одновременного перехода на территорию Турции групп советских и немецких дипломатов, Бережков тоже не называет . Однако он то ли проговорился, то ли вполне сознательно дал историкам наводку для установления даты обмена, сообщив, что ведущие работники советского посольства в Берлине (в том числе и он) прилетели в Москву в тот день, в конце которого немецкие самолеты начали сильную бомбежку столицы. Кроме того, он пишет, что на следующее же утро по прилете в Москву его вызвали на работу в НКИД, несмотря на то что это было воскресенье. В период 21–30 июля Москву бомбили по ночам 21, 22, 23, 25, 26 и 30 июля. Воскресенье же в эти дни было лишь одно – 27 июля. Значит, посол и замнаркома иностранных дел Деканозов, советник Семенов, военный атташе Тупиков, атташе (он же заместитель резидента внешней разведки) Коротков и сам Бережков вернулись в Москву 26 июля. Таким образом, можно вычислить, что обмен был произведен 19 или 20 июля 1941 г. Подтверждением этому может служить то, что первое сообщение берлинского радио о пленении сына Сталина было передано 20 июля , а первая бомбежка Москвы произведена вечером 21 июля – оба эти события могли произойти только после обмена.107


Документы о пленении Якова и размышления по их поводу


Существует два документа о пленении Я. Джугашвили, которые вполне могут быть и полностью сфабрикованными немецкими спецслужбами, и подлинными, но частично искаженными в нужную им сторону. Эти два документа могли быть составлены по результатам записи первого после опознания Якова допроса: один – с полным текстом, второй – с кратким изложением. Либо они являются записями двух разных допросов. К полному тексту протокола допроса приложено даже фото первой страницы этого документа на немецком языке с датой 18 июля 1941 г. [53, c. 69–89, 210–211].

Проведенное мной сравнение опубликованных текстов двух этих документов (полного текста – в сборнике «Иосиф Сталин в объятиях семьи» [53, c. 69–89] и краткого – в книге А. Колесника «Хроника жизни семьи Сталина» [62, с. 49–52]) показало, что это все-таки записи двух разных допросов. Об этом свидетельствуют следующие факты: полный текст называет общение с Яковом «допросом», а краткий – «беседой»; в кратком тексте есть информация, которой нет в полном; информация по одному и тому же вопросу в этих текстах не совпадает:


1. В протоколе допроса:


– Поддерживал ли связь с отцом до начала войны?

– Нет, никакой, т. е. я уехал 22 июня. До 22 июня мы встречались как обычно.

– Что же сказал ему отец напоследок, прощаясь с ним 22 июня? (Вопрос переводчику. – А. О. )

– Иди, воюй!


В отчете о беседе:


«По его словам, он разговаривал со своим отцом 16 или

17 июня. Перед отъездом на фронт он смог попрощаться со Сталиным только по телефону».


2. В протоколе допроса:


– Вы говорите по-немецки?

– Когда-то я учил немецкий язык, примерно 10 лет тому назад, кое-что помню, встречаются знакомые слова.


В отчете о беседе:


«Д. знает английский, немецкий и французский языки и производит очень интеллигентное впечатление».


3. В протоколе допроса:


– В Красной Армии я с 1938 года, я учился в артиллерийской академии.


В отчете о беседе:


«Посещал артиллерийскую академию в Москве, которую закончил за 2, 5 года вместо 5 лет».


4. В протоколе допроса указана его дата – 18 июля 1941 года.

В отчете о беседе дата не указана , однако имеется такая оговорка: «Поскольку у пленного не было обнаружено никаких документов… то он должен был подписать прилагаемое заявление в двух экземплярах». Однако его текст в этой публикации отсутствует.

В книге же Б. Сопельняка «Тайны Смоленской площади» приведен полный текст заявления, которое подписал Яков Джугашвили в плену:


Я, нижеподписавшийся Яков Иосифович Джугашвили, родился

18 марта 1908 года в гор. Баку, грузин, являюсь старшим сыном Председателя Совнаркома СССР от первого брака с Екатериной Сванидзе, ст. лейтенант 14 гаубично-артиллерийского полка 14 танковой дивизии. 16 июля 1941 года около Лиозно попал в немецкий плен и перед пленением уничтожил свои документы.

Мой отец, Иосиф Джугашвили, носит также фамилию Сталин. Я заявляю настоящим, что указанные выше данные являются правдивыми. 19 июля 1941 года. Подпись

[113, c. 343]


Такой же текст заявления Я. Джугашвили опубликован под заголовком «Протокол допроса в отделе IC/АО группы армий “Центр” от 19.07.1941 г.» в Интернете на сайте «ТВ плюс» в публикации от 20.04.04 г. «Все – его сыны» (tvplus.dn.ua/pg/news/11/full/id).

Так что, скорее всего, это то самое заявление, о котором идет речь в отчете о беседе. Из этого следует, что «беседа» с Яковом проходила на следующий день после его допроса Холтерсом и Раушле.108


5. В протоколе допроса:


– …я хотел ехать по окончании института (не сказано даже какого профиля институт. – А. О. ).


В отчете о беседе:


«готовился стать инженером-строителем и закончил в Москве инженерное училище (неточность названия ВУЗа можно объяснить двойным переводом, ведь запись велась на немецком языке. – А. О .).


6. В отчете о беседе имеется отсутствующая в протоколе допроса информация:


«Из трех маршалов Советского Союза – Тимошенко, Ворошилова и Буденного – первого он охарактеризовал как наиболее способного».

«Д. показал: …Во всей стране считают, что виды на урожай этого года очень хорошие».

«Д. подтвердил, что уничтожение командиров, замешанных в афере Тухачевского, в настоящее время жестоко мстит».

«Интересно указание о воздействии немецких листовок на красноармейцев. Так, например, из листовок стало известно, что по солдатам, которые бросили свое оружие и движутся в белых рубахах, огонь вестись не будет».


7. И наконец, главное различие двух этих документов. В протоколе нигде не сказано о том, что он подписан Яковом Джугашвили; отчет же о беседе, завершается его заявлением с личной подписью. Интересно только, почему нигде ни разу не привели фото этого заявления, почти наверняка рукописного?

Анализируя различия в протоколе и отчете, надо отметить, что само их наличие свидетельствует скорее о реальности факта допроса Якова Джугашвили, чем о его фальсификации, и о том, что эти документы составлены в результате двух разных допросов.

На мой взгляд, информация в отчете о беседе гораздо конкретней и, наверное, ближе к истине, чем информация, зафиксированная в протоколе допроса. Неубедительно выглядит утверждение Якова, что он учил немецкий язык 10 лет назад (то есть в 1931 г.), когда очевидно, что до 1936 г. он непрерывно учил иностранный язык в МЭМИИТе, а с 1938 г. до 1941-го – в Артиллерийской академии.

Слова «посещал Артиллерийскую академию в Москве», приведенные в отчете, гораздо точнее описывают реальное положение дел, чем протокольные «учился в академии», если на самом деле Яков учился на ее вечернем отделении, совмещая учебу с основной работой.

И, что кажется мне самым главным, в отчете указана дата последнего свидания и разговора Якова с отцом, наиболее достоверная из всех указанных в других публикациях, где упоминается об этом событии, – «16 или 17 июня» 1941 г.109

Все эти различия в протоколе допроса Я. Джугашвили 18 июля и в записи «беседы» с ним 19 июля вполне объяснимы, поскольку их вели представители различных немецких служб: допрос – майор В. Холтерс и майор В. Раушле (из заголовка его протокола следует, что допрос проходил у командующего авиацией 4-й Армии; П. Лебедев утверждает, что переводчиком был Генсгер); «беседу» же вели неизвестные сотрудники отдела IC/AO(?) группы армий «Центр».

В протоколе допроса есть еще одно многозначительное место:


– Вы были когда-нибудь в Германии?

– Нет, мне обещали, но ничего не получилось, так вышло, что мне не удалось поехать.

– Когда он должен был поехать? (Вопрос переводчику. – А. О .)

– Я хотел ехать по окончании института.


Непонятно, почему бы на первый вопрос ему не ответить однозначно «нет». Может быть, он все же готовился к поездке в Германию, о чем немцы отлично знали? Или он имеет в виду поездку, во время которой он был арестован 22 июня 1941 г.?

Надо сказать, что известен еще один допрос Якова, который вел личный переводчик командующего группой армий «Центр» фельдмаршала фон Бока гауптман В. Штрик-Штрик-фельдт.110 Об этом допросе он упомянул в своей книге «Против Сталина и против Гитлера», однако дату его проведения почему-то не назвал. В публикации «Jakov Stalin (Яков Сталин) от 12.01.2003 на сайте «http://forum.axishistory.com/viewtopic.php» сообщается, что Штрик-Штрикфельдт вел свой допрос в г. Борисов, а через несколько дней Я. Джугашвили допрашивал майор Холтерс. Учитывая, что допрос Холтерса датирован 18 июля, можно сделать вывод, что допрос Штрик-Штрик-фельдта происходил 16 июля или даже раньше и, значит, являлся самым первым допросом Якова.111

Ответы Якова на этом первом допросе сводятся к тому, что он не верит в победу Германии, а ее успехи на начальном этапе войны объясняет тем, что «немцы слишком рано на нас напали», и называет это нападение «бандитизмом».

Однако, если верить Штрик-Штрикфельдту, Яков утвердительно ответил на вопрос: «Не боится ли Сталин национальной контрреволюции в условиях войны?» Что позволило сделать следующий главный вывод в докладе об этом допросе, «который фельдмаршал фон Бок переслал в Ставку фюрера»: «Сталин, по мнению Якова Джугашвили, сына Сталина, боится русского национального движения. Создание оппозиционного Сталину русского правительства могло бы подготовить путь к скорой победе». Все эти ответы и выводы приведены в упомянутой книге Штрик-Штрик-фельдта [134, c. 28–30]. Следует отметить, что о записи допроса на магнитофон в ней ничего не сказано, возможно, об этом упоминалось в ее журнальных публикациях.


Итак, что можно сказать по поводу трех первых допросов Я. Джугашвили, о которых нам известно?

Самый первый допрос, скорее всего, был проведен в штабе группы армий «Центр» специалистами по формированию Русского освободительного движения 14–16 июля 1941 г.

Второй, самый длительный допрос, протокол которого содержит 150 вопросов и ответов, был проведен у командующего авиацией IV армии совместно специалистами по обработке информации Главного штаба ВВС и штаба IV армии 18 июля;

Третий допрос, почему-то названный «беседой», по окончании которой Яков подписал заявление о том, что он сын Сталина (почему от него не потребовали этого во время первого допроса?), был проведен неизвестно где и неизвестно кем 19 июля.

Сравнивая и анализируя результаты этих трех допросов (по опубликованным данным), можно отметить следующее.

Удивляет, что РСХА не участвовало в допросах сына советского вождя. Однако есть сообщения, что с ним встречались рейхсфюрер Гиммлер и рейхсминистр по делам восточных территорий, один из главных идеологов нацистов Розенберг, причем они беседовали наедине, даже без переводчика, так как родившийся и выросший в Ревеле (Таллинн) Розенберг в совершенстве владел русским языком. (Кстати, внимательное рассмотрение и перевод с немецкого языка содержания учетной карточки на военнопленного Я. Джугашвили «Идентификация персоны» [53, с. 210] (см. с. 29 Фотоприложений) выявляет, что ее заполняли отделы «IVA1a» и «IVA1c» гестапо).112

Следует также отметить ряд странностей, зафиксированных в немецком протоколе допроса и в записи «беседы» с Яковом Джугашвили:

1. На вопрос: «Известно ли ему о речи, произнесенной по радио его отцом?» – Яков отвечает: «Впервые слышу. И никогда не слыхал о таких вещах. Никогда не слыхал!» При этом на вопрос: «А знает ли он, что даже Франция порвала отношения с Советской Россией?» – он отвечает: «Об этом передавали, я слышал об этом по радио».

Это более чем странно. Яков утверждает, что ничего не знает о выступлении Сталина по радио 3 июля 1941 г., то есть о важнейшем для СССР выступлении вождя после двенадцатидневного молчания с начала войны он даже не слышал. А о том, что Франция (со столицей в Виши) разорвала отношения с СССР (это произошло 29 июня), он знает, причем не из разговоров, а услышал по радио.

Такое возможно лишь в одном случае – если Яков на момент выступления Сталина по радио уже был в плену. На том, что петэновская Франция разорвала отношения с СССР, советские средства массовой информации особенно не фиксировали внимание, зато немецкая пропаганда раскричалась сразу же, утверждая, что теперь против Советской России вся Европа. Сообщать же русским военнопленным о том, что Сталин наконец выступил по радио, немцам не было никакого резона. Из этого следует, что Яков в это время, скорее всего, уже был в плену. Надо добавить, что и на вопрос о заключении союза СССР с Англией Яков ответил, что слышал об этом по радио, хотя соглашение было подписано в Москве 12 июля, а пресса сообщила об этом 13 июля, когда по его показаниям, он уже около недели находился в окружении. Но зато об этом непрерывно твердило берлинское радио, поскольку именно возможность такого союза СССР и Англии была с 22 июня главным объяснением Гитлера немецкому народу, почему Германия напала на СССР. Все это косвенно подтверждает, что Яков оказался в плену значительно раньше 16 июля.

2. По непонятной причине (из протокола следует, что просто Яков не дал на это согласия), в отличие от принятой в других случаях формы заполнения документов на советских военнопленных, в формуляре Я. Джугашвили не указан его домашний адрес, а также имя, отчество и фамилия его жены. Вполне возможно, однако, что ее имя и адрес стали известны немцам из найденных у него при аресте писем, в том числе из обнаруженной при нем неотправленной открытки жене.

Об этом косвенно свидетельствует такой вопрос из протокола допроса:


«Известно ли ему, что мы нашли письма, в которых говорится, что друзья надеются свидеться вновь этим летом, если не состоится предполагаемая прогулка в Берлин этой осенью?» В ответ Яков «читает письмо и бормочет про себя: “Черт возьми!”» (так записано в протоколе, из чего следует, что, скорее всего, это письмо нашли именно у него. – А. О. ). Допрашивающий продолжает: «В этом письме, представляющем собой переписку двух русских офицеров, имеется следующая фраза: “Я прохожу испытания как младший лейтенант запаса и хотел бы осенью поехать домой, но это удастся только в том случае, если этой осенью не будет предпринята прогулка в Берлин. Подпись “Виктор”, 11. 6. 41 г.»113


Далее допрашивающий оценивает это письмо как подтверждение агрессивности СССР, готовившего нападение на Германию, что Яков горячо отрицает.

Мне же главная тема найденного письма – «прогулка в Берлин» – сразу напомнила слова Якова из последней его весточки жене Юлии – открытки от 26 июня 1941 г.: «все обстоит хорошо, путешествие довольно интересное».

Все легко объясняется, если предположить, что в обоих письмах речь идет не о нападении на Германию, а о проезде через нее по железной дороге к Северному морю, ибо путь туда лежал только через Берлин! Но даже если Яков и упомянул об этом во время допроса, ни одно слово на подобную тему не могло попасть в протокол.

Нельзя не обратить внимания и на весьма странную судьбу протоколов допросов Якова Джугашвили, о которой сообщил Валентин Жиляев [43]:


«Протокол первого допроса такого важного пленника, вокруг которого завертелись колеса пропагандистской машины нацистов, как показал разбор архивов в Саксонии в 1947 году, был подшит в дела 4-й танковой дивизии корпуса Гудериана. Другой протокол допроса оказался в архиве люфтваффе, что также внушает сомнение в их подлинности».


Есть еще один факт, который невозможно не учитывать, рассматривая последовательность и даты первых допросов Якова Джугашвили в плену. Ветеран и участник Великой Отечественной войны с ее первого дня О. Я. Хотинский рассказал мне, что сразу же после боев за Смоленск во время отступления с 15 по 20 июля 1941 г. он видел немецкую листовку, в которой говорилось, что сын Сталина сдался в плен. Я выразил сомнение, сказав, что датой сдачи Смоленска считается 16 июля и именно в этот день Яков оказался в плену. Не могли же немцы сразу, чуть ли не в тот же день, сообщить об этом в листовке, ее ведь надо было составить, согласовать с Берлином, отпечатать, а уж потом сбрасывать с самолета. На все это требовалось время, и если немцы только 20 июля впервые сообщили о пленении Якова Джугашвили по радио, они никак не могли сбрасывать такие листовки раньше.

Однако Осип Яковлевич, доказывая свою правоту,114 сообщил, что когда вышла книга маршала Еременко, в которой датой сдачи Смоленска называлось 16 июля,115 он написал маршалу письмо и указал на эту неточность. Сам же Хотинский всегда абсолютно точен и достоверен (как он говорит, «военпредская закваска» – много лет работал в Подлипках военпредом на королёвской фирме и ушел в запас полковником). Так что, скорее всего, он действительно в период с 15 по 20 июля видел немецкую листовку с информацией о пленении Якова. Его слова сильно расходятся с данными многочисленных публикаций, в которых говорится, что первые такие листовки были сброшены с самолетов над расположением советских войск лишь 7 августа 1941 г. возле Никополя.

Если Хотинский прав, то получается, что Яков оказался в немецком плену раньше, чем указывается в протоколах его первых допросов. Почему же немцы придержали такой крупный козырь в идеологической игре, ведь в разгар «блицкрига» им было выгодно использовать его как можно раньше? Наиболее вероятное объяснение: потому что они не могли назвать истинную дату и обстоятельства пленения Якова Джугашвили, ибо это могло раскрыть существование предвоенной договоренности Гитлера и Сталина о Великой транспортной операции, а потому и дожидались события, которое позволило бы им это сделать.

Таким событием стала сдача Красной Армией Смоленска, после чего в окружении оказались три советских армии – 20-я, 16-я и 13-я, в результате чего более 180 тысяч бойцов и командиров попали в плен.

Другой причиной опубликования сообщения о пленении Я. Джугашвили лишь 20 июля могла стать гибель под Смоленском воинской части, в которой он, возможно, никогда не служил, но какое-то время находился во время лагерных сборов в период учебы в МИИТе или в Артакадемии. В результате появилась возможность объявить его профессиональным военным и утверждать, что Яков попал в плен в результате проигранного боя, а не предательского захвата на территории государства-союзника в поезде, в котором он ехал как гражданский специалист и, возможно, под чужой фамилией.

Надо признать, что опубликованные в последние годы протоколы допросов Якова Джугашвили во вражеском плену производят, несмотря на его отказ сотрудничать с немцами и мученическую гибель, все-таки тяжелое впечатление, ибо он разговаривает с допрашивающими его немецкими офицерами вполне корректно и отвечает на многие их вопросы. Особенно это неприятно людям старшего поколения, которые считают, что подобные допросы должны были проходить так, как в известном стихотворении Сергея Михалкова:


Жили три друга-товарища

В маленьком городе Эн.

Были три друга-товарища

Взяты фашистами в плен.


Стали допрашивать первого,

Долго пытали его.

Умер товарищ замученный,

Но не сказал ничего.


Стали второго допрашивать.

Пыток не вынес второй —

Умер и слова не вымолвил

Как настоящий герой.


Третий товарищ не вытерпел,

Третий – язык развязал.

– Не о чем нам разговаривать! —

Он перед смертью сказал.


Их закопали за городом,

Возле разрушенных стен.

Вот как погибли товарищи

В маленьком городе Эн.


На мой взгляд, причиной тягостного впечатления от чтения протоколов допросов Якова Джугашвили в большей степени является не то, что он говорит, а то, как он говорит. Он разговаривает с немцами не как с «двуногими зверями – фашистами» (какими они и были для нашего народа в то время), а как с нормальными людьми. Может быть, даже как со вчерашними союзниками: ведь если Яков находился плену с 22 июня 1941 г., то он не имел понятия ни о масштабах бедствия, переживаемого нашей страной, ни о зверствах фашистов на оккупированных территориях. Тем более что в тот момент немецкая пропаганда твердила о вынужденном, превентивном ударе по Советскому Союзу, поскольку советское руководство готовилось напасть на Германию.

Ведь если даже его отец, лучше всех в стране знавший истинное положение дел, в первые дни войны (до 3 июля) все еще надеялся свести происшедшее к локальному конфликту и, как считают некоторые историки, писатели и публицисты, именно поэтому не выступал в течение десяти дней по радио, то что можно требовать от «старшего лейтенанта артиллерии»? Однако очень скоро придет к Якову понимание происшедшего и происходящего, и в апреле 1943 г. он покончит жизнь самоубийством.


Воронежский вариант темы «Пленение Якова Джугашвили»


Еще одна версия пленения Якова Джугашвили неожиданно возникла в самые последние годы, и связана она с «воронежской» темой в его жизни. Эту тему развивает воронежец Павел Лебедев, утверждая, что Яков проходил летние сборы 1940 г. в райцентре Воронежской области Борисоглебске в 584-м запасном полку [73]. Главный упор Лебедев делает на личную жизнь Якова. О начале этой истории он пишет так: «В 1935 г., опять без ведома отца, Яша сошелся с Ольгой Голышевой, приехавшей из Урюпинска поступать в столичный авиатехникум. От этого не оформленного официально брака родился 10 января 1936 г. в Урюпинске сын Евгений».116 Если отнять от этой даты девять месяцев, то получится, что ребенок был зачат в апреле 1935 г. Но ведь вступительные экзамены в техникумы и вузы идут летом, значит, обстоятельства знакомства и романа Якова и Ольги какие-то другие, и почему-то они не выяснены до сих пор.

Есть сведения, что Яков и Ольга познакомились не в Москве, а в Воронежской области в Урюпинске, в квартире родственников Н. C. Аллилуевой, по другим данным – в Борисоглебске, куда летом 1934 г. Ольга могла приехать поступать в техникум из соседнего городка Урюпинска117 [62, c. 153]. Яков же по окончании 4-го курса института мог находиться там на летних лагерных сборах вместе с ребятами из своей институтской группы. Возможен и другой вариант их знакомства – в Урюпинске, если летний лагерь 584-го запасного полка находился рядом с ним. Есть также версия их знакомства во время отдыха в Сочи в 1935 г. Проанализировав разнообразные сведения об этом, я считаю, что они могли познакомиться годом раньше, когда Яков проходил летние лагерные сборы от военной кафедры МИИТа. В продолжение знакомства они могли вместе отдыхать в Сочи в июне-июле 1935 г. Ольга могла приезжать к нему в Москву, по крайней мере до его знакомства с Юлией Бессараб (Мельцер) в конце лета 1935 г. и наверняка до его женитьбы на Юлии (то есть до декабря 1935 г.). Получается, что отношения Якова и Ольги могли длиться около года.

Лебедев же связывает появление Якова в Борисоглебске с его учебой в Артиллерийской академии:


В 1937-м Якова приняли сразу на четвертый курс вечернего отделения Артиллерийской академии РККА. В 1940 г. в звании старшего лейтенанта Джугашвили окончил учебу. Однако полученных знаний ему явно не хватало. Яков обратился к начальнику академии с просьбой разрешить ему учиться еще один год.

Командование направило курсанта Джугашвили на лагерные сборы в Центральное Черноземье. Сначала он попадает в 584-й запасной полк, дислоцировавшийся в Борисоглебске.

[73]


Почти все в вышеприведенном отрывке не соответствует действительности:

1. Яков, непрерывно живший в Москве с 1930 г., никак не мог поступить в Артакадемию в 1937-м, так как до 1938 г. она находилась в Ленинграде;

2. Весьма сомнителен тезис о нехватке у Якова знаний после окончания одной из лучших военных академий (да еще с учетом уже полученного им институтского диплома) и его личной просьбе о «повышении квалификации» в запасном полку в воронежской глуши.

3. Учебу в Артакадемии он закончил не в 1940-м, а весной 1941-го (см. с. 16–17 Фотоприложений) – ныне живущий ее выпускник 1941 г. полковник А. Т. Бугрименко утверждает, что видел Якова 5 мая 1941 г. в Кремле на известном приеме в честь выпускников военных академий. К сожалению, уже ушел из жизни другой его однокашник по Академии им. Дзержинского генерал-лейтенант Ираклий Иванович Джорджадзе, неоднократно заявлявший о том, что учился там вместе с Яковом. В своих воспоминаниях утверждает, что ему показали сына Сталина Якова Джугашвили 5 мая 1941 г. на приеме в Кремле в честь выпускников военных академий, и выдающийся военный разведчик генерал-полковник Хаджи Умар Мамсуров.

Лебедев же пишет, что в 1940 г., узнав о появлении Якова в Борисоглебске, из Урюпинска к нему приехала Ольга, чтобы впервые показать четырехлетнего сына Женю. И вдруг примчалась из Москвы и его вторая законная жена Юлия, у которой от него уже была двухлетняя дочь Галя.

В своей публикации Лебедев заканчивает эту тему так: «Юлия сочла нужным пожаловаться самому Сталину. Тот решил семейную проблему по-военному – в считаные дни Якова Иосифовича перевели подальше в 103-й гаубичный полк… 23 июня 1941 г. 103-й гаубичный полк выехал на фронт и 27 июня прибыл под Смоленск. Во время телефонного разговора с сыном Иосиф Виссарионович сказал знаменитую фразу: “Иди и воюй”».

В изложении Лебедева получается, что с 1940 г. до начала войны Яков служил в Борисоглебске – сначала в 584-м запасном, а затем его по вышеуказанной причине и якобы по указанию вождя перевели в 103-й гаубичный артиллерийский полк.

Но есть сведения, что вскоре после окончания Финской войны весной 1940 г. 584-й запасной артиллерийский полк расформировали. Может быть, поэтому Лебедев и написал, что Якова перевели в 103-й гаубичный артполк? А этот полк входил в 19-ю стрелковую дивизию. В истории этой дивизии указано, что в годы Великой Отечественной войны она находилась в составе Действующей армии с 15 июля 1941 г., причем была выгружена на Украине в г. Бахмач на Юго-Западном фронте, а впервые вступила в бой под Ельней. Эта дивизия никогда не была уничтожена, прошла всю войну и стала называться 19-й Воронежско-Шумилинской Краснознаменной ордена Суворова и Трудового Красного Знамени.

Поэтому вариант попадания в плен Якова Джугашвили 16 июля 1941 г. в составе 103-го гаубичного артполка 19-й стрелковой дивизии совершенно нереален.


Приемный сын вождя – однополчанин его старшего сына?


Есть еще одно очень важное свидетельство об обстоятельствах жизни и пленения Якова Джугашвили – воспоминания генерал-майора артиллерии Артема Федоровича Сергеева.118 Он рассказывает, что в первые дни войны был командиром взвода (некоторые авторы пишут – батареи) тяжелых пушек-гаубиц и даже служил с Яковом в одной артиллерийской части (ее номер, как и номер соединения, в которое она входила, А. Сергеев почему-то ни разу не назвал). Хотя А. Сергеев утверждает, что последний раз беседовал с Яковом Джугашвили 1 июня 1941 г., небезынтересно, что места, в которых действовала часть Сергеева в первые дни войны, находятся буквально рядом с теми населенными пунктами, которые называются в публикациях о боевых действиях и пленении Якова, и все это происходило почти в одно время.

Вот как сам Сергеев пишет в своих воспоминаниях:


1—2 июля 1941 года я участвовал в жесточайшем оборонительном бою за город Борисов и переправе через реку Березина. Артиллерийская батарея, которой я командовал, понесла тяжелые потери и перестала существовать. Я стал командовать стрелковой ротой, которая прикрывала отход полка. Рота несла тяжелые потери, а 13 июля немцы по шоссе Минск – Москва и параллельным дорогам прорвались восточнее нас и замкнули кольцо в районе города Горки. Мы оказались в окружении. Начали пробиваться на Восток к своим войскам, действуя уже партизанскими методами. 19 июля в деревне Кривцы, что в 10–12 километрах от города Горки, меня неожиданно, именно неожиданно схватили немцы. Ночь провел в наспех созданном полевом концлагере около города Горки. Затем был в тюрьме города Орша. 23 июля я сумел бежать. Эти дни были для меня тяжелейшим испытанием и неповторимой школой, которую я получил на белорусской земле. После побега я собрал небольшой отряд из офицеров и сержантов, оказавшихся в окружении. Мы начали действовать как партизанский отряд. А встретившись с Алексеем Канидиевичем Флегонтовым,119 стали его оперативно-разведывательным отрядом. В сентябре я был ранен и переправлен в тыл.

[109, c. 117–118]


Я привел столь большую цитату из воспоминаний А. Сергеева только потому, что она показывает степень достоверности его рассказа об обстоятельствах попадания в плен.

Но там есть одна деталь, которая заставляет задуматься. A. Сергеев утверждает, что попал в плен 19 июля 1941 г. – так ведь это же день второго допроса Якова! Именно этим числом датирована и его записка отцу, факсимиле которой печаталось в немецких листовках. И именно в этот день состоялся обмен советских и немецких дипломатов и специалистов на турецкой границе. Первая группа советских дипломатов 22 (или 26) июля наконец оказалась в Москве. А Сергеев именно 23 июля сумел бежать из плена!

Так может, он был задержан 22 июня вместе со своим другом Яковом в поезде или на барже на территории Германии или Польши? И может быть, в отличие от друга, его обменяли с первой группой советских дипломатов? А в партизанский отряд послали после проверки или даже по его личной просьбе? Ведь отряд Флегонтова не был местным – белорусским, а формировался на Большой Земле из профессионалов-чекистов.

Уж больно много совпадений в судьбах Артема Сергеева и Якова Джугашвили: приближенность к вождю, служба в тяжелой артиллерии, и даже в одной части, время убытия на фронт, начало участия в боях (с 26 июня – Артем, с 27 июня – Яков), причем на фронте они находились почти рядом, и т. п. Только финал разный – первый, в отличие от второго, 23 июля 1941 г. освободился из плена, в сентябре 1941-го снова оказался в артиллерии, провоевал всю войну, стал командиром артиллерийской бригады. Окончил в 1950 г. Артиллерийскую академию им. Дзержинского и позже стал генералом.

Нельзя не отметить еще одного факта, имеющего отношение к теме пленения Якова Джугашвили и ставшего известным лишь после кончины в январе 2008 г. А. Ф. Сергеева, по крайней мере мне – автору этой книги. После войны А. Ф. Сергеев женился на дочери лидера Коммунистической партии Испании Долорес Ибаррури, а ведь именно с ее участием была организована подготовка нелегальной группы испанских разведчиков, которую забросили под видом офицеров воевавшей на Восточном фронте испанской Голубой дивизии для освобождения Якова Сталина и которая погибла в немецком тылу.

И еще один момент. В фильме об А. Ф. Сергееве, показанном недавно по телеканалу «Звезда», сообщалось, что в 1950 г. в день его свадьбы министр госбезопасности Абакумов собирался его арестовать, как и многих других советских офицеров, побывавших в годы войны в немецком плену, для проведения проверки. Но вождь, который был приглашен на эту свадьбу, преподнес своему приемному сыну «свадебный подарок» – вычеркнул его имя из абакумовского списка, хотя на свадьбу так и не приехал.


Яков слушает отца, отец прислушивается к сыну…


Совершенно случайно я обнаружил фото, которое никогда ранее не публиковалось в отечественной печати и исторических изданиях. Сделано оно было в зале заседаний Большого Кремлевского дворца во время выступления Сталина, а напечатано 25 июля 1941 г. в английском журнале «Война в иллюстрациях» № 99 под заголовком «Воины доблестной Красной Армии слушают Сталина» (см. с. 12 Фотоприложений). Текст под фотографией был таким:


ПОКА ГОВОРИТ СТАЛИН, воины Красной Армии, собравшиеся в московском Кремле, наклоняются вперед, чтобы уловить каждое слово. В знаменитом обращении к советскому народу от 3 июля Сталин призвал Красную Армию и флот, всех граждан Советского Союза оборонять каждый дюйм советской земли и сражаться до последней капли крови, защищать города и деревни, проявляя всю свою смелость и находчивость. Предложив политику «выжженной земли», он заявил, что «необходимо создать в захваченных районах невыносимые для врага условия».

[26, c. 725]


Указано, что фото предоставлено агентством Planet News, хотя совершенно очевидно, что этот снимок сделан советским фотокорреспондентом, ибо иностранцы на встречи с военными в Кремле не допускались.

Не составило большого труда вычислить дату запечатленной на этом снимке встречи в Кремле. По размерам зала и характерной архитектуре видно, что она происходит в Большом Кремлевском дворце позднее июня 1940 г., о чем свидетельствует мундир генерал-майора на человеке, сидящем крайним слева в первом ряду (генеральские звания были введены в июне 1940 г.). Однако между июнем 1940-го и 25 июля 1941 г. Сталин выступал перед военными в этом зале лишь один раз – 5 мая 1941 г. на встрече с выпускниками военных академий. О том, что это и есть та самая встреча, свидетельствует также соседство сидящего в зале старшего и младшего комсостава. Например, в одном ряду через человека от генерала сидит лейтенант, что типично именно для встреч руководства страны с выпускниками академий.

Внимательно разглядывая слушающих вождя командиров Красной Армии, я неожиданно узнал в одном из них Якова Джугашвили. Он сидит в одном из первых рядов в окружении командиров-артиллеристов, рядом с ним генерал-майор артиллерии, похожий на начальника факультета вооружения Артакадемии Благонравова. Яков прикрыл лицо ладонью, прижимая к уху наушник, видны только его лоб, характерная прическа и нос. Но почему в многотысячном зале фотограф выбрал именно эту точку съемки? И почему именно 25 июля 1941 г., когда одной из главных тем мировой печати было пленение сына Сталина, отвел под этот снимок целую полосу английский журнал «Война в иллюстрациях» № 99? Что бы ни сказали по поводу этого снимка историки, я уверен: на этом фото Яков Джугашвили 5 мая 1941 г. слушает выступление своего отца.

Кстати, более подробное изучение этого снимка привело к еще одному неожиданному выводу. Два нарукавных угольника – золотых шеврона на гимнастерке Якова – указывают на то, что он лейтенант, либо майор, либо комдив (в июне 1940 г. были введены генеральские звания, но до 1942 г. еще оставалось и звание комдив). Однако Якову Джугашвили, согласно его личному делу, 11 сентября 1940 г. было присвоено звание старший лейтенант, а значит, у него на рукаве должно быть три, а не два угольника-шеврона. Причем лейтенантские шевроны имели ширину 4 мм, майорские – один 5 мм, другой 10 мм, комдивовские же – оба по 12–15 мм. Так какое же звание имеет старший сын вождя на этом снимке?

Этот вопрос требует более подробного исследования, ясно лишь одно – судя по шевронам, Яков Джугашвили был не старшим лейтенантом, а майором120 или подполковником (у них в тот период были одинаковые нарукавные нашивки – шевроны).

Ведь если он служил в Красной Армии со второй половины 20-х годов, a тем более, например, в Автобронетанковом управлении у своего дяди дивизионного инженера Павла Аллилуева, то после массовых арестов 1937 г. мог быстро выдвинуться. Тогда майоры полками командовали, поэтому вполне возможно, что черная «эмка», о которой вспоминает Галина Джугашвили, была не собственной, а персональной машиной ее отца. Работа в спеццехах ЗиСа также вполне могла совмещаться с воинским званием и продолжением службы в РККА, НКПС, НКВД (выше я уже приводил пример с направлением Андрея Свердлова (сына Якова Свердлова) сразу после окончания Бронетанковой академии на ЗиС, где он вскоре стал начальником спеццеха).

А при быстром продвижении Якову и до комдива было не так уж далеко, ведь какой-никакой, а все же родной сын вождя. Вспомним путь Василия Сталина: в девятнадцать лет – лейтенант; в двадцать – капитан, майор; в двадцать один – прямо из майоров в полковники, в двадцать пять – генерал-майор, в двадцать восемь – генерал-лейтенант. И должность ему, двадцатилетнему, подобрали вполне приличную сразу после окончания обычной авиационной школы, трех месяцев обучения в Академии ВВС и трехмесячных Липецких курсов: инспектор-летчик Управления ВВС, а через три месяца – начальник Инспекции ВВС Красной Армии! И это без высшего образования, а у Якова их было два. И в 20 лет, а ведь Якову в 1941 г. было уже 33 года.

Кстати, в пользу высокого звания Якова свидетельствует и якобы сделанное ему в плену предложение возглавить РОА – русскую армию, которая должна была воевать за немцев. Вряд ли такой пост предложили бы старшему лейтенанту.

Об отношении вождя к старшему сыну можно судить и по одному весьма многозначительному совпадению: именно в тот самый год, когда он по настоянию отца решил поступить в Артиллерийскую академию,121 она была немедленно переведена из Ленинграда в Москву. Если верить словам Главного Маршала артиллерии Воронова, потому, что в Ленинграде она была «оторванная от заводов, конструкторских бюро и военных учреждений», а теперь могла «опираться на мощный коллектив ученых, который стал активнее помогать в создании нового артиллерийского вооружения и техники». Благонравов же в своих мемуарах написал: «В 1937 г. Сталин приказал перевести Артиллерийскую Академию в Москву. Чем было вызвано такое решение, никто не мог объяснить».122

Тут Благонравов, мягко говоря, не совсем откровенен. На самом деле все было не так. Переезд Артиллерийской академии в Москву из Ленинграда был загадочным, молниеносным и проведен во время учебного года. 1 сентября 1938 г. Академия начала в Ленинграде очередной учебный год, и вдруг 13 сентября 1938 г. принимается решение правительства о переводе ее в Москву. Кстати, в тот же день подписывается приказ о зачислении в нее Я. Джугашвили. И уже 29 сентября академия переехала в столицу (для чего было выделено 1 080 вагонов и две больших баржи: ну, прямо марш-бросок при проведении боевой операции!), а 10 октября в ней начались занятия в Москве.

И Благонравов историю с переводом академии знал лучше, чем кто-либо, поскольку, как я уже говорил, именно ему поручили подобрать для нее место в Москве.

Конечно, может быть еще одним совпадением и следующий факт, но не отметить его нельзя. Сын вождя Яков должен был совмещать учебу с основной работой, и – надо же! – «в конце 1938 – начале 1939 г. при академии было открыто заочное отделение (с факультетами командным и вооружения), а в конце 1939 г. – вечернее отделение», – сообщает «История отечественной артиллерии». И далее:


По состоянию на 1938 г. в Артиллерийской академии на соответствующих факультетах готовились: командный состав <…> для замещения должностей от командира дивизиона и выше <…> различные работники для центрального аппарата артиллерии; инженерно-технический состав для занятия должностей инженеров в артиллерийских частях, складах, на полигонах, в учреждениях и военпредов на заводах.

[55, c. 420–421]


Кстати, упомянутая книга дает подробнейшую информацию о правилах поступления в Артиллерийскую академию им. Дзержинского в тот период. Из этой информации следует, что при поступлении (или, скорее, зачислении) Якова Джугашвили в академию, ему были сделаны серьезные послабления. В частности, был нарушен главный принцип приема в эту академию, который заключался в следующем:


На командный факультет принимался командный состав от командира батареи и выше, закончивший артиллерийское училище, прослуживший в армии не менее 2–3 лет и имеющий общее среднее образование, а на все остальные факультеты – командный и технический состав в должности не ниже помощника командира батареи и удовлетворяющий тем же требованиям, что и для командного факультета.

[55, c. 422]


Но можно и предположить, что в отношении Якова Джугашвили никакие условия приема не были нарушены, просто некоторые факты его биографии и трудовой деятельности не обнародованы до сих пор. Например то, что он проработал указанные в условиях приема сроки в центральном аппарате одного из управлений Наркомата обороны, на военном производстве, в военном представительстве на заводе или даже за рубежом.

Об особом внимании Сталина к Артиллерийской академии им. Дзержинского в этот период свидетельствует и фрагмент его выступления 5 мая 1941 г. на встрече в Кремле, который я цитирую из книги В. Карпова «Генералиссимус»:


Наши военно-учебные заведения отстают от роста Красной Армии. Здесь выступал докладчик товарищ Смирнов123 и говорил о выпускниках, об обучении их на новом военном опыте. Я с ним не согласен. Наши военные школы еще отстают от армии. Обучаются они еще на старой технике. Вот мне говорили – в артиллерийской академии обучают на трехдюймовой пушке. Так, товарищи артиллеристы? (Обращается к артиллеристам). У меня есть знакомый (Сталин имел в виду своего сына Якова. – В. К. ), который учился в Артиллерийской академии. Я просматривал его конспекты и обнаружил, что тратится большое количество времени на изучение пушки, снятой с вооружения в 1916 году. Он считает, что такая практика недопустима.

В этом месте задетый за «живое» начальник академии генерал-лейтенант Сивков бросил реплику:

– Изучают и современную артиллерию.

– Прошу меня не перебивать, – строго отрезал Сталин. – Я знаю, о чем говорю! Я сам читал конспекты вашей академии124<…>

Речь Сталина длилась сорок минут. Вся торжественная часть заняла один час. К 19.00 были накрыты столы в Георгиевском, Владимирском, Малом и Новом залах, а также в Грановитой палате. На приеме присутствовало две тысячи человек. Было произнесено много тостов, в том числе и за здоровье Сталина. Сам он предлагал тосты за руководящие кадры и преподавателей академии; за «артиллерию – бога современной войны»; за танкистов – «ездящая, защищенная броней артиллерия».

Но кульминацией, квинтэссенцией всего выступления Сталина в этот день было третье его высказывание. Случилось вот что. Начальник Артиллерийской академии генерал Сивков, переживая за свою неудачную реплику во время выступления Сталина, решил подправить положение и предложил выпить «за мир, за сталинскую политику мира, за творца этой политики, за нашего великого вождя и учителя Иосифа Виссарионовича Сталина!»

Сталин очень разгневался – не на елейность тоста, а из-за того, что эти слова снижали смысл всей предыдущей речи перед выпускниками. Сталин сердито сказал:

– Этот генерал ничего не понял. Он ничего не понял! Разрешите внести поправку. Мирная политика обеспечивала мир нашей стране. Мирная политика дело хорошее. Мы до поры до времени проводили линию на оборону – до тех пор, пока не перевооружили нашу армию, не снабдили армию современными средствами борьбы. А теперь… надо перейти от обороны к наступлению… Нам необходимо перестроить наше воспитание, нашу пропаганду, агитацию, нашу печать в наступательном духе. Красная Армия есть современная армия, а современная армия – армия наступательная.125

[57, c. 306–307]


Еще один участник этой встречи, Энвер Муратов, в своих воспоминаниях утверждает, что свою отповедь Сивкову Сталин закончил провозглашением тоста: «Я предлагаю выпить за войну, за наступление в войне, за нашу победу в этой войне!»,126 что было абсолютно логично в той ситуации: Сивков предложил тост за мир , а Сталин – за войну .

Сталин говорил о предстоящей войне, но не мог даже намекнуть – с кем будет эта война. Все участники встречи, вспоминавшие впоследствии, что он назвал противником Германию, уже рассматривали те события сквозь призму Великой Отечественной. А между тем посол Шуленбург – опытный политик – вскоре после этой речи докладывал в Берлин, что она была чуть ли не прогерманской, во всяком случае, показывающей что в СССР Сталин – лидер прогерманской политики. Я уверен, что последние слова тоста Сталина – самое яркое подтверждение первой половины моей гипотезы начала войны: Красную Армию готовили не к обороне . Ее готовили и не к удару по немецким войскам , сосредоточенным у советской границы, а к переброске через Польшу и к Германию к Северному морю. И вообще, слова о наступательном духе Красной Армии означают, что наша армия имела, по крайней мере, трехкратное превосходство над армией противника. Вот и говори после этого о «превосходящих силах» немцев как об одной из главных причин военных неудач начала Великой Отечественной!

Именно поэтому остается до сих пор тайной выступление вождя 5 мая 1941 г. Именно поэтому так, а не иначе сложилась судьба очень многих командиров, с восторгом слушавших Сталина в кремлевском зале, в том числе его сына Якова и начальника академии, в которой он учился, генерал-лейтенанта артиллерии Сивкова, осмелившегося дважды перечить Сталину в тот день.

В отношении Сивкова реакция последовала немедленно, и в истории Артиллерийской академии им. Дзержинского записано, что уже «15 мая – начальником академии назначен ее воспитанник, старший преподаватель генерал-майор артиллерии Говоров Леонид Александрович».127 Никаких объяснений причин снятия с должности генерала Сивкова и сведений о дальнейшей службе там нет.

Мне удалось найти в РГАСПИ в фонде Политбюро несколько строк, круто изменивших судьбу выдающегося артиллериста и талантливого организатора Аркадия Кузьмича Сивкова, возглавлявшего Артиллерийскую академию им. Дзержинского с 1938 по 1941 г. (что почти день в день совпадает с периодом обучения в ней Якова Джугашвили):


Весьма срочно. Решение Политбюро от 14. V. 41 г. (протокол № 32, п. 13)

1. Снять т. Сивкова А. К.128 с работы начальника Артиллерийской ордена Ленина академии Красной Армии им. Дзержинского, оставив его в распоряжении наркома обороны, а утвердить т. Говорова Л. А.


Мы видим, что никаких объяснений причин или целесообразности такой серьезной кадровой перестановки в этом решении не дано, более того, нет даже просто констатирующей части или преамбулы. Поэтому непонятно, по какой срочной и важной причине оно принималось на самом высшем уровне.

Войну генерал Сивков встретил в должности генерал-инспектора артиллерии РККА, с сентября 1942 г. он – начальник Оперативного управления Центрального штаба партизанского движения, затем командующий артиллерией Северо-Кавказского фронта. Погиб в декабре 1943 г. в Крыму «от разрыва снаряда на своем НП».


Цепь событий: плен Якова – обмен посольств – бомбардировки Москвы


Все изложенные выше факты логически встраиваются в цепочку событий, прямо и косвенно связанных с пленением Якова Джугашвили:

– неизвестно когда, где и как Яков оказывается в плену;

– 2—16 июля 1941 г. его впервые допрашивают в штабе группы армий «Центр»;

– 16 июля выходит секретное Постановление Государственного Комитета Обороны СССР № ГОКО-169сс, в котором говорится, что «отдельные командиры и рядовые бойцы проявляют неустойчивость, паникерство, позорную трусость, бросают оружие и, забывая свой долг перед Родиной, грубо нарушают присягу, превращаются в стадо баранов, в панике бегущих перед обнаглевшим противником». В постановлении называются имена некоторых «позорно отступивших» советских военачальников: Павлова, Климовских, Коробкова и др.;

– 16 июля на основе решения Политбюро ЦК ВКП(б) и Указа Президиума Верховного Совета СССР в полках, дивизиях, корпусах, военно-учебных заведениях и учреждениях Красной Армии вводится институт военных комиссаров, а в ротах, батареях, эскадрильях – институт политруков;

– 18 июля Якова Джугашвили допрашивают в штабе авиации IV армии;

– 19 июля с ним «беседуют» и он пишет заявление о том, что он сын Сталина, и письмо-записку отцу (потом немцы отпечатают ее в листовках и сообщат, что она доставлена Сталину «дипломатическим путем»);

– 19–20 июля происходит обмен посольств СССР и Германии (на турецко-болгарской и советско-турецкой границах), которые выехали соответственно из Москвы и Берлина еще 2 июля и долго простаивали в ожидании решения их правительствами какого-то важного вопроса. По моему мнению, именно при обмене посольств («дипломатическим путем») была передана Сталину записка от сына Якова. Для передачи в руки адресату ее, скорее всего, вручили советскому послу и замнаркома Деканозову перед его переходом через границу при обмене. Не исключено, что самолетом туда был доставлен Яков, который написал эту записку на глазах у Деканозова, и все это было зафиксировано кинокамерой (естественно, с последующей передачей отцу кинопленки с этими и другими эпизодами пребывания Якова в плену, возможно даже с допросами);

– 20 июля берлинское радио передает сообщение о пленении старшего сына Сталина;

– 20 июля Сталин становится наркомом обороны;

– 20 июля в штаб 20-й армии приходит шифровка от начальника штаба Западного фронта с требованием немедленно доложить по приказу Жукова о местонахождении Я. Джугашвили (с полным указанием его звания, должности, части).

– «21-го июля на его поиски двинули отряд мотоциклистов со старшим политруком Гороховым. У озера Каспля ими был встречен красноармеец Лопуридзе, выходивший к своим на пару с Яковом…

– …22-го доложили в политотдел армии об исчезновении сына вождя» («Все его сыны», «ТВ-плюс» 20-04-2004, (http://tvplus.dn.ua/pg/news/11/full/id=1130);

– 21 июля – первая бомбардировка Москвы немецкой авиацией;

– 22 июля руководство ТАСС доводит до сведения руководства страны первую информацию немецкой прессы о пленении Якова Джугашвили [35, c. 312];

– 23 июля по итогам боев (некоторые публикации уточняют – за бои на реке Черногостинке 7 июля 1941 г.) командование полка представляет Якова Джугашвили к ордену Боевого Красного Знамени;

– 24 июля Якова допрашивают в новом месте (возможно, в концлагере), заново заполняя в карточке военнопленного сведения, которые он накануне уже сообщал.

– «25 июля к поискам подключились Политотдел 16-й армии, группа офицеров штаба армии, а затем сотрудник Особого отдела контрразведки фронта» [41];

– 29 июля документы на награждение Я. Джугашвили командующий Западным направлением маршал Тимошенко направляет в Главное управление кадров НКО;

– 5 августа член Военного Совета Западного направления Булганин направляет Сталину телеграмму, в которой сообщается, что Военный Совет фронта оставил Я. Джугашвили в списках награжденных;

– 5 августа полковник Сапегин, товарищ Якова по Артакадемии, отправляет в ГУ ВВС на имя Василия Сталина письмо, в котором пишет, что был лучшим другом Якова еще со времени учебы, что являлся командиром 14-го артполка, в котором командиром батареи воевал Яков, а также рассказывает об обстоятельствах его пленения;

– 7 августа политуправление СЗФ направляет спецпочтой члену Политбюро А. А. Жданову три листовки, сброшенные с самолета противника. На листовке, помимо призыва сдаваться, фотография с подписью: «Немецкие офицеры беседуют с Яковом Джугашвили», а на обороте – факсимиле его письма отцу из плена;

– 9 августа Указ о награждении, в проект которого под № 99 был включен Я. Джугашвили, публикуется в газете «Правда», однако лишь его одного исключили из списка награжденных (что могло быть сделано только по личному указанию Сталина);

– 13 августа в Никопольской области немцы разбрасывают листовки с призывом: «Следуйте примеру сына Сталина!», в которых впервые указывают полные и точные данные о месте службы Якова Джугашвили в РККА: «командир батареи 14-го гаубичного артиллерийского полка, 14-й бронетанковой дивизии», и такая листовка доставляется в политотдел 6-й армии Южного фронта;

– 15 августа в газете Наркомата обороны «Красная Звезда» публикуется статья заместителя командующего Западным фронтом генерала Еременко, в которой он, рассказывая, как героически сражаются с немецко-фашистскими захватчиками дети героев Гражданской войны, и упомянув сыновей Пархоменко и Чапаева, пишет: «Изумительный пример подлинного героизма и преданности родине показал в боях под Витебском командир батареи Яков Джугашвили. В ожесточенном бою он до последнего снаряда не оставлял своего боевого поста, уничтожая врага»;

– 16 августа издается приказ № 27 °Cтавки Верховного Главнокомандования, подписанный ее председателем И. В. Сталиным и всеми членами Ставки – лично (другого случая подобного подписания приказа Ставки не было за всю войну!). Пункт 1 его приказной части выглядел так: «Командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия и дезертирующих в тыл или сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров. Обязать всех вышестоящих командиров и комиссаров расстреливать на месте подобных дезертиров из начсостава».

– Осенью 1941 г. жена Якова Юлия была арестована. К сожалению, столь неточная дата этого события была дана Светланой Аллилуевой в ее первой книге воспоминаний и потом никем ни разу не уточнялась. Я полагаю, что дата ее ареста не называется по одной-единственной причине – она наверняка совпадает с датой ознакомления Сталина в июле 1941 г. с первой немецкой листовкой, в которой было напечатано фото Якова в кожаной куртке , либо с датой получения им записки Якова или кинопленки о пребывании Якова в плену, где он снят в этой куртке. Я также уверен, что дата освобождения Юлии Мельцер из одиночного заключения не называется, поскольку точно совпадает с датой получения Сталиным сообщения о гибели сына – весной 1943 г.

Наверное, здесь уместно подробнее рассказать о судьбе Юлии Мельцер-Джугашвили и роковой роли, которую сыграла в ней упомянутая кожаная куртка.

Юлия Мельцер была арестована в Москве в 1941 г. по подозрению в том, что передавала немцам сведения, в том числе домашние фотографии Якова, якобы использованные ими для создания фотофальшивок в листовках. Однако я считаю это совершенно нереальным, поскольку в 41-м всем родным Якова было понятно, что фальшивыми являются тексты этих листовок, а фото Якова в них настоящие, о чем пишет в своей первой книге Светлана Аллилуева. На гораздо более реальную причину ареста Юлии указывает эпизод из книги Галины Джугашвили «Внучка Сталина», где она приводит воспоминания матери: «Допросы вертелись вокруг кожаной куртки . На листовках, которые сбрасывали немцы, была фотография: немецкие офицеры сидят за столом, в руках кружки с пивом. Немного сбоку – папа… на нем не новая кожаная куртка… ношеная штатская одежда. Таких вещей при нем быть не могло… Возможно, и даже скорее всего, среди тех, кто ее разглядывал, находился человек, близко его знавший… он просто узнал куртку, в которой видел папу на охоте, рыбной ловле, в Зубалове, где он обычно ее и носил. Была и фотография его в этой самой куртке. Как она могла перекочевать из семейного альбома в руки автора или авторов листовок? Ма не знала, что отвечать…» [35, с. 40–41].

Я уверен, что допрашивающие Юлию Мельцер вели речь не о фото, а о реальной куртке, ибо понимали, что помещенное в листовке фото Якова в этой куртке – настоящее. Понимал это и «близко его знавший» человек – единственный, кто мог дать команду арестовать и заключить в тюрьму на полтора года (до получения им известия о гибели Якова) невестку, лишив на это время собственную трехлетнюю внучку матери, – сам Сталин. По моему мнению, куртку Юлия, скорее всего, передала мужу на фронт вместе с перочинным ножом и часами с секундомером, о которых он просил в открытке, через заходившего к ней в квартиру на улице Грановского «фронтового товарища Якова», а на самом деле – заброшенного в Москву немецкого агента, о чем она, естественно, не подозревала. А начаться вся эта операция немецких спецслужб могла лишь с одного – с задержания Якова 22 июня 1941 г. в поезде, или на барже, или в двигающейся своим ходом воинской части на территории Германии. Во время задержания у него изъяли неотправленную открытку, адресованную жене Юлии, исправили в ней дату с 21-го на 26 июня и через агента отправили из Вязьмы (где он просто опустил ее в почтовый ящик).

Возможен и другой вариант появления куртки на Якове: он выехал в Германию на поезде 20–21 июня 1941 г. в гражданской одежде, и не исключено, что под чужой фамилией, а куртка была в его чемодане. Тогда допросом Юлии по поводу появления у ее мужа на фронте куртки просто скрывался сам факт его интернирования на территории Германии 22 июня 1941 г. В пользу этого говорит и вопрос из протокола допроса: «На нем сравнительно неплохая одежда. Возил он эту гражданскую одежду с собой или получил ее где-нибудь? Ведь пиджак, который сейчас на нем, сравнительно хороший по качеству». И ответ Якова – слишком длинный, сбивчивый и неубедительный. Вот его фрагменты: «…Этот? Нет, это не мой, это ваш…16-го приблизительно в 19 часов, нет, позже, по-моему в 12, ваши войска окружили Лясново… Начало светать… Все начали переодеваться… обменял у одного крестьянина брюки и рубашку… Да, все это немецкие вещи, их дали мне ваши, сапоги, брюки. Я все отдал, чтобы выменять. Я был в крестьянской одежде… Я отдал военную одежду и получил крестьянскую…» Если Яков был интернирован в поезде в приличной гражданской одежде, это следовало как-то объяснить, что и было сделано в протоколе. Если же он попал в плен в районе боевых действий, переодевшись в гражданское, то это тоже надо было объяснить, а для этого заменить его одежду на приличную, в которой сына Сталина можно показывать.

И последнее. Внимательно рассмотрев несколько снимков Якова в плену в этой куртке, я понял, что это не фотографии, а распечатанные кинокадры, о чем свидетельствуют вертикальные линии-царапины на эмульсии кинопленки, неизбежные после ее многократного просмотра. Причем на большей части снимков Якова в плену, где он одет в эту куртку, имеются вертикальные линии-царапины. Возможно, Сталину даже передали кинопленку, подтверждающую, что его сын действительно находится в плену, и это могло вызвать у него и ярость, и повышенный интерес к старой кожаной куртке. Для чего все это делалось?

Я полагаю, что главной задачей немцев в то время было возбудить у Якова ненависть к отцу, внушить ему, что Сталин повинен не только в пленении сотен тысяч советских бойцов и командиров, но и в его личной трагедии (при этом вождь считает их не пленными, а предателями). Визит агента к Юлии (немцы дали о нем знать Сталину, напечатав в своих листовках фотографии Якова в этой куртке, а может, передав вместе с запиской сына кинокадры его допроса) привел к аресту Юлии, и немцы немедленно сообщили об этом Якову. Сталин же был потрясен тем, что немецкий агент побывал в доме его cына.


Такая цепь событий сама по себе достаточно красноречива, так как день за днем показывает, как развивалась тема «Сын советского вождя в плену» в первые месяцы войны в связи с целым рядом других важных событий этого периода. Тем не менее, стоит особо отметить одну важную деталь – жестокий приказ Ставки № 270 рождался в процессе получения Сталиным информации о пленении его старшего сына и о действиях немецкой пропаганды в этой связи. А первое сообщение немцев о том, что сын советского вождя находится в плену, скорее всего, появилось как немедленный ответный ход геббельсовской пропаганды на жесткое постановление ГКО о личной ответственности командиров всех рангов, подписанное лично Сталиным и заканчивающееся указанием ко всем командирам и политработникам, «чтобы они не давали паникерам, трусам и дезорганизаторам порочить великое знамя Красной Армии и расправлялись с ними, как с нарушителями присяги и изменниками Родины».

И хотя Яков не был упомянут в приказе № 270, а в качестве отрицательных примеров в других приказах и постановлениях, подписанных Сталиным в это трудное время, назывались другие люди (главным образом, потерпевшие поражение, а позже – и попавшие в плен советские генералы), весь этот приказ стал публичным ответом вождя на письмо сына. И суть его проста: попавший в плен по любой причине – предатель, независимо от обстоятельств, при которых это произошло.

Таким ответом Сталин пытался убить двух зайцев: остановить массовую сдачу в плен и ликвидировать свидетелей Великой транспортной операции, ведь они-то должны были попасть в плен в первую очередь. Поэтому в приказе предлагалось «сдающихся в плен врагу» расстреливать на месте без каких-либо разбирательств. Но этим он убивал и своего сына – такой приказ мог подтолкнуть Якова Джугашвили к самоубийству.

И, вспоминая с уважением и состраданием трагедию отца, который ради победы над врагом не пожалел своего сына и не обменял «солдата на маршала», не будем забывать и о том, что Яков Джугашвили и еще 3, 8 миллиона советских бойцов и командиров оказались в 1941-м в плену не по своей воле, и даже не по своей вине, а из-за чудовищного стратегического провала предвоенной тайной политики вождя.



Адъютант Гитлера в кабинете Сталина


Рассматривая фотографии встреч Сталина и Молотова с Риббентропом в Москве в августе – сентябре 1939 г., опубликованные в отечественной исторической литературе, я обратил внимание на молодого высокого немца, который несколько раз запечатлен на них рядом с начальником Генерального штаба Красной Армии командармом первого ранга Б. М. Шапошниковым. В подписи к одному из снимков этот человек назван «секретарем немецкого посольства Перловым». В подписи к другому – «работником спецслужб Шульцем».

Почему так? Почему он все время оказывался рядом с Шапошниковым на фото?

Это можно было бы объяснить, если бы он являлся адъютантом или переводчиком начальника германского генерального штаба, который мог участвовать в переговорах (напомню, что немецкая делегация, прилетевшая в Москву в августе 1939 г., состояла из 37 человек, из которых сегодня известны имена не более десяти). В Германии в то время было два генштаба: ОКВ – обьединенных вооруженных сил и ОКХ – сухопутных войск. Начальником штаба ОКВ был генерал-полковник В. Кейтель, начальником штаба ОКХ – генерал Гальдер.

Поиск адъютантов двух этих генералов по книгам, отдельным публикациям и в Интернете привел в конце концов к снимку, сделанному в начале сентября 1944 г. На этом снимке Гитлер вручает памятный знак за ранение, полученное 20 июля 1944 г. при взрыве в Ставке, тому самому высокому немцу Перлову-Шульцу, который на этот раз запечатлен в офицерской форме. В подписи к фото указаны его имя, звание и должность: «Гейнц Вайценэггер, подполковник Генштаба, адъютант генерала Кейтеля» (мне приходилось также видеть в Интернете и в других публикациях об этом событии сообщения о том, что Вайценэггер был адъютантом генерала Йодля, первого заместителя Кейтеля).

Об этой находке я рассказал и дал свои объяснения к ней в подписях к фотографиям в книге «Великая тайна…» (см. с. 12, 13 Фотоприложений), поскольку считал, что она может служить косвенным свидетельством участия в переговорах Риббентропа со Сталиным и Молотовым самого Кейтеля, тем более что среди фотографий, сделанных во время встреч Сталина с членами делегации Риббентропа, был обнаружен снимок, где Сталину представляют неизвестного в гражданской одежде, весьма похожего на Кейтеля (этот снимок также приведен в книге «Великая тайна…» на с. 17 Фотоприложений).

Во время работы над фильмом «Тайна 22 июня» мне попались кинокадры, где Шульц-Перлов-Вайценэггер запечатлен среди сопровождавших Риббентропа во время его встречи и проводов в Москве в 1939 г. Оказалось также, что фамилия Шульце (без указания должности) упомянута в официальном сообщении о приезде делегации Риббентропа в Москву в сентябре 1939 г., которое было напечатано в центральных советских газетах. Пытаясь понять, как может один и тот же человек быть и Шульце, и Вайценэггером, я продолжил поиски и неожиданно натолкнулся на еще более поразившую меня информацию. В энциклопедии «НСДАП. Власть в III рейхе» К. Залесского я прочитал, что Рихард Шульце – адъютант Гитлера. Из чего следует, что в 1939 г. во время переговоров в кабинете Сталина присутствовал личный адъютант Гитлера!

В указанной энциклопедии фотография этого адъютанта фюрера почему-то отсутствует, а полный текст статьи о нем таков:


Шульце (Schulze) Рихард (2.10.1914, Берлин – Шпандау —?), адъютант А. Гитлера, оберштурмбаннфюрер СС (1943). 23.11.1934 поступил в Лейбштандарт СС «Адольф Гитлер». В 1935—36 учился в юнкерской школе СС в Бад-Тёльце и 20. 4. 1936 был произведен в унтер-штурмфюреры СС. 1. 4. 1939 назначен адъютантом имперского министра иностранных дел И. фон Риббентропа, в авг. 1939 сопровождал его в Москву на переговоры о заключении советско-германского пакта о ненападении. В февр. – июне 1940 и февр. – авг. 1941 служил в действующих частях на фронте. В начале авг. 1941 вновь откомандирован в Министерство иностранных дел. С 6 авг. по 12 нояб. 1941 ординарец, с 27.10.1942 личный адъютант Гитлера. Постоянно находился при фюрере в Ставке. 12.11.1943 оставил пост и был командирован в постоянный состав юнкерской школы СС в Бад-Тёльце. В авг. – дек. 1944 вновь исполнял адъютантские обязанности при Гитлере (после отставки Ф. Даргеса и до назначения 0. Гюнше).

В составе войск СС участвовал в наступлении в Арденнах (конец 1944), а 12.1.1945 назначен начальником юнкерского училища СС в Бад-Тёльце. 29.4.1945 взят в плен в Нижней Баварии американскими войсками. 10.1.1948 освобожден.

[49, с. 632]


Участие Шульце в переговорах по заключению пакта показало, что, весьма возможно, на фото – он. Начался поиск всех адъютантов Кейтеля и Гитлера в книгах, периодических изданиях и в Интернете.

Очень скоро удалось выяснить, что Р. Шульце действительно был адъютантом Гитлера, и собрать довольно подробную его биографию (хотя далеко не все в ней ясно).


Рихард (в англоязычных публикациях – Ричард) Шульце родился в Берлине – Шпандау 2 октября 1914 г. Вступил в СС 11 ноября 1934 г. и был зачислен в полк СС «Адольф Гитлер», размещенный в Берлине. В апреле 1935 г. принят на второй курс юнкерской школы СС в Бад-Тёльце, которую закончил 20 апреля 1936 г. в звании унтерштурмфюрера (лейтенанта) ваффен СС. Был назначен командиром взвода во 2-й полк СС «Эльба», где служил до марта 1937 г., а затем четыре месяца был адъютантом командира охранных подразделений СС – дивизии «Мертвая голова» Теодора Эйке.

10 июля 1937 г. Шульце был переведен в полк СС «Тюрингия», в котором служил в качестве адъютанта до ноября 1938 г. В апреле 1939 г. Шульце был переведен в главный штаб СС, опять в качестве адъютанта, на этот раз – начальника главного штаба СС Августа Хайссмайера.

8 июня 1939 г. откомандирован главным штабом СС на должность адъютанта в штат Иоахима фон Риббентропа, министра иностранных дел Германии. В ноябре 1939-го произведен в оберштурмфюреры (старший лейтенант) СС.

В январе 1940 г. Шульце вернулся к своим обязанностям в охранный полк СС «Адольф Гитлер». В апреле 1940-го переведен в части дивизии СС «Лейбштандарт», участвующие в боевых действиях на Западе. Шульце отличился в боях, в частности принял на себя командование ротой, когда ее командир был ранен 11 июня 1940 г. Был награжден Железным Крестом 1-й и 2-й степени. После капитуляции Франции Шульце вновь откомандирован к Риббентропу на должность адъютанта, осуществляющего его связь с главным штабом СС.

1 августа 1940 г. произведен в гауптштурмфюреры (капитан) СС и вновь направлен в дивизию СС «Лейбштандарт» в качестве командира роты, а затем временно исполняющего обязанности командира батальона. Участвовал в Балканской кампании (апрель 1941 г.) и в первой Русской кампании (июнь – август 1941 г.). 16 августа 1941 г. получил пулевое и осколочное ранения в бою. Вероятно, за Русскую кампанию одним из первых в рейхе награжден золотым Военным орденом Германского креста (26 декабря 1941 г.).

После излечения с 1 октября 1941 г. назначен офицером-ординарцем фюрера (в некоторых источниках сообщается, что с августа 1941 г.). C 29 октября 1942 г. – личный адъютант фюрера, осуществляющий связь с главным штабом СС.

С февраля 1943 г. – штурмбаннфюрер (думаю, что эта дата не соответствует действительности, так как на фото при вручении фюрером Шульце-Вайценэггеру знака «За ранение 20 июля 1944 г.» он в форме гауптштурмфюрера; звание штурмбаннфюрера он получил, скорее всего, в августе-сентябре 1944 г.), с 9 ноября 1944 г. он оберштурмбаннфюрер СС.

20 ноября 1943 г. Р. Шульце поручено чтение особого курса при подготовке курсантов юнкерской школы СС в Бад-Тёльце. C 25 июля 1944 г. он возвратился к исполнению своих обязанностей в Ставке фюрера.

6 декабря 1944 г. назначен командиром батальона 12-й танковой дивизии СС «Гитлерюгенд», участвующей в наступлении в Арденнах.

В январе-марте 1945 г. Р. Шульце – командир юнкерской школы СС в Бад-Тёльце, а в марте-апреле 1945 г. – командир 38-й дивизии СС – танково-гренадерской дивизии «Нибелунги». Сдался войскам союзников 5 мая 1945 г., затем был интернирован в 13-й лагерь для военнопленных (США). Давал показания в качестве свидетеля перед Международным военным трибуналом в Нюрнберге. После освобождения из заключения (3 года в лагере для интернированных в США) сменил фамилию на Шульце-Коссенс. Занимался торговлей, написал несколько книг.


Опубликованные работы: «Юнкерская школа – военное подрастающее поколение фюрера ваффен-СС» (издательство Мунин, 1982); «Европейские добровольцы в иллюстрациях», в соавторстве с Гейнцем Эртелем (издательство Мунин, 1986).


Награды: кроме вышеупомянутых трех крестов Р. Шульце награжден штурмовым знаком пехоты за атаку (1940), знаком за ранение (1941), пряжкой за ближний бой (1943), несколькими ведомственными знаками и медалями СС, СА и «Гитлерюгенд», а также военными орденами Болгарии (1942) и Финляндии (1942).


Примечания. Женился после войны. Его брат – оберштурм-фюрер лейбштандарта СС «Адольф Гитлер» Ханс-Георг Шульце (род. 11 сентября 1917 г. в Берлине) пропал без вести в бою под Влашиным (в другом источнике – Власкиным) 27 июля 1941 г. в начале Русской кампании.


Приведенная выше биография с множеством подробностей, необходимых для идентификации Р. Шульце-Коссен-се, составлена на основе сведений о нем, размещенных на следующих сайтах Интернета (с незначительными добавлениями из других источников):

http://forum.axishistory.com/viewtopic.php?t=63869

http://66.249.91.104/translate_c?hl=en&u=

http://daggers.infopop.cc/eve/forums/

http://daggers.infopop.cc/eve/forums/a/tpc/f/7803035676/m/2100074874.

Фамилия Перлов больше нигде не возникала, Вайценэггер упоминался многократно, но лишь в связи с его присутствием 20 июля 1944 г. в бункере Гитлера во время взрыва и на церемонии награждения фюрером пострадавших при этом взрыве специальным знаком «За ранение 20 июля 1944».

Неожиданно этот загадочный адъютанта возник еще в одной ипостаси. Поскольку в описаниях обстоятельств взрыва в бункере Гитлера в Растенбурге 20 июля 1944 г. он почему-то был представлен как адъютант начальника штаба ОКВ генерал-фельдмаршала Кейтеля, то пришлось внимательно изучить все фотоизображения Кейтеля и его свиты. На нескольких снимках переговоров Молотова с Гитлером в Берлине 12–13 ноября 1940 г. я обнаружил безымянного Шульце-Вайценэггера (в подписи его имя не указано) в мундире эсэсовского офицера.

На более поздних снимках он в той же форме (также безымянный) стоит рядом с Кейтелем в кабинете фюрера при вручении маршальского жезла фельдмаршалу Э. Роммелю. На других – он рядом с фюрером или с членами его ближайшего окружения.

Особый интерес вызвали фото Кейтеля при подписании Акта о капитуляции в Карлсхорсте 8 мая 1945 г. Все снимки этого важнейшего в истории Второй мировой войны события, опубликованные в отечественных книгах и периодике, казались какими-то куцыми: виден Кейтель, видны его рука с авторучкой, фуражка, перчатки, маршальский жезл, лежащий на столе, но совершенно не видно, кто же сидит рядом с ним и кто стоит сзади в этот исторический момент.

И все-таки нужные снимки были найдены. Оказалось, что при подписании Акта капитуляции справа от Кейтеля сидит адмирал Фридебург, последний командующий немецким ВМФ, а слева – генерал-полковник Штумпф, последний командующий немецкой ПВО. Они оба тоже подписывали Акт капитуляции: первый – от ВМФ, второй – от ВВС (см. с. 49 Фотоприложений).

Наконец-то был найден и снимок, где видно, кто стоит позади руководителей германской армии, подписывающих Акт капитуляции. Какого же было мое изумление, когда я увидел, что прямо за спиной Кейтеля стоит человек, весьма похожий на того самого Шульце-Вайценэггера!

Во-первых, он тоже подполковник (только не ваффен СС, а люфтваффе).

Во-вторых, у него на груди те же ордена и знаки, которыми был награжден Р. Шульце: Железный Крест 1-й и 2-й степени, Немецкий Крест в золоте, знак за ранение! Единственное различие в наградах на их мундирах состояло в том, что Р. Шульце имел штурмовой пехотный знак «За атаку», у подполковника люфтваффе на этом месте весьма похожий на него авиационный знак «Пилот».

В-третьих, выделяющий среди остальных высокий рост (ведь в дивизии СС «Лейбштандарт» был стандарт роста – 185, а затем 180 см).

В-четвертых, та же форма головы, прическа, те же густые брови, слегка оттопыренные уши. Та же осанка и выправка. И главное – он опять при высшем военачальнике Германии. Не слишком ли много совпадений?!

Надо сказать, что суровый вид этого подполковника сильно отличается от улыбчивого красавчика, который в 1939 г. стоял в кремлевском кабинете недалеко от Сталина. Но ведь эти снимки разделяют почти шесть, и каких трагических, лет войны! И нельзя забывать, что на этом снимке зафиксирован самый ужасный момент в жизни этого человека – он присутствует при подписании свидетельства о полном крахе своей страны (очень многие эсэсовцы в этот день застрелились, известны даже случаи, когда стрелялись группами, поднимая пистолет, выпавший из руки очередного застрелившегося). В книге лорда Э. Бивора «Падение Берлина. 1945» этот момент подписания капитуляции описан так: «Кейтель сидел в своем кресле прямо, сжав пальцы в кулак. Его голова поднималась все выше и выше. Прямо за ним стоял штабной немецкий офицер, на глазах которого выступили слезы, но ни один мускул не дрогнул на его лице» [13]. Так что нет ничего удивительного в том, что выражение лица Р. Шульце было совсем иным, чем на его прежних снимках.

Правда, следует отметить, что Кейтель в своих предсмертных мемуарах, рассказывая о стоявшем позади него 8 мая 1945 г. в Карлсхорсте подполковнике ВВС, называет его другим именем – Бём-Теттельбах. Объясняя, почему он тогда выбрал его в качестве сопровождающего офицера, Кейтель пишет:


Я взял с собой в качестве сопровождающих лиц вице-адмирала Бюркнера, начальника отдела «Заграница» в ОКХ и подполковника Бём-Теттельбаха из [оперативного] отдела «1а – авиация» штаба оперативного руководства вермахта (впрочем, последнего только потому, что он свободно говорил по-английски и сдал экзамены на военного переводчика русского языка).

[59, с. 428]


Не благодаря ли знанию русского языка этот человек участвовал и во всех переговорах высшего германского и советского руководства в Москве и Берлине? Нельзя не обратить внимания на то, что по какой-то причине даже в своих предсмертных мемуарах Кейтель считает необходимым объяснять факт приглашения им Бём-Теттельбаха в качестве сопровождающего для подписания Акта капитуляции. Почему же в таком случае он не объясняет для чего взял с собою, например, Бюркнера?

Могу высказать неожиданное предположение на этот счет. После самоубийства Гитлера назначенный им новый канцлер Йозеф Геббельс за неделю до подписания капитуляции послал к советскому командованию и. о. начальника штаба ОКХ генерала пехоты Ганса Кребса. Причин для такого выбора было три: Кребс занимал высокую должность, немного владел русским языком и имел большой опыт общения с русскими (в 1933–1935 гг., а затем в 1941 г. он был помощником военного атташе посольства Германии в Москве и несколько раз заменял самого атташе во время его отсутствия). А главное – после проводов японского посла Мацуоки 13 апреля 1941 г. Сталин на перроне крепко пожал Кребсу руку и сказал: «Мы должны оставаться друзьями!» Очевидно, что при принятии решения об отправке Кребса к русским не последнюю роль сыграло и мнение Кейтеля. Поэтому нельзя исключить возможность примерно такого же хода его мыслей неделю спустя при выборе Р. Шульце (Бём-Теттельбаха) в качестве сопровождающего в Карлсхорст.

Ведь, как неожиданно выяснилось, Р. Шульце тоже был отмечен советским вождем, и произошло это еще в сентябре 1939 г. во время приема в Кремле делегации во главе с Риббентропом. Тогда Сталин после подписания договора подозвал к себе сопровождавшего Риббентропа 25-летнего адъютанта. Вот как описывает это событие Эмиль Голин (Иллинойс, США) в статье «Как коммунисты и фашисты поделили Польшу» (журнал «Вестник» № 18(225), 31 августа 1999):


27 сентября Риббентроп вторично прибыл в Москву и на следующий день подписал с Молотовым второй договор, носивший невинное название «Договор о дружбе и границе». <… > Церемония подписания этого договора фиксировалась фотографами, и Сталин, который, как отмечают все близко знавшие его, умел, когда нужно, быть обаятельным, желая продемонстрировать свое расположение к немецким гостям, перед очередным фотографированием подошел к адъютанту Риббентропа – молодому, представительному оберштурмфюреру СС Рихарду Шульце, скромно стоявшему в штатском костюме в стороне, и, взяв его за руку, потянул в кадр. После заключительного тоста с шампанским Сталин снова взял его за руку, затем пожал ее и сказал, что в следующий раз тот должен прийти в форме. Что Рихард Шульце и сделал в 1941 году (это злая ирония – Э. Голин имеет в виду участие Шульце в боевых действиях против СССР. – А. О.).


Если быть точным, то Р. Шульце уже в ноябре 1940 г. при встрече руководства Третьего рейха и СССР в Берлине выполнил пожелание Сталина и был в полевой эсэсовской форме с адъютантским аксельбантом – таким мы видим его на кинокадрах, запечатлевших прием Молотова в кабинете Риббентропа, и на фото, сделанных во время приема Молотова в кабинете Гитлера (куда Риббентроп вряд ли мог прийти со своими адъютантами), так что там он, скорее всего, присутствовал как адъютант фюрера. На территории же нашей страны в военной форме Шульце появился в июне – июле 1941 г. в качестве боевого офицера, участвовал в боях и получил два ранения.

Перед представителями высшего советского руководства (в лице Жукова и Вышинского) он появился в форме (правда, не эсэсовского подполковника – оберштурм-баннфюрера, а подполковника люфтваффе) в конце войны при подписании Акта капитуляции Германии в Карлсхорсте 8 мая 1945 г. Можно предположить, что это была идея Сталина, во всяком случае она вполне в его стиле. Возможно, разрабатывая церемонию подписания капитуляции в Берлине (не признав капитуляцию, подписанную 7 мая 1945 г. Йодлем в Реймсе), Сталин вспомнил немецкого красавчика-адъютанта, с которым сфотографировался и которому пожал руку в сентябре 1939 г. и посоветовал в следующий раз прийти в форме. Вот и приказал найти его для участия в церемонии в Карлсхорсте. Из этого может следовать, что Сталин почему-то воспринимал его при встрече в Кремле в 1939 г. не как гражданское лицо – адъютанта Риббентропа, а как военного адъютанта высшего немецкого военного руководителя – Гитлера или Кейтеля (проинформировали, или сам догадался по выправке?).

Не исключено, что, неоднократно просматривая после войны в своем кинозале кадры подписания Акта капитуляции, Сталин обращал внимание своих соратников на высокого молодого офицера, стоящего позади Кейтеля, и даже рассказывал историю своих «отношений» с ним. Но, сидя в кинозале, вождь не знал, что судьба адъютанта фюрера Р. Шульце трижды пересеклась с трагической судьбой его старшего сына Якова Джугашвили . Есть сведения, что Шульце участвовал в одном из первых допросов Якова в июле 1941 г.

В книге А. Витковского «Военные тайны Лубянки» [24] сообщается, что Якова Джугашвили в Заксенхаузен по личному указанию Гиммлера привез из V отдела РСХА 13 февраля 1943 г. не кто иной, как доктор Рихард Шульце. Когда же на следующий день после гибели Якова (то есть 15 апреля 1943 г.) в Заксенхаузен прибыла Особая комиссия РСХА для изучения обстоятельств этого дела, ее возглавлял все тот же доктор Рихард Шульце! Конечно, был целый ряд причин для того, чтобы этой Особой комиссией руководил именно он – в то время гауптштурмфюрер СС, знающий русский язык, бывавший в Москве и даже общавшийся с советским вождем (возможно, видевший в Москве и его сына). Но не будем забывать главное – Рихард Шульце в это время был личным адъютантом Гитлера, поэтому его назначение руководителем комиссии подчеркивало личную причастность фюрера к судьбе сына советского вождя.

В чем именно заключалась заинтересованность Гитлера – понять очень трудно. Возможно, сын Сталина и племянник Гитлера (самый близкий его родственник и наследник), находившийся в советском плену, оказались в роли заложников c 20–21 июня 1941 г., когда в составе военных и гражданских специалистов передвигались по территории другого государства в соответствии с тайной договоренностью двух лидеров.

Кстати, племянник Гитлера Лео Раубаль был не только сыном сводной сестры Гитлера Ангелы Раубаль, но и родным братом самой любимой женщины фюрера, покончившей жизнь самоубийством в 1931 г., – Гели Раубаль. И то, что Лео Раубаль какое-то время одновременно с Яковом находился в плену (официально утверждается, что он попал в плен под Сталинградом, а значит, в конце 1942-го или в начале 1943 г.), наводит на мысль, что за этим совпадением могут скрываться истинные обстоятельства и истинная дата пленения их обоих: 22 июня 1941 г . Если так, то предложение обменять Якова на Лео в июле 1941 г. было бы весьма рискованным, поскольку могло вызвать подозрения – ведь в начале войны немцы в плен не сдавались. А вот в 1943 г. такой обмен вполне мог состояться, и, скорее всего, именно об этом обмене заводили немцы речь через графа Бернадотта – руководителя Красного Креста Швеции, а отнюдь не о сдавшем свою армию в плен вопреки приказу фюрера фельдмаршале Паулюсе.

Как бы там ни было, факт нахождения племянника в советском плену мог послужить для Гитлера достаточно серьезным личным мотивом, чтобы назначить своего личного адъютанта председателем Особой комиссии по расследованию обстоятельств смерти Якова. Очевидно, Шульце получил указание сделать все возможное для того, чтобы гибель Якова не отразилась на судьбе любимого племянника фюрера Лео. Значит, возглавляемая Шульце комиссия должна была установить истинную картину смерти Якова и дать ей такое официальное объяснение, которое можно было бы довести до Сталина в наиболее безопасном для Лео Раубаля варианте.

Возникает еще один вопрос. Германские средства массовой информации в годы войны о смерти Якова не сообщили. Однако Сталин о гибели сына знал. Откуда же? Считается, что отчет Особой комиссии о смерти Якова Джугашвили был обнаружен лишь в 1946 г. и передан его отцу наркомом госбезопасности Меркуловым.

В большом очерке доктора исторических наук профессора Т. С. Драмбяна «Реквием по Якову» [41] (первой известной мне публикации, где рассказывается об этой комиссии и названо имя ее председателя) сообщается, что главный вывод Особой комиссии был таким: Яков Джугашвили погиб при попытке к бегству. Подобное заключение трудно считать самым безопасным для Лео Раубаля. С другой стороны, не вызывает сомнений, что автор очерка ознакомился с отчетом комиссии. Это подтверждает и весьма убедительное предположение, которое делает сам Драмбян: Яков покончил жизнь самоубийством 14 апреля 1943 г. Я сам, еще не прочитав этого очерка, пришел к такому же выводу, считая, что причиной самоубийства Якова Джугашвили стало переданное в этот день по немецкому радио сообщение о найденных в Катыни захоронениях нескольких тысяч пленных польских офицеров, расстрелянных в 1940 г. по решению Сталина. Когда я поделился этим предположением со своим хорошим знакомым – писателем Теодором Гладковым, тот удивился, достал с полки своей библиотеки журнал «СБ» с упомянутым очерком Т. С. Драмбяна и подарил его мне.

По моему мнению, события могли развиваться так. В Особом лагере «А» Заксенхаузена в апреле 1943 г. находилось несколько пленных польских офицеров, которые материально поддерживали Якова – делились с ним продуктами, сигаретами и т. п., получаемыми в посылках через английский Красный Крест. 14 апреля после сообщения по радио о находке в Катыни и бурного объяснения с польскими и английскими пленными офицерами по этому поводу Яков кинулся на колючую проволоку под высоким напряжением, еще и прокричав часовому: «Стреляй!» Вполне возможно, что предположение о самоубийстве Якова Драмбян высказал исходя из вывода, прочитанного им в отчете Особой комиссии, в котором упор был сделан на ссору Якова с английскими, а не польским офицерами. Этим РСХА убивало двух зайцев: Сталину недвусмысленно намекали на то, что истинной причиной самоубийства Якова стало его собственное решение о расстреле пленных польских офицеров; а сделав упор на том, что Якова подтолкнула на самоубийство жестокая ссора с английскими офицерами, немцы надеялись вбить клин в советско-английские отношения.

Последнее соображение требовало, чтобы содержание отчета было как можно быстрее доведено до Сталина, так как его ссора с Черчиллем была нужна немцам немедленно, то есть весной 1943 г. Поэтому весьма вероятно, что либо под видом утечки важной информации через советских агентов, либо по дипломатическим каналам, либо даже через контакт спецслужб Германии и СССР отчет Особой комиссии был доставлен советскому руководству и передан Сталину именно весной 1943 г. Не исключено, что к этому делу был подключен действовавший в Ровно – недалеко от ставки Гитлера «Обервольф», находившейся под Винницей, и ставки Гиммлера в Житомире – советский разведчик № 1 Николай Кузнецов – Пауль Зиберт – Рудольф Шмидт.

Кстати, именно в это время он активизировался в Ровно, якобы готовя там взрыв во время парада в день рождения Гитлера 20 апреля 1943 г., а затем весь май добивался личного приема у рейхскомиссара Украины Эриха Коха и наконец 30 мая 1943 г. был принят им. Считается, что главным результатом этой встречи стало сообщение Коха о том, что летнее наступление планируется под Курском, однако, как стало известно после войны из мемуаров немецких генералов, в то время решение о месте и дате летнего наступления еще не было принято. Так что не исключено, что именно во время этой встречи Кох передал Кузнецову-Зиберту отчет Особой комиссии о гибели Я. Джугашвили. Почему он так сделал – это тема отдельного исследования.

Далее надо отметить, что в одной из публикаций о гибели Якова Джугашвили сообщалось, что Особая комиссия, в состав которой входили также два судмедэксперта РСХА, констатировала его смерть от тока высокого напряжения, а не от пулевого ранения. Судя по тому, что Лео Раубаль после войны вернулся в Германию из советского плена, немецкое объяснение обстоятельств гибели Якова было доведено до советского вождя и подействовало. Хотя после победы были найдены и репрессированы (то есть получили сроки до 25 лет в советских лагерях – это в лучшем случае, а в худшем – повешены) все имевшие отношение к допросам, заключению и гибели Якова Джугашвили немецкие должностные лица и даже рядовые охранники.129

Почему же не тронули Р. Шульце, сделавшего столь неприятные для советского вождя (и опасные для Лео Раубаля) выводы в отчете возглавляемой им комиссии? Может быть, решили, что «доктор Шульце» не тот самый высокий красавчик – личный адъютант Гитлера, а просто его однофамилец? Ведь в Германии Шульцев так же много, как в России, скажем, Семеновых. Кстати, ни в одной биографии адъютанта фюрера Р. Шульце не сказано о присвоении ему ученого звания «доктор», более того, там даже нет ни слова о его учебе в высшем учебном заведении, без окончания которого он никак не мог получить ученое звание.

А может быть, советские власти все отлично знали, но отложили репрессии в отношении него, чтобы достойно провести церемонию подписания Акта капитуляции в Берлине, взятом советскими войсками. Шульце же, используя свое отличное владение английским языком, открыл американцам свое подлинное имя и должность, сумел договориться с ними и сразу же после подписания капитуляции был вывезен в США, где три года находился в лагере для интернированных (так указывается в некоторых его биографиях). Что это – неточность перевода, и на самом деле он содержался в концлагере для немецких военнопленных? Или, поскольку он начал сотрудничать с американскими спецслужбами, ему создали льготный режим содержания, несмотря на то что он был нацистом, обершурмбанфюрером СС и личным адъютантом фюрера?! Понятно, что при этом из Р. Шульце выжали всю информацию – ему приходилось писать и писать. Не удивительно, что среди послевоенных фактов его биографии указано, что он стал не только бизнесменом, но и писателем.

Возможно, именно по причине трехлетнего пребывания Р. Шульце в США единственное известное мне сообщение о беседе Сталина с Р. Шульце в кремлевском кабинете в 1939 г. поступило из Иллинойса, причем его американский автор понятия не имел о том, что молодой немец, которого советский вождь пригласил сфотографироваться, был личным адъютантом Гитлера. Иначе он обязательно бы об этом упомянул.

Последнее, кстати, существенно повышает вероятность того, что во время пребывания в 1939 г. делегации Риббентропа в Москве инкогнито побывал и Гитлер (причем скорее в августе, чем в сентябре). Я уже высказывал такое предположение в «Великой тайне…» и хочу еще раз напомнить, что для этой делегации Гитлер предоставил свой личный самолет «Кондор», который пилотировал его личный пилот Баур; фотографировал переговоры личный фотограф Гитлера Гоффман; в состав делегации входил личный переводчик фюрера Шмидт, который не знал русского языка (он переводил с английского и французского), но был личным стенографистом фюрера и записывал каждое слово, произнесенное им на переговорах.

А теперь стало известно, что в переговорах участвовал и личный адъютант фюрера, да еще владеющий русским языком!

Профессиональные историки и пессимисты конечно же скажут, что этот длинный перечень личных сотрудников фюрера в составе делегации Риббентропа еще ничего не доказывает. Думаю, если когда-нибудь вдруг откроется, что в состав делегации входила и ассистентка профессора фотографии Гоффмана некая Ева Браун, они столь же спокойно скажут: «Ну и что?»

Мне же одновременное присутствие в Москве всех вышеперечисленных лиц, особенно адъютанта фюрера Р. Шульце, возможно выступавшего в тот момент «под прикрытием» – в качестве адъютанта рейхсминистра иностранных дел Риббентропа, представляется весьма многозначительным. Поэтому я потратил много сил и времени на выявление любых подробностей об этом человеке.

Удалось найти еще несколько упоминаний о нем. В «Застольных разговорах Гитлера» Г. Пикер пишет:


25. 7. 1942, вечер

«Волк-оборотень» (ставка Гитлера «Обервольф» под Винницей. – А. О. )

Шульце130 и я, сидя за адъютантским столом, в пылу беседы случайно опрокинули графин с вишневым соком, который пролился на скатерть, окрасив ее в темно-красный цвет. Мы тут же посмотрели на Гитлера, ожидая, как он отреагирует на это; но он промолчал и, похоже, даже не обратил внимания на наш конфуз…

[99, c. 462]


Юлиан Семенов, автор трилогии о Штирлице и создатель международного ежемесячника «Совершенно секретно», один из немногих отечественных писателей и журналистов, допущенных к самым большим тайнам Великой Отечественной войны, в своем романе «Экспансия» несколько раз упоминает Рихарда Шульце-Коссенса, в прошлом офицера разведки, прикомандированного к штаб-квартире фюрера в «Вольфшанце», последнего адъютанта Гитлера. Он отмечает, что в послевоенный период из уцелевших известных эсэсовцев Шульце-Коссенс был ближе всех к Отто Скорцени (а ведь Ю. Семенов – единственный советский журналист, беседовавший со Скорцени).

Из этого можно заключить, что, вернувшись в 1948 г. в Германию, Р. Шульце не только стал бизнесменом и писателем, но и активно работал в организациях, помогавших бывшим эсэсовцам (например, «ОДЕССА»), в частности перебраться за рубеж.

Это подтверждает и прошедшая в прессе ФРГ и США информация о похоронах Р. Шульце в 1988 г. Вот, например, сообщение из газеты «Нью-Йорк Таймс» за 11 июля того года:


Рихард Шульце-Коссенс, адъютант Гитлера


Рихард Шульце-Коссенс, офицер СС, несколько лет являвшийся адъютантом Гитлера, умер от рака горла 3 июля, по данным западногерманской газеты «Ди Вельт». Ему было 73 года.

М-р Шульце-Коссенс – эсэсовский офицер, служил одним из адъютантов Гитлера с 1941 до 1944 г… Был повышен до ранга подполковника СС в 1944 г. и назначен начальником эсэсовской офицерской школы.

После победы над нацистами в 1945 г. мистер Шульце-Коссенс провел три года в американском лагере для интернированных, а позже занимался торговлей и писательством.

Вначале мистер Шульце-Коссенс был адъютантом рейхсминистра иностранных дел при Иоахиме фон Риббентропе и присутствовал при подписании пакта о ненападении между Германией и СССР в 1939 г.

«Ди Вельт» сообщает, что более ста членов эсэсовского союза присутствовали в прошлую пятницу на его похоронах, на многих из них была эмблема группы, сформированной эсэсовскими ветеранами после войны для помощи товарищам.

Последний личный адъютант Гитлера Отто Гюнше, как сообщается, помогал вдове мистера Шульце-Коссенса. Мистер Гюнше, согласно сообщению, был нацистским адъютантом, который сжег тела Гитлера и Евы Браун после того, как они совершили самоубийство в берлинском бункере Гитлера.

По сообщению этой же газеты, гроб мистера Шульце-Коссенса был украшен гирляндами, выложенными в его честь в форме эмблемы эсэсовского союза.

«Ди Вельт» сообщает, что создатель и глава союза, адъютант лидера СС Генриха Гиммлера Вернер Гротманн, давний друг м-ра Шульце-Коссенса, стоял между двумя офицерами в нацистской форме, которые произнесли надгробные речи.


Обратил я внимание и на еще одну загадочную деталь в биографии Р. Шульце-Коссенса. Согласно списку адъютантов Гитлера, родной брат Рихарда Ханс-Георг Шульце, который был младше его на 3 года, пошел по стопам старшего брата и вступил в СС, а затем в НДСАП, правда, позже брата. Он даже служил в том же охранном полку «Лейбштандарт “Адольф Гитлер”», в котором начинал службу его старший брат Рихард. С карьерой вышло все наоборот – младший брат обогнал старшего и в 1940 г. стал адъютантом фюрера. Рихард сменил (если верить упомянутому списку адъютантов) Ханса-Георга на посту адъютанта фюрера после того, как младший брат погиб на русском фронте 27 июля 1941 г. (по другим сообщениям – пропал без вести). Значит, с 1940 г. фамилия адъютанта фюрера была Шульце.

Интересная деталь: Рихард Шульце был тяжело ранен тоже на русском фронте почти в то же самое время – в начале августа того же года, очевидно, несколько месяцев лечился и приступил к исполнению обязанностей адъютанта Гитлера лишь в октябре 1941 г. Удивительно, что о Хансе-Георге Шульце нет никакой отдельной информации и ни единой его фотографии – один раз он упомянут с указанием должности и воинского звания в одной из биографий Рихарда Шульце как его родной брат, а второй раз – в другом известном мне немецком документе – перечне всех адъютантов Гитлера…

Непонятно, кто исполнял обязанности адъютанта Гитлера с момента отправки Х.-Г. Шульце на русский фронт до его гибели (июнь – 27 июля 1941 г.) и с момента его гибели до назначения адъютантом выздоровевшего Р. Шульце (август – октябрь 1941 г.). Почему Гитлер более двух месяцев ждал выздоровления последнего для назначения его своим адъютантом? Откуда вообще Гитлер так хорошо знал этих братьев? Почему нигде не сказано, из какой семьи они происходят? Кто их родители? Кто их вывел на Гитлера?

После долгих размышлений над загадкой братьев Шульце я предположил, что «адъютант фюрера Ханс-Георг Шульце» – это «поручик Киже» Третьего рейха, которого на самом деле никогда не существовало, и весь указанный в публикациях период его адъютантства адъютантом фюрера был сам Рихард Шульце. А брата выдумали, дабы никто не узнал, что участвовавший во всех переговорах на самом высшем уровне между СССР и Германией молодой красавчик-немец был личным адъютантом Гитлера, поскольку это могло вызвать опасный вопрос: «А не сопровождал ли адъютант своего шефа в августе-сентябре 1939 г. в Москве?»

Не стал ли Шульце прототипом эсэсовца Генриха Шварцкопфа из кинофильма «Щит и меч» по книге В. Кожевникова (тоже очень осведомленного в тайнах Великой Отечественной войны литератора), блестяще сыгранного молодым О. Янковским?

И не он ли послужил прототипом фанатичного юного эсэсовца, которому поручили при отступлении взорвать древнюю столицу польских королей Краков, в фильме «Майор Вихрь» по сценарию Ю. Семенова? Если так, то не исключено, что Ю. Семенов намекнул там и о происхождении Р. Шульце: возможно, подобно этому юному эсэсовцу, он, будучи сиротой, вырос в приюте и был воспитан в духе национал-социализма. Тогда изменение фамилии на Шульце-Коссенс после возвращения из американского лагеря может означать не только его желание замаскировать свое эсэсовское прошлое, но и вернуть ставшую ему известной после войны фамилию своих родителей.

Следует признать, что маловероятен, но все-таки возможен вариант, что Ханс-Георг все же существовал, и даже служил в охранном полку СС «Лейбштандарт “Адольф Гитлер”», но вот адъютантом Гитлера никогда не был, а приписка эта была сделана позже, чтобы скрыть, что в делегации Риббентропа под видом его адъютанта в Москву приезжал адъютант фюрера (кстати, пожелание Сталина, чтобы в следующий раз Р. Шульце был в военной форме, наводит на мысль, что советская разведка или личные информаторы вождя сработали четко и довели до его сведения, кем на самом был молодой высокий немец из делегации Риббентропа).

Не исключен и такой фантастический вариант, как передача Сталину через Шульце тайного личного послания от Гитлера – устного или письменного – возможно, о намечавшейся встрече двух лидеров. Тогда становится понятным неожиданный интерес вождя к молодому немцу, приглашение его вместе сфотографироваться, доверительная короткая беседа и рукопожатие – контакт не в переносном, а в прямом смысле слова.


Подведем итог найденной информации и размышлениям на тему «Адъютант Гитлера в кабинете Сталина»:

1. Рихард Шульце – элитный эсэсовский офицер, прошедший все стадии военной и охранной подготовки на самом высоком уровне, ибо в начале своей карьеры был приписан к охранному полку «Адольф Гитлер».

2. Шульце прошел самую тщательную подготовку и проверку в самых жестких условиях, ибо ваффен СС создавались для выполнения и боевых, и карательных задач, часть времени эсэсовцы несли службу по охране концлагерей, в том числе Дахау и Заксенхаузен. Поэтому Р. Шульце был готов к любым действиям, в том числе самым негуманным, во имя фатерлянда и фюрера.

3. Не исключено, что при выборе Р. Шульце на должность офицера связи при фюрере с главным штабом СС, а затем на должность офицера-ординарца и адъютанта фюрера главную роль сыграли:

– его личные качества, в том числе физические – внешность и рост;

– «профессиональная» подготовка (включая службу адъютантом командира дивизии «Мертвая голова» Т. Эйке и начальника главного штаба СС П. Хауссера);

– знание иностранных языков;

– отличное образование, раз в некоторых документах 1943 г. он назван «доктором Шульце» (хотя ни в одном из вариантов его биографии не указан факт его учебы в вузе);

4. В послевоенный период появился ряд публикаций, а также фотографии, где Р. Шульце назван другими именами: Перлов, Вайценэггер, Бём-Теттельбах, возможно, Ханс-Георг Шульце. К этому следует добавить и факт изменения им фамилии на Шульце-Коссенс после войны. Причинами этого могут быть:

– сокрытие факта появления в Москве в составе делегации во главе с Риббентропом адъютанта Гитлера;

– сокрытие в послевоенный период принадлежности Р. Шульце к СС, РСХА и ближайшему окружению Гитлера.

5. В найденных сообщениях отсутствует целый ряд сведений о Р. Шульце (например, о его происхождении и родителях), дающих возможность полностью проследить его биографию. Из чего следует, что в ней есть немало важных тайн…


Но даже несколько эпизодов из биографии Рихарда Шульце-Коссенса, приведенных в настоящем исследовании, делают его знаковой фигурой в развитии темы «Новая гипотеза начала Великой Отечественной войны», наглядно подтверждая, что при изучении загадок истории даже самые второстепенные детали (вроде места человека на групповом фотоснимке, его нагрудного знака или нашивки на обшлаге его кителя) могут стать важнейшими доказательствами, позволяющими историку сделать новый шаг на пути к постижению истины.


Что открыла для новой гипотезы работа над фильмом


В конце 2006 г. мне позвонила моя хорошая приятельница, режиссер и сценарист, а также генеральный директор студии «Встреча» Наталья Гугуева и сообщила, что в перечне тем Федерального агентства по культуре и кинематографии (ФАКК) на 2007 год указана тема, полностью соответствующая содержанию написанной мной книги «Великая тайна Великой Отечественной. Новая гипотеза начала войны» (тогда она еще только готовилась к изданию). Тема называлась так: «Начало Великой Отечественной войны в свете новых исторических исследований». Наташа предложила срочно написать заявку, на что я ответил, что никогда не работал в документальном кино, поэтому составить качественную заявку, да еще быстро, не берусь.

Наташа тут же нашла отличного режиссера Сергея Головецкого, он прочитал электронную версию моей книги, и мы вдвоем с ним принялись за составление заявки. Новая гипотеза позволяла перевести рассмотрение этой темы из обычной плоскости с координатами «Сталин – Гитлер» в пространство с координатами «Сталин – Гитлер – Черчилль» и дать ответы на многие загадки Великой Отечественной войны, в первую очередь ее первого дня. Поэтому в заявке мы предложили сделать фильм «Тайна 22 июня», состоящий только из отечественной и зарубежной кинохроники (у фильма даже нет оператора). Как ни странно, наша заявка выиграла конкурс по этой теме, началась совместная с режиссером работа над сценарием, а затем непрерывная работа в кинофотоархивах в поисках материала для него. Я не стану перечислять все этапы и трудности работы по созданию 52-минутного фильма при бюджете Федерального агентства по культуре и кинематографии, рассчитанном всего лишь на 26-минутный. Интересно вот что: мы заканчивали «озвучку», когда по мобильнику мне сообщили, что в издательство поступил тираж книги «Великая тайна…». Произошло невероятное: книга с новой гипотезой и снятый по этой гипотезе фильм вышли одновременно – в октябре 2007 г.! Эта синхронность мне еще не раз аукнется. Достаточно сказать, что некий автор, настрогавший немало «солонины» на тему начала войны, в одном из своих последних трудов целую главу посвятил моей книге и новой гипотезе, злобно назвав ее «Трусы́, кальсоны и ФАКК». «Трусы и кальсоны» запали ему в душу, так как в «Великой тайне…» говорится, что в некоторых наших частях на западной границе в последние предвоенные дни вместо положенных по форме кальсон и нательных рубах бойцам выдавались майки и трусы, что является косвенным подтверждением подготовки этих частей к переброске через Польшу и Германию к Северному морю. А вот ФАКК (расшифровку этой аббревиатуры см. выше) был пристроен к «трусам и кальсонам» только из-за уверенности производителя «солонины», что без «отката» здесь не обошлось. Поскольку стыдно называть суммы, полученные авторами сценария и режиссером за эту работу – засмеют! – намекаю «некому автору»: и сумму «отката», и сумму вознаграждения за фильм он сам довольно точно указал в лихом названии упомянутой главы его книги.

А теперь о более интересном. Работа с кинохроникой, когда ты видишь своими глазами все как есть, без оценок и т. п., дает историку-исследователю уникальный материал, который никаким другим способом получить невозможно. Часто видишь то, что раньше не замечалось.


1. В немецкой кинохронике обнаружились кадры, из которых следовало, что 22 июня 1941 г. почему-то не выступил по радио не только Сталин, но и Гитлер – его воззвание к народу в 5.30 по берлинскому времени зачитал Геббельс. В чем дело? Принято считать, что Сталин не выступил в этот день, так как был потрясен вероломным нападением Германии. Но почему же не выступил Гитлер, долго готовивший это нападение, которое так фантастически успешно для него шло в этот день?

Да потому, что началась не та война, к которой он готовился! Потому что Черчилль, чтобы сорвать Великую транспортную операцию Германии и СССР с последующим ударом по Британской империи, выкрал или заманил Гесса, через него предложил Гитлеру вместе ударить 22 июня 1941 г. по СССР и начать Крестовый поход против большевизма, но обманул его. В результате Гитлер получил войну на два фронта и остался без поставщика стратегического сырья и продовольствия.

Оказалось, что в переводе на русский язык текст обращения фюрера в кратком изложении диктора немецкой кинохроники выглядит так: «Рейхсминистр доктор Геббельс зачитывает воззвание фюрера. Оно впервые раскрывает перед всем миром заговор Лондона и Москвы против Германии. Фюрер после многомесячного молчания через 12 часов размышлений наконец пришел к единственному выводу: “Я решил будущее и судьбу Германии снова вложить в руки немецких солдат”».

Тут почти все понятно: «заговор Лондона и Москвы» – это, во-первых, классическое «держи вора!», во-вторых, извещение населения Германии о том, что к извечному врагу немцев – Англии присоединился вчерашний союзник – СССР (потому-то Лондон в этой фразе на первом месте, а Москва на втором), немцев еще надо приучать к тому, что Россия теперь не друг, а враг.

И «многомесячное молчание» понятно – шла подготовка сразу к двум операциям: и против Британской империи с русскими, и против СССР с англичанами. Обе подготовки прикрывались дезинформационными играми, но на самом деле готовились всерьез обе.

Весь вопрос был только в их очередности – с какой начать?

Вот об этом фюрер и размышлял долгих 12 часов (между прочим, не собирая никаких совещаний – ни ближайших соратников, ни высших военачальников, потому что решал свой личный вопрос мирового господства! ). Ведь если бы операция «Барбаросса» была его главным и единственным планом во Второй мировой войне (как утверждали и продолжают утверждать отечественные историки), то чего тут размышлять – директива по ней была подписана фюрером полгода назад 18 декабря 1940 г., войска стянуты к русской границе и вооружены до зубов. Другое дело, если всерьез готовились к Великой транспортной операции и удару по Британии, и вдруг – его заместитель и лучший друг оказывается в Англии! Черчилль через Гесса передает Гитлеру, что теперь Сталин сам со своей огромной армией готовит удар по Германии, так как считает, что Гесс был послан в Англию Гитлером и что другого такого удобного момента, как сейчас, чтобы ударить по готовящимся к транспортировке и фактически разоруженным передовым частям Красной Армии, у Германии не будет. А на себя Англия берет нанесение в этот день удара своей авиацией по советским флотам.

Вот почему фраза про 12 часов размышлений Гитлера не приводилась ни в одном переводе на русский язык его воззвания к немецкому народу 22 июня131 – потому что она могла навести на мысль, что «Барбаросса» не была главным и единственным планом Гитлера во Второй мировой войне и что у него был выбор. Именно так и было, потому что у фюрера было две договоренности: со Сталиным – о Великой транспортной операции и разгроме Британской империи, включая высадку на островах и поход на Ближний Восток, и с Черчиллем – о совместном ударе по СССР и Крестовом походе против большевизма. И планов войны у него было два – «Барбаросса» и «Морской лев», и оба настоящие, но один из них он должен был начать реализовывать, а второй объявить «величайшей дезинформацией».

Если это так, то ему было о чем подумать! Другую причину его колебаний в столь решительный момент трудно предположить.

Поэтому 12-часовое размышление фюрера – это факт, также косвенно подтверждающий правильность гипотезы о Великой транспортной операции Германии и СССР для разгрома Британской империи. Правда, остается вопрос: кому и зачем Гитлер подал сигнал, упомянув в воззвании о 12 часах своих сомнений и колебаний?

А в какой момент он принял решение после 12 часов колебаний, можно установить по записям в дневнике Геббельса за 18–20 июня 1941 г. [91, c. 121–123], где описана история с трехмиллионным тиражом листовок для солдат Восточного фронта: 800 тыс. этих листовок были отпечатаны и отправлены, но потом их пришлось перепечатывать в течение одного дня. Судя по дневнику Геббельса, решение о новом тексте листовок фюрер принял 19 июня, значит, свое 12-часовое размышление он начал 18 июня. И что же заставило фюрера изменить первоначальное решение? А может быть, вся история с заменой тиража была такой же провокацией, как публикация статьи Геббельса «Крит как пример» в «Фелькише беобахтер» 13 июня 1941 г., когда на следующий день весь ее многомиллионный тираж, кроме запланированной крошечной утечки, был конфискован?

В результате 19 июня в войска поступили листовки c объяснением целей и задач переброски немецких войск на Запад для осуществления операции «Морской лев». Информация об этом конечно же была немедленно доведена до Сталина. Возможно, только получив ее и убедившись, что все идет по согласованному им с Гитлером плану, Сталин и отбыл на отдых в Сочи.

Но есть еще один документ, из которого следует, что окончательное решение о нападении на СССР было принято 21 июня в 19.00 по берлинскому времени, то есть в 20.00 по московскому. Это письмо Гитлера Муссолини, отправленное в тот же день. В нем, в частности, сказано:

«Я пишу Вам это письмо в тот момент, когда месяцы тревожных размышлений и постоянного нервного ожидания завершаются принятием мною самого трудного за всю мою жизнь решения. <…> И если я медлил до настоящего момента, дуче, с отправкой этой информации, то это потому, что окончательное решение не будет принято до семи часов вечера сегодня» (то есть в 20.00 по московскому времени).

Отталкиваясь от указанного часа, можно прийти к неожиданному выводу о времени получения этой информации советским руководством. «Вечером 21 июня» начштаба КОВО Пуркаев сообщил Жукову о перебежчике, утверждавшем, что 22-го утром немцы ударят по советским войскам. Жуков «тотчас же доложил наркому и И. В. Сталину». Тот приказал: «Приезжайте с наркомом минут через 45» [45, c. 260]. По кремлевскому журналу, они вошли в кабинет Сталина в 20.50 . Из этого следует, что Жукову доложили о решении Гитлера в 20.01–20.05 , то есть в течение пяти минут после его принятия либо по телефону, либо по радио из Берлина (?!). Перебежчик же, скорее всего, послужил легендой для прикрытия факта немедленного появления этой информации у советского военного и политического руководства.132

2. Оказалось, что немецкой кинохроники о начале войны неизмеримо больше, чем советской, что вполне естественно, ибо у немцев в каждой дивизии была своя киногруппа, а к Красной Армии были прикомандированы единицы операторов, которым снимать в первые дни войны (как и в последние предвоенные дни) ничего не разрешалось.

3. Из немецких кинодокументов стало видно, что в первые дни войны немцами было взято неимоверное количество советских пленных – за две-три недели около миллиона человек, а за полгода в 1941 г. – 3,8 миллиона бойцов и командиров. Вся немецкая кинохроника периода начала Великой Отечественной войны забита нескончаемыми колоннами советских пленных и уймой брошенной военной техники. Из этого следует, что плен в начале войны был не исключением, а довольно частым результатом столкновения соединений и частей приграничных советских округов с войсками противника. И этот результат показывает, насколько велика вероятность того, что у находящихся вблизи границы соединений и частей РККА не было снарядов и горючего (потому что все были готовы или готовились к транспортировке через Германию). Главная причина столь массового пленения красноармейцев и командиров в этот период была такой же, как в хрестоматийном разговоре Наполеона со своим командующим артиллерии после одного из проигранных французами сражений:

– Почему ваши пушки не стреляли, генерал?

– Тому было семь причин, Сир.

– Перечислите их.

– Во-первых, не было снарядов…

– Остальные шесть можете не перечислять!

4. Оказалось, что почему-то кадров снятых на кинопленку боев первых дней войны чрезвычайно мало, но очень много кадров с пленными советскими бойцами и командирами. Также имеется масса кинокадров, запечатлевших налеты немецкой авиации на советские аэродромы и огромное количество самолетов, уничтоженных на них.

5. Оказалось, что немецкое руководство зафиксировало на кинопленке и выступление Геббельса с чтением воззвания фюрера, и пресс-конференцию Риббентропа по поводу объявления войны, а советское руководство не смогло сделать даже фотоснимки своих лидеров – Сталина и Молотова во время их исторических выступлений по радио 22 июня и 3 июля. Более того, выступление Молотова было опубликовано в центральных советских газетах на следующий день (23 июня) с довоенной фотографией Сталина. Первое же выступление Сталина по радио было опубликовано в газетах в тот же день – 3 июля – опять-таки с его довоенной фотографией. А отсматривая документальный фильм тех лет «Выступление Сталина по радио 3 июля 1941 г.» для отбора кадров, мы с режиссером Сергеем Головецким обнаружили, что в нем нет ни одного сталинского «синхрона» , так как фильм смонтирован из довоенных киносъемок вождя. Новыми в этом фильме являются только те кадры, где люди или слушают речи Сталина и Молотова по радио, или покупают и читают газету с речью Сталина. Значит, выступление Сталина 3 июля 1941 г. почему-то не было запечатлено ни кинокамерой, ни даже фотоаппаратом. (Впервые после начала войны советское руководство и Сталина снимут на кинопленку лишь 6 ноября 1941 г., когда вождь будет делать доклад, посвященный 24-летию Октябрьской революции, на торжественном собрании на станции метро «Маяковская»).

6. Очень много интересных и важных деталей (в свете новой гипотезы начала войны) вскрылось при внимательном просмотре кинокадров Парада Победы на Красной площади:

– Сталин был в плохом настроении,133 почти не разговаривал ни с кем, мало улыбался;

– Сталин не принимал Парад Победы (рассказы о том, что он якобы хотел принимать его на белом коне, но накануне упал с него – легенда, блестяще и даже остроумно разобранная В. Суворовым в его последней книге «Святое дело»); вождь спокойно мог принимать парад и стоя в открытом легковом автомобиле (кстати, созданную к этому времени советскую машину с многозначительным названием «Победа» Сталин осматривал 18 июня, за шесть дней до парада, при этом один из двух представленных ему образцов был с откидным верхом); тем, что он не принимал парад сам, был дважды нарушен канон: во-первых, все военные парады на Красной площади всегда принимал только нарком обороны (а им был Сталин), а во-вторых, Парад Победы всегда принимает Верховный Главнокомандующий, ведь он главный триумфатор в такой день;

– Сталин не сказал в этот день с Мавзолея ни единого слова своим солдатам – героям-победителям и своему народу-победителю (хотя речь на параде был обязан произнести нарком обороны);

– Сталин отменил демонстрацию трудящихся, отправив по домам мокнувших с утра под дождем сотни тысяч людей, мечтавших взглянуть на главных победителей – Верховного Главнокомандующего и его маршалов (причем на следующий день в газетах было напечатано, что демонстрация была отменена «ввиду усилившегося дождя»);

– Сталин не надел парадную форму (если у Ворошилова и Буденного выглядывают маршальские звезды из-под плаща, то у Сталина видна только пуговица от повседневного кителя). В принципе, непарадная форма одежды и то, что он, будучи наркомом обороны, не принимал парад и не произнес речь с трибуны Мавзолея, – это грубые нарушения воинского порядка, существовавшего в Красной Армии;

– Сталин вообще отменил День Победы как государственный праздник. Ведь 8 мая 1945 г. Президиум Верховного Совета СССР издал Указ, который заканчивался такими словами: «Установить, что 9 мая является днем всенародного торжества – Праздником Победы. 9 мая считать нерабочим днем». Так вот, такой праздник был лишь один раз – 9 мая 1945 г., а потом в течение 20 лет 9 мая был рабочим днем (говорят, правда, что вышел через год-два неафишируемый Указ о том, что за счет 9 мая сделали нерабочим днем 1 января). День Победы перестал быть государственным праздником, и Парада Победы в нашей стране не проводилось до 9 мая 1965 г. Но все равно этот день оставался самым торжественным и любимым праздником нашего народа. И в первые послевоенные годы бывшие фронтовики салютовали Победе и из табельного оружия, и из охотничьих ружей и всегда отмечали его в семьях, в производственных коллективах, компаниях ветеранов. Но парадов в этот день не было, пока был жив Сталин.


Сталин умер, пришел к власти Хрущев. Он распорядился, чтобы Сталина вынесли из Мавзолея, во всем преодолевал последствия культа личности, но только не в отношении празднования Дня Победы. (Это говорит о том, что Никита Сергеевич не только знал все обстоятельства, связанные с началом войны, но и сам имел к ним прямое отношение.) И только Брежнев в первый же год своего пребывания на посту генсека вернул нашему народу, в первую очередь ветеранам войны, праздник День Победы! Может, и не зря его наградили орденом Победы, по поводу чего в свое время так иронизировали?

Поразительно, что на приемах в честь Победы в Кремле (24 мая 1945 г. – в честь Командующих и 25 июня – в честь участников Парада Победы), где впервые за всю войну с вождем и его ближайшим окружением встретились все главные военачальники – генералы и адмиралы в новой парадной форме и со всеми наградами, не было сделано ни единого фотоснимка! По крайней мере, до сих пор ни один из них не опубликован. На парадной картине, написанной художником Д. Налбандяном, Сталин, окруженный приближенными и генералами, одетыми в парадную форму со всеми регалиями, спускается вниз по кремлевской лестнице в обычном, а не парадном мундире с единственной наградой – звездочкой Героя соцтруда. А на другой парадном полотне молодого украинского художника М. Хмелько Сталин стоит во главе праздничного стола в Георгиевском зале Кремля 24 мая, однако он изображен со спины, лицо повернуто в профиль, поэтому даже и этой награды не видно. Понятно, что все это было сделано даже не с согласия вождя, а по его прямому указанию, ибо за одну эту картину молодой художник Хмелько сразу же получил Сталинскую премию 1-й степени и был избран президентом Украинской Академии художеств!

Но это еще не все странности празднования вождем Победы. Оказывается, предложенные ему высшие отличия и награды страны он согласился принять не к Параду Победы, а сразу после него. 26 июня ему было присвоено звание Героя Советского Союза и он был награжден вторым орденом Победы, а 27 июня ему присвоили звание Генералиссимуса. Так что дело здесь отнюдь не в его невероятной скромности, а в том, что почему-то вождь решил принять награды только после Парада Победы , наверное, поэтому же и оделся на парад поскромнее.

Размышляя над этими странностями, я прихожу к выводу, что все они – проявления комплекса «22 июня 1941 года», возникшего у Сталина в связи с проигранной в тот день лично им предвоенной Большой политической игрой.

Но в тот же самый день 22 июня наш народ начал свою войну, которую закончил Великой Победой, оплатив ее жизнями 27 миллионов своих сыновей и дочерей. И этого Генералиссимус не мог простить ни народу, ни себе никогда.


Работа над ошибками


1. Первооткрывателем антианглийской направленности предвоенных советских авиационных военных разработок является В. А. Белоконь.

В «Великой тайне…» в качестве косвенного подтверждения правильности своей гипотезы я привел ряд примеров антианглийской направленности некоторых предвоенных разработок в авиационной промышленности СССР. Эти примеры я нашел в различных публикациях, большей частью в Интернете:


Другой примечательный факт: в 1940–1941 гг. в СССР развернулось массовое производство новейшего истребителя МиГ-3, предназначенного для наиболее эффективного ведения боя на высоте 7–9 километров, однако на такой высоте в то время летали не немецкие, а английские бомбардировщики. К началу войны было изготовлено 1 400 МиГ-3, а истребителей Як-1 и ЛаГГ-3, специализированных на уничтожение немецких бомбардировщиков, – лишь 400 и 300 соответственно.

Раз уж речь пошла о влиянии на советскую авиационную технику стратегического выбора «вождем народов» главного противника СССР во Второй мировой войне, следует напомнить еще один важный факт. Буквально перед самой войной Сталин приказал серийно выпускаемый штурмовик Ил-2 превратить из двухместного в одноместный, снять с него пулемет, защищавший от атаки сзади, обеспечив защиту пилота установкой брони. Однако эта броня, прекрасно защищавшая от пулеметов, установленных на большинстве английских истребителей, оказалась беспомощной перед пушкой немецких истребителей. По оценке специалистов, это стратегически явно антианглийское «рацпредложение» вождя привело к тому, что во время войны с фашистской Германией наша авиация потеряла не менее двух тысяч этих замечательных самолетов, часто с гибелью летчика.

[91, с. 43]


Однако самый серьезный материал на эту тему, фактически – ее первоисточник, я прочитал, когда рукопись книги уже находилась в издательстве. Мой хороший знакомый, журналист и писатель, главный редактор журнала «Самолет» Юрий Андреевич Остапенко передал мне вырезку из журнала «Огонек» № 25 за июнь 1996 г. со статьей академика Российской академии космонавтики В. А. Белоконя «Что помешало Сталину завоевать мир» [9, с. 42–45].

После ее прочтения стало ясно, что все известные мне ранее публикации по поводу антианглийской направленности предвоенной советской авиации родились именно из этой статьи. Позже я выяснил, что впервые В. А. Белоконь (в то время кандидат физико-математических наук, заведующий межфакультетской Лабораторией проблем прогнозирования МГУ) «застолбил» свой приоритет первооткрывателя этой темы еще в 1990 г., опубликовав статью «Карточный домик истории нашей авиации» в журнале «Инженер» № 12 [7].

Не могу не привести выдержку из нее:


Еще один важный пункт, который до сих пор игнорируется нашими даже самыми осведомленными историками, – то, что после подписания в сентябре 1939 года договора о дружбе между СССР и Германией, а тем более после начала войны с Финляндией Сталин прогнозировал войну с Великобританией: он претендовал на контроль над турецкими проливами и передел карты мира в районе Ирака и Ирана. По свидетельству С. М. Егера и Р. ди Бартини, когда утверждался макет АНТ-58, типовыми целями для бомбежки был линкор «Нельсон» и база английского ВМФ в Скейп-Флоу. По этой же логике с Ил-2 был убран стрелок-радист, так как малокалиберные пулеметы «Харрикейнов» и «Спитфайров» того времени не могли поразить пилота «Ила», защищенного мощной броней, в том числе и прозрачным бронестеклом кабины. По той же причине в массовое производство был запущен именно МиГ-3, в первую очередь как перехватчик высотных английских бомбардировщиков.


Я сожалею о том, что по не зависящим от меня причинам в изданной в 2007 г. книге привел примеры влияния антианглийской направленности Сталина на военную авиацию СССР предвоенного периода без ссылки на Валентина Анатольевича Белоконя.

Сердечно благодарю его за замечания и советы, которые он дал мне после нашего знакомства и прочтения книги «Великая тайна…». Отмечаю его блестящий ум, энциклопедические знания и нестандартное мышление, позволяющие ему идти к истине, строго придерживаясь документов и логики, но с помощью прорывных эвристических идей.

Его работы – яркий пример того, как глубокое системное знание истории техники дает исторический материал, не уступающий найденным в архивах документам.


2. В главной книге Черчилля о войне есть глава о Гессе в Англии.

В книге «Великая тайна…» на с. 33 я допустил ошибку, написав: «…имя “Гесс” ни разу не упоминается и в главной книге У. Черчилля “Вторая Мировая война”». На самом деле в третьем томе ее английского издания есть глава «Блиц и антиблиц в 1941 году. Гесс». Об этом во время интервью со мной сообщил мне спецкор «Независимой газеты» Андрей Мартынов, а после передачи «Цена Победы» на радиостанции «Эхо Москвы», где Дымарский и Захаров беседовали со мной о книге «Великая тайна…», – слушавший эту передачу Эмиль Голин. Последний на Интернет-форуме «Эхо Москвы» даже выразил сомнение в том, что я читал эту книгу Черчилля.

Книгу-то я читал, только во всех ее русских изданиях эту главу почему-то всегда выкидывали. Интересно, по какой же причине? Чему мог навредить рассказ Черчилля о появлении в Англии Гесса за полтора месяца до нападения Германии на СССР? Кстати, впервые в открытой отечественной печати эта глава появилась лишь один раз в 1991 г. в трехтомнике У. Черчилля «Вторая мировая война», изданном под ред. Волкогонова Воениздатом (до этого в 50-х годах она была включена в специздание этой книги, осуществленное Воениздатом без купюр). Я же читал ее обычные издания, поэтому только недавно прочел указанную главу.

Приношу свои извинения за допущенную ошибку, а А. Мартынова и Э. Голина благодарю за уточнение. Считаю необходимым процитировать наиболее важные места из этой главы, сопроводив их краткими комментариями.


У. Черчилль «Вторая Мировая война». Том III. «Великий союз». Часть первая. «Германия устремляется на Восток». Глава третья. «Блиц и антиблиц в 1941 году. Гесс»


В субботу 11 мая (как ни странно, Черчилль почему-то ошибся – субботой было 10 мая 1941 г., и именно в этот день Гесс оказался в Англии. Может быть, сэр Уинстон делает вид, что настолько был не в курсе темы «Гесс в Англии», что даже узнал об этом сутки спустя. Другой вариант – если Гесса похитили английские спецслужбы и доставили в Англию не на самолете, а сухопутным и морским путем. Тогда, исчезнув 10 мая, он мог быть доставлен в Шотландию лишь 11 мая. Геббельс написал в своем дневнике 13 мая 1941 г., а он заносил в него события предыдущего дня: «Ужасная новость пришла вечером: Гесс, наперекор приказам фюрера, улетел на самолете и с субботы пропадает». – А. О .) я проводил конец недели в Дитчли. После обеда мне сообщили о сильном налете на Лондон. Я был бессилен сделать что-либо, а потому продолжал смотреть комический фильм с участием братьев Маркс… Вдруг мой секретарь сообщил, что меня вызывает по телефону из Шотландии герцог Гамильтонский… Я попросил Брэкена узнать, что он хочет мне сообщить.

Через несколько минут он вернулся со следующими словами: «В Шотландию прибыл Гесс» <…>

Я никогда не придавал сколько-нибудь серьезного значения этой проделке Гесса (совершенно очевидная неправда, ибо именно с подачи Черчилля запрет на публикацию материалов о пребывании Гесса в Англии, вопреки установленным законом срокам, продлен уже до 2017 года! – А. О. ). Я знал, что она не имеет никакого отношения к ходу событий (еще большая неправда, так как совершенно очевидно, что именно появление Гесса в Англии послужило «спусковым крючком» для нападения Германии на СССР. – А. О. ) Тем не менее, она вызвала сенсацию в Англии и Соединенных Штатах, России и главным образом в Германии. О ней даже были написаны книги. Я постараюсь изложить здесь эту историю в ее истинном виде, как она мне представляется.

Гесс часто обедал за одним столом с Гитлером – наедине с ним или в присутствии еще двух-трех человек… Когда началась настоящая война, все изменилось. Общество за столом Гитлера в силу необходимости все увеличивалось. Время от времени в этот избранный круг самовластных правителей допускались генералы, адмиралы, дипломаты, высокопоставленные чиновники. Заместитель фюрера оказался на втором плане (итак, первой причиной «поступка Гесса» Черчилль указывает личную – з ависть . – А. О. ) <…>

Героизм его поступка в известной мере умаляется тем, что тут сыграла свою роль ревность , которую он испытывал, видя, что в условиях войны он уже не играет прежней роли друга и доверенного лица своего возлюбленного фюрера (героизм Гесса Черчилль просто упоминает, чтобы подчеркнуть, что решение о перелете было принято им самостоятельно, но второй причиной он указывает ревность , причем специфическую, с учетом довольно двусмысленного эпитета «возлюбленного». – А. О. ).

<…> К кому бы ему обратиться? Сын его политического советника Карла Хаусгофера знал герцога Гамильтонского. Гессу было известно, что герцог Гамильтонский является одним из высокопоставленных придворных чинов. Такое лицо, вероятно, каждый вечер обедает с королем и лично беседует с ним. Через него он сможет найти прямой доступ к королю (очень тонко Черчилль выстраивает мысль о том, что появление Гесса в Англии не только не имеет к нему никакого отношения, но прямо направлено на то, чтобы свалить его как премьера вместе с антигитлеровским кабинетом министров. – А. О .).

«Вот, – думал он, – <…> Я отправлюсь в Англию и заключу с ней мир. Моя жизнь ничего не стоит. Как я рад, что могу принести ее в жертву для осуществления этой надежды!»

Представитель министерства иностранных дел имел три беседы с Гессом.

Во время первой беседы, в ночь на 12 мая, Гесс был особенно разговорчив <…>

Представитель министерства иностранных дел спросил его, относит он Россию к Европе или к Азии, когда говорит, что Гитлер должен получить свободу действий в Европе. Он ответил: «К Азии». Однако он добавил, что Германия собирается предъявить России некоторые требования, которые она должна будет удовлетворить, но отрицал слухи о том, что Германия собирается напасть на Россию (таким образом Черчилль дает знать, что Гесс чего-то требовал даже от пока еще не воюющей с Германией России, но о готовящемся на нее нападении немцев беседовавшие с ним представители английского руководства от него не услышали. – А. О .).


Из второй беседы с Гессом, состоявшейся 14 мая, Черчилль выделил еще два момента:


1. При любом мирном урегулировании Германия должна будет оказать поддержку Рашиду Али и добиться изгнания англичан из Ирака (этим Черчилль подчеркивает, что еще более наглые требования Гесс предъявлял находящейся в состоянии войны с Германией Великобритании. – А. О .).

2. Операции подводного флота во взаимодействии с авиацией продолжатся до тех пор, пока не будут отрезаны все пути, по которым осуществляется снабжение Британских островов (он якобы даже угрожал Англии! А. О. ).


У него не наблюдается обычных признаков умопомешательства. Он заявляет, что этот полет в Англию является его собственной идеей и что Гитлеру не было известно о нем заранее… но он не был простым психопатом. Он страстно верил в то представление, которое создал себе о Гитлере. Если бы только Англия могла так же поверить в него, сколь многих страданий можно было бы избежать и как легко было бы прийти к соглашению! Свобода действий для Германии в Европе, а для Англии в ее собственной империи! Другими второстепенными условиями были: возврат германских колоний, эвакуация Ирака и заключение перемирия и мира с Италией.

Если учесть, что Гесс так близко стоял к Гитлеру, то кажется удивительным, что он не знал или если и знал, то не сообщил нам о предстоящем нападении на Россию, к которому велись такие широкие приготовления (Черчилль сам понимает, что этому поверить невозможно! – А. О .). Советское правительство было чрезвычайно заинтриговано эпизодом с Гессом, и оно создало вокруг него много неправильных версий.

Три года спустя, когда я вторично приехал в Москву, я убедился, насколько Сталин интересовался этим вопросом (еще бы! – А. О .). За обедом он спросил меня, что скрывалось за миссией Гесса. Я кратко сообщил ему то, что изложил здесь. У меня создалось впечатление, что, по его мнению, здесь имели место какие-то тайные переговоры или заговор о совместных действиях Англии и Германии при вторжении в Россию, которые закончились провалом. Зная, какой он умный человек, я был поражен его неразумностью в этом вопросе.

Когда переводчик дал мне понять, что Сталин не верит моим объяснениям, я ответил через своего переводчика: «Когда я излагаю известные мне факты, то ожидаю, что мне поверят».

Сталин ответил на мои резковатые слова добродушной улыбкой: «Даже у нас, в России, случается многое, о чем наша разведка не считает необходимым сообщать мне» .

Я не стал продолжать этот разговор (и правильно сделал, ибо весьма информированный, в том числе «кембриджской пятеркой», Сталин отлично знал, что Гесса заманила в Англию, если не прямо похитила английская разведка. Скорее всего, именно это его успокоило в отношении реальности намерения Гитлера напасть на СССР. Он был уверен, что появление Гесса в Англии – это провокация англичан, направленная на то, чтобы столкнуть Германию с СССР, того же, что «джентльмен» Черчилль может договориться с «негодяем» Гитлером о совместном нападении на СССР, он просто не допускал. – А. О. )…

Какую бы моральную вину ни нес немец, который был близок к Гитлеру, Гесс, по-моему, искупил ее своим исключительно самоотверженным и отчаянным поступком… Он явился к нам по своей доброй воле и, хотя его никто на это не уполномочивал, представлял собой нечто вроде посла» (не могу не отметить, что недавно где-то промелькнула информация о том, что в 1942 г. во время пребывания в Англии Молотова ему было предложено встретиться с Гессом, но он отказался. – А. О .).


Вот, скорее всего, почему эту главу в отечественных изданиях книги Черчилля опускали – английский премьер пытался нарисовать в ней миссию Гесса в Англии как посла доброй воли, который своим самоотверженным поступком искупил вину многолетней близости к фюреру!


3. Краткий русско-немецкий разговорник 1941 г. не был рассчитан лишь на мирное общение с немецким населением.

Изданный перед самой войной Воениздатом (подписан к печати 29.5.41 г.) «Краткий русско-немецкий военный разговорник» не был рассчитан лишь на мирное общение с немецким населением, как я утверждал в «Великой тайне…». Причиной моей ошибки стала опубликование В. Суворовым в книге Д. Хмельницкого «Ледокол из “Аквариума“: Беседы с Виктором Суворовым» (М.: Издатель Быстров, 2006) факсимиле странички типографских выходных данных этого разговорника и одной странички вопросов и ответов. Парадокс состоял в том, что Суворов в подтверждение своего главного тезиса: «Сталин готовил удар по Германии» привел из разговорника страничку самых мирных вопросов (типа «За все будет заплачено!» или «Где бургомистр?»). Я же трактовал это как подтверждение главного момента своей новой гипотезы начала войны – Великой транспортной операции, во время которой разговорник, на мой взгляд, должен был обеспечить мирное общение с немецким населением при проезде частей Красной Армии через Германию (поэтому и вопросы его были мирными). Несколько читателей сообщили о допущенной мною неточности на форумах в Интернете, ибо в разговорнике были и фразы военного характера (вроде «Стой!», «Руки вверх!», «Бросайте оружие!» и т. п.). Благодарю их за справедливую критику.

Пользуясь случаем, хочу отметить, что рассмотрение всего русско-немецкого раговорника и аналогичного «Краткого военного русско-английского разговорника», изданного тем же издательством в 1940 г. (подписан к печати 15.7.40 г.), значительная часть факсимиле которых введена в оборот интересными и содержательными публикациями К. Закорецкого в Интернете, привели меня к следующему выводу. Содержание обоих разговорников отражает позицию Сталина в предвоенный период: с равной степенью вероятности их можно было использовать в общении бойцов и командиров Красной Армии с населением Германии и Англии как с союзником, так и с противником. Другого варианта просто не могло быть, чтобы не раскрыть стратегический план Сталина.


4. Президиум с двумя неизвестными (Георгиевский зал Кремля 5 мая 1941 г.).

На фото президиума политического и военного руководства страны на встрече 5 мая 1941 г. в Кремле с выпускниками военных академий в книге «Великая тайна…» (с. 33–34 Фотоприложений) не были указаны фамилии двух человек. Это А. И. Ефремов (справа от Шверника) – нарком станкостроения СССР (с. 33) и В. А. Малышев (слева от Мехлиса) – заместитель Председателя Совнаркома и нарком среднего машиностроения СССР (с. 34).

Приношу благодарность читателю из Москвы Николаю Пантелеймоновичу Позднякову за данное в его письме уточнение.


5. Генерал-майор авиации В. П. Белов не был репрессирован в июне 41-го!

Генерал-майор авиации Василий Павлович Белов, начальник Управления кадров ВВС РККА, в книге «Великая тайна…» [с. 245] был указан среди устраненных перед самой войной высших военачальников ВВС. Сообщение о нем завершалось так: «Лишен воинского звания генерал-майора 4 июня 1941 г., даты ареста и расстрела неизвестны».

В последние годы в Интернете появилась информация, что в первый день войны город Кобрин прикрывали полки 10-й СмАД полковника Белова. Сразу подумалось, не того ли Белова В. П., который перед войной был начальником управления кадров ВВС и который решением Политбюро и СНК был лишен звания генерал-майора авиации? Оказалось, что это другой Белов. Однако выяснилось, что до ареста и расстрела В. П. Белова дело не дошло. Обнаруженный мной в РГАСПИ документ, решивший судьбу генерала, – выписка из Решения Политбюро (п. 33/178 от 3.VI-41 г.) – выглядит так:


О лишении Белова В. П. звания генерал-майора авиации.

Принять предложения НКО о лишении т. Белова В. П. звания генерал-майора авиации за нарушение порядка в подборе кадров и протаскивание на руководящие посты ВВС непроверенных и политически сомнительных людей.


Прочитав этот текст, я предположил, что положение Белова было не таким уж безнадежным. Во-первых, в решении отсутствует слово «преступно», во-вторых, не упоминается НКГБ, в-третьих, отсутствует слово «бывший» и вообще не называется его должность. Так может быть, его оставили в ВВС в звании, скажем, полковника и перевели куда-нибудь в глубинку?

Какова же была моя радость, когда я обнаружил, что именно так и случилось! В начале войны В. П. Белов был назначен начальником Челябинского авиационного училища [56, c. 83]. Причем в том же звании генерал-майора авиации! Но здесь, несомненно, какая-то ошибка – решения Политбюро в СССР в те годы выполнялись неукоснительно. И это немедленно подтвердил интернетовский «Список генералов Красной Армии», в котором указано, что В. П. Белов вторично стал генерал-майором авиации лишь 30.04.1943 г., зато дата присвоения ему звания генерал-лейтенанта в обоих документах одна – 13.03.1944 г.


Тайна начала войны – концы в воду!

(А. Маринеско и Э. Кох)


Почему-то к открытиям ведут две, казалось бы, совершенно разные дороги.

Первая прокладывается там, где работа идет давно и многое очень хорошо известно. Она как тоннель, трасса которого заранее намечена, и исследователь очень долго «грызет» в одном направлении толщу незнания. И вот, как бы велика она ни была, рушится последняя миллиметровая стенка – и свет открывшейся истины ослепляет как солнце! При этом ученый, посвятивший всю свою жизнь решению одной проблемы, специально для этого получивший образование, ни разу ей не изменивший, защитивший по этой теме диссертации на звание кандидата и доктора наук, в конце-концов даже избранный академиком, успешно и закономерно заканчивает свою огромную подвижническую работу большим открытием!

Другая дорога проходит по неизведанной местности. Нередко самые крупные открытия делаются на стыках двух наук – как бы на нейтральной полосе, на ничейной земле, которая изначально считалась не своей, поэтому не пытались на нее ступить. Там была целина, Теrra incognita. Порой даже запретная территория, грозящая самыми страшными карами тому, кто туда сунется… И вдруг какой-то чудак выскакивает на эту заповедную нейтральную полосу, не зря ведь пел В. Высоцкий: «А на нейтральной полосе цветы необычайной красоты!» Ибо это цветы Истины.

И вот этот чудак, не побоявшись огня, который откроют по нему с обеих сторон, иногда даже не подозревая, как рискованно ходить по полосе, где не ступала нога человека, не получив не только ничьего указания, но даже разрешения, а имея одно лишь горячее желание узнать Истину, держит в руке ее заветный цветок и даже другим предлагает им полюбоваться и вдохнуть его аромат.

И это вполне закономерно. Сократовское изречение «Я знаю только то, что ничего не знаю» расширяет поиск истины до бесконечности, снимает все запреты с возможных ее вариантов, что позволяет сопоставлять самые невероятные факты из разных сфер жизни и находить поразительное решение, объясняющее их.

Должен признать, что автор книги, которую вы держите в руках, то ли по причине своего непрофессионализма, то ли из-за ограниченного времени, отпущенного ему судьбой на эту работу, часто использовал второй из двух описанных выше путей поиска истины. И я снова вынужден пойти таким путем в поисках новых доказательств правильности моей гипотезы начала войны, на сей раз рассматривая две исторические личности, причастность которых к тайне начала Великой Отечественной войны, на мой взгляд, максимально проявилась в период ее завершения.

Первая из них – бессменный нацистский гауляйтер и обер-президент Восточной Пруссии, правитель Белостокского и Цеханувского округов оккупированной Польши, а также рейхскомиссар оккупированной Украины, обергруппенфюрер СА, нацист с 1922 г. Эрих Кох.

Вторая – командир подводной лодки С-13 (в 1945 г. единственной лодки типа «С», оставшейся на Балтике), советский подводник № 1, потопивший немецкие корабли с рекордным суммарным тоннажем (в их числе лайнер «Вильгельм Густлофф» с количеством находившихся на нем людей, как на пяти «Титаниках», в том числе 70 обученных экипажей для подводных лодок, хотя последнее многими высоким должностными лицами ВМФ оспаривается), капитан третьего ранга Герой Советского Союза Александр Иванович Маринеско.

Эти два человека никогда не встречались и даже не слышали фамилий друг друга, но похоже, что именно с их участием на долгие годы была замурована тайна начала Великой Отечественной войны. Что посвященному в эту тайну Э. Коху на сорок лет продлило жизнь, а Александру Маринеско, понятия о ней не имевшему, на столько же сократило и к тому же превратило в мучения все 18 лет, прожитые им после совершения главного подвига его жизни, получившего название «атака века» (звание Героя ему было присвоено лишь через 27 лет после смерти).


Эрих Кох – гауляйтер и рейхскомиссар


Родился 19 июня 1896 г. в городке Эберфельде (Рейнская область). Окончил вечерние коммерческие курсы. Участвовал в Первой мировой войне в 1916–1918 гг. на Восточном фронте. Старейший член НСДАП (партбилет № 90), с 1925 г. близко сотрудничал с одним из основателей этой партии Г. Штрассером. В своих воспоминаниях Э. Кох пишет: «…два года спустя Грегор Штрассер сказал мне: “Партия направляет вас, Кох, в Восточную Пруссию. Партия дает вам ответственейшее задание: создать там восточное крыло нашего движения…”» Кох переехал в Кёнигсберг. В 1928 г. при разгроме Гитлером оппозиции в партии был исключен из нее, однако через два месяца восстановлен, после чего стал бессменным гауляйтером Восточной Пруссии (1928–1945). С 1930 г. депутат рейхстага. В 1933–1945 гг. обер-президент Восточной Пруссии. Автор книги «НСДАП, идея, вождь и партия». В 1939–1944 гг. гауляйтер и шеф гражданской администрации Белостокского и Цеханувского округов оккупированной Польши. C мая 1942 г. по март 1944-го рейхскомиссар (высший руководитель гражданской и военной администрации) оккупированной немцами Украины. Отличался крайней жестокостью по отношению к населению оккупированных территорий даже на фоне других эмиссаров Третьего рейха (что, по мнению А. Розенберга, О. Скорцени и других лидеров и известных деятелей Третьего рейха, сильно способствовало усилению там партизанского движения).

С 16 ноября 1944 г. имперский комиссар обороны Восточной Пруссии, руководил эвакуацией ее гражданского населения. Во время боев за Восточную Пруссию в 1945 г. бежал на буксире в Данию, откуда, сделав пластическую операцию, вернулся в Германию и поселился в местечке Хазенмоор недалеко от Гамбурга под видом сельскохозяйственного рабочего Рольфа Бергера. В мае 1949 г . был опознан и как военный преступник решением суда английской зоны Западной Германии 14 февраля 1950 г. передан Польше (а не СССР, хотя он был рейхскомиссаром Украины). Есть сведения, что в этот период он находился в Мокотовской тюрьме. Как ни странно, суд над ним начался в Варшаве лишь 19 октября 1958 г . и длился более четырех месяцев. 9 марта 1959 г . Э. Кох был приговорен к смертной казни. Однако по непонятным причинам (формально – якобы из-за состояния здоровья, так как польские законы не позволяют казнить больного человека) приговор в исполнение так и не был приведен, и Кох умер своей смертью в польской тюрьме Барчево 12 ноября 1986 г. в возрасте 90 лет. По иронии судьбы тюрьма эта была построена в Польше во время войны по его собственному указанию. Однако некролог о его смерти, напечатанный в еженедельнике «Панорама», издававшемся в г. Катовице, гласил: «12 ноября 1986 г. в дачном поселке Барчево Ольштынского воеводства на 91 году жизни скончался бывший гауляйтер Восточной Пруссии и рейхскомиссар Украины Эрих Кох». В этой скупой информации содержится намек на особые условия его жизни: почему-то вместо тюрьмы указан дачный поселок. В других публикациях говорится, что в его камере имелся цветной телевизор, он регулярно получал газеты и журналы, в том числе иностранные.

Кох в годы Великой Отечественной войны управлял огромной территорией Третьего рейха – Восточной Пруссией, Цеханувским и Белостокским округами Польши, а также Украиной, граничащими между собой (в рейхе его называли за это герцогом Эрихом). На этой территории находились обе восточные Ставки фюрера – «Вольфшанце» («Волчье Логово») под Растенбургом в Восточной Пруссии и «Вервольф» («Волк-оборотень») под Винницей, что давало Коху в тот период особые права и возможности (в сравнении с другими партийными бонзами Третьего рейха) для личных контактов с фюрером, хотя он пользовался его особым доверием и благосклонностью всегда.

Следует отметить, что при всем этом Э. Кох считался сторонником восточной (то есть прорусской) ориентации. Сам он в мемуарах, написанных в польской тюрьме, утверждает, что именно этого ему не простили англичане, выдав его для суда в отличие от многих других оказавшихся в их зоне фашистских военных преступников.

Есть сведения, что еще во времена Веймарской республики Э. Кох вел тайные переговоры от имени НСДАП с представителями ВКП(б), в частности с К. Радеком. В 1938–1939 гг. через резидента советской разведки в Литве С. А. Родителева («Глебова») находящийся в ближайшем окружении гауляйтера Восточной Пруссии Э. Коха информатор советской разведки «Люкс» (работавший консультантом Коха по коммерческим вопросам) сообщал: «Здесь, в Кёнигсберге, налицо сильные просоветские настроения. В руководящих кругах Германии существует три подхода к военно-политическому партнерству на ближайшее будущее: союз с Францией, союз с Англией – за счет Франции, союз с Россией против всего Запада. Кох – один из ведущих сторонников этой линии» [94, c. 278]. «В Германии за мирное урегулирование отношений с Советским Союзом выступали в среде влиятельных военных “лишь выходцы из Восточной Пруссии”» [118, с. 145].

«О просоветских настроениях Коха и Оберлендера (профессора Кёнигсбергского университета, друга Эриха Коха, который непродолжительное время даже работал под началом Коха на Украине, человека русофильских убеждений. – А. О. ) пишут немецкие авторы Густав Хильгер и Альфред Мейер в книге “Несовместимые союзники”… Соседство Кёнигсберга с Советским Союзом развило в Кохе скорее радикализм, чем германский национализм. В 1934 году он опубликовал книжицу под названием Aufbau nach Osten – “Прорубая окно на Восток”.134 Какова бы ни была ней доля участия самого Коха, во всяком случае, книга обнаруживает то, чему Кох дал свое имя, а именно – теорию о том, что немецкая молодежь должна связать свою судьбу скорее с ожесточенной внеклассовой молодежью Советского Союза, нежели с декадентствующей молодежью капиталистического Запада…135 В год публикации своей книги Кох присутствовал при тайном разговоре Оберлендера с человеком из старой большевистской гвардии, Карлом Радеком… (В 70-х годах я читал киносценарий Федора Шахмагонова, в котором описывались первые тайные переговоры НСДАП и ВКП(б), причем вели их Карл Радек и Эрих Кох. Эпизод их встречи начинался с того, что один стоял на берегу моря, а другой подплыл к нему на лодке. – А. О. ). И Оберлендер, и Радек были против враждебного бездействия своих правительств… У советского режима были какие-то свои, глубоко затаенные причины нежелания разбираться (в причинах и целях, формах и способах, а также истории взаимоотношений высшего руководства Третьего рейха и СССР. – А. О. )… Большое неудобство для историка представляли протоколы Молотова – Риббентропа и весь начальный период Второй мировой войны, когда Берлин и Москва были союзниками» [2, с. 10–11].

Не исключено, что именно Кох был тем не названным до сего дня единственным гауляйтером,136 который входил в состав немецкой правительственной делегации, прилетевшей 23 августа 1939 г. во главе с Риббентропом в Москву для заключения пакта о ненападении между Германией и СССР. О высокой степени вероятности участия Коха говорит и тот факт, что делегация вылетела в Москву именно из Кёнигсберга. Внимательно рассматривая опубликованные в последние годы фотографии церемонии подписания, я обнаружил на одном из снимков человека, весьма похожего на Э. Коха (хотя справедливости ради следует отметить, что писатель Теодор Гладков считает, что это Г. Гоффман – личный фотограф Гитлера, который также был в составе немецкой делегации и, кстати, сделал все эти снимки). Интересно, что на снимке именно с ним чокается хрустальными бокалами с шампанским И. В. Сталин.137

Интересен и тот факт, что у Коха были особые отношения с М. Борманом, который тоже воевал в Первую мировую войну на Восточном фронте, попал в плен к русским и вернулся в Германию после революции.138 Во время расследования в ноябре 1935 г. верховным судьей нацистской партии Бухом фактов коррупции и деспотизма Э. Коха как гауляйтера Восточной Пруссии Борман по поручению фюрера прилетал в Кёнигсберг вместе с Бухом,139 своим тестем, и сделал все, что мог, для смягчения ситуации. С тех пор они стали с Кохом друзьями.

Известно, что 22 июля 1942 г., находясь в ставке Гитлера «Вервольф», Борман предпринял 12-часовую поездку по селам оккупированной Украины в сопровождении Карла Брандта и еще двух человек, одним из которых вполне мог быть Э. Кох (сопровождал же он во время поездки по Украине другого фашистского лидера – А. Розенберга, что подтверждается множеством фото). Руководитель западногерманской разведки Р. Гелен (в годы войны начальник армейской разведки германского генштаба «Иностранные армии Востока») в своей книге «Служба» написал, что «Борман в тот раз ездил на встречу с курьером из Москвы». Он же утверждает, что «Борман был важнейшим источником информации и консультантом Советов, начав работать на Москву еще до русской кампании». Гелен называет это «тщательно скрывавшимся Советами секретом, который может стать ключом к пониманию одной из самых удивительных и загадочных историй нашего века».

Оценивая правдоподобность процитированных слов Гелена, нельзя не отметить такие важные факты биографии Бормана, как его нахождение в русском плену в Первую мировую войну и возвращение в Германию после Октябрьской революции, а также целый ряд других загадочных эпизодов в его жизни: исчезновение из бункера имперской канцелярии после смерти фюрера в начале мае 1945 г.; вынесение ему смертного приговора в Нюрнберге в 1946 г. (Гиммлеру, факт смерти которого был установлен, смертный приговор не выносился) и, наконец, тот факт, что советская массовая пропаганда никогда не упоминала Бормана в числе лидеров фашистской Германии в течение всей войны.

П. Судоплатов пишет: «Дыма без огня, как известно, не бывает, хотя Борман никогда не сотрудничал с нами. Он, так же как и шеф гестапо Мюллер, постоянно находился в сфере нашего внимания. Когда Борман был еще никому не известным рядовым функционером нацистской партии и проживал в 1930 г. в скромном пансионате под Веной, с ним поддерживал “полезное знакомство” крупный нелегал нашей разведки Борис Афанасьев» [118, с. 193–194].

В этой связи нельзя также не отметить, что в книге А. Колпакиди и Д. Прохорова «Внешняя разведка России» [63] в статье о разведчике Б. М. Афанасьеве говорится: «В июне 1941 г. Б. М. Афанасьев прибыл в Берлин для восстановления полезных для разведки связей и, в том числе, для попытки выхода на рейхсляйтера НСДАП Мартина Бормана». Для того чтобы такую попытку предпринимать, надо было иметь веские причины, значит, они имелись. Небезынтересна тема контакта героя художественного фильма «Семнадцать мгновений весны» советского разведчика Штирлица с Борманом – именно его Штирлиц привлекает к операции по срыву заключения сепаратного мира между Германией и США.

Однако вернемся к фактам широко известным. Именно за рейхскомиссаром Украины Э. Кохом полтора года с поддержкой целого спецотряда НКВД охотился выдающийся советский разведчик Николай Кузнецов (и даже был у него на приеме), однако почему-то Кох остался жив, а Н. Кузнецов погиб. Тем не менее, звание Героя Советского Союза ему присвоили, значит, свое главное задание он выполнил (и оно состояло не в убийстве Эриха Коха, а в чем-то другом).

Почему-то именно в Кёнигсберге у Коха оказалась вывезенная в 1941 г. из Петергофа Янтарная комната, по его указаниям ее там демонстрировали,140 а в конце войны упаковали в ящики, вывезли и спрятали так, что не могут найти по сей день.

Непонятно также, каким образом ему, пожалуй единственному из нацистской верхушки, удалось бежать из Германии в Данию, по крайней мере так объясняла его исчезновение в конце войны мировая пресса. (Хотя есть сообщения и о том, что Кох сумел выехать в апреле 1945 г. в Швецию.141 Во всяком случае, на интернетовском сайте «Военная литература: Вторая мировая война: Битва за Берлин, Красная Армия» опубликован документ № 205 «Из протокола допроса личного референта Геббельса по вопросам науки и культуры В. Хейрихсдорфа» от 4 мая 1945 г. Отвечая на вопрос о местонахождении видных нацистов, Хейрихсдорф упомянул высших руководителей Третьего рейха – Геринга, Гиммлера, Геббельса, Бормана, Риббентропа, Лея, Розенберга и почему-то лишь одного единственного гауляйтера – Коха. Принимая во внимание отсутствие в этом перечне имени Кейтеля, можно предположить, что о нем допрашивающий просто не задавал вопросов, потому что он уже был задержан. А вот о Кохе, нацистском лидере гораздо меньшего ранга, он почему-то спросил. Из этого следует, что либо Коха усиленно искали, либо проверяли, что известно в Германии о его исчезновении.

Непонятно также, зачем Кох вернулся в оккупированную Германию, почему после опознания и ареста в 1949 г. в Гамбурге (английская зона оккупации) англичане через год передали его не СССР, а Польше, почему суд над ним начался лишь через 8 (!!!) лет после этого, почему, после того как его приговорили к смертной казни, он прожил еще 27 (!) лет и умер от старости.

Это может означать лишь одно: по каким-то причинам его тронуть не могли! Даже после смерти Сталина и ликвидации Берии! Столь велика была тайна, которой он владел. Вполне возможно, что это и была тайна контактов высшего руководства СССР и Германии, которые осуществлялись до и во время Великой Отечественной войны. Не исключено, что все составляющие особый секрет этих контактов письма, договоры, протоколы, планы, стенограммы переговоров и телефонных разговоров, а также имеющие к ним отношение фотоснимки хранились именно в Кёнигсберге у Коха , который сам начинал эти контакты и был активным участником многих из них (возможно, даже вместе с полным комплектом документов по послерапалльскому советско-германскому военному и военно-техническому сотрудничеству). Эти документы, назовем их условно «Восточный архив Э. Коха», во время стремительно развивающейся Восточнопрусской операции в январе 1945 г., скорее всего, были вывезены из Восточной Пруссии морем (для самолета их объем был слишком велик) и до сих пор хранятся где-то, возможно, вместе с Янтарной комнатой, отчего ее никак и не могут найти уже столько лет.

Дело в том, что вывезенная в октябре 1941 г. немцами из захваченного ими Петергофа, якобы для личного музея фюрера в Линце (Австрия), Янтарная комната до указанного места назначения почему-то так и не дошла, а обосновалась в Кёнигсберге. Уже 14 ноября того же года она была показана высшим чинам рейха в одном из помещений кёнигсбергского Королевского замка, из чего следует, что Э. Кох не умыкнул это сокровище, а имел на это согласие фюрера. Возможно, что вначале Янтарная комната задержалась в Кёнигсберге для реставрации – восстановления панелей и элементов, поврежденных или утраченных при демонтаже и транспортировке, а может, для приведения ее в первозданный вид, в котором она была подарена в 1716 г. прусским королем Фридрихом-Вильгельмом I русскому царю Петру I (известно, что она была существенно доработана при Елизавете I). Это тем более вероятно, что именно вблизи Кёнигсберга, в Пальмникене (ныне пос. Янтарное), находится самое крупное в мире месторождение янтаря.

Однако по неизвестной причине Янтарная комната задержалась в Кёнигсберге до приближения советских войск, хотя с февраля 1944 г. (якобы из-за того, что в замке произошел пожар, слегка повредивший ее панели) считалось, что она демонтирована, упакована в ящики и спрятана в одном из самых потайных подвалов замка. По имеющимся сведениям, последним эти 80 ящиков видел офицер вермахта Георг Штайн 28 января 1945 г. Значит, в этот день их в очередной раз грузили либо, чтобы отправить в другой подвал-хранилище, либо для транспортировки. Затем следы Янтарной комнаты теряются. Правда, в показаниях директора кёнигсбергского музея, в котором она хранилась, доктора Альфреда Роде советскому коменданту города говорилось, что до 5 апреля 1945 г. ящики с имуществом Янтарной комнаты все еще находились в Королевском замке, но вполне возможно, что это была попытка пустить ее поиски по ложному следу.

Упоминал о Янтарной комнате во время допросов после задержания и бывший гауляйтер Восточной Пруссии Эрих Кох. Он заявил, что знает место ее нахождения и готов рассказать о нем в обмен на свободу (это предложение он неоднократно повторял во время своего в общей сложности 36-летнего заключения). В своих показаниях он упомянул название судна «Вильгельм Густлофф». Исходя из этого, некоторые считают, что ящики с панелями Янтарной комнаты были погружены именно на этот корабль в числе других вывозимых на нем ящиков с ценностями и важными документами и погибли с ним в водах Балтийского моря 30 января 1945 г.

Однако возможен и другой вариант ее отправки, описанный в статье М. Ершова «Сто жизней Янтарной комнаты»:


30 января 1945 года у одного из пирсов кёнигсбергского порта стояло еще одно судно под названием «Вильгельм Густлофф». Ледокол отбуксировал этот пароход в Пиллау (нынешний Балтийск. – А. О. ), откуда он ушел на запад, и затем след его затерялся. Может быть, именно этот «Густлофф» имел в виду хитрый Эрих Кох? (упоминая его в своих показаниях. Может, это и был тот ранее упомянутый буксир, на котором Э. Кох пересек Балтийское море и оказался в оккупированной немцами Дании? – А. О. ). Может быть, именно это судно приняло на борт драгоценный груз, который в гитлеровской Германии оценивали в миллион марок (а сегодня в некоторых публикациях сообщается, что уже в четверть миллиарда долларов. – А. О. )? Увы, ни положительного, ни отрицательного ответа на поставленные вопросы нет. Еще были предположения, что Янтарную комнату отправили за океан или в укромный уголок Европы на подводной лодке. Однако погрузить и разместить восемнадцать (почему-то лишь 18, а не 80, как указывал П. Штайн. – А. О. ) крупных ящиков в столь ограниченном пространстве практически невозможно!

[42, с. 5]



Александр Маринеско – советский Подводник № 1


Родился 2(15) января 1913 г. в Одессе. Плавал матросом на судах пароходства. В 1933 г. окончил Одесский морской техникум и плавал помощником капитана на пароходе «Красный флот». Однажды осенью того же года, когда Маринеско стоял на вахте, в районе Скадовска произошел случай, круто изменивший его судьбу. Маринеско обнаружил на горизонте точку, оказавшуюся терпящим бедствие торпедным катером, на котором находилось высокое военно-морское начальство. За это он получил благодарность командующего Черноморским флотом и месячный оклад от пароходства. Через несколько дней после этого он был призван на флот и по окончании годичных курсов комсостава РККФ в ноябре 1934 г. назначен командиром БЧ-1-4 на подлодку типа «Щ» Балтийского флота. 16 июля 1938 г. лейтенанта А. Маринеско по неизвестной причине увольняют с флота (причиной увольнения, скорее всего, послужили аресты, возможно, спасенного им в 1933 г. командования Черноморского флота: комфлота И. К. Кожанова – 5.10. 37 г. и начштаба флота К. И. Душенова, в момент ареста – 22.5.38 г. – командующего Северным флотом). Однако через три недели, 7 августа, Маринеско восстанавливают на службе, а в ноябре ему присваивают звание старшего лейтенанта. Он становится помощником командира подводной лодки, а через полгода командиром подводной лодки-«малютки» М-96, на которой в звании капитан-лейтенанта встречает войну. За потопление в августе 1942 г. немецкого транспорта «Хелена» (7 000 т) А. Маринеско был награжден орденом Ленина. Осенью 1942 г. М-96 совершает новый поход и высаживает в глубоком тылу врага диверсионную группу. В конце того же года Маринеско присваивают звание капитана 3-го ранга. 14 апреля 1943 г. его назначают командиром средней подлодки С-13. В октябре – ноябре 1944 г. С-13 под его командой совершает боевой поход, в котором топит немецкий транспорт «Зигфрид» (5 000 т), за что Маринеско получает орден Красного Знамени. 22 декабря 1944 г. С-13 возвратилась на базу в Ханко после докового ремонта в Хельсинки для подготовки к боевому походу в южную часть Балтийского моря. 11 января (по некоторым источникам, 9 января) 1945 г. С-13 под командой Маринеско выходит из Ханко в боевой поход и 30 января в Данцигской бухте тремя торпедами отправляет на дно немецкий лайнер «Вильгельм Густлофф» (24 500 т), а 10 февраля двумя торпедами топит транспорт «Генерал фон Штойбен»(14 660 т) и 15 февраля возвращается на базу в Турку, получив на это приказ командования (якобы в связи с тем, что туда перебазировался дивизион подводных лодок).

На этом месте я прерываю на время краткий рассказ о судьбе А. И. Маринеско, с тем чтобы подробнее рассказать об обстоятельствах, предшествовавших выходу С-13 в море в январский поход, ибо это поможет понять суть события, происшедшего 30 января 1945 г.

С-13 должна была выйти в поход в первых числах января. Однако ее командир А. Маринеско, отправившийся с разрешения начальства в увольнение, якобы оказался в городе Турку (60 км морем или гораздо больше по железной дороге, к тому же по ней прямого сообщения не было и надо было ехать с пересадкой),142 встретил там новый 1945 год в ресторане гостиницы (по одним сведениям – с врачом своей лодки, по другим – с капитаном 3-го ранга П. Лобановым) и остался там ночевать, проведя ночь с ее хозяйкой – молодой шведкой. По непонятным причинам название этой гостиницы по сей день не указывается, хорошо если этим оберегается честь ее хозяйки, однако возможен и другой вариант – вдруг оказалось бы, что в то время хозяйкой была 75-летняя старушка либо мужчина-холостяк. Это могло бы сильно подорвать веру в красивую легенду о причине задержки выхода в поход подлодки С-13.

Интересно и то, что хотя Маринеско явился на лодку из новогоднего увольнения, опоздав всего на несколько часов, С-13 вышла в поход лишь через много дней после этого – 11 января 1945 г. (9 января – по другим источникам). Одно из возможных объяснений задержки дает автор единственного появившегося за последние 60 лет зарубежного исследования о Великой Отечественной войне на море швейцарский историк Ю. Майстер:


«3 января в районе мыса Брюстерорт миноносец Т-3 (немецких ВМС. – А. О. ) таранил советскую подводную лодку “С-13”. Однако эта подводная лодка, видимо, не затонула, так как в феврале она находилась в Финляндии».

[75, с. 171]


Что это означает, непонятно – то ли просто выдумка, то ли столкновение действительно имело место, но не с С-13, а с другой подлодкой (например, с С-4, о чем будет сказано ниже), то ли это действительно была С-13, и задержка ее выхода в боевой поход до 11 января была вызвана необходимостью проведения срочного ремонта именно после этого столкновения, то ли так объяснили задержку выхода С-13 в море после того, как советскому командованию стало известно о задержке выхода в море «Густлоффа», который, по моему мнению, был вполне конкретной целью этого похода.

Хотя возможно, что такая длительная задержка произошла из-за проводимой СМЕРШем серьезнейшей проверки обстоятельств, приведших к опозданию Маринеско на С-13 после встречи Нового года – ведь на территории иностранного государства командир советского боевого корабля, который готовится к выполнению важного задания, вступил в несанкционированный, да еще и интимный контакт с иностранкой, к тому же владеющей русским языком!.. По тем временам такой проступок явно тянул на военный трибунал (недаром же есть сообщения, о том, что спутник Маринеско капитан 3-го ранга Петр Лобанов за ту же самую встречу Нового года угодил в штрафбат). Не очень понятно другое. Если из-за этой длительной проверки единственная на Балтике советская подлодка такого класса, способная быстро оказаться на другом конце моря (и не давать немецким транспортам подвозить в Восточную Пруссию и Померанию войска и важнейшие грузы, осуществлять эвакуацию нацистской администрации, спецслужб, архивов и награбленных за войну ценностей, а также перебрасывать на Запад части для обороны Берлина), столь долго простояла у пирса, значит, все эти восемь или десять дней немцы самым успешным образом могли осуществлять указанные морские перевозки. Более того, даже выйдя 13 января 1945 г. на исходные рубежи боевого дежурства (что зафиксировал радист С-13 М. И. Коробейник в своем дневнике: «13 января стою на радиовахте. Передал сообщение о занятии позиции в Данцигской бухте»), подлодка под командой Маринеско целых семнадцать дней никого не атаковала, несмотря на интенсивнейшее движение в этом районе немецких транспортов.143

Из этого следует, что командиру С-13 в этом походе наверняка была заранее указана позиция – вход в Данцигскую бухту и, весьма вероятно, даже конкретная цель для атаки – лайнер «Вильгельм Густлофф». Тогда вполне можно предположить, что советское командование заранее знало время выхода «Густлоффа», но оно внезапно изменилось, и надо было найти какой-то конкретный повод для задержки С-13 на базе, чтобы при этом никоим образом не раскрыть связь с источником этой сверхсекретной информации и не дать немецким спецслужбам зацепку для его раскрытия. Поэтому, зная лихой и непредсказуемый характер Маринеско, его могли всего лишь отпустить в новогоднее увольнение, а уж далее по его вине произошло все то, что было нужно для обоснования задержки С-13 на базе. Хотя, если вдуматься, сам факт выдачи разрешения на увольнение в военное время командиру корабля, который готовится к боевому походу, кажется не менее странным и даже диким, чем его несвоевременное возвращение, приведшее к задержке выхода подлодки в море.

Не исключено, что командование или СМЕРШ предложили Маринеско разыграть вариант, объясняющий опоздание из увольнения «гусарским загулом» в новогоднюю ночь. Естественно, при этом ему было приказано держать все это в абсолютной тайне, как и истинную «особую» цель предстоящего похода С-13, возможно, сформулированную как уничтожение находившихся на борту «Густлоффа» 3 000 немецких подводников. Не исключено, что с Маринеско даже была взята подписка о неразглашении всего вышеизложенного, которую он, несмотря на все невзгоды своей последующей жизни, так никогда и не нарушил. Возможно, что ему даже была обещана награда – при условии успешного выполнения задания – присвоение звания Героя Советского Союза, которое он получил почти через тридцать лет после своей смерти. Естественно, что, вернувшись из похода, полностью выполнив все, что ему не просто приказывали, а о чем его убедительно просили, он мог рассчитывать на выполнение обязательств и со стороны командования и был крайне возмущен тем, что даже никаких признаков тому нет. Началось все с того, что в условленном месте лодку не встретил ледокол с лоцманом для проводки ее через шхеры и ледяные поля. Зато на обратном пути ее поджидала засада.

Следует также отметить, что по какой-то причине в этот поход на C-13 в роли замполита отправился сотрудник то ли Главного политуправления ВМФ, то ли спецслужб – НКВД, СМЕРШа или ГРУ. Рулевой С-13 Г. Зеленцов в своих воспоминаниях пишет:


Спустя неделю (то есть в последний момент перед выходом в поход. – А. О. ) на лодку прислали представителя Главного политуправления Бориса Сергеевича Крылова для строгой опеки в предстоящем боевом походе провинившейся команды… Все у нас сразу же догадались, что это за «опекун», и относились к нему с подозрением.

[50, с. 160, 167]


В. Геманов утверждает, что Крылов был работником политотдела бригады ПЛ, «исполнявший в походе обязанности замполита» [30].

На мой взгляд, у Крылова была одна-единственная задача – держать радиосвязь с разведотделом флота и на боевой позиции дать указание Маринеско о том, какая конкретная цель должна быть уничтожена любой ценой (именно лайнер «Вильгельм Густлофф»), и, возможно, выполнить еще одну спецфункцию в момент атаки, о чем будет сказано ниже.

Когда мне в начале 2006 г. прислали из Санкт-Петербурга книгу Александра Крона «Капитан дальнего плавания», изданную в 1984 г.,144 я был очень удивлен тем, что эпизод встречи на базе в Турку подлодки С-13 после январского похода 1945 г. был описан совершенно не так, как он отложился у меня в памяти после прочтения в 1983 г. этой повести, напечатанной в журнале «Новый мир». В книге ее встречал командир дивизиона подводных лодок А. Орел, который «сойдя на лед, крепко обнял Маринеско», а потом «был и банкет с традиционными жареными поросятами, и дружеские объятья, и многозначительные намеки на предстоящие высокие награды».

В моей же памяти сохранились связанные с этим возвращением невероятные события, о которых 22 года назад я прочитал в журнальном варианте повести А. Крона. Там говорилось, что когда С-13 подошла к пирсу порта Турку, ее команде, вопреки традиции, не только не поднесли жареных поросят, числом, равным количеству потопленных в походе кораблей противника, но подлодку вообще никто не встречал, и оскорбленный А. И. Маринеско дал команду на погружение, положил лодку на грунт рядом с пирсом, после чего приказал выдать команде алкоголь и объявил праздник в честь боевого успеха в походе. Потом с пирса к лодке неоднократно спускали водолаза, который гаечным ключом выстукивал по обшивке приказ командования о немедленном всплытии, на что получал краткие и резкие ответы стуком изнутри. Когда же лодка наконец всплыла и пришвартовалась, начались серьезные разборки с участием командования, политотдела и СМЕРШа. Однако, несмотря ни на что, учитывая уникальные боевые результаты январского похода С-13, ни ее командира, ни членов команды к ответственности привлекать не стали, но награды снизили на несколько категорий: так, А. Маринеско вместо звезды Героя получил орден Боевого Красного Знамени.

Я обратился в редакцию «Нового мира», где мне любезно предоставили второй номер этого журнала за 1983 г. Оказалось, что журнальный вариант отличался от книжного одним-единственным словом: в журнале командир дивизиона подлодок А. Орел встречал вернувшуюся из похода С-13 на тральщике , а в книге – на ледоколе (значение этой разницы я понял позднее, о чем еще расскажу).

Неожиданно для меня в журнальном варианте повести А. Крона не было слов о том, что геройскую лодку никто не встретил и Маринеско в знак протеста дал команду положить С-13 на грунт возле пирса. И тогда я вспомнил, что об этом мне рассказывал Борис Александрович Краснов – капитан 2-го ранга запаса и бывший командир подводной лодки, который некоторое время работал помощником директора нашего института по соцбытовым вопросам. Я давал ему почитать журнал «Новый мир» с публикацией о Маринеско, и он-то и сообщил мне, что встреча С-13 на базе описана в журнале неправильно, и в общих чертах изложил историю о погружении подлодки у пирса, после того как ее никто не встретил. Он утверждал, что слышал эту историю лично из уст командира подлодки С-13 А. И. Маринеско.

Как рассказал Борис Александрович, в самом конце 50-х – начале 60-х годов в Кронштадте начались встречи подводников Балтики – участников Великой Отечественной войны. Во время этих встреч им разрешали бывать на борту современных подводных лодок, в том числе на подлодке, где служил сам Краснов. На двух таких встречах присутствовал А. И. Маринеско, при этом он неоднократно заходил в гости в каюту Бориса Александровича. Краснов открывал сейф, извлекал емкость со спиртом, разливал его по стаканам. Однако, чокнувшись, Маринеско свой стакан не опрокидывал, а расстегивал пиджак и рубашку, доставал из кармана стеклянную воронку, вставлял ее в какое-то отверстие в животе и вливал свою порцию спирта через эту воронку (у него к этому времени была удалена часть пищевода). После этого начинались воспоминания и долгие разговоры о войне. Однажды Маринеско и рассказал о том, как встречали подлодку С-13 после январского похода, и о том, как ее экипаж на дне возле пирса отпраздновал свое возвращение и свой боевой успех – потопление в этом походе двух кораблей, одним из которых был «Вильгельм Густлофф». Как спускали водолаза, который отстукивал разводным ключом по борту лодки морзянкой приказы командира дивизиона подводных лодок Орла, а затем командира бригады Верховского, и что приказывал радисту отстучать в ответ лихой Маринеско, пока команда С-13 праздновала свои победы.

Поэтому после получения книги А. Крона из Петербурга я понял, что надо немедленно связаться с Б. А. Красновым и уточнить ряд деталей, не представлявших для меня большого интереса в 1983 г., но ставших чрезвычайно важными сейчас. Однако когда я с большим трудом разыскал его домашний телефон и позвонил, женский голос (принадлежавший, скорее всего, его жене) сообщил печальную новость: Борис Александрович Краснов умер 26 сентября 2005 г.

Должен отметить, что факт существования этой версии возвращения С-13 на базу после январского похода мне подтвердил и бывший подводник контр-адмирал О. В. Кустов, сказав, что неоднократно слышал ее на флоте. В той или иной степени ее подтвердили еще несколько подводников, в том числе один ветеран – офицер-подводник Балтийского флота со времен Великой Отечественной войны. Даже в Музее истории подводного флота им. А. И. Маринеско (в Санкт-Петербурге) мне сказали, что такая версия есть, хотя вполне возможно, что в ней имеется в виду празднование на грунте экипажем С-13 Дня Победы 9 мая, заставшего подлодку в ее последнем боевом походе.

В одном из самых последних объемных материалов об А. И. Маринеско «Подводный ас», опубликованном в семи номерах газеты «Московская правда» в марте 2006 г. [21], журналистка Берта Бухарина подробно изложила свою беседу с единственным живущим в Москве членом экипажа легендарной подлодки С-13, помощником акустика, участником «атаки века» капитан-лейтенантом в отставке С. А. Звездовым. В публикации этой газеты за 14 марта 2006 г. сказано:


Среди баек о Маринеско есть и такая. Якобы недовольный тем, как на берегу встретили лодку, вернувшуюся из похода, командир отдал команду на погружение прямо у пирса. И экипаж целые сутки отмечал победу в лодке, несмотря на попытки командования до него достучаться.


Фактически это почти слово в слово повторенный рассказ Б. A. Краснова, который, однако, слышал его не как чью-то байку, а из уст самого А. И. Маринеско. Причем предположить, что таким образом экипаж С-13 после возвращения на базу праздновал победу над Германией невозможно, ибо в День Победы подлодка совершала свой последний боевой поход (20 апреля – 23 мая 1945 г.) и на ее борту находился в странной роли то ли наставника, то ли контролера начальник подводных сил Балтфлота контрадмирал Стеценко, который подобного никогда не допустил бы. Так что вполне возможно, что такой немыслимый в условиях военного времени случай – и протест экипажа военного корабля, и неоднократный отказ командира лодки выполнить приказ командования, и создание помехи для нормальной работы причала – действительно имел место, и, скорее всего, это было после возвращения С-13 из январского похода 1945 г.

На мой взгляд, именно этот невероятный эпизод и стал причиной всех последующих неприятностей А. И. Маринеско и гонений на него, начиная с замены звезды Героя Советского Союза на орден Красного Знамени.

Осталось только понять, из-за чего же он, капитан 3-го ранга, профессионал и настоящий командир, подверг себя и свой экипаж такому риску? Вряд ли только из-за отсутствия на пирсе восторженной толпы, командования и традиционных жареных поросят. Должна быть тут гораздо более серьезная причина. Попробуем ее выяснить.


Загадки «атаки века»


Рассмотрим некоторые подробности, странные стечения обстоятельств, непонятности и противоречия, связанные с «атакой века».

1. Утверждается, что в момент выхода из Ханко в январский поход С-13 была единственной подводной лодкой типа «С» на Балтфлоте (остальные двенадцать к этому времени погибли), поэтому командование направляет ее на другой конец Балтийского моря на «свободную охоту» за немецкими транспортами, эвакуирующими из Восточной Пруссии и Померании войска, ценности и важнейшие документы (кстати, среди них должны были находиться и архивы обеих восточных ставок Гитлера). И вот на семнадцатый день своего боевого дежурства у выхода из Данцигской бухты в 20.12 по московскому времени, то есть в 22.12 по берлинскому (практически в темноте), при штормовой непогоде (до 9 баллов), на семиградусном морозе и при снежном буране эта подлодка случайно (?) обнаруживает самое большое немецкое судно, которое пять лет простояло у стенки и впервые за эти годы именно в этот день вышло в море.

Вероятность случайного совпадения ничтожно мала. Гораздо вероятнее, что командование поручило Маринеско уничтожить именно это судно, однако точная дата его выхода в море и маршрут были неизвестны (либо они были известны, но по каким-то причинам изменились); когда же в распоряжении советского командования оказались уточненные данные, их по радио сообщили Маринеско. (Кстати, не факт, что С-13 осталась тогда последней «эской» на Балтике, возможно, в это время еще была цела С-4, о чем я еще подробно расскажу.)

2. «Густлофф» был обнаружен подлодкой С-13, так как в течение последних двух часов до своей гибели шел с включенными сигнальными огнями. Их включили для предупреждения столкновения в темноте с якобы находящейся по курсу группой немецких кораблей-тральщиков во главе с тяжелым крейсером «Адмирал Хиппер», о чем на «Густлоффе» узнали из радиограммы, как выяснилось позже, неизвестно кем посланной. Хотя, согласно немецким источникам, «Густлофф» в этот момент сопровождал лишь миноносец «Лев», оторвавшийся от конвоя, а входящие в состав конвоя крейсер «Адмирал Хиппер» и тральщики находились позади «Густлоффа», а не впереди, и они подошли к месту его затопления, чтобы спасать людей, оказавшихся в ледяной воде.

3. Подводная лодка С-13 против обыкновения атаковала «Вильгельма Густлоффа» в надводном положении, произведя торпедный залп из всех четырех носовых аппаратов с небывало близкого (и даже опасного для подлодки) расстояния – двух кабельтовых, то есть 370 м (в петербурском Музее подводного плавания им. Маринеско мне назвали эту цифру). Именно поэтому три выпущенные торпеды попали в цель, поразив силовые установки «Густлоффа» (четвертая же застряла и не вышла из торпедного аппарата подлодки). Следует отметить, что в некоторых источниках указывается другое расстояние, с которого велась стрельба: 4,5 кабельтовых (840 м), 4,8 кабельтовых (890 м) и даже 12 кабельтовых (более 2 км). Создается впечатление, что в отечественных публикациях это расстояние постоянно увеличивается, чтобы избежать вопроса, как это немцы допустили, чтобы вражеская подлодка смогла безнаказанно подойти столь близко к атакуемому судну. Торпедный залп был осуществлен в 23.08 (по московскому времени). В результате лайнер затонул за 3–4 минуты – по записи ее командира А. Маринеско в «Истории КПЛ С-13», за 24 минуты – как пишут в большинстве публикаций, за 1 час 02 мин. – по немецким данным.

4. Непонятно, почему С-13 не стала атаковать «Густлоффа» с правого борта, то есть со стороны моря, с ходу, когда обнаружила его в 20.12, двигаясь в надводном положении, а на ходу осуществила погружение, пересекла трассу движения «Густлоффа», затем всплыла и более полутора часов догоняла его в надводном положении, идя с запредельной для этого типа подлодок скоростью 19 узлов, заставляя дизели работать в форсированном режиме, с риском их выхода из строя в любой момент, лишь для того, чтобы атаковать «Густлоффа» с левого борта, то есть со стороны берега.

В многочисленных публикациях это погружение С-13 объясняется тем, что лодка перешла к более неожиданному для немцев варианту атаки, а также тем, что силуэт подлодки меньше заметен на фоне берега, чем на фоне моря. Однако следует отметить, что при этом риск обнаружить себя был у лодки гораздо меньшим, чем риск не догнать лайнер – в первую очередь, из-за возможности поломки дизелей при столь длительной работе в режиме форсажа. Интересно, что в описании «атаки века» у Г. Зеленцова вообще не говорится об этом погружении для выхода в атаку с левого борта, в результате чего С-13 пришлось более часа догонять лайнер в надводном положении.

Есть также сообщение о том, что причиной погружения С-13 послужило обнаружение ее одним из кораблей охранения, который «рванул к ней», и ей «пришлось нырять». Однако это маловероятно, хотя бы из-за того, что в момент встречи С-13 с «Густлоффом» все корабли охранения отстали и подошли лишь тогда, когда накренившийся «Густлофф» уже погружался в воду.

5. Есть сообщения об обнаружении подлодки С-13 кораблем сопровождения лайнера, скорее всего миноносцем «Löwe» («Лев»). С его борта якобы даже просемафорили запрос, на который по команде Маринеско сигнальщик С-13 дал ответ (правда, в некоторых публикациях говорится, что этот запрос был сделан с борта самого лайнера). В отдельных рассказах об «атаке века» сообщалось, что ответом было русское ругательство, в других – что просто какая-то абракадабра. В результате немцы ночью в непогоду и метель якобы ничего не поняли, однако решили: раз подлодка отвечает, значит – своя. В том, что C-13 сумела более часа двигаться рядом с лайнером и существенно приблизиться к нему, несомненно, большую роль сыграло и предвоенное советско-германское сотрудничество. Подлодки типа «С» (по одной версии «С» означает «Сталинец», по другой – «средняя») разрабатывались немецким конструкторским бюро в Бремене с участием голландского филиала, а большинство советских подлодок этого типа, в том числе и С-13, были построены в Горьком на заводе «Красное Сормово». Поэтому подводная лодка С-13 по своим акустическим характеристикам и очертаниям вполне могла восприниматься и «Густлоффом», и судами сопровождения как немецкая (ее полный немецкий аналог – подлодка серии IX-бис). А вот поступивший с нашей лодки ответ с крепким словцом в адрес немцев и ответ-абракадабра маловероятны, если С-13 находилась на расстоянии 2 кабельтовых, то есть 370 м (в фильме «Атака века» говорится, что это расстояние составляло 4 кабельтовых, то есть 740 м). На таком расстоянии и ночью в шторм, и в пургу сигнал семафора был бы четко виден, а из этого следует, что, скорее всего, наш сигнальщик ответил правильным кодовым немецким словом. Ему передали его из разведцентра Балтфлота, а уж откуда там узнали – большой вопрос (возможно, это и была спецфункция Крылова!).

6. В немецких публикациях о потоплении «Вильгельма Густлоффа» сообщалось еще об одной подлодке, обнаруженной немецкими судами, которые вели спасательные работы на месте его гибели: в 00.25 она осуществила вторую торпедную атаку по миноносцу Т-36 (тот ушел от пущенных двух торпед, дав «полный вперед при круто заложенном руле»). В уже упоминавшейся книге Ю. Майстера тоже говорится о второй подлодке: «Пока “Вильгельм Густлофф” погружался правым бортом (?) в воду… германские корабли шумопеленгаторами вновь обнаружили советскую подводную лодку, выходящую в атаку, в связи с чем “Адмирал Хиппер” вынужден был оставить район гибели парохода. “Т-36” продолжал спасение людей и попутно дважды уклонялся от торпед, выпущенных второй неожиданно проявившейся лодкой » [75, c. 170].

Маловероятно, что С-13 второй раз пошла в атаку. Во-первых, об этом ничего не говорится в описании боя, данном в «Истории КПЛ C-13» лично командиром лодки А. Маринеско, во-вторых, саму С-13 преследовали в это время подошедшие корабли охранения, которые сбрасывали на нее глубинные бомбы, и в-третьих, у С-13 была проблема с застрявшей в аппарате четвертой торпедой (кстати, имевшей надпись: «За Сталина!»), которая могла сдетонировать на близкий взрыв глубинной бомбы.

Это подтверждает и капитан «Вильгельма Густлоффа» Цан в объяснительной записке от 30.1.45 г.: «Когда я оказался на эсминце “Т-36”, то командир сказал мне, что обнаружил по данным акустических приборов две цели по левому и правому борту».

Возможно, наличием второй подлодки объясняется и поразительное расхождение данных о количестве сброшенных немцами на С-13 глубинных бомб – 240 штук и 12 штук – по разным источникам. Кстати в упомянутой «Истории КПЛ С-13», подписанной лично А. Маринеско, указана именно цифра 12! Совершенно непонятно, для чего ему понадобилось в 20 раз занижать количество сброшенных на его лодку глубинных бомб. Может быть, 240 глубинных бомб сбросили как раз на вторую лодку?

7. По свидетельству некоторых участников «атаки века», в частности рулевого-сигнальщика Зеленцова, после затопления лайнера в глубине раздались три гулких удара – затонувший корабль якобы трижды ударился о грунт, прежде чем замереть на дне. Так как «Густлофф» был теплоходом, это не могли быть взрывы котлов. Мне также кажется невероятным, чтобы такое огромное судно трижды подкинуло при его соприкосновении с дном – не та была скорость погружения при потоплении. Наиболее реальный вариант, что это были взрывы динамитных зарядов, но откуда они взялись на «Густлоффе» – непонятно. Небезынтересно, что сам Маринеско в «Истории КПЛ С-13» (cм. Приложение 29) об этих трех подводных похожих на взрыв ударах при затоплении «Густлоффа» вообще не упоминает. Зато сообщает, что после торпедирования 10 февраля 1945 г. судна, которое он называет крейсером «Лейпциг», ссылаясь на данные РО ШКБФ (разведотдела штаба Краснознаменного Балтийского флота. – А. О .), «спустя две-три минуты на крейсере последовало три сильных взрыва, предположительно – взрыв котлов или же сдетонировал пороховой погреб».

8. Предполагаю, что Маринеско после потопления «Густлоффа» получил от командования запрет на немедленное возвращение, так как тогда стало бы очевидным, что это потопление не случайность, а конкретная цель похода. Поэтому ему было приказано атаковать и потопить еще одно любое немецкое судно. Хотя вполне возможно, что если Центру стало известно, например, что на «Густлоффе» вывозился не «Восточный архив», а, допустим, «Янтарная комната», то Маринеско получил приказ выйти на перехват другого судна, на котором немцы переправляли «Восточный архив». Поэтому С-13 продолжала поиск цели (или ожидала получения команды по радио) и лишь к концу дня 9 февраля обнаружила, атаковала и в 2.50 10 февраля двумя торпедами 145 из кормовых торпедных аппаратов потопила военный транспорт «Генерал Штойбен».

Показательно, что и на второе судно, потопленное С-13 в этом походе, Маринеско вышел не случайно. Много лет спустя выяснилось, что его координаты передал на С-13 по радио бывший сослуживец Маринеско по дивизиону лодок-малюток, прикомандированный в период январского похода С-13 к штабу ВВС Балтфлота, командир дивизиона подводных лодок П. А. Cидоренко146 (интересно, что вскоре после январско-февральского похода С-13 он получил повышение – был назначен начальником штаба бригады подводных лодок).

В «Истории Краснознаменной подводной лодки С-13 (1941–1945)» – единственной известной на сегодняшний день рукописи А. Маринеско – он сам дает совершенно другую, абсолютно честную информацию об этом потоплении: «…обнаружили шум винтов большого двухвинтового корабля. При сближении установили: шел крейсер в охранении 3-х эсминцев…» Далее Маринеско описывает подробности атаки и торпедный залп и в завершение пишет: «По данным РО ШКБФ, это был крейсер “Лейпциг”, который сильно поврежден и восстановить его невозможно». О потоплении торпедированного судна – ни слова. Откуда же взяли потом «Генерала Штойбена»?

А видимо, вот откуда. Позже выяснилось, что в момент второй торпедной атаки С-13, начатой на исходе 9 февраля и успешно завершенной в начале 10 февраля 1945 г., «Лейпцига» в море просто не могло быть, так как еще 14 октября 1944 г. он столкнулся в районе Готенхафена (Гдыни) со своим же тяжелым крейсером «Принц Евгений», получил тяжелые повреждения, сопровождаемые гибелью и ранением 10 % экипажа, вследствие чего 16 ноября 1944 г. был выведен из состава флота. Скорее всего, атакованный подводной лодкой С-13 корабль был легким крейсером типа «Лейпциг». Поэтому, учитывая, что и все остальные крейсеры этого типа («Кёнигсберг», «Карлсруэ», «Кёльн») были к этому времени или потоплены, или повреждены, по всей вероятности, им мог быть единственный боеспособный на тот момент легкий крейсер такого типа «Эмден». Но его невозможно было перепутать с пароходом «Генерал Штойбен», ибо у него в два раза меньше водоизмещение (6 990 т против 14 660) и один дизель (у парохода 4 котла). Тогда следует признать, что «Эмден» был заменен на «Штойбена» советским командованием не случайно.

На мой взгляд, возможной причиной такой замены послужило то, что с декабря 1944 г. «Эмден» находился на ремонте в Кёнигсберге,147 а «при подходе советских войск к городу был 23.1.1945 выведен из доков. Он должен был идти в Готенхафен. 24.1.1945 на крейсер погрузили много различных грузов, (в том числе гроб с телом генерал-фельдмаршала П. Гинденбурга148), но выйти из порта он не смог до 26-го, поскольку его механизмы все еще находились в частично разобранном состоянии. 30 января прибыл в Готтенхафен. В течении марта-апреля неоднократно становился жертвой авианалетов, особенно тяжелые повреждения он получил 9—10.4.1945. В результате команде пришлось 14.4.1945 выбросить корабль на берег бухты Хайфендорфер в Кильском порту» [48, с. 431].

Не исключено, что погрузку ящиков с «Янтарной комнатой» на «Эмден» и наблюдал 28 января 1945 г. офицер вермахта Георг Штайн. Можно предположить, что «тяжелые повреждения», о которых говорится выше, «Эмден» на самом деле получил не 9—10.IV.45, а 9—10.II.45, только позже для сокрытия даты этого события латинские цифры в документе были подправлены: латинскую II превратили в IV, подрисовав к ней сзади всего лишь одну наклонную линию – снизу вправо вверх. Из чего может следовать, что Кох сообщил, будто «Густлофф» вывозит «Восточный архив Коха», а «Эмден» – «Янтарную комнату» (которую советское руководство также не хотело отпускать на Запад). А на самом деле все было наоборот.

Следует также отметить, что, несмотря на полученные тяжелые повреждения, «Эмден» не затонул (см. «Историю КПЛ С-13») и добрался до Кильского порта, и возможно, спецгруз был принят сообщниками Коха. Есть сообщения, что «Эмден» был потоплен британскими ВВС 9 апреля 1945 г. в Киле. По другим сообщениям, 26 апреля 1945 г. он был исключен из действующего состава ВМФ и 3 мая взорван.


Возвращение С-13 на базу


Небезынтересны обстоятельства возвращения С-13 на базу после выполнения январского боевого задания. А. Крон в повести «Капитан дальнего плавания» пишет:


У «C-13» еще оставались торпеды, но автономность лодки была полностью исчерпана и пришло время возвращаться на базу. У командира было легко на душе, он имел все основания рассчитывать на сердечную и даже торжественную встречу. Успех его окрылил, и он всячески давал понять экипажу, что этот поход не последний, до конца войны лодка успеет еще раз выйти в море. Встретили вернувшихся с победой и впрямь хорошо. Рандеву обошлось без недоразумений. Командир дивизиона А. Е. Орел вышел на ледоколе (это в книге, вышедшей в 1984 г., а в журнале «Новый мир» № 2 за 1983 г. тот же А. Крон почему-то написал: «на тральщике»! – А. О. ) встречать «C-13», сойдя на лед (вот из-за чего «тральщик» заменили на ледокол. – А. О .), крепко обнял Маринеско.

[65, c. 151–152]


Нельзя не признать с горечью, что в этом месте Александр Крон – замечательный человек и писатель, вырвавший А. Маринеско и «атаку века» из небытия, – либо ошибся, либо слегка отклонился от истины (скорее всего, выполняя указание начальства, редактуры или цензуры). Встреча С-13 (с определенной долей иронии названная А. Кроном «рандеву») после тяжелейшего похода, в котором она исчерпала все свои ресурсы, в назначенном командованием месте произошла с большими и весьма драматичными «недоразумениями». Почему о них не упоминает А. Крон, остается только гадать, но вот о том, почему о них ни словом не обмолвился сам А. Маринеско в «Истории КПЛ С-13» (где был просто обязан сделать это по долгу службы), гадать не приходится – только по категорическому запрету командования.

Дело в том, что на обратном пути точно на выданном командованием маршруте С-13 поджидала засада! В. Шурыгин – старший в публикации «Великий Маринеско» – в главе «Атака века и то, что ей предшествовало» пишет:


Субъективно и объективно было сделано, а точнее – сложилось так, что С-13 из этого похода вернуться не могла… на возможном фарватере или курсе отхода ее поджидала засада… C-13 шла на оптимальной глубине, но ее на глубине и ждали! Поклониться в ноги надо акустику Ивану Шнапцеву, который услышал подводную опасность и отслеживал ее так, что она была как бы практически видна. И она, и выпускаемые ею торпеды. Девять торпед! Несколько часов шел тот подводный поединок…

(http://www.zavtra.ru/cgi//veil//data/zavtra/00/335/61.html)


Судя по числу торпед засада на С-13 могла состоять даже из двух подводных лодок. Ничего не известно о том, отвечала ли С-13 в этой подводной схватке торпедными залпами или только уклонялась от вражеских торпед по талантливым командам Маринеско.

О встрече с подводной лодкой, которая поджидала С-13 на маршруте во время возращения на свою базу, В. Геманов в книге «Подвиг “тринадцатой”» пишет гораздо подробнее. Эта встреча чрезвычайна важна для понимания того, что же произошло с подводной лодкой под командой Маринеско в ее «звездном походе», поэтому стоит привести несколько важных деталей в изложении В. Геманова:


Наступили третьи сутки подводного перехода «тринадцатой» из заданного района в базу (то есть 12 февраля. – А. О. ). …Ближе к вечеру, когда подводная лодка, по штурманским расчетам, уже подходила к небольшому островку Готска-Санде, что располагается у северной оконечности острова Гогланд, командир приказал боцману подвсплыть под перископ… Маринеско сжал ладонями рубчатую поверхность перископных рукояток, повел их вправо. Перед его глазами побежала рябь зеленоватых волн, за которыми угадывались тяжелые скалистые очертания дальнего островка. Но тут же послышался торопливый доклад младшего гидроакустика матроса Ивана Шевцова:149

– Слева 145 градусов – шум винтов подводной лодки!

Никаких ориентировок о выходе наших подлодок в шифрограммах, поступивших из штаба бригады, командир не получал. «Логически рассуждая, – уверял себя Александр Иванович, – командование ни в коем случае не могло построить график выхода и возвращения своих лодок так, чтобы они встретились в подводном положении на одном фарватере!»

Вывод был однозначным: враг, каким-то образом узнав, где пролегают пути наших лодок в базу и из базы, устроил засаду…

Началось состязание умов, состязание командирской грамотности, опыта, смекалки, интуиции…

«Тринадцатая», послушная рулю, покатилась влево, курсом на вражескую субмарину. Но и на ней, несомненно, был опытный командир…

Сложная, хитроумная это игра – поиск момента для точного торпедного залпа, когда ни один из противников не видит другого. Только шум винтов – единственная зацепка, единственный ориентир. Если гидроакустик – мастер, если у него тонкий слух и точное знание характерных оттенков изменения звука при поворотах подлодки, есть шанс выйти победителем. Но если на акустической станции недостаточно опытный и умелый специалист, человек, страдающий хотя бы элементарными погрешностями слуха, если он слабо разбирается в едва заметных оттенках звука и не способен отличить, в каком положении субмарина противника, куда она поворачивает, идет на лодку или от нее, – никаких шансов остаться в живых, а не то чтобы одержать победу!

Великое счастье экипажа «тринадцатой» было в том, что Иван Шнапцев обладал поистине феноменальным музыкальным слухом. Акустик ежеминутно четко докладывал командиру о малейших изменениях в движении вражеской лодки…

– Лодка выпустила торпеды! – тут же доложил акустик.

– Право на борт!

Теперь все решали мгновения. Успеет ли «тринадцатая» уйти с курса наполненных грузом взрывчатки «сигар»…

– Стоп моторы! Заполнить быструю!..

Это был поистине гроссмейстерский ход, недаром Александр Иванович считался в бригаде неплохим шахматистом…

«С-13» стремительно упала в глубину, и в это мгновение моряки услышали, как над их головами с надрывным воем промчалась торпеда, за нею – вторая…

«А теперь вперед, только вперед! Всплыть на прежнюю глубину и гоняться, гоняться, гоняться!»

«Тринадцатая» развернулась курсом на вражескую субмарину, прибавила ход. Видимо, почувствовав, что назревает ответная атака, фашистский командир отвернул свою лодку, потом лег на обратный курс…

Больше четырех часов продолжался невидимый для глаз напряженный поединок ума, находчивости, мастерства, нервов. Этого состязания гитлеровский «морской волк» не выдержал. Одну за другой он расстрелял все свои девять торпед, так и не сумев выйти на пеленг и дистанцию точного торпедного удара, а затем постыдно бежал… Поединок этот, неожиданный и потому чрезвычайно опасный, дал экипажу «тринадцатой» основательную встряску…

14 февраля в 11.00 «тринадцатая» пришла в заранее определенную приказом точку встречи с кораблями обеспечения и сопровождения. Соблюдая все меры предосторожности, всплыла под перископ. На горизонте – никого. Только огромное поле бело-голубых пластинок битого льда. Хотя уверенно подходила к концу зима, морозы еще продолжали держаться. Вдоль берега протянулось огромное поле плотного ледового припая. Самостоятельно пробиться сквозь него вряд ли можно. Нужен ледокол.

Но в чем дело? Почему пуст горизонт? Где обещанные корабли охранения и сопровождения? Можно понять удивление и возмущение командира и вахтенного офицера… «Тринадцатая», по сути, брошена на произвол судьбы. «Где вы есть?» – полетел в эфир запрос. В ответ – молчание.

Лодка, чтобы соблюсти скрытность, снова ушла на глубину. Некоторое время спустя опять всплыла. Опять радисты запросили, где же долгожданные ледокол и корабли охранения. Тщетно! Никого и ничего. Что могло помешать выходу кораблей, нарушению обговоренного и строго установленного порядка встречи подводных лодок, возвращающихся из боевого похода? В конце концов, стоит ли ждать и сколько ждать, – это ведь не прогулочная яхта в мирном море! Минута промедления может оказаться решающей в судьбе корабля и экипажа!

И тогда командир принял решение идти в базу незнакомым фарватером самостоятельно. Подводная лодка погрузилась на перископную глубину и, опустив перископы, медленно подошла под поле битого льда. Это исключало вероятность встречи с фашистскими подлодками, обычно караулившими у опушки шхер наши возвращающиеся лодки и атаковавшими их, когда те всплывали…

«Тринадцатая» вошла под лед. Конечно же, в принципе, Александру Ивановичу были известны подходы к Ханко. В предвоенные годы, командуя «малюткой», он базировался именно на этой военно-морской базе. Правда, с того времени прошло немало – целых четыре года. Что-то подзабылось, какие-то изменения могли произойти в этом районе. Главное же состояло в том, что не знал командир об истинной минной обстановке. Потому-то именно сейчас, в таких вот условиях, ему нужен был лоцман.

И все-таки командир сумел самостоятельно провести «тринадцатую» в шхеры. Затем лодка всплыла и ревунами известила лоцмана. Часа через два он прибыл. Однако вслед поступила радиограмма с приказом следовать в финский порт Турку, куда к тому времени перешла плавбаза дивизиона «Смольный» (при чем тут «Смольный» – ведь в поход С-13 выходила от борта финского парохода «Полярная звезда»? – А. О .). Новое испытание! Из радиограммы можно было понять, что лодке предстоял послепоходный ремонт именно в Турку.

Час за часом с треском и шорохом ползли льды по корпусу лодки. С трудом пробивалась «тринадцатая» сквозь их нагромождения, пока справлялся нож форштевня с такой нагрузкой. Наконец вынуждена была остановиться и начать зарядку аккумуляторных батарей…

Только после полуночи к «тринадцатой» подошел базовый тральщик «БТЩ-217», с которого сошел командир дивизиона капитан 1-го ранга Александр Евстафьевич Орел. Бегом по льду бросившись к лодке, издалека еще закричал он ожидавшему на мостике Маринеско:

– Я знал, я знал, что ты придешь с победой!150

– Получили твои радио о потоплении крупного транспорта и крейсера , – продолжил комдив, поднявшись на мостик лодки. – Молодцы! Данные подтверждаются. Ну, а со встречей, извини, брат, плохо получилось…

Оказалось, что из-за отсутствия опытных лоцманов посланный корабль пришел не в оговоренную точку встречи. После настойчивых требований командования прибыл умелый лоцман. Но время уже было упущено… Разумеется, причина была уважительная. Но как ни пытался командир, поставив себя на место тех, кто отвечал за организацию встречи лодки, понять, как это могло произойти в отработанном военном организме, никакого оправдания случившемуся не находил. Ведь в принципе такие мероприятия обычно заранее продумываются и строго контролируются. Только халатность, граничащая с преступлением , могла привести к тому, чтобы возвратившаяся из боевого похода подводная лодка с уставшим, измотанным экипажем, без боезапаса на борту оказалась в опасном районе без охранения, по сути обреченной на гибель. И можно понять состояние всех членов экипажа, только что переживших подводную схватку, больше похожую на схватку усталого и безоружного человека с вооруженным до зубов бандитом, – схватку в кромешной тьме. Горечь, обида, непонимание!..

Состояние это еще более ухудшилось, когда моряки узнали от комдива, что в квадрате моря, соседствующем с тем, в котором «тринадцатая» торпедировала два фашистских судна, совсем недавно, буквально на днях, погибла «С-4» – лодка их дивизиона .151 Значит, погибли знакомые ребята, друзья… Словом, день возвращения в базу особой радости команде «тринадцатой» не принес. Правда, встреча в Турку была торжественной, даже трогательной.

Конечно, погода не радовала. Гудели напрягшиеся от лютого мороза и свирепого норд-веста провода. По брусчатке улиц мела сухая, колючая поземка. Черепичные крыши домов казались пегими от усыпавшего их снега. Улицы были пустынны, будто вымерли…

А в Угольной гавани, где стояли подводные лодки Дивизиона и находилась плавбаза «Смольный», причал был заполнен матросами, старшинами и офицерами.

Едва «С-13» ошвартовалась, боевые товарищи Александра Ивановича Маринеско – командиры «Д-2» Роман Линденберг, «Л-3» – Владимир Коновалов, «Л-21»– Сергей Могилевский, «Лембита» – Алексей Матиясевич, «Щ-407» – Павел Бочаров и комдив «щук» Георгий Алексеевич Гольдберг – окружили героя, а затем, подхватив на руки, вынесли на причал, начали качать.

[30, c. 111–117]


В. Шурыгин в публикации «Великий Маринеско» обо всем этом пишет так:


И еще одно, очень важное, лодку в заранее оговоренном районе не встретили наши сторожевые катера и корабль сопровождения. Она опять же на свой риск пошла под перископом к базе незнакомым фарватером… Пусть рассказывают, как рад был капитан I ранга А. Орел, как бежал по льду и радостно кричал: «Я знал, я знал, что вы придете с победой!» Но лучше бы вместо всего этого избавили бы С-13 от смертельного риска и явной возможности «смыть кровью».


В. И. Дмитриев в книге «Советское подводное кораблестроение» пишет о возвращении С-13 из этого похода:


Возвращаясь в Турку, С-13 была вынуждена пройти около трех миль подо льдом. C трудом пробив рубкой торосистый лед, лодка приняла на борт прибывшего на ледоколе для ее встречи командира дивизиона капитана I ранга А. Е. Орла. Он перешел с ледокола на подводную лодку по льду.

[36, c. 143]


Еще одна деталь: подлодка С-13, согласно записи в историческом журнале, отправлялась в поход из Ханко. Однако в уже упоминавшемся дневнике ее радиста Михаила Коробейника есть запись:


11.01.45 г. 10.00. Снявшись со швартовых, отошли от финского парохода «Полярная звезда»152 (однако в какой гавани это было – в Турку или Ханко, Коробейник почему-то не указывает. – А. О .). В 23.55 вышли из шхер, погрузились на глубину 15 метров…


По моему мнению, в гавани Ханко, расположенной на территории советской базы ВМФ, арендованной у Финляндии с сентября 1944 г., финские корабли находиться не могли. Кроме того, шхеры расположены на выходе из Турку, а не из Ханко. Значит, по какой-то причине, выйдя в поход из Ханко, C-13 почему-то вернулась в Турку («…и пришвартовалась левым бортом к плавбазе «Смольный» – записал Маринеско в «Истории КПЛ C-13»). В воспоминаниях же одного из членов экипажа С-13 о ее возвращении на базу из этого похода говорится: «На причале экипаж С-13 приветствовали матросы, старшины и офицеры, командиры подводных лодок…»

В «Истории КПЛ С-13» Маринеско, описывая возвращение на базу в Турку, о встречающих судах и людях не упоминает, но указывает, что это произошло в 4.00, то есть в полной темноте, за несколько часов до подъема. Так что, скорее всего, на базе никто лодку Маринеско не встречал, и значит, он вполне мог дать команду лечь на грунт возле причала или плавбазы. И этот «знак протеста» был вызван не тем, что вернувшуюся на базу С-13 в нарушение канонов подводного флота никто не приветствовал, а тем, что ее в условленном месте не встретил ледокол и она просто могла погибнуть. A может, ледокол потому и не вышел навстречу, что на маршруте С-13 подстерегала неизвестная подлодка (или подлодки) и лодка Маринеско вообще не должна была вернуться на базу? Может, Маринеско поэтому и положил свою лодку на грунт возле стоянки и целые сутки не всплывал, чтобы вся база узнала, что С-13 с экипажем вернулась в целости и сохранности, а значит, в этот поход с ней уже ничего больше случиться не может?

Тогда этим беспрецедентным и нелепым, на первый взгляд, поступком Маринеско спас свой экипаж от гибели и заслужил навеки его благодарную любовь, а также глубокое уважение всех советских подводников.

Но возможно, этим же поступком Маринеско заработал стойкую, долго не проходящую ненависть командования, не сумевшего исполнить указание Инстанции о ликвидации подводной лодки, которая выполнила секретное задание особой важности – потопила немецкий лайнер «Вильгельм Густлофф», вывозивший из Восточной Пруссии документы о тайном предвоенном советско-германском сотрудничестве.

Завершить эту главу хочется документом – заметкой о потоплении «Густлоффа», о которой всегда сообщалось, что она была напечатана во вторник 20 февраля 1945 г. в шведской газете «Афтонбладет». Качественная фотокопия вырезки из нее впервые была опубликована в главе «Звездный поход А. И. Маринеско» в уникальном издании «Подводные силы России. 1906–2006» [100]. Интересно, что в шведском тексте дата потопления не указана, более того – отсутствует и дата выхода газеты (см. с. 38 Фотоприложений). Однако в уголке остро заточенным простым карандашом надписано: «20.02.45 г.». Вероятно, эта дата проставлена рукой командира 1-го дивизиона подводных лодок капитана 1-го ранга А. Орла, так как именно этим числом датировано и его представление командованию на присвоение командиру С-13 А. Маринеско звания Героя Советского Союза. Первые и, скорее всего, единственные на тот момент данные о результатах потопления «Густлоффа» А. Орел нашел в купленной им в газетном киоске Ханко или Турку шведской вечерней газете и не только привел их в своей докладной, но и приложил к ней эту вырезку из газеты, благодаря чему она и сохранилась [100, c. 259].153


На дне немецкое судно более чем с 7 000 пассажиров

Утонули в течение 15 минут после торпедирования вблизи Данцига. Четыре немецких транспортных судна утонули от русских морских истребителей (marinfliget).

Стокгольм, воскресенье


(ФНБ) Это немецкий корабль «Вильгельм Густлофф» водоизмещением 25 000 тонн, оказавшийся чуть впереди каравана судов, следовавшего из Данцигской гавани в начале суток, после торпедного залпа затонул, согласно первым сообщениям в нескольких утренних газетах. Из 8 000 пассажиров спаслись лишь 998 человек. На корабле находились 3 700 курсантов-подводников, которые обучались для запланированной подводной войны, и свыше 4 000 беженцев с Востока, большинство которых составляли женщины и дети. Через десять минут после торпедного кольца или торпедного залпа (в шведском тексте torpederingen , что это – термин, означающий торпедный залп, или намек на то, что лайнер был одновременно атакован несколькими подводными лодками или несколькими торпедоносцами? – А. О .) корабль потряс удар (tick) в борт, и он затонул пять минут спустя. Корабль, который принадлежал немецкой общественной организации “Kraft dürch Freude”(«Сила через радость». – А. О .), посещал Стокгольм в июне 1939 года, тогда сюда требовал немецкие войска еще Лингиаден (Lingiaden).

На снимке: вид этого торпедированного океанского лайнера ранее в Гамбургской гавани после выполнения испытательного рейса в марте 1938 года.


Москва, воскресенье

(ФНБ через ТАСС) Еще во вчерашней вечерней передаче русские сообщили в коммюнике: четыре немецких транспортных судна водоизмещением 10 000 тонн, 6 000 тонн, 6 000 тонн и 5 000 тонн потоплены русскими морскими истребителями в южной части Восточного моря в результате торпедных и бомбовых уничтожающих ударов.


Нельзя не отметить, что в ссылке исследователя И. Калмыковой на публикацию в той же газете «Афтонбладет» от того же 20 февраля 1945 г., в уже упоминавшейся публикации в журнале «Октопус», приводятся другие цифры и детали этого потопления:


на борту «Вильгельма Густлова» находилось 9 000 человек, в том числе 22 высокопоставленных партийных чиновника из польских земель и Восточной Пруссии, генералы и старшие офицеры РСХА (ведомство Гиммлера), батальон службы порта из войск СС численностью 300 человек, а главное – 3 700 унтер-офицеров, выпускников школы подводного плавания и сто командиров подводных лодок, окончивших специальный курс обучения.

[92, c. 120]


А. Орел в своем представлении на Маринеско строго придерживается данных, указанных в полностью приведенном здесь переводе заметки из шведской газеты, и даже ссылается на эту публикацию: «В момент потопления на борту лайнера находилось свыше 8 000 человек – обученных специалистов-подводников… Этого было бы достаточно для укомплектования 70 подводных лодок среднего тоннажа» (последнее – уже собственное рассуждение Орла, базирующееся на указанных в заметке цифрах).

К этому можно добавить, что в наши дни экскурсоводы в бывшем лагере смерти Освенцим рассказывают, что при наступлении советских войск руководство, охрана и «сотрудники» лагеря, широко практиковавшие опыты над живыми людьми, в том числе изучая их выживаемость в ледяной воде, эвакуировались из Польши на лайнере «Вильгельм Густлофф». Первая же торпеда советской подлодки взорвалась в районе их размещения на судне, буквально разорвав многих на куски, другие же закончили свою жизнь в ледяной воде.

Возвращаясь к приведенной выше вырезке из шведской газеты, следует отметить, что, скорее всего, эта газета действительно от 20 февраля 1945 года, так как:

– 20 февраля 1945 г. был вторник, поэтому попавшие в поле этой газетной вырезки четыре сообщения шведского телеграфного агентства ФНБ (в том числе одно со ссылкой на ТАСС и одно со ссылкой на Рейтер), помеченные одним и тем же днем – воскресеньем, выглядят совершенно естественно и являются самой свежей на тот момент информацией, если учесть, что по понедельникам эта газета не выходила;

– в той же газете напечатана заметка корреспондента газеты «Обсервер» под названием «Иден должен провести конференцию в Италии», где упоминается о том, что условия выхода из войны Италии надо решать с учетом закончившейся Крымской конференции. Эта конференция, известная также под названием «Ялтинская», проходила с 4 по 11 февраля, итоговое заявление глав правительств было подписано 14 февраля 1945 г. Из этого следует, что воскресенье, которым помечены все информации, – это 18 февраля 1945 г. Непонятно другое – почему информация о событии, произошедшем целых две с половиной недели тому назад, подается как свежая сенсация в солидной газете («Афтонбладет» без перерывов выходит с 1830 г.)? Почему эта публикация появляется в шведской газете лишь через пять дней после возвращения подлодки С-13 на советскую базу, расположенную на территории Финляндии? Почему об «атаке века» в то время не было ни единого сообщения в советской прессе?

На все эти вопросы еще предстоит найти ответы.


Почему С-13 под командой Маринеско воевала до 23 мая 1945 года?


Январский поход не был последним походом подлодки С-13 под командованием Маринеско в Великой Отечественной войне.

В свой последний боевой поход С-13 вышла 20 апреля 1945 г. и вернулась из него лишь 23 мая. В «Истории КПЛ С-13» Маринеско указал, что был приказ «о занятии подводной лодкой позиции 75 миль на зюйд-ост от маяка Фальудден с задачей уничтожения транспортов и военных кораблей противника» (при такой позиции С-13 никак не могла оказаться южнее 56-й параллели). Непонятно, почему и в каком качестве на борту подлодки в этом походе находился начальник Подводного плавания Балтийского флота контр-адмирал А. М. Стеценко. То ли в качестве наставника, дабы не допустить новой выходки Маринеско, подобной погружению на грунт у причала своей базы, то ли для обеспечения выполнения какого-то особого задания, о котором Маринеско не был поставлен в известность по ряду причин. В пользу второго варианта говорит тот факт, что за этот поход были награждены лишь два его участника: контр-адмирал Стеценко, получивший орден Нахимова, и юнга Золотарев, вполне возможно выполнявший функции его вестового и получивший медаль Нахимова. И хотя некоторые члены экипажа С-13 иронизировали по этому поводу: мол, надо же адмиралу, командовавшему подводным флотом Балтики, хоть разок за всю войну выйти в подводное плаванье, хотя бы специально для получения боевой награды, – я допускаю, что Cтеценко имел вполне серьезное задание, которое было им успешно выполнено, о чем и свидетельствует награждение его высоким морским орденом. Но вот каким оно было, это задание?

Из записей Маринеско в «Истории КПЛ С-13» следует, что по непонятным причинам его подлодка за все длительное время апрельского похода ни разу не атаковала ни одного вражеского судна. Зато сама была четырежды атакована вражескими подводными лодками, в том числе однажды несколькими сразу. Удивительно, что вопреки обыкновению С-13 ни разу не вступила с ними в бой, а защищалась лишь уклонением от торпед, увеличением хода и погружением. Однажды С-13 была даже атакована самолетом, названным Маринеско в «Истории КПЛ С-13» ФВ-198 (это неточность в записи, скорее всего, это был «Фокке-Вульф-189»).

Совершенно другую картину этого похода С-13 и оценку действий ее командира дает в заключении о нем командир дивизиона подводных лодок капитан 1-го ранга А. Е. Орел :154


1. За период нахождения в море, на позиции, в зоне интенсивного движения противника с 23.04.45 г. 7 раз обнаруживал цели, но атаковать не мог…

2. 24.04 в 23.38 по ШП155 обнаружил конвой, но, всплыв в надводное положение, не смог открыть люка… Атака сорвалась, так как в перископ ничего видеть в это время было нельзя.

3. 26.04 в 01.35 обнаружил работу поискового прибора… Возможность атаковать упущена из-за неправильных действий командира.

4. 27.04 в 22.46 по ШП обнаружила шум ТР и работу двух УЗПН. Через 7 мин. в расстоянии 35 кбт визуально обнаружил ТР в охранении двух СКР и двух СКА. Командир от атаки отказался, ввиду большой видимости. Действия командира неправильные: до этого он вывел ПЛ в светлую часть горизонта, а потом не пошел за противником, не перешел в темную часть горизонта…

5. 28.04 в 16.41, находясь под водой, по ШП обнаружил шум ТР и работу двух УЗПН… Командир увеличил ход до 4 узлов и через 14 мин от атаки отказался, считая себя вне предельного угла атаки… Возможность атаки упущена по вине командира, который не стремился сблизиться с противником, а берег батарею, боясь что ее придется заряжать несколько ночей подряд.

6. 28.04 в 19.23 обнаружили шум Т Р… В перископ противника не видел. Через девять минут командир якобы установил, не меняя трехузлового хода, что находится вне предельного угла атаки.

7. 02.05 по ШП обнаружили шум Т Р… По-видимому, командир неправильно определил сторону движения и потому с противником не сблизился…

8. 03.05 в 10.45 в перископ обнаружил ТР в охранении двух СКР, но атаковать не сумел из-за неправильного маневрирования.

Вывод: Боевую задачу ПЛ не выполнила. Действия командира неудовлетворительные.


Комдив А. Орел утверждает, что во всех семи случаях атака С-13 была сорвана по вине ее командира: «не смог открыть люка», «не перешел в темную часть горизонта», «берег батарею, боясь что ее придется заряжать несколько ночей подряд», «якобы установил… что находится вне предельного угла атаки», «неправильно определил сторону движения», «атаковать не сумел из-за неправильного маневрирования». И это все о советском Подводнике № 1, победителе в «атаке века»?!

Ему вторит вышестоящий начальник – командир бригады подводных лодок Курников:


Находясь на позиции, командир ПЛ имел много случаев обнаружения транспортов и конвоев противника, но в результате неправильного маневрирования и нерешительности сблизиться для атаки не смог…

Выводы: 1. Действия командира ПЛ на позиции неудовлетворительные. Командир ПЛ не стремился искать и атаковать противника…

2. В результате неактивных действий командира ПЛ «С-13» поставленную боевую задачу не выполнила.

Оценка боевого похода ПЛ «С-13» неудовлетворительная.

(капитан 1 ранга Курников).156


Ну и как все это понимать? Первое, что напрашивается: общими усилиями командование доказывает Маринеско, что он достоин не звания героя, а скорее строгого наказания. Но не слишком ли дорого обходится такое «воспитание», если «в воспитательных целях» последнюю «эску» Балтики не пожалели и многократно поставили ее вместе с экипажем под угрозу гибели?! И еще одна странность. В заключении А. Орла не указана ни одна торпедная атака по С-13, а в «Истории КПЛ С-13» А. Маринеско записал, что их было четыре c 14 пущенными по лодке торпедами. Причем Маринеско, охарактеризованный комдивом и комбригом как полный «неумеха», сумел-таки уклониться от всех этих торпед без потерь и даже повреждений. А ведь C-13, шедшую в надводном положении, еще атаковал и самолет, сбросивший на нее 4 бомбы, а после того, как она начала погружение, стрелявший по ней из всех пушек и пулеметов.

Есть еще одна загадка в этом походе. Из семи указанных А. Орлом дат встреч С-13 с противником только две совпадают с датами пяти атак против С-13, о которых сообщает Маринеско, при этом совершенно не совпадают их обстоятельства и время. Совпадают сведения А. Орла и А. Маринеско только в одном: в период с 5 по 23 мая никаких встреч C-13 с кораблями противника и нападений подводных лодок на нее не зафиксировано . Правда, непонятно, где C-13 в этот период была и чем занималась, особенно после Победы, почему-то встреченной и отмеченной экипажем в полной тишине в лодке, лежащей на грунте (по сообщениям некоторых его членов, сделанным в послевоенные годы). По моему мнению, это означает, что празднование великого события происходило в боевой обстановке.

Поскольку Маринеско, в отличие от А. Орла, указал в «Истории КПЛ С-13» точное время и даже координаты всех атак против С-13 в этом походе, я нашел эти точки на карте и сильно удивился. Оказалось, что С-13 находилась совсем не там, где ей было предписано боевым заданием, а гораздо южнее. 25 и 27 апреля она действовала в 80—100 км от Лиепаи (Либавы) и Мемеля (Клайпеды), 3 и 5 мая – в 70—150 км от Померании, перекрывая морской путь из Курляндии в Германию и не давая немцам возможности перебросить дивизии из Курляндского котла на подкрепление Берлину.

А вот ее местонахождение 30 апреля меня потрясло – оказывается, она была в 10 км от Швеции , а точнее – от города-порта Карльскруна, расположенного в устье реки, в основном на островах! Карльскруна – самый близкий крупный шведский город, лежащий на морском пути из Курляндии, Восточной Пруссии и Померании на запад. Это административный центр одной из 24-х провинций (ленов) Швеции, через него проходит железная дорога.

Что же делала здесь наша подлодка, и зачем она так опасно близко для себя подошла к берегу? Швеция была нейтральной страной. Немецкие дивизии сюда перевозиться никак не могли. Поэтому вариантов истинной цели последнего похода С-13 совсем немного: либо она вновь вела наблюдение за передвижением какого-то немецкого судна, либо сама тайно перевозила в Швецию кого-то или что-то, либо, наоборот, вывозила из Швеции. Кстати, по утверждению Маринеско в «Истории КПЛ C-13», именно в этом месте ночью в 2.12 их атаковал самолет – скорее всего, это был самолет шведской береговой охраны.

Из поведения подлодки С-13 в последнем боевом походе следует, что, по всей видимости, ей было категорически запрещено вступать в бой. Члены экипажа С-13 в своих воспоминаниях неоднократно упоминали о спорах между Маринеско и Стеценко по поводу намерения атаковать противника, причем, хотя они вели их наедине, всезнающий матросский «телеграф» утверждал: Маринеско все время рвался в бой, Стеценко же останавливал его, доходя до прямых запретов. Его главный довод при этом был такой: война кончается, зачем же топить немецкие суда, когда они и так через несколько дней достанутся нам? Не исключено, что столь убедительным доводом он просто прикрывал истинное задание командования.

Если все это так, то жестко-негативные заключения командира дивизиона А. Орла и командира бригады Курникова о последнем походе С-13 либо были прикрытием истинной цели этого похода, либо свидетельствуют о том, что даже вышестоящие начальники Маринеско не имели о ней представления. А может быть, имели – и всё сделали для успешного ее выполнения.

О важности последнего военного похода подводной лодки С-13 косвенно свидетельствуют два факта:

1. За два дня до выхода в последний боевой поход подлодки C-13 под командованием Маринеско (18 апреля 1945 г.) произошел ряд кадровых перестановок на подводном флоте Балтики: Л. А. Курников стал командиром бригады подводных лодок, П. А. Сидоренко – начальником штаба этой бригады, а сам начальник Подводного плавания Балтфлота контр-адмирал А. М. Стеценко ушел в этот длительный поход.

2. На следующий день после возвращения С-13 из этого похода (24 мая 1945 г.) группе советских флотоводцев – Касатонову, Королеву, Алексееву и другим были присвоены очередные адмиральские звания . Конечно же документы на присвоение были поданы и оформлены заранее, однако постановление Совнаркома Сталин почему-то подписал лишь на следующий день после возвращения Стеценко вместе с С-13 из похода, во время которого она, возможно, выполнила самое последнее боевое задание в Великой Отечественной войне – не только свое и подводного флота Балтики, но и всего Военно-Морского флота страны . Об этом свидетельствует список лиц, получивших высокое звание адмирала и генерала (или повышенных в звании) в этот особый день – день торжественного приема в Кремле в честь командующих по случаю Победы. Из тринадцати человек, указанных в этом списке (не была ли эта цифра остроумным намеком вождя на номер подлодки, выполнившей его последнее спецзадание в Великой Отечественной?), восемь получили звание адмирала, один – генерала береговой обороны, один – генерала медслужбы, два – генерала интендантской службы и один – генерала авиации. Показательно, что ни пехотинцев, ни танкистов, ни артиллеристов в этом списке нет. Это позволяет предположить, что подводная лодка С-13 выполнила последнее самое важное задание Верховного Главнокомандующего в этой войне, поставленное перед ВМФ (кстати, следующее присвоение генеральских званий состоялось 29 мая 1945 г., причем среди сорока одного военачальника различных родов войск, получивших генеральское звание в тот день, не было ни одного адмирала; а предыдущее имело место 2 мая 1945 г., тогда из тринадцати лиц, получивших генеральское звание, лишь один стал адмиралом).

Кстати, об особой роли адмирала Стеценко свидетельствует тот факт, что именно он присутствовал при подписании акта капитуляции Японии 3 сентября 1945 г. на борту американского авианосца «Миссури», представляя там советский ВМФ.


Почему Подводника № 1 не терпело начальство?


Нельзя не задуматься над вопросом, почему о Маринеско и его главном подвиге – «атаке века» не было никакой информации в годы войны и в течение многих лет после нее. Когда об этом впервые заговорили и что послужило тому причиной?

Вполне допустимо, что в годы войны рассказывать об С-13 было невозможно, поскольку данные о потопленных ею в ночное время немецких судах следовало еще проверить, а сделать это было очень непросто, так как Германия, скорее всего, не спешила признавать столь серьезные для нее потери (именно поэтому вторым потопленным С-13 в январском походе судном считался крейсер «Лейпциг» и лишь значительно позже выяснилось, что это был «Генерал Штойбен»157). Называть имя командира подводной лодки, потопившей огромное судно противника, было не принято по целому ряду соображений, в том числе и для его личной безопасности. Еще одной причиной умолчания могло быть нежелание раскрывать имевшиеся на территории противника источники, а также методы и способы получения от них важнейшей информации. И наконец, самым секретным являлся факт проведения важной операции, если она шла по прямому указанию Инстанции.

Похоже, что столь долгое молчание советского командования относительно «атаки века» было результатом всех перечисленных выше причин. Заговорили о ней в начале 60-х, после того как с 1959 г. начались регулярные встречи балтийцев-подводников, на которых Маринеско сам трижды присутствовал и даже выступал с воспоминаниями о войне. Еще больший интерес вызвала эта тема после выхода на экраны ФРГ и других европейских стран художественного фильма «Ночь опустилась над Готенхафеном» (ФРГ), в 1960 г. его показали даже в Москве. В этом фильме рассказывалось о трагической гибели гигантского немецкого лайнера «Вильгельм Густлофф» в результате торпедной атаки советской подводной лодки. Произошло нечто похожее на историю появления из небытия советского разведчика Рихарда Зорге, когда лидер нашей страны Н. С. Хрущев, посмотрев французский фильм «Кто вы, доктор Зорге?», узнал, что был такой разведчик, в 1964 г. Зорге посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза, и таким образом страна узнала о его судьбе.

Легендарные факты из жизни Александра Маринеско вскоре стали известны всем советским подводникам, и он был признан Подводником № 1 в нашей стране, рекордсменом по суммарному тоннажу потопленных кораблей противника – 46 000 тонн. Почему же, в отличие от Р. Зорге, справедливость по отношению к Маринеско не была восстановлена и ему – герою войны, много пережившему (даже побывавшему на Колыме, о чем будет сказано ниже), – не присвоили звание Героя Советского Союза, к которому он был представлен еще 20 февраля 1945 г.?

По этому поводу, скорее всего, и ездил объясняться к наркому ВМФ адмиралу флота Н. Г. Кузнецову представленный к снятию с должности командира подлодки и разжалованию из капитана 3-го ранга в старшие лейтенанты А. Маринеско – Подводник № 1 советского флота.158 (Есть даже сообщения, что он ездил на этот прием из Либавы в Ленинград на собственном «Форде»159). И нарком принял его и имел с ним длительную беседу.

Полагаю, что хотя Н. Г. Кузнецов не мог в создавшейся ситуации достойно наградить героя и даже подписал подготовленный командующим КБФ вице-адмиралом Трибуцем приказ, он все-таки оставил его на флоте, и даже на командирской должности. Не сумев уговорить Маринеско смириться на время с вынесенным ему наказанием и остаться на флоте в пониженных звании и должности, Кузнецов сделал большее – защитил Маринеско от грозивших ему репрессий (скорее всего, убедил компетентные органы в том, что, потопив немецкий лайнер, тот просто точно выполнил сложнейшее боевое задание, понятия не имея об особых целях и особых указаниях, поступавших на С-13 представителю спецслужб, который находился на ее борту).

Вполне возможно, что во время этой встречи c наркомом были оговорены и легенды насчет обстоятельств подготовки и осуществления и январского, и апрельского походов С-13. Возможно, Маринеско представили их в письменном виде, и он дал подписку с обязательством излагать в последующем события этих двух походов только в соответствии с этими легендами.

Тогда этим и объясняется впечатление, которое осталось у писателя А. Крона от выступлений Маринеско:


о январском походе Александр Иванович рассказывал при мне несколько раз. Его слушали, затаив дыхание, но у меня все же оставалось ощущение неудовлетворенности. Рассказывал он даже неплохо: точно, деловито, называя пеленги и курсовые углы, но ни слова о том, что он при этом думал и чувствовал, как будто речь шла не о нем, а о каком-то другом командире, как будто говорил не зачинатель и вдохновитель атаки, а некто со стороны пересказывал уже опубликованные материалы, строго придерживаясь установившейся версии. Тогда мне казалось, что это только скромность, позже я понял, что не только – сказывалась многолетняя привычка не говорить о себе. Гораздо больше я узнал о походе не от него, а от его соратников.

[65 c. 126]


В устах человека, сделавшего, наверное, больше всех для признания подвига Подводника № 1 и восстановления его доброго имени, это серьезное подтверждение правильности моих предположений об обстоятельствах встречи Маринеско с наркомфлота и ее продолжении.

Не исключено также, что именно нарком Кузнецов после увольнения Маринеско в ноябре 1945 г. («по собственному желанию») договорился о зачислении Александра Ивановича в Торговый флот. В 1946–1948 гг. он плавал на нескольких торговых судах в качестве помощника капитана, и даже ходил в заграничные рейсы (с его-то характеристиками, где, как пишут некоторые, были и пьянка, и исключение из партии, и даже «эпилептические припадки»), пока окончательно не уволился с флота «в связи с ослаблением зрения».

А дальнейшие повороты его судьбы почему-то начинают очень сильно зависеть от поворотов судьбы бывшего гауляйтера Восточной Пруссии Эриха Коха…


Скрыла ли «атака века» тайну начала войны в пучине?


В «Истории КПЛ C-13», написанной лично А. Маринеско и опубликованной в альманахе «Подводник России» № 6 за 2005 г., были указаны точные координаты места, в котором С-13 обнаружила 30 января 1945 г. «Вильгельма Густлоффа»: широта 55°2,2’; долгота 18°11,5’. На географической карте эта точка находится примерно в 40 км от берега. Лайнер же лежит на дне в 20 км от этой точки. Вот что сообщают другие источники:


Вильгельм Густлофф» лежит на дне в польских территориальных водах на глубине около 60 метров.

[92, с. 121]



Официально местонахождение затонувшего после торпедной атаки немецкого суперлайнера установлено спустя одиннадцать лет после его гибели, в 1956 году – «Вильгельм Густлофф» лежал на грунте в международных водах… примерно на глубине сорок метров… Летом 1973 года большая группа польских аквалангистов специально совершила несколько погружений и обследовала корпус корабля. Каково же было их удивление, когда, проникнув внутрь через гигантские пробоины, они увидели, что там до них кто-то уже побывал и даже пытался прорезать толстые стальные переборки подводными резаками . Кто это делал? Те, кто точно знал тайну грузов «Вильгельма Густлоффа»?160

[22, c. 402]


На мой взгляд, лучше всех эту тайну знал имперский комиссар Восточной Пруссии, руководивший в 1945 г. эвакуацией с ее территории, Эрих Кох. По крайней мере, тайну грузов, затонувших вместе с «Густлоффом». Ведь есть сведения, что в числе секретных грузов на борту лайнера находилась документация обеих восточных ставок фюрера, расположенных на вверенных Коху территориях – «Вольфшанце» (Растенбург) и «Вервольф» (под Винницей), архивы восточных отделений гестапо и абвера, золото и драгоценности Восточнопрусского банка. Все это могло быть погружено на лайнер лишь по указанию либо с ведома Коха.

Однако во время допроса в Варшаве Кох упомянул в связи с «Густлоффом» и Янтарную комнату (часть ящиков которой мог занимать и упомянутый «Восточный архив» c документами о тайных отношениях советского и германского высшего руководства в предвоенный период, возможно и о контактах их представителей в годы войны). Кох мог даже прямо признаться в том, что в 1945 г. подстраховался, обманул русских, сообщив о «Густлоффе», и вывез архив в Киль или в нейтральную Швецию на другом судне.

Но он мог и блефовать. Поэтому надо было немедленно обследовать затопленный «Густлофф». А вот где «Густлофф» покоится на дне Балтийского моря, лучше всех знал бывший командир С-13 Александр Маринеско. Возможно, именно поэтому в июне 1953 г. его как старшего лейтенанта запаса вызвали на военную переподготовку в поселок Усть-Двинск (Болдерая) на окраине Риги, где базировалась дивизия подводных лодок, которой командовал контр-адмирал Цирульников. Дивизия состояла из двух бригад, одной из которых до 1953 г. командовал капитан 1-го ранга А. Орел. По странному совпадению, именно в это время после капитального ремонта в Кронштадте сюда пришла подводная лодка С-13. И хотя описавший этот факт А. В. Калинин, в то время курсант училища (в последующем капитан 2-го ранга, командир подлодки), проходил тогда практику на С-13 (правда, лишь в течение одной недели), он ни разу не видел на ней Маринеско, потому что тот все время находился на плавбазе «Смольный».

Есть все основания предположить, что позже С-13, взяв на борт специалистов по подводным работам, представителей спецслужб, а главное – Маринеско, выходила в море к Гданьскому (Данцигскому) заливу, где с его участием искали место затопления «Густлоффа».

Так получилось, что с мая 1947-го по март 1956 г. я жил в Калининграде (Кёнигсберге) и в последние годы моего там пребывания слышал разговоры о поисках затонувшего в 1945 г. немецкого судна, чуть ли не буксира, вывозившего сокровища Восточнопрусского Банка. Правда, рассказывали, что его утопил возвращавшийся с бомбежки Кёнигсберга английский бомбардировщик, ничего не зная о его ценном грузе, а просто чтобы не дать сбежать нацистам на Запад. Один из спасшихся матросов с буксира якобы рассказал об этом в советской комендатуре. Начались регулярные поисковые работы в море. Однако до марта 1956 г. никаких разговоров о том, что его нашли, в городе не было, кстати, как никогда не упоминалась в тот период и Янтарная комната.

Весьма интересно рассмотреть события, связанные с потоплением и поиском «Вильгельма Густлоффа», параллельно с судьбами Эриха Коха и Александра Маринеско в последние дни войны и в послевоенный период, хотя сведения о них крайне скудны и отрывочны.

«Уже в феврале Кох фактически сбежал из Кёнигсберга на песчаную косу Фрише-Нерунг в местечко Найтиф. Оттуда он шлет бесконечные указания и грозные приказы… И призывы к горожанам и солдатам, защитникам города…

Во время блокады Кёнигсберга он отправлял свои личные донесения фюреру по радио…», – вспоминал руководитель обороны Кёнигсберга генерал фон Ляш.

«Гауляйтер Восточной Пруссии Эрих Кох, обвинив генералов Рейнгардта (командующий группы армий «Север» («Nord») и Хоссбаха (командующий группы армий «Верхний Рейн» – «Oberrhein». – С. З. ) в трусости и попытке вырваться из Восточной Пруссии, вскоре сам покинул осажденный район. Перед этим он приказал удерживать Кёнигсберг до последнего человека. Побывав в Берлине и получив новые ЦУ, Кох возвратился в Пиллау, где развернул непомерно бурную деятельность теперь уже по организации эвакуации гражданского населения и раненых. Но вскоре он вновь оставил Восточную Пруссию», – пишет Сергей Замятин в работе «Фарватер смерти».161

Из этого вполне может следовать, что уже в последние дни января – начале февраля 1945 г., находясь вне Кёнигсберга непосредственно на берегу Балтики, Кох спокойно мог постоянно поддерживать связь по радио не только с командованием немецких войск, оборонявших город, но и с советским разведцентром.

«В один из последних дней марта, когда в замке (имеется в виду Королевский замок в Кёнигсберге, в котором с 1941 г. находилась вывезенная из Петергофа Янтарная комната. – А. П. ) уже завершались работы по подготовке к длительной обороне… во двор замка въехал бронетранспортер, сопровождаемый двумя мотоциклами с колясками. Через несколько минут… подошла группа военных, среди которых Фейерабенд (директор ресторана «Блютгерихт», расположенного в Королевском замке, который через много лет рассказал об этом эпизоде. – А. П. ) узнал гаулейтера. Кох был одет в теплую пятнистую куртку, какие обычно носили егеря горно-стрелковых частей, такие же пятнистые брюки и тяжелые горные ботинки… За Кохом следовали его адъютант… и доктор Альфред Роде (директор художественных собраний Кёнигсберга, хранитель Янтарной комнаты. – А. П. ), который не показывался в замке уже несколько дней… Фейерабенд… услышал голос Коха: “А вас, доктор, я попрошу оказывать всяческое содействие зондергруппе и делать это поактивнее. Культурное достояние рейха ни в коем случае не должно попасть в руки русских. И в первую очередь я имею в виду Янтарный кабинет”… Именно здесь в рыцарском зале под названием “Большой ремтер” и разместил доктор Роде упакованную в ящики Янтарную комнату», – пишет Андрей Пржездомский в книге «Янтарная комната» [101].

Это позволяет предположить, что, во-первых, в конце марта 1945 г. Янтарная комната, скорее всего, находилась в Кёнигсберге, а значит, она не была потоплена вместе с «Вильгельмом Густлоффом» 31 января, а во-вторых, судя по экипировке Коха, он был готов в любой момент отбыть морем в загранпоездку. Интересно, что именно во второй половине марта 1945 г. агентство Рейтер передало из Цюриха сообщение о том, что Кох приговорен к смертной казни за дезертирство и повешен после неудачной попытки скрыться из Кёнигсберга. Берлинское же радио опровергло сообщение о его казни.

Тогда вполне возможно, что вся история с «Густлоффом» выглядит так.

Высшее советское руководство понимает, что война идет к концу и немцы могут попытаться эвакуировать на Запад из отрезанного советскими войсками от Германии Кёнигсберга «Восточный архив», в котором есть весьма компрометирующие документы о тайных советско-германских контактах на высшем уровне (на других уровнях их и не могло быть).

Поэтому от Коха, через которого, похоже, и осуществлялась значительная часть этих контактов, требуют, чтобы он сообщил, когда и каким судном этот архив отправят на Запад. Тот (возможно, посоветовавшись с главным казначеем партии рейхсляйтером М. Борманом, руководившим перемещением и укрытием главных ценностей и документов Третьего рейха) по радио сообщает данные о судне – лайнере «Вильгельм Густлофф» и его маршруте.

Получив единственное задание – потопить это судно, готовится к выходу в море сразу после Нового года (1–2 января 1945 г.) советская подлодка С-13. Однако ее выход в море задерживается – то ли из-за несвоевременного возвращения Маринеско, то ли из-за сообщения Коха о том, что отправка «Густлоффа» перенесена на 13–15 января (потому что не успели доставить на борт высокопоставленных пассажиров, или какой-то спецконтингент, или важные нацистские документы, или ценности). Возможно, представляет немецкому морскому командованию и службам РСХА ящики с «Восточным архивом» как отправляемую для фюрера Янтарную комнату. Я даже не исключаю, что новогодний загул командира С-13 А. Маринеско был разыгран по заданию советских спецслужб для объяснения задержки выхода С-13 в море тем, что СМЕРШ ведет расследование случившегося.

В результате С-1З выходит в поход только 10 января и с 13 января находится на боевой позиции у выхода из Данцигского залива. Однако отправка лайнера из Готенхафена вновь откладывается на две недели. C-13 вынуждена семнадцать дней маневрировать в районе этой позиции в тяжелейших условиях – в штормовом море (до 9 баллов), при морозе и сильнейших снегопадах.

Лишь 21 января командующий немецким ВМФ гросс-адмирал Карл Дёниц отдает приказ о начале операции «Ганнибал», обеспечивающей эвакуацию особых подразделений немецких войск, спецслужб нацистских учреждений, гражданской администрации и части связанного с ними населения с территорий, которые окружают соединения наступающей Красной Армии.

С 25-го по 29 января идет погрузка на самый крупный корабль, участвующий в этой эвакуации, – «Вильгельм Густлофф». В полдень 30 января он с помощью нескольких буксиров отходит от причала Готенхафена.

В тот же самый день командир С-13 получает радиограмму за подписью командующего Балтийским флотом Трибуца якобы такого содержания: «В связи с начавшимся наступлением наших войск ожидается бегство фашистов из Кёнигсберга и Данцига. Атаковать в первую очередь крупные боевые корабли и транспорты противника» [100, с. 254–255]. Этот текст из бортжурнала С-13, впервые приведенный в статье о подвиге Маринеско в книге «Подводные силы России. 1906–2006», кажется мне весьма странным, ибо непонятно, для чего же С-13 крейсировала 17 дней на самом оживленном пути Балтики, если до получения этой радиограммы она бездействовала. А такое могло быть лишь в одном случае – перед выходом в поход Маринеско получил задание уничтожить именно «Густлоффа». Скорее всего, текст радиограммы Трибуца был другим, в нем указывалось лишь время выхода «Густлоффа» из Готенхафена, маршрут и порядок его сопровождения, именно поэтому ее факсимиле с полным текстом до сих пор и не опубликовано.

В 18 часов того же дня на «Густлофф» поступает радиограмма (возможно, инспирированная Кохом) о том, что прямо по его курсу находится группа немецких тральщиков. Опасаясь столкновения в условиях сгущающейся темноты и непогоды, капитан приказывает включить ходовые огни, которые и были обнаружены рулевым-сигнальщиком С-13 Анатолием Виноградовым. Благодаря этому лодка вышла прямо на лайнер и могла атаковать с ходу в надводном положении, торпедируя его правый борт. Однако почему-то Маринеско этого делать не стал, лодка снова погрузилась (есть сообщение, что она «нырнула», когда прямо на нее вдруг направился миноносец сопровождения), под водой пересекла трассу лайнера, всплыла и более часа догоняла его в надводном положении, скорее всего потому, что либо в боевом задании изначально было указано, либо позже передано Маринеско по радио без объяснения причин – о необходимости атаковать лайнер именно с левого борта. Причиной могла быть переданная от Коха информация о том, что ящики с документами «Восточного архива» находятся именно по левому борту.

Вполне возможно, что и тот странный факт, что немцы спокойно восприняли ответ-абракадабру (или даже нецензурное слово) сигнальщика С-13, имеет совсем другое объяснение, нежели приводимое в большинстве публикаций: мол, что бы он там ни сигналил, плохо различимое в условиях шторма и метели, раз отвечает – значит, свой. На мой взгляд, на том расстоянии, с которого вскоре был произведен торпедный залп, все должно было читаться совершенно отчетливо, и раз немцы, получив ответ, успокоились, значит, скорее всего, в ответ на запрос с С-13 был просигнален настоящий немецкий пароль .

В этой связи стоит вспомнить, что в некоторых публикациях о Маринеско говорится, что во время январского похода на борту С-13 находился представитель спецслужб – СМЕРШа или разведуправления Балтфлота. Возможно, им был «замполит» на один поход Б. С. Крылов, которого Г. Зеленцов называет подполковником, появившимся затем на берегу в форме капитана 2-го ранга, а А. И. Маринеско в «Истории КПЛ С-13» указывает его в числе награжденных за январский поход орденом Отечественной войны 1-й степени как капитан-лейтенанта.

Можно также предположить, что, учитывая особую важность полученного от Инстанции задания потопить «Густлофф», командование Балтфлота для полной гарантии его выполнения послало вторую подводную лодку , которая произвела торпедный залп по подошедшему к месту потопления «Густлоффа» немецкому миноносцу Т-36, сбрасывавшему глубинные бомбы на С-13.

Не исключено, что ею была уже упоминавшаяся подлодка С-4 из дивизиона А. Орла (под командованием капитана 3-го ранга А. А. Коклюшкина), которая погибла при невыясненных обстоятельствах именно в период январского похода С-13. Немецкие источники утверждают, что она была протаранена миноносцем Т-3 вечером 4 января 1945 г. Однако в воспоминаниях Г. Зеленцова четко сказано, что С-4 погибла за несколько дней до возвращения С-13 на базу в Турку из январского похода (15 февраля 1945 г.), то есть в феврале. Может быть, именно С-4 потопила военный транспорт «Штойбен» и сама погибла от попадания в нее глубинных бомб, сброшенных кораблями сопровождения.

Ведь наверняка согласно боевому заданию С-13 должна была успеть потопить еще хотя бы один немецкий транспорт, чтобы создать своему боевому походу видимость свободной охоты и не показать, что настоящая его цель – уничтожение одного, конкретного, судна. 9 февраля 1945 г. разведотдел КБФ передает на С-13 координаты легкого крейсера типа «Лейпциг», идущего на запад в сопровождении трех миноносцев. Конвой был обнаружен С-13 в точке 55°07,7’ с. ш.; 18° 03,5’ в. д. После почти четырехчасовой погони С-13 атаковала крейсер, поразив его кормовым залпом, причем обе торпеды попали в цель. В «Истории КПЛ С-13» Маринеско записал: «По данным РО ШКБФ это был крейсер “Лейпциг”, который сильно поврежден, и восстановить его невозможно».

Не исключено, что, следуя излюбленному принципу Инстанции «нет человека – нет проблемы», той же второй лодке было приказано, организовав засаду, потопить лодку Маринеско, когда она пойдет обратно на базу в подводном положении по указанному маршруту, – без каких-либо объяснений, так сказать «втемную» – мол, здесь должна пройти вражеская лодка, ее надо потопить. Акустики действительно воспринимали движущуюся в подводном положении С-13 как немецкую лодку серии IX бис, скорее всего именно поэтому С-13 и была обстреляна девятью торпедами, от которых ее спас лишь талант Маринеско. Этот обстрел подсказал ему, кем могла быть атакована С-13 при возвращении (а может быть, об этом ему намекнул находившийся на С-13 представитель спецслужб). Может, поэтому командир не ответил ни одной торпедой, хотя их оставалось еще шесть штук и все торпедные аппараты С-13 наверняка были перезаряжены. Зато Маринеско изменил маршрут возвращения своей лодки в назначенное место, где ее должен был встречать ледокол с лоцманом. С-13 даже вынуждена была пройти несколько миль подо льдом. Но в назначенном месте героев «атаки века» почему-то никто не ждал!

Вот, скорее всего, почему, Маринеско и положил С-13 на грунт возле стоянки, предварительно возвестив о своем возвращении на базу то ли холостым выстрелом из носового орудия (как это делал всегда на Северном флоте легендарный Лунин при входе в бухту), то ли включив ревун.

Не просто грубейших нарушений воинской дисциплины, граничащих с бунтом, при этом демонстративном погружении у пирса не могли простить Маринеско некоторые высокие морские начальники (да и до сих пор не прощают), а того, что он не дал им возможности выполнить приказ Инстанции, а это грозило многим из них серьезными последствиями. А еще не могли они простить ему и того, что он другим подал пример – думать самостоятельно, находить, оценивать и принимать собственные решения, которые иногда могут не только идти в разрез с тайными планами высокой Инстанции, но даже высветить эти тайны.

Я считаю, что в этом и заключается истинная, скрытая , причина снятия А. Маринеско с должности командира С-13 и понижения в звании. А явные поводы, естественно, были иные: неудачный последний поход С-13; обвинение в приписке – об уничтожении в январском походе не немецкого военного транспорта, как якобы было на самом деле, а крейсера – с целью существенного увеличения денежной премии; пьянство; драка на берегу матросов С-13 с патрулем; покупка в Турку «Кадиллака» (или «Форда») и перевозка его из Финляндии в Либаву на деревянном помосте, принайтованном к подлодке, шедшей в надводном положении; авария «Кадиллака» на берегу и гибель в ней матроса-водителя – о Маринеско ходило множество самых разных историй. Один из подводников, находившийся в те годы в Турку, рассказал мне недавно, что вся эта история с «Кадиллаком» приписана Александру Ивановичу, а на самом деле купил шикарный автомобиль в Финляндии и столь остроумным способом доставил его в Либаву заместитель командира другой подводной лодки Л. З. Пенкин.

По поводу всех этих обвинений, а может быть, и по поводу некоторых обстоятельств возвращения С-13 из январского похода Подводник № 1 советского флота и ездил объясняться к наркому ВМФ адмиралу флота Н. Г. Кузнецову, и еще неизвестно, кому из них пришлось давать больше объяснений.

Как сложилась судьба Маринеско после этой встречи, я уже рассказал. Но начиная с 1949 г., когда он, уйдя уже и из Торгового флота, работал в Институте переливания крови заместителем директора по хозчасти, начинает обнаруживаться связь его судьбы с судьбой Эриха Коха.

В конце мая 1949 г. в скромном сельскохозяйственном рабочем Рольфе Бергере, проживающем в английской зоне оккупации недалеко от Гамбурга в селении Хазенмоор, опознали гауляйтера Восточной Пруссии Эриха Коха, несмотря на сделанную им пластическую операцию. Есть информация, что этому поспособствовали его очень маленький рост и любовь к собственной жене. К ней, переехавшей в Гамбург, стал захаживать неизвестный человек такого же роста, как ее бывший муж. Английские оккупационные власти арестовали его. В ноябре 1949 г. дело Коха рассматривалось в гамбургском суде по денацификации, где решался вопрос о его выдаче Польше или СССР. В декабре было принято решение передать Коха Польше.

Почти одновременно в Ленинграде возбуждается уголовное дело против А. Маринеско за ряд хозяйственных нарушений, главным из которых является раздача Маринеско в качестве праздничных подарков, скорее всего к 7 ноября , малоимущим сотрудникам Института переливания крови остатков угольного брикета из институтской котельной. Суд приговорил Маринеско к трем годам лишения свободы с отбыванием наказания почему-то на Колыме. В декабре 1949 г. Маринеско в зарешеченном вагоне везут через всю страну, а затем на пароходе в порт Ванино.

В январе 1950 г. Коха передают Польше. Он содержится в варшавской тюрьме. Предполагаю, что, опасаясь немедленной ликвидации, он требует встречи с представителем советских спецслужб и объявляет ему, что «Восточный архив» не покоится на дне Балтики в потопленном «Густлоффе», а вывезен за границу другим судном, сохранен и надежно спрятан. Поэтому если с ним, Кохом, что-нибудь случится, то содержимое архива немедленно будет опубликовано в западной печати.

10 октября 1951 г. досрочно освобождают А. Маринеско. «До Москвы меня везли зачем-то под конвоем. В Москве выпустили, выдали паспорт. Я приоделся (деньги были, на рыб-заводе директор платил мне восемьсот чистыми) и махнул в Ленинград», – рассказывал он А. Крону [65, c. 175]. Думаю, что вполне реальной причиной его досрочного освобождения могло стать решение Инстанции начать подводные работы по поиску «Густлоффа», чтобы до начала судебного процесса по делу Коха в Варшаве успеть выяснить, вывезен ли «Восточный архив» на самом деле или Кох блефует.

Если так и было, то становится понятным, для чего Маринеско после освобождения сначала привезли в Москву – для серьезной беседы с большими людьми. Для этого его и приодели, а его слова о якобы привезенных им из лагеря больших деньгах – легенда для прикрытия. Разговор же, скорее всего, шел о том, где лежит на дне «Густлофф» и как его поскорее найти. Возможно, целью этих работ был назван поиск исчезнувшей Янтарной комнаты.

Подводные работы по поиску «Вильгельма Густлоффа», проведенные до июня 1953 г. , похоже, результатов не принесли. Росло подозрение, что Кох действительно надул всех в 1945 г. и сумел организовать тайный вывоз «Восточного архива» на Запад, где и хранит его в ему одному ведомом месте. Однако если Кох все-таки блефовал и в 1945 г. архив погрузили на лайнер, то его надо было найти на потопленном судне и поднять то, что от него осталось.

Вполне возможно, что Лаврентий Берия, рвущийся после смерти Сталина к власти, видел в документах и фотографиях, доказывающих существование тайных контактов Сталина и Гитлера, сильнейший козырь для себя, если удастся поднять со дна моря хотя бы фрагменты архива. А может быть, наоборот – хотел поднять их и уничтожить как серьезную улику против себя самого и потому на исходе своих «ста дней» форсировал эту работу. Вот тогда в июне 1953 г. А. Маринеско и был призван на переподготовку в Болдерая под Ригой, куда подошла прямо из капремонта его лодка С-13. Неизвестно, успел ли он сходить на ней к месту гибели «Густлоффа», ибо 26 июня 1953 г. Берия был арестован прямо во время заседания Президиума ЦК КПСС в Кремле, после чего секретные подводные работы, организованные по его личному указанию, конечно же были свернуты.

Думаю, они не возобновлялись до 1956 г. – то есть до того момента, когда найти документы о предвоенном сотрудничестве Сталина с Гитлером стало выгодно и Н. С. Хрущеву, чтобы подтвердить правильность решений XX съезда КПСС о преодолении последствий культа личности, и новому лидеру Польши, первому секретарю ЦК ПОРП Владиславу Гомулке – чтобы укрепить доверие к себе своей партии и народа Польши.

Поэтому нельзя не обратить внимание и на такое совпадение: именно в период поисков затонувшего немецкого лайнера – с октября 1949 г. по ноябрь 1956-го – советский маршал и герой войны К. К. Рокоссовский был министром обороны Польши, а поскольку ему подчинялся и польский военно-морской флот, то он имел возможность контролировать любые действия по поискам «Густлоффа» и проведению на нем подводных работ.

Нельзя также забывать, что в течение этого периода так и не начался суд над военным преступником Эрихом Кохом, переданном Польше еще в 1950 г. Западные державы постоянно напоминали об этом и строили по этому поводу самые обидные для соцлагеря версии. И вот 19 октября 1958 г. судебный процесс наконец был начат, а это означало, что к тому времени «Вильгельма Густлоффа» обнаружили и обследовали водолазы, многое, наверное, подняли, но «Восточный архив» на нем не нашли. Что и стало спасением для Коха. 9 марта 1959 г. суд закончился и Коху вынесли смертный приговор, который в течение 27 лет так и не был приведен в исполнение. Вот это и есть самое главное подтверждение того, что «Восточный архив» так и не был найден – ни на «Густлоффе», ни где-либо еще!

Именно в тот год разрешили провести первую встречу балтийских подводников, в которой участвовал и А. И. Маринеско (потом они проводились много раз, и еще в двух из них успел принять участие прославленный командир подлодки С-13).

Летом 1973 г. большая группа польских аквалангистов работала на «Густлоффе» и, проникнув внутрь корпуса корабля «через гигантские пробоины», подтвердила, что до них на нем уже велись работы, в том числе разрезались толстые перегородки. Другая группа аквалангистов, обследовав лежащий на дне лайнер, оценила разрушения на нем как результат его бомбежки глубинными бомбами уже после потопления. Кто же вел бомбежку и с какой целью? Немецкие корабли сопровождения «Густлоффа» 31 января 1945 г., охотясь за потопившей его советской подлодкой? Маловероятно, ибо море кишело людьми и подобная бомбежка их бы попросту уничтожила. Советские или польские корабли береговой охраны? Тайная нацистская организация типа «ОДЕССА»?

Одна из последних подводных экспедиций к месту гибели лайнера была осуществлена в 1992 г. Наверняка их будет еще немало.

Но похоже, что концы Великой тайны начала Великой Отечественной войны спрятать в воду не удалось…



Pro et contra


В разделе «От автора» уже сообщалось о живом интересе, проявленном к книге «Великая тайна Великой Отечественной. Новая гипотеза начала войны» многими людьми, а также средствами массовой информации, занимающимися и интересующимися историей Великой Отечественной войны.

Надо сказать, что их реакция на книгу была порой диаметрально противоположной – от восхвалений типа «наконец-то открыта скрывавшаяся 66 лет тайна катастрофы 22 июня 1941 года!» до обвинений типа «эта безумная версия пострашнее Резуна – тот врал, что Сталин хотел напасть на фашистскую Германию, а этот – что Сталин договорился с фашистом Гитлером ударить по Англии!». Много места уделил этой книге и ее автору Интернет. Мне показалось интересным предложение руководства издательства «Время» собрать вместе наиболее яркие мнения и оценки, появившиеся в печати и в Интернете, и представить их в этой книге в главе «Pro et contra» («За и против»). Не изменив в них ни слова, я лишь позволил себе дать их анонимно, не указывая ни фамилий, ни профессий, ни ученых званий и должностей, ни интернетовских псевдонимов – «ников». Важна ведь не должность, а высказанная мысль – поэтому здесь все равны. Исключение было сделано для ветеранов Великой Отечественной войны. Поскольку их мнение об этой книге представляет особый интерес, я указываю: это мнениие ветерана.

Следует отметить, что здесь приведены мнения и оценки людей, познакомившихся с новой гипотезой начала Великой Отечественной войны в очень разном объеме. Кто-то ограничился чтением аннотации (15 строк на обороте титула), кто-то прочитал статьи (одна полоса в газете «Время новостей» за 21 июня 2007 г. либо 14 страниц в журнале «Москва» № 7 за июнь 2007 г.), а кто-то – саму книгу (672 страницы плюс 80 страниц Фотоприложений с комментариями автора). Причем, как выяснилось, «объем» мнения никак не зависит от объема прочитанного (от этого зависит только его содержательность). Порой из текста некоторых «мнений» хорошо видно, что критик «сам книгу не читал», обошелся аннотацией к ней или статьей с ее кратким содержанием. Так, например, похоже, сберег свое драгоценное время автор тринадцатистраничного разгромного опуса «contra». А зачем ему книгу читать, если он, как герой известного анекдота, не читатель, а писатель? Я его понимаю – ему свои книги «клепать» надо, а тут приходится отвлекаться и всякую дребедень разоблачать. А как я догадался, что он книгу не читал? Да он, высмеивая гипотезу и ее автора, приводит цитаты не из книги, а из статьи в журнале «Москва» и из моих интервью. Потому и не дает ссылок на страницы разоблачаемой им книги – во всей его публикации она одна-единственная – «на стр. 414», и то ошибочная, потому что в моей книге этот материал напечатан на с. 94–95.

А по реакции читателей на тему «трусы-кальсоны в июне 41-го» видно, что большинство из них одолело новую гипотезу начала Великой Отечественной лишь в объеме аннотации. Вот и считают, что это одна из самых важных тем книги (по воле издательства информация о замене кальсон на трусы в 41 году занимает в аннотации к книге целых две строки из пятнадцати, то есть 13,333 %!). Поэтому проблему трусов-кальсон исследовали, в основном, обитатели и посетители Интернета (хотя некоторые из них представили блестящий разбор всей книги, подписанный довольно экзотическими «никами» – была даже реплика за подписью: «Жыву в ынтырнети»).

На мой взгляд, аннотация может раздразнить читателя, статья – вызвать у него интерес, и только книга позволяет понять суть новой гипотезы. Верхоглядство в данном случае не даст возможности понять суть гипотезы, ибо в ней, как и в реальности, все слишком сложно, тонко и неоднозначно.

Мнения даны блоками – положительные и отрицательные, что, возможно, создает некоторую калейдоскопичность. Кое-где сохранены орфография и cтиль (в том числе слэнг и стёб) авторов, изредка в скобках курсивом – мой комментарий.


«Господа, рекомендую всем почитать о книге Александра Осокина “Великая тайна Великой Отечественной” (2007 г.)».



«Предлагаю вам потратить полчаса вашей жизни чтобы стать чуть более осведомленным и заставить работать мозги».



«Суть гипотезы в том, что Гитлер, понимая, что в одиночку Германии Англию не одолеть, предложил Сталину участвовать в войне против Британской империи.

Берлинские переговоры в ноябре 1940 года, якобы закончившиеся ничем, на самом деле завершились тайным соглашением между советским и германским руководством о совместном проведении этой операции.

С этого момента главной для Сталина стала идея – вывести с помощью немцев свои армии на берег Северного моря, а потом решить куда ударить: по Лондону – вместе с немцами или по Берлину – вместе с англичанами.

Однако вероятность такого поворота событий не исключал и Гитлер…

Смело!..»



«Взошла новая “звезда” на небосклоне мировой истории! К г-дам Резуну, Солонину и ЮрьМухину присоединился некий Осокин. И, кажется, затмил всех остальных!»



«Сказочка, рассчитанная на умственно отсталых детей младшего дошкольного возраста».



«Резун и Солонин грызут ковры от зависти: как можно было пропустить тот судьбоносный факт, что бойцам нескольких частей Красной Армии накануне войны вместо кальсон выдали трусы?»



«Резун тихо воет от зависти…»



«А не стеб ли это?

– Да, трусы вместо кальсон – потрясающе новый признак агрессии.

– Да, трусы…

– Чтобы …не стыдно было перед англичанками».



«Александр Осокин педантично проанализировал сотни документов и фотографий того времени. Внимательное и беспристрастное исследование огромного массива информации позволило ему прийти к нестандартным выводам».



«…По-прежнему находятся страстно увлеченные темой Великой Отечественной войны историки-любители, которые стремятся скрупулезно и добросовестно изучить имеющиеся документы той эпохи, и незашоренному взгляду непрофессионала, не слишком доктринированному официальными концепциями, порой открывается несколько иная картина прошлого. Так рождаются новые гипотезы и версии. Один из таких энтузиастов – Александр Николаевич Осокин, смелая книга которого под названием “Великая тайна Великой Отечественной: новая гипотеза начала войны” недавно вышла в издательстве “Время” и сразу привлекла внимание читателей».



«Эвоно как!

– Зевая… Суворова, что ли почитай. Или еще что-то кроме интернета.

– Читал. Насколько я помню Резун про трусы как-то упустил.

– Сообщил про трусы модератору Резуна (модератор – человек, наделенный на интернетовском форуме правом редактировать и даже стирать сообщения).

– Вы тока ему про “вывод с помощью немцев свои армии на берег Северного моря” не сообщайте – а то он немедленно удавиццо на трусах от зависти.

– Я как-то роль трусов в этой смелой гипотезе не просек.

– Они должны были в этих трусах переплывать Ла-Манш?

– Какие кальсоны, лето на дворе стояло?

– Боюсь что узнать это можно только купив книжку.

– Тонкое замечание. По Уставу в зимнее время положены две пары кальсон.

– Почему никто из историков не упоминает об этом важном факте?

– Ну если у северного моря, то не принципиально… особенно для первых дней войны…

– Принципиально, ибо автор неведомым нам пока способом (видимо, прочитана, лишь аннотация) увязывает смену кальсон на трусы с выводом РККА к северному морю».



«Книга историка о до сих пор не до конца проясненных обстоятельствах нападения Германии на СССР 22 июня 1941 года. Проанализировав восемь самых известных версий начала войны… автор… предлагает собственную версию, в которую, в частности, включается гипотеза – серьезно подкрепленная документами – о тайном сговоре Германии и Англии накануне войны о совместном нападении на СССР».



«Спасибо за интереснейшую работу. Книгу прочел. Слабость версии – в отсутствии документов с обеих сторон относительно планов военных операций, перемещения, размещения, снабжения войск в период их движения и пребывания на востоке немцев, а также наших в Германии. Ничего. Как же так – ничего о планах перемещения таких масс войсковых частей? Чем бы питались, по каким картам воевали бы?»



«Правда о ВОВ будет означать окончание ВОВ и исполнение мечты фронтовиков об изменении жизни страны, которую они защищали».



«Мой прадед, он говорил о том, что где-то примерно в пятнадцатых-восемнадцатых числах июня их на самом деле грузили в составы, то есть они были в составах и у них не было боеприпасов, их это немножко как бы тревожило, это на самом деле так. Потом началась война…»



«Новый Резун явился…

Если кто решит прочитать книжку А. Осокина “Великая тайна Великой Отечественной” – делать этого не надо.

На первых страницах автор возмущается гипотезой Резуна-Суворова как явно проанглийской. И что же Осокин предлагает взамен? Совершенно непроанглийскую версию – Сталин просто договорился с Гитлером помочь тому в высадке в Англии летом 41-го. С проездом наших войск через Германию.

Вы-таки спросите, что думал Сталин о концентрации немецких войск на наших границах? Так это ж они должны были мирно ехать на Ближний Восток – через территорию СССР.

Обманули, гады, товарища Сталина.

О, сколько нам открытий чудных готовят к 70-летию 1.09.1939»



«Поначалу версия германо-советского нападения на Британскую империю кажется дикой. Но автор очень тщательно анализирует документы и мемуары. Словно из кусочков мозаики он восстанавливает общую картину. Правда, в ней остается еще немало темных пятен…»



«Александр Осокин дает логичные ответы на все вопросы о странном поведении Красной Армии и Сталина накануне войны. И они очень четко укладываются в его концепцию. Попутно автор сдергивает покров тайны с ряда исторических умолчаний и приводит существенные факты, подтверждающие его умозаключения…»



«В. Суворов-Резун… недавно заявил:

Моим оппонентам не надо меня ни разоблачать, ни уличать.

Им надо найти другое – простое, понятное, логичное объяснение тому, что случилось в 1941 году. Пока они другой теории не придумают, «Ледокол» будет продолжать свое победное плавание”.

Похоже, что такое объяснение найдено…?!

По суворовско-резунскому «Ледоколу» пущены сразу две торпеды (имеются в виду книга «Великая тайна» и фильм по ее гипотезе) ».



«Передача 28-го января на… (название популярной радиостанции) о версии событий, предшествовавших нападению Германии на СССР, и порадовала (надо докапываться до истины!) и одновременно озадачила. Я понимаю, что “это всё придумал Черчилль в 18-м году”, но не до такой уж степени!»



«Я случайно услышал эту замечательную передачу.

Смысл гипотезы: Сталин собирался захватить Великобританию в 41-м году. Гитлер должен был пропустить советские войска к побережью.

Причем цель у диктаторов была весьма незатейливой – они хотели подтвердить гипотезу профессора Осокина и дать ему возможность подрубить немножко бабла (денег) на радио… (название радиостанции)». (Сообщаю заработанную мною за эту передачу сумму прописью: 00 руб. 00 коп.)



«Очередной шарлатан от истории Осокин пошел тропой Резуна. Но тот хотя бы изобразил воздушный замок, а этот просто, ничтоже сумняшеся, надул мыльный пузырь».



«Выдача трусов вместо кальсон, сапог – вместо ботинок, выпуск в свет русско-немецких разговорников с миролюбивыми фразами, необычные знаки в петлицах это для нашего любителя – железные аргументы в пользу его гипотезы (совершенно правильно и удивительно, что профессиональные историки не поняли этого по сей день). Перед ними, простите, просто бледнеют факты, которыми оперирует историческая наука».



«Сужу по себе: первая реакция – ошеломление, буря противоречивых чувств, “взъерошенная” шерсть, сомнение; вторая реакция, после внимательного осмысления приведенных доводов, осмысление авторского подхода, как вполне возможного, приемлемого в качестве гипотезы; третий уровень восприятия – согласие с автором, особенно после знакомства с его документальной аргументацией».



«Книга читается легко, она написана очень живым языком, лаконично и ясно».



«Любой читатель, мало-мальски осведомленный о технологии работы историка, с нетерпением будет ждать от автора столь смелой, действительно невероятной “гипотезы” ее документального подтверждения. Но тщетно будет листать он книгу в надежде, что автору стали известны какие-то сенсационные документы или мемуарные свидетельства, ранее скрывавшиеся в недоступных простым смертным архивах. Напрасно: в книге их нет…»



«Его “истинность” иллюстрируется за счет привлечения “отдельных деталей самых разных документов, мемуаров”, “деталей устных рассказов доживших до наших дней ветеранов войны”, которые хоть в какой-то мере поддаются истолкованию в рамках авторской “гипотезы”. Поскольку и этих “деталей” катастрофически, недопустимо мало, то для “понимания истинных причин решений и событий”, признает автор, приходится “использовать аналитику” (с. 100 книги)». (Это ж надо, до чего докатился автор “Великой тайны…”– до аналитики!)



«“Гипотеза” настолько высосана из пальца (читай: противоречит тысячам известных документов), что не стоит ни денег, ни времени, ни даже бумаги на которой она увы напечатана».



«Конечно, начало второй мировой – это загадка, над которой ломают голову уже 60 лет. Конечно, есть Некрич и Резун-Суворов, которые хотя бы поставили нужные вопросы с цифрами и фактами в руках. Ответы – в засекреченных архивах или уничтожены. Единственная известная мне версия, которая объясняет все нестыковки начала войны, высказывается в книге Александра Осокина “Великая тайна Великой Отечественной”. Сразу оговорюсь, что на Истфаке, который я в определенном смысле представляю (как к. и. н.),162 книга не принята. Но версия кажется мне убедительной. Суть в том, что в начале 41 года Сталин готовился к войне совсем не с Германией. Со времен интервенции главным врагом была Англия, а со времен Рапалло, главным другом – Германия. Сталин был полностью готов к войне с Англией в союзе с Германией. Для этого были и быстроходные танки, и парашютные вышки в каждом парке культуры, и грузовые одноразовые планеры. В континентальной Европе со всем этим барахлом было нечего делать. Эту войну сорвала Англия, направив Германию на СССР».



«Недавно вышла из печати книга Александра Осокина “Великая тайна Великой Отечественной”, и в ней весьма доказательно изложена новая гипотеза того, что же произошло в последний предвоенный год и в первые дни “той” войны. То, что в ней написано, бурно обсуждается. Автор использовал большое число документов. Историки пока никаких контрдоводов его гипотезе выдвинуть не могут, признают, что она подтверждается всеми известными фактами, да и практически объясняет очень многое…»



«Поскольку выдвинутая А. Осокиным “гипотеза” не только не основана на анализе известных источников, но и игнорирует накопленный к настоящему времени массив документов – в его построениях нет и описания кануна Великой Отечественной войны. Изложенная в книге версия ни в коей мере не может быть названа научной гипотезой, это просто фантазии, безответственное словоблудие. Поистине – тупик псевдоисторической мысли».



«Главным недостатком книги (рука не поднимается написать “исследования”) является практически полное отсутствие доказательной базы. С одной стороны, это вполне понятно, – если какие-либо документы о совместных действиях с Германией против Англии не были уничтожены после 22 июня 1941 года и до сих пор существуют в природе, то гриф “Совершенно Секретно, только для главы государства” с них будет снят еще очень не скоро. В частности, гриф «СС» на деле Гесса в Англии продлен до 2027 года, кажется. То есть, отсутствие документальных подтверждений данной теории в данном случае является не только вполне объяснимым, но и простительным».



«Удивляет, что автора не осенила такая простая и очевиднейшая гипотеза, что Гитлер был инопланетянином с Альфа-Центавры! Это бы гармонично вписалось в остальной горячечный бред этого “труда”. Если без шуток, то покоробило, как автор своими сносками под цитатами то и дело нелепо пытается вывернуть очевидный смысл сказанного наизнанку. Очень напоминает анекдот, когда посетитель психопатолога во всех предметах видел одну только порнуху».



«Г-н Осокин честно предупреждает, что никаких документов нет и быть не может, так как тайная сделка Гитлера и Сталина сохранялась в тайне от всех (даже Берия – и тот о ней ничего не знал). Соответственно, все имеющиеся документы не только не содержат в себе никаких упоминании о планах “взаимного транзита туда-сюда”, но и “преднамеренно фальсифицированы” с целью замаскировать наличие этих планов. Никаких следов коварного плана во всех опубликованных ранее мемуарах советских и германских генералов нет и быть не может – они ведь и сами ничего не знали… Короче говоря, перед нами химически чистый образец конспирологии, причем конспирологии, доведенной уже до уровня явной клиники. В обществе нормальных людей такие тексты могут присутствовать только в строжайше закрытой от посторонних глаз истории болезни».



«…Если прочитаете книгу Александра Осокина “ВЕЛИКАЯ ТАЙНА ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ, Новая гипотеза начала войны” (М., 2007), Вы познакомитесь с выводами, далеко не очевидными, но чрезвычайно парадоксальными. Что интересно, эта новая версия дает объяснение многим фактам и событиям предвоенных лет и начала ВОВ, дает ответы на многие вопросы, связанные с белыми пятнами самого драматического периода нашей истории…»



«Заслуга автора новой книги именно в том, что он побуждает историков непредвзято вновь взглянуть на треугольник отношений Лондон – Берлин – Москва и попытаться еще раз проанализировать весь комплекс причин, приведших к отказу Гитлера от десантной операции против Великобритании и решению напасть на СССР. Известно, что это решение далось фюреру непросто – в подтверждение можно привести отрывок из личного письма Гитлера к Муссолини от 21 июня 1941 года, в котором руководитель нацистской Германии уведомляет итальянского лидера о предстоящем на следующий день нападении на СССР. В письме есть такие строки: “И если я медлил до настоящего момента, дуче, с отправкой этой информации, то это потому, что окончательное решение не будет принято до семи часов вечера сегодня”».



«Такого дебилизма, о “геостратегическом” и т. д. я давно не читал…»



«Таких книг будет еще сотни с разными гипотезами».



«Наверное, не стоило бы уделять столько внимания очередной желтушной поделке, если бы ее появление на книжном рынке не отражало вполне определенную и нарастающую тенденцию. Сегодня многие СМИ и книжные издательства, желающие мазать на хлеб масло, а то и икру, охотно пробавляются публикацией беззастенчивых фантазий о самой тяжелой в нашей истории войне, драпируя их наукообразной фразеологией».



«Тот же Осокин прямо указал, что свою книгу написал в соавторстве с группой “товарищей-единомышленников” (я просто имел неосторожность в начале книги поблагодарить тех, кто дал мне ценные советы, прочтя рукопись книги и ее отдельные куски; сообщил о важных публикациях и помог достать интересные материалы; познакомил с ветеранами ВОВ, воевавшими с первого часа войны; помог освоить компьютер, которым я до этого не владел. Ни одного слова книги «Великая тайна» никем из них не было написано.) И в принципе его книга не очень изобилует массивом использованной литературы» (в перечне использованной литературы всего лишь 188 названий!).



«Разумеется, кого-то из читателей не убедят выводы автора. Но даже несогласные с ним люди все равно получат серьезную пищу для размышлений и массу информации. Пожалуй, еще никогда в одном томе не собиралось столько сведений, касающихся первого дня войны. В заключение стоит сказать, что необычная гипотеза Осокина позволила выиграть конкурс на создание фильма “Тайна 22 июня”, проводившийся Федеральным агентством по кинематографии и культуры по теме “Начало Великой Отечественной войны в свете новых исторических исследований”. Документальная лента вышла практически одновременно с книгой…»



«Представляется, что Осокин действительно верно отметил ранее малоизученную тенденцию военных и дипломатических отношений Сталина и Гитлера. Ведь их “братство по оружию” было уже “скреплено кровью” (по собственному выражению Сталина) во время польской кампании…»



«В настоящее время яро русофобствующими силами внутри нашей Родины, к тому же, похоже, связанными с определенными силами за рубежом (с Англией, что ли?) осуществляется массированная пропагандистская раскрутка беспрецедентно подлой по содержанию, абсолютно бездоказательной книги некоего Александра Николаевича Осокина, которая называется “Великая Тайна Великой Отечественной войны”».



«Убедившись в том, что все это пиар-шоу для раскрутки Осокина и его подло бездоказательной версии, книги и фильма, после просмотра последнего встал (встал не автор гипотезы, а приглашенный на просмотр автор цитаты) и со словами “Этот бред должен комментировать не историк, а представитель Института судебной психиатрии имени Сербского!” покинул это позорный спектакль…»



«И книга, и фильм, который, может быть, скоро покажут на телевидении (он был показан 22 июня 2008 года на телеканале «Звезда»), при всей очевидной и острой дискуссионности версии, имеют главное достоинство: побуждают, даже заставляют читателя, зрителя задуматься над фактами и сделать собственные выводы».



«Очень интересная книга…

А вообще весьма познавательный труд. Приведены множество фактов и редких фотографий тех лет, многочисленные выдержки из архивных документов. Автор кропотливо обосновывает свою версию, по крупицам открывая перед читателями всё новые и новые факты в подтверждение гипотезы. Судя по обширнейшей библиографии и объему перелопаченного материала, автор посвятил своей книге явно не один год.

В предисловии (написанном профессиональным военным историком) высказана очень точная мысль: выдвинутая в книге гипотеза походит на озарение – то есть, однажды узнав ее, уже очень сложно заставить себя воспринимать события как-то иначе. Сразу же находятся ответы на многие вопросы, до сих пор остающиеся загадкой (например, появление русско-немецких разговорников, ликвидация приграничных укреплений и т. д.). В частности, полностью объясняется загадочная история с Рудольфом Гессом и его внезапным “побегом” в Англию.

Рекомендую всем, кто интересуется историей Великой Отечественной войны».



«Версия Александра Осокина представляется мне истинной».



«Я посчитал необходимым, не дожидаясь выхода книги (автор цитаты имеет в виду свою книгу) в свет, хотя бы вкратце, но проинформировать Вас, уважаемые читатели, об этой беспрецедентной подлости, которую усиленно выводят на орбиту гнусной русофобской и антисталинской пропаганды. Полагаю, что Вам будет небезынтересно ознакомиться с этим анализом…

Анализировать в буквальном смысле слова нечего, несмотря на огромный объем – 670 страниц (несмотря на это, автору цитируемого высказывания удалось посвятить новой гипотезе Осокина в своей книге аж 34 страницы, наполненных только цитатами из ругаемой книги и бранью в адрес ее автора). Можно только чертыхаться, преимущественно самыми забористыми выражениями, типа знаменитого “загиба” Петра Великого. И это еще будет комплиментом для названной книги… В книге нет ни одного прямого или хотя бы около прямого доказательства. И серьезно анализировать практически нечего…

Есть и целая глава, посвященная бреду от Осокина (те самые 34 страницы в книге этого обличителя). Дело ведь не в том, имеет ли право на жизнь такая “гипотеза”, или не имеет. Как говорится, на каждое хайло платков не напасёшься…

Категорически (??) неуместные экивоки в адрес якобы имевших место совместных парадов не только беспочвенны, но и убого бессмысленны. Потому что даже в германских архивах нет ничего о совместных парадах (а кинокадры о нем откуда?). Присутствие же советских военных в момент официально оговоренных выводов германских войск с бывших польских территорий, отошедших к СССР, ни один, даже сумасшедший в погонах, никогда не посмеет расценить как военное сотрудничество… То был всего лишь обычный военный протокол…» (Этот автор, как и отдельные историки-профессионалы, «убого бессмысленно» доказывает, что 22 сентября 1939 г. никаких совместных парадов в Бресте и Гродно не было, а то, что там происходило, было «обычным военным протоколом».)



«И вот новая бомба – книга Александра Осокина “Великая тайна Великой Отечественной” (издательство “Время”, 2007).

Книга включает в себя множество документов, в основном не то чтобы секретных, доселе неизвестных, но зачастую малоизученных, не прокомментированных… Книга имеет важный подзаголовок – “Новая гипотеза начала войны”. Поэтому будем, уважая автора, относиться к содержащейся в ней идее именно как к гипотезе, тем более что сам Осокин (в отличие от Виктора Суворова) больше задается вопросами, чем дает ответы».



«Осокин, в отличие от Суворова, не долбит в одну точку, доказывая правоту своей версии, а то и дело отвлекается, приводит интересные, но часто излишние документы, детали. И хотя он все же повсюду ищет следы или намеки на советско-германские планы вторжения в Англию, но сколько-нибудь достоверных фактов ему найти, кажется, не удалось».



«Книга “Великая тайна Великой Отечественной” переполнена интереснейшим материалом, пожалуй, впервые собранным под одной обложкой. Его хочется комментировать, размышлять о том или ином факте, вроде бы малозначительной детали. И, главное, хочется хоть на минуту ощутить то, что творилось в душах советских людей, которых на протяжении двух лет убеждали, что Германия – наш лучший друг, заставляли читать в “Правде” передовицы-здравицы Гитлеру, а утром 22 июня оповестили о немецком вероломстве. Что творилось в душах военных, которым запрещали даже думать о том, что вермахт готов к нападению, и вот-вот (в бинокль видно) немецкие танки ринутся на нашу территорию; и ведь это достоверный факт, что 20–21 июня многие советские части были практически разоружены, с орудий снимались прицелы, забирались снаряды».



«В каком пьяном угаре могло привидеться, что Сталин отдал приказ изъять боеприпасы из воинских частей в 50-километровой полосе вдоль границы, если за четыре дня до агрессии, то есть 18 июня 1941 года была отдана директива о приведении всех войск приграничных округов в полную боевую готовность?! (Тогда кого же приводила в боевую готовность в 0.30 22 июня Директива наркома № 1, которая до многих частей даже не успела дойти?)



«Оказывается, то, что я принял за бред маразматика, по мнению вице-президента Коллегии военных экспертов (???), кандидата политических наук, генерал-майора А. Владимирова “отличается не только своей абсолютно новой и необычной рабочей гипотезой, но и масштабом почти исчерпывающей информации и скрупулезной документированностью работы”…» (Автор этой изысканной цитаты и еще многих книг об июне 41-го посвятил в последней из них «Великой тайне» целую главу: «Трусы, кальсоны и ФАКК». Видно, тоже счел главным потрясением моей книги трусы и кальсоны! ФАКК же упомянут им отнюдь не в связи с нижним бельем красноармейцев в 1941 г., а совсем в другом смысле – как аббревиатура Федерального агентства по культуре и кинематографии, чей конкурс в 2007 г. выиграл сценарий по новой гипотезе начала войны «Тайна 22 июня» и которое выделило средства на производство этого фильма.)



«Кстати говоря, поражает и реакция уважаемой военной газеты “Красной Звезды”, опубликовавшей 23 января 2008 г. положительный отзыв на этот, с позволения сказать, “труд”. Как же так, неужели многоопытным офицерам из редакции главной военной газеты России было непонятно, что выдвинутая Осокиным версия не просто абсолютно нагло беспочвенная, но и крайне оскорбительная для наших предков?! …Решительно не понимаю позицию редакции уважаемой газеты… Еще меньше понимаю позицию редакции “Независимого военного обозрения” от 8—14 февраля 2008 г., опубликовавшей едва ли не восторженную рецензию В. Мясникова на “творение” Осокина…».



«Но жизнь не стоит на месте… приходит очередной “дурак с инициативой”».



«Действительно, фантастично, но прочесть стоит и поговорить, конечно, поскольку идиотские перлы резуна-“суворовца”, бесконечно навязываемые либералами, уже изрядно надоели».



«Автор использует комплексный метод исследования, включающий в себя геополитико-экономический, политический, военный и личный аспекты. Он впервые применил уникальный метод – работу по фотографиям.

Использован и проанализирован как известный и малоизвестный материал, так и новые свидетельства непосредственных участников трагических событий первых дней войны».



«Это рабочая гипотеза, что отмечает и сам исследователь, который в рамках своих информационных возможностей пытается честно разобраться в причинах июньской трагедии. На честность автора, кстати, обращает внимание и автор предисловия – генерал-майор в отставке Александр Владимиров, который указывает, что книга Александра Осокина о тайне подготовки и начала Великой Отечественной войны – это “попытка современного осмысления важнейшей части нашей национальной истории, и она предпринята талантливым и честным человеком, патриотом своего Отечества, заинтересованным исключительно в поиске истины. Автор встал на защиту интересов тех, кому правда о начале великой войны и о причинах наших первых военных неудач нужна только для того, чтобы еще четче ощутить величие подвига нации, победившей смертельного врага”».



«Впервые новая гипотеза начала Великой Отечественной войны, выдвинутая Александром Осокиным, увидела свет в “НВО”. Уже тогда эта публикация привлекла внимание логичностью доводов и достаточной научной обоснованностью. Сейчас версия российского историка, подкрепленная большим количеством документов, изложена уже в солидном по размерам томе».



«Но книга с “гипотезой” Осокина тянет как раз на “сенсацию” в раскрытии “ПРАВДЫ” о начале Войны. Соответственно и д/ф также снят с претензией на “раскрытие тайны 22 июня”. В итоге присутствовавшие от души прошлись по “шедевру” нового гипотизера (речь идет о показе 22 июня 2008 года по каналу «Звезда» документального фильма «Тайна 22 июня» и его обсуждения с участием ветеранов и историков войны во главе с президентом Академии военных наук генералом армии М. А. Гареевым.) При этом глупости у Осокина затмевают вполне интересные факты (невнятность!). Тем более подборка документов очень интересная» (тогда зачем по ней «проходится», а не попытаться понять?)



«Если бы Осокин написал в начале своей книги, что данная “гипотеза” всего лишь плод его воображения, является чистым “Фэнтэзи”, то и проблемы бы не было».



«Вся книга Осокина, по сути, очередная пропагандистская фальшивка. Какашка в золотинке, дерьмецо, в якобы “документированной” обложке. Все оформление книги, с ее лощеной бумагой, обилием фактов, цифр, фотографий, приведенных мемуаров родного отца Осокина, высокая цена (по которой не каждый и захочет купить такую дорогую книгу) и небольшой при этом тираж, должны выглядеть, как своего рода “диссертация”. Откровенная глупость и подлость брехливая, которая перемежается со вполне достоверными фактами и документами, должны создать иллюзию солидности научного труда, придать солидности “новой ГИПОТЕЗЕ”. Все это также перемешано восхвалениями в адрес “простого народа-победителя”, который сам по себе вдруг скукожился, напрягся и победил немцев». (Автор этой цитаты считает, что хвалить народ «сам по себе» без начальства – дело постыдное и антинаучное!)



«22 июня 1941 года – незаживающая рана и тяжёлое оскорбление нашего народа и армии… Ни в численности, ни в боевой технике наша армия не уступала врагу, и нападение на СССР не было неожиданным – советская разведка своевременно предупреждала о намерениях врага, и все же трагедия произошла. Почему? Кто виноват?

Новая гипотеза начала Великой Отечественной войны даёт ответ на эти вопросы».



«В предисловии к книге вице-президент Коллегии военных экспертов, кандидат политических наук генерал-майор Александр Владимиров пишет: “Автор книги близок к истине как никто другой до него. В его версии находят свое разрешение многие загадки начального периода войны, на которые не был дан ответ исторической наукой. Книга потрясает не только абсолютно новой и необычной рабочей гипотезой, но и масштабом почти исчерпывающей информации и скрупулезной документированностью работы”».



«Рассмотрев в первой главе все имевшиеся на сегодняшний день версии – “от официоза до Резуна”, – которая так и называется “Через версии – к правде. Новая гипотеза начала Великой Отечественной войны”, и написав аргументированные возражения каждой, автор предлагает собственную гипотезу, основанную на разнообразных документах того времени: выступлениях руководителей ведущих держав, докладах, протоколах…

Вторая часть книги содержит доказательства правильности новой гипотезы. Здесь предложен несколько необычный способ подачи материала. Сначала Осокин излагает суть новой гипотезы, затем приводит факты и примеры, подтверждающие ее, апеллируя к историческим документам и фотографиям, позволяющим читателю убедиться в логике и аргументированности рассуждений автора».



«Господа! Может, у кого есть книга Александра Осокина “Великая Тайна Великой Отечественной”, есть фильм “Тайна 22 июня”. Слышал только его интервью на… (название радиостанции) . Очень интересно. Гигант мысли, супераналитик!»



«Эту, совсем уж несуразную, “сенсацию” породили на свет не так уж, насколько я понимаю, давно. И она вызвала у “образованной публики” почему-то не смех, а бурный и горячий интерес – как и “Ледокол” Резуна в конце 80-х годов».



«Видимо, следующий “гипотизер” договорится наконец до самой страшной и тайной Тайны ВОВ, и того почему в некоторых частях, у некоторых командиров не было в баках горючего в самолетах и танках, и прочих боеприпасов! Наверное, марсиане сперли».



«Главная заслуга господина Осокина заключается в том, что он выдвинул гипотезу, которая впервые позволяет объяснить все несуразности и противоречия информации о начале войны… в теорию господина Осокина укладываются практически все несуразности, которыми изобилуют исторические источники. Начиная с неадекватных действий командования, необъяснимого расположения войск, непригодного ни для наступления, ни для обороны, и заканчивая хронологическими нестыковками, которые тут и там возникают в рассекреченных и прошедших цензуру документах…

Подведем итоги. Книга уникальна. Уникальна тем, что впервые предлагает теорию, способную вместить в себя всю совокупность противоречивых фактов о начале войны. Как научная историческая работа исследование выполнено непрофессионально. Однако это не умаляет ценности выдвинутой теории по причине уже упомянутого отсутствия источников, однако мелкие ляпы в деталях заставляют читателя ставить под сомнение целое. При этом автору удалось на энтузиазме проделать уникальную работу, которая не всегда оказывается под силу профессиональным историкам. В результате получилась книга, которую историки могут критиковать, но уже не имеют права не знать, или не замечать. Уж слишком многое слишком хорошо укладывается в теорию господина Осокина».



«Есть версия Суворова. Есть вот эта новая версия. И есть версия личного переводчика товарища Сталина. Возможно, все они правы, и только дополняют друг друга. А может быть, прав только один из них. И вполне возможно – никто из них не прав, а есть еще более чудовищная правда, от которой только завтра заболит голова…»



«Осокин называет свою теорию “новой гипотезой”. Думается, с учетом определенной коррекции (в первую очередь временных рамок) гипотеза эта станет если не медицинским фактом, то уж, по крайней мере, предметом дискуссии».



«Но прилетели инопланетяне, а им, как известно, Гитлер доверял больше всего, и надоумили его обмануть Сталина. Сталин же не верил инопланетянам (из враждующей с первыми инопланетянами галактики), которые предупреждали Сталина лично и через советских разведчиков, о войне (стеб на тему) ».



«Очень волнует вапрос, есть ли у этого аффтора что почитать по поводу американских мистификаций полетов на луну…?»



«Целых 400 страниц инженер Александр Осокин анализирует загадки Второй мировой и все подчиняет своим хитроумным теориям. Когда удается найти цитату из источника в свою пользу – ссылается на источник, а если нет, то просто размышляет, показывая отличные результаты в номинации “притягивание за уши”. По фантастичности домыслов разгадыватели загадок Второй мировой стремительно приближаются к искателям Атлантиды».



«– Очередная гунявая ложь, зависть победителям. Все было много проще, так, как было. Суворовцы-резуновцы, ё-моё!

– Наоборот Осокин опровергает Суворова, который утверждал что Сталин готовил нападение на Гитлера. Тут-то совсем другой коленкор».



«Красная Армия не была готова ни к оборонительной, ни к наступательной войне с Вермахтом, она готовилась к вторжению на Британские о-ва… Автор приводит большое количество документов, из которых он буквально “по зернышку” построил свою версию. Это (пока ещё?) все-таки гипотеза, версия, а не история.

Ужасно интересно, читаешь – и глазам своим не веришь, есть и сомнения… Но я и сам еще не дочитал книгу до конца (ок. 700 стр.)…»



«Инженер, бард и историк-любитель Александр Осокин выпустил книгу “Великая тайна Великой Отечественной. Новая гипотеза начала войны”, где убедительно доказал, что в конце июня 1941 года СССР собирался с помощью немцев высадить десант в Англии, тогда как гитлеровские войска, проехав через СССР, должны были атаковать Иран и Ирак».



«Совершенно новый подход в изложении, непривычный способ подачи материала:

– сначала изложена суть предлагаемой новой гипотезы начала Великой Отечественной войны и вообще предвоенного периода и начала второй мировой войны;

– затем приведены факты и примеры, подтверждающие её;

– и, наконец, подобраны многочисленные исторические документы (более пятидесяти) в 32 приложениях, большинство из которых опубликованы впервые, 255 фотографий, 188 различных источников библиографического плана, около 100 использованных сокращений с подробным разъяснением их содержания.

Все это позволяет читателю действительно убедиться в логике и аргументированности рассуждений автора, признать достоверность его гипотезы о начале Великой Отечественной войны».



«Чем больше открывается в истории нашей страны нового, тем менее понятной она становится, тем, кажется, дальше мы уходим от истины. Да и сама история, как наука, в последнее время, можно сказать, разрушилась, историк из ученого превратился в естествоиспытателя, снова и снова вступающего в неизвестность – неизвестность зыбкую и опасную, где его могут смертельно ранить новые документы, свидетельства, слухи, оказавшиеся правдой…»



«О том, была ли немецкая агрессия вероломной или же ожидаемой, рассуждает Александр Осокин в книге “Великая тайна Великой Отечественной: Новая гипотеза начала войны”… Книга – горькая. В ней множество логичных “почему” и множество сенсационных документальных свидетельств, которые, возможно, что-то прояснят в “белых пятнах” самого черного дня нашей истории».



«Недавно вышла из печати книга Александра Осокина “Великая тайна Великой Отечественной”, и в ней весьма доказательно изложена новая гипотеза того, что же произошло в последний предвоенный год и в первые дни “той” войны. То, что в ней написано, бурно обсуждается. Автор – использовал большое число документов. Историки пока никаких контрдоводов его гипотезе выдвинуть не могут, признают, что она подтверждается всеми известными фактами, да и практически объясняет очень многое из того, что таилось в тумане нехватки документов, cтавших почти привычными недоговорок, умолчаний, передергивания фактов, откровенной лжи – как в воспоминаниях военачальников, так и в прямой подделке некоторых документов (чтобы лучше выглядеть в глазах потомков?!)»



«Я с большим интересом и вниманием прочитал книгу Александра Осокина “Великая тайна Великой Отечественной”. Сказать, что я получил удовольствие от прочитанного, значит ничего не сказать. Я полковник в отставке, профессор кафедры истории … университета, академик Международной академии наук. И 40 лет из 55 лет трудовой деятельности (мне 74 года) моими научными интересами являются проблемы войны и мира. Но такого удовлетворения от прочитанного, такого подъема, радости и белой зависти к автору – замечательному исследователю – настоящему историку, скромно называющему себя простым инженером, я давно уже не испытывал».



Из писем в издательство и автору о книге «Великая тайна»



«В начале войны было много странного и непонятного. Во всех книгах о войне ответа на эти вопросы не было. В этой книге очень многое становится ясным. Cначала кажется, что этого не может быть, но когда я читал, все больше и больше я верил, что гипотеза тов. Осокина Правильная» (из письма ветерана и инвалида Великой Отечественной).



«Вам коллективу редакции и автору книги большое Спасибо за то, что я впервые за 62 года, прошедшие со дня Победы, успел узнать правду почему немецко-фашистским войскам удалось нанести по Красной Армии удар такой силы в первые дни той ужасной войны 1941–1945 годов» (из письма ветерана Великой Отечественной).



«Хочу сказать добрые слова в Ваш адрес. Моя работа связана с преподаванием в высшем и среднем учебных заведениях Армии в течение нескольких десятков лет (к. т. н., доцент). Мне постоянно приходится отвечать на вопросы о В. О. войне и, в частности, о ее начале. Так что мой интерес к этой проблеме можно считать профессиональным. Бросается в глаза, что сведения о начальном этапе войны в учебниках граничат с дезинформацией. Ваша книга, на мой взгляд, ближе всего к истине.

К В. О. Войне у меня личный интерес. Отец – офицер Северного флота. Его брат – начальник арт. разведки; погиб 04. 04. 1942. Отец жены, командир в печально известном 11 кав. корпусе, погиб 02. 04. 1942 в той же Ржевско-Вяземской операции. Брат матери всю войну воевал в тылу врага. Командовал разведывательно-диверсионным отрядом и т. д.

Поэтому у меня – постоянный интерес ко всем аспектам В. О. войны…

У физиков есть прием. Когда решение проблемы заходит в тупик, все (от академика до аспиранта) “садятся за стол”, и каждый озвучивает свою идею или гипотезу. Как правило, самая фантастическая идея и оказывалась правильной. Поэтому я не удивился Вашей версии событии 1941 года…» (из письма читателя).



«Ты знаешь, я всегда потрясаюсь твоей неуемной фантазией, умением соединять несоединимое, твоим даром дедукции в самом положительном смысле.

Ты знаешь, что раскованный полет воображения я считаю непременным условием русской интеллигентности.

Я с большим интересом прочел твою работу.

И все же, все же, все же…

Слишком много людей должно было быть посвящено в эту тайну. И что, и через 65 лет никто из этих посвященных не раскололся хотя бы в личных корыстных целях?..

Вывод: нет этой тайны вообще!» (из письма одного давнего друга автора, ветерана Великой Отечественной).



«Примите огромную благодарность от “юной радистки 17-ти лет”. Что рада, что я дожила, когда не только стала свидетельницей космических открытий, но и получила целый ряд ответов на недоуменные вопросы нашего поколения, прошедшего Великую Отечественную Войну. Только глубоко сожалею, что “иных уж нет” и они так и не узнали причину разгрома Красной Армии в первые дни войны в июне 1941 года» (из письма ветерана Великой Отечественной).



«В целом Ваша прекрасная книга очень похожа на правду, и большое спасибо за этот большой труд. Таких войн, видимо, уже не будет, все изменилось, но анализ этого необходим» (из письма читателя).




Приложения


Приложение 1



С. Маршак

Акула, гиена и волк

Кургузая злая гиена,163

Акула164 и волк-живодёр165

Тайком заключили военно —

Торгово-морской договор.166

И значилось в том договоре,

Что землю и синее море

И воздух небес голубой

Поделят они меж собой,

Поделят на равные трети

И царствовать будут на свете.


Акула жила в океане,

Гиена – у моря в песке,

А волк по дорогам в тумане

Ходил, завывая в тоске.

Бывало, он по лесу рыщет

И ночи, и дни напролет,

И все ему кажется пищей,

Что движется, дышит, растет.

«Синьоры! – сказала гиена. —

Мы связаны клятвой священной.

Пусть каждый исполнит свой долг!»

«Банзай!» – отвечала акула

И сбоку по-рыбьи взглянула

На тощего волка, а волк

Клыками голодными – щёлк!

Послушайте, дальше что было.

Гиена обед раздобыла.

Она оказалась счастливее

Собратьев зубастых своих —

В песках Абиссинии, Ливии167

Наелась одна за троих.

Потом побежала в Испанию168

И волка взяла за компанию,

Ему обещая права

На шкуру испанского льва.

Но разве возможно заранее

Делить неубитого льва?

Кровавая битва в Испании

Не месяц идёт и не два,

И если пойдешь по течению,

Парамы – испанской реки,

Отыщешь ты зубы гиении

И острые волчьи клыки.

Добыча нашлась для гиены

Среди разорённых могил,

И кровью распоротой Вены169

Клыки свои волк обагрил.


На Дальнем Востоке акула

Охотой была занята:170

Злодейка-акула дерзнула

Напасть на соседа-кита.

«Сожру половину кита я,

И буду, наверно, сыта я

Денёк или два, а затем

И всё остальное доем!»

Но слопать живьём, как селёдку,

Акула кита не смогла:

Не лезет он в жадную глотку —

Для этого глотка мала!

Китом подавилась акула

И, лопнув по швам, утонула.


Чем кончится детская сказка,

Какая у сказки развязка, —

Покамест судить мудрено,

Но только известно одно:

Всё то, что живёт во Вселенной,

И то, что готовится жить,

Не может добычей гиены

И волчьей добычей служить.

Пускай создают договоры

И делят разбойники власть,

– Не могут убийцы и воры

У мира свободу украсть.

Возьмите винтовки, ребята,

И дружно затворами – щёлк!

Не слопают вашего брата

Акула, гиена и волк.


1938

Этот памфлет в стихах, ярко отражающий отношение в СССР к державам оси, был очень популярен до 1939 г. Его знали наизусть многие, в первую очередь комсомольцы и пионеры тех лет. На его слова пел с эстрады и по радио Леонид Утесов. Я привел его, чтобы показать, какое отношение в нашей стране было к тому, кто в 1939 г. в один день – 23 августа – превратился в Друга, дружба с которым (как написал Сталин в телеграмме, опубликованной 26 декабря 1939 г. в «Правде», Риббентропу) вдруг оказалась «скрепленной кровью». С 1939-го по 1941 г. памфлет исчез из обращения, а потом снова появился.


Приложение 2

Из записи бесед И. фон Риббентропа с И. В. Сталиным и В. М. Молотовым



г. Москва

28—29 сентября 1939 г.

Господин имперский министр иностранных дел прибыл в Москву 27/IX 39 года около 18 часов. Его первая беседа со Сталиным и Молотовым началась в 22 часа и продолжалась три часа. На беседе присутствовали с немецкой стороны посол граф фон дер Шуленбург и с советской стороны посол Шкварцев. Беседа носила весьма дружественный характер, и ее ход описывается ниже…

Фюрер поручил сказать Сталину и Молотову, что он всегда придерживался той точки зрения, что Германия должна выбирать между Западом и Востоком.171 Фюрер надеялся и думал, что будет возможно установить дружественные отношения с Англией . Однако Англия грубо отклонила далеко идущие предложения фюрера. Фюрер убедился в том, что отныне нет возможности достичь взаимопонимания с Англией . Это взаимопонимание сорвалось из-за империалистического упрямства английской правящей касты. Народ в Англии вообще ничего не решает. Дошло до того, что Англия вмешалась в германские дела, которые ее не касались, и даже объявила войну Германии. Решение фюрера сделать выбор в пользу Советского Союза является непоколебимым. Как реальный политик, он твердо убежден в том, что, несмотря на все существующие идеологические разногласия, возможны действительно длительные, дружественные отношения между Германией и Советским Союзом. Реальные интересы обеих стран при точном их определении исключают возможность принципиальных трений. Существует фундамент для приносящего плоды реального, дружественного сотрудничества.

Удалась первая предпринятая в этом направлении попытка. Если будут реализованы достигнутые договоренности, то все будет абсолютно ясным и в больших делах. С окончанием польской войны Германия приобрела большую территорию для заселения. Тем самым нашли свое решение территориальные притязания Германии. Последние события принесли богатые плоды для Советского Союза: после ревизии положения в Прибалтике Советский Союз получил выход к Балтийскому морю; установлена связь с близкими по крови белорусами и украинцами. В этой области нет никаких расхождений, которые могли бы привести к трениям между Германией и Советским Союзом. Фюрер не фантазер, и он не стремится к безбрежным территориальным завоеваниям. Что касается Советского Союза, то тот настолько велик, что у него не может быть никаких стремлений вмешиваться в немецкие территориальные дела. Тем самым заложен фундамент для пассивного баланса взаимных интересов. Что же касается активной стороны этого вопроса, то фюрер исходит из нижеследующих соображений.

Настоящий враг Германии – Англия. В этом отношении интересы Советского Союза совпадают с немецкими, и в этом направлении представляется вполне возможным дальнейшее углубление новых советско-германских отношений. У нас полагают, что в английском комплексе существует параллелизм между немецкими и советскими интересами, и в этой сфере не только полезно тесное сотрудничество Германии с Советским Союзом, но и возможны определенные договоренности. Фюрера, заявил г-н министр, интересовало бы в ходе бесед услышать, что думает Советский Союз по этому вопросу. Он бы предложил подобную идею в качестве предмета для дискуссий. В том случае, ежели Советское правительство разделяет такую точку зрения, то можно было бы сформулировать платформу для более тесного развития советско-германских отношений в том смысле, что, исходя из совместно проведенного урегулирования польского вопроса, Германия и Советский Союз теперь могут рассмотреть возможность сотрудничества в отношении Англии. В подобном заявлении можно было бы подчеркнуть, что Германия и Советский Союз преисполнены волей к тому, чтобы никто не посмел затронуть занимаемые ими позиции , и при необходимости будут их совместно защищать. Дело шло бы тогда к сотрудничеству на долгие времена, ибо фюрер мыслит крупными историческими перспективами.

Сейчас задача состояла бы в том, чтобы достичь взаимопонимания о форме и методе предания гласности соответствующего совместного заявления. Министр привез с собой проект, который он хочет в качестве предложения вручить для рассмотрения господам Сталину и Молотову (здесь г-н министр попросил зачитать текст проекта на русском языке). Г-н министр добавил, что смысл этого заключения не должен состоять в том, что Германия ожидает военной помощи от Советского Союза. Германия справится с Англией и Францией и сама. Тем не менее смысл подобного заявления состоит в том, чтобы продемонстрировать перед всем миром сотрудничество между Германией и Советским Союзом и их согласие в принципиальных вопросах внешней политики…

Идя навстречу пожеланию Советского правительства, немецкая сторона немедленно заявила о своем согласии устранить эти неясности, добавив указание реки Писса, что в результате не принесло особой пользы для Германии. Именно поэтому немецкое правительство надеется, что Советское правительство сделает уступки в районе нефтерождений на юге и верхнем течении реки Сан. Того же самого ожидало бы и немецкое правительство у Августова и Белостока, так как там находятся обширные леса, очень важные для нашего хозяйства. Ясное решение этих вопросов было бы очень полезно для дальнейшего развития германо-советских отношений. Мы просили бы учесть, что мы внесли значительный вклад в решение польского вопроса, причем исключительно быстро (Сталин согласился, что дело действительно было сделано очень быстро).

Во время московских переговоров 23 августа 1939 г. остался открытым план создания независимой Польши. С тех пор, кажется, и Советскому правительству стала ближе идея четкого раздела Польши. Германское правительство поняло это точку зрения и решилось осуществить точное разграничение. Германское правительство полагает, что самостоятельная Польша была бы источником постоянных беспокойств. Германские и советские намерения в этом вопросе идут в одинаковом направлении.

Как продолжал г-н министр, он очень был рад услышать от немецких военных, что установленная обеими сторонами военная программа была осуществлена в духе доброго и дружественного взаимодействия. Для немецкого военного руководства было нелегко оторвать действующие войска от противника и заставить их двигаться в обратном направлении. В районе действия 8-й немецкой армии это привело к тому, что поляки даже вообразили, что они обратили немецкие войска в бегство. Несмотря на все эти трудности и если не считать незначительные недоразумения, дело обошлось быстро и беспрепятственно.

По пункту третьему «Прибалтика» г-н министр заявил следующее.

Из донесений посла графа фон дер Шуленбурга явствует, что Советское правительство отныне занялось и этим вопросом, с чем, безусловно, связаны переговоры, которые в настоящее время ведутся с Эстонским правительством. Немецкий посланник в Эстонии сообщил, что Советский Союз предложил Эстонии военную конвенцию на пять лет (Сталин поправил: на десять лет), а за это потребовал создания на территории Эстонии баз для советских военных кораблей и самолетов и тесного сотрудничества. Это, очевидно, следует понимать как первый шаг для реализации прибалтийского вопроса. Германия в настоящее время находится в состоянии войны и приветствовала бы постепенное решение прибалтийского вопроса. Ясно, что мы не заинтересованы в делах Эстонии и Латвии. Однако мы были бы благодарны, если бы Советское правительство сообщило нам, как и когда оно собирается решить весь комплекс этих вопросов с тем, чтобы немецкое правительство, согласно принятым договоренностям, могло бы сформулировать свою позицию. Как явствует из сообщений графа фон дер Шуленбурга, Советское правительство ожидает с нашей стороны ясного согласия с его намерениями (Сталин заметил: мы ожидаем доброжелательного отношения).

В последнем донесении графа фон дер Шуленбурга шла речь о предложении, касающемся Литвы. Согласно московским договоренностям, Литва относится к немецкой сфере интересов. Согласно предложению Сталина, эта немецкая сфера интересов должна быть обменена на территорию восточнее Вислы вплоть до Буга.

Здесь господин министр напомнил о ходе московских переговоров и о том, что в связи с советскими пожеланиями, касающимися Прибалтики, тогда оказался необходимым запрос у фюрера. Тогда в том, что касалось определения северных границ взаимных интересов, фюрер согласился с советскими пожеланиями. Ведь фюрер не проводит политику на один день, он занят большой перспективой и признает, что Советский Союз действительно нуждается в незамерзающих гаванях. Именно поэтому мы отодвинули границу нашей сферы интересов. Мы заинтересованы в том, чтобы эта линия была сохранена. В том же случае, если мы, согласно советским пожеланиям, пойдем на компромисс, то необходимо зафиксировать, что советские предложения не содержат достаточного эквивалента за отказ Германии от Литвы или ее части. При обсуждении возможного компромиссного решения необходимо найти путь, согласно которому Германия сможет увеличить свои восточнопрусские районы за счет Литвы.

Вслед за этим г-н министр провел на карте линию, которую он считает приемлемой и возможной. По его представлению, эта линия должна проходить от самой южной оконечности Литвы до Балтийского моря, а именно через всю Литву восточнее Ковно (он останется на советской стороне), дальше восточнее Гродно, включая Белосток. Затем следует найти приемлемое соединение с линией Буга. Он просит русскую сторону при дальнейшей дискуссии рассматривать это как объект для обсуждения. Однако он также просит иметь в виду, что предложение Сталина не является для нас достаточным эквивалентом за отказ в отношении Литвы.

После того как г-н министр закончил свои соображения, Сталин обратился к Молотову с вопросом, кто из них обоих должен отвечать. Г-н Молотов заметил, что хочет оставить это за г-ном Сталиным, потому что тот, безусловно, сделает это лучше. Вслед за этим Сталин заявил следующее.

Основным элементом советской внешней политики всегда было убеждение в возможности сотрудничества между Германией и Советским Союзом. Еще в начальный период, когда большевики пришли к власти, мир упрекал большевиков в том, что они являются платными агентами Германии. Рапалльский договор также был заключен большевиками. В нем содержались все предпосылки для расширения и углубления взаимовыгодных отношений. Когда национал-социалистическое правительство пришло к власти в Германии, отношения ухудшились, так как немецкое правительство видело необходимость отдать приоритет внутриполитическим соображениям. По прошествии некоторого времени этот вопрос исчерпал себя, и немецкое правительство проявило добрую волю к улучшению отношений с Советским Союзом. Советское правительство немедленно заявило о своей готовности к этому. Если вообще можно говорить о вине за ухудшение отношений, то необходимо констатировать, что Советское правительство в своей исторической концепции никогда не исключало возможности добрых отношений с Германией. Именно поэтому Советское правительство и сейчас с чистой совестью приступило к возобновлению сотрудничества с Германией. Это сотрудничество представляет собой такую силу, что перед ней должны отступить все другие комбинации. Если Германское правительство разделяет эту точку зрения и будет действовать согласно высказанным соображениям господина министра иностранных дел, то тем самым созданы все предпосылки для хорошего и дружественного сотрудничества. Что касается декларации, то ее содержание необходимо обсуждать… Поэтому он, Сталин, даст свой ответ завтра. Что же касается отношений Советского правительства к английскому комплексу вопросов, то он хотел бы заметить, что Советское правительство никогда не имело симпатий к Англии. Необходимо лишь заглянуть в труды Ленина и его учеников, чтобы понять, что большевики всегда больше всего ругали и ненавидели Англию, притом еще в те времена, когда о сотрудничестве с Германией и речи не было.

Г-н Сталин сказал, что г-н министр в осторожной форме намекнул, что под сотрудничеством Германия не подразумевает некую военную помощь и не намерена втягивать Советский Союз в войну. Это очень тактично и хорошо сказано. Факт, что Германия в настоящее время не нуждается в чужой помощи и, возможно, в будущем в чужой помощи нуждаться не будет. Однако если, вопреки ожиданиям, Германия попадет в тяжелое положение, то она может быть уверена, что советский народ придет Германии на помощь и не допустит, чтобы Германию задушили. Советский Союз заинтересован в сильной Германии и не допустит, чтобы Германию повергли на землю…

По вопросу о Прибалтике Сталин заявил, что Советское правительство потребовало от Правительства Эстонии предоставления баз для своих военных кораблей в эстонских гаванях и на островах Даго и Эзель, а также баз для своих военно-воздушных сил. Для охраны этих баз Советское правительство дислоцирует в Эстонии одну пехотную дивизию, одну кавалерийскую бригаду, одну танковую бригаду и одну бригаду ВВС. Все эти мероприятия будут проводиться под прикрытием договора о взаимной помощи между Советским Союзом и Эстонией. Эстония уже дала на это свое согласие.

На вопрос г-на министра, предполагает ли тем самым Советское правительство осуществить медленное проникновение в Эстонию, а возможно, и в Латвию, г-н Сталин ответил положительно, добавив, что, тем не менее, временно будут оставлены нынешняя правительственная система в Эстонии, министерства и так далее.

Что касается Латвии, Сталин заявил, что Советское правительство предполагает сделать ей аналогичные предложения. Если же Латвия будет противодействовать предложению пакта о взаимопомощи на таких же условиях, как и Эстония, то Советская Армия в самый краткий срок «расправится» с Латвией.

Что касается Литвы, то Сталин заявил, что Советский Союз включит в свой состав Литву в том случае, если будет достигнуто соответствующее соглашение с Германией об «обмене» территорией. В первой части беседы Сталин менее ясно высказал свое намерение, касающееся захвата Литвы.

Переговоры между г-ном министром и господами Сталиным и Молотовым, начавшиеся 27/IX в 22 часа, были продолжены 28/IX в 15 часов (см. запись от 28/IX).

Г-н министр начал беседу сообщением, что он в течение прошлой ночи информировал фюрера о первой беседе, послав ему подробное телеграфное донесение. Вслед за этим он имел с ним телефонный разговор на основе донесения. Фюрер поручил ему передать господам Сталину и Молотову свои приветствия и передать им, что он продумал предложение Сталина и присоединяется к его мнению. Фюреру также представляется весьма сомнительным раздел польского этнического пространства, так как он может легко привести к трениям между Германией и Советским Союзом, чего, безусловно, следует избегать. Фюрер разделяет мнение Сталина, что поляки в их традиционном стремлении к воссоединению используют все средства, чтобы поссорить Германию с Советским Союзом. Конечно, не следует ожидать, что из-за этого возникнут серьезные различия в мнениях между обоими дружественными государствами, однако возможны локальные затруднения. Исходя из этого, фюрер принципиально согласен с принятием так называемого второго варианта Сталина, однако с некоторыми небольшими выпрямлениями, которые г-н министр готов показать Сталину и Молотову на карте…

Г-н министр вернулся к той части вчерашней беседы с господином Сталиным, в которой Сталин заявил, что Советское правительство заинтересовано в существовании сильной Германии и в необходимом случае, ежели Германия окажется в тяжелом положении, готово ей помочь. По этому вопросу г-н министр заявил, что немецкое правительство не ожидает военной помощи со стороны Советского Союза и в ней не нуждается. Однако для Германии значительную важность представляет помощь со стороны Советского Союза в экономической области. По этому вопросу хорошее начало было положено заключением торгового и кредитного соглашения от 19 августа. Заключение этого соглашения стало началом установления общих хороших отношений. С экономической точки зрения это соглашение представляло собой только скромное начало, которое следует еще развить, так как торговый оборот между Германией и Советским Союзом в былые времена был в пять раз больше, чем предусмотрено нынешним соглашением. В настоящее время в результате военных событий и блокады, осуществляемой Англией, Германия принуждена резко преобразовать свою экономическую жизнь. В этой ситуации экономические отношения с Советским Союзом приобретают для Германии особое значение. Советский Союз, который располагает богатыми запасами сырья, в состоянии значительно поддержать Германию, а Германия исполнена желания поставить Советскому Союзу необходимые ему высококачественные готовые изделия. Для того чтобы вступить по этому вопросу в переговоры с Советским правительством, вместе с министром приехал в Москву посланник Шнурре. Министр просил бы господ Сталина и Молотова дать указание Народному комиссариату внешней торговли оказать всю возможную помощь во время предстоящих переговоров. Кроме этого, он был бы благодарен, если бы готовность Советского правительства оказать экономическую поддержку нашла бы отражение в неофициальном обмене писем между ним и Молотовым. Кроме этих общих заверений, Германское правительство было бы благодарно, если бы были решены и отражены в этом письме некоторые интересующие нас экономические вопросы. Речь идет о следующих пунктах:

1. Облегчение транзита нефти и зерна из Румынии по железной дороге Коломыя – Львов.

2. Нефтепоставки из района Дрогобыча и Борислава согласно обещаниям, сделанным в предыдущий день Сталиным.

3. Облегчение транзита в Иран и из него, а также из Афганистана и в Афганистан.

4. Облегчение транзита из стран Дальнего Востока, особенно транзита соевых бобов и китайских трав через Транссибирскую железную дорогу в Германию.

По этому вопросу Сталин заявил, что он мог бы согласиться с подобным обменом писем…


После того как беседа в 17.40 была окончена, Сталин и Молотов попросили г-на министра и посла отужинать с ними в Кремле.

Ужин был дан в соседних залах Кремлевского дворца и происходил в очень непринужденной и дружественной атмосфере, которая особенно улучшилась после того, как хозяева в ходе ужина провозгласили многочисленные, в том числе весьма забавные, тосты в честь каждого из присутствовавших гостей. Первый тост был адресован г-ну министру. В нем содержалось приветствие «приносящему удачу» гостю, и он был завершен провозглашением «ура!» в честь Германии, ее фюрера и его министра.

В своем ответе г-н министр поблагодарил Советское правительство за теплый прием и заявил, что он с особым удовольствием последовал приглашению Советского правительства приехать в Москву во второй раз после того, как во время его первого посещения было заложено хорошее начало для установления дружественных отношений между Германией и Советским Союзом в форме пакта о ненападении. После этого поджигатели войны развязали войну , следствием которой было уничтожение Польши. Тот факт, что Германия и Советский Союз совместно приняли на себя задачу навести спокойствие и порядок на территории бывшего Польского государства, является залогом их дальнейшего дружественного сотрудничества на широкой основе. На этот раз он приехал в Москву, чтобы заключить окончательное соглашение и предпринять урегулирование отношений на тех территориях, которые находятся между Германией и Советским Союзом. Установление совместной границы и тот факт, что Германия и Советский Союз снова становятся непосредственными соседями, открывает обнадеживающие перспективы успешного сотрудничества в будущем. Советский Союз получил большие территории, на которых живут родственные по крови украинцы и белорусы. В это же время Германия смогла включить в состав своей старой родины многих своих единоплеменников.

В течение вечера господин Молотов снова поднимал бокал за здоровье г-на министра и добавил, что Советское правительство особенно радо увидеть у себя господина Риббентропа, ибо этот человек никогда не приезжает понапрасну. При первом приезде он заключил договор о ненападении, теперь предстоит заключение нового договора, который закрепит дружбу и границы между обоими государствами. Темп 650 километров в час, с которым действует господин Риббентроп, вызывает у Советского правительства искреннее восхищение. Его энергия, его сила воли являются залогом того, что свершенное им дело создания дружественных отношений с Германией будет устойчивым.

В своем тосте, адресованном Сталину, Молотов подчеркнул решающую роль, которую сыграл этот человек при преобразовании отношений между Советским Союзом и Германией.

После этого г-н министр задал Сталину вопрос, что он мог бы сказать о положении в Англии и о поведении Английского правительства. Сталин в ответ заявил следующее. Недавно Галифакс пригласил господина Майского и спросил его, не было бы готово Советское правительство к сделкам экономического или иного порядка с Англией. Майский получил от Советского правительства указание позитивно отнестись к этим английским зондажам. Этим Советское правительство преследует только одну цель, а именно: выиграть время и разузнать, что, собственно говоря, Англия задумывает в отношении Советского Союза. Если немецкое правительство получит какую-нибудь информацию об этих дискуссиях советского посланника с Английским правительством, то оно не должно об этом беспокоиться. За ними ничего серьезного не скрывается, и Советское правительство не собирается вступать в какие-нибудь связи с такими зажравшимися государствами, как Англия, Америка и Франция. Чемберлен – болван, а Даладье – еще больший болван.

Запись вел Г. Хильгер.

(Перевод с немецкого из: Viertelsjahreshefte für Zeitgeschichte, München, 1991, Heft 3. Опубликовано в журнале «Международная жизнь», 1991, № 7).



Приложение 3

Беседа Генерального секретаря ЦК ВКП(б) И. В. Сталина с министром иностранных дел Японии И. Мацуока



24 марта 1941 г.


Сов. секретно

Особая папка


В начале беседы Мацуока говорит, что 8 лет тому назад, проездом через СССР в Женеву, он находился в течение 5 дней в Москве, однако тогда ему не представилось случая видеться со Сталиным. Он смог тогда увидеть т. Сталина лишь на трибуне Мавзолея, присутствуя на параде на Красной площади.

Далее Мацуока говорит, что он просил тов. Сталина принять его для того, чтобы засвидетельствовать свое почтение и побеседовать с т. Сталиным до отъезда в Берлин 1.172

Тов. Сталин отвечает, что он готов к услугам Мацуока.

Мацуока говорит, что относительно цели посещения Германии и Италии, а также относительно своего желания остановиться на несколько дней в Москве он уже говорил в Токио полпреду СССР т. Сметанину, а также в только что имевшей место беседе с тов. Молотовым, поэтому, не желая утруждать тов. Сталина, просит тов. Сталина о подробностях осведомиться у тов. Молотова. Далее Мацуока говорит, что если тов. Молотов найдет нужным, то он, Мацуока, после своего возвращения из поездки в Германию и Италию сможет иметь несколько встреч с тов. Молотовым относительно улучшения японо-советских отношений. Тут же Мацуока указывает, что его убеждение в отношении улучшения отношений между Японией и Россией зародилось еще 30 лет тому назад, поэтому не является новым, и лично он имеет решимость улучшить японо-советские отношения.

Тов. Сталин отвечает, что желание Мацуока остановиться на обратном пути в Москве будет приветствоваться, и заявляет, что улучшение отношений между СССР и Японией он считает не только необходимым, но и вполне возможным, и если новая встреча с Мацуока будет необходима, то он будет к услугам Мацуока.

Мацуока говорит, что он разделяет мнение тов. Сталина относительно улучшения отношений между обеими странами, и напоминает, что перед своей поездкой в Женеву в 1932 году он имел беседу с тогдашним военным министром и министром иностранных дел, которые дали согласие на ведение переговоров о заключении пакта о ненападении. Однако общественное мнение Японии было против заключения пакта о ненападении и поэтому его усилия не увенчались успехом.

На вопрос т. Сталина, было ли это в тот период, когда министром иностранных дел был Иосидзава, Мацуока отвечает, что тогда министром иностранных дел был Учида.

Мацуока еще раз повторяет, что в тот период он вел беседу относительно заключения пакта о ненападении между Японией и СССР с тогдашним воен[ным] министром Араки и министром [иностранных] дел Учида и они дали свое согласие на то, чтобы Мацуока говорил в Москве относительно пакта, хотя главной задачей, говорит Мацуока, была его работа как главы делегации Японии в Женеве. Поскольку, продолжает Мацуока, Араки и Учида согласились на заключение пакта, то они имели моральное обязательство поддерживать его в этом отношении, но общественное мнение еще не созрело для того, чтобы пакт был заключен. Тут же Мацуока добавляет, что еще и сейчас имеется группа лиц, которые возражают против заключения пакта о ненападении, однако, он вместе с Коноэ имеют решительное мнение улучшить отношения между обеими странами.

Затем Мацуока говорит, что так как т. Сталин очень занят, то он не хочет отнимать у него драгоценного времени, но если т. Сталин смог бы уделить ему еще минут 20, то у него имеются для сообщения т. Сталину два вопроса, о которых он просил бы подумать до его возвращения из Берлина и Рима.

Тов. Сталин отвечает, что так как Мацуока редкий гость, то он готов удовлетворить просьбу Мацуока.

1. Мацуока говорит, что, как известно, в Японии верховная власть находится в руках Тенно. На иностранный язык Тенно, обычно, переводится как император. Однако это неверно, ибо в Японии уже давно имеется коммунизм, и я бы назвал, говорит Мацуока, этот коммунизм моральным коммунизмом. В японской семье то, что принадлежит, например, старшему сыну, принадлежит также и младшему сыну. Хотя в Японии существует капитализм, однако от этого никакого вреда нет. Все имущество и жизнь подданных принадлежат Тенно, и никто об этом не жалеет. Далее, например, сравнительно небогатый человек, видя какого-нибудь бедного мальчика, дает ему денег на учебу и таким образом оказывает свое посильное содействие.

На вопрос т. Сталина, не есть ли это путь императора, Мацуока говорит, что он назвал бы это моральным коммунизмом, ибо Тенно – это государство, и все принадлежит ему. Англосаксонские традиции нанесли ущерб Японии, а промышленный переворот затормозил развитие морального коммунизма. Однако сейчас, продолжает Мацуока, создалась группа лиц, правда, незначительная, которая стремится распространить свои принципы на все великое азиатское пространство и которая называет принцип своей политики японским словом Хаккоицю, что в переводе означает всемирный мир, основанный на справедливости. Все это, указывает Мацуока, имелось и раньше, но было ущемлено капитализмом, поэтому сейчас мы выдвигаем лозунг – долой капитализм и индивидуализм . Но для этого необходимо уничтожить англосаксов. С этой целью, добавляет Мацуока, был заключен пакт трех держав, при заключении которого не считались с мелкими интересами.

После чего Мацуока говорит, что если т. Сталин понимает, что он хочет сказать, и если у Советской стороны будет соответствующее понимание и желание идти вместе, то мы, заявляет Мацуока, готовы идти рука об руку с вами. При этом Мацуока выражает надежду, что до его возвращения из Берлина т. Сталин сможет обдумать то, что сказал Мацуока.

2. Затем, касаясь японо-китайской войны, Мацуока говорит, что Япония ведет войну не с китайским народом, а с англосаксами, т. е. с Англией и Америкой. Япония, продолжает Мацуока, ведет войну с капитализмом и индивидуализмом, а Чан Кайши является слугой англосаксонских капиталистов. Поэтому японо-китайский конфликт нужно рассматривать именно под таким углом зрения. В связи со сказанным им Мацуока просит учесть намерения Японии в Китае.

На вопрос т. Сталина, должен ли он ответить сейчас, Мацуока заявляет, что он изложил лишь общую мысль и хотел бы, чтобы т. Сталин подумал над теми вопросами, которые затронул Мацуока, и дал бы ответ после возвращения Мацуока из Берлина.

Тов. Сталин говорит, что он может коротко ответить даже сейчас.

Мацуока говорит, что будет лучше, если т. Сталин ответит после возвращения Мацуока из Берлина.

Тов. Сталин говорит, что если Мацуока так хочет, то можно отложить и дать ответ после возвращения Мацуока. При этом т. Сталин говорит, что какова бы ни была идеология в Японии или даже в СССР, это не может помешать практическому сближению двух государств, если имеется взаимное желание обеих сторон. Со своей стороны т. Сталин указывает, что ему известно, что никакая идеология не помешает тому, чтобы практически поставить вопрос о взаимном улучшении отношений. Что же касается англосаксов, говорит тов. Сталин, то русские никогда не были их друзьями, и теперь, пожалуй, не очень хотят с ними дружить. Далее т. Сталин заявляет, что то, что в Японии хотят, чтобы государство стало контролером отдельных капиталистов, уже проделывается в Германии и Италии. Это хорошо. Государство только в том случае может усиливаться, если оно является полным контролером всего народа и всех классов.

Мацуока отвечает, что он глубоко убежден в том, что без уничтожения англосаксонской идеологии нельзя будет создать нового порядка, не считаясь при этом с мелкими интересами.

В заключение Мацуока благодарит т. Сталина за прием.

Тов. Сталин говорит, что благодарить не стоит, так как это его обязанность как хозяина, а Мацуока у него гость. На вопрос т. Сталина, как прошло путешествие Мацуока и были ли неудобства в поездке, Мацуока заявляет, что поездка его прошла очень хорошо, и он благодарит Советское правительство за оказанный ему прием. При этом Мацуока замечает, что, путешествуя по Сибирской железной дороге, он отдохнул после большой работы в Токио. В заключение беседы т. Сталин просит Мацуока передать поклон Риббентропу.

Тов. Молотов присоединяется к этому и также просит Мацуока передать поклон Риббентропу. На этом беседа заканчивается. На беседе присутствовали т. Молотов, Татекава и Миякава.

Записал Забродин.

АВП РФ. Ф. 07. Оп. 2. П. 9. Д. 22. Лл. 44–47. Машинопись, заверенная копия. Указана рассылка.

[1, док. № 333]



Приложение 4

Беседа Генерального секретаря ЦК ВКП(б) И. В. Сталина с министром иностранных дел Японии И. Мацуока



12 апреля 1941 г.


Сов. Секретно

Особая папка


Мацуока благодарит т. Сталина за радушный прием в Советском Союзе и за оказанное ему содействие во время его пребывания в СССР, а также благодарит за то, что т. Сталин согласился принять его сегодня с прощальным визитом.

Тов. Сталин отвечает, что это его обязанность.

Затем Мацуока говорит, что Молотов, видимо, уже докладывал ему о том, что Мацуока хотел бы за время своего пребывания в СССР заключить пакт о нейтралитете, но без всяких условий, в порядке дипломатического блицкрига.

Мацуока считает подписание пакта о нейтралитете полезным и целесообразным не только для Японии, но и для СССР, и полагает, что было бы эффективным подписать пакт именно в данный момент. Однако его желание не увенчалось успехом. Завтра он покидает столицу СССР, хотя ему и досадно, что пакт не подписан.

Тем не менее его пребывание в СССР дало ему многое. Мацуока говорит, что так как он был в старой России, а также в СССР проездом 8 лет тому назад, то он мог сравнить то, что было раньше и что имеется теперь, и с удовлетворением констатирует необыкновенный успех в развитии СССР. Двукратная встреча с т. Сталиным породила в нем такое чувство, что он стал считать себя близким и знакомым для тов. Сталина. То же самое, говорит Мацуока, он может сказать о своих отношениях с тов. Молотовым, с которым он имел несколько встреч. Мацуока думает, что такое личное знакомство может способствовать дальнейшему развитию отношений между Японией и СССР.

Затем Мацуока напоминает, что еще вчера он говорил тов. Молотову о том, чтобы последний навестил Японию с тем, чтобы он, Мацуока, мог ответить ему за тот радушный прием, который ему был оказан в СССР. Мацуока указывает, что не только заключение договоров или соглашений, но также и личные визиты являются составной частью дипломатии. Личные визиты, а также ответные визиты могут способствовать сближению двух стран, и это могло бы иметь положительный результат для японо-советских отношений.

После этого Мацуока просит разрешения высказаться по следующим моментам.

Первое. Япония имеет с Германией союзный договор, однако из того, что Япония имеет с Германией союзный договор, не вытекает, что Японии нужно связывать силы СССР. Наоборот, если что-нибудь произойдет между СССР и Германией, то он предпочитает посредничать между СССР и Германией. Япония и СССР являются пограничными государствами, и он хотел бы улучшения отношений между Японией и СССР.

Тов. Сталин бросает реплику – пакт трех не помешает этому?

Мацуока отвечает, что, наоборот, заключение пакта с Германией должно улучшить японо-советские отношения и в таком смысле он говорил в Берлине с Риббентропом. Мацуока заявляет, что он всегда говорит и сотрудничает откровенно, не занимаясь мелочами и торгашеством.

Второе. Коренное разрешение отношений между Японией и СССР нужно разрешить под углом зрения больших проблем, имея в виду Азию, весь мир, не ограничиваясь и не увлекаясь мелочами. Если так подходить к коренному разрешению японо-советских отношений, то мелкие вопросы могут быть разрешены с течением времени и мелкими вопросами можно будет даже пожертвовать. Если бы такой маленький островок, как Сахалин, говорит Мацуока, потонул в море, то это не оказало бы влияния на японо-советские отношения. Мацуока далее указывает, что если он так говорит, то это не значит, что он считает ненужным разрешать мелкие вопросы. Эти вопросы также нужно разрешать, но не сейчас, а впоследствии.

Если, продолжает Мацуока, подойти под углом зрения больших проблем к случаю, когда СССР будет стремиться выйти через Индию к теплым водам Индийского океана, то он считает, что это нужно допустить, и если СССР захочет иметь порт Карачи, то Япония будет закрывать на это глаза. Мацуока далее указывает, что во время нахождения Стамера в Японии Мацуока говорил ему о том, чтобы Германия точно так же смотрела в том случае, если СССР будет стремиться выйти к теплому морю через Иран.

Мацуока заявляет, что у него с молодых лет сложилось такое убеждение, что судьбу Азии решают две силы – Япония и СССР. Об этом он говорил в своих выступлениях, книгах и потому убежден в том, что Японии и СССР лучше идти рука об руку, чем ссориться.

Третье. Для того чтобы освободить Азию, нужно избавиться от англосаксов, а потому перед такой задачей нужно отказаться от мелких вопросов и сотрудничать в больших вопросах.

Четвертое. Япония сейчас ведет борьбу с Китаем, но не с китайским народом, с которым Япония воевать не хочет. Чего Япония хочет добиться в Китае? Она хочет добиться изгнания из Китая англосаксов. Чан Кайши агент англо-американского капитала, и ради этого капитала он ведет борьбу с Японией. Япония имеет твердую решимость бороться с Чан Кайши до конца, а потому сочувствие Чан Кайши означает собой помощь англоамериканскому капиталу. В связи с этим Мацуока указывает, что, по его мнению, было бы более целесообразным отказаться от поддержки Чан Кайши и сделать так, чтобы изгнание англосаксов из Китая имело успех.

Пятое. Это вопрос относительно так называемого морального коммунизма. Мацуока говорит, что он не согласен с политическим и социальным коммунизмом, но в основном он также придерживается коммунизма и решительно настроен против англосаксонского капитализма. Тут же Мацуока добавляет, что его предложение заключается в том, чтобы СССР и Япония вместе изгнали влияние англо-американского капитализма из Азии. Что же касается вопроса о том, чей коммунизм лучше – ваш или наш, то об этом можно было бы говорить позднее.

Далее Мацуока говорит, что он хочет отметить следующий момент, чтобы не было недоразумений. Когда он говорил о моральном коммунизме, то это не означало, что весь японский народ и все японцы являются последователями морального коммунизма. Много болезней капитализма, который пришел в Японию более полувека тому назад, сказалось в распространении индивидуализма и капитализма среди японского народа. В Японии идет не явная, но жестокая борьба между капитализмом и моральным коммунизмом, и он уверен в том, что Япония сможет вернуться к моральному коммунизму.

Тов. Сталин говорит, что СССР считает принципиально допустимым сотрудничество с Японией, Германией и Италией по большим вопросам. Об этом т. Молотов заявлял г-ну Гитлеру и Риббентропу, когда он был в Берлине и когда стоял вопрос о том, чтобы пакт трех сделать пактом четырех. Г-н Гитлер заявил тогда т. Молотову, что он в военной помощи пока не нуждается. Но пакт четырех есть пакт взаимопомощи. Если Германия не нуждается в помощи, то это значит, что пакт четырех еще не назрел. Если Мацуока заметил по печати, добавляет т. Сталин, то теперь г-н Гитлер заявляет, что он не нуждается в военной помощи других государств. Тов. Сталин считает ввиду этого, что только в том случае, если дела Германии и Японии пойдут плохо, может встать вопрос о пакте четырех и о сотрудничестве СССР по большим вопросам. Поэтому, указывает т. Сталин, мы и ограничиваемся теперь вопросом о пакте нейтралитета с Японией. Этот вопрос, безусловно, назрел. Это будет первый шаг, и серьезный шаг к будущему сотрудничеству по большим вопросам. Этот вопрос, говорит т. Сталин, по его мнению, уже назрел. 30 лет Россия и Япония смотрят друг на друга как враги. Между Россией и Японией была война. Был заключен мир, но мир не принес дружбы. Поэтому он присоединяется к мнению Мацуока о том, что если пакт о нейтралитете будет заключен, то это будет действительно поворотом от вражды к дружбе.

Далее т. Сталин переходит к вопросу пакта о нейтралитете и говорит, что, как ему уже сообщил т. Молотов, у Мацуока нет возражений против текста пакта и только один пункт о Маньчжоу-Го и МНР вызывает сомнения. Тов. Сталин говорит, что он не возражает против того, чтобы это место из пакта было исключено, но тогда может получиться так, что между Японией и СССР будет существовать пакт, а поле для конфликтов между Монголией и Маньчжоу-Го останется. Целесообразно ли это? – спрашивает т. Сталин и говорит, что нужно в той или иной форме сказать также относительно МНР и Маньчжоу-Го, так как в противном случае получается, что Япония может напасть на МНР, а СССР может напасть на Маньчжоу-Го, в результате чего будет война между СССР и Японией. Мацуока говорит, что он не возражает против существа дела, и предложение Советского правительства он передал Японскому правительству. Так как, указывает Мацуока, у Японии с Маньчжоу-Го не союзные отношения, то он считает, что лучше о Маньчжоу-Го и МНР сказать в декларации.

Тов. Сталин говорит, что это все равно, и, значит, здесь разногласий между обеими сторонами тоже нет и, следовательно, остаются разногласия только относительно протокола о ликвидации концессий.

Мацуока заявляет, что против пакта у него никаких возражений нет, кроме редакционных поправок, что же касается протокола о ликвидации концессий, то так как в скором времени будут заключены торговый договор и рыболовная конвенция, то создается хорошая атмосфера для разрешения вопроса о концессиях, а пока что он хотел бы ограничиться передачей тов. Молотову конфиденциального письма и сейчас подписать пакт о нейтралитете, без протокола.

Тов. Сталин говорит, что все беседы, которые вел Мацуока с т. Молотовым, и сегодняшняя вторая его беседа с Мацуока убедили его в том, что в переговорах о пакте нет дипломатической игры, а что действительно Япония хочет серьезно и честно улучшить отношения с СССР. В этом он раньше сомневался и должен это честно признать. Теперь у него эти сомнения исчезли, и теперь действительно мы имеем настоящие стремления к улучшению отношений, а не игру.

Тов. Молотов добавляет, что у него от переговоров с Мацуока такое же впечатление, как и у т. Сталина.

Далее т. Сталин говорит, что он с удовольствием слушал Мацуока, который честно и прямо говорит о том, чего он хочет. С удовольствием слушал потому, что в наше время, и не только в наше время, нечасто встретишь дипломата, который откровенно говорил бы, что у него на душе. Как известно, еще Талейран говорил при Наполеоне, что язык дан дипломату для того, чтобы скрывать свои мысли. Мы, русские большевики, смотрим иначе и думаем, что и на дипломатической арене можно быть искренними и честными. Тов. Сталин говорит, что он не хотел бы затруднять положение Мацуока, который вынужден довести до конца борьбу со своими противниками в Японии, и готов облегчить его положение, чтобы он, Мацуока, добился здесь дипломатического блицкрига.

Хорошо, продолжает т. Сталин, допустим, что мы протокол о ликвидации концессий заменим письмом Мацуока, на которое, очевидно, будет дано ответное письмо т. Молотова. Письмо Мацуока придется пришить к договору как не подлежащее публикации. Если это так, то, может быть, можно было бы внести в это письмо некоторые редакционные поправки.

Мацуока заявляет, что он вообще не хочет сказать, что он не может выполнить своего обещания, и потому он дает свое письмо и просит ответить ему письмом т. Молотова. Мацуока при этом указывает, что, как он уже говорил Молотову, самым лучшим и коренным способом разрешения вопроса была бы продажа Японии северной части Сахалина, но так как советская сторона не принимает этого предложения, то нужно найти иной способ разрешения вопроса о концессиях.

Тов. Сталин спрашивает – ликвидация концессий?

Мацуока отвечает – да и добавляет, что он не будет откладывать этого дела в долгий ящик.

Затем т. Сталин передает Мацуока текст письма Мацуока с редакционными поправками.

Мацуока говорит, что он не может взять на себя обязательства по ликвидации концессий в 2–3 месяца, так как ему нужно вернуться в Японию и там работать, чтобы правительство и народ поняли необходимость этого, и если бы он мог согласиться на ликвидацию концессий, то для него это уже сейчас было бы нетрудным делом.

Тов. Сталин спрашивает – к чему в таком случае сводится значение письма Мацуока без поправок?

Мацуока говорит, что в беседах между ним и тов. Молотовым точки зрения обеих сторон стали очень ясны. Он ставил вопрос о продаже Японии Северного Сахалина, что было бы коренным разрешением вопроса, но так как советская сторона не принимает этого предложения, то нужно найти другой выход и идти по линии протокола. Мацуока заявляет, что он будет стараться работать в этом направлении, и здесь будет добрая воля, а не игра. Мацуока просит верить ему и довольствоваться его первоначальным письмом, и указывает, что будет лучше, если он вернется в Японию свободным и не связанным. Мацуока заявляет, что он имел инструкцию, в которой говорилось о продаже Северного Сахалина, но так как СССР не соглашается, то ничего не поделаешь.

Тов. Сталин подходит к карте и, указывая на Приморье и его выходы в океан, говорит: Япония держит в руках все выходы Советского Приморья в океан – пролив Курильский у южного мыса Камчатки, пролив Лаперуза к югу от Сахалина, пролив Цусимский у Кореи. Теперь Вы хотите взять Северный Сахалин и вовсе закупорить Советский Союз. Вы что, говорит т. Сталин, улыбаясь, хотите нас задушить? Какая же это дружба?

Мацуока говорит, что это было бы нужно для создания нового порядка в Азии. Кроме того, говорит Мацуока, Япония не возражает против того, чтобы СССР вышел через Индию к теплому морю. В Индии, добавляет Мацуока, имеются индусы, которыми Япония может руководить, чтобы они не мешали этому. В заключение Мацуока говорит, указывая по карте на СССР, что ему непонятно, почему СССР, имеющий огромную территорию, не хочет уступить небольшую территорию в таком холодном месте.

Тов. Сталин спрашивает: а зачем вам нужны холодные районы Сахалина?

Мацуока отвечает, что это создаст спокойствие в этом районе, а кроме того, Япония согласна на выход СССР к теплому морю.

Тов. Сталин отвечает, что это даст спокойствие Японии, а СССР придется вести войну здесь (указывает на Индию). Это не годится.

Далее Мацуока, указывая на район южных морей и Индонезии, говорит, что если СССР что-либо нужно в этом районе, то Япония может доставить СССР каучук и другие продукты. Мацуока говорит, что Япония хочет помогать СССР, а не мешать.

Тов. Сталин отвечает, что взять Северный Сахалин – значит мешать Советскому Союзу жить.

Далее, возвращаясь к поправкам в тексте письма, Мацуока говорит, что он не возражает против того, чтобы вместо слов: «в течение 2–3 месяцев», указать: «в течение нескольких месяцев».

Тов. Сталин соглашается с этим.

Мацуока далее заявляет, что так как СССР не хочет продать Японии Северный Сахалин (в этот момент т. Молотов бросает реплику: «Это невозможно», а т. Сталин говорит, улыбаясь: «Япония хочет нас задушить, какая же это дружба!»), то остается другой выход по линии протокола. Что же касается вопроса о том, поставлять сколько нефти будет СССР Японии – 100 тыс. тонн или несколько больше, то об этом нужно говорить потом. Одним словом, говорит Мацуока, он будет прилагать все свои усилия к разрешению вопроса о концессиях.

Тов. Сталин предлагает в текст письма Мацуока внести поправку, и вместо «…вопрос, касающийся концессий…», написать «… Вопрос, касающийся ликвидации концессий».

Мацуока соглашается с этим и далее говорит, что ему теперь придется испросить полномочий императора на подписание пакта о нейтралитете, и просит т. Молотова дать распоряжение на Центральный телеграф о том, чтобы там ни одной минуты не задерживали телеграмму из Токио.

Тов. Молотов говорит, что он это сделает.

В заключение беседы т. Сталин, т. Молотов и Мацуока договариваются о выделении представителей обеих сторон для уточнения текста пакта, составления совместной декларации относительно МНР и Маньчжоу-Го и т. п.

С японской стороны были выделены Ниси, Миякава, Сакамото, Сайта и Хираока.

С советской стороны были выделены тт. Вышинский, Лозовский, Павлов А. П. и Царапкин.

На беседе присутствовали т. Молотов, японский посол Тате-кава и советник Миякава. Беседа продолжалась около двух часов.

Записал Забродин.

(АП РФ. Ф. 45. Оп. 1. Д. 404. Лл. 91—101. Машинопись, заверенная копия).

[1, док. № 383]



Приложение 5

Записка М. П. Кирпоноса и Н. Н. Вашугина Н. С. Хрущеву



16/18 апреля 1941 г.

Секретно

Секретарю Центрального комитета КП(б) Украины

тов. Хрущеву Н. С.


В связи с проводимыми в последнее время оргмероприятиями в Киевском Особом Военном Округе образовался огромный некомплект среднего политсостава (заместителей командиров рот по политчасти).

Военный Совет вынужден был пойти на то, чтобы путем внутренних перебросок вновь формируемые части укомплектовать средним политсоставом на 50 процентов штатной потребности.

Всего по Округу в последнее время не хватает политсостава средней группы (заместители командиров по политчасти рот, батарей, эскадронов) – 4 000 человек.

Своих ресурсов в частях Округа нет.

Военный Совет просит Вас разрешить призвать из запаса и зачислить в кадры Красной Армии – 1 000 человек членов и кандидатов в возрасте от 22 до 30 лет, имеющих образование и опыт для назначения на должности заместителей командиров рот, батарей по политчасти.


Командующий войсками КОВО генерал-полковник (КИРПОНОС)

Член Военного Совета КОВО корпусной комиссар (ВАШУГИН)


Резолюция: «Лично т. Маленкову Г. М. Н. Хрущев. 19. 1У. 41 г.» Резолюция: «т. Листкову. Предложения. Г. Маленков. 24. IV.».

Подлинник

[51, c. 196]



Приложение 6

Письмо Гитлера Сталину




14 мая 1941 года

Уважаемый господин Сталин! Я пишу Вам это письмо в тот момент, когда я окончательно пришел к выводу, что невозможно добиться прочного мира в Европе ни для нас, ни для будущих поколений без окончательного сокрушения Англии и уничтожения ее как государства.

Как Вам хорошо известно, я давно принял решение на проведение серии военных мероприятий для достижения этой цели.

Однако чем ближе час приближающейся окончательной битвы, тем с большим количеством проблем я сталкиваюсь. В немецкой народной массе непопулярна любая война, а война против Англии особенно, ибо немецкий народ считает англичан братским народом, а войну между нами – трагическим событием. Не скрою, что я думаю так же и уже неоднократно предлагал Англии мир на условиях весьма гуманных, учитывая нынешнее военное положение англичан. Однако оскорбительные ответы на мои мирные предложения и постоянное расширение англичанами географии военных действий с явным стремлением втянуть в эту войну весь мир убедили меня, что нет другого выхода, кроме вторжения на (Английские) острова и окончательного сокрушения этой страны.

Однако английская разведка стала ловко использовать в своих целях положение о «народах-братьях», применяя не без успеха этот тезис в своей пропаганде.

Поэтому оппозиция моему решению осуществить вторжение на острова охватила многие слои немецкого общества, включая и отдельных представителей высших уровней государственного и военного руководства. Вам уже, наверное, известно, что один из моих заместителей, господин Гесс, я полагаю – в припадке умопомрачения из-за переутомления, улетел в Лондон, чтобы, насколько мне известно, еще раз побудить англичан к здравому смыслу, хотя бы самим своим невероятным поступком. Судя по имеющейся в моем распоряжении информации, подобные настроения охватили и некоторых генералов моей армии, особенно тех, у кого в Англии имеются знатные родственники, происходящие из одного древнего дворянского корня.

Эти генералы, не понимая всю недопустимость подобных взглядов, когда их стране навязана война, пытаются сделать что угодно, чтобы сорвать планы вторжения в Англию.

В этой связи особую тревогу у меня вызывает следующее обстоятельство.

При формировании войск вторжения вдали от глаз и авиации противника, а также в связи с недавними операциями на Балканах вдоль границы с Советским Союзом скопилось большое количество моих войск, около 80 дивизий, что, возможно, и породило циркулирующие ныне слухи о вероятном военном конфликте между нами.

Уверю Вас честью главы государства, что это не так.

Со своей стороны, я также с пониманием отношусь к тому, что Вы не можете полностью игнорировать эти слухи и также сосредоточили на границе достаточное количество своих войск.

Таким образом, без нашего желания, а исключительно в силу сложившихся обстоятельств, на наших границах противостоят друг другу весьма крупные группировки войск. Они противостоят в обстановке усиливающейся напряженности слухов и домыслов, нагнетаемых английскими источниками.

В подобной обстановке я совсем не исключаю возможность случайного возникновения вооруженного конфликта, который в условиях такой концентрации войск может принять очень крупные размеры, когда трудно или просто невозможно будет определить, что явилось его первопричиной. Не менее сложно будет этот конфликт и остановить.

Я хочу быть с Вами предельно откровенным.

Я опасаюсь, что кто-нибудь из моих генералов сознательно пойдет на подобный конфликт, чтобы спасти Англию от ее судьбы и сорвать мои планы.

Речь идет всего об одном месяце.

Примерно 15–20 июня я планирую начать массированную переброску войск на запад с Вашей границы.

При этом убедительнейшим образом прошу Вас не поддаваться ни на какие провокации, которые могут иметь место со стороны моих забывших долг генералов. И само собой разумеется, постараться не давать им никакого повода. Если же провокации со стороны какого-нибудь из моих генералов не удастся избежать, проявите выдержку, не предпринимайте ответных действий и немедленно сообщите мне по известному Вам каналу связи. Только таким образом мы сможем достичь наших общих целей, которые, как мне кажется, мы с Вами четко согласовали.

Я благодарю Вас за то, что Вы пошли мне навстречу в известном Вам вопросе, и прошу извинить меня за тот способ, который я выбрал для скорейшей доставки этого письма Вам.

Я продолжаю надеяться на нашу встречу в июле.

Искренне Ваш Адольф Гитлер. 14 мая 1941 года

[20, с. 571–574]



Приложение 7

Из беседы посланника СССР в Королевстве Венгрия Н. И. Шаронова с посланником Турецкой Республики в Венгрии Р. Э. Юнайдином


21 мая 1941 г.


Был турецкий посланник Юнайдин, заявивший, что он пришел сообщить, что он слышит уже в течение двух дней сообщения о закрытии пассажирского движения на дорогах Вена – Берлин и Мюнхен – Вена. Как мне говорили венгры и коллеги по дипкорпусу, говорит Юнайдин, немцы направляют войска к советской границе из районов Западной Германии и из оккупированной части Франции. На вопрос Юнайдина, слышал ли я об этом, я ответил, что в течение месяца мне только и говорят о враждебных замыслах Германии против нас. Юнайдин ответил, что весь интерес этого слуха заключается в том, что якобы германские войска придвигаются к советской границе не с враждебной целью, а наоборот. Говорят, что между СССР и Германией, продолжал Юнайдин, достигнуто соглашение о пропуске германских войск через Украину и Кавказ на Иран, Ирак и Индию. «Вы этому верите?» – спросил я Юнайдина. «Я лично не верю, – ответил он, – но я должен Вам сказать, что этот слух распространился очень широко и в весьма серьезных кругах». Я заметил, что по моим наблюдениям в настоящее время разговоры о нападении Германии на СССР в ближайшем будущем несколько затихли. Юнайдин заявил, что по его наблюдениям Венгерское правительство, понимая, что в случае войны между Германией и СССР Венгрия будет совершенно раздавлена между этими двумя державами, не только сама старается иметь хорошие отношения с обоими государствами, но и делает все возможное, чтобы уничтожить появление и распространение слухов о возможности этой войны…

Посланник СССР в Венгрии Н. И. Шаронов

(АВП РФ. Ф. 077. Оп. 2. П. 111. Д. 5. Лл. 56–57. Машинопись, заверенная копия.)

[38, док. № 487]



Приложение 8

Записка начальника штаба ВВС Красной Армии начальнику Оперативного управления Генштаба Красной Армии с препровождением заявки на обеспечение топографическими картами



№ 2502005СС

(не позднее 27 мая 1941 г.)

Части и штабы авиации дальнего действия Главного Командования не обеспечены топографическими картами НЗ.

Прошу Вашего распоряжения начальнику Топографического управления Генерального штаба Красной Армии об обеспечении к 1 июля 1941 г . частей и штабов топографическими картами НЗ масштабов 1:1000.000 и 1:500.000 согласно прилагаемой заявки.

Представляемая заявка составлена из расчета: карта 1:1000.000 по 6 комплектов и карта 1:500.000 по 2 комплекта на штатный самолет. Для штабов корпусов и дивизий по 30 комплектов.


Приложение: упомянутое на 3 листах.


Начальник Штаба ВВС КА

генерал-майор авиации Володин

(ЦА МО РФ. Ф. 16. Оп. 2951. Д. 242. Лл. 202–205. Пометы: «Начальнику Топ. управления Генштаба К. А. бригинженеру т. Кудрявцеву. Препровождаю заявку на топокарты для авиакорпусов ДА, которые не входят в боевой состав округов . Порядок распределения карт по корпусам и дивизиям уточнит лично комбриг т. Беличенко по Вашему вызову. Начальник авиаотдела Опер. упр. Генштаба (подпись неразборчива). 28 мая 1941 г.». Указана рассылка. Бланк, оригинал, автограф).

[1, док. № 498]

(Найдя в архиве приложение на 3-х листах, можно будет выяснить, куда направлялась ДА 1 июля 1941 г. – А. О. )



Приложение 9

Справка, представленная министру иностранных дел Германии Германии И. фон Риббентропу на основе агентурных донесений


28 мая 1941 г.


К слухам, касающимся германо-русских отношений, которые как уже докладывалось, несколько недель циркулируют в Берлине, теперь добавляются новые – о том, что между Германией и Советским Союзом заключено секретное соглашение .

Часть дипломатического корпуса, кажется, тоже убеждена в том, что Германия и Россия о чем-то договорились еще несколько недель назад. Слухи содержат три версии и сводятся к следующему.

Во время визита Микояна в Берлин в связи с ежеквартальными экономическими переговорами Германии удалось (…) оказать давление на Советскую Россию и побудить ее к заключению широких военных соглашений приблизительно следующего содержания:

1) германскому вермахту предоставляется право прохода через советскую территорию;

2) пшеничные поля Украины на длительное время сдаются в аренду рейху;

3) Советская Россия заявляет о готовности предоставить в распоряжение рейха часть нефтяных промыслов Баку.

За это, по слухам, Россия получает свободный выход к Персидскому заливу и, возможно, в Афганистан. В Кремле якобы уступили немецкому давлению, поскольку Сталин, являющийся реалистом и, несомненно, самым информированным человеком Советского Союза, знает, насколько слаба «непобедимая Красная Армия». (…)

Пресс-конференция в пятницу и субботу (23–24 мая 1941 г.) проходила целиком под знаком этих слухов (…). Хотя мало кто верит, что Украина сдана в аренду Германии на 99 лет, однако все убеждены в том, что между Германией и Советским Союзом все же достигнуто широкое соглашение и что германо-русская война на какое-то время предотвращена.

Л(икус).

[1, док. № 500]



Приложение 10

Письмо полпреда СССР в Германии В. Г. Деканозова наркому иностранных дел СССР В. М. Молотову


4 июня 1941 г.


В печати и в настроениях общественности Германии в отношении к Советскому Союзу, начиная с первых чисел мая 1941 года, наблюдаются некоторые новые моменты.

Параллельно со слухами о близости войны между Германией и Советским Союзом в Германии стали распространяться слухи о сближении Германии и СССР , либо на базе далеко идущих «уступок» со стороны Советского Союза Германии, либо на основе «раздела сфер влияния» и добровольного отказа СССР от вмешательства в дела Европы. В этой связи говорят даже о «повороте» в политике СССР, что связывается с фактом назначения тов. Сталина Председателем Совета Народных Комиссаров СССР.

Так, например, венская «Зюд ост Эхо» указывала 16 мая на «начало нового периода повышенной дипломатической активности СССР, идущей в определенном (т. е. противоанглийском. – В. Д. ) направлении». Признаки этого газета усматривала в переговорах руководителей Советского правительства с Мацуока перед и после посещения им Берлина и Рима, в восстановлении дипломатических отношений с Ираком и ликвидации миссий Норвегии, Бельгии и Югославии в Москве.

Газета «Вечернее чешское слово», выходящая в Праге на чешском языке, в еще более неприкрытом виде формулировала это положение, доказывая своим читателям, что нынешняя политика СССР целиком на стороне «нового порядка» в Европе.

«Повышенная активность русской внешней политики.

Развитие России направлено против Англии.

Россия на стороне нового порядка.

Советское торговое представительство в США прекращает свою деятельность.

Русская политика принимает все более противоанглийский характер» (заголовок к статье этой газеты от 28 мая 1941 г.).

Далее газета писала:

«Русская внешняя политика приобретает все более ясный и твердый характер… Ее повышенная активность проявляется со времени, когда Москва пришла к убеждению о неизбежной гибели Британской Империи… В США этот важный политический шаг Сталина (речь идет о признании Ирака. – В. Д. ) считают признаком некоего тайного советско-немецкого соглашения против Англии.

Повышенная внешнеполитическая активность Москвы – это новое доказательство того, что Россия сейчас уже целиком стоит на стороне нового европейского порядка, занимая по отношению к нему вполне реальную и положительную позицию. Не может быть никакого сомнения в том, что русская внешняя политика все явственнее направляется против британского империализма».

Новые веяния нашли отражение и в швейцарской прессе. Газета «Базлер нахрихтен» в передовой от 18 мая сообщала:

«В Берлине очень часто употребляют выражение – “бои за Индию”, причем в связи не с германскими, а с действительными или предполагаемыми планами Советской России. Известно, что германская пресса все время намекает этой державе на “поход Александра” и на то, что Россия могла бы вознаградить себя выходом к Индийскому океану за исключение из Балтийского моря и за уход от турецких проливов. Насколько фантастичными казались такие планы раньше, настолько теперь, когда Англия лишилась своего господства в Средиземном море, эти планы становятся более реальными. Дело идет о попытке крупнейшего стиля, чтобы отвести Россию от германского восточного фронта».

23 мая «Базлер нахрихтен» в «сенсационном» сообщении, якобы исходящем «из Лондона» и озаглавленном «Перед заключением германо-русского союза», писала:

«Последствия такого союза для Англии и ее союзников были бы, конечно, очень большими, так как осуществились бы планы держав “оси” о нападении на Индию через Персию , а также на английские владения на Дальнем Востоке».

«Военный союз» и прочие «предположения» сочетаются по большей части с уступками, которые якобы должен предоставить или уже предоставил Советский Союз Германии, вроде «аренды Украины», или пропуска немецких войск в Ирак через советскую территорию.

Близкая к немцам швейцарская «Националь Цайтунг» 15 мая писала якобы «из Лондона»:

«Здесь обсуждают слухи о предстоящей встрече между Гитлером и Сталиным и в связи с этим обращают внимание на последние события в Москве, которые сравнивались с политикой Ленина в первые месяцы 1918 года».

Чтобы не осталось никаких сомнений в характере этой политики, та же газета 16 мая, опять-таки в сообщении «из Лондона», заявляла:

«Вообще здесь преобладает мнение, что Сталин рассчитывает на дальнейшее развитие германо-советских отношений, что будет означать новый Брест-Литовск ».

Газета «Нойе Цюрхер Цайтунг» 19 мая указывала на распространенность этой точки зрения среди турецких дипломатов.

«В дипломатических кругах Анкары, – писала газета, – ожидают тесного сотрудничества между Германией и Россией, которое будет иметь огромное значение. Говорят даже о возможности транзита немецких войск из черноморских портов через Батуми, Тебрис в направлении к Ираку. Эта новая комбинация является дипломатическим контрударом по вполне оформившемуся блоку англосаксонских держав».

Достаточно сказать, что такие суждения усиленно распространялись и распространяются немцами в самой Германии, как среди населения, так и среди дипломатических представителей различных стран.

Венгерский корреспондент Корда 10 мая сообщал корреспонденту ТАСС:

«Слухи о дальнейшем германо-советском сближении, связанные с назначением Сталина, усиленно курсируют в кругах МИДа, и распространителем их среди журналистов является Лескринье. Утверждают, что между СССР и Германией достигнуто новое соглашение о разделе сфер влияния. На основании этого соглашения СССР будто бы отказывается от своих интересов в Европе и обращает свое внимание только на Азию».

Датский корреспондент Кроника 22 мая также говорил нашему корреспонденту о том, что слухи об аренде Украины исходят из авторитетных германских источников.

В беседе с нашим военным атташе т. Тупиковым некий барон Луцкий сказал, что о передаче Германии в аренду Украины ему говорил Удет (заместитель Геринга по авиационной промышленности). По другим данным, эти слухи распространяются руководящими деятелями командования германской армии.

Об «аренде Украины» нас совершенно серьезно спрашивали турецкие, американские и китайские дипломаты и военные атташе, а на приеме у китайского посла 30 мая дочь турецкого советника Алкенд спросила даже: «Почему Вы (т. е. Советский Союз) без боя отдали Кавказ?!»

Турецкий посол Гереде, основываясь, по-видимому, на такого рода «информации», заявил советнику т. Семенову, что, по его впечатлению, отношения между Советским Союзом и Германией стали теперь теснее.

На приеме у турецкого посла 28 мая беседы иностранцев с нашими сотрудниками (тт. Кобулов, Коптелов) также вращались вокруг пресловутой «аренды» Украины. Обращают внимание также неоднократные в течение мая и явно инспирированные немцами вопросы на пресс-конференциях в МИДе по поводу посылки в СССР «германских техников» (по-видимому, для «помощи» в организации экономики и промышленности СССР). Представители МИДа отвечали на это, что этот вопрос не ставился ни одной из сторон.

После появления фельетона в «Правде» финский корреспондент Петеенеми заявил сотруднику нашего военного атташе, что он «очень доволен, что его отхлестали в советской газете. Пусть немцы почитают!..»

В беседе 30 мая китайский посол Чен также говорил мне о том, что об «аренде» Украины он слышал непосредственно от «солидных немцев».

Дифференцируя высказывания видных германских деятелей об СССР, Чен сказал, что более разумные и солидные люди (главным образом, немецкие промышленники) настроены против обострения отношений с Советским Союзом и высказываются в таком смысле, что они очень довольны нынешними хозяйственными связями с СССР. Наоборот, военные круги, особенно некоторая их часть, высказывается, дескать, в более агрессивном духе по отношению к СССР.

Слухи об «аренде» Украины на 5, 35 и 99 лет распространены по всей Германии до сих пор, несмотря на фельетон «Правды», который газеты совершенно замолчали. Сообщения об этом к нам поступают из Кенигсберга, Бреслау, Дюссельдорфа, Вены, Праги. Они исподтишка подогреваются германской печатью. Почти на всех картах Европы последнего издания Украина отделена от всей остальной части Советского Союза пунктиром или жирной пограничной чертой. В пражских магазинах в последние дни появились в продаже и пользовались большим спросом специальные карты Украины издания 1919 года на украинском и немецком языках (образцы этих карт прилагаются). На бреславской сельскохозяйственной выставке можно было видеть диаграмму производства и потребления зерна в Европе (без России), причем указывалось, что Европа не может жить без прочного обеспечения за собой продовольственных ресурсов России. Газета для крестьян «Националсоциалистише Ландпост» в тенденциозной статье о «новых тенденциях в аграрном хозяйстве Советского Союза» (23 мая 1941 года) указывала на большие производственные резервы сельского хозяйства Советского Союза, исходя из «сравнительных данных» об урожайности в Германии и на Украине.

В чем же тут дело? Почему немцам в теперешней обстановке потребовалось распускать подобные слухи и всякие небылицы относительно позиции Советского Союза?

Распространение немцами этих слухов за границей свидетельствует о заинтересованности Германии в настоящее время изображать свои отношения с СССР в извращенном свете.

Иностранные наблюдатели говорят, что Германия пытается оказать этим давление на Турцию, Швецию, США и, возможно, даже Англию, одних пугая, других «задабривая» перспективой германо-советского сближения (беседы со шведскими и венгерскими корреспондентами и американским военным атташе). Это не лишено смысла. Кроме того, в оккупированных странах (например, Протекторате) все более развиваются просоветские настроения среди населения, рассчитывающего в будущем на прямую помощь со стороны СССР. Утверждение, что СССР стоит за «новый порядок» в Европе, должно, очевидно, в какой-то степени подорвать симпатии к СССР, а слухи об «аренде» Украины – продемонстрировать трудящимся слабость Советского Союза и беспочвенность надежд на Советский Союз.

На пресс-конференциях в МИД немцы «опровергали» некоторые из этих слухов (например, о якобы ведущихся в Берлине «важных переговорах» между СССР и Германией), но, как нам известно, вслед за тем они исподтишка давали понять, что эти «опровержения» не совсем истинны. Так, по поводу одного из таких опровержений швейцарская газета «Ди Тэт» писала:

«В Берлине категорически опровергают как “ложные” (кавычки газеты. – В. Д .) сообщения, переданные через Рим, что Ге р м а – ния ведет очень важные переговоры с Россией.

Слухи о том, что в Берлине якобы в течение 10 дней происходят переговоры о дальнейшем соглашении, затрагивающие и военную область, не прекратились до сих пор. На основе собственной информации можно все-таки утверждать, что было бы совершенно неправильным за этим маскирующим шагом (немцев) искать русско-германские противоречия».

Но даже и эти немецкие «опровержения» не попали на страницы германской печати. Как видно, немцы заинтересованы в поддержании таких настроений среди населения Германии.

Норвежский корреспондент Финдаль сказал нашим корреспондентам, что распространение слухов об «аренде» Украины и пр. преследует целью успокоить население Германии, обеспокоенное перспективой войны с СССР, и внушить ему мысль об обеспеченности продовольственного будущего Германии за счет якобы уже полученной без войны Украины, где есть и хлеб, и сало, и мясо.

Оценку Финдаля разделяют многие другие иностранцы.

По некоторым негласным данным, командование германской армии распространяет слухи об «аренде» Украины, чтобы отвлечь внимание населения от продовольственных затруднений и провести акцию против Гибралтара. Пресловутая «аренда» удобна и тем, что она содержит в себе положение о слабости и отсталости СССР.

Тем не менее слухи о войне с Советским Союзом распространены среди населения по-прежнему, и германская печать делает все, чтобы поддержать соответствующие настроения. Характерно, что германская печать замолчала опровержение ТАСС по поводу сообщения «Домей Цусин» о концентрации советских войск на западных границах. Она систематически публикует слегка замаскированные антисоветские статьи и заметки.

Недавно в Данциге происходило юбилейное торжество по поводу взятия немецкими войсками Риги в 1919 году.

«Фелькишер беобахтер» 28 мая отметила в своем мюнхенском выпуске 5-ю годовщину смерти генерала Литцмана, участвовавшего в борьбе по взятию Каунаса в 1915 году. Газета рассказывала о том, что после взятия Каунаса немецкие войска «вторглись во вражескую страну на 160 км», взяли Вильно и т. п.

Публикаций о юбилеях престарелых генералов, воевавших на Восточном фронте, за последнее время становится все больше.

«Дойче альгемайне Цайтунг» 28 мая выступила с характерным для германской прессы очерком о жизни на советской и немецкой приграничной полосе.

«Город (Перемышль), – “разъясняет” газета, – по ту сторону производит впечатление застоя. Какой контраст по сравнению с жизнью на нашей стороне, где за несколько месяцев буквально из-под земли вырос город с 32 тыс. жителей! Здесь дымятся трубы, идет стройка, протекает работа, здесь вдоль улиц мчатся автомобили, здесь видны большие толпы гуляющих и работающих. На той же стороне зияют пустыри улицы. Лишь изредка показывается одинокий человек. Окна с времен сентябрьского похода 1939 года заклеены широкой бумажной полосой. Они смотрят на нас мертвыми и немыми…»

Таким образом, немцы по-прежнему продолжают идеологическую (и фактическую) подготовку для войны против СССР.


Приложение: 2 карты Украины

Посол СССР в Германии В. Деканозов

(АВП РФ. Ф. 06. Оп. З. П. 12. Д. 138. Лл. 99—107. Машинопись, заверенная копия. Указана рассылка.)

[1, док. № 520]



Приложение 11

Директива ОКВ с расчетом времени к плану операции «Барбаросса»



№ 44842/41

Верховное главнокомандование

вооруженных сил.

Ставка фюрера,

5 июня 1941 года


Штаб оперативного руководства.

Отдел обороны страны

Отпечатано 21 экз.

Экз. № 3.


Совершенно секретно

Только для командования

Передавать только через офицера


Фюрер утвердил прилагаемый расчет времени в качестве основы при проведении дальнейших подготовительных мероприятий к операции «Барбаросса». Если в ходе подготовки потребуется внести изменения в данный расчет времени, об этом следует донести верховному главнокомандованию вооруженных сил.


Начальник штаба верховного главнокомандования вооруженных сил Кейтель

Расчет времени к операции «Барбаросса»

1. Общее:

22. 5. Начало транспортных перевозок по графику ускоренного движения для стратегического развертывания на Востоке.


2. Переговоры с дружественными государствами.

а) Болгарам предложено не уменьшать значительно количество соединений, использующихся для охраны границы с Турцией.

б) Румыны по указанию командующего немецкими войсками в Румынии начали скрытную частичную мобилизацию, чтобы иметь возможность оборонять свою границу от возможного наступления русских.

в) Использование венгерской территории для стратегического развертывания части сил группы армий «Юг» предусмотрено постольку, поскольку является целесообразным введение одного немецкого соединения между венгерскими и румынскими войсками. Однако до середины июня обращаться к венграм по этому вопросу не следует.

г) Две немецкие дивизии развернуты в восточной части Словакии, последующие будут выгружаться в районе Прешова.

д) Предварительные переговоры с финским генеральным штабом продолжаются с 25.5.

е) Контакт со шведами не установлен. Предполагается приступить к переговорам только после начала операции.


3. Сухопутные войска.


а) На Западе:

Общий состав (после отвода шести пехотных дивизий и подтягивания пяти соединений 15-й волны из Германии с 22.5 по 1.6): 40 пехотных дивизий, одна моторизованная дивизия, одна полицейская дивизия и одна танковая бригада.


Операции «Аттила» или «Изабелла» могут быть проведены в десятидневный срок после объявления приказа (то же относится и к ВВС).


б) На Севере:

Общий состав: шесть пехотных дивизий, две горнострелковые дивизии, одна охранная дивизия, боевая группа СС «Север» и 140 артиллерийских батарей резерва главного командования для обороны побережья. Кроме того, предусмотрена отправка из Германии в Норвегию одной охранной дивизии и 18 артиллерийских батарей резерва главного командования и в Финляндию одной усиленной пехотной дивизии с корпусными частями. Из этих частей для операции «Зильберфукс» предназначаются одна пехотная дивизия, две горнострелковые дивизии и боевая группа СС «Север». Запланировано после начала операции подтянуть по железной дороге через Швецию еще одну пехотную дивизию для наступления на Ханко.


в) Балканы:

На Балканах, кроме соединений, предусмотренных для постоянной оккупации, находятся восемь пехотных и одна танковая дивизии, готовые в качестве резерва главного командования лишь после дня «Б» частично быть переброшенными на Восток в район стратегического развертывания.


г) На Востоке:

Общий состав войск увеличен на 76 пехотных, одну кавалерийскую и три танковые дивизии. Группы армий и армии приняли командование войсками в своих полосах частично через замаскированные рабочие штабы.


4. Военно-морской флот.

Командующий флотом на Балтийском море назначен, его штаб вначале дислоцируется в Киле, а затем – в Свинемюнде. Для группы «Север» с Запада переброшены дополнительные охранные части.


5. Военно-воздушные силы.

3-й воздушный флот принял руководство воздушными операциями против Англии, 2-й воздушный флот переведен на Восток. Предусмотренный для операции «Барбаросса» 8-й авиационный корпус будет переброшен по возможности быстрее на Восток. Несколько дивизионов зенитной артиллерии, которые были из состава 12-й армии переданы 4-му воздушному флоту, еще выполняют свою задачу на Юго-Востоке.


6. Маскировка.

Началась вторая фаза дезинформации противника (операции «Хайфиш» и «Харпуне») с целью создать впечатление подготовки высадки десанта в Англию с побережья Норвегии, с побережья пролива Ла-Манш и Па-де-Кале и из Бретани. Сосредоточение сил на Востоке следует представлять в виде дезинформационного мероприятия с целью скрытия высадки десанта в Англии.

(Deutsches Militararchiv Potsdam, W 31. 06/5, BI. 382–391.

АВП РФ. Ф. 06. Оп. З. П. 12. Д. 138. Лл. 99—107, Машинопись, заверенная копия. Указана рассылка.)



Приложение 12

Телеграмма начальника Генштаба Красной Армии Командующему КОВО



б/н

11 июня 1941 г.

Совершенно секретно


Народный комиссар обороны приказал:

1). Полосу предполья без особого на то приказания полевыми и уровскими частями не занимать. Охрану сооружений организовать службой часовых и патрулированием.

2). Отданные Вами распоряжения о занятии предполья уровскими частями немедленно отменить .

Исполнение проверить и донести к 16 июня 1941 г.

Жуков

(ЦА МО РФ. Ф. 48. Оп. 3408. Д. 14. Лл. 432. Машинопись, заверенная копия.)

[1, док. № 541]



Приложение 13

Директива наркома обороны СССР и начальника Генштаба Красной Армии Командующему ЗапОВО



№ 504207

12 июня 1941 г.

Совершенно секретно

Особой важности


1. На территорию ЗапОВО в период с 17.6 по 2.7.41 г. прибудут:

51 стр. корпус в составе: управление корпуса с корпусными частями, 98, 112 и 153 стр. дивизий;

63 стр. корпус в составе: управление корпуса с корпусными частями и 546 кап, 53 и 148 стр. дивизий;

22 инженерный полк.


2. Прибывающие части расположить лагерем:

Упр. 51 ск с корпусными частями, 98 и 112 стр. дивизию, 22 инженерный полк – Дретунь;

153 стр. дивизию – Витебск;

Управление 63 ск с корпусными частями, 546 кап, 52 и 148 стр. дивизии – Гомель.


3. Для размещения прибывающих частей в новых лагерях и обеспечения нормальной учебы с первых же дней прибытия частей Вам надлежит:

а). Отвести места лагерных стоянок частей;

б). Завезти горюче-смазочные материалы и продовольствия. Для варки пищи обеспечить дровами из текущих запасов округа.


4. Выгрузка прибывающих соединений будет организована распоряжением Генерального штаба КА.


5. Соединения, прибывающие на территорию округа, в состав ЗапОВО не включаются и Военному Совету округа не подчиняются.

6. О прибытии на территорию округа указанных выше соединений и частей никто, кроме Вас, члена Военного Совета и начальника штаба округа, не должен знать.

Открытые переговоры по телефону и по телеграфу, связанные с прибытием и разгрузкой войск, категорически запрещаю.

Задачи по обеспечению соединений продфуражем и горючим ставить в общем порядке, с указанием лишь количества горючего и продфуража.


7. Всем частям, прибывающим на территорию округа, присвоены условные наименования, согласно прилагаемого перечня, которые в случае необходимости применять при всякой переписке, в том числе и на конвертах совершенно секретных документов.


8. Получение директивы подтвердите.


Приложение: перечень войсковых соединений и частей, прибывающих на территорию округа, с присвоенными им условными наименованиями на 4-х листах.


Народный комиссар обороны Союза ССР

Маршал Советского Союза (С. Тимошенко)

Начальник Генерального штаба Красной Армии

генерал армии (Жуков)

(ЦА МО РФ. Ф. 16. Оп. 2951. Д. 256. Лл. 2–3. Машинопись. Копия, заверенная зам. начальника Оперативного управления Генштаба генерал-майором Анисовым.)

[1, док. № 547]



Приложение 14

Справка о развертывании Вооруженных сил СССР на случай войны на Западе



б/н

13 июня 1941 г.


I. Сухопутные войска

Всего в СССР имеется 303 дивизии: сд – 198, тд – 61, мд – 31, кд – 13, гап – 94, ап РГК – 74, ВДК – 5, пртбр – 10.

Для развертывания на западных границах

В составе фронтов (без соединений, находящихся в Крыму) 186 дивизий, из них: сд—120, тд – 40, мд – 20, кд – 6, ап РГК – 53, ВДК – 5, пртбр – 10.

Северный фронт – 22 дивизии, из них: сд – 16, тд – 4, мд – 2 и осбр – 1.

Северо-Западный фронт – 23 дивизии, из них: сд – 17, тд – 4, мд – 2 и осбр – 1.

Западный фронт – 44 дивизии, из них: сд – 24, тд – 12, мд – 6, кд – 2.

Юго-Западный фронт – 97 дивизий, из них: сд – 63, тд – 20, мд – 10, кд 4 (без соединений, находящихся в Крыму).


В состав Юго-Западного фронта включаются:

– КОВО – 58 дивизий, из них: сд – 32, тд – 16, мд – 8, кд – 2;

– ОДВО (без соединений, находящихся в Крыму) – 19 дивизий, из них: сд – 11, тд – 4, мд – 2, кд – 2;

– ПрибОВО – сд – 7;

– ХВО – сд – 7;

– ОрВО – сд – 6.


Армии резерва Главного Командования

22А (УрВО) – за Западным фронтом. Всего 9 дивизий, из них: сд – 6, тд – 2, мд – 1. В состав 22А включаются все шесть сд УрВО и 21 мк МВО.

16А (ЗабВО) – за Юго-Западным фронтом. Всего 12 дивизий, из них: сд 8, тд – 3, мд – 1. В состав армии включаются: – 6 дивизий из ЗабВО, тд – 3, мд – 1, сд – 2; – 1 мд из ОрВО (217 сд); – 5 дивизий из МВО (41 СК – 118, 235, 144 сд; 2 °CК – 160, 137 сд). 19А (СКВО) – за Юго-Западным фронтом. Всего 11 дивизий, из них: сд – 8, тд – 2, мд – 1. – пять сд из СКВО; – сд – 3, тд – 2 и мд – 1 из ХВО.

Всего на западной границе 218 дивизий, из них: сд – 142, тд – 47, мд – 23, кд – 6, ВДК


Центральные армии резерва Главного Командования 28А (из АрхВО) – северо-западнее Москвы. Всего 8 дивизий; из них: сд 5, тд – 2, мд – 1. В состав армии включаются: – три сд из МВО (69 СК – 73, 229; 233 сд); – 7 МК из МВО (14 и 18 тд, 1 мд); – одна сд из ЛенВО (177 сд); – одна сд из АрхВО (111 сд).

24А (Управление из СибВО) – юго-западнее Москвы. Всего 11 дивизий, из них: сд – 8, тд – 2, мд – 1. В состав армии включаются: – все шесть сд из СибВО; – две сд из МВО (62 СК – 110, 172 сд); – 23 МК из ОрВО (48, 51 тд, 220 мд).


Всего в двух центральных армиях РГК 19 дивизий, из них: сд – 13, тд – 4, мд – 2.


Всего на Западе с центральными армиями РГК 237 дивизий, из них: сд —155, тд – 51, мд – 25, кд – 6, ВДК – 5, пртбр – 10, ап РГК – 55, осбр – 2.


На остальных (второстепенных) участках госграницы

Всего 66 дивизий, из них: сд – 43, тд – 10, мд – 6, кд – 7 и осбр – 1, мббр – 1

Эти силы распределяются следующим образом:

АрхВО – сд – 1; Крым – 3 дивизии, из них: сд – 2, кд – 1;

СКВО – сд – 1 на Черноморском побережье;

ЗакВО и СКВО – 20 дивизий, из них: сд – 12, тд – 4, мд – 2, кд – 2; САВО – 10 дивизий, из них: сд – 4, тд – 2, мд – 1, кд – 3;

ЗабВО – 8 дивизий, из них: сд – 4, мед – 2, тд – 1, мд – 1 и ммбр – 1;

ДВФ – 23 дивизии, из них: сд – 17, тд – 3, мд – 2, кд – 1 и осбр – 1.


При таком распределении сил необходимо дополнительно запланировать перевозки по железной дороге:

из СибВО в район Сухиничи, Брянск – сд – 6, управлений СК – 2, ап РГК – 2, армейских управлений – 1;

из МВО в район КОВО – сд – 5 и управлений СК – 2;

из ОрВО в КОВО – сд – 7, управлений СК – 2 и армейских управлений – 1;

из ХВО в КОВО – сд – 7, управлений СК – 2, армейских управлений – 1;

из ХВО в район Белая Церковь – один МК, тд – 2, мд – 1;

из АрхВО в район Ржев – сд – 1, армейских управлений – 1.


Всего 33 дивизии, из них: сд – 30, тд – 2, мд – 1, управлений СК – 9, армейских управлений – 4, что составит около 1 300 эшелонов плюс тылы и части усиления около 400 эшелонов, а всего 1 700 эшелонов.

Для перевозки потребуется около 13 дней из расчета 130 эшелонов в сутки.

Боевые части могут быть перевезены за 10 дней.


II. Военно-воздушные силы

Всего боеспособных авиаполков 218, из них: иап – 97, ббп – 75, шап – 11, дбп – 29 и тбап – 6.

Эти силы распределяются следующим образом.


Главные силы в составе 159 авиаполков иметь на Западе.

Из них:

Северный фронт – 18;

Северо-Западный фронт – 13;

Западный фронт – 21;

Юго-Западный фронт – 85;

в резерве Главного Командования – 29.


Остальные 59 авиаполков иметь на других участках, из них:

АрхВО – 2, ЗакВО – 13, САВО – 5, ДВФ – 26, ЗабВО – 7, для прикрытия Москвы – 6.


III. Распределение сил по армиям на Западном и Юго-Западном фронтах


Западный фронт:

ЗА – 8 дивизий, из них: сд – 5, тд – 2, мд – 1; 10А – сд – 5;

13А – 11 дивизий, из них: сд – 6, тд – 2, мд – 1, кд – 2;

4А – 12 дивизий, из них: сд – 6, тд – 4, мд – 2;

резерв фронта – 8 дивизий, из них: сд – 2, тд – 4, мд – 2.


Юго-Западный фронт:

5А – 15 дивизий, из них: сд – 9, тд – 4, мд – 2;

20А – сд – 7;

6А – 16 дивизий, из них: сд – 10, тд – 4, мд – 2;

26А – 15 дивизий, из них: сд – 9, тд – 4, мд – 2;

21А – 13 дивизий, из них: сд – 8, тд – 2, сд – 1, кд – 2;

12А– сд – 4;

18А – 8 дивизий, из них: сд – 5, тд – 2, мд – 1;

9А – 12 дивизий, из них: сд – 4, тд – 2, мд – 1;

резерв фронта – 7 дивизий, из них: сд – 4, тд – 2, мд – 1.


При благоприятной обстановке на Запад может быть дополнительно выделено 17 дивизий (сд – 7, тд – 7, мд – 3);

СКВО – 5 дивизий (сд – 2, тд – 2, мд – 1);

ЗакВО – 5 дивизий (сд – 2, тд – 2, мд – 1);

САВО – 5 дивизий (сд – 2, тд – 2, мд – 1);

ЛенВО – 2 дивизии (сд – 1, мд – 1).

На перевозку этих дивизий нужно 600 эшелонов.


Заместитель Начальника Генерального штаба Красной Армии подпись Н. Ватутин

(ЦА МО РФ. Ф. 16А. Оп. 2951. Д. 236. Лл. 65–69. Рукопись, подлинник, автограф.)

[1, док. № 550]



Приложение 15

Постановление Политбюро ЦК ВКП(б)

«Об отборе 3 700 коммунистов на политработу в Красную Армию»


17 июня 1941 г.


Строго секретно


1. Разрешить Наркомату обороны призвать в армию 3 700 политработников запаса для укомплектования среднего политсостава.

2. Призыв произвести с 1 июля по 1 августа 1941 г.

3. Утвердить разверстку призыва политработников запаса по областям, краям и республикам.

4. Персональный отбор призываемых по областям, краям и республикам поручить произвести Главному управлению политпропаганды Красной Армии совместно с обкомами, крайкомами и ЦК компартий союзных республик.

5. Отобранные коммунисты должны быть политически подготовленными, проверенными, физически здоровыми, в возрасте от 22 до 30 лет, со средним и незаконченным средним образованием.

6. Для отбора создать комиссии в составе: секретаря по кадрам и зав. военным отделом обкома (крайкома) ВКП(б), областного (краевого) военного комиссара или начальника отдела политпропаганды военкомата и начальника управления политпропаганды округа или его заместителя.

7. Отобранных в армию политработников запаса утвердить на бюро обкомов (крайкомов) ВКП(б), в союзных республиках согласовать с ЦК компартий союзных республик и списки утвержденных обкомами ВКП(б) и ЦК компартий союзных республик представить в Главное управление политпропаганды Красной Армии.

8. Обязать Главное управление политпропаганды отобранных в армию политработников направить в части для замены политработников, направленных из частей в новые формирования.


Секретарь ЦК ВКП(б)

(Машинопись на бланке: «Центральный Комитет Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков)». Заверенная копия.)

[51, с. 207]



Приложение 16

Постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б)

«О маскирующей окраске самолетов, взлетно-посадочных полос, палаток и аэродромных сооружений»



№ 1711-724сс

19 июня 1941 г.

Сов. секретно


В связи с тем, что выпущенные и выпускаемые промышленностью самолеты по своей окраске не удовлетворяют современным требованиям маскировки, Совет Народных Комиссаров Союза ССР и Центральный Комитет ВКП(б) постановляют:

1. Принять предложения начальника Главного управления ВВС т. Жигарева и начальника НИИ ВВС т. Петрова о маскирующей летней окраске самолетов.

2. Обязать Наркомат авиационной промышленности (т. Шахурина) перейти с 1 июля 1941 года на маскировочное покрытие матовой краской всех типов боевых, учебных и пассажирских самолетов, согласно пункту 1 настоящего постановления.

3. Утвердить приказ НКАП по маскирующей окраске самолетов.

4. Обязать начальника ГУ ВВС т. Жигарева:

а) к 20 июля 1941 года все имеющиеся в строю самолеты покрасить маскирующей краской, согласно пункту 1 настоящего постановления, за исключением нижней поверхности, которую оставить с прежней окраской;

б) к 20 июля 1941 года произвести маскировку взлетных полос;

в) к 1 июля 1941 года произвести маскировку палаток;

г) к 30 июля 1941 года произвести маскировку аэродромных сооружений.

5. Утвердить приказ НКО – О маскирующей окраске самолетов и о маскировке взлетных полос, палаток и аэродромных сооружений в частях ВВС.

6. Обязать Наркомхимпром (т. Денисова) обеспечить с 25 июня 1941 года сдачу красок для Наркомавиапрома в сроки, количествах и номенклатуре.

7. Утвердить мероприятия по обеспечению изготовления маскирующих красок.

8. Поручить ВВС (т. т. Жигареву и Петрову) к 15 июля 1941 года внести предложения о зимней маскирующей окраске самолетов.

9. Обязать НКВД (т. Берия) по окончании строительства взлетно-посадочных полос, рулежных дорожек и якорных стоянок самолетов произвести маскировку их путем окраски применительно к фону окружающей местности.

Обязать нач. ВВС т. Жигарева к 10 июля 1941 г. передать НКВД технические условия по маскировке взлетно-посадочных полос, рулежных дорожек и якорных стоянок самолетов.

Обязать Госплан (т. Сабурова), НКВД (т. Берия) и Наркомхимпром (т. Денисова) выделить материалы и средства, необходимые для проведения работ, указанных в настоящем пункте, и представить свои предложения на утверждение СНК СССР.

Председатель СНК Союза ССР и Генеральный секретарь

ЦК ВКП(б)

И. Сталин

(АП РФ. Ф. 93. Коллекция документов.)

[1, док. № 575]



Приложение 17

Приказ Комиссара обороны173 Союза ССР



Л/г 0042

19 июня 1941 года

Совершенно секретно

Экз. № 1


Содержание: О маскировке аэродромов, воинских частей и важных военных объектов округов.

По маскировке аэродромов и важнейших военных объектов до сих пор ничего существенного не сделано.

Аэродромные поля не все засеяны, полосы взлета под цвет местности не окрашены, а аэродромные постройки, резко выделяясь яркими цветами, привлекают внимание наблюдателя на десятки километров.

Скученное и линейное расположение самолетов на аэродромах при полном отсутствии их маскировки и плохая организация аэродромного обслуживания с применением демаскирующих знаков и сигналов окончательно демаскируют аэродром.

Современный аэродром должен полностью слиться с окружающей обстановкой и ничто на аэродроме не должно привлекать внимание с воздуха.

Аналогичную беспечность к маскировке проявляют артиллерийские и мотомеханизированные части: скученное и линейное расположение их парков представляет не только отличные объекты наблюдения, но и выгодные для поражения с воздуха цели.

Танки, бронемашины, командирские и другие спецмашины мотомеханизированных и других войск окрашены красками, дающими яркий отблеск, и хорошо наблюдаемы не только с воздуха, но и с земли.

Ничего не сделано по маскировке складов и других важных военных объектов.


Приказываю:

1. К 1.7.41 засеять все аэродромы травами под цвет окружающей местности, взлетные полосы покрасить и имитировать всю аэродромную обстановку соответственно окружающему фону.

2. Аэродромные постройки до крыш включительно закрасить под один стиль с окружающими аэродром постройками. Бензохранилища зарыть в землю и особо тщательно замаскировать.

3. Категорически воспретить линейное и скученное расположение самолетов; рассредоточенным и замаскированным расположением самолетов обеспечить их полную ненаблюдаемость с воздуха.

4. Организовать к 5.7 в каждом районе авиационного базирования 500 км пограничной полосы 8—10 ложных аэродромов, оборудовать каждый из них 40–50 макетами самолетов.

5. К 1.7 провести окраску танков, бронемашин, командирских, специальных и транспортных машин. Для камуфлированного окрашивания применить матовые краски применительно к местности районов расположения и действий. Категорически запретить применять краски, дающие отблеск.

6. Округам, входящим в угрожаемую зону, провести такие же мероприятия по маскировке: складов, мастерских, парков и к 15.7.41 обеспечить их полную ненаблюдаемость с воздуха.

7. Проведенную маскировку аэродромов, складов, боевых и транспортных машин проверить с воздуха наблюдением отв. командиров штабов округов и фотосъемками. Все вскрытые ими недочеты немедленно устранить.

8. Исполнение донести 1.7 и 15.7.41 через начальника Генерального штаба.


Народный комиссар обороны СССР

Маршал Советского Союза (С. Тимошенко)

Начальник Генерального штаба Красной Армии

генерал армии (Жуков)

(РГВА. Коллекция документов. Машинопись, подлинник, автограф.)

[1, док. № 582]



Сообщение о начале войны в Москве


Приложение 18

Беседа народного комиссара иностранных дел СССР B. М. Молотова с послом Германии в СССР Ф. Шуленбургом


21 июня 1941 г.


Секретно


Шуленбург явился по вызову. Тов. Молотов вручил ему копию заявления по поводу нарушения германскими самолетами нашей границы, которое должен был сделать т. Деканозов Риббентропу или Вайцзеккеру.

Шуленбург отвечает, что это заявление он передаст в Берлин, и заявляет, что ему ничего не известно о нарушении границы германскими самолетами, но он получает сведения о нарушениях границы самолетами другой стороны.

Тов. Молотов отвечает, что со стороны германских пограничных властей у нас очень мало имеется жалоб на нарушения германской границы нашими самолетами. Какие-либо нарушения границы с нашей стороны представляют собой редкое явление, и они неизбежны, например, из-за неопытности летчиков в отдельных случаях. Нарушения границы германскими самолетами носят иной характер. Тов. Молотов заявляет Шуленбургу, что германское правительство, должно быть, даст ответ на наше заявление. Затем т. Молотов говорит Шуленбургу, что хотел бы спросить его об общей обстановке в советско-германских отношениях. Тов. Молотов спрашивает Шуленбурга, в чем дело, что за последнее время произошел отъезд из Москвы нескольких сотрудников германского посольства и их жен, усиленно распространяются в острой форме слухи о близкой войне между СССР и Германией , что миролюбивое сообщение ТАСС от 13 июня в Германии опубликовано не было , в чем заключается недовольство Германии в отношении СССР, если таковое имеется? Тов. Молотов спрашивает Шуленбурга, не может ли он дать объяснение этим явлениям.

Шуленбург отвечает, что все эти вопросы имеют основание, но он на них не в состоянии ответить, так как Берлин его совершенно не информирует. Шуленбург подтверждает, что некоторые сотрудники германского посольства действительно отозваны, но эти отзывы не коснулись непосредственно дипломатического состава посольства. Отозван военно-морской атташе Баумбах, лесной атташе, который не имел никакого значения. Из командировки в Берлин не вернулся Ашенбреннер – военно-воздушный атташе. О слухах ему, Шуленбургу, известно, но им также не может дать никакого объяснения.

Тов. Молотов заявляет, что, по его мнению, нет причин, по которым германское правительство могло бы быть недовольным в отношении СССР. Советско-югославский пакт, который так раздували за границей, как противоречащий советско-германским взаимоотношениям, ограничен, как я ранее пояснял, узкими рамками и не мог отразиться на наших взаимоотношениях. В настоящее время этот вопрос вообще потерял свою актуальность.

Шуленбург повторяет, что он не в состоянии ответить на поставленные вопросы. В свое время он был принят Гитлером. Гитлер спрашивал его, Шуленбурга, почему СССР заключил пакт с Югославией. О концентрации германских войск на советской границе Гитлер сказал ему, что это мероприятие принято из предосторожности. Он, Шуленбург, разумеется, телеграфирует о сказанном ему сегодня, но, может быть, целесообразно получить соответствующую информацию от т. Деканозова. Он, Шуленбург, слышал сообщение английского радио, что т. Деканозов был принят несколько раз Риббентропом. Германское радио ничего не сообщало об этом.

Тов. Молотов отвечает, что ему известно это сообщение английского радио. Оно не соответствует действительности.

В заключение т. Молотов выражает сожаление, что Шуленбург не может ответить на поставленные вопросы.

Записал Павлов



Памятная записка

Народный Комиссариат Иностранных Дел СССР вербальной нотой от 21 апреля с. г. сообщил Германскому Посольству в Москве о нарушениях государственной границы Союза ССР германскими самолетами, выразившихся за время с 27 марта по 18 апреля с. г. в 80 случаях, зарегистрированных советской пограничной охраной.

Однако ответ Германского Правительства на указанную выше ноту до настоящего времени еще не получен Советским Правительством.

Более того, Советское Правительство должно отметить, что нарушения советской границы германскими самолетами за последние два месяца, а именно с 19 апреля с. г. по 19 июня с. г. включительно, не только не прекратились, но продолжают увеличиваться и приняли систематический характер, достигнув за указанный период времени 180 случаев, по поводу каждого из которых советской пограничной охраной был своевременно заявлен протест германским представителям по пограничным делам.

Систематичность этих перелетов и тот факт, что в целом ряде случаев германские самолеты залетают в глубь СССР на 100–150 и более километров исключают возможность предполагать случайность нарушения германскими самолетами границы СССР.

Советское Правительство, обращая на это обстоятельство внимание Германского Правительства, ожидает принятия Германским Правительством мер к прекращению нарушений германскими самолетами советской границы.

Москва, 21 июня 1941 года.

[38, с. 753–754]



Приложение 19

Посол Шуленбург – в МИД Германии



Телеграмма


Москва, 22 июня 1941 – 1.17

Получена 22 июня 1941 – 2.30

Срочно!

№ 1424 от 21 июня 1941 г.

Секретно!


Молотов вызвал меня к себе этим вечером в 9. 30. После того как он упомянул о якобы повторяющихся нарушениях границы германскими самолетами и отметил, что Деканозов получил по этому поводу указание посетить Имперского Министра иностранных дел, Молотов заявил следующее:

Есть ряд указаний на то, что германское правительство недовольно советским правительством. Даже циркулируют слухи, что близится война между Германией и Советским Союзом. Они основаны на том факте, что до сих пор со стороны Германии еще не было реакции на сообщение ТАСС от 13 июня; что оно даже не было опубликовано в Германии . Советское правительство не в состоянии понять причин недовольства Германии. Если причиной недовольства послужил югославский вопрос, то он – Молотов – уверен, что своими предыдущими заявлениями он уже прояснил его, к тому же он не слишком актуален. Он [Молотов] был бы признателен, если бы я смог объяснить ему, что привело к настоящему положению дел в германо-советских отношениях.

Я ответил, что не могу дать ответа на этот вопрос, поскольку я не располагаю относящейся к делу информацией; я, однако, передам его сообщение в Берлин.

Шуленбург

[86, док. № 181]



Приложение 20

Риббентроп – послу Шуленбургу



Телеграмма

Берлин, 21 июня 1941 г.

Срочно!

Государственная тайна!


По радио!

Послу лично!


1. По получении этой телеграммы все зашифрованные материалы должны быть уничтожены. Радио должно быть выведено из строя.

2. Прошу Вас немедленно информировать господина Молотова о том, что у Вас есть для него срочное сообщение, и что Вы, поэтому, хотели бы немедленно посетить его. Затем, пожалуйста, сделайте господину Молотову следующее заявление:

«Советский полпред в Берлине получает в этот час от Имперского Министра иностранных дел меморандум с подробным перечислением фактов, кратко суммированных ниже:

I. В 1939 году Имперское правительство, отбросив в сторону серьезные препятствия, являющиеся следствием противоречий между национал-социализмом и большевизмом, попыталось найти с советской Россией взаимопонимание. По договорам от 23 августа и 28 сентября 1939 г. правительство Рейха осуществило общую переориентацию своей политики в отношении СССР и с тех пор занимало по отношению к Советскому Союзу дружественную позицию. Эта политика доброй воли принесла Советскому Союзу огромные выгоды в области внешней политики.

Имперское правительство, поэтому, чувствовало себя вправе предположить, что с тех пор обе нации, уважая государственные системы друг друга, не вмешиваясь во внутренние дела другой стороны, будут иметь хорошие, прочные добрососедские отношения. К сожалению, вскоре стало очевидным, что Имперское правительство в своих предположениях полностью ошиблось.

II. Вскоре после заключения германо-русских договоров возобновил свою подрывную деятельность против Германии Коминтерн, с участием официальных советских представителей, оказывающих ему поддержку. В крупных масштабах проводился открытый саботаж, террор и связанный с подготовкой войны шпионаж политического и экономического характера. Во всех странах, граничащих с Германией, и на территориях, оккупированных германскими войсками, поощрялись антигерманские настроения, а попытки Германии учредить стабильный порядок в Европе вызывали сопротивление. Советский начальник штаба 171 предложил Югославии оружие против Германии, что доказано документами, обнаруженными в Белграде. Декларации, сделанные СССР в связи с заключением договоров с Германией, относительно намерений сотрудничать с Германией, оказываются, таким образом, продуманным введением в заблуждение и обманом, а само заключение договоров – тактическим маневром для получения соглашений, выгодных только для России. Ведущим принципом оставалось проникновение в небольшевистские страны с целью их деморализовать, а в подходящее время и сокрушить.

III. В дипломатической и военной сферах, как стало очевидно, СССР, вопреки сделанным по заключении договоров декларациям о том, что он не желает большевизировать и аннексировать страны, входящие в его сферы влияния, имел целью расширение своего военного могущества в западном направлении везде, где это только казалось возможным, и проводил дальнейшую большевизацию Европы. Действия СССР против прибалтийских государств, Финляндии и Румынии, где советские притязания распространились даже на Буковину, продемонстрировали это достаточно ясно. Оккупация и большевизация Советским Союзом предоставленных ему сфер влияния является прямым нарушением московских соглашений, хотя Имперское правительство в течение какого-то времени и смотрело на это сквозь пальцы.

IV. Когда Германия с помощью Венского Арбитража от 30 августа 1940 г. урегулировала кризис в Юго-Восточной Европе, явившийся следствием действий СССР против Румынии, Советский Союз выразил протест и занялся интенсивными военными приготовлениями во всех сферах. Новые попытки Германии достигнуть взаимопонимания, нашедшие отражение в обмене письмами между Имперским Министром иностранных дел и господином Сталиным и в приглашении господина Молотова в Берлин, лишь привели к новым требованиям со стороны Советского Союза, таким, как советские гарантии Болгарии, установление в Проливах баз для советских наземных и военно-морских сил, полное поглощение Финляндии. Это не могло быть допущено Германией. Впоследствии антигерманская направленность политики СССР становилась все более очевидной. Предупреждение, сделанное Германии в связи с оккупацией ею Болгарии, и заявление, сделанное Болгарии после вступления германских войск, явно враждебное по своей природе, в этой связи были столь же значимы, как и обещания, данные Советским Союзом Турции в марте 1941 г. защитить турецкий тыл в случае вступления Турции в войну на Балканах.

V. С заключением советско-югославского договора о дружбе от 5 апреля этого года, укрепившим тыл белградских заговорщиков, СССР присоединился к общему англо-югославо-греческому фронту, направленному против Германии. В то же самое время он пытался сблизиться с Румынией для того, чтобы склонить эту страну к разрыву с Германией. Лишь быстрые германские победы привели к краху англо-русских планов выступления против германских войск в Румынии и Болгарии.

VI. Эта политика сопровождалась постоянно растущей концентрацией всех имеющихся в наличии русских войск на всем фронте от Балтийского моря до Черного, против чего лишь несколько позже германская сторона приняла ответные меры. С начала этого года возрастает угроза непосредственно территории Рейха. Полученные в последние несколько дней сообщения не оставляют сомнений в агрессивном характере этих русских концентраций и дополняют картину крайне напряженной военной ситуации. В дополнение к этому, из Англии поступают сообщения, что ведутся переговоры с послом Криппсом об еще более близком политическом и военном сотрудничестве между Англией и Советским Союзом.

Суммируя вышесказанное, Имперское правительство заявляет, что советское правительство, вопреки взятым на себя обязательствам.

1. не только продолжало, но и усилило свои попытки подорвать Германию и Европу;

2. вело все более и более антигерманскую политику;

3. сосредоточило на германской границе все свои войска в полной боевой готовности. Таким образом, советское правительство нарушило договоры с Германией и намерено с тыла атаковать Германию, в то время как она борется за свое существование. Фюрер поэтому приказал германским вооруженным силам противостоять этой угрозе всеми имеющимися в их распоряжении средствами».

Конец декларации.


Прошу Вас не вступать ни в какие обсуждения этого сообщения. Ответственность за безопасность сотрудников [германского] посольства лежит на правительстве советской России.

Риббентроп

[86, док. № 177]



Приложение 21

Беседа народного комиссара иностранных дел СССР В. М. Молотова с послом Германии в СССР Ф. Шуленбургом


22 июня 1941 г.


в 5 час. 30 мин. утра

Секретно

Шуленбург, явившийся на прием в сопровождении советника Хильгера, сказал, что он с самым глубоким сожалением должен заявить, что еще вчера вечером, будучи на приеме у наркома т. Молотова, он ничего не знал. Сегодня ночью, говорит он, было получено несколько телеграмм из Берлина. Германское правительство поручило ему передать советскому правительству следующую ноту:

«Ввиду нетерпимой доле угрозы, создавшейся для германской восточной границы вследствие массированной концентрации и подготовки всех вооруженных сил Красной Армии, Германское правительство считает себя вынужденным немедленно принять военные контрмеры.

Соответственная нота одновременно будет передана Деканозову в Берлине».

Шуленбург говорит, что он не может выразить свое подавленное настроение, вызванное неоправданным и неожиданным действием своего правительства. Посол говорит, что он отдавал все свои силы для создания мира и дружбы с СССР.

Тов. Молотов спрашивает, что означает эта нота? Шуленбург отвечает, что, по его мнению, это начало войны.174 Тов. Молотов заявляет, что никакой концентрации войск Красной Армии на границе с Германией не производилось. Проходили обычные маневры, которые проводятся каждый год, и если бы было заявлено, что почему-либо маневры, по территории их проведения, нежелательны, можно было бы обсудить этот вопрос. От имени советского правительства должен заявить, что до последней минуты германское правительство не предъявляло никаких претензий к советскому правительству. Германия совершила нападение на СССР, несмотря на миролюбивую позицию Советского Союза, и тем самым фашистская Германия является нападающей стороной. В четыре часа утра германская армия произвела нападение на СССР без всякого повода и причины. Всякую попытку со стороны Германии найти повод к нападению на СССР считаю ложью или провокацией. Тем не менее факт нападения налицо.

Шуленбург говорит, что он ничего не может добавить к имеющимся у него инструкциям. Он, Шуленбург, не имеет инструкции по поводу техники эвакуации сотрудников посольства и представителей различных германских фирм и учреждений. Посол просит разрешить эвакуировать германских граждан из СССР через Иран. Выезд через западную границу невозможен, так как Румыния и Финляндия совместно с Германией тоже должны выступить. Шуленбург просит к проведению эвакуации германских граждан отнестись возможно лояльнее и заверяет, что сотрудники советского посольства и советских учреждений в Германии встретят со стороны германского правительства самое лояльное отношение по части эвакуации, и просит сообщить, какое лицо будет выделено по осуществлению техники этого дела.

Тов. Молотов заявляет Шуленбургу, что поскольку к сотрудникам советского посольства и советских учреждений в Германии будет проявлено лояльное отношение, на что т. Молотов надеется, то и в части германских граждан будет проявлено такое же отношение. Для осуществления эвакуации т. Молотов обещает выделить соответствующее лицо.

Тов. Молотов спрашивает: «Для чего Германия заключала пакт о ненападении, когда так легко его порвала?»

Шуленбург отвечает, что он не может ничего добавить к сказанному им.

В заключение беседы Шуленбург говорит, что он в течение 6 лет добивался дружественных отношений между СССР и Германией, но против судьбы ничего не может поделать.

Записал Гостев.

(АВП РФ, ф. 06, on. 3, п. I, д. 5, я. 12–14.)

[38, док. № 876]




Сообщение о начале войны в Берлине


Приложение 22

Меморандум статс-секретаря Вейцзекера



Меморандум

Берлин, 21 июня 1941 г.

Статс-секретарь

Политический отдел, № 411


Русский полпред, который хотел посетить сегодня Имперского Министра иностранных дел и был вместо этого отослан ко мне, посетил меня сегодня вечером в 21.30 и вручил мне прилагаемую вербальную ноту. В ноте напоминается о жалобе русского правительства от 21 апреля сего года по поводу 80 случаев залета германских самолетов на советскую территорию весной этого года. В ноте сказано, что имело место еще 180 подобных залетов, против которых советская пограничная охрана в каждом отдельном случае подавала протест германским представителям на границе. Тем не менее залеты приняли систематический и намеренный характер.

В заключение в вербальной ноте выражена уверенность, что германское правительство предпримет шаги для того, чтобы положить конец этим пограничным нарушениям.

Я ответил советскому полпреду следующее. Поскольку я не знаком с деталями и, в частности, не осведомлен о протестах на границе, якобы заявленных местными властями, я должен буду передать вербальную ноту в компетентные инстанции. Я не хочу предвосхищать ответ германского правительства. Я хотел бы пока лишь заявить, что я, напротив, был информирован о многочисленных нарушениях советскими самолетами германской границы; поэтому не германское, а русское правительство дает повод для недовольства.

Когда господин Деканозов попытался продолжить беседу, я сказал ему, что поскольку у меня совершенно другое мнение, чем у него, и нужно ждать ответа моего правительства, будет лучше не касаться пока этого вопроса более глубоко. Ответ будет дан позже.

Посол согласился и ушел.

Поскольку германского переводчика не было в данное время на месте, я попросил советника фон Грундхерра присутствовать при беседе в качестве свидетеля.

Настоящее представляется на рассмотрение Имперскому Министру иностранных дел.

фон Вейцзекер

[86, док. № 179]



Приложение 23

Вербальная нота полпредства СССР Германскому Правительству



Берлин, 21 июня 1941 г .

Перевод [на немецкий язык]

Полпредство Союза Советских Социалистических Республик в Германии

№ 013166


Вербальная нота

По распоряжению Советского Правительства полпредство Союза Советских Социалистических Республик в Германии имеет честь сделать Германскому Правительству следующее заявление:

Народный Комиссариат Иностранных Дел СССР вербальной нотой от 21 апреля информировал германское посольство в Москве о нарушениях границы Союза Советских Социалистических Республик германскими самолетами; в период с 27 марта по 18 апреля этого года насчитывалось 80 таких случаев, зарегистрированных советской пограничной охраной. Ответ германского правительства на вышеупомянутую ноту до сих пор не получен. Более того, Советское Правительство должно заявить, что нарушения советской границы германскими самолетами в течение последних двух месяцев, а именно с 19 апреля сего года по 19 июня сего года включительно, не только не прекратились, но участились и приняли систематический характер, дойдя за этот период до ста восьмидесяти, причем относительно каждого из них советская пограничная охрана заявляла протест германским представителям на границе. Систематический характер этих полетов и тот факт, что в нескольких случаях германские самолеты вторгались в СССР на 100–150 и более километров, исключают возможность того, что эти нарушения были случайными.

Обращая внимание Германского Правительства на подобное положение, Советское Правительство ожидает от Германского Правительства принятия мер к прекращению нарушений советской границы германскими самолетами.

[86, док. № 180]



Приложение 24

Запись беседы между Риббентропом и советским послом в Берлине Деканозовым



22 июня 1941 г. в 4 часа утра.

Канцелярия Имперского Министра иностранных дел


Имперский Министр иностранных дел начал беседу с замечания, что враждебное отношение советского правительства к Германии и серьезная угроза, которую Германия видит в концентрации русских [войск] на восточной границе Германии, заставили Рейх принять военные контрмеры. Деканозов найдет подробное изложение мотивов, объясняющих германскую позицию, в меморандуме, который Имперский Министр иностранных дел ему вручает. Имперский Министр иностранных дел добавил, что он очень сожалеет о таком развитии германо-советских отношений, поскольку он, в частности, очень старался способствовать установлению лучших отношений между двумя странами. К несчастью, однако, обнаружилось, что идеологические противоречия между двумя странами стали сильнее здравого смысла, почему он, Имперский Министр иностранных дел, и оставил свои надежды. Ему более нечего добавить к своим замечаниям, сказал в заключение Имперский Министр иностранных дел.

Деканозов ответил, что просил о встрече с Имперским Министром иностранных дел, так как хотел от имени советского правительства задать несколько вопросов, которые, по его мнению, нуждаются в выяснении.

Имперский Министр иностранных дел на это ответил, что ему нечего более добавить к тому, что он уже заявил. Он надеялся, что оба государства найдут способ поддерживать друг с другом благоразумные отношения. Он разочаровался в этой своей надежде по причинам, которые подробно изложены в только что врученном меморандуме. Враждебная политика советского правительства по отношению к Германии, достигшая своей наивысшей точки при заключении пакта с Югославией, во время германо-югославского конфликта, прослеживалась на протяжении года. В момент, когда Германия вовлечена в борьбу не на жизнь, а на смерть, позиция советской России, в частности сосредоточение русских вооруженных сил на самой границе, представляет для Рейха такую серьезную угрозу, что Фюрер решил предпринять военные контрмеры. Политика компромиссов между двумя странами оказалась, таким образом, безуспешной. Это, однако, ни в коей мере не вина Имперского правительства, которое точно соблюдало германо-русский договор. Это скорее связано с враждебной позицией советской России по отношению к Германии. Под давлением серьезных угроз политического и военного характера, исходящих от советской России, Германия, начиная с этого утра, предпринимает соответствующие военные контрмеры. Имперский Министр иностранных дел сожалеет, что ничего не может добавить к этим замечаниям, особенно потому, что он сам пришел к заключению, что, несмотря на серьезные усилия, он не преуспел в создании разумных отношений между двумя странами.

Деканозов кратко ответил, что со своей стороны он также крайне сожалеет о таком развитии событий, основанном на совершенно ошибочной позиции германского правительства; и, принимая во внимание ситуацию, ему нечего более добавить кроме того, что статус русского посольства должен быть теперь согласован с компетентными германскими властями.

Вслед за тем он покинул Имперского Министра иностранных дел.

Советник Шмидт

[86, док. № 182]



Приложение 25

Директива Командующего войсками ЗапОВО командующим войсками 3-й, 4-й и 10-й армий

(Директива наркома обороны № 1)


22 июня 1941 г.


Передаю приказ Наркомата обороны для немедленного исполнения:

1. В течение 22–23 июня 1941 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий.

2. Задача наших войск – не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения.

Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности, встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников.

Приказываю:

а) в течение ночи на 22 июня 1941 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;

б) перед рассветом 22 июня 1941 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать;

в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточенно и замаскированно;

г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;

д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.


Тимошенко Жуков

Павлов Фоминых

Климовских

(ЦА МО РФ. Ф. 208. Оп. 2513. Д. 71. Л. 69. Машинопись. Имеются пометы: «Поступила 22 июня 1941 г. в 01–45», «Отправлена 22 июня 1941 г. в 02–25 – 02–35». Подлинник, автограф.)



Приложение 26

Директива Военным советам ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО, копия народному комиссару Военно-морского флота СССР (Директива наркома обороны № 2)



№ 2

22 июня 1941 г.

7 ч. 15 мин.


22 июня 1941 г. 04 часа утра немецкая авиация без всякого повода совершила налеты на наши аэродромы и города вдоль западной границы и подвергла их бомбардировке.

Одновременно в разных местах германские войска открыли артиллерийский огонь и перешли нашу границу.

В связи с неслыханным по наглости нападением со стороны Германии на Советский Союз приказываю:

1. Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу.

2. Разведывательной и боевой авиацией установить места сосредоточения авиации противника и группировку его наземных войск.

Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить группировки его наземных войск.

Удары авиацией наносить на глубину германской территории до 100–150 км.

Разбомбить Кенигсберг и Мемель.

На территорию Финляндии и Румынии до особых указаний налетов не делать.


Тимошенко Маленков Жуков

(ЦА МО РФ. Ф. 132а. Оп. 2642. Д. 41. Лл. 1, 2. Машинопись, незаверенная копия.)



Приложение 27

Директива Военным советам Северо-Западного, Западного, Юго-Западного и Южного фронтов (Директива наркома обороны № 3)


22 июня 1941 г.


Карта 1 000 000.


1. Противник, нанося удары из Сувалковского выступа на Олита и из района Замостье на фронте Владимир-Волынский, Радзехов, вспомогательные удары в направлениях Тильзит, Шауляй и Седлец, Волковыск, в течение 22.6, понеся большие потери, достиг небольших успехов на указанных направлениях.

На остальных участках госграницы с Германией и на всей госгранице с Румынией атаки противника отбиты с большими для него потерями.

2. Ближайшей задачей войск на 23–24.6 ставлю:

а) концентрическими сосредоточенными ударами войск Северо-Западного и Западного фронтов окружить и уничтожить сувалкскую группировку противника и к исходу 24.6 овладеть районом Сувалки:

б) мощными концентрическими ударами механизированных корпусов, всей авиации Юго-Западного фронта и других войск 5 и 6А окружить и уничтожить группировку противника, наступающую в направлении Владимир-Волынский, Броды. К исходу 24.6 овладеть районом Люблин.


3. Приказываю:

а) Армиям Северного фронта продолжать прочное прикрытие госграницы. Граница слева – прежняя.

б) Армиям Северо-Западного фронта, прочно удерживая побережье Балтийского моря, нанести мощный контрудар из района Каунас во фланг и тыл сувалкской группировки противника, уничтожить ее во взаимодействии с Западным фронтом и к исходу 24.6 овладеть районом Сувалки.

Граница слева – прежняя.

в) Армиям Западного фронта, сдерживая противника на варшавском направлении, нанести мощный контрудар силами не менее двух мехкорпусов и авиации фронта во фланг и тыл сувалкской группировки противника, уничтожить ее совместно с СевероЗападным фронтом и к исходу 24.6 овладеть районом Сувалки. Граница слева – прежняя.

г) Армиям Юго-Западного фронта, прочно удерживая госграницу с Венгрией, концентрическими ударами в общем направлении на Люблин силами 5 и 6 А, не менее пяти мехкорпусов и всей авиации фронта, окружить и уничтожить группировку противника, наступающую на фронте Владимир-Волынский, Крыстынополь, к исходу 26.6 овладеть районом Люблин. Прочно обеспечить себя с краковского направления.

д) Армиям Южного фронта не допустить вторжения противника на нашу территорию. При попытке противника нанести удар в черновицком направлении или форсировать pp. Прут и Дунай мощными фланговыми ударами наземных войск во взаимодействии с авиацией уничтожить его; двумя мехкорпусами в ночь на 23.6 сосредоточиться в районе Кишинев и лесов северо-западнее Кишинева.

4. На фронте от Балтийского моря до госграницы с Венгрией разрешаю переход госграницы и действия, не считаясь с границей.

5. Авиации Главного Командования:

а) поддержать Северо-Западный фронт одним вылетом 1-го ав. корп. ДД и Западный фронт одним вылетом 3-го ав. корп. ДД на период выполнения ими задачи по разгрому сувалкской группировки противника;

б) включить в состав Юго-Западного фронта 18-ю авиадивизию ДД и поддержать Юго-Западный фронт одним вылетом 2-го ав. корпуса ДД на период выполнения им задачи по разгрому люблинской группировки противника;

в) 4-й ав. корпус ДД оставить в моем распоряжении в готовности содействовать главной группировке Юго-Западного фронта и частью сил Черноморскому флоту.


Народный комиссар обороны Союза ССР

Маршал Советского Союза Тимошенко

Член Главного Военного Совета Маленков

Начальник Генерального штаба

Красной Армии генерал армии Жуков.

(ЦА МО РФ. Ф. 48а. On. 1554. Д. 90. Лл. 260–262. Машинопись, заверенная копия. Имеется помета: «Отправлена в 21–15 22 июня 1941 г.».)



Приложение 28

Из «Записок участника обороны Севастополя» капитана 1-го ранга А. К. Евсеева


[декабрь 1942 г.]


Секретно

Экз. единств.


Севастополь в 1941–1942 гг.

Резолюция на титульном листе:

«Контр-адмиралу Пантелееву


1. 1 экз. хранить как материал (офиц.) для отдела И[стории] О[течественной] В[ойны] и И[сторического] О[тдела] с правом использовать всем работающим по Севастополю. Числить секретным.

2. Просмотрите возможность переделки для открытого издания, хотя бы в “М[орском] С[борнике]” по частям, сокращенно, но без дискуссионных мест.

28. 12. 43. Исаков».


Глава 1

Начало войны

<…>

Закончились большие маневры Черноморского флота под руководством адмирала Ивана Степановича Исакова. Все силы флота: корабли, береговая оборона Черноморского побережья и морская авиация в течении нескольких дней участвовали в выполнении сложнейшей, совместно с частями Красной Армии, десантной операции.

21 июня 1941 г. большинство кораблей Черноморского флота в полной боевой готовности, присущей таким ответственным моментам боевой подготовки, как маневры, собрались в обширных бухтах главной базы Севастополя. Крупные корабли встали на якорь в Северной бухте, остальные пришвартовались к стенкам на заранее предназначенных местах.

Наступил чудный крымский вечер. Началось увольнение личного состава на берег. Жизнь в Севастополе шла своим обычным порядком. Блестели ярко освещенные улицы и бульвары. Залитые огнем белые дома, театры и клубы манили к себе уволившихся в город моряков на отдых. Толпы моряков и горожан, одетых в белое, заполнили улицы и сады. Всем известный Приморский бульвар был, как и всегда, запружен гуляющими. Играла музыка. Веселые шутки и смех раздавались в этот предпраздничный вечер повсюду.

Высший и старший начсостав флота – участники маневров – были приглашены командованием флота на банкет по случаю успешного окончания маневров. Однако служба всех военно-морских организаций на Черном море шла своим чередом.

Дежурная и вахтенная служба неслась как и обычно, и каждый моряк, выполнявший ее, был на своем посту и нес свои, установленные организацией обязанности.

Работы у оперативного дежурного по штабу флота было в эту ночь мало. И не удивительно – флот почти весь в базах, самолеты на своих аэродромах. Тихо и спокойно в помещении оперативного дежурства.

Вдруг эту тишину нарушил резкий телефонный звонок. Оперативный дежурный потянулся к телефонной трубке, и лицо его приняло сразу озабоченное выражение.

«Слышен шум моторов самолетов», – получает он одно донесение. «Самолеты идут курсом на Севастополь». «Самолеты в воздухе над Севастополем», – продолжал получать он донесения, следовавшие одно за другим.

Быстро полетели доклады оперативного дежурного командованию штаба флота. Ночь прорезали прожекторы, делая поиск самолетов, а севастопольские зенитные батареи, открыв огонь, первыми вступили в бой с неизвестными самолетами.

Штаб флота объявил гарнизонную тревогу, и бывший на берегу личный состав быстро стал следовать на корабли и в части, где уже устанавливалась оперативная готовность к боевым действиям.

«Однако что же это за самолеты?» – спрашивали одни.

«Да это, наверное, Иван Степанович решил проверить готовность противовоздушной обороны Севастополя, и эти самолеты наши», – отвечали другие.

«Нет, позвольте, ведь наши зенитки бьют боевыми снарядами, и совсем непохоже, чтобы это были наши самолеты, и стрельба совершенно не похожа на учебную», – говорили третьи.

Так разговаривала группа флотских командиров, наблюдая налет самолетов. Зенитные батареи продолжали посылать десятки снарядов по самолетам, попавшим в лучи прожекторов.

Вдруг раздались оглушительные взрывы в районе Приморского бульвара . Появились первые жертвы и первые разрушения домов Севастополя <… >.

Сомнений уже ни у кого не было. Самолеты над Севастополем были самолетами противника.

«Так, значит, началась война? »

«Но с кем? »

Такие вопросы задавали друг другу, и ответы на них все же не могли удовлетворить задававших эти вопросы.

И только рано утром, после речи Молотова по радио, переданной всей стране, всем окончательно стало ясно о внезапном нападении германских вооруженных сил, совместно с Румынией и Финляндией, по всему фронту громадной западной границы Советского Союза.

Севастополь первым вместе с Одессой, Киевом и Каменец-Подольском встретил удар германской авиации.

<…>

(http://rkka.ru/docs/spv/SPV29.htm;

ЦВМА. Ф. 2. Оп. 1. Д. 315. Л. 1)


Мои комментарии к этой публикации:

1. В готовность № 1, вопреки утверждению Н. Г. Кузнецова, Черноморский флот не был приведен – об этом свидетельствуют увольнения с кораблей членов экипажа и даже банкет у командующего флотом (некоторые даже проводили аналогию с новогодним балом у Стесселя в Порт-Aртуре, во время которого произошло в1904 г. нападение японской эскадры на русский флот). Тогда чем же объяснить полное отсутствие потерь на ЧФ в 1-й день войны, которое всегда объясняли полной боевой готовностью флота в отличие от армии?

2. Неплохо бы узнать, куда готовился высаживаться десант, усиленно отрабатывавшийся в последние предвоенные дни.

3. О том, что никакой подготовки к отражению возможного немецкого нападения в соответствии с Директивой наркома обороны № 1 не было, свидетельствует непонимание, с кем война, не только в первый момент, но даже после ее начала.

4. Очевидным передергиванием фактов является фраза о появлении ясности «рано утром после речи Молотова по радио». Более того, 12.00 – официально принятое время начала речи Молотова по радио (по моему мнению, она началась в 12.15) – никак не может считаться «ранним утром». По непонятной причине Евсеев вообще не указал время ни одного события.

5. И конечно же, как всегда, путаница с городами, которые первыми подверглись бомбардировке в этот день.

На Севастополь на рассвете 22 июня сбрасывались не бомбы, а загадочные магнитные мины. В самой первой военной оперативной сводке Генштаба № 01, подписанной Жуковым в 10.00 22 июня 1941 г., Севастополь среди городов, подвергнутых бомбежке, даже не упоминается.

Одессу первый раз бомбили лишь 22 июля. Скорее всего, под бомбежкой Одессы имелась в виду бомбежка морской базы Очаков и острова Первомайский на входе в Днепровско-Бугский лиман (и она не была упомянута в оперсводке Генштаба № 01 по той же причине, что и Севастополь).

О бомбежке Каменец-Подольского на рассвете 22 июня вообще никогда не упоминалось. Она, скорее всего, могла быть осуществлена с румынской территории, а, судя по тому, что в Директиве № 2, переданной округам (фронтам) в 7 час. 15 мин., было указано: «На территорию Финляндии и Румынии до особых указаний налетов не делать», и даже в Директиве № 3, переданной в 21.15, переход границы с Румынией не был разрешен, бомбежка Каменец-Подольского в указанное Евсеевым время весьма сомнительна.

Киев в этот день бомбили, но на шесть часов позже – после 9.00 утра, подробно об этом написано в книге «Великая тайна…Новая гипотеза» (с. 101). Однако почему-то в оперсводке Генштаба № 01 о бомбежке Киева также не упоминается. В оперсводке № 03 сказано о массированных немецких налетах в ночь с 22 на 23 июня на глубину 400 км, но минимальное расстояние Киева от границы 510 км.


Приложение 29

История Краснознаменной подводной лодки С-13

(1941–1945)



Герой Советского Союза капитан 3-го ранга А. И. Маринеско (1913–1963)

Вниманию читателей нашего альманаха предлагается публикация единственной известной на сегодняшний день рукописи «Подводника № 1 Советского ВМФ» – легендарного Александра Ивановича Маринеско. Машинописный текст под названием, вынесенным нами в заголовок нынешней публикации, хранится в Архивном отделе Центрального Военно-морского архива в Москве (АО ЦВМА, фонд 101, дело 36527, листы 1—12).175


4. Боевой поход с 10 января по 15 февраля 1945 года.

10-го января [был] получен боевой приказ командира БПЛ КБФ о занятии подводной лодкой позиции у южного побережья Балтийского моря с задачей уничтожения транспортов и кораблей противника.

11-го января вышел самостоятельно из гавани Ханко для следования на боевую позицию. На рейде Салсэ (30) был встречен БТЩ-215. В кильватер за бтщ начали движение финскими шхерами по лоцманскому фарватеру до точки погружения. В 23 ч[аса] 30 м[инут] 11-го января вышли из Чекарсэрнских шхер (31), погрузились и начали самостоятельный переход на позицию. 13-го января заняли позицию. Встреч и боевых столкновений с противником на переходе не было.

30-го января в 21 ч[ас] 10 м[инут] в [точке с координатами] Ш=55°02, 2’ [с. ] Д=18°11, 5’ [в. ] был обнаружен немецкий лайнер «Вильгельм Густлев» в 25 тысяч тонн водоизмещением (32). В 23 ч[аса] 08 м[инут] [по нему был] произведен трехторпедный залп. Вcе торпеды попали в цель. Через 3–4 минуты лайнер затонул. После потопления лайнера подлодка погрузилась, подверглась преследованию миноносцем, тремя СКР (33) и тремя ТЩ. Подлодка противником обнаружена не была. За пять часов преследования [на неё немцами] было сброшено 12 глубинных бомб, после чего миноносец, тральщики и сторожевые корабли ушли. Подлодка повреждений не имела.

По данным шведской прессы и радио на борту лайнера находилось свыше 8-ми тысяч человек, из которых 3 700 – квалифицированных подводников, следовавших из Данцига (34) на укомплектование немецких подводных лодок, и свыше 4 000 эвакуируемых из Восточной Пруссии. Спаслось всего лишь 998 человек (см. шведскую газету от 20 февраля 1945 года).

6-го февраля в (точке с координатами] Ш=54°58,8’ [с. ] Д =18°15, 0’[в. ], маневрируя в крейсерском положении, в расстоянии 5-ти кабельтов обнаружили стоящую без хода в дозоре подводную лодку противника. Во время уклонения [от неё], при циркуляции сблизились с подлодкой противника на 2 кабельтовых. Были обнаружены и обстреляны [ей] из автоматической пушки. Уклонились [от неё] увеличением хода до 18 узлов. Подводная лодка повреждений не имеет.

9-го февраля в 22 ч[аса]15 м[инут] в [точке с координатами] Ш=55°07, 7’[с. ] Д=18° 03, 5’[в. ] маневрируя в крейсерском положении, обнаружили шум винтов большого двухвинтового корабля. При сближении установили: шёл крейсер в охранении 3-х эсминцев. [В] 02 ч[аса] 05 м[инут] 10-го февраля [был] произведён кормовой залп, так как носовыми торпедными аппаратами не давал атаковать миноносец, идущий в охранении крейсера, который повернул на подлодку. Взорвались обе торпеды: одна – в районе мостика с сильным взрывом и пламенем, вторая – в районе кормовой трубы с большим столбом черного дыма. Спустя 2–3 минуты на крейсере последовало три сильных взрыва, предположительно – взрыв котлов или же сдетонировал пороховой погреб.

К крейсеру подошли миноносец и дозорные корабли, начали освещать горизонт прожекторами и осветительными ракетами. [На С-13] Оторвались от противника уходом в тёмную часть горизонта и увеличением хода до 18 узлов.

По данным РО ШКБФ (35) это был крейсер «Лейпциг«, который сильно поврежден и восстановить его невозможно (36).

13-го февраля оставили позицию и начали переход в базу.

14-го февраля вошли в Чекарсэрнские шхеры, всплыли в надводное положение и начали движение по лоцманскому фарватеру для перехода в базу. 15-го февраля в 04 ч[аса] 00 м[инут] вошли на рейд Турку, где базировались корабли 1-го ДПЛ БПЛ КБФ, и ошвартовались левым бортом к п/б «Смольный».

За отличное выполнение боевого приказа командира БПЛ экипаж подводной лодки полностью награжден орденами СССР.

Орденом Красного Знамени награждено 7 человек: Командир ПЛ Капитан 3-го ранга Маринеско Александр Иванович, Пом[ощ-ник] к[оманди]ра ПЛ Капитан-лейтенант Ефременков Лев Петрович, К[оманди]р БЧ-1 Капитан-лейтенант Редкобородов Николай Яковлевич], К[оманди]р БЧ-2-3 Капитан-лейтенант Василенко Константин Емельян[ович], К[оманди]р БЧ-V Инженер-лейтенант Коваленко Яков Спиридонович, мичман Набалов Пётр Николаевич, мичман Торопов Николай Степанович.

Орденом Отечественной войны 1-й степени награждено 14 человек: старшина 2-й статьи Волков Александр Никитович, Лейтенант мед[ицинской] службы Степаненко Григорий Андреевич, мичман Мосенков Павел Гаврилович, мичман Поспелов Василий Иванович, мичман Осипов Василий Фёдорович, мичман Колодников Михаил Герасимович, старшина 2-й статьи Иванов Иван Иванович, старшина 2-й статьи Пихур Андрей Герасимович, старшина 2-й статьи Курочкин Владимир Александрович, старшина 2-й статьи Шнапцев Иван Малофеевич, старшина 2-й статьи Пархоменко Василий Спиридонович, старшина 1-й статьи Плотников Петр Тихонович, Капитан-лейтенант Крылов Борис Сергеевич (37).

Орденом Отечественной войны 2-й степени награждено 16 человек: старший краснофлотец Виноградов Анатолий Яковлевич, старший краснофлотец Антонов Иван Матвеевич, краснофлотец Гончаров Николай Кузьмич, старший краснофлотец Абалихин Василий Александрович, краснофлотец Павлятенко Илья Митрофанович, старшина 2-й статьи Булаевский Сергей Николаевич, краснофлотец Бузулуков Александр Николаевич, старшина 1-й статьи Егоров Федор Васильевич, старший краснофлотец Прудников Василий Ильич, старший краснофлотец Кот Николай Афанасьевич, старшина 2-й статьи Мартыненко Иван Владимирович, краснофлотец Вихров Дмитрий Иванович, краснофлотец Астахов Алексей Тихонович, старший краснофлотец Кондратов Тимофей Алексеевич, старший краснофлотец Быстров Георгий Ефимович, старший краснофлотец Данилов Фёдор Иванович.

Орденом Красной Звезды награждено 10 человек: краснофлотец Зеленцов Геннадий Васильевич, старший краснофлотец Юров Алексей Егорович, краснофлотец Коробейник Михаил Иванович, краснофлотец Шевцов Иван Романович, краснофлотец Ревякин Владимир Федорович, сержант Зубков Павел Григорьевич, краснофлотец Блинов Павел Петрович, старший краснофлотец Иноземцев Михаил Дмитриевич, краснофлотец Бородулин Василий Васильевич, старший краснофлотец Романенко Василий Петрович.

С 15-го февраля 1945 года по 13 апреля 1945 года подводная лодка находилась в ремонте в городе Турку. С 13-го апреля по 20 апреля 1945 года производилась подготовка подлодки к боевому походу.


5. Боевой поход с 20 апреля по 23 мая 1945 года.

18-го апреля [был] получен боевой приказ командира БПЛ о занятии подводной лодкой позиции 75 миль на зюйд-ост от маяка Фаллудден (38) с задачей уничтожения транспортов и военных кораблей противника.

20-го апреля на подводную лодку прибыл начальник Подводного Плавания КБФ контр-адмирал тов[арищ А. М.] Стеценко для участия в боевом походе. В 13 ч[асов] 50 м[инут] отошли от п/б «Смольный», вступили в строй для перехода шхерами: в голове строя – [броне]катер БК-213, ему в кильватер – ПЛ Д-2 и ПЛ С-13.

В 00 ч[ас] 23 м[инуты] 21 апреля вышли из шхер, погрузились и начали переход на позицию. 2-го апреля Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР за отличное выполнение заданий командования на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками (потопление 5-ти транспортов водоизмещением в 55 тысяч тонн и повреждение крейсера «Лейпциг» до невозможности восстановить) подводная лодка [С-13 была] награждена орденом Красного Знамени.

23-го апреля заняли позицию. На переходе встреч и столкновений с противником не имели. Находясь на боевой позиции, подводная лодка неоднократно подвергалась атакам подводными лодками и самолетами противника.

25-го апреля в 04 ч[аса] 48 м[инут], маневрируя в крейсерском положении, в [точке с координатами] Ш=56° 02, 1’ [с. ] Д=19°16, 0’ [в. ] (39) [были] атакованы подводной лодкой противника, находящейся в подводном положении. Уклонились [от нее] поворотом от торпед и увеличением хода до 18 узлов. По корме прошли 2 торпеды.

27-го апреля в 00 ч[асов] 14 м[инут] в [точке c координатами Ш=65°15, 1’ [с. ]176 Д=19°34, 3’ [в. были] атакованы подводными лодками противника, находящимися в подводном положении. Уклонились [от них] увеличением хода до 18 узлов и поворотом от торпед. По обоим бортам прошло 9 торпед.

30-го апреля в 02 ч[аса]12 м[инут] в [точке с координатами Ш=56°06, 8’ [с. ] Д=15°33, 0’ [в. ] находясь в надводном положении, [были] атакованы самолетом противника ФВ-198. [Им было] Сброшено 4 бомбы, которые взорвались в 50—100 метрах с правого борта по корме. Уклонились [от него] срочным погружением. На глубине 15–20 метров была слышна пулеметно-пушечная очередь, выпушенная самолетом в место погружения подлодки.

2-го мая в 03 ч[аса] 52 м[инуты] в [точке с координатами] Ш=55°30, 5’ [с. ] Д=17°48, 7’ [в. была] атакована подводной лодкой [противника], находящейся в подводном положении. След торпеды прошел по корме в расстоянии 100 метров. Уклонились [от нее] поворотом от торпеды с увеличением хода до 18 узлов.

5-го мая в 19 ч[асов] 39 м[инут] в [точке с координатами] Ш=55°17,2’ [с. ] Д=16°57, 5’[в. ] всплыли под перископ, в момент осмотра горизонта [были] атакованы подлодкой противника, находящейся в подводном положении. В перископ [были] видны 2 следа торпед, прошедших по носу и по корме. Уклонились [от них] погружением на глубину 45 метров (40).

10-го мая (41) по приказанию командира БПЛ КБФ [капитана 1-го ранга Л. А. Курникова] подлодке [была] поставлена задача – находиться в дозоре с целью разведки и наблюдения за движением кораблей в своём районе.

20-го мая подводная лодка оставила позицию и начала переход в базу. 23-го мая в 03 ч[аса] 17 м[инут] вошли в финские шхеры и районе маяка Нюхамн, где были встречены БТЩ-217. БТЩ вступил в кильватер подлодки и [оба корабля] начали переход в Турку. В 09 ч[асов] 24 м[инуты они] прибыли на рейд Турку, где базировались корабли 1-го Дивизиона Подлодок КБФ, и ошвартовались левым бортом к плав. базе «Смольный».

С 24-го мая подводная лодка находилась в ремонте. Личный состав усиленно занимается боевой подготовкой.

Командир Краснознамен[ной] ПЛ С-13

Капитан 3-го ранга: [автограф] ([А. И.] Маринеско).



Примечания к этой публикации, данные в альманахе:

БПЛ КБФ – Бригада подводных лодок Краснознаменного Балтийского флота.

1-й ДПЛ БПЛ КБФ – 1-й дивизион подводных лодок Бригады подводных лодок Краснознаменного Балтийского флота.

БТЩ – базовые тральщики.


30 – Остров Сельсё (Финляндии).

31 – Здесь и далее – плес Чёкар-фьерд (Финляндия).

32 – Бывший немецкий пассажирский теплоход “Wilgelm Gustloff” постройки 1938 года в 25 484 брутто-регистровых тонн, использовавшийся ВМФ Германии в качестве вспомогательного судна.

33 – Сторожевой корабль.

34 – Ныне – Гданьск, Польша.

35 – Разведывательный отдел Штаба Балтийского флота.

36 – Легкий крейсер ВМФ Германия «Leipzig» был выведен из строя еще 15 октября 1944 года в результате столкновения в районе Хеля со своим тяжелым крейсером «Prinz Eugen». В результате атаки С-13 10 февраля 1945 года ею был потоплен немецкий пассажирский пароход «General Steuben» 1922 года постройки в 14.660 брутто-регистровых тонн.

37 – В оригинале отчество первоначально было написано как «Петрович».

38 – Светящийся знак Фаллудден (Финляндия).

39 – В оригинале цифра минут была первоначально написана как «17,0».

40 – В оригинале слова «на глубину 45 метров» повторены дважды.

41 – В оригинале название месяца первоначально было написано как «апреля».

[76, c. 108–113]


Этот уникальный материал, позволяющий получить достоверную информацию об «Атаке века» и двух последних военных походах легендарной подводной лодки С-13 со слов самого Александра Маринеско, впервые был опубликован в информационно-историческом альманахе Союза подводников России «Подводник России» № 6 за 2005 г. Я выражаю глубокую признательность коллективу альманаха и конкретным людям за этот бесценный труд, впервые введший в научный оборот самый главный документ о Подводнике № 1 нашей страны, о его легендарной подводной лодке С-13 и об их подвиге.


Приложение 30

Из объяснительной записки П. А. Судоплатова в Совет Министров СССР


7 августа 1953 г.


Совершенно секретно


Докладываю о следующем известном мне факте.

Через несколько дней после вероломного нападения фашистской Германии на СССР, примерно числа 25–27 июня 1941 года , я был вызван в служебный кабинет бывшего тогда народного комиссара внутренних дел СССР Берия.

Берия сказал мне, что есть решение Советского правительства, согласно которому необходимо неофициальным путем выяснить, на каких условиях Германия согласится прекратить войну против СССР и приостановит наступление немецко-фашистских войск. Берия объяснил мне, что это решение Советского правительства имеет целью создать условия, позволяющие Советскому правительству сманеврировать и выиграть время для собирания сил. В этой связи Берия приказал мне встретиться с болгарским послом в СССР Стаменовым, который, по сведениям НКВД СССР, имел связи с немцами и был им хорошо известен […]

Берия приказал мне поставить в беседе со Стаменовым четыре вопроса. Вопросы эти Берия перечислял, глядя в свою записную книжку, и они сводились к следующему:

1. Почему Германия, нарушив пакт о ненападении, начала войну против СССР;

2. Что Германию устроило бы, на каких условиях Германия согласна прекратить войну, что нужно для прекращения войны;

3. Устроит ли немцев передача Германии таких советских земель, как Прибалтика, Украина, Бессарабия, Буковина, Карельский перешеек;

4. Если нет, то на какие территории Германия дополнительно претендует.

Берия приказал мне, чтобы разговор со Стаменовым я вел не от имени Советского правительства, а поставил эти вопросы в процессе беседы на тему о создавшейся военной и политической обстановке и выяснил также мнение Стаменова по существу этих четырех вопросов.

Берия сказал, что смысл моего разговора со Стаменовым заключается в том, чтобы Стаменов хорошо запомнил эти четыре вопроса. Берия при этом выразил уверенность, что Стаменов сам доведет эти вопросы до сведения Германии.

Берия проинструктировал меня также и по поводу порядка организации встречи. Встреча должна была по указанию Берия состояться в ресторане «Арагви» в Москве за столиком, заранее подготовленном в общем зале ресторана.

Все эти указания я получил от Берия в его служебном кабинете в здании НКВД СССР.

После этого я ушел к себе готовиться к встрече.

Вечером этого же дня, примерно часов в 19, дежурный секретарь наркома передал мне приказание отправиться на городскую квартиру Берия. Я подъехал к дому, в котором проживал Берия, однако в квартиру допущен не был. Берия, прогуливаясь вместе со мной по тротуару вдоль дома, в котором он жил, заглядывая в свою записную книжку, снова повторил мне четыре вопроса, которые я должен был по его приказанию задать Стаменову.

Берия напомнил мне о своем приказании: задавать эти вопросы не прямо, а в беседе на тему о создавшейся военной и политической обстановке. Второй раз здесь же Берия выразил уверенность в том, что Стаменов как человек, связанный с немцами, сообщит о заданных ему вопросах в Германию.

Берия и днем и на этот раз строжайше предупредил меня, что об этом поручении Советского правительства я нигде, никому и никогда не должен говорить, иначе я и моя семья будут уничтожены.

Берия дал указание проследить по линии дешифровальной службы, в каком виде Стаменов пошлет сообщение по этим вопросам за границу.

Со Стаменовым у меня была договоренность, позволяющая вызвать его на встречу. На другой день, в соответствии с полученными от Берия указаниями, я позвонил в болгарское посольство, попросил к аппарату Стаменова и условился с ним о встрече у зала Чайковского на площади Маяковского.

Встретив Стаменова, я пригласил его в машину и увез в ресторан «Арагви».

В «Арагви», в общем зале, за отдельным столиком, как это было предусмотрено инструкциями Берия, состоялся мой разговор со Стаменовым.

Разговор начался по существу создавшейся к тому времени военной и политической обстановки. Я расспрашивал Стаменова об отношении болгар к вторжению немцев в СССР, о возможной позиции в этой связи Франции, Англии и США и в процессе беседы, когда мы коснулись темы вероломного нарушения немцами пакта о ненападении, заключенного Германией с СССР, я поставил перед Стаменовым указанные выше четыре вопроса.

Все, что я говорил, Стаменов слушал внимательно, но своего мнения по поводу этих четырех вопросов не высказывал.

Стаменов старался держать себя как человек, убежденный в поражении Германии в этой войне. Быстрому продвижению немцев в первые дни войны он большого значения не придавал. Основные его высказывания сводились к тому, что силы СССР, безусловно, превосходят силы Германии и, что если даже немцы займут первое время значительные территории СССР и, может быть, даже дойдут до Волги, Германия все равно в дальнейшем потерпит поражение и будет разбита.

После встречи со Стаменовым я немедленно, в тот же вечер, доложил о ее результатах бывшему тогда наркому Берия в его служебном кабинете в здании НКВД СССР. Во время моего доклада Берия сделал какие-то записи в своей записной книжке, затем вызвал при мне машину и, сказав дежурному, что едет в ЦК, уехал (это было 28–29 июля, возможно 29–30 июля состоялся полет в Сочи. – А. О. ).

Больше я со Стаменовым на темы, затронутые в четырех вопросах, не беседовал и вообще с ним больше не встречался. Некоторое время продолжалось наблюдение за шифрованной перепиской Стаменова. Результатов это не дало. Однако это не исключает, что Стаменов мог сообщить об этой беседе через дипломатическую почту или дипломатическую связь тех посольств и миссий, страны которых к тому времени еще не участвовали в войне.

Больше никаких указаний, связанных с этим делом или с использованием Стаменова, я не получал.

Встречался ли лично Берия со Стаменовым, мне неизвестно. Мне организация подобной встречи не поручалась…

Выполняя в июне 1941 года приказание бывшего тогда наркома Берия в отношении разговора со Стаменовым, я был твердо убежден и исходил из того, что выполняю тем самым указание партии и правительства.

Сейчас, после беседы, проведенной со мной в Президиуме ЦК КПСС, и полученных разъяснений, что никакого решения Советского правительства, о котором говорил Берия, нет и не было, для меня совершенно ясно, что Берия обманул меня, видимо, хорошо зная, что я без прямых указаний правительства подобных разговоров ни с кем вести не буду. Да и мыслей подобного рода у меня возникнуть не могло.

Ныне в свете фактов изменнической и предательской деятельности, вскрытых ЦК КПСС, совершенно очевидно, что Берия, тщательно маскируясь, еще тогда, в 1941 году, в самое тяжелое время для страны, стал на путь измены и пытался за спиной Советского правительства вступить в сговор с немецко-фашистскими захватчиками, стал на путь помощи врагу в расчленении СССР и порабощении советского народа немецко-фашистской Германией.


П. Судоплатов

(АП РФ. Ф. З. Оп. 24. Д. 465. Лл. 204–208. Машинопись, автограф. По сообщению Службы внешней разведки России, документы, которые могли бы прямо или косвенно подтвердить факт встречи П. А. Судоплатова с послом Болгарии в СССР И. Стаменовым летом 1941 года, не обнаружены.)

[1, док. № 651]





Список использованных сокращений


А – армия

АДД – авиация дальнего действия

ад дба – авиационная дивизия дальнебомбардировочной авиации

ап – артполк

АПРФ – архив Президента РФ

АрхВО – Архангельский военный округ

АУ РККА – Артиллерийское управление РККА

БАО – батальон аэродромного обслуживания

ббп – ближнебомбардировочный полк

БМ-13 – многозарядные пусковые установки для ведения залпового огня 132-мм реактивными снарядами БМ-13, позже названные «катюшами»

БПЛ – бригада подводных лодок

БТЩ – базовый тральщик

БФ – Балтийский флот

ВАТ – военный атташе

ВВС – Военно-воздушные силы

«ВИЖ» – «Военно-исторический журнал»

ВНОС – воздушное наблюдение, оповещение, связь

ВМФ – Военно-морской флот

ВС – Военный Совет

ВС СССР – Верховный Совет СССР

ВЦСПС – Всесоюзный Центральный Совет профессиональных союзов

ВЧ – высокочастотная защищенная телефонная связь

гап – гаубичный артиллерийский полк

ГАУ – Главное артиллерийское управление

ГВФ – Гражданский воздушный флот

ГлавПУР – Главное политическое управление

ГКО – Государственный комитет обороны СССР – чрезвычайный высший государственный орган, сосредоточивший во время Великой Отечественной войны всю полноту государственной власти

ГРУ – Главное разведывательное управление КА (с октября 1942 г.)

ГУ – Главное управление

Д – долгота (координата)

ДД – дальнего действия

ДПЛ – дивизион подводных лодок

дбп – дальнебомбардировочный полк

ДВФ – Дальневосточный фронт (июнь – август 1938 г., 1940–1945 гг.)

ДБ-3ф (Ил-4) – дальний бомбардировщик конструктора Ильюшина

ДЗОТ – деревоземляная огневая точка

ДОТ – долговременная огневая точка

Ер-2 (ДБ-210) – дальний ночной бомбардировщик конструктора Ермолаева

ЗабВО – Забайкальский военный округ

ЗакВО – Закавказский военный округ

ЗапОВО – Западный Особый военный округ

ЗИС – автозавод им. Сталина (Москва)

ЗФ – Западный фронт

И-16 – истребитель-моноплан конструктора Поликарпова

иап – истребительный авиаполк

КА – Красная Армия

кап – корпусной артиллерийский полк

КВО – Киевский военный округ

кд – кавалерийская дивизия

кк – кавалерийский корпус

КОВО – Киевский Особый военный округ

КП – командный пункт

лап – легкий артиллерийский полк

ЛВО – Ленинградский военный округ

мббр – мотоброневая бригада (бронемашины)

мд – моторизованная дивизия

МИД – Министерство иностранных дел

НКАП – Народный комиссариат авиационной промышленности

НКВД – Народный комиссариат внутренних дел

НКГБ – Народный комиссариат государственной безопасности

НКВТ – Народный комиссариат внешней торговли

НКИД – Народный комиссариат иностранных дел

НКПС – Народный комиссариат путей сообщения

НП – наблюдательный пункт

НСДАП – Национал-социалистическая немецкая рабочая партия, с 1933 по1945 гг. – правящая партия Германии, возглавлявшаяся Гитлером.

ОдВО – Одесский военный округ

Осбр – отдельная стрелковая бригада

ОрВО – Орловский военный округ

ОКВ – Верховное Главнокомандование вооруженных сил Германии

ОКХ – Главное командование сухопутных войск Германии

ПВО – противовоздушная оборона

ПЛ – подводная лодка

ПрибОВО – Прибалтийский Особый военный округ

пртбр – противотанковая артиллерийская бригада

РГАСПИ – Российский государственный архив социально-политической истории

РГК – Резерв Главного Командования

РККА – Рабоче-Крестьянская Красная Армия

РЛС – радиолокационная станция

РОА – Русская освободительная армия – сформированные в годы Второй мировой войны воинские формирования из белогвардейских эмигрантов и военнопленных Красной Армии под командованием генерал-лейтенанта Власова.

РО ШБФ – разведотдел штаба Балтийского флота

РСХА – Главное имперское управление безопасности

РУ – Разведывательное управление Генштаба Красной Армии (1940–1942 гг.)

РУС-1, РУC-2 – «Радиоулавливатель самолетов» – радиолокационные станции (РЛС) ПВО КА

сд – стрелковая дивизия

СЗФ – Северо-Западный фронт

СибВО – Сибирский военный округ

ск – стрелковый корпус

СмАД – смешанная авиационная дивизия

СНИС – служба наблюдения и связи (на флотах)

СНК – Совнарком, Совет Народных Комиссаров – высший исполнительно-распорядительный орган CCCP, c 1946 г. – Cовет Министров

СПАМ – сборный пункт аварийных машин в танковых и механизированных соединениях

СС – охранные отряды нацистской партии, выделившиеся в самостоятельную привилегированную организацию, подчиненную лично фюреру

СФ – Северный фронт

ТАСС – Телеграфное агентство Советского Союза

тбп – тяжелобомбардировочный полк (авиационный)

тд – танковая дивизия

тк – танковый корпус

ТЩ – тральщик

УР – укрепленный район

ХВО – Харьковский военный округ

ЦАМО – Центральный архив Министерства обороны

ЦК КП(б)У – Центральный Комитет Компартии Украины

ЧТЗ – Челябинский тракторный завод

ЧФ – Черноморский флот

Ш – широта (координата)

шап – штурмовой авиационный полк

ЮЗФ – Юго-Западный фронт

ЮФ – Южный фронт


Библиография


1. 1941 год: В 2 кн. / Сост. Л. Е. Решин и др., под ред. В. П. Наумова. М.: МФ «Демократия», 1998.

2. Абаринов В. Русская болезнь // Cовершенно секретно/ 2006. № 2(201).

3. Аллилуева С. Двадцать писем другу. М.: Сов. писатель, 1990.

4. Алферов А. (Осокин А. Н.). Новая гипотеза начала Великой Отечественной войны // Независимое военное обозрение. 2004. № 29.

5. Бабич В. Я. С морем связанные судьбы. Абакан: Изд-во Хакасского гос. ун-та, 1999.

6. Безыменский Л. Гитлер и Сталин перед схваткой. М.: Вече, 2000.

7. Белоконь В. А. Карточный домик истории нашей авиации. «Инженер», 1990, № 12.

8. Белоконь В. А. Парадоксы и блеф 1941-го // Политический класс. 2006. № 6.

9. Белоконь В. А. Что помешало Сталину завоевать мир // Огонек. 1998. № 25.

10. Бережков В. М. Рядом со Сталиным. М.: Вагриус, 1998.

11. Бережков В. М. С дипломатической миссией в Берлин. 1940–1941. Ташкент: Узбекистан, 1971.

12. Бережков В. М. Страницы дипломатической истории. М.: Международные отношения, 1982.

13. Бивор Э. Падение Берлина. 1945. М.: АСТ; Транзиткнига, 2004.

14. Бои на Лидчине. http://edu.grsu.by/rubon/?ida=10&base=Histr&oper=show&id=94.

15. Болдин И. В. Страницы жизни. М: Воениздат, 1961.

16. Борзунов С. М. Так для меня началась война // Военно-исторический журнал. 2007. № 2.

17. Бракман Р. Секретная папка Иосифа Сталина: Cкрытая жизнь. Пер. с англ. М.: Весь мир, Совента, 2004.

18. Бронтман Л . Военный дневник корреспондента «Правды». М.: Центрполиграф, 2007.

19. Бугай Н . Депортация народов // Война и общество, 1941–1945. Кн. 2-я. М.: Наука, 2004.

20. Бунич И. Л. Операция «Гроза»: Ошибка Сталина, М.: Яуза, 2004.

21. Бухарина Берта . Подводный ас // Московская правда. 2006. 5—21 марта.

22. Веденеев В. В. 100 великих тайн Третьего рейха. М.: Вече, 2007.

23. Винтер Д. Почему Сталин проиграл Вторую мировую войну? М.: Яуза-пресс, 2009.

24. Витковский А. Военные тайны Лубянки. М.: Алгоритм, 2007.

25. Волков В. К. Призрак и реальность «Барбароссы» в политике Сталина (весна-лето 1941 г.) // Вопросы истории. 2003. № 6.

26. Вторая мировая война. Кровавый песок: иллюстрированная история. М.: АСТ; АСТ Москва; Хранитель, 2007. С. 725.

27. Гальдер Ф. Военный дневник 1940–1941. М.: АСТ; CПб: Terra Fantastica, 2003.

28. Гальдер Ф . Военный дневник 22.06.1941—24.09.1941. М.: Олма-пресс, Звездный мир, 2004.

29. Гелен Р . Служба. М.: Терра, 1997.

30. Геманов В . Подвиг «тринадцатой». Лениздат, 1991.

31. Главный маршал авиации Голованов: Москва в жизни и судьбе полководца. М.: Изд-во объединения «Мосгорархив», 2001.

32. Городецкий Г . Роковой самообман Сталина и нападение Германии на Советский Союз. М.: РОССПЭН, 1999.

33. Гусляров Е . Сталин в жизни. М.: ОЛМА-пресс, 2003.

34. Дайнес В. Генерал Черняховский: Гений обороны и наступления. М.: Яуза, Эксмо, 2007.

35. Джугашвили-Сталина Г. Я. Внучка вождя. М.: Вече, 2003.

36. Дмитриев В. И. Советское подводное кораблестроение М.: Воениздат, 1990.

37. Добрюха Николай. Как начиналась война. http://saturday.ng.ru/time/2000-06-17/1_how-the-warbegun.html.

38. Документы внешней политики. 1940 – 22 июня 1941. Т. XXIII. Кн. 2 (ч. 2) 2 марта 1941 – 22 июня 1941. М.: Международные отношения, 1998.

39. Долгушин С. Ф . Интервью // Мир авиации. 1992. № 1.

40. Драбкин А., Исаев А . 22 июня: Черный день календаря. М.: Яуза, Эксмо, 2008.

41. Драмбян Т. С. Реквием по Якову // Служба Безопасности. 1997. № 3–4.

42. Ершова М. Сто жизней Янтарной комнаты // Секретные материалы. 2003. № 10(112).

43. Жиляев Валентин. Яков Сталин не был в плену // Огонек. 2002. № 37.

44. Жихарев Виталий . Сын Сталина. http://rksmb.ru/print.php

45. Жу к о в Г. К. Воспоминания и размышления. 13-е изд. М.: Олма-пресс, 2003.

46. Жуков Н. Литовская сибириада сороковых // Литовский курьер. 2008. № 25 (695).

47. Закорецкий К. А . http://zhistory.borda.ru/?1-4-30-00000152-000-160-0.

48. Залесский К. Кригсмарине: Военно-морской флот Третьего рейха. М.: Яуза, Эксмо, 2005.

49. Залесский К . НСДАП: Власть в III рейхе. М.: Яуза, 2005.

50. Зеленцов Г. В . Я из команды Маринеско // Нижний Новгород. 1997. № 8.

51. Известия ЦК КПСС. 1990. № 2.

52. Иовлев С . В боях под Минском. http://www.rkka.ru/oper/64sd/64sd.htm

53. Иосиф Сталин в объятиях семьи. М.: Родина, 1993.

54. Иринархов Р. С . Прибалтийский Особый. Минск: Харвест, 2006.

55. История отечественной артиллерии. Т. III. М.—Л., 1964.

56. Калашников К. А. и др. Красная Армия в июне 1941 года (статистический сборник). Новосибирск: Cибирский хронограф, 2003.

57. Карпов В. В. Генералиссимус. В 2 кн. Кн. 1. М.: Вече, 2002.

58. Кегель Г. В бурях нашего века. М.: Политиздат, 1987.

59. Кейтель В. Размышления перед казнью. Смоленск: Русич, 2003.

60. Кершоу Р. 1941 год глазами немцев. М.: Яуза-пресс, 2009.

61. Ковальцова К. A . Cудьба человека во время сталинских репрессий. http://www.memorial.krsk.ru/work/Konkurs/4/Kovalcova%20K/02.htm

62. Колесник А. Хроника жизни семьи Сталина. М.: ИКПА, Метафора, 1990.

63. Колпакиди А., Прохоров Д. Внешняя разведка России. М.: Олма-пресс, 2001.

64. Конев И. С. Воспоминания // Знамя. 1987. № 11, 12.

65. Крон А. Капитан дальнего плавания. М.: Советский писатель, 1984.

66. Кузнецов Н. Г. Курсом к Победе. М.: Олма-пресс, 2003.

67. Кузнецов Н. Г. Накануне. М.: Воениздат, 1966.

68. Кузнецов Н. Г . От Ялты до Потсдама // 9 мая 1945 года. М.: Наука, 1972.

69. Куманев Г . Говорят сталинские наркомы. Смоленск: Русич, 2005.

70. Куманев Г. Рядом со Сталиным. Смоленск: Русич, 2001.

71. Лаврентий Берия . 1953 (Cтенограмма июльского пленума). М.: МФ «Демократия», 1999.

72. Лебедев В . Сыновья генералиссимуса (Размышления по случаю 9 мая). http://www.lebed.com/1999/art943.htm

73. Лебедев П. Яков Джугашвили: путь от Воронежа до Заксенхаузена // Общество (Воронеж). 2007. № 8 (12204).

74. Логинов В. Тени Сталина, М.: Современник, 2000.

75. Майстер Ю. Восточный фронт – война на море. 1941–1945 гг. М.: Эксмо, 2003.

76. Маринеско А. И. История Краснознаменной подводной лодки С-13 (1941–1945) // Подводник России. 2005. № 6.

77. Мартиросян А. Трагедия 22 июня: блицкриг или измена? Правда Сталина. М.: Яуза, Эксмо, 2007.

78. Мартов В. Белорусские хроники. 1941 год. http://www.idiot.vitebsk.net/i40/mart41.htm

79. Матиясевич Л. М. Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим // Военно-исторический архив. 2004. № 5.

80. Мельтюхов М. И . Упущенный шанс Сталина. М.: Вече, 2000.

81. Мерецков К. А. На службе народу. М.: АСТ, 2003.

82. Микоян А. И. Так было. М.: Вагриус, 1999.

83. Молодяков В. Э. Несостоявшаяся ось: Берлин – Москва – Токио. М.: Вече, 2004.

84. На земле Беларуси: Канун и начало войны: Боевые действия советских войск в начальный период ВОВ. М.: Кучково поле, 2006.

85. Науменко М. Бессмертный подвиг в небе Родины // Военно-исторический журнал. 1962. № 8.

86. Оглашению подлежит: СССР – Германия. 1939–1941. М.: Московский рабочий, 1991.

87. Орловский С., Острович Р. Эрих Кох перед польским судом / Пер. с польск. М.: Изд-во Института международных отношений, 1961.

88. Ортенберг Д. Июнь – декабрь сорок первого. 2-е изд. М.: Сов. писатель, 1986.

89. Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Т. I. Накануне. Кн. 2. М.: Книга и бизнес, 1995.

90. Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Т. 2. Начало. Кн. 1. М., 2000.

91. Осокин А. Н. Великая тайна Великой Отечественной: Новая гипотеза начала войны. М.: Время, 2007.

92. Островский К., Островский А., Эрнст А., Волков Д. Смерть «Вильгельма Густлова» // Октопус. 2003. № 3(27).

93. Откровения и признания (нацистская верхушка о войне Третьего Рейха против СССР). Смоленск: Русич, 2000.

94. Очерки истории российской внешней разведки. Т. 3. М.: Международные отношения, 1997.

95. Палий П. Н. Записки пленного офицера. http://www.victory.mil.ru/lib/books/memo/paliy_pn/index.html

96. Пасат В. П. Депортации из Молдавии. Свободная мысль, 1993.

97. Пейн Роберт . Восхождение и падение Сталина. Нью-Йорк: Cимон и Шустер, 1965 (Payne R. The Rise and Fall of Stalin, New York: Simon and Schuster, 1965).

98. Пересыпкин И. Т. ..А в бою еще важней. М.: Советская Россия, 1970.

99. Пикер Г. Застольные разговоры Гитлера, Смоленск: Русич, 1993.

100. Подводные силы России. 1906–2006. М.: Оружие и технологии, 2006.

101. Пржездомский А. Янтарный призрак. Калининград: Янтарный сказ, 1997.

102. Пронин Александр. Тайна особняка в Хлебном переулке // Труд. № 117. 29. 06. 2001.

103. Радзинский Э. С. Сталин. М.: Вагриус, 1999.

104. Ржевская Е. М. Геббельс, портрет на фоне дневника. М.: Слово/Slovo, 1994.

105. Риббентроп И . Мемуары нацистского дипломата. Смоленск: Русич, 1998.

106. Розенберг А. Мемуары. Харьков: «ДИВ», 2005.

107. Рубинчик Л. Е. Воспоминания и размышления сержанта об отдельных событиях Отечественной войны 1941–1945 годов. www.peoples.ru/military/hero/lazar_rubinchik

108. Самсонов А. М. Знать и помнить. М.: Политиздат, 1989.

109. Сергеев А., Глушик Е. Беседы о Сталине. Москва: Крымский мост-9Д, 2006.

110. Симонов К . Глазами человека моего поколения. М.: Правда, 1990.

111. Скоробогатов В . Генерал Берзарин: Дойти до Берлина. М.: Яуза, Эксмо, 2007.

112. Солонин M . 22 июня, или Когда началась Великая Отечественная война? М.: Эксмо, Яуза, 2005.

113. Сопельняк Б . Тайна Смоленской площади. М.: Терра, 2003.

114. Старинов И . Солдат столетия. http://lib.ru/MEMUARY/STARINOW/soldat.txt

115. Стрижак О. Cекреты Балтийского подплава. http://submarine.id.ru/strizjak.php?13

116. Суворов Виктор . Святое дело. М.: АСТ, 2008.

117. Суворов Виктор. Ледокол. М.: Новое время, 1992.

118. Судоплатов П. А . Спецоперации: Лубянка и Кремль. М.: Олма-пресс, 1997.

119. Сухотин Я. Яков Джугашвили, cын Сталина // Мужество. 1990. № 5.

120. Тетради (журналы) записей лиц, принятых И. В. Сталиным (1924–1953 гг.): На приеме у Сталина. Справочник. М.: Новый хронограф, 2008.

121. Мельтюхов М., Осокин А., Пыхалов И. и др. Трагедия 1941: Причины катастрофы М.: Яуза, Эксмо, 2008.

122. Тревор-Ропер Х . Застольные беседы Гитлера. 1941–1944. М.: Центрполиграф, 2004.

123. Тюленев И. В. Через три войны: Воспоминания командующего Южным и Закавказским фронтами. 1941–1945. М.: Центрполиграф, 2007.

124. Хильгер Г., Мейер А. Россия и Германия: Союзники или враги? М.: Центрполиграф, 2008.

125. Хрущев Н. С . Время. Люди. Власть. Кн. I. М.: Московские Новости, 1999.

126. Хрущев Н. С . Воспоминания. М.: Вагриус, 1997.

127. Цветков В. А. Воздушные перевозки Восточной Пруссии. Калининград, 1999.

128. Черчилль У. Вторая мировая война. Т. III. М.: Воениздат, 1991.

129. Чуев Ф. Полудержавный властелин, М.: Олма-пресс, 1999.

130. Шад Марта. Дочь Сталина. М.: АСТ, Транзиткнига, 2005.

131. Шарипов А. А. Черняховский. М.: Молодая Гвардия, 1980.

132. Шмаров А . Транспортные перевозки // Красная звезда. 1941. 21 июня.

133. Шмидт П . Переводчик Гитлера. Смоленск: Русич, 2001.

134. Штрик-Штрикфельдт В . Против Сталина и Гитлера. 3-е изд. М.: Посев, 1993.

135. Этингер Я. Спасение из ада // Совершенно секретно. 2006. № 7(206).

136. Яковлев Н. Д . Об артиллерии и немного о себе. Изд. 2-е. М.: Высшая школа, 1984.

137. Якубович Н. В . Авиация СССР накануне войны. М.: Вече, 2006.


1 По сообщению В. Д. Гондусова, со всех участников учений была взята подписка о неразглашении (Командировка в эпицентр // НВО. 1 июня 2007).


2 В большой публикации одного ученого-историка (то есть имеющего ученую степень и даже работающего в учреждении, занимающегося историей), целиком посвященной моей книге «Великая тайна…», говорится, что в ней при рассмотрении причин катастрофических поражений Красной Армии в первые дни войны «читателю предлагается карикатурное изложение имеющихся в исторической литературе точек зрения (“от официоза до Резуна”), целью которого, в сущности, является показать, что все имеющиеся в историографии варианты – всего лишь мнения, “версии”, в равной степени малообоснованные и потому равноправные в своих претензиях на истинность…» Очень правильно все понял этот ученый, если определение «карикатурное» заменить словом «краткое» (в правоте одного из нас читатель легко может убедиться, прочтя эту и следующую страницу). Я утверждаю, что все написанные о начале войны исторические книги (включая и две мои) – всего лишь версии, а степень приближения их к истине определяется лишь количеством загадок того периода, разгаданных и объясненных с помощью той или иной версии. Поэтому мною приведены только те восемь версий, в которых есть оригинальные (то есть отличающиеся от других), на мой взгляд, идеи о причинах нашей катастрофы в начале войны. Абсолютное большинство других книг об этом периоде содержит массу интереснейшей и важнейшей информации, однако все они разделяют идеи одной из этих восьми версий, поэтому и не были включены в число тех, что перечислены и кратко обозначены в этой главе.


3 Отмечено В. А. Белоконем.


4 Ничуть не умаляя заслуг этих двух блестящих военачальников, я не могу не отметить, что в первый день войны ни один советский военный корабль не погиб, скорее всего, потому, что бомбежку военно-морских портов и баз по договоренности Гитлера с Черчиллем должны были осуществлять самолеты английских ВВС. И на рассвете 22 июня они имитировали их бомбежку, не нанеся никакого вреда.

А 28-я танковая дивизия Черняховского оказалась на территории Восточной Пруссии (называется даже город – Тильзит), вероятно, 21 июня 1941 г. в соответствии с договоренностью высшего руководства СССР и Германии о транспортировке советских соединений и частей к Северному морю. Возможно, ее полки перешли границу своим ходом через специальный проход и двигались к немецкой железнодорожной станции для погрузки на железнодорожные платформы. Поэтому, в отличие от большинства советских танков западных округов в этот день, в боевых машинах 28-й танковой дивизии имелся запас горючего, что и позволило ей, узнав о начале войны утром 22 июня, вернуться на родину, еще раз перейдя границу, но в обратном направлении. Возможно, дивизии удалось сделать это, пристроившись на рассвете 22 июня в хвост наступающей на СССР немецкой танковой колонны (см. [91, с. 338–350]).


5 Некоторые историки называют цифру 1 800.


6 В последнее время появилось несколько публикаций, авторы которых доказывают, что Карпову подсунули фальшивку, но я считаю, что это абсолютно исключено ввиду его положения как председателя правления Союза писателей СССР и члена ЦК КПСС, а также его политических взглядов – он никогда не был антисталинистом.


7 Здесь и далее в этой главе выдержки из опубликованной части дневников Геббельса по датам [93, c. 301–315; 104, c. 185–275].


8 АП РФ. Ф. З. Оп. 64. Д. 670. Л. 145. Машинопись на бланке: «Всесоюзная Коммунистическая партия (большевиков). Центральный Комитет». Имеется помета: «Пост. СНК № 1461-532сс. 3/VI-41 г.». Незаверенная копия.


9 ЦА МО РФ. Ф. 16. Оп. 2951. Д. 256. Лл. 2–3. Машинопись. Копия, заверенная зам. начальника Оперативного управления Генштаба генерал-майором Анисовым.


10 ЦА МО РФ. Ф. 16А. Оп. 2951. Д. 236. Лл. 65–69. Рукопись, подлинник, автограф.


11 См. фото этого документа на с. 59 Фотоприложений. Отец понятия не имел о его существовании, даже став 1 мая 1942 г. командиром 270-го полка, и лишь при преобразовании полка в бригаду в октябре 1943 г. кадровик отдал на память ему – уже комбригу – лишний экземпляр этого документа. Очевидно, отец понял его особое значение, если пронес через войну и хранил всю свою жизнь.


12 АП РФ. Машинопись на бланке «Центральный Комитет Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков)». Заверенная копия.


13 РГАЭ. Ф. 8044. Оп. 1. Д. 652. Л. 74. Машинопись, подлинник, автограф. Имеются пометы.


14 АП РФ. Ф. З. Оп. 64. Д. 670. Лл. 165–175.


15 АП РФ. Ф. З. Оп. 50. Д. 415. Лл. 50–52. Подлинник.


16 ЦА ФСБ. Ф. Зос. Оп. 8. Д. 58. Лл. 1945–1948. В тексте имеются пропуски.


17 АП РФ. Ф. 93. Коллекция документов.


18 Начиная с XVII съезда ВКП(б) Сталин избирался не генеральным, а просто секретарем ЦК ВКП(б).


19 РГВА. Коллекция документов. Машинопись, подлинник, автограф.


20 Здесь и далее в этой главе – номер документа в цитируемой книге [86].


21 В то время посол для специальных поручений при Министерстве иностранных дел Германии.


22 Везде в неоговоренных случаях курсив в цитатах, письмах и документах мой. – А. О.


23 Криппс вернулся в Лондон 11 июня 1941 г.


24 Так у Городецкого.


25 Имеются и исключения. В этом же списке указано, в частности, что генерал-майор Карвялис до октября 1944 г. командовал 16 сд, а генерал-майор Томберг до ареста 26.02.44 г. служил зам. начальника кафедры Военной академии им. Фрунзе. Небезынтересны указанные там же даты их «освобождения от занимаемой должности» – момент возвращения Красной Армии в их родную Прибалтику.


26 Когда книга уже находилась в издательстве, я обнаружил в Интернете ту же самую директиву, только в более полном варианте:

«Директива Командующему войсками ЗАПОВО № 503859/ cc/ов [не позднее 20 мая 1941]:

В непосредственном распоряжении командования округа иметь:

21-й стрелковый корпус, в составе 17-й стрелковой дивизии и 50-й стрелковой дивизии.

47-й стрелковый корпус, в составе 55-й стрелковой дивизии, 121 и 155-й стрелковых дивизий.

44-й стрелковый корпус, в составе 108-й стрелковой дивизии, 64-й стрелковой дивизии и 161 стр. дивизий, 37 и 143 стр. дивизий.

Противотанковые бригады – 7-я в районе ст. Бласостовица, Грудск, Ялувка; 8-я – в районе Лида.

Механизированные корпуса:

17 мк, в составе 27 и 36 танковых дивизий и 209 моторизованной дивизии в районе Волковыск.

20 мк – в составе 26 и 38 танковых дивизий и 210 моторизованной дивизии в районе Ошмяны.

4 воздушно-десантный корпус в районе Пуховичи, Осиповичи. Авиация – 59 и 60 истр. авиадивизии; 12 и 13 бомбардировочные дивизии.

3 авиационный корпус – в составе 42 и 52 дальнебомбардировочных авиадивизий и 61 истребительной дивизии. Корпус используется по заданиям Главного Командования…» [bdsa.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=27].


27 Германия сверхтяжелых танков в 1941 г. не имела. У Англии, Франции и США такая проблема в это время не стояла. Поэтому речь могла идти только о советских танках КВ-1 и КВ-2.


28 Конечно же Хрущев в своих мемуарах делал многое, чтобы скомпрометировать Сталина, странное поведение которого в первые дни войны давало серьезные поводы для домысливания. Однако надо признать, что многие факты, упоминаемые им, соответствуют действительности. Поскольку сам Хрущев не был участником и очевидцем всего происходившего в начале войны в Москве, он ссылался на рассказы Маленкова и Берии. А первый из них вполне мог выступить с отрицанием хрущевской версии, так как во время написания его мемуаров еще был жив и отстранен Хрущевым от дел (свои воспоминания Хрущев надиктовал в 1969—71 гг., а Г. М. Маленков умер в 1988 г.). Второй же – Л. П. Берия – в своей записке из тюремной камеры от 1 июля 1953 г., в отчаянии обращаясь к вчерашним товарищам по Политбюро, писал, в частности, Молотову: «Вячеслав Михайлович! <…> Вы прекрасно помните, когда в начале войны было очень плохо и после нашего разговора с т-щем Сталиным у него на ближней даче Вы вопрос поставили ребром у Вас в кабинете в Совмине, что надо спасать положение, надо немедленно организовать центр, который поведет оборону нашей родины (скорее всего, это надо понимать так, что во время разговора по телефону Сталин был на «дальней» даче, «ближнюю» прибавили для маскировки, а главное, после этого разговора Молотов почему-то не побежал выполнять указания вождя, как обычно, а «поставил вопрос ребром» у себя в кабинете. Из этого следует, что на просьбу вернуться в Москву вождь ответил отказом, иначе зачем «немедленно организовывать центр»? – А. О. ), я Вас тогда целиком подержал и предложил Вам не медля вызвать на совещание т-ща Маленкова Г. М., а спустя небольшой промежуток времени подошли и другие члены Политбюро, находившиеся в Москве. После этого совещания мы все поехали (а точнее – полетели. – А. О. ) к т-щу Сталину и убедили его [о] немедленной организации Комитета Обороны страны со всеми правами…» [71, с. 76].


29 Недаром для доведения этой параллели до советского народа уже в 1942 г. по указанию Сталина великий режиссер С. Эйзенштейн начал работу над фильмом «Иван Грозный», в 1944-м вышла его первая серия (отмеченная Сталинской премией 1 степени), а в 1946-м – вторая, которая немедленно была запрещена.


30 В своей книге «Говорят сталинские наркомы» Г. А. Куманев, лично беседовавший с Чадаевым и читавший его воспоминания «В грозное время», также приводит этот эпизод, начиная словами: «Утром 22 июня» и далее по тексту [69, c. 480].


31 Возможно, имеется в виду секретное Постановление Политбюро от 21 июня 1941 г. о создании направлений и нескольких фронтов и назначении их командующих и членов Военного Совета. Либо перед отъездом в Сочи Сталин подписал решение Политбюро о присвоении нескольким генералам – руководителям Великой транспортной операции высших званий, но потом, в связи с началом войны и жестокими поражениями, отменил его. Однако в книге И. Бунича «Операция “Гроза”. Ошибка Сталина» [20] на с. 665 почему-то сказано, что в первый день войны Юго-Западным фронтом командовал генерал армии М. Кирпонос, хотя общеизвестно, что он был генерал-полковником.


32 Опять загадки первой бомбежки 22 июня 41-го года! Ковно – старое название Каунаса. На рассвете 22 июня 1941 г. немцы действительно бомбили аэродром в Каунасе (я тогда жил там с родителями); «неизвестные самолеты» кидали донные мины в Севастополе и Очакове, минируя выходы из бухт. Одессу же впервые бомбили лишь 22 июля 1941 г. (мне об этом рассказал коллега-одессит В. С. Аглицкий). Скорее всего, бомбежкой Одессы назвали тогда налет «неизвестных» самолетов на Очаков. О бомбежке Ровно в самом начале войны я вообще никогда ничего не слышал.


33 Вероятно, подобные телеграммы в ту ночь получили многие советские руководители и военачальники.


34 Сталин стал наркомом обороны 19 июля 1941 г.


35 Определенно, перечень объектов первых бомбежек на рассвете 22 июня 1941 г. представляет какую-то особую тайну, ибо абсолютно все называли и называют разные советские города, которые были объектами первой бомбежки. В данном случае все три города, якобы названные Молотовым Шуленбургу, на рассвете 22 июня не бомбили: первая бомбежка Одессы была 22 июля, Минск впервые бомбили 24 июня (есть сообщение, что 23 июня), а Киевский аэродром в Броварах – 22 июня между 9.00 и 10.00 (см. [91, с. 191]). Самое интересное, что выступивший в этот же день в 12.15 по радио Молотов назвал четыре города, подвергшихся немецким бомбардировкам: Житомир, Киев, Севастополь, Каунас, из которых Хильгер упомянул лишь один Киев. Пора, наконец, разрешить эту загадку!


36 «Незадолго до пяти часов утра 22 июня 1941 года мы с Молотовым в последний раз пожали друг другу руки и вместе с Фридрихом Вернером графом фон дер Шуленбургом я покинул Кремль… Это не было простым расставанием. Это был конец трудов всей моей жизни. Я понимал, что это был и конец Германии. Граф фон дер Шуленбург, германский посол, только что сделал формальное заявление советскому министру иностранных дел, объявив о гитлеровском вторжении в Россию» [124, с. 10].

Украинский историк Н. Добрюха: «Писатель Иван Стаднюк в свое время поддерживал на редкость откровенные отношения с Молотовым». И вот что он рассказывает со слов Молотова: «…в ночь с 21 на 22 июня между двумя и тремя часами ночи на его даче прогудел телефонный звонок. На другом конце провода представились: “Граф фон Шуленбург, посол Германии… ” Посол просил срочно его принять. Чтобы передать меморандум об объявлении войны… Молотов назначает встречу – в наркомате – и тут же звонит Сталину на дачу. Сталин: “Езжай, но прими немецкого посла только после того, как военные нам доложат, что агрессия началась. Еду собирать Политбюро. Ждем там тебя”» [37].


37 Советских «ведущих военных командиров», видимо, не могли отыскать утром 22 июня в первую очередь из-за того, что они выехали 20–21 июня на запад для руководства Великой транспортной операцией.


38 «На командный пункт прибыли поздно вечером, и я тут же переговорил по ВЧ с Н. Ф. Ватутиным… Затем генерал Н. Ф. Ватутин сказал, что И. В. Сталин одобрил проект Директивы № 3 наркома и приказал поставить мою подпись… “Хорошо, – сказал я, – ставьте мою подпись”. Эта директива поступила к командующему Юго-Западным фронтом около 24 часов» [45, c. 268–269]. Однако на архивном экземпляре Директивы № 3 стоит помета: «Отправлена в 21.15 22 июня 1941 г.». Значит, Жуков и Хрущев прибыли в Тернополь 22 июня до 21.00, потому что ее могли отправить только после согласования с Жуковым.


39 Мерецков узнал о начале войны из речи Молотова, которую слушал в поезде Москва – Ленинград, значит, выехал он 22 июня до появления у руководства страны информации о нападении немцев [81, с. 214–215].


40 Для людей, хорошо знающих кремлевский церемониал, это было серьезным намеком на то, что из Москвы уехал на отдых и Сталин, так как уже много лет они отдыхали вместе.


41 Отъезд из Москвы 6 июня 1941 г. посла Великобритании Криппса – отдельная тема, которую отечественные и зарубежные историки обходят. Независимо от того, по какой причине он уехал на самом деле, упоминание в Сообщении ТАСС от 13 июня 1941 г. его имени в связи с распространением информации о военном столкновении СССР и Германии делало его внезапный отъезд похожим на «отзыв посла». В такой ситуации Правительство СССР должно было готовиться, скорее, к войне с Англией, чем с Германией.


42 Речь Молотова прозвучала по радио 22 июня в 12.00 (по последним данным историков – в 12.15), и потом в течение этого дня ее девять раз зачитывал диктор Левитан.


43 А. Ф. Павлова, вдова генерала, в своем письме в ЦК КПСС от 20 апреля 1956 г. писала: «2 июля Павлов был вызван в Москву. Был на приеме у Молотова В. М. Вернувшись с приема, муж сказал мне, что давал Молотову объяснение причин отступления после боя на Березине… Затем муж сказал мне, что его оставляют командовать танковыми войсками к Тимошенко…» [108, c. 336]. Это косвенно подтверждает, что Сталин вернулся 3 июля, ибо 2 июля с Павловым вроде бы все решили, 3 июля он выехал на фронт, а 4-го был арестован, так как вернувшийся Сталин не согласился с решением Молотова.


44 В Сочи был аэродром, созданный специально для обеспечения нужд вождя во время его отдыха на одной из дач кавказского побережья Черного моря. Об этом аэродроме пишет в своих воспоминаниях генерал-майор Артем Сергеев, приемный сын Сталина, рассказывая, как проводил каникулы и отпуска на сочинской даче вождя: «…практически ежедневно прибывал самолет Р-5 фельдъегерской связи. Прилетал на находившийся на территории Сочи аэродром, предназначенный для легких самолетов: Р-5, У-2, тоже самолет Поликарпова, созданный еще в 20-х годах» [109, c. 59]. В трудное военное время этот аэродром вполне мог использоваться для самолетов Ли-2 и ПС-84, вмещающих 11 пассажиров.


45 Его взяли потому, что ни с кем другим из наркомата обороны Сталин просто не стал бы разговаривать. Поэтому весь удар в связи с военными неудачами и пришелся на него.


46 Выше я высказывал предположение о том, что идею поездки мог подкинуть кому-то сам Сталин, только остальные об этом не знали. И таким образом Сталин фактически устроил проверку своим соратникам, которая закончилась переходом реальной власти в стране от Политбюро (поэтому больше оно не собиралось ни разу за всю войну) к Государственному Комитету Обороны, в состав которого кроме трех членов Политбюро Сталина, Молотова и Ворошилова вошли два кандидата в члены Политбюро – Берия и Маленков.


47 Сталин никогда ничего не забывал. Поэтому, видимо, не случайно после войны практически все участники этой поездки, действительно проявившие инициативу или поддавшиеся на его уловку, но в любом случае видевшие вождя в минуту его слабости, утратили его доверие. У Молотова была арестована жена, у Микояна – сын. Маленкова отправили в Узбекистан. Каганович был запуган разгромом Еврейского антифашистского комитета. Ворошилова настолько отстранили от дел, что он лишь курировал культуру от Совета Министров СССР. Вознесенский был расстрелян, даже против Берии велось дело – искали «Большого Мингрела». Щербаков в опалу не попал, так как умер на следующий день после Дня Победы. Наибольшим доверием вождя после войны пользовались не участвовавшие в этой поездке Жданов и Хрущев, а также Булганин. Жуков же с поста единственного заместителя Верховного Главнокомандующего в годы войны после ее окончания был отправлен командовать заштатным военным округом – сначала Одесским, а затем Уральским.


48 Вполне возможно, что ефрейтор Тойхлер цитирует здесь слова Гитлера из первой листовки с обращением к солдатам Восточного фронта, которое он зачитал за два дня до этого. В этом обращении он наверняка призвал немецких солдат вместе с русским союзником расправиться наконец с проклятой Англией. Но за 6 часов до нападения на СССР эту листовку заменили другой – с призывом ударить по Советскому Союзу.


49 Похоже, перебежчиков 21 июня 41 г. было много, однако известность получил лишь Лискоф из КОВО.


50 Пограничная река между Литвой и Восточной Пруссией.


51 В разных источниках указывалось, что там находились артиллерийские лагеря (об этом пишет в своих воспоминаниях мой отец капитан 230-го корпусного артполка Н. И. Осокин). У железнодорожной станции Казлу-Руда была узкая колея, поэтому там могла осуществляться погрузка в составы, отправлявшиеся к Северному морю. Если так и было, становится понятным, почему там оказался 190-й стрелковый полк из 5-й стрелковой дивизии – готовился к погрузке.


52 Диброва участвовал в последнем предвоенном совещании в кабинете Сталина 24 мая 1941 г., поэтому все, что он говорил 21–22 июня 1941 г., он слышал лично от Сталина.


53 Значит, к этому времени Директива наркома № 1 в штаб корпуса еще не поступила.


54 Значит, в это время Директива наркома № 1 поступила в штаб корпуса и была передана дивизиям.


55 Опять загадочное несовпадение перечня советских городов, первыми подвергшихся немецким бомбардировкам. Не упоминаются Севастополь и Житомир, о которых скажет в своей речи по радио в 12.15 Молотов. Зато названы Минск, который впервые будут бомбить 24 июня, и Одесса – ее начали бомбить с 22 июля 1941 г. Откуда могли появиться такие сведения? Директива № 2 будет передана в штаб округа только через 1 час 15 мин., но когда еще она дойдет до дивизии?! И в ней не будут указаны города, подвергшиеся бомбардировке. Может быть, немцы передали это по берлинскому радио, чтобы усилить панику?


56 Главное Артиллерийское Управление Красной Армии.


57 Да это же дословный текст последнего пункта Директивы № 1, переданной, по утверждению Жукова, до 00.30 22 июня во все округа.


58 Управление международных воздушных линий ГВФ.


59 Гризодубова Валентина Степановна (1910–1994), Герой Советского Союза (2.11.1938), 24–25.09.38 г. в качестве командира экипажа вместе с П. Д. Осипенко и М. М. Расковой совершила рекордный перелет из Москвы на Дальний Восток. В 1939—41 гг. – начальник УМВЛ. С марта 1942 г. командовала полком АДД, затем бомбардировочным авиаполком.


60 Из названных Молотовым городов в первой военной оперативной сводке Генштаба (на 10.00 22 июня) упомянут только Каунас . Почему-то в ней не указан объект самой первой бомбардировки – Севастополь , где неизвестные самолеты были обнаружены в 3.00, а бомбометание началось в 3.17, и именно сообщением об этой бомбардировке, как пишут Жуков и Кузнецов, в этот день они будили Сталина. Оперсводка Генштаба № 1, в отличие от следующих десяти, подписана лично Жуковым. Я предполагаю, что по трассе полета, определенной РЛС крейсера «Молотов», стало ясно, что этот налет совершили английские бомбардировщики, поэтому даже после проверочного звонка Маленкова Севастополь не был упомянут в сводке Генштаба, так как ждали официального заявления английского правительства. Примечательно, что первым иностранным послом, принятым в этот день в Наркомате иностранных дел, был временный поверенный в делах Великобритании Баггалей. Согласно опубликованному отчету НКИД, он слушал речь Молотова во время этого приема. Значит, до этого он мог заявить о поддержке Англией СССР, что немедленно было доведено до Молотова, и тогда тот в своей речи по радио назвал Севастополь в числе четырех городов, которые на рассвете бомбили немцы.


61 «Система воздушного наблюдения, оповещения и связи состояла из наблюдательных визуальных постов и радиолокационных станций “РУС-1”. В 1941 г. начали поступать на вооружение более совершенные радиолокационные станции “РУС-2” (“Редут”), которые обеспечивали обнаружение самолета на дальности 120 км при высоте полета цели до 7 км. Всего к началу войны в войсках ПВО страны имелось 45 комплектов станций “РУС-1” и 25–30 радиолокационных станций “РУС-2”» (М. Науменко, генерал-полковник, ветеран ВОВ, «Бессмертный подвиг в небе Родины» [http://www.nasledie.ru/oboz/N1-2_95/1-2_05.HTM]).


62 «Неизвестными» называет самолеты, участвовавшие в самом первом налете на Севастополь, и участник его обороны капитан 1-го ранга А. Ф. Евсеев в своих воспоминаниях, которые были зарегистрированы как закрытый официальный отчет о событиях 22 июня 1941 г. в Севастополе (см. Приложение № 28).


63 Есть сведения, что с 1957 г., после того как Молотов был выведен из состава Политбюро, этот крейсер стал называться «Слава».


64 Одну такую мину все-таки поднял в 1949 г. и показал советскому народу командир тральщика капитан 3-го ранга Ратманов (его роль исполнял актер Павел Кадочников) в художественном фильме «Голубые дороги». Заодно народу (и в первую очередь военным) объяснили, почему эти мины, попавшие на дно еще в 1941 г., так долго не взрываются, хотя над ними постоянно проходят корабли. По киноверсии – они магнитные, и в каждую из них встроен счетчик проходящих над ними кораблей, установленный на определенное их количество, при достижении которого мина взрывается. Мало того, расставлены они на дне по непонятному закону, что выясняется после гибели нескольких судов (естественно, в кино, а не в жизни). Итог – оказывается, что загадочные мины, за столько лет не найденные и не взорвавшиеся, якобы только увеличивали опасность для мирной жизни нашей страны.


65 «Хейнкель-111» неизвестным самолетом назвать нельзя. Несколько таких самолетов были приобретены у Германии в 1939–1940 гг. и детально изучены в НИИ ВВС, и он был отлично известен советским летчикам и зенитчикам. Так что скорее это были английские самолеты, неизвестные в Красной Армии и ВМФ в июне 1941 г. Название немецких частей, в которых числились эти «Хейнкели», я опустил, так как, по свидетельству Н. Якубовича, 22 июня 1941 г. против 651 самолета Черноморского флота не действовал ни один самолет люфтваффе [137, c. 353]. По этой же причине не указываю названные в этой публикации типы немецких парашютных и беспарашютных мин, так как считаю, что они были не немецкими, а английскими. Цель публикации – объяснить странности этого налета.


66 Вполне возможно, что наши РЛС обнаружили приближение самолетов и на Балтике. Хотя по непонятной причине ни нашим боевым кораблям, ни портам, ни военно-морским базам в первый день войны они никакого ущерба не нанесли. Мне удалось побеседовать с ветераном Великой Отечественной войны Е. П. Соловьевым, встретившим первый день войны в Таллине, где он служил в штабе Балтийского флота. Соловьев утверждал, что 22 июня 1941 г. самолеты бомбили их базу так же, как в Севастополе, – сбрасывали не бомбы, а магнитные мины в воду. Размышляя, могли ли английские бомбардировщики долететь в этот день до советской Прибалтики, я обратился к большому специалисту по этой теме В. А. Белоконю, и он ответил, что это было вполне возможно. У самих англичан дальних бомбардировщиков с таким радиусом действия в то время еще не было, но США уже поставляли военную технику в Англию по ленд-лизу, и получить для важнейшей спецоперации десяток американских бомбардировщиков B-17B Черчилль вполне мог. А технические возможности этой модификации «Летающей крепости» (приборы ночного видения, высота полета 3 000 м, скорость 280 км/час, дальность полета 2 900 км, бомбовая нагрузка 900 кг) вполне позволяли долететь до советских портов и баз на Балтике и осуществить бомбардировку.

В этой связи следует заметить, что в Мурманске и на других военно-морских базах Северного флота в первый день войны никакой бомбежки не было, так как туда ни английские бомбардировщики, ни американские B-17B из Англии долететь не могли. А вот самолеты люфтваффе в этот день могли легко атаковать корабли советского Северного флота с территории оккупированной немцами Норвегии, но почему-то этого не сделали. Интересно отметить, что во время налета 22 июня на Ригу, Либаву и Виндаву немцы бомбили только их аэродромы. Сообщений о бомбежке в тот день кораблей и портовых сооружений в этих городах почему-то нет. Думаю, по той причине, что выполнение этой боевой задачи 22 июня 1941 г. взяли на себя англичане.


67 Луцк – железнодорожная станция, расположенная в 200 км от Новоград-Волынского. Судя по всему, полк БМ, в котором служил А. М. Рязанцев, входил в состав Новоград-Волынского укрепрайона, а потом был приписан к располагавшемуся там же 9-му мехкорпусу Рокоссовского.


68 К великому сожалению всех, кто знал этого прекрасного человека, в марте 2009 г. А. М. Рязанцев умер.


69 По официальным сообщениям [56, с. 68], командир 48 сд генерал-майор П. В. Богданов попал в плен 17 июля 1941 г., хотя по сообщению Особого отдела это произошло на 24 дня раньше – 23 июня 1941-го. Это подтверждает мое предположение о том, что даты пленения и гибели многих советских военачальников в первые дни войны были существенно изменены на более поздние.


70 Так в тексте.


71 В то время В. С. Емельянов был Первым заместителем Председателя Комитета стандартов СССР и начальником Главного управления Наркомата судостроения СССР.


72 Интересно, что есть воспоминания ветерана Великой Отечественной о том, как 22 июня 1941 г. в 12.00 по советскому радио начались «Последние известия», которые зачитывал Левитан, и самым первым в них прозвучало не сообщение о нападении Германии на СССР, а новость германского информационного агентства об успехах Роммеля в Северной Африке:

«По радио в полдень узнавали о начале войны даже те, кто имел непосредственное отношение к войскам пограничных округов. Механик 94-го авиаполка 62-й авиадивизии КОВО И. И. Еремиевский вспоминал: “Июнь месяц. Я был в отпуске. Когда выезжал в отпуск, купил батарейный радиоприемник и повез в село. И об объявлении войны услышал по радио. В 12 часов дня после сигнала времени Левитан начал передавать известия, и первое, что немецкие войска в Африке продвинулись вперед, командующий Роммель. Проходит 10 минут 1-го часа дня. В 12 минут передает, что в Донбассе такая-то шахта выполнила план. Радио перестало говорить… Потом на 14-й минуте… Левитан стал говорить: “Сегодня ровно в 12 часов 15 минут дня выступит по радио Народный комиссар иностранных дел тов. Молотов. Работают все радиостанции Советского Союза”. Левитан повторил это несколько раз. Пришло 12 часов 15 минут. Выступает Молотов”» [40, с. 356].


73 У. Ширер в своей книге «Крах нацистской империи» (М.: Воениздат, 1991. Т. 2. С. 237) утверждает, что Молотов сказал Шуленбургу: «Это война. Считаете ли вы, что мы это заслужили?»


74 Это же самое время указывает и Г. Хильгер: «Незадолго до пяти часов утра 22 июня 1941 года мы с Молотовым… последний раз пожали друг другу руки и вместе с Фридрихом Вернером графом фон дер Шуленбургом я покинул Кремль… Это был конец трудов всей моей жизни. Я понимал, что это был и конец Германии» [124, с. 10].


75 Все четыре указанных города, которые первыми подверглись бомбардировке 22 июня, – базы ВМФ!


76 По словам механика 94-го авиаполка 62-й авиадивизии КОВО И. И. Еремиевского (см. сноску на с. 290), заменил.


77 Названием своей книги А. Мартиросян как бы дает исчерпывающий ответ на все загадки начала войны, в том числе и на свой вопрос, откуда в самолетных баках вместо бензина оказалась вода, – «изменники» налили, они же «отцы-командиры». Но даже если изо всех сил напрячь воображение, невозможно представить мечущегося с ведром или с аэродромной тележкой – между самолетами по аэродрому – «отца-командира», в любом звании, или завербованного им сержанта, тайком сливающего (куда?) из бензобаков горючее и заливающего в них (откуда?) воду. Гораздо проще представить, что такое происходит на безлюдном аэродроме, откуда весь личный состав выведен по команде сверху на какое-то мероприятие (может быть, в этом и была причина неожиданного предоставления увольнений авиаторам приграничных частей 20–21 июня 1941 г.?!), и по аэродрому разъезжают автобензозаправщики и выкачивают из самолетных баков горючее. Потом появляются водомаслозаправщики и закачивают в самолетные бензобаки воду (чтобы приборы показывали, что баки полные, и в случае чего – чтобы самолеты не успели заправиться и подняться в воздух). Такое могло делаться тайно лишь по указанию самого главного «отца-командира» – самого вождя.


78 Тонмейстер Радиокомитета Д. И. Гаклин, участник этой записи, вспоминал: «Для надежности было принято решение выступление Сталина предварительно записать и передать в записи. Для этого необходимо было участие тонмейстера. Сталин читал свое обращение в Кремле, а речь его передавалась тонмейстеру в студию на Тверскую по простым телефонным проводам (!). Ни на предварительную наладку, ни на проверку линии передачи времени уже не было. Не была даже организована обратная связь тонмейстера с Кремлем <…> После окончания речи тонмейстер услышал его вопрос, обращенный к коменданту: “Дубль нужен?” На что последовал удивительный своей уверенностью ответ коменданта: “Нет, товарищ Сталин, все в порядке!” Интересно, что Сталин знал, что в таких случаях обычно делается страховочный дубль. Но так и не известно, чем была продиктована уверенность коменданта в том, что запись прошла удачно, ведь обратной связи из студии на Тверской у него не было» (http://rus.625-net.ru/audioproducer/2006/04/history.htm). Из всего этого следует, что запись была сделана раньше, скорее всего в Сочи, и Молотов привез ее с собой 1 июля самолетом, а 2 июля, узнав о высылке советского посольства из Берлина, Сталин дал команду 3 июля передать речь по радио и опубликовать в газетах. Организованная из Кремля запись являлась прикрытием отсутствия вождя в Москве.


79 Микоян: «Было дано указание, что, когда немецкие самолеты будут пролетать над нашей территорией, по ним не стрелять, чтобы не спровоцировать нападение» [78, гл. 31].

Хрущев: «Когда мы получили сведения, что немцы открыли огонь, из Москвы было дано указание не отвечать огнем. Это было странное указание, а объяснялось оно так: возможно, там какая-то диверсия местного командования немецких войск или какая-то провокация, а не выполнение директивы Гитлера» [120, с. 300].


80 За два года, прошедшие с момента выхода книги «Великая тайна…», некоторые высказанные в ней предположения подтвердились. В частности, вышла книга «Великая Отечественная без грифа секретности. Книга потерь» (М.: Вече, 2009), где в поименном списке потерь высшего политсостава указаны лишь два корпусных комиссара – А. С. Николаев и Ф. А. Семеновский. Это подтверждает мое предположение о том, что Н. Н. Вашугин погиб (застрелился или был застрелен на глазах у Хрущева и, возможно, Жукова) до начала войны – 21 июня 1941 г., скорее всего когда настаивал на немедленном приведении войск КОВО в боевую готовность.


81 Обнаружился еще один архивый адрес Директивы № 1 – ЦАМО РФ, ф. 48-А, оп. 1554, д. 90, л. 257–259. Однако он сомнителен: 1) текст Директивы в ней якобы на трех листах; 2) если был такой важный подлинник, почему же Директива публиковалась лишь в пересказе Жукова или варианте ЗапОВО?


82 ЗФССР – Закавказская Федеративная Советская Социалистическая Республика (1922–1936), в состав которой входили Грузинская ССР, Азербайджанская ССР и Армянская ССР. Одно из объяснений новой даты рождения – бабушка записала его по дате крещения, чтобы на год оттянуть призыв в армию.


83 Ее копия имеется в музее Артакадемии, ныне Академии ракетных войск стратегического назначения им. Петра Великого.


84 В. А. Новобранец в своих воспоминаниях «Записки разведчика», описывая офицерский лагерь Хаммельбург, куда он попал летом 1942 г., пишет, что неделей раньше из лагеря увезли капитана Я. Джугашвили. Там же сообщается, что в последний год жизни Сталин повесил фото Якова на стену.


85 В ряде публикаций о Якове указана другая дата его пленения, например у Ларисы Васильевой – 4 июля 1941 г.

В фильме Ю. Озерова «Огненная дуга» (1968 г.) в немецком концлагере к генералу Власову подводят пленного Якова Джугашвили и генерал говорит ему: «Мы встречались с вами на летних маневрах под Киевом», а потом спрашивает: «С какого времени вы в плену?» Яков отвечает: «С августа».


86 Договоренность о дате пленения Якова, которую немцы опубликуют, могла быть достигнута представителями Гитлера и Сталина при обмене посольств на турецкой границе.


87 Генерал-лейтенант Курочкин – в то время командующий 20-й армией, куда входил 7-й мехкорпус, в составе которого была 14-я тд; генерал-лейтенант Маландин – начальник штаба Западного фронта, называвшегося в то время Западным направлением.


88 Военно-исторический журнал. 1988. № 9. С. 26–28.


89 См. выписку из протокола ВАК НКО от 9 мая 1941 г. на с. 17 Фотоприложений.


90 Первые советские многозарядные пусковые установки для ведения залпового огня 132-мм реактивными снарядами БМ-13, позже названные «катюшами», монтировались на автомашинах ЗИС-6. Кстати, первый с начала войны залп катюш осуществила 14 июля 1941 г. батарея капитана Флерова (слушателя Артакадемии!) по вокзалу г. Орша (в составе той же 20-й Армии, где якобы служил и Яков Джугашвили).


91 В папке находились немецкие документы, хранившиеся в Госдепартаменте: копия протокола допроса Якова Джугашвили, справка о смерти, подписанная Генрихом Гиммлером, заявления охранников и врача лагеря и др.


92 Интересно отметить, что там же на с. 150 она пишет: «В 1935 году Яша приехал в Москву и поступил в Военную Артиллерийскую Академию». В этой фразе ни дата, ни название академии не соответствуют действительности. И оттуда он приехал? Что же это такое – память подводит Светлану Иосифовну, когда она рассказывает о Якове, или даже она скрывает какие-то факты его жизни? Что же может скрываться? Выбор весьма велик. Например, его довоенные загранпоездки в Германию… Заранее предвидя благородное возмущение своих критиков: «Да это очередной бред известного “гипотезера” – кто же пустил бы сына вождя в Германию?!» – признаюсь: ни единого факта, подтверждающего это, нет. Но зато есть абсолютно достоверный факт трехмесячной загранпоездки жены вождя Надежды Сергеевны Аллилуевой в июле – августе 1930 г. сначала в Карлсбад на лечение, а потом в Берлин к брату – крупному военному инженеру, работавшему в то время в торгпредстве, Павлу Аллилуеву [53, с. 29, 41 – письма 17 и 19] А ведь у Якова в Берлине был в 20—30-е годы и гораздо более близкий родственник – дядя Алеша Сванидзе (родной брат его матери), тоже работавший в торгпредстве.


93 Это уже второе свидетельство об участии в киевских маневрах «слушателя академии» Я. Джугашвили, о первом, упомянутом в фильме «Освобождение», говорилось выше.


94 Друживший в Москве с Яковом Джугашвили Георгий Эгнатошвили (внук богатого виноторговца Якова Эгнатошвили, в доме которого работала мать Сталина Екатерина и которого некоторые исследователи даже считают настоящим отцом Сталина), впоследствии генерал-лейтенант МГБ, утверждает, что отец подарил Якову «эмку», когда эти машины только появились [74, c. 19] (Горьковский автозавод начал выпуск «эмки» с марта 1936 г.).


95 Там же она прямо пишет о том, что ее отец был владельцем автомашины: «Но ведь у него была машина! Черная “эмка”, он ее так любил, и водил, и чинил сам!» [с. 63–64]. Хотя не исключено, что это была персональная машина, закрепленная за ним по основной его работе – на ЗиСе или в каком-то другом закрытом, возможно военном, учреждении.


96 Сын А. С. Аллилуевой (сестры жены Сталина Н. С. Аллилуевой) и С. Ф. Реденса – начальника Московского Управления НКВД.


97 Почему-то во всех анкетах Я. Джугашвили указывал, что он окончил МИИТ в 1935 г. Может быть, с 1935 г. он не посещал институт и появился в нем в 1936-м только для защиты диплома?


98 Автор первой публикациии о Я. Джугашвили (1990), первым заглянув в его документы и неверно прочитав это словосочетание, ошибочно назвал его должность «инженер-трубочист». С тех пор многие писавшие о Якове почти всегда повторяли эту ошибку, ибо сами в документы не заглядывали, а списывали с первого. А может быть, делали это сознательно, ибо такое название должности Якова подчеркивало его незначительность как личности и недоброжелательное отношение к нему отца.


99 Артакадемия РККА решением Правительства от 13 сентября 1938 г. переводилась из Ленинграда в Москву, и в тот же день Яков Джугашвили был зачислен в Академию с 15 сентября 1938 г.


100 Док. №№ 28 и 144 указывают, что Я. И. Джугашвили в 1938–1939 гг. не имел воинского звания РККА (хотя, возможно, имел его в другом ведомстве, например в НКВД).


101 В настоящее время они уже изданы.


102 Впечатляющие совпадения: 13 сентября 1938 г. правительство принимает решение о переводе Артакадемии из Ленинграда в Москву – 15 сентября Я. Джугашвили зачислен в нее – 29 сентября Академию перевезли в Москву – 10 октября в ней начались занятия – 10 ноября Яков переведен с факультета вооружения на командный факультет.


103 Это письмо, обнаруженное в Архиве Президента РФ, впервые было опубликовано с сокращениями в исследовании Валентина Жиляева «Яков Сталин не был в плену», которое вошло в книгу Галины Джугашвили-Сталиной «Внучка вождя» [35, c. 309–311]. Гораздо позже в Интернете указали его архивный номер: АПРФ. Ф. 45. Оп. 1. Д. 1553.


104 Сотрудники германского посольства в Москве вечером 24 июня поездом были отправлены в Кострому, затем возвращены в Москву, и 2 июля двинулись оттуда к границе с Турцией для обмена.


105 Кстати, в той же книге Хильгер пишет: «Среди советских граждан было много советских инженеров и других технических специалистов, находившихся в Германии в качестве приемщиков, и советское правительство было крайне заинтересовано в их возвращении в Советский Союз» [124, с. 408].


106 По некоторым сведениям, теплоход «Сванетия» был задержан в Турции после начала войны.


107 Нельзя не отметить, что В. Бережков, возможно по-прежнему стараясь скрыть дату обмена, в тех же самых трех своих книгах почему-то приводит детали, сопоставление которых дает другую дату возвращения в Москву группы советских дипломатов из Берлина, а именно 22 июля 1941 г. Описывая теплую встречу, устроенную местным начальством члену ЦК и замнаркома Деканозову «со товарищи» в Ленинакане, где почему-то совершил посадку их самолет на пути в Тбилиси (возможно, для того, чтобы Деканозов немедленно связался со Сталиным по ВЧ и сообщил о письме Якова), он как бы невзначай упоминает: «Прошло меньше месяца с момента вторжения». Значит, это происходит 21 июля. Потом самолет взлетит, приземлится в Тбилиси, следующим утром вылетит в Москву и во второй половине дня, то есть 22 июля, приземлится в ней. Бережков отмечает, что в тот же вечер началась сильнейшая бомбежка, во время которой пострадал памятник Тимирязеву (а это случилось во время второй бомбежки Москвы вечером 22 июля – ночью 23-го). При этом дата перехода советскими гражданами болгаро-турецкой границы та же самая – 19 или 20 июля, значит, перемещение группы советских дипломатов по Турции происходило быстрей.


108 Вальтер Холтерс – майор, сотрудник главного штаба ВВС, по данным из книги Штрик-Штрикфельдта, в 1943 г. – подполковник, начальник Восточного бюро обработки данных; в 1944 г. – полковник люфтваффе, создатель соединения ВВС власовской армии. Вальтер Раушле – гауптман, по другим публикациям – майор, командир особой роты службы информации при командующем IV немецкой армией фельдмаршале Клюге (в переводе протокола допроса от 18 июля 1941 г. (см. с. 26 Фотоприложений) она названа 3-й мотострелковой ротой военных корреспондентов).


109 Эта дата совпадает с некоторыми другими: из воспоминаний адмирала Кузнецова: «Я видел Сталина 13 или 14 июня. То была наша последняя встреча перед войной»; из воспоминаний Хрущева: Сталин долго не отпускал его, а потом вдруг отпустил, и он вернулся в Киев, последний раз побывав в кабинете у Сталина 16 июня (по записи в Кремлевском журнале); из сообщения 18 июня в советской прессе: 15 июня 1941 г. Сталин присутствовал на спектакле Украинского театра им. Ивана Франко «В степях Украины», где в числе других советских руководителей рядом с ним был и Хрущев. Это было последнее перед войной появление Сталина на людях. A 18–20 июня Жданов (не исключено, что вместе со Сталиным) выехал в Сочи. Возможно в этом же поезде до Киева ехал и Хрущев (хотя он в своих воспоминаниях излагает события так, что получается, будто бы он выехал из Москвы лишь 20 июня с разрешения Сталина, которого долго добивался.)


110 Штрик-Штрикфельдт Вильфред Карлович (1897–1977) был «русским» немцем, родившимся в Риге. Добровольцем вступил в русскую армию и офицером воевал всю Первую мировую войну. По ее окончании работал инженером. После присоединения Латвии к СССР уехал в Германию. В январе 1941 г. был приглашен на службу фельдмаршалом Боком и стал переводчиком и офицером для особых поручений при штабе группы армий «Центр», потом в отделе ОКХ «Иностранные армии Востока», которым руководил Гелен, и, наконец, в штате русских сотрудников Отдела ОКВ/ВПр. После пленения генерала Власова немцами стал его ближайшим другом и сотрудником. Допрос Якова Джугашвили Штрик-Штрикфельдт вел вдвоем со своим коллегой гауптманом Шмидтом, тоже «русским» немцем, в прошлом ротмистром царской армии и участником Первой мировой войны. Коротко суть ответов Якова изложена Штрик-Штрикфельдом в его книге «Против Сталина и Гитлера» [134, с. 28–30].


111 Из записей в учетной карточке военнопленного Я. Джугашвили (см. с. 29 Фотоприложений) следует, что кроме трех вышеуказанных допросов и «бесед» были еще два допроса – 24.7.41 и 29.7.41. Они велись уже в другом месте, ибо его сообщения о родителях, а также о месте пленения занесены в карточку как новые сведения (хотя они уже были в протоколе допроса от 18.7.41), а в графе «Семейное положение» ничего не указано, хотя при допросе 18.7.41 г. он ответил на десять вопросов о своей жене.


112 «10 июля 1946 г. сотрудники оперативного сектора МВД СССР в Берлине арестовали бывшего сотрудника отдела “1-ц” Главного Штаба Центральной группы немецких войск Пауля Генсгера. На допросе Генсгер показал: в 1941 г. в г. Борисове он, будучи переводчиком, участвовал в допросе старшего лейтенанта артиллерии Якова Джугашвили, сына Сталина. Допрос вел капитан отдела “1-ц” доктор Шульце (см. гл. «Адъютант Гитлера в кабинете у Сталина». – А. О .), работник 5 отдела Главного Управления имперской безопасности Германии» (Жухрай. «Сталин: правда и ложь». http://www.geocities. com/CapitolHill/Parliament/7231/juhray/juhray14.hthttpm).


113 Оказалось, что это письмо, найденное в кармане у Якова при задержании, было даже показано фюреру. В книге Г. Пикера «Застольные разговоры Гитлера» в записи его речей за 18 мая 1942 г. есть такое его высказывание: «В обнаруженном у сына Сталина и написанном одним из его друзей незадолго до нашего нападения письме говорилось буквально следующее: он “перед прогулкой в Берлин” хотел бы еще раз повидать свою Аннушку» [99, с. 303]. Значит, это письмо писал военный по имени Виктор, а его жену или подругу зовут Анной. Странно, что Яков сохранил это письмо, уничтожив даже свои документы.


114 В подтверждение своих слов Осип Яковлевич не мог представить никаких документов, его доказательства были косвенными, но, на мой взгляд, весьма убедительными. В Смоленске мост через Днепр был взорван, пришлось у Соловьевой переправы переправляться на подручных средствах. Дальше отступали по открытой равнинной местности и 20 июля вошли в лес. Так вот листовки с самолетов немцы сбрасывали именно над открытой местностью – начинался налет, все вжимались в землю, и вдруг вместо бомб и пулеметных очередей – с неба летят сотни белых листков. Да еще с такой невероятной новостью! Но почему-то содержанию листовок не верили – считали немецкой брехней.


115 Гальдер пишет, что 15 июля 1941 г. немецкие войска дошли до центра Смоленска [28, c. 130].


116 Джугашвили Евгений Яковлевич окончил суворовское училище, Военно-Воздушную инженерную академию им. Жуковского, работал военпредом на ряде московских оборонных предприятий, преподавал в военной академии. Кандидат наук, полковник запаса, живет в Грузии.


117 Поскольку в некоторых публикациях говорится, что Голышевы были знакомыми или дальними родственниками старших Аллилуевых, то возможно, что во время прохождения Яковом Джугашвили военных сборов в Борисоглебске они попросили его навестить Голышевых в Урюпинске, где он и познакомился с Ольгой.

Есть и такая версия знакомства Якова с Ольгой: «Летом перед последним курсом познакомился с девушкой из Урюпинска Ольгой Голышевой, которая с племянницей деда Аллилуева приезжала погостить в столицу» [43]. A. A. Колесник в телефильме «Старший сын. Месть Сталину» даже утверждает, что Ольга была «домохозяйкой» (очевидно, он имел в виду домработницей) в семье старших Аллилуевых.


118 Того самого сына погибшего революционера Ф. А. Сергеева Артема, о котором я упоминал выше и который после смерти отца рос и воспитывался в семье Сталина, и даже считался его приемным сыном. Хотя есть сообщения о том, что во время учебы в 2-м Ленинградском артучилище в 1938–1940 гг. и Ар-т-академии им. Дзержинского в 1946–1950 гг. о Сергееве говорили как о приемном сыне не Сталина, а Ворошилова. В 1938 г., после окончания 10-го класса 2-й московской специальной артиллерийской школы, Артем Сергеев начал службу в Красной Армии. Был красноармейцем, младшим командиром (сержантом), старшиной. Поступил во 2-е Ленинградское артиллерийское училище и окончил его в 1940 г. лейтенантом. Впервые участвовал в боевых действиях 26 июня 1941 г. в качестве командира взвода 152-миллиметровых гаубиц М-10 образца 1938 г. Летом того же года попал в немецкий плен, откуда бежал из-под расстрела. После этого находился в партизанском отряде. После перехода линии фронта был направлен в действующую армию [109].


119 В марте 1943 г. командир бригады «За Родину» майор ГБ Алексей Кандиевич Флегонтов попал в засаду и погиб в бою.


120 Может быть, не случайно В. Штрик-Штрикфельдт, проводивший первый допрос Якова в плену, называл его майором и сохранил это звание в своей книге «Против Сталина и Гитлера».


121 А. Сергеев вспоминал, что однажды отец позвал его, Василия и Якова и сказал: «Ребята, скоро война, и вы должны стать военными» [33, с. 291].


122 Решение о переводе Артакадемии было принято в сентябре 1938 г. Почему Благонравов назвал 1937 г., непонятно, скорее всего для маскировки совпадения даты ее переезда с датой поступления в нее Якова.


123 Генерал-лейтенант И. К. Смирнов – начальник Управления военно-учебных заведений РККА.


124 Благонравов в своих мемуарах описал это так: «В своей речи Сталин неоднократно упоминает артиллерию – бога войны. При этом в одном месте он бросил реплику: “Я имею сведения, что в Артиллерийской Академии обучают слушателей по старой технике”. Сделав паузу, он обратился в зал:

Начальник Артиллерийской Академии здесь?”. А. К. Сивков встал, ответил: “Здесь, товарищ Сталин”. Сталин: “Верно я говорю?” Сивков: “Не совсем так, товарищ Сталин”. Сталин (раздраженно): “Я же знаю, о чем я говорю!” Неудачного ответа Сивкова было достаточно, чтобы спустя 5–6 дней был получен приказ об отстранении А. К. Сивкова от должности начальника Академии и назначения на его место Л. А. Говорова, до этого занимавшего должность старшего преподавателя кафедры тактики артиллерии».


125 Автор цитируемой книги В. Карпов утверждает, что напечатанный в 1998 г. в сборнике «Россия XX век. 1941 год» этот текст получился не только адаптированным, но и приглаженным.


126 Цит. по: Печенкин А . Секретное выступление Сталина // НВО. 2003.25.04.


127 Интернет-сайт Артакадемии РВСН им. Петра Великого (http://www.arvsn.mil.ru/history/histor4_2.html).


128 На интернет-сайте http://informacia.ru/topsecret/news9.htm в публикации «Секретное выступление Сталина» отмечено: «Сивкову охрана не позволила приблизиться к вождю, его уже взяли на заметку. Через несколько дней начальник военной контрразведки представил в Политбюро справку о дерзком начальнике академии».


129 Есть сообщения, однако, что большинство из них были возвращены в Германию в 1955 г.


130 Рихард Шульце – личный адъютант Г., гауптштурмфюрер СС…


131 «Обремененный тяжкими заботами, принужденный молчать месяцами, я дождался часа, когда наконец могу говорить открыто» – так выглядит первая фраза воззвания Гитлера, напечатанная, например, в книге А. Гогуна «Черный PR Адольфа Гитлера» (с. 164). А вот последняя: «Поэтому я решил теперь отдать судьбу и будущность Германии и нашего народа снова в руки наших солдат» (c. 176). Про 12 часов размышлений ни слова.


132 Кстати, нарком ВМФ Кузнецов, описывая в своих воспоминаниях день 21 июня, указывает, что о подступившей войне он узнал в то же самое время: «В 20.00 пришел Воронцов (военно-морской атташе СССР в Германии, прилетевший в этот день из Берлина. – А. О .). В тот вечер Михаил Александрович минут пятьдесят рассказывал мне о том, что делается в Германии. Повторил: нападения надо ждать с часу на час… Это война!» [66, с. 13]. Возможно, и приглашение Молотовым немецкого посла Шуленбурга в тот же день в 21.30 (якобы для вручения вербальной ноты о нарушениях немецкими самолетами госграницы СССР) тоже было следствием полученной из Берлина информации о решении, принятом Гитлером.


133 Хрущев вспоминает, как 9 мая 1945 г. решил позвонить Сталину «…и поздравить его с победой. Позвонил. Меня быстро соединили, и Сталин снял трубку. Я его поздравляю: “Товарищ Сталин, разрешите поздравить Вас с победой наших Вооруженных Сил, с победой нашего народа, с полным разгромом немецкой армии”, и пр. Уж не помню дословно, что я тогда говорил. И что же? Сталин сказал мне в ответ какую-то грубость. Вроде того, что отнимаю у него время, обращаясь по такому вопросу. Ну, я просто остолбенел. Как это? Почему?» [125, с. 594]. О настроении Сталина на трибуне Мавзолея во время Парада Победы вспоминает адмирал флота Кузнецов: «…присматриваясь к нему, я не мог заметить лишних эмоций и выражения восторга» [68, c. 231]. Маршал Жуков связывает настроение Сталина в этот день с ревностью к полководцам войны: «Я, например, остро почувствовал это на Параде Победы, когда меня там приветствовали и кричали мне “ура”, – ему это не понравилось; я видел, как он стоит и у него ходят желваки» [110, c. 377].


134 Показательно, что один из первых вариантов операции Третьего рейха на Востоке (считающийся до настоящего времени первым вариантом «Барбароссы») имел название Aufbau Ost, которое вполне возможно, означало не военное «Строительство на Востоке», направленное против СССР, а такой же смысл, как название книжки Э. Коха – «Прорубая окно на Восток».


135 А. Розенберг в своих «Мемуарах» сообщил: «Прежде Кох придерживался мнения, что у германской и российской молодежи одно будущее. Именно об этом он писал раньше» [106, с. 367].


136 Утверждение, что это был гауляйтер Данцига – Западной Пруссии А. Форстер, не очень убедительно, так как такая должность появилась лишь после захвата Польши, и Форстер занимал ее с 26 октября 1939 г. Хотя я должен признать, что обнаружил в «Правде» за сентябрь 1939 г. в списке лиц, сопровождающих Риббентропа 27–29 сентября 1939 г., фамилию Форстер, правда без указания его должности.


137 В вышедшей недавно книге Г. Гоффмана «Личный фотограф фюрера» сам Г. Гоффман утверждает, что на этом фото именно он чокается со Сталиным, но, тем не менее, я продолжаю считать, что это Э. Кох.


138 Промелькнула информация, что призванный в армию в 1918 г. М. Борман воевал на Восточном фронте и находился в плену в Осташковском лагере военнопленных, который курировался Региструпром (так в те годы называлась советская военная разведка, известная потом как РУ и ГРУ).


139 В. Бух был председателем Высшего партийного суда НСДАП.


140 Есть сведения, что Эрих Кох лично руководил операцией по вывозу из Петергофа Янтарной комнаты (об этом, в частности, пишет В. Веденеев [22, с. 400].


141 А. Розенберг пишет о Кохе в мемуарах: «Когда на улицах древнего почтенного Кёнигсберга шли ожесточенные бои, он находился в Пиллау… Гаулейтер совсем растерялся, поскольку оказался на другом участке фронта. Заместитель Гаулейтера и Крейслейтер были брошены в битву не на жизнь, а на смерть, которая велась в Кёнигсберге. В то же время Кох поднялся на борт основательно груженого парохода в Пиллау и поспешно покинул свой округ. Я знаю, что потом он появился во Фленсбурге, а оттуда отбыл в неизвестном направлении» [106, с. 365]. Во время Нюрнбергского процесса, ведя допрос Розенберга, американский прокурор Додд представил материал, ранее подписанный Розенбергом, где говорилось: «Может возникнуть необходимость военной оккупации не только Санкт-Петербурга, но и Москвы… нижеподписавшийся рекомендует на пост Рейхсуполномоченного в Москве кандидатуру Гаулейтера Восточной Пруссии Эриха Коха» [там же, с. 367–368].


142 В своих воспоминаниях «Я из команды Маринеско» рулевой С-13 Г. Зеленцов пишет: «Перед Новым годом лодка переместилась в Турку… Началась срочная подготовка к очередному походу. Комдив почти не отходил от лодки, подгоняя нас. Можно было подумать, что он сам собирался с нами идти в боевой поход…» [50, с. 159]. Получается, что Маринеско к 1 января никуда не уезжал, так как С-13 находилась в Турку.


143 Надо признать, однако, что Г. Зеленцов, описывая период 17-дневного ожидания атаки, объясняет его так: «На поверхности одна мелочь, не стоящая торпеды… мелкие катеришки, буксирчики и мотоботы». Так и было до 23 января, но с этого дня немцы начали уникальную операцию – массовую эвакуацию населения морем, в ходе которой было вывезено свыше 2 млн человек, то есть по 20 тысяч ежедневно! У командира С-13 было множество объектов для атаки, но почему-то в штормовом январском море он ждал… команды по радио.


144 За что я очень благодарен Марии Ивановне Громыко, как и за несколько присланных ею фотографий, связанных с Маринеско.


145 Швейцарский исследователь Ю. Майстер указывает, что «Штойбен» был потоплен одной торпедой [71, c. 170]. Может, это и есть доказательство того, что Маринеско атаковал не «Штойбена», а легкий крейсер типа «Эмден»? А «Штойбен» был потоплен другой советской подводной лодкой.


146 Есть публикации, где сообщается, что координаты и курс немецкого конвоя, состоявшего из большого судна – легкого крейсера типа «Эмден» (потом засчитанного Маринеско как вспомогательный транспорт «Штойбен») и трех малых – миноносцев сопровождения, 9 февраля в 14.00 передал на С-13 cамолет-разведчик КБФ.


147 Иногда сообщают, что в момент атаки С-13 «Эмден» проходил ремонт на верфи в Киле, хотя есть ряд сообщений о том, что «Эмден» вывез 2 февраля из Пиллау большое количество беженцев и саркофаг президента Гинденбурга.


148 Выдающийся немецкий полководец Первой мировой войны и первый президент Германии, саркофаг с телом которого после смерти в 1934 г. хранился в его родовом имении в Восточной Пруссии.


149 Так в тексте. На самом деле – Шнапцева.


150 Г. Зеленцов описывает эту трогательную встречу с более жестким диалогом тех же действующих лиц: «Навстречу осторожно, на самом малом подходил финский ледокол “Cису”… C борта ледокола на лед сошел комдив. Подойдя к борту лодки, крикнул:


– Пришли, бандиты! – наигранная улыбка покривила губы, а глаза остались холодными. – Я знал, что вы вернетесь. Сообщение о потоплении лайнера и вооруженного транспорта получили. Поздравляю!

– А ты как думал, – сказал командир. – У меня же штурман, а не чухры-мухры. А вы, как видно, в трех соснах заплутались?

– Что поделать, и на старуху бывает проруха, – ответил комдив, смягчая возникшее в начале разговора отчуждение. – Неувязка вышла, так что извини…»

[50, c. 170].



151 Информация о гибели С-4 вызывает множество вопросов. Во-первых, С-4 и С-13 одного типа (IX бис) и из одного дивизиона. Во-вторых, комдив Орел раньше служил заместителем начальника разведотдела КБФ, так что возможно, лодки его дивизиона предназначались для выполнения спецопераций. В-третьих, вернувшись из похода 14 февраля, экипаж С-13 узнал, что С-4 погибла «на днях», то есть в феврале, хотя во многих источниках утверждается, что С-4 (командир – капитан 3-го ранга Клюшкин) погибла, по некоторым публикациям, 6 января – ее якобы протаранил немецкий миноносец Т-3 (по немецким сообщениям). Есть сообщения, что невнятные сигналы С-4 плавбаза принимала 18 января 1945 г. Все это наводит на мысль: а не была ли С-4 той самой второй подлодкой, которую обнаружили немцы во время атаки на «Густлофф»? И не во время ли этой атаки или вскоре после нее она погибла?


152 Г. Зеленцов: «Ровно через тридцать семь суток усталые до смерти мы возвратились на базу в Турку, где находился корабельный отопитель “Норд-Стерн” (финское судно, подключающееся для обогрева подлодок. – А. О. ) и плавбаза дивизиона “Смольный”. На палубе “Смольного” были выстроены для встречи экипажи находящихся в Турку лодок» [50, с. 170–171]. Однако из записи в «Истории КПЛ С-13» следует, что С-13 подошла к «Смольному» в 4 часа ночи в темноте, так что встреча с построением экипажей в столь ранний час маловероятна.


153 Г. Зеленцов утверждает, что газету дали друзья-кочегары с финского судна-обогревателя «Норд-Стерн», они же с грехом пополам перевели на русский язык статью о потоплении «Густлоффа» [50, c. 171].

Есть сообщения о том, что первая информация в мировой прессе о потоплении «Вильгельма Густлоффа» появилась 19 февраля в британской «Таймс» в заметке под названием «Германский лайнер затонул в Балтийском море» на основании информации, переданной агентством «Рейтер» [http://brummel.borda.ru/?1-10-0-00000013-000-0-0-11588434].


154 «С-13 подводная лодка IX-бис серии» (http://www.town.ural.ru/ship/ship/s13.php3).


155 Шумопеленгатор.


156 Мирослав Морозов. «Гибель “Вильгельма Густлоффа”: правда и домыслы» (http://brummel.borda.ru/?1-10-0-00000013-000-0-0-1158843490).


157 Я не исключаю, что 9 февраля 1945 г. С-13 торпедировала и вывела из строя немецкий крейсер «Эмден», однако по каким-то причинам командованию КБФ нужно было, чтобы торпедированное С-13 судно обязательно затонуло (возможно, потому что к этому моменту выяснилось, что «Восточный архив» вывозился не на «Густлоффе», а на другом судне), поэтому вместо крейсера «Эмден» С-13 приписали потопленный другой советской подводной лодкой (может быть, С-4) в тот же день в 100 км от этого места военный транспорт «Штойбен».


158 14 сентября 1945 г. вышел приказ № 01979 наркома ВМФ адмирала флота Н. Г. Кузнецова, в котором говорилось: «За халатное отношение к служебным обязанностям, систематическое пьянство и бытовую распущенность командира Краснознаменной подводной лодки С-13 Краснознаменной бригады подводных лодок Краснознаменного Балтийского флота капитана 3 ранга Маринеско Александра Ивановича отстранить от занимаемой должности, [по]низить в воинском звании до старшего лейтенанта и зачислить в распоряжение военного совета этого же флота».


159 По другим сведениям, на деньги, полученные за потопленные в январском походе немецкие суда, Маринеско купил в Турку «Кадиллак».


160 В. Геманов приводит сообщение польского водолаза Бронислава Садовны (побывавшего на «Густлоффе» еще в 1956 г.), что до него там уже кто-то побывал: «дыра в борту и опорожненная бронированная судовая касса» [30, с. 91].


161 http://www.proza.ru/addrec.html?2008/04/04/495


162 Кандидат исторических наук.


163 Италия.


164 Япония.


165 Германия.


166 Германия и Япония 25 ноября 1936 г. заключили Антикоминтерновский пакт, к которому около года спустя присоединилась и Италия. Так сложилась ось Берлин – Рим – Токио.


167 Имеется в виду итало-абиссинская война 1935–1936 гг.


168 Имеется в виду Гражданская война в Испании (1936–1939), в которой мятежника Франко поддержали Италия и Германия.


169 В июле 1934 г. фашистская Германия с целью осуществления аншлюса – присоединения Австрии к Германии – инсценировала с помощью австрийских нацистов вооруженный путч в Вене. Погиб канцлер Дольфус, но путч не удался. Тем не менее, в марте 1938 г. германская двухсоттысячная армия вступила в Австрию, и Австрия была присоединена к Третьему рейху 13 марта 1938 г.


170 Война между Китайской Республикой и Японской империей, начавшаяся 7 июля 1937 г. и продолжавшаяся до 9 сентября 1945 г.


171 Здесь и далее во всех документах выделение курсивом и полужирным шрифтом сделано мной. – А. О .


172 Так в тексте. Что означает цифра 1, неизвестно.


173 Так в тексте приказа. Правильно – «народного комиссара обороны».


174 На с. 144 приведено изложение этой беседы советником немецкого посольства Хильгером, который пишет, что в ответ на это посол отреагировал «приподняв плечи и безнадежно разведя руками».


175 В приведенном тексте сохранены орфография и сокращения подлинника. – А. О.


176 Опечатка, на самом деле должно быть Ш=55°15, 1’ [с.,].



Wyszukiwarka

Podobne podstrony:
nachalo velikoj otechestvennoj vojny
pravda o velikoj otechestvennoj vojne sbornik statej
bochka i obruchi ili kogda nachalas velikaja otechestvennaja
stalin i velikaja otechestvennaja vojna
velikaja falshivka fevralja
rus velikaja
poslednjaja velikaja knjaginja
velikaja obolgannaja vojna
J T Velikovsky A Guide To Fe A Screenwriter's Workbook id 22
velikoe protivostojanie v kosmose sssr ssha
Kunts Klyuchi k polunochi 260559
Bityukov Velikoknyazheskaya oppoziciya v Rossii 1915 1917 gg 433209
Petrosyan Osmanskaya imperiya Velikolepnyy sultanat 451004
Velikaya knyaginya Vospominaniya 248504
Erikson Ekaterina Velikaya 388873
Klyuchevskiy Velikie rossiyskie istoriki o Smutnom vremeni 348275
velikaja hartija volnostej
syn ekateriny velikoj pavel i
velikaja vojna i fevralskaja revoljucija 1914 1917 godov