Эдуард Катлас

Точка заката

Аннотация

Мир обрушился не потому, что на Землю упал метеорит. Его погубила не глобальная эпидемия. Цивилизацию сгубили мелочи, сущие пустяки. Шквал пустяков вроде гриппа и тактических ядерных зарядов. Вроде ошибок ученых и медлительности властей. Вроде нежелания поверить в происходящее. Человек не верит в собственную смерть, хотя и знает о ней. Человечество не может осознать свою гибель, даже когда она прямо на экранах.

В мире, который гибнет, тоже приходится жить. Переставая замечать все то, что творится вокруг, свыкаясь с мыслью, что все происходящее и есть норма. Молодым выжить проще. Они и не видели другого мира и другой жизни. Именно им придется построить все заново. Из того, что осталось.

Эдуард Катлас

«Точка заката»

Истинное настоящее — это неуловимое движение вперед прошлого, которое поглощает будущее. По сути, все ощущения — это уже память.

Анри Бергсон

Будущее проникает в нас еще до его наступления.

Райнер Мария Рильке

Пролог

Этот город разрушен. Этой страны больше нет. Этот мир — обречен.

Эти люди мертвы или на пути к смерти.

Власти, порядок, закон — все это осталось где-то там, когда-то раньше. Скрылось за перевалом, возникшим над временем.

Мир, покой, семьи и родные — отсечены от нас невидимой, но отчетливой чертой.

Мечты закончились точкой, не подразумевающей продолжений.

Мне сложно сказать, где именно она ткнула себя в наши желания, разом оборвав их. Наверное, если начинать размышлять, то точки, как таковой, и не было. Скорее — длинная пунктирная линия, перечеркивающая все. Каждый штришок — чья-то зачеркнутая жизнь, мысль, слово, воспоминание.

Но когда-нибудь в будущем все это время, все эти страдания, вся боль и смерти, мимо которых мы идем, покажутся кому-то лишь точкой в тексте времени. Точкой Заката, если хотите.

Рана в ноге подживает, но лучше все же вколоть еще одну ампулу, просто чтобы чуть отогнать грызущую боль. Чтобы я не сдурел от этой боли, не отправился в забытье. Нельзя закрывать глаза, потому что мой бой еще не закончен, хотя наша война — давно уже проиграна.

Последних людей я видел давно и только в оптическом прицеле, и, знаете, мне как-то не хочется приближаться к тем, кого я видел. К тому, что я видел.

С этой часовни удобно следить за окрестностями. А за ними надо следить. Не подпускать никого, вообще никого. Зараза везде, и нельзя давать ей проникнуть в мое убежище.

Надо писать. Я не историк, тем более не политик, которому нужны мемуары. Мне неинтересно класть на бумагу то, что было раньше, до той самой точки, в которой оказался этот мир. В английском есть два разных слова — одно для настоящего заката, другое — только для упадка. У нас — одно. Жаль. Не хочется обижать закат, тот, что на небе, не хочется обижать солнце. С удовольствием бы еще раз посмотрел, как оно заходит.

Может, если продержусь здесь еще немного, то хотя бы это желание исполнится. До заката недолго.

Я не хочу, но должен записать все.

Я обещал. Записать абсолютно все о нашем будущем. Должен рассказать, что нас ждет, и подготовить тех, кто выживет, остатки нашей убогой расы к тому, что предстоит.

Но раз за разом я возвращаюсь назад. Ко всему тому, что привело меня сюда, в эту точку этого города. В эту точку времени.

Точку Заката.

Часть первая

Призыв

Риэ вспомнил, что любая радость находится под угрозой. Ибо он знал, чего не ведала эта ликующая толпа и о чем можно прочесть в книжках, — что микроб чумы никогда не умирает.

Альбер Камю. Чума

Глава 1

Я рос хилым ребенком, и это постоянно подстегивало меня. Мое слабое телосложение звало меня на баррикады, требовало подвигов.

Я всегда хотел доказать окружающим, что могу не хуже них. Не меньше них. Не медленней. Что тело — не самая важная деталь в гардеробе.

Мой невеликий рост смешил одноклассников, и я играл в баскетбол. И меня брали в любую команду — потому что, возможно, я и был невысоким, но зато я попадал. Всегда. С любого места в трехочковой зоне. Поэтому мое участие в игре всегда заканчивалось одним и тем же — ко мне приставляли дылду с единственной задачей: не дать мне взять мяч, не дать мне его кинуть.

Уже большая победа для команды, когда на тебя отвлекаются наглухо один или даже два игрока соперника. Хороший тактический ход. А ведь иногда я еще умудрялся все же сбежать от опеки и подкинуть мяч в корзину.

Для меня в то время все казалось сложным. Мир — враждебным, сверстники — злыми. Возможно, так оно и было. Все познается в сравнении.

Сейчас я вспоминаю те годы, словно лучшие в моей жизни.

Они и были лучшими.

Мир медленно катился в преисподнюю, но я этого не замечал. Потому что все было — как всегда. Новости пугали из Сети и с экранов телевизоров. Улицы оставались ровно такими, как всегда: опасными, недружелюбными и страшными.

Почти ничто не менялось. А если и менялось — то только в худшую сторону. Но когда все постоянно катится по наклонной плоскости вниз, то в этом тоже есть некая стабильность? Ты всегда знаешь, что завтра будет хуже, чем сегодня, потому что сегодня хуже, чем было вчера.

Так чего же в этом неожиданного? Чего странного? Заурядные события, не более. Надо привыкать выживать, вот и все.

Никакого апокалипсиса, просто тихое сползание в пропасть. Никакого конца света — просто цепь событий в новостной ленте, на которую перестаешь обращать внимание, потому что они теряют новизну.

Когда школу закрыли на карантин, я лишь обрадовался. Когда карантин несколько раз продлили, я тоже не сильно расстроился. Образование полностью перевели в дистанционное, иногда можно было даже поговорить с учителем, хотя в основном приходилось лишь отправлять ему выполненные задания и получать новые. Слушать курсы. Читать заданную литературу.

Мама пыталась помогать мне в учебе, как могла, дома. Хотя по большинству предметов очень скоро это занятие ей пришлось бросить — она честно призналась, что школьная программа старших классов выше ее понимания.

Но всегда оставалась литература, классическая и современная, музыка, даже живопись. Мама пыталась, не умея сама, учить меня даже этому. По пособиям, так сказать.

Было смешно, и мы смеялись вдвоем.

Ну а отец — за отцом оставались уроки труда. Вынести мусор, починить кран на кухне, поменять масло в машине.

Когда в пригородах центра соседней области какие-то борцы за чью-то свободу подорвали тактический ядерный заряд, я испугался. Триста тысяч погибших в одно мгновение — и нам пришлось неделю отсиживаться дома, потому что по всем каналам только и говорили о радиоактивном облаке.

Но для меня это тоже никак не являлось признаком конца света. Так — неприятность. Такое случалось и раньше. Просто на этот раз рвануло близко, ближе обычного, вот и все.

Меня даже не интересовало, кто, что и кому хотел доказать, отправив в одночасье в лучший мир столько людей.

А школа так и не открылась. Отец сказал, что власти просто боятся, потому что не успеют ее открыть, как на город налетает какая-нибудь новая эпидемия.

Помню, как мы первый раз посетили магазин «Наноздоровье». Отец хорошо зарабатывал и мог себе позволить неплохо содержать семью, но туда мы пошли только после взрыва тактики. Радиационный фон повысился, и отец сказал, что у нас просто не остается никаких других шансов.

— Нам только базовые прививки, пожалуйста, — твердо, как он считал, сказал отец в магазине.

Красивый магазин, один из немногих, в котором всегда были посетители. Хотя, согласно новому карантинному уставу, что выпустил мэр, их старались сразу разводить по разным кабинетам.

Мы и сидели в таком кабинете — мы и врач, или механик, или продавец. Тогда мне было без разницы.

— Нейтрализация действия радиации, — даже не спрашивая, а утверждая, кивнул продавец. — Конечно. Нам как раз подвезли расширенную партию новых бланков… извините, прививок. Вам бы я предложил на выбор три варианта: годовую… прививку, которая позволит продержаться, пока уровень радиации не придет в норму. Пожизненную прививку, чтобы вас вообще больше не тревожила радиация. Времена нынче нестабильные, лучше быть готовым ко всему. И третий вариант — прививка, в маркетинговых целях мы назвали ее «Радиационный маньяк», хотя мне лично это название нравится не очень. Она защитит вас от радиации даже на обочине ядерного взрыва. Что важно, у «маньяка» наноботы наследуются, правда, лишь по материнской линии.

— Нам первый вариант, — ответил отец. — Будем надеяться, что такого безобразия больше не повторится.

— Конечно, — кивнул продавец. Продавец от бога, я это видел даже тогда. — Вам — да. А вашему сыну? Тяжелые времена, и становится только хуже. Кто знает, что будет завтра?

Отец сдался, и я ушел из магазина со своим первым бланком, чистящим мою кровь, спинной мозг и прочие органы от накапливающейся дряни, с «маньяком». А заодно и с нановакциной от гриппа (отец поддался на тридцатипроцентную скидку для покупателей антирадиационной защиты) и, конечно, с бланком «иммунитет от „Наноздоровья“» в качестве бесплатного подарка от магазина.

Бланком, что в обиходе все называли «кровяными пловцами».

«Бесплатный» подарок в итоге обошелся дороже всего, потому что отец конечно же не согласился взять базовую версию, заявив, что если уж его семье собираются что-то колоть, то все это должно являться самым лучшим.

Обычные гражданские бланки, которые, как я понял много позже, разом заставили меня пойти по одной дороге из двух возможных.

На пути домой мы проехали мимо магазина «Генная логика». Но я не спросил отца, почему, собственно, он выбрал именно «Наноздоровье». Мне было все равно, потому что я был слишком погружен в себя, чтобы размышлять о подобных пустяках.

Мне все равно и сейчас.

Потому что сейчас я знаю точно, что эти дороги одинаковы. Абсолютно. И все равно, какую из них выбрать.

Важно, как идти.

Глава 2

Незаметный, медлительный северный закат. Подползающий тихо и накрывающий весь мир.

Как бы ни был растянут по времени его приход, я точно знал дату, когда наступил апокалипсис. Пусть для всего мира, даже для нашего города, он растянулся на десятилетия, — но для меня он наступил в одночасье.

«Второй азиатский грипп». Наш город расплатился с ним каждым десятым — тридцать тысяч погибших в течение одного месяца. Город принес в жертву моих родителей.

И папу и маму.

Мне повезло в одном — в то время еще было кому хоронить мертвых. Так что я спокоен — мои родители отпеты, как полагается.

Эту роскошь позднее смогут позволить себе очень немногие.

Я не люблю вспоминать их смерть и сейчас. А тогда — я просто предпочел все забыть. Это оказалось легко, тем более что сам я тоже немногим отличался от мертвых.

Я выжил, но грипп дал осложнения: хиловат оказался мой организм. Даже справившись с болезнью, он не справился с ее последствиями. Я почти перестал ходить — мог сделать лишь десяток шагов за день, с большим трудом, с болью, лишь для того, чтобы доказать себе, что я еще способен на эти шаги.

Кто-то приносил еду — тогда еще было кому ее приносить. Где-то мне удалось раздобыть коляску, на которой я, далеко не каждый день, выбирался из дома. Возможно, мир продолжал рушиться вокруг, но для меня, внутри меня, — это разрушение уже завершилось.

Я уже жил в преисподней.

И, как ни странно, так было легче. Когда не надо ни на что надеяться. Не позволено ни на что рассчитывать. И точно знаешь, что нельзя мечтать.

Потом где-то в Сети я вычитал, что у «Наноздоровья» есть специальный бланк, способный меня вылечить. Полностью восстанавливающий функции пораженных участков спинного мозга. Ампула-чудо.

Но только эта ампула оказалась из тех, на которые не существует цены. Что это означает? Что такие нанокультуры стоили настолько дорого, что их просто не было в обычных магазинах Сети, они изготавливались и поставлялись только по спецзаказу.

До того момента я думал, что знаю цену роскоши. Многие из бланков, выставленных в витринах магазина, не были мне по карману. Я знал, что не смогу их себе позволить, даже если сумею продать квартиру, которую я все еще считал родительской. Я готов оказаться на улице. Но кому она теперь нужна, эта квартира? В городе, в котором недавно умерли сотни тысяч?

Многие из оставшихся, из тех, кто поумнее, пытались уехать, спрятаться в деревнях, в автономных поселках. Логика в этом была — до изолированного поселка новой заразе будет добраться сложнее.

И все это еще больше тянуло вниз цены на городскую недвижимость. Вообще на все. Город медленно мертвел, и если бы я не был так погружен в себя, подкошен одиночеством, то постарался бы тоже из него убраться.

Но кому и где нужен калека?

Так вот, даже продав все, что у меня было, квартиру, кое-какие вещи и драгоценности, обнулив счет в банке, доставшийся мне от отца, — даже тогда я мог бы позволить себе далеко не любой из бланков, представленных в витринах «Наноздоровья». Не все из того, на что была назначена цена.

А у той пробирки, что я хотел получить, цена отсутствовала вовсе. Эксклюзив. Изготавливается лишь по специальному заказу, только после того как покупатель внесет всю сумму полностью.

Поэтому мне оставалось лишь мечтать об исцелении, о чудесном бланке, совершенной колонии наноботов, способных вернуть мне подвижность. Приятно думать, что твое уродство обратимо. Рассчитывать, что ты можешь вернуть все на свои места. Пусть даже в теории, пусть ты и знаешь, что у тебя нет почти никаких шансов набрать нужную сумму, но все же — это надежда.

Я знаю, мне есть с чем сравнивать. Потому что даже тогда мне приходилось помнить о существовании необратимых событий. О мертвых родителях, которых я уже никак не мог вернуть. Не было такого магазина, который мог бы предложить мне их воскрешение. Или возвращение назад, в то время, когда они еще были живы. Когда мама пыталась учить меня литературе и очень смущалась, потому что она сама не читала многого из программы. Поэтому она тайком, в родительской комнате, за полночь, тихо листала книги при свете ночника. Так, чтобы на следующий день суметь на равных обсуждать со мной достоинства и недостатки тех авторов, которых я должен был знать.

Она думала, что я не знаю об ее ночных факультативах. Я знал. Я помнил.

Тот разваливающийся мир, в котором мы жили, до сих пор вспоминается мне как рай.

Большего счастья, чем вспоминать его, у меня нет.

Для того чтобы узнать, насколько недостижима моя маленькая дурацкая мечта, я поехал в магазин «Наноздоровье». Вызвал специальное такси — такое, в которое могла бы поместиться моя коляска, хотя бы в сложенном состоянии. С этим проблем не было — город остался переполненным калеками и инвалидами, так что услуги специальных машин пользовались популярностью. Город продолжал жить, и люди продолжали зарабатывать деньги. Кто на что. Я вот лично — собирался заработать на возможность вновь нормально ходить.

Пока я ехал, равнодушно рассматривая полупустые улицы, все время думал — зачем оно мне, это здоровье? Зачем я хочу ходить? Куда я смогу пойти, даже если смогу? От кого убежать? Не от себя же — для этого не помогут здоровые ноги.

Скорее, это просто было желание доказать самому себе, что я все еще живой. Что жизнь продолжается. Год, проведенный в коляске, измотал меня так, что даже горечь потери родителей начала отходить на второй план.

Я слишком молод, чтобы оказаться скованным инвалидным креслом. Слишком жизнелюбив, чтобы быть готовым сдаться.

В магазине меня ждал сюрприз. Ко мне подошел именно тот продавец, что обслуживал нашу семью в первый раз.

— Я вас помню, — улыбнулся он, словно не замечая моего кресла. — Я знаю, что буду бестактен… но вы в этот раз один? Надеюсь, с вашими родителями все хорошо?

Я лишь покачал головой.

Наверное, мне следовало расплакаться на плече у чужого человека, неожиданно столь хорошо меня запомнившего. Настолько, что он узнал меня после долгого срока, вспомнил даже, с кем я был здесь в прошлый раз.

Но я не стал.

Это был продавец от бога, я же говорил. Именно такой, которого мечтает заполучить любой магазин. Тот, кто искренне, не только ради денег, любит своих покупателей, мечтает им помочь с помощью тех товаров, что он может предложить. Помнит своих клиентов.

Или камера на входе, совмещенная с системой распознавания образов, успела напомнить ему о нашем предыдущем визите.

— Нет, — ответил я, только чтобы разогнать молчание. Продавец не пытался изобразить горе, он лишь молчал. Осмысливал. Надеюсь, что не для того, чтобы продать мне больше. — Они не пережили «паназиатского». А я вот — видите, пережил, но с потерями.

Я слегка качнулся на кресле, демонстрируя свои новые возможности. Или их отсутствие, тут уж с какой стороны смотреть.

— Собственно, ради этого я и у вас. Меня интересует «Ходок».

— Конечно, — слегка кивнул продавец. — Не встречал этого названия, если честно, но для вас я проверю. Корпорация выпускает сейчас столько модификаций, что сложно за всем уследить. Хотя, как видите, все же недостаточно много. После той эпидемии у нас есть новый препарат. Делает полностью иммунным к большинству штаммов гриппа паназиатской ветви. Мне жаль, что его не было у нас вовремя.

Я кивнул. Конечно, ему было жаль. Мне тоже было жаль. Если бы эти боты существовали тогда, то он бы с удовольствием нам их продал и заработал бы денег. А мы бы их с огромным удовольствием купили. А сейчас — все мы только жалеем.

— «Ходок» — это сленговое название нанокультуры SCR-01-Ультра. Аббревиатура SCR — это spinal cord resurrection, громкое название, у нас обычно таких не любят, означает «воскрешение спинного мозга». Действительно существует, находится в экспериментальной фазе. Это означает, что на рынке ее даже не предлагают. Обычно — из-за высокой цены или ограниченного спроса. Еще чаще — из-за того и другого одновременно.

— Я хочу знать цену! — Мне пришлось наклонить голову, опустить глаза и смотреть в пол, чтобы сдержать волнение. Число, которое этот мужчина произнесет сейчас, может ввергнуть меня как в пучины ада, так и поднять на вершины пусть и не рая, но хотя бы надежды. Это где-то там же, в предгорьях.

— На такие товары не существует цен, — качнул он головой. — Могу лишь предположить диапазон.

Он назвал числа. Нижнюю границу, верхнюю границу. Уже от нижней веяло той самой холодной пучиной ада, кромешного, беспросветного. Верхняя граница… на нее, наверное, пришлось бы копить всем городом.

Но мне достаточно было и нижней — мне бы пришлось продать не только квартиру, но и весь наш двухсот квартирный дом, и еще пару таких же по соседству, чтобы набрать необходимую сумму. Со всем этим была лишь одна небольшая проблема — ни наш дом, ни соседние мне не принадлежали.

Я кивнул. Качнул головой, показывая, что услышал. Шевельнул колесами, думая, будет ли достаточно вежливо, если я просто выкачусь из магазина, не попрощавшись. Говорить я не мог — горло сдавило, меня душили те самые слезы отчаяния, которые всегда почему-то оказываются в горле, именно там, а не как им полагается — на глазах.

— Подождите минуточку, — остановил меня продавец. — Я полагаю, что вряд ли у вас есть необходимая сумма. В этом городе людей, у которых есть подобные деньги, очень немного, и всех их я знаю в лицо. Требование моей специальности, знаете ли.

— И что? — равнодушно спросил я. Спазм наконец-то прошел, и я вновь мог говорить. Отчаяние постепенно замещалось равнодушием. Это было более привычно, по крайней мере. Равнодушие мне нравилось. Оно не заставляло страдать.

— Но вы также должны понимать, что «Наноздоровье» — огромная корпорация. Сложная, запутанная и очень причудливо устроенная. Есть всевозможные лазейки, которые позволяют простым клеркам получать услуги, которые иногда недоступны даже миллионерам. Вы понимаете меня?

Я подумал было, что он намекает на взятку. И если названные им числа хотя бы умещались в моем воображении, я бы обязательно обрадовался. Но я не верил, что в его силах настолько изменить стоимость, чтобы даже слегка приблизить ее к моим возможностям. Как текущим, так и мнимым.

Увидев выражение моего лица, он усмехнулся. Даже усмехался он миролюбиво, словно показывал, что любит тебя всем сердцем. И ни в коем случае не насмехается. Просто — хочет повеселиться.

— Нет, я не про взятки. — Похоже, все было на моем лице. — Я про корпоративные лазейки. Мне не хочется, чтобы сын такого гордого отца просто сдался. Я хочу увидеть вас на ногах, чтобы вы бегали, или ходили, или прыгали. Но не сидели в кресле. Только не это, нет. Так вот, у нас там есть одна программа, мало кому известная, по помощи сотрудникам компании. Многие критичные бланки, за которые толстосумы выплачивают миллионы, нам могут доставаться бесплатно. Не всегда, тут все сложно, надо попасть под определенную акцию, оплачивать корпоративную страховку, но все же.

— Но я не сотрудник компании, — ответил я. — Вы же не можете меня зачислить к себе задним числом? Или… можете? К тому же, может, вам и достаются бесплатные пирожки в буфете головного офиса, но вы сами назвали числа. Они безумны. Таких чудес не бывает.

— Нет. И да, — улыбнулся продавец. — Нет — я не могу зачислить вас задним числом, но это и не требуется. Да — такие чудеса бывают, если знать, как складывается цена. Что есть бланк? И там боты, и здесь боты. Разные, конечно, и по сложности разные, и по качеству. Страна-изготовитель тоже играет немалую роль. Но — ни в одном из них не спрятан золотовалютный резерв. Я к тому, что подобный разброс цен — это всего лишь маркетинг. Что-то мы должны продавать дешево, и мы продаем, несмотря на убытки. Что-то — выше реальной стоимости в сотни раз. И это покупают за эти деньги. Но когда ты внутри корпорации — подобные вещи исчезают. Цена остается лишь условностью внутри корпорации. Ее даже не видят, когда вкалывают вам дот. В крайнем случае — спишут в брак. Или на эксперимент с добровольцем. Надо лишь знать, кому позвонить.

— И компания возьмет к себе калеку, зная, что он калека? И после этого еще и вылечит его, бесплатно?

— Бесплатный сыр бывает только в мышеловке. — Продавец качнул головой. — Конечно, все не так просто. Например, если вы решите уволиться, то в течение трех лет после использования любого препарата компании вам имеют право предъявить его цену к оплате.

— Рабство? — усмехнулся я. — Неплохо. Я согласен.

— Да, я сделаю пару звонков. У меня, вы понимаете, есть знакомые. Там-сям. В кадрах.

— Что я вам должен? — спросил я, все еще думая, где же подвох.

— Я же сказал, дело не в этом, — сердито, нарочито сердито покачал он головой. — Давайте так. Вы мне должны — прийти ко мне как-нибудь в гости. На своих двоих. Порадуйте меня. Если я буду знать, что помог еще хоть кому-то в это тяжелое время, я буду очень рад, поверьте.

Я приходил к нему потом. Один раз, много позже. Лишь для того, чтобы узнать, что он тоже мертв. Чума-74.

Кадровичке перевалило за сорок, но выглядела она явно не на свои годы. Похоже, что реклама косметической линии от «Наноздоровья» не целиком состояла из зазывающей брехни.

— Юрий? — спросила она, посмотрев на мою коляску. Все смотрят на мою коляску. Мне это даже нравится. Пока люди еще смотрят на коляску — значит, такие вещи не стали окончательно обыденностью, нормой, на которую просто не обращают внимания. Тоже небольшой элемент надежды, крохотная ее составляющая.

Я кивнул. Поздоровался.

— Посмотрим, что смогу вам предложить. — Она уткнулась в монитор, задавая запрос. — Если хотите, то можете пересесть на стул. Глупо, понимаю. Просто я всегда предлагаю кандидатам присесть, это уже привычка, доведенная до автоматизма. И теперь я даже сосредоточиться не могу: мне все кажется, что я чего-то не сделала, бросила работу на полпути.

— Считайте, что предложили, — усмехнулся я. — Но, пожалуй, я посижу на своем.

— Конечно. Смотрите, что можно сделать. Мы берем вас во вспомогательный персонал, что означает, что в офисе вы даже не будете светиться. Допустим, сейчас есть вакансии кладовщиков на наших складах. Сложная работа, честно признаться, постоянные проверки, ревизии, аудиты остатков. Сами понимаете, в наших распределительных складах столько добра, что есть за чем следить. Бандиты, говорят, начали вокруг них ошиваться, все пробуют как-то получить доступ к нашим товарам. Две вооруженные стычки за последний год. Хорошо еще, что служба безопасности у нас тоже не самая слабая. Зато — для этой должности не нужно высшего образования. И она как раз то, что нам сейчас надо, — в сторонке от всех, но при этом вы становитесь абсолютно равноправным сотрудником компании.

— А после? Как с ногами?

— А очень просто. Сейчас пойдете на медосмотр. Еще, из-за того что должность связана с материальной ответственностью, поговорите с ребятами из СБ. На кладовщика не распространяются никакие из требований по физической форме, так что ваша… травма не является препятствием. Врач, к которому вы пойдете на медосмотр, напишет все правильно, я ему позвоню. Что-нибудь вроде «ограниченная двигательная активность, не препятствующая исполнению непосредственных служебных обязанностей». В СБ ребята тоже нормальные, вы с ними, главное, не спорьте, и все будет хорошо.

Я все еще искал подвох. Ждал, когда мне подсунут пергамент с договором, на котором я должен буду расписаться кровью. Хотят поставить своего человека на склад, чтобы прикрывал воровство? Я согласен. Хотят получить дармовую рабочую силу, всего лишь за один укол? Я согласен. Хотят заполучить мою квартиру в обмен на одну ампулу? Я согласен тоже, лишь бы эта ампула помогла.

Истолковав мое молчание по-своему, кадровичка предложила:

— Ну, я могу посмотреть еще. Может, будет что-нибудь в экспедиции грузов. Или, если вы хорошо программируете, в отделе вспомогательных разработок… У нас есть центры исследований почти в каждом городе. Территориально-распределенная программа развития, вы же знаете. Именно в нашем центре разработали наноусилители для широчайших мышц, недорогие и надежные. Пользуются определенной популярностью среди тех, для кого сила мышц по-прежнему важна.

Я мотнул головой:

— Нет-нет, мне подходит и кладовщик. Если возьмете, конечно. А скажите, когда можно будет просить о лечении? Сами понимаете, иначе ради чего все это…

Я ждал ответа вроде: «Поработаешь годик-другой, поймешь, что к чему, тогда и…»

— Да-да. Через три месяца, сразу, как только вам закроют испытательный срок. Я за этим прослежу. Через три месяца свяжусь с вами и с нашими медиками. Вы с ними познакомитесь на обследовании. Хорошие ребята, только мнят о себе чересчур.

Уже выкатывая свою коляску из кабинета, я спросил, просто на всякий случай. Просто для того, чтобы потом меня ждало меньше сюрпризов:

— Скажите, как я смогу с вами расплатиться за вашу помощь?

Женщина добродушно махнула рукой:

— Да что вы! Это, считайте, моя ежедневная работа. Заходите как-нибудь потом, на своих двоих, просто расскажите, как у вас все сложилось. Мне уже радость. Немногие приходят.

Мне пришлось увидеть ее труп. Много позже. Бандитская перестрелка на улице, случайная пуля, случайный прохожий, один из многих. Узнал я ее тоже лишь случайно — лишь потому, что на ее лице и тогда продолжала оставаться миловидная улыбка, что очень шла ей при жизни.

Медики оказались первыми, кто взял меня в настоящий оборот. Я знал от отца, что нынче устроиться на нормальную работу без серьезной медицинской проверки невозможно. Да что там на нормальную — на любую. Если ты идешь работать в корпорацию, то будь готов подписать отказ от всех тайн своего тела. Тебя возьмут, только если будут знать, что именно написано в твоей медицинской карте.

А уж на такую ответственную и важную должность, как кладовщик, проверять будут особенно тщательно. Это ж почти так же круто, как вице-президент филиала. И платят небось даже побольше, чем любому из высоколобых.

Нет, правда, проверяли меня так, что я понемногу начал сомневаться, не записали ли меня по ошибке в космонавты.

И все смотрели на мою коляску. Все. Удивлялись, но молча. Врач, который возил меня по кабинетам, гасил все вопросы в зародыше. А дальше все становилось просто — окулист проверял глаза и честно писал, что со зрением у меня все в порядке. Кардиолог — сердечно-сосудистую систему, и как бы он ни пялился, желая задать вопрос по поводу инвалидности, но — с сердцем у меня тоже все было в порядке. И так далее.

Парень, таскавший меня на протяжении всего осмотра, собрал все воедино лишь вечером. Формально он считался прикрепленным за мной терапевтом, обязанным дать общее заключение, и он его дал.

«Временно рекомендуется ограничение двигательной активности ввиду необходимости завершения лечения. К означенной работе годен без ограничений».

И не соврал ведь, зараза. Действительно, бегать мне сейчас рекомендовать точно не стоило. И лечиться мне было надо. И, при хорошем раскладе, это лечение я скоро смогу завершить. Месяца этак через три.

— Модель кровяных пловцов у тебя слегка устарела, — сказал он на прощание. — Я занес к себе в календарь, обновлю все вместе, к тому моменту я закажу «Ходока». Проведу как внутреннее тестирование экспериментального и перспективного образца. Это у нас любят. Тебе еще и премию выпишут за помощь компании. Они не выпускают такие образцы в Сеть, чтобы не сбрасывать на них цены, но у этого есть и оборотная сторона. Для этого им приходится держать их в каталоге экспериментальных. И сразу появляется поле для маневра.

Я поблагодарил медика и не стал его спрашивать, что я ему должен. Тогда мне казалось, что как только меня поднимут на ноги, я придумаю, как расплатиться с каждым из них.

Удивительно, но именно им я не помог. Ни одному. Даже не был на их могилах. Я не знаю точно судьбы этого парня-медика. Не знаю, работал ли он тогда, когда на медицинский центр «Наноздоровья» напала группа фанатиков из «Чистых». Перебили всех, потом подорвали здание. Обычной бомбой подорвали, по нынешним временам они — практически пацифисты.

Может, медик и выжил, если это произошло не в его смену. Я даже не стал уточнять в списке погибших, чтобы тешить себя этой надеждой.

Три человека, которые сумели вернуть меня на дорогу, сделать так, чтобы я шел по ней, а не полз в коляске. Мертвы, все или почти все.

Наступали времена, когда такими историями никого не удивишь.

Вообще-то этих людей было четверо. Не следовало забывать о безопаснике, с которым я встретился в самом конце. Но из-за того, что как раз с ним судьба свела меня более плотно, в этом списке он стоит особняком.

Глава 3

Конечно же мне заявили, что разговор с безопасностью — пустая формальность. Раз уж кадры и медики дали добро, то для должности кладовщика этого вполне достаточно. Так, посмотрят на меня и поставят галочку в документах — и можно приступать к работе.

Он смотрел на меня так внимательно и доброжелательно, что в какой-то момент я начал мечтать о том, чтобы рассказать ему все. Всю правду: о своем уголовном прошлом, маниакальных наклонностях, сотрудничестве с конкурирующими спецслужбами и конечно же о том, что буквально на днях я как раз скрепил кровью договор с одним из младших клерков-чертей.

— Когда вы планировали начать работу? — задал он вопрос, для меня неожиданный. Я как-то ожидал чего-то вроде «не привлекались, не участвовали?».

— Как только разрешат, — ответил я.

— Так хотите работать? — спросил он. — Или деньги нужны?

От денег я действительно уже не отказался бы: отцовский счет постепенно таял. Но, очевидно, у меня существовали более веские причины поторапливаться.

Видимо, я выдал себя взглядом на свои ноги, потому что он не стал ждать ответа:

— Из кадров мне звонили, да. Знали, что вы пойдете через меня. Петр Семенович, кстати. Мне почему-то кажется, что мы с вами еще встретимся. В хорошем смысле. Не подумайте, что я говорю как особист, запугивающий всех и каждого. Хотел бы расставить точки над «i», Юрий.

Петр Семенович аккуратно, не останавливая речи, налил из графина полстакана воды и осторожно полил росток какого-то комнатного растения, посаженный в пластиковый стаканчик. Всего три маленьких листика. Растение посадили недавно, и с учетом того, что в комнате не было больше ни одного цветка, эсбэшник явно пробовал себя в новом качестве.

— Эта маленькая афера как раз то, на что я могу закрыть глаза. Хороший парень, почему не помочь? Может, я тем самым помогу и компании, которая получит еще одного преданного сотрудника. Но учти, и лучше тебе запомнить это сразу, мы здесь не любим махинаций. С товаром, с данными, с деньгами. Будь честен, работай хорошо, встань обратно на ноги, и тебя ждет светлое будущее в нашей компании. Начнешь мухлевать — и я очень быстро за тобой приду.

Я не удержался:

— А вы… Петр Семенович, а вы разве не штатный психолог?

Он кивнул:

— Да, и что? Я психолог в службе безопасности, не забывай. Так что я умею и стрелять и ловить. Если у тебя возникнут какие-то проблемы, кто-то попытается к тебе пристать, кто-то попробует тебя запугать — иди сразу ко мне. Теперь ты в компании. Я не стану называть ее семьей, потому что слишком большая получится семейка, но одно остается фактом: теперь твои проблемы становятся и моими. Лучше будет, если этих проблем просто не возникнет. А если они все же появятся, лучше будет, если я решу их сразу. Добро пожаловать, Юрий.

Эсбэшник встал и протянул руку для рукопожатия. Тем самым давая понять, что наш разговор закончен.

Так я начал свою работу в «Наноздоровье» — одной из двух крупнейших компаний мира.

Работа современного кладовщика такая же странная, как и работа современного склада. Склад мне нравился — пусть небольшой ввиду компактности продукции — всего три тысячи квадратов, — но если где-то на Земле и существовала пещера Али-Бабы, то она была передо мной.

Полная автоматизация подразумевала, что у меня отсутствовала необходимость ездить вдоль стеллажей на погрузчике, сгружать, разгружать, пересчитывать, менять паллеты местами. Большую часть времени я вновь сидел за компьютером, лишь следя за тем, что с какой точки склада изымают механические руки. Здесь мы их называли мехманами, сокращая официальное название «механический манипулятор складской NH Special». Судя по всему, эти мехманы являлись стандартом для всей корпорации, раз у них даже в названии присутствовало «Nano Health».¹

Мехманы таскали коробки с продукцией вверх-вниз, на высоту всех пяти уровней, а продольные рельсы на потолке позволяли им скользить вдоль стеллажей, добираясь до любой нужной ячейки. Внизу по узким проходам непрерывно крутились грузовые тележки, привозя новые порции ультрасовременных наноколоний индивидуального пользования, увозя те, что затребовали магазины. Тележки тоже имели небольшую механическую руку и теоретически могли «самостоятельно» изъять коробку-другую с нижнего уровня. Но пользовались они этой возможностью крайне редко.

Вся эта техника завязывалась воедино в систему компьютерного контроля, обсчитывающую все, знающую, где и что находится, понимающую не только кудаименно подъехать тележке, чтобы забрать нужную коробку, но и какой маршрут она должна проложить по складу, чтобы минимизировать затраты времени, усилий, энергии.

И конечно же все это время от времени сбоило. Это выглядело забавно. Мехман уверенно подтягивался к нужной ячейке, готовясь зацепить очередную коробку с порцией бланков, и неожиданно замирал. Считывание метки на коробке не подтверждало наличия в ней нужных бланков. Самая длинная складская операция — пока мехман посылал информацию в программу, пока она ее обрабатывала и принимала решение, где тогда, собственно, раздобыть нужные бланки вместо «утерянных».

Чаще всего утерянные бланки обнаруживались в другом конце склада. Или оказывалось, что ошибка присутствовала еще при изначальной доставке. Всего этого можно избежать, конечно, и склад, я думаю, вполне мог работать без ошибок вообще. Но такой подход требовал снижения скорости обработки грузов. Так что программа всегда предпочитала действовать где-то в районе золотой середины, не позволяя, с одной стороны, ошибкам накапливаться, но и не замедляя слишком сильно работу склада ради его совершенства.

Вот так выглядело мое первое поле боя.

То, что теперь я работаю на очень ответственной должности, мне пришлось почувствовать сразу. Прошло лишь два рабочих дня, как ко мне пришли.

Сначала я подумал было, что это проверка самой корпорации. Но если это и так, то либо в ней участвовали великолепные актеры, либо для проверки наняли настоящих громил, а не подставных персонажей.

Я возвращался домой. Во всем доме горел свет, и я рискнул воспользоваться лифтом. Конечно, подобные эксперименты опасны — один раз, пару месяцев назад, я так и просидел в этом лифте несколько часов, пока вновь не подключили электричество и меня из него не вызволили. С другой стороны, потратить почти час, чтобы подняться на свой этаж по лестнице, абсолютно не приспособленной для колясок, тоже казалось занятием не из самых приятных.

На этаже меня ждали трое.

Они заметили меня сразу, но даже не пошевелились, когда я въехал на площадку. Лишь молча смотрели, как я разворачиваюсь, а потом, как осознаю, что, возможно, что-то не так. Возможно, этот вечер пройдет не совсем по тому расписанию, которое для него планировалось.

Лишь через большую паузу один из них, тот, что прислонился к косяку моей двери, оттолкнулся от него и неторопливо отошел в сторону.

— Ну чего, открывай, — сказал он. — Зайдем к тебе, поговорить бы надо.

Я не двигался. Понятно было, что вызвать лифт, который, возможно, еще не уехал, и заскочить в него обратно я не успею. Никак — не на коляске. Не смогу и прорваться на лестницу. Не смогу открыть дверь и каким-то образом умудриться запереться изнутри, оставив гостей снаружи.

А раз так, то лучше бы нам поговорить здесь. Как-то не хотелось мне уединяться с ними в квартире, там, где у меня не останется даже малейшего шанса на появление случайного свидетеля-спасителя. Или же свидетеля, который быстро превратится во вторую жертву.

Видя мою медлительность, от стены отделился второй.

Я чуть катнул коляску назад, неосознанно, отнюдь не рассматривая всерьез возможность физического сопротивления, лишь рефлекторно пытаясь избежать столкновения с угрозой.

— Нелюбезный, — неожиданно влез третий. В отличие от остальных, так и не шевельнувшийся на своем месте на подоконнике коридорного окна. — И молчаливый. Плохо, что нелюбезный. Может, хорошо, что молчаливый.

— Ключи давай, — сказал второй. — Помогу тебе, калека, добраться до койки. Или до гроба, как уж захочешь.

— Это он правильно сказал, — подтвердил третий. — С этим у нас просто. Не надо ключей.

Третий неожиданно поднял руку, останавливая своего «коллегу»:

— Не надо. У нас к тебе очень короткое сообщение. Можно и здесь, дольше в квартиру заходить. Слушай сюда. Мы знаем все. Где ты работаешь, кем работаешь, где живешь, когда приходишь домой, когда уходишь. В принципе мы знаем даже, когда ты умрешь. Неверно — лучше скажу так…

Третий спрыгнул с подоконника. Самый крупный из всей компании. Два метра минимум, сто двадцать кило опять же — минимум. Но спрыгнул он так тихо и грациозно, что не оставалось никаких сомнений, что в этих килограммах нет ничего лишнего.

— Скажу тебе так: мы быстро назначим дату и даже причину твоей смерти, если у тебя возникнут какие-то нездоровые мысли. Теперь слушай сюда еще ближе. Через пару дней мы зайдем. Подготовишь планы склада, подходы, где что лежит. Какая охрана, когда меняется, сколько человек. Какое оружие, где, в каком режиме. Все подготовишь. Как сделаешь — мы хорошо заплатим. Так хорошо, что даже в этом кресле тебе будет жить комфортно. И бухло и девочки — на все деньги будут. У тебя только ноги отнялись? Остальное-то как, способно еще на что?

Оказывается, вопрос не являлся риторическим. Ему действительно было страшно интересно, не повлияла ли моя болезнь на потенцию. Он ждал ответа. Пауза затягивалась. Я же, лишь поддерживая уже выбранную тактику полного молчания, продолжал смотреть на него и тоже ждать.

— А не сделаешь, как сказали, или решишь стукануть, или еще чего выдумаешь смешного — мы тебя грохнем. Только сначала я лично проверю, что там с твоими причиндалами. И оторву их до того, как ты сдохнешь. Понятно?

Он наклонился и посмотрел прямо на меня, близко-близко. Красивые у него были глаза, такие серо-стальные. Женщины от таких глаз должны просто млеть.

Видя, что я не отвечаю, он тряхнул коляску, словно пытаясь меня разбудить.

Я кивнул, давая знак, что все слышу. Разговаривать очень сильно не хотелось. Девочки, это ж надо. Комфортная жизнь в коляске, как же. Если бы знали, какое предложение поступило от другой стороны, то поняли бы, что я им отвечу.

Но, похоже, вот как раз этого они и не знали. И наивно полагали, что их деньги для меня хоть что-то значат.

— Хорошо, — удовлетворенно заметил третий и отодвинулся от меня — так, будто ему было неприятно находиться в такой близости с калекой. — Ты думай, быстро. Готовься. Через пару дней чтобы все собрал, записал. У нас времени нет, чтобы тебя ждать.

Они ушли по лестнице. В отличие от меня, эти парни явно не любили полагаться на волю судьбы. И веерных отключений электричества.

Включать телевизор не хотелось, потому что ничего хорошего говорить там не могли. Время вечерних новостей. А хороших давно никто не ждал. Но нужно было как-то отвлечься, просто для того чтобы перевести дух. Так что я все же его включил и выбрал канал новостей международных. Когда новости плохие везде — лучше узнавать о бедах, произошедших где-то далеко. Можно хотя бы попытаться абстрагироваться, сделать вид, что к тебе это никак не относится.

— …На Лазурном побережье Франции зафиксировано удивительное явление. Град — это вообще большая редкость для французов. Однако к ней они уже начали привыкать. Но на этот раз осадки выпали в виде града в форме оплавленных кристаллов льда значительно крупнее обычного. Град не просто обрушился на прибрежные города и курорты, но и продолжал падать несколько часов подряд. Это вызвало как минимум один крупный пожар, когда взорвалась газозаправочная станция в центре города. Жертвами стихии стали более тридцати человек.

Я потянулся к пульту, чтобы выключить телевизор. Как раз в этот момент лицо диктора сменилось видеорядом с места событий. Град действительно был крупный, падающие и бьющие стекла машин ледышки видно было даже в записи. Пожар, видимо, от той самой заправки, полыхал где-то впереди, за домами. Видны были лишь сполохи пламени и черный клубящийся дым.

Камера сменила фокусировку. На ближнем плане стояли машины «скорой помощи», кто-то бежал с носилками, кто-то грузил людей внутрь. Одни носилки остались брошенными прямо на асфальте. Человек, лежащий на них, видимо, был уже мертв — его закрыли одеялом с головой.

Струи воды, текущие вдоль дороги, вымывали из-под носилок кровь, и она текла тонкими струйками по асфальту, быстро бледнея и прячась в воде, падающей с неба.

Но оператор приблизил вид, и кровь опять стала заметна отчетливо. Кровь, текущая по дороге, смешивалась с градом, бьющим все вокруг, — град пытался достучаться до мертвого тела, укрытого одеялом, лупил по живым, и видно было, как санитары периодически вздрагивают от особо сильных ударов.

Град падал на асфальт и смешивался с кровью, так же, как и огонь, на фоне которого все это происходило.

Эта картинка долго не уходила из моих глаз. Наверное, надо было не выключать телевизор, чтобы заместить ее чем-то другим. Хотя замещение вполне могло оказаться еще хуже.

Конечно, я подумал.

И начал готовиться.

Прежде всего в одной из подворотен я купил простенький восемнадцатизарядный «викинг»² и даже успел отполировать пару движущихся деталей, которые, по моему мнению, этого требовали.

Хотя нет — еще раньше я собрал вещи, все, что смог. Все, что стоило собирать, а таких было совсем мало, и ут-ром следующего дня — не моя смена — вывез их на вокзал, положив в ячейку камеры хранения. Совсем немного вещей. Память о родителях. Фотографии, пару флешек с детскими видео, где родители снимали и себя вместе со мной. Две любимые книги матери. Ноутбук отца, старый, но он с ним не расставался до самой смерти.

Там же, в привокзальной подворотне, я и разжился оружием.

В свою квартиру я больше не возвращался.

Сначала я доехал до офиса корпорации, позвонил по внутреннему Петру Семеновичу и попросился на разговор. Рассказал ему все, что произошло прошлым вечером.

Петр Семенович задумался.

— Как ты понимаешь, охрану к каждому мы не приставим, — начал он чуть погодя, — так что ты уж как-то вывернись. Переберись куда-нибудь в другое место, можем предложить какое-нибудь жилье из служебного, с этим без проблем. Ношение оружия формально запрещено, так что я тебе выдавать его не буду и рекомендовать его приобретать… тоже не буду. Но выражусь так: в подобной ситуации оно бы тебе не помешало.

Я молчал. Оружие лежало в сумке у охраны на входе. Но раз он мне его не может рекомендовать, то я не могу ему сказать, что оно у меня уже есть. Также я не стал говорить, что квартиру-однушку, зато близко от склада, можно было добраться пешком, я себе тоже уже нашел. Кто знает, может, утечка шла именно от него? Может, именно кто-то из безопасности выдал наружу информацию о новом сотруднике склада, которого можно быстро тряхнуть.

Похоже, он думал в том же направлении.

— Тех, кого ты описал, мы поищем. Может, даже быстренько и найдем. Но проблема не в этом. Это — так, шавок прислали. Этих найдем — других пришлют. Очень многие хотели бы добраться до наших запасов. К сожалению, все они наши клиенты. Хотя и к счастью тоже. Будем шерстить базу, думать, у кого хватит силенок организовать нечто подобное.

— А что случилось с предыдущим кладовщиком? Если не секрет? Я же пришел на чье-то место…

Петр Семенович махнул рукой:

— Не волнуйся, не убили. Жив-здоров, просто пошел на повышение. Сейчас продавцом в магазине в самом центре. Представляешь — не просто следил за складом, оказывается, а сидел, читал инструкции к товару, учил, готовился. На внутренние курсы наши ходил. Молодчина парень. Такие нужны корпорации. И, как видишь, его мечта сбылась. Стал продавцом. Говорят, даже неплохим. Я почему знаю — читал о нем перед тем, как с тобой общаться.

Я вежливо кивнул. На данный момент моя мечта была несколько иной. Возможно, менее амбициозной, но как-то грела она меня значительно больше, чем чужая.

— Ладно. С этим я разберусь. Не волнуйся. Самое главное, за что спасибо отдельное, так это то, что мы быстро выйдем на крота. Кто-то слил информацию, а это плохо. Не громилы — громилы всегда есть. А вот предатель внутри — его мы сейчас найдем. Не так много людей имеет доступ к информации о сотрудниках.

Да, точно, думали мы явно об одном и том же. Мне бы еще его уверенность — и совсем хорошо.

— Не слабовата ли охрана склада, если на него зарятся настолько серьезные люди? — спросил я напоследок.

Хозяин кабинета молча посмотрел на меня, давая понять, что я задал вопрос неуместный, по меньшей мере. И протянул мне руку, прощаясь.

После переезда все затихло. Моего нового адреса не знал никто. Возможно, помогло это, а может, безопасники действительно сумели сделать свою работу. Я надеялся на второе, но полагался на первое. А тем временем я работал, день за днем.

В смене насчитывалось лишь четверо. Я, механик, два охранника. Все. На весь склад, может, не такой и большой по территории, но уж точно недалеко ушедший по ценности от сейфа со слитками драгметаллов какого-нибудь крупного банка.

Мы заступали в сутки, принимали смену в течение пятнадцати минут. Никаких пересчетов по каждой паллете, по ящику. Никаких инвентаризаций при сдаче смены. Наверное, потому что это было нереально.

Сдача смены заключалась лишь в дактилоскопии ладоней меня и сменщика. И десятиминутном отчете программы обо всех недочетах, выявленных на текущий момент.

Механик занимался только техникой и к товару не лез вообще. Охранники соответственно охраняли. С учетом того, что склад разместили буквально в открытом поле, отнеся внешний периметр ограждения на сотню метров от здания, охрана здесь не казалась такой уж тяжелой задачей.

Автоматические пулеметные турели по углам, как в старом анекдоте про консерваторию, эту задачу только облегчали. Современный вариант строфы «Железо и медь — запоры твои».³

По нынешним временам — не такое уж и излишество. «Мой дом — моя крепость» — эта поговорка опять входила в моду. А также в законы — как писаные, так и уличные.

Вся территория склада, включая периметр, считалась частной собственностью. Любой появившийся на ней без приглашения мог быть убит. И компании за это ничего бы не было. Это я знал точно.

Думаю, что компании подобного масштаба ничего бы не было в любом случае. Но когда-нибудь в прошлом она хотя бы попыталась оградиться от возможных нападений. Заблокировать подступы. Концентрировать и ценности и охрану в более крупных центрах, чтобы обеспечить превентивное задержание злоумышленников.

Но это могло оказаться не очень с точки зрения логистики поставок. Нашего склада вполне хватало на огромный город и область. Сейчас все больше входило в модуслово «сектор». Он не совсем совпадал со старыми границами области, потому что в ряде мест эти границы сместились к географически значимым разделителям: рекам, горам, где-то даже к оврагам.

Так вот, наш склад был фактически всего лишь перевалочной базой между лабораториями, заводами — и магазинами сектора. Обратная сторона медали такого подхода — любой, оказавшийся, пусть даже случайно, в пределах периметра, мог сделаться мертвым. Сразу и без предупреждения. Конечно, сложно, очень сложно случайно перелезть через трехметровый забор, верхнюю колючку под током — и после этого заявлять о своей невиновности.

Эта часть моей работы мне не нравилась. Дико неуютно проходить сотню метров от забора до ворот, зная, что, сработай неправильно автоматика, — и даже охранники, давно знающие меня в лицо, могут и не успеть ее остановить.

Или не захотеть этого делать.

Хотя теперь мне хотелось, чтобы пулеметов было побольше. И охранников — раз в десять. Никто не нашел меня на новой квартире. Или же нашли тех, кто искал меня, — безопасность молчала, а я не спрашивал. Я даже как-то слегка успокоился. Лишь слегка. От пулеметов все равно не отказался бы.

А еще мне не нравился высокий забор. С уроков православия я помнил немногое. Но, например, хорошо запомнил вот это: «Кто высоко поднимает ворота свои, тот ищет падения».⁴

Мы, не только эта компания, а все мы, поднимали наши стены все выше. Возможно, я не мог выразить этого словами, но и тогда мои ощущения говорили мне, что это не к добру.

До конца первых трех месяцев — официального испытательного срока в компании — мне оставалась всего неделя. И в принципе мне очень нравилась работа. Особенно когда ко мне не приставали громилы по вечерам.

Конечно, большую часть времени я лишь сидел и восторгался слаженной работой техники, иногда пытаясь что-нибудь почитать. Начинал понимать, как мой предшественник умудрился подсесть на инструкции. Но временами становилось и интересно. Когда программа оказывалась не в состоянии понять, что же, собственно, происходит и почему одни датчики говорят о наличии нужной коробки в нужной ячейке, а другие — на мехманах — заявляют, что коробки там нет. Вот тут кладовщик и должен был выступить во всем блеске, в сиянии своей славы. Сходить на место лично (сходить — это, конечно, громко сказано, скорее, проманеврировать между постоянно мечущимися тележками), разобраться. Иногда даже принять решение.

Ну а еще приходилось постоянно принимать машины с товаром и отгружать заказанные грузы в магазины.

Но в момент, когда все началось, я занимался именно разбирательствами внутри склада.

Весь, абсолютно весь товар «Наноздоровья» паковался одинаково. Ампула вкладывалась внутрь специального контейнера с двусмысленной аббревиатурой «НЗ» на внешней поверхности. Контейнеры, обеспечивающие полную безопасность содержимого, вкладывались в ящики по десять, двадцать, сорок и восемьдесят экземпляров. Широкоупотребимые препараты шли чаще всего в крупной упаковке, редкие, дорогие и те, что не пользовались большим спросом, приходили в упаковках поменьше. Ящиков емкостью меньше десяти не было, хотя на складе существовала еще одна комната для разовых экземпляров. Наверное, единственное помещение, где роботизация отсутствовала и кладовщик мог все делать вручную. В этой комнате хранились не всегда самые дорогие бланки — просто те, которые пришли распакованными, россыпью, в отдельных контейнерах, не упакованных в ящики.

Я проверил еще в первые дни моей работы — «Ходока» не припрятали в этой части склада. Судя по записям в компьютере, этот бланк здесь вообще не появлялся. Продавец не наврал насчет редкости, даже исключительности, и дороговизны моего фетиша.

Думаю, в этой комнатке хотели бы побывать многие. За некоторые, абсолютно однотипные коробочки люди расставались с состояниями. Там, на заветной полочке, лежал первый образец «Alois-XXI», рекламу которого сейчас начинали крутить по всем каналам, — бланк, призванный излечивать болезнь Альцгеймера. Наследуемые наноботы, хотя спроси меня — как раз для этого бланка наследуемость являлась не столь уж очевидным преимуществом. Думаю, что кто-то где-то в корпорации напортачил. Перепутал, дав лаборатории не то задание на разработку. Бывает.

Хотя возможно, кто-то просто хотел разом накрутить цену. Аналог любого бланка, если он вообще предлагался на рынок в наследуемом варианте, стоил сразу раз в десять дороже. И в пятьдесят, если наследуемость поддерживалась по отцовской линии.

Внутри, без выноса на широкую публику, для бланков даже существовала специальная категоризация. Сначала по сроку действия, вплоть до «пожизненных». Затем две верхние ступени иерархии — наследуемость от матери к ребенку, через преодоление наноботами плацентарного барьера, и наследуемость от отца — в этом случае ботам приходилось размножаться почти непрерывно, не просто поддерживая оптимальное для организма количество, но и проникая в половые органы, попадая в чрево будущей матери заблаговременно, вместе со спермой.

Чтобы потом чаще всего просто оказаться пойманными в ловушку презерватива.

Крайнее расточительство, по моему мнению. Но многие платили за саму возможность. Теперь это стало неонаследством. Возможно, единственным, что стоило передавать потомкам.

Там, в этой комнате, на нижнем стеллаже, скромно, почти у самого пола, лежал «Акробат» — бланк для гимнастов и космонавтов, улучшающий действие вестибулярного аппарата так, что человек мог спрыгнуть с многоэтажки, покувыркаться в воздухе полдюжины раз и при этом спокойно приземлиться на ноги. Ноги, конечно, он все равно бы сломал, да и сам бы, скорее всего, погиб после такого эксперимента, но в рекламе это все равно выглядело замечательно. Конкурент даже выпустил вдогонку полный аналог, который они назвали «Веретено».

Похоже, ни те, ни другие не совсем понимали, зачем, собственно, выплескивать узкоспециализированные препараты на общий рынок. Но когда у тебя столько денег, понимание не всегда обязательно. Поэтому реклама крутилась по телевизору и в Сети, а бланк, в единственном экземпляре, лежал в моей кунсткамере. Иногда его покупали, по предварительному заказу, и тогда он уезжал, а на его место приезжал новый.

У входа слева в комнате стояла коробка, с россыпухой «бронежилетов». Целых шесть — почти что рекорд для коллекции редкостей, их окружавших. Армейский образец, который вообще не попадал на открытый рынок. Но на нашем складе он все равно присутствовал — потому что время от времени компания могла предложить этот бланк сотрудникам службы безопасности. Поэтому несколько штук всегда лежали наготове, чтобы каждый новый охранник мог почувствовать себя защищенным, загоняя под кожу наниты, уберегающие его от пуль.

Лично я в это не верил. Считал, что этот бланк специально разработан, чтобы солдаты охотней шли в бой, веря в свою неуязвимость. Ну и в принципе, еще кожа приобретала такой гламурный сероватый оттенок. Говорят, сейчас это стало модно и очень нравилось девушкам.

Наверное, именно поэтому «бронежилеты» пользовались на черном рынке бешеной популярностью. Конечно же не потому, что их раскупали бандиты, готовясь к новым разборкам. Один такой бланк, если бы я захотел и умудрился вынести его из комнаты, стоил у скупщиков три моих месячных зарплаты.

Ерунда, мелочовка. Деньги меня сейчас интересовали меньше всего.

Но как раз в этой комнате все обычно бывало в порядке. Потому что товар, находящийся в ней, оборачивался медленно, и всегда оставалось время разобраться и сверить каждую мелочь. Проблемы случались чаще всего в глубине основного склада, там, где в отдельной ячейке коробки менялись, бывало, по несколько раз в день. Одни увозили, другие привозили на их место.

Программа как-то рассчитывала и оптимизировала загрузку склада, но и мне всегда оставалось чем заняться.

Я смотрел на упаковку по восемьдесят, стоявшую в ячейке на втором уровне, и пытался понять, что, собственно, не понравилось программе. В упаковке должны находиться кровяные пловцы. Судя по показаниям сканера, они там и находились. За несколько месяцев работы я запомнил даже базовые расшифровки радиометок и мог не залезать в наладонник, чтобы посмотреть, что за товар кроется за тем или иным набором цифр.

В этот раз залезть все же пришлось.

Ну да, кровяные пловцы, «Базовый иммунитет», версия 3.8, срок полезного действия — три года. Три года. Я еще раз посмотрел на записи доставки. «Базовый иммунитет», версия 3.8, срок полезного действия — тридцать лет. Ошибка в одной цифре. Понятно.

Непонятно, где искать вторую такую же упаковку, тридцатилеток, стоящую в несколько раз дороже этой. Ту, которая должна была находиться в этой ячейке. Что еще интереснее — а была ли она вообще, или на склад изначально привезли не то, что было записано в сопроводительном файле?

Бывает. Я посмотрел в переносной компьютер-наладонник. Здесь больше делать было нечего, надо вернуться и начинать копаться в записях, чтобы понять, что, собственно, произошло. А для этого мне надо посмотреть, как пробраться мимо снующих во все стороны тележек. Останавливать работу склада ради перемещения по нему моей персоны не очень хотелось. Придется, конечно, перенаправить пару-другую тележек, но эти флуктуации я предпочел бы минимизировать.

В передатчике затрещал голос одного из охранников, Андрея:

— Странно. Эй, Юрий, тут экспедиторы из восточного округа почему-то вернулись. Ты им что, не то отгрузил? Они тебе звонили?

Я наклонился к рации и ответил:

— Нет, не звонили. Вообще-то они бы и не вернулись, если только при погрузке им не перепутали вообще все. Помню этих ребят, ленивые донельзя.

— Понятно. Повышаю категорию безопасности. Извините, ребята, протокол, Юрий, Дмитрий, возвращайтесь к дебаркадерам, на рабочие места. Большой Джо, давай-ка ты их встретишь, посмотришь.

Дмитрий — так звали механика. У СБ присутствовал некий протокол, оговаривающий почти все варианты различных ситуаций. И сейчас категория безопасности требовала, чтобы «гражданские» сидели на своих местах, бросив всю работу, и не шевелились. Ладно я, все равно туда и собирался, а вот Дмитрий будет ворчать.

— Может, сам? — неохотно ответил в эфире Большой Джо, второй охранник. Действительно большой и в придачу весьма ленивый.

— Протокол, — без единой эмоции напомнил Андрей.

— Встретить машину, проверить безопасность, — вернулся к уставу Джо. — Буду у ворот через минуту.

— Держу их снаружи периметра до твоего прибытия, поспеши.

— А чего говорят? — спросил я в рацию, не спеша отходить от злополучной ячейки. Может, мехман случайно поставил нужную упаковку правее или левее. Все бывает, хоть и нечасто. Машины — они же как люди, сбоят все время, ошибаются, путаются, забывают свои задания. Просто чуть реже, чем мы.

— Сейчас узнаю, — ответил Андрей.

Пауза затянулась, я выбрал, наконец, обратный маршрут и покатился вдоль стеллажей. Самый простой маршрут — прямой. Пришлось лишь заблаговременно притормозить с помощью наладонника пару грузовых тележек, чтобы не устроить давки прямо в проходе.

— Говорят, что машина сломалась. Хотят сгрузить товар и отогнать ее на автобазу, — сообщил Андрей.

— Бывает, — хмыкнул Большой Джо. — Раззявы — они и есть раззявы. Давай, запускай их, а то что-то зябковато на улице.

Октябрь действительно не радовал теплом. Температура еще не опускалась ниже нуля, но и бабье лето в этом году как-то прошло стороной. Холодно и пасмурно почти все время.

Не то чтобы меня это хоть как-то трогало. Не сейчас. Не в этом году, не в этом городе. Другие вещи, не погода, казались значительно важнее. Можно сказать, что после смерти родителей я впервые хоть чуть-чуть приобрел вкус к жизни. Цель, желание и способность ее достигнуть. Немало.

Так что холод на улице меня не волновал. И оставалось только удивляться, почему он волнует других. Тем более Большого Джо, которому вообще должно быть все равно, что происходит снаружи от его огромного тела.

Выстрел. Я услышал его где-то на середине своего пути от проблемной ячейки к своему рабочему месту у дебаркадеров. Сначала заехал грузовик с незадачливыми экспедиторами, потом, почти сразу, хлопок.

Выстрел, одиночный, из оружия с глушителем.

Возможно, я мог бы спутать его с любым другим звуком на складе. Вообще не обратить на него внимания. Да только недавно провел неделю подряд в тактическом шутере, отвлекаясь от тоски одиноких вечеров. В этой игре пистолеты с глушителем пользовались особой популярностью. Такие получались тихие перестрелки на узких улочках европейского города. Такого же тихого, как и война, развязанная в нем.

А может, и нет. Может, просто хлопок от двигателя? Или что-то стукнуло в кузове? Или кто-то как раз решил открыть банку кока-колы. А звук, загулявший под высокими потолками склада, выдал себя за выстрел.

Все может быть значительно проще, если подумать.

Я остановился, прижался коляской к стеллажу, размышляя — то ли ускориться и самому убедиться, что у меня не все в порядке с головой, то ли, наоборот, спрятаться, переждать до прояснения ситуации.

Еще хлопок.

Я мысленно нарисовал картинку. Экспедиторы, перекупленные бандитами или под дулами автоматов, заводят машину внутрь склада. Распахивается дверь кузова, и из нее вываливаются налетчики. Джо, он должен стоять как раз там, прямо за машиной, чтобы проследить, что ничего не привезено контрабандой. Первый выстрел — и он падает.

Механик. Место Дмитрия как раз неподалеку, а значит — второй хлопок для него. Быстро, чисто и без размышлений. Еще два хлопка — и склад будет целиком в их руках. Остался только Андрей да я, незадачливый стажер-кладовщик.

Полный бред.

Видимо, у машины действительно что-то не в порядке с двигателем, и эти хлопки — лишнее тому подтверждение.

Я двинул коляску вперед.

По всему складу зазвенела тревога. Голос Андрея в рации показался мне на удивление ровным:

— Склад под нападением. Протокол защиты включен. Всему персоналу — сохранять спокойствие… Прячься, Юра. Прячься и не высовывайся.

После этого я услышал сразу пять или шесть выстрелов, настоящих, без всякой придури с глушителями. Стрелял явно Андрей, теперь уже можно не сомневаться.

Я мог, конечно, пофантазировать на тему слуховых галлюцинаций, но теперь вера в лучший исход могла сильно меня подвести.

Я покатился назад, к ближайшему перекрестку проходов, чтобы хоть как-то укрыться за стеллажами с торца.

И подтянул к себе поближе наладонник.

Глава 4

Любого человека можно обмануть. Любую программу — да проще простого. Разница лишь в том, что обманутый человек, если он не клинический идиот, вряд ли попадется на ту же самую уловку дважды. Машину можно обманывать сколько угодно раз, даже не пробуя изменить что-то в методе. И она каждый раз, усердно и бесстрастно, будет «вестись» на твои устаревшие уловки.

До тех пор, пока не придет человек и что-нибудь не исправит.

Читать⁵ складскую программу меня научил Дмитрий. Так, в качестве забавы, просто показал пару трюков. Он не так чтобы очень хорошо разбирался в самой программе, больше в железе. Думаю, что даже до этих трюков он дошел не самостоятельно, а просто, как и я, получил их от кого-то по наследству.

Суточная смена предполагает не только периоды авралов, но и длинные ночные часы практического безделья, когда самое время развлекаться. Например, заставлять подчиняющиеся программе механизмы на складе вытворять вещи, на которые их не подписывали. Более того, иногда — которые нарушают технику безопасности.

Это именно то, что мне сейчас было нужно, — пара нарушений техники безопасности, которые могут привести к телесным повреждениям. Очень хотелось, чтобы привели.

Я прислонил спинку коляски к торцу стеллажей. Следующего пролета мне не преодолеть, поэтому именно здесь и нужно было как-то спрятаться. Поперечный проход считался «непроездным», и погрузчики ездили по нему редко. Можно сказать, что я находился на островке спокойствия почти в центре склада. Только вот этот островок и его тишина не смогут защитить меня от налетчиков.

Я чуть двинул коляску вперед и выглянул обратно в проход, по которому только что улепетывал. Там, в самомего начале, бежал Андрей. Бежал в мою сторону. Расстояние не такое уж и великое — он меня увидел, увидел и махнул левой рукой, пытаясь сказать, чтобы я убегал еще дальше.

Невозможно. Они умеют бегать, я же лишь могу неторопливо ездить на своей колясочке. Если я засвечусь в проходах, меня точно достанут. Что-то я сомневался, что столь решительные ребята, стреляющие без разговоров и предупреждений, собираются хоть кого-то оставлять в живых. Когда хотят попугать, не надевают глушителей. Глушители вообще вещь дорогая, чтобы тратить их по пустякам.

Андрей развернулся и выпустил еще несколько пуль в выскочившего вслед за ним налетчика. Тот вовремя отскочил под укрытие на другом конце стеллажей.

Я катнул коляску обратно, наклонил голову назад и выглянул из-за стеллажа с другой стороны, в соседний проход. По нему бежали трое, пытаясь обойти Андрея и взять его в клещи. Надо полагать, что и с другой стороны, через один проход, бежал еще кто-то.

Я не знал, сколько нападавших. Вообще ничего не знал. Четверых я видел сам, а в кузов грузовика могли набиться и все сорок. Это мало что меняло именно сейчас, когда счет пошел на секунды. Несколькими отдельными командами я запустил с наладонника первый финт, который мертвый теперь механик называл «пьяные гонки». Если задать вручную для тележки маршрут от одной ячейки с одной стороны прохода, а потом, следом, к другой, находящейся почти напротив, после этого поставить исполнение на «немедленно», то тележку начинало лихорадить. Она «забывала», что ей еще надо дождаться у ячейки груза, забывала о контроле безопасности и о безусловной остановке в случае приближения других движущихся объектов. И начинала на полной скорости ехать вдоль прохода, пытаясь при этом еще и прижаться то к левому, то к правому ее краю.

Баг. Я даже сообщал с пару недель назад о нем через наш офис разработчикам программы, но они ничего не исправили. Не успели или работали над чем-то другим. Или вообще посмеялись и забыли, понимая, как и я, что такую ситуацию можно вызвать лишь искусственно.

Спасибо этим лентяям. Теперь по проходу, где бежали трое грабителей, и еще по тому, который находился через один от меня, мчались бешеные тележки. Я не надеялся, что они причинят значительный вред грабителям, вряд ли даже обратят их в бегство. Но то, что сумасшедшие тележки их задержат, это точно. Меня бы задержали.

Время запускать второй финт. Мехманы тоже были не без греха.

С ближайшего прохода кто-то прокричал проклятие — первый звук, что я вообще услышал от нападавших. Что ж, хоть какой-то, но результат.

Вряд ли мои действия коренным образом поменяют ситуацию — если они уж умудрились попасть внутрь, то тут их вообще сложно остановить. Только не одному охраннику и еще одному калеке. Я вновь подумал, что охрана склада все же слабовата, и текущая ситуация это только подтверждала. Хорошо, что Андрей успел включить тревогу, но на приезд подкрепления от СБ корпорации или патрульных из ближайшего полицейского участка рассчитывать не стоило. В лучшем случае десять, может, даже и двадцать минут. За это время нас на этом складе не просто закопают, но еще и успеют забрать все, что им надо, и смыться. С момента включения тревоги не прошло и минуты, а склад уже сейчас находился почти под их контролем.

Не повод сдаваться. Меньше всего я собирался поднимать лапки кверху. В данной ситуации это точно никак не могло обеспечить моего выживания. Только верную смерть.

Есть две команды, заставляющие мехмана подумать, что он находится почти у самого пола, а еще — что под его рукой как раз сейчас стоит ожидающая товара тележка. Это при том, что на самом деле манипулятор может находиться почти под потолком. Мы это пробовали, правда, только с порожняком. Еще не хватало уронить восемьдесят контейнеров с бланками. Хорошо, если ширпотреба, а если чего-то такого, что стоит по моей месячной зарплате за один укол?

Теперь я все же выглянул, чтобы убедиться, что, по крайней мере, один из нападавших перескочил через тележку и бежит в мою сторону. Знакомое лицо, отметил я где-то на втором плане сознания, и заставил глюкануть мехман над ним.

Упаковка по восемьдесят, килограммов двадцать в ней точно будет. Я сделал еще одну заметку, опять же в пассиве, что бланки я выбрал удачно — одна моя зарплата, и в случае чего расплачусь за всю упаковку. Какая-то устаревшая версия «Бульона» — катализатора и пищи для размножения кровяных пловцов. Если я правильно понял, ожидающая возврата на утилизацию, потому что в магазины поставлялась уже новая модель. Да и не будет с ними ничего. Даже при падении с этой высоты. Контейнеры для бланков в данном случае стоили дороже самих бланков. Зато они надежно охраняли содержимое и являлись универсальным носителем продукции корпорации.

Я промахнулся. Налетчик успел проскочить вперед, прежде чем мехман выпустил упаковку. Правда, мои усилия пропали не полностью, — восемьдесят бланков единой массой ударили по следующему, тоже с успехом преодолевшему препятствие в виде бешеной тележки.

А первый бежал ко мне. Он уже увидел мое лицо, меня, выглядывающего из-за стеллажа. Но даже не испугался, похоже, точно зная, что я не вооружен.

С другой стороны пролет преодолел Андрей, спрятался рядом со мной, выстрелил куда-то вдоль прохода и сбросил магазин.

— Еще одна, — почти равнодушно сказал он. — Последняя. Всего одна обойма в запасе. Двоих я задел, но их там под двадцать, наверное. И уже грузят, представляешь. Я видел, они начали зачистку склада и одновременно погрузку. Точно знали, что брать. Те упаковки, у выхода, помнишь?

Я помнил. Как не помнить. Упаковки по десять. Наследуемые по обеим линиям кровяные пловцы последней модели. С заявленной возможностью скрещивания и автоматизированного выявления наилучших характеристик для использования в теле носителя-наследника. Чудо науки, техники и корпорации. Непрерывная реклама везде, где только можно, и цена, задранная до небес. Упаковки как раз из тех, которые ронять не стоило: не расплатишься. А их там было немало — подвезли под рекламную акцию. К тому же, несмотря на неимоверную цену, в городе найдется немало желающих получить подобную вещь. Все лучше передавать наследникам лишний шанс на выживание, нежели швейцарские часы.

Но это сейчас казалось не столь важным. Важно было другое.

— Здесь, бежит один, за ним еще. — Я махнул головой, показывая направление. — С той стороны, думаю, тоже.

— Кирдык, — заявил Андрей, вставляя свежую обойму и разворачиваясь ко мне.

Как раз вовремя.

Они выстрелили друг в друга одновременно, налетчик и Андрей. Как раз надо мной, заставив меня на мгновение оглохнуть. Затылок слегка подпалило от выстрела сзади, а спереди на лоб попала пара раскаленных крупинок то ли пороха, то ли отлетевших кусочков гильзы. Хорошо хоть, что в лоб, а не в глаз. Не хватало еще стать не просто безногим, но еще и безглазым.

Странные мысли для того, кто может прямо сейчас стать просто мертвым. А бывают мертвые калеки? Или мертвые вновь становятся равными? Богатые и бедные, здоровые и больные? Нельзя же сказать «этот мертвец не умеет ходить» или «этот покойник ослеп на правый глаз». Конечно, не умеет, конечно, ослеп. Могу добавить, что он еще и не дышит. Одним словом, инвалид.

Весь этот бред несся в моей голове в то самое время, как я смотрел на пулю, впившуюся в грудь Андрея. Дыра на униформе была, да и на коже дыра тоже присутствовала, но похоже, что продвинуться дальше пуле не хватило сил. Все-таки бланки-бронежилеты, судя по всему, выпускали не только для психологического давления на солдат. Похоже на то, что они действовали.

Я рывком дернул коляску в сторону, уходя с линии огня, если Андрей решит добить нападавшего. Почему-то я был уверен, что тот уже падает, сраженный выстрелом в упор.

Меня ждал сюрприз. Даже целых два сюрприза. Во-первых, теперь я понял, где я видел этого громилу. Конечно, на лестничной клетке квартиры родителей, в последний день моего там проживания. И он к моему поспешному съезду с занимаемой жилплощади имел самое непосредственное отношение.

Второй сюрприз заключался в том, что он тоже стоял. Выстрел принес ему не больше вреда, чем Андрею.

«Долбаные боевики, — подумал я. — Накачались бланками так, что даже боли не чувствуют».

Это правда. На их лицах сейчас можно было найти удивление, ярость, может быть, страх, но никак не боль.

Я считал, что откатился вовремя. Оба противника имели еще много патронов, и мне не хотелось, чтобы мной воспользовались в качестве естественной преграды-укрытия.

Я ошибся, ожидая дуэли на пистолетах в упор. Кто-то выпустил сразу очередь, тихую из-за глушителя, из того прохода, откуда только что прибежал Андрей. Может быть, он и не умер сразу, но охранника отбросило на пол, и по его неестественной позе я моментально определил, что больше на него рассчитывать не приходится.

— Ну что, сучонок, — ухмыльнулся «гость с лестничной клетки», — добегался?

Он поднял пистолет, и я еще раз поразился размеру шумоподавителя, который был чуть ли не длиннее ствола.

А потом я сделал то, чего меньше всего можно ожидать от калеки, прикованного к инвалидному креслу.

В последний момент «Гость» попытался отступить. Не успел.

Когда коляска начала падать, у него, как и у любого, возникло два противоположных рефлекторных позыва. Первый — оттолкнуть падающий предмет, второй — отступить. Для людей, не способных, а чаще просто недостаточно тренированных, принимать в таких случаях однозначные решения, подобная дилемма является катализатором для впадения в ступор.

Надо признать, что громила из ступора вышел. Слегка поздно, но вышел. Изначально мне хотелось попасть ему по коленям, но пришлось ограничиться лишь ступнями. Я управлял падением до той степени, до которой мог контролировать свое транспортное средство, в кое производители, конечно, не закладывали возможности подобных трюков.

В последний момент мне удалось все же «спланировать» так, чтобы ребристая поверхность подлокотника рухнула ровно на подъем стопы. Ботинки у бандита оказались хиловаты. Неплохи для быстрого передвижения, но не для защиты от нападений диких колясок. Я еще добавил свой вес — не сказать что большой, особенно по сравнению с бандитом. Но тут тонкость в том, что весь этот вес, и мой и коляски, в одно мгновение сосредоточился на очень узком участке подлокотника, превратившемся в авангард моей атаки.

В ступне, оказавшейся прямо подо мной, что-то отчетливо хрустнуло. Впервые подобное членовредительство меня откровенно порадовало. Похоже, мы с «Гостем» сравнялись в физических возможностях, хотя бы на время. Вряд ли он теперь сможет ходить намного лучше меня.

Из своего лежачего положения я посмотрел снизу вверх. Пришла моя пора впадать в ступор. Хотя было очевидно, что ступня у налетчика раздроблена, на его лице не отражалось ни капли боли. Лишь раздражение, переходящее в ярость.

Похоже, сейчас весь остаток его обоймы окажется во мне.

И как назло, я из своей кожи дубленую шкуру сделать как-то не удосужился. Не стояло у меня это в списке приоритетов.

Я откатился в сторону именно в тот момент, как «Гость» сделал первый выстрел. Как-то вывернулся, пихнул коляску, стараясь еще и сбить его с ног, и откатился, оказавшись прямо с лежащим рядом Андреем. То ли мертвым, то ли просто без сознания, проверять у меня времени не было. Тем более что в кратчайшие сроки я мог оказаться в похожем состоянии.

От первого выстрела я улизнул, вторым промахнулся сам «Гость». Я лишь слегка помог, еще раз толкнув рукой коляску в его сторону и сбив ему прицел. Другая моя рука, шарившая по полу в поисках чего-нибудь потяжелее, наткнулась на пистолет, зажатый в руке Андрея.

Я успел выдернуть его, к сожалению, лишь за дуло. Тут уж либо постараться перехватить его поудобней и вступить в дуэль с грабителем, получив по дороге, еще до того как я успею положить руку на рукоять и дотянуться до спускового крючка, пару-тройку пуль. Либо… Я следовал изначальному плану: раз уж нашел что-то тяжелое, то и воспользовался, кинув пистолет в громилу, метя в голову.

Попал. Что спасло меня от третьей пули, лишь ожегшей плечо. Рукав начал намокать, — но это ерунда для человека, только что смотревшего прямо в дуло глушителя. Пуля предназначалась моей голове, не руке.

Где-то на фоне, далеко-далеко от места основных событий, участились выстрелы. Я даже не стал обращать внимания на странность этого шума. То ли грабители не поделили что-то между собой, то ли решили пострелять по упаковкам с бланками. Бесполезно, кстати говоря: контейнеры, скорее всего, выдержат и пулю.

Следующий выстрел моего оппонента должен стать последним. Так что мне извинительно, что я не слишком уделял внимание декорациям, на фоне которых это все происходило.

Отлетевший от лица «Гостя» пистолет вновь лежал неподалеку от меня. И его рукоять манила. Ну и не ждать же пули! Шансов никаких, но попытаться все же стоило.

Я дернулся за трофеем, вложив в рывок всю скорость, на которую оказался сейчас способен.

Конечно же я не успел.

Хлопок от пистолета с глушителем трудно спутать с чем-то другим. Если, конечно, тебе пришлось послушать его несколько раз до этого. Если пару из этих раз ты видел дуло этого самого глушителя. Не спутаешь. Он может быть тихим, этот выстрел, может затеряться в городском шуме, или на него просто не обратишь внимания, если не ждешь. Но спутать его нельзя.

Сейчас хлопка не было. Только щелчок, ровно в тот момент, когда я начал поднимать оружие Андрея.

В отличие от охранника «Гость» не перезарядился.

И вот теперь я увидел на его лице не только ярость и раздражение, но и страх. Пусть и не боль, что я бы предпочел, но страх — тоже сойдет.

Я выстрелил. Уже зная, что грудь у него прикрыта, и в надежде на то, что в каких-то частях тела подкожная броня все же слабее, я сделал два выстрела по коленям, еще два в пах — и лишь после этого перевел дуло на голову, выпустив в нее оставшуюся часть обоймы. Нажал на курок еще несколько раз после первого сухого щелчка, за которым больше не следовал выстрел. Три щелчка, я запомнил. И лишь после этого мой злой ангел-преследователь начал падать.

К моему глубокому облегчению, молча. Каких-нибудь сантиментов вроде «ты меня подстрелил, калека» я бы просто сейчас не выдержал.

Но, похоже, тут было кому поговорить и вместо него.

— Оружие на пол, быстро, — сказали сзади. Видимо, не доверяя моему слуху, еще и прижав горячее дуло к моему затылку. Горячее, точно: волосы начали шипеть и завоняли, подтверждая, что это никак не пенал от авторучки, а оружие, которое только что стреляло.

Надо полагать, способное выстрелить и еще. Тут сложно лишь начать, а если уж заведешься…

Я выпустил пистолет из пальцев. Он глухо ударился о бетонный пол. Холодноватый, как я только что понял. Наверное, почувствовав разницу с ожогом на затылке.

— Не порти парню прическу, — раздался, тоже где-то за спиной, смутно знакомый голос. Просто вечер воспоминаний, а не рабочая смена. — Парень наш.

— Чисто, — механически ответил спецназовец, убрав от меня дуло автомата и заученным движением отпинывая мой пистолет в сторону. Второй, выскользнувший из-за спины вслед за ним, наступил на руку «Гостя», все еще державшую оружие. Слегка присел, посмотрел лежащему в лицо и мотнул головой:

— Чисто, — эхом повторил он.

Я обернулся. Петр Семенович в откровенно не идущей ему военизированной форме, буквально утонувший в бронежилете, стоял на проходе и осматривался.

— А как ты умудрился завалить коробками того, между стеллажами? — удивился он. — Так разве можно?

— Кому? — ответил вопросом я. — И когда? Мне показалось, что сейчас — можно.

— Я о датчиках безопасности… — начал было уточнять эсбэшник, но замолк. — Впрочем, ладно, проехали. Итого, инвалид-кладовщик завалил двух боевиков, в то время как двое охранников просто легли. Забавно.

— Андрей отстреливался, — попытался я защитить свою смену.

Петр Семенович лишь махнул рукой:

— Ладно. Я не умаляю его мужества. Проблемы с расторопностью. Парни, помогите герою вернуться на его трон. А ты меня удивил, да.

Петр Семенович подошел к моему обидчику.

— Судя по описаниям, это тот самый? Кто тебе угрожал? Видишь, и такие угрозы иногда становятся реальностью. Чуть-чуть я с ним разминулся неделю назад. Чуть-чуть. А так бы, может, обошлось и без этого.

Петр Семенович повел рукой, показывая на окрестности. Вокруг бойцы СБ оттаскивали мертвых грабителей, постепенно вязали и уводили захваченных живыми.

— Жаль.

Один из бойцов, с маленьким красным крестиком на рукаве и каске, подсел к Андрею.

— Жить будет, — через мгновение заявил он. — Хорошая эта штука, «броня». Жаль, что не про нас.

— Замедляет реакцию, — счел необходимым пояснить слова медика эсбэшник.

— Так вы знали о нападении? О том, что оно готовится? Вы же приехали даже раньше, чем полиция.

— Какая полиция? — удивился Петр Семенович. — Да сюда полиция и не попала бы. А мы не приехали, а прилетели. И отвечу даже на первый вопрос: конечно, мы знали о нападении. Не об этом, конечно, а вообще. Мы знаем, что на наши склады нападают, все чаще и чаще. Поэтому стандартное время прибытия на объект у нас — шесть с половиной минут. Это только для того, чтобы они не начали портить имущество компании. Потому что забраться внутрь им как-то удалось, но выехать после того, как включилась тревога, — вряд ли. Пулеметы сейчас готовы стрелять даже по крысам.

— А как же пробрались вы? — не удержался я еще от одного вопроса.

— Это детали, — успокоил меня Петр Семенович, ясно показывая, что не собирается отвечать. А потом добавил, уже тише, заговорщицким полушепотом, показывая пальцем на потолок: — У нас там вертолетная площадка на крыше. И зенитный пулемет, если кто-то захочет воспользоваться нашим входом.

Я оглядел склад новыми глазами и понял, что он говорит правду. Меня всегда озадачивало то, что в центре помещения зачем-то добавлены несколько дополнительных несущих колонн, явно избыточных, чтобы поддерживать легкие конструкции.

— Насколько я помню, молодой человек, — вернулся к своему нормальному голосу мой куратор, — через неделю у вас конец стажировки. Как получите новые ноги, загляните-ка ко мне. С такой удачливостью, как у вас, возможно, вы сумеете более интенсивно поработать на корпорацию, нежели просиживая штаны на складе.

Лучшее, что я услышал за день. Не по поводу работы, а на тему того, что через неделю я получу свой бланк. Как-то мне показалось, что теперь, после слов эсбэшника, проблем с этим у меня точно не будет.

Механик умер. Большой Джо умер. Андрей лежал в клинике, и вроде как обещали, что его подлатают.

Я — отделался легким испугом.

Но сейчас тоже находился в клинике. Внутренней клинике — лаборатории корпорации. Как и предполагалось, «Ходока» провели по статье «предпродажные испытания на людях». Это означало, что если что пойдет не так — винить мне будет некого, и компенсаций требовать тоже не с кого. Одновременно это означало, что я получаю бланк, на который в противном случае мог бы горбатиться всю жизнь, абсолютно бесплатно.

Также это приводило к тому, что я не просто вколол себе колонию в руку, позволяя ей, каждому боту по отдельности, самостоятельно добраться до нужных частей тела, угнездиться там и заняться делом. Вместо этого мне пришлось лежать в этой лаборатории, под наблюдением врачей.

А они, казалось, только и ждали, над кем бы поизмываться вволю.

Анализы, анализы, еще анализы. Раз уж на меня все равно запалили чуть ли не бесценный новый образец, белые халаты не жадничали в мелочах. Новейшие кровяные пловцы, «Мания Гейгера», нецелевые наноусилители мышц, «Исцелитель», «Флори IV». Это так, на завтрак. Потом они, узнав о моем геройстве на складе, качнули в меня «Любителя пуль» — хорошо еще, я едва отбился от «брони». Чем хорош «любитель» — так это тем, что, судя по описаниям, он не сковывает движений. Начинает работать лишь тогда, когда ты уже словил пулю. Заживлять рану, обволакивать чужеродное тело. Если пуля засела неглубоко, то даже выталкивать ее наружу. В теории.

И дальше они двинулись лишь после того, как все это устаканилось в моем организме. А процесс шел отнюдь не столь безболезненно, как можно было подумать. Тошнота. Температура. Постоянная температура несколько дней подряд. По признанию высоколобых, одна из колоний у меня просто погибла. Сочли ее бракованной и забыли. Для них, похоже, это являлось нормальным.

Пока я лежал в лаборатории, для меня открылось много нового в работе корпорации. Например, то, что у каждого бланка, выпускаемого на рынок, было еще одно незадокументированное и неафишируемое свойство — количество смертей на десять тысяч использований. Из тех бланков, что пришлось ассимилировать мне, хуже всего это значение было у «Любителя пуль» — тридцать семь. Но как раз «любителя» мой организм принял. А вот одну из колоний, что должна следить за общим обменом веществ, — нет.

Один из лаборантов выразился так: «Оно и к лучшему. Эта фигня все равно ничего не улучшает. Даже прыщи не проходят».

У меня тут же возник вопрос: а зачем тогда, собственно, нужно было меня ею пичкать?

Но вопросы я держал при себе. Я готов был рискнуть. Знал, ради чего это делаю.

Лишь через неделю меня положили под капельницу с «Ходоком».

— Будет больно, — весело заявил врач. — Можем загнать тебя под общий наркоз на время. Или хочешь — отложим и вколем тебе сначала новый бланк — «Мандрагору»? Недавно поступил. И больше в этой жизни боли ты не почувствуешь. Только если поезд переедет. Никаких побочных эффектов не выявлено, вещь — супер.

— А число какое… так сказать, на десять тысяч?

— А, — небрежно махнул ручкой доктор, — шестнадцать всего.

— А конфликт из-за одновременной ассимиляции такого количества бланков как это число может увеличить?

С волками жить — по-волчьи изъясняться. Я не мог ему просто сказать, что уже побаиваюсь, что скоро в крови у меня ботов окажется больше, чем всего остального. Да вообще — просто боюсь. Приходилось подводить их к мысли плавно, на их собственном языке.

— Да… может быть неприятно, — задумался врач. — Ну ладно тогда, давай наркоз, а то уже хочется попробовать эту чудо-штуку! Только все равно, как выйдешь из наркоза, будет больно. Таблетки придется упаковками глотать.

Было больно.

Очень.

Сначала боль глушили таблетками, но потом даже самые сердобольные лаборанты отказались мне их давать. Такие дозы обезболивающего могли убить меня быстрее, чем боль.

Похоже, на такое долгое приживление ботов не рассчитывали даже врачи. Никто из них не работал с этим бланком раньше, все ориентировались на технические описания.

Увы, технические описания никак не могли передать моих ощущений.

Боль сходилась, расходилась, иногда била светом из больничного окна, временами подкрадывалась голосами людей. Она въедалась из матраса, на котором я лежал, влетала воздухом, которым я пытался дышать.

Но свою штаб-квартиру, свое лежбище боль устроила в позвоночнике. Он весь превратился в раскаленный кол, на который я оказался посажен по собственной воле. Я уверен, что, не будь я тогда закреплен всеми возможными методами на кровати, не будь привязан ремнями, словно находился в психлечебнице, я нашел бы способ — и вырвал бы у себя позвоночник, только чтобы избавиться от страданий.

Я орал, когда мог. Иногда терял сознание, но, к моему глубочайшему сожалению, это происходило слишком редко и слишком ненадолго. Я рвался из пут. Вроде бы даже упрашивал пристрелить меня прямо там. И конечно же просил еще укол.

Просил вколоть мне что угодно — морфий, цианистый калий, виагру, — но избавить меня от засевшей в позвоночнике боли.

Так продолжалось, как мне сказали потом, почти трое суток.

Потом я заснул, потому что обессилел настолько, что у меня не хватило сил больше ни на что. Как только боль начала отступать, я ушел в счастливое забытье.

Нельзя сказать, что в момент пробуждения я чувствовал себя прекрасно. Температура, нудящая боль в позвоночнике, к которой добавилась еще и боль в ногах, словно я их отсидел и теперь к ним возвращалась кровь.

После пробуждения меня несколько раз подряд стошнило, хотя лично я грешил уже не на боль от «Ходока», а на то, чем меня пичкали после него. Я выблевал все, что смог, и тут же уснул опять.

Лишь мое второе пробуждение можно назвать настоящим.

Я открыл глаза. На меня уставился один из лаборантов-медбратьев.

— Ожил, — чуть наклонив голову, сказал он в микрофон у подбородка. — Вроде стабилен. Развязываю? Хорошо, не буду, дождусь.

— Да ладно, развязывай, — буркнул я. — Кусаться не буду.

Лаборант колебался.

Спорить и убеждать я не стал.

— Попить тогда дай. Как там результаты, понятно?

— Так сейчас и проверим, — ответил парень, прикладывая к моим губам спортивный баллончик с водой. — По приборам такие вещи не выявляются. Либо пойдешь, либо… как было.

После того, что мне пришлось вынести, почему-то я полностью верил в то, что пойду.

Народ набежал минутой позже.

— Буянить не будешь? — опасливо спросил врач, заставляя меня задуматься, что же я не помню из прошедших суток.

— Не должен вроде, — подражая его интонации, так же опасливо ответил я. — Давайте попробуем?

— Да рисковать как-то не хочется, знаешь… — Врач все же подошел поближе и начал развязывать первый ремень. — Ты тут в одного умудрился вцепиться даже привязанный. Чуть кисть ему не сломал. Хорошо еще, что мы тебе лишь нецелевые усилители вкололи. А если бы кто додумался что-нибудь из блока «Али» тебе подсунуть? Ты тут всех порвал бы, полагаю. Говорил же, надо «Мандрагору» испробовать. Хоть полегче было бы.

— Как знать, — ответил я, освобождая руки. Лично я не верил, что хоть что-то могло спасти от той боли, что я испытал. И даже ее уменьшить. Мне казалось, что это невозможно. Лишь одно воспоминание об этой боли — и меня тут же тянуло попросить еще таблетку чего-нибудь покрепче.

Пока я разминал затекшие руки, окружающие освобождали меня от пут. Ноги, туловище.

— Только не спеши, — в конце концов сказал врач. — Ковылять ты мог и до этого, может, поначалу будет хорошо, если просто повторишь. Не спеши. Аккуратно. Будет больно — сразу говори. Надо дать бланку полностью ассимилироваться, восстановить поврежденные связи. Не спеши.

Я не спешил. Тихо, с поддержкой с обеих сторон, встал — и постепенно перенес вес на ноги. Сделал шаг, другой, третий.

Я мог ходить, это факт. Более того, я ходил точно так же, как и раньше, до болезни.

«Ходок» сработал.

Мы отметили это очень бурно. Только мой статус «выздоравливающего» ограничил объем выпитого мной медицинского спирта тем вечером.

Врачей же не ограничивало ничто.

Лишь количество ими выпитого показало мне, как они за меня волновались.

Хорошая лаборатория. Милые, заботливые люди. У которых оставались силы за кого-то переживать, волноваться. Помогать не просто по инерции.

Лаборатория, где меня подняли на ноги, находилась в одном здании и являлась частью медицинского центра корпорации. И разделила его судьбу.

Глава 5

— Хлипковат ты для штурмовика, — пробормотал Петр Семенович, явно кого-то цитируя.

Он обошел вокруг меня пару раз, прежде чем выдал это заключение.

— Пока ты сидел в коляске, выглядел как-то посолидней, — счел необходимым добавить он после того, как закончил осмотр и вернулся обратно к своему столу. — Садись.

Для меня его придирки были лишь пустым звуком. Я стоял на своих ногах. Да что там — я на них даже ходил, даже на днях пробовал бегать! А в остальном я оставался ровно таким же, каким меня уродили. Хлипкий? Так безопасник не видел моих трехочковых. И вообще — хлипкий для чего? Для какого штурмовика?

Пока что я не знал ничего о том, что он собирается мне предложить.

Словно ловя эхо моих мыслей, Петр Семенович сказал:

— Нет, конечно, можешь продолжать работать на складе, никто не гонит. Да садись уже, налюбуешься еще на свои ноги, надоесть успеют. Но по тому, как ты вел себя на складе и до этого, когда тебя попытались прессануть, мне кажется, что тебе прямая дорога к нам. Думаешь, я не знаю о твоем «граче», что лежит на охране? Раскрою тебе первую тайну нашей службы: на охране нельзя оставить вещи просто «полежать». Все, что ты оставишь — мобильный, сумку, что угодно, — будет проверено. А на мобильный могут и жучка подсадить. Нам, как сам понимаешь, это легко.

— «Викинг», — поправил его я. — На охране лежит «викинг».

— На охране лежит «грач», — невозмутимо ответил Петр Семенович, — который, возможно, тебе впарили по двойной цене как «викинг». У «викинга» регулируемый прицел, ну и по мелочи.

Пришлось пожать плечами. Зря открыл рот. Понятно же, что поправлять специалиста глупо. К тому же я что, планировал подловить его на ошибке? Зачем?

— Идет набор в подразделение оперативной охраны. Не путай с ребятами на входе и теми, что были с тобой на складе. Это скорее наша маленькая корпоративная армия. Хотя иногда они и ходят на обычные вахты, охранять склады и тому подобное. Но чаще — все-таки занимаются более серьезными вещами. И более опасными.

— Это те, что были с вами на складе? — спросил я. Мог и не спрашивать: кто же еще?

— Нет. — Ответ удивил меня вдвойне. — До тех, что прилетели на склад, тебе еще далеко. Это наш спецназ, группа быстрого реагирования. Впрочем, как пойдет. Может, попадешь и к ним. Туда набирают как раз по результатам школы.

— Школы?

— Ну, конечно. Учебки. Трехмесячные курсы молодого бойца, все как полагается. Если национальная армия не способна сделать ничего, то мы должны иметь собственную. Которая как раз может решать любые проблемы. Так как?

Я пожал плечами. Если честно, мне было все равно. Особого желания становиться под ружье, пусть и в частном секторе, я не испытывал. Но и просиживать джинсы на складе мне тоже не хотелось. Тем более теперь, когда я мог бегать.

— Почему бы и нет? — ответил я наконец. — Паек хоть дают?

— Дают, — усмехнулся Петр Семенович. — И паек дают, и зарплату. И мозги промывают так, что не в каждой армии такое встретишь.

Нельзя сказать, что я проработал в корпорации достаточно долго, чтобы знать о ней все, но все же некоторые пласты ее деятельности, неожиданно обнажаясь, продолжали меня удивлять.

Собственная армия, собственные полицейские силы, собственный спецназ. Даже для крупнейшей корпорации это казалось… лихо. Впрочем, вспоминая все последние конфликты как на континенте, так и за океаном, действительно можно было с уверенностью сказать, что официальные органы власти давно уже не справляются с тем количеством проблем, которые сыпались со всех сторон.

Страны практически не осталось. А значит, и армия становилась условностью. Вовсю говорили о том, чтобы переподчинить армейские подразделения секторам, по месту их дислокации. Это хотя бы позволяло хоть как-то применять вооруженную силу в случае возникновения конфликтов, вспыхивающих ежедневно. Применять оперативно, сообразно ситуации на местах. Сейчас попытки удержать контроль по-прежнему делались из центра. К мнению которого отдельные сектора прислушивались все меньше и меньше.

Центр не мог ничего реально контролировать. А значит, все больше скатывался в позицию «английской королевы». Когда все вежливо признавали существование центральных властей, но так же вежливо игнорировали их распоряжения.

Конечно, я понимал, что кое-какие парни с оружием у корпорации есть. Охранники там, отряды быстрого реагирования… Но чтобы практически регулярная армия…

Масштаб происходящего я осознал только после того, как прибыл на учебную базу корпорации. Таксист с трудом нашел КПП под городом, в паре десятков километров от него, в лесу. Совсем глухом, таком, что оставалось только удивляться наличию наноасфальта, проложенного между деревьями. Отличная дорога, новехонькая, и ее появление здесь говорило о многом. Даже не все федеральные трассы могли похвастаться таким покрытием, стоящим в десятки раз дороже укладки обычного асфальта. Зато — практически вечным.

Но на КПП лесную идиллию развеяла вооруженная охрана из десятка человек в форме корпорации, чем-то напоминающей армейскую. А внутри, насколько можно было разглядеть, все выглядело как полноценная воинская часть. Взвод солдат бежал по плацу, другой — занимался на полосе препятствий. Под тентами кто-то сидел, стоял, бегал, работал за компьютерами.

Даже беглый взгляд позволял понять, что на этой базе под тысячу новобранцев.

Какова же «карманная» армия корпорации в числе, если только в учебке столько народу?

Похоже, меня опознали еще у входа, с камер, потому что никто не задавал мне вопросов, не требовал документов.

Меня просто посадили рядом с еще несколькими такими же, прибывшими в нужный час в назначенное место. Но даже ждать долго не пришлось. Как только собрались, по всей видимости, все, кого ждали, нас тут же провели в следующее помещение, абсолютно пустое.

— Пока что я ваш сержант, нубы, — представился встретивший нас парень. — Построились в шеренгу, все вещи, что с собой, вывалили на пол. Все вывалили, без исключения.

Пока мы выкладывали перед собой пожитки, он продолжал говорить:

— Две недели считайте испытательным сроком. На этот период вы считаетесь гражданскими. Вас будут щадить, с вами будут обращаться бережно, чтобы, не дай бог, корпорации не пришлось потом вправлять вам вывихи, лечить переломы и сотрясения мозга. Но не обольщайтесь — первые две недели пройдут быстро. Кто сумеет показать себя мужчиной, а таковых по статистике оказывается лишь один из троих таких нубов, — вот тот на самом деле почувствует всю прелесть службы. Прежде чем вы станете солдатами корпорации, за три месяца вас превратят в фарш. А затем, возможно, слепят из него что-нибудь вкусненькое. И полезное. Да, думаю, что-нибудь полезное.

— А ботами когда накачают? — спросил один из вновь прибывших. Слишком молодой, чтобы уметь скрывать свои желания.

— Ну что же, — улыбнулся сержант. — Вот с тебя и начнем.

Полностью проигнорировав вопрос, он подошел к небольшой кучке вещей, разложенных перед парнем.

— Возьми коробку. — Сержант подозвал стоящего позади рядового, и тот подал новобранцу картонную коробку. — Напиши на ней свое имя. Это что? Ножницы? В коробку. Футболка? Чистая хоть? В коробку. Трусы? Ну ты смешной, еще и несколько пар. В коробку. Клей? Да ты сдурел? Приехать к нам с клеем? И думаешь, я его пропущу? На пол бросай.

Сержант надавил каблуком, раздавив тюбик и заставив клей растечься по поверхности. Не обращая внимания на клейкое пятно, он продолжал:

— Бритва? Возьми. Зубная щетка? Возьми. Носки? Какие носки? Теперь ты в армии, сынок, в коробку. Журнал? Хоть тетки голые есть? Это я заберу, если ты не против. Может, потом верну. Ты же не против, гражданский? Я так и думал. Ноутбук? В коробку. Да мне до лампочки, что он дорогой и капризный. В коробку. Или можешь забирать свое заявление, разворачиваться и на выход.

Сержант отошел от бедолаги, оглядел остальных и спросил:

— Всем понятен принцип? Взяли по коробке и быстро сложили туда все, что вам не пригодится на базе. Остальное — к досмотру. Коробки будут ждать первой вашей нубской ошибки. И последней, потому что у меня нет ни малейшего желания нянчиться с гражданскими. Еще меньше желания у меня нянчиться с солдатами, но тут уж выбирать не приходится. Но если солдата я не могу просто так вышвырнуть за территорию учебки, то гражданского — легко! Это всем понятно? Не слышу.

Он, по классике голливудских боевиков, слегка потренировал нас правильно отвечать командиру. Надо признать, действительно слегка. Похоже, ему и правда было лень хоть чему-то учить тех, кто еще не подтвердил своего статуса.

С вещами мы разбирались еще минут пятнадцать.

У меня осталась зубная щетка, паста и одна фотография, где мы с родителями сидели у аквариума, в котором плавали огромные рыбы. Мне на ней было девять. Фотография, сделанная давным-давно, когда я верил, что счастье достижимо.

Тогда моя вера, возможно, была истинной.

Пистолет, конечно, у меня изъяли. Его даже не положили в коробку к прочим вещам, а описали и унесли в другое место.

— Поверь, — доверительно сообщил мне сержант. — С оружием у нас проблем нет.

То, что сержант назвал испытательным сроком, оказалось на редкость скучным мероприятием. Врачи, потом врачи, затем опять врачи. Казалось, нас отбирают не на пушечное мясо для корпорации, а в центр подготовки космонавтов. Которого, по слухам, уже и не существует. Давно что-то я не слышал, чтобы хоть кого-то отправили на орбиту — хотя бы просто для того, чтобы доказать, что еще на это способны.

Сначала у нас просто взяли анализы. Все, что смогли. Я видел, как врач одобрительно кивал, глядя на мою карту. Еще бы, после лаборатории, где моим ногам вернули подвижность, я, можно сказать, представлял собой образцово-показательный экземпляр современной наномедицины. Все новехонькое, с иголочки, последние модели ботов, последние модели прошивок.

И, что мне нравилось даже больше, никаких излишеств. Наверное, это отношение осталось у меня от отца. Тот тоже тянул до последнего, прежде чем согласился, чтобы ему и его семье ввели хоть какие-то, пусть и самые невинные, бланки. А про генетические модификации организма при нем вообще не стоило даже заикаться.

После первичной проверки, которую вроде как прошли все вновь прибывшие, пришла пора нагрузочных тестов. Так их называли те же врачи. Это означало, что полежать под каким-нибудь прибором удавалось все меньше, а бегать, опутанным при этом проводами, приходилось все больше.

В общем, ничего близкого к тому, чего бы я ждал от военизированной учебки. Никаких тебе подъемов в шесть утра и обливаний холодной водой. Отнюдь. Нас вообще расселили в комнаты по два человека, если уж на то пошло. И вставали мы часов в семь, не раньше. Где-то звучал горн, по-моему, не настоящий, а лишь из динамика, что означало общую побудку на базе. Но и после горна к нам не вбегал сержант, не требовал одеться за сорок секунд, не заставлял нас прыгать по командам «подъем — отбой».

Горн всего лишь означал, что пора вставать. Я все время думал, что было бы, если остаться при этом в постели. Когда твое «непослушание» заметят, и заметят ли вообще? Но экспериментировать мне не хотелось, соседу, похоже, тоже, поэтому сия тайна так и осталась покрытой мраком.

Сосед оказался старше меня лет на пять. И тяжелее килограммов на сорок. В общем, солидно выглядел, внушительно. Очевидно, что, как и многие люди его комплекции, он оказался добродушен и нетороплив. Это мы, недоростки, злые и резвые. Ему-то зачем?

— Виктор, — протянул он руку в первый наш день, как только нам показали, где устраиваться.

— Юрий, — ответил я.

Два единственных слова, которыми мы тогда обменялись в первый день. Нельзя сказать, что Виктор был неразговорчив. Но — точно не словоохотлив.

К концу первой недели наконец начало сказываться отсутствие физической нагрузки все то время, пока я проездил на коляске. Я понимал, что ничего особенного пока меня делать не заставляют, но все равно начал уставать. Приходил вечером с очередного цикла тестов, валился на кровать и засыпал.

Сосед лишь удивленно на меня смотрел, но не говорил ничего. По нему вообще казалось, что он заскучал от недостатка ежедневных нагрузок. Может, так оно и было на самом деле.

Врачи не спешили делиться с нами выводами о нашем здоровье. Кое-что начали показывать лишь на десятый день — и то весьма странным образом.

Я ввалился в комнату с твердым намерением улечься спать, даже не раздеваясь. Всю дорогу от очередного велотренажера, который к вечеру сменил беговую дорожку, мои мысли крутились вокруг ключевого вопроса этого вечера: напрячься и снять армейские ботинки, которые нам выдали, или же заснуть прямо в них? По поводу остальной одежды подобных мыслей у меня даже не возникало — я твердо знал, что раздеваться не буду. Нет сил.

Конечно, мысленно я пообещал себе, что лишь чуть-чуть посплю, а с утра переоденусь во все чистое, приму душ, почищу зубы.

Сложно посчитать точно, но, по-моему, пару таких обещаний поутру я благополучно забыл.

Заснуть я не успел.

— Можно с тобой посоветоваться? — раздалось с соседней койки. Возможно, это были и не первые слова моего соседа после нашего знакомства, но точно одни из немногих. Похоже, ему действительно важно было с кем-то поговорить.

— Давай, — вздохнул я и сел на кровать, вместо того чтобы на нее лечь. Раз уж заснуть сразу не удавалось, то я начал неторопливо снимать ботинки, одновременно подумывая, не снять ли наконец одежду, раз уж возникла такая оказия.

— Мне сказали, что у меня пролапс митрального клапана, — с ходу заявил Виктор. Слегка подумав, он поправился: — Сказали, что для обычной жизни — ничего страшного, нужно просто наблюдаться. Но посоветовали больше тяжестями не увлекаться. Вот.

Я осторожно кивнул. Интересная информация, но я пока не видел поля для обсуждения, советов и рекомендаций. Видимо, Виктор сказал еще не все.

Виктор тоже помолчал какое-то время, а потом добавил:

— Сказали, что в таком виде мне служить нельзя. Только если со специальным бланком. Там всего с десяток ботов, полностью контролирующих работу сердечной мышцы и клапанов. Но говорят, что опасно. У бланка смертность до ста случаев… на десять тысяч. Его даже из магазинов отозвали: слишком много смертей. Еще они мне список дали. Семь разных бланков помимо этого, самого опасного. В совокупности, они посчитали… насчитали почти две сотых на то, что я не переживу ассимиляции. Врач мне посоветовал не ввязываться. Сказал, что слишком опасно. Отправил думать.

— А если ты откажешься? — спросил я. — Что будет?

— На все четыре стороны, — пожал плечами Виктор. Кровать под ним при этом жалобно заскрипела. — В силовое ведомство корпорации я не гожусь. У них свои правила.

— Да… неслабо, — протянул я. — Так и не ввязывайся. Тебе так хочется служить в маленькой частной армии? Или просто хочется служить? Тогда иди в настоящую армию, там наверняка требования послабее.

— Может. — Виктор вновь пожал плечами. — Хотя сейчас во всех частях проверки либо врачи от «Наноздоровья» проводят, либо от «Генной логики». Где как договорились. Может, конечно, они не так придираются. Но я сюда хотел. Что мне еще делать? Ты же видел, что в городе творится? Либо к бандюгам пристраиваться, либо в армию. Таким, как я, просто тихо посидеть нигде не дают. Все хотят либо на мне потренироваться, либо к себе затащить. А когда не получается, то опять — ножи, пистолеты, угрозы. Устал.

Я покивал. Его ситуация казалась понятной. Не сказать, что я когда-то переживал нечто подобное, — меня в банды никогда не звали, но положение Виктора легко было представить.

— Так вот и хочу посоветоваться, — сказал он. — Глупость, может. Но вот ты бы как поступил на моем месте?

Я вспомнил «Ходока». Какой там один процент. В период ассимиляции мне казалось, что я сдох тысячу раз. Хотя, если подумать, я бы все равно лег под ту капельницу опять. Но я не мог ходить — насколько ситуацию Виктора можно сравнивать с моей?

— Тяжко, — признался я. — Ты пойми, мне эта армия до лампочки. Пока что, во всяком случае. Может, потом мозги промоют и я ее сильно полюблю, но пока… С другой стороны, мне и терять нечего. Один остался, семьи нет, родители умерли. С этой стороны — я бы, может, и рискнул. Тем более если с сердцем что-то. Ты же теперь об этом знаешь. Всю жизнь бояться будешь. Точно — я бы рискнул. Хоть и опасно. Только я — это я. Ты бы лучше сам решил.

— У меня тоже семьи нет, — нашел сходство между нами Виктор. — Давно родители умерли, в аварии. И ни жены, ни детей. Да, бояться я точно не хочу.

— Ты подумай. Не спеши. Может, оно того и не стоит. Подумаешь, лишний блин на штангу не наденешь, — так не в этом счастье.

— А в чем? — тут же спросил Виктор. — Я и не знаю. Хотел просто — чтобы со своими вокруг. Чтобы не думать каждый день, кто тебя вечером в подворотне ждет «на поговорить».

Я видел, что решение он уже принял. И его выбор меня не радовал. Особенно меня не радовало то, насколько я повлиял на чужое решение. Дай бог, он не окочурится с бракованными ботами у сердца. Мне только этого довеска на совесть не хватает.

— Ты не спеши, — повторил я. — Подумай, прикинь.

Раздеться я так и не разделся. Хорошо хоть ботинки снял.

Через минуту я уже спал. Лишний груз на душе, может быть, и тянул, но спать хотелось все равно.

— Очень неплохо, молодой человек. Очень, очень неплохо, — заявил мне врач. — Отменное здоровье с точки зрения… здоровья. И мои коллеги, похоже, вас неплохо загрузили. Все самое новое, самое надежное. Кроме, конечно, вашего любимого «Ходока», но тут уж, как я понимаю, либо пан, либо пропал. Здоровье у вас отличное…

В его словах чувствовалось очень большое «но», и я сразу насторожился.

— Да… отличное здоровье. Вот только хиловаты вы. Мышечная масса, вес. Явная склонность к простудным заболеваниях, хотя, похоже, все детство вы закалялись, так что в рамках фенотипа вы сделали максимум. Рост опять же. Хиловаты вы для воина, сами не думаете?

Я лишь пожал плечами. Вопрос явно не требовал ответа. Если бы я так думал, то меня бы здесь и не было. По поводу трехочковых вспоминать не хотелось. Что им тут мои баскетбольные достижения? Да тут, наверное, через одного чемпионы. Еще и накачанные ботами так, что и к соревнованиям давно уже перестали допускать.

— Ну да, ну да, — покивал врач то ли моим, то ли своим мыслям. — С другой стороны, вроде как не со стороны идете. А раз вас из безопасности порекомендовали, значит, тоже о чем-то думали.

— Шустрый я, — буркнул я, лишь бы сказать хоть что-то. Я сам неожиданно оказался чуть ли не в той же ситуации, что и Виктор. И вдруг понял, что не хочу обратно в город. В пустую квартиру, в темные подворотни, которые все реже оказывались освещены, не хочу возвращаться к прошлому. Что бы ни было впереди, оно казалось предпочтительней того, что осталось позади.

Так я думал.

— Да, точно, шустрый, — вновь закивал доктор. — Это верно подмечено. Но я так скажу: в охране вам будет неинтересно, в штурмовые группы — точно не возьмут, вы бы видели тех детин, что там служат. Можно попробовать лишь в специальные подразделения, но в них и набор разовый, и далеко не всегда вообще хоть кого-то берут.

— А эти чем занимаются? — с легким подозрением спросил я. Отдельный спецназ в частной армии — это казалось слишком даже для корпорации.

— Да все тем же, — махнул рукой врач. — Просто не всегда сила все решает. Иногда, как вы говорите, шустрым быть важнее. Ну и умным. В общем, в учебку я вас пропущу, но учтите — если на выходе вас все вербовщики забракуют, то пойдете в охрану. И деваться будет некуда, потому что контракт подписывается сейчас, а куда вы попадете — узнаете только потом.

Я пожал плечами, соглашаясь.

По мне — охранять какой-нибудь из магазинов корпорации на отшибе тоже было неплохим занятием. Все лучше, чем ездить в коляске.

Нас тренировали. Я ожидал вначале тупой армейской муштры, но оказалось даже интересно.

Муштра, конечно, тоже присутствовала, но отнюдь не в смертельных дозах. Например, теперь мы жили в казармах по двенадцать человек, повзводно. И тренировать наш взвод начали прямо с момента, как мы положили свои вещмешки на кровати.

— Это ваш взвод, родной и любимый, — сказал в первый же день сержант, опять новый. — Ровно на две недели ваш. Через две недели — ротация. Новая комната, новый взвод, новые соседи. Нам нужно, чтобы вы умели работать в разных ситуациях, умели срабатываться с разными людьми. Но нам не нужны тут сопли, дружба семьями и прочая ерунда! Те, что живут с вами, — должны помочь вам на тренировках так, как помогли бы вам в бою. Но не считайте их друзьями. Они — лишь ваш взвод. А вы — пушечное мясо. На эти две недели — мое пушечное мясо. Вопросы?

Похоже, что вопросы отучали задавать в первую очередь. Все молчали.

— Тогда на занятия… бегом… марш! Стоять! Это было слишком медленно! Упор лежа… принять. Двадцать отжиманий! До пола. До пола, я сказал. Кому-то надо помочь, солдат?

Это он обратился к моему соседу по отжиманиям, который, похоже, слишком уж сильно отклячил задницу вверх, чтобы уменьшить нагрузку. Вряд ли сосед не способен на двадцать отжиманий, вроде как он вполне в форме. Либо рассчитывает на то, что таких вот отжиманий будет еще очень много, и заранее готовится к длинному забегу по этой дистанции, либо просто проверяет, насколько далеко можно зайти в вольностях с новым сержантом. Возможно, конечно, и просто не умеет отжиматься.

Обо всем этом я думал вскользь. Не сосредотачивался и на отжиманиях. Чего тут такого, двадцать раз — даже с больными ногами я отжимался много, благо ноги тут в ход не шли. А уж сейчас, с ногами, да еще после двух недель проверок, я чувствовал, что постепенно вхожу в форму.

— Встали! Быстрее встали! Я так понимаю, что вы встаете медленно, потому что вам понравилось? Люблю, когда солдатам нравятся физические упражнения. Не могу им отказать в их желаниях. Упали снова, двадцать отжиманий! Быстро! На счет, не отстаем.

Я же говорю, мне нравилось. Чувствовать свое тело заново в норме, держаться наравне с остальными. Я уж и забыл, как это бывает — не отставать ни в чем от других. Не ловить взглядов, направленных на твои ноги, а не на тебя. Плохое быстро забывается. Быстро, но весьма болезненно.

— Охрана — это то, чем вам всем придется заниматься, — вещал преподаватель. Из «офицеров», судя по всему, хотя формальных званий выше старшины здесь никто не имел. Только какие-то должности в службе безопасности корпорации. О которых они тоже не распространялись. Наши преподаватели не всегда даже представлялись, когда вели занятия.

— Придется заниматься, даже если вы попадете в специальные подразделения. Охрана — это часть нашей работы, это наша суть. Если хотите, вся наша служба создана только для того, чтобы охранять. Хотя иногда эта охрана превращается и в наступательные акции. Но моя задача сегодня более простая и более узкая. Обсудим обычную охрану. С азов. Допустим, вы стоите на входе в офис или в магазин. Перед вами рамка и просветка. Никакого пропускного контроля или проверки документов на входе, хотя нам сейчас это не так важно. Нам важна фильтрация — выбор потенциально опасных объектов из толпы, непрерывно идущей мимо вас. Модель понятна?

Я кивнул вместе с остальными. Так как мы сидели и сержанта рядом не было, то вскакивать и заявлять «так точно, сэр» было как-то глупо. Тем более что эсбэшник явно этого и не требовал.

— Начнем с простого. Ошибочно считают, будто выявление потенциального убийцы, самоубийцы или даже террориста требует от охранника специальных навыков. Выражусь точнее — навыки, безусловно, нужны, но это отнюдь не сакральные знания, которыми могут обладать только некие особо одаренные люди. Итак, правило хорошего охранника номер один — на работе не отдыхать, не спать и не зевать. Смотрим первый эпизод.

Офицер без звания опустил экран и включил проектор.

Запись сильно походила на те условия, которые он описал изначально. По всей видимости, офис корпорации, запись велась откуда-то чуть сверху, из глубины холла. Я заметил буквы, вензель «НЗ» на стекле панорамного окна у входа. Две рамки, сканер для сумок. Два охранника с этой стороны зоны досмотра, видны были только их затылки, но не лица. Качество записи позволяло даже видеть экраны, на которых высвечивались данные с рамок и с ленты сканера.

— Три минуты записи. За это время мимо охранников пройдет мужчина или женщина, который, которая, не предъявляя никаких требований, подорвет еще через пять минут внутри здания пояс шахида. Смотрите. Вам надо выписать всех, кого из входящих вы бы проверили, прежде чем пропустить дальше.

Кто-то из взвода поднял руку. Лектор кивнул.

— А детекторы как же?

— Никак. Детекторы не сработают. Ни рамка, через которую объект пройдет, ни даже то, чего вы здесь не видите, потому что основные приборы мы вообще не светим. Рамки — это так, для острастки. Но не сработал ни входной детектор взрывчатки, ни тепловой сканер. Ничего. Пока я говорю, люди заходят внутрь, и я бы на вашем месте смотрел не на меня, а на экран. Записывайте всех, кого вы хотите остановить. Кто вам кажется подозрительным.

— Пока вы пишете… — Эсбэшник убедился, что все смотрят на запись, а не на него, и лишь после продолжил: — Добавлю, что недавно мы подключили ко всем камерам специальную программу, постоянно обрабатывающую запись и отмечающую подозрительные объекты. Так вот, даже эта программа, от которой никто многого не ждал, по данной записи выявила самоубийцу. Надеюсь, вы окажетесь не хуже.

Все вперились в экран, придирчиво осматривая каждого, кто входил в здание.

За три минуты под камеру попали двадцать семь человек. В среднем — один за шесть с небольшим секунд. Ни много ни мало. Я понимал, в чем подвох: мы смотрели всего лишь трехминутную, по заверению офицера, запись, охранники же стояли здесь явно давно. Они о чем-то тихо переговаривались, периодически вообще не глядя на тех, кто входит внутрь. Это можно было принять за специальную подготовку, за то, что они умели вылавливать из потока опасность даже периферийным зрением, но мы оказались осведомленными зрителями — мы знали, что это не так.

Почти половина из взвода записывала чуть ли не каждого второго из входящих. Это легко было определить по тому, как шуршала бумага. Еще одна ошибка. Я с ходу понял, что это явно не решение — проверять каждого, создать очередь на входе, в которой тут же возникнет не меньше опасностей, чем если пропустишь объект внутрь. К тому же — можно устроить шоу на три минуты, но открытое и действующее учреждение не может устраивать непрерывную проверку всех с утра до ночи.

Возможно, для кого-то это и допустимо, но точно не для офиса производственно-торговой корпорации. Какой-нибудь военный объект — да, может себе позволить хоть на пол класть каждого нового гостя. Мордой вниз.

Я всматривался в лица. Пытался увидеть какое-то особое выражение, растерянность или, наоборот, героическую решимость. Я смотрел на руки, как люди их держали, особо внимательно разглядывал тех, кто проходил в запахнутых наглухо куртках.

Но все оказалось проще.

Женщина, прошедшая мимо рамки, старалась держаться в потоке. Но ее ритм движения отличался, взгляд блуждал, правая рука вообще не покидала кармана куртки, нарочито просторной.

Кто-то позади меня не выдержал:

— Так вот же она, — изумился он простоте загадки. — Вот в куртке тетка входит.

Лектор остановил запись:

— Кто еще так считает?

После того как мы все, или почти все, подняли руки, он сказал:

— В следующий раз я прошу все-таки быть более терпеливыми, это еще одно немаловажное качество для тех, кто занимается охраной. Хотя в данной конкретной демонстрации это не так важно. Действительно, эта женщина взорвала себя в офисе чуть позже, погибла сама и забрала с собой пятнадцать сотрудников и троих гостей. Как показало расследование, у нее не так давно умер сын. Умер из-за непереносимости к бланку, который он себе ввел. Такое бывает, редко, но бывает. Наша компания фактически оказывает медицинские услуги, а это всегда связано с неким риском для жизни пациентов. Мы можем стараться его уменьшить, но не можем его исключить полностью. В записке, что нашли у нее дома, женщина обвинила во всем корпорацию. Нашла на черном рынке новейшее взрывное устройство, за которое расплатилась всеми деньгами, что у нее оставались, и утащила за собой в могилу восемнадцать человек. Тоже чьих-то детей, матерей и отцов, кстати.

Но я не об этом. Как вы видите, выявить ее не составило особого труда. Более того, я бы сказал, что труд бы составило ее пропустить. Давайте я на десяток секунд отмотаю назад. Посмотрим, чем занимаются в этот момент так называемые охранники.

Все то время, что женщина проходила внутрь, охранники лениво рассматривали что-то снаружи здания через стекло рядом со входом. Один что-то сказал другому, и они оба смотрели наружу, о чем-то переговариваясь.

— Бич любой охраны — это скука. Вы можете легко выявить террориста в трехминутном ролике, но вам приходится стоять на посту по часу, по два, и ваше внимание начинает переключаться на что-то другое. Расследование позже показало, что ребята просто увидели паркующуюся неподалеку машину. Как раз такую, что хотел купить один из них. И все. Прозевали смерть кучи людей.

— А если бы они ее остановили, то, скорее всего, погибли бы сами, — буркнул кто-то.

Лектор не стал выяснять, кто именно.

— Точно, — кивнул он. — Но это наша работа. Быть пушечным мясом. Отборным, обученным, мускулистым и пуленепробиваемым, но — пушечным мясом. Если бы в тот момент эти двое успели перехватить ее, то погибло бы всего несколько человек. А может, и никто, если бы они сумели переброситься с ней хоть парой слов. Кто знает? Это наша работа — защищать, охранять, если надо — умирать. Иначе — лучше рвите контракт и идите работать куда-то еще. Вы согласились умереть с того момента, как появились здесь. Это понятно, бойцы?

Лектор медленно краснел. Внешне он оставался спокоен, но я видел, как он мнет в руке пульт от проектора. Как багровела его шея.

Когда в ответ на его вопрос из зала послышались лишь нестройное бормотание, он рявкнул:

— Не слышу! Это понятно, бойцы?

Я догадался, как следует действовать, вместе с большинством остальных. Мы вскочили и рявкнули в ответ:

— Так точно! — стоя навытяжку, изображая из себя настоящих громил корпорации, а не каких-нибудь там гражданских сопляков.

— Я все еще не слышу, бойцы! Это понятно?

Теперь вскочили уже все:

— Так точно!

— Кто вы такие, бойцы?

— Пушечное мясо! — Это было действительно нестройно. Похоже, с подобным сравнением далеко не все еще успели свыкнуться. Срастись, прочувствовать.

— Не понял вас, бойцы. Кто вы такие?

— Пушечное мясо!

На шум в комнату ворвался наш сержант, который, похоже, предпочитал отлынивать от занятий где-то неподалеку от взвода.

— Сержант, как никогда вовремя, — абсолютно спокойно произнес эсбэшник. — Мы как раз закончили — надеюсь, вы сумеете продолжить со своими подопечными дальше без меня.

— Так точно! Взвод, из учебного класса, за мной, бегом, марш!

Можно сказать, сержант нас спас.

С непривычки половина из нас наверняка сорвала бы глотки, пытаясь справиться с неожиданным всплеском ярости лектора.

— Тактический бой в городских условиях — это всегда статистика. — Новое место, новый инструктор. Только на этот раз сержант не ушел. Сержант оставался с нами — видимо, даже ему новая лекция казалась интересной. — Я не смогу научить вас какому-то чудесному трюку, который обеспечит ваше безусловное выживание. Ваше личное или хотя бы группы. Но что вполне можно сделать — это повысить ваши шансы. В условиях города, в особенности если вы ведете бой в закрытом помещении, у вас всегда есть две крайности — рассредоточение, одиночный поиск, с одной стороны, или концентрация огневой мощи в единый кулак — с другой. И то и другое возможно. К сожалению, в реальном бою, а не в фильмах все не так красиво. В чем минус огневого кулака, кто может сказать?

Все молчали. Минусов, вот так вот с ходу, не видел никто. По моему мнению, если на тебя прет враг и ты стреляешь в него из всех стволов — это всегда лучше, чем если ты стреляешь один. Как-то веселее и больше шансов его остановить.

— Сержант, может быть, вы подскажете вашему взводу?

Сержант замялся. Видимо, он не случайно пришел на это занятие. Ему тоже было чему учиться. Потом он все же высказался:

— Легкая мишень для гранаты?

— Точно. Для гранаты, гранатомета, длинной очереди из пулемета, особенно закрепленного, и даже для автомата. Когда вас много в одной куче — вы не только можете палить во все, что движется, из всех стволов, — в вас тоже могут стрелять. И очень сложно промахнуться, когда вас много. В кого-нибудь попадут. Если будут стрелять кучно, то положат сразу всех. Теперь дальше. А в чем минус одиночных заплывов?

— Может оказаться, что не хватит как раз той самой огневой мощи, — негромко произнес я. Раньше, чем успел подумать еще раз.

— Абсолютно верно, — кивнул инструктор. — И хотя я поощряю дисциплину в нашей работе, в данном случае я попрошу сержанта не наказывать вас за самоволие. В следующий же раз вы должны получить разрешение, чтобы говорить на занятии. Это понятно?

Я кивнул.

— Я не слышу, воин! Это понятно?

Ну тут я уже знал, что делать. Я вскочил с места и проорал что есть мочи:

— Так точно!

— Отлично. И не орите так, пожалуйста. Одно из основных правил ведения уличных боев — это скрытность. Если враг не знает, где вы, а вы знаете, где он, то он уже слабее вас.

— Можно вопрос? — Я решил поговорить сразу, чтобы, так сказать, два раза не вставать.

— Только один, курсант.

— В каких боях мы планируем участвовать? Вроде мы живем в мирное время, и все-таки — не в армии. При всем уважении к нашей службе, господин инструктор.

— Понятно, — кивнул он. — Садитесь, курсант. Это на первый взгляд глупый, но на самом деле очень важный вопрос, который всем следует обдумать. Во-первых, что есть армия? Хоть это и не тема нашего сегодняшнего занятия, все же следует знать несколько цифр. В нашем секторе армейские подразделения составляют около шестидесяти тысяч человек. Плюс техника, но мы сейчас не об этом. Силы безопасности корпорации прямо сегодня, включая и тех, кто сидит в кабинетах, — это около двадцати тысяч. Так что в этом ключе мы вполне сравнимы с армией. У «Логики» цифры похожи — по нашим данным, у них в СБ под двадцать пять тысяч. Мы стараемся, как всегда, брать умением. Полицейские подразделения сектора в последние годы несколько раз усиливались, особенно после всех недавних событий. Сейчас в полиции почти девяносто тысяч. Но у них другой минус — они размазаны по всему сектору очень тонким слоем. Теперь цифры, которые в моем объяснении являются самыми важными. В сектах, бандах и группировках сейчас находится до двухсот тысяч. Я сейчас говорю только об организованных течениях. Не об одиночках, не о паре грабителей на улице, не о шпане, ни с кем не связанной и никому не подчиняющейся. Только о тех, кто хотя бы до какой-то степени организован.

Инструктор прошелся перед столами. Присел на подоконник и выглянул в окно, туда, где по плацу бегал какой-то сильно провинившийся взвод. Давно бегал — поэтому я и сделал такой вывод.

— Мы не занимаемся порядком на улицах, хоть иногда и хочется. Но мы всегда должны быть на месте в следующих случаях: если возникает угроза безопасности имуществу корпорации или кому-то из ее руководства. Я не оговорился, о рядовых сотрудниках речь не идет. Мы не занимаемся лично охраной каждого. Также в ряде случаев мы обеспечиваем информационную безопасность наших разработок, особенно если информация может попасть в руки крупных банд, фактически — сейчас уже частных армий. И третий случай: если нас просят помочь. Иногда об этом просит армия, но чаще — все же полиция. И почти никогда — конкуренты. «Логики» всегда считают, что справятся лучше нас. Я их не виню, потому что я сам такой же.

Он встал и вернулся за свой стол.

— Так вот, чтобы я и дальше мог думать, что мы лучшие в своем деле, позвольте мне продолжить по теме нашего занятия. Мы с вами поняли две вещи: первое — обеспечить ваше бессмертие не сможет никто. Второе — всегда нужно выбирать баланс между огневой мощью и безопасным рассредоточением группы. Как этого можно достичь? В каждом конкретном случае — по-разному. К примеру, возьмем несколько самых банальных ситуаций. Смотрим.

Инструктор показал на экране картинку. Мультяшный вид сверху, где взвод, изображенный лишь как двенадцать черных кружочков, подходил к двери частного дома.

— Очень просто. Дверь, внутри бандиты. Вооружены, но не знают, что мы придем. Это их лежбище, они не собирались здесь воевать. Мы взломаем дверь. А вот дальше вопрос — как мы войдем внутрь? По одному? По двое? Все сразу? Кто ответит?

Поднялось несколько рук. Я в этот раз решил потерпеть.

— Да, слушаю.

— Все сразу. Замочим их с ходу — и дело с концом.

Инструктор кивнул:

— В общем случае — да, вы правы. Если противник нас не ждет, если огневой контакт еще не произошел, то наиболее выгодная тактика — огненный кулак. Я сейчас не беру возможности проникать через окна, стены, потолки и крыши. Ситуация специально упрощена, но так часто бывает и в жизни. Итак, мы выбрали огненный кулак, и дальше в действие вступает статистика.

Инструктор показал следующую картинку. Теперь на ней были показаны и внутренние помещения. И даже красными кружочками местоположение противника.

— Поехали, в замедленном движении, — сказал он. Картинка задвигалась, «черные» зашевелились, неторопливо ворвались в дверь, тут же застрелили (красные пунктиры на экране) нескольких, что оказались в зоне видимости, дальше мгновенно рассыпались по помещениям, стреляя, убивая всех.

— Такой результат ждет вас, если, конечно, вы умеете стрелять, подготовлены, в семи случаях из десяти. В дело вступает статистика. Еще в двадцати пяти случаях из ста будет следующее, в той или иной вариации.

Мультик поменялся. Начался заново, но пошел немного иначе: кто-то из «красных» успел выстрелить в момент, когда одна из групп врывалась в помещение слева. Понятно, что это точно так же могла оказаться и правая комната, но в данном случае — это произошло слева. Боец-кружок остановился, и на нем сверху появился большой жирный крест.

— Как я сказал, так бывает в двадцати пяти процентах случаев. Сейчас, в наше время, оружие есть у многих, и, к сожалению, многие не боятся им пользоваться. Многие стреляют даже раньше, чем видят, куда они стреляют.

— Он убит? — спросил кто-то у меня за спиной.

Инструктор решил не замечать явного нарушения субординации. Так же как и излишней чувствительности курсанта, столь близко к сердцу воспринявшего гибель боевого кружочка.

— Он нейтрализован, а в нашем случае это всегда главное. Мы всегда пользуемся этим термином. В бою не так важно, убит ваш товарищ или всего лишь без сознания. Важно другое — может он стрелять или нет. Если может, то пусть он будет хоть мертвым. Если нет — то у вас минус один. А раненых вы будете спасать после того, как бой будет закончен, не раньше. Только так. Это опять же всего лишь статистика. Задержитесь, промедлите — отправитесь вслед за ним. Выбьют всех… тогда не поздоровится и раненым. Я видел один раз боевой взвод, который подловили фанатики из «Чистых». Не сам взвод, я видел только их головы. Их любезно выставили на обозрение. Когда мы приехали, то нашли только головы. Тел так и не нашли. Похоже, те «Чистые» не прочь были заработать и на продаже органов и эссенций, несмотря на их декларации. Подкрепление опоздало. И той банды мы так и не нашли…

Инструктор сделал паузу, задумавшись. Продолжил чуть погодя:

— Так что стреляйте, пока есть возможность. Перевязывать раны и хоронить друзей можно и позже. Вопросы?

— Разрешите? — поднялся наш сержант. — А еще пять процентов? Я правильно понимаю, что бывает и иначе?

— Да, — кивнул инструктор. — Но вам не понравится. Это те случаи, когда наша разведка оказывается неправа. И когда нас ждут. Происходит, например, так…

На картинке взвод вломился в дверь, и секундой позже прямо в проходе раздался взрыв, отбросивший все черные кружочки назад, на улицу. Крестики на них стали появляться сразу, но по одному, словно рисующий еще задумывался, оставить ли в живых этот конкретный кружочек или нет.

Две трети взвода лежало через две секунды после начала операции. Еще четверо оказались под перекрестным огнем чуть позже.

— Это называется полный провал. От которого, к сожалению, никто не застрахован. Конкретно на примере этой модели хочу обратить ваше внимание на пару вещей. Во-первых, когда вламываетесь в помещение, у входа надо стоять широким конусом. Тогда выстрелы изнутри или взрывная волна, как в примере, заденет меньше народу. Если же вы будете жаться к стенам — то это замедлит ваше продвижение и сильно снизит огневую мощь…

Через две недели меня ждал новый сержант, другая комната в казарме и пересобранный взвод, в котором не нашлось места ни одному человеку из старого. Первый сержант не врал. Нам не давали одуматься, не давали адаптироваться к ситуации, не позволяли даже начать халявить. Ни в чем. Да я в жизни с такой скоростью не знакомился с таким количеством новых людей за столь короткий промежуток времени.

Нам не давали домашних заданий. Не заставляли повторять пройденного. Не требовали ничего учить. Просто в какой-то момент, через неопределенный промежуток времени, иногда сразу, иногда через час, а иногда и через неделю, неожиданно оказывалось, что те знания, что тебе давались, уже пора применять. Вовсю.

А здесь ведь речь шла не о простом знакомстве типа «привет — привет, я Вася, а я Коля». Чтобы показывать хоть какой-то результат на тренировках, нужно было знать, кто из новых соседей что может, кто на что способен, кто и в чем силен.

И времени все это повыяснять нам даже не дали.

— Тренировочный бой. Страйк. Шарики бьют достаточно больно, так что лучше не попадайтесь. Инструктор не хочет, чтобы его слова пропадали впустую. Поэтому против вас выступят выпускники. Между ними и вами — разница в десять недель, но поверьте мне, это очень много.

Новый сержант оказался словоохотлив. Чего нельзя сегодня было сказать о нашем инструкторе, том самом, по тактическому бою.

— У вас ровно пятнадцать минут до начала. Понятно, что вы проиграете, но постарайтесь хотя бы оказать достойное сопротивление. Поговорите, договоритесь, кто и что делает. Поле боя — классический коридорный вариант с кучей закутков, перекрестков, маленьких комнатушек и сквозных дверей. Сто на сто метров. Есть где повеселиться. Результат оценивается по тому, сколько бойцов противника вы успеете выбить, прежде чем взвод ляжет. Так что не пытайтесь прятаться, это никак не повлияет на счет. Если только вы не найдете укрытия, из которого очень удобно будет стрелять. Вооружайтесь, готовьтесь. Я вас запущу через пятнадцать минут.

Как только сержант отошел, кто-то из моих новых сослуживцев тут же высказался:

— Дерьмо. Нам просто хотят показать, что мы ничего не стоим.

— Конечно, — пожал плечами второй. — Но мы можем показать, что стоим хоть что-то.

— Хуже даже не то, что они выпускники, а то, что они, видать, две недели вместе. Или почти. Они умеют играть в группе, а мы — еще нет.

— Вот и будем учиться, — улыбнулся второй. — Надо только прикинуть, как будем действовать.

В итоге мы решили действовать как можно банальней. Разбились на пары. Одна пара — передовая, вторая — тыловая, прикрывающая и вершащая возмездие в случае, если выбьют первую. Так что практически мы должны были драться тремя почти независимыми группами, взаимодействие между которыми оставалось весьма условным. Рация, да и все. Но рация в скоротечном тактическом бою мало что дает, это мы все поняли еще в первые две недели.

Как только входные двери открылись, мы сразу заскочили внутрь. Еще одно простое правило — нельзя позволить противнику подловить тебя в узком месте, так чтобы он имел возможность простреливать бутылочное горлышко. Поэтому три группы сразу разошлись в стороны, как только появилась такая возможность.

Я попал в центральную группу, замыкающим во вторую пару. Первым у меня шел тот самый, что лучше всех остальных сумел отреагировать на ситуацию и фактически создать из кучи еще даже не знающих друг друга людей некое подобие взвода, боевой единицы. Уже немало. В нем вообще чувствовались задатки лидера. Думаю, как раз из таких и получаются хорошие сержанты.

Раз я шел замыкающим, мне казалось, что я нахожусь в наибольшей безопасности из всех четверых. Конечно, очень слабое, но утешение — надеяться, что тебя выбьют последним.

Это ощущение быстро прошло — как только мы прошли мимо пары перекрестков. Куда уходили боковые проходы, никто понятия не имел, нам не дали даже подобия карты. Лишь один раз, вначале, я увидел соседнюю группу, идущую параллельным курсом, но это не делало возможность фланговых атак менее вероятной. А теперь, когда мы проскочили эти перекрестки, то и тыловых.

Мне приходилось постоянно оглядываться, чтобы попросту не прозевать нападения сзади. Учебное оружие хоть и не убивало, но легко простреливало на максимальную дальность коридоров этой площадки. Так что прозевал атаку — и противник не промахнется. Тут попросту не было достаточно пространства, чтобы промахнуться.

Мой ведущий поднял руку. Первая пара остановилась у закрытых дверей, укрывшись от них по обе стороны. Мы находились, по прикидкам, как раз где-то в середине зоны, поэтому если где и было место максимальной вероятности для столкновения, то именно здесь. Противника, надо полагать, запустили на площадку одновременно с нами, а десять недель учебки не делают человека супербойцом, способным двигаться в разы быстрее остальных.

По моему мнению, такое невозможно.

Один из первой пары сделал знак, показывая, что слышит впереди движение. Мой напарник кивнул и поднял дуло прижатого к плечу оружия. Мы стояли чуть дальше первой двойки, метрах в десяти, так что дверь простреливалась отлично.

В авангарде один из парней отступил назад и присел, чтобы иметь возможность стрелять, как только дверь распахнется. Второй приготовился ее открыть.

Меня смутило лишь то, что против нас выступали не новички. Если бы мы играли против команды с таким же сроком, что и у нас, я бы еще мог поверить, что все будет вот так легко.

Но этого просто не могло быть. Мы не могли услышать их раньше, чем они нас. А если мы их услышали, значит, они этого захотели.

Вместо того чтобы подчиниться знаку лидера и нацелить оружие на дверь, я развернулся и посмотрел в ту сторону, откуда мы пришли. И тоже приготовился.

Но стрельбу начали не мы. Не наша группа. Первые звуки пневматических выстрелов послышались слева, оттуда, где параллельно нам шла другая группа. И этих выстрелов было немного. Пять-шесть коротких очередей, не больше. Что означало, что развязка там уже наступила.

Парень у двери чуть повернул голову на звук и промедлил с тем, чтобы ее открыть. Я видел это периферийным зрением, продолжая преимущественно глядеть назад.

Дверь открыли за него.

Лидер не стрелял, вовремя увидев, что в проеме никого нет, но второй из первой пары выпустил длинную очередь в пустоту. Впереди никого не было. Только тот, кто открыл дверь и спрятался раньше, чем мы успели его заметить.

Зато сзади появилось сразу трое. Похоже, они шли в той же формации, что и мы, — тремя группами. Если стреляли слева, тут было минимум четверо, да и правый фланг они никак не могли оставить пустовать. Да, надо полагать, по четыре.

Эти трое начали стрелять одновременно со мной.

Я задел лишь одного, тут же оказавшись избит шариками весь.

Но я попал, это точно. Так что теперь мог со спокойной душой лечь на пол, изображая мертвяка согласно правилам тренировки, и ждать, пока инструктор не объявит завершения поединка.

Ждать пришлось недолго, всего-то несколько минут.

Я действительно попал. Мы проиграли со счетом 12:1.

Глава 6

Вечером того же дня мы веселились в нашей казарме. Увольнительных с базы не предполагалось: не в первый месяц. Ни увольнительных, ни выходных. Даже, собственно, и выпить на базе было негде. Разве только в столовой — обогащенный витаминами сок, в котором вряд ли оставалось хоть что-то от настоящих фруктов.

Так что мы веселились прямо в казарме, под шум телевизора, вещающего со стены обо всем, что творится в мире. Повод был, и неплохой. Сержант сказал, что достать даже одного из выпускного взвода редко кому удается, так что он видит в нас потенциал.

Ну а раз сержант видел в нас потенциал, то мы видели его тем более.

Наш неформальный лидер, представившийся как Костя, предложил выпить по чуть-чуть. Как ни удивительно, но по чуть-чуть мы нашли. Пол-литра на весь взвод — это совсем немного. Поэтому кто-то нашел сифон с газировкой, мы тщательно перемешали газированную воду с водкой и надеялись, что хотя бы слегка захмелеем. Слабая надежда, конечно. На это мог надеяться только я, и то только потому, что до сей поры практически никогда еще не пил. Так, пару раз пригубил шампанское с родителями на Новый год, вот и все.

На что рассчитывали остальные, оставалось не совсем понятным, хотя, надо полагать, все просто хотели соблюсти ритуал, пообщаться, нежели действительно напиться. Последние версии кровяных пловцов выводили из крови все вредные вещества. Включая и алкоголь. Что делало наши шансы хоть чуть-чуть почувствовать хмель совсем призрачными.

Совершенно неожиданно я почувствовал себя среди этих людей, которых видел сегодня впервые в жизни и с которыми, скорее всего, я расстанусь через две недели насовсем, почти как дома. Может, конечно, мы будем еще окликать друг друга на плацу, когда наши новые, другие взводы будут вскоре пробегать друг мимо друга. Или поднимем руки в молчаливом приветствии, если сержант окажется слишком близко и не даст даже выкрикнуть приветствия.

Но единение с этими незнакомцами все же было. Наверное, это то, чего многие ждут от службы в армии, но что очень редко приходит на деле. Некое чувство общности, единой цели, какой бы она ни была.

Нам никто еще не сказал о цели. И ладно. Мне достаточно было самого чувства, которое при этом возникало. Цель становилась второстепенной.

Я не встревал. Да и не слушал почти. Что-то говорил телевизор, но в основном его заглушали байки моих новых соседей. Я лишь полулежал на кровати, заложив руки за голову, и впитывал в себя это редкое чувство, которое возникло у меня этим вечером.

Может, и не у меня одного. Хотя это тоже казалось мне не слишком важным. Даже если эту общность чувствовал лишь я один. Общность, чувство безопасности оттого, что рядом был кто-то, кто сможет тебя прикрыть.

Не как на улицах. Не как в городе. Не так, как в реальной жизни.

«…Тактический ядерный заряд, взорванный в центре Кейптауна, полностью нарушил работу государственных органов и поставил под вопрос существование Южно-Африканской Республики как единого государства… Поиски находившегося в тот момент в городе президента страны продолжаются, но мало кто надеется на их успех…» Старо как мир. Кого нынче удивишь новостью про бомбу. «…Напоминаем, что это уже третий ядерный заряд, взорванный террористами только в этом году. Многие считают, что процесс производства и распространения ядерного оружия среди группировок самого различного толка стал полностью бесконтрольным». Конечно, стал. А зачем было изобретать? Мало было больших ракет? Понадобились еще и маленькие чемоданчики для морской пехоты? Чтобы решать «тактические задачи в сложной оперативной обстановке»? Ну вот, теперь их и решают все кому не лень. Или кто-то надеялся удержать джинна в бутылке? Да скоро в подворотне будут тактикой торговать. Там же, где мне «грача» под «викинга» впарили.

— А я ему говорю, кольни мне что-нибудь, чтобы прыщей на спине не было. — Тот, кто открывал сегодня дверь. Вроде как Сергей, хотя я еще не все имена успел запомнить. Сейчас шла его байка. Не телевизор же слушать в такой хороший вечер. — А он отвечает: «Только разве что „Броня-7“. При всплеске гормонов наноботы приливают вместе с кровью к подкожным капиллярам и образуют броню, по твердости не уступающую кевлару. В состоянии покоя рассасываются в крови, не сковывая движений». То есть этот очкарик мне втюхивает эту фигню как новейшее средство от прыщей, понятно?

Остальные засмеялись. Не сказать, что последняя история такая уж смешная, но настроение у всех такое, что никому не жаль лишний раз посмеяться. Все старательно делают вид, что слегка навеселе. И продолжают травить байки, чтобы хоть чуть-чуть продлить настрой этого вечера.

— Не берет что-то совсем, — пожаловался наш лидер. — Это как, знаете, сосед у меня был. Ну как, сосед — в одном подъезде жили. Как колоться начал, я уж и не знаю, но только запомнилось — когда эпидемия гриппа пошла, ну, помните, еще та, первая? Тогда же «Генная логика» наперегонки с нашими рекламную акцию устроили — ходили по домам и раздавали вакцину, каждый свою. В то время большинство еще боялось, и все чистенькими ходили, все на лекарства надеялись. А тут раз смерть, еще, еще, и народ сдался. Начал соглашаться на бланки, на генные модификации, на что угодно — лишь бы под раздачу не попасть. Не суть. Я вот к чему — тот нарик отказался. Вообще, наотрез. Сказал, что ему кайф дороже. Что если он себе боты получит, то и жить тогда зачем, без кайфа? Они же всю наркоту в крови нейтрализуют. Ну так и остался чистым. Умер от гриппа, хотя та эпидемия совсем же легкой была, и вакцины готовые, и вообще…

«…В нескольких регионах сразу вновь вспыхнула так называемая чума-74, получившая название по имени ее возбудителя — модифицированной бактерии иерсиния пестис биовар-74. До сих пор ходят споры, не является ли эта энтеробактерия результатом военных разработок. Однако, как сегодня заявил пресс-секретарь „Генной логики“, компания находится в одном шаге от открытия генной модификации, которая полностью обезопасит людей от этой болезни. Представители „Наноздоровья“ на сегодня не столь оптимистичны. Более того, они сомневаются и в успешности любых вакцин или модификаций человека, которые существуют сегодня на рынке. Равно как и в возможности создания подобных в ближайшее время. По мнению „Наноздоровья“, для разработки нанокультуры против чумы-74 понадобится еще не менее года. Более того, они заявляют, что и у их конкурентов не появится ничего стабильного раньше этого срока…» Чума — это плохо. Хуже, чем грипп. Я бы выключил телевизор, чтобы не слушать, но мне лень шевелиться. Да и все время надеешься, что скажут хоть что-то хорошее.

«…Пока же рекомендация одна — не выезжать за пределы своего сектора. В случае объявления карантина снизить контакты с другими людьми до минимально допустимого уровня. Возможно, представители правительств и секторов в Манчестере предложат более эффективные меры. Об этом наш следующий репортаж, непосредственно с места конференции наш специальный…»

— А я раз пробовал «пушок» — так чуть копыта не откинул. Его какие-то банды подпольные гонят. Когда брал, говорили, что эффект как от «экстази», только чище и без последствий. И боты сами погибают и вымываются через день-два. Как же. Не знаю, что там у «экстази» с последствиями, но я неделю провалялся в бреду. Думал, все, откину копыта. Голова болела все время, никакие таблетки, конечно, не помогают: как они помогут против ботов у тебя в башке? Ну его на фиг, говорю я вам, все эти паленые бланки из подвалов. С той поры — ни-ни. Лучше водка.

— Да сейчас и в магазине не всегда знаешь, что вкалываешь. Мне тут рассказывали…

«…Основные положения протокола, который со дня на день должен быть подписан в Манчестере, очень просты. Прежде всего, власть почти полностью передается в руки секторов. Хотя скорее на сегодняшний момент это лишь формализация того, что и так уже произошло. Но важно то, что впервые разработаны правила перемещения людей между секторами, порядок введения и отмены карантина и многие другие меры, которые, по общему мнению, позволят если и не излечиться от множества болезней поразивших современный мир, то хотя бы остановить их безудержное распространение…»

— Я к ней подхожу, говорю «привет-цыпочка-как-дела», а она оборачивается, и я вижу, что она модифицированная. Представляете, при такой шикарной попе — мутант. Меня чуть не стошнило прямо на ее грудь, тоже, кстати, шикарную.

«…Один из самых спокойных вулканов Исландии вновь проснулся. Жители близлежащих островов эвакуированы, жертв на этот раз удалось избежать. Примечательно, что после того, как у горы, извергающей лаву, отломилась верхушка и каменная глыба упала в море, вода в нем окрасилась в красный цвет, видимо, из-за высокого содержания в породе окислов железа. Однако зрелище получилось чрезвычайно колоритное. Действующий вулкан и море цвета крови вокруг него…»

Парни ржали даже над тупыми байками.

Под этот хохот я и уснул.

Думаю, сержант не случайно смотрел сквозь пальцы на нашу вечеринку. И не проморгал он бутылку водки в казарме, а сознательно оставил ее «незамеченной», в качестве наживки.

Разбудил он нас около половины пятого. Самое время, чтобы, с одной стороны, не пришлось морочиться с повторным укладыванием в постель, а с другой — достаточно рано, чтобы мы в полной мере осознали всю глубину нашего ничтожества.

— Бегом! Бегом, солдаты!

Ночи в сентябре прохладны, а бежали мы лишь в стандартных трусах и футболках. По моему мнению, бежать в такой ситуации было даже лучше. По крайней мере, не замерзнешь окончательно. Хорошо хоть он не выгнал нас на улицу босиком. Носки и ботинки существенно облегчали жизнь.

Даже и спать не хотелось. Холод заставил проснуться моментально, и все как-то даже взбодрились. Слышал, как кто-то сзади спросил у соседа:

— Так и чем тебе мутант-то не угодила? Рожей не вышла?

— Да не, ну просто не по-людски это. Я ж не знаю, какую дрянь ей намодифицировали. Может, у нее крокодильи гены уже. Как я могу?

— Ну и зря, — сказал кто-то еще. Похоже, с другой стороны от горе-любовника. — Я бы попользовался.

К сожалению, разговор услышал не только я, но и сержант.

— Что, чувствую, дыхание вы восстановили? Тогда давайте наконец побегаем! Вперед. Не отставать.

Мне показалось, что сержант ускорился раза в два, не меньше.

Теперь о том, чтобы согреться, заботиться больше не приходилось. Мне было жарко, несмотря на холодный воздух, рвущийся навстречу.

— Значит, на пьянки-гулянки у вас силы есть? — неожиданно остановился сержант. — А отжаться пару раз — нет? Упор лежа принять. Двадцать раз, на счет раз-два.

— Да ты что? — гнул свое ловелас. Хотя говорил он потише, делая паузы в момент очередного отжимания. — А если она вообще… все эти сиськи-карданы себе… просто мутациями навела?.. Или вообще мужчина?.. Этих из «Генной логики»… ведь не разберешь… Такое иногда услышишь — блевать тянет.

— Встать. Бегом… марш, — словно в такт рядовому, произнес сержант.

Мы вновь побежали. Что-что, а разогревать взвод сержант умел. Ну хоть никто не простудится, не заболеет.

Я ошибался, думая, что сержант ограничится банальной пробежкой. В принципе можно было и догадаться, что столь коварно разработанный план, включающий в себя смотрение сквозь пальцы на нашу вечернюю попойку и посиделки, тщательно рассчитанный подъем «по тревоге» в строго выверенное время — все это не могло закончиться так просто.

В конце пробежки нас ждало обмундирование под стать полицейскому, тому, в котором они разгоняли демонстрации. Тогда, когда кто-то еще ходил на демонстрации. А может, даже и потяжелее. Бронекостюм нам показывали. Модифицированный кевлар, усиленная модель для ведения боевых действий в городских условиях. То есть, в теории, может выдержать прямую очередь калибра 5.45 почти в упор. А может и не выдержать. Не верил я всем этим утяжелителям. Ложное чувство спокойствия. Щит вообще выглядел смешно. Какой щит против подствольного гранатомета? Шлем сильно сужал обзор и вдобавок мешал вертеть шеей. Штаны казались чуть полегче, но их создатели тоже явно исходили из того, чтобы передать владельцу чувство безопасности. Особенно — за детородные органы.

И все это весило адски много. Не для меня.

Такое ощущение, что все это представление сержант подготовил только для того, чтобы в итоге унизить меня одного. Понятно, что я во взводе был самым щуплым, и не только во взводе, а вполне возможно, и на всей базе. Но вроде бы до сих пор никак и никому не показал, что делаю что-то хуже или медленней. Но если на тебя повесить этот клоунский костюм килограммов в пятьдесят, то понятно, что будет. С учетом, что мой вес был немногим больше.

Остальные-то шли в структуру безопасности корпорации, зная, куда идут. Возможно, даже желая этого. И абсолютное большинство из них, даже те, кто не сильно увлекался бланками, весило от ста и больше. Для этого большинства надетое на них обмундирование оказалось лишь довеском. Может, и неприятным, но вполне терпимым.

Я же еле стоял.

— Что, солдат? — язвительно спросил сержант. — Ты думал, что у нас не нужна сила? Или мышцы? Так нужно и то и другое! Выпрямиться, солдат! Поднять щит! Если не поднимешь щит, дам тебе пулемет, а он еще тяжелее. Что ты хочешь нести? Щит или пулемет?

Я молча поднял щит. Почему-то мне показалось, что возражать сержанту бесполезно. Я, кстати, предпочел бы тащить пулемет — его хоть можно было, в теории, забросить на плечо. А щит приходилось держать на весу, еще и на приподнятых руках, потому что для меня он был явно великоват.

— Вы — бойцы корпорации! Гордитесь этим. Щиты поднять! Шаг вперед. Щиты опустить. Щиты поднять! Три быстрых шага вперед. Щиты опустить. Сомкнуть крепче, мимо вас не должна проскользнуть какая-нибудь смазливая девчонка, чтобы в лучшем случае взорвать прямо внутри взвода пояс, а в худшем — упасть и забиться в истерике, чтобы попасть в новости! Плотнее щиты!

Меня затерли в середину взвода, и в какой-то момент мне даже показалось, что парни справа и слева прижимаются ко мне так плотно не только потому, что так требует сержант, но и незаметно придерживая меня в стоячем положении. Помогая удержать щит за счет того, что прижимают свои плотно, с обеих сторон.

Может, показалось. Может, просто парни лучше сержанта знали, кто и чего стоит в настоящем бою. Это ведь я открыл счет.

На две недели это был мой взвод. Мне даже показалось, что любимый мой взвод, потому что я просто не верил, что такое сможет повториться.

Сержант остановил нас лишь через полчаса. Когда мы начинали эту утреннюю пробежку, я радовался, что бег поможет мне разогреться. Потом я просто забыл о холоде и думал лишь о струящемся по всему телу поте и дыхании. После упражнения со щитами я перестал думать о таких мелочах. Я вообще перестал думать. Может, только о «поднять щит, шаг вперед, опустить щит». «Опустить щит» — это такая голубая мечта, которая сбывалась каждые десять секунд, но так ненадолго, что оттого что она сбылась, становилось только тяжелее.

Сержант остановил нас словами:

— Все, разминка закончена.

Дождался, когда облегченный вздох пронесся по взводу, и лишь после этого, с широкой улыбкой на лице, продолжил:

— Теперь перейдем к основным занятиям. Сегодня у нас тренировка действий штурмового отряда в полной боевой выкладке. Так что подняли щиты — и бегом вон к тому макету дома. Будете его штурмовать.

Дальше я помнил плохо. Утро, с выбиванием щитами дверей, а иногда и не щитами, а просто тараном из взвода в двенадцать человек, запрыгиванием (заползанием) в окно и множеством других полезных упражнений в полной экипировке совершенно не отложилось в моем помутненном сознании.

Я плохо помнил то утро. Да и день, что последовал, тоже.

— Что, вколете нам свежачок? — ухмыльнулся один из парней.

— Кто там захотел поговорить? — тут же спросил сержант. — Как раз не хватает одного человека для вечерней пробежки. Попросили выбрать из разговорчивых. Тишина, не мешаем врачам работать.

Взвод проходил «медосмотр». Возможно, когда-то раньше это означало бы, что у нас померят вес, давление, постучат по коленкам и похолодят стетоскопом. Раз в год.

На базе осмотры проводились еженедельно, к тому же дело не обходилось чисто косметическим обследованием. Кровь из вены на анализ. Томограф. УЗИ. Кардиосканирование. Оценка состояния мышечных тканей, чуть ли не каждой в отдельности. Кремлевская таблетка, в современном уменьшенном варианте. Мы глотали ее в начале осмотра, а через пару часов, к концу осмотра, она должна была добраться до прямой кишки. И все это время она успешно передавала данные на медицинский компьютер, выдавая всю конфиденциальную информацию о желудочно-кишечном тракте.

Вроде бы на этих осмотрах уже никого не отсеивали. Я о таком не слышал, хоть и все равно волновался. Если кто и мог попасть под жернова врачей, так это именно я. Слишком маленький, слишком щуплый, слишком не похожий на солдата. Даже частной армии.

Но врачи меня любили. Может, именно из-за всех тех качеств, за которые могли меня и турнуть. Так сказать, срабатывал материнско-отцовский инстинкт.

А может, им просто было все равно.

Отсев после медкомиссии не предполагался, зато предполагалось другое — рекомендации по введению новых бланков. Официально они оставались лишь именно рекомендациями, каждый мог отказаться.

И вот каждого, кто отказался, могли турнуть.

Но пока что врачи вели себя очень консервативно. Мне на этой базе не предложили еще вообще ничего. Особенно после тех процедур, что проделали со мной перед введением «Ходока». Да и другим, насколько я слышал, тоже не слишком везло с новыми бланками.

Это считали именно везением. Как я неожиданно для себя выяснил, многие появились на базе не для того, чтобы заработать денег или влиться в дружную семью корпорации, или стать настоящими солдатами. Достаточно много людей записались в СБ корпорации в тайной надежде на то, что получат здесь пакет новейших бланков, защищающих, спасающих, укрепляющих и предотвращающих.

Их надежды пока что не сбывались. Главврач, подождав, пока сержант закончит воспитание своих подопечных, все же ответил:

— Любой новый бланк — это всегда опасность. На одной стороне весов опасность от его использования. На другой — опасность не использовать его или использовать не вовремя. У нас здесь очень хороший штат и очень хорошие врачи. Они умеют принимать взвешенные решения. Поверьте мне, то, что будет для вас жизненно необходимо или обеспечит ваше выживание в бою, будет вам предложено. Но не более. От излишеств, знаете ли, умирают. Что бланки, что обжорство — все равно. Все хорошо в меру.

Взвод молчал.

Даже если кто и был не согласен, все помнили предупреждение сержанта. И, похоже, это молчание врача вполне устраивало.

Устал он, видимо, от диспутов с коллегами.

Так что я не ожидал ничего необычного от этого осмотра. Всего лишь еще одна формальность. Приятная, надо сказать. Всегда очень приятно знать, что за тобой кто-то присматривает, заботится, пусть и просто по долгу службы.

Сегодня меня решили удивить.

Главврач подошел к сержанту в самом конце осмотра и сказал:

— Скажите, а не оставите ли вы мне вот этого юного бойца? Мне нужно провести еще кое-какие проверки, но не хотелось бы задерживать остальных. Пришлю в расположение взвода, как только он освободится, в лучшем виде.

— Конечно, — тут же отозвался сержант. — Юрий, поступаешь под командование врачей. Чтобы все приказы выполнялись беспрекословно!

— Так точно! — только и ответил я. Вскочить навытяжку не представлялось возможным — с меня, лежащего на кушетке, сняли еще не все присоски с проводами, которыми я оставался опутанным последние пятнадцать минут.

Врач завел меня к себе в кабинет и молча указал на кресло для посетителей.

Хороший такой кабинет, уютный. Лучше, допустим, чем тот, в котором сидел Петр Семенович. Чувствовалась разница — безопасник в своем кабинете только «бывал», а главврач здесь работал. Проводил очень много времени. И чувствуется, этот кабинет в табели о рангах стоял даже выше дома. Хотя кто знает, как у него обставлен дом.

Может, это просто врожденная тяга к облагораживанию мест обитания. Не самое худшее качество.

— Так вот… Почему я вас позвал, — заговорил врач, как только уселся в свое кресло за столом. — Вы недотягиваете до стандартов нашей службы по размеру, сами это знаете. Это, конечно, ничего страшного, так как упомянутых стандартов, как таковых, нет. Вернее, они не формализованы. Скажем так — все просто ожидают, что бойцы, разгоняющие хулиганов у нашего магазина или охраняющие трейлер с грузом корпорации, или… да что угодно, что эти бойцы будут покрупнее. Повыше, потяжелее. Но одновременно я понимаю, что специфика нашей службы многогранна, и в ней наверняка найдется место и для вас. К чему я это… Я посмотрел ваши данные, отзывы, первые оценки, результаты промежуточных тестирований. Может, вы и не вышли ростом, но, похоже, у вас отличная реакция и умение быстро принимать решения. Так вот, хочу вам предложить заостриться на этих качествах. Есть один экспериментальный препарат…

Похоже, я застонал, сам того не заметив. Врач замолчал и посмотрел на меня чуть ли не с жалостью.

— Да-да, — сказал он. — Я видел отчеты о том, насколько тяжело ассимилировался «Ходок». Кстати, хочу вам сообщить — я сегодня специально на это посмотрел, — что почти все боты «Ходока» уже отработали свой ресурс и постепенно выводятся из организма. Так что вы ходите сами, без чей-либо помощи. «Боты сделали свое дело — боты могут уходить».

Врач усмехнулся.

— Разве это не на всю жизнь? — удивился я. — Мне казалось, что это «вечный» бланк.

— Как раз этот — нет, — ответил врач. — Стимуляция восстановления нервных тканей — вот за что отвечает «Ходок». Это нюансы, но мне казалось, что вы обрадуетесь. Вы не зависите от того, будут эти боты работать или нет. Вы все равно будете ходить, бегать и прыгать.

— Я рад, конечно, — согласился я. — Просто удивлен.

— Да-да. Так вот, не думаю, что наш препарат будет столь же болезненным. Не думаю, что он будет болезненным вообще. Но опасность все равно есть, просто другого рода…

— Какого? — влез я, даже не дослушав.

— Чем вы мне нравитесь, так это тем, что вы — один из немногих, кто, как и я, очень консервативно относится к введению новых бланков. Вокруг все как с ума посходили. Колют себе все, без разбора. Нужно, не нужно, опасно, вредно — никто и не смотрит. Так раньше к еде относились — лишь бы набить брюхо, а там уж будь что будет. Теперь вместо еды появились бланки. А старое неуемное желание получить сразу побольше и ничем себя не ограничивать — осталось.

— Так об опасности… — Вся эта философия меня мало волновала. Кто там что любит, не любит, ест и пьет. А вот реальность новой боли волновала, и весьма.

— Да, — моментально успокоился врач. — Но чтобы о ней рассказать, нужно чуть поподробней описать суть процесса.

Он поднялся с кресла и подошел к белой доске, классической офисной панели, на которой пишут фломастерами. Выбрал черный, консервативный и написал сверху доски заголовок: «Реакция».

— Первое, что следует учитывать, — это фактор возбуждения, или фактор инициации, если хотите. Некое событие во внешней среде, на которое вам нужно среагировать. Для нас это — точка отсчета. — Врач положил фломастер, хлопнул в ладоши и добавил: — Например, хлопок.

Он взял фломастер обратно и написал: «1. Событие».

— Второе — это, конечно, достижение информации об этом событии ваших органов чувств. Вы услышите хлопок чуть позже, чем он реально произойдет. Скорость звука, как вы знаете, имеет пределы. То же самое для вспышки света. Или для жара, возникшего рядом с пламенем. Наверное, это основные примеры — звук, изображение и то, что можно лишь осязать. Ну или комбинация, как и бывает в большинстве случаев.

Пока он говорил, на доске появилась следующая запись: «2. Движение информации о соб.».

— К сожалению, здесь кроется первая проблема. Допустим, если вам выстрелят в спину, то пуля долетит до вас чуть ли не в три раза быстрее, чем звук от выстрела. И нашими методами как раз с этим поделать почти ничего нельзя. В рамках такой постановки задачи, конечно. Можно нарастить броню или усилить регенерацию, но когда мы говорим о реакции, то это — первый ограничивающий нас фактор. После этого информация попадает на наши органы чувств и от них передается в мозг.

Он аккуратно написал «3. От органа чувств к мозгу».

— Давайте ограничим пример так называемым акустическим восприятием, просто для того чтобы не занимать ваш мозг множеством медицинских деталей. Просто поверьте мне, что во всех остальных случаях идея остается той же самой. Так вот, скорость пункта три — это примерно сто метров в секунду. Маловато, конечно, но с учетом того, что мы существа некрупные, вполне сойдет. Вот динозаврам было тяжело. Наверное, не берусь судить. Одна-две сотые секунды — некритично для принятия большинства оперативных решений.

— Дальше идет самое интересное. Обработка сигнала мозгом. — Он выводил на доске «4. Обработка, оценка, выбор реакции». — Вообще-то это не совсем верно. Доказано, что в ряде случаев реакция идет, минуя собственно мозговую деятельность. Но это относится, конечно, к микрокомандам обратно тем же органам чувств, к примеру. В нашем случае мы можем сказать, что почти любое действие с нашей стороны требует работы мозга. Пример — вы услышали за спиной, как кто-то передернул затвор. Хороший пример, просто отличный. Чуть позже мы к нему вернемся. Допишу, дальше понятно.

На доске появилось: «5. Передача команды на ответное действие. 6. Действие».

— Сразу оговорюсь, что при моделировании ситуации для нашей темы нам неинтересно, как качественно вы сумеете провести действие, которое вам приказал сделать мозг. Это вопрос тренировки, ваших возможностей — как физических, так и умственных. Тоже интересная тема, но не для сегодняшнего разговора. Так вот, у вас за спиной кто-то передернул затвор. Первые две фазы проскочили почти мгновенно, и пришла пора действовать мозгу. Дальше возникает сложность. Насколько хорошо вы знаете этот звук? Как часто вы его слышали? Насколько уверенно ваш мозг сумеет выделить его из ряда схожих звуков? И множество других подобных вопросов. Например, можно сразу предугадать, что сделает среднестатистический нормальный человек. Мозг даст однозначную команду — повернуться и посмотреть, что происходит. Правильно ли распознан звуковой сигнал. И если да, насколько существует угроза и существует ли вообще. В этом случае тоже остается вопрос — как быстро он повернется, кстати, но лучше мы рассмотрим ситуацию, что ближе к нам. Как вы считаете, что должен сделать профессиональный боец в этом случае?

— Если он знает, что за спиной не кто-то из своих? Развернуться и выстрелить, наверное. Или, как в ковбойских фильмах, выстрелить на звук, за спину. Не знаю.

— Хорошо, пусть будет развернуться и выстрелить. Жестоко, но если вы знаете, что вокруг только враги, возможно, оправданно. На самом деле даже для людей, очень хорошо знающих звук передергиваемого затвора, существует набор разных реакций. То, что называют трусостью: впадение в ступор, попытка замереть и не шевелиться. На самом деле это атавистическая реакция мозга, которую он всегда может выбрать в случае опасности. От нее можно попробовать избавиться, если считать, что она вредна.

— А она может быть невредна? — Я усмехнулся. — Когда сзади на тебя наведен ствол, тяжело считать позицию неподвижной мишени наилучшей.

— Не буду с вами спорить, — пожал плечами врач. — Хотя можно представить ситуацию, что передернутый за спиной затвор, с позиции чистой логики, не связан непосредственно с вами. Что условный противник вас еще не видит. И именно ваше движение, ваш поворот или что-то еще спровоцирует ваше обнаружение и дальнейший выстрел с его стороны. Это всегда вопрос, выбор одной из трех базовых реакций. Ступор, побег или ответная атака.

— От пули не убежишь, — отметил я.

— Но зато можно, например, упасть. — Врач механически рисовал много стрелочек в разные стороны около пункта четыре, словно делая узелки на память. — Опять же выбор реакции — это вопрос сложный. Важна и так называемая ясность сознания, и есть ли у вас вообще набор предопределенных, отработанных реакций на определенный раздражитель. Уверяю вас, сколько бы мы ни говорили на эту тему, но вы не сумеете ни упасть, ни выстрелить за спину, если у тела и мозга нет отработанного навыка по этому вопросу. Ваш мозг так не работает. Не с той скоростью. Если действие уникальное, то на его первичное выполнение все равно понадобится несравнимо больше времени. Вот, к примеру, представьте, висите вы на веревке, спущенной с крыши здания. Что вы сделаете, если веревка порвется?

— Попытаюсь схватиться за что-нибудь. За окно, подоконник, балкон, если есть.

— Нет. Мы проверяли. В десяти случаях из десяти люди замирают и не делают ничего. Конечно, в начальных условиях резкий обрыв веревки, большая высота и никакой информации о возможной подставе.

— Вы угробили десять человек, чтобы это выяснить? — ошалел я.

— На самом деле двадцать три. Не мы, и не угробили, конечно. Данные публиковались в специализированной прессе. Они не знали о том, что это не обрыв, а лишь сброс пятиметрового люфта. Уже достаточно, чтобы двое наложили в штаны и одного пришлось откачивать в предынфарктном состоянии. А ведь молодой был парень. Кстати, вот наложить в штаны времени оказалось достаточно. К вопросу о безусловных рефлексах. На второй стадии эксперимента их всех предупредили, дали отсчет времени до сброса и заставили тренироваться. Конечно же — тренироваться цепляться за выступы при наступлении события. Потом исключили отсчет времени. К концу эксперимента, где-то через месяц и шестьсот — семьсот повторений, большинство из оставшихся научились уверенно цепляться за все, что можно. Им удавалось это сделать в четырех случаях из пяти, но это уже вопрос опять же к общей подготовке. Выработка соответствующего условного рефлекса произошла, но, так как это не самое обычное для человека мероприятие, такой рефлекс испытуемые получали очень тяжело и долго. Сложнее всего оказалось перебороть, именно переключить их с состояния ступора в состояние действия, активной реакции.

— Понятно, — кивнул я. — А бланк? Позволяет мне думать быстрее? Или не входить в ступор?

— Нет, до таких высот нам еще далеко. Все проще. Бланк позволяет носителю уменьшать количество повторений для появления сложных боевых и приближенных к боевым рефлексам. В нашем первом примере достаточно будет отрепетировать цепочку «щелчок затвора — оборот — подтверждение цели — ответный выстрел», скажем, десять — пятнадцать раз — и вы в дамках. Не буду забивать вам голову научной болтовней об ускорении создания новых синапсов и прочими мудреностями. Но факт остается фактом — единожды встретившись с какой-нибудь ситуацией, во второй раз вы уже будете иметь значительно больше шансов отреагировать на нее максимально быстро и оптимальнейшим образом. Конечно, это все очень условно и может рассматриваться лишь в сравнении с контрольными примерами…

— А побочные эффекты, которые вы упоминали? — поинтересовался я.

За всей этой длинной лекцией врачу не удалось спрятать от меня главного. То, что меня волновало значительно больше, чем возможность изобразить из себя ковбоя.

— Быстрая деградация мозга, если бланки не приживутся. Причины непонятны, как и противопоказания. Слишком маленький срок для клинических испытаний.

— Фактор какой?

— Небольшой, к счастью. Шестнадцать. Овчинка стоит выделки, я вас уверяю.

— А что будет, если все-таки произойдет деградация? Я стану городским дурачком?

— Нет, ну что вы, — возмутился врач. — Такой судьбы я бы никому не желал. Вы умрете. Очень быстро и, можно сказать, безболезненно.

Я работал хвостом. Не всем хвостом, конечно, — так, началом хвоста.

Занятие оказалось не из легких. Тактический модуль ехал не сказать чтобы быстро, но достаточно для того, чтобы через какое-то время я взмок от пота. Тем более что, как и предыдущие сержанты, нынешний любил на занятия одевать нас «потеплее». А лишние тридцать килограммов брони никак не облегчали задачу.

Электромотор модуля работал почти бесшумно, издавая лишь тихое жужжание в моменты, когда машинка разгонялась или тормозила. По стандартной процедуре, которой мы сейчас следовали, модуль приостанавливался у каждого поворота или развилки, словно давая мне возможность его догнать.

Моя задача выглядела просто — следовать за модулем на расстоянии ровно семи метров и следить за полупрозрачным тактическим дисплеем, который навесили мне прямо над левым глазом.

Когда модуль выруливал из-за поворота, предполагалось, что я должен увидеть любую опасность, не высовываясь при этом сам. Ну а дальше, как всегда, по обстановке. Мой ведомый, второй в двойке, прикрывал наше «наступление» сзади. Он и был самым кончиком хвоста.

Модуль вырулил из-за очередного угла, повернув камеру в сторону нового коридора.

— Три цели, двадцать метров, — шепнул я в микрофон, реагируя на то, что показал мне экранчик.

— Уничтожить, — тут же ответил сержант, находящийся где-то снаружи полигона.

Я нажал кнопку на пульте, прикрепленном к левому предплечью. Уничтожить так уничтожить.

Модуль начал действовать. Длинная очередь, две коротких, маневр уклонения — модуль просто нырнул обратно, за угол. Но надолго он здесь не задержался, словно просто выманивая потенциальных противников, которые остались в строю. Тут же выехал вперед, показал мне на дисплее, что ни одной цели больше нет. Подъехал к картонным мишеням, которые сегодня были нашими целями, и расстрелял в них еще несколько патронов, зачищая коридор.

Лишь после этого в правом углу дисплея крохотный огонек сменил цвет с красного на желтый.

Сегодня мы шли по самой банальной программе из возможных. Хотя, насколько я успел повозиться с этими машинками, их возможности были значительно богаче. Тактический модуль ограничивали только маленькие габариты и соответственно небольшой боезапас.

Хотя три гранаты его гранатомета я сберег. Все надеялся, что сержант приготовил нам сюрпризы.

Но, похоже, сержант просто решил погонять взвод. Мы так и бегали по разным секторам полигона, шестью двойками, как привязанные следуя за тактическими модулями, доводя работу с ними в связке до автоматизма. И обливались потом.

Скучный попался сержант. Скучный взвод. Пятый, самый скучный из всех, что у меня были. Хотя именно с этим взводом на третий месяц подготовки мы начали уверенно выигрывать схватки в закрытых помещениях. На открытых площадках показатель оставался похуже, но ненамного. Скучные повторения одних и тех же приемов. Скучное изучение новых. Скучные победы.

«Шеррингтон-8», можно сказать, убрал из моей текущей жизни ее насыщенность. Это замечали даже товарищи по взводу. Не только по этому, но и по предыдущим. Тесты вместе с врачом также это подтверждали — бланк действительно работал.

Я и раньше-то не тупил на занятиях, но сейчас любое упражнение, требующее запоминания на мышечном уровне, неоднократных повторений, доведения каких-либо движений до автоматизма, не отнимало у меня вообще никаких сил.

«Шеррингтон» оказался для меня крайне удачным приобретением.

А для главврача, похоже, я оказался крайне удачным подопытным.

— Повторим еще раз. В работе наблюдателя, в работе охранника, в любой работе, в которой необходимо уметь «читать» людей, крайне важны мелочи. Именно поэтому я обобщаю весь тот набор способностей, которые отличают хорошего охранника от плохого, словом «наблюдатель». Потому что прежде всего вы должны быть наблюдательными. А еще включать мозг, а не действовать только по шаблону.

Тот самый офицер, что приклеил нам ярлык «пушечного мяса». Он так и оставался безымянным. Менялись сержанты, взводы, а он продолжал вести занятия. Я заметил, что никто из сержантов не любит присутствовать на его занятиях. И мне сложно было это объяснить, потому что подавать материал лектор явно умел.

Может быть, сержанты тоже не любили думать, что они лишь пушечное мясо?

— Помните этот расхожий штамп в фильмах о Второй мировой? Про скрепки в документах? У русских они всегда ржавели, а у немцев, как тем и полагается, оказывались блестящими. И так контрразведка ловила шпионов пачками. Помните? Не все уже помнят, сейчас этих фильмов уж и не смотрит никто. Одна проблема с этими скрепками — это штамп. Если вы надеетесь выявить злоумышленника, полагаясь лишь на штампы, вам не следует всерьез заниматься охраной. Вы должны наблюдать. Оценивать. Осмысливать. Сопоставлять факты, замечать несоответствия. Ловить любое отклонение и быстро просчитывать, находится ли оно в рамках фенотипа или носит патологический характер. Пример. Скажите мне, когда люди держат руки в карманах?

Мы молчали. Взвод за день успел исполнить прихоть сержанта и совершить шестикилометровый марш-бросок по ноябрьскому бездорожью. Пострелять в тире, выиграть одну учебную схватку на площадке «городская свалка» в режиме полного уничтожения. В общем, к этому моменту никому уже не хотелось брать инициативу, поддерживать умные беседы и выпендриваться перед преподавателем.

Мне лично было вполне комфортно тихонечко сидеть в уголке и лишь следить за тем, чтобы не уснуть. Спать не стоило. Заснешь — и может так оказаться, что ты вновь делаешь марш-бросок. Второй за день.

— Говори, — ткнул лектор пальцем в первого попавшегося из взвода.

— Если холодно, думаю, — медленно ответил парень, вставая.

— Так, — кивнул лектор, — еще? Кто? Давай ты.

Он ткнул пальцем в следующего.

— Если понты, например, — встал второй боец. — Знаете, молодежь такая ходит, руки в карманы.

— Еще?

— Ну еще… — продолжил тот же, — еще, может, удобно ему руки в карманах держать. Есть такие люди, любят.

— Ну хорошо, допустим. — Взмахом руки лектор посадил обоих. — И все это говорит о том, что любой человек с рукой, или руками, в кармане — не подозрителен. Даже если у него в этот момент в руке пистолет или кнопка взрывателя — он не подозрителен. Теперь допустим, что вы ведете наружное наблюдение. Вы знаете, что сейчас по улице пройдет дублер самоубийцы. Если основной подрывник заколеблется, решит в последний момент передумать, то задача второго — нажать эту кнопку. Он прямо сейчас держит на ней руку. Но он — не подозрителен. В рамках нашей задачи — нет, если мы говорим только о руках. Вопрос: когда он станет подозрителен? Кто-нибудь?

Я все же не выдержал и поднялся.

— Слушаю, боец.

— Если он побежит или пойдет быстро, но не вытащит руку из кармана. Нормальный человек почти всегда постарается вытащить руку и помочь бегу или быстрой ходьбе. Это рефлекс, и его сложно остановить. Конечно, если уж не совсем мороз.

— Отлично, боец! Садись.

Офицер прошелся перед партами.

— Я рад, что хоть чему-то вы учитесь. Горд за себя, так сказать. Еще раз повторю, вам нужно не просто запомнить кучу базовых шаблонных реакций, которые я здесь описываю. Вам намного важнее научиться смотреть на тактическую обстановку и постоянно оценивать странности, которые в ней возникают. Когда вы их заметили — время действовать. Где бы вы ни были.

Глава 7

Закончился пятый взвод. Проскочил шумный шестой. Действительно шумный. Когда в один взвод разом попадают три балагура, взвод получается шумным. Это было весело — находиться вечером в казарме. Говор, анекдоты, байки и побасенки не умолкали ни на минуту.

Но и шестой взвод я воспринял слегка отстраненно. Каждый адаптировался по-своему. Я — решил просто не привыкать к тем, с кем все равно придется расстаться через пару недель. Вот балагуры, например, поступали с точностью до наоборот — они перезнакомились в первый же день, стали чуть ли не закадычными друзьями. На две короткие недели, но стали. Зрелище было еще то — трое двухметровых тяжеловесов, поигрывающих вечерами мускулами, непрерывно хохмящих и хохочущих над своими же шутками. Неплохими шутками, надо сказать, — я даже не ожидал столь тонкого юмора от таких громил.

Но и веселый шестой, и последние две недели вместе с ним закончились.

Лагерь быстро пустел. Декабрьская пересменка не предполагала новых курсантов, а старые разъезжались один за другим. Большинство получило назначение заочно — без приезда офицеров, лишь по общим данным и результатам тренировок. Им просто сказали — прибыть на новое место службы в определенный день, в определенное время. И все. Под конец все-таки приехали сваты, из каких-то более сложных структур корпорации. Посмотрели на оставшихся, кое-кого увезли с собой.

Я остался. На меня никто даже и не глянул, если честно. Наниматели словно меня не видели.

В конце концов разъехались и сваты. Оставшихся нераспределенными курсантов распихали по каким-то оставшимся вакантными должностям. Я не сильно интересовался, каким именно. Больше меня интересовало, почему никуда не назначают меня. Парни уезжали один за другим, и за неделю на базе не осталось никого из курсантов.

Кроме меня. Единственного, кого так никуда и не определили.

На базе присутствовала лишь внешняя охрана да часть сержантов из тех, кто не взял увольнительных и не отправился в город. Еще на базе был Костик, и только это хоть как-то скрашивало мое существование.

Увидев его пару дней назад, я подумал было, что не один я тут такой горемычный. Но, как оказалось, я ошибался. Костю просто распределили прямо сюда, оставив на базе и быстренько присвоив звание младшего сержанта. Следующий набор новичков должен был начать обучение в январе, сразу после праздников, так что теперь задача Кости поменялась — теперь он будет гонять необученных курсантов, вбивая в них дисциплину вперемежку с мелкими воинскими премудростями.

Сержантам разрешалось покупать пиво и пить его. Правда, формально я сержантом не был, но, похоже, сейчас на это всем стало наплевать. У меня был куратор, последний сержант. В теории он должен был заниматься моей подготовкой до тех пор, пока меня не распределят. На практике, конечно, он этого не делал. Лишь придирчиво осматривал меня утром на мини-построении, которое состояло из одного курсанта и одного сержанта. После этого писал мне на бумажке задания на день и отпускал восвояси.

Задания не отличались сложностью. Пробежка. Занятия в тренажерном зале. Тактические занятия. Стрельба в тире, изучение видеоматериалов и все такое. К вечеру я делал все и оставался предоставленным самому себе. Себе, Косте и пиву.

Зима начиналась неторопливо, температура не опускалась ниже нуля, снег, что выпал всего пару раз, не успевал как следует улечься, таял.

Мы сидели вечерами на веранде, укутавшись в вынесенные из казармы одеяла, и потихоньку попивали пиво, почти не разговаривая. Не о чем особо было говорить. Ни у меня, ни у Кости никого не оставалось снаружи. Новости, которые иногда доносились из внешнего мира через телевизор, радио и Сеть, как-то тоже не вдохновляли на вечерние беседы.

Где-то что-то взорвали. Эпидемии. Пожары. Локальные конфликты, теперь даже не всегда и понятно, по какому именно поводу.

— И что думаешь? — спросил Костя, сделав глоток. Мы не охлаждали пива, брали банки прямо так, слегка теплыми. Просто пили его неспешно. Если продержаться с полчаса, то даже это пиво комнатной температуры казалось ледяным. Где-то как раз третья банка. Может, четвертая. И в этот момент мы понимали, что норма на сегодня выполнена. Можно возвращаться в тепло.

Плохо было только то, что ни он, ни я почти не пьянели. Пиво стало скорее традицией, чем реальной возможностью задурманить сознание. Пловцы последних версий вычищали из крови алкоголь быстрее, чем он успевал в нее всасываться.

— Ничего. — Я знал, о чем он спрашивает. Не было смысла придуриваться и уточнять. Мы оба думали сейчас только об этом. Уже целых две банки пива все размышления сводились к последней новости, которую мы услышали, выходя из казармы. Глупо — оставлять телевизор включенным, глупо, если намереваешься провести приятный вечер.

Новости могут только портить настроение, ничего больше.

— Ничего не думаю, — повторил я.

— А я вот думаю. — Костя словно только и ждал, что моего уточнения. — Думаю, что не дай бог оказаться среди тех ребят, что сейчас на границе сектора.

— Как ты там окажешься? Там же войска стоят, не корпорация.

— Я понимаю, — покивал Костя и сделал еще глоток. — И не дай бог оказаться на их месте. Представляешь? Полный карантин. Это ведь теперь значит, что они будут только стрелять. Все равно, ребенок там ползет, женщина умоляет ее спасти… Стрелять, да еще и выжигать фосфором. Та еще работенка.

— Кинь еще банку, — попросил я.

— Держи, — подкинул мне Костя третью. — Ты не спеши, куда ты его хлещешь-то? Надеешься напиться?

Если честно, то да — я надеялся хоть чуть-чуть захмелеть. О чуме в соседнем секторе думать совсем не хотелось. Но и не думать было невозможно.

Я пытался хотя бы представить, каково там сейчас было. Виделись не самые лучшие картинки. То же самое, что и грипп, только намного, намного хуже. А для меня и воспоминаний о гриппе было предостаточно.

Хорошо еще, что эта разновидность чумы, в обиходе названная «торопыга», полностью выдыхалась дней за двадцать, быстренько деля всех на живых и мертвых. Смертность до сорока процентов. «Генная логика» официально признала, что гемма, защищающего от новой напасти, не существует. Наши тоже развели руками — чума появилась слишком быстро, чтобы хоть кто-то успел среагировать. Первые вспышки фиксировали всего полгода назад, в экваториальной зоне, и вот — она уже здесь, совершенно в другом климатическом поясе. И чувствует себя прекрасно.

Так что у людей в юго-западном секторе надежда была только на стандартные препараты, вакцины, антидоты, лекарства, молитвы, изоляцию, полный карантин в каждом отдельном поселке, городке, деревне. Кажется, спасать города стало уже поздно.

И если им повезет, если хоть одна из вакцин покажет приемлемый результат или Бог подключится к процессу и явит свою милость, то вот тогда умрут четверо из десяти. Если нет — то и больше.

А если хоть кто-то из зараженных пересечет барьеры, что выстроили между их сектором и нашим, то же самое начнется и здесь.

Веселая жизнь. Веселое время.

Веселые мысли.

Офицер прибыл по мою душу через пару дней. Ровно в тот момент, когда я всерьез начал подумывать о том, не пойти ли к начальству, чтобы начать выяснять мою дальнейшую судьбу.

Меня вызвали к нему прямо с утра, я только-только успел умыться.

Мужчина не старше тридцати сидел в пустой комнате, похожей на комнату для допросов. Небогатой мебелью: лишь стол и единственный стул. Явно поднялся по карьерной лестнице из рядовых — подтянут, мускулист, пусть и не слишком крупный, помельче среднего бойца корпорации.

То, что присесть мне здесь точно никто не предложит, я определил еще со входа, пользуясь уроками лекторов. Тоже, так сказать, применение наблюдательности, пусть и в весьма прикладных целях.

Хорошо, могу и постоять.

Мужчина молчал, рассматривая документы на столе. Иногда переворачивал лист и принимался за следующий. Он явно никуда не торопился.

Что ж, я тоже.

Я встал по стойке «вольно», упер взгляд в противоположную от меня стену и расслабился.

По крайней мере, я могу стоять. Пусть это и не самое приятное занятие, но то, что я стою, а не сижу в коляске, перевешивало все остальное. Успокаивало.

Простая мысль, что «могло сложиться и хуже», успокаивает почти всегда. Всегда проще жить, зная о возможных альтернативах. О том, что можно было уже и не жить, например.

Стена переливалась пронзительно-блеклым серым цветом. Цемент просто кидали на стену — и после этого даже не удосужились его выровнять. Наверное, если потихоньку расковырять одну из неровностей в не самом видном месте, то вполне можно устроить маленькую нычку. Для пары окурков, например. Очень удобное место для заточения. На эту стену можно смотреть вечно и каждый раз находить в ней что-то новое. Новый рисунок случайно сложившейся мозаики, новый оттенок серого, новую тень, запрятавшуюся в глубине кратера от цемента.

— У меня не хватает бойца, — спокойно, словно находясь в середине беседы, а не начиная ее, произнес мужчина. Отвлек меня все же от важных мыслей о куске стены напротив. Жаль, а я так углубился в процесс…

Произнесенная информация не требовала ответа вроде бы. Но и смотреть на стену после того, как с тобой заговорили, показалось мне невежливым. Я перевел глаза на своего потенциального работодателя.

— Тебе сказали, чем мы занимаемся? — спросил он.

— Нет. — Я продолжал смотреть на него, пока еще не понимая, как лучше себя вести. Что, если ему нужен боец, значит, мне надо бухнуться к нему в ноги и умолять меня взять? Я готов, просто боюсь, что это может вызвать обратный эффект.

Похоже, мой потенциальный наниматель не сильно удивился.

— Взвод тактических операций. Обычно такой один на сектор. Но сейчас на юго-западе чума, так что на них полагаться стало нельзя. На западе все подразделение погибло в последней заварухе. На юго-востоке — группу так и не смогли восстановить после взрыва тактики. В том секторе вообще все хуже и хуже. Восточный сектор сохранил хорошую группу, под стать нашей. Есть одна маленькая команда на севере. И это все. Поэтому, возможно, нам скоро предстоит работать и по соседним секторам, а может, и дальше, если придется, то и через сектор.

— Несмотря на карантин? — удивился я и тут же мысленно выругался. Нашел что спросить. Лучше было бы выяснить, что в понимании этого мужчины является «тактическими операциями». При которых, судя по всему, иногда кладут целые подразделения.

— Да, — подтвердил мужчина. — Несмотря на карантин. Потому что мы все время в карантине. Непрерывном. Остров на пересечении трех секторов — на Горьковском водохранилище. Как раз на стыке. Река, автоматический периметр раннего обнаружения. Мы можем вылететь в любом направлении без нарушения протокола. А потом отсидеться положенный срок, прежде чем выдвигаться в другой сектор. Схитрили.

Я молчал. Про специфику работы спрашивать стало как-то уже поздновато.

— Наверное, я единственный, кому наплевать на твою комплекцию, — произнес мужчина. Хорошая тактика молчать, пока собеседник не расскажет все сам. — Но зато меня беспокоит полное отсутствие опыта. Обычно к нам приходят не из учебки.

Я молчал.

— Петр Семенович тебя очень рекомендовал, — признался мужчина. — Хоть он и сам не знает, почему так за тебя печется.

Я молчал.

— Ладно, — вздохнул собеседник. — Собирай манатки — и через десять минут на КПП. На месте посмотрим, как вживешься. Звать Оператор.

Мужчина встал и протянул мне руку.

— Юрий. — Я шагнул вперед и пожал ее.

— Хм… ну посмотрим, какой ты Юрий, — непонятно молвил Оператор. Что же они все так любили кого-то цитировать? Даже и непонятно кого.

Часть вторая

Тактические операции

Есть у Меня и другие овцы, которые не сего двора, и тех надлежит Мне привести: и они услышат голос Мой, и будет одно стадо и один Пастырь.

Евангелие от Иоанна

Глава 1

— Нас двадцать четыре. Ровно, — сообщил Оператор, как только вертолет окончательно устаканился на площадке и шум его винтов начал стихать. — Поделены на четыре отделения по шесть. Ты пока идешь ко мне в отделение, потому что чехарды сейчас устраивать никто не хочет, а бойца выбило именно в моем, командирском.

— Выбило? — лишь переспросил я.

— Да, выбило. Ушел в резерв.

— Он жив?

— Он отправился в резерв. Это для нас главное. Мы не говорим «умер» или «искалечен». Мы говорим — «в резерве», что значит — больше не в строю. Этот — выжил. Долго объяснять детали. Коротко — он сжег себя на недавней операции. Нужно так было, иначе бы все легли. Сейчас он ни ходить нормально, ни уж тем более воевать больше не может. Часть функций потом восстановится, но он не боец. Ранняя пенсия. Резерв. Ты вообще знаешь, что такое разовые бланки?

Я неопределенно пожал плечами.

Конечно, по самому названию можно и догадаться, о чем вдет речь, но сталкиваться с подобными вещами мне не приходилось. Да не очень-то и хотелось, если честно. Тут на всю жизнь бланк вводишь и не знаешь, чем это может закончиться… Но одно дело — рискнуть единожды. А еще и разовые бланки — это, по мне, уже слишком.

Оператор объяснять ничего не стал, видимо, решив, что раз мне неинтересно продолжение, то и не к спеху.

— Я прикреплен к этому отделению весьма формально, как ты понимаешь. Командир отделения — Бронза. Вон видишь четыре домика? Ваш первый слева. Ну и мой, да. Найдешь там его, отрапортуешь. А у меня еще дела.

— А как его зовут-то? — заспешил я, пока он не ушел. — На самом деле? Не Бронзу же мне искать.

— Почему это? Бронзу и ищи. А как зовут, я уж и не помню. Да ты его увидишь, сразу поймешь, что это он, искать и не надо. Они все там, в казарме.

— Мать твою, я думал, Опер шутит.

Бронзу действительно сложно было с кем-то спутать. Отчетливый бронзовый загар, явно искусственный. Более того, этот цвет кожи навевал мысли, что загаром дело не ограничилось. Видимо, какой-то побочный эффект от бланков. Я о таком даже и не слышал. И волосы — ярко-рыжие, хоть этот цвет ему и удалось замаскировать короткой прической-ежиком. Но теперь на бронзовом черепе торчали жесткие рыжие волосы, так что — да, его невозможно было ни с кем перепутать.

— Он говорил, конечно, что новичок хиловат. — Бронза делал вокруг меня уже второй круг. — Но чтобы настолько… Да у нас и одежды на тебя нет.

— Могу пока в своей походить, — буркнул я.

— Не, — качнул головой Бронза. — У нас одежда особая. Не на просто так. Ладно, разберемся. Показывай оружие.

Зачем это ему понадобился мой «грач-викинг»? Но задавать новых вопросов я не стал — и так чувствовал себя слегка неуютно. Здесь не оказалось никого даже сравнимого со мной по росту. Ближайший из пятерых, похоже, был метр восемьдесят. И надо полагать, что как раз его здесь звали как-нибудь типа «Малыш» или «Коротышка». Так что у него радость. Это направление кличек теперь полностью перейдет ко мне.

Я вытащил «грача» из сумки и протянул рукояткой вперед.

Бронза недоуменно на меня уставился:

— Не, я сказал — оружие. А это что за водяной пистолет? Ты что, с собой оружия не привез? Откуда тебя вообще взяли?

— Из учебки, — буркнул я, чтобы не создавать у своего нового отделения лишних иллюзий. Вот сейчас реально помогало то, что это была седьмая команда, с которой мне приходилось знакомиться за последние месяцы. Как-то уже вошло в привычку постоянно с кем-то начинать все заново. Меня бы сюда после того, как мама больше года учила меня дома, без школы, почти без улицы. Только родители и Интернет. Вот был бы шок. И не надо о родителях: не лучший момент. Их надо вспоминать в отдельное время, в отдельном месте, так, чтобы эти воспоминания были наполнены каким-то смыслом, а не просто портили настроение.

— А вот это уже прикол… — Бронза нашарил позади себя кровать и присел на край. — Не шутишь? И зачем нам птенец? Дай.

Последнее относилось к оружию. Я вытянул руку чуть сильнее, и он все-таки взял пистолет. Не отрывая от меня глаз, выдернул обойму, передернул затвор и за несколько секунд разобрал пистолет на детали.

Провел рукой по затвору.

— Хоть подшлифовал, — хмыкнул Бронза, собирая оружие обратно. — Хоть это хорошо. И больше у тебя ничего нет?

— Нет, — подтвердил я. — Да и это — не то чтобы мое. Так, купил по гражданке.

— Понятно. Тюжок, веди его в арсенал, подбирай. Только я тебя умоляю, посмотри на него! Не надо, чтобы он потом ползал с тремя пушками на горбу. Без экстрима.

С дальней койки легко вскочил Тюжок.

— Меня Юрий зовут, — сказал я, намекая, что нехило бы познакомиться и с остальными.

— Тебя пока что зовут Тощий, — улыбнулся Бронза. — До тех пор, пока не заработаешь себе что-нибудь поприличней. Еще у нас есть Богослов…

С одной из коек, не отрывая глаз от экрана планшетного компьютера, поднял руку один из бойцов.

— …И Ыть, — мне благожелательно помахал последний оставшийся неименованным в отделении.

— Как? — переспросил я.

— Ы-ы-ыть, — подтвердил Бронза. — Ыть, скажи ему что-нибудь, чтобы он не удивлялся.

— Так, ыть, не вопрос. Что сказать-то?

— А, ну да. — Мне осталось лишь кивнуть. Тюжок уже выходил из двери, и мне волей-неволей пришлось повернуться вслед за ним. — А куда такая спешка? Завтра нельзя будет с оружием разобраться?

— Ты, похоже, совсем вслепую к нам попал, да? — усмехнулся Бронза мне вдогонку. — Какое там завтра. Через пять минут могут куда-нибудь сорвать. И ты «грача»-то прибереги. Не самый плохой вариант для ближнего боя.

Арсенал находился в пяти минутах ходьбы. И не охранялся.

Сначала мне показалось, что не охранялся вообще. Тюжок наклонился к двери и оперся рукой о стену, после чего дверь немедленно открылась. Лишь через несколько мгновений я понял, что боец не просто оперся, а положил ладонь на сканер.

— Доступ разрешен, — вежливо сообщил динамик женским голосом.

— Рядовой Тощий, добавить в список доступа, — тут же приказал Тюжок. — Доступ пользователя без ограничений.

О, какой уровень доверия. Так вот впервые видеть человека — и тут же ему открыть доступ в арсенал. Видимо, тут к жизни относились совсем уж просто.

— Ну а Тюжок почему? — нарочито беззаботно спросил я. Лучше уж сразу выяснить все детали, чем мучиться в догадках.

— Утюг. Утюжок. Тюжок, — коротко бросил мой провожатый, заходя внутрь. Действительно, последовательность прослеживалась. А по поводу Утюга у меня никаких вопросов не было. Как еще назвать сто двадцать кило сплошных мышц.

— Ага, — лишь кивнул я, следуя за ним.

— Оружейный пояс бери, подгоняй, — скомандовал Тюжок. — Одежду уже завтра, пока обойм, сколько в пояс влезет, возьмешь. Вон из ящика две осколочных сразу возьми, только не дергай, они там рассыпухой лежат, не зацепи чего не надо. Второй пистолет нужен?

— Не знаю, — честно ответил я. — Нужен?

— Ну ты с двух рук стрелять умеешь?

— Нет. — Резать правду-матку было приятно.

— Все равно бери. Может, научишься. Ну или так, чтобы был. Вот тут «викинг» есть, если хочешь, чтобы обоймы не путать. Или «грач», если тебе больше нравится.

Я не стал усложнять себе жизнь и взял второго «грача». По крайней мере, я знал, чего от него ждать. А единожды обманутый с «викингом», как-то теперь я ему не доверял, хоть оружие этого и совершенно не заслужило.

— Ножи бери. Один обязательно, а так — смотри сам. Если раньше не работал, то возьми чего попроще. Вот «катран» возьми, не пожалеешь. Нет, не этот, рядом. А чему вас в учебке сейчас учат?

Вопрос явно не требовал ответа.

— Ты не снайпер, часом? Нет? Хорошо, потому что снайпер у нас Богослов, он же медик. Сначала пулю в лоб, потом примочку туда же. Ладно, давай без выдумок, бери АКС-У,⁶ и все. Должен быть пристрелян по центру, но пошли проверим. Куда рванул? Обоймы-то я за тебя таскать буду? Пока четыре. Четыре всегда с собой держи. Одну дымовуху возьми. Пока все, остальное все равно без тренировки не освоишь. Спускаемся в тир, посмотрим, стрелять-то хоть тебя научили, или как?

Тир разместился в подвале прямо под арсеналом. Место для него выбрали крайне опрометчиво, по моему мнению. Но все походило на то, что у здешних ребят сформировалось какое-то совершенно свое мнение об опасностях, реальных и мнимых. Случайного подрыва арсеналов здесь как-то совсем не боялись.

Хотя надо признать, тир был изолирован весьма тщательно.

— Давай, пристреляй пока, — поощрил меня Тюжок, тут же разваливаясь в потрепанном кресле. — А потом уж посмотрим, что ты умеешь. Можешь не жадничать, тут еще цинк есть.

Он выдвинул тот самый цинк пяткой из-под стола, подтверждая свои слова. Вообще вокруг, позади стоящего у рубежа стрелка, все очень мало походило на тир. Тут, похоже, иногда и ели. Иногда — играли в карты. Может, и не играли, но колода валялась на столе.

— Любая мишень? — спросил я.

— Выбирай на вкус, — сопровождая разрешение небрежным жестом, подтвердил Тюжок. — С предохранителя не забудь снять.

А вот это звучало уже как издевательство.

Самым тяжелым в отделении все-таки был Тюжок.

Остальные, конечно, тоже — не чета мне, достаточно посмотреть на Богослова, который лишь килограммов на десять отставал от лидера.

Среди них я чувствовал себя не то что «тощим» — я чувствовал себя младенцем.

Радовало лишь то, что ближе всех по росту-весу к моим параметрам подбирался именно командир взвода. Он больше всего походил на нормального человека, которого хотя бы можно встретить на улице и даже не заметить, что он проходит мимо. Где-то сто восемьдесят, и вес под девяносто. Ничего особенного — обычный подтянутый мужчина средних лет, следящий за собой и не разменивающий походы в спортзал на пиво.

В принципе это внушало мне оптимизм.

Значит, мозги здесь все же применялись. И значит, вполне возможно, у меня здесь даже побольше перспектив, чем у всех остальных. Стать когда-нибудь командиром взвода, например.

Я тут же одернул себя. Рано что-то я стал задумываться о перспективах.

Перспектива, похоже, сейчас у всех оставалась одна — выжить. Что-то последние волны эпидемий совсем отбивали любое желание думать о будущем, заглядывать куда-то вперед, хотя бы на пару дней.

Может сложиться, что через пару дней будешь лежать на кровати, не в силах встать, харкать кровью и радоваться лишь тому, что сын еще может поднести воды. Тому, что потомок, единственное чадо, должен выжить. И еще тому, что есть надежда быть похороненным.

Такие маленькие радости. Они становятся ценными, когда не остается других.

Не думать о родителях, не вспоминать родителей.

Я взял за правило выделять специальное время для воспоминаний. Не так давно, когда понял, что мысли о родителях, об их последних днях, вообще обо всей моей жизни с ними, постоянно меня одолевают. Причем очень часто — в не самые удачные моменты.

Поэтому постепенно я научил себя вспоминать их только в особое время. Специальное. Время поминовения. И должен сказать, что это мне очень помогло. Потому что я мог вспоминать не только их последние дни, но и всю жизнь. Разные курьезные случаи, что у нас происходили. Запах волос матери, когда она наклонялась над моей кроватью в детстве. Руки отца, поддерживающие меня, когда я учился кататься на коньках. Много чего. А если надо, я вспоминал и их смерть. Пусть мне и самому тогда было не очень, я помнил те дни тоже. Но даже у этих воспоминаний появлялся какой-то странный благородный оттенок, если они приходили вовремя, в назначенное для этого время.

Не у смерти, только у воспоминаний.

В их смерти не могло быть ничего благородного.

— Будешь в паре с Богословом, — сказал Бронза, когда мы с Тюжком вернулись. — Его напарник отправился в резерв. Всегда его слушай. Только не давай забить себе голову всякой ерундой.

Указание показалось мне слегка противоречивым, но этой темы я решил не углублять.

— Где моя койка? — спросил я вместо этого. Дело было к ночи. Тюжок после пристрелки еще долго гонял меня по стрельбищу. Стандартный набор выскакивающих со всех сторон мишеней — и Тюжок в качестве инструктора, все время движущийся за моим левым плечом. Банально, но я был рад уже тому, что особых нареканий от него не услышал. Хоть в стрельбе вес и рост не нужен.

— Я же сказал, — удивился Бронза, — будешь в паре с Богословом. Догадайся, где твоя койка? Правильно, рядом с ним. Вы ночью к вертолету даже выбегать должны вместе. А еще лучше — так и в лагере от него не отходи.

— А в туалет? — уточнил я, уже направляясь к той койке, что, судя по всему, теперь принадлежала мне.

— И в туалет, — ответил Бронза. — Он, кстати, как раз там сейчас, так что можешь сходить встретить. Чтобы потом одному не ходить. В лагере спокойно, это понятно. Здесь мы прикрыты плотно. Но это — вопрос привычки. Лучше и здесь не расслабляться.

Я бросил сумку на койку и обернулся.

Нет Бронза не шутил. Или — он очень хорошо умел скрывать эмоции.

На койке Богослова остался лежать планшет с еще непогасшим экраном. Я невольно приблизился, чтобы взглянуть. Обычный черный текст на белом фоне, никаких картинок, ничего. Видимо, его печатал сам Богослов, потому что последнее слово даже осталось недописанным:

«…Бланки мышечных усилителей чрезвычайно разнообразны и предназначены для использования на отдельные группы мышц. Лишь некоторые носят универсальный характер.

Изначально все бланки этой группы замещают или дополняют моторные единицы скелетных мышц, поэтому в их названии всегда используется кодировка ME, что позволяет легко отличить их от других бланков. Силовые бланки содержат также кодировку FR, бланки выносливости — FF.

Общие характеристики группы: мышечные усилители не способны реагировать на тренировки. Боты прекращают свое развитие сразу после развертывания в отдельной мышце. Разрыв отдельного бота, безусловно, приводит к его потере.

Не рекомендую наращивать мышечными усилителями массу отдельных мышц более чем вдвое, за исключением особо оговорен…»

Выглядело как технический текст. Скорее всего — скопированный откуда-то из Сети. Судя по ряду деталей — даже не с открытой Сети, а из недр самой корпорации.

Хотя видно было, что Богослов корректировал текст, и сам, видимо, внося в него какие-то дополнения.

Я потянулся к планшету, чтобы листнуть на страницу назад и посмотреть, что написано там.

— Не трогай, — сказал сзади Богослов. Я и не услышал, как он подошел. — Я забыл сохранить последнюю запись, так что лучше не трогай.

О, какие мы вежливые. При его-то комплекции мог и просто отпихнуть меня в сторону, а этот еще и объясняет.

Нет, ну все же — какие они здесь все слоны. Богослову я не доставал и до плеча. Какой тут рукопашный бой, просто смешно. Что я с ним сделаю? Он меня просто руками раздавит, без всяких приемов. Если только…

— В пах не бить, — потребовал Богослов, заваливаясь на койку. — Бесполезно. Это естественное желание, раз я выше тебя. А твой взгляд тебя выдает на раз. Никогда в рукопашной не смотри куда бьешь.

Он все же решил объяснить. Как хорошо. А то я уж начинал думать, что они тут еще и мысли читают.

— А что это ты пишешь? — поинтересовался я. Надо же было с чего-то начинать знакомство.

— Как-нибудь расскажу, — пообещал Богослов и уткнулся в экран, показывая, что разговор на сегодня закончен.

— Пойдем, побудешь моей совестью. — Оператор махнул рукой, лишь зайдя в комнату. Непонятно, где он провел эту ночь, но теперь целенаправленно зашел за мной. В семь ноль пять. Ровно через пять минут после подъема. И за десять минут до того, как я собрался бы к умывальнику.

Я поднялся быстро, хоть и не очень понимая, куда и зачем. И наткнулся на жалостливый взгляд Богослова. Ну что же, по крайней мере, этот взгляд объяснял, что ничего приятного ждать не стоит. Но не расшифровывал сути задачи.

— В отделении очередь, — пояснил Оператор, когда мы вышли и двинулись в сторону штабного домика. — Каждый ходит со мной, когда приходит время. Но раз ты еще ни разу не пробовал и первый день у нас, то лучше дать тебе возможность начать пораньше. Да и нытье мне их надоело. Эта обязанность лежит только на отделении Бронзы, потому что я как бы к ним приписан. Остальные давно уже отползли. Вот они и ноют каждый раз, когда приходит их очередь.

— А делать-то что? — счел возможным спросить я. Раз уж все равно объясняют, то неплохо бы было по результатам этого объяснения хоть что-то понять.

— Увидишь, — лишь сказал Оператор, подходя к штабу. — Это несложно.

По моему мнению, эту штабную комнату перенасытили бумажными картами, электронными досками и развешанными по всем стенам экранами. Конечно, я не специалист и видел не так уж и много штабов. Бумажные карты лежали на всех столах. Некоторые из них валялись, отброшенные на пол, видимо, уже ненужные, использованные, со старых операций. На тех, что оставались на столах, пестрели разноцветные пометки, по которым легко можно было определить места последних операций взвода. Ну или запланированных операций. Возможно, не все они выполнялись. Слишком уж сильно изрисовали карты, слишком много мест не только в нашем секторе, но и в пяти примыкающих, оказались в зоне внимания цветных фломастеров.

Оператор взглянул на наручные часы, небрежно смахнул со стола карту, которая тут же оказалась в куче таких же, и расстелил новую. На полке их лежало много, аккуратно сложенных, словно газеты. Очень много, с запасом.

Я рассеянно задал себе вопрос, когда здесь убирались в последний раз. Не очень этот штаб был похож на военный объект. Конечно, к регулярной армии мы не относились, но все, что я видел до этого, старательно копировалось именно с нее. Не всегда, не везде, но уж в вопросах дисциплины и порядка — это точно. А здесь… здесь просто царил бардак.

— Не люблю, когда кто-то чужой шарится по моему штабу, — сказал Оператор, проследив мой взгляд. — А у самого все руки никак не доберутся.

— Уже несколько лет не добираются? — спросил я, показывая на одну из валявшихся на полу карт. Судя по отметкам, взвод побывал где-то прямо в районе ядерного взрыва в соседнем секторе, у самого города, может быть, даже и в нем. Как-то они выглядели удивительно здоровыми для людей, получивших смертельную дозу.

— Чего? — Оператор заглянул под стол, пытаясь понять, на что именно я показываю. — А, нет. Мы там недавно были. Не тогда. Глава одной секты решил, что если оборудует бункер прямо в эпицентре зараженной зоны, то туда за ним никто не сунется.

— Ошибался? — спросил я.

— Ошибался, — подтвердил Оператор.

Зажегся центральный экран, прямо перед нами. На нем, абсолютно для меня неожиданно, появилось лицо Петра Семеновича.

— Всем добрый день, — сказал он, — быстрее подключайтесь, времени мало.

Он посмотрел на Оператора, на меня, потом отвернулся в сторону. Судя по всему, чтобы взять со стола чашку. Эсбэшник не подал ни малейших признаков, что узнал меня. Может, и действительно не узнал? В нашем штабе было довольно темно, и он мог просто рассеянно скользнуть взглядом по солдату рядом с командиром, и все.

Или он просто не собирался ради меня отвлекаться даже на то, чтобы сказать пару лишних слов. Весьма вероятно.

— Банкуйте, — предложил Оператор. На экране, отодвинув изображение Петра Семеновича в сторону, появилось еще несколько лиц, абсолютно мне незнакомых.

— Для вас шесть карт, — тут же сказал эсбэшник. — Захват заложников, женщины и дети, около сорока. Подлетное время — два часа. Сектор на карантине, поэтому по возвращении — запрет на операции вне последнего сектора — две недели. Полиция официально попросила нашей поддержки, у них не осталось почти никого на ногах.

Петр Семенович сделал паузу. Оператор молчал. Я тоже молчал, смутно начиная догадываться, что значит быть совестью Оператора. Смутно, но еще не до конца.

Не дождавшись ответа, Петр Семенович кивнул:

— Пошлю местных, в городском отделении еще есть работоспособное подразделение. Тогда зайду с крестей. Выявлено местоположение помощника лидера секты. Той самой, кстати, боевики которой твоего бойца чуть на складе у нас не положили. — Петр Семенович ткнул пальцем в меня, показывая, что отлично меня узнал. — Ультра-Механики. Тяжелый народ, нас постоянно пытаются где-то подломить, ходят слухи о кровавых обрядах. Людей из «Генной логики» убивают. Это бросает на нас тень. Нехорошо. Подлетное время — полтора часа. Наш сектор. Период реабилитации отсутствует.

— Лидера найдите — тогда поговорим, — пожал плечами Оператор.

— Точно? На вас надеялись. Тут, конечно, полно наших, но может много бойцов полечь, у него хорошая охрана…

— Так не кладите, — так же равнодушно предложил Оператор. — Лидера найдите, тогда и поработаем. Чего за шавками бегать.

Петр Семенович помолчал, пожевал губами, но почему-то спорить не стал. Странно все это выглядело. Какой смысл иметь подчиненных, которые отказываются от заданий? Но, видимо, они это заслужили.

— Секунду, — попросил эсбэшник. Видно было, что он о чем-то спорит с соседом по экрану, но звук они выключили, так что разговор шел немой.

— У него есть право приказать, — пояснил мне Оператор, — но только раз в месяц, поэтому он не спешит им воспользоваться. Всюду не поспеешь. Полетим спасать детей — застрянем в карантине, а в этот момент где-то в другом месте кто-то пальчик на кнопку положит. И будет очень обидно, что мы не сумеем этот пальчик почикать.

— Ради такой возможности можно и карантин нарушить, нет? — предположил я.

— Можно, конечно, — легко согласился Оператор. — Спасем от ядерного взрыва тысяч сто сразу… Заразим чумой миллион-другой. Вариант. У тебя тоже есть право. Раз ты сегодня моя совесть, то можешь принять любое из заданий. Один раз за месяц, как и у него. Один раз в месяц совести разрешается проснуться, кто бы ее ни представлял.

— Понятно, почему все отказываются, — сказал я.

Оператор хотел что-то ответить, но в этот момент Петр Семенович включился опять:

— Извините за задержку. Третья карта — пиковая. Потеряна связь с нашим отделением в одном из городков на юге. Собственно, потеряна связь не только с ними, но и со всем городом. На спутниках — ничего необычного, хотя людей на улице стало поменьше. Подлетное время — три часа, не в карантине.

— Дальше, — равнодушно махнул рукой Оператор.

— Ну а что? Слетать, развлечься, посмотреть достопримечательности?

— Мы не развлекаемся, — ответил Оператор. — Пошлите туда кого-нибудь осмотреться. Если после этого для нас останется работа, тогда и поговорим. Угроза не определена, что нам там делать?

— Похищение сына главы сектора. Далеко, на юге. Не в нашей зоне. Но если бы мы поучаствовали, то местное отделение могло бы существенно улучшить свои отношения с властью.

— Дальше, — ответил Оператор. — Пусть на месте и улучшают. Что у них, своих нет?

— Свои хуже, — ответил Петр Семенович. — Мальчику двенадцать, он, как и отец, клиент корпорации. Угрожают убить его в течение трех суток. Требуют уйти с поста и передать власть «представителям людей». Похоже, это экстремисты «Генной логики».

— Вот пусть «Генная логика» с ними и разбирается. А то ведь, по нынешним временам, ей могут и отказать в праве продаж в целом секторе. Дальше.

У меня начало складываться ощущение, что Оператор просто не хотел сегодня работать. Может, он запланировал себе выходной?

— Мальчик ведь, — осуждающе покачал головой Петр Семенович.

— Тогда пусть уходит с поста, — отозвался Оператор. — Как вариант.

— Локализовано местонахождение главаря банды, что пару раз перехватывала наши грузы. Можно взять. Даже есть шанс кое-что вернуть.

— Это те, что ли, с кибер-имплантатами?

— Да, — кивнул Петр Семенович. — Они. Мы на них в итоге вышли, когда они в нашем же магазине засветились, закупая иммуно-модуляторы под имплантаты. Лучше бы глотали обычные таблетки — хоть бы не спалились.

— На обычных таблетках имплантаты долго не протянут, — заметил Оператор. — Отторжение все равно идет. Я видел, что бывает с такими киборгами, если перестает работать «Хатанака». А до четвертой версии такое нередко случалось.

— Берете? — чуть ли не с радостью спросил эсбэшник.

— Нет, — равнодушно ответил Оператор. — Киньте в них гранату, да и все. Или две. Не вижу смысла нам подключаться.

— Да их боятся уже все. Три налета, семь бойцов охраны на куски.

— Тем более — они захотят отомстить. Не видел я там трусливых. Дадим им эту возможность.

— Хорошо. — Петр Семенович хлопнул по столу. — Последняя карта на сегодня. Туз червей. Мы считаем, что у черных дилеров появились гнилые бланки. Хорошо было бы проверить, так ли это.

— Я думаю о том же, о чем и вы? — Оператор даже привстал. — О Тех Самых гнилых бланках?

— Да. Но наводка не очень точная.

— Где?

— Да прямо в нашем секторе, в городе. Но наводка неточная. Ты же знаешь, как действуют эти дилеры. Товар у них никогда не лежит на одном месте, особенно такой. Один продает другому, тот — следующему, пока товар не осядет у конечного покупателя.

— Если бы осел… — пробормотал Оператор. — Считали?

— Да, — Петр Семенович заколебался, — да, считали. Не более семи процентов, что вы поймаете товар. И место очень плохое. Клоака. Вероятность частичных потерь — шестьдесят процентов. Вероятность гибели взвода или отступления — более двадцати пяти процентов.

— Не, не пойдем, — расслабился Оператор.

— Ну знаешь, — фыркнул эсбэшник. — В конце концов, я могу и приказать.

— Приказывайте, — пожал плечами Оператор. — Но за семь процентов смысла нет, сами понимаете. Людей класть на пустышку — совсем глупо. Лучше усильте разведку, как только нападете на след, мы сразу готовы подключиться.

— А если они запустят их на улицы? Ты же знаешь, что будет!

Оператор недолго думал с ответом:

— Знаю. Но моя совесть сегодня молчит. — Он слегка мотнул головой в мою сторону. — А значит, все хорошо.

— Да твоя «совесть» просто не знает, с чем мы можем столкнуться.

— Семь процентов, — напомнил Оператор.

Видно было, что этот аргумент заставил эсбэшника сдаться.

— То есть сегодня вы отдыхаете?

— Ну пока да, — подтвердил командир взвода. — Вы бы мне данные по тому заместителю сектанта кинули. Все оперативные наработки. Тема не горит, может, и лидер там появится. Мы пока посмотрим, как к ним подступиться.

— Ладно. — Чувствовалось, что Петр Семенович разочарован, но тщательно это скрывает.

— Ну… и по клоаке тоже киньте. Мне просто интересно посмотреть, что это за место такое, где у нас целый один шанс из четырех отступить.

Я не стал ввязываться. Женщины и дети, конечно, смущали. Но я понимал логику Оператора. И мне точно не хотелось в первый же день пытаться изобразить из себя самого умного, самого честного и самого… совестливого.

Сначала следовало разобраться, как это все здесь работает.

— Что такое «гнилые» бланки? — спросил я, когда мы вышли из штаба.

— Возвращайся в отделение. — Сначала я подумал, что взводный не собирается отвечать на мой вопрос. — Построение на занятие через десять минут, сообщи. Остальным сам скажу. Ты о зомби слышал что-нибудь?

— Ну в кино видел. И байки всякие в Сети стали появляться, но ничего определенного…

— Это не байки, — прервал меня Оператор. — Что-то где-то сбойнуло. Не берусь судить, где именно — то ли у нас в корпорации, то ли в какой-то из частных лабораторий. А может, и не сбойнуло. Наша корпорация слишком большая, чтобы мы знали о ней все. Может, где-то сидели умники и сделали эту хрень специально. Есть такие колонии наноботов, что могут убивать человека и превращать его в зомби. Разных видов, зависит от ботов, но это детали. Очень похоже на зомби. Тоже становятся медлительны. Тоже остаются минимальные рефлексы, в том числе — желание кусать, есть. Концентрация на живых возникает не всегда. И жизнеспособность, то есть зомбиспособность, ограничена по времени — самые стойкие экземпляры действуют не больше недели, потом отключаются. В остальном — все как в фильмах. Так вот, не суть важно, как это появилось впервые. Но нашлись люди, что и на этом решили погреть руки. Сделали выжимки, лабораторно размножили — и теперь продают разным сектам, бандюганам и прочим. Всем нужно оружие, а это — фактически биологическое оружие. Или нанооружие, если хочешь. Очень даже массового поражения. Не хуже тактики в чемоданчике. За хранение, изготовление, продажу или попытку использовать — немедленная смерть, подтверждено Манчестерским протоколом. Но все равно — находятся любители. Все, бегом, солдат.

— Есть, — ответил я и рванул в сторону своей казармы.

Целый день мы строили декорации и потом их штурмовали.

Агентурные и разведданные у Петра Семеновича оказались на высоте, тут надо отдать ему должное. Снимки с разных ракурсов, оперативная видеосъемка, съемка тепловизорами, спутниковые снимки. Доклады агентов о порядке охраны, смене постов, организации наружного наблюдения. В досье на помощника лидера секты собрали все, что только можно было собрать.

Помогать в постройке нам было некому. Кроме самого взвода, на острове находились только два десятка солдат технических служб и охраны. Но они — занимались техникой и охраняли, совершенно не собираясь ввязываться в строительство времянок, которым вскоре предстояло быть уничтоженными.

Кроме охранников и техников я насчитал внутри периметра лишь несколько человек. Хирург, он же главный врач. Он же — «матричный» руководитель моего напарника Богослова, который оказался медиком отделения. Четыре вертолетчика, которые вообще не вылезали из ангара и, как только узнали, что на сегодня боевых вылетов не планируется, тут же спрятались в него обратно. Повар. Мужчина, гражданский, который при мне не произнес ни единого слова. Даже не поздоровался ни с кем. Хотя на немого не походил. Немые обычно более разговорчивы.

Все.

И двадцать четыре бойца взвода тактических операций, включая командира. Ни уборщиков, ни оружейников, ни штабистов-связистов. Никого. Правда, вокруг мельтешило еще неопределенное количество всякой бытовой техники в виде роботов-дворников, роботов-мойщиков, боевых дронов с тяжелыми пулеметами и передвижных разведывательных видеокамер.

Когда я впервые увидел у берега дрона, напоминающего танк, но со спаренным пулеметом вместо башни и без единого человека на борту, — остановился, разинув рот. Раньше мне приходилось видеть таких лишь на видео. Завозить боевые дроны в города запрещалось под страхом уголовного преследования. Богослов, который тащил вместе со мной лист фанеры, предназначенный вскоре для превращения в стену, решил пояснить:

— «Независимость». Этот пулеметик — самая мелочь. По периметру таких еще полсотни. Плюс машина с мобильной разведкой спрятана в рощице, плюс четыре ракетных установки под низколетящие цели. И в штабе — сервер контроля и координации. Лихая вещь от ОЗОС. Представляешь — они этот комплекс продают гражданским. Они вообще считают, что он предназначен только для гражданских. Но мы его переоборудовали, потому что для военных что-то ничего подходящего и не делают. Хорошая вещь — как раз для защиты автономной базы.

— Кто такие ОЗОС? — Вечно я задаю самый глупый вопрос из всех, что можно задать. Ведь такая возможность — Богослов разговорился. До сих пор он только писал.

— «Объединенные заводы охранных систем». Есть такая корпорация. Широко известная в узких кругах. Грамотные вещи делают, скажу я тебе. И опасные. Нам всего один раз пришлось почувствовать на своей шкуре, как такой вот комплекс умеет оборонять периметр…

Богослов нахмурился и замолчал.

— И что было? — не выдержал я.

— Ничего, — буркнул напарник. — Много ребят резервнулось.

После этого он замолчал окончательно.

Учения начались достаточно странно.

— Командир взвода убит на подходах. Случайная пуля, — вежливо сообщил всем Оператор по рации.

— Твою мать, — пробурчал Бронза рядом со мной.

— Может, ранен? — чуть ли не жалобно попросил кто-то в эфире.

— Убит, убит, — убеждающе ответил Оператор. — Действуйте.

— Есть — командир взвода убит, — произнес незнакомый голос. — Призрак взял координацию. Командиры отделений, ко мне.

— Что, без него не справимся? — поинтересовался я у Бронзы почему-то шепотом. Мы лежали на безопасном удалении от «базы сектантов», под которую сами недавно и переоборудовали одно из тренировочных зданий. Огромное, убогое двухэтажное строение с единственным входом. Судя по всему, там мог быть еще и подвал, но основной проблемой была огромная площадь постройки. Как только мы окажемся внутри, так сразу начинается зона почти полной неизвестности.

Планировка зданий в материалах была, но ее могли изменить в последний момент. И напичкать любой из коридоров кучей средств слежения, пассивной и активной обороны. О том, что находилось внутри здания прямо сейчас, у нас имелись лишь косвенные сведения, не больше.

Бронза хмыкнул:

— Не в том дело, что у нас минус один боец еще перед началом операции. Он не просто так «убил» именно себя. Он себя высвободил — и будет нам теперь гадости готовить. Всякие хитрости дронам подсказывать. А у тех и без него ИИ будь здоров. Ждите.

И Бронза отправился к Призраку, что был, судя по всему, вторым в цепочке командования после Оператора. Наверное, так — слишком уж он уверенно перехватил управление.

— И как вы справились? — спросил я у Богослова. Паузу надо чем-то заполнять, и я решил, что информация лишней не бывает.

Напарник посмотрел на меня непонимающе.

— С «Независимостью»? — пояснил я.

— Нахрапом, — с неохотой ответил Богослов. — Глупые были. Вот и положили тогда ребят из-за этого. Хотя, если подумать, вариантов и не оставалось. Просто штурмовали очень быстро, быстрее, чем комплекс успел сосредоточить огонь на малом участке периметра. Выбили несколько огневых точек. А когда оказались внутри, комплекс сразу начал сбоить: он не очень-то рассчитан на уничтожение противника, когда тот оказался внутри охраняемой зоны.

— А наш?

— А наш теперь рассчитан, — коротко ответил Богослов. — На тебе метка «свой», как и на всех, кто на базе. Твое лицо, рост, вес, даже манера двигаться — в базе. Если будешь вести себя хорошо, когда на остров нападут, то, может быть, комплекс не будет по тебе лупить.

— «Когда»? — удивился я.

— Ну или «если». Ко всему надо готовиться. Но сейчас у нас есть пара классных штучек на такие случаи. Глушилки новые, системы ослепления камер и так далее. Если что, то нас может задержать только самая новая модель. А они все под учетом. В наших секторах таких комплексов немного.

— Законных немного, — попробовал угадать я.

— Да, есть такое, — согласился Богослов. — У некоторых на огородах сейчас такое встретишь, что и думать страшно.

— Тихо, разболтались, — остановил наш разговор вернувшийся Бронза. — Мы идем вторые. Трейлер стоит перед входом всегда, так что заходим справа от него.

Трейлера на острове не нашлось, так что его изображали фанерные листы, из тех, что мы таскали. Судя по снимкам, он полностью перегораживал вход, позволяя пролезть ближе к крыльцу дома лишь легковой машине. Разведка предполагала, что одновременно с защитой он служит и средством для наблюдения за ближайшими окрестностями.

— Иду я и Ыть, потом Богослов с Тощим, Тюжок — пойдешь пока с ними, раз остался без пары. Страхуй новичка. Первое отделение заходит внутрь. Мы — чистим трейлер. Второй взвод идет через паузу. Все, две минуты, приготовиться.

Первый бой завершился быстро. Для меня, по крайней мере.

Мы пробежали открытое пространство, обогнули кабину трейлера и оказались в проходе между грузовиком и стеной здания. Я еще успел заметить забегающих внутрь дома бойцов первого отделения, как в рациях прозвучал голос Оператора:

— Грузовик взорвался. Второе отделение — вышло из боя полностью. Первое отделение — кроме первых двоих, что заскочили в здание. Кто там был? Лихой, Джо — в бою, остальные отдыхают.

Мы и отдыхали. Минут десять, пока Оператор вместе с дронами измывался над остатками взвода внутри здания. Нам милостиво позволили слушать, как дроны загоняют их в одну ловушку за другой.

Сорок «убитых» дронов. Полностью выведенный из строя взвод. Помощник лидера секты условно обезврежен (по крайней мере, последние бойцы кричали внутри, что солома из его головы разлетелась от выстрела по всей комнате). Можно считать, таким образом, что взвод выполнил задание с первого раза.

Вопрос только, что цена за это никого не устраивала.

К концу дня я успел несколько раз пожалеть, что взводный не взял ни одного боевого задания. Что я не использовал «голоса совести» и не отправил нас куда-нибудь к черту на кулички. Что Петр Семенович приберег свое право приказа до другого раза.

Потому что тогда нам предстоял бы лишь один-единственный бой. А здесь мы бегали и стреляли опять и опять, а Оператор с легкостью показывал нам, как много, оказывается, можно придумать способов подловить нас на одном и том же месте. В одном и том же доме.

Хорошо лишь — к концу дня, за который я вымотался не хуже, чем в учебке, я мог вспомнить с закрытыми глазами расположение всех комнат этого здания, каждого поворота, каждого закутка.

Мне, кстати, пришлось побродить по этим коридорам вслепую в одном из боев. Когда Оператор объявил «световую гранату». Я честно закрыл глаза и пошел вперед, стреляя в дронов на слух.

Парочку я, между прочим, завалил.

Глава 2

— Снег вообще будет этой зимой, нет?

«Хороший вопрос», — подумал я, но комментировать, и тем более отвечать на него, не стал.

Риторические вопросы командира не требуют дискуссии. Я мог, конечно, напомнить, что в прошлом году снег не выпал ни разу, так что непонятно, следовало ли на него надеяться в этом.

Глобальное потепление во всей его красе. Словно на этой планете не хватало проблем без него.

В этом году снег хотя бы падал время от времени. Таял, правда, чаще быстрее, чем падал. Но это уже детали.

Задав свой безадресный вопрос, Оператор поднял глаза и посмотрел на серое небо. Только начинало светать, но уже можно было легко предсказать, что солнца мы сегодня не увидим. Не тот день. Сегодня — день слякоти, грязи, серого тусклого неба и постоянного ощущения глубокого вечера. Даже в полдень.

Вслед за Оператором вышел мой напарник. Как он ни отбрыкивался, сегодня ему пришлось выступать за «совесть командира». Ну а я соответственно следовал инструкции и не отставал от него ни на шаг.

Внутрь штаба, конечно, соваться я не стал. С одной стороны, у меня пока еще не возникло стойкого предубеждения против попытки командира разделить груз возможных угрызений совести на неравные части. То есть, может, мне это и не нравилось, но любопытство пока перевешивало.

С другой же стороны, не хотелось высовываться. Классическая ситуация «что скажут остальные?». И это, конечно, сейчас было для меня значительно важнее. Ради этого я готов был сдержать свое любопытство. Прослоняться около входа в штаб все то время, пока командир отказывался от одного задания за другим.

На этот раз, видимо, он не сумел отказаться от всех.

— Богослов, бери Тощего и давайте в отделение, — скомандовал Оператор. — Боевая тревога. Брифинг через пятнадцать минут здесь же. Остальным я сам скажу.

Вскользь я успел подумать, почему он не может сказать заодно и нашему отделению, но задавать этого вопроса я, понятное дело, не стал. Возможно, он просто, как и в прошлый раз, хотел что-то обдумать, причем без новичка, мельтешащего перед глазами.

— …Местечко почти вымерло после закрытия нефтеперерабатывающего завода, а с ним и нефтехимического. Но они успели поднять пару заводиков, производящих стройматериалы, минеральную вату и белково-витаминные концентраты. На том и жили какое-то время. Потом распрощались со строительным бизнесом — в секторе почти перестали строить. В городке остались лишь тысяч двадцать, не больше. А потом… потом тактика в областном центре. Фактически столица сектора перестала существовать. Все, кто выжил, разбежались по всему сектору, кто ближе, кто дальше. Кто успел — рванул и из сектора. Хотя где сейчас лучше?

Видимо, это был стандартный инструктаж Оператора, с историческими экскурсами, потому что никто даже не ерзал. Весь взвод сидел и внимательно слушал.

— И тут оказалось, что этот городок — один из немногих, где хоть как-то можно найти работу. И жилье. Сейчас там под семьдесят тысяч, как в лучшие времена. Но работы на всех нет. Еды — тоже не всегда. В общем, классическое место для пунктов вербовки во всевозможные банды, секты, культы и шайки. Забыл упомянуть — завод с витаминами после нескольких перепродаж оказался собственностью «Генной логики». Их единственный завод в этом секторе, все простые модификаторы генов, что можно производить массово, они производят на нем. Мощность — до нескольких тысяч шприцов в месяц. Ассортимент — более двух десятков позиций. Что очень немало для юго-восточного сектора, в котором после того, как столица оказалась внутри радиоактивной зоны, осталось немногим более миллиона человек… По очень оптимистичным оценкам.

Оператор произнес слово «очень» отдельно от остальных, показывая, насколько эти оценки оптимистичны.

— Город на правом берегу. Слишком близко от зоны, так что радиационный фон повышен. Советую всем проверить, что ваши антирадиационные бланки в порядке. Это все из общей информации. Согласно нашим данным, местные банды уже несколько раз пытались перехватить управление заводом «Логики», но, как вы понимаете, у них там тоже служат не дети. Однако с неделю назад убили сразу около сорока местных охранников, числящихся в СБ «Генной логики». Просто отстреливали их одного за другим, пока те не ввели казарменное положение и не забаррикадировались на заводе. К сожалению, сам завод не автоматический, и на нем работает под тысячу человек. И всем понятно, что на заводе не спрятаться. Поэтому наши… не поймите меня превратно — коллеги из «Логики» сделали то же самое, что бы сделали и мы на их месте, — послали свою группу. Единственную оставшуюся на сектор. С другой стороны — и завод у них там оставался тоже один, так что логика в этом есть… генная.

Оператор замолчал. Улыбаться не стал, хотя игра слов вызвала оживление во взводе.

Я посмотрел на Богослова. Он-то знал продолжение, но даже не моргнул и не сделал ни единой попытки продолжить за командира.

— Задание у группы было тоже обыденное — разобраться на месте, поубивать всех, кого нужно, и обеспечить хотя бы минимальное спокойствие вокруг их завода. Группа не вернулась. Связь оказалась потеряна в самый разгар боестолкновения, так что есть все основания считать группу потерянной. Видео, материалы со спутников, последние переговоры группы посмотрите позже. Я и сам посмотрю. Теперь главный вопрос, который все хотят задать: при чем здесь мы? Отвечаю. В пятидесяти километрах восточнее и чуть южнее, на том же берегу есть еще один городок. А рядом с ним — автоматический заводской комплекс «Наноздоровья». Тридцать служащих, шестьдесят охранников. Наша разведка предполагает, что как только ребятишки подомнут под себя завод генетиков, они возьмутся за нас. Почему они так думают? Потому что эта группировка, по нашим данным, смешанная. Такое нынче редкость, но все же встречается. В ней есть и люди-нано, и люди-экзо, извините за мой французский. Я понимаю, что корпорация не поощряет употребление этих выражений, но мы тут, думаю, все понимаем, что от названий суть не меняется.

Это — официальная причина. Теперь — почему лично я взял именно это задание, а не какое-то другое. Вы и сами догадаетесь — потому что мне очень хочется показать, что наши бойцы все-таки лучше «генетиков». К тому же… — Оператор зевнул, прикрывая рот рукой. Речь явно заканчивалась. — Подлетное время меньше двух часов, и никаких карантинов. Хотя там сейчас такая клоака, что помыться по возвращении нам придется.

Сегодня — подготовка, изучение материалов, разработка плана операции. Вылетаем завтра, с самого утра. В кои-то веки попробуем сделать все правильно, а не на бегу.

— Какие еще были задания? — спросил я у Богослова.

— Ничего интересного, — коротко ответил он. — Только учти на будущее: у «совести» об этом не спрашивают. И так тошно. Хоть просись в другое отделение. У нас не принято говорить, кому мы не помогли, у нас не принято об этом спрашивать.

Я кивнул. Мог и сам догадаться, но, как всегда, задал совершенно не тот вопрос, что стоило бы задать.

Богослов, похоже, решил, что я обиделся. Он посмотрел на меня как-то странно и сказал:

— Хочешь почитать мои записи?

Вот те на. А я-то думал, что как раз об этих записях вообще нельзя не то что спрашивать, а даже думать. И тут он сам предлагает мне их на растерзание.

— Конечно! — Ситуацией следовало пользоваться. — А о чем ты пишешь?

— Вот вернемся завтра — может, и дам. Если хорошо себя покажешь. Главное, когда будешь убивать, не начинай задумываться. Хочешь — подумай сейчас или ночь не поспи. Но главное — не в тот момент, когда будешь стрелять. Тогда думать не надо.

— Почему ты решил…

— Ладно, — остановил меня Богослов. — Я же тебя не в девственности обвинил. Тут-то как раз ничего плохого и нет. То есть в твоей девственности тоже нет ничего плохого, конечно, но с ней можно спокойно расставаться. А вот убийство — это другое. Многие с удовольствием бы с тобой поменялись, хоть на минуту. Уж поверь.

Я вовремя понял, что тему с моей девственностью раздувать уж не стоит тем более, поэтому лишь кивнул.

— И ты знаешь, не лезь в рукопашную ни в коем случае. У этих шаек обычно бойцы еще крупнее, чем у нас в отряде. С ними в рукопашной или сразу с ножом, или точно зная, куда бить. Вряд ли вас этому учили.

— Ладно, — согласился я. — Буду стрелять издалека.

— Это как пойдет, — хмуро бросил Богослов.

— В этом месте федералка М7 пересекается с железной дорогой. Железнодорожная ветка давно заброшена, но по трассе регулярно идут конвои. Сейчас — только очень хорошо охраняемые. Фактически эта группировка захватила всю территорию в этом месте, от трассы до самой Волги. Внутри зоны, ближе к реке, у них нечто вроде штаба, куда нам и надо попасть. Смотрим карты, изучаем местность, готовимся к первой симуляции.

Оператор оставался в штабе, а мы расположились в казармах и рассматривали материалы на своих компьютерах. Кто-то в это время занимался подготовкой снаряжения, другие были на пробежке по берегу острова. Наш взвод тупо валялся на кроватях.

Возможно, меня это и озадачило, но выяснять причины такой вольницы я не стал.

— Дело осложняется тем, что в зоне куча гражданских. С одной стороны, попадая внутрь, мы сразу оказываемся на вражеской территории. С другой — стрелять направо и налево не получится, потому что любой может быть как гражданским, так и целью. Иначе бы армия давно скинула на район бомбу и все остались довольны. Армия еще раз подтвердила свой отказ от участия в операции. Как и полиция. «Недостаточно ресурсов», — сказали они. Это может означать одно из двух — либо им заплатили очень много, чтобы они не влезали в это дело, либо, что тоже весьма вероятно, они просто не способны на решение этой задачи. Умеют бить только по площадям. Нам же предстоит точечная работа.

— Тут одни уже зашли туда с желанием слегка подшлифовать тему… — намекнул незнакомый голос кого-то из взвода.

— Мы — не «генетики». Мы не полагаемся лишь на грубую силу. Не брезгуем пользоваться оборудованием, разведкой, мозгами, в конце концов. И еще, у нас есть один огромный плюс: мы знаем, что там очень, очень опасно. Так что будем настороже.

Я смотрел видеопоток с камер бойцов погибшей группы. Почти беззвучно, чтобы не мешать остальным. Бой как начался, так и закончился слишком быстро. Они дошли до самого «штаба», почти не встретив сопротивления. А через мгновения — враги оказались сразу со всех сторон, везде, на каждого бойца — десятки стрелков со всех сторон. Можно сказать, что они просто попали в западню, хотя я совершенно не понимал, как можно заманить так глубоко в ловушку столь хорошо подготовленную группу.

— Нас будет ждать конвой на трассе, километрах в десяти от точки. Пойдем в нем, высадимся у края территории. Проникнем внутрь, разведаем обстановку, поспрашиваем у местных, что да как. В нашу пользу играет то, что в этом городке в последние годы столько нового народу, что никто не знает друг друга в лицо. Мешанина из старожилов и приезжих.

— Ага, — буркнул в канал связи Богослов, — и поэтому лоси вроде нас не вызовут никаких подозрений.

— Это верно… — задумчиво сказал Оператор. — Надо подумать.

Кое-где лежал снег. Немного — зима и тут не смогла пока одолеть глобального потепления.

Подтаявшие кучки за время, проведенное в городе, стали совершенно серыми и не сильно отличались по цвету от грязного асфальта, размякшей земли на давно забытых газонах, серой облицовки блочных домов.

Заброшенных домов, судя по всему. Отопление подавалось явно далеко не в каждый из них. В основном все обитаемое жилье сгрудилось вокруг котельных. Тех, что еще действовали. Остальные панельные пятиэтажки остались обесточенными и быстро приходили в упадок, как любое человеческое жилье, оставленное хозяевами.

На фоне этой серости мое внимание привлек земляничный трилистник, нарисованный широкими дерзкими мазками прямо на глухом торце пятиэтажки. Ярко-зеленые листья, темно-красные ягоды и даже неоново-белый цветок, отставший и не успевший завязаться в еще одну земляничку.

Краски явно использовались новейшие, не те, что могут потускнеть. Кто-то попытался замазать нижний угол рисунка черным символом, отдаленно напоминающим свастику, но земляничный куст рос слишком высоко на стене. Видимо, художник специально подгонял машину, чтобы забраться повыше. Черная краска свастики потускнела, и сквозь нее вновь проступил зеленый листок.

Я шел один.

При этом меня не отпускало ощущение, что за мной следят буквально из каждого оконного проема домов, давно лишившихся стекол, из-за каждого угла.

Возможно, так и было. А может, это сказывались просмотренное видео с провалившейся миссии. Там тоже было так же — тихо и безлюдно, ровно до последнего мгновения.

— Направо за угол и притормози, — тихо произнес голос Богослова у меня в наушнике. — Чтобы мы сумели выйти на позиции прикрытия. Потом не спеши, изображай безразличие. Не кидайся сразу с вопросами.

Лучшим из возможных разведчиков оказался я. Конечно же. Самый маленький и соответственно имеющий хотя бы минимальные шансы сойти за обычного местного бедолагу. Мое отделение шло где-то сзади, а я чувствовал себя практически голым. Особенно после учебки и последних дней, когда мне постоянно приходилось заниматься при полном параде и таскать с собой кучу оружия. Сейчас — лишь «грач» под мышкой и АКС-У, нарочито небрежно брошенный в сумку. С отстегнутой обоймой, так что толку от него в случае немедленной опасности было бы ноль.

— Направо, иди по дороге, ты сейчас гражданский, — повторил Богослов.

Про направо мог и не повторять. Я несколько раз быстро моргнул, чтобы прибавить глазам влажности. Контактные линзы с непривычки — вещь довольно… нельзя сказать что неприятная, но раздражающая. Все время кажется, что сохнут глаза, все время хочется их почесать. Меня их даже не научили как следует носить. Богослов только и делал, что учил их снимать.

— Ты пойми, — говорил он. — Вся эта техника может в любой момент сбойнуть. Так что тебе главное, если что, быстро стянуть линзу с глаза, и тогда все в порядке.

Конечно, успокоил. Мало того что глаза пересыхают, так еще только и думаешь, как бы чего не вышло.

Со зрением ведь у меня все было в совершенном порядке. На линзы выводился тактический дисплей, при необходимости даже в несколько слоев. Хорошо еще, что сейчас Оператор ограничился лишь одним, который услужливо показывал: меня в виде бледной красной точки — и мой маршрут на карте. Эффект, хочу сказать, просто потрясающий. Я не знаю, как корпорация это делала, но, куда бы я ни смотрел, передо мной расстилалась схема того места, где я находился, и на ней — мой предполагаемый путь.

Успокаивало только, что все эти навороты можно при необходимости выключить, и я собирался воспользоваться этой возможностью при первой же заварушке.

Где-то позади меня, в сотне метров, шло мое отделение. Чуть дальше — остальные три плюс небольшой фургончик-каблучок, специально задрипанный. Никто из них не держал оружия на виду, а вся тяжелая артиллерия вообще ехала в фургончике. Мы пытались, в отличие от предыдущей группы, зайти в зону тихо, зайти как можно глубже до того, как нас вычислят. Это оставляло противнику меньше шансов на подготовку. Так мы надеялись.

Я вышел за угол, делая вид, что иду по делам. Даже начал помахивать сумкой, за счет чего ее настоящий вес визуально слегка снижался. Вряд ли это кого-то смогло бы обмануть при внимательном наблюдении, но сейчас мне важнее было первое впечатление.

Метров через пятьдесят от поворота, как мы и ожидали, располагалась закусочная. Забегаловка с высокими столиками прямо на улице. Ни стульев, ни хоть какого-то укрытия от непогоды — ничего. Лишь крошечное зарешеченное окошко, через которое можно было заказать и получить еду.

Сейчас лишь один из столов окружили трое. Вряд ли они ели — скорее уж пили, и что-то явно согревающее в такую непогоду. Тактический компьютер тут же аккуратно обвел контуры всех троих тонкими бледными линиями и выделил красными пятнами неестественные выпуклости. Как только он это показал, даже мне стало очевидно, что у всех троих оружие в наплечных кобурах, у одного еще кобура на поясе. Скорее всего, у второго граната в кармане куртки, это компьютер вычислил по неестественно оттянутому вниз карману. Конечно, можно предположить, что в кармане и не граната вовсе, а, например, бильярдный шар. Но компьютер в таких случаях показывал худший из возможных вариантов.

Раньше я видел такое только в игрушках, но никак не в реальной жизни. Указатели, прямо на линзах, аккуратно, как на хорошем чертеже, отступали в сторону от красных отметок, и компьютер давал графическое перечисление наиболее возможных вариантов оружия, что могло быть спрятано под одеждой. По полсекунды на вариант, а потом все эти предположения постепенно исчезали, развеивались, чтобы не мешать мне смотреть.

— Все вооружены, — сказал Богослов. Видимо, просто для протокола.

Это отходило от плана. По плану мне нужно подойти к кафе, что-нибудь заказать, начать есть, возможно, заказать и выпить. Налить соседям, завязать разговор, узнать, что к чему в округе.

Понятно, что трое вооруженных выпивох вряд ли могут быть хорошими осведомителями. Выглядели они не как гражданские. А как боевики из банд, которые либо отошли выпить-перекусить, либо, что еще хуже, изначально стояли здесь на импровизированном посту наблюдения.

Но и отступать назад вроде как было поздно. Подозрительно.

Я пошел вперед, надеясь по-тихому взять что-нибудь поесть с собой, словно так и предполагал с самого начала, и скрыться где-нибудь в следующей подворотне.

— Тогда деньги не свети, — сказал Богослов, верно поняв мое намерение. В нашем изначальном плане я также должен был махнуть перед окружающими пачкой потолще, чтобы привлечь их внимание к возможному спонсору.

Деньги светить не пришлось.

— О, — разулыбался один из парней, стоящих у стола, — ты кто?

Это при том, что я еще даже не подошел к забегаловке, оставаясь от нее метрах в двадцати. Нет, точно не вариант «выпить-закусить». Эти стояли здесь по делу. И я — как раз и был их делом.

— Поесть хотел взять, — ответил я. — Можно?

Я приостановился, словно ожидая разрешения, а на самом деле — просто оставляя между собой и противником расстояние побольше. Хоть и все равно слишком маленькое для того, чтобы успеть укрыться, если они начнут стрелять.

— Конечно, можно, — ответил второй. — Сумку опусти на землю. И курточку расстегни. Карманы выверни. Расскажи, кто ты есть, откуда, из какого дома, под кем ходишь. Кто разрешил тебе гулять по району.

— Вы чего? — испуганно ответил я. В принципе наигрывать испуг мне даже не пришлось, оставалось только его чуть-чуть видоизменить. Потому что боялся я сейчас больше не именно их, а срыва своего задания. Для них же мне нужно было разыграть, что именно ужас перед ними заставляет меня отступать назад, вместо того чтобы исполнить все их требования.

Конечно же курточку я расстегнуть не мог. Под ней они бы сразу вычислили и легкий кевлар и уж тем более не пропустили бы ремней кобуры и пистолета под мышкой.

Я отступил назад, всего на шаг. Шаг погоды не делал, но шайка поняла, то добыча может от них и уйти. И, наверное, впервые пожалели, что слишком рано меня остановили.

— На месте стой, — сказал тот же, самый разговорчивый. Он пошел в мою сторону. Вслед за ним сразу двинулся второй. Потом, выдержав паузу, третий. Даже по тому, как они пошли, сразу стало ясно, что это не простая уличная банда. Может, и не профессионалы, но кое-чему их явно учили. Второй шел за первым чуть левее от него и сзади, чтобы прикрывать, но при этом не попадать под гильзы, если начнется стрельба. Третий отстал метров на пять и, наоборот, начал забирать вправо, чтобы суметь прикрыть первых двоих и не оказаться с ними на одной линии огня. Шайки так не ходят.

— Да чего вы? — Я решил косить под дурачка до последнего.

На сей раз об отступлении аккуратно по дороге и речи не шло. Газон у опустевшего дома превратился в непролазную грязь, лишь слегка подмерзшую на холодном воздухе. Я ступил прямо на него. Мне нужно было успеть отступить за угол, прежде чем они потянутся за оружием. Пока не тянулись — значит, бежать было рано. Поторопишься — лишь спровоцируешь их на активные действия.

Отступить за угол. И еще мне нужно было увести их вслед за собой. С высокой вероятностью за этими наблюдателями могли следить откуда-то еще. Хоть какой-нибудь снайпер с крыши, хоть автоматическая камера на любом из домов, не столь важно. Улочка, из которой я вышел, была хотя бы узкой и не такой просматриваемой, чем та, на которой расположилась закусочная.

И еще там меня ждало прикрытие. Думаю, они уже сообразили, что к чему, и приближались к углу с другой стороны, рассредоточивались, готовились встретить эту тройку.

— Стоять, придурок! — повторил, как заводной, парень. После чего наконец-то потянулся за оружием. Я сделал еще шаг назад, обогнув низко, прямо по стволу, обрезанный тополь. Как «гражданский», я мог и не догадаться, за чем он тянется, поэтому бежать было рано. Еще совсем чуть-чуть.

— Пристрелю ведь, заморыш, лучше остановись, — крикнул он, вытащив наконец пистолет из кобуры. А вот теперь моя совесть могла быть чиста. Любой мог бы побежать в этой ситуации.

— Не убивайте, — воскликнул я, надеюсь, что достаточно жалко, и побежал.

До угла мне оставалось всего-то десяток шагов, так что они даже не начали стрелять. Что тоже было хорошо.

Завернув за угол, я не остановился, побежал дальше, вытаскивая на ходу пистолет. Как бы мне ни хотелось встретить их тепленькими прямо за углом, нужно было, чтобы в проулок втянулись все трое, включая последнего, прежде чем начинать шум.

Так что я добежал до первого подъезда, давно оставшегося без входной двери, и нырнул внутрь.

— На позиции, — услышал я негромкий отчет Богослова.

— На позиции, — эхом откликнулся Бронза.

— И мы, — сказал Ыть.

— Постараемся без шума, — попросил Оператор. — Рано нам еще здесь шуметь.

Я чертыхнулся. Засунул пистолет, на котором не было глушителя, обратно в кобуру и достал нож. Будем надеяться, что ребята возьмут их раньше, чем кто-то из них решит заскочить в подъезд. Я был полностью согласен с Богословом относительно моих способностей в рукопашной или ножевом бою. Тем более если придется переть с ножом против пистолета.

Два хлопка я услышал одновременно с тем, как проем в подъезд загородила чья-то тень. Наверное, хлопки случились даже попозже. Точно, попозже, потому что вошедший в подъезд улыбчивый произнес:

— Где ты, малек? Да не бойся, мы тебя, может, и трогать не будем. Ответишь все правильно, да и иди себе дальше…

Судя по всему, он даже еще не понимал, что происходит.

— Второй лежит, — сказал вроде как Ыть.

— Третий лежит, — Богослов.

«Первый» не сразу увидел меня в темноте подъезда. А я лишь шагнул вперед и ударил ножом, как учили, развернув лезвие горизонтально и коротко ткнув вперед, без замаха.

Выдернул нож и отступил на шаг назад.

По идее я должен был попасть в сердце. Наверное, не попал. Кровь из раны брызнула прямо мне на грудь, залила руку с ножом. А значит, сердце еще работало.

«Первый», лицо которого я постепенно начал различать в сумраке, не произнес больше ни слова. Но начал поднимать пистолет, наводя его прямо на меня.

Проем сзади за ним загородил еще кто-то. Явно покрупнее, потому что света не осталось почти совсем.

Я лишь услышал, как в тело врага еще несколько раз вошел нож.

— Никогда не надейся на один удар, — произнес Богослов, аккуратно придерживая тело и медленно опуская его на бетонный пол. — Раненый зверь даже опасней. Нож слишком непредсказуем, поэтому всегда добивай.

Я медленно пошел на вновь появившийся свет.

Похоже, кровь облила меня полностью. Что было хуже всего — так это липкая ладонь, в которой я по-прежнему сжимал «катран».

— Бронза, притормози, начинайте облачаться, желтый уровень, — скомандовал Оператор. — Призрак, давай свое отделение вперед.

Бронза в этот момент как раз затаскивал один из трупов в подъезд, из которого я только что вышел, так что ответил он односложно, лишь подтвердив получение команды.

Я встал у самого угла и прислонился к стене. Это должно было выглядеть как охрана периметра. Я даже выглянул и посмотрел, что творится у того злополучного кафе, не появился ли кто-то еще.

Забегаловка пустовала.

Самое время для того, чтобы осознать, что во мне изменилось после того, как я взглянул в глаза своей умирающей жертве. Вот только неожиданно я понял, что — ничего. Совсем ничего не изменилось. И глаза мои видели этот свет точно так же, как и раньше. И руки не сказать чтобы дрожали. И мысли оставались отчетливыми, незамутненными и спокойными.

— Нож вытри. Руку вытри. — Богослов подошел неслышно, вдоль самой стены, и дал мне какую-то тряпку, похоже, срезанный кусок с одежды одного из убитых. — И нож спрячь потом.

Я механически взял материю и посмотрел на нож, который, как оказалось, все еще сжимал в руке. По нему медленно стекала кровь, капая и исчезая в грязи под моими ногами. Да еще рука, совсем липкая от крови.

Я успел вытереть нож. Потом меня вырвало и тошнило до тех пор, пока желудок не остался опустошенным. Интересно, как это стыковалось с «незамутненным разумом и твердыми, не дрожащими руками»?

— Обнимать-успокаивать не буду, — сообщил Богослов, — хотя это помогает. Повернись лицом к стене, смотри прямо на стену, получишь почти то же самое, что и при объятии. Уменьшение информационного потока. Тошнота пройдет. Тошнота — это нормально. У тебя минута до прибытия машины.

Я стоял и смотрел на стену, разглядывая на ней крошечные камушки, которыми, видимо, в декоративных целях, когда-то был покрыт блок. Это действительно помогало. Много камушков, маленьких белых камушков, делающих стену шероховатой. Их можно было посчитать. Или устроить сражение выдуманных воинов прямо между ними, лишь представив, что это не просто мелкий дешевый поделочный материал, а скалы, горы и ущелья между ними. При таком приближении, если слегка расфокусировать взгляд, это очень легко вообразить.

А можно разглядывать каждый камушек отдельно, стараясь запомнить его до мелочей, форму, размер, оттенки цвета, неровные грани. Можно было даже дотронуться до него, вжать его в палец, так что на коже останется глубокий след.

— Пора, — сказал Богослов, когда сзади послышался шум подъезжающей машины.

Я кивнул, протянул руку, отколупнул тот камушек, на который смотрел в этот момент, и развернулся, рассеянно выпустив его из пальцев.

Действительно стало легче.

Парни дали мне еще пару минут, начав облачаться первыми. Каждый, надев дополнительное снаряжение и забрав свое личное оружие, отходил в сторону, прикрывая один из секторов. Хотя остальные отделения были где-то рядом, мы, вшестером, находились словно в состоянии полной изоляции. По крайней мере действовали, исходя именно из этого предположения.

Оператор делал в отделении все, словно рядовой, но при этом успевал отдавать команды. Так что в его паре главным ведущим считался Тюжок. А Оператор лишь его прикрывал. С Бронзой ходил Ыть.

Если разделить все триста шестьдесят градусов нашей круговой обороны на три условные части, то фронт сейчас закрепился за Бронзой и Ыть. Тюжок с Оператором прикрывали «правый тыл», направление, которое сейчас можно было считать наименее опасным. Весьма условно, конечно. В городе, между домами, но не в помещении, все вопросы, связанные с направлением угрозы и вероятной атаки, становились не более чем условностями. Предположениями. Кто знает, в каком из десятков окон увидишь снайпера? С какой из крыш в тебя зарядят из гранатомета? Из какого подъезда выбежит автоматчик? Или не выбежит, а начнет палить прямо из укрытия?

Богослов прикрывал «левый тыл». В одиночку, потому что сначала я приходил в себя, а потом пошел облачаться. Последним. Вместо легкой «кольчужки» я застегнул прямо поверх одежды, уже даже не пытаясь камуфлироваться, тяжелый бронежилет. Надел на левое предплечье панель управления моими машинками. Напялил шлем, опустил прозрачное забрало, предварительно отключив подачу на него изображения. Картинка на линзы все еще поступала, и не стоило ее дублировать более консервативным вариантом.

Высадил на землю из кузова «каблука» тактические модули. Теперь их ко мне приписали целых четыре. Только включившись, машинки разъехались в разные стороны, как-то договорившись по секторам контроля и между собой, и с модулями моих соседей. Сейчас они действовали согласно алгоритмам желтого уровня. Прежде всего это означало, что они не будут стрелять во все, что движется. А лишь по целям, начавшим стрельбу в направлении любого из взвода, с приоритетом на мою скромную персону. Кроме этого, уровень угрозы влиял и на то, как далеко модули отходили от владельца, насколько быстро двигались (и соответственно расходовали ресурс батарей).

Мимо нас, словно тени, даже не оборачиваясь, чтобы поприветствовать или махнуть рукой, пробежало отделение Призрака. Теперь они должны были стать авангардом, разведкой, острием нашей команды.

Люди Призрака не стали останавливаться, сразу двинувшись мимо кафе. Лишь одна из трех двоек притормозила у продавца, скрытого решеткой. Видимо, чтобы убедиться, что он не является частью охраны группировки.

— Сивилла⁷ дает нам от трех до семнадцати минут до того, как они хватятся охранников, — сообщил Оператор. — Я бы не рассчитывал на семнадцать. Сивилла что-то на удивление оптимистична сегодня.

Богослов неподалеку от меня кивнул, соглашаясь. Он вообще не доверял программам, даже если они действовали на его стороне. И тактических модулей не любил. Но тактические модули хотя бы ездили, стреляли, их можно было пощупать или прибить в случае чего. Программы же для него были исчадиями, особенно те, что пытались им руководить.

Зато он спокойно относился к бронежилету. Чувствуется, вкусы у нас с ним были разные.

— Вперед, до конца дома, держим всю зону, — скомандовал Бронза.

Сначала двинулся он с напарником, затем, через короткую паузу, мы, с задержкой в пару секунд — последняя тройка. Работа в новой формации давалась мне легко: сказывалось наличие в мозгу ботов от «шеррингтона». Лишь несколько тренировок — и я двигался в такт с остальной группой, словно воевал с ними уже годами.

— Ощущение, ыть, такое, словно сам в болото лезешь. И еще ищешь место позыбче.

— Не засорять эфир, — одернул Бронза своего подчиненного. Строго по рангу. Оператор, хотя Ыть находился от него метрах в пяти, промолчал.

— Отчет, — вместо этого бросил он.

— Призрак. Тихо, никакого движения, все словно вымерло. Видим обжитой дом, но никого вокруг. Попрятались. Либо всех согнали на какую-то сходку, либо нас уже засекли.

— Гот. Правый фланг — тихо. Подтверждаю отсутствие любого движения.

— Тоско. Левый фланг — тихо.

— Бронза — тихо.

— До цели километр.

По интонации, скользнувшей в голосе Оператора, у меня сложилось ощущение, что Оператор этот километр считает сейчас за десять. Вплавь. Возможно, мы уже засвечены. Но на спутнике тихо. Вокруг тихо. Либо здесь всегда так тихо, либо у них уровень оповещения даже лучше, чем мы предполагали. Сидят и ждут нас.

— Сравни со вчерашними снимками, — предложил кто-то, вроде как Призрак.

После паузы Оператор отозвался:

— Сравнил. Вчера в это время на улицах можно было встретить людей. Позавчера — тоже. Сейчас нигде ни одного. Плохо, очень. Бронза, переходите наверх, Тоско, Гот, сходитесь кучнее, Призрак — попробуй их выдернуть. Вперед на один дом и сразу назад. Где-то они нас ждут, понять бы еще — где.

— Предыдущие снимки? — клонил к своему Призрак. — Десять минут назад, час назад?

Оператор замолчал. Явно просматривая информацию по запросу Призрака.

— Да, все ушли с улиц через одну минуту после контакта. ОДНУ! Что у них здесь, банда или спецвойска? И как они сумели так организовать гражданских?

— Будем считать, что гражданских здесь просто нет, — предположил Призрак. — Кстати, хозяина в тошниловке не было. Тоже смылся. Я думал, просто отошел — заметить контакта он ведь не мог.

— Не мог, — подтвердил Бронза.

— Да камеры небось навешали на каждом углу, — лениво произнес Гот. — Вот и весь секрет. Спутника у них нет, зато этот район у них весь как на ладони.

— Берем за основу, — тут же сказал Оператор. — Призрак, отчет.

— Пусто. Качнулись вперед, двигаемся обратно. Тихо, никто не клюнул.

— Хотят нас всех затянуть, — подытожил Оператор. — Бронза, на крыше?

— Почти.

— Гот, занять дом справа. Крышу под контроль, подъезды соседних домов под контроль. Тоско — бери дом с кафе. То же самое. Призрак, маячьте между нами, контроль улицы. Бронза — три гранаты по цели, огонь по готовности.

— Ветрено сегодня, — заметил Бронза.

— Не суть. Мы же исходим из того, что гражданских здесь нет. Куда бы ни попал — все равно попадешь.

— Три гранаты навесом, огонь по готовности, — подтвердил Бронза.

Мы с Богословом не стали подниматься высоко, заняв угловую комнату в квартире на втором этаже.

Тут не жил никто уже давным-давно. В квартире не осталось ни мебели, ни вещей, ни стекол в окнах. Лишь пыль, да к одной из стен кто-то прислонил разбитую плазменную панель. Видимо, сначала пытались достать из нее что-нибудь полезное, но мародерам это быстро надоело, и они ограничились лишь уничтожением.

Так даже лучше. Мне сейчас только еще и не хватало, что чужих воспоминаний, связанных с обитателями этой квартиры, воспоминаний, которые источают оставленные, забытые хозяевами вещи. Не хотел я тут трогательных забытых кукол или медвежат с оторванными лапами.

Сверху хлопнул гранатомет.

— Попадание, — через несколько секунд сообщил Оператор. — Давай еще.

Хлопнуло «еще». Потом третий раз.

— Есть активность, — удовлетворенно сообщил Оператор. — Множественные цели у объекта, множественные цели… с правого фланга, до тридцати целей с левого. Есть движение позади. Дьявол, очень они слаженно работают. Очень.

— Не упоминай… — начал было Богослов.

— Да-да, извини, — тут же ответил Оператор. — Круговая оборона, уничтожение живой силы. Модулям — фас, красный уровень. Буду просить поддержку с воздуха, но хрен они сейчас что пришлют.

Я переключил дронов. Красный уровень означал, что модули будут палить во все, что не опознано как «свой». Крайне неприятная вещь в городских условиях. Выбежит какая-нибудь девочка в красном платьице в горошек… Оставалось надеяться, что не выбежит.

— Тюжок, ну нам долго еще ждать? — Оператор.

— Подключился, фильтрую. Каналы все шифрованные и постоянно меняются. Не смогу. Не знаю, кто снабжает эту группировку, но это не просто ребята с бедных кварталов. Могу только вырубить им все видео. До трехсот камер в зоне.

— Сделай, — согласился Оператор.

— Линзы снимай, — скомандовал мне Богослов. — Быстренько, переходи на шлем. Вернись на лестницу. Поставь растяжку на лестнице вниз, еще одну на лестнице вверх. Йюм-четыре внутри квартиры, сразу за входной дверью. Много их бежит.

Я двинулся вперед, засунул палец себе в рот, сплюнул грязь и остатки крови, которые на нем были. Неприятно, но уже не тошнило. Что делать, не тыкать же себе в глаз грязным пальцем. Какую заразу занесешь — неизвестно.

— С направлением не перепутай, у йюм-четыре. Красная стрелка — направление удара, — напутствовал меня Богослов. Сам он в это время расчехлял снайперскую винтовку, простенькую, но здесь и не было расстояний для использования чего-то более тяжелого.

Экран тактического шлема показывал, собственно, то же самое, что и линзы. Но с ним действительно было проще. Карта с множеством приближающихся красных точек располагалась ниже основной линии зрения, так что нужно было слегка скосить глаза вниз, чтобы рассмотреть детали.

Но детали сейчас явно можно было опустить. В зоне, которую охватывала карта, виднелось до полусотни красных точек-целей, быстро приближающихся со всех сторон. И наши двадцать четыре зеленых, занявших нечто вроде квадрата из четырех соседних зданий. Модули у всех перемещались на улицах между, лишь некоторая их часть ушла на внешний периметр, чтобы в случае чего затормозить наступление, если оно окажется слишком уж стремительным.

— Короткая улица твоя, — сказал Богослов, когда я вернулся. — Эта — моя. Не высовывайся, не приближайся к окну. Стреляй, только когда уверен, что попадешь. Нам надо сбить с них спесь. Потом посмотрим, что к чему.

— Они замедлились, — сказал кто-то.

— Вижу, — ответил Оператор. — Тюжок, ты точно заглушил камеры?

— Да точно, — обиделся Тюжок. — Если только они еще и проводные не поставили. Тогда я бессилен.

— Думаю, что они просто действуют по стандартной процедуре, — заметил Призрак. — Сейчас все подтянутся, начнут нас проверять.

— По стандартной процедуре могут действовать обученные солдаты, а не бандиты. — Оператор нервничал.

— Иногда бывает, что это одно и то же, — парировал Призрак.

Одна из бледно-зеленых точек на тактическом экране мигнула, на мгновение вспыхнув ярче остальных.

— Контакт, вывожу картинку.

Я все лучше начинал понимать, почему командир взвода имел такую кличку. В левом нижнем углу моего дисплея появилось крошечное видео с камеры модуля, что первым обнаружил врага.

Трое двигались перебежками, постепенно подбираясь ближе к той зоне, что сейчас находилась под нашим контролем. Двигались медленно и, как мне показалось, слегка неуверенно. Не знали они, чего ожидать. Видимо, рассчитывали, как и в прошлый раз, взять гостей нахрапом и внезапностью.

Но это явно был авангард, разведка.

— Чей модуль? Попробуйте затянуть их глубже, пусть сделает вид, что его вспугнули, и отступает.

— Кого «вспугнули»? Модуль? Это как? — бормотнул кто-то в эфире, видимо, хозяин машинки.

— Ну вдруг они не разбираются в протоколах дронов. Отводи его.

— Отвожу, — согласился голос.

Картинка задрожала, модуль развернулся и начал улепетывать, держа при этом прицел оружия и соответственно камеры на тройке разведчиков. Его заметили, но спешить они не стали. Наоборот, остановились и попрятались за укрытиями, словно испугались увиденной машинки. Видно было, как один из разведчиков что-то говорит в рацию.

— Не сработало, — подытожил Оператор. — Давай им гранату.

— Есть гранату, — ответил заметно повеселевший хозяин модуля.

Граната легла ровнехонько в центре проулка, явно накрыв всех троих. Дроны не мажут. Не на таком расстоянии.

— А изобрази-ка им свихнувшегося робота, а? — предложил Оператор.

— Модуль жалко, — ответил солдат, но модуль одновременно двинулся вперед, прямо в дым после взрыва. Прорвавшись через завесу, он начал разгоняться. Согласно карте, где-то впереди, недалеко перед ним, находилась группа еще из десятка человек. Именно к ней он и устремился.

Досмотреть я не успел. На моей карте сразу вспыхнуло еще несколько зеленых точек, на этот раз со всех сторон сразу. В том числе и с той, которую охраняли мы. Дроны вступали в контакт с противником.

Богослов выстрелил, два раза подряд, и тут же спрятался за стеной. Я даже не видел, куда и в кого он палит, но, судя по всему, он — видел. А в моем проулке вроде никого и не было.

— Как у тебя? — спросил он.

Я посмотрел на свою улочку еще раз:

— Тихо.

— Иди, снимай мины. Меняем позицию.

Теперь стрелять начали со всех сторон. Где-то взорвалась граната, потом еще одна. Потом канонада стала такой густой, что я почти перестал различать в ней отдельные звуки.

Снимая мины, я поменял картинку на экране на четыре камеры со своих дронов. Лишь один из них оказался в самой гуще. Он непрерывно крутился на небольшом пятачке, стреляя чуть ли не во все стороны. Судя по карте, несколько человек он остановил. Потом картинка исчезла, и связь с дроном оказалась потеряна. Я мог лишь предположить, что кто-то накрыл его гранатой.

И, судя по всему, из окна здания, а не с улицы.

Мы увязали все глубже и глубже.

Если они уже рассредоточились внутри домов, то скоро нам придется идти в рукопашную, повторения чего мне бы сегодня очень не хотелось.

Богослов вышел на лестничную клетку ровно в тот момент, когда я снял вторую растяжку.

— На два этажа выше, прямо над нами, — скомандовал он. — Здесь пристрелялись. Бронза, как на крыше?

Последнее он говорил уже в передатчик.

— Сунулись раз на соседнюю, а так спокойно. Если соберетесь к нам, смотрите под ноги.

— Понятно.

Квартира двумя этажами выше ничем не отличалась от предыдущей. Такая же пустая, пыльная и бездушная. Даже сломанного телевизора не осталось, чтобы хоть как-то напомнить, что здесь кто-то когда-то жил.

Богослов ступил в угловую комнату первым, но, видимо, даже он не ожидал встретить здесь ничего необычного. А может, мне просто повезло, потому что я задержался выставить у входа йюм-4 и зашел в комнату позже, когда Богослов уже укрылся у стены между окнами. И первым врага заметил я.

Прежде всего я увидел глаза, ошарашенные, наверное, так же, как и у меня. Похоже, они только что поднялись на этот этаж, в соседнем здании, и готовились накрыть нас там, где мы были еще недавно. Улицы были пока еще под контролем дронов, но, раз противник уже забрался наверх, это явно не могло продолжаться долго.

Может, помог испуг, а может, «шеррингтон». Я не стал целиться — и лупанул сразу из подствольника. Граната пролетела чуть ли не рядом с плечом Богослова, вылетела из нашего окна, влетела ровно в окно, где на меня смотрели безумные глаза парня. За ним был кто-то еще. Хорошо, что граната не попала в них. Слишком уж жестоко. Она ударилась в стену, противоположную от окна. Достаточно, чтобы не оставить в небольшом замкнутом помещении в живых никого.

Я в это время абсолютно бездумно сделал шаг в сторону и укрылся за стеной, так что сам взрыв я только услышал, но не увидел. Посмотрел на Богослова, который спрятался с другой стороны от окна лишь мгновением позже меня.

— Неплохо для первого дня, — признал Богослов.

Я зарядил новую гранату в подствольник.

— Снимай мину, — скомандовал Богослов, — засветились, уходим.

Судя по всему, он вышел из комнаты вслед за мной и на пару секунд раньше, чем туда влетела граната. Уж не знаю откуда, но кто-то из окруживших нас боевиков явно вычислил нашу позицию по моему последнему выстрелу и не преминул шарахнуть в ответ. Только тянул слишком долго.

От карты на тактическом дисплее становилось все меньше и меньше толку. Красные и зеленые точки шли вперемешку, постоянно моргали, то делаясь ярче и слегка вспыхивая, показывая, что объект ведет огонь, то перемешаясь чуть ли не вплотную друг к другу.

Я снял мину, засунул ее обратно в чехол, обернулся убедиться, что Богослов действительно ушел из-под удара вовремя, а после этого засунул пальцы под шлем. Там нащупал кнопки управления дисплеем и укрупнил изображение на карте, ограничив зону лишь полусотней метров вокруг. Даже не для того чтобы всерьез понять обстановку. Просто хотелось уменьшить мельтешение точек, но при этом и совсем отключать карту не стоило.

Однако оказалось, что я сделал это вовремя. На приближенной карте я увидел, что несколько красных точек оказались где-то совсем рядом, прямо у нашего подъезда, прорвавшись мимо охраняющих улицу дронов. Потом эти точки притухли, а это означало, что спутник больше не видит противника и дисплей показывает лишь их последнее местоположение. Они потухнут совсем, секунд через десять, но сейчас они еще оставались видны. В нашем случае это почти наверняка означало, что три красных точки уже где-то в подъезде, скорее всего, бегут вверх по нашу душу.

— Прорыв внизу, — сказал я Богослову.

— Нас накрыли на крыше, — почти одновременно прозвучал голос Бронзы в эфире, — спускаемся, центральный подъезд.

— Какой именно? — попытался уточнить Богослов.

— Шестой, мать твою! Тут номеров на крыше нет. Следующий от вашего.

— Встречаемся на четвертом этаже. Ждите. Растяжку на лестницу.

Последнее относилось уже ко мне.

Пока я ставил растяжку, думая о том, что это очередная пустая трата времени, он выбил дверь напротив той квартиры, где мы только что были. Потом затащил меня внутрь, вслед за собой, закрыл качающуюся дверь обратно и приказал:

— Йюм сюда. Я пошел ломать стену.

Ага, теперь идея стала понятна. Он не собирался наверх, раз мы уже потеряли крышу, и не собирался вниз, раз там нас тоже ждали. Он планировал пройти горизонтально.

Пока я в третий раз выставлял злополучную мину, Богослов подошел к стене, на ходу достав баллончик со взрывчаткой, и аккуратно нанес пеной контур будущей дыры.

Громыхнуло сразу после того, как мы укрылись за углом в коридоре, ведущем на кухню. Негромко громыхнуло. Но достаточно, чтобы пробить в стене брешь. Богослов ударил ногой, и целый кусок плиты выпал в сторону квартиры, относящейся к соседнему подъезду.

Ему пришлось наклониться, чтобы пролезть в дыру. Мне же удалось хотя бы раз ощутить преимущества моей компактности — я пробрался легко.

Богослов прижался к стене сразу справа от дыры, оставив мне место слева. Как только я занял позицию, он хлопнул рукой по бетону прямо над дырой:

— Дистанционку сюда. И отходим в подъезд.

Похоже, сегодняшний день для меня будет проходить под знаком минеров.

Я укрепил над проломом мину, взял в руки пульт дистанционного взрывателя и двинулся к двери из квартиры.

Видимо, они сумели заметить растяжку. Но вот йюм-4 — это не та мина, которую можно обойти. А если она стоит за закрытой дверью, то и заметить ее тоже можно только с помощью спецсредств. Я почти видел, как они открыли взломанную дверь, быстро поняв, куда мы отступили, и йюм сработала. Камера на мине идентифицировала силуэт как человеческий, система опознавания исключила возможность того, что это кто-то из своих, после чего мина выпрыгнула на один метр вверх и взорвалась. Взрыв выбросил около сотни осколков конусом, расширяющимся в сторону двери где-то под углом в тридцать градусов.

После этого базовая часть йюм с секундной задержкой выбросила вверх второй блок, почти такой же, как и первый. Он также взорвался, с той только разницей, что угол разлета осколков уменьшился, для того чтобы достать более удаленные цели. После этого взорвался и сам базовый блок, почти безвредно, лишь для того, чтобы не оставлять следов и уничтожить контрольный чип.

Адская машина.

Но я даже порадовался. Все-таки не зря я выставлял ее целых три раза.

Сверху по лестнице спустился Бронза, а Ыть остался пролетом выше.

— Развлекаетесь? — негромко спросил командир отделения.

Богослов молча кивнул и приложил палец к губам.

Где-то там, в соседнем подъезде, из которого мы только что ушли, раздался стон раненого. Потом топот бегущих. Йюм все-таки достала не всех. Но меня поразило, насколько быстро оставшиеся продолжили наступление. Они шли вперед, практически переступая через трупы товарищей. Никогда бы не подумал, что боевики банд способны на такое бесстрашие.

Богослов посмотрел на меня, прислушиваясь через щель в двери к тому, что происходит в квартире. Он выждал несколько секунд, после чего кивнул.

Я вдавил кнопку взрывателя.

В принципе после такого взрыва никто из тех, кто успел преодолеть проем, выжить не мог. Хотя проверять мне этого не хотелось.

Сверху, на этаже над нами, взорвалась еще одна мина, и сразу после этого начал стрелять Ыть.

— Возвращаемся, — скомандовал мне Богослов.

Он распахнул дверь, я присел и взглянул внутрь. На линии огня никого не было. Никого живого, по крайней мере. В этой квартире валялись два тела. Дальше видно не было: бетонная пыль от взрывов еще не осела.

— Чисто, — не очень уверенно сказал я.

По лестнице от гостей сверху, весело стукаясь о ступеньки, прикатилась граната. Она докатилась до Ыть, и я уже мысленно списал его в «резерв». Богослов не стал задерживаться, чтобы посмотреть, и вбежал обратно в квартиру.

Ыть аккуратно поправил гранату левой ногой, так, чтобы она удобней легла под правую, потом, так же осторожно и внешне неторопливо, легонько пнул гранату, попав точно в щель между лестничными пролетами и не задев при этом перил.

Граната упала ниже, между этажами.

Ыть выстрелил вновь, в кого-то, кого я не мог видеть. Бронза махнул мне рукой. И я поспешил за Богословом.

— Добить, — произнес Богослов, на этот раз в рацию. С улицы продолжала доноситься канонада, так что иначе я бы его и не услышал.

Я понял, о чем он, когда почти добежал до проема. Один из тех, кого накрыло дистанционной, начал слабо шевелиться и постанывать.

Короткая очередь в голову заставила его замереть.

Меня не тошнило.

Я приостановился лишь для того, чтобы отбросить ногой автомат, который держал труп. Просто по привычке, которую в нас вбивали еще в учебке. Не потому что всерьез думал, будто мертвец может как-то вновь встать. Не тот случай.

В этой квартире, в прихожей, которую изрядно попортили осколки сработавшей йюм, еще оставался шкаф для верхней одежды. На единственной уцелевшей полке, прислоненный к задней стенке, сидел забытый хозяевами бурый плюшевый мишка с грустными глазами.

Игрушку почти не задело, лишь несколько осколков от йюм-4 пробили ее навылет.

«Хорошо хоть не кукла», — подумал я.

Когда я добрался до лестницы, Богослов уже закончил. Оставшиеся двое никак не ожидали, что сразу после стремительного отступления и нескольких взрывов мы пойдем в контратаку, поэтому напарник расстрелял их в тот момент, когда они еще лишь пытались понять, как действовать дальше.

Сзади Бронза пропустил мимо себя Ыть и швырнул одну за другой две гранаты на лестницу, с которой мы только что ушли.

— Стало потише, — заявил Оператор. — Давайте. Пора наконец сделать то, за чем мы пришли. Гот, вы первые, наступаем в сторону берега. Призрак, уберите наконец этих придурков с крыши.

У меня погас контакт с еще одним модулем. Потише? Это как сказать.

Богослов, вместо того чтобы сразу двинуться вниз, присел у одного из трупов. Небрежным движением вытащил нож и вспорол рукав на одежде мертвеца. Обнажил бицепс.

Даже я увидел, как по коже, вдоль мышечных волокон, идут серебристые линии.

— У этой падали наноусилители последнего поколения, — сообщил Богослов в рацию, видимо, обращаясь прежде всего к Оператору. — Такие даже мы видели лишь в обзорах. «Али», класс «экстра», скорее всего, третье поколение. Откуда здесь такие нафаршированные бойцы?

— Образец возьми, — ответил Оператор. — Потом разберемся. Вперед, держим строй.

— Потери? — спросил Оператор.

— Сочника сильно покромсало, — ответил откуда-то Призрак. Надеюсь, что с какой-нибудь крыши, где он исполнял приказ командира. — Без сознания, нетранспортабелен. Оставить с ним напарника?

— Не надо. Мы еще не закончили. Сколько у него модулей уцелело?

— Три.

— Ставьте их на режим охранения, лепите ему аптечку и догоняйте. Бронза, следом за Готом. Вперед. Тоско, прикрываешь нижние этажи, пока Призрак чистит и спускается. Идете сразу вслед за Бронзой.

Я вернул на тактический дисплей прежний масштаб. Вот сейчас красных точек сильно поубавилось. Можно сказать, что около нас их и не было совсем. Думаю, что многих мы действительно выбили, но я не сомневался, что значительная часть просто попряталась в подъездах, квартирах, вне зоны видимости спутника, навязывая нам тягучий ближний бой. Результаты которого непредсказуемы.

Наверное, в этих условиях вполне логичным стало сменить дислокацию. Не застрять в непрерывных мелких стычках, где слишком много случайностей, с которыми не поможет никакая подготовка.

В конце концов, в задачу взвода не входила защита этого рубежа, состоящего из нескольких пятиэтажек.

Я бежал за Богословом вдоль стены дома, огибая входы в подъезды. Наши модули с трудом за нами поспевали, хотя большинство из них двигалось по центру улицы. С некоторым равнодушным удивлением я отметил, что у Богослова выжили все четыре модуля.

А шесть машинок на двоих по-прежнему составляли немалую силу и могли в определенный момент существенно добавить огневой мощи.

— Гот, ты в пятистах метрах. Идите напролом, шумите побольше, но в здание не заходите. Сосредоточьте на себе их внимание. Бронза, забирайте правее. Окна первого этажа низко, на них решетки. Прорветесь. Тоско, слева и чуть позади здания есть еще один подъезд. Дверь замурована, но можно выбить. Ваше направление. Призрак, подняться на крыши, куда доберетесь. Держать периметр, пока мы разбираемся внутри.

Бронза и Ыть, как раз добежавшие до конца дома, реагируя на команду, сразу свернули за ним направо. Я оглянулся, убедившись, что Тюжок с Оператором бегут в тени соседнего дома, за нами. И соответственно за тыл можно не сильно волноваться.

Богослов не стал следовать по пути Бронзы. Вместо этого он вбежал в подъезд, поднялся на первый этаж, выбил дверь в квартире напротив входной двери, прошел ее насквозь, выбил шатающуюся решетку на окне и оказался с другой стороны дома. Я лишь молча бежал за ним, стараясь успеть при этом осмотреть фланги.

Пятью секундами позже мы опять видели пару Бронзы, перебегающую еще правее, чтобы обойти интересующий нас объект, не приближаясь к нему раньше времени.

— Модули, — полувопросительно заметил я Богослову.

— Догонят, — недовольно качнул он головой. — Когда модули снижают твою мобильность, ими лучше пренебречь. Поверь.

Мы разместились в зоне, откуда виделись нужные нам окна, несколькими минутами позже. Здание походило на какой-то бункер. Не удивлюсь, что раньше это была школа. В последнее время в школах очень популярны стали решетки на окнах, заборы и отсутствие лишних дверей. Хорошо, что хоть окна вообще еще оставались.

— Бронза, готовы, — сообщил командир отделения в рацию.

— Тоско, готовы, — подтвердили с другой стороны дома.

— Сплошного периметра не будет, — предупредил Призрак. — Так, будем постреливать.

— Бардак, — раздраженно буркнул Оператор. Сначала показалось, что это относится к заявлению Призрака, но командир тут же добавил: — Армия проснулась. Требует срочно остановить операцию и убираться в свой сектор.

— Скурвились, — убежденно резюмировал кто-то, похоже, даже не из командиров отделений.

— Похоже на то. Наши еще не подтвердили отступления. И не торопятся выходить на связь. Но думаю, что если мы запросим дополнительных инструкций, то подтвердят.

— Но мы же их не запросили, — подсказал Призрак. Похоже, одновременно с этим он в кого-то стрелял, так что его голос стало плохо слышно.

— Да, так что… похоже, нас потом накажут, да? — В голосе Оператора послышались веселые нотки. — Но как-то не хочется уходить, не доделав работы.

— Думаю, нас жестоко накажут, — ответил Призрак. — Порицание, может, выговор, возможно, даже и строгий. А то и отстранят от операций… на пару дней.

— Заходим, — скомандовал Оператор. — У нас пятнадцать минут. Потом здесь нарисуется армия, чтобы защитить бедных и несчастных жителей от произвола корпораций. Забрать нас не смогут, так что при автономном отходе имейте в виду: точка сбора — завод «Генной логики». Нас там обещали ждать.

— Офигеть, — высказал свое мнение кто-то.

Скорее всего, молчаливый Тоско, но за усиливающимся шумом выстрелов с направления, откуда мы пришли, слышно стало плохо. Боевики наконец-то перегруппировались и пытались добраться до нас.

Хотелось надеяться, что большинство из них отправили на встречу с нами, и в здании не оставили слишком много охраны.

Решетки не задержали нас и на несколько секунд. Но как только мы оказались внутри, возникли сложности.

С помощью Богослова я поднял один из своих модулей наверх. Потом помог ему, приняв в окне одну из его машинок. Остальные дроны остались патрулировать периметр, помогая группе Призрака ограничить доступ внутрь спешащих на помощь боевиков. И позволяя нам тем временем спокойно разобраться с оставшимися внутри.

Где-то здесь должен находиться их лидер или лидеры. Нечто вроде штаба, который нужно уничтожить.

Вот только никаких данных о расположении внутренних помещений в этом здании у нас не было. Лишь общее представление, которое рассматривалось как наиболее вероятное для зданий такого типа.

И, насколько я понимал, сейчас оказывалось, что наши чертежи не очень-то и похожи на то, что увидел внутри Оператор.

— По вероятностям. Верхний, третий этаж — почти шестьдесят процентов, что штаб и главари там. Тридцать процентов, что на этом этаже. Десять процентов, что на втором или в подвале. Тут есть подвал.

Оператор стоял рядом с лестницей, и мы с напарником находились неподалеку, так что я видел, как наш командир ткнул рукой вниз:

— Эта лестница явно куда-то ведет. Может, и не полный подвал, а так, погреб, но придется проверить. Тоско, на вас третий этаж. Гот, второй, потом первый или третий, как пойдет. Бронза, первый и подвал.

— Богослов. — Это был уже Бронза, распределяющий полученную задачу внутри отделения. — Подвал ваш. Чистим. Убивайте всех, потом спрашивайте имя.

Так что мне пришлось слегка помочь своему модулю спуститься еще на два пролета вниз.

Как только мы распахнули дверь на нижний уровень, стало понятно, что маленьким погребом, каморкой завхоза, здесь и не пахнет. Полноценное помещение, с расходящимися в стороны несколькими коридорами, дверьми, какими-то развилками в глубине. И судя по тому, что все это хорошо освещалось, явно активно использовавшееся.

— Может, штаб все-таки здесь? — задумчиво спросил Богослов. — Оператор, тут достаточно просторно внизу.

— Дойдите до первого контакта. Без геройства. Если что, мы перебросим часть людей к вам. Шустрее, у нас двенадцать минут.

Откуда-то сверху послышались выстрелы. Стало понятно, что наверху тоже есть чем заняться.

— Делимся, — решительно сообщил Богослов. — Правила нужны как раз для того, чтобы их иногда нарушать. Будь на связи. Не беги. Проверяй все, что успеешь, но не будь педантичным. Если нарвешься на толпу, сразу отступай. Я бы даже сказал — беги.

Последние слова он произнес, уже уходя в сторону, выбрав себе один из коридоров и запустив вперед модуль. Я сделал то же самое.

Теперь модуль ехал передо мной, а я двигался на небольшом удалении, задерживаясь лишь для того, чтобы проверить комнаты справа и слева по коридору. Пока в основном абсолютно пустые. Лишь в одной каморке ближе ко входу обнаружились сложенные штабелями пластиковые парты. За такими же я сидел и в нашей школе, еще до того как ее закрыли. Значит, по поводу первоначального назначения этого здания я не ошибся.

Пусто. Пусто. Пусто. Картинка с модуля, остановившегося на углу… чисто. Я все больше убеждался в том, что подвал боевики не использовали. Но кто-то поддерживал внутри этой группировки железную дисциплину, поэтому даже в заброшенных помещениях царил порядок. Здесь явно регулярно убирались. Горели почти все лампы.

Но мне не встретилось ни одного врага. Лишь пустые коридоры, пустые комнаты, когда-то использовавшиеся, наверное, под склад всякого барахла.

— Пять минут. — Голос Оператора стал слегка неестественным. Верный признак плохой связи. Тактическому шлему приходилось обрабатывать входящий сигнал и фильтровать его, чтобы донести именно те слова, которые были сказаны. Цифровые данные зашифрованной передачи повторялись многократно, позволяя скомпилировать их в нечто удобоваримое. — Ускорьтесь с прочесыванием, иначе придется уходить ни с чем. Призрак, отступайте к раненому, забирайте его и отходите к фабрике. Постарайтесь утащить на хвосте как можно больше придурков. Остальные, пять минут — и уходим.

Я не мог еще ускориться. И так иногда наступал на пятки модулю, который никак не рассчитывался на спринтерский бег. Но даже навскидку, по черновой карте этажа, которую рисовал тактический шлем, пользуясь всей доступной ему информацией, я не обошел и четверти всех помещений. Даже если считать, что Богослов умудрился пройти чуть больше меня, это все равно давало в сумме только половину подвала.

Пустого подвала.

Я остановился. Если все равно нельзя обойти все, нужно было выбрать, куда заглянуть в первую очередь. Карта какая-никакая светилась у меня прямо перед глазами.

Если устроить внизу штаб, то где его разместить? Или какую-нибудь оружейную, кладовку с ценными вещами? Нет, нет, еще раз нет. Наиболее очевидные точки находились ближе ко входу, и их мы уже пробежали.

Лишь одно большое темное пятно внутри неосмотренной зоны навевало определенные мысли. Судя по расположению известных мне дверей и коридоров, там мог находиться большой зал, а не крохотные каморки. А большой просторный зал, пусть и в подвале с низкими этажами, многие выберут для размещения того же штаба. Или компьютерной комнаты, тем более что рядом можно разместить и серверную. Или много чего другого.

Я двинулся вперед, примерно прикидывая, где мог находиться вход в это помещение. Если оно, конечно, вообще существовало, а не рисовалось моим воображением.

Нужная мне дверь оказалась за одной из кладовок, которая неожиданно превратилась не в глухую комнату, а всего лишь в тамбур, проход дальше. Скорее всего, до этой комнаты я бы вообще не дошел.

И зал оказался ровно в том месте, где я и предполагал. Пусть и не совсем той формы, что мне представлялось. И совершенно не с тем содержимым, что я искал.

Прямоугольное помещение шириной метров в десять и почти в полсотни метров длиной оказалось забитым людьми.

В основном мертвыми.

Модуль показал мне картинку, но зрелище казалось настолько неестественным, что я заглянул в этот зал сам, прежде чем поверил в то, что вижу.

— Есть контакт, — шепнул я в рацию. — Богослов, слышишь?

— Плохо, — ответил Богослов, — что у тебя там?

— Пока не знаю, куча трупов.

— Трупы неинтересны, ищи живых. Ищи штаб. Документы, записи. Все, что найдешь, уничтожай. Что сможешь унести — бери с собой. Иду к тебе, но ты далековато, а у нас всего три минуты. Действуй сам.

Сверху опять стали слышны выстрелы. Видимо, на последнем этаже, потому что досюда они доносились совсем глухо. Лишь иногда, когда кто-то начинал говорить что-нибудь в рацию на общей волне, канонада начинала доноситься более отчетливо, пусть и заглушаемая фильтрами шлема.

Модуль видел не только мертвых, но и живых. На экране шлема возникли три красные точки и одна, почему-то мигающая желтым. ИИ модуля требовал ручного определения статуса цели. Я увеличил картинку. Понятно, почему даже модуль, который сейчас действовал в красном режиме, засомневался. Парень был привязан и, похоже, без сознания.

Те трое, что сгрудились у стола в самом центре зала, сомнений у модуля не вызывали. У меня тоже. Я даже не стал включаться в процесс. Как только мы с машинкой разобрались с желтым огоньком, модуль двинулся внутрь, быстро сокращая расстояние до стола.

В тот момент, когда стоящие у стола его заметили, модуль моментально изменил свое движение и сделал несколько резких бросков в сторону. Собственно, здесь собрались не лучшие представители местного воинства. Потому что стандартный маневр уклонения пропал втуне — никто из них к этому моменту еще даже не поднял оружия.

Модуль начал стрелять лишь с десяти метров, подобравшись максимально близко, раз уж противник это позволял. Судя по его скупым выстрелам, боезапас у него был на исходе и он растягивал его, как мог.

Я зашел в помещение и пошел напрямик к столу.

— Я тут заплутал, короче, — сказал Богослов из рации. — Давай, бери что можешь и убирайся оттуда, две минуты. Ждать нас никто не будет.

— Понял, справлюсь, — ответил я и поменял направление.

Желтый огонек волновал меня сейчас больше, чем то, что находилось на столе. Они явно паковались, думали, что успеют уйти. Или не думали, а лишь делали что-то по приказу. Но это — всего лишь деньги, или бриллианты, или еще какой-то мусор. Все равно.

Я подошел к человеку, подвешенному на дыбе, снял звено цепи с костыля, за который его зацепили, и, стараясь быть острожным, опустил парня на пол. Развязал руки.

И тут же оказался отброшен в сторону мощнейшим ударом. Призванным меня убить, между прочим. Вот и делай людям добро после этого. Если бы не стекло шлема, которое хоть как-то замедлило его руку, он точно сломал бы мне челюсть. Мне и так прилетело совсем неслабо, но хотя бы я еще мог говорить.

— Стоять! — крикнул я, для верности отступив еще на пару шагов и нацелив на него автомат. — СБ корпорации! Стоять!

Плакали мои карты местности. Плакал видеопоток с модулей. Картинка снизу стекла сменилась трещинами, одним выбитым куском и мерцающим изображением, лишь мешающим смотреть. Я поднял забрало. О видеоподдержке можно было забыть.

— Кто ты? — спросил я.

Парень свалился обратно на бетонный пол. Похоже, его пыла хватило лишь на один удар. Видимо, он очень давно к нему готовился, даже плохо соображая, что творится вокруг. Только теперь я понял, что одна из его ног сломана во многих местах. Поэтому вообще непонятно, как он на ней простоял даже несколько секунд.

— СБ корпорации, — эхом ответил он. — «Генная логика». Группа специальных операций. Мы попали в ловушку. Всех положили, сразу. Лучше бы всех. Трое выжило. Нам что-то начали вкалывать, что-то из этих, из ботов для этих киборгов из «Наноздоровья».

Похоже, он посчитал, что я работаю на «Генную логику». Тоже корпорация. Поправлять его я не стал.

— Эти… Один умер сразу. Второй изменился. Совсем изменился. Стал как зомби. Я думал, что это зомби-бланк, но нет. Он дышал, ходил, нормально ел. И убивал по приказу, меня рвал на куски по приказу. На мне не сработало. На этих… — Экзо мотнул головой, показывая на висящие еще в нескольких местах тела, на аккуратно сложенный на льду штабель с трупами, — …тоже. Но те, на которых у них получалось, менялись. Сильно. Все помнили. Даже что мы друзья, он помнил. И рвал из меня куски.

С противоположной стороны зала послышался шум. Я увидел там еще одну дверь, и кто-то бежал, видимо, по второй, неучтенной, лестнице прямо сверху.

— Они начали эвакуацию с полчаса назад. Кейс на столе, там все. Забери и уходи. Дай мне оружие.

— Заберу и тебя, — полувопросительно-полуутвердительно сказал я.

— Не жилец. — Он мотнул головой. — Дай хоть кого-то еще порву за то, что со мной сделали.

Добежать до стола я успел. Забрать чемоданчик, набитый упаковками с вензелем «НЗ». Стандартная упаковка «Наноздоровья», что пугало. Еще я успел смахнуть лежащее на столе оружие в сторону переломанного парня, кинуть вибромину поближе к дверям, к которым приближались чужие, и отдать спецназовцу пару своих гранат.

— Убей их всех, — пожелал я ему.

— Поднимаюсь наверх, — крикнул Богослов. — Наши уже уходят. Давай, у тебя минута, иначе пойдешь один.

Мне пришлось чуть ли не подпинывать модуль на обратном пути. И тащить его наверх по лестнице. Я смог оставить умирающего экзо в этом подвале и даже не почувствовал почти ничего. Чувства притупились. Но оставить здесь модуль — это было уже слишком.

Хоть модуль я отсюда вытащу.

Богослов дождался меня, хоть я и опоздал на тридцать секунд.

— Вертолет видели, ушел с крыши? — бурчал кто-то в эфире. — Вот наверняка самый главный козел все-таки смылся. Всегда так — стреляешь-стреляешь, а главный все равно улепетывает.

— Мозги потому что надо иметь, — буркнул кто-то другой. — Что, Призрак не мог хоть одну ракету приберечь?

Мы отступали в сторону фабрики «Генной логики», огрызаясь от переставших быть согласованными попыток боевиков нас остановить.

— Призрак не мог. Призрак едва сумел своих людей приберечь. И раненых вынести. Призрак не всесилен. — В голосе Призрака слышалась металлическая вежливость человека, который даже и не думает оправдываться, лишь поясняет для полноты картины.

— Ну ничего, почистили мы их знатно. Солдафоны как? — Гот.

— Ругаются на чем свет стоит. Три минуты назад поступил приказ от корпорации сворачивать лавочку. Через девять минут после того, как мы ее и так свернули. Не верят они, похоже, в наши силы, дали нам еще и люфт по времени. Вот мы и выполняем приказ. Армия сюда не полезет. Побоится. Побоится или наших или своих. Местное командование явно подкуплено, но не подкупили же они всех! Могут появиться вопросы, а теперь, после того как защищать им уже некого, они не полезут.

Оператор помолчал, а потом добавил:

— Так что давайте, вперед. До фабрики минут десять бегом. Они нас ждут. Поглядим, как выглядит гостеприимство экзотиков.

Глава 3

Оператор задумчиво посмотрел на чемодан, набитый футлярами «Наноздоровья», потом повертел мой многострадальный шлем в руках. Сказал:

— Повтори-ка все еще раз. Помедленней, чтобы ничего не упустить.

— Да два раза рассказал же! Данные со шлема посмотри, командир, — начал я психовать. — Чего нового ты надеешься услышать?

— Да-да, данные со шлема. Передняя защита повреждена, два касательных удара в затылок — видимо, шрапнель. Пули выбивают осколки из стен, а достается вечно шлемам, да? Данным с такого шлема нельзя верить, понимаешь? Если, как ты говоришь, твой экзо просто кулаком раздробил тебе это стекло, то и остальному нельзя верить. Это стекло пулю может удержать.

— Да знаю я. — Оператор мне не верил, и это меня очень сильно злило. — Но зачем мне врать? Все дословно рассказал.

— И с прочим сходится, — поддержал меня напарник, до этого сидевший в сторонке и соблюдавший нейтралитет. — Организованность, новейшие бланки мышечных усилителей, и еще неизвестно, что там они себе ввели из остального, чего взглядом не определишь. Удивительное упорство. Просто чрезвычайное для гражданских. Именно упорство, а не желание умереть за идею, как у сектантов.

— Кто-то очень грамотно командовал операцией, до поры до времени, пока мы не отрубили камеры и не выбили большинство из боевиков. — Это говорил уже Тоско. — У всех неплохое оружие, разное, но неплохое, и никакого недостатка в гранатах, гранатометах, дымовых шашках. Их экипировали воевать. Им вводили бланки, чтобы воевать. Но при этом уровень персональной подготовки… слабенький. Такой сразу после учебки бывает. Тощий и то себя лучше показал.

«Ну спасибо», — подумал я.

— И что нам теперь делать? — задал странный для командира вопрос Оператор.

— Доложить и расслабиться, — ответил Бронза. — Какие варианты?

— Ну да, — кивнул Оператор, поднимаясь и подходя к столу. — Кому вот только?

— Не думаю, что у нас куча народу к ним пристала. Может, кто и скурвился, но, наверное, все же только в этом секторе, да и то несколько человек, не больше. Иначе бы давно все просочилось. Да и действовали бы они иначе, — высказался Призрак. — Продали бы эту дрянь вместо кровяных пловцов в магазинах, и дело с концом. Когда делаешь себе укол, никогда не знаешь, что ты на самом деле колешь. Ношпу или цианистый калий. Кровяных пловцов — или вот такое вот дерьмо.

— Ну да, — повторил Оператор, — ну да.

Одновременно он вынул один из футляров и принялся сдирать с него пластиковую упаковку, призванную доказывать конечным потребителям, что товар не вскрывался где-то в пути. Туфта, конечно. Даже мне не верилось, что подобные культуры ботов могут производить на заводах корпорации.

Я, конечно, ее не идеализировал, но это казалось слишком.

Впрочем, вчера мне бы не верилось, что существование такого бланка вообще возможно. Где могли разработать подобное, если только не в корпорации?

— Но если это не бред умирающего мутанта, — выразил я свою мысль вслух, — то получается, что такую штуку могли придумать только в корпорации.

— Да почему? — удивился Оператор, открывая футляр. Это требовало времени, футляр открывался сам, секунд пять, проверяя предварительно внешние условия, целостность содержимого и лишь после этого начиная неторопливо вскрывать защитные блоки. — Кто угодно мог такую штуку придумать. Корпорация до сих пор скупает кучу патентов у независимых лабораторий. До двадцати процентов от общего числа новых продуктов разрабатывается частниками. Кто там из них что придумает, специально или случайно изобретет, покажет не тем людям… Это всегда непредсказуемо.

Оператор дождался открытия контейнера — и вынул из него стандартный десятимиллилитровый шприц корпорации. Одна инъекция, шприц был сделан так, чтобы после применения вся она оказалась в теле. Большинство из бланков рекомендовалось вводить в вену, кроме специальных локальных культур вроде мышечных усилителей.

Шприц, что достал командир, тоже нельзя было отличить от настоящего. По крайней мере, с того места, где я сидел. Выглядел он точно так же, как и наши. Один в один.

Оператор абсолютно неожиданно приложил шприц спереди к своему бедру и хлопнул по поршню. Когда поршень начинал двигаться, его уже нельзя было остановить. «Ван шот», говорили иногда. Кое-кто даже так начал называть бланки — шоты, однако это название далеко не всем нравилось из-за косвенных отсылок к наркоманам.

— Какого… — произнес Призрак, начиная подниматься со стула. Рядом с ним вставал Тоско. Бронза остался сидеть, как и Гот.

Я тоже начал вставать, еще даже точно не зная, для чего.

Удивительно, как много может сделать мозг в критические мгновения. Сколько вариантов предложить, сколько возможностей обдумать. Может, Оператор — тоже часть этого заговора? Вколол себе, скажет сейчас всем, что дрянь безвредна, и заставит уколоться всех? Глупость.

Может, он просто сошел с ума и решил так свести счеты с жизнью? Простое решение всех накопившихся проблем? Теперь наконец-то кто-то будет руководить им, а не он остальными? И не надо будет думать?

Может, у него просто дрогнула рука.

В любом случае его надо было нейтрализовать. Связать, приковать наручниками, пока боты не добрались до мозга. Пусть и медленней, чем при введении в вену, но все равно ведь доберутся.

Богослов придержал меня за руку, усаживая обратно.

— Сидите, сидите, — доброжелательно предложил Оператор остальным, небрежно бросая использованный шприц на стол.

— Ты сдурел, что ли? — спросил Тоско, усаживаясь при этом на место. Правда, сделал он это не потому что так его попросил командир, а лишь потому, что посмотрел на спокойно сидящего Бронзу.

— У него там… — шепнул мне Богослов, — …анализатор. Зачетная вещь, но, конечно, редкая. Только у него видел. Закрытая разработка. Целый участок мышечной ткани превращают в нечто вроде изолятора-карантина-лаборатории. Если через него вводить бланк, то сначала он проверит безвредность ботов, совместимость их с организмом носителя и лишь потом пропустит их дальше, к крупным сосудам.

— Так, может, он и не определит эти боты как зловредные? — спросил я, так же как и Богослов, шепотом.

— Смотри, — махнул головой напарник в сторону командира.

Оператор достал из кармана нечто, напоминающее короткую указку, зацепился пальцами и вытянул небольшой гибкий экран. Положил этот мини-компьютер прямо на бедро, туда, где только что, прямо через одежду, ввел себе бланк.

— Боты, что отвечают за анализ и карантин, передают сигнал на небольшое расстояние. Проводят анализ, «советуются» между собой, — тихо пояснял мне Богослов. — Если инъекция вызывает у них подозрения, то могут отправить ее в отстойник. Или уничтожить, если выявится угроза. Но сейчас он задал команду на полную изоляцию и анализ. Так что бланк дальше не пойдет, только по дополнительной команде. Опасно, но не очень.

— А почему не у всех такая? — тут же спросил я.

— Дорогая штука, очень. К тому же — один раз я видел, как она переработала у Оператора бракованный бланк. Он потом две недели ходил-хромал. Я бы вот такую штуку ставить не стал.

— А я бы стал, — тихо откликнулся я. — Может оказаться полезной в будущем.

— Это да, — легко согласился напарник. — В том будущем, к которому мы идем, она может стать очень полезной. На вот, почитай пока. Анализ не за пять секунд идет.

«То, что видишь, напиши в книгу… итак, напиши, что ты видел, и что есть, и что будет после сего… ибо время близко… Иди и смотри… ибо пришел великий день гнева его, и кто может устоять?»⁸ Фразы были написаны в разных местах экрана, разными шрифтами, даже разными цветами. От руки, прописными буквами, которые я, дитя компьютерной эпохи, с трудом понимал.

— Что это? — недоуменно спросил я.

Богослов посмотрел мне через плечо.

— Перелистни, — сказал он. — Это так, записи из разных устаревших источников. Честно тебе скажу, считаю, что пора их переписать. От корки до корки. Вместо Библии написать справочник по выживанию. Пригодится.

— Так вот почему тебя прозвали Богословом, — усмехнулся я и перелистнул страницу.

На следующей были лишь гиперссылки, читать которые было бессмысленно, пока я хотя бы не пойму, о чем идет речь. У Богослова, похоже, было весьма оригинальное представление о справочниках.

Я не глядя ткнул в одну из ссылок.

«„Песья радость“. В классификаторе корпорации „Наноздоровье“: инъектируемая нанокультура M12NF (-1, -2, -3, -4). Четыре различных модификации различаются в основном по уровню благоприобретенной чувствительности объекта. Маркетинговое название „Острый нюх“ не очень прижилось. Однако есть сведения, что распространившееся название „Песья радость“ также было придумано в недрах корпорации, однако не появилось на рекламных плакатах ввиду неоднозначности толкования.

Бланк „Песья радость“ обеспечивает существенное увеличение обонятельных способностей. Рекомендуется для покупки поварам, парфюмерам и лицам других профессий, где непосредственно необходимо очень чуткое обоняние.

Относительно безопасен. В наследуемом варианте не продается, хотя есть несколько подтвержденных фактов спонтанного наследования по материнской линии. Наличие этого бланка в организме можно выявить с помощью простых проверок чувствительности носа, например, проверочной шкалой-пробником или лабораторными методами. Однако при лабораторном исследовании необходимо учитывать, что боты бланка практически не циркулируют в крови объекта и могут быть обнаружены лишь непосредственно в слизистой оболочке носа…»

— Ничего не понял, — честно признался я. — Ты на досуге пишешь научно-популярные статьи? И много корпорация тебе за это приплачивает?

— Ты ничего не понял, — подтвердил Богослов. — Ты такой же полуслепой, как и остальные. А время, как говаривали умные люди, время-то близко. Ладно, позже.

Он замолчал, а Оператор поднялся со стола, на котором уселся в ожидании результатов.

— Ничего зловредного, — пожал он плечами. — Предварительный анализ показывает, что это действительно модификаторы высшей нервной деятельности, но направление модификаций неясно. Ладно, даю команду на уничтожение. Чемодан отдадим наверх, пусть там разбираются.

Фабрика так и оставалась в изоляции, несмотря на наши уверения в том, что остатки бандитов малочисленны и лишены командования.

Охранники не хотели рисковать. Тем более что они, похоже, сейчас больше боялись нас, чем любой внешней угрозы. Приказа не выполнить они не могли, но и ворота нам открыли с явной неохотой. И сейчас большую часть своих и так скудных ресурсов бросили на то, чтобы следить за нами.

Еще бы, банда головорезов-убийц, механистов, киборгов, роботов, шотоголиков и как нас там еще называли, вооруженная до зубов, обвешанная оборудованием, — и внутри охраняемого ими объекта.

Им было тяжело. Мы для них были людьми с металлической кровью. Теми же врагами, что и снаружи, с той только разницей, что мы им помогали.

Но доверия это никак не прибавляло.

Поэтому они вздохнули с явным облегчением, когда вертолеты за нами наконец прилетели.

— Собираемся, — заявил Оператор. — В гостях хорошо, а дома лучше.

Сложно было спорить.

Об инциденте в подвале Оператор просил не распространяться, а местных мы вообще оставили по этому поводу в неведении.

Перед тем как мы отправились к вертолетам, меня подозвал командир:

— Ты это, отдельно говорю, не болтай. Наверх я инфу отправил, но только Петру Семеновичу. Если кому и верить, то только ему. Так что давай, двигай к вертолету и помни: язык за зубами.

Я кивнул и пропустил его вперед.

Странно, но он не хромал. Может, Богослов приукрасил свой рассказ?

— Меньше всего люблю летать, — ворчал Богослов. — На земле у нас хотя бы видимость, что от нас что-то зависит. От нашей скорости там, реакции, от того, как хорошо мы работаем и как слаженно. А в вертолете… до первой ракеты.

Богослов выпрыгнул из машины, не дожидаясь полной остановки винтов. Я спрыгнул вслед за ним.

— Поэтому, — он многозначительно поднял палец, — я вожу с собой вот это.

Напарник махнул рукой с зажатым в ней двойным рюкзачком, который вроде как должен был вешаться на спину и на грудь одновременно.

— Парашют? Такой маленький? — удивился я.

— Нет. Система экстренного приземления. Ее вообще-то для прыжков с многоэтажек используют, но и мы обычно невысоко летаем. Как только запускаешь, быстро выбрасывает ударные тормозные пленки. Те же парашюты, только много, и каждая действует всего долю секунды, лишь слегка тебя притормаживая. Пленки из наноматериала, очень тонкие, так что при активации в пятидесяти метрах от поверхности их срабатывает до сотни. Останавливая падение почти до нуля, но при этом относительно плавно. Полная жесть. И страшно до жути. Летишь к земле, активизируешь и вдруг начинаешь чувствовать, что замедляешься, но при этом тебе кажется, что тебя ничто и не держит. Каждая пленка сбрасывается сразу, ты видишь за собой лишь серебристый хвост. А потом подлетаешь к земле и встаешь на ноги.

— Мне дашь попробовать?

— Из вертолета спрыгнуть? — ухмыльнулся Богослов.

— Можно с высотки, если найдем. Или с вертолета. Только, может, для начала в воду?

— С высоты хоть в воду, хоть в бетон, разница невелика.

— Все ж как-то спокойней.

— Да. Сейчас иди, сдавай модули. Только не забудь забрать управляющие блоки с выживших.

— С каких выживших? — не понял я. — Ты о двух моих машинках?

— Да, с них. Управляющие модули забери. Завтра собирались привезти новые модели, так что они тебе понадобятся.

— Зачем? Если новые модели?

— Ты хотя бы примерно себе представляешь, какой ИИ в этих дронах? Новичкам всегда дают стартовый, заводской. Если кто-то… выбывает, то их дронов забирают друзья. Если дронов не берет никто, то они отправляются вместе с владельцем. В могилу, в крематорий или просто в тихий домик в деревне. Кому как повезет. Так вот. Эти ИИ саморазвиваются. Накапливают опыт в реальных схватках. Привыкают к твоей манере ведения боя. Ты и сам в них можешь потом кое-что подкрутить, если захочешь. Поэтому все стараются забрать мозги дронов с собой, даже при переходе на новую модель. Там, конечно, бывают казусы, когда архитектуру сильно меняют, но вроде у всех современных моделей есть специальная система шлюзования. Так что забери, не забудь. За одного битого дрона двух небитых дают, знаешь ли.

— Ну хорошо. Заберу. — Я пожал плечами. Звучало это слегка странно. Ощущение у меня возникло такое, словно у каждого здесь была своя личная овчарня. И каждый своих собачек любил, холил и старался обучить как можно лучше. А потом, логично предположить, еще и свести поудачней.

Все-таки у Богослова был какой-то бланк, позволяющий читать мысли.

— Бывает, пытаются компилировать из нескольких ИИ один. Но в явном виде это не выходит. Зато у нас тут другая забава — обмен тактическим опытом после боев. Информацию о действиях чужого дрона можно купить, закачать своему, и тот сможет ею пользоваться словно военным справочником. Но будет действовать по своему алгоритму. Это я так, упрощаю.

— Купить? — Сегодня для меня был очередной день открытий. — Купить, извините, за что?

— За другую информацию, — пожал плечами Богослов. — Деньги у нас не в ходу, знаешь ли. Обобщенная боевая база все равно каждый раз дается всем. Правда, большинство заливает эпизоды лишь выборочно. Все боятся, что их дроны начнут портачить, и осторожничают. Но еще у нас есть игра. И твои два дрона в нее вступили, раз выжили. Теперь ты можешь продать их базу данных. Конечно, за невеликую цену, но они неплохо себя вели, и кто-то вполне может решить, что готов дать тебе в обмен копию мозгов одного из своих дронов.

Мы уже подходили к оружейной, и Богослов начал на ходу стаскивать с себя жилет.

— И рейтинг, наверное, есть? — спросил я.

— Есть, — кивнул Богослов. — Один из моих дронов на пятом месте. Шестьдесят семь подтвержденных нейтрализаций, шестнадцать миссий с момента последней гибели. Я тогда решил его восстановить из резервной копии. И не жалею.

— Азимову бы это не понравилось, — буркнул я.

— Азимову? Это который три закона? Ну да. Законы хороши, когда они натуральны, то есть поддерживаются самой природой. Или если их неисполнение влечет за собой такой джихад, что даже самый сумасшедший не рискнет их нарушить. Или если все вокруг такие хорошие, высокоморальные, что соблюдают эти законы за просто так.

— Ну раньше же боевых роботов не делали? — попробовал я поспорить.

— Точно? А может, просто не умели? И потом, скажи мне, что такое робот? Револьвер — это не робот? Жмешь на кнопку — спусковой крючок, получаешь результат. Беспилотники с лазерным наведением — не робот? Ракеты-то ведь на их указку летели. В чем разница? В наших процессоры появились, а в «Калашникове» их не было? И что? Раз процессор есть, то он сразу кинется три закона робототехники исполнять?

— Прошивка… — Я еще сопротивлялся.

— Давай без идеализма, а? Какая прошивка? Прошивку-то кто придумывает? Пока мы не разучились убивать, любая наша машина тоже будет это уметь.

— Разучимся когда-нибудь?

— Нет, — покачал головой Богослов. — Думаю, теперь уже нет. Вымрем раньше.

Глава 4

Когда мир сходит с ума, то поневоле кажется, что ты теряешь рассудок вместе с ним. В ином случае, глядя на то, что творится вокруг, любой нормальный человек сразу наложил бы на себя руки. Ну или сошел с ума. Тем самым считаем теорему доказанной.

Мы выполняли самую грязную работу для корпорации. Чистили переполненные нужники. Скоблили гноящиеся язвы. И там, где удавалось, перевязывали раны.

Но Оператор брал на удивление простые задания. Одно за другим. Словно ждал чего-то серьезного и берег силы для наступающих событий. Заставляя нас вылетать на миссии только для того, чтобы потренироваться.

Мы только что вернулись с очередной такой «прогулки», когда нам объявили о прибытии новых дронов. Так себе прогулочка, даже не знаю, зачем Оператор за нее взялся. Выбить дверь, вломиться в квартиру в жилом доме, уложить на пол троих.

Даже никого не убили. Даже не сделали ни единого выстрела. Сдали пленных полиции — и все.

А станковый рюкзак с тактическим ядерным зарядом, захваченный в той же квартире, — спецподразделению армии. Тому городку на сорок пять тысяч жителей его бы хватило. В самый раз.

Спасли кучу жизней, но облегчения я не почувствовал. Чему радоваться после того, как увидел, насколько просто в любой из квартир любого города может оказаться устройство, способное разом решить все проблемы окружающих? Богослов как-то показал мне сводку армейской разведки. Слегка устаревшую, но вряд ли ситуация сильно поменялась за пару лет. Может, лишь стала хуже. В этой сводке указывалось, что в мире сейчас находится до трех сотен неучтенных устройств. Неучтенных компактных ядерных зарядов.

Хватит, чтобы решить все проблемы не только отдельно взятого города, но и всех континентов.

Хотя, с другой стороны, нужно находить хорошее даже в мелочах. Один заряд теперь учтен обратно, и можно радоваться.

Не получалось. Двести девяносто девять оставшихся давили на психику. И оставалось только быть таким же сумасшедшим, как и этот мир. Быть в мейнстриме.

Новые тактические модули нам привезли немного позже, чем рассчитывал Богослов. Мне пришлось еще несколько раз вынимать и вставлять обратно мозги моих машинок. Двух выживших после первого боя и двух новеньких, лишь принюхивающихся к пороху. Хотя в последних миссиях им даже и по разу выстрелить не удалось.

На этот раз вместе с новым оборудованием приехали техники, что само по себе было экстраординарным. Во-первых, на нашей базе вообще крайне редко появлялись чужие. А во-вторых, обычно «подкрепление» просто присылали вертолетами. Распаковать новые модули, провести минимальные необходимые для их запуска манипуляции мы могли и сами.

— Модель коренным образом отличается от всего, что вам встречалось раньше, — словно объясняя причины своего появления, с ходу сказал техник. Нас собрали в зале — еще одна странность. Если и показывать новое оборудование, то на полигоне. Что мы можем интересного увидеть на учебной доске, когда речь идет о машине для убийства?

— Итак, хочу представить вам новейшую модель дрона боевой поддержки, произведенную на европейских заводах «Корпорации роботизированных систем». — Техник театрально повернулся и сдернул кусок материи с предмета, который все это время лежал на столе.

Нельзя сказать, что по залу пронеслась волна возгласов восхищения, как, похоже, ожидал техник. На столе лежал шар чуть больше полуметра диаметром. Явно металлический, хотя блестел он не сильно. Шар, абсолютно непохожий на боевую машину.

Ни колес, ни пулеметов — ничего, что могло бы выдать его военное предназначение.

Но мы стойко молчали. Никто не начал задавать умных вопросов. Даже усмехаться никто не стал. Конечно, пара колкостей наверняка вертелась на языке у каждого, но все предпочли подождать, что еще скажет техник. Если это был розыгрыш, то весьма странный.

Я уж точно не собирался задавать вопросов.

— Заводская маркировка модели — BSD-01X.⁹ У нас его прозвали «Шалун» — за весьма характерную манеру передвижения, — слегка разочарованный нашим молчанием, продолжил техник.

По поводу передвижения это он вовремя. Меня как раз интересовало, как, собственно, будет двигаться это чудо-юдо. Не мне же его катить рядом с собой?

— Предвосхищая множество вопросов, которые могут у вас возникнуть в ходе полевых демонстраций, хочу показать вам ремонтную трансформацию дрона. Это поможет осознать, как реализованы некоторые из заложенных в устройство функций.

Техник нажал кнопку на своем пульте.

«Шар» изменился. Превратился в ежа, ощетинившись одновременно всей своей поверхностью и даже приподнявшись над столом повыше. Только вместо иголок у «шалуна» во все стороны выдвинулись куски его обшивки. Абсолютно хаотично, на разную длину, да и сами выступы были совершенно неодинаковы. Какие-то поменьше, другие — побольше. Формы их варьировались от простых квадратов до сложных геометрических фигур.

Я бы сказал, что у этого ежа неожиданно обнаружилось несколько сотен тупых иголок.

— Надеюсь, — техник улыбнулся, видя, что наконец-то привлек наше внимание, — эта демонстрация объясняет, как «шалуны» двигаются, где у них оружие и каким образом реализовано множество других функций, которые заложены в конструкцию. Мы продолжим на полигоне. Вы, я думаю, поверите в возможности этой машины, только если увидите ее в деле.

Уже через пару минут он проводил демонстрацию на открытом воздухе.

— Режим пассивного охранения. В этом режиме «шалуны» автоматически стараются двигаться по непредсказуемому маршруту, просто для того чтобы минимизировать вероятность попадания даже при внезапном нападении. Смотрим.

«Шалун», вынесенный техниками на улицу, зашевелился. Сначала просто закачался, словно в нем кто-то спрятался и теперь раскачивал его изнутри. Потом моментально разогнался километров до сорока в час и так же неожиданно остановился. Скакнул в сторону, прямо с места. Вновь разогнался, резко сменил направление движения и через мгновение уже двигался в обратном. Приблизился к стене, резко подскочил вверх, ударился о стену, отскочил от нее, упал обратно на землю — и неожиданно прыгнул опять. Причем точно по той же траектории, по которой отлетал от стены, так что у меня на секунду закружилась голова, — настолько сильно этот дрон нарушал ожидаемую от обычного шара траекторию отскока. Я понимал, что в дело вступает его движущаяся, меняющая конфигурацию поверхность, но отсюда этого не было видно. И казалось, что шар ведет себя так, будто находится в каком-то чужом пространстве с иными физическими законами.

Дрон опять прыгнул на стену, но на этот раз не отскочил вообще, а покатился по ней… наверх. Добрался до крыши разваленного здания, проехался по самой ее кромке и неожиданно поскользнулся, упал внутрь. Две-три секунды все ждали, что будет дальше, кто-то кашлянул. Дрон вылетел из окна, выбив при этом оконную раму. Как он пролез — непонятно, у меня возникло полное ощущение, что диаметр шара сантиметров на десять больше ширины окна.

Вылетел и упал на землю. Замер. Потом начал подпрыгивать, как обычный мячик, только не теряя амплитуды, а наоборот, лишь подлетая все выше и выше.

— Ну вот, — сказал техник, завершив демонстрацию в тот самый момент, когда машина оказалась в самой верхней точке. — В общем, шалун. Так он и заработал свое название.

«Шалун» не стал просто так падать обратно. Он растопырил куски своей поверхности и достаточно мягко спланировал, уменьшив ожидаемую от него скорость падения, наверное, раза в два.

— Динамический камуфляж, — продолжил техник, тыкая пальцем в пульт. «Шалун» исчез. Ну почти исчез. Зная, где он только что находился, увидеть его все же было можно. — Эффект достигается за счет специального покрытия, меняющего цвет в определенных пределах под действием слабых токов. Что важно — быстро меняющего.

Я видел, что «шалун» начал двигаться. И тут же его потерял. Двигался он быстро, но, судя по всему, система скрытности успевала перерисовать поверхность даже на большой скорости.

— Камуфляж полевой, рассчитывать, что дрон будет полностью невидим, не стоит. Производитель выжал максимум, что можно было, не утяжеляя конструкции. Так, что еще. Вооружение: пулемет, гранатомет, электрошокер и разрядник, возможна экипировка отравленными иглами, слезоточивым газом и прочими прелестями, но в ограниченном объеме. В режиме рукопашного боя пользуется кусками поверхности и как режущим, и как колющим оружием. Подзаряжается от любых источников энергии, в том числе и самостоятельно в боевой обстановке. Однако достаточно медленно, так что особо не полагайтесь. В активном режиме может находиться минут сорок, потом требуется дозарядка. Что еще… Покажу одну вещь, которая меня сильно впечатлила, когда я увидел, как дрон ее исполняет.

Техник взял со стола и показал нам автомат.

— Обычное оружие, достаточно распространенное. Теперь смотрите.

Он размахнулся и зашвырнул автомат на площадку ближе к «шалуну». Активировал дрон. Тот покатился, проскочил мимо оружия, потом резко развернулся, проехал прямо над ним и укатился за угол. Техник ткнул в экран, возвращая дрон в стартовую позицию.

Автомат все так же лежал на земле, но теперь без магазина.

— Функция пополнения боезапаса в боевых условиях. Пулемет дрона специально рассчитан на использование патронов наиболее распространенного калибра, даже в ущерб боевой мощи. Однако вкупе с динамичностью машины, возможностью быстро сократить расстояние до противника и так же быстро найти укрытие, тяжелое вооружение ей не так уж и необходимо.

Техник замолчал. Включил «шалуна» вновь — видимо, в тот самый режим шалостей, что запускал с самого начала. Потом сказал:

— Кстати, у них нет красного режима. «Корпорация роботизированных систем» отказалась его инсталлировать даже после нашей прямой просьбы. Они отказали даже военным. Дрон нельзя заслать расстрелять население небольшого городка. После пары грабежей, когда предыдущие модели оказались не в тех руках и наделали немало бед, корпорация с трудом разобралась с сотнями исков. Выложили немалые суммы, чтобы замять дело. Сейчас формально подразумевается, что дрон защищает владельца. На достаточно большом удалении, до двухсот метров. И может осуществлять даже превентивное убийство, но лишь вооруженных людей, не признанных своими, или людей, несущих подтвержденную непосредственную угрозу.

— Так это тот же красный режим, — сказал кто-то.

— Юридически — нет, — ответил техник. — Хорошие машины. Быстрые, невидимые, смертоносные.

— И теперь они встают на защиту рубежей родины, мира и покоя ее граждан, — с пафосом произнес кто-то. Среди наших наконец-то раздались смешки. А то до этого все лишь молчали и смотрели.

— Готов ответить на один ваш вопрос, я знаю, он у вас есть. Остальное найдете в инструкциях и видеопособиях производителя.

— А как можно перебросить мозги наших автомобильчиков? Тут же совсем другая тема, — тут же спросил кто-то.

— Вот! — Техник поднял палец. — Я чуть ли не ради этого вопроса сюда и летел. Конечно, программа движения и прочее у «шалунов» совершенно другие. Но специально для вас, зная, как трепетно вы относитесь к сохранению опыта ваших дронов, сообщаю, что мы уговорили производителя адаптировать модели для восточного рынка. Ваши «шалуны» снабжены дополнительной программой шлюзования, способной максимально утилизировать боевой опыт, накопленный предыдущими поколениями персональных дронов.

— Командиры отделений, Богослов, Тощий, ко мне, остальным отдыхать, — скомандовал Оператор, как только демонстрация закончилась.

Пока мы шли, я спросил вслух, ни к кому отдельно не обращаясь:

— Если есть такие машины, зачем мы вообще нужны?

— Так, в качестве талисманов для машин, — тут же, ни на мгновение не задумываясь, ответил Тоско. И за что его только прозвали Тоской, понять не могу.

— Машин мало, а нас много, — выдал свою версию Призрак. Тоже из шутников.

— Их модель поведения вводит тебя в заблуждение. Они по-прежнему неразумны. Всего лишь расширенный набор реакций на определенные раздражители. — Все-таки мой командир отделения выглядел умнее прочих.

— Ну да. А у нас еще душа есть, — тут же развил тему Тоско. — И абстрактное мышление. Именно поэтому мы тут пока за главных.

— Ну как-то так, — неуверенно произнес Бронза.

— На самом деле в оперативной обстановке слишком много вопросов, — Гот. — Я читал. Автоматические отряды, полностью автоматические, пытались создавать. Так, чтобы только инженеры в бункере, и все. Не получалось. Они слишком быстро попадали в ситуацию, когда приходилось отходить от шаблона и действовать по-новому. И их уничтожали.

— Но Призрак прав, — закончил разговор Оператор, открывая дверь в штаб. — Тоже прав. Людей много. И конечно, нас берегут, но не настолько. Пока все считают, что мы полезны в бою, нас будут посылать в бой. С дронами, кучей оружия, прикрытием, но будут. Никто не будет с нас пылинки смахивать. Заходим.

— Значит, мужчины, — сказал он, как только мы расселись. — Вы те из немногих, кто в курсе ситуации. Поэтому хочу, чтобы вы оставались в курсе. Сообщение пришло сегодня утром. Помните добытый нами чемоданчик? Его переправили для анализа в одну из немногих лабораторий, способных досконально изучить этот неизвестный бланк. Они смогли хотя бы подсказать СБ, откуда растут ноги. Так вот, ночью на лабораторию напали террористы. Живых не осталось, вся охрана перебита. Лаборатория уничтожена, полностью. Чемодан исчез, и неизвестно, то ли был уничтожен вместе с остальным имуществом, то ли нападавшие забрали его с собой. Но одно ясно — внутри корпорации, причем на самом верху, есть крот. Может, даже и не один. Об этом грузе и его местонахождении знали очень немногие.

— И что будет дальше? — спросил Гот. — Следов не осталось, так что теперь будет гадание на кофейной гуще.

— Я боюсь, как бы те, кто избавляется от улик, не решили избавиться заодно и от свидетелей. От нашего взвода, например. Так что поаккуратней, пожалуйста. Возможно все. От ракетного обстрела, конечно, осторожность не спасет, но все же. Нехорошая движуха, и сделать-то ничего нельзя.

— Пойдем, покажу тебе кое-что. — Напарник повел меня между казармами, на окраину базы.

Здание, к которому мы пришли, стояло на отшибе. Неприметный одноэтажный дом, который я бы принял за какой-нибудь хозсклад.

Когда мы вошли внутрь, я понял, что это и был склад. Детали от старых моделей дронов, сваленные кучами вдоль стен. Выше, на вбитых гвоздях, — пучки проводов разной длины, в углу лишь один стол и стул. Все помещение освещалось только несколькими тусклыми лампами. Тут явно бывали нечасто, и никто не позаботился о комфорте. Хорошо хоть отопление работало.

Богослов подошел к столу. Сначала мне показалось, что он за него сядет, но он нажал кнопку на лампе, стоящей в самом углу. Лампа не загорелась, и я почему-то даже не удивился.

Богослов еще нажал на кнопку и на этот раз подержал подольше. Отпустил, потом нажал еще два раза, очень быстро.

— Запоминай, — сказал он, — короткий, длинный, два коротких.

Стол, стул и пол под ними начали сдвигаться в сторону, открывая проход вниз, в подвал.

— Мне тут выделили местечко, — просто объяснил Богослов. — Под мои личные нужды. Ну я его и оборудовал.

Он пошел вниз. Я, не задавая вопросов, полез за ним. Вопросы были, но я справедливо полагал, что Богослов для того меня сюда и привел, чтобы кое-что прояснить. Может, и не все, но вопросы лучше задавать, когда хоть что-то станет попонятней.

Вот внизу света оказалось вполне достаточно. Собственно, свободного места здесь было не так уж и много — все подвальное помещение занимало оборудование.

— Это моя типография, — сказал мне Богослов. — Здесь есть все. Аккумуляторы, способные продержать ее в автономном режиме несколько дней. Там, за домом, есть еще дизель-генератор, способный обеспечить все это энергией и на более длительный срок. Здесь есть машины для печати, сшивания и все остальное. Все, что нужно. До двухсот пятидесяти экземпляров книги в сутки, если понадобится.

Я не выдержал:

— Какой книги? — спросил я.

— Ну моей, — пожал плечами Богослов. — Справочника, который я делаю.

Он продолжил, лишь когда мы вышли на свежий воздух, аккуратно закрыв все за собой, выключив свет и поставив на место стол.

— Что такое Библия? — спросил меня напарник.

— Хм… — Вопрос был неожиданный. — Это книга для религиозных людей… Там все написано… о том, кто такой Бог, кто такой его Сын на земле…

— Я не об этом, — прервал меня напарник. — Я вот вообще агностик. Но Библия существует тысячелетия. Кстати, знаешь, как много у нее было разных версий? Часть из них до сих пор припрятана в Ватикане, часть даже заклеймена как ересь. Чаще всего за всякие мелочи. Церковь, знаешь ли, тоже все время забавлялась междоусобицами. Хотя припрятана — это слишком громкое слово. Никто давно уже ничего не прячет. Зачем? Разные версии откровений святых интересуют лишь ученых той же церкви и мало кого еще. Их сейчас даже в Интернете найти можно, но это никому не надо. Но я не об этом тоже.

Для верующих Библия — это догма. Для меня — справочник. Если почитать ее внимательно, то на тот момент, когда писались отдельные ее части, в Библию вкладывали очень много полезной информации. По тем временам — много. Хотя сейчас она и кажется скудноватой. О том, как жить и чего опасаться. О том, что можно и чего нельзя. О причинах и следствиях. О наказании, что следует за преступлениями. О многом, что могло пригодиться тому, кто ее прочтет.

— Только не говори это священникам. Отлучат, — усмехнулся я. — Так все-таки при чем здесь Библия? Что за справочник ты пишешь? И зачем тебе множительная техника?

— А ты подумай. — Богослов медленно шел в сторону нашей казармы, увлекая меня за собой. Судя по всему, разговор опять будет не очень длинный. Вот так всегда. Урывки информации, неполная картина, разговоры между другими делами.

— Подумай. Библия была справочником для сотен поколений. Но сейчас — приходит новое время. Может, даже последнее время для людей. Книги, написанной две тысячи лет назад, уже недостаточно, чтобы ответить на все вопросы.

Он поколебался, но мы уже подходили к казарме, поэтому он все же закончил:

— Я пишу новую.

Молчание длилось до самых коек.

Лишь когда Богослов завалился на свою ничком, тут же схватил планшет, готовясь продолжить свое занятие, я решился на вопрос. Прежде чем он полностью погрузится в работу.

— Хорошо. А с чего вдруг ты решил этим заняться? — спросил я, про себя пытаясь судорожно сообразить — он совсем свихнулся или это лишь временное помешательство. Судя по размаху мероприятия и длительности его увлечения, вывод напрашивался однозначный. Мой напарник болен, и, видимо, неизлечимо.

Богослов отложил в сторону компьютер и посмотрел на меня.

— Не могу сказать — почему. Могу сказать — когда. Я точно помню, когда эта мысль впервые пришла мне в голову. Я же раньше ближе к столице работал, еще в армии. Потом вышел в отставку, пошел в корпорацию, перевели сюда — тут и застрял. Ну и вот там, на одной операции, появился у нас советник. Мы должны были сервер захватить в каком-то бункере, очень защищенный, очень важный. На нем, похоже, много чего интересного лежало. Хотя армия — не корпорация, обычно не рассказывают о конечной цели задания, считают, что бойцам это лишнее. Само по себе задание оказалось простым. Но важным. Вот нам и прислали этого парня. Таких я не видел ни до этого и ни разу после. Хотя тогда мне казалось, что именно за такими будущее в армии и в СБ. Уж не знаю, чем его накачали, но он натурально от пуль уклонялся. Мины видел. Мог точно сказать, откуда будет следующий выстрел, где засел снайпер. Он на том задании многим жизнь спас.

Но под конец у него кровь из носа буквально хлестала. Не даются, видать, такие вещи даром. Может, поэтому таких «советников» больше и не встречалось мне ни разу, даже близко ничего такого. Не совсем связанные события, я понимаю, но именно тогда я и начал подумывать о книге. Написать, что можно, чего нельзя. Какие бланки есть. Как их использовать. И стоит ли. Вообще написать о том, что происходит.

— Хорошо, а типография-то тебе зачем? Раздавай свой справочник по Интернету.

— Грядут дни, когда… «люди будут искать смерти, но не найдут ее. Пожелают умереть, но смерть убежит от них»… Как ты думаешь, в те дни еще будет работать Сеть? Или централизованная подача электроэнергии?

Глава 5

Мне импонировало то, что эти увальни общались со мной на равных. Обычно, чтобы добиться такого отношения, приходилось долго доказывать, что ты не хуже остальных, пусть и слегка пониже.

Но здесь, на острове, я оказался на равных с остальными. После первых же операций меня признали. Среди этих мужчин действовали другие правила. Прошел бой, выжил — значит, ничем не хуже других. Многим покрупнее меня этого не удавалось. Многие, даже тщательно отобранные, отправлялись в резерв сразу, после одной-единственной миссии.

А у меня их теперь насчитывалось несколько десятков.

И эти увальни знали, насколько важнее в бою не рост, и не вес, и не объем бицепсов, а реакция, сообразительность и способность прикрыть спину.

Поэтому теперь я жил здесь на равных.

Если бы не работа, которую нам приходилось делать, редко приятная, часто кровавая, я бы сказал, что здесь, на острове, я чувствовал счастье находиться дома, среди своих. То чувство, которого не мог даже вспомнить после смерти родителей.

Из Тощего я постепенно превратился в Шустряка, и новый позывной нравился мне значительно больше.

Наш островок спокойствия жил своей жизнью, пока весь остальной мир разваливался.

Но идиллия не могла продолжаться вечно.

На водохранилище наконец-то встал лед. Честно говоря, никто уже и не ждал, что это произойдет, настолько теплой была зима. Но день за днем отрицательные температуры, пусть и совсем небольшие, делали свое дело.

Сначала на поверхности воды появилась ледяная кашица, долго не решающаяся сгуститься настолько, чтобы превратиться в сплошной панцирь. Потом кое-где у берега начали появляться льдины, и незаметно, день за днем, зима все-таки взяла свое, и лед встал везде.

Недостаточно толстый, чтобы совсем уж не бояться на него выходить. Но рискнуть можно.

Рыбаки наверняка бы рискнули. Но где они сейчас, эти рыбаки?

Рыбаков мы не опасались. Но изоляция острова формально оказалась нарушена, и это пришлось срочно исправлять.

Оператор решил помочь взводу охраны и, вместо того чтобы посылать на лед людей, решил отправить туда дронов.

Мы добрались до этой работы уже во второй половине дня. Темнело рано, и каждого «шалуна», бойко укатывающегося с тверди острова на лед, подсвечивал прожектор. Им это нужно было не очень, но нам спокойней, когда личные дроны остаются на виду.

Я отдал подскочившему «шалуну» из моей четверки очередную мину, и он тут же укатился обратно на лед, словно играя с прожектором, постоянно ускользая из его луча и тут же возвращаясь. Говоря, что не прочь поиграть еще, даже с таким медлительным лучом.

Богослов стоял рядом, заряжая мины своим питомцам. По одной, аккуратно. Каждый «шалун» по всему периметру острова укатывался далеко-далеко на лед, закладывал там мину согласно плану, который изначально разрисовал компьютер в штабе «Локальной независимости». Постепенно они выставляли мины все ближе и ближе, вплоть до самого берега. Любой, кто попытается приблизиться к острову, рисковал после нашего субботника оказаться в воде. Мины должны были взломать в случае чего весь лед вокруг острова, вновь обеспечив его автономность, даже в самые глубокие морозы.

Которых этой зимой не обещали.

В какой-то момент мне показалось, что небо, сегодня звездное, светлее обычного, и я поднял голову.

На небе полыхала новая звезда. Она светилась значительно ярче всех прочих, так что не было никаких сомнений, что это и не звезда вовсе. Может, астероид, летящий в нашу сторону.

Богослов поднял голову вслед за мной.

— Что-нибудь было в новостях? — спросил он.

— Вроде нет, — пожал я плечами. Мне пришлось отвлечься, потому что один из моих «шалунов» подкатился за новой порцией. — Наверное, пролетит мимо, иначе бы об этом трубили по всем каналам.

— Ну да, — согласился Богослов, — наверняка. Надо будет посмотреть в Сети, что вообще прогнозируют. Упадет ли на Землю, и если упадет, то где.

Звезда не упала. Вернее, не долетела до поверхности. Но я видел, как она входила в плотные слои атмосферы двумя ночами позже. Она разлетелась на сотни мелких осколков, которые прорезали ночное небо. Минут пятнадцать было светло, как днем. А потом нежданный метеоритный дождь закончился, судя по всему, так и не добравшись до земли. По крайней мере, с той точки, откуда я смотрел, казалось, что все отдельные куски упавшего на нас астероида сгорели на подлете. Чуть-чуть не долетев до нас.

Следующим утром нас ждало очередное задание, так что зрелище разламывающейся в ночном небе звезды быстро выветрилось у меня из головы.

Мне опять пришлось стать совестью. И только когда Оператор позвал меня с собой на утреннее совещание с руководством, я понял, что неоднократно пропустил свою очередь. Кто-то, скорее всего тот же Оператор, берег меня от перегрузки. А остальные ему явно потворствовали. Иначе, я уверен, в казарме давно бы уже высказались по этому поводу.

Меня это слегка обидело, честно сказать. Это значило, что и напарник и другие бойцы отделения все еще относились ко мне как к новичку. Которому надо помогать, уберегать от беды. А я думал, что теперь на равных со всеми.

Но я взрослел. Быстро взрослел. И не стал сильно терзаться по этому поводу. Раз исключили меня из очереди — значит, так было надо. И все. Не стоит придумывать себе слишком многого на основе одного простого факта.

Оператор заговорил со мной на улице, еще до того, как мы дошли до штаба.

— Помнишь тот чемодан с бланками?

Еще бы не помнить. Я даже не стал отвечать. Такой вопрос мог быть лишь риторическим.

— Я тогда не все сказал. После утери груза я сообщил наверх еще кое-что, но на этот раз наедине, лишь Петру Семеновичу.

Я молчал, давая командиру возможность продолжить.

— Как бы мелодраматично это ни звучало, но если со мной что-нибудь случится, я хочу, чтобы хоть кто-нибудь из наших об этом знал. Не хочу думать плохого, но он почему-то тянет, не присылает никого…

— А что ты сообщил? — Командир явно пропустил самую суть. Так бывает: когда все время думаешь об одном и том же, начинает казаться, что все об этом знают. Начинаешь относиться к этому как к само собой разумеющемуся.

— Ну да, конечно, — сказал Оператор, приостанавливаясь перед дверьми в штаб. — Я не уничтожил бланк, который вводил на пробу. Он до сих пор со мной, на карантине, в бедре. Как знал, что что-то нечисто. Так что теперь… ты понимаешь. Петр Семенович обещал прислать врачей, чтобы они взяли образец, как только сумеет это организовать. Но время идет, а врачей все нет. Если что, сообщишь остальным, и вы будете знать, что к чему. Никто не знает. Ты, я, он. Так что выводы будут очевидны.

— Да не-э, — недоверчиво протянул я. — Быть не может. Он никак не может быть в этом.

— Надеюсь на это, — кивнул Оператор. — Если бы не надеялся, давно бы его слил. Хотя даже и не знаю кому. Все стало сложно. Непонятно вообще, кому тогда верить.

— Своим, — ответил я.

Он кивнул и распахнул дверь в штаб.

Петр Семенович вновь решил меня не узнавать. На экране связи, кроме него, нарисовалось еще несколько бюрократов. Никого из них я не знал, но мог догадаться, что это руководители СБ соседних секторов.

— Все, — с ходу заговорил он. — Столица пала. В новостях это придержат до завтра, по общей договоренности с армией и «Генной логикой».

— Это мало что меняет, — вступил в разговор один из незнакомцев на экране. — Правительство давно уже не исполняло функций централизованной власти.

— Вопрос в армии, — сказал еще один из тех, кто появился на связи. — Раньше они хотя бы формально подчинялись центру. Кому они будут подчиняться теперь?

— У нас с армейскими частями хорошие отношения, — ответил Петр Семенович. — Правда, им сейчас до нас мало дела. Они давно уже не обеспечивают безопасности. Все, что они успевают, — это охранять военные склады и технику от нападений.

— Да, но у нас-то местный генерал-майор в шаге от попытки объявить себя диктатором. И что нам теперь, вступать в открытый конфликт? Все-таки это армия. У них и людей побольше и техники…

— Так что случилось? — прервал их «непринужденную» беседу Оператор. — Со столицей, имею в виду.

Все замолчали, неожиданно поняв, что разговаривают в присутствии людей, которым необязательно слушать их обсуждение.

— Что всегда, — буркнул наконец, отвечая на вопрос, Петр Семенович. — Что всегда… Эпидемия паназиатского гриппа, очередная волна со смертностью под двадцать процентов. «Генная логика» поставила на рынок модификаторы, но вся партия, что поступила в сектор, оказалась бракованной. Это добавило смертности по их клиентам, так что их выкосило под половину. Но они хотя бы попытались. Наши вообще даже не начали поставки. Бланк был разработан, готов к производству, но ни один завод не оказался способен произвести количества, даже близкого к необходимому. Так что смертность среди наших клиентов оказалась близка к естественной.

Потом кто-то узнал, что на последнем заводе под столицей этот бланк производят. Это хотели удержать в тайне, выдавать бланк только на отдельные анклавы, раз уж всех не спасти. Не удержали. Кое-кто грешит на руководство «Генной логики» в регионе. Когда они поняли, что обделались, решили отвлечь внимание народа и оставшихся властей от себя на нас.

Завод разгромили через сутки в попытке добраться до запасов бланков от гриппа. Только этих запасов там и не было — все сразу уходило в автономные поселки. Но зато вот завод был последним из действующих в секторе и вообще — самым мощным в стране.

Только грипп начал сходить на нет и все думали слегка передохнуть, хотя бы частично восстановить, что можно, пришел «зимородок». Чума-74 экстра, мутировавший штамм. В принципе несильно отличается от обычного, лишь тем, что его не останавливают холод и зима. Раньше все думали, что в это время года чума не способна преодолеть эпидемиологический барьер. Оказалось, способна. И штамм-то нестрашный — и у нас и у «Логики» есть от него средства. Только у нас не осталось мощностей в регионе, чтобы произвести их в нужном объеме. «Генная логика» сделала, что могла, по их клиентам смертность оказалась минимальна. Но у нано — до тридцати процентов.

Петр Семенович сделал паузу. Я видел, что он просто думает, имеет ли смысл продолжать. Но Оператор понял его по-своему:

— Ну и что? Эту историю сейчас можно рассказать почти про каждый сектор.

Петр Семенович кивнул, словно говоря сам себе «значит, придется продолжить»:

— Правительство мы обеспечивали. И лекарствами, и бланками, и генными модификаторами. Кому что надо, то и доставляли. Но потом накрылись подстанции. Вслед за ними и сами электростанции, из тех, что еще хоть кое-как, но обеспечивали город. Зима, конечно, теплая, но не настолько. Почти все котельные работали на электричестве. Правительство просто исчезло, с высокой вероятностью либо погибли, либо разбежались. Точно мы знаем лишь то, что президент умер еще от гриппа. Это просто скрывали. Вернее, даже и не скрывали, а не афишировали. Сейчас большинству неинтересно, жив там президент или нет. Не выборы же из-за этого устраивать.

— О, как много нового, — усмехнулся Оператор. — Вот так случайно мимоходом узнаешь, что у нас в стране диктатура.

— У нас в стране бардак, — буркнул Петр Семенович. — Причем давно.

Он чуть повел головой, явно осматривая всех на своем экране, словно ожидая, что ему кто-нибудь попытается возразить. Все молчали.

— Все, кто смог, постарались из города выбраться. Слишком умные дернулись было и из сектора, но соседние сектора уже объявили карантин, полный, так что там сейчас вдоль границ много трупов с пулевыми ранениями. Капля в море по сравнению с погибшими от болезней, но все равно. Такое всегда тяжелее. Света нет, отопления нет. Эпидемии продолжают гулять, судя по всему. Все линии снабжения перерезаны. В городе, по самым оптимистическим оценкам, осталось не более двухсот тысяч. Это если смотреть на снимки. Работает несколько частных радиостанций, но все, что они передают, это крики о помощи.

Все, кто не выберется из города до весны, считай, те же трупы. Ожидается полный букет, начиная с холеры. Несколько миллионов мертвых тел никто не в состоянии убрать. Некому организовать процесс, да теперь и некому его исполнять. Достаточно, или продолжить?

— Достаточно, — кивнул Оператор. — Да минет нас чаша сия.

— Поддерживаю, — сказал Петр Семенович. — Еще новость перед заданием. Она менее масштабна, зато касается непосредственно вас.

— Перед заданием? — переспросил Оператор. — У вас что, дела пошли так хорошо, что для нас даже нет вариантов?

— Сегодня у вас безальтернативка. Даже если не возьметесь сами, мне придется воспользоваться своим правом приказа. Хорошо, что я его сэкономил для этого случая. Так вот, тут у меня в городе дела совсем туго. Людей перестало хватать катастрофически. Нападения на магазины чуть не каждый день. Нам уже пришлось на треть сократить количество точек. В общем, мобилизуем все резервы.

— И что? — поторопил его Оператор.

— У вашего взвода охраны сегодня смена. Так вот, смена не приедет. Люди мне нужны в других местах. А у вас хотя бы «независимость» есть. Как-нибудь справитесь.

— Не вопрос, — равнодушно пожал плечами Оператор. — Все равно они здесь больше жирок нагуливали. Без них даже проще. Так что за дело сегодня?

— Вот и хорошо. Тогда как-то там позаботьтесь о дежурстве, караулах и прочем. Не надо надеяться только на машины.

— Кстати, о людях. У нас за это время двое ушло в резерв. Когда пополнение?

Петр Семенович замялся. Потом все же сказал:

— Не будет пополнения. Учебку накрыли. Всю. Почти без выживших. Так что его смена была последней.

Он показывал на меня, в очередной раз демонстрируя, что прекрасно меня помнит.

— Как? — не выдержал я. — Что случилось-то?

Костя. Я-то думал, что он остается продолжать службу в тепле и довольстве, с минимумом опасностей. Будет потихоньку гонять салаг и попивать светлое пиво темными вечерами. Может, даже вспоминать меня.

Теперь мне придется вспоминать его. Прибавить к родителям.

— Просто, — коротко ответил Петр Семенович. — До опупения просто. Поставили три миномета в нескольких километрах от базы. Настроили на автоматическую стрельбу. Новейшие дроны с подзарядкой, автоматической коррекцией точности стрельбы, даже с беспилотным самолетом-наводчиком. И все. Их сумели заткнуть лишь через сорок минут, и то повезло, что армейский патруль мимо проезжал. Никто почти не выжил, и те по больницам все.

— Нашли ублюдков? — спросил Оператор.

— А кого искать? Работала только автоматика. Смотрим, данные мы сняли, что смогли, но по тому, что удалось опознать, — полный ноль. Этого ДНК не нашли ни в нашей базе, ни у «Генной логики». Про полицию я вообще молчу. Опять кто-то из сектантов.

— А друг у меня там, Костей зовут, на сержанта остался, — вклинился я в разговор.

— Выжило шесть человек. Ни одного Кости. Извини.

— Когда отстроите новую базу? — спросил Оператор.

— Не знаю. Пока ни рук, ни времени не хватает. Точно до лета об этом даже разговора не идет. Может, тогда как-то напряжемся. Не сейчас.

— И что нам теперь делать? Неполным-то составом? — Оператор встал и начал ходить по штабу. Чувствовалось, что эта новость, о которой ему сообщили мимоходом, взволновала его больше всех предыдущих.

— А что делать? То же, что и всегда. Задание будете слушать?

— Давайте, — кивнул Оператор. — И вы знаете тогда что? Присылайте нам перспективных прямо сюда. Может, кого и сумеем натаскать хотя бы немного. Неполная часть — это совсем тяжко.

— Посмотрю, что можно сделать, — буркнул Петр Семенович, — но вы сильно не надейтесь. Тут сейчас такой бардак в городе. Народу совсем мало осталось. А по поселкам собирать добровольцев накладно, да и не идут из поселков ни к нам, ни в армию, ни к «Логикам». Народ обособленно стал жить. И очень не любит лишних перемещений.

— Ну и правильно, — кивнул Оператор. — Да, будем слушать.

— Помнишь Ультра-Механиков? — без перехода начал эсбэшник.

— Да, — подтвердил командир. — Что, наконец нашли лидера?

— Лучше, — сказал Петр Семенович, — все звезды сошлись в одном месте. Похоже, что не только лидер нарисовался на их базе. Но также есть сведения, что именно у них осели «гнилушки». Финальные покупатели, так сказать.

— Вероятность? — тут же уточнил Оператор.

— Да считай, что сто процентов. Есть документальные подтверждения и агентурные сведения.

— Кто агент?

— Забудь, — усмехнулся Петр Семенович. — Когда это агентами начали разбрасываться? Так берешься или приказывать?

— Беремся, да. Лидер вам, надеюсь, живым не нужен? Или глупости типа этого?

— Нет, — качнул головой безопасник. — Ни он не нужен, ни бланки. Можете все уничтожать, только убедитесь, что это именно то, за чем вы идете.

— Хорошо, сбрасывайте данные. Вылетаем через час. И, Петр Семенович… По моему вопросу что-нибудь двигается?

— Я помню, — хмуро ответил эсбэшник. — Есть подвижки. Думаю, когда вернетесь с этого задания, что-нибудь смогу тебе предложить.

Петр Семенович взял у себя со стола стакан с водой и сделал глоток. Поморщился.

— Да что это такое! То ли я заболеваю, то ли меня тут отравить чем-то пытаются. Почему вода так горчит?

Петр Семенович посмотрел куда-то поверх экрана. Хотел что-то сказать, но потом его взгляд вернулся в камеру:

— Ладно, действуйте. Доложите по возвращении.

Оператор кивнул, прерывая связь.

— Тянет, как видишь. И не поймешь, то ли нарочно, то ли просто не знает, как подступиться. Так что глаза на затылок. И если что… ты знаешь, что к чему.

— Ладно.

— Странно это. Он мне напомнил. Сегодня с утра зубы чистил. Мне тоже показалось, что вода горчит. Подумал, правда, что паста испортилась. Это что, массовое отравление?

— Ты же жив-здоров?

— Ну да, — согласился Оператор. — Ладно, позже. Общий сбор.

Вода действительно горчила, словно ее настояли на горькой траве. Я убедился в этом лично. Прошерстив после этого Сеть, я нашел единственное правдоподобное объяснение — в воду попала большая доза сульфатов. Но как это случилось и здесь, на самой границе сектора, и в центре?

Я лениво продолжал думать об этой загадке, уже находясь в вертолете. Волей-неволей мне вспомнилось недавнее падение метеорита. Горькой звезды. Откуда-то, где-то когда-то виденное или слышанное, пришло название: «Звезда Полынь».

Мы знали, куда летим и что делать, — благо в прошлый раз штурмовали макет здания, где находилась цель, почти целый день.

Потом увидел взгляд Богослова, обращенный на меня, и решил задать этот вопрос ему. Но, как это у меня зачастую бывало, желая задать один вопрос, я в итоге задал совершенно другой:

— Почему столько болезней одновременно? Больше, чем за целые столетия?

Богослов усмехнулся и поправил микрофон на наушниках. Посмотрел на Оператора, сидящего напротив. Тот улыбнулся вслед за ним и изобразил на лице гримасу, глядя на меня. Гримаса должна была означать «ну ты попал…».

Тема, видимо, была для Богослова любимой.

Но напарник не торопился отвечать, словно размышляя, как объяснить дилетанту глубокие материи.

Мы летели на четырех грузовых вертолетах. Многовато целого вертолета на шестерых, но здесь было тесно. Я опирался на один из своих «шалунов» локтем, на второй положил ноги, устроившись в итоге достаточно удобно. Кроме наших дронов в «командирском» вертолете находился еще передвижной модуль прикрытия. Обычно в нем мы таскали всякие вещи, которые не использовали прямо сейчас, но которые могли понадобиться в ходе операции. В том числе — дополнительные боеприпасы.

В принципе взводный модуль тоже мог пусть и не нападать, но обороняться, благо пулемет на его башне это позволял. Но обычно мы старались до этого не доводить.

Седьмым в вертолете был пилот. Но после этой миссии всех пилотов должны были отозвать вместе со взводом охраны. Это ничего. Богослов как раз обещал меня научить управлять вертолетом. Одно плохо — сейчас на время выполнения задания вертолеты улетали, не оставаясь на месте. В следующий раз придется что-то придумывать с их охраной, что могло еще уменьшить боевую мощь и так поредевшего отряда.

— Знаешь, как растут деревья в тропических лесах? — Вопрос был задан неожиданно, и, выбитый из размышлений, я даже не сразу сообразил, о чем вообще речь.

— Нет, — нейтрально ответил я. — Вверх, наверное?

— Смешно, да, — согласился Богослов. — Они растут «пятнами». Ни одно дерево, вырвавшееся вперед в борьбе за выживание, не захватило всей территории. Лишь пятно здесь, пятно там. Знаешь почему?

— Пойду поговорю с пилотом, — поднялся с места Оператор.

Я посмотрел на сидящего рядом Бронзу.

— Посплю, — тут же сказал тот. — Лететь еще почти час. Успею подремать.

И тут же прикрыл глаза. Остальные лишь отвернулись, делая вид, что им крайне важно разглядеть в иллюминаторах и второй вертолет в нашей паре, и вторую пару, летящую в отдалении.

Они оставляли меня наедине с джинном, которого я только что выпустил.

— Не знаю, — обреченно ответил я.

Богослов наклонился ко мне поближе, словно это как-то могло поменять качество звука в моих наушниках.

— Любой вид за миллионы лет мог получить какое-нибудь преимущество в процессе естественного отбора и занять всю площадь, выжать из нее конкурентов — разве не об этом говорит нам теория эволюции? Но как раз там, где этого можно было ожидать, в тропических лесах, насчитывается множество разных видов. И ни у одного из них не получилось занять всю площадь, даже ее кусок, так, чтобы выжать с нее остальных. Нет, они растут… «пятнами», большими или маленькими, но пятнами. Пятно одной породы, потом пятно другой. Как так получилось, что никто не завоевал всех джунглей?

Вспоминая свой вопрос, я начал смутно, очень смутно догадываться, к чему он клонит. Но эти догадки никак не могли оформиться во вменяемый ответ.

Поэтому я промолчал.

— Болезни и паразиты, — ответил сам себе напарник. — Они как кара Божья, как призыв небес к смирению. Как только одно дерево, в гордыне своей, начинает душить остальные, так сразу начинают происходить интересные вещи. Чем больше площадь, занимаемая одним видом, тем больше вероятность возникновения на этой площади болезни, характерной именно для этого вида. Но если бы популяция росла пятнами, прореживалась конкурентами, то любая болезнь оставалась бы в пределах одного пятна. Когда пятно увеличивается, то болезнь поражает все деревья, от одного края пятна до другого. Вот и считай, количество болезней в неизолированной популяции увеличивается, потому что вероятность их появления остается константой в расчете на одно дерево. Увеличивается и площадь поражения. Все просто. Именно поэтому джунгли — как лоскутное одеяло. Кусок здесь, кусок там. Там быстро разбираются с любым видом-гордецом. Система сдержек и противовесов, которая каждый раз приводит к строго определенному размеру лоскута для каждого дерева на этом одеяле.

— Так, — кивнул я. Было даже интересно. Попытка всех остальных отползти объяснялась только тем, что они, видимо, слышали все это уже не раз. — И теперь, судя по всему, ты нарисуешь мне параллель с людьми?

— Ну, конечно, нарисую. Она самоочевидна. У нас в какой-то момент наступил период, когда наш лоскут занял весь мир. Весь, без всяких изоляционных разрывов, возможности ограничить вновь возникшую болезнь в пределах одного пятна. Что бы произошло, возникни смертельная болезнь в каком-нибудь доисторическом племени? Племя бы быстро вымерло, и все. Что происходило, когда чума появлялась в Европе? Европа вымирала, оставляя лишь проценты, выжившие и получившие иммунитет. Но этот иммунитет не передавался по наследству, и новые волны чумы приходили снова и снова, раз в поколение, раз в двадцать-тридцать лет. Что происходит сейчас? Не осталось ни одного барьера. Люди живут везде, люди встречаются, летают на самолетах. Смертельный вирус, появившийся в каком-нибудь захудалом городишке, может распространиться по всей планете за день, а то и меньше.

— Мог, — уточнил я.

— Ты про сектора? Ну да, хорошая идея, умные люди написали Протокол. Только его же не соблюдают. И каждый раз, когда кто-то его нарушает, угроза увеличивается. К тому же сейчас, как ты видишь, во многих секторах его уже и некому соблюдать. Даже границы секторов становятся весьма условными, потому что их некому охранять.

— А лекарства?

— Это вот ты очень хорошо и вовремя о них вспомнил, да. — Богослов почти прижался к моему уху, накрытому наушником, и создавалось ощущение, что он орет мне прямо в него, а не говорит в микрофон. — Знаешь, ведь считается, что большинство болезней человек получает от домашнего скота. И фармацевтам пришлось просто выбросить все лекарства, когда фермеры начали давать антибиотики не только больным коровам, но вообще всем. Превентивно, так сказать. Добавлять в еду, чтобы животные не болели. Им — безопасность доходов, человечеству — полная бесполезность лекарств. Очевидно, что большинство болезней, приходящих к нам от животных, с тех пор стало невосприимчиво к действию антибиотиков. Дозы все увеличивались и увеличивались, но человек — это тоже такой большой микроб, и в какой-то момент антибиотик начинает убивать и его. Образно выражаясь, конечно…

Богослов обернулся, посмотрел, не вернулся ли командир, и вновь наклонился ко мне. Чуть ли не заговорщицким шепотом он продолжил:

— Кстати, в Манчестерском протоколе есть отдельный параграф, запрещающий использование антибиотиков для животных. Под страхом уничтожения всего поголовья. Не самый известный из параграфов, не то что изоляция карантинных секторов. Но не менее важный. Появись он лет на десять-двадцать раньше… И если бы его хоть кто-нибудь соблюдал… Глядишь, все было бы проще.

— Немного, — кивнул я. — Гонялись бы за ядерными чемоданчиками, и все.

— Ну да. Кстати, теперь ты понимаешь, почему Китай накрыло прежде всего?

— Скученность?

— Ну да. Но не только. Еще великолепная транспортная инфраструктура. И то, что у них до последнего оставалась сильная центральная власть, не позволяющая дробления на сектора, и еще то…

Мы разговаривали еще долго. Оператор выглянул от кабины и, увидев, что Богослов еще говорит, тут же спрятался обратно. Похоже, что все, кроме нас, поставили звук в наушниках на уровень невнятного бормотания.

Но мне было интересно. Лишь иногда я дурел от странности происходящего. Двухметровая гора мышц философствует о теории эволюции и тайнах бытия. Такого ожидаешь от щуплика типа меня. Да, я бы на эту роль точно подошел, мне только очки нацепить, и в самый раз. Но он в этой роли смотрелся… странно.

Я начинал понимать, что справочник Богослова, возможно, не такая уж и безумная вещь.

Он остановил свой рассказ лишь в тот момент, когда вертолет начал ощутимо замедляться и снижать высоту. Мы подлетали.

Глава 6

— Садимся в двух километрах от их гнезда, — повторял инструктаж Оператор, выглядывая в открывающийся прямо на ходу задний люк. — Пилоты зависнут на четырех метрах, прыгайте с веревок. Центральный модуль готов к спуску. Высаживаемся на площадь перед торговым центром. Собственно, нам надо пройти через него на другую сторону, и через квартал мы окажемся перед нужным зданием. Трейлер у них по-прежнему прямо у входа, внешних изменений не наблюдается. Бронза и Тоско — идем сквозь торговый центр. Охрану и полицию внутри сейчас как раз инструктируют, они организуют нам дополнительный периметр. Командирский модуль вместе с Готом, обойдете комплекс слева. Призрак — справа. Как пройдем, действуем по схеме. Призрак и Гот — удержание периметра вокруг здания. Бронза и Тоско — зачистка внутри. Готовимся, тридцать секунд до высадки. «Шалунов» первыми. Через семь минут все должны быть у точки.

Наверное, гражданским у входа следовало испугаться. Возможно, даже начать паниковать. В самый разгар буднего дня народу у входа громадного торгового центра наблюдалось не шибко. Но и сказать, что площадь оказалась совсем безлюдна, я тоже не мог.

Так вот тем, кто нас видел, все-таки следовало испугаться. Наверное, от этого их удержала будничность нашей высадки. Отсутствие лишнего шума и суеты. А может, они просто ни разу не видели настоящих операций спецподразделений, иначе бы точно решили отложить свои покупки на неопределенное время.

Из вертолетов посыпались «шалуны». Они отскакивали от асфальта парковки перед входом, как детские мячики, и сразу катились в разные стороны. Еще один фактор, делающий нас совсем нестрашными в глазах мирных жителей.

Потом вниз полетели веревки, и спустились мы. Двадцать два бойца в тяжелом обмундировании — это должно было уже намекнуть большинству, что, возможно, дело не обойдется креативной рекламой гипермаркета.

Лишь в конце, когда мы уже устремились ко входу в здание, на веревках спустился командирский модуль. Сразу после того, как он коснулся земли и удерживающие его карабины отщелкнулись, вертолеты тут же начали подниматься, на ходу закрывая грузовые люки.

В принципе этого я уже не видел, потому что мы бежали вперед, пропустив перед собой лишь «шалунов».

После рассказов о гриппе и чуме я бы, честно говоря, поостерегся ходить вот так по магазинам. Но люди привыкают ко всему, в том числе и к постоянной угрозе заражения.

Многие из тех, кто сторонился, чтобы дать нам дорогу, были в медицинских масках. Разумно, хотя, надо полагать, недостаточно, чтобы в случае чего спасти от чумы.

Внутри, сразу после того как мы зашли, проигнорировав громадные вертушки и воспользовавшись обычными дверями, нас уже ждала охрана комплекса. Они даже открыли нам двери, так что мне не пришлось их держать, пропуская «шалунов».

Прямо за охранниками стояла девушка и раздавала бесплатные маски для тех, кто не приобрел их раньше. Меня порадовала ее невозмутимость, когда она молча, не стирая с лица дежурной улыбки, спрятанной под такой же маской, протянула одну упаковку Богослову, бегущему прямо передо мной.

Богослов лишь мотнул головой, отказываясь. Но, следуя правилу, что в чужом доме следует чтить порядки хозяев, надвинул на лицо забрало шлема, тем самым обеспечивая себе изоляцию ненамного хуже, чем маска.

Я последовал его примеру, и девушка помиловала меня. Не стала предлагать маски, лишь кивнула и улыбнулась и мне. Отдельно так улыбнулась, выделив из потока людей, непрерывно идущих мимо нее. Я уже бежал дальше, но эта улыбка все не уходила у меня из памяти. Красивая такая девушка, пусть и лицо скрыто, но все равно же чувствуется… Явно тщательно подобранная так, чтобы максимальное количество людей, особенно мужчин, не смогло отказаться от предложенной бесплатной маски.

Гипермаркет, очевидно, заботился о своей репутации. В наше-то время только скажи, что заразился при походе в магазин, — и падение выручки обеспечено.

Здесь, в проходе между бутиками, народу гуляло немного, и это облегчало наше движение.

— Продуктовый с того конца, — предупредил Оператор. — Там народу может быть побольше.

Мы бежали вдоль бутиков, практически пустых, за исключением самих продавцов. «Шалуны», словно чувствуя, что находятся в приличном обществе, даже не скакали по стенкам, а лишь чинно катились перед нами. Кое-где охранники пытались отодвинуть к боковым магазинчикам посетителей, но они явно не успевали. Мы передвигались быстрее.

Отклонения от плана начались, когда мы проскочили линию касс на выходе из продуктовой части гипермаркета. Очередей почти не было — может, по одному-два человека у нескольких десятков касс. Не самый аншлаг. Я быстро выбрал место, где проход между кассами оказался свободен, — одна немолодая супружеская пара уже расплатилась, а следующий за ними парень был худощав и набрал немного — лишь в ручную корзинку вместо большой тележки.

Большинство тоже нашли, как скользнуть внутрь. Лишь кто-то из парней Тоско хамовито вспрыгнул на кассовую ленту, пробежал по ней и лихо спрыгнул с другой стороны, чудом не раздавив ни одной упаковки с продуктами и не сбив с ног кого-нибудь из очереди.

И в этот момент я услышал крик. Продуктовый был огромен, и до другого его конца была, наверное, пара сотен метров, но крик прозвучал настолько громко, что его отчетливо было слышно даже здесь. Хотя я был уверен, что кричали именно оттуда — с другого конца. Там, судя по схеме, тоже были кассы и второй выход из торгового комплекса.

Я чуть притормозил, давая возможность «шалунам» уйти дальше вперед.

Крик повторился. Потом закричали сразу несколько человек. Там явно что-то происходило, но ни выстрелов, ни взрывов слышно не было.

Бронза поднял руку, приказывая остановиться. Я отодвинулся чуть в сторону, на всякий случай уходя под прикрытие полок с товаром. Посмотрел назад.

Оператор присел прямо за нашей с Богословом парой.

— Связь мне, шустрее. И спутник.

Раскадровка со спутника пошла не только командиру, но и всем в подразделении. Мой новый тактический шлем с не замутненным трещинами стеклом тоже показывал снимки на одном из экранчиков.

Хороший шлем. Свежая модель, слегка отличающаяся даже от той, что я расколотил недавно. Например, тем, что активное стекло создавало еще и иллюзию трехмерного изображения и способно было не только выводить пять-шесть картинок по нижнему краю моего сектора обзора, но и раскладывать их на несколько уровней. Одни казались мне более близкими, другие — находящимися на удалении.

Только вот на спутниковых снимках, мелькающих на одном из экранов, мало что можно было разобрать. Со стороны цели нашего маршрута усилилось движение, это правда. Я бы даже сказал, началась беготня. Но никаких выстрелов. Народ просто забегал, словно на пожаре.

— Гот, что ты видишь? — спросил Оператор.

— Чисто, — тут же ответил Гот. — Шум какой-то впереди, и все.

— Закрепиться, ждать, — приказал Оператор. — Призрак, у тебя что?

— То же самое. Вижу бегущих в разные стороны людей. Кое-кто в крови, но… выстрелов нет. Сейчас одного хоть выдерну, расспрошу.

— Вертолеты, может, вернем? — спросил Бронза. — Как-то здесь все очень не по расписанию.

— Вертолеты уже за городом, в точке ожидания. Сначала выясним, что происходит. Задания никто не отменял. Призрак, еще вперед, поймите, что происходит. Остальные, закрепиться, ждать. Тоско, справа здесь есть выход наружу через дебаркадеры разгрузки. Сместитесь туда, закрепитесь. Если что, Призрак будет отступать к вам.

Люди Тоско, заходившие в магазин вперемешку с нами, задвигались.

Я вновь посмотрел на снимки со спутника. Казалось, что в городке расходилась волна. На самом деле эта волна состояла из бегущих в разные стороны людей, с четким эпицентром в том месте, где находился штаб секты Ультра-Механиков. Это походило на эстафету. Одни люди останавливались, их бег подхватывали другие. Вот только бежал каждый в свою сторону. Кто-то еще дальше от центра этого движения, кто-то, наоборот, двигался внутрь.

Одно можно сказать точно. В городе распространялся хаос. И его интенсивность все нарастала.

Мимо меня пробежала женщина с ребенком на руках. Я даже не попробовал ее задержать. В ее расширенных глазах страха было явно много больше, чем понимания происходящего. Плохой информатор.

Странно, как людям надо все сначала увидеть самостоятельно, прежде чем среагировать на опасность. Несмотря на нарастающие крики в другом конце магазина, очереди у касс не рассосались. Они оборачивались в сторону шума, пытались, как и мы, рассмотреть, что происходит, но не уходили. Ждали, что будет дальше. Тоже, как и мы.

Только мы были вооружены и делали свою работу. Чего именно хотели дождаться гражданские, я не понимал.

Женщина не сказала никому ни слова, лишь молча протолкалась мимо касс и побежала дальше. Справа и слева от меня вдоль проходов бежали еще люди. Потом в моем проходе, том, за которым я следил, появился парень. Он бежал быстро и уверенно, успевая еще чуть скосить глаза назад, словно опасаясь, что его вот-вот кто-нибудь нагонит.

Хороший кандидат для допроса. Хотя бы вменяемый.

Я выдвинулся из укрытия и вытянул руку с поднятой ладонью.

Видно было, что парень сначала хотел попробовать проскочить мимо, но быстро понял, что я сумею его перехватить. Он затормозил.

— Что там? — спросил я. — Говори четко, коротко — и беги дальше.

Парень посмотрел сначала на мой шлем, потом на автомат в руках, затем, словно отступив на шаг назад, осознал картину в целом. Понял, что перед ним стоит не какой-то охранник торгового центра, а хорошо вооруженный солдат.

— Шустро вы прибыли, — сказал он. — Не знаю, что там. Бегают какие-то люди, всех кусают. Все побежали. Я тоже, пока и меня не закусали. Это все. Дальше сами разбирайтесь.

— Погоди, — остановил двинувшегося было дальше парня Оператор. — Какие люди? Как выглядят? Точно бегают? Зомби обычно не бегают, у них замедляются мышечные реакции.

— Какие зомби! — фыркнул парень, протискиваясь мимо Оператора. — Что я, зомби не видел? Там какие-то фанатики. Шустрые. Бегают, кусаются, в раж вошли, аж пена изо рта.

Парень побежал мимо. В отличие от женщины, просочившейся мимо касс тихо, он молчать не стал. Проталкиваясь мимо очереди, он крикнул:

— Чего стоим-то? Валите быстрее, пока тут всех не искусали.

Наверное, если бы он добавил в свой тон чуть истеричности, его бы послушали. А так его рекомендации последовали лишь немногие. Почему-то те, у кого в тележках было меньше всего продуктов. Не так обидно оставлять набранное, наверное.

Остальные все тянули.

Я повернулся в проход.

— Люди какие-то бегут, — сообщил Гот. — Не вооружены, не агрессивны. Источник угрозы еще не виден.

— Знаешь, — предложил Оператор, — не стой у них на пути. Там слева должен быть аварийный выход. Взломайте дверь, закрепитесь на проходе. В случае чего подтянетесь к нам. Бронза, консолидируй-ка охранников.

— У них даже оружия нет, — буркнул Бронза в ответ.

— Ничего, пусть делом займутся. Людей выводят. Сегодня явно не лучший день для покупок.

Какой-то мужчина, стоящий в самом конце одной из очередей, закричал и, схватив большую упаковку пива со своей тележки, ломанулся через кассу. Конечно, даже не попытавшись заплатить. Впрочем, и кассир не сильно усердствовала в желании его остановить. Она лишь проследила за ним взглядом, а потом посмотрела на стоящего с внешней от касс стороны охранника. Видимо, думала, что тот все же вспомнит о своей работе.

Но охранника уже отзывали. Бронза как раз что-то втолковывал начальнику их смены, начальник торопливо кивал и что-то бормотал в рацию. Давал указания.

Еще один мужчина в моем проходе. Этот бежал даже побыстрее остальных, даже непонятно было, как он так отстал. Может, стартовал с точки подальше. А значит, если я сумею его остановить, он сумеет рассказать побольше.

Я уже приготовился его перехватить, но он остановился раньше. Где-то в самом середине прохода, между полками, доверху забитыми продуктами. Схватил с полки пачку с соком, открыл и попытался выпить. Остановился. Выкинул сок, и его тут же стошнило, прямо на упавшую пачку.

Он схватился за шею, начал царапать ее ногтями, пытаясь отодрать от нее невидимую удавку. Потом слегка успокоился.

Он рассеянно вытер губы, обошел стороной свою собственную рвоту и опять пошел вперед, теперь уже шагом.

Поднял руку, заслоняясь от света ламп дневного освещения, и сощурился.

На самом деле лампы светили не так уж и ярко, но по его жесту могло показаться, что он идет в пустыне под палящим солнцем, обжигающим его кожу, а не в проходе продуктового супермаркета.

Только тогда, когда он поднял руку, я заметил кровь у него на боку. Куртка была разодрана и намокла от крови. Эта же кровь слегка промочила его джинсы в районе пояса. Но, видимо, рана оказалась неглубокой, потому что дальше пятно не расходилось.

Да и мужчина не держался за рану, словно забыл про нее.

— Может, вампиризм? — предположил Богослов, выглянув в мой проход и быстро оценив внешность мужчины.

— Нет такой заразы, — уверенно сказал Оператор, который шагнул ближе и смотрел туда же, куда и мы.

— А то похоже, — пожал плечами Богослов. — Явно пытается избежать света, укусы, неприятие человеческой пищи.

— Сока, — уточнил я.

— Нет такой болезни, — повторил Оператор. — И бланков таких тоже нет. И геммов. Если только кто-то не решил испытать здесь новую разработку. Впервые.

— Тогда что это? — спросил Богослов.

— Ищу, — ответил Оператор. — Запрос в нашу сеть уже ушел. Но пока не хватает данных. Призрак, что там у тебя?

Мужчина словно только что нас увидел. Приостановился, но лишь на мгновение. И побежал.

Ну это точно не выпущенный на волю зомби-бланк. Таких быстрых зомби я не видел ни в художественных фильмах, ни в наших документальных материалах с мест последних заражений.

«Шалун», однозначно воспринявший этого мужчину как неидентифицированную угрозу, качнулся от полки, у которой замер, и подкатился прямо ему под ноги. Быстро подкатился, так, что мужчина не успел ни дернуться в сторону, ни остановиться. Он запнулся о дрон и неловко повалился на кафель. Я хотел двинуться вперед, чтобы помочь ему подняться. У меня все еще оставалась надежда на то, что мы сможем хоть что-нибудь от него узнать.

Богослов придержал меня за руку и покачал головой.

— Возможно заражение, — буркнул он. — Не трогай, не подходи, говори на удалении, если объект не отвечает, начинай стрелять.

— Взяли одного, — ответил в рации Призрак, — искусанный весь, бедняга. Бормочет что-то про взбесившихся людей, бегающих и кусающих всех подряд. Может, все-таки зомби? Какая-нибудь новая модификация? Что?

Последний вопрос был обращен к кому-то там, рядом с Призраком, возможно, как раз к тому гражданскому, которого они поймали.

— Черт!

Крик в рации заставил меня вздрогнуть. Я невольно навел прицел на мужчину, который начал подниматься с пола, слишком неуверенно, чтобы представлять угрозу, но и сбрасывать его со счетов после указания Богослова я тоже не мог.

Дальше, в проходе, бежал еще кто-то. Видимо, раненый, потому что бег гражданского казался неровным. Его мотало из стороны в сторону. Пару раз он врезался в полки, свалив на пол груду золотистых коробок с сухими завтраками.

— Что у тебя, Призрак? — поинтересовался Оператор.

— Эта сволочь меня укусила! — громко ответил Призрак. — Нет, хотела укусить. Зубы застряли в куртке. Представляешь? Говорил что-то, потом бормотал, а потом сразу кусаться. У какого бланка такой инкубационный период? Ни одна «гнилушка» так быстро не работает!

— Ищу, — повторил Оператор. — Центр тоже ищет, но они говорят, что непохоже это на «гнилушку», совсем другие симптомы.

— А кто в центре на связи? — Я отступил чуть назад, не сводя оружия с мужчины, который почти поднялся, и задал этот вопрос не в рацию, а только лишь Оператору.

— Он, — кивнул Оператор в ответ. — Мы пока не поднимали вопроса, хотя ты прав. Очень похоже на подставу. Но одно верно — это не «гнилушки». Те медлительней.

— Да, — согласился я, глядя, как мужчина мутными глазами обвел полки вокруг себя, явно очень плохо понимая, где находится. Но как только его взгляд скользнул мимо меня, он моментально сфокусировался. На мне. Ощущения не из приятных.

Молча, не произнеся ни слова, гражданский рванулся в мою сторону.

Только для того, чтобы вновь оказаться сбитым с ног тем же «шалуном», что и в первый раз.

Сзади бежал тот, крушитель полок. А за ним еще несколько. И как-то теперь я окончательно разуверился, что с ними можно будет поговорить.

— Тут что-то совсем все ошалели, — сообщил Гот. — Думаю, что языка брать бесполезно, да? Судя по тому, что я вижу, никто с нами здесь разговаривать не собирается.

— Заходи внутрь, — тут же скомандовал Оператор. — И заприте по возможности тот вход.

— Командирский модуль не пролезет, — предупредил Гот.

— Пусть, — откликнулся Оператор. — Думаю, что на железо они не кидаются, лишь на живых. Даже хорошо — посмотрю, что происходит снаружи.

Пока он это говорил, сзади закричала женщина, явно увидевшая, как мужчина встает в третий раз.

Из его рта теперь струйкой текла слюна, но он этого не ощущал. На этот раз он даже не пытался вытереть губы, на которых появилась пена.

— Призрак правильно говорит: бешеные они какие-то, — прокомментировал я. В моем проходе бежало уже пятеро. Судя по тому, что Богослов перестал за ним следить и переключился на соседний, у него там было не лучше.

Закричавшая у касс женщина послужила спусковым крючком, заставившим наконец народ сорваться с места.

Собственно говоря, мы находились здесь минуты две-три, не больше, но время сейчас распалось на отдельные фрагменты, и каждый эпизод, каждый такой фрагмент приходилось проживать и оценивать отдельно.

Сзади побежали люди. Я это слышал по шуму шагов, по крикам, возгласам отдельных продавщиц за кассами, все еще пытающихся понять, то ли останавливать не заплативших за товар, то ли оставить это безнадежное дело охране. То ли бежать вместе со всеми.

— Хорошая мысль, — сказал Оператор. — Бешенство. Ищу.

На экране первого «шалуна», который уже дважды останавливал истекающего слюной мужчину, сменилась цель. Второй «шалун» находился в соседнем проходе, еще два моих — позади касс, прикрывали «тылы». Так что, переключаясь на следующего бегущего, программа «шалуна» оценила степень угрозы и предоставила разобраться с первым мне лично.

Но пока я не был готов убивать. Информации не хватало. Возможно, это излечимо и мужика достаточно просто вырубить? Вколоть ему какое-нибудь лекарство. Вон и аптека неподалеку, прямо за кассами, в ряду магазинов, выстроившихся вдоль. Там в рецептурном наверняка найдется что-нибудь, способное остановить инфекцию. А если нет — то рядом магазинчик «Наноздоровья», все еще открытый, кстати. И охранник у входа, наверное, единственный, кто еще не сбежал. Сможет помочь, если что — подобрать нужный бланк.

Или, если уж совсем припрет, через несколько магазинов (правила приличия не позволяли ставить их рядом) расположился бутик «Генной логики». Я даже успел с удовлетворением отметить, что он чуть меньше нашего. И охранника рядом не видно. Хотя кто-то изнутри закрывал металлические жалюзи. Витрины оказались закрыты уже полностью, а вход — лишь наполовину, так чтобы можно было выскочить из магазина, чуть наклонившись.

Я не готов был стрелять. Поэтому включил фонарик под стволом автомата, закрепленный прямо рядом с гранатометом. Включил и направил луч на мужчину, который уже готов был рвануться ко мне в третий, призовой раз.

Это его остановило. Вовремя я вспомнил, как он прятался от света ламп. А у фонарика яркость была не в пример выше.

Сначала он просто замер, потом отвернулся, а затем и побежал в обратную сторону. Видимо, то, что гнало его от эпицентра событий — страх, ужас, что угодно, — теперь перестало на него действовать. Разум окончательно покинул бедолагу.

— Мы зашли, заперлись, — сообщил Гот слева.

— Идите к нам, шустрее, — коротко ответил Оператор.

— Мы тоже внутри, — эхом сказал Призрак. — Без потерь, но на улице уже месиво. Все бегают, все кусаются, но вооруженного видел лишь одного. Да и тот не торопился стрелять.

— Слушаем меня! — сказал Оператор.

Мужчина, которого я пугнул фонариком, добежал до другого, того, которого только что сбил с ног «шалун». К этому моменту он уже забыл об ослепившем его фонарике. Зато увидел новую жертву. Он упал прямо на валявшегося, выдернул его руку и начал кусать, как собака, вонзая зубы и двигая головой из стороны в сторону, словно пытаясь вырвать кусок мяса.

Или действительно пытаясь оторвать кусок побольше.

Может, оголодал? Не зря же оказался в продуктовом!

— Модифицированный вид бешенства, — сообщил Оператор. — Точных данных нет, но во внутренней сети есть пара закрытых отчетов, неполных и вообще безобразных. Некоторое время назад прошли слухи о появлении нового вируса бешенства. Почти такой же, как и обычный, только шустрее намного. Инкубационный период длится не десятки дней, а пять-шесть минут. Потом идет «период предвестников», начинаются внешние проявления, как минимум беспокойство, но человек еще контролирует себя. Длится несколько минут. Потом — гидрофобия. Человек еще неагрессивен, но уже ничего не соображает, очень резко, вплоть до спазмов в горле, реагирует на воду, боится света. Через минуту-две наступает дополнительный период, собственно «бешенство». У классического варианта болезни он неярко выражен, но в нашем случае — длится до шести дней. Высокая агрессивность, высокая двигательная активность, усиление примитивных инстинктов, нарушение высшей нервной деятельности. Потом — «зловещее успокоение», паралич и смерть. К сожалению, как раз до этой части больной почему-то тянет очень долго. Есть мнение, что это говорит о том, что кто-то помог вирусу измениться нужным образом.

— Лекарство? — спросил Призрак. Он уже появился из дверей склада вместе со своими и сейчас пробирался к нам, просто-напросто отшвыривая редких инфицированных, пытающихся до них добраться.

— Кое-что найдется в наших аптечках, — ответил Оператор. — Я зайду в аптеку, с Богословом — посмотрим, что есть там. Но вводить вакцину надо в течение минуты после укуса, максимум. Иначе становится поздно. Есть еще один отчет, совсем уж мутный. В нем сообщается об адаптированном «протоколе Милуоки». Вам надо знать лишь одно — болезнь считается условно обратимой до завершения «периода предвестников». Но как только появляются внешние симптомы, даже самые слабые, простая вакцинация становится бесполезна. Нужно вырубить организм, отправить его в кому, что остановит заражение. Потому что вирус прежде всего атакует головной мозг, — если тот перестает работать, то вроде как и атаковать нечего. Потом лечить пару недель. Говорят, в адаптированном «протоколе» неплохая статистика выживаемости. Богослов, как у нас с этим?

— Чтобы организовать искусственную кому, нужно до фига колес. Далеко не каждое из них есть в аптеке, — ответил Богослов. — Мидантан, кетамин, мидазолам, рибавирин…

— Не умничай, — прервал его Оператор. — Пошли, сам поищешь. Трясите аптечки, сгребайте все, что можно. И не тратьте уколы на безнадежных. Только сразу после укуса, минута — и лучше пристрелите.

Оператор перепрыгнул через тележку, набитую едой и так и брошенную у кассы. Богослов отодвинул пару похожих в стороны, чтобы добраться до другой стороны.

Линия касс теперь пустовала полностью. Лишь приветливо помаргивающие зеленые огоньки под номерами касс и куча металлических тележек, беспорядочно стоящих везде, где только можно, загораживающих все проходы.

— Думаю, что они бегают без автоматов, — тихо сказал Бронза. В его словах присутствовал намек, но Оператор понял его раньше меня.

— Отступайте к проходу. «Шалунов» тоже на эту сторону. Контролируйте периметр. Зона безопасности с этой стороны — от касс. Призрак, уходите еще глубже назад. Проверьте, что в тылу, со стороны главного входа.

Сзади, с тех мест, откуда мы только что пришли, раздался крик. Затем еще один. Эти два крика очень красочно и доходчиво объяснили всем, что Призрак может не торопиться с проверкой и сосредоточиться на организации обороны.

А для тех, кто еще в чем-то сомневался, парой секунд позже вопли превратились в неумолчный, нескончаемый хор.

Глава 7

— Шустряк, — окликнул Бронза.

Как только я посмотрел на командира отделения, он показал наверх. Если продуктовая часть магазина имела высокие потолки, до самой крыши здания, то в зоне бутиков, справа и слева от центрального прохода, был еще и второй ярус, с эскалаторами дальше, ближе к центру комплекса. Туда и показывал Бронза.

— Поднимайся справа, я слева. Очисти проход и приготовься.

— Шустрый, давай подброшу, — тут же предложил Тюжок, наверное, самый высокий у нас в отделении. — Не к эскалаторам же вам бежать.

— Я слева, — повторил Бронза. — Как поднимешься, не теряй меня из виду. Не теряй из виду и мой коридор, и то, что происходит за витринами в моей части. Если что, перекрестный огонь нам не помешает. А то отсюда та зона вообще не просматривается.

Он уже встал под балкон и лишь ждал, когда двое поднимут его повыше, чтобы зацепиться за металлическую перекладину, идущую понизу, над самым полом. Правильно, его-то точно в одиночку не поднимешь. И вдвоем-то та еще задачка, тем более в полном обмундировании.

Зато Тюжок явно взял на себя легкую часть работы. Он не просто поднял — он умудрился даже слегка меня подкинуть, и я не просто зацепился за декоративную блестящую трубу, идущую под стеклянными ограждениями балконов, но еще и успел забросить одну ногу. Так что мне не пришлось даже подтягиваться.

Я расположился на позиции даже чуть раньше командира отделения. Еще одно преимущество моей компактности.

Приняв от Тюжка оружие, я посмотрел на Бронзу. Он соединил пальцы в перчатке колечком, показывая, что все отлично. И продолжил меня инструктировать, теперь уже через рацию:

— Проверь ближайшие магазины. Если сможешь, закрой. Хотя нет, не надо. Загоняй туда здоровых, если кто побежит. Но разместись так, чтобы у тебя за спиной не было ни одной двери, ни одного магазина. Можешь залечь прямо у двери крайнего, вон того, с ювелиркой. Повторяю, при этом оставь дверь перед собой.

Один из моих «шалунов», заволновавшись, качнулся вперед по проходу. Потом, следуя моему примеру, отказался от использования эскалатора и просто подпрыгнул вверх, с места, без малейшей подготовки. Подлетел даже чуть выше ограждения и на мгновение завис на месте. В какой-то момент мне показалось, что сейчас он должен просто рухнуть вниз, — вроде как и вариантов у него никаких не оставалось.

Но именно в этом момент «шалун» и выдвинул несколько частей своей поверхности и неожиданно резко крутанулся. Тут же его повело в сторону, шар ударился о стенку между витринами магазинов и преспокойно приземлился в проходе впереди меня. Что характерно — камера «шалуна» при всех его маневрах продолжала четко передавать почти даже и не дрожащую картинку. Лишь если присмотреться, становилось понятно, что на момент вращения программа перерабатывала видеопоток, выбирая из него лишь нужные кадры.

Издали могло показаться, что шар просто нарушил все законы гравитации, поднявшись вертикально в воздух без всякой видимой помощи, а потом так же, нарушая все физические законы, сдвинулся под углом в девяносто градусов чуть в сторону. На метр-другой.

Все-таки хорошо, что я находился поближе и мог все рассмотреть. Не стоит начинать обожествлять свои собственные дроны.

«Шалун» покатился вперед, по моему проходу, лишь чуть приостанавливаясь у выходов из бутиков. Приостанавливаясь и любезно показывая мне магазины изнутри. Все они оставались открытыми. Кое-где можно было увидеть людей, большинство — прямо у дверей, боящихся высовываться наружу, но при этом желающих хоть что-нибудь увидеть.

Пока позволяло время, нужно было их успокоить. Для моего же блага. Последнее, чего бы мне хотелось, — чтобы кто-нибудь решил запаниковать и выбежать в коридор, когда сюда добегут зараженные.

Мне нужен был чистый сектор обстрела. И минимальная вероятность того, что я зацеплю и здоровых вместе с больными.

Не хотелось вновь блевать.

Хуже всего было вначале, когда толпа ломанулась на нас по проходу первого этажа. По логике — самые первые из бегущих должны были быть незараженными, но как разграничить первых от вторых? И что вообще делать со здоровыми, если и с другой стороны опасности за это время не убавилось? Я слышал выстрелы позади, пока редкие. Но судя по скупости этих очередей, стреляли как раз на поражение.

Оператор все-таки не зря был командиром. Умел он руководить, хоть и нечасто спешил это показывать. Я видел, искоса глядя сверху вниз, как он отобрал рупор у одного из затесавшихся среди нас охранников. Тому он все равно не был нужен — он, похоже, даже и не знал, как им пользоваться, лишь теребил его в руках, так ни разу и не попытавшись что-нибудь в него сказать.

— Всех гражданских и невооруженную охрану затолкайте в магазины. И чтобы не высовывались. — Это он сказал еще по нашей связи, а потом поднял рупор и поднес его ко рту: — Сохраняйте спокойствие… по возможности.

До полусотни бегущих в нашу сторону оставалось метров сто.

— Справа и слева от вас магазины, прячьтесь в них. Укройтесь в магазинах, чтобы не попасть под выстрелы. Те, кто укушен, во избежание дальнейшего заражения ложитесь на пол и не шевелитесь. Как только мы будем готовы, мы начнем оказывать медицинскую помощь.

Оператор зашагал вперед, навстречу толпе. Теперь между ним и бегущими оставались только «шалуны». Выстрелы сзади зачастили. Я позволил себе оглянуться, быстро понял, что пока со стороны продуктового ситуация под контролем, и тоже шагнул вперед.

— Прячьтесь в магазинах, — повторил Оператор. Лишь несколько человек свернули в стороны, укрываясь в боковых бутиках. Большинство продолжало бежать, желая максимально разорвать расстояние между собой и угрозой. Думаю, большинство даже не очень понимало, что им кто-то что-то говорит.

Большинство слышало лишь себя, свои крики и вопли позади.

Парни из отделения Призрака оккупировали два крайних помещения, оформленные в виде проходных аутлетов. Они сделали их еще более проходимыми, задвинув все передвижные витрины, стойки, а заодно и оставшихся продавцов вглубь. Все следующие магазины были открыты на том расстоянии, что оставалось между Оператором и толпой, где-то с десяток по каждой стороне.

Есть где спрятаться, если захотеть.

Я дошел до первого магазина у себя и заглянул внутрь. Две девушки. Одна присела за кассой в глубине, вторая, посмелее, стояла у самых дверей и пыталась, не высовываясь наружу, хоть что-нибудь разглядеть.

Таких вид мужчины в тяжелом бронежилете успокаивает. Я помнил лекции нашего преподавателя-фанатика с учебки.

Магазин на отшибе, крайний в ряду. Неплохое расположение для ювелирного, в котором явно преобладали камни покрупнее тех, что толкали прохожим на первом этаже. Магазин для ценителей, так сказать.

— Жалюзи закрыть наполовину, чтобы можно было разместить людей. Спрятаться, больше не подходить к двери. Следить, чтобы ни у кого не было укусов. Понятно?

Девушка молча кивнула. Вторая бросилась из-за кассы в мою сторону, но я молча поднял руку, останавливая ее. А потом пальцем показал обратно, на то место, где она только что укрывалась.

— Жалюзи на витринах есть?

— Нет, только на входе, — ответила продавщица. — На втором этаже ни у кого нет.

Я кивнул.

— Быстрее давайте, — сказал я и пошел дальше.

Оператор дал короткую очередь, слегка поверх голов.

Такие вот жесты почему-то действуют на людей значительно лучше, чем слова. Хотя я бы, зная людей военных, больше боялся слов.

Да, я бы больше боялся слов. В табеле ранжирования опасности они бы находились у меня на втором месте, сразу за полным молчанием. Если вооруженный человек молчит, то значит, он готов тебя убить. И не будет разговаривать со своей жертвой. Нужно различать военного и убийцу. И те и другие убивают, но военный, будь он армейским или боевиком корпорации, не умеет при этом разговаривать с жертвой. Не те нервы.

А сразу за молчанием стоят слова. Потому что если военный говорит, то он боится, очень часто боится. Не людей, с которыми говорит, а того, куда может зайти ситуация. Когда кругом опасность и куча вооруженных людей, ситуация редко развивается в желаемую сторону.

А когда человек, считающий, что владеет ситуацией, стреляет поверх голов, то это в принципе хорошо. Хотя бы потому, что он не стреляет в тебя. И значит, он вроде как действительно владеет ситуацией. Уж точно владеет собой и не начнет с перепугу лупить на поражение.

Но на людей, на толпу, действует именно демонстрация силы.

Кое-кто попытался даже развернуться и побежать обратно, тем самым создав сутолоку и замедлив движение первой волны.

Почти все остальные тут же резко, прямо как мой «шалун», повернули в стороны, тут же организовав давку при входе в магазины справа и слева.

— Можете продвигаться и уходить в магазины назад, или на один ближе ко мне, — благожелательно посоветовал Оператор. — Все, кого укусили, осторожно ложитесь на пол и ждите помощи.

Второй магазин в моем проходе выглядел пустым. Джинсы везде, одни мне даже приглянулись, те, что лежали прямо на витрине. А продавцы либо сбежали, либо глубоко спрятались. Не судьба мне купить джинсы сегодня.

— Прячьтесь, не высовывайтесь, пока не поступит команда, — на всякий случай крикнул я внутрь и двинулся дальше.

Полная женщина бежала так быстро, что можно было только удивляться, как при таких талантах к бегу она умудрилась так располнеть. Я видел ее глаза. Она не соображала ничего. Абсолютно. И ее не остановил ни голос Оператора, ни предупредительная очередь.

У нее не сработал даже стадный инстинкт. В отличие от большинства, продолжающего пробиваться в двери двух магазинов, она бежала прямо вперед. Сбила с ног какого-то мужчину и даже этого не заметила. Вышла на открытое пространство и понеслась вперед с удвоенной силой, прямо на ряд неподвижно застывших «шалунов».

«Шалуны» бы ее остановили. Но Оператор был хорошим командиром и показал это еще раз. Нельзя было, чтобы машины сбили с ног женщину на глазах у бегущей толпы. Это могло бы добавить паники, могло бы заставить народ побежать назад, прямо под укусы зараженных.

Я это видел отсюда, сверху. Видел настроение толпы, представлял, как она себя может повести.

Оператор выстрелил, стоя прямо за «шалунами». До женщины оставалось метров двадцать — два бутика. Короткая очередь, два патрона. Одна пуля попала женщине в грудь, вторая раздробила челюсть. Она еще продолжала двигаться по инерции вперед — и так и умерла в движении.

Ее тело упало прямо у линии «шалунов», так и не шевельнувшихся.

Оператор посмотрел вперед, убедился, что большинство еще активней заспешило укрыться в магазинах, и отступил назад, чтобы не загораживать отделению Призрака зону обстрела.

Я дошел до третьего магазина. Любимая спортивная одежда и инвентарь. Безумная смесь найковских кроссовок, штанов от «Адидас», плавок от «Спидо», щедро сдобренных никому не известными марками со всех концов света.

Мужчина, охранник, стоял у входа и сжимал в руках шокер.

— Оружия нет? — спросил я.

Он посмотрел на меня сверху вниз и угрюмо мотнул головой, лишь слабо пошевелив шокером. А вот на таких, как он, мой тяжелый бронежилет тоже подействовал бы умиротворяюще. Но только если бы вместо меня к нему подошел Тюжок, например. А не хлюпик типа меня. Охранник-то классический, ненамного ниже ростом наших, хоть и успевший поиметь вместо каменного пресса нормальное человеческое брюшко. Такой меня не воспримет: не с моим ростом.

Хотя я знаю, как найти с ним общий язык. Я выдернул второго «грача» и подал ему рукояткой вперед, вместе с запасным магазином.

— Прикрой жалюзи. Впускай только здоровых. С явными укусами — лучше сразу стреляй, не помочь. Если внутри окажется укушенный, попробуй изолировать. Не получится — убей. И не позволяй никому высовываться, иначе убью я. Да?

— Да, — все так же угрюмо ответил охранник, нажимая на круглую кнопку у входа, ту, что закрывала жалюзи.

Вот он, человек нового мира, готовый убивать не раздумывая, понимающий с полуслова и знающий, что такое заражение. Только угрюмый очень.

Уже отступая назад, я понял, что его раздражал не мой рост. Он явно пользовался услугами «Генной логики» и видел на моей груди вензель «Наноздоровья». Счел меня за чужого. Тоже, возможно, вполне укладывается в формат образца для будущего. Хорошо еще, не попытался попробовать на мне шокер.

Дальше я не пошел. «Шалун» крутился как раз перед этой дверью, примерно на линии со своими собратьями внизу. Все, кто дальше, — сами за себя.

Все, кто не спрячется, — я не виноват.

Я поставил лишь одну мину. Самую маленькую, но и ее пока активировать не стал. С минами тут было не разгуляться. Витрины создавали хотя бы иллюзию защиты, но если они разобьются, то оперативный ландшафт для меня существенно усложнится.

— Подключился к камерам безопасности, — сообщил Тюжок. — Хреновастенько вокруг, прямо скажем.

Внизу Оператор загнал оставшихся охранников в магазины, к гражданским, по дороге давая им наставления. Вероятно, похожие на те, что давал я своему охраннику наверху.

Кое-где в магазинах внизу начали закрываться жалюзи. В двух, я видел, их закрыли совсем, не ограничиваясь полумерами. Тоже из людей будущего. Те, кто думает только о себе, в текущей перспективе имели больше шансов на выживание.

Наверное.

Первого укушенного я помнил. Его легко было вспомнить, он так и не выпустил из рук ящика с пивом. Мне почему-то казалось, что теперь пиво ему не потребуется при всем желании, хотя он, похоже, этого еще не понимал. Я видел, что произошло, когда зараженный попытался попить. Думаю, что с пивом могло произойти то же самое.

Кровь текла у мужчины из шеи, но он, как и полагается, ее не замечал. Бежал он медленно, видимо, просто устал мотаться из одного края комплекса в другой, да еще и с ящиком пива. А бешенство еще не проникло в него настолько, чтобы придать ему новых сил. Но уже достаточно затуманило его сознание, чтобы он не слышал приказов, как и та толстушка.

Разные причины — один итог.

Ему кричали, приказывая лечь. Обещая, что смогут помочь. Я не верил, что смогут, потому что Богослов до сих пор молчал, роясь в аптеке.

Я не верил, а любитель поживиться просто не слушал. Он бежал.

«Шалун», оказавшийся прямо перед ним, неожиданно крутанулся, как только мужчина оказался с ним вплотную. Крутанулся так, что от скорости его вращения начал подниматься по телу мужчины вверх, пока не поднялся до его груди. Потом дрон резко оттолкнулся, отпрыгнув назад и тем самым швырнув зараженного прочь, обратно от линии из машин.

Все тело мужчины было изрезано глубокими тонкими порезами, которые оставил дрон. Достаточно глубокими, чтобы мужчина больше не шевелился, но недостаточно, чтобы достать до сердца. Поэтому кровь словно вышла из него одним коротким всплеском и тут же расползлась вокруг лежащего тела.

День обещал быть долгим, и «шалуны» автоматически перешли в режим экономии боеприпасов.

В какой-то момент во всей этой неразберихе, творившейся вокруг, возникла пауза. Никто не стрелял сзади, никто не кричал в проходе, эфир молчал, даже шум шагов куда-то исчез.

Впереди, достаточно далеко, продолжали работать два эскалатора — один наверх и один вниз, и я услышал шелест движущихся ступеней. Вот до какой степени стало тихо.

Но лишь на мгновение. Потом словно вакуум обратно заполнился воздухом, и звуки вернулись, еще более насыщенные, чем прежде.

Сзади зарокотал пулемет, а это однозначно говорило о том, что ситуация разогревается.

— Патроны берегите! — тут же скомандовал в эфире Оператор. — Весь город все равно не перестреляете.

— «Шалуны» на них бросаются, — ответил кто-то. — А у них ресурс тоже не вечный. Лучше мы их побережем, чем патроны.

— Тоже верно, — легко согласился Оператор. — Но стрелять только при явной угрозе. Не устраивайте там…

— Есть не устраивать там!.. — бодро ответил кто-то. Оружие потяжелее присутствовало в среднем у одного бойца в отделении. У нас — ручной пулемет таскал только Тюжок. Он сейчас устроил его на сошке, воспользовавшись тумбой с растениями посредине прохода в качестве опоры.

Впереди, у эскалаторов, началась свалка. В этой точке местная оксфорд-стрит чуть сужалась из-за самих эскалаторов, лифтов по бокам. Рукотворная ловушка. Видно было, что среди толпящихся есть укушенные. Прямо в толпе кто-то кого-то кусал, но сделать я ничего не мог. Начинать стрелять — расстреляешь больше здоровых, чем зараженных. Броситься растаскивать их вручную — самоубийство.

Мы просто ждали, кто из них прорвется внутрь. Сортировать их на живых и мертвых придется начать чуть позже.

— Результаты такие, — неожиданно в эфире проявился голос моего напарника. — В аптеке шаром покати, у нас тоже. Да и в «Генной логике» аналогично. Все, что мне удалось собрать, это семь шприцов с вакциной. Надеюсь, что она действительно действует. Против обычного бешенства подействовало бы. Хотя бы как первый укол. Еще я забодяжил один убойный коктейль, который точно выбьет любого в кому, на раз. Вот только не уверен, что потом счастливчику удастся из нее выйти, потому что там просто гремучая смесь. Это все. А, нет, вы бы, парни, там за нашим охранником из магазина присмотрели. В бой рвется. Чуть ли не колья уже обтесывает. Жаль парня, сопляк совсем.

— Приглядим, — откликнулся кто-то.

— Вакцина у меня и у Богослова, — тут же сказал Оператор. — Если кого, тьфу-тьфу, укусят, кричите сразу, не ждите, не сомневайтесь, не думайте. Иначе поздно метаться будет. На гражданских не тратить, пока не наступит ясность. Держим периметр. Укол делать прямо в область укуса.

Да уж, на гражданских семи порций точно не хватило бы. Для того чтобы это понять, не требовалось долгих расчетов — достаточно было взглянуть на то, что творится у эскалаторов. Несколько зараженных как раз вошли в стадию максимальной агрессии и кусали всех подряд, создавая еще больше паники. Сзади явно напирали еще люди, поэтому бежать, похоже, большинству было просто некуда. Бешеные вряд ли действовали осознанно, они просто реагировали на резкие движения, крики, шум. Реагировали одним единственным образом — кидались, как хищник на жертву, и кусали. Рвали куски плоти, при этом даже не пытаясь пить кровь или есть плоть. Они кусали, рычали, тут же забывали о своей жертве и кидались на новую.

В бутылочном горлышке образовалось месиво, из которого, похоже, уже никто не смог бы выбраться.

— Богослов, — сказал я напарнику в рацию, — если ты уже закончил свои медицинские упражнения, то, может, заберешься ко мне и выбьешь хотя бы наиболее ретивых?

Я чувствовал себя почти ущербным со своим банальным автоматом. Тюжок развлекался с «печенегом».¹⁰ Богослов таскал с собой снайперскую винтовку.

Но еще в самом начале Бронза просветил меня на эту тему, которую почему-то не сильно затрагивали в учебке.

«Нам не нужны одинаковые бойцы. Там, где подходит одно оружие, не подходит другое. Там, где не пройдет маленький, пройдет сильный, а в другом месте проскочит только уж. Нам нужны разные бойцы, и, лишь грамотно комбинируя их возможности и умения, мы можем делать свою работу хорошо».

Ну что же, из автомата стрелять я умел. Вот сейчас бы легко накрыл всю эту толпу в проходе. Только не точечно. Я видел трех зараженных. Конечно, сейчас их стало благодаря этой вакханалии значительно больше, но эти троекусали всех подряд. К сожалению, они постоянно двигались, крутились, кидались то на одного, то на другого, и я точно знал, что не попаду. Куда-то попаду, но далеко не факт, что именно в них.

С эскалатора в мой проход неожиданно выскочили люди. Настолько неожиданно, что я чуть не выстрелил раньше, чем успел определить степень угрозы.

— На пол, — крикнул я и поднял автомат.

Парень, что выпрыгнул на этаж первым, подчинился практически мгновенно, пробежав вперед лишь с десяток метров. Девушка замешкалась, наклонилась к эскалатору, что-то туда бросила, как мне показалось, и лишь после этого тоже легла на пол. У самого эскалатора. Слишком близко к месту событий.

По тому, как быстро они отреагировали на команду, я решил, что, возможно, они еще не укушены.

— Разберешься здесь? — спросил Богослов, оказавшись рядом. Он уже устраивал винтовку на поручне и выцеливал первую жертву в давке внизу эскалаторов, и вопрос, похоже, задал из чистой вежливости.

— Да, — подтвердил я и крикнул: — Если можете, ползите вперед, но головы не поднимайте.

На этот раз девушка поползла даже быстрее, чем парень. Хотя, конечно, ползти ей было неудобно. Не при ее формах. Судя по одежде, та самая, что раздавала бесплатные медицинские повязки на входе. Фигура у нее была не для пластунов.

Хорошо хоть головы они действительно не поднимали.

Я преследовал две цели. Во-первых, если их укусили, то, пока они ползли, заражение должно было проявить себя. Во-вторых, пока они ползли, они не загораживали мне коридора, и я мог стрелять поверх них. Теоретически.

Богослов выстрелил без предупреждения, но я даже не вздрогнул. За последнее время мы срослись, и я, можно сказать, ожидал этого выстрела. Быстро взглянул на толпу, чтобы убедиться, что он попал.

Он попал. Хотя теперь, похоже, можно было уже не сильно заботиться о прицельности стрельбы. Дело было сделано. Все, кто находился в этой давке больше нескольких секунд, оказались покусаны.

Некоторые из них начали прорываться вперед — те, кого еще разум не покинул окончательно. Ребята снизу орали, приказывая им лечь.

Этого приказа мало кто послушался. Возможно, среди бегущих и оставались незараженные, но сейчас это становилось бессмысленно. Опасность того, что они доберутся до людей, спрятавшихся в магазинах ближе к нам, была слишком велика.

Заработал «печенег» Тюжка. Еще раз выстрелил Богослов.

Количество трупов между дорогими бутиками стремительно росло. Не то чтобы я думал, что эти магазины еще хоть когда-нибудь откроются, но все же надраенные, чистенькие, блестящие витрины резко диссонировали с телами между ними и брызгами крови, затейливо пачкающими чистоту стекол.

Я отвлекся, потому что по эскалатору ко мне поднялся еще один. В отличие от первых двух, этот явно уже спекся. Кровь текла из шеи ручьем. Не тот вариант, чтобы он сумел прожить неделю в фазе бешенства. Без срочной помощи он истечет кровью за десяток минут.

А помощь я мог оказать ему только одну.

— На пол! — крикнул я. — Немедленно на пол.

Красивый жест, хоть и бессмысленный. Но я просто не мог начать стрелять, хотя бы не попытавшись.

Девушка, сильно отставшая от парня, извернулась и посмотрела назад. Увидев преследователя, она попыталась ускориться. Получилось у нее плохо. Но, надо отдать ей должное, головы она не подняла. Не запаниковала. Не попыталась вскочить. Это была бы беда. Если бы она вскочила, загородив мне сектор, то в итоге мне пришлось бы пристрелить и ее.

Третий гость среагировал на движение девушки, сфокусировал взгляд на ее ползущей фигуре и шагнул вперед. Ложиться на пол он явно не собирался. Может, позже, когда доберется до девушки на расстояние укуса, но не раньше.

Я выстрелил.

Теперь счет открылся и в моем проходе. С левой стороны эскалатор двигался вниз, так что там все еще было тихо.

Спец по зомби дополз до входа в спортивный магазин.

— Достаточно, — крикнул я ему. — Подними голову, посмотри на меня.

Парень послушно приподнялся на локтях. Благо на второй этаж больше никто не лез.

— Укусы были? — спросил я его.

— Нет! — возмущенно ответил он. — Что я, правил не знаю? Никаких укусов.

— А у подружки?

— У какой подружки? — спросил он и оглянулся назад. — У этой? Вроде нет, не знаю. Просто побежала за мной.

— Мы не знакомы, — вежливо сообщила девушка, послушно не поднимая головы.

Голос звучал глухо, не так, как на входе, когда она предлагала всем повязки. Ее лица, кстати, я еще ни разу и не видел. То в повязке, то, как сейчас, голова все время опущена.

— Мы не знакомы, но меня не кусали. Судя по тому, что я успела увидеть, если бы меня укусили, я бы с вами уже не разговаривала.

Богослов выстрелил еще раз, в кого-то дальше по проходу, едва видную, мечущуюся фигуру далеко за эскалаторами.

— Зачем? — спросил я тихо.

— Буйный, — спокойно ответил он. — Не все буйные. Не все, как я вижу, становятся буйными. Многие… так, слегка. А самые буйные искусают в десятки раз больше народу.

— Поздновато дергаться, не находишь?

— Других команд не было, — пожал плечами Богослов. — Ты это, кусали — не кусали, лучше их отдельно. По возможности.

Я кивнул и возвратился к парню.

— Быстро забирайтесь. Вот сюда, в джинсовый. Сидите тихо и не высовывайтесь.

Второй раз повторять им не пришлось. Парень совершил короткую перебежку. Девушка, так как других команд не поступало, так и доползла до входа во второй магазин и подняла голову лишь в тот момент, когда забиралась внутрь.

Красивая. Повязку она где-то потеряла, так что теперь я мог убедиться, что личико у нее не отставало от фигуры. Даже удивительно — с такой внешностью ей где-нибудь петь, или рекламировать что-нибудь, или в модели пойти. Хотя, наверное, модели сейчас не очень-то кому нужны. Санитарные повязки всем нужны значительно больше.

— Найдите, как прикрыть жалюзи. До конца не закрывайте, чтобы была возможность быстро выбраться. Просто прикройте, — сказал я ей.

Она молча кивнула, приподнялась и зашла внутрь.

— Эй, погоди! — окликнул я ее. — Туфли где потеряла?

— Сняла, — откликнулась она, выглядывая обратно из магазина. Ненамного, я увидел лишь половину ее прекрасного лица. — Бежать мешали. Несла в руках, как дура, но потом пригодились. Каблуки в гребенку эскалатора засунула.

Она махнула рукой назад, на эскалатор, по которому они недавно поднялись.

— Остановился. Автоматика, я видела, один раз у женщины здесь так же туфля зацепилась, сразу срабатывает. Они же не думают. Бегут, куда получится. А раз эскалатор стоит, то, может, сюда не побегут.

Я кивнул.

Она попыталась улыбнуться и исчезла в глубине магазина.

Мне захотелось узнать ее имя. Очень своевременное желание.

— Вернись, я все прощу, — буркнул Богослов. — Сначала давай дерьмо разгребем, потом с девочками хороводы начнешь водить.

Либо мы проработали вместе достаточно, чтобы он понимал меня с ходу, либо мой взгляд был слишком очевиден.

— Новости, — сообщил Оператор. — Город объявлен под карантином. Пока — две недели, до обновления статуса. На этот раз нам не разрешается его покинуть, даже несмотря на особый статус. Так как в карантине не весь сектор, они боятся, что мы выпадем с вертолета и заразим кого-нибудь еще.

— Смешно, — тихо согласился Богослов.

— По обновленному Протоколу карантин значит, что будут сбивать все, что взлетит, а вокруг города уже огненное кольцо. Сплошное. Военные в кои-то веки напряглись и бросили все силы. Как назло, именно тогда, когда мы оказались внутри. Видимо, сильно испугались. Там будут минные поля, там готовы устроить ад в любом месте. Никаких разговоров, разбирательств или повторных предупреждений. Мы здесь заперты до тех пор, пока все зараженные не умрут, а здоровые не докажут, что они здоровы. На две недели минимум, но мне не верится, что ограничится лишь этим.

Внизу наконец закончилась сутолока. Все, кто успел убежать, убежал. Все, кто заразился, либо тоже убежал, либо оказался пристрелен. Тела толстухи, вначале одиноко лежащего в проходе, теперь даже не было видно. Хотя я предполагал, где оно лежало. В этом месте мертвые тела образовали небольшой холмик.

Кто-то слегка шевелился среди мертвых. Но пока не высказывал агрессии. Я посмотрел на Богослова. Он посмотрел на меня, кивнул и перевел дуло винтовки в сторону шевелящегося человека.

Вдали по коридору бродило еще несколько явно зараженных. Но в нашу сторону они не спешили, а мы не спешили с ними расправляться, пока они не представляли угрозы.

— Второе, — продолжил Оператор. — Нам подключили дополнительные спутники. Картинка сейчас вам пойдет. Под колпаком весь город. Судя по всему, зараза расходится очень быстро и уже приблизилась к городской черте. Ну а там, как вы знаете, бешеные и упрутся. Да, и третье. Начальство напомнило, что задания никто не отменял. Мало того — они более чем уверены, что именно Ультра-Механики выпустили вирус на улицы. Есть запись, как несколько первых зараженных выбегают из дома, что является нашей целью. Теперь к этим ребятам у нас на один вопрос больше. Я пока не стал озадачивать этим начальство и выяснять, каким образом секта узнала о нашем прибытии, но очевидно, что они выпустили вирус на свободу, чтобы задержать нас.

— Тогда соответственно они должны улепетывать со всех ног, — заметил Призрак. — Если только не думают, что их вирус смог нас остановить.

— Улепетывать им некуда, — напомнил Оператор. — Хотя после тех глупостей, что они уже натворили, я бы не стал удивляться ничему.

Вот тут он ошибался.

Ему пришлось удивиться спустя несколько мгновений.

Глава 8

Бедолаги, которых заразили и вышвырнули на улицу, — они ведь были заражены заранее. Схвачены, возможно, на этой же улице, заражены, удерживались какое-то время, так чтобы точно подгадать к нашему прибытию. Все это невозможно провернуть экспромтом, тут никаких сомнений. Нас слили, о нашем прибытии знали, и, в отличие от того рабочего городка, знали заранее. В корпорации был крот.

Все оказалось подготовлено к нашему приходу.

Но вот только никто из нас не думал, что сектанты решатся на что-то еще, кроме как выпустить на улицы вирус, а после дождаться, пока город опустеет.

Видимо, они двигались сразу вслед за волной зараженных. Быстро пробрались ко входу в гипермаркет, чтобы уйти из-под спутников. Сломали видео или, возможно, даже разобрались с камерами заранее, еще до начала событий. Кто знает.

Известен лишь итог: мы не увидели их перемещений по улице, мы не увидели их передвижения внутри магазина.

Тихо разбирались с бешеными, которые должны были нападать на них по пути. Это несложно, если убивать всех и не идти на гребне заражения.

Они не стали ввязываться в перестрелку. Из-за бешенства вокруг Оператор локализовал расположение взвода, уменьшил его, чтобы обеспечить защиту от зараженных. Хороший выбор против невооруженного противника. Плохой — против вооруженного гранатометами.

Второй ошибкой оказалось нарушение нашего главного правила. Не сидеть на месте. Все время находиться в движении. Перемещаться быстрее, чем кто-то умудрится засечь наше расположение.

А здесь, на этом пятачке, мы застряли минут на двадцать. Полностью погруженные в то, чтобы оградить себя от разбушевавшейся вокруг эпидемии и попытаться спасти хотя бы нескольких гражданских, мы забыли, что кроме них здесь есть и еще кое-кто.

Может, и не забыли, но никак не ожидали такой наглости.

Судя по звуку, судя по плотности и частоте выстрелов, у них было несколько револьверных гранатометов. Им и целиться особо не пришлось, достаточно отстреляться с другой стороны магазина, оттуда, где находился второй ряд касс. Два десятка гранат при таком раскладе вполне достаточно, чтобы в корне изменить расстановку сил.

Они ошиблись лишь в одном. Вместо того чтобы нашкодить и убежать, пока это возможно, вывести взвод из строя, забиться в какой-нибудь угол и радоваться своей победе, — вместо этого они решили дожать нас сразу.

Гранаты взрывались одна за другой, секунд двадцать. Под обстрелом прежде всего оказался центр, площадка перед кассами, на которую вел проход. Почти прямо под нами.

После первого взрыва я еще не успел сообразить, что происходит, а Богослов уже сдернул винтовку с поручня и потащил меня вперед. Когда взорвалась четвертая граната, мы находились уже в ювелирном.

Здесь было чуть потише, хотя стекла вряд ли могли защитить от осколков, так что мы сразу побежали в глубь магазина.

Тут взрывы слышались послабее.

— Привет, девчонки, — весело сказал Богослов, устраиваясь рядом с продавщицами, за стойкой с украшениями в конце торгового зала. — Мы подумали, что вы тут без нас скучаете.

Непохоже на него. Он вел себя странно, но я тут же понял, что он поступает правильно. Пока мы снаружи удерживали периметр, эти две женщины здесь слышали только выстрелы, вопли и стоны. Жались друг к другу и тихо теряли рассудок.

А вот фривольный тон Богослова оказался им привычен. Возвращал их к той реальности, в которой они жили раньше. И наверняка надеялись в нее вернуться.

Напрасно надеялись. Уж я-то это знал. После такого реальность не излечивает сама себя. Все, что происходит сейчас, все это происходит навсегда. И даже если им посчастливится выжить, будет идти с ними по жизни до самого ее конца. Тащиться, прятаться по углам, но не отставать и не теряться. Они будут помнить этот день, который полностью повернул их жизнь в другую сторону, который просто вывернул ее наизнанку. Они будут помнить даже меня, наверняка будут. Возможно, как спасителя, а может — как ангела, трубящего перемены.

Отнюдь не к лучшему.

— Девчонки, мы еще зайдем, попозже, — сказал Богослов и поднялся на ноги.

— Куда? — тихо спросил я.

— Надо успеть перебраться в разрыв на перезарядку, — ответил Богослов на бегу. — Плотность огня высокая, но у них, скорее всего, ручные модели. Как только станет потише, выбегаем — вниз и обратно за продуктовые полки.

— У кого у них? — лишь уточнил я.

— Заодно и выясним, — сказал напарник.

Как бы быстро он ни реагировал, «шалуны» все равно начали действовать раньше нас. Я видел, что два моих тыловых, до этого шатающиеся у касс, покатились в глубь магазина, выискивая обидчиков.

— Их от четырех до двух десятков, — сказал кто-то в рации. — Гот убит. Я еще от него ничего не нашел, но первая граната разорвалась прямо рядом с ним.

— Мне руку оторвало, — признался кто-то в эфире. Я не сразу узнал голос Призрака. — По локоть. Заполз в магазин, тут не достанут.

— Перевязать? — спросил кто-то.

— Уже, — ответил Призрак. — Но Оператор рядом со мной стоял. Вижу тело. Не шевелится.

Пока они докладывали о потерях, мы спрыгнули прямо в сторону касс. Я упал удачно, даже не отшиб себе ног, перекатился и на мгновение замер между кассами. Посмотрел вперед. В том проходе, напротив которого я оказался, не было никого. Пробежал дальше и устроился с торца продуктового ряда.

— Бронза убит, ыть. Тюжок, ыть, без сознания. Его аппаратура разбита, да и не смогу я без него с ней разобраться. Мы, ыть, без глаз.

— И без связи, — сказал кто-то.

— Призрак, тебе командовать.

— Мне? Да с этой рукой я вот-вот тоже без сознания останусь. А Тоско что?

— Щас, очухаюсь, — глухо произнес Тоско. — Контузило. Кевлар осколками посекло. А так вроде ничего. А где Опер?

— В резерве. — Я перестал следить, кто говорит отдельные фразы.

— Бронза? Призрака слышал. Гот? — Тоско явно пропустил предыдущие переговоры.

— Все в резерве.

— Вашу мать. Кто у Гота выжил, отзовитесь?

В эфире повисло молчание.

Перекличка не мешала нам двигаться.

Я выглянул во второй проход, тоже оказавшийся пустым, увидел в нем удачно брошенный погрузчик и перебежал за него. «Шалуны» доскакали до сектантов. Где-то у этих людей явно сидел очень хороший организатор, с дьявольски извращенным мозгом, но хороший, признаю. Тот, кто спланировал всю эту акцию от начала до конца.

Но сами по себе бойцы они оказались никудышные.

Никто не лезет в берлогу раненого зверя. А если уж ранен не просто зверь, а профессиональный убийца, то тем более. Они же наступали. «Шалуны» показали мне не их спины, а их оружие, обращенное в нашу сторону. Хорошо хоть, что они отказались от идеи использовать гранатометы в контактном бою. А могли ведь пойти на размен. Один сектант — один наш. Хотя, может, у них просто не осталось гранат.

Мой новый «шалун», из тех, чья память почти не замутнена предыдущими боями, открыл счет. На этот раз «шалуны» не экономили на патронах. И не пытались провести дополнительной проверки статуса опасности противника. Программа дронов работала четко. Они стреляли сразу, лишая врага возможности продолжать убивать.

Судя по всему, все, или почти все, «шалуны» вышли из передряги невредимыми. Может, выбило только тех, кто попал непосредственно под взрывную волну. Но осколков они и не заметили. И теперь даже те из них, кто потерял владельцев, прыгали где-то на том конце магазина, выравнивая ситуацию.

Я побежал вперед. Метров семьдесят до прохода, по классике разделяющего продуктовый на две большие отдельные секции. Именно там «шалуны» положили первых сектантов, но сейчас дроны уходили глубже, вряд ли оставив хоть кого-то за собой.

Из двадцати двух человек в строю осталось одиннадцать. Я, Богослов, Ыть, Тоско и еще семеро из других отделений, которых я даже по именам не знал. Еще четверо могли претендовать на дальнейшее участие в вечеринке. Призрак среди них.

Взрывов больше не было.

Никогда не думал, что в этом мире, где смерти и так неслись мимо меня чередой, одна за другой, мне захочется кого-нибудь убить. Иногда это нужно, раз уж я подрядился на эту работу. Но хотеть — дело другое.

Сейчас хотелось. Добраться хоть до одного сектанта самому.

— Командира затащите внутрь, — приказал Тоско. — Посмотрите, можно ли связь поднять с корпорацией.

— Я попробую, — откликнулся кто-то из оставшихся. — Спутниковый сигнал мы видим, значит, и остальное можно переподключить.

— Проход держим. Один наверх, на место Бронзы. Грызун, давай ты. И посмотри, может… может, вколоть ему что, может, дышит еще.

— Сделаю, — откликнулся Грызун.

— Богослов, Шустряк, вы не далековато собрались?

— Зачистка, — спокойно откликнулся Богослов.

— Полная, — подтвердил я.

— Все, переподключились, — неожиданно сменил тему Тоско. — И как эти программы определяют, что я взял командование?

После паузы, после того, как на его риторический вопрос никто не стал отвечать, он сказал, видимо, нам:

— Ладно, продолжайте. Шустряка придерживай, не то У него кровь вскипит.

Как только он это сказал, я неожиданно понял, что он прав. Я хотел кого-нибудь убить, я был готов бежать вперед вообще практически в открытую, лишь бы кого-то из них догнать.

— И всех касается: успокоились. Чтобы больше никто в резерв сегодня не ушел. Мы их всех вырежем, я вам обещаю. Но для этого держим голову на льду. Либо лед на голове. Шустряк, Богослов, полная зачистка до дальнего выхода. Закрепиться там. Подкидываю вам освободившихся дронов, принимайте.

Надо признать, что Тоско быстро вписался в роль.

Уже через пару секунд редко включавшийся голосовой модуль программы дронов сообщил:

— Подключение дополнительного дрона боевой поддержки. Подключить?

— Да, — тут же согласился я.

— Базовый режим?

— Максимальное удаление, агрессивный.

На моем стекле появилась еще одна картинка, значительно меньше первых четырех. Программа явно начала беречь место.

— Подключение второго дрона боевой поддержки. Подключить?

— Да. Да для всех. — Может, я слегка и успокоился, но не настолько, чтобы впадать в медитативный транс однообразных повторений. — Режим для всех — агрессивный, внешний периметр.

Я побежал вперед. Раз уж мне официально разрешили месть, то я не хотел упускать возможности.

Когда я добежал до касс с другой стороны, дроны не оставили в продуктовом ни одного живого. Даже для допроса. Никаких раненых. Наложение двух программ. Уничтожение зараженных, которые могут быть опасными даже ранеными. И вооруженное нападение на взвод, теперь превратившийся в одни ошметки. Второе заставило их атаковать и стрелять по любым целям, первое приказывало им добивать всех, кто еще шевелится.

В конце концов, программы дронов выбирали наиболее банальный сценарий. Любой из сектантов мог быть одновременно и зараженным. Просчитанная минимизация риска.

Широкие центральные двери теперь красовались с разбитыми стеклами, и внутрь задувал ветер.

Я тут же подумал, что сейчас это, возможно, и к лучшему. Когда вырубится электричество и отключатся холодильники, лучше будет, если здесь будет похолоднее. Выжившим пригодятся продукты, не успевшие протухнуть. Если будут выжившие.

Накаркал.

Я отступал в сторону, чтобы оказаться за бетонной колонной, несущей крышу и формально отделяющей стеклянные двери от таких же стеклянных, до пола, окон магазина. Или, наверное, правильно будет сказать, стен магазина. Стеклянных.

Слишком открытое место, чтобы у меня оставалось много выбора, где еще спрятаться. Богослов действовал так же, уходя левее от входа.

И в этот момент выключился свет.

Везде. Похоже, вообще по всему городу, хотя было еще достаточно светло, чтобы говорить об этом с уверенностью.

Но это как раз недолго. Пара часов до сумерек. Еще немного, пока окончательно остынут батареи. Еще одно развлечение для тех, кто избежал укусов. Не только бегать от бешеных, но и бороться с холодом.

Далеко позади мой «шалун», все еще катающийся по балюстраде второго этажа, рванулся в мою сторону. Я тут же его остановил. Здесь мне техники хватало, а девушку в магазине джинсовой одежды не хотелось оставлять без присмотра. Ну и остальных, конечно.

— Плохо тут, за колоннами. Слишком очевидное укрытие, — высказал я свое мнение.

— Предложения?

— Пошли дальше?

— Тоско, прошу разрешения углубиться, — тут же запросил Богослов. — Оставим нескольких дронов на выходе. Тут кругом стекло, так что полной изоляции не выйдет.

— Разрешаю, — ответил Тоско. — Близко к цели не подходить. Не психовать.

— Рановато, кстати, — сказал Богослов, пока мы бежали между машинами на парковке.

— Свет? — уточнил я. — Да, рановато. Хотя кто-то из бешеных мог случайно где-то что-то задеть.

— Ага. Случайно взорвать, разрезать, перебраться через все ограждения, выключить рубильники. Замкнуть, обесточить, не дать сработать предохранительным контурам. И все это случайно, при полном отсутствии мозгов.

— Значит, кто-то помог, — резюмировал я. — А зачем? Чем этим сектантам освещение мешает? У них вроде не культ тьмы? Зачем «механикам» темнота?

— Предыдущая модель дронов работала от аккумуляторов. Хватало на час. Для наших операций — за глаза. Но здесь они бы уже на последнем издыхании были.

— «Шалуны» тоже на аккумуляторах, — уточнил я. — Ну да, согласен. Кто-то рассчитывал, что мы пойдем со старыми машинками. Эти мы получили совсем недавно. И они подзаряжаться могут даже от костра.

— А значит?

— А значит, в экономном режиме, почти не двигаясь, они вообще способны работать почти вечность.

— Я не о том.

— Но Петр Семенович знал о последней поставке. Не мог не знать.

Богослов остановился у последнего ряда машин. Обернулся и посмотрел на меня:

— А при чем здесь Петр Семенович? Ты что-то знаешь?

Я пожал плечами. Нужно было что-то отвечать, но что, я не совсем понимал. Как-то здесь, в СБ, на острове, и на заданиях, я начал привыкать, что мной кто-то руководит. Что кто-то принимает за меня ключевые решения, а я лишь их исполняю.

Это даже давало мне некий комфорт. Слишком уж все плохо развивалось. Везде. В секторе, в стране, в мире. Ничего ведь хорошего и не случилось со времени смерти родителей. Ничего. «Ходок» — это, конечно, приятно, но какая разница, ходить по дерьму на своих ногах или ездить в инвалидной коляске.

Но когда людей становится меньше, все больше решений остается за тобой.

Когда командиры исчезают, приходится что-то решать самому.

Отчасти потому, что мне не хотелось включать мозг обратно и начинать думать, а отчасти — именно из-за того, что он все равно постепенно включался, — я решил рассказать Богослову о последнем разговоре с командиром. Может, он придумает, что делать дальше в такой ситуации.

— Помнишь, как Оператор вколол себе тот бланк? А потом его уничтожил? Он его не уничтожил.

Богослов на меня не смотрел. Он оглядывал просвет перед следующим домом — метров сто от нашего укрытия до стены. «Шалуны» наверняка зачистили всю местность, но они не могли прочесать все этажи жилых домов. Кто-то, может, только и ждет, когда мы выбежим на открытую, пристрелянную полянку.

— Ага, — только и сказал он. — А чего он мне не сказал?

Чувствовалась все же обида в его голосе. Может, потому и отвернулся.

— Я думаю, что просто ближе других в этот момент был. Так вот, как я понял, он о том, что есть еще одна копия бланка, сказал Петру Семеновичу. Недавно. После того уже, как чемоданчик накрыли. Просил, чтобы забрали и использовали. А потом — видишь как. С изъятием пошли накладки за накладками, а сейчас и вовсе — подстава от начала до конца.

— Я первый, ты через три секунды. Даже если начнут стрелять, все равно беги. Проскочишь, пока на меня клюнут.

— Когда я вернулся в ясли?

— Пошли, — не стал он отвечать.

На другой стороне мы прижались к стене, и Богослов быстро и коротко выглянул из-за угла.

— Пусто везде. Трупы. «Шалуны» какие-то совсем уж жестокие.

— Повышение степени угрозы у них это называется. Это только у нас жестокость.

— Тоско? — Богослов говорил уже в рацию. — Тело командира где?

— Тут, — откликнулся Тоско. — Мой еще один умер. Вы давайте быстрее там, выбираться надо. Что-то хуже становится, опять бешеные забегали. Одного «шалуна» свалили. Так что действительно плохо тут.

— Ладно. Сделай доброе дело. Найди обогреватель. Вырежи у него из бедра то место, где карантин был вживлен. И сделай так, чтобы оно где-нибудь в тепле пока полежало. Тридцать шесть и шесть. Не спрашивай ничего, потом все объясню.

— Ну ладно, если ты считаешь, что нам тут заняться больше нечем, то сделаю, — с сарказмом ответил Тоско.

— Это важно, — сказал Богослов. Потом мне: — Не нравится мне эта улица. Давай-ка попробуй одного из своих на крышу забросить. И я тоже попробую. Может, доберутся, шары чугунные.

— Думаешь, бланк можно сохранить?

— Шанс есть, — сказал напарник, — зависит от того, кто делал. Если военные, то вряд ли, все такие штуки сразу распадаются, как только оказываются вне заданных параметров. Если кто на коленке делал, что тоже возможно, то шанс есть.

— Не слишком лихо для работы на коленке? — спросил я.

Мой «шалун» добрался до крыши, без фанатизма и ползания по стенам — просто по лестнице подъезда, — потом — взломав дверь в технические помещения. Сейчас он неторопливо подкатился к краю и начал давать мне картинку.

— Ты не знаешь, какие сейчас лихачи в частных лабораториях, — ответил Богослов. — Как только базовая технология оформилась, дальше — дело сугубо фантазии отдельных разработчиков. Порой очень извращенной. Ну что там у тебя?

Я слегка увеличил изображение на стекле бронешлема. «Шалун» занял удачную позицию, с которой можно было разглядеть сразу две улицы в обе стороны от перекрестка. С нашей стороны все пустовало, лишь кое-где лежали трупы. Дальше, в конце квартала, почти у штаб-квартиры сектантов, шалили дроны.

По ним явно кто-то стрелял в ответ. Раз стреляли до сих пор, это однозначно говорило, что сопротивление серьезное.

— Ну там не маленькая группа сектантов, это точно, — сказал я. — Где они только людей находят? Готовых не просто иногда молиться, а лезть под пули?

Богослов смотрел на свой экран, поэтому ответил не сразу:

— Вот и мне интересно.

Мы выбрали хорошее место для того, чтобы осмотреться, и почти добежали до него, когда Богослов резко изменил направление и запрыгнул в ближайший подъезд.

Я почти синхронно повторил его движение. Он, конечно, мог продолжать считать меня зеленым новичком, но на самом деле выходило неплохо.

— Видишь? — спросил он.

— Что? — Так как речь явно не шла о том, что происходит в непосредственной близости, я вновь посмотрел на экран. Возможно, все мои «шалуны» сейчас были заняты чем-то другим. Или я просто смотрел не туда, но ничего особенного не видел.

— Вертолет на крыше. И суета вокруг него.

Я опять перехватил управление одним из дронов, что скакал сейчас поверху, обеспечивая прикрытие. Повернул камеру в нужную сторону.

Далековато. Но вертолет и людей я видел.

— Никак начальство решило, что ситуация складывается не в их пользу? — предположил Богослов.

— Живых брать не приказывали, — подсказал я.

Богослов кивнул. Я отправил «шалуна» по крышам, на сближение.

— Тоско, слышишь? — спросил Богослов. Все это время остатки взвода бурно переговаривались, но у меня их разговоры были сильно заглушены — шлем автоматически делал громче только слова, касающиеся непосредственно меня.

— Да, что? Не до вас. Вы бы вообще возвращались уже. Никуда эти суки от нас не денутся. Не в этом городе. У нас тут бегут и бегут, как заведенные. Только успокоишься, новая пачка прибегает.

— Может, все-таки элементы от зомби в этом вирусе есть? — предположил Богослов.

— Я не разбираюсь, — смиренно признался Тоско. — Оператор вот разбирался в таком, а я не очень. Да вроде нет. Такое ощущение, что они вообще мимо бегут. Если не шевелиться, то могут пробежать и даже не заметить. На движения реагируют, особенно на резкие.

— Ладно. Слушай, тут сектанты деру дать намылились. Вертолет, все дела. Особые пожелания будут?

— Ракету им в дорогу, да и все. А вот еще тема… пусть летят. Их на периметре встретят и разочаруют. Весело. Сами решайте, в общем.

Один из моих дронов вышел в резерв. Я видел, почему: сектант наткнулся прямо на него и не задумываясь влупил в мою машинку из чего-то тяжелого. Походило на РПГ,¹¹ хотя рассмотреть я не успел. И сам ведь погиб.

— Не, не люблю я на случайности такие вещи оставлять, — пробормотал Богослов.

— Погоди, — остановил я его. — Много сектантов, говоришь? И вообще без башки? Понижен инстинкт самосохранения, это я только что видел. Ладно, один бы молитв перепел и героем себя почувствовал, но тут таких полк целый. Ничего не напоминает?

Богослов наклонил вниз голову и приоткрыл стекло шлема. Вытер пот. Опустил стекло обратно.

— Опять тот же бланк? Здесь-то откуда? Сектор другой, секта — вообще другая. Как они объединились? Откуда получили доступ к таким технологиям?

— Да оттуда же. Крот у нас. И либо их много, либо они очень высоко. Кто-то создает свою собственную армию. Тихую, бесплатную и послушную. Самое главное — храбрую просто донельзя.

— Ладно, — легко согласился Богослов.

Я лишь увидел на экране, как ракета из его «шалуна» ушла вперед.

— Конечно, я бы предпочел сбить их в воздухе, — разочарованно сказал он. — Чтобы наверняка одни ошметки. Дешево и сердито. Но раз тут поработала та же шайка, то у этих, на крыше, должен быть один такой интересный чемоданчик… Который надо бы зацепить целым.

Вертолет взорвался. Несколько человек, стоящих слишком близко, явно мало претендовали на то, чтобы еще когда-нибудь встать. Остальные быстро попрятались.

— Уходим, — решил Богослов. — Соберемся с нашими, почистим перышки и вскроем эту консерву. Ты пару «шалунов» им оставь, чтобы не скучали.

День померк, когда мы были на полпути. Не сказать, что и до этого было шибко светло, но хотя бы как-то. Как всегда, мерзкая погода, низкие облака, а теперь еще и гарь от пожаров, разгорающихся в разных концах города.

Но для заката было еще рановато.

— Что это? — Я поднял голову, пытаясь рассмотреть, почему так неожиданно потемнело. Конечно же не увидел ровным счетом ничего.

— Затмение сегодня, — равнодушно ответил Богослов, даже не поднимая головы. — Не обращай внимания. Мелочи. Солнце затмится на треть, как и полагается. Ибо время близко.

Выбитые стекла позволяли сквознякам беспрепятственно гулять вдоль полок, а полное отсутствие света превращало магазин в какие-то катакомбы. Лишь редкие лампы аварийного освещения еще горели, но и им явно оставалось недолго.

Внутри заметно похолодало. Казалось, что здесь даже холоднее, чем на улице.

Витрины всех бутиков на углу теперь остались без стекол. Пространство расширилось, магазин возвращался в состояние, в котором, наверное, находился до дизайна и появления в нем арендаторов.

Пыль на месте гибели взвода осела, но лучше здесь от этого не стало.

Богослов, проходя мимо полок, заваленных шоколадками, мимоходом ухватил одну, сдернул обертку и, подняв забрало, запихнул в рот. Взял вторую и, не оборачиваясь, бросил назад мне.

Я поймал ее на лету, но есть не стал. Не хотелось. Засунул ее в один из свободных кармашков. Потом подумал и зацепил с полок еще несколько, распихав по карманам. Двухчасовая операция самотеком превратилась в многодневную осаду, так что нужно было подумать о еде.

Тоско стоял прямо в центре. Иногда он оглядывался назад, глядя, как «шалуны» перехватывают очередного бегущего бешеного. Но в основном он смотрел на нас, терпеливо ожидая, пока мы подойдем.

— Как на улице? — почти безразлично спросил он.

— Холодает, — в тон ему ответил Богослов.

— И темнеет, — добавил я, посмотрев наверх. Стекла балконов, большинство, тоже вылетели после взрывов. Мой «шалун» стоял неподвижно около входа в спорттовары. На самом деле он двигался — малозаметно, вокруг своей оси, лишь позволяя камере слегка менять обзор, непрерывно исследуя все пространство вокруг себя.

— У нас под семьдесят человек гражданских, — сообщил Тоско. — И на втором немного, несчитаные.

— Надо бы их вниз спустить, — предложил я.

— И зараженные прут и прут, уж вроде пора им успокоиться, — словно не услышав меня, продолжил Тоско.

— Кто же здесь их успокоит, кроме нас? — усмехнулся Богослов. — Сами они успокоятся только через неделю. Я думаю, что везде так, просто во всех остальных местах их давно уже никто не останавливает.

— Поэтому трупы копятся здесь. — Тоско качнул головой себе за спину. В проходе, особенно около злополучных эскалаторов, мертвые тела действительно лежали горкой.

Меня вновь замутило, но теперь я хотя бы сумел удержать содержимое желудка в себе. Хорошо хоть шоколадку не стал есть.

— Подкиньте меня, — попросил я, — чтобы до эскалаторов не переться.

— Давай, — легко согласился Тоско. И, показывая, что все он прекрасно слышал, добавил: — Собери всех, спусти вниз, мы пока отодвинем зону безопасности. Потом подумаем, как дальше.

— А что думать? — Богослов был прямолинеен. — Надо добивать, пока они не заползли в какую-нибудь нору.

— Да с этими-то как раз понятно. — Тоско вместе с Богословом подставил мне руки, так что отмахнуться он не мог, но интонации в его голосе были именно такие. — И просто. Дальше-то вот что? Как нам гражданских обезопасить? Да еще на неделю, а то и две?

— Дай им палки и рюкзаки, — предложил Богослов. — Пусть пока еду собирают. Отсюда все равно надо будет валить. Ни согреться, ни как следует помочь раненым здесь мы не сможем.

Они подкинули меня вверх, так что я буквально взлетел и оказался как раз напротив магазина с джинсами.

Но как бы мне ни хотелось, внутрь я не пошел, решив начать со спортивного.

Охранник так и оставался у входа. Надо отдать ему должное, к вопросу охраны вверенного ему магазина он отнесся со всей серьезностью.

Он опустил рольставни ровно так, как я и просил, так чтобы пришлось сильно наклониться, прежде чем попасть внутрь. Но этим дело не ограничилось. Сам или с чьей-то помощью он развернул тумбу, на которой раньше стояли кассы, поперек входа, метрах в пяти от него. Теперь, как только я оказался внутри, — сразу попал на открытую, хорошо простреливаемую площадку.

Рисковать не хотелось, и я тут же крикнул внутрь, в почти полную темноту:

— Свои! — «Шалун», за это время подкатившийся ко вновь созданным укреплениям, нашел где-то внутри себя фонарик, осветив охранника с моим пистолетом в руках.

Охранник заслонился рукой от света. Не той, в которой держал оружие, что опять же говорило в его пользу.

— Сколько вас внутри? — спросил я.

— Девять человек здесь, — ответил он. — Еще один убежал. Не смог его удержать. Психанул и убежал наружу. Давно уже.

— Никто не ранен?

Охранник отрицательно мотнул головой. Потом, подумав, что я могу и не увидеть его жеста в сумраке, сказал:

— Нет.

— Хорошо. Делаем так. Найдите в магазине рюкзаки и сбрасывайте их вниз. Может, какое-нибудь оружие, вроде лыжных палок. Что-нибудь, чтобы не подпускать зараженных к себе. Как только распотрошите магазин, скажете, будем спускаться. Отсюда скоро надо будет валить. И одежду посмотрите, кому надо. Потеплее.

Только подумав об одежде, я неожиданно вспомнил, что девушка прибежала сюда лишь в фирменном платье. Да еще и босиком. Быстро оглядел товары, что лежали у входа.

— Поторопитесь, я соберу остальных.

Словно чего-то боясь, я опять не зашел в джинсовый, сначала вытащив двух продавщиц из ювелирного и отправив их на помощь спортсменам.

Лишь после всего этого девушка, оставшаяся без туфель, удостоилась моего посещения.

Первые рюкзаки уже летели вниз, когда я заглянул внутрь. Лишь одна витрина осталась цела, вторая рассыпалась тысячами осколков. Температура опустилась градусов до трех. Совершенно не то место, где стоит находиться девушке в одном лишь платье рекламной куклы. Или какую должность им присваивают, когда предлагают работу? Лицо магазина? Менеджер по работе с клиентами? Управляющий санитарной безопасностью посетителей?

Мне неожиданно ярко нарисовалась картина. Замерзшая девушка, босая и дрожащая от холода, и специалист по зомби, заботливо отдающий ей свою куртку, обнимающий ее за плечи, согревающий от холода и обещающий уберечь от ужасов этого дня.

Ревность. Как интересно. Я стал совсем взрослым. Дорос до ревности. Ну что же, давно пора. А то как в той старой притче про армию — убивать им уже можно, а вот пить — еще нет.

Несмотря на то что это чувство можно было смело причислить к «взрослым», все равно оно выглядело глупо в данной ситуации. Ревновать девушку, с которой перемолвился лишь двумя словами, имени которой даже не знал, к парню, который случайно оказался с ней рядом. Ах да, чуть не забыл — и все это на фоне валяющихся кругом трупов, холода и полной неизвестности.

Они не обнимались.

Они даже рядом не были. Удивительно, насколько деятельным становится народ, когда его оставляют в полутемных помещениях и заставляют ждать. В другое время этот парень, я уверен, смог бы спокойнехонько просидеть у телевизора (или компьютера) те тридцать — сорок минут, что здесь находился. Но сейчас, видимо, его обуяла жажда деятельности.

У прохода валялись снятые со стен полки, какие-то тумбочки и куча всякого хлама, в совокупности создающая нечто вроде баррикады. Сам парень, видимо, разобрал одну из напольных вешалок и сейчас держал в руках никелированную палку, которой в принципе действительно можно было защищаться. Они здесь даже фонарик где-то нашли.

Мне не пришлось увидеть ожидаемого образа замерзшей и измученной девушки, которую рыцарю типа меня только что и останется, как спасать. Она успела подобрать себе джинсы, футболку с животрепещущей надписью «Мисс Недотрога» и даже джинсовую куртку с овчиной внутри. Да она сейчас одета теплее, чем даже я.

Я протянул ей кроссовки, что спер с полки спортивного.

— Выходите. Помогите рядом с рюкзаками. Есть хотите?

Парень помотал головой. Девушка кивнула. Она, наверное, голодная была уже тогда, когда я пробегал мимо нее у входа.

Я протянул по шоколадке каждому. Мистер Знаток зомби съел свою первым.

— Меня Лена зовут, — вдруг решила представиться девушка.

— А меня Александр, — повернулся к ней парень. О как. Да они тут даже и познакомиться не успели, не то что пообниматься. Зато я успел все. И представить, и вжиться в роль отверженного. Отелло, блин.

— Шустряк, — представился я. Чего-то мне становилось только хуже от этого общения. Выдать кличку вместо имени — просто еще одна защитная реакция на ситуацию, в которой я оказался не способен угомонить эмоции. — Выходите, время не ждет.

Выйдя из магазина, я выбил металлические остатки от балконного ограждения и сказал охраннику:

— Как только будете готовы, спускайтесь прямо здесь. Потихоньку. У эскалатора… сами видите.

— У нас стремянка в подсобке есть, — тут же вклинилась одна из продавщиц. До сих пор в тренировочных штанах. Хорошо хоть надела дутую куртку. Достаточно теплую, надо полагать. Она должна лучше разбираться в товарах из своего магазина. — Высокая, специально чтобы на верхние полки товары раскладывать.

— Хорошо, — кивнул я. — Только поторопитесь.

Я спрыгнул вниз, даже не попытавшись хотя бы сначала слезть, зацепиться руками за пол второго уровня. Пижон. Нет, с этими шекспировскими страстями точно пора заканчивать. А если бы я сейчас очень вовремя подвернул ногу?

— Гражданским раздали лишнее оружие. Призрак вроде чуть очухался, стрелять сможет. Оставим им еще десяток «шалунов» в стационарном периметре, — сообщил Тоско. — Готовимся. Выходим через три минуты.

— Командирский модуль где? — Богослов подошел к нему поближе.

— Отогнал к главному входу. Если придется отступать, чтобы был наготове. Сейчас он нам не нужен.

— Связь есть?

Тоско мотнул головой:

— Молчат. Может, им просто нечего сказать?

Я уже начал отходить в сторону, чтобы присесть хотя бы на оставшиеся пару минут, но тут Тоско сказал:

— Погоди. Есть. Петр Семенович на связи.

— Где вы? — спросил эсбэшник.

— Там же, — тут же ответил Тоско. Картинка из штаба шла, но плохонькая, так что я лишь посмотрел, как выглядит наш главный подозреваемый. Неплохо он выглядел. Может, чуть уставшим.

— А Оператор где? — недоуменно спросил Петр Семенович.

— В резерве, — спокойно ответил Тоско. — Половина теперь в резерве. Накрыли нас, с одного залпа.

Сначала эсбэшник кинулся задавать вопросы, но тут же остановился.

— Ладно, потом. Не суть. Убирайтесь оттуда, быстро убирайтесь. Сверху решили, что ситуация с заражением неуправляема. Кто-то надавил на военных. Подлетное время — меньше восьми минут.

— По собственному городу — тактикой? — поразился Тоско.

— Не тактикой, — ответил эсбэшник. — Но не лучше. Радиус сплошного поражения — четыре километра, и еще восемь — зона отчуждения. Все будет гореть, сильно и долго.

— У нас гражданские, — сообщил Тоско, — человек восемьдесят.

— У вас теперь семь с половиной минут, чтобы удалиться. Догадайтесь, где будет эпицентр?

Тоско посмотрел на все еще стоящего рядом Богослова. Тот понял его без слов, побежал, крича на ходу:

— Схватили все, что успеваете, и БЕГОМ!!! Быстрее. Парни, «шалунов» вперед. Быстро, убираемся отсюда.

— Понял, — сказал Тоско эсбэшнику. — Уходим. Еще что-нибудь скажете?

— Это… Олега… — Петр Семенович задумался на мгновение. — Нет, ничего. Бегите, быстро бегите.

— Дай мне его на секунду, — попросил я.

Если Тоско и удивился, то показывать этого не стал. Лишь пожал плечами и начал говорить, уже на волне взвода:

— Желаемая точка — на карте. Двухэтажное здание больницы «скорой помощи». Семь километров. Там может быть запас вакцины от бешенства, хоть какой-нибудь. Всем, кто прибудет первым, — зачистить здание, укрыться и держать оборону.

— Петр Семенович, по поводу Оператора… — начал я.

— Пусть он хоть после смерти Олегом станет, а? — попросил он. — И вообще потом. Вернешься — договорим. Главное, вернитесь. Сделайте все, как надо, и вернитесь.

Я его понял. И, похоже, он понял меня.

Надеюсь, что нас не поняли остальные, что слушали этот канал. Ведь кто-то из них, слишком хорошо посвященных в дела взвода тактических операций, но не знающих о смене наших дронов, без сомнения, был кротом.

Я шагнул вперед, к выходу.

Слева от меня здоровенный парень в форме охранника «Генной логики» пытался упаковать станковый рюкзак, доверху набитый контейнерами биокорпорации. Хороший куш он отсюда вынесет. Если сможет.

Лена помогала Александру надеть такой же станковый рюкзак.

— Бегом! — повторил я. — Все, чего не взяли, бросайте.

Народ валом валил из магазинов.

Куча тел у эскалаторов задержала их лишь на мгновения. Кто-то запнулся, но ему помогли подняться. Достаточно дружно бежали, надо сказать. Все-таки преимущественно выжили те, кто менее склонен к панике.

Богослов опять встал рядом со мной, ожидая, когда гражданские убегут немного вперед и можно будет двинуться за ними.

— Ищите машины на стоянке, что сможете завести, — кричал вдогонку гражданским Тоско. И тут же добавил по нашей связи: — Каждой паре из оставшихся, попробуйте взять на себя группу гражданских. Ищите грузовики, микроавтобусы, грузите кого успеете и добирайтесь до точки.

Четверо мужчин из тех, что покрупнее, на плечах тащили с собой двоих наших бойцов. Они по-прежнему были без сознания. Другие помогали Призраку. Задача у них оказалась та еще. Один из минусов большого веса — как только ты оказываешься ранен, то становишься практически нетранспортабелен в полевых условиях.

Но Призрак хотя бы пытался бежать сам, поэтому тройка, вышедшая в конце, сразу обогнала остальных.

— Мы их прикроем, — сообщил Богослов. Тоско кивнул и побежал вперед сам.

— «Шалунов» жалко оставлять, — сказал я.

Два приписанных мне недавно дрона все еще крутились вокруг гнезда сектантов, изредка постреливая в тех кто пытался выбраться.

— Жалко, — кивнул Богослов. — Но оставь. Через шесть минут пусть прячутся. Может, как-нибудь и выкарабкаются. Пошли.

Мы двинулись сразу следом за охранником «Генной логики» и сладкой джинсовой парочкой.

Я помнил этого мужчину, одного из немногих, что подчинился приказу и лег на пол, видимо, зная, что укушен.

Наверное, он даже честно ждал обещанной помощи. Именно тот, кого держал в прицеле Богослов, когда нас накрыли из гранатометов. Очевидно, потом стало не до него.

Одного не пойму. Почему он пролежал так долго.

Он вскочил, когда мимо проходил главный специалист по зомби и охранник. Вот скажите мне, почему их он просто оттолкнул в разные стороны и кинулся именно на девушку, представлявшую наименьшую угрозу?

Он укусил ее раньше, чем я успел двинуться. Чем кто-нибудь вообще понял, что происходит. В ступор попали все, но все-таки я начал двигаться раньше остальных.

Я боялся, что он вырвет кусок мяса из ее шеи, если я его ударю. Но вариантов было немного, и я пнул бешеного ногой. Не чтобы сделать больно — чтобы отшвырнуть его в сторону. Собственно, он и не пытался держаться за девушку. Как верно заметил Александр, — не зомби. Не вампир. Простой зараженный бешенством мужчина, глупо послушавшийся нашего же приказа и теперь мстящий мне за наше вранье практически с того света.

Короткая очередь помогла ему туда поспешить. Пули легли кучно, все в голову.

— Вакцину, — протянул я руку назад, к Богослову.

Напарник не мешкал.

— Все будет хорошо, солнышко, — тихо, успокаивающе сказал я, глядя ей в глаза.

Она смотрела прямо на меня, но зрачки не были расширены, как можно было предположить при этом освещении и после испуга. Наоборот, они превратились в точки, булавочные головки. Верный призрак того, что организм отправил себя в шок. На всякий случай.

А глаза красивые. Изумительный карий цвет. Век бы любовался.

Я воткнул иглу прямо в шею.

Кровь шла не сильно, ничего серьезного он не прокусил. Хотя даже не знаю, что бы сейчас стало лучше.

— Еще? — сказал я, отбрасывая первый шприц.

— Ты уверен? — спросил Богослов, одновременно давая мне порцию. — Тут от количества мало что зависит. Либо поможет, либо нет.

Я молча откинул край джинсовой куртки и выдавил содержимое второго шприца в плечо, прямо сквозь футболку. Не глядя — куда попал, туда попал.

— Бежим. — Богослов подхватил все еще едва шевелящуюся девушку с другой от меня стороны и крикнул остальным, что стояли, наблюдая за нами: — БЕГОМ!!!

Я не знаю, как во всей суматохе Богослов сумел выбрать нужную нам машину, но он привел нас точно к ней. Небольшой фургон с распахнутой дверцей со стороны водителя. Под передними колесами валялся труп.

Несложно было представить, что здесь произошло. Один из взбесившихся бросился прямо под машину. В самом начале, когда еще вообще никто не понимал, что происходит. Водитель затормозил, даже еще успел механически выключить зажигание. Бросился наружу смотреть, что случилось, наверное, уже представлял себе суды и штрафы. Мечтал, чтобы сбитый им остался жив. Не подозревая, что его жизнь круто поменяется в тот момент, когда он выйдет из машины.

Дальше угадать было сложнее. Водителя явно здесь не было. Значит, вряд ли он остался жив. Если бы сообразил быстро — спрятался обратно в машину.

Пока мы бежали, Лена вроде как пришла в себя и даже слабо улыбнулась, когда я попытался ее подбодрить.

Но когда Богослов отпустил ее, чтобы сесть за руль, она неожиданно обвисла у меня на плече. Мне нужны были свободные руки, и я положил ее на капот машины неподалеку.

— Как ты? — спросил я.

Лена молчала. Теперь вот действительно начинало темнеть, без всякого затмения. Я включил фонарь и посветил на ее лицо. Девушка резко зажмурилась и отвернулась.

Из уголка ее рта медленно потекла вязкая слюна.

— Богослов, — окликнул я. — Не помогло.

Он завел машину, вышел и встал рядом со мной.

— Конечно, эту дрянь я на ходу соображал. Будем возиться? — спросил он. Мы были напарниками достаточно, и он знал ответ.

— «Протокол Милуоки» тоже помогает редко. Тем более когда я эту шнягу на глазок смешивал.

Я посмотрел в самый уголок своего экрана-стекла, на котором услужливо тикал обратный отсчет. Пять с половиной минут.

— Ладно, — сказал Богослов и, распахнув на ней куртку, воткнул толстенную иглу прямо в сердце. Он выдавил содержимое раньше, чем девушка даже успела дернуться. Выдернул шприц и отбросил его в сторону. — Грузимся. Я за рулем.

Лену выгнуло дугой через мгновение после того, как препарат попал внутрь. Ненадолго, я надеялся, что какие-то ощущения она испытывала очень недолго. Потом она замерла. Я даже не мог услышать ее дыхания.

Александр, сбросивший свой рюкзак около задней двери, кинулся мне помогать.

— Дверь багажную открой, — через плечо попросил он Богослова. — Там кнопка есть, слева от…

— Открыл, — прервал его мой напарник.

Мы затащили девушку в фургон, охранник, так и удержавшийся за нами, принял ее внутри.

Я забросил им вслед рюкзак Александра и бросился к пассажирскому сиденью, оставляя им возможность самостоятельно захлопнуть дверь.

— Если начнет шевелиться — выбросьте ее наружу, — сказал Богослов, чуть повернув голову назад. Потом, видимо разглядев выражение моего лица, поправился: — Ну или попробуйте ее связать и заклеить чем-нибудь рот. Если зашевелится, конечно.

Я продолжал смотреть на напарника.

— …Что вряд ли, — решил добавить он. Я смотрел. — Ну ладно, вы там с ней побережней. Но если зашевелится, дайте нам знать.

Когда мы вырулили со стоянки, уголок моего бронестекла показывал 5:15. Вокруг нас, с трудом поспевая за машиной, скакали «шалуны».

О том, чтобы успеть до взрыва к больнице или хотя бы выйти из зоны поражения, не могло быть и речи.

Я понял это сразу, как только мы оказались на дороге.

Машины стояли везде. Брошенные, иногда еще припаркованные к обочине, но чаще оставленные прямо посреди дороги.

Нам еще повезло, что на выбранном нами маршруте не оказалось мертвых заторов. Так или иначе, Богослов упорно вел машину вперед.

Бешеные кое-где встречались, но машина их привлекала мало. Только один раз окровавленная женщина в разодранном пуховике бросилась прямо под колеса. Богослов даже не притормозил. Нас лишь тряхнуло два раза.

Я все время оборачивался назад, но девушка не шевелилась. Я хотел спросить, дышит ли она вообще, но все время сдерживался. Сейчас мои вопросы и их ответы мало что меняли. Были дела поважнее.

«Шалуны», болтающиеся по окрестностям, наконец сумели предложить нам более или менее пустую дорогу. Тут было пошире, почти шоссе. И главное, оно было огорожено от пешеходов небольшими заборчиками. А может, наоборот, ограждение предназначалось для машин.

Как бы то ни было, здесь было почти пусто, и мы прибавили.

— Десять секунд, — сказал я в последний момент. Надо было прятаться. Мы все еще были слишком близко, не думаю, что мы сумели выехать даже за пределы четырехкилометрового радиуса. Ну может, и выехали, но весьма недалеко.

Через сотню метров Богослов резко свернул в сторону, уходя под укрытие невысокого старого здания. Два этажа с мансардой. Старая кирпичная кладка. Верный выбор. Если что и выдержит ударную волну, то именно такие здания. А если и не выдержит, то лучше оказаться заваленным двумя этажами, чем небоскребом.

Нас накрыло, когда таймер на стекле показывал «0:03». Неплохая точность. Собственно, надо было радоваться тому, что ошибка оказалась всего на три секунды, а не на тридцать.

В боковое зеркало я увидел, как по шоссе, с которого мы только что съехали, взрывная волна протащила легковушку. Потом машина за что-то зацепилась, но это не удержало ее на месте, она просто перевернулась и дальше двигалась уже кувырком.

Хорошо, что фургон был глухим, без малейших окон по бокам или на задней двери. Мне не хотелось, чтобы девушка подвергалась дополнительной опасности. Ей и так досталось сегодня сполна.

Затихло лишь секунд через десять. Я только успевал отмечать, как со связи исчезают «шалуны», один за другим. В какой-то момент погасли иконки вообще всех. Пропала не просто картинка с каждого из них, пропали даже сигналы, которые должны были подаваться даже в случае нарушения видеосвязи. Типа «я свой, я здесь».

Своих здесь не осталось.

Потом, когда я уже начал думать, что потерял все дроны, включая любимцев, три вернулись на линию. Два из моих старичков и один из тех, что приписали мне по наследству. Один из них даже передавал изображение, хотя толку от этой картинки было мало. Не знаю, где он оказался в момент взрыва, но пыль там сейчас стояла столбом. Картинка показывала лишь густую взвесь в воздухе, и больше ничего.

Неподалеку, дальше по улице, рухнуло целое здание. Пятиэтажный жилой дом сложился как картонка, добавив еще пыли в атмосферу.

— Выйдем, осмотримся? — предложил Богослов.

— Нет, — возразил я, посмотрев назад, где девушка так и не пошевелилась ни разу. — Поехали. Надо ее подключить к чему-нибудь. Она же так не продержится. И вакцину вколоть.

— Осмотримся, — настойчиво повторил Богослов. — Прекрати дрожать по поводу девчонки. Ничего не изменится за минуту. А осмотреться надо.

— Сидите тихо, — кинул Богослов назад и открыл дверь. Чуть задержавшись, я вздохнул и открыл свою.

Здание, под которым мы спрятались, обрушилось за мгновение до того, как мы вышли.

Богослова посекло так, что впору было менять его оперативный псевдоним на Великомученик.

Меня почти не задело. То ли сыграло то, что я выходил с дальней от дома стороны, то ли просто повезло. Камень, упавший на лобовое стекло, пробил его ровно посредине и застрял между сиденьем и торпедо. Лишь один острый осколок вонзился мне в ногу, которую я выставил наружу. Вонзился коварно, чуть выше колена, но ниже бронещитка.

— Приехали, блин, — прошипел Богослов.

— Царапины, — неуверенно сказал я.

Нога, которую он тоже крайне неудачно выставил, чтобы выйти наружу, явно была сломана. И хорошо, если только сломана. Судя по тому куску кирпичной кладки, который по ней ударил, могла оказаться и оторванной. Стекло тактического шлема превратилось в несколько торчащих осколков. Левая рука неестественно вывернулась, и думаю, что минимум вывих он получил, возможно, и еще один перелом.

— Ребра болят, — сообщил напарник.

Я выпрыгнул наружу, перескочил на его сторону, мельком отмечая, что нам еще дико повезло. Встань Богослов на пару метров подальше — и нас бы вообще закопало. А здесь большая часть стены еще держалась.

Неизвестно, надолго ли.

Я с трудом приподнял слепленные намертво кирпичи и откинул кусок в сторону от ноги напарника. Да, перелом, кость торчала наружу. Может, сейчас это и хорошо. Проще разобраться.

— Выпрыгивайте, поможете, — скомандовал я, наклонившись чуть вперед.

— Погоди, — сказал Богослов. — Не жилец я, видишь же. Возьми планшет у меня. Ты знаешь, что с ним делать.

— Да ты еще всех нас переживешь, — бодро парировал я. Нарочито бодро. Если он жаловался на ребра, значит, его садануло чем-то еще и в грудь. И я понятия не имел, насколько это может быть серьезно. — Сейчас пару укольчиков — и ты в порядке.

— Планшет возьми, — Богослов закашлялся, — тогда поговорим об укольчиках. Ты знаешь, как поступить. Считай это завещанием.

Я пожал плечами. Спорить сейчас явно не стоило. Вытащил из его плоского спинного рюкзака планшет и переложил в свой.

— Скажи, — кашлянул Богослов, — что ты знаешь, что делать.

Я кивнул, глядя ему в глаза:

— Я знаю, что делать, Богослов. У меня даже есть пара идей, как сделать эту книгу лучше.

В его глазах появилось сомнение. Похоже, он уже начинал жалеть, что передал мне труд своей жизни. Но тут уж ничего не попишешь. Оставляя наследство, не стоит надеяться, что наследники будут распоряжаться им именно так, как хотелось бы тебе.

— Взяли, — сказал я и выдернул его наружу.

Охнул, присел, едва не рухнув вместе с ним. Нет, меня бы точно было легче таскать. Нога, боли в которой до этого я просто не чувствовал или не обращал на нее внимания, неожиданно просто взорвалась. Похоже, моя рана тоже была не из приятных.

Когда мы уложили его рядом с девчонкой, Богослов открыл глаза. Вдохнул, выдохнул, вдохнул вновь, выдохнул, и на его губах появилась кровавая пена.

— Я вырублюсь, как только ты вколешь мне бланк. Разовые — они без компромиссов. Либо усиленная регенерация поможет, либо она меня и добьет. Так что можем больше и не поговорить. Девчонке, если не найдете врачей, физраствор капельницей и вакцину, если найдете, по прилагаемым инструкциям. Давай. Болит, не могу. Прощай, Шустряк.

— До встречи, Богослов.

Больше мы не разговаривали.

Интерлюдия

Часовня

Этот город разрушен. Этот сектор под карантином. Этот мир обречен.

Люди, изредка появляющиеся в окрестностях часовни, мертвы или заражены и на пути к смерти.

Управление, организация, закон, порядок — остались пустыми символами ушедшей эпохи.

Похоже, в рану попала какая-то зараза, но теперь она подживает. Придется все-таки кольнуть еще один локальный бланк с ботами-медиками. Я не надеюсь, что они ускорят заживление — куда уж теперь быстрее, — но хотя бы снимут боль.

Нельзя закрывать глаза. Не сейчас. Наш бой еще не закончен, мое задание — не завершено, пусть и война, на которую я попал, проиграна еще до меня.

Винтовка Богослова очень удобна здесь, наверху часовни. Можно даже рассматривать лица, хоть и не хочется. Я не стреляю во всех, по привычке стараясь без нужды не засвечивать позицию. Отстреливаю лишь особо буйных. Или тех, кто рвется внутрь больницы.

Вот она, передо мной, всего в паре сотен метров. Удачная позиция для того, чтобы контролировать вход. С этой часовни удобно следить за окрестностями. Не зря Тоско отправил меня именно сюда.

Почему меня? Я почти единственный, кто остался в строю.

Тоско до сих пор харкает кровью, это слышно даже во время наших коротких сеансов связи. Ыть остался без одного глаза. Зато довез до больницы целый гарем, в котором, кстати, оказались обе продавщицы из ювелирного. Тюжок посечен осколками, но без сильных последствий. Призрак добрался, но от Призрака с одной рукой толку было мало еще до взрыва. Он несколько раз терял сознание, и пока что никто не мог назвать причины. Кроме Богослова, который так и лежал в отключке. Из оставшихся двоих один обгорел так, что вообще непонятно, как его довезли. Гражданские довезли, он обжег себе сетчатку и до сих пор не видит. Второй — с несколькими переломами.

Нас семеро, и разница между нами лишь в том, до какой степени каждый из нас в резерве.

Четыре десятка гражданских. Остальные не добрались. Может, и выжили, но не добрались.

В больнице сейчас калеки помогают убогим. Неудивительно, что я стал королем в этом царстве слепых. Я от ухода в резерв дальше остальных.

Лена лежит под капельницей, и Тоско взял в привычку докладывать мне о ее состоянии. Оно не меняется.

В английском есть два разных слова — одно для настоящего заката, другое — для упадка. У нас здесь тот закат, который упадок, не обольщайтесь.

Я не хочу, но должен писать. Когда еще придется. Я обещал своему напарнику, который по-прежнему не приходит в сознание, что сделаю эту работу.

Может, чтобы написать эту книгу, уйдет несколько лет. Может, и вся жизнь. Так что же — я хотя бы стартовал.

Карантин должны снять через неделю, но я не знаю, как будет дальше. Поэтому пишу сейчас, пока есть возможность.

Бешеных кругом все меньше. Сегодня я вообще не видел ни одного. Здесь я в относительной безопасности. Йюм-4 прямо за забаррикадированным входом в часовню вовремя предупредит меня о любой опасности. Снайперские минные ловушки на лестнице не дадут добраться до меня без потерь, да простят меня строители этой чудной часовни.

Место для нее выбрано хорошо. В нем есть святость, и я лишь надеюсь, что я ее не нарушил.

Я протягиваю руку к планшету, поглядывая на окрестности из глубины темного окна, и начинаю писать, переделывая написанное давным-давно, задолго до меня:

«…и на Земле царила раса, ставшая единой. Люди смешались между собой и стали неотличимы друг от друга.

И решили они научиться переделывать себя и доказать свое абсолютное могущество.

И не отступились от того, что задумали сделать.

И переделали они себя. Переделали по-разному. Кто-то менял свои гены, другие — вводили в организм крохотных роботов.

И не стало одного народа. Большинство погибло в пожаре своей гордыни, а те, кто остался, — вновь разделились на разные расы.

И время единой расы закончилось. Наступила эра разобщения и смут.

И посему имя тому времени было дано: Закат».

Часть третья

Каждый за себя

«Кто он, святой? — спрашивал себя Тарру. И отвечал: — Да, святой, если только святость есть совокупность привычек».

Альбер Камю. Чума

Глава 1

От взвода тактических операций осталось семеро калек. От мехотряда поддержки — восемнадцать «шалунов». Тоже, кстати, весьма потрепанных. Из моих трех одного очень смешно уводило влево, когда он разгонялся. Барахлили элементы оболочки, надо полагать.

Сейчас «хромой» стоял на приколе недалеко от входа в часовню. Обеспечивал, так сказать, безопасность подходов. Все они, все дроны, теперь почти не двигались, сберегая остатки энергии. В этом режиме они могли находиться хоть вечность, но для ведения активных операций им все равно нужна была подзарядка.

Я оглядел окрестности больницы. Пусто. Ни одной живой души уже неделю. Ни выживших, ни зараженных. Если выжившие и остались, то попрятались сейчас, наверное, и не высунутся еще долго.

Да и последнее место, куда бы я двинулся, — так это больница. Может, аптека, если нужны лекарства, но только не больница. Теперь-то я знал это точно. Я видел, что происходит, когда зараза накрывает лежачих больных. У них нет никаких шансов, некоторые из них даже встать не могут. Не могут убежать, не могут защититься.

Не могут быстро умереть. Полсотни трупов, выброшенных на задний двор этой больницы через окна, хранят мои пули. Ни вылечить, ни оставить их умирать было нельзя.

Я надеюсь, что бешенство добило свои последние жертвы и оставило этот город.

Удовлетворенный общим обзором, я взглянул на неподвижные картинки с мониторов «шалунов». «Шалуны» впали в спячку, но их камеры смотрели в сторону наиболее важных направлений.

Как всегда, ни единого движения. Ни собаки, ни кошки — не то что человека. Мертвые улицы. Сейчас это меня только радовало.

Холодновато, но я уже начал привыкать. Куча тряпок из больницы, даже пара тулупов, непонятно как обнаруженных, когда меня собирали на лежку, вполне сберегали от холода. Я проводил в этом гнезде большую часть дня, почти неподвижно, непрерывно наблюдая за окрестностями. Вставал лишь изредка, по нужде, или чтобы просто хоть чуть-чуть размяться. Тело затекало, но я редко шевелился, по привычке стараясь движением не выдать своей позиции.

Вроде как и выдавать ее особенно некому, но привычки сильнее.

Последнюю пару дней я всерьез подумывал о том, чтобы возвратиться к своим. Но каждый раз останавливал себя. Нет, буду лежать здесь, пока остается малейший шанс, что хоть один зараженный еще бродит по окрестностям.

Неосторожность — один из пороков, которые приводят вот к таким результатам, что я вижу вокруг. Когда от болезней вымирают целые города.

Для этого задания достаточно смертей. Хотелось бы закончить его и выбраться отсюда, не потеряв больше никого.

И если для этого надо мерзнуть здесь в одиночестве, сидеть в башне затворником весь остаток времени до эвакуации, то так тому и быть. Лишь бы эвакуация хоть когда-нибудь случилась.

Следующей частью процедуры, которую я повторял, как заведенный, уже который день, был осмотр местности через оптический прицел. Окна далеких зданий в поисках малейшего движения, улицы вдали, те, что в зоне видимости.

В первые дни город полыхал пожарами. Дым мешал дышать даже здесь, на самом верху часовни, и я всерьез боялся, что огонь может перекинуться и на больницу.

Но все-таки это были каменные джунгли, и пожар, вспыхнув в одном здании, редко перебрасывался на другие. Тем более что большую часть работы за стихию уже выполнили люди, пославшие ракету в центр.

Их кто-нибудь накажет? Или, может, поблагодарит? Даст повышение? Сейчас вообще еще осталось такое понятие? Оно кому-то еще важно? Жизнь этого города хоть кому-то интересна? А его смерть? Не останутся ли все события, что здесь произошли, лишь короткой новостью, бесстрастно изложенной диктором на экране, в сплошной череде таких же — между эпидемиями, накрывающими целые сектора, военными переворотами, захлестнувшими Америку, и войной банд с применением тактических ядерных зарядов?

Я думал и смотрел.

Сейчас из некоторых зданий до сих пор шел дым, ближе к центру даже собираясь в непроглядную мглу, но здесь, на окраинах, успокоилось.

Полагаю, большинство из зараженных добило не бешенство. Их добил холод. Без света, без отопления здесь оставалось мало шансов выжить, если твой мозг перестал работать.

Полагаю, они просто замерзли, даже раньше отведенного им вирусом срока.

Но на месте тех, кто стережет нас снаружи, я бы не торопился снимать карантин. Я видел, что бывает, когда болезнь прорывается в густонаселенные районы. Впрочем, это происходит не впервые и вряд ли в последний раз.

Поневоле, переводя оптику винтовки с одного здания на другое, от одного окна к следующему, от крыши к крыше, в какой-то момент я все-таки не сдержался и в который раз взглянул на свои жертвы.

Это те, кто попал в зону около входа больницы, которую я мысленно очертил для себя с самого начала. Четыре трупа, которые я добавил к тем, что лежали на заднем дворе. Женщина. Двое мужчин. Мальчик лет пятнадцати. Даже лица можно рассмотреть при желании. Желания не было.

Мальчик появился на второй день. Я смалодушничал, пропустив его внутрь мертвой зоны и не выстрелив сразу. Надеялся, что он пройдет мимо и мне не придется день за днем смотреть на его валяющееся тело.

Но он не уходил долго, бродя у входа кругами, словно взывая к моей совести, моля прекратить его мучения. По-моему, его глаза перестали видеть, потому что несколько раз он натыкался на препятствия, падал, опять вставал и продолжал бесцельно бродить.

Я убил его. Надеюсь, именно этого он и хотел. Надеюсь, его душа благодарит меня за усилие, которое мне пришлось сделать, где бы она сейчас ни оказалась.

Я отвел прицел в сторону. Теперь черед улиц. Нельзя неделями смотреть в одиночестве на мертвый город, заполненный трупами, и не свихнуться. Хорошо еще, что я пока только смотрел на свои жертвы.

Хорошо, что я еще не начал с ними разговаривать.

Тоско вышел на связь вне графика.

— Начальство на связи, — сказал он. — Подключу тебя тоже, а то я начал слегка сомневаться в своих силах. Мы тут уже всю мебель сожгли, но все равно колотун. Ты-то там как?

— Как всегда. Загораю… — Я усмехнулся и по такому случаю решил даже подняться. Все равно пора было хоть чуть-чуть разогнать кровь.

Я не светился в окне, встал в тени, в глубине. Потянулся, покачался из стороны в сторону и начал крутить корпусом. Где-то болело, где-то кололо, но в принципе я действительно ощущал себя сносно. Свежий воздух.

— Здравствуйте, Семен, здравствуйте, Юрий, Олег. — Картинка шла хорошо, и это несмотря на то что мы потеряли большую часть оборудования.

Лучше бы она не шла вообще. Петр Семенович выглядел ужасно.

— Приболел, извините, — сразу сказал он. — Новая волна гриппа. И угроза «зимородка». Прорвались через все карантины, через все кордоны. Представляете, нашлись ведь ублюдки… Где есть спрос, там есть и предложение. Накрыли целую сеть контрабандистов, которые переводили людей через границы сектора. За большие деньги, разумеется. Заодно и провели внешне здоровых носителей. Так что мы теперь тоже на карантине. Если подумать, то сейчас все ближайшие сектора на карантине. Друг от друга, каждый от всех. Каждый со своей болячкой. Лишь одна маленькая проблема… Похоже, обеспечивать безопасность границ секторов становится некому.

— Сочувствуем, — сказал Призрак.

Из уст потерявшего руку бойца, лежащего в плохо отапливаемой больнице внутри мертвого города, это сочувствие звучало странно. Чуть ли не как издевка. Хотя я думаю, что Призрак говорил искренне.

— Ладно, чего уж там, — махнул рукой Петр Семенович. — Либо прорвусь, либо нет. Высокая смертность в этот раз, очень. Давайте по делу. Завтра мы вас заберем.

— Карантин снят? — удивился Тоско. — Думал, его продлят.

Петр Семенович замялся.

— Ну… как снят. Военные покинули периметр еще три дня назад, сразу после начала эпидемии гриппа в секторе. Просто разбежались. Теперь в секторе официально отсутствует любая власть. Даже диктатуры нет. Лишь мы кое-как еще продолжаем работать. Целых три открытых магазина.

Петр Семенович усмехнулся, тут же закашлялся и долго сморкался, прежде чем продолжить:

— Еще три у «Генной логики». Продолжают держать марку, чего бы это им ни стоило. Вся наша охрана переброшена к складам и производству. Мы даже начали кое-где раздавать бланки бесплатно или за еду. Вот так вот.

— То есть периметр никто не охраняет? А если какой-нибудь бешеный все-таки остался жив?

— Охраняют, — покачал головой Петр Семенович. — Другие. Военные оставили почти всю технику и средства подавления, там и так бы вряд ли кто проскочил, через минные-то поля. Но охраняют и люди. Слышали о ребятах, которые называют себя «Изоляторы»?

Тоско на крохотном экранчике моего шлема покачал головой. Потом, решив, что его могут видеть не все, повторил голосом:

— Нет, не слышали.

— Ну о них даже мы услышали недавно. Но у них сейчас организованность не хуже нашей. Никуда не суются и занимаются только уничтожением заразы. Я кое-что услышал, когда начал копать. Сжигают города, если придется. Если бы они занимались вашим карантином с самого начала, а не военные, то зачистили бы все по полной, не ограничились бы одной ракетой.

— Тогда как вы нас заберете? — уточнил Тоско.

— Я договорился. Эти… Изоляторы — хотя бы не сектанты. Трезво мыслят, хотя и крайне закрыты для общения. Вообще непонятно, откуда они возникли и кто ими руководит. Но вас они пропустят. С условиями, правда.

— Слушаем, — кивнул Тоско.

— Возьмете на остров одного их наблюдателя. Он уже неделю сам в карантине, одиночном, чтобы вы не зацепили с собой грипп. Ваши четыре вертолета прилетят за вами, так что можете даже забрать с собой гражданских, если хотите. К сожалению, пилотов уже нет, до вас они доберутся на автоматике, дальше поведете сами. Возьмете его. Одного. Он будет смотреть за вами две недели. Вроде как эпидемиолог, так что лишним не будет. Как, Иван в себя не пришел?

— Не пришел, — ответил я. Мой напарник, и отвечать мне.

— Ну вот. А так — хоть какой-то медик.

— Я одного не пойму. — Призрак хмурился и кусал губу. — А зачем нам возвращаться на остров? Отряда больше нет. Что нам там делать, если кругом такое?

— А что, у вас есть место понадежней и побезопасней? — усмехнулся Петр Семенович. — Я бы сейчас сам туда с удовольствием переселился, если бы не заболел раньше. Пока вы отдыхали, я отправил на остров пару грузовых вертолетов. Последний подарок, так сказать. Там самые редкие бланки из тех, что хранились в нашем спецхране. Все они в основном двойного назначения, так что мне не очень хочется, чтобы до них добрались не те руки. Да… так вот…

Он помолчал — чувствовалось, что вот-вот его вновь захлестнет мучительный кашель. Но эсбэшник сдержался и продолжил, даже умудрившись улыбнуться:

— И не надейтесь на раннюю отставку. У меня для вас будет еще одно дело. Без права отказа. Вот выполните его — и тогда поговорим о пенсии. Это все.

— Погодите, постойте, — заторопился я, когда он уже потянул руку, чтобы отключиться. — Но у меня же для вас есть кое-что…

— Ты все еще таскаешь образец с собой? — усмехнулся Петр Семенович. — Как глупо, да? Столько смертей, столько интриг из-за такой ерунды. Сожги последний образец, сожги так, чтобы его никто не смог восстановить, и будем надеяться, что других не осталось. Я их нашел. Может, не всех, но теперь это уже не столь важно. Было так. Как только умер руководитель офиса корпорации в секторе…

— Он умер? Когда? — вскинулся Тоско.

— Четыре дня назад. Я же говорю — грипп. Так вот, как только он умер, и в то же время организованные воинские части в секторе просто исчезли, один из его замов, с которым я, кстати, сидел за общим столом на всех совещаниях, объявил себя руководителем «Наноздоровья». А заодно и диктатором сектора. И честно говоря, я бы плюнул, потому что не мое дело, кто стоит у руля, мое дело — безопасность. Но вот какая штука — его последователи очень сильно мне напомнили ваши доклады с задания по поселку с заводом «Генной логики». Слишком уж послушны, слишком уж готовы к смерти. И почти без мозгов, хотя этот признак, похоже, у человечества распространен и без всяких бланков. Вот и все.

— Что все? — оторопело спросил я. — Он что, теперь хозяйничает в секторе?

— Конечно же нет, — весело ответил эсбэшник. — Как только мне стало понятно, что он и есть крот, я его пристрелил. И у себя еще одного, что слишком рьяно его поддерживал. Вот из этого пистолета.

Петр Семенович поднял оружие и показал нам. Странно, не замечал раньше, чтобы он держал его на столе.

— А зомбированные?

— Ну… — Петр Семенович слегка выпрямился. — Все-таки в моей службе есть грамотные парни и кроме вас. Три дня назад были. Устроили полную зачистку. Я не знаю, есть ли еще кроты, в каких секторах, и живы ли они сейчас. Но поверь мне, Юрий, это все стало совершенно непринципиально. Диктатуры не будет нигде — просто потому что скоро станет некем командовать. Собирайтесь, вертолеты прилетят с рассветом. Пора вам возвращаться.

Он отключился без предупреждения. Но мне показалось, что я успел услышать мучительный кашель в самом конце.

Глава 2

Считаю себя героем.

Я честно дотерпел до утреннего прибытия вертолетов. Как бы мне ни хотелось плюнуть и вернуться. В больнице они хотя бы жгли костры, и ночами там наверняка было теплее.

Ничего, скоро отогреюсь. И, главное, доберусь до душа. Я просто заставил себя не принюхиваться. А не то давно бы уже задохнулся. Сделали бы лучше бланк-дезодорант, вместо всех этих зомбирующих и портящих людям жизнь.

Я честно покинул пост лишь после того, как вертолеты приземлились и жалкие остатки нашего взвода выбрались на улицу, сразу выставив оружие в разные стороны.

Возможно, они теперь калеки, но все еще бойцы.

К вертолетам побежали гражданские. Больше ждать не стоило, и я начал спускаться. С удивлением осознал, что мне жаль покидать эту часовню. Наверное, теперь она останется заброшенной навсегда. Теперь может оказаться, что она так и простоит сотню лет, или даже больше, и ни один человек не зайдет в нее. Может, не только не зай дет, но даже и не увидит. Даже если в городе выжили хотя бы доли процентов от числа жителей, вряд ли они надолго здесь останутся. Я бы на их месте уходил из этого склепа.

И все же я аккуратно снял все расставленные мины-ловушки, в дань уважения к этому месту и его создателям. Также и тому неизвестному мне событию, что произошло на этом месте. Я чувствовал камень этих стен. Такие часовни не ставят просто так, абы где.

Все имеет свои причины и свой смысл. Может, сотни лет назад на этом месте свершилось нечто лишь для того, чтобы на нем потом поднялась вот эта часовня. Поднялась и дождалась раненого бойца, укрыла его, позволила переждать и саранчу и мор.

Гражданских в вертолетах оказалось немного. Значительно меньше, чем мы вывели.

Я подошел к Тоско, чтобы спросить его, куда делись остальные, но увидел кое-что, заставившее меня забыть о моем вопросе.

Из дверей больницы, опираясь на чужое плечо, вышел Богослов.

— Так ты все же пришел в себя! — сказал я громко и побежал к нему, забыв об охране периметра.

— Ну — буркнул он. — А ты как полагал? Где мой планшет?

— В надежных руках, — улыбнулся я. — Когда ты очнулся?

— Отдавай, — сказал он. — Ночью.

— Не отдам, — усмехнулся я. — Он мне достался по наследству. Не могу раздавать направо и налево. Держи вот пока свой пугач, устал за тебя носить.

— Смотри у меня, — пригрозил мне Богослов. Но свою винтовку взял. Все-таки он был слаб. Мне пришлось подхватить его под вторую руку, чтобы он смог идти дальше.

— Ускорьтесь, — попросил в эфире Тоско. — Место посадки засвечено, давайте не будем нарушать протокол в надежде на то, что город пустой.

Теперь я заметил остальных, тех, что не стали грузиться. Они вышли нас проводить. Кто-то — сразу подготовившись идти дальше.

Рядом с одной из продавщиц ювелирного стоял Ыть.

— Может, полетишь? — спросил он. — Сама понимаешь, шансов, что они здесь выжили, один на миллион. Да и где ты их будешь искать? Город превратился в развалины.

Женщина лишь покачала головой с усталой улыбкой на лице. Потом прижала моего сослуживца к себе и поцеловала.

— Адрес напиши мне, — буркнул Ыть, опустив глаза. — Может, когда подуспокоится, заеду.

Женщина кивнула и начала рыться в поисках бумажки. Потом бросила поиски и сказала:

— Запоминай так…

Я почти довел Богослова до вертолета, когда увидел, как несколько человек выносят Лену. Один тащил рядом с ней капельницу, остальные, не мешкая, устремились с носилками к вертолету.

Я бросил напарника добираться самостоятельно и пошел им навстречу.

Они не успели добраться до выбранного ими вертолета, того, что стоял впереди остальных. Из другого выскочил незнакомый мужчина. Никак не из тех гражданских, что только что в него погрузились. Судя по экипировке — прибывший сюда только сейчас. Тот самый наблюдатель таинственной организации.

— Зараженного сюда, — непреклонно сказал он.

— Это почему это? — дерзко спросил я, готовясь к чему угодно. К тому, что вот сейчас он заставит нас оставить девушку здесь. Или даже попробует застрелить ее. Тоже мне борцы за чистоту.

Видимо, мое отношение было слишком очевидно. Тоско быстро подошел и положил руку мне на плечо. Только после этого я понял, что держу в руках пистолет со снятым предохранителем.

— Там специальный бокс, — тихо пояснил мне Тоско. — Одно из условий. Они вообще не хотели разрешать ее вывозить. Согласились только потому, что мы и сами скоро окажемся в полной изоляции, да и заразность у бешенства очень низкая. По их меркам.

Я медленно кивнул, не сводя с незнакомца взгляда.

Он на меня даже не посмотрел. И отвечать на мой вопрос тоже не стал.

Проводы были недолгими. Мы взлетели минут через семь после того, как приземлились вертолеты.

Я сидел рядом с герметичным боксом, в который уложили девушку. Изоляторы, надо сказать, действительно имели доступ к неким ресурсам. Бокс был оборудован почти как медицинская лаборатория. С собственной капельницей, контролем пульса, дыхания, возможностью вводить лекарства, даже не нарушая герметичности.

Я сидел рядом с неподвижной девушкой и смотрел вниз, на удаляющуюся больницу.

От нее, по пустому разрушенному городу, медленно брела вереница людей.

Возможно, нам следовало озабоченно следить за тем, как затихает эфир. Спутниковое телевидение по-прежнему транслировало сотни каналов со всего света. Вот только все больше из них показывали лишь монтажную сетку вместо передач.

Стало меньше радиостанций. Из тех, что передавали хоть что-то, кроме помех в эфире.

Возможно, нам следовало испугаться. Но, во-первых, все это началось не вчера. А за пару недель мало что поменялось по существу. Ну подумаешь, еще пара каналов, которые передавали хоть что-то путное, перестала вещать что-либо вообще. Подумаешь, исчезли местные радиостанции. Так ведь карантин. Все это выглядело почти нормальным, если рассматривать это с учетом направления, в котором все двигалось.

Ненормальным было само направление.

Интернет по-прежнему бушевал. Может, на планете стало меньше людей и многие из живых окончательно потеряли доступ к Сети, но и оставшихся хватало с лихвой. Я судорожно качал данные из Сети. Отовсюду, даже из самых ненадежных форумов, вылавливал информацию по крупицам. Лучше потом попробую перепроверить по другим каналам, чем знания пропадут.

Теперь это стало моим главным развлечением.

Во-вторых, мы здесь были слишком заняты собой. Зализывали раны. Гражданские оплакивали тех, кто остался у них в мертвом городе. Мы молчали о целом взводе, отправившемся в резерв.

Даже те, кто долетел, — далеко не все из них в состоянии пойти еще хоть на одно задание.

Хотя мы делали что могли.

Богослов, как оклемался, только и делал, что зашивал, вправлял, колол и переливал. Он отвлекался только на то, чтобы в очередной раз поругаться со мной на тему подходов к написанию книги. Ругался он долго, и, возможно, мы бы даже поссорились, но я был слишком рад его видеть. Живым.

За время, проведенное наверху часовни, я много раз представлял себе его смерть. И — я соскучился. Мне хотелось с ним поговорить.

Даже не представлял себе, насколько прикипел к напарнику.

В конце концов я дал ему просмотреть все изменения и добавления, все, что я успел сделать, сидя в холодной каменной комнате и рассматривая окрестности разрушенного города. И он признал, что мой метод сортировки и каталогизации информации больше подходит для печатного издания, чем тот, который применял он. Отлично понимая, что если его книга и понадобится, то только в том случае, если исчезнут полностью, или почти полностью, все компьютеры, он тем не менее оставлял в своих материалах ключевую ошибку. Бардак, которого он даже не замечал, так как, осознавая разумом, он не понимал сердцем, что свободного поиска не будет. Будет — только оглавление. В книге нужен понятный, отчетливый, простой порядок, который сделает ее полезной.

Зато теперь у нас на острове было в избытке бланков. И, если уж на то пошло, и геммов тоже. Охранник «Генной логики» умудрился все же дотащить свой рюкзак. Сам, правда, до сих пор валялся в санчасти. И пусть товары из магазина не отличались уникальностью, но все же он знал, что брал. Несколько сотен наиболее востребованных, самых современных генных модификаций. Любой клиент «Генной логики» был бы в восторге только от самого списка.

А на острове теперь появились и такие. Экзо. Девять из тех, кто прилетел с нами. Другие.

Петр Семенович не выходил на связь. Наши попытки узнать хоть что-нибудь наталкивались на вежливые автоответчики в офисе корпорации.

Однако меня сейчас больше волновало то, что девушка так и лежала в коме, из которой Богослов ее отказывался выводить, ссылаясь на нестабильные анализы. Он ведь даже не был настоящим врачом. Так, санитаром. Он судорожно рыл Сеть, перечитывал старые справочники и новые медицинские форумы, чтобы найти хоть что-то, что могло ее спасти.

Но, похоже, он сделал все, что мог. Теперь оставалось только колоть ей вакцину и ждать чуда.

Я писал, добавляя главу за главой в начинавший приобретать некие финальные очертания «справочник». Книга перестала быть лишь простым перечислением потенциально важных для выживания фактов. Постепенно она превращалась в сборник рекомендаций, советов и лишь потом — хранилище данных.

Мы разгрузили и рассортировали подарки, что прибыли за время нашего отсутствия. Я лично узнал очень много нового о научном потенциале «Наноздоровья» и дочерних лабораторий корпорации. Каждый из бланков, что мы перенесли в наши хранилища, был по-своему уникальным. А кроме них вертолеты оказались загружены лекарствами, биозародышами, боевыми имплантатами. Всем, что поставлялось прежде всего в спецподразделения армии.

Теперь армия тоже исчезла. Судя по урывочным сведениям из Сети, на месте оставались лишь некоторые части. Замкнувшиеся на территории своих баз. Их по большому счету уже нельзя было называть армией, потому что они перестали выполнять функции, ей присущие. Просто кому-то удалось вовремя изолироваться, избежать заражения, и они пребывали в этой изоляции, тщательно ее поддерживая.

Я много читал в последнее время. И все, что я успел прочесть при подготовке книги, говорило мне, что никакая изоляция не способна спасти ситуацию. Рано или поздно кто-то нарушит периметр. Рано или поздно чума придет.

И когда это произойдет, лучше держать наготове все бланки и все лекарства, что у тебя есть. И пару подходящих молитв — на тот весьма вероятный случай, если вакцины и боты не помогут.

Так я и проводил время, сортируя бланки, раскладывая информацию для книги и сидя около изолированного бокса, в котором лежала Лена.

Наверное, лишь изолятор проводил рядом с нею время, сравнимое с моим. Но у него, похоже, были на это свои причины. Я видел в его глазах готовность убивать. Такую же, какая недавно появилась в моих.

Хотя он, похоже, даже не считал это убийством. Всего лишь очищающим пламенем, надежным карантином, финальной изоляцией.

Но пока он ничего не предпринимал, ничего не делал и я. Мы находились в состоянии молчаливой оппозиции, холодной вражды. Хотя возможно, что в этом состоянии находился лишь я. А он меня просто не замечал. Он представлялся мне рыбой, холодной и молчаливой. Не способной на чувства, особенно на те, что могут повлиять на его решения.

Центр молчал так долго, что я начал думать, не последней ли была наша работа в городе бешенства.

Но наконец с нами связались. На четвертый день.

Сообщение, что дал нам посмотреть Тоско, оказалось коротким.

Молодой парень, отнюдь не Петр Семенович, в форме СБ корпорации, вышел на связь. Он явно не был склонен к длинным разговорам, поэтому лишь оставил запись и отключился.

— Почти все погибли, — быстро говорил он. — Корпорация официально объявила о закрытии своего отделения в нашем секторе. Остался лишь один завод, когда связывался с ними в последний раз, они еще работали. Там сотня-другая наших. Я вроде не заболел, так что пойду туда. Ну да это вам неинтересно. В городе живых — единицы. Медленно накрывается все. Энергия, тепло, связь. Я воспользовался экстренным каналом, чтобы передать вам это. Петр Семенович умер от гриппа, вчера, так что теперь меня здесь больше ничто не держит. Он знал, что умирает. Хотел поговорить с вами лично, тянул до последнего. Но зная, что может не получиться, отправил вам все детали задания. Найдите у себя на сервере. Там есть все, что нужно. Просил передать вам, что это будет ваше последнее задание. А мое последнее задание — передать вам это. Я передал. Удачи.

Охранник прервал свое короткое сообщение без предупреждения, не сказав больше ничего. Просто его лицо сменилось рябью на экране, и все.

Все, кто оказался в штабе, посмотрели на Тоско. А пришли не только остатки взвода, но и большинство гражданских. Из тех, кто мог ходить. Чего уж там, нас оставалось слишком мало, чтобы устраивать игры в секретность.

— Я порылся. Есть видео, о котором он говорил. Я просмотрел. — Говоря это, Тоско уже запускал новый файл. — Смотрите и вы.

— Зная, как вы ненавидите «письма мертвого человека», я тянул до последнего. Вы же считаете это плохой приметой. Я до последнего надеялся, что выкарабкаюсь и смогу поговорить с вами сам. Или хотя бы протяну пару лишних дней, чтобы дать вам отдохнуть, и способен буду все же выйти на связь. Но, как бы сакраментально это ни звучало, раз вы смотрите эту запись — значит, я уже мертв.

За меня можете не горевать. В конце концов, я прожил почти всю свою жизнь в очень неплохом мире, имел хорошую работу, семью и друзей. Могу лишь пожелать, чтобы вы сумели получить все это в том будущем, которое предстоит выжившим.

Так что я почти доволен тем, что это все наконец для меня заканчивается. С хорошими обезболивающими…

Петр Семенович закашлялся — видно было, что слюна смешивалась с кровью из легких. Несколько красных точек заляпали объектив камеры. Дальше пошел очевидный монтаж, потому что кашлял он лишь одно мгновение, и стекло объектива вновь оказалось чистым.

— …Да, с хорошими обезболивающими даже такая противная смерть не так уж и страшна. В присланном вместе с записью архиве есть все данные, что вам нужны. Я лишь расскажу суть. Даже то жалкое будущее, что предстоит людям, и вам в том числе, остается под угрозой. Его просто может не быть. Я не знаю, знаком ли кому-то из вас термин «машина Судного дня», и у меня не осталось роскоши беседы с вами. Поэтому расскажу. Концепция такой «машины» подразумевает ответный ядерный удар по врагу, уничтожившему страну. Эта идея возникла еще во времена холодной войны. Говорят, что и у нас и в Штатах. Были времена, когда только одни лишь подозрения, что подобная машина есть у врага, останавливали Союз и Штаты от начала войны. Не такой, как была в Рио. Там в войне банд взорвалось лишь пять бомб, но и то — вся Южная Америка теперь считайте что радиоактивная пустыня. Нет, я говорю о полномасштабной войне. С запуском всего, что только можно, и сразу. У нас комплекс, включающий в себя машину Судного дня, назывался «Периметр», американцы окрестили его «Мертвой рукой». Хотя его задача официально была проще — обеспечить передачу приказа на запуск даже в условиях радиоэлектронного глушения и уничтожения всех основных линий связи. Потом потеплело, ракет стало поменьше. Но военные никуда не делись. И умные головы в институтах — тоже. В свое время кто-то решил, что «Периметр» слишком ненадежен. У него было два минуса — он не мог, по тем самым слухам, дать команду сам, все равно нужна была рука на кнопке. И, во-вторых, он мог позволить дать команду не тому. Представьте себе сошедшего с ума маршала у кнопки. Это, конечно, теория, но эти постулаты заставили создать новый вариант.

Поверьте мне, он создавался из лучших побуждений. Все материалы, что я получил, говорят только об этом. Дальше — уже не слухи, а голая действительность сегодняшнего дня. Вашего настоящего, в котором меня нет, чему я очень рад. Концепции машины Судного дня и взаимного гарантированного уничтожения легли в основу нового комплекса, который у нас назвали «Кладезь бездны». При его создании пошли дальше, значительно дальше, чем в «Периметре». С одной стороны, осталась возможность остановить полномасштабный ответный удар. Но только если есть люди, прямо на территории одного очень глубокого бункера, которые могут это сделать. С другой стороны, «Кладезь бездны» сам анализирует оперативную обстановку. Активность переговоров по всем каналам связи, включая обычные, телевидение и, конечно, спецсвязь. Сейсмическую активность, радиационное заражение местности. У него свои спутники, свои датчики, свои системы мониторинга. Даже если все они будут уничтожены, он легко воспользуется общедоступными, даже вражескими. Алгоритм принятия решения сложный, в него входят сотни параметров, которые так или иначе влияют на финальное решение.

И «Кладезь бездны» смотрел, анализировал и просчитывал ситуацию последние лет десять, с момента запуска. А теперь посмотрите на наш сегодняшний мир его глазами. Что вы увидите? Смерти по всей стране, многочисленные маломощные ядерные взрывы, пожары, гибель целых городов. Правительство исчезло, столица опустела. Достаточно данных для принятия решения об «ударе возмездия»?

Петр Семенович явно вновь отключал камеру. Видимо, чтобы прокашляться, хотя на сей раз он успел отключить запись раньше. Но склейка даже не скрывалась. Когда пошло продолжение, он и сидел слегка иначе, и еще и вытирал губы платком, которого не было в его руках мгновением раньше.

— …Извините. Я лишь скажу, что за последние полгода, по нашим данным, несущие дежурство пять раз вручную отключали приказ на старт. Пять раз! По всей стране есть негласная команда на уничтожение, демонтаж и отключение пусковых установок. В Штатах, когда они еще были на связи, вроде тоже. Никто себе не враг, знаете ли. И нам с ними сейчас уж точно не до войнушки друг с другом. Но до некоторых шахт сейчас просто некому добраться. До других не дошли руки. И, кстати, уничтожение ракет на боевом дежурстве тоже воспринимается машиной как угроза. Но все равно три, а то и четыре сотни ракет все еще могут взлететь, если поступит команда. Многие из них — с разделяющимися боеголовками. Вы же понимаете, что при таком количестве становится все равно, где они взорвутся? Хоть прямо под вами, хоть на другом континенте. Не спасется никто — ни напичканный лекарствами, ни заряженный антирадиационными бланками. В бункерах и на орбите, может, поживут еще годик-другой, но и все. И остановить «Кладезь бездны» после принятия окончательного решения невозможно. Взлетает случайная из шестнадцати ракет, потом следующая и следующая. Летят над территорией страны, непрерывно передавая сигнал на старт. Плюс давая тот же сигнал по всем каналам, остающимся доступными. Через спутники, кабели, через то, о чем мы даже сейчас только догадываемся.

Теперь к главному. Как, собственно, я все это вообще узнал. Информация шла сверху. Веером. Когда все начало рушиться, кто-то достаточно разумный там решил, что лучше пусть об угрозе знают все. В центре думали о полном отключении всей системы, что, кстати, тоже очень непросто сделать. Но решиться все не могли, к тому же — было много других забот, как вы понимаете. А потом просто некому стало решать.

До последнего момента ситуация находилась под контролем. В бункере на боевом дежурстве по полгода сидела отдельная часть, единственная задача которой — обеспечение безопасности самого комплекса и отключение сигналов на запуск, если машина начнет дурить. Именно эти ребята и отключали машину пять раз. Четыре — в предпоследнюю смену, и еще одно отключение — в последнюю.

Последняя смена продлилась две недели. Несмотря на все карантинные меры, кто-то пронес заразу внутрь. Последние сообщения отрывочны, но понятно, что живых там больше нет. И больше некому остановить машину. Более того, не осталось никого, кто имеет допуск на территорию базы. Никого из живых. По всем признакам — «Семя погибели», а вы знаете, что это значит.

Все данные у вас в приложениях. Туда не пробраться. Никому, кроме вас. Может, найдется еще кто-то из других секторов, кто тоже попробует, но я бы на это не надеялся.

Вы знаете, что делать.

Прощайте, парни.

До встречи в лучшем мире.

Глава 3

Мы летим в темноте, последние люди в этом обреченном мире.

Я смотрю в черноту ночи и спрашиваю Богослова:

— А сколько, ты думаешь, осталось?

Другой мог бы подумать, что я спрашиваю о том, сколько нам еще лететь. Но он видит, что я смотрю поверх этой планеты, над которой мы летим, он знает, что у меня есть вся полетная информация, ведь все же я сижу за штурвалом. Или как тут это называется? Ручка управления? Нет, «штурвал» звучит красивее.

А самое главное — он знает меня.

Поэтому он отвечает именно на тот вопрос, который я задал:

— Меньше миллиарда. Сильно меньше. Как все движется, так, может, сейчас и полумиллиарда не наберется. По Китаю давно данных не поступало, а там было совсем плохо.

— И где дно? — Мой следующий вопрос более однозначный. Но, думается мне, ответить на него сложнее.

Богослов пожимает плечами. Он, Богослов, не предсказатель и не аналитик.

Он всего лишь из тех обреченных, что пока живы.

Я чуть двигаю ручкой, уводя вертолет в сторону. Не потому что это требуется нашим маршрутом, а лишь для того, чтобы взглянуть на остальных.

Мы летим недалеко друг от друга, на двух вертолетах.

Нам хватило бы и одного. Слишком мало нас осталось. Богослов, я. Тюжок, до сих пор слегка медлительный, но в остальном вполне здоровый. Здоровее многих других. Призрак остался на базе. Как ни странно, мой напарник сумел восстановиться быстрее, чем он. Даже кость на ноге неплохо срослась, хотя он и прихрамывает в специальном корсете, который снимать еще рано. Бегать вприпрыжку он не сможет. Но просто бегать — вполне.

А Призраку, наоборот, стало только хуже в последние дни. Так бывает, особенно когда применяются препараты интенсивной терапии. Особенно когда за ремонт твоего тела берутся наноботы.

Самый здоровый после меня, наверное, Ыть. Он четвертый. Еще есть Зулло. Боец из отделения Гота. Левой рукой он сейчас предпочитает не двигать. Бережет. Но перед высадкой он вколет бланк, который уберет боль, вернет подвижность, даст возможность не отстать от остальных. На время, и плата будет высока. Но оплата — по факту, а до этого еще надо дожить. Легко делать покупки, не сильно надеясь на то, что доживешь до времени наступления оплаты. Так что Зулло — пятый.

Это все. Нас ведет Тоско, шестой.

Это все от взвода, но не все от людей. Есть еще Зомбовед. Первая кличка, которую дал лично я, кстати. Он шустрый, почти такой же шустрый, как я. Конечно, ничего не умеет, но он хотя бы не поломан, как остальные.

Были споры, много споров, будет ли реальная помощь от гражданских. Но идти вшестером в место, что зовется «Кладезем бездны», одно из самых охраняемых мест в стране, пусть и в прошлом, — это полная безнадега. Поэтому мы летим вдевятером.

И сразу совсем другой расклад.

Восьмой — охранник из спортивного. Наш охранник, из магазина «Наноздоровья», что стоял неподалеку, до сих пор в бреду. Хоть жив, и то хорошо.

Так что у нас два диверсанта-экзо в стройных рядах бойцов-нано. Зомбовед и охранник.

Но есть условия их участия. Держаться от основной группы подальше, если не сказано обратного. Вперед не лезть, если не сказано обратного. Не направлять оружия в нашу сторону. Без оговорок.

Может, они и пригодятся.

Мы сомневаемся, но вдруг.

Ах, ну да, есть еще девятый. Он до сих пор молчит все время и держится особняком. Поэтому мы так его и зовем — Изолятор. Я почитал кое-что в Сети. И то, что я нашел об этом ордене новых тамплиеров, говорит мне, что их стоит уважать. Возможно, даже бояться. Всех вместе и каждого по отдельности.

Фанатики — всегда опасны, даже если правы. Особенно если правы. Надо будет найти больше материала, пока Сеть еще хоть как-то работает. Пригодится в книге.

Два вертолета — это если кого-то собьют. Дурацкий, вбитый нам в голову навык не класть все яйца в одну корзину. Даже если эти яйца — мы сами.

Ночь — потому что лететь далеко, а операцию надо начать с утра. День обещает быть долгим, и наша работа начнется затемно. Это не главное. Главное — чтобы она завершилась.

Последнее задание.

Самое последнее.

Богослов так и не отвечает мне, сколько людей должно остаться на Земле, прежде чем все успокоится. Наверное, прогноз у него есть. И, видимо, тот настолько плох, что он предпочитает держать его при себе.

Он не отвечает, но и не молчит.

Обсуждает со мной «притчи», новый раздел в справочнике, который мы придумали. У нас очень много идей, но далеко не все мы успеваем реализовывать.

Но у него есть и не только идеи. Теперь кроме электронного планшета с записями у него есть книга. Готовая. Пусть и первый черновик, пусть и многое в нем мы еще хотим поменять, но это настоящая твердая книга.

Ее электронная версия лежит во всех библиотеках мира, на всех возможных языках, автопереводчики по которым мы нашли.

Но мы больше не верим в Сеть.

Она слишком быстро уменьшается, исчезают сегмент за сегментом. Если ты хочешь, чтобы твоей книгой воспользовались, она должна быть напечатана.

На серой обложке написано: «Основные сведения по современным угрозам и методам противодействия».

Богослов смотрит на нее, когда начинается обсуждение. Это входит у него в привычку — смотреть на первую распечатку, поглаживать обложку, открывать на определенных страницах.

Сидящий у него за спиной Зомбовед, наслушавшись наших разговоров, вытягивает шею и смотрит ему через плечо.

Потом фыркает:

— Дурацкое название.

Богослов оборачивается. Я лишь кошусь — я «за рулем».

— Дурацкое, говорю, — повторяет парень. — Я-то знаю, как должны называться такие книги.

— И как? — контролируя себя, вежливо, пока еще вежливо, спрашивает Богослов.

— Дай мне, — протягивает руку Зомбовед.

Богослов не хочет выпускать книгу из рук, даже первый черновик, это видно. Но все-таки он ее отдает.

И тут же об этом жалеет. Зомбовед неуловимым движением выхватывает откуда-то из загашника толстый фломастер и размашисто разрисовывает обложку.

Даже я фонарею от такой наглости.

Только это — наш шок — и спасает парня. Он возвращает книгу раньше, чем Богослов выкидывает его из вертолета.

Я кошусь опять. На серой обложке ярко-красным фломастером поверх старого названия написано: «Библия Нано».

Смело, это точно.

В принципе мне все равно, но я говорю Богослову, скорее чтобы защитить мальчишку от экстренного падения с высоты:

— А что? Мне нравится. Коротко — и по сути.

Богослов белеет.

— А экзо? — спрашивает сидящий дальше охранник из спортивного.

— Что — экзо? — удивленно спрашивает Богослов.

— Почему только нано? — уточняет тот. — А для экзо Библия есть?

— Напишешь — будет, — бурчит Богослов и вперяет взгляд в темноту. Похоже, он решил больше не разговаривать, чтобы окончательно не распсиховаться.

Хотя я-то знаю, что где-то в глубине он горд новым названием. Может, он и сам хотел назвать свой труд именно так, но не решался.

Нас осталось мало. И мы имеем право на решительные шаги.

Наверное, имеем.

— Хорошо, — тихо соглашается охранник, когда никто уже и не ожидает от него никакого ответа. — Дайте только вашу. Как образец.

— Да, дайте, — поддерживает своего коллегу Зомбовед. — А я, если что, помогу.

Мы приземляемся далеко, очень далеко от того места, где нам предстоит уйти под землю. Но ближе нельзя — собьют автоматические ракеты-перехватчики с периметра, защищающего «кладезь».

Тут вам не какая-то полудетская «Локальная независимость». Тут стоят серьезные военные образцы. Рассчитанные на сдерживание даже во время полномасштабной ядерной войны.

Прежде всего именно в такое время.

Пока темно, но Тюжок берется за дело сразу.

Мы еще только накрываем вертолеты белой сеткой. Весьма смешное занятие — словно кто-то в наше-то время еще пытается обнаружить технику противника визуально.

Так можно спрятать вертолеты только от волков. Но привычки — сильнее. А еще — это занятие словно убеждает нас, что мы планируем вернуться к этим машинам. Улететь обратно. Такое занятие дает надежду лучше всяких разговоров.

Мы не жжем мостов.

Пусть другие жгут их за нас.

«Шалуны» исследуют окрестности, в своей любимой дурашливой манере перемещаясь между деревьями, по снегу, по дороге, на которой стоят вертолеты.

Ни одного следа По этой дороге не ездили машины неделю, а то и больше. А ведь это — единственная дорога в сторону бункера.

Похоже, год-другой — и здесь все же появятся волки. И другие звери. Все к тому идет.

Мы надеваем специальные снегоступы и вытаскиваем наружу два снегохода.

Тюжок будет работать на ходу. Нам надо подобраться поближе к периметру, чтобы он смог подключиться. Подослать «шалуна», попробовать перехватить управление. Хотя бы для того, чтобы объявить местной системе нас своими.

У нас есть все коды, все пароли. Но никто не знает, сработают ли они. Не устарели ли. У военных всегда был бардак, а уж теперь — вообще непонятно, чему верить.

Мы лишь надеемся, что не все здесь окончательно превратилось в хаос.

Тюжок посылает своих «шалунов» вперед, на осторожную разведку. Им даже не надо приближаться к внешнему периметру закрытой, огороженной территории, внутри которой прячется бункер. Лишь выйти на расстояние досягаемости передатчиков — достаточно. Нам надо подключиться к самым защищенным линиям связи в стране.

Мелочь, когда есть инструкции.

— Что-то не так, — говорит Тюжок, когда наконец ему удается подсоединиться. — Сильно не так.

Кто бы сомневался.

— Что именно? — осторожно спрашивает Тоско.

— Как бы… — Тюжок в замешательстве, — …сказать… В общем, внешний периметр частично отключен. Не мной. До нас. Недавно. Кто-то прошел внутрь перед нами. И даже не сильно заботился о том, чтобы замести следы.

— Тогда другая группа, — убежденно говорит Тоско. — Нас же предупреждали, что задание получили не только мы. Кто-то оказался здесь раньше нас. Может, даже сделает все за нас.

Тюжок неуверенно кивает.

— Только все равно, — говорит он, — наши планы слегка меняются. Так что давайте поосторожней.

— Почему? — шепотом спрашиваю я Богослова. — Почему еще ни одна операция не прошла согласно плану?

— Я перефразирую Сунь Цзы, — отвечает напарник: — «Ни один план не выживает после первого контакта с врагом».

Мы идем по окраине леса, в отдалении от дороги и центральной группы. Привычка. Не кучковаться, чтобы нас нельзя было достать одной гранатой. Или ракетой.

Полезная привычка в наше время.

Богослов решает добавить:

— Как только против тебя начинает действовать живой враг, любая война, любая операция и любое задание тут же превращается в месиво.

— А тут? Где тут враг?

Богослов пожимает плечами. Он, как и я, не верит в чудеса. Но и отвечать, что враг найдется всегда, явно не хочет. Не хочет каркать.

Это ничего. Пусть промолчит. Этот ответ я знаю и сам.

Похоже, что те, кто прошел перед нами, облегчают Тюжку работу. Пусть и не желая того.

Кое-где система уже взломана, как говорит он. Ему остается лишь повторно воспользоваться теми лазейками, что использовала предыдущая группа, и открыть их для нас. Заново.

Это и удивляет его больше всего:

— Зачем? Они не просто прошли, но восстановили за собой периметр. Словно хотят там поселиться. Что-то не нравятся мне эти ребята, честно вам скажу.

Тюжок имеет право высказать свою оценку.

Я в нее верю, но молчу. Опять же — не хочу, как и Богослов, каркать.

Мы заходим прямо через главные ворота. Вправо и влево, вдоль голого поля, идет безжизненный забор из колючей проволоки. На этом КПП никого нет. Давно уже. Похоже, он и не предназначался для дежурства с участием живых людей. Одушевленная охрана стояла где-то глубже. Здесь так — всего лишь преддверие. Знать бы еще, не ада ли?

Тяжело идти, когда прямо на тебя наставлены дула пулеметов.

Тюжок убежден, что мы исключены из списка целей, но все равно — тяжело. Это не какой-то там ковбойский револьвер, это — тяжелые автоматические стационары, размещенные на бетонных возвышениях. Они не предназначены для передислокации, они поставлены здесь раз и навсегда, но, наверное, это их единственный изъян. Сервомеханизмы способны моментально разворачивать дуло каждого из них в любую сторону, обеспечивая простреливаемость всей зоны. Исключение — лишь место прямо под бетонным коробом, на котором они установлены. Метр, может, два, мертвой зоны.

Но и то — на этот случай всегда есть соседние точки, способные вести перекрестный огонь.

Не спрятаться.

Некоторые из пулеметов, почему-то не все, поворачивают свои стволы, следя за нами, не выпуская из виду. Вдруг из «друзей», записанных в их картотеку, мы превратимся во врагов.

Я замечаю, что все стараются двигаться ближе к бетонным башенкам, держаться как можно больше в их тени, в мертвых зонах. Значит, не у меня одного это чувство тяжести, когда за тобой следят десятки стволов.

Тюжок едет на снегоходе. Тут тоже давно никого не было, ни одного следа на белом снегу. Тот таинственный отряд, что прошел перед нами, либо долетел по воздуху, либо нашел какую-то другую дорогу по этой нейтральной полосе, зоне отчуждения.

Планы местности, которые я видел, говорят о том, что другой дороги нет. Но говорили, что и по воздуху не подлететь. Любой вариант невозможен, так что я могу выбрать из них тот, что мне больше нравится.

Тюжок едет на снегоходе и продолжает копаться в мозгах системы безопасности.

Вокруг только поле, засыпанное снегом, заполненное хаотично растянутыми повсюду кольцами спирали Бруно. Я не удивлюсь, если под этими кольцами в довесок установлены и ряды «спотыкача».

Для любителей тяжелой техники — на нейтралке стоят бетонные надолбы, невысокие ежи, сваренные из огрызков рельсов. И наверняка где-нибудь в глубине базы еще и противотанковые пушки.

Здесь они не нужны. Это же так — предбанник. Место для отпугивания мелкой дичи.

Эта база способна на какое-то время остановить продвижение армии. Может, и не на слишком большое, но достаточное, чтобы дать сигнал на старт ракет, которые оповестят всех о начале Судного дня.

Лучше не переть напролом. Лучше не выглядеть слишком крутым. Не то, вместо того чтобы спасти мир от последнего ядерного удара, мы же его и инициируем. Как только программа «Кладезя бездны» решит, что ее работу могут несанкционированно прервать «враги», ответ будет один.

Ключ на старт.

Так что мы идем вперед тихо, послушно, загнанные в узкий, прекрасно простреливаемый проход. Даже «шалуны» ведут себя смирно, не пытаясь прыгать по окрестности, исследовать все новое, что видят вокруг. Они тихо катятся рядом с нами, почти все, за исключением тех, что обеспечивают разведку для Тюжка впереди и наше прикрытие сзади.

Они жмутся не просто так. Похоже, их программа опять приняла банальное, но единственно верное решение. Они будут прикрывать нас, если неожиданно пулеметы все же начнут стрелять.

Даже понимая, что это бесполезно.

В этом прелесть машин: они не рефлексуют по поводу безнадежности своих усилий, они просто действуют.

В этом прелесть остатков взвода. Мы такие же, как наши машины. Мы избавились от абстрактного мышления и почти перестали бояться. Мы лишь действуем, выполняя задание.

Мы подходим ко второму КПП, которое раньше охраняли уже не только дроны, но и люди. Сейчас их там не будет, но приближение к следующей точке маршрута все равно вызывает оживление.

Богослов, который идет чуть впереди меня, слегка оборачивается и хлопает меня по нагрудному карману, словно говоря: «Пора».

Я киваю и вынимаю из кармана, по которому он ударил, одноразовый бланк. Кто-то назвал его «Хрусталь». Ничего особенного, просто повышает четкость восприятия. Скорость осознания того, что происходит вокруг. Из того, что я успел прочесть, бланк относится к тому же классу, что и мой «шеррингтон». Бланки-мозговерты, как я их называл. Но этот действует недолго — часов пять.

Хотя параметры у него другие. Он меняет пропорции гормонов, что-то дополнительно кодирует в крови, поступающей в мозг. Не пытается влиять непосредственно на клетки мозга, вместо этого лишь переделывая каналы поставки ему информации и пищи. Наверняка наносит немалый ущерб здоровью, но зато хотя бы вымывается из организма, когда перестает действовать.

Выживем — после и позаботимся о своем здоровье.

Это третья загрузка. До «Хрусталя» уже был «Освежитель», а до него — «Агар-Агар».

В моей вене торчит катетер, выведенный в разрез одежды. Не до премудростей. Одноразовые бланки должны входить сразу в кровь и действовать без промедления.

Сгиб локтя слегка зудит, но пока терпимо. Еще два бланка — и все, можно будет сдергивать эту гадость с руки. Надеюсь, до того, как начнется какая-нибудь очередная заварушка. Не хочу, чтобы зуд мешал мне действовать.

Этот КПП, как и предыдущий, оказался абсолютно пустым.

Кто бы ни опередил нас, он шел не здесь.

Мы проходим мимо, внутрь, через услужливо распахнувшиеся ворота.

Хотелось верить, что это постарался Тюжок. А не всего лишь кто-то, насмешливо заманивающий нас поглубже в заготовленную ловушку. Или что-то — система безопасности базы, например. Хотя этого я боялся меньше. Зло — оно всегда идет от людей. Машины — они как дети, во всем нам подражают. Но лишь подражают, лишь стараются походить на нас.

Эти ворота — не просто вход внутрь базы. Одновременно они двери в очередной ад.

Я видел слишком много в последнее время, чтобы меня трогали такие вещи. Возможно, помогают и бланки, которыми я накачался. Хотя думаю, что это просто отупение.

Меня перестал смущать вид смерти. Трупы солдат, валяющиеся повсюду. Я лишь механически отмечаю, что трупов немного. Надо полагать, если мы найдем местную медсанчасть, там их будет значительно больше. И в морге. А может — горки пепла в крематории. Вряд ли у них здесь есть свое собственное кладбище. Но вот без крематория в наше время такая большая часть существовать не может.

Я думаю, что, прилети мы сюда на недельку-другую раньше — я бы даже увидел дым из его трубы. Наверное, идущий постоянно.

Трупы запорошены снегом. Это — последние, которых некому было сжигать. Которых некому было отпевать или колоть им бесполезные лекарства. Те, кто почему-то перед смертью выбрался на улицу.

Их немного, но мое холодное сознание расчетливо предлагает мне несколько зданий вокруг, внутри которых, я знаю, трупов найдется намного, намного больше.

Мы идем мимо, но мне все равно. Я могу смотреть, могу — пропускать картинки мертвых тел мимо себя. Ментоловый привкус «Освежителя» в моих мыслях совершенно отнимает у меня лишние эмоции.

Тошнить меня не будет.

До главного входа в бункер, невысокого кургана в пару этажей высотой, около километра.

Здесь даже колючей проволоки нет, полная пустота.

Все хозяйственные и жилые постройки войсковой части жмутся к наружному периметру, оставляя пространство вокруг входа открытым ветрам. А также пулям снайперов и пулеметов, если понадобится.

Там, у забора, стоят скорострельные автоматические зенитки. Там же, в неглубоких шахтах, прячутся и ракеты малого радиуса, способные на подлете сбить практически любую цель. Этот объект охранялся ненамного хуже столицы.

Столице охрана не помогла. Местные ребята, надо полагать, тоже с удовольствием поменяли бы пару ракет «земля-воздух» на эффективную вакцину от вируса «Семя погибели».

Хорошо еще, что он не выживает в мертвом теле. Он исчез с территории базы вместе с последним живым. Нет выживших — нет и эпидемии.

Там, у нас за спинами, активный, готовый к нападению в любой момент периметр. Люди мертвы, но для военной программы это всего лишь еще один пункт в повестке, требующий повышения боеготовности. Не более.

Здесь — пустота. Крайне обманчивая, как раз из разряда тех пустот, в которые не поверит никто, даже дети. Под снегом не видно плоских крышек автоматических турелей, которые готовы выскочить в любой момент. Видны лишь неясные круги на снегу, и все. Турели время от времени должны подниматься — из соображений проверки работоспособности. Наверное, последний раз эти стационарные точки высовывали из-под снега головы вчера, судя по тому, насколько глубоки сейчас эти круги.

Наверное, тут даже опасней. Наверное, уж точно не будет никаких предупреждений, если что-то пойдет не так.

Больше всего я боюсь за «шалунов». Не думаю, что система безопасности главного ядерного объекта страны может благосклонно отнестись к дронам боевой поддержки, шныряющим по окрестностям. Даже если они объявлены ей как дружественные объекты.

С другой стороны, «шалуны» суперсовременны, и по их внешнему виду вообще не скажешь, что они имеют хоть какое-нибудь военное предназначение. Так, механические домашние любимцы. А местной системой давно уже никто не занимался. И вряд ли кто-то озадачивался обновлением ее справочных баз данных.

Мы идем по полю, медленно подходя к кургану, прячущему под собой «Кладезь бездны».

Странное ощущение, которое я почти забыл в последнее время. Понимание того, что от тебя ничего не зависит. Если кто-то сейчас даст команду на наше уничтожение, то ни «шалуны», ни наша суперизворотливость не помогут нам спастись.

Но мы везунчики. Мы так и проходим это поле — внешне уверенно, почти бесшумно, если не считать поскрипывания снега и шуршания выпрыгивающих и вновь прячущихся в такт нашим шагам лопастей снегоступов.

На этот раз Тюжок не открывает нам ворота — лишь калитку рядом. Ее ширина достаточна, чтобы «шалуны» забрались внутрь, даже без использования своих трюков.

Мы входим.

Внутри, как ни странно, тепло.

Глава 4

У «Хрусталя» странное побочное свойство — постоянно держать тебя в настоящем. Нет ни прошлого, ни будущего, есть только здесь и сейчас. Любое событие, когда-либо запечатлевшееся в твоем мозгу и формально определенное тем самым к твоему прошлому, проецируется на мгновение под именем «сейчас». Любое ожидание чего-то в будущем исчезает, превращаясь в некую веревочку, существующую только в настоящем. Дернешь за нее сейчас — и это ожидание сбудется, нет — веревочка так и останется висеть без дела.

Химическое воздействие на мозг сложно описать, но мне и не нужно пытаться.

Я знаю, что чувствую. И могу легко это выразить.

Я чувствую невероятную наполненность настоящего. Предельную насыщенность, плотность. Все события в прошлом, которые могут мне пригодиться, у меня «под рукой». Все варианты будущего, которые могут случиться в краткосрочной перспективе, — перед моими глазами прямо сейчас, лишь протяни руку и выбери нужный.

Мы заходим в помещение, которое все еще отапливается.

Я чувствую то, чего здесь не могло быть. Запах человеческого пота.

Кто-то все-таки жив.

Сейчас я не умею мыслить категориями потенциального будущего, поэтому я радуюсь и огорчаюсь одновременно. Две веревочки повисли передо мной, но на сей раз они сплетены между собой, и я должен дернуть обе. Мне нельзя выбрать даже несуществующее будущее, потому что вариантов нет.

Я радуюсь, потому что живые — это всегда хорошо. Возможно, они помогут.

Я огорчаюсь — потому что живые означают, что болезнь все еще здесь.

Тоско идет вперед, пока мы расходимся в стороны. Его прикрывает Зулло. Почти все пары поменялись. Все, кроме нас с Богословом. Одно это делает нас самой сильной связкой в сегодняшнем задании.

Но вперед идет Тоско, не мы. У него свои резоны.

Он не уходит далеко, останавливается и наклоняется. Машет рукой, посылая Зулло вперед. Я смотрю на кадр своего «шалуна», проскакивающего мимо Тоско, чтобы опередить всех и проверить безопасность ближайших коридоров.

Здесь, на входе в бункер, не только тепло, но и светло.

Боковых комнат мало, лишь несколько углублений в стенах, позволяющих поставить стол, или шкаф, или солдата с автоматом в засаде.

У одного из таких углублений лежит труп. К трупам нам не привыкать. Тем более здесь — на этой базе полно трупов, везде. Я уверен, что мы увидим их еще немало и внизу.

Но это тело отличается от прочих. Этот солдат умер недавно. И не от вируса. Кровь разлилась из простреленной головы. Как бы ужасны ни были последствия от «Семени погибели», эта зараза не способна стрелять и выбивать мозги.

Те, кто шел впереди нас, явно не слишком ценят чужую жизнь.

В том же самом можно обвинить и нас. Но я вижу, у этого солдата даже оружия нет. Его просто застрелили, проходя мимо.

Странно. Глупо и странно. Непрофессионально.

Тоско вздыхает. Тоскливо так, словно показывая, что кличку получил заслуженно.

— Богослов, тебе придется остаться.

Мы знаем зачем. Но Тоско решает все же проговорить это вслух:

— Возьми все анализы. Хоть на запчасти его разбери. Он умер пару часов назад, не больше. Считай, что мы заражены. И те, кто шел впереди, тоже. Если не хотим остаться здесь, выясни, как этот парень получил иммунитет.

— Лучше бы он был жив, — говорит Богослов. — Если он все-таки глотнул какой-нибудь бланк… который спас его от вируса…

— Он мертв, — напоминает Тоско.

Я принюхиваюсь. Запах пота. В этом помещении, в коридоре с парой комнат на разных его концах, кто-то провел много времени, чтобы забить все пространство этим запахом. Может, в обычном состоянии я бы этого и не почувствовал, но сейчас действуют «Освежитель» и «Хрусталь», сейчас я чувствую, вижу и слышу многое из того, чего раньше мог и не замечать.

— Есть еще, — тихо говорю я. — Этот солдат был тут не один, когда они пришли.

Тоско задумывается. Смотрит на труп, поднимает голову, смотрит на лампу в коридоре наверху. Оглядывается. Может, его нюх слабее, но, видимо, он приходит к тем же выводам, пользуясь другими подсказками.

— «Шалуны», — тихо говорит он.

Мы все понимаем, что делать. «Шалуны», все, что не остались снаружи, начинают скакать по помещениям входного блока, ища второй труп. Или малейшие щели, куда бы мог забиться второй солдат, если он сумел выжить.

— Заходите внутрь, — приказывает Тоско гражданским. Теперь снаружи базы останутся только несколько дронов, чтобы обеспечить безопасность нашего тыла.

Мы углубляемся, но не спешим, давая «шалунам» возможность полностью исследовать предбанник. Проверить, насколько наши схемы соответствуют реальности. Найти забившуюся в щель больную крысу.

Даже хуже — здоровую крысу, переносящую инфекцию. Которая может идти куда угодно и передавать вирус дальше, оставаясь при этом живой. Фактически мы мертвы с того момента, как переступили порог, как только почувствовали тепло.

Но тот, кто несет в себе яд, содержит в себе и противоядие. Все как всегда.

Лично я не верю, что Богослов справится. Я не в том состоянии, чтобы питать себя иллюзорными надеждами. Инстинкт самосохранения слегка подавлен, а вместе с ним — и желание себя обманывать. Там, где не справились целые лаборатории, ничего не сделает и полевой медик.

Шанс есть, раз уж иммунные так удачно оказались под рукой. Но шанс небольшой.

Богослов, похоже, тоже это понимает, поэтому не тратит времени даром. Пока наши «шалуны» прочесывают бункер, а мы следим за тем, насколько тщательно они это делают, напарник уже развертывает мини-лабораторию. Зачерпывает, почти что соскабливает с пола подсохшую кровь и кладет образец в анализатор.

Его аптечка не предназначена для серьезных исследований. А мертвая кровь — не предназначена для переливания. Она даже для анализа-то почти не годится.

Но Богослов цепляется за каждый шанс. Мы не из тех, кто опускает руки. Никогда.

Вот если найдем живого, то надежда появится. Шансы увеличатся в несколько раз. С одного процента, скажем, до пяти.

— Плохие ребята, — говорит Тюжок. — Плохие, но имеющие ключи от всех дверей. Они прошли вниз. Судя по трупу — часа два как. Судя по времени последнего открытия бронешлюза — тоже. Мы слегка опаздываем, если они хотят нажать на кнопку.

— Зачем? — спокойно отвечает Тоско. — Тем самым они уничтожат и себя.

Тюжок молчит. Он занят. Ему нужно открыть шлюз вновь, и никто, кроме него, не способен сделать это быстро. Поэтому он молчит. Все, что нужно, уже сказано.

А вариантов пока слишком много, чтобы их перечислять.

Парень обнаруживается в таком месте, что неудивительно, почему предыдущая команда его не обнаружила.

И, что меня просто выбивает из равновесия, он спит.

Это небольшая щель между кучей коробок с консервами. Их здесь быть не должно — а значит, они сами принесли их сюда, уже тогда, когда остались вдвоем. Принесли, сложили, чтобы еда была под рукой. Тут же стоят двадцатилитровые пластиковые бутыли с водой.

Они могли бы здесь и выжить. Еда, вода, никого вокруг. Лишь два «но» — планетарная ядерная катастрофа, которую мог организовать компьютер у них буквально под попой, и люди, желающие наложить на него лапу.

Плохо они спрятались. Предпочли место, в котором осталось электричество и отопление, забыв о том, что дополнительные линии снабжения здесь не просто так. А потому, что это место на пути к машине Судного дня.

На таких тропах не следует устраивать привалов.

Раз парня обнаруживает мой «шалун», то и бужу его я. Он пролез в щель между ящиками, потом свернул в другую. Если смотреть снаружи, то первая щель кажется пустой. Но «шалун» просчитал пространство, размеры ящиков, определил, что внутри еще вполне остается место для укрытия.

Я отодвигаю ящик за ящиком. Солдат так и не просыпается. Зачем — служба все равно идет.

Я трогаю его за плечо, внимательно следя за его руками. Вроде бы оружия, кроме того автомата, что я уже отодвинул, при нем нет, но кто знает.

Парень открывает глаза. Вскакивает, судорожно шаря по полу, не находя ничего.

Поднимает руки. В его глазах — обреченность. Он готов умереть, как умер его приятель два часа назад. Может, и не готов, но именно смерти он сейчас и ожидает.

Мы — не предыдущая группа. Мы не такие кровожадные, а еще мы умнее. Живой носитель значительнее полезней мертвого.

Говорят, что в разоренных городах появились банды, вылавливающие богатеев и разбирающие их на отдельные детали, выкачивая из них кровь, пытаясь выделить из нее остатки бланков, которые можно было бы использовать. И даже вычленить генные модификации, что еще сложнее.

Не знаю, насколько это правда, потому что слишком жестоко. Но поверить можно — достаточно оглядеться вокруг.

Мир погибает, и каждый, кто держится за жизнь, цепляется за нее по-своему.

Наверное, я был бы для них удачным клиентом. Новейшие бланки, высокое качество и немалое количество. И зубы. Я тоже хочу побороться за свою жизнь, поэтому я был бы клиентом не только удачным, но и крайне опасным.

Неизвестно, кто бы из кого выкачал в финале всю кровь.

Парень выдерживает паузу и, лишь понимая, что в него не собираются стрелять, говорит:

— Заснул, представляете?

Смотрит на часы.

— Они прошли здесь два часа и десять минут назад. Вы же здесь для того, чтобы остановить этих террористов?

— Почему их не остановил ты? — спрашиваю я. Я спокойно отношусь к слабовольным. Но только не в том случае, если они пропускают исчадия ада ближе к кнопке, запускающей Судный день.

— У них боевые дроны. Четырехногие такие, с пулеметами, на собак смахивают. Где-то человек двадцать боевиков. Обвешанных оружием и быстрых. Их командира я не видел, но когда он приказывал искать меня, я его слышал. Он сумасшедший, достаточно услышать его голос.

Я отхожу, подпуская к нему Богослова. Шлюз открыт, и надо двигаться дальше. Солдат продолжает говорить, словно не замечая подмены:

— Костик просто не ожидал, что они начнут стрелять. Я тоже не ожидал. Думал, за нами наконец прислали помощь. Я успел спрятаться, и они в конце концов решили, что Костик был здесь один. Мы же рядовые. У нас ни одного кода доступа, ничего. Мы даже в конце, когда все офицеры умерли, наружу выйти не могли, потому что пулеметы на нас сразу начинали коситься. Сидели здесь и ждали, когда придет помощь.

Тоско задумчиво смотрит на Изолятора. Нет, тот не собирается оставаться здесь, хотя вроде как это его работа — обеспечивать в таких случаях карантин. Изолятор отрицательно мотает головой, говоря Тоско — «даже и не надейтесь». Потом поворачивается и коротко бросает в сторону Богослова:

— Не уходите никуда.

У него своя рация и постоянный выделенный канал на спутнике. Он что-то говорит, общается со своими, но мы не слышим. Возможно, он приказывает уничтожить здесь все после нашей операции? Или убить только нас? Хотелось бы мне послушать, что именно он передает, какую информацию, какие приказы.

Видимо, Богослов воткнул в выжившего иглу, потому что солдат ойкнул.

— Ты ведь нано? Какими бланками пользовался? Перечисляй все. Чем тебя лечили, когда началась эпидемия? Рассказывай подробно, ничего не пропускай…

Без напарника идти дальше мне не хочется.

Но это никогда не касалось моих желаний. Будь так — меня бы вообще здесь не было.

Коридор, лифт, коридор, лифт, коридор, лифт. Ровно три раза.

После каждого лифта — еще один пункт контроля и еще один шлюз. Простенько и со вкусом. В принципе здесь это было оправданно. Зачем мудрить, когда бункер охраняет такое количество солдат.

Думается, создатели бункера никак не рассчитывали, что из живой силы в охране останется лишь двое рядовых. Хотя в принципе это мало что меняет. Автоматические пулеметные турели значительно более эффективны, чем простые часовые. А бронированные шлюзы не открыть и тонной взрывчатки, если только не иметь набора экстренных кодов.

Команда, идущая перед нами, аккуратно закрывала за собой все двери.

И не отключила ни один из пулеметов, что мы успели пройти, или переподключила их обратно.

Кто бы они ни были, они забирались в эту берлогу надолго. Если мы хотели лишь заскочить, сделать дело и выскочить обратно, на свежий воздух, то опередившие нас планировали здесь задержаться.

Тюжок останавливается почти у лифта. Очевидно, мы не будем им пользоваться — лестница рядом, но это не повод для остановки.

Что-то его смущает.

Я слишком далеко, чтобы увидеть, что послужило причиной. Тюжок идет первым из людей, напарником у него сейчас Ыть. Его имплантат в глазу еще не вполне прижился, поэтому Ыть все время жмется к Тюжку, немало его этим раздражая.

Я даже не пытаюсь подойти ближе, потому что знаю, что этим рассержу Тюжка еще больше. Да и плюху от Тоско за нарушение дистанции тоже можно получить.

Тоско идет с Зулло. Я замыкаю нашу группу — за мной лишь четверо гражданских. Они все время держатся в отдалении, и это меня успокаивает. Никак не могу привыкнуть, что за мной идут неподготовленные бойцы. Лучше я буду считать, что за мной нет никого.

Охранники, может, хороши как вышибалы, но нам здесь нужны несколько иные качества. Зомбовед вроде как достаточно шустрый, но сумеет ли он выстрелить в нужный момент? Темная лошадка Изолятор мне вообще непонятен. Экипирован он неплохо, почти ничего и не взял из нашего обмундирования, но я не видел его в деле. Может, это лишь камуфляж, все это молчание и напускная строгость? Возможно, он полная размазня и не умеет вообще ничего.

Нет, лучше я буду считать эту тройку сзади бесполезным балластом. Максимум, что они могут, — это поднять шум, если почему-то противник окажется сзади, а не спереди.

Тюжок качает головой, поворачивается и машет второй паре, предлагая им отступить подальше. Отходит и сам, натыкается на Ыть, который не вовремя замешкался, тоже желая рассмотреть, чего же такого страшного увидел его напарник. Тюжок сердится, но что он говорит — не слышно.

Они уходят назад.

Тюжок приседает за одним из своих «шалунов», используя его в качестве прикрытия. Дрон услужливо растопыривает свою поверхность, превращаясь в некое подобие щита.

Этот коридор прямой и пустой, как ствол автомата. В нем не спрячешь мину, слишком заметно. Но ощущение складывается именно такое — что Тюжок боится мины.

Он посылает второго дрона вперед, к лифтовому холлу, до которого оставалось так недалеко.

«Шалун» весело прыгает по коридору, следуя своему собственному алгоритму движения. Он то ускоряется, рвется вперед, то совершенно неожиданно замирает, словно осматриваясь.

Но мы отчетливо видим, когда ловушка срабатывает. Видно, что «шалун» останавливается не сам. Наоборот, он даже катится дальше, уже по инерции, впрочем, быстро остановившись. Некоторые из кусков его обшивки теряют свою монолитность и безвольно провисают. Из блестящего шара дрон моментально превращается в груду мертвого железа.

— Электромагнитная мина, — тихо говорит Тюжок в эфире. — Только слышал о таких.

— Как ты ее вычислил? — спрашивает Тоско.

— Лампа, — показывает Тюжок. — Лампа на месте ловушки не горит. И за ней тоже. Разбиты. Специально разбили, чтобы они не фонили. Нам тут не пройти. Мина, наверное, прямо за поворотом, в холле. Бьет метров на десять, выбивает всю электронику, вообще все, у чего есть хоть какие-то электронные мозги. Она не для дронов стоит. Для нано. С высокой вероятностью удар такой силы сожжет ботам в наших бланках все.

— Да какая там электроника, — хмыкает Ыть. — Две-три базовые операции на бот.

— Думаю, мина как раз и настроена на такой тип. Она же не взорвалась. И пожара не было. Мы даже не умрем. Просто будем лежать и пускать слюни. Особенно сейчас, когда накачались одноразовиками. Ты же не знаешь, что сделает каждый из твоих ботов, когда останется без базовой прошивки.

— И что делать? — нетерпеливо встревает в их разговор Тоско.

Тюжок оборачивается назад. Смотрит мимо Тоско, мимо меня, туда, где стоят гражданские.

Ну конечно, вот они и пригодились.

Я поворачиваюсь, уже понимая, что он хочет предложить. Спрашиваю, обращаясь к охраннику:

— Имплантаты есть?

Тот мотает головой.

— Металлические коронки? Механические протезы с процессорами? Кардиоводитель? Кремлевские таблетки с программируемым модулем?

— Нет. — Охранника слегка передергивает. Странные они, экзо. Сильно, видать, ему промыли мозги, если его начинает тошнить от одного упоминания о механических штуках у него внутри.

— Вроде чист, — киваю я и машу охраннику рукой.

Пока он идет, Тюжок его инструктирует:

— Шлем снимешь, отдашь мне. Выйдешь к лифтам. Осмотришься. Там должен стоять стационар этой мины. Наверное, что-то типа чемоданчика. Посмотри, ничего не трогай, даже не подходи. Потом кричи сюда, что увидишь, я скажу, что делать дальше.

Охранник лишь молча кивает и на ходу снимает шлем.

Дальнейшие инструкции по рации бесполезны, но Тюжок поднимается и продолжает ему что-то говорить, подходя чуть ближе к зоне удара. Я бы не стал на его месте так рисковать: место срабатывания мины и дальность пусть даже локализованного удара — это разные вещи.

Но думается, Тюжок знает лучше.

Охранник выходит, осматривается. Поворачивается налево. Там что-то есть, но он не может показать нам что.

— Рюкзак! — кричит он назад. — Темно-синий.

«Цвет рюкзака точно не нужен», — думаю я.

— Верхний клапан откинут, — продолжает охранник. — Видна панель. Чуть подойду? Отсюда не рассмотреть.

— Только не спеши! — кричит Тюжок ему в ответ. — Один шаг, и все.

Охранник кивает. Шагает вперед.

— Панель такая… активная. Сейчас на ней только ладонь нарисована. Видимо, доступ по отпечаткам пальцев или ладони. — Охранник отступает назад. — Могу попробовать распороть рюкзак сбоку, посмотреть.

— Не надо, — отзывается Тюжок. И тут же говорит в эфир: — Думаю, там еще и обычная мина в рюкзаке. На всякий. Если бы добраться до него, я бы вскрыл управление. Но как добраться, если он всю электронику сжигает?

— Подрываем, — решает Тоско.

Иногда не надо играть по чужим правилам. Можно просто их менять.

— Нашумим? — сомневается Тюжок.

— Промедлим — они могут нашуметь, — отвечает Тоско. — Так сказать, на всю планету.

Тюжок кивает.

Охраннику требуется почти пять минут, чтобы забрать мину, установить ее и отступить на безопасное расстояние.

Пока они возятся, я думаю о том, что опередившая нас группа явно считает врагами всех. И лениво решаю логическую задачу: можно ли при таком подходе мне тоже считать их безусловными врагами? Или, может быть, они хорошие? Просто не стремятся этого показывать.

Взрыв оказывается не таким уж и громким, зря Тюжок опасался. Он быстро глохнет в бетонном коридоре. Тут нет эха, и, наверное, ширина и высота помещений не дают звуку резонировать.

Тюжок посылает еще одного «шалуна» вперед, на проверку. На этот раз дрон преспокойно добирается до лифтовой, показывая нам картинку развороченного рюкзака. Действительно — темно-синего.

Проходя мимо погибшего «шалуна», я жалостливо глажу его по обвисшей обшивке.

— Не огорчайся, — говорит заметивший это Тюжок. — Судя по документации, у них встроенные ремонтные блоки. Целая колония наноботов, способная починить все, что угодно. И они, скорее всего, были выключены в момент удара. К тому же эта мина не способна уничтожить всю электронику. Лишь часть. Вполне возможно, что через часок-другой он сам себя починит.

Я решаю заговорить:

— Как только эти ребята доберутся до рубки, или как у них здесь это называется, они нас все равно засекут, если уже этого не сделали. Но судя по их настроению, как только они туда доберутся, они точно обозначат нас как враждебные цели. А тут еще очень много охранных систем.

— Значит, поспешим, — говорит Тоско, открывая шахту лифта. — Точку усиления сигнала зацепи над шахтой. Нам понадобится контакт с Богословом.

Мы игнорируем лестницу. Теперь, когда есть вероятность того, что проходы заминированы, идти банальными путями — это долго.

Мы спускаемся по лифтовой шахте, оставляя без внимания и лифты. Тонкие нити способны опустить нас на несколько километров, так что здесь, можно сказать, невысоко.

По лестнице весело скачет лишь один «шалун» — просто чтобы отвлечь внимание и дать нам возможность все-таки понять, насколько серьезно настроены эти парни.

Лестница оказывается чистой. Но «шалун» все равно едва успевает. Мы оказываемся на следующем уровне почти одновременно с ним.

Я толкаю Тюжка в плечо и молча показываю на множество нашлепок на стенах коридора, которым нам надо бы пройти.

Он кивает и кидает по полу дымовую гранату. Она катится вперед, забивая коридор серым дымом.

В этом холле слегка тесновато. «Шалуны» топчутся между нами, следуя инструкции не рваться вперед. Я оборачиваюсь и движением руки загоняю гражданских на лестницу. Пусть постоят пока там. Сказано же — держаться на максимальном удалении.

Если здесь что-нибудь взорвется, то лягут сразу все.

Мне хватило того месива в магазине.

Воспоминания о продуктовом заставляют меня подвинуться ближе к стене. В коридоре, в дыму, начинают проступать лучи сенсоров, тянущиеся от нашлепок. Их много, этих нашлепок и лучей, наверное, с полсотни. Они растянулись метров на десять, их разместили хаотично, и нет никакой очевидной возможности их обойти.

— Не, ну… — говорит Тюжок. — Если вы мне дадите часов пять, то я постепенно их все отключу… А так…

— Это явно мины. — Тоско подходит чуть ли не к самому лучу, к тому, что ближе остальных, и смотрит на нашлепку. — Маломощные, но в этом коридоре много и не надо. Тоже будем подрывать?

Ыть, моргая глазом с имплантатом, говорит:

— Пусть сами себя взорвут.

«Шалун» начинает разгоняться от самого проема шахты лифта.

Теперь никаких сложных движений, лишь максимальная скорость.

Мины взрываются одна за другой, но ни одна из них так и не успевает остановить дрона. Он проскакивает в глубь коридора, и лишь копоть и пыль на его поверхности доказывают, что он действительно побывал в переделке.

Мы ползем. «Шалун» слишком небольшой, чтобы расчистить нам весь коридор, а у нас слишком мало времени, чтобы устраивать несколько заходов, со сложными акробатическими маневрами. «Шалун» сможет, мы верим, но времени нет.

— Убедитесь, что на передовых дронах включены газоанализаторы, — говорит Тоско. — И подготовьте все шлемы к режиму противогаза. Что-то больная у этих ребят фантазия.

Он как в воду смотрит.

Проблема с возможным отравлением заключается в том, что приходится искать даже не мину, а датчики.

Очень повезет, если боевое отравляющее вещество просто распылят в воздухе заранее, тогда его сразу зацепят газоанализаторы дронов.

Но это может быть самоделка с ядом. Ни одна страна не выпускала таких мин. Для армейских операций с ними больше мороки по хранению, транспортировке и обеспечению безопасности, чем «пользы». Может, они и применялись какими-нибудь шпионами во всяких спецоперациях, но там, скорее, тоже делали штучные образцы.

Яда может быть совсем немного, и контейнер может оказаться слишком маленьким, чтобы его заметить.

Поэтому «шалун», тот, что в авангарде, ищет датчики. Непрерывно сканирует все пространство, постоянно выделяет то один, то другой необычный выступ на поверхности стен, на полу, даже на потолке, и предлагает рассмотреть его поближе своему владельцу.

Тюжок смотрит на каждый, но в конце концов все это оказывается лишь неровностями покрытия.

Они расположили датчик у самой лифтовой, прямо над входом из коридора в холл. Это не луч, а датчик объема. Нам везет только в том, что это не специальный биосканер. Такой бы пропустил механический дрон мимо, сработав только на живое.

Но доза, видимо, убойная. Датчик «шалуна» срабатывает сразу, и я моментально хлопаю по шлему, затягивая под подбородком кольцо уплотнителя. У нас нет баллонов с кислородом и настоящих противогазов — тоже нет. Лишь пятиминутный запас воздуха, подающегося под шлем, прямо ко рту, под давлением. Пять минут давление под стеклом бронешлема продержится чуть выше, чем снаружи, не позволяя отраве пробраться в мои легкие.

Мы отступаем назад, как можно дальше, проползаем за пять минут обратно под оставшимися минами, уходим на лестницу и еще успеваем пробежать пару пролетов вверх, прежде чем запас воздуха заканчивается. Не самый надежный способ обезопасить бойца от отравления. Но создатели этой модели шлема явно рассчитывали на возможность газовой атаки, как на очень маловероятную.

Все равно пригодилось.

— Глаза слезятся, — жалуется Ыть.

Тюжок принюхивается, как будто рассчитывает унюхать боевое отравляющее вещество.

— Быть не может, — заключает он. — Они у тебя все время слезятся после вживления. Сейчас будет анализ. Богослов, ты на связи?

— Антидота пока нет, вакцины нет, но я работаю, — бодро рапортует напарник.

— Мы тут слегка встряли, — просвещает его Тюжок. — С высокой вероятностью, «зоман», и мы его хапнули.

Богослов присвистнул:

— А у вас там весело! Ну и как? Затруднение дыхания есть у кого? Он может медленно проникать через кожу, так что быстренько все закусите атропином из личных аптечек. Больше там ничего подходящего нет.

— А как пройти? — спрашиваю я.

— Не знаю. — Богослову явно весело. — Если у вас нет с собой спецсредств, то только выжечь. Огнемет, может, прихватили?

— Ну а серьезно? — помогает мне Тоско.

— А серьезно — просто подождите. Это же военный объект. Тут воздух не стоит, вытяжки работают постоянно. Две-три минуты — и можете двигаться.

Через две минуты концентрация падает до неуловимой. Хотя мне и хочется верить анализатору «шалуна», но когда я вновь иду по коридору, то невольно пытаюсь задержать дыхание.

Во мне растет желание в кого-нибудь пострелять. Я бы даже сказал, вышибить из кого-нибудь мозги вместе со всей дурью, что в них накопилась.

Это плохо, я знаю. Тактические операции предполагают хладнокровие.

Но наболело.

Глава 5

Возможно, мы двигались вперед очень быстро, на грани безрассудства. Может, это они спускались медленно. Или слишком долго разбирались с системами управления внизу.

Но ни одна пулеметная точка в проходах не повернулась в нашу сторону.

И все же они знали о том, что мы здесь. Успели подготовиться.

Первого «шалуна», выпрыгнувшего из лифтовой, раскромсали сразу. Плотность огня снаружи была слишком велика даже для него. «Шалун» не успел зацепиться, закрепиться на уровне, откусить хотя бы кусок площади, чтобы мы могли спуститься вслед за ним. Его откинуло назад, в шахту лифта, и он свалился ниже, в технический просвет между дверьми на уровень и полом.

Мы висели в шахте, на разных высотах, не имея возможности выбраться.

— Гранаты пошли, — буднично заявил Тюжок, словно он ежедневно только и занимался, что пробивал брешь в чужих линиях обороны.

Хотя если подумать, частично так оно и было. Задания в последние месяцы валились одно за другим. Жаль лишь, что мы тушили пожар, бегая с решетом.

Сразу, как только раздались первые взрывы, на этаж выпрыгнул еще один «шалун». Потом еще.

Один из моих все еще оставался на предыдущем уровне — прикрывал нас сзади. Другой скакал по лестнице перед гражданскими, которых в этот раз мы отправили «легкой» дорогой. Последний из трех висел рядом, и я увеличил его активность, поощряя его последовать за своими собратьями.

Как только он выпрыгнул на этаж, у меня появилась картинка.

Здесь все было слегка сложнее, чем на промежуточных уровнях. Здесь располагалась сама машина Судного дня, в физической оболочке явленная нам в виде набитой суперкомпьютерами, изолированной серверной комнаты. Здесь был центральный пульт управления всей безопасностью базы. Пульт контроля за запуском ракет. Здесь было все, а еще множество складских помещений, спален, кухонь, оружейных комнат, туалетов и комнат отдыха.

Целый городок, рассчитанный на пару сотен военных, с несколькими отдельными зонами, в каждую из которых доступ ограничивался независимо.

Потенциально эти ребята могли бы здесь запереться и прекрасно просуществовать десяток лет.

Возможно, те, кто сейчас обижал наших «шалунов», именно это и планировали сделать. Просто слегка не успели. Запереться, закрыть створки броневых шлюзов, поменять коды у систем охраны на уровнях выше.

Был шанс, что они не разобрались еще и со всем остальным. Например, с тем, где здесь большая красная кнопка.

Я бы на их месте не спешил. Зачем торопиться с самоубийством?

Мой «шалун» выпустил ракету вдоль одного из коридоров, на какое-то время заставив стрельбу в нем прекратиться. Двигаясь зигзагами, приблизился к углу комнаты. Я не знаю, почему мне показалось, что там стоит горшок с цветами. Наверное, потому, что в этом месте логично смотрелся бы именно он.

Но вместо цветка из угла стрелял дрон. Тот самый, четвероногий, с пулеметом, торчащим из рыла, и действительно слегка напоминающий собаку. Дога. Модель так и называлась, я видел ее в каталоге, хотя впервые имел возможность понаблюдать за ней воочию.

У «шалунов» явно была своя база с досье на все известные модели дронов. Мой парень даже стрелять не стал. Лишь подкатился поближе, зигзаг за зигзагом сокращая расстояние до своего механического врага, а потом сделал что-то непонятное. Вроде как резанул «догу» где-то под туловищем, около нескольких ног, и прямо под дулом пулемета.

Вражеский дрон упал и просто перестал шевелиться, полностью выведенный из строя.

Мой второй «шалун» крайне неудачно ворвался на уровень с лестницы. Чистая случайность — как раз в этот момент откуда-то из глубины по лифту начали лупить из гранатомета. Лишь одна граната из шести попала в шахту лифта, зато остальные пять кучно легли рядом с «шалуном».

— Я ранен слегка, — спокойно заявил Тюжок. — Поднимусь чуток, подлатаюсь.

Слегка — это, конечно, он приврал. Кровь хлестала из посеченной осколками ноги, собиралась на ботинке и капала вниз. Но он был в сознании и уже начал себя перевязывать.

Я не стал ему помогать. Примерно прикинув, откуда лупили из гранатомета, я перевернулся на своей нитке и отправил туда гранату в ответ. Тут же поднялся обратно и зарядил в подствольник следующую.

Кто-то начал стрелять с лестницы. Не дрон. Видимо, гражданские все же не послушались.

— Вашу мать, засуньте свои головы обратно в… и не высовывайте их больше! — крикнул Тоско. — Пойдете, когда будет приказ.

«Шалуны» наконец сумели оттеснить обороняющихся вглубь, давая нам возможность выбраться и закрепиться. Выстрелов меньше не становилось, но они стали звучать глуше, бой переместился куда-то в глубину.

Они бы не стали отводить дронов от столь удобного места для обороны. Значит, дронов у них больше не осталось. Неплохо. А еще на этом уровне не было, как наверху, автоматических точек обороны, так что теперь наши конкуренты могли не торопиться с захватом управления. Здесь мы начинали играть на равных.

Я выбираюсь из лифтовой, тут же беру под контроль назначенный мне коридор и осматриваюсь. Минимум четырех «шалунов» все же расколошматили. Обидно. Собачек у них было не так и много, по крайней мере, здесь. Труп боевика лежит только один, но, думаю, что в глубине их должно быть больше.

С лестницы вывалились гражданские. Охранник, мой любимчик, явно получил смертельное ранение. Зомбоведа посекло, но несильно. Ведь говорили же — не высовываться. Зомбовед пытается пристроить к ране на груди умирающего хоть какую-то повязку, зажать, остановить кровь. Но я и отсюда вижу, что рана слишком близко к сердцу. Экзо остаются секунды, не больше. Когда ведешь бой из-за укрытия, получить ранение в грудь — большая глупость или большая редкость.

Охранник был дилетант, но мне его жаль. Пройти через город, заполненный бешенством, и сгинуть в каком-то банальном бункере.

Я отворачиваюсь. Мой коридор тих, лишь где-то впереди лютует «шалун».

Этот уровень слишком большой. Похоже, пришло время разделяться.

За мной увязался Изолятор. У меня нет времени его отогнать. Пока он не мешает, и ладно. Хочет умереть — пожалуйста. Похоже, пример охранника его не впечатлил.

В этом их проблема. Ребята до сих пор спасают мир.

А мы — всего лишь выполняем задание.

Поворот. Еще поворот. Прямой коридор. Слишком прямой и слишком длинный. Это плохо. Негде укрыться. Я жду, когда «шалун» прокатится дальше, но не слишком далеко, и бегу вслед за ним. Сейчас не лучшее время, чтобы отставать от дрона. Этот коридор пока пуст, но кто знает, что будет за углом. С дроном как-то веселей, особенно в отсутствие напарника.

Я вижу лишь темное пятно в конце коридора, даже не человека. Далековато для выстрела. Но я стреляю поверх «шалуна», у которого топорщится кусок обшивки, открывая амбразуру. Раньше «шалуна»! Разовые бланки — это круто. Обогнать в реакции собственного дрона. До сих пор я считал это невозможным.

Я даже попадаю, что еще интересней. Но программа дрона все-таки считает необходимым сделать еще одну очередь. Бьет лежачего. Я не против.

Второй «шалун» сканирует окрестности где-то сзади, но там тихо. Сколько бы ни осталось этих странных ребят, они отступают.

Чувствуется, что они хорошо подготовлены. Не психуют, грамотно держат оборону и отступают без нервов, когда приходит время. Вот только мы, похоже, подготовлены лучше.

«Шалун» останавливается перед миной. Откатывается назад. Я замираю за углом, не высовываюсь, даю ему возможность действовать. Убравшись на безопасное расстояние, «шалун» расстреливает нашлепку на стене из пулемета. Она долго не взрывается, потом просто падает со стены, и изменение длины луча заставляет механизм сработать.

Я боюсь, что это всего лишь отвлекающий маневр, что где-то дальше стоит еще одна мина, замаскированная получше. Заставляю «шалуна» двигаться медленней.

Но других мин так и нет. Они просто нас задерживают, не более того. Возможно, тем временем уже организуя оборону на следующем рубеже.

Я кошусь назад. Изолятор следует за мной, как тень. Ровно пять шагов сзади. Замирает, когда замираю я. Ничего не говорит. Странно. Его тоже кто-то готовил. Слишком грамотно он меня держит.

В моем мире остались только убийцы. Те, кто умеет воевать. И девушка в коме.

Я встряхиваю головой, частично — чтобы избавиться от воспоминаний о Лене, частично — чтобы вернуть мыслям ясность. У этих бланков куча побочных эффектов. Мое сознание, оставаясь совершенно ясным, одновременно куда-то уплывает. Словно я слежу за собой со стороны и философствую на тему собственной судьбы.

Встряска помогает, я опять возвращаюсь в свое собственное тело. Для того чтобы услышать голос Тюжка:

— Все, ваши рожи я ввел. Во вторую зону вас точно пропустят, может, даже и в третью, если они не успеют перехватить управление.

— Сколько у нас времени? — спрашивает откуда-то Тоско.

— Может, минута, может, совсем нет. Понятия не имею. Я у лифтов, боец из меня сейчас никакой. Будут новости — сообщу.

Я мысленно киваю. Минута так минута. Но тут возвращается голос Тюжка:

— А, чуть не забыл. Я тут посмотрел протоколы безопасности… Начиная со второй зоны любое огнестрельное оружие полностью запрещено. Вы с ним не пройдете мимо пулеметов, будь вы записаны хоть командиром части.

— А «шалуны»? — спрашиваю я.

— Не знаю. Можете попробовать. Конечно, вряд ли они занесены в местный каталог, но и оружия у них полно. Зависит, что решит программа обеспечения безопасности.

Я бегу вперед. Еще не хватало, чтобы двери заперли перед самым нашим носом. Где-то стреляют.

Входов во вторую зону три. Изначально мы планировали воспользоваться центральным, но сейчас все поменялось. Каждая из наших групп идет к своему входу. Нам нужно прорваться хоть где-то, чтобы закрепиться в желтой зоне. Они вполне могли успеть забаррикадировать один из переходов или придумать еще какую-нибудь пакость вроде сплошного минирования.

Получается, что я с Изолятором бегу с левого фланга. Тут сплошная скальная порода, кое-где даже стены не бетонные, а просто вырубленные в скале. Хорошее место, если хочешь пересидеть ядерную зиму. Наверняка оборудованное всеми удобствами как раз на этот случай.

Перед входом я вижу «дога», всего одного. Бедолагу не пустили внутрь, это понятно. Шансы протащить туда моих «шалунов» соответственно тоже стремительно падают.

«Шалун» просто повторяет тот же прием, что уже демонстрировал недавно. Дрон оказывается на полу, без малейших признаков движения.

Пропускной пункт в следующую зону выглядит как длинный глухой коридор с дверью на другом конце, состоящей из бронированных лепестков, сейчас наглухо закрытых. Передняя дверь такая же, наверное. Это сложно узнать точно, потому что сейчас лепестки приглашающе втянуты внутрь. Мы — в списке почетных гостей.

Я захожу, дожидаюсь на пороге, когда внутрь заберутся «шалун» и Изолятор. Второго дрона оставляю снаружи — охранять труп мертвой железной собаки и дожидаться нашего возвращения.

Сзади за нами сходятся лепестки. Тамбур закрыт со всех сторон. Я стою, ожидая, что будет дальше. Внешне я спокоен, хотя на самом деле меня колотит. Введенные бланки требуют непрерывного действия, они не рассчитаны на пассивное ожидание, размышления и раздумья. Только на максимальную активность.

Изолятор тоже стоит неподвижно. Конечно, ему легче, чем мне. Ему не нужно удерживать под контролем накачанное боевыми ботами тело.

«Шалун» покачивается, словно приглашая местную программу поиграть.

Из стен под потолком выдвигаются пулеметы, спаренные с камерами.

Вежливый, почти ласковый женский голос говорит:

— Правила безопасности комплекса требуют оставить все ваше оружие здесь. Нахождение вооруженных людей в зоне повышенной безопасности категорически запрещено. Пожалуйста, положите ваше личное оружие и приравненные к нему предметы в предоставленные для этого ящики. Все ваше имущество будет вам возвращено при выходе из зоны повышенной безопасности.

Я послушно выкладываю автомат в появившийся из стены ящик.

— АКС74У, с подствольным гранатометом, — так же вежливо, как и раньше, начинает составлять список программа.

Я кладу в ящик запасные магазины, потом «грач».

— Пистолет Ярыгина шесть пэ тридцать пять… — Программа не включает в список запасные магазины, и я начинаю задумываться, не хочет ли она их замылить. Какие мысли порой возникают у людей, расстающихся с любимыми игрушками.

— Пистолет Ярыгина, шесть пэ тридцать пять, — повторяет голос. Это не ее заело — это я выкладываю свой второй пистолет.

— Нож, боевой, — это она про мой «катран». То, что она не сумела идентифицировать модель, вселяет надежду в человечество. Все-таки машины еще не такие умные, как я опасался.

— …или туристический, — добавляет машина.

А вот это уже обидно. Нашла туриста.

Я выкладываю гранаты, слушая, как программа аккуратно их перечисляет. Отхожу от ящика и жду, что будет дальше. В принципе ничего хорошего. Не силен я в рукопашной. Да и весовая категория не та.

Изолятор уже все выложил, но машина не спешит.

— Охранным системам разрешено применять строжайшие меры против нарушителей режима безопасности, — вкрадчиво говорит она. — Пожалуйста, убедитесь, что вы не забыли оставить все имеющееся оружие в ящике.

Я рассеянно хлопаю по карманам, словно пытаясь обнаружить там еще пару гранат. Броник никак нельзя отнести к оружию, так что я опять замираю и жду.

— Также необходимо понимать, что к оружию приравниваются роботы военного и двойного назначения. Пожалуйста, оставьте их в зоне предварительного досмотра и убедитесь, что они отключены, до того как перейти в зону проверки. Если вы готовы, переходите в зону проверки.

Не повезло «шалуну». Застрял он здесь. Я даю ему команду на пассивное наблюдение. Выключать, конечно, я его не собираюсь, но и двигаться без крайней необходимости он теперь не будет.

На полу загорается тонкая черта. Судя по всему, ее надо переступить.

Я делаю шаг вперед.

Изолятор идет вслед за мной.

— Если там нельзя с оружием, — неожиданно говорит он, — то лучше и без брони. Маневренность.

Верное замечание.

Я неторопливо стягиваю бронежилет. Оставляю лишь накладки на руках. Пригодятся, а весят не так и много. Штаны я тут снимать не буду, достаточно будет и жилета.

Изолятор тоже разоблачается. Только он почему-то не останавливается на бронежилете, а снимает и куртку и футболку, обнажая торс.

Парень разрисован что надо. Понятно, почему он так хочет покрасоваться. Татуировки по всему телу — наверное, ни кусочка поверхности не осталось свободным. Разноцветные драконы, перекрещенные ножи, синяя цепочка на шее, на спине, там, где обычно рисуют ангелам крылья, — вместо них два мачете. Красавец, в общем. Очень стильно. Надо полагать, что кто-то внутри должен испугаться одного его вида. Не зря же он раздевается.

За нами закрывается еще одна лепестковая перегородка, которая пряталась прямо рядом с той тонкой светящейся чертой. Перегородка отделяет меня от «шалуна», и я невольно думаю, что в принципе это идеальный вариант взять нас голыми руками. Если они, допустим, сумели перекодировать машину и обмануть Тюжка… Сейчас откроются следующие двери, и на нас уставятся дула автоматов.

Вряд ли. Тюжок ас в своем деле.

Видимо, машина нас сканирует, но я ничего не чувствую.

Наверное, она ничего не находит, раз пулеметы до сих пор не стреляют. Хорошо, что боевые бланки еще не отнесены к разряду оружия. А то что бы я делал в этом случае? Выкачивал из себя кровь и выскребал мозги?

Видимо, осмотр машину в конце концов удовлетворяет, потому что женский голос, такой же приятный, как и раньше, говорит:

— Добро пожаловать в желтую зону оборонного комплекса «Кладезь бездны». Обращаю ваше внимание, что в желтой и красной зоне мне запрещено вмешиваться в любые инциденты, которые могут произойти. Однако вся территория находится под непрерывным контролем, и любая активность записывается. Любые акты насилия будут тщательно рассмотрены военным командованием. Пожалуйста, ведите себя вежливо, не причиняйте вред другим людям и государственному имуществу.

Лепестки выхода из шлюза открываются.

С той стороны горит яркий свет. Сложно не заметить поджидавших нас там боевиков. Я радуюсь, что не снял шлема и накладок на руках. Когда меня начнут бить, будет не так больно.

Я шагаю вперед и сразу за выходом отхожу чуть вправо. Привычка не оставлять за спиной двери, пусть и закрытой. Изолятор синхронно делает шаг влево. Возможно, тоже привычка? Скорее, он просто зеркалит мои действия.

Их тут пятеро. И все раза в два тяжелей меня. Нечего и думать, чтобы справиться с ними на кулаках. К тому же, может, оружия им пронести не позволили, но они нарыли кое-что на местности.

— Ая-яй, — говорю я. — А ведь вас предупреждали, что нехорошо портить государственное имущество.

Никелированные палки, скорее всего, еще недавно были ножками столов. Они коротковаты, но здесь и не очень развернешься, так что в самый раз. Забить нас насмерть — вполне достаточно. Крайне утилитарное оружие.

Они молчат. Потом один бросается вперед, также молча, без предупреждения и угроз, пытаясь сразу достать палкой до моего плеча. Он даже не пробует целить в голову, понимая, что шлем поглотит удар.

Я отступаю в сторону, позволяя ему провалиться вперед. Бланки, под действием адреналина в крови, начинают работать в полную мощь, и я вижу картинку чуть ли не замедленной. Отчетливой, даже резкой, и замедленной.

Все равно. Никакая скорость мне не поможет против этих громил. Я бью тому, что пролетает мимо меня, натыкаясь на стену, в печень, но чувствую, что не пробиваю. На нем бронежилет и гора мышц, где уж мне.

Стоит попробовать убежать, пока не поздно. Лишь в этом моя реакция может оказаться полезной.

Он уже разворачивается, чтобы огреть меня своей палкой. На этом маленьком расстоянии мне даже и деться сильно некуда. Я отступаю назад и приседаю.

Изолятор стоит и смотрит, как к нему подходит второй из пятерки, тоже занося палку. Этот не торопится, видя, как опозорился его приятель. Изолятор подозрительно спокоен, и я начинаю думать, что он не просто фанатик, а абсолютно сумасшедший фанатик.

Неожиданно он кричит.

— Уска-Та!!! — орет он навстречу приближающемуся боевику. Крайне сложные звуки, должен сказать, я бы в жизнь не сумел повторить. Мне кажется, что в этом слове он совершает невероятное — ставит ударение на согласную, на «т» в середине, настолько сильно она звучит.

Это слово магии — той, что не существует. Но если бы она существовала в нашем мире, то это слово точно имело бы какой-нибудь магический смысл. Заставляло врагов замереть в ужасе, например. Или превращало бы их в камень.

Изолятор поднимает руки, закидывает их за спину и вытаскивает из-за спины два мачете. Не дожидаясь, пока противники опомнятся, делает резкий нырок под палку подступающего к нему и отрубает ему руку, вместе с палкой. Шагает дальше, вторым мачете хлещет его по ноге под коленом. Минус один.

Магия исчезает. Как жаль. Как я мог не сопоставить очевидных вещей? Нанотату с голосовой активацией. Даже и не знал, что можно так носить оружие. Думал, что только краткосрочные бланки типа тех, что бурлили у меня в теле.

Палка моего противника пролетает надо мной. Он даже еще не понял, что их бой, похоже, уже проигран. Я не мешаю ему вновь слегка завалиться и повернуться ко мне боком, и пинаю ногой сбоку, по колену. Удар голенью вообще очень неприятная вещь, но когда бьют в бедро, это просто больно. В колено — еще и травматично.

Мне очень хочется сильно повредить ему ногу, чтобы он наконец от меня отстал. Но у этого громилы и на ногах слишком много мышц. Я не добиваюсь желаемого, хотя вроде как заставляю воспринять себя как достойного противника.

Изолятор не ждет. Пока оставшиеся не опомнились, он подступает ко второму и с размаху бьет его лезвием по шее. Почти небрежно, коротким движением, даже без замаха.

Мой бьет еще раз, и на этот раз я не успеваю уклониться. Рука немеет. Наверняка было бы очень больно, если бы я что-нибудь чувствовал.

Двое сзади умудряются опомниться и отступить. Они машут палками, не подпуская Изолятора к себе. Одно из мачете вылетает из его руки после удачного удара. Палки длиннее, с ними сложно соревноваться, имея в руке лишь ножик, пусть и длинный.

Изолятор делает шаг назад и произносит:

— Шоо-ох! — На этот раз звуки тихие, мягкие, почти не слышные.

Один из драконов на его груди взлетает. Декоративно делает взмах крыльями, хотя я уверен, что эти красные крылышки никакого отношения к его полету не имеют.

В возникшей паузе я пинаю своего громилу в колено, в то же самое, надеясь все-таки добиться своего. Потом отступаю еще дальше вдоль стеночки.

Дракон кидается вперед и словно прилипает к одному из пары, противостоящей Изолятору. Видно, как горит его кожа, а плоский дракон, словно расплавленная рамка, проникает все глубже. Прожигает тело насквозь. Жертва наномагии падает. Предпоследний, чувствуя, что бой складывается не в их пользу, разворачивается и бежит.

Изолятор кидает ему вслед мачете. Лезвие входит под лопатку. Тонкое лезвие, очень тонкое. Входит слишком глубоко для обычного оружия.

Мой противник наконец понимает, что позади него что-то не так, и поворачивает голову. Я бью что есть дури в основание черепа. Нельзя упускать такую возможность, слишком он меня достал.

К счастью, на черепе он мышцы не раскачал. К счастью для меня.

Изолятор кивает.

Я киваю ему в ответ и спрашиваю:

— Можно мне тоже ножичек?

Он делает шаг назад и вонзает лезвие в свою первую жертву, добивая. Показывает на то мачете, что выбили у него из рук.

— Не, — отвечаю я, — можно мне вот этот ножичек? Привычней.

Я тыкаю пальцем в его пресс. Слева и справа от пупка наколоты ножи, удивительно напоминающие «катран», которого я только что лишился.

— Уска-ха! — кричит Изолятор, чуть отворачиваясь от меня в сторону — видимо, из вежливости. Думаю, это означает «да», потому что лишь в последний момент я успеваю поймать выпадающий из тела нож. Он стал объемным, рукоятка удобно лежит в руке. Правда, он непривычно легкий, и это мне мешает. Но придется смириться.

— Четырнадцать минут, — предупреждает Изолятор. — Больше структура не выдержит. Рассыплется прямо в руке.

Я киваю. Четырнадцать минут — это чересчур много, чтобы спасти мир. За это время можно даже выполнить задание.

— Вы будете там первыми, — пыхтя, сообщает по рации Тоско. — Мы тут застряли. Они как только поняли, что нахрапом нас не взять, ушли в глухую оборону и просто машут этими палками. Не подобраться. Мы их тесним, но все это слишком медленно. Их тут почти десяток, а я даже еще ни у одного палки не отобрал.

— Понял, — говорю я и ускоряюсь.

— Ребята, хватит буянить. — Этот вежливый голос не из рации. Он из динамиков бункера. — Мы же с вами делаем одно большое дело, зачем же ссориться. Давайте так — поднимайтесь наверх. Я тут все устрою пока. Половина всех доходов — вам. Вы хорошие бойцы, будете обеспечивать охрану на поверхности.

— Каких доходов? — ошалело спрашивает Тоско одновременно и в рацию. Но вопрос явно не ко мне.

— Ну как же, а зачем же вы здесь? — По коридорам базы несется беззаботный смех. — Сейчас возьмем эту штуку под контроль и будем диктовать цены. Любым правительствам любой страны.

— Не хочу тебя огорчать, — отвечает Тоско, — потому что не знаю, в каком дурдоме ты был спрятан последние годы, но правительств, считай, уже и нет. И денег, кстати, тоже. Что именно ты намерен получить и от кого?

— Да все, — по-прежнему беззаботно отвечает голос. — Какая разница, в какой валюте? Не нравятся деньги — пусть будет жрачка. Новейшие бланки — вы ведь, я вижу, из нано. Женщин нам сюда будут привозить, на выбор, и еще и благодарить, что мы их взяли. Пока мы держим руку на этой кнопке, весь мир будет у наших ног.

— Еще один, ыть, свихнувшийся ублюдок, — высказывает свое мнение Ыть.

— Или хотите, можете начать строить идеальный мир. — Голос продолжает обольщать. Чувствуется в нем какая-то смешинка, словно говорящий вообще не воспринимает происходящее всерьез. — Добавите свои параграфы в Манчестерский протокол. Я думаю, вам пойдут навстречу: у вас же появятся аргументы. Или диктатура вам больше нравится? Такая полноценная, старая добрая диктатура? Все на ваш вкус. Можно устроить.

Я бегу. Может, он и считает себя самым умным, но я слишком зол сегодня. И, похоже, моя злость наконец-то имеет возможность сконцентрироваться на физическом объекте. Чуть ли не впервые. Тот громила не в счет — слишком тупой.

Скоро мне будет на ком выместить все. Он мне ответит и за чуму, и за бешенство, и даже за грипп. Я знаю, что беды, кои вешаю на него, не имеют к этому умнику никакого отношения, но он для меня — слишком удобная мишень, чтобы я ее упустил. Наконец-то я накажу первопричину всего зла, что творится вокруг.

Я врываюсь в шлюз первым, даже Изолятор отстает. Здесь одиночные кабинки для прохода в красную зону — видимо, слишком мало людей имеет туда доступ.

Изолятор забегает в соседнюю кабинку секундой позже, но этой разницы оказывается достаточно. Я успеваю пройти — он нет.

Надо полагать, пока главный разбойник заговаривал нам зубы, одновременно он перехватывал управление. Успел ведь, зараза. Парой секунд позже — и мы бы попусту долбились в красную зону, пытаясь добраться до укрывшегося там маньяка.

Сейчас в глухой кабинке застревает лишь Изолятор.

Но теперь мы с ним — один на один.

И я только сейчас до конца понимаю, насколько я мечтал именно о сегодняшнем дне.

Сегодня для меня зло персонифицировано, что редко случается в жизни, и будет иметь лицо. Да ладно лицо — у него будет шея, которую я давно мечтаю перерезать.

Подловить дьявола, пока он во плоти, какая удача!

Я бегу вперед. Здесь все по-спартански. Надо полагать, вся красная зона рассчитана человек на десять, не больше. Была рассчитана. Сейчас в ней двое живых, которым надо кое в чем разобраться.

Я захожу в центральную рубку. Он сидит там. Тот, о котором я так давно мечтал. Он даже моложе меня! Юный красавчик, наверняка из каких-нибудь чокнутых вундеркиндов, иначе бы ему не удалось покомандовать целой бригадой убийц.

Одна его рука лежит на пульте, на кнопке, большой и красной, как и полагается. Вторая — на темно-синем рюкзачке, близнеца которого я уже видел сегодня.

— Я, кстати, экзо, — улыбается мне мой абсолют зла. — И вот теперь сижу и думаю, как мне поступить. Могу нажать на эту кнопку…

Он качает ладонью над кнопкой запуска Судного дня.

— …И умрет все человечество. Или могу на эту, — качание рукой над рюкзачком, — и умрешь только ты. И вот знаешь, что я думаю? А зачем мелочиться? Надоело мне все. Все эти сопли, стоны, вся эта бездарность и нежелание смотреть на шаг вперед. Тебе, я ведь вижу, тоже? Давай покончим с этим раз и навсегда?

Я помню уроки. Я вижу знаки в движениях его рук, в опущенных и расслабленных плечах, в глазах, во взгляде, равнодушно упершемся прямо в меня.

Он не боится. Он готов на все. Его пора остановить, потому что сам себя он не остановит.

— Надоело. Все надоело… — Слишком усталые нотки в голосе для человека, который блефует. — Человечество надоело, ты — тоже надоел.

Я прыгаю вперед, вытягиваю руку, простым незамысловатым движением тыкаю ножом.

Он опускает обе руки. Сразу. Я успеваю перехватить только одну. Ту, что ближе. Руку на рюкзачке с активированной бомбой.

Он нажал на кнопку под второй рукой мгновением раньше, чем мой нож вошел в его глаз. Глубоко вошел, лишь гарда остановила его от дальнейшего продвижения.

Машина, и так находящаяся на грани принятия опрометчивого решения, приняла команду немедленно. И стартовала протокол Судного дня.

Вся красная зона была в огнях. Красных, очевидно. Мигало все, что только можно, даже освещение, мне кажется, поменялось на красноватое. Тошнотворно завывала сирена.

Я судорожно ввожу коды отмены, копируя их со стекла бронешлема. Программа выдает одни, потом, когда они не помогают, другие. Но даже командные коды высшего армейского эшелона не помогают. «Кладезь бездны» уже слишком увлекся процессом.

— Что-то сделать можно? — спрашиваю я.

— А что? — тоскливо отвечает Тюжок. — Серверная прямо за тобой. Если отключить компьютеры, перезагрузить, потом заново ввести пароли на отмену. Но ты к ним не проникнешь. Серверная не откроется, когда красная тревога.

— Перезагрузить? — спрашиваю я и поглаживаю синий рюкзак-трофей. — Тут у меня электромагнитная бомба как раз под рукой. Не знаю, как ее пронесли. Неиспользованная. Слегка не успели ее использовать.

А я помог «не успеть».

— Не считается оружием. Ни холодным, ни огнестрельным, — тут же отвечает Тюжок. — Тут устаревшая база данных. Давай прямо к дверям серверной ее, и сам уходи подальше. Запускай, ставь таймер и беги. Метров пятьдесят.

— Пробьет через дверь? — спрашиваю я.

— Эта — пробьет, — уверенно отвечает Тюжок. — Внутри красной зоны бронешитов больше нет. Беги дальше, чтобы она и тебя не пробила. После взрыва жди перезагрузку и заводи пароли. Двери останутся заблокированы до полного восстановления системы, так что не перепутай цифры.

После электромагнитного удара сирены замолкают, и, наверное, меня это радует не меньше, чем отмена Судного дня.

— Богослов, — устало спрашивает Тоско, когда я завершаю с кодами отмены. — Слышишь?

— Ну — соглашается напарник. — Вы там, говорят, опять мир спасли?

— Ты это… тут несколько наверх побежали, испугались, наверное. Перехвати, а?

— Прикольные они, испугались и побежали из единственного безопасного места на весь сектор, — говорит Богослов и тут же подтверждает: — Перехвачу, без проблем. У меня, кстати, есть новость для спасителей человечества.

— Ну? — устало поощряет его Тоско.

— Вроде будет антидот. Если повезет, еще и в Сеть успеем данные по образцу передать. Может, кому и пригодится. Нам дико повезло с этим выжившим.

Я сижу на крутящемся кресле в центре того места, которое можно назвать самым опасным на Земле для Земли. Человек, который спас планету.

Боец, который выполнил задание.

Что, как вы думаете, я делаю?

Правильно. С силой отталкиваюсь и кручусь. Иногда удается сделать сразу несколько оборотов.

Эпилог

Я вздрогнул и проснулся.

Не могу вспомнить, что мне снилось. И хорошо, что не могу. Хорошие сны не будят тебя так, что просыпаешься весь мокрый.

Мама часто просила меня — не спать «на закат». И обычно я всегда следую этому правилу. Но сегодня мы вымотались, поднимая забор, высокий забор по периметру острова. Есть мнение, которое очень сильно смахивает на истину, что водохранилище скоро обмелеет. Некому следить за плотинами. Некому регулировать уровень воды, сбрасывать ее излишки. Если так пойдет, то воды здесь станет много меньше уже этой весной.

А мы по-прежнему предпочитаем уединение.

Большой мир продолжает мучиться в агонии, словно его душат, а он пытается вырваться, сшибая хаотичными движениями все, что попадается у него на пути.

Большой мир погибает. Цивилизация, какой мы ее знали, обречена.

Мы лишь надеемся, что больше не принадлежим ни этому большому миру, ни агонизирующей цивилизации.

Людей стало слишком мало, а места — слишком много, чтобы продолжать воевать. Путник не сможет набрести на нашу базу, медленно превращающуюся в обычный поселок, потому что к нам не ведет ни одна дорога. Путник нас не найдет и не принесет с собой заразу.

Мы так надеемся.

Корпорации почти умерли, и мы получаем лишь отрывочные сведения из штаб-квартир разных секторов. Везде все хуже и хуже. Лишь единичные сектора оказываются способны достаточно беспощадно поддерживать карантинные процедуры, чтобы сдержать распространение болезней. Но люди придумали себе много других проблем и помимо эпидемий.

Изолятор, мой кратковременный напарник с красивыми цветными татуировками, остался там, на месте нашего последнего задания. Он и нас-то отпустил лишь через две недели, когда убедился, что никто не унесет с собой заразу. Но Богослов оказался на высоте. Выжили все.

Когда мы улетали, над базой «Кладезя бездны» полыхали пожары. Изоляторы любят выжигать чумные города дотла. Мне кажется, у этих ребят хватит работы на ближайшие десятилетия. Всегда будет что жечь.

Там же остался и незадачливый, но живой, солдат, из крови которого Богослов сумел выудить вакцину. Он не полетел с нами, сказав, что пойдет домой.

Что же, самое время. От нас он получил жизнь, свободу и книжку с красной надписью от руки на обложке.

Мы выжили.

Мне еще долго будут сниться кошмары, я знаю. Слишком много всего произошло. Слишком многому еще предстоит произойти.

Но почему-то я верю, что лично для меня все складывается не так уж и плохо. Пробравшись через все круги ада, я неожиданно нашел оазис, о котором давно мечтал. Кто же знал, что искать его надо именно в аду.

Я обтер простыней пот со лба. Что же все-таки мне снилось? Бешеные? Псих с ядерной кнопкой? Будущее мира?

Лена, потревоженная моим движением, вздохнула во сне, повернулась и положила руку мне на грудь, словно убеждаясь, что я все еще рядом.

— Спи, моя любовь. Спи, моя радость, спи, моя ласточка, — шепотом сказал я, надеясь, что она проснется лишь утром, отдохнувшей и выспавшейся.

Солнце заходит. Тихо кругом.

Хорошее время для поминовения. Хорошее время, чтобы вспомнить родителей, Оператора, того продавца в магазине, многих других. Скоро ночь, поселок затих, и ничто не будет мне мешать. Для того чтобы достойно вспомнить каждого, времени понадобится много.

Пусть солнце заходит. Если придется, будем жить в сумерках.

Не привыкать.

Термины, названия и понятия, используемые в романе

Продукты нано и биотехнологий, расы и общественные группы, оружие и другая терминология

Общие понятия

Бланк — благоприобретенная нанокультура с возможностью введения в организм взрослого нано.

Боты, мн. ч. от «бот» — то же, что наноботы, сокращение от «нанороботы», искусственные симбионты для обслуживания организма.

Геммы, мн. ч. от «гемм» (Генетическая Модификация) — генетические факторы, приводящие к генетическим модификациям, управляемо придающим организму специфические свойства на временной или постоянной (ненаследственной) основе, имеют уникальные наименования.

Дрон — боевой робот.

Изоляторы — спецподразделения для зачистки территорий путем уничтожения зараженного биоматериала.

Изоляция — общественно-политическое течение, стихийно созданное в Точке Заката и направленное на безусловную изоляцию районов, подвергшихся заражению.

Нано — раса, образовавшаяся в результате направленных изменений вида homo sapiens и деятельности симбионтов-нанороботов.

Н-тату, она же нанотату — особый вид татуировок с использованием наноботов в качестве наносимого материала, обычно ограничены исполнением однократной узкоспециализированной задачи.

Экзо — раса, образовавшаяся в результате направленных мутаций вида homo sapiens.

Эттерн — нанокультура, ключевое отличие от бланка (см.) — способность передаваться по наследству.

Homo — то же, что базовая раса, то же, что предзакатный человек, — собственно люди, без генных модификаций.

Экзо. Мутации

«Веретено» — вид наследуемой мутации, дает улучшение вестибулярного аппарата, один из подвидов «Центрифуги» (описание отсутствует).

Нано. Эттерны

Кровяные пловцы — существуют в варианте эттернов и бланков различного срока действия, базовый эттерн (бланк) расы нано, обеспечивающий общее повышение сопротивляемости организма разнообразным заболеваниям.

«Песья радость», или «Острый нюх»,  — эттерн, существует в виде модификаций нескольких уровней, обеспечивает значительное увеличение обонятельных способностей.

Нано. Бланки

«Али» (Али FR-ME, известные подвиды: класс универсал, класс экстра) — нано-усилитель (см.) «силового» вида, обеспечивающий увеличение мощности (рывкового усилия) модифицированной группы мышц.

«Броня» — краткое название одного из видов инъектируемой нанокультуры, аналог «Любителя пуль» (см.), курс обмена к моменту событий романа: три «Брони» на десять «Любителей».

«Бульон» — бланк, являющийся сопроводительным, обеспечивает среду для быстрого размножения кровяных пловцов (см.).

«Любитель пуль» — вид инъектируемой нанокультуры, форсирует заживление ран, ускоряет восстановительные способности, особенно в экстремальном режиме.

Наноусилители — обобщенное название бланков, отвечающих за усиление мышц.

«Хатанака» — бланк, обеспечивающий иммуномодуляцию при использовании внешних имплантатов. Значительно снижает возможность отторжения имплантатов у механистов.

«Ходок» — сленговое название нанокультуры SCR-01-Ультра. Аббревиатура SCR — spinal cord resurrection, «воскрешение спинного мозга». По сюжету — бланк, позволяющий вылечить травмы спинного мозга и вернуть подвижность нижним конечностям.

«Шеррингтон» — бланк, сокращающий количество повторений до возникновения устойчивых условных рефлексов, применялся для обучения солдат.

«Радиационный маньяк» — бланк (эттерн), обеспечивающий наследственную невосприимчивость (очень низкую восприимчивость) к действию радиации.

Разовые бланки (не специфицированы): «Хрусталь», «Освежитель», «Агар-Агар».

Дроны

«Доги» — боевые дроны, подвижные огневые точки, напоминающие при движении собак, компонент комплекса «Паранджа».

«Локальная независимость» — дронный комплекс («Объединенные заводы охранных систем»), способный обеспечить защиту периметра поселений. Стандартная комплектация: от 24 до 128 дронов-пулеметов, 6 ракетных установок, комплексы мобильной разведки, комплексы дозарядки и ремонта, центр мобильного контроля и координации.

«Шалуны» — вид дронов, обеспечивающих личную охрану, разработка «Корпорации роботизированных систем».

Источники, исторические события, обозначения

Закат — период эпохальных катастрофических событий, приведших к разрушению всех институтов цивилизации.

Манчестерский протокол, также Протокол — международный документ, регламентирующий полный запрет ядерного оружия, а также изоляцию секторов и полную изоляцию в случае биокатастроф.

«Генная логика» — группа компаний, главный производитель и поставщик геммов (см.) для расы экзо (см.).

«Корпорация роботизированных систем», также Корпорация — крупнейшая корпорация эпохи Заката.

«Наноздоровье» — группа компаний, главный производитель и поставщик нанороботов (см.) для расы нано.

«Объединенные заводы охранных систем», она же ОЗОС — международная корпорация, находившаяся в секторе XSI Мегаполиса Дрездена.

Прочее

Наноасфальт — наноматериал, высокотехнологичный асфальт с возможностями самовосстановления, изобретенный до Заката.

«Пушок» — нанонаркотик.

«Семя погибели» — дочерний вирус (из других источников «Оборотень экстра»).

Чума-74 — вариант базовой чумы, возбудитель — модифицированная бактерия иерсиния пестис биовар-74 семейства энтеробактерий.

1 «Наноздоровье» (англ.).

2 Облегченный, или спортивный, вариант пистолета Ярыгина ПЯ «Грач».

3 Втор. 33: 25.

4 Притч. 17: 19.

5 От англ. cheat (чит.)  — нечестный прием.

6 Модификация автомата Калашникова АКС74У (укороченный), разработан для экипажей боевых машин, десанта и т. д.

7 Сивиллы — в античной культуре пророчицы и прорицательницы, экстатически предрекавшие будущее, зачастую бедствия.

8 Источник всех цитат: «Новый Завет. Откровение Иоанна Богослова».

9 Battle Support Drone-01eXtended. Он же «Шалун».

10 Ручной пулемет пехотный ПКП «Печенег». Дальнейшее развитие пулемета Калашникова (ПКМ).

11 Ручной противотанковый гранатомет.