Юрий Александрович Никитин

О доблестном рыцаре Гае Гисборне

Аннотация

В этом романе впервые показано на одном из самых известных примеров в истории, как было на самом деле и как должно быть в здоровом развивающемся обществе, устремленном к прогрессу. К счастью, в данном случае то и другое полностью совпадает.

Хорошо бы каждого воспевающего пиратов, что грабили торговые и пассажирские суда и топили их вместе со всем экипажем, привлекать к суду. То же самое относится и к создателям бесчисленных фильмов и компьютерных игр о Робин Гуде, который грабил всех и каждого, проезжающего через Шервудский лес, и даже убил шерифа, как об этом с восторгом поют в балладах и взахлеб расписывают в нынешних сериалах.

И вообще на каторжные работы всех, кто воспевает уголовников и братков, в каком бы времени те ни обретались.

Мы идем в будущее! Зачем нам эта грязь на подошвах?

Автор

Юрий Никитин

О доблестном рыцаре Гае Гисборне

Благодарность Лео Мулену за его энциклопедический труд «Повседневная жизнь средневековых монахов Западной Европы (X–XV вв.)», откуда я почерпнул так много нового и ценного.

Предисловие

Этот роман отношу, как ни покажется кому-то странным, к трансгуманистичным. Устремленным к упорядоченности и сингулярности по целому ряду показателей. В нем впервые показано на одном из самых известных примеров в истории, и как было на самом деле, и как должно быть в здоровом развивающемся обществе, устремленном к прогрессу. К счастью, в данном случае то и другое полностью совпадает.

Полагаю, пришло время наконец-то сделать шаг в цивилизованное будущее на самом деле, а не на словах, а это значит – отказаться от воспевания в книгах, кино, играх и где бы то ни было разбойников, пиратов, киллеров, вампиров и прочей дряни, что всегда были грязью, преступниками и отбросами общества, тормозящими прогресс.

Да, мы понимаем, подобное выпускается для бунтующих подростков-недоумков, ведь на детях и дураках зарабатывать удобнее и проще всего, но все-таки пора с этим заканчивать, как с той же детской порнографией. Пошло же в обществе очищающее наступление на пьющих, курящих, не желающих мыть уши, машину, грубо нарушающих правила на дорогах…

Хорошо бы каждого, воспевающего пиратов, что грабили торговые и пассажирские суда и топили их вместе со всем экипажем, дабы не было свидетелей, привлекать к суду. То же самое относится и к создателям бесчисленных фильмов, сериалов и компьютерных игр о Робине Гуде, который грабил всех и каждого, проезжающих через Шервудский лес, и даже убил шерифа, как об этом с восторгом поют в балладах и взахлеб расписывают в нынешних сериалах.

И вообще – на каторжные работы всех, кто воспевает уголовников и братков, в каком бы времени те ни обретались.

Мы идем в будущее! Зачем нам эта грязь на подошвах?

Надеюсь, вы не из нового поколения, а из самого нового.

Часть I

Глава 1

Хронисты пишут, что белка может пересечь Англию от северного берега и до южного, не спускаясь на землю, а также с востока и на запад, но и здесь, во Франции, Гай Гисборн понял, что и в этих краях миром правит пока что лес, а свободные от него пространства выглядят крохотными проплешинами на огромном зеленом ковре, накрывшем Европу.

Пашни с аккуратными домиками окружены густыми дремучими лесами везде и всюду, замки высятся на вершинах холмов, компактные и устремленные вверх, башенки так и вовсе тянутся в небо, чтобы из-под крыши можно было смотреть поверх деревьев. Дороги вынужденно идут через мрачные чащи, и когда видишь впереди упавшее дерево, что загородило дорогу, на всякий случай закрываешься щитом и готовишься отражать нападение либо противника, либо лесных разбойников.

Отряд из пятнадцати человек, где Гай Гисборн единственный рыцарь, остальные – ратники и лучники, седьмые сутки шел через леса, питаясь дичью, ягодами, грибами и корешками.

На восьмые самый легконогий из них, Сэм, что всегда идет впереди с луком наготове, заорал ликующе:

– Деревня!.. Клянусь, вон там деревня!

Хайдун, самый могучий из отряда, не расстающийся и теперь с доспехами, снятыми с германского лорда, прошипел люто:

– Тихо, дурак!.. Услышат – удавлю своими руками!

– Далеко еще, – заверил Сэм, – смотрите, целых семь домов!..

Остальные подтянулись, долго наблюдали за домами и ничего не подозревающими деревенскими жителями. Когда-то здесь осушили участок болота, потом чуть оттеснили сами деревья, теперь здесь пашни, огороды, на краю болота пасутся козы, хрюкают в загородке свиньи, доносится квохтанье кур, звонко прокричал петух…

Все поглядывали на Гая, он и раньше командовал большими отрядами в боях с сарацинами и почти из любого боя выходил, сохранив жизни большинства своих людей.

– Сперва окружить, – велел он негромко. – Вон там видна дорога в лес… Хайдун, с двумя лучниками встанешь там. Ни один не должен ускользнуть!

Он сказал это и сам сжался от стыда, это же обычная французская деревня, а не расположившийся на отдых отряд сарацин.

Хайдун прогудел сбоку:

– Сэм и Нил – за мной!

Гай отправил еще шестерых, чтобы перекрыли возможные пути бегства, а сам, выждав нужное время, вышел из-за деревьев и направился к домам.

Их заметили не сразу, а потом раздался испуганный женский крик, люди застыли на минуту, настороженно наблюдая за чужаками, потом начали разбегаться по домам. Слышно было, как гремят засовы, лязгают запоры, кто-то даже придвинул, судя по скрипу и пыхтению, что-то тяжелое к дверям.

Рядом с Гаем ровно шагает Армстронг, могучий здоровяк из северных областей Англии, где идут постоянные стычки с шотландскими лордами, но там драться ему показалось скучно и обыденно, вот и отправился в Крестовый поход в жаркую пустынную Палестину, где странные звери и чудные народы.

– Заперлись, – проговорил он довольно, – это хорошо… Не люблю, когда разбегаются.

Я тоже, сказал Гай молча. Когда разбегаются, не всегда удается остановить иначе как стрелой. Английские лучники – лучшие в мире, а с ним возвращаются лучшие из лучших, кости остальных засыпают раскаленные пески Святой Земли. Эти, уцелевшие, не промахиваются.

Они вышли на середину улицы, Гай прокричал громко:

– Мы ничего вам не сделаем!.. Мы крестоносцы, возвращаемся домой!.. И хотя наши государи не дружат, но мы с вами не воюем!..

В домах оставалось тихо, хотя он видел, как подрагивают занавески. Армстронг пошел к колодцу и, вытащив ведро с водой, жадно припал к нему, как умирающий от жажды конь.

Двое из отряда, не дождавшись, чтобы кто-то вышел, развернулись на куриное квохтанье и почти одновременно выпустили стрелы. Послышался истошный куриный крик, стрелки захохотали и выпустили еще по две стрелы, и каждый раз слышно было, как бьется о землю подстреленная птица.

Потом они развели огонь посреди улицы и жарили на вертелах уже почищенных и выпотрошенных кур. Впрочем, все у костра сели так, чтобы никто не подобрался незамеченным, и при кажущейся беспечности каждый видел, что за ними постоянно следят десятки пар глаз.

Наконец, после долгого ожидания, из крайнего дома вышел старик, двинулся к ним, едва передвигая ноги.

Армстронг сказал ему навстречу насмешливо:

– Дед, ты бы лучше дочку, а еще лучше – внучку прислал! Мы бы с ней быстрее обо всем договорились.

Старик остановился, лицо непонимающее, а Гай, который владел французским так же, как и английским, сказал приветливо:

– Садишь, старик, раздели с нами ужин. Прости, что без спросу, но вы сами спрятались, а мы очень уж оголодали…

Старик чуть приободрился, слыша родную речь, поклонился и сказал дребезжащим голосом:

– Берите, что хотите, только оставьте нам жизни и не бесчестите наших женщин…

Гай сказал с неловкостью:

– Нам нужно совсем немного, а бесчестить никого не собираемся. Переведем у вас дух на сутки… может, на двое, а потом отправимся дальше. Не бойтесь нас.

Армстронг заметил с блудливой улыбкой:

– Зачем же бесчестить? Я слышал, француженки весьма легки на такие дела…

Гай спросил благожелательно:

– Неужели будете сидеть, запершись, сутки или двое? Пусть выходят. Опять же, утром надо скот выгонять на пастбище, воду брать из колодца… Да и вообще… если бы мы хотели, неужели не смогли бы выломать двери в любом доме?

Старик постоял, послушал, лицо древнее и пожеванное, словно старая одежда, пролежавшая сто лет в сундуке, глаза совсем выцветшие от старости, такому в самом деле помирать не страшно, еще раз поклонился и сказал слабо:

– Я передам ваши слова, господин.

Он повернулся с трудом, слышно, как жутко скрипят суставы (у телеги с несмазанными колесами, что везет тяжелый груз на гору, и то тише), тяжело пошел вдоль домов, едва передвигая ноги.

У каждого дома он останавливался и что-то говорил у окна с закрытыми ставнями, но Гай уже смотрел на могучую фигуру Хайдуна, за которым дружно топают его верные соратники Сэм и Нил, луки за спиной, морды довольные.

Хайдун опустился рядом, быстро зыркнул по сторонам.

– Всего один, – шепнул он. – Жаль, совсем мальчишка. Видимо, послали за подмогой. Или поднять тревогу в других селах.

– Где он сейчас? – спросил Гай тоже шепотом.

– Отнесли подальше в чащу, – объяснил Хайдун. – В овраге забросали ветками, никто не увидит.

– Да мы и не собираемся никого выпускать, – ответил Гай. – О мальчишке молчи. Пусть думают, что добежит и приведет помощь.

– Пока ждут и надеются, – сказал Хайдун понимающе, – не будут разбегаться? Это хорошо, будут сидеть тихо.

– А мы тем временем уйдем, – пояснил Гай.

– Ты прав, командир, – сказал Хайдун с одобрением. – Незачем народ волновать…

– Командир всегда прав, – заметил Сэм. – Ну, давайте начнем?.. А то у меня живот к спине присох!

– А у меня все еще сарацинский песок в желудке, – буркнул Нил.

– Еще не дожарилась, – пояснил Гай.

– Да я и сырую сожру! – заверил Сэм.

Гай присматривал за порядком, удерживая, чтобы не ринулись вышибать двери, а за это время лучники, не удержавшись, подстрелили еще трех толстых гусей, быстро выпотрошили и тоже взялись жарить там же на костре посреди улицы.

Солнце перешло на другую сторону неба, Гай сказал негромко:

– Армстронг, отправь двоих на ту же тропу. Так, на всякий случай.

– Думаете, кто-то попробует еще за помощью?

– Или решит просто сбежать, – пояснил Гай. – Здесь понимают, можем и сорваться.

– Ладно, – сказал Армстронг, – буду менять их через каждые три часа.

Лучники ушли вроде бы шарить по сараям, затем задами вышли к лесу и приготовились сторожить тропу.

Солнце опускалось медленно и величественно, в небе громоздились пылающие горы, где разверзлись исполинские бездны огненных пещер. Гай смотрел с трепетом в душе, ничего подобного не видел в Англии, где небо всегда затянуто низкими и плотными тучами, где даже солнце видишь два-три раза в году.

Со стороны болота начало приближаться стадо коров, все упитанные, у каждой отвисающее до земли, разбухшее молоком вымя. Следом мальчишка-пастушонок, испуганный и ничего не понимающий, Гай послал Хайдена и Армстронга встать между коровами и веселящимися лучниками, чтобы ни у кого не было соблазна подстрелить еще и корову, и вообще чтоб оставались у костра, пока коровы не разбредутся по домам.

Измученные долгими блужданиями по бесконечному лесу, люди заснули у костра, а Гай долго сидел, прислушивался к затихающим крикам птиц, потом слушал, как в ночном воздухе солидно гудят майские жуки, раздался смачный хруст, летучие мыши ловят их достаточно умело…

В полночь послышался далекий женский крик, но как Гай ни прислушивался, везде снова тихо, решил, что спросонья вскрикнула какая-то птица.

Армстронг приподнялся, взглянул на него с некоторой тревогой.

– Что-то случилось, мой лорд?

Гай пробормотал:

– Послышалось что-то…

– Я ничего не слышу, – сказал Армстронг.

– Теперь и я не слышу, – ответил Гай. – Ладно, немного вздремну. Потом разбуди, сменю.

– Вы и так меньше всех спите, – сказал Армстронг с грубоватой лаской. – Спите, здесь все спокойно.

Глава 2

Утром оба дозорных лучника вернулись уже навеселе, за ними шел Хайдун и пинками катил перед собой бочонок. До Гая донеслось знакомое хлюпанье.

– Мой лорд! – крикнул Хайдун весело. – Просто великолепное вино!.. В нем все солнце Южной Франции, вы не сможете оторваться!

– Посмотрим, – буркнул Гай. – Чей погреб разгромили?.. Ладно, это не важно… Где Сэм и Нил?.. Они давно должны были вернуться…

– Уже освободились, – объяснил Хайден с широкой улыбкой. – Но задержались объяснить сменщикам, как обращаться с добычей.

Гай насторожился.

– Что за добыча?

Хайден заулыбался уже во весь рот, но голос сделал тише:

– Какая-то молодая дура решила ночью удрать из деревни. Видимо, опасалась наших жадных лап… В общем, схватили ее, а чтобы не орала, заткнули рот и привязали к дереву. Потом, правда, привязали поудобнее на земле. Ну, как обычно, руки в разные стороны к вбитым в землю колышкам, ноги тоже врозь… Ребята потешились вволю, теперь там смена трудится, ха-ха!..

Гай поморщился.

– Не стоило обижать местное население. Сейчас король Ричард с королем Филиппом вроде бы уже не воюет…

Хайден отмахнулся.

– А если воюет?

– Все равно, – ответил Гай. – Эти вообще ничего, кроме своего леса, не видели! Они ни при чем.

– А нам что?.. – сказал Хайден. – Мы должны подкрепиться, набить сумки едой и пробираться к Ла-Маншу. А что здесь останется, мне плевать. Меня никто не щадил и не жалел.

От костра раздалась пьяная песня. Все одиннадцать свободных от обязанностей собрались у бочонка, выбили пробку и наперебой подставляют баклаги и серебряные чаши, награбленные за время похода, а у Армстронга даже золотая, которой он очень гордится.

Гай стиснул челюсти, дальше будет то, что видел уже не раз. Сперва от вина теряют контроль, перестают сдерживаться, беспомощность жертв провоцирует насилие, начинают вышибать двери, врываться в дома, убивать сопротивляющихся мужчин и насиловать их жен и дочерей…

Такие частенько выволакивают женщин на улицу, чтобы насиловать при свете солнца. Люди озверели от тяжелой жизни, а на войне, где видят смерть на каждом шагу, перестают ценить жизнь даже свою, а уж чужую так и вовсе…

– Надо уходить, – сказал он резко. – Мы не должны этого допускать!

Армстронг возразил:

– Как?.. Они уже еле на ногах стоят!.. Пока весь бочонок не осушат, никто и ухом не поведет… В жаркой пустыне, ха-ха-ха, у всех пересохли внутренности, теперь всю оставшуюся жизнь будут заливать жар вином и пивом!

– Осушат бочонок? – переспросил Гай саркастически.

– В нем уже меньше четверти, мой лорд!

– В подвалах найдется еще, – сухо заметил Гай.

– Придется подождать, – сказал Армстронг с сочувствием. – Ладно, я пока схожу за вином. А то мы как не люди…

Потом они лежали на прогретой за день земле, подложив охапки сена, пили чудесное вино и смотрели на звезды. Правда, Армстронг однажды отлучился, а вернулся с блудливой улыбкой и расстегнутыми штанами, и Гай с горечью понял, что по крайней мере у одного дома двери все-таки выломали, не зря же с той стороны слышен женский плач, тихий и безнадежный.

Он чувствовал, как медленно уходит звериная усталость, накопившаяся за долгие годы непрерывных боев, непрестанного ожидания нападения в ночи, когда каждая мышца на пределе, когда все на зверином чутье, когда постоянно ждешь удар и ежесекундно готов ответить двумя.

– Ладно, – сказал он, – сегодня отдыхаю, завтра на рассвете ухожу.

Армстронг пробормотал сонно:

– Да, уже пора… Хотя на рассвете рановато, все перепились…

– Я ухожу, – казал Гай твердо, – а остальные как хотят. Это не мой отряд, я за него не отвечаю.

– Но все привыкли считать вас командиром, – возразил Армстронг. – Хоть мы и собрались кто откуда.

– Кто в самом деле считает меня командиром, – сказал Гай, – тот пойдет со мной. Мы же не в бой посланы, а спасаем шкуры и жаждем добраться до Англии. Войска нашего нет, всякий сам по себе, каждый выбирает путь и судьбу.

Отоспавшись за день, вечером ходили вдоль домов, стучали в двери и окна, уговаривали открыть, обещали, что ничего не сделают, а ночью выломали двери еще в одном доме, где заметили двух молодых женщин. Какой-то парнишка выбежал навстречу с топором в руках, ему дали обухом в лоб, связали на всякий случай, вдруг оживет, затем выволокли женщин под звездное небо и насиловали с пьяным гоготом и шуточками.

Отчаявшиеся крестьяне высыпали из домов и попытались дать бой англичанам, однако те хоть и пьяные, но к этому времени прошли всю Палестину, участвуя в боях за все важные крепости, знали, как драться, и умели: деревенских увальней убили всех быстро и просто. Из англичан трое ранены легко, один тяжело, ему распороли косой брюхо, он натужно улыбался и все просил дать больше вина, что все равно выливалось из широкого разреза на животе.

Теперь женщин насиловали вволю, изощренно, переходя от одной к другой, наслаждаясь чувством власти, упиваясь страхом в глазах плачущих жертв.

Утром Гай собрал мешок с едой, стараясь не слышать плач и стоны, наполнил баклажку с вином, вроде все, перевязь с мечом уже приятно оттягивает пояс, выпрямился и пошел в сторону леса.

Армстронг вскрикнул:

– Мой лорд! Я с вами!

– Тогда не отставай, – бросил Гай раздраженно. – Ждать не буду.

Он шел, не оглядываясь и не останавливаясь. Немного погодя послышался настигающий топот, он понял, что догоняют трое, и даже понял по легкости шагов, что кроме Армстронга с ним теперь еще двое лучников, представителей самой мобильной и опасной для сарацин армии крестоносцев.

Армстронг сказал, запыхавшись:

– Вы правы, мой лорд. Это приятные пустяки, но не стоит из-за них задерживаться. Впереди Англия!

Лучники Сэм и Нил старались идти впереди, но Гай велел топать замыкающими, чтобы в случае опасности успели натянуть тетивы.

В лесу Гисборн сделал несколько шагов, насторожился, вскинул руку. По земле прокатился легкий гул, стал четче, все различили стук множества копыт.

Армстронг произнес с кривой улыбкой на лице:

– Видать, кто-то все-таки добежал…

С дальней стороны леса, где осталась распятая на земле молодая крестьянка, из-за деревьев вырвался конный отряд во главе с воином в кирасе и стальных наручниках, но с непокрытой головой. В руке его блистал обнаженный меч, за ним два десятка воинов, все пригнулись к конским гривам, готовые избегать смертоносных стрел английских лучников.

Сэм вскрикнул в тревоге:

– Это из гарнизона!..

Он сделал движение броситься обратно, Гай ухватил его за плечо:

– Не успеваем.

Армстронг яростно засопел, ожег его ненавидящим взглядом, хотя сам видел, бой начнется и тут же закончится, кто бы ни одержал верх, хотя понятно, кто победит: лучники хороши только на дистанции, а всадники слишком быстро очутятся среди них, у всех в руках длинные мечи, которыми так удобно рубить пеших…

Гай скомандовал резко:

– Уходим! Быстро.

Он не оглядывался, но слышал по топоту, что бегут за ним слаженно и беспрекословно. На помощь деревне пришли не из соседнего села, а из воинского гарнизона. Быстро допросят раненых англичан, и пусть даже те ничего не скажут, но крестьяне, давно пересчитавшие всех, с готовностью скажут, что четверо ушли вон в ту сторону…

Гай несколько раз менял направление, заставлял продираться через чащу, где не пройдут кони, перебираться через упавшие деревья, а то и, пригибаясь, под просто зависшими на ветвях соседей и готовых рухнуть в любое мгновение, кони там точно не пройдут, в первый раз позволил перевести дыхание только после двух ручьев, когда долго шли по воде вниз по течению.

Армстронг из-за своей массы устал больше других, но не роптал, о Гае Гисборне знали, что всегда или почти всегда выводит своих людей целыми из самых тяжелых боев.

Гисборн, как самый жилистый и выносливый, разобрал мешки и выложил на траву еду, ровно столько, чтобы утолить голод, но не отяжелеть. Вина не дал вовсе, да никто и не просил, представили, как французы рубили пьяных и беспомощных соотечественников.

– Сегодня выйдем к нашим землям, – объяснил он. – Они хоть и французские, но английские.

Армстронг пробормотал устало:

– Это как?

– Нормандия, – объяснил Гисборн, – была всегда нашей… ну, с тех пор, как викинг Ролло со своими норманнами отнял самые лучшие земли у франков. Потому и называется Нормандией. И хотя его правнук Вильгельм Завоеватель потом высадился в Англии и стал английским королем, он не перестал быть хозяином Нормандии, ясно? А потом Генрих II женился на Алиеноре Аквитанской, она принесла ему в приданое Аквитанию, так что половина Франции наша по закону…

Армстронг хмыкнул.

– Осталось завоевать другую половину, и Франция станет Англией?

Гисборн сказал невесело:

– Я не знаю, что думают наши короли. Но войны гремят всюду. Только что-то они мне в последнее время осточертели. Уже не хочу ни славы, ни добычи.

Армстронг покосился на него с сочувствием. Рослый, могучий и жилистый, рыцарь выглядит так, будто его породила сама война: жесткий, суровый и безжалостный, всегда успевающий предвидеть опасность, прошел через все войны, не получив ни одной серьезной раны, а мелкие не в счет, умеющий рассчитывать каждое мгновение боя как для себя, так и для отряда.

– Я вообще-то, – ответил он, – тоже… это самое.

Сэм и Нил помалкивали, в их мешках столько награбленной добычи, что воевать точно никуда не пойдут, купят богатые хозяйства и заживут почти лордами.

Гисборн поднялся, подхватил заплечный мешок.

– Пора!

– Еще ноги не отошли, – пожаловался Армстронг.

– По дороге отойдут, – сказал Гисборн неумолимо. – А вдруг нас все еще ищут?

Армстронг и лучники встали с кряхтением, но покорно, при Гисборне, как шла молва, всегда выживают. Да и сами знали, что случилось с теми, кто решил еще задержаться…

Как Гисборн и обещал, к полудню вышли на земли, что хоть и французские, но английские, и хотя английской речи так и не услышали, но местные от них не шарахались, а из попавшегося навстречу отряда всадников указали, где просторный постоялый дом.

Все четверо повеселели, Гисборн видел, как спадает страшное напряжение последних дней. На постоялом дворе оказалась прекрасная харчевня, еда и вино лучшего качества, в Англии такое только у лордов, да еще и так дешево, что Армстронг громко возжелал поселиться во Франции навеки.

Двое суток они отсыпались и восстанавливали силы, на третьи Гисборн собрался в путь, и Армстронг первым вскинул мешок на плечи. Сэм и Нил, довольные и хмельные, предложили купить коней, до побережья еще несколько дней, лучше проехать, чем топать своими натруженными ножками.

Дальше ехали верхами, кони здесь дешевле, чем в Англии, жаль только, что за их провоз через Ла-Манш придется платить очень дорого, лучше там же на берегу и продать…

Гисборн, сверяясь по карте, выбирал кратчайшие дороги, а то вел и по бездорожью, где не пройдут телеги, зато к побережью приближались вдвое быстрее.

Ему уже чудился грозный грохот волн, набегающих на скалистый берег, когда ехали через прекрасный лес, весь залитый солнцем, и увидели двух молодых крестьянок, собиравших хворост.

Сэм заорал весело:

– Девочки, мы вам поможем!.. И даже до дома довезем!

Обе женщины, завидев подъезжающих мужчин, бросили хворост и ринулись наутек. Гисборн в бессилии выругался. Оставайся женщины на месте, ничего бы не произошло, несколько шуточек, то да се, а если бы отказали, то всадники поехали бы дальше, хоть и громко сожалея, но когда убегают – в каждом просыпается инстинкт зверя-охотника: догнать, прыгнуть сзади, повалить…

Он даже не кричал вслед, повелевая остановиться, хороший командир знает, что есть черта, за которой подчинение заканчивается, и пытаться приказывать в подобных случаях – только ронять свой авторитет.

Ему подчиняются, потому что он спасает их от опасностей, но как отказаться, когда от тебя в лес убегает молодая и сочная, тряся выменем и колыхая двумя аппетитными половинками толстого зада?

Потом, когда они садились на коней, женщины в изорванных платьях, через которые у обеих просвечивает голое исцарапанное тело, исступленно кричали вслед:

– Чтоб вы все передохли, английские ублюдки!.. Да чтоб вас Господь покарал за все муки, что вы принесли в наши земли!..

Гисборн хмуро молчал, Армстронг тоже отводил взгляд, а Сэм ответил громко:

– Не противились бы законным требованиям нашего короля, никто бы вас и пальцем не тронул! А раз не признаете прав Ричарда Львиное Сердце…

Однако в его голосе звучал стыд за содеянное, а Нил пробормотал, что ну ладно, чего ж там, они же француженки, у них все это просто, как сопли вытереть…

Глава 3

Словно гневаясь, небо заволокло тучами, налетела гроза, быстрая, короткая, но мощная. Дороги мгновенно развезло, но, к счастью, гостиницы здесь на каждом шагу, здесь уже английские земли. Армстронг с облегчением увидел одну такую на развилке дорог, пустил коня вскачь, а во дворе соскочил на землю и набросил повод на крюк коновязи.

– Уже вечер, – сказал он, опережая Гисборна, – заночуем, а за ночь земля подсохнет!

Гисборн смолчал, чем ближе к Англии, тем меньше с ним считаются, что вообще-то его устраивает, хоть и малость задевает. Ладно, пусть, за одного себя отвечать легче, чем за десяток недисциплинированных остолопов.

В харчевне пусто, хозяин обрадовался гостям, начал таскать на стол самое лучшее, Сэм и Нил все больше входили в роль богатых господ, платили щедро, заказывали вино и женщин, но, увы, женщин в гостиницах нужно искать только в больших городах, а здесь всего лишь придорожный постоялый двор…

Армстронг важно посоветовал завести, это же добавочная прибыль, после чего пьяно потащился наверх, оступаясь на каждой ступеньке. Гисборн почти не пил, все пытался представить, что ждет его в Англии, а спать отправился позже всех.

Среди ночи проснулся вдруг с сильно колотящимся сердцем, словно его толкнул кто. Такое случалось в Палестине, когда под покровом темноты к ним неслышно подбирались сарацины. Инстинктивно сунул руку под подушку и неслышно потянул на себя нож, полежал, тревожно прислушиваясь к каждому звуку, полная тишина, хотел было повернуться на другой бок и заставить себя спать, как вдруг ноздри уловили чужой запах.

Сердце начало стучать так, что заломило в висках. Он прислушался, затем резко дернулся в сторону, что-то вонзилось в подушку, а он с силой ударил рукоятью ножа в то место, где у сарацина затылок.

Послышался легкий треск, за ним хрип. Он скатился на пол, нащупал меч у изголовья. Через несколько мгновений по лестнице простучали босые подошвы.

Он осторожно вышел в коридор, там слабо теплится огонек в светильнике, зажег от него свечу и вернулся в комнату. На полу стонет распростертый молодой мужик, в руке зажата деревянная рукоять ножа, на лезвии кровь.

– Кто ты? – спросил Гисборн. – Разбойник?

– Вы насиловали Герду и Гизеллу, – прошептал умирающий. – Вы должны умереть…

Гисборн, не отвечая, вбежал в соседнюю комнату. Сэм и Нил застыли в постели в лужах крови с перерезанными горлами, Армстронг на полу, кровь хлещет из него, как из недорезанного кабана.

На Гисборна поднял затуманенный взгляд, бледнеющие губы чуть-чуть шевельнулись.

– Забери наших коней и мешки, – прошептал он. – Господь наказал нас за грехи наши тяжкие…

– Господь милостив, – проговорил Гисборн с трудом, – это война ожесточила наши сердца и сделала нас глухими к страданиям близких. Но Господь все понимает и… простит.

Губы Армстронга чуть дернулись, будто пытался улыбнуться.

– Господи, – услышал Гисборн страстный шепот, – в руки твои предаю душу свою… будь милостив, ибо слаб человек…

Добравшись до Кале, Гисборн с легкостью продал всех четырех коней и добычу, что награбили его соратники, в портах всегда полно подобных скупщиков, и в тот же день взошел на корабль, отправляющийся в Англию.

Вроде бы и крохотный пролив между Францией и Англией, ходят слухи, что некие смельчаки переплывали его без всяких кораблей, но уже на средине его Гисборн ощутил, как за спиной остается солнечная и веселая Франция, а впереди вырастает нечто огромное, мрачное, угрюмое, погруженное в вечный туман…

Когда вдали показался берег, пошел дождь, но не по-французски быстрый и солнечный, а мелкий, тягостный, монотонный, из серых туч, укрывших небо от края и до края.

Такой дождь считают противным, но как бы ему радовались в знойных песках Палестины, где пришлось провести последние годы. Ветер дул в спину, однако в замкнутой бухте Спитхеда вода уже спокойная.

Берег встретил сильным запахом рыбы, нечистой воды, еще удивило обилие стражи, все суровые и неподвижные, не слышно шуточек, здорового гогота, звона доспехов, когда эти вчерашние деревенские парни толкаются плечами от избытка силы.

Корабль пристал возле Тауэра. Гай увидел серые массивные ворота Дувра, где стены в двадцать футов толщиной, две линии крепостных валов и огромная прямоугольная башня.

Корабль качнулся и замер возле пристани. Гай с облегчением перевел дыхание, в южных морях чаще всего от корабля приходилось на лодках к берегу, а здесь везде достаточно глубоко.

Загремели спускаемые сходни, первым на берег сошел капитан с бумагами, двое служащих порта долго проверяли, наконец один сказал брюзгливо:

– Пассажиры могут сойти, а груз проверим лично.

Гай сошел торопливо, почти не веря, что после двенадцати лет жестоких боев в жарких песках Палестины наконец-то родной влажный воздух, низкое небо в тучах и воздух с растворенными в нем частичками знаменитых лондонских туманов…

Служащий порта просмотрел бумаги, выданные Гаю верховным магистром ордена тамплиеров, взглянул на Гая, снова углубился в чтение, а потом сказал непререкаемым голосом:

– Вам надлежит явиться в королевский дворец, сэр Гай. Немедленно.

Гай вздрогнул:

– Мне? Зачем?

– Там скажут, – ответил служащий. – И… не задерживайтесь. Там этого не любят.

Гай сказал послушно:

– Да, конечно…

На улицах на него оглядывались почтительно, уступали дорогу, некоторые кланялись, просили благословения, в Лондоне не часто увидишь человека в белом плаще без рукавов, на спине которого большой красный крест, что значит – крестоносец, выполнивший свой обет, воевавший в Палестине с сарацинами, так как те, кто только едет туда, нашивают крест на груди.

У фигурных ворот королевского сада, выполненных из толстых металлических прутьев с острыми концами наверху, похожих на длинные копья, стражи сперва было шагнули навстречу, но посмотрели на его плащ, один молча отворил рядом с воротами калитку, другой сказал с сочувствием:

– Жаркое там солнце, да?

Гай смолчал, и без того тошно выглядеть смуглокожим сарацином среди лондонцев, почти не видящих солнца за вечными туманами и тучами.

Он долго шел по ровной, как стрела, аллее, королевский замок вырастает впереди массивной серой громадой, древней, как сама земля, хотя умом понятно, что легкие воздушные дворцы сарацин, полные света и солнца, намного древнее, однако здесь ощущение грозной дикой мощи буквально пронизывает воздух.

К его удивлению, слуги на входе во дворец лишь окинули его внимательными взглядами, но не остановили, хотя сразу же по ту сторону двери встретил офицер с двумя стражами внутренних залов, их легко отличить по красной одежде с золотыми нитями.

– Прошу вас, сэр, – сказал офицер со всем почтением, – оставить здесь все ваше оружие.

– Это только мне, – поинтересовался Гай, – или таково правило?

– В королевский дворец, – пояснил офицер ровным голосом, – никому не позволено входить с оружием. Кроме, естественно, стражи.

Гай прислушался к интонациям, ничего враждебного, даже чуть усталый голос, словно повторяет такое по нескольку раз на день. Хотя он может и не знать, если его намерены схватить там дальше безоружного.

– Как скажете, сэр, – ответил он и потянул меч в ножнах через голову. Перевязь, потертая, как и ножны, прокаленная нездешним жарким солнцем, впитавшая морскую соль и капли его горького пота, офицер терпеливо ждал, как и его стражи, но по их лицам Гай все же уловил, что все трое сочувствуют побывавшему в дальних краях и сражавшемуся за веру.

– Идите прямо, – сказал офицер. – Там скажут.

Гай, еще больше настороженный, двинулся через зал, огромный, украшенный гобеленами и щитами со скрещенными за ними копьями. Сверху свисают неизменные полотнища пламенно-красной материи, грубая красота сильных людей, что смутно желают ее, но пока не знают, что это и как ее достичь.

На том конце у двери замерли в ожидании двое слуг. Один сразу обратился к нему, не меняя выражения лица:

– Сэр, следуйте за мной.

Гай молча поднялся за ним по широкой лестнице, слуга распахнул перед ним дверь в просторную комнату.

– Прошу вас, – произнес он бесстрастно, как говорила бы мебель из покрытого лаком дерева. – Здесь можете привести себя в порядок. Его высочество вас скоро примет.

Гай проводил его взглядом, тот вышел красиво и бесшумно, как плывущий по воде лебедь.

Комната должна поразить богатством и роскошью, так явно и происходит со всеми прибывшими из глухих земель Англии, но только не с тем, кто видел сказочные дворцы властителей Аравии.

Он покосился на огромное зеркало, стоящее на полу в массивной позолоченной раме. В нем отражается богато убранная комната, закрывающая гобеленами суровость гранитных блоков стен, а также высокий мужчина с хмурым лицом и настороженным взглядом.

Гай подошел ближе, последний раз вот так видел себя много лет назад. Тогда на него смотрело совсем другое лицо, юное и щекастое, а теперь вытянуто, как у коня, скулы острые, нижняя челюсть тяжелая, а раньше как будто ее и вовсе не было, левую бровь рассекает надвое шрам, обрываясь на глазной впадине, и снова идет через высокую скулу. Еще чуть, и ятаган сарацина коснулся бы глаза, а то и вовсе раскроил череп. Еще один шрамик белеет на подбородке, но это все, а следы меж лопатками от стрел, жуткий шрам на правом боку, едва зажившая рана от копья… это все, к счастью, скрыто одеждой.

Он подумал, что по одному выражению лица его сразу отличают от местных, довольных и сытеньких, беспечных. По нему видно, что всегда готов закрыться от удара, нанести в ответ свой… И потому вид у него такой, будто отовсюду ждет взмаха ножа, тело напряжено, не для того выжил в десятках жесточайших сражений, чтобы вот здесь распуститься.

Ждать пришлось недолго, вскоре явился уже другой слуга, одет еще ярче, спросил с поклоном:

– Сэр?

– Сэр Гай Гисборн, – произнес он с достоинством.

– Сэр, – повторил слуга, – я хотел спросить, вы готовы?

Гай ощутил досаду, что не понял вопроса, а этот серв еще и проигнорировал его имя.

– Я готов всегда, – ответил он резче, чем хотел.

Слуга взглянул на него внимательно, поклонился уже ниже.

– Прошу вас следовать за мной, сэр… Гай Гисборн.

Гай снова шел длинным коридором и упрекал себя, что радуется победе над слугой, это же надо так пасть. Справа и слева в нишах вперемешку со статуями застыли в ожидании и живые стражи, попадаются ярко одетые придворные, но все равно холодно, сыро и промозгло, сквозняки тянут со всех сторон.

Слуга распахнул перед ним дверь и сказал только одно слово:

– Ждите.

Гай сделал шаг, дверь за ним закрылась, а он, переступив порог, мгновенно по воинской привычке охватил цепким взглядом все пространство на случай опасности, отметил мысленно тех, кто показался подозрительным, затем обратил взор на главную часть зала.

Все помещение средних размеров, эта половина заполнена лордами, как он понял сразу, от каждого веет мощью и величием, а на той стороне под стеной помост с балдахином цвета крови, внизу такого же цвета ковер, посреди помоста королевский трон с высокой спинкой, Гай сразу увидел на ней изображение щита с леопардом, личный герб короля Ричарда Львиное Сердце. Справа и слева от трона по роскошному креслу, оба пустые, как и трон, но из зала как раз к помосту шел грузный человек, похожий на простоявшую зиму копну, в сутане малинового цвета и с огромным золотым крестом на груди.

Под взглядами всего зала он с кряхтением поднялся на помост, хотя там всего одна ступенька, так же тяжело опустился в кресло справа от трона.

Похоже, это и есть знаменитый епископ Уильям Лонгчамп, епископ Илийский, первое лицо в королевстве, оставленный лично Ричардом руководить королевством в его отсутствие. Грузный, очень немолодой, щеки висят по бокам, как у старой охотничьей собаки, сутана едва смиряет напор живота. Его поддерживает широкий полотняный епископский пояс, конец которого свисает вниз, на голове круглая епископская шапочка малинового цвета с коротеньким хохолком посредине.

На плечах поверх сутаны роскошная пелерина, именуемая мантией, на груди панагия, то есть овальный образ Богоматери, и массивный крест на золотой цепи.

Ни для кого в Англии не секрет, что всю власть король Ричард оставил в руках Лонгчампа, которому доверяет больше, чем брату Джону. Даже в Святую Землю доходили слухи о конфликтах между канцлером и принцем Джоном, что не желал смиряться с ролью послушной овцы. Ричард даже направил в далекую Англию епископа Руанского, чтобы тот уладил споры, а также повелел, чтобы Хью Бардульф, верный соратник Ричарда, сменил брата Уильяма Лонгчампа на должности шерифа провинции Йорк.

Лонгамп возжелал взять под свою руку замок Линкольн, имеющий важное стратегическое значение, а также контролирующий богатые земли, но принц Джон к этому времени уже сумел найти сторонников среди оставшихся в Англии лордов и неожиданно осадил Линкольн, а также внезапно захватил замки Тикхилл и Ноттингем, где никто не ожидал нападения…

Через минуту через зал прошел и, легко вскочив на помост, в левое от трона кресло сел человек в строгой черной одежде с белым воротником.

Главный казначей, решил Гисборн настороженно, деятельный Жан Маршалл, брат Уильяма Маршалла… а если нет, то это граф Омальский Уильям де Мандевиль. Он с епископом Даремом Гуго возглавляет выездные суды графств, а де Мандевиль отвечает еще и за континентальные владения короля.

Гаю показалось, что всемогущий Лонгчамп его заприметил и брезгливо всматривается в пришельца из Палестины, хотя должен бы как раз проникнуться симпатией, ведь он в числе первых откликнулся на призыв папы выступить на защиту святыни христианства – Иерусалима, захваченного сарацинами…

Он почувствовал себя одиноко, как не ощущал даже в песках Палестины, когда в ночи оказывался один в абсолютно чужом мире, где вокруг только враги.

Неожиданно громко и звучно протрубили трубы, церемониймейстер прокричал с радостным подъемом:

– Принц Джон!

Глава 4

Полузакрывающие вход во внутренние покои шелковые полотнища колыхнулись, принц Джон вошел быстро и целеустремленно, несмотря на грузное тело. Почти такой же крупный, как и его брат Ричард. Но Гай не увидел в его лице ни отваги, ни свирепой ярости, что так часто вспыхивала на красивом и мужественном лице короля с львиным сердцем.

То есть все три сына Генриха II получили владения во Франции. Холодную и туманную Англию никто не любил и не хотел там вообще появляться, как и сам король Генрих II…

Придворные склонились в таком почтительном поклоне, что Гай стиснул кулаки, так кланяются только королю, да как смеет этот мерзавец…

Сам он лишь чуть-чуть наклонил голову, принц Джон на ходу скользнул по нему недовольным взглядом, но ничего не сказал, молча прошел к королевскому трону и сел уверенно и властно, откинувшись на спинку и положив руки на широкие подлокотники.

На голове холодно блистает корона принца, но Гаю показалось, что она слишком уж похожа на королевскую. Если верить слухам, страной правит Лонгчамп, однако в королевском кресле сидит принц Джон, и вид у него такой, что все-таки правит он и только он…

Когда принц начал прием, опять же – принц, а не Лонгчамп, – Гай больше присматривался к нему, брату короля, как все говорят, постоянно копающему под короля, чем слушал жалобы и прошения. Те настолько поразили мелочностью и склочностью, что сразу же перестал их воспринимать, словно боялся заразиться.

Одновременно постоянно осторожно посматривал по сторонам, все еще непонятно, почему его перехватили прямо с корабля.

Прием длился и длился, в зале осталось уже совсем мало людей, наконец принц Джон вперил в него острый взгляд.

– Сэр Гай, – произнес он.

Гай вздрогнул, голос показался похожим на голос Ричарда, рассердился на себя за такое сравнение и пошел ровным шагом по расступившемуся проходу к помосту.

Принц наблюдал за ним с недоброжелательным выражением на рыхлом нездоровом лице. Вообще-то Гай намеревался преклонить колено, как делали все, но сейчас, озлившись, что посмел сравнивать это ничтожество с божественным королем Ричардом, гордо вздернул голову и, остановившись, поклонился коротко, даже не сгибая спины.

– Ваше высочество…

За его спиной недовольно загудели, послышались злые голоса, кто-то громко назвал выкормышем Ричарда, кто-то еще громче предложил вышвырнуть его из дворца и послать пасти свиней.

Принц Джон рассматривал его в упор, а когда заговорил, в голосе звучала злая издевка:

– Вы все-таки уцелели, сэр Гай?.. Мне кажется, из тех сорока тысяч человек, которых мой братец увел в крестовый поход, вы едва ли не единственный?

Гай твердо выдержал его взгляд, ответил ровно, скрывая гнев и бешенство на такое оскорбление:

– Позволю себе не согласиться с вашим высочеством.

– В чем?

– Что я единственный, – ответил Гай. – Уверен, добраться до Англии смогут многие.

Принц громко фыркнул.

– Добраться? А почему не вернуться с блестящей победой под гром фанфар и с развернутыми знаменами?

Гай стиснул челюсти и несколько секунд превозмогал бешенство, наконец ответил ровным голосом с холодной учтивостью:

– Ваше высочество настолько заняты важнейшими, без сомнения, делами, что забыли, крестовый поход одобрен папой римским, наместником Бога на земле.

Принц поморщился.

– Ах да, папа… Ну да, папы всегда воюют чужими руками. Если бы я так мог! Наверное, тоже бы воевал.

– Ваше высочество, – произнес Гай твердо, сердце его начало стучать часто и сильно, – есть ценности дороже наших бренных жизней!

Принц некоторое время рассматривал его из-под полуопущенных век. Гай замер в ожидании, придворные за спиной шушукаются все громче, а голоса звучат все злее.

Принц Джон рассматривал его внимательно, как коня на базаре.

– Крепкий, – пробормотал он, – в меру жестокий, выживший там, где погибли все сорок тысяч… И так и не ставший лордом, ведь проливал кровь за идею, а не награды. Гм… У вас, сэр Гай, нет ни земли, ни вообще угла в Англии, как я понимаю. Безземельный, а теперь даже безлошадный рыцарь-крестоносец!.. Прокаленный солнцем настолько, что уже не человек, а обгорелая головешка… Но я буду совсем уж ничтожным правителем, каким меня и считают, если не сумею выжать из вас и последние соки!

Епископ впервые шелохнулся, во взгляде его Гай читал неодобрение, но когда он наклонился к принцу и что-то сказал негромко, тот отмахнулся.

– Полноте, ваше преосвященство… У него спина крепкая. Если добрался до Англии живым…

Человек слева произнес тоже негромко, но Гай расслышал:

– Ваше высочество, люди из похода возвращаются опасные. Они ни во что не ставят как веру, так и власть…

Принц тоже отмахнулся, даже отвечать не стал, а обратился сразу к Гаю:

– Вы молоды, сэр Гай, дерзость у вас бьет через край… Я вот все стараюсь придумать для вас наказание, чтобы вы ощутили… гм… да-да, ощутили…

Гай гордо выпрямился и упер одну руку в бок, что вообще-то нарушение придворного этикета, но теперь плевать. За спиной громко предлагали бросить его в тюрьму, выставить из страны, послать на границу к шотландцам.

Принц все раздумывал, и Гай сказал дерзко:

– Ваше высочество даже не предполагает, что нам пришлось пережить в жарких песках мира сарацинов! Так что любое ваше наказание я встречу… со смехом.

Принц покачал головой, взгляд его стал острее.

– Гай Гисборн, – произнес он пренебрежительно, – преданнейший вассал и соратник моего братца… родом из Кардифа, обладал неплохим уделом, но продал, чтобы на вырученные деньги купить хорошие доспехи, оружие, боевого коня и отправиться с моим братцем за море восстанавливать справедливость… как будто в Англии с нею уже все в порядке. Двенадцать лет боев, множество ран, часто захватывал богатую добычу, но жертвовал на нужды похода, оставляя себе только на нового коня и доспехи взамен изрубленных… И вот теперь вернулся в Англию без средств к существованию…

Лорд-канцлер заметил с улыбочкой:

– Ваше высочество почему так уверены? Несколько крупных бриллиантов любой человек на его месте точно бы себе оставил!

Принц нервно дернул щекой.

– Да вы посмотрите на него, – сказал он хмуро. – Разве такой себе что-то возьмет? Не-е-е-т, он только отдавал. Чем я, конечно, и воспользуюсь.

Гай сказал дерзко:

– Ваше высочество, я, конечно, весьма польщен, что вы так досконально знаете мою биографию. Но я все-таки не понимаю…

Принц сказал пренебрежительно:

– Зато понимаю я.

– Но я тоже… как бы… принимаю участие?

Принц отмахнулся.

– Очень слабое. Даже незначительное.

Гай посмотрел исподлобья.

– Ваше высочество?

– Вот изволю, – сказал принц, – чтобы вы, сэр Гай, отдали себя всего без остатка. Судя по скудным сведениям, что докатываются до нас, вы не однажды брали на себя руководство войсками?

Гай слегка поклонился.

– Ваше высочество, это преувеличение. Всего лишь небольшими отрядами. И то лишь в критических ситуациях.

– Хорошо-хорошо, – согласился принц, – а кто сумел выстроить укрепленный лагерь в пустыне, когда обоз не смог двигаться через жаркие пески?

Гай пожал плечами.

– Была острая необходимость, ваше высочество. А никого из более знатных рыцарей близко не оказалось. Вот и пришлось…

– Но ваш лагерь оказался неприступен, – напомнил принц, – и отражал атаки почти месяц, пока к вам не пришли на помощь войска графа Блаутерского. Вот потому вы сейчас и стоите здесь, сэр Гай.

Гай позволил себе чуть искривить губы в иронической улыбке.

– Мне предстоит строить лагерь в болотах Англии?

– Вы почти угадали, – согласился принц безмятежно. – Я намерен назначить вас шерифом в самые опасные земли Англии, что фактически выходят из-под контроля королевской власти. Думаю, после этого ваши трудности в песках Палестины померкнут… да, померкнут после того, как проедетесь по Англии… нынешней.

Гай вздрогнул, он даже пропустил мимо ушей то, что его посылают едва ли не на верную смерть, все равно показалось, что ослышался.

– Ваше высочество?

Принц буркнул:

– Что вам непонятно?

– Должность шерифа, – ответил Гай. – Это достаточно высокое место, но я… у меня нет ни земли, ни титула.

Принц смотрел на него с нескрываемой насмешкой.

– Это все есть у меня, – ответил он высокомерно, – и я могу назначать кого угодно и куда угодно. Но если думаете, что я к вам вдруг вот так ни с того ни с сего проявил благосклонность, вы глубоко ошибаетесь. Вы получите участок земли… но вот сумеете ли удержать… и вообще удержаться?

Гай покачал головой.

– Ваше высочество, я вынужден отказаться от этой, без сомнения, высокой и почетной должности.

Принц спросил:

– Могу я поинтересоваться, почему?

Гай ответил сумрачно:

– Можете. Но я предпочел бы, чтобы вы этого не делали.

– Почему?

– Не люблю говорить неприятные вещи, – признался Гай.

Все затихли, принц посмотрел на него испытующе.

– Понятно, это как-то связано с моим братцем?.. Гнушаетесь принимать из рук, как говорят в народе, узурпатора трона? Но должен вам напомнить, что мой великий канцлер, мудрый епископ Лонгчамп, целиком и полностью поддерживает меня, по крайней мере в этом вопросе… Дорогой канцлер, вы ведь поддерживаете?

Епископ чуть склонил голову.

– Если вам так угодно, ваше высочество. Хотя затея вообще-то глупая.

– Так я же дурак, – ответил принц, – и вообще сволочь. Могу же самодурничать в отсутствие брата?

Канцлер усмехнулся уголком рта и смолчал, а принц вперил требовательный взгляд в стоящего перед ним крестоносца.

Гай произнес твердо, стараясь, чтобы это не прозвучало дерзко, но это все-таки прозвучало:

– Но вы не король, ваше высочество.

Тишина в зале повисла мертвая и такая тяжелая, что Гаю показалось, будто потолок прогибается и вот-вот рухнет.

Принц поинтересовался хмуро:

– И что? Пусть до возвращения короля в стране все больше усиливается беспорядок?.. Хорошо, тогда зайдем с другой стороны… Господин секретарь, прошу вас зачитать пункты о назначении шерифов королем…

Из рядов придворных один сделал шаг вперед, грузный и осанистый, поклонился и, вперив взгляд в пространство, заговорил монотонным голосом:

– Статья двенадцатая: «Отказываться от принятия должности шерифа запрещается под угрозою значительного денежного штрафа. Срок, на который назначается шериф, – годичный».

Принц пробормотал:

– Мудрый закон… Значительного денежного штрафа… гм… а если назначаемый шериф не внесет означенный штраф?

– Тюрьма, – бесстрастным голосом произнес личный секретарь короля, а теперь, как понял Гай, уже принца Джона. – Пока не заплатит полностью.

– Гм… – произнес принц с удовлетворением в голосе, – пока не заплатит… А если у него нет имения, чтобы продать и расплатиться… Или нет богатых родственников… то, как я полагаю, оставаться ему там навеки?

Личный секретарь возразил:

– Обычно по истечении некоторого срока таких направляют на тяжелые каторжные работы. Бессрочные.

Принц повернулся к Гаю.

– Хорошие у нас законы?

Гай с похолодевшим сердцем едва сумел разлепить замороженные в ужасе губы:

– Не мне судить, ваше высочество.

– И что скажете теперь?

Гай поклонился и, развернувшись, пошел деревянными шагами к двери. Принц вскрикнул в удивлении:

– Куда вы?

Стражи скрестили копья перед дерзким, не давая выйти. Гай обернулся, ответил спокойным голосом, хотя внутри все дрожит и сжимается от страха и безнадежности:

– В тюрьму, ваше высочество.

Глава 5

Принц вздохнул, лицо его омрачилось. Некоторое время рассматривал исподлобья, наконец проговорил с кривой улыбкой:

– Плохо бы я служил Англии, если бы гноил в тюрьмах таких стойких и принципиальных, способных еще послужить… не мне, так Англии. Тогда зайдем еще с одной стороны… вы, конечно, рассчитываете, что как только мой братец вернется в Англию, так все и наладится?

Гай ответил ровным голосом, стараясь не раздражать принца, все больше хмелеющего от ощущения королевской власти:.

– Ваше высочество, скажу честно, я действительно надеюсь, что как только законный король вернется в Англию…

За спиной громко захохотали в несколько голосов, а принц сказал неприятным голосом:

– Да-да, если вернется… В том-то и проблема, сэр Гай. Вы, вероятно, еще не в курсе того, что случилось?

Гай ответил с настороженностью в голосе:

– Н-нет, ваше высочество.

– Гм, – сказал принц Джон, во всем его облике Гай увидел нескрываемое злорадство, – тогда вам придется кое-что узнать новое и не совсем приятное… для вас, верного вассала моего братца. Как вы, наверное, знаете, он заключил договор с Саладином, по которому оставил Иерусалим, за который так долго дрался, в руках мусульман. Святой Крест освободить тоже не сумел, христиан на землях Саладина защитить не смог, а крепость Аскалон, которую выстроили там на месте из камней собственными руками и которую так долго отстаивали, пришлось срыть.

Гай наклонил голову, чувствуя, как ярость и отчаяние заползают в сердце.

– Это не конец, – проговорил он с трудом. – Король Ричард сможет повести войска в новый Крестовый поход!

– Да? – спросил принц саркастически. – Вот уж сомневаюсь. Потому что мой братец, вне себя от горя и ярости, спешно отправился в Англию, где надеялся собрать новое войско, но так как к этому времени успел оскорбить всех государей Европы, через чьи земли идут дороги, то решился плыть по ничейному Адриатическому морю, что вообще-то глупость… однако около берега между Аквилеей и Венецией первый же ветер снес корабль человека, который не умеет ладить с окружающими, к берегу и посадил на мель.

Гай перекрестился и сказал отчетливо:

– Господи, спаси короля Англии Ричарда!

Принц поморщился.

– Да, Господь зачем-то его спас. Видимо, чтобы нас испытать. Мой братец сошел на берег и с тремя провожатыми, переодевшись в простого путника, двинулся через Фриауль, но вскоре о нем донесли герцогу Леопольду, знамя которого он сорвал в Акре, бросил в грязь и топтал в своем обычном припадке ярости. Словом, моего братца схватили и заперли в замке Дюренштейн.

Гай, чувствуя, как бледнеет его лицо, прошептал:

– Господи, не дай им надругаться над сувереном Англии!

Принц фыркнул.

– Ну еще бы, даст он короля в обиду! Германский император потребовал переслать моего братца ему, так как негоже, чтобы герцог держал в плену короля, но Леопольд ответил, что передаст только за пятьдесят тысяч марок серебра…

Он умолк и смотрел на молодого крестоносца неподвижными злыми глазами. Гай прошептал в ужасе:

– Пятьдесят тысяч? Это немыслимо… Где взять столько?

Принц сказал зло:

– Вот именно.

Гай с неловкостью вспомнил, что Ричард Львиное Сердце пустил на снаряжение войска всю государственную казну, тройной годовой доход, продавал места епископов и шерифов, посадил в тюрьму всех главных союзников отца и выпустил только за выкуп. «Я продал бы Лондон, если бы нашелся покупатель», эти его слова запомнили все.

Впрочем, все действия горячего и скорого на решения короля оправданны, он спешил освободить христианские ценности на Востоке от внезапного натиска мусульман, захвативших Иерусалим, главную святыню христианского мира. Так и надо было, вот только сейчас в Англии совсем нет денег…

– Королевская казна не просто пуста, – продолжил принц Джон со злостью. – Да-да, если бы только пуста, мы бы со временем ее наполнили!.. Увы, мы еще и в огромных долгах… Но вы, очевидно, решили, что это уже все?

Гай с неуверенностью кивнул.

– Что-то еще, ваше высочество?

Принц посмотрел на него со злым торжеством.

– Когда дело касается моего братца, все так просто не заканчивается. Германский император, которого он тоже грубо и незаслуженно оскорбил, потребовал уже от нас в качестве выкупа… сто пятьдесят тысяч марок серебра!

Дыхание остановилось в груди Гая, он старался вздохнуть и не мог, словно получил в солнечное сплетение удар копытом.

– Вот теперь все, – сказал принц Джон резко. – Идите, приступайте к работе. И начинайте собирать деньги на выкуп. Если действительно хотите помочь своему обожаемому королю!

Гай пробормотал:

– Но… простите, почему… я?

Епископ Лонгчамп вытер потные ладони о малиновую тогу, наклонился и что-то прошептал принцу на ухо. Судя по выражению его лица и взглядам, которые бросал на молодого рыцаря, крайне неприятное для него.

Принц отмахнулся с оскорбительной небрежностью, его взгляд не отрывался от лица Гая.

– Почему?.. Да вот такая у меня блажь, как вы уверены… На самом деле потому, что вы, несмотря на молодость, успели побывать за морем и даже в далеких странах, где видели странных людей и наблюдали еще более странные обычаи. А я привык опираться на людей, у которых кругозор шире обычного.

Гай выпрямился и отрезал с достоинством:

– Ваше высочество, ничто не заставит меня предать короля Ричарда!

Принц прищурился, лицо стало неприятным и злым.

– Предать? Кто тут говорит о предательстве?.. Если вы такой верный сторонник моего братца, то вы приложите все усилия, чтобы собрать выкуп! Уверен, мне вовсе не придется вас подгонять и подталкивать в спину.

– Но сто пятьдесят тысяч марок серебра, – проговорил Гай с трудом. – Это же несметно… Откуда столько?

Принц сказал зло:

– Вот и я думаю, откуда? Но вы не один будете собирать, дорогой сэр Гай! Вся Англия будет собирать. Придется ввести дополнительный налог, за который будут проклинать меня, а не Ричарда! Ну, и вас соответственно. Винят не того, кому собирают, а того, кто собирает, или для вас это новость?

Гай выпрямился и постарался ответить твердо и не роняя достоинства:

– Ваше высочество, если бы дело не касалось судьбы короля Ричарда…

Он запнулся, а принц с кислым выражением лица закончил:

– …то вы бы с негодованием швырнули мне в лицо все мои предложения. Понимаю-понимаю. Вы очень благородный человек, сэр Гай. Я люблю иметь дело с такими, вы никогда не ударите в спину, а вот вас можно еще как…

Гай чуть наклонил голову, скрывая неловкость, принц сказал именно то, что он подумал, но сказать, естественно, не осмелился.

– Ваше высочество, для выкупа короля Ричарда я приложу все усилия!

Советники по обе стороны трона перестали шушукаться и вперили в молодого рыцаря взгляды, в которых он увидел и насмешку, и сожаление, и что-то еще, что не смог разобрать.

Принц сказал уже другим голосом, немного осевшим:

– Перед отъездом зайдите в канцелярию к моему личному секретарю сэру Джохему, вот он перед вами. Он передаст вам бумаги с вашими полномочиями. Сэр Джохем, напомните всем нам, кто может быть шерифом и следить за порядком!

Личный секретарь проговорил бесстрастно и монотонно, словно читал невидимый текст:

– Шерифы назначаются королем по представлению лорд-канцлера из числа лиц, имеющих землю в данном графстве. Не могут быть шерифами бедняки, священники, лорды, офицеры на службе, барристеры и солиситоры… Шериф наделен административными и правовыми полномочиями, что значит – проводит аресты, следит за исполнением приговоров, проведением выборов, комплектованием скамьи присяжными заседателями, надзирает за местами заключения и… много чего еще, ваше высочество!

Принц нехорошо улыбнулся.

– Вот и славно. Пусть потрудится хоть раз в жизни. Это ему не мечом махать!

Гай смолчал, все кажется настолько нереальным, что ничего не идет в голову, а принц вдруг хлопнул себя по лбу.

– Ах да, – проговорил он с досадой, – я и забыл… Законодательство запрещает назначать шерифами чужаков…

Гай с облегчением перевел дыхание.

– Ну вот…

Принц поморщился.

– Погодите, дорогой сэр Гай, погодите… Насколько я помню, после опустошения, что натворил мой братец, в Англии теперь много свободной земли, что зарастает травой…

Епископ произнес жирным голосом:

– Ваше высочество, к примеру, земля Лесного Герберта. Она хоть и заброшена, но если ее распахать…

Принц поморщился.

– Там все голо, после того, как бароны Мишель и Александр Сандстормские вели свою кровавую распрю.

Епископ взглянул на Гая исподлобья оценивающе, но еще недружелюбнее.

– Сэр Гай Гисборн, – сказал он, – сумеет выстроить себе жилище. Верно, сэр Гай?

Принц поморщился.

– Мне нужно, чтобы он работал с первого же дня, а не занимался постройкой дома! Государственные служащие должны думать о работе, а не о своем благополучии!.. А что с Пустошью Фабиана? Там хотя бы есть нечто вроде замка. Ну, хотя бы стены, остальное можно доделать быстро.

Личный секретарь поклонился.

– Да-да, ваше высочество, и земли там много. Хотя и неплодородная, однако… гм… много.

Гаю показалось подозрительным, что лорд-канцлер согласился так быстро, но принц повернулся и в упор взглянул на неподвижного крестоносца.

– Неплодородная… И он будет заниматься тем, чтобы стараться сделать ее плодородной?.. Кстати, дорогой Джохем, вы вчера говорили о Ноттингеме… Напомните, что там за сложности?

Личный секретарь поморщился, словно у него заболел зуб.

– Во-первых, ваше высочество, после того, как вы захватили Ноттингем, там были… некоторые пожары и разрушения. И довольно значительные…

Лонгчамп поморщился, словно сдерживал сильнейшую зубную боль. Гай вспомнил слухи, что принц Джон, усиливая свое влияние, захватил у могущественного канцлера Ноттингем и еще несколько замков в тех землях.

Принц буркнул, стараясь не смотреть на епископа:

– Знаю. А еще там какие-то сложности есть?

Секретарь покачал головой.

– Нет. Если не считать того, что предыдущие три шерифа погибли точно так же, как и тот, которого назначил туда наш достопочтенный канцлер… Удалось узнать, что всех их убили при первой же попытке собрать налоги.

Принц Джон с яростью ударил кулаком по широкому подлокотнику, на миг он показался Гаю похожим на старшего брата, однако через мгновение уголки рта плаксиво опустились, лицо стало растерянным и почти жалким.

– Я теряю контроль над Англией!.. Сэр Джохем, выпишите этому отважному воину Христа все необходимые бумаги. В том числе и дарственную на те земли Ноттингема.

Секретарь поклонился.

– Сделаю немедленно, ваше высочество.

Принц вперил злой взгляд в Гая.

– Не благодарите меня, удалой крестоносец! Ноттингем почти утерян нами, как и весь Ноттингемшир. Ваша задача – вернуть его под власть короны. И, конечно, собирать налоги, если хотите снова увидеть своего обожаемого короля в Англии!

Глава 6

Слуга отвел его в небольшую комнатку, где ему предстоит дожидаться документов, откланялся и ушел. Гай огляделся, есть стол, три стула, сундук и две пустые полки на толстых металлических крюках, вбитых в стену.

Интересно, мелькнуло непрошеное, на Востоке уяснил, что «шериф» означает – честный, высший, благороднейший, знатного происхождения. Сарацины так называют многочисленных потомков пророка Мухаммада. И вот он теперь тоже шериф? И хотя понятно, что шериф от слов shire-reeve, что значит представитель власти короля в графстве, но не оставляет ощущение, что, по крайней мере, должен соответствовать исламскому значению этого слова.

Он вздрогнул, дверь распахнулась, в коридоре виден страж с коротким копьем в руке, а в комнату вошел коренастый человек в дорогом темном костюме, в руках две толстые книги размером с рыцарский щит.

– Джозеф Сэмптон, – представился он, – второй секретарь его высочества принца Джона.

Гай поклонился.

– Сэр Джозеф…

– В этих книгах права и обязанности шерифа, – сказал личный секретарь принца бесстрастно. – Его высочество изволит дать вам возможность ознакомиться с ними, прежде чем отправитесь к месту своей службы.

Гай поднялся, поклонился учтиво.

– Спасибо. Я тронут заботой его высочества.

Сэр Джозеф сказал сухо:

– Он заботится не о вас, сэр Гай.

– Я это понял, сэр Джозеф. Все равно спасибо.

– Не за что, – ответил личный секретарь и направился к выходу, но на пороге остановился, обернулся: – Да, кстати… если понадобятся какие-то сведения еще, обратитесь к слугам.

Гай спросил саркастически:

– Они могут толковать судебные законы и тонкости работы шерифов?

– Вряд ли, – ответил сухо сэр Джозеф, – но они позовут того, кто такое знает.

Он кивнул и вышел, Гай остался стоять со стучащим сердцем, даже испарина пробила на лбу и в подмышках. Ощущение такое, что он все еще в жарких песках Палестины и под знойным солнцем сражается с сарацинами.

Он начал листать первый том, больше обращая внимание на яркие рисунки, повествующие о кровопролитных сражениях между датчанами и саксами, а затем саксами и норманнами, увлекся, начал читать текст, углубился и сильно вздрогнул, когда в дверь вежливо постучали.

Удивленный, он никого не звал и не ждет, а остальные входят без стука, он крикнул:

– Открыто! Входите.

Вошел молодой, достаточно высокий монах крепкого сложения, перед собой с мощным пыхтением, как закипающий чайник, держа высокую стопку книг, толстых и явно очень тяжелых.

– Ваша милость… – пропыхтел он, – просили… по истории Ноттингемшира…

– Положи на стол, – велел Гай. – Вообще-то не просил…

Монах простонал несчастным голосом:

– Что, мне отнести обратно?

– Нет, – ответил Гай. – Оставь здесь.

Пока монах осторожно опускал книги на столешницу, придерживая локтями, чтобы горка не рухнула, Гай окинул его цепким взглядом. У монахов, как и в армии крестоносцев, каждая деталь одежды важна и наполнена смыслом. Даже по поясу можно безошибочно узнать монаха: кожаный – у доминиканцев, веревка – у францисканцев и бриктинцев, пояс изо льна – у бенедиктинцев, из оленьей кожи – у бурсфельдцев…

Да что там пояса, красный крест из шерсти на левой стороне манто указывает на тамплиера, красная пятиконечная звезда с маленьким голубым кругом посредине – на вифлеемитов, крест и две лилии – целлестианцы, мальтийский крест из красного шелка с шестиконечной звездой – крестоносцы Красной Звезды…

У камальдолийцев белый головной убор на подкладке из черного шелка и такой же оторочкой, у гумилиатов – берет из грубой шерсти серого цвета, кармелиты конгрегации Мантовы отличаются от прочих кармелитов белой шапочкой, под которую одевают куаф из черного холста, из такого же холста сделаны окантовка по краю и подкладка…

– Послушник? – спросил он внезапно.

Монах торопливо кивнул.

– Да, ваша милость. Что-то еще?

Гай подумал, кивнул.

– Да.

– К услугам вашей милости…

– Мне нужно, – проговорил Гай медленно, – мне нужно… да, по истории тех земель, куда еду. А то мне намекнули, что там как бы не совсем даже Англия… Тебя как зовут?

– Послушник Хильд, ваша милость.

– Хильд? – переспросил Гай. – Это же значит «война»!.. Что за имя для мирного монаха?

– Я еще не монах, – напомнил Хильд. – А когда стану, мне подберут другое имя. Надеюсь, светлое и чистое от крови и военных воплей.

– Военные не вопят, – сказал Гай наставительно, – а издают боевые кличи. Есть разница?

Хильд покачал головой.

– Нет. А книги я вам сейчас принесу. Хотя и среди этих есть достаточно много. Здесь вся история права Данелага.

– Что за Данелаг?

– Область, – сказал Хильд, – куда вас назначили шерифом. Так называется область датского права. Его ввели даны, захватившие Англию и поселившиеся в той части.

Гай спросил в недоумении:

– А когда это датчане захватывали Англию?

Монах вздохнул.

– Вы родом из Кардиффа, ваша светлость? Ну, это еще ничего… Я уж думал, вообще из Плимута… Но, конечно, там тоже ничего не слышали о Данелаге…

– Почему такое название?

– Датское право. Lag – это по-старинному, теперь это law. Датский закон! В той части Англии, куда вы едете, совсем другие законы, чем в остальных землях.

– Почему?

– Потому, – ответил монах несколько наставительно и даже свысока, – что там поселились захватившие те земли датчане-викинги и отстояли право жить по своим законам. Если хотите узнать больше, начните вот с этой…

Он вытащил из середины книгу, и Гай понял, почему послушник так пыхтел, а глаза лезли на лоб. Переплет из толстой латуни, застежки из красной меди, а сама книга толщиной с плиту, из которых сложен замок, да и весом примерно такая же.

– Это все о Данелаге? – спросил Гай недоверчиво.

– В основном, – сказал Хильд бодро, – только начало. Вас посылают в Ноттингем? Ну вот, а Ноттингем довольно крупный город, расположен на реке Тренд, основан саксами, но потом его завоевали датчане, и он стал одним из городов в области Датского права, что сохранилось в Ноттингеме, как и в других городах Нортумбрии: Линкольне, Лестере, Дерби и Стамфорде, а также в Восточной Англии: Эссексе, Кембриджшире, Бедфордшире и Бакингемшире.

Гай замахал обеими руками.

– Погоди, погоди! Я привык быстро работать мечом, но мозги мои поворачиваются туго. Мне хорошо бы не только о праве… но и вообще о тех землях. Я же не только буду судить… надеюсь!.. но и очищать край от разбойников. Хорошо бы знать местные обычаи.

Хильд сказал с сочувствием:

– Ваша милость, вы сперва эту книгу одолейте. Если сумеете, то… возможно, вам другие и не понадобятся.

Гай сказал обреченным голосом:

– Хорошо, возьмусь. Но за тобой можно будет посылать?

Хильд ответил серьезно:

– Мне велели до вашего отъезда прислуживать вам. Я послушник, потому должен безропотно и смиренно выполнять любую работу, это угодно Господу.

Гай пробормотал:

– Ну, а мне-то как угодно… Ладно, иди. Только не пей много.

– Ваша милость!

– Что, совсем не пьешь?.. Что за жизнь у монахов… И далеко не уходи. Думаю, я тебя еще подергаю.

Первые атаки на сам остров, как он прочел в первой главе, осуществили еще кельты, именуемые бриттами, в конце концов захватили его полностью, истребив местные племена. Затем пришли римляне, несколько столетий правили, защищая местное население бриттов от скотов и пиктов, но римляне ушли, оставив только прекрасные дороги и развалины каменных ворот и акведуков, а на берега высадились свирепые германцы – англы, саксы и юты…

Захватив с жестокими боями все земли бриттов, германцы вытеснили их на территорию Уэллса, а сами создали на захваченном острове Англо-Саксонскую Гептархию, то есть союз семи королевств. Все постоянно сражались друг с другом за власть, время от времени то одно, то другое королевство получало контроль над другими, но настоящее объединение Англии произошло только с нашествием датских викингов…

– Наконец-то, – пробормотал он, хотя и до этого читал, перелистывая целые главы, стараясь добраться до основ Данелага, что пришло, как теперь видит, вместе с высадившимися датскими викингами. – Вот теперь и оценим, что же тут за уникальные законы…

Первые атаки именно викингов начались, судя по записям, еще пятьсот лет назад. Начали норвежцы, они в семьсот девяносто третьем году разграбили и сожгли Линдисфарн, а потом основали колонии в Ирландии, на Оркнейских и Шетландских островах.

Через полсотни лет началось опустошительное нашествие данов. Первая настоящая армия, а не отряды грабителей, высадилась в восемьсот шестьдесят пятом под началом Ивара и Хальфдана, яростных сыновей известного своими походами датского короля Рагнара Лодброка. На следующий год захватили Йорк, сокрушили армию Нортумбрии и посадили на престол своего ставленника.

Восточную Англию подчинили легко, затем двинулись на Уэссекс и разбили лагерь у Ридинга. Король англосаксов Альфред вынужденно купил за большие деньги перемирие.

Еще через три года датчане захватили всю восточную часть Мерсии и тоже посадили там на престол Келфульфа, своего человека.

А еще через три года и произошло то, что пережило все нашествия, в том числе и последнее, норманнское, и что определяет лицо этой части Англии, в частности – Ноттингема. Победители разделили захваченные земли между армиями, назвали их «областями Пяти Бургов или Датского права».

Правда, через год Альфреду Великому при Эддингтоне удалось остановить викингов, что, во-первых, обеспечило независимость Уэссекса, а во-вторых, что намного важнее, остатки англосаксонских королевств объединились в одно целое.

Еще через несколько лет Альфред отбил у викингов Лондон и заключил с Гутрумом, вождем викингов, мирный договор, по которому оба государства объявлялись равными и независимыми друг от друга. Этот документ и положил начало Датского права, как особой земли, что управляется своими законами, неподвластными Англии.

Также было зафиксировано равенство англичан и викингов на территории Датского права. Правда, через пять лет на побережье Уэссекса высадилась новая армия викингов, ей на помощь пришли датчане Восточной Англии, но Альфред действовал смело и решительно, сумел сбросить их обратно в море, а сам начал поспешно создавать систему национальной защиты и собственный флот.

В общем, к началу десятого века викинги, занимавшие земли от Темзы до Тиса, перешли к оседлому хозяйству, и хотя единства между ними не было, в случае войны они выступали против англосаксов вместе. Однако при правлении Эдуарда Старшего началось настоящее наступление на земли викингов, к тому времени растерявших боевую ярость и смирно занимавшихся сельским хозяйством. Походы следовали за походами, тяжелые и разорительные для тех, по чьим землям прокатывались, и то ли викинги в самом деле полностью утратили при оседлости воинский дух, то ли самолюбие англосаксов было слишком уж задето, но в конце концов власть англосаксов признала вся Англия к югу от Хамбера. Тем не менее англосаксонские нормы права, как и все остальное – осталось за порогом Данелага, там правили собственные законы викингов, на этом те стояли твердо.

Правда, в это же время в Нортумбрию вторглись норвежские викинги, они мгновенно захватили кусок Англии и основали собственное независимое королевство в Йорке. С огромным трудом англосаксы сумели разгромить скандинавских королей при Брунабурге, но через два года дублинский король Олаф I Гутфритссон занял Йорк и вторгся дальше в Англию. Ему уступили область Пяти Городов, спустя два года снова отвоевали ее, еще через два года новый король Йорка Олаф II Куаран привел огромное войско норвежцев в Англию, но нападение удалось отбить во многом благодаря тому, что впервые жители Пяти Городов, то есть Данелага, помогли англосаксам, и король Эдмунд сумел восстановить власть над Йорком…

В девятьсот сорок седьмом году викинги снова захватили Йорк, и так длилось несколько долгих лет кровавых ожесточенных сражений, когда Йорк переходил из рук в руки, но в пятьдесят четвертом Йорк и все Йоркское королевство вошло в состав Англии уже окончательно.

В дверь постучали, Гай сказал нетерпеливо:

– Открыто!

Вошел Хильд, в руках широкий поднос, ногой закрыл за собой дверь.

– Ваша милость, вам надо и поесть. Вы же не монах?

– Еще нет, – ответил Гай. – Вообще-то спасибо.

– Вообще-то пожалуйста, – откликнулся Хильд.

Он умело расставил по столу тарелки с мясом и сыром, в центре водрузил кувшин с вином, поставил две чаши и аккуратно нарезал хлеб. Гай потянул ноздрями ароматный запах, но не мог оторваться от красочного описания яростных битв, когда англы выдерживали свирепый натиск могучих викингов.

Хильд следил с сочувствием за муками сурового рыцаря, занятого таким непривычным занятием, тот добрался до четверти первого тома, а впереди еще двенадцать толстых книг, одна другой увесистее, наконец сказал тихонько:

– Ваша милость, я мог бы за хорошую выпивку рассказать вам все, что здесь написано, за один короткий вечер, если не будет пустовать моя кружка!

Гай посмотрел на него с недоверием.

– Ты в самом деле их все читал?

Хильд ухмыльнулся.

– Вам трудно поверить, но… читал. И кроме этих читал еще много. И хотя во многих знаниях много печали, сеньор, но я буду и дальше собирать крупицы мудрости в книгах.

– Вот как? Ну, если ты такой грамотный, тогда можешь сказать, что именно меня интересует?

Хильд широко улыбнулся.

– Легко.

– Что именно?

– Вовсе не описание подвигов, – ответил Хильд, – хотя вы именно про них и читаете. Кровавые битвы, славные победы, блеск мечей, героические речи… Да, это по-рыцарски, но вас сейчас интересует… или должно интересовать совсем другое.

– Ну-ну, что же?

Хильд молча указал взглядом на свою огромную кружку. Гай покосился на нее мрачно, но негоже рыцарю прислуживать за монахом, тем более простым прислужником, громко хлопнул в ладоши.

Открылась дверь, в проеме вырос мрачный слуга, за его спиной снова мелькнул страж.

Гай велел коротко:

– Вина этому бегемоту. Вдоволь!

Глава 7

Слуга вздохнул и потащился к кувшину с таким видом, словно к ногам привязаны гири. Хильд дождался, когда кружка наполнится, сделал большой глоток, прислушался к ощущениям, довольно заулыбался.

– Хорошо, – сказал он и закатил глазки. – Я думал, угостите какой-либо кислой дрянью. А это хорошее вино, господское…

– Сам такое принес, – напомнил Гай сурово. – Давай рассказывай. И не шибко ври.

Хильд вздохнул, лицо посерьезнело.

– Ваша милость едет туда шерифом, а это значит, вас интересует, что такое шериф и в чем его обязанности. К тому же вы из Плимута…

– Я из Кардиффа, – напомнил Гай строго, уже сообразивший, что быть из Плимута – почему-то расписаться в полнейшей дикости.

Хильд отмахнулся.

– Да хоть из Ливерпуля, та еще дыра… В общем, как я уже сказал, в Ноттингеме совсем другая система права…

– В чем ее отличие? – спросил Гай.

– К примеру, – сказал Хильд, – вы хоть знаете, что такое суд присяжных?

Гай в недоумении покачал головой.

– Нет. Что это?

Послушник сказал с удовольствием:

– А его нигде больше нет, как в городах и землях Датского права! Двенадцать наиболее авторитетных тэнов уэпентейка решают сперва, виновен или нет, потом передают в суд обвиняемого и – главное! – участвуют в одобрении приговора. Или неодобрении. Это уникальная система…

Гай пробормотал озадаченно:

– Да… а как же суд сеньора?

Хильд отмахнулся с полнейшим пренебрежением.

– Это осталось только в диких землях.

– Это во всей Англии! – сообщил Гай мрачно.

– Я и говорю, – согласился Хильд. – Мы живем в диком мире, верно?.. По всей Англии крестьяне почти все зависимые, верно? А там почти все свободные. Сокмены! И фригольдеры.

– Сок… мены?

– Да, – сказал Хальд. – Сокмены. Но это для вас не важно, сэр…

Гай запротестовал:

– Мне это очень важно! Налоги тоже мне собирать, черт бы побрал эту унизительную обязанность! Так что там насчет сокменов?

Хильд сам налил себе в кружку, отпил, вытер рот рукавом и продолжил почти весело:

– Вы были в Уорикшире?

– Был, – ответил Гай настороженно. – А что?

– Видели там сокменов?

– Ни одного, – ответил Гай с недоумением. – А может, и видел, только это что? Вино такое? Или мясо под соусом?

– Даже слова такого не слышали?

– Н-нет…

Хильд покачал головой.

– Вот что получается, когда римские дороги зарастают лесом. Связи обрываются, люди живут в селе и думают, что одни-единственные на свете!..

Гай сказал с досадой:

– Ладно тебе! Я успел повидать кое-что, кроме своего села. Что это?

– То, – ответил Хильд победно, – чего здесь совсем нет, а вот совсем рядом, в Лестершире, – больше двух тысяч!.. Они, в отличие от здешних вилланов, все имеют полное право собственности на свои земли и могут распоряжаться ими по своему усмотрению. То ли пахать, то ли овец пасти, то ли вообще подарить или продать. Земли датского права из самых бедных в Англии после захвата их скандинавами стали самыми богатыми! Только скандинавы превратили пустоши и леса в пахотные земли и собирают огромные урожаи.

Гай протянул озадаченно:

– Спасибо… Пожалуй, это и есть самое важное, что узнал за сегодня. Там издалека вся Англия такая крохотная! А эта крохотулька, оказывается, еще какая, надо же, разная.

С документами вышла какая-то задержка, ему сообщили, что идет передача прав, а тем временем явился слуга и пригласил на ужин. Гай опасался, что придется вместе со слугами, а это оскорбление, хотя сам не видел в этом ничего зазорного, но тут важно, как другие оценят…

К счастью, за стол его посадили с королевскими стражами, причем со старшими офицерами, а простые стражники трапезуют в общей комнате.

Гай поскорее закончил с ужином, не нравятся люди, так гордящиеся службой при дворе, в любом случае это всего лишь сервы, какие бы пышные одежды ни носили.

Вернувшись, снова сел за книги, стараясь поскорее вникнуть в обычаи и законы этой малой страны внутри большой страны. Как гласит следующая глава, набеги датчан начались уже в девятьсот девяностом, через год разграбили Западный Уэссекс, после чего английские короли впервые приступили к сбору «датских денег», первый всеобщий налог в Англии. Набеги учащались, англосаксонский король Этельред II в тысяча втором устроил массовую резню датчан, что просто жили в Англии, но викингов это лишь разозлило, и в течение пятнадцати лет их армия под началом Торкеля Длинного методически уничтожала все города и села в южных землях Англии.

В этой нескончаемой войне сила духа викингов оказалась выше, англосаксы бежали с полей битв, а король Этельред II бежал в Нормандию. Еще долго длились жестокие сражения, время от времени Англия поднималась и пыталась стряхнуть захватчиков, но в конце концов знать и духовенство Уэссекса и Данелага признали королем Англии сына датского короля Свена Кнуда.

Было еще героическое сопротивление войск Эдмунда Железнобокого, но войска полегли, как трава под взмахами косы, а страну объединили под властью датской династии Кнуда Великого. Скандинавы заняли все важные и неважные посты в государстве, все ведущие роли играли только датчане и другие викинги.

В Оксфорде в тысяча восемнадцатом году собрали национальное собрание, где скандинавская и англосаксонская знать обговорили условия сосуществования двух наций в Англии.

Он тряхнул головой, мелькнула мысль, что история повторяется в точности. Норманны завоевали Англию, и теперь вся знать только норманнская, господа говорят на французском, а простые люди – на английском…

– Ерунда, – сказал он зло, – скандинавы и англосаксы слились в единый народ! И мы сольемся…

Еще одна загадка разрешилась, когда он прочел, что первым английским королем, признавшим, что датское право – это не чужие законы завоевателей, а тоже часть Англии, был Эдгар, он предоставил Данелагу внутреннюю автономию в социальных и правовых вопросах.

Возможно, сработало то, что викинги, ставшие уже англичанами, показывали себя прекрасными работниками, исправно платили налоги, а земли, которые они захватили, процветали.

Утро наступило настолько хмурое, что в жаркой солнечной Палестине, залитой беспощадным солнцем так, что высвечивает каждый уголок и нигде не оставляет тени, это сошло бы за глубокую безлунною ночь.

Он прислушался к орущим петухам, поднялся и пошел к окну. За спиной хлопнула дверь, это возник, похожий на грузного призрака, послушник Хильд с виноватой улыбкой.

– Не разбудил, ваша милость?

– Нет, – буркнул Гай. – Что тебе?

Хильд поспешно поклонился.

– Бумаги ночью подготовили, ваша милость! Так что позавтракаем и… можем отправляться.

Гай нахмурился.

– Что значит «можем»? А ты при чем?

Хильд снова поклонился, развел руками.

– Личный секретарь его высочества сэр Джозеф Сэмптон, стремясь получше выполнить волю его высочества, распорядился послать меня с вами, ваша милость. Дабы быть в помощь в толковании законов…

Гай в удивлении отшатнулся.

– Личный секретарь распоряжается и духовными людьми?

Хильд вздохнул.

– Не совсем так, но когда епископ Лонгчамп рядом, им договориться не так уж и трудно.

– Еще бы, – буркнул Гай, – ворон ворону… Мне жаль, что тебя подпрягают ко мне. У меня в последние годы характер подпортился.

Хильд спросил испуганно:

– В чем?

Гай ответил в раздражении:

– Непонятно? Раньше я был весь хи-ха да ха-ха, а сейчас так и тянет сразу в морду!.. Осточертело все. Одни рожи вокруг, куда делись люди?..

– Это правда, – согласился Хильд, – но все-таки все люди созданы Господом, как и людишки всякие мелкие… так что всяк отвечает перед Господом сам, не нам бить в каждую рожу, хоть и хочется.

Гай спросил с недоверием:

– Даже тебе хочется?

– Еще бы, – ответил Хильд. – Монахи отличаются от мирян тем, что умеют сдерживаться. А кулаки у нас одинаковые!

Глава 8

Сэр Джозеф все в таком же темном костюме, только крючки и бляхи не серебряные, а золотые, встретил Гая у выхода из замка.

– Вот ваши бумаги, – сказал он строго, – на владение землями. Вот предписание королевской канцелярии о назначении вас шерифом Ноттингемского графства, или шера, как говорят местные. В конюшне вас ждут две лошади, но это не подарок, а будет вычтено из вашего жалованья.

– Спасибо, сэр, – ответил Гай с осторожностью. – Этот мальчик тоже едет со мной?

Сэр Джозеф позволил своим замороженным губам изобразить нечто вроде улыбки.

– Этот мальчик, – произнес он, – весьма прыткий мальчик. Он еще как умеет ездить верхом…

То, как он это произнес, намекало на некую тайну, тем более что Хильд смиренно потупил глаза и даже шаркнул ногой, словно растирал подошвой сопли.

– А ему можно? – спросил Гай. – У нас монахи, помню, только пешком… да еще на ослах.

Сэр Джозеф поморщился.

– У вас были только тринитарии и матюрены? – поинтересовался он. – Кармелитам, насколько знаю, разрешено на муле.

Хильд пояснил самым смиренным голосом:

– Ездить на ослах или мулах – проявлять большее смирение, угодное Господу. Но Господь разрешает монахам пользоваться верховыми лошадями, если в этом есть необходимость, а не потехи ради.

Сэр Джозеф сказал нетерпеливо:

– Тогда все. Берите коней и езжайте, сэр Гай! В первые дни там на месте постарайтесь просто уцелеть. Ни во что не ввязывайтесь, пока не поймете, куда вы попали.

Он повернулся и скрылся за дверью, а встревоженный таким напутствием Гай спустился с крыльца. Из конюшни им навстречу вывели двух коней, оба застоявшиеся, мотают головами и пытаются подняться на дыбы.

Гай побаивался за Хильда, но пока он сам уговаривал своего коня успокоиться и начинать верно служить новому хозяину, за спиной прогремел частый топот.

Он резко оглянулся, Хильд на крепкой лошадке описывает круги вокруг них, вид довольный, никакого страха в глазах, полы черной рясы развеваются, как крылья ночного демона.

Гай спросил с подозрением:

– На что намекал сэр Джозеф? Ты был конокрадом?

Хильд прокричал на скаку:

– Ваша милость! Да я и родился послушником!

– Не хочешь говорить, – буркнул Гай, – не надо. У меня свои дела разгребать некогда…

Утро мирное и солнечное, свежие кони вынесли их за пределы мрачного Лондона так быстро, что Гай не успел рассмотреть, что же здесь успело измениться, вроде бы все те же каменные громады домов, деревянные тротуары, лужи посреди дороги, где застревают даже ненагруженные телеги, и высокая каменная стена с частыми зубцами, из-за которых лучники могут бить вниз почти безнаказанно.

За Римской стеной Лондона высится башня Вильгельма Завоевателя, доминирующая над крытыми соломой и красной черепицей домами и бурной рекой. Хильд в ее сторону даже не взглянул, а Гай отдал честь великому полководцу и королю.

В сорока милях к северо-востоку, по дороге к столице, они миновали Рочестер, охранявший путь в Медуэй. Далее увидели, как в тридцати милях вверх по Темзе, охраняя еще один перекресток, на холме высится укрепленный Виндзор, за ним широко раскинулись заливные луга Раннимеда. Там, где река вытекает из лесов, виднеются издали Уоллингфорд и Оксфорд. Еще дальше, посреди овечьих пастбищ и меловых холмов запада, высятся другие башни – Ньюбери в Кеннетской долине, Мальборо и Олд Сарум на Плейне, крепости долины Северна и Динского леса. Вдоль берега Ла-Манша, защищая его якорные стоянки и устья рек – Пивенси, Порчестер, Керисбрук и Корф, а на глухом кельтском юго-западе – Экзетер, Тремартон и Рестормель.

К северу от Лондона расположились цитадели, препятствующие вторжению со стороны восточных графств. Там такие же непроходимые леса, что очень успешно сопротивляются натиску человека. Хильд начал рассказывать, что в старое время здесь процветали поселения англосаксов: Колчестер и Фрамлингем, Беркхемстед и Нортгемптон, Линкольн и Ньюарк. Сейчас на их месте настоящие каменные крепости мрачно и зорко посматривают на охраняемые от чужаков земли, но следят и за местным населением, чтобы не вспыхивали бунты.

Наконец пошли пашни вслед за отступающими под натиском топоров лесами, а потом стена деревьев приняла их, сомкнулась за спинами, и кони дальше неслись в тени, воздух свежий, лесной, напоенный запахами клея, муравьиной кислоты и лесных цветов.

Хильд то и дело вырывался вперед, лицо горит восторгом, Гай поглядывал с растущим подозрением, в монастырь нередко уходят те, кто хотел бы укрыться от закона, а в движениях Хильда иногда проглядывает нечто, что опытному глазу воина говорит многое.

Он крикнул:

– Эй, Хильд! А ты давно в монастыре?

– Я же послушник, – ответил тот, придержал коня и поехал рядом, – а чтоб приняли, я должен семь лет покорно трудиться и проявлять смирение.

– Ого, – сказал Гай невольно. – Да, для тебя проявлять смирение особенно трудная вещь, да?

Хильд ухмыльнулся.

– Ваша светлость?

– И в то же время, – продолжил Гай, – ты где-то успел стать знатоком датского права.

Хильд сказал уклончиво:

– Ваша милость, даже уэссекское и мирсийское право отличаются друг от друга, хотя с чего бы, верно? Но Данелаг… о, это вообще что-то особое, ваша милость!

– Из-за скандинавскости?

– Точно, – подтвердил Хильд. – А оно, если честно, намного справедливее нашего. Главное же, что почти все наши короли весьма старались унифицировать… вот трудное какое слово!.. унифицировать правовые системы обеих частей Англии…

– И что?

Хильд посмотрел в удивлении.

– Как что? Что видите. Ничего не получилось. Даже сблизить не удалось! В Англии одна система права, у нас другая. Так что изучайте ее хорошенько, иначе так вляпаемся, что за всю оставшуюся жизнь не отмоемся.

Они ехали нескончаемым лесом, лишь изредка пересекая открытые небу пространства, отвоеванные людьми у деревьев и таких же нескончаемых болот, и везде Гай видел эти укрепленные замки, укрепленные церкви и укрепленные монастыри, способные выдержать любую осаду.

Даже деревни обнесены высоким частоколом, ворота запираются на ночь, а утром распахиваются, выпуская стада в сопровождении пастуха. Города обычно защищены уже каменной стеной, что по мере разрастания города остается внутри, замыкая в кольцо Старый Город, а потом вырастает и новая стена, еще выше и неприступнее…

Они мчались весь день, давая коням небольшой отдых, но к вечеру одолели только треть пути.

Хильд порывался свернуть с дороги и отыскать деревню, хорошо бы с трактиром, однако Гай продолжал путь, пока глаза могли различить дорогу, затем остановил коня и сказал хладнокровно:

– Здесь и заночуем.

Хильд ахнул:

– Ваша милость?

Гай спрыгнул, конь вздохнул с облегчением, а когда Гай снял тяжелое седло, опустил морду к земле и даже попробовал сорвать различимую только по запаху травку.

– Что тебе не нравится? – поинтересовался Гай. – Святые всегда старались уединиться от мира.

– Ваша милость, я пока только послушник!

– Но будешь святым?

Хильд не уловил издевки, ответил очень серьезно:

– Ваша милость, о таком даже мечтать нельзя!

– Почему?

– Святыми становятся те, кого избирает Господь! А человеческие суетные желания он в расчет не берет.

Гай сказал бодро:

– Ну, и мы брать не будем. Ты как насчет поесть? А я пока разожгу костер… хотя могу выспаться и без него.

– С костром бы лучше, ваша милость! А я пока соберу… гм… на стол.

Гай у ближайших кустов собрал ветки, Хильд не успел разложить еду на чистой тряпице, как после двух ударов огнива вспыхнул огонек, тьма сразу торопливо отпрыгнула, страшась опалить роскошные черные крылья.

Костер разгорелся живо, весело, Хильд хоть и поглядывал с опаской в черноту, но присутствие уверенного крестоносца подавляет страх, а рядом, освещенные пламенем костра, иногда совсем по-домашнему всхрапывают кони.

Гай поужинал быстро и скупо, Хильд подивился, как мало рыцарь ест, говорят, это сарацины довольствуются горсткой сушеных фиников, а доброму англичанину не жить без здоровенного куска мяса, но крестоносцы многие привычки подцепили у сарацин.

Гай вытер пальцы о траву, взгляд его поднялся к небу в поисках россыпи ярких звезд, названия многих узнал там, в Палестине, однако тяжелое низкое небо едва не задевает головы, и он поспешно опустил взгляд.

– Что еще расскажешь о Ноттингеме? – спросил он.

Хильд взмолился жалобным голосом:

– Ваша милость, я еще не дожевал, а душа моя уже спит!

– Ладно, – буркнул Гай, – спи, существо…

– А вы, ваша милость?

– Посижу немного, – отрезал Гай хмуро, – подумаю, во что меня втолкнули, да еще и ногой сзади с размаху…

Утро непривычно для Гая и привычно для Хильда хмурое, воздух сырой, промозглый, вязкий, липнет к лицу и забивает легкие, но Хильд не ворчит, другой жизни не знает, и Гай напомнил себе, что о жарких сухих днях пока придется забыть.

Кони идут бодро, далеко над лесом понимаются и медленно проплывают блестящие шпили монастырей, что строились среди болот или непроходимых мест, монахам нужно уединение для бесед с Господом, а когда проезжали мимо деревень и сел, то первое, что видели, – величественные башни, колокольни и шпили церквей.

Гай подумал, что хотя люди являются подданными короля, а таких королей в Европе сотни, но одновременно они же и подданные папы римского, единственного наместника Христа на земле. Ему повинуются точно так же, если не больше, и только вот эти церкви и монастыри и держат Европу воедино, не дают перегрызть друг другу глотки. Когда неведомый Саладин в дальних и почти сказочных краях захватил Святой Город христиан, то именно церковь сумела поднять всю Европу, заставила ощутить себя единым народом и двинула на освобождение Гроба Господня именно европейцев, а не французов, англичан или испанцев.

Хильд упомянул, что в Англии более семисот монастырей, так что сорок в графстве Ноттингемском – это совсем немного, куда больше здесь женских обителей, монашеских братств, церковных общин и часовен, их вообще не счесть, и если все в первую очередь обращают взоры к Кентербери, Вестминстеру или Сент-Олбансу, они на виду, но еще более величественные и многочисленные островные монастыри Или, Питерборо, Кройленда или Торни – красиво и гордо возвышаются над бесконечными просторами заболоченной земли, непригодной ни для проживания, ни для земледелия… что, однако, руками трудолюбивых и умелых монахов осушается, возделывается и будет приносить такие урожаи, что они снова и снова посрамят владельцев плодородных земель.

Они ехали весь день и не встретили следов человека, только дважды останавливались, чтобы дать коням перевести дух, а сами немного отдыхали и трапезовали.

Потом тусклый вечер, солнце так и не появилось, а глубокой ночью Хильду пришлось вставать ни свет ни заря, но жестокий крестоносец уверял, что это и есть утро, самое лучшее время для завтрака и поездки.

Глава 9

Проснулся бедный послушник только от тряски в седле, кони все-таки ухитрились отдохнуть и долго шли бодрым галопом, прежде чем рыцарь смилостивился и перевел на легкую рысь.

Когда дорога не смогла больше протискиваться между лесом справа и лесом слева, она обреченно устремилась прямо, пугливо шарахаясь от могучих дубов с простершимися над тропкой ветвями и робко огибая заросли густого кустарника.

Однажды Гай чуть придержал коня, лицо каменное, шепнул одними губами:

– Не вертись, не пугайся. Впереди засада.

Хильд вздрогнул, прошептал, еще не веря:

– Разбойники?

– Судя по запаху, да…

Они проехали еще чуть, справа и слева из кустов выбежали двое мужчин в лохмотьях, лица свирепые, в руках самодельные копья, лица грубые и злобные.

– Стой!

Гай оглянулся, там на тропке тоже двое, снова посмотрел на загораживающих дорогу.

– Что вы хотите?

– Слезайте с коней, – потребовал один. – Пояс тоже сними и брось на дорогу.

Гай сказал мирно:

– Зачем это вам? Там меч, а он тяжеловат для ваших рук.

Разбойник не нашелся, что ответить, но зашелестел куст, сквозь него легко продрался широкий в плечах мужик с заросшей по глаза черной злодейской бородой. На поясе болтается короткий меч, мужик деловито вытащил клинок и встал перед конем Гая, чуть пригнувшись и показывая, что готов к схватке.

– Умный нашелся? – прорычал он таким густым голосом, что уже рев, а не голос. – Ничего, пробежишь голым до села, поумнеешь…

Гай кивнул.

– Наконец-то вожак…

Дальше Хильд не успел запомнить, что и как происходило: крестоносец выхватил меч так молниеносно, словно тот сам прыгнул в ладонь рукоятью вперед, конь дернулся наискось и сбил с ног левого разбойника с копьем, что слушал вожака и оказался не готов. В следующий миг сверкающая полоса стали рассекла вожаку голову, еще прыжок – и второй удар меча срубил наконечник копья разбойника справа и глубоко вонзился в его плечо.

Круто поворачивая коня, Гай успел нагнуться и рубануть поднявшегося на четвереньки сбитого конем разбойника, а через мгновение уже промчался мимо опешившего Хильда и смял двух, что перекрывали отступление.

Всего два удара, что показались Хильду небрежно ленивыми, и новый шериф снова повернул вздрагивающего от возбуждения коня в прежнем направлении.

– Ну что, – спросил он нетерпеливо, – готов ехать?

Хильд едва нашел убежавший далеко в лес голос.

– Да… ваша милость… Но… как вы их!

Гай буркнул:

– Мужичье. Ни один из них не был воином. Даже их вожак, что при краденом мече. Ты видел, как он его держал? Такое простое движение не мог запомнить.

Хильд сказал с восторгом:

– Все равно вы троих… во мгновение ока! А те, что сзади… почему не бросились сразу?

– Они только для устрашения, – объяснил Гай. – Разве не видел, они вообще драться не умеют?

Хильд покачал головой, он видел пятерых страшных разбойников, а кто умеет из них что, а кто нет, ему не сказали. Правда, этому рыцарю как-то стало известно.

Он еще раз оглянулся на распростертые трупы.

– Не по-христиански как-то поступаем.

Гай поинтересовался:

– А как надо?

– Похоронить бы…

– Зачем?

– Чтоб звери не растаскали их кости, – объяснил Хильд простую истину. – Не надругались над убитыми…

– Надругаться может только человек, – буркнул Гай, – а звери все невинные твари. Поехали!

– Хотя бы молитву над ними прочесть!

Гай сказал ожесточенно:

– Так много славных рыцарей остались в жарких песках без погребения и отходной молитвы… и что меня интересует, попадут ли в ад эти разбойники?

Хильд перекрестился и сказал благочестиво:

– Для Господа нет разницы, кто где погиб! Всяк услышит трубу архангела Михаила, призывающую на Страшный Суд.

– Эти тоже услышат, – сказал Гай и пустил коня в галоп.

Хильд вздохнул и ударил коня пятками под бока.

Ему казалось, что прошла вечность, прежде чем конские копыта застучали по дорогам графства Ноттингем.

А Гай покачивался в седле и думал, что птицы с большой высоты видят только сплошной зеленый лес с редкими проплешинами, на которых теснятся города, замки, села с пашнями, что упираются в опушки так, что даже днем на поля выходят попастись олени, кабаны и прочие звери.

Дорога опасливо обогнула массивный мрачный замок из серых глыб, настолько огромных, что даже непонятно, кто их поднимал на такую высоту.

Гай всматривался с настороженным профессиональным интересом. Замок на скальном основании, еще и насыпь, не взобраться с ходу. Высокие несокрушимые башни как между стенами, так и, видно по крышам, внутри двора. Наверняка за стенами прячется просторный двор, разделенный на зеленую часть и заднюю, где кузница, пекарня, прачечная, сам замок защищен не только высокими стенами, но вон внизу еще и ров, явно глубокий, подъемный мост, барбаканы…

Только большая армия, мелькнула невеселая мысль, с множеством катапульт и таранов может взять такой замок, да и то лишь в лучшее время лета, так как на открытом месте, продуваемом всеми холодными ветрами даже в июле, продержаться долго непросто.

А если еще учесть, что в таких замках живут в самом деле сильные и отважные люди, время от времени бросающие вызов королевской власти, что умеют и готовы сражаться, у которых прекрасные боевые кони, кованые доспехи и лучшее оружие, то становится понятно, почему короли говорят с ними почтительно и стараются все улаживать миром.

Он подумал невесело, что даже в Англии, где королевская власть сильна, как ни в одной стране Европы, король постоянно думает прежде всего о том, как стать хозяином в собственном доме, а если удается, то как им остаться подольше.

Сейчас же в Англии так и вовсе тревожное положение: король оставил вместо себя править страной канцлера Лонгчампа, однако принц Джон с этим вроде бы смиряться не собирается… Столкновения между ними доходят до вооруженных конфликтов, совсем недавно Ноттингем принадлежал всемогущему канцлеру, но после того, как принц Джон захватил его со своими сторонниками, Ноттингем снова за ним, и теперь у канцлера есть все основания ненавидеть этого нового шерифа, что будет распоряжаться в его бывших владениях…

Хильд вытянул руку, палец с обгрызенным по-простонародному ногтем уперся в горизонт и сковырнул там что-то темное.

– Сэр Гай, – произнес он с чувством, – вон ваш Ноттингем.

Гай даже привстал в стременах, стараясь рассмотреть вырастающую далеко впереди некую постройку. Хильд понял его нетерпение и, хлестнув усталую лошадку, заставил ее перейти в галоп.

Под копытами стучит сухая твердая земля, словно перенесся в Палестину под ее нещадное иссушающее и приводящее в исступление солнце, хотя здесь небо привычно закрыто тучами, а воздух никогда не сможет обжечь лицо.

Сердце сжалось, вместо обещанного города всего несколько десятков разбросанных вокруг приплюснутого холма домиков, коровы пасутся прямо между домами, а на самом холме руины замка, огромного и величественного… От крыши не осталось даже поперечных балок, дверей и окон нет, верх обращенной к небу стены разрушен, словно под ударами могучих камней из баллист или требушетов, а массивные камни скатились по склону к основанию пологого холма, что уже и не холм, а небольшая возвышенность посредине зеленой долины.

Кони перешли на шаг, Гай рассматривал домики и сараи с одинаковыми крышами из соломы, пахнет конским и коровьим навозом, доносятся мерные удары молота по железу, несет кислым со стороны дубилен, строения уходят за ту сторону холма, но сам городок мал, нет даже деревянной стены…

И все же он смотрел на деревню со смешанным чувством разочарования и нежности, те же гогочущие гуси на дорогах, как и в тот день, когда он покидал Англию, и те же куры, старающиеся обязательно перебежать дорогу перед скачущей лошадью или повозкой.

Все деревянное, как и принято у саксов и датчан, только кузница сложена из камней, больших, серых и неопрятных, закопченных даже снаружи.

Они поднялись на холм, провожаемые любопытными взглядами горожан, которых не отличить от сельских жителей.

Хильд нервно хохотнул, глаза его округлились, как у молодой совы.

– Здесь?.. Хотите здесь жить?

Гай пробормотал хриплым голосом:

– Конечно, не хочу…

– Откажетесь?

– Я уже принял, – ответил он с неохотой и подумал, какого же дурака свалял. – Кроме того, это был приказ…

– Но вы же рыцарь короля Ричарда!

Гай ответил с невеселой неохотой:

– Его Величество король изволил оставить на время своего отсутствия Англию на лорд-канцлера Лонгчампа и своего брата принца Джона. Так что я обязан выполнять приказы…

– Но это велел только принц Джон!

Гай двинул плечами.

– Но лорд-канцлер не возражал?

– Но и не подтвердил? – спросил Хильд. – Да, я слышал, принц медленно, но верно оттесняет Лонгчампа от руководства Англией. Так что да, лучше слушать принца?

Гай огрызнулся:

– Слушают того, кто отдает приказы. Я видел, что на троне сидит принц Джон!

Он соскочил на землю, бросил послушнику повод и вошел через дверной проем, где по бокам на месте металлических скоб рыжеют только широкие пятна, а на земле размытые дождями горки ржавчины. Внутри еще больше упавших сверху и раскатившихся камней, даже не видно, какой здесь пол.

В соседней комнате, это обширный зал, так же голо, мрачно и мертво, только под подошвами захрустел высохший звериный помет. Уцелел только остов замка да одна из башен, хотя и она без крыши, просто высокая каменная труба, устремленная в серое негостеприимное небо.

Двери в башню тоже нет, он вошел, поколебался, но рискнул на всякий случай попробовать подняться по узкой винтовой лестнице. Выстроено правильно, нападающим подниматься правым боком, а щит на левой оставался лишним грузом, в то время как защищающиеся встретят атаку именно левым, укрывшись щитами…

К его удивлению, лестница вывела к верхней площадке, только выйти туда не рискнул, пара прогнивших досок не выдержит даже волчонка. Правда, вот прямо под ногами засохший лисий помет, то ли звери поднимались сюда из любопытства, то ли пробовали достать отдыхающих здесь перелетных птиц.

Когда он спустился, Хильд уже бродил, переступая через мелкие камни и перелезая через большие глыбы, по залу и осматривался, задрав голову.

– А где кони? – спросил Гай.

Хильд мотнул головой.

– Там, за стеной.

– Нашел коновязь?

– Нет, придавил повод камнями.

Гай сказал недовольно:

– Смотри, если убегут – сам будешь ловить. Здесь вблизи деревни хоть какие-то есть?

– И не одна, – сообщил Хильд с готовностью. – Однако это область Данелага, ваша милость!.. Все крестьяне свободные люди, вам здесь никто не служит.

Гай поморщился.

– Тогда какой смысл в этом огромном наделе земли?

Хильд возразил:

– Не скажите, ваша милость. Вон тот лес – ваш, озеро тоже ваше. И ездят из некоторых земель напрямик через ваши. Можете брать плату за топтание.

Гай отмахнулся.

– Сам знаешь, я этого делать не буду. Ладно, посмотрю, что здесь за подвалы…

– Я подожду вас здесь! – крикнул Хильд.

– Трус, – обвинил Гай. – Привидений боишься? А еще монах.

– Привидений не существует, – ответил Хильд с достоинством, – Господь их запретил! А вот крыс за наши грехи нам оставил в напоминание. Они здесь даже весьма реальные, ваша милость.

Гай уже не слушал, впереди черный провал, широкие ступени, ведущие в темноту, сказал нетерпеливо:

– Дай-ка факел!

– Сейчас-сейчас зажгу…

Выбивал огонь он долго и неумело, Гай хотел было взять огниво из рук монаха, но наконец искра упала на смоченную маслом паклю, вспыхнул огонь.

Держа его на вытянутой руке, чтобы не обжечься, он спустился по крупным ступеням, повел факелом в стороны, разгоняя темноту.

Глава 10

Этот замок продолжает удивлять: самым подходящим для жизни помещением оказались именно эти подвалы. Целые залы. В одном обнаружилась уцелевшая коллекция пыточных инструментов, от простых щипцов до настоящей дыбы, правда, с перегнившими или обрезанными ремнями, а еще несколько небольших комнат с сохранившимися дверьми из толстых четырехгранных прутьев из закаленного железа.

Сверху послышался вздох, там появилась фигура молодого послушника.

– Чего тебе?

– Да так, – сказал тот дрожащим голосом, – неуютно как-то… Ого, как тут здорово!

– Что здорового? – спросил Гай хмуро.

– Осталось только навесить замки, – сообщил Хильд бодро, – и камеры для заключенных готовы.

– Знаешь, – буркнул Гай, – нам о себе бы подумать сперва.

– А что? – спросил Хильд. – Можно сперва и в камере! Зато будете знать, как в них.

– Уже знаю, – ответил Гай коротко.

Он поднялся наверх, загасил факел и убрал в седельный мешок. Хильд поднялся следом, бодро потер ладони.

Гай посмотрел на него с подозрением.

– Вам понадобится помощь, – объяснил Хильд.

Гай отмахнулся.

– Не поверишь, но я все умею делать сам. И дерево тесать, и камни таскать. Могу и стену сложить, и окна вставить…

Хильд покачал головой, в глазах было осуждение.

– Так все лето провозитесь. А когда работу шерифа делать?.. Нет, ваша милость, нужно позвать на помощь мужчин из деревни. Они помогут…

Гай подумал, посмотрел на громаду замка, махнул рукой.

– Ты прав, мне тут одному всю жизнь таскать камни. Поедем, у меня осталось немного денег, найму на работу.

Хильд сказал быстро:

– Они и без денег сделают! Вы же на королевской службе! Вам обязаны помогать…

– Ничего не обязаны, – ответил Гай твердо. – С этого и начинаются злоупотребления служебными полномочиями. Нет, я заплачу за все и сам буду работать наравне с ними!

Хильд вздохнул.

– Хорошо, что и не расседлывал. Давайте прямо в село Ягодное, это самое крупное, народу там поболе, найдутся свободные люди, что захотят подработать.

– Хорошо, – сказал Гай, – а ты пообщайся с местными. Узнай их нужды, чего ждут от шерифа, чего боятся. Много ли тут ворья и всякого непотребья…

– Все сделаю, ваша милость, – пообещал Хильд. – Поскорее возвращайтесь.

Дорога кривая, колчеватая, если бы не верхом, напрыгался бы в телеге, подковы иногда высекают искры о спрятавшиеся в земле камни.

Впереди в низине густой туман, иногда легкий ветерок сбивает его в такие густые комья, что задавят, если попасть под них. Он вскоре ощутил, что весь покрывается капельками влаги, конская сбруя блестит этими мелкими жемчужинками, а когда моргнул, с ресниц сорвалась капля, даже на носу еще одна, это уже совсем не дело…

Туман тревожно напоминал темно-синий дым пожарищ, а когда в одном из домов увидел свет, то через туман тот показался ему огнем костра, на котором сарацины жарят добычу. Конь шел по дороге уверенно и размашисто, у него есть и другое чутье, кроме зрения.

Дома потянулись с двух сторон дороги, туман опустился к конским копытам и наконец с сожалением остался позади, ибо деревня умненько вскарабкалась на пригорок и вся расположилась там, поджав лапки.

Пахнуло ароматом свежего хлеба, он вдруг ощутил звериную жажду тепла и уюта, чего был лишен с детства.

Возле первого же дома в нетерпении остановил коня.

– Эй, – прокричал он, – здесь что, все вымерли?

Из ближнего дома высунулась лохматая голова старухи, она вгляделась в него подслеповатыми глазами и прокричала визгливым, дребезжащим голосом:

– Езжайте дальше, господин!.. Сейчас все в поле…

Гай тронул коня, тот охотно понесся дальше, за околицей простор, а дальше зеленые квадраты полей, где межа только угадывается, настолько зеленые стебли, только-только наливающиеся восковой свежестью, стоят плотной стеной.

Он увидел крестьян, что равномерно распределились по краю поля и что-то делают, наклонившись и выставив зады, пустил коня к ним. В это время из-за темной стены высоких деревьев, куда вплотную подошли поля, выметнулся храпящий олень, повел по сторонам безумными глазами и, ослепленный ярким светом дня, ринулся прямо через посевы.

Следом, едва не разбиваясь о деревья, выметнулись с диким криком, гиком и свистом всадники на таких же храпящих, как и олень, конях. Олень, уже ничего не соображая, понесся через густые заросли пшеницы, прокладывая грудью просеку, а за ним ринулись пятеро всадников.

Крестьяне закричали в панике, гибнут посевы, Гай вскипел и бросился наперерез с криком:

– Стоять!.. Именем короля!

Передний всадник натянул повод так резко, что конь встал на дыбы. Двое пронеслись мимо на храпящих лошадях, еще один остановился, а последний, поколебавшись, пустился вслед за двумя, преследующими оленя.

Всадник похлопал по шее коня, успокаивая, крикнул гневно:

– Что за тля смеет останавливать меня, барона Анселя Тошильдера?

– Ты не лорд, – процедил Гай сквозь стиснутые челюсти, – а сам тля! Я арестовываю тебя, сволочь, именем короля!

Он ощутил, что его затрясло от бешенства. Всадник прогрохотал в недоумении:

– Да что ты за дрянь? Откуда?

– Шериф Ноттингема, – ответил Гай. – Гай Гисборн. Волей принца Джона, временно замещающего короля Ричарда, назначен следить за порядком. Я арестовываю вас, сэр, за потраву поля и приведение его в негодность, а с этого поля крестьяне должны платить налоги!

Барон Тошильдер, вскипев, замахнулся плетью. Гай не ожидал удара, просто не мог поверить, что его, рыцаря, может ударить плетью другой рыцарь. Полоска кожи распорола рукав и кожу до локтя и кончиком хлестнула по скуле, рассекши ее до крови.

Он ощутил ту звериную ярость, что взрывалась в нем в минуты самых яростных схваток с сарацинами. Почти не соображая, что делает, он ухватил барона за руку, дернул, и тот с грохотом ударился о землю.

Второй всадник закричал всполошенно:

– Лорд Ансель!

Барон, с трудом ворочаясь на земле, как полураздавленная огромная жаба, прохрипел:

– Убей его!

Всадник, недолго думая, ринулся на Гая с поднятым мечом. Тот качнулся в сторону, перехватил кисть, а когда конь пронесся мимо, а всадник грохнулся на землю рядом с бароном, в ладони Гая уже был зажат вывернутый из руки нападавшего меч.

– Ты тоже арестован!

Всадник с рычанием выхватил нож и прыгнул на него, как дикая лесная кошка. Гай даже не успел подумать, как поступить, руки сами сделали то привычное, что спасало шкуру в боях, когда думать поздно.

Парень напоролся на меч, изо рта плеснула кровь. Гай поспешно выдернул клинок и подал коня назад. Несчастный упал на землю, не выпуская из ладони рукояти ножа.

Барон поднялся, вытащил меч и заорал люто:

– Сволочь!.. Да я тебя…

Гай, чувствуя, как звериная ярость затуманивает мозг, коротко взмахнул мечом. Послышался хруст рассекаемой плоти и тут же смачный хряск разрубаемой кости. Рука барона с зажатым в ней клинком упала на землю.

За спиной послышался нарастающий конский топот. Все трое, что гнались за оленем, теперь повернулись и мчались на него, выхватив мечи. Положение безвыходное, он быстро развернул коня, тот фыркал и пытался вырваться, но Гай удержал повод и сам вскинул меч с криком:

– Кто поднимает руку на шерифа, тот поднимает на короля!

Двое начали придерживать коней, но третий несся, уже привставая на стременах, занес меч для страшного рубящего удара сверху.

Гай выждал, в какой-то момент заставил коня дернуться вперед, сам пригнулся и полоснул мечом, не глядя, как делал уже сотни раз в жарких боях за Акру и сотни других крепостей, больших и малых.

Грохот копыт пронесся мимо, а с ним и слабый вскрик. Оглянувшись, Гай увидел, как всадник теперь согнулся, меч выпал из руки и блестит сиротливо на сломанных стеблях пшеницы, а его хозяин ухватился обеими руками за живот и начинает раскачиваться в седле.

Гай не стал ждать, когда тот рухнет в пшеницу, снова истопчет, сволочь, обернулся к двум всадникам, что с бледными лицами смотрят на него, глаза вытаращены, а губы начинают дрожать.

– С коней! – приказал он люто. – Быстро!

Они оба покинули седла быстро, позабыв про спесь высокорожденных, смотрят испуганно, обоим лет по восемнадцать-двадцать, сопляки, хотя он в восемнадцать уже высаживался с другими крестоносцами на жаркий берег неведомой страны.

Гай бросил быстрый взгляд на замерших вдали крестьян.

– Эй, там! – крикнул он властно. – Быстро веревки сюда!.. Две… нет, три!..

Крестьяне забегали, наконец двое побежали к нему с мотками толстой грубой веревки из шерсти. Один из дворян, немного придя в себя, сказал возмущенно:

– Нас? Связывать?.. Разве недостаточно нашего слова?

– С таких ничтожеств слово не берут, – отрезал Гай. – Эй, вы двое! Быстро связать им руки!.. А вы… руки назад!

Один покорно протянул руки, второй остался стоять неподвижно, в его темных глазах разгоралась злость. Он прямо посмотрел в лицо Гаю и процедил:

– Что-то слишком много на себя берешь, шерифчик…

Гай соскочил на землю, юноша бесстрашно встретил его лютый взгляд.

– Ты кто? – спросил он.

– Дарси Такерд, – ответил он. – Из рода Максимилианов!

– Ты дерьмо, – сказал Гай, – позорящее имя Максимилианов.

Тот не успел моргнуть, как тяжелый кулак с силой молота ударил его в лицо. Смельчак рухнул, как подрубленное дерево, из разбитого рта струями брызнула алая кровь. Крестьяне одни опешили, но кто-то вскрикнул в восторге, а Гай еще пару раз злобно ударил ногами под ребра, стараясь рыцарскими шпорами разодрать богатую одежду и нанести раны.

– Сопротивление аресту, – прокричал он люто, – вообще-то карается смертью. Но я милостив.

Избитого подняли, связали так крепко, что руки могут вообще отсохнуть, если не развязать вовремя, но Гай промолчал, пусть крестьяне хоть так выместят обиды.

Раненый барон выл и ползал по земле, ломая стебли. Гай велел двум крестьянам перетянуть узлом потуже обрубок, чтобы пострадавший не истек кровью, а испустившего дух парня уложили на плащ, увязали покрепче, затем погрузили на коня.

Гай указал на двух самых дюжих крестьян с решительными лицами, это они первыми бросились вязать лордов.

– Вы со мной. Назначаю вас помощниками шерифа! Пока временно, а там разберемся.

Оба остолбенели, один вскрикнул:

– Но, ваша милость, нам нельзя! У нас работы полно!

Он прервал:

– Я тоже не родился шерифом. Надо, поняли? Вы же видите, что творится?.. Как только подберу кого-то, вам спасибо, свободны. Сейчас же быстро на коней, если умеете ездить, погоните это знатное дерьмо к моему замку. Это мои комнаты еще не готовы, но в подземной тюрьме места еще на десяток таких хватит.

Второй крестьянин, что смотрел больше с восторгом, чем с испугом, сказал с восторгом:

– Ваша милость!.. Да я за такое теперь и умереть готов!.. А как с тем, у которого все кишки вылезли?

Гай спросил все еще зло:

– Он жив?

– Да, ваша милость! Но это ненадолго.

Гай подумал, махнул рукой.

– Сделайте волокушу. Отвезем и его в тюрьму, но позовите туда священника. Пусть примет последний вздох. Господь наш добрее меня, может быть, и простит.

За ними увязалась целая толпа крестьян, даже женщины шли некоторое время и жарко обсуждали случившееся, потом отстали. Кроме двух названных помощниками шерифа, до замка пошли еще семеро с топорами, вилами, а двое даже с луками за спинами.

Ярость быстро утихла, теперь сердце сжимается в недобром предчувствии. С первого же дня вот так вступить в спор с сильными соседями…

Крестьяне громко разговаривают за его спиной, двое связанных идут покорно, повесив головы, но когда Гай оглядывался на них, один поспешно опускал взгляд, а второй, который Дарси Такерд, зыркал злобно, кривил окровавленный рот, но тоже отводил взгляд в сторону.

Крестьяне из домов у подножия холма провожали их заинтересованно-удивленными взглядами.

Хильд выбежал навстречу уже из замка. Гай издали помахал рукой и крикнул:

– Приготовь две камеры!.. И подальше одну от другой, понял?

Хильд, судя по его лицу, ничего не понял, но угодливо поклонился.

– Будет сделано, ваша милость!.. Как скажете, милостивый и грозный господин!

Он малость переигрывал, но кто это поймет, на новом месте каким себя покажешь, таким и принимают.

Гай остановился перед стеной, где послушник придавливал конский повод камнями, бросил его одному из крестьян.

– Позаботься о коне!.. А ты, как тебя зовут?

– Скальгрим, господин, – ответил тот, кого он первым определил в помощники шерифа.

– Скальгрим, – сказал Гай. – Надо было тебе сказать, чтобы захватил из кузницы пару крепких замков… Если там не отыщешь, поспрашивать в деревне. А то этих запереть надо, понимаешь?

Скальгрим, могучего сложения мужик с суровым лицом, воскликнул:

– Ваша милость! Да для такого дела я хоть на край света сбегаю быстрее зайца!

– Возьми моего коня, – велел Гай. – И возвращайся побыстрее, а тот твой друг устанет их стеречь…

Скальгрим перехватил повод коня из руки крестьянина, тяжело взобрался в седло и, развернувшись к селу, понесся рысью, а потом перешел в галоп.

Гай повернулся ко второму.

– Как зовут тебя?

– Сван, господин, – ответил второй почтительно. – Слушаюсь, господин. Приказывайте, господин!

– Вот тебе первый приказ, лебедь, – распорядился Гай. – Гони этих двух вон в тот подвал. Там несколько камер, посадишь в самые отдаленные одна от другой. И жди там, пока не придет твой дружок Скальгрим. Выходить этим преступникам не позволяй. Если что, бей прямо в морду. Сейчас они не лорды, понял? А ты – лорд, потому что ты – закон!

Глава 11

Скальгрим вернулся не только с замками, но и с кузнецом. Тот сперва неспешно приклепал скобы и вставил в них засовы, поправил решетки, затем хозяйски обошел весь замок, осмотрел и заверил, что на самом деле работы не так уж и много.

Гай жадно выспрашивал свидетелей происшествия, как здесь живут и в каких взаимоотношениях, и выяснилось: барон Ансель Тошильдер изволит жить, как в завоеванной стране, благо с того времени, как корону принял Ричард, власть в графстве почти исчезла, и теперь прав тот, у кого длиннее меч.

В этот раз он, как обычно, возжелал поохотиться со своими сыновьями и оруженосцами. Он любит охоту и не представляет, что ему, гордому норманну, потомку завоевателей, могут помешать эти жалкие саксы, потомки побежденных.

Гай поморщился, эти люди будто проспали сто лет, а сейчас говорят, как в горячечном бреду, совершенные глупости. Ну какие саксы, какие норманны, когда со дня завоевания Англии Вильгельмом прошло сто тридцать лет?

К тому же с Вильгельмом вторглось всего пять тысяч рыцарей, это между ними были распределены почти все земли, саксам осталось меньше одного процента территории Англии, однако пять тысяч – это капля в море местного населения, которых миллионы. Народы начали смешиваться сразу же после завоевания, многие норманнские бароны взяли жен из саксов буквально в первые же дни, а знаменитый герой Робер де Оилли, лорд Оксфорда и его земель, женился на саксонке сразу же после окончания битвы при Гастингсе, где Вильгельм одержал победу над англосаксонскими войсками.

– Саксы, – пробормотал Гай. – А здесь, как я понимаю, больше датчан, чем саксов?

Скальгрим кивнул.

– Да, ваша милость. По моему имени видно, что в честь Эгиля Скальгрима, великого викинга! А мой друг – Сван, хотя еще тот лебедь, но тоже понятно, кто мы по роду…

– Все мы англичане, – прервал Гай. – Давно пора забыть, что прадеды наши дрались. Для нас возврата нет, надо уживаться. Разве наши прадеды все до единого, будь то сакс, датчанин или норманн, не принесли присягу верности Вильгельму Завоевателю?.. Ну вот. Теперь что насчет разбойников? Вся страна погружается в беззаконие, а здесь, говорят, так и вообще…

Скальгрим помрачнел, наклонил голову.

– Ваша милость, сейчас вообще хоть не выходи из дому. Скот могут отобрать среди бела дня. А в лес так и вовсе… Не только разденут и разуют, но еще и наиздеваются.

– А женщины?

– Женщины, – ответил Скальгрим серьезно, – даже к опушке не подходят! Стыдно сказать, коровьими лепешками топим, чтобы похлебку сварить… Летом еще ничего, а зима придет?

Гай кивнул.

– Хорошо, иди пока. Поговори с кузнецом, он вроде бы знает, как восстановить замок. А я пока буду думать…

Скальгрим удалился, а он еще раз прочел обязанности шерифа, которые начинаются с того, что должен руководить выборами в графствах, назначать бейлифов, коронеров и констеблей, созывать суд присяжных и предлагать на их рассмотрение дела, он же исполнитель всех судебных приговоров…

Но самое главное – в следующей строке, где обязан вовремя пресекать преступления в графстве. У него право ареста и право делать обыски, к нему стекаются штрафы и конфискации, на нем обязанность поддерживать мир в графстве, именно он принимает первые меры к подавлению беспорядков и мятежей…

Голова загудела, а сердце неприятно стиснули невидимые пальцы. Похоже, принц бросил его в самый ад. Все предыдущие статьи его обязанностей можно было пропустить, все укладывается в эти заключительные слова: обязан поддерживать мир в графстве и принимать первые меры к подавлению беспорядков и мятежей.

А здесь и кроется самое опасное: где провести грань между простым недовольством, выкриками и угрозами, даже отказами платить налоги и началом беспорядков?

Хильд объехал все ближайшие деревни, представил Гаю сорок мужчин, но семерых Гай забраковал, больно покорный и боязливый вид, мало мужского достоинства, из оставшихся велел выбрать по жребию двенадцать человек.

К его тайному удовольствию, ни один не отказался стать судьей барона Тошильдера и его людей. На его родине все было бы наоборот: из сорока разве что один-два виллана решились бы выступить против господ, но здесь потомки викингов, они все и сейчас свободные люди, как их отцы-прадеды.

Хильд снова и снова напоминал Гаю, что присяжные должны постоянно проживать в данной местности, иметь недвижимость и быть мужского пола. Голосование тайное, приговор объявляется ночью, чтобы присяжные не видели лица жертвы и не могли над ним сжалиться…

– Потому, – сказал он, рисуясь ученостью, – богиню правосудия Фемиду изображают с завязанными глазами.

– Какая еще богиня? – спросил Гай грозно. – У нас один Господь, а святая Дева – не богиня, а только мать Иисуса.

Хильд торопливо поклонился:

– Прошу прощения, ваша милость! Я хотел сказать, что у варварских народов, куда мы принесли свет истинного учения, была такая. Ведала судом.

– Женщина?

– Точно, ваша милость, – подтвердил Хильд. – Еще и красивая.

– Совсем одурели, – сказал Гай. – То-то мы со своей верой и смахнули таких богов и богинь, как пыль с могильной плиты… Ладно, забудь, а я никому не скажу, что ты тайком поклоняешься языческим идолам.

Хильд вскричал испуганно:

– Да не поклоняюсь я, ваша милость! Просто ученостью хвастаюсь! Вот как вы подвигами.

– Я разве хвастаюсь? – спросил Гай.

– Ну, самую малость…

– В чем же?

– Как вы в Палестине всех раскидывали десятками…

Гай нахмурился.

– Ничего я такого не говорил. А ты не придумывай, чтобы шкуру свою поганую спасти! А то буду ловить на слове и всякий раз дознаваться, когда я такое сказал! Мне надо учиться быть допытливым. Недаром ж подвалы оснащены так знатно…

Хильд поклонился, пролепетал, что все осознал и больше не будет, метнулся в угол и примчался на цыпочках, как цирковой медведь, изображающий женщину, с толстой книгой в обеих руках.

– Ваша милость! – сказал он преданно. – Я тут перерыл для вашего блага и благополучия все хроники и документы по законотворчеству! Как интересно… В общем, надо попробовать досудебное урегулирование в форме сделки о признании вины.

– Это как? – спросил Гай с недоверием, но сердце трусливо трепыхнулось в надежде избегнуть приближающихся неприятностей. – Можно без суда?

– Очень просто, – заявил Хильд победно. – Я же молодец, я все разузнал, все перепроверил!

Гай сказал в жадном нетерпении:

– Ну-ну, ближе к делу.

– Так вот, – продолжил Хильд. – Суть в том, что обвиняемый признает себя виновным в совершении менее тяжкого преступления, чем вы ему вменяете, а в обмен на это вы порекомендуете суду присяжных назначить более мягкое наказание. Понимаете?

– С трудом, – признался Гай. – Мои руки больше привыкли к тяжести меча, а не гусиного пера, да и голова хорошо работает только насчет того, как лучше захватить крепость или оборонять замок… Но я поговорю с баронетами…

– Может, – сказал Хильд, – сперва с крестьянами?

Гай покачал головой.

– Что толку, если эти спесивцы не согласятся? С крестьянами я договорюсь быстрее.

Он спустился в подвал, в ближайшей ко входу камере лежит на охапке прелой соломы Дарси Такерд, оруженосец, присланный из другого конца Англии, чтобы барон Тошильдер выучил его на рыцаря и научил манерам благородного человека.

Дарси при виде входящего шерифа приподнялся и сел, глядя на него исподлобья. Гай поколебался, вряд ли с этим получится, лучше бы начать с его напарника, но сказал на всякий случай спокойным и холодным голосом:

– Встать, когда перед тобой рыцарь.

К его удивлению и тайному удовлетворению, заключенный не просто встал, а вскочил и замер неподвижно, глядя в жестокое лицо крестоносца.

– Ты будешь обвинен в нападении на должностное лицо, – произнес Гай холодно. – На шерифа, который олицетворяет собой королевскую власть и принца Джона лично. Такое карается смертью. Что скажешь?

Тот пролепетал, вздрагивая всем телом:

– Но я… дворянин… мой отец… граф Эдмонд Бесстрашный!

– И что? – спросил Гай брезгливо. – Я тоже дворянин. И с королем Ричардом мы в походе ночью укрывались одним плащом… Боюсь, теперь твое происхождение не поможет. Хотя, конечно, тебя не повесят, как простого крестьянина, но когда отрубят голову… это тоже вроде бы не совсем радостно.

Он видел, как тот вздрогнул всем телом, глаза округлились в ужасе, а лицо стало белее мрамора.

– Но это, – пролепетал он, – просто ошибка!

– В чем?

– Мы же, – проговорил оруженосец несчастным голосом, – дворяне… мы гнались за оленем! Мы не виноваты, что тупое животное выбежало прямо на поле!

Гай постарался усмехнуться жестоко, даже свирепо, этот мальчишка черпал наглость в бароне, а предоставленный себе, растерял последние остатки мужества.

– Это барон так сказал?

– Да…

– Твой барон дерьмо, – отрезал Гай. – Настоящий мужчина никогда не ищет оправданий. Если прав – прав, если виноват – виноват! А ты либо не мужчина, либо у тебя своей головы нет.

Оруженосец опустил голову.

– Мы просто следовали за бароном.

– Не того учителя вам выбрал отец, – сказал Гай.

Оруженосец взглянул исподлобья.

– Он когда-то отличился, как отец сказал, в сражении у реки Быстрянка, а в битве за крепость Найтауэр первым взобрался на стену и водрузил знамя на главную башню. Ему сам Генрих II пожаловал в честь этого герб со знаменем на башне!

Гай жестко усмехнулся.

– Да? И потому барон решил, один против пятерых не посмеет и слова сказать?.. Я – Гай Гисборн, сам Саладин отметил мою отвагу, и когда под королем Ричардом убили коня, благородный Саладин прислал ему двух коней: одного королю, другого – герою, который тоже потерял коня и дрался с королем рядом, закрывая его щитом и своим телом… это мне! И вы ждали, что я отступлю перед деревенскими увальнями, что и мечей держать не умеют? А барон давно растерял за обильными пирами умение прежнего удалого бойца.

Юноша смотрел на него, глупо вытаращив глаза и распахнув рот. Наконец пролепетал:

– Мы… не знали… кто вы… думали, просто шериф…

Гай кивнул.

– Ладно, теперь знаешь. Но мой гнев уже прошел, я не хочу твоей смерти. Мне ученые люди подсказали, как спасти твою шкуру. Вы со своим приятелем признаетесь в потраве посевов и обязуетесь выплатить штраф… это уже крестьяне скажут, какой… а я снимаю с вас обвинение в том, что хотели убить королевского шерифа.

Оруженосец вздрогнул, в глазах проступила безумная надежда, он упал на колени и сказал умоляюще:

– Да, да!.. Я согласен!..

– Ну вот и хорошо, – ответил Гай, повернулся, чтобы уйти, потом вспомнил и сказал строго: – Но это только в отношении вас двоих!.. К тем троим не относится. Двое убиты, когда я защищал свою жизнь, а барон потерял руку. Ему тоже не будет никакого наказания, так как он… уже наказан, скажем так.

Оруженосец торопливо кивнул.

– Да, так и было. Я все так и скажу.

Гай повернулся и побыстрее вышел, чтобы скрыть торжествующую улыбку. Почему-то казалось, что придется выдержать тяжелую схватку на поле, где он совсем не боец, но мальчишка слишком напуган, сдался, готов принять любые условия.

Хильд ждал в нетерпении, а когда Гай поднялся наверх, тут же подбежал со всей торопливостью, как перегретая на солнце ящерица мчится навстречу добыче.

– Ваша милость?

Гай кивнул.

– Получилось.

Хильд вскрикнул радостно:

– Точно? На каких условиях?

– Все, – сказал Гай, – как ты и сказал. Вот уж не думал, что получится именно так.

– Почему?

Гай пробормотал:

– Ну… суд – это суд. А это вот соглашательство как-то даже и нехорошо вроде. Нечестно.

Хильд сказал с некоторым удивлением:

– Мой лорд, чему удивляетесь? На самом деле из ста судебных дел лишь одно доползает до суда присяжных. Признание обвиняемым своей вины в совершении преступления и заключения им сделки со стороной обвинения исключает слушанье дела присяжными! Все девяносто девять дел завершаются заключением сделок. И это хорошо.

– Чем же?

– Человек понял свою вину, – ответил он рассудительно, – осознал, что был не прав, не упрямится, сокращает расходы на судопроизводство…

Гай проговорил с сильнейшим сомнением:

– Ну, разве что осознал… Хотя, конечно, все доводить до суда – жить будет некогда.

Глава 12

Сумма, полученная в результате сделки с правосудием, явно недостаточна, чтобы отстроить замок, однако Гай повеселел, пустил клич по деревням насчет постоянных помощников шерифа за достойную оплату, и уже на следующий день к нему начали приходить желающие.

Первых он отверг с ходу – подвыпившие крестьяне, которым захотелось получать жалованье и ничего не делать, затем, когда следующие и следующие приходили такие же, пришел в отчаяние и велел прийти позже, когда он, дескать, наметит десяток, а затем отберет лучших.

На седьмой день, когда уже уверился, что работать ему в одиночку, на дворе заржал его конь, предупреждая, что приближаются конные.

Гай опоясался мечом и выбежал наружу через пустой дверной проем. Возле его коня с лошадей спрыгнули разом двое ладных и крепко сбитых мужчин, у обоих за плечами длинные луки, на широких кожаных поясах короткие мечи, по кинжалу и фляге. Одеты просто, но добротно.

Гай пошел навстречу, оба окинули его оценивающими взглядами.

– Что угодно? – спросил Гай настороженно.

Один ответил с легким поклоном:

– Ваша милость, меня зовут Беннет, а это мой друг Аустин. Прошел слух, подыскиваете помощников.

Гай кивнул.

– Все верно. Хотели бы поработать?

Беннет кивнул.

– Да, если подойдем.

– Что умеете?

– Мы лучники, ваша милость, – сказал Беннет, а его друг кивнул. – Пришлось и в войнах поучаствовать, нас били, и мы били… Вообще-то у нас есть работа, неплохая даже, но до нас дошел слух, как вы умело управились с бароном Тошильдером и его людьми… Для нас было бы честью работать с вами.

Гай оглядел их критически, оба выглядят бывалыми воинами, собранные, жилистые, суровые, привыкшие к трудностям, совсем не то сырье, что приходило раньше.

– Приняты, – сказал он. – Но если до вас дошли слухи, то знаете…

Он замялся, не зная, как объяснить то затруднительное положение, в каком находится, выручил Хильд, сказав нараспев:

– В Священном Писании сказано: птицы имеют гнезда, звери имеют норы, только сын человеческий не имеет логова, и негде ему преклонить голову… Наш лорд Гай Гисборн как раз такой сын человеческий.

Лучники переглянулись, Беннет кивнул с хмурой улыбкой.

– Мы это знаем. И что из деревень сюда уже везут лес, идут плотники, каменщики, столяры.

Гай пробормотал:

– Тогда вы знаете больше, чем я.

Беннет ухмыльнулся.

– Просто мы обогнали по дороге целый обоз. Люди увидели, что вы их действительно защищаете.

Вечером они сидели в пустом зале на раскатившихся камнях, в камине полыхают поленья, Хильд разложил на самой большой глыбе скудную еду, Аустин вытащил флягу с вином, а когда пустил ее по кругу, Хильд достал из мешка толстую книгу со сводом законов и начал занудно, рисуясь ученостью, объяснять, что шериф руководит народными выборами в графствах и назначениями коронеров, хотя Гай пока не мог представить себе, как это – руководить выборами, еще шериф созывает суд присяжных, предлагает на их рассмотрение дела и является исполнителем всех судебных приговоров, на нем также обязанность пресечения преступлений, для чего пользуется правом ареста обвиняемых и правом делать обыски…

Беннет крякнул довольно:

– Важная мелочь.

– Какая же это мелочь? – спросил всегда серьезный Аустин. – Это половина дела. Хотя и трудно представить, что вот такой голоштанный, даже спать негде, а будет делать обыски.

Хильд продолжил чтение:

– К шерифам стекаются штрафы и конфискации, на них лежит обязанность поддерживать мир в стране… наверное, имеется в виду графство, а страна… да пусть сама о себе заботится!.. шерифы принимают первые меры к подавлению беспорядков и мятежей. Для выполнения этих разнообразных функций шерифы содержат из личных средств несколько помощников…

Беннет поинтересовался осторожно:

– Насчет обысков не все ясно…

– Что?

– К крестьянину, – сказал он, – да, сможем. А как насчет лорда? Сможем ли вломиться, скажем, к графу? Я молчу, что графы живут в неприступных замках, а охраняют их лучше, чем королей… меня интересует, сможем ли? Это все-таки графы! Такого еще не было. А мы не совсем, так сказать, графы.

Они с ожиданием смотрели на Гая, тот задумался, наконец сказал без особой уверенности:

– Мне кажется, принц Джон не случайно сунул в шерифы именно меня. Я повидал мир, он это знает, спал под одним плащом и с простыми воинами, и с королем Ричардом. Это значит, не оробею. Но вот стану ли…

Помолчали, наконец Беннет сказал осторожно:

– Думаю, это тоже учел, про принца говорят, что он царицу всех змей обхитрит! Вы крестоносец, ваша милость, а это значит, для вас все люди – братья. Значит, не посмотрите, кто кого обидел: граф крестьянина или крестьян графа.

– А зачем это принцу? – спросил Аустин в недоумении. – Ему лучше дружить с графами, чем с крестьянами.

– Крестьяне ему на голову не садятся, – пояснил Гай, – а вот лорды… Как я понял, давая шерифам такие права, он укрепляет свою власть. Но если мы зарвемся, а графы на принца надавят, он легко отступится от нас. Сделает вид, что мы все делаем самовольно и без его ведома.

– По закону, – напомнил Хильд важно, – абсолютно все жители Англии уплачивают налоги и подсудны одним и тем же судам. Будь ты простой сокмен или крупнейший и богатейший лорд в огромном и неприступном замке. Другое дело, что не всякий лорд захочет явиться в суд и тягаться там с простым крестьянином!..

Беннет буркнул:

– И король ничего не может сделать. Их таких много, не посылать же на каждого армию.

Хильд положил на стол книгу, долго отыскивал нужную страницу, а потом важно и нараспев прочел:

– Шериф занимается королевскими финансами, является главой местной юрисдикции, возглавляет войско графства. Два раза в год совершает судебные объезды, во время которых специальные комиссии присяжных в каждой сотне сообщают ему обо всех правонарушениях, совершенных в графстве. На собраниях графств под надзором шерифа совершаются различные сделки.

Беннет удивился:

– Возглавляет войско графства? А оно есть? У каждого барона своя дружина, которой он платит жалованье, и потому подчиняется только ему… а что шерифу?

Аустин пробурчал:

– А что за различные сделки? Может быть, удастся поживиться?.. Если еще и треть от сделок, как от судебного налога…

– Разогнался, – сказал Беннет. – Может, хочешь не работать, а только деньги собирать?

Аустин широко ухмыльнулся.

– Хочу.

Беннет сказал задумчиво:

– Пусть Хильд пороется в законах… Шерифам разрешено вламываться к лордам не только для изъятия захваченного скота, но также во всех случаях, если лорд или его подручный хотя бы один раз не выполнили королевский приказ.

– Тогда не в законах, – поправил Хильд, – а можно даже поспрашивать крестьян. К лорду вряд ли сумеем придраться, а вот к его подручным… Точно не выполняли какие-нибудь указы!

Гай поинтересовался хмуро:

– И что? Придем к ним и скажем, вы оштрафованы, что в прошлом месяце сделали то-то и то-то?

Беннет чуть смутился.

– Это тоже неплохо, нам деньги нужны, не говоря уже о королевском налоге… но я имел в виду, что нарушители обычно сговорчивее. Только надо знать про их нарушения и помахать ими перед толстой мордой.

Разбойники наводнили страну, но, как понял из рассказов Гай, в графстве Ноттингем они вообще кишмя кишат, как черви в навозной куче. Самое излюбленное их место – Шервудский лес. Там та часть бесконечного леса, покрывающего всю Англию, что удачно или неудачно расположилась как раз посредине между наиболее населенными и ведущими активную торговлю графствами, к тому же в этих графствах возведены замки, контролирующие эти дороги, и дело уже не в торговле, а в сторожевых функциях: успеть вовремя заметить и защитить административный юг страны с его Лондоном, Дувром и прямым выходом через Ла-Манш во Францию.

Но разбойники, о которых так громко и настойчиво говорил принц Джон, не самое большое зло, как понял Гай, еще когда слушал принца. Тот не может многое сказать прямо, слишком уж зависит от поддержки крупных лордов, да и все еще не главный он в королевстве, Ричард больше доверяет канцлеру Лонгчампу, но все-таки принц многое дал понять взглядом, мимикой, жестами или интонацией, Гай даже не понял чем, однако в нем росла уверенность, что речь шла именно о баронах графства. О баронах-разбойниках, так их издавна называли как в народе, так и при королевских дворах.

Понятно, что даже верные королю бароны стремятся к большей власти и самостоятельности в своих владениях, к тому же многие побывали во Франции и видели, там лорды полные хозяева в своих землях, а вассалы присягают им, а не королю, потому лорд может пойти войной на короля, и вассалы пойдут под его знаменем, потому что король для них никто, а их сюзерен – все!

Но кроме таких баронов появляется еще и множество хозяйств, что никогда не приносили присягу королю, такие новоиспеченные лорды на удивление быстро выстраивают могучие и неприступные замки, начинают собирать дань с окрестных земель, расширяют свои владения и нападают на соседей.

Когда жалобы добираются до королевского двора, там обычно беспомощно разводят руками: армия занята во Франции, а то и вовсе в далекой Палестине, свободных войск нет, Ричард увел всех-всех, а на королевский указ прекратить разбой такой лорд смачно плюет с высоких ворот.

Предыдущий король, Генрих II, вел более мудрую политику, Англией занимался тоже, такие незаконные замки велел разрушать и срывать до основания, как опасные гнезда, где снова может угнездиться разбой.

Гай исхудал и чувствовал, как постепенно его темная от поцелуев солнца кожа светлеет, превращая и его в белого червяка, как большинство живущих в этой стране.

Хильд, напротив, ухитрился поправиться, щеки округлились, дни и ночи проводил за книгами, переписывал в отдельную тетрадь названия деревень графства, города, замки, крепости и всех видных лордов.

– В Нортгемптоншире, – сообщил он гордо, – сокменов больше тысячи, а у нас в Ноттингемшире свыше полутора! Это не остальная Англия, где только вилланы да коттарии!.. У нас вообще нет вилланов, а только сокмены и фригольдеры.

Гай поморщился.

– А какая между ними разница?

Хильд пожал плечами.

– Да почти никакой. Разве что сокмены подают в ваш суд, а фригольдеры – в королевский. А так и те, и другие имеют земли акров по тридцать-сорок, у них свои печати…

– С ума сойти, – пробормотал Гай. – Печати у крестьян!

– А как иначе они могут заключать сделки, – возразил Хильд, – продавать землю, покупать, брать взаем? Ваша милость, забудьте про вилланов…

Гай отмахнулся.

– Перестань. Я и с вилланами обращался, как с равными. На войне мы все братья… Иначе смерть. Ладно, ты оставайся на хозяйстве с Беннетом и Аустином, а мне пора проехаться по графству…

– Не задерживайтесь, – сказал Хильд очень серьезно. – Боюсь, Беннет и Аустин не смогут так же жестко.

– А надо?

Хильд вздохнул.

– Вы же видите, только так и получается.

Он наметил маршрут, чтобы охватить все основные населенные пункты, их надо проверить, есть ли там местная власть, а если нет, то назначить, и сказать то, что сказал Хильд: нужно действовать жестко, иначе эпидемию грабежей не остановить.

Первая же крупная деревня на его пути за счет отодвигающегося леса оказалась довольно просторной, каждый дом окружен садом, поля упираются в лесную опушку, где все деревья с подрубленной снизу корой, чтобы поскорее засохли, потом их спалят, и лес отодвинется еще на пару ярдов, освобождая место под поля.

Дома добротные, бревна на стены пошли толстые, массивные. Мало того, даже простые сараи, не говоря о конюшнях и амбарах, тоже из толстых стволов, а самое дивное – вдоль домов тротуар из досок, пусть и местами провалившийся, но все-таки можно пройти даже во время дождя, не пачкаясь.

Он ожидал увидеть и людей под стать домам, крепких и плечистых, но крестьяне повстречались худые, тощие, с запавшими и голодными глазами.

Рубахи болтаются, как на пугалах, он невольно подумал, что если их снять с них, то у каждого можно издали пересчитать ребра под натянутой на них кожей.

Он повелительно вскинул руку, крестьяне поспешно остановились, начали кланяться, торопливо срывая с голов шапки.

– Случилось что? – спросил он с тревогой. – Болезнь?.. Саранча?.. Неурожай?

Крестьяне угрюмо молчали, переглядывались, он видел смертную тоску в их глазах.

Один поклонился и сказал достаточно дерзко:

– Ваша милость, все верно, вы угадали! Саранча… Вот только говорить и записывать умеет.

Гай нахмурился.

– Не говори загадками.

Крестьянин ответил со злым смешком:

– Вашу милость дракон перенес из далекой сказочной страны, где не берут налоги? А если нечем отдать, то не забирают скот и зерно?

Гай покосился на добротные дома.

– Но раньше же налоги платили? Почему теперь не можете?

Крестьяне молчали, а смельчак хоть и хотел бы уже отступить, по нему видно, но Гай смотрел на него и спрашивал у него, он ответил нехотя:

– Ваша милость, тогда налог брали раз в году.

– А теперь?

– Теперь берут… когда возжелают. Уже четыре раза брали! Думаю, скоро еще приедут…

Гай стиснул челюсти, на языке вертелось злое, что и одного раза довольно, это какие-то мошенники явились под видом королевских сборщиков подати, потом вспомнил, что Ричарду для похода требовались огромные деньги, он продавал все что мог, увеличивал налоги, собирал их за три года вперед, а сейчас положение еще хуже: нужно собирать на выкуп его из плена, а другого пути нет, как выколачивать из и без того обнищавшего народа.

– Слушайте все, – заговорил он властно, – я ваш новый шериф графства. Я хочу, чтобы мы все жили богато и счастливо. Кто у вас бейлиф?

Они переглянулись, один из толпы пробормотал:

– Да у нас его отродясь не было…

А мужик, который отвечал насчет налогов, сказал все так же дерзко:

– Был коронер, да и тот ушел куда-то, когда ему пригрозили голову отрезать и утопить в выгребной яме!

– Ого, – сказал Гай. – Это кто же так осмеливается?

Мужик посмотрел на него, как на в самом деле упавшего в их земли из какой-нибудь далекой и непонятной Палестины.

– Разбойники, кто же еще!..

Гай подумал, кивнул.

– По вашей деревне видно, что вы – народ работящий, умелый, знающий вещам цену. Потому… тебя как зовут?

Мужик слегка оробел, но перед односельчанами тушеваться стыдно, ответил дерзко:

– Николас, сын Гильберта!

– Слушай меня внимательно, – сказал Гай, – Николас, сын Гильберта. С этой минуты ты – бейлиф. Ты обязан следить за порядком не только в селе, но и в окрестных деревнях. Сам назначишь коронеров и констеблей, ты знаешь, кто справится. Если понадобится моя помощь – обращайся! Я могу явиться не один, а с отрядом. Нужно переломить судьбу, а дальше снова станете богатыми и счастливыми!

В толпе кто-то ахнул, а Николас раскрыл рот и замер, глаза полезли на лоб, наконец проговорил:

– Я?.. Бейлиф?..

– Ты, – подтвердил Гай. – Помни, от тебя зависит, будут эти люди чего-то бояться или же скажут, что у них лучший в мире бейлиф, с ним ничего не страшно.

– Но я…

– Сможешь, – оборвал Гай. – Я тоже не родился шерифом. Понимаешь, Англия на краю гибели!.. Берись, берись жестко, полумерами ее уже не спасти.

Он вскинул руку в прощании и заторопился дальше, и так пронесся по всему графству, назначая бейлифов, коронеров и констеблей, устраивая суды присяжных, вешая разбойников и грабителей и напоминая всем грозно, что власть крепка, власть не спит и все видит!

Вернулся только через две недели, издали увидел свой замок. Сердце тукнуло радостно, даже удивился, неужели не привыкло, что у него нет дома, потом заметил, что замок помолодел и преображается на глазах. Плотники начали с крыши еще до его отъезда, топоры стучали даже ночью при свете факелов, а сейчас вставляют окна, возвели настоящую конюшню, к стене прибили длинную доску с крюками для коновязи, но самое главное, что везде уже навесили двери!

Беннет и Аустин свои комнаты успели оборудовать по-королевски, даже гобелены ухитрились повесить, где только и взяли, только Хильд остался в комнатушке с голыми стенами, но ему так и положено, должен привыкать к смирению плоти и запросов.

В замке появились двое слуг, Беннет нанял, и когда Гай вступил в главный зал, все равно громадный, хоть в нем появился длинный стол с двумя лавками по обе стороны, в исполинском камине жарко полыхают целые бревна, а вдоль стен уже поставили по два напольных подсвечника, каждый на десяток свечей.

Он на ходу провел ладонью по столешнице, поструганная, и то хорошо, а так вообще-то настолько сколочены грубо, словно в Англии нет столяров, а только плотники.

Под подошвами приятно шуршат сухие листья камыша, здесь так принято, в то время как в Кардифе пол обычно щедро усыпают свежей соломой.

Хильд шел следом, довольный и гордый, словно это все он сам сделал, лицо сияет, как полная луна в безоблачную ночь, а глаза горят, как звезды.

– Как постарались?

– Глазам своим не верю, – ответил он. – Да с такими работниками быстро соберем выкуп для Ричарда!

Хильд сразу посерьезнел, сказал быстро:

– Только им такого не говорите!

– Почему?

– Хоть простой народ и обожает Ричарда, но тему выкупа лучше обходить стороной… Итак, пир по случаю возвращения?

Гай изумился:

– А что, есть чем пировать?

– Да люди собрали… немножко. О вас все говорят с надеждой, ваша милость.

Гай счастливо развел руками.

– Даже не знаю, что сказать… Хорошо, только малость умоюсь с дороги.

Глава 13

Он умылся, переоделся и сам покормил коня, а когда перешагнул порог главного зала, охнул от обилия народу. Правда, столы заставлены едой не слишком густо, народ беден, однако чувствуется, что принесли если и не последнее, то лучшее, что было.

Он медленно прошел к столу на небольшом помосте, там три стула, все пока пустые, повернулся к собравшимся.

Хильд, Беннет и Аустин, Скальгрим и Сван, еще несколько человек, которых знает в лицо или по именам, остальные все незнакомые, но смотрят на него с надеждой.

– Друзья, – проговорил он и ощутил в горле ком, – теперь я знаю точно, что сделаю все… если надо, то и жизнь отдам!.. но буду защищать вас до последней капли крови…

Он не успел закончить, дверь в зал распахнулась, на пороге появился молодой крестьянин с залитым кровью лицом. Он пошатнулся и ухватился за косяк.

Из-за столов крестьяне выскакивали с криками, подбежали, кто-то поддержал, кто-то начал вытирать рукавом кровь с лица.

Он прокричал быстро:

– Ваша милость! Люди графа Ингольфа… они напали на нас… Джона побили, Фриура бросили в реку, а скот наш угнали!

Гай вскинул руку, останавливая бурный поток слов.

– Давай сначала. Почему напали? Где напали? Что вы делали в это время?

Крестьянин всхлипнул, размазывая слезы, глаза его с великой надеждой смотрели на грозного шерифа.

– Ваша милость, мы пасли коров, как всегда, на берегу реки, там лучший из лугов с такой травой… И вдруг с той стороны примчались всадники, это графский сын, с ним еще пятеро, покричали что-то нам, но мы не расслышали, потом они ускакали вниз, там река разливается и можно перейти по мелкому, мы ж не думали, что переправятся на нашу сторону и нападут!.. Джона побили, Фриура бросили в реку…

– Это понял, – прервал Гай. – А что со скотом?

– Они смеялись, потом один предложил угнать добычу в замок, так как мы сарацины, у нас добычу отнимать можно и нужно. Остальным понравилось, долго хохотали и вот угнали все стадо!.. Ваша милость, что мы скажем в селе?

Гай пробормотал отстраненно:

– Да так и скажите, врать нехорошо. Иначе запутаетесь… Беннет!

Беннет поднялся из-за стола, собранный и злой, как еж, увидевший лису.

– Ваша милость?

– Бери Аустина, – распорядился Гай. – Опоясайся мечом и не забудь лук.

– Поедем к графу?

– Да, – ответил Гай кратко. – Пора познакомиться.

Хильд со вздохом отодвинул кубок с вином.

– Ну вот и попировали…

Кони бодро проскочили небольшой лес, Беннет чертыхнулся, хотя наверняка уже видел замок графа Ингольфа, а Гай ощутил, как в желудке появился тяжелый ком.

Замок огромен и высок, куб из серого камня в пять этажей, полубашни выступают из стен, а на всех четырех углах настоящие башни, где на крышах гордо трепещут флаги с гербами хозяев. Сам замок на скалистом основании, а внизу окружен толстой стеной, камня не пожалели.

Беннет покачал головой, на лице проступило сдержанное восхищение.

– Трудно поверить, что до появления норманнов здесь такой красоты не бывало!.. Такую крепость не взять и королевской армии! Когда и построить успели…

Гай сказал мрачно:

– Во Франции такие лорды часто отказываются признавать короля. У них свои армии, свои вассалы.

Беннет спросил с недоверием:

– А что… у них получается?

Гай кивнул.

– Наш король Вильгельм, насмотревшись на такое во Франции, поступил мудро, заставив всех жителей Англии принести присягу лично ему. Здесь у этого лорда, каким бы богатым и могущественным ни был, нет своих вассалов, что были бы подчинены только ему и не признавали никакого короля. У нас королю подчинено все!.. А раз так, то если воспротивится мне, то это неподчинение самому королю. И хотя мы вроде бы совсем мошки… но мы сейчас не сами по себе, понял? Мы – королевская власть!

Голос его звучал твердо и уверенно, по крайней мере Гай старался, чтобы так выглядело, однако Беннет поскреб в затылке и проговорил упавшим голосом:

– Оно, конечно, так… но Лондон далеко, а граф и мы… здесь.

Гай покосился на молчаливого Аустина, тот едет мрачный и неподвижный, лицо каменное, но Гай ощутил сильнейшую неуверенность второго помощника шерифа.

Гай тронул коня, направляя к воротам, но Беннет сказал быстро:

– Ваша милость, минутку…

– Что?

– Сейчас-сейчас…

Он вытащил из сумки короткий рог, простой и ничем не украшенный, даже с трещинкой, но когда поднес к губам и дунул, звук разнесся оглушающе громкий, да еще благодаря трещинке зловеще гнусавый, таким обычно слышится голос из-под уже опущенного шлема.

– Да у тебя сам Олифант! – восхитился Гай.

– Это что?

– Рог самого Роланда, – пояснил Гай.

– Что за Роланд? – спроси Беннет с подозрением. – Это мой, не брал я ни у какого Роланда!

Над воротами появился человек, потом еще один. Всмотрелись, позвали третьего, тот крикнул:

– Кто такие?

– Гай Гисборн, – ответил Гай. – Королевский шериф.

– И что?

Гай ответил громко, сдерживая гнев:

– А то, что имею право заходить куда захочу и когда захочу! Если не откроете мне ворота сейчас же, вернусь с королевской армией, и вас всех повесят как мятежников. Это понятно?

С ворот ответили угрюмо:

– Так бы и сказали…

Гай ожидал, что отворят калитку в привратной башне, однако напуганные грозной речью, за которой вообще-то ничего не стоит, не станет же в самом деле принц Джон присылать армию… да и армии вообще-то нет, всех увел с собой король Ричард Львиное Сердце, ему открыли массивные ворота, и он въехал на коне, велев Беннету и Аустину ждать снаружи.

Со стен двое арбалетчиков взяли его на прицел, но так спокойно и с ленцой, понятно, забавы ради, попугать, проверить, сколько в нем бесстрашного рыцарства.

Конь процокал копытами по ровно уложенным плитам двора, где в щели пробивается жесткая трава, привыкшая подниматься снова и снова.

Гай остановил коня, по сторонам не смотрел, не простолюдин, чтобы крутить головой.

Ждать пришлось долго, но он заметил, что его сперва внимательно рассмотрели из окна второго этажа, затем двери распахнулись, вышли слуги, оглядели его и, хихикая, ушли на задний двор.

Наконец вышел крупный грузный лорд в дорогой одежде, расшитой золотыми львами, весь в бороде от самых глаз, широкий шелковый пояс поддерживает выпирающий живот.

Он просто остановился и ухитрился смотреть свысока, хотя Гай рассердился и не стал слезать с коня.

– Граф Ингольф? – поинтересовался Гай с оскорбительным высокомерием, с такими иначе нельзя, совсем на голову сядут. – Или его слуга?

– Дерзите, шериф, – проговорил бородач с угрозой в голосе.

– Приходится угадывать, – отрезал Гай. – Вы забыли назваться… сэр.

– Граф Адальберт Ингольф, – представился бородач. – А с кем имею честь?

– Гай Гисборн, – ответил Гай, – как уже сказал вашим стражникам. Королевский шериф со всеми полномочиями, которые вы знаете не хуже меня.

Граф Ингольф сказал спесиво:

– Шериф? Вас поставил принц Джон?

Гай ответило сдержанно:

– Да, вы угадали.

Граф заявил надменно:

– Я не признаю этого узурпатора трона!..

Гай ответил громко:

– Я тоже. Я верный сторонник короля Ричарда Львиное Сердце, и это знают все. Но сюда меня назначил шерифом принц Джон, так что если хотите подрыться с другой стороны, ничего не выйдет. Закон есть закон, кто бы его ни исполнял. К тому же эта статья придумана вовсе не принцем Джоном, а еще великим Вильгельмом Завоевателем!.. Так что, ваша светлость, я предлагаю вам вернуть скот крестьянам и выплатить установленный законом штраф для подобных случаев…

Граф побагровел, глаза начали вылезать из орбит.

– Что? – проревел он грозно. – Да вы знаете, с кем разговариваете?

– Я знаю, – отпарировал Гай. – А вы?

Граф прокричал:

– Эй, стража!.. Если этот человек сейчас же не уберется из моего замка, убейте его!

Гай поднял руки.

– Хорошо-хорошо, – сказал он. – Ухожу.

Стражники высыпали с копьями в руках, начали надвигаться, делая угрожающие гримасы. Он повернул коня и пустил его шагом обратно к воротам.

Он выехал неспешно, показывая, что хозяин положения все-таки он, а когда за ним закрывали створки, поднял голову и крикнул наверх воинам на стене:

– Все вы отныне вне закона!.. Я, Гай Гисборн, королевский шериф, объявляю графа Ингольфа мятежником, что карается по всей строгости закона. Все вы будете арестованы и казнены, если останетесь поддерживать бунтовщика против законной власти! Сегодня же я отправлю письмо принцу Джону.

Он пустил коня шагом, Беннет и Аустин ждали вне пределов досягаемости стрел, лица встревоженные.

Оба вздохнули с облегчением, Гай посмотрел на них, покачал головой.

– Уперся… Только о своих вольностях и помнит, справедливость его не интересует.

– Что делать будем, ваша милость? – спросил Беннет.

Гай оглянулся на мрачный замок, еще более величественный, как показалось, двинул плечами.

– Еще не знаю. Но замок нам не взять приступом, а без этого графа не арестуешь…

Аустин удивленно хмыкнул, а Беннет спросил живо:

– А что, вы в самом деле готовы были его арестовать?

– И сейчас готов, – отрезал Гай. – Не люблю этих… кто гордится родословной. И чем длиннее у них родословная, тем больше им якобы позволено.

– Так и есть, ваша милость.

– Так было, – возразил Гай. – Закон гласит, что перед ним все равны. Даже самый могущественный лорд и самый бедный крестьянин в суде равны!

Беннет покрутил головой.

– Где такая страна?

– Англия, – сердито сказал Гай. – Нужно только, чтобы все помнили о своих правах! И отстаивали! А то сами же уступаете баронам только потому, что те – бароны.

Беннет проговорил задумчиво:

– Мне кажется, кое-кто из стражников сегодня же сбежит. И совсем не потому, что трусы…

Аустин фыркнул:

– Да им все равно, что с ними будет.

– Уверен? – переспросил Беннет. – Это графу гонор не позволит отступить, а им за что головы класть? Одно дело сражаться с французами, если вдруг нападут, или еще с кем чужим, другое – мятеж против короля.

Лес надвинулся навстречу, деревья неслышно заскользили по обе стороны тропы. Гай задумался, дело крайне неприятное, чувствуешь себя униженным, но выхода не видно…

За спиной послышался настигающий конский топот. Беннет и Аустин разом подались в стороны, в руках появились луки. Оба развернули коней и начали ждать, натянув тетивы.

Из-за поворота лесной тропки выметнулся всадник в белой рубашке, конь без седла, что значит очень торопились настигнуть, длинные льняные волосы треплет ветер.

Гай опустил ладонь на рукоять меча и ждал, холодный и неподвижный.

Всадник прокричал:

– Погодите!.. Я хочу поговорить!

Гай с облегчением перевел дыхание, но постарался держаться все так же строго и надменно. Всадник подъехал ближе, молодой мужчина, не старше тридцати, сказал быстро:

– Мой отец горд, но он хороший человек!.. Я признаю, он погорячился. Меня зовут Энтони, я старший сын графа.

Беннет и Аустин торжествующе ухмылялись, объехали их обоих по широкому кругу, бросая на графского сына снисходительно-презрительные взгляды.

– И что? – спросил Гай холодно.

– Мы не мятежники, сэр!

– Вы отказались подчиниться шерифу, – напомнил Гай. – Это неповиновение королю!.. А неповиновение королю – это мятеж. Для вас это новость?

Всадник замотал головой.

– Сэр, у нас гости!.. Они сильно выпили, долго развлекались, а потом увидели, как чужое стадо перешло на земли графа и пасется на его лугу! Решили его временно оставить на подворье графа, пока за них не внесут выкуп!

– Что-что? – перепросил Гай. – Вы хотите сказать, что стадо перешло реку?

– Именно!

Гай сказал громко Беннету и Астину:

– Слышали? Еще и лжесвидетельство… И вообще ложь! Это пахнет Тауэром…

Графский сын начал ерзать в седле, спросил с вымученной улыбкой:

– Шериф, ну почему же ложь?

Гай спросил раздельно, не сводя с него взгляда:

– А вы сами видели, как стадо перешло на вашу сторону?

Тот ответил жалким голосом:

– Нет, но все гости – уважаемые и знатные люди…

– Знатные, – отрезал Гай, – не значит обязательно уважаемые. Пора бы знать! Или правдивые. А вы сами, как вас… Энтони? Вы сами верите, что стадо вот взяло и перешло через глубокую и бурную реку с какой-то коровьей дури?

Бедный Энтони ерзал в седле все сильнее, а лошадь, чувствуя неуверенность всадника, нервно переступала точеными копытцами и громко фыркала.

– Но мне сказали, – проговорил он упавшим голосом, – как я могу… иначе? Кем я буду?

– Лояльность перед отцом, – проговорил Гай медленно, – это весьма хорошо…

– Спасибо!

– Согласен, – продолжал Гай тем же тоном, – она и должна быть выше, чем даже перед королем, хотя по закону это и преступная крамола…

Графский сын прерывисто вздохнул. Беннет и Аустин тоже смотрели на шерифа с ожиданием.

– Однако, – договорил Гай очень серьезно, подбавив в голос зловещих ноток, – как насчет лояльности перед Господом нашим?.. Она должна быть выше любой другой! Если ради гостей благородного сословия или даже отца отваживаетесь на ложь, то гореть вам в вечном огне!

– Шериф, но ведь…

Он повысил голос:

– И отец, если дорожит сыном, не может с ним поступить вот так… Такому родителю прыгать в аду на раскаленной сковороде, как угрю, если толкает на такое!

Графский сын совсем повесил голову.

– Наши гости, – промямлил он, – утверждают, что стадо перешло на наши земли…

Гай сказал резко:

– Хватит! Вы прекрасно знаете, что стадо не могло перейти реку в этом месте! Там слишком глубоко, а течение быстрое. Она похожа на реку Селиф, при переправе через которую император Фридрих Барбаросса упал с коня, был подхвачен течением и захлебнулся. И вы хотите сказать, что стадо неповоротливых коров с легкостью и по доброй воле перешло на ту сторону, хотя здесь трава точно такая же?.. Хорошо, утверждайте. Я приведу сто свидетелей, что этого произойти не могло, и вы все вместе с гостями попадете в Тауэр!.. Беннет, Аустин, поехали. Встретимся с графом и его гостями в суде.

Он повернул коня, Беннет и Аустин с готовностью поехали по бокам, а сзади раздался вопль:

– Погодите!

Гай постарался повернуться неспешно, хотя душа криком кричала в надежде все решить без суда, второй раз уже не повезет, как в прошлый.

Графский сын покинул седло, опустился на колени посреди тропы и склонил голову. Гаю показалось, что плечи парня трясутся от рыданий.

– Что? – спросил он, стараясь держать голос посредине между строгостью должностного лица и участием человека, который входит в трудное положение сына графа. – Сэр Энтони, что вы хотите сказать?..

– Сэр… – проговорил графский сын сквозь слезы, – сэр…

Гай сказал строже:

– Говорите сразу, мое терпение кончилось.

– Виноват, – выкрикнул слезно графский сын. – Я тоже был там!.. К отцу прибыли гости, мы упражнялись в схватках на мечах, в стрельбе из лука и арбалета, потом устроили скачку по лугам. Когда увидели коров на том берегу, кто-то в шутку предложил угнать их у соседа, а отдать за выкуп. Все были уже достаточно пьяны, чтобы принять без возражений.

– Переправились ниже по течению, – продолжил Гай, – где оставили следы, я привел крестьян, они осмотрели и подтвердят на суде, что это ваши кони, местный кузнец кует иначе, и подковы другой формы. Потом вы поднялись выше по берегу, избили двух пастухов и угнали стадо. Я умею прочесть следы недельной давности, где лиса пыталась обмануть зайца, а уж следы подкованных коней и стада коров… это все крестьяне подтвердят под присягой.

Беннет и Аустин не моргнули и глазом, хотя никаких крестьян он не приводил и следы не читал, но несчастный графский сын вскричал:

– Простите!.. Любой выкуп, любой штраф!.. Только не надо задевать наших гостей, пусть их не коснутся неприятности. Любые издержки мы выплатим сами!.. Это я один виноват, я не решился остановить их веселье, чтобы не портить праздник…

Гай сделал вид, что колеблется, наконец поинтересовался в сомнении:

– Если мы и договоримся о чем-то… хотя я в этом не уверен, будет ли эта договоренность признана графом? Все-таки деньги, я уверен, в руках графа.

Аустин громыхнул с некоторой злорадностью:

– А деньги немалые.

Графский сын ответил тускло, но с оттенком надменности:

– Честь дороже.

Гай собирался ответить, но Беннет перебил громко, хотя и с подчеркнутой почтительностью:

– Ваша милость, позвольте дальше вести переговоры нам с Аустином?.. И вам не будет урона чести, и договоренность будет хлипкая… с обеих сторон!

Гай кивнул.

– Хорошо. Вы знаете, где меня найти.

Он пустил коня вниз по тропинке, хотя все существо кричало и просилось задержаться и послушать, о чем там говорят от его имени.

Глава 14

На строительстве замка настолько кипит работа, что он чуть ли вообще не забыл о помощниках, бросаясь помогать возчикам разгружать уже отесанные бревна, грузить камни в корзины, которые поднимают веревками наверх, прикатил две бочки с водой для составления раствора, таскал для крыши длинные стропила…

Беннет и Аустин прибыли довольные, улыбающиеся. Беннет сразу отвязал от седла и протянул увесистый мешочек, в котором знакомо и очень даже радостно звякнуло.

– Граф предпочел сразу заплатить откупные, – сообщил он. Аустин кивнул и заулыбался во весь рот, глаза стали мечтательными. – Как он извивался, ваша милость!.. Но вы нагнали на всех страху. Не сейчас, а когда так свирепо… оштрафовали барона Тошильдера и его семейку, га-га-га!..

Аустин сказал густым голосом:

– Беннет намекнул, что, если он не заплатит сейчас же, графу и его людям до вызова в суд лучше вообще не покидать замок.

Гай удивился:

– Почему?

– Вы тогда встретили пятерых в одиночку, – объяснил вместо друга Беннет, – а теперь нас все-таки трое.

– И граф понял, – сказал Аустин, – все-таки понял, на силу может найтись другая сила.

Гай сказал зло:

– Но почему понимают только ее?

Беннет произнес с сочувствием:

– Главное, чтобы мы эту силу не теряли. Кстати, здесь хватит и крестьянам заплатить за двух коров, которых в замке графа уже забили на мясо, и оплатить все работы по вашему замку.

Гай сказал с неловкостью:

– Сперва нужно выплатить вам жалованье.

Беннет отмахнулся.

– Мы же знаем, что вы, ваша милость, рубашку последнюю сбросите, но заплатите, потому и не тревожимся. Мы уже битые волки, людей понимать научились.

Аустин добавил:

– А кормят нас бесплатно, как только узнают, что мы помощники шерифа.

Гай сказал встревоженно:

– Нельзя этим пользоваться! Это вымогательство!

– Мы не пользуемся, – возразил Беннет. – О вас только и говорят, как вы расправились с бароном и его семейкой.

– Да ладно вам…

– Вы стали легендой в этих краях! – заверил Беннет. – Правда, Аустин?

– Чистая правда, – подтвердил Аустин густым голосом.

– Потому, – добавил Беннет с огромным удовольствием, – и граф так быстро пошел на попятную. Понял, вы просто бешеный, вас ничто не остановит!

Гай признался:

– Вообще-то я почти остановился. И даже попятился. В замок не проникнуть, арестовать графа не удастся, а что еще можно сделать? Не подкарауливать же, как вы пугнули? Как будто у меня других дел нет.

– Это нормальный человек поймет, – сказал Беннет, – а граф уверен, что весь мир только о нем и думает, только о нем и говорит. А разве вы в суд не подали бы?

– Подал бы, – ответил Гай. – Вернее, крестьяне бы подали. А если бы не подали, я бы им шеи посворачивал, как цыплятам. Но пока суд соберется, пока вынесет решение… а граф может вообще не обращать на него внимания. Тогда в королевский суд, а это, как догадываюсь, такая волокита…

На другой день он заехал в деревню, где впервые пришлось столкнуться со своеволием баронов, там его встретили уже без страха, даже дети выбежали навстречу и понеслись позади и рядом, с любопытством рассматривая блестящего всадника и громадного коня, так не похожего на мелких крестьянских лошадок.

– Мне нужен Скальгрим, – потребовал он. – Да и его дружок Сван не помешает.

Одна из крестьянок сказала живо:

– Сейчас позовут, ваша милость! Может быть, хоть воды пока? У нас такой чудный родник…

– Это хорошо бы, – согласился он. – Но сперва – коню.

Она мягко улыбнулась, ну а как же, настоящий мужчина всегда сперва напоит коня и женщину, именно в таком порядке, а потом напьется сам, а Гай посматривал на деревню уже другим взглядом, стараясь увидеть то, в чем нуждаются населяющие ее люди.

Скальгрим явился в самом деле скоро, весь мокрый от пота, со слипшимися волосами.

– Ваша милость, – сказал он и поклонился, – чем можем помочь, только скажите!

– Можешь, – сказал Гай коротко. – Назначаю тебя бейлифом. За мной ездить не надо, будешь представлять власть на месте. За тобой вся эта сотня, следи за порядком. Я буду наезжать иногда, спрашивать, как идут дела. Если что, помогу. Все понял?

Скальгрим проговорил с трудом:

– Ваша милость… Я бы да… но столько работы… Я вообще к такому непривычен…

Гай сказал зло:

– А я, думаешь, родился шерифом? Но когда вернулся и увидел, что по Англии как будто армия сарацин прошлась… надо, Скальгрим! К тому же будешь получать жалованье. А ту работу, что делаешь, тебе станут выполнять за плату.

– Ваша милость!

Гай отмахнулся.

– А где твой дружок Сван?

– Лес корчует, ваша милость.

– Назначаю его коронером, – распорядился Гай. – О каждом умершем насильственной смертью – пусть заводит дело и тщательно расследует!.. А ты ему помогай и поддерживай. Если что-то совсем уж трудное – обращайтесь ко мне. Или к Беннету. Даже Хильд поможет, хоть и не мечом.

Скальгрим ошарашенно разводил руками, Гай видел, что мужик вовсе не обрадовался высокой должности, когда все односельчане вынуждены теперь будут ему кланяться, в первую очередь думает, справится ли, а это самые надежные люди.

– Все, – сказал он нетерпеливо, – надо в каждой сотне назначить бейлифов!.. Начинай работать!

И он унесся, чувствуя на спине озабоченный взгляд Скальгрима, что уже начинает ощущать на себе тяжесть ответственности за село и даже соседние деревни.

Разбойники обычно ограничивались грабежами, чаще всего это оставалось просто как бы незаметной мелочью, но если человека убить или покалечить – за расследование возьмется коронер, выводы доложит бейлифу, а тот либо с помощниками постарается изловить злодея, либо обратится к шерифу графства.

Но сейчас при общей разрухе резко возросли случаи грабежей с убийствами. Разбойники перестали страшиться возмездия, страна в такой разрухе, что убивай не убивай, никто не придет на защиту, и они убивали теперь часто и с удовольствием.

Он прокричал громко:

– По всему графству отменяются ордалии и судебные поединки, будь это на мечах, топорах или простых дубинах! Всяк, прибегнувший к ним, будет покаран, а разрешивший такую дикость – отправлен в Тауэр!.. Отныне и навсегда вводится инквизиционный процесс!

Крестьяне слушали, раскрыв рты, лица тупые, в глазах коровья покорность и тоска, мол, когда же он уедет и перестанет говорить непонятные слова, пусть все идет, как идет, жизнь все равно тяжелая, скорей бы состариться да помереть, в раю переведут дух, а если нет, то и в аду вроде бы легче…

Назначенный им констебль осторожно дернул за сапог.

– Ваша милость…

Гай спросил сердито:

– Чего тебе?

– Объясните…

Гай наклонился к нему с коня.

– Чего?

– Что за инквизиционный… Даже я не понимаю!

Гай выпрямился, крикнул еще громче:

– Инквизиция – это значит расследование! Любое судебное дело расследуется только через суд присяжных! Вы сами выберете самых почтенных и уважаемых, чьим мнением дорожите, а они уже будут выносить приговор. Я все округи буду объезжать раз в год, как и положено, а то и чаще, и горе тем, кто попытается либо по-старому вести дела, либо жульничать.

Он посверкал глазами, показывая, насколько лют и грозен, должны видеть, что лучше выполнять все в точности, чем вызвать его неудержимый гнев.

Один из крестьян робко выступил вперед.

– Ваша милость, – спросил он в недоумении, – а как же… баронский суд? Всегда был баронский…

Гай крикнул:

– Баронскому суду остаются только дела о мелком воровстве и бытовых драках. Все! Остальное – суд присяжных села, сотни или графства.

– А… где будет такой суд?

– Где захотите, – отрезал Гай. – В доме или на улице, на траве или на лавках. Ваш выбор.

Крестьянин пожевал губами, спросил с надеждой:

– А… когда?

Гай сказал сердито:

– Да когда захотите! Лучше прямо сейчас. Сегодня ж и собирайте такой суд, подбирайте людей. Вы сами должны знать, кто дурак, кто чересчур горяч, а кто умный и рассудительный. Все, думайте!.. А у меня дел больше, чем в лесу муравьев…

На объезд графства ушло несколько дней, везде ужасающая нищета, а двенадцать лет назад покидал цветущую страну, богатую и обильную, с сытыми и веселыми людьми, на холмах паслись бесчисленные стада овец, на полях колосилась высокая пшеница, в озерах воды не рассмотреть под обилием гусей и уток…

Сейчас же в каждом селе люди жалуются на непомерные налоги, добавочные поборы по каждому поводу и без повода, на расплодившихся, как жадная саранча, разбойников, что уже не только грабят в лесу и на дорогах, но и обложили своим налогом целые деревни и даже села.

Он стискивал челюсти, решал дела, которые мог решить с ходу, а так во всех сотнях назначал или переназначал бейлифов, напоминая им, что сейчас время почти военное, потому можно и нужно быть жестче, а к буквальному следованию букве закона вернемся потом, когда выжжем всю гниль и заразу, чтобы спасти жизнь Англии.

Раньше бейлифы отвечали перед шерифом за каждую оплошность, вроде того, что не подняли тревогу, когда случилось преступление, или не арестовали подозрительных людей, за порчу королевской дороги или казнь вора без ведома бейлифа или коронера.

Сейчас же Гай объехал округи, именуемые сотнями, в его графстве их пять, на свой страх и риск отменил некоторые формальности, которые необходимы в мирное время, но сейчас оно очень даже не мирное.

– Если вора вешают по решению крестьян, – объяснял он, – то так тому и быть, считать это правильным. Временно!

Обычно все спрашивали опасливо:

– Временно… это до каких пор?

– Пока разбойники не станут редкостью, – говорил он твердо и достаточно уверенным голосом. – А вот тогда будете арестовывать и устраивать долгие и сложные суды с выяснением, чего это он вдруг стал убивать и грабить, родители такие или же приятели подбили…

– А пока, – спрашивали со всех сторон пугливо, но уже с надеждой, – просто вешать?

– Просто вешать, – говорил Гай. – Законы основаны на здравом смысле! А сейчас здравый смысл подсказывает, что некоторые процедуры нужно упростить, а то и вовсе отменить.

Раньше никак не подумал бы о себе, что вот так разбирается в людях, но в самом деле, к своему удивлению, сумел определить в бейлифы таких же злых, как и он, у кого урвалось терпение, кто сам готов идти в лес и убивать разбойников, а там будь что будет.

Еще три дня объезжал наиболее неспокойные деревни, где отказываются платить налоги, собирал народ на площади и объяснял, что если налоги не платить, то страну будут постоянно завоевывать всякие пришельцы из-за моря.

И не просто завоевывать, а всякий раз убивать мужчин, насиловать женщин, жечь села, уводить скот, а оставшихся обращать в рабов. Так уже было бесчисленное множество раз, но теперь с подачи короля Вильгельма в стране будет постоянная армия, которая не допустит вторжения и защитит мирных земледельцев. А еще налоги нужны на строительство дорог, мостов, на обучение лекарей, на строительство школ при монастырях, где грамоте могут обучиться и дети самых последних бедняков…

Он чувствовал, что говорит вроде бы убедительно, но слова уходят в пустоту. Одно дело – сказать правильные вещи, другое – следовать им.

К тому же зачем этим людям, которые родились в этом селе и умрут в нем, не побывав даже в соседнем, какие-то дороги, связывающие какую-то Англию в единое целое?

– Так что, – закончил он, – вы все понимаете, что налоги платить придется. Всякого, кто уклоняется, ждет кара. Не нравится мне такое говорить, но мир таков. Кто платит налоги – того король защищает. Кто не платит – наказывает. Все поняли? Это чтоб не говорили потом, что не слышали ни о каких налогах!

Они слушали, переглядывались, все в лохмотьях, Гай сколько ни осматривал деревню, не нашел вообще коров и даже коз, только несколько свиней да кур, как только и живут, все худые, с голодными глазами…

Один крестьянин робко выдвинулся вперед, поклонился низко.

– Ваша милость!.. Да разве же кто против? Но только и так все отдаем на подати двум сборщикам…

Гай насторожился.

– Это кому?

Крестьянин махнул в сторону леса.

– Приходят оттуда. И забирают все, даже зерно, что бережем для посева. Совсем не думают, что если перемрем, то и вовсе ничего не получат.

Гай сказал строго:

– Так-так, давай подробнее. Кто приходит, как называется?

Кто-то из крестьян позлее или вконец отчаявшийся сказал хриплым голосом за его спиной:

– Ваша милость, разбойники они называются. А когда грабят часто, то это уже как бы не грабеж, а подать. И что тут сделаешь?.. Вы далеко, а разбойники рядом. Вы уйдете, они тут же придут. Еще и этому смелому накостыляют… если не убьют.

Гай стиснул челюсти, ощущение полного бессилия нахлынуло и не оставляло, словно попал в зыбучие пески, где на сотни миль нет живого человека, что протянул бы руку.

– Но какой-то выход должен быть? – спросил он зло. – Как же в других землях живут без разбойников?

Крестьяне смотрели на него скорбными глазами. Один пробормотал тихо:

– Нам бы в те земли…

– Мы здесь, – возразил Гай. – И нам думать, как избавиться от мерзавцев, что не просто грабят на дорогах, но и осмеливаются облагать данью целые деревни!

Тот же крестьянин сказал уже громче:

– Ваша милость, то, наверное, уже не Англия. А здесь, куда ни кинь, – разбойники всюду.

Самый старый из крестьян сказал печально:

– Чистых грабителей мало. Но разбойниками стали и те, кого довели до нищеты. Разок сходили, чтобы поправить дела… а там увидели, что жить грабежом куда выгоднее, чем в поте лица выращивать хлеб.

Тот, который посмелее, кивнул на застывших в тягостном ожидании односельчан.

– Ваша милость, о вашей смелости уже наслышаны. Вы в самом деле защищаете крестьян! Я вот думаю, а не посидеть ли вам с нами за бурдюком вина? Поговорите, узнаете больше… Глядишь, что-то и придумаете. Вы повидали мир, у вас голова работает иначе, чем у нас.

Глава 15

Идея, конечно, малость бредовая, хотя удалось бы одним камнем прибить несколько зайцев. Чем больше он обговаривал ее с крестьянами, а по возвращении уже с Беннетом и Хильдом, тем больше нравилась. Даже Аустин одобрил, хоть и напомнил, что самый крупный замок у графа Вальтера Тубаха, как и дружина, что уже не дружина, а целое войско.

Гай спросил с недоверием:

– А зачем ему столько?

Беннет покачал головой.

– Как зачем? Для важности. Зато сразу видят, кто самый-самый, когда приезжает на турнир во главе своего отряда, где только рыцарей около сотни! И две сотни тяжеловооруженных конных воинов.

– Ну тогда, – проговорил Гай, – возможно, заинтересуется идеей использовать их во имя благой цели?

Беннет покачал головой.

– Нет.

– Не заинтересуется?

– Цель неинтересна, – объяснил Беннет.

– А заслужить благосклонность от короля, если поможет укреплять его власть?

– Он короля не любит, – предостерег Беннет.

– Избавить лес от разбойников, – пояснил Гай, – уже укрепить власть короля. Защитить крестьян, чтоб могли жить богаче и безопаснее, – укрепить власть короля.

Беннет поморщился.

– Ваша милость, вы в церкви не пробовали выступать? Может быть, Хильда в шерифы, а вы в монастырь?

Гай сказал сердито:

– А что предлагаешь ты?

– Охоту, – сказал Беннет.

– Охоту?

– На людей, – уточнил Беннет. – Про благо и справедливость лучше промолчать, а вот славную и благородную охоту на людей, когда можно убивать их безнаказанно, – это распишите поярче. На такое граф клюнет скорее.

Гай посмотрел на него внимательно.

– А ты хитрый, гад. Попробую.

Беннет довольно заулыбался.

– Пойду седлать коней?

Гай покачал головой.

– Нет. Сперва съезжу в те села. И попробую договориться с разбойниками.

Даже Аустин ахнул, а Беннет вообще вытаращил глаза.

– Они же вне закона!

– Сейчас я – закон, – ответил Гай. – Даже разбойник имеет шанс войти в Царство Небесное, если раскается и возместит. Оставайтесь на хозяйстве, а я пока проедусь до того села, куда разбойники захаживают как к себе домой.

Беннет сказал встревоженно:

– Может быть, нам с вами?

– Нет-нет, – сказал Гай, – я еду только на переговоры.

Аустин пробурчал:

– Это же не сарацины, ваша милость! С разбойниками договариваться трудно.

Гай кивнул и быстро вышел, пока сам не передумал, и так чувствует, что затевает глупость, однако нужно попробовать договориться, прежде чем затевать беспощадную чистку леса. Да и будет оправдание, если вдруг начнут обвинять в излишнем кровопролитии…

Конь донес до села в охотку, Гай велел детишкам быстро собрать родителей, а когда те поспешно потянулись из домов и огородов на середину улицы, выждал, пока соберется побольше, вскинул руку.

– Слушайте все! И не говорите потом, что не слышали. Я, королевский шериф Гай Гисборн, объявляю всеобщую амнистию разбойникам. Всяк может выйти из леса и заняться мирным трудом, не опасаясь преследования властей. За это отвечаю я!.. Говорю вам, я прибыл для того, чтобы сделать вашу жизнь безопасной. И я сделаю. Но если какие-то разбойники не внемлют моим словам и голосу своей совести, то пусть пеняют на себя. Я объявляю их вне закона! Каждый, кто увидит любого из них, волен тут же убить без суда и следствия, так как они уже осуждены и приговорены. Срок – три дня!.. Через три дня пусть пеняют на себя.

По лицам собравшихся видел, что слова его не вызывают особого отклика. Разбойникам, конечно, передадут, вполне возможно, среди крестьян уже кто-то из разбойников стоит и слушает, но в любом случае должен такое сказать и предупредить, чтобы потом не чувствовать вины.

– Запомните! – прокричал он. – Я предупреждал!.. Три дня!

Он повернул коня и понесся в сторону величественного замка графа Вальтера Тубаха, стараясь держаться в седле ровно и уверенно. Со спины он смотрится, как сам понимал, красивым и сосредоточенным, и никто не знает, насколько растерян, не знает, за что ухватиться, когда со всех сторон приходят все более тревожные новости.

На этот раз замок показался еще громаднее, он выпрямился и сделал лицо беспечным и уверенным, а когда подъехал к воротам, прокричал наверх охранникам самым жизнерадостным голосом, какой только сумел изобразить:

– Королевский шериф Гай Гисборн к сэру Вальтеру!

После паузы внизу послышался топот, ворота распахнулись, он въехал уверенно и по-хозяйски, подковы звонко стучат по каменным плитам двора, с плеч красиво ниспадает плащ, расшитый непонятными англичанам символами, а золотые рыцарские шпоры позвякивают тихонько и деликатно.

Во дворе слуги, занятые своими делами, оставили работу и смотрели, как он направил коня к главной башне. Все одеты добротно, хоть и просто, морды сытые, держатся вольно, как люди, вовсе не заморенные тяжелой работой, хотя двор чист, плиты под ногами блестят, их не только подмели, но и сбрызнули водой, а то и помыли.

Один из стражников перехватил свободной рукой повод.

– Я держу его, ваша милость!

Гай покинул седло, второй стражник сказал торопливо:

– Лорд сейчас выйдет к вам, шериф.

– Я подожду, – ответил Гай кротко.

Оба в дорогой одежде, даже пышной, что должно без слов говорить о могуществе и богатстве владельца замка, тяжелые пояса с накладками из серебра, кинжалы в узорных ножнах, а сапоги такие, что иные лорды позавидуют.

Первый стражник вернулся к дверям и застыл, второй увел лошадь к коновязи, а Гай ощутил на себе взгляд, но не враждебный, а, скорее, скучающе-любопытный. Он научился их чувствовать всей кожей, иначе не выжить в чужой стране и переполненных людьми городах, даже умел различать те, от которых веет приближающейся угрозой, от всех остальных.

Стараясь не показывать виду, что заметил или ощутил нечто, он начал вроде бы оглядывать двор, а краем глаза ловил мутные образы, пока не увидел на балконе девушку в голубом платье, что склонилась на перила и рассматривает его с любопытством.

Он чуть повернул голову, вроде бы всматриваясь в узорную доску коновязи, девушка видна отчетливее, золотые, как солнце, волосы блестят, разбрасывая зайчики…

С лязгом отворилась массивная дверь, граф Вальтер Тубах вышел, надменный и величественный, крупный, с таким же широким, как и он весь, лицом и тяжелой нижней челюстью, осанистый, в поясе объемен, но брюхо не свисает через ремень, достаточно поджар, а руки толстые, не растерявшие с возрастом мышцы.

Подбородок чисто выбрит, а небольшие усы торчат в стороны, как у рассерженного кота. В крупных глазах навыкате раздраженно-брезгливое выражение.

Гай вежливо поклонился.

– Сэр Вальтер…

Граф окинул его с головы до ног холодным взглядом.

– Слышал о ваших подвигах, сэр Гай.

Гай приятно изумился:

– Кто-то из моих знакомых вернулся из Палестины?

Сэр Вальтер некоторое время жевал ус, пыхтел, наконец сказал с неудовольствием:

– Ну да, крестоносец… Для вас все остальное здесь не победы, а так… даже не забавы.

Гай наклонил голову.

– Вы абсолютно правы. Я двенадцать лет наносил удары, стараясь бить насмерть… потому что там враги, а здесь приходится бить по англичанам, что как-то не по сердцу, я где-то глубоко в нем вроде бы милосерден, как временами кажется. Однако мир таков и такова наша судьба, которую нам определил Господь, которому виднее. Я пришел пригласить вас поучаствовать в потехе, более близкой к войне… хотя это, конечно, не война… и вообще намного безопаснее.

Сэр Вальтер смотрел на него исподлобья.

– И что же это такое?

– Лагерь разбойников, – ответил Гай. – В лесу. У меня есть право казнить таких на месте без суда и следствия. И привлекать в помощь всех, кого сочту нужным.

Граф поморщился.

– Знаете ли, сэр…

– Сэр Гай, – напомнил Гай. – Гай Гисборн.

– Сэр Гай, – сказал граф, – я в состоянии двинуть свою дружину и самостоятельно очистить лес от разбойников!

Он гордо приосанился, а девушка на балконе посмотрела на Гая, как ему показалось, с брезгливой жалостью.

– Двинуть вы можете, – согласился Гай. – Но, сэр… можно я начистоту?

Сэр Вальтер недовольно дернул щекой.

– Говорите.

– Вы бы это давно сделали, – сказал Гай, – если бы смогли.

– Что-о?

– Во-первых, – сказал Гай безжалостно, – вы не знаете, где их лагерь, а прочесывать весь лес – уйдет не одна неделя, и вернетесь ни с чем. Во-вторых, вам пришлось бы отчитываться за каждого убитого. Ваши недоброжелатели легко могут сказать, что среди разбойников были и мирные крестьяне, а это уже уголовное преступление. Да и самих разбойников никто не разрешает вот так убивать… если вы не при исполнении закона. Надо ли продолжать?

Сэр Вальтер поморщился.

– Вот из-за таких, как вы, – сказал он с презрением, – у лордов связаны руки! Мы бы давно с ними расправились!.. Ладно, что вы хотите?

Гай напомнил:

– Я уже сказал.

Сэр Вальтер оглянулся, махнул рукой.

– Ладно, пойдемте внутрь. Там переговорим подробнее.

Стражники по обе стороны двери с поспешностью распахнули ее перед графом и его гостем, Гай переступил порог, вежливо приноравливаясь к неспешному шагу хозяина, зал открылся просторный, со свисающими сверху красными и пурпурными длинными полотнищами, на стенах укреплены скрещенные копья, в двух местах они высовываются из-за массивных боевых щитов…

Граф очень неспешно, явно гордясь впечатлением, вел его через зал к дальней двери, но Гай невольно замедлил шаг, засмотревшись на спускающуюся по лестнице девушку в нежно-голубом платье с длинным шлейфом, что тащится следом, грациозно спрыгивая со ступеньки на ступеньку, как широкая струя горного ручья. Башня золотых волос перевита жемчужными нитями, и кажется, само солнце то ли запуталось в ее волосах, то ли нашло там норку и не желает выбираться наружу.

Ее движения чем-то напомнили ему царственно плывущего по ровной глади пруда лебедя. Она ощутила его взгляд, так как замедленно начала поворачивать голову, крупные ярко-синие глаза скользнули безучастным взглядом по залу, Гаю показалось, что ребенок обнял его за шею и поцеловал, но взгляд ушел дальше… а потом вернулся, и девушка уже в упор посмотрела на него, брови ее сердито сдвинулись, этот неизвестный рыцарь смотрит слишком пристально, даже неприлично…

Граф сказал с неудовольствием:

– Вильгельмина, разве ты не должна сейчас заниматься вышиванием?

Девушка сердито надула и без того пухлые розовые губы.

– Папа, это я уже умею!..

– Ну так делай, – велел граф. – Сэр Гай, прошу сюда.

Он сам открыл дверь, Гай шагнул в небольшую, но пышно обставленную комнату, а девушка обиженно осталась в зале.

Граф коротко повел рукой.

– Садитесь, шериф. И рассказывайте подробнее.

Сам он опустился в кресло по ту сторону массивного стола, Гай ощутил на себе его испытующий взгляд.

– Спасибо, – поблагодарил Гай и сел. – У меня план прост: устроить налет на их лагерь и перебить как можно больше. Если у нас будет достаточно людей, то можно даже попытаться перехватывать убегающих. И послать погоню, пока не уничтожат всех. Ответственность беру на себя, я буду с вами.

Граф дернул за шнур, моментально появился сдержанно одетый слуга, замер в полупоклоне.

– Вина, – распорядился граф, – и две чаши.

Слуга исчез, Гай выжидал, он свое сказал, очередь за графом, а тот нарочито тянет время, прикидывая, какую позицию занять, все земельные лорды ревниво подчеркивают свою независимость и всячески стараются ее расширить за счет ослабления королевской власти.

После короткого ожидания слуга распахнул дверь, лицо несколько ошарашенное, а в кабинет смирно и с опущенными глазками вошла дочь графа с подносом в руках, где высятся серебряный кувшин и две чаши.

– Вильгельмина! – воскликнул граф с упреком.

Она сказала живо:

– Отец, я увидела, что он подошел к закрытой двери, но мое достоинство не позволяет открывать ее слуге, потому я взяла у него поднос, а дверь открыл он…

Гай наблюдал, как она быстро и ловко расставила чаши и кувшин, от нее пахнет чистотой и свежестью, на миг совсем близко блеснули ее любопытные глаза, кожа нежная и чистая, как у ребенка, золотая башня волос накренилась и вот-вот рассыплется, чувствуется, что сооружала ее впопыхах.

Граф произнес с неловкостью:

– Моя дочь Вильгельмина!.. Мое сокровище… Была фрейлиной королевы, но я забрал ее домой, пора выдавать замуж. В наших краях, к счастью, немало молодых людей самого высокого происхождения, которые готовы бросить к ее ногам свои сердца и души.

Гай произнес с вежливой прохладностью:

– Да… это, видимо, весьма достойный жест для здешних молодых людей.

Леди Вильгельмина посмотрела на него с высокомерием королевы на пьяного конюха, с самым независимым видом опустилась в кресло в сторонке от стола, а граф ухмыльнулся в усы.

– Вижу, вы этим не интересуетесь… Вы еще ничего себя не присмотрели?

Гай покачал головой.

– Я только сошел на берег, как меня сразу к лорд-канцлеру и принцу. Не успел опомниться, уже сунули в зубы полномочия шерифа и забросили сюда. Я до сих пор не то что не успел осмотреться, вообще как в тумане!

Граф ухмыльнулся шире.

– Только в первый же день отрубили руку барону Тошильдеру, убили его сына и оруженосца. Нет-нет, я знаю, вы только защищались, даже не обнажили своего меча!.. Вы человек дела, сэр Гай?

– И слова, – произнес Гай сдержанно.

Граф кивнул, лицо стало задумчивое.

– Надеюсь, вы приживетесь здесь, сэр Гай. Вы жестокий человек, в другое время сами бы очутились в Тауэре, но сейчас многие смотрят на вас с надеждой. Так что вы говорите насчет лагеря разбойников?

Гай посмотрел на его дочь. Она поняла, поморщилась, Гай молча восхитился той невинной грациозности, с которой вспорхнула из-за стола.

– Отец, – произнесла она несколько протяжно, – у меня что-то совсем разболелась голова… Видимо, от простонародного запаха, хотя вроде бы откуда он?.. С вашего позволения пойду отдохну в свои покои.

Граф коротко усмехнулся, а она, не удостаивая Гая даже мимолетным взглядом, подошла к отцу, нежно поцеловала в щеку, чему тот вроде бы даже удивился, хотя старается не подавать виду, и красиво ушла, левой рукой приподнимая длинный подол и таким небрежным жестом подчеркивая грациозную фигуру.

– Это у них там при дворе, – объяснил граф, – вроде игры такой. Постоянно обмениваются колкостями.

– Гм, – сказал Гай, – странный обычай.

– Она у меня малость избалована, – объяснил граф смущенно. – Единственный ребенок, мы в ней души не чаем! Вот и позволяем… больше обычного.

Гай кивнул.

– Да-да, она весьма, да. Ну так вот, я хотел бы сперва узнать, какими силами вы располагаете…

Граф нахмурился, глаза блеснули подозрением.

– У меня весьма немалые силы, шериф. Очень даже немалые!

– Не сомневаюсь, – ответил Гай. – Тогда зайдем с другой стороны. Какие силы вы в состоянии собрать и выставить на борьбу с разбойниками?

– Тоже немалые, – ответил сэр Вальтер сварливо.

– А выставите?

На этот раз граф на мгновение задумался.

– Думаю, никого из вассалов привлекать не придется. У меня сейчас в замке двадцать рыцарей и сорок человек тяжеловооруженной панцирной конницы. Арбалетчиков наберется десятков пять…

– Лучше лучников, – сказал Гай кротко. – Разбойники, как мне почему-то кажется, будут без доспехов. Лучники зато мобильнее, а стрелами бьют дальше…

– Да ну? – спросил граф язвительно. – Вы меня прямо поражаете своими знаниями.

– А вы меня, – отпарировал Гай, – как легко подхватываете не самые лучшие привычки вашей дочери!

Граф посмотрел на него с интересом.

– Что, в самом деле?.. Вообще-то да, есть нечто… Хорошо, мне понадобится дня два-три, чтобы собрать отряд. Многие сейчас по деревням, приходится охранять, вы это заметили верно.

Гай поднялся, вежливо поклонился.

– Тогда мы договорились. Я как раз дал разбойникам трое суток на явку с повинной.

Граф так изумился, что даже привстал, затем снова рухнул в кресло.

– Верите, кто-то явится?

– Нет, – ответил Гай честно. – Но тогда буду помнить, что давал им шанс, который они отвергли. И буду убивать с чистой совестью, так как сам Господь направляет мою руку с карающим мечом.

Сэр Вальтер посмотрел на него очень внимательно, что-то изменилось в его суровом лице, глаза чуть погрустнели, а кончики усов опустились.

– Да-да, – произнес он тускло, – вы правы… очень важно, чтоб ничто потом не терзало…

Граф поднялся, Гай тут же вскочил, откланялся и направился к двери. Граф с минуту смотрел ему вслед: шериф идет так, словно в самом деле миром правит закон.

– Я передам дочери, – сказал он дежурную любезность, – от вас самые лучшие пожелания!

Гай ответил:

– Она вам не поверит.

Глава 16

Три дня пролетели в хлопотах и судебных делах, попутно Гай объехал ближайшие села, проверил работу коронеров и констеблей, перехватил троих разбойников, двух зарубил, одного велел повесить поближе к дороге.

На четвертый день он отправился к замку графа Вальтера, уже издали заметил два шатра за его пределами, а во дворе обнаружил великое множество боевых коней, приученных носить тяжелую броню, слуги и оруженосцы снуют деловитые, как муравьи, кухня работает в полную силу, пахнет жареным мясом, свежим хлебом и сдобными булочками.

Его приняли в замке как своего, пусть не главного вожака похода, но все же одного из, что Гая вполне устраивало.

У него взяли коня, заверив, что позаботятся, а самого провели в покои графа. Тот появился буквально через несколько минут, повеселевший, живой, даже помолодевший, бодро потер ладони.

– Сэр Гай? Рад вас видеть. Присядьте, сейчас промочим горло, а затем продумаем, как начнем очистку леса.

Гай послушно опустился в кресло, учтиво не сводя с графа взгляда, исполненного почтительности.

Слуга появился тотчас же, на этот раз сразу с подносом в руках, расставил чаши почти так же ловко, как в прошлый раз сделала леди Вильгельмина, кувшин опустил точно посреди столешницы, поклонился и растворился через дверь.

– К сожалению, – сказал граф, – лес чересчур дик. Да и разбойники, как мне кажется, нарочито добавляют завалов. Там такие непролазные чащи…

– Я видел очень хорошую дорогу, – обронил Гай осторожно.

Граф кивнул.

– Именно ее разбойники и не загораживают… до поры до времени, чтобы торговцы и прочий люд совсем не перестали ездить. Но если вдруг по ней двигается не один-два путника, а несколько повозок, эти мерзавцы тут же валят впереди подготовленное дерево, сволочи…

– Надо послать вперед людей, – сказал Гай.

Граф усмехнулся.

– Уже. По обе стороны дороги. А по ней пойдет конный отряд.

Дверь приоткрылась, Гай едва не выронил кубок, леди Вильгельмина еще блистательнее, чем в прошлый раз, сказала довольно:

– Ах вот вы все где?.. Папа, я по тебе соскучилась.

Граф сказал с неловкостью:

– Дорогая, мы обсуждаем военные вопросы…

Она мило надула губки.

– Тебе кажется, это секрет, когда по твоему слову собралось почти сто человек? Все только и говорят, что будут делать.

Она присела на свободный стул, красивая и гордая, как молодой лебедь, Гая абсолютно игнорировала, словно его вообще не существует на свете, граф вздохнул, по нему видно, что не умеет обращаться со внезапно повзрослевшей при королевском дворе дочерью, а Гай кашлянул деликатно и с вопросом в глазах посмотрел на графа.

– Тогда надо выступать. Побыстрее.

– Чего-то побаиваетесь?

– Да, – ответил Гай.

– Чего?

– Вдруг среди прислуги найдется информатор?

Граф взглянул с улыбкой.

– Представьте себе, я это учел.

– И…

– Никто не смеет отлучиться из замка до нашего отъезда. По крайней мере, пока не скроемся из виду.

Гай перевел дыхание.

– Вы мудрый человек, граф.

– Просто предусмотрительный, – скромно ответил граф.

Вильгельмина сказала победно:

– Мой отец – лучший! Во всей Англии.

Гай ответил учтиво:

– Как и вы, безусловно, самая красивая.

Она сказала насмешливо:

– О, вы еще не видели мою младшую сестру!.. Только она чуточку помешана на этой, как ее, справедливости для всех. Говорит, что мир полон греха, и хочет уйти в монастырь, но отец пообещал пороть до тех пор, пока не выбьет эту дурь.

– Отец ваш слишком строг, – пробормотал Гай, – хотя, конечно, мир полон греха, но мы его очистим.

Она посмотрела на него с насмешкой в прекрасных глазах.

– Сэр Гай, вы рассуждаете, как моя сестрица. Она тоже как начнет о справедливости, так все мухи в комнате дохнут. Представляете, так и сыплются с потолка!.. Почему справедливость всегда так скучна?

Он буркнул:

– Думаю, ваша сестра весьма достойный человек.

Она сказала голосом, полным сарказма:

– Точно! Вы с нею два сапога пара! При случае я представлю вас.

– Спасибо, леди Вильгельмина, – ответил он галантно. – Жду не дождусь.

– Как вы любезны, – произнесла она холодно. – Папа, что-то я заскучала в таком изысканном обществе… Пойду я в свой сад!

Граф с вымученной улыбкой посмотрел, как она захлопнула за собой дверь, вздохнул.

– Похоже, и вы не очень-то умеете ладить с женщинами? Почему они уверены, что мы должны говорить о них и только о них?

– Никогда этого не мог понять, – согласился Гай. Он допил вино, отодвинул пустую чашу и поднялся. – Выступаем?

Кони графа и Гая шли галопом до леса, там пришлось перейти на рысь, дорога достаточно широкая, но дергается из стороны в сторону, словно изломанная рукой великана, навстречу хищно бросаются низкие и очень толстые ветви.

Уже в глубине, когда Гай начал беспокоиться, но не показывал виду, навстречу попались двое крестьян с охапками хвороста, оба поклонились господам, а когда Гай наклонился к ним, один прошептал:

– Прямо до ручья, но не переходите, а вверх по течению.

Второй добавил негромко:

– С полмили будет… Только уж не промахнитесь, ваша милость. Иначе нам вообще лучше сразу в петлю…

– Все сделаем, – пообещал Гай. – Все, идите. Я вас не видел.

Граф с презрением наблюдал, как шериф общается с простолюдинами, конь его тоже дергал ушами и пофыркивал, косил крупным коричневым глазом.

– До ручья, – повторил Гай графу. – А оттуда вверх по течению.

– На конях?

– Вряд ли.

– Жаль…

– А как мне жаль, – пробормотал Гай. – Ладно, прогуляемся и по чаще. Зато сотворим богоугодное дело…

Граф спросил иронически:

– Отправив в ад десятка два христиан?

– Защитив сотни две мирных крестьян, – ответил Гай и перекрестился. – Защищая одного мирного человека, можно пролить кровь тысячи!

Граф удивленно покрутил головой.

– Ого! Кто это такой мудрый вам такое сказал?

Гай ответил благочестиво:

– Господь. Когда, защищая мирного труженика Ноя, перетопил все человечество, погрязшее в разбое.

Граф долго молчал, потом посмотрел несколько странно, вздохнул.

– Наверное, в дальних скитаниях даже такие, как вы, отчаянные рубаки, проникаются философией и глубинной мудростью? Мне вот такое и в голову не пришло бы.

– Я так слишком долго смотрел на звездное небо, – ответил Гай. – Каждую ночь… В Палестине такие звезды… Все мирское уходит, как утренний туман…

Он замолчал, дорога пошла прямо и прямо, а далеко впереди показался пересекающий ее водный поток. Ручей достаточно широкий, в два-три ярда, кони с жадностью потянулись к свежей холодной воде.

Гай соскочил на землю, уже понятно, что идти придется дальше пешком: и кони не пройдут, и подкрадываться проще.

За спиной нарастал топот, веселые голоса, Гай вынужденно прикрикнул, что отныне никаких разговоров, если не хотят гоняться за разбойниками по всем лесам Англии.

Граф сразу же отправил лучников и легковооруженных воинов обойти лагерь и постараться зайти с другой стороны, но не нападать до тех пор, пока разбойники не побегут в их сторону.

– Все точно, шериф? – спросил он весело.

Гай развел руками.

– Ваша светлость, я не мог бы распоряжаться лучше.

Граф довольно улыбнулся.

– Тогда дадим нашим засадникам время, – сказал он, – пусть обогнут по широкой дуге… а затем двинемся сами, тихие, как мыши…

Гай все-таки настоял: впереди идет он, все-таки власть, без него будет самосуд и беззаконие, потому даже обгонять нельзя шерифа.

По верхушкам деревьев, к счастью, гуляет ветер, ветви шелестят, иногда вниз падают сухие сучки, кусочки коры, заглушают шаги.

Он услышал сперва голоса, удвоил осторожность, жестом велел всем остановиться и рассредоточиться по дуге. Рыцари слушаются нехотя, но смысл приказа понятен, да никто не уйдет из злодеев, так что все пока выполняется, Гай приблизился на расстояние выстрела из арбалета, присел за кустами и прокричал совой.

Через пару мгновений издалека, с другой стороны лагеря, донесся ответный крик.

Сзади подошел, пригибаясь, граф, в руке уже обнаженный меч, перевел дыхание, лицо красное, на лбу капли пота.

– Наши с той стороны заняли позиции?

– Все готово, – сообщил Гай, – ждут сигнала…

Он оглянулся, стрелки уже натянули луки и водят наложенными стрелами в воздухе, выбирая цели.

– Стреляй! – крикнул он.

Защелкали тетивы, а рыцари с грозным кличем ринулись на лагерь, Гай опередил всех. От костров в панике вскакивают мужчины, в руках ножи, но мечи не у всех, зато у многих топоры и молоты.

Разбойники, к счастью, не разобрались в ситуации и пытались отбиться, а когда поняли, что в их лагерь ворвались настоящие рыцари и бросились бежать, к этому времени их осталось меньше трети.

Из кустов на их пути поднялись лучники, защелкали тугие тетивы. Поднялся крик, а те из разбойников, что уцелели, наткнулись на засадников и схватились с ними врукопашную, однако со спины догнали рыцари и добили быстро и с наслаждением.

Гай с окровавленным мечом стоял посреди лагеря, тяжело дышал и еще не верил, что все получилось так быстро и просто.

Лучники обшарили шалаши, в двух нашли забившихся под тряпки разбойников, еще трех обнаружили в кустах смертельно пьяными, а с ними и двух женщин.

На похищенных не похожи, обе пытались драться, орали, кусались и царапались.

Гай крикнул взбешенно:

– Мужчин связать, потащим в село. Женщин удавить на месте!

Один из лучников крикнул:

– Может, их тоже в село, а там повесим?

– Их только в Англии вешают, – буркнул Гай. – По всей Европе просто удавливают… из эстетических соображений.

– Но мы в Англии!

– Англия тоже Европа, – отрезал он. – Удавить немедленно, да не позорят женское племя! Шалаши разрушить, все ценное забрать. И вообще нам не помешают доказательства уничтожения шайки. Обязательно найдутся те, кто усомнится.

Подошел граф, сказал одобрительно:

– Семьдесят человек!.. Я все-таки думал, будет меньше…

– Какие потери у нас? – спросил Гай.

– Девять человек ранено, – сообщил граф. – Все легко, даже в седлах удержатся.

Гай осмотрелся, кивнул.

– Хорошо. Возвращаемся.

Лучники еще шарили по хижинам, перебирая награбленное разбойниками, самое ценное прикарманивая. Граф заворчал – роняют его честь, Гай сказал негромко:

– Пусть. На такое нужно смотреть… снисходительнее. Это же не благородные люди, а простые. Для них нужны более простые цели, чем спасение Англии.

Граф вздохнул с некоторым облегчением.

– Вижу, вы набрались житейской мудрости?

– Пришлось… как и вам, граф.

– Я дольше жил, – напомнил граф.

– А я… – сказал Гай, чуть запнулся и закончил: – Много видел.

Он не сказал «больше», но граф понял и принял оговорку, крестоносец умеет не только принимать быстрые и жесткие решения, но и проявляет деликатность, которой начисто лишено абсолютное большинство его соседей.

Возвращались весело и с песнями, задние тащат по земле связанных разбойников, от ужаса и боли как раз протрезвеют, чтобы понять, что им надевают на шеи совсем не цветные платки.

Глава 17

Беннет привел еще троих, крепких и собранных мужчин. Гай опытным взглядом сразу определил, что шрамы у одного на щеке получены вовсе не в пьяной драке, он и сам помнит этот коварный удар, когда уклоняешься и думаешь, что отодвинулся достаточно, но острие широкой секиры, которые начали недавно ковать в Шотландии, все же чиркает удлиненным кончиком по скуле.

– Приняты, – сказал он коротко. – Думаю, Беннет вам все рассказал, как о работе, так и об оплате?

Один вежливо, но с достоинством поклонился.

– Да, ваша милость. Меня зовут Андреас, а это Юрген и Рольф. Для нас честь служить под вашей рукой. Мы видели, как у дороги развесили остатки шайки Твердолобого.

Беннет сказал, ухмыляясь:

– Ваша милость, они не от меня услышали про вас, клянусь!

– Но ты все равно приврал, – буркнул Гай. – Ладно, ребята, Беннет вас и дальше будет вводить в курс дела. Кстати, мне еще понадобятся настоящие воины… Шериф не должен ходить по окрестным лордам с протянутой шапкой и просить, чтобы помогли своими дружинами!

Андреас смотрел очень серьезно, кивнул и сказал, даже не посмотрев на товарищей за поддержкой:

– Знаем некоторых…

– Люди надежные?

Андреас чуть позволил себе ухмыльнуться.

– Будут такими.

– На вашу ответственность, – предупредил Гай.

– Ваша милость, – сказал Андреас серьезно, а Беннет за его спиной кивнул, – у вас будет свой отряд.

– Сильный, – прогудел его друг Юрген, могучий здоровяк.

– И верный только вам, – добавил Рольф, тоже здоровенный, белобрысый и наверняка тоже германец, судя по имени, как и оба его приятеля.

Гай промолчал, это само собой разумеется, если касается германцев, они всегда верны командиру и всегда держат слово, даже если дали случайно или по пьяни.

Пришли вести, что в Риме умер папа римский Климент, для Англии вроде бы все равно, но Гай ждал, что же сделает принц Джон. Его лютый противник епископ Лонгчамп считался и был папским легатом, что обеспечивало ему весомую поддержку Рима…

Как Гай и предположил, принц Джон мгновенно воспользовался крохотным преимуществом, нажал везде, где мог, и Лонгчамп, чувствуя себе менее уверенно, из осторожности вывел свои наемные отряды из Линкольда, однако и с принца Джона взял обещание, что тот не введет туда верные ему части.

Окрыленный успехом, принц Джон быстро усиливал свое влияние на местных лордов и сумел вынудить Лонгчампа дать торжественное обещание, что, если король Ричард погибнет, не достигнув берегов Англии, он, королевский канцлер Уильям Лонгчамп, поддержит занятие английского престола принцем Джоном.

Гай ломал голову, не понимая, на пользу ему или во вред усиление принца, и молился перед сном, чтобы удалось поскорее выкупить из плена короля Ричарда. Тот вернется в Англию и наведет порядок…

Хильд некоторое время пропадал в ближайших монастырях, но сегодня с торжеством принес оттуда «Книгу Страшного Суда», как ее называли в народе. Вильгельм Завоеватель, едва стал королем, сразу же объявил себя верховным собственником в королевстве, все землю побежденной Англии раздал своим соратникам, а также тем из покоренных саксонских лордов, которые признали его своим хозяином.

В том же году он велел переписать всю Англию, что в Европе вообще-то никогда не делалось. Королевские посланцы по всей стране проводили расследование через шерифов графств, баронов, священников, старост и вилланов из каждой деревни, которые под присягой давали показания о том, «как называется данное поместье, кто держал его раньше, сколько плугов на домене, сколько у людей, сколько вилланов, сколько рабов, сколько свободных людей, сколько леса, луга, пастбища, мельниц, рыбных прудов, сколько всего этого прибавилось или убавилось, сколько все это давало прежде и сколько дает теперь, сколько имел здесь свободный человек и сколько имеет теперь, и все это в трех видах: во время короля Эдуарда, в то время, когда это поместье дал король Вильгельм, и как оно есть в настоящее время; и может ли оно давать больше, чем дает теперь».

Гай читал, крутил в удивлении головой, книга, оказывается, периодически пополняется, в ней есть данные за позапрошлый год, а это же все равно, что и сегодня, в сельской жизни мало что меняется так быстро.

– Прекрасно, – сказал он с чувством. – Спасибо, Хильд!.. Ты даже не представляешь, как помог.

– Надеюсь, – сказал Хильд с надеждой. – Мне почему-то хочется, чтобы нас король не выгнал со службы.

Беннет обронил предостерегающе:

– Но и усердствовать нельзя.

Хильд спросил непонимающе:

– Почему?

Беннет взглянул на него с легким презрением.

– А кому нравится, когда с них дерут налоги? Сунут нож под ребра или достанут стрелой из-за дерева.

Аустин буркнул:

– Не суетись, монашек.

– Я не монашек, – сказал Хильд печально, – еще недостоин.

– Все равно.

Все трое посмотрели на Гая, тот буркнул, не отрывая взгляда от страниц толстой книги:

– Для того чтобы не сунули нож в ребра, надо, чтобы крестьяне видели не только дрателя налогов, но и власть, защищающую и помогающую. Вот и думайте, как это делать.

Они переглянулись, Аустин мудро предпочел промолчать, только смачно отхлебывал пиво из огромной деревянной кружки, похожей на маленький бочонок, а Беннет возразил с усмешечкой:

– Ваша милость, это вы думайте. А мы больше привычны исполнять да ворчать, что приказы какие-то дурацкие.

– А если не дурацкие?

– Все равно дурацкие, – уверенно возразил Беннет. – Когда это одобряли руководство? Разве что если в лесу сдохнет что-то совсем уж огромное…

– Привыкайте, – прогудел Аустин. – Власть для простого человека – плохо всегда.

Гай невесело вздохнул.

Его личный отряд пополнился еще двумя, теперь замок охраняют семь надежных воинов, что хороши с мечами, секирами и пиками, а также неплохо бьют из луков. И они же объезжают деревни, успокаивают, мол, власть не спит, охраняет.

Он разрешил пойманных разбойников вешать на месте без суда, главное, чтобы народ видел и мог подтвердить, что да, это именно разбойник, а не любитель ходить по ночам к чужим женам.

В одну из ночей в замок примчался гонец с письмом от секретаря королевского суда. Гай вскрыл и ощутил, как его накрыло холодной волной. Непривычно коротко и сухо ему предписывалось явиться в замок Ротервуд, где сейчас находится королевский суд, у него очередная выездная сессия, дважды в год объезжает страну и расследует все случаи нарушения законов.

Ротервуд совсем близко, неполный конный переход, если утром выехать – к обеду там, потому остаток ночи Гай уже не спал, сердце стучит часто и трусливо, а голова гудит от тревожных мыслей, как выкрутиться, отгавкаться, оправдаться, объяснить, что из всех вариантов он выбирал наиболее… правильные, что ли?

Утром, как ему показалось, Беннет и Аустин уже были слегка навеселе оба, когда он немедленно вызвал обоих к себе, но моментально протрезвели, как только увидели его лицо.

– Ваша милость, – сказал Беннет встревоженно, – что стряслось?

– Допрыгался, – ответил Гай мрачно. – Все-таки лорды… это лорды. У них и власть, и влияние, и связи. Вызывают в королевский суд.

– В Лондон?

– Нет, у них выездная сессия. Дважды в год объезжают Англию. Сейчас прибыли в Ротервуд.

Аустин спросил:

– А по чьей жалобе?

Гай пожал плечами.

– Даже не знаю. Кто-то из лордов, видимо. Хоть король и заявляет постоянно, что перед судом все равны, как лорды и простые крестьяне, так саксы и норманны, но мы же все видим…

Беннет молча принес кувшин вина и налил Гаю, а потом по чашке себе и Аустину. Гаю показалось, что оба смотрят на него, как на смертельно раненного, которого не спасет уже никакой лекарь.

Явился Хильд, ему тихонько все рассказал Аустин, Хильд тут же заявил твердо:

– Я с вами, господин!

– А тебе зачем?

– Не знаю, – признался Хильд, – но вы, ваша милость, в судах понимаете еще меньше меня.

Беннет посмотрел на послушника с признательностью.

– Езжай, друг. Даже если ничего не подскажешь, все равно живая душа рядом… Ваша милость, его нужно взять! А мы справимся и без него, сами знаете.

Гай допил вино, со стуком опустил чашку на столешницу.

– Все, еду, – сказал он резко. – А вы тут сидите тихо. Ни с кем не задираться. Помните, вы – защитники, а не нападальщики! Но даже с этим лучше дождаться… либо меня, либо того, кто придет на замену.

Беннет рыкнул зло:

– Я с другим работать не буду!

– И я, – заявил твердо Аустин.

А Хильд сказал хитро:

– А я сориентируюсь на месте… Я еду с вами, сэр Гай, даже если вы против. Без меня вы пропадете, как воробей в мышеловке.

Гай пробормотал:

– Да, конечно, ты же у нас единственный знаток законов. Хорошо, заодно повидаешься со своими братьями-монахами, о которых так хорошо рассказываешь.

Хильд отвел взгляд в сторону и оживленно заговорил, что они сумеют отгавкаться в суде, и самое большее, что грозит шерифу, – это штраф или отлучение от должности, но уж никак не тюремное заключение.

Ротервуд, как слышал Гай, находится на краю Шервудского леса. Когда произносят «Шервудский лес», то может показаться, что это некий лес, окруженный долинами и пашнями. На самом деле Англия покрыта одним труднопроходимым лесом, а Шервудский – его часть, отделенная от общей массы с одной стороны рекой, с другой – редкими пашнями и двумя городами, а с двух других свободно переходит в общий лес, как все моря всего лишь прибрежные части Великого океана.

И вообще в Англии название каждого пятого города графства или замка заканчивается на «вуд», потому что вся Англия погружена в лес, и каждого седьмого – на «шир», потому что, в какую сторону ни пойди, выйдешь к берегу моря.

Едва выехали из Ноттингема, пошел дождь и сопровождал их всю дорогу. Несмотря на широкие плащи, оба промокли до нитки, а потом и до костей.

Когда из серой пелены проступили очертания, как он понял, Ротервуда, то сперва даже не понял, что именно эту мрачную башню-крепость королевский судья выбрал для выездной сессии в этом графстве.

Он полагал, что Ротервуд – это замок, но здесь только башня, центральное здание, вокруг которого обычно и нарастает замок, здесь же и сама башня выглядит пугающе древней, мрачной и умирающей, словно ее построили неведомые народы, населявшие Британию.

Нет, англы и саксы всегда строили свои крепости, как и дома, только из дерева, так же точно и полулегендарные бритты, которых перебили вторгнувшиеся в Британию англы и назвавшие ее Англией. Хотя каменные сооружения строили римляне, правившие здесь несколько столетий, однако стиль совсем не тот, не нужно быть знатоком, чтобы узнать руку норманнов.

Он вспомнил, сколько раз эти земли переходили из рук в руки, сколько здесь отгремело кровопролитных сражений, так что этой башне еще и повезло, могло вообще не оказаться камня на камне.

У них приняли коней, спросили имена и впустили в малый холл. В замке вообще людей, как семечек в переспелом огурце, на каждом шагу королевская охрана, а стража там же, в малом холле, потребовала сдать оружие.

Гай поинтересовался:

– Я уже арестован?

Начальник охраны посмотрел на него с высокомерием верблюда самого Саладина.

– В королевский замок иначе не входят!

– Ротервуд… – пробормотал Гай, – королевский?

– Летняя резиденция его высочества, – объяснил командир. – Идите вон по этому коридору, там комнаты для гостей. Если вы по вызову, то ждите, когда за вами придут.

Хильд сказал бодро:

– Спасибо! Пойдемте, ваша милость.

– Чему так радуешься? – спросил Гай.

– А что не сразу в тюрьму, – объяснил Хильд. – Еще оправдываться позволят!

– Но не дадут, – буркнул Гай.

В конце коридора их встретили старшие слуги, помогли расположиться и объяснили, что ждать им придется не очень долго, судьи разбирают хоть и по десятку дел в день, но не затягивают, стараются все делать быстро.

Оставшись наедине, Хильд заметил озабоченно:

– А вот это мне и не нравится. Наше дело будет в конце дня, судьи устанут, станут раздражительными, а приговоры будут все суровей и жестче.

– У нас нет выбора, – отрезал Гай.

– Может, прикинуться больными?

– А утром, – спросил Гай язвительно, – выздороветь?

– Ну и что, – отпарировал Хильд. – В судебной практике все уловки хороши.

– Я не адвокат, – сказал Гай, – я рыцарь.

Им принесли пообедать, а потом почти сразу сэра Гая, ноттингемского шерифа, пригласили в зал заседаний. Он собрался с духом и пошел гордо и прямо, стараясь не выказывать то, что чувствует, когда приближается к массивной металлической двери, у которой замерли королевские гвардейцы.

Под зал суда отвели холл на первом этаже, он самый огромный, декорирован красными полотнищами и обилием щитов на стенах, длинный стол на помосте и два десятка лавок для публики, но их недостает, люди толпятся и под стенами.

Глава 18

Гай прошел по освобождаемому для него проходу, с обеих сторон злорадно шушукаются, он успел уловить пару язвительных реплик насчет того, что отсюда только в Тауэр, а дальше на плаху, но держал голову прямо, вышел к помосту и остановился, не дожидаясь, когда к нему шагнет королевский стражник и скажет, что дальше запрещено.

За столом пятеро судей, у всех усталый и помятый вид, а главный королевский судья, грузный человек с одутловатым синюшным лицом, явно обременен кучей болезней, порылся в бумагах и сказал скрипучим голосом:

– Шериф Гай Гисборн?

– Да, ваша честь.

– Шериф, – сказал судья, – вы находитесь на выездной сессии королевского суда, отнеситесь со всем уважением. На вас поступила жалоба в превышении полномочий.

– От кого? – спросил Гай.

– От баронов Леергука, Антиберга и виконта Генста, – объяснил судья.

– Но… я с ними не ссорился, – ответил Гай в растерянности.

– Это не важно, – сказал судья. – У них есть право и обязанность сообщать о злоупотреблении местных властей.

Гай возразил:

– Я не местная, я представитель центральной власти!

– Это тоже не важно, – сказал судья веско, – что вы можете сказать в свое оправдание?

– Невиновен, – ответил Гай. – И вообще… в чем конкретно меня обвиняют?

– Покушение на жизнь барона Тошильдера, – сказал судья, – и убийство его сына с оруженосцем. Давление на графа Ингольфа, которого вы сумели заставить уплатить вам лично огромную сумму!

– Эта сумма занесена в ведомость, – возразил Гай, – я себе не взял ни копейки!

– Проверим, – пообещал судья, – однако что насчет превышения полномочий?

Гай сказал с твердостью, которую сам не ожидал от себя:

– Ваша честь, я чего-то недопонимаю… У меня показания всех крестьян, которые наблюдали за происходящим, когда барон Тошильдер со своими людьми топтал их поля, а это около сорока человек! Вам этого недостаточно?

Генеральный судья замялся, но его помощник справа, явно более расторопный, сказал быстро, перехватывая у лорда инициативу:

– Мы пока не рассматриваем вопрос, кто на кого напал, и не спровоцировали ли вы стычку сами неправомерными словами или действиями…

– Но крестьяне…

Судья прервал, повысив голос:

– Крестьяне могут не улавливать некоторые тонкости.

– Например? – спросил Гай, не утерпев. – Вы считаете крестьян менее дееспособными, чем бароны?

Судья произнес строго:

– Не дерзите, сэр Гай. Вы могли оскорбить барона Тошильдера и его людей, но не прямо, что доступно пониманию крестьян, а… иначе, вот почему он и вспылил! Но я повторяю, мы это пока не рассматриваем, сейчас всех моих коллег интересует более насущный вопрос…

– Я весь внимание, ваша честь.

– …Не превысили ли вы вверенные вам полномочия?.. Мне трудно поверить, что на вас напали пятеро вооруженных людей, а вы вот так легко отбились!

Гай спросил сдавленным голосом:

– А как, по-вашему, все происходило?

Главный судья сказал громко, забирая инициативу ведения процесса:

– Гораздо проще поверить, что вы напали на пятерых безоружных, убили двоих и ранили одного, а еще двое вам сдались, не решаясь сопротивляться королевской власти!.. Это, по крайней мере, поддается объяснению!

– Объяснению? – переспросил Гай, едва размыкая челюсти, сведенные гневом. – На меня напали пятеро деревенских дураков, у которых мечи только для важности!.. И чтобы перед женщинами бахвалиться. Я же прошел сквозь огонь сражений от Акры до Иерусалима, дрался в сотне схваток насмерть, и если выжил, а мои противники нет, то не это ли говорит, что я что-то да понимаю в схватках? К тому же бойцом был только сам барон… да и то в прошлом, а еще его сын, погибший вместе с ним… Слуга, которого я пронзил его же мечом, и двое оруженосцев, что только начинали учиться обращаться с оружием… вы считаете их воинами? Не всякий, ваша честь, взявший меч, становится воином. Я не могу бросить вам вызов, но я прошу… даже умоляю выставить вашего человека на поединок, и я докажу вам, что одно дело – побеждать в ваших потешных схватках, другое – когда бьются насмерть!.. А мы будем биться насмерть!

Судьи, члены коллегии, советники, все замолчали и смотрели в полной тишине на разгневанного шерифа. Гай понял, что сейчас всякий представил ту жуть непрерывных боев, когда армия крестоносцев продвигалась, захватывая города и разбивая войска Саладина, к святыне христианского мира – Иерусалиму.

Судья с левого фланга кашлянул и проговорил таким же непримиримым, как и у его коллег, голосом:

– Вы свидетельствуете против себя, сэр Гай. Со своим умением прирожденного бойца вы могли намеренно спровоцировать барона и его людей напасть…

Гай прервал:

– Простите, ваша честь, вы разбираете то, что случилось, или то, что могло бы быть? А могло быть, что те люди вдруг устыдились своего поведения и двое закололись мечами, а барон сам отрубил себе руку?

В зале засмеялись, даже один из судей улыбнулся, остальные нахмурились и начали нашептывать главному с обеих сторон, на Гая поглядывали с великим раздражением.

Из зала кто-то крикнул весело:

– Такие не устыдятся!

Главный судья стукнул молотком по металлической пластине размером с поднос на столе.

– Тихо в зале!..

Судья слева сказал с нажимом:

– Почему вы не арестовали их? Разве нельзя было обойтись без кровопролития?

Гай поклонился, выкрики из зала подбодрили, прибавили уверенности.

– Ваша честь, прошу обратить внимание, мой меч так и остался в ножнах. Я не обнажил оружия, хотя имел на это право по закону.

Судья нахмурился.

– Но как же… ах да, сын сэра Тошильдер выронил свой меч…

– Сорок человек утверждают, – возразил Гай, – что барон бросился на меня с этим мечом и пытался убить. А затем его сын. Господь спас своего слугу и слугу короля, дав моим руках больше ловкости, чем тому жирному борову, отрастившему непомерное пузо в свои двадцать лет.

В зале раздались откровенные смешки, кто-то выкрикнул: «Браво, сэр Гай!» Внезапно крики стихли, в зал вошел принц Джон, за ним двое советников. Принц Джон, как все заметили, без регалий, что подчеркивает неофициальный характер визита, он же здесь дома, в своем замке, всем улыбался и приговаривал: «Голова гудит от бумаг, зашел малость развеяться…»

Он даже сел не с судьями, а, неслыханное дело, в зале со слушателями, хотя ему сразу же принесли кресло, только советники остались на ногах, к неудовольствию тех, кому загородили суд спинами.

Гай отвечал на злые вопросы судьи, а сам все косил глазом на принца Джона, неспроста тот появился, ишь, зашел малость поразвеяться… Знаем, как развевают скуку короли: головы рубят для забавы…

Он вздрогнул, когда принц Джон кивком послал Джозефа Сэмптона, своего личного секретаря, к генеральному судье. Тот подбежал и что-то пошептал тому на ухо. Тот замер на мгновение, что-то соображая, наконец кивнул и заявил громко:

– Его высочество желает задать вопрос обвиняемому. Говорите, ваше высочество!

Принц Джон, не поднимаясь, напротив, закинул ногу на ногу, вперил в шерифа злой взгляд и сказал громко, с подчеркнутым негодованием:

– Сэр Гай, но вы хоть понимаете, что не просто убили двух знатных лордов и ранили третьего, но проделали это на глазах крестьян, подав им дурной пример?.. В том краю, как мне сообщают постоянно, орудуют крупные шайки разбойников, это их вдохновит…

Судьи довольно переглянулись, в зале настороженно затихли. Гай ощутил, как холод смертельной опасности прокатился по всему телу и проник в сердце, превращая его в ледышку.

– Ваше высочество, – проговорил он непослушным языком, – вы абсолютно правы, это было сделано на глазах крестьян, что в тот же день рассказали об этом по всем соседним деревням, а оттуда молва покатилась дальше.

Принц Джон кивнул, сказал довольным голосом:

– Вот-вот! Вы это признаете!

Гай наклонил голову.

– Да, ваше высочество, признаю. Крестьяне там все саксы… или датчане, не важно, в общем – местное завоеванное население. Лорды – норманны, что, по мнению всего крестьянства, угнетают местное население. Я, ваше высочество, норманн! И я, норманн, выступил на защиту саксов, потому что эра Нормандского завоевания кончилась сто пятьдесят лет назад, и теперь нет ни норманнов, ни саксов, все мы – англичане! Я на этом стою, я это и защищал. Я защищал правых от неправых, а не бедных от богатых, саксов от норманнов, пеших от конных или рыжих от плешивых!

Он сам ощутил, что по мере того, как говорит, голос становится сильнее и увереннее. В зале затихли и внимательно слушают, даже судьи перестали перешептываться и смотрят на него хоть и враждебно, но не видно в них готовности снова навалиться и задавить сокрушающими доводами.

Принц Джон кивнул, голос его прозвучал громко и странно задумчиво:

– Спасибо, шериф. Я ответом удовлетворен.

Только он один называет меня шерифом, мелькнуло в мозгу у Гая, даже из зала выкрикивали поддержку сэру Гаю, а не шерифу, что и понятно, власть никто не любит, хотя все в ней нуждаются. Даже если сегодня им дать волю избрать любую власть, какую только хотят, уже к вечеру начнут ее проклинать и ненавидеть…

Судьи переглянулись, начали переговариваться между собой, генеральный судья дважды посылал одного из судей к принцу, но тот качал головой и морщил нос настолько демонстративно, что все судьи и все в зале, наблюдающие за его лицом, видели, он в решение суда не вмешивается, однако Гай чувствовал всеми фибрами, что после слов принца что-то резко изменилось.

Судьи справа и слева задали еще несколько вопросов, но Гай не уловил прежней жажды раздавить его, как букашку. Наконец генеральный поднялся, по столу стучать не пришлось, в зале мертвая тишина, сказал протокольным голосом, в котором начисто отсутствуют эмоции:

– Постановлением королевского суда обвинения в превышении полномочий королевского шерифа Гая Гисборна в отношении барона Тошильдера, его сыновей, а также оруженосцев снимаются!

В зале поднялся шум, довольные вопли, послышались голоса:

– Гай!

– Гай молодец!

– Гаю слава!

– Держись, Гай!

– Никогда не сдавайся!

– Ты победил, Гай!

Он стоял, немного оглушенный, измотанный, выдохшийся в неравной схватке, и очень медленно пробивалась наверх мысль, что не просто отгавкался и не дал себя осудить, но и сам победил, как и кричат в зале.

Принц Джон поднялся и с видом крайнего неудовольствия удалился в сопровождении откуда-то взявшейся за это время целой толпы советников и вельмож.

Генеральный постучал молотком по железу, лицо оставалось брезгливо расстроенным.

– Заседание закончено! – крикнул он. – Прошу всех покинуть зал!

Часть II

Глава 1

Гай намеревался сразу же после оправдательного приговора выехать обратно, там Беннет и Аустин места себе не находят, как бы чего не натворили, однако вошел человек в костюме королевского слуги, посмотрел на него внимательно.

– Сэр Гай?

– Это я, – ответил Гай с настороженностью.

– Его высочество принц Джон, – доложил слуга протокольным голосом, – изволит возжелать что-то сказать на дорогу.

Гай поежился, но в окно не выскочишь, кивнул.

– Спасибо, я обязательно приду.

– Сейчас, – обронил слуга негромко, но это прозвучало как удар топора по плахе. – Я проведу вас.

– А, – сказал Гай непослушным голосом, – если так, то да, конечно, кто же откажется.

Холодными продуваемыми коридорами, где гуляют сквозняки во все стороны, они прошли анфиладу залов и вышли к внутренним покоям принца.

– Ждите здесь, – велел слуга.

– Жду, – ответил Гай.

Слуга подошел к человеку в темной одежде и с золотой цепью на груди, что-то пошептал на ухо. Тот холодно взглянул, кивнул и, отворив дверь, исчез по ту сторону.

Гай терпеливо ждал, наконец дверь распахнулась, он невольно вытянулся, превращаясь в статую: в коридор вышли самые могущественные люди Англии, он узнавал их по описанию: герцог Саффолк, герцог Суссекса, граф Адальт и еще человек пять знатных и знатнейших, чьи предки в свое время тоже были королями на континенте.

Только Саффолк стегнул по нему ненавидящим взглядом, остальные прошли мимо, замечать такую букашку ниже достоинства великих лордов.

Человек в черном вышел через минуту, оставив дверь открытой.

– Заходите, сэр Гай.

Гай перешагнул порог, дверь за ним захлопнулась, в комнате только принц Джон, багровый, как свежесваренный рак, промакивает потное лицо рукавом, человек в черном остался в коридоре.

Гай поклонился.

– Ваше высочество…

Принц на Гая посмотрел зверем.

– Я только что выдержал битву почище, – сказал он раздраженно, – чем у вас бывали там, в Палестине!.. Вы хоть представляете, чего мне стоило переломить их вердикт? Да не там, в суде, а здесь?

Гай пробормотал:

– Я безмерно благодарен вашему высочеству… хотя меня многое настораживает в этом деле…

Принц рыкнул:

– Что именно?

Гай поклонился, но ответил потвердевшим голосом:

– Моя персона вряд ли заслуживает такого уж интереса вашего высочества…

Принц поморщился.

– Еще бы!

– Так что же, осмелюсь спросить у вашего высочества?

Принц рухнул в кресло, перевел дыхание и смерил стоящего посреди комнаты Гая недобрым взглядом.

– Если бы вас, сэр Гай, повесили, я бы и глазом не моргнул. Скажу откровенно, вы мне очень не нравитесь. Да-да, очень. Своей глупой фанатичной преданностью моему братцу…

Гай чувствовал, как начинает сильно колотиться сердце, спросил со стесненным дыханием:

– Так что же?

– Я спасал от казни не Гая Гисборна, – прошипел принц злобно, – а королевского шерифа! Закон!.. Справедливость! Мне вообще-то наплевать и на закон, и на справедливость, как вы догадываетесь, но в королевстве, где закону подчиняются все, а справедливость чтима… дела идут всегда хорошо! И против власти не бунтуют, это главное! Люди богаты, сыты и довольны. Понятно?

Гай пробормотал озадаченно:

– Ну да, здоровых и сытых овец стричь удобнее…

– Вот-вот, – буркнул принц. – Потому я не могу позволить, чтобы волки убивали овец. Тем более чтоб нападали на пастухов. У нас с вами разные цели и разные взгляды, но мы пока что в одной лодке. Вы вот защищаете крестьян, потому что с зажиточных можно получить деньги на выкуп моего братца, а бедным самим помогать надо… что вы и делали, кстати.

Гай пробормотал:

– Ну, вообще-то… когда я бросился защищать крестьян… как-то не думал ни о вас, ваше высочество, ни о выкупе…

Принц хмыкнул.

– Что, даже о моем братце не думали?

Гай кивнул.

– Если честно, то нет. Для крестоносцев не было особой разницы между благородными рыцарями и простыми ратниками. Мы сражались рядом, прикрывали друг другу спины, погибали, выносили друг друга ранеными с поля битвы… Это здесь крестьяне уже как будто и не люди, а какие-то черви…

Принц смотрел на него исподлобья, глаза странно мерцали.

– Ну-ну, говорите, благородный сэр, говорите.

Гай смутился, развел руками и отвесил неуклюжий поклон.

– Простите, ваше высочество.

Принц отмахнулся.

– Да нет, сказано верно, хоть и неучтиво. Если совсем уж честно, но это между нами, шериф, то я всегда на вашей стороне в подобных делах, ибо вы дрались за усиление моей власти, но… сами понимаете, король не всесилен. Король – это всего лишь один из лордов! Да и все лорды понимают, что король постоянно стремится их ослабить, чтобы они своим могуществом ему не угрожали, а для этого готов поддерживать чуть ли не крестьянские восстания…

– Ваше высочество!

Принц коротко усмехнулся.

– Главное, вы не разочаровали меня, сэр Гай. Все в точности, как я и рассчитывал.

Гай пробормотал:

– Что именно?

– Вы не дрогнули перед лордами, – объяснил принц. – Понимаете, сэр Гай, в чем проблема… Даже облеченные королевской властью люди робеют перед высокими титулами. От этого, увы, страдает правосудие… Что вас так удивляет? У вас глаза на лоб полезли!

Гай пробормотал в замешательстве:

– Простите, ваше высочество… это я что-то… отвлекся, наверное…

– Отвлекся, – буркнул принц. – Скажите прямо, никак не ожидали от меня любви к правосудию! Верно? Можете не отвечать, за вас ответило ваше все еще честное лицо, хотя на такой службе с таким быть как-то странновато, гм… слишком долго. Если скажу, что мне само правосудие необходимо не потому, что оно, ах-ах, правосудие, а как инструмент влияния и управления страной?.. Поверите?.. Знатные лорды, сэр Гай, постоянно требуют еще и еще привилегий!.. Скоро я вообще буду жить на заднем дворе вместе со слугами…

– Ваше высочество, – пробормотал Гай, – даже я не желал бы вам такой участи.

– Ну, спасибо, – сказал принц язвительно. – Понимаете, сэр Гай, если суды будут работать, я убью сразу двух, а то и трех зайцев. Во-первых, население получит защиту от произвола и не захочет бунтовать, во-вторых, приструним лордов, а то уже на голову садятся… Вот в этом вы и оказались кремнем, скалой! Я когда увидел вас, сразу подумал, что этот, который двенадцать лет смотрел смерти в глаза, но все равно пер, как дурак, через огонь и блеск мечей, не отступит… Так и получилось! Знаете, сэр Гай, я больше не вас, а себя поздравляю!

Гай поклонился.

– Да, ваше высочество, это за вами уже и другие заметили.

Принц довольно потер ладони.

– Что самовлюблен? Прекрасно, пусть так думают. Я вижу хитрецов, что пытаются сыграть именно на моем тщеславии… Занятно наблюдать, правда. В общем, даю вам наказ на будущее. Действуйте осторожнее, я не всегда смогу вот так… как удалось в этот раз. Защищайте простых людей, шериф! Защищайте законность. Придерживайте этих распоясавшихся лордов… они у меня уже в печенках со своими требованиями.

– Ваше высочество, – пробормотал Гай. – Скажу честно, вы меня ошарашили. Но я сделаю все…

Принц Джон отмахнулся.

– Вам повезло, сэр Гай, что барон Тошильдер не раз громогласно объявлял себя сторонником короля Ричарда, у которого я предательски отнял трон, и потому он не желает выполнять мои указы. Так что мое решение взять вашу сторону вызвало полное понимание у моих лордов. Ну, когда я одобрил ваши чересчур жесткие санкции… Все решили, что я из личной мести поддержал вас против барона.

Гай смотрел непонимающе, но, видя, что принц умолк, спросил нерешительно:

– А что… было иначе?

Принц поморщился.

– Не будьте так наивны! Король или тот, кто на троне, не должен давать чувствам ход. Конечно же, нет. Этот Тошильдер так же точно ненавидит и моего драчливого братца!.. Ему хотелось бы просто быть королем в своих владениях, никому не починяться и не платить налоги. Свой суд, свои законы, как в старину… Если бы вдруг явился Ричард, он бы объявил себя моим сторонником и на этом основании отказывался бы платить налоги и подчиняться королевскому суду. Так что вынужден вас разочаровать, сэр Гай! Я ни в малейшей мере не поддерживаю вас лично.

Гай поклонился и произнес учтиво:

– Спасибо, ваше высочество. У меня просто камень с души.

Принц хохотнул.

– Гордец, да?

– Ваше высочество?

Принц отмахнулся.

– Ладно-ладно. Я не нравлюсь вам, вы не нравитесь мне еще больше. Но пока что мы делаем одно нужное для страны, как я считаю, и для короля, как полагаете вы, дело. И потому давайте работать дальше… Кстати, как вы относитесь к рыцарским турнирам?

Гай в недоумении пожал плечами.

– Никак.

– Но участвуете?

– Вообще-то… нет.

– Напрасно, – сказал принц. – Я как раз провожу такой турнир по совету моих всезнающих лордов. Говорят, это очень нужно.

– Зачем? – спросил Гай. – Разве что плату за участие поставить повыше. И для зрителей…

Принц удовлетворенно кивнул.

– И это тоже. Но главное, это как бы поддерживает старые древние традиции и вольности. Лорды будут очень довольны. Даже очень! Думаю, вам просто необходимо поучаствовать.

Гай покачал головой.

– Простите, ваше высочество, мне работать нужно, а не развлекаться.

Принц вздохнул.

– Ну что вы за человек, все спорите? Другой бы на все мои предложения только кивал бы и приговаривал: «Да, ваше высочество», «Конечно, ваше высочество», «Вы абсолютно правы, ваше высочество…»! А вам все не так!

Гай пробормотал:

– Если вам это нужно для чего-то еще, а не развлечений, то я не понимаю. Я простой воин за освобождение Гроба Господнего, мои стремления были предельно ясны всем, как друзьям, так и противникам. Даже я их понимаю почти всегда.

Принц смотрел на него прищурившись, о чем-то размышлял, наконец изрек властно:

– В любом случае, дорогой шериф, я обязываю вас быть на турнире! Иначе обвиню в государственной измене.

Он несся обратно, едва не загоняя лошадь, Хильд остался далеко сзади, сердце стучит радостно и смятенно, а череп разбухает от множества противоречивых мыслей. Со стороны принца есть и вроде бы будет поддержка, пусть и не слишком явная, потому что их цели пока совпадают. Хотя принцу вряд ли понравится усиленный сбор средств на выкуп короля Ричарда…

Ноттингем почти выпрыгнул навстречу, ветер донес запах свежего хлеба и выделанной кожи. Конь с разбегу взбежал на холм, Гай бросил повод выбежавшему стражнику из новых, ворвался в зал и весело гаркнул во весь голос:

– Что, опять перепились?

Слуги радостно забегали, благополучное возвращение хозяина означает пир, наверху послышались поспешные шаги, Гай увидел озарившееся счастьем лицо Беннета.

– Ваша милость!

– Все в порядке, – успокоил Гай. – Все обвинения сняты. Да и было их не так уж и много… Просто брали на испуг. А мог бы и признаться, так выкручивали руки. Что здесь?

– Пока ничего, ваша милость, – сказал Беннет преданно. – Андреас поехал по северной части графства, Аустин – по южной…

– Одни?

– Нет, ваша милость! У каждого уже по пять человек. Хорошие, я бы сказал, воины…

– Когда вернутся?

– Да уже бы пора… Кстати, вам тут вчера письмо передали со специальным гонцом.

– А что за гонец?

Бенннет указал кивком в стену.

– Да он там, в людской. Говорит, без ответа не уедет. Так ему велели.

Гай поморщился, никто не любит ультиматумов, сказал с неудовольствием:

– Хорошо, тащи.

– Гонца?

– Сперва письмо.

Он сел за стол, чувствуя, как гудят натруженные ноги, словно все расстояние от Ротервуда до Ноттингема пробежал пешим. Служанка суетливо собрала на стол, его ноздри жадно расширились, улавливая ароматы жареной баранины, что запрещена к употреблению монахами, но только ухватился на нож, как сверху с топотом сбежал Беннет.

– Вот, ваша милость!

Гай с подозрением принял свернутое в трубочку письмо, сургучные печати облепили его со всех сторон, еще две свисают на шелковых шнурках, вид более важный, чем если бы письмо было от самого короля Ричарда.

Беннет смотрел с почтением, как шериф грубо взламывает печати, служанка тут же ухватила веник и смела крошки сургуча в кучку, а Гай развернул письмо, озадаченно присвистнул, прочел еще раз, уже внимательнее.

Граф Эдмонд Такерд, властелин Ганшира и Лейтокса, в первой трети письма перечислял свои титулы и владения, что должно было бы наполнить получателя письма трепетом перед таким могуществом, а потом граф достаточно простым языком, явно это писалось уже под его непосредственную диктовку, просил взять его сына, Дарси Такерда, в оруженосцы или хотя бы в слуги, дабы тот научился не только кур гонять да сельских девок на сеновал таскать.

За это граф просит принять щедрое вознаграждение, а также обещает выплачивать сумму, которую назовет сэр Гай Гисборн, рыцарь-крестоносец, за обучение его сына воинским повадкам, приемам и правилам жизни рыцаря.

Беннет с любопытством смотрел на меняющееся лицо сеньора, наконец сказал ехидно:

– Сэр Гай, закройте рот, а то ворона влетит. Что там такое неожиданное?

Гай пробормотал:

– Да так… граф, оказывается, человек строгих правил. Детей, как ты знаешь, можно держать дома только до возраста пажа, а потом мальчиков принято отдавать в обучение подальше от дома, где не будут баловать и потакать. Вот граф и прислал сына к барону Тошильдеру. Видно, тот был все-таки в прошлом достойным человеком.

– А что теперь?

Он двинул плечами.

– Не знаю. Взять этого змееныша в оруженосцы? Так он меня ночью зарежет…

– Сэр Гай, – запротестовал Беннет, – ну что вы такое говорите!.. Мальчишка был нагл, потому что таким был барон. Сейчас барона нет, он растерялся, из него как будто стержень выдернули!

– И что? – спросил Гай сварливо.

Беннет неожиданно для Гая благочестиво перекрестился.

– Души спасать еще важнее, чем бренные тела.

– Ну так и спасай молитвами.

– Это вам предложили спасти этого юного балбеса, – напомнил Беннет, – а то бы, конечно, взялся. Неужели вы откажетесь? Он же может попасть в плохие руки!

– Еще хуже, чем у меня?

– У вас сердце золотое, – заверил Беннет. – И полное христианской любви.

Гай нахмурился.

– Не язви, а то прибью. Нет уж, у меня забот и без того хватает. Зови гонца!

Гонец явился моментально, сухощавый и легкий, наверняка у него и лошадь такая же, что в бою не очень, но может мчаться карьером с утра до ночи.

– Ваша милость, – сказал гонец и преклонил колено.

– Дворянин? – спросил Гай.

– Да, ваша милость, – ответил гонец и, вскинув голову, посмотрел прямо и бесстрашно. – Из славного рода Стоунширов.

– И служите курьером? – спросил Гай. – Да, видать, граф в самом деле богат и силен… Вот мой ему ответ. Ни… за… что! У меня слишком много мужской работы, чтобы еще и вытирать нос графскому сыну. Желаю графу подыскать для него достойных учителей. Можешь идти!

Глава 2

Через неделю прибыло письмо от принца Джона, на этот раз он велел явиться с докладом о проделанной работе, а в приписке добавил, что ждет в полных рыцарских доспехах, так как успеет как раз к началу рыцарского турнира. Непонятно, зачем принцу еще и турнир, Гай ведь еще в прошлый раз сказал твердо, что участвовать в этой ерунде не будет, это для тех, кто не знает сражений на смерть, таким героям хоть в стенку мордой бейся, чтобы получить шрамы и хвастать потом перед дамами.

Хильд, стараясь быть полезным, принес толстую книгу о рыцарских турнирах, Гай не стал бы ее даже открывать, если бы не очень яркие и красочные картинки.

– Да знаю, – сказал он с досадой, – что такое турниры! В одном даже участвовал!

– Где?

– Под Парижем, еще до похода… Совсем дурак был.

Хильд замотал головой.

– Сравнили! Во Франции совсем другие правила. Если здесь им будете следовать, вас убьют на месте. Мы в Англии, не забыли?

– А какая разница?

– Турниров здесь не было до прихода норманнов, – напомнил Хильд. – Потому турниры здесь намного жестче, они все еще несут в себе войну и битвы… Турниры Англии – особые турниры, это часть нашей культуры! Вы будете дикарем, вроде сарацина, если не ознакомитесь со всеми тонкостями их проведения…

– Все б такими дикарями были, – проворчал Гай, – как сарацины… Ладно, что там?

– Ой, много!

– А своими словами пересказать можешь?

– Нет, – отрезал Хильд сердито, – как можно? Это почти как возвышенную молитву пересказывать!

Гай усмехнулся, раскрыл книгу. Первые несколько глав пропустил, вся предыстория не интересует, начал сразу с главы, что король Генрих II категорически запрещал любые турниры, объясняя и заботой о здоровье рыцарей, и сбережением средств, ибо, чтобы оплатить турнирные доспехи, некоторые рыцари продавали целые села, оставаясь нищими, даже простой доспех равняется стоимости сорока пяти коров, а для турниров делали особо прочные, с толстой броней, а шлемы усиленные, с двойной прокладкой, чтобы выдерживали удар топором или даже молотом.

На самом деле мудрый король опасался, что под видом турнира может собраться огромное число рыцарей-мятежников, а когда двинутся на Лондон, то собирать верные ему войска будет уже поздно.

Проводить рыцарские турниры разрешил только его сын Ричард Львиное Сердце, хотя на всякий случай отвел для этого лишь пять четко обозначенных мест на карте Англии. Проведение не разрешенных королем рыцарских турниров должно расцениваться как подготовка к мятежу против законной власти короля.

Если где еще собирались устроить турнир, он объявлялся незаконным, все участники подлежали аресту, у них отбирали не только оружие и коней, но и земли с замками.

Ричард, который постоянно нуждался в деньгах для ведения войны, решил сделать вход на турниры платным. С графа брали двадцать марок серебром, с барона – десять, с рыцаря, который владел землей, четыре марки, с простого безземельного рыцаря – две. На любом турнире были два рыцаря и два чиновника, наблюдающие за исполнением указа короля.

Сам Ричард Львиное Сердце идею турниров воспринял с энтузиазмом и сам ни одного не пропускал до тех пор, пока не отправился в Крестовый поход…

Дальше Гай пролистал в нетерпении, останавливаясь только на красочных рисунках, турнирные правила понял быстро, ничего сложного, напротив – все упрощено до предела. Или, точнее, ничего не стали усложнять, как во Франции. В Англии турнир настолько приближен к настоящему бою, что нет и речи о копьях с тупыми концами, как во Франции или Италии, и даже мечи свои, а не нарочито затупленные.

Впрочем, мелькнула мысль, на самом деле мечи и так все тупые, это у сарацинов острые, как бритвы, но они не для ударов по стальным доспехам…

Андреас прибыл на следующий день утром, Аустин после полудня, и в замке сразу стало шумно и весело. Оба доложили, что всех разбойников, которых удавалось захватить живыми, вешали при большом стечении народа, предварительно убедившись, что да, их узнают как разбойников.

– Правда, – уточнил Андреас, – захватить… в смысле, арестовать, удавалось обычно одного. Остальные гибли, оказывая сопротивление законной власти. Нам то есть.

Аустин ухмыльнулся и добавил мощным голосом:

– Как это здорово, оказывается!

– Что? – спросил Гай.

– Быть на стороне закона, – объяснил он с ухмылкой. – Законной власти!

Гай сказал строго:

– Эй-эй! Только не распускаться. Закон – такая штука, он и для нас тоже.

– Ну, – протянул Андреас, – это понятно… но вы же говорили, ваша милость, что время сейчас трудное, так что надо поскорее вешать, а вопросы будем задавать потом!

– Все так, – сказал Гай раздраженно, – только не переборщите. А то вас не остановишь потом. Начнете вешать и тех, кто вам наступил на ногу!.. Ладно, хватит. Хильд, если не передумал, готовься. Завтра повезем отчет принцу.

Провожали их утром всем составом гарнизона, Гай только покрутил головой, дружина его растет, пора Беннету и Аустину прибавить жалованье за старания. Теперь они уже не просто первые, явившиеся на зов, а младшие командиры…

Они ехали с Хильдом те же полдня, хотя на этот раз дорога показалась короче, а когда после обеда взбежала на холм, далеко впереди показалась мрачная башня Ротервуда, но конь заржал, увидев внизу сразу от основания холма огромное поле с множеством лошадей, а вокруг него целый город из разноцветных шатров и палаток.

Все в ярких красках, будто пришел самый великий праздник, хотя, если честно, так оно и есть, турнир – повод для большей радости у народа, чем рождение у короля наследника или венчание его старшей дочери.

Несмотря на поздний час, все передвижные лавки, рынки и базары открыты, идет бойкая торговля, многие купцы именно к этому случаю привезли самые дорогие товары, в другой день остались бы без покупателей, но сейчас разбирают все, одни покупают за серебряные и золотые монеты, другие за драгоценные ткани, оценщики находятся тут же.

Гай проехал мимо шатров, у каждого на воткнутом в землю копье висит яркий рыцарский щит с гербом владельца, как знак, что здесь именно изволит расположиться именно этот рыцарь.

Хильд то и дело указывал на щиты, поверх которых прибита зеленая ветка, знак, что в просторном шатре могут поместить еще одного-двух бездомных рыцарей Ашабров или людей благородного происхождения.

Гай покачал головой.

– Извини, – сказал он, – что-то меня в последнее время люди начали раздражать. Я приехал вообще-то по делу, а эти начнут без конца о турнире, о великих схватках, о шансах на победу, оценивать будущих противников…

– Ваша милость, – воскликнул Хильд шокированно, – вы разве не примете участие в турнире?

Он покачал головой.

– Ни за что.

– Почему?

– Мне совсем не нравится, – сказал он, – когда в войну играют. Либо иди в Крестовый поход и сражайся за свои ценности, за веру, за Господа, либо… работай, расти детей, делай что-то полезное.

Хильд посмотрел на него в удивлении.

– Ваша милость, вы говорите, как наш настоятель монастыря! Может быть, поменяемся?

Гай ответил равнодушно:

– Может быть, я бы и пошел в монахи, но меня перехватили сразу на сходнях корабля. Я и «мама» сказать не успел, как ты мне притащил своды законов Англии!

Хильд продолжал восторгаться великим праздником, Гай косился на красочное, как полагают местные, турнирное поле и чувствовал сильнейшее разочарование.

Здесь, в Англии, это просто часть луга, огороженная небрежным заборчиком, даже не столько огороженная, как обозначенная. Во Франции такие турниры устраиваются в глухих провинциях, там нет определенных мест, и рыцари устраивают их где возжелают. Но даже там, как ему кажется, все красивее и торжественнее, а народ собирается, как на праздник, рынок там на заднем плане, хотя все лавочники тоже везут туда самое лучшее…

Хильд сказал с восторгом:

– Как великолепно… Правда, ваша милость?

Гай кивнул, не стоит разочаровывать парня, говорят же, что и собачьей свадьбы не стоит портить, сказал мирно:

– Да… не ожидал даже.

– Это же королевский турнир, – напомнил Хильд гордо. – Потому все здесь так пышно. И богато.

– Подыщи место для ночлега, – посоветовал Гай. – Потом повосторгаешься.

Короткую ночь они провели у костра, а утром Хильд притащил турнирное седло с высокой спинкой, запыхался, довольный настолько, что от него пошло сияние.

– Ваша светлость! Последнее успел купить у седельщика. Вы в нем будете, как в кресле!

Гай критически осмотрел седло, и хотя да, очень удобное, немалую часть нагрузки берет на себя, поддерживая всадника и придавая ему устойчивости, однако поколебался, прикидывал так и эдак, наконец со вздохом отодвинул.

– Нет.

– Почему? – изумился Хильд. – Все используют!

Гай поколебался, вздохнул.

– Наверное, уже старею. Что-то эта новинка не нравится. Нечестная какая-то. Рыцарь должен держаться в седле без подпорок.

– Ваша милость, – запротестовал Хильд, – но все переходят на такие седла!

– Я не все, – ответил Гай.

И все-таки он проводил сожалеющим взглядом послушника, когда тот унес седло обратно.

Быстро позавтракав, они поспешили к турнирному полю, оттуда как раз донесся звон, грохот, крики восторга. Один из всадников пронесся к концу поля, там победно вскинул копье над головой, а другого лошадь донесла до своей половины поля, оруженосцы стащили его вниз и унесли за ограды к красочным шатрам.

Слышно было, как торжественно прокричал глашатай:

– Сэр Мэтью Сплендор вступает на поле!

На трибунах заметно оживились, особенно девушки и молодые женщины. Гай всмотрелся в лицо выехавшего на край поля рыцаря, понял, что да, красавец, еще и обворожительнейшая улыбка на губах, такой просто обязан нравиться. А если он еще и весьма небеден, что видно по доспехам, дорогой конской попоне и султану из цветных перьев, укрепленному у лошади над лбом…

– Сэр Мэтью Сплендор против сэра Адама Сампсона!

На противоположный край поля выехал рыцарь в темных с золотыми полосками доспехах, даже шлем украшен затейливой вязью, то ли буквы неизвестного восточного языка, то ли просто причуда художника. На кончике шлема красиво и гордо развевается веер из крашеных перьев, яркая цветная конская попона наброшена поверх пластинчатых доспехов, на лбу укреплен длинный металлический рог, выглядит грозно, хотя на самом деле безобидное украшение.

– Они в чем соревнуются? – пробормотал Гай.

– Как в чем? – удивился Хильд. – В воинском умении!

– Гм, – сказал Гай, – а я уж подумал грешным делом, в нарядах…

Хильд отмахнулся, вытянул руку, указывая пальцем с обгрызенным ногтем:

– А вон видите?

– Что?

– Там принц Джон, – сказал Хильд возбужденно, – и его сановники… Справа от него лорд-канцлер, да?

– Он самый, – подтвердил Гай.

– Как здорово!

– Что?

– Ну как же, – воскликнул Хильд, – вся знать, все самые могущественные люди королевства вот так на виду!

– Ну и что? – спросил Гай. – Мне надо бы как-то к принцу, должен же я вручить ему бумаги?

Хильд охнул:

– Но не сейчас же?

– Почему?

– Сейчас турнир, – объяснил ему, как последнему дураку, Хильд. – Великое событие! Какие сейчас бумаги?

– Король должен заниматься делом, – возразил Гай.

Хильд насмешливо перекривил рожу.

– Ну да, король Ричард как раз занимался бы сейчас бумагами!

Гай пробормотал:

– Ну, принц не Ричард…

– Еще бы, – сказал Хильд с лицемерным согласием.

– Что ты хочешь вякнуть? – сказал Гай сердито.

– Ничего, – заверил Хильд. – Это вы сами сейчас сказали, что этот принц лучший правитель, чем великолепный и несравненный король Ричард, законный правитель Англии!

Гай ощутил себя посрамленным в споре с хитрым послушником, что еще и не монах, а уже берет верх, сказал сердито:

– Все равно я к нему подойду!

– Стража остановит, – заметил Хильд. – Не советую. Короли не любят, когда мешают развлекаться. А принц Джон… за неимением короля – король!

Гай осматривался, никто на них не обращает внимания, сказал раздраженно:

– Тогда двинемся к замку. Оставим коней, отдохнем, а утром после турнира, надеюсь, принц Джон меня примет.

– Это мысль, – согласился Хильд.

Они начали поворачивать коней, но сзади их окликнули так повелительно, что даже Гай тут же натянул повод.

К ним спешил Джозеф Сэмптон, личный секретарь его высочества принца, лицо рассерженное, глаза и вовсе злые.

– Вы куда? – спросил он холодно. – Насколько я знаю, вас пригласил лично принц, не так ли?

Хильд поспешно склонился в поклоне, а Гай ответил нехотя:

– Вроде бы так.

– Ах, вроде бы, – сказал сэр Джозеф еще враждебнее, – или для вас приглашение принца крови ничего не значит?

– Очень много значит, – заверил Гай. – Однако здесь только развлечение, а я по делу…

– Принц работает везде, – сказал сэр Джозеф наставительно. – Оставьте коней, о них позаботятся, следуйте за мной. Ваш слуга может занять место среди простолюдинов.

Хильд улыбнулся Гаю и, соскочив на землю, сунул повод в руки служителя и пошел на сторону простонародья, где народу больше всего, как и веселья и воплей.

Джозеф посадил Гая среди благородного сословия на скамье второго ряда, от принца отделяет всего семь человек, а это значит, ему досталось очень почетное место.

Соседи справа и слева покосились на Гая с недоумением, но уважительно. Здесь родовитые и могущественные, но если его сажает сам Джозеф Сэмптон, личный секретарь его высочества, который ничего не делает сам, а только по приказу принца Джона, то это явный знак о появлении нового из числа сильных мира сего…

Сосед слева сразу же сказал дружески:

– Я Эдвард Энтони, граф Куртрэ. Обратите внимание вон на того с черными перьями на шлеме. То ли траур у него, то ли стремится так привлечь внимание, хотя уже привлек более достойным образом, ссадив подряд троих достойных бойцов…

– Спасибо, – поблагодарил Гай, – обязательно присмотрюсь.

На противоположной от королевской стороне ложи красочно одетый мальчишка полез на высокий столб с семью рядами поперечных досок с крючками, на самой нижней вывешен длинный ряд щитов рыцарей, пожелавших принять участие в турнире.

После первых стычек несколько щитов перебрались на вторую снизу доску, подъем каждого нового зрителя встречали довольным криком и рукоплесканиями, и сейчас мальчишка с усердием тащит щит победителя на самое высокое место.

На поле снова сшиблись, потом снова, собравшиеся неистовствуют по обе стороны поля, как благородное сословие, так не очень: одинаково перекошенные морды, и такой энтузиазм, словно удалось оттеснить Саладина и отбить у него великий Иерусалим, заветную цель Крестового похода.

Сэр Эдвард Энтони бурно реагировал на появление каждого бойца, орал, вскрикивал, хватался за голову, вопил, подбадривал, стучал по толстому бревну ограды, Гай вдруг подумал дико и неуместно, что эти люди как-то живут, совершенно не думая ни о каком Иерусалиме, который нужно отвоевать у наступающих врагов, они даже не понимают, что они не совсем люди, а что-то, так и не успевшее стать людьми, потому что люди отличаются от животных вовсе не тем, что придумали одежду и цепляют на себя золотые цепи…

Наконец он заметил, что одни участники турнира вызывают больше восторга у женщин, как вот граф Дидье Летт и барон де Борнь, причем барону больше рукоплещут замужние дамы, а графу – юные девушки, барона Кристофера Бэлдора приветствуют бурно ремесленники, он им дал льготы, на его землях уже разместились, по слухам, целые гильдии, а вот когда появились суровые и замкнутые рыцари ордена тамплиеров, им рукоплескал сам принц, а вместе с ним и все его окружение.

Он поймал на себе пристальный взгляд, повернул голову и успел увидеть, как девушка, сидящая рядом с мужчиной, тут же начала рассматривать с преувеличенным вниманием турнирное поле.

Граф Вальтер со своей прекрасной дочерью Вильгельминой, их не узнать с ходу, он в невероятно пышном и дорогом костюме, весь в золоте, золотая цепь на груди, а его дочь в малиновом платье, жемчужное ожерелье на груди, волосы на этот раз целомудренно убраны под платок, но настолько прозрачный, что драгоценное золото волос победно покоряет сердца мужчин даже сквозь такую символическую преграду.

Гай на всякий случай улыбнулся в их сторону и обратил внимание на цель своего приезда, принца. Тот бурно реагирует, что-то выкрикивает, но в общем шуме не слышно, хлопает ладонью по широкому дереву подлокотника, а когда что-то уж очень нравилось, то стучит часто и сильно. Гаю с его подозрительностью показалось, что очень уж вкусы Джона совпадают со вкусами большинства, а если бы народ помалкивал, то принц, наверное, и не знал бы, кому аплодировать, вот что значит сидеть в королевском кресле и быть вынужденным угождать даже вилланам, ремесленникам и прочему люду, чтобы те считали его своим властелином.

Он присматривался к подсчету очков и без подсказки понял, что одно очко дают, если копье сломано о корпус противника, два – о его щит, три – если противник сброшен с седла. Но в корпус целят только новички, что с трудом удерживают копье горизонтально, для опытного бойца это позор, большинство бьют в щит, турнирный втрое меньше по размерам боевого, хотя впятеро толще и крепче.

В шлем почти никто не бьет, копье обычно соскальзывает, из-за чего и опытные бойцы теряют хватку, не говоря уже о том, что всадник в момент удара может чуть сместиться в сторону, а это уже стопроцентный промах…

Это не Франция, сказал себе еще раз, когда увидел, как сшиблась очередная пара. Просто одинокие рыцарь с одной стороны поля и рыцарь с другой понеслись навстречу друг другу с опущенными копьями и ударили ими друг друга.

И все. Никаких бегущих позади каждого оруженосца и слуг, чтобы подхватить падающего господина, не дать расшибиться о землю, тут же унести в шатер, если требуется помощь, либо же просто помочь удержаться в седле, сунуть ему в руку выпавший из пальцев конский повод.

Злая мысль, что долго барахталась среди мелких и сонных, наконец пробилась на поверхность, он решительно поднялся и, стараясь никому не мешать, вышел из длинного ряда и потихоньку начал пробираться к накрытому балдахином месту, под которым расположился сам принц Джон и его ближайшие лорды.

В голове прокручивал все, что скажет принцу, раз тот может наблюдать за этой ерундой и одновременно работать, как вдруг настороженный слух поймал обрывок речи, когда архиепископ Лонгчамп, он же лорд-канцлер, наклонился к принцу и сказал негромко:

– Ваше высочество, а этот рыцарь…

Гай остановился, стараясь, чтобы на него не обращали внимания, а сам весь превратился в слух. В Палестине пришлось обострить свойство слышать далеко и четко, ибо те, кто слышал плохо или не желал прислушиваться, полегли под ночными вылазками сарацин…

– Гай Гисборн, – услышал он сдержанный ответ принца Джона. – Хорошая у меня память?

Архиепископ пробормотал:

– Прекрасная, ваше высочество!

– Что вы хотели узнать, – спросил принц нетерпеливо, – говорите поскорее!

– Гай Гисборн, – повторил Лонгчамп в задумчивости, словно пытался отыскать в памяти именитый род неких Гисборнов или хотя бы священников, – говорят, он прибыл по вашему личному приглашению?

Гай старался не поворачиваться к ним лицом, но краем глаза видел, как принц Джон довольно кивнул, на губах заиграла ехидная усмешка.

– По весьма настойчивому приглашению, ваше преосвященство. Этот гордец еще и пытался отказаться!

– Какой нахал! – заметил архиепископ.

– Вот именно.

– Только такие и ушли с вашим братом, – сказал Лонгчамп с негодованием. – И я бы сказал, но боюсь прогневить Господа, что в Англии стало намного тише и спокойнее!

Принц Джон кивнул, но лицо омрачилось.

– Да, – согласился он, – намного спокойнее. Как на кладбище.

– Ваше высочество?

– Нашему обществу немножко нахальства не помешает, – буркнул принц Джон. – Нужно посмотреть, настолько этот шериф хорош в воинском деле, как о нем говорят в его округе…

Лонгчамп понял, довольно заулыбался, а Джозеф наклонился к принцу с другой стороны и сказал льстиво:

– Да-да, ваше высочество, это вы придумали весьма умело!.. Как я слышал, в поединках примут участие братья Геерды и сам Железный Вальдемар, стальграф Эрдокса?

Принц сказал кисло:

– Да уж, он такое не пропустит.

– Ваше высочество?

– Любит красоваться перед дамами, – пояснил принц, – а вот налоги второй год не платит. Ссылается на бедность! Хотя бы не появлялся здесь весь в золоте! Это же вызов, насмешка, умаление моей власти!..

Джозеф сказал поспешно:

– Зато он верный ваш сторонник. И всегда поддержит вас против вашего чересчур воинственного брата.

Принц прищурился.

– Это хорошо?

– Ваше высочество!

Принц хмыкнул.

– Только потому, что моего братца боится, а меня считает слабым ничтожеством. Не возражайте, Джозеф, я все понимаю. И, скажу честно, меня это устраивает. Пусть поддерживают потому, что я слаб, а с их помощью могу устоять. Но наш прадед Вильгельм Завоеватель создал такую систему, что даже слабый король… король!

Гай потихоньку отошел на цыпочках и вернулся сперва на свое место, а то стражи уже начали присматриваться с угрозой в глазах, а затем решил, что лучше отыскать Хильда, чем смотреть на эти потешные стычки. Принц намекнул на то, давно ему понятное, что он, Гай Гисборн, шериф, обязанный знать лучше, чем как седлать лошадь, узнал только вчера после бессонной ночи за чтением свода законов.

Вильгельм Завоеватель, оказывается, мудро отверг принцип, которому следовала вся Франция: «Вассал моего вассала – не мой вассал», и при вторжении в Англию сразу потребовал от всех свободных людей королевства присяги на верность вне зависимости от того, в каких поземельных, личных и юрисдикционных отношениях они находятся друг с другом.

Все свободные жители Англии поклялись Вильгельму быть верными против других людей, всех без исключения. Военная повинность в государстве стала только королевской службой, а во Франции, как он наблюдал, крупные вассалы короля держат под собой целые массы подвассалов, приносящих им клятву верности против всех других людей, в том числе и против короля. Эти вассалы обязаны нести военную службу только своим сюзеренам, и если тот выступает против короля, то выступают и они, так как король для них является посторонним человеком.

Генрих II Плантагенет, отец короля Ричарда и его брата Джона, в борьбе с высшими лордами опирался вовсе на простой народ. Все помнят его указ об немедленном изгнании наемных отрядов и об уничтожении незаконно построенных феодальных замков!

Так что да, в Англии даже слабый король – король, и нужно быть совсем уж ничтожеством, чтобы дать лордам снова сесть себе на шею.

Хильд встретил его сердитым взглядом.

– Ваша милость, где вас носит? Нужно готовиться к поединку!

Гай отмахнулся.

– Да что там готовиться. Если уж и придется, чего постараюсь избегнуть, то просто поможешь одеть доспехи, вот и все. Скажи, если бы шерифы не собирали треть от судебных доходов в пользу короля, ему бы пришлось поддаться натиску крупных землевладельцев?

Хильд двинул плечами.

– Вряд ли. Поземельный налог идет тоже ему. Вы не забыли, ваша милость, что владельцем всех земель в Англии, в отличие от других стран, является король?

Гай вздрогнул, сзади над ухом прозвучал вкрадчивый голос сэра Джозефа, личного секретаря принца:

– Далеко же вы забрались, сэр Гай! Вас не устраивает место, которое я вам предложил?

– Вполне, – заверил Гай. – Но мы вот обсуждаем устройство королевства Англия… Не поверите, очень любопытное!

Джозеф смерил молодого послушника недоверчивым взглядом, скривился и снова повернулся к Гаю.

– Его высочество изволит позвать вас…

Гай поднялся безропотно, Хильд завидующе крякнул, но тут же перевел взгляд на поле, где снова нарастает грохот копыт, затем над полем и трибунами разносится звенящий удар, после которого по обе стороны поля звучат громкие вопли, как ликования, так и горести.

Глава 3

Принц смотрел на поле, стучал ладонью по блестящему дереву подлокотника, Гай остановился рядом с троном и ждал, вельможи неохотно потеснились. Лорд-канцлера нет, видимо, отлучился куда-то, но справа и слева от принца высшие сановники королевства, поставленные для надзора за ним королем Ричардом.

– И что, – сказал вдруг принц, не отрывая взгляда от скачущих навстречу друг другу всадников, – вы так и не собираетесь выйти на турнирное поле?

Гай ответил смиренно:

– Я, конечно, рвусь и жажду принять участие в такой странной забаве… вот прям всю жизнь мечтал, как бы изловчиться и попасть на турнир.

Принц чуть растянул губы в ехидной усмешке.

– Потому вы среди зрителей?

– Но я прибыл по работе, – пояснил Гай. – Я и сейчас думаю о ней, ваше высочество. Слишком уж там все заавгиевлено.

Принц поморщился.

– Вся Англия сейчас в этом самом, что убирал Геркулес у царя Авгия в его покоях. Но, как видите, все настолько привыкли, что хоть и по колено в этом самом, но вот ликуют…

– Они будут ликовать, – заметил скромно Гай, – когда будут и по горло. Но разве мы не для того, чтобы не допустить, дабы Англия утонула в этом самом?

Принц недовольно дернул щекой.

– Шериф, да махните рукой хоть в выходные и поразвлекайтесь! Нельзя все время работать. Сейчас сражается молодняк, а после перерыва выйдут уже настоящие бойцы! Уверен, что вам захочется.

– А вот не хочется, – ответил Гай.

– Как это? Совсем?

– Абсолютно, – заверил Гай.

Принц сказал строго:

– Все равно – надо! Шериф, если хотите жить среди баранов, надо научиться блеять!

– А если не хочу среди них жить? – спросил Гай.

Принц впервые покосился в его сторону, в выпуклых голубых глазах проступило безмерное удивление.

– А где вы видите другое человечество? Покажите! Я сам туда побегу.

Гай переступил с ноги на ногу, промямлил, сдаваясь:

– Надо же сперва понять, что тут и как. А потом да, а как же, я вот решусь и выйду. Переломлю копье, как говорят.

– Как в графстве? – спросил принц. – Что нового?

– Благополучно, – ответил Гай.

Принц чуть откинулся на спинку трона и окинул его недоверчивым взглядом.

– Благополучно? А что у вас тогда неблагополучно?

– Благополучно, – объяснил Гай, – в том смысле, что пока справляемся. Более того, тесним разбойников… гм, невзирая на то, знатные они или последние из вилланов.

Принц кивнул.

– Да, кое-какие слухи уже дошли.

– Ваше высочество?

– Граф Ингольф, – произнес принц, понизив голос, – и его семья. Признаться, я и рассчитывал, что вы, как человек войны, и возьметесь за дело круто… но не думал, что до такой степени.

– Ваше высочество?

Принц искривил губы.

– Шериф, как бы вам сказать попонятнее…

Он бросил мимолетный взгляд на неподвижного генерального казначея справа, перевел взгляд налево, где, как стог сена, накрытый расшитым плащом с золотом, расплылась в кресле фигура королевского сборщика податей, и прежде чем сказать что-то еще, Гай перебил:

– Ваше высочество, я вообще-то понятливый.

Принц кисло поморщился.

– Вот и хорошо. Хоть и не люблю понятливых, но лучше с вами, чем без вас. Идите к шатрам, шериф. Здесь очень многие хотят увидеть вас на турнирном поле. Все по разным причинам. Даже по очень нехорошим… Так что будьте бдительны.

Гай пробормотал настороженно:

– Ваше высочество, тогда не лучше ли вообще не принимать участия в такой забаве? Я не хотел бы, чтобы какая-то досадная малость повредила работе.

Принц взглянул волком.

– А я чем занимаюсь? Государственными делами? Идите, шериф. Жизнь такая: обязательно нужно заниматься какой-то заметной всем дурью, чтобы не выперли из стада!

Хильд, не дожидаясь распоряжений, уже готовит коня к схваткам, как же, а для чего же ехали, а в голове Гая все звучал многозначительный голос принца, а перед глазами никак не исчезало его лицо с бегающими глазками.

Что он хотел сказать, но не мог из-за присутствия высших сановников, приставленных к нему старшим братом? Что одобряет его крутые меры против зажравшихся баронов, не желающих признавать власть Лондона, но не может сделать это открыто? И если бароны прижмут, то открестится от такого шерифа и скажет, что тот превысил полномочия, обидев знатных и благородных лордов, которых ну никак нельзя трогать уже лишь потому, что они – лорды, знатные люди, голубая кровь, потомки великих предков?

Он ощутил себя как на пронизывающем ветру в ночи, когда и луна скрылась, и дороги не видно.

– Ваша милость, – сказал Хильд озабоченно, – это второй тур. Тут надо держать ухо востро.

– Еще бы, – буркнул Гай.

Вообще-то не возбраняется начать и с третьего, последнего, но велик шанс, что сразу собьют более сильные, и в активе не будет вообще побед, а так в первом туре можно что-то и набрать в состязаниях с такими же слабыми противниками.

Он выехал на свой край поля, герольд громко прокричал:

– На поле выходит сэр Гай Гисборн, крестоносец и верный соратник короля Ричарда Львиное Сердце!

Народ дружно закричал «У-у-у!», на благородной стороне вежливо, хоть и вяло, поаплодировали, Гай опустил забрало и протянул руку за копьем.

Ему подали с готовностью, он поднял острием вверх, чувствуя, как сердце начинает биться учащенно, радостно, словно вот сейчас сделает что-то очень нужное и важное.

На той стороне всадник появился на рослом коне под красной попоной, расшитой золотыми лилиями, весь блестящий, с ходу послал коня церемониальным шагом. Тот пошел вдоль барьера, отделяющего от поля благородную публику, красиво выкидывая вперед ноги, шея выгнута крутой дугой, такой же гордый, как и его хозяин.

На трибунах радостно орали и размахивали руками, а рыцарь неспешно продвигался вдоль рядов, раскланивался и кого-то приветствовал, перед королевской ложей остановился и склонил копье, образцовый, такой куртуазный, явно приехал из Франции, в Англии такие штучки пока в диковинку.

Гай дождался, пока закончит раскланиваться и срывать аплодисменты, Хильд подошел сзади, еще раз проверил, насколько туго затянуты подпруги, похлопал коня по крупу.

– Ну, дружище, не подведи. Обещаю после турнира большой отдых и торбу с отборным ячменем.

– Не все зависит от него, – буркнул Гай.

– И вам обещаю торбу, – сказал Хильд. – Даже две.

Герольд прокричал приподнято:

– Виконт де ля Фермольд против сэра Гая Гисборна!

Гай дождался, когда клетчатый флаг взлетит вверх, чуть наклонился вперед и послал коня вскачь.

Этот виконт де Фермольд копье держит под мышкой, слишком тяжелое для него, Гай исполнился к сосунку ленивого презрения и за момент до столкновения резко двинул вперед правой рукой, чувствуя, как напряглись мышцы под тяжестью копья.

Сильно тряхнуло, послышался звенящий удар, и он пронесся вдоль бортика на свою сторону, успев увидеть, как виконт запрокинулся на спину, правая рука высоко вскинута над головой, дурачина, это только сильнее заваливает его на конский круп, хорошо хоть, повод не выпустил…

Развернувшись у конца поля, увидел, как виконт уже сидит прямо, копье швырнул на землю, ему тут же подали другое.

Мальчишка с клетчатым флагом замер в радостном ожидании взмахнуть им снова, все внимание будет направлено на него, минута славы, однако судьи переговорили между собой, герольд отошел от них, прокричал:

– Победа, ввиду потери виконтом де Фермольдом стремени, присуждается сэру Гаю Гисборну!

На трибунах пара человек вяло захлопали в ладоши, один крикнул: «Слава Гисборну!», но Гаю показалось, что узнал голос Хильда.

Гай не стал менять копье, и так видит, что в порядке, ждал, держа морду коня в сторону поле.

Герольд прокричал:

– Сэр Марк Дженсон против сэра Гая Гисборна!

Клетчатый флаг только начал подниматься, а противник уже послал коня в галоп, Гай чуть запоздал, но все равно встретились почти в самом центре, Гай напрягся, задержал дыхание, удар сотряс от пяток до ушей, некоторое время конь нес его словно в беспамятстве, очень хотелось оглянуться, но это не совсем прилично, он же не виллан, и только когда доскакал до края поля и развернул коня, увидел, как сбитый с коня рыцарь поднимается тяжело.

К нему подбежали его слуги и оруженосец, но рыцарь отстранил их повелительным жестом. Ему подвели коня, Гай в молчании смотрел, как рыцарь взял за повод и пошел в его сторону.

На трибунах понимающе помалкивали, даже старались услышать, что говорит побежденный, а он с поклоном протянул повод коня Хильду, а Гаю сказал:

– Благодарю за красивый удар. Теперь это ваш конь, а доспехи я пришлю по окончании поединка.

Гай покачал головой.

– Сэр, я ценю ваше стремление тут же выполнить все правила схватки, однако вам конь еще понадобится, как и доспехи, потому я решаюсь отказаться.

Рыцарь гордо выпрямился.

– Сэр, я Марк Дженсон из рода Эбервиллей!.. Я взял с собой семерых коней и запасные доспехи.

– Ого, – сказал Гай невольно. – Хорошо, сэр, я принимаю коня.

– Доспехи после схватки, – заверил сэр Марк. – Счастливых схваток, сэр!

Он ушел обратно, уже не хромая, и Гай чувствовал, что он еще попытается отвоевать у него потерянное.

Хильд сказал за спиной с восторгом:

– Хорошее начало, сэр Гай!

– Не надейся, – буркнул Гай.

– На что?

– Что будут еще, – сказал Гай хмуро. – Я не ради турнира приехал.

Хильд запротестовал:

– Сэр, если само в руки лезет, как не брать?

Гай потрогал голову.

– Да как бы не совсем оно и само.

– Сэр, – напомнил Хильд, – вы же рыцарь! Значит, должны драться! Вам что, голову жаль?

Гай подумал, ответил с недоумением:

– А знаешь, уже начинаю жалеть…

– Стареете, ваша милость, – сказал Хильд безжалостно. – Молодые все дураки.

– Так, может быть, умнею?

– А я как сказал?

– Я свое уже отодрался, – сообщил Гай. – Сейчас я шериф, а не охотник за трофеями.

Но следующим был сэр Рафаэль Майрин, быстрый и легкий, у него даже конь не рыцарский, что больше похожи на тяжеловозов, а наподобие арабского скакуна, горячий, нервный и тонконогий, с круто выгнутой шей и огненными глазами. Гай ожидал подвоха, успел податься чуть в сторону, одновременно разворачивая корпус, и копье противника ударило в щит под острым углом, лишь слегка тряхнуло и ушло мимо, зато Гай попал точно в середину, всадника отшвырнуло на спину коня, и тот так и отвез его на свою половину поля.

Там его сняли и унесли, а ликующий Хильд прокричал:

– Вот так и сколачивают состояния! Его конь стоит всех коней на турнире! А доспехи миланской работы?!

– А ты откуда знаешь? – спросил Гай. – Неужели в монастырях изучают, в каких странах делают какие доспехи?

Хильд пробормотал смущенно:

– Ваша милость, я же не монах, а только послушник! Мне еще несколько лет доказывать, что я годен в монахи. Вы думаете, туда берут всех, кто пожелает?

Гай удивился:

– Да? Я думал, только в рыцари такая нелегкая дорога.

Похоже, для того, чтобы отказаться и пропустить несколько схваток, нужно сообщать заранее, а так он не успел опомниться, как обреченно услышал звучный и радостно приподнятый голос герольда:

– Сэр Дэниэл против сэра Гисборна!

Сэр Дэниэл, как уже заметил Гай, техникой схватки владеет довольно виртуозно. Невысокого роста, худой, он в прекрасно подогнанных доспехах выглядит почти мальчиком, к тому же легко двигается в седле, поворачивается на все выкрики, легко вскидывает руки и вообще как-то ведет себя в седле недостаточно серьезно.

Однако эта кажущаяся несерьезность помогает избегать сокрушающих ударов массивных противников, дважды по нему вообще промахивались, в других случаях он умело принимал удары на щит, держа его косо, так что поединщик проваливался вслед за своим копьем, а вот он не промахивался и хотя никого не вышиб, но всегда побеждал по набранным очкам.

Хильд тоже присматривался к нему с тревогой, а когда перехватил взгляд Гая, сказал с вымученной улыбкой:

– Ваша светлость, это не человек, а черт на коне… прости, Господи, за дурное слово!..

Гай буркнул:

– Мы уже дрались с ними.

– Чертями?

– Да.

– И как?

– Как видишь, цел.

Хильд с сомнением покачал головой.

– Повадился кувшин по воду ходить…

– Не трусь, – ободрил его Гай. – По крайней мере, не убьет.

– Это хорошо, – сказал Хильд серьезно. – Нам еще столько нужно сделать… А потом ладно, пусть убивают.

– Ну спасибо, – пробормотал Гай. – Добрый ты, как вижу.

– Так главное же дело, – ответил Хильд лицемерно, – как вы и говорили…

– Не болтай, потуже затяни ремни! А то что-то расходятся быстро.

– Все сделаю, только вы так… как-то продержитесь, ваша милость, раз уж вышли.

Гай ответил мрачно:

– Я не вышел. Меня вытолкнули!

Он подал коня назад, пока тот не уперся крупом в бревно ограждающего забора, а когда клетчатый флаг взметнулся вверх, сразу пустил коня в стремительный галоп, побуждая его как можно быстрее перейти в карьер.

На трибунах настала мертвая тишина, Гай пригнулся и чуть подался вперед, чувствуя, как кровь победно стучит в висках и распирает сердце. В этот момент не только чувствуешь в себе небывалую силу, но иногда и обретаешь…

Конь сэра Дэниэла сорвался с места почти с такой же скоростью, Гай сосредоточился до предела, нервы звенят, а мышцы стонут от сверхнагрузки. Он задержал дыхание, еще чуть подался навстречу противнику и резко выбросил руку с копьем вперед.

Удар сотряс тело, на миг изображение раздвоилось, конь уже ровным галопом промчался на край поля, Гай развернулся и увидел, как лошадь сэра Дэниэла с пустым седлом дисциплинированно добежала до края поля и там остановилась, а к распростертому на поле рыцарю уже бегут из-за ограды оруженосец и слуга.

Судя по месту, где он оказался, удар выбил его из седла, как тряпичную куклу, дважды перевернул в воздухе, и, когда рыцарь ударился о землю, он уже был без сознания.

Подбежал вопящий от восторга Хильд, указал на трибуны:

– Посмотрите, что там делается!

Там бушуют страсти, в двух местах даже вспыхнули драки. Сэр Дэниэл за свою незнатность и малый рост пользовался симпатиями простого народа, к здоровякам у мужчин всегда неприязнь, а мелкие да хилые не соперники, им можно даже покровительствовать…

– Посмотри, – велел Гай, – как доспехи!

– Все на месте, – заверил Хильд. – Вы ударили первым, слава Господу, а он ухитрился задеть ваш щит только вскользь…

– У меня чуть рука не онемела, – пожаловался Гай.

– Еще бы, – воскликнул Хильд в восторге. – Вы сбросили его, как паршивую кошку со стола!

– Он был хорош, – признал Гай. – Если бы я не выдвинулся так сильно вперед, он бы ударил первым. Мне повезло, что я использовал его же тактику!

– Повезло? – переспросил Хильд. – Ваша милость, мне кажется, вы никогда ничего не оставляете на везение!

Гай улыбнулся, смолчал. Пока Хильд заново подтягивал подпруги, на поле выехал на гордо вышагивающем огромном коне блистающий красавец барон Фредерик Андерсен, как его объявил герольд.

Хильд, пока Гай сидел на трибуне в ожидании внимания принца, кое-что узнал про участников и теперь торопливо вкладывал Гаю, а тот наливался бессильной ненавистью. Этот Фредерик Андерсен, еще молодой, сильный, полный энергии, деятельный, одиннадцать месяцев в году проводит в своих землях и только один посвящает поездкам по соседям для забав и развлечений.

В то время как многие рыцари продавали свои уделы, чтобы собрать денег для похода ради освобождения Святого Города от сарацинов, этот деньги от продажи овечьей шерсти истратил на покупку просторного дома в центральной части города Лондона.

А еще он купил особо прочные и легкие доспехи, что готовили ему лучшие оружейники Испании, заказывал оттуда, а коня для него привезли откуда-то из Венеции, огромный жеребец, с внешностью брабанта, однако в скачке может догнать арабского скакуна. И все это только для того, чтобы блистать на турнирах, ловить восторженные взгляды молодых женщин, красоваться во всем блеске молодости и силы…

Гай невольно потер левый бок, там глубокий шрам от сарацинской пики, что едва не достала сердце. Вспомнился принц Джон с его цинизмом и безверием, хотя не забывает креститься и упоминать имя Христа.

Если слушать принца, то в любых войнах вообще нет смысла, даже в самых святых и праведных, так как гибнут самые лучшие, чистые и благородные, а оставшиеся дома трусы выживают и брюхатят жен и дочерей погибших героев.

Именно так нация героев постепенно и вырождается, а как изменить – непонятно, и вряд ли поможет то, что он скинул этого барона и втоптал его в грязь…

Глава 4

К ним подошел осанистый вельможа, грузный, величественный, с густой проседью в пышных рыжих волосах, которыми явно гордится, сзади даже заплетены в четыре косички.

Брови тоже удивительно рыжие, кустистые, другому бы вполне заменили усы, а глаза пронзительно-голубые, словно у шотландца.

– Приветствую вас, шериф, – произнес он странным голосом, в которым сочетались насмешка и уважительность. – Я верю, что вы одержите еще немало побед на этом турнире. Только избегайте схватки с бароном Вольдемаром и графом Винбрехтом Сокрушающим.

Гай осведомился учтиво, но с холодком в голосе:

– Мы знакомы… сэр?

Вельможа с той же усмешкой в глазах поклонился.

– Граф Кристофер де Фермольд к вашим услугам. Нет, отвечаю на ваш вопрос, мы не знакомы, но вы знакомы с моим сыном. Это его вы пощадили и не вышвырнули на землю. Я говорю о виконте де Фермольд.

Гай двинул плечами:

– Поединок был по правилам. Я нанес удар, виконт выдержал, хоть и потерял стремя, за что ему засчитали поражение.

– Спасибо, – произнес граф церемонно, – что пощадили. Я видел, вы могли ударить намного сильнее, но почему-то ослабили мощь своей разящей длани.

Гай буркнул:

– Ослабил, но не так уж сильно. Видно же, что совсем новичок.

– Это вам видно, – пояснил граф, – а он уже побеждал на прошлом турнире! Троих ссадил.

– Такие, значит, бойцы, – ответил Гай.

– Как вы поняли, что новичок?

Гай поморщился.

– Да по всему видно, граф. Вы, очевидно…

Граф снова поклонился.

– Участник Второго Крестового похода. Нас вернулось в Англию больше, чем вас, но тоже только самые живучие. И схваток у нас там было больше, чем тут могут вообразить.

– Простите, граф, – сказал Гай искренне, – я уж подумал, что вы пришли только поязвить.

Граф не сводил с него посерьезневшего взгляда, хотя улыбка продолжала играть на лице, а голос оставался таким же легким и подтрунивающим:

– Я вообще-то не люблю шерифов, как и любую власть… да и кто ее любит?.. но к вам чувствую симпатию. И как к младшему товарищу по оружию, мы с вами ходили по одним тропам из раскаленного песка под немилосердным солнцем, и как к благородному человеку, который не стал делать свою победу сокрушающей, чтобы толпа ревела от восторга.

Гай буркнул:

– Но сэра Дэниэла я ссадил именно так.

Граф кивнул.

– А его можно было только так, иначе бы с ним намучились. Он юркий, как угорь в намыленных руках, и ловчее всех на турнире. Его переиграть невозможно, если только не ухитриться выбить из седла. Еще опасайтесь барона Дженсена, это скала, а не человек. Он держит удар, как будто его лягает муха… Извините, что подсказываю, но вы человек новый, я просто уравниваю ваши шансы. Все знают друг про друга, только для вас многое в новинку…

Гай пробормотал:

– Это все-таки игра, граф.

Тот покачал головой.

– Здесь думают, что это и есть жизнь. Потому отнеситесь и вы серьезно.

– Спасибо, граф…

– Кристофер де Фермольд к вашим услугам.

– Спасибо, сэр Кристофер. Нечасто я натыкаюсь в этой сумасшедшей стране на человека, кто думает так же.

Он взял из рук служек копье и выехал на позицию. Герольд посмотрел на одного, другого, все ли готовы, прокричал:

– Сэр Глэндис Стрендж против сэра Гая Гисборна!

Гай вскинул копье в ответ на приветственные крики, его уже запомнили, потряс над головой. Сэр Глэндис Стрендж сперва поклонился в сторону королевской ложи, чего Гай еще не сделал ни разу, потом приветствовал публику, тоже взял копье и поставил коня на стартовое место.

На взгляд Гая, слишком уж статен и красив, доспехи иностранной выделки, Гай с ходу не определил, чего больше, испанского или итальянского стиля, а еще достаточно вычурный для Англии шлем и сложное забрало с опускающимся верхом и отстегивающейся сбоку пластиной.

Темный, как ночь, панцирь мрачно поблескивает, как спина большого жука, весь смотрится очень ладно, Гай ощутил, что с этим нужно быть осторожнее, точно не деревенский увалень, а боец бывалый, турниры для него если и забава, то весьма доходная, победитель забирает коня и доспехи побежденного, оставляя ему только оружие, на оружие никто посягать не смеет.

Клетчатый флаг взлетел, и сразу же в мертвой тишине раздался стук копыт. Гай напрягся, задержал дыхание, но все равно удар потряс так, что едва не вышвырнул из седла. Гай успел увидеть, что и сэр Глэндис Стрендж раскачивается, словно молодое деревцо на ветру, однако оба добрались до краев поля, отшвырнули сломанные копья и протянули руки за новыми.

На трибунах поднялась буря восторга, оба бойца все проделали так одинаково слаженно, словно одна половина поля отражается в зеркале.

Взмах клетчатого флага, оба с нарастающим грохотом копыт понеслись друг другу навстречу. На трибунах затихли, всадники мчатся решительные, копья как продолжения их тел…

Лязг и громовой грохот, на трибунах показалось, что никакого барьера и нет, а всадники ударились друг о друга, настолько столкновение обоих остановило и даже немного отбросило обратно. Щепки копий взметнулись над головами, кони поднялись на дыбы, били по воздуху копытами.

Гай развернул его и вернулся обратно, а там услышал, как герольд прокричал:

– У коня сэра Глэндиса лопнула подпруга, сэр Глэндис Стрендж выбывает из поединка!

Оглянувшись, Гай увидел, что рыцарь идет пешком, а седло съехало коню под пузо.

Хильд ринулся навстречу донельзя довольный.

– Ваша милость, ваш щит карабкается вверх, как кот на дерево за воробьем! Уже на высшей доске, там всего четыре щита!

На той стороне появился огромный всадник на огромном коне в окружении прислуги, ему подали копье, Гай ощутил тревогу, видя, как тот подхватил его и потряс в воздухе с такой легкостью, словно держит стрелу.

Хильд сказал тихонько и с настоящим благоговением в голосе:

– Граф Вольдемар… Вас о нем предупреждал сэр Кристофер.

– Кто он?

– Барон из Лейквуда, владеет Редширом и Гемплом.

Гай перебил:

– Чем он известен в бою?

– Еще ни разу не ушел побежденным, – прошептал Хильд.

Гай ощутил холодок страха, но заставил себя прошептать:

– Но когда-то же везение заканчивается?

Хильд сказал тихо:

– Это не везение. Вы посмотрите на него вблизи, скажете иначе.

Гай промолчал, медленно подал коня вперед и выехал на поле. Ему подали копье, он принял спокойно и не стал подбрасывать или выделывать трюки, тем самым раскрываешь какие-то секреты или хотя бы возможности, а лучше вот так: непонятный, собранный, мрачный и даже зловещий.

На противника он старался смотреть невозмутимо, за его лицом следят, но по телу пробежала предательская дрожь.

Граф Вольдемар просто великан, доспехи сверкают, как солнце, великолепная сталь, на груди затейливый герб из золота, шлем огромен, даже султан из перьев явно стоит громадных денег.

Когда он легко вскинул копье, приветствуя публику, сердце Гая оборвалось – не копье, а целое бревно!

Хильд тоже посматривал обеспокоенно, а когда Гай повернулся к нему, прошептал едва слышно:

– Ваша милость, как насчет того, чтобы пропустить эту схватку?

– Чтоб засчитали поражение? – спросил Гай. – Нет уж, лучше убьют…

– Вы шериф, – напомнил Хильд. – Вам нужно о других думать!

– Пусть другие идут в задницу, – прорычал Гай. – Сейчас я не шериф…

Хильд пробормотал:

– Я слышал, крестоносцы проповедуют смирение…

– Перед Господом, – напомнил Гай. – А не перед всякими…

Графу Вольдемару кричали, его приветствовали, а женщины размахивали платочками. Он проехал мимо рядов неспешно, явно рисуясь, уже привыкший к их вниманию, еще бы, прекрасная кандидатура в мужья. Наконец остановился перед ложей, где расположился целый цветник из молодых леди, и все неотрывно наблюдали, как он опустил поднятое к небу копье и положил конец на барьер перед одной из женщин.

Гай рассмотрел, что кончик копья лежит прямо перед леди Вильгельминой.

До него донеслись слова графа:

– Леди Вильгельмина, я выиграю этот турнир для вас. Не соблаговолите ли вы сделать меня несказанно счастливым и повязать ваш платок на мое копье, это принесет мне победу?

Леди Вильгельмина сидит с подругой, что закрыла лицо вуалью, равнодушная и неподвижная, а сама леди Вильгельмина сразу засияла, красиво и величественно поднялась, яркая и блистающая, как утренняя звезда среди мелких невзрачных звездочек, царственно медленно, тоже чувствуя на себе сотни взглядов, взяла в руки платок.

– Сэр Вольдемар, – произнесла она чарующим голосом, – я повяжу его вам на шлем.

На трибунах заревели от восторга. Сэр Вольдемар, явно очень польщенный, подъехал боком, прижавшись стременем к ограде, а леди Вильгельмина чуть наклонилась вперед.

– Наклоните голову, сэр Вольдемар…

– Мое сердце у ваших ног, леди Вильгельмина!

– Стойте спокойно, граф…

– Не могу, – ответил он, – мое сердце слишком стучит и раскачивает меня…

Она под ревнивыми взглядами подруг и заинтересованными толпы повязала платок ему на шлем. В заключение чуточку наклонилась, поправляя бантик и давая молодому рыцарю заглянуть в ее и без того низкий вырез платья еще глубже, а сэр Вольдемар, конечно же, вообще не мог оторвать взгляда. И даже когда леди Вильгельмина закончила повязывать, все смотрел зачарованно.

Наконец она отодвинулась, произнесла красивым мелодичным голосом:

– Сэр Вольдемар, пусть удача будет с вами!

Граф отсалютовал копьем и поехал на свой край поля. Гай слышал, как девушка, что сидит рядом с леди Вильгельминой, произнесла укоризненно:

– Вильмина, зачем ты так делаешь?

– А что, – спросила леди Вильгельмина в удивлении, – тебе что-то не нравится, сестра? Это такой обычай.

– Да, но, Вильма… ты слишком уж…

Голос ее звучал едва слышно, Гай напрягал слух, а сквозь вуаль рассмотреть лицо не удавалось, хотя фигура в точности, как у леди Вильгельмины, разве что грудь чуть-чуть крупнее, но вырез платья под самым горлом, и вообще старается не привлекать внимания, в отличие от своей сестры.

Глава 5

Гай выбил из седла троих, в том числе Винбрехта Сокрушающего. Но и сэр Вольдемар вышиб троих с такой легкостью, словно это не закованные в тяжелые доспехи крупные мужчины, а мешки, набитые лебяжьим пухом. Барона Дженсена, что, по словам графа Кристофера, скала, а не человек, он смахнул играючи, как показалось устрашенному Гаю.

И все время на кончике его шлема победно трепещет под ветерком невесомый небесно-голубой платок леди Вильгельмины.

Хильд советовал пропустить схватку, а то и две, но Гай мрачно указал на столб, где на верхней позиции осталось только два щита: сэра Вольдемара и самого Гисборна.

– Финал, – буркнул он. – Я не собирался добираться так далеко.

– Но и это победа!

Гай поморщился.

– Выйти нужно было раньше, – сказал он сухо. – Никто бы и не заметил. А если б и заметили, то… немногие.

Хильд смотрел с тревогой.

– Ваша милость, на вас лица нет! Столько боев без отдыха… Я попробую договориться насчет отдыха?

Гай сказал сердито:

– Не смеши. Народ собрался, ждет. Попробуешь его уговорить подождать? Публика всегда безжалостна и неблагородна и всегда кричит: «Добей!»

Он напился жадно и положил ладони на седло, готовясь вскочить, понял, что не получится, сил нет, взобрался медленно и солидно. Пальцы, разбирающие повод, подрагивают от изнеможения и слабости, но сейчас на него жадно смотрят с обеих сторон поля, и он выпрямился, преодолевая острую боль в спине.

Сэр Вольдемар выехал на поле в окружении разноцветной толпы слуг в богатых одеждах, подчеркивающих могущество их хозяина. На взгляд Гая, из всех участвующих в турнире это самый огромный и массивный противник, к тому же закованный в сдвоенные для прочности толстые доспехи, плюс на таком великанском коне, что сверху может прибить любого, как муху.

Он с этого конца поля ощутил толщину и тяжесть доспехов Вольдемара, зябко передернул плечами.

Хильд сказал снизу тихонько:

– Наверное, неповоротлив…

– А в сшибке поворотливость ни к чему, – ответил Гай обреченно. – Это на мечах еще пригодилась бы, а тут… гм…

Он вздохнул, уже пожалел, что не пропустил несколько схваток, повод был, надо же коню дать отдохнуть, самому дух перевести, но теперь поздно, надо постараться если не выиграть схватку, то хотя бы не дать себя убить.

Клетчатый флаг взлетел, как испуганный голубь, огромный всадник пустил коня вперед, Гай не поверил глазам, когда эта гора под клетчатой попоной с места пошла в стремительный галоп.

Сердце стучит часто, конь пошел галопом, Гай пригнулся и ощутил, как от дробного и все учащающегося стука копыт кровь разогревается до кипения.

Встречный ветерок бьет в глаза и вынуждает смежить веки хоть на миг, но Гай заставил себя вглядываться в приближающегося противника, заново оценивать все разом: посадку, уровень руки с копьем, как держит голову сейчас, какова скорость скачущей лошади…

Копье гиганта нацелено для удара в щит, но это не значит, что ударит именно туда, успеет приподнять и поразить шлем, хотя велик шанс промахнуться…

Грохот копыт стал громче и чаще, это стучат еще и копыта встречного чудовища, спрятанного под личиной коня, металлическая фигура в седле стремительно приближается.

Гай уловил, когда копье начало пониматься, быстро задрал голову, одновременно задержал дыхание и со всей силы нанес удар. По шлему звякнуло с зубовным скрежетом, в голове загудело, хотя удар скользящий, уже понял, за спиной дикое конское ржание…

Он ухитрился оглянуться на скаку, рискуя свалиться, а там сзади то ли сила удара оказалась чересчур для сэра Вольдемара, то ли он сам слишком увлекся, стараясь попасть острым концом копья в забрало шлема шерифа, однако конь стоит на дыбках, затем, не удержавшись, завалился на спину и чуточку вбок, на барьер.

Затрещало, бревно переломилось, конь рухнул, молотя копытами в воздухе и придавив всадника. К ним с криками уже бежали люди из свиты Вольдемара.

Ошалевший конь долго месил воздух копытами, словно отбиваясь от чудовища, завалившего его и собирающегося ухватить острыми зубищами за горло, ржал таким тонким голосом, словно придушенный поросенок, наконец вскочил, весь дрожа и дико поводя глазами из-под стального налобника.

Рыцарь попытался встать, но со стоном завалился на спину. Его попытались поднять, но он был настолько тяжел, что пришлось торопливо подогнать коня с волокушей, совместными усилиями затащили туда и под крики трибун быстро вывезли с поля.

Гай преодолел полуобморочное состояние, все тело бьет дрожь, во рту солоноватый привкус крови, но под гремящие крики с обеих сторон поля повернул коня, обогнув разделительный барьер, и поехал по стороне противника, откуда выволакивают не подающего признаки жизни сэра Вольдемара.

Слетевший со шлема платок леди Вильгельмины конские копыта вбили в грязь, Гай умело поддел его острием копья и, подъехав к замершим трибунам, протянул копье к леди Вильгельмине, едва не уперев ей в грудь.

– Это не вы обронили, леди? – спросил он равнодушным голосом. – Я уверен, это ваше.

На трибунах заревели от восторга, леди Вильгельмина вспыхнула до корней волос, быстро сдернула с кончика копья испачканный платок и, торопливо скомкав, спрятала его в ладонях.

Гай поклонился и сказал громко:

– Пожалуйста, леди Вильгельмина. Всегда готов помочь.

Он повернул коня и пустил его на свою половину поля. Там уже подпрыгивает в восторге Хильд, суетятся еще какие-то помощники, но Гай посмотрел на них косо, в этом мире никому пока нельзя доверять, могут быть и засланные от противников, что не гнушаются для победы устроить какую-нибудь пакость.

Принц Джон похлопал ему с демонстративной неохотой и тут же отвернулся, якобы для важного разговора с кем-то из сановников, но все видели, как на скамьях для благородного сословия, так и на той стороне, где простонародье, что просто не хочет приветствовать победителя.

Гай взял конский повод, намереваясь отвести усталого, но честно отработавшего коня к стойлам, когда к нему приблизились двое герольдов, учтиво и вычурно раскланялись.

Один заявил торжественно:

– Сэр Гай, сейчас вас объявят победителем турнира!.. Вы также должны получить ценный приз, а затем избрать королеву турнира!..

Хильд ликующе взвизгнул:

– Ценный приз!.. Королеву турнира!

Гай спросил с сомнением:

– Ты ничего не перепутал, в самом деле собрался в монахи?

Герольды ждали с радостными лицами, он сделал лицо радостным и сказал:

– Я… э-э… счастлив. Где приз?

– Его вручит принц Джон, – заверил герольд. – Вы же видите, народ не расходится, ждет!.. Все хотят видеть, кто будет объявлен самой красивой девушкой Англии!

Гай оглянулся на королевскую ложу, принц Джон весь ушел в беседу с придворными.

– Его высочеству, – заметил он, – уже не до призов.

– Для такого случая он оторвется от государственных дел, – заверил второй герольд. – Садитесь, сэр Гай, на коня снова, приз надлежит получать в седле, только шлем можете снять, если желаете.

– А доспехи?

– Доспехи потом, – сказал герольд с сочувствием. – Уже скоро.

Второй добавил:

– Потерпите, сэр Гай. Все хотят видеть героя в железе.

Гай взобрался в седло, оба герольда взяли коня под уздцы и повели, держась рядом. Под ликующие вопли толпы обошли по кругу все поле, Гай улыбался сквозь губы, так что заболел рот, и помахивал рукой, наконец остановились внизу, перед королевской ложей.

Принц Джон поднялся и, взяв из рук придворного большой золотой кубок, украшенный крупными рубинами, повернулся к победителю. На его хмуром лице четко проступало нежелание видеть победителем шерифа, даже слишком четко.

– Сэр Гай Гисборн, – произнес он громко. – На этом прекрасном празднике, что символизирует отвагу и воинское умение рыцарей, вы сумели показать лучшие результаты, опередив виднейших рыцарей Англии!.. Посему вы награждаетесь золотым кубком победы. Надеюсь, вы не опозорите его.

Последние слова произнес зловеще и с угрозой, что ощутили все. Гай поклонился, принял кубок обеими руками.

Принц сказал мрачно:

– Это еще не все, сэр Гай.

– Ваше высочество? – спросил Гай.

Принц, не отвечая, снова повернулся и принял из рук придворного золотой венок изящного плетения.

– А этот знак, – сказал он, – вручите той, которая, на ваш взгляд, является достойной быть королевой турнира. На пиру в честь окончания праздника она должна надеть этот венок, а дальше вольна носить или не носить уже в зависимости от желания.

– А-а-а, – проговорил Гай. – Минутку, ваше высочество…

Он поискал взглядом Хильда, но тот наблюдает издали и не решается приблизиться, тогда он сунул золотой кубок в седельную суму.

Принц наблюдал с кислой миной, а когда Гай протянул руку, сказал несколько раздраженным голосом:

– Копье.

– Ваше высочество?

– Вас слишком сильно били по голове? – осведомился принц язвительно, и вокруг подобострастно захохотали. – Копье, говорю, протяните.

Гай вытянул вперед копье, принц нацепил на кончик венок, довольно тяжелый, и Гай поспешно повернулся и пустил коня вдоль трибуны.

Женщины оживились, строили ему глазки, хихикали, улыбались, поводили плечиками, наклонялись и многообещающе смотрели ему в лицо.

Он не стал тянуть время, нагнетая ожидание, копье под тяжестью венка уже склоняется книзу. Где сидит Вильгельмина, помнит хорошо, быстро остановил коня и со вздохом облегчения начал поднимать копье.

Все на трибунах замерли, копье поднимается, поднимается, Вильгельмина начала победно улыбаться, и наконец Гай опустил золотой венок на колени ее соседки, что как появилась, укрыв лицо вуалью, так и ни разу ее не приподняла.

На трибунах ахнули, наступило недоуменное молчание. Затем кто-то заорал издали:

– Шериф, да что за… кого ты выбрал?

– Королеву, – ответил Гай.

Он медленно и с достоинством повернул коня, сейчас каждое движение фиксируется, конь сделал пару шагов, со всех сторон закричали:

– Но кто она?

– Мы ее не видели!

– Пусть покажет лицо!

– Ты ошибся!..

Гай вскинул руку, крики умолкли, он ответил громко:

– Шериф видит всех насквозь.

И продолжил путь прочь со стадиона. Крики внезапно оборвались, раздалось дружное «Ах!». Он в недоумении обернулся, там, далеко на трибуне, Вильгельмина внезапно сорвала вуаль с головы сестры. Гай рассмотреть ничего не успел, кроме такой же золотой копны волос, как у Вильгельмины, ее сестра тут же выхватила вуаль и снова укрыла лицо, у Гая осталось только ощущение чего-то небесного, ангельского, сердце отозвалось сладким щемом.

Обе трибуны взорвались таким громом рукоплесканий, что кони вздрагивали и приседали в испуге, Гай услышал веселые вопли и в свой адрес насчет шерифа, от которого ничего не спрячешь, придется платить налоги.

Хильд бросился навстречу, глаза огромные, рот до ушей.

– Ваша милость!.. Да как же вы…

– Все хорошо, – ответил Гай. – Еще бы удрать как-нибудь бы понезаметнее.

– Поздно, – сообщил Хильд.

Он смотрел ему за спину, а когда Гай обернулся, к ним уже приближался Джозеф Сэмптон, нацеленный, как охотничий сокол на зайца.

– Сэр Гай, – произнес он церемонно и поклонился.

– Сэр секретарь, – ответил Гай с раздражением, делая вид, что забыл имя королевского чиновника.

Джозеф не повел и бровью на такую детскую выходку, ровный и подчеркнуто вежливый, сказал хорошо контролируемым голосом:

– Сэр Гай, его высочество принц Джон приглашает вас на пир в честь окончания турнира.

Хильд потупил глазки и счастливо заулыбался, а Гай ответил с суровым достоинством победителя:

– Я весьма благодарен его высочеству, но у меня нет праздничной одежды. К тому же столько дел, столько дел… Я предпочел бы сегодня же, как вы понимаете…

Сэр Сэмптон прервал таким непререкаемым тоном, что сразу понятно, в его лице приглашает сам принц Джон:

– Никаких других предпочтений!

– Но я не в кабак, – ответил Гай, – а в Ноттингем. Там дела и работа.

Сэр Сэмптон произнес еще высокомернее:

– Сэр Гай, быть приглашенным за стол к принцу – это честь, понимаете?

Гай вздохнул, поклонился.

– Понимаю, куда денешься. Когда приказано явиться?

– Вам не приказывают, – уточнил сэр Сэмптон.

Гай пробормотал:

– Когда принц или король просят, то все равно приказывают…

Сэр Сэмптон чуть наклонил голову, но произнес так же ровно бесстрастно:

– Я слышал от принца, что он назначил умного шерифа.

– Спасибо.

– Столы уже готовы, – сообщил сэр Сэмптон. – Неизвестно только было, сколько человек будет и кто где сядет… Так что можете привести себя в порядок и… сэр Гай, вы в самом деле сказали очень точную вещь: когда принц просит, то все равно приказывает! Во всех случаях.

Гай пробормотал:

– Это я давно понял. Передайте мою горячую, прямо пламенную благодарность, вырванную прямо из моего сердца, и заверение, что буду вовремя или опоздаю.

Сэр Сэмптон дернулся было уходить, но остановился с озадаченным видом, повернулся, на каменном лице нечто вроде недоумения.

– Или опоздаю? – повторил он замедленно.

Гай сказал с неловкостью:

– Это юмор. Ну, такой, английский…

Слуга покачал головой.

– Осмелюсь напомнить, сэр Гай, что хоть за столом принца будут и саксы, но они тоже… французы.

Гай покорно кивнул, сэр Сэмптон удалился красиво и величественно, совсем не так, как двигаются во дворце, там они все незаметные, как мыши, а здесь ну прямо лорд-канцлер.

Но все же, мелькнула мысль, он прав, все английские короли в Англию только заглядывают иногда, а живут обычно во Франции…

Глава 6

В зале три длинных ряда столов, все под красными скатертями, уставлены блюдами с жареной дичью, еда мужчин, под стенами молчаливые слуги с кувшинами в руках, готовые подливать гостям вино в чаши, как только те подадут знак или когда сами увидят, что в чаше пусто.

Гая провели на помост, там отдельный небольшой стол, развернутый лицом к залу, с той стороны всего три кресла, среднее с высокой спинкой, на ней красиво вырезан герб Плантагенетов.

Принц уже там, пока в гордом одиночестве, на Гая посмотрел зверем.

– Что-то задерживаетесь, шериф!.. Вас пригласил принц крови! Я здесь уже давно торчу.

Гай ответил с поклоном:

– Ваше высочество обязаны здесь быть по долгу хозяина. А мое отсутствие ввиду моей малости… подумаешь, шериф!.. можно и не заметить.

– Раз вы здесь, – буркнул принц, – значит, вы не совсем уж величина мелкая… для некоторых. Кстати, вы показали себя непревзойденным бойцом.

Гай учтиво поклонился.

– Спасибо, ваше высочество. Но моей заслуги здесь мало.

– Почему?

Гай сдвинул плечами.

– Здесь только деревенские увальни. И, как бы сказать это помягче, не очень… смелые.

Принц сказал с неудовольствием:

– Это сэр Вольдемар недостаточно смел?

Гай кивнул.

– Да. Обилие железа, которое он на себя навесил, может спасти от стрелы лучника, но не от поражения. Что я и доказал. Увы, ваше высочество, самых лучших и отважных ваш царственный брат увел в исполненный чести поход за веру, за освобождение Иерусалима!

Он чувствовал, как при этих словах сердце бьется чаще, кровь вскипает в жилах, а голос стал сильнее и звонче. На него смотрели, словно он заговорил на сарацинском языке, опасливо и с непониманием, личный секретарь как раз подошел было, тут же отодвинулся.

Гай посмотрел на него насмешливо.

– Сэр Джозеф, – произнес он громко, – не бойтесь, благородство не заразно! Как и великодушие.

Принц неожиданно захохотал, сразу снизив накал напряжения:

– Сэр Гай, вы сказали все красиво и просто прекрасно! Я вот прям расчувствовался, вот-вот заплачу! Прям зареву… И где те самые лучшие и самые отважные?.. Вы считаете правильным, что их кости остались белеть в песках Палестины, а те, кого вы назвали трусливыми деревенскими увальнями, остались жить и делать будущее английского народа?

Он уже не смеялся, лицо стало страшным, глаза выкатились, а зубы задрожали в бешенстве. Придворные затихли, не поняв еще причины вспышки гнева всегда мягкого и, как считалось, слабовольного короля.

– Ваше высочество? – произнес Гай.

Принц с усилием улыбнулся, махнул рукой.

– Все пустое, давайте веселиться. Смотрите, как вас все ждали…

Он указал взглядом на пирующих. Там все дружно поднялись с кубками в руках и проревели славу победителю турнира. Гай поклонился, вскинул обе руки над головой и, сомкнув пальцы в замок, потряс в воздухе, отвечая на приветствие и сам приветствуя всех.

Слуга терпеливо ждал сзади с отодвинутым креслом, а когда Гай сделал движение сесть, ловко подсунул ему под задницу так умело, что не пришлось даже придвигать ближе к столу, явно обучен во Франции.

Из боковой двери вышла в сопровождении двух строгих дам высокая стройная девушка с лицом, скрытым вуалью. На голове победно блещет золотой венок королевы турнира.

Дамы остановилась в проходе, будут строго наблюдать оттуда, чтобы их подопечной в обществе мужчин никакого ущерба, слуга отодвинул кресло слева от принца и застыл в полупоклоне.

Гай вскочил и поклонился, а принц, пользуясь привилегией королей не вставать перед женщинами, остался сидеть, только буркнул недовольно:

– Как вы пользуетесь своим правом опаздывать… леди… леди?

Девушка ответила чистым и ясным, как солнечное утро, голосом:

– Леди Сюзанна, ваше высочество.

– Леди Сюзанна, – повторил принц с расстановкой. – Леди Сюзанна, если вы поднимете вуаль, мы с шерифом не станем подглядывать за вами, как делали те библейские патриархи. По крайней мере, я – точно, а вот насчет шерифа пока не уверен, какой-то он не совсем, понимаете?

Леди Сюзанна произнесла холодноватым голосом:

– Ваше высочество, я не очень хорошо себя чувствую.

– Врете, – ответил принц.

В зале дружно поднялись, свет засверкал и заискрился на великом множестве вскинутых к низкому своду чаш и кубков.

– Слава королеве! – прокричал кто-то.

Множество головой подхватило:

– Слава!

– Ура!

– Королева турнира!

– Слава самой красивой!

– Да здравствует красота!

Гай сел, он перехватил недовольный взгляд из-под вуали, леди Сюзанна почти прошипела:

– Я вам этого не прощу!

Принц сказал дружелюбно:

– Леди Сюзанна, как вы собираетесь есть… то есть кушать или откушивать, через вуаль? Пить, понимаю, можно, лошади, как наблюдал всегда, охотнее пьют грязную воду через ткань…

Она неохотно подняла вуаль, у Гая дрогнуло сердце от чистого и невинного лица с большими строгими глазами, удивительно похожа на Вильгельмину, такие же длинные темные ресницы с загнутыми кончиками, немножко удивленный и сердитый взгляд, но Гаю вдруг почудилось, что колючки выпускает только потому, что очень ранима и беззащитна.

– Вот и хорошо, – произнес принц доверительно, – скажу вам честно, леди Сюзанна, я тоже не большой охотник таких вот пиров, однако присутствовать на них – одна из обязанностей правителей.

Она возразила чистым голосом:

– Но я при чем?

Принц хохотнул:

– Вам повезло… или не повезло, это как посмотреть, оказаться по прихоти явно тайно влюбленного в вас сэра Гая Гисборна королевой этого турнира, а это не только права, но и обязанности, милая и очаровательная леди. Кстати, вы в самом деле самая красивая девушка Англии, я только восхищаюсь проницательностью сэра Гая, что рассмотрел вас с расстояния в сто ярдов, да еще через эту вуаль!

Она прошипела сердито:

– Он просто мстит моей сестре, в которую безнадежно влюблен!

Принц вскинул обе руки.

– Все-все, сдаюсь. Когда разговор заходит о любви, любая дурь возможна. Что пьете, леди Сюзанна?

Она сказала сердито:

– Чувствуется, что вы получили образование во Франции, ваше высочество! Еще и ведро бы принесли.

Принц сказал с сомнением:

– Ну, из ведра вы пить, наверное, не станете… И вообще, берите пример с избравшего вас королевой! Втихую жрет, пьет, пока мы его не отвлекаем изысканными разговорами. И даже не слышно, как чавкает… То ли приучился есть втихаря, пока не поймали, то ли это мы с вами шумим, как стая сорок…

Гай прожевал, сказал задушенным голосом:

– Ваше высочество, последний раз я ел в Ноттингеме. Нажрусь тут вволю, раз бесплатно.

Принц протянул:

– Ну, заплатить я вас заставлю, еще как заплатите… Вообще-то уже начали, сэр Гай.

– Ваше высочество? – спросил Гай.

– У нас хорошие законы, – пояснил принц, – как вы знаете, еще Вильгельм, царство ему небесное, уравнял всех перед короной, что как бы перед законом. Теперь остался совсем уж пустячок…

Гай сказал язвительно:

– Заставить эти законы работать?

– Совершенно верно, – ответил принц безмятежно. – Вы очень проницательный человек, сэр Гай. Или я вам это уже говорил?

– От вас дождешься, – ответил Гай.

– Тогда как-нибудь скажу, – ободрил принц, – потом. Похвалы нужно раздавать по капле, а то надолго не хватит. Так как, сэр Гай, заставить законы работать?

– Легко, – ответил Гай. – Правда, придется перебить половину всех лордов Англии…

– А вторую половину? – спросил принц.

– Тех повесить, – ответил Гай, – четвертовать, отрубить головы… ну, вы лучше знаете, кому что причитается за различные виды неповиновения королю.

Принц сказал бодро:

– Хороший вариант! И вообще вы мне начинаете нравиться, шериф. Я бы тоже всех перебил и заселил Англию заново… Да только некем, остальные не лучше. Приходится вот так медленно и гуманно: тому руку отрубили и парочку зарезали, там десяток развесили по деревьям, кого-то порубили походя по дороге… вот так медленно народ начинает понимать, что закон все-таки существует. Народ в Англии вообще медленный, не все сразу доходит, тут климат такой, это не Франция, где сразу все хватают на лету…

– И сразу все забывают, – добавил Гай.

Леди Сюзанна, пользуясь, что мужчины говорят между собой, опустила вуаль, избегая жадных взглядов пирующих, но принц моментально заметил, осведомился участливо:

– Вы уже наклевались, леди?.. Или животик болит?

– Наклевалась, – ответила она сердито, – я что, должна этого кабана съесть?

– А почему нет? – удивился принц. – Прекрасный кабан. А мы с шерифом поможем чуточку. Если, конечно, вы нам оставите хоть немножко… Как, шериф? Ваш пыл еще не угас?

– Насчет кабана?

– Вообще?

Гай ответил твердо:

– На месте шерифа я могу собирать деньги на выкуп законного короля Англии, ваше высочество. И я этим правом пользуюсь.

Он увидел блеснувшие из-под вуали глаза, но леди Сюзанна тут же опустила длинные ресницы, скрывая взгляд. Гай обратил внимание, что она выбирает ягоды, плавающие в подливе вокруг кабана, и не притрагивается к мясу.

В самом деле сумасшедшая, мелькнула мысль, но тут же упорхнула, принц наклонился к нем и произнес негромко жутковато серьезным голосом:

– Но, сэр Гай, помните…

– Ваш высочество?

– Помните, – повторил принц совсем шепотом, – если бароны потребуют вашу голову… я ее… отдам.

Гай ощутил себя так, словно долго грыз льдину и половина уже у него в желудке. Стало тяжело и холодно.

– Кажется, – пробормотал он, – догадываюсь…

– Вот и хорошо, – сказал принц все так же тихо. – Но все-таки действуйте жестко, как и действовали! Вот так, дорогой шериф…

Гай попытался выдавить понимающую улыбку, но злая мысль мелькнула и не исчезла: попался, шериф. Дерись против тех, кто намного сильнее тебя, но помощи не жди…

Со стороны зала бодрые и веселые вопли становились все громче, то и дело кто-нибудь вздымался, покачиваясь, во весь рост и провозглашал здравицу в честь героя турнира, доблестного рыцаря Гая Гисборна, прекраснейшей королевы красоты и принца Джона, который устроил это представление.

Гай пил, ел, снова пил, отвечал на приветствия, иногда вставал и вздымал руки над головой, улыбка героя, раскланивался, но улучил момент и шепнул принцу:

– Я свою часть работы выполнил, ваше высочество. Можно мне удалиться?

Принц едва не подавился куском мяса.

– Как? – переспросил он неверяще. – И оставите королеву турнира?

Гай ответил с неловкостью:

– Не по рангу, ваше высочество. Из-за таких начинают войны короли, а шерифу можно смотреть только издали.

– Но сейчас вы смотрите вблизи! Разве что я тут затесался между вами…

– Ваше высочество, – повторил Гай. – Я и так доставил леди Сюзанне неприятности, не буду их усугублять своим видом. Мне нужно в Ноттингем, там опасная ситуация…

Принц сказал злорадно:

– А говорили, все прекрасно!

– Я так не говорил, – возразил Гай. – Говорил, что справляемся. Но количество разбойников растет. Я увеличиваю штат помощников, скоро начнем сами чистить леса, не обращаясь к помощи лордов…

Принц вздохнул.

– Удивляюсь, как вам вообще удается с ними о чем-то договариваться. Одни высокомерные бараны! Хорошо, идите! Но сейчас чего ехать в ночь, через часок зайдете ко мне попрощаться, а на рассвете уже отправитесь.

Гай поднялся, поклонился с озадаченным видом.

– Приятного… гм… продолжения пира.

Ему показалось, что леди Сюзанна бросила на него очень уж сердито-беспомощный взгляд, но уверил себя, что ему только почудилось, ей на таком пиру среди герцогов, графов и могущественных баронов совсем не до рыцаря, что умеет только вышибать других из седла на турнире.

Глава 7

Сэр Джозеф Сэпмтон молча провел Гая через множество комнаток в личные покои хозяина замка, распахнул перед ним дверь, но сам остался в коридоре.

Гай перешагнул порог, воздух влажный, сильно пахнет восточными притираниями и маслами. Полуголый принц лежит на столе, прикрыты только чресла, а хмурый старый слуга мощно разминает ему ноги.

Принц постанывает, иногда жалобно взвывает, закатывая в страдании глаза, но слуга не обращает внимания, растирает, давит, щиплет и свирепо поколачивает костяшками пальцев.

Гай произнес озадаченно:

– Ваше высочество?

Принц повернул к нему голову.

– А, – произнес он хриплым страдальческим голосом, – бравый шериф, могучий и неустрашимый… Простите, сэр Гай, что принимаю в таком виде, но что у простых людей считается признаком неуважения, то у царствующих особ – знаком особого доверия. Показаться без штанов – это знак расположения, поняли?

Гай сдержанно поклонился.

– Да, я что-то слышал о таком.

– Правда?.. Где же?

– Да все в той же Франции, – ответил Гай. – Откуда все болезни и разврат идут в Англию.

– Ах, вы об этом, – протянул принц, – ну, ладно, оттуда пусть… Я сейчас вижу: на вашем глупо-честном лице крупными буквами написано насчет того, как это вы такое счастье заслужили – видеть принца без штанов? Да так вот заслужили… Ой, Беард, ты мне все пальцы сломаешь, палач!

Слуга буркнул:

– Надо, Джон.

К удивлению Гая, старый слуга, что называет принца по имени, продолжал разминать ступню принца с той же мощью, тот кривился и закатывал глаза, даже задержал дыхание, и только когда тот перешел к другой ступне, с облегчением перевел дыхание.

– Да садитесь же, сэр Гай, не стойте надо мной столбом, а то решу, что пришли придушить меня. Я человек злобный и подозрительный, разве не слышали?

– Еще не то слышал, – заверил Гай, он отступил на пару шагов, нащупал кресло и сел, не отводя от принца взгляда. – Могу пересказать, если вдруг возжелаете…

Принц посмотрел на него волком.

– С чего бы я возжелал?

– Так вы же… как говорят… не совсем нормальный…

– Не продолжайте, – предупредил принц. – Бессонницей из-за этого мучиться не буду, но все-таки по-человечески неприятно. Я же для них стараюсь, а обо мне всякое такое… Вы заметили, дорогой шериф, что я единственный из королей, кто торчит в холодной туманной Англии, где солнца не видать годами, все это время? Я да еще Вильгельм Завоеватель, он тоже не мог оставить захваченные земли, а все остальные короли Англии жили и живут в теплой и солнечной Франции!

– Не совсем так, – возразил Гай. – Они живут на английских землях, расположенных на материке. На землях, что по закону принадлежат Англии.

Принц оборвал смех, глаза стали злыми.

– Ах, шериф, а я было подумал, что вы человек умный!..

– Какой есть, – ответил Гай почтительно. – Стране нужны не только умные, как вы сказали, когда изволили призвать меня первый раз, но и деятельные.

– Простите, – сказал принц внезапно, – это от усталости и раздражения. Отчасти и по причине моего дурного нрава. У нас с братцем это наследственное, но я смотрю на него и… сдерживаюсь. По возможности, конечно. Вы не только деятельный, но и умный, иначе бы не поставил вас шерифом. Правда-правда. Конечно, ум у вас не от рождения, с чего вы вдруг стали бы умным с таким умением драться, но вы повидали мир, это расширило ваш кругозор, а били вас так часто, что… кое-что и вбили, хотя, понимаю, это было непросто… Ох, что ты делаешь?

Слуга проворчал:

– У вас сала на боках столько, что, если заколоть на праздник, неделю можно семью из двенадцати человек кормить от пуза. Еще и гостей позвать.

– Ладно, – простонал принц, – только полегче, полегче! Я же принц или не принц?

– Прынц, – согласился слуга, – только бока какие-то… гм… не прынцовые совсем. И вообще, ваше высочество, заниматься своим здоровьем надо не за три дня до смерти, а за три года до болезни.

Принц перевел дыхание и сказал негромко:

– Сэр Гай, вы даже не представляете, с чем мне приходится работать! Вы хоть знаете, что мой брат, изыскивая средства на войну где-то там в чужих странах, продавал здесь, в Англии, высокие должности за деньги?

Гай пробормотал с неловкостью:

– Ваше высочество, но что оставалось делать? Деньги на Крестовый поход нужны были срочно. Потому король и пошел на такое…

Принц прошипел, как рассерженная змея:

– На что «такое»?.. Вы хоть представляете, что это, когда все шерифы в Англии – люди, которые купили эти должности у моего брата за деньги? И которые абсолютно не годятся для такой работы?.. Троих, к счастью… прости меня, Господи!.. уже убили, слишком уж заносились, я их поспешно заменил… как вот и вас сунул взамен одного богатого дурака… Господь и его прибрал, но для всей Англии это капля в море!..

Гай пробормотал:

– Ну… я вообще-то не смотрел… с этой стороны…

– Еще бы, – прошипел принц. – Все вы смотрите только с той стороны!.. Он собрал деньги, не важно, каким путем, и уехал, а я остался расхлебывать в полностью разоренной им стране, где еще и все должности проданы никчемнейшим людям!.. Хуже того…

Он сделал паузу и посмотрел на Гая люто, словно это он виноват. Гай пробормотал:

– Господи, что еще может быть хуже?

– А то, – сказал принц с горечью, – что если хоть одного из таких дураков смещу за неспособность управлять… а из них ни один не справляется со своей работой!.. меня тут же обвинят, что я подкапываюсь под Ричарда!.. Хотя то вовсе не его люди, он продавал должности любому, кто даст деньги. Потому на вас особая ответственность, шериф! Вы работаете и за себя, и еще за соседей. Помните, я лично вас поддержу, но вы старайтесь не дать поймать себя на превышении, на грабеже, на утаивании налогов. Записывайте, куда истратили каждый шиллинг!.. Это единственная ваша защита!

Обратную дорогу Хильд распевал песни, время от времени вынимал из мешка золотой кубок, любовался на рубины, хвалил изысканную чеканку, снова прятал и громко предвкушал, как ахнут Беннет с Аустином и вообще все их люди после такой блистательной победы.

Гай ехал мрачный. Хотя и раньше понимал, что в стране полнейшая разруха, но как-то не связывал ее с Крестовым походом и попыткой отвоевать у сарацин Святой Город. Возможно, король Ричард поторопился, слишком срочно изыскивая средства для снаряжения большой и хорошо вооруженной армии, а теперь еще нужно отдать сто пятьдесят тысяч марок серебра, и он с ужасом понимает, что из-за этого страна стремительно катится к краю пропасти, народу уже нечем платить налоги, обозлены не только простолюдины, но и бароны в своих неприступных замках…

В замке его встречал весь гарнизон. Среди бойцов Гай увидел нового человека, молодого рослого парня с широкими плечами и толстыми мускулистыми руками, привыкшими к тяжелой работе.

Он дружелюбно кивнул ему, догадываясь, что за его короткое отсутствие Беннет и Аустин подобрали для команды еще одного человека, но не стал расспрашивать. Эти двое свое дело знают, оставил Хильда восторженно рассказывать, а сам пошел к себе наверх.

Когда уезжал на турнир, оставил на полпути кучу дел, а теперь надо доделать срочно и смотреть, что навалилось новое…

В дверь тихо постучали, слуга засунул голову в щель и скромненько проговорил:

– Ваша милость, пора.

Гай оторвал затуманенный взгляд от бумаг и перевел на заискивающе улыбающееся лицо.

– Куда?

– В большой зал, – сказал слуга и объяснил, видя его лицо: – Столы уже накрыты, ждут вас.

– Чего это вдруг?

– Так вы ж победитель турнира! – напомнил слуга. – Это событие!.. Все об этом только и говорят. И нам такая честь, такая честь… Хильд все еще рассказывает, а ваш кубок уже посреди стола, все ходят смотреть…

Гай молча ругнулся, ощущение бессилия нахлынуло мощной волной, а покидало по капельке. То, что он двенадцать лет дрался за справедливость, за Святой Город, отстаивал честь и величие Англии, проливал кровь в жарких песках сарацинского мира, – это здесь проходит незамеченным, а вот потешная победа в дурацком соревновании…

А может быть, так и надо жить? Другие живут и… счастливы.

– Скажи, – велел он сердито, – сейчас иду.

Слуга исчез, Гай поднялся, размял спину, за бумагами время тоже летит, никогда бы не подумал…

Внизу в зале ярко и празднично горят все свечи, два стола накрыты, поменьше для хозяина и двух, кого он усадит с собой, и второй побольше – для остальных. Расположены тоже традиционно: хозяйский стол развернут лицом к остальным, но за тем столом сидят с двух сторон, потому он поставлен вдоль, чтобы никто не сидел к властелину замка спиной.

Они уже сидят чинно и ждут, а когда Гай показался в проеме двери, дружно поднялись и, склонившись в поклоне, застыли.

Хильд выждал, когда сюзерен приблизился к столу, и, пока он не успел сесть, сложил ладони у груди и сказал торжественно:

– Господи наш, не взыщи с нас, если мы забыли или погрешили… Господи наш, не возлагай на нас тяготы, как ты возложил на тех, кто был до нас. Господи наш, не возлагай на нас также то, что нам невмочь, избавь нас, прости нам и помилуй нас… Ты наш Владыка, так укрепи наш дух, чтобы мы достойно несли нашу нелегкую ношу!

– Аминь, – сказал Гай нетерпеливо. – За победы!

Он вскинул чашу, простую, медную, его золотой кубок хвастливо остался посреди стола, к Гаю потянулись руки с кубками, чашами и чашками, морды у всех довольные и счастливые, отблеск славы падает и на его людей, и всяк стремится служить у того, кто именит и силен.

Гай отпировал быстро, кивнул Беннету и Аустину, остальным жестом велел продолжать, раз уж еще есть что пить и есть, а с помощниками вышел сперва из-за стола, потом и вовсе из замка на свежий воздух под низкое хмурое небо.

Некоторое время постоял, стараясь угадать, где за тучами прячется заходящее солнце, уже начинает смеркаться, но все еще нет привычного для юга величественного зарева на полнеба, когда небосвод в пурпуре, а пышные облака громоздятся, как огненные горы.

– Все, – сказал он, – праздник кончился, завтра с утра едем проверять работу бейлифов.

Беннет сказал с готовностью:

– У нас никто из них не спит!.. Только вот…

Он умолк, как и Гай, насторожившись, к замку во весь опор скачет всадник в кольчуге до колен, на голове шлем, конь крупный, таких покупают для сражений, а не для упряжи.

И хотя всадник один, в этом неспокойном мире даже одинокий человек может представлять опасность.

Меньше всего Гай ожидал увидеть Дарси Такерда, но это именно он, мальчишка, которому он тогда разбил рот, вот и сейчас видно шрамик на верхней губе.

Все трое молчали, а тот торопливо спрыгнул с коня, подбежал к Гаю и красиво преклонил колено, ладонь правой руки приложив к сердцу, левой упираясь в колено. Голову покорно склонил и так остался.

Гай посмотрел на него, на Беннета и Аустина, те пожали плечами и смолчали.

Гай нахмурился, поинтересовался холодно:

– И что это значит?

Дарси вскинул голову, лицо молодое, в глазах непонятные им страх и отчаяние.

– Ваша милость, я умоляю вас взять меня в оруженосцы!

Гай поморщился, отрезал холодно:

– Разве гонец вашего отца не привез мой ответ?

– Он привез, ваша милость…

Гай рыкнул, распаляясь гневом:

– И что? Моего слова «нет» уже недостаточно? Граф высокомерно полагает, что я буду делать то, что возжелает его светлость?

– Но, ваша милость…

– Молчать, – сказал Гай резко. – Вы когда-нибудь слышали о твердом мужском слове?

– Ваша милость!

Гай повторил четко и раздельно:

– Я в оруженосце не нуждаюсь! У меня нет богатого замка, нет обучальщиков… многого нет, что необходимо для воспитания молодого оболтуса. К тому же мне кажется, вы уже так обучились у барона Тошильдера, что вам теперь хоть кол на голове теши.

Дарси, не поднимаясь с колен, вскричал:

– Ваша милость! Я клянусь выполнять все ваши приказы! Беспрекословно! По первому же слову!

Беннет буркнул:

– А надо по взгляду!

Дарси вскрикнул моментально:

– По первому взгляду, жесту! Я буду угадывать ваши желания!

Гай чувствовал нарастающее раздражение и неудобство, по-настоящему сильный не любит, когда перед ним униженно стоят на коленях, вообще не нуждается в таких явных и подчеркнутых знаках подчинения.

– Но все-таки, – сказал он с нажимом, – почему?

– Мой отец считает вас одним из лучших рыцарей Англии!

Гай хмыкнул.

– То отец, а вы ведь себе на уме, у вас свои взгляды, и вы уверены, что тот старый дурак ничего не понимает?

Дарси взглянул на него неожиданно твердо.

– Мой отец не старый дурак. Он участвовал во Втором крестовом, прошел там же, где шли вы с королем Ричардом! И потому, наверное, он о вас такого высокого мнения.

Беннет пробормотал:

– Думаю, не только потому…

Он окинул выразительным взглядом юное румяное лицо со шрамом на губе, полученным вовсе не в бою за правое дело. Щеки Дарси вспыхнули, он было потупил взгляд, но превозмог себя и вскинул голову, вперив в шерифа умоляющий взгляд.

Гай проговорил медленно:

– Давай начистоту. Что-то мне кажется, ты недоговариваешь самое важное.

Дарси сказал торопливо:

– Я все сказал!

Гай поинтересовался:

– И даже можешь поклясться святой Богородицей?

Дарси вздрогнул, поежился, опустил взгляд и пробормотал:

– Ну… какие-то мелочи, может быть, и упустил…

Беннет и Аустин заинтересованно поглядывали то на шерифа, то на бывшего оруженосца барона Тошильдера.

– Знаешь, – сказал Гай, – я не родился шерифом и никогда им не был. Даже не думал, что стану. Но раз уж стал, то стараюсь соответствовать. А это значит, я должен чувствовать, где мне врут, чтобы успевать предотвращать преступления. И вот, представь себе, уже вижу, что врешь. Врешь, стоя на коленях и вот так невинно глядя в глаза.

– Но я не вру, – взмолился Дарси.

Гай отступил на шаг, лица закаменело, кивнул помощникам.

– Проследите, чтобы этот лжец покинул наши земли. Если будет упираться… можете немножко побить.

– Это мы с удовольствием, – отозвался Беннет бодро.

Аустин широко заулыбался, они подхватили Дарси вдвоем, подняли на ноги, но тот отчаянным рывком вырвался и снова упал на колени, теперь уже на оба.

– Ваша милость! – вскричал он отчаянно. – Да, я соврал!.. Отец сказал, что если не сумею получить у вас рыцарские шпоры, то лишит меня не только наследства, но даже имени! Я могу потерять имущество, но быть вычеркнутым из нашего славного рода…

Из глаз хлынули слезы и побежали блестящими струйками по щекам. Гай оторопел, никогда не видел, чтобы слез было так много, даже девушки не ревут так отчаянно. Впечатление такое, что все накопленные с детства слезы выплеснулись вот именно сейчас.

– Значит, – произнес он с отвращением, – дело в деньгах…

Дарси поднял к нему залитое слезами лицо, в глазах отчаянная мольба, вскричал торопливо:

– Нет!.. Я обойдусь без них!.. Но честь? У меня отнимут честь принадлежать к великому роду!

Беннет и Аустин поглядывали уже в нерешительности, Аустин вообще выглядит смущенным, а Беннет повернулся к Гаю.

– Ваша милость…

Гай огрызнулся:

– Что?.. Ради того, чтобы он получил свое, я должен жертвовать своими интересами?

Беннет предположил:

– А если не жертвовать?

– Это как? – спросил Гай зло. – Рыцарь обучает оруженосца всем премудростям, начиная с владения оружием и кончая благородным обхождением! А это займет время и усилия!

– А если не займет? – спросил Беннет. – Он будет с нами, и если ничему не научится, находясь с вами рядом и слушая вас, его в самом деле стоит вычеркнуть отовсюду.

Аустин, даже не промычавший ни слова за все это время, повернулся к Гаю.

– Ваша светлость, – громыхнул он. – Даже если спровадим сейчас, отец его снова пришлет, как только до него докатится весть о вашей победе на турнире!

Беннет подтвердил:

– Здесь победы ценятся!

Гай повернулся к коленопреклоненному и, чувствуя, что делает очередную крупную глупость в жизни, сказал сухо:

– Все слышал? Никто с тобой нянчиться не будет. Будешь оруженосцем, а это значит – слугой рыцаря, а вовсе не лихим собутыльником, как у барона Тошильдера.

Дарси вскрикнул:

– Ваша милость! Клянусь…

– Не перебивай, – рыкнул Гай. – Все мои приказы выполняются беспрекословно!..

– Клянусь…

– Запомни, ты ничуть не лучше этих двух моих помощников. Да и остальных в замке. Твое происхождение не дает тебе никакого преимущества. Более того, их опыт и воинское умение ставят их выше тебя. Если все это устраивает… что ж, уважу я просьбу твоего отца, хотя мне это вот так поперек горла!

Дарси рывком ухватил его руку и поцеловал.

– Клянусь, сэр! Всем, что еще есть у меня, клянусь!

Глава 8

Бейлифы собирают суд своей сотни раз в три недели, Гай первые месяцы присутствовал, но хватило и по одной поездке на каждый, чтобы понять: там справляются и без него, хотя общая ответственность все равно лежит на нем и только на нем.

Суд обычно собирается под открытым небом, истцы сидят на скамьях вокруг стола во главе с бейлифом, дела разбирались незначительные: небольшие долги, жалобы на увечье скота, личные оскорбления и ссоры. Более серьезные преступления, такие, как воровство или убийство, раньше передавались шерифом или коронером в королевские суды, но принц Джон ясно дал понять, что ждет от него быстрых и решительных мер по тушению пожара, так что передавать такие дела в Лондон, вместо того чтобы решать на месте, – это подбрасывать в огонь сухой соломки.

Дарси Такерд настолько страшился быть изгнанным из оруженосцев, что в самом деле пытался угадывать мысли шерифа и бросаться их выполнять раньше, чем тот скажет слово.

Беннет и Аустин помыкали им еще больше, но тот сносил все молча и терпеливо, наконец Гай сказал с неудовольствием:

– Знаете ли, он должен научиться не только полы мыть. Беннет, ты учи в свободное время воинским приемам, а ты, Аустин, следи, чтобы он каждое утро бегал вокруг замка с мешком камней на плечах.

Аустин кивнул.

– Уже слежу! И каждый день добавляю в мешок по камешку. Ма-а-аленькому!

– Знаю я твои маленькие, – сказал Гай. – То-то он к вечеру едва ноги волочит!

– Трудно в обученье, – заявил Аустин важно, – легче в сражении.

– Хорошо-хорошо, – сказал Гай, – но не перегибай! Барон из него собутыльника готовил, а вы хотите за пару недель обучить его всему на свете?

Днем он объезжал владения и нещадно карал разбойников, вешал воров, терпеливо учил население сел и деревень защищаться самим, шериф не всегда везде успеет, а вечерами садился за книги, что привез Хильд, и погружался в чтение.

«Вероломство греков, представляющих православную ветвь христианства, вошло в поговорку, ибо не было случая, чтобы православные не предали католиков. Когда Саладин с помощью предательства православных жителей Иерусалима сумел захватить этот город, император Византии Исаак II направил к мусульманскому властелину поздравления по этому поводу и заверил в своей полной поддержке против католиков. Он просил за то, что православные открыли ворота Иерусалима Саладину, все католические храмы передать православным, а католиков убить.

Когда папа римский призвал к Крестовому походу и Фридрих Барбаросса попросил у православного императора Исаака II позволения на проход по византийским владениям на пути в Святую Землю и права закупать провизию для своих отрядов, Исаак дал согласие и тут же отправил гонцов к Саладину, полный желания задержать и уничтожить армию крестоносцев-католиков.

Саладин тут же призвал мусульман к борьбе против крестоносцев, назвав их лающими псами и безумцами.

Послов Барбароссы в Константинополе схватили и швырнули в тюрьму, где били, унижали и морили голодом. Их великолепных коней подарили послам Саладина, те в насмешку гарцевали перед окнами тюрьмы и выкрикивали оскорбления в адрес католиков. Патриарх Константинопольский в праздничные дни в речах к народу называл паломников-католиков псами и говорил, что любого православного, обвиненного в убийстве десяти людей, если он убьет сотню католиков, от прежнего обвинения в убийствах и от всех его грехов освободит.

Барбаросса, узнав об измене, пришел в ярость и просил у папы дозволения на Крестовый поход против Восточной империи по причине ее предательства и союза с мусульманами, однако папа такой поход запретил.

Посол от православного императора прибыл к Саладину с дарами, ценными подношениями и письмами, в которых выражалось желание напасть и покарать франков. Он предлагал от имени императора объединиться, но действовать не с той беспечностью, с какой выступали против них прежде, а, наоборот, приложив все усилия, внезапно напасть, пока позиция крестоносцев не стала действительно опасной, а вред, какой они наносят, не достиг высшей точки. Император сообщил, что он с оружием в руках помешал им пройти к мусульманским территориям через его государство, но если, дабы удовлетворить свое желание завоевания, они созовут огромную армию и отправят подкрепление к мусульманским землям, он будет вынужден в силу необходимости разрешить им пройти, поэтому настойчиво предлагает заключить союз и соглашение, чтобы бороться против франков и изгнать их из этих мест.

«Мусульмане Багдада, – читал Гай дальше, – воспользовались прибытием византийского посольства, чтобы упрекнуть султана за медлительность, с какой он начинал священную войну. «Значит, ты не боишься кары Аллаха, – кричали они султану, – ты допускаешь, чтобы император Восточного Рима с большим рвением выступал за ислам, чем ты?»

Хильд ахнул, увидев всегда сурового, невозмутимого, как он считал, крестоносца с красными воспаленными глазами и блестящими полосками слез на щеках.

– Мой господин, – вскричал он, – случилось что?

Гай покачал головой, лицо было таким страшным, что Хильд отшатнулся, но, осенив себя крестным знамением, приблизился и сказал настойчиво:

– Господин, что бы ни случилось, Господь милостив… и он отплатит за наши слезы. Что с вами?

Он проследил за взглядом крестоносца, тот отодвинул толстый том хроники «Историй деяний в заморских странах» архиепископа и хрониста Гийома Тирского.

– Ох, ваша милость, – проговорил он с жалостью, – мне жаль, что я вам и такую книгу принес…

– Она нужна, – сказал Гай страстным голосом, – чтобы мы такое не забывали… И не прощали!

– Господь сказал, – возразил Хильд, – не мстить самим, а оставить мщение Ему!

– Но помочь Ему мы можем, – хрипло сказал Гай. – У меня там страшной смертью погибли отец и два брата, они были в посольстве, а также их семьи… У Тенгеля, старшего брата, была чудесная жена из местных и трое просто волшебных детишек…

Хильд вздохнул, покосился на раскрытую книгу, и взгляд его невольно побежал по строкам хроники:

«…многократно помянутый Андроник, тайно снарядив корабль, ввел в город все множество тех, кого увлек за собой; они, как только вошли, вместе с гражданами ворвались в ту часть города, которую населяли наши, и… буйствуя, перебили мечами.

Итак, забывшие верность и услуги, которые многие наши оказали империи, уничтожив тех, кто, как они видели, мог сопротивляться, предали огню их жилища и всю их область немедленно обратили в пепел; женщины и дети, старики и больные погибли в огне. И не было достаточно их нечестию буйствовать в мирских местах; воистину, они вошли в церкви и чтимые места, к убежищу которых прибегали латиняне, и вместе с ними сожгли дотла святые храмы. И не было различия между народом и клиром, но безжалостно растерзали тех, кто отличался религиозным саном и достоинством. Монахам же и священникам первым причинили несправедливость, и тех, кого нашли, жестоко убили. Среди них достопочтенного мужа по имени Иоанн, субдиакона святой Римской Церкви, которого по церковным делам господин Папа направил туда, схватив, ради поношения Церкви обезглавили, а его голову привязали к хвосту грязной собаки. Но и мертвые, которых обычно щадит всякое нечестие, среди настолько гнусных и злых отцеубийц и святотатцев не были оставлены в покое; их вытаскивали из гробниц и разбрасывали по улицам и дворам, словно чувствующих причиненную несправедливость.

Кроме того, ворвавшись в госпиталь, носящий имя св. Иоанна, сколько в нем ни нашли больных, всех убили мечами. Тех же, кто из долга благочестия справедливо был сохранен от нападавших, прежде всего священников и монахов, привлеченные к разгрому бродяги и разбойники искали, обшаривая ради награды убежища и укрытия в домах, чтобы те там не спрятались и не могли избежать смертельной опасности; найденные и насильно вытащенные передавались мучителям; те же, чтобы они не даром прилагали усилия, давали им награду за убийство несчастных. Более же добрые, видя, как действуют разбойники, тех, кто у них искал защиты и кому они дали надежду на спасение, продали в вечное рабство туркам и другим неверным народам; людей всякого пола, возраста и состояния числом более четырех тысяч было увезено к варварским народам для получения награды. И вот, так нечестивый народ греков, порождения ехиднины, нравом подобные змее, пригретой на груди, и домовым мышам, отплатили злом своим соседям, ничего такого не заслужившим, ничего такого не боявшимся; тем, что отдавали им своих дочерей, внучек и сестер в жены и из-за долгого сожительства считали их своими родственниками».

Хильд чувствовал, как смертный холод охватывает все тело от перечислений тех зверств, которые учинили православные над жившими рядом католиками-соседями.

– Господь этого не оставит, – прошептал он, – Господь все видит… И он воздаст!

Гай прорычал в бессильной ненависти:

– Так почему не воздал?

– Господь долго терпит, – возразил Хильд, – но больно бьет. И кара его будет ужасной.

Гай с силой ударил кулаком по столу, рывком пододвинул к Хильду другую книгу, уже раскрытую на середине.

– Читай!

Хильд осторожно заглянул сперва на обложку, там золотом выдавлено имя православного архиепископа Евстафия, греческого хрониста, что был в то время в самом Константинополе и все видел своими глазами, а возможно, и сам вел озверевших православных на погромы католиков.

– «Разорение Фессалоник»? Я слышал, очень точная в деталях книга…

Гай сказал мрачно:

– Прочти вон там, где закладка.

Хильд пробежал глазами текст: «Едва лишь Андроник принял наследство великого Константина, как его пафлагонцы, дикий народ, который эллины именовали варварами, тут же по команде набросились на латинян. Те жили, по древнему обычаю, обособленно на восточном берегу Златого рога, числом более 60.000. Пафлагонцы, едва войдя в столицу, набросились на латинян, – конечно, в союзе с другими бунтарями, и обошлись с ними самым жестоким образом. Тогда было посеяно семя, от которого мы, и многие с нами, собираем сейчас урожай, так сказать, подобно Персефоне. Ибо с этого и начались наши нынешние беды.

Много труда потребовалось бы для описания всех ужасов, что довелось тогда пережить латинянам: огонь, пожравший ту часть их имущества, что не была разграблена; пожары на море от огня, который ромеи низвергали на тех, что желали спастись на судах; происходившее на берегу и на улицах. Люди Андроника нападали не только на вооруженных противников, но и на тех, кто по слабости своей заслуживал снисхождения. Ибо и женщин, и маленьких детей они избивали мечом. Уже и это было ужасно, но всего ужаснее, когда железо разверзало материнское чрево и извергало плод его. Солнце сияло прежде времени на младенцев, и тьма Аидова принимала их, еще не созревших для жизни. Это скотство, и ни с каким иным преступлением не сравнимо. Тогда же погиб святой человек из латинян, приехавший по делам не то из Ветхого Рима, не то с Сицилии; в общем, римлянин или сицилиец. Он лишился жизни не просто так, а в полном священном облачении, которое надел для защиты от оружия, предполагая, что тогда разбойники постыдятся его тронуть.

Несчастье латинян было таково, что они, как мне кажется, взывали к небесам против Андроника, чтобы они отомстили нам…»

Гай вздохнул так тяжело, словно душа расставалась с телом, Хильд проговорил с трудом:

– Это бесчеловечно! Как можно убивать женщин и детей, священников и монахов? Как можно у беременных вырезать плод? Господь все видит, кара его будет ужасной.

Для Гая голос послушника звенел где-то в отдалении, как от пролетающего высоко над головой комара. В квартале католиков жили шестьдесят тысяч человек, уцелело всего четыре тысячи, их продали в рабство туркам, но была ли их участь лучше убитых?

Вряд ли его отец и братья уцелели, они точно с оружием в руках защищали семьи и погибли первыми, не видя, как потом озверелая толпа православных врывается в их дом, зверски насилует и убивает их жен и детей…

А потом весь квартал, где жили католики, сожгли, так что даже тел не отыскать, чтобы похоронить…

– Я клянусь, – сказал он сдавленным голосом, – когда придет время, буду в первых рядах мстящих!

Хильд вскрикнул:

– Ваша милость, об этом ли надо думать?

– И об этом, – ответил Гай тяжело. – Я не свинья, что уперлась рылом в корыто и не желает видеть дальше.

– Но, ваша милость…

Гай покачал головой, голос прозвучал с силой:

– Сарацины – открытый враг. И зачастую так же благородны и рыцарственны. У них было чему поучиться, и мы… учились. Но православные, что вроде бы братья, говорят об этом постоянно, но при каждом удобном случае предают и бьют в спину?.. Нет, мы никогда им этого не забудем и никогда не простим. И доверять отныне не будем. И детям своим закажем, чтоб передали внукам и правнукам.

Глава 9

Дни летят с такой скоростью, что Гай просто не поверил, когда Хильд обронил как-то, мол, исполнилось ровно полгода с того дня, как они приехали сюда и ахнули при виде полуразрушенного замка, так что можно бы поднять по такому случаю из подвала малый бочонок вина в зал.

А на другой день прискакал продрогший так, что не мог вымолвить слова, королевский гонец. Молча протянул Гаю дрожащей рукой кожаную трубку, откуда выглядывает краешек рулона толстой бумаги.

– Вашш-ш-ша мил-л-л-лость…

– Иди к камину, – сказал Гай, – пусть нальют грогу. Или глинтвейну. Не знаешь, что это? Это легкие итальянские вина с поправкой на наш северный климат…

Хильд подошел боком, как краб, спросил тихохонько:

– Что там?

Гай взломал печати, долго читал, все видели, как потемнело его лицо.

– Вызов в королевскую канцелярию, – ответил он тревожно. – Ох, не люблю это дело…

– Кто любит, – с сочувствием ответил Хильд. – Когда ехать?

– Написано, по получении сего письма.

– Эх… я с вами?

Гай покачал головой.

– Нет, один доберусь быстрее. К счастью, надо не в Лондон, а снова в королевскую резиденцию в Ротервуде.

– Ох, ваша милость! Что-то неспокойно мое сердце.

Гай буркнул:

– А я как ликую!

Снова полдня в пути, затем впереди вырос мрачный замок, он поторопил усталого коня, за воротами передал повод загнанной лошади в руки стража, а сам пошел в отделение для гостей.

Вечером его вызвали к принцу, тот принял его в небольшом зале, где возле его тронного кресла расположились епископ Лонгчамп и генеральный казначей, а в другой половине несколько лордов за столом, все, ввиду холодной погоды, в шубах, несмотря на два жарко пылающих камина.

Гай поклонился и ждал. Принц уставился на него немигающими глазами, как огромная древняя рептилия на лягушонка.

– А, сэр Гай Гисборн, – произнес он таким голосом, что Гай отчетливо увидел под шелковым платочком острое лезвие кинжала, что вот-вот вонзится ему в бок, – вы по делу?

– Ваше высочество, – ответил Гай громко, – прибыл с отчетом, как вы и велели.

Принц нахмурился.

– Я велел?.. В самом деле? Вот уж действительно, как в Святом Писании, моя правая рука не ведает, что делает левая… Ладно, велел так велел. Не пугайтесь, это стандартная процедура. Не всякий же раз рубят головы… Иногда просто вешаем. Но вы что скажете в свое оправдание? Или чем порадуете вашего сюзерена?

Гай хотел было напомнить, что его сюзерен – король Ричард, но решил не задираться по мелочи, никто не отменит того, что король Англии – Ричард Львиное Сердце, а не этот мозгляк, утонувший в книгах.

– Ваше высочество, – произнес он с низким поклоном, – к великому сожалению должен сообщить, что мне не удалось собрать даже части запланированной суммы. Край, в который я прибыл, был в таком бедственном состоянии, что я те деньги, которые получал в виде налогов, тут же вкладывал в поддержание жизни…

Придворные грозно зашумели, Лонгчамп гневно стукнуло посохом в пол.

Принц смотрел исподлобья, губы искривились в недобрую усмешку.

– Так-та-а-а-ак, – произнес он, растягивая последнее слово, – а как же выкуп моего братца? Я вот лично уже собрал почти половину нужной суммы!

Гай ощутил, как краска стыда заливает его щеки.

– Ваше высочество, – сказал он твердо, – этим же летом будет недостающая сумма!.. На этот раз соберем хороший урожай, овцы дали богатый приплод…

Лонгчамп процедил громко:

– Наглец! Он осмелился не платить налоги вообще?

Воцарилась тяжелая тишина, принц Джон сверлил Гая таким пронизывающим взглядом, что тот ощутил холод по всему телу, хотя в зале с обеих сторон камины вспыхнули как будто еще жарче, от них пошли тугие волны зноя.

– Да, – ответил принц Джон, как показалось Гаю, с нескрываемым удовольствием. – Он не сдал в казну вообще ни монеты… Сэр Гай, вы принесли отчеты, куда израсходованы собранные вами деньги?

Гай поклонился.

– Да, ваше высочество.

– Где они?

– Я сразу же передал вашему личному секретарю.

Принц нахмурился.

– Вот как?.. И мне еще ничего не сказали?

Гай предположил неуверенно:

– Может быть, до меня еще просто не дошли руки? Все-таки таких, как я, у вас много.

Принц хмыкнул.

– Таких, как вы, сэр Гай, очень немного. Потому я и велел за вами присматривать. Хорошо, пока идите. Без моего позволения за пределы замка вам выходить запрещено.

Гай похолодел, спросил деревянным голосом:

– Я под арестом?

– Пока что-то вроде, – буркнул принц. – Вечером запрошу результаты проверки ваших методов перераспределения средств. Или утром, если не успеют все сосчитать. Жаль, но пока не придут результаты проверки, мне с вами говорить не о чем. Идите отдыхайте!.. Думаю, утром разговор будет… и он вам очень не понравится.

Гай поклонился и, развернувшись на месте, двинулся к двери, чуть не промахнулся, настолько похолодело все тело.

Его приглашали ужинать вместе с охраной, но было настолько тревожно, что кусок не лез в горло. Он лег и старался заснуть, чтобы сократить мучительное ожидание, однако сон не шел, а ближе к полуночи в комнату зашел в темном плаще человек, спросил негромко:

– Сэр Гай, вы не спите?

– Пока нет, – ответил Гай настороженно. – А вы что, свободных девочек привели?

– Пока обойдетесь, – ответил человек, Гай узнал по голосу личного секретаря принца, – это хорошо, что не спите. Хотя, конечно, я бы все равно разбудил.

Гай поднялся и сел на постели.

– Я к вашим услугам.

Сэр Джозеф сказал равнодушно:

– Мне вы неинтересны, но вот его высочество вами заинтересовался… Следуйте за мной.

Гай быстро оделся и пошел за ним с сильно стучащим сердцем по ночным залам.

В замке уже тихо, только стражи провожают их подозрительными взглядами. Сэр Джозеф подвел к дверям кабинета принца, на минутку приоткрыл и заглянул.

– Ваше высочество…

Изнутри донесся недовольный голос, Гай не расслышал слов, но секретарь отодвинулся и посмотрел на него в упор.

– Готовы? Можете войти.

Гай пробормотал:

– А удобно ли…

Сэр Джозеф прошипел:

– Вы с ума сошли?

– Точно, – ответил Гай и, отворив дверь, переступил порог.

За спиной слышно было, как сэр Джозеф осторожно притворил за ним. Гай ожидал услышать удаляющиеся шаги, но секретарь остался то ли по долгу службы, то ли подслушивает для Лонгчампа.

Принц поднял на шерифа взгляд красных воспаленных глаз.

– Вас трясет?.. Пустое. Пока я здесь, вас прикрою. По крайней мере, повесить не дам. А вызвал не из-за отчетности, она сама собой, а я хочу дать вам некоторые частные указания.

Гай сказал настороженно:

– Я весь внимание, ваше высочество.

– То, как вы ведете дела, – сказал принц, – мне нравится, это я уже говорил. Не знаю только, как заставить остальных шерифов действовать так же эффективно. Во всяком случае, я не увидел здесь для вас серьезной угрозы. Потому можете действовать… еще жестче.

Гай пробормотал в недоумении:

– До сих пор не могу понять…

– Чего?

– Вы словно бы, – пояснил он с трудом, – со мной откровеннее, чем со своими придворными?

Принц поморщился.

– Во-первых, они не мои, а Ричардовы, а сейчас – Лонгчамповы. Во-вторых, все на самом деле совсем не такое, каким кажется. Вон посмотри на левую стену, ее расписали еще при нашем отце, Генрихе Втором… Как тебе?

Гай повернул голову, стена расписана довольно искусно. Высокий, красивый, с пышными черными кудрями человек в длинной хламиде что-то говорит страстно, судя по его лицу, и огромная толпа ловит каждое слово с восторгом. Судя по знакомым барханам из песка и чахлым кустарникам, это те места, где он недавно сражался с сарацинами.

– Моисей? – спросил он. – Ведет народ в Палестину?

Принц кивнул.

– Да, нарисовано это. Но так ли было на самом деле?

Гай спросил настороженно:

– А что не так?

Принц поморщился.

– Моисей был настолько косноязычен, что никто его не мог понять, кроме родного брата Аарона, да и тот понимал через пень-колоду. И когда Господь призвал Моисея нести народу новые заповеди, тот взмолился: «Господи, я косноязычен, как смогу?» И Господь ответил: «Возьми с собой брата Аарона, он растолкует твои слова, они же и мои». С того дня Аарон не отходил от Моисея, а Моисей говорил ему, а не народу!.. А на этих картинах красавец Моисей говорит громким и чистым голосом, вон его слушают внимательно даже в дальних рядах, приглядитесь!

Гай посмотрел, двинул плечами.

– Ну… это же художники… они знают, что рисуют.

Принц сказал раздраженно:

– Вас что, и Библия не убедит?

Гай ответил твердо:

– Я чту Библию и все, что в ней написано, но Моисей не мог быть косноязычным!.. Простите, ваше высочество, но вас обманули. Это бред какой-то! Моисей и вдруг – косноязычие! Это наверняка был сильный и могучий полководец с сильным голосом, которым перекрывал грохот битвы, и каждое слово Моисея слышали на любом конце поля сражений!

Принц смотрел с бессильной злостью, потом взгляд внезапно погас, руки опустились.

– Ну вот, – сказал он жутко обыденно, – это и пугает. Вот почему этот безмозглый… силач считается в народе образцом всех добродетелей? А вы народ, сэр Гай, увы. И, боюсь, таким мой брат останется в истории, летописях и легендах. Вы только что, сэр Гай, подтвердили это свойство людских характеров. Довольно подленькое свойство… я нисколько не хочу вас обидеть, но, увы, это так. Король Ричард не знает ни слова по-английски, презирает этот народ и страну, бывает здесь наездами, а все время проводит в любимой им Франции… но насколько он популярен!

Гай сказал с достоинством:

– Он великий рыцарь! И нет в мире другого такого воина.

Принц прошипел сквозь зубы:

– Ну да, а как же… Простой народ обожает силачей. А мой брат – богатырь. Даже среди сильнейших рыцарей выделяется ростом, статью, шириной плеч, толстыми руками. Да знаю я, знаю, никто и никогда еще не мог выбить его из седла в поединке! Это стало легендой и пересказывается всеми с восторгом.

– Но это так, – ответил Гай с недоумением. – Не понимаю, что здесь, по-вашему…

Принц сказал с сильнейшей горечью в голосе:

– Я все время веду переговоры об освобождении моего брата, а меня упрекают, что я нарочито их затягиваю!

Гай произнес сдержанно:

– Ваше высочество, людей можно понять.

– В чем?

– Король в заключении, – напомнил Гай, – и чем дольше он там пробудет, тем дольше вы сможете сидеть на его троне.

Принц несколько мгновений смотрел на него бешеными глазами. Гай подумал с содроганием, что тот так ужасающе похож на царственного брата, однако если тот всегда давал волю своему гневу, то этот умеет себя смирять, и не поймешь, что хуже.

– Знаете, шериф, – произнес принц сквозь зубы, – за что я вас ненавижу?

– Надеюсь, ваше высочество, за мои лучшие качества.

– Вы непроходимо тупы, – сказал принц с ожесточением. – Король, пока был на свободе, бросался с топором на сарацин и не вспоминал об Англии. И каждый день его могли убить, что освободило бы мне трон!.. А вот в плену он вспомнил об Англии, но как вспомнил?.. Велел всем налогоплательщикам Англии представить четверть своих средств для его выкупа! Как вам это?

Гай охнул:

– Ваше высочество!.. Крестьяне и так разорены!.. Даже поля засевать нечем. И без этого грядет великий голод, могут взбунтоваться и самые законопослушные.

Принц спросил язвительно:

– Что, вам уже расхотелось выкупать короля?

– Нет, – ответил Гай горячо, – но как-то иначе…

– Как? – спросил принц.

Гай спросил осторожно:

– А если иудеев обложить добавочным налогом?

– А повод?

– Ну, повод… можно и придумать.

Принц посмотрел на него остро:

– А как насчет равной справедливости для всех? Вы, сэр Гай, беретесь написать указ насчет утеснения в правах саксов, датчан, норманнов или иудеев?.. Выбирайте любой народ, а я подпишу и поставлю печать.

Гай поежился, покачал головой.

– Нет.

– Ага, – сказал принц с горьким сарказмом, – а я, значит, могу? Я такая преподлейшая свинья, что мне ничего не стоит нарушать основополагающие законы, что ввел еще Вильгельм и расширил наш отец? И вообще жру младенцев на завтрак?

– Ваше высочество…

– Ага, попятились… Так что, сэр Гай, нам ничего другого не остается, кроме как снова попытаться обобрать народ еще сильнее. И выслушивать проклятия в свой адрес. Обобрать всех, как саксов, так и норманнов с иудеями и датчанами. Потому я и вызвал вас, чтобы велеть, если понадобится, уставить виселицами площади всех городов, а ветви всех деревьев графства украсить повешенными разбойниками!

– Ваше высочество, – вскрикнул Гай устрашенно, – но это же преступление…

– Малой кровью предотвратить большую, – отрезал принц, – не преступление! И Господь нас простит.

Наутро Гай выехал в Ноттингем, где, как и предполагал, места себе не находили, пытаясь понять, зачем шерифа вызвали и вернется ли.

– Со мной все в порядке, – бросил он громко, как только проехал ворота, и добавил уже тихо: – Но с Англией – нет.

Из Лондона уже не с каждым месяцем, а буквально с каждым днем слухи докатываются все тревожнее. Перемирие между могущественным канцлером, облеченным самим королем Ричардом неограниченной властью на время своего отсутствия, и принцем Джоном истончается на глазах, так как принц тихой сапой умел находить сторонников, союзников и ловко завязывать дружбу с недавними противниками.

В Англию из Франции вернулся сводный брат короля Джеффри, чтобы стать архиепископом Йоркским, однако всемогущему канцлеру это не понравилось, и как только Джеффри высадился в Дувре, его схватили люди канцлера и швырнули в Тауэр.

Правда, через пару недель, дав убедиться бедному Джефри, кто в Англии обладает реальной силой, канцлер смилостивился и выпустил его, тот прибыл спешно ко двору, но не переставал жаловаться на канцлера и постепенно находил понимание и сочувствие.

Принц Джон, умело играя на оскорбленном самолюбии лордов, да не смеет епископ бросать в подземную тюрьму брата короля, пусть и сводного, сумел собрать отряды вооруженных сторонников и начал методично ставить свою охрану у важных мест и зданий Лондона, запрещая под разными предлогами людям Лонгчампа заходить в арсенал, дескать, епископ должен заниматься духовными делами, а не вооружением. А также загородил своими отрядами мосты, и люди Лонгчампа должны были испрашивать у принца Джона разрешение.

Это взбесило канцлера, он поставлен королем править всей Англией, однако на его призыв собралось не так уж и много верных лордов. Начались стычки и бои в Лондоне. Войска принца Джона довольно быстро разгромили наспех собранные отряды канцлера, а сам Лонгчамп едва успел укрыться с наиболее верными ему людьми в Тауэре.

Неделю погодя принц Джон при огромном стечении народа всех сословий в соборе Святого Павла объявил, что смещает со всех постов канцлера Лонгчампа, как не справившегося с той трудной и почетной работой, которую на него возложил его старший брат король Ричард.

Такая формулировка устроила всех, принц не восстает против короля, он лишь убирает слишком уж жадного до денег слугу, что копит деньги на выкуп из плена короля Ричарда, в то время как принц старается побольше оставить в Англии на ее развитие.

Потому представители всех слоев населения, от цеховых гильдий и до высших лордов, охотно принесли присягу в верности королю Ричарду и принцу Джону, признав его единственным законным наследником трона.

Лонгчамп сложил с себя полномочия, освободил занимаемые им по праву верховного правителя Англии Виндзор и Тауэр. Однако принц Джон велел ему оставить заложников, чтобы быть уверенным в прекращении этой междоусобной войны.

Лонгчамп согласился на все условия, оставил заложников и спешно бежал из Англии. Принц Джон стал править в Англии единолично от имени короля Ричарда, не забывая громко и часто говорить о верности старшему брату и полной ему покорности.

Гай ломал голову, не зная, хорошо это или плохо, не столько для него, ноттингемского шерифа, как для самого короля Ричарда. Он в плену, а его младший брат постепенно усиливается и подгребает под себя власть.

Хильд успокаивал, говорил, что все утрясется, сейчас нужно думать прежде всего о себе и близких, а у шерифа в близких все графство…

Сегодня днем солнце сумело прорваться сквозь тучи и светило весь вечер, потому намного позже пламя в ночи показалось Гаю отголоском заката.

Он некоторое время смотрел тупо, просто любуясь кроваво-красным заревом, потом в страхе сообразил, что зашедшее солнце ни при чем, поспешно выскочил во двор.

– Коня! Быстрее!

Беннет выбежал за ним следом, посмотрел, куда и Гай, ахнул.

– Это же Ягодное!.. Такая богатая деревня, у меня там есть одна с вот такими…

– Где Аустин?

– Еще не вернулся из округа айлайцев, – ответил Беннет. – Я с вами. Вдруг чего…

– Тогда не отставай! – крикнул Гай.

Конь смиренно принял его тяжесть, на воротах увидели и поспешно бросились отворять.

Гай успел увидеть, как выскочил заспанный Дарси и, ухватив неоседланного коня, вскочил ему на спину и ринулся вдогонку.

Они выметнулись из замка во весь опор, в ночи даже стук копыт кажется призрачным, небо черное, как и земля, только полоса протоптанной дороги смутно белеет во тьме.

Когда они домчались до полыхающей деревни, донесся треск горящих бревен и отчаянные крики, плач, в страшном зареве пожара мечутся темные фигуры.

Конь захрипел и шарахнулся от распростертого посреди дороги вниз лицом человека. Беннет проехал вперед и крутил головой по сторонам.

Гай бросил Дарси:

– Взгляни, что с ним?

Конь осторожно переступил, Гай выехал вперед, обойдя Беннета, и остановил коня между домами. Чувство острой опасности стиснуло грудь. Что-то неправильно, так не должно быть…

– Эй! – крикнул он одному из пробегающих мужчин. – Гасить нужно вот с того дома! Чего мечетесь?

Мужик остановился, будто ударился о стену, взглянул очумело.

– Гасить?

– Да! – крикнул Гай зло. – Гасить!.. Или хочешь, чтобы все дома сгорели?

Мужик огляделся.

– Н-нет… Но сперва посмотрю, где жена и дети…

Что за идиот, мелькнула злая мысль. Жена и дети должны быть при тебе, если только не спал у другой женщины…

Сзади прокричал Дарси:

– Ваша милость, он убит!.. И тут еще двое…

Гай соскочил на землю и ринулся к колодцу. Подбежал Беннет, принял ведро с водой, ринулся к дому, где только-только начала заниматься крыша, выплеснул с размаху и прибежал снова. В зареве пожара Гай рассмотрел еще две распростертые фигуры, теперь уже видно, что под ними расплываются лужи крови.

– Кто-то напал, – прокричал Беннет, – не сами ж…

Подбежала рослая женщина с испачканным копотью лицом и встала между Гаем и Беннетом. Потом из темноты выбежали двое мужчин, чуть позже примчался еще один, уже с ведром, дело пошло быстрее.

Дарси и еще несколько человек принялись растаскивать сарай между домами, откуда пожар мог перекинуться на другие строения, слышался лишь треск огня, стук топоров и тяжелые удары падающих о землю бревен.

Гай крикнул одному из мужиков:

– Что случилось?.. Разбойники?

Тот прокричал:

– Ваша милость… началось!

В голосе прозвучало такое мрачное торжество висельника, что Гая осыпало морозом.

– Что началось?

– Терпение урвалось! – крикнул мужик. – Народ озверел от поборов… уже пять деревень взялись за топоры! И, говорят, лорды тоже за нас. Пошли вроде бы в сторону Лондона.

– А вы при чем?

– Нас по дороге зацепили, – пояснил мужик. – Когда люди звереют, уже не видят разницы, кого бить и грабить…

Пожар постепенно загасили, хотя три дома и десяток сараев сгорели дотла, но остальные спасли. Дарси сновал везде, как шершень, разузнал, что разбойников было два десятка, сейчас они ушли вон туда в лес, увели трех молодых женщин, забрали всю еду, намереваются соединиться с отрядами знаменитого Кнуда Железнорукого.

Оба смотрели на Гая в ожидании решений, он поколебался, посмотрел на их ждущие лица и покачал головой.

– Нет. За подмогой посылать поздно. Впрочем, одного из крестьян можно отрядить в замок. Пусть там все садятся на коней и едут сюда.

– В село?

– Да.

– Значит, – воскликнул Дарси воспламененно, – нападем?

– Угадал, – ответил Гай сумрачно, – прямо сейчас. Давайте оба на коней! Молодцы, с оружием спать ложитесь…

Один из крестьян понесся в замок поднимать отряд, еще один рвался показать шерифу, какой дорогой отправились разбойники в лес и увели женщин.

Лошаденка у него мелкая, но резвая, бежала до самого леса, а там крестьянин вытянул руку, указывая на часть леса, где дубровник неспешно переходит в березняк, а дальше то ли непролазная чаща клена, то ли так тесно сомкнули ряды лиственницы.

– Ваша милость, – прошептал он, – это вот там! Дальше, знаю, хорошая такая поляна с ручьем. Там лучшее место, чтобы остановиться и глумиться над нашими женщинами! И делить добычу. Там еще дуб такой могучий, его зовут дубом самого Одина…

Гай сказал так же тихо:

– Хорошо, оставайся здесь. Или дуй в деревню. Беннет, Дарси!

– Здесь, ваша милость.

– Приготовьте стрелы. За мечи хватайтесь не раньше, чем на вас бросятся.

– Выполним, ваша милость, – ответил Беннет, взглянув с осторожностью. – А их в самом деле там два десятка?

Гай буркнул:

– Но и не сотня же? Обычно в шайке три-пять человек. От силы – семеро.

– Но тот мужик говорил насчет двух десятков!

Гай отмахнулся.

– В темноте всегда все страшнее.

– Пусть семеро, – проговорил Беннет. – Двоих мы с Дарси уберем сразу, он уже птицу бьет на лету… Ну, а потом как получится и как повезет…

– Вот и хорошо, – сказал Гай нетерпеливо. – Это не взятие Акры или Иерусалима, чтобы вот так все до последнего шажка! Навалимся и просто всех без всякого там. Что тут сложного?

Беннет ответил со вздохом:

– Вам виднее, ваша милость.

Дальше они пробирались молча, коней оставили на опушке. Беннет с Дарси остановились, только чтобы натянуть тетивы на луки, а затем пошли за Гаем следом, наложив стрелы и цепко держа в пальцах оперенные кончики стрел.

Деревья то сдвигались так, что не протиснуться, то чуть расступались, но между ними оказывались зависшие трухлявые стволы, только тронь, рухнет и придавит. Ветер носится по верхушкам, а здесь ветра не бывает. Ноги то и дело проваливаются в норы зверей, иногда слышится рассерженный писк. Однажды что-то злое вцепилось Гаю в носок сапога, но когда он поднял ногу, на сапоге остались только следы острых зубов.

Все трое вспотели, за шиворот сыплется древесная труха, сосновые иголки, падают мелкие жучки и отчаянно скребутся, пытаясь выкопаться на свободу.

Гай уже начал сомневаться, не обманул ли мужичок, когда настороженные уши поймали далекий смех, а через минуту и пьяно-веселые голоса.

Он удвоил осторожность, Беннет и Дарси начали расходиться в стороны, а он обнажил меч и начал всматриваться в появившийся между деревьями просвет.

Поляна широка, посредине чудовищно толстый дуб. Настолько могучий, будто его и в самом деле посадил Один: толстые, как ляжка коня, нижние ветви простерты горизонтально, а веточки на кончиках даже опускаются к земле.

Вокруг дуба ничего не растет, что понятно, хозяин не дает никому ни солнца, ни воды, зато сейчас там под ветками расположились разбойники. Гай быстро пересчитал их, вообще-то мужичок оказался к истине ближе: двенадцать человек, но только двое показались ему бойцами, возможно, изгнанные из армии за мародерство. Остальные же простые воры, возле них дубинки на земле да простые пики без наконечников, просто палки с заостренными концами.

Почти все разлеглись на поляне, пьют и жрут. В сторонке отчаянно вскрикивают женщины, с них уже содрали платья и привязывают руки и ноги к вбитым в землю колышкам. Трудятся над этим четверо, а еще трое наблюдают и отпускают шуточки.

Он прошептал:

– Стрелять не раньше, чем меня увидят…

Никто не ответил, Беннет уже далеко слева, Дарси справа, но, возможно, знают, что делать, Беннет битый волк, а Дарси быстро превращается в свирепого волчонка…

Он глубоко и часто подышал, взвинчивая скорость и ярость, выдвинулся из-за дерева и побежал, стараясь не привлекать внимания.

Его и не замечали, пока он не пробежал десяток ярдов, кто-то закричал не столько в панике, как в глупом изумлении. Некоторые начали подниматься, Гай уже несся на полной скорости, сбил одного с ног, стремясь добраться до тех, кто явно вожаки, но постоянно попадалось мужичье с дубинками, он рубил быстро и яростно, наконец скрестил с одним мечи, тот оскалил зубы и заорал:

– А, тот самый шериф?.. Ну, пришел твой час.

Гай молча разрубил ему голову, развернулся и полоснул лезвием по лицу второго, что попытался ткнуть его пикой.

Сзади раздался звериный боевой клич Беннета, топот ног Дарси и его крик:

– Первый отряд, заходи справа! Второй – не дать уйти слева!

Разбойники завопили, кинулись в бойню, мечи Беннета и Дарси засверкали, как молнии в ночи, трое упали сразу, остальных рубили быстро и яростно, разбойники орали и бросались в разные стороны, сбивая друг друга с ног.

Гай рубил, пока уцелевшие не бросили оружие, их осталось трое, и не опустились на колени. Еще двое катались по земле, пытаясь вытащить застрявшие глубоко во внутренностях стрелы с зазубренными наконечниками, остальные распростерлись неподвижно.

Беннет, с окровавленным мечом, огляделся дико, грудь ходит ходуном, лицо еще пышет жаром схватки.

– Ваша милость, а что с этими?

– Одного повесить, – распорядился Гай. – Остальных зарубить, чтобы не забивать голову процедурными вопросами.

– Ну да, – сказал Беннет глубокомысленно. – Они оказали сопротивление при аресте и потому были убиты, а не повешены. Так?

– Правильно понял, – одобрил Гай. – Дарси, ты как?

– Даже не ранен, – ответил Дарси бодро, хотя кровь течет по руке, а на лбу широкая ссадина. – Вешать… которого?

– Да какая разница, – ответил Гай раздраженно. – Какой ты щепетильный!.. Все люди равны, как сказал Господь, а ты кого-то хочешь выделить? Нехорошо. Просто чтоб видно было: закон в действии! Так что годится любой.

Меч в руке Беннета дважды сверкнул, и два тела опустились на землю в нелепых позах. Дарси пошарил среди награбленного и отыскал все-таки веревку, прочную и такую длинную, что можно бы перевешать всех разбойников графства.

Гай отыскал в кустах тщательно замаскированные шалаши, целых пять, в двух разбойники хранили награбленное. В основном бедная крестьянская одежда и обувь, но в последнем Гай увидел под кучей тряпья сундук с уже сбитым замком.

Глава 10

Он откинул крышку, покачал головой. Церковная утварь, вся прекрасной отделки, хотя не серебро или золото, однако тонкая работа умелых мастеров, пара дорогих подсвечников, большая медная чаша для церковных служб.

Беннет разрезал веревки на руках и ногах женщин, они рыдали и закрывали ладонями лица, у одной уже в кровоподтеках, у двух только сорваны платья.

– Ничего не случилось, – повторял Беннет настойчиво. – Они не вас испоганили, а себя запятнали перед Господом. Вы чисты, что бы с вами ни случилось! Чисты и перед людьми, и перед Господом. Поднимайтесь, хватит реветь, вас дома семьи ждут.

Женщины собрались и пошли к выходу из леса, всхлипывая и поддерживая одна другую, а Беннет и Дарси накинули петлю на шею единственному оставшемуся в живых вору и неумело пытались повесить его на толстой ветке.

– Хорошо-хорошо, – подбадривал Гай. – Представьте себе, что это Тайбернские Поля…

– А что за поля? – спросил Беннет, Дарси тоже явно хотел спросить, но постеснялся.

– Не знаете? – удивился Гай. – Вот что значит чистые ноттингемцы… Тайбернские Поля – это легенда, достопримечательность, вроде кафедрального собора в Риме…

Пока они вязали узлы и тащили вора на веревке выше, он рассказывал, что в Лондоне всяк знает Тайбернские Поля, огромную рощу, всю в красивых могучих вязах, простирающих в стороны толстые крепкие ветви. Настолько удобные, что на этих деревьях издавна развешивали преступников, но народу хотелось зрелищ побольше, и там же, в Тайберне, поставили виселицу на помосте, сперва с одной петлей, потом с тремя, а в конце концов довели до пяти, чтобы вешать сразу целые шайки, но больше пяти не решились, толстое бревно, что служит перекладиной, может все-таки обломиться.

Знатным людям рубят головы на холме перед Тауэром, пиратов вешают в цепях в доке в Уоппинге, колесование государственных преступников осуществляется на центральной площади Лондона, а мелкое ворье вешают там же, где и схватили…

От дерева донесся вопль, хрипы, то ли шея тщедушного вора оказалась слишком жилистой, то ли сам он чересчур худым и легким, но он дергался в петле, корчился, бился и все никак не хотел красиво и достойно вытянуться и успокоиться.

Беннет понаблюдал за ним с удовольствием, Дарси несколько побледнел, но сглотнул ком в горле и сказал почти деловито:

– Я все упаковал, до коней донесем сами или их сюда попробовать затащить?

– С сундуком не выберемся, – сказал Гай. – Деревья стоят так, будто с разбойниками в сговоре.

Беннет кивнул на корчащегося в петле.

– Этого оставим? Все равно скоро помрет.

– Может и не помереть, – ответил Гай.

Они раскрыли рты, когда он рассказал им про знаменитую Анну Грин, ее казнили в Оксфорде, она провисела полчаса, все это время ее друзья висели у нее на ногах и с силой били по груди, надеясь поскорее прекратить ее судороги. Потом, когда она вроде бы окончательно затихла и умерла, ее положили в гроб и перевезли домой к знакомым… а там она пришла в себя. Через два часа к ней вернулся дар речи, потом уехала к друзьям, забрав с собой гроб. Вешать повторно уже закон не велит, так она и живет теперь неповешенно, хотя сама убивать перестала.

Беннет хмыкнул, вернулся к вору, подпрыгнул и повис на нем, Дарси терпеливо ждал, потом смутился, что отлынивает, как могут подумать, добавил вес и своего тела.

Ветка угрожающе нагнулась, ноги всех троих коснулись земли. Послышался сухой щелчок, ветка освобожденно взмыла вверх, а трое свалились на землю.

Разбойник с обрывком веревки на шее хрипел и кашлял. Рассерженный Беннет, ругаясь, подобрал дубинку разбойника, тремя сильными ударами размозжил ему голову, потом набросили на это кровавое месиво новую петлю и вдвоем подвесили на ветку покрепче.

Гай сказал с чувством:

– Ну, теперь и вы станете героями!

Беннет пробормотал:

– Да уж… как вы сказали, не больше семи?

– Где семь, – ответил Гай, – там и семнадцать. Это же хорошо, что их оказалось больше. Спокойнее людям жить будет.

Когда вышли на опушку, почти догнали троих истерзанных женщин, а со стороны замка несется, поднимая пыль, конный отряд в двенадцать рассерженных мужчин.

Аустин заорал издали:

– Меня не могли дождаться? Только вернулся в замок, а тут бежит один из деревни, кричит, что вы втроем пошли на всю шайку! Рехнулись?

Всадники окружили со всех сторон, Беннет и Дарси передали им спасенный сундук, а Гай сказал весело:

– Аустин, тебе оставили самое трудное.

Аустин сразу радостно насторожился.

– Ваша милость?

– Эта банда, – сказал Гай, – шла на соединение с шайкой Кнуда Железнорукого. Тех втрое больше.

Аустин ликующе вскрикнул:

– Явимся вместо них?

– Не обязательно, – сказал Гай, – но все равно те ожидают прибытия разбойников, их тоже можно захватить тепленькими. Если все готовы, то можем двинуться прямо сейчас…

Аустин сказал быстро:

– Ваша милость!

Гай вперил в него острый взгляд.

– Что-то не понял?

– Да, – ответил Аустин с обидой в голосе. – Ваша милость, вы втроем разгромили и уничтожили шайку разбойников! Так кто же мы, двенадцать человек, если не сделаем то же самое с бандой Кнуда Железнорукого?

За его спиной всадники начали волноваться, Гай увидел, что все смотрят на него с надеждой, а некоторые с обидой и укором, как и Аустин.

Он сказал медленно:

– Мне, конечно, хочется повести вас лично… Все-таки только у меня выучка рыцаря. С другой стороны, вы тоже ребята крепкие и знаете, за какой конец меча держаться. И… ты прав, если будем расти и развиваться, вам нужно когда-то начинать водить отряды и самостоятельно.

Аустин широко заулыбался, воины обрадованно зашумели, а Дарси спросил стеснительно:

– Ваша милость, а можно мне с ними?

Гай буркнул:

– Ты же мой оруженосец?

– Но с ними я обучусь воевать в группе!

Гай спросил с беспокойством:

– Но ты в самом деле не ранен?

– Это царапины, – заверил Дарси. – Ну, пожалуйста!

Гай криво усмехнулся.

– Против «пожалуйста» устоять трудно. Хорошо, Аустин, веди людей. Постарайся захватить одного-двух живыми, чтобы повесить в селе на площади. Это придает легитимности нашим действиям.

– Ваша милость?

– Законности, – перевел Гай на понятный язык. – Когда вешают, то как бы обязательно за дело. А убить можно и по дурости. Или сводя личные счеты.

И все-таки, вернувшись в замок, он не находил себе места, ожидая возращения отряда Аустина. Особенно переживал за Дарси и уже клял себя, что поддался его уговорам и отпустил в такой опасный набег.

Хильд, чтобы как-то отвлечь, притащил книгу Судного Дня и раскрыл на странице, где указаны все монастыри графства.

Гай пробежал взглядом по странице, в изумлении покрутил головой.

– Что-то многовато в графстве, где я должен поддерживать порядок, монастырей. Они ж освобождены от налогов, мерзавцы… Или не освобождены?

Хильд обиженно засопел, начал ерзать на лавке, скривил рожу.

– Ваша светлость, монастыри стремятся найти покой среди лесов и долин, где можно свободно говорить с Богом. В городах с их смрадом, криком, теснотой и сутолокой это, как понимаете, ну никак…

– Зато в городе нет разбойников, – буркнул Гай.

Хильд посмотрел на него искоса, усмешка послушника очень не понравилась Гаю.

– Что? – спросил он резко.

Хильд развел руками.

– Ничего-ничего, ваша милость, не гневайтесь. А то у вас вся морда становится красная, как епископская мантия! Даже как папская. И глаза, эта, как бы не совсем человеческие…

– А какие? – рыкнул Гай.

Хильд развел руками и возвел очи горе.

– Слышал, у зверя океанского, омаром именуемого, вот такие же точно…

– Омар, – прорычал Гай, – это тот же рак, что поселился в море и вырос до полуярда в длину. Но ты насмешничаешь над сеньором, вижу! И Беннет подхихикивает, гад!

Беннет сказал вместо Хильда миролюбиво:

– Ваша милость давненько не жила в городе…

– И что?

– Ворья там не меньше, – пояснил Беннет, – а поймать их не просто. В городе нор больше, чем в лесу. А монастыри, как слышал, налоги все-таки платят.

Гай хлопнул себя по лбу.

– Ах да, это же не Франция или Германия… Эх, я тоже, подобно своему королю, великому Ричарду, начинаю забывать Англию. Здесь все, к счастью, подчинено королю, и все платят налоги. Это прекрасно! Надо съездить и посмотреть, чем можем помочь мы…

– …и чем они, – подхватил бодро Беннет и добавил льстиво: – Ваша милость становится хозяйственной!

Гай подумал, что за двенадцать лет скитаний по Европе и Палестине с непрерывными боями насмотрелся на монахов, понимает различия в их уставах и легко может отличить бенедиктианца, живущего по уставу «Отца Европы», как назвали святого Бенедикта Нурсийского, от цестирианца или любого другого монаха.

Он видел бернардинцев, камальдолийцев, валломброзианцев с их строжайшими уставами, и мощное течение картезианцев, часть еремитов, уставных каноников, орден премонстрантов, а папский легат, что сопровождал крестоносцев, пока они шли еще по Европе, как-то обронил, что только цистеринских аббатств насчитывается более семисот, более тысячи организаций ордена Сен-Рюф, а еремитов вообще невозможно сосчитать, и вся эта сила преобразовывает Европу, как в духовном плане, так и в материальном: обучает крестьян новым методам земледелия, осушению болот, возведению домов из того, что под рукой, а не обязательно по канонам предков…

Гай сам в походе постоянно натыкался на госитальеров, тамплиеров, рыцарей Тевтонского ордена, алькантарцев, привык с ними общаться и проникся глубоким уважением к их стойкости и способности переносить тяготы нелегкого пути.

– Как только вернется Аустин, – сказал он, – я проедусь по монастырям. Слышал, разбойники грабят монахов так же, как и остальных, если не больше…

Хильд сказал сокрушенно:

– Монахов не любят еще сильнее, чем шерифов.

– Ну уж нет, – возразил Гай. – Как не любят шерифов, так это вообще сказка. Меньше любят разве что самого дьявола… Вы слушаете меня, ваша милость?

Гай ответил невпопад:

– Да, конечно, они уже могли бы вернуться… как думаешь?

– Им добираться дальше, – возразил Хильд, – не торопите время, ваша милость. Аустин умелый боец и… не мальчишка. Сам в ад не полезет и его удержит.

– Кого?

– Дарси, – пояснил Хильд. – Вы же о нем тревожитесь?

Гай отмахнулся.

– Почему только о нем? Там все мои люди.

Хильд перекрестился, сложил ладони у груди, губы его зашевелились, а глаза вперили взгляд в пространство.

– Помолитесь, ваша милость, – посоветовал он настойчиво, – а то, сражаясь в Палестине с сарацинами, вы могли и забыть, за что проливаете кровь.

Но пришел вечер, Аустин так и не вернулся. Наступила ночь, для Гая бессонная, к утру извелся и велел седлать коня, но когда затягивал подпругу, ворота распахнулись, и во двор въехал Аустин во главе отряда.

Гаю показалось, что он, как и его люди, навеселе, даже у Дарси что-то слишком уж блестят глаза, а рот расплывается до ушей.

– Что случилось? – крикнул Гай люто. – Почему так долго?.. Все целы?.. Что с разбойниками?..

Аустин слез с коня, хватаясь за сбрую, преклонил колено и чуть пошатнулся.

– Ваша милость, – сказал он преданно, глядя снизу вверх, как гусь на коня, – разбойники разбиты! Но часть сбежала, мы преследовали до границ графства, там побили последних. Один или двое вроде бы ушли на ту сторону, но мы не решились вторгаться в чужие земли. Среди наших только один ранен тяжело, его оставили на попечение лекарей, остальные все здесь.

– Почему пьяны? – рыкнул Гай.

– Там одна бочка разбилась, – пояснил Аустин, но глазки блудливо забегали в стороны. – Чтоб добро не пропадало… и чтоб землю не поганить вином, мы постарались ее спасти… вот…

Гай перевел взгляд на Дарси, тот смотрит преданно и с восторгом.

– Напиши отцу, – распорядился он. – А то уже третье письмо от него, беспокоится, все ли с тобой в порядке… Так, всем отдохнуть, привести себя в порядок, а я пока отлучусь ненадолго.

Аустин спросил настороженно:

– Ваша милость?

Гай досадливо отмахнулся.

– Не в сражение, успокойся, герой.

Глава 11

Он спустился с холма и послал коня напрямик через лес, в той стороне он видел как-то высокие башни монастыря. Ехал, задумавшись, но чутье не дремало, и в какой-то миг словно нечто толкнуло изнутри. Он насторожился, осматриваться не стал, чтобы не выдавать, будто заметил нечто, но теперь уже осознанно вслушивался в шорохи, ловил и опознавал запахи, замечал, в каком месте притихли птицы, а в каком снова начали верещать.

Внезапно из кустов в шаге от дороги выметнулся человек в зеленой одежде, конь дернул головой, но тот успел ухватить за повод. Еще двое выбежали справа и слева, оба с длинными ножами в руках, Гай поморщился, один заходит сзади, совсем дурак деревенский.

Человек, ухвативший коня за повод, прокричал дерзко:

– Кошелек или жизнь!

Гай ответил холодно:

– Согласен. Отдавайте кошельки.

Тот захохотал громко:

– Да к нам шутник пожаловал! Ну мы сейчас с тобой пошутим…

– Некогда, – ответил Гай. – В другой раз… Сзади!

Конь, услышав знакомую команду, мощно ударил задними копытами, Гай в мгновение ока в тот же миг впечатал сапогом в морду того, что справа, а тот, что слева, только успел охнуть, когда в руке рыцаря молниеносно появился меч.

Стальной клинок раскроил голову до нижней челюсти, конь попер вперед, подмяв посмевшего держать его за повод, Гай наклонился и сильным ударом меча рассек плечо разбойника так, что отвалилось вместе с рукой.

Четвертый, которого конь достал копытами, выл и стонал, катаясь по земле и зажимая руками разбитое стальными подковами лицо.

Гай слез, связал его и, зацепив веревку за седельный крюк, вставил ногу в стремя.

– Ну… пожалуй, этим трем мы больше не понадобимся.

Разбойник сперва долго бежал следом, но когда впереди показалось село, Гай пустил коня в галоп, услышал сзади удар о землю и болезненный крик, но не стал даже оглядываться.

В селе народ выбежал навстречу, Гай крикнул грозно:

– Кто здесь констебль?

– Он сейчас в лесу, – крикнули ему из-за высокого забора, – там кого-то зарезали и обобрали…

– А коронер почему молчит?

– Коронер тоже там…

Гай огляделся, ткнул пальцем в трех рослых мужиков.

– Ты, ты и ты! Поручаю вам поставить виселицу. Можете привлечь еще народ. Помост пошире, а перекладину сразу на три-пять петель… Нет, не для этого дурака, что пытался ограбить самого шерифа. Этого – на дерево!

Он проследил, как истерзанного волочением по земле разбойника потащили к высокому дереву, один из парней быстро залез наверх и закрепил там веревку.

Притащили стул, заставили туда взобраться разбойника, тот почти не соображал от боли, что его заставляют делать, надели на шею петлю и тут же по кивку шерифа выдернули стул.

Ноги несчастного задергались в воздухе, он хрипел, корчил рожи и пытался достать ногами до ствола.

Гай вскинул руку.

– Принц Джон, – сказал он притихшим крестьянам, – заменяющий законного короля Ричарда Львиное Сердце на время его отсутствия, повелел мне очистить эти земли от разбойников, чтобы мирные жители могли трудиться без боязни быть ограбленными. Клянусь своей жизнью, что я это сделаю… или погибну на этом богоугодном поприще.

Крестьяне слушали молча и серьезно, один в переднем ряду, поймав острый взгляд шерифа, вздрогнул и сорвал с головы шапку.

– Да-да, ваша милость! Вы такой, сделаете!

Гай сказал властно:

– Подхалим? Ну-ка, иди поближе.

Крестьянин вздохнул и сделал пару шагов вперед. Гай окинул его цепким взглядом.

– Хорош, – сказал он, – все в тряпках, только ты в новенькой коже. Сколько оленей убил за этот месяц?

Крестьянин вздрогнул.

– Я? Да ни одного!

– Почему?

– Дык я… вообще их не бью!.. Нельзя, говорят. Запрещено.

Гай кивнул.

– Ага, запрещено. А ты так и слушаешься этих запретов?

– Ну а как же, – сказал крестьянин уже более уверенным голосом. – Меня ж отец и мать учили когда-то, что некоторые вещи можно, а некоторые – нельзя…

– …но если очень хочется, – продолжил Гай, – то можно?.. Не думаю, что эти кожаные штаны тебе сшили в городе. Чувствуется местная работа. Может быть, сам и шил?.. Или только бьешь оленей, а выделывают кожи и шьют другие?

Крестьянин насупился.

– Да не бью я, ваша милость! Но вообще-то это несправедливо…

– Что?

– А то, что лорду позволено стрелять оленей, а нам нет?.. Разве не все мы от Адама и Евы?

Гай тяжело вздохнул, остро пожалел, что нет с ним Хильда, тот бы ответил правильнее, со ссылками на Библию и высказывания отцов церкви.

– Может быть, – согласился он, – в этом и есть несправедливость. Но давай разберемся… Когда лорд выезжает на охоту, он везет с собой гостей, сзади на телегах тащат посуду, котлы, мешки с крупами, овощи, да и мясо тоже, сам знаешь. Вот они гонят оленя, вот догоняют, лорд прыгает на него и красиво перерезает горло… Все рукоплещут, поздравляют, после чего оленя тащат на место стоянки, разделывают, жарят на вертеле, а в это время актеры кувыркаются, жонглеры что-то там бросают и ловят…

– Булавы, – подсказал крестьянин, – сам видел из-за дерева!

– Вот-вот, эти самые, – сказал Гай, не обращая внимания на оговорку браконьера. – Потом едят оленину, пьют вина, рассказывают, кто где воевал, какие подвиги совершил, орут песни, бахвалятся трофеями, пляшут… в общем, домой их развозят затемно. В следующий раз на охоту поедут разве что через месяц. Верно?

Браконьер кивнул.

– Ну…

– А теперь берем тебя и твоих односельчан, – сказал Гай. – Вы бьете оленей без шума, без танцев, без песен, спокойно и деловито. Бьете почти каждый день. Бьете и самок, и молодых оленят, что никогда не позволят себе лорды. Жители одной только деревни убивают оленей в сто раз больше, чем лорд с его шумными гостями. Так в Англии скоро оленей вообще не останется! Но я как-то не больно пекусь о поголовье оленей…

Браконьер приободрился.

– Ваша милость?

– Меня другое беспокоит, – сказал Гай откровенно. – Вы бьете оленей еще и потому, что не хотите платить налоги за скот!.. Приходит сборщик налогов, а вы ему пустой двор показываете… Умно, ничего не скажешь.

Браконьер потупился и пошаркал ногой землю.

– Ваша милость, но у многих в самом деле, бывает, во рту хлебной крошки не бывает…

– Еще бы, – сказал Гай саркастически, – уже привыкли жрать оленину без хлеба! Но вот что я скажу, дружище. Отныне те хозяйства, где нет скота, будут облагаться двойным налогом. Нет, тройным!.. А кто не сможет выплачивать, того в суд, а там решат…

Браконьер вздрогнул.

– Знаем ваши суды!

– Они же и ваши, – ответил Гай. – Из местных выбираете, не из Франции вам их привозят!

Глава 12

Выезжая из леса, он сразу заметил огромную трубу из обожженной глины, подвешенную над оврагом, и не понял сразу, что за чудо, зачем здесь и почему, и только проезжая под нею, услышал над головой журчание воды.

Дальше труба разрезает холм почти до середины, а затем опять соскальзывает в воздух и через десятка два ярдов с облегчением ложится пузом на стену монастыря.

Молодцы монахи, мелькнула мысль. Это даже лучше, чем акведуки. Никакой мусор не попадет сверху. И даже ворона не нагадит. Чистейший водный поток бежит и бежит в монастырь. Расстояние около двух миль, кажется, чудовищно много, однако в Европе видел, как в болотистом Париже монахи умело осушают земли, треть столицы сейчас там, где совсем недавно была трясина, тамплиеры в кратчайшие сроки убрали огромное болото, а после этого на осушенной земле построили свою пристань на Сене.

Цистерцианцы аббатства Дюн в Западной Фландрии отвоевали земли у моря, их кипучая активность простирается от Фюрн до Хюлста в Голландии, семнадцать тысяч гектаров они возвратили суше только вблизи одного этого места. Бенедиктинцы Сент-Жюстин перегородили плотиной течение реки По, а монахи аббатства Троарн – реку Див в Нормандии. Камальдолийцы устраивают искусственные озера. Другие монахи производят осушение земель, чтобы спасти остров Помпоза от воды. Повсюду монахи занимаются совершенствованием водных путей. Широкие рвы, соединяющиеся с Сеной, прорыты ими для того, чтобы защитить аббатство Сен-Жермен де Пре.

Настоятели аббатства Сен-Виктор в Париже повернули течение реки Бьевр для орошения своих садов и приведения в действие водяных мельниц. Обеспечив район Тампль, воды Бельвиля питают теперь приорат Сен-Жермен де Шан и фонтан Вербуа.

Конь остановился перед воротами, Гай привычно сунул руку за рогом, но вспомнил, что эта несокрушимая крепость – монастырь, а не баронский замок, спешился, все-таки шериф всего лишь короля, но для Господа что король, что последний нищий – одинаковые существа и оба заслуживающие снисхождения и жалости, если не слишком наглеют.

Воротарь вышел навстречу и принял у него коня, в массивных воротах отворилась широкая и высокая калитка. Конь прошел через нее свободно, а там еще один монах приблизился и молча взял под уздцы.

Гай напомнил:

– Надо поводить сперва, а то мы долго шли галопом.

Монах обронил невозмутимо:

– Господь велит заботиться о каждом дыхании. Даже о человеке.

– Господь лучше нас знает, – согласился Гай, – о ком надо заботиться больше.

Монах перекрестился.

– И вовсе не потому, что он больше достоин… А вот и наш аббат, отец Сергио!

Аббат вышел из темной часовни, часто моргая от яркого солнечного света и морщась, даже глаза прикрыл ладонью, быстро направился к ним.

Гай поклонился.

– Прошу благословения, святой отец.

Аббат быстро перекрестил его.

– Да хранит вас Дева Мария… Я настоятель этого монастыря, отец Сергио. Как хорошо, что вы к нам заглянули, шериф!

– Что случилось?

Аббат перекрестился и сложил ладони у груди.

– Неделю тому разбойники убили нашего брата Лукаса. Он вез беднякам в деревню Верхние Камни хлеб и сыр, так у него отобрали все, даже лошадь с телегой, а над ним долго издевались, мучали всячески, жгли огнем, а потом зверски убили…

Гай стиснул кулаки.

– Мерзавцы! Но почему вы не сообщили сразу?

Аббат перекрестился.

– Мы всегда готовы отдать жизни во имя Господа и за благое дело, а разбойники за это будут гореть в аду. Но сегодня произошло то, что никак нельзя оставить…

– Что?

– Разбойники поймали нашего брата Йоргеса, он раздавал крестьянам милостыню, побили сильно и велели передать, что отныне мы должны отдавать деньги не крестьянам, а только им, разбойникам. А также хлеб и зерно, которые мы от щедрот своих распределяем между бедными…

– Как обнаглели! – вырвалось у Гая. – Что сталось с Англией?..

– Обнаглели, – согласился аббат. – Мы готовы жертвовать своими жизнями, но не можем оставить бедных без помощи.

Гай спросил быстро:

– Если они в деревне, я найду их и повешу быстро. Но в лесу… Кто-нибудь может вывести на их проклятое логово?

– Мы не сможем, – ответил аббат, – потому что все братья почти не покидают стен монастыря, если не нужно сделать что-то совсем уж срочное. Однако я знаю, кто может помочь.

– Отлично, святой отец! Давайте их имена. Как много они знают?

Аббат покачал головой.

– Тайна исповеди, сын мой. Иногда исповедуются и разбойники, но я не могу их выдать. Однако есть крестьяне, что охотятся в лесу…

– Браконьерничают, – уточнил Гай.

– Браконьерничают, – легко согласился аббат, – так вот они видели издали их лагерь. А так как эти крестьяне сами пострадали в свое время от разбоя…

– Спасибо, святой отец, – поблагодарил Гай. – Я даже не думал, что вот так сразу найду у вас помощь и поддержку. Я приехал просто так, посмотреть, чем занимаетесь и чем могу помочь. Все-таки я шериф, я отвечаю за эти земли и всех людей, живущих здесь.

Аббат скромно улыбнулся.

– Рады помочь. Но раз уже здесь, посмотрите, шериф, наше хозяйство. У нас есть что посмотреть и чему поучиться. Мы надеемся, что хоть часть наших знаний сумеем передать крестьянам.

– Хорошо бы, – согласился Гай.

– Пройдемте, – пригласил аббат. – Пока нашу гордость…

Гай шел за ним, крутил головой, удивляясь и изумляясь, монахи хитры на выдумки, а в одном месте вообще остановился, хотя аббат звал идти дальше.

Массивные железные решетки, каждая весом более четырехсот фунтов, явно выкованы прямо здесь же самими монахами, что могут поучить кузнечному делу лучших мастеров Англии. Сейчас вот, меняя направление русла, они заставляют воду течь, куда желают, и тем самым у рыб в их водоемах всегда чистая проточная вода, а у тех, кто любит тихие пруды со стоячей водой, как те же карпы, вода если и меняется, то по капельке.

Аббат вернулся и, остановившись рядом, пояснил скромно:

– Наш устав запрещает нам вкушать мясо, так как оно разжигает страсти и похоть. Потому только рыба… У нас сто пятьдесят садков, а пресноводная рыба, как вы знаете, намного вкуснее и питательнее, чем морская. За время прошлого поста мы съели шестьсот больших рыбин…

Гай сглотнул слюну, в прозрачной воде плавают огромные толстые карпы, шевелят вздутыми, как у юных девушек, губами, глаза кроткие, сонные, рыбам здесь хорошо, вода чистая, свежая, кормят всегда вовремя…

– Я смотрю, – заметил он, – у вас щуки отдельно, мальки отдельно…

Аббат воскликнул:

– Еще бы! А вот там, видите, специально отобранные самки и двухлетние рыбы. У нас в ходу еще искусственное оплодотворение рыб, еще повышает разводимость…

Гай спросил с сомнением:

– И все съедаете?

Аббат взглянул с мягким укором:

– Как можно? Продаем оптом трехлеток. Особенно берут карпов, а так вообще-то разводим еще форель, окуней. В большой цене угри. У нас двенадцать водяных мельниц ниже по реке, оттуда каждый присылает в монастырь по сто рыбин. Жителям тоже разрешаем ловить в наших реках, но только мелкую рыбу, а также раков, угрей, гольянчиков… Если же случайно поймают мальков, то им наказано выпускать обратно в реку.

– И выпускают? – спросил Гай с сомнением.

Аббат вздохнул, перекрестился.

– Человек все еще грешен, ваша милость.

– Это я заметил, – согласился Гай. – Только мои методы увещевания не творить зло несколько проще.

– Проще, – ответил аббат, – не всегда… хорошо.

– Вы правы, святой отец, – сказал Гай. – Надеюсь, когда-то моя работа станет ненужной.

Аббат грустно улыбнулся.

– А теперь, сын мой, время трапезы. Откушай с нами, а потом продолжим разговор.

Он ушел, ему нужно обязательно переодеться, молчаливый монах появился, словно из ниоткуда, и жестом пригласил Гая идти за ним.

В большом продолговатом зале стол уже накрыт, монахи входят тихо и степенно, садятся и ждут. Гаю указали свободное место, он сел и почти сразу же поднялся вместе со всеми, когда в дверях появился настоятель монастыря.

Монахи, мелькнула непрошеная мысль, создают, развивают и вносят в мир Европы такое необычное явление, как этикет. Во Франции он это видел особенно четко, а пока что даже за столом у королей пирующие ведут себя, как дикие звери: хватают руками самые лакомые куски, отпихивают соседей, громко хохочут так, что изо рта выскакивают полупережеванные куски, кости и жилы выплевывают прямо на стол или соседу на блюдо и ржут, довольные своим остроумием, жирные пальцы вытирают о скатерть или об одежду подносящих еду слуг.

А здесь все, тщательно вымыв руки, чего не делают даже короли, приходят строго вовремя, встали у своих мест и ждут прихода аббата, что тоже не задерживается, аббат произносит короткую молитву, что есть сигнал к началу трапезы. Едят тихо, ножи и ложки не стучат, о тарелки не звякают, даже орехи нельзя разгрызать, а только вскрывать ножом, нельзя есть хлеб до первой подачи блюд, нельзя пить с набитым ртом…

Монах должен есть то, что подали, и в исключительных случаях может приличным жестом отказаться от предлагаемого. Неприлично заглядывать в тарелку к соседу, озираться по сторонам, нужно сидеть спокойно и строго, опустив глаза в свою тарелку. Хлеб резать тоже только аккуратными слоями, а не ломтями, внимательно слушать чтение, вкушать благоговейно и достойно. Если же у одного из соседей чего-то недостает, можно кивком указать прислуживающему, так же кивком монах благодарит брата, подавшего ему недостающее. Крошки за собой монах собирает либо своим ножом, либо маленькой щеточкой, специально предназначенной для этих целей. Следует быть аккуратным, чтобы не повредить скатерть, не разрешается сморкаться в салфетку, ею также нельзя чистить зубы или утирать кровь из носа.

Пить можно только сидя, а стакан или чашу держать обеими руками, почитая память отцов за их первоначальную простоту. Нельзя жаловаться, если на стол забыли что-то подать. Это заметят и все поправят. Но можно привлечь к себе внимание прислужника, чтобы указать, что чего-то недостает у его соседа. Это проявление милосердия. Гай помнил случай, о котором со смехом рассказывали крестоносцы в походе: однажды монах обнаружил в своей тарелке огромного таракана. Что делать? Жаловаться нельзя. Есть такую пищу – тем более, к тому же грешно. Но можно проявить милосердие и выступить в защиту своих соседей. Монах осторожно подзывает к себе прислужника и шепчет: «Почему же отец Ансельм не имеет права на таракана?»

Аббат сказал Гаю с извиняющейся улыбкой:

– Простите, ваша милость, как я уже говорил, мясо мы не едим, так что придется вам довольствоваться, как и мы все, птицей…

– А птица не мясо? – спросил Гай.

Аббат перекрестился.

– Птицы сотворены Господом в один день с рыбами, потому они не мясо.

– Те, которые плавают?

– И которые летают.

Дальше вкушали молча, Гай поглядывал на монахов, и странное чувство заползало в грудь все глубже. Они живут не так, «как все люди», над ними свысока хохочет каждый мужик в трактире, но значит ли это, что тот туповатый крестьянин прав, а они живут неправильно?

А может, это весь мир живет неправильно?

Глава 13

Крестьянин, к которому послал аббат, сперва упирался и уверял, что ничего не видел и не знает, Гай заметил, строго глядя ему в глаза, что может привлечь за браконьерство, улики найдет, это нетрудно, но если укажет логово разбойников, то он, ноттингемский шериф, закроет глаза на его прошлые грехи.

Бедный браконьер вздыхал и охал, потом проговорил тихонько:

– Если узнают, меня со всей семьей уничтожат! А у меня жена еще молодая и детей семеро…

Гай сказал так же тихо:

– А ты разве не слышал, что мы в трех милях отсюда истребили две шайки?.. Ни один не ушел!

– Хорошо, – сказал он обреченно, – я проведу. Только отряд надо большой. Их побольше, чем у Кнуда Железнорукого…

– Откуда знаешь? – спросил Гай. – Ладно, не отвечай. Даже если сам был одним из них, мне важнее то, что сейчас живешь с семьей и растишь детей. Я соберу отряд и приеду. Никуда не исчезай!

– Ваша милость, теперь мне уже отступать некуда!

– Вот и хорошо, – сказал он.

Конь понесся было обратно, дорогу помнит, но Гай посмотрел на небо, солнце еще высоко, можно успеть заглянуть еще в один монастырь, что поблизости, кажется, там тринитарии, если Хильд ничего не перепутал…

По прямой, как ворона летит, в самом деле близко, но ему пришлось пересекать три ручья, объезжать болото и потому увидел перед собой громаду монастыря, только когда солнце, судя по мутному пятну, уже склонялось к краю земли.

С ворот его заметили даже раньше, чем обычно замечают с башни замка, суровый голос окликнул строго:

– Кто тревожит покой мирных монахов?

– Мирный шериф графства, – ответил Гай дружелюбно.

– С какой целью?

Гай ответил в том же дружеском тоне:

– Друзья могут заходить и без цели. Кстати, шериф графства имеет право заходить как в замки баронов, так и в монастыри! Без их приглашения.

Голос сверху сказал удрученно:

– С этом спорить можно… но не сейчас.

Гай ждал, что отворят калитку, но распахнули ворота, монахи со своим трудом не считаются, обе створки такие, что десять таранов разобьют лбы, прежде чем поцарапают окованное толстыми железными полосами дерево.

– Заходите, шериф, – сказал монах настороженно. – Что вам нужно?

Гай пустил коня вперед, а по ту сторону ворот соскочил на землю.

– Да я заехал по дороге, – ответил он легко, – узнать, вдруг вам что нужно. И сообщить заодно, что власть восстановлена, закон и порядок снова… работают. Ну, как получается.

Монах изучающе разглядывал его серьезными глазами исподлобья, наконец сказал все еще сомневающимся тоном:

– Ну, если так… Оставьте коня, вам вон туда, там наш отец-настоятель. Правда, сейчас подошло время трапезы, у нас она строго в одно и то же время…

Гай сказал с интересом:

– А если опоздать – рухнет мир?

Монах ответил серьезно:

– Дисциплина – это то, что отличает людей от… мирян.

– Ладно, – сказал Гай, – если думаете, что я откажусь, вы ошибетесь очень сильно.

Монах пожал плечами.

– Да кто знает, что у вас в миру едят. У нас же только дозволенное уставом.

– Ничего, – ответил Гай бодро, – я непривередлив.

Оставив коня монаху, он прошел, как уже понял, в главное жилое здание, там встретил еще людей в черных сутанах, его отвели к настоятелю, тот как раз переодевался к ужину, выслушал Гая и вежливо пригласил потрапезовать с ними, а потом поговорить о том, кто чем кому сможет быть полезным.

Гай потянул носом, запахи больно знакомые, но переспросил на всякий случай:

– Это мясом пахнет?

Настоятель сказал кротко:

– Увы, кухня недалеко, а ветер в эту сторону.

– Нет, – пояснил Гай, – я имел в виду… Ну, в монастыре цистерианцев мясо не едят.

Аббат вздохнул.

– Что просто для галлов или италиков, непросто для нас, живущих в холодных северных краях. Святой Отец в Риме это прекрасно понимает, он одобрил нашу замену оливкового масла сливочным, также употребление мяса. Здесь главное, ваша милость, соблюдение норм и строгость исполнения.

Гай подумал, кивнул.

– Да, без дисциплины никак.

– Говядину, – пояснил аббат, – мы едим не каждый день, с этим строго, а только по воскресеньям, вторникам и четвергам, свинину по понедельникам, к мясу добавляем еще и солонину, а по воскресеньям делаем обязательно мясную кулебяку. На ужин каждый монах получает по жареной курице и порцию жареной свинины. Можно жарить также мясо на углях, а вот баранину употреблять запрещено.

Гай сглотнул слюну. Снизу снова донесся едва уловимый аромат жареного мяса, ну да, сегодня же вторник…

– И когда у вас ужин? – поинтересовался он.

Аббат повел взглядом в сторону, там горит свеча, освещая келью, огонек как раз подошел к туго натянутой нити, что обвивает свечу, вот-вот коснется…

Он проследил за нитью, на противоположном конце небольшая чаша, что перевернется, если нить перестанет ее удерживать, оттуда выкатится вот тот металлический шар… ага, а на полу медный таз. Грохот будет такой, что звонарь, если даже спит, моментально пробудится и прозвонит сигнал к трапезе.

– Остроумно, – согласился он. – Головы у вас работают!

Аббат заметил кротко:

– Мы не расходуем мысли и силы на презренные мирские утехи, вся сила разума направлена Господу, а ему можно служить и такими делами, как осушая болота, засевая отвоеванные у него земли, обучая крестьянских детей грамоте…

Нить лопнула, шар скатился в таз, грохнуло так, что Гай едва не подпрыгнул.

– Пройдемте в трапезную, – пригласил аббат. – Пока доберемся, братья как раз займут свои места.

– Да, – согласился Гай, – нехорошо заставлять людей ждать. Особенно за столом.

Аббат едва заметно улыбнулся. Когда они вошли в зал, монахи дружно встали и не двигались, пока аббат и его мирской гость не сели за стол.

Ужин проходил в молчании, Гай все время напоминал себе, что надо вести себя не как человек, что значит – свинья, а подобно монахам, сдержанным и цивилизованным, не набрасывающимся на еду, как стая голодных псов, что у людей на каждом шагу.

После трапезы, на удивление сытной, он даже отяжелел, Гай пошел за аббатом, что принялся показывать хозяйство монастыря и работу монахов.

Прежде чем добраться до Святой Земли, ему пришлось пройти через всю Европу, часто останавливаясь для ночлега именно в местных монастырях, чтобы к их отряду успели присоединиться местные искатели справедливости, и он успел увидеть, чем занимаются монахи, и еще тогда подивился их трудолюбию.

Еще дома он знал, что в Шотландии монахи добывают уголь, у аббатства Калрес сто пятьдесят судов только для перевозки угля в другие земли, премонстранты добывают торф и мрамор, свинец, сланец, гипс, квасцы, все монастыри успешно разрабатывают серебро, золото и железо, если находят поблизости. В Бредской долине, в Дофине, в Шампани монахи устроили подземные штольни с деревянной крепью – нечто небывалое для других горняков – и добывают там железо. В Сентонже и Они во Франции, в Честере, Бартоне, Биркенхеде в Англии, а также во многих других местах умело разрабатывают соляные копи. В Штейермарке аббатства объединяются друг с другом для использования соляных копей Магдебурга, Марлоу и Люнебурга.

В других местах монахи создали настоящие промышленные центры: дубильное, кожевенное и суконное производства, маслобойни, мельницы, черепичные заводы, а также занимаются торговлей. Аббатства специализируются на производстве стекла, те же картезианцы и цистерцианцы делают витражи и редкие эмали, занимаются ювелирным делом, топят воск. Цистерцианцы изготовляют кирпичи больших размеров с несколькими отверстиями для облегчения обжига и последующего использования. Они известны как «кирпичи св. Бернара». В Безе монахи устроили множество черепичных мастерских и везут оттуда черепицу и кирпич во все монастыри и приораты своего аббатства, к большому неудовольствию местного сеньора…

– У нас четырнадцать мельниц, – сообщил аббат со скромной гордостью, – сукноваляльные машины, пивоварня, стекольная мастерская, две прядильни и две кузницы с бронной…

Гай прервал:

– Бронной? Вы что, делаете доспехи?

Аббат сказал смиренно:

– Оружие производить не можем, это грех, но доспехи для защиты бренного тела весьма угодны Господу, потому мы их иногда делаем, чтобы проверить то или другое новшество…

Гай спросил настороженно:

– Что за новшество?

– Сплавы, – объяснил аббат и опустил глаза долу, – разные методы закалки, добавление других металлов… Иногда получаются, знаете ли, весьма интересные материалы. Если хотите, можем и вам сделать доспехи по вашей фигуре. Возьмем недорого, вы же свой, да и работа ваша угодна Господу, ибо вы защищаете мир и покой простого народа…

– Это было бы неплохо, – пробормотал Гай. – А то мои старые доспехи столько раз уже побывали в ремонте у деревенских кузнецов, что либо не налезают вовсе, либо совсем рассыпались. Так что в Англии я вообще без доспехов. А то, что надеваю, доспехами и называть стыдно.

Аббат заверил:

– Сделаем!..

Гай поблагодарил, монахи если что и делают, то всегда лучше, чем немонахи. И вообще, то, чем занимаются монахи, мир сперва высмеивает или встречает враждебно, потом и сам потихоньку берет себе. В Англии, вон, рыцарство и мещанство почему-то резко выступили против строительства водяных мельниц, но монахи сумели доказать, что колесо крутит не черт, а божья вода, они же изобрели и построили первую ветряную мельницу в аббатстве Сен-Совер-де-Виконт, он сам видел ее, когда шли через Нормандию, еще новенькую, и дивился, как ветер крутит лопасти, а вместе с ними и огромные жернова.

Он знал, что монастыри, кроме того, что сами умеют использовать все, до чего дотягиваются руки, всячески помогают крестьянам, что трудятся вблизи монастырей, дают советы, как лучше обрабатывать землю, иногда дарят переселенцам улучшенные плуги, позволяющие глубже вспахивать почву и красиво отваливать пласт в сторону.

– Сам Господь направил вас к нам, – сказал аббат и перекрестился. – А то мы уже сами хотели обращаться к вам.

– Я слушаю вас, святой отец!

– Подать бедняку, – сказал аббат, – это услужить Богу. А промотать состояние – сделаться убийцей бедняков. Потому мы всегда жертвовали на бедных треть суммы, что идет на содержание всего монастыря. Мы раздаем хлеб, мясо, рыбу, зерно, вот брат Антоний сообщает, что за двадцать пять воскресений мы раздали две с половиной тысячи хлебов! Раздаем обувь и одежду, у нас кормится сто сорок нищих, восемьдесят вдов, а еще на постоянном пансионе находится сорок бедняков… Однако, ваша милость…

Он умолк, лицо опечалилось. Гай спросил нетерпеливо:

– Что изменилось?

– Бедных становится слишком много, – ответил аббат. – Мы не в состоянии прокормить всех.

– Это печально, – пробормотал Гай.

– Это опасно! – возразил аббат.

Гай вздохнул.

– Вы совершенно правы, святой отец.

– Бедных нельзя доводить до исступления, – сказал аббат твердо. – Они тогда не видят, кто прав, кто виноват. Для них все, кто не в лохмотьях, – становятся врагами. Они будут врываться в дома и забирать все, заполнят монастыри и разграбят, убив монахов, они составят армию голодных, что как саранча двинется на Лондон…

Гай зябко передернул плечами.

– Упаси Господи, – сказал он и перекрестился. – Я для того и назначен сюда, чтобы как можно быстрее принять меры. Где не помогают лекарства, надо выжигать каленым железом.

Аббат окинул его внимательным взглядом, тяжело вздохнул.

– Я понимаю, сегодня же скажу брату Генувию, он глава оружейников, чтобы немедленно снял с вас мерку…

Гай попробовал пошутить:

– Для гроба?

Аббат посмотрел строго.

– Пока для доспеха! Все должны стараться жить как можно дольше, чтобы делать больше добрых дел на земле. Вы уже начали!

Гай горько усмехнулся.

– Я был уверен, что начал, когда ушел в Крестовый поход, а когда вернулся, то и добрые дела… закончились, что ли. И вообще душа моя в смятении, святой отец. Был недавно в одной глухой деревушке саксов, до сих пор смотрят, как на захватчика… Уж и не знаю, на какой козе к ним подъехать!

Сочувствующий взгляд аббата потвердел, как и голос, где прозвучали так несвойственные священнослужителю воинственные нотки:

– Пусть сочувствие к побежденным не затмит ваш разум, сэр Гай. Да, у поверженных нами всегда находим больше доблести, чем они выказывали… и вообще всяческие достоинства, которых они и вовсе не обнаруживали. Совестливые люди тем самым как бы отдают им дань… или воинские почести над их могилами. Но вы не просто топтатель этой земли, вы – шериф, вы должны видеть правду и отстаивать ее. Посмотрите на хилые деревянные хатки саксов!.. Их верховные лорды все еще живут в домах из глины и дерева, в то время как даже простые норманны не поленились выстроить – не дома, коровники! – из прочного камня!

Гай пробормотал:

– Ну, не все, святой отец, не все…

Аббат перекрестился.

– К сожалению, норманны осаксониваются. Опускаться легче, чем пониматься. Саксы как жили своим деревенским укладом, так и жили, хотя во времена римлян здесь строили каменные здания, арки, водопроводы, однако саксы остались верны своим примитивным бревенчатым хаткам!.. Но пришли мы, норманны, и, как и римляне, тоже строим только каменные здания – прекрасные, несокрушимые и величественные! Мы – новые римляне, но мы не уйдем.

– Это уж точно…

– Дорогой шериф, два поколения норманнов похоронены в этой земле! Они родились здесь, прожили и считают ее своей по рождению. Правильно поступили те немногие саксы, что на норманнов начали смотреть как на соседей, когда увидели, как хорошо и привольно жить в каменном замке! И наш общий народ уже позабыл о разногласиях, и если бы не эта злополучная война с Францией…

Гаю показалось, что настоятелю монастыря не нравится начавшаяся война с Францией, сказал пылко:

– Святой отец, но ведь король Ричард в самом деле имеет права на французский престол! Нормандия принадлежит ему, как и графство Анжу, а еще и богатейшая Аквитания, которую его отец получил в качестве приданого за Алиенору!

Аббат развел руками, Гаю показалось, что вид у него слишком смущенный, как у человека, который явно не прав.

– Все так, но…

– Что «но»? – потребовал Гай. – Почему королю отказывают в его законных правах?

Аббат тяжело вздохнул.

– Законные права… Абсолютно законны только те заветы, которые дал Господь. Люди же на их основании написали свои законы, обычно правильные и справедливые, однако ими трудно предусмотреть все…

– Что именно?

– Ну вот такое… гм… юридическая неточность или малейшая возможность иного истолкования… и начинается долгая кровавая война, когда истребляется множество людей, горят города и села, гибнут посевы, засыпаются колодцы… Земля пропитывается кровью больше, чем водой после ливня! Это нехорошо…

Гай потребовал яростно:

– Так пусть уступят! Французы держат чужое.

Аббат снова вздохнул и опустил голову.

– Да, конечно, кому-то надо бы уступить… Но если бы вовсе не начинать эту кровавую войну, было бы еще лучше.

Гай ощутил укол, войну начал все-таки король Ричард, собрав в Англии огромное войско и высадив на берегах Франции.

– Иногда, – пробормотал он, – свои права необходимо защищать и силой. Мир таков.

Аббат сказал невесело:

– Да, конечно. Мир, увы, таков. Все дело в том, чтобы не переборщить с защитой прав… Но это к вам не относится, шериф!.. Я уже слышал, что вы действуете больше по совести, что есть Глас Божий, чем по статьям закона, а это Господу куда более угодно…

Глава 14

Он заночевал в монастыре, а на рассвете ринулся во весь опор в Ноттингем, как бы там они без него не наломали дров без его бдительного ока…

Вообще-то нечего удивляться, что столько монастырей на территории его графства. Церкви принадлежит треть всех земель Англии. Напротив, надо радоваться, система налогов и повинностей в Англии не обходит священнослужителей, ему есть откуда зачерпнуть денег на выкуп Ричарда из плена…

В замке переполох, навстречу выбежал Хильд, глаза огромные, волосы дыбом.

– Ваша милость! Она едет!.. Уже близко…

Гай рявкнул раздраженно:

– Кто едет?

– Алиенора Аквитанская!.. – выпалил Хильд. – Гонец примчался с запозданием!.. Мать короля Ричарда вот-вот будет здесь!

Гай похолодел, он торопливо вспоминал, что знал об удивительной королеве, самой красивой женщине Европы и мира, как уверяли все путешественники, самой богатой и могущественной.

Она в пятнадцать лет стала владетельницей герцогства Аквитания, графиней Пуатье и самой желанной невестой Европы, ее города были гораздо богаче и красивее невзрачного и бедного Парижа, в те же пятнадцать ее выдали замуж за Людовика VII, сына французского короля, что вскоре умер, и она стала королевой Франции, родив молодому королю дочь.

Она убедила мужа возглавить Второй крестовый поход и вместе с ним отправилась во Второй крестовый поход, проделав верхом путь через Европу, Византию и захваченную турками-сельджуками Малую Азию, преодолев шесть тысяч миль с удивительным мужеством и стойкостью, она всегда оказывалась в гуще сражений, где ее старательно защищали ее аквитанцы, она даже организовала собственный отряд из женщин-амазонок, которые вступали в бой с обнаженной грудью.

По возвращении из крестового похода родила еще одну дочь, но в это время королевский двор посетил молодой граф Анжуйский Генрих Плантагенет, белокурый красавец-гигант с яркими голубыми глазами, атлетически сложенный, постоянный победитель всех турниров. «Людовик воспылал ревностью, – как написали в хрониках, – отправился с Алиенорой в Аквитанию, велел разрушить все начатые укрепления и увел гарнизон».

После этого Алиенора с таким мужем развелась, за ней осталась богатейшая Аквитания, а сама бывшая королева Франции спешно отправилась в Пуатье к графу Генриху Плантагенету, по пути ее постоянно пытались похитить могущественные лорды, чтобы насильно заставить выйти за них замуж и завладеть ее огромными владениями. Особенно близки к цели были Тибо V де Блуа и Жоффруа VI, но Алиенора умело выбирала дороги, не брезговала и бездорожьем, так как мчалась не в карете, а верхом, благополучно добралась до намеченной цели, ускользнув от преследователей, потратив на это шесть недель, и сразу же вышла замуж за графа Генриха Анжуйского, который годом позже стал королем Англии Генрихом II Плантагенетом.

Ее Аквитания, в четыре раза превышавшая владения короля Франции, стала английской… что и привело в конце концов к самой жестокой, длительной и кровопролитнейшей из войн, начатой ее двумя мужьями-королями, французским и английским.

От Людовика у нее было две дочери, от Генриха же, хотя ей было далеко за тридцать, родила пятерых сыновей и трех дочерей. Генрих II непрестанно изменял жене, и Алиенора преспокойно отравила его любовницу, прекрасную Розамунду, дав ей чашу с ядом.

Она поддержала мятеж своих детей против отца, но король победил и бросил ее на долгие шестнадцать лет в тюрьму, откуда ее освободил только любящий сын Ричард.

Из всех сыновей Ричард был самым ее любимым, он вырос в основном в ее владениях, но так как его не готовили в короли, он стал лучшим и сильнейшим из рыцарей, умел слагать стихи, играл и пел, знал несколько языков, за исключением английского.

Хильд сказал с придыханием в голосе:

– Ваша милость, неужели мы увидим самую красивую женщину мира?.. Ее такой назвали даже сарацины!

Гай пробормотал:

– Ну, сейчас она уже не самая красивая… А вот то, что дважды королева стала матерью двух королей, бросила вызов императору, угрожала папе и лучше всех мужчин правила своим двойным королевством… гм… у меня поджилки уже трясутся.

В замке все сбивали друг друга с ног, мыли, скребли и чистили, а через пару часов со двора донесся вопль:

– Королева!.. Королева прибыла!

Гай опрометью ринулся навстречу, во двор со стороны ворот катит коляска в сопровождении десятка прекрасно одетых рыцарей в полных доспехах с королевскими гербами и под стягом короля Ричарда.

Он подбежал и, отворив дверцу, преклонил колено. Алиенора поднялась с обитого бархатом сиденья, улыбнулась и произнесла мягким чарующим голосом:

– Учтивость, оказывается, царит и в Англии?

У нее пышные ярко-красные волосы и крупные изумрудно-зеленые глаза, за что ее прозвали Огненной Орлицей, рука ее небольшая, женственная, мягко коснулась его плеча в тот момент, когда наступила на его колено, а затем легко спорхнула на землю.

От нее пахнет волнующе, сердце Гая колотилось все сильнее, он чувствовал, как кровь бросилась в голову и яростно ревет в ушах.

– Ваше Величество, – выдавил он преданно сквозь сильнейшее смущение, – чем могу быть полезен, только скажите!

Она произнесла тем же волшебным голосом:

– Встаньте, сэр Гай. Я слышала, вы почти всю кампанию в Палестине прошли с моим сыном Ричардом.

– Да, Ваше Величество, – ответил он, – мне выпала такая честь… Прошу вас в замок. К сожалению, это не солнечная Аквитания…

Она засмеялась.

– Я ненадолго. Проездом. Услышала, что вы шериф в таком беспокойном графстве…

Она легко и просто взяла его под руку, и Гай, замирая от счастья, повел ее, удивительно молодую и красивую, хотя волосы уже тронула легкая седина, стройную и с девичьей фигурой.

Ниже его ростом почти на голову, но с такой осанкой и достоинством, что выглядит высокой и величественной, она двигалась легко, с улыбкой отвечала на приветствия ошарашенной черни. Беннет и Аустин выстроили своих воинов и сами замерли в исполненном благоговения карауле.

Гай провел ее в свой кабинет, усадил в лучшее кресло. Она расправила платье, чтобы не помять, откинулась на спинку кресла и посмотрела на него с радостным удивлением.

– Вы в самом деле так счастливы меня видеть?

Гай воскликнул:

– Ваше Величество!.. Думаю, на свете нет мужчины, который по одному вашему слову или взгляду… Да, кстати, это очень хорошо, что вы здесь, я как раз и воспользуюсь случаем…

Она с интересом смотрела, как он отпер металлический сундук и начал вынимать оттуда кожаные мешочки, явно очень тяжелые.

– Что это?

– Здесь двадцать пять тысяч марок серебром, – ответил Гай счастливо. – Мне пришлось бы везти их принцу Джону, но, простите, Ваше Величество, у меня есть сомнения, что он немедленно передаст их германскому императору…

Она коротко усмехнулась.

– Можете не смягчать. Это тоже мой сын, и я его люблю. Он намного умнее Ричарда, но король – Ричард, и мы должны ему помочь, однако Джон мог бы эти деньги вообще оставить…

– …себе?

Она покачала головой.

– Нет, в государственной казне. Он делает большую работу, восстанавливая разрушенную Ричардом экономику, деньги ему нужны позарез, но… Ричард в плену! И вы сделали очень мудро, передавая их мне напрямую. Только, скажу я вам, сэр Гай, вся Англия пока не собрала и пятидесяти тысяч. Я еще раз заеду к Джону и попробую остальную сумму вытрясти уже из него.

Он задумался, перебирая варианты, она молчала и поглядывала на него пытливо, забытые мешочки с деньгами остались громоздиться на столе.

– Ваше Величество, – сказал он нерешительно, – могу я высказать предположение…

Она наклонила голову.

– Прошу вас, сэр Гай.

– Ваше Величество, – проговорил он с неловкостью, – я готов отрезать себе язык за такие слова, но все же уверен, у принца не найдется таких денег. Вы правы, вовсе не потому, что присваивает, однако для него намного важнее срочно укрепить экономику страны, чем выкупать брата из плена.

Она спокойно кивнула.

– Дальше. Я тоже об этом догадываюсь.

– Но есть еще вариант, – сказал он.

Она подняла веки выше, длинные ресницы открыли ее изумительные глаза с огромной темно-коричневой радужкой, занимающей половину глазного яблока.

– Слушаю вас, сэр Гай.

Он сказал торопливо:

– В Крестовом походе мы привыкли постоянно брать заложников и сами их давали нашим противникам… А что, если передать германскому императору знатнейших людей, чтобы он немедленно отпустил короля Ричарда?

Она взглянула на него пытливо:

– Полагаете, это может получиться?

– Конечно, – сказал Гай твердо. – Я сам вызываюсь быть первым! И другие верные Ричарду лорды охотно пойдут в плен вместо короля!

Она задумалась, на лице проступило некоторое сомнение.

– Здесь не все так гладко…

– Ваше Величество?

Она объяснила:

– В заложники нужно будет отдать много знатных людей. Сто или больше. Причем пойдут именно те, кто поддерживает Ричарда… понимаете, сэр Гай?

Гай подумал, воскликнул с горечью:

– Останутся те, кто желает видеть на троне принца Джона! А они могут потом не допустить возвращения законного короля…

– Вот-вот, – сказала Алиенора. – Джон – тоже мой сын, я его люблю, и, как я уже сказала, он куда лучший король, чем Ричард, как Ричард куда лучший рыцарь и полководец, чем Джон. Но я не хочу, чтобы в Англии началась смута и гражданская война. Законный король – Ричард! И нужно будет сделать все, чтобы он им и остался.

Гай сказал с жаром:

– Здесь я делаю все, чтобы так и было!

Она окинула его внимательным взглядом из-под пряди волос, только начавшей седеть, хотя ей, как с ужасом напоминал себе Гай, далеко за семьдесят, как можно дожить до таких невероятных лет и оставаться все такой же сильной, яркой и чарующей?

Она произнесла мягко:

– Я знаю, сэр Гай. В вас странно уживается рыцарская преданность Ричарду и умелое правление графством, как желает того Джон. Храни вас Господь, такие люди очень нужны Англии!

Часть III

Глава 1

Ноттингем, конечно же, дальше от Лондона, чем от Ротервуда, резиденции принца Джона, поэтому новости доходили редко и с запозданием.

Не скоро стало известно, что сумму в сто пятьдесят тысяч марок серебра собрать пока что не удалось, но Алиенора прямо из Англии договорилась с германским императором насчет присылки ему знатных заложников из наиболее богатых семей Англии и тех земель на континенте, что принадлежат Англии.

Император потребовал двести человек, на уступки не шел, и, как в конце концов дошли слухи до Ноттингема, королеве пришлось согласиться. Она лично повезла в Германию деньги в размере ста тысяч марок серебра и заложников, что будут освобождены только после выплаты суммы полностью. Хитрость, которую они придумали с Гаем в последний момент, заключалась в том, что все двести человек набрали во Франции на землях, принадлежащих Англии, так что позиции короля Ричарда на острове ничуть не пошатнулись, как и принца Джона не упрочились…

Снизу со двора доносится суровый голос Беннета, гоняет новобранцев. Решил, что дешевле набрать крепких деревенских парней и воспитать их, как надо, обучить, чем нянчиться с требовательными ветеранами.

Когда Гай вышел посмотреть, он подбежал, сказал негромко:

– Посмотрите, я еще четверых принял!

– Сам смотри, – буркнул Гай. – Тебе с ними возиться. Но вообще-то люди нужны.

– И поскорее, – добавил Беннет тихо. – Разбойники плодятся слишком быстро. Бедность бедностью, но главное, как вы верно заметили, власти тут давно не было.

– А нашей мало?

– Не успеваем, – сказал Беннет, – вам надо, ваша милость, с лордами общаться.

– На их пиры ходить?

– Не знаю, – ответил Беннет, – но помощи попросить не мешало бы. С тех пор, как вы на турнире всех победили, вас шибко зауважали все. От самых бедных рыцарей до герцогов!

Гай хмуро пробормотал:

– Да я уже и сам догадываюсь, почему принц так настойчиво хотел, чтобы я выехал на турнирное поле…

– Вряд ли сам принц думал, – сказал Беннет, – что вы побьете всех-всех, даже его любимчиков, ха-ха, Хильд все рассказывал и показывал, как и кто кого…

Гай уже не слушал, погрузившись в невеселые мысли, разбои не уменьшаются, а виной, все верно, отсутствие крепкой и суровой власти. Когда чувствуешь себя безнаказанным, то и трус начнет обижать более слабого, потому что тому некого позвать на помощь.

– Надо во всех деревнях назначить констеблей, – напомнил он. – Я везде не успеваю, давайте это вам с Аустином поручу…

– Взвалите, – уточнил Беннет, – как на ослов, мешки потяжелее.

Гай развел руками, Беннет и Аустин в самом деле оказались бесценными помощниками, загоревшись идеей помочь новому шерифу создать справедливую власть, в которую и сами не очень-то верили, но попытаться стоило.

Даже Дарси больше воспитывается ими, оба прошли огонь и воду, знают не только боевые приемы, но и боевые хитрости, а также могут научить, как ухаживать за оружием и доспехами сеньора.

– Полномочия констеблей временно расширим, – сказал он.

– До какой степени? – спросил Беннет деловито.

– В носу ковыряться запретим, – пояснил Гай, – взамен разрешим самим вешать разбойников.

Хильд вставил:

– Если их такими признали крестьяне!

– Ну, это само собой разумеется…

– Все равно записать надо, – важно сказал Хильд. – А то вдруг решите повесить того, кто вам на ногу наступил…

Аустин слушал, слушал, пихнул локтем Дарси, что все еще старается быть безгласным и незаметным, чтобы не вызвать гнев шерифа.

– А ты как думаешь?

Дарси буркнул:

– За нас шериф думает.

– А за шерифа король? – проворчал Аустин. – Чего же только король и принц передают нам самим вожжи?..

– Есть еще бродячие шайки, – напомнил Гай. – Вообще их развелось, как саранчи. Двигаются через страну, все пожирая на пути… Этих можно уничтожать на месте, о них спрашивать не будут.

Примчался гонец, сказал, что он от принца Джона, дело вообще неслыханное, Гай торопливо вскрыл конверт.

Руки его задрожали, он прочел еще раз, потом еще и в бессилии опустился на лавку.

Хильд спросил встревоженно:

– Ваша милость?

Гай ответил мертвенным голосом:

– Письмо из канцелярии принца Джона. Вызывают меня в Лондон с отчетом. Напоминают, что все мои действия в качестве шерифа должны быть запротоколированы и по каждому я должен буду подробно объясниться.

– Оправдаться?

– Объясниться, – повторил он. – Так написано, хотя ты прав, подразумевают именно это. Но, думаю, дело в другом…

– Ваша светлость?

Он сказал нехотя:

– Да ты все знаешь. Не могло остаться в тайне, что я передал двадцать пять тысяч марок серебра на выкуп короля.

– Но все деньги собирали на выкуп Ричарда! – воскликнул Хильд.

– Да, но… уверен, принц предпочел бы, чтоб я сдал их сперва ему. А уж он решил бы, сколько оставить в Англии. Может быть, оставил бы все…

Беннет и Аустин пришли на обед, за столом Хильд им все объяснил вполголоса. Оба помрачнели и смотрели на шерифа, как на покойника.

– Выеду завтра утром, – сказал Гай и добавил: – Дарси отправится со мной.

Все переглянулись, а Дарси от неожиданности едва не захлебнулся в супе.

– Ему это пойдет на пользу, – сказал Беннет. – А то думает, что вы им пренебрегаете.

Дарси служил ему и оруженосцем и слугой, не находя в этом ничего зазорного, видел, как победоносный рыцарь спокойно делает и черную работу, не отличая ее от белой, и старался поступать так же, потому что самый простой способ научиться чему-либо – это подражать более умелому.

Сама погода, казалось, хотела, чтобы они остались: холодный встречный ветер и дождь, но Гай сказал раздраженно, что вся Англия такая, выжидать нечего, и они, укрывшись плащами с капюшонами, выехали за ворота и почти сразу исчезли в серой мгле.

За всю долгую дорогу на них трижды нападали разбойники, немыслимое ранее дело, видят же издали, рыцарь с оруженосцем – не мирные монахи или слабо вооруженные купцы.

Дарси дрался как лев, постоянно лез вперед, стараясь загородить собой сеньора. Гай начал подозревать, что тот старается красиво погибнуть, как почему-то мечтают многие юноши, чтобы о его смерти потом жалели, и потому сам тратил львиную долю усилий, чтобы его прикрыть и не дать ударить сбоку или в спину.

В последней схватке оруженосца все-таки ранили, даже дважды. Гай перевязал ему раны, сравнительно легкие, да и Лондон уже близко, и так и прибыли в город, он поддерживал качающегося в седле молодого парня и уговаривал не терять сознание.

Стражи на воротах дворца быстро сняли его с седла и унесли, Гая заверили, что лекари здесь отменные, и он с облегчением отдал коней и отправился в дом для гостей.

Через пару часов после того, как он доложился в канцелярии, что прибыл, его вызвали к принцу и провели длинными коридорами к внутренним покоям.

Навстречу попались двое очень пышно одетых вельмож, оба посмотрели на него люто, но ничего не сказали, и озадаченный Гай переступил порог. Там его встретил сэр Джозеф, провел еще через одну из комнат.

Принц за столом с кучей бумаг, по обе стороны стола высокие подсвечники, острых огоньков так много, что Гай ощутил волну тепла.

Джозеф исчез, Гай терпеливо ждал, когда принц его заметит. Наконец он поставил широкий росчерк в конце документа, с силой прижал к расплавленному сургучу широкую королевскую печать и поднял голову.

– Сэр Гай?

Гай поклонился.

– Ваше высочество…

Принц буркнул:

– Подойдите ближе, шериф, садитесь. Видите, сколько свечей? Что-то глаза начинают сдавать, мелкие буковки вижу плохо… Хотя я вообще-то человек не мелочный, ха-ха…

Это «ха-ха» получилось невеселое, Гай сказал с сочувствием:

– Говорят, чернику нужно есть побольше.

– Что, – спросил принц с недоверием, – зрение улучшает?

– Так говорят.

Принц отмахнулся.

– А, всякое говорят… Вы лучше мне скажите что-нибудь утешительное про графство. Сейчас от меня вышли только что два шерифа, один из Дерби, другой из Честера… Знаете, что они просили?

Гай подумал, предположил:

– Наверное, присылки войск?

Принц дернулся.

– Что, и вы попросите?

Гай ответил скромно:

– Нет, справляемся.

Принц спросил с недоверием:

– В самом деле? Я не забываю, что сунул вас в самое осиное гнездо, потому готов сделать скидку. Маленькую. Символическую.

– Справляемся, – повторил Гай.

Принц вздохнул.

– Ваш отчет уже в канцелярии? Ладно, пусть чернильные души стараются понять, как это вы разбираетесь… Надеюсь, без особенно крупных нарушений?

– Не знаю, – ответил Гай откровенно. – Смотря что сочтут мелкими, что крупными. Но разгул разбоев сдержал, даже начал загонять туда, откуда выходит. В лес. Но и в лес иногда посылаю отряды…

Принц Джон тяжело вздохнул.

– Я на несколько недель покину Англию. Нужно повидаться с королем Филиппом Августом…

Гай дернулся, сразу вспомнил все недобрые слухи насчет тайной деятельности принца, сказал настороженно:

– А не будет ли это изменой? Мы с Францией в состоянии постоянной войны.

Принц поморщился.

– Именно так и скажут. Люди у нас знаешь какие добрые! Но я хочу попробовать договориться, чтобы Филипп не возобновлял военных действий, пока не выйдет из плена Ричард. В конце концов, это их личная война!.. А я скажу, что вообще-то вовсе не враг…

– Измена, – повторил Гай строже. – Вам смогут вменить измену королю!

Принц сказал уныло:

– А что мне еще остается? У Филиппа страна сейчас богаче, он ее не разорял налогами. Может выставить армию впятеро больше нашей. Если отберет у нас континентальные владения Англии, когда правлю как бы я, хотя на самом деле руки у меня связаны Лонгчампом, Ричард уж это точно посчитает изменой!

Гай подумал-подумал, ответил хмуро:

– Хоть круть-верть, хоть верть-круть, не завидую я вашему высочеству.

– Спасибо на добром слове, – ответил принц с досадой. – Ну почему, почему именно мне, самому умному из всех четырех братьев, так не везет?

– Двое уже мертвы, – напомнил Гай.

– Кого Господь любит, – напомнил принц несколько саркастически, – того забирает в молодости.

– Но оба принца предпочли бы еще повоевать, – сказал Гай. – Хорошо, ваше высочество, мы постараемся вести дела так же, как и вели. Но не задерживайтесь там. Мало ли что…

– Не накаркайте, сэр Гай, – сказал принц зло. – Еще один каркун! У меня при дворе одни каркатели.

– Зато удобно, – сказал Гай. – Чуть что, «я же говорил»…

– Вообще-то я себя могу поздравить, – сказал принц. – С вами. Я сделал ставку на вашу фанатичную непримиримость ко всякому злу. И, конечно, на решительность, с которой будете защищать правое дело. Сейчас мы в такой яме, что Англия погибнет, если не действовать быстро и жестко. Что вы и доказали в своем графстве…

– Если бы и в других так же, – сказал Гай. – А то, ваше высочество, бродячие шайки прут и к нам. А преследовать их на территории других графств я не имею права.

Принц помрачнел.

– Система управления у нас лучшая во всей Европе, но все равно… неэффективная. Я в свободное время, а его у меня крайне мало, ломаю голову, как ее улучшить… Это для меня и есть самое главное в возможностях королевской власти – возможность писать правильные законы!

Гай смотрел на него с удивлением, лицо принца даже покраснело от возбуждения, а тусклые глаза засияли.

– Зачем это вам? – пробормотал он.

– Зачем? – повторил принц. – Я думал, это ясно… Вот сейчас обо мне идут слухи, что собираю деньги на выкуп брата, а на самом деле прячу в свой сундук. Или трачу на что-то вовсе непотребное, каждый придумывает в меру своей… ну, понятно. Но была бы та система отчетности королей, все бы видели, что я не украл ни монетки!

Гай обалдело кивнул, пробормотал:

– Ну… да…

Принц взглянул косо, поморщился.

– Вообще-то это пример, сэр Гай. На своем всегда понятнее, так ведь? На самом деле думаю даже не о себе, что вам поверить еще труднее, да-да. Я думаю о королевстве вообще и о власти королей. Она будет крепче, если за каждым его шагом будут следить пристально и не давать уклоняться в сторону. Ага, не верите! Не верите же, скажите правду!

– Ну, – снова пробормотал Гай, – вы просто как-то и не то говорите…

Принц сказал сварливо:

– Сэр Гай, мне самому очень не нравится делиться с кем-то властью! Конечно же, я самый умный и самый мудрый, все остальные – дураки, но в делегировании власти на места есть свое преимущество… Какое, знаете?

Гай покачал головой.

– Пока нет.

– На местах сами расплачиваются за свою дурь, – сказал принц победно. – И сами себя винят! Нет, нас винят тоже, без этого никак, но все же понимают, что дров наломали сами. Но главное, в следующий раз, разбирая такое же дело, вспоминают, какую дурь спороли, и… поступают чуточку умнее. Таким образом система потихоньку улучшает сама себя! Нужно только, чтобы записывали, тогда будет на что оглядываться. А я буду всего лишь делать вид, что правлю королевством, что само по себе управляется, а все налоги наконец-то начну тратить на фавориток. По-моему, это все-таки лучше, чем на войну за морем.

Гай сделал вид, что не заметил шпильку в адрес короля Ричарда.

– Значит, – подытожил Гай, – когда вы правите – то это вы дурак, а когда самоуправление на местах, то винить некого?

– Главное, – сказал принц победно, – какую бы дурь на местах ни решили, они не поднимут мятеж против короля! Сами себе палец… или что-то еще защемили, а не король им прижал дверью… Потому и разрабатываю, как уже сказал, на основе законов Данелага некую Хартию Вольностей. Можно даже сказать, Великую Хартию Вольностей!

Глава 2

Гай дернулся, принц вообще говорит о каких-то непонятных делах, проговорил в великом изумлении:

– Ваше высочество, вы всякий раз меня изумляете. И что будет в этой… Хартии?

Принц отмахнулся.

– Да пока набросал только в общих чертах. Ну, суды присяжных не только в Данелаге, а по всей Англии, еще – гарантии личных прав населения, единство мер и весов, свободный въезд и выезд из королевства, запрещение взыскивать произвольные судебные пошлины, запрещение чиновникам привлекать кого-либо к ответственности лишь по устному заявлению без свидетелей, заслуживающих доверия… нельзя будет арестовывать, заключать в тюрьму, лишать владений, объявлять вне закона, изгонять и вообще ущемлять права свободных людей, иначе как по законному приговору равных, то есть суду присяжных… Ну там еще по мелочи. Это будет основой всех мелких законов на местах. И тогда страна будет устойчивой, как никогда!..

Он сиял, лицо помолодело, тусклые воспаленные глаза сияют все ярче, он заулыбался победно.

– Вот этого я и добиваюсь, – сказал он окрепшим голосом, – а победные войны – ерунда, забава для детишек. Нехорошая забава.

Гай ощутил себя уязвленным, ничего себе забава, а что же еще может быть достойнее для мужчин, сказал осторожно, однако с твердостью:

– И все-таки, раз уж я перед вами, ваше высочество, обязан заметить, что надо приложить все усилия, чтобы спасти нашего короля из тяжкого плена. Уже второй год пошел, как он томится в оковах…

Принц посмотрел на него странным взглядом, тяжело вздохнул, взгляд его померк, а плечи опустились.

– Ах да, в тяжком заключении… томится… да еще в оковах! Вы сами верите в то, что говорите? Наверное, верите, вон как сверкают праведным гневом глаза, а грудь вздымается, как у девушки, что старается показать, что у нее там не пусто…

– Ваше высочество?

Принц скривился.

– Я хочу сказать, мне бы такое заключение! Он дал слово, что будет дожидаться выкупа, и потому живет по-королевски, принимает гостей, закатывает пиры и вовсю охотится в окрестных лесах! Представляете себе, ездит на охоту!.. Когда я вот на свободе, но работаю, как последний раб в каменоломнях! Уже и забыл, какие они, эти олени…

Гай ощутил, что из-под него выдернули табуретку, и как хорошо, что на шее пока нет петли.

– Но, – пробормотал он в замешательстве, – все равно он страдает… он же не в Англии?

Принц зло хохотнул.

– Да Англию он продаст за шиллинг, если найдется покупатель! Он если и появится на ее берегах, то чтобы снова ограбить всех, кого может, и снова умчать на войну, теперь уже с Францией! Он с коронации в Англии просто так не был ни разу!.. Ни разу! Приезжал ненадолго раза три или четыре. Хотя бы из вежливости выучил пару английских слов! Так нет же, владеет французским и итальянским, а вот английского знать не желает…

Гай сказал со вздохом:

– Его не готовили в английские короли. Старшие братья изучали эту науку, потому он стал просто рыцарем, зато лучшим в мире, образцом всех добродетелей…

Принц отмахнулся.

– Я еще моложе, но лучше управляю страной, да и английским владею прекрасно. Да что там владею, это мой родной язык, раз я англичанин! Мне это не чужой язык, сэр Гай! Это мой язык, раз уж я принц Англии, здесь мои друзья… и вообще это моя земля, мой народ!

Гаю показалось, что принц Джон случайно или намеренно сказал больше, чем требовалось, он проговорился насчет того, что это его земля и его народ, тем самым как бы подтверждая слухи, что претендует на престол короля Англии, но сказал он так, что может легко отпереться, дескать, он не то имел в виду, его не так поняли…

Ох и хитрая сволочь, мелькнула мысль, вроде бы оговорился, но кто его понял, сразу начнет поддерживать в таких притязаниях, многим король Ричард уже поперек горла.

Он ответил с вежливым поклоном:

– Да, ваше высочество.

Принц взглянул на него хмуро:

– А вы, с молодых лет отправившийся с моим братом в дальние страны, хотя бы в общих чертах знаете историю Англии?

– Немножко, – ответил Гай сдержанно. – В основном уже теперь, когда стал шерифом.

– Значит, поняли, – сказал принц, – вся наша история – цепь непрерывных вторжений, завоеваний, покорения, истребления?.. Кто этот остров только не завоевывал, и так год за годом, народ за народом!.. Так вот я хочу, чтобы это все прекратилось!

Гай не понял, переспросил настороженно:

– Что, ваше высочество?

– Завоевания, – отрезал принц. – Я хочу, чтобы наше завоевание Англии, норманнское завоевание, было последним!.. Но сейчас, если честно, нас в состоянии завоевать даже самая крохотная страна на свете, настолько мы истощены беспрерывными и бессмысленными войнами на континенте за земли, на самом деле нам не принадлежащие!.. К счастью, вся Европа за что-то да дерется, интригует, подсиживает, сколачивает союзы, так что у нас есть шанс отсидеться на острове, ни во что не влезать и восстановить силы, экономику, могущество… Эх, вы прирожденный воин, вам не понять, как это можно желать отдать Франции земли, формально принадлежащие нам!.. Но я это сделаю.

Гай проговорил сумрачно:

– Ваше высочество… вы станете врагом всей Англии. От лордов до последних крестьян.

– И все-таки сделаю, – сказал принц с нажимом. – Вы ведь знаете, что Его Величество, супруга короля Ричарда, благороднейшая Беренгария Наваррская, вообще в Англии не была ни разу!

Гай пробормотал:

– Да у меня как-то вообще сложилось впечатление… что король вообще не женат…

– У всех такое впечатление, – заверил принц и потер ладони. – Королева Англии живет в свое удовольствие на солнечном Кипре на берегу теплого ласкового моря, она же одновременно и королева того островка… видимо, он больше и значительнее какой-то там мелкой Англии на краю света… Это еще та парочка! Король Ричард тоже не наведывался бы в Англию, если бы мог обирать и грабить ее издали.

Гай вздрогнул, выпрямился и произнес четко:

– Ваше высочество, это недостойно – так отзываться о нашем законном короле. Это граничит с изменой! И я, как верный подданный короля Ричарда…

Принц отмахнулся, прервал:

– Пустое. Я вам сказал это потому, что король Ричард уже и забыл, что у него есть жена. Он женат на своей ужасной секире, на обух которой пошло двадцать фунтов доброго английского железа. Детей у него от Беренгарии нет, как вряд ли будут и от секиры. Так что трон рано или поздно перейдет ко мне. Тем более при такой жизни, которую ведет король. Кто поумнее, это понимают и уже ищут моего внимания…

– Я не ищу вашего внимания, – отрезал Гай. – Ваше высочество, я живу по правилам, которые нам дал Господь, и на своей работе делаю то, что нужно стране, а не вам.

Принц сказал усталым голосом:

– Сэр Гай, я не предаю брата. Все-таки он… мой старший брат. Для меня это много значит. Но стараюсь минимизировать ущерб, который он принес Англии, приносит и еще принесет. А второе… напоминаю, у него нет сына, потому следующим королем Англии стану я, хочет Ричард этого или нет. И будет все по-моему. Потому вам все-таки стоит это учитывать уже сейчас.

– По-вашему, – спросил Гай дерзко, – это как?.. Сдать все наше врагам?

Принц сказал зло:

– Да как же вы все не понимаете, что я ревностно защищаю берега Англии! Но я не дам ни денег, ни людей на сумасбродные попытки расширить владения Англии на континенте!.. Почему это понятно только для меня, что нам не удастся захватить Францию… а если бы даже удалось, то не удержать в своей власти?..

– Почему?

– Да потому, что у них все на месте, а нам нужно солдат перевозить на кораблях издалека.

Гай напомнил осторожно:

– Но некогда герцог Вильгельм вторгся в Англию и захватил ее всю. И теперь знать говорит на французском, даже король Ричард, как вы постоянно напоминаете, не знает английского языка. Почему ситуация не может повториться в обратном направлении?

Принц Джон с досадой хлопнул ладонью по столу.

– Но посмотрите же на вещи реально!.. Воины герцога Вильгельма были все закованы в прекрасную сталь, у них была воинская выучка и прекрасное оружие, а противостояли им мужики с вилами!.. А удержались мы здесь потому, что сразу стали строить каменные замки, которые англам и саксам в диковинку, у нас сараи для скота лучше, чем у них дворцы для королей!.. А что во Франции? Их вооружение ничуть не уступает нашему, у них такое же рыцарство, такая же выучка… собственно, это наша выучка, мы все еще французские рыцари!.. Их страна не уступает нашей ни по численности, ни по размерам, ни по богатству. Так почему же мы решили, что сможем захватить ее, если мы изначально в невыгодном положении?

Гай выпрямился, расправил плечи.

– Мы, – произнес он и сам ощутил, что становится сильнее и значительнее, – мы отважнее, ваше высочество! В наших сердцах больше огня!

Принц покачал головой.

– Хотелось бы верить, но опыт говорит, что больше огня горит в сердцах тех, кто защищает свой дом… Ну да ладно, что-то мы ушли от главного. А главное в том, что можете действовать еще решительнее, сэр Гай, в тех случаях, когда вспыхивают мятежи или народные волнения. А они будут в связи с общим ограблением страны. Это говорю вам я, принц Джон, будущий король Англии!

Возвращался Гай все-таки смятенный, хотя перед принцем старался этого не показывать. Сто пятьдесят тысяч марок, которые император потребовал за выкуп Ричарда, – это двухлетний доход английской короны.

Кроме того, германский император Генрих Шестой требовал от Ричарда признать Англию частью германской империи и принести ему, императору, вассальную присягу, после чего уже от императора получить в управление Англию. Еще Ричарда обязали обеспечить добрый мир с Францией, освободить Комнина и его дочь. Выезд Ричарда назначен был на январь 1194 года.

Однако вновь начались осложнения. Когда обе стороны приняли на себя ответственность за своевременное выполнение договора, в этот момент явились послы от Филиппа и Иоанна с новыми предложениями. Они давали 50 тысяч марок от французского короля и 30 тысяч от Иоанна, с тем чтобы император не выпускал Ричарда хотя бы до Михайлова дня, что приходится на конец сентября, или, если императору угодно, они предлагали по тысяче фунтов серебра за каждый лишний месяц плена, наконец, 150 тысяч за год или 200 тысяч за выдачу пленника Филиппу. Император поколебался и задумал отступить от договора из жадности к деньгам.

Однако немецкие князья, ревностные в вопросах чести, «смело вошли они к императору и сильно негодовали на него за жадность, с какой он готов был так бесстыдно нарушить договор». «Так наконец они добились, что император решился отпустить пленника», и его поручители, приняв заложников и часть денег, передали Ричарда его матери Алиеноре.

Гай встревоженно подумал, что если Филипп с легкостью может достать из кармана двести тысяч марок, то воевать с ним будет очень трудно. Возможно, принц в чем-то неприятно прав…

Их отец, великий король Генрих Второй, однажды произвел раздел между сыновьями: старший, Генрих Молодой, получил Нормандию и Анжу, Жоффруа – Бретань, Ричард – Аквитанию, Пуату и Овернь, то есть все три сына Генриха II получили владения во Франции. Холодную и туманную Англию никто не любил и не хотел там вообще появляться, как и сам король Генрих II… И только самый младший, принц Джон, по малолетству не получил наделов и поэтому был прозван Безземельным, однако проницательный отец сказал пророчески, что это самый умный и хитрый из его сыновей и сам себе добудет все то, чего возжелает…

Так что, возможно, великий король был прав.

Ветер все так же дует в лицо, странная особенность этих мест, если не всей Англии: в какую сторону ни помчишься, неприятный ветер всегда навстречу, да еще дождь как будто поджидает, когда выедешь за ворота…

Он подъехал к Ноттингему мокрый, озябший и голодный, словно постился трое суток. Его увидели издали, распахнули ворота, перехватили коня, а он пошел, вздрагивая и сбрасывая мокрый плащ, остановился у жарко пылающего камина, всем телом впитывая накатывающее от него тепло.

Слуги начали торопливо накрывать на стол, явился Беннет, мрачный, сказал невесело:

– Надеюсь, у вас новости получше, ваша милость…

– А что случилось?

– Двоих потеряли, – доложил Беннет. – Очень уж большая шайка вторглась. Мы хотели, как обычно, на ура, быстро взять и порубить, но их слишком уж… числом взяли. Хотя мы их побили, но пятеро ранены, двоих схоронили.

– А у меня Дарси ранен, – сообщил Гай. – Разбойники наглеют.

– Как серьезно ранен?

– Оправится, – заверил Гай, – я оставил его на недельку у лекарей. Остальные разбойники разбежались?

– Да, – подтвердил Беннет, – но не похоже, что вернутся к мирному труду. Не верю я в чудесное преображение, как вон Хильд.

Хильд сказал недовольно еще от двери:

– Чудесных преображений не бывает, дубина. Ваша милость, зачем вас вызывали?

Гай буркнул:

– Как обычно, отчет… А еще принц сообщил, что отбывает во Францию, будет пробовать договориться там с Филиппом, чтоб не воевать хотя бы какое-то время.

– Это хорошо, – сказал Хильд, – нам бы хоть глоток воздуха ухватить, а то на горле слишком уж цепкие пальцы…

– Завтра я объеду города и замки, – сказал Гай. – Одним нам не справиться, попробую заручиться поддержкой лордов.

– У вас это получится, – сказал Хильд с надеждой. – Многие из них видели вас на турнире!

Глава 3

Выехать на следующий день не удалось, два дня принимал бейлифов и старшин местных судов, разбои захлестывают земли, уже не только по ночам люди страшатся выходить за дверь, но и средь бела дня могут ограбить, констебли просто не успевают, преступлений чересчур много…

На третий день вернулся Дарси, еще бледный и похудевший, но живой и довольный тем, что на шее теперь заметный розовый шрам, можно гордо показать отцу и похвастаться перед младшими братьями.

– Ладно, – сказал Гай, – если чувствуешь себя способным удержаться в седле… Беннет, готовь людей, поедем посмотрим, что меняется в наших землях.

– Дарси берем?

– Да куда теперь без него…

Дарси гордо заулыбался. Беннет и Аустин заботливо отстраняли его от попыток помочь собираться, береги силы, сынок, охранять замок оставили пятерых, с остальными проехали под аркой ворот. Гай оглядывался и чувствовал, что вот так незаметно, как курица клюет по зернышку, у него собрался довольно крепкий отряд. По числу не уступает иной баронской дружине, но там рыцари, у них великолепные доспехи, отменная воинская выучка с детских лет, умение владеть всеми видами оружия и бесстрашие, отличающее именно рыцарей, которым отступление позорнее смерти.

– Начнем объезд, – заявил он, – с деревни Кривой Вяз, а дальше пойдем по дуге.

Он очертил рукой полукруг, охватывая чуть ли не половину графства, и пустил коня вскачь.

Село, когда-то богатое, в каждом доме – коровы, козы, свиньи и гуси, не считая всякой мелочи вроде кур и кроликов, выглядит больным и даже брошенным.

Гай въехал на околицу, удивляясь отсутствию жителей, как вдруг из-за сараев к нему бросилась с громким криком, сильно хромая, женщина в лохмотьях вместо платья, видно голое тело, все в кровавых ссадинах и кровоподтеках. Правая сторона лица вспухла и уже в багрово-алых разводах, глаз почти заплыл, искусанные губы вздулись и в корочке запекшейся крови.

– Ваша милость! – закричала она и упала в пыль под копыта его коня. – Ваша милость…

Гай торопливо спрыгнул, подхватил ее, помогая встать на ноги. Ее трясло от рыданий, она выкрикнула с болью:

– Мой муж… Он там…

Гай скомандовал резко:

– Дарси!.. Быстро посмотреть, что там!

Дарси птицей слетел с коня, исчез за постройками, через минуту оттуда донесся его потрясенный голос:

– Эй, сюда!.. У кого гвоздодер? Быстро!..

Гай передал рыдающую женщину в руки выбежавших из домов крестьян, выхватил меч, с рукоятью в ладони всегда чувствуешь себя надежнее, ринулся на голос Дарси.

На двери конюшни висит распятый мужчина. Ладони прибиты толстыми гвоздями, голый торс в багровых пятнах ожогов, на груди дважды выжжено клеймо, им метят скот, нижняя часть лица в копоти, мерзавцы сожгли бороду и усы, сейчас там вспухшая красная, а местами и обугленная кожа.

Гай бросил взгляд на землю, пятна крови и клочок ткани, здесь с хохотом насиловали жену распятого, глумились над женщиной, избивая и терзая ее, ибо нет больше муки для мужчины, как в бессилии наблюдать издевательства над его женой.

Холодная дикая ярость ударила в голову. Он прохрипел, не узнавая своего голоса:

– Все по коням! Чтоб ни один не ушел из леса!

За спиной раздались сорванные голоса жителей села:

– Ваша милость, очистите лес!

– Никого не щадите!

– Пусть они все умрут!

Крестьяне, изможденные, худые, в ветхой одежде, смотрят на него умоляющими глазами, и Гай ощутил жгучий стыд, что он силен и здоров, а на обед вдоволь ел жареного мяса с яичницей, а также сыр и сдобный хлеб.

Он крикнул люто:

– Клянусь!.. Никто из них больше не выйдет из леса!.. Или я сам останусь там. Клянусь честью крестоносца!

Под началом Дарси крестьяне сняли дверь с распятым, затем начали осторожно выламывать доски с вбитыми в них гвоздями, ибо засажены в ладони глубоко, за шляпки не уцепиться, слышался стук молотков, голоса, полные угрюмой ненависти и отчаяния.

Гай быстро вернулся к коню, тот тревожно всхрапывал, чуя кровь, и вскочил в седло.

– Дарси, – окликнул он. – Без тебя справятся.

Оруженосец бегом вернулся к своей лошади.

– Да, милорд! Я готов, милорд!

Они догнали разбойников, когда те с хохотом и песнями двигались в глубь леса. К счастью, опушка и на пару сотен ярдов деревья почищены крестьянами от упавших сучьев, даже кустарник вырублен на топливо, покидать коней не пришлось, что усилило мощь внезапного удара.

Разбойники от неожиданности оцепенели, немногие ухватились за оружие, несколько человек бросились наутек, но их поймали и привели с веревками на шее, а сопротивляющихся порубили на месте.

Гай распорядился хриплым от ярости голосом:

– Этих оставить, пусть крестьяне сами разбираются, у кого что унесли. Остальных тащите в село.

Беннет спросил глубокомысленно:

– Может, тут и повесить? Чего коней утруждать…

Гай сказал резко:

– Разве мы не закон?

– А какая разница, где вешать?

Дарси взглянул на шерифа и сказал быстро:

– Беннет, люди должны видеть, что мы их защищаем.

– И что мы, – добавил Аустин гулким голосом, – закон. А вдруг все-таки начнут уважать?

Беннет скривился.

– Размечтался.

– Ну, – сказал Аустин, – пусть не закон, то хотя бы нас…

Помост, а на нем виселицу, мастерили полдня. За это время Гай расспросил всех и выяснил, что разбойники убили констебля, а потом, не довольствуясь, вырезали его семью и заявили, что так будет со всеми, кто служит власти.

В двух соседних селах убили коронеров, женщин насиловали прямо на улице, потом пригрозили, что завтра придут снова и чтобы для них приготовили еду, вино и деньги.

Беннет сказал зло:

– Уже не придут!

– Если только то была не другая шайка, – заметил Аустин трезво. – Там семьи коронеров не тронули.

– Всех изведем, – прорычал Беннет. – Ишь, прям сарацины…

Гай сказал недовольно:

– Сарацины… Что вы о них знаете? Сарацины старались сломить наше мужество в открытых боях, сами при этом проявляя отвагу, мужество и благородство. Разбойники ломают хребет нашей родной Англии изнутри, делая непроходимыми дороги, уничтожая торговлю, обмен товарами, забирая у крестьян скот, врываясь в их дома и насилуя женщин. Потому разбойники для нас хуже сарацин!..

Беннет сказал поспешно:

– Винюсь, мой лорд! Не подумал просто. Брякаю, как и другие, не задумываясь.

– С сарацинами, – добавил Гай, – мы могли заключать союзы, они всегда держат слово. Сарацины не раз проявляли больше рыцарства, чем наши крестоносцы. А вот у разбойников нет ничего святого! Потому их нужно уничтожать немедленно и беспощадно. Без суда и следствия, как диких и опасных зверей. Они виноваты уже тем, что грабят народ, а не пашут землю.

Ему почудилось, что Беннет, Аустин и даже Дарси смотрят на него с сочувствием, словно ему предстоит работа потруднее, чем с жестокими боями вести по раскаленным барханам измученный отряд в сторону неведомого Иерусалима.

К вечеру виселица с тремя петлями уже высилась на околице села на обочине дороги, чтобы всякий въезжающий и выезжающий видел закон в действии.

Гай сидел на коне, уперев руку в бок, и зорко поглядывал по сторонам. Среди местных жителей, как ему почудилось, появились и посторонние, чем-то неуловимым да отличаются, но это могут быть из соседних сел, привлеченные слухами о предстоящей казни.

Он подозвал Беннета и, наклонившись с коня, шепнул негромко:

– Надо узнать, что за посторонние.

– Ваша милость?

– Не оборачивайся, – предупредил Гай. – Вон там, между конюшней и колодцем.

– Сейчас сделаю!

– Но не спрашивай в лоб, – сказал Гай тихо, – и вообще… чтоб они не заметили. Помни, за нами тоже могут наблюдать.

– Хорошо, ваша милость, – ответил Беннет угрюмо. – Все сделаю. Что за жизнь, у себя дома и оглядывайся…

С виселицы слезли последние работники, оставив там три петли, из домов вышли семьями, даже мужчины оставили работу, а дети вообще в первом ряду, не каждый же день вешают разбойников почти посреди села.

Хильд зачитал приказ шерифа об истреблении разбоя, что позволяет вешать без суда, если при этом присутствуют жители деревень, сел или городов.

Аустин по приказу Гая лично проверил веревку, а то находятся любители помучить жертву, либо веревку берут слишком толстую, либо скамейку под ногами чересчур низкую, в обоих случаях повешенный слишком долго корчится в конвульсиях, гадит в штаны, от него гадостно воняет…

Вообще-то при правильно подобранной веревке и высоте, с которой осужденный должен рухнуть, шейные позвонки с хрустом ломаются, и смерть наступает мгновенно, но точно не угадаешь, и когда веревку берешь тоньше, чтобы удушила быстрее, или увеличиваешь высоту, то такой обычно обрывает веревку и падает на землю, так что уж, ладно, пусть висит и удушивается, сволочь, медленно, вспоминая и раскаиваясь, что угодно, если верить Хильду, нашему всемилостивейшему Господу.

Гай спросил у Дарси, который сейчас день, тот ответил, что вторник, и Гай кивнул с удовлетворением. Вешают в любой день, кроме воскресенья, чтобы повешение не отвлекало народ от божественного, однако обычно выбирают пятницу или субботу, чтобы народ мог собраться на праздник.

Когда все трое повешенных перестали дергаться, Гай распорядился громко:

– Виселицу не разбирать!..

Один из жителей села спросил непонимающе:

– Ваша милость?

– На ней повесим и остальных, – объяснил он жестко. – Это ведь не последние разбойники, верно? И вообще… это хорошее напоминание, что жить надо честно, не так ли?

Крестьянин тяжело вздохнул.

– Нет, – сказал он, – нехорошее. Но вы правы, ваша милость, пока что нужное. Но потом надо разобрать.

– Потом, – согласился Гай. – Когда придет время. А пока эта картинная рама шерифа пусть напоминает, что потанцевать на веревке придется каждому, кто пытается жить грабежами.

Он слышал, как Беннет сказал одному негромко:

– Так как констебль теперь ты, то присматривай за порядком. Как только что-то не по силам, немедленно беги к нам!

Глава 4

На другой день уже Беннет ему докладывал встревоженным голосом:

– Ваша милость, разбойники в бешенстве. За казнью, говорят, наблюдал сам Робин Гуд, местный вожак шайки, что собралась взамен разгромленного отряда Твердолобого. Он поклялся обязательно отомстить вам!

– И что он сделает? – поинтересовался Гай.

– Говорят, он просто необыкновенный стрелок из лука! Никогда не промахивается. Способен попасть в любую щель между пластинами доспеха.

Гай ощутил слабое прикосновение страха, ибо одно дело – сойтись в бою с сарацинами, такими же рыцарями, как и он, только на восточный лад, другое – получить стрелу в спину.

– Что делать будем, – спросил Беннет, – ваша милость?

Он спросил хмуро:

– Кто-нибудь знает, где эта шайка обретается?

Беннет сказал таинственно:

– Могу поинтересоваться…

Гай изумился:

– Что, так просто? После того разгрома они так и не приняли мер безопасности?

Беннет кивнул.

– Ваша милость, вы тут первый шериф за десяток лет. А может быть, и вообще первый, я что-то не видел нигде упоминаний, что здесь были шерифы. Если и были, то либо сразу удирали, либо их самих быстро вешали. Во всяком случае, при короле Ричарде – точно не было, как при его отце Генрихе или деде… А у саксов их вообще не бывало, там лорд сам судил, сам вешал… Сейчас все-таки есть настоящий суд, спасибо датчанам.

Гай буркнул:

– Суды всегда были.

Хильд подал голос из своего уголка:

– Настоящие суды, ваша милость, это если присяжные, а не лорд судит по своему нраву. Датчане принесли в Англию суд присяжных, а мы, норманны, – шерифов!.. Все верно, ваша милость, вы – первый шериф Ноттингема. Все, кто будут потом, будут равняться на вас, стараться превзойти вас. Так что вам надо стать неподражаемым!

Гай покачал головой.

– О нас будут судить по делам нашим. Завтра проедем дальше. Пусть народ видит, в Англию возвращается власть!

Нищета и голод в селах, он это видел теперь ежедневно, а иногда просто ужасающая нищета, но все-таки разбойников расплодилось не столько из-за крайней бедности, как из-за полного отсутствия власти. Будь даже страна богатой, пусть бедных вообще не было бы, все равно нашлись бы лихие люди, что выходили бы по ночам на дороги и грабили прохожих. Просто так, потому что так сладостно видеть страх жертвы, наслаждаться ее полной беспомощностью, схватить женщину и зверски изнасиловать на глазах привязанного к дереву мужа…

За эту неделю он снова наткнулся на подобное, когда, захватив работающую на опушке пару, разбойники затащили их чуть дальше в лес, мужчину избили и привязали к дереву, а женщину растянули на земле, привязав руки и ноги к вбитым в землю кольям и насиловали всей шайкой, вливали ей в рот через лейку вино так, что живот вздулся, как у беременной на последнем месяце, и снова насиловали, наслаждаясь ее муками и криками о помощи…

Когда потерявшего сознание мужчину приводили в чувство, Гай вернулся к женщине, ее уже освободили и удерживали за руки, она в отчаянии жаждала покончить с собой.

– Ты не обесчещена, – сказал он с яростью. – Это они обесчещены. Этого им не простит ни Господь, ни люди, ни я, ноттингемский шериф. Я найду их! Кто не будет убит на месте, того повешу принародно.

Ее избитый муж прошамкал окровавленным ртом:

– Ваша милость! Я пойду с вами. И либо погибну, либо они все будут убиты! Я запомнил их лица, их гогот, их шуточки… Господи, как я их ненавижу… Если бы ненависть убивала, от всего Шервудского леса остался бы пепел…

Гай спросил внезапно:

– Был ли среди них разбойник по имени Робин?

Мужчина покачал головой.

– Не знаю. Но вожаком у них Каменный Джек, он отдавал приказы.

Гай спросил у Беннета:

– Кто такой Каменный Джек? Может, это другое имя Робина Гуда? Или кличка?

Тот покачал головой.

– Каменный Джек – один из подручных Робина Гуда. Иногда Робин посылает его с небольшой бандой на какое-то задание.

Гай процедил сквозь зубы с тоской и ненавистью:

– Куда мир катится… Уже у разбойника целая армия, он в состоянии посылать в разные стороны мелкие отряды!

– Так по всей Англии, сэр, – произнес Беннет сурово. – Законы попраны… В Данелаге у лордов нет права вершить суд по своему произволу… что и хорошо, вы видели здешних лордов на примере барона Тошильдера, остальные не лучше, но нужна твердая королевская власть! Ваша милость, вам нужно еще людей.

Гай ответил хмуро:

– Я вижу. Завтра же поищу подходящих.

Беннет покачал головой.

– У вас есть дела поважнее, ваша милость. Мы с Аустином всех знаем, это возьмем на себя.

Гай криво усмехнулся.

– Как книжно говорит принц Джон, надо уметь делегировать часть полномочий своим подчиненным… Хорошо, Беннет! Это на вас с Аустином. Буду спрашивать с вас, как с меня – принц Джон.

Разбойников столько, что нужно привлекать армию, однако армии в Англии нет, как нет ее вообще, из Второго крестового похода вернулись единицы.

Возле Мессийского леса земли барона Густава Этерберга. Гай велел сопровождавшему его Дарси проехаться по его селам и поговорить с местными жителями, а сам двинулся к замку.

Его пропустили сразу же, как только он назвался. Барон оказался одним из потомков первых норманнов, что высадились с Вильгельмом на берег Англии и в кровавой битве у Гастингса разгромили превосходящее по численности войско англосаксонского короля.

Расположившись в его уютной гостиной, он принимал угощение, вежливо отхлебывал вино, отведал сладости из меда и цветочной пыльцы, а барон все выспрашивал о сражениях в Палестине, о взятии Акры, о штурме Дамаска, глаза его блестели молодой отвагой, лицо раскраснелось.

Как выяснилось, он в свое время рвался поучаствовать во Втором крестовом, но обстоятельства не позволили, и теперь, хоть и не побывал в знаменитом походе, однако презирает лордов, у которых была возможность вступить в бой за Святую Землю, но они ею не воспользовались.

Гай тщетно искал щелочку в разговоре, чтобы перейти к своей миссии, наконец просто сказал, буквально перебив словоохотливого барона на полуслове:

– …а сейчас мне нужна ваша помощь.

Барон воскликнул:

– Все, что угодно, дорогой друг!

– Не так уж много, – заверил Гай.

– Слушаю, дорогой мой герой.

– Я сейчас веду борьбу с разбойниками, – объяснил Гай. – Их уже не десятки, а сотни, все умело скрываются в Шервудском лесу. Малые шайки удается перехватывать, обычно их рубим на месте, однако количество не уменьшается. Нужно ударить в центр, поразить вожака и уничтожить его логово…

Лорд слушал с невеселой улыбкой, что все меркла по мере того, как Гай рассказывал о трудной борьбе с лесными грабителями.

– А стоило ли принимать такую работу? – спросил он внезапно. – Простите, мой друг, но принц Джон узурпатор трона! Истинный правитель Англии – король Ричард!

Гай сказал с неловкостью:

– Разумеется, ваша светлость. Разумеется! Мы столько с Его Величеством прошли боев вместе, что я в любой миг моей жизни, даже в самый счастливый, отдам ее по единому слову или взгляду Его Величества!.. Однако, ваша светлость…

Он замялся, лорд выждал, потом сказал вопросительно:

– Что, мой друг?

– Мне кажется, – произнес Гай, – что если бы Его Величество в настоящее время был в Англии, он бы послал меня именно в этот район шерифом. Ибо то, что я желаю…

– …принц Джон записывает на свой счет, – закончил за него лорд. – Вы очищаете земли Ноттингема от разбойников, налаживаете судебную систему, а принц Джон говорит всем, как он заботится об Англии!

Гай пробормотал:

– Да, принц Джон сволочь, мне он очень не нравится… временами вообще омерзителен… в нем нет ничего мужского… однако разбойники разоряют эти земли, перехватывают собранные налоги, издеваются над священнослужителями, а то и вовсе убивают… Страна погружается в хаос, ваша светлость!

Лорд откинулся на спинку кресла, лицо довольное, пробормотал с глубоким удовлетворением:

– Я так и знал, что принц Джон – никудышный правитель!

– Никудышный, – согласился Гай. – Но Англия… она ж наша!

Лорд посмотрел на него с неудовольствием.

– Сэр Гай, – сказал он сурово, – я на вашем месте не стал бы так уж стараться для принца Джона. Или вам так уж необходимо это жалованье? Давайте я вам положу в три раза больше… или в пять, как скажете!.. И вы будете свободны, я от вас ничего не требую, вы можете абсолютно ничего не делать. Вы – герой, вы двенадцать лет сражались в самой благороднейшей и самой справедливейшей из войн, вы заслужили, чтобы Англия отплатила вам добром!

Гай пробормотал:

– Ваш светлость, я снова возвращаюсь к своей просьбе.

Лорд поморщился.

– Насчет моей дружины?

– Да, ваша светлость.

Лорд покачал головой.

– Простите, мой благородный друг, но я не могу их так опозорить. Скажу откровенно, как рыцарь рыцарю. В моей дружине три барона, шесть виконтов, остальные же восемь – благородные рыцари из славных семей с богатыми родословными. Как могу я их отправить ловить презренных разбойников, ниже которых вообще не существует людей?

Гай опустил голову.

Глава 5

В каждом замке, где он побывал в поисках помощи, его встречали достаточно враждебно, а юные леди радостно улыбались ему и строили глазки, но сразу же фыркали и отворачивались, едва узнавали, что этот красивый и загадочный рыцарь – шериф графства.

А из далекой Германии пришла весть, что второго февраля тысяча сто девяносто четвертого года на торжественном собрании в Майнце король Ричард принес унизительнейшую клятву верности императору, делающую его вассалом, и кроме оммажа еще и поклялся выплачивать ежегодно пять тысяч фунтов стерлингов.

Через два дня Ричард с матерью спешно покинули Майнц, но император спохватился, что отпускает «тирана сильного, угрожающего всему миру», как записали его слова, который, конечно же, не сдержит слова, и спешно отправил за ним погоню. Но на этот раз Ричард благодаря мудрой Алиеноре был намного осторожнее, ехал, постоянно меняя дороги, схватить его не удалось, раздосадованный император в отместку ужесточил условия содержания английских заложников.

Через месяц и десять дней король Ричард высадился в Англии, но в Лондоне, по слухам, пробыл всего два дня, где собрал местных лордов и с их отрядами двинулся на север против мятежных баронов.

Гай ловил все слухи с жадным волнением, и когда примчались разведчики и прокричали в страхе, что великий король-воин Ричард уже в десяти милях от Ноттингема, велел седлать коней, взял с собой дружину и выехал навстречу.

Они только-только спустились с холма, как увидели двигающийся навстречу отряд закованных в блестящие доспехи воинов. Впереди гигант на огромном коне, рядом с ним на коричневой лошадке знаменосец со стягом, на котором гордо реет под ветерком золотой леопард, знак короля Ричарда.

Гай понесся навстречу. Передний всадник вскинул руку, приказывая своим остановиться, и поехал навстречу, кивнув только молодому воину, чтобы передал стяг другим, и поехал за королем.

Сердце в груди Гая едва не выпрыгнуло от счастья и волнения. Всадник высился на коне чудовищно огромный, широкий в плечах. Пока Гай спешивался, он двумя руками снял шлем и передал его оружносцу, тот принял с поклоном и благоговением.

На Гая взглянули пронзительно-синие глаза на загорелом под жгучим южным солнцем лице. Пышные золотые волосы, густые и длинные, как у викинга, подсвечивает со спины солнце, и они словно горят в небесном огне.

Гай приблизился и преклонил колено.

– Ваше Величество…

Ричард всмотрелся, захохотал.

– Гай? Гай Гисборн?

Гай поднял голову.

– Ваш покорный слуга, Ваше Величество.

Ричард проворно слез с коня. Огромный и высокий, почти семи футов, он еще и в плечах шире любого человека почти вдвое, Гай сам видел, как Ричард вызывал на поединки сарацинских богатырей и рассекал их пополам до самого седла так, что меч поражал даже коня.

Когда он приблизился вплотную и протянул руку, Гай ухватил ее и поцеловал кольцо с королевской печатью, Ричард поднял его с колен и обнял, мощно прижав к груди.

– Здравствуй, дорогой друг, – произнес он прочувствованно. – Сколько боев мы провели в Святой Земле?.. Сколько миль прошли по знойным пескам, теряя боевых друзей?..

– Ваше Величество, – ответил Гай взволнованно, – только позовите! И я первым встану под ваше знамя.

Ричард похлопал его по плечу.

– Все впереди. Так это твой замок?

– Да, Ваше Величество.

– Гм, а мне сказали, что в Ноттингеме и Тикхилле собрались мои противники, надеясь воспрепятствовать мне занять трон…

Гай сказал с раскаянием:

– К великому сожалению, я сам только вчера узнал, что в Тикхилле собрались мятежники, потому не успел принять меры.

Ричард хмыкнул.

– И что, своими силами бы захватил замок?

– Но получалось же раньше?

Ричард расхохотался.

– Да, в этом тебе нет равных. То ли дело я – всегда пру напролом, как английский бык. Без трюков. Хорошо, остановимся у тебя, переведем дух и решим, что делать дальше.

На следующий день перед замком появилась группа всадников, Гай узнал знамена графа Бульдонера, Делстэйджа, Лэпторинга, Кастельвана, баронов Сабертуфа, Сэндибриджа, а также ряда других лордов, тоже достаточно влиятельных людей графства.

Один протрубил в рог, Гай сам поднялся на стену и крикнул:

– Кто и что желает?

Всадник прокричал:

– Бароны графства хотят видеть короля и заверить его в покорности и преданности!

Гай ответил громко:

– Хорошее желание, я сейчас же доложу королю. Только вам, сэр Сэндибридж, надо будет объяснить ваш призыв поддержать притязания принца Джона на престол и не позволять королю Ричарду даже высаживаться на берег!.. А вы, сэр Сабертуф, придумайте, как объяснить, что вы дали приют в своем замке мятежным королю силам!

Он повернулся к ним спиной и махнул рукой вниз, чтобы подняли решетку и опустили подъемный мост.

Ричард устроил суровый суд прямо там же, в Ноттингеме. В большом зале ему поставили кресло с самой высокой спинкой, справа и слева встали верные ему бароны, а мятежники заходили по одному, преклоняли колено и клялись, что не злоумышляли против короля, просто собрали дружины, чтобы дать отпор притязаниям на престол принца Джона, брата короля…

Гай смотрел на королевский суд со смешанным чувством. Король Ричард так не похож на своего младшего брата, он весь источает мужество и благородство, весь его облик дышит воинской отвагой, рыцарственностью и мужской красотой, от которой сходят с ума женщины и которой восторгаются мужчины.

Сейчас коленопреклоненный граф Гуго Джильберт страстно доказывал, что против короля Ричарда ничего не злоумышляли, просто было слишком много слухов о его гибели, потому они и собрались, чтобы защищать свои земли в случае неизбежной смуты.

– Никакой смуты, – прорычал Ричард, его громовой рык слышали даже за пределами замка. – Я здесь, и власть моя незыблема!.. И я намерен вершить суд над изменниками и предателями. Кто считает, что я делать это не вправе, пусть возвращается домой. Я обязуюсь не преследовать трое суток, а потом отыщу вас хоть на краю света и сровняю с землей ваши замки!

Гай видел, как заколебались многие и начали переглядываться, есть шанс сейчас спасти шкуры, а там видно будет, но граф Гуго, самый старый и умеющий заглядывать в будущее, преклонил голову и сказал покорно:

– Ваше Величество, моя голова, мой замок, мои земли и жизни моих близких – в ваших руках!

Ричард некоторое время смотрел гневно, огромные ноздри бешено раздувались, как у скачущего коня, в синих как небо глазах бушует пламя.

– Граф, – не произнес он, а прорычал, – я отбираю у вас ваш замок, земли и вашу жизнь!..

Граф произнес покорно:

– На то ваша воля, Ваше Величество! Я признаю и покоряюсь.

Ричард мерил его гневным взглядом и прорычал еще злее:

– Но я даю возможность вам выкупить их. Сумму назовет вам мой казначей.

Граф не изменился в лице ни вначале, когда Ричард заявил, что забирает все, в том числе и жизнь, ни в конце, когда оказалось, что можно отделаться выкупом. То ли с возрастом приходит вместо бесстрашия равнодушие, то ли опытнейший граф заранее рассчитал, как поведет себя прямодушный король-воин и даже что скажет.

Следующим склонил голову граф Симон Мартин, ему Ричард сказал почти слово в слово то же самое, словно эту речь отрепетировал заранее. А может, и отрепетировал, он мог заранее обдумать, кому какое наказание, к тому же не зря принимал участие в спектаклях при дворе и привык играть роли.

Бароны Фабиан, Квентин, Репетанс и еще несколько лордов тоже сохранили головы и земли при условии выплаты больших штрафов, а вот барону Манфреду и виконту Ричардсону не повезло, Ричард отнял у них земли и передал прибывшим с ним из Франции рыцарям.

Еще он снял с должностей всех шерифов, за исключением Гая, в том числе и тех, кого сам назначил за большие деньги главами администрации графств, но основание для его действий было: никто из них не справился с обязанностями, не сумел собрать налоги, при них вспыхивают голодные бунты, разбойники множатся, как навозные мухи, и уже захватывают села, даже осмеливаются угрожать монастырям.

После того как последние заново присягнувшие покинули зал, Ричард кивком подозвал Гая.

– Да, кстати, дорогой друг, – сказал он могучим голосом, в котором звучала искренняя теплота, – через неделю я собираю в Нортхемптоне торжественную Пасхальную ассамблею. Нужно кое-что прояснить для моих подданных… и кое-что вбить в их туповатые головы. Ты должен быть там, Гай!

Гай изумился:

– Но я при чем? Что я там буду делать?

– Присутствовать, – отрезал Ричард. – Знаешь, Гай, умных людей легче найти, чем честных!.. Потому ты мне просто необходим. Я дам небольшой бой… и твое присутствие может понадобиться.

– Привести людей? – спросил Гай.

– А сколько у тебя есть?

– Только сорок человек, – признался Гай. – Но умелых и обученных. Однако, если брошу клич, соберется несколько тысяч.

Ричард посмотрел прищурившись, кивнул.

– Вот такие мне и нужны позарез. Нет, никого призывать не надо, но ты на всякий случай будь. Я уже разослал людей, они проследят, чтобы нигде не собирались большие группы рыцарей.

– А если все-таки?

Ричард ухмыльнулся.

– Это я учел сразу, – сообщил он. – Если кто-то ослушается, то они нарушители королевского приказа и уже потому изменники. А в Нортхемптоне моих людей будет достаточно. Ты примешь командование половиной отряда, второй будет руководить граф де Берк, опытный военачальник.

Гай присутствовал на этой Пасхальной ассамблее, что длилась несколько дней, и видел, как жестко и умело Ричард смирил даже самых воинственных, готовых выступить против него с оружием в руках.

Где громовым оглушающим голосом, где показной яростью, что вот-вот вырвется и буквально испепелит того, на кого направлена, он сумел обуздать и даже взнуздать большинство лордов, а потом заявил, что прощает их, и в доказательство нового нерушимого союза они все принесут ему заново присягу верности.

Лорды переглядывались, кое-кто уже присягнул принцу Джону, однако во всех проходах появились прибывшие из английских земель Франции рыцари, верные Ричарду, их вообще-то захватил с собой в Англию не Ричард, а умная и дальновидная Алиенора.

Судя по кровожадному облику Ричарда, он совсем не против, если лорды откажутся приносить ему оммаж, есть повод перебить их всех, а потом раздать освободившиеся земли за большие деньги тем, кто сумеет заплатить.

Гай, как и велел Ричард, принял под командование половину отряда и перекрыл ими выход. Не слишком явно, чтобы не выглядело открытой угрозой, это оскорбительное и чересчур заметное давление, но достаточно открыто, чтобы угрозу все-таки увидели и поняли, что плен не смягчил нрав жестокого и кровожадного короля.

Лорды, сеньоры и кастеляны дали клятву верности королю Ричарду, после чего он заявил не терпящим возражения голосом, что ровно через неделю состоится его повторная коронация в Винчестере.

Гай думал, что свою работу выполнил, все обошлось, и без крови, однако Ричард прислал за ним человека, знатного рыцаря из Франции, что вежливо, но настойчиво сопроводил его в сам Винчестер.

Он не знал, по правилам ли короноваться второй раз, но Ричарда это волновало мало. Вернее, совсем не волновало, он всю церемонию сиял, чувствуя свое полное торжество.

Гай так и не понял символики, то ли Ричард как бы начинал царствовать сначала, уже иначе, то ли решил всем напомнить, что он король, несмотря на то, что за все годы будучи им, провел в Англии всего несколько месяцев.

У знатнейших лордов, как он заметил, церемония вызвала глухое озлобление, но никто возражать не осмеливался. Ричард слишком крут в гневе, сперва казнит, а то и сам разрубит пополам, красуясь богатырским ударом, а потом спросит, а чего это он хотел сказать?

После окончания церемонии Ричард пригласил его в свои покои, угостил вином из Франции, коротко расспросил, как он сумел справиться с такой работой, Гай мирно объяснил, что держался не как шериф, а как воин-крестоносец, который страшится только Господа, но не принца Джона и его вельмож.

Ричард довольно хохотал, так, что вздрагивали даже стены, потом вдруг оборвал смех и посмотрел на Гая, грозно нахмурив брови.

– Постой-постой… а что ты молчишь, что собрал на мой выкуп двадцать пять тысяч марок серебра?

Гай развел руками.

– Ваше Величество… я собрал сколько смог. Думаю, другие собрали больше.

Ричард сказал резко:

– Вся Англия собрала сто тысяч, так что ты один собрал четвертую часть! Благодарю тебя, сэр Гай.

Гай преклонил колено.

– Ваше Величество, я прошу вас… и надеюсь, что вы отрешите меня от этой постылой должности и возьмете с собой в новый поход за освобождение Святых Земель!

Ричард потемнел лицом, беспокойно задвигался в кресле.

– Встаньте, сэр Гай. Я ценю вас, как мало кого еще. Не знаю, найдутся ли в нашей армии еще такие же верные и преданные рыцари?..

Гай поднялся, спросил счастливо:

– Значит, я с вами?

Ричард прорычал утомленно:

– Увы, поход в Палестину пока откладывается. Сперва нужно смирить короля Филиппа. Он мечтает отобрать наши земли во Франции и захватывает то один замок, то другой. А потом… да, обязательно! Так что, сэр Гай, ты пока останешься здесь. Мне очень нужно, чтобы ты продолжал снабжать мою армию золотом и серебром, пока она сражается во Франции. А в Палестину… да, пойдем бок о бок, как уже бывало…

Глава 6

Вернувшись в Ноттингем, Гай мог следить за Ричардом только по отрывочным слухам. Большая война с Францией грянет вот-вот, Ричард будет отстаивать свои владения, а это половина Франции, в то время как Филипп уверен, что английские короли должны довольствоваться только Англией, а Франция должна принадлежать французам и только французам.

Сразу в войну Ричард не ринулся только потому, что нет ни солдат, ни денег, а из плена он был отпущен, обязавшись выплачивать германскому императору по пять тысяч фунтов, немалые деньги, которые нужно еще наскрести.

Первое, что он сделал, – за десять тысяч марок серебра подтвердил независимость Шотландии, но не истратил, как от него ожидали, ни монеты для уплаты недостающей части долга германскому императору и выкупа оставленных за него двухсот знатных заложников, с которыми в германских тюрьмах обращались все хуже и хуже.

Все деньги Ричард бросил на снаряжение нового войска, он же выпустил из тюрем всех преступников, кто согласился вместо казни идти с ним отвоевывать у проклятых французов принадлежащие Англии земли.

Вскоре он, пробыв в Англии всего два месяца, отбыл с этим войском во Францию, оставив управлять Англией епископа Губерта Готье.

Гай с жадностью следил за слухами о победном вступлении короля Ричарда в войну с Францией. Для него всегда было само собой разумеющимся, что у Англии есть свои земли на континенте. Начало было положено тогда, когда еще герцоги нормандские вторглись в Англию и захватили ее, став королями Англии, но в их владениях оставалась и родная Нормандия.

Затем Алиенора принесла Аквитании юго-западные области Франции, так что половина Франции формально принадлежит английским королям.

Таким образом французам были полностью закрыты выходы к морю по Сене и Луаре, с чем они, конечно же, никогда не смирятся, какие бы договоры их ни заставляли подписывать силой оружия.

Самое нелепое, что английские короли остаются вассалами французского короля и даже признают это, вот только никаких обязательств вассалов по отношению к сюзерену выполнять не желают, что и понятно, Англия уже давно самостоятельное королевство. В свою очередь французы отказываются выполнять имущественные требования насчет приданого Алиеноры и передать Англии те земли…

Он вздохнул тяжело, вспомнив начало Крестового похода, названного Третьим, оно получилось не совсем таким, каким представлялось тогда юному бездомному рыцарю по имени Гай Гисборн. Еще в Англии, только собираясь в армию, рекруты ушли в загул и устроили резню иудеев, отнимая у них драгоценности и пропивая.

Поговаривали, что резню велел устроить сам король Ричард, занявший у иудейской общины огромные деньги на организацию похода. Во всяком случае все видели, что он не обращал внимания на такие мелочи, иудеи не саксы и не норманны, они вообще неизвестно что, и потому их безнаказанно убивали сотнями во всех городах. И только немногим в крепость Йорк удалось убежать во время отсутствия там коменданта.

Но он явился из своего загородного дома, ворота крепости заперты, он потребовал открыть, он – хозяин крепости, а иудеи со стен закричали:

– Помилуйте, господин, но вон за вами целая толпа, что рвется растерзать нас! Если приоткроем ворота хотя бы на дюйм…

Комендант вспылил и, обернувшись к толпе, сказал властно, что разрешает перебить этих наглых жидов во вверенной ему крепости.

Гай помнил, что крепость, на удивление, выдержала трое суток непрерывного приступа, хотя ее обороняла совсем не армия, и только на четвертые, когда стало ясно, что ворота вот-вот рухнут, иудеи под руководством раввина Иоцена повторили подвиг своих соотечественников в крепости Моссаде: зарезали жен и детей, потом друг друга, так как по еврейским законам самоубийство запрещено, нарушитель попадает в самое страшное место ада.

А перед этим они развели гигантский костер, сожгли в нем все драгоценности, вплоть до украшенной золотом одежды, и подожгли крепость.

Когда ворота рухнули, крепость уже полыхала вся, погромщики отступили и ждали, когда пожар погаснет сам по себе, после чего в пепле нашли только обгоревшие кости.

Резня продолжалась несколько месяцев, и, говорят, король Ричард, впечатленный яростным сопротивлением, в конце концов запретил погромы и убийства, ибо что толку, если награбленное попадет не в его карман? И с этим рыцарское войско отправилось в Крестовый поход, который назвали Третьим…

Гай вздохнул и помотал головой, стараясь отогнать невеселые воспоминания, в те годы казалось даже забавным, это теперь стыдно, прокричал вниз:

– Оседлать двух коней! Дарси едет со мной!

Граф Хенрик Аммиус, красивый и все еще сильный старик, несмотря на весьма преклонный возраст, принял Гая в главном зале, то ли подчеркивая свое могущество, то ли выказывая гостю уважение, Гай так и не мог определить, у всех отношение к шерифу почему-то враждебное или настороженное, будто он посланник некой темной силы, призванной поглотить христианский мир.

Гай остановился и, вежливо поклонившись, застыл в ожидании. Сэр Хенрик окинул его цепким не по возрасту взглядом, проговорил неспешно:

– Сэр Гай?

Гай сказал почтительно:

– Ваша светлость, позвольте засвидетельствовать мое искреннее уважение.

Сэр Хенрик спросил внезапно:

– Это в связи с чем?

Гай слегка растерялся.

– Простите…

Сэр Хенрик сказал требовательно:

– Да вот все свидетельствуют мне свое почтение, а я подумал, что именно они имеют в виду?.. Вот вы, например?

Гай ответил осторожно:

– Ваши земли процветают, сэр Хенрик. Крестьяне сыты, хорошо одеты и благословляют вас. Я проезжал одну деревню за другой, и везде царит мир и покой. И налоги платите своевременно, в то же время крестьянам не приходится отдавать последнюю рубашку… Это результат вашего мудрого управления людьми, сэр Хенрик! Теперь я научился замечать это прежде всего.

Граф словно бы даже повеселел, сказал бодро:

– А вы правы, молодец, шериф! Это было трудно, пришлось попотеть, пока все выстроил так, чтобы катилось само, не застревая на рытвинах. Правда, дружина моя постоянно объезжает деревни… так, на всякий случай. Мы хоть и далеко от леса, но все же… дороги и у нас есть. Странно только слышать от вас такую похвалу. Вы ведь крестоносец?

Гай поклонился.

– Имею честь им быть.

– Прекрасно, – ответил сэр Хенрик довольным голосом. – Не так часто ко мне заходят люди, исполненные подлинной рыцарской доблести, чистоты и преданности Господу, а также королю Англии. Давайте, сэр Гай, присядем вон за тот стол, вы мне расскажете, как там в Палестине сейчас… Я тоже был в походе, Втором крестовом, но так и не дошел до Иерусалима…

Он поднялся, Гай почтительно поддержал его за локоть, но старик прошел к столу достаточно уверенно, хоть и укороченными шажками. Слуги тотчас же засуетились, подавая на стол жареное мясо, сыр, вареные яйца и зелень, одновременно принесли два кубка с позолоченными ручками и большой кувшин с вином.

Они насыщались долго и с чувством, Гаю притворяться не пришлось, верховая прогулка нагнала аппетит, а потом он подробно рассказывал про свои отчаянные попытки быстро переломить ситуацию в графстве, где вот-вот вспыхнут голодные крестьянские бунты, а этим, естественно, воспользуются лорды, большие и малые, постараются вытребовать у принца Джона больше прав и привилегий.

Граф слушал внимательно, ел медленно, вино отхлебывал крохотными глотками, но взгляд оставался внимательным, и Гай видел, что старый рыцарь слышит и понимает все.

– И хотя это очень самовольное решение, – признался Гай, – я говорю насчет амнистии разбойникам, но мне кажется, принц Джон меня поймет. В другое бы время разбойникам никакой пощады, всех на виселицу, однако сейчас лучше закрыть глаза на их прошлые прегрешения, чем позволить графству сползти в мятеж!

Сэр Хенрик подумал, медленно кивнул.

– А что насчет тех, кто не вернется к мирной жизни?

– Истребление, – ответил Гай жестко. – Без всякого суда. Сейчас слишком опасное время, и меры должны быть… соответствующими. Они осуждены заочно.

– Кем?

– Мной.

Граф посмотрел на него задумчиво и с уважением.

– Вы не боитесь принимать на себя ответственность, сэр Гай. Теперь я понимаю, почему принц назначил вас шерифом в такое непростое графство.

Гай пробормотал:

– Я не люблю принца. Но в какие-то моменты… уважаю.

– Сэр Гай, – произнес граф, – жизнь меня научила, что кому Господь не дает силу рук, тому взамен дает силу разума. Король Ричард – отважный и благородный монарх, исполненный всяческих доблестей воина и полководца. Он первым бросается в бой и последним из него выходит. Его отвага в бою поражает всех… да-да, я знаю про двух арабских скакунов, которых ему прислал Саладин взамен убитого в бою королевского коня… Так вот, принц Джон не годится даже на бледную тень брата. Он с трудом удержит в руках великанский меч Ричарда, упадет под тяжестью его доспехов, он будет смешон в бою, однако его ум развивался вместо мускулов, он умеет смотреть на Англию целиком и видеть, где чем больна, и он старается делать припарки до того, как придется отсекать загнившую плоть целиком. Потому и назначил вас.

Гай пробормотал:

– Мне кажется, я ему очень не нравлюсь.

Граф кивнул.

– Определенно. В вас есть все то, чего ему недостает: рост, стать, суровая мужская красота, отвага и чистое сердце крестоносца, умение без страха смотреть смерти в глаза. Но это не помешает ему использовать вас с наибольшей пользой для себя… что значит в данном случае и для Англии. И он определенно не желал бы вашей гибели… до того, как утихомирите графство.

Гай ощутил себя как на холодном ветру, сказал с неловкостью:

– До этого еще далеко.

– Значит, – сказал сэр Хенрик, – принц будет вас поддерживать… если сумеет вернуться в Англию. Ему еще предстоит очень непростой разговор с Ричардом… Но даже если все пройдет благополучно и Ричард его не казнит за измену, он все равно будет стараться поддерживать вас неявно. Не забывайте, Ричард сейчас от Англии далеко, бароны готовы взбунтоваться, не чувствуя его железной руки, принцу будет еще труднее держать их в повиновении! Вы должны действовать как бы по собственной инициативе, понимаете?

– Понимаю, – пробормотал Гай. – Но все равно у меня недостаточно сил, чтобы справиться с шайкой Робина Гуда. Говорят, у него в лесу целый лагерь, обнесенный высоким частоколом и даже рвом. И все его разбойники – прекрасные лучники, привыкшие браконьерствовать в королевском лесу.

Сэр Хенрик сделал знак молчаливому слуге долить в кубок, потом долго держал его в обеих ладонях, словно согревал, наконец поинтересовался брезгливо:

– Робин Гуд… это тот трус, что отказался идти с другими лучниками в святой поход освобождать Гроб Господень, а остался грабить в родных краях?

– Да, сэр.

Он сказал раздраженно:

– Да, помню. Прекрасный стрелок из лука, умелый боец на палках… такого могли бы обучить пользоваться и мечом. Или хотя бы боевым топором. Но трус устрашился идти в чужую землю, где опасности, голод, болезни, внезапные нападения в ночи…

Гай сказал почтительно:

– Вы правы, сэр. А здесь он сам нападает внезапно. На безоружных.

– Сволочь.

– Все так, сэр. Потому особенно любит нападать на священнослужителей, которым запрещено даже носить оружие, а не то чтобы пользоваться им. А чтобы оправдаться, везде рассказывает, что монахи всегда с деньгами!

– И что, народ верит?

– Конечно! Простой народ всегда готов поверить худшему. Никто не хочет признаваться в лени или трусости, всяк говорит, что другие наворовали, а вот он такой честный, потому и бедный…

Граф хмыкнул.

– Ну, это я везде слышал.

– И будем слышать, – сказал Гай с тоской. – Почему человеческая натура такая? Не понимаю… Насколько вы, сэр Хенрик, можете помочь своими людьми в таком нужном деле, как очистка леса от разбойников?

– Ну, – ответил граф с той осторожностью, которую Гай от него никак не ожидал, – это зависит…

– От чего?

– Что именно вы задумали.

– Истребление, – сказал Гай. – Вообще-то я хотел бы только своими силами, но у меня всего сорок человек, это достаточно для победы, но недостаточно, чтобы перехватить всех убегающих. А нужно выжечь это осиное гнездо дотла!

Граф подумал, кивнул.

– Хорошо. Разузнайте, где находится этот Робин Гуд, какие у него пути отступления и где их надо перекрыть… и тогда договоримся о дне великой охоты.

Глава 7

Вернувшись, он застал прямо во дворе спорящих людей, даже Беннет и Аустин что-то доказывают друг другу. Он прислушался, сделал знак не обращать на него внимания и узнал вскоре, что слуги графа Хардвина столкнулись на дороге с людьми барона Бернара Дельмера и, пользуясь численным преимуществом, потребовали, чтобы те уступили им дорогу. Люди барона воспротивились, тогда слуги графа набросились на них, избили и бросили на обочину дороги, после чего красиво и гордо проехали с победой мимо, насмехаясь над поверженными.

Те вернулись и пожаловались барону. Барон Дельмер, сам могучий воин и собравший под свое знамя крепкую дружину, пришел в ярость, поднял всех на ноги и велел идти к Бурбугу, замку графа, а сам с конным отрядом ринулся первым, где осадил замок и потребовал предстать перед судом.

Беннет посмотрел на Гая вопросительно.

– Что делать будем?

– Это же прекрасно! – воскликнул Гай с облегчением. – Хоть что-то за сегодня не бьет по голове!

– А что прекрасного?

Гай покачал головой.

– Ты же видишь, барон, несмотря на славу жестокого бойца, не пошел разорять владения оскорбившего, а требует, чтобы тот явился в суд и ответил за своих людей!..

Беннет пробормотал:

– А если не явится?

– Сейчас же бери коня, – велел Гай, – и скачи в замок графа, пока он не послал барона к черту. Велишь от имени королевского шерифа немедленно предстать перед судом и защищать свои права. Иначе он противопоставит себя не только барону, но и королю! Все понял?

Беннет сказал поспешно:

– Да-да, надо успеть до того, как пошлет барона… Иначе гордость заставит сопротивляться уже и нам.

– Именно, – сказал Гай. – А у нас, к сожалению, нет средств принуждения. Мы такая вот особенная власть – больше на словах да на гоноре.

Беннет умчался, Гай лихорадочно продумывал, как удастся разрешить конфликт, с судьями вообще не имел дела, только знает понаслышке, как работают подобные суды.

– Будь за главного, – велел он Аустину, – если что понятное – решай сам. Если сложное – пусть обождут, я ненадолго.

– Это мы знаем, – ответил Аустин понимающе.

Что-то в его голосе заставило Гая насторожиться.

– Что знаешь?

– Что не задержитесь, – сказал Аустин и добавил на правах работающего в одной упряжке: – Пора бы вам завести какую-нить для утех… Здесь в селах есть такие сочные!

Гай сказал замученно:

– Это ты везде успеваешь, а я уже забыл, когда последний раз ел и спал по-людски…

Аустин проводил взглядом, пока шериф на своем пепельно-сером коне не исчез в сером тумане внизу у подножья холма, повернулся и отправился в башню. Кому надо, тот сам явится, а сейчас можно поспать за себя и за шерифа.

Гай примчался в село, велел подать ему коронера и констебля, оглядел критически, но мужики, с виду заслуживающие доверия, да иные бы и не удержались здесь, все на виду, за каждым шагом сельчане наблюдают строго.

– Ваша милость?

– Ребята, – сказал Гай чистосердечно, – будет, скорее всего, суд. Но не над Джеком, что по пьяни набил морду Питу, а кое-что похлеще. Граф Хардвин и барон Дельмер будут тягаться, так что нужно обеспечить малое жюри присяжных, очень авторитетное, чтобы в случае проверки не оказалось в нем заинтересованных, вы поняли?

Джек Короед, коронер, в задумчивости почесал лохматую голову.

– Да, такие суды не часто, не часто… Тут, главное, не набрать в жюри знатных лордов, их немало в округе…

– А зачем нам знатные? – удивился Гай. – Выбирайте среди крестьян-фригольдеров, они на каждом шагу. Главное, чтобы их годовой доход равнялся сорока шиллингам или превосходил, а других ограничений нет.

Коронер сказал несчастным голосом:

– Лорды всегда требуют, чтобы их судили равные…

Гай настороженно спросил:

– То есть графов – графы, а баронов – бароны?

Коронер посмотрел с упреком, подозревая шутку.

– Ваша милость, все-таки у благородного сословия есть свои права…

Гай сказал сердито:

– Перед судом – нет!

– Но ведь…

– Было в прошлом, – отрезал Гай. – У саксов. С приходом норманнов – все старые привилегии идут к черту!.. Глава Англии – король, его слово – закон, а перед ним равны знатные и незнатные. Так что давайте ищите присяжных, которым можно доверять, а остальное беру на себя.

Коронер посмотрел повеселевшими глазами.

– Ваша милость, да искать долго не придется. Старый состав хорош… Ну разве что Ульм хворает, а Гаандера бревном прибило, только их и заменим.

– Рассчитываю на вас, ребята, – признался Гай. – Меня бросили на это шерифство, как щенка с лодки на середине озера. Плыви или тони! Не хочется тонуть вот так сразу…

Констебль, огромный звероватый мужик, прогудел солидно:

– Возле берега тонуть тоже не захочется… как мне кажется.

Он гулко хохотнул, довольный своим медвежьим остроумием.

Граф Хардвин, к великому облегчению Гая, согласился предстать перед судом, хотя, как предупреждал констебль, потребовал, чтобы его судили равные ему по положению. Констебль предупредил Гая, что графу нужно на самом деле вовсе не равенство, это пустяки, но все лорды так или иначе в дружбе или вражде один с другим, и тут уже не будет никакой объективности. Присяжные увязнут в спорах, суть забудется, все начнут выяснять, у кого сколько колен знатных предков, чей прапрадед пришел с Вильгельмом, а кто явился намного позже на готовое и уже завоеванное.

– Я, – заявил Гай жестко, – равен!.. Я – глава этого суда, как и в любом суде графства.

Граф посмотрел на него свысока.

– А вы вообще рыцарь, шериф?

Гай ответил сдержанно:

– Граф, это не важно, перед законом все равны.

– Разве?

– Граф, – сказал Гай сквозь зубы, – я понимаю ваши чувства оскорбленного достоинства. Но твердо намерен довести это дело до конца, потому что это уже не ваше дело…

Граф буркнул:

– А чье?

– Мое, – ответил Гай. – Мое, граф. В лесах плодятся разбойники, целые деревни отказываются платить налоги, вот-вот вспыхнет мятеж… а я позволю вашим людям бесчинствовать? Клянусь честью… не шерифа, а воина-крестоносца, что прошел с Ричардом от берегов Франции через Кипр и Акру до Иерусалима, что никто из вас не выйдет из этого суда, не завершив дело.

Граф спесиво наморщил лицо.

– И что мне помешает?

Гай ощутил, что бледнеет быстро и страшно. В глазах графа мелькнул испуг, он чуть отодвинулся, вжимаясь в спинку кресла.

– Я, – сказал Гай лязгающим голосом, – я помешаю тебе, родовитое ничтожество!.. Эй, Беннет!

Дверь распахнулась, ворвался Беннет, в руке обнаженный меч, за ним Аустин и еще с десяток воинов его дружины.

– Принесите меч графа, – распорядился Гай бешеным голосом. – Граф плюет на наш суд, а после него он набросится на нас с оружием в руках… и будет убит вместе со своими людьми.

Граф вскрикнул:

– Что?.. Я не собираюсь…

– Собираешься, – обрубил Гай. – А мы вынуждены защищаться. Кроме того, попытки мятежа надо душить в зародыше!

За дверью послышался топот, Беннет снова вбежал, как огромный жеребец, протянул Гаю меч в дорогих ножнах, украшенных золотыми лилиями.

Гай мотнул головой.

– Отдай графу.

Граф спрятал руки за спину.

– Нет, в зал суда нельзя с оружием!

Гай прошипел люто:

– Ишь, законы, оказывается, все-таки знает… а говорит, что плюет на них с высоты графского кресла. Ничего, в руке трупа увидят именно этот меч.

Граф выглядел затравленным зверем, переводил взгляд с шерифа на его помощников, снова на него, даже посмотрел на окно, будто собирался с разгону выпрыгнуть.

– Это произвол, – выговорил он с трудом.

Гай сказал едко:

– А когда ваши люди, пользуясь вашим покровительством, обижают более слабого соседа, это не произвол?

Граф буркнул:

– Барон Дельмер не такой уж и слабый.

– Как оказалось, – согласился Гай. – Не ожидали сдачи, верно? Думали, он молча проглотит обиду?..

– Он осадил мой замок, – заявил граф с негодованием. – Это неслыханно!

– За это он получит порицание, – ответил Гай, – и ему скажут, чтобы больше так не делал. Он был бы строго наказан, если бы пытался мстить вам, но он всего лишь требовал, чтобы вы пришли на мой суд!.. И это снимает с него все обвинения.

Граф сказал мрачно:

– Стычки между слугами всегда случались и всегда случаются. Это недостойно барона – сразу бежать в суд!

– А как надо было? – полюбопытствовал Гай. – Собрать всех людей, способных носить оружие, осадить ваш замок и попробовать взять его штурмом?

Граф усмехнулся.

– Ну, это было бы, по крайней мере, в духе старых традиций…

– Вы всерьез? – переспросил Гай, хотя видно было, графа такой вариант бы устроил больше. – Началась бы осада, вы убивали бы людей барона, он убивал бы ваших, а кроме того разорял бы ваши деревни, жег посевы, уводил в плен мужчин и женщин, насиловал бы, засыпал колодцы, разрушил бы вашу запруду на реке… А где-то за лесом обрадовались бы: ого, началось, и разгорелся бы настоящий мятеж, сейчас же достаточно одной искры…

Граф поморщился.

– Мятежа не хочу. Это личное дело между мной и бароном.

В коридоре затопали, вошел Хильд. Окинул их цепким взглядом.

– Суд уже собрался, ждут истцов.

Гай поднялся, кивнул Беннету.

– Не потеряй меч графа. Если дело пойдет не так, как мы ожидаем… ну, ты со своими людьми знаешь, что делать. А меч сразу же вложи в руку трупа.

Беннет хищно ухмыльнулся.

– Все сделаем, ваша милость… с превеликим удовольствием!

Гай кивком указал графу на дверь и добавил любезно:

– После вас, граф.

Глава 8

Суд получился на удивление коротким, даже Гай полагал, что будут какие-нибудь подвохи или судебные ухабы, однако барон Дельмер подробно изложил суть жалобы, а многочисленные свидетели все подтвердили, даже люди графа не стали отпираться, когда их заставили поклясться, положив руку на Библию, что будут говорить правду и только правду.

Присяжные смотрели на графа с острым недоброжелательством, тот досадливо морщился, вздымал очи к потолку, ну что за времена пришли, простолюдины получили права судить лордов, но когда Гай повернулся к нему и спросил резко, признает ли обвинения, он лишь пожал плечами.

– Да. Ну и то?

– Барону нанесен ущерб, – произнес Гай. – Его люди побиты и унижены, что скажется на их работе, а этот случай, если оставить его безнаказанным, повредит репутации барона. За избиение и унижение его людей я приговариваю вас к штрафу в двадцать марок серебра, а за ущерб достоинству барона – десяти тысячам марок!

В толпе дружно охнули, граф дернулся и застыл, зато барон радостно завозился, глаза его распахнулись, как ставни навстречу солнцу.

Граф просипел перехваченным горлом:

– Десять… тысяч… серебром?

– Точно, – подтвердил Гай. – За моральный ущерб. Репутация стоит дорого, не так ли? То, что побили, – ерунда, заживет, за это хватит и двадцати марок, можно даже снизить до пятнадцати, а вот унижение, которое терпел барон… Вы ему, как говорят в народе, плюнули в душу! А как это оценить? Господь говорит, что у человека нет ничего ценнее души.

Граф повторил осевшим голосом:

– Но… десять тысяч…

– Если бы барон нанес такой же ущерб вам, – пояснил Гай, – я бы потребовал с него двадцать тысяч! Я уверен, ваша репутация стоит еще выше.

Граф взглянул на него исподлобья, а судья повернулся к присяжным.

– Господа, нам и вам нужно посоветоваться.

Крестьяне дружной толпой проводили их до пустых домов, ревниво следя, чтобы в разные и чтобы никто с ними не разговаривал, потом все остались терпеливо ждать.

Присяжные – люди простые, крестьяне-фригольдеры, чей годовой доход в сорок шиллингов позволяет им заседать в судах, потому сочли сумму в десять тысяч непомерной и снизили ровно наполовину.

Гай подозревал, что снизили бы намного больше, если бы не желание все-таки наказать спесивого графа.

– Пять тысяч марок серебра за оскорбление барона Дельмера, – сказал председатель жюри, рослый мужик с огромной бородой на всю впалую грудь, – и двадцать марок за избиение его людей.

Гай зорко наблюдал за лицом графа и успел заметить, как тот с явным облегчением, стараясь делать это незаметно, перевел дыхание.

Прогадали, мелькнула мысль. Можно было бы выдавить и все десять… ну да ладно, все равно дело закончилось быстро. Теперь вся трудность, чтобы граф все-таки заплатил…

– Беннет, – велел он, – возьми графа под стражу.

Граф дернулся, глаза выпучились.

– За что?

– Штраф должен быть уплачен, – объяснил Гай любезно. – У нас нет времени стучать в ворота вашего замка и напоминать снова и снова, что вы оштрафованы и что штраф нужно все-таки заплатить. Думаю, вы можете дождаться и здесь, пока принесут указанную сумму. Наш король Ричард именно так ждал!

Граф сказал надменно:

– Но мое слово!

Беннет сказал осторожно:

– Можно мне предложить некий компромисс?

Гай кивнул.

– Слушаю.

– Графа можно отпустить под залог, – объяснил он, – пусть внесет хотя бы тысячу марок, а остальное потом, когда соберет. Думаю, что даже у такого могущественного человека деньги не лежат бесполезно в сундуке.

Гай кивнул:

– Согласен.

Председатель суда сказал громко:

– Граф освобождается под залог в тысячу марок!

Недостающие деньги граф все-таки внес через неделю, решил не рисковать с бешеным шерифом, закусившим удила. Тем более что где уже отдал тысячу, лучше отдать еще четыре, но снять с себя обвинения в подготовке мятежа.

Гай получил третью часть, как положено по закону, возликовал при виде такой огромной суммы, тут же отложил больше половины для уплаты налогов, на остальные нанял еще воинов, стараясь отбирать бывалых и решительных, а также взял с десяток лучников.

На стене исполинского замка графа Вальтера Тубаха издали заметили скачущего к ним во весь опор всадника на красивом пепельно-сером коне, Гай даже не сомневался, что его узнали, но все равно стражник над воротами прокричал важно:

– Кто?.. К кому?.. Зачем?

– Шериф Ноттингема, – ответил Гай. – Отворяй быстрее, а то я человек злопамятный, а власть людей ох как портит, подумать страшно…

Ворота ему распахнули раньше, чем стражник успел спуститься, серый конь пронесся по двору с грозным цокотом копыт, там стражник ухватил повод и крикнул:

– Я держу, ваша милость!

Гай соскочил на каменные плиты, чувствуя, как от усталости подгибаются ноги.

– Поводи малость, а то запарился. Потом напои.

И, не слушая ответа, заторопился в здание. Уже в холле услышал знакомое звяканье металла, скрежет и глухие удары. В соседнем зале, оборудованном под тренировочный, граф бьется на мечах с оруженосцем, оба в доспехах и с опущенными забралами.

Гай крикнул:

– Граф! Я могу вас арестовать за нападение на человека!

Граф Вальтер оглянулся, поднял забрало, Гай увидел потное раскрасневшееся лицо.

– Какой он человек, – возразил граф, – это пока оруженосец! Но, чую, скоро придется опоясать его мечом и вручить золотые шпоры… С чем прибыли, сэр Гай?

Он по-прежнему называл его только сэром Гаем, благо этот шериф, в отличие от многих королевских назначенцев, в самом деле настоящий рыцарь, отмеченный многими подвигами.

Второй поединщик тоже поднял забрало, учтиво поклонился шерифу. Гай узнал Конрада, старшего оруженосца барона, юношу из знатной семьи, что уже пятый год проходит курс обучения благородным манерам рыцарства.

– Новости, – ответил Гай. – Тревожные. И, возможно, ваш оруженосец получит золотые шпоры раньше, чем сейчас ожидает.

Глаза Конрада вспыхнули, как трехфунтовые свечи в темной часовне, а граф, посерьезнев, сказал другим голосом:

– Тогда сейчас мы сбросим латы, переведем дух, а вы расскажете, что стряслось.

– Обязательно, – сказал Гай, – но сперва дайте наказ собраться вашим вассалам! С оружием и отборными отрядами. Срочно.

Граф посмотрел пытливо, затем ударил рукоятью меча в щит. В зал вбежал паж, граф коротко отдал необходимые распоряжения, затем обнял шерифа за плечи, и они пошли в трапезную.

Доспехи с них содрали по дороге, граф пренебрегал многими церемониями, а за столом, где сперва осушил две кружки эля, восполняя потерю жидкости в организме, сказал довольным голосом:

– Сейчас принесут холодное, а вы, дорогой Гай, рассказывайте. Конраду полезно слышать и запоминать, если хочет быть настоящим рыцарем.

Конрад держался с достоинством, то есть тише мыши, слушал старших почтительно и всегда готов был услужить, опережая слуг, а Гай, тоже после кружки эля, сказал с нажимом:

– Сэр Хейнц начал строить замок!

Граф вскинул брови, поиграл ими, припоминая, проговорил с неуверенностью в голосе:

– Это какой сэр Хейнц… не тот ли, у которого поместье между лесом и рекой возле той странной горы, где похоронен кто-то из рыцарей Круглого стола?..

– У вас отличная память, – похвалил Гай, хотя что там запоминать, не простолюдин же, которых как муравьев в лесу. – Именно он!

Граф в удивлении покрутил головой.

– Откуда у него такие средства?.. В самом деле настоящий укрепленный замок?

– Сведения надежные, – подтвердил Гай. – Я сам там не был, но этим людям доверяю.

– И что там сейчас?

– Пока возводят стены, – доложил Гай, – но уже провели черту, где будут ров и защитный вал! Говорят, это будет чудовище, а не замок. Побольше вашего.

Граф подумал, кивнул.

– Насколько помню, – проговорил он замедленно, – место там удобное. С одной стороны защищает река, берег обрывистый, не забраться, к тому же излучина, замок удачно так впишется в нее… а еще там, если не ошибаюсь, выпирает скальная плита…

– Всего на высоту человеческого роста, – подтвердил Гай, – но этого достаточно, а дальше уже растут стены.

– Сразу начали класть стены?

– Да. И под такой замок уже не сделать подкоп…

Граф снова покачал головой, лицо постепенно темнело.

– Ишь, какой быстрый… Совсем же недавно там приобрел земли. У короля Ричарда купил, кстати.

Гай сказал с легким раздражением, не любил, когда имя Ричарда задевали:

– Король остро нуждался в деньгах для войны с Францией. Не мог же он знать, что продает землю опасному человеку!

Граф сказал в раздумье:

– Может, он и не опасен?

Гай сказал твердо:

– У нас не Франция, дорогой граф!.. Никто не имеет права строить замки без позволения короля.

Граф пробормотал:

– Ну, а если он для собственной безопасности?

– За безопасность подданных отвечает король, – отрезал Гай. – Я понимаю вас, любезный сэр Вальтер, этот Хейнц как бы отстаивает свои вольности, вы ему симпатизируете, но скажите, а вам лично нужен такой опасный сосед?.. С сэром Канцергом, что у вас слева, дружите, с сэром Инвигом, что справа, – в нейтральных отношениях, с сэром Хельгом – приятели… А сэр Хейнц, как вы уже видели на турнире, свиреп, напорист, жаден до драк и конфликтов… Вы уверены, что уживетесь мирно? И будут ли обе ваши дочери в безопасности от его посягательств?

Удар попал в цель, граф Вальтер потемнел, стиснул челюсти, а пальцы на подлокотниках кресла сжались с такой силой, что могли выдавить сок, будь дерево чуть помоложе.

Оруженосец смотрел на обоих умоляющими глазами, уже зачуял возможность отличиться и страшился, что все сорвется.

Граф медленно выпустил из груди воздух, лицо становилось все мрачнее.

– Кажется, – произнес он с неохотой, – вы меня поймали. Вот уж не думал, что пойду на брата-барона под знаменем шерифа!

– Вы пойдете под своим знаменем, – заверил Гай. – Если хотите, я сам с удовольствием встану под него!

Граф фыркнул, посмотрел на него внимательно.

– Вы серьезно?.. Странный вы человек. Это же надо так отдаваться работе, чтобы мчаться под дождем всю ночь… Но, похоже, вы не сомневались в моем решении, раз просили послать за отрядами? Да, вы правы, мне лучше вмешаться. Тем более что окажусь, как ни странно, под защитой закона, вот уж диво дивное… Конрад, распорядись насчет обеда, а то, пока соберут отряд, помрем с голоду.

Гай надеялся быстро перекусить и в седло, однако стол накрыли в большом зале, они с графом сели на противоположные концы длинного стола, а под стеной выстроилось шестеро слуг, будто здесь пирует целое войско.

Когда подали первое блюдо, граф улыбнулся и посмотрел поверх плеча Гая.

Гай обернулся, поспешно вскочил: по лестнице грациозно спускается, словно плывет лебедь, Вильгельмина, сказочно прекрасная, с чарующей улыбкой, в ярко-зеленом платье, удивительно гармонирующем с ее золотыми волосами, перевязанными лентами изумрудного цвета.

Гай заторопился навстречу, подал ей руку и помог сойти с последней ступеньки, словно она, такая дура, обязательно промахнется и рухнет в невесть откуда взявшийся подвал.

Она позволила проводить себя к столу, села ровно посредине между отцом и гостем, слуга тут же поставил перед нею свежий букет только что срезанных цветов, но красавица есть их не стала, перевела взгляд прекрасных глаз на Гая.

– Вы сравнительно галантны, – произнесла она несколько озадаченно. – Где вы этому научились?.. Я такие манеры видела только во Франции, где побывала в прошлом году у родственников, мне посчастливилось съездить с ними в Париж и…

Она запнулась, щеки ее порозовели, а глаза заблестели, как две утренние звезды, омытые росой.

– И что там? – спросил он осторожно.

Она вздохнула.

– Я побывала в сказке. И как подумаю, что наши грубые солдаты подминают те прекрасные земли и вводят свои грубые английские порядки и обычаи…

Он произнес несколько уязвленно:

– Солдаты, леди Вильгельмина, везде грубые. Французы ничуть не лучше…

Ее щечки вспыхнули алым.

– Французы? Как вы можете такое говорить?.. Французы все деликатные, галантные, умеют говорить комплименты, всегда хорошо одеты…

– Солдаты? – переспросил он. – Леди Вильгельмина, наши вельможи в Лондоне тоже одеты… неплохо, я бы сказал.

Она чуть откинула голову, глаза ее сердито сузились.

– Вы со мной спорите?

– Как я посмею, – возразил он галантно, – я лишь дополняю вами сказанное.

– Вы не так дополняете! – возразила она. – И дополнять не умеете, во Франции бы сказали именно то, что нужно…

– Что хочет услышать женщина, – сказал он и тут же уточнил: – А это и нужно, как мы понимаем.

Она сердито блеснула глазами, еще не разобравшись, сказал ли он комплимент, как обычно, по-английски непонятный, англичане все говорят с серьезными лицами, а французы сами начинают хохотать еще до того, как начнут рассказывать что-то веселое или смешное. Наверное, потому, что у них там солнца больше и виноград растет всюду…

Граф неторопливо ел и наблюдал за ними с веселой насмешкой. Перед Вильгельминой поставили медовые пирожки и фигурное печенье, еще один слуга налил ей в чашу темно-красный сок из ягод.

– А здесь в Англии, – сказала она капризно, – так холодно, уныло и серо… А я вижу в грезах, как прекрасный благородный рыцарь на белом коне спасает меня из рук злодеев, повергая их направо и налево могучими ударами, а потом мы сливаемся в сладостном поцелуе и клянемся в вечной любви…

– Гм, – сказал он, – как красиво и возвышенно… И очень жаль, что конь у меня серой масти.

Она сказала насмешливо:

– Как и вы сами, сэр Гай.

Он развел руками.

– Что делать, весь сплошная серость.

– И что, – спросила она ядовито, – вас это не тревожит?

– Господь сказал, – заметил он благочестиво, – надо жить незаметно.

– То есть серо?

– Леди, – произнес он мирно, – серенький и невзрачный соловей поет лучше всех. А вы слышали, как отвратительно орут павлины?

Она окинула его надменным взглядом.

– Значит, вы у нас соловей?

– Вообще-то я не у вас, – напомнил он, – хотя, возможно, не отказался бы, наверное… оказаться в ваших нежных лапках.

Она мило наморщила носик и оглядела его сверху вниз и обратно.

– И не надейтесь! Да еще это ваши «возможно» и «наверное»! Вы подговариваете отца напасть на благородного Робина Гуда?

Граф смолчал, Гай переспросил в удивлении:

– Благородного? Вы сказали, благородного?

Она ответила с вызовом:

– Что, не нравится?.. А я вот знаю, он грабит богатых и отдает бедным! И вам это очень не нравится!

Он пробормотал:

– Да, мне это очень не нравится, вы правы, прекрасная леди.

– Я знала, – заявила она победно, – вам не нравятся борцы за справедливость!.. И то, что он больше всех собрал денег на выкуп короля Ричарда из плена!

Гай переспросил ошарашенно:

– Что-что?

Она сказала с удовольствием:

– Что, притворяетесь, что не знали? И не охотились за теми деньгами?

Глава 9

Он повернулся и посмотрел на графа. Тот спокойно запивал мясо вином, глаза оставались веселыми.

– Сэр Вальтер, – сказал он беспомощно, – это такой французский юмор?.. Но я англичанин… может, и туповат, но я… не понимаю!

Граф допил, медленно опустил кубок, улыбка исчезла с его лица.

– Увы, – произнес он, – она говорит всерьез. Даже не знаю, как это получилось. Мне как-то сообщили, как тот Робин Гуд гулял в трактире в городке Хельшир, угощал всех прохожих, а потом одаривал гулящих женщин серебром, а до этого, как известно, ограбил караван, идущий с серебряного рудника. Но для моей дочери, нахватавшейся столичных веяний при королевском дворе, это пустые слова и гнусный поклеп…

– Кто не желает верить в Господа, – заметил Гай, – верит во что-то иное. В человеке есть потребность в вере. Ваша дочь верит, сэр Вальтер!

Граф сердито поморщился.

– Ну спасибо, – сказал он сердито, – утешили…

Вильгельмина посмотрела на одного, на другого.

– Может быть, – заметила она ядовито, – перестанем обсуждать меня в моем присутствии?.. А без меня пожалуйста. Мужчины обожают посплетничать! Да, угнетенный простой народ Англии нуждается в защитнике. И Робин Гуд… защищает! Он борется против норманнов!

Гай взглянул на нее внимательнее. Ее красивая мордочка раскраснелась, глаза гневно сверкают, теперь стала прекрасной в своем справедливом негодовании. И то, что сама нормандка, ничуть не мешает, потому что за справедливость одну для всех…

Значит, на всех норманнов смотрит как на захватчиков, хотя сами норманны уже пашут землю, пасут овец и вовсе не догадываются, что они, родившиеся на этой земле и похоронившие здесь своих родителей, что тоже родились здесь, – захватчики.

Он покосился на графа, тот ответил беспомощным взглядом. Такие вот, говорило его лицо, кому заняться больше нечем или ничего не умеют, – самая большая трудность, потому что от безделья придумали себе борьбу за «восстановление справедливости», постоянно ковыряются в уже зажившей ране, напоминают себе и другим, что саксы – покоренный народ, норманны – зло, захватчики, их надо изгнать, а если изгнать не удается, то хотя бы постоянно напоминать им, что они – сволочи, как будто это принесет облегчение, а не новые ссоры и драки.

Он хотел сказать вслух, но такое нельзя за дружеским обедом, что те, кто пытается играть на подобных чувствах, вообще-то… мерзавцы. Уже два поколения норманнов похоронены в этой земле, она стала родной для тех, кто здесь родился, норманны берут в жены понравившихся женщин, не спрашивая, саксонка или нормандка.

Разбойники же грабят тех и других, но уверяют, что так они борются за свободную Саксонию.

– Справедливость, – пробормотал он наконец в затруднении, – справедливости надо добиваться в суде. Двенадцать присяжных рассмотрят любое дело и не дадут осудить невиновного. А стрела в спину… Еще при моем отце был законным такой суд, назывался «божьим». Это когда дрались в поединке, и кто победит – тот и прав. Как думаете, леди Вильгельмина, то был справедливый суд? Он и сейчас еще есть в глухих краях.

Она наморщила носик.

– Вы не верите, что Господь помогает правому?

– У Господа свои планы, – возразил он. – Он может помочь и неправому… чтобы испытать нас. Да и вообще… Неисповедимы пути Господа, как постоянно твердит мой священник Хильд, прикидывающийся послушником, а ему виднее.

– Милый мальчик, – сказала она. – Такой вежливый, образованный, учтивый… Так жаль, что идет в монахи! Может быть, познакомить его с моей подругой Мелиссой? Она точно собьет его с пути истинного…

Он улыбнулся, но, скорее, из вежливости. Женские чары действуют на полных бездельников и тех, кто явился с целью быть очарованным, а настоящим мужчинам эти хи-хи не что иное, как птичье щебетанье. А Хильд – мужчина, несмотря на порой смешной вид и нелепую рясу…

Граф прислушался к звукам, долетающим из окна, лицо стало отстраненным, через некоторое время сказал с облегчением:

– Уже и барон Гердер прибыл… Значит, остальные уже здесь. Сэр Гай?

Гай вскочил и учтиво поклонился, больше для леди Вильгельмины, чем для графа.

– Готов!

– Выступаем, – сказал граф коротко, и Гай понял, что сэр Вальтер берет на себя руководство боевым рейдом. – Вильгельмина, расти, дочь моя!.. И распоряжайся в наше отсутствие… гм… по справедливости.

Отряд двигался напрямик через лес, граф взял только конных рыцарей, не желая дожидаться подхода пеших, и сейчас тяжеловооруженная масса текла хоть и медленно, но неудержимо.

Дорога, достаточно протоптанная купцами и паломниками, иногда слишком уж ужималась, и тогда самые нетерпеливые, не желая дожидаться очереди проехать по одному, ломились справа и слева через чащу.

Так наткнулись на одно из логовищ разбойников, в одном даже застали двух вдрызг пьяных, повесили их тут же с разрешения шерифа. Граф помолодел, глаза блестят, шериф начинает нравиться, в самом деле не страшится брать на себя ответственность, другой бы велел арестовать обоих и везти в тюрьму, чтобы судить по всей долгой и утомительной процедуре.

– Некогда, – объяснил Гай. – У нас другая задача.

– Абсолютно с вами согласен, сэр Гай, – сообщил граф бодро. – Вы мне нравитесь, хоть и шериф! Чувствуется, что вы не родились шерифом.

Посланные вперед разведчики вернулись и предупредили, что выход из леса близко, но строители замка увидят их тоже сразу, как только выедут на опушку.

Барон вдруг ухватил Гая за рукав.

– Шериф!

Гай обернулся.

– Да, сэр Вальтер?

– Если мы сейчас покажемся, – сказал граф, – то там, устрашившись, могут сказать, что ничего не знали о таком законе…

Гай прервал:

– Незнание законов не освобождает от ответственности. К тому же это простолюдины могут не знать, но насчет строителей и хозяев замка…

Граф поморщился.

– Не будьте таким книжным занудой, шериф!.. В лучшем случае вы можете воспрепятствовать постройке замка. Но почему бы не вырвать сорную траву с корнем?

Гай спросил настороженно:

– Что вы придумали, сэр Вальтер?

– Отрезать им путь к отступлению, – сказал граф с воодушевлением. – Езжайте туда сами! Они увидят шерифа в одиночестве… отнесутся с пренебрежением. Возможно, пошлют вас… э-э… далеко. И тогда у вас будут все основания…

Гай мгновенно все понял, сказал быстро:

– Спасибо, барон! Их отказ упрочит наши позиции законности. Беннет, иди сюда! Поедешь ты. Ты для них еще более малая величина. Держись нагло, но так, чтоб тебя не прибили.

Беннет сказал лихо:

– Все сделаю, комар носа не подточит!

Возвращения его ждали с великим нетерпением, а когда наконец увидели скачущим между деревьями, даже граф в нетерпении бросился навстречу.

– Ну что?

– Все передал, – сообщил Беннет. – Предупредил, что строительство замка незаконно и запрещено королем.

– И что сэр Хейнц?

Беннет ответил с сердцем:

– Он послал меня, ваша светлость!.. Весьма далеко в такой изощренной форме, что все рабочие гоготали и прямо ржали, как сытые кони!

Барон оглянулся на Гая.

– Ну как вам?

Гай вперил в Беннета строгий взгляд.

– Значит, рабочие могут быть свидетелями, что сэр Хейнц в грубой форме отказался следовать закону и заявил, что не будет подчиняться королевской власти?

– Конечно, – ответил Беннет. – Их там как муравьев на дохлой жабе!.. Все слышали, все кричали мне вслед всякое… Как же упустить возможность покричать на власть и не получить по морде!

– Прекрасно, – сказал Гай. – А теперь увидят, что за такое как раз и получают. Эй, слушайте все!.. Рабочих щадить, они еще понадобятся. А всех, кто окажет сопротивление, разрешаю убивать при аресте, это всего лишь самооборона.

– Сэр Хейнц, – сказал граф мстительно, – наверняка не сдастся без боя…

– Тоже в этом уверен, – согласился Гай.

Они обменялись понимающими улыбками, Гай крикнул:

– В атаку! Уничтожить незаконное строение!.. Арестовать врагов закона! Повторяю для тугоухих: оказывающих сопротивление – разрешаю убивать на месте!.. Вперед!

И сам ринулся в далекий просвет между деревьями. Меч выхватил, когда вырвались на простор, а впереди на холме, из-под которого виднеется скальное основание, уже заложено основание гигантского замка, стены в рост человека, людей множество…

Быстро работают, мелькнула мысль. Хорошо платит, гад. Откуда деньги в нищей и голодной стране…

Рабочие, увидев скачущую к ним тяжелую конницу, побросали камни и тачки, ринулись вовнутрь, пытаясь схорониться за грудами камней. Навстречу выбежали разъяренный сэр Хейнц с тремя в рыцарских доспехах, так и не сообразившие, что все пошло не так, как планировали.

Гая обогнал на быстром, как гремящий ветер, могучем жеребце хохочущий граф. Гай только успел увидеть, как в его руке красиво и победно взвился боевой топор. Сэр Хейнц вскинул навстречу меч, то ли парировать, то ли ударить, однако широкое острие врубилось прямо в лоб, раскроило череп.

Граф пронесся по инерции дальше, развернул коня. За это время трое помощников сэра Хейнца не успели опомниться, как со всех сторон обрушились жестокие удары, и все распростерлись в собственной крови.

Гай вскинул руку.

– Опустить оружие! – прокричал он. – Я сказал, оружие в ножны!.. Виновный наказан… как за незаконное строительство, так и за сопротивление аресту, а остальные… что за люди?

Беннет крикнул:

– Нанятые! Я уже выяснил, потому так старались… Я тут только одному морду набью, нет, двум, а остальные пусть сразу же начинают ломать то, что построили…

– Хорошая мысль, – согласился Гай. – Эй вы, любители быстрых денег!.. Повелеваю вам сейчас начинать ломку этих стен. Ни один не покинет это место, пока здесь останется хоть камень на другом камне!..

Один из строителей, с виду старшина бригады, жалобно вскрикнул:

– Ваша милость, нам же еще и за эту работу не заплатили!

Гай сказал жестко:

– Скажите спасибо, что не арестовываю за пособничество врагу короны!.. Все каменщики Англии знают, замки можно строить только по королевскому указу, а разрешает их строить только король и только на границе!.. В общем, чем быстрее разломаете это все, тем быстрее сможете уйти.

Старшина поклонился, остальные застыли с обреченным выражением на лицах, но Гаю показалось, что вообще-то ожидали худшего.

Глава 10

В Ноттингеме в зале его ожидал гонец из королевского суда Лондона. Гай похолодевшими пальцами развернул предписание, в нем строго и лаконично сообщалось, что он обязан прибыть немедленно.

Хильд, Беннет, Аустин и слуги застыли в тревожном ожидании, наблюдая за его лицом.

Гай старался держаться спокойно и ровно, хотя внутри все застыло, будто сутки простоял на морозе. Пальцы сами по себе свернули предписание снова в трубку.

Он передал ее Хильду, тот суетливо уложил среди прочих грамот и предписаний.

– Что ж, – услышал Гай свой голос словно издалека, – придется прочистку леса отложить…

– Ваша милость, – проговорил Беннет осторожно. – Что хотят, не написали?

Гай покачал головой.

– Нет, хотя это не по правилам. Но королевский суд, видимо, полагает, что сам может устанавливать законы.

– Сегодня одни, – спросил Хильд, – завтра другие?

– Видимо, так, – ответил Гай и подумал, что принц Джон сейчас во Франции, еще неизвестно, о чем договорился с королем Филиппом, но от встречи с королем Ричардом ему уж точно не поздоровится. – Надо ехать. Приказ есть приказ.

– И защитить вас там некому, – проворчал Беннет.

Гай ответил горько:

– Вот там власть сама нуждается в защите… Хорошо, не будем себя мучить ожиданием! Пообедаю и сразу же выеду.

Его злило, что в минуту опасности он невольно подумал о принце Джоне как о защитнике. В прошлый раз он, правда, его защитил, но не пошел против вельмож, а сделал вид, что свел личные счеты с наглецом, не признающим его власть. Да предупредил, что хоть он и принц, но власть его очень ограничена, против предписания суда он сделать ничего не может…

В холле королевского дворца он, как и водится, сдал меч и кинжал, его провели запутанными коридорами, а когда сообразил, что в прошлый раз шел иначе, перед ним распахнули решетчатую дверь, толкнули в спину.

Он невольно сделал два шага, быстро обернулся. Дверь уже захлопнули, в петли вдвинули толстый засов, а в дужки вставили огромный висячий замок.

– Что это значит?

– Вы арестованы, сэр Гай, – холодно ответил офицер, сопровождающий стражей. – Завтра или послезавтра предстанете перед судом.

Он вскрикнул:

– Что за бред? В чем меня обвиняют?

– Узнаете на суде, – ответил офицер с непроницаемым лицом. – Ждите, сэр Гай.

И он удалился, стражи ушли тоже, только остался угрюмый тюремщик, он потрогал замок, хмыкнул и ушел в дальний угол своей каморки, где стол, лавка и даже ложе.

Гай опустился на охапку сена, голова гудит от встревоженных мыслей, и пока ничего не приходит стоящего, а ощущение безвыходности давит все сильнее.

Вся беда в том, что практически для всех лордов, больших и малых, Франция остается, как и для леди Вильгельмины, идеалом, хоть и по другой причине.

Во Франции король живет только с доходов со своей земли, а его участок далеко не самый большой. У многих древних родов владения гораздо крупнее, однако налоги королю не платят, что является сладкой мечтой английских лордов.

И потому каждый мечтает ослабить королевскую власть, ибо тогда закон можно взять в свои руки, налоги не платить вовсе, с крестьянами обращаться, как изволится: кого-то казнить, кого-то миловать, вернуть право первой брачной ночи…

Шерифы гибли не только от рук разбойников, в ряде случаев местные бароны пострашнее любых злодеев, подстерегающих на лесных тропах.

Возможно, шерифов было убито слишком много, это слишком явное сопротивление, а его вот решили осудить официально, как он сам большинство разбойников убивал на месте, а одного демонстративно вешал при большом скоплении людей, дабы все видели торжество законности…

Для суда и осуждения на казнь он подходит лучше всех: на каждом шагу переступал букву закона, потому что действовал в духе закона…

За ним пришли уже утром следующего дня. Он не успел проморгаться после темноты заточения, как ему сковали руки, опутали грудь тяжелыми цепями со звеньями в кулак и после утомительного путешествия в окружении стражи ввели в роскошный зал, такой больше под стать собору, на своде цветные витражи с фигурами святых, со стен свисают красные полотнища с гербами Плантагенетов, под противоположной стеной за массивным барьером с фигурно вырезанными балясинами небольшой помост, на нем длинный стол с судьями, их семеро, как насчитал Гай, а еще справа и слева, тоже за отдельными барьерами, присяжные по шесть человек с каждой стороны. Судьи в черном, хотя и с золотыми цепями, а генеральные судьи еще и в шубах без рукавов, в зале холодно и сыро, присяжные вообще кто в чем, но одеты даже теплее судей.

Есть еще и место для публики, там расположились на лавках со спинками десятка три вельмож, морды скучающие, но когда Гая ввели, гремя цепями, в их глазах появилось любопытство, а лица расплылись в довольных улыбках.

Впрочем, публика отделена рядом крепких гвардейцев с пиками в руках, их вообще в зале многовато.

Сэр Ковентри, генеральный прокурор, вышел сбоку, в руках свернутый в трубочку лист бумаги, уставился в заключенного рыбьим взглядом и провозгласил:

– За тяжкие преступления я требую приговорить сэра Гая Гисборна к смерти!.. Он присвоил себе полномочия, которыми не обладает даже король: карать заподозренных в преступлении на месте, не дожидаясь суда!.. Более того, что вломился в замки сэра Уильбура и сэра Церестера, произвел аресты, глубо нарушив сразу несколько законов о привилегиях лордов в той части, где говорится о неприкосновенности жилища!

Он умолк, и, пока восстанавливал дыхание после такой длинной и сложной фразы, Гай сказал громко:

– Передергиваете, сэр Ковентри!

Прокурор побагровел:

– Что? В какой части?

– В любой, – отрезал Гай. – Когда разбойник один, его легко арестовать и предать суду по всем правилам, после чего повесить на специально сооруженной для такого случая виселице на главной площади города! Но когда их несколько сотен, а нас всего два десятка, то это уже не аресты, а война! Мы спасали край от ширящегося насилия, поджогов, убийств и грабежей!.. В таких случаях в действие вступают другие законы!..

Сэр Ковентри провозгласил мощно:

– Нет других законов, кроме закона! Вы отрубили руку барону Тошильдеру…

Гай прервал:

– По тому обвинению был суд, я оправдан. Вы ставите под сомнение решение того суда, что прошел в присутствии принца Джона, поставленного законным королем Англии замещать его?

Сэр Ковентри смутился лишь на мгновение, но среди публики это заметили, кто-то даже крикнул: «Браво, Гисборн!», но Ковентри тут же сказал коварно:

– Но вы вломились в жилище графа Кирстоффа среди ночи, как самый настоящий разбойник…

– Со мной были два королевских бейлифа, – прервал Гай. – Кроме того, там я захватил, арестовал и вывез разыскиваемого за многие преступления небезызвестного всем разбойника Ульфа, который нашел у графа приют!

– Которого до суда не довезли, – прервал в свою очередь сэр Ковентри с явным удовольствием. – А повесили по дороге!

– Нам сообщили по дороге, – пояснил Гай, – что поместье сэра Фарлона осаждают мятежники. У нас был выбор: либо везти преступника в тюрьму и позволить мятежникам захватить усадьбу и убить сэра Фарлона вместе со всей его семьей, или же поспешить ему на помощь… Мы выбрали второй вариант.

– И снова нарушили закон, – сказал Ковентри громко. – Я смотрю по вашему делу, вы словно нарочито нарушали закон почти в каждом случае!

Судьи довольно переговаривались, Гай ощутил то тягостное состояние, когда уже все наперед известно и ничего нельзя сделать. Его уже осудили, приговорили к расправе, и что бы он ни сказал – это слова на ветер, а присяжные подобраны из тех лордов, что ревностно защищают свои права и привилегии, хотя среди них по закону должны быть представители всех сословий, даже крестьяне-фригольдеры…

– Законы пишутся для мирного времени, – ответил Гай устало, – меня же направили в графство, где уже полыхали пожары разбоя и мятежа. Для такого написаны другие законы… Законы военного времени! Я им и следовал.

Сэр Ковентри вскричал:

– Нет таких законов! Это называется иначе – беззаконие!

– Чтобы хорошие люди могли спокойно жить, – ответил Гай, – кто-то должен стать плохим…

– Никто не должен!

– Не смешите народ, – отрезал Гай.

В зале все чаще выкрикивали: «Гисборн, не сдавайся!», «Держись, Гай!» – и хотя понятно, эти зеваки хотят лишь, чтобы смакование жестокого суда продлилось, всегда приятно наблюдать за тем, как свора злобных псов рвет на части загнанного оленя, но он ощутил, что и такая поддержка греет истерзанную душу.

Суд длился еще около часа, Гай отвечал подробно и даже пространно, словно стремился оттянуть момент возвращения в темное подземелье, но ощущение, что его даже не слушают, становилось все сильнее.

Наконец генеральный судья поднялся по весь рост, покрасовался, выставляя напоказ широкую золотую цепь, знак его власти и полномочий.

– Суд удаляется на совещание, – заявил он мощно, стараясь перекричать шум в зале. – Всем тихо, иначе прикажу очистить зал!

Гай заставил себя смотреть бесстрастно на то, как они поднимаются и важно проходят вдоль стола к небольшой боковой двери.

Ждать пришлось долго, а когда наконец все вернулись, Гай заметил, что суд в полном и прежнем составе, а из двенадцати присяжных восемь человек новые. Да и те, что остались, смотрят в пол, отводят взгляды, вид у них намного более несчастный, чем был раньше.

Генеральный прокурор, сэр Ковентри, посматривал на Гая с торжеством, а генеральный судья посидел, просматривая некие бумаги, затем поднялся и, повернувшись к присяжным, проговорил громко и с угрозой в голосе:

– Господа присяжные, мы готовы выслушать ваше решение.

Старшина присяжных тяжело поднялся, зыркнул на Гая, поспешно отвел взгляд, после чего сказал негромко:

– Виновен.

В зале поднялся шум, Гай услышал крик: «И пусть его повесят!», но куда больше голосов кричали, что невиновен, должны отпустить, с ним просто сводят счеты, слишком многим перешел дорогу и никого не страшится…

– Сейчас вас вернут в камеру, – провозгласил судья, – а потом протащат к месту вашей казни в Тайберне…

Все-таки в Тайберне, мелькнула мысль. Повесят? Но тогда должны везти в телеге…

– Вас трижды повесят, – проговорил судья с торжеством в голосе, – а потом четвертуют, а тело разрубят на части, после чего их разместят в Ноттингеме, Дерби, Йорке и Кардиффе.

Он был настолько оглушен, что в черепе металась только она мысль: за что? Чтобы от него избавиться, достаточно просто отрубить голову. Или повесить? Что они хотят этим доказать?.. Что настолько всесильны, вот грубо нарушили даже процедуру суда, и все сходит безнаказанно? Стараются запугать остальных?

Глава 11

Его вернули в Ньюгейт, еще два дня прошло в ожидании, так как понедельник уже прошел, а во вторник, среду и четверг вешать нельзя, теперь только в пятницу, но нужно не пропустить, в воскресенье особенно вешать нельзя, чтобы не отвлекать ярким и красочным зрелищем такого праздника тех, кто в этот день молится, как и положено доброму христианину.

В пятницу, как сказал ему работник, что принес миску с кашей, его повезут на запад, а когда Гай не понял это расхожее выражение, тот терпеливо объяснил, что отправят к «тайбернскому дереву», это Гай наконец понял.

От Ньюгейта до Тайберна две с половиной мили, телега доберется за час, но если свяжут и будут волочить всю дорогу, то, возможно, дотащат и чуточку раньше. Хотя тогда ему, скорее всего, будет уже все равно, что с ним произойдет: любая рубашка превратится в клочья, а мясо соскоблится до костей.

Говорят, преступники побогаче добираются к месту казни на украшенных черными лентами дорогих повозках, а еще все хвалят старинный обычай по дороге останавливаться в кабаке «Корона» и напиваться перед казнью. Ходили слухи, что к тем, кто миновал кабак, желая умереть трезвым, через несколько минут после казни приходило помилование, так что задержались бы, дураки, в кабаке, спасли бы шкуры!

Но такое допускается только к обычным уголовникам, к ним закон снисходительнее, а вот он признан особо опасным преступником, потому и вменили четвертование, это когда трижды вешают, натягивая веревку, потом опускают, приводят каждый раз в сознание и снова вешают, затем клещами раздрабливают сначала пальцы на руках и ногах, потом все кости рук и ног, и только потом, когда толпа насладится его мучениями, ему отрубят голову, а тело разрубят на части…

Он сидел, опутанный тяжелыми цепями так плотно, что трудно было дышать. Цепи охватывали грудь, прижимая руки к телу, через некоторое время он уже перестал их чувствовать и только иногда шевелил кончиками пальцев, чтобы убедиться, что еще не отмерли.

Загремели засовы, дверь скрипнула и отворилась. Вошел огромный стражник, окинул его подозрительным взглядом и, прижавшись к стене, пропустил мимо себя толстого священнослужителя в сутане и с книгой в руках.

– Сэр Гай, – сказал он и перекрестился. – Меня зовут Чарити, я рукоположенный священник и пришел вас исповедать.

– Святой отец, – ответил Гай невесело, – мне сказать нечего. Господь все видит и всем воздаст.

– Но, сын мой, – сказал священник пугливо, – ты обязан исповедаться! Облегчить душу!

– Святой отец, – проговорил Гай, – я не вижу смысла рассказывать о мелких грешках и проступках, все мы грешны, я не лучше других, но судят нас по делам нашим. Я уповаю на Господа, он видит лучше, чем все люди Англии… надеюсь. И с тем предаю свою душу в Его руки.

Священник сказал печально:

– Аминь. Да будет Господь с тобой.

Он вышел, Гай откинулся на стену и снова начал прогонять перед мысленным взором картинки из жизни шерифа.

Его везли все-таки в телеге, ибо при волочении мог потерять сознание, а то и вовсе умереть, и казнить пришлось бы труп, что разочаровало бы толпу, и какой, к черту, тогда устрашающий эффект на простой народ?

Телега катила по кривым и тесным улицам, где по обе стороны уже ждут высыпавшие из домов зеваки, все выкрикивают проклятия шерифу и желают, чтобы он горел в аду. Вряд ли кто знает, кто он и за что осужден, достаточно и того, что шериф, любой простой человек ненавидит представителей власти… как, впрочем, и любой барон.

Когда выехали на площадь, он смутно подивился обилию богато и ярко одетого народу. Знать прибыла на дорогих повозках, множество дам с блестящими под вуалью любопытными глазами, им дают протиснуться поближе к эшафоту, чтобы не пропустили ни того, как будут вешать и удавливать, ни как будут дробить кости. Да и само четвертование зрелищно, как отрубание головы, так и расчленение тела на части, женщины смотреть на такое просто обожают и млеют от восторга. Особенно любят наблюдать, когда грубо выдирают ногти и кричащей от боли жертве медленно отрезают пальца по кусочкам.

Уже появились торговцы пирогами, пряниками, вином, фруктами, торговля идет бойко, у наблюдающих за казнью всегда от возбуждения хороший аппетит и румянец на всю щеку.

Навстречу дул холодный ветер, и, пока доехал, Гай продрог до костей.

– Накиньте мне на плечи плащ, – прохрипел он. – Хол-л-лодно… я дрожу, а могут подумать, что трясусь от страха…

Стражник молча снял свою накидку, Гай кивнул с благодарностью, сразу ощутив защиту от холода.

Двое стражей помогли ему перебраться через борт телеги, но и на земле он едва передвигал ноги. На эшафот, к своему стыду, не смог подняться, ступеньки слишком высоки, а в цепях ослабел так, что страшился потерять сознание, что могут счесть признаком трусости.

Двое дюжих стражников помогли ему взобраться на помост, там уже ждут трое: священник, палач и судья. Ему помогли встать на площадку под виселицей, надели на шею петлю, толстую, пеньковую.

Священник молча перекрестил его, судья-экзекутор спросил громко:

– Есть что сказать?

Гай прохрипел:

– Молитесь за меня, люди… Я делал все, чтобы вы жили… хорошо…

В толпе раздались озлобленные крики:

– Вешайте скорее!

– Ублюдок!..

– Сразу вырвать ногти!

– Нет, сперва выколоть глаза и отрезать язык!..

– Всех шерифов бы так…

– А что, соберемся и всем кишки выпустим и намотаем на дерево…

– Нет, удавим собственными кишками!

Палач сделал помощникам знак, веревка на горле Гая натянулась, он инстинктивно задержал дыхание, его подняли еще выше, ноги оторвались от земли, он выдерживал сколько мог, затем дыхание вырвалось из груди с жалобным всхлипом.

Он начал задыхаться, в глазах потемнело, он ощутил, как теряет сознание…

…и почти сразу его опустили на деревянный помост, под восторженный рев толпы вылили на него ведро ледяной воды.

Он вздрогнул, цепи зазвенели. Палач сказал довольно:

– Готов, можно снова!

Веревку надели на шею, она натянулась, выворачивая ему голову, узел расположили умело, чтобы ни в коем случае не пережал сонную артерию, а то помрет сразу и тем самым избегнет жестокого наказания.

Ноги оторвались от земли, на этот раз добавилась острая боль в шее. Он долго задыхался, наконец чернота небытия охватила всего, и когда снова услышал голоса и ощутил, что лежит на дощатом помосте, он простонал сквозь зубы: еще одно повешение, а затем самое лакомое для толпы, когда ему будут дробить все кости и отрезать пальцы, заставляя его смотреть…

В третий раз он ощутил особенно острую боль в шее, взмолился, чтобы это был конец, вроде бы слышал, как что-то хрустнуло, вроде шейные позвонки…

Его долго приводили в себя, он слышал встревоженные голоса, а вдруг перестарались с удушением, он же не почувствует, когда будут расчленять, а это неправильно…

Затем голоса стали громче, донесся конский топот, ржание, лязг металла. Кто-то закричал озлобленно, донеслись суровые голоса стражников.

Он сумел приподняться на локте и посмотрел на толпу. Раздвигая ее, как стадо могучих кабанов камыш, к помосту пробивается группа богато одетых всадников, а впереди… принц Джон.

Прибывшие с ним рыцари окружили эшафот, обнажив мечи, а принц торопливо поднялся по ступенькам, Гай перехватил его озабоченный взгляд.

– Я успел? – спросил принц. – А то меня уговаривали пропустить перед дорогой еще по кружке вина…

Гай промолчал, во рту запеклось, он чувствовал, что вот-вот рука подломится, упадет и уже не очнется, усилием воли заставил себя держаться, а принц подошел к краю помоста и крикнул громко и мощно тем командным голосом, которые унаследовали все Плантагенеты:

– Я, принц Джон, объявлен королем Ричардом единственным его наследником и правителем Англии!

В толпе кто-то растерянно крикнул «ура», остальные злобно молчали, только косились на рыцарей с мечами в руках и дюжих стражников с копьями.

Принц Джон сказал саркастически:

– Вижу, все вы мне безумно рады. Ну, а я, в честь своего возвращения в Англию, милостиво дарую жизнь и свободу этому осужденному!..

Судья угрюмо пробормотал:

– Но, ваше высочество, суд осудил его и вынес приговор…

Принц ответил беспечно:

– А я воспользовался своим правом помилования!.. У вас что-то еще?

Судья нехотя поклонился.

– Ваше высочество…

Принц повернулся к Гаю, покачал головой, Гай увидел в его глазах глубоко запрятанное сочувствие, но принц тут же помахал рукой одному из рыцарей.

– Сэр Ванвиг, заберите этого человека и доставьте в мои покои. Я по своей милости хочу сам узнать, в чем его вина. Если он преступил закон, то назначу ему наказание вдвое большее!

Рыцарь взбежал на помост, коротко поклонился.

– Ваше высочество, все будет сделано, как вы сказали.

– Рассчитываю на вас, сэр Ванвиг.

Глава 12

Через час Гай, уже освобожденный от цепей, вымытый и облаченный в дорогую чистую одежду, был доставлен в покои принца Джона, его заботливо усадили в кресло, куда указал принц, и ушли.

Принц сам расставил по столу серебряные чаши с изумрудами по ободку, налил французского вина, что явно привез с собой, придвинул на край стола к Гаю.

– Оживайте, сэр Гай, – посоветовал он. – Я еще на вас не наездился. Я еще крови попью, попью…

Гай сказал слабо:

– Как у вас?

– С Ричардом? – перепросил принц. – Да, встретились мы с ним в доме местного архиепископа, долго говорили. Я все объяснил, а Ричард… ну, не совсем же он дурак? Хотя его и называют королем с сердцем льва и головой осла. Словом, он все понял и даже назначил именно меня своим наследником. Хотя, конечно, если бы заглянул к своей жене на Кипр, то, может быть, у него и появился бы законный сын…

Гай держал обеими руками чашу, она все еще вздрагивает в его ладонях, спросил только для того, чтобы спросить:

– А что ему мешает?.. Жена, по слухам, молодая красавица…

– Нетерпение, – объяснил принц. – Он рвется завоевать Францию, потом снова ринуться на Восток и все-таки вернуть Иерусалим христианам. Нет времени, чтобы ехать на далекий Кипр…

– Ваша мать Алиенора, – напомнил Гай, – сама участвовала в Крестовом походе.

Принц посмотрел на него косо.

– Вы насчет ее отряда амазонок?.. Ну, наша мать вообще уникальный человек. Тоже искала приключений… А вот я урод в семье. Не поверите, но мечтаю войти в историю Англии как король, который… не воевал! У нас почему-то великими считают тех правителей, которые убили массы людей, сожгли города, сделали непригодными для жилья земли. И чем больше король убьет людей, тем больше его слава, тем больше о нем говорят и пишут…

Гай пробормотал несколько ошалело:

– А как же борьба за наши земли во Франции?..

Принц поморщился.

– Если честно, то какие они наши?.. Мы оттуда ушли двести лет назад. Наши земли теперь здесь. Англия – наша земля. Ее надо сделать лучшей страной в мире! Но, конечно, я вам такое не говорил, это так… скажем, шуточки слабовольного и трусливого брата великого короля, что уже в который раз уводит из Англии почти всех сильных и здоровых мужчин, а возвращается ни с чем и без них, оставив их кости гнить на чужбине. Да и то не сам возвращается, а выкупаем, снимая с населения последние штаны… Вы хоть знаете, что на выкуп моего любящего повоевать братца пришлось отдать двухлетний доход всей Англии?

Гай пробормотал:

– Да, знаю…

– Вы снова скажете, – бросил принц сердито, – что я редкостная сволочь, но все равно считаю и могу повторить, что не только мой брат Ричард, но вообще ни один человек в мире не стоит, чтобы за него отдавали двухлетний доход Англии, обрекая население на нищету и голод.

– Ваше высочество…

– Что? – спросил принц люто. – Что дальше? Продолжать отвоевывать у Франции те дурацкие земли, которые якобы принадлежат нам?.. Да мы сейчас, после той разорительной войны, в такой дыре, что да, нам только воевать!..

– Ваше высочество, – сказал Гай смятенно, – я не знаю, что сказать.

Принц Джон сказал уже мягче, быстро успокаиваясь:

– Ну да, все верно, мой брат вроде бы имеет права на некоторые земли во Франции, однако… черт, ну почему для меня это понятно, а все смотрят на меня, как на сумасшедшего? Ну не понимаю я, почему для защиты этих призрачных прав надо собирать огромную армию, ввергая страну в нищету, сажать на корабли и перевозить во Францию, где и начинать кровопролитнейшую войну, что тянется и тянется… и неизвестно, кончится ли?

– Ваше высочество…

Принц прервал:

– А знаете, что он ослабил север Англии, когда всего за десять тысяч марок серебра освободил от вассальной зависимости Шотландию?.. Теперь она свободна и бесконтрольна, что помешает ей собрать войска и ударить нам в спину?.. И это все было сделано только ради того, чтобы собрать пятьдесят тысяч сильных и здоровых мужчин, одеть, обуть, вооружить, перевезти через море и… погубить их там всех?

Гай сказал с неудовольствием:

– Ваше высочество, зачем же так?.. Погибли не все? И теперь не погибнут.

Принц саркастически улыбнулся.

– Ну да, ну да, я знаю. Где-то тысяч пять попали в плен, они проданы на галеры. А там долго не живут… Думаете, этот поход будет счастливее?

Гай сказал упрямо:

– Я же вернулся? Вернутся и другие.

– У вас девять жизней, – сказал принц, – нет, уверен, больше. Потому вы и сделали так много. И, надеюсь, сделаете еще больше. Я почему-то уверен, что этот пустячок с повешением и четвертованием вас не сильно расстроил?..

Гай провел рукой по горлу, где кожа в лохмотьях от грубой веревки, любое прикосновение отзывается болью.

– Да как сказать…

Принц сказал с воодушевлением:

– Я так и знал, для вас это только веселое приключеньице! Вы же их искатель? Вот и нашли!.. И еще будут, обещаю.

– Ну, спасибо, ваше высочество… Вы так обрадовали, так обрадовали, что просто теряюсь, что и сказать…

Принц великодушно отмахнулся.

– Не нужно благодарностей, я скромный. Я велел вас пригласить сюда еще и потому, что хочу возложить на вас…

Гай вскрикнул в испуге:

– Ваше высочество!

Принц сказал успокаивающе:

– Всего лишь расширить ваши полномочия, шериф. Вы сами очень хорошо сформулировали их как «военную необходимость». В самом деле, в какие-то моменты бывает так, что констебли уже не справляются с разбоем, нужно вводить воинские части. Вот вы имеете право по своему усмотрению брать под командование воинские гарнизоны городов и дружины лордов, чтобы быстро гасить мятежи. А теперь, внимание, главное: вы вправе вторгаться в соседние графства, преследуя разбойников, настигать и наказывать их там, не дожидаясь помощи или разрешения местных властей!

Гай пробормотал встревоженно:

– Ваше высочество, это что-то уж чересчур… За такое меня не только четвертуют, а даже не знаю, что сделают!

– Надо, шериф, – сказал принц. – Понимаете, надо. Почему, ну почему никто не говорит о том, что править графствами нужно поручать тем, кто сможет править умно и достойно, а не тем, кто больше заплатит за эти должности?.. Все вроде бы это понимали, но никто не решился сказать это моему брату. Теперь все понимаем, что он совершил большее зло, чем просто обобрал всю страну! Эти люди во главе земель уже восстановили против себя население, начинаются бунты, мятежи, восстания… В результате вспыхнет кровавая гражданская война, которой не будет конца и краю, а затихнет не раньше, чем сами же утонут в крови…

Гай сказал мрачно:

– И тогда приходи и бери нас голыми руками… Как вам показался король Ричард? Мне почудилось, сильно изменился.

– Изменился? – изумился принц. – Разве такие могут меняться? Все так же красив, статен, высок и чудовищно силен… Это делает его народным любимцем. Простые люди обожают силачей, больше всего о них и рассказывают. Я знаю, мне докладывают, какие слухи ходят о моем братце… Что он с народом пьет вино и орет с ним веселые песни… как будто он знает хоть слово на английском!

– Ваш высочество, – напомнил Гай, – вы это уже говорили.

Принц вскинулся, посмотрел зверем.

– Говорил! – сказал он зло. – Думаете, у меня память слабеет? Это во мне заноза сидит: по-английски ни слова, а с простым народом общается! И никто даже не задумывается, что такое невозможно!.. И вообще, сэр Гай, могли бы подхихикнуть королю. Все так делают!.. Приятные такие люди, хорошо с ними, уютно. Жаль, ни на что не годные.

Когда Гай подъехал к Ноттингему, из замка высыпали как стражи, так и слуги. Все смотрели с жадным ожиданием.

Беннет спросил первым:

– Ваша милость… что с отчетом?

– Отчетом? – переспросил Гай в удивлении. – А что с ним может быть?.. Генеральный прокурор в восторге, генеральный судья чуть в зад не целовал, так всем понравилось… потом меня на телеге катали бесплатно. Чуть было там в Лондоне и не остался, да принц Джон велел возвращаться и служить Англии дальше. Правда, полномочия расширил. Теперь можем вторгаться и к соседям.

– Ура, – сказал Беннет, – везет вам с поездками!

– Да, – согласился Гай. – Везет. Еще как везет. Давайте рассказывайте, что натворили…

В графстве разбойничьих шаек становится все больше, Беннет и Аустин почти удвоили дружину, с ворами расправляются на месте, но народ потерял всякий страх, не боится даже виселицы…

– Что ж, – сказал Гай, – будем выжигать эти гнезда без остатка.

А из Франции пришли вести, что королю Ричарду жители норманнского Барфлёра оказали восторженную встречу. Это у них он провел все детство и юность и полагает родиной Нормандию, а не какую-то там далекую и чуждую ему Англию. Это там тремя месяцами раньше в соседнем Лизье встретился в доме архидиакона Иоанна д’Алансона со своим младшим братом принцем Джоном, долго выслушивал ответы, что тот сделал и почему сделал, признал правоту его решений и впервые назначил именно его своим наследником, а своих возможных детей поставил в очередь на трон за братом, который так умело управляет этой далекой страной с населением, говорящим на тарабарском языке.

И вот теперь принц снова на троне, однако теперь ему не мешают никакие приставленные следить за ним архиепископ или канцлеры…

А еще во Франции Ричард сделал то неслыханное, что для Англии самое обычное дело: велел составить список мужчин всего населения английских территорий Франции, названный «оценка сержантов», что могли бы в случае острой необходимости срочно пополнить армию короля.

За это время король Филипп осадил Вернёй, но тут же поспешно отступил, едва получил сведения о появлении вблизи Ричарда. А Ричард захватил хорошо укрепленный замок Лош в Турени, продвинулся вперед и стал большим лагерем вблизи Вандома, огородив его по английской традиции высоким частоколом и глубоким рвом.

Еще через месяц Гай узнал, что Филипп разграбил Эврё, богатый французский город, но осмелившийся быть во владениях Ричарда, отправился на юг и остановился тоже вблизи Вандома.

Ричард тут же поднял войска навстречу. При Фратевале произошла жестокая битва, французы потерпели страшное поражение, бежали, Ричард долго преследовал бегущих, и только чудо помогло королю Филиппу избежать плена. После этой битвы он запросил перемирия, на что Ричард милостиво ответил согласием.

Гай еще удвоил свой отряд, Беннета и Аустина назначил офицерами, пообещал возвести в рыцари, как только приведут графство к миру и спокойствию.

Из монастыря наконец привезли доспехи. Беннет ахнул в восторге, а Дарси чуть не облизывал каждую часть, легкую и блестящую, однако монах скромно заверил, что эта сталь крепче, чем на доспехах самого короля Ричарда.

– Ваша милость, – уговаривал Аустин, – ну постойте малость столбом, каким вы иногда и бываете, мы их тут и проверим…

Дарси суетился больше всех, помогая подгонять и прилаживать, он же и сказал с восторгом:

– Ваша милость, вы как в кольчуге!

– Это как? – спросил Гай.

– Двигаетесь так же легко, – объяснил Дарси с завистью, – но не найти места, куда всадить стрелу! Ни единой щелочки, как ни сгибайся…

Гай проворчал довольно:

– Хорошо. Самое время испытать их в действии. Я получил, как уже говорил вам, от принца Джона самые широкие полномочия… Теперь нас ничто не остановит, даже если разбойники по своей привычке перейдут в лесу границу между графствами!..

На другой день они выехали к деревне Локтевая, она подступает пашнями к лесу, именно в ней чаще всего появляется Робин Гуд. Крестьяне говорили, что заходит туда совершенно свободно, хотя и под охраной из четырех-пяти самых крепких из разбойников.

Они втроем остановили коней на пригорке, он осмотрел окрестности и поморщился. Крестьян можно понять, до королевской власти далеко, а разбойники рядом. Чуть что, этот Робин Гуд появится сразу и спросит, в самом ли деле обещали помогать проклятой власти?

– Ждите здесь, – велел он. – Я только скажу крестьянам пару слов, и поедем дальше.

Беннет сказал предостерегающе:

– А вдруг там как раз разбойники?

Гай ухмыльнулся.

– Боишься, спугну?.. Ждите!

Он развернул коня и быстро пустил с холма. Земля загудела под копытами, он наслаждался встречным ветром, таким родным, насыщенным запахами прелой земли, сочных трав и толстых корней, важно выползающих из-под земли, словно сытые толстые змеи, возжелавшие погреться на редком здесь солнышке.

Глава 13

В деревне притихли, сильный и вооруженный человек всегда опасен, Гай ощутил укол в груди, что человека с мечом даже здесь, на родине, рассматривают не как защитника, а как нечто опасное, что бросится грабить и насиловать.

– Слушайте все! – прокричал он, остановив коня на самом вытоптанном месте, где явно собираются местные. – Как те, что спрятались за заборами, так и те, что прячутся в домах!.. Я, шериф Гай Гисборн, представляю здесь верховную власть, данную мне самим королем Ричардом Львиное Сердце через его брата принца Джона!.. Я должен бороться за право и справедливость, но я вижу, как тяжело вам живется… и понимаю, что многих толкает идти в разбойники крайняя нужда!.. Потому я объявляю всем амнистию, полную и безоговорочную! Все, кто разбойничали и грабили, могут вернуться к мирному труду, никто не смеет их преследовать или требовать возмещения. Это обещаю я, королевский шериф!.. Кроме того, я, совершивший паломничество к Святому Гробу Господню, торжественно обещаю, что если вожак разбойников Робин Гуд выйдет ко мне… сегодня или в ближайшее время, я поговорю с ним и не арестую! Он волен будет вернуться в лес! В этом клянусь своей честью, своим именем и этой службой на благо Англии!

Никто не ответил, словно он в мертвом поле, только слышно было, как в ближайшем сарае квохчут куры.

Он повернул коня и вскачь вернулся к бейлифам.

– Поехали, – сказал он коротко.

Аустин пустил коня за ним молча, а Беннет поинтересовался в спину:

– Неужто верите, что придет?

Гай помотал головой.

– Не верю. Но кто-то из разбойников может одуматься.

Беннет догнал, поехал рядом, в темных глазах, запавших под выступающие надбровные дуги, сомнение разгоралось все ярче.

– А это входит в полномочия шерифа? – спросил он. – Хильд не говорил, что шериф может прощать и миловать.

– В самом деле?

– Точно, ваша милость! Напротив, в его книгах только насчет карать и еще раз карать! Иной раз так вообще выжигать огнем целые города, а то и топить целиком! Так что если и повесите кого лишнего, то это вообще мелочь…

Гай пробормотал:

– Вообще-то любой человек может карать и миловать…

– Ваша милость, то человек!

– А я кто?

– Вы – шериф, – ответил Беннет твердо.

Гай покосился на помощника.

– Там сказано другое, – буркнул Гай, он сам чувствовал, что вроде бы перебрал с полномочиями, но теперь уже отступать поздно, – шериф обязан поддерживать мир и спокойствие в графстве!..

– Но… амнистировать… гм…

– Поддерживать нечего, – ответил Гай раздраженно. – Сперва нужно его создать!.. По всей стране разруха, голод, народ уходит в разбойники… Если с этим лесным братством не покончить разом, то я даже не знаю, что начнется! Но покончить можно двумя путями.

Беннет кивнул.

– Понял.

Он надолго задумался.

Гай в самом деле не ждал, что кто-то из разбойников откликнется, но на следующий день в замок пришел крестьянин и сообщил, что Робин Гуд готов встретиться с шерифом для разговора на опушке возле Громового дуба.

– Что за дуб? – спросил Гай.

– В него попала молния, – объяснил крестьянин. – Он весь черный, обгорелый, но наверху ветки уже зеленые. С другими не спутать, крупнее разве что дуб Одина, но тот далеко в лесу, а этого видно даже из деревни!

– Что еще сказал? – спросил Гай. – Как выглядит этот Робин Гуд?

Крестьянин поклонился.

– Ваша милость, больше ничего не сказал. А выглядит… как все мы. Пониже вас, но руки вроде длиннее. Одевается обычно в зеленое, так легче прятаться. Вы его не увидите, так что лучше в лес не заходите.

– А как же…

– А поговорить можно издали, – объяснил крестьянин. – А то Робин либо выстрелит в вас, либо вам придется с ним на ножах драться.

На другой день в условленное время Гай, предупредив своих, чтобы за ним не следовали, отправился к лесу. Выезжая через ворота, успел увидеть, что Беннет и Дарси седлают коней, но смолчал и пустил коня в галоп.

В двадцати ярдах от дуба он остановил коня, огляделся, крикнул:

– Шериф Гай Гисборн здесь! Я жду Робина Гуда!

Он смотрел в сторону огромного толстого дуба, обезображенного молнией, однако голос раздался из-за кустов в трех шагах левее.

– Я тоже здесь. Опаздываете, шериф.

Гай сказал громко:

– Это ваше солнце торопится закатиться, а мое только поднимается.

– Гордо сказано, – крикнул невидимый разбойник, – и красиво. Гордые люди рыцари, верно? Говорите, шериф. У меня тоже есть к вам интересное предложение.

– Какое?

– Сперва вы, – напомнил голос из кустов.

– Мое предложение простое, – сказал Гай. – Несмотря на все преступления, убийства и грабежи, я предлагаю вам амнистию, чтобы вы могли вернуться к мирной жизни, где вам ничто не угрожает. Пора перестать отнимать у других выращенное их руками, пора выращивать самим!

Голос ответил немедленно, словно разбойник слышал это много раз и успел приготовить доводы против:

– Страна в руках угнетателей-норманнов! Все лучшие люди Англии должны бороться с поработителями! Я не могу вернуться к мирной жизни, потому что сражаюсь за справедливость!

– Грабить, – ответил Гай, – разве справедливо?

– Я граблю богатых, – отрезал разбойник уверенно. – Их богатство нажито на обмане! Они сами грабители.

Гай сказал строже:

– Ты уже трижды ограбил сборщиков налогов. Ладно, молчу, что это государственное преступление, что карается по всей строгости… но ты считаешь справедливым отнять собранное с сотен людей и оставить себе?

Разбойник ответил без запинки, словно уже предвидел такой вопрос:

– А я буду отдавать эти деньги на благие дела!

– Какие? – спросил Гай.

Ему показалось, что разбойник чуть замялся с ответом.

– Ну, например, мы выкупим нашего короля Ричарда. Говорят, он снова попал в плен…

Гаю показалось, что ослышался, чересчур чудовищно, наконец возразил:

– Но как? Даже если бы он попал в плен, хотя это не так, он одерживает победу за победой, как ты провез бы деньги во Францию? Как разбойник, никогда ничего не знавший, кроме Шервудского леса, вообще выберется из Англии и доберется до резиденции французского короля?

Робин Гуд захохотал:

– Не знаю. Но идея хороша, верно?

Гай сказал понимающе:

– Придумал только что?.. Хорошо, а почему считаешь налоги грабежом?

– Потому что грабеж! – отрезал Робин Гуд. – Люди собирают урожай, а потом приезжают откуда-то чужие люди и забирают часть! Или требуют деньгами. Я хочу, чтобы в наших деревнях жили, как сами хотят! И чтоб никто из пришлых, власть это или не власть, нам не указывал. Нам вообще не нужна никакая власть, мы и без нее проживем.

Голос звучал громче и воинственнее, Гай как воочию увидел его раскрасневшееся лицо, вспыхнувшие огнем глаза.

Он прислушался, кусты шелохнулись за это время в двух местах, от ближайшего идет слабый запах жареной свинины, а от второго – яичницы с беконом.

– Мне кажется, – проговорил он, – ты говоришь искренне.

Из кустов донесся сердитый выкрик:

– Ну, конечно!

– И ты полагаешь, что так жить правильно?

– Это справедливо, – отрезал разбойник.

Гай кивнул.

– Вряд ли ты знаешь, что здесь когда-то жили кельты, именуемые скоттами. Именно так жили, как ты говоришь. Мирно, счастливо и никому не платили налогов. И знаешь, что с ними стало?

Голос из кустов ответил настороженно:

– Скажите, сделайте милость.

– Пришли неведомые римляне… перебили часть скоттов, изнасиловали их жен и дочерей, а оставшихся обложили тяжелым налогом, и скоттам пришлось платить этим чужакам из-за моря. Римляне собирали налоги несколько сот лет, а потом вернулись в свою далекую страну, но скоттам недолго пришлось жить привольно. Пришли англы и саксы, перебили остальных скоттов, изнасиловали оставшихся жен и дочерей, а уцелевших обложили тяжелым налогом.

Разбойник возразил:

– Англы и саксы? Нынешние?

Гай сказал мирно:

– Дослушай сперва. Сами англы и саксы жили мирно и счастливо, никому не платили налогов, как вдруг на берега Англии начали высаживаться одни за другими викинги. Норвежцы, датчане… И все избивали англосаксов, насиловали их жен и детей, облагали тяжелым налогом. Наконец король англов Альфред догадался обложить население «датским налогом», это был первый налог для защиты Англии от чужаков, да только запоздал… Датчане вообще несколько раз захватывали всю Англию, и представляешь, что всякий раз делали с англосаксами!.. Потом все постепенно утихомирилось, датчане отхватили себе треть Англии, мы как раз в ней живем, постепенно перероднились с местными, и вот уже вроде бы снова один народ…

Разбойник буркнул:

– Ну, слава богу, а то такие страсти рассказываете…

Гай покачал головой.

– Да? Как будто тебе деды не пересказывали, что однажды на берега Англии высадились викинги, успевшие до этого захватить часть Франции и превратившиеся там во французов, хотя так и остались норманнами. Эти норманны захватили Англию, англосаксов избивали, их жен и дочерей насиловали, все земли норманны объявили своими и раздавали только норманнам или тем саксам, кто пришел, встал на колени и поклялся служить королю норманнов… Даже сейчас кое-где тлеет старая ненависть к захватчикам, хотя норманны и англосаксы уже слились в единый народ.

Разбойник спросил настороженно:

– И к чему это знать мне?

– Если не платить налоги, – продолжал Гай тоже громко, разбойник повышает голос, чтобы его слышали и за дальними кустами, – то придет какой-нибудь свирепый народ, перебьет треть англичан – а теперь уже норманны и саксы просто англичане! – изнасилует наших жен и дочерей, а остальных объявит рабами!.. Налоги идут, чтобы содержать армию, что охраняет берега, чтобы строить флот, мы же остров!.. На собранные налоги прокладываем новые дороги, строим школы, просвещаем народ…

Из-за кустов донесся раздраженный голос:

– Школы… кому нужно, чтобы наши дети читали? Это дело монахов. Мужчина в грамоте не нуждается. Да и дороги… Пока наши деревни окружены болотами, сюда сборщик налогов приходит раз в год, а если будут хорошие дороги, эти кровопийцы потянутся друг за другом каждый месяц…

Негодование его показалось Гаю искренним, но сразу же мелькнула мысль, что сборщики налогов – конкуренты, мешают собирать дань с крестьян единолично, так что да, негодование искреннее, но не совсем чистое.

– Ты силен и смел, – сказал Гай, – и у тебя хватает отваги бросить вызов власти. Такие люди могут стать источником больших неприятностей, но могут принести и большую пользу. Я еще раз предлагаю тебе от имени короля полное прощение… если оставишь ремесло разбойника и вернешься к мирной жизни.

Робин расхохотался так искренне и заразительно, что настороженные уши Гая уловили, как за кустами кто-то хихикнул в ответ.

– Зачем?

У Гая на языке вертелось, что все разбойники заканчивают плохо, но храбрый такое пропустит мимо ушей, сказал спокойно и как можно более убедительно:

– Грабить – нехорошо. Разве это новость?

– А если ничего другого не остается? – возразил незримый разбойник. – К тому же не я начал! Норманны пришли, ограбили и… остались. И все еще грабят, только теперь это называется налогами.

Гай тяжело вздохнул.

– Знаешь, – проговорил он без особой охоты, – ты вообще-то прав и… не прав. Да, норманны власть захватили силой. Но теперь поддерживают порядок в стране и защищают от таких же, лакомых на чужое. Если даже, допустим, удалось бы великой кровью сбросить «иго норманнов», то взамен пришлось бы самим делать то же самое: налоги, армию, дороги, суды, местные отряды по охране порядка…

– А если нам не нужны никакие чужие суды?

Гай развел руками, вздохнул.

– Ладно, – проговорил он медленно и как можно более дружелюбно, – я не жду, что ответишь вот так сразу. Над таким нужно серьезно подумать. Давай вернемся в свои норы, а недели, как думаю, на размышления хватит.

Разбойник расхохотался.

– Недели? За неделю можно ограбить всю Англию. А теперь выслушай мое предложение. Я оставлю тебе жизнь и запрещу другим по тебе стрелять. Ты можешь вволю охотиться в моем Шервудском лесу, но я хочу, чтобы мы не враждовали, а помогали друг другу.

Гай спросил с интересом:

– Как?

– Ты как шериф знаешь, когда приезжают сборщики налогов, а также знаешь, сколько собрали, когда и какой дорогой поедут обратно. Это наши деньги! Я имею в виду, деньги ноттингемских деревень! Они должны остаться у нас, этот прожорливый Лондон все сожрет, сколько ему ни дай!.. Мы сможем честно делиться, деньги и тебе нужны, замок у тебя больно бедный… Подумай, сколько ты можешь купить на эти деньги! Грабить тебе не придется, только сообщай нам, все сделаем сами.

Гай признался:

– Заманчивое предложение. Как подумал о таких деньгах – дух захватило. Но все-таки между нами есть разница. Нет, не в том, что ты простолюдин, а я – рыцарь, церковь говорит, все равны перед Богом… Разница в том, что я постоянно думаю об интересах Англии, а ты даже не знаешь, что это. Тебе знакомы только свои две-три деревни, ты готов отстаивать их интересы, а непонятная какая-то Англия, да пошла она к чертям… Верно? Так вот, твое предложение меня не заинтересовало. А над моим подумай.

В ответ раздалось злое:

– Будь здоров, шериф! В следующий раз встретимся иначе!

Зеленая масса кустарника на миг колыхнулась, словно стоячая вода старого болота, в которую бросили камень, и снова все затихло.

Гай повернул коня, Беннет и Дарси держатся в десятке ярдов, настороженные и готовые пустить коней ему на помощь.

– Чего приехали? – буркнул он.

Беннет сказал скептически, проигнорировав вопрос, который не требует ответа:

– Смотрел я на вас, ваша милость, и даже неловко стало…

– Чего?

– Да за вас неловко, – пояснил он. – Вы так распинались о пользе для страны, о необходимости налогов! Все равно что уговаривали бы волка не есть мяса, а перейти на траву.

Гай посмотрел на него этим самым волком.

– Думаешь, – рыкнул он, – сам не знаю?

– Так… зачем?

– Там, за кустами, прятались с десяток головорезов, – объяснил он, – и все держали меня на прицеле. Я говорил для них. Вдруг кто-то одумается, бросит разбойничать и вернется к мирному труду?

Дарси бросил на него короткий взгляд и тут же уронил, а Беннет спросил чуточку удивленно:

– И что… в самом деле в это верите?

– Верю, – ответил Гай. – И потому, когда пойдем выжигать эти осиные гнезда, я буду чист перед Господом, я же предупреждал!

Беннет поглядывал на него искоса, словно неловко видеть чистое прекрасное лицо крестоносца, одухотворенное просветленной великой идеей.

– Да, – пробормотал он, – да… главное, чтобы совесть была чиста… Или чтоб мы верили, что чиста…

Глава 14

Он облачился в полные рыцарские доспехи монастырской выделки, Беннет затянул ремни на спине, укрыл щитками и, отступив на шаг, охнул в восторге. Новенькие доспехи сияют, как яркое солнце, а подогнаны лучше, чем чешуя на крупной рыбе.

– Куда там стрелам, – сказал он в почтительном восторге, – даже вода, наверное, не проберется, так все плотно…

Аустин молча сопел у правого колена, проверяя, как двигаются щитки, потом тоже поднялся и заулыбался во весь широкий рот.

– У самого короля Ричарда таких нет, – сказал он авторитетно. – Вот уж видно, с любовью сделаны! Комар нос не просунет…

Гай сказал довольно:

– Это скоро проверим. А вы берите отряд и действуйте, как договорились. Дарси, вели седлать коней, сперва едем к графу Вальтеру.

Граф Вальтер Тубах вышел из башни все такой же надменный и величественный, но, завидев Гая, заулыбался и, сбросив спесь, обнял, как старого друга.

– Ну что вы так долго?.. – спросил он с радостным нетерпением. – Это ваш оруженосец?

– Дарси Такерд, – представил Гай. – Сын знатного лорда, сперва служил у барона Тошильдера, но суровый отец заставил пойти служить мне.

Дарси отвесил учтивый поклон графу, схватил за уздцы обоих коней и бегом повел в сторону конюшен.

Граф проводил его задумчивым взглядом.

– Дивные дела, – сказал он. – Так вот, шериф, мир меняется, но не в нашу пользу!

– Ваша светлость?

– Помните, – сказал граф, – я бахвалился, что мои дружины постоянно объезжают владения и вовремя пресекают разные злодейства?

– Это было не бахвальство, – возразил Гай. – Ваши люди умело поддерживают порядок!

Граф покачал головой. Крупный, с широким лицом и тяжелой нижней челюстью, он в первый раз показался Гаю олицетворением мощи удельных лордов, которым не нужны ни король, ни соседи, но сейчас в глазах проскакивает странная неуверенность, бравые усы опустились, а всегда выбритый до блеска подбородок ощетинился короткими толстыми волосками.

– Увы, мой друг…

Гай спросил встревоженно:

– И у вас уже?

Граф сказал удрученно:

– Верно, сэр Гай. Разбойников слишком много. Страна разваливается, дорогой друг! И многие лорды, к сожалению, даже тайком поддерживают это вот… Чем больше разруха, тем у них больше власти…

– У меня уже восемьдесят человек, – сказал Гай. – Не рыцарская выучка, конечно, зато не капризные, дисциплинированные, приказы выполняют. Если вы еще не передумали, общей облавой нам будет намного проще погасить как большой пожар, так и мелкие очажки.

– Я готов, – воскликнул граф. – Сейчас же пошлю собирать дружину…

Гай сказал мягко:

– Ваша светлость, не сейчас. Через три дня. Я дал разбойникам возможность раскаяться в содеянном и встать на мирный путь.

Граф дернулся, отшатнулся, глаза полезли на лоб.

– Разбойникам? Которые убивали, насиловали, жгли дома и посевы?

Гай сказал с неловкостью:

– Ваша светлость, я исходил из того, что не все они прирожденные злодеи. Кто-то встал на преступную тропу из-за нищеты, несправедливости властей, обиды, соблазнившись легкой добычей… Да, все они в обычных условиях заслуживают виселицы, но сейчас… мы в самом деле на краю пропасти. И если есть хоть малейшая возможность вернуть этих людей на поля и огороды, то лучше именно так, чем перебить их всех, потеряв часть наших… Мы простим в виде исключения, потому что… это уже массовое движение, ваша светлость. Обычные аресты неприменимы.

– Гм, но ваш путь…

– У меня два пути, – объяснил Гай. – Либо амнистия, либо… если ее не примут – истребление. Не вникая в степень вины и убивая как виновных, как и тех, кто к ним просто в гости зашел.

Граф задумался, сказал во вздохом:

– Пойдемте в зал, дорогой сэр Гай. За кубком доброго вина обсудим подробнее. Вы говорите так уверенно, словно вы не просто шериф графства…

Гай засмеялся с неловкостью:

– Вы удивительно прозорливы, ваша светлость. Принц в самом деле наделил меня добавочными полномочиями, однако… я даже не знаю, как это объяснить… Если я перегну палку слишком уж, то меня самого обвинят и повесят. А вот где и насколько перегибать, чтобы суметь потом оправдаться, я должен решать сам.

Граф сказал сумрачно:

– Принц, как всегда, изворотлив и чересчур хитер. Заставляет делать грязную работу, но отвечать за нее не желает?

– Да, вроде того.

В зале им придвинули кресла, слуги моментально засуетились, на столе как будто сами по себе появились блюда с ломтями жареного мяса и подогретого хлеба, а затем и наполненный кувшин, ноздри Гая уловили аромат дорогого вина.

Некоторое время ели молча, запивали вином, затем Гай услышал высоко на лестнице шелест, вскочил и вовремя успел галантно свести леди Вильгельмину в зал и препроводить к столу, где сам отодвинул, а затем придвинул кресло.

Она царственно уселась, ее прекрасные глаза внимательно оглядели его с головы до ног.

– Вам нужно пить отвар шиповника, сэр Гай, – посоветовала она.

– А что со мной не так? – спросил он. – Чем я не нравлюсь вам на этот раз?

– Шелудивостью, – пояснила она. – У моей собачки было такое же раздражение, как у вас на шее, так моя сестра Сюзанна ее отпоила шиповником. У нее все прошло. А у других, бывает, расходится по всему телу.

– Ваша сестра такая заботливая, – пробормотал он и невольно коснулся кончиками пальцев горла, где веревка палача протерла кожу до крови.

– Очень, – ответила она самодовольно. – Она приедет к нам через три дня, но вы можете не рассчитывать! Она вас ненавидит.

– Я ни на что не рассчитываю, – возразил он.

– Правильно, – сказала она. – Вы опять собираетесь идти ловить этого борца за свободу?

– Борца… – переспросил он в недоумении, – ах да, этого вашего Робина Гуда?

Она окинула его взглядом, полным презрения.

– Вы даже не представляете, кто этот Робин Гуд на самом деле!

Гай ответил настороженно:

– Разбойник.

Она вскрикнула с торжеством:

– Ничего вы не знаете!.. На самом деле он сын Ричарда Львиное Сердце… единственный его сын, хотя и бастард! И пусть его мать простая крестьянка, но он… он исполнен благородства!

Граф хмыкнул и продолжал отхлебывать вино молча, Гай застыл ошалело, а леди Вильгельмина смотрела с победным выражением в глазах.

– И откуда, – спросил он, – вам такое стало известно?

Она фыркнула с непередаваемым презрением.

– Уже начали расследование?

– Просто любопытно, – ответил он.

– Ну да, – заявила она, – а как только я назову имена, вы сразу же их в свою инквизицию?

Он ответил мирно:

– Вы правы, я действительно придерживаюсь инквизиционного метода, что означает неведомый вам суд присяжных. Вы с таким восторгом рассказывали в прошлый раз о поединках Божьего суда, что я уж готов был поверить, что Господь в самом деле дает победу правому, а не более сильному и умелому с оружием. Но, увы, я участвовал в больших боях, чем вы можете себе представить, и знаю… побеждает тот, вы, наверное, не поверите, кто сильнее!.. Так что вы зря так про инквизицию. Расследование двенадцатью присяжными всегда лучше, чем зависеть от прихоти барона, что прокурор, защитник и судья в одном лице, да еще и палач…

Она наморщила нос, в ее прекрасных глазах разгорался гнев.

– Вы напрасно стараетесь обмануть меня этими новомодными штучками насчет суда присяжных! Никогда тупая и неграмотная чернь не сможет судить правильно!

Он возразил, защищаясь:

– Леди Вильгельмина, я с вами полностью согласен! Я сказал только, что двенадцать человек решат точнее, чем один.

– А если один умнее, чем все двенадцать?

– Согласен, – ответил он, – но если его перед судом похвалят за красивую походку, он может вынести более мягкий приговор, а если обольют помоями – вынесет жестокий… А вот с двенадцатью так не пройдет. Они друг друга уравновесят. Потому ваш Робин Гуд… просто разбойник. И через три дня ему придется очень несладко.

– Вы его не найдете!

– Найдем, – ответил он мирно. – Его лагерь находится в двух милях от села Сосновое строго на восток. Там его и поймаем. И, конечно, повесим.

Граф посмотрел на него внимательно, по лицу пробежала легкая гримаска неудовольствия.

– Вы его не поймаете, – заявила она уверенно. – Как только он добудет бумаги, в которых король Ричард уже признал его своим сыном, он может претендовать на трон!

Гай вздохнул, скривился, но не знал, что и сказать в ответ на такую дурь.

Граф отставил кубок, подумал, налил себе еще и сказал сиплым голосом:

– Месяц назад я слышал, что этот Робин Гуд – герой Крестового похода. Неделю назад он уже стал рыцарем, что вернулся из Палестины, но его замок захватили злые… в общем, какие-то злые. Он не стал обращаться в суд, что было бы естественно, а ушел в лес. А сейчас уже повысил себя до сына короля… Интересно, кем станет завтра? Сыном Иисуса Христа?

Она презрительно наморщила прелестный носик:

– Язвите, язвите!.. Но когда он сядет на трон, тогда увидите, что я была права!

За три дня подтянулись отряды из дальних земель графа Вальтера, все прекрасно подготовленные рыцари. Сперва, правда, фыркали, когда им объясняли задачу, но всех утешил Гай, объяснив, что никакой канители насчет арестов и предания суду, просто рубить, как если бы наткнулись на большую стаю волков. Трупы оставлять там, где упадут, никаких дознаний и опознаний.

На призыв графа откликнулись также его соседи бароны Трейн и Мильдер, а также примкнувшие то ли к веселой забаве, то ли к настоящей боевой операции лорды Мартин Бирон и Родент Кейс.

Командовать вообще-то предстояло Гаю, но он все взвесил и сказал графу Вальтеру со всевозможной почтительностью:

– Ваша светлость, у вас самая большая и хорошо подготовленная дружина! К тому же у вас большой опыт ведения боев в Англии, вы лучше осведомлены насчет местных реалий…

Граф сказал довольно:

– Это лестно слышать, дорогой шериф, что вообще-то соответствует правде. Вот такой я скромный, ха-ха-ха!

Гай тоже хохотнул, затем добавил серьезно:

– Потому полагаю, что воинская часть операции должна идти под вашим командованием.

Граф посмотрел настороженно:

– А вы?

– На мне остается вся юридическая ответственность, – поспешил заверить Гай. – За все действия по уничтожению разбойников на месте, без суда, так как мы не можем останавливаться, как я уже говорил, и каждого схваченного этапировать в городскую тюрьму. Их слишком много, граф!

– Много, – согласился граф, явно повеселев. – Хорошо, шериф! С такими силами мы очистим лес. Принц поступил очень мудро, назначая вас шерифом. Хотя для меня все равно остается загадкой, почему вы приняли его предложение…

Гай двинул плечами.

– Даже не знаю… Во-первых, это не мой выбор.

– А чей?

– Принца Джона, – пояснил он. – Не знаю, чем он руководствовался, но тем самым он сразу сделал моими врагами канцлера, казначея, советников… и, как мне кажется, вообще всех, кто там при дворе.

– Значит, вы человек Джона?

Гай отшатнулся.

– Упаси Господи!.. Принц Джон мне весьма неприятен. Кроме того, я верен королю Ричарду, а принц Джон, как мне тоже кажется, подкапывается и под Ричарда…

– Так почему же?

Он ответил в затруднении:

– Почему?.. Видимо, принц учел тот пустяк, что все мы, отправившиеся с Ричардом в Святую Землю, горели жаждой восстановить справедливость. Да-да, именно справедливость. Святую Землю, что дала начало христианству, вдруг захватил сарацин с его непонятной и, как нам сказали, враждебной верой! И потому крестоносцы, воспылав жаждой восстановить справедливость, ринулись в Палестину, опередив даже короля Ричарда… Мне кажется, именно поэтому принц так настойчиво заталкивал меня в шерифство.

– За ваши подвиги в Святой Земле?

Гай покачал головой.

– Нет. В шерифы, как известно, король Ричард набрал много неспособных и вообще дурных людей, что развалили суды, позволяли себе беззаконие и вообще не занимались своим делом, а только вымогали взятки, пользуясь прикрытием этой высокой должности. Потому принц, как и любой другой на его месте, тот же канцлер, заинтересован поставить таких людей, что закон будут блюсти ревностно.

– Тогда почему канцлер вас не любит? И вообще готов сожрать?

Гай хмуро усмехнулся.

– Потому что принц перехватил меня раньше. Иначе б я считался человеком канцлера.

Он усмехнулся.

– А кто вы на самом деле, таинственный шериф Ноттингемский?

– Человек чести, – ответил Гай. – И служу только Господу.

Глава 15

Во дворе весело хохотали рыцари, созванные графом из соседних земель. Большинство отнеслись к появлению Гая равнодушно, но один, здоровяк с грубым лицом и глазами навыкате, типичный бретер и забияка, сказал громко:

– А чего это в компании благородных людей делает шериф?.. Мы вполне в состоянии обойтись без него!

Его пытались урезонить, но он отмахнулся, повернулся к Гаю и уставился наглыми глазами.

– Шериф, не лучше ли вам остаться и судить простолюдинок, кто у кого курицу украл?

– Простите, сэр, – ответил Гай вежливо, – не знаю вашего имени…

– Барон Готберг, – сказал рыцарь громко, – Эмиль Готберг из рода Алавульфов!

– Сэр Эмиль, – отрезал Гай, – эта кампания проходит по указанию королевской власти. Потому ею руководит шериф. Если вас это не устраивает, вы можете не участвовать.

Барон взревел громко:

– Еще бы меня это устраивало!.. Вы уничтожаете светлый дух рыцарства! Вы отменяете ордалии, испытания огнем и водой, даже покусились на Божий Суд!.. Это чтоб я вас не мог вызвать? Или все-таки ответите на мой вызов?

Он стоял перед ним, могучий, наглый и насмехающийся, а за его спиной рыцари начали посмеиваться, на шерифа поглядывать с растущим презрением.

Гай покачал головой.

– Нет, я королевский шериф, потому не могу выходить на Божий Суд, так как мы ввели суд присяжных. Возврат к Божьему Суду – это нарушение закона.

Барон захохотал, рыцари захохотали тоже. Гай увидел, как граф Вальтер повернулся, заслышав взрыв бурного веселья, пошел в их сторону.

– Как удобно, – заявил барон громко, – как удобно прятаться за буквой закона!..

Гай произнес хмуро:

– Вы не хуже меня знаете, что я не могу этого сделать.

– Еще бы, – сказал барон презрительно. – Суд присяжных – для трусов!

– Я не могу выступать в Божьем Суде, – произнес Гай медленно, – но вот то, что вы назвали меня ослом и заявили, что у меня ноги кривые… вы ведь заявили?

Барон усиленно старался понять, к чему подталкивает его шериф, наконец сказал неуверенно:

– Ну да, сказал… кривые…

– Ну вот, – произнес Гай звучно, – это уже не Божий Суд, а я не шериф. Вы оскорбили мужчину… верно, барон?

Барон подтвердил:

– И с превеликим удовольствием! Громко! И еще скажу!

Гай повернулся к зевакам.

– Все слышали? Барон Готберг оскорбил меня. Не шерифа, а мужчину. И теперь я наконец-то имею право взять в руки меч и защищать свое имя.

Он повернулся к барону, сделал неуловимо быстрое движение, и меч грозно заблистал в его руке. Лицо шерифа помолодело и озарилось свирепой радостью.

Барон несколько неуверенно потащил свой меч из ножен, взгляд его прищуренных глаз не отрывался от лица шерифа. Тот не делал ни шагу вперед или в сторону, только чуть покачивался на слегка согнутых ногах.

– Ну что ж, – произнес наконец барон, – вы сами напросились…

Он двинулся вперед, нанес два быстрых удара. Шериф от первого уклонился весьма небрежно, второй парировал, а дальше никто не успел сказать толком, что произошло: крестоносец сделал неуловимо быстрый шаг в сторону, его меч превратился в сверкающую дугу. Сильно лязгнуло и заскрежетало, это шериф уже вытаскивал лезвие меча из разрубленного плеча графа.

Тот не успел даже вскрикнуть, шериф ударил рукоятью по зубам, превратив рот в кровавую кашу, сбил с ног и приставил острие меча к горлу.

– Ну, что скажете, барон?

Лорд Готберг распростерся на спине, как приготовленная к надругательству женщина, из разрубленного плеча обильно хлещет кровь, рот превращен в красное месиво, глаза непонимающие от болевого шока.

Гай убрал меч и, сунув в ножны, отступил.

– Думаю, – сказал он холодно, – все понятно, как барону, так и… другим. А нам пора выступать. Если еще кто-то не передумал идти в одном отряде с шерифом.

Граф, тоже потрясенный, как и другие, чересчур быстрым завершением поединка, первым шелохнулся, развел руками.

– Шериф, – произнес он неуверенным голосом, – думаю, этот ваш довод самый убедительный.

Слуги и оруженосцы барона утащили его в замок, а Гай повернулся к коню, Дарси подвел его бегом, гордый и сияющий за такую молниеносную победу своего лорда.

Граф покачал головой, в глазах веселье, но лицо серьезное, однако видно, что доволен.

– Ну что, по коням?

– Да, – ответил Гай и посмотрел на окна. – Ваша дочь даже не вышла взглянуть на такую уйму молодых рыцарей!

Граф сказал смущенно:

– У нее бывают перепады настроения. Со дня смерти ее матери. Бывает, запрется в своей комнате и сидит там сутками, даже еду ей приносят. Читает много, вышивает, мечтает, грустит…

– Грустит? – изумился Гай. – Мне казалось, она весьма задиристая особа.

– Это обманчиво, – заверил граф. – На самом деле очень ранимая и мечтательная девочка…

Они отъехали от замка почти на четверть мили, а из ворот все еще выезжают отставшие группки. Никогда, подумал Гай со стыдом, на борьбу с разбойниками не выходила армия, да еще во главе со знатными рыцарями, стыд какой-то.

Когда за спиной осталось с полдесятка миль, граф начал оглядываться, сказал нерешительно:

– Мне кажется, мы проехали поворот…

– Какой, ваша светлость?

– Вы сказали, что лагерь Робина Гуда в двух милях от село Сосновое.

– Да.

– Но мы только что проехали это село!

Гай понизил голос:

– Ваша светлость, то, что я сказал в присутствии слуг, не считается. Я выяснил, откуда растут ноги у слухов, что Робин Гуд «у богатых берет, бедным дает». В отличие от других разбойников, тупых и жадных тварей, он умело оплачивает информаторов, а они у него в каждом селе и, боюсь, во многих из замков вокруг Шервудского леса. Хитрая сволочь. В этом и секрет его неуловимости.

Граф нахмурился.

– Вы полагаете…

Гай заверил поспешно:

– Всего лишь предосторожность, ваша светлость! Робин Гуд в самом деле был в двух милях от села Сосновое, но месяц назад сменил стоянку. Сейчас он несколько дальше. Миль на семь. Если его проинформировали о нашем рейде, он сейчас посмеивается и пьянствует со своими собутыльниками…

Граф спросил с кривой улыбкой:

– У вас тоже информаторы?

– А как же, – ответил Гай серьезно, – все, кто хочет жить без разбоев и страха, что к нему ворвутся, изобьют, жену изнасилуют, а из дома все вынесут… Так что мои информаторы весьма надежные, ваша светлость. Они служат не за деньги.

Граф сказал со вздохом:

– Надеюсь, у нас все получится. И вообще… выберемся же из этой ямы? Его Величество вернется в Англию, начнем крепить ее мощь, а то всякий раз рубим на корню, не давая подняться. Принц Джон все делает правильно, однако народ любит Ричарда, просто обожает и всюду пойдет за ним, так что все наши надежды тоже связаны с законным государем…

Гай пробормотал:

– Мы рыцари, с нами все понятно, но за что простой народ любит короля Ричарда?

– В народе, – сказал граф неспешно, – всегда восторгались богатырями, что гнут подковы руками, а самые сильные из них еще и ломают. Король Ричард ломает сразу по две подковы, от этого все в восторге! И постоянно с ликованием пересказывают это всем-всем…

– В самом деле, – ответил Гай, – достойно зависти любого мужчины. Я бы тоже хотел…

Граф кивнул, но в глазах промелькнуло некое недовольство.

– Если бы ко всем его доблестям еще и умение его младшего брата управлять страной… Все понимают, что под рукой Ричарда Англия стремительно обнищала, а народ разорен и ропщет, как никогда раньше… и как хорошо, что на горизонте нет кораблей викингов!

К ним подъехал Родент Кейс, посмотрел на Гая с сочувствием, как будто того снова волокут на виселицу.

– Народ ропщет не на короля, – сказал он, – а на сборщиков налогов. Как будто собирают для себя, а не по приказу нашего львиносердечного! Не завидую вам, сэр Гай.

– Сам себе не завидую, – ответил Гай. – Интересная у нас жизнь?

Родент не ответил, привстал в стременах и всматривался в даль.

– Вон там на опушке, – сказал он, – крестьянин машет…

Гай всмотрелся.

– Уже?.. Значит, Робин Гуд чуточку переместился еще глубже в лес.

Граф спросил с интересом:

– Ваш информатор?

– Нет, – ответил Гай, – это Аустин, мой помощник. Отвечает за эту часть операции.

Когда подъехали ближе, Аустин вывел спрятанного за деревьями коня, сбросил крестьянские лохмотья, представ в прекрасной кольчуге до колен, на широком поясе короткий меч и мизерикордия, добытый неизвестно в каких боях, а на седле позвякивают притороченные топор и булава о шлем с закрылками и забралом.

– Хорошие у вас помощники, – пробормотал граф, окинув оценивающим взглядом могучую фигуру Аустина и его суровое лицо с боевыми шрамами. – Умеете подбирать людей, шериф.

Гай поинтересовался:

– Что-нибудь изменилось, Аустин?

– Нет, – ответил тот, – но есть кое-что, отчего будете смеяться.

Граф, Родент и подъехавшие рыцари заинтересованно умолкли, начали прислушиваться.

– Говори, – сказал Гай.

Аустин сказал с веселым ожесточением:

– Этот разбойник грабит всех, проезжающих через Шервудский лес, под очень благовидным предлогом…

Гисборн, поморщившись, прервал:

– Никакой предлог для грабежа не может быть благовидным!

Аустин выставил перед собой ладони.

– Ваша милость, вы же сами говорили, что даже самый закоренелый злодей ищет и находит себе оправдание. Ну, к примеру, дикие свиньи напали ночью на его огород и все пожрали, теперь вот вынужден идти на большую дорогу и грабить, чтобы прокормиться… а то и вовсе – прокормить семью!

– Пусть наймется к соседу, – сказал Гай. – Пусть найдет подработку. Пусть, в конце концов, отправится в город, там всегда рабочих рук недостает!..

Граф сказал солидно:

– Все верно, одни ищут возможность заработать дополнительные деньги, а другие идут грабить.

– Первым будем помогать, – сказал Гай нетерпеливо, – а вторых вешать!.. Так что он там придумал?

Аустин снова хохотнул, но лицо оставалось невеселым.

– Он всем объясняет, что деньги берет не себе, а собирает якобы на выкуп короля Ричарда, который снова попал в плен, на этот раз к королю Филиппу!..

Гай дернулся, как от удара, посмотрел расширенными глазами на Аустина.

– Что?

– Так и говорит, – подтвердил Аустин.

– И народ что, верит?

– Еще бы, – ответил Аустин с каким-то злорадством. – Это же так понятно для простого и завистливого быдла! Брат захватил трон и не желает возвращения законного короля на его законный трон! И предал его, вот тот и в плену… Ну как же иначе, они бы действовали точно так же.

Сэр Родент раздраженно сказал за спиной Гая:

– А то, что непомерными налогами страну обложил именно король Ричард, никто так и не понимает? Чтобы выжать денег на войны за пределами Англии?

Аустин отмахнулся, но ответил предельно вежливо:

– Ваша светлость, да кто в такое вникает?.. Сейчас на троне принц Джон, вот он и виноват, хотя он же деньги собирал еще тогда на выкуп Ричарда, попавшего в плен по глупости и надменности…

– Только народ сочтет, – сказал граф угрюмо, – что принц Джон собирает для своих пиров, хотя это самый умеренный из правителей, кого я только знал, а вот разбойник… черт бы побрал этот сумасшедший мир!.. собирает на выкуп короля.

Аустин сказал невесело:

– Ваша светлость, неужели только мы тут разумные в мире, что сошел с ума? Неужели никто не узнает правду?

Гай нахмурился, поморщился, воспоминание неприятное, чувствовать себя таким же тупым быдлом, как и вся эта бездумная толпа, что никогда не думает, а движима стадными чувствами.

– Где остальные? – спросил он.

– Заходят с другой стороны, – сказал Аустин. – Их повел Беннет, ваша милость, так что все будет в порядке.

Гай повернулся к рыцарям.

– Наша задача – ворваться и перебить как можно больше и побыстрее. Мои семьдесят человек сейчас заходят с тыла, они перекроют все пути к отступлению. Ни один разбойник не должен уйти! Только тогда крестьяне нам поверят, а рыцари станут не грабителями, а, как и прежде, защитниками народа!.. Сэр Вальтер, командуйте.

Граф кивнул, повернулся к рыцарям, голос его прозвучал звучно и с грозным весельем:

– Пока лес позволяет – двигаемся верхами! Затем спешиваемся и наступаем уже цепью!

Он сам пустил коня к стене деревьев первым, Гай поехал рядом и предупредил:

– Там еще будут информаторы, на этот раз крестьяне, не порубите их заодно. Они скажут, когда спешиться и перестать разговаривать.

Граф покачал головой.

– Уже умолкли. Все понимают, осторожность – залог успеха.

Кони довольно уверенно шли между деревьями около получаса, затем те начали сдвигаться, завалы и упавшие деревья перегородили дорогу.

Граф вскинул руку, рыцари остановились. Он велел негромким голосом:

– Спешиться! Сэр Родент, я поведу рыцарей прямо, а вы с остальными пройдете по левой тропе, чтобы отрезать…

Сэр Родент воскликнул с великой обидой:

– Сэр Вальтер, там и мои люди!.. И распоряжаюсь ими только я!.. Если на то пошло, то могли бы и вообще не звать меня заниматься таким низменным делом…

Граф спросил недовольно:

– Что хотите вы?

Родент сказал рассерженно:

– Рыцарей поведу я!.. А вы берите конных, они у меня все в панцирной броне и вооружены так, что рыцарям не уступят…

Голос его уже был несколько примирительным, и граф тоже смирил гнев, сказал сдержанно:

– Сэр Родент, я вовсе не собирался покуситься на ваши суверенные права! Конечно же, если вам удобнее, ведите рыцарей. Я возьму простых воинов. Но я ударю первым, так как с нами проводники.

– Прекрасно, граф, – сказал Родент несколько пристыженно, – я не сомневаюсь, что нам после вас останется только добивать последних…

Глава 16

Между завалами пробираться приходилось осторожно, перед последними их встретили два молодых крестьянина, знаками показали, что с той стороны уже можно будет видеть лагерь, а пока господа рыцари должны не ломиться толпой, а начинать перестраиваться в широкую цепь…

Гай чувствовал, как сердце стучит все громче и громче. Он вытащил меч, в просветах завала видна широкая поляна, окруженная высоким частоколом, настоящая саксонская крепость, доносятся голоса, вон даже песня, а ветерок принес запах бараньей похлебки…

Справа и слева рыцари и простые воины пробираются через завалы с той же осторожностью, как и он сам, а за ними идут, пригнувшись, лучники и арбалетчики.

Наконец завалы остались за спиной, крепость вся как на ладони, рядом появился граф Вальтер, шепнул с великим презрением:

– Даже часовых не поставили…

– Значит, уверены, – ответил шепотом Гай, – что мы пойдем на место их прежнего лагеря… Кто-то их предупредил. Готовы, граф?

– А вы?

Гай сказал негромко:

– Тогда вперед!

Он помчался в сторону распахнутых ворот, справа и слева появились двое громадных воинов с топорами в руках, но Гай влетел в ворота раньше, чем их успели изнутри захлопнуть, яростно завертелся смерчем, нанося быстрые удары во все стороны.

Поднялся крик, рыцари и люди графа набежали с боевыми воплями, заблестели мечи, сталь совсем редко звонко сшибалась с другой сталью, а чаще рассекала незащищенные тела.

Разбойники с воплями вскакивали, метались, обезумевшие от страха, а рыцари рубили быстро и безжалостно, наслаждаясь видом разрубленных тел и катящимися по земле головами.

Многие из разбойников ринулись к распахнутым воротам, но снаружи врываются все новые и новые воины, некоторые начали приставлять к стене из дерева лестницы и карабкаться наверх, но большинство убили в спины лучники и арбалетчики.

Гай безжалостно убивал всех, кто оказывался на пути, стремясь пробиться побыстрее к самой большой и ярко украшенной хижине, где должен быть сам Робин Гуд…

Он был уже близко, но отпрянул, когда ветхая дверь из плетеных веток вылетела от пинка изнутри, в проеме показалась леди Вильгельмина с безумно вытаращенными глазами, за ее спиной прятался рослый разбойник с перекошенным в ярости лицом и безумными глазами.

Левой рукой он сдавливал в локтевом захвате горло девушки, а правой упер ей в бок нож с длинным лезвием.

– Стоять! – заорал он. – Или я сейчас же убью ее!

Гай замер на бегу, оглянулся, прокричал звонко:

– Никому не подходить!.. Никому не подходить!.. Ты и есть Робин Гуд?

Разбойник прокричал в бешенстве:

– Что, перехитрил?.. Но у меня тоже неплохой козырь!

– Плохой, – сказал Гай. – Никто тебе не простит, если убьешь невинную девушку. Все крестьяне, что говорят о тебе с восторгом, проклянут…

Разбойник сказал зло:

– Сам знаешь, этому не поверят! Все равно скажут, что это я убил шерифа!

Гай предложил:

– Оставим баллады. Отпусти девушку, а я гарантирую, что тебя никто не тронет. Ты уйдешь в лес, обещаю. Трое суток никто не будет преследовать. Ты сможешь уйти в другие графства…

Разбойник зло хохотнул.

– Да? И никто не выстрелит в спину?.. Нет уж, эта шлюшка пойдет со мной.

Вильгельмина хрипела, не в силах выговорить слова, лицо посинело, а глаза вылезли на лоб, сейчас узнать в ней первую красавицу не мог бы даже самый влюбленный в нее рыцарь.

Гай слышал, как неподалеку перехватили графа Вальтера и удерживают за руки и плечи, тот уже не соображал от страха за дочь, что делает, но рыцари, к счастью, соображали и постепенно оттащили его от опасного места.

– Ты не сможешь уйти с нею, – сказал Гай. – Мы тоже не верим тебе и пойдем следом. Идти вот так, прикрываясь женщиной, долго не сможешь. И тогда лишь ты ее ранишь, и тебя немедленно убьют, либо… все равно убьют. Отпусти, я обещаю, тебя не тронут и позволят уйти.

Разбойник зыркнул направо-налево, никто не двигается, все смотрят на него сурово и неотрывно, тишина, только далеко за стеной раздались новые крики умирающих.

– Я вам не верю, – прорычал он. – И все-таки попытаюсь уйти с нею…

За спиной Гая негромко щелкнуло. Разбойник вскрикнул страшным голосом, нож выпал на траву, а он ухватился за пробитую стальным арбалетным болтом руку.

Вильгельмина с душераздирающим криком вырвалась и ринулась к Гаю. Он хотел отстраниться, но она с плачем бросилась на шею, закричала в слезах:

– Простите, сэр Гай! Я не думала, что он такой…

– Леди Вильгельмина, – сказал он с чувством, – вы оказались такой дурой… что даже начинаете мне нравиться!

Подбежал граф, и, хотя она продолжала цепляться за шею Гая, он оторвал от себя ее руки и передал в объятия отца.

Она вскрикнула, протягивая к нему руки:

– Сэр Гай!

Он учтиво поклонился в ее сторону.

– Простите, леди Вильгельмина, но я все-таки… не настолько француз.

Среди рыцарей несколько человек отделались ссадинами, из простых воинов девять человек получили мелкие и легкие раны, и только один лежит, распростертый в собственной крови, над ним склонился Аустин.

В раненом Гай с ужасом узнал Дарси.

– А ты как ухитрился? – закричал он в гневе.

Аустин поднял голову, в глазах печаль и гордость.

– Мальчишка закрывал вас, ваша милость, – объяснил он угрюмо. – Разбойники целили в вас, шерифа, а он принимал эти стрелы…

Гай сказал зло:

– На плащ его и бегом из леса!.. К лекарю!.. Что я его отцу скажу?..

Дарси бегом унесли, по всему разбойничьему лагерю слышится стук топоров, это рубили и рушили стену, шалаши и все постройки, добивали раненых разбойников.

Подошли Беннет с его людьми, перехватили всех убегающих, двадцать четыре человека, восемь взяли живыми и привели со связанными руками и петлями на шее.

Граф предложил повесить их здесь же, Гай возразил:

– Робина Гуда повесим в их окружении прямо в городе. Пусть народ видит, что власть появилась в их краях и начинает чистить Англию от гнили.

Робин Гуд скрипел зубами и умолял вытащить стрелу из руки. Гай подошел, посмотрел ему прямо в глаза.

– Зачем? Тебя повесят, как только довезем до города. Радуйся, это будет скоро.

– Сволочи!

– Это милосердие, – возразил Гай. – Не слыхивал о четвертовании? Ах, знаешь… Ну так вот, тебе повезло, я не законник.

Ближе к выходу из леса рыцари взобрались на дожидавшихся их лошадей, Гай догнал отряд, леди Вильгельмина уже за спиной отца оглянулась, глаза расширились в восторге.

– Сэр Гай! – вскричала она в радостном изумлении. – У вас не только изумительные доспехи, но и конь великолепной белой масти!

Он покачал головой:

– Что вы, леди, он совершенно серый. Как и я.

Она в недоумении смотрела, как он пришпорил коня и понесся вперед.

– Сэр Гай?

Он оглянулся, помахал рукой:

– Простите, леди Вильгельмина, но Сюзанна прибывает сегодня! Мне надо успеть привести себя в порядок!

Робина Гуда доставили в Ноттингем и повесили на городской площади, а в соседних петлях разместили его соратников. На всех не хватило, и чтоб не затягивать процедуру, оставшихся просто удавили у основания виселицы, а некоторым разбили головы молотами.

Вожак, как и водится, оказался самым живучим, долго дергался, хрипел, наконец в конвульсиях обгадился, от него жутко завоняло, и те, кто стоял близко, начали отступать, брезгливо зажимая носы.

– Вот и конец Робина Гуда, – сказал Гай. – Надеюсь, Шервудский лес станет чище.

Беннет вдруг сказал мрачно:

– А все равно как-то несправедливо…

– Ты о чем? – спросил Аустин.

– Крестьяне могут спать спокойно, – сказал Беннет. – И налоги платить только королю в конце года. Никаких грабежей. Но…

Он умолк, недовольно покрутил головой.

Гай нахмурился, что-то ощутил сам, Аустин спросил нетерпеливо:

– И что тебя тревожит?

– Ничего не тревожит, – огрызнулся Беннет. – Только вот те же крестьяне, которых мы спасли, все равно будут распевать песенки о Робине Гуде. Мы ведь власть… Все бегут к нам за помощью, а как только беду отведем, нам же и плюют в спину.

Глава 17

Конюх, принимая у них коней, сообщил таинственным голосом:

– У вас гость, ваша милость! Из Лондона.

Гай поспешил в замок, с лавки поднялся молодой парень в форме королевского гонца, передал ему пакет.

– Из Лондона, – сказал он, – от принца Джона. Вам велено оставить все дела и поспешить к его высочеству.

Гай торопливо вскрыл пакет, но прочел лишь подтверждение сказанному гонцом и скрепленное внушительной королевской печатью.

– Буду немедленно, – сообщил он. – Можете остаться, пусть конь отдохнет…

Гонец покачал головой.

– Я здесь уже полдня. Меня покормили, все хорошо, ваша милость. Лучше отбуду немедленно.

Гай кивнул и с пакетом поднялся в покои. Вскоре появились Беннет и Аустин.

Беннет сказал с порога:

– Дарси молодой, выкарабкается. Лекари обещают поставить на ноги через пару недель. Похоже, он получит золотые шпоры рыцаря раньше, чем ожидал… Что от вас требуется на этот раз, ваша милость?

– Не знаю, – ответил Гай с тревогой. – Хорошего не жду, как вообще от властей… хотя сам вроде бы власть, странно, да?.. Ладно, с утра выеду, а вы тут не сожгите замок на радостях.

Дорога до Лондона все короче и короче с каждой поездкой, на этот раз он мчался один, останавливался только, чтобы дать отдохнуть коню, и уже на взмыленном и шатающемся от усталости влетел в городские ворота Лондона.

В королевском дворце непривычная суета, много вооруженных людей, стража с эмблемами дома Плантагенетов перекрыла все ходы-выходы, однако его пропускали всюду, едва называл свое имя.

В королевских покоях, куда его направили, принц Джон разговаривал с лорд-канцлером и главным казначеем, все трое, на взгляд Гая, выглядят усталыми и встревоженными.

Гай почтительно ждал, наконец принц сказал сипло:

– Все, идите. Делайте все в точности!

Они удалились с поспешностью, принц обратил усталый взгляд на Гая.

– А-а, – сказал он неприятным голосом, – наш неустрашимый шериф… У меня для вас неприятная новость, сэр Гай.

Сердце Гая тревожно стукнуло, он сделал шаг вперед и поклонился.

– Ваше высочество?

Принц искривил губы в недоброй усмешке.

– Теперь, сэр Гай, вам все-таки придется преклонять передо мной не только вашу гордую шею, что вон прямо трещит при таком усилии, но и колено.

Гай вздрогнул.

– А что… с королем?

Принц сказал сухо:

– Убит. При осаде одного из замков своих же верных вассалов! Какая нелепейшая смерть. И в то же время для него характерная. Про него даже друзья не устают говорить, что у него сердце льва, а голова осла.

Гай ощутил, как безжалостная рука стиснула ему сердце.

– Ваше высочество, – попросил он, – как это могло случиться?

Принц буркнул:

– Это могло случиться и раньше, при всей его дурости, звериной жестокости и алчности… он был храбр и всегда шел впереди войска. Но красивее было бы, если бы погиб в битве за Иерусалим. Или хотя бы за Акру. А так… в его владениях в Лимузене один из его верных вассалов нашел закопанный кувшин с золотыми монетами. Он половину благородно отослал Ричарду. Ричард с его звериной жадностью потребовал себе все. Вассал отказался, это противоречит рыцарским законам. Ричард пришел в ярость и велел взять замок Шалю-Шаброль штурмом. Но перед этим он лично решил объехать укрепление и высмотреть самые уязвимые места. Надеясь на позднее время, уже темнело, он не надел доспехи, а рыцарь по имени Пьер Базиль, что стоял на стене, выхватил у одного из воинов арбалет, взвел тетиву и выстрелил. Стрела попала моему бедному брату в руку… почти в плечо. Он никому ничего не сказал, вернулся в лагерь, стрелу извлекли, но началось заражение крови, и через десять дней он скончался на руках нашей матери. Замок за это время под его наблюдением взяли, всех убили, уцелевших повесили, даже рыцарей… что за гнусность!.. никакого клада не нашли. Оставил в живых и отпустил он весьма картинно… только своего убийцу. Да еще и дал зачем-то сто монет. Ну, он всегда обожал красивые жесты на публику. Об этом тоже барды что-нибудь сочинят…

Он говорил все тише, погружаясь в раздумья, потом вздрогнул, потом тронул ладонью лоб.

– Простите, сэр Гай, вторые сутки на ногах, ни часу не спал… Что собираетесь делать?

Гай ответил с удивлением:

– Что прикажете, ваше высочество.

Принц всмотрелся в него внимательнее.

– Вот так, никаких колебаний? Будете служить мне так же преданно, как служили королю Ричарду?

Гай подумал, ответил с некоторой неуверенностью:

– Пожалуй, вам буду служить несколько иначе…

– Это как?

– Ричарду я служил слепо и преданно, – объяснил Гай, – обожая каждое его слово, каждый жест, восхищаясь его обликом и мужественными речами, полными величия. Вам же буду служить… осознанно. И не потому, что обожаю вас…

– Спасибо, – буркнул принц.

– Вы же хотели правду? – напомнил Гай. – Да и сами говорили мне всегда правду, что я понимал только потом… Так вот, вам служить, ваше высочество, будет для моей совести совсем не трудно…

Принц прервал:

– Лорд-канцлер и прочие уже именуют меня Вашим Величеством!

Гай покачал головой.

– Ваше высочество, я стал таким законником, что сам удивляюсь. Когда на вас возложат корону, я преклоню перед вами колено и буду именовать Вашим Величеством. Но не раньше.

Принц сказал с угрозой:

– Хорошо же, тогда я над вами поизмываюсь! А пока сделаем так: я наделяю вас, сэр Гай, добавочными полномочиями по сдерживанию недовольства как баронов, так и простого народа. Ричарда любили, для меня это навсегда останется загадкой, и могут попытаться лишить меня трона, хотя я ныне единственный из детей нашего великого отца. Надо любой ценой остановить бунты до того времени, пока все наладится. Я резко снижаю все налоги, так как воевать не собираюсь и деньги на армию тратить не стану. Пусть Англия переведет дух… Но пока изменения к лучшему станут заметными, нужно гасить все искры возможных пожаров.

Гай вздохнул.

– Как же мне ну совсем не нравится вешать, ваше высочество!

– Ричард мертв, – сказал Джон, – войны кончились!.. При Ричарде я мог только полумерами… четвертьмерами, а теперь можете объявить, что в следующем сезоне голодать никто не будет! Ну, разве что самые ленивые… Эх, дай мне Господь только долгую жизнь, как моей маме, чтоб я все успел…

Гай кивнул и сказал с горькой иронией:

– А пока вешать всех голодающих?

– Только тех, – сказал принц нервно, – кто берется за топоры. А как иначе? Не вешать, так за топоры возьмутся и сытые! Народ везде такой. Сэр Гай, я вижу, как вам тяжело… Но не тяжелее, чем мне!.. Эх, что бы сказать хоть малость положительное… Ага, раз уж вы этого так не любите, я разрешаю вам не преклонять передо мной колена, как делают все остальные лорды. Ха-ха, вы будете единственным в истории Англии человеком, ни разу не преклонившим перед королем колена!.. Ни разу.

Гай пробормотал:

– А зачем мне такая странноватая честь?

Принц воскликнул:

– Как зачем? Пусть другие иззавидуются! А ваши противники сразу трусливо умолкнут и забьются в норы. Это вы не цените такой жест, а другие еще как поймут и примут к сведению!..

– Ваше высочество, – сказал Гай, – вам бы указы посерьезнее обдумать. Вы как бы уже без пяти минут король.

Принц посмотрел на него с прищуром в голубых глазах.

– Обдумать? Да я их уже лет десять обдумываю! Я каждый пунктик взвесил «за» и «против», все просчитал, обмерил и обнюхал, пока мои руки были связаны! Я уже был королем, сэр Гай, да только об этом никто не знал!.. Ладно, идите, но через час вас ждут в большом зале. Не опаздывайте!

Гай откланялся и ушел, принц уже дергается, начиненный энергией сильнее, чем рождественский гусь яблоками, вот-вот лопнет. Наконец-то он дорвался до короны…

Через час за ним пришли и напомнили, что ему надлежит быть в зале приемов. Удивляясь и смутно беспокоясь, с чего бы такое внимание, он пошел за провожатым, его увидели, он услышал, как далеко впереди пронесся шепот: «Сэр Гай», «Гай Гисборн идет!», а затем могучий звучный голос провозгласил:

– Сэр Гай Гисборн!

Гай вошел в зал, просторный и заполненный вельможами, а дальше, как на сцене, невысокий помост, покрытый красным бархатом, перед ним на полу восточный ковер, весь в замысловатых цветочных узорах, по обе стороны помоста толстые колонны, покрытые золотом, на сцене трон, сверху на стене гобелен с гербом Плантагенетов, тоже тканный золотом, и вообще все в золоте, что подчеркивает пышность и величие короля…

Справа от короля его ближайший друг и соратник герцог Саффолк, а внизу перед помостом сэр Джозеф Сэпмтон, личный секретарь принца Джона, все в том же красно-оранжевом камзоле с широкой золотой цепью, что говорит о его высоком ранге… хотя сейчас, возможно, у него ранг еще выше.

Принц Джон произнес громко:

– Сэр Гай!.. Я вас назначил шерифом в самое неспокойное графство, где убили трех ваших предшественников. Вы не только выжили, но сумели обуздать как разбойников, так и мятежных баронов! Более того, не дожидаясь наших решений, вы самостоятельно выступили против вожака мятежников Длиннобородого и преследовали его в соседнем графстве, где и покончили с ним…

Он умолк, тут же заговорил сэр Джозеф, словно продолжая речь короля, даже постарался сохранить ту же самую интонацию:

– И потому Его Величеству стало угодно дать вам титул барона Ноттингемского с владениями Шеффилда и Дерби…

Гай поклонился, однако Джозеф продолжил тем же голосом:

– …а также Его Величеству угодно назначить вас правителем Ноттингемшира, а также назначить канцлером земель, входящих в Данелаг…

Гай слегка ошалел, что-то слишком много сразу высыпалось на него вот так внезапно.

– Ваше Величество, – проговорил он с некоторым трудом, – я… тронут такой оценкой… и уверяю вас, что продолжу свой труд… тем более, что теперь будет легче.

Он имел в виду, что мятежи усмирены, вожаки разбойников повешены, двойные поборы прекратились, но все поняли в том ключе, что намекает на вспыхнувшую ярким светом звезду принца Джона, умелый подхалим, такой постарается всегда быть в фаворе у нового короля, нужно с ним сблизиться…

По глазам Джона Гай увидел, что тот понял его правильно, только усмехнулся по-свойски, мол, мы свои, а они пусть тоже свое дело знают, работают, пользу приносят.

Сэр Джозеф важно повернулся, по его знаку моментально поднесли и подали с поклонами длинную трубочку из дорогой бумаги, перехваченную посредине шелковой лентой. Три огромные сургучные печати свисают на золотых нитях.

Уже с этим свитком в руках секретарь повернулся к Гаю.

– Милорд, – произнес он торжественно, – вот ваша патентная грамота. Пользуюсь случаем первым поздравить вас с титулом и должностью канцлера.

Гай протянул руку, потом спохватился и принял обеими руками, как и велит придворный этикет.

– И напоследок, – сказал Джозеф звучным голосом, – самое важное, почетное и значительное пожалование! За особо ценные услуги, оказанные короне сэром Гаем Гисборном, ему жалуется право не преклонять колено перед Его Величеством!

В зале прокатился восторженный шепот, Гай поклонился и перехватил хитро-насмешливый взгляд принца.

Утром перед выездом ему велели зайти к принцу, но у входа в корпус его остановили, принц сейчас проводит важное совещание, лучше подождать здесь, и Гай ждал, рассматривая небольшой пруд и плавающих в нем прекрасных лебедей.

Один из этих величественных созданий распахнул клюв и омерзительно заскрежетал, словно тупым ножом поскоблили железо. Гай поморщился, а когда лебедь заскрежетал снова, уже громче, он ощутил, как у него внезапно заныли зубы, а на руках вздыбились волосы, а когда лебедь открыл клюв в третий раз, вообще перекосился, словно перед ним скребли по стеклу окна.

Потом лебедь выбрался на берег и пошел такой тяжелой переваливающейся походкой, что любой гусь или утка показались бы рядом образцами изящества и грации.

– Сэр Гай!

Он оглянулся, из двери показался Джозеф и махал ему рукой.

– Простите, сэр Гай, – сказал он, – теперь у принца столько дел, что он спит не больше двух часов.

– Тогда, – сказал Гай, – может, в другой раз?

Джозеф усмехнулся и подтолкнул его в спину. Принц, уже одетый в дорожный костюм, явно готовится к объезду, Гай что-то слышал насчет трудностей у северных земель на границе с Шотландией.

Генеральный канцлер стоит перед принцем со вздернутым лицом, Гай услышал его упрямый голос:

– Ваше Величество, ваш титул звучит, как звучал у всех королей Англии, и никакие изменения неприемлемы! Да-да, именно так: «Король Англии, Ирландии и Франции Божьей милостью Иоанн…»

Джон покосился на остановившегося на пороге Гая.

– Видишь? Не так просто вырваться из этого круга. Но я постараюсь. Тем более что могу теперь действовать! Потому постараюсь остаться только королем Англии, у Франции есть свои короли.

Гай сказал осторожно:

– Ваше Величество, канцлер прав. Вас смешают с грязью. Нельзя отказываться от того, что наше!

Джон поморщился:

– Да какое оно наше… Земля, оставленная хозяином, через какое-то количество лет считается свободной. В общем, я отдам те земли. А эти буду беречь и лелеять. И вам вменяю это в обязанность, барон Гай Гисборн и канцлер Данелага!

Послесловие

В 886 году отважные норманнские викинги под руководством неистового ярла Ролло высадились во Франции, сокрушили королевскую армию и заставили отдать им захваченную землю, которую назвали Нормандией. А в 1066 году эти норманны, уже забывшие, что они викинги, ставшие французами даже больше, чем сами французы, высадились на берегах Англии, точно так же сокрушили армию английского короля Гарольда и стали хозяевами всей Англии.

Через сотню лет они вспомнили, что оставшаяся во Франции Нормандия тоже принадлежит им, переплыли Ла-Манш и высадились на берегу, начав более чем 500-летнюю войну «за английские земли во Франции». Столетняя война, известная по учебникам, тоже входит эпизодом в эту жесточайшую и бессмысленнейшую из войн, поглотившую несметные ресурсы, обессилевшую и обескровившую два самых могучих государства Европы, когда численность населения сократилась больше чем вдвое.

После бесславной гибели Ричарда Львиное Сердце королем стал принц Джон, взяв себе имя Иоанн. Ввиду того что свернул политику удерживания любой ценой земель во Франции, он так и остался в истории под именем Иоанна Безземельного.

Им была принята Великая Хартия Вольностей, что стала основой британского правосудия и по сей день, а также послужила примером для остальных стран Европы. Ее пытались отменить многие короли, но вынуждены были подтверждать всякий раз, а на ее основе вскоре был созван первый в мире парламент.

Однако примитивными людьми правит не ум, а животные стадные чувства, и потому безмозглый силач Ричард, «король с сердцем льва и головой осла», разоривший и обескровивший страну, намного популярнее даже в Англии его мудрого брата, вытащившего Англию из нищеты и разорения, построившего школы, университеты и начавшего постепенный вывод войск из Франции.

Но он пробыл королем недолго и умер, не успев «потерять» территории во Франции. После него английские короли снова и снова пытались удержать те земли… а до рождения Жанны д’Арк оставалось еще 212 долгих кровавых братоубийственных лет!