Илья Стальнов

Гильотина для госпитальера (сборник)

Аннотация

Космос — не место для слабых духом. Таковых, если они найдутся, сразу сотрут в порошок, сделают покорными рабами чужой воли. Тем более что тайная магическая организация Орден Копья уже готова к тому, чтобы приступить к планомерному покорению Галактики.

Чтобы не допустить этого, носитель идеалов древних рыцарей Ордена Госпитальеров Никита Сомов и его друг, космический разведчик Сергей Филатов, отправляются в самое логово врагов человечества — на заброшенную планету Мечта Боливара.

ИЛЬЯ СТАЛЬНОВ

ГИЛЬОТИНА ДЛЯ ГОСПИТАЛЬЕРА

Гильотина для госпитальера

Часть первая

ИЗ «ТЁМНЫХ МИРОВ»

Когда зазвучал пронзительный и противный сигнал, Никита Сомов не мог предположить, что в его двери стучится смерть.

Всю жизнь он боролся со сном, и, несмотря на явные преимущества своего могучего противника, умудрялся постоянно его побеждать. С детства он ненавидел, когда его поднимают среди ночи. Ему всегда казалось невозможным, что его вообще можно поднять раньше десяти утра. И всю жизнь он послушно вставал в самую рань, когда этого требовали обстоятельства, что случалось достаточно часто. Всему виной доставшаяся ему одна из самых беспокойных работ — работа врача.

На сей раз схватка была короткая и ожесточённая. Сон крепко держал Сомова, но пронзительный и противный сигнал тревоги пульсировал на грани сна и яви, призывая — очнись. И Сомов очнулся. Тяжело вздохнул, встряхнул головой, с трудом разлепил веки. Осведомился недовольно:

— Ну и какого дьявола?

Ответ от человека он услышать не рассчитывал. Ведь он был единственным представителем человечества среди андроидов-медикологов на большой станции, парящей в «ничейном космосе» на расстоянии трёх светолет от ближайшей звезды. Объект именовался ЭМЦ ГКОБ — экстренный медицинский центр Галактического комитета общей безопасности гуманоидных и негуманоидных миров. Автономный госпиталь предназначался для помощи представителям земных цивилизаций, оказать которую на планетах было затруднительно, для борьбы с особо опасными инфекциями и инфекциями неизвестного характера, с которыми предпочтительно иметь дело вдали от обитаемых планет. С другой стороны, госпиталь служил для лечения представителей нечеловеческих рас, одновременно являясь и исследовательским центром по биологии инопланетян.

Гигантское сооружение представляло собой технологическое чудо. Всё, чего достигла медицина и компьютерная техника в Галактике, было представлено в ЭМЦ.

Госпиталь мог функционировать вообще без людей. Но давно известно: какая бы совершенная автоматика ни лечила пациента, доктора-человека ей не заменить. Притом такого человека, как Сомов.

Госпитальер поднялся с силового ложа, обозначенного световыми нитями, и шагнул в шар транспортёра, предусмотрительно зависшего около кровати. Через две секунды стеклянный шар рассыпался, и Сомов очутился перед командным креслом комплекса — двухметровым коконом, опутанным сетью контакткабелей, висящим как бы в открытом космосе — на самом деле это СТ-экраны создавали такую иллюзию.

— Доклад, — потребовал госпитальер.

— В зону контроля вошёл неизвестный звездолёт, — хриплым басом комика Санкт-Петербургского театра классической комедии Аристофанова произнёс компьютер. Сомов специально настроил комп на такую тональность — ему осточертели ласковые стандартные женские голоса компьютеров.

— Санитарный транспорт, наверное, — проговорил госпитальер. — Стоило из-за этого шум поднимать?

— На запросы экипаж неизвестного звездолёта не отвечает, — сообщил компьютер. — Подаёт сигнал с контролькодом С-14.

— Может, заблудившийся странник? — задумчиво произнёс Сомов.

Контрольный идентификационный код, предназначенный для опознавания медицинских транспортов, поменяли двадцать семь суток назад. Сегодня вместо С-14 действует С-15. Но это не беда — такое время транспорт вполне мог провести в пути с периферийных планет, тогда бы его просто не успели оповестить о замене. Но всё же госпитальер ощутил укол беспокойства. Интуиция подавала сигнал тревоги — такой же настойчивый и противный, как тот, который поднял его с постели.

— Затребуй идентификацию самого транспорта, — велел Сомов.

Через две секунды комп проговорил:

— Приписка — планета Корея. Код — квадрат 384975. Медицинский транспорт «Цвета радуги». Соответствует… Транспорт просит швартовки. Одиннадцать больных. Эпидемия первой категории. Песочная оспа.

— Ничего себе, — покачал головой Сомов.

— Ну что, пропускаем? — развязно осведомился компьютер. — А то заждались.

— Песочная оспа… Сделай запрос в порт приписки — на Корею. Пусть ответят, где находится транспорт «Цвета радуги».

— Подтверждение получено, — через три минуты сообщил компьютер. — Данные порта приписки соответствуют.

— Пропуск, — кивнул Сомов.

Защитная система в зоне прохода начала нейтрализовываться. Через пять минут нейтрализация закончится и транспорт пойдёт на швартовку.

— Визуальное увеличение, — потребовал Сомов.

Точка в секторе 155 стала расползаться, и госпитальер увидел разноцветную гамму шарообразного силового поля.

— Почему они не снимают защиткокон? — осведомился Сомов.

— Транспорт вышел из надпространства в аварийном режиме, — сообщил компьютер.

— Почему? Сделай запрос.

В воздухе возникло лицо желтокожего капитана в чёрно-зелёной форме Космофлота Корейских миров.

— Всё тянется слишком долго, — раздражённо произнёс капитан. — У нас больные люди. Их жизнь висит на волоске. Мы обязаны были выйти в аварийном режиме, теперь глушим защитполя. Какие проблемы?

— Никаких, — Сомов задумался. — Каждая секунда дорога, значит?

— Да. Мы потеряли уже столько времени! Вы будете ответственны за смерть пациентов.

— Отвечу, — усмехнулся Сомов. — Приостановить нейтрализацию защитсистем! — приказал он.

— Исполнено, — сообщил комп.

— Что происходит?! — завопил капитан.

— Отбой! — приказал Сомов. — Связь с комиссией по медикопроблемам ГКОБ.

— Напоминаю, что работа со стандартным нитевиком «Эдисон-979» требует значительных энергозатрат, а лимит на галактконтакты перекрыт ещё четверо стандарт-суток назад, — назидательно занудил комп.

— Молчать. Исполнение.

— Исполняю… — Через восемь минут пришло сообщение: — Транспорт «Цвета радуги» находится в секторе Сердце Скорпиона по программе «Заслон» противоэпидемиологической службы ГКОБ, — сообщил комп.

— А кто же это? — сердце у Сомова упало.

Он терпеть не мог неприятностей. Не переваривал жизненные трудности. Он обожал размеренную жизнь, спокойствие и любил азарт лишь научного поиска. Но так получалось, что он всегда оказывался втянутым в события, мягко говоря, неординарные и опасные.

— Неизвестный звездолёт, назовитесь! — потребовал Сомов и ударом по красной висящей в пространстве перед ним кнопке активизировал защиту комплекса на сто процентов.

— Неизвестный звездолёт выключил свой защиткокон, — проинформировал комп.

— Увеличение.

Точка на экране начала расползаться.

— Вот чёрт, — прошептал Сомов, глядя, как точка приобретает очертания боевого космического корабля.

— Тяжёлый штурмовик класса «Торнадо», — сообщил комп.

— Наша защита выдержит?

— Тяжёлый штурмовик не в состоянии нейтрализовать силовое покрывало и защиткомплекс госпиталя.

— А это что?! — подался вперёд Сомов.

В углу экрана вскипели три точки и запузырились.

— Переход из надпространства. Характеристики объектов схожи с тяжёлыми штурмовиками «Торнадо».

— Четыре штуки, — Сомов хлопнул по подлокотнику. Ему захотелось сейчас очутиться подальше отсюда.

Сомнений не оставалось. На космический госпиталь обрушилась вражеская эскадра…

* * *

Пациентов клиники Форбса прозвали «морскими коньками», а саму клинику — «сортиром Нептуна». Почему в сортире бога моря должны лечиться лица, страдающие душевными заболеваниями, непонятно, но пути фольклора неисповедимы.

Аризонская специализированная психиатрическая клиника Форбса была хорошо известна на всех обитаемых мирах. Лечение в ней стоило целого состояния. Между тем многие записывались туда в очередь, растянувшуюся на полтора года. Все считали, что потомки известнейшего психиатра неоюнговской волны Дэвида Д. Форбса способны творить чудеса, закручивая разболтавшиеся винтики в человеческих мозгах. Недостатка в психопатах, наркоманах, сенсорных идиотах и компьютерных «провалыциках» в Аризоне не было. Так что клиентура не переводилась. И, судя по всему, не переведётся никогда.

Помимо «морских коньков» в клинике были ещё и те, кого допущенные к государственным секретам грифа «Лима-два» (а от него не так далеко до высшего грифа «Лима») называли «акулами-вонючками». «Акулы» являлись пациентами, а если точнее — пленниками спецотделения, работавшего по сверхсекретной федеральной программе. Про него знало весьма ограниченное число врачей-психиатров и высшее руководство аризонских спецслужб.

Клиника располагалась на глубине восьмидесяти метров на дне океана курортной планеты Монтана, входящей в ОПА — Объединённые планеты Аризоны. ОПА относилась к одной из двух сверхдержав Галактики Человека.

Ощущение смены дня и ночи постоянно поддерживали стереокартинки в окнах подводной станции, и поэтому немногочисленному медперсоналу и больным казалось, что клиника находится на поверхности океана.

Ведущий врач спецотделения доктор Сэмюэль Ричардсон, известный больше медикам всей обозримой галактики под псевдонимом Док Сэм, прославившийся среди широкой публики своими текстовыми кристаллами под названиями «Записки сумасшедшего психиатра» и «Размышления гения Дока Сэма», вошёл в «наблюдательную» и хмуро поприветствовал дежурного специалиста:

— Привет, Утконос, — он обожал давать своим сотрудникам и пациентам разные клички и потому никогда не помнил их настоящих имён. — Как наши дела?

Для проверки состояния больных Доку Сэму не понадобилось делать обход, достаточно было пройти в штаб (почему-то в спецсекторе привилась военная терминология, что неудивительно, если учесть количество агентов спецслужб и офицеров Пентагона, которые постоянно сшивались здесь). В штабе всегда находился дежурный врач. Туда на комп поступала и обрабатывалась вся информация о жизнедеятельности всех органов и систем пациентов отделения.

Доктор Браун, прозванный Утконосом, сидел в кресле, напоминающем кресло капитана космолайнера. Перед ним зависли в воздухе сложные цветные объёмные диаграммы. Нормальному человеку они не говорили ничего, но специалист просматривал их с такой же лёгкостью, как просматривают комиксы. Достаточно было беглого взгляда, чтобы понять, как живут пациенты, каково состояние их здоровья. А главное, не возникла ли где она — пугало и богиня спецотделения, причина его создания и головная боль персонала — госпожа Аномалия.

— Ночь прошла спокойно, — сообщил доктор Браун, нос которого действительно чем-то напоминал утиный клюв.

— Отлично, — хмуро пробурчал ведущий психиатр, теребя небольшую жёсткую щёточку усов над верхней губой. — Изумительно. Прекрасно.

Док Сэм пробежался по помещению и плюхнулся в соседнее кресло. Он затребовал на экран перед собой изображения из боксов повышенной защиты.

Последние недели в отделение один за другим поступали весьма странные пациенты, четверых из которых пришлось поместить в блок повышенной защиты. За предыдущие сорок лет существования спецотделения блоки повышенной защиты использовались считанные разы. А тут в течение двух недель — четыре. Это было невиданно! У Дока Сэма было гнетущее предчувствие Больших Событий. А Большие События — это радость для историков, для других же людей, которые в них участвуют, это кара Господня. Поэтому ежедневно, перешагивая порог своего «штаба», Док Сэм содрогался от предчувствия наступления этих самых Больших Событий.

— Как в боксах повышенной защиты — активность у «фокусников» не проявлялась? — деловым тоном спросил Док Сэм.

— Тихи, как агнцы. При такой защите ни одна «акула-вонючка» пальцем пошевелить не сможет, — усмехнулся Утконос.

— Доктор, — пронзил его взглядом Док Сэм, — вы до сих пор не поняли, с чем мы имеем дело?

— Я понимаю, сэр, — Утконос поморщился, зная, что нарвался на очередной приступ немотивированной раздражительности шефа.

— Это Аномалия… А при Аномалии возможно всё.

— Так точно, сэр, — Утконос готов был вскочить и щёлкнуть каблуками.

Док Сэм посмотрел на него мягче.

— Расслабьтесь, — он нагнулся над Утконосом, щёлкнул перед его носом пальцами и деланно захохотал.

«Псих чёртов», — подумал Утконос, но с некоторым оттенком уважения, поскольку все знали способности Дока Сэм, одного из лучших психиатров Аризоны. Но то, что он слегка не в себе — этого не скрывал даже он сам, достаточно вспомнить его «Записки сумасшедшего психиатра».

— А как Его Преосвященство Обезьяна? — осведомился Док Сэм.

— Глухо. Чего мы с ним возимся? — пожал плечами Утконос. — Он давно превратился в бурдюк, в котором прокисло всё вино. Он ни на что не способен. Ни на что не годен. Его место на свалке.

— Аномалия, Утконос, чёрт возьми! — в бешенстве заорал Док Сэм. — Госпожа Аномалия! Она не прощает идиотской успокоенности!

Утконос поёжился. Ему показалось, что шеф сейчас пнёт его ногой. Но психованный психиатр опять успокоился.

— Покажи Его Преосвященство Обезьяну! — потребовал он.

Утконос коснулся призрачной клавиши на СТ-пульте — самого пульта не было, была его голограмма, но касания иллюзорных клавиш приводили к такому же эффекту, как если бы они были настоящими.

На экране контрольного СТ-монитора, занимавшего чуть ли не всю стену «штаба», возникло изображение небольшого прямоугольного помещения, чьи стены, пол и потолок были обиты мягким пористым «силоэластиком» — уникальным веществом, в котором вязли любые усилия пациентов. Об него можно было биться головой, руками, на него можно было падать с высоты и при этом не получать ни малейших повреждений — он служил мягкой подушкой и надёжной защитой. Так же в помещении было полно аппаратуры. Вздымались кольца тонкоэнергетических диагностов, крутились спирали эфирных сканеров. Пациент при всём желании не смог бы дотронуться до них, компьютер при приближении пациента изменял положение аппаратуры, вещи двигались, как живые зверушки, боящиеся чужого прикосновения. Бокс был совершенно безопасен. В нём невозможно было причинить себе телесные повреждения. При признаках буйства пациента надёжно спеленали бы силовые поля.

В боксе находился до безобразия толстый чернокожий человек, не подававший признаков жизни. Его обнажённое тело казалось огромным бурдюком с жидкостью, которая волнами перекатывалась под кожей. Он парил в воздухе в линиях силовых полей.

— Чёрный шаман! — с чувством произнёс Док Сэм, внимательно вглядываясь в пациента.

В недавнем прошлом истинный владыка планеты Ботсвана, глава культа Буду, Чёрный шаман был вывезен со своей родины, которую пытался утопить в крови, и попал в руки исследователей. Пентагоновские учёные пытались исследовать магию великого колдуна и научиться использовать её, создавать технические системы, воссоздающие схожие эффекты. Но получилось всё по-другому. Чёрный шаман взял под психотронный контроль несколько человек и едва не развязал галактическую войну между двумя супердержавами — ОПАи Московитянской Федерацией, после чего и был отправлен в блок высшей защиты в подводную клинику. Но идея исследовать его суперспособности ещё жила.

После всех своих неудач Чёрный шаман впал в депрессию. Его биополевая суперэнергетика стала угасать. И теперь он не представлял собой ничего интересного, разве только как образец человеческого уродства.

Три дня назад он привычно заорал:

— Крови мне! Крови, крови, крови… Или придёт час мщения! Придёт чёрный погонщик!

К этим его выкрутасам персонал привык. Все знали, что для его ритуалов необходима кровь, притом человека, лично убитого Чёрным шаманом. Пару раз проводили эксперименты — военные использовали приговорённых к казни преступников, чью кровь колдун жадно высасывал, но без видимого эффекта. Во время обострения отношений между Пентагоном и ФБР последние направили информацию о нечеловечных экспериментах в сенатскую комиссию. Возник скандал, его замяли, но больше никому неохота было так экспериментировать.

Не получив крови, Чёрный шаман уселся на пол, смотря перед собой. Потом неожиданно на две минуты все сенсоры в его боксе, а также в прилегающих были выведены из строя. Персонал метался минут пять, пытаясь восстановить контрольсистемы. Причина аварии осталась неизвестной. Но когда на экране появился вновь Чёрный шаман, он был в состоянии ступора, лежал кверху пузом с открытыми глазами, в которых не отражалось ничего, и лишь слабое дыхание говорило о том, что он не умер.

— Ночью он на миг пришёл в себя, — сказал Утконос.

— И что?

— Опять прохрипел: «Крови мне!» И затих…

Два года Чёрный шаман находился в спецотделении. Док Сэм продолжал держать его в боксе высокой защиты. Знал, что может прийти час, когда спящая сила проснётся и тогда всем будет несладко.

— Стоп! Не переключай! — Док Сэм подался вперёд, заметив, что туша Чёрного Шамана шевельнулась, по ней прошла дрожь, складки жира затряслись.

— Ох! — вскрикнул Утконос.

Диаграммы контрольприборов перед ним вдруг взорвались. Посыпались красные кубики, прорезаемые синими молниями. Аппаратура будто взбесилась.

Но она была в порядке. Эти символы означали одно — в боксе восемь, где был Чёрный шаман, происходит невероятный выброс биоэнергии…

* * *

— Энергослияние четырёх штурмовиков типа «Торнадо», — сообщил комп, в его голосе появились нотки тревоги и озабоченности. Ничего удивительного — он запрограммирован на выражение эмоций.

На экранах четыре штурмовика зависли квадратом, между ними протянулись световые линии, и вскоре вырос гигантский мерцающий «пузырь». Это означало, что поля штурмовиков слились воедино, и теперь будет происходить пробой защитпокрывала космического госпиталя.

— Напряжённость единого поля противника? — потребовал Сомов.

— Семьдесят пять тысяч радеров — доложил компьютер.

Сомов похолодел. Штурмовики класса «Торнадо» как раз приспособлены для взламывания защитных покрывал оборонительных комплексов.

— Как долго мы продержимся? — спросил госпитальер.

— Расчётное время прорыва — сто двадцать минут.

— Вот чёрт… Три восьмёрки!

Три восьмёрки — галактический код, означающий пиратское нападение. Любой военный или полицейский корабль, принявший его, обязан поспешить на помощь. Но двух часов, которые оставались у них, не хватит на то, чтобы помощь пришла.

— Передано, — заявил комп. — Карта новой навигационной информации. Ближайший от нас корабль — пассажирский лайнер «Парус» — находится в сорока четырёх часах пути.

— Непостижимо! — Сомов хлопнул ладонью по подлокотнику кресла, и ему захотелось взвыть.

— Осмелюсь заметить, что вам следует проверить своё самочувствие и адекватность ситуативных реакций на «Диагност-комплексе», — участливо заявил комп.

— Что?! — воскликнул Сомов. — Заткнись!

— Исполнено.

Сомов активизировал перед собой СТ-пульт и принялся за работу.

Он не был военным, но не обязательно оканчивать военную академию, чтобы пользоваться полностью компьютеризированным оборонным комплексом.

Два часа он мог быть спокоен. Это время штурмовики будут дырявить силовое покрывало госпиталя, в то время как оборонные системы лишены возможности нанести по ним удар, поскольку отделены от противника своим же полем.

Время позабавиться просчитыванием возможных вариантов у госпитальера имелось. Уже через полчаса работы с компом он понял, что шансов у него нет. При самом благоприятном раскладе противник теряет три штурмовика, разносит лучевыми и ракетными ударами сооружения защиткомплекса. И берёт госпиталь на абордаж. А потом?

Что потом? Кому мог понадобиться самый мирный объект Галактики? Кто мог кинуть на него звено штурмовиков «Торнадо»? После того, как была разгромлена последняя обитель чёрных учёных и пиратов Харлей-два, вряд ли какая-нибудь пиратская планета, если она ещё есть, способна выставить звено «Торнадо». Это под силу только высокоразвитому миру первой линии. И такое нападение равнозначно объявлению войны.

Штурмовики продолжали своё дело. Они вклинивались всё дальше в оборону госпиталя. А напряжение силового покрывала оборонительной системы всё падало и падало.

Сомов прикрыл глаза. Стояла тишина. Казалось, не происходит ничего. Он представить себе не мог, что вскоре на территорию госпиталя ступят убийцы. И ничего нельзя изменить.

Минуты бездействия были самыми жуткими. Ожидание парализовывало.

А штурмовики вгрызались всё глубже и глубже в защитпокрывало, как оголодавшие крысы. А таймер, заведённый компьютером и висящий перед носом Сомова, показывал, сколько осталось. Сотни больных людей, судьба уникального оборудования, сам госпиталь — возможно, часы отсчитывали, может быть, сколько осталось им существовать. И самому Сомову погибать тоже никак не хотелось. Но…

Таймер кончил отражать минуты. Пошли секунды.

— Защитный комплекс прорван, — буднично сообщил комп и добавил: — Чёрт побери.

Скрестились гибельные, наполненные огромной энергией лучи штурмовиков и двух охранных башен.

Полыхнули плазменные разрывы. Сомов зажмурил глаза, а когда открыл их, увидел, что одного штурмовика и двух башен нет.

Корабли прорвали первый рубеж обороны и неторопливо двинулись вперёд. Им предстояло уничтожить ещё четыре башни.

От штурмовиков отделились светлые точки пробойных ракет. Опять полыхнуло пламя. Ещё одна башня уничтожена.

— Спаси нас господи! — Сомов истово перекрестился и стал ждать конца.

Командный пункт тряхнуло так, что у госпитальера лязгнули зубы. Ракета взорвалась в районе блока интенсивной терапии.

— О, Боже мой! — застонал Сомов.

От штурмовика оторвалась ещё одна ракета и рванулась к административному блоку. Госпитальер зажмурился. Он понял, что пришла его смерть. Она имела вид неумолимо надвигающейся ракеты-пробойника…

* * *

— Триста единиц! — как ужаленный заорал Утконос, теряя своё знаменитое самообладание.

— Триста, — неожиданно спокойно кивнул Док Сэм.

В боксе, где был помещён Чёрный шаман, взорвался сгусток биоэнергии величиной с солнце.

А потом…

Помещение бокса будто пошло рябью. Плавные линии сместились и приобрели угловатые очертания, тогда как углы стали округлыми и мягкими. Предметы стали другими, не менее реальными, но в них что-то сдвинулось. Возникло фиолетовое свечение.

— Дьявола ему в глотку! — вдруг прокричал Утконос непонятно из каких глубин подсознания всплывшее ругательство. На глазах корежились и мялись диски и сетка диагностического оборудования. Будто кто-то невидимый, но невероятно мощный, закручивал крепкие металлические предметы и хрустел, как леденцами, алмазокерамикой.

— Комп! Нейтрализаторы! — спокойно приказал Док Сэм. — На тридцать процентов.

На бокс высшей зашиты в тот же миг накинули силовой защитный колпак по типу тех, которые имеются в боевых космолётах и предохраняют их от ударов противника. Но полной уверенности, что силовой колпак сдержит загадочную силу, не было.

Однако смерч не вышел за пределы бокса.

Осколками разлетелся диагност. Потом рванул гранатой биопотенциометр.

Шторм всё рос.

— Сорок процентов нейтрализации! — приказал Док Сэм, когда с треском лопнула СТ-камера в коридоре рядом с боксом Чёрного шамана, и по потолку в пластике, выдерживающем бронебойный удар, поползли трещины.

Поле нейтрализации включилось на сорок процентов. Рвущаяся наружу таинственная сила была снова заперта в боксе.

Через минуту рванул СТ-визор в соседнем с боксом помещении.

— Шестьдесят процентов нейтрализации! — всё так же спокойно приказал Док Сэм, тогда как Утконос готов был забиться в истерике.

И опять силу удержали в боксе. Она дожёвывала аппаратуру, кусками сдирала силоэластик, который свисал лохмотьями со стен и потолков. А в центре этого буйства стихии спокойно лежал на полу Чёрный шаман, и на его лице было написано мировое спокойствие.

Хрясь — через комнату от бокса свилось в узел пластиковое кресло. Сила опять пробилась.

— Семьдесят процентов мощности! — приказал Док Сэм, прищурившись.

Теоретически поле нейтрализации можно догнать до ста. Но что тогда? Тогда поле может вырваться из-под контроля само, и уж оно-то сметёт весь корпус. Кроме того, оно потребляет огромное количество энергии. Уже выключены системы жизнеобеспечения в остальных секциях. Если главная и резервная энергоустановки полетят, люди просто задохнутся в умершей подводной станции, которой и являлся спецсектор.

Бац — на восемь частей развалился диагност, расположенный в соседнем помещении.

— Док, что это?! — взвизгнул Утконос, скосив глаза. По стене «штаба» ползла трещина. Таинственная сила добралась и сюда.

— Семьдесят пять процентов мощности нейтрализатора! — приказал Док Сэм.

Он поклялся не надбавлять больше ни одного процента. Будь что будет.

Хрясь — разлетелся на две части кожух компьютера, вырвался из его недр, вспыхнул и погас лазерный луч.

— Повреждения компьютерной сети — одиннадцать процентов. Подключаю резервные ячейки, — уведомил компьютер.

— Ну же! — взмолился Док Сэм.

И вдруг всё кончилось…

Бокс, в котором был Чёрный шаман, приобрёл нормальный вид. Если не считать, что там всё было разгромлено. Узор диаграмм перед пультом стал нормальным. Всё было тихо.

— Какой идиот засунул человекобомбу к нам в клинику? — покачал головой Док Сэм.

Он встал и подошёл к стене. Часть стены провалилась, открыв несколько доспехов скафов высокой защиты.

Док Сэм выбрал «Викинг» — самый серьёзный из имеющихся.

— Комп «Викинга». Облачение! — приказал он. Как разрезанное яблоко скаф раскрылся, и Док Сэм шагнул внутрь.

— Закрыть! — приказал он. «Викинг» сомкнулся.

— Рабочий режим, — произнёс Док Сэм. Запели намертво соединяемые швы, зашуршал внутри воздух кондиционера, активизировались системы автономного жизнеобеспечения. Всё, теперь можно было лезть хоть в жерло действующего вулкана.

— Следи за мной. Если что — включай поле нейтрализации, — приказал Док Сэм помощнику, выглядевшему побитым и несчастным…

Док Сэм прошёл к тяжёлым дверям бокса высокой защиты и приказал:

— Открыть!

* * *

Пробой-ракета, взорвавшись, начала распадаться на смертоносные куски, летящие с огромной скоростью.

Вот только взорвалась она, не долетев до административного блока. Разрядник защиткомплекса срубил её. А несущиеся с огромной скоростью осколки были отброшены силовым полем.

— Уф-ф... — перевёл дыхание Сомов. Судьба подарила ему ещё несколько минут жизни.

Между тем штурмовики продвинулись ещё немного.

Вспышка. Один из них сошёл с траектории и завертелся. Но ещё одна башня защитного комплекса разлетелась на куски.

— Вот тут они нас и уделают, — прошептал Сомов.

— Сообщаю, что ваше сердцебиение и вегетативные реакции вышли за допустимую норму, — сообщил комп. — Рекомендую прибегнуть к помощи мини-гиппократа.

— Что?! — заорал Сомов. — Ты рехнулся?

— Вы имеете шанс заболеть! — гнул своё комп.

— Железяка, — покачал головой Сомов, жалея, что нет у компа шеи, чтобы дать по ней хорошенько.

— Всплеск, характерный для конечной точки перехода, — сообщил комп. — Три единицы. Даю увеличение. В секторе восемьдесят два вздулись три облачка.

— Идентификация, — потребовал госпитальер.

— Идентификационный код не послан. Даю запрос. Ещё трое пиратов, подумал госпитальер. Впрочем, это уже роли не играет.

Защитный кокон перехода спал с новых пришельцев. И Сомов подался вперёд.

Очертания новых кораблей были незнакомы. Они походили на связки хвороста, меняющие свой цвет.

— Это что за фиговина? — спросил госпитальер.

— Аналогов в Большом Корабельном Реестре не найдено, — сообщил комп.

Новое дело. Может быть, вообще неизвестная цивилизация. В центр каких событий попал космический госпиталь? Что творится?

Между тем три новых корабля выстроились в атакующий порядок и ринулись на штурмовики.

Пилоты штурмовиков поняли, что всё пошло прахом. Они развернулись и, набирая скорость, стали уходить от госпиталя. Два же из вновь прибывших звездолётов совершали невероятные кульбиты. Их гравикомпенсаторы должны были перегреться.

Сошлись лучи, и защитное поле штурмовика лопнуло мыльным пузырём. Боевая ракета взломала его корпус, и штурмовик раскололся. Два других «Торнадо» сумели скоординироваться и врезали разрядниками по одному из противников. «Связка хвороста» вильнула, защитное поле прогнулось, брызнули куски обшивки. Но звездолёт выровнял положение, сделал вираж, вошёл в резонанс с тремя своими собратьями, и ещё один штурмовик превратился в разлетающиеся частички оплавленного металла.

— Так их! — хлопнул по колену госпитальер.

— Адреналин в вашей крови, — занудил комп, — превышает норму на…

— Заглохни!

Последний штурмовик ринулся вперёд.

Неожиданные спасители начали преследование. Но даже обладая видимыми преимуществами в скорости и боевых качествах, они не успели. Через восемь минут штурмовик вышел в надпространство, а, как известно, преследование в надпространстве невозможно.

— Ну и что ты на это скажешь? — осведомился Сомов, глядя на барражирующие на границе защитного комплекса госпиталя три неизвестных корабля.

— Исходной информации недостаёт. Могу предложить ряд гипотез.

— Ну предложи.

— Из шестисот восьмидесяти гипотез наиболее вероятными являются…

— Отбой, — кинул Сомов, который вовсе не жаждал выслушивать шестьсот восемьдесят версий случившегося.

Сомов откинулся в кресле и начал напряжённо ждать. Он понимал, что ничего не закончено.

— Неизвестный корабль вошёл в контакт, — сообщил комп.

— Идентификация?

— Код космических сил Московии. Допуск — единица. Напоминаю, что суда, обладающие допуском единица, проходящим в секретном навигационном каталоге, имеют право на беспрепятственный проход к нашему объекту.

— Без тебя знаю.

— Полномочия подтверждены.

— А это не новые пираты?

— Подделка допуска единица исключена.

— Давай заход.

Госпитальер прошёл к шлюзу, к которому пришвартовалась одна из «вязанок хвороста». Двери шлюза привычно рассыпались на осколки, и навстречу Сомову шагнул высоченный мужчина в комбинезоне Военно-Космических Сил Московии. На груди его сияла объёмная звезда, говорящая о звании её обладателя.

— Полковник Степанов, — кивнул космонавт.

— Сомов, — госпитальер протянул руку. Полковник пожал её аккуратно, будто боясь сломать неверным движением.

— Пройдёмте в командный блок, — тоном, не терпящим возражений, произнёс он. — Там обговорим все вопросы.

Устроившись на выросшем из пола кресле, полковник озадаченно выслушал отчёт о происшедшем.

— Что всё это может значить? — спросил он.

— Я хотел бы задать этот вопрос вам.

— Звено штурмовиков «Торнадо»… Это очень серьёзно. Вы понимаете, чем это грозит?

— Сюда нагрянет целый полк дипломатов и агентов спецслужб.

Полковник задумался. Потом сказал:

— Вам повезло, что мы производили плановые облёты недалеко от госпиталя. Если бы не мы, они бы смяли вашу защиту… Теперь вот что. Вы невольно коснулись информации особого грифа секретности. И стали свидетелем боевых действий ещё не прошедшей испытаний техники нового поколения. Стоит напоминать, что вы обязаны держать язык за зубами? Статья уголовного свода о государственной тайне, думаю, вам знакома.

— Знакома.

— Я изымаю все имеющиеся записи, относящиеся к бою и нашей технике.

— Что же поделаешь.

— Я связался с командованием. Пока не прибудут корабли для охраны госпиталя, мы будем находиться в пределах досягаемости.

— Спасибо.

Полковник со знанием дела вымел из информационных банков последнюю соринку информации, касающуюся произошедших событий. И «вязанка хвороста» отчалила от приёмного узла.

А госпитальер занялся подсчётом убытков. Слава Богу, из пациентов никто не пострадал. Из башен защитного комплекса целой осталась только одна. Блок интенсивной терапии повреждён на шестьдесят процентов. Это счастливый случай, что он был пуст…

Через одиннадцать часов из надпространства вынырнули три эсминца Военно-Космическмих сил Московии.

Сомову стало грустно. Всё, нет теперь взлелеянного им одиночества. А будет суета, допросы, столпотворение. И тысяча забот о восстановлении порушенных систем госпиталя.

* * *

— Будто и не было ничего, — сказал Док Сэм, приближаясь к Чёрному шаману.

— Все показатели в норме. Биоэнергетический потенциал среднестатистический, — доложил Утконос.

— Без вас знаю, — сказал Док Сэм, державший перед собой переносной биоэнергодиагност. Стационарная машина была скручена гигантской силой и искорёженная валялась в углу.

Док Сэм носком башмака скафандра ткнул тушу, теперь не парящую в силовых линиях, а лежащую на полу. Чёрный шаман не отреагировал.

— Утконос, вам не напоминает это случаи с «фокусниками»? — осведомился Док Сэм.

— Напоминает. Но не более того. У «фокусников» — спонтанный и не слишком сильный полтергейст. Здесь же — невероятный, сокрушительный напор.

— Это вопрос количества, но не качества.

— Не знаю, — замялся Утконос.

— Я знаю, что вы не знаете. Необязательно напоминать мне об этом! — взвизгнул Док Сэм.

Критическая ситуация прошла. Теперь спокойствие оставило Дока Сэма, и снова его психика стала привычно взрывной, реакции бурными и неадекватными.

— «Фокусники»! Я говорю вам — это одно и то же! — ещё громче заорал он.

«Фокусники» начали поступать в отделение месяц назад. Док Сэм, занимавшийся аномальными возможностями психики и вообще аномальными явлениями не первый десяток лет, не видел раньше ничего подобного. Конечно, дело не в том, что поступали пациенты с непродуктивным бредом, нёсшие околесицу, из которой нельзя было найти ни одного зёрнышка истины — к бредоподобным фантазиям психиатры привыкли. Потрясало кое-что другое.

— Скаф, перчатку снять, — приказал Док Сэм.

Перчатка «Викинга» расползлась.

Док Сэм нагнулся над шаманом, пощупал мягкое тело.

— Тёпленький, — хмыкнул он. — Спокойный.

Он ещё раз посмотрел на компактдиагност.

Направил яркий луч фонарика в зрачок негра. Никакой реакции.

— Как в коме, — пожал плечами Док Сэм. — Но это нечто иное.

Он обернулся и вышел из блока.

Он не мог видеть, как неожиданно Чёрный шаман скосил глаз, и в нём плескалась тёмная мутная злоба…

* * *

В зале дежурной смены АБК (автономного боевого комплекса) внешнего оборонительного кольца Черномории — курортной планеты Московитянской Федерации — было тихо. В своих контактных креслах, отделённых от остального помещения звуконепроницаемыми пластиковыми пузырями, которые при разрушении станции превращались в автономные космоблоки, сидели в обручах компсвязи на головах операторы-поисковики пограничной службы. Каждый из них контролировал свой сектор космического пространства. У каждого перед глазами был сложный, но привычный узор. В принципе, это занятие можно было полностью поручить компьютерам, но многолетняя практика показывала, что система человек-компьютер намного эффективней. Комп идеальный счётчик, но об их интуиции можно говорить только с усмешкой. Для хорошего оператора оборонительной системы или для пилота боевого космолёта быть интуитивистом — это вопрос профессиональной пригодности. Человеческое подсознание срабатывает более верно и быстро, чем любой мыслимый компьютер.

АБК был создан пятьдесят шесть лет назад, когда «холодная война» между Московитянской Федерацией и Объединением Планет Аризоны достигла апогея. Создание внешних оборонительных колец планет Московии влетело в большую копеечку. В системе звезды А-557, вокруг которой вращалась Черномория, было пятнадцать автономных боевых комплексов, прикрывавших пространство в радиусе, превышающем дальность боевого удара по планете. Ни один вражеский крейсер не мог пробиться через кольцо к охраняемой планете.

За полвека АБК несколько раз переоборудовали и переоснащали, и это тоже стоило немало. Но те, кто пренебрегает технологической военной гонкой, однажды обнаруживают, что потенциальный противник может сделать с ними что угодно. Подавляющее военное превосходство — это слишком большой искус нанесения превентивного удара. Поэтому огромные ресурсы Федерации оттягивались на гонку вооружений, которая брала начало ещё со старой Земли, где существовали предки Аризоны и Московии — США и СССР.

В последний раз АБК переоснащался год назад. Тогда чувствительность сканирующей аппаратуры была повышена чуть ли не на порядок. Специалисты-операторы недоумевали. Они знали, насколько тяжело даётся даже небольшое увеличение характеристик принимающих устройств. А такой взрывной рост не укладывался в сознании. Ходили слухи, что московитяне получили доступ к каким-то загадочным инопланетным технологиям. Чуть ли не к технологиям мифических приоров — древней расы, покинувшей Галактику задолго до появления человечества. Была ли в этом доля истины — офицеры могли только гадать.

Как бы то ни было, зона контроля пограничной службы вокруг планет Московии сразу расширилась в несколько раз. По идее, нет оружия, способного достать планету на таком расстоянии. Но у командования были какие-то свои соображения. Два года назад была тёмная история, когда вышедший из-под контроля своих же руководителей аризонский разведчик пытался атаковать московитянскую планету Степь неизвестным оружием огромного радиуса действия. Попытка тогда была предотвращена. Но это не значит, что кто-то не повторит её в будущем.

Капитан Галицкий сперва ощутил укол беспокойства. Пару минут он пытался осознать, что заставило его заволноваться. Какой-то диссонанс в узоре поступающих данных — настолько незначительный, что не был замечен компом, но был замечен человеком. И наконец капитан определил пространственный куб, который его насторожил.

— «Зелёный-678/655», все сканирующие устройства на него, — приказал он.

Резервные системы и станции контроля переключились на указанный квадрат.

Подполковник Тимофеев сразу подключился к ситуации.

— Там что-то есть, — уверенно сказал капитан.

— Наши сканеры должны были зафиксировать объект, какой бы маскировкой он ни обладал, — сказал полковник.

— Но не зафиксировали… Что бы это ни было, эта штука пока не в зоне поражения, — произнёс капитан.

Офицерам стало не по себе. Они знали, что даже самые лучшие разведчики аризонцев, способные обмануть старые сканеры, не в состоянии противостоять новым системам обнаружения. Значит, кто это? Неужели чужак? Представитель загадочных цивилизаций, о которых ходили легенды не одну сотню лет? В глубине души каждый человек надеялся повстречать их. Но пока выходило так, что человечество являлось самой технологически развитой расой Галактики. От некогда могущественных цивилизаций древности, ушедших в никуда, остались только следы. Как от тех же приоров. Ну а это кто?

В кубе начал слабо проступать силуэт какого-то объекта.

— Седьмое звено, старт! — отдал приказ подполковник командиру звена средних космоперехватчиков КЛ-96М. Оно находилось ближе других к искомому квадрату.

По мере приближения перехватчиков загадочный объект прорисовывался всё чётче.

— При попытке сопротивления или ухода в надпространство приказываю атаковать, — сказал подполковник.

Он не мог рисковать. Если это корабль противника, то он мог насосаться вдоволь информации о новой оборонительной системе Московии.

Наконец возник чёткий силуэт. Плоский остроносый корабль размером с лёгкий разведчик. На запросы он не отвечал. На требования не реагировал. Попыток атаки или ухода в надпространство не предпринимал.

— Борт восемнадцать, — приказал полковник. — Стыковка с нарушителем. Остальные — страховка.

На лбу у подполковника выступили капельки пота. Бывалый вояка, он знал, насколько напряжённый сейчас момент. Пилот, берущий незнакомца на абордаж;, сильно рискует. Борт восемнадцать — это истребитель «Клён», единственный в звене, который помимо двух пилотов несёт трёх человек досмотровой группы.

В глубинах экранов наползала чёрная масса неизвестного корабля. «Клён» окутал незнакомца силовым полем и начал сближение. Звякнули присоски — два корабля соприкоснулись и прилипли друг к другу.

— Это аризонский корабль! — воскликнул второй пилот «Клёна». — Никаких признаков жизни. Мне кажется, он терпит бедствие.

— Вы сможете войти в контакт с бортовым компом и открыть люк? — осведомился полковник.

— Со стандартным кодом допуска? Попытаюсь, — сказал пилот.

Код допуска — один из наиболее охраняемых секретов любого военного космофлота, но он был похищен московитянской разведкой, о чём аризонцам не было известно. При соприкосновении с кораблём противника он позволял «договориться» с его компом на предмет открытия доступа внутрь. Код допуска предназначался для спасательных операций, когда экипаж корабля выведен из строя.

Потянулись томительные минуты. И наконец люк отполз в сторону, открывая проход в шлюз.

Досмотровая группа из трёх человек проникла внутрь.

— Тут творится что-то непонятное. Полный бедлам! — сообщил старший группы лейтенант Самойлов. — Будто Мамай прошёл… — в голосе лейтенанта послышались нотки растерянности.

На экране монитора офицеры, находившиеся на АБК, могли разглядеть командный пункт звездолёта, освещённого аварийной системой энергопитания. На командном пункте не осталось ни одного целого предмета. Всё было перекручено и разбито, как будто какой-то великан бил и крушил всё, что только попадалось под руку.

— Где экипаж? — спросил подполковник. Кресло капитана звездолёта пустовало.

— Найдём, если он в космос не вышел погулять, — сообщил лейтенант. — Самое интересное, обшивка корабля с внешней стороны нисколько не пострадала. Зато внутри… Сами видели!

— Да, я видел.

Лейтенант нагнулся над компом. Тот был сильно повреждён, но уцелел и работал в режиме ожидания.

— Информации об экипаже нет, — сообщил лейтенант. — О том, что здесь произошло, — тоже. Коридор разгерметизирован. Так… Вот леший!

На экране появилось изображение крохотного коридорчика. Там лежали три тела. Без скафандров, так что сомнений в том, в каком состоянии они находятся, не было.

— Это же катафалк, а не корабль! — воскликнул сержант из группы.

— Придержите своё мнение при себе! — отрезал подполковник. — Осмотрите каюты.

— Видеокамеры там не работают.

— Осмотрите так. И будьте осторожны! Выставив перед собой разрядники, прикрывая друг друга, члены досмотровой группы пробежали по каютам.

— Стоять! Не двигаться! Стреляю! — крикнул лейтенант. Послышались звуки борьбы. Камеры на шлемах скафов выхватывали беспорядочные картины. Можно было понять, что бойцы пытаются повалить на пол человека.

Им это удалось.

— Здоров, чёрт! — воскликнул лейтенант.

На экране возникло изображение распластанного, со сцепленными эластооковами руками и ногами человека в комбинезоне с нашивками майора. Судя по знакам отличия, это был капитан корабля. Глаза его были безумны…

* * *

Чёрный шаман больше не преподносил никаких сюрпризов. Он вновь висел чёрной тушей в силовых полях и не реагировал ни на какие внешние раздражители, хотя все приборы показывали, что его организм функционирует нормально. О том кошмаре, который был недавно, напоминала только приготовленная для утилизации изничтоженная дорогая аппаратура.

Несколько дней блок с пленником держали под пятипроцентным полем нейтрализации. Но такие чудовищные энергозатраты не могли продолжаться долго, и, скрепя сердце, Док Сэм отдал приказ снять энергозащиту. Чуткие приборы, ловившие каждое движение Чёрного шамана, каждый толчок его крови, готовы были при малейшей опасности активизировать защиту вновь.

В тот вечер Утконос вновь заступил на дежурство. В последнее время у него было неприятное чувство. Раньше работа не вызывала у него никаких особенных эмоций, он давно разучился реагировать на чудеса и привык относиться ко всему равнодушно, но теперь каждое дежурство вызывало у него тошнотворный приступ страха. Он не мог забыть зрелища корёжащейся аппаратуры в восьмом боксе. Не мог забыть того выплеска тёмных, загадочных сил, который произошёл тогда.

И ещё — ему казалось, что его сознания касаются щупальца осьминога. Какие то холодные, склизкие нити будто опутывали его.

Подобные ощущения возникали у него не первый раз. Он списывал на переутомление и ежедневное общение с сумасшедшими пациентами и с сумасшедшим руководителем Доком Сэмом.

Но в новое дежурство он вдруг осознал, что страхи куда-то пропали. И что на душе стало легко и весело. Он даже подумал, что его работа и жизнь не так плохи. Вместо того, чтобы забываться в угаре нейростимуляторов и новейших наркотиков и жить ради того, чтобы служить его величеству КАЙФУ, он занят важным интересным делом. Он — научник, а не какой-то поганый плоскун с городского дна или бездельник, проживающий бесполезную жизнь, стареющий и умирающий, оставив после себя несколько сопливых, тупых, обречённых на нейростимы и социальные вспомоществования детей. Отец у Утконоса был мелким бандитом-плоскуном. Дед был законченным наркоманом. Мать не вылезала с арен сенсорнаведения и садомазохистских комплексов. А он стал научником.

Доктор насвистывал привязавшийся новый рекламный наркомотив, который убеждал людей в необходимости приобретения новых волновых эректоров. Песенка была ещё более привязчивая, чем ария из рекламной оперы эротических духов-возбудителей «Лесбийские сны». Он вдруг приосанился, с гордостью осознав, каким важным делом занят. Он наблюдает за безопасностью спецотделения клиники Форбса, от него зависит здоровье и жизнь десятков пациентов. Как же он гордится этим! Если бы ещё вчера трусливому цинику и мизантропу Утконосу сказали, что его посетят подобные мысли, он бы расхохотался. Такой стиль был явно не его. Но сейчас подобные мысли стали для него естественны. Они поднимались из глубин его существа и приятно ласкали сознание.

Он смотрел на Чёрного шамана, висящего над полом. Его Преосвященство Обезьяна! Не так уж он и плох. Это же чудо природы. Уникальное творение, если всё, что про него говорят, правда.

Утконосу вдруг захотелось познакомиться с ним поближе. Он жалел, что не встретил это чудо, не смог изучать его, когда тот был в полноте сил. Но ведь ещё не поздно.

— Потрясно! — прошептал он, чувствуя, как по его щеке катится слеза умиления.

Утконос готов был сказать больше — он любит Чёрного шамана! Он сочувствует ему! Ох, как жалко держать такого человека в том поганом боксе, где на него в любой момент могут обрушиться удары полей нейтрализации. Где он не может раскрыть миру свою истинную великую суть.

Нет, такое не должно продолжаться. Это противоестественно!

— Санитар-роботы, бригада пять, — воскликнул Утконос.

— Задание? — осведомился компьютер.

— Будет вам задание, — Утконос поёрзал в командном кресле. Встряхнул головой, будто пытаясь скинуть наваждение. Потом засмеялся, отшвырнув ненужный груз тревог и разочарований. Он легко шагнул навстречу светлым манящим горизонтам. — Пациента из восьмого блока в палату одиннадцать.

— Требую повторного подтверждения, — заявил комп. — Напоминаю, объект восемь пользуется первым приоритетом защиты. Из блока выводить разрешено только в случае крайней необходимости.

— Необходимость есть. Даю подтверждение.

— Принято. Бригада пять — к исполнению.

На экране, на котором демонстрировался восьмой блок высшей защиты, появились два пятируких андроида. Они погрузили тело Чёрного шамана на самодвижущуюся тележку, выкатили в коридор. Мягко засвистев, тележка приподнялась над магнитным полотном и заскользила вперёд.

— Запрашиваю подтверждения на вывоз объекта, — снова заканючил комп.

— Подтверждаю вывоз объекта из восьмого блока! — радостно воскликнул Утконос.

Массивная дверь из титанокерамического сплава, отгораживающая сектор с боксами высшей защиты, ушла вниз. Силовые поля на миг выключились, пропуская тележку и санитаров-роботов.

Вскоре Чёрный шаман расположился на мягкой постели в одиннадцатой палате, где находились пациенты, подлежащие выписке. В истории отделения таковых было не очень много, так что палата в основном пустовала.

— Сейчас, — Утконос возбуждённо потёр ладонями и поднялся. — Нейтрализация систем контроля в палате одиннадцать.

— Дайте подтверждение. Напоминаю, что в одиннадцатой палате находится объект, который… — завёл старую песню комп.

— К исполнению! — прикрикнул Утконос.

Электронные уши и глаза в одиннадцатой палате закрылись.

Утконос вызвал СТ-пульт и несколько минут напрямую программировал комп. Потом, сладко улыбнувшись, поднялся, стряхнул невидимую пылинку со своего рукава и направился к одиннадцатой палате.

Чёрный шаман обездвижено лежал на кровати. Его застывшие глаза безучастно пялились вверх.

Утконос сел около него.

Чёрный шаман медленно приподнялся и скрипуче произнёс:

— Ты пришёл, верный пёс. Ты любишь меня… Утконос улыбнулся ещё шире.

— Отдай мне свою силу, — прохрипел Чёрный шаман, и потянулся к доктору…

* * *

— Какое отношение это имеет к нам? — спросил оперативник управления нелегалов Министерства внешней информации Московии подполковник Сергей Филатов. — Это дело контрразведки.

— Скажем так, имеет отношение к одному из наших проектов, — мягко произнёс начальник управления «Н» (нелегальной разведки) генерал второго ранга Шутихин.

— Мне нетрудно, — пожал Филатов плечами с таким видом, как бы говоря — чем бы ни заниматься, лишь бы ничем не заниматься.

Филатов откровенно скучал. Он был человеком действия. Он был создан для нелегальной работы. Он привык ходить по краю, менять личины и привычки, прорываться в святая святых противника и добывать её, ту, которой служили, служат и будут служить многие и многие поколения разведчиков — информацию. Но засыпавшийся нелегал становится никому не нужным — он попадает в информбанки противника и без труда идентифицируется. Сергей умудрился вернуться после провала в Аризонию, да не просто вернуться, а попасть в сокровищницу наиболее охраняемых тайн — планету аризонских научников Потомак, высосать оттуда всю возможную информацию и походя предотвратить галактическую войну, которую едва не спровоцировал Чёрный шаман.

После этого два года Филатов маялся дурью. Полгода на Бегундии — планете второй линии, недоразвитой, амбициозной и представляющей для Московии не слишком большой интерес. Ещё принял участие в операции по обеспечению освобождения заложников и уничтожению базы террористов. Тут ему были все карты в руки. Коэффицент боеспособности у него был огромный, а кроме того опыт работы в лучших спецподразделениях за спиной, в том числе в легендарном отряде силового противодействия «Богатырь». Под его командой «богатыри» провели операцию по уничтожению энергетического центра оборонного комплекса обители пиратов Харлея-два — эта диверсия дала возможность Военно-Космическим Силам Московии без труда преодолеть пояса обороны планеты и нанести пиратам сокрушительное поражение практически «бесплатно» — без потерь.

Уже почти год Филатов был мальчиком на побегушках при начальнике управления «Н» и выполнял различные поручения, типа этого — допросить капитана аризонского разведывательного корабля, обнаруженного в пределах охранного пояса Черномории.

С капитаном как раз закончили заниматься психиатры. Они привели его в относительный порядок, так что с ним можно было говорить. Его доставили с Черномории, и теперь он был под крылышком МБС — Министерства безопасности социума.

Капитан Демитрасс — офицер Центрального Разведывательного Управления Аризоны — был заточён в комфортабельном жилом блоке, уйти из которого было невозможно. За ним постоянно наблюдали врачи, охранники, психологи. Не так часто попадались в руки контрразведки такие птицы. Последний разведкорабль вероятного противника московитяне задержали сорок пять лет назад.

Врачи наконец дали добро на допрос капитана, и Филатов был первым, кого удостоили такой чести.

Демитрасс был крупным, загорелым мужчиной. Похоже, в нём была частичка индейской крови.

Существует масса методик допроса. Химпрепараты типа «правдоискатель», гипносниматели, стресс-контролёры. Но существует не меньше методик противодействия, которыми обязаны владеть сотрудники специальных служб. Поэтому поединок, именуемый допросом, сегодня так же сложен, как и сотни лет назад.

— Я отказываюсь говорить, — перво-наперво заявил капитан разведывательного корабля.

— А это разумно? — пожал плечами Филатов. — Вы должны понимать, что вас больше нет. Разведывательный корабль нового поколения исчез вместе с экипажем. Ваша семья получит денежное возмещение за мужа и отца — и всё. Вас нет.

— Это неважно. Остаётся верность родине.

— О, это разговор долгий. Я, как человек, много лет проживший на Аризоне, считаю, что ваши тёплые чувства имеют весьма зыбкие основания. Но это вопрос спорный.

— Вы жили на Аризоне? — удивился капитан и посмотрел на собеседника с явным подозрением. — У вас абсолютно чистый язык. И черты лица… Вы — перебежчик!

— Нет. Тут всё сложнее, — усмехнулся Филатов. — Капитан, я не буду выпытывать у вас военные секреты. В конце концов ваш корабль у нас. Цель вашего вояжа понятна — прощупывание внешнего пояса обороны Московии. Вас бы никогда не нашли, но вы не учли одного — наши технологии обогнали ваши. Притом серьёзно.

Капитан поморщился.

— Я не прав? — прищурился Филатов. — Новый разведчик — ваша надежда на создание корабля-невидимки, который современные сканеры не обнаружат никогда. А потом — армада кораблей-невидимок, как нож сквозь масло проходящих через внешние оборонительные кольца. Заманчиво… Но всё лопнуло.

Капитан вздохнул и потянулся к стоящему на столике бокалу с соком из клубничного лука.

— И вы не выполнили долг — не ликвидировали корабль, когда потерпели аварию.

— Я не мог, — капитан сделал жадный глоток.

— Вот именно. Об этом я и хочу переговорить. Что произошло на борту? Вряд ли это военная тайна.

— А! — махнул рукой Демитрасс. Помолчал какое-то время и, не дождавшись новых вопросов, заговорил: — Вы правы — тут всё и так ясно. Задача разведвылета — проникнуть за первую линию вашей оборонительной сферы. Считка частотных характеристик противоракетного оборудования. Дислокация АБК… Мы почти подобрались к цели. Я был уверен, что задание безопасно. Засечь «Парящую лису» — для этого нужна чувствительность систем на порядок выше имеющихся — а в ближайшие десятилетия это нереально… Как я считал.

— Аризона опять села в лужу, недооценив противника.

— Может быть… Мы подбирались к исходной точке, когда началось это. Сперва я подумал, что мы имеем дело с вашей техникой. Какое-то новое оружие… Но нет, такого просто не могло быть… Началось с того, что у второго пилота появились странности. Он нёс вахту, и когда я его застал, взгляд у него был не от мира сего. «Джек, — сказал я ему, — ты неважно выглядишь». Мне нужно было его сразу сменить. Но он встряхнул головой и вновь стал тем же самым Джеком Гроусом, самым хладнокровным человеком, которого я встречал. Я ушёл. А через полчаса началась чертовщина.

Капитан замолчал и вытер ладонью пот на щеке, поморщился.

— Продолжайте, — потребовал Филатов.

— Я отдыхал в каюте, когда на экране возникло лицо Джека. В нём не было ничего человеческого. Оно было безумным.

Капитан опять замолчал.

— И второй пилот уничтожил корабль? — осведомился Филатов.

— Да… Нет… Не знаю… Понимаете, все вещи пришли в движение. Какая-то сила обрушилась на нас. Разлеталась вдребезги аппаратура, скручивались силовые кабели. Даже вырвавшийся на свободу лазерный луч из повреждённого компблока вёл себя как-то не так — он струился, а не бил огненной стрелой — такого я никогда не видел. Вещи зажили своей жизнью. Они перестали подчиняться нам. Это был бунт неживой материи.

— Сколько это длилось?

— Минут десять. В моей каюте были заблокированы двери. Я отдал приказ оставшимся двоим членам экипажа проникнуть на мостик и навести там порядок. Вытащить оттуда Джека. Если надо, пристрелить. Они шагнули в коридор. Джек шагнул им навстречу. Все были без скафов. Коридор разгерметизировался.

— Почему?

— Джек задал такую команду компьютеру.

— Он покончил жизнь самоубийством?

— И убил двух членов экипажа.

— Но что с ним случилось на мостике?

— Я не знаю. Но…

— Что вы замолчали?

— Когда Джек появился в последний раз на экране… Он произнёс одно единственное слово.

— Какое слово?

— Гость…

* * *

— Дайте мне пистолет. Я кого-нибудь пристрелю! — прошипел Док Сэм.

Все знали, что когда глава специального отделения находится в таком состоянии, от него лучше прятать подальше не только пистолеты, но и любые колюще-режущие предметы.

Впрочем, Дока Сэма можно было понять. Такого ещё в спецотделении не случалось. Такое невозможно было представить себе даже в кошмаре.

Док Сэм нагнулся над телом Утконоса, лежащим на кровати в одиннадцатой палате.

— Он перевёл Его Преосвященство Обезьяну в одиннадцатую палату, дезактивировал контрольсистемы и открыл доступ к амфибии на пятом причале, — сказал начальник охраны.

— Я всегда считал Утконоса легкомысленным человеком, — неожиданно спокойно произнёс Док Сэм.

— Перед тем, как уйти, негр выпил его кровь, — начальник охраны, бывалый вояка, прошедший не через один военный конфликт на планетах второй линии, был поражён увиденным. Горло несчастного Утконоса будто рвали зубами. — Он что, вампир?

— Он Чёрный шаман, майор. Ему нужны поклонение и Сила.

— Сила?

— Чужая кровь, — Док Сэм похлопал труп по плечу. — Ты разочаровал меня, Утконос! — он обернулся к начальнику охраны. — Какие шансы у Его Преосвященства Обезьяны скрыться от нас на планете?

— Никаких, — бодро воскликнул начальник охраны. — Человеку с такой внешностью долго не пробыть на планете. Мы вычислим его быстрее, чем…

— Чем он напьётся ещё крови?.. Учтите, что выйти из блока высокой защиты у него тоже не было никаких шансов…

* * *

Глайдер приземлился на посадочной площадке управления «Н» Министерства внешней информации. Управление занимало кусок суши в тридцати километрах от Санкт-Петербурга.

Филатов прошёл в выполненное в викторианском стиле здание. В приёмной начальника управления он поздоровался с майором в армейской форме — бессменным адъютантом Шутихина. На лице адъютанта выражались только такие чувства, которые были необходимы. Сейчас он нацепил сдержанно-приветливую улыбку.

— Генерал ждёт вас, — произнёс он.

Филатов шагнул в переливающуюся зелёным, красным и синим цветами дверь, которая при прикосновении к ней рассыпалась, распалась на красивые, вспыхнувшие всеми цветами радуги осколки, но тут же восстановилась за спиной. При попытке проникновения нежелательного посетителя она могла бы стать преградой, которую не возьмёшь и из плазмопробойника.

Филатов очутился на лунной поверхности. Раз в месяц Шутихин менял интерьер. Сегодня это была луна старой Земли. Вокруг возвышались стены кратера, в полусотне метрах в грунт вросла «Луна-9» — первая русская станция, коснувшаяся поверхности спутника Земли. Мебель вырастала прямо из камней.

— Товарищ генерал, — произнёс Филатов.

— Садись, Сергей. Без церемоний.

Филатов сел на каменный куб, оказавшийся мягким пневмокреслом.

— Что узнал у капитана «Парящей лисы»?

— Он нёс полную околесицу. Вот запись, — Филатов протянул информпакет.

— Изложи в двух словах, — потребовал Шутихин.

Филатов поведал о разговоре. Генерал слушал внимательно. Услышав о том, что перед смертью пилот говорил о госте, Шутихин произнёс:

— Очень интересно.

Филатов закончил рассказ и пожал плечами:

— Какое это имеет отношение к нам?

— Прямое, подполковник. Самое прямое… В Галактике творится что-то странное. И у нас, и у аризонцев. «Фокусники» — так их прозвали.

— Кого?

— Людей, поступающих в спецотделение клиники Форбса.

— Центр аризонцев по исследованию аномальных явлений в психологии и психиатрии?

— Точно.

— И кто такие эти «фокусники»?

— Долгий разговор… В клинике Фобса чрезвычайное происшествие.

— Док Сэм окончательно свихнулся? — усмехнулся Филатов.

— Нет. Сбежал главный экспонат. Ты его хорошо знаешь.

— Кто?

— Чёрный шаман. Он находился там.

— Господи, — покачал головой Филатов. — Он опять на воле!

— Да… Агентурные донесения скупые, Проблема мне неясна. Но нужно разбираться. Речь о реальной угрозе.

— То есть?

— Мне кажется, тут тень Чужаков.

Филатов внимательно посмотрел на начальника.

— Вот, — генерал вытащил полоску информпакета. — Ознакомься. Доложи свои соображения и примерный расчёт сил. Ты — старший по направлению.

— Ясно, — с замиранием сердца Филатов взял информпакет. Загадочные Чужаки — представители неизвестной цивилизации. Подобное могло взбудоражить кого угодно…

* * *

Законопослушный гражданин Объединения планет Аризоны мистер Форст совершал привычный вечерний моцион, прогуливаясь вдоль охранного периметра небольшого посёлка Олимп (аризонцы испокон веков любят громкие названия) на юге курортной планеты Монтана. Это вошло у него в привычку. Но не сразу. Сначала подобные прогулки были скорее необходимостью, определённой работой. Многие годы, проведённые на службе в Управлении перспективных линий ЦРУ, длинная череда специальных акций, диверсии, в которых участвовал офицер по кличке Динозавр, приучили его не доверять никому и ничему. Именно поэтому каждый вечер он отправлялся проверять, как функционирует система электронных сторожей и различных ловушек, установленных для пресечения любой попытки проникновения на территорию посёлка чужаков. А их немало бродило в здешних окрестностях.

В Олимпе жили приличные люди, которым осточертели сумасшедшая архитектура и буйные страсти Нью-Тауна и других крупных городов, которые устали от мира нейростимуляторов, сенсорнаркотиков, массовых наркозрелищ и прочих красот давно и окончательно сошедшей с ума Аризоны. Отставные чиновники, бывшие научники, пенсионеры — они не хотели видеть никого, ну разве изредка перекинуться парой словечек со своими соседями и похвастаться каким-нибудь творением своих рук. Бывший полковник космических сил Дженингс, чей дом раскинулся за лесополосой, вырезал из дерева буддийские скульптуры — к ним он прикипел душой во время карательных акций на жёлтых планетах второй линии. Профессор Мортиметр, бывший сотрудник института нестандартной физики, уже третий год почти не выходил из дома, доказывая с помощью математических выкладок, что человечество само формирует законы природы, а не наоборот. Его коллеги объявили его психом, он удостоился почётного звания «Шизик года» на СТ-видении за прошлый год, майки с его СТ-портретом, а также говорящие наклейки с его голосом пользовались огромной популярностью у обывателей целых три недели. Содержательница известного в Нью-Тауне борделя «Мечта садиста» мисс Паркинсон тоже отошла от дел. Она теперь выращивала экзотические бананы и втянула в это занятие Динозавра. Тот за два года достиг в этом деле определённых успехов. Действительно, трудно поверить в то, что двухметровый оранжевый горький шланг является не чем иным, как бананом. Но таких новинок в оранжерее у Динозавра было полно. Благо созревали некоторые сорта на микропальмах быстро — за пару недель.

Динозавр возложил на себя ответственность за системы безопасности Олимпа, обговорив это в договоре с общиной посёлка, за что получал небольшую плату. Он действительно знал толк в охранной аппаратуре. До его появления время от времени за периметр прорывались незваные гости. Развлекающиеся плоскуны учинили погром в оранжерее мисс Паркинсон. Сенсорнаркоман умудрился залезть на двадцатиметровую вершину дерева и впасть там в наркокому, его снимали при помощи глайдера. Голонудисты вели себя смирно, просто демонстрировали не только свои обнажённые тела, но и голограммы своих внутренних органов. А бандиты похитили дрессированную ядовитую ящерицу у отставного полковника. Динозавр навёл порядок с охранной аппаратурой. А однажды разделался с бандой почитателей стеклянного «Кретинрока», впавших неделю назад после очередного концерта Райана Вонючей Кучки в активный психопровал — они были полностью во власти одолевших душу ритмов, вместе с тем действовали, не понимая: как, зачем, но внешне вполне осмысленно. Они украли полицейский транспортёр-пробойник, предназначенный для преодоления таких вот систем безопасности. Разделался с ними Динозавр голыми руками, без применения оружия, хотя это и казалось невероятным — во-первых, «кретинрокеров» было девять, а человек в активном психопровале после концерта или действия наркотиков нередко приобретает огромную силу. Но Динозавр одолел их без особого труда, чем заслужил благодарность соседей и неприязнь местного полицейского совета, высказавшегося против применения излишнего насилия к представителям молодёжи, пусть даже те грозились сжечь весь город.

Впрочем, системы безопасности посёлка Динозавру было мало. Его дом тоже превратился в некую крепость. Так что желающему добраться до отставного майора нужно было сначала преодолеть большое кольцо — пробраться в Олимп, а потом и малое — войти в дом. Динозавр надеялся, что держит ситуацию под контролем. Но понимал, насколько этот контроль может оказаться зыбким против его врага.

В сердце старого вояки, который не боялся никогда и ничего, который прославился такими акциями, которые до сих пор вызывают восхищение, прочно поселился страх.

Всё стояло перед глазами, будто было вчера. Он помнил, как похитил Чёрного шамана с планеты Ботсвана.

Как встретился с ним, когда работал представителем Национального агентства по охране промышленных предметов на планете Потомак, где научники исследовали Чёрного шамана. Как тот взял его психику под контроль, и на двоих они едва не развязали галактическую войну. Позже следственная комиссия признала, что Динозавр не отдавал отчёт своим действиям и находился под психоконтролем колдуна, поэтому его просто выперли на пенсию, обязав на пушечный выстрел не подходить ни к одной государственной организации Аризоны.

Но Динозавр помнил последнее свидание с Чёрным шаманом. Когда их задержали солдаты, Динозавр вырвался и ударил колдуна. А Чёрный шаман прошипел:

— Я выпью твою кровь!

То, что Динозавр знал о мощи этого человека, указывало на то, что угроза реальна.

Насколько реальна? Динозавру было известно, что колдун находится в какой-то закрытой научной лаборатории, уйти оттуда невозможно. Но грань невозможного в сознании Динозавра несколько сместилась после знакомства с колдуном. Поэтому ежедневно он проверял охранные системы и молился Богу. Страшна была не столько смерть, сколько ощущение холодных склизких щупалец, которые тянутся от колдуна и сковывают сознание. Майор Форст жалел, что не пристрелил чернокожую бестию ещё на Ботсване.

Динозавр по усыпанной гравием тропинке прошёл через небольшой цветник. Там на двухметровую высоту вздымались розы с Альтаира-18, каждый их лепесток был окрашен в разный цвет, а земля была покрыта всё время шевелящимися, выглядевшими опасными, но на самом деле совершенно безобидными лианами с Нового Юпитера.

— Четыре-одиннадцать, — назвал он код, останавливаясь перед стеклянными воротами своего скромного особняка с изменяющейся геометрией поверхности.

Пароль был подтверждён. Аппаратура моментально считала биополевые характеристики хозяина. Динозавр приложил руку к воротам. По руке следящая система получила недостающую информацию, так что разрядники, плазмопокрывало и генератор эфиронатяжения, которые были готовы задействоваться в любую секунду, могли отдохнуть. Ворота со звоном раскололись, освободив проход. Почему-то дурак-архитектор решил, что такой способ открытия будет выглядеть эффектным, хотя Динозавру были по душе обычные, пусть с лязгом открывающиеся металлические ворота.

Динозавр переступил через вьющийся банан и ступил на порог. Дверь дома распалась, и он вошёл в просторную гостиную, в которой был минимум мебели.

Он замер на миг на пороге.

— Домовой, постороннее присутствие? — осведомился он.

— Не выявлено, — произнёс компьютер.

И всё-таки Динозавру было не по себе, что-то ему показалось не так. Он потянулся к небольшому мощному ЭМ-пистолету «Беретта 2550», с которым не расставался. Пальцы легли на холодную ребристую рукоять, и на душе стало немножко спокойнее. Но сердце всё равно было не на месте.

Он сделал несколько шагов вперёд. Ноги по щиколотку утопали в мягком ковре, похожем на вечернюю водную гладь.

— Пришёл, пришёл, пришёл! — послышался ликующий вопль. Этот голос было невозможно спутать ни с чьим.

Динозавр повернулся и выхватил «Беретту». И тут же согнулся, будто получив удар в солнечное сплетение, хотя вблизи никого не было.

Пистолет отлетел в сторону. «Энергетический удар», — подумал Динозавр, пытаясь восстановить дыхание.

Когда он поднял глаза, на почтительном расстоянии возвышалась фантастическая, невероятная в причудливом разноцветном освещении гостиной фигура.

— Чёрный шаман, — выдавил Динозавр.

— Я! Я! Я! — Чёрный шаман хлопнул в ладони. — Обещал. Пришёл. Я выпью твою кровь, пёс, сын пса и внук пса!

* * *

В те дни госпитальеру Никите Сомову приходилось тяжко. Мало того, что в космогоспиталь нескончаемым потоком везли и везли тяжёлых больных, а тут ещё зачастили проверяющие. Налёт на госпиталь вызвал интерес всех спецслужб Московии. Потом притащилась комиссия по медицинским проблемам Галактического Комитета Безопасности.

Монастырскому спокойствию и уединению пришёл конец. В госпитале постоянно толкались люди — въедливые сотрудники спецслужб, разухабистые, матерящиеся ремонтники, офицеры с барражирующих вокруг комплекса эсминцев, и многие, многие другие.

Приходилось давать массу объяснений и составлять массу отчётов и смет. Но главное было достигнуто — госпиталь начал восстанавливаться. За два дня был смонтирован прибывший с Московии новый блок интенсивной терапии. А ещё через два месяца обещали оснастить госпиталь новой, более совершенной оборонительной системой.

Сомова вся эта суета жутко раздражала. Он уже пережил всё, отбоялся своё во время атаки неизвестных штурмовиков, успокоился, и, как всегда, на первый план опять выступила работа. Но полноценно трудиться не давали. А задачка была новая преподнесена такая, что мороз по коже.

У госпитальера был нюх на проблемы. И когда поступил первый больной— «распадник» — так позже их прозвали медики, — госпитальер понял, что дело пахнет керосином, как говаривали предки. Ясно, что медицина столкнулась не просто с аномалией, а с серьёзной опасностью, и на одном пациенте ничего не кончится.

И действительно, через два месяца в космическом госпитале уже было пятнадцать больных новой болезнью. Новая напасть ломала представления о болезни, как таковой. «Болезнь памятников», первое и единственное известное заболевание «волнового заражения», передающаяся электромагнитными и эфирными информпосылками от больного объекта к здоровому, по сравнению с ней казалась элементарной, как перелом пальца.

Как всё это выглядело. Симптоматика у «распадников» была обычная психопатологическая. Больные не помнили ничего, у них была амнезия. Они утрачивали связное логическое мышление, их сознание барахталась в пучине жутких и неправдоподобных фантазий. Экстрасенсы и маги, которые время от времени появлялись в госпитале, утверждали, что эти люди видят иные миры, но проверить это казалось невозможным.

Сомов попытался исследовать «распадников» со стороны функциональных и органических изменений внутренних органов. И тут его ожидали интересные результаты. Он выяснил, что больше всего у больных разлажена сердечно-сосудистая система и органы кроветворения. И вообще органы начинали работать асинхронно, так что некоторые пациенты прописались в трёхметровых осьминогах реаниматоров. Но самые интересные результаты дал энергоинформационный анализ. Сомов провёл его при помощи аппаратуры, а также подключая собственные экстрасенсорные способности, которые, как считают некоторые, были у него уникальными.

Ключ ко всему именно в энергоинформационных процессах, происходящих в суперсложной, таинственной и могущественной системе, именуемой человеком, — это было понятно с самого начала. Ведь главным симптомом у «распадников» был спонтанно возникающий вокруг них полтергейст.

Едва утром Сомов с головой погрузился в работу, как из надпространства вынырнул очередной корабль с визитёрами. Он прошёл через системы контроля, был идентифицирован и устроился в стыковочном гнезде.

«Очередное сиятельное лицо, — угрюмо подумал Сомов. — Опять раскланиваться, улыбаться, отвечать на идиотские вопросы. Когда же поток любопытствующих иссякнет?»

Госпитальер встал на ковровой дорожке и собрался нацепить участливую мину, положенную при встречах с очередным визитёром.

И визитёр появился. Лицо было не столько сиятельное, сколько сияющее.

— Сомов, друг мой! — Филатов кинулся к госпитальеру, обнял его и приложил по спине каменной ладонью.

Госпитальер крякнул и зашипел от боли. Но он всё равно был рад. Это же Филатов — друг дней его суровых.

Они вместе не один год прожили на «Лысой горе» — в школе при институте нетрадиционных проблем, куда собирались дети с паранормальными способностями. А совсем недавно им пришлось немало пережить на Ботсване. Сомов там был начальником госпиталя, а Филатов проводил расследование. Там они столкнулись с Динозавром, Чёрным шаманом, еле остались живы. Друзей связывало слишком многое. На Ботсване они не раз спасали друг другу жизнь. Если быть более точным, то это боец экстра-класса Филатов спасал жизнь тюфяку и недотёпе, совершенно не созданному для экстремальных ситуаций Сомову.

Друзья устроились в креслах в кают-компании за бокалом вина-желе. Здесь было пусто. Обычно здесь толкались офицеры с эсминца и ремонтники. Последние были не прочь исследовать возможности пищесинтезаторов госпиталя, в основном их мощности, касаемой горячительных напитков. Госпитальеру пришлось заблокировать подачу особо крепких напитков, но нередко он не выдерживал, поддавался на уговоры долдонящих о тяжёлой работе операторов монтажных киберсистем и выдавал лимитировано спиртное, а потом жалел об этом, когда подвыпившие работяги устраивали какой-нибудь шум.

Сомов проглотил кусочек прекрасного на вкус, напоминающего красное вино, желе.

— Ну что, воспоминаниям предадимся потом? — спросил Сомов.

— Сначала дело, — кивнул Филатов.

— И какое дело тебя привело сюда? Ты тоже будешь портить мне нервы и выведывать подробности налёта?

— Нет. Я обладаю всей полнотой информации. Меня интересует нечто иное.

— Что может интересовать здесь — кого, кстати? Контрразведку, разведку?

— Ткни в последнее, не ошибёшься… Меня интересуют «распадники».

— Тебе-то они зачем сдались? Решил врачебной практикой заняться?

— Да, хлеб у тебя отбивать… Нужны, Никита. Ещё как нужны. Ну, делимся информацией?

Сомов объяснил в общих чертах, что знал.

— У тебя какое мнение? Что это? — спросил разведчик.

— Я затрудняюсь сказать. Есть кое-какие идеи. Они вроде бы находят своё подтверждение.

— Излагай.

— Я бы поставил такой диагноз, за который меня медики сожрут — разбалансировка тел.

— Чего? — Филатов отставил желе и удивлённо посмотрел на друга.

— Тебе что, на «Лысой горе» не говорили, что каждый человек — это не просто физическое тело? Это несколько взаимодействующих тел, среди которых лишь одно физическое, а другие — тела из всё более тонкой материи. Древние считали, что этих тел семь. Современная наука, имеющая не слишком большие возможности в определении такого загадочного нечто, как биоэнергоинформационная оболочка, так и не могла прийти к выводу, сколько же их. Но кое-каким измерениям они всё-таки поддаются. Прибавь к этому мою сверхчувствительность. У пациентов произошло невиданное — спаянные между собой тела человека у них разбалансированны, будто пытались разделиться.

— Что-то подобное раньше было?

— Ничего подобного не наблюдалась. Жуткая болезнь, захватывающая как физическую, так и биоэнергетическую составляющую человека.

— Значит, разбалансировка тел и как следствие вырывающаяся наружу неподконтрольная биоэнергия?

— Так. Что ты мне можешь взамен предложить?

— Буду тебя бить наповал. Первое — эпидемия расползается по всей Галактике. Случаи пока единичные, но это не значит, что их не будет больше.

— Где ещё были? — осведомился госпитальер.

— На Аризоне в отделении Дока Сэма томятся несколько «распадников». Их держат в помещениях нулевого защиткласса. И не знают, что с ними делать.

Сомов предполагал, что подобные случаи будут и в других местах Галактики Человека, в том числе и на Аризоне, но пока никаких сведений оттуда не поступало, хотя обзор эпидемиологической обстановки ежедневно обновляется в комиссии по медицинским проблемам ГКОБ, и туда поступают сведения и из Аризоны. Значит, аризонцы имеют основания засекречивать все данные.

— Много их там? — поинтересовался Сомов.

— Не больше, чем у тебя… Кроме того, в клинике возник полтергейст. В результате один пациент сбежал.

— Из помещения нулевого защиткласса? — недоверчиво спросил госпитальер.

— Именно. И этот пациент — Чёрный шаман.

Кусок желе упал на колено Сомова и расплылся по нему. Госпитальер открыл рот и закрыл его, не в силах что-то сказать.

— И ещё — есть основания полагать, что налёт на госпиталь связан с «распадниками», — продолжил Филатов.

— В каком смысле?

— Некто на Аризоне похищает «распадников». Прямо из-под носа медиков или спецслужб.

— И?

— Возможно, штурмовики тоже прилетали за ними.

* * *

Карьера Пенелопы Вейн в последний год складывалась довольно успешно. Всю ответственность за прошлые неудачи ей удалось переложить на своего напарника и коллегу майора Форста — Динозавра. Она умудрилась вернуться с планеты паучников Потомак, где являлась заместителем Динозавра в бытность того руководителем подразделения национального агентства охраны промышленных секретов, в родное Федеральное бюро расследований, руководство которого любило развлекаться то пинанием, то повышениями Пенелопы.

Подготовкой операции по проникновению за внешний круг обороны Черномории на корабле-разведчике «Парящая лиса» занимались Пентагон и ЦРУ. И оба могущественных ведомства на радость ФБР дружно сели в лужу. Скандал поднялся страшный. Исчез разведчик, в котором были использованы новые супертехнологии. И судьба его неизвестна. Не приведи Господи, если он в руках московитян.

Была создана представительная комиссия, сопредседателем от Бюро в неё вошла Пенелопа.

История с «Парящей лисой» вышла более чем странная. Разведчик работал в условиях молчания. В принципе, засечь пак-нить — сверхсветовую передачу — очень трудно, но исключить такую вероятность полностью нельзя, поэтому экипажу было разрешено выходить на связь только в самом крайнем случае. На случай возникновения критической ситуации и угрозы попадания корабля в руки противника в сознание капитана и пилота был внедрён поведенческий блок — они обязаны были уничтожить «Парящую лису» вместе с собой.

Девятнадцатого сентября в ноль пятьдесят по Аризоне корабль вышел на связь. Его комп послал сжатое сообщение. Достаточно искажённое, невнятное. Эксперты немало потрудились, восстанавливая его содержание.

Сидевшая в зале, расположенном в подвале здания аналитического управления ЦРУ, ошарашенная Пенелопа смотрела на экран — на искорёженную рубку, мечущихся людей. Видела взбесившиеся, ломающиеся предметы.

— Полтергейст, — прошептала она.

— Глупости, — возразил эксперт. — Возможно, они попали в район какого-то стихийного космического бедствия. Явление, которое мы пока не знаем. Космос полон тайн.

— Лейтенант, я здесь не для того, чтобы выслушивать ваши идиотские предположения! — Пенелопа привычно выпустила коготки. Она обожала тереть носом о землю людей, особенно тех, которые говорили, когда их не спрашивают.

— Но, мадам…

— Возьми-ка лучше нитки.

— Что, мадам?

— Чтобы зашить свою пасть и не открывать её, когда не просят!

Лейтенант покраснел, как помидор. Если он что-то и хотел возразить, то желание это у него пропало.

— И ещё — мадам — это та дура, которая согласится на свидание с тобой. А я — офицер Вейн. Ясно?

— Так точно, ма… Офицер Вейн.

Пенелопа готова была поклясться, что это полтергейст — загадочное явление буйства духов, сопровождающее человечество всю его историю. Но обычно полтергейсты достаточно безобидны. Они портят людям нервы, но никогда не приводят их к гибели. Почему эта сила выплеснулась так мощно именно в «Парящей лисе»?

Эксперты встали на точку зрения эксперта-лейтенанта и что-то долдонили о торсионных гравиполях, о эфирных вихрях в открытом космосе, которые могли привести к подобному эффекту. В общем, несли сущую околесицу. Пенелопе было на них плевать. Она уцепилась за нить и собиралась тянуть её, пока на ладони не будет лежать весь клубок.

Вейн запросила подборку данных о полтергейстах. И, к удивлению своему, обнаружила, что их количество в последнее время на территории ОПА возросло в шесть раз. Это не могли быть фокусы статистики. Что-то за этим стояло — холодное и жутковатое.

Она начала собирать информацию. И обнаружила, что многие люди, бывшие вблизи от полтергейста, заболели душевной болезнью. А потом их следы терялись.

Немного времени понадобилось, чтобы выйти на клинику Форбса. А потом и на Дока Сэма.

Специализированное отделение клиники работало частично на Пентагон, а частично на ЦРУ. У Бюро допуска туда не было. Тогда Пенелопе не оставалось ничего другого, как взять за жабры сопредседателя комиссии от ЦРУ полковника Кокчетяна.

— Ваша служба в полном дерьме, — без долгих церемоний заявила ему Пенелопа, когда они сидели в комплексе ЦРУ, в кабинете, надёжно защищённом от всех видов наблюдения.

— Ну, это вопрос спорный. Мы не можем отвечать за космические аномалии, взрывы сверхновых.

— Чёрные дыры, происки Чужаков, добавьте, полковник, чертей, которые мутят воду. Что ещё пропустили?

— Пенелопа, вы очаровательны. Но ваш гнев достоин лучшего применения.

— Эта чушь про космическое стихийное бедствие — для остолопов-сенаторов. Я не думаю, что вы сможете обмануть этим бредом людей, у которых голова набита не только соломой! Причину нужно искать не там.

— А где, очаровательная Пенелопа? — усмехнулся полковник, пожирая её прекрасную фигуру и холёное, длинное, красивое лицо жадными восточными глазами.

— В клинике Форбса.

Улыбка сползла с лица полковника.

— По-моему, там лечат душевнобольных, — как можно равнодушнее произнёс он.

— Вы прекрасно знаете, о чём речь. О спецотделении Дока Сэма… И кончайте притворяться недотраханной девственницей! — хлопнула она по столу кулаком.

Полковник допускал, учитывая темперамент сотрудницы ФБР, что следующий удар придётся ему в нос. Он посерьёзнел. Сухо произнёс:

— Изложите суть. И я посмотрю, что можно сделать.

Так Пенелопа получила доступ к массиву данных о «фокусниках».

Две недели она провела, копаясь в банках данных. Поражённая, она узнала, что «фокусники» являются предметом чьего-то постороннего не идентифицированного пристального интереса. Зафиксировано три случая, когда носителя феномена похищали перед тем, как за ним приходили представители спецслужб. Что же происходило? Пенелопа понимала, что в ответе на этот вопрос может крыться объяснение всего.

Старший агент Вейн обладала неплохими аналитическими способностями. Но картина, которую она рисовала себе, получалась с прорехами. Так было до тех пор, пока, перекапывая архивы своего ведомства по схожей тематике, она не наткнулась на аналитическую записку офицера Дика Ньюмена из информационного центра Бюро. Чудом его начальство сразу не изорвало эту докладную, не заставило автора съесть её и не стёрло все упоминания о ней из информбанков. Её посчитали обычным курьёзом, плодом расшалившегося воображения паучника, у которого ум зашёл за разум. А называлась она «Аспекты внешнего воздействия на гуманоидный сектор не идентифицированных сил присутствия». Название путанное, но прорисовывались модели воздействия чужаков на человеческую цивилизацию. А потом давалась возможная классификация субъектов такого влияния.

Копаясь дальше, уходя всё глубже в область легенд и мифов, Пенелопа наткнулась ещё на одно забытое и также не принятое всерьёз сообщение. Тогда и выкристаллизовалось это слово — Орден…

* * *

Лайнер «Дин Кросс», названный в честь великой порнозвёзды, погибшей три года назад от передозировки волновых сенсорнаркотиков, доставил Пенелопу на курортную планету Монтана. С толпой отдыхающих она вошла в распустившийся гигантский пластометаллический, окружённый изумительно красивыми СТ-проекциями бутон местного космопорта.

Люди прилетали на Монтану отдохнуть, то есть забыться на аренах сенсоранаведения и в садомахах, упасть в пучину ирреальных миров нейростимуляторов и распластаться в лучах эротических центров удовольствия. То есть вся эта толпа намеревалась заниматься здесь тем же, чем годы напролёт занимались в Нью-Тауне, и совершенно непонятно, зачем за этим было тащиться три световых года.

Она прошла очередную сверку полицейидентификатора. Полицейский контроль был усилен после того, как русскому агенту Замойски (Пенелопа не знала, что за этим именем скрывался Сергей Филатов) удалось без труда заморочить все полицейские службы и всю их компьютерную сеть.

Пенелопу встречал представитель клиники Форбса, в котором без труда можно было узнать птенца Министерства Обороны.

— Вы прилетели не в слишком удачное время, — сказал он, распахивая перед Пенелопой кабину скоростного глайдера.

— Почему?

— У нас побег из спецотделения, — поморщился встречающий.

— Неужели сбежал «фокусник»?

— Обо всём узнаете на базе.

Обладательница допуска «Лима», кроме того, снабжённая высокими императивами, в клинике Форбса Пенелопа имела доступ к основному массиву информации. Она ошарашенно смотрела на зависшее над полом СТ-изображение беглеца.

— Чёрный шаман! — воскликнула она.

— Хороший знакомый? — осведомился Док Сэм, пребывающий в благостном состоянии духа. Приступ ярости у него прошёл, и он уже не требовал пистолет для короткой расправы над кем-нибудь из подчинённых.

— Чересчур.

— Тогда подскажите, где его искать.

— Пока не знаю.

Пенелопа лукавила. У неё были кое-какие идеи на этот счёт. Например, она знала, что на Монтане живёт «прекрасный друг» Чёрного шамана Динозавр.

— Мне нужен глайдер! — потребовала Пенелопа у встречавшего её представителя Пентагона.

Она чувствовала, что сила, бушующая вокруг «фокусников» и мощь Чёрного шамана имеют много общего. Ей хотелось задать несколько вопросов колдуну. И она была уверена, что развяжет его поганый язык.

— Никаких проблем, — произнёс офицер. — Глайдер — на стоянке на поверхности. «Мангуста» номер 45875. Только я хотел бы знать о ваших передвижениях.

— А в кровать ко мне залезть не хочешь? — обрезала его Пенелопа.

— Но я отвечаю за вашу безопасность.

— Позаботься о своей заднице, сынок. «Сынок» был на несколько лет старше Пенелопы, но возражать не стал. Он прекрасно знал, что такое фурия. А способы контролировать передвижения по Ниагаре гостьи у него имелись, и для этого не требовалось её согласия.

В глайдере был полицейский кодировщик. Поэтому когда через сорок минут машина зависла над посёлком Олимп, после трёхминутной проверки охранные системы пропустили её.

Глайдер мягко приземлился на стоянке рядом с трёхместным дорогим «Харлеем» и древней колымагой «Стрела-677», которая если и летала, то недалеко и недолго.

Подойдя к информационному столбу в углу стоянки, Пенелопа выяснила, как пройти к дому Динозавра, и огляделась.

Место было приятным и патриархальным настолько, что у Пенелопы ноздри расширились от отвращения. В зелени утопали причудливых форм домики. За небольшим парком возвышались башенки феодального замка, а ещё дальше — крыши китайской пагоды. Жители этого скучного места были совершенно не склонны к архитектурным экспериментам и смелым решениям.

— Импотенты, — пробурчала Пенелопа.

Действительно, в её представлении именно таким должен быть рай у ни на что не годных, выпавших из жизни импотентов. Ей казалось странным, что Динозавр выбрал такое место. С другой стороны, после истории с Чёрным шаманом он вряд ли остался тем же твердокаменным майором Форстом, которого она знала, и даже немножко любила и ненавидела, которому не раз желала сдохнуть и с которым не один изумительный час провела в постели под аккомпанемент сенсорусилителей.

Быстро сгущалась тьма. На Монтане ночь овладевает миром в считанные минуты. Пенелопа знала, что скоро небо станет чёрным, как в Космосе, и на нём выступят россыпи голубых мерцающих звёзд.

— Идиллия, — презрительно повторила она и направилась к дому майора Форста.

В посёлке было пусто. Жители прятались по своим домам, и их, похоже, совершенно не интересовало, что творится в окружающем мире. По дороге Пенелопе встретилась высокая, белокурая женщина, килограммов под сто весом. Она тащила пакет с какими-то загадочными плодами. Пенелопа вдруг поняла, что эти крючковатые, отвратного вида разноцветные плоды ничто иное, как экзобананы. Женщина настороженно поглядела на офицера ФБР, пожала плечами и исчезла в парке.

— Ну, Динозавр, старый трупоед, — прошептала она, подходя к владениям майора Форста, — сейчас я тебя порадую.

Маячки охранных систем на ограде слабо поблёскивали, они были в режиме ожидания. Значит, охрана здания и территории не действовала. Напрашивался вывод — хозяин зашёл в дом и забыл включить систему, что было не в традициях майора Форста. Впрочем, после объятий Чёрного шамана он вполне мог стать полным раздолбаем.

Пенелопа ступила на порог. Дверь распалась искрящимися осколками и восстановилась за её спиной.

Она вошла в гостиную.

— Пришла за смертью, — послышался знакомый голос. — Я искал тебя. Сила у меня. Псы у моих ног. Я счастлив.

Пенелопа потянулась к разряднику на поясе, но, получив мощный психокинетический удар, упала на пол…

* * *

Сразу после беседы о «распадниках» Сомов решил познакомить Филатова с несколькими больными, наиболее типичными в своих клинических проявлениях. Они сидели на командном пункте госпиталя.

— Вот смотри, — говорил Сомов, вызывая на экране всё новые и новые картинки. — Все «распадники» находятся в одиннадцатом автономном блоке для особо опасных заболеваний.

Одиннадцатый блок висел отдельной секцией, и попасть в него можно было только при помощи шлюпки. При возникновении особой опасности его всегда можно было отфутболить от госпиталя и даже взорвать.

— В одиннадцатом у тебя были пациенты с» болезнью памятников», — произнёс Филатов.

— Было дело. Большинство палат, оснащённых аппаратурой высокой защиты, занято. Что будет, если хлынет новый поток пациентов? — вздохнул Сомов. — Смотри, — он щёлкнул на гуглопульте клавишей. — Михаил Николаевич Греков, сорок лет. Диспетчер транспортной сети Степи. Возникший вокруг него полтергейст едва не стал причиной крушения туннельника. Голографический блок компьютера, отвечающего за безопасность движения, разлетелся в диспетчерском пункте, где дежурил Греков. Чудом не произошло аварии.

— Но диспетчерский комп имеет трёхуровневую защиту, — недоверчиво произнёс Филатов.

— Да. И по всем уровням будто волна прошлась, перетрясая основные команды и внося в них ошибки. С тех пор Греков изредка нащупывает контакт с действительностью. Где находится — понимает с трудом. Бредоподобные фантазии четырёхмерного уровня.

— Что это значит?

— Некоторые душевнобольные начинают, как им кажется, воспринимать не трёхмерный, а четырёхмерный пространственно-временной континуум. Естественно, все меры длины и времени, все расстояния теряют свой смысл.

— Они действительно воспринимают четырёхмерный мир?

— Трудно сказать. Не исключено… Палата семнадцать. Олеся Пащенко, двадцать пять лет. Во время полтергейста пострадала её семья. Грудной ребёнок получил ожоги, неопасные для жизни.

Филатов посмотрел на красивую молодую женщину, тело которой было обвито эластонитями повышенной чувствительности, принадлежащими аппарату-диагносту, сострадательно покачал головой:

— Смотри ты, какая молоденькая… Жаль!

— Павел Серебряков, восемнадцать лет. Курсант Военно-космической академии. Его скрутило в классе спецтренажеров. Перекрученный тренажёр, расколотый диагност в гравикамере — всё, больше последствий не было. На контакт не идёт. Бред преследования. Якобы чёрная сущность стремится опутать его и утянуть в ад. Дальше?

— Хватит.

— Остальные случаи схожие. Во время их нахождения в госпитале зафиксировано четырнадцать случаев полтергейста. Кстати, эти энергии глушатся полями нейтрализации, но не до конца.

— Значит, у них эфиродинамическая природа?

— Вряд ли. Из всех случаев самый опасный — с диспетчером. Там могли быть реальные жертвы. Но ничего такого, как в «Парящей лисе». Там полтергейст покуражился вовсю. Наши случаи куда слабее.

— Слабее, сильнее, — нахмурился разведчик. — Главное — это существует. И что это такое?

— То, что мы имеем дело с заболеванием — это факт. Я тебе могу назвать не один признак, по которой «распадники» именно больные, а не какие-то мутанты и не деградировавшая ветвь человечества, — усмехнулся Сомов. — Есть начало болезни, есть более-менее изученное её течение. Нет ни одного случая излечения, и нет даже подходов к лечению. И нет главного — носителя болезни.

— И нет начала.

— Правильно. И мы не имеем контакта с больными, не можем восстановить его историю, узнать, что предшествовало заболеванию. Разговоры с родственниками и знакомыми ничего не дают. Больные никогда не встречались друг с другом, они из разных мест. Но общая причина должна быть.

— Ну что ты об этом думаешь?

— Не знаю. Если мы найдём начальный этап, станет понятно, откуда ветер и что с этим делать.

— И зачем таинственным похитителям сдались эти «распадники», — кивнул разведчик.

— Точно.

— Перед началом полтергейста на «Парящей лисе» пилот сказал одно слово — гость.

— Гость, — госпитальер задумался. — Гость. Что бы это значило?

— Может, ничего.

— А может и значить… У меня есть одна идея.

— Плодотворная?

— А это мы посмотрим. Я хочу попытаться войти в контакт с больными.

— Как?

— Обычно. С риском для жизни…

* * *

— Вы мои, мои, мои, — шуршал как прибой — мягко и настойчиво — Чёрный шаман, переваливающийся на кривых толстых ногах по комнате рядом с двумя распростёртыми телами своих врагов. — Я сильный. Вы слабы… Ты! — он нагнулся над Динозавром, который пытался скинуть с себя оцепенение и не мог. — Я дал тебе милость. Ты был верным псом. Не хотел оставаться верным. Будешь мёртвым. Выпью твою кровь. Выпью, выпью, ах, — Чёрный шаман упал на колени и начал раскачиваться из стороны в сторону.

Перед ним лежала медная чаша и ржавый, видавший виды нож. Эти вещи он нашёл в стенной нише — Динозавр их прихватил как сувенир с Ботсваны и как напоминание о том жутком мире колдовства и человеческих жертвоприношений, к которому ему довелось прикоснуться. И подгадал — только не себе на пользу. Эти предметы пригодились Чёрному шаману. Тот готовился принести очередные жертвы хищникам мабуку — чёрным демонам чёрных богов.

— Я выпью твою силу, пёс. Я выпью священную жидкость, хоть ты недостоин. Недостоин, недостоин! Чёрный шаман вскочил и пнул Динозавра.

— И твою силу возьму я, презренная самка песчаной черепахи! — он нагнулся над Пенелопой, скорчившейся на полу, обхватив плечи руками. — Я ждал. Моя сила не подвела меня. Мои демоны вернулись ко мне. Я! Я! Я!

Шаман впадал в экстаз, он отвлекался, но сжимавшие пленников путы не отпускали их.

— Твоё везенье, пёс, где оно? Нет! А твоё, грязная тварь? Нет! У меня есть! Везенье со мной! Сила — со мной!

Тем временем речь становилось всё сбивчивее и быстрее. Он переходил на шёпот.

— Чёрный шаман ждал. Чёрный шаман ждал долго. Чёрный шаман сидел в плену! Они думали, Чёрный шаман не может ничего! Но он копил силу! Он копил знание! Он искал ключи к железным механизмам. Он искал ключи к холодному мёртвому разуму, управляющему металлом! Он искал ключи к душам! Он нашёл ключи к душе того, кто охранял его! Он убил его и выпил его силу!

В голове Пенелопы будто ворочался дикообраз. Резкая боль пульсировала от затылка ко лбу. Женщина не могла двинуться, но она могла думать. И она поняла, о чём говорит Чёрный шаман. Пока идиоты-врачи думали, что колдун растерял свои силы и ничего не может без доступа человеческой крови, тот копил силы, опутывал мозг Утконоса и учился разбираться с электронными системами. И в один прекрасный день нанёс удар. Сбежал. Смог невидимкой просочиться в дом Динозавра.

Два года не прошли для колдуна даром. Он открыл для себя тонкости мира техники. И теперь стал ещё сильнее, хотя и утратил значительную часть магической мощи.

— Вы, белые глупцы. Вы жалкие животные! Вы проспали приход в мир Чёрных Погонщиков. Я знаю Тёмных Демонов. Чёрный шаман будет служить им! Они будут служить Чёрному шаману! Пить кровь! Брать силу! Я хочу!..

Динозавр замычал и начал приподниматься.

От него это потребовало огромных усилий. Но он распрямил плечи и приоткрыл глаза. Он скидывал власть Чёрного шамана.

— Нельзя, пёс. Нельзя, нельзя, — забормотал Чёрный шаман. Он испуганно подался назад. Железная воля майора Форста сокрушала оковы. — Нельзя, нельзя, нельзя!

Колдун подался назад. Он испугался. Он понял, что власть его кончается.

— А мабу ту! — издал Чёрный шаман дикарский боевой клич Ботсваны. Сжал ржавый нож и занёс его над майором, зная, что должен успеть вонзить его во врага, или будет поздно…

Динозавр понял, что нож сейчас вонзится в его грудь. И вскоре его трепещущее сердце забьётся в руках колдуна. Он сделал титаническое усилие. Чёрный шаман поднял нож…

В последний момент Динозавр согнулся и уткнулся глазами в локоть. Он затылком почувствовал, что сейчас будет.

Захваченные поединком, ни Чёрный шаман, ни Динозавр не обратили внимания на тихий шелест, исходивший от зависших рядом с домом глайдеров.

В дом подбросили «колючки» — светошумовые устройства, приводящие человека на несколько минут в состояние ступора, так что его можно было брать тёпленьким.

Море огня врезало по глазам Чёрного шамана, грохот прокатился по его ушам. Он упал на колени и заскулил, потеряв ориентацию. Динозавр повалился на пол. Он отделался меньшими потерями. Во время борьбы с Чёрным шаманом он пребывал в состоянии оглушённое, так что звуковая волна прошлась по нему не так сильно. А глаза он сумел уберечь.

Как только Чёрный шаман был повержен, спали оковы с Динозавра. Злая сила отступила и от Пенелопы. Но майор Форст знал, что показывать своё состояние нельзя.

Он не понял, в чём заключается ситуация, а в таких случаях лучше, чтобы тебя просто не замечали до поры до времени.

По классике захвата в дом влетело четверо десантников в чёрных штурмовых бронекомлектах. Они держали в руках бронебойные разрядники. Их лица скрывали тёмные шлемы. Первый десантник ударил Чёрного шамана хлыстом парализатора, и туша обмякла.

— Забрать! — резко приказал пришелец.

Десантники подхватили Чёрного шамана и сноровисто выволокли из помещения.

Главарь посмотрел на распластанные тела Динозавра и Пенелопы, кивнул своему помощнику:

— Выброси этот мусор! — и вышел из дома.

Десантник поднял бронебойный разрядник. Ствол уставился на Пенелопу.

Десантник был дурак и не умел чувствовать ситуации — это Динозавр понял сразу. Сам майор никогда бы не встал в такой близости от противника, даже кажущегося бездыханным.

Палец десантника пополз по спусковому крючку. Ещё секунда — и красивое лицо Пенелопы вспучится, кожа лопнет, череп разлетится, и это прекрасное существо превратится в обгорелые лохмотья.

Динозавр начал движение. Он перекатился по полу, захлестнул ногой десантника, привставая, придал ему ускорение, и когда тот ещё не коснулся пола, выбил из его рук разрядник, подхватил его и разрядил тому прямо в грудь.

— Вставай! — Он рывком поднял Пенелопу, ноги у неё не слушались. — Туда! — Он резко толкнул женщину вперёд, которая пролетела по инерции три метра и шмякнулась о мягкую стенку в коридоре.

Динозавр кинулся за ней, полуобернувшись, резанул молнией появившуюся в проёме фигуру.

Послышался сдавленный крик боли. Молния коснулась плеча десантника.

Динозавр успел вовремя. Как только он влетел в коридор, в помещении рванула плазмограната, сметая мебель, вздувая пузырями пластик и керамику стен. В помещении не должно было остаться ничего живого. Но там никого не было.

— Наверх! — Динозавр толкнул Пенелопу к платформе гравилифта. — Они сейчас двинут сюда.

Платформа бесшумно взмыла, унося так и не вышедшую до конца из прострации Пенелопу вверх.

А Динозавр прижался к стене, готовый встретить штурмующих ударом разрядника.

Потом пустая платформа вернулась. Динозавр вскочил на неё и спрыгнул рядом с Пенелопой на втором этаже.

Но нападавшие не ринулись снова в дом.

Ухнул взрыв, посыпались брызги небьющихся стёкол, домзаходилходуном. Потом последовал ещё удар. Это один из двух глайдеров нанёс по дому удар из бортового орудия.

— Вызывай экстренную помощь! — крикнул Динозавр Пенелопе. — Комп. Защита. Активизация. Уничтожение! — приказал он.

Плазменный разряд защитной системы дома протянулся к глайдеру, но не причинил ему вреда.

Следующие удары глайдеров имели шанс пробить брешь в активизировавшейся обороне дома, но пилоты не стали связываться, а устремили скоростные машины в чёрное небо.

Пенелопа нажала на кнопку экстренного вызова на браслете связи.

— Полицейские будут здесь через пять минут, — она сидела, прислонившись к стене. И неожиданно всхлипнула. Динозавр провёл ладонью по её волосам.

— Всё нормально, офицер, — произнёс он, положив рядом с собой разрядник.

— Я знаю, — она снова всхлипнула, потом встряхнула головой — зло, непокорно. Она снова стала той самой Пенелопой Вейн. — И обойдусь без твоих нежностей, Динозавр!

— Ты всё такая же ведьма, — грустно вздохнул он.

— С такими учителями неудивительно, — она смерила Динозавра презрительным взглядом.

— Ладно, старые друзья обменялись нежностями, — хмыкнул Динозавр. — Теперь ты мне расскажешь, что происходит, или я надеру твой очаровательный зад.

Как получилось, что слово зад стало любимым словом аризонцев? Динозавр неоднократно задавался этим вопросом. И в минуты обострения хронического цинизма думал, что по большому счёту это из-за того, что вся его страна сидит в заднице, поскольку при материальном изобилии в ней вырастает уже которое поколение истинных задниц, которые ни о чём, кроме собственных интересов, не думают. Так что весь мир — это большая задница…

— Всё просто. Чёрный шаман сбежал из клиники Форбса.

— Что?! — воскликнул Динозавр. — Он все годы находился здесь, на одной планете со мной?

— А ты что, хоронился здесь от него?

— В каком-то роде.

— Он пришёл рассчитаться с тобой. А эти люди пришли за ним. Он им нужен.

— Кому им?

— Ордену Копья.

— Кто это такие?

— Форст, мне никто не поверит. Но я убеждена, что это правда.

— Рассказывай.

— Для этого тебе придётся вернуться в игру. Хоть ты и самая большая сволочь из всех, кого я знала, но ты мне нужен. Я верну тебя в игру…

* * *

— Такую гадость даже ядовитые птимабуку с планеты Ботсвана есть не станут, а они, между прочим, славятся прекрасным аппетитом. Вы же хотите кормить этой кашей наших больных!

— Требуются изменения в программе пищесинтезатора, — трижды как заведённый повторил андроид.

— А, чтоб тебя! — окончательно разозлился главный госпитальер. — Всю дорогу забываю, что эти андроиды не люди, а только внешне на нас похожи. Распекаю их, как обычных рабочих.

— Бывает, — сказал Филатов.

Друзья сидели на командном пункте госпиталя. День начался с организационных неурядиц и технических поломок.

— Чем дальше, тем больше сбоев в комппрограммах, — пожаловался Сомов.

— Не связано с «распадниками»? — заинтересовался разведчик.

— Возможно. Всплески этой загадочной энергии добивают до главного блока станции.

— Из одиннадцатого блока? — удивился Филатов. — Именно. Почему-то больнее всего бьют по пищесинтезаторам. Третья подналадка за два месяца.

— Не думал, чтобы отвести одиннадцатый блок подальше?

— Нет никакого смысла.

— Но когда-нибудь накроется главный комп.

— Нет, это исключено, — отмахнулся Сомов. — Неполадки неглубокие, функциональные. Переживём.

— Как продвигаются дела по «распадникам»?

— Никак. Застопорились.

— Ты обещал попробовать какую-то методику.

— Да. Нужно свести баланс всех тел хотя бы ненадолго. Единственная возможность.

— Как это сделать?

— Аппаратуры такой нет. Единственная надежда на старое доброе колдовство.

— Экстравоздействие?

— Да.

— И у тебя хватит на это сил? — с сомнением спросил разведчик.

— Ни у кого не хватит.

— Так на что ты надеешься?

— А это зачем? — Сомов щёлкнул на пульте клавишей, и перед ним из пола поднялся контейнер. Он раскрылся.

— «Раковина» приоров, — прошептал Филатов.

— Она, родная.

На Ботсване друзьям удалось проникнуть в легендарный заброшенный город загадочной працивилизации приоров. Туда безуспешно пытался с помощью Чёрного шамана попасть майор Форст. Собственно, этот проект ЦРУ и послужил началом чудовищных событий. Аризонцы хотели получить доступ к технологиям приоров и достигнуть перевеса сил в свою пользу. Но получилось наоборот — в город попали Сомов и Филатов и извлекли оттуда несколько предметов, которые обеспечили технологический скачок Московии. Вместе с тем один предмет остался у Сомова — «раковина», которую все посчитали обычной ракушкой с морского дна. Вместе с тем она являлась сосредоточением мощнейших сил, и иногда у Сомова получалось вызывать эти силы. Несколько раз «раковина» спасала жизнь ему и другим людям. Она помогала пациентам, в том числе при лечении загадочной мраморной болезни. Вместе с тем её использование было опасным. Она не только выручала людей, но и ставила их на грань погибели.

— Когда планируешь начать? — спросил разведчик.

— Мне кажется, пришла пора. Попробуем завтра, — сказал госпитальер, поглаживая «раковину»…

* * *

Динозавр был снова на службе. Ему не хотелось самому признаваться, насколько он рад этому и насколько ему обрыдла тихая жизнь и даже самые экзотические бананы.

Восстановлен в Центральном разведывательном управлении он был на малопонятной должности консультанта Директора. Эта должность подразумевала использование его по любой линии в наиболее актуальных делах. Таким актуальным делом явилась работа комиссии по исчезнувшему кораблю-разведчику «Парящая лиса».

После похищения Чёрного шамана поднялся большой шум. Призвав всё своё красноречие, Пенелопе удалось убедить руководство в том, что исчезновение разведчика и эпидемия буйства духов связаны между собой.

В этом деле ничего не было ясно. Обнаруженный труп десантника так и не удалось идентифицировать. Ни в данных учёта граждан, ни в пограничных информационных банках человек с такими папиллярными узорами и радужкой глаз не числился. В принципе такое было возможно, если убитый принадлежал к отверженникам — расплодившимся в городах бродягам, которые принципиально ничего не имеют общего с государством — не сидят на сытых социальных пособиях, не пользуются бесплатными едой, наркотиками и сенсорзрелищами, не регистрируют своих детей. И вариант второй — этот человек незаконно проник в Объединение Планет Аризоны, что придавало делу зловещий оборот. В государстве, где убийцы порой отделывались общественным порицанием, шпионаж и незаконное пребывание на территориях ОПА считалось самым серьёзным преступлением.

Глайдеры, участвовавшие в налёте на Олимп, были найдены на стоянке на побережье. Один из них был повреждён ударом защитных систем дома Динозавра. Оба были зарегистрированы на имя хозяина компании «Игрушки-кошмарики» Майкла Пирсона. Когда к нему нагрянула Пенелопа в сопровождении Динозавра, Пирсон начал высокомерно вопить о своих правах и требовать соединить с адвокатом, председателем муниципального совета по защите гражданских свобод, с общественной комиссией под названием «Долой грязных копов» и ещё с десятком таких же организаций. Допрос свидетеля на Аризоне вырастал в большую проблему.

Динозавр послушал его минуты две, а когда Пирсон потянулся к кнопке СТ-связи, взял со стола тарелку с популярным пудингом «Слюна слизняка» и размазал по физиономии бизнесмена. Потом нагнулся над ним и рыкнул:

— Ты заткнёшься и пойдёшь с нами! Или я размажу тебя так же. Понял?

Пирсон понял. Он не возражал. Он вдруг стал вежлив и послушен. Ибо на него смотрели глаза хищника, способного разодрать его на мелкие кусочки.

Пирсона сначала допросили просто так, а потом с «правдоискателем» и гипноснимателем. Без толку. Динозавр убедился, что этот человек действительно ничего не знал, и неизвестные злоумышленники сумели зарегистрировать два тяжёлых глайдера на его имя.

Когда Пирсон пришёл в себя, он взял быка за рога.

— Эти глайдеры зарегистрированы на меня, так? — осведомился он сухо.

— Так, — согласилась Пенелопа.

— Когда я смогу забрать их?

— Ну, наглец!

— Юридически это моя собственность.

— Это вещественное доказательство.

— Я пришлю моих адвокатов.

— Пшёл вон отсюда! — для верности Динозавр придал бизнесмену ускорение пинком под зад и кинул прямо в руки охранников. — Выкиньте это дерьмо на улицу.

Принятые меры полицейского розыска ничего не дали. Чёрный шаман не возникал нигде. Или он где-то спрятан, или его нет на планете.

Динозавр, просмотрев наименования вылетевших из космопорта кораблей, вычленил четыре — малый грузовой рейджер «Апполоний», скоростной гонщик «Морская медуза», яхту «Мельпомена» и эфирный парусник межпланетного радиуса «Пьяный мичман».

— Если его вывезли, то на одном из этих кораблей. Нужно проверить их всех по портам приписки, — сказал Динозавр.

И всё же самой подозрительной оказалась «Мельпомена», под регистрационным номером которой на планете Датское Королевство был зарегистрирован низкоорбитальный транспортёр.

Объявив в розыск «Мельпомену», Динозавр безнадёжно махнул рукой:

— Бесполезно. Яхта больше не появится.

— Как знать, — возразила Пенелопа. Отработав Монтану и не обнаружив там ничего, Динозавр и Пенелопа прибыли на Аризону. На сто пятом нижнем уровне здания ФБР располагался кабинет Пенелопы. Просторные, выдержанные в аскетической строгости помещения удивили Динозавра. Но увидев комнату отдыха, он понял, что Пенелопа осталась такой же. Комната была обставлена роскошно, в ней висела над полом королевская виброкровать со ста двадцатью уровнями жёсткости, в голове — сенсорусилитель, при общении с противоположным полом он погружает человека в самые сладкие эротические переживания. Здесь же были волновой успокоитель, вибромассажёр, ионные наполнители…

Динозавр подумал, что это помещение очень похоже на то, на Потомаке, где он с Пенелопой…

Что-то толкнуло его вперёд. Он шагнул вперёд и положил ей руку на плечо.

— Пенелопа… — хрипло произнёс он.

Она сшибла его руку резким ударом и процедила:

— Убери свою грязную клешню, Динозавр! Мы здесь работаем, ясно?

— Ясно.

— Я не для того вызволила тебя из банановой дыры, чтобы барахтаться с твоей вонючей тушей на постели.

— Пенелопа, ты всё-таки редкая сволочь.

— А ты как думал, пупсик? — она провела пальцем по его щеке. — Именно сволочь. За работу…

Динозавр должен был признать, что накопала Пенелопа немало. Работа с информацией — это её конёк.

— В ту ночь ты проговорилась об Ордене Копья, — сказал Динозавр, сидя перед компьютером на жёстком стуле — он признавал только жёсткие стулья и не любил разваливаться в обволакивающих, массирующих седалище и шею, принимающих любую форму креслах. — Что это такое?

— «Теневые миры» человечества.

— Это чушь! — воскликнул Динозавр.

— Для дураков небольшая лекция. В знаменитый «час X» человечеству пришлось срочно уносить ноги с нашей любимой альма-матер — планеты Земля. Многие переселенцы на своих эскадрах выпали из поля зрения Планетного Комитета Спасения. Они просто пропали, сгинули, погибли — так считалось до поры до времени. Но кто гарантирует, что многие эскадры не нашли новые миры и не обжили их?

— Мы обнаружили несколько таких миров. Жалкое зрелище. Им едва удавалось сохранить крупицы технологической цивилизации. Они были привязаны к своим новым планетам.

— Они — да. А другие? По другую сторону барьера, в «теневых мирах»?

— Какие другие?

— Документ 87/165! — отдала приказ Пенелопа компу.

В воздухе завис переливающийся разными цветами текст. Пенелопа протянула руку, и ей на ладонь лёг отпечатанный на пластиковом листе документ.

— «Аспекты внешнего воздействия на гуманоидный сектор не идентифицированных сил присутствия», — процитировал Динозавр. — Что за чепуха?

— Прочитай подчёркнутые выдержки. Динозавр внимательно ознакомился с ними и недовольно осведомился:

— Этот аналитик офицер Ньюмен из информационного центра Бюро считает, что за многими не расследованными случаями, происшедшими в ОПА, стоят «тёмные миры»?

— Именно. Мы привыкли всё списывать на происки московитян. А он делает допущение, что враги могут говорить и на других языках.

— Недоказуемо.

— Идиоты из Бюро посчитали так же, — кивнула Пенелопа. — Вот ещё. Справка по делу Найсмита.

Ещё один лист порхнул в её ладонь.

Динозавр ознакомился и с ним.

Восемь лет назад была зафиксирована попытка проникновения в Институт Короля Артура — так в шутку прозвали научно-исследовательскую организацию, занимавшуюся в интересах обороны исследованиями в области паранормальных явлений. Польза от него была не такая большая, пока ни один колдун и экстрасенс не мог противопоставить ничего боевому истребителю или плазмопокрывалу. Но такие исследования всё равно велись как в Аризоне, так и в Московии — был призрачный шанс получить, наконец, в этой области преимущество перед стратегическим противником.

Институт Короля Артура имел славу обители сумасшедших всех мастей. Астрологи, колдуны, авгуры и ещё чёрт-те кто — кого там только не было. Все они там чувствовали себя комфортно, сосали денежки из федерального бюджета и в ближайшие столетия не собирались их оправдывать.

Если бы чужой агент пытался проникнуть в суперсовременные лаборатории на Стрельце-восемь, тоже принадлежавшие институту Артура, но занимающиеся серьёзнейшими психотронными исследованиями, это ещё можно было бы понять. Но лазутчик влез в банк данных по старинным рукописям, слизнув оттуда всю информацию, а затем отправился в музей института, в котором был собран разный хлам со всех концов Вселенной, имеющий якобы магическое значение. Лазутчик без труда преодолел системы охраны — благо охранялся этот филиал не особенно хорошо. Однако в последний момент пришелец сделал ошибку, у порога музея он напоролся на охрану, попытался уйти с боем, подстрелил трёх человек и попал наконец под хлыст нейтрализатора.

Сотрудники ФБР привычно посчитали его за московитянского лазутчика. Этот человек не значился ни в одном регистрационном банке. Его просто не существовало — так же как и десантника, павшего в доме Динозавра.

Лазутчик молчал и не реагировал ни на какие вопросы. Тогда за него взялись с использованием гипноснимателей и правдоискателей. И специалисты обнаружили очень сложную систему психологических блокировок. Её почти удалось преодолеть. Наконец, допрашиваемому смогли задать несколько вопросов.

— Как тебя зовут?

— Несущий Молнию.

— Ты из Московии?

— Нет.

— Откуда?

— Орден Копья!

Эти слова были последними. Вступила в силу не выявленная глубокая блокировка. Были нейтрализованы рефлексы, отвечающие за дыхание, и агент погиб.

— Он слизал из информбанков в числе прочей информацию по проявлениям полтергейстов, — произнёс Динозавр.

— Так точно, сэр! — улыбнулась Пенелопа. — Теперь полюбуйся на это.

Следующая распечатка легла в её руку. У Динозавра полезли глаза на лоб.

— Нападение на космический госпиталь. Это же объект Галактического Комитета Общей Безопасности!

— Да. И там тоже было несколько «фокусников».

— Неизвестные штурмовики «Торнадо». Это серьёзно. Такие машины могут позволить себе немногие.

— В тот-то и соль…

Динозавр внимательно ознакомился со всеми случаями похищений носителей полтергейста последних месяцев.

— В четверти случаев загадочные противники успевали на место происшествия раньше, чем спецслужбы, полиция и служба спасения Аризоны вместе взятые, — задумчиво произнёс Динозавр.

— Какой вывод напрашивается? — спросила Пенелопа.

— Они могут определять место будущего кризиса. Но как? И вообще — такое возможно?

— Значит, возможно. Они знают, где разгорится полтергейст. Полицейский глайдер только ещё получает приказ на вылет к месту происшествия, а эти задницы уже там и берут за задницу тех ублюдков, — выдала Пенелопа. — Что нам это даёт?

— Нужно успеть к месту очередного бедствия раньше их. Нам нужны они. Живые. Только как узнать заранее о том, где произойдёт очередной полтергейст?

— Пока ещё не знаю, — честно призналась Пенелопа. — Но у меня имеются кое-какие соображения и на этот счёт…

* * *

— Попробуем испытать действие приорской «раковины» на самом молодом нашем пациенте, — сказал Сомов, сидевший в кресле. — Курсант Военно-космической академии восемнадцатилетний Павел Серебряков.

— Я должен принять участие! — потребовал разведчик.

— Тогда влезай в СВЗ.

— А ты? — спросил Филатов.

— Как ты представляешь работу с «раковиной» в скафандре высокой защиты?

Филатов пожал плечами. Послушно подошёл к стене командного пункта. И влез в раскрывшийся лепестком СВЗ «Муромец», похожий на закованного в латы гоблина из старых английских сказок.

— Пошли, — кивнул Сомов.

Капсула местного сообщения отделилась от основного модуля госпиталя и направилась к висящей отдельно в космосе и не соединённой ни с чем зелёной «ёлочной игрушке» — блоку одиннадцать.

— Стыковка завершена, — сообщил комп. Друзья прошли по коридору к боксу. Остановились перед ним. Сомов нервно провёл рукой по лицу и приказал:

— Комп, открыть!

— Особо опасный блок. Подтверждение, — привычно потребовал комп.

— Подтверждаю.

Они прошли куб со стороной в восемь метров. Пластиковая мебель из пенорезины, о которую невозможно ушибиться, составляла всю обстановку. Сложнейшая аппаратура не была видна, но при необходимости могла словно по волшебству возникнуть из пола, стен и потолка. Тяжесть здесь была семьдесят процентов земной — наиболее благоприятная для излечения любой болезни.

— Комп, общее состояние больного? — осведомился госпитальер доставая из кармана «раковину» приоров.

Пока компьютер долдонил малопонятные для Филатова слова, типа: «Усреднённое состояние гомеостаза образует показатель пять единиц по шкале Голева…», разведчик неотрывно смотрел на «раковину», в которой таились огромная энергия, непредсказуемые возможности. «Раковина» слушалась только Сомова, да и то редко. Есть ли шанс, что госпитальеру удастся найти с ней контакт сейчас?

Госпитальер подошёл к больному — молодому человеку — высокому, симпатичному. Выглядел тот неплохо — на щёках играл румянец, но глаза его смотрели куда-то в пустоту. На внешние раздражители он не реагировал.

Сомов опустился на выросший из пола пенорезиновый куб, прикрыл глаза и положил ладонь на «раковину». Сперва ему показалась, что надежда на контакт тщетна. «Раковина» не откликалась на мысленный призыв. Она была мертва. Мертва обманчиво.

А потом неожиданно госпитальер почувствовал поднимающееся тепло. Оно приходило из каких-то иных миров, не имело ничего общего с привычным теплом. Оно могло жечь огнём, но при этом температура окружающей среды не поднималась ни на градус.

Сомов улыбнулся. Ему стало хорошо и приятно. В его руках была мягкая и добрая сила, которой он владел и которую хотел направить во благо.

А потом он вошёл в контакт с больным. Почувствовался запах озона. Неожиданно госпитальер стал ясно различать ауру курсанта.

Дело не в том, что госпитальер стал видеть ауру — он видел её и без помощи «раковины». Но сейчас энергетическая оболочка была перед ним чётче, чем физическое тело. И кроме того, Сомов ясно видел, что кокон разделяется на несколько пластов. Последнее тело представляло из себя микроскопическую точку. Если долго смотреть на неё, то она била по глазам, вызывала резь. Возможно, это была квинтэссенция духа. А может быть, очередное тело, но более глубоко Сомов просто не мог проникнуть взглядом.

Все эти тела находились в болезненном диссонансе. Тепло «раковины» становилось мягче и приятнее. И вдруг Сомов понял, что способен влиять на эти тела. И он начал строить из них матрёшку. Получалось это с трудом. Дисбаланс был очень силён. И силы, вызвавшие его, были огромны и коварны.

Сколько времени боролся Сомов — он не знал. Но начало что-то получаться. Тела приходили в какое-то соответствие друг с другом. Но госпитальер понимал, что не удержит их долго. Возможности «раковины» безграничны. Но ограничены возможности человека, вошедшего с ней в контакт. Может позже, когда он проникнет глубже в болезнь, проникнется её духом, он сможет вылечить этих людей, так нуждавшихся в помощи. Но сегодня он был не способен на это. Сегодня он мог только немного выдернуть сознание курсанта Военно-Космической академии Серебрякова на поверхность нашего мира.

Неожиданно курсант открыл глаза. В них была боль. И госпитальер понял, что почти достиг цели.

— Как тебя зовут? — спросил Сомов.

— Я не знаю.

— Павел…

— Павел Серебряков, — жестяным голосом произнёс пациент. — Я — курсант Военно-Космической академии Павел Серебряков. Я — Павел Серебряков…

— Вы больны.

— Я, курсант Павел Серебряков, болен.

— Когда это началось?

— Я курсант Павел Серебряков.

— Когда мир сломался, Павел?

В глазах больного появилось понимание.

— Класс спецтренажоров. Я там был один. Там всё началось.

— Что началось?

— Там было очень плохо.

— Что там произошло?

— Я пришёл туда раньше других… Я сидел на стуле и смотрел информпакет по навигации. И тут… Он замолчал.

— Ну же!

— Тут пришёл он.

— Кто?

— Гость.

— Какой он был?

— Обыкновенный… Я, курсант Серебряков…

— Какой он был?!

— Не помню. Он сказал: «Ваш мир перешёл «черту» Он на гране глобальной катастрофы. Спасутся избранные».

— Что? Так и сказал?

— Да.

— «В мире много зла. Мир погряз во зле. Зло — материальная сила. Зло взорвёт ваш мир».

— Так и сказал? Кто он?

— Вестник. Я — избранный. Я — спасусь. Я должен отдать долг.

— Какой долг?

— Я, курсант Серебряков…

Госпитальер понял, что теряет контакт с «раковиной». В глазах померкло. Он начал заваливаться набок, падая с кресла.

Филатов кинулся к нему и поддержал его.

— Я в порядке, — кивнул Сомов, отводя руку друга. — Уходим.

* * *

Арена представляла собой стеклянный круг метров семидесяти диаметром, над которым в семи метрах завис, удерживаемый едва различимыми витыми колоннами, такой же круг, утыканный, как ёж иголками, тонкими антеннами сенсорнаведения.

Арене было далеко до Большой Арены Нью-Тауна — гигантского суперсовременного сооружения, оснащённого самой совершенной аппаратурой для массовых сенсоригрищ и объёмных садомахов — та могла вместить до миллиона человек, психокинетический напор, когда она заполнялась хотя бы на треть, был такой силы, что прокатывался по Нью-Тауну, и даже на окраинах всю ночь не могли прийти в себя собаки, мяукали коты и утром головная боль мучила людей, не додумавшихся включить на ночь электромагнитную защиту.

Малый Мадрид — город в пяти тысячах миль от Нью-Тауна — заслужил славу обители умеренных, а то и патриархальных нравов. Поэтому сенсоригрища на местной Арене были вполне пристойными. До композиций новой звезды сезона Стала Людолюба здесь было далеко.

К часу ночи сюда стали стекаться люди. Сотни людей. До начала сенсоригрища оставалось полчаса, и агрессивные плоскуны, шокирующие голонудисты, взведённые «отпадники» — искатели сенсорудовольствий, неразборчивые во вкусах волновые наркоманы и просто пристойные граждане толкались в ожидании сеанса.

Всё было как всегда. У кого-то ещё до начала представления начался припадок наркоголодания, и дежурящий врач в сопровождении киберпаука-медика начал колдовать над несчастным, угощая того небольшой дозой электромагнитного нарковоздействия.

Здесь была своя тусовка. Многие люди знали друг друга. Сновали торговцы запрещёнными тяжёлыми нейросенсориками. Витал запах эротических духов-возбудителей и нового модного одеколона, пахнущего отвратной гнилью. Кого-то ткнули виброножом, и доктору опять нашлась работа, через три минуты появился глайдер с реанимационным контейнером, а полицейский-робот начал журить скованного в наручники плоскуна, не обращая внимания на сыпящиеся удары железных прутьев и виброножей, которыми награждали его товарищи задержанного.

Наконец робот выписал правонарушителю штраф, и отъехал на бронегусеницах в сторону.

Так что всё было относительно тихо, пристойно и не предвещало неприятностей.

И вот действо началось.

Джек Поганец — гастролирующий представитель умеренного направления кретинрока — воспарил на гравиплатформе над Ареной. Он был коротко стрижен, похож на банковского служащего, одет в тёмный смокинг и бабочку.

Вспыхнул и начал переливаться свет — он вспучивался ядерными грибами, плёл лазерные кружева. Он бил по глазам и по нервам. Потом на уши надавил неслышимый инфразвук, вызвав укол пьянящего ужаса.

Начали появляться и рушиться беспорядочные абстрактные СТ-проекции. И это в полном молчании.

— Ура, слизни! — прокатился голос Джека Поганца.

— Слизни, слизни! — завизжала толпа.

Джек сделал движение, и из его рукавов посыпались звёзды. Они касались лиц людей, полыхая жаром, но не причиняя вреда. По Арене поползла жуткая вонь.

— Грязные, вонючие, мерзкие, пахучие. Кто? — взвизгнул Джек.

— Мы! — заревела толпа.

— Слизни!

Голос его становился громче. Он рокотал весенним громом, и спасения от него не было. Но никто и не искал спасения. Всем хотелось большего. Все знали, что это только начало.

Иголки генератора сенсорнаведения начали подрагивать и покрылись зелёными и синими молниями.

— Блюй на смокинг ближнего! — заорал Джек.

— Слизни! Да! — взревела толпа.

И каждый в ней ощутил, что волна приятной боли обрушивается на него, что он перестаёт быть собой, а становится частью в унисон ревущей толпы.

— Испражняйся! — орал Джек.

— Слизни! — вторила толпа.

— Сношайся! — визжал Джек.

— Слизни! — вторила толпа.

— Вонючки, пахучки! — бил себя кулаками по телу Джек.

— Мы-ы-ы! — радостно выла толпа.

Усики генератора накалялись всё больше. Всё дальше в людях отходило осознание собственного эго. Радостная разрушительная волна несла людей вперёд. Там, где в нарастающей вони, в океане отвратного вкуса, появившегося во рту, в лёгкой боли маячил чёрным и желанным провалом ОН! МАЯЧИЛ КАЙФ!

— Ползучие, гнойные! — взвизгнул Джек.

— Мы!

— Поганые и беспокойные!

— Слизни!

Гравиплатформа кружила всё быстрее. На ней катался и корчился, бился в припадке Джек. И волны его чувств, напор его отвращения, злости и агрессии считывались аппаратурой и передавались через усилители на всю беснующуюся, ревущую толпу…

Гравиплатформа заложила новый вираж. Толпа бесновалась синхронно. И никто не обращал внимания на одного человека, выпавшего из неё. Он стоял, уставившись вдаль, и не обращал ни на что ровным счётом никакого внимания.

Он вздрогнул. Его лицо изменилось, по нему прошла судорога. И вдруг летящая над ним Гравиплатформа накренилась. Дёрнулась. И начала медленно заваливаться на бок. Она приподнялась на метр и рухнула, впилилась в пол. Чудом придавило лишь двух человек. Джек упал на пол и, не в силах вернуться в действительность, продолжал кататься по полу, что-то повизгивая.

А тем временем усики сенсоргенератора наверху начали корёжиться. Они изгибались неведомой силой.

А человек стоял в центре начавшей бурлить толпы и глядел перед собой.

Толпа забурлила. Люди давили друг друга, пытались выбраться, но удавалось это не всем. Но народу было не так много, чтобы в давке кого-то задавили насмерть. Роботы-полицейские пытались не допустить членовредительств. Кто-то стонал. Кто-то плакал. Кто-то упал на колени и бил кулаками землю. Обломанный Кайф — это отвратно. Это унизительно. Это страшно.

Через пять минут над опустевшей Ареной завис полицейский глайдер, и на землю спрыгнули двое патрульных в защиткомбинезонах, с опущенными шлемами. Они не знали, с чем столкнулись. Администратор Арены объяснил им в двух словах всё. Тут же ушёл кодированный импульс в штаб-квартиру ФБР — он означал, что объявился «фокусник».

Полицейские стояли в стороне от незнакомца и старались не приближаться, вместе с тем они готовы были во что бы то ни стало не дать ему скрыться.

Впрочем, этот человек, лет тридцати пяти на вид, и не пытался бежать. Он походил на обычного служащего. В нём не было ничего особенного. И вместе с тем в нём была угроза. И угроза нешуточная. Невероятная. О ней напоминала искорёженная Арена.

Через три минуты приземлился ещё один глайдер. Оттуда вышли трое — двое мужчин и женщина. Они были одеты в чёрную одежду, и лица у них были скучающими.

Поджав губы, старший, протянув идентификационную карточку спецагента, спросил сержанта:

— Вот этот?

— Так точно, сэр! — сержант под пристальным взором непроизвольно вытянулся в струнку.

Второй полицейский прошёлся распознавателем по карточке агента, и вскоре пришло подтверждение из центра — такая зарегистрирована, агент именно тот, за кого себя выдаёт, без дураков.

— Мы его забираем, — сказал старший группы. — Вы получите премию.

— Спасибо, сэр! — сержант вытянулся в струнку. Глайдер с «фокусником» и его сопровождающими растворился в небе.

— Что ты думаешь, Майк? — спросил сержант своего напарника.

— Они как пришельцы с того света, — пожал тот плечами.

— Я всегда говорил, что в ФБР работают парни со странностями, — коп сорвал с головы шлем и провёл рукой по лбу.

Через десять минут появились ещё двое парней со странностями. Точнее, один парень и девица. А ещё точнее — Пенелопа и Динозавр.

— Где он? — взревел Динозавр.

— Ваши его забрали, — растерянно произнёс сержант.

— Наши?! — воскликнул Динозавр, взял за плечи сержанта и встряхнул его, как куклу.

— Сэр, они предъявили карточку, — сержант кивнул на идентификатор.

Память идентификатора содержала информацию о предъявленной карточке. Вот только получалось, что агент, который ею владел, в этот момент находился в отпуске.

— Они залезли в компьютерную идентификационную систему Бюро, — устало произнесла Пенелопа.

— Ребята знают своё дело, — кивнул Динозавр и направился к своему глайдеру. Ему в спину смотрели растерявшиеся полицейские. Один из них жалел о потерянной премии, а другой жалел о том, что вообще очутился сегодня здесь…

* * *

— Итак, что мы имеем? — осведомился Филатов.

Друзья сидели в пустой кают-компании, откуда только что вывалилась толпа слегка подвыпивших ремонтников, и обсуждали свои проблемы.

— Я запросил аналоговый материал в банках данных главного Библиотечного комплекса Московии, — сообщил госпитальер. — Пришёл информпакет с таким количеством информации, что мне на досуге читать это лет пятнадцать.

— Ну а в двух словах.

— В двух словах то, что наговорил курсанту загадочный гость, иначе как околесицей расценить невозможно, — отмахнулся Сомов и серебряной ложкой подцепил кусок желе со вкусом коньяка.

— Ты не веришь в конец света? — усмехнулся Филатов, рассматривая госпитальера.

— Эта страшилка сопровождает человечество всю его историю. С предсказаний о конце света собирали сливки бесчисленное количество сектантов, проповедников и просто умалишённых. Не верю.

— Значит, гость морочил голову курсанту?

— Всё гораздо сложнее. Смотри. Двадцатый век — появляется огромное количество контактеров. Обычные люди живут скучной обыденной жизнью, пока однажды не слышат голос. Хозяева голосов могут иметь разные адреса. Сообщества планеты Трон, Галактическое Кольцо. А может просто принадлежать Космическому Разуму. Некоторые контактёры скромно заявляли, что к ним является сам Господь Бог…

— И какая поступала информация?

— Самая различная. Начиная с откровений об устройстве Вселенной и кончая чертежами генератора вечной энергии.

— Хоть одна идея сработала?

— Были случаи, когда действительно люди изобретали при помощи таких подсказок странные механизмы, которые почти невозможно было повторить. Но в основном все сообщения были обычной чепухой. Человечество они не продвинули вперёд ни на миллиметр. Люди же полностью попадали под власть таинственных корреспондентов, теряли интерес к чему бы то ни было, кроме реализации этих откровений. Кончали в психушках.

— А контактёры не были обычными шизофрениками? — Филатов откусил кусочек коньяка.

— После нескольких лет такого общения становились. Но это не меняет сути дела. Есть множество доводов в пользу того, что голоса не рождались в их головах. Информация приходила извне.

— Ив ней было о конце света?

— Постоянно. «Будь чище, овладей высшими энергиями, и ты спасёшься, когда остальное человечество падёт в пучину огня» — типичная проповедь из этого ряда.

— А сроки конца света назначали?

— Конечно. Это были предупреждения о ядерной опасности. О летящем на землю астероиде. О слоняющемся по Галактике Гравитационном вихре. И прочая околесица… Но есть интересный момент, касающийся прогностики. Некоторые мелкие предсказания таинственных благодетелей сбывались с абсолютной точностью. Создаётся ощущение, что кто-то подкидывал реальную информацию, чтобы люди съели большую клюкву.

— Один из старейших методов оперативной работы, — кивнул Филатов.

— Дальше. Многие начинали слышать эти голоса после визитов.

— Гости?

— Да! Таинственный гость в пустой квартире. Или просто посетители, случайные прохожие. Они могли представиться членами каких-то тайных советов мудрецов. Или представителями правительственных организаций, которые занимаются аномальными явлениями. Нередко объявляли себя инопланетянами.

— НЛО?

— Точно. Всё это связано с феноменом НЛО. Часто рядом с местом контакта висел неопознанный летающий объект. Инопланетяне долго расписывали своим жертвам, из какой они взялись галактики и чем занимаются на Земле. И опять — разным людям давали информацию, которая противоречила друг другу.

— Опять брехня?

— Чистейшая… После таких контактов начинались голоса. В людях нередко пробуждались экстрасенсорные способности, они начинали лечить и предсказывать будущее. И…

— А полтергейст?

— Начинался полтергейст, — госпитальер отставил вазочку с коньяком-желе и победно посмотрел на Филатова.

— И всё это тянется с двадцатого века?

— Нет. Всё это началось на заре человечества. Гости приходили к людям всегда. Только они называли себя по-иному. Не жильцами планеты Трон, а…

— А Демонами!

— Точно.

— Значит, мы столкнулись с Демонами?

— Возможно.

— Которые имеют на своём вооружении штурмовики «Торнадо»…

Госпитальер кисло улыбнулся в ответ…

* * *

В капитанской каюте дальней яхты, которая недавно швартовалась в космопорту Монтаны под названием «Мельпомена», сидели двое. Стену каюты занимал СТ-экран. Двое человек лениво развалились в глубоких пневмокреслах. Один из них-могучего телосложения блондин, при взгляде на которого приходили на память воспоминания о временах викингов и варваров. Просторный чёрный комбинезон не мог скрыть бугрящихся мышц. Но было видно, что не он здесь старший. Второй был невысок ростом, тоже одет в чёрную одежду, напоминавшую монашескую рясу. Лицо его было неинтересным — обычное лицо среднего человека. Но от него исходила власть. Этот человек привык повелевать. Он умел повелевать. И он знал толк во власти, знал, как её употребить. Для неё ему не нужны были мышцы, как у его собеседника, острый язык, способность к дискуссиям. Власть была для него так же естественна, как и способность говорить. На его шее висела широкая цепь из цемонтия — сверхдорогого и необычайно редкого материала. Несколько столетий доходили обрывочные слухи, что существует божественный небесный металл, но его никто не видел. Наконец он был обнаружен, но воспроизвести его в трансмутационных синтезаторах, при помощи которых можно синтезировать любую материю, так и не удалось. Этот чудесный металл обладал рядом загадочных, даже говорили, мистических свойств. Достаточно сказать, что он не описывался таблицей Менделеева, что, кажется, невозможным. Каждый его грамм стоил целое состояние. А ведь на шее человека висел ещё и большой, украшенный бриллиантами медальон из цемонтия в виде семиконечной звезды, со скрещёнными в центре мечами и алебардой. И, судя по всему, он был изготовлен задолго до того, как существование цемонтия было научно доказано.

Эти двое рассматривали на экране своё очередное приобретение. В боксе сидел опутанный силовыми полями высокой защиты пленник.

— Очередной «проводник», — небрежным тоном сказал человек с медальоном.

— Нет, Магистр Домен, не совсем так, — ответил» викинг».

— У него потрясающие показатели! Разбалансировка полей составляет всего десять процентов. И это после встречи с Визитёром.

— Десять процентов? — покачал головой Магистр. Он только входил в курс дела. Яхта подобрала его на одной из планет, где он выполнял специфическую миссию, я теперь он знакомился с приобретениями подчинённых.

— Он сможет заменить целую свору этих «собак-проводников», — произнёс «викинг».

— Кто он?

— Колдун. Мы охотились за ним давно. Он Великий Колдун. Чёрный шаман Буду.

— Он выдержал появление Визитёра?

— Не только. Визитёр вернул ему силы, которые отняли у него аризонцы. Аризонцы держали его в блоке высокой защиты и исследовали почти три года.

— И каковы были их успехи? — насмешливо осведомился Магистр.

— Как обычно.

— Значит, никаких. О, глупцы…

Он внимательно посмотрел на вязкую, обитую чёрной кожей, тушу.

— Чёрный шаман, — Магистр Домен постучал пальцами по столику перед ним. — Я хочу говорить с ним.

— Ho… — Достаточно было взгляда Магистра, чтобы возражения пропали сами собой.

Домен зашёл в помещение, служившее клеткой для Чёрного шамана. На миг силовое поле пропало, а потом снова сомкнулось. Только теперь колдун и хозяин корабля были вместе.

Чёрный шаман чувствовал себя, словно подопытная крыса. Подобного исхода дела он никак не ожидал. Совершив побег из подводной клиники, он направился на поиски Динозавра — его проклятия, отнявшего у него везение и не давшего ничего взамен. Чёрный шаман рассчитывал найти и уничтожить врага, завладев его силой и удачей. Всё складывалось прекрасно. Колдун научился жить в мире инопланетников. Он пробирался к цели по ночам, как зверь. Он умел таиться и отводить глаза. Он научился обманывать железо и стеклянные мозги, служащие инопланетникам. Тот, кто приходил к нему, дал ему долю силы, которую когда-то давала кровь жертв. И её хватило, чтобы добраться до врага. И он увидел двух врагов. Он мог выпить их жизнь. Мог завладеть их удачей. Он мог, мог, мог. Но…

Они, люди в чёрном, схватили его, как ничтожного таракана, а затем запихнули в эту клетку, лишив свободы. И он ничего не мог сделать против них. Силу и удачу он истратил на Динозавра. Опять проклятый майор перешёл ему дорогу! Как же сладка будет его кровь!!!

Чёрный шаман чувствовал, что находится в космосе. Он попытался прощупать сознанием корабль. Потом людей — пустота. Те, кто заперли его здесь, получше, чем белые инопланетники, разбирались, как гасить колдовские способности.

Увидев посетителя, Чёрный шаман поднялся с пола, на котором сидел неподвижно уже два часа. На гостя он посмотрел со страхом, почтением и ненавистью.

— Ты, — выбросил Чёрный шаман руку вперёд и его палец указал на Магистра. — Ты слуга Тёмных Демонов?!

— Нет. Мы ищем их.

— Ты силён. Ты знаешь, что искать?

— Знаю.

— Ты знаешь, где искать?

— Знаю.

— И ты знаешь, зачем искать? — взор Чёрного шамана стал испытывающе настороженным.

— Да. И ты будешь искать вместе с нами.

В глазах Чёрного шамана сияло предчувствие триумфа. Не они первые, кто пытается заставить Чёрного шамана служить себе. И не они первые, чью Силу он впитывает потом.

— Буду! Буду! Буду!

* * *

Филатов и Сомов нащупали след. Теперь на них работали аналитики Службы Внешней Информации, которые перелопачивали огромные массивы данных. Разведчик постоянно прибегал к помощи пакнитевика и связывался с Землёй. Это оборачивалось огромными энергозатратами и влекло большие расходы, но сейчас экономические моменты волновали друзей меньше всего. Они прикоснулись к тайне. Тайне зловещей и опасной. Это понимали и руководители спецслужб Московии. Поэтому подполковнику Филатову были предоставлены самые широкие полномочия.

Массив данных по проблеме рос. И по мере его накопления можно было создавать модели.

Перед госпитальером в воздухе висели одиннадцать голографических пирамид, подготовленных аналитиками Министерства внешней информации. Эти пирамиды демонстрировали закономерности, которые были выявлены при исследовании феномена болезни распада.

— И что ты тут видишь? — спросил Филатов.

— Фигу с маслом, — отозвался госпитальер. — Твои головастики подтвердили, что в Галактике несколько месяцев наблюдается резкий всплеск феноменов Буйства духов. А также других аномальных явлений — начиная от призраков, и кончая НЛО и космическими «Летучими Голландцами».

— Что это значит?

— Что-то меняется в окружающем мире. Будто кто-то приоткрыл ящик, где хранятся сокровища.

— Сокровища Пандоры? — осведомился невесело разведчик.

— А это нам надлежит узнать.

Через двое суток пришёл новый пакет информации. Там был результат работы аналитиков, воспользовавшихся возможностями Большого Федерального Компьютера. Помимо динамики аномальных явлений он просчитал ещё тысячи других факторов. Результатом явилась распахнувшаяся в воздухе объёмная карта населённого сектора Галактики. В её центре пульсировала оранжевая звезда, откуда расходились линии на обитаемые миры.

— Красиво, — кивнул Филатов, рассматривая занявшую половину командного пункта СТ-проекцию. — Что сие должно означать?

Сомов успел бегло ознакомиться с выводами аналитиков. Ему этого хватило. Разбираться во всём пакете данных в ходе вычислений, которые заняли шестьсот гигабайт, у него не было ни желания, ни пары-другой жизней, которые необходимо было потратить на это.

— Все интересующие нас явления, — заявил Сомов, — появляются в определённой последовательности. Большой Компьютер сумел выявить закономерность распространения.

— Это было так трудно? — спросил разведчик.

— Судя по всему — очень. Если бы волна шла от звезды к звезде… Но тут процесс необычайной сложности, разобраться в котором можно было, только анализируя параллельно другие факторы.

— Какие?

— Понятия не имею. Наверное, начиная от спектра свечения звёзд и кончая длиной прыжков гигантских кузнечиков на Ригеле-одиннадцать.

— Чушь какая-то.

— БФК другого мнения.

— И что?

— Вот сектор Галактики, откуда идут возмущения;

— Тмутаракань.

— Да, дыра та ещё.

— Откуда ветер дует?

— В этом кубе четыре звёздные системы. Пятьдесят шесть планет.

— Ничего себе.

— Но лишь одна из них обитаемая. Учитывая, что феномены тесно связаны с человечеством, не грех предположить, что источник кроется на человеческой планете.

— Звезда Броуза в созвездии Возничего, — заговорил компьютер, когда Сомов ткнул в искомую звезду. — Четвёртая планета заселена. Название — Мечта Боливара. Общие сведения астрономического характера.

— Замолкни, — кинул Филатов. — Ну что, госпитальер, не прочь присмотреться к этому миру поближе?

Сомов поморщился. Он был явно против, учитывая его патологическую нелюбовь к приключениям и к перемене мест. Он знал, что если свяжешься с Филатовым — спокойствия не жди. Но выхода у него не было…

Часть вторая

ЗАДВОРКИ ВСЕЛЕННОЙ

Мечта Боливара — так называлась планета. Если знаменитый латиноамериканский революционер Симон Боливар когда и мечтал о таком рае для своих сограждан, то только в те минуты, когда они ему чересчур насолили.

Орбитальный челнок «Ацтек» устроился на посадочной резинобетонной площадке, Прибывшие на нём пассажиры лайнера «Нильс Бор» сообщением «Швиц — Мечта Боливара», оставшегося на орбите, пешком потянулись к стекляшке аэровокзала. Здесь понятия не имели, что такое самодвижущиеся транспортные ленты, турбоплатформы, гравилеты или хотя бы космодромный автобус. Здесь нужно было топать на своих двоих, ощущая подошвами ещё горячий после приземления челнока резинобетон.

— Всем дырам дыра, — сказал господин Ханс Стерлик — ведущий администратор компании «Натюрель». Она занималась экспортом натуральных продуктов питания, которые ещё пользовались спросом у особых гурманов в самых дорогих ресторанах.

— То ли ещё будет, — сказал Нейман Горт — руководитель отдела внешних связей компании «Натюрель».

Бизнесмены прибыли на планету с ознакомительной целью — посмотреть, насколько перспективна она в качестве поставщика сырья. Сырьё здесь было. Местные жители традиционно поднаторели на выпуске одних из лучших в Галактике растительных наркотиках. Национальный промысел имел свои корни ещё на старой Земле.

Вокзал космопорта Ла-Паса (так переселенцы в момент Большого Разбредания Человечества прозвали столицу планеты по аналогии со столицей земной Боливии) напоминал занюханный и шумный автовокзал с допотопным залом ожидания, где слышалась в основном испаноязычная речь, бестолково толклись местные бездельники, не собиравшиеся никуда улетать, а мечтавшие «обуть» какого-нибудь залётного инопланетянина на сотню-другую песо.

К бизнесменам подскочил плохо одетый тощий туземец и забалабонил по-испански:

— Чемоданы, сеньоры. Чико — лучший носильщик.

Испанский входил в один из пяти языков, которых считалось необходимым знать человеку Галактики, поэтому вновь прибывшие говорили на нём не хуже местных.

— А где киберносильщик? — огляделся Стерлик.

— Мы бедная страна, сеньоры. Нам не дают кредиты. У нас нет киберносилыциков.

Даже на Ботсване киберносилыцики были.

— Чёрная дыра, — покачал головой Стерлик и кивнул аборигену. — Багаж ещё не прибыл.

— Я подожду.

К изумлению прибывших сюда в первый раз, багаж выгружали из челнока тоже носильщики-люди и на скрипящем бензиновом грузовичке подвозили к зданию, выбрасывали их достаточно бесцеремонно на движущуюся с противным воем пластиковую ленту.

— Вон, — Стерлик указал на движущейся ленте два зелёных чемодана из защитпластика, который обычно применяется в космических скафандрах. Чемоданам были не страшны ни космический холод, ни динамические удары.

— Сеньоры богатые, — кивнул удовлетворённо носильщик.

Горт окинул его подозрительным взглядом.

— Богатым сеньорам в Ла-Пасе хорошо, — тараторил Чико. — Богатые сеньоры имеют в Ла-Пасе такие развлечения, которых не найдут нигде в Галактике.

— Да уж, — вздохнул Ханс Стерлик.

Столпотворение перед космопортом было ещё большее, чем в зале прибывающих. Это был парад оборванцев. Притом оборванцев, занятых делом — пытавшихся вручить прибывающим какие-то погремушки из тыквы и устрашающие маски, бронзовые Мадонны и гипсовые кресты на тяжёлых цепочках, предлагающих вымоченную в остром соусе кукурузу и хрустящие красные бобы в пакетиках или просто просящих милостыню.

Площадь и дорога из потрескавшегося настоящего, без дураков, асфальта была переполнена машинами. Мятые, разрисованные яркими красками автобусы, юркие небольшие легковушки, грузовички, забитые сельхозпродукцией и безделушками сновали в полном беспорядке и останавливались, где хотели, из-под колёс выпрыгивали чумазые, наглые пацанята, время от времени кидавшие со страшными грязными ругательствами в водителей лошадиные лепёшки. Рядом с автобусной остановкой приткнулись две повозки, запряжённые ленивыми здоровыми кобылами. Стерлик ошарашенно глядел на них.

— Смотри, настоящие лошади. Музейные экземпляры, — поцокав языком, прошептал он.

— Вся планета — это вонючий музей ненужных вещей, — по-испански произнёс Горт.

— Сеньорам здесь будет очень хорошо, — подал голос носильщик, весьма ловко тащащий чемоданы, в которых, впрочем, были небольшие гравикомпенсаторы, уменьшавшие вес раза в четыре.

Как только они шагнули на площадь перед вокзалом, к ним устремилась толпа оборванцев. Стерлик начал растерянно озираться, а Горт собрался, готовый к любым неожиданностям.

— Сеньор, моя машина домчит вас птицей! — орал усатый индеец зловещего вида.

— Не слушайте, его старая колымага была найдена на свалке ещё его дедушкой! — кричал невысокий мальчишка. — А вот моя…

— А, Рико, твой рыдван выпустила полиция после того, как у него отвалилось три колеса!

Стало понятно, что это таксисты.

— Не слушайте их, сеньоры, — воскликнул носильщик. — Богатым сеньорам нужно хорошее обслуживание. Я знаю, кто вам нужен.

Расталкивая толпу и прорубаясь через неё, носильщик повлёк прибывших к площадке за зданием космопорта. Там стояло несколько зелёных такси, мятых чуть менее остальных своих собратьев.

— Я привёл тебе клиентов, брат! — заорал носильщик, подскакивая к зелёному шестиместному автомобилю и погружая в багажник чемоданы.

Тут же к нему подскочил толстый суетливый шофёр и о чём-то зашептал, потом расплылся в улыбке.

— Моя машина к услугам сеньоров, — он поклонился, притом достаточно низко, подобострастно, но глаза при этом сияли плутовством.

— Сколько? — обернулся Стерлик к носильщику.

— Я работаю честно. У меня низкая такса. На меня не обижаются. Я не беру большего, — затараторил тот. — Двенадцать песо.

По галактическим масштабам сумма была просто смехотворная. Но по тому, как радостно засверкали глаза носильщика, получившего требуемое, Стерлик понял, что переплатил минимум в четыре раза.

— У меня сегодня скидки. Я довезу вас за сто песо, — важно заявил водитель.

— Сорок, — кинул Горт презрительно.

— Ну хотя бы сорок пять, — взмолился таксист.

— Поехали.

Здесь было лето — жаркое и душное. Над дорогой струились бензиновые пары, в нос били странные технические запахи. На горизонте коричнево и красно дымили трубы комбината.

— Захолустье, — снова вздохнул Стерлик.

Водитель мчался как бешеный. Его «мустанг» был довольно резв, время от времени колёса ухали в щели в асфальте, и тогда казалось, что машина развалится. Но она обгоняла очередной автобус, презирая все правила дорожного движения.

Из сиреневого смога вдали вырастал город. Это был не просто город. Это был гигантский, беспорядочный мегаполис, в котором проживало восемнадцать миллионов жителей.

Водитель балаболил без умолку, расхваливая самый прекрасный город в Галактике, но его не слушали. Он не уставал повторять, что богатым господам тут понравится. Что для богатых господ здесь есть развлечения, которых больше нет нигде.

— У нас прекрасная планета, но бедная, — вещал он. — В остальной Галактике живут сплошь жмоты, негодяи, мерзавцы и подонки. Не принимайте на свой счёт, сеньоры.

— Почему подонки? — удивился Горт.

— Они дают нам всё меньше помощи и кредитов. Нам нужно больше кредитов.

Видимо, кредиты были больной темой для каждого гражданина в Ла-Пасе.

Вдоль шоссе шли яркие рекламные щиты. Рекламировали выпивку, вибромассажёры, утюги, СТ-визоры и новый, со «специфическим, очаровательным дурманом», как гласила надпись, экстракт листьев коки. Так же с плакатов взирало лицо — строгое, но справедливое — человека в тёмном пиджаке и в галстуке. Аршинными буквами шли его слова: «Партия обновления обещает — Мечте Боливара счастливой быть…» И ниже — «Кредиты пойдут неимущим. С «песочниками» покончим!» Судя по всему, строгий господин, грозящий пальцем с плаката, был новым Президентом Республики Дианом Торресом.

Ближе к городу поток машин становился просто невозможным. Вдоль дороги пошли кварталы самых разных домов. В одних вздымались чистенькие, по галактическим масштабам бедные, но по местным меркам просто роскошные особняки — как правило, белые, комнат на восемь-десять, с колоннами и островерхими крышами, во дворах стояли легковые автомашины, в некоторых даже по две. Часто такие кварталы были огорожены высокими заборами с колючей проволокой. И тут же за ними шли чудовищные лачуги, у водонапорных колонок возились полуголые чумазые дети, которые таскали друг друга за волосы, на ступенях и лавках скучали молодые балбесы и играли в какие-то игры иссохшие старики, над ними полз дым с запахами пищи.

Как только такси замедляло ход, к нему подскакивали совсем маленькие дети и ребята повзрослев — они требовали денег, ругались, колотили по капоту ладонями, и таксист хрипло распугивал их, а одному съездил наполненным металлическими шариками резиновым шлангом по руке.

— Змеёныши, — откомментировал водитель. — Не обращайте внимания, сеньоры.

Машина пробиралась ближе к центру, и заторы становились всё сильнее.

— Сеньоры, пожертвуйте на храм святого Торквемады! — бросился к приезжим человек в чёрной сутане, стуча по стеклу машины.

Стерлик сунул ему кредитку и осведомился:

— Но ведь Торквемада никогда не причислялся к лику святых. Это же великий инквизитор.

— Вы заблудшие души. Приходите к нам в храм, — священник перекрестил машину и кинулся к следующему такси.

Ближе к центру каменные исполины возносились всё выше. Небоскрёбы соседствовали с картонными хижинами. Чуть ли не каждый квартал имел свою церковь — о набожности лапасцев ходили легенды. И везде бурлил людской океан — пёстро и бедно одетые, галдящие, что-то предлагающие, что-то требующие люди. Это был безумный мир.

Отель «Свободный мир» возвышался на сто двадцать этажей и выглядел более-менее современно. В Галактике таких не строили лет двести, но для Ла-Паса он было новейшим достижением градостроительства.

Пассажиры вылезли из такси. Водитель вытащил чемоданы из багажника и поставил их на землю.

— Я могу подождать, сеньоры, — сказал он. — Только скажите, когда вам понадобится машина.

— Я думаю, мы изберём пешие прогулки, — сказал Стерлик.

— Это опасно, сеньоры. Не все туристы — любители пеших прогулок возвращаются домой.

— До свидания, — произнёс Стерлик.

В холле, отделанном вычурно — бронзой и дубом, было прохладно. Кондиционеры с шуршаньем гоняли прохладный воздух. Носильщик дотащил вещи. Четырёхкомнатный номер располагался на восьмидесятом этаже, он был просторен, старомоден и не оборудован и третью техники, необходимой для приличного отеля. Здесь слыхом не слыхивали о волновых массажёрах, ионных душах, виброкреслах, не говоря уж о центрах удовольствия. Но прибывшим всё это было не нужно. Они привыкли к скромным условиям и приехали сюда работать.

Они вышли на балкон и оглядели панораму города. Город казался бесконечным хаотичным нагромождением уродливых каменных коробок. Вздымались сотни шпилей соборов в стиле неоготики и барокко, виднелись стены монастырей. Трубы многочисленных предприятий на севере выбрасывали сизый дым, который наползал на город, смешиваясь с выхлопными выбросами двигателей внутреннего сгорания.

— Красота, — ухмыльнулся Горт.

— Ну вот мы и здесь, — сказал Стерлик. — И где искать?

— Если центр аномальной волны на этой планете, мы отыщем его.

— Отыщем, — с сомнением поддакнул Ханс Стерлик, который, если глянуть глубже, был вовсе и не Хансом Стерликом, а госпитальером Сомовым. Да и приятель его был не Найманом Гортом, а подполковником МВИ Московии Филатовым, решившим для себя переворошить этот город, поставить его вверх дном, но добиться своего…

* * *

«Фокусником» был недоевший «соколиных перьев» наркоман. Он как раз маялся вопросом, где найти зелье. Человека, который снабжал его, арестовали в четырнадцатый раз за последний год, и требовалось время, чтобы общественный адвокат, а также «Общество помощи социально опасным индивидуумам» встали за него горой и добились освобождения из вонючей каталажки, где постоянно барахлил пищесинтезатор, в некоторых особо дрянных камерах было по два человека, и аппаратура наслаждения для арестованных там тоже была устаревшая, и вообще более вонючего места в Нью-Тауне не сыскать.

Торговец «соколиными перьями» засел дня на два, а у Джеки Чейза было максимум два часа, после чего ломка просто добьёт его.

Он сидел, трясясь в тёплой и влажной глубине СТ-проекции. Там не было видно ничего. Но чувствовалось чьё-то дыхание где-то рядом, какие-то шумы. В СТ-проекциях, придававших городу совершенно невероятные очертания, прятался разный люд.

Джеки съёжился. Он понял: остаётся одно — идти к бесплатному автомату для раздачи наркотиков и жрать ту дрянь, которую вручают городским бродягам, чтобы они не буйствовали без дозы. Истинному ценителю лопать государственные наркотики — что может быть паскуднее?! Джеки презирал тех, кто жрёт что-то, помимо «соколиных перьев». Его отец жрал «соколиные перья». Его дед жрал «соколиные перья». И Джеки не удивится, если и его прадед жрал «соколиные перья». И в этот чёрный вечер Джеки, представитель длинной династии наркоманов, должен жрать «слабительное» — так прозвали дерьмовые государственные наркотики. Но выхода не было.

Вот тут-то и случилось то самое…

Джеки всё-таки добрался до автомата с наркотиками. Занималась заря, и в «Тусовочном парке» было немноголюдно. Рядом возвышалась на двести метров Большая Арена, куда вечером стекутся толпы народа. За ней раскинулся фантастический город, где всё было неверно и зыбко, где всё перемешалось и перепуталось — ложные светила, невероятные очертания строений, неустанно корёжащаяся геометрия зданий, скользящий городской ландшафт, чудовищные СТ-проекции. В течение суток город порой менялся по нескольку раз в зависимости от настроения и капризов шефа группы дежурных архитекторов. Чтоб ориентироваться в нём, нужен был «хрустальный глаз» — электронный путеводитель, куда, по идее, забита вся информация о состоянии города на сей момент и о наиболее благоприятных маршрутах, иначе здесь невозможно было найти свой дом даже человеку, всю жизнь прожившему в столице. Но у Джеки не было «хрустального глаза». Ему не нужно было никуда добираться. Ему было плевать на всё… Три зелёных автомата стояли в ряд. По одному из них радостно и с ликованием колошматил худой наркоман.

— На! — орал наркош, колотя, правда, без видимого эффекта автомат ногой. — Ничего, завтра с разрядником приду, — он качнулся. Упёр руки в боки. Так и остался стоять раскачиваясь.

Он скосил глаза на вновь подошедшего собрата.

Джеки остановился у другого автомата. На лице его сияла радостная улыбка.

— Э, слизняк, — дружески позвал его наркоман.

Джеки не ответил, только на лице его появилась блаженная улыбка.

А потом автоматы начали гнуться. Из ближнего брызнуло сначала стекло, а потом потекла вонючая коричневая жидкость, из которой синтезировались наркотики. Автомат, который тщетно пытался расколошматить агрессивный наркоман, тоже начал корёжиться.

— Ну ты даёшь, склизь, — прошептал наркош, глядя на Джеки. — А я уже две недели корячусь, пытаясь оставить в нём вмятину.

Две девицы-лесбиянки, ласкавшие друг друга, полупогрузившись в СТ-проекцию, изображающую расколовшуюся скалу, почуяли неладное. Они ещё не наелись наркотиков и потому соображали, что происходит вокруг, — мигом с испуганным визгом они улетели в глубь скалы.

Полицейские наблюдательные тарелки, висящие над большой Ареной, зафиксировали происшествие и послали сигнал в полицейский участок и в штаб-квартиру ФБР.

Дежурные глайдеры спешили к месту.

Но опять первыми заявились таинственные охотники. Они были в чёрном, сжимали бронебойные разрядники, их лица были прикрыты шлемами. Они высадились из двух глайдеров. Кинулись к Джеки. Подхватили его на руки и понесли в глайдер…

— Вон они, — взвизгнула Пенелопа, смотря вниз через прозрачный пузырь кабины. — Охотники!

Тяжёлый глайдер ФБР мчался, презирая все правила движения. Он едва не протаранил дискретную карусель, задел висящий над стоянкой пузырь — тот грохнулся о землю, хорошо, что в нём никого не было. Но у цели он был почти вовремя.

— Огонь! — приказал Динозавр пилоту…

* * *

— И впервые за долгие годы наш народ скажет наконец — деньги и помощь наших недругов из Галактики наконец дошли до назначения! — торжественно произнёс Диан Торрес.

Он выглядел не таким суровым, как на плакатах, и глаза его время от времени непроизвольно воровато бегали.

СТ-визор в номере был страшно устаревший — он представлял собой большой куб с корпусом из дерева, в нём был настоящий стеклянный экран около полутора метров по диагонали. Сомов считал, что такие не производят давным-давно и их можно увидеть разве только в музее телевидения. Но это было одно из последних творений местной компании по производству электроники.

Друзья сидели в номере и знакомились с газетами и телепередачами. Филатов всегда начинал работу на планете именно с этого — с сообщений средств массовой информации. Они были привычно и нагло лживы, но опытному аналитику могли сказать многое.

Акция с самого начала обещала быть нелёгкой. У такой дыры, как Мечта Боливара, хотя и были дипломатические отношения со всеми государствами Галактики, но здесь не имелось даже консульства Московии. Не было здесь и резидентуры Министерства Внешней Информации, поскольку трудно представить, какие здесь могут быть секреты, способные вызвать хотя бы оттенок заинтересованности у сверхдержавы. Массив данных по планете был очень скуп. Московитяне сюда практически не заглядывали. Так что опереться здесь было не на кого.

Вместе с тем тащить большую оперативную группу, брать с собой подразделение прикрытия — этого делать было нельзя. Больше народу — больше шанс, что кто-то сделает ошибку и засветится. Бояться спецслужб Мечты Боливара было смешно. Но если здесь центр аномальных возмущений, значит, где-то близко и таинственный противник.

В общем, Филатов решил действовать малым числом. Прихватил с собой лишь госпитальера, без которого успех задания был проблематичен. Во-первых, Сомов был отличным экстрасенсом, способным почувствовать источник аномального возмущения. Во-вторых, у него была «раковина» приоров.

На СТ-экране продолжались «Новости». Если верить дикторше, правительственные части нанесли победоносный удар по базе партизан на юге страны. А жалкая кучка повстанцев произвела беспомощный налёт на аэропорт у города Карерра, в результате чего были незначительно повреждены пять боевых самолётов и пострадали тридцать шесть военнослужащих. Камера быстро проехала по панораме аэропорта, и Филатов заметил, что «слегка повреждены» означало разлетевшиеся в разные стороны фюзеляж и хвостовое оперение. Похоже, врезали правительственным войскам неплохо…

— И снова о кредитах, — мило улыбаясь, произнесла дикторша. — В ответ на безоговорочное требование нашего правительства к Экономическому Совету по мирам второй линии ГКОБ об оказании немедленной и решительной матермальной помощи было принято решение о выделении нашей Республике полмиллиарда условных знаков.

Испокон веков правители Мечты Боливара канючили кредиты Экономического Совета, которые выделяются Галактическим Комитетом Безопасности для помощи отсталым мирам второй линии. Местные президенты, диктаторы и кардиналы, по воле судеб возносившиеся наверх, достигли совершенства в их выбивании, а также в их разворовывании. Получаемых средств хватало ненадолго — на них высшие чиновники и многочисленные и жадные члены их семей скупали недвижимость на планетах первой линии, а также имения на курортных планетах. А потом снова поднимался вой — дайте денег!

Время от времени правителей сметала волна народного гнева или военный переворот. На их место приходили другие. Они канючили кредиты ещё жалобнее (видимо, у боливийцев это умение было в генах), ссылаясь на тяжёлое наследие прошлого режима, на опутавшего страну спрута коррупции. Они заваливали Экономический совет видеоматериалами, на которых были изображены толпы голодающих детишек. А после этого так же бойко начинали скупать недвижимость и пляжи, от чего получили прозвище «песочники».

Народ принимал в этих играх посильное участие. Он плодился и размножался, голодал, воровал, торговал, крутился-вертелся, шёл в партизаны или в бандиты. У партизан были доступные и простые идеи — взять власть, а потом поделить всё имущество. У бандитов программа была похожая, но только в ней слагаемые поменялись местами — сначала делёжка, а уж потом скупка власти. Их программа реализовывалась куда лучше, чем у партизан, так что последние тоже частично начинали брать её на вооружение.

В общем, Мечта Боливара была весёлой планетой.

Новости продолжались:

— Ещё один случай самопроизвольного движения предметов выявлен в провинции Сьерра-Гранде, — сообщила дикторша, и московитяне напряглись. — Очаг бедствия был локализован священными спецагентами мобильной группы при местном епископе. Стандартные процедуры с использованием молитвы и святой воды привели к желаемому эффекту. Это уже двадцать восьмой случай с начала года. «Силы тьмы не дремлют. Они охотятся за нами, и верность церкви Христовой — единственный наш шанс», — прокомментировал происшедшее представитель епископа Иосифа.

— Вот оно. Двадцать восьмой всплеск, — госпитальер хлопнул в ладоши.

— А где «распадники»? — спросил разведчик.

— Их может и не быть. Полтергейст бывает и без участия человека.

Затренькал дверной звонок. Филатов напрягся.

— Кого там чёрт принёс? — прошептал он.

Естественно, обзорных камер в коридоре не было, так что кто стоит в коридоре, было неизвестно. Филатов взял пластинку и направил её на дверь. На небольшом экранчике обрисовался силуэт. Эфирный сканер без труда пробил бетон стены и дерево двери и отразил, что происходит снаружи.

Там стоял один человек. И, судя по показаниям прибора, он был не вооружён, если не считать пистолета из плохой оружейной стали в кобуре под мышкой. В любом случае опасности он не представлял, и разведчик распахнул дверь.

В комнату вкатился напористый невысокий лысый человечишка с тоненькими рыжими усиками. Он улыбался так, что казалось, щёки его вот-вот лопнут.

— Дон Родригес, — он хлопнул себя ладонью в грудь, огляделся и плюхнулся в кресло.

— Вам что надо? — осведомился Филатов.

— Сеньор Горт, фирма «Сафари» приветствует вас и желает вам приятного отдыха на нашей планете. Такого отдыха, как у нас, вы не найдёте нигде.

Филатов присел в кресло напротив.

— Вы третий человек, который говорит об изумительном отдыхе, — заинтересовавшись словами посетителя, сказал он. — Не понимаю, что интересного может быть в такой дыре.

— Именно в таких, как вы изволили выразиться, дырах и таится настоящий интерес, — он заговорщически подмигнул друзьям. — Для этого и существует наша фирма.

— И что она предлагает?

— Охоту.

— И всего-то, — фыркнул госпитальер.

— Охоту. Но какую. На самое опасное, самое беспощадное, самое гнусное существо в Галактике!

— На эльфийского рыбоеда? — спросил Сомов.

— На человека!

Молчание. Дон Родригес торжествующе обвёл взглядом присутствующих.

— Боюсь, я не понял, — сказал госпитальер.

— А что тут не понять? Мы бедная планета. Единственно, чего у нас избыток, — людей. Они плодятся, как кролики, усугубляя и без того тяжёлую экономическую ситуацию. Они не приносят никакой пользы, поскольку в основной массе являются обычными тунеядцами и мелкими бандитами. Экспорт наш жалок. Мы полностью зависим от импорта. Вывод — нужно использовать людей. Естественно, бизнес этот незаконен, но на него все смотрят сквозь пальцы.

— И что вы предлагаете? — спросил Филатов.

— О, у нас богатый набор. У нас есть всё, чтобы удовлетворить самые изысканные вкусы. Групповые программы массовых загонов. Индивидуальные туры для садистов и гомосексуалистов. А также для педофилов и вообще всех людей нетрадиционных (или у вас в первой линии уже традиционных) увлечений. Охота на лоне природы. Охота в городе. Охота в пустыне. Охота с аквалангом.

— И жертвы — добровольцы?

— Очень мало добровольцев. Люди предпочитают дохнуть с голоду. К сожалению, их приходится рекрутировать другими способами. Добровольцы встречаются только в рамках индивидуальной программы «Равный шанс». Это для особо изысканных ценителей, когда и охотник и жертва имеют одинаковое вооружение.

— Любопытно, — кивнул Филатов.

— А ещё, — воодушевился Дон Родригес, — у нас имеются интересные туры, сочетающие азарт охоты с познавательностью. Например, охота на бандитов — участие в полицейской акции по ликвидации какой-нибудь банды. По желанию клиента ему предоставляется возможность контрольных выстрелов. За дополнительную плату.

— Прекрасно.

— Наиболее опасное — охота на партизана. К сожалению, там значителен объём потерь среди заказчиков. Но вы испытаете изумительные ощущения. Военные — прекрасные смежники. Они знают, что такое доставить клиенту удовольствие. Там есть особый номер — сжигание деревни повстанцев.

— Специально ищут деревню?

— А что её искать? Их жгут постоянно…

— Понятно, — кивнул госпитальер.

— На этом рынке большая конкуренция, но реальные качественные услуги вам окажет только наша фирма. Мы работаем в этом бизнесе давно, и от клиентов слышали только хорошие отзывы. Кроме того, сам Президент Республики является нашим пайщиком.

— Да что вы говорите, — цокнул языком разведчик.

— Именно так, — просиял Родригес.

— Мы обязательно подумаем над вашим предложением, — кивнул Филатов. — А сейчас нам хотелось бы отдохнуть после дороги.

— О, конечно, — Дон Родригес вскочил, бросил на стол рекламный буклет и раскланялся. — Звоните. Мы доставим вам удовольствие.

Госпитальер ошарашенно глядел вслед гостю.

— Ничего себе, — выдавил он.

Он пролистнул журнал. Там были двухмерные цветные снимки. С фотографий взирали счастливые туристы, облачённые в тяжёлые армейские бронежилеты, с автоматами в руках. Вертолёты били ракетами по целям. Пылали деревни. Люди брали на мушку людей. В общем — развлечение шло полным ходом.

— Ничего не выбрал? — хмыкнул Филатов.

Госпитальер отбросил проспект как вредное насекомое.

— Ничего более мерзкого не слышал!

— Ещё услышишь, — кивнул Филатов. — Хватит лясы точить. Давай работать.

Сомов вытащил из чемодана драгоценную приорскую «раковину». Ему с самого начала не нравилась идея брать такую вещь с собой. Но выхода не было. Если и уловишь аномалию, то только с её помощью.

Сомов взял в руки «раковину». Прикрыл глаза. Он попробовал войти с ней в контакт — без какого либо эффекта. «Раковина» была холодна. От неё веяло холодом, как от холодильной камеры.

Это была уже третья попытка Сомова овладеть ею.

Он покачал головой.

— Не могу. Мне надо настроиться на город. Почувствовать биение его пульса. Мне кажется, НЕЧТО притаилась именно здесь.

— Почему кажется?

— Интуитивная загадка.

— Почему бы и не побродить по городу. Ты предлагаешь это сделать сейчас, вечером?

— Да. Мне нужно это сделать сейчас.

— Не думаю, что этот город создан для приятных прогулок, — сказал Филатов. — Но почему бы не прогуляться и не попробовать силы в паре-тройке уличных потасовок.

При упоминании о потасовках госпитальер передёрнул плечами. Драться он не только не любил, но и не умел, и не имел тут никакой практики.

Филатов поднялся, защёлкнул на руке массивный браслет с индикатором слежки и ещё несколькими техническими штучками, которые могут очень пригодиться в самых разных ситуациях. Они облачились в просторную одежду, простую с виду, но становящуюся жёсткой при ударах ножей и пуль стрелкового оружия, в том числе и ЭМ-пистолетов.

На часах было семь вечера, когда они вышли из отеля. Отказались от такси. И пошли по улице, провожаемые удивлённым взором швейцара.

— Они, видимо, обожают неприятности, — пожал плечами швейцар.

Работа в Ла-Пасе была для Филатова достаточно необычной. Здесь не было глобальных вездесущих компсетей и систем наблюдения, идентификации, так что технологическое противостояние было сведено к минимуму. Обладание некоторыми техническими новинками могло решить исход дела. Но вместе с тем невозможно было морочить технику противника, заставлять работать её в свою пользу. Большая часть оперативной техники здесь просто не работала. Например, польза от индикатора слежки, который неоднократно спасал разведчика в Нью-Тауне — он фиксировал активность контрольаппаратуры и техсредств на улицах города и делал вывод о наличии технического наблюдения. Здесь он был бесполезен — таких средств наблюдения здесь просто не было.

Был простор для дедовских методов контрнаблюдения. А также простор для чувств, которые всегда помогали Филатову ощутить близость врага, даже когда техника предательски молчала.

И сразу по выходу из отеля Филатов почувствовал — за ними следят…

* * *

— Огонь! — приказал Динозавр пилоту…

Молнии бортовых орудий коснулись глайдера охотников. Тот закрутился на месте, приподнялся над площадью и сумел ударить в ответ.

Светофильтр колпака погасил яркость разряда. Удар пришёлся в нос фэбээровского глайдера, тот ухнул вниз. Пилот заложил невероятный вираж и сумел выправить машину. Она проскрежетала брюхом по пластобетону и замерла. Тут же по кабине был нанесён второй удар, отбросивший пилота от пульта.

Пилот скорчился и застонал.

— Быстрее! — заорал Динозавр.

На нём был бронезащитный костюм.

Майор Форст вылетел из люка глайдера. За ним скользнули трое бойцов тактической группы и Пенелопа. В такой сваре Пенелопе делать было нечего — это дело для настоящих мужчин. Она и не рвалась в бой, прижавшись к корпусу глайдера и сжав разрядник. Она готова была защищать свою жизнь, но не собиралась кидаться за кем-то в погоню, вязать вооружённых головорезов. Она предоставила эту честь майору Форсту.

Появился полицейский «пузырь». Но пилот глайдера охотников без труда обошёл его, заложив крутой вираж, и открыл огонь. «Пузырь» зарылся в пластобетон.

Охотники уже подтащили свою жертву ко второму глайдеру и заталкивали его в кабину. Действовали они сноровисто. Один тащил ничего не соображающего и пускающего слюни Джеки. Трое остальных обеспечивали прикрытие, умело рассредоточившись за укрытиями.

Динозавр ринулся вперёд. Бойцы тактической группы ФБР тоже бросились вперёд, осыпая огнём противников. Одному не повезло — бронебойный разряд продырявил защитный костюм и оставил в плече бедолаги обожжённую рану.

Динозавр понял, что следующий выстрел предназначен ему. Рывком, рванувшись изо всех сил, он нырнул в СТ-проекцию. Проекция служила хорошей маскировкой, не защищая от пуль и разрядов. Вокруг Динозавра замелькали вспышки. Но майор нашёл себе там укрытие и нырнул за выступ, по которому прошёлся следующий разряд.

Форст прекрасно ориентировался. Хотя в проекции не видно ничего, но он помнил, где расположен противник. И, высунувшись, открыл беглую стрельбу.

Вскрикнул от боли один из охотников. Ещё один разряд пришёлся в спину второго боевика, заталкивавшего Джеки в глайдер. Раненый по инерции шагнул внутрь и повалился на пол салона.

Динозавр ринулся вперёд, выскочил из проекции и кинулся на охранявший площадь перед Ареной разбитый полицейский робот — его вывели из строя в первые секунды боя.

Мелькнула молния, Динозавр ощутил запах жжёного металла, на перчатку брызнул расплавленный металл.

— Вот задница, — прошептал Динозавр, переводя дыхание.

Противники дрались умело. Майору не хотелось высовываться. За укрытием он был в безопасности. Но он знал, что должен рвануться вперёд. Иначе противник уйдёт с добычей.

И он скользнул ящерицей, послав один за другим три разряда. Глайдер начинал приподниматься. Отстреливаясь, к нему пробивался охотник. Он приблизился к майору и нажал на спусковой крючок. И не достал Динозавра на какой-то сантиметр. Майор ему шанса не дал. Охотник упал как подкошенный.

Динозавр бежал вперёд. Он видел, как второй глайдер начинает разворачиваться. Его орудия уже прошлись по двоим бойцам тактической группы ФБР и теперь должны были разнести в клочки Динозавра.

И тут из переплетения хаотических линий города, из центра трёх сияющих ложных солнц как по мановению волшебной палочки появился тяжёлый боевой катер ФБР. Машина Динозавра шла с ним в связке, но, обладая большей скоростью, заметно обогнав его.

Глайдер охотников вдруг прыгнул вверх и стрелой пролетел между двух острых, как колья, двухсотэтажных близнецов-небоскрёбов, которые вопреки законам тяготения располагались друг к другу под углом в сорок градусов.

Боевой катер ушёл вслед за ними.

Динозавр прислонился к оплавленному, тёплому, но уже успевшему немного остыть корпусу гусеничного полицейского робота. Тот не был рассчитан держать удары боевых орудий летающих машин и пал в схватке. Динозавр оглядел поле боя. На нём валялись обугленные тела таинственных охотников и бойцов ФБР. Стонал, держась за разбитое плечо, и плакал, как ребёнок, оперативник тактической группы ФБР. Динозавр встряхнул головой, стянул шлем и нагнулся над раненым, активизируя коробочку малого «Гиппократа» — прибора экстренной медицинской помощи. Иголки закололи раненого, в обоженную кожу стали поступать лекарства, медпластик начал закрывать кровоточащие раны.

— В порядке, солдат? — спросил майор.

— Очень больно, — всхлипнул тот.

— Терпи.

Динозавр огляделся. Он ожидал увидеть тело Пенелопы. Но та спокойно и уверенно появилась из-за разбитого глайдера.

— С дерьмовой выучкой наших тактических подразделений может потягаться разве только армия, — презрительно процедила она. — Как щенков…

— Помолчи, — кинул ей Динозавр.

Из переплетения голограмм вынырнули ещё два полицейских» пузыря». Потом появилась машина «скорой помощи» с реанимационными контейнерами, в которые уложили пилота, бойца тактической группы и не подававшего признаков жизни охотника. Затем приземлились машины Бюро. Последним прибыл шеф оперативного отдела ФБР.

— Как преследование? — спросил Динозавр.

— Мы нашли оба глайдера, — сказал шеф отдела.

— Где?

— У Нежного района.

— Конечно, пустые?

— «Фокусника» там не было.

— А кто был?

— Тело одного из нападавших.

— Они убили двоих наших и сами потеряли троих. Счёт почти равный, — хмыкнула Пенелопа. — Только вот толку никакого. Мы так и не взяли никого из них живыми.

— Возьмём, — заверил её Динозавр, зло разглядывая поле боя. — Ещё как возьмём.

К ним подошёл худощавый молодой медик из «скорой».

— Тот, в чёрном, будет жить, — сообщил он.

— Цыплёнок, — взяла его Пенелопа пальцами за подбородок. — Ты принёс хорошую новость.

* * *

— Эй, гринго, снимай ботинки, пока тебе не обрезали их вместе с ногами! — посоветовал хлипкий смуглый шпаненок лет четырнадцати на вид.

Из подворотен перекосившихся, исписанных нецензурными словами, смердящих домов на пришельцев глядело множество пылающих ненавистью глаз.

Рядом со шпаненком стояло ещё человек восемь других пацанят, небрежно поигрывающих цепями, кастетами и ножами. Вооружение у них было неважное, если не считать заткнутого за пояс сопливого предводителя порохового шестизарядного огромного револьвера.

Сомов почувствовал, как к ногам подступила противная слабость и стала растекаться по всему телу.

— И деньги, — продолжил изложение своих требований предводитель. — Ты ещё можешь выкупить свою шкуру, поганый, мерзкий, вонючий, подлый, наидерьмовейший дерьмюк, — вторая половина ругательства, последовавшая за первой, была совершенно нецензурной. Самое мягкое определение для гостей — «трахалыцики песчаного козла».

— Сейчас, — кивнул Филатов и нагнулся, сделав вид, что расстёгивает ботинок.

Как он оказался около пацанёнка, госпитальер даже не успел заметить. Разведчик молниеносно покрыл расстояние в три метра. Пистолет из-за пояса пацанёнка он кинул Сомову, и тот с трудом поймал его на лету, при этом рукоятка больно задела нос. Филатов на вытянутой руке легко приподнял предводителя дворовой шайки и назидательно произнёс:

— Если, сопля, я тебя увижу ещё, я разнесу тут весь район. Понял?

— Не надо, сеньор, — загундосил малолетний бандит. Его помощник сделал шаг к Филатову, тот, не выпуская жертву, махнул ногой, и нападавший упал без сознания.

— Они тоже поняли? — кивнул на толпу Филатов.

— Они поняли, сеньор.

— Мы с моим другом будем гулять, где хотим. Мы — мирные туристы. Ясно?

— Я всё понял, сеньор, — заскулил предводитель. Небрежно, как щенка, Филатов отбросил лёгкое тело прочь, вытер о штанину руку и презрительно кинул:

— Мелкие грызуны.

Московитяне двинулись по улице. Сомов ждал выстрела в спину. Но Филатов шёл спокойно, уверенный, что овладел ситуацией. Силу в таких местах уважали. Право пройти этот отрезок они завоевали. Но что будет дальше?

Уже второй день друзья бесцельно шатались по городу. И могли убедиться, что охота на людей является на Мечте Боливара излюбленным занятием. Туристы охотились за аборигенами в сельве и под водой. Аборигены охотились за туристами и их кошельками в городе.

Это была уже третья потасовка. Первый раз они сдуру забрели в бар. Филатов тут же получил удар ножом в живот и даже не поморщился — лезвие со звоном обломалось о затвердевшую ткань. А потом, работая чётко и слаженно, как робот, он уложил одиннадцать завсегдатаев разной комплекции и различного уровня физического развития. Для лучшего командира группы отряда силового противодействия «Богатырь», каковым был в недавнем прошлом Филатов, это было не количество.

В другом месте по ним сперва открыли стрельбу, а потом решили высказать свои требования. С тем же результатом. Двоих Филатов скосил из карандаша-разрядника, рассчитанного на три выстрела. Остальных троих повозил мордой об обгаженный асфальт и оставил отдыхать до приезда «скорой помощи», похоже, надолго — «скорых» в городе было не так много, и их не находили нужным быстро присылать к месту каждой потасовки.

— Рано или поздно нас здесь пристукнут, — сказал Сомов.

— Я не более чем твой телохранитель, — пожал плечами разведчик. — Ты сам меня уже вторые сутки таскаешь по этой помойке и обещаешь, что вот-вот ухватишь нить.

— Я не могу. «Раковина» молчит, — кивнул Сомов на сумку, в которой лежал инопланетный инструмент.

— Значит, я буду исправно бить морды аборигенам, а ты будешь пытаться ухватить нить. И так будет продолжаться до тех пор, пока ты её не ухватишь.

Они прошли несколько кварталов. Город можно было исследовать до бесконечности. Он был огромен. Кажется, население тут достигло гораздо больше указанных в справочниках восемнадцати миллионов, но кто учитывал это население. В трущобах, занимавших больше половины территории, люди плодились, жили и умирали, не ставя никого в известность. На них давно все плюнули, и они отвечали остальному миру тем же.

Жить человеку с нормальным уровнем достатка, воспитывать детей и заниматься своим делом, не будучи ограждённым от остального трущобного, страшного, бандитского мира — просто невозможно. Так что средний класс обитал в охраняемых посёлках, чем-то напомнивших Филатову виденные им на старинных фотографиях гитлеровские концлагеря — вышки с автоматчиками, шарящие прожектора по ночам, колючая проволока под напряжением, заливистый лай сторожевых псов, натасканных на запах бродяг и трущобной шпаны и грызших безжалостно тех, кто пытался прорваться за периметр. В посёлках были школы, магазины, всё, необходимое для жизни. А в город, на работу люди предпочитали добираться на автобусах в сопровождении вооружённых автоматами полицейских — те стреляли, не долго думая.

Филатов был оптимистом, надеялся на лучшее, но ему многое не нравилось в последнее время.

Первое — каждый раз по выходу из отеля у него возникало ощущение, будто чьи-то глаза шарят по нему. С помощью нехитрых трюков ему удалось выявить пару человек, которые вполне могли следить за ними. От наблюдения в толчее мегаполиса уходили без труда. Но это ничего не значило. Факт оставался фактом — наблюдение кем-то велось. Кем? Местными спецслужбами? Они что, испытывают слабость ко всем иностранцам? Вряд ли. Кто ещё?

Самое тревожное, что однажды индикатор слежки показал всплеск. Это значит, за ними началось техническое наблюдение по всем правилам. У местной контрразведки такой техники просто не было. Значит, кто-то извне?

Ситуация была неопределённая. И это Филатова волновало намного больше, чем все стычки с местными бандитами.

— Опять стена, чёрт её подери, — сказал Филатов. — Чумные районы.

— На сколько же они протянулись? — поинтересовался госпитальер.

— Судя по справочнику, они занимают до двенадцати процентов городской площади.

Поверху высокой, метров семи, стены шли кабели сигнализации и высокого напряжения, чернели стволы автоматизированных огневых систем и пялились видеокамеры. Впрочем, высматривать им было нечего. Жители вблизи стены не селились, и места эти считались гиблыми.

Охрана чумного сектора влетела правительству республики в копеечку. При её оснащении использовались и инопланетные технологии, что являлось большой роскошью. Все траты списывались на предотвращение новых эпидемий. Но госпитальера обуревали кое-какие сомнения.

Сомов неожиданно шагнул вперёд, преодолел, как очарованный, двадцать метров пустой полосы, по которой ходить не возбранялось, но и не приветствовалось. Коснулся стены.

— Что случилось? — спросил Филатов, подбежавший к нему.

— Толчок… Там что-то есть…

* * *

Вражеский агент, подстреленный Динозавром во время боя у большой Арены, выжил. Разрядник прорубил бронекостюм и разворотил его грудь, но в реанимационном контейнере безжизненное тело было опутано нитями искусственных капилляров, заменителей органов, и смерть отступила. Состояние было очень тяжёлым, человек балансировал на грани жизни и смерти трое суток.

А потом душа вновь накрепко сцепилась с телом, и ещё через пару дней с больным можно было говорить.

До полного выздоровления ему ещё было не близко. Реанимационный блок останется его жилищем ещё не менее чем на месяц. Сознание больного с трудом охватывало, кто он и где находится. Но такое состояние было даже удобнее для экспертов ФБР по выуживанию информации.

Пенелопа заставила поднять старую историю с агентом, пробравшимся в паранормальный Центр — Институт Мерлина восемь лет тому назад. Психологи вынуждены были признать, что случаи схожие, поэтому работу с сознанием клиента проводили с учётом того, что удалось узнать при работе с предыдущим агентом.

Работали психотехники не торопясь. При помощи самой совершенной аппаратуры сначала вошли в контакт с агентом, а потом начали снимать один за другим гипноблоки в сознании. Работа была опасная. Психика была закодирована в несколько слоёв. И на каждом из слоёв стояла директива: при попытке деблокирования — самоуничтожение.

Пенелопа и Динозавр стояли у призрачной стены, за которой два лучших психотехника ФБР колдовали над безжизненным телом. Вражеский агент был опутан проводами, как киборг из популярной одноимённой СТ-тянучки.

На голове у него было несколько обручей, которые сияли малиновым светом. Такие же обручи были на головах двух операторов, лежавших на двух других ложах, вид у них был не лучше, чем у жертвы.

— Они соскребают слой за слоем с его сознания, как наслоения краски с древней фрески, — сказал Динозавр.

— Романтическое сравнение, — хмыкнула Пенелопа. — Тебя в казарме искусствоведению учили?

Динозавр ничего не ответил…

Работа шла уже третий час. Больше трёх часов выдержать операторам такое напряжение было ох как нелегко. Но они не собирались выходить из состояния глубокого контакта с психикой испытуемого, пока не достигнут результата.

— Что-то у них неладно, — подалась вперёд Пенелопа.

Лицо испытуемого бледнело, наливалось синевой. То же самое происходило и с операторами.

— Они погибают! — Динозавр обернулся к диспетчеру, контролировавшему операцию и сидевшему в кресле в углу комнаты, на его лице был шлем аудиовизуального контакта. — Головастик, они погибают!

Диспетчер внешне никак не отреагировал. Но пальцы его забегали по пульту. Внезапно он закрутил головой, потом застонал. И резко сорвал шлем.

Тут же в комнату заскочили трое человек из персонала. Загудела реанимационная система.

Через полчаса диспетчер устало сказал:

— Он погиб. Мы не смогли пробиться через последний блок.

— А операторы? — спросил Динозавр.

— Они выжили.

— Информация?

— Об этом мы можем узнать только у них.

— Когда?

— Когда они придут в себя.

— А долго они собираются валяться кверху пузом? — грубо спросила Пенелопа.

Диспетчер, поёжившись от такого напора, пожал плечами:

— Часов семь.

Семь часов Пенелопа и Динозавр сидели как на иголках. Наконец ведущий врач сообщил — операторов удалось привести в чувство.

— Они что-то узнали или провалялись в контактных шлемах просто так? — осведомился Динозавр.

— Узнали, — сказал врач. — Кличка погибшего — Латник.

— Место? Откуда он?

— Неизвестно. Удалось выбить только — Ла-Пас. И…

— Ну же? — прикрикнула нетерпеливо Пенелопа.

— Чума…

* * *

Ночь. Тикают часы на стене. Какой идиот придумал повесить механические часы в спальной?

Сомову хотелось встать и ударить по ним кулаком.

Он проснулся среди ночи и не мог заснуть в своей комнате.

Внизу гудели клаксоны — водители жали на их кнопки сутки напролёт и не знали удержу. Завывала вдали полицейская сирена. Пропел керосиновый самолёт, ложась на курс от пригородного аэродрома.

На восьмидесятом этаже всё было слышно отлично. Звуки долетали досюда с лёгкостью необыкновенной. Они жили своей жизнью, как злобные зубастые существа, терзающие сейчас нервы госпитальера.

А кроме этого он слышал, как вода шумит в трубах. Как раскрылись и закрылись на этаже двери лифта. Как в соседнем номере заплакал ребёнок. Как в коридоре выругался, зацепившись за конец ковра, уборщик. ОН СЛЫШЫЛ ВСЁ!

А ещё шуршала громко кровь в жилах. Барабанило сердце. А дыхание было тоже — свистящее и оглушительное.

Звуки ополчились на Сомова. Они сбросили с себя дружеские личины и превратились во врагов. Они наждаком елозили по обнажённым нервам, и госпитальер ничего не мог поделать с собой. Он застонал — и стон этот отозвался во всём теле.

Ему было плохо. Он не был болен, организм функционировал отлично. Но что-то изменилось в мире. Что-то сделало его в миг враждебным. Это был миг хищных звуков.

Сомов приподнялся, хлопнул по стене ладонью, и та ответила рокотом.

Он встал, качнулся, подошёл к креслу. Упал, заткнув уши пальцами. Не помогло. Звуки пробивали пальцы, как заряд бластера холщовую ткань. Не было от них ни пощады, ни спасения.

Он не знал, что происходит. Ему не хотелось думать о том, что творится. Он пытался остановить наступление звуков, но они одолевали его всё больше. Они скреблись, требовали доступа в самые сокровенные кладовые его существа. Они были оккупантами, которые не собирались оставлять оборонявшемуся право на жизнь.

Происходило что-то чудовищное. Сомов окончательно понял это. Он открыл рот:

— Серёга, — прокричал он что было силы.

Его голос рокотом пронёсся над городом, он был должен долететь до каждой семьи, он должен был вздыбить пыль, вырвать с корнем деревья. Звук собственного голоса оглушал.

Но на самом деле это был лишь слабый писк, без труда поглощённый стенами помещения. Разведчик спал в своей постели, привычно используя каждую секунду на расслабления — он знал, что в любой момент ему может пригодиться весь запас сил. И Сомов не мог докричаться до него.

Госпитальер с трудом оторвал ладони от ушей.

В тёмной комнате вдруг стало светлее. Он увидел, что в кресле напротив него кто-то сидит.

— Вы кто? — прошептал Сомов, и этот шорох взревел морской стихией.

— Гость, — произнёс безучастно пришелец. — Я пришёл спасти тебя.

Внезапно звуки перестали быть врагами. Свалилась хрустальная тишина. Внешнего мира не существовало. Все звуки пришли в равновесие и замерли водяными брызгами. Они были больше не опасны. Они были приручены.

— Ты спас меня, — прошептал Сомов, и его шёпот вплёлся в водяной узор зависших звуков.

— Я спасу всех, — звуки голоса Гостя вливались в общий узор, и тот сиял, придавая радость и ликование миру. — Близится час расплаты. Спасутся избранные. Мы придём, чтобы забрать вас и дать вам волю. Мы — спасители.

— Кто?

— Мы — чужие. Мы придём, чтобы… Узор звуков кружился вокруг Сомова и начал распадаться на составляющие части. И госпитальер ощущал, как его существо распадается вместе с этим узором. Что всё в нём идёт в раздрай, но это было приятно.

— Мы поможем, — вещал гость. — Вы погрязли в неверии. Вы погрязли во зле…

«Распад», — промелькнуло в мозгу Сомова. Вслед за этим выплыло слово — «распадники».

И пришло ясное понимание происходящего.

Сомов понял, что если не будет сопротивляться, то рухнет окончательно в хаос. А сопротивляться не хотелось. В хаосе было хорошо. В нём была своя красота. Хаос притягивал. Он был тоже организован, как это дико ни звучало.

«Сопротивляйся!» — голос ясной части сознания надрывался где-то во тьме. Он призывал: «Возьми себя в руки!»

Сомов дёрнулся. Ему удалось скинуть оцепенение. По ушам ударила канонада звуков. Но он пережил её. Он потянулся к приорской «раковине» на столе, положил ладонь на неё.

И освободительная живая сила заструилась по руке.

Хаос отступал. Отступали звуки. Отступали враги. «Раковина» помогала, но не решала исход сражения. Сила помогает достойному. И Сомов старался быть достойным. Он собрал волю в кулак. И разжал объятия иного мира. Он скинул с себя оковы.

И обнаружил, что лежит на полу. Что сжимает изо всей силы «раковину». И что на улице уже светлеет.

Он пролежал ещё два часа, не в силах подняться. Таким его и застал Филатов.

— Э, что с тобой? — он подхватил госпитальера без видимого труда, уложил на кровать, собрался пойти за медицинским браслетом, лежащим в сумке.

— Не надо, — остановил его Сомов. — Я в порядке. Мне нужен ещё час.

Он прикрыл глаза и провалился в сон.

Проснулся через час. Чувствовал он себя не просто нормально. Он будто заново родился.

Встал, встряхнул головой.

— Что с тобой было? — осведомился Филатов.

— Ко мне приходил Гость…

* * *

— Враги! Враги! — визжал Чёрный шаман. — Я чувствую их! Они здесь! Их шаги мягки и близки! Их дыхание — зловонно!

Охранникам уже поднадоели визги колдуна, постоянные угрозы, требования дать ему Силу. Они перестали воспринимать его серьёзно.

Что касается Магистра Домена, то он наоборот относился к нему чересчур серьёзно. Ежедневно он просматривал записи всех речей и восклицаний Чёрного шамана. Он знал — в словах колдуна должна быть доля истины.

Уже который день они проживали в Светлой Обители. Чёрному шаману воли не давали, он продолжал находиться в камере, где при малейшей опасности его могли бы раздавить поля нейтрализации, где его сила не имела больших шансов выбиться наружу. И всё равно Домену было тревожно рядом с таким соседом.

Светлая Обитель была настоящей крепостью. Здесь было всё для того, чтобы сохранить от врагов находящихся здесь людей, оборудование, тайны, а также совершить НЕЧТО, к чему Орден Копья стремился уже не одно тысячелетие. Великий Час должен был скоро пробить. Об этом говорили и три Вещуна, и элементарные прогнозы, и вся логика событий.

— Враги! — снова и снова повторял Чёрный шаман как заведённый.

— Кто твои враги? Поведай мне, — Магистр вошёл в бокс, где жил Чёрный шаман, и присел рядом с ним.

— Дай крови! Я их увижу на ладони! — снова заголосил колдун.

— Я не дам тебе крови, колдун, это не в наших правилах.

— А в твоих правилах умереть? Они пришли в прошлый раз! Они украли мою силу! Они как саранча, уничтожающая добрые всходы! Они…

— Расскажи, — мягко потребовал Магистр.

— Мой мир. Мой народ. Они пришли к нам — незваные, ненужные. Они забрали сокровище приоров, которое было назначено мне! Они уничтожили! Отдай их мне!

Магистр гладил привычно на груди амулет — семиконечную звезду, от которой волнами шло тепло.

— Где найти их?

— Пошли своих псов. Они унюхают их. Они принесут их нам в зубах. И я выпью их жизнь. Мы вместе выпьем их жизнь. Как благовония мы впитаем их страх и мощь! Их удача перейдёт к нам. Мы будем сильны!

Беседуя после этого с «викингом», которого в Ордене звали Рыцарь Рыжего Пламени, Магистр спросил:

— Что ты думаешь об этом, брат?

— Я думаю, он сошёл с ума.

— Не будь так легкомысленным. Он обладает тем, чем не обладаем мы.

— Что за враги? Призраки мабуку? — невесело улыбнулся Рыцарь Рыжего Пламени.

— Не будь излишне скептичен. Излишества вредят, брат… Мы считаем себя здесь в слишком большой безопасности. Мы забыли о мерах предосторожности. Мы не верим, что враг может прийти сюда, на Мечту Боливара.

— Это маловероятно.

— Так ли… Вспомни, было время, когда мы знали обо всех прибывших на планету. Братья до сих пор ведут эту работу?

— Да, Магистр.

— Я хочу знать о них всё. Для начала я хочу видеть их лица.

Через несколько часов Магистр сидел рядом с Чёрным шаманом, и перед ними возникали один за другим фотографии, забранные из таможенного департамента Ла-Паса. Чёрно-белые изображения иностранцев, прибывших на планету за последние недели. Их было четырнадцать тысяч. Женщин, детей отбросили сразу.

Чёрный шаман ёрзал на месте и наливался злобой.

— Нет, нет, нет, — бубнил он. — Это отбросы! Это падаль! Это не те!

И когда сменилось следующее изображение, Чёрный шаман выгнулся на обволакивающем его виброкресле и завизжал пронзительно, с надрывом:

— Они-и-и!

* * *

— Отстрел, — произнёс пилот.

Челночная капсула с Пенелопой, Динозавром и троими бойцами тактической группы ФБР отделилась от корабля-разведчика. Она с минуту шла на орбите параллельно ему. Включились гравитационные генераторы, и похожая на мяч для регби жёлтая капсула заскользила вниз — туда, где бурлили белые облака голубой красивой планеты — Мечты Боливара.

Вокруг планеты вращалось несколько уродливых орбитальных сооружений, одно из них являлось построенной при помощи Галактического Комитета Общей Безопасности принимающей станцией, куда причаливали межзвёздные лайнеры. Ни о каком оборонном комплексе у Мечты Боливара речи быть не могло. Правительство республики понимало, что малый эсминец любой из сверхдержав разнесёт любую систему обороны, которую планета сможет приобрести на свои скудные средства, а потому вооружало наземные силы, которые по большей части представляли собой карательные отряды для борьбы с партизанами.

На обсуждении плана мероприятий решили действовать в активном варианте — группой из двух оперативников и отряда силовой поддержки. На орбите должен был висеть невидимый для сканирующих систем корабль-разведчик, готовый в любой момент прийти на помощь.

На Мечте Боливара у Аризоны не было ни агентурной сети, ни дипломатического представительства. Правда, здесь было немало аризонских туристов-охотников, но это не означало, что имеет смысл тратиться на содержание здесь дипломатических органов. Так что группа Динозавра была не в лучшем положении, чем московитяне. Капсула приземлилась в утреннем лесу. Оставив людей, она взмыла и растворилась в покрытом низкими серыми облаками небе.

Динозавр поднял рюкзак с оборудованием. Десантники были одеты в защитные комбинезоны. У них имелись документы Департамента Безопасности Республики — всесильной организации, которая с одинаковым усердием служила всем без исключения хозяевам страны, менявшимся в среднем раз в два-три года. Каким-то чудом образцы военной формы и имеющих хождение документов имелись в хранилище Центрального Разведывательного Управления. Был приказ, по которому там должны быть подобные предметы со всех обитаемых миров, и, на удивление, в отношении самой чёрной дыры обитаемого сектора он был выполнен, хотя там и не имелись образцы, например, из Хорезмского Каганата, действительно представляющего оперативный интерес.

— Вперёд! — приказал Динозавр.

Небольшой отряд двинулся через лес из толстых деревьев, похожих на сосны, но с гораздо более длинными иголками.

— Духота! — раздражённо воскликнула Пенелопа.

— Молчать, солдат! — прикрикнул Динозавр. — Не разговаривать! Не отставать! — мстительно добавил он.

Пенелопа прожгла его яростным взором.

У аризонской группы было оружие, даже отдалённо похожего на которое не имели ни бойцы элитного отряда личной гвардии Президента, ни боевики Большого Картеля (а они имели возможность закупать в мирах первой линии новинки стрелкового оружия). Аризонцы владели «подделыциком» — аппаратом размером со старинную книгу, которой с лёгкостью мог печатать как местную валюту, так и любые документы.

Они решили не связываться с маскировочной техникой — пластогримами и имитаторами, она занимает много места, а оснований бояться, что их здесь кто-то узнает, не имелось. Через полчаса они наткнулись на военный патруль, пыливший на ржавом и потёртом, неимоверно гудящем грузовике. На крыше его были набросаны мешки и возвышался тяжёлый пулемёт. Увидев значки Департамента Безопасности, пехотный офицер, сидящий в кабине, скривился. Департамент ненавидели, но побаивались. Всё равно под угрозой пулемёта пехотинцы проверили документы. Динозавр пошёл на это с лёгким сердцем: он хотел проверить, не вышли ли подобные бумажки из употребления. Он вообще не мог понять, как можно доверять бумажкам — бумажным документам, бумажным деньгам.

На пехотного офицера документы произвели должное впечатление. Так и не выйдя из кабины, он козырнул и сказал:

— Будьте осторожны. Туристическую группу мы спровадили вчера. Пожгли для них деревню чиканос. Они остались довольны. А сейчас здесь расшалились «свободолюбы».

Динозавр со знанием дела кивнул. Информация о планете была скудная, что такое «свободолюбы», он не знал, но из обронённой вслед за этим одним из солдат реплики понял, что речь идёт о разбойниках.

На «свободолюбов» они нарвались через час, когда пробирались дальше через лес. Датчики уловили движение в зарослях. Детекторы показали оружейный металл. «Свободолюбы» гордились своим искусством быть невидимыми в лесу. И если бы они нарвались на обычный отряд, то взяли бы офицера на выкуп, девчонку оставили бы для забав, а солдат вывели бы в тираж без всяких сантиментов. Но на этот раз удача перестала им улыбаться.

Как только предводитель разбойников поднял корявый автомат и взял на мушку Динозавра, аризонцы пришли в движение. Разрыв плазморазрядника, очереди ЭМ-автоматов — четырнадцать «свободолюбов», даже не успев понять, как так получилось, упокоились в тех же кустах, которые служили им укрытием.

К трём часам дня группа вышла к железнодорожной станции. Поезд до Ла-Паса должен был подойти через сорок минут. Перед тем как выйти к станции, аризонцы переоделись в гражданскую одежду, упаковав оборудование и оружие в контейнеры, похожие на рюкзаки и походные сумки. Теперь они походили просто на компанию, отправляющуюся гульнуть в столицу. Динозавр раздражённо отметил, что Пенелопа выглядит слишком эффектно в кожаном костюме и будет только привлекать внимание.

Опоздав на полчаса, медленно подкатил поезд. Поражённые аризонцы увидели настоящий паровоз. Да, это ещё удивительнее, чем грузовик с двигателем на солярке.

— Ничего себе, — прошептал майор Форст.

— Ну и местечко, — процедила Пенелопа и шагнула к вагону. Она поймала на себе жадный взор проводника, наступила ему острым каблуком на ногу, с удовлетворением услышав вскрик боли, и прошла в купе.

Поезд тронулся. На следующее утро он должен был привезти аризонцев в Ла-Пас…

* * *

Всё получилось — хуже некуда.

Филатов пребывал в размышлениях, точно ли противник их вычислил, или слежка — это какие-то другие игры, не имеющие отношения к заданию.

Они вышли утром на поиски. Госпитальер клялся, что нащупал нить. Центр аномалии должен быть на северо-западе мегаполиса. Они собирались для начала попытаться определить хотя бы приблизительно район поисков.

На выходе из отеля их ждали. За ними прислали бронетранспортёр с солдатами Департамента Безопасности. К Филатову подошёл подтянутый офицер и спросил:

— Господа Нейман Горт и Ханс Стерлик?

— Ага, — кивнул Филатов, глядя, как умело занимали позиции солдаты. В их уверенных действиях ощущался профессионализм, который разведчик не ожидал увидеть у местного сброда в форме. Они заняли именно те позиции, чтобы создать максимум трудностей задерживаемым, если те решат взбрыкнуть. Всё это Филатову не нравилось. Лучше бы они налетели с гиканьем, круша прикладами и звякая наручниками. Или попытались вломиться в номер. Тогда в сутолоке у него было бы больше шансов выйти самому и вытащить друга. Но они действовали так, будто признавали за ним бойца высокого класса, что само по себе уже было очень неприятным сюрпризом.

— У меня приказ доставить вас в Департамент Таможни для беседы, — сказал офицер, держась ровно на таком расстоянии, на котором необходимо.

Филатов увидел, что пальцы его лежат вовсе не на пороховом автомате, а на короткоствольном ЭМ-оружии. Такого здесь мало.

Вдруг Филатов понял, что имеет дело с бойцами элитного отряда Президентской Гвардии. Он вспомнил лицо солдата, занявшего позицию у броневика, его показывали в новостях: «Командос начинает и побеждает». Какой-то бравурный репортаж.

— А в чём дело? — развязно осведомился Филатов. — Мы граждане нейтральной планеты. Вы ищите неприятности?

— Уверяю вас, это простая формальность, — вежливо улыбнулся офицер.

Филатов ему не верил. Госпитальер же пожал плечами.

— Как долго это продлиться? — спросил он.

— Недолго.

— Съездим.

«К чёрту в пасть», — добавил про себя Филатов и подал другу знак — опасность. Будь готов. Впрочем, толку в бою от госпитальера куда меньше, чем вреда. Разведчик один имел гораздо больше шансов выбраться из передряги, чем вдвоём.

— Ну что ж, — Филатов небрежно шагнул к бронетранспортёру, краем глаза разглядев ещё застывшую в стороне легковую машину, где сидели три молодых человека с внимательными глазами, в чёрной одежде и архаических солнцезащитных очках.

«Обложили!» — вздохнул про себя Филатов. И обложили крепко. Обложили демонстративно. Противник уверен, что если задерживаемые — профессионалы, они поймут, что шансов у них никаких нет.

Филатов шагнул к дверям бронемашины. И увидел, как рука офицера легла на рукоятку парализатора. Хорошего парализатора, полицейского, из Аризоны.

Ещё секунда, и жгут его пройдётся по спинам московитян, и тогда всё. Тогда миссия провалена.

Филатов не оборачивался. Он чувствовал, что происходит сзади. Он знал, что жгут парализатора скользит к его спине — быстро и неумолимо. Знал, что офицер считает — он застал задерживаемого врасплох, и задание оказалось не таким трудным. Он знал, что сержант, стоящий поодаль, сейчас лупит парализатором Сомова, а тот, тюфяк, специально созданный, чтобы служить лёгкой добычей, сейчас завалится на землю.

И когда жгут по всем законам природы должен был коснуться Филатова и отправить его в трёхчасовой сон, тот стремительно ушёл в сторону.

Кем бы ни был офицер, что такое боец «Богатыря» в действии, он не видел. Да и сейчас довелось ему увидеть немного. Филатов изогнулся так, как человек его комплекции изогнуться не может в принципе. Его рука проводила руку офицера, и жгут нашёл свою цель — обвился вокруг шеи хозяина.

Вслед за этим разведчик увидел нависшего над госпитальером сержанта с парализатором и толкнул на него теряющее равновесие тело офицера. Но госпитальер всё-таки получил жгутом. Филатов рывком преодолел расстояние, дёрнул Сомова на себя и кинул его, как полено, в кузов бронетранспортёра.

Гвардейцы, прикрывавшие офицера, решили, что всё уже закончено, и расслабились. На этом потеряли секунду. А потом не стали стрелять, боясь попасть в своих. Филатов рассчитал единственно возможную траекторию движения, при которой противник не сможет сделать ничего.

Разведчик ввалился в бронетранспортёр следом за безжизненным госпитальером. Внутри было двое солдат. Один вскинул автомат, да ничего не успел, получив ногой в грудь и растекшись по стенке. Второй вообще ничего не понял.

Водитель, сидящий за рулём, вообще не был создан для таких ситуаций, Филатов рубанул его ребром ладони по нервному узлу и отправил в нокаут.

Двигатель слабо урчал — его не глушили на всякий случай. Не было такой боевой техники, которой Филатов не сумел бы воспользоваться.

Он выжал педаль и рванул бронетранспортёр вперёд, развернулся, протаранил машину с внимательными молодыми людьми, и, ледоколом врубаясь в дорожное движение, устремился по улице.

Он знал прилежащие к отелю районы, как свои пять пальцев. Закон — перед началом работы изучи место работы и составь возможные варианты отхода. Он просчитывал, что придётся удирать на машине. Но на бронетранспортёр не надеялся.

Так или иначе, он избрал четвёртый маршрут — когда нужно сбросить организованное преследование. Бронетранспортёр закружился по улицам.

Филатов бросил машину у железной дороги, взвалил госпитальера на плечо и выскочил на дорогу.

Подарок судьбы — перед ними затормозило такси.

— Сеньор, вам не тяжело? — осведомился участливо таксист.

— Двести песо, если вывезешь отсюда, — не снимая с плеча госпитальера, Филатов вытащил бумажку и бросил на сиденье.

— Ха, хоть на луну! Полиция на хвосте?

— Да.

— А этого, кого ты укокошил, можно в багажник.

— Дурак, это мой друг.

— Друг — святое дело.

Машина дёрнулась и стала набирать скорость.

Над городом реяли вертолёты и неизвестно откуда взявшийся глайдер. Полицейские силы начинали оцеплять районы.

— Они никогда не оцепят трущобы, — сказал водитель, сворачивая на боковую улочку.

Через несколько минут друзей высадили в самом грязном районе, который они видели.

— Больше не нужна помощь? — спросил таксист.

— Нет, — Филатов кинул ещё стопесовую бумажку. Этого бумажного мусора у него было полно. Кроме того, в кармане лежал проникатель, способный взломать любой банковский электронный счёт и который с лёгкостью мог заменить любую кредитную карточку на этой планете, да и на многих других.

— Ну тогда пока, — махнул рукой таксист, и машина резво сорвалась с места.

Филатов огляделся. Он был на деревянной набережной. Внизу плескалась вонючая мутная речка с радужными бензиновыми пятнами. Рядом был перекосившийся металлический мост.

Под ним и устроился Филатов. Он ждал, когда госпитальер придёт в себя.

Так двумя бродягами в трущобах стало больше…

* * *

— Ты огорчил меня, брат мой, — вздохнул Магистр, разглядывая Рыцаря Рыжего Пламени.

— Я готов принять наказание, — склонил тот голову. — Но мы не могли знать, что он настолько быстр.

— Ты не мог… Но ты должен был знать, — Магистр погладил хрустальный череп перед ним на столе.

Они разговаривали в большом мрачном зале со сводчатыми окнами, в которые просачивались бледные лучи рассвета. В углу комнаты потрескивали поленья в камине — в настоящем, а не имитационном плазменном камине. Магистр Домен не просто соблюдал традиции. Это было нечто большее — суть той организации, одним из руководителей которой он являлся. Настоящий огонь, играющий на настоящих поленьях — в этом есть мистика, которую не заменят никакие совершеннейшие СТ-проекции и никакая самая хитроумная бытовая техника.

Равно как ничто не заменит настоящее красное виноградное вино, бокал с которым стоял перед Магистром.

— Они затерялись в городе, — сказал Рыцарь Рыжего Пламени. — Они погибнут в нём. Это город не для чужаков.

— Нет, брат мой. Они не погибнут. Неужели ты не видишь, что за ними сила и удача.

— Вы говорите, как наш пленник, — криво усмехнулся Рыцарь Рыжего Пламени.

— Правильно. А Чёрный шаман понимает толк в этих делах, — взгляд Магистра затуманился, пальцы впились в семиконечную звезду на груди.

— Мы так и не знаем, чего же они хотят, — сказал Рыцарь.

— Неужели это непонятно? Они пришли по нашему следу. И они не отступят. Они последуют за нами и дальше. До самого конца.

— Они не смогут.

— ОНИ смогут, — Магистр потянулся к бокалу и отхлебнул вино, посмотрел через бокал на пламя камина. Свет играл в хрустальных гранях и красиво мерцал в красном божественном напитке.

— Как бы за ними не пришли другие, — поморщился Рыцарь Рыжего Пламени.

— Таких больше не найдут, — покачал головой Магистр. — Да и что значит — другие. Ты же знаешь, брат мой, счёт уже идёт на дни.

Рыцарь поёжился от этих слов. Он знал, что цель близка. Но охватить этот факт разумом не мог. При попытке осмыслить его становилось холодно и неуютно. И Рыцарю Рыжего Пламени начинало казаться, что он избрал в жизни не тот путь.

— Отыщи их, брат, — мягко произнёс Магистр, но в словах ощущался напор власти и твёрдость гранита. — Найди и приведи в этот зал.

— Я кину их к твоим ногам!

— Кинь. Пусти по их следу полицию и охранку. Натрави на них сынов ночи, всё самое гнусное отребье этого Содома и Гоморры. Пусть земля горит под их ногами.

— Я сделаю всё.

— Конечно, сделаешь, Рыцарь Рыжего Пламени. И учти — они вот-вот проникнут в тайну Чумного сектора. Они не отступятся. Они будут искать доступ туда. Они будут искать знание о нём. Используй это, брат мой, славный охотник.

— Твои советы как всегда мудры, — Рыцарь поднялся с неудобного кресла с высокой резной спинкой. Он понял, что разговор окончен. Припал на одно колено. Приложился к перстню на пальце Магистра. И, поднимая ветер своим длинным чёрным одеянием, быстро вышел из зала…

* * *

— Руки перед собой, бродяги! — заорал полицейский, целясь в Филатова из пистолета.

— Хосе, а это не те придурки, которых все ищут? — спросил его напарник, выглядывающий из машины с взведённым карабином.

— Похожи, но не очень, — неуверенно пожал плечами Хосе.

— В каталажку — там проверим. Премия в двадцать пять тысяч песет на дороге не валяется.

Премия на дороге не валялась. Зато теперь на дороге валялось двое копов, после того, как ими занялся Филатов. Полицейские так и не поняли, кто и как их треснул лицом об асфальт. Очнулись они через несколько минут, с горечью рассматривая разобранный по частям полицейский автомобиль и ощупывая свои пустые кобуры и карманы, из которых забрали даже квитанции об оплате водопровода. Местные крысы постарались — а на что можно рассчитывать человеку, хотя бы и полицейскому, провалявшемуся столько времени без чувств в трущобе…

— Рико, а это не те уроды, за которых обещали премию в двадцать пять тысяч песет? — осведомился поигрывающий металлической дубинкой громила. Семеро отпетых, откормленных, здоровенных головорезов, испытанных трущобных бойцов — банда Ржавого Хики, контролирующая эту часть трущоб — обступили двоих вечерних путников.

— Они вылезли из канализации, — поморщился Рико и подал сигнал.

Бандиты налетели на пришельцев как на лёгкую добычу. Дело было плёвое — слегка накостылять, чтобы не повредить товар, и начать переговоры с правительством о вознаграждении и об их передаче.

Через минуту Филатов отряхнул рукав, стёр капли крови и огляделся на распростёртые тела.

— И эти туда же, — пожал он плечами, забрасывая подальше увесистую дубинку Рико…

Охота на московитян была объявлена по всем правилам. Охотилась полиция. Охотились военные. Охотились уличные банды. Нельзя было рассчитывать не то что на надёжность притонов, но даже на честность подземных жителей — обитателей городской канализации и каверн, даже туда долетела весть, что за головы двоих типов назначена хорошая плата.

За пять дней, которые прошли с того момента, как гвардейцы опозорились с задержанием московитян, в общей сложности в полицейские участки перетаскали почти две тысячи человек — бедолаг, которые отважились пройти по городу вдвоём или хоть отдалённо напоминали лица с транслируемых везде портретов.

Скрываться разведчику-нелегалу Филатову было не впервой. Но он гораздо лучше чувствовал себя в переполненном полицейскими идентификаторами и фиксаторами, в сплошь электронном, пронизанным информационными сетями высочайшей сложности Нью-Тауне. Там некоторые технологические фокусы давали преимущество. В Нью-Тауне и на Потомаке, когда на Филатова была объявлена охота, он спасся, используя пластогрим, систему внешнего замещения и «игольник» — компьютерный проникатель, способный морочить даже сверхсложные электронные системы Аризоны.

Проникатель был у него и сейчас — так что проблем со средствами в ближайшее время не предвидится. Был у него и браслет с индикатором слежки и несколькими предметами первой необходимости — микрокапсулами отшибателя памяти «Амнезина» и подавителя воли «Пластилина». А вот остальная аппаратура, в том числе гримкомплекс «Мельпомена», способный придать человеку любую внешность и обмануть практически любые идентификационные устройства, с лёгкостью копирующий не только формы носа и губ, но и радужку, папиллярные узоры и биоэнергетический код, остался в номере. Он лежал в чемодане. Теперь от содержимого чемоданов ничего не осталось. Тонкий радиолуч пронзил пространство и привёл находящиеся в них механизмы самоуничтожения, так что противник вряд ли поживится чем-нибудь.

Разведчик клял себя за то, что не просчитал ситуацию. Он думал, что у них ещё есть время, и не успел сделать закладку с аварийным контейнером — оружием и пакнитевиком. И теперь они лишены возможности послать сигнал тревоги.

Через две недели со следующим лайнером прибудет группа контроля из двоих человек, разработана система выхода с ними на связь. Но это время надо ещё продержаться, а тут были большие сомнения.

В трущобах была своя сложная общественная организация, территориальное деление и свои неофициальные властные структуры. Эти районы были разбиты на сферы влияния между различными бандами, которые в какой-то мере заменяли органы местного самоуправления. Нередко банды на самых видных местах водружали свои знамёна. Некоторые из этих знамён реяли не один десяток лет, полиция на них плюнула, решив что связываться и срывать их — себе дороже.

Гуляние постороннего человека в трущобах походило на прогулки в тихую лунную ночь по душистому минному полю. Но Филатов обладал сверхъестественным чутьём на опасность и феноменальными боевыми качествами — в своё время они стали предметом исследований в центре психотроники на «Лысой горе», где друзья провели детство. С таким человеком можно было надеяться выжить в этих кишащих ядовитыми двуногими гадами каменных джунглях.

Но нужно было не только выжить, но и работать. Главное, что осталось у московитян — приорская «раковина». Она была у госпитальера с собой, когда на них набросились гвардейцы.

— Я чувствую направление на центр аномальной зоны всё чётче, — сказал стоящий посреди каменных развалин госпитальер, держа «раковину» на вытянутой руке. — Я знаю наверняка — мы найдём его.

* * *

Исходная информация у Пенелопы и Динозавра была невелика. Фактически, одно слово погибшего агента — чума. То, что треть города занимал чумной сектор, говорило о направлении расследования. И аризонцы стремились разузнать всё об этих районах, а заодно понять, что же происходит на Мечте Боливара.

В отличие от Пенелопы Динозавр несколько лет провёл на мирах второй линии. Его совершенно не смущало отсутствие комфорта, гигантских информационных сетей. Он прекрасно ощущал себя здесь, зная, какая же всё-таки прекрасная вещь — всеобщая продажность. Имея деньги, можно без труда срывать печати с самых сокровенных государственных секретов. Можно манипулировать людьми, начиная от попрошаек на улицах и кончая сенаторами — вопрос только в уровне оплаты.

Оперативники устроились на постой в разных частях города. Каждый отрабатывал свою линию. Сперва пытались добыть информацию о чумной зоне легальным путём. Дела сразу пошли туго. Никаких конкретных сведений об этой части города практически не было.

— Плохо, — покачала головой Пенелопа, отодвигая от себя очередной справочник.

— Это прекрасно, — отмахнулся Динозавр.

— Что ты мелешь? Тут ни грана информации.

— И само по себе это уже информация. Это симптом — кто-то похоронил все сведения о чумной зоне. Значит, некто могущественный заинтересован, чтобы никто ничего, не знал о ней. Значит, там существует нечто.

— Но что?

— А это мы установим, — Динозавр поднялся с кресла и подошёл к окну.

С последнего, девяностого этажа отеля «Веласкес» чумные районы выглядели как набор хаотично разбросанных невысоких зданий. Большая часть зоны не просматривалась.

— Там что-то кроется, — сказал Динозавр и опять начал колдовать со сложной техникой.

Его всё более смущали показания, добытые эфиросканирующей и инфрачувствительной аппаратурой. Он в третий раз пропустил очередные данные через компьютер размером с тонкую тетрадку и вдруг неожиданно заявил:

— Эта часть города совсем не такая.

— Почему? — спросила Пенелопа, вглядывающаяся в город с высоты трёхсот метров.

— Вон тот район, — Динозавр поднялся со стула и указал рукой, — всё это липа.

— Маскировка?

— СТ-проекция.

— Местные дикари не способны сделать такую СТ-проекцию. Это им не по карману.

— Значит, сделали те, кому по карману и это, и многое другое.

— В том числе собирать по всей Галактике «фокусников»? — нахмурилась Пенелопа.

— Да…

Ещё через день Пенелопа, вернувшаяся с очередной вылазки, застала Динозавра за тем, что он обёртывал бумагой пачки песет.

— Ты что, виллу собрался здесь приобрести? — язвительно осведомилась специальный агент ФБР.

— Завтра мы будем знать о чумных районах куда больше, — сообщил он Пенелопе.

— Нашёл источник?

— Нашёл…

* * *

— Мы так долго не выдержим, — сказал госпитальер, когда они отдыхали в пустом, вонючем и мокром подвале дома. Из углов слышалось шуршание и крысиный писк.

— Выдержать-то выдержим. Но надо работать.

— В чумных районах центр аномалии.

— Надо попытаться узнать о тех местах, — задумчиво произнёс разведчик.

— Но как? Уже пытались.

— И без толку.

Данные в библиотеках о чумном секторе города были обрывочными. Ещё до того, как московитян пытались задержать, Филатов покопался в Республиканской библиотеке и с удивлением понял, что книги, в которых содержались старые планы города, изъяты. А на современных картах чумной сектор был заштрихован чёрным. С самых высоких точек города просматривалась только его часть.

Восемьдесят лет назад на город накинулась «резиновая чума» — жуткое заболевание. Какие-то местные микробы, мутировавшие на этой планете после прибытия сюда человека, за день превращали тело в резиновую куклу. Спасения от неё практически не было. Точнее, может, и было, но тогда Мечта Боливара не имела никаких отношений с Галактикой — был такой период государственной спеси: мы сами умнее, плевать нам на чужаков. Боливарцы пытались справиться с болезнью сами. И нашли единственный реальный способ — санитарные кордоны.

Самый большой всплеск чумы был в Ла-Пасе, в наиболее бедных районах, так что часть города просто огородили кордонами и не пускали туда никого. И эти меры сработали. Распространение чумы остановили.

— В принципе, резиновая чума может вспыхнуть и через двести лет, — сказал Сомов. — Но есть другие способы локализации. Это не повод держать полгорода под охраной.

— А какой повод? Центр аномалии?

— Возможно, что-то ещё.

— Будем пробираться туда, — решил Филатов.

— Через линии зашиты?

— Это не проблема… Эх, хотя бы ещё немножко информации.

И тут им повезло. Следующую ночь московитяне коротали в заброшенном заводском здании в промышленной зоне города. Там же было несколько «крыс», которые сидели вокруг костра и жарили что-то на нём.

— Опасность чувствуешь? — спросил разведчик друга для подстраховки.

— Нет, — покачал отрицательно головой госпитальер.

— Я тоже. Мне кажется, эти люди нас не продадут. Им просто не до этого, — резюмировал Филатов.

Он чувствовал, откуда надо уносить ноги. Три дня назад он сказал, что нужно срываться из грязной ночлежки, а через три минуты туда нагрянула полиция. Он почувствовал, что с бандитами Кровавого Румо, которые обещали московитянам убежище, связываться не стоит. Те действительно хотели сдать их полиции.

Эти пятеро бродяг опасности не представляли. Они жарили какие-то странные куски мяса, и нельзя было гарантировать, что это не кошатина. Перед ними стоял котелок с пахнущей спиртом жидкостью.

— Присаживайтесь к столу, — предложил плешивый старик, видимо, главный в этой компании. — Если хорошие люди.

— Мы хорошие люди, — кивнул госпитальер.

— И у хороших людей есть чем поделиться, — Филатов вытащил из сумки бутылку текилы, которой разжился по случаю.

Компания предавалась неторопливой и солидной беседе за жизнь.

— Тяжёлые времена настали, — сказал оборванец гигантского роста и сорвал зубами с палочки кусок прожаренного мяса. — Планета катится к чертям в пасть, прости Мадонна за такие слова, — он перекрестился и поцеловал дешёвое деревянное распятие на груди.

— Тяжёлые, — согласился старик. — Но я слышал, нам дают новые кредиты.

— Для детей нового Президента, — поддакнул низкорослый зачуханный заморыш.

— Как ты можешь? — встрял седой доходяга с длинными руками, исчёрканными разноцветными татуировками. — Почему детей?

— А что? — насторожился низкорослый.

— А то, что у Президента есть ещё и племянники.

— Ха-ха-ха, Колючка, ты насмешил, — бродяги затряслись от хохота.

— Опасно жить, — покачал головой старик. — Эти охотники-туристы — их с каждым днём всё больше. Им. нужна дичь.

— А разве дичи мало в провинциях? — спросил гигант, снова перекрестившись.

— Мало. Провинция бунтует. Легче собирать таких, как мы.

— Рико и Серого Кролика взяли в дичь, — вздохнул громила.

— И ещё многих, — поддакнул Колючка.

— А в последние недели и полиция, и «свободолюбы» из городских банд обезумели, — громила снова перекрестился.

— Они ищут кого-то, — сказал старик.

— Эх, — махнул рукой Колючка. — Хоть прячься в чумном районе.

— Ха-ха-ха, Колючка, ну ты сказал. Смешливый.

— А что в чумном районе? — пододвинулся к огню Филатов.

— Он шутит, — отмахнулся старик.

— Ну и шучу. Ну и что, — затараторил обиженно Колючка.

— А в чумном тоже люди. Сколопендр был там. И у него карта есть.

— Сколопендр дурак, — скривился старик. — У него не все дома, и только ты, Колючка, можешь воспринимать его всерьёз.

Бродяги заснули, когда окончательно стемнело и догорел костёр. Филатов потрогал за плечо Колючку.

— Хочешь заработать сто песо.

— Сколько?!

— Да тише ты. Всех разбудишь.

— Хочу. Только если не надо кого-то пришить. На эти дела я не подвязываюсь.

— Ты меня сведёшь со Сколопендром.

— Без вопросов… Только он немного странный малый. Не расстаётся никогда со своим чемоданом, в котором сущее барахло — какие-то книженции. Иногда заговаривается… А нельзя десятку задатка.

— Держи…

* * *

— Мои ловчие напали на их след, Магистр, — поклонился Рыцарь Рыжего Пламени.

Домен сидел в тяжёлом кресле у камина. В зале было прохладно. Плечи Магистра прикрывала накидка с горностаевым подбоем. Этот человек просто не мог принадлежать нынешним временам. Он будто пришёл из прошлого.

Он и не принадлежал современности. Он был частью того мрачного и величественного строения, что на тысячелетия застыло в безвременье. Он принадлежал братству единомышленников, которые с очень давних времён стремились к своей цели и в самые тяжёлые времена не отступали от неё, не сбивались с пути. Но никогда до неё не было так близко, как ныне.

— Объясни, но не утомляй меня лишними словами, — потребовал Домен.

— Как вы и говорили, они действительно проявились на интересе к чумному району.

— Твои гончие видели их?

— Нет. Но они видели людей, которые видели.

— Их можно заманить в ловушку?

— Я думаю, можно.

— Помни, что они могут менять лица, как перчатки. Не обманись внешностью.

— Я знаю это.

— Не сделай ошибки недооценки. Нужно действовать исходя из уверенности: твой противник — самый опасный из всех, с кем тебе доводилось встречаться.

— На этот раз они не уйдут.

— Сделай так! — величественно произнёс Магистр. — И я буду доволен тобой. Я забуду твои прошлые промахи. А ведь это немалого стоит, брат мой. Очень немалого.

Рыцарь Рыжего Пламени признавал справедливость этих слов. Прощение Магистра действительно стоило немалого.

— Я исполню свой долг.

* * *

Динозавр тоже знал, что нельзя недооценивать противника. Но недооценил его.

Встреча должна была состояться в Парке Кактусов. Удивительные растения, многие из которых занимали площадь в десятки квадратных метров, расползались осьминогами, взмывали вверх стрелами, пухли бочонками. Одни были огромны, другие — крошечны. Среди них были ядовитые и целебные. Колючие и мягкие. Съедобные и такие, от одного запаха которых воротило.

Парк занимал большую площадь недалеко от центра города, и здесь офицер Правительственного Информационного агентства — эдакого координатора всех спецслужб при Президенте — должен был передать пакет с документами, которые могли пролить свет на происходящее.

В парке было многолюдно. Сновали мамаши с выводками карапузов. Бесцеремонные и липучие торговцы выискивали клиентов. Прошумела и пронеслась небольшим торнадо школьная экскурсия. Везде болтались семи-восьмилетние шпанята, прикидывающие, нет ли поблизости карманов и сумок, достойных их внимания. Прогуливались группами по два-три человека полицейские — парк относился к одному из мест, которое было официально объявлено зоной спокойствия, поэтому здесь не должно было быть чересчур много краж, ограблений и убийств. За этим следили.

Передача должна была пройти на окраине парка перед питейным павильоном, где торговали текилой и пуховой жвачкой, а также из-под полы продавали раствор коки — за это можно было огрести штраф. За просторным балкончиком, заставленным лёгкими пластмассовыми столиками и стульями, открывался вид на поросший жёсткой травой крутой склон, внизу которого проходила узкоколейка — дымил паровоз, тащащий длинный товарный состав.

Скользкий тип с портфелем появился вовремя. На его носу были нацеплены очки — настоящие, а не какое-то компьютерное чудо, обеспечивающее провал носителя в иную реальность. В этом городе носили очки, чтобы лучше видеть, что навевало грустные мысли о печальном состоянии местной медицины.

— Вот он, — произнёс Динозавр.

— Отвратная физиономия, — скривилась Пенелопа.

— Тебе с ним не спать.

— Тоже верно.

— Оглянись и начинай передачу, — приказал Динозавр своему помощнику.

Майор Форст сидел в комнате в здании неподалёку от парка. Он и Пенелопа наблюдали за событиями по экрану, на который выводились данные с фиксаторов — мелких булавок на одежде агентов и с «глаза», прикреплённого ещё вчера к высокому кактусу. Место передачи было как на ладони.

— Чего ты всё-таки боишься? — спросила Пенелопа. — К чему все эти предосторожности?

— Вопрос дилетанта, — огрызнулся Динозавр.

Трое агентов-аризонцев держали друг друга в пределах видимости. Они были готовы к неожиданностям. И были уверены, что справятся с ними.

— Астра-один, прими товар, — приказал Динозавр.

Агент Астра-один направился к очкарику. Очкарик пожал плечами, принял пакет, просмотрел его содержимое, быстро провёл детектором, показавшим, что деньги, а их там было немало, настоящие, кивнул, протянул чемоданчик.

— Тайфун! — заорал Динозавр…

«Тайфун» — означало аварийный отход, по головам противника.

Динозавр неожиданно свёл воедино весь рисунок, уловил систему в передвижениях многих людей. И понял, что эта часть парка под контролем. Он попытался просчитать, как бы сам организовал операцию, и увидел, что картина примерно соответствует этому. Снайперы, оперативники — все на своих местах, все замаскированы по высшему разряду. Он проклинал себя, что сразу не просёк эту картину. Но не мог. Противник работал слишком качественно.

Астра-один всё-таки взял чемоданчик — не успел среагировать на «Тайфун». И получил заряд парализатором. Парализатор был вделан в чемоданчик и активизировался, когда боец тактического подразделения ФБР взялся за ручку. Агент рухнул как подкошенный.

Астра-третий выдернул ЭМ-пистолет. Ему не нужно было объяснять ничего. Он рванулся в бок и послал длинную очередь в сторону, где, по его мнению, должны были находиться нападающие. И не ошибся. Из четверых человек, которых он скосил, двое принадлежали к лагерю противника, а двоим просто не повезло, оказались в этом месте.

Астра-два провёл рукой по воротнику, к его лицу приникла маска, защищающая от осколков и светошумовых ударов, поэтому россыпь «колючки», которую кинули перед ним, не дала эффекта. Он ринулся к обрыву и прыгнул вперёд. Он бы ушёл, пули забарабанили по бронекомбинезону. Но в последний момент защиту проломил выстрел разрядника, посланный снайпером. Разрядник был бронебойный, так что Астра-два превратился в горящий факел. Аризонский пехотный бронебойщик «Мортира» пробивал преграды и покруче.

Астра-третий ушёл. Почти ушёл. Светошумовые «колючки» не причинили ему вреда. Но плазменная граната подбросила его, и он впаялся в кактус, сполз, сминая здоровенные колючки. Он попытался подняться и дотянуться до выпавшего оружия, но около него стояли уже двое. Они накинули на него пузырящуюся эластонакидку, которая затвердела и сковала движения.

— Уходим отсюда! — прикрикнул Динозавр, оторвавшись от экрана.

Он схватил портфель с аппаратурой, и они кинулись по лестнице вниз.

Они очутились в замусоренном дворе, в центре которого толстые тётки что-то готовили в большом котле, детишки таскали за хвост здоровенного осла, который грозил их укусить, за столом резались в кости загорелые бездельники, перед ними стояла текила. Спокойный двор в полутрущобах.

Но это спокойствие вскоре взорвалось.

Динозавр коснулся последней ступеньки, и тут с двух сторон возникли вертолёты. Они падали на двор с высоты, и местные жители с криком разбегались в стороны.

— Быстрее! — прикрикнул Динозавр.

Он выдернул разрядник и врезал по кабине вертолёта. Бронезащита приняла первый удар. Но второй удар пришёлся по двигателю, и вертолёт, вильнув, начал валиться за дома.

— Направо! — кивнул майор.

Он заранее просчитал пути отхода. Откинул крышку канализационного люка. Пенелопа нырнула в открывшийся колодец. Динозавр послал заряд по второму вертолёту, с которого сыпались десантники.

Рядом с Динозавром вспух пузырём и лопнул осколками асфальт от плазморазряда. Забарабанили пули ЭМ-оружия. Четыре из них прошли по костюму майора, но срикошетили. Удар был силён, но Динозавр привык выдерживать и не такие плюхи.

Он нырнул в люк…

Через полчаса они были в безопасности.

Они были в самом трущобном районе, скрывались за грудой истлевших ящиков на развалинах двухэтажного магазина. Сейчас здесь были только крысы, но следы показывали, что в этих закоулках в другое время суток бывают люди. Сейчас люди отсыпались в подвалах. Они выползут с наступлением темноты.

— Как они вышли на нас? — спросила Пенелопа.

— Пошли по радиолучу, когда я отдавал команды.

— Чтобы засечь наши переговоры, нужна серьёзная стационарная техника. Уровня московитян. Мы же на планете второй линии.

— Ты объясни это тем, кто нас запеленговал… — Динозавр сидел, протирая болящую грудь, по которой пришлись удары пуль. — Нам крупно повезло.

— Да. Только мы потеряли всех наших людей.

— Ничего, — отмахнулся Динозавр. — Положение серьёзное, но не очень. Надо забрать контейнер с передатчиком. И поспешать, пока они не выбили из нашего человека его местоположение.

При подходе к месту закладки контейнера они увидели снижающиеся вертолёт и…

— Ух ты, это же боевой глайдер! — воскликнула Пенелопа.

— Их просто нет на планете!

— Значит, есть.

— И он прилетел за нашими вещами.

— Нам надо уходить, — вздохнула Пенелопа, видя, как рушатся надежды дёшево выбраться из передряги.

Через час, вымотавшиеся от гонки, они сели под мостом подбивать неутешительные итоги.

— Итак, — произнёс Динозавр, — что мы имеем? Оборудования нет. Оружие — у разрядника осталась одна кассета и твой ЭМ-пистолет. Связи нет. Денег нет.

— Ни черта нет! Как ты мог притащить на хвосте этих мерзавцев?! Ты прокололся, Динозавр! Что делать дальше, а?!

— Ничего, устроюсь сутенёром… — проговорил Динозавр.

— А кого будешь предлагать в качестве?.. Что?! Гадина! Я тебя изничтожу! — завопила Пенелопа, до которой дошло, кого Динозавр собирался использовать в качестве представительницы древнейшей профессии.

— Не волнуйся так. Я пошутил, — успокоил её Динозавр. — Ограбим кого-нибудь для начала.

Так в трущобах Ла-Паса стало больше ещё двумя бродягами…

* * *

Официальная встреча состоялась за мусорными баками в самом помойном районе Ла-Паса. Мусорные баки были скорее символом — ржавые и старые, они давно утеряли своё утилитарное назначение, их не вывозили года два и в ближайшие годы вывозить не собирались. Сначала они служили жильём для крыс, но потом тех вытеснили люди.

Район был из тех, на которые не претендовали даже уличные банды. Здесь жили полностью опустившиеся бродяги, и для тех, кто прячется и от закона, и от бандитов, здесь было бы очень неплохо, если бы не было так противно.

Договаривающиеся стороны расположились за мусорным баком. Духота сегодня в городе спала и повеяло прохладой.

На человеке было вытертое манто, присмотревшись, можно было заметить остатки меха норки. Возможно, когда-то оно ниспадало с полуобнажённых женских плеч, его мех ласкал ожерелья из бриллиантов и рубинов. Теперь оно укрывало худое, пропахшее всеми видами зловоний тело.

Сколопендру можно было дать тридцать лет. А можно было и восемьдесят. У человека, находящегося в таком состоянии запущенности, возраст определить становится задачей сложной. Он сидел, обхватив обеими руками потёртый старый саквояж, который вместе с манто составлял всё его скудное состояние.

— Куришь? — спросил Филатов, протягивая Сколопендру пачку с дорогими сигаретами, которые не могли позволить себе даже высокооплачиваемые служащие государственных органов и фирм.

— Нет, — покачал головой Сколопендр. — Никотин вреден для здоровья.

— Ага, — кивнул Филатов и насмешливо переглянулся с Сомовым — мол, врач, это по твоей части.

— Тебе нужны деньги? Пятьсот песо, — сказал разведчик.

Сколопендр испуганно затряс руками:

— Нет, только не это! Я не проживу здесь и часа с такими деньгами. Мне не нужны деньги!

— Он помешался от счастья, — сказал Колючка, протягивая руку за сигаретой. — Дайте деньги мне. Филатов кивнул и осведомился:

— Ты расскажешь о чумной зоне?

— Расскажу… Мне никто не верит. А я был там.

Госпитальер прикрыл глаза. Он пытался войти в ритм с этим человеком, уловить, говорит ли он правду, не бредит ли, нормален ли его рассудок. Раньше это часто получалось.

— Они не устраивают охоту в городе, — Сколопендр поёжился и стряхнул пылинку со своего манто. — Они охотятся в провинции, но тут, видимо, подоспели очень большие клиенты-туристы, которые хотели охотиться именно в Ла-Пасе. И власти прошли им навстречу.

— И охотники пришли в трущобы? — спросил Филатов.

— Точно. Они били нас с машин и с окон домов. Они загоняли нас служебными пумами. Сколько тогда погибло? Я лично знал четверых. Но погибло больше двадцати человек. Может, даже полсотни. Это были очень богатые клиенты.

— Но ты выжил?

— Я выжил. Я нашёл проход. Я скрывался. И я очутился там.

— В Чумном районе?

— Да…

— Что ты там видел?

— Дома. Людей. Странные машины. Странные дворцы… Там чисто. Там хорошо. Они чувствуют себя там прекрасно… Там призраки. Там много призраков.

Колючка заёрзал и напустил на лицо выражение — мол, я предупреждал, что он немного не в себе.

— Кто там живёт? — спросил разведчик.

— Люди в чёрном… Они сильные. Я знаю, где скрыта сила. Там большая сила.

Госпитальер зажмурился. Что-то смущало его в Сколопендре. И вдруг он понял — что именно. Бродяга был полуоткрытым сенсом. Его экстрасенсорные способности не расцвели во всей полноте, он не владел ими сознательно, но интуитивно он ощущал веяния сил.

— Что за сила? — спросил госпитальер.

— Я не знаю. Силу излучают люди… Там много странного. Люди-призраки. Дома-призраки.

— Дома-призраки?

— Да. Касаешься стены и проходишь внутрь. Там мокро, темно. Противно. И не видно ничего.

— Ну это ты заговариваешься, дружище, — улыбнулся Колючка.

Жестом Филатов приказал ему помолчать.

Эта часть рассказа была абсолютно достоверна. Сколопендр довольно точно изложил чувства человека, попавшего внутрь СТ-проекции.

— Много там домов-призраков?

— Много. Очень много.

— Пол района — маскировано, — произнёс по-русски Филатов. — Они окопались там крепко.

— Он говорит правду. Он психически почти здоров, — сказал госпитальер.

— Что там ещё? — обратился к Сколопендру Филатов.

— Большой дом. От него веет холодом… Я слышал оттуда стоны.

— Крики?

— Стоны. Не ушами. Душой. Там собраны десятки скорбящих душ.

Сколопендр начал истово креститься. Колючка не выдержал и перекрестился вместе с ним. Даже последний бродяга, проклявший мир и проклятый в нём, был в Ла-Пасе фанатичным католиком.

— Ещё небольшая процедура, — Сомов сел напротив Сколопендра. Бродяга испуганно дёрнулся, но госпитальер дружески положил ему руку на плечо. — Не бойся. Так надо. Теплота. Твои веки тяжелеют.

Колючка, крестясь, изумлённо смотрел, как Сомов ввёл Сколопендра в гипнотическое состояние. Под гипнозом из него высосали всю информацию, которую тот вынес из чумной зоны, а также о проходе туда.

После часа работы Сомов вернул Сколопендра в нормальное состояние.

— Мы всё равно заблудимся там, — сказал Сомов. — Там есть какой-то центр, от чего всё и идёт. На такой территории его не найти.

— Сколопендр не прост. Слишком научно объясняется. Особенно касательно вопросов геологических пород, отложений, — Филатов повернулся к Сколопендру. — Кем ты был до того, как попал на улицу?

— Я?.. Я был… Очень давно… Я был профессором, — он с трудом выговорил это слово.

— Преподавал?

— Университет. Геология.

— Я так и знал, что с ним что-то не в порядке! — воскликнул Колючка. — Но тут он врёт! Как же — профессор.

— Я не вру, — в глазах Сколопендра вдруг появились слёзы. — Это моё прошлое. Оно только моё.

— Максимум, драил туалеты в университете, — махнул рукой Колючка.

— Нет, неправда! — упрямо воскликнул Сколопендр. Он неожиданно открыл саквояж и начал вытаскивать тетради, книги.

— Вот. Тут моё имя. Я был тогда таким. Но такой я был никому не нужен. И я стал тем, кто есть. Здесь не нужны такие, как я, — всхлипнул Сколопендр, и из его рук выпала книга.

— Сборник геологических карт! — радостно воскликнул Сомов, беря книгу.

Сколопендр быстро потянулся к ней, но госпитальер успокоительно произнёс:

— Я только посмотрю. Я сейчас же отдам.

Он пролистнул книгу. И ликующе ткнул пальцем в геологическую карту Ла-Паса, которую изъяли из всех библиотек.

— Вот она!

— Что ты тут видишь удивительного? — спросил озадаченно Филатов.

— Я знаю теперь аномальную точку.

— Здесь же ничего нет.

— Посмотри. Это место уникально в своём роде. В этой точке сходятся два геологических разлома. А ещё имеется подводное озеро. Это место просто не может не быть центром аномалии. Все чудеса происходят именно в точках пересечения геологических разломов.

— Уже кое-что, — кивнул Филатов. — Пора на штурм…

* * *

Динозавр и Пенелопа оказались в незавидном положении. В какой-то мере в ещё худшем, чем московитяне. У них было немножко денег и не было компьютпроникателя, способного взламывать банкоматы — всё пропало. Зато было оружие. И цель. С деньгами вопрос решился просто. Динозавр из разрядника пробил замок в банковской машине и вытряхнул оттуда полмешка денег. Сработал быстро, никто не успел ничего предпринять.

Самое противное — на аризонцев была объявлена охота. Такая же, как на московитян.

Их лица тоже показывали по СТ-видению. Полиция, бандиты, армия — все были сориентированы на поиск, все жаждали получить награды.

Аризонцы по крупицам собирали сведения о географии и нравах местных трущоб. Им тоже пришлось схлестнуться с бандами. После пары потасовок, когда трущобные «крысы» понимали, что перед ними дичь, на которую объявлена всеобщая охота и за которую дают награду, у аризонцев сильно сократилось количество боеприпасов, а в городе поуменьшилось количество бандитов.

— Нам надо затаиться и думать, как выбраться с этой планеты, — сказала Пенелопа.

— Тебе, надоело на этом курорте? — усмехнулся Динозавр. Они сидели в дренажной трубе и уплетали сухой завтрак, купленный в ржавом автомате.

— Скоро за нами наверняка пришлют спасательную экспедицию, — произнесла Пенелопа. — Корабль-разведчик висит на орбите. А мы уже столько дней не выходили на связь.

— А кто сказал, что мы не выходили на связь?

— Что ты имеешь в виду?

— А как, по-твоему, противник через несколько минут обнаружил нашу закладку? Как нашёл аппаратуру связи?

— Сдал кто-то из наших людей.

— А что ему мешает подавать сигналы: «Всё в норме, не беспокойтесь, мы живём изумительно».

— Ты прав. И мне хочется за это пришибить тебя.

— Не поможет… Вот что, офицер Вейн. Нам надо забыть о мелких неурядицах…

— Ничего себе — мелкие…

— О мелких. Мы живы. Готовы к бою. Нам надо выполнять задание. Мы должны проникнуть в чумную зону.

— Без аппаратуры? Мы не преодолеем охранный периметр.

— Мы должны это сделать.

Три дня они посвятили исследованию подходов к чумной зоне. Внешний периметр казался вполне преодолимым. Лучевая сигнализация, вибродатчики, видеокамеры, высокое напряжение колючей проволоки — в принципе, всё это можно пройти. Но что внутри? Без соответствующей аппаратуры преодолеть современные контрольсистемы, использующиеся в мирах первой линии, невозможно.

— Если мы не придумаем ничего лучше — нам придётся рискнуть и идти напролом, — сказал Динозавр.

Между тем обстановка обострялась. По городу шли одна за другой полицейские облавы. К ним подключились и военные. Не прекращалась стрельба, порой переходящая в канонаду. С трущобами, основой основ города, власти никогда не обращались так бесцеремонно. Трущобы огрызались автоматным огнём. И в отместку «крысы» расползались по другим районам города и даже проникали в охраняемые посёлки, портя жизнь добропорядочным обывателям. Баланс в городе, когда каждый владеет тем, чем должен по жизни владеть, рушился. Но на власть имущих, похоже, сильно давили. И они продолжали утюжить трущобы в поисках четырёх беглецов.

Пару раз аризонцы едва не попались в клещи. В первый раз им пришлось уходить, оставив позади догорающую расплавленную полицейскую машину. Второй раз они бежали по крышам в лучах мечущихся в небе полицейских вертолётов. «Крысы» из уличных банд округа Санта-Крус беспорядочно стреляли и в своих, и в чужих. Прыгали на землю армейские десантники — те не давали пощады никому. Это походило на самые худшие эпизоды Больших Охот. И это действительно была охота, но за конкретными людьми.

Аризонцы снова сорвались. Они скрывались по подвалам и коллекторам. Большая облава продолжалась до утра. Утро беглецы застали в самом сердце трущоб. Вдали рокотали бронетранспортёры.

На рассвете, вылезя на божий свет, они и столкнулись нос к носу.

— А… — только и выдавила Пенелопа, будто наткнувшись на невидимую стену.

Они чуть ли не нос к носу столкнулись с двумя людьми, так хорошо знакомыми.

Ошибки быть не могло. Они прекрасно узнали друг друга.

— Замойски, — с ненавистью прошипела Пенелопа, хватаясь за ЭМ-пистолет, в котором осталось несколько пуль.

— Аризонцы, — ошарашенно произнёс остановившийся госпитальер.

Филатов среагировал мгновенно. Он дёрнул друга за рукав, и они покатились вниз, по склону, к реке.

— На, сучий сын! — Пенелопа бросилась вперёд, нажимая на спусковой крючок.

Хлестнули пули. ЭМ-пистолет замолк.

— Это были последние пули, — проворчал Динозавр, взял у неё пистолет и зашвырнул его подальше. — Ещё один заряд в разряднике. И всё.

— Откуда они здесь, чёрт возьми?! — воскликнула Пенелопа.

— Оттуда же, откуда и мы. Мы должны быть в чумной зоне раньше, чем они…

* * *

— Круг, — забормотал Чёрный шаман. — Круг, круг, круг…

— Что ты имеешь в виду? — спросил Магистр Домен, с интересом рассматривая колдуна.

— Они пришли сюда. Те двое. Московитяне, — прошипел колдун. — И те двое с Аризоны — мой пёс, который лизал мне ноги. И подлая самка песчаной черепахи!.. Мы опять сошлись вместе. Почему, почему, почему?!

— И почему? — осведомился Магистр.

— Нас всех ведёт сила. Она единит нас. Она притягивает нас.

— Судьба?

— Ненависть. Чёрный шаман ненавидит бледных инопланетников. Бледные инопланетники ненавидят Чёрного шамана. Ненависть влечёт нас друг к другу. Чёрный дух ненависти требует жертв. Моя ненависть больше. Я выпью их кровь!

Когда братья Ордена Копья обшаривали Ла-Пас и узнали, что некие люди пытаются собрать информацию о чумной зоне, то сразу возникла мысль — это московитяне. Какого же было удивление братьев, когда выяснилось — они наткнулись на аризонцев, которые тоже возжаждали раскрыть тайны Ордена.

В захвате принимал участие сам Магистр — это был первый раз, когда он занимался подобным делом. Пленного аризонца привели в себя. Он не выдержал мощного гипнотического напора, который обрушил на него Магистр, и выдал место, где хранился контейнер с аппаратурой и с пакнитевиком, связывавшим группу с кораблём-разведчиком. Теперь двойной агент ежедневно отсылал сообщения, что группа действует по плану и помощи не требуется. Пока аризонцев на разведчике удавалось морочить. Когда-то они поймут, что их водят за нос, но будет уже позже, даже реши они обрушиться на Мечту Боливара всей мощью своего звёздного флота.

— Как все они нашли нас? — спросил Домен.

— Они должны были найти! — воскликнул Чёрный шаман. — И нашли.

— Судьба, — прошептал Магистр. — Судьба им явиться перед Великим Часом Удара Копья. Но они уже ничего не смогут изменить.

— Их духи сильны. Они могут многое. Будь осторожен. Дай мне крови, и я помогу тебе.

— Нет! — резко отрезал Магистр.

— Ты глуп.

Магистр приблизился к Чёрному шаману и посмотрел ему в глаза. Чёрные очи Магистра были бездонны, в них скрывалась воля, мудрость.

Чёрный шаман отшатнулся.

— Со мной никто не говорил так, — негромко произнёс Домен.

— Я раскаиваюсь. Я удручён…

— Готовься, колдун. Тебе предстоит увидеть великий момент. И ты поможешь мне.

— Мы сложим наши силы вместе.

— Не только наши, силы многих людей. Силы поколений моих предшественников. Силы веры и надежды. Силы жажды власти над природой и людьми. Всё соберётся завтра в один мощный кулак. И ему не будет преграды. Мы сделаем это.

— Сделаем, — прошептал Чёрный шаман.

«Бледные слабы, — вертелось в его голове. — Бледные мягкотелы. Глупцам не воспользоваться плодами тёмных усилий. Для этого создан Я!»

* * *

В принципе, затея могла получиться. Аризонцы сделали несколько вылазок в центры по продаже электроники, взломали ночью склад компании «Электроник-плюс», похитили недостающие, жутко примитивные, детали. За восемь часов кропотливой работы из-под рук майора Форста, бывшего офицера Управления Перспективных линий развития ЦРУ, знавшего толк в технике, вышли блокиратор, выглядевший весьма удручающе, но способный делать то, что от него требовалось — блокировать охранные системы «великой китайской стены» вокруг чумной зоны. У него было одиннадцать автономных блоков. А ещё через три часа был готов фантомимитатор, который поможет пробраться через защитные системы внутри зоны. Правда, в последнем Динозавр был не уверен. Всё зависело от уровня аппаратуры, использовавшейся там. А о ней он не знал ничего.

Но надеялся на лучшее.

И вот настал долгожданный вечер. Место перехода присмотрели заранее — достаточно пустынное, чтобы случайные идиоты не помешали вылазке. Перед этим Динозавр сделал закладки в одиннадцати разных местах.

Майор вытащил из портфеля аппарат, разложил его.

— Ну, начали, — выдохнул он и щёлкнул переключателем.

В одиннадцати местах, где прятались автономные блоки, вмиг ослепли видеокамеры и инфракрасные датчики, они начали гнать на пульты и мониторы полную околесицу. Помехи на несколько минут внесут полную неразбериху в системы безопасности. Охрана должна уже была переполошиться. А в это время Динозавр и Пенелопа преодолеют мёртвую зону, с помощью четырёхметрового шеста перемахнут через забор — так бывало неоднократно на тренировках, и нет причин сомневаться в том, что получится и на этот раз. А потом затаятся в зоне.

Динозавр надеялся, что успеет найти в зоне убежище. Насколько он смог убедиться, в прилегающих к зоне районах имеются обширные подземные коммуникации. Значит, таковые есть и в зоне. Ещё ведя разведку с вершины небоскрёба, он различил место, способное послужить убежищем — обширные развалины с проломами асфальта. Там должна была быть заброшенная станция метро. Есть шанс укрыться в ней. Если надо, он проваляется там четверо-пятеро суток, пока не стихнет шум и те, кто контролирует зону, не решат, что имел место обычный сбой систем (если, конечно, не найдут спрятанную аппаратуру для электронной диверсии) или была совершена провокация.

Одежда-хамелеон у аризонцев — последнее, что осталось из оснащения. Выглядевшая как обычная одежда, в которой ходили работяги и многие люди в Ла-Пасе, на деле она прикрывала хозяев от лучей эфирных сканеров и радаров, а также от пуль и ножей. В ней был шанс дойти до цели.

Да, шансы у Пенелопы и Динозавра были.

Но…

Динозавр включил аппарат и приготовился к броску. Через одиннадцать секунд они преодолеют заграждение и…

Глайдер появился неожиданно. С другой стороны возник ещё один.

— Нашли, — Динозавр вскинул разрядник и послал в машину последний заряд. Глайдер качнуло, но он выровнялся и прошёл на бреющем полёте.

Динозавр кинулся в глубь развалин, в которых они приютились.

Из раструба на носу обоих глайдеров появилось облако. Оно окутало беглецов и твердело на глазах.

Вскоре аризонцы не могли сделать и шага, спелёнатые застывшим эластиком.

— Я исполнил свой долг, Магистр, — произнёс в микрофон коммуникатора сидящий в кабине глайдера Рыцарь Рыжего Пламени.

— Да пребудет с тобой вечность, — произнёс Магистр издалека.

* * *

— Нам надо поторопиться, — неожиданно произнёс Сомов. — Мы должны быть там сегодня ночью.

— Для начала неплохо бы подготовиться получше, — произнёс Филатов, сидящий на полусгнившем ящике неподалёку от дремлющего Сколопендра.

— Я чувствую, как нарастает напряжение, — госпитальер погладил «раковину». — Мощь нарастает. Сегодня она хлынет наружу.

— Ты уверен?

— Я знаю, — госпитальер помолчал, потом порывисто воскликнул: — Если мы опоздаем на сегодняшний вечер, все наши мытарства будут бесполезны!

— Тогда надо приводить в рабочее состояние Сколопендра, — кивнул разведчик.

Сколопендр, скрючившись в углу подвала, всю ночь при свете бензиновой лампы читал свою монографию, изданную пятнадцать лет назад. Он читал эту книгу ежедневно на протяжении всех лет скитаний. Это была его навязчивая идея. Он читал и вспоминал себя, каким он был. И ему вовсе не хотелось смотреть на то, кем он стал.

— Вставай, — встряхнул его Филатов. — За тобой невыполненное обещание, профессор.

Сколопендр непонимающе посмотрел на него.

— Ты обещал провести нас в чумную зону. Сколопендр закивал головой.

— Я знаю, знаю. Вы те, кто верите мне. Я отведу вас туда просто так. Мне ничего не надо. Мне надо, чтобы мне верили.

— Мы верим.

Сколопендр продолжал качать головой, его щёки с красными прожилками тряслись. На глазах бывшего профессора появились слёзы.

— Спасибо. Мне не верит никто. Спасибо…

Когда начало вечереть, команда пустилась в дорогу.

Сперва они пробирались по канализации. Затем выбрались в туннель. По нему шли по шпалам. Издалека послышался грохот, и вскоре мимо путешественников с лязганьем пронеслись вагоны метро.

— Ниже, ниже, — твердил как безумный Сколопендр. — Там, где рождаются соки земли. Там, где течёт живительная кровь подземных рек. Там, где произрастают чудесные кристаллы.

Сколопендр зажмурился, замер.

— Ну? — Филатов положил ему руку на плечо. Сколопендр затрясся.

— Я не хочу. Я боюсь. Я веду вас на гибель.

— Вперёд, профессор!

Из метро они проникли в какую-то трещину. Потом попали в туннель — явно естественного происхождения. Через полчаса пошли карстовые пещеры. Потом были узкие проходы, разломы, водопады.

— Я не знаю, куда идти дальше, — неожиданно произнёс Сколопендр и уселся на влажный камень, обхватив голову тонкими жилистыми руками…

— Ты заблудился? — хмуро осведомился Филатов.

— Да… Но это не страшно. Лучше умереть здесь, в потаённых кладовых земли, чем десятилетиями гнить на смрадной поверхности.

Сколопендр обнял камень и заплакал.

Московитяне переглянулись.

— Кажется, влипли, — сказал Филатов, глядя на одиннадцать штолен и проходов, ведущих в разные стороны.

* * *

— Что привело вас в нашу тихую обитель? — спросил Магистр, разглядывая пленников.

— Нас привело?! — возмутилась Пенелопа. — Вы спеленали нас этой вонючей синтетикдрянью, приволокли сюда как замороженные туши!

— Но вы же стремились сюда, — сдержанно улыбнулся Магистр Домен.

— Мы?! — Пенелопа придала лицу выражение святой невинности.

— Вы предприняли огромные усилия, чтобы попасть сюда. Вот вы здесь. Гордитесь, вы достигли цели.

— Вы нас с кем-то спутали, — возразил Динозавр.

— Так ли, майор Форст? — насмешливо спросил Магистр.

— Ну ладно. Как вы нас нашли?

— Нетрудно было угадать, как поступите вы, оказавшись без связи со своими, без техники в чужом городе. Опытный воин, привыкший выполнять задание — неужели он будет сидеть сложа руки? Он проникнет в запретную зону. Он сорвёт печати с кладовых. Он заберёт оттуда тайны и кинет их к ногам своих хозяев. Так?

— Звучит по-идиотски, но по сути верно, — кивнул Динозавр.

— Какая задача? Преодолеть защитные системы. У майора Форста нет ничего. Значит, он достанет необходимые детали и соорудит блокиратор. Так?

— Так.

— В городе не так много складов подходящей электронной аппаратуры. Оставалось только вычислить их и прилепить к нужным деталям короткоимпульсные эфирные маячки.

— Вот задница! — покачал головой Форст. Магистр посмотрел на мечущийся в камине огонь через вино, плещущееся в красном бокале.

— Прекрасное вино. Настоящее вино. Не синтетика. Настоящий виноград. Не желаете продегустировать?

— Какая мерзость, — искренне произнесла Пенелопа, как и многие другие жители Аризоны питавшая неприязнь к натуральным продуктам.

— Вся ваша беда, что вы выросли на искусственной пище, — усмехнулся Домен, присаживаясь в кресло и предлагая последовать своему примеру гостей. — У вас искусственная цивилизация. Она неестественна и уродлива. Неестественные мысли. Искусственные удовольствия. Искусственные чувства. Искусственный дух. Вы просто ошибка природы. И несправедливо, что именно вам суждено было взять такую власть.

— Каждый занимает такое положение, которого достоин, — произнёс Динозавр. — Мы — своё. Вы — своё…

— Вы же блефуете. Вы не знаете, кто это такие — мы… Но в одном вы правы — каждый должен знать своё место. И, думаю, вскоре мы сможем восстановить естественный порядок вещей. И каждый займёт именно то место, которое должен. — Магистр устремил взгляд куда-то вдаль и сжал тонкими пальцами семиконечную звезду на груди.

— Вы решили объявить войну галактическому сообществу? — усмехнулся Динозавр, надеявшийся за этим трёпом выдавить хоть какие-то крупицы информации.

— Мы? — искренне удивился Магистр. — Ни в коем случае… Не мы…

Последние слова прозвучали с невысказанной угрозой, от них веяло каким-то холодом. Аризонцы почувствовали, что им становится жутковато.

— Что происходит? — спросила Пенелопа, не надеясь на ответ.

— Вам всё объяснят, сеньорита, — сказал Магистр. — Нет смысла утаивать что-то от союзников.

— От союзников?! — воскликнула Пенелопа.

— Если всё обстоит именно так, как подсказывает мне сердце, то вы именно союзники.

Магистр сделал условный жест рукой.

В зал зашли двое военных в штурмовом оснащении — в бронекостюмах, с бронебойными разрядниками. Предосторожность не была излишняя, учитывая, кого они сопровождали.

— Чёрный шаман! — воскликнул Динозавр.

— Да будь ты пожран демонами ночи! — воскликнул колдун.

— Я убью тебя!

— Ты, чёрный набитый барабан, я сверну твою башку! — Динозавр привстал, чтобы рвануться вперёд.

Магистр поднял руку, и этот властный жест усмирил всех присутствующих.

— Всё правильно, — кивнул он. — Вас влечёт взаимная ненависть. Ненависть — это сила. Она способна играть временем, пространством и судьбами. И она укладывается в великое уравнение. Недостаёт ещё двоих. Московитян. Они где-то в городе. И, возможно, наведаются сюда.

— Как? — спросил майор Форст.

— Сила притяжения ненависти не знает преград. Рок протаптывает свои тропы.

— Бред! — воскликнула Пенелопа.

— Да?.. Посмотрим. Но и без них мы вполне справимся. Силы вашей ненависти достаточно.

— Для чего? — зло осведомился агент ФБР.

— Для того, чтобы постучаться во врата рая.

* * *

— Я не прав, — сказал Сколопендр. — Я не заблудился. Я вспомнил путь.

— Эти слова ласкают слух, — угрюмо произнёс разведчик и выругался про себя. Иметь проводника с такими странностями — не подарочек. Но другого у них всё равно не было.

Процессия устремилась дальше в глубь пещер.

— Сергей, ты замечаешь, нас всё время носит по лабиринтам и подземным ходам, — сказал госпитальер.

— Трудно не заметить.

— На Ботсване мы обшарили весь приорский Лабиринт. Едва не сгинули там.

— Там было куда хуже, — сказал разведчик.

Через час они выбрались к подземной реке. Насколько она была глубока — сказать трудно. Свет фонарей тонул в чёрной бездне.

Филатов ткнул в геологическую карту:

— Вот, река обозначена. Она впадает в озеро.

— Мы на верном направлении.

Через час они начали подниматься по уходящей резко вверх галерее и попали в полуразрушенную канализационную систему.

— Там выход, — сказал Сколопендр. — Я не пойду туда.

— Возвращайся домой, — сказал Филатов.

— Вы не найдёте пути назад, — возразил профессор.

— Найдём.

Фиксатор на отвороте куртки Филатова запомнил дорогу, так что обратный путь был обеспечен… Если только он будет.

Разведчик вручил Сколопендру значительную часть оставшихся денег.

— Держи.

— Я ненавижу деньги, — Сколопендр попытался отпихнуть их от себя.

— Бери. Они помогут тебе. Спрячь их в укромном месте. И не показывай никому.

Нехотя Сколопендр принял деньги.

— Прощайте, — произнёс он.

Филатов приподнял канализационный люк и оказался среди мусора в тёмном подвале.

Это были развалины дома. Наверху сияли россыпью созвездия.

— Ну, пошли, — кивнул Филатов.

Они ступили на территорию противника.

Развалины располагались на пригорке, вокруг был другой каменный мусор и почти целые двухэтажные строения. Внизу была котловина.

— Матерь божья, — прошептал госпитальер, глядя на действо, которое разворачивалось внизу.

* * *

— Что такое тайные знания? — произнёс Магистр, глядя на Динозавра. — Это россыпь жемчужин, закопанная в песке на океанском побережье.

— Жемчужины хранятся и в сокровищницах, — сказал Динозавр.

— Именно так, майор, — кивнул Домен. — Были те, кто не разбрасывал жемчужины, а хранил и приумножал. Они знали суть, а не частности. Это и был Орден Копья.

— Похоже на детские сказки.

— Нет, это сказки взрослые. И они — реальность… На много тысячелетий в глубь веков простирается наша история. Орден уживался с религией египетских жрецов и римлян. Он прекрасно вписался в Христианство.

Магистр отхлебнул глоток вина.

— Разное бывало. Бывало, нас уничтожали, травили, как волков. Но бывало, мы правили делами в империях, и недалеко было до того, чтобы править всем человечеством.

— Этого не может быть! — воскликнула Пенелопа.

— Может… Орден преломлялся в разных религиозных движениях, общественных системах. Получал разные названия. Бывало, просвещённых оставались считанные десятки. Бывало, они теряли надежду. Но никогда не теряли знание!

— Знание чего?

— Что за призрачной тканью нашего бытия скрываются куда более мощные силы. И что получивший доступ к ним получает власть над миром. Мы тысячелетиями учились властвовать над этими силами. И мы всегда знали, что в Галактике есть двери. Владеющий ключами от них будет определять ход вещей.

— Это именно сказки, — пробурчал Динозавр. — Сюжет для стереострашилок.

— Или для развития событий в Галактике. — Магистр отставил бокал и обвёл присутствующих недобрыми тёмными глазами, в которых плескалась незыблемая уверенность.

— Что такое Копьё? — спросил он. — Это символ пробоя. Пробой между мирами!

— Это невозможно, — покачала головой Пенелопа. — Физики сотни лет бьются над этой проблемой!

— Физики. Высокомерные недоумки, увидевшие пылинку и решившие, что теперь знают планету. Мы открывали двери всегда! Крошечные двери в пыльные каморки — это мы находили. Но найти двери в тронный зал — это была мечта. Этих дверей не было на земле. Их не было в Дальнем Космосе.

— Может, их не было вообще? — сказал Динозавр.

— Э, нет… После катастрофы, уничтожившей старую Землю, Орден, обладавший к тем временам огромной мощью, нашёл себе мир. О нём вы не знаете. Он в теневой стороне Галактики. Вы не наткнётесь на нас, может, ещё тысячу лет. И там мы посвятили себя исследованию Теневого Знания… Но Орден разделился на две части. И другая часть нашла ЕГО — МИР КОРОЛЕВСКИХ ВРАТ!

— Откуда вы знаете? — спросил Динозавр.

— Есть разные способны добыть знание.

— Зачем вы нам это рассказываете? — спросила Пенелопа подозрительно.

— Вам предстоит принять участие в церемонии. Вы должны понимать её суть.

— Зачем мы должны участвовать в церемонии?

— Мечта Боливара, чумной район, километр от того зала, где мы ведём беседу — там точка промежуточного перехода.

— В иную Вселенную? — голос у Пенелопы стал хриплый.

— Пока нет. На Планету Королевских Врат, куда попали наши братья. Мы уже семьдесят лет пытаемся открыть его. Для этого нам и были нужны меченые.

— Кто?

— Те, кого вы называете «фокусниками». Те с Той Стороны иногда приходят в нашу Вселенную. Цели и задачи их неясны, но они оставляют следы. Они наполняют людей частью своего мира. И души избранных ими тянутся к Королевским Вратам.

— Подобное тянется к подобному, — кивнул Динозавр. — Собрать массу «фокусников» в расчёте на то, что их энергия потянется через пространство к точке перехода в другую Вселенную.

— Да. Они откроют проход, — кивнул Домен.

— А зачем мы?

— Возможно, силы проводников недостаточно. Тогда поможет энергия ненависти!

— Что?!

— Вы, Чёрный шаман, московитяне, которых, к сожалению, нет, но без которых, возможно, мы обойдёмся, образуете пентаграмму Тёмной Силы. В центре её Чёрный шаман, который пережил появление гостей и овладел свалившейся на него силой. Вы и московитяне — это резонаторы его силы. Ненависть переворачивает что-то в сути вещей и предметов. Я несколько дней провёл, выводя магическое уравнение. В нём учтены все элементы.

— Я не хочу участвовать в этом! — воскликнула Пенелопа. — Большей чепухи я не слышала.

— Я не ослышался? Вы считаете, у вас есть выбор?.. Подумайте те несколько часов, которые остались до церемонии, стоят ли ваши амбиции ваших жизней. Если решите, что не стоят, я смогу забыть слова вашей дамы.

— И вы отпустите нас с этой информацией? — недоверчиво спросил Динозавр.

— Отпущу. После того, как мы найдём Королевские Врата, вы ничего не сможете нам сделать… Впрочем, вы не сможете ничего сделать уже сейчас. Вам не найти ни Планету Ордена. Ни Королевские Врата…

— Я приношу извинения. Мы согласны, — с ненавистью произнесла Пенелопа. — А гарантии того, что вы сдержите слово?

— Вам нужны гарантии Магистра Ордена Копья? — вскинул бровь Домен. — Моя клятва. Я клянусь Талисманом Демона Пта, — он положил руку на семиконечную звезду на груди, и та засветилась, просвечивая насквозь тонкие пальцы.

Стоявший неподалёку, до того не шелохнувшись, Рыцарь Рыжего Пламени подобострастно склонил голову.

Динозавр кивнул. На него произвело впечатление выражение на лице рыцаря, появившееся после слов Магистра. Фанатики не бросаются направо и налево такими клятвами. Похоже, Магистру можно верить.

— Готовьтесь, — Магистр быстро встал и покинул зал. Через три часа Чёрного шамана и аризонцев вывели к месту свершения перехода.

— Задница, — прошептал Динозавр с невольным восхищением и страхом…

* * *

— Ничего себе, — покачал головой Филатов, вглядываясь в то, что располагалось на дне котлована в ста метрах внизу. Вокруг ровной, как каток, покрытой веществом, похожим на голубой хрусталь, площадки вознеслись метров на тридцать ввысь одиннадцать улиток эфирогенераторов. Их соединяли прозрачные трубы, внутри которых виднелись керамометаллические пластины энергонакопителей. Мощь этого комплекса была такова, что его хватило бы на потребности такой планеты, как Мечта Боливара. Стоимость этого комплекса была огромна.

— Интересно, зачем им столько энергии? — произнёс удивлённо Сомов.

— Ею можно прокормить орбитальный оборонный комплекс, — прошептал Филатов. — Но ты посмотри туда.

В центре площадки стояли люди. Одетые в синюю, переливающуюся одежду, они производили самое зловещее впечатление. От них будто исходил холод. Их было тридцать девять человек.

— Как думаешь, что это за компания в синих балахонах? — спросил Филатов.

— «Распадники»!

— Точно. Именно их собирали по всей Галактике.

— Для того действа, которое должно сейчас состояться, — прошептал госпитальер. В его сознании ежом ворочалась неприятная мысль.

— Вот именно.

— Они хотят вызвать на свет какие-то страшные силы, — поморщился госпитальер.

— Мы им ничем не можем помешать. Поэтому сидим тихо и смотрим.

Наверху мерцал сиреневый купол СТ-маскировки. Снаружи казалось, что это место заполнено обычными развалинами, и нужно было иметь серьёзную аппаратуру на орбите, чтобы убедиться в обратном.

Никаких следов ни охраны, ни систем безопасности пластинка индикатора слежки, способная фиксировать любую эфироволновую и электронную активность следящих устройств, не выявила. Судя по всему, хозяева были уверены в своей безопасности настолько, что не сочли нужным идти на лишние расходы. Они даже не разгребли каменные завалы — по краям всего котлована шли остатки старых ветхих строений.

— Начинается… Смотри! — воскликнул Сомов, показывая пальцем.

На площадке появилась процессия из полутора десятков человек. На всех были чёрные одеяния, за исключением троих оборванцев.

— Ба, вся компания в сборе! Чёрный шаман, Пенелопа, Динозавр, — перечислил разведчик.

— Откуда?

— Идут без особой охоты. Может, они пленники?

В центр площадки встал невысокий человек в чёрной сутане. Филатов навёл на него позаимствованный во время шатаний по городу мощный армейский квантовый бинокль.

— Ты смотри, на груди звезда горит… Эта какая-то секта, — прошептал разведчик.

— Какая звезда? — Сомов взял бинокль. И побледнел. — Это один из мощнейших магических символов. Использовался во многих тайных Орденах… Знаешь, как обозначает его эзотерическая. традиция?

— Как?

— Ключ…

— К чему ключ?

— К иным мирам…

— Наверное, они хотят открыть дверь куда-то.

— Я не уверен, что у них это не получится, — поморщился госпитальер.

Аризонцев и Чёрного шамана поставили в центр. Человек со звездой — это был Магистр — встал рядом с ними и поднял руку.

— Уф, — выдохнул Сомов, ощутив, что голову будто сдавил лёгкие обруч. — Они включили эфирогенераторы.

Ощущение действительно было обычным, когда рядом работает эфирное энергооборудование.

Магистр что-то гаркнул на незнакомом языке. И «распадники» как загипнотизированные — может, так оно и было — взялись за руки. Чёрный шаман вскрикнул и начал монотонно раскачиваться, бормоча что-то себе под нос.

Постепенно давление возрастало — эфирогенераторы раскочегаривались. На вершинах улиток были какие-то устройства, напоминающие флюгера — они наливались чернотой, тонули во тьме, хотя по остальным предметам растекался призрачный мерцающий лиловый свет — он шёл волнами.

— Ничего подобного не видел, — прошептал госпитальер.

— Будет что вспомнить. Если выживем.

Сомов положил руку на «раковину» и на миг прикрыл глаза. Он пытался с её помощью составить картину происходящего. Он и так чувствовал, что здесь начинается что-то невиданное. Здесь формировалась необычайно сложная структура, состоящая из полей эфирогенераторов, энергии «распадников», Чёрного шамана, сюда же были вплетены силы аризонцев. И возглавлял всё это Магистр — он манипулировал этой системой. Он вызывал из глубин материи громадную мощь. И инструментом ему служил амулет, тоже наливающийся чернотой на его груди.

— Тот человек в центре — маг. Настоящий, — прошептал госпитальер.

Филатов положил руку на пистолет-пулемёт, захваченный им во время одной из многочисленных стычек в трущобах.

— Тогда я сниму его.

— Стой, — остановил его Сомов. — Будет только хуже. Сила вырвется наружу, и её тогда ничто не удержит.

Разведчик поморщился и отложил автомат, не ставя его на предохранитель.

Меж тем «флюгера» на улитках всё наливались и наливались чернотой.

— Уф, — выдохнул госпитальер, когда какая-то сила будто вдавила его в землю.

Он прикрыл глаза, а когда открыл их, то увидел тянущиеся от всех одиннадцати генераторов чёрные лучи — слово «лучи» не применимо к темноте, но напрашивалось именно такое определение.

— Вот оно! — воскликнул Сомов.

В точке пересечения лучей начала расширяться сфера. В ней колыхался мутно-зелёный свет. Сперва сфера была бледная, но становилась всё ярче.

— Что это такое? — прошептал Филатов.

— Не знаю.

Магистр продолжал читать слова странного заклинания. Звуки его голоса разносились далеко, как в театре. Он стоял в точке, слова с которой слышны везде на трибунах. Сфера менялась и будто твердела, очерчивалась чётче, по ней ползли странные блики.

Магистр перевёл дух. Кивнул стоящему рядом человеку.

— Рыцарь, ты удостоен чести идти со мной, — он оглянулся на своих соратников, кивнул на пленников. — Убейте их!

Из под длинных одеяний братьев были извлечены ЭМ-автоматы, которые уставились на пленников.

— Не-е-ет! — завизжал Чёрный шаман, упал на колени и затрясся. — Ты обманул меня, пёс! Обманул! Обманул!!!

— Вот задница, — прошипел Динозавр и приготовился к броску, понимая, что не сможет ничего и его за секунду нафаршируют с пят по макушку пулями. Но хоть одного врага он намеревался забрать с собой.

— Пошли, — приказал Домен, прижмурился и шагнул в сферу.

Она расширилась на миг и вновь приняла свою форму — будто проглотила человека. За Магистром последовал Рыцарь Рыжего Пламени.

— За мной! — приказал Филатов. — И не отставай! Делай, как я!

— Что ты…

— Молчать! За мной!

Филатов схватил автомат, ринулся вперёд и дал длинную очередь, срезав сразу три фигуры.

Реакции у тех, кто находился на площадке, были приглушены буйством таинственных сил. Поэтому они разворачивались и направляли стволы автоматов в сторону новых противников достаточно медленно. Они не ожидали такого поворота. Не были готовы к нему. Их сутаны не были приспособлены для того, чтобы выдерживать удары пуль.

Филатов сразил ещё двоих. Он мчался сломя голову по склону, моля Бога, чтобы госпитальер не подвернул ноту, не замешкался.

Но Сомов держался молодцом. Он припустил изо всех сил, и хотя сильно отстал от разведчика, но не настолько, как мог бы.

Филатов очутился на площадке. Теперь между ним и врагами был живой щит — «распадники». Они так и стояли в хороводе, крепко сжав руки друг друга. Братья боялись стрелять по ним. Вряд ли они берегли жизни пленных. Просто они боялись разомкнуть круг.

Динозавр времени не терял. Он сшиб ближайшего брата на землю, дёрнул за руку Пенелопу и шагнул в сферу…

— Обманул! — продолжал визжать Чёрный шаман. Необычайно резво он тоже вскочил на ноги и кинулся в сферу. Она поглотила и его. Разведчик перевёл дух.

— Ну же! — крикнул он Сомову и устремился по площадке. Поднырнул под руки «распадников», уходя сразу в сторону и срезая последним патроном охранника. Противники опасались бить россыпью, они могли стрелять только наверняка. Видимо, круг разрывать было смертельно опасно. Филатов двигался слишком быстро. Он сшиб ударом ноги ещё одного человека в сутане. Ухватил госпитальера за талию, приподнял и кинул в сферу.

Сфера начала закрываться.

И тут враги опомнились. Они решили плюнуть на всё. Очередь ЭМ-автомата пришлась по костюму. Бронезащита костюма активизировалось, но удары были очень сильными.

Филатов упал на колени. Следующая очередь должна была его добить.

А до сферы было всего какой-то метр. Но она уже бледнела, схлопывалась. Она уходила. «Распадники» размыкали руки.

Филатов прыжком ринулся вперёд. Его достали ещё три пули — прямо в спину, но они придали ему импульс, и он влетел в сферу.

Проход закрылся. По нему прошли избранные. Судьба не делает ошибок. Она только иногда шутит…

Часть третья

ОХОТА НА ГАЛЛЮЦИНАЦИЮ

У госпитальера потемнело в глазах, и он, как ему показалось, всего лишь на мгновение потерял сознание. Пришёл в себя он в небольшом, чистеньком помещении. Здесь имелся прилавок — тяжёлый, деревянный, полированный. На полках были расставлены какие-то бутылочки и коробочки. За прилавком стоял обширный пузан, его подтяжки поддерживали грубые шерстяные штаны, белая рубашка была накрахмалена, на воротнике съехала набок синяя бабочка.

Человек нагнулся над прилавком и щёлкал чёрными и белыми костяшками, нанизанными на металлические спицы. Госпитальер задумался на миг и вспомнил, что это — примитивное устройство, служащее для счёта. Предок не только компов и калькуляторов, но даже и ржавых арифмометров. О, Господи!

Пузан поднял глаза от счётов и удивлённо воззрился на посетителя. Он встряхнул головой, решил, видимо, что просто проглядел, когда гость появился в магазине, и холодно осведомился:

— Что угодно, гражданин?

Язык был французский. Немножко изменённый, слова произносились слегка странно, но в общем всё понятно. Французский тоже входил в языки, которые рекомендуется знать в Галактике человека. И госпитальер говорил на нём без всяких затруднений. Единственно, что он мог вызвать подозрение иным произношением.

— Который час? — брякнул Сомов, чувствуя, что выглядит полным и беспросветным идиотом.

Продавец очумело уставился на пришельца. Потом посмотрел на стоящие в углу часы — с гирями.

— Одиннадцать.

— Спасибо большое, господин продавец. Извините, — зачем-то сказал Сомов, приложив по-восточному руку к груди и склонив голову.

Глаза пузана округлились ещё больше, и он громко, тонким, срывающимся голосом прокричал:

— Еретиков не обслуживаем! Убирайся вон из моей лавки подобру-поздорову!

Сомов, ничего не понимая, выскочил на улицу и… чуть было не угодил под воняющий бензином и безбожно тарахтящий мотороллер, которым управлял молодой детина в широкополой шляпе с перьями. Привстав в седле, детина что-то прокричал и погрозил госпитальеру кулаком. Но даже не это озадачило Сомова. Он заметил, что к портупее здоровяка была привешена самая настоящая короткая шпага.

«Чёрт возьми, куда это меня занесло?» — ошалело подумал госпитальер, дико оглядываясь по сторонам в надежде увидеть Филатова или на худой конец аризонцев с Чёрным шаманом. Но и их не было.

Мимо него проходили люди, одетые будто на маскарад — по моде рубежа восемнадцатого-девятнадцатого веков. Грубые куртки, длинные платья, кожаные штаны. Было много лиц духовного звания — монахи и монахини носили длинные чёрные одеяния и всем своим видом выражали благочестие. Судя по всему, религии здесь придавалось особенно большое значение. Госпитальера все обходили стороной. Кто-то презрительно фыркал, кто-то смотрел на него с неодобрением или просто опасливо, будто боясь, что он укусит.

Действительно, его куртка из серебристого материала бронепластика, отражающая солнечные лучи, которая вполне естественно смотрелась в отеле «Свободный мир», а то и в трущобах Ла-Паса, здесь выглядела совершенно неуместно.

Улица была горбатая. Вдоль неё шли черепичнокрышные, увитые башенками, узкооконные, с балкончиками, карнизами, замысловатой лепниной и каменной резьбой двух-трёхэтажные домики. На ней не имелось даже асфальта — улица была мощена настоящим булыжником. В общем, она была выстроена в лучших традициях ретро-стиля, который в определённые периоды истории входил в моду на Земле, а потом и на планетах Галактики человечества, и тогда возносились кварталы, скопированные с прошлых времён до последней детали. Но в них всё равно чувствовалось искусственность и близкое присутствие мощной супертехнологичной цивилизации. Не уходило это ощущение даже во времена Больших Карнавалов Московии. Здесь же всё было естественным и непротиворечивым. Всё было настоящим!

В большинстве домов были лавки и магазинчики, над которыми развешаны призывные транспаранты типа: «Торговец-добрый Гражданин» и «Счастлив только тот, кто покупает товар у Бернадот».

Сомов решил оглядеться и попытаться добыть какую-нибудь одежду — что-то вроде плаща, в которые закутаны многие. Неприлично так выделяться. Но где достать необходимое? Украсть? Эх, где же Филатов? Он бы что-то придумал, что-то сделал. С ним все проблемы выглядели так, будто они вовсе и не проблемы.

Что делать дальше, Сомов не мог представить. Он чувствовал себя заброшенным, и ему хотелось взвыть волком. Робинзону Крузо на необитаемом острове было лучше. Тот очутился на острове один, и ему некого было бояться. Этот же «остров» полон людей, от которых не знаешь, что ожидать. Известно — человек, самое опасное существо в Галактике.

* * *

Филатов очнулся лежащим на сухой жёлтой траве.

Он огляделся. Вокруг шумел кронами лес. Лес был, судя по всему, обширный, густой. Переливалась птичья трель. Вдалеке кто-то бесцеремонно ломился через сухие заросли. Филатову не улыбалась встреча с местными хищниками, а, судя по шуму, их размеры внушали уважение.

Разведчика занимало множество вопросов. Куда он попал — наиглавнейший. В отличие от своего друга госпитальера, он гораздо лучше себя чувствовал в мире людей, поскольку в любых ситуациях умел заставлять их плясать под свою дудку. Но неплохо он чувствовал себя и на природе — в лесах и джунглях. Он мог выжить там, где погибали дикари, прожившие всю жизнь в тех страшных местах. Он выжил в лесах Ботсваны. Он прошёл суровую школу.

Он присел на полуистлевшее бревно, просидел с полчаса, собираясь с силами по гимнастике «Ту-чэй» — одной из совершеннейших систем саморегуляции, нормально овладеть которой обычному человеку практически невозможно. Но Филатов и не был простым человеком, а был выпускником «Лысой горы», поэтому достиг в ней третьего уровня посвящения, а таковых всего двенадцать человек в Галактике.

Мягкая светлая волна вымыла из сознания тёмные пятна — злобу и агрессию боя, вернула духу ясное и холодное состояние, отвлекая от переживаний. Филатов усилием воли отослал подальше боль от травм, причинённых сыпавшимися на комбинезон пулями. Здоровье возвращалось к нему. Посвящённый «Ту-чэй» залечивает спокойно не только душевные, но и физические раны.

Через полчаса он ощущал себя готовым к новым испытаниям. Поднялся, отряхнулся и двинулся сквозь лес.

Здесь было ласковое, не слишком жаркое лето. Ветерок приятно овевал лицо.

В одном месте он увидел лося. В другом ломилась сквозь заросли туша, которую можно было расценить как откормленного кабана. На всякий случай разведчик обломал палку поувесистее. С её помощью он был способен нейтрализовать любое животное.

Через два часа он вышел к дороге.

Она была достаточно широкая, вытоптанная многими ногами. Пригнувшись, Филатов различил следы подкованных копыт, автомобильных шин и каких-то металлических полозьев.

Дорога была пустынна. Лес редел. Вдали рыбьей чешуёй серебрилась вода.

Путника разведчик встретил через десять минут. Здоровенный детина в замшевой грязной рубахе и кожаных брюках нёс на плече огромный топор и походил на классического лесоруба, который не дожил до времён появления лесоуборочных комбайнов, лазерных резчиков или хотя бы жалких бензиновых пил.

— Здравствуй, одинокий путник, — высокопарно произнёс он, кивая.

— Привет, — кивнул Филатов, с удовлетворением отметив, что встречный говорит на французском языке и проблем с общением не предвидится.

«Лесоруб» с подозрением оглядел Филатова. Ему сильно не нравилась его одежда.

— Эй, Гражданин! — крикнул он решительно. — Я тебя не знаю!

— Я тебя тоже, — пожал плечами Филатов. Он сперва хотел выяснить всё, что только можно, у встречного, но теперь понял, что лучше с ним не связываться. Но сам «лесоруб» решил именно связаться с незнакомцем.

— Именем святой инквизиции требую, чтобы ты предъявил мне свои права на жизнь!

— Бог ты мой! — покачал головой Филатов.

— Что?! — выпучил глаза странный человек, при этом Филатов заметил, что он крепче сжал топор. — Именем…

Начиная высокопарную речь, «лесоруб» двинулся к Филатову, готовый без излишних сомнений начать орудовать топором.

Разведчик вздохнул, пожал плечами. Резко ушёл в сторону, захлестнул захватом противника. Пальцы впились в точку за затылком, и «лесоруб» обмяк.

Филатов вывернул его карманы. Нашёл кошелёк с серебряными монетами и сложенные вчетверо бумаги. «Право на жизнь. Удостоверяется, что Жан Ришар является Гражданином и обладает всеми правами Гражданина. Место жительства — посёлок Жизо Провинции Версаль. Улица Коммунаров, дом 18. Семейное положение — женат. Подпись — старший товарищ Надзирателъного Совета Провинции».

Ни фотографии, ни пальцевого отпечатка — ничего. Видимо, те, кто выписывал эту бумагу, сильно рассчитывали на правопослушность своих соотечественников.

Филатов со вздохом вколол «лесорубу» порцию «Амнезина» — вещества, отшибающего память о последних событиях. В тревожном браслете — одно из немногих, что осталось из оборудования — хранилось несколько его микрокапсул.

Филатов натянул одежду «лесоруба» поверх комбинезона. Она пришлась впору.

Насвистывая, Филатов двинулся дальше по дороге. Недалеко какой-то населённый пункт — над лесом поднимался дымок из трубы.

* * *

— Где эти чёртовы ублюдки? — этот вопрос был первым, который услышала Пенелопа Вейн, открыв глаза. Она увидела, что лежит на живописном склоне горы, покрытой мягкой травой. Рядом с ней стоял и крутил головой по сторонам Динозавр.

— А! — застонала Пенелопа.

— Я спрашиваю, куда делись эти чёртовы упыри?

— Ты имеешь в виду Чёрного шамана? — уточнила Пенелопа, поднимаясь на ноги и отряхивая капли утренней росы с комбинезона.

— И Магистра.

— Я видела, как Чёрный шаман рванул за нами следом. И, насколько я заметила, стрельбу подняли эти двое.

— Кто?

— Московитяне! И я не удивлюсь, если они прорвались вслед за нами.

— Их нам и не хватало, — Динозавр покачал головой. — Эта дыра и есть обещанная Магистром Доменом планета Королевских Врат?

Пенелопа пожала плечами. Она с видимым удовольствием вздохнула полной грудью наполненный сладкими ароматами горный воздух.

Вид со склона открывался изумительный. Вокруг вздымались поросшие лесом горы, а вдали маячили сахарные пики. Километрах в пяти возвышались обширные чёрные стены монастыря. Внизу петляла горная дорога, а любая дорога, как известно, приводит к населённому пункту.

— Туда, — кивнул Динозавр.

Первым, кто попался на пути аризонцев, оказался невысокий монах, пасший на обочине горной дороги небольшое стадо коз.

— Да будет лёгок путь, дети мои! — вполне миролюбиво пожелал монах путникам на французском языке.

— Да пребудет с вами Бог! — в свою очередь проговорил Динозавр и с удивлением заметил, что его слова буквально перекосили черты лица служителя Господа, превратив их из умилённо-благостных в озверело-негодующие.

— Еретики! — заверещал он, вскакивая на ноги.

— Что с тобой, папаша? — деловито осведомилась Пенелопа.

— Чем тебе не по нраву слово Бог?

— Не святотатствуй, грешница! За такое слово положено вырывать блудливый язык, выжигать похотливые глаза и рубить дурные головы.

— Да-а? — недобро прищурилась Пенелопа. — Что тебе не понравилось, старый трухлявец?

— Бога нет! — завопил монах…

* * *

— Много, много, много людей, — выплёвывал слова Чёрный шаман. — Крутом одни белые люди! И ни капли благородной чёрной крови!

Ему не нравилось, что за то время, которые он провёл в этом мире, повстречалось всего двое людей с чёрным цветом кожи.

По какой-то странной прихоти судьбы получилось так, что Чёрного шамана и Магистра выкинуло на планету в одной точке. Домен выхватил кинжал и хотел запороть нежданного спутника, но не в правилах Посвящённого обагрять собственные руки кровью. Он решил дать Чёрному шаману право на жизнь — до той поры, пока тот будет нужен. Бросок через туннель, подготовка к открытию окна высосали из колдуна силы, так что теперь его магия была не так опасна, и Магистр вполне мог с ним справиться. Тем более ему был для выполнения миссии жизненно необходим помощник, а неизвестно, удастся ли найти Рыцаря Рыжего Пламени.

Кроме того, вынырнули они в парке в центре большого города, на них покосилось несколько человек, а начинать путешествия по чужому миру с убийства при массе свидетелей было неразумным.

— Пойдёшь со мной, — сказал Магистр.

— Ты обманул меня, пёс! — воскликнул Чёрный шаман. — Обманул, обманул!

— Почему? Я обещал тебе Королевские Врата. И вот ты здесь.

— Ты хотел убить меня, пёс, пёс, пёс!

— Но не убил. И теперь мы здесь. И я знаю дорогу. Мне известен путь. Мы пойдём вместе.

Чёрный шаман задумался, и подобострастно кивнул, затараторил:

— Ты умён. Мы пойдём вместе. Мы объединим силы, и сердце этой планеты будет биться в моих… в наших руках!

И вот они бродят по городу, и Чёрный шаман удручён отсутствием братьев по чёрному цвету кожи.

Город был большой, шумный, беспорядочный и бесполезный. Здесь владычествовала старинная архитектура, рядом с узкими улочками и ветхими домами шли прямые проспекты и возвышались за ажурными оградами настоящие дворцы. Здесь звенели трамваи, неторопливо, в беспорядке раскатывали бензиновые автомобили и мотороллеры. Промаршировала колонна солдат в красных, с золотыми аксельбантами, мундирах и в высоких сапогах, в касках с золотыми орлами, вооружённые саблями и винтовками. За ними прогромыхало огромное металлическое чудовище со спаренными пулемётами на башне — танк. Дома были завешаны транспарантами с совершенно бессмысленными и претенциозными, по мнению Магистра, цитатами.

В городе было очень много лиц духовного звания. Толпы монахов указывали на то, что позиции религии здесь достаточно крепки. А, значит, Орден Копья завоевал здесь положенное ему место. Но… Ох, эти самые «но». Домен надеялся на лучшее, но его глодал червь сомнений. Город ему совсем не нравился.

— Похоже, люди здесь живут высокими духовными порывами. Здесь слишком много пастырей Божьих, чтобы этот мир погряз в пучине безверия, — произнёс Магистр.

Чёрный шаман в ответ издал непереводимое фырканье. Пришельцы, пройдясь по городу, устало присели на лавочке у фонтана. Чёрный шаман пыхтел, обливался потом — было довольно жарко, хоть небо и закрывали низкие серые тучи. Из бронзовых грудей русалок вырывались и разбивались с радугой тугие струи воды. Рядом вздымались на добрую сотню метров каменные шпили храма. Это было достаточно безобразное архитектурное сооружение. Оно вспучивалось карнизами, балкончиками, скалилось зубцами башен, в нём ощущался какой-то вывернутый наружу натурализм. В нём совершенно не было высокого полёта готики или монументальной основательности романского стиля, не было очарования русских церквей и суровости египетских храмов. В нём было воплощённое в камне свинство.

— Я хочу войти в это святое здание, — сказал Магистр. — И ты пойдёшь со мной.

Чёрный, шаман сплюнул на землю, пробормотал что-то на ботсванском, его жир затрясся.

— Ты пойдёшь! — настойчиво повторил Магистр. Колдун послушно поднялся.

Они распахнули двери — тяжёлые, массивные, с бронзовыми кольцами. В храме было тихо и прохладно. На лавках сидело несколько человек, погружённых в благочестивые раздумья. Свет пробивался через витражи и мягко падал на предметы.

Магистр осенил себя крестным знамением. Огляделся в поисках алтаря. И тут его взор упал на отлитые из золота буквы на дальней стене храма.

— Боже мой! — прошептал ошарашенный Домен.

Огромные буквы гласили:

«ХРАМ ПИЩЕВАРЕНИЯ».

* * *

«РАБОТА ОТГОНЯЕТ ОТ НАС ТРИ ВЕЛИКИХ ЗЛА: СКУКУ, ПОРОК И НУЖДУ. ВОЛЬТЕР», — прочитал Сомов аляповатый транспарант, идущий вдоль стены двухэтажного обувного магазина.

Вольтер, Руссо, Дидро, Сен-Симон, Робеспьер, Марат, Дантон — эти подписи стояли под цитатами, без всякой системы прилепленными к половине домов. Судя по всему, французские просветители пользовались здесь большой популярностью. И ещё — кажется, кроме них никто больше популярностью не пользовался, за исключением Справедливого Совета, решения которого тоже тиражировались в плакатах.

Сомов брёл по городу. Пошарив в карманах, он нашёл несколько серебряных песет — монеты с Мечты Боливара. Он решил проверить, не сможет ли приобрести на них что-нибудь. Убедившись, что это настоящее серебро, продавец магазина шляп осведомился:

— Что желаешь, Гражданин?

— Есть плащ?

Вскоре, получив сдачу медью, госпитальер, закутавшись в длинный плащ, побрёл по улице. Несколько часов он гулял по городу.

Город был тысяч на сто населения. Из транспорта здесь главенствовали конки, тянущие вагоны по рельсам, и редкие электрические трамваи, а также бензиновые чудовища, создатели которых и слыхом не слыхивали о проблемах защиты окружающей среды. Были и всадники.

Выйдя на главную площадь, где стояло высокое здание, напоминавшее немецкие ратуши, а также возвышались несколько красивых зданий с башенками, на которых было серебром выведено — «Гильдия транспортников», «Гильдия крестьян».

— Ух ты! — вздохнул Сомов, увидев, что было в центре площади.

А в её центре стоял эшафот. Площадь была переполнена народом. Яблоку было негде упасть.

Настроение у госпитальера упало ниже нуля. Он опять подумал о том, насколько опасен может быть этот мир. И о нём ничего неизвестно. Неизвестность — это страшно. Человек, не обладающий знанием, может принять кусок радия за обычную породу и подкидывать его в руке. Может сунуть руку в коробку эфиротранслятора и остаться без руки. Может шагнуть на поле транспортного игольника и быть размазанным по рельсу. Незнание — сила, притом сила злая.

Давка была страшная. Над толпой реяли синие флаги и транспаранты: «ЕСЛИ МЫ ДОРОЖИМ СЧАСТЬЕМ, ТО ЕЩЁ БОЛЬШЕ ДОРОЖИМ РАЗУМОМ. ВОЛЬТЕР». «КТО ДУМАЕТ, ЧТО МОЖЕТ ОБОЙТИСЬ БЕЗ ДРУГИХ, ОШИБАЕТСЯ. ЛАРОШФУКО». «В ТОЛПЕ — ПЕРВОЗДАННАЯ СИЛА. СОВЕТ СПРАВЕДЛИВЫХ».

Толпа вынесла госпитальера к подножию высокого деревянного помоста, на котором, расставив ноги на ширину плеч, величаво стоял, облокотившись на длинное топорище здоровенного топора, самый настоящий палач в красной маске с дырками для глаз.

— Слушайте, граждане! И не говорите, что не слышали! Смотрите и не говорите, что не видели! — прокричал зычным голосом невысокий человек в длинном отороченном золотом и серебром сиреневом одеянии, в небольшой шапочке, говоривших о том, что это духовная особа, притом достаточно высокого звания. Он стоял на балконе самого богатого и высокого дома с надписью «Гильдия Торгашей».

Собравшиеся зеваки сразу же примолкли и повернули головы в его сторону. А он, указывая рукой на эшафот, продолжил:

— Сегодня — наш праздник, который мы неукоснительно отмечаем многие десятилетия. Сегодня — ДЕНЬ АНАФЕМЫ!

Толпа отозвалась приветливым улюлюканьем и радостными возгласами.

— Сегодня день победы над одним из главных врагов Гражданина и Человека.

Он замолчал, и над толпой повисла тишина.

— День победы над суевериями! — радостно завопил человек, и толпа встретила эти слова счастливым гиканьем и свистом.

— Сегодня по традиции нас ждёт наш священный обряд уничтожения мощей еретички, осмелившейся называть себя Святой Женевьевой.

«Да что же это творится?!» — чуть было не перекрестился Сомов, несмотря на то, что никогда не был католиком, а исповедовал православие. Но он вовремя сдержался.

Да, Святая Женевьева была католической святой и к православным святым никакого отношения не имела. Но всё-таки святая. И потом Сомов хорошо помнил из истории, что мощи этой святой однажды уже подверглись «изничтожению». Это было во времена Великой Французской революции, когда на глазах у всего народа в Париже произошла необычная святотатственная казнь. Из склепа были извлечены мощи святой и её кости разрублены на мелкие куски палачом. Он даже помнил имя парижского палача, свершившего этот сатанинский акт. Его звали Шарль Генрих Сансон. Но при чём здесь далёкая от Земли планета?

Под приветственный рёв толпы на эшафот был доставлен гроб, палач умело разбил его своим топором, а извлечённый из него скелет порубил на мелкие фрагменты на огромной колоде, напоминавшей колоду мясника.

Праздник был в самом начале, но госпитальеру не хотелось смотреть на этот шабаш. С трудом протискиваясь меж отдающих потом тел, морщась от запаха чеснока, мяса и перегара, вздрагивая от тычков и толчков, он выбрался с площади.

Госпитальер был голоден. Он прикинул, что денег должно хватить на обед в таверне, которых было в городе полно. Он начал оглядываться, сделал шаг вперёд. Рассеянность едва не погубила его. Послышался визг тормозов, и он отскочил в сторону от нёсшегося на всех парах автомобиля, украшенного синим с чёрным флагом.

— Уф, — вздохнул госпитальер и механически осенил себя крестным знамением.

И почувствовал, как сделал что-то не то. Вокруг него будто образовался вакуум. Люди оборачивались и вперивались в него глазами.

— Еретик! — послышался жуткий вопль.

— Еретик! — вторили ему.

Госпитальер заозирался, прикидывая, куда бы улизнуть, и тут послышалась трель свистка. Сомов читал, что в прошлые века свистком пользовались стражи порядка во всех странах мира. По кому свистел этот — было понятно. Этот свисток свистел по нему!

Горожане зашушукались. Они не приближались к Сомову — вокруг него возникло пустое пространство. А со стороны дома направлялся человек в сером, с золотом и с серебряными эполетами мундире.

— Разойдись! — заорал сам не свой Сомов и кинулся вперёд.

Он толкнул кого-то, потом ещё одного, вырвался из кольца. Сзади донёсся свист — в два пальца, перемежаемый с полицейской трелью.

Сомов почти добежал до переулка. И тут полетел с размаху на землю, корябая мостовую. Бронематерия затвердела, гася удар, но тряхнуло госпитальера хорошо. Малолетний бродяга в обносках подставил ему ножку.

Сомов вскочил, но с другой стороны неизвестно откуда взялся ещё один полисмен.

Госпитальера грубо поставили на ноги. Вокруг моментально забурлила толпа, которая всё росла и росла. Слышался галдёж. Граждане были любопытны, взвинчены и раздражены. Доносились обрывки фраз:

— Расплодились еретики!

— Куда жандармерия смотрит, а? Они сами-то не еретики?

— Житья не стало!

— Креститься в общественном месте. Фу, какие дурные манеры!

Сомов понял, что попытка побега не удалась. И начал ломать дурака.

— Как вы могли подумать? — начал он напирать на немного оторопевшего от его напора полисмена. — Меня чуть не задавили. Я взмахнул рукой, чтобы удержаться. А эти орут — еретик. Вы проверьте их самих. Они-то не еретики, коль им такие мысли лезут.

Второй полицейский озадаченно посмотрел на него. Он готов был поверить.

Сомов был уверен, что дали бы ему возможность, и он заболтал бы этих не слишком далёких блюстителей порядка, которые, кажется, совершенно не привыкли к тому, что им врут — похоже, их мундир сам по себе служил гарантией правдивости тех, с кем они говорят.

— Еретик, который заходил в мой магазин! — вдруг заорал выкатившийся из толпы пузан. — Я написал заявление, господин полицейский.

Продавец магазина подвернулся как нарочно.

— Жан, да это тот парень, которого мы ищем с самого утра! — сказал полисмен.

И на запястьях защёлкнулись массивные корявые наручники из плохо обработанного чугуна.

Сомов затравленно заозирался. И ни в одном взоре обывателей, направленных на него, не увидел ни жалости, ни даже оттенка сочувствия.

* * *

«СИЛА И СЛАБОСТЬ ДУХА — ЭТО ПРОСТО НЕПРАВИЛЬНЫЕ ВЫРАЖЕНИЯ. В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ СУЩЕСТВУЕТ ЛИШЬ ХОРОШЕЕ И ПЛОХОЕ СОСТОЯНИЕ ОРГАНОВ ТЕЛА. ЛАРОШФУКО».

Магистр Домен с омерзением посмотрел на идущую под потолком храма надпись. И едва сдержался, чтобы не выдать какое-нибудь едкое замечание.

Они вышли из Храма Пищеварения и устроились у фонтана. Магистр сидел, застыв, и сжимал семиконечную звезду, которая пряталась в глубине его одежды. Глаза его были прикрыты.

Чёрный шаман сидел рядом и содрогался от беззвучного смеха. Его лоснящаяся шкура сотрясалась.

— Ты ошибся, Магистр! Ошибся, ошибся, ошибся! — запричитал он. — Ты глуп. Я думал, умён. Но ты — глуп! Магистр не обращал на него никакого внимания.

— Белые здесь тоже глупы. Эти безродные шавки не знают, что такое сила! Я знаю, что такое сила. Ты знаешь, что такое сила! Мы объединим силы, и никто здесь не сможет нам противостоять. Эти шавки будут отдавать нам кровь и почитание! А мы будем почитать Чёрных Погонщиков! Этот мир будет наш! Ты и я!

— Помолчи! — неожиданно грубо прикрикнул Магистр. Его лицо было сурово и неприступно. Он что-то пытался сделать.

Талисман Пта. Святыня Ордена. Она переходила из века в век лучшим из лучших, чтобы однажды послужить для того, для чего и была создана. Сейчас звезда нагревалась, она запылала невидимым жаром. Но Магистр терпел его. Он ликовал, понимая, что настал, наконец, Великий Час. Что никто ещё из Ордена не был никогда так близок к цели.

Подобное притягивается подобным. Талисман стремился куда-то, он указывал путь.

Магистр знал, что у Талисмана Пта есть брат. И он на этой планете. Оба Знака Силы жаждали воссоединения. И тогда…

— Час близок, колдун… Близок! — произнёс Магистр, отрывая руку от Талисмана и обдавая Чёрного шамана взором чёрных бездонных глаз.

И Чёрный шаман вздрогнул, как от удара.

* * *

К небольшому деревянному вокзальчику, натужно пыхтя, неторопливо подъезжал паровоз. Он тащил за собой восемь узких чистеньких зелёных вагонов.

Филатов всё пытался определиться, где же он оказался. Несомненно, что это человеческий мир. Но где он расположен? Скорее всего, это осколки человечества после Великого Разбредания. Но где высокая технология? Где космические корабли? Звездолёт и пыхтящий паровоз — вещи трудно совместимые. Возможно, что за века здесь утратили старые знания. Цивилизация скатывалась всё ниже и ниже, и никто не мог ей помочь. Та же Ботсвана не одичала полностью благодаря Галактическому Комитету Общей Безопасности. Об этой же дыре никакому Комитету известно не было.

Впрочем, стучались в сознание Филатова и куда более экзотические идеи. Например, что он находится вовсе не в нашей Вселенной, а в каком-то параллельном, очень похожем, но всё же отличающемся мире, и тогда это — настоящая старая Земля. Или это одно из ответвлений Древа Времён — независимый временной поток, в чём-то повторяющий, а в чём-то отличающийся от нашего. Теории Древа Времён и параллельных миров выдвигались давно, но пока не получили не подтверждения, не опровержения. Так что их разведчик оставил про запас.

Паровоз тем временем, натужно пыхтя и обдавая паром суетившихся на перроне пассажиров, подкатил к станции и замер. Затем, перекрывая паровозные гудки, раздался мощный бас кондуктора:

— Граждане, приготовьте ваши билеты! Поезд отбывает в Париж через пятнадцать минут!

В вагоны третьего класса рассаживались крестьяне с корзинами, тележками, сетками. Они галдели и ругались с проводником, который орал, что провозить поросят в вагонах запрещено. В вагоны второго и первого класса садились буржуа — толстомордые торговцы и их поджимающие губки жены с крохотными сумочками, в длинных платьях, скукоженный чиновный люд, похожие на чёрных ворон священнослужители.

На перроне суетился пацанёнок-газетчик. Он кричал:

— Газета в дорогу — скука побоку! Читайте: «Я был на грани смерти. Он походил на умалишённого!» Благодаря бдительности Гражданина схвачен еретик! Покупайте и читайте! Человек в белом костюме явился к простому торговцу!

Филатова что-то кольнуло. Он подозвал пацанёнка и купил у него газету из тех денег, которые позаимствовал у «лесоруба».

Статья в газете «Парижская Истина» сообщала: «В предместье Сен-Мар задержан опасный еретик. Выявил и передал его в руки полиции, выполняя свой долг Гражданина, простой торговец Симон Шир. Еретик был одет в странную одежду серебристого цвета и производил впечатление душевнобольного, что неудивительно — ведь еретические мысли могут быть порождены лишь больным разумом.

«Когда он возник в моём магазине, холодные руки ужаса сдавили моё горло. Он был опасен. Он был безумен. Я рисковал за правое дело. И я снова поступил бы так же», — поведал Симон Шир.

Возможно, задержанный принадлежит к тайному обществу Святого Валентина. Его дело будет рассмотрено Равными. Общественный трибунал суров, но справедлив. И его решение будет отвечать чаяниям простого Гражданина!»

— Влип, умник, — прошептал Филатов.

Как он и ожидал, госпитальер, не долго думая, попал в неприятную историю и, естественно, не смог выкрутиться. Сомов создан для того, чтобы быть жертвой обстоятельств. Но ведь он, Филатов, создан для того, чтобы эти обстоятельства преодолевать. Придётся предаться обычному занятию — вытаскиванию из очередной ямы своего друга. Не в первый раз. И не в последний.

В отличие от госпитальера, Филатов моментально сориентировался в обстановке. Он начинал понимать, что собой представляет этот мир, и картина складывалась фантастическая.

— Гражданин, — спросил он кондуктора, протягивая ему билет. — Поезд останавливается в Сен-Маре?

— Останавливается, Гражданин, — не слишком дружелюбно произнёс проводник. Вежливость не относилась у местных жителей к распространённой добродетели.

* * *

По горной дороге шли два монаха. Путь их был неблизок. Но они терпеливо, шаг за шагом брели вперёд. Если говорить точнее, то шли монах и монахиня. А если быть совсем точным, то вперёд, к пока что неизвестной цели пробирались майор Форст и специальный агент ФБР Пенелопа Вейн.

Одежду они стянули по случаю, Добравшись до монастыря. Динозавр предложил захватить языка и выведать у него всё. Но овчинка не стоила выделки. Оставлять за собой кровавый след — это низкопробная работа. Они не могли себе позволить такого.

Диноззвр десятилетиями учился выживать и выполнять Самые безумные задания. Всегда было тяжело. Не Легче было, когда он, недавний выпускник спецшколы ЦРУ, проник на спутник планеты Дракон Корейской Конфедерации Миров. Он десантировался на одноместном десантном гравиблоке и ушёл на нём же — операция, которая казалась до того невозможной, а потом вошедшая во все учебники соответствующих учебных заведений. Но сейчас положение было неважным. Не было ни снаряжения, ни оружия. Была только выучка суперагента-разведчика. Была голова-компьютер, были кулаки. Этого должно хватить.

Аризонцы шли из первого крупного населённого пункта на своём пути. Там они набрали достаточно информации, по привычке мастерски используя прессу, уличные разговоры. Они достаточно быстро вживались в образ.

«Неохваченные» — так назывались странствующие монахи, не охваченные никакой организацией — приходом, монастырём, несущие по городам истинное слово. В городке удалось разжиться деньгами, стянуть документы, приобрести увесистые цитатники — вещь необходимая для каждого «неохваченного».

— Привал, — сказал Динозавр.

Они расположились на обочине грунтовой дороги. Только что пропылил грузовик с досками, и стояла пыль столбом.

— Отвратный мир. Отвратные ничтожества. И вообще всё отвратно, — скучающе произнесла Пенелопа, раскладывая на куске материи, который они украли в лавке, припасы — помидоры, курицу и бутыль вина. — Как можно есть это кошачье дерьмо и пить эту бычью…

— Не надо, — поднял руку Динозавр, зная, какое сравнение последует дальше.

Поужинав, пару часов потратили на заучивание наиболее важных цитат, так что, учитывая феноменальную память у обоих, вскоре могли достаточно бодро лопотать на этом языке.

— В жизни не видела большей галиматьи, — покачала головой Пенелопа, со злостью отбрасывая требник.

— Это высказывания великих мыслителей.

— Они были импотентами.

— Почему? — поразился Динозавр.

— Только импотенты могут тратить время на подобную чепуху. Ты послушай. «Пользуйтесь, но не злоупотребляйте — таково правило мудрости. Ни воздержание, ни излишества не дают счастья». Это исповедь импотента. Твой Вольтер был импотентом!

— Я бы не был столь категоричен, хотя, возможно, в этом есть доля истины, — усмехнулся Динозавр…

— Ладно, положим, мы вживёмся в этот мир. Что дальше?

— Работа. Найти Магистра. Выяснить, что за туз он припас в рукаве. Повернуть ситуацию в свою сторону. Этого мы должны достигнуть.

— Должны — да. А сможем?

— Должны.

— Как мы умотаем с этой поганой планеты. Как бишь там её?

— Гасконь.

— Вот именно. С этой поганой, треклятой, долбанной, дерьмовой, уродской и вонючей Гаскони.

— Пока не знаю.

— Из того, что мы узнали, надеяться на привычный образ действий — попытаться проникнуть в космопорт, проникнуть на корабль или взять его — не может идти и речи, — зло произнесла Пенелопа.

— Правильно.

— Здесь просто нет кораблей! Здесь нет космопортов. Спутников на орбите. Здесь есть паровозы и бензиновые монстры, которым место в пыточных камерах.

— Я не думаю, что Магистр рассчитывал здесь остаться навсегда. У него есть какой-то путь назад. И мы должны найти его.

* * *

Сомов стоял на возвышении перед тремя судьями. Длинные их мантии доставали до пят, лица были припудрены, парики хоть и белы, но достаточно потёрты. Да и само помещение дышало ветхостью и старомодностью. Но в нём всё равно ощущалось какое-то противоестественное величие.

— Я вручаю судьбу этого обвиняемого в ереси в ваши руки, Граждане, — скучающе произнёс Главный районный инквизитор.

Он был похож на бухгалтера на пенсии, возможно, и являлся таковым. Его лицо было отёчным и свидетельствовало о каком-то внутреннем недуге. Было заметно, что ему неохота высиживать на заседании, заниматься пустопорожними разговорами и выносить решения. Ему хотелось лежать у себя дома и поглаживать кошку (или собаку), пилить жену и нравоучительно нудить что-то детям.

Зал был битком набит разношёрстной публикой, она собралась на развлечение и желала получить всю массу ощущений. Судебные заседания напоминали Главному районному инквизитору театральные пьесы, и ему не нравилось в них играть, как человеку скромному. Но ему нравилось судить и миловать. Ему нравилось исполнять долг Гражданина.

— Гражданин Джулиан, доложите обстоятельства.

— Докладываю обвинения недогражданину, именующему себя Никитой Сомовым, — начал излагать суть огромный краснорожий субъект, которого только что, похоже, выдернули из таверны. Красный нос достаточно ясно говорил об излюбленном времяпрепровождении хозяина. Красномордый всё время дёргал себя за усы, откашливался и старался не дышать на окружающих. Ему тоже сейчас хотелось быть подальше отсюда. Таверны он любил больше, чем залы заседаний, но это не значило, что ему совсем не нравилось карать, миловать и выполнять долг Гражданина. — Он бродяжничал.

— Та-ак, — произнёс негромко широкоплечий, бесстрастный, худой, как щепка, и высокий, как фонарный столб, член трибунала, являвшийся одновременно и секретарём. Он лучше всех знал закон и не хотел находиться сейчас нигде, кроме этого зала. Ему не просто нравилось сулить, выполнять долг Гражданина. Он обожал сам процесс. Он трепетал перед каждым заседанием. Для него они были так же сладостны, как ночь, проведённая с красивой женщиной, для отпетого сластолюбца. Он что-то бесстрастно чертил на бумаге, лежащей перед ним. — Согласно уложению Совета Справедливых это заслуживает общественного порицания…

— Его задержали без документов, дающих право на жизнь, — произнёс, зевнув, красномордый.

— Плюс неделя исправительных работ на выгребных городских ямах, — сделал очередную отметку секретарь.

— Торговец говорил, что этот еретик посмел обращаться к нему на «вы», — красномордый рыгнул и закашлялся, огляделся затравленно и продолжил: — А это является нарушением принципа равенства граждан. Подобное обращение, как унижающее человеческое достоинство, отменено Советом Справедливых на Пленарном Заседании 25 термидора семьдесят седьмого года.

— Плюс год каторжных работ…

— И самое главное: обвиняемый посмел креститься, поминал, как я уже говорил, Бога и… Молился вслух.

Секретарь поставил на бумаге жирный крест и протянул её председательствующему.

Сомов хотел возмутиться. Молитву ему явно навесили ни за что. Он не припомнил, чтобы произнёс хоть слово молитвы на виду у кого-то, но, похоже, спорить здесь было не принято — и не столько из-за правил этикета, сколько из-за того, что возражения не принимались.

— Итак, я выслушал мнение трибунала, — скучающе произнёс Председательствующий, разглядывая бумажку, которую пододвинул секретарь. — Несомненно, преступления недогражданина Сомова тяжелы. Но мы, исходя из принципа гуманности, позволяющего нам прощать даже самых отпетых негодяев, убийц, скотокрадов, даруем тебе, недогражданин Сомов, прощение.

Сомов облегчённо вздохнул, как будто с его плеч сняли тяжёлую ношу.

А Главный районный инквизитор продолжал:

— Трибунал освобождает тебя от наказания за содеянное. Мы уполномочены освободить тебя также и от дурных мыслей. К сожалению, дурные мысли слишком глубоко укоренились в тебе. Удалить их возможно только вместе с их источником.

— Как это? — не понял Сомов. Сердце тревожно кольнуло. Где-то он читал о подобной шутке.

— Источник — твоя голова. Она будет отсечена через два дня.

* * *

— Еретик приговорён к милосердному лечению! — кричал малец, пытавшийся всучить прохожим газету. — Завтра состоится лечение! Покупайте газету с подробностями! Только в «Сен-Марских новостях»! Фотографии с процесса! Главный общественный инквизитор города подтверждает прозвище железного!

— Допрыгался, — вздохнул Филатов, ознакомившись со статьёй.

В Сен-Маре совершенно не ощущалось присутствия рядом Парижа. Захолустный городишко со старинными домиками.

За те три часа, которые Филатов здесь находился, он сумел несколько вещей. Он пополнил запасы наличности — ему стоило разок проехаться в конке, туго набитой народом, и несколько Граждан лишились своих кошельков. Разведчик достиг больших высот не только в мордобое и в выживании в сельве и лесу. Он умел выживать и в городах, в том числе оставшись без средств к существованию. Карманы он чистил не хуже, чем самые высококвалифицированные карманники и даже профессиональные фокусники. Он мог бы в принципе с таким же успехом завладеть и карманными часами, и подтяжками, и даже, может быть, бабочками пассажиров, но ему это было не нужно. Ему нужны были деньги. Судя по улову, на первое время их должно было хватить. А нет — пополнит запас снова. Попасться он не боялся — вряд ли кому под силу высмотреть, как его лёгкие и ловкие пальцы выметают содержимое карманов.

Пообедал он в уличном кафе. Достоинством местных населённых пунктов было огромное количество питейных заведений, таверн, ресторанов, кафе, забегаловок. Пища имела немножко странный вкус и уступала искусственной, приготовленной стандартным пищесинтезатором. Но Филатова это не волновало. По необходимости он мог питаться змеями, улитками, травой, всем, что давало какие-то силы и возможность не помереть с голоду.

На разведчике теперь был длинный чёрный плащ, который он купил в магазине и который выглядел куда лучше, чем одежда, позаимствованная у «лесоруба». Массивные серебряные карманные часы показывали восемь. Скоро начнёт темнеть.

— Пора! — хлопнул ладонью Филатов по столику и встал, бросив на стол монеты, которые тут же сгрёб подскочивший официант.

— Спасибо, гражданин.

— Пожалуйста, гражданин. Мы все равны, — Филатов положил руку на плечо официанту.

— Равны, — воодушевлённо кивнул официант, при этом не постеснявшись прикарманить всю сдачу.

До места разведчик добрался на извозчике. Поднялся по мраморным ступеням большого жилого дома, прошёл на второй этаж, потянул за шнурок звонка.

Из-за дверей послышалось шуршание и женский голос осведомился:

— Кто там?

— Серж Конте, — произнёс Филатов.

Дверь открылась. Женщине было лет двадцать пять. Она была не особенно красива, но достаточно симпатична и фигуриста, в ней имелась какая-то изюминка, но несмываемый отпечаток на лице ясно говорил о роде её занятий.

Жозефина была проституткой. Филатов познакомился с ней на улице. Она тогда сказала:

— Гражданин пусть не думает, что я падшая женщина. У меня есть свой угол, и я принимаю клиентов только там. Ты мне нравишься, и я сделаю тебе скидку.

Судя по названной сумме, если скидка и была, то настолько мизерная, что для её рассмотрения потребовался бы микроскоп.

Филатов взял её мягко за талию и прошептал:

— Крошка моя, ты живёшь одна?

— Да.

— Тогда я плачу тебе впятеро больше, лишь бы провести эти сутки с тобой. Ты будешь принадлежать только мне. Мы упьёмся любовью на нашем ложе, и над постелью будут кружить ангелы любви.

— Ангелов нет, охальник! — воскликнула проститутка, холодно отстраняясь, но потом вспомнила о предложенной сумме и переспросила: — Впятеро больше?

Да.

— Я тебя уже люблю! — она впилась губами ему в губы. И вот теперь он стоял на пороге её дома.

— Заходи, любовь моя, — она кинулась ему на шею и снова профессионально поцеловала в губы.

Филатов читал, что в прошлые века поцелуи в губы между клиентом и дамой казались предосудительными. Но когда это было? На каких планетах? Жозефина целоваться умела. Они стояли на пороге, а её руки уже искали то, что ей необходимо по профессиональным обязанностям.

Стол уже был накрыт на вручённый заранее задаток. Огромная плетёная бутыль вина, дымящееся мясо, фрукты. Филатов подумал, что, может быть, зря заходил в ресторан. С другой стороны, он намеревался провести в этом помещении достаточно продолжительное время.

— За стол, милый! — воскликнула Жозефина.

Красное вино заструилось в высокие хрустальные бокалы. Филатов не забывал подносить к еде индикатор слежки, в который был вделан и анализатор — победа миниатюризации, целая лаборатория умещается в браслете на руке. Отравы в ней не было.

Долго заниматься ненужными предисловиями Жозефина не собиралась. Увидев, что гость отставил наполовину наполненный бокал, она осведомилась:

— Всё?

— Пожалуй, — кивнул Филатов.

С гиканьем она кинулась ему на шею, срывая свою кофту и обнажая соблазнительные полные груди. Она прижала голову клиента к своим формам, покрывая поцелуями его затылок. А потом потащила к высоченной, шириной чуть ли не во всю комнату, деревянной кровати с толстой пуховой периной. Разведчик отказываться не собирался.

Кровать скрипела немилосердно — жалобно, будто с обидой. Но Филатов отключился от этого — он умел отключаться от ненужных раздражителей, — и сосредоточился на самом процессе. Похоже, Жозефина была неплохой специалисткой своего дела. Она была жарка, желанна, её тело было прекрасно само по себе. Она жила в мире, где не было пластохирургических комплексов и мышечной подгонки, где не ведали, что, имея достаточные средства, можно менять черты лица по своему желанию, равно как и фигуру. На Гаскони старость проходила плугом по лицам и делала дряблой и отвратительной некогда прекрасную оливковую кожу. Жозефине было отведено не так много лет, в которые она могла заколачивать деньги своим женским очарованием. И она использовала эти годы вовсю. Она дарила удовольствие, иногда получала его сама и зарабатывала на безбедную жизнь. Она была довольна собой, искренна и развратна.

Впрочем, это ей казалось, что она донельзя развратна. Она выкидывала в постели такие фортели, о которых боялись и помыслить гасконские обыватели. Она ласкала всё тело клиента губами, она ласкала себя, извиваясь в порыве страсти и покрикивая — впрочем, умеренно, чтобы не переполошить соседей. Она делала для мужчины всё, особенно для такого мужчины, как Филатов — сильного, красивого и богатого. Она бы сделала и больше, но не знала, что.

Она доставляла Филатову удовольствие даже не столько своими ласками, сколько какой-то наивной неискушённостью и искренностью. Ему было с чем сравнить. Например, с сексуальными забавами на той же Аризоне или других мирах первой линии. Там правил культ сексуального кайфа, доведённый до предела. Помимо того, что там жрица любви работает своим телом, она, фактически, является оператором достаточно сложного оборудования — сенсорусилителей, центров удовольствия, магнитных эректоров, умеет докапываться до самых сокровенных глубин психики и извлекать чистые зёрна кайфа, погружая сознание человека в пучину, из которой некоторые и не собирались возвращаться. Так что по тем меркам усилия Жозефины можно было расценить просто как пуританские.

— Тебе доставлял кто-нибудь такое удовольствие, милый? — проворковала она ему в ушко, наваливаясь мягкой грудью на его живот.

— Никогда, — неискренне произнёс он. Забавы продолжались уже третий час. И Филатов начинал скучать.

— Ты не хочешь немного перекусить? — зевнув, осведомился он.

— Пожалуй, — согласилась Жозефина.

Филатов набросил на себя тонкий халат и подошёл к столу, уселся на стул. Напротив, не утруждая себя облачением хоть в какое-нибудь подобие одежды, устроилась Жозефина. Она налила из бутыли красного вина. Жадно осушила стакан. Потом ещё один. Вино будто проступило на её щеках — они стали красными, а в больших карих глазах проститутки засветилась пьяная радость.

Филатов тоже выпил вина, протянул руку к ароматному, пахнущему яблоком фрукту, напоминающему бронебойную пехотную гранату — оранжевый шарик на длинном чёрном стручке, и тут же застыл.

Рука становилась прозрачной, проявлялись очертания сосудов, было видно, как пульсирует кровь. Филатов отдёрнул руку. Заозирался. В окно бил бледно-фиолетовый луч.

Разведчик поднялся, подошёл к окну. В центре площади перед домом висел фиолетовый шар, из него топорщились острые спицы лучей, они пробивали окна и стены домов.

Индикатор на запястье показал отсутствие вредных излучений. Техника отказывалась реагировать на этот чёртов шар, но шару от этого было ни тепло, ни холодно. Он висел, как морской ёж, ощетинившись иголками лучей. И никуда не собирался пропадать.

— Что это? — осведомился Филатов.

— Это? — Жозефина встала, пьяно качнулась — хмель быстро ударил в её голову, посмотрела в окно и пожала плечами. Ничего.

— Как ничего? Ты ничего не видишь?

— Ну, практически ничего.

— Жозефина, не нервируй меня.

— Ты видел галлюцинацию.

— А ты? Ты видела то же, что и я?

— Нет, я видела совсем другую галлюцинацию. У каждого своя галлюцинация.

— Что ты плетёшь?

— Иногда мне кажется, что ты свалился с неба, — пожала плечами Жозефина, касаясь Филатова обнажённой грудью и обвивая шею руками. — Уж не хочешь ли ты сказать, что это призрак? Уж не из еретиков ли ты?

— Нет, — покачал наученный горьким опытом Филатов. — Ненависть к еретикам жжёт меня не меньше твоего.

— Согласно Постановлению Совета Справедливых от восемьдесят седьмого года призраков не существует. «Считать подобные явления галлюцинациями».

— Это мудрое решение, — кивнул Филатов. Он понял, что нащупал какую-то тайну, возможно, ключ к тому бедламу, который царит на Гаскони. Но сейчас было не время докапываться до истины. Жозефина смотрела на него с подозрением и настороженностью. Поэтому он протянул ей ещё один бокал, а после затянул в постель.

— Но я — то не галлюцинация, милая, — прошелестел он ей в ухо, лаская мягкую грудь.

— Если ты и галлюцинация, то прекрасная…

* * *

— Я тоже чувствую зов, — прошептал Чёрный шаман, положив руку на семиконечную звезду.

— А я как раз потерял его, — поморщился Магистр Домен.

— Я устал. Мне нужен отдых. Талисман Демона Пта отнимает много сил.

Они стояли на развилке дорог, ведущих прочь от Парижа. Время от времени мимо громыхали кареты и массивные автомобили. Брели куда-то нагружённые поклажами крестьяне, цыгане и монахи. Но место было довольно пустынное. Жители Гаскони не были склонны к передвижениям. Они приросли к своим полям, лавкам, огородам. Они были домоседы и выбирались из дома только по делам, если не считать Неохваченных Монахов.

— Я знаю, куда нам идти, — возбуждённо воскликнул Чёрный шаман.

— Ты ощущаешь притяжение второго Талисмана? — удивился Магистр.

— Я знаю, где свили гнездо Тёмные Демоны. Я приду к ним!

Магистр задумался. Он стоял, всматриваясь вдаль и положив руку на Талисман. Усталость, какой-то надлом не позволяли ему воспользоваться заложенными в нём силами. А может, что-то начало мешать ему? Такое возможно. Но теперь Чёрный шаман ощущает зов. Колдун силён. Он может помочь. И Магистр возблагодарил Господа за то, что тот послал ему Чёрного шамана, и попросил, чтобы, когда придёт час, он смог бы оборвать жизнь колдуна быстро и безболезненно. Домен не любил боли и насилия.

— Веди! — приказал Магистр.

— Я поведу. Я найду. Мы получим власть над Чёрными Погонщиками! Но…

— Что но?

— Мне нужна сила! Я хочу упиться кровью! Я не смогу ничего без неё! — Чёрный шаман жадно заозирался и хлопнул себя по мясистой чёрной груди.

— Мне не нравится это, — Домен поджал брезгливо губы.

— Тебе не нравится найти путь к Тёмным Демонам? — удивился Чёрный шаман. — Власть твоя! Скажи, и мы оставим это.

Магистр задумался. А потом принял решение…

* * *

Ремонтники трудились вовсю. Они работали кистями и валиками, краски не жалели. Но всё равно на стене проступала ярко-красная надпись «ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ».

Пенелопа и Динозавр спустились утром в долину и к полудню были под мощными стенами небольшого городка, хорошо укреплённого, похожего на крепость. Здесь жило около десятка тысяч жителей. Из них человек сто толпилось перед городской стеной рядом с массивными деревянными воротами. Люди галдели, показывали пальцами на надпись, веселились или ругались, сыпали проклятиями или посмеивались в кулак — в общем, развлекались кто как мог.

Перед аризонцами все расступались — похоже, их наряды производили впечатление. Лиц священного сана здесь не то, чтобы уважали, но боялись — это факт. И аризонцев это вполне устраивало.

Бригадой маляров руководил низенький носатый седоволосый француз с острой бородкой, богато одетый. На его груди сверкал золотой знак. Что было изображено на знаке, Динозавру удалось рассмотреть чуть позже, когда он и его спутница подошли поближе.

— Это, несомненно, местный бонза, — сказала Пенелопа, кивая на седоволосого. — Видишь, у него на груди знак бургомистра.

— Почему ты так решила? — спросил Динозавр.

— Догадаться не трудно. На знаке изображён герб города — лев в короне, стоящий на задних лапах.

Тем временем маляр провёл ещё раз краской по надписи и зычно выругался, когда она снова стала выступать прямо на глазах.

— Чтоб вам пусто было! — чуть не подпрыгнул на месте бургомистр, вырывая кисть на длинной палке из рук маляра. — Ну разве так красят?! Так красила моя бабка свои щёки румянами, когда ей исполнилось девяносто лет! Мужчины красят вот так! — он нажал на кисть. — Вот так! — он зачерпнул побольше краски и надавил на стену. — Вот так красят Монеяки!

Он работал минуты три под сдержанные смешки публики, перепачкав свой богатый камзол. Гордый своей работой, отставил кисть и встал перед стеной… Надпись стала проявляться снова.

— Поганые жабоеды! Смола им кипящая в рот! Чтоб их отымел собственный конь!

Бургомистр сыпал ругательствами минуты три, когда выдохся, протянул маляру кисть и воскликнул:

— Лучше три, Жак! Лучше, иначе я отправлю тебя чистить городскую конюшню! А её чистили, ещё когда ты сидел на горшке!

На маляра угроза произвела впечатление, и он начал усердно тереть щёткой стену, ему помогал его напарник. Публика продолжала веселиться.

— Эй, граждане! Вы чего глазеете на святотатство?! — раскричался бургомистр на толпу зевак. — Здесь нельзя стоять! Вон отсюда! Или вы соскучились по обществу инквизиторов?!

Толпа с неохотой начала рассасываться. Инквизиция — это слово было здесь волшебным.

— Гражданин, приветствую тебя у стен твоего славного города! — произнёс Динозавр, подойдя поближе к местному сановнику.

— Вы кто такие? — опасливо покосившись на монаха и его спутницу, спросил бургомистр.

— Мы странствующие монахи.

— Что, неохваченные?

— Почему же? Церковь Благотворного электричества.

— А, — с уважением произнёс бургомистр. — Ходят слухи, что электричество заменит гильотину.

— Не более, чем слухи, — возмущённо воскликнула Пенелопа. — Кто заменит великое изобретение? Гильотина — это не орудие казни, а символ республики!

На миг бургомистр досадливо поморщился, но тут же овладел собой, положил Пенелопе руку на плечо с наигранным воодушевлением воскликнул:

— Это и мои слова, гражданка!

— Чем это, позволь узнать, занимаются твои люди? — спросил Динозавр.

— Проклятые еретики совсем обнаглели, — пожаловался бургомистр. — Они пишут непристойные надписи и вносят разлад в умы Граждан. И краски у них с каждым разом всё лучше и лучше. Где они их только, нечестивцы, достают?

— Еретиков надо лечить, — важно кивнул Динозавр. — Нет лучше лекарства, чем гильотина.

— Так лечим… И откуда они только сваливаются на мою бедную голову?

Динозавр подошёл к надписи, пальцем соскрёб слой краски на ней. Соскрёб и краску надписи. Попробовал её на язык. Так и есть — надпись была исполнена сложным полимерным красителем. Чтобы произвести его, нужно иметь достаточно высокий уровень технологии. Похоже, еретики были не так просты.

— Ты говоришь, их всё больше и больше? — произнёс Динозавр.

— Да. Как мух в жаркий день у выгребной ямы, — вздохнул бургомистр.

— Но где-то должно быть их змеиное гнездо.

— Должно. Инквизиторы ищут его давно. Но еретики неуловимы. Они хитры и коварны. Они безжалостны Они… — бургомистр мог распинаться ещё долго, хотя, судя по наигранному пафосу, сам не слишком верил в свои слова, но очень хотел, чтобы в них поверили гости.

— Мы найдём в вашем городе, столь подверженном еретическим настроениям, приют? — осведомился Динозавр. Бургомистр проглотил комок.

— Но… — бургомистр прокашлялся. — У вас сложилось превратное представление о нашем городе. Если вы согласитесь погостить в моём доме несколько дней, я постараюсь вас убедить в обратном.

— Постарайся, гражданин, — с угрозой произнесла Пенелопа, наслаждаясь страхом, который бледным огнём заметался в глазах собеседника…

* * *

Тюремщик был пьяный и благодушный. Он не испытывал к Сомову никакой неприязни.

— Не хочешь? — удивился он, глядя, как пленник отодвинул от себя большую плетёную бутылку с вином. — Это тебе полагается, как последняя милость.

Тюремщик взял бутылку, подержал её, со вздохом выдернул пробку и сделал богатырский глоток.

— И еда тоже полагается, — он кивнул на корзинку с курицей, яйцами, помидорами и солонкой с солью.

Посмотрев на выражение лица пленника, он недоумённо спросил:

— Что, тоже не хочешь? Может ты и прав, — он одним махом обглодал ножку. — Я думаю, что тебе оно там не понадобится…

— Где там? — спросил госпитальер.

— На том свете. Хотя его и нет… Но мы так говорим, понимаешь. Тюремщик-то может сказать такое, за что другим вырвут язык. Потому что он тюремщик. Лицо важное. Гражданин с большой буквы!

Ещё несколько глотков привели тюремщика в совершенно благостное состояние.

— Это какое-то безумие, — вздохнул Сомов.

— А вот это ты зря… Чего, и яйца не будешь? Ну тогда я сам, — он двумя движениями очистил яйцо и проглотил его. — Ты прав. Оно лучше на пустой желудок.

Госпитальер со злостью вырвал бутылку и сам сделал глоток. Вино было противно-кислым.

Тюремщик пожал плечами, прошёлся по камере. Критически осмотрел пленника, с сожалением покачал головой.

— Да и вообще — соберись. Раскис ты как-то. Подумай, на казни будет много людей. В том числе женщины и дети. На тебя будут смотреть все. А ты такой раскисший. Имей совесть.

Тюремщик подвёл госпитальера к решётке.

— Ты посмотри. Я вчера гильотину сам начистил. Блестит, как новенькая. А тебе глотка вина мне жалко? Эх ты…

Сомов ничего не ответил, а тюремщик продолжал свой трёп:

— Большое дело — голову ему снесут! Без головы-то, может, оно спокойнее. Дурные мысли не беспокоят. Между прочим, это мне сказал самый уважаемый Гражданин Парижа — городской палач Шарль Генрих Сансон-девятнадцатый.

— Девятнадцатый, — кивнул госпитальер.

— А что? Вся его родня по мужской линии служит в палачах во всей Гаскони. А он девятнадцатый — самый среди них известный, не считая, конечно, далёкого предка, который во времена Великой Французской революции лично казнил короля Людовика XVI, а потом стащил с обезглавленного тела вещички и бросил их в толпу. Ну народ тут же принялся рвать их на мелкие кусочки, а потом продавать друг другу за сумасшедшие деньги. Сансон-девятнадцатый будет казнить и тебя. Большая честь, скажу я тебе, еретик.

— Польщён.

— А то прошлую казнь свершал какой-то практикант. Парень старательный, но не то…

— Сколько мне осталось? — осведомился Сомов.

— А вот к полудню и соберутся все… А что, давно еретиков не казнили… Ты мне скажи, как ты такой глупый уродился, что еретиком стал?

— Нет, это вы уродились дураками.

— Ну вот, а я к тебе, как к человеку… — обиженно протянул тюремщик.

Сомов протянул ему бутылку. Тюремщик выхлебал последние глотки.

— На, порадуйся, — вернул он почти пустую бутылку, — там ещё немного осталось…

* * *

В небольшом доме, мало чем отличавшемся от точно таких же неказистых домишек вокруг, в одном из парижских предместий в поте лица трудился маленький человек невзрачного вида. Единственно, что могло бы привлечь к нему чужой взгляд, так это большой высокий лоб мыслителя, на который ниспадала жиденькая грязная прядь седых волос. О том, что этот человек был единственным в своём роде специалистом, знали только наиболее выдающиеся представители святой инквизиции. Его звали Пьер Блишон, и он являлся инквизитором-аналитиком. Он орудовал такими понятиями и писал такие заключения, за одну строчку из которых, выйди она из-под пера другого человека, тотчас прибавилось бы работы городскому палачу. К Блишону стекались все доносы об аномальных явлениях, какие только происходили на планете Гасконь.

Блишон не любил выходить из своего дома. Всё, что ему было необходимо, доставляли многочисленные слуги — они назывались товарищами, поскольку в обществе равных слуг быть не может, но сути это не меняло. Инквизитора-аналитика раздражала необходимость называть вещи не своими именами, но он знал, что такова суть и фундамент системы, а нет ничего страшнее, чем расшатать систему. Это грозит бесчисленными бедами. Поэтому он называл дворецкого, охранника, повара товарищами, клал им, как положено, руки на плечо, но при этом отличался требовательностью, которой не могли похвастаться и мифические древние представители аристократии.

На стол Блишону ежедневно ложились отчёты младших аналитиков, основанные на донесениях тысяч и тысяч шпионов, полицейских агентов, инквизиторов, жандармов, членов трибунала и обычных добропорядочных Граждан. Слухи, сплетни, истории, которые подслушивали в городе или на его окраинах.

На столе стояло несколько телефонных аппаратов. Один из них, в полированном деревянном корпусе, городской — по нему он мог дозвониться любому из двадцати тысяч городских абонентов. Зелёный металлический аппарат имел сто восемнадцать абонентов — членов Совета Справедливых, инквизиторов и высших чиновников.

Отделанный серебром и золотом, со сложным орнаментом, напоминающим каббалистические знаки, третий телефонный аппарат был очень редкой вещью. Такой Блишон видел только у Главы Совета. И у этого аппарата был единственный абонент. На том конце провода готов был в любое время ответить один из трёх Святых Материалистов. Мало кто имел доступ к Великим Гражданам Гаскони, которые стояли куда выше самого Равного из Равных. А инквизитор-аналитик такое право имел, и это очень льстило его самолюбию. Но надо отдать должное его скромности, поскольку он никогда не позволял себе злоупотреблять этой телефонной связью и пользовался ею в редчайших случаях, когда того требовали обстоятельства.

В тот день Блишон как обычно позавтракал и сразу же уселся за свою конторку, заваленную не разобранными ещё со вчерашнего вечера отчётами, доносами и докладами. Закончил с ними он перед самым обедом. Но на слова лакея: «Кушать подано, Гражданин!» никак не отреагировал. Обычно утренней порцией доносов он занимался только в послеобеденное время, но тут нетерпение, свойственное истинно пытливому уму, занятому разрешением некой новой загадки, не позволило отложить эту работу на потом. И он сразу же взялся перелопачивать и эту гору бумаг. Наконец он завершил свою работу, потом уселся за расчёты.

Инквизитор-аналитик пользовался достаточно примитивным электронным калькулятором. Судя по формулам, которые покрывали чистые листы бумаги, этот человек был большим знатоком математических наук. Закончив с работой, Блишон почесал нос, покачал головой и, не сказав ни слова лакею, застывшему у дверей в подчёркнуто независимой позе, но готовому словить любое приказание на лету и мигом исполнить его, потянулся к зелёному телефонному аппарату, сделал несколько звонков. Последний звонок вывел его из равновесия.

— Что? — завопил он. — Как вы могли?

На том конце провода что-то беспомощно лопотали в своё оправдание.

Инквизитор-аналитик остался крайне неудовлетворённым результатами бесед. Просидев с четверть часа в задумчивости, он потянулся к серебряному телефону.

— Великий Гражданин? Я опечален, что вынужден нарушить покой и твои высокие размышления о сути Великой Материи, — подобострастно произнёс инквизитор-аналитик в трубку, ощущая, как предательски дрожит голос.

— Чего тебе надо, инквизитор? — прозвучал довольно грубый, но вместе с тем вкрадчивый голос Святого Материалиста. Возможно, когда-то у этих людей и были имена, может быть, имелись они и сейчас, но для посторонних они были просто Материалист-Один, Материалист-Два и Материалист-Зеро.

— Не укладывающийся в статистику выброс аномалий, — произнёс инквизитор-аналитик.

— Подробнее, — пророкотала трубка.

— Это длинный и серьёзный разговор.

— Хорошо. Я пришлю за тобой.

— Слушаюсь, Великий Гражданин, — кивнул Блишон. На душе у него было тревожно. Святых Материалистов не тревожат без дела. Это всё равно, что ворошить гнездо с ядовитыми летучими тарантулами…

* * *

Этьен Лежу соскочил с лошади и привязал её к стойлу. Оглянулся — вокруг ни души. Кедровый лес, густой кустарник, здесь водилась дичь и была отличная охота.

Он прибыл раньше, чем рассчитывал, и теперь мог несколько минут предаться безделью и посидеть на крылечке, нюхая табак и чихая вдоволь. А то и опрокинуть в одиночестве стаканчик доброго вина — благо бутылку он предусмотрительно положил в седельную сумку.

Этьен Лежу был доволен собой. Он владел обширным поместьем. У него был хороший дом. На него работали несколько Граждан, которых он про себя именовал батраками, хотя за эти слова можно было и поплатиться, в Стране Равных нет батраков, есть помощники. Гражданин Лежу привык соблюдать правила. Он самолично за свою жизнь выдал инквизиции двух еретиков. И об этом подвиге писали даже парижские газеты. Сын у него работал в инквизиции. И младшая дочь достигла определённых успехов в жизни — она была проституткой на одной из лучших точек Парижа, куда устраиваются только по знакомству. Но тут уж братец помог — без него её бы там не было.

Жизнь у Лежу текла размеренно и сыто. Деньги водились. В числе его знакомых имелись уважаемые землевладельцы, ростовщики и даже сам бургомистр их городка Шюни. По воскресеньям вся компания собиралась перекинуться в картишки. Лежу прекрасно играл в карты. Он чаще выигрывал, чем проигрывал, но для людей, перед которыми он заискивал, он делал исключения. Как можно всё время выигрывать у бургомистра, который тебе даёт подряды на работу? Никак нельзя.

Всё было хорошо. Вот только нервировали одолевшие в последнее время галлюцинации. Лежу знал, что призраков не существует, что они только плод воображения. Но его воображение в последнее время походило на яблоню с созревшими яблоками — плоды так и сыпались с неё. Две недели назад он видел фиолетовый шар. Неделю назад на пастбище наполз странный сизо-голубой, с блёстками туман, в котором угадывались очертания невероятных городов, которых просто не может быть в природе. Три дня назад посреди ночи Лежу поднялся, потому что в комнате рядом с ним из воздуха возникла прозрачная жёлтая рука — как обрубок, но пальцы жили, они ласкали какой-то невидимый предмет. А что грабли и лопаты в сарае двигаются, как только хотят, тут уж и говорить нечего. Батраки, то есть помощники, испытывали то же самое, так что пришлось им повысить плату, когда они отказались выходить на работу. Галлюцинациями в округе страдали и раньше. Все знали, что их количество растёт с продвижением на северо-запад.

Лежу провёл не один час в поселковой церкви Ньютона у своего исповедника. Молодой святой отец был достаточно высоко эрудирован для такого захолустья, он долго объяснял Лежу о разгаданных загадках мышления человека, о вращающихся по орбитам атомах, о силе пара, бензина и электричества. После его объяснений становилось легко на душе, и снисходило понимание, что мир прост и работает чётко, как хорошо смазанная бензиновая косилка.

Лежу потянулся, огляделся на лес. Скоро на своей кобыле прискачет Мариэль. Он обожал её. Она была так толста, что его руки утопали в её теле, и от этого пробуждалось желание. А ещё будоражило кровь, что она была женой бургомистра, и что Лежу наставляет рога тому негодяю, которому вынужден каждую неделю проигрывать в карты по полсотни, а то и больше франков.

— Ласточка моя, — прошептал Лежу, вспоминая свою любовь и улыбаясь. Правда, по размерам ласточка тянула скорее на грузовой винтокрыл.

Лежу подошёл к дверям охотничьей хижины — их любовного гнёздышка. Насвистывая бравурный мотивчик, он открыл дверь. И отступил на шаг, расширяя глаза.

— Галлюцинация, — поражённый, прошептал он, разглядывая огромную, полуголую жирную чёрную тушу, возникшую на пороге.

— Пришёл. Мой! — Чёрный шаман сделал шаг навстречу, и Лежу почувствовал, что впадает в какое-то оцепенение и не может сделать ни движения.

— Галлюцинация, — ещё раз прошептал он. Галлюцинация очень успешно выпила его кровь…

— Я чую, — прошипел Чёрный шаман, закончив с чёрным ритуалом Буду и отбрасывая в сторону чашу. Магистр с омерзением смотрел на происходящее и держал руку на семиконечной звезде.

— Я знаю! — воскликнул Чёрный шаман. — Я иду. Ждите!!!

* * *

«ГИЛЬОТИНА, КАК ВЕТЕРОК. ОНА ОТРУБИТ ВАМ ГОЛОВУ ТАК, ЧТО ВЫ НИЧЕГО НЕ ПОЧУСТВУЕТЕ. ГРАЖДАНИН ГИЛЬОТЕН».

Филатов прочитал вслух плакат, протянувшийся вдоль здания «Гильдии Торгашей».

— Отлично сказано! — воскликнул разведчик.

— В этом сравнении есть изысканность стиха, — произнесла, томно потягиваясь, Жозефина.

— Вне всякого сомнения.

— Знаешь, родной, мне очень повезло, что эта квартирка досталась мне по наследству. Мой отец был не последним человеком в Гильдии Торгашей. Он и получил от Городского Совета эту квартирку, и теперь в дни казней я даже пускаю за небольшую плату сюда людей, желающих посмотреть на действо сверху. Но ради тебя я сделала исключение.

«И ради моих денег, которые с лихвой окупают всё», — подумал Филатов без всякой злобы и спросил:

— Бывает много народу?

— Яблоку упасть негде. Если хорошая казнь, если хороший еретик, то приезжают и из других пригородов, и из Парижа.

— А эта казнь как — хорошая?

— Средняя, — пожала голыми плечами Жозефина, поглаживая пальцами свою грудь. — Вот когда здесь казнили Муфтия Западных Мусульман, вот тогда я заработала на билетах столько денег, сколько не заработала за месяц тяжёлого труда своим телом.

Разведчик стоял у окна и смотрел на площадь со зданиями Городского Совета, Гильдий, городской тюрьмы. Он знал, что в камере на втором этаже ждёт своего последнего часа друг и товарищ госпитальер Сомов.

— Я не пойму, кому охота идти против всех? — спросила Жозефина.

— Материализм — великое учение, — произнёс так, чтобы усмешка не стала заметной, Филатов.

— Ну конечно, милый. Я могла бы тебе рассказать многое. Вместе с Гражданками я окончила двухмесячные курсы пропагандисток. Кстати, вразумление Единственно Верным Истинам входит в мои обязанности, определённые Уложением о проституции.

— Я знаю.

— И тебе нравится, как я исполняю и эти обязанности? — пристально посмотрела на него проститутка.

— Несомненно. Но постельные обязанности ты исполняешь куда лучше.

Жозефина фыркнула. Потом настойчиво произнесла:

— Материализм и твёрдая рука инквизиции избавили человека от гнёта старых лживых Богов. Религия — не что иное, как порождение страха перед природой. — Жозефина подкралась к разведчику сзади и легонько укусила за шею, начала ласкать языком, потом, поглаживая руками его сильное тело, продолжила: — Мы скинули оковы с разума. Разум человека — вот единственный и истинный БОГ.

— Ну а если серьёзно, чем не устраивали старые боги, чем не нравится человеческая душа?

— Ты богохульствуешь?

— Нет, просто я хочу убедиться, что языком ты работаешь не только в постели.

— Ну ладно, — Жозефина уселась на кровать. — А ты скажи, положа руку на сердце, зачем нужен этот Бог свободному человеку? Где ему место среди равных? Он нужен торговцам, основе основ Республики? Он нужен крестьянину? Он повысит прибыли или урожай? Не было ещё такого. В уме свободного человека, в свободном, равном и братском обществе есть места только для прибыли и для выполнения долга. Мысли — не больше чем химия в мозгу. Любовь — игра гормонов. Где он, Бог? Кому он нужен?

— Ты говоришь красиво. Ты говоришь правильно. Такая ты мне нравишься ещё больше, — он сжал проститутку в объятиях так, будто хотел раздавить всмятку.

Потом разведчик посмотрел на часы. Казнь должна состояться через три часа.

— Казнь. Радость толпы, — вздохнул горько Филатов, прижавшись лбом к холодному стеклу.

— «Когда у палача много работы, революция вне опасности», — процитировала с пафосом Жозефина. — Эти слова все почему-то приписывают Святому Робеспьеру, но лично я считаю, что она принадлежит Великому Гражданину Дантону.

— Ты слишком умна, Жозефина, — Филатов подошёл к ней, запрокинул голову, поцеловал, а потом вколол капсулу «амнезина».

В этой прекрасной голове теперь не останется никаких воспоминаний о таинственном клиенте. Видимо, Жозефина решит, что слишком сильно перебрала и у неё напрочь выпали из памяти последние часы. Но большая сумма денег успокоит её, и она не будет поднимать шума. — Пора в дорогу, — хмыкнул разведчик, быстро оделся и направился к выходу.

* * *

На ночь путники остановились на постоялом дворе. Благо, необходимости оплачивать ночлег и еду у них не было. Положив руку на амулет, Магистр вводил в транс за пять секунд хозяев придорожных заведений, и те были уверены, что с ними расплатились звонкой монетой.

Магистр Домен и Чёрный шаман, уйдя из большого города, направлялись туда, куда указывал путь Талисман Демона Пта. А путь их лежал к горам на севере.

Между Магистром и Чёрным шаманом установилась какая-то связь, которая позволяла улавливать зов. Получалось, что два колдуна сейчас зависели друг от друга. Каждый по отдельности они были обречены на неудачу. Оба понимали это, поэтому Чёрный шаман отодвинул на задний план идею попробовать кровь Магистра. А Магистр отложил вспарывание толстого чёрного брюха на будущее.

В походе Чёрный шаман держался нормально. Пусть он пыхтел, обливался потом и каждый шаг давался ему с трудом, и порой не верилось, что он сможет преодолеть всё расстояние до цели (а идти можно было только пешком — работающая поблизости техника рвала ту тонкую и таинственную нить, которая протянулась ко второму Талисману Демона Пта), но он упорно шёл вперёд. Кровь двоих человек, которой он побаловался по дороге, наполнила его силой физической. И вернула ему ощущение Большой Силы.

В комнате горела масляная лампа. Электричество добиралось до провинции с трудом. Электролампочки были редкостью. Магистр сидел за столом и листал приобретённую в лавке толстую книгу по истории Гаскони.

Она состояла в основном из жизнеописания великих Граждан, их побед над еретиками и врагами, объединения провинций под единым руководством.

Домен задумался. Он пытался понять, что же произошло на этой планете. Наличие второго Талисмана Пта однозначно говорило о том, что одна из ветвей Ордена, выброшенная в космос в процессе Большого Разбредания, добралась досюда. Братья Ордена Копья владели всем — мудростью, хитростью, опытом. По идее, они должны были подчинить эту планету и построить здесь царство Духа. А что здесь есть на самом деле? Мракобесие, жестокость, полное отсутствие даже намёка на духовную жизнь. Не мог просто позволить Орден свершиться такому непотребству! Не мог! Что же произошло? Может быть, была борьба между Орденом и клятыми Материалистами? Может быть, гильотины — следствие тех нешуточных битв? И еретики — те немногие, кто остались от братства алкающих Истину? Очень похоже на правду. Но как её отыскать, правду? История Гаскони вся была настолько вычищена и подогнана под идеологические догмы, что узнать что-либо из книжек было невозможно. Кроме того, за каких-то пятьсот лет полностью утеряны представления о космической технике и память о том, что человечество прибыло с другой планеты. Об этом просто умалчивается.

— Вся эта ложь во благо, — усмехнулся Магистр, кладя руку на книгу. — Только во чьё благо? Вот вопрос вопросов.

* * *

— Мы настигнем их, — произнёс человек.

— Бог на нашей стороне, — поддакнул его товарищ.

Их было двое. Один — высок и черноволос, никогда не расставался с чётками, которые прятал на груди. Он не жалел времени на молитвы и чтил все заповеди Великого Мухамеда. «Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухамед — пророк его» — за одну эту фразу он был готов умереть. Другой — лысоватый мужчина с перебитым носом, которому можно было дать лет тридцать пять, хранил при себе ритуальную трещотку, искренне веря, что она помогает привлечь внимание богов во время его молитвенных бдений. Он знал, что на старую Землю приходили посвящённые и почитал среди них Будду и Христа, он мечтал, что когда-то достигнет Нирваны и тоже не боялся смерти. Он боялся лишь за свой бессмертный дух, уронить который грехами и неверием — это отдалить слияние с великим Вселенским Я. Этих двух людей разнили исповедуемые учения, но больше роднило сладкое и гордое слово — ЕРЕТИК.

Душа укрепляется молитвами и поступками. Один из грехов, который эти люди отвергали наиболее неистово, был грех бездействия. В их душах не было ненависти (точнее, им хотелось, чтобы её не было, поскольку ненависть иссушает душу и тоже является греховной), они старались не желать смерти своим врагам, но они готовы были драться каждый за свою веру, оба вместе за Осознание Единого Вселенского Бога. Они, не щадя живота, боролись с самым невежественным и проклятым из религиозных учений — Материализмом, которое, казалось, навсегда овладело Гасконью.

Оба они были не просто еретиками. Они были воинами.

Они мстили. Они убеждали себя, что это не месть, но они именно мстили этой окаянной заразе, оглушившей людей. Уже много лет им удавалось водить за нос Святую Инквизицию, тенями возникать в самых неожиданных местах, внося смуту и разлад в то болото, которое именуется свободным обществом.

Эти двое еретиков расклеивали плакаты и писали еретические надписи. Они освобождали из тюрем своих братьев и взрывали обители кощунства — так называемые храмы, в которых люди, желавшие продемонстрировать достижения разума, лишь обнажали гнойные язвы заблуждений и бесконечного самомнения. Они взорвали Храм Ременно-цепной Передачи, часовню Фотосинтеза Растений, уничтожили священную реликвию в городе Дионе — Монумент Шестерёнке. И с отчаянием видели, что самодовольные, задурманенные магией норм прибыли и процентов с оборота ростовщики, лавочники, рантье, измождённые работой рабочие и крестьяне просто не воспринимают их всерьёз. А Равные и Справедливые, священнослужители и инквизиторы исправно и жестоко служат своему Богу — власти, полной и безоговорочной, над людьми и их душами, самозабвенно трепятся о равенстве и братстве и мечтают набить ещё больше и так набитое до отвала пузо. Но еретики знали, что Бог сильнее Чёрной Силы и что рано или поздно победа будет за ним.

Двое еретиков-воинов были не одни в этом мире. Были и другие, кто показал им истинный путь, кто воевал с ними бок о бок долгие годы. Были те, кто направляет их. И была надежда на то, что всё изменится к лучшему.

В этот поход их послал аббат Христан — необыкновенный человек, которого мало кто видел воочию. Он давно уже стал легендой на Гаскони, воодушевляя своих пока ещё немногочисленных сторонников, наводя подлинный ужас на врагов.

По городам ходило много еретиков — среди них были несущие слово, воины, и те, кто собирает зёрна истины. Буддисту и мусульманину в этот поход пришлось выполнять все функции.

Уже пятый раз за последние две недели они наталкивались на таинственные явления. Вскипающую в озёрах чёрную воду, прочерчивающие небо полосы, самодвижущиеся валуны, загадочные звуки в тишине гор и многое другое повидали они. То, что инквизиторы официально признавали галлюцинациями, поскольку призраки не предусмотрены главенствующей картиной мира, еретики почитали за знамения. Они собирали сведения об этих знамениях и передавали своим братьям, а те передавали другим братьям. Никто не знал цели этой работы, но все были убеждены, что знания о знамениях необходимы. Понявший их язык поймёт некие тайны мироздания, которые, может быть, спасут этот погрязший в грехе мир. Знамений в последние дни стало намного больше, и это говорило о том, что наступают какие-то изменения в порядке вещей.

Когда аббат Христан получил сообщение от одного из странников о том, что по дорогам путешествуют два странных незнакомца, которые кажутся иными в этом мире, он сильно задумался. Не долгожданные ли это вестники из-за Большой Сферы, о которых говорили старые книги? Еретик, повстречавший их, уверял, что моментально, как разрядом грома его поразило — перед ним чужие. Один был чёрен и чудовищно жирен. Другой лучился странной властной силой.

Кто они — избавление или угроза — этого аббат Христан не знал. Но он знал, что должен добраться до них раньше Инквизиции. Он послал за ними двадцать лучших следопытов. Но напали на след Мусульманин и Буддист.

Они почти настигли их по дороге к горам Лагирата. Неизвестные настырно следовали к своей цели.

Следить за ними было нетрудно. Несмотря на маскировку, они слишком сильно выделялись, и это просто чудо, что Инквизиция пока не заинтересовалась ими. Кажется, они пока обманывали окружающих одеждами монахов.

В предгорном городишке незнакомцев запомнили достаточно хорошо. Еретикам без труда удалось выведать, в какую сторону те двинули. Впрочем, это было и так понятно — двигались они строго на север и опередили преследователей на какой-то час.

— Мы их настигли, — сказал Мусульманин.

— Всё в руках судьбы. Не говори о факте, который не свершился — это неправильно, — возразил Буддист.

— Воина двигает воля и желание. Событие, которого ты возжелал с праведной силой, обязано случиться.

— Если записано в мировую книгу событий.

— Не будем предаваться бессмысленным спорам, — отмахнулся Мусульманин. — Перекусим, и в дорогу.

В лесу они прервали погоню на несколько минут. Мусульманин разложил коврик и предался молитвам, смотря вверх, на небо, где осталась старая Земля, где располагалась когда-то Мекка, в которой похоронен Великий Пророк.

Буддист тоже уселся читать мантры, потрескивая трещоткой.

Они общались с Богом и были счастливы, поскольку в эти секунды их дух воспарял над обыденностью, очищался, становился добрее. Именно в эти минуты они понимали, что есть какая-то благодать вне этого пропахшего смрадом, злобой, лживого и циничного, неправедного мира. И они не боялись ничего, ибо для чистой души смерть — переход к лучшему, а не провал в адские пучины…

Как раз времени, потраченного на молитву, им и не хватило.

Они заметили двух путников, когда, закончив молитву, поднялись на пригорок. До них было рукой подать. Внизу склона располагался заброшенный посёлок сотни на две домов. Некоторые строения были порушены, в других сохранились стёкла. Посёлок был выселен по решению Совета Справедливых, так как располагался в месте, «опасном для разума Граждан и дурно влияющем на их мысли и поступки». Попросту говоря, здесь было слишком много «галлюцинаций», как это назвали бы ортодоксы, и «пророчеств», как сказали бы еретики.

— Вот они! — воскликнул Буддист, совершая грех излишней эмоциональности.

— Вижу, — радостно ответил Мусульманин, поддавшийся тому же греху.

Путники, за которыми они шли, сделали привал в опустевшем дворе. Один из них, неподъёмная груда жира, казалось невероятным, что он преодолел такое расстояние пешком, расположился на продавленном кожаном диване, стоявшем прямо на земле. Второй сидел на коленях, прикрыв глаза, и, казалось, медитировал.

Еретики начали быстро спускаться по склону. За одежду цеплялся репей, ноги утопали во влажной земле, так что двигаться было нелегко. Но что эти трудности пред тем путём, который пришлось им преодолеть?

— Стой! — воскликнул Буддист. — Ты слышишь?

— Слышу, — с ужасом произнёс Мусульманин. — Этот рокот…

— Это звук винтокрыла!

В этот момент из-за горного хребта появился большой зелёный винтокрыл. На его борту сияла эмблема Инквизиции.

— Они за нами? — тревожно воскликнул Мусульманин.

— Или за пришельцами, — проговорил Буддист. Пистолет лёг в его руку. Этот человек готов был дорого продать свою жизнь.

* * *

Резиденция Святого Материалиста-два, отвечавшего в Великом Триумвирате за Париж, находилась в Большом доме на площади Республики. Именно туда и направился инквизитор-аналитик на длинной чёрной машине, один вид который вызывал у Граждан какое-то сосущее чувство, из которого рождается липкий страх. Большой Дом, больше походивший на дворец, располагался в глубине парка за высокой оградой, по которой был пропущен электрический ток. На площади было полно жандармов, парк охраняла Республиканская Гвардия.

Святой Материалист не жил здесь постоянно. Где он жил — не знал никто, кроме узкого круга избранных. Он возникал здесь время от времени, чтобы решать свои дела, часто достаточно странные.

Резиденция была обставлена в традициях обычного гасконского государственного учреждения. Тёмные коридоры. Массивная, без изысков, мебель. Плакаты на стенах. Но инквизитор-аналитик знал, что есть здесь и помещения, обставленные с сумрачной роскошью. Он был там однажды и подумал, что опасно иметь дело с тем, кому по душе такие болезненно-угрюмые интерьеры.

Блишон насмотрелся на многих власть имущих. «Целые народы пришли бы в ужас, если бы узнали, какие мелкие люди ими правят», — писал наполеоновский министр иностранных дел хитрющий лис Талейран. И инквизитор-аналитик был с ним согласен полностью. Слишком много он видел высокопоставленных чиновников, которые были глупее разносчика фруктов и безвольнее последнего подкаблучника, которого жена ежедневно таскает за волосы. Слишком многие сановники были одержимы позорно мелкими страстишками, поражены болезнью самых примитивных извращений. Слишком многие были продажны, амбициозны, пошлы, никчёмны. Слишком мало среди них встречалось целеустремлённых, волевых людей, способных подчинять себе окружающих и обстоятельства. Так вот — Святые Материалисты никак не относились к людям мелким. Блишон знал их всех. И все до единого они были для него загадкой. Их слова, поступки было невозможно предугадать. И главное — они знали какую-то цель, о которой не имел и понятия инквизитор-аналитик, и его это страшно злило.

Святые Материалисты не устраивали многих. Формально они обладали лишь духовной властью и не могли вмешиваться в государственные дела. Время от времени их влияние пытались ограничить, их пытались свергнуть, на них покушались. С таким же успехом можно долбить ногой кирпичную стенку. Они были незыблемы.

В прихожей, ведущей в кабинет Святого Материалиста, красовался транспарант с цитатой из Великого гражданина Ларошфуко: «Как только дурак похвалит нас, он уже не кажется нам так глуп».

Как и всё здесь, это высказывание было какое-то ёрнически двусмысленное.

Святой Материалист сидел на диване, лаская свой подбородок длинным ярко-красным пером птицы Гулл, водившейся на юге. Он зевал, перед ним был высокий кубок, в нём пылал синим пламенем какой-то напиток.

— Здравствуй, Великий Гражданин, — произнёс инквизитор-аналитик.

— Здравствуй, пожиратель слухов, — усмехнулся Святой Материалист — высокий ростом, когда-то красивый, а теперь постаревший, морщинистый человек. Его голубые глаза были цепкими, и в них птицами в клетке бились смешинки.

Ирония, обидные ярлыки, словесные подначки — таков был стиль Святого Материалиста, и обижаться на это было примерно то же, что злиться на град или извержение вулкана.

— На, поешь. Труды утомили тебя, — Святой Материалист протянул Блишону персик и улыбнулся — почти добро.

Инквизитор-аналитик с трудом попытался придать лицу благодарное выражение, но собеседник отмахнулся и небрежно произнёс:

— Не старайся. Ты же ненавидишь персики. Я дал тебе его в знак того, чтобы ты быстрее изложил всё и выбросил его на выходе. Чтобы он больше не терзал твои ноздри.

Блишон кивнул. Он действительно ненавидел персики, но не представлял, как об этом стало известно Святому Материалисту, поскольку скрывал свои привычки так же старательно, как и мысли.

— Внестатистический выброс аномалий в последние дни, — произнёс инквизитор-аналитик.

— Я уже слышал это. Дальше.

— Вот выкладки…

— Оставь их на столе. Продолжай.

— Похоже, появились носители.

— Люди?

— Пока знаю об одном человеке. Неизвестный в странной одежде объявился в лавке гражданина Грюшона, частного торговца… Он возник из ниоткуда.

— Из ниоткуда, — задумчиво произнёс Святой Материалист, покусывая перо птицы.

— В то же время в Париже видели двоих людей странного вида. Чернокожий, нездорово тучный негр…

— Негр? — удивился Святой Материалист.

— Именно… Один из городских клошаров распространяет слухи, что эти двое появились в Парижском Булонском парке.

— Тоже ниоткуда?

— Да.

— Столько жертв галлюцинаций?

— Это не были галлюцинации. Это было на самом деле. Инквизитор-аналитик встал и припал перед Святым Материалистом на одно колено.

— Отпусти мне грехи, Великий Гражданин. Я грешен в словах и мыслях, — попросил инквизитор-аналитик.

Святой Материалист насмешливо посмотрел на него. Встал, взял в углу полуметровый штырь с несколькими шестерёнками на конце из нержавеющей стали. Вернувшись к коленопреклонённому Блишону, он коснулся палкой с шестерёнкой его головы, произнося:

— Я отпускаю тебе этот грех!

Он бесцеремонно, как ненужную железяку, отбросил «скипетр» и вернулся на диван.

— Самый большой грех — это грех умолчания по отношению ко мне, — произнёс вкрадчиво он. — Расскажи всё, что тебе известно об этих еретиках.

— Возможно, они пришли оттуда. Из за границ Большой Сферы.

— Я отпущу тебе и этот грех. Где они сейчас?

— Удалось схватить только одного.

— И где же он сейчас? — в спокойном голосе Великого Гражданина скользнули нотки нетерпения.

— Его приговорили к отсечению головы.

— Я хочу его видеть.

— Поздно, — произнёс, тупя взор, инквизитор-аналитик. И, натолкнувшись на жёсткий взор хозяина, произнёс поспешно: — Но мы найдём остальных…

* * *

В узкую бойницу окна, забранного решёткой, Сомов больше не смотрел. Да и вообще не вставал со своего неудобного деревянного ложа, напоминавшего старинные арестантские нары. Он впал в оцепенение. В голове была какая-то сумятица из маловразумительных мыслей. Никак не верилось, что деревянная конструкция с железным ножом создана для того, чтобы вскоре с щёлканьем отсечь голову. Его, госпитальера Сомова, голову! Когда он пытался осмыслить этот факт, то подкатывала тошнота и внутри образовывалась пустота, в которую валились все эмоции.

— Эй, еретик! Кончай ночевать! Пришла пора приготовиться к вечному сну…

Эти слова вывели Сомова из состояния транса.

— А разве перед казнью сюда не придёт духовный пастырь, чтобы благословить меня на смерть? — спросил Сомов, поднимаясь со своего деревянного ложа.

— И не надейся! — ухмыльнулся тюремщик. — Всё, что тебе положено, ты уже получил. Ну, может быть, кроме ещё одной бутыли вина…

— Да?

— Вот, — кивнул тюремщик, неуверенно демонстрируя, с надеждой во взоре, ещё одну плетёную бутыль. — Вообще, я всегда считал, что надираться перед смертью просто неприлично.

— Правильно, — кивнул госпитальер.

— А ты держишься молодцом. Я пью за тебя, — он с хлопком выдернул пробку и приложился к горлышку. — Будь готов через полчаса. Если бы ты не был еретиком, может, мы подружились бы.

— Непременно, — скривился госпитальер.

В его руке лежала приорская «раковина». Её не стали отнимать, приняв за сущую безделицу. Но, похоже, «раковина» не могла сейчас ничем помочь ему. Действие её избирательно и таинственно. Чёрный шаман, который мечтал о вещах приоров, как о ключе к безграничной власти, ошибался. Если бы он был прав, Сомов сейчас не сидел бы и не ждал дисциплинированно, когда его голова покатится в корзину. Но «раковина» жила. От неё разливалось тепло, и через неё слышался какой-то зов. И приходило понимание, что где-то на этой планете должен быть центр сил, типа того, что на Мечте Боливара использовал Магистр, чтобы прорубить проход в пространстве, но только более значительный.

Тюремщик распахнул дверь, сжимая вожделенную бутылку, сделал шаг вперёд из камеры.

И влетел обратно, устроившись на полу. Ему хорошенько засветили в лоб. Он попытался подняться, но тот, кто ворвался в камеру, небрежно ударил его ребром ладони, а затем, критически оглядев госпитальера, велел:

— Собирай вещички.

Госпитальер смотрел на пришельца без всякого удивления. Как-то получилось, что все чувства у него кончились во время ожидания. Он пожал плечами, поднялся, нагнулся над тюремщиком, убедился, что тот дышит, и отправился следом за другом.

У лестницы, ведущей из тюремного полуподвала, Сомов споткнулся о распростёртое тело ещё одного из тюремщиков. Другой охранник мычал, пытаясь приподняться, но Филатов милосердно лишил его сознания.

Они поднялись на первый этаж, вышли в длинный, пропахший какой-то химией коридор.

— Побег! — Просипел жандарм.

Точнее, жандармов было два. Рука одного лежала на большом уродливом автомате с дисковым магазином. Второй выхватил шпагу. Филатов замедлил шаг… Полетели все в разные стороны — жандармы, шпага, автомат. Впрочем, автомат Филатов подхватил, а шпагу протянул Сомову:

— Пригодится. Мясо коптить.

Разведчик вытащил из кармана жандарма ключи и открыл решётчатую дверь.

Они оказались во дворике, примыкавшем к тюрьме. Двое жандармов стояли и жевали табак — меланхолично и грустно.

«Только бы не подавились, бедняги», — подумал Сомов, видя, как его друг как кегли сшибает с ног жандармов. Те были ребята здоровые, но для деревенских увальней лучший боец отряда силового противодействия «Богатырь» был сродни стихийному бедствию. Они грохнулись на мостовую, а разведчик толкнул госпитальера к полицейскому автомобилю.

— Туда!

Плюхнувшись на сиденье, Сомов воскликнул:

— Ты сможешь управиться с этим монстром?

— Ещё как! — Филатов со скрипом повернул длинный рычаг, выжал педаль, раздался хлопок — Сомов вздрогнул, как от выстрела, но понял, что это всего лишь выхлоп.

А сзади слышались крики и топот. В двери появился охранник с револьвером.

— Но, родимая! — прикрикнул разведчик, и машина сорвалась с места.

Почти не глядя, не выпуская рулевого колеса, Филатов дал очередь, и охранники спрятались за дверью. Похоже, никому из них не хотелось умирать героями.

Машина тряслась по мостовой, как телега. Шины у неё были на редкость дрянные. То же касалось и движка, и дверей, и рессор, и салона. Вся машина была плодом самой незамысловатой инженерной мысли. Мотор неустанно чихал и норовил заглохнуть. Рессоры скрипели так пронзительно, будто их пытали инквизиторы. Рычаг переключения передач всё время выбивало. А когда машину тряхнуло особенно сильно, из кожаного сиденья рядом с госпитальером выскочила острая пружина. Появись она немного правее, и к рёву двигателя прибавился бы рёв подраненной в нежное место жертвы.

Тут зашипела рация, занимавшая половину заднего сиденья.

— Всем стражам! Побег из тюрьмы Сен-Мара! Всем стражам! Двое беглецов… Приметы… Похищена полицейская машина номер 867.

— Это про нас, — кивнул Филатов и свернул на узкую улочку.

Он заранее просчитал все возможные маршруты отхода и теперь молил Бога, чтобы оказался прав в своих выкладках.

— Давай, железяка, — наддал он на газ ещё больше…

* * *

— Дурное место, — твердил Чёрный шаман. — Отвратительное место!

Магистр будто и не слышал его слов, продолжая что-то сосредоточенно вычислять в голове, держа в левой руке снятый с цепи Талисман Демона Пта.

Они устроились на привал в заброшенном посёлке у самого подножия горной гряды. Дальнейший путь обещал быть труднее, но Магистр был уверен, что преодолеет его. Это ведь его путь, и по нему суждено пройти до конца.

Чёрный шаман облазил полуразрушенные строения посёлка, будто собака вынюхивающая чужие следы.

— Плохое место, — продолжал он. — Сила! Чужая Сила здесь! Очень плохое место!

— Умерь свой пыл, — велел Домен, тоже ощущавший уколы беспокойства, но не такие сильные, чтобы впадать в панику. Но место действительное было необычным. Ощущение присутствия Сил по мере продвижения на север возрастало. Так что ничего удивительного.

— Я чую, чую, чую! — как заведённый твердил Чёрный шаман. — Это враги! Враги, враги, враги! Надо бежать! Надо спрятаться! Надо скрыться!

Магистр очнулся от раздумий. Опасность — резко возопило всё в его существе.

А потом он услышал рокот, пробившийся через шум рушащегося недалеко водопада.

И увидел два пузатых нелепых вертолёта.

— Враги! Они хотят нашу кровь! — в отчаянии завопил Чёрный шаман, попытался вскочить, но потом рухнул на землю и начал раскачиваться из стороны в сторону, творя заклинание на своём каркающе-шелестящем языке.

— Бежим! — приказал Магистр, но Чёрный шаман не обращал на него никакого внимания.

От вертолётов убежать было невозможно. Магистр согласился с этим. Он сел на бревно во дворике и сосредоточился на себе. Он изгнал из души страх и раздражительность. Он понимал, что наступают иные обстоятельства. Что тот шанс, который у них был, они не использовали, но это ничего не значит. Будут и другие шансы.

Не нужно совершать лишних движений. Остаётся только ждать развязки.

— Руку! — взвизгнул Чёрный шаман.

— Что?

— Ты глуп! Дай руку!

Магистр вдруг понял, что от него хочет напарник, и протянул руку. И почувствовал, как истекающий из Талисмана Пта жар и холод проходит по рукам, вливается в Чёрного шамана. Как над негром повисает тёмная аура.

— Враги, враги, враги! — закачался Чёрный шаман. — Я выпью вашу кровь! — он снова, всё приглушеннее, бормотал заклинания.

Неожиданно колдун выкинул вперёд руку, направленную в сторону вертолёта…

Пилот винтокрыла почувствовал, как чья-то рука сжала его сердце. Машина как раз выполняла сложный маневр захода на цель перед десантированием. Пилот выполнял такие маневры не раз, играючи, он чувствовал себя в воздухе свободно и легко, как птица. Но тут руки перестали его слушаться. По телу пробежала дрожь. Он резко передёрнул плечами, отпустил рычаги.

Винтокрыл затрясся и начал заваливаться на бок.

— Что ты делаешь?! — воскликнул сидящий сзади него в боевом оснащении командир десантной группы специального отряда Великой Инквизиции, на коленях у которого был здоровенный автомат с дисковым магазином. — Осторожнее, Бог тебя задери! — выкрикнул он богохульное ругательство и рванулся к рычагам.

Но изменить ничего не успел. Винтокрыл пропорол брюхом водонапорную башню на окраине посёлка, рухнул на землю. Бензобак был пробит. Из него потёк бензин. Заискрился оборванный электропровод. И машина превратилась в факел. Взметнулся огонь.

— Всё-е, — прошептал Чёрный шаман, отпуская руку Магистра. Он израсходовал все силы.

Но оставался второй винтокрыл, заходивший с другой стороны…

Еретики прятались за кустами.

Они с изумлением смотрели, как один из винтокрылов упал на землю и вскоре вырос рыжий фонтан огня.

Второй винтокрыл был совсем рядом. Пилот, увидев судьбу своего напарника, повёл свою машину вниз. Она зависла на высоте трёх метров и неторопливо двинула к двум маленьким фигуркам, неподвижно сидящим во дворе дома.

— Неужели это они сбили винтокрыл? — изумлённо прошептал Буддист.

— Похоже, он упал сам.

— Нет, люди эти имеют власть над сутью предметов. Аббат Христан давно говорил о таком.

— Но власть их кончилась, — сказал Мусульманин, глядя, как обессилено распласталась на земле чёрная фигура. Винтокрыл шёл совсем недалеко.

— Я спасу их, — воскликнул Мусульманин.

— Стой!

Но Мусульманина невозможно было остановить. Он вырвал из сумки круглый предмет и рванулся из-за кустов. Он нёсся вперёд. К вертолёту. Кажется, десантники заметили его. Из бойницы появился ствол автомата, протрещала длинная очередь. Но Аллах хранил еретика в тот день. Лишь одна пуля задела его плечо.

— Аллах велик! — воскликнул Мусульманин и швырнул предмет в полуоткрытую дверь винтокрыла. А потом упал в траву.

Секунду ничего не происходило. А потом внутри вертолёта глухо ухнуло. Машина закружилась на месте, как собака, кусающая себя за хвост. Потом пошла в бок — как раз туда, где лежал на траве, прикрыв голову руками, Мусульманин, и прятался в кустах Буддист. А потом грянул взрыв.

Граната, брошенная Мусульманином, нашла свою цель.

— Я силён! — Чёрный шаман поднялся на ноги и ударил себя в грудь. — Я убил их всех! Ты должен подчиняться мне! — он посмотрел на Магистра.

— Правда? — приподнял бровь Домен, разглядывая Чёрного шамана, как вредное насекомое.

И Чёрный шаман сник. Он понял, что не пришёл ещё час его власти.

— Чёрный шаман шутит, — угодливо произнёс он. — Я служу тебе.

— И не забывай об этом. А сейчас — в дорогу. Нам нельзя здесь оставаться.

Догорали два винтокрыла. В них не осталось никого живого.

* * *

— Мы наслышаны о высоких добродетелях твоих братьев, — сказал гость, склоняя голову перед человеком в длинной красной мантии, облегающей мускулистое, хотя и слегка заплывшее жиром тело.

Благородные черты лица обладателя мантии указывали на то, что это человек самых высоких добродетелей. Иначе и быть не могло — только достойный и преданный истиной вере Гражданин может стать аббатом монастыря.

— Я равнодушен к сути твоих слов, сын мой, — сказал аббат. — Поскольку добродетель внутри человека, и не обязательно выставлять её напоказ. Но я благодарен за лучшие побуждения, с которыми ты произнёс эти слова.

Аббат и гость беседовали в небольшой комнате, обставленной аскетично — несколько стульев, полки с книгами. На стенах были фрески с изображениями святых, цитаты из святых книг.

— Твой Орден, святой отец, один из немногих, кто не подвержен греху суесловия и где хранится истинная мудрость, — сообщил гость.

— И тут ты прав. И опять меня радует не столько твоя похвала, сколько то, что ты понял эту истину.

— Мы шли через долины, города, сёла, и везде известие, что мы идём к тебе в монастырь, вызывало одобрение Граждан! — искренне воскликнул гость.

— Это радует, — кивнул аббат.

— И не просто одобрение на словах. Заслышав, что мы предстанем перед очами самого аббата Роже, люди жертвовали нам последнее.

Гость открыл дорожную сумку и высыпал на стол мятые деньги. Денег было не так чтобы слишком много, но и немало. В глазах аббата зажёгся огонёк алчности, губы тронула улыбка, но она тут же пропала под обычной маской снисходительного величия и суровой непреклонности человека, посвятившего себя служению Единственной Истине.

— Такие знаки внимания радуют. Глупцы считают, что деньги это всё. Деньги для мудреца — лишь свидетельство. Свидетельство его нужности человечеству. Брат Жиам! — крикнул аббат.

В помещение заскочил здоровенный детина, который, судя по всему, выполнял обязанности и секретаря, и телохранителя — сутана характерно выпирала — опытный взгляд без труда бы определил, что под ней скрывается какое-то оружие, скорее всего, большой восьмизарядный револьвер, способный разносить в щепки толстые доски.

— Возьми это свидетельство внимания уважаемого брата Форзена, — аббат кивнул на деньги.

Глаза здоровяка бегали, когда он собирал деньги и складывал их в пачки.

— Я буду благодарен, если ты пересчитаешь их здесь, на моих глазах, — с усмешкой посмотрел на него аббат, видимо, знавший, что особой щепетильностью к деньгам его помощник не отличается.

С кислым выражением лица Жиам начал раскладывать на столике в углу купюры по пачкам. По тому, какие острые взоры бросал на него аббат, было заметно, что от глаз святого отца не укроется никакое мошенничество. Жиама можно было только пожалеть. Для него пересчитывать деньги и не иметь возможности стащить хотя бы немного — это была изощрённая пытка.

— Итак, что привело вас в нашу обитель? — внимательно посмотрел аббат Роже на гостя.

— Мы шли как по лучу. Отсюда исходит свет мудрости. Мы хотели бы предаться здесь молитвам, размышлениями о вечной и неизменной Вселенной, поиску новых для нас граней Единственной Верной Истины.

— У нас лучшая библиотека в Гаскони, — с гордостью произнёс аббат.

— Я знаю.

— И многие хотят получить в неё доступ.

— И это я знаю.

Аббат задумался, кинул быстрый взгляд в сторону нарочито тщательно пересчитывавшего деньги Жиама, потом ещё раз прочитал бумаги, которые ему преподнёс гость.

— Церковь Благотворного Электричества, — произнёс задумчиво аббат. — Отношения Ордена Механики и вашей церкви не всегда отличались излишней добросердечностью. Если быть более точным, то церковь электричества просто отделилась от нас, хотя многие её адепты не хотят сегодня вспоминать это.

— Не признать этого могут только глупцы! — искренне воскликнул гость и вызвал одобрительную улыбку аббата…

— Вместе с тем в нашей обители бывает много паломников, некоторые из них и из Церкви Благотворного Электричества.

Он ещё внимательнее посмотрел на кучу денег.

— Но… — начал он неопределённо.

— Забыл, вот ещё часть взноса от нас лично, — упакованная пачка купюр легла на стол. Аббат пролистнул её и кинул Жиаму, поймавшему её на лету, как собака ловит брошенную кость. Пальцы здоровяка с невероятной скоростью пробежали по пачке.

— Я думаю, что смогу пойти вам навстречу, — глаза аббата Роже с подозрением смотрели на гостя. Преподнесённые деньги радовали, но и настораживали. Просто так деньгами на Гаскони не кидаются. Бережливость, доходящая порой до безумной скаредности, входит в разряд одной из наиболее почитаемых добродетелей, равно как цепкий ростовщик относится к наиболее уважаемым людям. Когда кидают такие деньги, значит, есть цель, которая стоит их. А времена неспокойные, тёмные, трудно доверять кому бы то ни было.

— Не смею и надеяться, что вместе с допуском в монастырь вы дадите нам и Бумагу с правом надзора, которую, как я знаю, выдаёт только Ваш Орден, как наиболее доверенный у Инквизиции и у трудового народа, — заискивающе улыбнулся гость.

Аббат улыбнулся. Вот теперь всё встало на свои места. Как плата за проживание и пользование библиотекой предложенная сумма была непомерно велика. Но документ с правом надзора того стоил. Он давал странствующим монахам правомочия официальных помощников Инквизиции, разрешал проведение дознания на месте и доставления в Инквизицию. В принципе, такие документы раздавались достаточно активно. И стоили немало, поскольку позволяли быстро окупить затраты на него. Теперь ясны цель визита этого человека и то, что представляет собой он сам — из породы тех, кто своего не упустит. Аббат не осуждал людей, умеющих извлекать выгоду из всего. Это вытекает из материалистического подхода. У каждого предмета, каждого атома во Вселенной своя траектория. И было бы самонадеянным осуждать их за это.

— Сколько? — обернулся аббат к Жиаму.

— Четыре тысячи девятьсот двадцать франков, — с готовностью доложил тот, кивая на разложенные деньги.

— Да? — аббат Роже поднялся. Взял Жиама за руку и вытряхнул из рукава две купюры. Бросил их на стол. Жиам отвёл глаза и густо покраснел.

— И как они туда завалились? — пожал он стыдливо плечами.

— Четыре тысячи девятьсот шестьдесят, — аббат вернулся на своё место и задумался. — Я думаю, вы люди достойные, и мой монастырь окажет вам гостеприимство. — Он посмотрел на часы, которые тикали на стене. — Восемь. Время ужина. Жиам, проводи гостя в трапезную. Сегодня мы отмечаем праздник Святого Жака, прозванного за свой поистине могучий аппетит Ненасытной Утробой. Не думаю, что вы сможете встать из-за стола без посторонней помощи. А вино из наших погребов славится на всю округу…

Гость вышел из кабинета. В коридоре терпеливо ожидала его спутница.

— Всё в порядке, — произнёс он. — Нас приглашают на праздник живота.

Так в Аббатстве Ордена Механики стало больше двумя послушниками. И этими послушниками были Динозавр и Пенелопа…

* * *

Инквизитор-аналитик снова был в Большом Дворце. Святой Материалист встретил его в том же помещении. В приёмной за это время успели сменить плакат. Нынешний гласил: «У НАС НЕ ХВАТАЕТ СИЛЫ ХАРАКТЕРА, ЧТОБЫ ПОКОРНО СЛЕДОВАТЬ ВСЕМ ВЕЛЕНИЯМ РАССУДКА. ЛАРОШФУКО».

Инкивизитору-аналитику казалось, что эти плакаты появляются с одно целью — смутить посетителя и заставить его ломать голову над тем, что же имел в виду хозяин этой приёмной, вешая очередное далеко не каноническое изречение.

— Ты с дурными или хорошими вестями? — не здороваясь, осведомился Святой Материалист.

— Ну-у, — протянул Блишон.

— Была традиция, когда дурных гонцов убивали. Инквизитора-аналитика прошиб холодный пот при этих словах.

— Но традиции для того и созданы, чтобы кануть в Лету, — закончил Святой Материалист. — В душе ты, Блишон, жалкий еретик.

— Я верен Великому Материализму! — воскликнул Блишон, пытаясь скрыть смятение. Говорить со Святым Материалистом было так же опасно, как войти в клетку к голодному полосатому льву с Северных Островов.

— Что есть преступление? — задумчиво произнёс Святой Материалист, разглядывая посетителя. — Преступные действия. Преступные намерения. Преступные мысли. Тебе кажется, что мысли — это твоя территория, на которую нет хода никому. Ты ошибаешься.

Блишон поёжился.

Но Святой Материалист засмеялся.

— Не бойся, Гражданин. Гильотина ещё подождёт тебя, — он помолчал и добавил: — Пока подождёт. Как движется твоя работа?

— Мы нашли двоих беглецов. Негра и его товарища.

— И? — прищурился Святой Материалист, прожигая взором инквизитора-аналитика.

— Я послал за ними две группы на винтокрылах. Наступила тягучая пауза.

— Они не вернулись, — нарушил тягучее молчание Блишон. — Оба винтокрыла были сбиты.

— Как они могли сбить два винтокрыла с боевиками святой инквизиции, Блишон? — раздражённо спросил Святой Материалист.

— Я не знаю. Не осталось свидетелей, которые могли бы поведать об этом. Винтокрылы сгорели.

— Где отчёт?

— Пожалуйста, — Блишон подскочил к столу и положил на него толстую папку. — Предварительные данные.

— Почему не сообщил раньше?

— По телефону никто не отвечал. У меня нет других средств, чтобы уведомить тебя.

Святой Материалист погрузился в изучение фотографий и отчётов.

— Нет, не похоже, — покачал он головой, думая о чём-то своём. — В этот винтокрыл влетела граната, видно же.

— Наши специалисты полагают то же самое.

— А этот наткнулся на водокачку. Что за пилотов вы держите, Блишон? Откуда они берутся?!

— Это был лучший пилот.

— Значит, он был дурак, который решил продемонстрировать своё мастерство. Итак, вы упустили ещё двоих. Ты исчерпываешь лимит на ошибки, Блишон.

— Ошибок не делает тот, кто ничего не делает.

— А что делаешь ты? Где результат?

— Есть результат! — настало время выкинуть из рукава козырного туза. — Мы нашли нечто, что позволит объяснить нам всё.

Из портфеля Блишон вытащил ещё одну тонкую папку и протянул её Святому Материалисту.

Тот ознакомился с содержимым, лицо его на глазах осунулось, черты заострились.

— Кто-нибудь ещё знает это? — осведомился он.

— Нет, — Блишон напрягся, понимая, что в этот момент решается вопрос — жить ему или умереть. — Ты знаешь, Святой Материалист, что другого такого специалиста, как я, не найти. Другим придётся объяснять слишком много.

Святой Материалист посмотрел на него внимательно, что-то решая про себя.

Он сделал жест рукой — неопределённый, вялый, и инквизитор-аналитик напрягся, ожидая, что это может быть сигнал притаившейся охране открыть из бойниц под потолком огонь.

Но Святой Материалист всего лишь потянулся к бокалу с вином.

— Ты прав. Замену тебе найти нелегко… И ты достоин того, чтобы знать больше. Тогда слушай…

* * *

— Ты через сколько попался? — спросил Филатов.

— Часа через три-четыре, — вздохнул госпитальер.

— А ты счастливчик, — хмыкнул разведчик. — С твоим талантом влипать в нештатные ситуации ты должен был продержаться максимум час.

Старый грузовичок, провонявший кислым овечьим запахом, трясся по колдобинам. Из радиатора валил пар, двигателю оставалось жить недолго. Разведчик присматривал овраг, в котором машина должна упокоиться как можно на больший срок.

Это уже был четвёртый автомобиль, который они меняли, уходя от погони.

— Вот чёрт, опять! — воскликнул Сомов.

Вдали появилась точка. Она начала разрастаться. И вскоре превратилась в летающую машину, машущую огромными металлическими крыльями.

— Тоже за нами, — сказал Филатов. — Главное не суетиться. Мало ли по дорогам ездит колымаг.

Махолёт неторопливо, как гриф, пролетел над ними, сделал круг стервятником и скрылся за деревьями.

— Голь на выдумки хитра, — произнёс госпитальер. — Сколько ещё на старой Земле изобретателей обломали зубы, пытаясь построить махолёт. И отказались от этой мысли. А эти на самых примитивных технологиях сделали его.

— Это летающая телега. Толку с неё в военном отношении — ноль, — отмахнулся Филатов.

Двое суток они балансировали на лезвии бритвы. На полицейской машине они добрались до окраины Сен-Мара, узнавая всё необходимое из переговоров на полицейской волне, пока стражи порядка не додумались, что их прекрасно слышат. На выходе из города они попались на глаза полицейскому патрулю и разъярённой толпе. Полицейских Филатов уделал двумя ударами, толпу образумила очередь из автомата. Ушли. По чердакам, по выгребным каналам, но ушли.

На ноги были подняты все силы. Дороги перекрывали солдаты и слуги инквизиции. Жандармы прочёсывали дома. Охотники были научены горьким опытом и сначала начинали стрелять, а уже потом просить предъявить документы. Во время поисков было расстреляно девять посторонних лиц, среди которых было два боевика инквизиции, которых патруль гвардейцев принял за беглецов. Впрочем, гвардейцы особенно не расстроились, поскольку между инквизицией и армией была давняя неприязнь. Пристрелить инквизитора, да ещё не понести за это наказание — это просто подарок судьбы.

Планета была достаточно малонаселённой. Московитяне пробирались по лесам, переходили речки, ночевали в стогах или в деревенских домах, хозяев которых угощали потом микроампулами «амнезина», отшибавшего память, благо некоторый их запас у Филатова остался. Рвение поисковиков не ослабевало, а наоборот.

— Что ты собираешься делать? — задал вопрос госпитальер, как только появилась возможность первого привала.

— Пустяки. Отыскать Чёрного шамана и Магистра, вытрясти из них всё, найти то, что ищут они, потом отыскать способ вернуться в Галактику человека, получить орден из рук Президента Московии и написать мемуары.

— Ха! — горько усмехнулся госпитальер.

Планы, конечно, были хорошие, но что делать реально? У Филатова возникла идея добраться до таинственных районов, о которых говорили только шёпотом и которые якобы контролируются еретиками. А потом, заручившись помощью, предпринимать дальнейшие действия.

Но где искать этих еретиков? И как долго их можно искать?

По практике разведчик знал, что полицейские службы и армия скоро выдохнутся. Шум, конечно, большой, но не может весь государственный механизм долгое время только и заниматься поисками двоих еретиков, пусть и устроивших побег из камеры смертников перед самой казнью и испортивших настроение огромной толпе, собравшейся поглазеть на поучительное и интересное зрелище.

Нужна была информация. Филатов собрал за время пребывания на планете достаточно сведений, но их всё равно было маловато для того, чтобы делать какие-то вы воды и понять, чего тут есть такого, чего нет в других дырах Галактики.

— Опять почувствовал зов, — произнёс Сомов, поглаживая «раковину».

— Ты бы хоть сориентировался в направлении, — недовольно произнёс разведчик.

— Пока не могу. Нужно время, чтобы передохнуть, прийти в себя и попытаться наладить контакт с «раковиной». Если она, конечно, захочет со мной общаться.

— Ты говоришь о ней, как о разумном существе.

— Не знаю. Какая-то разумная воля в ней есть — это несомненно.

— Несомненно, — согласился Филатов, наддав газу. Грузовичок разогнался аж до сорока километров в час, потом что-то лязгнуло, хлопнуло. Машина начала терять скорость, наконец, остановилась у обочины.

— Всё, керосинка накрылась, — Филатов подёргал рычаги, посмотрел внутрь капота, пожал плечами. — Мустанг пал. Ему больше не подняться.

Госпитальер пролистнул книгу с картами и вздохнул:

— Пошли.

— Только сначала похороним мустанга.

Они оттолкали грузовичок на обочину, забросали его ветками, так что с воздуха его теперь не различишь.

… Ноги у Сомова отказывались двигаться. Он никогда не уставал так, как сейчас. Даже на Ботсване, когда дикари подожгли госпиталь и он пробирался по джунглям, было легче. Но делать было нечего, и поэтому госпитальер начал ныть.

— Ещё километр — и я сдохну… Филатов, я подохну, и тебя замучает совесть.

— Тебя что, на руках понести?

— Не стоит.

— Тогда иди и молчи.

Госпитальер честно молчал сотню-другую метров и опять начинал ныть:

— Нет, какого чёрта, спрашивается, я здесь делаю? Это ты меня во всё это втянул. Филатов, ну почему в моей жизни от тебя сплошные неприятности?

— Ну не нахал? Я вытаскиваю его всю жизнь из передряг…

— В которые меня сам окунаешь… Нужно тебе было нырять в ту дыру? Были бы сейчас на Мечте Боливара…

— В мусорном баке. И нас там тоже искала вся планета. Забыл?

— Там был шанс. Там была цивилизация. А здесь… Слышь, Филатов, ещё пять метров, и всё. И вообще, я есть хочу.

— Привал.

Передохнули и двинулись дальше в путь, пока не напоролись на засаду…

Засада ждала их на просёлочной дороге, идущей через густой, поросший разлапистыми деревьями, цепким кустарником и высокой травой лес.

Разведчик как раз прикидывал, какой бы экипаж снова стянуть. Он уже принял для себя решение о плане дальнейших действий. Прочертил линию на карте. И понял, что нужен опять транспорт — на своих двоих не дотопаешь.

Он остановился, а потом толкнул госпитальера в плечо, а сам кинулся на обочину, срывая холщовую сумку с автомата.

Сомов не понял, что происходит. Упав на землю, вместо того, чтобы ползти в сторону, он приподнялся на колено, тут же получил две пули в грудь и завалился в кусты. Со стороны зарослей донёсся торжествующий возглас.

Тот, кто обрадовался своему попаданию, был полным идиотом. Разведчик выстрелил на слух. Перекатился. Рванул вперёд. Заметил движение слева от себя, пригнулся — пули сбрили ветки над головой. Ушёл ещё немного в сторону. Патронов в диске — сорок штук, и их надо было беречь.

Филатов нажал на спуск. Кто-то дико заорал и замолк. Опять послышались хлопки — с другой стороны дороги. Похоже, засада была основательная. Разведчик выпустил ещё несколько пуль. Переместился на несколько метров. Замер.

Время сейчас играло не на него. В любую минуту могло подоспеть подкрепление. Но Филатов выжидал. Он знал, что у противников сдадут нервы.

Действительно, в зарослях послышался шелест. Разведчик послал несколько пуль — проклятая машинка стреляла только очередями, и конструкторы понятия не имели о замедлителе стрельбы, поэтому магазин она опустошала быстро. Осталось всего несколько патронов. Их он выпустил по силуэту, возникшему из за обёрнутого колючим кустарником разлапистого дерева. А потом опять ушёл в сторону.

Местность для подобных забав подходила как нельзя лучше. Высокая трава, кустарник, деревья — всё это создавало возможности для маскировки. Кто лучше владел способностью драться в такой обстановке, тот и имел все преимущества. Пока счёт был в пользу Филатова.

Одно плохо, он остался безоружным.

Он отбросил автомат подальше, и по тому месту, куда тот упал, забарабанили пули. Били ещё минимум с трёх точек. Судя по всему, московитяне напоролись на целый взвод.

Что теперь? Скользнуть в сторону. Переждать. Прислушаться. Пройти ещё несколько шагов. Разведчик приближался к врагам. Незаметный. Тихий! Он бросил палку в сторону, и туда врезала очередь. Стреляли совсем рядом. Преодолев ещё несколько метров, он увидел спину в маскировочной форме.

Филатов выдохнул и ринулся вперёд. Солдат не успел обернуться и потерял, сознание от удара. А разведчик подхватил винтовку, прыгнул в заросли, выстрелил на слух, понял, что попал. Рванул влево. Выстрелил ещё раз, увидев, как из зарослей возник ствол винтовки. Потом ещё раз — для верности. И замер.

Просидел он не двигаясь минуты три, пока не понял, что победил. Он слышал сдавленные стоны — видимо, человек был ранен. Осторожно вышел на звук. На траве лежал солдат — совсем молодой. Он держал в руках винтовку, хотя сознание его уже мутилось. Он попытался её поднять, но разведчик выбил её.

— Извини, браток, — он нажал на нервный узел на шее солдата, и тот потерял сознание…

* * *

— Спи! — приказал Магистр, и пожилой пастух упал на покрытую шкурами лежанку.

Чёрный шаман потянулся было к нему, присматриваясь к горлу, на котором пульсировала синяя жилка, но Домен движением руки приказал ему остановиться.

— Умерь аппетит, колдун. Ты хочешь, чтобы враги двинулись по твоим кровавым следам?

— Мне нужна сила! Ты видел, как она полезна! Я разбил железную машину! Я убил тех людей!

— Я сказал — хватит!

Они вышли из дома на пыльную горную дорогу. Они несли на плечах сумки с сыром и жёсткими лепёшками, бурдюки с вином. Голод им не грозил. Их заботили другие опасности.

Путники отмеряли километр за километром. Дорога петляла между холмами, забиралась в гору, перекидывалась навесными мостами через пропасти. Места были немноголюдные, изредка проходили по дороге крестьяне, гнали стада пастухи, проезжала машина или гружённая кувшинами телега.

Они старались обходить населённые пункты, отдавая предпочтение одиноким домикам. Хозяев вгонял в транс Магистр, а если это не получалось, подсыпал им порошка, который отшибал память и на несколько дней превращал людей в детей.

Дорога углубилась в лесной массив, идущий по обе стороны бурной речки.

Чёрный шаман неожиданно остановился посредине дороги. Заозирался.

— Чую гнилую кровь! Опять враги. Магистр огляделся. И не увидел никого. Он не чувствовал ничего.

— Что ты предлагаешь? — спросил он.

— Вперёд. Вперёд! Вперёд! Опасность сзади!

Через пятьдесят метров дорога сузилась. Чёрный шаман опять остановился, сделал ещё несколько шагов.

И тут на него сверху обрушилась сеть со свинцовыми грузилами по концам.

Завизжав, Чёрный шаман попытался сорвать её, но сеть дёрнулась, пленник упал и покатился по земле.

Тотчас около Магистра очутились двое дюжих крестьян — они спрыгнули с деревьев. Один ударил Домена деревянной колотушкой по спине так, что тот упал на колени, а другой накинул на него сетку поменьше.

— Ура! — закричал плюгавый мужчина лет пятидесяти, появляясь из-за трухлявой коряги, за которой прятался достаточно умело. — Они наши!

Вокруг пленников засуетились дюжие молодцы крестьянской наружности в самом расцвете лет — их было пятеро. Один из них съездил колотушкой по хребту Чёрного шамана, и тот счёл за лучшее помолчать, лишь нашёптывая какие-то заклинания. Пленным связали руки-ноги, пропустили через них шесты и понесли по дороге, как пойманных волков.

Дорога заняла больше часа. Чёрный шаман пытался овладеть разумом хотя бы одного из этих людей. Но у него ничего не выходило. Дорога подорвала его силы. Ему нужно было спокойствие и сосредоточенность. Эх, где его пещера с троном из человеческих костей? Где его любимая чаща, наполняющаяся терпкой ароматной кровью? Где его любимый нож? Зачем его забрали с родной планеты? Впервые на Чёрного шамана напала беспросветная хандра.

У Магистра тоже ничего не получалось с его магическими фокусами. Он понял, что они всё-таки попались. И отсрочка, когда они ушли, оставляя позади догорающие вертолёты, не дала ничего. А возможно, и вообще была вредна.

Процессия преодолела навесной мост, внизу кипела горная река, обтачивая и без того оточенные со всех сторон валуны. Городок приютился на плоской горной вершине. Узкие улочки, через которые не пройдёшь с раздвинутыми локтями, шли впритык друг к другу. Двухэтажные домики с башенками пропахли птицей и домашним скотом, который тоже умудрялся жить на таком небольшом пространстве. На центральной площади стояло здание деревенского совета, несколько лавчонок и жандармский участок с тюрьмой, которая обычно пустовала. На шествие высыпал смотреть весь город.

— Дядюшка Крюшо со своими племяшами словили хорошую добычу! — слышались голоса.

— Я всегда говорил, что они браконьеры.

— Хорошо, если еретиков казнят здесь. Гильотина в подвале совета совсем заржавела.

— Ты кровожаден, Оноре!

— Я лишь хороший гражданин. А вот ты, пивной бурдюк…

Дюжие молодцы бросили пленников на землю в центре площади и стали ждать. Вскоре появился бородатый господин в тёмном смокинге. За ним семенил опойного вида невысокий усач в синей с красным форме офицера жандармерии. Аксельбанты на его груди давно потускнели, равно как и пуговицы на кителе.

— Мы поймали тех еретиков, за которые положена награда! — воскликнул папаша Крюшо.

Бородатый, а это был не кто иной, как глава деревенского совета, опасливо обошёл пленников, будто боясь, что у еретиков ядовитые зубы. Осторожно коснулся носком ботинка Чёрного шамана, который зашипел как змея и процедил ботсванское ругательство.

— Нет, это воистину не такие люди, как мы, — покачал со вздохом головой бородатый.

— Это вообще не люди, — согласился папаша Крюшо. — И тем заслуженнее будет положенная за них награда.

— На месте Гражданина я бы больше думал о долге, чем о награде, — поморщился глава совета.

— А что такое награда, как не отражение заслуг? — хитро прищурился папаша Крюшо.

— Ты получишь, что положено, как только Граждане из Парижа удостоверятся, что это те, кто им нужен, и пришлют деньги.

— Я сделаю новый забор и поставлю новое стойло на эти деньги, — потёр руки папаша Крюшо. — Ну что стоите, охламоны?! — обернулся он к своим племянникам. — Тащите их в тюрьму!

* * *

Филатов осторожно подобрался к обочине просёлочной дороги. Он видел, как пули попали в госпитальера, и был полон самых дурных предчувствий.

Сомов стоял во весь рост у дороги, скривившись от боли, и потирал грудь.

— Ты что делаешь? — спросил разведчик.

— Больно, — пожаловался госпитальер.

— Ты должен был лежать, как медведь в спячке, пока не поднимут. Ясно? Ты чуть не угробился.

— Бронекостюм… Но как будто молотком врезали.

— Он плохо гасит динамический удар, — сказал Филатов, возблагодарив Бога за то, что у госпитальера инквизиторы не отняли одежду — видимо, решили, что тут не на что польститься. — Теперь за мной — и не зевай. Сейчас здесь может быть целая армия.

Насчёт армии разведчик преувеличил, но что поблизости стоит подразделение, которое рассылает такие засады — это факт.

— Мы куда? — откашлявшись, прошептал Сомов.

— Вперёд, — махнул рукой разведчик. — Впереди деревня. Там, скорее всего, вояки.

— Но зачем? — обеспокоился госпитальер. — Надо смываться.

— И тогда сюда нагрянет дивизия и нас будут гонять по лесам, не давая высунуть нос.

— А что в деревне?

— Транспорт, доктор. Транспорт. Они двинулись вперёд. Шли параллельно с дорогой. Пока опасности Филатов не ощущал.

— Теперь вот, — сказал он. — Будешь делать всё, как я говорю.

— Да я и так…

— Молчать. Скажу стоять — стоишь.

— Угу.

— Скажу лежать — лежишь. Скажу полететь — полетишь. Понял?

— Угу.

— Скажу загавкать — загавкаешь. Скажу…

— Да понял я уже.

— Ничего не понял. Я же тебе сказал молчать. Ну, ясно?

Госпитальер кивнул и не ответил, из этого Филатов сделал вывод, что кое-что он действительно понял.

Солдат они увидели через четверть часа. К тому времени Филатов зарыл госпитальера в ворох прошлогодних листьев, а сам устроился в кроне дерева, куда взобрался с ловкостью кошки. Оттуда была видна деревня.

Цепочка солдат осторожно двигалась вперёд. Вскоре они наткнутся на своих товарищей. И тогда начнётся такой шум. До того времени нужно выполнить задуманное. Удача сама лезла в руки. Если, конечно, это была удача, а не смерть с косой. Перед деревенским домом стоял, раскинув крылья, махолёт, и около него скучало всего лишь двое солдат.

Филатов вытащил из листьев госпитальера.

— Значит, так, болезный…

Он объяснил коротко, что требуется, и выражение лица Сомова стало кислым.

— Но…

— Молчать!

Пилот Гражданин Ришар скучал возле своего махолёта. Он ненавидел свою машину. Его товарищи по лётной школе давно порхали на новых винтокрылах и выкуривали еретиков из восточных и западных районов, получая при этом хорошие деньги. А он летал на рыдване, который изобрёл какой-то душевнобольной. И теперь тут — ищи каких-то бунтовщиков. В этих-то лесах?! Но силы на поиск были брошены огромные, и по всей территории близ населённых пунктов были выставлены секреты. Так не ловили самого предводителя южных повстанцев Моджа Хеуса.

Ришар бросил в рот жевательный табак. Хоть табак здесь дают хороший. Он начал его меланхолически пережёвывать, смотря прямо перед собой.

Неожиданно со стороны леса появился человек в жутко замызганной одежде. Он шёл прямо к солдату, стоящему с ружьём около махолёта.

— Стой! — прокричал солдат.

Человек пожал плечами, сделал ещё шаг и остановился. Дверь дома у лесополосы распахнулась, и на пороге возник лейтенант Хост. Его рука потянулась к револьверу в кобуре.

Но он ничего сделать не успел. Сзади возник некто. Видимо, сам еретический чёрт, поскольку двигался он слишком быстро и сшиб походя офицера, далее не задержавшись. Солдат, державший на мушке пришельца, не повернулся, сосредоточившись на жертве, до которой было четыре шага. И сильно ошибся — металлический шарик, служащий для религиозных ритуалов в Церквях Механики, впился ему в затылок.

Ошарашенный Ришар начал шарить по поясу, забыв, что пистолет оставил в доме. Он хотел заорать — в деревне оставалось более десяти солдат, они сидели по домам. Но незнакомец уже был рядом.

— Тихо, — посоветовал он, сжимая горло лётчика. — В машину.

Они залезли в тесный салон, рассчитанный на восемь человек.

— Заправлена? — спросил Филатов.

— Нет, баки пусты, — прошептал пилот и добавил с яростным испугом: — Сдавайтесь, вам не уйти.

— Ещё как уйти.

Разведчик бросил взгляд на деревянную приборную доску, которая больше подходила бы для бензиновой лесопилки — на ней было лишь четыре жестяных циферблата со стрелками. Филатов потянулся к красному рычажку, щёлкнул им, и стрелки задвигались. Указатель горючего был на максимуме. Филатов взял за шкирку пилота и прорычал;

— Я самый страшный еретик, которого ты можешь себе представить! И если ты через минуту не поднимешь свою железную курицу, то я намотаю твои кишки на руку. А черти потащат твою душу в ад, даже если ты и думаешь, что его нет!

Ришар побледнел. Стальные пальцы сжимали его шею, страшные богохульные речи лились на его уши, и он понял, что не может сопротивляться.

— Взлетаем, — он уселся в кресло пилота.

Чихнул и начал раскручиваться двигатель. По корпусу, сделанному из дерева и железа и похожему на знаменитую бочку из «Сказки о царе Салтане», прошла лихорадочная дрожь. Одно крыло пришло в движение и качнулось. Потом заработало второе. Вверх выдвинулись и зонтиком расправились два винта — так и есть, без них эта штуковина не поднялась бы ни на сантиметр.

Солдаты в деревне заволновались. Появилась сначала одна фигура. Потом другая. Один махнул пилоту, видя, что тот не реагирует, поднял винтовку. Филатов послал ему пулю в ногу. Потом достал второго. Остальных воинов как ветром сдуло. А потом по обшивке застучали пули.

— Быстрее же! — прикрикнул разведчик.

— Это не автомобиль, — огрызнулся Ришар. — Нужно набрать обороты, разогнать на рабочий режим…

— Заткнись! — оборвал Филатов. — Поднимайся!

Махолёт вздрогнул и начал натужно подниматься.

— Не выдержит двигатель, — застонал Ришар.

— Убью!

Пуля ударила по крылу. Филатов срезал стрелявшего, в магазине оставалось два патрона.

С зубовным скрежетом заходили крылья, и Змеем Горынычем махолёт поплыл над землёй, забираясь всё выше и выше…

* * *

— Гильотинки бы им, — мечтательно произнёс жандарм огромного роста, сидящий за конторкой и развлекающийся тем, что макал перо в чернильницу, капал кляксу на бумагу, потом складывал лист и смотрел, какие получаются фигурки.

— Давненько у нас никому не сносили голову, — произнёс начальник жандармского участка, при этом дёргая себя за редкие сивые волосёнки и накручивая ус. Он был нервен и угрюм.

— Да-а, — многозначительно произнёс его помощник.

— Давненько! Это у вас там, в столицах, недограждане еретики, гильотинируют, вешают, скармливают собакам, — повернулся начальник участка к пленным. — Масса развлечений. А тут, я вам скажу, скука.

Он потянулся, кинул в рот табак, с тоской посмотрел по сторонам. Он три дня назад бросил пить, и теперь душа его горела таким обжигающим пламенем, что жить не хотелось. Но и пить так больше было нельзя — можно лишиться кресла начальника участка, под началом у которого целых три жандарма.

— Последнего вора, укравшего бельё с верёвки, здесь задержали пять лет назад, а последнего еретика — восемь, — с грустью продолжил он. — Но теперь Гражданин Комиссар узнает, кто такой начальник участка Делюк!

Двери клеток для арестованных выходили в большое помещение, где находился дежурный. Отсюда же вели двери в кабинет начальника и в комнату архива.

Чёрный шаман раскачивался в своей клетке из стороны в сторону и что-то приглушённо напевал. Магистр сидел, сжав в руке Талисман Демона Пта, и не двигался. Делюк понял, что они с ним говорить не собираются.

— Неужели это проходимец заграбастает всю премию? — спросил жандарм. На листе у него как раз получилась стрекоза, и он дорисовывал ей глаза.

— Такую награду браконьеру Крюшо?! — возмутился начальник участка. — Не бывать! Хорошо, если он получит треть. А где роль доблестной жандармерии? С каких пор браконьеры могут заменить нас, Ледье?

— Не могут.

— Так давай выпьем за это, Ледье! — решительно воскликнул Делюк.

— Но тебе нельзя, — засуетился Ледье.

— Кто сказал, что нельзя выпить за нашу удачу? — глаза начальника участка забегали и остановились на шкафчике рядом с большим потрескавшимся, залитым чернилами столом дежурного. Он кивнул как раз в ту сторону и вопросительно уставился на Ледье.

— Но я сегодня ничего не брал, — затравленно произнёс жандарм.

— Что я слышу?

— Ну если со вчерашнего чуток осталось, — пожал плечами Ледье, понимая, что с надеждой на добрый глоток вина придётся расстаться. Он припас бутылочку на ночное дежурство, но начальнику участка она — лишь чуть горло промочить. Он вздохнул, направился к шкафчику и открыл его.

Начальник участка нервозно начал потирать руки в предвкушении хорошей выпивки. Неделя воздержания от спиртного должна считаться за подвиг. Можно считать, что он уже бросил пить. А сегодня так, немножко промочит горло. И опять не будет пить. Ну, если иногда. Немного. Не больше раза в день. И не больше стаканчика… Двух… Ну, бутылки.

Делюк оборвал эти дурные мысли. А потом ему пришёл в голову вопрос, который волновал его всегда — почему его коллеги так любят пьянствовать? И почему именно на рабочем месте? И ответил себе — работа настолько тяжела и требует такой отдачи делу Равенства и Братства, что не пить просто невозможно. И на этом успокоился. Начал напряжённо наблюдать, как Ледье нехотя открывает шкафчик и извлекает пыльную бутылку.

— Так, красное, — потёр руки начальник участка и почувствовал, как внутри всё подводит от ожидания скорого блаженства.

С грустным лицом Ледье поставил на стол бутылку и два небольших стаканчика, но Делюк запустил руку в стол и выудил свою любимую кружку, в которую вполне можно было опрокинуть половину бутылки.

— Этот напёрсток не для настоящих мужчин, Ледье! Жандарм вздохнул и начал разливать.

— Да не жалей! — велел Делюк.

Ледье сжал бутылку со злостью.

И тут будто ветер пронёсся по помещению. Будто голубой шлейф прошёлся по углам. Запахло жжёной резиной. И бутылка в руках Ледье сначала пошла трещинами, а потом взорвалась, разлетелась на кусочки. Красная жидкость брызнула во все стороны и лужей растеклась по столу.

— Это… Это что такое, жандарм?! — возопил начальник участка. — Ты издеваешься?! Ты! Меня! Да я! Недопивший Делюк был страшен в гневе.

— Это, — Ледье ошарашенно смотрел на свои руки. — Это… Ну-у…

Тут треснула полка, и на пол полетела фотокамера, которая должна была использоваться при осмотрах места происшествия, но до сих пор применялась преимущественно для фотографирования главы деревенского совета, начальника жандармского участка, а также, тайно, обнажённых девиц, которых затаскивал в укромные уголки Ледье. Потом окна заходили ходуном, стул приподнялся, пепельница сделала круг и пролетела сквозь окно, не повредив стекло, хотя по всем законам природы этого не могло быть.

— Это галлюцинация, — произнёс Ледье, немного успокоившись. Галлюцинаций он боялся куда меньше, чем своего недопившего начальника.

— И бутылка галлюцинация?! — воскликнул Делюк, всё ещё не пришедший в себя после того, как ему обломали удовольствие.

— И бутылка — галлюцинация, — добавил перепуганный Ледье.

— Не кощунствуй!

— Как скажешь, Гражданин, — огромный Ледье съёжился и стал куда меньше, когда над ним нависла тщедушная фигура начальника.

Ледье заозирался и увидел шевеление в камерах задержанных.

— Это всё они, проклятые еретики! — указующий на них перст Ледье затрясся. — Как только они появились, это уже третья галлюцинация. Вчера мамаша Шаро видела светящийся круг. А позавчера пастух наблюдал, как вода в реке потекла обратно.

— Ладно, — начальник участка махнул рукой. Дикое раздражение прошло. И он со вздохом решил, что напиться сегодня не судьба. Если, конечно, не отослать негодяя Ледье за новой бутылкой. — Вот-вот прилетят из Инквизиции из самого Парижа. И им воздадут по заслугам.

— Поскорее бы, — вздохнул Ледье.

— Ты слышишь?

— Стрёкот какой-то. Похоже на керосиновую молотилку.

— Глупец! Это винтокрыл… Ну что, еретики, за вами прибыли.

Начальник участка встал перед зеркалом, поправил усы, поблагодарил судьбу, что не дала ему напиться перед визитом важных персон. И шагнул к двери.

Но дверь с треском распахнулась. На пороге возникли две фигуры с автоматами наперевес. Они были в тёмных рубашках, узких брюках, тяжёлых ботфортах. Их лица скрывали чёрные маски с прорезями для глаз и ртов.

— На пол! — заорал один из прибывших.

— Что? — непонимающе спросил начальник участка. Удар в солнечное сплетение стволом выбил из него дыхание. Делюк опустился на колени.

Ледье, заворожённо глядя на зрачок автомата, быстро опустился на колени и завёл руки за голову.

В комнату залетели ещё три человека.

Они действовали очень быстро и чётко. Один оборвал телефон, вытащил из стола две пары наручников, которые уже заржавели, поскольку ими давно не пользовались кроме как для того, чтобы приковать норовистую корову к стойлу. На этот раз они устроились на руках стражей порядка.

Другой террорист выудил ключи, отпер замки и распахнул двери камер.

— Выходите! — потребовал главный — высокий человек с тонким голосом.

Магистр, ни слова не говоря, встал. Но Чёрный шаман завизжал:

— Ни за что! Нет, нет, нет! Его ткнули автоматом.

— Жирная скотина, ты сейчас потяжелеешь на двадцать пуль! — произнёс террорист, тыкая в Чёрного шамана автоматом.

Тот вскочил, встряхнул головой и, оглядев угрожавшего ему с ног до головы, прошептал:

— Така му баку! — и двинулся к выходу.

На площади стоял пузатый одиннадцатиместный винтокрыл. Пилот не глушил двигатели, винты вращались, гоняя мусор по площади. У машины стояли двое вооружённых автоматами бойцов, они озирались, ожидая нападения. Но в городе героев не водилось. Никому не охота было гибнуть за чужие интересы. Здесь без излишнего доверия воспринимали передовицы газет об обязанностях Гражданина Республики Гасконь.

Пленники и террористы устроились в салоне. С лязганьем задвинулась дверь. Вертолёт зарокотал и с трудом поднялся над городом. Накренившись, он двинулся в сторону гор Лагирата.

— Кто вы? — спокойно спросил Магистр, поглаживая на груди под сутаной Талисман Пта.

— Смерть ваша! — захохотал один из похитителей…

* * *

Двоих новых посетителей аббат монастыря Ордена Механики принимал в своём рабочем кабинете. Эти двое были из разрешённой секты Метафизиков — наиболее заумной и маловразумительной религиозной организации, но верной традициям Материализма.

Аббат Роже изучил документы пришедших — они были в полном порядке. Сейчас в государстве было тревожно. Каждый день приходили новые и новые требования — подвинуть паству на розыск опасных еретиков. Еретики обнаглели до того, что бегут прямо из-под гильотины и уничтожают бойцов Инквизиции. В старые добрые времена такого невозможно было представить. Но аббат с горестью осознавал, что мир уже не тот, как в его молодости. Вольнодумство, пренебрежение традициями, скрытая ересь пускают всё более глубокие корни. И всё более легкомысленно относятся люди к Кодексу Обязанностей Гражданина, к правилам Равных.

— Да, мир уже не тот, — вслух произнёс аббат. И, как бы поймав его мысль, один из сектантов подобострастно поддакнул:

— Он погружается во тьму неверия. Но благодаря Святой Церкви Материализма они не упадут во тьму. Разум восторжествует.

— «Чтобы знать людей, нужно простить им предрассудки их времени», — произнёс аббат.

— Так говорил Монтескьё, — тут же поддакнул второй сектант.

— Вы хорошо знаете учение классиков, — с уважением произнёс аббат Роже.

— Классиков невозможно знать хорошо. Это бездонный колодец, и мы можем только черпать из него горстями и приникать разгорячённым лицом к прохладной и благостной воде их мудрости, — склонил голову гость.

— Ты красиво говоришь, брат.

— Это от верных помыслов. И от искренности душевной.

— Итак, вы хотите работать в наших библиотеках и жить, повинуясь нашему распорядку?

— Чтобы потом вернуться к братьям и поведать им, как правильно поставлено дело в твоей вотчине, аббат Роже.

— Это похвальная цель, — без особого энтузиазма произнёс аббат.

— Ив знак уважения мы преподносим тебе в дар скромные средства, собранные нашей общиной.

Сектант бросил на стол сумку, раскрыл её. Посыпались купюры.

— Брат Жиам! — крикнул аббат.

Брат Жиам предался своему привычному занятию — раскладыванию денег. Он опять пытался утаить несколько купюр, и опять был уличён аббатом. Это превращалось в некую традицию. Но аббат не знал, что брат Жиам умудрился засунуть ещё одну купюру за пояс.

— Три тысячи двести франков, — подвёл итог брат Жиам, слегка покраснев.

— Что же, размеры вашего уважения позволяют отнестись к вам так же, — удовлетворённо произнёс аббат. — Идите, вам покажут ваши кельи.

Вскоре Сомов и Филатов устроились в достаточно комфортабельной двухместной келье, стены которой были завешаны портретами Святых Кеплера, Ньютона и Птолемея.

— Ну, теперь надо молиться, чтобы враг не додумался, будто мы набрались наглости прятаться в его логове, — сказал Филатов негромко, перед этим проверив комнату на наличие прослушивающих устройств и скрытых окошек. — А мне кажется, что они не додумаются.

— Хочется надеяться, — госпитальер со стоном повалился на кровать и начал тереть свои страшно болевшие ноги. Он ненавидел ходить пешком. Он ненавидел опасность. Он ненавидел стрельбу. Ему больше всего хотелось, чтобы его все оставили в покое.

— Это только начало, — успокоил его Филатов. — Самое тяжёлое впереди.

Сомов скорчил страшную физиономию и застонал.

На махолёте они преодолели почти пятьсот километров и вышли к намеченной разведчиком точке. Потом был ещё бросок в полсотни километров. Потом им повезло. Филатов уложил госпитальера на дорогу, перед тем измазав его красными помидорами. Вскоре около него тормознула машина с двумя особами священного сана. Разведчику оставалось только подняться из укрытия, подойти к водителю и пассажиру на пару слов. Вытянув из двоих членов секты Метафизики все необходимые сведения, он закатал им лошадиную дозу «амнезина», обеспечив им счастливое существование в беззаботном и светлом мире детских грёз минимум недели на три. А потом они явились в монастырь Механики — он и являлся целью.

Пока всё удавалось. Похоже, фотороботы преступников здесь были ещё не в моде. Да и Филатов постарался над изменением внешности — своей и госпитальера. Он был мастер изменения личины. Но обычно для этого всегда были под рукой подручные средства. Сейчас не было ничего, кроме ножниц и примитивной парфюмерии. Но результат был достигнут — узнать их было не так просто. Это был своего рода шедевр, большего не добился бы ни один пластохудожник.

— Ну что ты завалился на кровать? Пошли, прогуляемся перед сном, — заявил Филатов.

— Ты… — Сомов задохнулся от ярости. — Ты смеёшься? Я еле доволок ноги.

— Или я тебе сейчас заставлю прыгать на месте.

— Ясно, — Сомов нехотя поднялся.

— Первое правило — знать всё о месте, где ты находишься. Может быть, нам придётся срочно уходить отсюда. И что тогда?

— Ты прав, — кивнул госпитальер.

Они вышли в коридор. Там чадили факелы, но их было недостаточно, чтобы полностью развеять тьму.

Московитяне спустились по винтовой лестнице в тихий монастырский дворик. Филатов толкнул дверь, ступил на улицу. Следом за ним вышел госпитальер и застыл как вкопанный.

— Что это?! — сдавленно выдавил он, не веря своим глазам.

Они впервые увидели небо Гаскони, не закрытое облаками. Тёплые южные ветра сегодня разогнали облачность, от неё остались лишь жалкие клочки. И ночной небосклон, наконец, предстал взору московитян. Предстал во всей красе.

Чёрное бездонное небо. На нём не было звёзд. Вместо звёзд расходились тонкие разноцветные полоски. Тысячи полосок. Они почти не давали света. Они расчертили чёрное небо в призрачную мерцающую сетку.

— Но это невозможно! — воскликнул Сомов.

— Придётся поверить своим глазам, — скривился разведчик.

— Чёрт побери, куда нас занесло?

— Возможно, в саму Преисподнюю.

— Если не ещё дальше…

Часть четвёртая

КОРОЛЕВСКИЕ ВРАТА

— Ох — прошептал Делюк, потирая со стоном живот и грудь.

Начальник жандармского участка никогда так плохо себя не чувствовал. Болел живот, по которому пришёлся удар ствола автомата. И было страшно, когда он представлял, что скажет Гражданин комиссар в ответ на телетайпограмму о том, что еретики, которых так блестяще задержали, натянули всем нос и исчезли в неизвестном направлении.

Лечился Делюк одним из немногих известных ему способов — он приканчивал уже вторую бутылку и на этом останавливаться не собирался.

Из состояния оцепенения его вывел рокот винтокрыла. Подскочив к окошку, Делюк пьяно заорал:

— Тревога! В ружьё! Враг над нами!

Он схватил слегка заржавевший автомат — единственный в этом участке. Двое жандармов повыскакивали и потянулись к оружию.

— На этот раз они не уйдут! — заорал начальник жандармского участка. — Мы встретим их достойно. Если надо — умрём!

Подчинённые не разделяли его энтузиазма и прикидывали, как бы сдаться побыстрее, если из двух винтокрылов, снижающихся на городскую площадь, опять посыплются летним градом десантники.

Через три минуты дверь участка с треском распахнулась, и на пороге возникли двое в длинных сутанах.

— Убери автомат, идиот! — прошипел один из них Делюку, демонстрируя четырехствольный гранатомёт, который мог в три секунды разнести весь участок на клочки. — Святая инквизиция!

— А откуда я знаю, святая вы или не святая? — Делюк покачнулся, не опуская автомата.

— На! — пришедший продемонстрировал бляху с изображением гильотины.

— А откуда я знаю, знак это или не знак?! — держался Делюк.

Вслед за первыми двумя зашёл невысокий человек, который, презрительно поджав губы, осмотрел участок и кивнул двоим жандармам:

— Уймите этого дурака!

Жандарм Ледье шагнул к начальнику, настойчиво опустил ствол его автомата.

— Это действительно инквизиция, — успокоительно произнёс он.

— А! — всё ещё подозрительно заозирался начальник. — Инквизиция! Слава Природе и Неуничтожимой материи!

— Что тут произошло? — инквизитор-аналитик брезгливо кивнул на стул, один из помощников пододвинул его, и Блишон устроился в центре комнаты.

— Их освободили. Кто-то. Еретики! — затараторил Ледье.

— Мы ничего не могли сделать!

— Что-то не вижу следов боя. Вы воюете только с инквизицией? Вы, может, еретики? — насмешливо осведомился Блишон, глаза которого метали молнии. — А эта пьяная скотина всегда в таком состоянии или надрался в нашу честь?

— У него горе. За всю его службу отсюда не сбежал ни один заключённый, — сочувственно произнёс Ледье.

Выслушав сбивчивый отчёт, инквизитор-аналитик покачал головой:

— Если бы вы знали, что натворили, упустив их.

— Ядовитое учение не найдёт много сторонников, — с энтузиазмом воскликнул Ледье.

— Учение? — приподнял бровь инквизитор-аналитик. — Что ты мелешь, дурак?

Он подумал, как будет выглядеть его отчёт Святому Материалисту. И со вздохом душевной боли подумал о том, что эти двое были почти в его руках. И ушли. Но кто освободил их — вот вопрос. Из отчёта полицейских так ничего и не было понятно, но Блишон хоть убедился, что ему не врут. Действительно, были винтокрылы, были загадочные налётчики. Всё было. Оно и неудивительно, если вспомнить те крохи информации, которые Святой Материалист соизволил кинуть ему, и которые перевернули в его глазах все взгляды на Гасконь, на силы, действующие в ней, на весь мир. Блишон давно подозревал, что жизнь на планете вовсе не такая размеренная и определённая, как кажется. Но что здесь скрывается такое?

Тут снаружи послышался шум.

— К вам просится Гражданин, — произнёс боец из специального отряда инквизиции, заходя в комнату.

— Ну, что ещё? — недовольно воскликнул инквизитор-аналитик.

В комнату, кланяясь, вошёл папаша Крюшо.

— Что тебе надо? — осведомился Блишон, подозрительно глядя на суетные хитрые глазки посетителя, на его суетливые манеры.

— Я папаша Крюшо. Я хороший Гражданин. Все поручатся, кроме молочницы, которая сама первая мошенница.

— Короче!

— Насчёт награды. Обещано. Мы взяли еретика. Я и пятеро моих племянников. Мы же ни виноваты, что жандармы не уберегли их. Работа выполнена. Заплатить бы.

— Похоже, это тихая обитель круглых дураков. А знаешь, папаша Крюшо, какое лучшее лекарство от глупости?

— Какое, Гражданин Инквизитор?

— Гильотина! — заорал, поднявшись со стула Блишон, и ошпарил визитёра яростным взором, как кипятком. Лицо его налилось краской бешенства.

— Да я, собственно, и не за этим. Зачем мне награда, — папаша Крюшо попятился. Он подумал, что лучше бы ему сейчас оказаться подальше отсюда. И ещё понял ясно и чётко, что денег не получит, но сейчас это удручало его меньше всего.

* * *

— Что есть Бог? — с высокого алтаря вопрошал своих братьев аббат монастыря Механики Преподобный Роже.

— Бог есть знание, — в такт отвечали послушники.

— Что ещё есть Бог?

— Бог есть понимание и наука.

— Что есть ещё Бог?

— Больше Бога нет!

Аббат удовлетворённо кивнул и принялся за чтение молитв. Начал он с основной — «Посвящение МЕХАНИКЕ», потом пошли «Псалом интегралу» преподобного Вентрикулюса. «Песнь бесконечной материи». Затем Преподобный Роже восславил условный рефлекс и теорию Павлова, несколько раз повторил каждую из двадцати Святых Формул, являющихся основой Механизма Вселенной. Потом воздал должное Святым, Великим Гражданам. Пожелал долгих лет Совету Справедливых, твёрдости — Святой Инквизиции, острого ножа — гильотине.

Длилось это достаточно долго. У Сомова разболелась голова. Филатов с его безграничными способностями входить в тот режим, который необходим в данной ситуации, просто перешёл на автомат — говорил вместе со всеми хором, кричал «аллилуйя», падал на колени и бил поклоны, но его сознание в этом не участвовало. Мысли были заняты совершенно другим.

Наконец заутреня завершилась. Сразу становилось понятно — служба в монастыре Ордена Механики проводится не для проформы, а исключительно из высокого духовного долга.

Потом началось отпущение грехов — ежеутренний ритуал, занимавший около получаса. Здесь аббату Роже помогали его помощники. Длинные очереди выстроились в прикрытые лёгкой материей кабинки. Если прислушаться, то можно было услышать доносящиеся из-за шторок голоса.

— В чём ты согрешил брат?

— Леность мышления мой грех.

— Налагаю на тебя епитимью — сто раз прочтёшь перед ликом Святого Ньютона все его три закона. А потом перемножишь восемнадцать раз семизначные цифры на восьмизначные.

— Повинуюсь.

— И не вздыхай так. Тот, кто лениться работать данной Материей головой, тот рискует допустить в сердце Христа.

— Ох…

Очередь двигалась достаточно быстро.

— В чём ты грешен? — спросил помощник аббата Сомова.

— В чревоугодии, — произнёс тот.

— Это не грех, а скорее доблесть, поскольку проистекает из естественной потребности организма!

— Ну, — госпитальер задумался. Людей без грехов не бывает. Ответить исповеднику, что ты не совершил грехов, значит, привлечь к себе недоброе внимание. — В суесловии и многомыслии, — брякнул он.

Помощник аббата помолчал, переваривая ответ, но, кажется, так до конца и не понял, о чём речь.

— Накладываю на тебя епитимью! В эту ночь ты не ляжешь, пока не прочитаешь вслух святую книгу «Основы фотосинтеза».

— Я прочитаю.

— Не слышу раскаяния. Ты прочтёшь её два раза. И выучишь первую главу.

— Но…

— И вторую! — добавил сурово помощник аббата. На этом служба завершилась. И московитяне отправились в библиотеку.

В пустом коридоре Сомов прошептал:

— Бот ты мой, я представить себе не мог, что буду молиться с «Основами фотосинтеза». Это какой-то кошмар!

— А, — отмахнулся разведчик. — Мне бы твои заботы. Тут кое-что похуже.

— Что? — насторожился госпитальер, с внутренним стоном предвидя новые неприятности. Ему было неплохо в обители. Библиотека здесь была прекрасная, и он предавался изучению книг и их анализу — занятию куда более достойному, чем захватывать машины и махолёты и скрываться от жандармерии.

— Мне очень не понравились два субъекта, — сообщил разведчик, озираясь. — Я их вижу уже второй раз.

— Что за субъекты?

— Боюсь ошибиться, — отмахнулся Филатов. — Теперь в библиотеку. У нас ещё уйма работы.

Библиотека занимала обширные подвалы под монастырём и выглядела как обычное книгохранилище. Здесь были читальный зал, каталоги. В узких длинных помещениях шли километры стеллажей, наполненных самой разной литературой, преимущественно естественнонаучного и философского содержания. Библиотека на протяжении веков соответственно колебаниям основной идеологической линии государства подвергалась чисткам. Но не так легко перелопатить такое количество книг и изгнать всё не укладывающиеся в прокрустово ложе факты. Во многих книгах были вырваны целые страницы и замазаны чернилами строчки. Но информацию невозможно уничтожить полностью. Сомов, отличающийся острым научным умом, и Филатов, обладавший не только потрясающими талантами оперативника, но и глубоким аналитическим мышлением, способностью составлять из крупиц информации единое целое, постепенно продвигались вперёд.

Наиболее почитаемыми были труды творцов грубо материалистической картины мира, гласящей, что вся Вселенная — отлаженный механизм, вроде часов. Всё в ней определено движениями атомов, всё просчитано, всё можно разложить по формулам механики. Определяющий философский метод был метафизика, рассматривающая явления в их неизменности и независимости друг от друга, отрицающая внутренние противоречия как источник развития. Все эти заблуждения были абсолютизированы и заморозили науку на уровне девятнадцатого — начала двадцатого века.

Книги Ньютона, Коперника, Адама Смита, Вольтера считались святыми. Апокрифы, преданные презрению, как исторические заблуждения, но не изъятые из оборота — Маркс, Энгельс, Ленин. Были ссылки и на кощунственные идеи, идеалистические гипотезы, к которым относили теорию Эйнштейна и квантовую механику. То, что наука наработала в более поздние времена и что открыло человечеству дорогу к звёздам, не упоминалось вообще.

После вечерней трапезы друзья прогуливались по обширному монастырскому парку. Здесь было достаточно пустынно. Братья не особенно любили здесь появляться по вечерам. Гасконцы вообще не жаловали темноту.

По вечерам монастырская паства, утомившаяся от исполнения своих обязанностей, предавалась разным занятиям. Некоторые исполняли епитимьи. Другие предавались чревоугодию. Третьи предпочитали общество монашек — духовные особы обоего пола жили в монастыре бок о бок, и отношения между ними не считались греховными, поскольку тоже являлись, как значится в уставе монастыря, естественными отправлениями человеческого организма, а значит, идти наперекор им — это оказывать неуважение к ВСЕЛЕНСКОЙ МАТЕРИИ.

— Кажется, мы нащупываем, наконец, некоторые истоки этого безобразия, — сказал госпитальер.

— Очень смутно, — возразил Филатов.

— Мне кажется, идёт какое-то внешнее воздействие на социум, — Сомов сорвал травинку и начал поглаживать ею подбородок. — Есть ещё фактор. Что-то, не укладывающееся в социальные и государственные структуры.

— Кто-то формирует социум?

— Подталкивает.

— И хорошо ещё, если это окажутся люди, — задумчиво произнёс разведчик.

— А если Демоны, Сергей. Это планета Демонов… Нужна ещё хотя бы неделя. Эх, проникнуть бы в закрытые хранилища. Интересно, какие книги хранятся там.

— Неделя… Не знаю, будет ли она у нас.

— А почему нет?

— Узнаем сегодня ночью, — загадочно произнёс Филатов.

Когда стемнело, он вручил Сомову единственное их оружие — пороховой револьвер, который они позаимствовали в одном из домов на их пути. Оружие было не ахти какое, но дырки делало вполне исправно.

— Стреляй только в крайнем случае, — сказал Филатов, располагаясь за дверью. — Если твоей жизни будет угрожать опасность. А так я справлюсь сам.

После этого разведчик сложил бельё на кровати таким хитрым образом, что в темноте возникала полная иллюзия, будто там кто-то лежит. Трюк московитянами отработан был ещё на «Лысой горе», когда дети, начитавшись Гоголя, сбегали в ночной лес смотреть цветение папоротников, которые якобы распускаются по ночам. Дежурного педагога тогда они в заблуждение так и не ввели, поскольку тот обладал экстрасенсорным восприятием и всегда мог отличить кучу тряпья от человека. Но те, кого ждал Филатов, такими способностями вряд ли обладали.

Двери в кельях не закрывались — это было одно из правил. Никто в пастве не должен иметь никаких тайн от духовных отцов, даже тайн интимных. Сомов расположился за вешалкой, а Филатов устроился за письменным столом.

Госпитальер клевал носом и всё норовил в полудрёме выронить из рук пистолет, что у него однажды получилось.

— Извести нас хочешь? — прошептал зло разведчик.

— Извини, — пожал Сомов плечами, борясь с новым, не менее напористым приступом сонливости.

В половине третьего за дверью послышалось тихое шуршание. Потом дверь резко распахнулась, и вперёд быстро скользнула тень…

* * *

— Тюрьма, опять тюрьма, — раскачивался из стороны в сторону Чёрный шаман, восседавший на ковре в центре комнаты. — Белые люди безжалостны. Они злы, злы. Они не хотят оставить меня в покое. Уже который год. Почему, почему они ненавидят меня?!

— Это несправедливо, — слегка улыбнулся Магистр Домен. — Разве такую награду ты заслужил за свои добродетели?

— Тёмные Демоны? Где вы? — Чёрный шаман вскочил на ноги и завертелся на месте, вздымая руки кверху. — Я слышу ваш зов! Я ощущаю биение ваших сердец! Вы совсем рядом! Почему вы не придёте и не освободите вашего верного пса? Я принесу вам столько поганых душ, сколько нужно! Я наполню ваши кубки их кровью! Вы вкусите снова сладость власти над человеком! Я помогу вам. Но помогите и вы мне!

— Они не слышат тебя, колдун, — устало произнёс Магистр.

— Ты не прав. Ты лжёшь. Ты не понял. Чёрные Погонщики слышат всё. И они думают. И они согласятся со мной! Рано или поздно.

Улыбка снова тронула губы Магистра, но на этот раз другая — задумчивая, невесёлая. Он вдруг подумал, что, возможно, Чёрный шаман прав, и ему единственному удастся договориться с теми невероятными силами, которые он подразумевает под Чёрными Погонщиками и Тёмными Демонами. И Магистру очень не хотелось, чтобы такое случилось. И ему очень не хотелось прозевать момент, когда Чёрный шаман окажется ненужным и когда ещё будет возможность разделаться с ним. Здесь может стать поздно за одну лишь секунду.

Магистра всё чаще посещали тёмные мысли. Он переставал верить в праведность своего дела. И начинал думать о тщетности всех усилий, ибо та цель, которую ставили его братья, вряд ли заслуживала таких средств. Замахнувшийся на многое рискует потерять тоже многое. Замахнувшийся на всё может и потерять всё!

До логова похитителей, устроенного в нагромождении диких первозданных скал, винтокрыл добирался три часа, сделав одну посадку в горах на дозаправку. Здесь расположился целый город. В скалах были вырублены хорошо скрытые убежища. Видимо, осваивали это место не один десяток лет, здесь было всё — водонапорная система, отопление, которое пока не работало, просторные ангары для четырёх винтокрылов и многое другое, что было скрыто от посторонних глаз.

Сам путь пленники не видели — их глаза были завязаны чёрными лентами, притом настолько умело, что рассмотреть что-то было невозможно.

Когда их вели в предназначенную им комнату, Магистр спросил:

— Это убежище тех, кто не согласен?

— Замкни уста, — приказал охранник.

— Но…

— Я не хочу делать тебе больно.

Домен понял, что действительно лучше помолчать.

Их поместили в просторную комнату, где было всё для жизни. Двери были наглухо закрыты, но для надёжности там стояло двое охранников, а коридор просматривался так, что в случае тревоги через минуту здесь было бы ещё с дюжину вооружённых людей.

Но если бы пленные и захотели, бежать им отсюда некуда. Даже если бы они могли скрыться, Магистр не видел такой необходимости, пока не прояснится всё. Из лап одних врагов они выбрались. Окажутся ли когти новых хищников более милосердными — покажет время.

Он пришёл через сутки. Это был невысокий плотный человек, похожий на огрубевшего за годы тяжкого сельского труда крестьянина. Но глаза его светились таким умом и пониманием, что сразу становилось понятно — это личность незаурядная и достойная уважения. Он был одет в просторные брюки и рубаху синего цвета, на голове его приютилась маленькая сиреневая шапочка.

— Я рад приветствовать вас в нашем убежище, — произнёс человек.

Магистр Домен встал и церемонно поклонился. Человек ответил на поклон. Чёрный шаман не реагировал на эту церемонию, будто в помещении он был один. Он не поднялся с ковра, нашёптывая что-то под нос. Но и на него не обращали никакого внимания. Было похоже, что хозяин логова имеет представление о том, что это за человек перед ним и как с ним обращаться.

— Я тоже счастлив, — кивнул Магистр. — Хотя и не имел возможности просить этой встречи.

— А мы не имели возможности спрашивать вашего согласия. Обстоятельства складывались не в вашу пользу, — улыбнулся гость. Обмен взаимными любезностями был закончен. — Называть меня можете аббат Христан.

— Христан, — будто смакуя это слово, произнёс Магистр Домен.

— В нашей обители принято вежливое обращение на «вы», — сообщил аббат.

— Даже так? — удивился Домен. Новость сильно порадовала его. Этот момент говорил слишком о многом.

— Обращение на «вы» принято у тех, кто забыл, что они люди и что Господь наделил их душой.

— Вы еретик? — более утвердительно, чем вопросительно произнёс Домен.

— Я один из главных еретиков, чужак.

— Чужак?

— Мне кажется, вы пришли из внешних миров. Такое когда-то должно было случиться.

— И случилось.

— Зачем вы здесь? Чтобы воссоединиться с братьями? — он кивнул туда, где под одеждой Магистра скрывалась семиконечная звезда. — У вас Талисман Демона Пта.

— Да, — Магистр непроизвольно вздрогнул.

— Великое Разбредание. Это было так давно, что, кажется, не было никогда.

— Прошло не так много времени, — возразил Магистр. — Всего несколько сот лет.

— В годах — да. А в людских судьбах? Это тысячелетия! Память предков вытравливалась. История редактировалась. Следующее поколение имеет смутное представление, как жило предыдущее. Обыватели искренне уверены, что они жили на Гаскони всегда.

— Но это внешняя сторона. Кто дёргает за нитки этих марионеток? Чья зловещая рука?

— А вот этот вопрос интересен… Гасконь слишком необычное место. Нам-то известно, что гигантские транспортные корабли, на которых летели переселенцы с части старой Земли, именовавшейся Францией, а также представители Ордена Копья… — Магистр слегка поморщился, это не укрылось от внимания аббата, он слегка кивнул и продолжил: — …попали сюда после Большого Разбредания.

— Но как получилось, что лавочники взяли верх над Орденом? Что не поборники духа, а поборники кощунства правят здесь?! — произнёс взволнованный Домен.

— А кто сказал, что лавочники взяли верх над Орденом?

— Но ведь… — Магистр запнулся и ошарашенно посмотрел на аббата Христана.

— Совершенно верно. Гасконью правит Орден Копья!

— И культ скотской бездуховности — это дело рук адептов Ордена?

— Именно так. Скажем, одна часть братьев взяла верх над другой… Гасконь— странное место. Некоторые считают, что это именно то место, которое Орден искал тысячелетия.

— Королевские Врата?

— Да… Не мне судить, что здесь правда, а что — фантазии. Но кому-то очень хотелось сделать эту планету обычной…

— Кому?

— Тем, кто ждал.

— Чего ждал?

— Ты знаешь ответ на этот вопрос сам. Часа. И кто устал ждать… Как уберечь монополию на правду? Как править толпой людей, жадность у которых — укоренившееся национальное чувство, торгаш и охальник у которых — национальный герой, народ, изобретший гильотину и трибунал, объявивший жизнь духа выдумкой попов? Они обратились к тому, что заложено было в глубине сознания каждого француза. Стремление к равенству лавочников всего мира. Ненависть к аристократии. И сладостные воспоминания о лёгком шелесте гильотины и о катящихся в корзину головах.

— Это отвратительно!

— Правильно, правильно, правильно! — неожиданно затараторил Чёрный шаман. — Неправильных средств, чтобы держать псов на привязи, нет! Есть средства, которые не помогают! Псам нужен кнут. Глупцам — обман!

— А гасконцам — гильотина, трибунал и равенство, — усмехнулся горько аббат Христин.

— Храм Пищеварения, — с отвращением сказал Магистр.

— И Церковь Благотворного Электричества… Мир, опутанный догмами, замер. Технологии замерли. Но властителей это не интересует. Они ждут часа, когда двери с Той Стороны приоткроются.

— И когда придёт тот, кто имеет второй Талисман Пта, — прищурился Магистр.

— Да. Семиконечный Талисман Демона Пта желателен для Грядущего Часа. Но не обязателен. В конце концов, инициатива в том, что должно будет произойти, принадлежит вовсе не людям.

— Тёмные Демоны выбирают сами! Выбирают достойных, — Чёрный шаман хлопнул в ладони.

— Вы правы, мой гость.

— А что хотите вы? — спросил Магистр.

— Мы, еретики, — пожал плечами аббат. — Гасконцам мы хотим вернуть жизнь духа.

— Дух — право сильного, — зашипел Чёрный шаман. — Душами распоряжаются такие, как Я!

— А что хотите лично вы, аббат Христан? — осведомился Домен.

— Ну, возможно, того же, чего и вы, — прищурился тот, хитро глядя на Магистра.

— И вы предлагаете объединить усилия?

— Чтобы первыми открыли Врата не они, а мы, — подытожил аббат Христан. — Мы убережём мир от больших бед. Врата ведь всё равно будут открыты, поскольку пришёл назначенный час.

— Да! — воскликнул Магистр.

— Это ведь почувствовали и за пределами Сферы?

— Да.

Магистр напряжённо пытался составить картину, просчитать комбинацию из нескольких фигур и определить, какое место на шахматном поле занять лично ему и что предпринять. Ещё он пытался понять, на стороне каких фигур ему стоит играть. Он готов был поклясться, что аббат Христан достаточно ясно представляет его мысли, и это не волнует его. Значит, он имеет какие-то козыри, которые позволяют ему не бояться Домена.

— Главная цитадель Святых Материалистов — их епархия, монастырь в горах на Севере. Это место было храмом ещё до них. Там возносили мольбы те, кого неизвестно, можно ли считать людьми.

— Планета была обитаема до вас?

— Очень давно. Не осталось почти следов от тех.

— Потрясающе.

— Где цитадель — там центр Сил, — произнёс аббат Христан небрежно, будто сообщал, что в лавку подвезли свежее молоко.

Магистр сжал Талисман Пта. Мистический металл пульсировал, холодные волны ползли по пальцам и разбивались где-то в области затылка.

— Мы доставим вас туда, — закончил аббат Христан. — Мне кажется, с вашей, пришельцев издалека, помощью сделаем всё, что надо.

— Согласен.

— Хорошо, хорошо, хорошо, — забормотал Чёрный шаман. — Без моей помощи не справитесь. Крови мне. И вы получите всё. Крови!

— Мы не пьём человеческую кровь, — устало произнёс Христан, разглядывая Чёрного шамана. Чёрный шаман одичало поглядел на него.

— Кровь — власть. Вы слабы. Вы боитесь крови. Вам не нужна власть. Вы проиграете! Проиграете! Проиграете!

— Хватит! — отрезал аббат Христан.

* * *

Пришельцев было двое. Первый наклонился над тряпичной обманкой и прошептал на русском языке:

— Обернись. И тихо.

Вторая фигура застыла над другим ложем, держа наперевес предмет, очень напоминавший автомат.

Сомов сжал рукоятку пистолета, уверенный, что никогда не сможет нажать на спусковой крючок.

Разведчик скользнул вперёд. Пистолет полетел в одну сторону, его хозяин кулём упал на пол. Потом послышался удар — это вылетел автомат из руки второго пришельца, захлёстнутый ногой Филатова.

— Пристрелю, — прошептал разведчик.

Его противник прекрасно разобрал эти слова и не двигался, приподняв руки и демонстрируя отсутствие дурных намерений.

— Зажги свет! — велел Филатов своему другу. — И не наступи на эту змею. Она мигом оттяпает тебе ногу, — он кивнул на стонущую на полу Пенелопу Вейн.

Госпитальер подошёл к столу и зажёг лампу. Мерцающий язычок пламени осветил комнату. Стало ненамного светлее, но достаточно, чтобы разглядеть угрюмое и злое выражение на лице Динозавра.

— Значит, мы не единственные, кто додумался растрясти местные архивы в поисках тайн Гаскони, — сказал Филатов.

— Для этого не надо долго думать. Даже московитяне способны дойти до этого, — грубо произнёс Динозавр.

— Они наше проклятие! — воскликнул Сомов. — В какую дыру во Вселенной мы бы ни забирались, везде маячат их физиономии и чёрная морда шамана!

— Верно, — хмыкнул разведчик.

— Лиса Алиса и кот Базилио какие-то! — госпитальер припомнил так и не потускневшую за века великую сказку старой Земли.

Динозавр пошевелился, и Филатов проворно отступил на шаг, пистолет дёрнулся в его руке.

— Не нервируй! — посоветовал он.

— Я ничего, — Динозавр снова продемонстрировал руки.

— Давай поговорим спокойно, — Филатов неожиданно засунул пистолет за пояс и уселся на кровать. — Хватит пытаться перегрызть друг другу горло. И вы, и мы по уши в грязи. Неизвестно, на каком конце Вселенной, если вообще в нашей Вселенной. И неизвестно, как выбраться отсюда, где нет даже жалкого пак-передатчика.

— Соображаешь, — кивнул Динозавр. — Я могу допустить, что на определённой стадии наши интересы могут совпадать.

Пенелопа зашевелилась на полу, Сомов испуганно отскочил от неё в сторону, будто та на самом деле могла вцепиться ему в пятку ядовитым зубом.

— Веди себя прилично, красотка, — посоветовал Филатов. — У нас разговор приличных людей.

— Он прав, — согласился Динозавр. Пенелопа уселась на стул. Она стонала, потирая ушибленное плечо и шею.

— Значит, мир, — кивнул Динозавр.

— Нам не хотелось бы думать о том, что кто-то мечтает выстрелить в спину, — произнёс Филатов.

— Я обещаю, — сказал Динозавр.

— Сказать, что я слишком верю твоим обещаниям, — это слукавить, — улыбнулся разведчик. — Но я надеюсь, мы сможем найти взаимогарантии.

— Он нужны нам не меньше, — встряла Пенелопа. — Не поверю, что московитяне не станут стрелять в спину.

— Вы слишком плохого мнения о нас, старший агент Вейн, — укоризненно покачал головой разведчик. — Постараюсь поднять себя в ваших глазах.

— А пошёл ты! — отмахнулась Пенелопа уже без былой злобы…

* * *

— Смотри, они счастливы, как дети. Им нравиться их жизнь. Они не знают другой, — произнёс Святой Материалист, глядя на беснующуюся внизу толпу плебса.

— Именно так, — склонил голову стоящий рядом с ним инквизитор-аналитик.

Они стояли на балконе гигантского храма Природы, расположенного рядом с набережной Сены. Поговаривали, что храм как две капли воды похож на Собор Парижской Богоматери на старой Земле, но об этом знало слишком мало людей на планете.

— У них свои боги и божки, — сказал Святой Материалист, поглаживая отороченную речным горностаем мантию. — Это дневная выручка в конторе. Это благосклонность чужой жены. Это хорошая пьянка. Их алтарь — это забитый вещами дом, притом лучше теми вещами, которых нет у соседа. Их храм — это таверна за углом или публичный дом в соседнем квартале.

Сверху наполненная плебсом площадь походила на пол кухни, усеянный копошащимися тараканами.

— Посмотри на них, Блишон, — Святой Материалист смеялся. — Что есть Гражданин? Немного разврата. Чуток алкоголизма. Щепотка алчности. Чуток преданности идеалам и кумирам — совсем немного, большой преданности обыватель не выдержит. Малость сентиментальности. Горсть самоуверенности и безоговорочности собственных суждений. Побольше пошлости, куда же без неё. Разбавить всё это завистью и гордыней. Прибавить сюда предательство, страх за свою шкуру. Помножить на невежество. И вот он — Гражданин Республики! Ты не согласен, Блишон?

— Кто я такой, чтобы не соглашаться со Святым?

— Брось. Ты не согласен. В тебе сидит эта зараза — ты слишком серьёзно воспринимал дело, которому посвятил жизнь. Ты понимал, что всё вокруг далеко от идеала. Ты был недоволен общественным обустройством, но считал, что от добра добра не ищут. Ты заморочен байками о братстве и равенстве, о правах Гражданина и о Свете Разума.

Ты испытываешь иллюзии по отношению к плебсу. Ты всегда неверно понимал таинство взаимоотношений тех, кто правит, и тех, кем правят.

Небо вечернего Парижа было безоблачным и звёздным — полосы на небе называли здесь именно звёздами. Оно вспыхивало всеми цветами радуги, его прочерчивали линии взлетающих ракет, рассыпались яркие блёстки салютов. Били вверх мощные прожекторы. Париж радовался. Он жаждал благословения Святого Материалиста. Сегодня, в Праздник Пифагора, тот появлялся на трибуне Храма Природы и произносил речь — обычно короткую, зажигательную, обнадёживающую.

Над толпой реяли флаги. Светящиеся Пифагоровы Штаны занимали весь фасад огромного здания Совета напротив Храма. Вздымались плакаты. Народ ликовал. Это был весёлый праздник. Из бочек лилось бесплатное вино. Раздавали бесплатную закуску. А к фейерверкам пиротехники готовились несколько месяцев и не забывали каждый год преподнести какую-нибудь новинку.

В Париж стекались люди с окрестностей, из других городов. В этот вечер прекрасно шла торговля. В этот вечер отлично чувствовали себя карманники и грабители, а для проституток храмовая площадь была истинным Эльдорадо. Неплохо себя чувствовали и шпионы, у которых завтра будет много чего рассказать руководителям канцелярий. Для некоторых этот вечер закончится ножом в сердце во время площадной потасовки. Для других — каторжными работами за длинный язык или за не менее длинные загребущие руки. Всё как принято в народный любимый праздник.

— Мы хотели давно отменить этот праздник, — сказал Святой Материалист.

— Почему? — недоумённо спросил Блишон. — Его любит народ.

— А потому, что он со временем стал означать не господство выверенных рациональных форм. Он перестал быть ещё одной клеткой для птиц разума. Античное неистовство удовольствия, ушедшие боги — они дают знать о себе в дни праздника.

— Да, — инквизитор-аналитик задумался. Он должен был признать истину этих слов. — А почему не закрыли?

— Потому что эта ересь невелика. В рамках положенного — это бальзам. Мы не можем требовать от людей слишком многого. Страшно, когда они начинают вспоминать о душе. Тогда они становятся неуправляемыми.

— Управление — вот гвоздь, ключ ко всему, — произнёс Блишон, всматриваясь в кипение людской массы.

— Конечно. Кто бы что ни говорил, все правители Земли всегда искали способ управляться с народом. Им всегда было плевать на каждого отдельного индивидуума. Мы нашли этот способ. Всё, пора.

Святой Материалист сделал шаг вперёд, взял в руки микрофон. И его голос, усиленный динамиками, воспарил над толпой. Он долетал до каждого уха, ввинчивался в мозги.

— Мы — сограждане! В каждом из нас — сила, которая образует несокрушимый кулак! Нет нам преград! Нет нам запретов! Мы, Сограждане, Равные из Равных! Наши пути прямы, как линии Пифагора. Наши доблести предсказуемы, как вычисления в теореме Пифагора. Мы — вершина. К нам человечество шло тысячелетия, сбрасывая как шелуху предрассудки и сопливые рассуждения о рае на небе и страх чертей, греющих грешников в аду! Мы — вершина! Мы — суть! Мы — начало и конец! Нам не страшна смерть — страх её мы изгнали Разумом, и каждый готов принести себя в жертву за общее дело! Нам не страшны враги — их обрубленные благостным ножом Гильотена головы будут, как и раньше, скатываться в корзины под наши благословения!

Толпа разразилась оглушительным рёвом одобрения.

Святой Материалист засмеялся и негромко сказал:

— Они верят, Блишон! Они верят мне! А кто не верит — тот наполнен страхом. Он знает, что сосед, дядя, а то и родной сын могут иметь блокнот и писать, писать, писать. Мы достигли своего — они управляемы! Они предсказуемы! Они — вот в этих руках! Они верят, Инквизитор! Они считают, что те банальности и вспомогательные истины, которые человечество всегда меняло как перчатки — это и есть непревзойдённые вершины Единственной Истины!.. Нам, правителям, нужна рабочая, тихая, бессловесная скотина. А не те, кто мыслит о душе и назначении. Ибо наши и их цели не совпадают. Ибо мы живём. А они созданы, чтобы давать жить нам.

— Воистину так, — склонил голову инквизитор-аналитик, которого эти откровения уже не пугали, как сначала. Святой Материалист был первейшим еретиком, по сравнению с которым все остальные еретики являлись просто Образцом послушания и верности. Но Святой Материалист был из тех, кто определяет правила.

— Нелегко расставаться с привычным миром? — спросил Великий Гражданин.

— Я с ним расстался уже давно.

Неожиданно инквизитор-аналитик заметил, что у Святого Материалиста текут слёзы счастья при виде человеческой массы. Он расчувствовался. Он пожирал глазами творение своих рук — её величество ЕДИНОДУШНУЮ ТОЛПУ!

Речь была закончена. Взлетели новые ракеты. Сыпались искры, гасли, не долетая до земли.

И тут началось нечто. Над площадью будто зависло зеркало. Площадь отражалась в нём до мельчайших подробностей. Отражалось всё, что происходило там, только будто подёрнутое паутиной трещин. И это зеркало опускалось неторопливо вниз.

Толпа замерла, глядя на дикое и величественное явление. Вторая площадь стремилась слиться с первой, будто являлось отражением иного мира.

Пахло чем-то таинственным, далёким. Может, розами, которые ты дарил когда-то своей единственной и которые остались навсегда в твоей памяти, поскольку это были первые подаренные тобой розы? Что-то проникало в души. Может, воскресло то чувство, когда ты впервые посмотрел в бездонное небо и осознал, что являешься частью огромного, полного радости и тайн мира?

— Вот оно, — прошептал Святой Материалист.

— Что? — забеспокоился инквизитор-аналитик.

— Что? Ещё одно явление. Отголосок того, во что запрещено верить скотам.

Зеркало накрыло площадь, и на несколько секунд все замерли, будто попав в клей. Будто какое-то тепло поднималось из глубины каждого. Какой-то зов. Что-то важное почувствовали все, чего так не хватает в жизни. Отголосок любви, сочувствия, отблески далёких манящих огней.

А потом всё пропало.

Святой Материалист схватил микрофон и радостно заорал:

— Галлюцинация! Галлюцинация! Вот она — галлюцинация!

И толпа вторила обрадованно ему:

— Галлюцинация!

Опять взмыли ракеты. Просыпалось просо фейерверков. Плебс отмечал Праздник Пифагора, по их представлению — сухого математика древности, сведшего всё к простым истинам, а наделе Великого Мистика и Посвящённого.

Час Откровения был отринут толпой, как нечто ненужное. Плебс давно привык к галлюцинациям. Он видел их часто. И он знал, что по постановлению Совета Справедливых за ними не стоит ничего, кроме обмана зрения. И эта мысль наполняла души спокойной уверенностью. Всё просто галлюцинация…

— Галлюцинация, — прошептал инквизитор-аналитик и направился вслед за Святым Материалистом.

* * *

— Ну, что думаешь? — спросил Филатов, когда аризонцы покинули келью.

Госпитальер неопределённо пожал плечами.

— Мне показалось, что Динозавр искренен. Может, из этого сотрудничества что-то и выйдет.

— Ага.

— Оно взаимовыгодно.

— Угу, — согласно кивнул разведчик.

— Кроме того, он дал слово офицера.

— Это самое главное, — согласился Филатов, рассматривая экранчик на своём браслете.

— Кроме того, они поделились сведениями, которые узнали в библиотеке.

— Благородный жест с их стороны.

— И они понимают, что происходящее на этой планете гораздо опаснее для человечества, чем распри между Аризоной и Московией.

— А как же, — кивнул Филатов, напряжённо вглядываясь в экран.

— В общем, в союзе есть смысл. Кроме того, ты сам его предложил, и не понимаю, почему я должен тебя убеждать в его необходимости.

— Всё, — неожиданно резко поднялся со своего стула Филатов. — Сматываемся.

— С чего это? — ошарашенно спросил Сомов.

— Даю гарантию, они сейчас карабкаются по стенам монастыря.

— Почему?

— Потому что ночью ворота закрыты, а им нужно успеть смыться отсюда до рассвета, добраться до посёлка Желю. Кое-что успеть сделать там, а потом двинуть дальше, и в максимальном темпе.

— Ты так думаешь? Но зачем им это?

— Даю голову на отсечение, что скоро здесь будут гости.

Из окон кельи был виден не тесный двор монастыря, а пасторальный пейзаж, сейчас потонувший во тьме. Пришлось дать немножко денег распределителю, чтобы получить помещения, которое усладит взор путников. Пока они были здесь, Филатов подпилил решётки, похожие на тюремные, которые закрывали окно. Теперь оставалось только распахнуть ставни, открыть раму, вытащить железные прутья, привязать верёвку, спуститься и — свобода.

— Вылазь, — кивнул на верёвку разведчик.

— Но, — Сомов перегнулся, посмотрел вниз, и голова его закружилась. — Убьюсь.

— Как ребёнок, ей-Богу.

Он привязал верёвку к поясу друга и осторожно спустил его на землю. Потом спустился сам.

Уже начинало светать. Когда они удалились от монастыря на значительное расстояние, то послышался глухой рокот. В бледном небе появились две точки.

— Геликоптеры, — произнёс Сомов.

— Да, — кивнул разведчик. — Транспортные дальние винтокрылы с бойцами Инквизиции.

— Они направляются в монастырь?

— Ага.

— Зачем?

— За нами.

— ?!

— Всё просто. Аризонцы добрались до Желю, сделали на нас быстренько донос, скорее всего, по телеграфу или телефону — не думаю, что их остановило то, что ночью почтовый пункт закрыт. Но ты посмотри, как нас уважают, какой десант направили за нами. Вон ещё два геликоптера. Они решили действовать с размахом.

— Это низко со стороны аризонцев.

— Прибереги своё осуждение на другие времена. Сейчас церковные войска спецназначения растянутся, будут прочёсывать горы. Но ничего не найдут.

— Почему?

— Потому что у них не войска, а дерьмо!

— А нам куда?

— Прямо. Теперь у нас появилась цель…

* * *

— А ты уверен, что мы отделались от них? — спросила Пенелопа.

— Уверен. Вылезай, дальше пойдём пешком. Здесь недалеко, — кинул Динозавр.

Он вылез из кабины грузовичка, который они позаимствовали на ферме и на котором преодолели с полсотни миль. Потянулся, оглядываясь. С пригорка виднелся посёлок, над которым вился дымок труб. Наверное, в домах сейчас готовили ужин. Майор Форст брезгливо поморщился, он успел возненавидеть Гасконь всей душой, и немалую роль тут играла отвратная местная кухня. Такой дрянной кухни он не видел даже в мирах класса Экватор. Впрочем, Пенелопа не разделяла его мнения. Для неё хуже Ботсваны не могло быть ничего.

— А мне кажется, они провели нас, — произнесла Пенелопа, поправляя крестьянскую блузку на груди и вскидывая на плечо сумку с автоматом, спрятанным в ветхом тряпьё. — Но в чём?

— В чём бы ни провели — это ерунда. Мы проникнем к Чёрным Великанам.

— Если только это не плод твоего воображения.

— Это не плод воображения, Пенелопа. Вспомни слова Магистра о Королевских Вратах. И теперь соедини воедино то, что нам удалось узнать в библиотеке. Цитадель должна быть в горах на Севере. Это факт.

Как и ожидали аризонцы, инквизиторы не смогли вычистить из книг всю информацию. Умеющий видеть за словами факты и собирать ил воедино, выстраивать цельную картину из обрывочной информации сможет дойти до истины.

Первую информацию они добыли в народных сказках. Предисловие редактора-инквизитора из Парижа очень длинно повествовало о том, что сказки — суть проявление самых дремучих суеверий, но они важны для того, чтобы представить путь человека от невежества к знанию.

Портняжка Жак — этот прохиндеистый и до умопомрачения жадный народный персонаж — переходил из одной сказки в другую. Он морочил голову аристократам и королям (которых сроду на Гаскони не было), палил в печках ведьм, сшибал пачками летучих змеев. Обдуривал богатеев. Побеждал подземных жителей. И всегда оставался при своей выгоде. Однажды он пробудил спящую волшебным сном Первую Даму. И спас её из СНЕЖНОЙ КРЕПОСТИ, которой правят Чёрные Великаны. Он едва не выпустил Чёрных Великанов из заточения, но в последний миг, заставив их раскошелиться на три бочонка с серебром, обманом запер их обратно. И вновь закрыл Королевские Врата!

Постепенно, анализируя каждую строчку, Динозавр пришёл к выводу, что речь идёт о каком-то конкретном месте. Снежная Крепость — это не мифический волшебный замок, а реально существующий объект. И, поднимая всё больше литературы, по обрывкам сведений, упоминаний о названиях мифических населённых пунктов, которые, как оказалось, существовали на самом деле, наименованиях лесов и рек, горных хребтов, наконец нашёл истину.

Он установил координаты Снежной Крепости. Аризонцы уже было собрались устремиться туда, но увидели новых братьев, нашедших приют в монастыре. Динозавр даже особенно не удивился тому, что это были двое московитян. Он привык, что они мистическим образом преследуют его во всех мирах и разрушают его планы.

Оставлять их просто так было нельзя. Во-первых, учитывая их пронырливость и энергию, а также незаурядные способности, нетрудно было предположить, что, покопавшись в архивах, они найдут упоминания о Снежной Крепости, и нет гарантий, что будут они там позже аризонцев. Во-вторых, они могли уже узнать что-то ценное. Как бы то ни было, их нужно было вывести из игры, но для начала допросить с пристрастием. И майор Форст решил нанести им ночной визит, который окончился крахом.

Его пробрала дрожь, когда он представил, что всего лишь несколько часов назад был в руках врагов и они могли сделать с ним что угодно. Их счастье, что московитяне излишне сентиментальны и не любят насилие. У них головы задурены какими-то странными идеями. Стоило завести разговор об интересах Галактики, человечества, об общих усилиях, которые необходимо направить на отражение нависшей над человечеством опасности — и профессионал класса господина Филатова дрогнул. Поддался на такую сладкоголосую чушь… Хотя нет, скорее всего, не поддался. Он просто решил, что перехитрит Динозавра. Он рассчитывал хотя бы на несколько ходов игры, не учитывая, что майор Форст всегда рубил узлы, а не распутывал их.

Но всё равно на душе у Динозавра было тревожно. Он не мог не согласиться с Пенелопой, что у них всё получилось слишком просто. Может быть, московитяне утаили какой-то серьёзный козырь. Но какой? Впрочем, теперь это неважно.

— Нас ждёт Снежная Крепость, — произнёс Динозавр вслух.

— Ты действительно веришь, что там ворота в иную Вселенную? — спросила Пенелопа.

— Мне кажется, это бред. Скорее всего, там есть механизм внепространственного перемещения, как тот, который нас забросил сюда. Мне кажется, Королевские Врата — это именно он.

— Это наш шанс убраться отсюда.

— Да.

— И достать технологию «момент броска», — мечтательно произнесла Пенелопа. — Это стратегическое преимущество над Московией.

— Вот именно. Мы добьёмся того, чего целая армия промышленников, головастиков и политиков пытается добиться не одну сотню лет. Мы нарушим паритет в нашу пользу!

— «Момент бросок» — умопомрачительно.

— Мы проникнем в эту Снежную Крепость и устроим там Варфоломеевскую ночь. Пробьёмся домой, а потом вернёмся сюда с хорошей десантной группой.

Часть горизонта, где всегда находилось пересечение двух белых линий, создававших эффект креста, неожиданно раскололась и пошла чёрными линиями. А сам крест, напоминавший визир в прицеле лазерной пушки, резко сместился в сторону апогея. Теперь крест находился прямо над головами аризонцев.

— Этот мир переполнен аномалиями. И московитяне правы — здесь ощущается нешуточная угроза.

— Как ты собираешься добираться до Снежной Крепости? — осведомилась Пенелопа.

— Судя по всему, дотуда около девятисот миль. Это в пределах досягаемости дальнего винтокрыла с полным запасом топлива.

— Ты сможешь управлять этой машиной?

— Я смогу овладеть всем, что ездит, летает и ползает, — безапелляционно заявил Динозавр.

— Где ты собираешься взять винтокрыл?

— А на что мы припёрлись в эту дыру? За теми двумя пригорками расположен аэродром. Мы позаимствуем машину там.

— Легко сказать.

— Ещё легче сделать.

Через полтора часа винтокрыл поднимался вверх. В кресле пилота сидел Динозавр, а внизу сновали букашки — переполошившиеся солдаты.

— Они, похоже, никогда не имели дело с настоящими диверсантами, — Динозавр заложил вираж и ушёл из-под пулемётного обстрела. Винтокрыл перевалил за холмы. — Я бы расстрелял начальника этого аэродрома за такую организацию охраны.

У инквизитора-аналитика, прибывшего на место через два часа, было такое же мнение.

— Из-под твоего носа увели боевую машину, Гражданин. Как такое случилось?! — заорал Блишон с ходу.

— Они… — вид у начальника аэродрома майора Жана Леру, одетого в красную, с эполетами, вычищенную форму, был перепуганный. — Они появились как тени, Христос их подери! Они захватили дальний винтокрыл без единого выстрела!

— А зачем было стрелять, когда охрана была пьяна?

— Нет, это клевета!

— Как ты относишься к гильотине, Гражданин? — тоном ниже осведомился инквизитор-аналитик.

— Как к орудию социальной справедливости, — с готовностью отчеканил майор.

— Тогда ты будешь рад познакомиться с ней поближе!

— Но…

— Выполняй свои обязанности, Гражданин! И не зли меня!

Но так уж определила судьба майору Леру — заниматься в эти дни тем, чтобы злить одного из могущественнейших чиновников Гаскони. Майор не знал, что неприятности у него только начинаются.

* * *

Еретик был молод и горяч. Его лицо было синим от побоев, но в глазах горел упрямый огонёк. Он толкал еретические речи перед рабочими на восточных верфях, призывал их не верить обманщикам инквизиторам и попам и думать о своей бессмертной душе, а не о брюхе. Рабочие его и привели в Святую Инквизицию, предварительно основательно намяв бока.

Инквизитор-аналитик как раз прибыл с аэродрома, с которого похитили винтокрыл, на доклад. И застал Святого Материалиста за допросом.

— Ты не веришь в единственность и достаточность МАТЕРИИ? — удивился Святой Материалист.

— Я не верю в то, что ты веришь в это, — заносчиво произнёс еретик. Руки его были стянуты сзади верёвками. На ногах были кандалы, цепочка от них пропущена через кольцо — страховка, если у пленника не выдержат нервы и он решится на какую-нибудь глупость.

Святой Материалист указал инквизитору-аналитику на кресло и продолжил беседу.

— Ты хоть понимаешь, на что покусился? — спросил Великий Гражданин почти ласково.

— Вы отнимаете у людей самое главное — жизнь духа!

— А ты знаешь, что такое дух?

— Это то, что вы роняете своим дьявольским учением.

— Что ты знаешь о Дьяволе, глупец?

— Я знаю, что вы — его порождение.

— Э, нет. Ты не прав. Все мы порождения Божьи, просто люди сами, добровольно отдают свои души во власть Дьявола, — улыбнулся Святой Материалист.

Еретик удивлённо расширил глаза, хотел что-то сказать, но сдержался. Он не ожидал услышать таких откровенных речей от столпа Материалистической Религии.

— Что задумался? — засмеялся Святой Материалист. — Если тебя это порадует, то в ереси смысла куда больше, чем в той невнятице, которую мы заталкиваем в умы народа. Но это не важно. Важен не смысл, а польза. А какая польза от твоей петушиной агрессивности? Многим ты открыл глаза? Люди, которых ты хотел спасти, избили тебя. Твои слова отскакивают от деревянных голов, как горох от стенки. Ты, молодой, полный сил и ума, переводишь свою жизнь на то, что изменить не в силах. Зачем?

— Ваша власть не продлится вечно.

— А что в мире вечно? Но она будет продолжаться достаточно долго, чтобы мы достигли всех целей.

Святой Материалист встал, остановился напротив еретика, уставившись на него — глаза в глаза. Еретик не выдержал первым и отвёл взор.

— Рассказывали, что ты ещё умеешь вызывать галлюцинации, — произнёс Святой Материалист.

— Я владею искусством магии, — гордо приосанился еретик.

— Ты владеешь искусством магии? — рассмеялся Святой Материалист. — Это всё равно, что сказать — муравей владеет лесом. Ты жалкий фокусник. И все вы — жалкие фокусники. Вы обижены на то, что вас не пускают к тайне. И вы выдумываете сказки о борьбе за души людей. Вы — отверженные неудачники, как ваш аббат Христан.

Еретик вздрогнул, услышав это имя.

— Мы знаем гораздо больше, чем вам кажется… А ведь ты понимаешь, что вы проигрываете. У тебя не выдержали нервы. Ты видел, что ваша работа — это попытка вычерпать ложкой океан. Что вы никому не нужны со своими истинами и со своими слащавыми проповедями. Оружием вы сражаться не можете. Идеологией — тоже… Твои братья наверняка призывали тебя к осторожности. Но ты не выдержал. Ты решил действовать, хотя в глубине души и понимал, что это бесполезно.

Еретик встряхнул непокорно головой и воскликнул срывающимся голосом:

— Я готов. Всех нас вы не порубите гильотиной.

— А всех и не надо… Гильотина? Ты решил легко отделаться. Гильотина не для таких, как ты. Лицо еретика побледнело.

— А что для меня? — спросил он.

— Ты узнаешь. Всё узнаешь.

— Снежная Крепость?

— Да. Ты знаешь много. И это знание не пойдёт тебе на пользу… Уведите.

В комнату вошли двое солдат в чёрных мундирах инквизиции и увели еретика.

— Они никчёмны и понимают, что ничего не способны сделать, — махнул рукой Святой Материалист. — При желании, думаю, мы смогли бы найти их логово — оно где-то в горах. Но лучше, когда желчь локализована в одном месте, чем когда она разливается по всему телу.

— Еретики наглеют всё больше, — сказал инквизитор-аналитик.

— Этот сопляк полон задора и надежд. Их руководители — прагматики. Они реально оценивают свои силы.

— Тогда стоит ли обращать на них внимание?

— Стоит. Может настать решающий миг, когда они нам сильно помешают.

— Что будете мальчишкой?

— Ему предстоит принять участие в одном действе. И я ему очень не завидую, — глаза Святого Материалиста затуманились. И в них появилось нечто, от чего Блишон невольно передёрнул плечами.

* * *

Начальник аэродрома был в самом дурном расположении духа. Над ним маячил призрак гильотины. Инквизиторы слов на ветер не бросают, особенно таких. А майор Леру слишком дорожил своей головой, чтобы позволить кому-то закатить её в корзину под гильотиной.

Впрочем, он надеялся, что инквизитор не станет реализовывать угрозу. Но как бы то ни было, с карьерой покончено. А ведь через неделю должен был состояться перевод в Париж. Заместителем командира гвардейского авиационного полка. А теперь… Майор не был уверен, что на его месте не опростоволосился бы кто-то другой. Подчинённые у него — рвань, крестьяне, полуграмотная шушера. Дисциплину понимают только палочную и норовят залезть в гарнизонный винный подвал без спроса и стянуть бутылку на боевое дежурство. Навести здесь порядок просто невозможно, Христос задери эту дыру!

Да и представить, что кто-то сможет украсть боевую машину, можно было только в страшном сне.

— Никого не обнаружили, — доложил командир экипажа только что приземлившегося винтокрыла, который был направлен в погоню.

Остальные семь винтокрылов тоже не напали на след. Похититель увёл машину на предельно низкой высоте и без труда затерялся в горах, так что куда он направился — не установить.

— Вон отсюда! — прикрикнул майор. — Гильотины вам не хватает, свора бездельников!

Лейтенант вылетел из здания, в котором располагался штаб.

Майор Леру продолжал сидеть за просторным столом, на котором стоял медный чернильный прибор в форме большого танка «Робеспьер», грустно думая о своём будущем. Ему хотелось напиться, но он знал, что это не лучший выход.

В комнату ворвался дежурный.

— Гражданин ма…

— А кто будет докладывать по положенной форме? — взвизгнул майор. — Распустились тут! Я вам покажу! Я вам устрою настоящую службу!

Он перевёл дыхание и озверело взглянул на дежурного.

— Выйди, зайди и доложи по форме. Дежурный вышел, потом постучал, зашёл снова.

— А я разве разрешил заходить? — ещё громче взревел майор. — Ещё раз!

На следующий раз дежурный дождался разрешения и только потом зашёл.

— Так, а где шлем? Где отдание воинской чести?! Разгильдяй.

Он гонял дежурного ещё раз пять, пока тот не выполнил всё, как положено.

Наконец тот вспомнил все премудрости военной инструкции по отношениям начальников и подчинённых, утверждённой Советом Справедливых в девяносто втором году.

— Гражданин майор. Прошу соизволения сделать доклад, — чётко, как положено, произнёс дежурный. Майор встал, козырнул и кивнул:

— Докладывай, Гражданин сержант.

— Только что неизвестные похитили ещё один винтокрыл.

— Что?!

— Номер девятнадцать. Они сняли охрану и взлетели.

— Животное! Почему сразу не доложил?! — раненым медведем взревел майор.

— Мне не дали…

— Христос вас всех задери!

* * *

Вертолёт закрутился на месте и ухнул на полсотни метров вниз, зависнув над самыми кронами деревьев.

— Ух ты! — выдохнул Сомов, вытирая пот.

— Ничего, сейчас разберёмся.

Филатов щёлкнул переключателями, моторы взревели сильнее, и машина резво устремилась вперёд.

Это был восьмой раз, когда разведчик чуть не раздолбал машину. Но он достиг главного — оторвался от погони и теперь двигался к цели.

На табло индикатора на браслете мерцала прямая линия и какие-то цифры.

— До цели — четыреста километров, — сообщил разведчик.

— Хватит горючего? — с безнадёгой спросил Сомов.

— Должно. Это — летающая бензиновая бочка, рассчитанная на выброс десанта на дальнее расстояние. Победа местной инженерной мысли — летает и крыльями не машет.

— Да, с махолётом было куда хуже.

Во время стычки с аризонцами Филатов пожертвовал одним из последних технических средств, которые у него оставались после всех передряг — сработанным по приорской технологии маячком, который практически невозможно было засечь никому, кроме хозяина. Маячок липкой пылинкой устроился на комбинезоне Динозавра, и теперь московитяне просто следовали по указанному направлению, надеясь, что аризонцы сумели натолкнуться на истину и знают, куда им надо.

— Как ты думаешь, что они ищут? — спросил Сомов.

— Думаю, хозяев этой планеты.

— Снежную Крепость?

Московитяне тоже наткнулись на миф о Снежной Крепости и вычленили его сразу в ряду таких же историй. Они были уверены, что за ним что-то скрывается, но, в отличие от аризонцев, не смогли установить её местоположение.

— Так, маячок перестал удаляться со скоростью четыреста километров в час, — сказал Филатов.

— Значит, они высадились из летающей машины.

— Да. Ну же, родимая, быстрее! — Филатов защёлкал тумблерами, вертолёт взвыл и немножко прибавил ход.

* * *

— Умри, — прошептал майор Форст и подал знак рукой. Пенелопа замерла. Динозавр тоже превратился в статую, моля Бога, чтобы пятеро солдат, обходящих лес, ненароком не наткнулись на них.

Солдаты были какие-то не такие — не по-гасконски собранные, в пятнистых комбинезонах, с небольшими автоматами, выгодно отличающимися от игрушек с дисковыми магазинами, состоящими на вооружении в жандармерии и гвардии. Люди гораздо более серьёзные — это Динозавр оценил по движениям, по уверенности, потому, как они держались в лесу.

Солдаты прошли мимо, так и не заметив ничего необычного.

— Вперёд! — приказал Динозавр.

Они крались как кошки — тихо, быстро, осторожно, просчитывая каждое движение.

Динозавр отметил, что Пенелопа держится молодцом. Для сотрудника ФБР подготовка у неё была слишком хорошая. Она умела вести себя в лесу.

Аризонцы сорвали ненавистные сутаны и остались в комбезах, активировали защиту «хамелеон» и теперь сливались с листвой.

Только что аризонцам удалось разминуться с обходившим окрестности дозором, и Динозавру стало ясно, что они находятся в непосредственной близости от цели своего вояжа — Снежной Крепости.

Воздух был разряжен. Похоже, они забрались высоко в горы. Лес был низкий, корявый, с изогнутыми стволами и ветками. Деревья шли по крутым склонам.

Становилось прохладно, но комбинезоны защищали своих хозяев от холода.

— Минимум три тысячи метров, — негромко произнесла Пенелопа.

— Похоже на то. Скоро пойдут альпийские луга.

Винтокрыл они бросили в расселине, где его если и найдут, то очень не скоро.

Динозавр, замедлив ход, глянул на браслет индикатора, фиксировавшего все возможные виды технического наблюдения. Тот исправно показывал отсутствие таковых.

— Следящих систем нет, — тихо проговорил он, повернув голову в сторону спутницы.

Они сделали ещё несколько шагов, и вдруг Динозавр замер, подняв руку.

— Индикатор за что-то уцепился, — произнёс он напряжённо. — Подобные допотопные следящие системы индикатор возьмёт на расстоянии нескольких метров от зоны контроля. Дерьмовая аппаратура. Фонит с силой электрической трассы.

— У них технологии на уровне середины двадцатого столетия, — оценила Пенелопа.

— Близко от этого, — кивнул Динозавр.

Они обошли это препятствие.

До цели оказалось не так близко. Им пришлось преодолеть узкую, но быструю горную реку, обойти ещё два секрета и четыре зоны действия сигнализации. Лес и луга кончились и пошли каменные нагромождения. Скалы вздымались, пейзаж всё больше напоминал лунный, каменная крошка хрустела под ногами, огромные валуны нависали над головой. Здесь легко было затеряться, но так же легко можно было и сгинуть под камнепадом.

— Электронная активность прямо, — в очередной раз уведомил Динозавр. — Где-то в нескольких километрах мощный источник радиоизлучения.

— Цивилизация. Снежная Крепость?

— Посмотрим.

Через три часа они вышли к Снежной Крепости.

Наверху из скал вырастал огромный замок. Он как бы являлся частью природы. Он был очень красив. Внизу журчала река. С одной стороны шло каменистое плато, с другой — тянулись рощи. За замком уходила вверх горная гряда. Место поражало своей дикой первозданностью.

— Неудивительно, что об этом замке было столько легенд, — восхищённо воскликнула Пенелопа…

— Они устроились неплохо, — Динозавр посмотрел на индикатор. — Слабое повышение радиоактивного фона.

— Что это значит?

— Возможно, они пользуются реакторами, основанными на энергии деления тяжёлых ядер.

— Какой примитив!

— Для этой планеты — это такое же чудо, как для нас «моментперемещение» между звёздами. Ядерного реактора здесь просто не должно быть. Для него нужна запрещённая квантовая физика и теория Эйнштейна.

Аризонцы лежали на камнях, рассматривая замок.

— Так, а вон вертолётная площадка, — прошептал Динозавр. — Машины у них получше будут, чем те, которые на вооружении в Гаскони… Три, пять, восемь винтокрылов.

— Обжили это местечко.

— Ты не испытываешь беспокойства?

— Только от того, что нас могут сцапать, — произнесла Пенелопа.

— Ты мало общалась с Чёрным шаманом. Здесь ощущается биение силы. Не заметить его невозможно.

— Что-то давит обручем на голову, — отметила Пенелопа, прислушиваясь к своим чувствам.

— Оно самое. Мы нашли энергетическую точку.

— Что ты предлагаешь делать?

— Будем ждать. Мы должны найти способ незаметно проникнуть в Снежную Крепость… Вон — сторожевая башня… Вон — камера визуального контроля… Вон бункер, — отмечал Динозавр, рисуя план карандашом на листе бумаги, позаимствованной в монастыре Механики.

Через несколько часов они составили приблизительное представление о системе охраны Снежной Крепости. Такая махина нуждалась в хорошем снабжении. К главным высоченным воротам вела узкая горная дорога. За время наблюдения по ней проехало три грузовичка.

— У них есть связь с внешним миром, — произнёс Динозавр. — Значит, есть брешь. И мы проникнем в неё.

Но всё равно — представление об объекте пока было слишком приблизительным. Чтобы начинать действовать, необходима была более полная информация.

Когда они делали манёвр, чтобы выйти с другой стороны Снежной Крепости, Динозавр ощутил укол беспокойства. Он положил руку на автомат, но было слишком поздно.

С двух сторон вскипели кусты.

— Оружие на землю! — потребовал голос.

С двух сторон как из ниоткуда возникли трое солдат в чёрных мундирах. Их автоматы смотрели на пришельцев.

Динозавр привычно рассчитал траекторию движения. Шанс небольшой, но был. Сблизиться с одним, прикрыться от пуль, срезать второго. Но…

Динозавр увидел, как из груды камней таращится ствол пулемёта. Один дот он прозевал…

* * *

Чёрный шаман прислонился к стене просторной пещеры, не в силах больше сделать ни шага. Сверху свешивались сталактиты, внизу темнела вода, в ней тонули лучи мощных фонарей, которые путники держали в руках.

— Не могу, не могу, не могу! — забормотал он.

— Тогда мы уйдём без тебя, — усмехнулся аббат Христан, рассматривая Чёрного шамана. — Только предупреждаю, сама тьма создала тех хищников, которые водятся здесь.

— Не путай меня! — воскликнул Чёрный шаман. — Как напутать того, кто владел хищниками мабуку?

— Что? — не понял аббат.

— Чёрного шамана донимают воспоминания о прошлом, — пояснил Магистр Домен.

— Чёрный шаман устал. Он зол! Ему хочется крови! — воскликнул колдун. — Я умолял вас дать мне кровь. Мы не совладаем с силой этих мест! Белые люди слезливы, они ни на что не годны. Они боятся брать кровь! Я не боюсь ничего!

— Поэтому ты возьмёшь верх, — кивнул Магистр.

— Каждый возьмёт заслуженное. Мне не нужно другого. Вы поможете мне. Чёрный шаман поможет вам. Мы убьём хозяев Врат. Мы встанем у Врат. Мы будем владеть Вратами. Будем владеть всем!

— А сейчас двигаемся вперёд, — негромко, но властно приказал аббат Христан.

Их было восемь человек. Аббат, Магистр, Чёрный шаман и несколько еретиков, среди которых были Буддист и Мусульманин — те самые, которые спасли однажды жизнь пришельцам, сбив винтокрыл. Тогда они потеряли сознание от взрыва, но пришли в себя и сумели убраться оттуда до того, как прибыли винтокрылы инквизиции.

Путники несли тяжёлую поклажу. Буддист и Мусульманин знали, куда идти. Они бывали здесь неоднократно. Их братья по вере многие годы ютились в пещерах, прячась от милосердия гильотины. В таких пещерах вырастали катакомбные храмы и часовни, как во времена первых христиан. Здесь появлялись на свет и уходили в небытие целые поколения еретиков.

Святые Материалисты и не предполагали, что, выжив еретиков с поверхности земли и заставляя их вести жизнь ночных животных, они тем самым напросились на большие неприятности. Никто лучше буддистов не знал галерею пещер, ведущих на добрую сотню километров в нужном направлении. Никто лучше мусульман не знал, как преодолевать низкие тоннели и как выжить в этом нелёгком пути.

Путь был труден. Он требовал физической закалки, и естественно, что первым начал сдавать Чёрный шаман.

— Осталось немного, — сказал аббат.

— А твою кровь я выпью первого, — прошептал Чёрный шаман, но так как слова были произнесены на родном его языке, естественно, их никто не понял. — Проклятие Буду на твою голову…

Зашипев, Чёрный шаман двинулся вперёд.

В царстве подземелий была вечная ночь, но часы показывали, что путники вышли к подземной реке около полудня.

Вот тут и пригодилась поклажа. Еретики разложили свою тяжёлую ношу, и вскоре вздулись две большие резиновые лодки. Но больше удивляли компактные, весом всего несколько килограмм, бензиновые моторчики.

— Он потянет лодку? — с сомнением произнёс Магистр Домен.

— И ещё как, — сказал аббат.

— И нам хватит горючего?

— Только в одну сторону. В любом случае, выиграем мы или проиграем, обратной дороги нам не будет, — невесело произнёс Христан.

Чтобы привести лодки в порядок, понадобилось около часа. И вот они заскользили с рокотом, казавшимся очень сильным в подземной тиши, по чёрной водной глади. Вверх уходила трещина. Где внизу было дно — сказать трудно. Похоже, что река была глубока.

Река то сужалась, то расширялась. Фонари играли в частичках кварца, ломались в сталагмитах. За спиной оставались подземные озёра и огромные пустоты. В глубине речки теплилась какая-то жизнь. Однажды показался большой плавник в озере.

— Шамиюба. Шайтан Круглого Озера, — прошептал Мусульманин.

— Вы раньше видели его? — спросил Магистр.

— Я — нет, — покачал головой Мусульманин. — Мой отец — да. Но он ничего не рассказал.

— Почему?

— Шайтан убил его. Он убивает всех. Магистр поёжился, но аббат отмахнулся:

— Наш друг имеет привычку немножко преувеличивать. Не слушайте.

Путь длился около четырёх часов. Двигатель первой лодки заглох раньше времени, пришлось переливать бензин, а последние километры грести маленькими вёслами.

Но, так или иначе, вся группа была у цели.

— Что это? — поражённо произнёс Магистр.

— Это? — аббат огляделся. — Я думаю, святилище.

— Но чьё?

— Я же вам говорил — на этой планете задолго до человека были хозяева.

Зал был огромен. И он светился слабым красным светом. В центре стояла огромная каменная стела, исчёрканная непонятными письменами. А по краям шли колонны в шесть обхватов. Сверху взирали огромные глаза — человеческие, но какие-то страшно одинокие и грустные. Они были выбиты в камне рукой большого мастера, их не тронули, может быть, сотни тысяч прошедших лет.

— Металл горячий, — сказал Магистр, подойдя к колонне.

— Он всегда горячий.

— Это цемонитий, — заворожённо глядя на горячую колонну, произнёс Магистр. — Мистический металл, из которого сделан мой талисман.

— Те, кто владели этим местом, были странными людьми.

— Ваши враги не знают об этом зале?

— Они много о чём не знают. Прежде всего, что делать с огромным богатством, которое свалилось им на голову…

— Удивительно, — Магистр пощупал Талисман на своей груди. Тот был почти горячим, он пульсировал, то, что было скрыто в нём мощными заклятиями, рвалось наружу. Казалось, его тянуло наверх. Наверху двойник Талисмана Пта. Произойдёт долгожданное воссоединение. А потом… Домену об этом думать не хотелось. Слишком не по себе становилось от грандиозности того, что предстояло свершить, слишком беспокойно было на душе. Сомнения, посетившие душу Магистра по поводу правомерности его миссии, не только не развеялись, но усугубились. Однако он не собирался давать им волю…

— Прошу вас, — аббат указал на поднимающиеся вверх ступени.

* * *

— Вот она, — прошептал Филатов, разглядывая в бинокль, который прихватил в вертолёте, окрестности. День был пасмурный, так что можно было не бояться, что солнечный зайчик от бинокля переполошит охрану. — Снежная Крепость!

— Дай, — Сомов вырвал у друга бинокль и вперился глазами в потрясающее сооружение, взметнувшееся вверх на несколько сот метров.

Разведчик забрал бинокль обратно.

— А вон там где-то наши друзья-аризонцы, — сказал он. — Судя по тому, что они уже несколько часов не двигаются с места, они ведут рекогносцировку.

— Они рассчитывают попасть внутрь?

— Думаю, да.

— Сумасшедшие.

— Мы тоже тогда не вполне нормальны.

— Ты собираешься туда же?

— А иначе чего мы сюда пёрлись?

— Я понимаю. Но меня мороз продирает по коже, когда я смотрю на Снежную Крепость.

Маячок точно вёл московитян по следам аризонцев. Приходилось преодолевать те же препятствия. Индикатор слежки показывал наличие контрольустройств, а чутьё и потрясающее умение ориентироваться на местности, а также ощущать опасность, которыми владел разведчик, несколько раз спасало их от дозоров и засад. Как ни тяжело это было, но к Крепости они вышли ненамного позже аризонцев.

Госпитальер зажмурился, положив руку на «раковину» приоров, которую вытащил из кармана.

— Что ощущаешь? — спросил Филатов.

— «Раковина» выходит из равновесия. С ней что-то происходит не то. Мне кажется, тут действуют такие силы, которые вызывают сбои у неё.

— У приорской «раковины»? — удивился разведчик.

— Да. Это какое-то невероятное место. Ощущение, как тогда, когда мы уходили от эсминца «Канаверал» около Ботсваны!

— Да, «раковина» тогда спасла нам жизнь, нейтрализовав поля атакующего аризонского крейсера.

— Ничего себе, — госпитальер всмотрелся в бинокль, который снова взял у разведчика. — Похоже, у наших друзей неприятности.

— Дай.

Филатов начал наблюдать, как охрана умело задержала аризонцев.

— Теряешь квалификацию, Динозавр, — прошептал разведчик. — Взяли тебя, как мальчишку.

С вертолётной площадки выпорхнул небольшой вертолёт, куда и погрузили пленных аризонцев.

— Ну, уж во всяком случае сегодня они получат ответы на многие вопросы, — произнёс Филатов.

— Но я им не завидую, — поморщился госпитальер.

* * *

— Вот она! — воскликнул аббат Христан, нащупывая едва заметный выступ на стене и прикладывая к нему руку.

Часть стены не откатилась в сторону, не поднялась наверх, как и положено двери. Она медленно превратилась в туман и пропала.

Магистр удивлённо осмотрелся. Аббат сделал шаг вперёд.

— Это тоже наследство тех старых хозяев, — пояснил он.

Путники очутились в большом зале с круглым куполом, на котором были начертаны узнаваемые Магистром тайные знаки. Это были магические письмена, которые из века в век передавались Орденом Копья. Теперь Домен окончательно поверил, что Крепость принадлежала его потерявшимся в Галактике братьям.

— Почему зал не охраняется? — осведомился он.

— Сюда никого не пускают. Сюда может пройти лишь Хранитель Талисмана Демона Пта, — сказал аббат Христан.

Магистр кивнул. Это правило существовало и в его вотчине. В тайную секцию главного алтаря допускались лишь Избранные из Избранных.

Талисман Пта горел на груди. Магистр был близок к источнику силы.

— Вы очень хорошо знакомы с этим местом. Вы были здесь? — осведомился Домен.

— Был, — кивнул аббат Христан. — Столько лет прошло, — его взор затуманился воспоминаниями. Он встряхнул головой. — Оставим сантименты на потом. Вот оно!

Они подошли к алтарю — чёрному камню с выбитой на нём восемнадцатиконечной звездой.

И Талисман Демона Пта вдруг похолодел и превратился в лёд.

Магистр отпрянул, поняв, что сейчас произойдёт что-то страшное.

* * *

— Как проникнуть в этот притон? — задумчиво произнёс Филатов. — По стене ночью?

— Это ты серьёзно? — забеспокоился Сомов, глядя в бинокль на Снежную Крепость.

— Серьёзно.

— Тогда поищи себе другого партнёра.

— Успокойся, этот путь нереален. Скалы наверняка напичканы сигналустройствами. Только с боем прорываться, но для этого нам самой малости не хватает — роты космодесантников с плазморазрядниками и пробойниками. Вот она, — он кивнул. — Третья за два часа.

По дороге к Снежной Крепости пилил, поднимая облако пыли и бензина, грузовик.

— Есть идея, — сообщил разведчик. — Для этого надо выбраться к дороге.

— Хочешь использовать грузовик? — спросил госпитальер. — Но их наверняка проверяют со всей тщательностью.

— Тоже отпадает. Но… Вперёд. И осторожно.

Они пробрались к дороге. Индикатор засёк сигнализацию — тонкая струна, идущая вдоль дороги и едва видимая. Больше ничего не мешало приблизиться к облюбованному месту на дороге — туда, где на повороте грузовик сбавлял скорость. Хорошее место, укромное, скрытое скальными обломками, снаружи не просматривается.

— Сиди и не дёргайся. Я сделаю всё сам. Понял? — осведомился разведчик.

— Конечно, — госпитальер и не собирался дёргаться. Физические упражнения, разработка стратегии и тактики действий, а также все остальные вопросы, касавшиеся выживания и выполнения задания, он милостиво отдал в руки друга.

Грузовичок тарахтел и скрипел так, что было его жалко. Но бежал он вполне резво — километров пятьдесят в час. На повороте они притормозил, начал заворачивать. В кабине сидел водитель в чёрной форме. Рядом с ним лежал автомат. В кузове находились баллоны со сжиженным газом для отопления помещений Крепости.

Филатов примерился и прыгнул.

Он приземлился на подножку рядом с водителем. Еле удержался, едва не скользнул на асфальт, но в последний момент ухватился за зеркало заднего вида.

Испуганный шофёр крутанул руль, и грузовичок вильнул в сторону.

— Святой Вольтер! — воскликнул водитель и попытался сбить пришельца ударом локтя через открытое окно.

Разведчик поставил блок, удар ушёл в сторону, угас мягко, будто погрузился в подушку. А потом, из неудобного положения, изогнувшись невероятным способом, Филатов нанёс лёгкий ответный удар. Шофёр хрюкнул и уронил голову на кнопку звукового сигнала.

Послышался противный гудеж. Разведчик подтолкнул водителя в плечо, так что голова слетела с кнопки. Потом ухватился за руль, не давая машине познакомиться с простирающейся рядом пропастью. Грузовичок замедлял ход, нога водителя слетела с педали газа.

Филатов пробрался в тесную кабину, часть которой занимала большая рация, похожая на полицейскую, только помощнее.

— Стоять, — прошептал он, дотянулся до тормоза. Грузовичок встал.

— Ну, теперь поговорим, — он махнул рукой, и к грузовику подошёл Сомов.

— Ну ты даёшь, — с уважением произнёс он. — Ты его не чересчур приложил?

— Максимум на две минуты. Давай. Работай, врач.

Госпитальер похлопал водителя по щекам. Тот застонал и заёрзал на сиденье. Приоткрыл глаза и очумело уставился на пришельцев.

— Еретики, — сдавленно прошептал он.

— Смотри на палец, — Сомов щёлкнул пальцами, для уверенности положил ладонь на «раковину».

Глаза водителя остекленели. Он впал в состояние гипнотического транса. И госпитальер начал выворачивать его сознание наизнанку, собирая сыпавшуюся просом из дырявого мешка информацию. А информации у него было достаточно. Шофёр поработал и рабочим, и охранником, и теперь дослужился до права контактов с внешним миром, что уже само по себе достижение. Некоторые жители Снежной Крепости рождались, жили и умирали, так и не побывав там ни разу.

— Время выходит, — воскликнул Филатов, кинув взгляд на часы. Они работали уже полчаса. Водитель должен вскоре установить радиоконтакт с дежурным и просить коридора в Крепость.

— Заканчиваю, — кивнул госпитальер.

Он начал кодировать сознание шофёра. Доза «амнезина» усилила гипновоздействие и вымела из памяти жертвы все последние события.

— Всё, — Сомов щёлкнул пальцами, и водитель открыл глаза. — Через десять минут он будет как новенький.

— Пошли.

Московитяне растворились в нагромождении скал, будто их и не было.

Сознание водителя через десять минут прояснилось окончательно. Двигатель машины работал вхолостую. Грузовик стоял. Голова болела, но не очень сильно.

— Магомет возьми! — выругался шофёр, пытаясь понять, что же с ним произошло. Он, видимо, потерял сознание на мгновение. Не надо было вчера злоупотреблять выпивкой и общением с Лейлой из обслуживающего корпуса.

Он посмотрел на часы. Выбился из графика, но ненадолго. Взял микрофон рации и произнёс:

— «Колесо-восемь» вызывает «Гору».

— «Гора-один» на связи, — послышался сквозь шуршание и скрип голос помощника дежурного.

— Я приближаюсь. Запрашиваю коридор.

— Где ты находишься?

— Двести метров от петли.

— Где тебя носит?

— Барахлили свечи. Я потерял двадцать минут.

— Ладно, даю коридор.

Через двадцать минут машина стояла в переходном бункере, и вокруг неё суетились охранники с детекторами и с собаками.

— Всё в порядке, проезжай, — велел офицер.

Шофёр встряхнул головой, которая всё ещё болела. Выжал педаль сцепления, газ и проехал в раскрывшиеся ворота в складскую зону Снежной Крепости…

* * *

Винты вертолёта вращались всё медленнее и, наконец, замерли. Машина стояла на широкой площадке, рядом с ещё двумя вертолётами такого же класса. По обе стороны ввысь устремлялись два шпиля Крепости, похожие на шпили готических соборов.

Спелёнатых эластичными верёвками, закованных в наручники пленников вытолкнули из вертолёта.

— Быстрее! — приказал боец, тыкая Пенелопу автоматом в спину.

— Осторожнее, ты, отрыжка крокодила! — прикрикнула Пенелопа.

— Молчать! — солдат ткнул её сильнее в спину.

— Я тебя ещё заставлю сожрать свои башмаки! — пригрозила Пенелопа и неуклюже побрела в сторону прохода. Сверху на площадку пялились зрачки допотопных видеокамер, и можно было представить, что сейчас за каждым движением пленников следят по мониторам.

Их провели в просторную комнату, действительно заставленную мониторами и страшно примитивными пультами, в углу висела карта, насколько можно было понять, это была приблизительная схема внутреннего расположения Крепости. На ней мигали огоньками показания приборов сигнализации. Другую стену занимала карта прилегающей к Снежной Крепости местности, тоже усеянная огоньками.

Встретил пленников человек в балахоне, гигантского роста.

— Гости, — покачал он головой. — Мы не любим общаться с гостями.

— А мне какое дело? — зло воскликнула Пенелопа.

— Но мы любим развлекаться с непрошеными гостями. Правда, эти игры многие назвали бы жестокими.

— А тебе я оторву уши и заставлю их слопать без соли, — с грустью произнесла Пенелопа. — Есть среди этого сборища гнусных уродов хоть кто-нибудь, с кем можно поговорить серьёзно?

— Есть, — кивнул гигант. — Но я не думаю, что от разговора с ними тебе будет легче.

— Думать — это не твоё амплуа! — воскликнула Пенелопа, вложив в эти слова как можно больше презрения.

Динозавр переглянулся с ней. Положение у них было — хуже не придумаешь. И наглость была больше от отчаяния. Но, возможно, добравшись до хозяев Снежной Крепости, можно будет начать переговоры, торг, можно попытаться задурить им мозги. Можно многое, но для этого необходимо добраться до хозяев. Насколько Пенелопа понимала в порядке вещей, в таких вот тихих обителях презрительное отношение к слугам — знак хорошего тона. На них можно не обращать внимания. А и солдаты, и гигант в балахоне здесь исполняли чужие прихоти, а не удовлетворяли свои — это было заметно.

— Ну что же, вас ждут, — гигант говорил спокойно, но в голосе проскользнула нотка раздражения.

— И развяжите руки! — потребовал Динозавр.

— Это было бы неблагоразумно. Вы слишком любите ими размахивать, — сказал гигант.

Внутри Снежная Крепость была жутко унылая. Бесконечные длинные коридоры, полупустые залы, в которых горели и немилосердно чадили факелы, какие-то съёжившиеся фигуры, расступающиеся перед процессией. Встречаемые были одеты в рабочие комбинезоны, в старомодные, как и принято на Гаскони, платья, в длинные хламиды и в чёрную, без знаков отличия, но явно военную форму.

Они спускались куда-то вниз. По мере продвижения вперёд коридоры становились шире, залы — больше. Пошли фрески с изображениями людей, животных, а потом — кабалистика, мистические знаки.

Всё чаще попадались охранники, вооружённые автоматами. Наконец процессия остановилась перед трёхметровыми тяжёлыми дверьми с позолоченными головами львов в центре.

— Ну что ж, вы сами этого хотели, — в голосе гиганта появилась насмешка. Он кивнул охранявшим двери солдатам в чёрном. Те расступились. Гигант толкнул дверь, склонился и произнёс: — Я доставил их.

Пленных завели в залу.

Она была метров тридцати в диаметре. Сводчатый потолок подпирался одиннадцатью покрытыми позолотой колоннами. В убранстве, в росписи потолка и стен, в позолоте, в мебели — во всём присутствовала неуёмная и безвкусная роскошь, как в старых храмах.

— Неплохо сработано, — прошептал Динозавр.

В центре помещения на возвышении стояли четыре резных парчовых кресла, отделанных золотом и камнями — похоже, что драгоценными, ибо обычно в таких местах подделок не терпят. Кресла было бы точнее назвать тронами. Два из них пустовали. А в двух сидели люди.

Один — полноватый, среднего возраста, с белыми курчавыми волосами. Другой — старик из мира, где нет развитых косметических и геронтологических технологий. Оба выглядели самыми заурядными людьми, но… Сперва Динозавр не мог оценить свои ощущения. А потом понял, что от этих двоих исходил тот же запах власти, от них веяло той же холодной силой, как и от Магистра Домена. И от Чёрного шамана…

Динозавр невольно поклонился и заработал насмешливый взгляд Пенелопы, которой были чужды подобные церемонии.

— Мы — Святые Материалисты, — произнёс скрипуче курчавый. — Мы — хозяева Гаскони.

— А кто вы? — неожиданно звонким и молодым голосом произнёс старик.

— Мы пришли с Аризоны, — Динозавр попытался говорить убедительно, напористо, с сознанием собственного достоинства. Эта тактика была куда вернее, чем просящие нотки. Разговор не может идти на равных, но хотя бы попытаться придать видимость этого очень важно.

— Аризона? — приподнял бровь иронично курчавый. — Кто слышал об Аризоне?

— Сильнейший мир Галактики человека. Мы вполне можем договориться. Это выгодно и для вас, и для нас.

— Не-е-ет, — протянул курчавый. — Что для вас выгодно, то не выгодно для нас. И наоборот.

— Ваш мир отстал на столетия! — воскликнул Динозавр. — Вы просто не представляете, чего достигла Галактика. Мы могли бы изменить здесь всё. Принести процветание и цивилизацию в этот забытый Богом край. Мы могли бы вам дать новое оружие и новую медицину. В прошлое ушли бы болезни и голод. И беспомощная старость.

— Нам это не интересно.

— Вы могли бы лучше править этим миром.

— Мы прекрасно правим им.

— Вы могли бы ещё крепче и надёжнее держать плебс в руках.

— Мы и так надёжно держим его.

— Вы могли бы, с передовыми технологиями, забыть об опасности еретиков.

— Зачем?

— Но… — Динозавр ощущал, что его доводы натыкаются на металлическую стену и отскакивают от неё, как резиновые шарики. — Но что-то вам надо, что можем дать мы.

— То, что нам надо — вы не дадите никогда, — произнёс старец. — То, что нам надо, мы возьмём сами.

— И скоро возьмём, — добавил кучерявый.

— Ты предлагаешь дары, но потом будешь требовать большего, — улыбнулся, как выглянувшая из норы змея, старик. — Ты хочешь ВЛИЯТЬ.

— На кого?

— На нас. Весь смысл истории последних тысячелетий — завоевание, влияние, власть. Мы хотим того же. И мы имеем возможность сделать это.

— Что вы хотите сказать?

— Что нам тесно уже в пространственном провале.

— В пространственном провале? — переспросила Пенелопа.

— Большая Сфера. Недоступное пространство. Даже свет звёзд, доходя сюда, искажается и ложится сеткой на небо, — сказал курчавый.

— Скоро о нас услышат все, — заявил старик. — Мы взойдём новой звездой. И Галактика вздрогнет. Я уверяю тебя, пришелец Великой Планеты Аризона.

В этих бесстрастно произнесённых словах таилась такая угроза, что Динозавру на миг захотелось потерять самообладание. Но эта та вещь, которую он не терял никогда.

— Это пустой разговор, — заключил курчавый. — Вы нас не интересуете.

— И что, вы нас отпустите? — с тщетной надеждой спросила Пенелопа.

— Что вы? — деланно возмутился старик. — Мы вас утилизируем. Основа материализма — всё должно находиться на своих местах.

— По-моему, у материализма другая основа, — буркнула Пенелопа.

— Твоё мнение, Гражданка, никого не интересует. Вам надлежит сослужить ещё службу.

— Но… — начал Динозавр.

— Разговор иссяк, — произнёс старик.

— Настало время действий, — воскликнул кучерявый и махнул рукой. К аризонцам подскочили солдаты.

— Нет, ну какие уроды, — покачала головой Пенелопа.

* * *

— Вот оно! — воскликнул разведчик, глядя на браслет.

— Что ты там увидел? — спросил Сомов. Они лежали за камнями на прежнем месте, ведя наблюдение.

— Смотри, — Филатов пробежал пальцами по браслету, и в воздухе повисла голограмма.

— Это что за чертовщина?

— Схема. Именно по такому маршруту прошли Динозавр и Пенелопа.

Действительно, объёмное изображение было похоже на систему коридоров.

— Микрокомп следящего детектора восстановил порядок движения объекта. Как ты думаешь, куда их поведут?

— Сначала на разборку к дежурному, — сказал госпитальер. — А потом — в камеру.

— Не думаю. К дежурному — да. А потом, скорее всего, к хозяевам этой крепости. Не думаю, что те будут задерживаться с разговором.

— Хозяева могут навестить и в камере.

— А где тогда власть — её ореол? Нет… Смотри. Здесь они задержались на три минуты сорок секунд. А в этой точке торчат уже десять минут. А теперь отчаливают…

Сомов пожал плечами.

— Чёрт, — он сжал в руках «раковину».

— Что случилось?

— Приорская игрушка, по-моему, активизируется всё больше. Мне кажется, она подстраивается под какие-то изменения в окружающей энергетике. Вскоре тут что-то будет. Что-то из ряда вон выходящее.

— Надо спешить.

— Что нам даёт твоя схема?

— А то, что мы попадаем в эту точку, — разведчик ткнул пальцем в красную точку, ознаменовавшую начало маршрута аризонцев по базе. — И повторяем их маршрут. Выходим к властелинам. Ориентируемся по обстановке.

— А как ты попадёшь в эту точку?

— Проще нет ничего.

— Чего, это ты задумал? — насторожился Сомов.

— Сдаться в плен.

— Ты хочешь сдаться в плен?!

— Нет. Я хочу тебя сдать в плен…

* * *

— Всё. Дальнейший путь предстоит пройти нам троим, — сказал брат Христан.

Они стояли в зале, в самом центре. И Магистру казалось, что из чёрного алтарного камня бьёт чёрный столб зловещей энергии. Ощущение было сильным. Взгляд приковывало к этому столбу. И Талисман Пта тянул его туда, как пёс тянет хозяина за поводок.

Домен протянул руку и отдёрнул её назад. Он не мог заставить себя коснуться камня.

Аббат Христан махнул рукой, и их молчаливые спутники исчезли там, откуда пришли.

— Настаёт решительный час, — сказал аббат.

— А ты обманщик! — прошипел Чёрный шаман.

— Вы надоели мне, — устало вздохнул аббат Христан, рассматривая колдуна. — Скажите, вам не охота проделать путь обратно?

— Нет, нет, нет. Я хочу прикоснуться к силе!

— Тогда попытайтесь немножко повременить с оскорблениями. Наше положение сейчас не настолько безопасное, чтобы тратить время на взаимную ругань.

— Помолчи, колдун, — приказал Домен.

Чёрный шаман пожал плечами и засеменил за своими спутниками.

Вверху над алтарным камнем вилась лестница. Она находилась прямо в столбе таинственной тёмной силы. Казалось, она висит в воздухе без какой-либо опоры. На самом деле её удерживали тонкие, почти незаметные колонны.

— Сюда, — велел аббат.

Талисман Пта будто взбесился. Он создавал вокруг Магистра почти ощутимый кокон энергии. Казалось, её столько, что она вспыхнет ядерной бомбой, если вдруг контроль над ней будет утерян.

Но пока она была послушна.

— Прошу, — сделал приглашающий жест аббат Христан. Домен осторожно ступил на ступеньку, будто боясь, что она провалится. Даже через подошвы чувствовалось, что ступеньки горячие.

Чёрный шаман затравленно огляделся и ступил вслед за Магистром.

Аббат Христан поднимался за ними.

Домен насчитал триста ступенек. Он поднимался неторопливо, но всё равно едва не задохнулся. Сердце ухало в груди. И дело было не в напряжении сил для подъёма. Виноват был Талисман Пта, клокочущая в нём сила, а также чёрный столб энергии, который теперь был вокруг них.

Вдруг Магистр понял, что его тревожит сейчас больше всего. Сила, скрытая в Талисмане, была почти разумна. Она тысячелетиями была закована в семиконечную звезду и стремилась вырваться на свободу. И теперь пришла пора её ОСВОБОЖДЕНИЯ!

Они все остановились на площадке диаметром пять метров. Оттуда открывался вид на зал.

Аббат Христан махнул рукой.

И неожиданно площадка пришла в движение.

Колонны оказались частью сложного механизма. Площадку накрыл свалившийся с потолка колпак. Снизу пробил пол и установился в центре алтарный камень.

Площадка понеслась в стену так быстро, что должна была разлететься на мелкие куски вместе с людьми. Но не разлетелась — каменные блоки стены расступились.

— Это тоже досталось от предшественников, — спокойно произнёс Христан.

Площадка замерла в центре другого зала — чуть менее просторного, но богато украшенного. Колпак распался лепестками.

Все трое стояли в центре пылающей пентаграммы. И холод здесь продирал до костей. Притом холод этот шёл не снаружи, а поднимался изнутри тела.

Первое, что бросилось в глаза Магистру — это так хорошо знакомое лицо.

В нескольких метрах от него стоял похожий на викинга атлет — Рыцарь Рыжего Пламени — тот самый, с которым разминулся Домен при переходе на Гасконь.

Рыцарь Рыжего Пламени припал на колено и склонил голову.

* * *

Сегодня у лейтенанта Дюпена был хороший день. Отличный день. Изумительный день! Чего не скажешь о предшествующих днях. Уже четыре года не было такой суеты с того момента, как прошёл слух, будто еретики собираются с силами, чтобы нанести удар по Снежной Крепости. Какой дурак будет наносить удар по неприступной крепости, которую в принципе невозможно взять? Но ведь еретики — это не совсем обычные люди. Это вообще не люди. Это недоразумение, и мозги в их головах будто толкли в ступе — в это лейтенант искренне верил.

Предыдущие трое суток солдаты изнывали в засадах и проклинали тех, кто строит козни против оплота Материализма. И не знали, когда всё это кончится.

Но такие минуты, как сегодня утром — они искупают всё. Надо же — двое еретиков наткнулись как раз на его, лейтенанта Дюпена, засаду. И он готов плюнуть в лицо тому, кто скажет, что сработали они плохо. Было предупреждение, что эти еретики особо опасны, поэтому действовал Дюпена вдумчиво, осторожно, эффективно. Он гордился собой. И он знал, что этот подвиг не останется неоплаченным.

Дюпен жил в Снежной Крепости уже седьмой год. Его выбрала инквизиция, как лучшего из лучших. Здесь вообще собрались отборные вояки. Они знали, что охраняют Святых Материалистов. И что тому, кто попал сюда, возврата не будет.

Многое казалось лейтенанту здесь весьма и весьма странным. Его сперва удивляло, что многие аборигены жили здесь всю жизнь, даже не ступив на землю. Его удивляло, что об этой обители неизвестно почти никому в Гаскони, что само её существование покрыто таким толстым покровом тайны. Хотя последнее хорошо объяснимо — враги не дремлют. И те двое, которых он поймал сегодня — именно из этих, недремлющих.

Дюпен мечтал вернуться в мир. Говорят, некоторые возвращаются из Снежной Крепости. Особо доверенные, особо надёжные, особо отличившиеся. Он хотел показать, что именно таков, он из «особых».

Лежащий рядом с ним в каменном укрытии из камней сержант Бернажу поднял палец. С замиранием сердца лейтенант кивнул — мол, вижу.

Его удивлению не было предела, когда он увидел, что прямиком им в лапы идёт ещё один еретик. Он пробирался осторожно, затравленно озираясь.

Сегодня не просто удачный день. Сегодня невероятный день. Подумать только — поймать троих еретиков!

Лейтенант ждал. Жертва должна приблизиться ближе. Этот человек вовсе не выглядел опасным. Во всяком случае, он выглядел куда менее опасным, чем те двое. Даже та женщина могла бы дать прикурить любому из подчинённых Дюпена, а в мужчине каждое движение выдавали матёрого вояку. Новый же гость был просто дурак. Как он вообще добрался досюда?

— Пошли, — кивнул лейтенант и кинулся вперёд. Из укрытия стрелой выскочили ещё двое солдат, окружили еретика.

— Стоять, — прикрикнул лейтенант.

На еретика набросили сеть-тот и не сопротивлялся, только удивлённо пялился на солдат в чёрной форме. Он что-то попытался объяснить, но лейтенант ударил его прикладом в солнечное сплетение — не сильно, больше для науки.

— Он наш, — прошептал лейтенант и, наконец, перевёл дух.

— Винтокрыл? — спросил сержант Бернажу.

— Давай, — кивнул лейтенант, улыбаясь. Сержант вытащил скрытый за камнями телефонный аппарат и произнёс:

— Ёлка-шесть на связи. Гора-один — ответь.

— Гора-один на связи, — послышался голос дежурного офицера.

— У нас тут ещё один путник.

— Шутишь, Гражданин?

— Они сегодня всей толпой двинули сюда, слава Святому Кеплеру, — сказал сержант.

— Все еретики лезут сегодня к Будде в пасть!

— Туда им и дорога.

— Высылаю винтокрыл. — Голос дежурного был возбуждённым и радостным. — Сегодня будет большое развлечение.

— Ну? — спросил лейтенант сержанта.

— Сейчас вышлют винтокрыл.

— Отлично, — кивнул лейтенант.

И пропустил движение сзади, хотя и почувствовал его… Через десять минут на ровную площадку приземлился небольшой винтокрыл. Пилот, не глуша мотор, крикнул сержанту и лейтенанту, которые стояли около распростёртого тела пленника:

— Ну, давайте его… Не сильно вы его отделали? Майор будет недоволен.

— Не сильно, — в движениях лейтенанта было что-то странное. Прикрывая рукой шлем, он проскользнул к дверям вертолёта. Открыл лицо.

— Ты кто? — прошептал удивлённо пилот.

Этот человек никак не походил на лейтенанта Дюпена. Пилот влетел в глубь кабины, посланный как баскетбольный мяч мощной рукой. И на пару минут лишился сознания.

— Доложи, что всё в порядке, — потребовал разведчик, нависнув над пришедшим в себя пилотом.

— Нет!

— Тогда получи, — Филатов вкатил ему микрокапсулу «пластилина». Не привыкшие к нейростимам гасконцы очень хорошо были подвержены их действию. До этого момента разведчик не пользовался «пластилином», поскольку его в браслете, в отличие от «амнезина», оставалось всего лишь три капсулы, к тому же всегда под рукой был госпитальер с его гипнозом. Но сейчас настал момент, когда человека надо отработать предельно быстро и эффективно. А тут без «пластилина» ничего не получится.

Глаза пилота закатились.

— Доложи, что всё в порядке. Ты забрал груз и возвращаешься, — потребовал разведчик.

— Гора-один. Говорит Ласточка-три. Груз взят. Я возвращаюсь.

— Возвращайся, — произнёс дежурный. — Возьми двоих солдат Дюпена для сопровождения. И поосторожнее! От этих еретиков можно ожидать всякого!

— Понял, — вяло произнёс пилот.

Вторая доза «пластилина» досталась лейтенанту. Ему вручили автомат. На голову госпитальера нацепили мешок, в котором обычно перевозят еретиков. А Филатов облачился в одежду сержанта.

Машина взмыла вверх и зависла над скалами. А потом резко рванула вперёд.

— Осторожнее! — прикрикнул разведчик. Пилот послушно сбавил обороты и посадил машину аккуратно на площадку.

— Ну, — Филатов незаметно перекрестился. — Пошли.

* * *

Магистр огляделся.

Он стоял в просторном зале, подпираемом одиннадцатью колоннами. В нём было четыре трона. Два из них пустовали.

— Засада? — спросил Домен.

— Скорее торжественная встреча, — произнёс аббат Христан.

— Но…

— Стойте здесь.

Аббат Христан шагнул вперёд, с трудом преодолел пентаграмму, вышел из заколдованного пространства.

— Броси-и-ил! — Чёрный шаман рванулся вперёд и увяз как муха в сиропе. — Обманщик! Я выем твои потроха!

— Что происходит? — спокойно спросил Магистр. — Христан, почему вы предали нас? Аббат Христан ничего не ответил.

— Вы предали и своих соратников, — продолжил Домен, вкладывая в слова как можно больше презрения.

Христан пожал плечами, шагнул к пустующему трону и занял там место.

— Мы — Святые Материалисты, — произнёс курчавый.

— И это место принадлежит мне по праву, — добавил аббат Христан.

— Зачем эта комедия? — осведомился Магистр.

— Ты, хозяин Талисмана Пта, сам принёс его в нужное место. В назначенное время. По своей воле. А это значит, что Сила Ордена Копья воссоединилась. Мы благодарим тебя, — произнёс старик.

— Вы — три Магистра Ордена? — кивнул Магистр.

— Не смею спорить, — улыбнулся кучерявый.

— Вы, маги и колдуны, владели этой планетой?

— Именно так.

— И зараза Материализма…

— Власть. Так легче. Лавочникам нужен материализм, революции и зрелища казней…

— Я понимаю.

— Теперь ты, властитель Талисмана Демона Пта, воссоединишь свою силу с моей, властителя Талисмана Демона Пта, — торжественно произнёс Христан.

— Мы откроем дверь тангаилам, — добавил не менее торжественно курчавый.

— И Тёмные Демоны раздерут вас на клочки! — взвизгнул Чёрный шаман. — Потому что вы боитесь крови! Вы, белые, не можете вкусить её и насладиться втекающей по жилам чужой Силой! Вы — ничтожества! Чёрные Погонщики уже стучатся в двери! Я их чую. Но вы недостойны…

— Да? — насмешливо осведомился Христан.

— Вы боитесь крови! Боитесь, боитесь!

— А кто сказал, что мы её боимся? — холодно и со значением произнёс старик…

* * *

— Молодец, Дюпен, — кивнул дежурный офицер застывшему, как изваяние, лейтенанту.

Ухмыльнувшись, дежурный шагнул к еретику, потянулся сорвать с того колпак. В этот момент из тени выступил сопровождающий, и рука поражённого майора застыла в воздухе. А потом потянулась к кобуре, но было поздно.

Филатов пришёл в движение. Он как всегда экономил силы и время. Удар кулаком в солнечное сплетение вышиб на несколько минут дух из майора. И нападавший уже сблизился с солдатом, который потянулся к предохранителю автомата.

Захлест ногой — и солдат полетел на пол, но его уже в воздухе добили ударом в нервный узел на шее, минимум на час лишив движений.

Сержант занёс приклад автомата. Филатов ушёл в сторону, сблизился и нанёс мощный удар тремя пальцами. Ещё один на полчаса выключен.

Всё это время лейтенант Дюпен так и не шелохнулся.

— Готово, — разведчик снял колпак с лица госпитальера. Сомов склонился над хрипящим майором.

— Приведи его в себя, — приказал разведчик. — Он нам пригодится.

— Сейчас, — Сомов помассировал май ору затылок, потом солнечное сплетение.

— И осторожнее, чтобы не цапнул, — улыбнулся Филатов. Майор продышался и попытался ударить Сомова, но разведчик небрежно припечатал его ногой к полу.

— Жить надоело? — спросил он.

Майор застонал, а потом жалобно заскулил:

— Граждане еретики, я на всё согласен.

— Да?

— Если вы обязуетесь сохранить мне жизнь.

— Ну-ну, — разведчик взял майора за шкирку и поднял на ноги. — Значит, на всё?

— Да… — майор невзначай отступил на шаг, сохраняя на лице жалобное выражение.

— А тревожная кнопка сзади тебя на что?

Майор икнул, а потом бросился в сторону, пытаясь коснуться жёлтой кнопки на стене. Но Филатов небрежно вернул его обратно на пол и придавил коленом.

— Варите в кипятке, но помощи от меня не дождётесь, Магомет вас подери! — заорал майор.

— Дождёмся, — произнёс спокойно Филатов.

И всадил в майора последний заряд «Пластилина».

— Действуй, — кивнул Сомову. Тот взялся за обработку майора.

— Ты проведёшь нас по зданию. Ты расскажешь, как попасть туда. Понял?

— Да.

— Чем обеспокоены сегодня Святые Материалисты?

— У них сегодня очень большое дело.

— Какое?

— Это неизвестно никому. Но… У всех ощущение, что случится что-то страшное.

Московитяне переглянулись. Сомов выразительно взвесил в руке «раковину». Оправдывались самые худшие опасения — сегодня здесь хозяева решили устроить что-то грандиозное, и вряд ли они это делали из любви к человечеству.

— Где будет все? — продолжил госпитальер.

— В зале.

— Есть ещё проход?

— Есть внешняя галерея.

— Туда можно попасть?

— Она тоже охраняется. И я не имею власти над охраной. Там везде сигнализация и видеокамеры.

— Ничего, — задумчиво произнёс Филатов.

Московитяне натянули на головы прихваченные в дежурном помещении шлемы, скрывавшие часть лица и взяли короткоствольные автоматы.

И двое московитян с майором отправились в путешествие по Снежной Крепости. В укромных местах разведчик останавливался, чтобы свериться с голографическим планом. Шли они пока верно.

— Здесь начинается главный сектор, — как жестянка произнёс майор.

Филатов огляделся. До цели было уже недалеко. Наверху ездила видеокамера — здоровая и неуклюжая.

Разведчик вошёл в её мёртвую зону. Снял браслет. Лезвием вскрыл проводку. Подсоединил к проводам свой браслет.

— Ну, давай, — прошептал он, вдавливая кнопку на браслете.

В этот миг разрядилась вся энергия, которая была в браслете, а её было немало — целое зёрнышко «сигнерита», искусственного материала, эдакого сгустка силы. Все контрольсистемы отключились вместе с электрическим освещением. Впрочем, электроламп и так было немного — их заменяли факелы.

— Сейчас начнётся суматоха, — сказал разведчик. — Быстрее.

До входа в галереи оставалось совсем немного. Эти места были освещены как раз электричеством и теперь потонули в кромешной тьме.

Филатов прекрасно ориентировался в темноте. Он заметил рядом силуэт, скорее всего, охранника, рванулся вперёд, сделал точное и резкое движение, поддержал завалившееся на землю тело.

Московитяне кинулись вперёд, оставив майора скучать и приходить в себя. До цели — рукой подать.

И они дошли. Филатов оставил ещё двоих охранников из личного окружения Святых Материалистов валяться без сознания.

— Вот главная галерея, — сказал госпитальер.

Коридор переходил в галерею.

Святые Материалисты понадеялись на свою охрану. И на то, что ни один обитатель Снежной Крепости просто не додумается лезть на запретную территорию. Не они создавали эти залы, а те, кто был раньше. И не им было его перестраивать из своих соображений.

— Все собрались! — удовлетворённо хмыкнул Филатов, скрываясь в тени.

Галереи шли на высоте пяти метров. Внизу, в освещённом чадящими искрящимися факелами зале, горела пентаграмма. В её центре стояли Магистр и Чёрный шаман. В углу стоял стеклянный загон, в котором томились аризонцы и один гасконец. На тронах сидело трое человек.

А вокруг пентаграммы закручивался тёмный вихрь. И «раковину» приоров тянуло к нему, как магнит.

Сомов зажмурился и прошептал:

— К нам стучится большая беда.

* * *

— Знаешь, для кого четвёртый трон Повелителя? — спросил Христан.

— Знаю, — кивнул Домен.

— Правильно. Он для тебя. Так займи своё место. Орден, распавшийся по воле злых сил на две части, воссоединяется. И сегодня произойдёт чудо — цель его будет достигнута. Тысячелетия мы стремились к ней. И сегодня нам, счастливым, избранным, надлежит увидеть краткий и сладостный миг Открытия. А потом — века власти, — речь старика текла, как вода в реке — уверенно, мощно и плавно. Он говорил очень убедительно, но Магистра в этой ситуации что-то смущало всё больше и больше.

— Это великий миг, Магистр Домен, — произнёс Рыцарь Рыжего Пламени.

— Почему в эти камни въелась кровь? — спросил Магистр, кивая на пол.

— Это кровь еретиков, — пояснил равнодушно курчавый.

— Вы казнили в этом зале людей?

— Нет. Мы приносили жертвы, — сказал Христан.

— Мы искали тех, кто больше нравится тангаилам. Мы заручались их помощью, — сказал старик.

— Но человеческие жертвоприношения противоречат правилам Ордена! — воскликнул Магистр.

— Да? — улыбнулся курчавый. — То-то ты скормил нескольких ни в чём не повинных крестьян Чёрному шаману.

— Верно, верно, верно, — затараторил Чёрный шаман. — Они сильны. Они поступают верно!

— А эти? — Магистр показал на томящихся в клетке Динозавра и Пенелопу.

— Они сегодня послужат той же цели, — махнул рукой старик.

— Э, дедуля, ты серьёзно? — заорала Пенелопа, врезав ногой по бронестеклу.

На неё не обратили никакого внимания.

— Отсюда тангаилы прорываются в наш мир и уходят в Галактику, являются людям, — задумчиво произнёс Домен.

— Они не ведают, что такое расстояние, — сказал Христан. — Они приходят к людям в виде таинственных гостей.

— Для чего? — спросил Магистр.

— Для нашей цели! — возбуждённо воскликнул кучерявый.

— Какой цели? — Магистр чувствовал, как на лбу выступает пот. Ему стало зябко. Ему стало жутко. Так жутко бывает тогда, когда человек видит перед собой вещи куда худшие, чем приход смерти.

— Они служат нам! — воскликнул старик. — Мы имеем цель. Переустройство!

— Какое переустройство?

— Переустройство, — как заведённый повторил старик. — Переустройство…

— Тангаилы служат вам? — вопросил громко Магистр.

— Они служат нам, — кивнул аббат Христан.

— И будут служить тебе, когда ты займёшь трон, — произнёс торжественно кучерявый.

— Давай соединим Талисманы Пта, — Христан выкинул вперёд руку, и на ладони воссияла одиннадцатиконечная звезда.

— И цель ордена будет выполнена, — сказал старик, сжав кулаки до белизны.

— Нет, — воскликнул Магистр.

— Нет?! — как-то утробно воскликнул старик.

— Нет? — прошептал Христан.

— Нет? — улыбнулся кучерявый.

Магистр в этот момент понял всё. Он закричал:

— Цель Ордена совсем иная! Подчинить тангаилов! А они подчинили вас!

Святые Материалисты удивлённо воззрились на Магистра. Потом по их лицам прошла какая-то волна. И из глаз будто выплеснулась чернота. И послышались раскатистые голоса, из глоток вылетали далёкие звуки:

— Власть. Власть… Мы — единство власти… Мы вышли наружу… Мы…

Они захлебнулись хохотом. И вокруг них заметались чёрные тени, исходившие из тёмного столба вокруг алтаря…

* * *

— Чертовщина, — прошептал разведчик. Сомов скорчился за колонной, сжимая «раковину» приоров.

— Всё верно, — произнёс он сдавленно, ощущая, как в «раковине» мечется и рвётся наружу огромная мощь. — Они хотят выпустить Тёмных Демонов.

— Что?

— Во всех мирах есть легенды о существах, которые приходят к нам из других пространств.

— Приоры. Ушедшие и вернувшиеся.

— И Чёрные Демоны. Они с той стороны. Орден мечтал открыть проход, чтобы подчинить их своей воле. И адепты просчитались.

— Кто эти трое?

— Не знаю, — покачал головой Сомов, сжимая всё крепче «раковину» приоров. — Но уже не люди.

— Матерь Божья. Смотри, — воскликнул Филатов, стискивая автомат.

* * *

— Я не отдам вам Талисман Пта! — воскликнул Магистр Домен. — Попробуйте забрать!

Он вытянул руку. Талисман расплывался, пульсировал на ладони, терял свою форму. Из вершин звезды били лучи, скручивались в узоры, распадались, осыпались фейерверком.

Старцы молча воззрились на Магистра. Молчание длилось с минуту, и никто не решался нарушить его.

А потом…

Потом старцы завизжали. Хором. Во весь голос. При этом ничто не дрогнуло на их лицах. Их визг жил будто отдельно от них, и он был преисполнен невероятной, сокрушающей ярости. Так визжать не могло ни одно живое существо. Этот визг наждаком прошёлся по нервам, воздействуя на сознание. Он возникал не из глоток, а из недоступных глубин. Спасения от него не было!

Не переставая визжать, Святые Материалисты поднялись со своих мест и, нелепо, неловко, будто заведённые механические игрушки, подошли к пентаграмме, встали по вершинам звезды.

На секунду повисла мёртвая тишина.

А потом они опять зашлись визгом. Ещё более страшным. Беспощадным. Смертельным.

Магистр Домен боролся отчаянно. Он боролся, сколько мог. Пот катился градом по его лицу. Ноги подкашивались. Хотелось упасть. Но он стоял. Ему казалось, что тяжесть, обрушившаяся на его плечи, вот-вот по колено вгонит его в пол, и треснут политые кровью жертв каменные плиты.

— Нет! — крикнул он. Визг стал ещё сильнее.

— Вы не получите ключ! — заорал Домен — Вам не открыть ворота!

Теперь он понял, что вся мечта Ордена Копья владеть Демонами Тени и овладеть с их помощью властью была не больше, чем химера, возможно, рождённая Той Стороной. Чёрными Погонщиками овладеть невозможно. Если не сейчас, то через год, десять, двадцать лет они захватят тебя, просачиваясь через крохотные трещины в душе, используя слабости и изъяны. Так было всегда, так кончали все, кто шёл с ними на договор. Ну а с хлынувшим в Галактику Легионом не справиться!

— Нет! Нет! Нет! — кричал Магистр, и в этом крике он находил силы. Но силы эти таяли. Он понимал, что не выдержит. Он знал, что силы Святых Материалистов тоже не беспредельны. Но сейчас они побеждают. Им нужно, чтобы Домен сам отдал Ключ — Талисман Пта, иначе тот лишится значительной части силы.

— Не получите!

Ноги подкашивались. Магистр упал на колени.

— Нет, — слабо прошептал он и всхлипнул. — Ни за что. Нет.

Визг стих.

Аббат Христан перешагнул пентаграмму, нагнулся над Доменом и прошептал хрипло и страшно:

— Дай!

Магистр Домен протянул руку с Талисманом.

— Поможет…

— После того, как всё будет кончено.

Госпитальер поднялся во весь рост и выступил из-за колонны. Он посмотрел вниз, где напротив стоящего на коленях Магистра возвышался аббат Христан.

— Боюсь высоты, — вздохнул Сомов. — Здесь метров пять.

Он подошёл к парапету…

* * *

Филатов сидел, зажав уши, и сдавленно стонал. Он преодолел слишком много в жизни преград, пережил слишком много опасностей, победил слишком много людей и обстоятельств. Но этот визг, ему показалось, он победить не в силах.

— Ну же, — тронул его за плечо Сомов. Визг кончился, но легче не стало. Наоборот, стало ещё хуже.

— У-у, — затянул Филатов.

— Очнись.

Разведчик качнулся и почувствовал, что от руки госпитальера идёт спасительная, живительная, очищающая волна. Сомов был только передатчиком, но поднималась она в приорской «раковине».

— Ты овладел ею? — прошептал Филатов.

— Да.

И теперь энергия, сосредоточенная в «раковине», не грозила вспыхнуть сметающим всё взрывом. Она истекала созидательной волной. Она латала раны в пространстве и материи. Она смывала чёрные кляксы Тьмы… Но только неизвестно, хватит ли её.

Разведчик встряхнулся и воскликнул:

— Пошли, разворошим этот муравейник! Он схватил вывалившийся из рук автомат.

— Нет, — возразил резко Сомов. — Оружие здесь не поможет.

* * *

— Отдай! — повторил Христан.

— На, — прошептал Магистр и протянул руку.

Он уже не мог бороться. Он распластался автомобильной шиной, из которой вытянули весь воздух.

А семиконечная звезда теперь была у аббата Христана. Снова послышался визг. Он теперь звучал, как рог победы.

На глазах две звезды срослись. И образовалась одна — четырнадцатиконечная. Точь-в-точь такая, которая была выбита на камне алтаря!

— А-а-а! — послышался крик трёх человек.

И столб чёрной энергии закрутился вокруг воссоединённой реликвии. Темень становилась всё гуще и гуще. Она была не просто тьмой безлунной ночи. Она была склизкой, мерзкой и липкой тьмой, в которой водятся КОШМАРЫ. Кошмар рвался наружу. Ему хотелось многого.

— А-а-а! — звучал крик.

А тьма всё густела.

Магистр Домен лежал без движения. Чёрный шаман распластался, спрятав лицо в руки, и шептал слова заклинаний. Происходило то, о чём он и думал-белые безумцы не смогли овладеть Тёмными Демонами, и те овладели ими.

Аризонцы, скованные страшным визгом и вырвавшимися силами, застыв, смотрели на смерч.

Сомов спрыгнул с пятиметровой высоты. Боль прорезала ноги — удар о камень был силён. Он упал на колено, зашипел, но потом выпрямился. Сзади приземлился, мягко, как пума, разведчик.

— Пристрели их к чертям! — заорала Пенелопа.

— На, — крикнул Филатов и нажал на спусковой крючок, посылая очередь прямо в орущие глотки. Промахнуться он не мог. Он знал, что каждая пуля найдёт цель.

Пули вылетели чёрными точками. Они были заметны глазу — медленно плыли к своим целям и, не долетев, попадали в чёрный вихрь, начинали кружиться.

На этот раз Святые Материалисты издали не скрежещущий визг или загробный хохот. Они засмеялись — мелко, в унисон, отвратно и не менее зловеще. В этом хихиканье было нечто мерзкое, поднятое из самых подлых глубин человеческого существа — то, от чего к горлу подкатывает тошнота, хочется с брезгливостью и омерзением сплюнуть.

— Вот сволочь! — Филатов ещё раз нажал на спуск, а потом отбросил автомат с опустевшим магазином.

— Оставь, — кинул ему Сомов. — Теперь это моё дело. Он шагнул вперёд и вытянул вперёд «раковину».

— Приор-ы-ы, — выдохнули Святые Материалисты хором. — Приоры-ы-ы. Ненавидим!!!

Вихрь закружился сильнее. НЕ ПРИНАДЛЕЖАЩИМ ЕМУ ГОЛОСОМ, пришедшим откуда-то издалека, больше не подчиняясь сам себе, Сомов произнёс:

— Вам не удастся. Мы пришли закрыть дверь.

— Не закроете. Не-е-е-т! — Мы закрываем дверь!

Госпитальер, держа «раковину» перед собой, шагнул навстречу вихрю. И пропал в нём.

* * *

Сомов продолжал ощущать собственное «Я». Если быть точнее, он никогда не ощущал его так ясно и чётко, как сейчас. Равно как никогда так ясно и чётко не ощущал окружающий мир и своё место в нём. И вместе с тем никакой его прошлый опыт не годился здесь.

Как передать словами то, что в принципе передать невозможно? Органы зрения, слуха, обоняния — они вроде бы остались. Но они слились в фантасмагорическое Единое Восприятие.

А вокруг звучала (или виделась, или ощущалась неземным ароматом?) МУЗЫКА. Да, это был мир бесконечной, всепоглощающей, совершенной музыки. С неё всё начиналось, и ею всё кончалось. В ней было всё — взлёты и жизнь бесчисленного количества Я, наполняющих эту Вселенную, аккорды Высшего Сознания Созидания. «Вначале было слово» — гласит Священное Писание. Да, именно такое СЛОВО было вначале — сложная симфония, полная Чувств, Разума и Сакрального Смысла.

Тот мир, из которого пришёл Сомов, казался ему бессмысленным и бедным, закованным в формальные оковы материи и причинно-следственных связей, опутанный понятиями расстояний, времени. Новый мир был прекрасен и самодостаточен.

Он был неохватен ни для какого разума, и вместе с тем возникало ощущение единения с каждой его частичкой. Неуничтожимые Я, сохраняя свою индивидуальность, звучали каждое своим аккордом.

Другие Я, звучание которых коснулось Сомова, были добры и участливы, они излучали свет. Они вносили свой вклад во Всеобщую Гармонию. Они играли СИМФОНИЮ.

Но безмятежность была кажущаяся. Сомов почувствовал диссонанс, ложные такты, которые возникали и пятнами разливались вокруг. Некто пытался вклиниться в СИМФОНИЮ, нарушить её звучание. В этой иной мелодии был варварский скрежет и воплощённый ужас. В ней было стремление Подчинять и Властвовать. В ней была своя тёмная гармония. В ней была Сила.

И Сомов понял, что эта дисгармония пытается вырваться наружу. Прорубить выход в иную Вселенную.

Ворота. Тангаилы. Им не нужна гармония. Им нужна власть. В той Вселенной они достигнут большего…

Ворота — нарушение в общей системе гармонии этого мира. Почему-то тем, кто владел здесь мелодией, нужна была помощь его, пришельца из другого мира.

И Сомов нащупал свой аккорд. Он принялся за общую работу.

Он погибал и воскресал. Он купался в бесконечной боли и наслаждался бесконечным блаженством. Он был в едином звуке. И, главное, он помогал достичь цель.

Варварский рокот тёмной музыки утихал, но потом набирал силу и снова звучал вовсю. Дверь становилась всё шире и шире. И остановить этот процесс было невозможно.

И тогда Сомов запел мелодию. Мелодию того мира, откуда он пришёл. Она звучала здесь чуждо. Она была неуместна. Она грозила катастрофой.

Так и произошло. Гармония стала нарушаться всё больше, и проход между мирами стал расползаться. Тьма приготовилась хлынуть туда.

Но… Звучание Сомова вдруг вплелось в звучание этой Вселенной. Оно придало ему другие оттенки, большую глубину.

И дверь начала затягиваться. Иной ритм становился всё ниже, а его носители отступали.

Дверь закрывалась. Она уже почти закрылась.

«Оставайся — так можно было расценить звучание. — Возвращаться поздно!»

Но Сомов не мог остаться. Он рванулся вперёд. В ту тёмную пучину водоворота, в ту какофонию звуков, которая и представляла собой дверь.

Он понял, что если не успеет, то попадёт в плен, в настоящий ад. И пропадёт там навсегда… Тьма накрыла его…

* * *

Ох, — Сомов повернул голову. Лицо его уткнулось во что-то мокрое и мягкое.

Он с омерзением понял, что лежит лицом в перевёрнутом мусорном баке. И что этот мусорный бак наполнен пищевыми отходами. Так что он уткнулся в чей-то недоеденный завтрак.

— Тьфу! — сплюнул Сомов, отодвигаясь.

Голова была лёгкая и пустая, как воздушный шарик. Ноги ослабели так, что не хотели держать. Он сначала поднялся на четвереньки. Потом привстал, держась за бак, вздохнул глубоко и огляделся.

Вокруг него раскинулись трущобные задворки. Двор окаймляли восьмиэтажные здания, в большинстве окон отсутствовали стёкла. Ощущался запах жареного мяса и нечистот. Со всех сторон на Сомова пялились люди. Больше десятка оборванцев в грязных и ярких одеждах. В основной массе это были негры или метисы. Они удивлённо смотрели на пришельца. Видимо, его появление было неожиданным, так что прервало игру в карты, которой предавались четверо человек, и таскание за волосы дамы среднего возраста — этим занимался огромный негр.

— Эй! — крикнул метис.

И Сомов понял, что опять напоролся на неприятности. Оборванцы начали приближаться, негромко переговариваясь и смеясь. Они прикидывали, что можно поиметь с пришельца.

— Ты откуда взялся? — спросил метис. — За то, чтобы появиться в нашем дворе, платят!

— Ещё как платят, — в руках негра рядом с ним появился нож.

Говорили они не по-французски, а по-испански.

Сомов отступил на несколько шагов, окружаемый стаей двуногих хищников. И упёрся спиной в склизкую мокрую кирпичную стену.

— Я здесь случайно! — воскликнул он. — Я не хотел беспокоить никого. Я уйду.

— Незачем стараться, — кивнул метис. — Тебя унесут.

Пройти через такие испытания и быть забитым трущобной шантрапой — эта мысль казалась госпитальеру совершенно абсурдной. Но, тем не менее, выходило именно так.

Метис шагнул к нему и почти ласково погладил ножом по щеке.

— Эх, гринго…

Он хотел сказать что-то едкое, но не успел.

Хлоп… Метис удивлённо присел на землю, глядя на дырку в своей ноге.

Его помощник резко обернулся. Получил свою порцию — удар ногой в живот и завалился отдыхать — видимо, надолго. Другой бандит попытался махнуть ножом, но получил удар ребром ладони по горлу и провалился в объятия забытья. Остальных нетрудно было разогнать пинками.

— На минуту тебя нельзя оставить! — воскликнул разведчик, дёргая Сомова за руку. — Уходим отсюда. Сейчас они очухаются и пойдут шарить по своим арсеналам в поисках чего-нибудь огнестрельного.

Филатов огляделся, увидел мелькнувший в окне силуэт и выстрелил из револьвера. С душераздирающим криком силуэт исчез.

Московитяне помчались через кирпичные развалины. Вылетели к замусоренной набережной, где не убирали по меньшей мере лет двести.

Московитяне перевели дух.

— Мечта Боливара? — осведомился госпитальер.

— Она самая.

— Как мы сюда попали?

— Я видел, как ты шагнул навстречу Демонам. «Раковина» в твоих руках вспыхнула, расползлась в чёрное пятно. И вы все вчетвером провалились туда. С минуту всё было тихо. Потом дыра начала расползаться и поглотила остальных. Я очнулся у покосившегося забора — меня никто не заметил. А через пару секунд увидел, что появился ты — прямо физиономией в мусорном баке. Местная шушера сначала опешила, а потом решила дать тебе урок.

— Значит, опять трущобы?

— Мне они нравятся куда больше, чем застенки инквизиции. Здесь легче выжить,

— И что делать? Не забывай, что на нас здесь объявлена всеобщая охота.

— Для начала узнаем, какое сегодня число. Что касается охоты, то, скорее всего, борзых отозвали. Орден достиг своего. А местным властям мы не нужны.

— Как мы будем выбираться отсюда?

— В крайнем случае захватим пассажирский лайнер… Шучу. Не забывай, что должна была появиться группа контроля. И она не улетит до тех пор, пока не узнает нашу судьбу.

— А куда нам деваться?

— Браслет сдох — исчерпал энергию в Снежной Крепости, — вздохнул Филатов, потирая браслет на своей руке. — Придётся опять шарить по карманам. Или ограбить кого.

— О, Господи! — покачал головой Сомов. — Ограбить кого-то… Главный врач космогоспиталя, почётный член Медицинской Академии, институтский преподаватель живёт за счёт карманных краж!

— А что? — пожал плечами Филатов. — Не самый недостойный способ зарабатывать деньги…

* * *

Динозавр и Пенелопа тоже не видели ничего зазорного в том, чтобы добывать пропитание мелким бандитизмом. И для начала наведались в одно из отделений банка «Аргус» на окраине Ла-Паса, разжились там достаточным количеством песет. Их, как и московитян, выбросило туда, откуда они прибыли. И теперь перед ними стояла задача — убраться с этой планеты. За несколько дней им удалось наворовать и купить необходимые детали.

— Ты уверен, что эта штука заработает? — спросила Пенелопа, указывая на корявую конструкцию, стоящую на полу подвала.

— Ещё как заработает, — Динозавр вдавил кнопку, и тонкий радиолуч устремился к зависшему в миллионе миль от Мечты Боливара кораблю-разведчику.

Динозавр сообщил командиру корабля порядок эвакуации с Мечты Боливара.

— Через три часа мы будем на суверенной территории Аризоны — на борту её космического корабля, — сказал он.

— Если до этого времени не напоремся на неприятности, — пожала плечами Пенелопа. — Они ходят за нами гуськом.

— Всё позади.

— Всё впереди, — поморщилась она. — Нам надо подумать, что мы напишем в отчётах.

— Правду. Нас всё равно вывернут наизнанку.

— Ага. И сообщить, что нас выручили московитяне?

— Так или иначе, задание выполнено. Информация добыта.

— Мы так и не знаем, открыли Ли они дверь.

— Нет. Дверь закрыта.

— Почему ты так думаешь?

— Я уверен…

* * *

Чёрный шаман не понимал, о чём с ним говорят. Он очнулся на заплёванном тротуаре. Вокруг слонялись какие-то оборванцы.

Чёрный шаман почувствовал, что эта та же планета, с которой он попал на Гасконь. Но теперь он был один в незнакомом городе. И никакого желания снова заводить какие-то отношения с Орденом у него не было.

Силы Чёрного шамана были истощены. Ему нужно было время, чтобы восстановиться. Он жаждал крови.

Но времени ему не дали. Он попал в самый центр трущобной территории, контролируемой «Койотами» — самой отпетой бандой Ла-Паса. Естественно, странного незнакомца, возникшего неподалёку от их штаба, взяли под жирные чёрные руки и привели к Беззубому — главарю шайки.

— Ты кто такой, урод? — миролюбиво осведомился Беззубый.

Чёрный шаман пожал плечами, он не понимал ни слова из того, что ему говорили.

— Ты что делаешь около логова? Чёрный шаман вновь пожал плечами.

— Он немой, — воскликнул Красный Обезьян, тыкая в сторону колдуна автоматом.

— Пришить и выбросить в реку, — порекомендовал Буйвол — личный телохранитель Беззубого.

— А маба ту, — произнёс Чёрный шаман, и его глаза встретились с тёмными глазами Беззубого.

Чёрный шаман ощутил, что в нём зашевелилась сила. Он почуял зов тьмы, которая была в этом человеке. Его душа черна. А какими душами, как не погрязшими в насилии и крови, ещё владеть Чёрному шаману?

Красный Обезьян ткнул Чёрного шамана стволом автомата в бок.

— Жирный. Может, забить его на колбасу? — коротко хохотнул он.

— А кто тебе разрешил разевать пасть без спроса? — зарычал Беззубый. — Или ты собрался на кладбище?!

— Но…

— Прикрой своё помойное ведро, звуки из него воняют дерьмом! — Беззубый внимательно посмотрел на Чёрного шамана.

— Этот парень останется с нами. С ним надо разобраться.

Чёрный шаман слегка улыбнулся. Он не понимал испанского. Но он догадался о том, что говорит главарь шайки своим подчинённым.

Этот мир устраивал Чёрного шамана. Он напоминал ему чем-то его джунгли. Тут наверняка будет место культу Буду и его Владыке…

* * *

Магистр и Рыцарь Рыжего Пламени очнулись там, откуда они отправились в путешествие в далёкий мир.

Магистр стоял в центре площадки. Он огляделся. Эфирогенераторы были на месте.

— Мы дома, — поражение прошептал Рыцарь Рыжего Пламени.

— Не забывай, что это ещё не дом, — произнёс Домен. — Но нам нужно домой.

— Да, Магистр, — склонил голову Рыцарь Рыжего Пламени.

— Скоро сюда нагрянут гости. А дома у нас много дел. Мне кажется, нам нужно во многом пересмотреть цели и задачи нашего Ордена.

— Пережитый кошмар невозможно передать словами.

— Я сделаю всё, чтобы больше никто не пытался открыть дверь.

Магистр привычно потянулся к груди, где висел Талисман Пта, и отдёрнул руку. Талисман остался на проклятой Гаскони.

* * *

Что такое оказаться в лапах многочисленных комиссий, Сомов знал по собственному опыту. Такое уже было однажды, когда они с Филатовым вернулись с сувенирами от приоров. О том случае вспоминалось с содроганием. Тогда специалисты разведки и комитета по науке вывернули наизнанку все мозги, слизав последнюю каплю информации по поводу происшедшего. Нынешняя процедура была не менее отвратительной.

Длились разбирательства три недели. Госпитальер проклял всё на свете.

— Эту куда хуже, чем шататься по трущобам, — в сердцах бросил он разведчику.

— Тыне прав! — серьёзно ответил тот. — В трущобах хуже.

— Вопрос спорный.

В один прекрасный день их вызвал председатель комиссии паучников академик Рогатин. Он принимал в просторном кабинете, в котором можно было ездить на машине.

— Присаживайтесь, — он указал на силовые кресла, выглядящие как едва мерцающие над полом облачка.

Сомов с размаху плюхнулся на него, ощущая, как силовые линии приятно охватывают тело.

— Что вы нам хотите сообщить? — зло спросил он. — Что исследования закончены?

— Скажем так, первый этап исследований, — сказал академик Рогатин.

— Что?!

— А на что вы надеялись, уважаемый Никита Фёдорович? Вы — единственный человек, который побывал за гранью нашей Вселенной и вернулся обратно. Так что теперь от вас не отстанут долго.

— Я хочу в госпиталь. Я хочу работать.

— Успеется. Думаю, через недельку мы отправим вас в психоразгрузочный центр Черномории.

— Ни за что! — воскликнул Сомов.

— Действительно, — кивнул Филатов.

— Ладно… — академик помолчал, потом произнёс. — Первоначальные выводы наша Комиссия уже сделала.

— И что умного установили? Где мы были? — осведомился Сомов, всё ещё злившийся. — Где затерялась эта чёртова Гасконь?

— Неизвестно. Но есть предположения. Академик щёлкнул пальцами, и справа от него вознеслась большая объёмная карта Галактики.

— Явление, которое вы наблюдали на небосклоне Гаскони — разноцветные линии вместо звёзд, говорят, что Гасконь находится в центре какой-то космической аномалии. Неудивительно, что именно там пытались пробить проход в иную Вселенную, конечно, если допустить, что это имело место в действительности…

— А не является плодом нашей галлюцинации, — закончил за него Сомов. — О галлюцинациях я достаточно наслушался от инквизиторов. Не уподобляйтесь им.

— Хорошо, не буду… Место должно быть необычным. Вот, — он ткнул в зону за пределами ареала человечества. — Чёрный Карман.

— Что-то слышал, — задумчиво протянул госпитальер.

— Чёрные дыры известны всем — схлопнувшиеся в точку огромные массы, туда проваливается вещество, время там прекращает свой ход. Правильно?

— Да.

— Гравитация ломает материю и пространство… Что ломает материю и пространство в Чёрных Карманах — неизвестно.

Гравитационных аномалий там нет. Просто ничего не может попасть в определённую область пространства и выйти оттуда. Математические модели показывают, что картина звёздного неба там будет похожа на ту, которую вы наблюдали на Гаскони.

— Ив Чёрный Карман может провалиться целая планетная система? Там же было солнце. Гасконь вращается вокруг него.

— Этот карман в диаметре полсветогода.

— Да, но корабли с переселенцами как-то попали туда! — госпитальер поднялся с силового кресла и ткнул пальцем в Чёрный Карман.

— Как-то попали, — не мог не согласиться академик Рогатин. — Но как — мы не знаем.

— А где сам Орден Копья? — спросил разведчик. — Судя по всему, у них достаточно высокотехнологичная цивилизация.

— Где? — хмыкнул академик, поднялся и ткнул пальцем в карту. — Может, здесь. Может, здесь — он ткнул в другое место. — В Галактике сто миллиардов звёзд. Думаю, наши поиски затянутся надолго.

— А их база на Мечте Боливара?

— Она была эвакуирована в тот же день, когда вы вернулись с Гаскони.

— Значит, с нами вернулся и Магистр, — кивнул Филатов.

— И у нас под боком неизвестный враг.

— Да, — кивнул академик.

— Они могут попытаться вновь пробить дверь, — сказал Филатов.

— Вряд ли, — покачал головой Сомов. — Дверь на Гаскони забита наглухо. Я это знаю наверняка. Но…

— Что? — подался вперёд академик.

— Но есть ещё много дыр, где дуют сквозняки с других миров…

Рассказы

Надежда человечества

«Последний день референдума! — бодро вещал с телеэкрана моложавый жизнерадостный диктор. — Такого ещё не знала история! Казус, кото…» Главврач с неожиданной поспешностью вдавил кнопку на пульте, и экран стереовизора померк.

— Итак, Сомус, вы возвращаетесь в большой мир, — начал он своим бархатным голосом, в котором сейчас почему-то чувствовалось некоторое смущение. — Надеюсь, отныне вы станете полноценным членом общества.

— О да, конечно!

Покорённый дружелюбным тоном и участием, Сомус в этот момент испытывал к главврачу симпатию и чувство благодарности. Хотя, если разобраться, благодарить его было не за что. Главврач мог быть и другим — жёстким и даже грубым, но в этот момент Сомус начисто забыл об этом.

— Надеюсь, вы добросовестным трудом внесёте посильный вклад в благоденствие человечества.

— Постараюсь, доктор.

— Надеюсь, вы никогда больше не станете постояльцем нашего заведения.

— Помилуй, господи!

— А теперь позвольте мне проводить вас.

— Ну зачем же? Не стоит беспокоиться, — засмущался Сомус, но главврач уже поднимался из-за стола.

Длинные коридоры из плохо отёсанного камня, грубый деревянный настил, тускло мерцающие лампы… Ничто не должно было напоминать о стерильно совершенном, никелированно-пластмассовом компьютерно-ракетном мире за пределами лечебницы.

Вниз вела винтовая лестница. Она заканчивалась толстой дубовой дверью с бронзовым кольцом.

— Доставляли меня сюда через парадный вход, — буркнул Сомус.

— Понимаете ли, там сейчас ремонт, и…

— Да нет, ничего. Я не заслуживаю парадного входа.

Дверь со скрипом отворилась, и в глаза Сомуса ударил яркий свет. Летний день был солнечным и тёплым. Несмотря на то, что клиника находилась в центре гигантского мегаполиса, во дворе с тенистыми деревьями и пышными клумбами было тихо. Шум не мог пробиться сквозь силовую защиту.

— Сомус, если бы вы знали, как я рад вас видеть!

Со скамейки поднялся низенький толстяк с добрыми, наивными глазами и широкой обаятельной улыбкой. Он был похож на персонажа компьютерной игры «Ужас в доме». Одет он был в мешковатый костюм и мятую шляпу.

— Кто это, доктор?! — испуганно воскликнул Сомус, отшатываясь от распахнувшего объятия толстяка.

— Друг, Сомус, друг. — Главврач покраснел и опустил глаза. — Теперь у вас будет много друзей.

Доктор повернулся, и тяжёлая дверь за ним захлопнулась.

— Меня зовут Думдук! — сказал толстяк, беря Сомуса под руку и улыбаясь ещё шире. Пальцы у него были железные. — Идёмте. Я позабочусь о вас. Кто-то должен протянуть руку страждущему в этом суровом мире.

Думдук провёл бывшего пациента к стоящему у клумбы роскошному красному астромобилю. Сомус слышал, что астромобили пришли на смену бензиновым монстрам и питались непосредственно космической энергией.

Когда астромобиль вырулил на шоссе, Сомус, оглянувшись, увидел у парадного входа в клинику огромную пёструю толпу. Можно было различить телевизионщиков с камерами в руках.

— Чего они там собрались? Ждут сошествия Господа?

— Может быть, — задумчиво кивнул толстяк, откидываясь на сиденье. Теперь бешено мчавшейся машиной управлял компьютер. — Но к нам это не имеет отношения. Нет, ну как же я рад вас видеть! Не так часто приходится встречать таких дорогих гостей.

— С тех пор как ещё в пятом классе я разбил уникальный спектроскоп, никто меня не называл дорогим.

— Всё меняется. Сегодня вы червь, завтра — король.

— Я всё-таки ничего не понимаю. Хотелось бы знать…

— Узнаете всё через несколько минут.

Все здания были облеплены рекламами, ярко сверкавшими в лучах солнца: «Дальний космос — наше счастливое будущее!», «Голосуя за программу «Космик», вы голосуете за прозябание и нищету», «Космик» — ваша надежда». А в небе светилась надпись: «Голосуя за «Космик», вы голосуете за жуткое будущее ваших детей!» Схватка между фирмами «Планета» и «Космик» шла не на жизнь, а на смерть.

За окнами астромобиля проносился город, и Сомус растерянно осматривался. За полгода лечения он отвык от лязга, шума, яркого света и громад зданий. Он пытался сориентироваться, соображая, по каким улицам они едут, и не смог. Да и немудрено: новые здания имели изменяющуюся геометрию: сегодня — шпиль, завтра — спираль или шар на палочке.

— Приехали, — сказал Думдук, когда астромобиль свернул к громадному, похожему на падающую ель зданию. «Отель «Скат-три», — сверкала реклама наверху, — самый фешенебельный отель города».

Их ждали. К астромобилю подошли два монументальных, будто из стали отлитых атлета, походивших на персонажей игры «Укуси меня за хвост». Глаза у них были тусклые, равнодушные, но когда они взглянули на Сомуса, то в них проскочила искорка неподдельного интереса. Атлеты неотступно следовали за гостем в вестибюле, стояли по обе стороны дверей лифта, будто боялись, что тот сумеет каким-то образом открыть автоматические двери и выпрыгнуть на ходу.

Номер, где ждали Сомуса, находился в поднебесье — на триста четвёртом этаже. Старинная мебель, ковры, картины…

Атлеты остались стоять у входа, привычно бросив руки за спины.

Из кресла поднялся мужчина, одетый в чёрный хитон из оптикопластика. Этот материал был очень дорог, и носили его только богачи. Оптикопластик полностью поглощал световые лучи, поэтому казалось, что у этого человека нет туловища. Внешне хозяин номера чем-то походил на Думдука: так же толст, даже чуть поупитаннее, и глаза те же, только ещё добрее, и голос такой же вкрадчивый, только помягче, потише. Он очень походил на персонажа компьютерной игры «Ночь в свинарнике».

— Вы бы знали, Сомус, как я рад вас видеть!

Человек без туловища почти точь-в-точь повторил слова Думдука. Бывший пациент спецклиники вежливо улыбнулся в ответ, чувствуя себя не в своей тарелке. Он понимал, что оказался в центре какой-то авантюры, и внимание этих людей, их вежливость были для него ножом острым. Он подумал, что вскоре всё разъяснится и его, как самозванца, выгонят взашей.

— Присаживайтесь.

Сомус уселся в мягкое кресло, а оба толстяка — напротив него. Толстяк в хитоне налил в рюмки коньяк и сказал:

— Знаете, я даже волнуюсь. Нечасто приходится встречаться с людьми, двигающими делами такого масштаба.

— Какого масштаба? — спросил Сомус, понимая, что минута его развенчания и выкидывания взашей близится.

— Будто сами не знаете. Интересно, предполагал ли кто, глядя на вас в детстве, какое вас ждёт будущее?

— Предполагали. Ещё мать говорила: ничего из тебя не выйдет путного. Вот и довела меня судьба до клиники.

— О, это вас не должно удручать! Немало великих прошло через годы раздумий и трудов разума, находясь в тюрьмах и психушках.

Сомусу показалось, что толстяк к нему подлизывается. К нему, рядовому тридцатидвухлетнему конструктору компании «Океан», подлизывается богач, запросто снимающий номер в «Скат-три». Положительно, за последние полгода мир окончательно сошёл с ума.

— Так что я всегда был против драконовских законов, — продолжал толстяк в хитоне. — Ну, любит человек современную технику, так что же — сразу его объявлять ненормальным?

— Если б нашли у меня тогда наркопрограммы, — покачал головой Сомус, — то меньше чем о трёх годах кутузки и думать нечего.

Да, тогда Сомусу повезло. Когда к нему завалились гориллы из полицейского управления, он успел сунуть в сжигатель одну дискету. Вторая же была спрятана в тайнике, и её не нашли.

Проблема с компьютерами возникла ещё в конце двадцатого века. Уже тогда простейшие компьютерные игры на много часов приковывали людей к экранам. На этой почве развилась массовая неврастения, и как следствие появились первые центры реабилитации. Но настоящая бомба взорвалась, когда появились наркопрограммы. Хоть раз попробовав эту игру, человек полностью погружался в компьютерный мир, абсолютно не реагируя на внешние раздражители.

Сомус пристрастился к компьютерным наркотикам года три назад. Он всю жизнь чувствовал какую-то неудовлетворённость. Чего-то не хватало. Занудная работа, занудная жизнь, занудные друзья, женщины и сослуживцы. А причина этого всеобъемлющего, катастрофического занудства была в нём, Сомусе. Он всегда был посредственностью, не способной к настоящим взлётам или хотя бы к падениям. От таких, как он, ничего в жизни не зависит. И самое дрянное заключалось в том, что он сам прекрасно это понимал. И ничего не мог изменить. Только мечтать мог и ещё — завидовать.

А завидовать было кому! Хотя бы его однокласснику Хамту. Первый человек, ступивший на планету иной звёздной системы. Ах, какой потрясающий миг, когда он сходил по трапу рейсового астролёта! Его встречали толпы людей, которые были счастливы видеть знаменитого астронавта. А ведь Сомус тоже мечтал о звёздах. Не раз, прикрыв веки, видел себя на месте Хамта.

Но звёзды, увы, недоступны таким ничтожным людям.

Сомус знал, что мир должен перевернуться, прежде чем кто-то узнает о его существовании.

Скорее всего, стойкий комплекс неполноценности и привёл его к компьютерным наркотикам. Компыотнаркам. По сути, игра — целая вселенная, где всё послушно твоей воле и зависит исключительно от тебя. Ты властелин, хозяин, бог и покровитель.

«Может, это тоже наркоигра?» — думал Сомус, оглядывая номер.

Он надавил на оба глазных яблока, и предметы раздвоились. Нет, это реальность, никуда от неё не денешься.

— Если бы мы встретились с вами раньше, — сказал толстяк в хитоне, — вас бы не только не сунули в лечебницу, но у вас были бы любые наркопрограммы. Но сегодняшний день изменит всю вашу жизнь. Вы станете богатым, уважаемым человеком. Если, конечно, не откажетесь от нашего предложения. В противном случае, как это ни прискорбно, вы умрёте.

Говоря эти страшные слова, толстяк не переставал улыбаться, и это больше всего подействовало на Сомуса. Он понял, что для этих людей жизнь какого-то неудачника-наркомана не значит ничего.

— Что я должен делать? — сдавленным голосом спросил Сомус.

— Всё очень просто. Работа не пыльная, но сделать её можете только вы. Дело в том, что…

Голос человека в хитоне заглушил треск и грохот. Страшная сила сорвала дверь номера с петель, и на пороге возникла могучая фигура человека в чёрном фраке. Импозантная одежда никак не гармонировала с низким лбом, маленькими глазками со зловещим огоньком, безобразным телом. Он напоминал персонаж из компьютерной игры «Твой добрый друг».

Атлеты у входа ничего не смогли с ним сделать. Раздался треск, как от бильярдных шаров, — это непрошеный гость ударил стражей лбами друг о друга и, как котят, кинул в угол.

— Уброб! — в ужасе воскликнул толстяк в хитоне.

— Ты прав, жирный, презренный человечишка. Негодяй! — Пришелец громко засмеялся. От этого зловещего смех кровь стыла в жилах.

— Они подключили Уброба! — обречённо крикнул Думдук и кинулся к двери, но гигант одним прыжком настиг его и легонько ударил по голове. Думдук упал без чувств. Такая же участь ждала и толстяка в хитоне.

Затем Уброб легко, будто куклу, кинул на плечо Сомуса и, не обращая внимания на таращившихся на него жильцов, направился к лифту. Он прошёл через холл, вышел на улицу, открыл дверцу мрачного — чёрного с белой полосой — астромобиля и швырнул Сомуса на заднее сиденье. Астромобиль сорвался с места и влился в поток уличного движения.

Сомус, съёжившись на сиденье, с удивлением смотрел, как Уброб, небрежно щёлкая кнопками, уверенно ведёт астромобиль. На такой скорости это невероятно трудно и требует отточенной реакции. Поэтому в городе машинами управляли компьютеры. Уброб же не только управлял, но и успевал говорить с пленником.

— Ты, наверное, боишься меня, мерзкий, жалкий и гнусный человечишка убогий?

— Д-да… — Зубы Сомуса стучали от страха.

— Уброба все боятся, ха-ха! Потому что Убробу нравится убивать. Ха-ха! Но ты, презренный человечишка, можешь не бояться. Станешь делать, что говорят, — будешь жив и богат. Ты любишь деньги?

— А вы — нет?

— Уброб не любит денег. Уброб любит убивать.

В такой дрянной компании Сомусу никогда не приходилось бывать. Легче найти общий язык с не жравшими месяц людоедами. Тяжёлые, мрачные предчувствия терзали его душу.

Тем временем астромобиль, с огромной скоростью мчавшийся по шоссе и обгонявший другие машины, нырнул в туннель и оказался в районе промышленных предприятий. Уброб съехал с основного шоссе и начал крутиться в закоулках между приземистыми складскими помещениями и причудливо слепленными бетонными и пластиковыми нагромождениями цехов-автоматов. Наконец машина выехала на узкую улочку, зажатую бетонными обшарпанными стенами, и остановилась.

Уброб выбрался наружу, подошёл к стене, нажал на какую-то кнопку, и часть стены отошла в сторону. Он вытащил Сомуса, втолкнул его внутрь и щёлкнул выключателем.

— Будь здесь, иначе Уброб с удовольствием убьёт тебя. Придёт хозяин Уброба и будет с тобой говорить, мерзкий человечишко-урод.

— Ну и тип, — под нос пробормотал Сомус, когда стена за Убробом закрылась.

Помещение, где он оказался, было складским. Повсюду стояли штабеля ящиков с яркими фосфоресцирующими наклейками. Из мебели присутствовал расшатанный деревянный стул. Сомус уселся на стул и вздохнул. Он ничего не понимал. Наверное, так же чувствует себя бабочка, живьём подколотая к чьей-то коллекции.

Сомус потерял счёт времени. Наконец снова открылась стена, и на пороге возникла какая-то фигура. Это был Думдук!

— Вы… — только и смог сказать Сомус.

— Ну не мог же я оставить в беде такого человека, как вы. Помочь вам — мой святой долг. — Думдук махнул пистолетом, зажатым в кулаке: — Пошли быстрее!

Сомус на подкашивающихся ногах пошёл к выходу. Красный роскошный астромобиль стоял на замусоренном асфальте. Думдук потянулся к дверце, и в этот момент из-за поворота вынырнула чёрная с белой полосой машина. Раздался визг тормозов, машину занесло, и она остановилась метрах в двадцати от них.

— Жалкие людишки-сволочи! — раздался знакомый голос.

Думдук, укрывшись за астромобилем, начал палить в Уброба из пистолета. Тот не остался в долгу, и началась ожесточённая перестрелка. Нервы Сомуса этого выдержать не могли.

— А-а-а! — диким голосом заорал он и, не обращая внимания на свистевшие вокруг него пули, бросился прочь.

Он бежал, пока хватило сил, пока не споткнулся и не упал. А когда поднял глаза, то увидел, что выбрался из промышленного района на жилую улицу. Какая-то женщина, брезгливо посмотрев на него, крикнула:

— Наркоман чёртов!

А спортивного вида парень помог подняться.

Сомусу хотелось исчезнуть, уехать подальше, скрыться. Он остановил такси, набрал на пульте свой адрес.

Знакомый привратник — пожилой, в строгом форменном костюме — вытаращился на Сомуса, будто увидел зелёного слона с сигаретой во рту. Сомус нажал на кнопку лифта.

— О, мистер Сомус! — воскликнул привратник. — Мистер Сомус, я и моя жена хотели бы знать…

Сомус стеклянными глазами посмотрел на него и нырнул в лифт.

Подойдя к своей двери, он ощутил прилив уверенности. Да, он у порога своей квартиры, островка спокойствия, где он прожил восемь лет. Тут тихо и спокойно, тут нет никаких толстяков и Убробов.

Но сказано: не думай о духах — можешь привлечь их. Как только он подумал об Убробе, его массивная фигура возникла на лестничной площадке.

— Жалкий человечишка, подлец низменный! Ты хотел обмануть Уброба? Ха-ха! Я бы тебя с огромным удовольствием прикончил, если бы ты не был нужен хозяину.

Сомус почувствовал безысходность, как в игре «Стрела времени», когда проиграешь кряду семьсот очков. Уброб протянул к нему огромную ручищу.

— Пойдём со мной, жалкий человечишка, трус низчайший. — Его пальцы пребольно сжали плечо Сомуса, но в этот момент появились новые действующие лица — двое подтянутых полицейских, капитан и сержант. В руках у сержанта был тяжёлый бластер.

Уброб заметил полицейских слишком поздно. Сверкнула молния, и рука, схватившая Сомуса, отлетела и упала на пол. Из неё посыпались железки и микросхемы. Второй выстрел пришёлся в грудь, и Уброб упал на пол.

— Стойте на месте, Сомус! — крикнул капитан. Он подошёл к безжизненному телу и ударил его ногой, затем для верности выстрелил ещё пару раз.

— Что же это творится? Кто вы такие? — плаксиво взвыл Сомус.

— Мы — офицеры спецподразделения. А это, — капитан опять пнул ногой тело, — убийца-робот. Сокращённо — Уброб. Натравили его на вас потому, что ставка слишком велика.

— А зачем я — то вам нужен?

— Пригласите в квартиру, и поговорим спокойно. Сомус кивнул, прижал палец к замку, и дверь открылась. В квартире было чисто, воздух свежий — автоматика работала исправно.

— Ну, рассказывайте.

Сомус уселся на диван. Он немного успокоился. Рядом представители власти, готовые защитить его, и, похоже, худшее позади.

— Вы слышали о программах «Космика» и «Планеты»? — спросил капитан, и Сомус утвердительно кивнул. — Одна компания представляет план освоения дальнего космоса, где есть планеты, похожие на Землю. А «Планета» не советует тащиться так далеко и предлагает для начала освоить ближайшие планеты и спутники, собственно говоря, видоизменить их. Обе программы гигантские и определяют судьбу человечества минимум на пятьдесят лет вперёд. Такие эпохальные вопросы решаются всенародным референдумом. Вам что больше по душе?

— Конечно, программа «Космика». Дальний космос, новые земли, огромные перспективы… Это же удивительно!

— Мне тоже, — улыбнулся капитан. — Сегодня референдум завершился.

— И кто победил? — с интересом спросил Сомус.

— За проект «Космик» 103 миллиона 566 тысяч 112 человек.

— А против?

— Ровно столько же. Проголосовали все, кто имел право голоса.

— И что теперь?

— По закону обсуждение откладывается на пять лет, если только…

Капитан замялся, посмотрел на сержанта.

— Если только что?

— Остался один не проголосовавший… Это — вы. У Сомуса перехватило дыхание. Наконец он выдавил:

— Это ужасно.

— А что ужасного? Вы человек, от которого зависит, какое будущее нас ждёт. Вы можете открыть нам большой космос, а можете и…

— На кого работали толстяк и Уброб?

— Толстяк — это Думдук? На «Космик» А Уброб — на «Планету».

— Так вот, толстяк обещал меня убить, если я проголосую «за», а Уброб — если «против».

— Да бросьте вы! В такой момент неприлично трусить. Мы обеспечим вашу безопасность. Отказаться от голосования вы не можете. За это предусмотрена уголовная ответственность.

— Бог мой! Куда ни кинь…

Сомусу стало ещё хуже, чем тогда, когда Уброб сграбастал его в охапку. Он, Сомус, младший конструктор, вечная посредственность, зануда и серость, может, оказывается, повлиять на судьбу планеты. Имеет возможность открыть путь к звёздам. То, о чём он мечтал!

— Бросьте причитать, — резко сказал капитан. — Собирайтесь. Мы доставим вас в пункт для голосования.

— Мне надо переодеться, — сказал Сомус.

Он встал и направился в спальню. Там достал свой лучший костюм, свежую рубашку. Вершитель судеб человечества должен выглядеть подобающим образом.

Он посмотрел на себя в зеркало, простонал:

— Бог мой…

Затем быстро подошёл к стене, нашарил тайную кнопку, и дверца встроенного сейфа открылась. Он взял из него пластинку дискеты и сунул её в карман.

— Я готов, — сказал Сомус, выходя к полицейским. Компьютерная кабина, в обычное время используемая для других целей, во время выборов и референдумов использовалась для голосования.

— Я хочу остаться один, — потребовал Сомус, усаживаясь перед компьютером.

Полицейские вышли. Сомус быстро вынул из кармана дискету и загнал её в компьютер…

Сержант, нервно мерявший шагами комнату, глянул на часы и раздражённо заметил:

— Он там уже полчаса торчит!

— Не беспокой его, — ответил капитан. — Не каждый день приходится вершить судьбы мира.

Ещё через пятнадцать минут сержант с тревогой сказал:

— Надо взглянуть, не отдал ли он там концы? Полицейский осторожно приоткрыл дверь и шагнул в комнату. И тут же донёсся его сдавленный вскрик:

— Капитан, идите сюда!

Капитан, схватив бластер, кинулся на зов. Он был готов к любым неожиданностям, но только не к тому, что предстало перед его взором.

Сомус сидел, сосредоточенно нажимая клавиши дисплея. Экран трёхмерного компьютера таинственно мерцал.

— Чёрт возьми, что это такое? — воскликнул капитан.

— Он зарядил наркопрограмму. Вместо того чтобы голосовать…

— Чёрт побери! Теперь он считается невменяемым, подлежит лечению в клинике и голосовать не имеет права…

Браконьеры

— Лаврушин, ты маньяк, — вновь занудил Степан, поправляя тяжёлый рюкзак на своём мощном борцовском плече. — Зачем ты заволок меня в эти заросли?

Спор этот длился уже три дня и обещал продлиться ещё минимум двое суток — как раз запланированное время похода.

— Повторяю для непонятливых, — кинул Лаврушин, худосочный очкарик лет тридцати с подслеповатыми глазами и топорщащимися усиками. — Тебе нужна была перемена обстановки. Ты зачах в лаборатории за компьютером. И вообще — ты проклятый городской мутант, взросший на выхлопных газах и заводских выбросах.

Тебе нужен кусок дикой природы, пара десятков километров в день через бурелом и свежий воздух. Возражения?

— Если б я знал… — вздохнул Степан, перекладывая рюкзак на другое плечо.

— По таким болотам Сусанин поляков не гонял.

— Посмотри, какая красота, — Лаврушин остановился и вздохнул полной грудью, оглядываясь. — Первозданная природа.

Чаща была ничего себе — нетронутая, глухая. Великаны деревья с покрытыми мхом стволами врастали в почву могучими корнями. Везде попадались истлевшие коряги, и лицо Степана с отвращением кривилось, когда сапог утопал в их трухлявости. Было полно грибов, в основном — породистые поганки на тонких ножках. Ломиться через чащу было нелегко. А тут как раз пошли овраги.

— В таких краях стоят избушки на курьих ножках, — воодушевлённо произнёс Лаврушин. — Именно здесь лешие чувствуют себя привольно. И при призрачном лунном свете плещутся в озёрах русалки.

— Нам только нечисти и недоставало. Нет, ты мне скажи, стоило лететь три часа на самолёте, чтобы топтать эти коряги? Да ещё не сегодня-завтра приблудный медведь задерёт, если перед этим зеки беглые не попадутся или браконьеры не подстрелят.

— Нытик ты. И пессимист.

— А я и не скрываю, — пожал плечами Степан, и рюкзак сполз на землю, ударив его по ноге. — Не-ет, — застонав от боли, прошипел он. — На все красоты теперь — только из окна туравтобуса. За лесом — в Сокольники. За зверем — в Московский Зоопарк!

— Злыдень. Держать зверей в зоопарке негуманно.

— Кто бы говорил о гуманности, садист ты… К чёрту все эти заповедники!

Ненавижу!

— Кстати, есть теория, что Земля — тоже своеобразный космический заповедник. Высшие цивилизации оставили её, как кусок нетронутой природы. И дают человечеству жить здесь, как оно хочет.

— Кандидат наук Лаврушин на любимом коньке по имени аномалыцина. Бред!

Пошли дальше, Сусанин…

Степан поднял рюкзак, сделал шаг вперёд, и…

Сначала послышался разбойничий посвист. Потом — сухой щелчок. Блеснула молния и врезала по мшистому стволу дерева в двух метрах от Степана.

Друзья застыли на миг в изумлении. И тут зазвучало залихватское: «У-люлю!» Лаврушин резко обернулся и ощутил, как ноги его слабеют, а голову наполняет какой-то туман. Ведь то, что он видел, просто не могло быть на самом деле. Из-за кустов выглядывал ПРИШЕЛЕЦ!

В том, что это именно пришелец, сомнений было немного. Огромные уши существо будто позаимствовало у Чебурашки. Лицо тоже вышло из-под карандаша пьяного мультипликатора. Двумя руками оно придерживало солнцезащитные очки, спадающие со здоровенного носа-картошки. Две оставшихся руки по-ковбойски стискивали рукоятку предмета, весьма напоминавшего пистолет.

«В научно-фантастических романах это называется бластер», — мелькнуло в голове Лаврушина. Следующая мысль-порыв была проста и понятна — надо сматываться!

Он сиганул вперёд, будто прыгал в бассейн, оцарапал руку о корягу, чудом ничего не сломал, вскочил и увидел, как блеснувший луч впился в замершего Степана. Тот повалился на землю. У Лаврушина сердце сжала холодная рука. Он не мог поверить, что его друг погиб. Но убиваться по этому поводу не было времени.

Лаврушин прыгнул в овраг. Перекатился через голову. Поднялся на ноги, опять упал. Перед глазами мелькнула ослепительная молния. Он отпрянул, бросился в другую сторону, но опять мелькнула молния. Его будто гнали по низу оврага.

Он, спотыкаясь, побежал вперёд. Затылком ощущал на себе чужие холодные взгляды. Он ждал, что из-за деревьев блеснёт молния. Под ногами хлюпала вода струящегося ручейка. Из-за дерева справа и сзади метрах в семидесяти возник ещё один четверорукий силуэт. Беззвучный выстрел ударил в трёх метрах перед Лаврушиным.

— Мазилы, — прохрипел беглец, пригибаясь.

Он оглянулся. Сзади метрах в ста маячили ещё трое пришельцев. Они тоже бежали по дну оврага, но достаточно неуклюже, так что расстояние увеличивалось.

Враги начали беспорядочную стрельбу, но или они действительно были мазилы-профессионалы, то ли оружие оставляло желать лучшего.

«Неужели оторвусь?» — подумал Лаврушин, напрягая силы. И почувствовал ледяную волну на затылке. Он понял, что появилось ещё НЕЧТО. И ему совершенно не хотелось знать, что же именно. Не хотелось оборачиваться. Но он обернулся. То, что он увидел, наполнило душу отчаянием.

Сверкая огненными призматическими глазами, его преследовало восьминогое чудовище. Ярко-жёлтая шкура была настолько гладкой, что, казалось, сделана из золота. Из огромной, как раскрытый чемодан, пасти высовывался длинный язык — он развевался как шарф. С неминуемой неизбежностью, как летящий снаряд, монстр настигал Лаврушина. За один прыжок он преодолевал десять-пятнадцать метров. И, как ни крути, Получалось, что от жертвы его отделяло шесть-семь прыжков.

Лаврушин всё ещё бежал вперёд, понимая, что это бесполезно. За спиной раздавались мокрые шлепки.

Он упал на землю. Ткнулся лицом в мокрую траву. Хотел подняться, но вдруг расслабился. Теперь уже всё равно. Не успеть!

Тяжесть навалилась на его спину — мощно, но как-то аккуратно, ничего не ломая и не корёжа. Лаврушин почувствовал, что его приподнимают, оттаскивают от ручья. Потом отпускают.

Лаврушин, опершись локтями о землю, приподнялся. Огляделся. Восьминог, облизываясь своим раздвоенным ярко-фиолетовым языком, лежал метрах в пяти в стороне, искоса поглядывая на жертву. Трое четвероруков остановились поодаль.

«Эх, если бы по честному, я бы каждого из них одним ударом», — непонятно для чего хорохорясь перед самим собой, подумал Лаврушин.

Четверорук неторопливо поднял бластер. Чёрный зрачок уставился в лицо землянина.

«Эх, как глупо жизнь кончается», — подумал Лаврушин и неожиданно для себя крикнул:

— Стреляй, фашист четверорукий! Всех не перестреляешь!

Ослепительный свет. Потом тьма.

* * *

Судя по положению солнца на небосклоне, очнулся Лаврушин часа через три.

Он как тигр был спелёнат в крепкую сеть, закреплённую на двух шестах. Недалеко от него в том же положении висел Степан. Вид у него был нарочито беззаботный, очнулся он пораньше своего товарища.

— Ты жив? — прошептал Лаврушин.

— А ты не видишь?

— Думал, пристрелили тебя злыдни. Даже жалко немного стало.

— Ох, спасибо. Кто бы мог подумать.

— Я бы никогда не подумал.

Друзья, несмотря на отчаянность положения, начали точить лясы. Чувствовали они себя неплохо. Как после обычного сна.

Степан начал лениво насвистывать песню Высоцкого «Охота на волков».

Шесты возвышались с краю просторной поляны. С другой её стороны стоял космический корабль. Больше всего он походил на слегка помятую банку из-под пива в десять метров высотой. Его цвет копировал цвет окружающей среды.

— Мимикрия, — сказал Степан, заметив, куда устремлён взор друга. — Корабль-шпион.

— Ага, — хмыкнул Лаврушин. — Агрессоры с Венеры. Давно ждали.

— На допрос потащат.

Однако допрашивать их никто не собирался.

Восьминог, положив на передние лапы тяжёлую голову и вывалив на траву длинный язык, дремал у звездолёта. Двое четверорукое собирали что-то вроде складных стульев. Один, в чёрных очках, разлёгся на траве, пялясь в голубое небо. Ещё один вытаскивал из люка какие-то банки, свёртки и коробки. По огромным синим ушам пришельцев от дуновения ветра пробегала рябь, как по водной глади.

Одеты гости из космоса были в разноцветные комбинезоны. Одежда была старая, потёртая. У одного на зелёном колене сияла лимонно-жёлтая заплата. У другого по спине шёл грубый шов.

Вскоре земляне уже могли различать их. Один был толще других, второй — худее, очкарик прихрамывал на правую ногу. Физиономии были сытые и нахальные.

— Высшая цивилизация, — заворчал Лаврушин. — Сброд какой-то!

— Ага. Пивом в розлив с такими мордами торговать, — согласился Степан.

Расставив стулья полукругом и разложив свёртки, толстый и длинный пошли к деревьям. У длинного в руке сверкнул предмет, похожий на зубную щётку. «Зубная щётка» прошлась по стволу тонкой берёзки, дерево, срезанное как бензопилой, упало. Его распилили на дрова.

— Лес портят, — произнёс Лаврушин.

— Да уж, — с каким-то мрачным, скрытым от посторонних пониманием произнёс Степан.

— Костёр, наверное, хотят запалить.

— Не без этого.

— И зачем им костёр? — протянул Лаврушин, пытаясь поймать ускользающую мысль. И вдруг его как током пронзило.

— Сожрут!

— Ага, — нарочито беззаботно согласился Степан.

— Зажарят и сожрут!

* * *

Солнце закатилось за лес, перед уходом плеснув на небо ведро алой краски, которую вскоре пожрала тьма. Лес наполнялся ночными звуками.

Несколько часов пришельцы не вылезали из звездолёта. Земляне висели на шестах. Мышцы страшно затекли. Лаврушин пытался раскачивать «гамак» в надежде на то, что шесты обломятся, но увлечься подобными бесплодными попытками ему не дали. Восьмилап приподнял бегемотообразную морду и беспокойно засвистел.

— Во, отдохнули, людоеды, — сказал Степан.

Люк распахнулся, и из звездолёта высыпала развесёлая компания. Они расселись на стульях вокруг поленьев. Восьмилап подполз к ним на брюхе. Толстый одобрительно похлопал по золотой шкуре. Худой чиркнул «зубной щёткой» по деревяшкам, и взметнулся огонь.

По-домашнему потрескивали поленья. Красный огонь бросал блики на физиономии пришельцев. Лаврушин, старый турист, обожал костры и знал в них толк.

Но от этого костерка веяло пожарищами инквизиции.

Костёр горел всё сильнее и сильнее. Неужели правда сожрут? Лаврушин воспринимал происходящее, как отгороженное бронированным стеклом. Ему не верилось в то, что представало перед ним. Такого не могло быть. Их не могли вот так по подлому сожрать!

Пришельцы начали разворачивать свёртки и выкладывать разноцветные кубики, кидать их в рот. Тщательно пережёвывая пищу, они лениво пересвистывались.

Неожиданно Лаврушин осознал, что улавливает мысли пришельцев. Скорее всего, «Чебурашки» общались друг с другом как посредством свиста, так и с помощью телепатии. Мысли эти были наполнены целым океаном малопонятных символов и неясных картин. Но время от времени будто высвечивались чёткие изображения: звёздное небо; далёкий и вместе с тем такой близкий дом; а потом ясная, как на слайде, картина — Лаврушин и Степан сидят в трёхкомнатной клетке, обставленной шикарной мебелью, с телевизором, со столом, заваленным деликатесами, а мимо прохаживаются четырехрукие, восьминогие, шестиглазые, безголовые и ещё чёрт знает какие существа.

«Не съедят, — с облегчением подумал Лаврушин. — В зоопарк посадят», — с ужасом понял он.

Через некоторое время хромой с какой-то торжественной медлительностью поднялся, оглядел своих товарищей и под одобрительный свист направился к люку.

Очки он так и не снял. Он притащил объёмный цилиндр на треноге и аккуратно поставил его у костра.

Цилиндр начал светиться розовым светом. Хромой обхватил его четырьмя руками, выражение лица стало блаженно. Цилиндр стал светиться послабее. Вслед за хромым к нему приложились остальные.

После этого Лаврушин ощутил, как мысли четвероруких становятся вязкими, текут медленнее, начинают путаться.

Пришельцы лениво пересвистывались. Но через несколько минут встрепенулись и стали подталкивать к звездолёту длинного. Им всё же удалось его уговорить. Он вынес предмет, похожий на гармошку, если бы её можно было раздувать с четырёх сторон. Он стал её мять, от чего по лесу понеслись звуки, будто кошка орёт в водосточной трубе. Длинный задумчиво засвистел, его друзья вторили ему.

Но эта идиллия продолжалась недолго. На поляну хлынул поток яркого красного света. «Чебурашки» повыскакивали и испуганно заметались по поляне.

Восьмилап поднял, морду и протяжно засвистел, с тоской и отчаянием.

На поляну неторопливо снижался звездолёт, как две капли воды похожий на тот, что стоял на поляне, но ярко-красный, с жёлтыми полосами поперёк. Поняв, что деваться некуда, четверорукие сгрудились в центре поляны и начали терпеливо ждать.

Люк новой «банки» отполз в сторону. На поляну спустились трое четвероруков. Они были одеты в золотые комбинезоны с серебряными иероглифами на рукавах и плечах. Они походили больше не на Чебурашек, а на сфинксов — из-за сурового выражения лиц.

Главный степенно приблизился к «Чебурашкам» и строго-назидательно засвистел. «Чебурашки», перебивая друг друга, что-то отвечали растерянным и затравленным свистом.

Прибывшие сняли с шеста сначала Степана, а потом — Лаврушина. Распороли сеть. Больше земляне их не волновали.

Друзья не могли несколько минут подняться. Мышцы затекли. Но постепенно кровь начинала пульсировать по жилам. Едва почувствовав, что в состоянии двигаться, они, держась друг за друга, бросились в чащу…

* * *

— Только скажи, что это была галлюцинация и я обычный любитель аномалыщины, — угрожающе произнёс Лаврушин.

Друзья сидели на берегу реки. Лаврушина продолжала бить нервная дрожь.

— Не скажу… Но как это всё объяснимо? — Степан отхлебнул коньяка из плоской фляжки. Там оставалось ещё пара глотков.

— Слушай теорию, — сказал Лаврушин. — Возьмём за основу идею, что Земля — космический заповедник.

— Возьмём.

— Там, где заповедник, там должны быть и браконьеры. Так?

— Ну, так.

— Мы на них и нарвались. Заскочили сюда поохотиться. Восьмилап — это их собака. Породистая, судя по отменной выучке. Ловили они нас для какого-нибудь подпольного зоопарка. А потом решили слегка покутить на лоне природы. Цилиндр — это что-то вроде самогона. Гармошка и свист — песни после выпитого.

— Ну а наши спасители?

— Непонятно.

— То-то и оно.

— А, знаю! Это их милиция…

Собачий рай

Барбос был небольшой потомственной дворнягой огненно-рыжего цвета. Если у него и имелись чистокровные предки, то это было в такой седой древности, что теперь невозможно даже предположить, к какому роду-племени они принадлежали. Его папашу увезла страшная серая машина. Мамаша, легкомысленная и гулящая, тоже недолго досаждала ему своим присутствием. Так что он ещё малым щенком остался один-одинёшенек и в полной мере испил горькую чашу, которая называется борьбой за существование.

Характер у него был незлобивый, общительный, хотя порой он и не прочь был облаять своих сородичей или случайных прохожих. Но делал он это не со зла, а порядка ради. Иначе какая ты дворняга, если стесняешься облаять случайного прохожего?

Жил Барбос не так уж и плохо. Не хуже других. И всё бы ничего, вот только досаждали люди, которых в последнее время развелось чересчур много, да стаи рычащих машин, только и ждущих момента раздавить зазевавшуюся собаку.

От людей Барбос видел мало хорошего. Иногда они расщедривались на мелкие подачки, но чаще являлись источником неприятностей. Однажды бомжи-пропойцы поймали его, чтобы содрать шкуру и по дешёвке продать скорнякам, а мясо сварить и съесть под бутылку отвратно пахнущего самогона. Так бы и случилось, если бы Барбос не перегрыз верёвку и не бросился что есть сил наутёк.

Последние недели Барбос благополучно проживал за помойным баком у китайского ресторана. Питался чем Бог пошлёт. Забавлялся лёгкими любовными интрижками. Что ждёт в будущем — интересовало его мало, всё-таки он был всего лишь собакой. И совсем уж чужды ему были мысли о смысле жизни, о её цели, о прочих высоких материях, раздумьями о которых так любят забавляться люди.

Но иногда на него нападала странная грусть, особенно после того, как ему удавалось избежать встречи с живодёрами, увернуться от машины или выйти невредимым из ожесточённой свары с собратьями. А ночью снился собачий рай — такое место, где нет людей и автомобилей, вдоволь еды, все собаки — добрые братья, ну а кроме собак там разве только кошки, да и то лишь развлечения ради.

Привычное бытие Барбоса разлетелось в миг. Польстился он на кусок аппетитного мяса и угодил в сеть. Очутился в серой машине, в которой разъезжают враги собачьего рода. Что делают с собаками, которых увозят на этих машинах?

Барбос этого не знал, но чувствовал — нечто страшное. Никто из бедняг не возвращался. Ни папаня, ни даже здоровенный непобедимый чёрный пёс, который одно время пытался выжить Барбоса и других конкурентов от китайского ресторанчика.

Когда Барбоса кидали в машину, один из мерзких её хозяев отдавил ему лапу.

Изо рта другого пахло прямо как от тех самых бродяг. Псу стало очень тоскливо, и он, распластавшись на железном полу, жалобно заскулил, готовясь к концу.

Однако его не ожидал бесславный конец. А ждало его славное будущее. У собак нет такого понятия, как слава. Они существа скромные, и им совершенно чуждо желание выставиться перед другими. Зато они знают цену теплу и сытости. А там, куда Барбос попал после тесной клетки и нескончаемого воя бедолаг-соседей, было тепло и сыто.

Место это называлось научно-исследовательским институтом. И там имелась масса невероятных, странно пахнущих незнакомых вещей. Они гудели, щёлкали, переливались разными цветами. Люди в белых халатах выглядели вовсе не злыми. А один из них — невысокий, полноватый, с гладкой, как бильярдный шар, головой — не упускал случая погладить дворнягу и кинуть кусочек колбасы. Он появлялся чаще других.

Кстати, он и назвал новичка Барбосом.

К счастью, Барбоса не ждала судьба всем известной великой собаки Павлова.

Ему не суждено было стать подопытным экземпляром для фармацевтических и биохимических опытов. Время от времени его облепляли датчиками, усаживали в вибрирующие коробки и трубы, брали кровь, усыпляли, но, по большому счёту, ничего страшного не делали. Барбос быстро привык к подобным неудобствам и относился к ним стоически. Главное — тепло и сытость. Он, дворовый собачий философ, на своей так и не снятой бомжами шкуре понял простую истину — от добра добра не ищут.

Между тем великий момент приближался. Однажды Барбоса усадили в автобус.

Потом — в самолёт. Барбос никогда не видел самолёта, но, привыкший к вопиющим несуразностям окружающего мира, принял его спокойно. А вскоре лысый человек, которого Барбос стал признавать за хозяина, и его помощник подняли его в лифте на высокую площадку. Оттуда открывался вид на бескрайнюю степь.

— Спокойно, Барбос, — лысый потрепал дворнягу по загривку и начал пристёгивать ремнями к коробочке, располагавшейся внутри небольшой металлической капсулы.

Потом мягко закрылась дверь, отрезая дворнягу от дневного света, а заодно и от знакомого мира. Через несколько минут послышался жуткий рёв, и всё вокруг завибрировало, заходило ходуном. На собаку навалилась тяжесть.

И Барбос понял — лучше бы ему было остаться у мусорного бака, где было полно объедков…

* * *

Иногда Сидору Сидоровичу Крутлянскому-Мамаеву хотелось быть на месте Барбоса. Но это лишь иногда, когда он всматривался в звёздное небо и в душе оживали старые романтические устремления. Тогда казалось, что собственная жизнь — ничто в сравнении с возможностью проникнуть в Космос, прикоснуться к Вечному, открыть новые горизонты. Но, конечно же, никто не даст посадить в космический корабль Генерального конструкторa, выдающегося человека, с которого ни на миг не спускают глаз телохранители. Тем более, билет в этом корабле только в один конец. Без права возвращения.

Ещё иногда Сидор Сидорович завидовал Барбосу потому, что тот, подобно великим космическим собакам Белке, Стрелке, Лайке, моментально попадёт на страницы газет и в учебники. А Генеральный конструктор — личность в высшей степени секретная.

— Земля-дубль, — вслух произнёс Мамаев-Крутлянский, вглядываясь в усыпанное звёздами небо, зная, что простым глазом увидеть её невозможно.

Плоскость вращения Земли-дубль лежала перпендикулярно плоскости эклиптики других планет Солнечной системы. Кроме того, её поверхность обладала поразительно малой отражательной способностью, непостижимой с точки зрения физики. По этим причинам земными астрономами аномальная планета была открыта лишь три года назад, хотя, казалось, время подобных открытий навсегда кануло в прошлое.

Факт открытия Земли-дубль был сам по себе невероятен, но настоящий ажиотаж начался после того, как выяснилось — условия там схожи с земными. Что это значит? Там есть жизнь? Там существует разум?

Было решено направить на Землю-дубль межпланетную станцию. Задача была очень непростой. Выход в плоскость эклиптики Земли-дубль требовал огромных расходов топлива. Ещё недавно о подобной экспедиции нельзя было и мечтать. Но как раз были закончены испытания жидкофазовых ядерных двигателей — им подобное было по плечу.

Вместе с исследовательской аппаратурой было решено направить в дальний космос живое существо — собаку. Если на Земле-дубль есть биосфера, можно будет проследить, как земное существо будет жить в ней. Кроме того, оставалось немало вопросов по воздействию дальнего космоса на земные организмы.

Чести стать первым посланцем Земли на другую планету Барбос удостоился благодаря хорошему здоровью. Обыватели считают, что все собаки одинаково здоровы — нос холодный, хвостом виляет, лает — и ладно. Но собаки, как и люди, встречаются от природы болезненные и крепкие. Барбос, несмотря на хилое сложение, здоровьем обладал поистине богатырским.

Сидор Сидорович никогда не жалел времени на общение с космонавтами. Он всегда заботился о них. Человеческий фактор в таком тонком деле, как исследование космоса, чрезвычайно важен. Собачий фактор, конечно, не так значителен, но по привычке Генеральный конструктор не упускал из виду и Барбоса.

Со временем он привязался к жизнерадостной дворняге.

В тот исторический день Круглянский-Мамаев был последним, кто воочию видел дворнягу, изображениям которой через несколько часов предстояло надолго обосноваться на газетных полосах и экранах телевизоров во всём мире.

Сидор Сидорович ласково потрепал Барбоса по рыжей шерсти, щёлкнул застёжкой ремня и выбрался из тесной круглой кабины на лифтовую площадку.

Через полчаса с наблюдательного пункта он смотрел на брызнувшее подобно тысяче солнц пламя, на неторопливо, будто пробуя свою гигантскую силу, отрывавшуюся от земли стопятидесятиметровую белую сигару.

«Десять секунд — полёт нормальный… Двадцать секунд — полёт нормальный»…

Отошла первая ступень, работающая на химическом топливе. Потом — вторая.

Ядерный реактор включился за пределами атмосферы. Он выбрасывал разогретые атомной мощью пары воды и наращивал секунда за секундой скорость станции…

Три месяца, пока длился полёт, Сидор Сидорович был как на иголках. Порой он просыпался по ночам от кошмара — чей-то голос злобно шептал: «Связь с аппаратом «Ермак» утеряна». Однако связь работала исправно. Всё шло на редкость гладко. И наконец земляне увидели поверхность Земли-дубль.

В тот вечер замерла жизнь в городах и сёлах, опустели улицы. Академики и подметальщики улиц, нищие и богатые, полицейские и воры — все с напряжением, до боли в глазах всматривались в экраны, на которых можно было различить тёмные моря, массы лесов и пустынь Земли-дубль.

У Сидора Сидоровича закололо сердце. Нашло пьянящее чувство, голова кружилась, как от шампанского, но то ещё не было распито.

— Чёрт возьми, что это? — воскликнул Генеральный конструктор, тыкая авторучкой в экран.

— П-по-моему, г-города, — сдавленно произнёс его помощник, который впервые в жизни заикался.

Безумная радость. Триумф. Ни с чем не сравнимое ощущение достигнутой цели… Но не хватает слов, чтобы выразить чувства, нахлынувшие на Генерального конструктора. Города! Чужая цивилизация! И вскоре на экранах человечество увидит её представителей.

— Расчёт места посадки и режима, — приказал Генеральный конструктор.

Оператор положил пальцы на клавиатуру… И тут экран погас.

«Связь с «Ермаком» утрачена», — полез на экран кроваво-красный текст…

* * *

Вместе с чугунной тяжестью на Барбоса навалились страх и одиночество.

Совсем страшно стало, когда вес исчез совсем. Дворняга будто рассталась с чем-то родным и дорогим. Собаки не знают, что такое невесомость. Когда отстегнулись ремни, Барбосу оставалось только, царапая когтями пол, чтобы не взлететь, забиться в угол и завыть — жалобно и протяжно.

Однако вскоре он приспособился. Пообвыкся. Еда появлялась неизменно. Кроме невесомости и датчиков на шкуре ничего не раздражало. С датчиками он попытался разделаться, но они были прилеплены настолько умело, что все попытки окончились безуспешно.

Иногда наваливалась скука. Барбос порой даже с ностальгией вспоминал родной мусорный бак, китайский ресторан. Сладостно вспоминались и многочисленные драные подружки. Но Барбос был здравомыслящей дворнягой, поэтому хорошо помнил и подлого повара-китайца, кинувшего в него горящей головешкой, и бомжей, пытавшихся схарчить его за стаканом. Нет, у мусорного бака делать нечего.

А во сне Барбосу почему-то всё чаще грезился собачий рай…

Сколько прошло времени, Барбос не знал и знать не желал. У него теперь была жизнь, которая устоялась, казалось, навсегда. И ничего в ней измениться не могло… Но однажды изменилось.

Кабину резко тряхнуло. Барбос не знал, что «Ермак» несётся на огромной скорости через бесконечную холодную космическую пустыню, и толчок воспринял, как нечто похожее на землетрясение. Генная память ужаса землетрясений живёт в каждой собаке. Но в космосе землетрясений не бывает. Зато встречаются метеориты. Один из них вдребезги разнёс параболическую антенну, навсегда прервав связь с Землёй.

Бортовой компьютер не пострадал. «Ермак» вошёл в атмосферу. Заработали тормозные двигатели. И сказочным цветком расцвёл в небе Земли-дубль оранжевый купол парашюта. Станцию ещё раз тряхнуло — на этот раз она замерла на поверхности иной планеты.

Замигали лампочки анализаторов. Через несколько минут, обработав информацию, компьютер убедился, что температурные, атмосферные, бактериологические условия на планете не представляют опасности. Послышалось гудение. Люк медленно отполз в сторону. В отверстие начал литься особенно яркий после полумрака кабины свет.

Барбос рванулся вперёд. Спрыгнул на траву. Радостно залаял. Вокруг была зелёная трава. Лес. Речка… И дружелюбные, гладкие собаки. Это был грезившийся Барбосу собачий рай!

* * *

В самой совершенной обсерватории планеты, рядом с мощнейшим лазерным компьютером совещались двое. За не слишком лицеприятной внешностью Гавкаускаса шестого, седого, в возрасте, бульдога, скрывался могучий разум. Признанный учёный муж, великий знаток космоса, своими заслугами он полностью разбил вредные суждения и предрассудки, что бульдоги если на что и способны, так только на тяжёлую физическую работу.

Рядом с учёным сидел его ассистент — большой чёрный водолаз Дувхаузвосьмой. Этот молодой, немного легкомысленный, подающий надежды пёс боготворил своего учителя и не без оснований считал того первым умом планеты.

Гавкаускас ещё раз просмотрел диаграммы. Сомнений не оставалось — к планете приближался космический корабль. Ведь только управляемый аппарат способен произвольно менять траекторию.

— Смотри, — послал учёный мысль своему ассистенту и подчеркнул пишущей палочкой несколько цифр.

Со стороны могло показаться, что палочка парит в воздухе сама по себе, однако само по себе в мире ничего не происходит. Гавкаускас держал её в воздухе, используя силу мысли.

Собачья техническая цивилизация на Земле-дубль развилась благодаря парапсихологическим задаткам, доведённым до совершенства. Телекинез заменил руки. Телепатия — речь.

Собачья цивилизация прошла почти такие же стадии, как и человеческая. Были и подъёмы, и спады, и безжалостное угнетение собаки собакой, и ненависть между представителями различных пород: бульдоги ненавидели сеттеров, лайки — такс (названия даны по аналогии с земными. — Примечание переводчика). Породная кастовость сохранилась в чём-то и в цивилизованные времена, что не позволяло собачьему сообществу превратиться в сборище дворняжек. Постепенно общество стремилось к справедливости, со временем всё более реальной становилась светлая жизнь для всех собак. Расширялись знания о природе. Строились лаборатории, научные центры. Возводились красивые города.

— По расчётам выходит, что корабль следует к нам от третьей планеты главной планетарной плоскости, — промыслетелеграфировал Гавкаускас.

— Верно, — согласился ассистент и рыкнул от возбуждения.

— Через несколько минут он должен произвести посадку недалеко от обсерватории.

— Должен, — ассистент снова рявкнул.

— Винтолет мне, — потребовал Гавкаускас.

Великому бульдогу для полной реализации его возможностей был положен любой требуемый им транспорт. Двое учёных — старший чинно и неторопливо, младший — высунув язык и радостно подпрыгивая — направились к площадке. Лётчик, уже получивший мысленный приказ, заводил винтолет. Под напором свистящих раскручивающихся лопастей прижималась трава.

Ассистент уселся на траву и яростно зачесался задней лапой.

— Учитель, — промыслетелеграфировал он, — у нас такая развитая цивилизация. Неужели нельзя изобрести действенного средства против этих злобных и противных исчадий — блох?

— Это никому не удавалось, — ответил Гавкаускас. — Эти существа чрезвычайно живучи и приспосабливаются к любым нашим средствам, коварно досаждая вновь и вновь.

Винтолет поднялся в воздух. На экране компьютера было видно, где сейчас корабль-гость и куда по расчётам он приземлится.

— Великий Гав! (божественный пророк собачьего мира. — Прим, переводчика) — воскликнул молодой учёный. — Вот он!

В голубом небе виднелся оранжевый купол. Под ним можно было разглядеть чёрный шар.

— Как вы думаете, учитель, они похожи на нас? — ассистент вновь нетерпеливо зарычал.

— Не знаю.

— Уверен, все разумные существа собакоморфны. Это великий промысел Вселенского Духа.

— Вселенский Дух изобретателен и, похоже, не терпит повторений, — возразил Гавкаускас. — Скорее всего, мыслящие существа имеют разную форму. Не удивлюсь, если мы встретим чудовищ о десяти лапах и без шерсти.

— Без шерсти? Только не это! — ужаснулся Дувхауз.

— Им мы тоже можем показаться чудовищами, не забывайте об этом, друг мой.

Винтолет приземлился на берегу реки. А вскоре неподалёку замер шар-гость.

С замиранием сердца смотрели учёные и лётчик на медленно открывающийся люк. Кто же покажется из него? А вдруг сбудутся предположения о страшных чудовищах?..

— Слава Гаву, они как две капли воды похожи на нас! — обрадовался ассистент.

Гавкаускас согласно рявкнул. Но в его одобрительном рычании скользили нотки сомнения. Он смотрел в глаза приближающегося пришельца. Они светились радостью. Но… Но радостью какой-то слабоумной.

Опасения великого учёного подтвердились. Способности телепатического общения у пришельца отсутствовали напрочь. К телекинезу (как такое возможно?!) — тоже. Собака была инвалидом физическим. И умственным — тесты показали полное отсутствие логического мышления.

— Почему на первый контакт послали инвалида? — удивлялся ассистент.

— Не знаю, — отвечал Гавкаускас. — Но вскоре всё станет известно.

Подождём.

Да, вскоре всё встанет на свои места. Давно готовится посылка автоматической станции на третью планету Главной планетной плоскости. По данным астрономов, там имеются все условия для жизни. И, судя по всему, там есть развитая цивилизация, которая и послала корабль.

Настал долгожданный миг. С главного космодрома планеты сорвался и прочертил небо космический носитель.

Станция, начинённая самой совершенной аппаратурой, а также с подопытным — специально подобранным неразумным существом — устремилась в сторону третьей планеты. Через четыре месяца она будет там…

* * *

Вертолёт, трясясь мелкой дрожью, которая пробирала пассажиров насквозь и отдавалась тошнотой, кружил над пустыней. Через иллюминатор Круглянский-Мамаев чётко видел красно-зелёный купол парашюта. Вот он — загадочный пришелец из далёких миров. Получалось, что он с Земли-дубль. Что это, ответный визит? Такое возможно. Тогда настаёт великий миг в жизни двух миров.

«Какие они? — думал Сидор Сидорович. — Похожи на нас? Или монстры о семи головах? Всё может быть, ибо матушка природа неисчерпаема в своих выдумках».

Зелёный конус из пластика и металла плавно уселся на три опоры. Его парашют бережно накрыл жёлтый песок, спугнув ленивых ящериц. Сидор Сидорович выпрыгнул из приземлившегося вертолёта и, придерживая рукой соломенную шляпу, кинулся к конусу.

Медленно отъехал в сторону люк.

— Господи, — воскликнул, обрадовано помощник Генерального Конструктора. — Они похожи на нас!

— Похожи, — кивнул Генеральный конструктор, которого насторожило веселослабоумное выражение на лице вылезшего из корабля бородатого горбатого человека…

Дикие

Гравилет завис на высоте семьсот тридцать пять метров над бескрайним бетонным плато. Ещё на орбите космонавтов насторожил цвет планеты — не какой нибудь голубой, как у Земли, не угрожающе-красный, подобно Марсу, не фиолетовый, как у Маконы, а хмуро-серый, асфальтовый, с голубыми вкраплениями морей и немногочисленными зелёными пятнами лесов. Возникло подозрение, не царствует ли здесь цивилизация «суицид-технотиков». Из тех цивилизаций, которые бесконтрольно развивают технологии и наращивают производственные мощности, пока не перейдут порог, за которым самоуничтожение и забвение.

Такие места производили удручающее, горестное впечатление — безжизненные города, кислотные реки, радиоактивные моря и ржавые останки когда-то могучих механизмов. Но здесь, похоже, ещё теплилась жизнь.

На горизонте раскинулся громадный город с гигантскими зданиями, хитроумными, головоломными переплетениями транспортных артерий, километровыми заводскими трубами, выплёвывающими сизо-жёлтый дым.

Двое космонавтов именовали друг друга «Первый» и «Второй», что соответствовало их служебному положению. Первый — коренастый, с широченными плечами, матёрый космический волк лет сорока пяти, на его плечах лежали длинные, седые волосы. Второй — самоуверенный, даже слегка нахальный жгучий брюнет. Это был его третий полёт. Они прильнули к окулярам квантовых биноклей и внимательно изучали контуры города, несущиеся по автострадам потоки машин и толпы людей на тротуарах. По бетонному плато, на десятки и даже сотни километров раскинувшемуся вокруг города, на огромной скорости проносились причудливых форм яркие автомобили. Куда и зачем гнала их нелёгкая?

— Нечего здесь делать, — решительно произнёс Второй. — Обычные технотики в стадии прогрессирующего научно-технического экстаза.

— Ты слишком просто к этому относишься. Не забывай, мы должны доставить шефу информацию. Знание — это наша работа, долг, да просто смысл жизни.

— Ах да, конечно, — скучающе зевнул Второй.

— Итак, в город, — Первый обвёл квантовым биноклем окрестности. — Хотя подожди. Вон, смотри! Внизу под нами оазис площадью… дай сообразить… эдак километра в четыре квадратных. Там оживлённо. Не с него ли начать?

— Можно и с него, — равнодушно кивнул Второй.

Гравилет пошёл на снижение. Чем ближе, тем яснее становилось видно, что оазис представляет из себя ухоженный парк с дорожками, кустарниками, бассейнами, павильонами, скамейками и даже каруселью «Чёртово колесо». Вокруг оазиса беспорядочно сновали автомобили. Уловить систему в их движении было довольно сложно. Они то группировались по три-четыре в ряд, то уносились вдаль с огромной скоростью поодиночке и возвращались обратно.

Гравилет бесшумно сел на асфальтовую площадку около фонтана, струи которого били на высоту метров в пятнадцать и подсвечивались разноцветными лампами. Мужчины и женщины беззаботно валялись на траве, плескались в воде или гонялись друг за другом, похоже, забавлялись игрой в салочки. Одеты аборигены были по-разному — кто в купальники, кто в разноцветные яркие комбинезоны, а кто и в какие-то невероятные одежды, фасоны которых могли родиться только у сумасшедших модельеров.

— Надо сначала ознакомиться с их языком, — пробормотал себе под нос Первый, устанавливая угол биополевого лингвистического преобразователя на максимум. Преобразователь чуть слышно загудел, замигал разноцветными индикаторами и вскоре, насосавшись информации, налился, словно комар кровью, красным светом готовности. Всё, теперь маленькая коробочка на плече космонавта обеспечит обоюдный перевод.

— Пошли, — сказал Первый, охваченный исследовательским азартом.

— Пошли, — протянул Второй, как-то по-стариковски кряхтя, хотя годы его были совсем молодые.

Космонавты вышли из гравилета и, отойдя от него метров на сто, уселись на скамейку. Здесь можно было присмотреться и решить, с кем первым вступить в контакт. Удивительно, но появление гравилета не вызвало ни у кого интереса.

— Эй! — позвал Первый мчавшегося куда-то невысокого вертлявого блондина в ярко-жёлтом с красным горошком комбинезоне. — Позволь к тебе обратиться, о достойнейший представитель местной цивилизации.

— Чего? — непонимающе спросил блондин.

— Мы пришли из другого мира, чтобы дать вам Знание, установить контакты с вашей планетой! — торжественно начал Первый, который относился к установлению изначального контакта с новой цивилизацией очень серьёзно и даже иногда чересчур сентиментально.

— Как это? — тупо уставился на космонавтов блондин.

— Проще надо! — с досадой произнёс Второй и, повернувшись к блондину, сказал в свою очередь: — Слышь, друг, ты из этого городишки?

— А то откуда же! — блондин подозрительно разглядывал пришельцев.

— Ну и как у вас тут жизнь?

— Нормально. Кормят хорошо. В парк ходим.

— Понимаешь, друг, мы издалека прибыли. Прямо скажем — с другой планеты. Нам бы с вашим начальством переговорить, словечком перекинуться.

— Откуда, говорите, прибыли?

— Оттуда! — Второй ткнул пальцем в небо.

— Дикие! — с ужасом и плохо скрываемым, даже болезненным интересом вскричал блондин и, озираясь по сторонам, завопил: — Ребята, тут дикие!

Мгновенно вокруг космонавтов собралось несколько человек: тощая, в оранжевом купальнике девица с широко распахнутыми большими глазами, согнувшийся от старости, угрюмый, в синем комбинезоне человек, широкоплечий мускулистый мужчина и тройка ребятишек лет по двенадцать каждому. В воздухе тут же повис возбуждённый гвалт.

— Неужели дикие?

— Не, судя по одежде, служебные.

— Да ты чего? Слугари такими не бывают!

— Ну то, что не домашние, это факт!

— Да, дела…

Первый и Второй, ничего не понимая, растерянно оглядывались.

— Если дикие, то их сдать надо, — потупив взор, тихо произнёс старик.

— Да ты чего говоришь-то? — возразил широкоплечий. — Хоть и дикие, но всё ж наши.

— Хозяева узнают — выгонят.

— Тебя, может, и выгонят, а мои меня любят, — кокетливо пожала точёными плечами девушка.

— А мой меня давно обещал к слугарям отдать, — вздохнул старик. — Говорит, надоел, старый. А куда мне в мои годы к слугарям?

— Гад он у тебя, — покачал головой широкоплечий.

Первый и Второй только озирались, не в силах вставить ни слова в разгоравшуюся дискуссию. Тем временем аборигены, преодолев первое смущение, придвинулись ближе.

— Ну чего, ребята? — спросил широкоплечий. — Расскажите, как у вас, диких, жизнь.

— Нормально. Но вы нас неправильно поняли, — попытался возразить Второй, понимая, что недоразумение затягивается.

— Да-а, — задумчиво протянул широкоплечий. — Я тоже когда-то мечтал быть диким. Простор, свобода. А потом… — он досадливо махнул рукой.

— И я хотела быть дикой! — восторженно воскликнула девица в купальнике. — Такой симпатичной, энергичной дикаркой. Это, наверное, очень здорово?

— Рика, как у тебя язык поворачивается? — укоризненно произнёс вертлявый блондин. — Ты живёшь в комфорте и роскоши. Ты всем обязана хозяевам, и тут — в дикарки ей захотелось! Постыдилась бы!

— Ну и что? А мне хочется быть дикаркой, хочется! — капризно надув губки, заголосила девица, строптиво притопывая при этом изящной ножкой.

— Ох! — вдруг испуганно воскликнул широкоплечий. — Этот старикан всё же привёл хозяина! Дикие, бегите, коли жизнь дорога!

Космонавты одёрнулись и увидели понуро плетущегося по гравийной дорожке старика. Следом медленно катился длинный, чёрный, сверкающий полировкой и никелированными деталями роскошный лимузин. Стёкла были затемнены, и сквозь них невозможно было рассмотреть таинственного Хозяина, сидящего за рулём.

— По-моему, надо сматываться, — прошептал Второй.

— Да ты что! На самом пороге разгадки. Нет у тебя всё же исследовательской жилки.

— Зато есть инстинкт самосохранения. Старик подошёл к ним, а лимузин остановился метрах в пяти.

— Вот они, хозяин, — угрюмо произнёс старик, пряча глаза. Медленно открылись две передние дверцы машины.

Космонавты застыли в напряжении, ожидая, кто же покажется… И вот… Ничего не произошло. Дверцы резко захлопнулись, будто демонстрируя своё негодование.

— Э, хозяин, выходи! Поговорить надо, — храбрясь, развязно воскликнул Второй.

— Осторожно, — прошептал старик. — Он очень вспыльчивый.

— Ну и что с того? — завёлся Второй. — Пускай покажется.

Никто не показался. Зато из чрева лимузина донёсся глухой, рокочущий, будто разговаривал мотор, голос:

— Жалкие, мерзкие дикари.

— Ничего себе! — воскликнул Второй, осенённый неожиданной догадкой. — Неужели этот ржавый рыдван и есть хозяин?

— 3-задавлю! — разъярённо, хотя и не слишком решительно, взревел лимузин.

— Постой, хозяин! — крикнул Первый, махнув рукой. — Давай сначала поговорим. Не пожалеешь.

— О чём мне говорить с жалкими, примерзкоподобными дикарями? Мне?

— Мы не дикари. Мы из другого мира. С другой Земли. — Первый нажал кнопку, и на пару секунд вокруг него заискрилось, переливаясь всеми цветами радуги, красивое защитное поле. — Поверил? Мы никому не хотим зла. Мы хотим получить Знание и передать своё.

— И что же вы хотите знать? — в урчании лимузина проскользнули нотки заинтересованности. Во всяком случае, его голос стал заметно спокойнее.

— Всё, что тут у вас делается. Что у вас происходит с людьми?

Послышался рык, похожий на смех, а потом полилась размеренная речь:

— Было время, когда люди, или по иному — белковики, находились в дремучем животном состоянии, и разум их дремал. Продолжалось это до тех пор, пока великий, славной памяти Грузовик-дизель Первый, машина всех машин, не приручил первого белковика. И для белковиков это было великое благо, поскольку отныне они могли служить нам, а мы длительной тренировкой пробудили в них семена разума и самосознания. Теперь есть белковики служебные — они работают в силу своего ограниченного ума на конвейерах воспроизводства или на металлургических комбинатах. Есть белковики сторожевые, коим надлежит бдительно стеречь богатства их хозяев. Есть белковики домашние, к которым мы привязываемся. Они живут при нас и служат нам ради забавы. Этим, конечно же, легче всего, поскольку живут они лучше иных механических, обеспечиваются всеми благами и даже выгуливаются в оазисах вроде этого. Но есть и отбившиеся или не приручённые белковики, среди которых различаются породы лесных, горных и прибрежных дикарей. Они хищники. Среди них есть даже машиноеды и вандалы. Они очень опасны. Но чем меньше остаётся лесов, тем меньше становится и белковиков. Вот так-то, пришельцы!

— А откуда взялись автомобили?

— Они были всегда.

— Всё ясно, — повернулся Первый ко Второму. — Местная цивилизация свихнулась на автомобилях, с каждым поколением совершенствуя их, компьютеризируя, пока не создала механических монстров, наделённых искусственным интеллектом. Производство тоже было компьютеризировано, и в один прекрасный момент автомобили и заводские роботы нашли общий язык и поняли, что в их структуре люди не особенно и нужны. Особенно в роли хозяев. Что было дальше — революция или плавная, на протяжении столетий, перемена ролей — одному Богу известно.

— Бегите! — вдруг заорал широкоплечий. — Пока он вас заговаривал, по рации вызвали службу по отлову диких.

— Ха-ха-ха! — злорадно засмеялся чёрный лимузин. — Поздно, тысячемерзкие, препротивнейшие дикаришки! Вы думаете, я поверил сказкам о другой Земле? Всем, даже подлым белковикам, известно, что Земля одна во Вселенной и имеет форму ступицы колеса, плывёт по бесконечному первобытному океану машинного масла. Хаха-ха!

Космонавты оглянулись. По четырём дорожкам к ним неслись броневики, ощерившиеся пулемётами и сетями — служба отлова. Домашние бросились врассыпную.

Броневики остановились метрах в десяти от космонавтов. Зрачки пулемётов уставились на пришельцев. Над парком поплыл громкий жестяной голос:

— Дикие, не пытайтесь бежать! Вам ничего не угрожает! Лишь дрессура или показательный загон для дикарей.

— Пошли вы все знаете куда?! — заорал Второй.

— Стреляйте в них, братья! — кровожадно и остервенело заревел чёрный лимузин. — Они подлежат отправке на дрессуру!

— Я тебе покажу дрессировку! — крикнул Первый и, толкнув Второго на землю, отпрыгнул в сторону. Одновременно он выхватил лазерный лучемёт. Молния ударила по бамперу чёрного лимузина, брызнули осколки фар, закапал расплавленный металл. Затем лазер ударил по броневикам, срезая стволы пулемётов, оплавляя колёса. Потом Первый нажал на кнопку антигравитационного пояса и свечой взмыл вверх. Второй устремился следом.

Внизу, вращаясь на колёсах и разбрызгивая вокруг смертоносный свинец, кружились обезумевшие броневики.

Космонавты опустились у гравилета, и он через секунду устремился в безоблачное небо, — Я же предупреждал, что ничего хорошего тут нет, — дрожащим голосом произнёс Второй.

— До чего же всё здесь убого и примитивно. Они даже не сумели достигнуть звёзд! — Первый откинулся в противоперегрузочном кресле. — Ужасно… Ладно, надо поднажать. Шеф ждёт нас с информацией. К тому же наступило время чистки его вакуумных батарей. Он это любит, как ты массаж.

— Да, надо спешить. А то достанется нам на орехи от нашего уважаемого Звездолёта…

Закрыть дверь

Человек сидел перед камином. Огонь, потрескивая, плясал на поленьях. Человек любил огонь. Он видел его скрытый смысл. Он знал, какая разрушительная мистическая мощь таится в нём.

Он слышал зов. Он знал, что придёт час и очищающее адское пламя обрушится на людей. И ничего нет прекраснее этого мгновения! Человек ненавидел сопливые рассуждения о добре и милосердии. Он признавал только СИЛУ. Он посвятил себя служению ТЬМЕ и предавался ему всей своей тёмной душой.

— Час мщения! — проскрипел он и плеснул в огонь из бокала.

Огонь взметнулся вверх, и казалось, камин больше не удержит его. Тонкая суть огня выплеснулась наружу и объяла трепещущую душу человека…

* * *

Он молчал. Из него нельзя было выдавить ничего. Наши слова и увещевания отскакивали от него, как комки жёваной бумаги от слоновьей шкуры. Мы были не в силах пробить броню отчуждения.

Тусклая лампочка в комнате для допросов изолятора временного содержания слабо светила на него, а он, будто спасаясь от луча прожектора, болезненно щурил глаза с подрагивающими, в красных прожилках веками. Казалось, на его плечи давит неимоверная тяжесть, которая сомнёт-таки его, как сминает атмосферный столб выброшенную на берег глубоководную рыбу. Он как будто вёл неимоверно тяжёлую борьбу с земным притяжением.

— Как тебя зовут?.. За что ты убил человека?.. Как тебя зовут?.. — вновь и вновь долдонил Володька Савельев, старший следователь городской прокуратуры, поглаживая холёными пальцами белоснежный манжет своей рубашки.

Сколько я его знал, даже в самые неподходящие моменты он появлялся в тёмных отутюженных костюмах и белых рубашках. На его худом, красивом лице, как всегда, трудно было что-то прочесть, но я видел, что он постепенно теряет терпение.

А убийца молчал…

Два часа назад, в ноль тридцать, дежурный по городу получил сигнал от работяг, выезжавших ночью на ремонт линии газопровода, что со стороны «бульника» слышны крики. Машина АП-7 прибыла на место через восемь минут. Патрульные немного покрутились на «УАЗике», ничего подозрительного не увидели, а когда собирались возвращаться, свет фар упал на сам «бульник» — так горожане прозвали большой древний валун с выбитыми на нём доисторическими символами.

Убийца в синей робе лежал, уткнувшись лицом в траву. Одна его рука обломанными ногтями скребла землю, в другой был зажат нож с острым длинным лезвием. На самом «бульнике» распластался истерзанный труп. Ярость, с которой его кромсали, не укладывалась в голове. На убитом была монашеская ряса, точнее, то, что от неё осталось — изрезанные, залитые кровью лоскуты.

— Будешь ты говорить или нет?! — взорвался-таки Володька, хлопнув ладонью по столу.

— По-моему, у него крыша поехала, — предположил я.

— Наверное… Жёлтый дом по нему горькими слезами плачет. Такое сотворить…

Неожиданно, нечеловеческим усилием преодолевая огромное сопротивление, убийца разогнулся и уставился на меня. Этот человек, по виду типичный бродяга с явно нарушенной психикой, имени которого мы не знали, смотрел на меня совершенно ясным, пронзительным взором. В глазах его не было и тени безумия, а были глубина, проницательность, да ещё что-то такое, чему и названия нет. Сдавленно, едва шевеля губами, он произнёс:

— Я узнал тебя, воин… Торопись, у тебя мало времени-Уже снята вторая печать… Через три дня ты умрёшь… Возьми меч… В моём жилище… Иначе умрёшь, С… Сергей.

Он поднял руку, то ли пытаясь указать на что-то, то ли желая вцепиться в меня скрюченными пальцами, но силы оставили его, и он сполз на пол. Не упал, а именно сполз, будто из него выдернули скелет, и он теперь растекался бесформенной массой по полу. Тьфу, ну и ассоциации…

— Отрубился, мать его! — Володька вскочил, нагнулся над убийцей, провёл рукой над ртом, пощупал пульс на шее. — Живёхонек… Во артист!

— Артист, — кивнул я.

Что-то в словах бродяги было такое, что продирало холодным ветром. Отчего верилось в их правдивость. Откуда он узнал моё имя? При нём никто меня по имени не называл. Вот чертовщина какая! Звучит это достаточно дико, но я поверил его словам. Поверил не умом, но сердцем…

* * *

— Не знаю, что и сказать, — пожал плечами врач, когда бродягу на носилках заталкивали в «скорую», приткнувшуюся во дворе УВД. — На припадок, каталепсию, реактивное состояние не похоже. Пульс, мышечные реакции в норме. Но мозг не работает. Будто от сети отключили… Кто он хоть?

— Не знаю, — пожал плечами Володька. — Но завтра он будет самым известным человеком в городе.

Он прав. Шум завтра пойдёт на всю Россию. Только что мои оперативники установили личность погибшего. В монастыре в десяти километрах от города пропал монах Иоанн. Можно представить, как вцепятся в эту новость стервятникижурналисты. И это после ряда громких убийств священнослужителей в разных концах страны. Ох, беда…

— Чтоб глаз не спускали, — проинструктировал я старшину и сержанта. — Вы бы видели, что он с монахом сотворил. Ножом раздробил кости. Медик сказал, что сила для этого нужна чудовищная… Так вот, как врачи его откачают, пристегнуть наручником к кровати. Пусть потом кто угодно кричит о нарушении прав личности. Мой приказ. Ясно?

— Так точно, — поморщился сержант, которого не вдохновляла перспектива провести ночь в одной комнате с маньяком…

Когда всё утихло, и мы остались одни, стрелки часов подползали к половине пятого. Володька сидел в кресле, дымя трубкой. Трубка — это, как сейчас говорят, часть его имиджа. Тоже мне Шерлок Холмс.

Я стоял у окна. Внизу ветер кружил над асфальтом мусор и обрывки газет. Маленький смерч, будто живой, полз по тротуару. Занималась заря. Здание УВД располагалось на возвышенности, с четвёртого этажа открывался вид почти на весь город — на его неровный, изломанный островерхими крышами, заводскими трубами, покосившимися колокольнями и иглой телебашни силуэт.

Я ненавидел этот город. Я ощущал в нём врага. Мне всегда казалось, что он наполнен чёрной зловещей энергией, но никогда я ещё не чувствовал её с такой силой, как сейчас. Я ненавидел город всей душой, поскольку за его зевотными монотонными буднями, за тягучей провинциальной скукой можно было различить его звериный оскал, ибо в нём жило мутное, мощное ЗЛО. Кому, как не мне, начальнику уголовного розыска, это знать.

Город из года в год занимал первое место в регионе по насильственной преступности. Специалисты пытались изучать причины (а какие тут причины — город как город), власть предержащие снимали стружку с правоохранительных органов — и всё без каких бы то ни было результатов. Ничего не помогало. Ладно, если бы расцвела организованная преступность, заправляли здесь бы мафиозные кланы — так ничего подобного. Преступления всё больше бытового характера, обычная житейская гнусь. Муж отрезал голову жене и застрелил из зарегистрированного охотничьего ружья «ИЖ» своих двоих маленьких детей… Хронический алкоголик полил сожительницу спиртом «Рояль» и поджёг… Двое двенадцатилетних мальчишек из анатомического интереса придушили одноклассницу. И далее в том же духе. Без серьёзной причины, по дури, по пьяни да от тоски творились воистину жуткие действа. Иногда у меня возникало ощущение, будто какая-то тёмная сила здесь наполняет людей злобой и собирает обильную кровавую жатву.

А иногда мне начинало казаться, что я остался один на один с городом, помощи ждать неоткуда, и остаётся надеяться только на себя в той смертельной схватке, в которую я рано или поздно вступлю с ним. С ностальгией вспоминался мне сельский райотдел, начальником которого я работал всего каких-то три года назад. Народ там больше дрался не по злобе и ненависти, а чтобы интересно провести время, убивали друг друга редко, крали в основном свиней и фермерский инвентарь. Здесь всё по-иному.

Город не уставал наносить мне удары. Именно здесь от меня ушла жена, с которой я прожил десять лет. Здесь в меня стреляли из обрезов, тыкали ножами. Здесь двое подонков, уложивших насмерть солдата из войсковой части и завладевшие его автоматом, убили моего заместителя и друга Сашу Лагутина, а потом я при задержании расстрелял их как бешеных собак из АКМа… Да мало ли что было. Этот город — мой крест, и ношу сию мне не переложить ни на чьи плечи…

— Интересно, откуда он всё-таки взялся? — прервал мои размышления Володька.

— А кто его знает.

— Надо устанавливать его личность и связи. Представь заголовки: «Ритуальное убийство», «Прокуратура не хочет видеть истинных виновников трагедии».

— Я уже думал об этом. Вряд ли с установлением личности возникнут трудности. Наверняка он судимый, так что по дактилокарте Главный информационный центр нам раскладку даст.

Но ждать ответа из ГИЦа МВД не пришлось. Утром в мой кабинет зашёл старший опер из отдела по раскрытию особо тяжких преступлений и заявил, что прекрасно знает бродягу.

— Я ещё в райотделе работал, — сказал оперативник. — Полгода назад его в дежурку привели. Бомж. Поссорился на улице с каким-то грибом-боровиком, кажется, доцентом из политеха. Хотели дело по хулиганству возбуждать. Потом прикинули — больше чем на пятнадцать суток история не тянет. Отправили его в приют для бомжей. И нате — объявился.

— Бери дежурную машину, двигай в райотдел и бич-приёмник за документами, — велел я.

Вскоре передо мной лежала тоненькая папка с материалами. Фотографии — в фас, в профиль, протоколы задержания, объяснения, справки о судимости, из милиции по месту прописки. Я взял фото. Впалые щёки, гладкое, рыбье, какое-то обтекаемое лицо… И тот же цепкий взор человека, привыкшего замечать всё вокруг и видеть людей насквозь. Ничего общего с обычными равнодушно-рассеянными взорами бродяг, которых гонит злой ветер по просторам Руси-матушки.

«Ян Георгиевич Кунаков, 1951 года рождения, уроженец и житель города Калинина, образование среднее, не судим, временно не работает».

«21 января в 19.40 гражданин, назвавшийся Кулаковым Я. Г., приставал на улице Энгельса около дома 47 к гражданину Сотнику Г. И., доценту политехнического института. Был задержан подоспевшими гражданами и патрульным нарядом милиции в составе младшего сержанта милиции А. С. Павлова и Н. И. Смольяненко…» «В возбуждении уголовного дела по хулиганству отказать за отсутствием состава преступления».

«Я. Г. Кунаков был направлен в приют для лиц, ведущих скитальческий образ жизни. Выбыл оттуда 22 февраля…» — Надо переговорить с этим доцентом, — сказал Володька, бегло ознакомившись с документами. — Возможно, он знает что-то об этом типе.

— Сделаем…

На кафедре общественных наук политеха меня по телефону уведомили, что Григорий Иннокентьевич после первой пары отправился работать домой.

— Ну что, поехали к нему? — спросил я, без особой охоты поднимаясь со своего начальственного мягкого кресла.

— В тебе проснулся опер, — улыбнулся Володька.

Сотник проживал в центре города, недалеко от УВД, на уютной горбатой улочке с вросшими по окна в землю домами и отданной под склад краснокирпичной церквушкой.

Дверь открыл невысокий сухой мужчина лет шестидесяти на вид. На его длинном носу приютились большие, со слегка затемнёнными стёклами очки. Эдакий симпатичный книжный червь, он сыпал старорежимными оборотами: «да-с», «милейший», «батенька». Он усадил нас в низкие скрипящие кресла в большой, заваленной книгами и экзотическими безделушками, комнате, а сам, оставив без внимания наши протесты, удалился на кухню готовить чай. Встречаются любители, для которых приготовление чая является священнодействием. Похоже, доцент Сотник принадлежал к их числу. Чай у него удался на славу — вкусный, ароматный, хотя в моём лице он нашёл не лучшего ценителя.

— Так вы насчёт того недоразумения? — улыбнулся доцент, выслушав нас. — Сколько времени уж прошло. Что он ко мне тогда пристал — не пойму. Иду из библиотеки. Навстречу мне этот, скажем прямо, малоприятный господин.

— Вы знали его раньше?

— Видел пару раз. Однажды до того инцидента, другой раз — двумя неделями позже. На паперти у Собора. Он Христа ради просил… Вряд ли, уважаемые, я смогу вам чем-то помочь. Знай я, что он совершит такое дикое преступление и убьёт монаха, уверяю вас, уж присмотрелся бы к нему повнимательней, да-с.

— А… — Володька удивлённо уставился на доцента. — Откуда вы знаете, что он подозревается в убийстве монаха?

— О, меня не было при убийстве, уверяю вас, — лукаво улыбнувшись, произнёс доцент. — Достаточно немного поразмыслить, да-с. Весь город знает о ночном убийстве. Тут приходит ко мне обаятельный молодой человек — начальник уголовного розыска, с не менее обаятельным следователем прокуратуры и расспрашивает о каком-то мелком недоразумении. Нетрудно уловить связь.

— Не смею уверять вас в обратном, мы здесь именно по этой причине, — выдал я и подумал, что ко мне тут же как репей прилипла манера выражаться велеречиво.

Пока Володька продолжал беседу с доцентом, во мне нарастало беспокойство. Я не мог понять его источник.

Володька наконец выяснил, что его интересовало. Казалось, разговор исчерпан и можно вежливо раскланяться, но тут доцент неожиданно махнул рукой и со стуком перевернул пустую чашку.

— А, ладно, скажу. Всё бы ничего, молодые люди. Но есть ещё одна маленькая деталь.

— Какая? — заинтересовался Володька.

— Он хотел меня убить.

— Что?!

— Когда он возник передо мной, то пытался схватить за горло. Я отпрянул и увидел у него нож. Тут какой-то парень ухватил его за рукав и оттащил от меня. Затем появилась милиция, и в суматохе нож куда-то затерялся.

— Что за нож?

— Длинное узкое лезвие. Рукоятка из белого металла. Может, из серебра, хотя не уверен. На рукоятке в свете фонаря я рассмотрел чёрного скарабея. По моему, вещь ценная. Наверное, он выбросил нож в водосток.

Я напрягся. Скарабей. Ведь именно нож со скарабеем держал бродяга, когда его взял патруль у «бульника»!

Ещё никогда при расследовании у меня не возникало такого странного ощущения. Я будто разваливался. Мне казалось, что факты, которые мы набираем, ничего не стоящая шелуха, за ними скрывается что-то совершенно иное. Что же всё таки творится? Я откинулся на спинку кресла и поймал на себе взгляд доцента. В нём были усмешка и понимание.

После оформления протокола допроса осталось сказать «до свиданья» и удалиться. Володька вышел на лестничную площадку. Я было устремился за ним, но доцент тронул меня за рукав.

— Подождите, — он на секунду замялся. — Не хочу показаться назойливым. Ещё меньше у меня желания показаться субъектом, мягко говоря, странным, однако… Ведь вы при встрече с тем господином тоже ощутили что-то, не правда ли?.. Вижу, что правда. Я грубый рационалист, материалист до мозга костей, но иногда я чувствую присутствие того, чего не объяснишь в рамках общепризнанных понятий, да-с. Я ощутил в этом человеке, — он запнулся.

— Что же?

— ЗЛО. Да-с, с этим человеком к нам пришло зло. И страшная трагедия — это не простое смертоубийство… Старый дурак, да? Ну что ж, мне по годам позволительно.

— До свидания, — сухо произнёс я.

Когда дверь захлопнулась, я прислонился к стене, нащупал пачку сигарет. Осталась одна, да и ту я сломал, дрожащими пальцами вытаскивая из пачки. Я скомкал пустую пачку и яростно отбросил прочь.

Володька стоял около моего бежевого служебного «Жигуля».

— Чего ты там застрял?

— Ничего. Дай закурить.

Он вытащил из кармана пачку «Дымка», который обычно таскает для допрашиваемых. Я прикурил и прислонился к багажнику. Шелестел в кронах деревьев ветер — сильнее, чем вчера. Я заворожённо уставился на смерчик, крутивший невдалеке бумажки и листья. У меня возникло ощущение, что это тот же смерчик, который я видел ночью из окна кабинета. По моему позвоночнику холодной змейкой пополз страх. Смерчик налетел на меня, взъерошил волосы. Горло перехватило. Сердце на миг замерло. Мне на миг показалось, что за мной внимательно наблюдает пристальный, холодный взор…

* * *

Следующий день порадовал меня телетайпограммой из Главного управления уголовного розыска МВД России: «Принять все меры… Дело на контроле… Будет оказана помощь». Ну, спасибо… В «Вестях» прошла информация о трагедии. В пресс-группу с утра названивали корреспонденты центральной прессы. Ещё и не то будет. Единственно, что успокаивало, дело раскрыто, есть убийца, так что шторм вскоре затихнет. Можно будет работать спокойно, не гнать лошадей и не протирать ковры, щёлкая каблуками в начальственных кабинетах. Время есть, но… Но у меня осталось всего два дня. А потом… А потом я умру.

Бред. Абсурд. Негоже майору милиции забивать голову всякой потусторонней ерундой. Так-то оно так, но… Но во мне исподволь вызрело твёрдое знание — бродяга тогда в душной прокуренной комнате для допросов не лгал. Логика, здравый смысл, жизненный опыт — всё это ни к чему. Во мне жила ясная и чёткая мысль — ОСТАЛОСЬ ДВА ДНЯ.

Утром на оперативном совещании, скрепя сердцем, я оторвал нескольких оперативников от текущих забот по нераскрытым преступлениям и бросил на поиски жилища бродяги-убийцы. Он мог проживать где угодно — в заброшенном подвале, в канализационном люке, в отогнанном на запасной путь железнодорожном вагоне. Бомжи — народ непритязательный. Так что надо перекапывать весь город. Соответствующие поручения даны в райотделы, доведены до сотрудников. Где-то он должен был засветиться, попасться на глаза сотрудникам милиции.

Я предупредил, что работаем мы в пожарном порядке и в самом жёстком варианте. Поэтому мои парни без всякого стеснения цепляли на улицах бродяг, нищих с гармошками или плакатами «Люди добрые, помогите погорельцам», цыган, цыганок и цыганят. Всех их обещали кинуть в задержку, отправить в СИЗО или психбольницу, где многим, кстати, и было место. Истеричные вопли контингента, многоэтажная ругань, угрозы и слёзы — всё как всегда. Результат работы — пара изъятых краденых сумок и кошельков, несколько ложных наводок, которые тут же были отработаны и откинуты.

Во второй половине дня в УВД привели престарелого одноногого бомжа Васю-Антикитайца. Тот косил под жертву китайской агрессии и работал в переходе недалеко от здания городской администрации, прилепив на грудь плакат: «Подайте инвалиду, лишившемуся ноги при защите России от китайских агрессоров на полуострове Даманский». Он жил в вагончике на кладбище, расплачиваясь за жильё с могильщиками рытьём могил.

Глядя на фото убийцы, Вася-Антикитаец вспомнил:

— Точно, он. Пытался около Собора работать, но недолго. Потом я его в «Чумазовке» видел — он из лачуги какой-то выходил. Точно, товарищ начальник, он. Рожа приметная.

— Покажешь «лачугу»?

— А чего не показать? Покажу, хоть ментам и несподручно помогать — восемь раз ведь «крестили». Но я зла не держу.

В жёлтом милицейском «УАЗике» (в народе они прозваны «канареечками») Вася-Антикитаец расположился на переднем сиденье. Пришлось открыть все окна, иначе ехать с ним было просто невозможно. Брезгливый Володька сразу закашлялся и начал хватать ртом воздух, высунувшись из окна. Да, придётся «канареечку» дезинфицировать.

«Чумазовкой» горожане именовали район частного сектора на юго-западе. В последнее время на фоне дряхлых одноэтажных курятников там взметнулось вверх несколько дворцов — транжирили деньги местные бизнесмены.

— Вот лачуга, — Вася-Антикитаец указал на аккуратный одноэтажный домик с резными наличниками и заколоченными ставнями.

Я вышел из машины. Небо хмурилось. Погода продолжала портиться: ветер крепчал, веяло совсем не летним, не июньским холодом, так что пришлось застегнуть кожаную куртку на «молнию». Я огляделся и вздрогнул. Ну, конечно, вот и мой спутник — смерчик, кружащий прошлогодние листья. Я уже научился узнавать его… Нет, у меня определённо прохудилась крыша. Этого просто не может быть!

Соседи-пенсионеры с готовностью поведали, что хозяин дома известен как человек странный, но безобидный. Приехал он сюда то ли из Москвы, то ли из Санкт-Петербурга лет пять назад. С недельку как укатил в неизвестном направлении, оставив дом на своего подозрительного товарища, в котором без труда опознался бродяга Ян Георгиевич Кунаков.

Взяв понятых, мы взломали хлипкий замок и проникли в помещение. Кухонька с керосинкой, три небольших комнатёнки, мебели почти никакой, только продавленный диван, тумбочка, качающийся стол, две полки с книгами и несколько расшатанных стульев. В углу валялась беспорядочно сваленная кипа журналов и брошюр. В одной из комнат лежал дырявый матрас и подушка без наволочки, в углу валялась скрученная солдатская шинель и небольшой узелок из холщовой ткани.

— Гостинчик бабушке от Красной Шапочки, — сказал Володька, развязывая узелок.

В нём была старинная книга с диаграммами, какой-то писаниной, по-моему, на латинском языке, старый будильник, несколько ракушек замысловатой формы, являвшихся когда-то звеньями колье, и нож со скарабеем на ручке — двойник орудия убийства.

Я взял нож. Потом ракушки.

— Знаешь, Володя, кажется, мы нашли «Вампира»…

* * *

Какой-то оперативник напряг воображение и присвоил оперативному делу кодовое название «Вампир». И попал в самую точку.

Когда наступал март, в городе ежегодно начиналась тихая паника. Каждый житель знал, что это месяц охоты «Вампира». Первую его жертву — двадцатитрехлетнюю проститутку нашли в лесополосе на окраине города четыре года назад. Признаков изнасилования не было, следов борьбы — тоже. Неизвестный аккуратно, от уха до уха, перерезал женщине горло и вскрыл вены. Судя по всему, на момент убийства она была приведена в беспомощное состояние, однако эксперты не нашли в крови следов психотропных и наркотических веществ. Выражение её лица… Ни боли, ни ужаса — лишь какое-то вселенское спокойствие и равнодушие.

Вскоре ажиотаж спал, дело стало забываться, о нём хорошо помнили лишь оперативники да начальник уголовного розыска, которых постоянно взгревали за «висяк» (нераскрытое преступление). Через год, тоже в марте, на берегу реки нашли очередной женский труп — тридцатилетней домохозяйки, обременённой большой семьёй и множеством бытовых забот. Что её занесло туда?.. Картина преступления была схожей. На этот раз население взволновалось не на шутку. Убийства приписывались объявившемуся в городе маньяку. Разрабатывался психологический портрет подозреваемого, проверялись тщательнейшим образом бомжи, судимые, психбольные, другие категории граждан — всего несколько тысяч. Наконец следователь по особо важным делам Прокуратуры России умыл руки — ничего не выходило.

На третий год, опять-таки в марте, был найден третий труп — шестнадцатилетней девушки. Те же самые обстоятельства гибели, тот же способ убийства. То же равнодушие на лице. И опять развеять тьму, в которой скрывался неуловимый монстр, не удалось.

В этом году маньяк решил устроить перерыв. Минул март. Потом апрель. Май. Чудовище не появлялось. Возникла надежда, что «Вампир» или убрался из города, или сдох… Но он не думал уезжать или умирать. Он нанёс следующий удар.

Я прекрасно помнил колье из редких ракушек на шее последней жертвы. Разорванное колье, выглядящие каплями красной крови ракушки. А рядом настоящая кровь…

Получалось, что «Вампир» сейчас лежит в реанимационном отделении медицинского центра…

Следствие моментально закрутилось на все обороты. Володька и ещё двое ребят, которых я ему дал в помощь, засел за пишущую машинку. Надо было назначить экспертизы. Направить запросы по прошлым местам жительства бродяги. Разослать отдельные поручения. Время летело — минута за минутой, час за часом. Близился третий день.

Я уже успел осознать, переборов здравомыслие и весь свой предшествующий милицейский опыт, что ключ ко всему происшедшему нужно искать за пределами догм и стандартных прописных истин. Если бы я поделился наболевшим с кем-то, меня бы заперли в психушку. Словами объяснить моё состояние, а главное, возникшее убеждение невозможно.

Я нуждался в небольшой передышке. День был сумасшедший. Вася-Антикитаец, потом «Вампир». С ума сойти можно. Я заперся в своём кабинете и с полчаса просидел, тупо уставившись перед собой, пока не сформулировал вопрос, на который нужно искать ответ.

Не знаю, что подумал оперативник, которого я в восьмом часу вечера послал в ещё работавшую библиотеку за справочниками по астрономии. Как человек тактичный, к тому же подчинённый, он промолчал. А как дисциплинированный сотрудник он вскоре положил на мой стол три книжки.

Разбираться в диаграммах и цифрах, учитывая мою неприязнь к любым точным наукам, мне не хотелось. Но ничего не поделаешь. Так, что там. День, месяц, апогей, фаза. Филькина грамота… Через некоторое время я въехал немножко в эти премудрости. И вскоре прошептал:

— Нашёл…

В дверь постучали.

— Войдите.

— Что такой потерянный? — спросил Володька, присаживаясь. Он бросил взгляд на книги. — В клуб юных астрономов решил записаться?

— Ага. В юные друзья неба… Кстати, тебе известно, что означает знак скарабея?

— Сия тайна сокрыта от меня.

— Древние египтяне почитали скарабея как одну из ипостасей бога Солнца. В средневековье он считался могущественным магическим символом. Колдуны изображали его на своих амулетах.

— И что с того?

— А ты знаешь, что «Вампир» все свои прошлые три убийства совершил в полнолуние. Самое время разгула тёмных мистических сил. — Я пододвинул Володьке справочник по астрономии.

— Ерунда какая-то. Или… — его брови поползли вверх. — Неужели какое подпольное общество! А чего? То проповедники из-за кордона нагрянут, то братства какие-то. Даже до нашей дыры добрались, кинотеатры снимают… Сергей, надо тянуть эту ниточку. Работаем спокойно, без суеты. Над нами не капает.

— Над кем как! — Это было сказано слишком резко.

Володька удивлённо посмотрел на меня.

Я посмотрел в окно. Зелёно-перламутровое небо быстро темнело. Во мне росло внутреннее напряжение. Я что-то делал не так. Время! Как его не хватает.

Скрипнула оконная рама. За окном кружил мой новый знакомый — смерчик. С каждым часом он становился всё настырнее…

* * *

Наступал мой последний день. Это с трудом укладывалось в голове, но как бы ни хотелось убедить себя в обратном — так оно и было. Я что-то забыл, упустил, не сделал. Эта мысль не отпускала меня всю ночь. Я ворочался в постели. Потом мерил комнату шагами. До боли в глазах смотрел на рассекаемую острыми, как клинки, тучами почти полную луну.

Может, я всё-таки сошёл с ума? Если бы кто ещё неделю назад рассказал мне нечто подобное, я лишь бы расхохотался в лицо. Собачий бред всё это — и весь сказ! А мои ощущения? Уверенность, что всё это сущая правда? Так больные никогда не соглашаются на то, что их бред — выдумка… Нет, всё не то. Я действительно совершенно нормален. Просто в моём сознании начинает ворочаться, подобно древнему реликтовому животному, странное интуитивное ЗНАНИЕ, жить с которым страшно и неуютно.

Чёрт побери, что же я всё-таки упустил?

Измученный, не выспавшийся, в восемь часов, отведав кофе и показавшийся безвкусным бутерброд, я вышел на улицу. Погода сошла с ума. Ветер крепчал, пригибая деревья, стуча сучьями о металлические крыши гаражей. Спешили на работу люди, ждали автобус, пригибались под порывами ветра, отворачиваясь от летящей в лицо пыли.

Включив скорость, я выжал акселератор, и моя бежевая «шестёрка» рванулась вперёд. До «Чумазовки» я добрался быстро. Ещё ночью я решил найти то, что упустил при обыске. А упустил я что-то — факт. Притом что-то важное.

«Снята вторая печать, — вспомнились мне слова бродяги. — Возьми меч в моём жилище». Какой меч?

Сантиметр за сантиметром осматривал я домик. Углы, половицы, подпол, чердак. Не забыл проверить, нет ли во дворе свежевзрыхленной земли.

Меч я нашёл в стопке книг, сваленных в углу большой комнаты. Он лежал на моей ладони — искусно сделанная вещица длиной сантиметров десять, с ручкой из гранёного, по-моему, полудрагоценного камня. Серебряная поверхность была покрыта кабалистическими значками… Дурь какая-то! Я хотел положить находку обратно, но, помедлив, сунул её в нагрудный карман. Теперь что? Время идёт, а я понятия не имею, что делать дальше. Сидеть в кабинете и ждать незнамо чего? Толку-то? Пожалуй, надо навестить злодея. Может, его немного привели в чувство и ему можно задать несколько вопросов?

Областной медицинский центр был одним из лучших в регионе. Сюда привозили больных из других областей, надеясь на хорошее оборудование и отличных врачей. Оставив машину на стоянке, я прошёл через парк с высокими липами, скрывающими современные многоэтажные корпуса. В ординаторской реанимационного отделения я напялил белый халат и в сопровождении завотделением — здоровенного, с волосатыми руками лысого детины — прошёл в палату.

Один из охранников-долговязый жилистый сержант в белом халате, который делал его похожим не на медперсонал, а на мясника из магазина — дремал на стуле. Другой — широкоплечий старшина — сидя на подоконнике, считал галок во дворе. Увидев меня, он вскочил, вытянулся и отрапортовал:

— Товарищ майор, за время несения службы никаких происшествий…

— Угомонись. Вам что сказали? Глаз не спускать. А ты пейзажем любуешься. А этот вообще…

Старшина ткнул в бок напарника, тот очнулся, непонимающе осматриваясь.

— Да куда этот злыдень денется? — рассудительно произнёс старшина. — Мы его наручником к кровати пристегнули — как приказывали. Трупешником лежит, не шевелится.

— А если придёт в себя? Наручник расстегнуть — раз плюнуть… В общем, ещё раз такое увижу — пеняйте на себя.

— Орлы, — усмехнулся завотделением, обводя насмешливым взором милиционеров, потом обратился ко мне: — Я же говорю — без изменений. Жизни его ничего не угрожает. Если, конечно, это жизнь.

Рядом с кроватью стояла тумбочка с аппаратом, щупальца которого тянулись к телу больного, по экрану ползла извилистая линия. Грудь бродяги вздымалась ровно, лицо было окрашено здоровым румянцем. В целом выглядел он неплохо, если не обращать внимания на такие детали, как полная неподвижность.

Я нагнулся над ним, для порядка пощупал пульс. Ровный, наполненный. Я уже хотел отойти, как вдруг его рука дёрнулась и впилась в моё запястье с такой силой, что даже мне, кандидату в мастера спорта по штанге, пришлось попотеть, чтобы вырваться. Неживым, глухим, будто доносящимся издалека голосом он произнёс:

— Луна… Сломает третью печать… Он придёт на старое место и откроет дверь… Ты умрёшь…

Рука безжизненно упала. Веки даже не дрогнули. По лицу бродяги начала расползаться зеленоватая бледность. Запищал аппарат на тумбочке. Завотделением бросился к бродяге, затем резко ударил по кнопке вызова сестры. Всё мигом закрутилось — забегали врачи, медсёстры. Инъекции. Массаж.

— Пульс сто сорок. Слабеет. Судорога, — крикнул завотделением, давя больному на грудь, потом поднял глаза на меня: — Да выйдите отсюда!

Минут через десять он появился из палаты.

— Будет жить твой душегуб, товарищ сыщик, — ухмыльнулся он и похлопал меня по плечу…

Отъехав от медцентра, я остановил машину у городского парка. Там было пустынно. Я хлопнул дверцей, подошёл к ажурной беседке, оставшейся с тех времён, как здесь было богатое поместье, опёрся о перила. Я смотрел на город. К моей ненависти теперь примешивался страх. Я боялся города. До дрожи. До паники.

Ветер всё крепчал. Низкие тучи бешено неслись по небу. На миг мне показалось, что огромный смерч засасывает город. Галлюцинация?

Я вернулся в машину и упал на сиденье, провёл ладонью по покрытому испариной лбу. Ладно, очнись, майор, надо работать!.. Я набрал на рации код частоты дежурного по городу. Из динамика донеслось:

— Буран (позывной дежурного) вызывает машины АП-3 и АП-8. Срочно. Восьмой микрорайон, улица Рылеева, восемнадцать. Вооружённое сопротивление. Перекройте район со стороны Васильевской и Плещеева.

— АП-3 понял.

— АП-8 на связи. Выдвигаемся.

— Буран, ответь Астре-1, — произнёс я в микрофон.

— Буран слушает.

— Что случилось?

— Какой-то псих зарубил топором сожительницу, забаррикадировался с ружьём и открыл стрельбу. Район оцеплен, группу спецназа я направил.

— Понял. Выдвигаюсь туда.

Мигалка на крышу. Понеслись. Другой конец города. Быстрее будет по набережной — там почти нет светофоров…

Через двадцать минут я сворачивал с набережной у кинотеатра «Орион». Вот и микрорайон. Здесь поворот. Улица Рылеева передо мной — крошечные наделы земли с деревянными и кирпичными домиками. Новостройки сюда ещё не добрались и, видать, уже не доберутся — кто сейчас что строит? На улице стояло несколько автомашин: милицейские «УАЗики», «Жигули», «скорая».

Сновали санитары, милиционеры. У столба курил шкафообразный Егорыч — командир отряда спецназа. Зелёный бронежилет делал его ещё больше. В руке он держал «сферу» — шлем с пуленепробиваемым забралом. С плеча его свисал короткоствольный автомат.

— Ну как, Егорыч?

— Нормально, Сергей Владиславович. Взяли мы его. Бабу он свою топором намертво уложил. Потом ворвался к соседям и ранил ещё двух человек. Забаррикадировался с мешком патронов. Мы двенадцать выстрелов насчитали, которые он по нам дал. Пока ружьё перезаряжал, Серёжа Шипунов и Вася Матюхин его через окно взяли. Живым.

— Пошли, посмотрим на вольного стрелка.

Он забился в угол спецназовского «ПАЗика» — здоровенный татуированный бизон. Разорванная рубаха открывала мощную грудь, на которой тоже приютилась синяя с красным татуировка. Руки в наручниках были заведены за спину. Я подсел к нему.

— Чего так разошёлся?

— С-суки, жалко, никого из вас не замочил, — зашипел он и поднял на меня пустые глаза. В них пробежала какая-то искра. — У, начальник, ты-то мне и нужен был. Тебе-то моя пуля и предназначалась. Опоздал ты, сука легавая, на своё счастье. Опоздал.

Что-то совершенно безумное, неудержимо злобное было в нём. У меня возникло ощущение, что и не человек это вовсе, а кукла, зомби, ведомый чьей-то волей.

— Ничего, сука, всё равно тебе каюк!

— Вот сволочь, — Семеныч врезал поочерёдно правой и левой ладонью по ушам негодяя, и тот полетел на пол автобуса. Семеныч примерялся приголубить его десантным башмаком.

— Оставь, — приказал я.

— Надо было этого подонка валить.

Я поёжился. А ведь действительно: не загляни я в медицинский центр, обязательно успел бы к основной части программы — к задержанию. По привычке полез бы вперёд. Тут его пуля и нашла бы меня…

День выдался безумный. Я такого не припомню за все годы работы. Произошло ещё два убийства: наркоманы в притоне до смерти забили своего товарища, посчитав его за стукача; муж спьяну выбросил жену из окна и к приезду наряда повесился. На электролитном заводе рванул котёл — несколько человек в тяжёлом состоянии. На шоссе молоковоз врезался в автобус — четыре трупа. Взорван кооперативный ларёк — слава Богу, обошлось без жертв. О мелких вспышках насилия и говорить не приходится — с утра бесконечный мордобой, пьяные разборы. Все сорвались с катушек. Кровь лилась рекой. Город летел прямиком в преисподнюю.

Меня несколько раз вызывал начальник управления. Его донимали звонками насчёт «Вампира». Завтра прилетает оперативник из ГУРа и следователь по особо важным делам Никаноров — утром их надо встретить в аэропорту. Завтра… Будет ли оно для меня? Срок, отведённый мне, истекал. Один раз сегодня я обманул смерть. Получится ли так в другой раз? Время уходит. Время!

Стемнело. Ветер наконец разогнал тучи. На небо выползла большая, налитая отвратительной желтизной луна.

Коридоры управления давно опустели. Большие часы в углу моего кабинета отбили двенадцать раз. Всё, пора что-то решать. Полная луна уже овладела этим миром.

Подойдя к несгораемому шкафу, я отпер замок. Так, «Макарыч» в сторону. Двадцатизарядный «Стечкин» подойдёт. В кобуру его под мышкой. Всё, поехали…

* * *

Машина застряла намертво. Похоже, где-то прорвало трубу. Колёса утонули в жиже. Чем больше я давил на газ, тем глубже мои «Жигули» врастали в землю… Время! Я выскочил из салона, хлопнул с размаху дверцей. До цели метров двеститриста. Вперёд!

Ветер достиг ураганной силы. Он валил с ног. Чувство близости смертельной опасности росло. Может быть, надо было кого-нибудь взять с собой? Нет, я понимал, что ни один спецназ тут не поможет — идёт какой-то иной счёт. Я должен сделать что-то. Эх, кабы знать — что. Разберёмся!

Ботинок утонул в луже. Я запыхался. Споткнулся пару раз, карабкаясь по склону. Колючие кусты цеплялись за куртку и брюки. Быстрее!

Я вывалился из кустов, до крови расцарапав колючками руку. Поздно!

«Бульник» был от меня метрах в двадцати.

— Стой! — заорал я.

Как медленно я двигаюсь. И как мне не хватает времени. На бегу я выхватываю «Стечкина». Снять с предохранителя, передёрнуть затвор… Драгоценные секунды уходят. Хорошо, что он медлит. Он стоит перед «булъником», спиной ко мне. Я вижу его ясно. Он освещён луной. Кажется, сама его фигура соткана из её лучей и излучает жёлтый свет. Сквозь вой ветра доносятся каркающие обрывки слов незнакомого языка. В его руке нож. Рука вздымается вверх…

— Остановись! — кричу я.

…и начинает стремительное движение вниз. Я стреляю навскидку. И попадаю. Удар пули в плечо отбрасывает его. Но нож всё равно достигает цели… Почти достигает.

Удар ножа был направлен в горло распростёртого на «бульнике» ребёнка. Однако лезвие лишь пропороло руку. От грохота выстрела и от боли мальчишка очнулся, вскрикнул:

— Мам-ма!

Он скатился на землю. Человек с ножом попытался схватить его, но мальчишка выскользнул и бросился во тьму. Я выстрелил ещё пару раз — промахнулся. Только после этого он повернулся ко мне. У меня перехватило дыхание. Я не мог больше нажать на спусковой крючок.

— Ты опоздал! Кровь пролилась и печать сломана. Вход открыт!

Он сделал круговое движение рукой, и смерч, преследовавший меня три дня, налетел с яростью взбесившейся собаки. Он крутил, ломал меня, продирал насквозь. Он высасывал мою жизнь. Пальцы разжались, и «Стечкин» упал на землю.

— Ты мёртв! — крикнул человек.

Я узнал его. Это было непросто — настолько он изменился. Сейчас это был не гриб-боровик с мягкой старомодной речью. Он сбросил все лишние годы, движения его наполнились лёгкостью и быстротой. От него исходила мощь.

— Сбылось! — прогремел его голос.

Он поднял нож и ударил рукояткой по камню. «Бульника» — достопримечательности города — не стало. На его месте колыхалась лоскутная склизкая чернота. Мой враг сделал шаг, и чернота начала поглощать, растворять его в себе. Было в этом что-то донельзя омерзительное.

Он свершил это. И я не мог остановить его. Что делать? Шагнуть следом — в колышущуюся тьму? От одной этой мысли не хотелось жить. Но дело даже не в отвращении. Я не мог ничего сделать. Я был пленником смерча, высасывающего из меня последние частички жизненной энергии. С каждой секундой моя сила перетекала в него.

И тут в умирающем мозгу мелькнула догадка. С огромным напряжением — казалось, мышцы лопнут — моя рука доползла до внутреннего кармана. Пальцы сжали сувенирный серебряный меч. От камня его рукоятки шла освободительная сила.

Смерч отступал. Рывками. Не желая упускать добычу. Он так сдавил меня, что, казалось, меня шарахнуло несущимся на всех парах железнодорожным экспрессом… Сколько прошло секунд или веков? Смерч отпустил меня окончательно. Он ушёл.

Я ринулся вперёд. Навстречу чёрному сгустку. Ветер два раза едва не сшиб меня с ног. Дышать было почти невозможно. Остался последний шаг. И я сделал его… Последующие события я помню лишь урывками. Я летел куда-то, вращаясь в дикой круговерти. Я был там, где мой опыт, мои представления о мире стоили немного. Мне нужна была не сила мышц, но воли. Меня несло куда-то мутным течением. Что окружало меня — не описать никакими словами.

Мне нужен был ОН — мой враг. И я настиг его, тоже влекомого мутным потоком. Я чувствовал, что он не просто отдаётся потоку, но пытается овладеть им. С каждой секундой он приближался к этой цели.

Мы летели в чернильном тоннеле. В конце его маячил фиолетовый, с нездоровым, как у сегодняшней луны, жёлтым отливом. Источник этого света и был самым худшим. Это то, что хочет выпустить в мир мой враг. Первобытная, дремлющая неизвестно сколько тысячелетий сила.

А потом мы схлестнулись с моим противником.

— Дурак, ты не захотел лёгкой смерти, — прохрипел он, звук его голоса отдавался где-то внутри меня, наполняя болью каждую частичку моего существа. — Уходи! Ты ещё можешь уйти и получить в награду лёгкую смерть.

Я знал, что предложение щедрое и заманчивое. Я мог ещё отступить, уйти, умереть — это было верхом того, что может пожелать человек в моём положении. Перед этим ничто все богатства и соблазны мира. Уйти от мертвенного, налитого желтизной света.

Но я не ушёл. Я держал противника за стальную, несгибаемую руку с ножом. Но моя рука тоже была стальная. Нас несло вперёд.

— Отпусти!!! — в отчаянии хрипел он, вырываясь.

Но постепенно я слабел. Он побеждал меня. Я не мог противиться ему. Ещё немного, и он выбросит меня в привычный мне мир. Пусть мою безжизненную оболочку, но для меня это подарок. Я не останусь здесь. Но тогда он победит…

В порыве последних сил я кинулся с ним в самое пекло. Я повлёк его к кошмару света.

— Не смей! Ты не знаешь, что это! — возопил он. В этом крике была взрывная волна необъятного ужаса.

Я знал, что хуже нашей цели, к которой мы неслись, не может быть ничего. Любая пытка меркнет перед тем, что ждёт нас там. Но это был единственный шанс ЗАКРЫТЬ ДВЕРЬ — так подсказывало мне пришедшее в тот миг откуда-то со стороны, вспышкой озарившее мозг ЗНАНИЕ. Мы ворвались в океан света. В миг на меня обрушилась вся ненависть, вся боль, все страхи, когда-либо существовавшие в мире. И даже те, которые ещё не существовали. Кратчайшее мгновение растянулось для меня на века. А потом нахлынула тьма.

* * *

Первое, что я увидел белый потолок. Скосив глаза, я ухватил взором капельницу надо мной, оранжевый шланг, иглу в вене. Кажется, живой.

Я медленно приходил в себя. Встал с постели через пять дней. История моей болезни пестрела такими словами, как «стресс», «психологическая травма» — и далее в том же духе. Тот самый детина — завреанимацией — сказал, что всё это ничего не стоящая словесная муть. Если честно, он вообще не может поставить никакого диагноза. Ни видимых телесных повреждений, ни следов облучения, ни типичной симптоматики стресса — ничего, что могло бы уложить человека в больничную койку.

Нашли меня утром пацаны, игравшие в чеченскую войну около «бульника». Я лежал, впившись пальцами в руку моего врага, в которой был зажат окровавленный нож. Враг был мёртв. У него остановилось сердце. Метрах в десяти от камня, тоже без сознания, лежал десятилетний Витя Сергеев. Доставили его в реанимацию примерно с тем же диагнозом, что и меня, плюс колото-резаная рана руки. За пару дней до описываемых событий Витя сбежал из дома от алкашей-родителей, забывшихся в крутом запое, и бесцельно слонялся по городу. Он вспомнил (хотя в его памяти были большие провалы), как встретил вечером старичка, тот отвёл его к себе домой, напоил ароматным прекрасным чаем. Ещё помнит его бездонные, безжалостные глаза — их взор завораживал, лишал воли. Очнулся мальчишка на «бульнике» от боли в плече и грохота выстрела, увидел над собой человека с ножом, сумел вывернуться, отбежал на некоторое расстояние, после чего потерял сознание.

На следующий день после происшествия неожиданно открыл глаза и заговорил бродяга. Он клялся, что никого не убивал. Год назад он случайно стал свидетелем убийства девушки, подобрал несколько слетевших с её шеи ракушек и нож. Через некоторое время, встретив на улице убийцу, он поднял шум, желая его задержать. Но когда их доставили в милицию, вдруг понял, что ему никто не поверит, и ничего не сказал. Он стал следить за убийцей и оказался свидетелем убийства инока. По его словам — инок сам, как сомнамбула, шёл к камню и лёг на него. Бродяга пытался спасти несчастного, но убийца непонятным образом лишил его сознания и сунул в руку нож…

Звучал этот рассказ не слишком убедительно, в нём зияли многочисленные дыры. До конца у следствия не было уверенности, что убийцей является именно доцент, а не бродяга. Но при обыске в доме доцента нашли старинную малахитовую шкатулку с целым набором вещественных доказательств — пуговицу от куртки первой убитой женщины, серьгу из уха второй, кольцо третьей. Зачем-то, может, на память о жертвах (кто этих маньяков поймёт), он брал от каждой какой-то предмет. Кроме того, экспертизами, проверкой алиби всё же было установлено, что бродяга — вовсе не «Вампир».

Жизнь возвращалась к бродяге. Теперь над ним реально висела угроза статьи о «недонесении о совершённом преступлении». Под стражу его, естественно, никто брать не собирался, так что он набирался сил в больничной палате.

На седьмой день пребывания в медцентре я поднялся и, в больничной пижаме, еле передвигая ноги, выбрался на улицу. Погода стояла сносная. Пригревало летнее солнышко. Я сидел под старой липой и курил «ЛМ» — сигареты, прозванные в народе «Любовь мента» — их почему-то курит большинство сотрудников.

— Я ошибся, воин. Ты не умер. Ты оказался сильнее… — послышался сзади негромкий голос.

Бродяга стоял сзади, опираясь на палку. Он уселся рядом со мной и уставился куда-то вдаль.

Не знаю, как относиться к последовавшему его рассказу. Да и какой это рассказ? Двусмысленные фразы, прозрачные намёки, тёмный лес недоговоренностей. Но кое-какую картину составить всё же удалось.

Ощущение, что в городе присутствует зло — было вовсе не плодом моего расстроенного воображения. Установленный неизвестно кем и когда камень, прозванный «Булником», обозначал вход в иную, несусветную реальность. Нечто подобное я как-то читал у американского писателя Лавкрафта, но одно дело выдуманный рассказ, и совсем другое — реальность. Что за этим входом — духи стихий, таинственные энергии, существа, силы? Чем наделе было притаившееся там НЕЧТО? Создано ли оно людьми исчезнувших цивилизаций, существовало ли само по себе, было хозяином или слугой? Не знаю.

Ещё я понял — идёт борьба. Кто-то испокон веков стремится открыть входы в ту реальность («бульник» — не единственный из них), овладеть этой СИЛОЙ, привнести её в наш мир и с её помощью приобрести власть над людьми, вещами и событиями. Кто-то всячески препятствует подобным планам.

Кто эти НЕКТО — какие-то организации, древние секты, Союзы Просвещённых, затерянные в толщах гималайских гор или океанских глубинах? А может, инопланетяне или иновремяне? Не знаю. Для нас они вполне прозаические люди с прозаическими паспортами, записями в ЗАГСах и трудовых книжках. Что скрывается за этой мишурой?

Борьба ведётся по непонятным, невероятно сложным правилам. Орудия этой борьбы — движения духа, перемещения светил, линии судьбы, заклятия, скрытые знания, и ещё леший знает что.

Чтобы открыть дверь, требовалось сломать три печати. Первая ломалась убийством трёх женщин в определённые дни. Вторая — орошением камня кровью инока. Третья — кровью ребёнка. Бродяга пытался предотвратить эти события, но не смог отвести руку убийцы. Помощью со стороны он воспользоваться не мог — только они двое вели борьбу. Помощь со стороны ломает линии судьбы и ведёт к проигрышу. У каждой битвы в этой бесчисленной череде битв, уходящих в глубину тысячелетий, свои герои. Но в этой было ещё и третье действующее лицо, третий герой, которому судьбой начертан путь воина. Это был я.

— Однажды прозвучит трубный глас, и твоя рука снова должна будет взять оружие.

Это были последние слова, которые я слышал от бродяги. На следующий день он исчез.

Володька нервничал. Сбежал главный свидетель, а в будущем, может быть, и обвиняемый. Мои слова, что всё к лучшему, Володьку возмутили и удивили.

— Всё равно найду! — горячился он.

Я лишь усмехнулся в ответ.

Всё закончилось хорошо. «Вампир» больше не побеспокоит город. Его преступления попали в разряд раскрытых. Но когда-нибудь кто-то решит, что настало время снова попытаться снять печать.

Естественно, я не распространялся по этому поводу. Я сочинил довольно стройную легенду, как на основе логики и оперативной интуиции пришёл к выводу, что преступник должен вновь в полнолуние появиться на месте преступления… Поверили. Умные головы удумали какое-то материалистическое объяснение насчёт того, каким образом «Вампиру» удавалось парализовать волю своих жертв. Мотивы убийств были сведены к психическому и сексуальному расстройству.

Теперь документы на моё представление к ордену «За мужество» ходят в высоких министерских и президентских инстанциях. На год раньше я получил подполковника. Но это меня не слишком волнует. А волнует по большому счёту только одно. Я жду своего часа. Мне до боли не хочется, чтобы он пришёл, и вместе с тем я с нетерпением ожидаю его прихода. Я жду, когда прозвучит трубный глас.