Князь Дмитрий Петрович Пожарский-Лопата
Князь Дмитрий Петрович Лопата Пожарский - известный военный деятель Смутного времени «второго ряда», более упоминаемый в связи со своим знаменитым кузеном, четвероюродным братом Д. М. Пожарским. Биографическая литература о нем не обширна, но качественна - следует вспомнить содержательную статью в Русском биографическом словаре, капитальный обзор материалов о нем в генеалогии Пожарских Л. М. Савелова, перечень его вотчин в книге О. А. Шватченко, статью о нем в справочнике И. И. Соколова, публикованном спустя несколько десятилетий после написания, очерк о нем и его брате Р. П. Перелыге Пожарском в книге очерков А. Ю. Кабанова и А. М. Семененко об Ивановском крае в Смуту. Колоритность его неоднозначного образа способствовала документальным публикациям о нем в XIX в., в том числе целиком дела о его злоупотреблениях на воеводстве во Пскове, челобитной о службах, материалов о его наследстве. Публикация данного документа продолжает серию наших публикаций, связанных с Д. М. Пожарским и представляет особый интерес.
Дмитрий Петрович Лопата Пожарский впервые упоминается на службе в 1604 г. среди жильцов, в Росписи русского войска, назначенного в поход против Лжедмитрия I, он выставил «2 человека конных», с поместным окладом в 600 четей. В период борьбы с Болотниковым в 1606/07 г. в дворянской сотне - сын боярский по Владимиру, участвовал в сражении при Серебряных прудах и был отправлен сеунчем от Г. Г. Пушкина. Далее сведения о нем отсутствуют до 1611 г. , когда он вместе с братом Романом занесен в Боярский список 1611 г. как московский дворянин. Д. П. Пожарский успешно воевал в составе Второго ополчения, в авангарде войска в феврале 1612 г. занял Ярославль, из которого ушли братья Просовецкие, затем разбил отряды В. Толстого под Пошехоньем и Кашином, одним из первых, 12 августа, подошел к Москве, в боях с Хоткевичем 22 - 23 августа у Арбатских ворот и за Москвой-рекой командовал отрядом из нескольких дворянских сотен, 22 октября штурмовал Китай-город.
В сентябре 1615 г. Д. М. Пожарский под Лихвином сошелся с А. Лисовским, но сражения не произошло, последний ушел, а Пожарский, чьи войска (которым задерживалось жалованье), таяли, не смог с оставшимися силами преследовать его, как ему было наказано в Москве. «Боярин же с ратными людьми прииде и ста в Лихвине, а промыслу учинити Лисовским не с кем». Кроме того, Д. М. Пожарский заболел - «впаде в болезнь лютую, и ево повезоша в Калугу», неясно, что это была за болезнь, возможно нервная, а затем был увезен в столицу. «и боярин князь Дмитрей Михайловичь разболелся, а за Лисовским послал князя Дмитрея Лопату Пожарского со всеми людьми, … И Лопата шел по сакме за Лисовским к Вязьме, и, не дошед до Вязьмы, воротился, и стал на Угре. И государь велел Лопате Пожарскому по вестем итти на Можаеск, и Лопата писал к государю, что ратные люди со службы разбежались, а которые и есть, и те бедны; и по государеву указу сам на Можаеск не пошел». Жалованье из Москвы все же выслали с кн. П. Р. Барятинским, но Дмитрия Петровича решено было наказать за ослушание - «Лопату велел посадить в тюрьму в Можайске. А из тюрьмы велел быть в ряду со князь Михайлом Барятинским», то есть продолжать службу не командуя каким-либо отрядом. Возможно, это связано было с непопулярностью Д. П. Лопаты среди казаков. В июне 1616 г. он был послан на подавление казачьих волнений к Суздалю во главе собранного из разных уездов дворянского отряда в 476 человек, там он вместе с губным старостой проводил сыски о «воровских людях».
В 1616 г., 2 июня, ему было выплачено из Приказа сбора пятой деньги 75 рублей «в полы его окладу», и 25 рублей за службу во время рейда А. Лисовского. Во время «королевичева прихода» Дмитрий Петрович был послан «с Москвы из осады во Тверь во осаду» - наказ ему дан был 27 февраля 1618 г. Он должен был провести отряд стрельцов и казаков с запасами до Белой, а затем укрепиться в Твери. По дороге, в Клику. Его осадил отряд Соколовского, но ему удалось отбиться и довести запасы до Твери. Отправленные далее казаки и стрельцы попытались в Ржеве Володимеровой бросить обоз и скрыться. Но князю удалось их переловить, и жестоко наказав, довести запасы до Белой. В Твери он так же выдержал двухнедельную осаду двухтысячного отряда Копычевского, даже набрал 200 новых стрельцов, и добился большого успеха - когда от Москвы уже возвращалась польско-литовская армия, воевода узнал, что с отрядом М. Казановского ведут пленных - 35 дворян и более 500 крестьян с семьями. Заманив польских «рохмистров и поручиков» в город, он задержал их и добился освобождения всех пленных, за что получил похвальную царскую грамоту. Он был награжден «за тверское осадное сиденье и за иные службы против московских осадных сидельцев 126-го году, которые сидели в осаде на Москве в королевичев приход» вотчиной в Старорязанском стану. Видимо, это было пожалование «с ево окладу с тысечи чети со ста по 20 чети» - видимо, примерно 200 четей. Это село Козарь в Рязанского уезда составляло 500 четей, но его у него забрали, на что он жаловался в 1625 г. Он также был воеводой в Самаре в 1613-1614, на Двине в 1621-1623, в Верхотурье в 1625-1627, Пскове в 1628-1630 гг. По его словам, в Самаре его предшественники собирали 500 рублей. А он он собрал 12 000 , в Твери он так же увеличил доход с 200 рублей до 1200 и развернул бурную деятельность - «город укрепил, башни новые и тайник и трубу из города, и мосты, и решотки в воротах поделал, и колодезь в городе выкопал; да он же слил две пищали полуторныя, да четыре тюфяка медных. Да к соборной церкви слил колокол благовестной в двесте пуд, да сделал часы боевые». Д. П. Лопата вероятно был весьма крут на службе, наживал врагов, что не способствовало карьере. Казаки и возможно другие служилые люди его боялись и не слишком доверяли - недаром войско после отъезда его кузена в 1616 г. разбежалось, не способствовали популярности и его действия против казаков под Суздалем, и методы укрепления дисциплины под Ржевой, когда он пытавшихся бросить обоз казаков и стрельцов «велел переимать и за то бил их кнутьем нещадно и в тюрьму их сажал». Впрочем, родного племянника-пьяницу он «исправлял» так же - бил и сажал на цепь. Увеличение государевых доходов с оброчных статей вероятно шло такими же методами. Дело кончилось длинным судебным разбирательством по злоупотреблениям князя Дмитрия Лопаты на воеводстве во Пскове. Состоятельные, во многом независимые и привыкшие к более вежливому обращению посадские люди псковитяне пожаловались на него в Москву. «А нам, псковичам посацким людям от них, князя Дмитрея Пожарского да князь Данила Гагарина, налоги и продажи были великие», писали они. Воеводы перестали выпускать из города торговцев, закупавших у крестьян лен, кожи, меха, сало, вымогая взятки за разрешение на выезд, что никогда не делали прежние воеводы, заставляли бесплатно делать себе ячменный и ржаной солод, различные вещи - кузнецам, котельникам и другим мастеровым людям, забирали себе овощи у огородников, князь Дмитрий «насильством» велел торговцам в рядах продавать собственную соль и взял с них непомерную цену, извозчиков гонял на телегах и санях по воеводским и личным делам «без найму», а тех, кто отказывался, его люди били и ломали телеги, от чего многие бросили промысел, то же делали и с ямщиками, заставляя ездить по своим делам несмотря на их обязанности по государевой службе, гоняя их в разъезды по 2-3 недели, так же свободно распоряжались и речными судами, «а товары тех торговых людей метали вон» и загружая своими, вопреки государеву указу, разрешавшему продавать яблоневые сады, вынудили продавать их откупщикам «за безценок», воеводские люди отнимали рыбу на Псковском и других озерах и реках у рыболовов, даже с государевых рыбных ловель, даром забирали рыбу и в торговых рядах. Кроме того, воеводы изобрели еще один способ дохода - «посылали людей своих с приставы со своими денщиками звати к себе нас, посацких людей, на частые обеды, и мы … всякой человек носили к ним воеводам поневоле ото всякого обеда по полтине, а иные и по рублю денег. А иные и по цевке золота, а которые из нас… для того убытка обедати к ним не пойдут, и они тем людям то мстили, и всякое насильство и продажу им делали». Помимо такого своеобразного гостеприимства воеводы забирали деньги и официально у старост из «Всегородной избы» - органа управления Псковским посадом, что заносилось в расходные книги, а так же заставляли пахать на себя черносошных, дворцовых и монастырских крестьян на их землях, забирая хлеб, лен, сено, овощи. Под вопросом остались более опасные обвинения - о незаконных переходах границы, о привлечении к себе на службу и в холопство выходцев из-за рубежа и даже о том, как они с Гагариным замяли (при помощи обычного мордобоя) историю со слугой Пожарского, крикнувшим «Государево дело». В деле прослеживалась явная сословная солидарность. Новый воевода кн. Н. М. Мышецкий, ведший сыск, зафиксировал обвинения только от посадских, а служилые люди и духовенство в основном отговаривались незнанием. Все эти поборы вероятно выходили за рамки традиционного воеводского «кормления»; у богатых псковских купцов могли найтись покровители в московских приказах, почему, похоже, больше Дмитрия Петровича воеводой в города не посылали. Возможно, знаменитый и влиятельный кузен помог ему - в следующем году Д. П. Лопата Пожарский назначается в Приказ приказных дел, сразу после ухода оттуда боярина Дмитрия Михайловича, назначенного в Московский судный приказ, и служит главой его с 1631 по 1638 гг. Во время подготовки Смоленской войны он возглавляет Приказ сбора даточных людей, например в январе 1633 г. готовил вместе с дьяком Григорием Волковым подводы для перевозки пороха, фитиля и другими припасов в драгунский полк А. Гордона. Тогда же, в апреле 1634 г., они вместе с Дмитрием Михайловичем жаловались на своего племянника, Федора Ивановича, сына погибшего в 1604 г. родного брата Д. П. Лопаты - Ивана Петровича Пожарского, и требовали за пьянство отправить его в монастырь. Умер Д. П. Пожарский, видимо, осенью 1641 г., поскольку духовная датирована 5 сентября 1641 г., а 28 декабря того же года уже его вдова старица Федосья Андреевна, теща кн. Ю. П. Буйносова Ростовского, передала зятю одну из вотчин.
Сын его, Борис Дмитриевич Лопатин Пожарский, начал службу стольником, но, видимо, рано умер - имени его еще нет в Осадном списке 1618 г., (значит, он был младше своего кузена Федора, сына Д. М. Пожарского), стольником он записан в 1627 г., но отсутствует в позднейших Боярских книгах. Дочь, Мария Дмитриевна, была замужем за боярином князем Юрием Петровичем Буйносовым-Ростовским, в мае 1646 г. Последний получил разрешение на родственный выкуп у Спасо-Евфимьева монастыря вотчины, села Кушалина Тверского уезда в 170 четей (купленной тестем, Дмитрием Петровичем, у семейства Козловских в 1629/30 г., и вложенной им в 1636/37 г. в монастырь «без выкупу») ввиду нарушения воли вкладчика, боярским приговором велено было взять с кн. Буйносова 170 рублей - по рублю за четь - и отдать в монастырь на помин его тестя и его семьи (вся вотчина оценивалась в три тысячи рублей). После смерти княгини Марии Дмитриевны Буйносовой в 1647/48 г. наследником остался ее муж, с ним судились за наследство ее двоюродные сестры, дочери кн. Ивана Петровича и Романа Петровича Пожарских М. И. Колычева, У. И. Вельяминова, А. Р. Плещеева, М. Р. Борисова-Бороздина. Дмитрий Петрович владел вышеупомянутой вотчиной селом Кушалино Тверского уезда в 170 четей и 16 дворов, в Рузском уезде у него была приданная вотчина - пустоши в 390 четей, выслуженная вотчина за московское осадное сиденье 1618 г. - сельцо в 21 четь и 7 дворов в Галицком уезде. Кроме того, из духовной явствует, что он покупал вотчины - в Московском уезде несколько деревень в 183 чети, в Стародуб-Ряполовском - 68 четей (см. ниже). При составлении духовной вскрылась ошибка Поместного приказа - писцы случайно записали одну вотчину - деревню Федотово Суздальского уезда в 68 четей, из их родовых стародубских земель - за Дмитрием Михайловичем Пожарским, спутав родственников. Последний узнал об этом только теперь, выяснил, что уже три года платит за нее налоги и потребовал восстановить истину.
Семейная жизнь Дмитрия Петровича была, видимо, несчастлива: жена его, Федосья Андреевна, урожденная Очина-Плещеева, по какой-то причине ушла от мужа и постриглась в Георгиевском Московском девичьем монастыре под именем Феодора, поэтому он именует ее в своей духовной «посестрией». В Москве он жил на Тверской, согласно росписному списку Москвы 1638 г. - «От Тферские улицы по Дмитровку ... дворяня московские ... двор князь Дмитрея Петровича Пожарсково, людей сказал 6 человек. Это означает, что два московских монастыря, фигурирующие в его духовной, Воскресенский Высокий и Георгиевский девичий, в котором постриглась его жена, располагались по соседству с его двором.
Ввиду отсутствия сына-наследника князь разделил владения - родовую вотчину должен был унаследовать родной брат Роман Петрович (вышеупомянутую деревню Федотово в Стародуб-Ряполовском стане Суздальского уезда в 68 четей), а после его смерти - племянник Семен Романович, последний же должен был получить выкупленные дядей в 1628 г. из поместья в вотчины деревни Огафоново Каменского стана и Софонтиево в Замосковном Раменье Московского уезда. К указанным вотчинам Дмитрий Петрович прикупал землю и в дальнейшем - в Замосковном Раменье в 1629 г. - 4 пустоши в 8 четей, в Каменском стану в 1634 г. - 7 пустошей в 100 четей. Дочери Марье и зятю кн. Ю. П. Буйносову-Ростовскому оставлялась пожалованная выслуженная рязанская вотчина, село Путятино Старорязанского стана в 200 четей. В нем доселе сохранилась каменная церковь XVII в., которую связывают с Д. П. Пожарским. К селу он так же прикупал земли - 167 четей, все это отходило дочери, а в случае отсутствия у нее наследников - племянникам, родному Семену Романовичу и четвероюродным Петру и Ивану Дмитриевичам.
Князь Дмитрий Петрович, похоже, был прижимист. Не оставил никаких долгов и никому в долг не давал. В московском доме было видимо довольно много икон в дорогих окладах. Наиболее ценные крест и икона в окладах с яхонтами и изумрудами переходили дочери, икона Московских чудотворцев св. Петра Митрополита и Ионы в серебряном окладе - Дмитрию Михайловичу Пожарскому. Остальные иконы родным племянникам - детям брата Романа, и другим племянникам - по росписям, специально видимо составленным. Никаких сведений об оружии, утвари и прочем - нет, видимо все это тоже оставалось в прикладывавшихся росписях. Особая забота просматривается в обеспечении бывшей жены - ей завещано 100 рублей деньгами и пожизненно - деревня Чубино на реке Москве. Кроме того, дочери из рязанской вотчины наказано посылать ей разнообразные продукты - крупы, масло, мясо, птицу, и прочее, причем деловито отмечено, то отмерять все это следует в местных рязанских мерах, вероятно несколько больших столичных. Племянник Роман из ближних, подмосковных владений должен был снабжать тетку дровами и лучиной. Единообразно и методично распределял князь расходы по своему погребению и поминовению - Суздальскому архиепископу с причтом, долженствовавшему его отпевать - 50 руб., столько же на погребение в Спасо-Евфимьев монастырь, причем специально напоминает, что вклад его - село Кушалино - стоит 3 000 рублей. Московскому Успенскоому собору за сорокоуст и запись в синодик - 20 рублей, за то же - 10 рублей Владимирскому Рождественскому собору, по 5 рублей Суздальским собору Богородицы, Покровскому женскому монастырю и Московским Георгиевскому и Воскресенскому монастырям. Служебных и политических связей по этим вкладам не просматривается. Но видна, однако, забота о слугах и холопах - о своем «человеке» Юрии Григорьеве сыне Синцове с семьей - князь специально указывает, что «люди они вольные, где захотят, тут и живут», но в случае нужды Спасо-Евфимьев монастырь должен принять (видимо, в старости или болезни), Синцова в слуги. Все «служивые и деловые» получают свободу и переданное хозяином имущество - скот и «собинные» свои хоромы на территории его московского двора. Особо отмечены «вдовы, боярские барыни», им причиталось выдать по рублю. Эти дворовые управительницы составляли видимо ранее штат жены, но не последовали за ней в монастырь, ведая холостяцким бытом и возможно скрашивая одиночество старого воина. Наказ князя похоронить его в семейном некрополе в Спасо-Евфимьевом монастыре ставит еще одну проблему. Со времени раскопок графа А. С. Уварова, заново открывшего погребения Пожарских в 1851 г., его идентификация останков самого Дмитрия Михайловича зиждилась на определении среди прочих захоронения сравнительно пожилого мужчины в довольно богатой одежде середины XVII в. Однако теперь мы знаем, что всего за 6 - 7 месяцев там же был похоронен его родственник и примерный ровесник.
Summary
According to archival documents, the author of the article reconstructed biography of prince Dmitry Petrovich Shovel - Pozharsky, a relative of the national Russian hero, prince Dmitry Pozharsky. It enabled him to overcome historiographical confusion in the lives of both governors of a province (voivodes) at the Time of Troubles, which was caused by the almost complete coincidence of their names. The author came to a sensational conclusion that there could be also confusion in identification of princes Pozharskys' remains during excavations in 1851.
Keywords: People of the Time of Troubles, prosopografy, clerks office work, the genealogy of princes Pozharskys.
1
Л. М. Савелов, “Князья Пожарские: родословие”, Летопись Историко-родословного общества в Москве (далее, ЛИРО), 49 томов. В настоящее время (Москва: Товарищество “Печатня С.П. Яковлева,” Энциклопедия Российских деревень, 1904-1917, 1990-2012), 2:23-4.
О. А. Шватченко, Светские феодальные вотчины в России в первой трети XVII в.: историко-географический очерк (Москва, Издательство Института истории СССР, 1990), 156-7.
И. И. Соколов, Тверские воеводы первой половины XVII столетия: время воеводства и служебная деятельность в Твери (Тверь, Издательство Архивного отдела Тверской области, 2004), 49-53.
А. Кабанов и А. Семененко, Ивановский край в Смутное время (Иваново, Ивановское книжное издательство, 2010), 197-9.
П. И. Иванов, ред., Следственное дело о князе Дмитрие Михайловиче Пожарском, во время бытности его воеводою во Пскове, Временник Московского Общества Истории и Древностей Российских (далее, ВМОИДР), 25 томов (Москва: Общество истории и древностей Российских, 1849-1857), 1:21; Публикатор дела, тогдашний директор Московского архива Министерства юстиции П. И. Иванов, обычно подписывал работы своих подчиненных, причем будучи хорошим архивистом, но весьма невежественным историком, даже не проверил по опубликованным Дворцовым разрядам, кто тогда был воеводой во Пскове и не удивился отсутствию чина «боярин» и отчества при имени на всех 179 страницах дела. Видимо обрадовавшись сенсации, он даже снабдил текст своим предисловием с рассуждением о «извинительности» коррупции в XVII в. Так по историографии пошла гулять легенда о взяточничестве Д. М. Пожарского, правда, разоблаченная практически сразу, но до сих пор иногда удивляющая читателей, находящих это заглавие в библиотечных каталогах.
ВМОИДР, 4:9-21.
С. А. Шумаков, ред., Тверские акты, (далее, ТА), 2 тома (Тверь: Тверская ученая комиссия, 1896-1897), 2:28-42.
А. И. Андреев, В. Н. Козляков, П. Михайлов, В. А. Токарев и Ю. М. Эскин, “Опыт жизнеописания боярина князя Козьмы-Дмитрия Михайловича Пожарского,” в День Народного единства. Биография праздника (Москва, 2009), 119-280.
А. Л. Станиславский, Труды по истории Государева двора в России XVI-XVII вв (Москва, Издательство Издательского центра РГГУ, 2004), 387.
Кабанов и Семененко, Ивановский край в Смутное время, 198.
Н. М. Рогожин и Р. В. Овчинников, ред., Народное движение в России в эпоху Смуты начала XVII века, 1601 - 1608 гг.: Сборник документов (Москва, Издательство “Наука”, 2003), 140.
Рогожин и Овчинников, Народное движение в России, 50; С. А. Белокуров, ред., Разрядные записи за Смутное время. (Москва, Издание Общества Истории и Древностей Российских, 1907), 44, 185, 206.
Н. П. Лихачев, Боярский список 1611 г., в Сборник Императорского Археологического института, 34 тома (Санкт-Петербург, Издательство Императорского Археологического института, 1878-1911), 9:18.
Кабанов и Семененко, Ивановский край в Смутное время, 198.
Л. М. Сухотин, “Четвертчики Смутного времени (1604 - 1617 гг.)”, в Смутное время Московского государства. 1604 - 1613 гг. Материалы, изданные Императорским обществом истории и древностей российских при Московском университете, 9 томов (Москва: Императорское общество Истории и Древностей Российских при Московском университете, 1910-1918), 9:233-4.
Полное собрание русских летописей (далее, ПСРЛ), 41 том. В настоящее время (Ст. Петербург-Петроград-Ленинград-Москва: Археологическая комиссия, Наука и Археологический центр, 1841-1995), 14:137.
ПСРЛ, 14:137.
“Черная кручина - меланхолия, душевная болезнь” (И. И. Срезневский, Материалы для словаря древнерусского языка, 3 тома (Ст. Петербург: Типография Императорской Академии Наук 1893-1912), 1:46; “Черный недуг, …меланхолиева кручина, также падучая болезнь, перемежающаяся лихорадка, вообще когда люди пребывают в унынии и тягостны умом”, (И. Е. Забелин, Минин и Пожарский, Москва, Издательство “Аграф,“ 1999), 177); “Черная немочь - падучая” (В. И. Даль, Толковый словарь живого великорусского языка, 4 тома (Москва: Государственное издательство иностранных и национальных словарей, 1955-1956), 4:594.
Дворцовые разряды (далее, ДР), 5 томов. (Ст. Петербург: Издательство типографии Второго Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, 1850-1855), 2:182.
А. Л. Станиславский, Гражданская война в России XVII в.: казачество на переломе истории (Москва, Издательство “Мысль”, 1990), 158.
Смутное время Московского государства. 1604 - 1613 гг, 9:288.
ВМОИДР, 4:9.
ВМОИДР, 4:10-1.
ВМОИДР, 4:11.
Ю. В. Ахимнюк и А. В. Павлов, ред., “Осадный список 1618 г.”, Памятники истории Восточной Европы. Источники XV - XVII вв., 9 томов. В настоящее время (Москва-Варшава: “Древлехранилище”, 1995-2012), 8:170.
ВМОИДР, 4:9.
ВМОИДР, 4: 9. Вероятно, описка - сумма, наверное, меньше раз в 10.
ВМОИДР, 4:9; Соколов, Тверские воеводы первой половины XVII в., 50.
ВМОИДР, 4:15.
ВМОИДР, 4:11.
ВМОИДР, 1:36-9.
С. К. Богоявленский, Московский приказный аппарат и делопроизводство XVI-XVII веков (Москва, Издательство Языки славянской культуры, 2006), 274.
Russian State Archive of Ancient Acts (далее, RGADA), Rank Order, fond 210, opis` 12, no. 48, folio 195.
ВМОИДР, 4:58.
А. В. Антонов, В. Ю. Беликов, А. Берелович, В. Д. Назаров и Э. Тейро, ред., Записные вотчинные книги Поместного приказа. 1626-1657 гг. (Москва, Издательство “Древлехранилище,“ 2010), 284.
В. И. Буганов, М. П. Лукичев и Н. М. Рогожин, ред., Боярская книга 1627 г. (Москва, Издательство Института истории Академии Наук СССР, 1986), 36.
“Послушная грамота Спасо-Евфимьеву монастырю на село Кушалино 1685 г.”, ТА, 2:28-29.
“Послушная грамота Спасо-Евфимьеву монастырю на село Кушалино 1685 г.”, ТА, 2: 30-9.
Шватченко, Светские феодальные вотчины в России в первой трети XVII в., 156-7.
RGADA, fond 1209, op. 4, no. 5979, fol. 98-129.
ЛИРО, 2:223.
И. С. Беляев, ред., Росписной список Москвы 1638 года (Москва, 1911), 61.
Термин, обозначавший ключниц, управительниц барским хозяйством, дворовой девичьей и пр. (Даль, Толковый словарь живого великорусского языка, 4:49).