Марьяна Вадимовна Скуратовская

Сокровища и реликвии Британской короны

Аннотация

Вестминстерский дворец и Виндзорский замок, Коронационный трон и Сконский камень, коронационные одеяния и рыцарские ордена. А еще — регалии, символы власти тех, кто правил Британией на протяжении долгих веков: корона королевы Эдит, корона Святого Эдуарда, скипетры, мечи, перстни… Британская монархия на протяжении столетий своего существования владеет уникальнейшими реликвиями и сокровищами. Автор книги Марьяна Скуратовская, профессиональный исследователь, рассказывает историю вещей и людей, которые ими обладали.

M. В. Скуратовская

Сокровища и реликвии Британской короны

От автора

Быть может, вы помните рассказ Конан Дойля «Обряд дома Месгрейвов». Шерлок Холмс расследует очередное дело, в ходе которого обнаруживается старинная реликвия, «древняя корона английских королей», корона казнённого в 1649 году короля Карла I: «…Металл был почти черен, а камешки бесцветны и тусклы. Но я потер один из них о рукав, и он засверкал, как искра, у меня на ладони. Металлические части имели вид двойного обруча, но они были погнуты, перекручены и почти потеряли свою первоначальную форму».

Вспоминается жестокое детское разочарование, которое всякий раз возникало во время чтения — как, и это корона?! Не сверкающая золотом и драгоценными камнями, а нечто разломанное, искорёженное, потускневшее… Понадобились годы, чтобы понять — ценность этого украшения ничуть не уменьшилась от того, что оно потеряло свой пышный внешний вид. Дело даже не в том, что это вполне восстановимо. Корона из знаменитого рассказа (а, заметим, история реальных корон, ее «прототипов», ничуть не менее увлекательна) обрела даже ещё большую ценность — в ее историю была вписана очередная страница.

Золото может потускнеть, драгоценные камни — выпасть, замок перестроят, человек упокоится под могильной плитой. Останется только история. Воспоминания о том, как строили, ковали, гранили, преподносили в дар, отвоёвывали, предавали, восхищались, любили. Словом, жили.

Все, о чем будет рассказываться на этих страницах, — это истории, истории вещей и людей, которые ими обладали. И дело не в датах, фактах, именах и цифрах, которых будет немало. Просто все это было. А мы — помним.

Символика

Герб и флаг

Одни суда были изукрашены знаменами и узкими флажками, другие — золотой парчой и разноцветными тканями с вышитым на них фамильным гербом, а иные — шелковыми флагами.

Марк Твен. Принц и нищий (перевод К. Чуковского, Н. Чуковского)

Человека, как и государство, можно лишить всего, в том числе и герба. Нельзя отнять лишь историю — она уже совершилась. Но что есть герб, как не воплощение этой истории?.. Истории, чести, достоинства, ошибок, обретений и потерь, всего того, из чего складывается жизнь множества поколений. Что ж, герб Соединённого Королевства Великобритании и Северной Ирландии вместил в себе долгие века, на протяжении которых складывалось это государство.

Есть герб, который использует британское правительство, есть свои гербы у членов королевской семьи, но всё это — вариации герба, принадлежащего правящему монарху и соединяющему в себе гербы королевств, из которых и состоит Соединённое Королевство Великобритании. В нём — история монархии и история страны.

В центре герба находится щит, разделённый на четыре поля. На первом и четвёртом, то есть верхнем левом и правом нижнем, которые представляют Англию, — золотистые леопарды (или «львы, идущие настороже») на красном фоне. На втором поле, верхнем правом, красный лев, стоящий на задних лапах, — он символизирует Шотландию. И, наконец, на третьем, левом нижнем, на лазурном поле — золотая арфа с серебряными струнами, Ирландия. Щит окружён голубой подвязкой с девизом рыцарского ордена Подвязки «Пусть будет стыдно тому, кто дурно об этом подумает». Сверху щита — шлем, увенчанный короной Святого Эдуарда (подробнее о ней — в главе «Регалии»), на ней — коронованный леопард, «британский лев». Сверху — «намёт», геральдическое украшение; в данном случае — золотая мантия, подложенная горностаем. По бокам щита — два щитодержателя, слева щит поддерживает золотой лев в короне, справа единорог с короной на шее и сковывающей его золотой цепью. Под ногами у них — «основание», зелёное поле, с розами Тюдоров (символизирующими Англию), чертополохами (Шотландию) и трилистниками (Ирландию); и голубая лента с девизом «Dieu et mon Droit» («Бог и моё право»). В шотландском варианте герба другой девиз, шотландского же ордена Чертополоха, «Noli me impune lacessit»(«Никто не тронет меня безнаказанно»).

Вот уже более полутора сотен лет, с 1837 года, королевский герб остаётся неизменным, а вот на протяжении предыдущих веков перемены в жизни страны отражались на гербе.

Золотые львы на червлёном фоне — наследие двенадцатого века, времён короля Генриха II и его сына, короля Ричарда Львиное Сердце. У Генриха был один лев, стоящий на задних лапах, а у Ричарда на первой печати — два льва, а вот на второй — те самые «идущие настороже» три льва (или леопарда), что и поныне украшают королевский герб.

Шли годы, и к английским львам добавились французские лилии. Изабелла, дочь короля Франции Филиппа IV Красивого, вышла замуж за английского короля Эдуарда II. Она пережила своих трёх братьев, по очереди занимавших французский трон и так и не оставивших после себя наследников мужского пола. После смерти последнего из них, Карла IV, прямая линия династии Капетингов, казалось, пресеклась, и на французский престол взошёл двоюродный брат Изабеллы и покойных королей, Филипп VI, представитель новой династии, Валуа. Однако сын Изабеллы и Эдуарда II, Эдуард III, тоже стал претендовать на трон Франции — ведь он был родным внуком французского короля. Правда, по женской линии. Война, которую позже назовут «Столетней», длилась с перерывами более века (с 1337 по 1453). Англичанам так и не удалось установить власть над Францией, но претензии на французский трон отразились на гербе — Эдуард III «рассёк» герб на четыре части; на двух четвертях были английские золотые леопарды на червлёном поле, а на двух других — золотые французские геральдические лилии («флёр-де-лис») на поле лазурном. Причём лилиям матери, французской принцессы, он отдал первую и четвёртую четверти гербового щита, место, которое должно было бы принадлежать леопардам его отца, английского короля — ведь если бы Эдуарду удалось одержать победу, то его французские владения оказались бы обширнее английских.

При короле Генрихе IV (он взошёл на престол в 1399 году) «французские» поля на гербе изменились — на них осталось только по три лилии. Таким королевский герб, с небольшими вариациями, и оставался вплоть до 1603 года, когда на трон Англии взошёл король Иаков VI Шотландский, ставший и Иаковом I Английским. Теперь Франция занимала первую четверть герба, Англия — четвёртую, а вторую и третью, соответственно, Шотландия и Ирландия. Да, и Ирландия — в 1542 году был издан специальный акт, по которому король Англии был одновременно и королём Ирландии, и первым носителем этого титула стал английский король Генрих VIII. Однако соответствующие изменения в герб были внесены лишь полвека спустя. Шотландию представлял красный лев на жёлтом фоне (герб шотландского короля Вильгельма I по прозвищу Лев, современника Ричарда Львиное Сердце, который перешёл и к его наследникам), а Ирландию — арфа, давний её символ, ставший официальным символом Ирландского королевства при Генрихе VIII.

В 1707 году был подписан акт, объединивший королевства Англии и Шотландии и создавший Великобританию. Конечно, это не могло не отразиться на гербе — если, начиная со времён Иакова I, Англию на гербе представляли французские лилии и английские леопарды (и те, и другие соседствовали на двух четвертях щита), то теперь леопарды объединились с шотландским львом, а лилии Франции заняли отдельную четверть, как и арфа Ирландии.

А в 1801 году объединились Великобритания и Ирландия, образовав Соединённое Королевство Великобритании и Ирландии, и тогда же французские лилии навсегда исчезли с королевского герба. В 1797 году французы объявили, что «образование Французской республики и признание королём Англии этой формы правительства не позволяет ему сохранять этот титул, который предполагает существование во Франции того порядка, которому настал конец». Французская монархия, как таковая, пала — что уж тут говорить о претензиях на эту корону английских монархов… В Великобритании шли горячие дебаты — отказаться от формального, казалось бы, ничего не весящего и не значащего титула короля Франции, но, может быть, тем самым нарушить и без того не очень устойчивый баланс в государстве со сложным составом и сложной историей, или же сохранить его, рискуя ещё больше усложнить ситуацию? И всё же решено было отказаться.

А в 1837 году произошло последнее существенное изменение — на престол взошла королева Виктория; если до этого на протяжении ста с небольшим лет короли Великобритании являлись одновременно и правителями Ганновера (две страны состояли в «личной унии»), то теперь, поскольку ганноверский трон не мог перейти к женщине, королём Ганновера стал её дядя, и с королевского герба Великобритании исчез и маленький геральдический щит Ганновера. Больше герб не менялся, несмотря на то что в 1921 году произошло разделение Ирландии, и в состав Соединённого Королевства теперь входит только Северная Ирландия. Не повлияло на герб и то, что короли Соединённого Королевства с 1876 по 1948 год носили и титул императоров Индии.

Менялись со временем и щитодержатели. У Ричарда II щит поддерживал белый олень, у Генриха V — чёрный бык, во времена злосчастного короля Ричарда III, ославленного на века злодеем, это были два белых вепря. Когда престол в конце XV века заняли Тюдоры, династия валлийского происхождения, то щитодержателем стал красный валлийский дракон. А с воцарением Иакова I Стюарта утвердились нынешние щитодержатели — английский лев и шотландский единорог; последний, с одной стороны, символ чистоты и невинности, с другой — существо весьма опасное, поэтому его и сдерживает цепь.

Что ж, герб Соединённого Королевства, наверное, самый главный его символ. Второй же, быть может, ещё более известный — красно-бело-синий национальный флаг «Юнион Джек».

В 1606 году король Иаков I Стюарт издал декрет: «Поскольку у наших подданных из Южной и Северной Британии, которые путешествуют по морям, возникают некоторые трудности, то по поводу флагов постановляем — чтобы избежать споров в дальнейшем, то, посовещавшись с нашим советом, приказываем: отныне подданные этого острова и королевства Великой Британии будут поднимать на мачтах красный крест, что называют крестом Святого Георга, и белый крест, что называют крестом Святого Андрея, соединённые вместе по форме, избранной нашей геральдической палатой».

Белый косой крест на синем поле и красный крест на белом поле объединили, как объединили Англию и Шотландию, а когда в 1801 году присоединили Ирландию, то к ним добавили и красный косой крест на белом поле, крест Святого Патрика.

Почему он носит такое название? Слово «юнион» («Union») объяснить легко — это «союз», «объединение». На флаге так же соединены символы небесных покровителей Англии, Шотландии и Ирландии, как соединены сами эти страны.

А вот что касается имени «Джек» (Jack), то здесь чуть сложнее, и существует несколько версий. Одной из самых популярных была следующая: «Джек» — английская форма имени «Jaques», которым подписывался по-французски король Иаков (James, Джеймс). Однако она более чем сомнительна, и исследователи указывают сразу на несколько слабых мест — ведь не было флагов с именами других британских монархов, скажем, «Юнион Георгов», да и французское имя на английском произносилось по-другому. По другой версии, название происходит от «jack», верхней одежды, особенно с геральдическими символами. Однако, по всей видимости, дело в том, что с XVII века словом «джек» называли гюйсы, военно-морские флаги, которые поднимают на носу корабля. Так что формально Юнион Джек только тогда может так называться, когда находится на этом месте, однако это название уже прочно за ним закрепилось. Уже в 1674 году упоминается «джек Его Величества, который обычно называют „Юнион Джек“».

Поначалу его использовали исключительно на флоте, и на военных, и на гражданских судах. В 1634 году сын Иакова I, Карл I, ограничил использование этого флага — отныне его имели право поднимать только суда королевского военного флота. И только в 1707 году, когда Англия и Шотландия, пребывавшие до того в «личной унии», объединились в Великобританию, «Юнион Джек» стал национальным флагом нового государства. В этом качестве он существует и по сей день.

«Что такое Английский Флаг? Решайся, не подведи — Не страшна океанская ширь, если Юнион Джек впереди!» Редьярд Киплинг. Английский флаг. Перевод Е. Витковского.

Символы

На гербе Соединённого Королевства красуются три растения. Каждому — своё: Англии — бело-алую розу Тюдоров, Шотландии — чертополох, Ирландии — трилистник, а Уэльсу — порей. Эти растения-символы издавна ассоциируются со своими краями, и у каждого — своя история.

Роза Тюдоров — Англия

Плантагенет

Коль так упорны вы в своем молчанье,

Откройте мысль нам знаками немыми.

Пускай же тот, кто истый дворянин

И дорожит рождением своим,

Коль думает, что я стою за правду,

Сорвет здесь розу белую со мной.

Сомерсет

Пусть тот, кто трусости и лести чужд,

Но искренно стоять за правду хочет,

Со мною розу алую сорвет.

Уорик

Я красок не люблю и потому,

Без всяческих прикрас ползучей лести,

Рву розу белую с Плантагенетом.

Сеффолк

Рву алую я с юным Сомерсетом

И говорю при этом, что он прав.

Уильям Шекспир. Генрих VI

Роза Тюдоров — эмблема английской династии Тюдоров, правивших с 1485 по 1603 год, и ставшая с тех пор символом Англии. Она красуется на королевском гербе и двадцатипенсовой монете, украшает форму служителей Тауэра и эмблему Верховного суда. Её можно увидеть на старинных зданиях и современных военных фуражках. Словом, везде.

Почти в любой книге по английской истории можно прочесть, что в ней объединились две эмблемы, Белая роза династии Йорков и Алая роза династии Ланкастеров, чей конфликт привёл к войне с таким романтическим названием, — Война Алой и Белой розы. Но это если только сжать несколько веков истории до нескольких строк…

Итак, что же в данном случае подразумевается под «эмблемой»? В XIII–XVI веках в ходу было две разновидности. Первая — это эмблемы владетельных родов и отдельных их представителей. Их носили сами владельцы и те, кто от них каким-либо образом зависел — слуги, последователи и т. д. Они служили не столько украшением, сколько опознавательным знаком — достаточно было бросить взгляд на рукав, кубок или лошадиную попону, чтобы сразу понять, кто здесь хозяин.

Кроме того, существовала другая разновидность — эмблемы, которые зачастую брались временно и служили не для опознавания, а наоборот, для того чтобы скрыть личность хозяина, а порой и пробудить любопытство. Помните изображение вырванного с корнем дуба на щите главного героя романа Вальтера Скотта «Айвенго», когда он принимает участие в турнире, желая скрыть своё настоящее имя? В сущности, геральдическая загадка, геральдическая игра… Но вернёмся к первым.

Эмблемой короля Англии Эдуарда I была золотая роза, и именно от неё, как считают историки, и берут своё начало и Белая роза Йорков, и Алая Ланкастеров, и объединившая их роза Тюдоров.

Оба цвета, белый и алый, имеют определённое символическое значение.

Белый — это цвет праздников Христа (кроме Страстной недели) и девы Марии, рождества Иоанна Крестителя, праздников Иоанйа Евангелиста и Всех Святых. Это цвет ангелов, исповедников и девственниц. Его используют при праздновании годовщины избрания и коронации Папы Римского, при крещении, венчании и во множестве других важных церковных обрядов.

Красный же — это цвет Пятидесятницы, Страстной недели, праздников апостолов и святых мучеников.

Начнём с розы Йорков. Один из английских исследователей пишет: «В Средние века у розы, как символа, было множество различных значений. И белые, и алые розы ассоциировались с Христом и Девой Марией. Эдуард [имеется в виду Эдуард IV, король из династии Йорков] использовал белую розу в качестве эмблемы, и в документах той поры его называют „Розой“ или „Розой Руана“. Вот, например: „Прогуляемся же по новому винограднику, и повеселимся же в месяце марте с этой прекрасной белой розой, графом Марчем“ [этот титул Эдуард носил до того, как стать королём]. Как белая роза стала символом дома Йорков, в точности неизвестно. К. В. Скотт-Джайлз утверждает, что белая роза „изначально была эмблемой Мортимеров, графов Марч, и использовалась графом Роджером, который скончался в 1369 году“. Другие же предполагают, что белая роза „по праву является символом замка Клиффорд“. Среди предков Эдуарда была Мод Клиффорд, но как эта эмблема стала ассоциироваться с замком, тоже неясно. Эдуард объединил розу и лучи солнца в эмблеме „rose-en-soleil“ (роза и солнце) <…>».

Однако известно, что белая роза была эмблемой первого герцога Йоркского, Эдмунда Лэнгли. Он был пятым (если не считать скончавшегося в младенчестве, то четвёртым) сыном короля Эдуарда III. Его младший сын, унаследовавший владения Йорков после гибели старшего брата, женился на своей не столь уж дальней родственнице — правнучке (по материнской линии) второго сына Эдуарда III. Так что третий герцог Йоркский, Ричард Плантагенет, был по отцовской линии внуком четвёртого сына, а по материнской — праправнуком второго сына короля Эдуарда.

Тогдашний же король Англии Генрих VI, представитель дома Ланкастеров, был правнуком третьего сына Эдуарда. Близкие родичи, один — герцог, другой — король. Причём король не очень удачливый, болезненный, временами недееспособный…

Ричард Йоркский стремился к власти, Ланкастеры, окружавшие короля, ему противодействовали. Когда в 1455 году противники столкнулись в битве при Сент-Олбансе, герцог Йоркский одержал победу и захватил в плен Генриха VI. Он не потребовал корону, а назначил себя констеблем Англии. Но война началась…

Плантагенет

Не червь ли в вашей розе, Сомерсет?

Сомерсет

Не шип ли у твоей, Плантагенет?

Не будем вдаваться в подробности войны, которая шла на протяжении тридцати лет, упомянем только наиболее важные факты. В 1460 году. Ричард предъявил свои права на трон, права не менее законные, как он считал, чем у Генриха. После его гибели борьбу за влияние и за английский престол возглавил его сын Эдуард, будущий Эдуард IV. Он был первым королём Англии из династии Йорков и дважды, в 1461–1470 и 1471–1483 годах, занимал английский престол (а война всё шла…).

После короля на трон должен был взойти его юный сын, Эдуард V, но он так и не был коронован. Вместо него королём стал Ричард, герцог Глостерский, младший брат Эдуарда IV. А обстоятельства, при которых его племянники пропали (скорее всего, погибли), до сих пор точно неизвестны.

Но и судьба Ричарда III, которого на протяжении веков считали виновным в гибели маленького Эдуарда V и его брата (как считается теперь — безосновательно), тоже печальна — в 1485 году в битве при Босворте сторонники Йорков потерпели поражение, а король Ричард пал в бою. На престол взошёл победитель, представитель Ланкастеров, Генрих Тюдор, граф Ричмондский (потомок, по материнской линии, третьего сына короля Эдуарда III).

Чтобы упрочить своё положение на троне, новый король, ставший Генрихом VII, женился на дочери Эдуарда IV. Война Роз, эпоха междоусобиц, закончилась. Белая роза Йорков и алая Ланкастеров соединились в этом браке, породив розу Тюдоров — как писал король представителям магистрата города Йорка, они должны украсить город к его приезду: «Красивая алая роза на эмблеме, каковая роза должна быть с другой, белой розой».

Затем, свершив обряд, соединим

Мы с белой розой алую навеки.

Ты долго их борьбой терзалось, небо, —

Взгляни ж с улыбкою на их союз!

Кто тут «аминь» не скажет? Лишь предатель.

Страна в безумии себя терзала:

Брат в ярости слепой сражался с братом,

Отец на сына руку поднимал,

Сын убивал отца в разгаре боя.

Пускай же Ричмонд и Елизавета —

Наследники двух царственных домов, —

Соединясь навек по Божьей воле,

В единую семью сольют отныне

Ланкастеров и Йорков, разделенных

Давнишнею свирепою враждой!

И дай Господь, чтоб дети их вернули

На землю улыбающийся мир,

Довольство, изобилье, процветанье!

Уильям Шекспир. Ричард III (перевод Б. Лейтина)

В Большой советской энциклопедии говорилось: «Война Алой и Белой розы — кровавая феодальная борьба за английский престол между двумя линиями королевской династии Плантагенетов — Ланкастерской (в гербе — алая роза) и Йоркской (в гербе — белая роза)». Нет, здесь ошибка. Этих роз не было на гербах, они были именно эмблемами. А сами гербы были очень похожи — ведь они принадлежали близким родичам, потомкам Эдуарда III на протяжении всего нескольких поколений. Кстати, названием «Война роз» мы, как считается, обязаны Вальтеру Скотту, который использовал его в своём романе «Анна Гейерштейнская» (хотя тексты под названием «Воюющие розы» и «Война двух роз» были опубликованы задолго до выхода романа в 1823 году). Современники же иногда называли её «войной кузенов»…

Существует старинная баллада под названием «Роза Англии», в которой история войны изложена аллегорически. В прекрасном саду (Англия) растёт розовый куст. На нём распускается алый цветок (дом Ланкастеров), но тут в сад вторгается белый вепрь (дом Йорков, Ричард III). Орёл уносит розу в своё гнездо (Генрих Тюдор был вынужден на время бежать из страны), но та возвращается обратно, и с помощью орла и единорога победа, наконец, одержана — белый вепрь повержен, а сад вновь радуется жизни. Историю пишут победители…

Алая роза была, по некоторым сведениями, эмблемой первого графа Ланкастерского, но сведений о том, что до войны и во время неё она активно использовалась в качестве эмблемы Ланкастеров (как роза у Йорков), нет. Зато после битвы при Босворте она становится эмблемой графства Ланкашир, а противопоставление двух роз и их последующее объединение постоянно подчёркивается. Даже на коронации Генриха VIII, в 1509 году, несмотря на то, что война давно окончилась, в стихах, которыми приветствовали нового короля, говорилось об объединении двух когда-то враждебных друг другу цветов: «Розы белая и алая в одной розе ныне слились».

Сцена у Шекспира, когда герои по очереди срывают алые и белые розы, демонстрируя приверженность той или иной стороне, по всей видимости, вымышлена. Но когда в 1910 году шестеро молодых живописцев получили заказ — украсить стены Парламента росписями на темы истории Британии «от Генриха VI до Марии I», то первой в ряду стала работа Генри Артура Пейна «Алую и белую розу срывают в садах Олд Темпл». Сцена из пьесы стала одной из сцен английской истории…

Все английские короли и королевы династий Тюдоров (1485–1603) и Стюартов (1603–1714) использовали розу Тюдоров в качестве личной эмблемы в разных вариантах — с девизами, без них, саму по себе, в соединении с другими символами. К примеру, эмблемой Иакова VI, короля Шотландии, унаследовавшего после смерти бездетной Елизаветы I Тюдор корону Англии и ставшего королём Иаковом I, станет роза Тюдоров, объединённая с чертополохом, символом Шотландии, и с девизом «Beati Pacifici» («благословенны миротворцы»).

Последним монархом, у которого была личная эмблема (роза и чертополох, растущие на одной ветви), была королева Анна Стюарт, последняя представительница династии Стюартов. Но роза Тюдоров заняла своё место в королевском гербе и, видимо, уже его не покинет, как бы ни сменялись династии.

И напоследок — у короля Генриха VIII была младшая сестра Мария Тюдор. В своё время золотоволосая Мэри считалась одной из самых прекрасных принцесс Европы. И как же прозвали красавицу? — Роза Тюдоров…

Чертополох — Шотландия

Каждая барышня сорвала цветок и воткнула его в петлицу своему кавалеру. А юная шотландка долго озиралась кругом, выбирала, выбирала, но так ничего и не выбрала: ни один из садовых цветов не пришелся ей по вкусу. Но вот она глянула через забор, где рос репейник, увидала его иссиня-красные пышные цветы, улыбнулась и попросила сына хозяина дома сорвать ей цветок.

— Это цветок Шотландии! — сказала она. — Он украшает шотландский герб. Дайте мне его!

Ганс Христиан Андерсен. Судьба репейника

Чертополох, казалось бы, не чета царственным лилиям и розам. Неприхотливый, обыкновенный, колючий, наконец. Колючий? Вот именно! Девиз на шотландском гербе гласит: «Noli me impune lacessit», «Никто не тронет меня безнаказанно». В отличие от других растений чертополох может постоять за себя. И не только за себя.

Есть несколько легенд, объясняющих, как чертополох стал символом Шотландии, но все легенды объединяет одно — он спасает шотландцев в тяжёлую минуту.

Одна из самых известных относится к временам правления короля Александра III (он правил с 1249 по 1283 год). Ещё отец короля, Александр II, пытался откупить Гебридские острова, которые признавали суверенитет Норвегии. Сын продолжал попытки, но норвежцы вовсе не были заинтересованы в ослаблении своего влияния, скорее наоборот — поэтому, когда до короля Хокона IV дошли сведения о том, что Александр III уже совершает набеги на один из островов, он собрал огромный флот и летом 1263 года отправился в Шотландию. Мирные переговоры ни к чему не привели, и 2 октября произошло сражение у городка Ларгс. Сперва силы шотландцев перевешивали, и норвежцы вынуждены были спасаться, отступая к свои кораблям, затем отступали шотландцы… В Норвегии до сих пор считают, что победу в тот день одержали норвежцы, ну а шотландцы считают, что победили они (в конечном счёте всё-таки именно шотландцам повезло больше — через два года контроль над Гебридскими островами всё-таки перешёл к ним). Как бы там ни было, это история. А вот легенда.

Однажды ночью норвежцы решили тихо высадиться на берег и застать спящих в своём лагере шотландцев врасплох. Чтобы никто не услышал, как они крадутся, норвежцы сняли обувь и, под покровом темноты, отправились в путь. Может быть, это нападение и увенчалось бы успехом, если бы не пришлось идти через места, заросшие чертополохом. Один норвежский воин в темноте наступил на колючки, закричал от боли, шотландцы услыхали крик, вскочили… и битва у Ларгса была выиграна.

Другая же версия легенды рассказывает не о норвежцах, а о датчанах, которые попытались захватить один из шотландских замков, и действие происходит не в XIII веке, а на двести лет раньше. Датчане тоже сняли обувь, чтобы подкрасться незаметно, но, увы, обнаружилось, что во рву, окружавшем замок, была не вода, а чертополох… Пришлось с позором отступить.

Так защитник-чертополох стал эмблемой национальной, а потом и королевской. В перечне имущества короля Иакова III, скончавшегося в 1488 году, упоминается вышивка с чертополохами. С 1470 года чертополох изображали на шотландских серебряных монетах. А когда в 1503 году король Иаков IV женился на английской принцессе Маргарите Тюдор (старшей сестре упоминавшейся выше Марии, Розы Тюдоров), то в честь этого брачного союза была написана аллегория в стихах под названием «Чертополох и роза».

Есть также рыцарский орден, орден Чертополоха, который, по легенде, был основан то ли в 786, то ли в 809, то ли 1540 году; но, как бы там ни было, в 1687-м он был основан «заново». По значимости он уступает лишь ордену Подвязки.

Связывают чертополох и с именем знаменитой шотландской королевы Марии Стюарт. Говорят, что незадолго до своей казни она, заключённая в замок Фортеринг, посадила там чертополох — символ родной страны, которую потеряла. И с тех пор, с 1587 года, около замка каждое лето пышно расцветает чертополох — его называют «слезами королевы Марии»… А место её упокоения в Вестминстерском аббатстве отмечает эмблема всё того же чертополоха.

Его изображения встречаются и на зданиях, и на предметах быта, и украшениях — словом, везде. Узором в виде чертополоха украшали особые шотландские чаши (quaich), а в конце XVII века особую популярность обрели «шотландские чашки с чертополохом», которые в основном использовали для ликёров и кларета. В Британском музее хранится кольцо-печатка Марии Стюарт, на котором изображён щит, окружённый цепью ордена Чертополоха. Сама же королева выткала когда-то изображение чертополоха, что называется, в полном цвету.

В XIX веке были популярны так называемые «броши королевы Марии», с изображением французской лилии (в юности Мария была замужем за французским дофином, ставшим затем королём Франциском II, но быстро овдовела) и, конечно же, чертополоха.

Во время Войны за испанское наследство (1701–1714 гг.) герцог Мальборо, английский полководец, одерживал неоднократные победы над французами, и один из героев «Пасторалей» известного английского поэта Александра Попа спрашивает другого:

Сначала я задам тебе вопрос:

В какой земле чертополох возрос

И почему над лилией он вскоре

Взял верх и побеждает в каждом споре?

(Перевод В. Потаповой)

Конечно же, лилия — это Франция, а чертополох в данном случае Англия (Анна, королева Англии и Шотландии, была из шотландской династии Стюартов).

Что ж, в конце концов, чертополох не так уж и прост. По преданиям, он отгоняет нечисть (отсюда и его русское название — «чертополох»), его использовали в магии и в медицине. Он — символ земных печалей и наказания за грехи, но также и благородного происхождения. Чертополох красуется на гербах знатных шотландских родов и на рукоятях ножей, которые шотландцы носили с собой, заправив в чулок.

Словом, чертополох — национальный герой Шотландии. И вполне заслуженно!

Порей — Уэльс

Флюэллен

Ваше величество изволили сказать истинную правду. Если ваше величество изволите помнить, уэльсцы весьма отличились в огороде, где рос порей, а потому украсили свои монмутские шапки пореем; и это, как вашему величеству известно, до сих пор считается их знаком отличия. Я надеюсь, что и ваше величество не брезгует украшать себя пореем в Давидов день.

Король Генрих

Да, я ношу его в тот славный день:

Ведь я уэлец, добрый мой земляк.

Уильям Шекспир. Генрих V (перевод Е. Бируковой)

Есть несколько легенд, объясняющих то, как порей стал эмблемой Уэльса, и первая связана с именем его покровителя, святого Давида.

Он жил в VI веке, как раз в те времена, когда валлийцы воевали с саксами, которые пришли в их земли. Несмотря на отчаянное сопротивление, валлийцы понемногу уступали — и они, и саксы были одеты почти одинаково, и в гуще битвы сложно было отличить, где свои, а где враги. Правда, саксам в этом случае, должно быть, тоже приходилось нелегко, но не будем спорить с легендой. И тогда монах по имени Давид вырвал из земли стебель порея и крикнул валлийским воинам, чтобы они прикрепили к шлемам и шапкам порей и так смогли бы отличать себя от саксов. Те так и поступили, и битва была выиграна.

В другом варианте этой же легенды идея использовать порей в качестве знака отличия принадлежит не святому Давиду, а предводителю валлийцев, их королю Кадваладру (он правил в 655–682 гг.).

И, наконец, третий вариант. Дело было во время знаменитой битвы при Азенкуре в 1415 году, между англичанами и французами (это было одной из сражений Столетней войны). В первой линии английских войск выстроились лучники. И не в малой степени именно благодаря им, осыпавшим французов стрелами, битва была выиграна. Говорят, что лучники-валлийцы украсили свои шапки пореем…

Как бы там ни было, 1 марта, в День святого Давида, национальный праздник Уэльса, принято украшать себя пореем. Этот обычай упоминается у Шекспира, а, судя по хозяйственным записям королей эпохи Тюдоров (а Тюдоры — это валлийский род), на закупку порея для Дня святого Давида выделялись отдельные суммы. В этот день им украшала себя королевская стража.

В нагие время увидеть эмблему Уэльса можно не только раз в году на одежде патриотично настроенных валлийцев, но и на головных уборах Уэльской гвардии — одного из пехотных полков британской армии, и на монетах. Правда, некоторым нравится больше не порей, а другой валлийский символ — нарцисс. Как не такой воинственный символ…

Но ведь и порей, заметим, тоже мирный! И совершенно не виноват в том, что стал ассоциироваться с битвами. Может, всё было гораздо прозаичнее, и валлийцы так любят порей потому, что он не раз выручал их в голодные времена или во время постов? Именно из порея в Уэльсе варят свою особую похлёбку «cawl» (национальное блюдо, первая запись о котором относится к XIV веку), добавляют его и в другие супы. Порей используют и в медицине — скажем, при лечении простуд. Одним словом, он полезный!

Трилистник — Ирландия

Ныне мы, трое Стюартов, — сказал он, — столь же нераздельны, как священный трилистник. Говорят, кто носит при себе эту священную траву, над тем бессильны злые чары, так и нас, доколе мы верны друг другу, не страшит коварство врагов.

Вальтер Скотт. Пертская красавица

В отличие от гордых розы Тюдоров и чертополоха, и более скромного порея, трилистник — это не столько официальная эмблема Ирландии, сколько её неофициальный символ. Официальной же является ирландская арфа. На гербе Соединённого Королевства можно увидеть и арфу, и трилистник.

Легче сказать, где нельзя встретить изображение зелёного «трёхпластинчатого» листочка белого клевера… А уж в День святого Патрика, покровителя Ирландии, он просто везде.

Трилистник издревле почитался как священное растение, а потом, уже в христианскую эпоху, стал символом Святой Троицы — говорят, что именно с его помощью святой Патрик пояснял людям её суть. «Так же, как три листа могут расти от одного стебля, так и Бог может быть един в трёх лицах». А с помощью креста из трилистника ему удалось извести всех змей в Ирландии. Правда… это, видимо, неправда. В исторических документах, касающихся святого Патрика, ничего не говорится о трилистнике.

Первое упоминание о взаимосвязи почитаемого в стране святого и трилистника относится к 1726 году — в книге о полевых растениях Ирландии доктора Калеба Трекельда. Есть упоминание р традиции носить трилистник в день святого и в стихотворении, опубликованном в 1689 году, так что, судя по всему, этот обычай не такой уж и давний, и начало ему было положено приблизительно в конце XVII века (до этого носили «кресты» из зелёных лент, кресты святого Патрика).

Кроме того, велись споры о том, что же такое «настоящий» трилистник, что это за растение — клевер, и если клевер, то какой именно. А может быть, это и вовсе какая-нибудь кислица?

Неудивительно, что ирландцы пытались отстоять свой любимый трилистник и связанные с ним обычаи! Вот что писал один из авторов журнала «Dublin Penny Journal»: «Другие страны могут, как и мы, гордиться своим трилистником. Но нигде во всей земле, будь то на материке или на острове, нету столько этой сочной травы, чтобы как следует откармливать овец. И зимой, и летом наши холмы из известняка покрыты зелёным ковром, который становится ещё зеленее от туманов, плывущих с Атлантики. Трилистник везде. Бросьте камешек на верхушку горы или в середину болота, и тут же вырастет трилистник. Когда святой Патрик изгнал со своей горы всех ядовитых тварей (кроме людей), из его следов и вырос трилистник. И если читатели вашего журнала поднимутся на вершину этой самой прекрасной из гор Ирландии, они увидят, что трилистник до сих пор растёт там, обращая свои медоносные цветы к ветру с запада. Признаюсь, я не терплю нахальных англичан, которые хотят заставить нас поверить, что это дорогое сердцу растение, связанное с нашими религиозными пристрастиями и страстью же повеселиться, не является любимым растением святого Патрика, и которые хотят подсунуть нам в качестве символа нашей веры и нашей национальности эту маленькую, кислую, хилую кислицу! Это всё тот упрямый чопорный сакс, мистер Биченр. Хотя Кеог, Трекальд и другие учёные-ботаники Ирландии утверждают, что трилистник — это trifolium repens [белый клевер]. А Трекельд пишет: „Трилистник люди ежегодно, 17-го марта (это День святого Патрика), носят на своих шляпах. Теперь принято считать, что с помощью трилистника он пояснял им тайну Святой Троицы“. Правда, когда они „топят трилистник“, то зачастую перебирают со спиртным, что не годится делать в святой праздник! Ещё англичане ссылаются на свидетельство Спенсера, другого сакса, который в своём „Описании дел в Ирландии“ [поэт Эдмунд Спенсер в 1596 году опубликовал памфлет, посвящённый ситуации в Ирландии] пишет, что если ирландцам удаётся найти поляну с клевером или кресс-салатом, то это для них настоящий пир. А ещё он цитирует одного английского сатирика, некоего Витта, который с насмешкой пишет о тех, „кто одевается в накидки и, как ирландцы, питается клевером“.

Но над нами не так-то легко взять вверх, мистер Сакс! Мы, ирландцы, не расположены расстаться со своим любимым растением по вашему желанию! Да, в тяжёлые времена ирландцы могли пытаться утолить голод клевером, как то произошло два года назад, когда мы ели водоросли — потому что голод сломает и каменную стену. Но разве валлийцы не украшают свои шляпы пореем в День святого Давида? И порой они едят свой острый порей, как писал Шекспир, или в качестве оскорбления, или как приправу [один из героев пьесы „Генрих V“ не переносит порей, а другой, патриот-валлиец, отстаивает честь своего символа с дубинкой в руках]. Так что и ирландцу не зазорно, если уж он ощутил это странное состояние, именуемое голодом, пожевать клевер! Уж если на то пошло, то я, когда отправляюсь провести время в хорошей компании, предпочту, чтобы моё дыхание пахло медоносной травой, чем чтобы от меня несло чесноком! Но валлиец не живёт на одном только порее, не больше, чем бедный ирландец на клевере. Потому как, несомненно, ни то, ни другое не питательно. Но следует отдать должное мистеру Бичено, у него есть ещё один аргумент в пользу того, что любимым растением в нашей стране является кислица, и этот аргумент куда больше по вкусу ирландцам. Он говорит, что пучок кислицы куда лучше заменит лимон, чем клевер. В этом действительно что-то есть — если что и подойдёт, то именно кислица. Но пусть уж сакс делает, что может. Даже на своей собственной территории, даже в Лондоне, ему будет очень трудно убедить наших соплеменников, живущих в районе Сент-Джайлз [бедный район, где жили выходцы из Ирландии], что oxalis acetosella , эта маленькая, кислая, хилая кислица — подходящая эмблема для Ирландии. Нет уж. Мне, пожалуйста, клевер. Зелёный трилистник!»

В этом коротеньком эссе вся суть взаимоотношений Ирландии и трилистника. Он свой. «Ирландский».

Это маленькое живучее растение, которое, по легендам, отпугивало зло и могло помочь при укусах змей или предупредить о надвигающемся шторме, стало героем народных песен. Его вкладывали невесты в свой букет. Его носили на шляпах, а позднее и на одежде, не только ирландцы, а и те, кто хотел выказать им свою приязнь — даже король Георг IV во время своего визита в Дублин носил шляпу с трилистником (и, конечно же, ирландцы не удержались и сложили по этому поводу очередную сатирическую песенку).

Но в его истории есть и куда более серьёзные и печальные моменты. В 1798 году появилась песня «Нося зелёное» («Wearing Green»), в которой оплакивался запрет «носить зелёное», в частности носить трилистник на шляпе. В 1798 году в Ирландии разразился бунт против английского владычества… Его жестоко подавили через несколько месяцев, а спустя два года Ирландия стала частью Соединённого Королевства. За ношение знака повстанцев могли повесить. Трилистник стал не просто символом, а символом националистическим.

Неудивительно, что ирландским частям британской армии было запрещено ношение трилистника, и запрет этот королева Виктория сняла только, когда ирландские полки проявили себя во время второй Англо-бурской войны (1899–1902). Правда, многие ирландцы сочли это насмешкой — носить знак Ирландии на английской военной форме.

Но как бы там ни было, в начале XX века уже не только ирландцы охотно носили трилистники в День святого Патрика. Число тех, кто праздновал с ними этот день, росло с каждым годом… И растёт до сих пор.

Да, зелёный трилистник стал символом Зелёного острова. Как пелось в песне «Нося зелёное», «когда законы смогут запретить траве расти, а летом листья не посмеют показать свой цвет, тогда и я изменю цвету, который ношу на шляпе. Но до тех пор, Господи, помоги, я буду носить зелёное».

Рыцарские ордена

Он взял палочку и, слегка ударив Винни-Пуха по плечу, сказал:

— Встань, сэр Винни-Пух де Медведь, вернейший из моих рыцарей!

Понятно, Пух встал, а потом опять сел и сказал: «Спасибо», как полагается говорить, когда тебя посвятили в Рыцари.

Александр Милн. Винни-Пух и все-все-все (пересказ Б. Заходера)

Говоря о символах Британии, нельзя не упомянуть о рыцарских орденах. Да, это, казалось бы, понятие из средневековых хроник и исторических романов, однако они существуют и в наше время. Как и столетия назад, принимают в них лишь наиболее достойных. По крайней мере, хочется в это верить в наши «не рыцарские времена»…

Наиблагороднейший орден Подвязки — высший рыцарский орден Британии и самый старинный из существующих.

Он был основан где-то между 1344 и 1351 годом, точнее сказать трудно, однако чаще всего называют 1348 год — сохранилась запись, в которой упоминается «двадцать четыре подвязки для рыцарей общества Подвязки».

Самая распространённая легенда об основании ордена гласит, что однажды графиня Солсбери танцевала на празднике, и во время танца с её ноги упала подвязка. Король Эдуард III поднял её, и увидев, как некоторые из присутствующих смеются, восприняв это как любовную игру, ответил: «Honi soit qui mal y pense» («пусть будет стыдно тому, кто дурно об этом подумает» — фраза, ставшая девизом ордена и украшающая теперь британский герб). И добавил, что вскоре он поднимет подвязку до таких высот, что все они сами почтут за честь её надеть. Разные версии легенды описывают разные ситуации — в одних эти слова принадлежат королю, в других — самой даме, разнится место действия — то Англия, то Франция; непонятно даже, кто именно эта женщина, чья деталь туалета якобы стала поводом для основания прославленного ордена.

Быть может, имелась в виду будущая первая принцесса Уэльская, Джоанна, дочь графа Кентского, прозванная «Прекрасной девой Кента» — она была замужем за сыном первого графа Солсбери и почти успела до того, как этот брак был аннулирован, побыть графиней Солсбери (после этого её вернули к первому мужу, а принц Уэльский, сын Эдуарда III, впоследствии стал её третьим мужем).

А может, речь идёт не о Джоанне Кентской, а о её свекрови, тоже графине Солсбери. Другая версия легенды гласит, что, когда сам граф Солсбери томился в плену во Франции, его замок осадили шотландцы. Король Эдуард III поспешил на выручку и прорвал осаду, освободив графиню. Она была так хороша собой, что очаровала короля, и он, несмотря на то что был женат, потерял голову от любви. Когда он признался ей в своих чувствах, она ответила, что такой благородный человек, как государь, не может, конечно же, желать бесчестья ей и супругу. Поведение графини было столь безупречным, что Эдуард не позволил себе оскорбить её скромность дальнейшим ухаживанием. Другие источники утверждают, что графиня Солсбери всё-таки стала любовницей короля.

Есть ещё одна версия легенды. Однажды королева Филиппа, супруга Эдуарда III, возвращалась из покоев короля в свои собственные, а он, вскоре последовав за ней, увидел лежавшую на полу голубую подвязку. Слуга прошёл мимо и не нагнулся, чтобы поднять её; тогда король, который предположил, что это подвязка его супруги, велел немедленно принести подвязку и объявил, что, несмотря на такое пренебрежение, придёт время, когда все будут её почитать. А знаменитую фразу, ставшую девизом ордена, якобы произнесла королева, отвечая королю на вопрос, что же подумают о ней люди, если будут знать, что она вот так теряет свои подвязки.

Что ж, пусть эти разные варианты немного фривольной истории, скорее всего, и выдумка, зато забавная и весьма лестная для женщин. Есть и другие легенды, более «мужские». Скажем, о том, как королю Ричарду Львиное Сердце, когда он был в крестовом походе и осаждал Акру, явился святого Георгий и подсказал повязать всем рыцарям подвязки. Акра пала. Полтора века спустя об этой истории вспомнил король Эдуард и решил основать орден, символом которого стала бы подвязка. По ещё одному преданию, сам Эдуард III, начиная бой при Кресси в 1346 году, подал сигнал своим войскам именно подвязкой — но не дамской, а одной из тех, которыми скрепляются доспехи. А слова «пусть будет стыдно тому, кто дурно об этом подумает» на самом деле якобы относятся к претензиям Эдуарда на французский трон (при Эдуарде III, который был по материнской линии родным внуком французского короля Филиппа IV, началась Столетняя война, 1337–1453).

Как бы там ни было, в 1344 году Эдуард III устроил в Виндзоре рыцарский турнир, на котором пообещал возродить к жизни братство рыцарей Круглого стола легендарного короля Артура. Что ж, король своё слово сдержал, пусть символом нового ордена стал не круглый стол, а подвязка. Новая традиция оказалась незыблемой — об этом говорит само существование ордена в течение шести с половиной веков.

Небесными покровителями ордена стали Святая Троица, Дева Мария, святой Георгий и святой Эдуард Исповедник, однако постепенно на первое место выдвинулся святой Георгий, отважный воитель.

Во главе ордена Подвязки стоит, разумеется, сам монарх. Всего членов ордена всегда не более двадцати четырёх, не считая самого монарха и его наследника. Первым его членами стали сам Эдуард III, его сын, прозванный Чёрным принцем, и двадцать четыре рыцаря. Двенадцатью предводительствовал король, двенадцатью — его наследник. Некоторые из них были уже, что называется, в возрасте, некоторым не исполнилось ещё и двадцати, но все они были испытаны в боях — в сущности, король создал орден как высшую награду для тех, кто проявил воинскую доблесть и был верен сюзерену и своим товарищам.

Один из пунктов устава гласил, что члены ордена встречаются ежегодно в часовне Святого Георгия в Виндзорском замке накануне дня своего святого покровителя. Если же кто-либо будет отсутствовать без уважительной причины, то понесёт наказание — его временно лишат положенного ему почётного места в часовне, и обратно он может получить его, лишь принеся извинения. Если же подобное повторится, то искупить свою вину он сможет, только положив на алтарь Святого Георгия драгоценный камень определённой стоимости — и делать так каждый год, причём стоимость каждый раз будет удваиваться. До каких пор? Пока не будет прощён… Наказание полагалось и в том случае, если член ордена появлялся на публике без своего знака, подвязки. А если рыцарь позорно бежал с поля боя или с турнира, то его изгоняли из ордена навсегда. Впоследствии учредили даже специальную церемонию, когда у бывшего рыцаря отбирали все регалии и изгоняли из часовни Святого Георга.

Позднее в орден начали принимать не только прославленных воинов, но и тех, кто послужил короне каким-либо другим образом — скажем, государственных деятелей. В течение нескольких сотен лет (с XVIII века и вплоть до 1946 года) новые члены кавалеры выбирались монархом, однако по рекомендации правительства. В конце концов, в 1946 году Георг VI счёл, что политика стала играть в этом деле слишком большую роль, и всё стало «по-старому» — именно британский монарх вновь единолично стал решать, кому оказать эту высокую честь.

В XVIII веке, при Георге III, появился титул «supernumerary knight», не просто рыцарь ордена, а как бы дополнительный. Короля Георга было можно понять — кавалеров ордена, исключая его самого и наследника, должно было быть двадцать четыре, а сыновей у него было семь (ещё двое умерли в младенчестве)… Так что члены королевской семьи, за исключением принца Уэльского, обычно получают именно этот титул. А в 1813 году, с принятием в орден российского императора Александра I, его стали присваивать и иностранцам.

Иностранцы были, заметим, уже среди первых рыцарей ордена — у них был особый статус «чужестранных рыцарей». Впоследствии в орден Подвязки приняли множество европейских монархов, и только с 1813 года они перестали входить в число пресловутых двадцати четырёх и стали получать титул младших кавалеров ордена. Когда в 1698 году предложение вступить в орден Подвязки получил Пётр I, он его отверг; если учесть, что глава ордена — британский монарх, то зачем ему, монарху российскому, попадать от того в зависимость? И, заметим, он был не единственным, ускользнувшим от подобной чести именно по этой причине. Правда, вскоре сам Пётр учредил орден Андрея Первозванного. А вот император Александр I был кавалером обоих орденов, и британского, и российского.

Членство в ордене было и остаётся пожизненным, за исключением случаев, когда кавалер ордена совершает серьёзный проступок. Таковым является измена главе ордена, британскому монарху. Император Германии Вильгельм II и император Австро-Венгрии Франц Иосиф были кавалерами ордена Подвязки, однако Первая мировая война, в которой Британия и две эти страны оказались по разные стороны, положила конец «рыцарству» обоих императоров, а также ещё нескольких кавалеров ордена.

Если же кавалер ордена умирает, то в течение шести недель после его смерти суверен созывает остальных с тем, чтобы избрать вместо него нового. Каждый имеет право предложить девятерых достойных, с его точки зрения, кандидатов, однако окончательное решение — за сувереном. Правило «шести недель», правда, зачастую игнорировалось, и новых кавалеров принимали раз в год, в День святого Георгия.

Принимают ли женщин? И да, и нет. На протяжении веков существовали рыцари ордена Подвязки и дамы этого ордена. Первой дамой стала супруга основателя ордена, Эдуарда III — королева Филиппа. Была ею и «Прекрасная дева Кента», та самая, чья подвязка, по легенде, стала поводом для основания ордена. И они, и множество других английских леди на протяжении нескольких веков носили этот почётный титул — однако при этом они не были полноценными членами ордена и не числились среди двадцати четырёх рыцарей. В 1488 году дамой ордена Подвязки стала Маргарет Бофор, мать первого короля из династии Тюдоров, Генриха VII. После её смерти женщин не принимали в орден на протяжении почти четырёхсот лет. И только в 1901 году Эдуард VII возобновил традицию, и вновь, как некогда его предок Эдуард III, избрал даму ордена — свою супругу Александру. С тех пор и вплоть до недавнего времени этот титул присваивали только королевам, и первым исключением стала герцогиня Норфолкская в 1990 году. Однако ещё в 1987 году, по решению нынешнего главы ордена, Елизаветы II, женщины получили право становиться такими же полноценными членами ордена подвязки, как и мужчины. Так что герцогиня стала не просто первой дамой ордена и при этом не членом королевской семьи, но и первой женщиной среди двадцати четырёх рыцарей.

Что касается регалий членов ордена, то их несколько.

• Мантия. По некоторым сведениям, её, как знак отличия для рыцарей ордена, ввели ещё при Эдуарде III, и она была синего цвета, по другим — это произошло позднее. Сначала она была, по всей видимости, из шерсти, позднее, при Генрихе VI, шерсть заменили на бархат. Что же касается цвета, то она успела побывать и пурпурной (например, во времена Елизаветы I пурпурными были мантии иноземных членов ордена), и самых разных оттенков синего. Нынешние мантии — из тёмно-синего бархата, подбитые белой тафтой (некогда подкладка была из белого Дамаска, затем из белого атласа). С левой стороны, напротив сердца, на мантии вышит символ ордена, красный крест Святого Георгия, окружённый изображением подвязки с девизом. В первых кадрах фильма «Королева», который вышел на экраны несколько лет назад, Елизавета II, которую сыграла актриса Хелен Миррен, позирует художнику для парадного портрета именно в мантии ордена Подвязки. Под мантию некогда надевали сюрко — этот вид свободной длинной одежды, с рукавами или без рукавов, в Средние века носили и мужчины, и женщины; рыцари надевали его поверх доспехов — оно не просто защищало от непогоды, как любая одежда, но и, будучи украшено эмблемой владельца, давало возможность его узнать. Много веков сюрко рыцарей ордена Подвязки было из тёмно-красного, кармазинного бархата (хотя некогда бывало и синим, и белым, и ещё нескольких цветов); того же тёмно-красного цвета и капюшон мантии.

• Шляпа. Нынешние головные уборы членов ордена — наследие эпохи Тюдоров. Шляпы членов ордена — из чёрного бархата, и украшены пышным плюмажем из белых страусовых перьев и чёрных перьев цапли. На какое-то время и капюшон, и шляпа вышли из употребления, но вновь были введены в начале XVII века при короле Иакове I.

• Подвязка. Самый первый, и, соответственно, самый старинный знак ордена. Это лента с девизом ордена, которую мужчины, надевают на левую ногу, под коленом, а дамы — на левую руку выше локтя. Сейчас это бархатные ленты тёмно-синего цвета, с девизом, вышитым золотыми нитями, а некогда их украшали куда богаче, особенно это касалось иностранных членов ордена — так, подвязку короля Швеции, которого приняли в орден при Карле I, украшали четыреста одиннадцать бриллиантов.

• Самое, пожалуй, парадное и торжественное из всех украшений — цепь ордена. В отличие от мантии и знака подвязки, она появилась не сразу, скорее всего, во времена Генриха VII, то есть в конце XV — начале XVI века. В 1519 году цепь выглядела так: «…Звенья в виде подвязок, а в середине каждого двойная роза, алая роза на белой, а затем белая роза на алой». В другом тексте, 1524 года, описывается чередование алых и белых роз, впоследствии розы обычно бывали только алыми. А вот как выглядела цепь в 1906 году (отрывок из статьи о посвящении в члены ордена короля Норвегии): «Цепь состоит из двадцати шести золотых медальонов, соединённых цепочками. Каждый медальон окружён изображением подвязки, на которой написан девиз, а в середине расположена роза; белые и алые розы чередуются. Между медальонами находятся „узелки влюблённых“ из золота и белой эмали. С середины цепи на грудь спускается знак святого Георгия — фигурка святого Георгия, попирающего дракона». Число звеньев соответствует числу членов ордена, включая главу — монарха, и принца Уэльского. Цепь достаточно тяжёлая, поскольку сделана из чистого золота, и весит чуть больше девятисот грамм — а, точнее, тридцать тройских унций, в честь Святой Троицы (правда, бывали и исключения — так, цепь короля Карла I была тяжелее). Устав ордена строго запрещал украшать цепь какими-либо драгоценными камнями; правда, фигурки святого Георгия это не касается, но теперь она обычно просто покрыта цветной эмалью. Цепь надевается поверх мантии и крепится к ней завязками.

• Малый святой Георгий. Это ещё одно изображение святого покровителя ордена, но, в отличие от «Георгия», «малый Георгий» плоский, а не объёмный (иногда золотую фигурку украшали драгоценными камнями). Его сначала носили на ленте или цепи, обвивавшей шею, но для всадника, особенно в бою, это не очень удобно. Поэтому малого Георгия стали прикреплять к орденской ленте, введённой во времена Карла I, — широкая шёлковая лента перекинута через левое плечо и спускается наискосок к правому бедру, у которого и скрепляется. Там, внизу, под правой рукой, и прикрепляют малого Георгия. Цвет ленты менялся с годами — так, поначалу она была лазурной, затем стала тёмно-синей, а уже в XX веке утвердили окончательный вариант — теперь она определённого, ярко-синего оттенка.

• Звезда. При Карле I ввели ещё один знак — серебряная звезда с восемью лучами, в центре которой находится красный крест Святого Георгия, окружённый изображением подвязки. И если полное облачение кавалеры ордена надевают только в самые торжественные дни (когда собираются на службу в Виндзорском замке, на коронацию, и т. д.), то на остальные церемонии, например, государственные праздники, или же на похороны члена ордена, надевают ленту, «малого Георгия», звезду и цепь.

Все кавалеры ордена раз в год, в канун Дня святого Георгия (23 апреля) собирались в Виндзорском замке на свой праздник. Правда, бывали периоды, когда встречи проводились не столь регулярно — скажем, во времена Елизаветы I, и позднее, с 1674-го по 1805 год. А затем, вплоть до середины XX века, Виндзорский замок вообще утратил свою роль, торжественные службы в часовне Святого Георгия прекратились, а церемония принятия новых членов ордена проводилась в Лондоне. И только в 1948 году отец нынешней королевы, Георг VI, вновь возобновил старинную традицию, и с тех пор в каждый год, в июне, проводится день ордена Подвязки (обычно за день до начала не менее знаменитых скачек в Аскоте) — с торжественной процессией кавалеров ордена и военным парадом. А в День святого Георгия в Букингемском дворце объявляют имена новых кавалеров и дам ордена.

Накануне праздника, облачившись в мантию, надев подвязку и цепь с Георгием, кавалеры и дамы присутствуют на благодарственной службе в часовне Святого Георгия, после чего отправляются на торжественный ужин. В день праздника сначала обед, после которого все члены ордена, и старые, и новые, в полном церемониальном облачении, принимают участие в торжественной процессии и вновь отправляются в часовню. В этот день устраивают посвящение новых членов ордена.

«Милостью Господа Всемогущего и в память о благословенном мученике Святом Георгии, мы повязываем вкруг твоей ноги эту благородную подвязку — к славе твоей. Носи её как символ самого прославленного ордена, никогда не теряй и не снимай её; она напомнит тебе, что нужно быть мужественным, и буде примешь ты участие в справедливой войне, должен ты твёрдо стоять, отважно сражаться и одержат победу».

Над почётным местом нового рыцаря в часовне выставляют его (или её) знамя, герб, шлем и изображение либо положенной кавалеру/даме по титулу короны, либо геральдической фигуры (некогда такие фигурки украшали шлемы рыцарей).

После смерти кавалера ордена его ближайший родственник (непременно мужского пола) возвращает звезду и «малого Георгия» суверену, другие регалии отправляются в специальный отдел придворной канцелярии, который ведает административными вопросами, связанными с рыцарскими орденами, а место в часовне освобождают — оно ожидает знамя и шлем нового кавалеры или дамы. А вот бронзовая табличка с гербом, именем и датой вступления в орден остаётся навсегда, и в наше время в часовне Святого Георгия их около восьмисот. Самая старинная принадлежит Ральфу, лорду Бассету — он стал рыцарем ордена Подвязки ещё в 1356 году!

Что ж, кавалеров и дам ордена, с одной стороны, много, а с другой… не очень, если учесть, сколько веков он существует. В его рядах было множество монархов, от императоров Священной Римской империи до российских императоров (всех, начиная с Александра I и вплоть до Николая II, который стал кавалером ордена, ещё будучи великим князем); политиков — в том числе и сэр Уинстон Черчилль (впоследствии дамой ордена стала его дочь, баронесса Соме) и Маргарет Тэтчер. В 1649 году король Карл I шагнул на эшафот, и на ноге у него была его орденская подвязка. В 2008 году тысячным по счёту рыцарем, тысячным кавалером стал старший внук Елизаветы II, принц Уильям, который когда-нибудь займёт британский престол.

И пусть будет стыдно тому, кто дурно об этом подумает!

Орден Подвязки стоит на первом месте в длинной и достаточно сложной наградной системе Британии, а второе место занимает древнейший и благороднейший орден Чертополоха. Это шотландский орден, и награждают им шотландцев, послуживших своей стране.

С его основанием связано несколько легенд. Согласно одной из них, король скоттов Эохайд (латинский вариант — Ахей), вместе со своим союзником, королём пиктов Ангусом, должны были сразиться с Этельстаном (английским королём из Уэссекской династии). И в ночь перед битвой им явился святой Андрей. Он пообещал, что оба короля одержат победу, если увидят некий знак. На следующий день во время битвы то ли Эохайд, то ли Ангус, то ли оба увидели в небе сверкающий крест — знак святого Андрея, которого некогда распяли на кресте. И в честь чудесной победы Эохайд и основал орден Чертополоха. Однако… на самом деле «противников» разделял целый век, так что легендарная битва действительно легендарна. Есть, правда, ещё одна версия, что орден был основан в честь заключения союза между Эохайдом и императором Карлом Великим в 809 году. Чтобы увековечить это событие, шотландский король взял в качестве эмблемы чертополох (к которому нельзя притронуться из-за колючек) и руту (запах которой, по поверью, отпугивал змей и которая врачевала змеиные укусы), а к ним девиз — «для моей защиты». И вновь всё более чем сомнительно — и союз, и основание ордена.

Исследователи непременно подчёркивают, что чертополох стал национальным символом Шотландии никак не ранее XV века. Именно к этому периоду относятся ещё несколько версий об основании ордена. Как уже упоминалось, с 1470 года чертополох появился на шотландских монетах, так что ийогда основателем ордена считали Иакова III, который тогда правил.

А в 1530-х годах шотландский король Иаков V получил от других монархов орден Золотого Руна, орден Святого Михаила и орден Подвязки, и, якобы желая иметь возможность оказать им такую же честь, основал (или возродил) орден Чертополоха [есть упоминание, что некий орден «Burr» или «Thissil» (а последнее слово — один из вариантов современного «thistle», чертополох) был пожалован им королю Франции Франциску I]. Даже если Иаков V действительно основал тогда орден Чертополоха, то вскоре Шотландии стало не до рыцарских орденов — король скончался, на престоле оказалась его дочь, Мария Стюарт, которая, прожив бурную жизнь, закончила её на эшафоте; военные конфликты, восстания, реформация… Словом, рыцарскому ордену, «пережитку католичества», всё равно бы не нашлось места.

Так что единственной неоспоримой датой основания ордена Чертополоха является 29 мая 1687 года, когда Иаков II (VII) Стюарт, король Англии и король Шотландии, объявил о «возрождении и восстановлении ордена Чертополоха в полной славе, блеске и величии». Статут подробнейшим образом описывал одеяния и регалии «возрождённого» ордена — вплоть до цвета чулок и шнурков. Мантии из зелёного бархата, подбитые белой тафтой (согласно тому самому первому статуту, они должны были быть покрыты вышитыми золотом цветами чертополоха, позднее от этого отказались); головные уборы из чёрного бархата с пышным плюмажем. В целом всё это очень похоже на костюмы кавалеров ордена Подвязки, только основной цвет всего это великолепия, включая орденскую ленту, — зелёный. Звенья орденской цепи представляют собой символические чертополох и руту, а в центре у ней подвешен «Святой Андрей» — золотая подвеска с изображением святого в ало-зелёных одеяниях, с серебряным крестом, символом его мученичества. Девиз — «Noli me impune lacessit», «Никто не тронет меня безнаказанно».

Сувереном, главой ордена, был, разумеется, сам монарх. Изначально число кавалеров должно было быть не более двенадцати, не считая суверена, в честь двенадцати апостолов (король успел избрать всего восьмерых), и все они должны были быть только шотландцами. Однако с годами всё немного изменилось.

Иаков II недолго пробыл на троне — всего год спустя он был вынужден покинуть страну, и его место на троне заняли дочь, Мария II, и её супруг Вильгельм III. Последний не питал особой симпатии к шотландцам, многие из которых поддерживали «своего короля», и за годы правления этой четы в орден никого не приняли. Очередное возрождение наступило, когда на трон взошла младшая дочь Иакова, Анна — в 1703 году орден Чертополоха был восстановлен окончательно.

В честь коронации Георга IV в 1821 году в него в первый раз приняли четырёх дополнительных кавалеров, а в 1827 году изменили устав, и отныне в ордене всегда было шестнадцать человек. Хотя изначально он предназначался исключительно для шотландцев, постепенно стали делать исключения, однако они касались только британцев — первым иностранным кавалером ордена стал король Норвегии в 1964 году. Могут (в особых случаях) и принимать дополнительных членов ордена.

Некогда состав был исключительно мужским — первой дамой (не считая, конечно, королевы Виктории, которая, как правящий монарх, была сувереном ордена) стала супруга Георга VI, Елизавета, в 1937 году. А их дочь, Елизавета II, в 1987 году внесла в устав очередные изменения, и дамы отныне могли становиться полноценными членами орденов Подвязки и Чертополоха.

Если появляются вакансии, то суверен объявляет об этом в День святого Андрея (30 ноября). А в июне или июле, когда суверен навещает Шотландию и останавливается в официальной резиденции, дворце Холируд, в часовне при соборе Святого Эгидия в Эдинбурге проводят торжественную службу, на которой присутствуют кавалеры и дамы ордена. С 1911 года это официально закреплённая за орденом часовня, и у каждого члена ордена имеется там своё место.

Ирландским аналогом орденов Подвязки и Чертополоха был орден Святого Патрика, который учредил Георг III в 1783 году — в частности, чтобы наградить тех ирландских аристократов, кто выказал верность британской короне во время Американской революции, когда Америка боролась за свою независимость (1776–1783). Изначально, не считая суверена, рыцарей было пятнадцать, а с 1833 года — двадцать два. Мантия была небесно-голубого цвета, а звенья орденской цепи представляли собой чередующиеся розы Тюдоров и арфы, символ Ирландии. Орденский знак — овальная подвеска, на которой изображён трилистник, увенчанный тремя коронами, и красный крест Святого Патрика, покровителя Ирландии. Окружает всё это голубая «лента» с девизом ордена «Kuis separabit?», «Кто отделит нас» (…«от любви Христовой?»). До 1871 года «духовным домом» ордена был собор Святого Патрика в Дублине, но затем, когда ирландская церковь потеряла статус государственной, торжественные службы для членов ордена там более не проводились. С 1881 года кавалеры ордена Святого Патрика стали собираться во дворце Дублина, где проводили и церемонию посвящения новых членов, обычно в День святого Патрика (17 марта). Всё это длилось до 1921 года — в 1922 году возникло Ирландское Свободное государство, будущая Республика Ирландия (за исключением Северной Ирландии, которая входит в состав Соединённого Королевства). С тех пор орден Святого Патрика хотя и официально существует, однако… Последний раз его ряды пополнялись в 1936 году, а в 1974 году скончался последний, остававшийся к тому моменту в живых, его кавалер — дядя Елизаветы II, герцог Глостерский. Вопрос о его возрождении поднимался несколько раз, но пока ничего не изменилось — святой Патрик на орденском знаке заснул и пока что не собирается просыпаться…

Ещё есть Почтеннейший орден Бани, который первый король из Ганноверской династии, Георг I, основал в 1725 году — военный орден, название которого отсылает к тем временам, когда перед посвящением в рыцари, помимо прочих обрядов, будущий рыцарь совершал ритуальное омовение. Этот четвёртый по старшинству орден с течением лет неоднократно подвергался реорганизации — так, во времена королевы Виктории он перестал быть подчёркнуто «военным». Обычно им награждали или военных высокого ранга, когда они уходили в отставку, или гражданских лиц — не столько за выдающиеся поступки, сколько за долгую верную службу. Появились и отдельные классы — в первом 120 членов (рыцарей или дам Большого креста), во втором 355 (рыцарей или дам-командоров) и в третьем (это уже не рыцари, а просто кавалеры ордена) почти 2000. Эту награду получают и главы иностранных держав, и военные, и политики — так, например, рыцарем большого креста ордена Бани был маршал Георгий Жуков. Девиз ордена — «Tria iuncta in uno» («Три едины в одном»), что одновременно символизирует и Святую Троицу, и союз Англии, Шотландии и Ирландии — орденскую цепь, которую носят только рыцари и дамы Большого креста, украшают английская роза Тюдоров, шотландский чертополох и ирландский трилистник.

Наградная система Британии, страны с долгой историей, обширна — орден Святого Михаила и Святого Георгия, орден «За заслуги», «За выдающиеся заслуги» и т. д. Один из самых известных и одновременно самый младший по рангу — орден Британской империи, учреждённый Георгом V в 1917 году. Его девиз — «За Бога и империю». Он стал самым «демократичным» орденом, и награждают им за достижения в самых разных областях. Всего сейчас в мире насчитывается более ста тысяч человек, которые получили эту награду, и среди них множество известных (перечислить даже вкратце невозможно — от «Битлз» до Билла Гейтса; в 2006 году был награждён и российский актёр Василий Ливанов, так талантливо воплотивший на экране образ знаменитого Шерлока Холмса).

Что ж, второй девиз ордена Бани, личный девиз принца Уэльского, наследника британской короны — «Ich dien», что означает в переводе с немецкого «я служу». В этом и есть суть любого ордена, любой награды. Верно служи — и заслужишь.

Церемонии

Коронация

Архиепископ Кентерберийский взял с подушки корону Англии и поднял ее над головой дрожавшего всем телом мнимого короля. В тот же миг словно радуга озарила внутренность собора — это все знатные лорды и леди одновременно взяли свои коронки, возложили их себе на голову и замерли.

Марк Твен. Принц и нищий (перевод К. Чуковского, Н. Чуковского)

Ещё ничего пока не зная об Англии, её истории, многие из нас уже в детстве хорошо представляли себе церемонию коронации благодаря яркому описанию Марка Твена. Вестминстерское аббатство, торжественные процессии, парадные облачения, загадочный церемониал возложения присутствующими лордами корон на собственные головы — как, разве коронуют не только короля?..

И за пятьсот лет до описываемых в книге событий (1547 год), и пятьсот лет спустя, в наши дни, церемония коронации остаётся практически всё той же, не меняясь на протяжении тысячелетия.

Монарх клянётся блюсти закон и оберегать церковь, после чего его помазывают елеем, коронуют и вручают регалии. Итак, отныне это уже не просто король, а помазанный король. Или же королева.

Согласно английским законам, монархом становятся сразу же, как только умирает предшественник. Церемония же коронации, по мере того как шли столетия, всё дальше отодвигалась от этого дня — ведь нужно было соблюсти траур по предыдущему монарху. Так что день провозглашения королём и саму коронацию обычно разделяют несколько месяцев, а иногда и лет.

Порой коронация и вовсе не успевала состояться. Не была коронована леди Джейн Грей, внучатая племянница короля Генриха VIII, правившая Англией всего девять дней в 1553 году. И хотя её торжественно объявили королевой, принесли присягу, и герольды прошлись по улицам Лондона, провозглашая, что отныне страной правит королева Джейн, Мария, дочь Генриха, вскоре взяла верх. Она стала королевой Марией, вошедшей в историю как «Кровавая Мэри», а юную Джейн отправили в Тауэр и спустя год, из-за политических интриг, казнили.

Некоронованная, леди Джейн не числится в официальном списке королей и королев Англии, хотя, если подумать, это несправедливо. Ведь и Эдуард VIII, отрёкшийся от трона в 1936 году и женившийся на Уоллис Симпсон, так и не был коронован, что не мешает ему числиться среди британских монархов.

Кому нужна коронация? Когда в 1838 году английский парламент, тот, что некогда упрямо воевал с монархом и даже низверг его на какое-то время (Гражданская война 1641–1651 годов, казнь Карла I в 1649-м), а впоследствии серьёзно ограничил королевскую власть, обсуждал вопрос о предстоящей коронации королевы Виктории, граф Фицуильм заявил, что считает церемонию коронации «едва ли чем-то большим, чем бесполезное и нелепое празднество»; что «коронации годны лишь для варварских или полуварварских эпох, когда короны обретались и терялись в бурных и неистовых схватках; для тех периодов в нашей англо-саксонской или англо-нормандской истории, когда какой-нибудь дерзкий узурпатор, в Винчестере или где-нибудь ещё, возлагал себе на чело корону своего покойного брата, в знак того, что он якобы законный наследник. <…> Но кто поверит, что право Её Величества хоть на йоту усилится благодаря этому никчёмному празднованию?» Граф Фицуильям при этом подчеркнул, что дело вовсе не в средствах, которые пришлось бы выделить на коронацию, дело в самой идее подобной церемонии. В ответ на это выступление другой член палаты лордов, маркиз Солсбери, сказал, что, конечно, «не знает общего мнения английского народа, но уверен, что тот так не считает».

Судя по тому, что последняя коронация нынешней королевы Елизаветы II была всего чуть больше полувека назад, британцы действительно не согласны с тем, что коронация «устарела».

Вестминстерское аббатство — место коронации

Вернемся на несколько часов назад и займем место в Вестминстерском аббатстве в четыре часа утра, в памятный день коронации. Мы здесь не одни: хотя на дворе еще ночь, но освещенные факелами хоры уже заполняются людьми; они готовы просидеть шесть-семь часов, лишь бы увидеть зрелище, которое никто не надеется увидеть два раза в жизни, — коронацию короля. Да, Лондон и Вестминстер поднялись на ноги с трех часов ночи, когда грянули первые пушки, и уже целая толпа не именитых, но зажиточных граждан, заплатив деньги за доступ на хоры, теснится у входов, предназначенных для людей их сословия.

Марк Твен. Принц и нищий (перевод К. Чуковского, Н. Чуковского)

Да, как и героям Марка Твена, редко кому удаётся увидеть за свою жизнь больше, чем одну коронацию. А Вестминстерское аббатство было свидетелем тридцати восьми!

Первым королём Англии, о котором нам точно известно, что он короновался именно там, был Вильгельм Завоеватель. Гарольд II, последний англосаксонский король Англии, проигравший Вильгельму знаменитую битву при Гастингсе в 1066 году, быть может, тоже короновался в Вестминстерском аббатстве. Во всяком случае, он находился там у смертного ложа короля Эдуарда Исповедника, своего шурина, и когда тот скончался, то, вероятно, Гарольд сразу же и был коронован. Но доподлинно это неизвестно. До этого английские короли короновались и в Кентербери, и в Бате, и в Винчестере. Так что традицию коронования именно в Вестминстерском аббатстве заложил именно Вильгельм Завоеватель, ставший Вильгельмом I.

В 1245 г., при короле Генрихе III, началась перестройка аббатства — не в малой степени потому, что для торжественных событий, в частности, коронаций, требовалось больше места. Сам Генрих III, что интересно, короновался в Глочестере — Лондон тогда был захвачен французскими войсками. Но, соблюдая традицию, четыре года спустя Генрих короновался в Вестминстерском аббатстве во второй раз.

Первым же, кто короновался в новом здании аббатства, был, в 1274 году, Эдуард I. На троне короля Эдуарда до сих пор коронуются все английские короли…

Коронационный трон и Сконский камень

Нам виден также большой помост, устланный богатыми тканями. Посредине его, на возвышении, к которому ведут четыре ступени, помещается трон. В сидение трона вделан неотесанный плоский камень — Сконский камень. Вначале этот камень хранился в шотландском городе Сконе; в 1297 году он был перевезен королем Эдуардом I в Лондон и впоследствии вделан в сидение коронационного трона в Вестминстерском аббатстве, на котором короновались многие поколения шотландских королей; обычай и время настолько освятили его, что теперь он достоин служить и английским королям.

Марк Твен. Принц и нищий (перевод К. Чуковского, Н. Чуковского)

Да, всё так и было. На троне короля Эдуарда (Эдуарда I), начиная с 1308 года, то есть коронации Эдуарда II, короновались почти все английские короли. В течение вот уже семисот лет! Исключения были, но очень редкие — так, объявленный королём маленький Эдуард V сгинул в Тауэре при неизвестных обстоятельствах, не успев короноваться. Мария II была коронована вместе со своим супругом-соправителем Вильгельмом III, и для неё была сделана специальная копия трона. Ну а леди Джейн и Эдуард VIII, как упоминалось выше, тоже не были коронованы.

Так что же представляет собой самый древний трон Англии? Это деревянное кресло с высокой спинкой, на которой изображена фигура короля, попирающего ногами льва. Что это за король, в точности неизвестно — то ли Эдуард Исповедник, то ли сам король Эдуард I, по чьему приказу и был сделан трон.

Создавал и расписывал его придворный мастер Вальтер. Увы, от изображения мало что осталось — годы сделали своё дело. И не только годы. Юные и не очень английские джентльмены порой не могли удержаться и не оставить свою подпись на таком знаменитом предмете, посещая Вестминстерское аббатство.

Быть может, трон пострадал бы меньше, если бы не был деревянным — Эдуард сперва хотел, чтобы он был сделан из бронзы, и деревянный был всего лишь образцом для будущего роскошного кресла. Но позднее король, видимо, охладел к этой идее, и «трон Эдуарда» остался деревянным.

За прошедшие столетия его внешний вид изменился немного. Основание трона поддерживают позолоченные львы — их создали в начале XVI века, а сто лет спустя заменили на точно таких же.

Но, пожалуй, самая примечательная деталь коронационного трона — всё-таки пресловутый Сконский (Скунский) камень, или Камень судьбы. Внешне — ничего особенного. Прямоугольный кусок песчаника, размером 66x41x27 см и весом около 152 килограммов. Но вот история…

По легенде, это тот самый камень, на котором, согласно Книге Бытия, спал Иаков: «…И пришел на одно место, и остался там ночевать, потому что зашло солнце. И взял один из камней того места, и положил себе изголовьем, и лег на том месте». Во сне ему явился Господь, провозвестивший будущее Иакова и его потомства, «и встал Иаков рано утром, и взял камень, который он положил себе изголовьем, и поставил его памятником, и возлил елей на верх его».

Легенда продолжается. Покинув Святую землю, камень окольными путями попал в Ирландию, где стал, с благословения святого Патрика, использоваться при коронации ирландских королей. А вот здесь легенда уже начинает сливаться с действительностью — не исключено, что так и было, и ирландские короли действительно короновались, сидя на этом камне, на священном холме Тары.

Тогда его и прозвали «камнем судьбы» — говорят, что он громко стонал, если на него садился законный представитель королевского рода. Если же это был незаконный претендент, камень молчал.

Что случилось с ним дальше, точно неизвестно. Согласно одной из версий, в середине IX века Кеннет I, легендарный первый король Шотландии, перевёз камень из Ирландии в Северную Шотландию. (Помните «Вересковый мёд» Стивенсона? «Пришёл король шотландский, безжалостный к врагам, погнал он бедных пиктов к скалистым берегам…») Главным селением, можно сказать, столицей королевства был Скон, находящийся неподалёку от Перта, города, который описывал Вальтер Скотт в своём знаменитом романе «Пертская красавица».

Говорят, однако, что камень ещё несколько раз перевозили с места на место, но в конце концов он осел в Сконе, в монастыре, после чего и получил своё прозвание — Сконский камень.

По другой версии, из Ирландии его перевёз святой Колумба, и камень сперва хранился в монастыре на острове Ионы, откуда потом, спасаясь от набегов викингов, его перевезли на материк, в Данкельд, а потом уже в Скон.

Несколько сотен лет на нём короновались короли Шотландии. В последний раз это произошло в 1292 году, когда королём провозгласили Джона (Иоанна) Баллиоля. А всего несколько лет спустя, в 1296-м, английский король Эдуард I, требовавший от Шотландии и её короля вассального повиновения, подавил поднявшееся восстание, заключил Баллиоля в Тауэр, а священный для шотландцев Сконский камень велел перевезти в Лондон. Там он и был вделан в сиденье «трона короля Эдуарда».

Правда, когда в 1328 году между Шотландией и Англией был заключён очередной мирный договор, так называемый Норгемптонский, ещё один английский король Эдуард, на этот раз Эдуард III, пообещал вернуть камень шотландцам, и даже велел аббату Вестминстерскому передать его своей матери, королеве Изабелле (хорошо известной нам по роману Мориса Дрюона «Французская волчица»).

Но… этого так и не произошло. В 1330 году, ссылаясь на то, что на момент подписания ему было всего шестнадцать, а значит, он был несовершеннолетним, Эдуард денонсировал договор. А камень так и остался в Англии.

Правда, точно ли это тот самый камень?

Согласно одной версии, коронационный камень ирландских королей никогда не покидал пределов «изумрудного острова» и поныне находится где-то там. Согласно другой, он всё-таки попал в Шотландию, но Эдуарду I достался не священный камень, а его копия. Или даже, согласно одной злорадствующей легенде, не копия — англичанам подсунули один из камней Сконской крепости, которым до этого накрывали сверху выгребную яму… Сам же камень монахи спрятали на Дунсинанском холме (том самом, который упоминает Шекспир в «Макбете»: «Пока на Дунсинанский холм в поход Бирнамский лес деревья не пошлет…»).

История с подменой не так уж невероятна — шотландцы действительно могли успеть подменить свою реликвию. И кто знает, где сейчас хранится заветный камень. На Гебридских островах, у тамплиеров (да-да, как же без них) или на дне реки Тэй. А может быть, всё-таки в троне Эдуарда?..

Существует множество аргументов как за, так и против. Мол, ныне существующий камень по размерам и внешнему описанию отличается от того, который упоминается в древних рукописях. Он из красного песчаника, а тот был то ли мраморным, то ли базальтовым. Ирландский Камень судьбы, согласно одной из легенд, был из белоснежного мрамора и покрыт богатой резьбой. В шотландских же хрониках, напротив, описывается круглый камень чёрного цвета.

В 1296 года Эдуард забрал камень из Скона, а спустя два года вернулся туда снова, и на этот раз разрушил его почти до основания. Особенно досталось аббатству. Может быть, король искал камень, поняв, что ему досталась подделка?

Указывают также и на то, что сами шотландцы не требовали возвращения камня, и даже включение его в упомянутый выше Нортгемптонский договор был инициативой англичан. Почему же Шотландия упустила возможность потребовать его назад? На это возражают, что если король Эдуард заполучил всего лишь копию, то где же оригинал и почему он ни разу не «всплыл» за всё это время? И если он всё это время был у шотландцев, то почему же все последующие шотландские короли короновались без него? А быть может, камень вовсе и не был для них так уж важен?..

Есть ещё одна версия, согласно которой Сконский камень подменили относительно недавно, всего полвека назад. Четверо студентов-шотландцев похитили его из Вестминстерского аббатства на Рождество 1950 года. Просто вытащили его из трона (при этом камень развалился надвое) и увезли. Несколько месяцев спустя он обнаружился в Арбротском монастыре, в северо-восточной Шотландии. В апреле 1951 года его вернули на место, а спустя почти год вставили обратно в трон (в 1953 году на нём короновалась Елизавета II). Но вот был ли это тот же самый камень, или за четыре месяца, которые он провёл в Шотландии, была сделана копия, которую и отправили в Вестминстерское аббатство?

Каменщик из Глазго Роберт Грей, который подреставрировал распавшийся камень, когда-то делал копии камня (одна такая демонстрируется в Сконе) и, говорят, позднее сам заявлял, что не знает, какой камень отправился в Лондон. Может быть, оригинал, может быть, копия… Сам же он при этом не верил, что имел дело с «настоящим», легендарным камнем.

Как бы там ни было, Сконский камень вернулся в Шотландию совершенно официально, в 1996 году, и с тех пор хранится в Эдинбургском замке вместе с остальными королевскими регалиями Шотландии. Правда, на следующую коронацию он непременно прибудет в Лондон.

Так ли уж важно, на самом ли деле это камень святых Иакова, Патрика и Колумбы? Короновались ли на нём короли Дал Риада и Шотландии? Семьсот лет в Англии — это тоже достаточный срок для того, чтобы стать легендарным.

Коронационные одеяния

На нем был великолепный белый атласный камзол с нагрудником из алой парчи, усеянный алмазной пылью и опушенный горностаем. Поверх камзола накинут был белый с золотом парчовый плащ с изображением герба из трех перьев, подбитый голубым атласом, испещренный жемчугами и другими драгоценными каменьями и застегнутый брильянтовой пряжкой. На шее у него висели орден Подвязки и многие иноземные ордена, — всякий раз, когда на него падал свет, драгоценные каменья сияли ослепительным блеском.

Марк Твен. Принц и нищий (перевод К. Чуковского, Н. Чуковского)

В течение коронации монарх несколько раз меняет одежды, и каждый предмет имеет своё особое символическое значение. Список предметов церемониального туалета с годами меняется мало. Однако многие из них обычно шились заново, специально для нового монарха, вплоть до времён королевы Виктории, затем же традиция изменилась. К примеру, некоторые из облачений Елизаветы II надевали в своё время и её отец, и дед.

Вот что король Георг IV надевал во время своей коронации в 1821 году.

• Далматика, или имперская палла, «открытая палла». Это треугольная мантия, которая накидывается на плечи, ниспадая спереди и сзади. Во время гражданской войны в Англии (1642–1652) старинная, вышитая золотыми орлами мантия была утрачена, так что вместо неё сделали новую, из парчи. Наружная часть заткана золотом и серебром и вышита цветами; подкладка из кармазинной, тёмнокрасной тафты (у Елизаветы II была четырёхугольная мантия из кармазинного шёлка, вышитая серебряными коронами, национальными символами и серебряными имперскими орлами). В отличие от других церемониальных одеяний она связана не столько с духовной, сколько со светской ролью монарха.

• Верхняя туника, сюрко, или «закрытая палла». Одеяние с широкими простыми рукавами, из очень плотной золотой парчи, вышитое золотом же. К нему прилагается пояс из той же ткани, с золотой пряжкой, к которому крепится меч. (У Елизаветы II оно из золотистого шёлка, с подкладкой из розового шёлка, отделано золотым кружевом и заткано национальными символами; весит это одеяние около 10,5 кг.)

• Армилла, или стола. Нечто вроде шарфа из той же ткани, что и верхняя туника, с подкладкой из кармазинной флорентийской шёлковой тафты, длиной около 114 см и шириной около 7 см. На концах ленты из этой же тафты — чтобы привязывать к рукам. (Нынешняя стола — из золотистого шёлка, на подкладке из розового, вышита золотом, серебром, украшена драгоценными камнями и золотой каймой.) Армилла — это священническое украшение, которое используется во время мессы, издавна она используется и при коронациях. Уолсингэм, описывая коронацию Ричарда III, упоминает, что сперва на короля надели тунику святого Эдуарда, а затем далматику. Генрих IV, говорят, был облачён во время своей коронации в одежды епископа, в далматику в виде туники, а на шею была надета стола.

• Colombium Sidonis, или стихарь — одеяние без рукавов. Оно сшито из тонкого белого батиста и отделано кружевом. Вырез довольно глубокий, открывает шею, ключицы и часть груди. «Это древнее одеяние епископов и священников». Оно символизирует начало начал королевской власти — народ.

• Кармазинное сюрко. Одеяние из атласа кармазинного цвета, по покрою напоминающие верхнюю тунику. Это, можно сказать, основное одеяние монарха во время церемонии. Мантии, туники и прочее — всё это надевается поверх него. (Когда короновалась Елизавета II, то для неё сшили платье.)

• Пурпурное сюрко. Парное к кармазинному, и если первое надевается в начале церемонии, то это — в конце.

Есть ещё несколько церемониальных одеяний, которые используются во время коронации.

• Одеяние для помазания. Очень простое и скромное, в отличие от остальных. Белое, без каких-либо украшений и отделки, завязывается на спине.

• Государственная мантия из кармазинного бархата, которую ещё иногда называют «парламентской мантией». Её монарх, в отличие от перечисленного, надевает не раз в жизни, во-первых, на коронацию, а значительно чаще — на ежегодное открытие парламента. Это мантия, отделанная горностаем, которая переходит в длинный шлейф, подбитый горностаем же. Елизавета II сочла, что в подбитой мехом мантии ей будет слишком жарко, и по её указанию подкладку сделали из атласа цвета слоновой кости. Чтобы ни единое пятнышко не замарало прекрасный атлас, ткацкий станок, за которым над ним работали, был защищён стеклом и пластиком. Юной ткачихе, дочери деревенского маляра, было всего семнадцать лет, а вышивальщицы, которые затем расшили мантию золотом и отделали по краю горностаем, были немногим старше.

• Имперская мантия из пурпурного бархата. Пурпур — цвет императоров, именно поэтому одежды этого цвета монарх надевает в самом конце церемонии, когда уже законно «помазан на царство». Именно в ней он покидает Вестминстерское аббатство. Это мантия из пурпурного шёлка, тоже с длинным шлейфом, отделанная горностаем.

И, конечно же, в этот день, помимо церемониальных одежд во время самой коронации, король — или королева — появляются в парадных одеяниях, соответствующих торжественности случая.

Вот как выглядели молодой король Генрих VIII и его первая супруга Катерина Арагонская в день своей совместной коронации в 1509 году: «Верхнее платье Его милости было из кармазинного бархата с отделкой из горностая; мантия была из тиснёной золотой парчи, расшитая бриллиантами, рубинами, изумрудами, крупным жемчугом и другими дорогими каменьями; попона его коня была из золотой парчи, с широкой каймой из горностая. Его королева ехала в паланкине, который несли две белые лошади, убранные в золотую парчу. Сама она была облачена в белый расшитый атлас, её длинные волосы были распущены и ниспадали с плеч, что было очень красиво, а на голове была корона, украшенная дорогими каменьями с Востока».

Королева Елизавета II для своей коронации в 1953 году заказала платье у того же кутюрье, который создал её прекрасный свадебный наряд. Норман Хартнелл очень серьёзно подошёл к вопросу и долго работал в Лондонской библиотеке и различных музеях, изучая коронационные одеяния предшественников молодой королевы.

Белое атласное платье с пышной, расширяющейся книзу юбкой было покрыто вышивкой, при этом каждая деталь узора была символом одной из стран Британского содружества. Англию представляла роза Тюдоров, вышитая розовым шёлком, жемчугом, розовыми стразами, золотыми и серебряными нитями. Уэльс — лук-порей, вышитый белым и зелёным шёлком, также дополненный стразами. Шотландию представляли цветы чертополоха, вышитые бледно-лиловым шёлком и аметистами, цветочные чашечки же были вышиты бледно-зелёным шёлком, серебром и украшены «капельками росы» из стразов. Ирландский трилистник тоже был вышит зелёным шёлком, более яркого оттенка, и серебром. Для канадских кленовых листьев выбрали зелёный шёлк, прожилки были вышиты золотой нитью с хрустальными бусинками. Для цветов австралийской мимозы подобрали ворсистые шерстяные нити жёлтого цвета, а для её листьев — зелень и золото. Новозеландский папоротник вышили нежно-зелёным шёлком, а прожилки на листьях — серебряными нитями с хрустальными бусинами. Цветы южноафриканской протеи были вышиты розовым шёлком, прожилки на них — серебром, а листья — тёмно-зелёным шёлком и розовыми стразами. Лепестки индийского лотоса были из перламутра, кроме того, использовали речной жемчуг и стразы, а цейлонский лотос был из опалов, перламутра, стразов и светло-зелёного шёлка. Колосья пакистанской пшеницы сделали из стразов, листья — из золотистого хрусталя; джут — из зелёного шёлка и золотых нитей; хлопок вышили серебром, а его листья — зелёным шёлком.

Чтобы создать это чудо, потребовалось работать над ним три тысячи часов! Трогательная деталь — среди ирландских трилистников один оказался с четырьмя лепестками. По указанию мистера Хартнелла его вышили на левой стороне юбки, в том месте, к которому королева должна была постоянно притрагиваться. Ей самой ничего не сказали заранее. Так, на счастье…

А государственная мантия из кармазинного бархата была из бархата, сотканного вручную, — огромная редкость в наше время.

Правда, каким бы потрясающим ни было коронационное платье Елизаветы II, мало кто по роскоши нарядов в этот день мог бы сравниться с уже упоминавшимся Георгом IV. Его коронация была одной из самой дорогостоящих за всю историю страны. Бархатная мантия, чей роскошный длинный шлейф, расшитый золотыми звёздами и подбитый горностаем, был длиной более восьми метров, и остальные церемониальные одеяния обошлись в астрономическую по тем временам сумму — двадцать четыре тысячи фунтов (теперь это почти миллион).

Участники церемонии

Все знали, что придется еще подождать, так как короля нужно облачить и приготовить к торжественной церемонии; а пока ожидание можно будет приятно заполнить разглядыванием пэров королевства, появляющихся во всем их пышном наряде; каждого пэра распорядители с почетом отводили на место и клали возле него его корону. Зрители на хорах с живым любопытством наблюдали за всем: большинство из них впервые видели графов, герцогов и баронов, имена которых не сходили со страниц истории уже в течение пятисот лет. Когда, наконец, все пэры уселись, с хоров открылось столь дивное зрелище, что действительно стоило взглянуть на него, чтобы потом помнить всю жизнь.

Теперь на подмостки вступали один за другим епископы в парадном облачении и в митрах и занимали отведенные им места; за ними следовали лорд-протектор и другие важные сановники, а за сановниками — закованные в сталь гвардейцы.

Марк Твен. Принц и нищий (перевод К. Чуковского, Н. Чуковского)

Церемония коронации, по сути, более религиозная, чем мирская, так что одним из главных действующих лиц является архиепископ Кентерберийский. На протяжении долгих столетий они короновали английских королей и королев, и было всего несколько случаев, когда по тем или иным причинам архиепископа Кентерберийского заменяли другие высокопоставленные церковные сановники — скажем, архиепископ Йоркский или епископ Винчестерский.

К примеру, Мария I, дочь Генриха VIII, была католичкой, в то время как страна перешла в протестантизм. Когда в 1553 году она взошла на трон, то не захотела, чтобы церемонию коронации проводил Томас Кранмер, архиепископ Кентерберийский, поскольку тот был протестантом, и вместо него обратилась к епископу Винчестерскому. В своё время епископ Винчестерский короновал и Эдуарда П (в 1308 г.), поскольку отец будущего короля, Эдуард I, отправил архиепископа Кентерберийского в ссылку.

Иногда архиепископ сам мог отказаться проводить коронацию — в самой неприятной ситуации, пожалуй, оказалась королева Елизавета I. Все высшие церковные сановники не признавали её прав, считая незаконнорожденной, и поскольку и архиепископ Кентерберийский, архиепископ Йоркский, епископ Лондонский, епископ Дурхэмский и епископ Винчестерский (в таком порядке, порядке убывания старшинства, они имеют право короновать королей) отказались её короновать, то церемонию провёл епископ Карлайлский. Но эти случаи в английской истории и ещё несколько неупомянутых — исключение.

Далее, в коронации принимают участие высшие сановники королевства. Это лорд-распорядитель, лорд-канцлер, лорд-казначей, лорд председатель Совета, хранитель малой печати, лорд обер-гофмейстер, лорд-констебль, обер-церемониймейстер и лорд верховный адмирал. Со времён правления династии Тюдоров, то есть около четырёхсот лет, лорд-распорядитель и лорд-констебль назначаются только на время церемонии.

Кроме них, непосредственное участие в коронации принимают и другие члены королевского двора. С 1377 года существует особый суд (Court of Claims), который, после того, как новый монарх наследует трон, рассматривает запросы о том, кто и какую именно почётную обязанность будет исполнять во время грядущей коронации.

Специально отобранные пажи — если это король, или фрейлины — если это королева, несут шлейф монарха. Отдельно несут королевские регалии (подробнее о них — в главе «Регалии»).

Кроме того, присутствуют члены кабинета министров, премьер-министры и губернаторы стран Британского содружества, гости из других стран, члены рыцарских орденов. И, конечно, представители английской аристократии, в частности, пэры с супругами.

Марк Твен так описывал это яркое зрелище: «Супруги пэров появляются одна за другой, блестящей вереницей, а между ними мелькают нарядные распорядители, усаживая их и устраивая. Теперь внутренность храма представляет собою довольно оживленное зрелище. Везде жизнь, движение, яркие краски. Немного погодя водворяется снова тишина, супруги и дочери пэров все пришли и все уселись на свои места, — огромный живой цветник, пестрый и, как Млечный Путь, сверкающий морозной пылью брильянтов. Тут перед вами все возрасты: старухи, сморщенные, желтые, седые, — они помнят коронацию Ричарда III и его смутные, давно забытые времена; и красивые пожилые дамы; и прелестные молоденькие женщины; есть и хорошенькие нежные девушки с блестящими глазами и свежими щечками, — легко может статься, что, когда придет великая минута, они даже не сумеют надеть своих усыпанных алмазами коронок: для них это дело новое, и справиться с волнением им будет нелегко. Впрочем, нет, — этого не может случиться, ибо у всех этих дам прическа устроена так, чтобы можно было по первому сигналу быстро и безошибочно посадить коронку на надлежащее место».

Церемониальные одеяния пэров и их супруг — бархатные мантии с пелеринами и отделкой из горностая — строго регламентированы, вплоть до ширины меховой оторочки и длины шлейфа. Кроме того, в этот день, фактически единственный раз в жизни, пэры и их супруги надевают свои короны. «Короны пэров» — небольшие коронки с геральдическими эмблемами, своими у каждого титула. И когда корону возлагают на голову монарха, пэры надевают свои короны.

Не в малой степени благодаря участникам коронация представляет собой яркое, очень красивое зрелище.

Так, приближённые Георга IV в 1821 году, принимавшие непосредственное участие к коронации, были одеты в костюмы по моде эпохи Тюдоров (XVI век). Камзол и короткие штаны были из алой ткани и отделаны несколькими сотнями ярдов узкой золотой тесьмы и тысячью двумястами маленьких остроконечных пуговиц; ленты были из светло-голубого бархата; чулки из алого шёлка, чёрные туфли украшены розетками; короткая мантия, отороченная золотой каймой, застёгивалась на левом плече с помощью банта из золотого шнура; вокруг шеи — «елизаветинский» круглый воротник; шляпа с тремя белыми перьями, с тульей, обтянутой красным шёлком — спереди она подвёрнута и заколота золотой брошью.

Платья фрейлин (maids of honour) Елизаветы II, которые участвовали в коронации, заказали тому же дизайнеру, который создавал платье самой королевы. Эти белые атласные платья были гораздо более пышно отделаны сзади, чем спереди. Почему? Фрейлины несли шлейф королевы и всякий раз расправляли его, когда это было нужно, поэтому почти в течение всей церемонии публика видела девушек в основном со спины. А в длинных белых перчатках были припрятаны нюхательные соли — на тот случай, если им станет дурно в духоте.

Церемония коронации

Все аббатство наполнилось звуками торжественного гимна, и под звуки этого гимна Тома Кенти подвели к трону. Один за другим совершались издревле установленные обряды, величавые и торжественные, и зрители жадно следили за ними.

Марк Твен. Принц и нищий (перевод К. Чуковского, Н. Чуковского)

Итак, что же представляет собой сама коронация? Что происходит за закрытыми дверями Вестминстерского аббатства?

Вот как описывал коронацию Георга IV один из присутствующих: «Архиепископ Кентерберийский, стоя перед алтарём, взял корону Святого Эдуарда, освятил и благословил её. <…> Затем, сопровождаемый епископами, он отошёл от алтаря. Корону нёс декан Вестминстера. Архиепископ принял корону и возложил на голову Его Величества. Были слышны громкие крики „Боже, храни короля!“, звуки труб и барабанов, пальба пушек в Тауэре и Парке. Когда приветственный шум смолк, архиепископ произнёс слова наставления: „будьте же сильны и мужественны“. <…> Раздались крики „Да благословит Господь его Величество“, люди махали головными шляпами и платками. Король выглядел „весьма довольным“ и даже, как некоторые сочли, был удивлён такими дружными приветствиями. Затем граф Денби принёс присягу, поцеловав королю руку и левую щёку и коснувшись пальцами короны. На этом церемония завершилась».

Это довольно краткое описание, но можно сказать, что здесь отражены главные моменты коронации. Они могли немного меняться, равно как и детали остальных церемоний и процессий, проводившихся в этот день. Например, на коронации королевы Елизаветы I служба впервые была не целиком на латыни, как раньше, а на латыни и английском, а начиная с унаследовавшего Елизавете Иакова I, она уже всегда была исключительно на английском языке. Церемония могла быть роскошным театрализованным представлением, как при Георге IV, и быть более чем скромной, как у его наследника Вильгельма IV (эту коронацию даже прозвали «коронацией за пенни», «грошовой»).

Последняя по счёту коронация состоялась в 1953 году, когда короновалась нынешняя королева, Елизавета II (и пусть мы не увидим следующую как можно дольше — Боже, храни Её Величество, эту маленькую стойкую даму, символ целой эпохи!), и была первой, которая транслировалась по телевидению.

Королева подъехала к Вестминстерскому аббатству в государственной золотой карете, и под звуки гимна и торжественные приветствия она прошла внутрь. По ступеням она поднялась на устланный коврами помост, прошла мимо коронационного трона, поклонившись ему, и, после короткой молитвы, заняла приготовленное для неё место. Тем временем королевские регалии были переданы архиепископу Кентерберийскому и он разместил их на алтаре.

Затем началась церемония «признания». Герольд ордена Подвязки, архиепископ, лорд-канцлер, лорд-обер-гофмейстер и обер-церемониймейстер подвели королеву к трону Святого Эдуарда, где она осталась стоять в одиночестве. Архиепископ же несколько раз провозглашал: «Сэры, я представляю вам королеву Елизавету, вашу бесспорную государыню. Все, кто пришёл сегодня сюда, чтобы принести клятву верности, — готовы ли вы это сделать?» В ответ звучало «Боже, храни королеву».

Затем Её Величество встала с трона, подошла к алтарю и, возложив правую руку на Библию, принесла клятву верности.

— Обещаете ли и клянётесь править народом Соединённого Королевства Великобритании и Северной Ирландии, Канады, Австралии, Новой Зеландии, Южно-Африканского Союза, Пакистана и Цейлона, и своих владений, и других принадлежащих или относящихся к ним территорий, согласно законам и обычаям?

— Торжественно обещаю.

— Будете ли опираться в своём суждении на закон, справедливость и милосердие?

— Да.

— Будет ли ваша власть основываться на Законе Божьем и исповедовании Евангелия? Будете ли вашей властью сохранять установленную законом протестантскую религию в Соединённом Королевстве? Сохраните ли вы в неприкосновенности установления английской Церкви, её доктрину, богослужения, порядки и управление, согласно английским законам? Сохраните ли вы за английскими епископами и духовенством, и за Церквями, вверенными их попечению, все права и привилегии, которые по закону принадлежат всем им или кому-то из них?

— Всё это я обещаю сделать. То, что я обещала, я выполню, да поможет мне в этом Бог.

После этого королева поцеловала Библию и вернулась на трон. Началась служба, и все, включая королеву, преклонили колена.

Затем началась одна из самых важных церемоний. С королевы сняли мантию и диадему и облачили в простой белый наряд для помазания. Она вновь села на трон Святого Эдуарда, а архиепископ Кентерберийский, взяв сосуд с елеем, окунул в него пальцы и помазал её — ладони, грудь, а затем темя. «Да будут руки твои помазаны священным елеем. Да будет грудь твоя помазана священным елеем. Да будет глава твоя помазана священным елеем, как были помазаны короли, священники и пророки. И как царь Соломон был помазан Цадоком-священником и Натаном-пророком, так и ты будь помазанной, благословенной и освящённой королевой над людьми, которую Господь наш поставил владеть и править. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь».

Над королевой держали золотой балдахин — священный момент должен быть скрыт от посторонних глаз! После окончания помазания балдахин убрали.

Королева опустилась на колени, архиепископ благословил её, а поднявшуюся королеву облачили в «Colombium Sidonis» и золотую верхнюю тунику и препоясали золотым поясом.

Затем Её Величеству по очереди подносили королевские регалии — шпоры и мечи. Их возложили на алтарь. Архиепископ надел на руки королевы особые браслеты-армиллы. Она встала с трона, её облачили в имперскую паллу и вручили державу, которую затем тоже положили на алтарь. Архиепископ надел на безымянный палец левой руки королевы королевское кольцо, вручил в правую руку скипетр с крестом, а в левую — скипетр (жезл) с голубем. И — самый волнующий момент — возложили на голову корону Святого Эдуарда.

Под приветственные крики «Боже, храни королеву!» все, кто имел на это право, возложили короны на собственные головы (это очень красивое зрелище — одновременно поднимаются сотни затянутых в белоснежные перчатки дамских рук, держащих свои драгоценные венцы), затрубили трубы и раздался грохот пушек из Тауэра.

Итак, королева Елизавета II была помазана и коронована. Встав с коронационного трона, она прошла на свой трон. Первыми свою присягу ей принесли архиепископы и епископы, а затем, начиная с супруга, герцога Эдинбургского, принцы и пэры (они по очереди поднимаются по ступеням трона, произносят слова присяги, прикасаются к короне и целуют монарха в левую щёку — это довольно Длительный процесс, так, на коронации королевы Виктории он занял около сорока пяти минут).

Сойдя с трона, королева вновь подошла к алтарю и, сняв корону и передав её и жезл со скипетром сопровождающим, преклонила колена. Она возложила на алтарь хлеб и вино для причастия, а затем, согласно традиции, алтарное облачение и слиток золота. Королева и её супруг приняли Святое Причастие, на её голову вновь надели корону, вручили скипетр и жезл, и она вернулась на трон.

Позже она в сопровождении лордов, нёсших регалии, прошла в часовню Святого Эдуарда. Там она сняла корону, с неё совлекли «государственную мантию» и надели «пурпурную мантию». И, уже в короне Британской империи, со скипетром в правой руке и с державой в левой, под звуки государственного гимна, она вышла из часовни. Церемония коронации была завершена!

Вот выдержки из дневника королевы Виктории, в которых она описывает день коронации — уникальная возможность посмотреть на ситуацию изнутри, глазами самого главного участника. Правда, девятнадцатилетняя королева уделяет куда больше внимания тому, что было до и после самой церемонии, чем самой коронации, но её можно понять — это был самый главный день в её жизни, дневник она писала для себя, и ей хотелось запомнить как можно больше живых подробностей. А сама коронация… Что ж, она отточена веками, всем всё известно, поэтому спокойно можно написать «было много разного».

«Я проснулась в четыре утра от выстрелов пушек в Парке и уже не могла заснуть. Шумели люди, оркестры и т. д. Встала я в семь, чувствуя себя бодрой. Парк представлял собой любопытное зрелище: множество людей вплоть до самой Конститьюшн-хилл, везде были солдаты, музыканты и т. д. Я оделась, легко позавтракав перед этим, и потом ещё раз немного позже. В половину десятого я вышла в другую комнату, одетая в костюм для Палаты лордов.

В десять вместе с герцогиней Сазерлендской и лордом Альбемарлем мы сели в государственную карету и двинулись в путь… День был чудесный, везде были огромные толпы — я никогда раньше не видела такого. Их доброжелательность и проявления верности превосходили всё, что только можно представить, и я не могу выразить, как гордилась тем, что я королева такого народа.

Временами я боялась, что напор толпы окажется таким сильным, что кого-нибудь раздавят. Под оглушающие приветствия мы доехали до аббатства вскоре после половины двенадцатого. Я прошла в комнату для облачения, которая находится довольно близко к входу, и там уже находились восемь дам, которые должны были нести мой шлейф — леди Каролина Леннокс, леди Аделаида Паже, леди Мэри Тальбот, леди Фанни Каупер, леди Вильгельмина Стенхоуп, леди Анна Фицуильям, леди Мэри Гримстон и леди Луиза Дженкинсон. Одеты они были одинаково и очень нарядно, в белый атлас и серебряную парчу. На головах у них были венки из серебряных колосьев, сзади волосы были украшены венчиками из мелких розовых роз, и розовыми же розами были украшены их платья.

После того как на меня надели мантию и юные леди подхватили её должным образом, а лорд Канингем взялся за её конец, я покинула комнату, и всё началось… Зрелище было потрясающим, с одной стороны прекрасные пэрессы в своих одеяниях, с другой стороны — пэры. Мои юные леди всё время были рядом со мной и помогали, если я в чём-нибудь нуждалась. Епископ Дурхэмский стоял рядом со мной, но, как сказал мне лорд Мельбурн, он отличался редкостной бестолковостью и ни разу не смог подсказать мне, что же будет происходить в следующий момент.

Когда заиграл гимн, я проследовала в часовню Святого Эдуарда, маленькое тёмное место сразу за алтарём, где мои дамы сняли с меня платье и верхнее платье тёмнокрасного цвета, и облачили в платье (тунику) из золотой парчи. Его надели поверх особого, не пышного платья из белого льна с кружевной отделкой. Также я сняла бриллиантовую диадему и с непокрытой головой направилась в аббатство. Там меня усадили на трон Святого Эдуарда, а лорд великий камергер надел на меня далматику.

Затем было много разного. И в самом конце на голову мне возложили корону. Это, должная признаться, был самый прекрасный, впечатляющий момент. И в то же мгновение все пэры и их супруги возложили на себя свои короны.

Восшествие на престол и принесение присяги — сначала подошли епископы, потом мои дядья, а затем пэры, по порядку. Всё было очень хорошо.

Бедный старый лорд Ролл о, которому восемьдесят два года и который совсем немощен, упал и скатился вниз, попытавшись подняться по ступенькам, но, по меньшей мере, не пострадал. Когда же он снова попытался взойти, я встала и подошла к краю, чтобы он снова не упал…

Это красивая церемония. Сначала все притрагиваются к короне, а затем целуют мне руку.

После этого я сошла с трона, сняла корону и приняла причастие. Потом снова надела корону и взошла на трон, опираясь на руку лорда Мельбурна. Когда заиграли гимн, я спустилась с трона и прошла в часовню Святого Эдуарда в сопровождении своих дам и лорда Виллоуби. Там я сняла далматику, тунику и надела пурпурное бархатное платье и мантию, а затем вернулась на трон, опираясь на руку лорда Мельбурна.

Потом я снова сошла с трона и в сопровождении всех пэров, моих дам, пажей, с регалиями в руках направилась в часовню Святого Эдуарда. Пока процессия выстраивалась, я снова надела свою корону (которую снимала на несколько минут), взяла державу в левую руку, а скипетр в правую, и мы прошествовали через всё аббатство, приветствуемые радостными возгласами, в ту первую комнату для облачения. Там были герцогиня Глостерская, мама и герцогиня Кембриджская со своими дамами. И там мы все ждали по меньшей мере час, со всеми моими дамами.

Архиепископ (самым неловким образом) надел мне кольцо не на тот палец, и в результате я снимала его с большим трудом — в конце концов, это удалось, но мне было очень больно.

Около половины пятого я снова поднялась в карету, с короной на голове и скипетром и державой в руках, и мы проделали тот же путь, но обратно. Толпы стали ещё больше, если только это возможно. Бурный восторг, любовь и верность были очень трогательными, и я всегда буду помнить этот день как ЛУЧШИЙ в моей жизни! Я прибыла домой вскоре после шести и даже не чувствовала себя уставшей. В восемь мы ужинали.

В столовой мы оставались до двадцати минут двенадцатого, а потом вышли на мамин балкон и любовались прекрасными фейерверками в Грин-парке».

Коронация супругов

Уж дан приказ ее короновать.

Но это новость свежая. Ее

Не будем разглашать. Ну что ж, милорды,

Девица хороша, в ней все прелестно,

И тело и душа. Я предрекаю,

Что от нее сойдет благословенье

На Англию на долгие года.

Уильям Шекспир. Король Генрих VIII (перевод В. Томашевского)

Обычно супругу короля коронуют в качестве королевы-консорта, но вот супруг королевы королём-консортом не становится. Супруг королевы Анны, датский принц Георг (1653–1708) носил титул герцога Камберлендского; супруг королевы Виктории, Альберт, герцог Саксен-Кобург-Готский, носил сначала титул «Его королевского высочества», а затем стал «принцем-консортом»; супруг нынешней королевы носит титулы герцога Эдинбургского и принца.

Если король женат, то церемония коронации может быть общей — вместе короновали множество царственных пар, от Генриха II и Алиеноры (Элеоноры) Аквитанской до родителей Елизаветы — Георга VI и его супруги Елизаветы.

Ну а если король женился после коронации, то тут уже от него зависело, будет ли официально коронована его будущая супруга.

Так описывает коронацию Анны Болейн, второй супруги короля Генриха VIII, тогдашний хронист Эдвард Холл: «Первого июня королева Анна в торжественной процессии проследовала из Вестминстер-холла в аббатство Святого Петра. Её сопровождали монахи Вестминстера в богатых золотых ризах и тринадцать аббатов в митрах. А за ними — все из королевской часовни, и четыре епископа, и двое архиепископов в митрах, и все лорды в своих парламентских облачениях; а корону перед нею нёс герцог Саффолкский, а два скипетра несли двое графов. Сама королева шествовала под богатым балдахином из золотой парчи, одетая в платье из тёмно-красного бархата и горностая, а верхнее платье из пурпурного бархата, украшенное горностаем, и на голове богатая корона из жемчуга и драгоценных камней. Старая герцогиня Норфолкская, в тёмно-красном бархате и золотой коронке, несла её шлейф, а лорд Берг, гофмейстер королевы, поддерживал шлейф посередине.

За нею следовали десять дам в алых одеяниях, отделанных горностаем, с золотыми коронками на головах.

А следом ехали фрейлины королевы в алых платьях, отделанных белым балтийским мехом. И так она прибыла в церковь Святого Петра в Вестминстере, и её усадили на королевское сиденье, воздвигнутое на высокой платформе перед алтарём. Там архиепископ Кентерберийский и архиепископ Йоркский помазали её и короновали королевой Англии. И так сидела она, коронованная, на своём королевском сиденье, всю мессу, и молилась. А когда месса закончилась, то все, каждый на своём месте, отправились в Вестминстер-холл, и она по-прежнему шла под балдахином, коронованная, с двумя скипетрами в руках, а вели её милорд Уилшир, её отец, и лорд Тальбот. И там они отобедали, и был это самый торжественный пир, который когда-либо видели».

А вот коронация Анны глазами одного из героев пьесы Шекспира «Король Генрих VIII» (перевод В. Томашевского):

Ну, королева встала и смиренно

Приблизилась теперь уж к алтарю.

И, как святая, взор воздела к небу,

И на коленях вознесла молитву,

Вновь встала и народу поклонилась.

Затем архиепископ подал ей

Все то, что подобает королеве:

Елей священный, а затем корону,

Что исповедник Эдуард носил,

И жезл, и голубя, и все эмблемы

Пристали ей! Когда обряд был кончен,

То хор под звуки лучшего оркестра

Пропел Те Deum. Тут она ушла

И с той же самой свитой возвратилась

В дворец йоркский, где начнется пир.

Правда, народ вовсе не ликовал — Анну, которая заняла место королевы Катерины Арагонской, первой супруги Генриха, не любили, а всего три года спустя она снова взошла на высокий помост, на этот раз — эшафот. Но миг торжества, когда перед бывшей скромной дворяночкой, а ныне королевой Англии, склонились все, пусть и вынужденно, всё-таки был.

Примечательно, что из шести супруг короля Генриха короновал он только двух первых. Более того, коронация Анны Болейн была последней в истории Англии отдельной коронацией королевы-консорта. Так что, например, португальская принцесса Катерина Браганца, вышедшая замуж за короля Карла II в 1662 году, обошлась без коронации. В конце концов, чтобы быть королевой, не обязательно быть коронованной… Правда, однажды вопрос о коронации королевы-консорта привёл к скандалу.

Брак Георга IV и Каролины Брауншвейгской оказался, к сожалению, откровенно неудачным с самого начала. Через год после свадьбы, когда родилась дочь, супруги начали жить отдельно. Скандалы, слежки, обоюдная неверность, путешествия Каролины, тогда ещё принцессы Уэльской, по Европе, подальше от супруга — всё это тянулось годами.

Однако когда в 1820 году скончался Георг III и на престол взошёл её муж, Георг IV, Каролина отправила ему официальное письмо, в котором говорилось, что «королева почтительно настаивает на своём праве провести церемонию её коронации» в тот же день, в который должна была состояться коронация Георга.

О какой коронации могла идти речь, если король даже не хотел, чтобы она возвращалась в Лондон, и не хотел, чтобы она использовала титул королевы? Единственное, чего он хотел, это развод. Скандальный процесс по обвинению Каролины в супружеской измене ничего, по сути, не изменил. Королева продолжала настаивать на своих правах. Шли длиннейшие обсуждения и переговоры, министры углублялись в многовековую историю — имеет ли королева право требовать коронации, или же это только милость, которую король может ей даровать… или не даровать. В конце концов, Каролина получила письмо, в котором ей недвусмысленно дали понять — её не только не коронуют, речь не идёт даже о её возможном присутствии на коронации супруга! Там говорилось, что решение по поводу коронации королевы может принимать только Корона, и что Его Величеству посоветовали не отдавать никаких приказов по поводу участия в церемонии Её Величества.

Каролина не собиралась отказываться от своих прав и заявила, что будет присутствовать, если только ей прямо этого не запретят. В новом письме говорилось, что предыдущее нужно толковать именно так — как запрет на присутствие. Королева не сдавалась и в день коронации в очередной раз попыталась отстоять свои законные, как она считала, права. Пусть не на собственную коронацию, пусть хотя бы на присутствие на коронации короля… Сопровождаемая радостными выкриками толпы (Георг, мягко говоря, не пользовался популярностью, в отличие от своей жены-бунтарки), она приехала к Вестминстерскому аббатству в сопровождении своих дам, и… её просто не впустили, как не дико это звучит. Королевой, даже королевой-консортом, быть нелегко.

Кроме коронаций супругов, случались также и коронации сыновей. Такая попытка упрочить положение наследника была нередкой в других странах, но в Англии было всего два таких случая — сыновья были коронованы ещё при жизни их отцов. В 787 году король Мерсии Оффа короновал своего сына Эгфрита, сделав его соправителем, а в 1170 году Генрих II короновал своего сына, тоже Генриха. Увы, и тот, и другой прожили совсем недолго после того, как стали королями.

После коронации

Настоящий король был помазан миром, на голову его возложили корону, а пушечные выстрелы возвестили эту радость городу, и весь Лондон гудел от восторга.

Марк Твен. Принц и нищий

Вплоть до 1821 года, коронации короля Георга IV, сразу за коронацией следовал банкет в Вестминстер-холле. Но, увы, эта традиция отошла в прошлое. А зрелище было необыкновенно красочным! И дело не только в роскошном столе.

Начиная с 1066 года так называемый «королевский защитник» (должность, передаваемая по наследству) должен был, облачённый в рыцарскую броню, въехать на лошади прямо в Вестминстер-холл и вызвать любого, кто осмеливался бы оспорить право нового монарха на престол.

В последний раз на этой церемонии звучал следующий вызов: «Если кто-нибудь, любого звания, высокого или низкого, будет отрицать, что наш суверен, король Соединённого Королевства Великобритании и Ирландии, защитник веры, сын и наследник нашего суверена, покойного короля, является законным наследником имперской короны Королевства Великобритании и Ирландии, или что он не должен им быть, то вот Защитник, который говорит, — тот человек лжец и предатель; и Защитник готов сразиться с ним, и поставить в этом споре свою жизнь против его жизни, в тот день, который будет назначен». И защитник бросал перчатку. Говорят, что ему ни разу никто перчатку так в ответ и не бросил, за исключением двух случаев — но это всего лишь слухи.

Последний в истории «королевский защитник» благоразумно позаимствовал в цирке хорошо вымуштрованную белую лошадь, которая спокойно чувствовала себя в толпе, иначе, как иногда случалось, торжественный выезд мог обернуться конфузом.

Да, коронации могли быть роскошными и скромными, могли пройти при всеобщем ликовании, а могли быть омрачены печальными событиями…

На коронации знаменитого Ричарда I, прозванного Львиным Сердцем, вино, как говорили, лилось рекой. Но ликование толпы обернулось трагедией. Зная неприязнь своих подданных к иудеям, король запретил тем присутствовать на церемонии, но несколько богатых еврейских купцов не удержались от искушения посмотреть на торжественное зрелище и отправились в Вестминстерское аббатство. Их узнали, началось избиение, которое затем вылилось в жестокий погром.

Коронация же Карла II в 1661 году, наоборот, запомнилась современникам, как одна из самых ярких и радостных в английской истории. Сын казнённого короля Карла I, в 1651 году он был коронован в первый раз в Сконе (том самом городе «Камня судьбы») королём Шотландии, а затем долгие годы провёл в изгнании на материке. Зато его возвращение и вторая коронация стали истинным праздником. Англичане праздновали не просто воцарение нового монарха, а, после трагических событий революции и гражданской войны, реставрацию монархии как таковой.

Первая коронация девятилетнего Генриха III в 1216 году, когда страна была охвачена войной, была очень скромной, на ней присутствовало всего несколько епископов и ближайших лордов, зато годы спустя коронация его тринадцатилетней супруги, Элеоноры Прованской, отличалась редкостной роскошью.

Такой же роскошной, впрочем, была и коронация Ричарда II в 1388 году. Достаточно упомянуть высокую, полую мраморную колонну, которую поставили во дворце. Наверху её украшала позолоченная фигура орла — из-под его лап с четырёх разных сторон колонны в течение целого дня лились вина разных сортов, и любой мог подойти и выпить. За здоровье короля, конечно же!

А хотите и сами почувствовать себя участником если и не самой коронации, то хотя бы торжественного обеда, который за нею следует?

Вам понадобятся: курица (весом чуть больше 2 кг); одна ч.л. растительного масла; одна маленькая мелко нарезанная луковица; одна ч.л. пасты карри; одна ч.л. томатной пасты; 100 мл красного вина; один лавровый лист; сок половины лимона; четыре мелко нарезанных половинки абрикоса; 300 мл майонеза; 100 мл взбитых сливок; соль, перец; водяной кресс для украшения.

Снимите с курицы кожу, нарежьте на мелкие кусочки и поджарьте на гриле. В маленькой сковороде разогрейте масло, добавьте лук и обжаривайте минуты три, пока он не станет мягким. Добавьте карри, томатную пасту, вино, лавровый лист и лимонный сок. Пусть всё это уваривается на медленно огне в течение 10 минут. Снимите, процедите и поставьте охлаждаться. С помощью блендера пюрируйте абрикосы. Смешайте охлаждённый соус и абрикосовое пюре с майонезом. Взбейте сливки до твёрдых пиков и добавьте в смесь. Приправьте, добавив, если нужно, лимонного сока. Аккуратно добавьте кусочки курицы, украсьте водяным крессом и подавайте.

«Коронационную курицу» по этому рецепту подавали на обеде в честь коронации Елизаветы II, а полвека спустя, на юбилейном обеде, подали вновь. Если свои церемонии в этой стране хранят столетиями, что такое каких-то пятьдесят лет?

Королевская свадьба

Свадьба нашего героя совершилась в самом величественном из храмов — в кафедральном соборе города Йорка.

Вальтер Скотт. Айвенго (перевод Е. Бекетовой)

Обычная свадьба касается только жениха и невесты, свадьба же монарха или его наследника — целой страны. Тем не менее когда-то королевские свадьбы праздновались в относительно узком кругу приближённых. Однако с тех пор, как принц Артур, старший сын короля Генриха VII, в 1501 году женился на испанской принцессе Катерине Арагонской (которая, овдовев, стала супругой его младшего брата, короля Генриха VIII, первой супругой из шести), свадьбы английских королей и королев превратились в пышные празднества, которые, мало чем уступая по размаху церемониям коронации, позволяли в очередной раз продемонстрировать величие монархии.

И если коронация — зрелище торжественное, то в свадьбе, даже самой величественной, есть что-то романтическое и трогательное. Пусть не так уж и часто речь идёт о любви, зато создаётся иллюзия сказки о ней. Сказки, Доступной всем.

Платье

Урсула

Когда же ваша свадьба?

Геро

Хотела бы, чтоб завтра. — Ну, пойдем;

Посмотрим платья;

ты мне дашь совет —

В какое лучше завтра нарядиться.

Уильям Шекспир. Много шума из ничего (перевод Т. Щепкиной-Куперник)

На свете, наверное, не так уж много женщин, которые, услышав о чьей-либо свадьбе, не заинтересуются платьем невесты. Платья же королевских невест — это нечто особенное…

В 1554 году королева Мария I, дочь Генриха VIII и Катерины Арагонской, вышла замуж за испанского принца, будущего короля Филиппа IV.

Верхнее платье Марии, как описывали современники, было из покрытой узорами золотой ткани, длинный шлейф украшали крупные жемчужины и бриллианты. Отвороты широких рукавов, которые по тогдашней моде носились подвёрнутыми, были покрыты золотой сеткой, тоже усаженной жемчугом и бриллиантами. Нижняя юбка, которую открывали расходящиеся полы платья, была из белого, вышитого серебром атласа.

Филипп, ещё до того как приехать в Англию, прислал будущей супруге огромный бриллиант, и в день свадьбы он красовался у королевы на груди. Тридцативосьмилетняя Мария выглядела если не красавицей (которой она, по мнению современников, никогда не была — но разве это так важно?), то, по крайней мере, величественной королевой (что куда важнее).

У королевских свадебных платьев бывает самая разная судьба.

Португальская принцесса Катерина Браганца, ставшая супругой короля Карла II (1630–1685), предпочитала, конечно же, моду португальскую, достаточно строгую; но в Англии, стремясь выказать расположение новой родине, стала носить английские наряды. В день свадьбы на ней было светло-розовое платье, отделанное голубыми бантами. Эти банты после окончания церемонии одна из фрейлин сняла с платья королевы и раздарила гостям — прежде всех такой подарок получил герцог Йоркский, брат короля (будущий король Иаков II), а затем и остальные. Как писал затем один из придворных, «все ленты со свадебного платья Её Величества разрезали, и каждому достался кусочек». У королевы не осталось ни одного… Зато присутствующие были в восторге от возможности получить такой сувенир.

А платье Марии Моденской, супруги Иакова II (1633–1701) стало… театральным реквизитом. Известная актриса того времени, Елизавета Барри, блестяще выступала в роли королевы Елизаветы I в трагедии «Несчастный фаворит, или Граф Эссекс». Королеве Марии Моденской так понравилось выступление королевы театральной, что она отдала ей своё свадебное платье и коронационную мантию. В этих королевских одеяниях миссис Барри продолжала играть Елизавету, и с таким успехом, что «с королевой в её исполнении люди были знакомы куда лучше, чем с королевой исторической».

На платье Шарлотты, супруги короля Георга III, «стомакер» (так называли либо переднюю съёмную часть корсажа, либо украшение для неё, как в данном случае) был буквально усыпан бриллиантами. Его описывали так: «Фоном была тончайшая, как кошачьи усы, сетка из мелких бриллиантов. А из крупных бриллиантов были составлены узоры в виде цветов. Один из этих камней стоил восемнадцать, другой шестнадцать, и третий десять тысяч фунтов». Это же роскошное украшение королева надела и в день коронации. Когда же в 1797 году замуж выходила её старшая дочь, тёзка матери, то королева Шарлотта сама шила ей свадебное платье.

Но «культ» свадебных платьев начинается в XIX веке. До того невесты вовсе не обязательно обзаводились особым платьем для церемонии, им могло послужить просто самое нарядное платье. Или же, если платье всё-таки специально шили, его потом могли надеть на любое другое торжественное событие, тем более что платья могли быть самых разных цветов. Сохранился даже английский стишок-поговорка, в котором речь шла о том, что будет с невестой, если она выбрала платье определённого цвета. Примерный перевод звучит так: «Белое — выбрала правильно, голубое — любовь будет настоящей, жёлтое — стыдится жениха, красное — предпочла бы умереть, чёрное — хотела бы вернуться, серое — будет далёкое путешествие, розовое — он всегда будет думать о тебе, зелёное — невеста не хочет (стыдится), чтобы её видели».

Очень часто, когда речь заходит о белых, ставших классическими, свадебных платьях, можно услышать, что всё началось со свадьбы королевы Виктории в 1840 году. Однако это не совсем так. В белом платье Анна Бретонская вышла замуж за французского короля Людовика XII в 1499 году, а в 1810-м в белом была Мария-Луиза Австрийская, вторая супруга императора Наполеона. Зачастую невесты монархов шли к венцу в серебряной парче — например Елизавета, дочь короля Иакова I, в 1613 году, или Каролина Брауншвейгская, ставшая женой будущего короля Георга IV в 1795-м, или их дочь — платье принцессы было из серебряного «ламе» поверх чехла из белого шёлка. В белом выходили замуж не только принцессы и аристократки. Начиная с 1790-х годов, когда мода резко пошла по пути упрощения и вместо громоздких платьев женщины начали носить простые платья с завышенной талией, а самой распространённой тканью стал белый муслин, свадебные платья тоже, соответственно, чаще всего бывали белыми (таким, например, было платье племянницы знаменитой английской писательницы Джейн Остен). Но и когда мода снова начала усложняться, в 1820-х годах, белые свадебные платья становятся всё более распространёнными.

Скорее, благодаря королеве Виктории (и красавице Евгении Монтихо, которая в 1853 году стала женой императора Франции Наполеона III), белый цвет этих платьев не просто входит в моду, он постепенно вытесняет все другие цвета. Очень часто цитируют американский журнал «Godey’s Lady’s Book» за 1849 год, в котором по поводу свадебной моды говорилось следующее: «Согласно обычаю, сохранившемуся с древнейших времён, самый подходящий цвет — белый. Белый — символ невинности девичества и чистого сердца, которое дева отдаёт избраннику». И хотя замуж и тогда, и сейчас не всегда выходят в белом, при словах «платье невесты» в воображении возникает именно белоснежный наряд.

Именно таким, волшебно-белым, и было платье Виктории, ставшее «классикой жанра». Вот как описывала его в дневнике сама королева: «На мне было белое атласное платье с очень пышным воланом из хонитонского кружева, такого, как делали в старину. Я надела моё турецкое бриллиантовое колье и серьги, а также чудесную сапфировую брошь от Альберта».

Упомянутые кружева, которые делают вблизи городка Хонитон, — это, наверное, самые знаменитые кружева Англии. Кружево заказали мастерской некой Джейн Бидни из деревушки Бир в Девоне, известной кружевнице, а уж она организовала работу своих односельчанок. Чтобы создать кусок кружева размером 137x76 см, сотня кружевниц трудилась полгода! Сразу после завершения работы образцы узора были уничтожены, чтобы никто не смог сделать такое же кружево, как на свадебном платье самой королевы. Виктория, кроме денег за работу, велела отправить кружевницам отдельную сумму, чтобы те отпраздновали её бракосочетание, а саму мисс Бидни пригласили на свадьбу. Что ж, она вполне могла гордиться своей работой, кружево было настоящим произведением искусства.

Если свадебный наряд самой Виктории был хотя и по-королевски прекрасным, но, скорее, изящным, чем роскошным — белый атлас, полоска драгоценного кружева, бриллиантовый убор и брошь, подарок жениха, — то, когда спустя двадцать три года замуж выходила Александра Датская, ставшая супругой старшего сына королевы, будущего Эдуарда VII, наряд поражал воображение своей роскошью.

Александра, будущая законодательница английских мод, была одета в белое атласное платье, пышные юбки которого, согласно тогдашней моде, поддерживал кринолин. Оно было украшено «гирляндами из флёрдоранжа и мирта и оборками из тюля и хонитонских кружев». Так же был отделан шлейф из «серебряного муара».

Знаменитые кружева четырьмя пышными ярусами почти закрывали юбку-колокол. Из них же была сделана длинная фата и носовой платок. Узор на кружеве изображал рога изобилия и цветочные символы Соединённого Королевства — розы, трилистник и чертополох. Изначально планировалось, что платье будет из брюссельских кружев, но… это сочли недостаточно патриотичным.

Невеста была буквально осыпана драгоценностями — бриллиантовые серьги и ожерелье; брошь из бриллиантов и жемчуга; бриллиантовое колье — подарок от Корпорации Лондона; браслет из опалов и бриллиантов — подарок королевы; бриллиантовый браслет, преподнесённый в подарок дамами города Лидса; ещё один браслет из опалов и бриллиантов — подарок дам из Манчестера.

Что ж, мода меняется. И… Виктория, выходя замуж, была ещё юной, недавно взошедшей на престол королевой. Александра же, выходя замуж, становилась принцессой Уэльской, невесткой «самой» королевы Виктории!

Принцесса Мария Текская была сначала помолвлена со старшим внуком королевы Виктории, герцогом Кларенсом. Для свадебного платья был соткан специальный шёлк с узором из ландышей. (Мать принцессы, герцогиня Текская, была внучкой короля Георга III, семья в основном жила в Англии, так что неудивительно, что платье собирались сделать как можно более «английским»). Увы, буквально за полтора месяца до свадьбы, в январе 1893 года, жених скончался. Изумительная ткань осталась невостребованной.

Супругом Марии в конце концов стал младший брат покойного (не такая уж и редкость в королевских семьях), будущий король Георг V. Узор для ткани снова заказали в той же мастерской, что и раньше, и там разработали целых пятнадцать вариантов. Все эскизы сохранились до сих пор. Один из них, в виде роз, трилистников, цветов чертополоха, ландышей и флёрдоранжа использовали для свадебного наряда, а остальные — для приданого принцессы. На фоне белого атласа переплетались цветы, сотканные из белого шёлка и серебряных нитей, так что ткань переливалась при движении. Шлейф был хотя и длинным, но очень простым, без отделки, спереди платье украшали три волана из всё тех же драгоценных хонитонских кружев, ими же были отделаны корсаж и короткие рукава. Но на этот раз не было спешного заказа кружевницам — в этих же кружевах выходила замуж мать Марии, герцогиня Текская, теперь они перешли по наследству.

Когда в 1923 году леди Елизавета Боус-Лайон выходила замуж за сына королевы Марии, герцога Йоркского, будущего короля Георга VII, то её платье из муара, сшитое портнихой королевы, мадам Хэндли Сеймур, было цвета слоновой кости. Оно было не столько красивым, сколько «модным». В «Таймс» его позднее описали как «самое простое». Оно не облегало фигуру и смотрелось достаточно мешковатым. Его украшали два шлейфа, один из которых шёл от бёдер, а второй ниспадал с плеч. Цвет был выбран неслучайно — королева Мария Текская предоставила невестке длинную фату из старинных фламандских кружев, так что ткань должна была соответствовать им по цвету.

В 1938 году официальным кутюрье королевской семьи становится Норман Хартнелл, прославившийся своими потрясающими вечерними бальными платьями. Уже первый его свадебный наряд заслужил прозвище «восьмого чуда света», и неудивительно, что именно к нему обратилась прославленная писательница, автор дамских романов Барбара Картленд, когда выходила замуж в 1927 году.

А в 1936-м году Хартнелла впервые пригласили в Букингемский дворец — готовилась коронация Георга VI — и заказали наряды для фрейлин королевы. Говорят, что сам король Георг показал ему залу с портретами кисти Франца Винтерхальтера (1805–1873) — художника, прославившегося в своё время великолепными женскими портретами (когда-то его недаром прозвали «королевским художником», Винтерхальтер писал портреты представителей высшей европейской аристократии, включая королев и принцесс). Красавицы в роскошных платьях с пышными юбками по моде середины XIX века вдохновили Хартнелла — впрочем, и позже он черпал вдохновение в работах художников прошлого, от Ватто до Ренуара.

Когда в 1947 году дочь Георга, принцесса Елизавета, будущая Елизавета II, выходила замуж за Филиппа Маунтбаттена, Хартнелл снова обратился к живописи. В своей автобиографии он писал: «Я обходил лондонские музеи, вдохновляясь классической живописью, и, к счастью, нашёл то, что нужно — девушка с картины Боттичелли в струящемся вдоль тела шёлке цвета слоновой кости, усыпанном цветами жасмина, аспарагусом и крошечными бутонами белых роз. Я подумал, что всю это флору на современном платье можно воссоздать с помощью хрустальных бусин и жемчуга». (Речь идёт о платье Флоры на картине «Весна».)

В тяжёлое послевоенное время не так легко было создать роскошное платье, пусть даже речь идёт о принцессе. Ей выделили дополнительные сто карточек на одежду (в ходу всё ещё была карточная система) — что ж, будущая королева прежде всего гражданка своей страны. И если у всех одежда по карточкам, то и принцесса — не исключение.

В Англии просто-напросто невозможно было найти столько жемчуга (а Хартнеллу было нужно более десяти тысяч жемчужин), и его пришлось заказывать в США. Шёлк заказали в Шотландии, и тут прошли слухи, что он из «вражеских шелковичных червей», то ли японских, то ли итальянских. Разразился скандал. К счастью, оказалось, что шелкопряды были китайскими… Возможно, тогда Хартнеллу пришлось пожалеть, что он не воспользовался, как предлагала королева-мать, английским атласом. Но тот был очень плотным и блестящим, а Хартнелл видел будущее платье более нежным. Таким оно и получилось.

«Богато расшитое белое атласное платье переливалось при каждом движении. По ткани были разбросаны букеты из флёрдоранжа, жасмина и Белой розы Йорков. Они искусно соединились с колосьями пшеницы, символа плодородия. Вышивка была из жемчуга и стразов». Когда тринадцать лет спустя Хартнелл сделает платье для младшей сестры Елизаветы, принцессы Маргариты, то это будет, наоборот, «самое простое платье в истории королевских свадеб». Но принцесса Маргарет выходила замуж даже не за аристократа, а тогда, в 1947 году, к венцу шла будущая королева Англии. Платье обязано было быть роскошным.

Два месяца работы, двадцать пять швей, десять вышивальщиц… Его шили в обстановке, что называется, величайшей секретности. Все сотрудники Хартнелла дали подписку о неразглашении информации, а окна в ателье закрасили белым и завесили плотным муслином. Платье никто не должен был видеть до церемонии! Естественно, все умирали от любопытства, и журналисты пытались добиться своего путём подкупа — не самого кутюрье, конечно, а его сотрудников. Но им это не удалось. Всё, что увидел один из репортёров, это как из ателье за день до свадьбы выносили огромную коробку — её отправляли во дворец.

Платья восьми подружек невесты тоже были хороши — правда, не за счёт ткани, а за счёт покроя. Эти леди, включая сестру Елизаветы, принцессу Маргариту, и их кузину, Александру Кентскую, использовали все свои карточки на одежду, чтобы достойно выглядеть на свадьбе (платья присутствующих на свадьбе дам должны были быть длинными). Их платья тоже шили в ателье Хартнелла, но использовали тюль, который отпускался без карточек. Зато его вышили крошечными звёздочками, а корсажи украсили большими атласными бантами. Волосы украшали небольшие венки, сделанные из белых лилий, розовых «звёздчатых» цветов камнеломки, белого атласа и серебряного ламе. Что ж, это был тот самый случай, когда возможности ограничены, но есть желание и умение воспользоваться ими на полную силу…

На все эти платья в своё время любовались тысячи и тысячи людей. Но кто сейчас вспомнит их, кроме специалистов? Между тем, если речь идёт о свадьбах представителей английской короны, остаётся ещё одно платье, о котором нельзя не упомянуть и которое, благодаря современным средства массовой информации, видели и знают едва ли не все. Более того, оно было предметом восхищения и подражания, образцом «сказочного платья принцессы». Это платье леди Дианы Спенсер, которая в 1981 году стала супругой сына королевы Елизаветы II, Чарльза, принца Уэльского. Оно может нравиться или не нравиться, кто-то находит его чересчур пышным и вычурным, кто-то волшебным — главное же то, что оно уже заняло своё место в истории королевских свадеб, как «подвенечное платье столетия».

Его создавала супружеская пара молодых (ему было двадцать девять, ей двадцать семь) дизайнеров, Дэвид и Элизабет Эммануэль. Их дом моды открылся в 1979 году, и некоторые вещи так понравились леди Диане, что именно супругов Эммануэль она выбрала, когда речь зашла о свадьбе. И хотя они одевали её и потом, их заказчиками стали другие члены королевской семьи, и они пользуются популярностью до сих пор (правда, по отдельности, поскольку впоследствии развелись, как и их знаменитая клиентка), подвенечное платье будущей принцессы Уэльской стало пиком их карьеры. Предстояло создать нечто Необыкновенное.

В 2006 году, четверть века спустя, Элизабет и Дэвид выпустили книгу «Платье для Дианы», в которой подробно рассказали об истории подготовки, об общении с Принцессой, показали эскизы, фотографии и т. д. Отдельно был выпущен особый тираж в тысячу экземпляров — к каждой книге прилагался образец материала из того самого рулона шёлка, из которого было сшито платье.

Элизабет писала: «Как только мы узнали, что нам заказывают платье, я тут же начала проводить исследования, изучая все книги, описывающие королевские свадьбы. Платье должно было быть таким, чтобы остаться в истории и одновременно нравиться Диане. Поскольку церемонии, как мы знали, предстояло пройти в соборе Святого Павла, то платье должно было заполнять проход между рядами и быть весьма впечатляющим. Я нарисовала множество эскизов, и мы все сидели на полу и просматривали их. Пришла и её мать. Так что выбор, в сущности, не занял много времени, в частности, поскольку мы знали, что может ей понравиться. А вот изготовление самого платья заняло целую вечность, особенно если учесть, что она сильно худела».

Шлейф платья действительно был впечатляющим — более семи с половиной метров, самый длинный шлейф в истории королевских свадеб Британии. Дэвид писал: «Она [Диана] была невестой. Она волновалась. И спрашивала: „Как вам кажется, шлейф достаточно длинный? — Милая моя, думаю, более чем достаточно. — А какой самый длинный? — Мы сделаем ещё длиннее“, — и делали длиннее. „Может, ещё удлинить?“ Это была шутка. Это было волшебно».

Но шлейф действительно впечатляющие смотрелся на ступенях собора, на что дизайнеры и рассчитывали. Правда, они не учли другого — размера коляски, в которой Диана отправилась к венцу. Шлейф пришлось плотно сложить, так что в результате и он сам, и подол платья оказались измятыми. Но это было видно только вблизи, к тому же оказалось неважным — платье действительно произвело ошеломляющий эффект.

Казалось бы, из-за огромного шлейфа платье должно было бы получиться достаточно тяжёлым, но, по словам одного из кураторов выставки, на которой недавно демонстрировали этот исторический наряд, на самом деле оно достаточно лёгкое. Чтобы в день свадьбы не наступить на подол или шлейф, невесте пришлось долго практиковаться с помощью двух простыней…

Над платьем трудились Дэвид, Элизабет, их сотрудники (швея Нина Миссетзис в день свадьбы помогла Диане одеться) и даже мать Элизабет — при работе над вышивкой.

Шёлковая, цвета светлой слоновой кости тафта была соткана на ферме у замка Луллингстон. Её усеивали тысячи жемчужин и перламутровых блёсток. Это была основная ткань — а всего, учитывая отделку, для платья использовали шесть разных тканей. Оборки на корсаже были из кружев, которые принадлежали бабушке королевы Елизаветы, Марии Текской, — нечто «старое», согласно примете. «Голубым» был зашитый в пояс бантик, а мать Дианы попросила добавить к нему золотую подковку с маленьким бриллиантом — «на счастье». На пышную фату ушло множество метров тончайшей ткани. Атласные туфельки тоже вышили жемчугом, платья пяти маленьких подружек невесты, которым было от пяти до одиннадцати лет, тоже были из светло-кремовой тафты.

Как вспоминал Дэвид, им пришлось нанять двух охранников, чтобы никто посторонний не смог проникнуть в ателье — платье Дианы ещё до свадьбы вызывало огромный ажиотаж. «Фотографы толпились на тротуаре, везде были папарацци, в том числе и на крышах, и все они направляли объективы на наши окна». Официального заказа из Букингемского дворца не поступило, всё выглядело так, как будто это был личный заказ Дианы. Одна, изредка с матерью, она приходила на примерки — дизайнеры дали своей уже знаменитой клиентке кодовое имя «Дебора». По словам Элизабет, три месяца напряжённой работы над платьем были одними из самых счастливых дней её жизни. А платье… «Я всегда представляю себе бабочку, которая сбрасывает кокон».

В тот день, 29 июля, бабочка сбросила кокон на глазах у миллионов зрителей по всему миру И пусть волшебной сказки не получилось — трудный брак, развод и, наконец, гибель леди Дианы — попытка создать её всё-таки была. И не в малой степени роль в этом сыграло то самое платье… «Тем самым» оно, наверное, останется уже навсегда.

Украшения

Всегда носи своё обручальное кольцо, ибо в нём заключено больше, чем многие думают. Если ты вдруг рассердишься, или тебя будут одолевать неподобающие мысли, или ты подвергнешься соблазну нарушить каким-либо образом свой долг — посмотри на своё кольцо и вспомни того, кто дал его тебе, где это было и что произошло в те священные мгновения.

Из наставлений Каролины, супруги Георга VI, своей дочери Шарлотте, принцессе Уэльской

Надпись на обручальном кольце Анны Клевской, которая в январе 1540 года стала четвёртой супругой короля Генриха VIII, гласила: «Господь посылает мне благополучие, которое я должна сберечь». Всего через полгода этот брак был аннулирован (король не пожелал жить с женщиной, которая показалась ему совершенно непривлекательной), кольцо пришлось вернуть, но, как ни странно, надпись оказалась почти пророческой — спокойная, обеспеченная жизнь Анны в Англии после мирного расставания была вполне благополучной. Особенно если сравнить с судьбами других жён Генриха (скандальный развод, казни, смерть вскоре после родов).

Что ж, обручальное кольцо — одно из самых желанных украшений, но оно важно не само по себе, а тем, что влечёт за собой. Для монархов, чей выбор в этой области весьма ограничен, — тем более.

Обручальное кольцо королевы Марии I обсуждал королевский совет, поскольку королева не хотела, чтобы его украшали драгоценные камни, она хотела, чтобы её «обвенчали простым золотым кольцом, как любую другую девушку». Филипп, привлекательный испанский принц, был на одиннадцать лет младше своей невесты, которой было тридцать семь. Даже по нынешним меркам это немало для первого брака, а уж тогда, в 1554 году… Но королеве хотелось найти надёжную опору, чтобы спокойно править королевством. Ей хотелось стать счастливой. Ей хотелось, чтобы у неё был супруг и была семья. Такие простые, такие обычные, знакомые желания — и королева Англии пытается сделать вид, что она обычная невеста, которую, конечно же, ожидает после свадьбы счастливая жизнь. Не получилось — Филипп разбил ей сердце и даже не приехал попрощаться, когда она умирала. Говорят, что обручальное кольцо сняли с пальца покойной королевы и отвезли её единокровной сестре, которая унаследовала трон — Елизавете I. Сама же Елизавета, «королева-девственница», замуж так и не вышла, и её обручальным кольцом стало кольцо коронационное, которым она была повенчана с главной любовью своей жизни — Англией.

Кольцо Марии Моденской, супруги герцога Йоркского, будущего Иакова II, было из золота, с рубином. Много лет спустя оно стало самой большой её драгоценностью — когда Мария, печальная вдова, доживала свои дни во Франции (после «Славной революции», государственного переворота 1688 года, который привёл к власти дочь Иакова от первого брака, Марию, и её супруга Вильгельма, штатгальтера Нидерландов, а король вместе с женой и двумя детьми вынужден был бежать из страны). «Она была не в силах расстаться с ним, потому что это было обручальное кольцо, которое, когда она прибыла в Англию, её венценосный супруг, тогда герцог Йоркский, подарил ей. Поэтому она ценила его больше, чем бриллиант, который, согласно обычаю своей страны, получила в Модене в день своей свадьбы».

На самом деле всё было немного сложнее — в Модене, у себя на родине, юная Мария вышла замуж по доверенности за представителя своего жениха. И там ей надели на палец кольцо с бриллиантом, которое потом она называла «бриллиантом своего брака». А золотое кольцо с одним большим рубином и шестнадцатью маленькими — это кольцо, которое пятнадцать лет спустя Мария получила в день своей коронации. И именно оно стало ей особенно дорого, как символ прежней, утраченной, счастливой жизни.

Но за королевским обручальным кольцом не обязательно стоит трагическая история.

Король Георг III в 1761 году подарил своей невесте, герцогине Шарлотте Мекленбург-Стрелицкой, в дополнению к обручальному кольцу ещё одно, представлявшее собой ободок, усыпанный бриллиантами, который должен был служить в качестве «охранного кольца», не давая обручальному соскользнуть с пальца. Такие кольца стали затем весьма популярными. Кроме этих двух колец, на мизинце Шарлотты в день свадьбы было кольцо с миниатюрным портретом Георга.

Кольцо, которое принц Альберт подарил королеве Виктории в честь помолвки, было в виде золотой змейки с двумя изумрудами — теперь такой выбор сочли бы, наверное, странным, но в ту эпоху украшения в виде змей были весьма популярны. Обручальное кольцо было в виде простой золотой полоски, правда, более массивной, чем обычно. Королева любила эти кольца и носила их постоянно — включая покрытое эмалью колечко с небольшим бриллиантом, которое Альберт подарил при самой их первой встрече. Как сказала однажды Виктория, «кольца украшают мою некрасивую руку».

А в день свадьбы, когда, обвенчавшись, они выходили из церкви, то, по свидетельству современника, принц так положил руку королевы на свою, что её обручальное кольцо было всем хорошо видно. Быть может, случайно, а, быть может, и намеренно…

Обручальное кольцо Александры Датской, невесты старшего сына, Альберта Эдуарда (который дольше всех в истории будет носить титул принца Уэльского и на престол под именем Эдуарда VII взойдёт только после смерти долгожительницы Виктории в 1901 г.), было довольно массивным, но простым. Однако к нему прилагалось ещё одно, «охранное кольцо». Оно было украшено шестью драгоценными камнями — бериллом, двумя изумрудами, рубином, бирюзой и гиацинтом. Их выбрали неслучайно — первые буквы названий этих камней на английском образовывали имя «Берти» (Bertie), уменьшительное от первого имени жениха, «Альберт».

У жениха принцессы Елизаветы, будущей королевы Елизаветы II, не было возможности подарить невесте кольцо, которое было бы достойно её высокого положения. К счастью, на помощь пришла его мать, принцесса Алиса Маунтбаттен, которая прислала сыну свою бриллиантовую тиару. Из нескольких камней — одного трёхкаратного бриллианта и пяти небольших — сделали изящное кольцо для помолвки.

Обручальное же кольцо принцессы было, как и кольца её родителей, из «местного» золота. Королева Елизавета и её супруг Георг VI, тогда, правда, ещё герцоги Йоркские, в своё время, можно сказать, положили начало ещё одной свадебной традиции британских монархов — их обручальные кольца были сделаны из валлийского золота, слиток которого герцогу преподнесли перед свадьбой. Уэльс славится добычей этого металла, его не так много и, похоже, вскоре не останется совсем. Например, знаменитая шахта Клогау (Clogau) — именно оттуда был вышеупомянутый слиток, сейчас уже закрылась. Однако слитка хватило надолго — из него были сделаны кольца не только Елизаветы и Филиппа, но и их дочери Анны, принца Чарльза и его невесты леди Дианы Спенсер, и некоторых других членов королевской семьи.

В отличие от обручального кольца из «фамильного» золота, кольцо, которое принц Чарльз вручил леди Диане при помолвке, не было заказано специально для неё. Его приобрели в ювелирном доме «Гаррард». Это очень известное место — он был основан в 1735 году, а с 1843-го его ювелиры на протяжении шести царствований обслуживали британских монархов. Тем не менее мать Дианы была возмущена тем, что её дочь будет носить «готовое» кольцо, пусть и безумно дорогое (тогда, в 1981-м, оно стоило двадцать восемь с половиной тысяч фунтов стерлингов).

Белое золото и огромный овальный сапфир на восемнадцать каратов, окружённый четырнадцатью бриллиантами, — позже рассказывали, что Диана выбирала его сама. Однако, по словам леди Дианы, его выбирали Елизавета II и Чарльз. Если верить словам одного из слуг Дианы, то однажды она сказала: «Я бы никогда не выбрала ничего столь броского. Если бы можно было выбрать снова, я бы предпочла что-нибудь элегантное и простое».

Как-то её мать, виконтесса Альторп, рассуждая о собственной несчастливой семейной жизни и жизни дочери, как-то сказала: «Было много общего, даже обручальные кольца были похожи». После развода кольцо осталось у Дианы и теперь хранится у её старшего сына, принца Уильяма.

Кольцо же второй супруги принца Чарльза, Камиллы Паркер-Боулз, относится к семейным драгоценностям и принадлежало его бабушке. Кольцо из платины и бриллиантов было сделано в 1930-х годах и входило в обширную коллекцию королевы-матери.

Никакое, даже самое прекрасное кольцо не гарантирует счастливого брака. Все об этом помнят, но… каждый раз надеются на лучшее. Иногда это «лучшее» действительно случается. Иногда даже у королей.

День свадьбы

Тезей

Час нашей свадьбы близок, Ипполита:

Всего четыре дня до новолунья.

Но старая луна так долго тает

И сбыться не дает моим желаньям,

Как мачеха с пожизненным доходом,

Зажившаяся пасынку во вред.

Ипполита

Четыре дня легко в ночи потонут,

Четыре ночи сон умчит легко,

И новый месяц, в небе изогнув

Свой серебристый лук, окинет взором

Ночь нашей свадьбы.

Тезей

Филострат, ступай,

Зови к забавам молодежь Афин,

Зажги живой и пылкий дух веселья.

Унынью место на похоронах;

Нам этот бледнолицый гость не нужен.

Уильям Шекспир. Сон в летнюю ночь (перевод М. Лозинского)

Королевские свадьбы всегда были красивым зрелищем, но в то же время не таким формализованным, как коронации. Детали церемонии могли меняться и менялись, неизменным же оставалось, в сущности, самое важное — венчание и торжественный обед.

Можно было бы представить, что раз в Вестминстерском аббатстве короновалось столько поколений британских монархов, то и венчаются они там же, но нет. Большинство церемоний проходило или в королевской часовне во дворце Сент-Джеймс (как, например, венчание королевы Виктории), или в часовне Святого Георга в Виндзоре, а в Вестминстерском аббатстве начали проводить церемонии венчания уже в XX веке. И то не обходится без исключений — многие члены обширной королевской семьи венчались и в других местах, а, скажем, принц Чарльз и леди Диана венчались в соборе Святого Павла.

Вот как описывается свадьба королевы Марии Тюдор (1554 г.): «Утром (25 июля, в День святого Иакова, покровителя Испании) должно было состояться королевское бракосочетание. Для свадебной процессии проложили покрытую красной саржей дорожку, которая вела к двум, стоящим на хорах, тронам. Королева Мария, в сопровождении своих кавалеров и дам, проделала пешком весь путь от двора епископа — шлейф несла её кузина, Маргарита Дуглас, а помогал ей королевский управляющий, лорд Гаж. На хорах она встретилась с женихом, и они заняли свои места на тронах. Между ними был воздвигнут алтарь. <…> Филиппа сопровождали шестьдесят испанских грандов и кавалеров. <…> Одежды его были из богатой парчи, с каймой из крупных жемчужин и бриллиантов. Штаны были из белого атласа, расшитого серебром. На шее висела чеканная золотая цепь, украшенная бесценными бриллиантами, к которой был подвешен орден Золотого руна; под коленом был орден Подвязки, украшенный разноцветными каменьями.

Перед церемонией выступил Фигероа, регент Неаполя, который провозгласил, что император Карл V, „договорившись о союзе между английской королевой и своим главным сокровищем, сыном и наследником, Филиппом, принцем испанским, желая сделать этот союз равным, отрекается от королевства Неаполь в пользу сына, чтобы Мария взяла в мужья не принца, но короля“. <…> Когда прозвучал вопрос „кто отдаёт эту женщину“, возникло замешательство. Тогда маркиз Винчестерский вместе с графами Дерби, Бедфордом и Пемброком выступили вперёд и передали её мужу от имени всего королевства. <…>

Зал во дворце епископа, где проходил свадебный пир, был убран золотом и шелками. В конце его стоял величественный помост, к которому вели четыре ступеньки. На нём, под балдахином, стояли кресла для королевы Марии и её супруга. Перед ними стоял стол, а дамы королевы, испанские гранды и английская знать пировали внизу. Епископ Гардинер сидел за королевским столом — тот был сервирован тарелками из чистого золота. Буфет, девять полок которого были уставлены золотыми вазами и серебряными блюдами, был, скорее, просто для красоты. На галерее напротив размещались музыканты, которые играли чудесную музыку. Затем, между первой и второй переменой блюд, вошли герольды в роскошных мантиях, и произнесли, от имени королевства, поздравительную речь на латыни, прославляющую брак.<…> В шесть часов убрали столы, и начались танцы. А в девять часов веселье завершилось — королева и король Филипп покинули празднество».

Королевские свадьбы могли сопровождаться турнирами, банкетами, маскарадами, превращаясь в пышные гуляния. Городские улицы украшались вензелями и портретами новобрачных, флагами, драпировками из ткани и цветами.

Жениху и невесте слали подарки — не только родственники и друзья, но и различные организации, представители городов и т. д. Например, когда старший сын королевы Виктории, будущий король Эдуард VII, должен был жениться на датской принцессе, то в честь этого события она, родственница тогдашнего датского короля, получила от него особый подарок — ожерелье с усыпанным бриллиантами золотым крестом, копией креста королевы Дагмар Богемской (1186–1212), супруги датского короля Вольдемара II, почитаемой датчанами; Дагмар, как говорят, попросила у своего будущего мужа единственный подарок к свадьбе — освободить крестьян от податей и выпустить узников из тюрем.

Поток подарков не был односторонним — зачастую в честь свадьбы раздавались деньги, нередко — на приданое бедным девушкам. Королевская свадьба — это праздник для всей страны… и в то же время — праздник для двоих.

Вот выдержки из писем королевы Виктории, например, письмо, которое утром 10 февраля 1940 года, в день свадьбы, она отправила жениху:

«Любимый,

Как Вы, хорошо ли спали? Я отдохнула очень хорошо и чувствую себя сегодня отлично. Ну и погода! Я надеюсь, правда, что дождь прекратится.

Мой дорогой и любимый жених, пошлите мне записку, буквально одно слово, когда будете готовы.

Навсегда Ваша,

Виктория R.»

А вот письмо королю Бельгии, написанное на следующий день после свадьбы:

«Дорогой дядя, тебе пишет самое-самое счастливое создание на земле. Правда, я не думаю, что кто-нибудь может таким счастливым, как я или как А. Он просто ангел, его доброта в отношении меня и привязанность очень трогают. Смотреть в эти дорогие глаза, в это любимое сияющее лицо — уже этого достаточно, чтобы обожать его. Моё самое большое желание — сделать его счастливым. Помимо моего личного счастья — то, как нас вчера принимали и приветствовали, было потрясающе, я не видела такого раньше. Толпам в Лондоне, казалось, не было конца, они заполнили все дороги. Вчера вечером я порядочно устала, но сегодня вновь бодра. И счастлива…

Всегда преданная Вам,

Виктория R.»

Вот как описывала королева в дневнике один из самых счастливых дней своей жизни: «Встала без четверти девять. Спалось хорошо. Завтракала в половину десятого. До этого зашла мама и принесла мне букетик из флёрдоранжа. Моя добрейшая Лецен дала мне маленькое колечко. <…> Меня причесали и надели на голову венок из флёрдоранжа. Виделась с Альбертом наедине — в последний раз, как с женихом. <…> Мама и герцогиня Сазерлендская сели вместе со мной в карету. Я никогда не видела таких толп людей в Парке, они радостно нас приветствовали. Когда мы прибыли в Сент-Джеймс, я прошла в комнату Для переодеваний, где уже были двенадцать девушек, которые должны были нести мой шлейф. Они были в белом, убраны белыми розами, и смотрелось это очаровательно. Там мы немного подождали, пока процессия дражайшего Альберта не прошла в часовню».

А что же происходит там, за стенами часовни? Обратимся к описанию свадьбы старшего сына королевы Виктории. Принц стоит у алтаря и ждёт: «…Наконец, со звуками труб, которые приглушаются занавесями, выходит давно ожидаемая процессия с невестой во главе, и принц, бросив взгляд и убедившись, что она, наконец, здесь, смотрит прямо на королеву и не отводит глаз от неё до тех пор, пока его наречённая не становится рядом.

Царит настолько глубокая тишина, что, кажется, даже блеск драгоценностей, сверкающих повсюду, вот-вот нарушит её. И, несмотря на этикет, который до сих пор контролировал каждое слово и жест, теперь все наклоняются вперёд, и приглушённый шум и шорох в нефе свидетельствуют, что приближается невеста. В следующее мгновение она появляется и стоит, „в блеске шелков и мерцанье жемчужин, роза и лилия, самая красивая и почти самая юная среди окружающей её цветущей свиты“. Хотя она и не чрезмерно взволнована, но всё же переживает, и нежные краски, которые обычно придавали её живому облику столь счастливый вид, померкли. Её головка склонена, и, глядя временами по сторонам, она медленно движется к алтарю. В программе упоминается, что справа её поддерживал отец, принц Кристиан Датский, а слева — герцог Кембриджский, и этот же самый, сухой, но правдивый документ сообщает нам, что оба они были в полном обмундировании, с цепями и знаками рыцарских орденов. Но, не желая умалить важность этих блестящих особ, мы должны сказать, что кто угодно мог бы быть на их месте, настолько всепоглощающим был интерес, с которым наблюдали за невестой, за нею одной. Её черты были скрыты вуалью и почти неразличимы, а взгляд опущен вниз, так что рассмотреть её трудно, но, когда она приближается к алтарю, то опускает руку, и из-под фаты показывается большой флёрдоранжевый букет.<…>

Её роскошный шлейф, белый с серебром, несут восемь юных леди. Этим избранным девам, наследницам самых древних родов, от пятнадцати до двадцати лет. Все они, удостоенные такой важной роли в длинной программе этого счастливого дня, дочери герцогов, маркизов или графов, чьи титулы нам почти так же хорошо знакомы, как имена королей прошлого. <…>

Излишне описывать, как они выглядели, когда, одетые в белое и окутанные вуалями, лёгкими шагами следовали за своею царственной госпожой. И, поскольку не они должны были выйти замуж, казалось, девушки испытывают облегчение от того, что им не нужно смотреть в землю — они оглядываются вокруг, поворачиваются одна к другой и заставляют нас поверить, что не знают о том, какое восхищение вызывают, даже рядом с такой невестой и в такой момент. Пусть воображение нарисует вам эту картину, поскольку слова бессильны её описать».

Что касается самого венчания, то перед Богом все равны, и короли ничем не отличаются от простых смертных…

А вот как праздновалась ещё одна свадьба — наверное, самая важная свадьба Великобритании в XX веке, свадьба Её Величества Елизаветы II, тогда ещё молодой принцессы Елизаветы. 1947 год, послевоенная Англия…

Пажами, которые должны были нести шлейф невесты, были её маленькие кузены, Вильям Глочестерский и Майкл Кентский. Оба пятилетних принца были одеты в Шотландские килты (что тоже уже является традицией — младшие братья будущего Эдуарда VII на его свадьбе тоже были в килтах).

На голове невесты была знаменитая бриллиантовая тиара её бабушки, королевы Марии, которую та затем подарила своей невестке, матери Елизаветы (подробнее — в главе «Драгоценности»). Поскольку в день свадьбы на невесте непременно, согласно английской традиции, должно быть что-нибудь «чужое», «позаимствованное», этой деталью туалета и стала великолепная тиара. Которая, правда, развалилась надвое прямо на голове невесты, к тому же буквально за час до выхода. Пришлось срочно её чинить. Однако как только справились с этой проблемой, возникла новая — оказалось, что жемчужное ожерелье, которая должна была надеть принцесса, свадебный подарок родителей, выставлено вместе с остальными подарками в Сент-Джеймском дворце. Положение спас личный секретарь Елизаветы — правда, чтобы добыть ожерелье, ему пришлось сперва прорваться через толпы, которые окружали и Букингемский дворец, в котором была невеста, и дворец Сент-Джеймс.

Букет невесты был из белых орхидей, но, главное, мирт в нём был с того же куста, с которого срывали веточки для свадебного букета королевы Виктории… Правда, и здесь не обошлось без заминки — уже перед выходом выяснилось, что букет пропал. К счастью, быстро выяснилось, что один из служителей дворца просто положил его в коробку со льдом, чтобы цветы не завяли. (Точно такой же букет Елизавете преподнесут, когда в 1997 году они с принцем Филиппом будут праздновать пятидесятилетний юбилей, золотую свадьбу.) Этот букет, согласно традиции, начало которой положила её мать, Елизавета должна была положить на могилу Неизвестного солдата в Вестминстерском аббатстве. Но, разволновавшись, она просто забыла это сделать, и букет положили туда на следующий день.

Скамеечки, на которые преклоняли колени жених и невеста во время венчания, были сделаны из… двух ящиков из-под апельсинов. Конечно же, их красиво задрапировали розовым шёлком, но это было очередным штрихом в общей картине послевоенной Англии. Эта свадьба была более скромной, чем свадьба родителей Елизаветы, но ей радовались не меньше, а, быть может, даже больше — ведь позади была страшная, измотавшая половину мира война, и очень хотелось верить, что теперь «и на нашей улице будет праздник».

Журнал «Лайф» так описывал свадьбу будущей королевы: «На девятом году суровой экономии и самоограничения в небесах, наконец, мелькнул просвет. На прошлой неделе британцы увидели мимолётный проблеск славы предков, напоминающий о славном прошлом и показывающий, что надежда на возвращение лучших времён ещё есть. Принцесса, наследница британского трона, выходила замуж, и былые пышность и великолепие на миг возродились.

Дорога от Букингемского дворца до Вестминстерского аббатства, которую должна была проделать свадебная процессия, была под охраной на протяжении полутора миль, что не дало возможности многим любопытным лондонцам полюбоваться королевскими каретами и лимузинами. Меню свадебных торжеств было скромным, а в аббатстве цветов, украшающих алтарь, было совсем немного. Многие из числа приглашённых, которых было около 2500, появились на церемонии в старых костюмах и шляпах, которые знавали лучшие времена. Но королевская кавалерия выглядела ослепительно в своих блестящих кирасах, гарцуя на холёных, подобранных одна к одной, чёрных лошадях. Королева Мария, по-королевски прямая, ехала в своём старомодном лимузине, высоко подняв голову, чтобы все могли её видеть. Конечно же, представители всех понемногу исчезающих королевских семейств Европы, сверкая чудом уцелевшими драгоценностями, заполнили аббатство. Казалось, весь Лондон собрался, чтобы посмотреть на зрелище, пусть и анахронистическое по своей сути, но, тем не менее, впечатляющее. Люди заполнили Уайт-холл, чтобы посмотреть на процессию, движущуюся к аббатству. В аббатстве же они приветствовали появление шести королей, семи королев и множества принцев и принцесс. Через репродукторы они слушали, как принцесса Елизавета приносит брачные обеты. Часами они толпились вокруг дворца, надеясь, что новобрачные выйдут на балкон. А потом, чувствуя себя такими же счастливыми, как будто это был день их собственной свадьбы, они отправились по домам со вновь обретённой уверенностью в добром, спокойном и долговечном, то есть во всём том, что для британцев олицетворяет британская монархия».

Как сказал король Георг VI, растроганно наблюдая за церемонией, «свадьба дочери берёт за душу куда сильнее, чем собственная свадьба…»

Режим суровой экономии и карточная система в послевоенной Англии могли создать проблемы и с такой неотъемлемой частью торжества, как свадебный торт. К счастью, помогли другие страны Британского содружества — например, всё необходимое для главного торта (всего их было двенадцать, одиннадцать из которых раздали) прислали из Австралии, как подарок от Ассоциации девочек-скаутов. Торт был высотой почти в три метра и состоял из четырёх ярусов.

«Первый ярус был украшен сделанными из сахара миниатюрными копиями Виндзорского замка, Букингемского дворца и замка Балморал, а также эмблемами жениха и невесты. На втором было изображено, как принцессе, полковнику гвардейских гренадёров, те отдают честь; сражение у мыса Матапатан [состоявшееся 27–29 марта 1941 года, когда английский флот нанёс поражение итальянцам — Филипп принимал в нём участие]; спортивные мотивы, которые отражали разнообразные интересы молодожёнов. На третьем ярусе купидон держал украшенные инициалами щиты, эмблемы Вспомогательного корпуса при сухопутных войсках (ATS) и Ассоциации девочек-скаутов, а рядом стояла маленькая копия корабля „Отважный“ („Valiant“), на котором герцог Эдинбургский сражался во время войны. Последний ярус был украшен эмблемами Британского содружества».

Такой торт не разрежешь обычным ножом, поэтому жених воспользовался мечом герцога Маунтбаттена, свадебным подарком короля Георга своему зятю.

А вот, для сравнения, как выглядел свадебный торт королевы Виктории: весил он около 130 кг, а диаметром был почти в метр высотой. Верхушка была украшена фигуркой Британии, которая благословляла молодых (в древнеримских одеяниях). «У ног жениха была собака (символ верности), а у ног королевы — пара голубок. Кроме того, торт украшало множество купидонов, один из которых даже регистрировал брак в книге, и букетики белых цветов».

Самое удивительное, что несколько кусочков такого торта (тортов было несколько, поскольку приглашённых было много) сохранилось до-сих пор! Старый милый обычай унести домой кусочек свадебного пирога или торта… И вот через полтора века спустя это уже музейный экспонат.

Но вернёмся к свадьбе Елизаветы. В своей книге воспоминаний «Маленькие принцессы — история детства королевы, рассказанная её няней», Марион Кроуфорд, конечно же, присутствовавшая на свадьбе своей воспитанницы, писала: «Это был весёлый и милый обед. Столы были украшены сарсапарелью и белыми гвоздиками, на каждом стоял букет из белого вереска, который прислали Из Балморала. Знаменитые лакеи в кармазинно-золотом создавали атмосферу волшебной сказки. Я словно попала в воплощённую мечту».

А, наверное, одним из самых важных подарков, которые король с супругой сделали дочери и её жениху, было то, что, по их указаниям, все свадебные тосты и выступления были короткими. Во время своей собственной свадьбы Георг, тогда ещё герцог Йоркский, и его юная супруга умирали от скуки во время длинных, казавшихся бесконечными, речей. Так что собственную дочь они постарались от этого избавить.

Молодожёны получили почти три тысячи подарков буквально со всего мира. Их выставили на всеобщее обозрение во дворце Сент-Джеймс, и на этой своеобразной «выставке» побывало около двухсот тысяч человек. Подарки от родственников, друзей, официальных лиц, и, наверное, самое трогательное, подарки от «простых людей» (скажем, триста восемьдесят шесть пар нейлоновых чулок — огромная ценность и редкость по тем временам, связанные вручную кардиган и чехол для чайника, семьдесят шесть носовых платков).

Самым необычным подарком был, пожалуй, кусок кружева, сделанного из нитей, которые спрял сам Махатма Ганди. Правда, юная принцесса Маргарет, сестра Елизаветы, приняла его за набедренную повязку и сочла «очень нескромным подарком»…

Но были подарки практичные, такие, которые получают, наверное, все молодожёны. Стиральная машина, пылесос, холодильник, швейная машинка, книжный шкаф. Что ж, у принцессы тоже должно быть своё хозяйство.

Во время своего медового месяца Елизавета получила от отца письмо. «Я был так горд тобой, и так взволнован, пока мы шли рядом по этой длинной дороге в Вестминстерское аббатство; но когда передал твою руку архиепископу, то почувствовал, что потерял нечто очень дорогое. Ты была так спокойна и собрана во время церемонии, и произносила свои слова с таким убеждением, что я понял — всё в порядке…

Я с гордостью наблюдал за тем, как ты росла все эти годы — под маминым руководством, а она, как ты знаешь, в моих глазах самый чудесный человек на всём свете. И теперь, я знаю, я могу всегда рассчитывать на помощь твою, а теперь и Филиппа, в нашей работе. То, что ты покинула нас, оставило огромную пустоту в наших душах, но помни, что твой старый дом навсегда останется твоим. Возвращайся сюда как можно чаще. Я знаю, что ты счастлива с Филиппом, и это правильно, но, прошу тебя, не забывай и нас. Твой любящий отец».

День свадьбы может оказаться началом счастливого брака, а может, и самого несчастного, но, так или иначе, он не забывается никогда — будь то свадьба обычная или свадьба самой королевы.

Свадьба королевы

Другой поэт, быть может, воспоёт

Ширь Бракемонтских замковых ворот,

Когда вступает в них шотландский странник

Как Бракемонтской госпожи избранник…

Вальтер Скотт. Квентин Дорвард (перевод М. Шишмарёвой)

Что говорит невеста перед алтарём? Слова меняются от обряда к обряду, но суть остаётся той же: «Я беру тебя в мужья и обещаю перед Богом и присутствующими свидетелями: любить тебя, воздавать честь и заботиться о тебе во всех обстоятельствах — в болезни и здравии, в бедности и богатстве, в радости и печали — и быть тебе во всём настоящей и преданной женой до тех пор, пока смерть не разлучит нас».

Королева — не просто женщина. Да, она обещает повиноваться супругу, как и любая другая, но в её приданое входит целая страна…

Когда замуж выходила Мария I Тюдор, её супруг Филипп, испанский принц, становился королём Англии (впрочем, когда его отец несколько лет спустя отрёкся от престола в пользу сына, то не только Филипп стал королём Испании, но и Мария — королевой Испании). О, как опасались англичане, что испанцы получат власть над их страной так же, как иностранный принц — над их королевой… И недаром преемница Марии, Елизавета I, говорила, что она замужем за Англией и что у неё «никогда не будет иного супруга». Да, ей пытались подыскать мужа, и она далеко не всегда возражала… но так и вошла в историю королевой-девственницей, самой большой любовью которой стала её страна.

Штатгальтер нидерландский и его супруга, дочь короля Иакова II Мария, стали после переворота 1688 года соправителями, королём и королевой Англии. Но это был последний раз в английской истории, когда мужчина, благодаря браку с особой королевской крови, получал корону и власть.

Сестра Марии II, Анна, которая унаследовала трон после смерти сестры и зятя и была к этому моменту девятнадцать лет замужем, правила уже одна — её муж был всего лишь супругом королевы. Так повелось и дальше.

Более того, королеве Виктории, к примеру, пришлось самой делать предложение. Вспоминая те дни, она потом скажет: «Увы, увы, бедная королева снова в сложной ситуации…» Да, она была королевой — но ведь и женщиной, более того, молодой девушкой. Это её благосклонности должны добиваться, ей должны предлагать руку и сердце… Но у королев так получается не всегда. Как записала Виктория в своём дневнике, лорд Мельбурн уверял её, «что предложение будет принято с радостью».

На следующий день после того, как оба, и королева, и принц Альберт Саксен-Кобурн-Готский, с честью вышли из деликатной ситуации такого своеобразного предложения руки и сердца, принц отправил письмо другу семьи, барону Штокмару: «Я пишу тебе в один из счастливейших дней своей жизни, чтобы рассказать лучшую новость из всех возможных. <…> Виктория так добра и мила со мной, что зачастую мне кажется — я не заслуживаю такой любви.<…> Нет, сейчас я не могу продолжать писать, мои чувства в смятении».

В «Gazette » 23 ноября 1839 года была опубликована декларация королевы, с которой она обратилась к своим министрам и о которой теперь узнало всё королевство.

«Я призвала вас сегодня, чтобы ознакомить с решением, которое серьёзно связано с благополучием моего народа и с моим собственным счастьем в будущем.

Я намереваюсь вступить в брак с принцем Альбертом Саксен-Кобургским и Готским. Будучи под глубоким впечатлением от важности союза, который я собираюсь заключить, принимаю это решение после серьёзных размышлений и чувствую глубокую уверенность в том, что Господь Всемогущий благословит этот брак, и он станет источником моего личного счастья и послужит интересам моей страны.

Я сочла уместным дать вам знать о моём решении как можно раньше, поскольку это дело чрезвычайно важно и для меня, и моего королевства, и, как убеждаю я себя, будет благосклонно принято моими любящими подданными».

Когда более века спустя принцесса Елизавета станет женой принца Филиппа, а спустя несколько лет будет коронована и станет королевой Елизаветой II, тот, кому она давала У алтаря клятву верности, в свою очередь, тоже принесёт ей клятву — как первый среди пэров. «Я, Филипп, герцог Эдинбургский, становлюсь всецело вассалом вашим. Клянусь служить вам верой и правдой, жить и умереть за вас, Что бы ни случилось. И да поможет мне в этом Бог».

За закрытыми дверями личных покоев отношения мужа жены могут быть любыми, но вне их — она королева для всех, даже для своего супруга.

Дворцы и замки

Королевский дворец, будучи символом монархии, является её средоточием — оттуда веками монархи правили страной, там вершились судьбы и отдельных людей, и целых государств, там сплетались воедино тысячи и тысячи нитей сложнейших взаимоотношений. Там жили те, через кого монархи пытались творить историю, там жили они сами. Дом, дающий убежище и защиту, дом, прославляющий величие.

В Британии их очень много… Некоторые давно стали музеями, другие по-прежнему служат жилищем королей; одни существуют и сейчас, другие остались только на страницах хроник и исторических романов. Рассказать обо всех невозможно, даже если говорить только о нынешних и бывших резиденциях членов королевской семьи. Поэтому мы расскажем лишь о некоторых — зато каждый из них не только хранит сокровища, как положено дворцу, но и сам является сокровищем. Сокровищем истории.

Вестминстерский дворец

Подумать лишь, — что царственный сей остров,

Страна величия, обитель Марса,

Трон королевский, сей второй Эдем,

Противу зол и ужасов войны

Самой природой сложенная крепость,

Счастливейшего племени отчизна,

Сей мир особый, дивный сей алмаз

В серебряной оправе океана,

Который, словно замковой стеной

Иль рвом защитным ограждает остров

От зависти не столь счастливых стран…

Уильям Шекспир. Ричард II (перевод М. Донского)

Вестминстерский дворец, здание Британского парламента на берегу Темзы, наверное, знаком всем, включая и тех, кто никогда не посещал Туманный Альбион. Огромное серое здание строгих очертаний с многочисленными башенками и часами Биг-Бэн — символ Лондона, символ английского парламентаризма. И, глядя на него, сейчас, наверное, не так уж и часто вспоминают о том, что Вестминстерский дворец был в своё время самым старинным дворцом Лондона. Вот только его больше нет…

Ночью 16 октября 1834 года в помещениях под Палатой лордов вспыхнул пожар. По иронии судьбы, причиной послужило стремление к обновлению. Старинные казначейские мерные рейки, применявшиеся для денежных расчётов (эта система была введена в Англии ещё во времена короля Генриха I, около 1100 года), представлявшие собой деревянные рейки с зарубками, решили, наконец, сжечь — человек, занимавший в этой системе пост в казначействе, скончался ещё в 1826 году. Чарлз Диккенс писал впоследствии: «Рейки хранились в Вестминстере, и любому разумному человеку было бы ясно, что самым простым Решением было бы разрешить беднякам, живущим по соседству, вынести их и пустить на дрова. <…> Однако их было приказано тайно сжечь. Вышло так, что их стали сжигать в печи в Палате лордов. Печь, набитая этими нелепыми палками, подпалила обшивку стен, так начался пожар в Палате лордов. От него занялась Палата общин. Оба здания сгорели полностью». И не только они — от древнего комплекса Вестминстерского дворца мало что осталось. Это был самый большой пожар в Лондоне со времён Великого лондонского пожара в 1666 году, когда сгорела значительная часть города. Знаменитый английский пейзажист Вильям Тёрнер, потрясённый зрелищем, которому стал свидетелем, несколько раз впоследствии писал по памяти огромный пылающий дворец. Дворец, которому к тому моменту было около восьмисот лет…

Ещё в VIII веке на острове Торни (буквально — «колючий»), расположенному в месте впадения реки Тайберн в Темзу, построили церковь Святого Петра, которую называли «Вестминстер», «западная церковь», в противоположность расположенной неподалёку церкви святого Павла (правда, некоторые исследователи считают, что это произошло веком раньше). Последующие двести лет церкви пришлось нелегко из-за постоянных набегов датчан, так что остров постепенно опустел. Однако в 960 году святой Дунстан «привёл туда двенадцать монахов-бенедиктинцев», и на этом месте, благодаря поддержке англосаксонского короля Эдгара (Дунстан, выдающийся церковный и государственный деятель, позднее канонизированный, был королевским советником), возникло аббатство, в которое и вошла церковь Святого Петра, ставшая вскоре королевской. Король Канут, который взошёл на трон в 1017 году, взял аббатство под свою опёку и часто навещал его, и есть сведения, что он построил рядом собственный дворец, который якобы вскоре сгорел. Однако точной уверенности в этом нет, так что считается, что первым королевским дворцом на этом месте стал выстроенный во времена Эдуарда Исповедника (который правил в 1041–1066 годах). Король особо почитал святого Петра, а место, где было расположено аббатство, привлекло его ещё и своим расположением — рядом с тогдашним Лондоном, но вне его. Около 1045 года началась постройка дворца и нового, каменного аббатства — Вестминстерских дворца и аббатства, которым суждено было играть огромную роль в истории Англии.

Там, в Вестминстере, Эдуард Исповедник и скончался в январе 1066 года, а его зять, последний англосаксонский король, стал, как считается, первым монархом, который короновался в Вестминстерском аббатстве. С тех самых пор королей и хоронят, и коронуют именно там… Правил следующий король, Гарольд Годвинсон, недолго — в октябре состоялась знаменитая битва при Гастингсе, и англосаксы покорились норманнам. На рождество в Вестминстерском аббатстве короновался новый король — Вильгельм, который получил прозвище Завоеватель.

При сыне Вильгельма, Вильгельме II Руфусе, Вестминстерский дворец начали перестраивать. Главный зал дворца, Вестминстер-холл, который начали возводить около 1097 года, стал самым большим светским зданием в Англии, а, возможно, и во всей тогдашней Европе — семьдесят четыре метра в длину, восемнадцать в ширину, мощнейшие стены толщиной два метра (он — всё, что осталось от построек англосаксонских времён; к счастью, во время пожара 1836 года его удалось спасти, хотя и большой ценой). Вестминстер-холл стал местом, где король собирал свой совет, там проводили торжества и Церемонии — к примеру, пир после коронации Ричарда Львиное Сердце в 1189 году.

Однако в те времена короли редко оставались подолгу на одном месте — их присутствие то и дело требовалось в разных уголках страны и вне её, так что ни Вестминстер, ни одно из многочисленных королевских владений Нельзя было бы назвать постоянной резиденцией монарха. Однако постепенно становилось ясно, что для удобства управления страной нужен некий постоянный «административный центр» — для сбора налогов, осуществления правосудия, хранения королевских регалий и казны и т. д. И постепенно Вестминстерский дворец становится именно таким местом — при отце Ричарда, Генрихе II (он правил в 1154–1189 годах), там обосновался королевский казначей, там всё регулярнее собирается совет, впоследствии превратившийся в парламент. Вильям Фицстивен, оставивший описание Лондона XII века, так описывал это жилище королей: «К западу, на берегу реки, королевский дворец гордо поднимает свою голову; он простирается вширь, непревзойдённое сооружение, укреплённое бастионами и брустверами, на расстоянии двух миль от города».

Вестминстер продолжали расширять и укреплять, и, судя по сохранившимся записям, потратили на это немало. За XII–XIII века к Вестминстер-холлу добавили ряд зданий, среди которых, к примеру, была «Расписная палата», чьё роскошное убранство, самое богатое и изысканное во всём королевстве, поражало воображением современников. Двое ирландских монахов так описывали свои впечатления: «Прославленный дворец английских королей, в котором есть знаменитая палата, чьи стены с удивительным искусством украшены росписями, которые изображают военные сцены из Библии, и тот, кто на них смотрит, поражается, а величие короля прославляется». Она служила одновременно спальней и залом для приёмов Генриху III и его сыну Эдуарду I.

Теперь, когда замок стал относительно постоянной резиденцией королей, там установили трон. А, кроме трона, стол… В 2006 году под Вестминстер-холлом археологи обнаружили обломки тёмного мрамора — некогда это был особый «королевский стол», имевший не только практическое предназначение, но и церемониальное. За ним монарх принимал власть над королевством перед коронацией, за ним сидел во время банкета в день коронации. Как и трон, королевский стол был символом власти. Сперва он был деревянным, но в середине XIII века, при Генрихе III, его заменили на мраморный. Более трёх с половиной метров в длину, на мраморной же платформе, стол был весьма величественным. За следующие несколько веков он, конечно, время от времени нуждался в починке, и кто знает, может, дожил бы и до наших дней… но был утрачен в XVII веке во время Английской революции. Однако вернёмся в Средние века.

В 1292 году началось строительство часовни Святого Стефана — её создатели вдохновлялись парижской Сент-Шапель, построенной полувеком ранее. Работа длилась долго, вплоть до 1348 года, зато благодаря Эдуарду III, который взошёл на трон в 1327 году, внутреннее убранство было роскошным. Кроме того, по указанию Эдуарда выстроили башню, где разместилась королевская казна (единственная башня, сохранившаяся до наших дней), и башню с часами — она находилась рядом с тем местом, где сейчас высится башня с Биг-Беном.

При внуке Эдуарда, Ричарде II, Вестминстерский дворец окончательно утвердился в качестве главной резиденции английских монархов, а работы, которые провели при этом короле, придали главному залу ещё большее величие, нежели раньше. Работа шла много лет, и, в частности, в 1389 году на должность чиновника, надзирающего за проведением работ в Вестминстерском Дворце (а также в некоторых других местах), был назначен Джеффри Чосер, человек, более известный нам как «отец английской литературы», новой английской литературы. Правда, видимо, скорее для того, чтобы получать приличное денежное содержание, а не потому, что был сведущ в строительстве…

Строить Вестминстер-холл доверили Генри Йевелю, самому прославленному мастеру-каменщику той эпохи, который незадолго до того построил башню для королевской казны. Теперь он взялся за сложную и опасную работу — полностью переделать верхнюю часть Вестминстер-холла. Огромные деревянные балки из тяжёлого дуба поддерживают деревянные же арки, и благодаря сложной конструкции высокий, в несколько десятков метров, потолок огромного помещения не поддерживается колоннами. Крышу покрыли свинцом, общий вес которого составил сто семьдесят шесть тонн.

И стены, и потолок здания, конечно же, богато украсили, в первый раз для этого использовали эмблемы самого монарха, в частности, белого оленя, а ангелы на потолке держали щиты, украшенные королевским гербом. Заказали также и тринадцать статуй, изображающих английских королей, начиная с Эдуарда Исповедника, которого Ричард II почитал особо. Однако по иронии судьбы первым знаменательным событием в обновлённом зале стало отречение короля Ричарда II от престола в 1399 году… Что ж, зато благодаря ему Вестминстер-холл впечатляет посетителей уже более шестисот лет.

Но он был предназначен отнюдь не только для торжеств, и ему пришлось повидать не только коронации или пиры — он служил и местом слушаний уголовных и гражданских дел, поскольку именно там проводили заседания Суда королевской скамьи, канцлерского суда и суда общих тяжб. Там заседал и английский парламент. За следующий, XV век, дворец постепенно становился не столько местом, где жил король, сколько местом, где работала королевская администрация. И когда в 1511 году Генрих VIII и его супруга Катерина Арагонская пышно отмечали там рождение наследника, который, увы, вскоре скончался, это празднование оказалось для дворца последним. В следующем году к тому же вспыхнул сильный пожар, поглотивший значительную часть здания с личными покоями короля, и Генрих VIII, который за время своего царствования выказал себя просто-таки коллекционером дворцов, более там никогда не жил. Официально Вестминстер всё ещё был резиденцией монарха, и в Вестминстер-холле отмечали коронации, но в остальном дворец заняли теперь парламент и суды, и он уже почти не был связан с частной жизнью монарха (правда, нужно учесть, что эта частная жизнь влияла на судьбы целой страны, и порой кардинальным образом). А в 1536 году вышел акт, постановивший, что Вестминстерский дворец, «старый дворец короля», юридически отныне только часть «нового дворца короля», впоследствии получившего название Уайтхолл (о нём — ниже).

Правда, парламенту во дворце приходилось нелегко — как и любой старинный дворец, Вестминстерский представлял собой нагромождение построек разного времени, часть из которых пострадала во время пожаров и так и не была восстановлена, а часть просто не была предназначена для заседаний, да ещё двух палат — Палаты лордов и Палаты общин. И если первая все эти годы заседала в «Палатах королевы», самой старинной части дворца, то вторая, начиная с 1547 года, начала заседать в часовне Святого Стефана…

В 1605 году заговорщики едва не взорвали Палату лордов в день открытия парламента вместе с представителями обеих палат и самим королём Иаковом I, однако «Пороховой заговор» был раскрыт, и с тех пор 5 ноября в память об этом событии празднуют «ночь Гая Фокса», паля из фейерверков и сжигая чучело Фокса, который собирался поджечь фитиль, тем самым изменив судьбу Британии… Не случилось — наверное, к лучшему.

В январе 1649 года в Вестминстер-холле состоялось заедание суда, и на этот раз судили не кого-нибудь, а короля Карла I. Можно по-разному относиться к личности этого монарха, но нельзя не посочувствовать тому, кому довелось побыть заключённым, стать осуждённым и шагнуть на эшафот, и всё это — в стенах своих же дворцов.

После реставрации монархии начали переделывать интерьер часовни Святого Стефана, так, чтобы она больше подходила для заседаний Палаты общин — конечно, изменения вносили и до того, но теперь они стали весьма радикальными. Так, внутри всё отделали деревянными дубовыми панелями, сделали «фальшивый потолок» (для улучшения акустики) и т. д. Великолепный красочный интерьер церкви средневековых английских королей превратился в строгий интерьер зала заседаний. Когда в 1801 году присоединили Ирландию и понадобилось место для новых членов парламента, архитектор Джеймс Уайетт (его племянник позднее будет заниматься реконструкцией Виндзорского замка), расширяя часовню, убрал панели, и вот тут-то стенная роспись и открылась вновь — необыкновенно яркая и свежая, по словам современника, красочная… Ненадолго. Ни от неё, ни от того, что ещё оставалось в интерьере церкви с тех давних времён, реконструкция не оставила ничего.

Спустя некоторое время история повторилась — во время работ, начатых в 1819 году, и сносе некоторых зданий обнаружили, в частности, росписи в Расписной палате, некогда столь знаменитой. Их зарисовали… и уничтожили. Парламенту нужны были новые удобные помещения. Разговоры о новом дворце велись много лет и ни к чему не привели, так что когда на престол взошёл Георг IV, то новый монарх поручил архитектору сэру Джону Соану реконструировать Палату лордов — старинное здание, которое некогда пощадил так и не случившийся взрыв Порохового заговора, снесли, а вместо него выстроили так называемую Королевскую галерею. Здание было выстроено в модном неоклассическом стиле, и чтобы оно хотя бы как-то соответствовало остальному дворцу, архитектору пришлось украсить фасад готическими деталями. Словом, Вестминстерский дворец пытались починить, реконструировать, изменить то в одном месте, то в другом, что только ухудшало ситуацию. В парламенте велись бесконечные дискуссии о том, как было бы лучше.

А потом случился пожар… И обсуждать пришлось уже другое. Как сказал один из участников этих дискуссий, имея в виду старый Вестминстерский дворец, ему казалось, что «с потерей этого молчаливого свидетеля история моей родной страны превратится в сон, в котором скользили бы тусклые тени участников событий». Но на месте пожарища предстояло встать новому дворцу. Не в новом месте, а именно там, где долгие столетия вершилась история Британии.

В марте 1835 года была назначена особая комиссия, и в течение года она выбирала среди представленных девяносто семи (!) проектов единственный, достойный воплощения. Здание должно было быть в национальном стиле, и решили, что это будет готический или елизаветинский. Почему не популярный неоклассический? Острые готические башни напоминали о величии монархии, неоклассицизм слишком напоминал о революционной Франции… В 1836 году победил проект Чарльза Барри — он не просто предлагал здание в готическом стиле, по его плану уцелевшие старинные строения, такие, как Вестминстер-холл и башня, некогда использовавшаяся Для хранения казны, должны были быть вписаны в новое здание.

Первый камень заложили в 1840 году, спустя двенадцать лет были готовы помещения для Палаты общин и Палату лордов (вторая — на несколько лет раньше), но всего работы заняли около тридцати лет. И неудивительно — новый парламент был огромным. Более тысячи комнат, кажущиеся бесконечными коридоры (общей длиной чуть меньше пяти километров); башня Виктории (названная, конечно же, в честь правившей тогда монархини) была на момент завершения — 1860 год — вторым по высоте зданием в мире!

Хотя теперь это был парламент, а не, как когда-то, королевский дворец, наиболее роскошно отделанными были, разумеется, Королевская лестница, по которой поднимается монарх в торжественном сопровождении; зал, где он (или она) накидывает церемониальную мантию и надевает имперскую корону; Королевская галерея — огромный зал, по которому, в частности, проходит королевская процессия в день открытия парламента. Внутренняя отделка парадных помещений иллюстрирует богатейшую британскую историю. Росписи на тему легенд о короле Артуре, военного прошлого страны или самых важных сцен со страниц исторических хроник, портреты монархов, окна с витражами в виде гербов, документы из парламентского архива (в том числе и смертный приговор королю Карлу I)… Но история здесь не просто память о прошлом, её по-прежнему творят.

В огромном зале Палаты лордов стоят скамьи, покрытые красной тканью (в отличие от зелёной в Палате общин); трон под золотым балдахином — он почти всегда стоит пустым, кроме как в день открытия парламента; рядом с троном — красный «мешок с шерстью», сиденье без спины и подлокотников, набитое шерстью (его ввели в обиход, как предполагают, при Эдуарде III, и шерсть символизировала важность торговли этим продуктом для английской казны — теперь шерсть там не только английская, а из всех стран Британского содружества); некогда это было сиденье лорда-канцлера, председателя Палаты лордов, спикера палаты — с 2005 года спикером может быть не только лорд-канцлер. По одну сторону сидят церковные члены парламента и те светские члены, кто принадлежит к правящей партии, оппозиция — по другую, а посередине — те, кто не принадлежит ни к одной партии. Здесь каждый год, во время торжественной церемонии открытия парламента, произносит монарх тронную речь (несмотря на «королевское» название, это — программа действий правительства на очередной год, и пишет её не монарх, а члены кабинета министров).

В Палату общин, расположенную в противоположном, северном конце здания, монарх никогда не заходит — традиция! Это одно из немногих помещений парламента, которое было разрушено во время бомбёжки Лондона во Вторую мировую и позднее перестроено.

Не считая ещё некоторых небольших изменений, Вестминстерский дворец, парламент, выглядит так же, как выглядел почти полтора века назад, когда его только построили. Архитектору Чарльзу Барри недаром присвоили рыцарское звание — он сумел предусмотреть всё необходимое и для повседневных заседаний, и для торжественных приёмов, и для работы, и для отдыха. Парадные залы, кабинеты, библиотеки, лобби, столовые, комнаты Для отдыха, сочетание красоты и комфорта… Недаром в 1905 году кто-то сказал, что «Вестминстерский дворец — лучший клуб в Лондоне».

Так что же, ничего не меняется? Меняется, конечно Же. Ведь тогда, когда это здание было построено, право голосовать имела только пятая часть взрослого мужского населения! Теперь же лорд-спикер Палаты лордов — леди…

Уинстон Черчилль, знаменитый британский премьер-министр, однажды сказал: «Сначала мы создаём наши дома, затем они создают нас». Некогда Вестминстерский Дворец был домом королей, затем он перешёл к парламенту, и, заметим, переход этот был мирным, постепенным.

Британской монархии более тысячи лет, однако она всё ещё жива. Быть может, секрет в том, что нужно суметь совместить себе старое и новое, как нынешнее величественное серое здание времён Виктории вмещает в себя Вестминстер-холл времён прежних королей. Главное — помнить, помнить всё.

Тауэр

Принц Уэльский

Скажите, дядя, если брат придет,

До коронации где будем жить мы?

Глостер

Где вашему высочеству угодно.

Но я советовал бы день иль два

Прожить вам в Тауэре, там отдохнуть.

Тем временем себе вы изберете

Здоровое, приятное жилище.

Принц Уэльский

Мне кажется, что Тауэр — хуже всех.

Милорд, его построил Юлий Цезарь?

Бекингем

Любезный принц, он зданье заложил;

Достроили его века другие.

Принц Уэльский

Из летописи это вам известно

Иль только по изустному преданью?

Бекингем

Из летописи знаем это, принц.

Уильям Шекспир. Ричард III (перевод А. Радловой)

«Тауэр» (tower) в переводе с английского означает «башня, цитадель». Но как, говоря просто «Кремль», мы имеем в виду «тот самый», так и англичане, говоря «the Tower», имеют в виду не просто крепость, а «ту самую». Лондонский Тауэр, одно из старейших зданий Великобритании и, пожалуй, самое известное. Изложить его историю, пусть даже кратко, чрезвычайно сложно, ведь история Тауэра — это история целой страны…

Английский историк XVI века Джон Стоу писал: «Тауэр — это крепость для защиты города. Это королевский дворец, где устраивают приёмы или куда удаляются отдохнуть. Это государственная тюрьма для самых опасных преступников. Это единственное место в Англии, где чеканят монеты. Это оружейная, где хранится оружие для возможной войны. Это сокровищница, где хранятся драгоценности короны. Это место, где хранятся документы королевского суда в Вестминстере». Тауэр сам по себе — главная драгоценность короны и народа Британии.

Кто его основал и когда? О нет, не Юлий Цезарь, как пишет Шекспир. Когда-то на этом месте, скорее всего, было поселение кельтов; в самом начале первого тысячелетия в Британию вторглись римляне, они и основали в устье реки Темзы город Лондиниум — стена, которой они позднее окружили его, частично проходила и рядом с тем местом, где позднее будет выситься Тауэр. Лондон рос и развивался, столетия шли за столетиями, римлян сменили бритты, тех — англосаксы… А в 1068 году Вильгельм, герцог Нормандский, Вильгельм Завоеватель, одержал победу при Гастингсе и стал королём Англии. Стремясь одновременно и защитить Лондон от внешних врагов, и самих себя в нём, норманнов-завоевателей, от местных жителей, Вильгельм распорядился выстроить несколько крепостей. Самой главной и самой внушительной и оказался Тауэр.

Нам неизвестно, когда точно началось строительство, по всей видимости, около 1077 года — именно тогда некий Гундульф, которому поручили следить за постройкой, стал епископом Рочестерским. Крепость, будущую «белую башню», Белый Тауэр, начали строить в том месте, где сходились восточная и южная стены, построенные ещё римлянами. Здание размером 36 х 32,5 м и высотой около 27,5 м каменной громадой (по легенде, строительный раствор смешивали с кровью животных) нависло над остальным городом — символ власти и могущества новых завоевателей. Там в случае нужды можно было бы укрыться и от врагов, и от повстанцев, там король мог бы жить, когда приезжал в Лондон. Но Вильгельм в 1087 году скончался, не увидев завершения строительства — скорее всего, его закончили уже при Генрихе I, который правил в 1100–1035 годах.

Следующие несколько поколений английских королей не меняли почти ничего. Активная перестройка началась лишь при знаменитом Ричарде Львиное Сердце, который занял английский престол в 1189 году. Король отправился в крестовый поход, а за расширением и укреплением Тауэр наблюдал его канцлер. Что ж, как оказалось, первым врагом, чей натиск довелось выдержать стенам Тауэра, оказался не сторонний враг, а родной брат Ричарда, принц Иоанн (Джон), стремившийся захватить престол.

В 1199 году после смерти брата он наконец унаследовал престол официально и занял Тауэр уже на правах законного хозяина. Правда, Иоанн Безземельный не занимался дальнейшим укреплением Тауэра, зато он повелел создать там зверинец, и традиция содержать в Тауэре зверей держалась вплоть до 1835 года — более пятисот лет!

Зато сын Иоанна, король Генрих III, за годы своего правления успел сделать немало. Если в те годы, когда король был ещё юн (Генрих взошёл на престол в 1216-м, когда ему было всего девять лет), просто обновили внутренние покои, то, начиная с 1220-х годов, территорию крепости начали расширять и в конце концов увеличили почти вдвое; выстроили новые башни; укрепили стены, на которых устроили галереи для лучников, и окружили новыми рвами, более глубокими, чем раньше. А в 1240 году центральное здание побелили, тогда оно и получило название «Белый Тауэр».

Тауэр был не только военным укреплением — тут хранились припасы, оружие, мебель, ценности и т. д. А в зверинце жили (правда, недолго, не вынесли тягот дороги и климата) подаренные королю белый медведь и слон. Сейчас это звучит совершенно обыденно, но тогда, в середине XIII века, казалось чудом. Словом, Тауэр стал настоящей королевской резиденцией.

В 1272 году Генрих III скончался. Его сын, ставший королём Эдуардом I, был тогда в крестовом походе, и когда вернулся в Англию, то решил перестроить Тауэр, опираясь на знания, полученные в походах на Ближний Восток. Перестройка длилась около десяти лет и обошлась казне в огромную сумму, зато крепость стала ещё более укреплённой, чем раньше, — в частности, её обнесли ещё одной внешней стеной, окружив ею стены, возведённые при предыдущем короле. Сам Эдуард мало бывал в Тауэре, но зато здесь находились различные государственные службы и, в частности, был открыт монетный двор. При Эдуарде II в Тауэре начали хранить государственные архивы, а при его сыне Эдуарде III он фактически стал и главным арсеналом.

Начиная с конца XIV века Тауэр уже мало перестраивали, зато он был свидетелем других перемен, перемен в истории…

Во время крестьянского восстания Уота Тайлера в 1381 году, когда король Ричард II выехал навстречу повстанцам, несколько сотен из них ворвались в Тауэр, крушили там королевские покои и даже ворвались к матери короля. А в 1399 году Ричард отрёкся от престола — на него взошёл Генрих IV, а Ричард остался в Тауэре, где и скончался, отчего — неизвестно. Быть может, его уморили голодом…

Что ж, бывший король был далеко не первым узником Тауэра — тот стал тюрьмой ещё до того, как там поселились короли. Ранульф Фламбард, епископ Дурхэмский, один из первых узников Тауэра, в 1100 году смог сбежать, спустившись по стене с помощью верёвки, которую ему, по легенде, передали в бочонке с вином. В Тауэре в 1346–1357 годах томился и Давид Брюс, король Шотландии, и король Франции Иоанн II (в 1360), и ещё один шотландский король, Иаков I. Когда король Англии Генрих VI из династии Ланкастеров боролся за трон с Эдуардом IV из династии Йорков, он дважды попадал в Тауэр в качестве заключённого. И если в первый раз ему удалось вернуть себе власть, то во второй раз, в 1471 году, он потерял и свободу, и жизнь — всё в том же Тауэре…

Главная крепость страны стала сценой для событий, безусловно, ярких, вошедших и в историю, и в литературу, но по большей части трагических. В 1478 году там погиб герцог Кларенс, младший брат Эдуарда IV, которого за участие в заговоре не просто убили, а якобы утопили в бочке с мальвазией. Впрочем, другая легенда ещё мрачнее — юный Эдуард V должен был взойти на престол после смерти отца, Эдуарда IV. Однако Ричард, герцог Глостерский, брат покойного Эдуарда, ставший опекуном двенадцатилетнего короля и его младшего брата Ричарда, сам занял престол, а мальчики, которых поместили в Тауэр, так никогда оттуда и не вышли. Ричард III остался в истории Англии самым коварным королём, которого столетиями обвиняли в смерти племянников.

Война за престол закончилась смертью Ричарда в 1485 году — на престол взошёл первый король из династии Тюдоров, Генрих VII. Эпоха междоусобных войн закончилась, но времена, пришедшие ей на смену, не были спокойными.

В 1509 году королём стал Генрих VIII, один из самых известных монархов в английской истории. Именно тогда охрану в Тауэре начала нести особая стража — позднее её членов прозвали «бифитерами» (от английского beefeater, «мясоед»). Они охраняют Тауэр и по сей день, и если повседневная их форма была разработана во времена королевы Виктории, то парадная напоминает именно о ярких и жестоких временах Тюдоров.

Когда в 1533 году король женился во второй раз, на Анне Болейн, в Тауэре по его приказу выстроили дополнительные жилые покои, но ими так и не воспользовались. У Генриха было множество других дворцов — удобных, просторных, красивых; дворцов — а не суровых крепостей. И Тауэр перестал быть королевской резиденцией… Зато остался королевской тюрьмой.

Там сперва держали в заключении, а потом казнили трёх королев: Анну Болейн и Катерину Говард, вторую и пятую супруг Генриха VIII, за супружескую измену, и леди Джейн Грей, девятидневную королеву Англии, которую попытались возвести на престол в обход дочери Генриха, Марии Тюдор. На стене одной из комнат до сих пор можно видеть выцарапанное на камне имя «Джейн». И так ли важно, сделала ли это сама несчастная леди? Её держали в другой комнате, так что вряд ли. Может быть, это сделал её муж, столь же юный Гилфорд Дадли, которого тоже казнили? Так или иначе, в трагическую историю Тауэра был заложен ещё один камешек, и недаром именно там, где сложило голову столько людей, до сих пор, как считается, бродят их призраки.

Призрак Анны Болейн, которую король поначалу обожал, а затем, когда страсть остыла, лишил головы, гуляет, как рассказывают, по садам крепости, а в день своей смерти призрак Анны, облачённый в белое, держа в руках отрубленную голову, мчится в повозке, которой правит безголовый кучер; везут повозку четыре лошади — конечно же, тоже безголовые. Маргарет Пол, графиня Солсбери, дочь помянутого выше герцога Кларенса, казнили по обвинению в измене — шестидесятисемилетняя леди не признала себя виновной и так сопротивлялась, что казнь превратилась в ещё более кровавое зрелище, чем обычно, и, как говорят, в этот день каждый год слышны страшные крики несчастной графини. Бродят по Тауэру и несчастные маленькие принцы, и призрак сэра Уолтэра Рэли, военного и путешественника времён королевы Елизаветы и Иакова I, и другие…

В Тауэре тосковала Арбелла Стюарт, кузина короля Иакова I, который, опасаясь, что родственница будет претендовать на престол, в конце концов лишил её свободы. И когда дочь Иакова выходила замуж, бедная Арбелла надеялась, что в честь такого важного события её выпустят. Но, увы, наблюдать за праздником ей пришлось из окна Тауэра. Сколько их было, этих претендентов на трон, чьи жизни калечило родство с правящей династией, или «изменников», которым так же, как Арбелле, оставалось только смотреть из окна крепости — если, конечно, в их камере было окно…

Тауэр не был обычной тюрьмой, здесь содержали только высокопоставленных заключённых. Тех, кого обвиняли в измене (справедливо или несправедливо — кто может сказать, когда речь идёт о политике?), тех, кто отказывался изменить своей вере — протестантов во времена католички Марии I и католиков во времена протестантки Елизаветы I. Кто-то проводил здесь несколько месяцев, кто-то — несколько лет, а кто-то и десятилетия. Кому-то разрешали прогуливаться и даже принимать гостей, кого-то содержали в строжайшей изоляции. Кого-то и пытали (правда, за сто лет было не более полусотни таких случаев). Кто-то смог бежать, кого-то в конце концов выпустили, а многие так никогда и не покинули стен Тауэр, или же вышли, но только для того, чтобы пройти к месту своей казни на Тауэр Хилл, холме около Тауэра. В самой крепости казнили только самых привилегированных узников — скажем, упомянутых королев, или Роберта Деверо, графа Эссекса, впавшего в немилость фаворита королевы Елизаветы I.

Что ж, за стенами Тауэра и перед ними было пролито много слёз. Но не следует думать, что все эти годы он был исключительно тюрьмой. Несмотря на то что он больше не был королевской резиденцией, все короли династии Тюдоров отправлялись в Вестминстер на коронацию именно из Тауэра. Он продолжал оставаться и арсеналом, причём вплоть до конца XVII века — главным арсеналом страны. Там хранилось всё, от пушек и пороха до доспехов и оружия.

Кроме того, он продолжал оставаться военной крепостью. В 1642 году началась Гражданская война, условно говоря, между Карлом I и парламентом, Тауэр перешёл в руки парламента. А позже король потерял не только Тауэр, но и всю страну, и жизнь, окончив свои дни на эшафоте. Когда же монархия в Англии была восстановлена, в Тауэре разместили постоянный гарнизон (впрочем, ещё раньше, во время Гражданской войны, это сделал Оливер Кромвель, главнокомандующий войск парламента).

Тауэр по-прежнему играл роль арсенала, и, более того, именно эта его функция и стала главной. Там разместилось Управление артиллерийского снабжения, склады (в частности, было специально выстроено здание для так называемого «Большого склада»), всевозможные военные мастерские. Тауэр собирались и заново укрепить, но у короля Карла II было слишком много других планов, и далеко не все из них были доведены до конца. Так что к временам короля Георга I, правившего в первой трети XVIII столетия, некогда грозные укрепления устарели, а на протяжении всего века продолжали ветшать. Хозяевами Тауэра, по сути, стали военные — бесконечные складские помещения, казармы, мастерские… Но не только. Там по-прежнему работал Монетный двор, а Большой склад был уже не арсеналом как таковым, а музеем оружия (в 1825 году для него построили новое здание). Там по-прежнему хранились королевские регалии (когда-то, в 1671 году, их едва не похитили, подробнее см. главу «Регалии»), и в начале 1840-х годов для них тоже выстроили новое помещение. Там же хранились государственные архивы. Словом, Тауэр жил своей обычной, весьма деловой и размеренной жизнью.

Но в неё начинали понемногу вторгаться любопытные. Грозная загадочная крепость, в которой жили и умирали короли, хранились сокровища и содержались преступники, всегда, наверное, вызывала интерес. Теперь же, сперва понемногу, затем всё чаще, её стали навещать любопытствующие. Те, кого в наше время называют туристами. Когда зверинец Тауэра, которому было уже несколько сотен лет, в середине 1830-х годов наконец перенесли (животные там находились, конечно, в куда более стеснённых условиях, чем в тогдашних зоопарках), то в Тауэре открыли билетные кассы и место, где подавали напитки и проч. Теперь имело смысл не просто заглянуть в Арсенал (в конце 1830-х цены на входной билет значительно снизили, что, конечно, побудило публику наведываться туда чаще) или полюбоваться на королевские сокровища, а и просто прогуляться между старых стен, в которых хранилась вся английская история. Не посетить музеи, а осмотреть сам Тауэр. Что ж, если в первой трети XIX века Тауэр посещало несколько десятков тысяч людей в год, то к концу века эта цифра поднялась до полумиллиона. С тех пор мало что изменилось — как можно побывать в Лондоне и не осмотреть Тауэр? Можно, безусловно, но это означает пройти мимо одного из самых знаменитых памятников истории не только Англии, но и всей Европы.

Супруг королевы Виктории, принц Альберт, который всю жизнь активно интересовался и занимался благоустройством зданий, важных для британской короны, затеял обновление Тауэра, тем более что в этом действительно назрела необходимость. В 1841 году Большой склад, построенный в XVII веке, сгорел. Да, пожар был очень сильным, самым сильным за всю историю Тауэра, и всё же ему повезло больше, чем дворцу Уайтхолл, который в своё время сгорел почти целиком. Арсенал выстроили заново, хотя, конечно, всё то, что накопилось за несколько сотен лет, было утрачено. Кроме того, вычистили ров вокруг крепостных стен — это заняло несколько лет, что неудивительно, учитывая его немалый объём. Начали строить новые казармы, названные в честь знаменитой битвы при Ватерлоо (в 1815 году объединённым войскам нескольких европейских государств — английском армией командовал прославленный герцог Веллингтон — удалось одержать победу над пытавшимся вернуться к власти Наполеоном).

Увы, увы, стремясь придать Тауэру как можно более средневековый, старинный вид, архитекторы порой Жертвовали действительно древними зданиями, которые не соответствовали их представлениям о той эпохе — так, к примеру, была снесена башня (Wardrobe Tower), выстроенная ещё во времена Ричарда Львиное Сердце и в которой некогда хранились королевские одеяния. Стены помещений украшали росписями, изображавшими важные, но в основном печальные события английской истории — скажем, арест Томаса Мора, великого учёного и государственного деятеля, канцлера Генриха VIII, которого обвинили в измене (впоследствии его причислили к лику святых). Что ж, к счастью, к 1890-м годам работы по приданию Тауэру «средневекового» вида были окончены. Теперь пытались сохранить то, что осталось.

А это было не так легко. Впереди был XX век с двумя мировыми войнами, и на сей раз крепости могла грозить уже не вражеская пехота, а вражеские бомбёжки. К счастью, во время Первой мировой он почти не пострадал, а вот во Второй немецкие авиаудары нанесли серьёзный урон. Оба раза ему довелось стать тюрьмой и местом казни немецких военных и шпионов. Однако после расстрела в 1941 году Йозефа Якобса, бывшего шпионом Германии, Тауэр больше никогда не использовали в качестве тюрьмы.

А военный гарнизон Тауэра нынче находится там исключительно для церемониальных целей. В 2007 году ряды бифитеров даже пополнились женщиной, первой женщиной на этой службе за пятьсот лет!

Кстати, службу в Тауэре несут не только люди. Когда точно там впервые поселились вороны, неизвестно. Но легенда гласит, что астроном Джон Фланстид, которому в обсерватории вороны мешали заниматься астрономическими наблюдениями, пожаловался на них королю Карлу II. Тот приказал избавиться от них, но тогда ему было предсказано, что если вороны покинут Тауэр, падёт он, падёт Англия, падёт монархия. Так что король решил не искушать судьбу и приказал, чтобы в Тауэре всегда находилось по меньшей мере шесть воронов. Так и повелось с тех пор — вороны живут в Тауэре, охраняя самим существованием существование страны. Один из членов тауэрской гвардии занимает важную должность «заведующего воронами» — кормит, приручает, следит за сменой поколений. Чтобы они не улетали и никогда не покидали Тауэр, каждому ворону подрезают крыло. Что ж, за сохранность легенды нужно бороться… Свою службу вороны могут и потерять, как это произошло с одним из них — он повреждал телевизионные антенны. Отчислили его совершенно официально: «В субботу, 13 сентября 1986 года, ворон Джордж, зачисленный в 1975 году, был выслан в Уэльский горный зоопарк. Поведение неудовлетворительное, поэтому со службы уволен».

Итак, вот он, музей, который ежегодно посещают более двух с половиной миллионов человек. Зачем? Чтобы пройти мимо того места, на котором некогда стоял эшафот Анны Болейн; заглянуть в камеры, где некогда содержались знаменитые узники; посмотреть на корону Британской империи или доспехи Генриха VIII. И попытаться вообразить — «как это было»… Вот она, история Британии — до неё можно дотронуться, дотронуться до стен старинных башен.

Только бы вороны никогда не покинули Тауэр!

Виндзорский замок

А может быть, воспеть нам королей,

Которым Виндзор был всего милей,

А может быть, воителей, чей прах

Покоится на здешних берегах?

В своих стихах воспой, британский бард,

То, что свершил великий Эдуард,

И в песнопеньях ты превознеси

Прославленную битву при Кресси,

Для наших и для будущих времен

Воспой паденье вражеских знамен.

Александр Поп. Виндзорский лес (перевод В. Микушевича)

Сэмюэл Пипс, оставивший нам свой дневник о повседневной жизни лондонца второй половины XVII века, так писал о посещении королевского замка в Виндзоре: «Это самый романтический замок в мире!» Однако он не просто «самый романтический», ведь живописных замков в мире немало; он ещё и самый старинный замок из тех, в которых живут. Виндзорский замок в графстве Беркшир уже более девятисот лет — резиденция британских монархов, которые там рождались, умирали, пребывали в заключении или осаде, принимали послов, праздновали… Словом, история замка — это история монархии в целом, и неудивительно, что, когда в 1917 году король Георг V принял решение изменить название династии (называвшейся тогда «Саксен-Кобург-Готской», слишком «немецкое» имя для тех времён, когда Германия была врагом), она стала именно «Виндзорской». Виндзоры сидят на троне и по сей день. А с чего же всё начиналось?..

Во времена Эдуарда Исповедника, одного из последних англосаксонских королей, эти земли были им пожалованы монастырю Святого Петра, но вскоре у них появился новый хозяин, хозяин не только их, но и всей Англии. После того как нормандский герцог Вильгельм Завоеватель в 1066 году занял английский трон, он выменял у монастыря эти обширные охотничьи земли на другие, а сам отдал приказ о постройке нового укрепления. И первый замок на высоком холме, ещё деревянный, а не каменный, был воздвигнут в 1070-х — начале 1080-х годов. История Виндзора началась.

Сыновья и наследники Вильгельма, и Вильгельм Руфус, и Генрих Боклерк продолжали расширять и укреплять замок, который достался им построенным лишь частично. В частности, Генрих, вернувшись из военного похода в Нормандию, привёз оттуда и местных ремесленников, которые затем трудились над «многими прекрасными зданиями», а когда работы были окончены, собрал там на праздник Троицы своих приближённых: «В году 1110 Генрих переместил свой двор из Старого Виндзора в Новый, который с тех пор стал одной из главных королевских дворцов и является главной летней резиденцией нынешнего нашего милостивого суверена, который, помимо Виндзора, владеет некоторыми соседними поместьями». Так писал об этом Рафаэль Холиншед, знаменитый хронист времён Тюдоров. Но до этих времён было ещё очень далеко…

В Виндзорском замке Генрих I отпраздновал свою вторую свадьбу; там его дочери от первого брака, Матильде, ставшей первой женщиной-правительницей английского королевства (пусть и ненадолго), клялись в верности английские бароны, вассалы короля. Генрих часто охотился в лесах вокруг замка, и законы, охранявшие королевские угодья, были суровы и наказывали за убийство оленя так же, как за убийство человека. Кто знает, может быть, именно в те времена зародилась легенда о призрачном леснике Герне, который живёт в тамошнем лесу (её пересказывает один из персонажей шекспировской пьесы «Виндзорские насмешницы», пьесы, премьера которой состоялась именно в Виндзорском замке):

Я вам напомню сказку древних дней.

Охотник Герн, который был лесничим

В тенистом вашем Виндзорском лесу

И после смерти навещает лес.

Зимою в полночь тихую он бродит

Вокруг большого дуба на опушке,

Огромнейшие острые рога

На лысой голове его ветвятся.

Он насылает порчу на стада,

В кровь превращает молоко коровье,

Деревья губит и крадет овец.

Его грехи на нем бряцают цепью.

И страшно слышать в полночь этот звон…

С младенчества мы сказку эту знаем.

Болтливая, седая старина

Её как правду внукам рассказала.

(Перевод С. Маршака и М. Морозова)

После смерти Генриха борьба за престол шла между его дочерью и племянником, Матильдой и Стефаном. Им было не до Виндзорского замка, но он, по крайней мере, не пострадал — его не осаждали и не разграбляли.

В 1154 году на престол взошёл Генрих II, сын Матильды. Пока Генрих отсутствовал, разбираясь со своими делами на континенте, его заменял Ричард де Люси, юстициарий (королевский наместник и судья), «комендант» Виндзорского замка. Именно он одержал победу над шотландцами, которые в очередной раз нарушили северные границы, и пленил короля Вильгельма Шотландского. Тот стал одним из первых царственных пленников Виндзора, замка, в котором не так давно пребывал на правах почётного гостя.

В 1175 году Генрих II и его сын, Генрих Младший, которого отец короновал при жизни, сделав своим соправителем, собрали в Виндзоре заседание парламента. Замок был сердцем страны — отсюда ею управляли. Но делать это было не так-то легко — принцу, а впоследствии королю Иоанну (Джону), сыну Генриха, который взошёл на престол после смерти своего брата, прославленного Ричарда Львиное Сердце, приходилось не раз использовать Виндзорский замок «по прямому назначению», как замок-укрепление, где он скрывался от своих баронов. Именно в Виндзор он затем и удалился, когда в 1215 году его вынудили подписать Великую хартию вольностей, пытавшуюся ограничить королевскую власть, и там он, как говорят, буквально сходил с ума от ярости и злости.

Генрих III, его сын, активно занялся перестройкой Виндзорского замка и, помимо прочего, велел соорудить часовню, чья «высокая деревянная крыша, так же, как и крыша нового здания в Личфилде, должна выглядеть, как каменная, а потолок должен быть расписан; <…> а перед часовней надлежит воздвигнуть башенку, такую, чтобы могла вместить три или четыре колокола». Именно на месте этой часовни будет в своё время построена часовня Св. Георгия, сохранившаяся и до наших дней.

Замок был главной резиденцией и Эдуарда I, и Эдуарда II. В 1312 году, на шестой год правления последнего, в Виндзоре родился наследник, ставший впоследствии королём Эдуардом III. Эдуард Виндзорский (прозванный так по месту рождения) в 1350 году начал перестраивать замок, что затянулось почти на четверть века. Нам в точности неизвестно, как выглядел деревянный замок Вильгельма Завоевателя, который со временем превратился в довольно солидную крепость, к тому же от него почти ничего не осталось — по указанию Эдуарда III снесли почти всё, кроме одной башни. К 1374 году работы были относительно завершены. Надзирать за ними Эдуард поручил Уильяму Уикхему, епископу Винчестерскому, и тот, вложив в это немало труда и гордясь новым величественным замком, взял на себя смелость высечь на одной из стен надпись «Нос fecit Wykehem», слова, которые он впоследствии истолковал разгневанному королю не как утверждение о том, что он, Вильям, сделал замок, а что замок сделал его таким, какой он есть.

Связана с Виндзорским замком и история знаменитого ордена Подвязки, который Эдуард III учредил в 1348 году; там члены ордена собираются и теперь (подробнее — в главе «Рыцарские ордена»). Учредил он и так называемый «Виндзорский орден бедных рыцарей»: «Тогда король Эдуард, почитая воинскую доблесть и тех, кто в войнах, которые он вёл, проявил храбрость, но затем ослабел, учредил содержание, дабы могли они спокойно жить на старости лет, и создал союз, со своими правилами и хранителями».

Как ко временам наследников Эдуарда III мало что осталось от самого первого Виндзорского замка, так и до наших дней мало что сохранилось из построенного им. Но на стене часовни Святого Георгия до сих пор красуется изображение этого, быть может, и не самого великого в истории Англии, но, безусловно, прославленного короля — в полном облачении рыцаря ордена Подвязки…

В те времена Виндзорский замок не раз становился тюрьмой. Так, сын Эдуарда III, Эдуард, прозванный «Чёрным принцем», в битве при Пуатье з 1356 году (прославленная битва Столетней войны, когда англичане одержали победу над французами) взял в плен короля Франции Иоанна Доброго. За несколько лет, которые тот провёл в Англии, он успел побыть и узником Виндзора — где его, конечно, содержали со всеми подобающими королевскому рангу почестями.

Другое же пленение было куда более романтическим. Валеран Люксембургский попал в плен к англичанам в 1374 году и был отправлен в Виндзорский замок. Там как раз жила супруга Чёрного принца, Джоанна (Иоанна) Кентская. Её дочь от первого брака, Мод (Матильда) Холланд, была там вместе с ней, и, как рассказывали, прекрасная девица влюбилась в не менее прекрасного гостя; дело окончилось свадьбой. Быть может, всё было куда прозаичнее, и Валеран Люксембургский просто хотел как можно скорее выбраться из плена, что куда легче было сделать, будучи мужем падчерицы самого Чёрного принца, наследника престола. Как бы там ни было, покинул он стены Виндзора уже женатым и прожил со своей Мод двенадцать лет.

У родственницы Мод была сходная судьба. В Виндзоре с 1405 по 1424 год содержался и Иаков I Стюарт, король Шотландии. Когда, наконец, его выкупили и он вернулся в Шотландию, с собой он увёз и Джоанну Бофор, племянницу короля Генриха IV, в которую влюбился, будучи в плену, и сделал своей супругой и королевой. Так Виндзор в очередной раз повлиял на королевские судьбы, а через них — на судьбы страны. Иаков VI Шотландский, ставший Иаковом I, королём Англии и Шотландии, первый Стюарт на английском троне — прямой потомок этого брака.

В начале 1422 года Генрих V Монмутский, сын Генриха IV, услыхал радостное известие — у него в Виндзоре родился сын. Тогда король якобы произнёс пророческие слова: «Я, Генрих, рождённый в Монмуте, буду править недолго, но получу всё. А он, Генрих, рождённый в Виндзоре, править будет долго, но всё потеряет». Генрих V и вправду вскоре скончался, и правил он недолго, чуть больше девяти лет, а вот Генрих VI правил много лет, но терял престол дважды — в 1461-м, а затем, воцарившись на короткое время, вновь потерял его в 1471 году. Звезда династии Ланкастеров закатилась, на престол взошёл Эдуард IV из рода Йорков.

Он часто навещал Виндзор, при нём принялись и за перестройку часовни Святого Георгия. Там впоследствии его и похоронили, и туда же его брат, ставший королём Ричардом III, перенёс останки Генриха VI, так что два короля, Ланкастер и Йорк, оспаривавшие друг у друга власть над Англией, упокоились под одним кровом.

С гибелью Ричарда III в 1485 году закончилось не только его короткое царствование, закончилась борьба двух династий за престол, закончилось многолетнее кровопролитие, которое будут называть «Войной Алой и Белой розы». Ало-белая роза династии Тюдоров была символом новой эпохи, куда более спокойной, и теперь Виндзор мог быть не столько крепостью, сколько дворцом, в которой король мог спокойно же наслаждаться роскошью.

Генрих VII, основатель новой династии, продолжал начатое своими предшественниками — в частности, перестройку всё той же часовни Святого Георгия, и в результате скромная часовня превратилась в здание, более напоминавшее собор. Туда, поклониться реликвиям (среди которых была и частица Креста Господня), на протяжении долгих лет будут стекаться паломники.

В 1506 году король принимал в Виндзоре Иоанну (Хуану), королеву Кастилии, и её супруга Филиппа Красивого, чей корабль потерпел крушение у берегов Англии. Как рассказывали, король вёл Филиппа из одной комнаты в другую, и так далее, одна роскошнее другой, и, когда они наконец дошли до спальни, Филипп (который был, заметим, сыном императора Максимилиана и супругом королевы Испании) якобы начал умолять Генриха остановиться — он, мол, не заслуживает такой роскоши.

В Виндзоре следующий король, Генрих VIII, в 1522 году принимал императора Карла V (сына Хуаны и Филиппа). Там стал он членом ордена Подвязки, и приём в его честь был одним из самых роскошных за всю историю замка. В 1532 году Генрих, приехав в Виндзор, даровал титул маркизы Пемброк Анне Болейн, женщине, на которой женился год спустя, а ещё четыре года спустя отправил на плаху. В 1842 году вышел роман с иллюстрациями под названием «Виндзорский замок», и описывал он отношения Генриха и Анны, от шаловливого начала и до трагического конца…

В часовне Святого Георгия похоронили его третью жену, тихую Джейн Сеймур, которая скончалась в 1537 году, подарив королю долгожданного наследника. В своём завещании Генрих указал, чтобы его похоронили там же, около «верной и любящей королевы Джейн». Именно там и упокоился один из самых ярких королей в английской истории, которого, однако, потомки будут в основном помнить как короля, «который казнил своих жён».

Дочь Генриха, королева Мария I, в 1554 году вышла замуж за испанского принца, будущего короля Филиппа II. «Как только торжественная церемония бракосочетания закончилась, король и королева выехали из Винчестера и вскоре прибыли в Виндзорский замок, где его посвятили в члены ордена Подвязки». Но в целом Мария проводила там не так уж много времени.

Унаследовавшая престол после смерти сестры Елизавета I, наоборот, часто посещала Виндзорский замок. Именно ей он обязан своей знаменитой террасой для прогулок, расположенной в северной части (длина террасы позднее, когда её переделали в XVII веке, была около 570 м). По этой террасе королева, которая, как сказали бы теперь, вела «активный образ жизни», ежедневно прогуливалась в течение часа перед обедом, невзирая на погоду (удержать её от прогулок, по воспоминаниям современников, мог только сильный ветер). Гуляла, писала письма, переводила Боэция… Именно здесь, как упоминалось выше, состоялась премьера «Виндзорских насмешниц», пьесы, которая, как предполагают многие исследователи, была написана по указанию королевы. Считается также, что упоминаемый там дуб охотника Герна — это некий определённый дуб в Виндзорском парке, и что это дерево, бывшее огромным и раскидистым уже во времена Елизаветы и Шекспира, по ошибке срубили при Георге III в конце XVIII века.

Но не всё было так безоблачно. Когда в 1563 году Лондон вымирал от чумы, Елизавета укрылась в Виндзорском замке, а на рыночной площади Виндзора, по её указанию, поставили виселицу — для любого, кто осмелится приехать из Лондона. Те же, кто получил до приезда королевы какие-нибудь продукты или товары из Лондона, изгонялись из своих домов, и дома закрывались. Что ж, страх перед чумой несложно понять…

Сменивший на престоле Елизавету Иаков I хотя и бывал в Виндзоре, особо им не занимался. А вот его сын, Карл I, часто жил там в начале своего царствования и провёл там же свои последние дни, в частности, Рождество 1648 года. В 1636 году на одной из башен Виндзорского замка установили часы, на колоколе которых была надпись: «Боже, храни нашего короля Карла!» — в январе 1649 года «наш король Карл» взошёл на эшафот.

Во время Гражданской войны 1641–1651 годов замок на некоторое время превратился в гарнизон армии парламента, и, конечно, «оплоту монархии» пришлось вытерпеть пренебрежение и разграбление. Отец Кристофера Рена, в будущем знаменитого английского архитектора, был в те времена деканом часовни Святого Георгия, и ему удалось спасти несколько метрических книг — он передал их сыну, а тот впоследствии вернул в часовню.

Сын казнённого короля, Карл II, вернувшись в Англию в 1660 году после реставрации монархии, полюбил Виндзор и немало сделал для того, чтобы обновить и украсить старинный замок, который после революции и гражданской войны очень в этом нуждался. Король, вдохновляясь блестящим Версалем, велел проложить специальную аллею для прогулок, перестроить королевские покои и полностью их отделать — стены комнат покрыли росписью или обили тканью, привезли новую мебель и т. д. Некоторые из них и сейчас выглядят так же, как триста лет назад, а картины, которыми украсили королевские покои, положили начало Королевской коллекции.

Сэмюэл Пипс, назвавший в своих дневниках Виндзорский замок «самым романтическим в мире», писал: «Мы пообедали в Виндзоре и осмотрели замок и часовню Святого Георгия, где у алтаря покоится наш мученик, король Карл. Церковь и её каменная отделка изумительны. Сам замок огромный, но покои его навевают печаль и напоминают о древнем величии». И ещё: «Принц Руперт [племянник Карла II] занялся приведением в порядок высокой круглой башни и замечательно украсил зал оружием, и так разместил пики, мушкеты, пистоли, бандельеры, барабаны, латы и шлем, что это выглядит очень необычно. <…> Оттуда мы прошли в его спальню и другие комнаты, чьи стены украшены тканями и любопытными картинами с чувственными сюжетами, и всё это так отличается от остального, что представляет собой только ужасы войны». Сэмюэл Пипс бывал в Виндзоре неоднократно и всякий раз отмечал что-то новое — то фреску в зале Святого Георгия, изображающую самого святого, Эдуарда III и Чёрного принца, то потолки, расписанные итальянским живописцем, новые статуи — словом, с годами замок преобразился.

Однако со смертью Карла II в 1685 году Виндзорский замок, который, казалось бы, только-только обновили, стал приходить в упадок. Его брат и наследник, Иаков II, останавливался там редко, хотя и взял на себя труд приказать завершить то, что не успели доделать при Карле II. Ну а следующие монархи предпочитали другие резиденции. Порой они всё же навещали Виндзор, порой вносили кое-какие изменения, но незначительные… Словом, виндзорский замок, как Спящая красавица, заснул на Целый век.

Гораций Уолпол, основоположник жанра готического Романа, в XVIII веке так описывал Виндзорский замок: «Местность как нельзя более подходит для королевского замка, и лучшее вряд ли можно найти. С кромки плавно поднимающейся местности открывается вид на зелёную равнину. Она пестрит пахотными землями, пастбищами, покрыта рощами и омывается спокойнейшей из рек, Темзой. Позади поднимаются несколько лесистых холмов, не слишком пологих, не слишком высоких, которые, как кажется, сама природа создала специально для охоты. Короли Англии, привлечённые прелестью этого места, часто отдыхали тут. <…> В Виндзорском замке три главных и очень больших двора, которые радуют взгляд. Первый окружён необыкновенно изящными зданиями из белого камня, с плоскими крышами, покрытыми свинцом; здесь размещаются рыцари ордена Подвязки. В середине стоит отдельное здание, примечательное своими высокими башнями, где живёт комендант. Там расположены общественные кухни, где обедают бедные рыцари, все вместе за одним столом. <…> С левой стороны этого двора возвышается прекрасная часовня, сто тридцать четыре шага в длину и шестнадцать в ширину; в ней восемнадцать сидений, сделанных во времена Эдуарда III по числу рыцарей. Это древнее здание украшают статуи Эдуарда IV, Генрихов VI и VIII, и супруги последнего, королевы Джейн. <…>

Второй двор Виндзорского замка расположен выше и окружён мощными стенами. <…> В этой части держали пленных Иоанна, короля Франции, и Иакова, короля Шотландии. Это благодаря их советам и деньгам, что выплачивали на их содержание, замок стал столь великолепным. <…>

Третий двор самый большой, и построен он на средства пленного короля Франции. Он и расположен выше, чем два других, и превосходит их роскошью и изысканностью. Он сто сорок восемь шагов в длину и девяносто семь в ширину; в середине стоит фонтан с необыкновенно чистой водой, которую провели из-под земли, за четыре мили отсюда, что стоило очень дорого. В восточной части расположены великолепные покои, предназначенные для королевских слуг, в западной — теннисный корт для развлечения придворных. В северной части расположены покои короля, представляющие собой великолепные комнаты, залы, ванные; также там имеется своя часовня, крыша которой украшена золотыми розами и лилиями; там расположен и огромный банкетный зал, семьдесят восемь шагов в длину и тридцать в ширину, в котором рыцари ордена Подвязки ежегодно с необыкновенной пышностью отмечают день своего святого покровителя, святого Георгия».

Но многолетний сон был наконец нарушен. Король Георг III нуждался в большой резиденции, которая вместила бы всю его обширную семью (у короля и его супруги Шарлотты было пятнадцать детей, из них лишь двое умерло в детстве). Виндзорскому замку, в отличие от многих остальных зданий, которые пали жертвой тогдашней моды на Средневековье, Средневековье как раз было к лицу, так что изменения, внесённые Георгом III, были отнюдь не самыми неудачными из всех переделок, которым замок подвергался за столетия.

В 1811 году король Георг, будучи тяжело больным, был вынужден передать власть в руки регенту, своему старшему сыну, и вплоть до самой своей смерти в 1820 году ослепший и почти оглохший, полубезумный король жил в Виндзорском замке…

Затем регент стал королём, Георгом IV, и вот теперь Для замка началось время серьёзных перемен, каких он не знал, наверное, со времён правления Эдуарда III. Как любой комплекс зданий, которые строились и перестраивались в течение столетий, к началу XIX века замок представлял собой не единое целое, а нагромождение самых разных эпох и стилей. Пытаясь создать нечто целостное, архитектор Джеффри Уайет (который позднее изменил фамилию на Уайетвилль, чтобы его не путали с отцом) полностью перестроил ряд зданий, так, чтобы внешне они соответствовали наиболее старинным постройкам. Правда, при этом он перестраивал и такие древние части замка, как, например, Круглая башня, добиваясь симметрии и единства. Внутри замок тоже был в значительной мере отделан заново, так что неудивительно, что десяти лет царствования Георга IV (1820–1830) не хватило, чтобы завершить работы, и они тянулись вплоть до смерти самого Уайетвилля в 1840 году.

К тому времени на престол уже взошла королева Виктория. Большая часть переделок, затеянных королевой и её супругом, принцем Альбертом, касались не столько самого замка, сколько парка — так, если ранее через него пролегали общественные дороги, то теперь их проложили так, чтобы они не пересекали парк, и королевской чете, таким образом, удалось добиться большего уединения — а уединение оба очень ценили. После смерти любимого супруга в 1861 году Виктория мало занималась перестройкой — она во всех своих резиденциях, будь то Букингемский дворец или Виндзорский замок, старалась сохранить частные покои в точности такими, какими они были при Альберте, так что перемены касались только государственных покоев — скажем, главной лестницы и зала сразу за ней, которые украсили в рыцарском духе — доспехами, оружием и соответствующими статуями.

Уединяясь в Виндзоре (Букингемский дворец она почти забросила), королева получила прозвище Виндзорской вдовы. Известно стихотворение И. С. Тургенева, написанное им в 1876 году под впечатлением новостей о жестокости турков, которых Англия поддерживала, и описывающее Викторию, называется оно «Крокет в Виндзоре». А опубликованное в 1892 году стихотворение Редьярда Киплинга, входящее в его знаменитые «Казарменные баллады», рассказывающее о солдатах, которых королева посылает на смерть, называется «Вдова из Виндзора».

Мать королевы, сама она, супруг и старший сын покоятся в мавзолее в поместье Фрогмор, ещё одной небольшой королевской резиденции, которая находится рядом с Виндзорским замком.

Из официальной королевской резиденции Виндзорский замок окончательно превратился в частную. Эта ситуация сохранилась и после смерти Виктории, даже когда началась новая эпоха, начался новый век. Правда, преемник королевы, Эдуард VII, бывал в Виндзоре нечасто, как и его сын Георг V, сменивший отца на престоле в 1910 году. Однако супруга Георга, королева Мария Текская, которая немало времени уделяла отделке и обстановке королевских резиденций, не обошла своим вниманием и Виндзорский замок, так что часть комнат там переоборудовали в современном стиле — они, быть может, и потеряли в роскоши, зато стали куда более удобными для жизни.

Старший сын Георга V, Эдуард VIII, пробыл на троне всего год и находился именно в Виндзоре, когда в декабре 1936 года обратился ко всем британцам, извещая их о том, что отрекается от престола.

Его брат, Георг VI, во время Второй мировой войны воспользовался Виндзором, как относительно безопасным Убежищем для своей семьи, поскольку Лондон бомбили. А со вступлением на престол его дочери, нынешней королевы Елизаветы II в 1953 году, Виндзорский замок стал Местом, где Её Величество проводит выходные и отпуск (который положен всем, даже монархам).

Обычно королева приезжает туда на месяц в марте-апреле, на Пасху и на неделю в июне, когда, по традиции, собираются члены ордена Подвязки. Там проводятся банкеты и торжественные приёмы; там, в часовне Святого Георгия, венчаются члены королевской семьи, там покоятся родители королевы и её младшая сестра…

20 ноября 1992 года в Виндзорском замке, в часовне королевы вспыхнул пожар, который быстро распространился по зданию и пылал около пятнадцати часов, прежде чем его удалось потушить. Общая площадь замка, пострадавшая при этом, — около девяти тысяч квадратных метров, а, говоря официальным языком, сумма ущерба составила более тридцати семи миллионов фунтов стерлингов. Чтобы отремонтировать и отреставрировать замок, и при этом расходы не легли бы на плечи налогоплательщиков, было решено открыть для посещений Букингемский дворец. Работы шли почти ровно пять лет. Более половины из пострадавших комнат были восстановлены в точности, часть из них отделали по-новому, но в соответствии с общим стилем. Пожар в Виндзорском замке стал самым ужасным «подарком», который королева когда-либо получала к годовщине свадьбы — в этот день они с супругом как раз праздновали сорокапятилетие совместной жизни…

Замок открыт для посетителей — можно полюбоваться покоями Георга IV, который любил роскошь больше, чем многие монархи и до него, и после. Можно посмотреть на работы старых мастеров, которыми украшены официальные покои. Можно посетить часовню Святого Георгия, которая, несмотря на века, которые её изменили, всё та же, и по-прежнему остаётся часовней рыцарей ордена Подвязки, и по-прежнему охраняет покой десяти монархов.

Что ж, и Плантагенеты, и Ланкастеры, и Йорки, и Тюдоры, и Стюарты, и Ганноверы, и Виндзоры — словом, все династии британских монархов привнесли в Виндзорский замок что-то своё. И неудивительно, что однажды принц Уэльский, наследник Её Величества Елизаветы II сказал — если он станет монархом, то перенесёт официальную резиденцию из Букингемского дворца в Виндзорский замок. Для кого-то это — огромный замок с длиннейшей историей, а для кого-то ещё и дом…

Хэмптон-корт

Вот как описывает этот дворец в своём романе «Десять лет спустя» Александр Дюма, и это, пожалуй, одно из самых поэтических его описаний в литературе: «Гемптон-Корт, с коричневыми стенами, большими окнами, красивыми железными решетками, с тысячью башенок, со странными колоколенками, с потайными ходами и фонтанами во дворе, как в Альгамбре, Гемптон-Корт — колыбель роз и жасминов. Он радует зрение и обоняние, он является очаровательной рамкой для прелестной любовной картины, созданной Карлом II, среди великолепных полотен Тициана, Порденоне и Ван-Дейка, — тем самым Карлом II, в галерее которого висел портрет казненного Карла I и на деревянной обшивке которого видны были дыры от пуританских пуль, выпущенных солдатами в Кромвеля 24 августа 1648 года, когда они привели Карла I в Гемптон-Корт в качестве пленника.

Тут собирал свой двор его сын, вечно жаждавший удовольствий, этот поэт в душе, недавний бедняк, который Днями наслаждений возмещал каждую минуту, проведенную в лишениях и нищете.

Не мягкий газон Гемптон-Корта, такой нежный, что кажется, будто идешь по бархату; не громадные липы, Ветви которых, как у ив, свисают до самой земли и скрывают в своей тени любовников и мечтателей; не клумбы пышных цветов, опоясывающих ствол каждого дерева и служащих ложем для розовых кустов в двадцать футов вышины, которые раскидываются в воздухе, как огромные снопы, — не эти красоты любил Карл II в прекрасном дворце Гемптон-Корт.

Но, может быть, он любил красноватую гладь реки, покрывавшуюся морщинами от малейшего ветерка и колеблющуюся, словно волнистые волосы Клеопатры? Или пруды, заросшие ряской и белыми кувшинками, раскрывающими молочно-белые лепестки, чтобы показать золотистую сердцевинку? Эти таинственные лепечущие воды, по которым плавали черные лебеди и маленькие прожорливые утки, гонявшиеся за зелеными мухами, вьющимися над цветами, и за лягушатами в их убежищах из прохладного мха?

Может быть, его привлекали огромные остролистники, легкие мостики, переброшенные через канавы, серны, мелькавшие в бесконечных аллеях, или трясогузки, порхавшие среди букса и клевера?

Все это есть в Гемптон-Корте; а кроме того — шпалеры белых роз, вьющихся по высоким трельяжам и усыпающих землю благоуханным снегом своих лепестков. В тамошнем парке есть также старые смоковницы с позеленевшими стволами и с корнями, ушедшими в поэтические и роскошные пласты мха».

Но до времён Карла, короля-гедониста, было ещё далеко, полторы сотни лет, когда красавец Хэмптон-корт уже вызывал восхищение… и зависть.

Поместье Хэмптон на северном берегу реки Темзы возникло давно, очень давно. Сперва оно принадлежало некоей знатной семье, а в 1211 году Джоан, леди Грей, продала его рыцарям ордена Святого Иоанна Иерусалимского, которые и владели им следующие триста лет. А в 1514 года (по другим сведениям — в 1515-м) поместье приобрёл Томас Вулси. Вулси, архиепископ Йоркский, как раз в это время стал кардиналом и лордом-канцлером, главным советником короля Генриха VIII, а, значит, одним из самых влиятельных людей в Англии.

«Кардинал Вулси, находясь на вершине власти, хотел выстроить дворец, который соответствовал бы его положению. Но хотел он и прожить долгую, здоровую жизнь, и поэтому нанял самых выдающихся докторов Англии, и даже призвал на помощь учёных из Падуи, чтобы они выбрали в пределах двадцати миль от Лондона самое здоровое место». И они выбрали Хэмптон. Может быть, это только легенда, но, как бы там ни было, кардинал Вулси стал хозяином Хэмптона, выкупив его то ли у рыцарей-госпитальеров, то ли у одного из придворных, Джайлза, лорда Добени.

Вулси, будучи весьма скромного происхождения, всего в жизни добился сам. Смог он и превратить скромное средневековое поместье в один из самых прекрасных дворцов Англии. Он не жалел ни времени, ни денег — на перестройку ушло почти десять лет. О прежних владельцах, рыцарях-монахах, и тогда, и сейчас напоминает разве что сохранившийся с тех времён колокол, который висит над входом в здание, украшенное часами. Когда-то монахи в нём и жили, и молились, кардинал же превратил его в небольшой, но роскошный дворец — там были комнаты самого Вулси, там же останавливались и члены королевской семьи. А для других гостей со всех концов Европы, навещавших всесильного кардинала, было выстроено ещё одно здание.

Изящный ренессансный дворец из красного кирпича, богато отделанный внутри и украшенный многочисленными гобеленами из коллекции кардинала, — таким был Хэмптон-корт во времена Вулси. Французские послы, которых он принимал у себя, как писал современник, сочли, что пир во дворце кардинала по сравнению с приёмом У короля — всё равно что золото по сравнению с серебром. А поэт Джон Скелтон даже сочинил сатирическое стихотворение, в котором говорилось, что, хотя самым блестящим должен быть королевский двор, Хэмптон-корт его превосходит.

Что ж, Генрих VIII, как и все остальные, не мог этого не заметить. Говорят, что однажды он поинтересовался у своего лорда-канцлера, зачем тому столь роскошное жилище. «Чтобы показать, какой прекрасный дворец подданный может предложить своему суверену». Ответ, безусловно, достойный, но что ещё кардиналу оставалось делать, как не предложить Хэмптон-корт королю? Так что с 1525 года Генрих, хотя ещё и не стал официальным владельцем дворца, часто там останавливался, а взамен дал Вулси разрешение пользоваться Ричмондским дворцом. Его, конечно, нельзя было сравнить с роскошным Хэмптон-кортом, но с королями не спорят.

А если спорят, то это плохо заканчивается. Когда Генрих VIII решил развестись со своей первой супругой, Катериной Арагонской, и жениться на Анне Болейн, Вулси не смог добиться у папы римского разрешения на этот развод, чего Генрих ему и не простил. В 1529 году Вулси лишили всех титулов и имущества, а спустя год он скончался. «Если бы я служил Богу так же усердно, как и королю, Он не оставил бы меня в старости…» Когда королю доложили о смерти его бывшего советника, тот как раз был в Хэмптон-корте и упражнялся в стрельбе из лука. Ради этой печальной новости прерывать своё увлекательное занятие новый хозяин дворца не стал.

Генрих тоже принялся за перестройку — ведь теперь дворец должен был вмещать весь его немалый двор. Были построены новое главное здание, башня с ванной и библиотекой, теннисный корт (теперь один из старейших в Европе), огромные кухни; расширены сады и разбиты новые, окружённые стенами и башенками, — словом, теперь Хэмптон-корт стал истинно королевским дворцом.

И у него была новая королева. В 1533 году король наконец обвенчался с Анной Болейн. Её инициалы до сих пор украшают одни из ворот Хэмптон-корта, и именно в этом дворце Анна могла бы родить сына, которого так жаждал Генрих. Увы, случился выкидыш, король так и не заполучил наследника, отношения с Анной всё ухудшались… В мае 1536 году Анну Болейн казнили — через день после её смерти король обручился с придворной дамой Анны, Джейн Сеймур, а ещё через девять дней они поженились.

Для новой королевы подготовили ещё более роскошные комнаты, а статуи геральдических леопардов Анны, которые украшали мост через ров, заменили на пантер Джейн.

Спустя год после свадьбы королева появилась в Хэмптон-корте в свободно зашнурованном платье для женщин в тягости, и было торжественно объявлено, что ребёнок в её утробе зашевелился. А в октябре 1537 года родился долгожданный наследник. Принца крестили там же, в Хэмптон-корте, в королевской часовне. Увы, Джейн не довелось ни насладиться как следует положением королевы, ни вырастить сына — она умерла от горячки вскоре после родов. Говорят, что до сих пор в день рождения принца Эдуарда иногда можно увидеть, как призрак королевы с зажжённой свечой в руках пересекает двор.

Впрочем, королева Джейн — не единственное привидение Хэмптон-корта, и даже не единственное «королевское привидение». Брак со своей четвёртой супругой, принцессой Анной Клевской, которая королю совершенно Не понравилась, удалось довольно быстро аннулировать, что устроило и короля, и принцессу (она получила богатые отступные и мирно жила в Англии до самой смерти). А вот пятой стала юная Катерина Говард, которую, к сожалению, ничему не научил пример её кузины Анны Болейн. Ещё в октябре 1540 года Генрих заказывал в часовне Хэмптон-корта молебен, радуясь удачному браку, а уже в ноябре 1541 года королеву обвинили (и, в общем, не так уж безосновательно) в адюльтере и собирались арестовать. Согласно легенде, она пыталась броситься к ногам короля, чтобы вымолить прощение, когда тот был в часовне. Катерина бежала по коридорам и галереям Хэмптон-корта, плача и умоляя спасти её, но стража, стоявшая в галерее, не пустила её к королю. На самом деле она не смогла бы пройти из своих покоев в часовню тем путём, который описывается в легенде, но разве это так уж важно? Злосчастную королеву, «розу без шипов», заключили в Тауэр и через несколько месяцев казнили. Плачущее и стенающее привидение, говорят, появляется в галерее, которую так и прозвали «Haunted», то есть «посещаемая призраками». Впрочем, последние сто лет призрак Катерины предпочитает прекрасные сады дворца, где она некогда прогуливалась…

Есть в Хэмптон-корте и Серая леди. Говорят, что её звали Сибилл Пенн, и она была нянькой принца Эдуарда, сына королевы Джейн Сеймур. Она умерла от оспы в 1562 году, на девять лет пережив своего воспитанника, который скончался совсем юным, и была похоронена в дворцовой церкви. В 1829 году, после сильного урагана, повреждённую церковь начали перестраивать, тогда и пришлось побеспокоить могилу миссис Пенн. Тогда же в юго-западном крыле дворца начали раздаваться странные звуки, напоминавшие те, что издаёт прялка, и якобы когда рабочие, пытаясь понять, откуда идёт звук, разобрали одну из стен, то обнаружили комнату, а в ней — колесо от прялки. Говорят, что, согласно дворцовым записям, эта комната когда-то принадлежала миссис Пенн, и она просто вернулась в свои старые покои. Серая леди, как утверждают, не раз являлась к тем, кто оставался ночевать во дворце.

Впрочем, недаром Хэмптон-корт, «замок с привидениями», считается самым населённым призраками дворцом Англии. Там часто видели привидения придворных в костюмах эпохи Тюдоров, призрачную собаку, а самое «свежее», оставшееся неопознанным, привидение появлялось ненадолго в 2003 году. Да и Анна Болейн, которая обычно, как говорят, появляется в Тауэре, месте, где она умерла, порой посещает и Хэмптон-корт, место, где она была королевой…

Впрочем, вернёмся от призрачных историй о призраках к реальным людям. Последней, шестой супругой Генриха VIII стала в 1545 году Катерина Парр — венчание состоялось здесь же, в Хэмптон-корте. Она пережила короля, который скончался в 1547 году (правда, ненадолго). Отныне дворец принадлежал маленькому Эдуарду VI — он унаследовал отцовский трон, когда ему было всего десять лет.

У Эдуарда не было ни желания, ни возможности, ни времени что-то менять во дворце своего детства, этого времени ему было отпущено слишком мало — он правил всего шесть лет, и он не так часто бывал в Хэмптон-корте. Что связывало его с эти дворцом, помимо самых ранних воспоминаний? Именно оттуда зимой 1549 года пытался похитить юного короля его дядя, Томас Сеймур, жаждавший заполучить опёку над племянником; именно туда осенью всё того же года пытался созвать подмогу старший брат Томаса, Эдуард Сеймур, лорд-протектор Королевства, который как раз и был опекуном короля, Но не смог сохранить своё положение.

После смерти Эдуарда в 1553 году королевой стала его старшая сестра Мария. Почти ровно год спустя она вышла замуж за испанского принца Филиппа, будущего короля Испании Филиппа II. Венчание состоялось в Винчестерском соборе, а на медовый месяц молодые отправились в Хэмптон-корт. Правда, теперь «ворота были постоянно закрыты, так что никто не мог войти, если только не по важному делу — англичанам это казалось странным, они привыкли к другому». Но от строгой и очень набожной королевы Марии странно было бы ожидать пышных празднеств.

В 1558 году Мария, умирая, оставила престол сводной сестре Елизавете. Но, в отличие от старшей сестры та знала толк в развлечениях. За время своего долгого правления она дважды справляла Рождество в Хэмптон-корте, и оба раза торжества были такими, что полностью затмевали скромное празднование Рождества в 1554 году. Тогда Мария и Филипп, надеясь обратить принцессу-протестантку в католичество, пригласили её в Хэмптон-корт. Да, главную залу освещала тогда тысяча светильников, но разве можно было сравнить это в остальном скромное торжество с теми, что устраивала Елизавета, унаследовавшая вкус к развлечениям от своего отца, «веселого короля» Генриха?

Елизавета тоже любила Хэмптон-корт, несмотря на то что королевских резиденций было множество и каждый аристократ почитал за величайшую честь принять королеву у себя. Она не особенно занималась перестройкой дворца, зато всячески его украшала. Как описывал один из иностранных гостей, «есть некая комната, где королева устраивает торжественные приёмы, убранная с необыкновенной роскошью; гобелены вышиты золотом, жемчугом и драгоценными каменьями, одна только скатерть стоит более пятидесяти тысяч крон, не говоря уж о королевском троне, который украшен огромными алмазами, рубинами, сапфирами и прочим, и всё это сияет среди других драгоценных каменьев и жемчуга подобно солнцу среди звёзд». В 1603 году в Хэмптон-корте Уильям Шекспир представил королеве «Сон в летнюю ночь»…

Итак, во времена Тюдоров Хэмптон-корт был местом роскошных приёмов, но династии меняются, и после смерти бездетной Елизаветы в том же 1603 году трон переходит к её родственнику, шотландскому королю Иакову. Впрочем, при этом первом короле из династии Стюартов дворец всё ещё был местом праздников. Именно там в январе 1604 года состоялся знаменитый спектакль «Явление двенадцати богинь», который представили сама королева, Анна Датская, и её дамы, спектакль, который открыл череду знаменитых «масок» той эпохи — представлений с пением и танцами в роскошных декорациях, в которых принимали участие не только профессиональные актёры, но и придворные.

Впрочем, теперь во дворце не только развлекались. В 1604 году там состоялась встреча Иакова I с представителями церкви, в том числе и с пуританами, так называемая «Хэмптон-кортская конференция», где, помимо прочего, рассматривался вопрос о переводах Библии — в 1611 году вышел новый перевод, известный как «Библия короля Иакова».

В 1625 Иакову унаследовал его сын, Карл I. Хэмптон-корт всё ещё оставался любимой королевской резиденцией, но… Для Карла он был ещё и своеобразным музеем, напоминанием о блестящих и жестоких временах Тюдоров. Впрочем, он и сам наполнял залы дворца новыми произведениями искусства.

В 1642 году Карл I последний раз побывал в Хэмптон-корте, будучи свободным королём. Он вернулся туда спустя пять лет, уже как король-пленник — в Англии началась гражданская война. Ему удалось сбежать тогда, но конец уже был близок. В 1649 году Карл I был казнён, Англия лишилась монарха, а Хэмптон-корт, как и остальные Дворцы, — своего хозяина… Через два года после смерти короля поместье продали некоему Джону Фелпсу, а сам Дворец остался в распоряжении Оливера Кромвеля, вождя Революции, ставшего лордом-протектором королевства. Он разместился в покоях королевы — сама она давно покинула Англию… В Хэмптон-корте выходила замуж Мэри, дочь Кромвеля, там же умерла его другая дочь, любимица Елизавета. А вскоре за Елизаветой последовал и сам Кромвель — правда, умер лорд-протектор не там, а в Уайтхолле.

После смерти Кромвеля Хэмптон-корт едва не решили было продать кому-нибудь, но, к счастью, в конце концов парламент решил, что «здание, именуемое Хэмптон-кортом, а также прилегающие службы, сады и маленький парк, который его окружает, надлежит не выставлять на продажу, пока парламент не решит, что делать далее». Так что дворцу повезло, да и пострадал он не так уж сильно, как мог. Витражи в главном зале были уничтожены, что неудивительно (витражи ассоциировались с Католической церковью), но в остальном почти всё сохранилось.

Хэмптон-корт решили передать генералу Монку, а он, будучи одной из ключевых фигур реставрации монархии, передал дворец законному наследнику казнённого короля Карла, Карлу II, когда тот в 1660 году триумфально вернулся на родину.

Именно времена Карла II и описывал Дюма в романе «Виконт де Бражелон»: «Нет, Карл II любил в Гемптон-Корте очаровательные женские фигуры, которые после полудня мелькали по террасам; он, подобно Людовику XIV, приказывал выдающимся художникам запечатлевать их красоту, так что на полотнах осталось увековеченный множество красивых глаз, лучившихся любовью». Сюда король привезёт на медовый месяц свою супругу, португальскую принцессу Катерину Браганца, и там же она будет тосковать, глядя на многочисленные портреты любовниц Карла, которые украшали стены Хэмптон-корт. Как писал Сэмюэл Пипс, не раз навещавший этот дворец, «это так мило, смотреть на юных милых дам…» Должно быть, но только не королеве — когда Карл и Катерина уединились в Хэмптон-корте после свадьбы, Барбара Палмер, его фаворитка, пожелала тоже туда отправиться, чтобы родить там своего второго ребёнка от короля. Её, к счастью, уговорили этого не делать. И там же впоследствии Карлу удалось уговорить королеву сделать Барбару своей придворной дамой.

Но прошли и эти весёлые времена. Брат Карла II, ставший после его смерти в 1685 году королём Иаковом II, не бывал, судя по всему, в Хэмптон-корте после того, как взошёл на трон. Но и правление его продлилось недолго — в результате «Славной революции» 1688–1689 года он бежал из страны, а трон перешёл к его дочери, Марии, и её супругу, штатгальтеру Нидерландов. И Мария II, и Вильгельм III любили Хэмптон-корт. Буквально сразу после коронации они решили сделать дворец своей постоянной резиденцией, несмотря на то что он «такой старый и с такой запутанной планировкой». Быть может, свою роль в этом решении сыграло то что у Вильгельма была астма, и он, как когда-то кардинал Вулси, хотел жить не просто в прекрасном дворце, а в месте со здоровым воздухом.

Однако красота Хэмптон-корта к тому времени уже значительно поблекла — зедь ему было без малого двести лет. Это был дворец династии Тюдоров, а тут уже и правление династии Стюартов, пусть пока об этом ещё не знали, подходило к концу. Он стал… старомодным. И его решили перестроить.

Вильгельм и Мария решительно взялись за дело. Кристофер Рен, знаменитый архитектор, представил свой Вариант, который предполагал полную перестройку всего дворца. Однако на это ушло бы слишком много средств, и был выбран более щадящий план-копромисс, по которому часть старого дворца должны были оставить. Именно тогда Хэмптон-корт стал таким, каким мы можем видеть его и Сегодня — в сущности, это два дворца, старый и новый.

Часть тюдоровских построек полностью снесли, и в 1689 году начали возводить на их месте новые. Изначально Рен планировал, что большая часть здания будет каменной, но тут помешала политика — Вильгельм воевал с французами, и дорога, по который из Дорсета возили камень для стройки, часто оказывалась занята военными обозами. Приходилось использовать кирпич. Король почти постоянно отсутствовал, его отвлекала война, так что в его отсутствие всем, и строительством в Хэмптон-корте, руководила королева Мария. Она хотела, чтобы он было закончен как можно скорее, но строительство пришлось замедлить после того, как наспех выстроенная южная часть дворца обрушилась и один из рабочих погиб. Как писала королева, «в этом была рука Господа, и мне был преподан урок смирения».

И всё же, как ни торопилась Мария, ей не удалось пожить в новом дворце — в 1694 году тридцатидвухлетняя королева скончалась от оспы. Вильгельм потерял и жену, и соправительницу… В первое время после её смерти ему было не до дворца, к тому же война отнимала почти все средства. Только спустя три года работы вновь возобновились.

Несмотря на войну с Францией, французское влияние чувствовалось в архитектуре нового Хэмптон-корта, что неудивительно — Кристофер Рен бывал во Франции, так что при постройке и этого дворца, и Уайтхолла его вдохновлял прекрасный Версаль. А роскошное королевское ложе было подарено королём Франции Людовиком XIV графу Джерси, который, в свою очередь, преподнёс его королю Вильгельму. Убранное красным бархатом, оно до сих пор стоит в королевской опочивальне Хэмптон-корта, а на стене висит прекрасный портрет леди Анны — матери королевы Марии. Правда, Вильгельм, весьма скромный в быту, предпочитал жить в небольших уютных комнатах дворца, а не в роскошных парадных покоях.

О совместной жизни этой королевской пары написано немало, зачастую короля даже обвиняют в равнодушии к собственной жене и пристрастии к фаворитам мужского пола. На самом же деле они вместе немало пережили и были привязаны друг к другу — смерть Марии стала для Вильгельма серьёзным ударом. Оправившись от него, он не просто завершил начатую перестройку Хэмптон-корта, а и занялся тем, что когда-то в Нидерландах увлекало их обоих — садоводством. Мария даже, вернувшись на родину, привезла с собой множество экзотических для Англии растений, которые высадили в двух оранжереях возле дворца. Теперь же по указанию Вильгельма было разбито несколько новых чудесных садов, в которых можно гулять и сейчас — жаль только, что от знаменитого некогда садового лабиринта осталось не так уж и много.

Сады Хэмптон-корта, можно сказать, и погубили короля — в феврале 1702 года он ехал через них на лошади, та споткнулась о кучу земли у кротовой норы, всадник упал, расшибся и сломал ключицу. Вильгельм уже не встал с постели — начались осложнения, пневмония, и вскоре он скончался. Сторонники вынужденного бежать из страны короля Иакова II, не считавшие Вильгельма и Марию законными правителями, радостно поднимали тосты за «джентльмена в чёрном бархате» — крота из садов Хэмптон-корта…

После смерти бездетных монархов престол перешёл к сестре Марии, королеве Анне. Она, конечно же, часто бывала в Хэмптон-корте, и именно там будет происходить Действие знаменитой поэмы Александра Попа «Похищение локона».

Вблизи цветущих радостных лугов

Взор Темзы, не минуя берегов,

Пленяется дворцом, который горд

Названием бессмертным Хэмптон-Корт.

Здесь на виду судьба держав и лиц,

Падение тиранов и девиц.

Здесь королева Анна невзначай

Советам внемлет и вкушает чай.

(Перевод В. Микугиевича)

После королевы Анны, не оставившей после себя наследников, трон в 1714 году перешёл к родственнику, Георгу, курфюрсту Брауншвейгскому. Воцарилась новая, Ганноверская династия, пришёл конец династии Стюартов, а вместе с нею — и временам славы Хэмптон-корта. Георг I ещё жил в этом дворце, устраивал приёмы, но его сын, принц Уэльский, был куда более популярен и любим, чем он. И в 1718 году всё тот же Александр Поп писал: «Ни один уединённый дом где-нибудь в Уэльсе не располагает настолько к созерцанию, как Хэмптон-корт. Я однажды прогулялся там при луне и не встретил никого, кроме короля, который в одиночестве давал аудиенцию птицам у стены сада». Не столько смешная картина, как надеялся автор, сколько печальная…

Впрочем, принц Уэльский, став Георгом II в 1727 году, тоже порой навещал Хэмптон-корт и даже, вместе с супругой, обедал там на публике. Но в 1737 году, когда скончалась королева Каролина, двор посетил Хэмптон-корт последний раз.

Больше британские монархи не жили там уже никогда. Говорят, что Георг III никогда не наведывался во дворец, потому что помнил, как дед, Георг II, драл его там за уши. Как бы там ни было, именно во времена третьего короля Георга из Хэмптон-корта забрали часть мебели и убранства.

Казалось, дворец заснул, как в сказке о спящей красавице. Туда приезжали полюбоваться местом, где некогда жили короли, но… всё казалось безнадёжно старомодным. Ланселот Браун, «умелый Браун», ландшафтный архитектор, создатель чудесных пейзажных парков, ничего не изменил в садах Хэмптон-корта, считая, что лучше их оставить как есть, и что вся прелесть их — именно в старинной геометрической «правильности».

Сам же дворец, хотя и опустел, но не совсем. Там начали предоставлять комнаты или придворным, или служащим, которые удалились от дел. Это длилось на протяжении долгих лет… Кто только не жил в Хэмптон-корте, даже одна из многочисленных незаконных дочерей короля Вильгельма IV, предшественника королевы Виктории. О, хэмптон-кортские старушки, несмотря на свою хрупкость и дряхлость, ещё могли доставить хлопоты — так, к примеру, одна из них возмущалась наготой украшающих стены фигур и требовала либо завесить их чем-нибудь, либо закрасить… Такие постояльцы жили там и в следующем, XX веке.

В 1838 году по решению королевы Виктории Хэмптон-корт стал, что называется, народным достоянием. С тех пор дворец и окружающие его сады привлекают множество любопытствующих. Ещё бы — ведь он расположен вблизи от столицы, и у него такая увлекательная история! Его ремонтировали и реставрировали, в частности, в 1840-х годах пытались придать снова как можно более «тюдоровский» вид, конечно, в соответствии с собственными представлениями. Стены вновь украсили гобеленами, добавили старинное оружие и доспехи.

Поезжайте в Хэмптон-корт. Зачем? Прогуляйтесь по чудесным старинным садам, полюбуйтесь на сад, разбитый в 2009 году в честь пятисотлетия восхождения на престол Генриха VIII, попытайтесь заблудиться в Лабиринте (а в специальном «Садовом павильоне» можно провести конференцию или отпраздновать свадьбу). Отправьте детей на экскурсию «Королевские привидения» (взрослым вход воспрещён!). Пройдитесь по залам дворца…

Нужно только помнить, что там, где теперь гуляют беспечные туристы, Тюдоры и Стюарты жили своей такой загадочной для нас сегодня, но такой естественной для них тогда жизнью. Играл в теннис Генрих VIII, принимала послов от женихов Елизавета I, ухаживал за своими прекрасными леди Карл II… Хэмптон-корт — лучший памятник, который только можно представить.

Ричмонд

Скажи, где царственный наш Ричмонд нынче?

Уильям Шекспир. Ричард III (перевод А. Радловой)

Нет, герой Шекспира имеет в виду не замок — он говорит о Генрихе Тюдоре, сыне графа Ричмонда, будущем короле Генрихе VII. Однако именно «царственный Ричмонд» построил последний Ричмондский дворец, и вопрос «где он нынче?» вполне уместен. Увы, дворец не просто не сохранился, как говорится, до наших дней, он был разрушен задолго до не наших… Зато сохранился в истории Англии.

Место, где стоял дворец, поменяло название, да и самих зданий было несколько. Ещё у короля Генриха I в 1125 году был свой «дом в Шине». Правда, затем поместье и дом несколько раз меняли хозяев, пока снова не стали собственностью короны век спустя. В 1360-х годах Эдуард III перестроил здание, но этот первый дворец просуществовал не так уж и долго. Король Ричард II очень любил это место, и лето обычно проводил там. Но летом 1394 года он потерял жену, Анну Богемскую. «Королева Анна умерла в Шине, что в Суррее, и была похоронена в Вестминстере. Её кончина была таким тяжёлым ударом для короля, что он не просто проклял место, где она умерла, но и в гневе приказал разрушить здания, в которое короли былого, утомившись от города, прибывали на отдых». Вероятно, была разрушена всё-таки только та часть, где скончалась королева Анна, а остальное просто пришло в упадок с годами.

В 1414 году король Генрих V начал восстанавливать дворец, и тот простоял до конца века, до ночи перед Рождеством 1497 года. Пожар уничтожил почти всё — и само здание, и «множество драгоценностей и прочих вещей огромной ценности». Что ж, король Генрих VII, при котором и случился пожар, первый король из династии Тюдоров, как говорили, не очень печалился — в конце концов, здание сгорело по неосторожности, а не из-за злого умысла, а ещё это давало ему повод построить новое.

«И он воздвиг дворец заново, великолепный и пышный, и сменил название „Шин“, и дал ему новое название, „Ричмонд“, ибо он и его отец были графами Ричмонд». Как заметил один тогдашний хронист, следовало бы назвать новый дворец не «Richmond», a «Rich Mount» (гора богатств), поскольку король истратил на новую Резиденцию огромные суммы. В 1501 году строительство было закончено, и началась история знаменитого Ричмондского дворца…

В том же 1501 году из Испании прибыла принцесса Катерина Арагонская, чтобы стать женой наследника Генриха, принца Артура. Один из испанских послов восторженно описывал и роскошное внутреннее убранство Дворца, и сами постройки — так, крышу главного здания вращали четырнадцать башенок, и на флюгере каждой красовался королевский герб, расписанный золотой, алой и лазоревой краской.

В Ричмондском дворце разместилась королевская семья и весь двор. Правда, семья уменьшалась — в 1502 году, через несколько месяцев после свадьбы, принц Артур скончался, и семнадцатилетняя принцесса Катерина осталась вдовой. Принцесса Маргарита Тюдор, сестра Артура, здесь же, в Ричмонде, обручилась по доверенности с королём Шотландии, Иаковом IV, а в следующем году отправилась к мужу в Шотландию. В 1503 году умерла родами королева Елизавета Йоркская, спустя шесть лет скончался и сам король Генрих VII.

Но «король умер, да здравствует король», и на трон взошёл Генрих VIII. Турниры, пиры, всевозможные развлечения — это было время, когда король Генрих был молод, когда его брак с вдовой старшего брата, Катериной Арагонской, был крепок, когда Ричмонд был любимой королевской резиденцией… Но всё преходяще.

1 января 1511 года в Ричмонде родился «новогодний мальчик», единственный сын Генриха и Катерины, который не скончался сразу после рождения — но и он не прожил долго. Узы королевского брака с годами всё слабели — королева не смогла подарить супругу и стране наследника, только наследницу.

Кардинал Вулси в те времена строил и отделывал свой восхитительный Хэмптон-корт, и, в конце концов, король Генрих, не устоявший перед красотой нового дворца, «обменялся» с кардиналом — Хэмптон-корт на Ричмонд. Хронист писал, что «удивительно было слышать, как простые люди, особенно те, кто служил Генриху VII, которые видели, как кардинал живёт в Ричмонде, который монарх так высоко ценил, ворчали, говоря „пёс мясника лежит во дворце Ричмонд“». (Вулси считали сыном мясника). Что ж, обмен был вынужденным, относительным — и король, и кардинал могли останавливаться во дворцах друг друга, и неравноценным — когда кардинал впал в немилость, то дни свои ему в Ричмондском дворце окончить не удалось.

Удача, казалось, оставила не только Вулси, но и сам Ричмонд. Он перестал быть дворцом королей и стал дворцом королев и принцев… Впрочем, быть может, это не было неудачей — чем дальше от грозного Генриха, тем лучше.

Там часто жила Катерина Арагонская, правда, ещё в ту пору, когда была королевой Англии — до того, как Генрих развёлся с ней и женился на Анне Болейн. Четвёртая супруга Генриха, Анна Клевская, на которой Генрих женился в 1640 году, была вскоре отослана в Ричмонд, а вскоре, когда король добился аннулирования этого брака, получила Ричмонд в полное своё владение. Там принцесса, превратившаяся из «жены короля» в «сестру короля», гуляла по чудесным садам, принимала гостей, в том числе бывшего супруга, и была довольна своей жизнью в этом «раю изысканности».

В Ричмонде бывал наследник Генриха, юный Эдуард VI. Там провела часть своего медового месяца и королева Мария I. Там венчались сэр Роберт Дадли и Эми Робсарт; он — будущий граф Лестер, фаворит королевы Елизаветы, она — скромная дворяночка, которая вошла в историю благодаря своей загадочной смерти, в которой веками винили её мужа.

Когда же в 1558 году на престол взошла Елизавета, Ричмонд стал одним из её любимых дворцов. Упомянем и некое историческое событие, пусть и не столь возвышенное, как королевские праздники — именно в Ричмонде сэр Джон Харрингтон, придворный Елизаветы и её крестник, установил первый в Англии туалет со сливом.

Елизавета всю жизнь любила Ричмонд и часто наведывалась туда, в Ричмонде она и скончалась в 1603 году. Тело королевы отправили в Уайтхолл, и похоронная процессия стала, наверное, последним пышным событием, которое увидел этот тюдоровский дворец.

Когда на престол взошёл Иаков I, Ричмонд стал домом для принцев династии Стюартов, Генриха Фредерика и Карла (будущего Карла I). О, старший принц, который так и не стал Генрихом IX, — отдельная, печальная страница в истории Британии.

Умный, начитанный — любовь к науке Генрих унаследовал от отца. Сильный и крепкий — в шестнадцать принц выглядел уже совсем взрослым. От отца же к нему перешёл интерес и к военным упражнениям — в верховой езде, стрельбе из лука, во владении оружием принцу не было равных. Он изучал кораблестроение и теорию военного искусства, одновременно с этим его интересовали и живопись, и скульптура, и садоводство. Советники принца путешествовали по Европе и писали принцу длинные письма обо всём увиденном — у Генриха Фредерика были обширные планы — его интересовало всё новое и полезное, что он смог бы, заимствуя опыт других стран, применить при своём дворе, а затем и в Англии.

Несмотря на юный возраст, он был уже важной фигурой в международных отношениях — на послов, которым довелось с ним встречаться, Генрих Фредерик производил большое впечатление. Его считали очень способным, умным, зрелым. Но всем надеждам не суждено было сбыться. Говорят, всё началось с того, что как-то вечером принц играл в теннис. Ему стало жарко, он снял камзол… Простуда перешла в серьёзную лихорадку, которая длилась двенадцать дней. Делали всё возможное и невозможное, но чуда не случилось — в ноябре 1612 года, трёх месяцев не дожив до своих девятнадцати лет, принц Уэльский скончался. Его оплакивала не только семья — вся Англия, и особенно по всеобщему любимцу горевали в Ричмонде.

Дворец осиротел. Генрих Фредерик так и не успел разбить новые сады, как собирался, не успел заняться перестройкой и обновлением. Но у короля Иакова и королевы Анны был ещё один сын, Карл. Через несколько лет после смерти старшего брата Карл обосновался в ричмондском дворце. У Карла был там собственный двор, и именно там и тогда он начал собирать свою коллекцию живописи. Став королём в 1628 году, он по-прежнему навещал Ричмонд, а когда его собственный сын, будущий Карл II, подрос, то его тоже, как в своё время отца, отправили жить в Ричмонд. Казалось, прежние славные времена вернулись…

На самом же деле конец был близок — гражданская война (1641–1651) отняла жизнь у Карла I, на время разрушила монархию, а заодно разрушила и Ричмондский дворец… Монархию — временно, дворец — навсегда. Через несколько месяцев после казни короля Карла всё имущество, находившееся во дворце, было описано и продано, а сам дворец постепенно, в течение десяти лет, разрушали.

«Великолепный дворец, в котором Генрих VII проявил свой вкус и которому даровал своё имя; где Генрих VIII принимал высочайших гостей; куда королева Елизавета, в своёй девственной царственности, удалялась передохнуть от государственных дел; резиденция принца Генриха, Украшенная со вкусом Франциска и размахом Медичи; чьи коридоры помнили величие Вулси, мудрость Бёрли, галантность Сидни, Эссекса и Рэли; чей приёмный зал освещали своей прелестью красавицы множества поколений — этот дворец должен был быть полностью уничтожен, а всё, что в нём было, подлежало тщательному учёту, перед тем как быть проданным тому, кто больше заплатит».

От дворца Тюдоров и Стюартов остались лишь невольно небольших строений, ворота и двор. Так мало…

Уайтхолл

Третий дворянин

…Тут она ушла

И с той же самой свитой возвратилась

В дворец йоркский, где начнется пир.

Первый дворянин

Уже он не йоркский, как был раньше.

Пал кардинал, и взял король дворец,

Теперь он называется Уайтхолл.

Третий дворянин

Я знаю, но по-старому его

Все называю.

Уильям Шекспир. Генрих VIII (перевод В. Томашевского)

Среди королевских резиденций всегда были более любимые и менее, те, что навещали часто, и те, что тихо ожидали годами, пока монарх посетит их в очередной раз. Уайтхолл же более полутора веков был резиденцией главной, и, несмотря на то что триста лет назад почти весь дворец погубил пожар, самое название «Уайтхолл» — это символ власти над всей Британией, нарицательное название правительства. Именно на улице, получившей название благодаря дворцу, расположены министерства и государственные учреждения, а прилегает к ней Даунинг-стрит, улица, где расположена резиденция премьер-министра. «В Уайтхолле решили…»

История этого места ничуть не менее многослойна, чем история других знаменитых дворцов и замков. Вестминстерский дворец, средневековая резиденция английских королей, притягивал к себе всех тех, кто имел власть или стремился ею обладать. Так что неудивительно, что архиепископ Йоркский, один из самых главных церковных сановников королевства, обзавёлся своим жилищем рядом с королевским — в 1240-е годы тогдашний архиепископ, Вальтер де Грей, приобрёл земли поблизости от Вестминстера.

К сожалению, нам неизвестно, как выглядел этот первый архиепископский дворец, Йорк-плейс. Зато мы знаем, что, когда король Эдуард I в 1290-х затеял перестройку Вестминстера, он на время переехал туда. В Йорк-плейс он жил и когда Вестминстерский дворец пострадал от пожара, и навещал его вместе со своей второй супругой Маргаритой в начале следующего столетия — для королевы даже были выстроены отдельные апартаменты. В 1470 году здание расширили в два раза, а когда архиепископом Йоркским стал Томас Вулси, то он превратил всё же относительно скромное жилище архиепископа в великолепный дворец — хозяин Хэмптон-корта и Йорк-плейс служил Генриху VIII, но роскошь любил не меньше, если не больше, чем сам король. С 1515 года по приказу Вулси в Йоркском дворце перестраивались одни здания и строились новые — от выходящей на реку раззолоченной галереи до часовни.

Итак, кардинал оказался обладателем нескольких роскошных дворцов, а тем временем Вестминстер серьёзно пострадал от пожара (в 1512 году). Это, конечно, была не единственная королевская резиденция, но она была ближе Других к парламенту. Так что Генриху VIII приходилось Пользоваться гостеприимством другого архиепископа, Кентерберийского, чей дворец Ламбет располагался поблизости. А с падением кардинала Вулси к королю наконец перешёл и Йоркский дворец, ставший главной королевской резиденцией на ближайшие сто семьдесят лет.

Снова начались перестройки. Фактически дворцов, оделённых улицей Кинг-стрит (буквально — «улицей короля»), теперь стало два. Бывший Йорк-плейс, в котором были покои короля и его семьи и размещались придворные, и вторая, новая часть «для развлечений» — там были теннисный корт, места для турниров и состязаний, петушиных боёв и т. п. Основная часть работы была выполнена сразу после того, как Генрих вступил во владение дворцом, но можно сказать, что непрерывная отделка велась вплоть до самого конца его царствования, то есть до 1547 года.

Новый дворец, который отныне назывался Уайтхоллом, стал местом двух из шести свадеб неутомимого Генриха VIII — там женился он на Анне Болейн, а после её казни — на Джейн Сеймур, подарившей ему наследника, чего не смогли сделать ни жёны до неё, ни после. В 1537 году знаменитый художник Ганс Гольбейн Младший украсил Уайтхолл великолепной росписью, изображавшей, в полный рост, семью короля — родителей Генриха VIII, Генриха VII и Елизавету Йоркскую, и самого Генриха с его третьей супругой, Джейн. Увы, одно из самых значительных произведений искусства XVI века сгинет вместе с пожаром 1698 года — к счастью, за тридцать лет до того была сделана копия. Середину изображения занимает монумент со стихотворением на латыни, которое прославляет династию Тюдоров. Говорят, что на оригинале его не было — быть может, там просто было оставлено место для портрета наследника Генриха и Джейн, Эдуарда… но в точности нам это неизвестно.

Это была далеко не единственная роспись, украшавшая стены Уайтхолла, зато самая прославленная. К сожалению, сейчас мы можем только воображать, как выглядев дворец, но судя по сохранившимся записям о суммах, потраченных на строительство и отделку, и воспоминаниям современников, Уайтхолл, место, откуда король управляв страной, был великолепен.

Генрих, по чьему приказу архиепископский Йорк-плейс превратили в королевский Уайтхолл, «самый большой дворец в христианском мире», скончался там же, в Уайтхолле, в 1547 году. Ни Эдуард VI, ни Мария I не занимались строительством — их отвлекали другие дела, да и времени на правление судьба отвела им совсем недолго. Но это не значит, что жизнь в Уайтхолле затихла — наоборот, в нём, как в главной королевской резиденции, всегда что-нибудь происходило… Там подписывал своё завещание Генрих VIII, там собирал парламент Эдуард, оттуда отправилась на свою коронацию в Вестминстер королева Мария, под его стенами стояли повстанцы под предводительством сэра Томаса Уайтта в 1554 году, оттуда же забрали принцессу Елизавету, чтобы заключить в Тауэр…

Когда же Елизавета стала королевой, чьего внимания (а порой и руки) искали иностранные принцы и чьи посольства нужно было принимать с королевской пышностью, внезапно оказалось, что пиршественные залы времён кардинала Вулси не очень подходят для этих целей — слишком малы. Так что в Уайтхолле был возведён специальный павильон для банкетов, названный «Замком идеальной красоты». Временный — но, как известно, нет ничего более постоянного, чем временное, и павильон простоял двадцать лет:

В 1603 году королём стал Иаков I Стюарт. К тому времени Уайтхолл обветшал, и пришлось вновь заняться перестройкой. К тому же, в отличие от одинокой королевы-девственницы, у Иакова была семья — заново отделали покои королевы, которые теперь заняла Анна Датская, отдельные покои были отведены принцам Генриху Фредерику и Карлу и принцессе Елизавете.

На месте елизаветинского временного павильона в 1606 году возвели новый, как впоследствии оказалось, тоже временный — там рассчитывали праздновать свадьбу Наследника престола. Но, увы, Генрих Фредерик скончался в 1612 году. Зато спустя год в часовне Уайтхолла состоялось венчание его любимой сестры Елизаветы и Фридриха, курфюрста Пфальцского, так что Уайтхолл снова стал свидетелем королевской свадьбы. В 1604 году в Уайтхолле состоялась премьера «Отелло», а в 1611-м — премьера «Бури», Иаков и Анна постоянно устраивали придворные представления-маски… Но в 1619 году павильон, где устраивались все эти праздники, сгорел, так что Уайтхоллу понадобилось новое помещение, желательно по-настоящему грандиозное.

Создать его поручили Иниго Джонсу, одному из самых известных и талантливых архитекторов, художников и, как сказали бы сейчас, дизайнеров. Джонс, который недавно вернулся из Италии, вдохновившись работами великого архитектора Андреа Палладио, основоположника классицизма, решил соединить классицизм и особенности тогдашней английской архитектуры. И хотя в процессе постройки и отделки порой приходилось идти на компромиссы, нарушая первоначальный план, Банкетный зал тем не менее стал первым зданием новой архитектуры в Англии, и одним из первых — в северной части Европы. Им восхищались, его копировали…

Это здание почти полностью занимает огромный зал, окружённый галереей, — с неё приглашённые могли наблюдать за тем, что творится внизу. Внутри — большие окна, высокий потолок, снаружи — простой фасад и крыша, окружённая балюстрадой; Банкетный зал резко отличался от построек тюдоровской эпохи. Возвышаясь над стоящим рядом старым зданием дворца, хорошо видный и со стороны реки, и с дороги, он совершенно не вписывался в общий вид Уайтхолла. Но это и не было целью Иниго Джонса — наоборот, ему хотелось создать нечто новое. Правда, когда стены Банкетного зала украсили старинными гобеленами, стиль Тюдоров попытался бороться с классицизмом, но всё-таки проиграл. А в 1635 году, уже при сыне Иакова, Карле I, Питер Пауль Рубенс и его ученики расписали Банкетный зал, изобразив на потолке «Апофеоз короля Иакова», а в южной части — «Мирное правление короля Иакова», прославляющие правление Стюартов. После этого представления-маски, которые обычно освещались факелами, больше там не проводили, опасаясь повредить роспись.

Иниго Джонс планировал перестроить в подобном стиле весь Уайтхолл — он представил Карлу чертежи нового дворца — с длиннейшим фасадом, местами в три, местами в четыре этажа. Если бы проект был осуществлён, Уайтхолл превратился бы в едва ли не самый огромный дворец Европы, за исключением Версаля, а по изяществу пропорций превзошёл бы все, включая и Версаль. Увы, это потребовало бы огромных средств, которых у Карла просто не было, так что прекрасный новый Уайтхолл так и остался на бумаге. Король тем не менее не оставлял надежды и даже незадолго до гражданской войны всё ещё планировал эту грандиозную перестройку. Тем временем Иниго Джонсу удавалось вносить хотя бы отдельные изменения, как, например, помещение, в котором король хранил свою великолепную коллекцию живописи.

А 30 января 1649 года король Карл I шагнул через пролом в стене Банкетного зала на специально воздвигнутую вплотную к зданию деревянную платформу — свой эшафот. Того Банкетного зала, который строили специально для королевских приёмов, праздников и прочих зрелищ и который теперь стал местом самого страшного и самого неслыханного для тогдашней Англии зрелища — казни монарха. Можно по-разному относиться к Карлу, как к королю, но нельзя не признать, что свою смерть он принял более чем достойно.

Уайтхолл теперь занимал Оливер Кромвель, лорд-протектор Англии; там этот человек, которому предлагали стать английским королём, и скончался. Сразу по возвращении в Англию после реставрации монархии в 1660 году Уайтхолл вновь занял настоящий король — Карл II.

Как и его отец, он мечтал перестроить Уайтхолл — проведя много времени во Франции, он хотел, чтобы его резиденция ни в чём не уступала изяществу дворцов французского короля Людовика XIV. Карл пригласил бывшего ассистента Иниго Джонса, Джона Уэбба, который разрабатывал часть проектов ещё для Карла I, а затем свой проект предложил и Кристофер Рен. Увы, Рену так и не довелось перестроить Уайтхолл — все деньги и силы были брошены на перестройку Лондона, который в 1666 году горел целых четыре дня — пламя, к счастью, не добралось до Уайтхолла, зато погубило великое множество других зданий в центре.

«Пожар способствовал ей много к украшенью», — скажет герой Грибоедова о знаменитом московском пожаре, и перестроенный Лондон украсился новыми прекрасными строениями, в том числе новым зданием собора Св. Павла, который строил всё тот же Кристофер Рен. Ну а Уайтхолл остался всё тем же скопищем многочисленных построек, отличающихся друг от друга и по стилю, и по разной степени обветшалости. Недаром про него говорили, что он, скорее, напоминает целый маленький городок, чем дворец.

Карлу II пришлось ограничиться только отдельными перестройками — Большой зал, сохранившийся ещё с тюдоровских времён, превратили в театр, а на берегу реки выстроили отдельные покои для короля с новомодными подъёмными окнами. Старые покои, тоже тюдоровский времён, обновили для новой королевы, Катерины Браганца, а новые, рядом с королевскими, отвели для королевских фавориток — властная и взбалмошная красавица Барбара Палмер, долгие годы бывшая любовницей Карла, заставила отделывать свои комнаты несколько раз подряд, пока, наконец, третий вариант её не устроил. Всего комнат во дворце было около полутора тысяч! Про хаотичный стиль Уайтхолла говорили, что он как нельзя больше соответствует такому же хаотичному стилю правления Карла II…

В 1670 году Кристофер Рен представил новый проект перестройки Уайтхолла, но работы снова так и не были начаты. С одной стороны, средств не хватало — впрочем, как всегда, с другой — Карлу разонравился Лондон, где кипела бурная жизнь и где было слишком много недовольных его правлением. Король даже подумывал перенести свою резиденцию в Винчестер. Но до этого так и не дошло — в 1685 году Карл скончался. В своём старом верном Уайтхолле.

Брат Карла, новый король Иаков II, не собирался никуда переезжать, а, наоборот, принялся за перестройку Уайтхолла, пусть и не глобальную, — так, для его второй супруги, Марии Моденской, выстроили отдельное здание, небольшой барочный дворец. Но Славная революция 1688 года, в результате которой его на престоле сменили дочь Мария и её супруг Вильгельм, штатгальтер Нидерландов, прервала его-планы.

Уайтхолл не подходил для слабого здоровья нового короля, Вильгельма III — он предпочитал Хэмптон-корт. Но Уайтхолл, в отличие от Хэмптон-корта, места отдыха и развлечений, продолжал оставаться королевским рабочим кабинетом. Королева Мария II успела только завершить строительство дворца Марии Моденской и разбить новую террасу для сада — увлекающаяся садоводством королева надеялась преобразовать старые сады Уайтхолла,

в 1694 году скоропостижно умерла от оспы. Её тело покоилось в главной королевской спальни Уайтхолла, пока его с почётом не препроводили в Вестминстерское аббатство.

Ещё в 1691 году некоторые постройки пострадали от очередного пожара, к счастью, относительно небольшого, повредившего в основном самые старые здания; теперь Уайтхолл в очередной раз планировали основательно перестроить. Однако в 1698 году огонь поглотил почти всё… Почти весь дворец, за исключением Банкетного зала. Как писал в своих воспоминаниях герцог де Сен-Симон, «огонь уничтожил Уайтхолл, самый большой и самый уродливый дворец Европы».

Да, неоднократно перестраивавшийся и дополнявшийся новыми зданиями в разном стиле то тут, то там, Уайтхолл к концу XVII столетия вовсе не блистал красотой. Но с 1530 года он был главной резиденцией монархов — не просто дворец, а символ власти над страной, власти, которая вершилась именно там… И которая однажды серьёзно пошатнулась, когда голова одного из этих монархов слетела с плеч — там же, в Уайтхолле.

Король Вильгельм собирался, конечно же, восстановить Уайтхолл, но ни у него, ни на унаследовавшей после него трон Анны не было для этого возможностей. Королевский двор переместился во дворец Сент-Джеймс, а Уайтхолл… зачах. На месте остатков старых зданий возникли новые аристократические особняки, а число государственных учреждений, которые появились на территории Уайтхолла ещё в XVII веке, в следующем веке только росло — адмиралтейство, казначейство и т. д. Правда, хотя сами по себе здания были весьма хороши, строились они весьма хаотично, без единого плана, и в 1725 году Даниэль Дефо сетовал, что они не соответствовали «величию и блеску правителей Британии и богатствам британской нации». Очередной план перестройки Уайтхолла в едином стиле был предложен не так уж давно, в 1960-х годах, но и его не осуществили. На этот раз — к счастью, потому что пришлось бы разрушить прекрасные здания XIX века.

Что напоминает сегодня о королевской резиденции Уайтхолл? Только Банкетный зал. Теперь он, успевший побывать и часовней, и секретным институтом, и музеем, стоит среди множества других зданий, и трудно поверить, что некогда он был частью огромнейшего дворца… Зато сохранилось название — «Уайтхолл». И оно по-прежнему символизирует власть. «Король умер — да здравствует король!»

Сент-Джеймс

Как-то раз оба наши героя, прогуливаясь вместе со своим другом мистером Ламбертом в Сент-Джеймском парке, повстречали его высочество в цивильной одежде и без звезды и отвесили ему низкий поклон, а принц был так любезен, что остановился перемолвиться с ними словом.

Уильям Мейкпис Теккерей. Виргинцы (перевод Т. Озерской)

Как Уайтхолл символизирует правительство, так и Сент-Джеймс символизирует королевский двор Великобритании. Сент-Джеймский дворец и поныне является одной из официальных королевских резиденций, в отличие от других дворцов Генриха VIII. Да-да, и этот дворец связан с его именем. Что ж, один из самых ярких королей в английской истории, как говорилось о нём в одной книге, коллекционировал дворцы так же, как некоторые коллекционируют картины.

Больница Святого Иакова (Сент-Джеймса) была покроена в Лондоне, писал английский историк XVI века Джон Стоу, «в незапамятные времена» — для больных проказой. Ещё в 1290 году король Эдуард I подтвердил права больницы на переданные ей участки земли и в канун Дня святого Иакова разрешил проводить там ярмарку (ставшую родоначальницей знаменитой некогда «May Fair», ежегодной майской ярмарки — она дала название одному из центральных кварталов Лондона, «Мэйфер»). В середине XV века больницу перестроили, а в 1531 году её выкупил Генрих VIII: «Король купил луга вокруг Сент-Джеймса, и сам Сент-Джеймс, и воздвиг там прекрасный дворец, и парк, и построил множество великолепных и просторных зданий». Сёстрам-монахиням, которые ухаживали за больными, было назначено содержание, самих больных распустили, а старое здание снесли. На его месте построили небольшой дворец из красного кирпича в типичном тюдоровским стиле. Сейчас от него сохранилась лишь часть с главным входом.

С самого начала Сент-Джеймс строили не как главную резиденцию — у короля были и Ричмонд, и Хэмптон-корт, и Уайтхолл, и другие, более скромные дома. Принято считать, что новый дворец предназначался для самой «роковой» из жён короля Генриха, Анны Болейн, женщины, ради которой он оставил королеву Катерину Арагонскую, которая так и не родила желанного наследника, зато стала матерью будущей великой королевы Елизаветы I, и которую король отправил на эшафот, обвинив в супружеской измене, инцесте и колдовстве. Инициалы Генриха и Анны и сейчас можно видеть над входом во дворец. Однако если учесть, что Анна стала королевой в 1533 году, а три года спустя её казнили, то вряд ли она успела пожить там — скорее всего, строительство закончили только к концу 1530-х годов.

Потолок часовни дворца, тоже частично сохранившейся до наших дней, расписывал Ганс Гольбейн. В то время Генрих собирался жениться в очередной раз, так что инициалы, украшающие часовню, относятся уже не ко второй супруге Анне Болейн, а к четвертой, Анне Клевской. Правда, этот брак оказался очень коротким, и неудивительно, что в одном из уголков часовни герб Генриха соединён с гербом Катерины Говард, его пятой жены — он развёлся с Анной и женился на Катерине в течение месяца, так что художнику, видимо, срочно пришлось дополнить роспись в честь новой, очередной королевы…

Окружённый полями и лесом, которые позднее превратились в парк, Сент-Джеймский дворец стоял достаточно уединённо, чтобы монарх, приезжая туда время от времени, мог отдохнуть и даже поохотиться. В конце XVI века испанский посол в Англии писал о дворце, что его «построил король Генрих для королевских отпрысков». Эдуард VI, единственный законный сын Генриха, мало бывал там — и когда был принцем, и когда стал королём. Зато во дворце Сент-Джеймс успел пожить Генрих Фицрой — бастард Генриха VIII.

Сын красавицы Елизаветы Блаунт, фрейлины королевы Катерины Арагонской, крестник кардинала Томаса Вулси, Фицрой был хотя и незаконным, но любимым ребёнком. Когда ему было шесть лет, король даровал ему титул герцога Ричмондского и Сомерсетского. В ноябре 1533 года его женили на Мэри Говард, двоюродной сестре Анны Болейн — незадолго до этого, в мае, Анна стала женой Генриха VIII. Может быть, юный герцог и достиг бы ещё больших высот при дворе (хотя вряд ли отец назначил бы его наследником), но в 1536 году, в возрасте всего семнадцати лет, он скончался в Сент-Джеймском дворце, скорее всего, от болезни лёгких.

После смерти самого Генриха в 1547 году во дворце некоторое время жила его вдова Катерина Парр, впрочем, Ненадолго его пережившая — вскоре она вышла замуж и умерла при родах. Катерина, достойная леди, заботилась обо всех детях супруга, и Мария, дочь короля от Катерины Арагонской, навещала мачеху в Сент-Джеймском дворце.

Когда в 1553 году она взошла на престол, то именно этот дворец стал её любимой резиденцией. Там она тосковала по мужу, испанскому принцу Филиппу, который надолго оставлял её одну, там в 1558 году она подписала договор, по которому англичане лишились Кале, которым владели много лет. В ноябре того же года королева Мария, которая вошла в историю как жестокая «Кровавая Мэри» и которая на самом деле была несчастной женщиной в сложные времена, скончалась. Её тело несколько недель покоилось в королевской часовне Сент-Джеймского дворца, прежде чем было захоронено в Вестминстерском аббатстве.

Королева Елизавета, сменившая Марию на троне, тоже часто бывала в этом дворце — в Уайтхолле она занималась государственными делами, а в тихом Сент-Джеймсе отдыхала. Скажем, в 1564 году Роберт Дадли, фаворит и близкий друг Елизаветы, подучил титул графа Лестера, и это событие там пышно праздновали. В Сент-Джеймсе же, в 1588 году, Елизавета ожидала новостей, когда корабли испанской Великой Армады двинулись на захват Англии. Молитвы королевы были услышаны — страна была спасена, потрёпанный испанский флот с трудом вернулся обратно.

В 1604 году дворец перешёл во владение Генриха Фредерика, старшего сына короля Иакова I. Стюарты, переселившись из Шотландии в Англию, принялись обновлять и перестраивать доставшиеся им в наследство от Тюдоров дворцы. Наследник престола, круг интересов которого был очень широк, дополнил Сент-Джеймс и специальным помещением, в котором была пушка — принц увлекался артиллерией, приказал разбить тутовый сад — для разведения шелкопрядов и т. д. Так же, как и в Ричмонде, и в Уайтхолле, здесь разместились коллекции произведений искусства — дело, которым увлекались и король Иаков, и оба его сына — Генрих-Фредерик и будущий Карл I.

Так же, как и Ричмонд, Сент-Джеймс перешёл к Карлу после смерти старшего брата, а когда в 1625 году Карл женился на французской принцессе Генриэтте-Марии Бурбон, дочери французского короля Генриха IV, то Сент-Джеймс из «дворца для принцев» превратился в частную резиденцию Карла и его молодой супруги. Там родилась большая часть их детей, в том числе и будущие короли Карл II и Иаков II — первые принцы, рожавшиеся когда-либо в этом дворце; там стояла главная колыбель государства, убранная кармазинным бархатом, золотой парчой и горностаем.

Столь же роскошно было и убранство всего дворца — Карл I не жалел средств; другое дело, что этих средств становилось всё меньше и меньше, казна истощалась… Как писал в 1638 году французский посол, «невозможно описать количество покоев, чьи стены украшены роскошными тканями, где расставлена всевозможная мебель».

Но всему приходит конец. Во время революции и гражданской войны Сент-Джеймский дворец стал тюрьмой Для трёх детей короля — принцессы Елизаветы, Генриха, герцога Глостерского, и Иакова, герцога Йоркского. Герцог Йоркский, второй по старшинству сын Карла I, провёл там почти год, прежде чем смог бежать в 1648 году. Именно в этом дворце король провёл свои последние дни в январе 1649 года перед своей казнью, там простился со своими детьми, которые ещё оставались в Англии, четырнадцатилетней Елизаветой и восьмилетним Генрихом: «Принцесса, будучи старше, лучше осознавала, что происходит с её царственным отцом, у неё был печальный вид, и она много плакала. А её маленький брат, глядя на слёзы сестры, тоже стал печален, хотя, благодаря своим юным летам, ещё не мог осознать, в чём дело. Король поднял их с колен, поцеловал и благословил, а затем, посадив к себе на колени, дал им наставления о том, как надлежит исполнять свой долг и блюсти верность королеве, их матери и принцу, своему наследнику, любить герцога Йоркского и других родичей». Карл провёл в Сент-Джеймсе эту свою последнюю ночь, а наутро следующего дня отправился по конвоем в свой другой дворец, Уайтхолл, где уже был воздвигнут эшафот…

Увы, не все из детей казнённого короля смогли порадоваться реставрации монархии и воцарению своего самого старшего брата, ставшего Карлом II. Принцесса Елизавета пережила отца всего на год, две другие сестры, Мария и Генриэтта, вышли замуж, но умерли совсем молодыми… В сущности, из всей семьи у короля Карла II оставался только Иаков (Джеймс), герцог Йоркский. Ему, своему единственному остававшемуся в живых брату, король и отдал дворец-тёзку.

Итак, Сент-Джеймский дворец снова стал «семейным гнездом», как это было при Карле I. В 1662 и 1665 годах соответственно на свет появились дочери герцога и его первой супруги, Анны, принцессы Мария и Анна, которые впоследствии по очереди стали королевами Англии (сама герцогиня Йоркская скончалась в этом дворце в 1671 году).

Хотя Карл II жил в другом дворце, и он, и в особенности его придворные часто навещали Сент-Джеймс — относительно уединённо стоящий дворец, рядом с которым был «огромный луг, всегда зелёный, по которому летом прохаживались дамы», был весьма привлекателен для весёлых прогулок. У некоторых же придворных дам были там и свои покои, в частности, у Барбары Палмер, Луизы де Керуайль и Гортензии Манчини — прекрасных, но капризных королевских фавориток. Луга и охотничий парк, разделявшие Уайтхолл и Сент-Джеймс, привели в порядок; советы по благоустройству давал будущий главный садовник Версаля, так что вскоре сады около Сент-Джеймса стали ещё более популярны. Настолько, что о так называемом «пруде Розамонды» говорили, мол, «каждый год там появляется около тысячи рогоносцев» — красавицы, гулявшие там, надо полагать, мало заботились о собственной добродетели.

Когда в 1685 году герцог Йоркский сменил на троне своего брата и стал королём Иаковом II, он переехал в главную королевскую резиденцию, дворец Уайтхолл. Сент-Джеймс же перешёл к его второй супруге, Марии Моденской. Очаровательная Мария, единственная дочь Альфонсо IV д’Эсте, герцога Моденского, была младше своего супруга на двадцать пять лет, но брак оказался весьма удачным. За исключением одного — Мария была католичкой, как и две её предшественницы — королева-француженка Генриэтта-Мария, супруга Карла I, и королева-португалка Катерина Браганца, супруга Карла II. Сам король Иаков тоже был католиком, и политическое напряжение в стране, в частности, межу католиками и протестантами, нарастало.

Летом 1688 года во дворце Сент-Джеймс после пятнадцати лет брака в королевской семье наконец появился на свет наследник, причём наследник-католик — это стало последней каплей. Стране не нужен был следующий король-католик, и разразившаяся Славная Революция заставила короля Иакова вместе с семьёй покинуть не только дворец Сент-Джеймс, но и страну.

Новые король и королева, Вильгельм III и дочь Иакова, Мария II, не захотели жить в Сент-Джеймсе, навещая его только время от времени, и в 1695 году, после смерти Марии, Вильгельм отдал дворец её младшей сестре Анне. Анна была единственной наследницей бездетной королевской пары, так что старый дворец как следует привели в порядок. А всего несколько лет спустя, в 1698 году, сгорел Уайтхолл, так что главную королевскую резиденцию перенесли в Сент-Джеймс.

Когда после смерти своего зятя Анна стала королевой, она осталась в Сент-Джеймсе. Теперь дворец пришлось дополнить новым крылом, в котором находились покои правящей королевы, в том числе тронным залом и залом для официальных приёмов (они сохранились и до наших дней). Именно в годы правления королевы Анны Сент-Джеймс стал не просто одним из королевских дворцов, как было ранее, — он стал самым главным дворцом, и блестящий английский двор собирался именно там.

Вот как, по воспоминаниям современников, выглядел съезд придворных перед очередным приёмом во дворце: «Погода соответствовала праздничному настроению. Небо было чистым и солнечным, воздух наполняли свежесть и ароматы весны. Со двора дворца доносились военные марши, и пока гвардейцы занимали свои места на Сент-Джеймс-стрит, слышались их тяжёлые шаги, позвякивала амуниция.

За час до полудня терпение тех, кто заранее занял свой места, было вознаграждено, и придворные начали прибывать — поначалу поодиночке, затем целыми группами. Наука расчищать дорогу кнутом была тогда не столь хорошо известна, как в наши дни, а, возможно, роскошными и удобными, хотя и несколько громоздкими экипажами, которые были тогда в моде, было не так легко управлять. Как бы там ни было, между кучерами вспыхивали ссоры, то и дело звучала ругань. Экипажи наводнили даже дорогу для пешеходов, и кучера оттесняли толпу, не заботясь о рёбрах и ногах тех, кто не уступал им дорогу. Конечно же, последовала неразбериха. Однако, хотя людям в толпе, которых стискивали и толкали, было неудобно, всё равно царили радость и хорошее настроение.

Вскоре поток гостей увеличился, и кареты, коляски, седаны четырьмя ровными рядами устремились к дворцу. Занавески в экипажах в большинстве своём были раздвинуты, и внимание зрителей сосредоточилось на сидящих там ослепительных красавицах в кружевах и драгоценностях, на щёголях в роскошных костюмах, на важных судьях и их преподобиях в соответствующем облачении, на представителях армии и флота в полном обмундировании, иностранных послах и всех тех, кто только бывает при дворе. Экипажи большинства из них были новыми и чрезвычайно пышными, так же как и ливреи стоящих на запятках слуг.

Одежда тех, кто сидел в экипажах, была самых разных цветов, из богатых тканей, и это добавляло красок и блеска общей картине. Там были шёлк и бархат всех оттенков радуги, всевозможные парики, от изысканных „Ramillies“, которые только что вошли в моду, до изящных ниспадающих „French Сатрапе“. Не было недостатка и в шляпах с перьями, кружевных галстуках и манжетах, бриллиантах, табакерках, пряжках, тростях и прочих приметах щегольства».

В упомянутый выше зал для приёмов мечтали попасть все юные аристократы королевства — чтобы быть представленными при дворе. Что ж, двор — это особый мир, в котором можно с большими трудностями достичь высот и легко оступиться… Один из тогдашних писателей вспоминал: «Мне часто доводилось слышать, что английские девушки, с цветом юности на щёчках, самые прелестные создания в мире. Можно было бы сделать вывод, что зал для приёмов, где собралось множество этих бутонов, чтобы впервые распуститься, должен представлять собою интереснейшее зрелище. Этим утром, заметил я, должны были быть представлены несколько юных леди, и даже уродство дам в возрасте едва ли было более отталкивающим, чем болтовня некоторых из этих цветущих юных красавиц. Более неуклюжим, чем девочка только что со школьной скамьи, может быть разве что телёнок. Вооружённые наставлениями гувернанток и против развязности, и против тщеславия, не зная никого из присутствующих, не понимая ничего, они боятся сидеть, стоять, говорить, смотреть, и всё время напряжены, опасаясь совершить какой-либо промах. Эти увиденные мною вчера девушки, смущённые, испуганные, неуклюжие, вскоре превратятся в элегантных леди. Но что станет с цветом их лица и простотой общения?»

Теперь история Сент-Джеймского дворца стала, по сути, историей жизни британских монархов. После Анны короли Георги, и Первый, и Второй, и Третий, представители новой, Ганноверской династии, занявшей трон, продолжали жить здесь. В Сент-Джеймсе занимали свои покои королевские фаворитки, из Сент-Джеймса изгоняли провинившихся придворных, а порой и собственных отпрысков (король Георг I выставил оттуда своего сына, принца Уэльского, а тот, став впоследствии королём Георгом И, в свою очередь так же поступил с собственным сыном после очередной ссоры), в Сент-Джеймсе появлялись всё новые и новые постояльцы, ради которых приходилось сносить старые, ещё тюдоровские постройки…

Словом, дворец, в котором кипела столь бурная жизнь, именно благодаря ей и терял понемногу красоту, превращаясь в нагромождение из отдельных построек — то же самое произошло в своё время и с Уайтхоллом. Так что уже в 1732 году его описывали «вызывающим презрение других наций и позором нашей собственной». В 1760-х годах Георг III обзавёлся новым дворцом, Букингемским, и Сент-Джеймс начал всё быстрее приходить в упадок. А в 1809 году вспыхнул пожар, в котором сгорело целиком восточное крыло дворца и часть южного фасада. Это вполне могло стать началом конца, как это было с другими королевскими дворцами, однако на самом деле вдохнуло в Сент-Джеймский дворец новую жизнь.

Ту часть, где были королевские покои, восстановили в 1813 году, а в 1820-х годах началась более серьёзная перестройка — не такая значительная, как планировалось, со снесением всех старых зданий, и тем не менее преобразившая старинный дворец. Он, правда, по-прежнему представлял целый комплекс, в который теперь входили как и сам дворец, так и несколько отдельных зданий, таких как Кларенс-хаус или Ланкастер-хаус, где в разное время жили представители обширной королевской семьи.

Будущий король Георг IV, бывший в те времена регентом при отце, безумном Георге III, жил в Карлтон-хаусе, а вот остальные принцы, его братья, в том числе и будущий Вильгельм IV, продолжали жить в Сент-Джеймском дворце. Когда в 1820 году Георг IV взошёл на престол, он поселился в Букингемском дворце. Последним королём, чья официальная резиденция была в Сент-Джеймском дворце, стал его брат, Вильгельм IV. Королева Виктория окончательно перенесла резиденцию в Букингемский Дворец, но жизнь в Сент-Джеймсе вовсе не замерла, как можно было бы представить.

В часовне дворца принцы и принцессы венчались не только во времена Стюартов и Ганноверов — именно там состоялась одна из самых известных свадеб XIX века, Свадьба королевы Виктории и принца Альберта в 1840 году, и ещё не раз члены британской королевской семьи произносили там свои свадебные обеты.

В наши дни во дворце Сент-Джеймс находятся резиденции Чарльза, принца Уэльского и его сестры, принцессы Анны; в Кларенс-хаусе, где долгие годы жила королева-мать, мать королевы Елизаветы II, теперь живёт принц Уэльский и его семья — правда, с января 2009 года сыновья принца, Уильям и Гарри, перебрались в сам дворец. Там расположены некоторые из официальных учреждений и проходят торжественные приёмы. И именно в Сент-Джеймсе провозглашали и когда-нибудь вновь провозгласят вступление на престол нового монарха…

И пусть официальной резиденцией королевской семьи вот уже более полутора веков является Букингемский дворец, когда говорят о британской монархии, имеют в виду Сент-Джеймс.

Букингемский дворец

Через полгода вы наденете роскошное платье и в карете поедете в Бэкингэмский дворец. Если король увидит, что вы не настоящая леди, он прикажет полицейским засадить вас в Тауэр, где вам отрубят голову в назидание другим дерзким цветочницам.

Бернард Шоу. Пигмалион (перевод П. Мелкова)

У нас герцогов называют «Бекингэм» или «Бэкингем», дворец — «Букингемским», в Англии же в обоих случаях произносят «Бакингем». Но не будем ломать традицию, так что речь пойдёт именно о Букингемском дворце, который в 1837 году, когда на престол взошла юная королева Виктория, стал официальной резиденцией британских монархов и остаётся ею по сей день. Самый, если можно так сказать, главный дворец Британии — хотя и не самый старинный. Что ж, наверное, это и хорошо — жить в старинных замках далеко не так приятно, как читать о них.

Букингем-хаус, который со временем превратится в дворец, был построен в 1702–1705 годах по заказу Джона Шеффилда, первого герцога Бекингэма и Норманби. Нет-нет, он не был родственником Джорджа Вильерса, первого герцога Бекингэма, фаворита короля Иакова I, которого мы знаем в основном благодаря роману «Три мушкетёра». Его сын не оставил после себя наследников, род угас. Так что в 1703 году незадолго до того взошедшая на престол королева Анна даровала этот титул Джону Шеффилду, государственному деятелю, в качестве награды за заслуги на политическом поприще.

Место, где построили Букингем-хаус, за долгие столетия переходило из одних рук в другие. В частности, во времена короля Иакова, в начале XVII века, там был тутовый сад, где разводили шелкопрядов, надеясь наладить в Англии собственное производство шёлка. Но из этого ничего не вышло, а сад стал просто местом для прогулок, сохранив, однако, первоначальное название, Малбери-гарден (Mulbery-garden, тутовый сад). Поначалу парк, видимо, был популярен, но постепенно вышел из моды — во всяком случае, в своём дневнике за май 1668 года Сэмюэл Пипс упоминает его уже как место Довольно неинтересное, где гуляет не самая приличная публика, а природная часть парка «весьма мила, хоть и слишком уж дикая».

В 1633 году стоявший там небольшой дом перестроили, и по имени владельца он получил название Горинг-хаус. В 1674 году это здание сгорело, и новый дом, Арлингтон-Хаус, простоял там до 1702 года, пока его не купил будущий Герцог Бекингэм. Что ж, именно его имя и будет носить дворец британских монархов…

Однако пока что это был просто дом, хотя и достойный герцога — красивое барочное здание с трёхэтажной центральной частью, которое колоннадами соединялось с двумя меньшими крыльями. Такой размах больше был бы уместен за городом, но, с другой стороны, неудивительно, что этот особняк между Сент-Джеймским парком и Гайд-парком в конце концов привлёк внимание королевской семьи.

В 1761 году король Георг III купил Букингем-хаус у сэра Чарльза Шеффилда, незаконного сына герцога Бекингэма (тот стал наследником герцога после смерти законного сына). Двадцать одну тысячу фунтов стерлингов, за которые тогда был куплен Букингем-хаус, сейчас приравнивают почти к трём миллионам.

Георг III взошёл на престол совсем незадолго до этого, в 1760 году. Иногда пишут, что он купил Букингем-хаус для своего многочисленного потомства. На самом же деле в 1761 году Георг только что женился на Шарлотте Мекленбург-Стрелицкой и пока что не мог и предполагать, что у него будет пятнадцать детей. Он просто подыскивал место, где смог бы жить — не в Кенсингтоне, где скончался его дед, Георг II, не в заброшенном Хэмптон-корте, не в «пыльном», как говорил король, Сент-Джеймсе, который король терпеть не мог. Последний был местом для официальных приёмов и государственных дел, а Георгу III нужен был относительно небольшой частный дом, так что в 1762 году он вместе с супругой, королевой Шарлоттой, переехал в Букингем-хаус.

Конечно же, его перестроили, заново отделав и снаружи, и внутри — место прихотливого барокко занял неоклассицизм с его более простыми линиями. Георга и Шарлотту интересовала не столько пышность — её довольно было в Сент-Джеймсе, сколько удобство и элегантность.

Целых четыре комнаты были отведены под библиотеку короля (ко времени его смерти в 1820 году было шестьдесят семь тысяч томов — оставшуюся от его предшественников на престоле, начиная с Генриха VIII, библиотеку он увеличил в восемь раз!). Американский посол Джон Адамс так описывал её: «…Везде был тот же вкус, тот же здравый смысл, та же элегантность, та же простота — без всякой вычурности, выставления напоказ, чрезмерной роскоши или скупости».

Собирал король и живопись — он не был первым среди британских монархов-коллекционеров, зато был одним из самых страстных. Сохранилась чудесная картина, на которой изображены два маленьких принца, старшие сыновья Георга III — они играют в комнате, стены которой увешаны портретами, включая портреты их предков Стюартов, некогда написанные знаменитым Ван Дейком.

Букингем-хаус стали называть дворцом королевы — что ж, именно для семейной жизни с Шарлоттой король Георг и приобрёл это место. Её покои были на первом этаже, и отделка их была более пышной, чем в комнатах короля. Там родились все дети, за исключением самого старшего, тёзки отца, который впоследствии стал королём Георгом IV.

В 1810 году дворец королевы решили обновить — прошло почти ровно полвека с тех пор, как его отделали в соответствии с тогдашним стилем, теперь же он казался старомодным. Меняли обивку стен, мебель, некоторые комнаты меняли местами — так, гостиная королевы превратилась в тронный зал. Правда, последнее изменение было обусловлено тем, что королеве теперь приходилось Чаще, чем ранее, проводить официальные приёмы — король больше не мог этого делать…

Да, Георгу III было не до перестройки Букингем-хауса — его болезнь усилилась (король страдал от полученной по наследству порфирии), и в 1811 году принц Уэльский был назначен регентом королевства, а потерявший разум несчастный король в течение девяти лет угасал в Виндзорском замке, где и скончался в 1820 году.

Но именно при его сыне, короле Георге IV, красивый, но весьма скромный по королевским меркам Букингем-хаус и превратили в Букингемский дворец. Этот замысел родился у Георга ещё тогда, когда он был регентом и жил в Карлтон-хаусе, — именно перестроенный Букингем-хаус должен был стать его частной резиденцией, когда Георг взошёл бы на престол. Известный архитектор Джон Нэш представил свой проект в 1818 году, но работы так и не начались — требовались огромные средства, и предоставлять их регенту, который и без того слыл расточительным, парламент не спешил.

Всё изменилось, когда Георг стал королём. Изменился постепенно и сам проект — вместо частной резиденции Букингемский дворец, как решил король, должен был стать официальной, а значит, ещё более роскошной и величественной. Подняли фундамент, центральную часть здания увеличили в два раза, пристроили новые крылья — они образовали ещё больший, чем прежде, двор; в честь победы над наполеоновской Францией воздвигли мраморную триумфальную арку и т. д.

Правда, парламент не ожидал, что перестройка примет такой размах и понадобится столько средств — через несколько лет смета, как оказалась, была превышена в несколько раз. И когда в 1828 году Джон Нэш обратился к премьер-министру, которым тогда как раз стал герцог Веллингтон, прославленный военный и политик, тот, как рассказывают, ответил: «Не рассчитывайте, что я буду искать дополнительные средства — да чёрт меня раздери, если я это сделаю!» Но, тем не менее, средства всё-таки выделили. Всего на перестройку дворца ушло, разным сведениям, около от трёхсот до семисот тысяч фунтов.

Карлтон-хаус, где ранее жил Георг, в 1825 году снесли, на его месте построили роскошные особняки (по проекту всё того же Джона Нэша) и сдали в аренду, средства от которой тоже пошли на Букингемский дворец. Георг IV, большой любитель роскоши, собравший в своём пышно отделанном Карлтон-хаусе великолепную коллекцию живописи, французской мебели, скульптур, фарфора и т. п., велел переправить её в обновлённый дворец. Увы, пожить там королю так и не довелось — в 1830 году он скончался, так и не успев увидеть окончания работ.

Его младший брат, который взошёл на престол под именем Вильгельма IV, остался в своём особняке, Кларенс-хаусе. Вкусы у «короля-моряка» были куда скромнее, чем у Георга, — роскошный дворец, который уже пробил значительную дыру в казне, был ему не нужен, и он даже подумывал о том, не снести ли его. Но уже было вложено слишком много средств, так что работы пришлось продолжить. В августе 1831 года строительство возобновили; на этот раз его возглавил архитектор Эдвард Блор — как говорилось о нём в одной книге, может быть, и не столь талантливый, как Нэш, зато его труд обходился куда менее дорого.

Блору нравился проект Нэша, но вот хозяйственную часть дворца он раскритиковал, так что был построен ряд дополнительных помещений для различных служб. Что же касается внутренней планировки дворца, почти всё, за небольшим исключением, соответствовало проекту Нэша, Блор изменил его мало.

Правда, результат, тем не менее, не удовлетворил Вильгельма. В 1834 году Вестминстерский дворец, где Размещался парламент, сгорел, а король, как писал один из министров, «казалось, был рад случаю избавиться от Букингемского дворца и сказал, что хотел бы подарить его парламенту, и что это будет самый прекрасный парламент в Европе». Но новое здание парламента построили на месте старого, вернее, старинного, и Букингемский дворец остался у короля. Впрочем, он так никогда и не переехал в него. Дворец был почти полностью готов, но пуст и, казалось, никому не нужен. Правда, вскоре у него появилась новая хозяйка…

В 1837 году после смерти Вильгельма IV на престол взошла семнадцатилетняя Виктория, его племянница. Буквально в течение месяца новая королева переехала из Кенсингтонского дворца, где жила раньше, в Букингемский. В 1840 году Виктория вышла замуж за Альберта Саксен-Кобург-Готского, и дворец стал настоящим семейным гнездом, как во времена Георга III, — правда, от Букингем-хауса тех времён почти ничего не осталось.

Букингемский дворец, особенно после замужества королевы, продолжили перестраивать и отделывать. В частности, и Виктория, и Альберт, молодая, красивая, влюблённая пара, любили развлечения, так что в 1840-х годах во дворце часто устраивали балы, в том числе и костюмированные. Но выяснилось, что места слишком мало, так что иногда балы проводили даже в тронном зале. Решено было построить отдельный, большой зал, что и поручили Джеймсу Пеннеторну, ученику Джона Нэша, первого архитектора, который работал над Букингемским дворцом. Работу завершили к 1852 году, и бальный зал дворца, который занял специально пристроенное крыло, оказался самым большим помещением для танцев во всём Лондоне — 37,5 м в длину и 18,3 м в ширину.

Но места не хватало не только для танцев, но и для всё увеличивавшейся семьи — королева исправно дарила наследников мужу и стране. Эдвард Блор, который занимался дворцом во времена предыдущего короля, Вильгельма IV, спроектировал новое крыло в восточной части дворца. Правда, многие сочли, что оно, отличаясь по стилю от всего остального, «больше подошло бы вокзальной гостинице, чем королевскому дворцу». Кстати, несмотря на дорогостоящие переделки, в роскошном дворце были проблемы с отоплением и канализацией… Их, правда, устранили в течение нескольких лет, но до того и королеве с придворными дамами пришлось помёрзнуть от холода, поскольку дым, валивший из каминов, мог испортить отделку, и принцу пришлось пострадать от головных болей, потому что из канализации шёл ужасный запах.

Корили королеву и за перенос мраморной арки, которую Джон Нэш создал по образу арки императора Константина в Риме — белоснежная арка из каррарского мрамора, которую дополнили прекрасными бронзовыми воротами, служила парадным въездом во дворец и обошлась Георгу IV в своё время в огромную сумму, хотя, быть может, и заслуженно. А королева Виктория якобы сочла, что арка слишком узка для её кареты, поэтому ворота уничтожили, а арку всё-таки пощадили, правда, перенесли в другое место. Вряд ли дело действительно было в королевской карете — просто понадобилось место для нового крыла, но её тем не менее перенесли — туда, где ранее была знаменитая лондонская виселица Тайберн. Там арка стоит и по сей день.

Интерьер дворца был роскошен, правда, как писал автор одной из книг про брак Виктории и Альберта, которая вышла в начале XX века, далеко не всегда отличался вкусом: «Всякий раз, как Букингемский дворец отделывали заново, в ход шли всё более яркие оттенки тёмно-красного, пурпурного и золотого. Золотом украшали потолки и стены, оно покрывало резьбу на стульях и диванах, оно сияло на безделушках и сверкало на драпировках. Одну из комнат отделали жёлтым атласом, и каждый предмет остановки в ней был покрыт золотом. Тронная зала была убрана тёмно-красным атласом и бархатом, и везде, где только можно, была украшена золотом. В бальном зале, который закончили только в 1856 году, был золотой потолок, который поддерживали коринфские колонны из искусственного порфира с золотыми капителями; а в одном из залов для приёмов были колонны из пурпурного искусственного мрамора, имитировавшего ляпис-лазурь. Это о них презрительно писал Чарльз Гревилль [оставивший подробные дневники о временах Георга IV, Вильгельма IV и Виктории]: „Бесконечные колонны малинового цвета, при взгляде на которые вам становится дурно“. И добавлял, что дорогостоящая отделка в официальных покоях была поразительно безвкусной. Эти поддельные мраморные колонны стояли по всему дворцу, едва ли не во всех комнатах, и вместе с зеркалами и яркими красками были самыми характерными чертами интерьера дворца. И хотя, что приятно отметить, личные покои королевы были куда более скромными, трудно вообразить, как можно было жить посреди всего этого».

Кроме того, Клер Джеррольд, автор этого весьма ядовитого (но, по всей видимости, заслуженного описания) рассказывает о карикатуре, которая появилась в журнале «Панч» в середине 1840-х годов, когда королева обратилась к парламенту за средствами на переделку фасада и передней части дворца. На ней королева, принц, четверо детей и нянька с пятым ребёнком на руках обращаются к «добрым людям» за помощью, описывая своё бедственное положение и нищенское проживание. А когда лорд Джон Расселл выдвинул идею не просто выделить средства, а, может быть, и построить новый дворец, то Дуглас Джеррольд, писатель и драматург, отозвался на это так: «Лорд Джон Расселл полагает, что „ещё лучше было бы“ — конечно, если бы у Джона Буля были бы деньги — „начать строить новый дворец“. Новый дворец! И, конечно, следующему обитателю он тоже покажется чересчур большим или чересчур маленьким, слишком высоким или слишком низким, слишком сырым или слишком задымленным. Как трудно удовлетворить королевское тщеславие! Счастливы улитки — их короли, как говорит поэт, носят свой домик на спине».

Путеводитель по Европе, изданный в 1864-м, так описывает дворец: «Букингемский дворец, главную резиденцию королевы Виктории, можно посетить, когда двор в отъезде. Билет можно получить у лорда-гофмейстера. Главные покои — это тронный зал, библиотека, зелёный зал для приёмов, галерея скульптур, в которой также есть прекрасные живописные полотна, главное из которых принадлежит кисти Рембрандта — король Георг IV заплатил за него 5000 гиней. Интерьер дворца роскошен, однако там весьма темно и во многих помещениях лампы зажжены в течение целого дня. В саду есть прелестный павильон, расписанный известнейшими художниками, такими, как Лэндсир, Маклис и другие. <…> Рядом находятся королевские конюшни, которые тоже следует посетить, получив разрешение у главного конюшего».

Шотландская писательница Генриэтта Кэдди, которая писала под псевдонимом Сары Титлер и чья мать дружила с королевой Викторией, так описывала роль Букингемского Дворца в жизни королевы: «Букингемский дворец был их лондонским домом, в который они приезжали каждый Сезон, когда Парк-лейн и Пикадилли, площади и улицы Белгравии заселялись подходящими обитателями. Из этого дворца юная королева отправилась в Вестминстер на свою коронацию, а вечером, вернувшись, любовалась иллюминированным в её честь Лондоном. Здесь она объявила членам своего совета о предстоящем браке, здесь она встретилась со своим женихом-принцем, который пересёк море, чтобы жениться на ней. Из этих ворот выехала она невестой в белом, убранной флёрдоранжем, и по этим ступенькам новоиспечённой супругой поднялась, опираясь на руку своего мужа. Здесь родилась большая часть её детей. Здесь крестили старшую дочь, и, так же как и мать в своё время, она отправилась из Букингемского дворца в Сент-Джеймс, чтобы обвенчаться. Совсем рядом состоялись жалкие попытки покушения на жизнь королевы, и именно рядом с Букингемским дворцом собирались и знать, и простой народ, чтобы убедиться в безопасности Её Величества и заверить в том, что они полны возмущения случившимся и глубоко ей сочувствуют. На этом балконе она показывалась народу, и тысячи глоток ревели при её появлении — в тот день, когда открылась всемирная выставка, и в тот день, когда гвардейцы отправились на Крымскую кампанию. В этих галереях и залах проходило пышное празднование „Бала Плантагенетов“, устроенного королевой. Великолепное, изысканное общество из самых уважаемых джентльменов и самых прекрасных леди часто посещало здешние празднества. По этим тихим садам королева неторопливо прогуливалась рука об руку со своим возлюбленным музеем».

Судьба подарила Виктории семейное счастье, но не на всю жизнь — в декабре 1861 года принц Альберт скончался. Овдовевшая королева до конца дней носила траур по любимому мужу и старалась сохранить всё так, как было при нём, даже в мелочах: «Картины в Букингемском дворце были развешены в соответствии с указаниями принца-консорта, и королева желает, чтобы всё оставалось по-прежнему на своих местах». Виктория проводила много времени в Балморале, Виндзоре и других королевских резиденциях, приезжая в Букингемский дворец только 0 крайнем случае, когда требовалось её участие в официальных церемониях. Сочувствие публики по поводу её утраты понемногу сменялось раздражением — королева, казалось, пренебрегала своими священными обязанностями, и неудивительно, что в 1864 году кто-то повесил на ограде Букингемского дворца плакат с надписью: «Продаётся или сдаётся внаём, поскольку владелец им пренебрегает».

Ни музыки, ни балов, ни праздников — столовая для торжественных приёмов простояла запертой около тридцати лет! Исключение было сделано только в 1887 и 1897 годах, на «золотой» и «бриллиантовой» годовщинах восхождения королевы Виктории на престол, всё остальное время дворец простоял относительно заброшенным.

В 1901 году, после смерти матери, на престол взошёл сын Виктории и Альберта, Эдуард VII. Новый король решил сменить интерьеры Букингемского дворца, слишком обветшавшие к тому времени и казавшиеся ему слишком мрачными и старомодными. В результате внутри дворец преобразился — красно-золотой интерьер сменился модным тогда бело-золотым, исчезли столь любимые родителями монарха тартаны — их сменили редкие старинные ткани и т. д. А бальный зал был отделан в стиле Людовика XVI — бело-золотые стены, ионические колонны, гобелены на стенах. Этот стиль был подхвачен аристократией, и интерьеры Букингемского дворца стали объектом для подражания. Правда, многие считали тогда, и считают теперь, что новая внутренняя отделка перестала соответствовать изначальным представлениям создателя дворца, Джорджа Нэша, о том, как он должен выглядеть. Естественно, при переделке ушла большая часть свидетельств предыдущих эпох — ну что ж, ведь викторианская эпоха пришла на смену георгианской, а теперь и её заменила эдвардианская…

Перед восточным фасадом Букингемского дворца появился огромный белоснежный памятник королеве Виктории. Сам восточный фасад, официальный, тот, куда входит балкон, с которого выступают перед народом британские монархи, тоже был перестроен. Это произошло в 1913 году, уже при новом короле, Георге V, который унаследовал трон в 1910 году, и таким мы видим его и по сей день. Тогда же закончили прокладывать Мэлл, улицу, которая ведёт от площади перед дворцом к Трафальгарской площади и которая служит местом для парадов и церемониальных шествий.

Георг не любил Букингемский дворец, он был для него слишком официальным и помпезным. В свободное время король, который был равнодушен к светской жизни, предпочитал ездить верхом и играть в гольф, гулять со своими детьми — конечно, Букингемский дворец был для этого не лучшим местом. Георг даже предлагал снести его, а на этом месте разбить общественный парк, но до этого не дошло. Королева Мария, супруга Георга, ценительница и покровительница искусства, относилась к наследству более бережно, так что кое-где во дворце даже смогла восстановить первоначальный интерьер, который так усердно переделывал её свёкор Эдуард VII.

Больше Букингемский дворец не подвергался серьёзным переделкам (вплоть до недавнего времени). Во время Второй мировой войны его бомбили семь раз, и в результате одной из бомбёжек в 1940 году была разрушена часовня дворца. Что ж, как сказала супруга Георга VI, королева Елизавета, мать Елизаветы II, «я рада, что нас бомбили. Теперь я смогу смотреть Ист-Энду в лицо». (Ист-Энд — восточная часть Лондона, традиционно считающаяся бедной и скромной, в отличие от фешенебельного Вест-Энда, западной части.) Пострадавшие части дворца восстановили, а разрушенный зимний сад в юго-западной части дворца после войны превратили в «Галерею королевы», которую отвели под «Королевскую коллекцию», одно из самых значительных в мире собраний предметов искусства. К 2002 году, к празднованию «золотой» годовщины восхождения на престол Её Величества Елизаветы II, галерею полностью перестроили и расширили, причём в стиле Джона Нэша, некогда сделавшего из Букингем-хауса дворец… За последние полтора века это, наверное, самая серьёзная перестройка.

Итак, каким мы знаем Букингемский дворец сейчас? Он занимает около двадцати гектаров, семнадцать из которых отведены под сады, самые большие частные сады в Лондоне. В нём семьсот семьдесят пять комнат, из которых девятнадцать — официальные парадные покои; размеры дворца — сто восемь на сто двадцать метров (включая внутренний двор), то есть это весьма просторный, но далеко не самый большой королевский дворец в Европе. Интерьеры роскошны и украшены ценнейшими произведениями искусства… однако, как говорится на официальном сайте британской монархии, «это не художественная галерея и не музей». Это дом монарха — место, где он, вернее, сейчас она, королева Елизавета II, живёт и работает. Букингемский дворец не принадлежит ей, как частному лицу, в отличие от, скажем, Балморала. Он, как и вся Королевская коллекция (куда входят не только произведения искусства, но и такие резиденции, как Хэмптон-корт, Виндзор, Сент-Джеймс и Кенсингтонский дворец), принадлежит монарху. Суверен Распоряжается этим имуществом от лица нации и своих наследников.

За год Букингемский дворец принимает около пятидесяти тысяч гостей — там проводят множество официальных аудиенций и приёмов. Полюбоваться официальными покоями могут не только те, кого пригласили во дворец — достаточно просто купить билет. Правда, сделать это можно только с конца июля по конец сентября, когда королева уезжает в Шотландию. И, наверное, каждый, кто приезжает в Лондон в первый раз, непременно отправляется посмотреть на знаменитую смену караула у Букингемского дворца.

Пытался ли кто-нибудь, что называется, «несанкционированно» пробраться во дворец? Во времена королевы Виктории некий подросток, которого в газетах прозвали «парень Джонс», несколько раз проскальзывал мимо охраны — дело всякий раз заканчивалось арестом, и в конце концов его отправили служить на флот (правда, и после этого едва не исхитрился проникнуть во дворец в четвёртый раз), а в 1982 году некий Майкл Фаган пробрался в королевскую спальню и минут десять беседовал с королевой, прежде чем наконец явилась охрана. В журнале «Тайм» тогда появилась статья под названием: «Боже, спаси королеву. Быстро!»

Если на флагштоке развевается королевский штандарт, значит, королева находится во дворце. Букингемском дворце, одном из самых знаменитых зданий в мире.

Балморал

В горах мое сердце… Доныне я там.

По следу оленя лечу по скалам.

Гоню я оленя, пугаю козу.

В горах мое сердце, а сам я внизу.

Прощай, моя родина! Север, прощай, —

Отечество славы и доблести край.

По белому свету судьбою гоним,

Навеки останусь я сыном твоим!

Прощайте, вершины под кровлей снегов,

Прощайте, долины и скаты лугов,

Прощайте, поникшие в бездну леса,

Прощайте, потоков лесных голоса.

В горах мое сердце… Доныне я там.

По следу оленя лечу по скалам.

Гоню я оленя, пугаю козу.

В горах мое сердце, а сам я внизу!

Роберт Бёрнс (перевод С. Маршака)

Замок Балморал — одна из загородных резиденций Елизаветы II, и всё-таки место этого замка в истории — не рядом с её именем, а рядом с именем королевы Виктории. С тех самых пор, когда молодая пара, Виктория и Альберт, в 1842 году, через два с половиной года после своей свадьбы, в первый раз приехали в Шотландию, сердце Виктории навсегда осталось в горах. Там было тихо, там было спокойно, там они с мужем могли побыть вдвоём, подальше от суеты столицы…

Этот первый визит состоялся по совету доктора Джеймса Кларка, который полагал, что целебный горный воздух пойдёт на пользу и королеве, и принцу (оба страдали от ревматизма, несмотря на свои двадцать три года). Наверное, шотландец — а доктор Кларк был шотландцем — и не мог считать по-другому. Принц Альберт писал позднее: «Шотландия произвела на нас обоих самое благоприятное впечатление. Красота этой страны сурова и величественна; это идеальное место для занятий любыми видами спорта, а воздух необыкновенно чист и прозрачен».

За первым визитом последовал второй, правда, менее удачный, поскольку всё время шли дожди, а в 1848 году королеве предложили посетить ещё одно место — небольшой замок в графстве Абердин.

Когда-то поместье Балморал принадлежало шотландскому королю Роберту II (1316–1390), а затем несколько Раз переходило из руки в руки, пока в 1792 году его не купил второй граф Файф. После его смерти замок арендовали, в частности, с 1830 года — Роберт Гордон, шотландский аристократ и дипломат. Четыреста лет назад замок принадлежал семье Гордонов, и теперь сэр Роберт вернул его семье — правда, только как арендатор, и на определённый срок. В 1847 году он скончался, но срок аренды ещё не истёк, она была действительна ещё в течение двадцати восьми лет. Её унаследовал брат Гордона, Джордж Гамильтон-Гордон, граф Абердин, он и предложил королеве провести там отдых.

Замок был довольно милым, но не его внешний вид пленил королеву. Вот что пишет Виктория о своём первом визите в Балморал: «Пятница, 8 сентября 1848 года. Мы прибыли в Балморал без четверти три. Это очаровательный замок в старом шотландском стиле. Там есть живописная башня, перед замком раскинулся сад, рядом высокий лесистый холм. Сзади, вплоть до [реки] Ди, всё заросло лесом. Вокруг вздымаются сплошные холмы.

Тут есть небольшой милый зал, с бильярдной. Рядом столовая. Наверху (куда можно подняться по хорошей широкой лестнице), сразу направо, то есть над столовой, располагается гостиная (бывшая столовая), красивая большая комната. Рядом наша спальня, дверь из которой ведёт в маленькую гардеробную, которую отвели Альберту. Напротив, ниже на пару ступенек, расположены детские и три комнаты мисс Хильдиард. Дамы живут внизу, комнаты джентльменов наверху.

Мы почти сразу пообедали и в половину пятого отправились гулять — поднялись на вершину лесистого холма, который виден из наших окон. Туда ведёт чудесная вьющаяся тропа, наверху сложена пирамида из камней. Вид отсюда, вниз, на дом, очарователен. Если взглянуть налево, то там прекрасные холмы, окружающие [гору] Лохнагар, а направо, по направлению к Баллатеру, виден глен (долина), вокруг которой вьётся Ди, и чудесные лесистые холмы, которые очень напомнили нам Тюрингенский лес [горы]. Там было так спокойно и уединённо; оглянешься — и становится так хорошо, и чистый горный воздух освежает. Казалось, всё дышит покоем и свободой, и заставляет забыть о мире и его невзгодах.

Пейзаж дик, но не пустынен. Всё выглядит куда более процветающим и возделанным, чем в [деревушке] Лагган. Почва здесь совершенно сухая. Мы спустились к Ди, чудесному, быстрому потоку, совсем рядом с домом. Вид на холмы по направлению к Инверкольду необыкновенно красив».

И Виктория, и Альберт влюбятся в Балморал. Красота, тишина, уединение — место, где у них мог бы быть уютный дом для собственной семьи. Королева писала: «Это место столь чудесно не только потому, что там чистый воздух, а пейзажи прекрасны и спокойны. Дело в атмосфере любви и сердечной привязанности жителей Балморала, которые согревают сердце и утешают».

Замок был небольшим — настолько небольшим, что комфортно себя в нём чувствовала только сама августейшая чета, а вот их свите, и без того малочисленной, приходилось жить в тесноте. Даже министру лорду Мальмесбери, который должен был находиться при королеве, для занятия государственными делами, не нашлось кабинета, и ему приходилось работать в спальне, сидя на кровати.

Вот что пишет о своём визите в Балморал в 1849 году Чарльз Гревилль, оставивший обширные мемуары о временах королевы Виктории: «Из Перта в Балморал ведёт чудесная дорога. <…> Насколько я не люблю придворную Жизнь и всё, что с ней связано, я рад, что совершил эту поездку и повидал королеву и принца в их горном уединении, которое, со всей очевидностью, идёт им на пользу. Это чудесное место, здание совсем небольшое. Они живут там безо всякой пышности, просто как дворяне, причём Небогатые дворяне — небольшой дом, маленькие комнаты, скромное хозяйство. Там нет солдат, и вся охрана суверена и королевской семьи состоит из одного-единственного полицейского, которых ходит кругом, охраняя дом от непрошеных визитёров. Весь „двор“ состоит из леди Дуро и мисс Доусон, фрейлин; Джорджа Энсона и Гордона; Бирча, наставника принца Уэльского, и мисс Хильдиард, гувернантки. Живут они очень просто и скромно. Принц каждое утро отправляется на охоту, возвращается к обеду, а затем они отправляются на пешую или верховую прогулку. Королева целый день то в доме, то отправляется куда-нибудь, причём зачастую в одиночестве, навещает деревенские коттеджи, где беседует со старушками. <…>

Вечером мы отправились в комнату, расположенную за столовой, — она служит и бильярдной, и библиотекой (хотя книг почти нет), и кабинетом. Королева, принц, её дамы и Гордон вернулись в столовую, где учитель танцев учил их танцевать рил. Нам (Джону Расселу и мне) не позволили присутствовать на занятии, так что мы играли в бильярд. Затем все они вернулись, мы немного поговорили и отправились спать. Так прошёл мой визит в Балморал».

Королевская семья увеличивалась с каждым годом, к тому же нужно было принимать гостей, так что вскоре стало ясно, что места не хватает. В газетах писали: «Принято решение построить для королевы новый дворец в Балморале. Его возведут между рекой и старым замком, фасад будет обращён к югу. Приблизительная стоимость работ от восьмидесяти до ста тысяч фунтов. Архитектура будет современной, а красота будет сочетаться с удобством. Через реку Ди выстроят новый мост. Дорога, которая сейчас пролегает через Баллохбин, будет закрыта, и новую хорошую дорогу проложат по правому берегу реки. Старый замок снесут полностью. Участок для нового уже размечен».

В 1852 году королева наконец стала настоящей хозяйкой Балморала — принц выкупил поместье за тридцать тысяч фунтов. В честь этого события на близлежащем холме сложили довольно высокую, почти два с половиной метра, пирамиду из камней. «Наконец, когда пирамида высотой, как мне кажется, семь или восемь футов, была почти завершена, Альберт вскарабкался на вершину и положил последний камень, после чего трижды прозвучали приветственные возгласы. Это было весёлое, чудесное и трогательное зрелище, и я почувствовала, что вот-вот расплачусь».

В 1853 году началось строительство нового здания, и 28 сентября первый камень в основание заложила сама королева — с помощью серебряного мастерка. А под камнем покоится бутылка — в ней лежит пергамент, на котором королева написала дату закладки, и несколько тогдашних монет. В честь этого события был даже дан бал — не столько для гостей, сколько для тех, кому предстояло строить замок.

Следует отдать должное местным строителям — и они сами, и архитектор Вильям Смит были шотландцами — новое здание выстроили довольно быстро, за два года. На этот раз места должно было хватить всем. Отдельное крыло для королевской семьи, отдельное — для обслуживающего персонала, и соединяющая их большая семиэтажная башня; семьдесят комнат, сто восемьдесят окон. Новый замок был выстроен в стиле шотландских баронов, ставшем весьма популярным в XIX веке. Он стал воплощением викторианской неоготики — «с многостворчатыми окнами, извилистой каменной резьбой, ступенчатыми причудливыми фронтонами, парапетами с зубцами, с торчащими по углам башенками с узкими окнами, и круглыми башнями с коническими крышами, напоминающими колпаки волшебников».

В своём дневнике королева писала: «7 сентября 1855 года. В четверть восьмого мы прибыли в наш милый Балморал. Странно, очень странно проезжать мимо, вернее, „через“ старый дом — ту часть, которая соединяет его и службы, сейчас ломают. Новое здание выглядит чудесно. Башня и комнаты там, где оно соединяется со службами, ещё только наполовину завершены, а сами службы не достроены, поэтому все джентльмены (за исключением министра) живут в старом здании, как и большинство слуг; новое здание и службы соединяются длинным деревянным переходом. Когда мы вошли в холл, вслед нам, на счастье, бросили старый башмак. Дом очарователен, комнаты чудесны. Мебель, обои, всё просто идеально».

«8 сентября 1855 года. Вид из окон наших комнат, из библиотеки, из кабинета, и из комнат ниже, на долину Ди, с горами на заднем плане — всё то, что мы не могли видеть из старого дома — очень красив. Мы прогулялись кругом, и вдоль реки, и осмотрели всё, что было сделано, и решили, что ещё нужно сделать; а затем мы пошли к нашему бедному старому дому, к нашим комнатам — было довольно грустно видеть их заброшенными; мы обсудили, что нужно оттуда вынести».

«Новые службы и двор превосходны; маленький сад у западной стены, с фонтаном в виде орла, который подарил мне король Пруссии и который раньше был в оранжерее в Виндзоре, необыкновенно хорош, как и четыре клумбы у той стены, которая обращена к Ди. Там стоят четыре щита с гербами, позолоченные — это очень красиво. А барельеф под нашими окнами, без позолоты, изображает святого Губерта и святого Андрея с одной стороны, а святого Георгия — с другой».

Новоселье весело отпраздновали: «Новый дом приносит удачу; с того самого момента, как мы приехали, всё было отлично. Через несколько минут Альберт и джентльмены, кто в чём, отправились на холм, к пирамиде из камней, вслед за ними все слуги, и постепенно всё население деревни — охранники, слуги, рабочие. Мы ждали и, наконец, увидели зажжённый ими огонь, и услышали приветственные крики. Костёр пылал, озаряя всё кругом, и мы видели людей, окруживших их, — кто-то танцевал, все шумели; Росс играл на волынке, Грант и Макдональд всё время стреляли из своих ружей; бедный старый Франсуа д’Альберсон зажёг несколько петард, большая часть из которых так и не сработала. Приблизительно через три четверти часа Альберт спустился и рассказал, что никогда не видел такого бурного веселья. Люди поднимали здравицы и пили виски, и были просто в восторге. Казалось, весь дом полон радостного возбуждения. Мальчиков с трудом разбудили, и когда они наконец проснулись, то стали просить отпустить и их на вершину холма».

Теперь у супругов было собственное семейное гнездо, которое они смогли обустроить по своему вкусу (который, правда, современники зачастую находили весьма сомнительным). Принц, увлечённый Шотландией, сам разработал рисунок для нового тартана (у каждого шотландского клана — своя расцветка). Балморалский тартан представляет собой серую, чёрную и красную клетку на светло-сером фоне. Носить этот тартан и до наших дней прерогатива исключительно королевская. Не только принц Альберт с сыновьями порой охотно надевали килты, но и сама королева носила пледы, юбки и платья с соответствующим узором. Сохранился чудесный портрет молодой королевы в светлом, глубоко декольтированном платье, и с клетчатым пледом через плечо. Самым любимым тартаном королевы была красно-зелёная клетка на белом фоне, теперь он в основном известен под названием «Виктория».

Более того, тартан использовался и в убранстве замка — на занавесях, обивке мебели и даже коврах (для ковров, к примеру, использовали рисунок «Королевский Стюарт», сочетание красного, синего, зелёного, жёлтого и белого, и «Охотничий Стюарт», в зелёных и синих тонах). Использовали в отделке и символ Шотландии — чертополох. Причём его было столько, что, как ядовито заметил лорд Кларендон, «осёл бы возрадовался». Стены украшали акварели королевы, и надо признать, что для любителя они вполне неплохи. Принц Альберт, который постоянно охотился, тоже внёс свой вклад — множество оленьих рогов. А в главном холле стояло скульптурное изображение принца в полный рост, в костюме горца.

Да, Балморал, где Виктория и Альберт жили пусть и не как обычная семья, но настолько уединённой семейной жизнью, насколько это вообще может быть допустимо для монархов, был для королевы счастливым местом, местом, связанным с любимым мужем. В своём дневнике 13 октября 1856 года Виктория писала: «Каждый год моё сердце стремится в этот милый рай, и теперь ещё больше, поскольку всё там — дело рук моего дорогого Альберта, это его работа, его здание, его планировка — как в Осборне. Во всём виден его прекрасный вкус, всё, буквально всё носит отпечаток его руки. Он был так занят сегодня, поскольку нужно столь многое подготовить на будущий год»-

Конечно же, Балморал — это дело рук архитекторов и рабочих, но отдадим должное и принцу, он был неутомим. Именно он решил строить новый замок и принимал участие в разработке проекта, наблюдал за ведущимися работами (от бальной залы до молочной фермы и домов для рабочих). Сбегающие вниз, к реке Ди, террасы и сады вокруг Балморала тоже разбиты по проектам принца.

В свободное от государственных дел время королева присоединялась к мужу, и они вместе с детьми путешествовали по окрестностям — то пешком, то на пони, то в карете, порой удаляясь от дома на много часов пути. Только в Балморале и его окрестностях они могли гулять, где вздумается, и даже укрыться от дождя в какой-нибудь заброшенной хижине. Только там королева могла приходить в гости к местным жительницам, простым шотландкам, которые буквально боготворили её, как, впрочем, и слуги в замке — тоже шотландцы. Только там королевская семья могла с чистым сердцем отплясывать быстрые шотландские танцы, джиги, рилы и стратспей, под мелодии, которые играли местные музыканты — в том числе и на балах для своих любимых слуг-шотландцев. Только там королева прощала то, что обычно совершенно не переносила — когда кто-то перебирал со спиртным.

Почему? Потому что, как говорила королева, «шотландский воздух, шотландский народ, шотландские холмы, шотландские реки, шотландские леса лучше всех в мире».

Там получила предложение руки и сердца от принца Фридриха Прусского старшая дочь Виктории и Альберта, принцесса Виктория: «Сегодня днём, во время нашей прогулки на Крайг-на-Бан, он сорвал веточку белого вереска (эмблему удачи) и протянул ей. И это помогло ему признаться в своих чувствах, пока они ехали вниз, к Глен Гирнох, что и привело к счастливому исходу». А старенькая миссис Грант спустя два года, когда принцесса будет Уезжать к жениху, искренне выложит королеве всё, что У неё на сердце — мол, наверное, принцессе так же жаль Уезжать от них, как и им жаль, что она их покидает. Через тридцать лет чета снова навестит Балморал, и Фридрих снова сорвёт веточку белого вереска для своей Виктории, на том же самом месте. Эту веточку она сохранит до конца своих дней — в память о муже и счастливом времени в Балморале.

Да, в Балморале можно было отдохнуть и душой, и телом, и этих счастливых дней королева Виктория не забудет никогда. И позже, вспоминая их, процитирует в своём дневнике «Песнь последнего менестреля» сэра Вальтера Скотта. Шотландца.

О Каледония, твой лик

Порою строг, порою дик!

Страна могучих кряжей горных,

Страна потоков непокорных,

Лесов и вересков страна,

Моя душа всегда верна

Сыновней верностью великой

Твоей красе угрюмо-дикой.

Увы, я думаю порой,

Чем прежде был мой край родной!

Одна природа величаво

Хранит его былую славу,

Но в запустенье скорбных дней

Мне милый край еще милей.

(Перевод Т. Гнедич)

Счастье было, но оно оказалось не таким долгим, как хотелось бы — впрочем, со счастьем всегда так. В 1861 году принц Альберт скончался. В августе 1862 года в его память на одном из холмов была воздвигнута высокая, около десяти с половиной метров, пирамида из камней. Таких знаков в округе будет немало, и каждый отмечает какое-нибудь знаменательное событие в жизни королевской семьи. Не всегда, увы, радостное.

Но королева не только не забыла Балморал — теперь он стал ей едва ли не дороже, чем прежде, потому что был памятью о счастье. И весну, и осень (в мае был её день рождения, в ноябре — день рождения Альберта) Виктория проводила там. Туда приезжали её дети и многочисленные внуки — а если учесть, сколько их было, то неудивительно, что Балморал стал прекрасным детским воспоминанием для многих, и ещё не одна принцесса дала своё согласие избраннику именно в этих холмах. Там королева принимала многочисленных гостей — от знаменитой сестры милосердия Флоренс Найтингейл до российского императора Николая II и его супруги Александры Фёдоровны, родной внучки Виктории. Когда в 1882 году королева Виктория отправилась на Ривьеру, то путешествовала она инкогнито, под именем графини Балморал…

Замок и поместье и поныне являются частной королевской собственностью. Правда, когда король Эдуард VIII в 1936 году отрёкся от престола, его брату, ставшему королём Георгом VI, пришлось выкупить Балморал у Эдуарда, чтобы любимая летняя резиденция осталась у правящей династии. Летом туда непременно приезжают отдыхать, и королева Елизавета II тоже соблюдает эту традицию. Но не столько ради самой традиции, сколько потому, что Балморал — действительно чудесное место.

Поместье не простаивает — там активно ведётся хозяйство, есть молочная ферма, пастбища и т. д.; в лесистой части водится множество благородных оленей. Парки и сады Балморала ежегодно посещают десятки и Десятки тысяч людей. Можно наведаться и в сам замок, Но увидеть посетители могут только знаменитую бальную залу, в остальные помещения вход воспрещён. Что это частная собственность, хотя и королевская, но не во всём публичная. Балморал создавали для себя, для своей семьи — должен же быть любимый уголок даже у королей?..

Драгоценности

Вот, видишь ты, колец бесценных звенья:

Вот символ гордой твердости — алмаз;

Вот изумруд, несущий исцеленье

В луче зелёном для померкших глаз;

Сапфир синей небес; опал; топаз;

И каждого таинственно значенье:

В нём острый смысл — улыбка, огорченье.

Уильям Шекспир. Жалоба влюблённой (перевод Т. Щепкиной-Куперник)

Сокровища и реликвии Британской империи… Сколько бы мы ни говорили себе, что сокровища — это не только и не столько драгоценности, не вообразить себе при этих словах сверкающие богатства очень сложно. Да, в общем, и незачем — за долгие столетия британские монархи стали обладателями действительно великолепного собрания драгоценных украшений, одного из лучших в мире.

Исторические хроники полны сочных описаний — к примеру, жених королевы Марии Тюдор преподнёс в 1554 году «огромный плоскогранный алмаз в превосходной золотой оправе, стоимостью 50 000 дукатов; ожерелье из восемнадцати бриллиантов, стоимостью 32 тысячи дукатов; огромный алмаз с подвеской из большой жемчужины, стоимостью в 25 000 дукатов; и другие драгоценности, жемчуга, алмазы, изумруды и рубины неисчислимой ценности». Представить себе объём этих сокровищ и их ценность невозможно. Веками драгоценности передавались из поколения в поколения или раздаривались возлюбленным, их получали в подарок от подданных, они покидали страну и порою возвращались обратно. Их заказывали придворным ювелирам или же переделывали те, что достались в наследство.

Для кого-то это было только обязанностью и тяжёлой ношей, как, например, для королевы Шарлотты (она стала супругой короля Георга III в 1760 году): «Я думала поначалу, что всегда должна носить их [драгоценности], оказалось же, что надевать их сложно и хлопотно, они требуют ухода и внимания, к тому же я постоянно боюсь что-нибудь потерять — словом, поверьте мне, мадам, уже через две недели я затосковала по своей прежней манере одеваться». Другие были готовы терпеть все неудобства, чтобы только продемонстрировать блеск монархии — причём в буквальном смысле. О коронации Георга II и его супруги Каролины современник писал: «Наряд королевы по этому случаю был настолько роскошен, насколько позволили объединённые средства города и пригородов; помимо своих собственных драгоценностей (которых у неё немало, и они весьма ценны), на голове и плечах у неё был весь жемчуг, который она смогла одолжить у знатных леди с одного конца города, а на юбке были все бриллианты, которые она позаимствовала у евреев и ювелиров с другого конца города».

Часть драгоценностей английских монархов была утрачена в середине XIX века, и произошло это из-за претензий Ганноверского дома. В 1714 году, когда скончалась королева Анна Стюарт, британский трон перешёл к Георгу Ганноверскому, правителю одного из немецких княжеств (его мать София приходилась внучкой королю Иакову I Стюарту). На смену династии Стюартов пришла Династия Ганноверская, а короли Великобритании и Ирландии, начиная с Георга I, управляли одновременно и Ганновером. Эти две страны состояли в так называемой «личной унии» (один глава, но оба государства при этом самостоятельны). Так продолжалось вплоть до смерти короля Вильгельма IV в 1837 году. И он, и его предшественник Георг IV были сыновьями короля Георга III, соответственно третьим и первым. Поскольку оба они не оставили наследников мужского пола, а второй сын, Фредерик, скончался ещё раньше, то престол перешёл к дочери четвёртого сына, герцога Кентского. Престол Великобритании и Ирландии, но не Ганновера! Тот мог, согласно салическому закону, передаваться исключительно по мужской линии. Поэтому королём Ганновера (в 1814 году Ганновер стал королевством) стал пятый сын Георга III, Эрнст Август. Как оказалось впоследствии — впрочем, этого вполне можно было ожидать, — вопросы раздела наследства коснулись не только «государств», но и прочего имущества.

В своё время Георг I, приехав из Ганновера в Англию, естественно, привёз с собой свои драгоценности. Шли годы, короли сменяли друг друга, и уже трудно было вспомнить, какие драгоценности откуда, что ганноверское, что английское… Супруга Георга III, королева Шарлотта, получила от него в качестве свадебного подарка значительную часть имевшихся в казне украшений и после завещала их «дому Ганноверов». Когда Ганноверская династия разделилась на две ветви, это дало повод Эрнсту Августу, сыну Шарлотты и королю Ганновера, предъявить права на эти украшения.

В сатирическом журнале Панч публиковали предполагаемую переписку адвокатов двух сторон. «Мадам, я обращаюсь к Вам по указанию моего клиента, короля Ганновера, по поводу возвращения некоторых принадлежащих ему коронных драгоценностей, которые, как мне сообщили, находятся у вас». «Мой клиент, королева Англии, проконсультировалась со мной по поводу претензий Его Величества короля Ганновера. Я посоветовал ей защищать свои права и собираюсь выступить в качестве защитника».

Королева Виктория рассматривала эти драгоценности, как свою собственность, и отказалась удовлетворить претензии дяди. История тянулась много лет — после смерти Эрнста Августа в 1851 году дело отца продолжил сын, король Георг. Была учреждена специальная парламентская комиссия, которая рассматривала этот вопрос. Ситуация, мягко говоря, была не особо радостной как для королевы, так и для страны в целом: «Англичане без энтузиазма воспринимают вероятную потерю множества тысяч фунтов стерлингов — частично потому, что не хотят расставаться с тем, что, как считают, принадлежит им, частично потому, что подозревают — к ним обратятся, чтобы купить королеве новую корону». А в журнале «The Spectator» писали: «Что касается драгоценностей, то если королева Виктория не научилась у Корнелии [отсылка к истории Корнелии, матери древнеримских политических деятелей братьев Гракхов] тому, что настоящая шкатулка с драгоценностями для матери — это детская колыбель, если принц Альберт не научил её тому, что верная жена — сама по себе „корона“, то её собственный разум должен подсказать, что первой женщине империи нет дела ни до каких украшений, за исключением тех, что возлагает на неё та власть, что превыше власти императоров».

Ещё в начале 1840-х годов возникла идея просто-напросто выкупить драгоценности, из-за которых и возник спор. Но из этого так ничего и не получилось — и потому, что оценочная стоимость всё время варьировалась, и потому, что английский парламент не радовала идея предоставить для этого немалые средства. В декабре 1857 года комиссия наконец постановила, что Виктория должна передать драгоценности Ганноверскому Дому, что и произошло.

Ушли к ганноверскому королю великолепное ожерелье из крупных бриллиантов, броши, кольца, небольшая бриллиантовая корона, бриллиантовый же стомакер, тиара, браслеты… Словом, множество драгоценностей, не просто бывших дорогими, а и имевших историческую ценность. Позднее старшая дочь Виктории, которая была замужем за наследником трона Пруссии, писала матери: «Я слышала, что королева Ганновера надевает эти драгоценности. Я прихожу в бешенство, представляя, как то, что носили Вы, носит кто-то другой».

Это была не только личная потеря Виктории — британская монархия не смогла отстоять своё имущество. Зато, видимо, наученная горьким опытом, королева Виктория поделила драгоценности на две категории — драгоценности короны, которые передаются следующему монарху, и личные драгоценности, которыми он вправе распоряжаться по собственному усмотрению.

О первых, регалиях — коронах, скипетрах, мечах и прочих символах власти монарха, а также некоторых других украшениях — будет отдельный рассказ. А начнём мы с того, что находится в личном владении нынешней королевы Елизаветы II.

Её Величество — очень богатая женщина, и немалая часть её состояния заключена именно в коллекции драгоценностей. Причём большинство из них она получила в наследство (в частности, в 1953 году от своей бабушки королевы Марии, а в 2002 году от королевы-матери) или в подарок. Совершеннолетие, свадьба, коронация, официальные визиты в другие страны — в честь этих событий королева, помимо прочих подарков, получала и украшения. Среди них есть вещи старинные, с длинной и сложной историей, а есть и созданные недавно. Что-то годами остаётся в хранилище, потому что королева надевает это крайне редко, а что-то, наоборот, постоянно на виду у публики. В отличие от регалий, которые не могут, согласно закону, покидать пределы страны, личные драгоценности королева может носить и будучи за рубежом.

Оценить размеры и стоимость этой коллекции крайне трудно — приблизительные оценки делали только по фотографиям, а не по самим украшениям. Однако, к примеру, одни только подаренные её родителями на свадьбу бриллиантовые серьги оценивают в полмиллиона долларов. Помимо ценности металлов и камней нужно учитывать и историческую ценность, и то, что эти предметы принадлежат правящему монарху, что ещё больше увеличивает цену, и т. д. Кроме того, как оценить, к примеру, не бриллиантовую диадему, а простую нитку розовых кораллов, которую будущая королева получила от матери, когда была совсем маленькой (по поверью, кораллы охраняют детей от болезней и бед) и которая лично для неё просто не имеет цены?..

В 2002 году вышла книга, посвящённая коллекции королевы. Её автор утверждает, что Елизавета II является обладательницей девяносто восьми брошей, сорока шести колье, тридцати семи браслетов, тридцати четырёх пар серёг, пятнадцати колец, четырнадцати тиар, пяти подвесок. А как же главная примета монарха, корона?

Почти все короны относятся к королевским регалиям. Королева надевает их только в особенно торжественных случаях, таких, например, как ежегодное открытие сессии парламента. К тому же короны весьма тяжёлые, так что когда этикет требует не шляпку, а корону, Её Величество предстаёт в тиаре или диадеме, благо, её коллекция этих украшений одна из самых обширных в мире. Именно с них мы и начнём свой рассказ.

Личная коллекция

Тиара

— Вы, конечно, слышали о знаменитой берилловой диадеме?

— Разумеется. Это — национальное достояние.

— Совершенно верно. — Он открыл футляр — на мягком розовом бархате красовалось великолепнейшее произведение ювелирного искусства.

— В диадеме тридцать девять крупных бериллов, — сказал он. — Ценность золотой оправы не поддается исчислению.

Артур Конан Дойль. Берилловая диадема (перевод В. Штенгель)

Тиары и диадемы древних царей и жрецов, папская тиара… Женщин куда больше интересуют не эти старинные символы власти, а то, чем можно украсить собственную голову. Так что в наше время диадема и тиара — это прежде всего женские украшения в виде венцов, образующих полный или неполный круг, из драгоценного металла, усыпанные драгоценными же камнями. И если обычные женщины могут надеть такое только раз-другой в жизни, скажем, на собственную свадьбу или когда становятся «королевами красоты», то для настоящих королев, принцесс и леди голубых кровей это неотъемлемая часть содержимого фамильной шкатулки с драгоценностями и столь же неотъемлемая деталь туалета для торжественных случаев.

И Елизавета II, и члены королевской семьи появляются на официальных мероприятиях в усыпанных бриллиантами и другими драгоценными камнями тиарах и диадемах. И у каждой, конечно, своя история.

Среди многочисленных бриллиантовых (а ведь есть ещё множество других!) тиар, которые хранятся в этой коллекции, есть несколько, которые весьма часто путают.

Когда в 1893 году старший внук королевы Виктории, будущий король Георг V, венчался с принцессой Мэй, Марией Текской, королева подарила невесте бриллиантовое колье. В 1919 году Мэй, тогда уже королева, велела переделать тот давний свадебный подарок — из извлечённых оттуда бриллиантов была сделана тиара, которую, правда, можно было носить и в качестве колье, сняв предварительно с жёсткой основы.

В августе 1936 года она подарила её супруге своего младшего сына Георга, Елизавете (не прошло и года, как Георг, после отречения своего старшего брата Эдуарда VII от престола, стал королём Георгом VI, а Елизавета, соответственно, королевой-консортом). В отличие от своей свекрови, Елизавета очень долго не расставалась с подарком. Правда, сэр Генри Ченнон, один из членов парламента, так однажды написал в своём дневнике об одном из балов: «Королева была в белом и в уродливой зубчатой бриллиантовой тиаре». Что ж, оставим эпитет «Уродливый» на совести сэра Генри…

Когда в 1947 году дочь Елизаветы и Георга, будущая Королева Елизавета II, тогда ещё принцесса, выходила замуж, то мать одолжила ей эту бриллиантовую тиару, поскольку, согласно давней традиции, в туалете невесты непременно должно присутствовать что-нибудь «чужое». Однако невесте предстояло вот-вот отправляться к венцу, а тиара распалась надвое прямо у неё на голове. Украшение пришлось срочно чинить, и, к счастью, успели вовремя. Много лет спустя она украсила голову ещё одной невесты, принцессы Анны, дочери Елизаветы II, которая в 1973 году вышла замуж за капитана Марка Филипса.

Когда королева-мать Елизавета скончалась в 2002 году, то эту тиару, вместе с другими драгоценностями, унаследовала, конечно же, Елизавета II. Совсем недавно, в ноябре 2009 года, королева надевала её во время официального визита в Тринидад и Тобаго, и, конечно, журналисты особо отметили, что для этого события королева выбрала украшение, которое надевала когда-то на свою свадьбу. Можно было сравнить фотографии, которые разделяет шестьдесят два года — что ж, Елизавета выглядит достойно и в двадцать один, и в восемьдесят три. Второе, отметим, гораздо сложнее, и дело не в бриллиантовой тиаре королевы Марии.

Что касается второй тиары, сделанной куда раньше и весьма похожей на эту, то её обычно называют «тиарой Георга III». Изначально это было колье, заказанное около 1830 года (видимо, по указанию короля Георга IV), для которого воспользовались бриллиантами из обширной коллекции Георга III. Его можно было носить и как тиару, но вплоть до королевы Виктории, которая взошла на престол в 1837 году, этой возможностью не пользовались. А в 1839 году юная Виктория надела это колье как тиару на премьеру в опере. В ней она, как считают некоторые специалисты, изображена на портрете кисти Франца Винтерхальтера, написанном в 1951 году, — королева держит на руках годовалого ребёнка (своего третьего сына, Артура), рядом находятся её супруг и герцог Веллингтон, знаменитый полководец, а голову королевы венчает бриллиантовая тиара. Впоследствии она перешла к королеве Марии, а затем, через мать королевы Елизаветы II, к ней самой. Что ж, королеве Марии в своё время принадлежали обе тиары, и эта, «Георга III», и та, о которой мы рассказали сначала — неудивительно, что украшения, похожие внешне и передававшиеся через одни и те же руки, часто путают.

А ведь есть ещё одна похожая! В 1888 году Александра, принцесса Уэльская, супруга старшего сына и наследника королевы Виктории, будущего короля Эдуарда VII, получила бриллиантовую тиару в качестве подарка от трёхсот шестидесяти пяти пэресс королевства в честь своей серебряной свадьбы. Александра, датская принцесса, родная сестра другой датской принцессы, Дагмар, которая стала Марией Фёдоровной, супругой российского императора Александра III, хотела тиару, похожую на тиару сестры — в русском стиле, напоминающую кокошник.

Ювелиры фирмы «Гаррард» сделали кокошник из шестидесяти одной платиновой полоски, которые усыпали четыреста восьмидесятью восемью бриллиантами (самые крупные, наверху каждой, были три с четвертью карата каждый). Графиня Солсбери, которая и занималась этим заказом, впоследствии и преподнесла его принцессе Александре от лица остальных леди.

Эта тиара, которую так и называли «русской тиарой-кокошником», стала одним из самых любимых украшений Александры, несмотря на то что в её коллекции драгоценностей были и другие, не менее великолепные украшения. Она писала своей родственнице Августе, герцогине Мекленбург-Стрелицкой, описывая полученные подарки: «Дамы преподнесли мне чудесную бриллиантовую зубчатую тиару».

Не только Александра получила подобный роскошный Подарок «от общественности» — когда в 1893 году Мария Текская выходила замуж за её сына, «девушки Великобритании и Ирландии» преподнесли невесте тиару. Специальный комитет, который возглавила леди Ева Гревилл, собрал более пяти тысяч фунтов, и украшение заказали ювелирной фирме «Гаррард». Оставшиеся деньги пошли, по настоянию принцессы Марии, в благотворительный фонд семьям моряков, которые погибли в том же 1893 году, когда во время учений затонул боевой корабль «Виктория». В благодарственном письме принцесса писала: «Могу вас заверить, что тиара навсегда останется для меня наиболее ценным даром, знаком вашего расположения и привязанности».

Она получилась волшебной — изящный узор «гирлянды и завитки», благодаря которому тиара казалась сделанной из бриллиантового кружева, бриллиантовые же зубчики, которые были украшены девятью большими жемчужинами. Кроме того, она состояла из двух частей; основание тиары, которое представляло собой чередующиеся круглые и ромбовидные более крупные бриллианты между двумя узкими полосами мелких, можно было отсоединять и носить как колье.

В 1913 году Мария так и сделала, и порой носила нижнюю часть отдельно не только в качестве колье, но и как головное украшение. А, кроме того, в основной тиаре велела заменить жемчуг на бриллианты. Колье и тиара, достойная королевы фей, стали её подарком внучке, Елизавете II, когда та в 1947 году выходила замуж.

В 1969 году обе части тиары вновь соединили, и такой она остаётся и по сей день — королева надевает её весьма часто. Изображение Её Величества именно в этой тиаре, которую часто называют «бабушкиной тиарой», можно увидеть, к примеру, на банкнотах — как Великобритании, так и других членов Британского Содружества. И нельзя не отметить, что лёгкая изящная тиара смотрится на седых волосах этой пожилой леди ничуть не хуже, чем на тёмных в её юности. Однако вернёмся к началу прошлого века.

Принцесса Уэльская, а впоследствии королева-консорт, Александра была необыкновенно эффектной дамой, законодательницей мод своего времени. Прикрывая полученный в детстве шрам на шее, она носила плотно облегающие шею колье, но не ограничивалась ими. Консуэло Вандербильт так описывала её в своих мемуарах: «Как всем известно, королева Александра была поразительной красавицей. У неё, как и у императрицы Евгении, были покатые плечи, а её грудь и руки, казалось, были созданы специально для того, чтобы на них красовались сияющие драгоценности… Чаще всего она одевалась в белое, и носила голубую ленту ордена Подвязки. На её голове сверкала тиара, а жемчуга и бриллианты усыпали её от шеи до пояса». По поводу её невестки Марии, стиль которой был совсем другим, но тоже эффектным, выразились однажды более жёстко — мол, её бюст напоминает прилавок ювелира…

Что ж, и Александра, и Мария любили и умели носить драгоценности, задавали на них моду (скажем, именно Александра сделала популярными украшения из платины, и именно подражая роскоши её уборов, бриллианты начали носить и днём, а не только вечером) и серьёзно пополнили частную коллекцию украшений британских монархов. И если королева Виктория изменяла своему кружевному чепцу очень редко, по самым торжественным случаям, то эти королевы-консорты очень часто появлялись на публике в великолепных тиарах и диадемах.

Упомянутые выше бриллиантовые тиары, кроме последней, «тиары от девушек Великобритании и Ирландии», относятся к типу франж (что означает, помимо прочего, «бахрома», «кайма» — оформление и в самом деле напоминает бахрому из драгоценных камней). А помимо Него в XIX веке был также очень популярен узор «узелки влюблённых», то есть двойные узлы, восьмёркой — символ преданности в любви. Обычно в них сочетали бриллианты и жемчуг. Такие тиары были и у супруги короля Баварии Людвига I Терезы, и у княгини Татьяны Александровны Юсуповой — в ней она изображена на своём известном парадном портрете кисти Винтерхальтера.

Подобная тиара была сделана и по заказу родителей красавицы Августы Гессен-Кассельской, которая в 1818 году вышла замуж за Адольфа Фредерика, герцога Кембриджского, младшего сына короля Георга III. Тиара, сделанная во входившем тогда в моду средневековом, готическом стиле, стала подарком к свадьбе. Девятнадцать усыпанных бриллиантами арок (изгибом вниз) увенчаны пресловутыми узелками. Кроме того, её украсили тридцать восемь жемчужин — девятнадцать были прикреплены снизу к узелкам в качестве подвесок, а девятнадцать крепились на них сверху.

Августа надевала её, в частности, на коронацию королевы Виктории. В 1843 году она подарила её своей дочери, принцессе Августе, которая вышла замуж за герцога Мекленбург-Шверинского, и тиара передавалась в этой семье на протяжении нескольких поколений. Когда она «ушла» из семьи, точно неизвестно, но относительно недавно, в 1981 году, её выставили на аукционе Кристис. Кто приобрёл её и где она теперь находится, неизвестно — покупатель остался анонимным. Но вернёмся к тиаре английской.

В 1893 году внучка Августы, дочь её младшей дочери Марии Аделаиды, принцесса Мэй, стала супругой будущего короля Георга V. Видимо, заворожённая красотой бабушкиной тиары, которая перешла к её тётке, в 1913 году она распорядилась сделать копию. Жемчужины на верхней кромке тиары сделали съёмными, и позднее всё в той же знаменитой фирме «Гаррард» их заменили на крупные бриллианты. Четыре из них оформили в виде подвесок к жемчужному ожерелью, которое королева Мария иногда надевала вместе с тиарой, которую стали называть «Кембриджской», поскольку сделана она была по образцу тиары герцогини Кембриджской.

Впоследствии тиара перешла к Елизавете II. Королева надевала её время от времени, а когда в 1981 году принц Чарльз собрался вступить в брак с леди Дианой Спенсер, то Её Величество сделала будущей невестке роскошный свадебный подарок — за день до венчания леди Диана навестила королеву, и та подарила ей изумрудное колье и Кембриджскую тиару с узелками влюблённых. Говорят, что Диана не стала надевать её на свадьбу, поскольку сочла слишком тяжёлой, что, впрочем, не помешало ей очень часто носить её впоследствии. И, пожалуй, из всех королевских тиар именно эта наиболее знаменита — ведь мало кого столько фотографировали и рассматривали в мельчайших деталях, как леди Диану. Правда, после развода с принцем Чарльзом тиара вернулась обратно к королеве. Теперь в ней можно порой увидеть вторую супругу Чарльза, Камиллу.

Кроме упоминавшейся выше тиары-кокошника в королевской коллекции есть ещё одно украшение с «русским» названием — тиара Владимир. В 1890 году её сделали Для Великой княгини Марии Павловны (урождённой Принцессы Марии Мекленбург-Шверинской), супруги Владимира Александровича, третьего сына Александра II. Сочетание жемчуга и бриллиантов было одним из самых популярных в ювелирном искусстве конца XIX века, и тиара получилась необыкновенно эффектной — пятнадцать перекрывающихся колец, усыпанных бриллиантами, и в центре каждого — подвеска из крупной каплевидной жемчужины.

Мария Павловна всегда любила драгоценности и не перестала их коллекционировать, даже когда овдовела, так что неудивительно, что её коллекция была обширной. Когда, спасаясь от революции, Великая княгиня уехала в Кисловодск, её драгоценности остались в петербургском дворце. А дальше произошло то, что до сих пор неизменно упоминают журналисты, когда заходит речь о драгоценностях Романовых: Альберт Генри Стопфорд, британский дипломатический курьер, хорошо знакомый с Марией Павловной и её семьёй, смог проникнуть во дворец, добрался до драгоценностей и переправил их в Англию. Так что Мария Павловна стала одной из немногих Романовых, чьи украшения не пропали в хаосе революции и Гражданской войны.

В феврале 1920 года она наконец смогла выехать из страны, но уже в августе скончалась на своей французской вилле. Драгоценности, в частности, четыре полных парюры (т. е. комплекта — браслеты, колье, серьги, кольца и пр.), бриллиантовая, изумрудная, рубиновая и жемчужная, были, согласно завещанию, распределены между четырьмя детьми Великой княгини. Украшения с рубинами должен был получить Андрей, жемчуг — Борис, изумруды — Кирилл, а дочь Елена — бриллианты и жемчужную тиару. Правда, к тому времени цена на изумруды значительно выросла, а на жемчуг — наоборот, упала, поэтому большую часть драгоценностей продали, а полученные деньги распределили между наследниками.

Елена Владимировна оставила себе тиару и ещё несколько предметов. Но ненадолго — ей нужно было содержать семью. Супруг, принц Греческий Николай, писал и продавал картины, но денег семье с тремя детьми не хватало, так что материнское наследство всё равно пришлось понемногу продавать. И в 1921 году бриллиантово-жемчужную тиару приобрела королева Мария.

Поскольку по-английски принято называть замужних дам по имени супруга, и Мария Павловна, супруга князя Владимира, была для англичан «принцессой Владимир», то тиара и получила соответствующее название. По указанию королевы Марии тиару переделали так, чтобы жемчужины-подвески можно было заменять на изумрудные, сделанные из пятнадцати огромных «Кембриджских» камней (у них особая история, о которой чуть позже). Обновлённая тиара с изумрудами стала одной из самых любимых и поистине жемчужиной королевской коллекции.

После смерти Марии в 1953 году тиару унаследовала её внучка, Елизавета II, у которой тиара стала тоже одной из самых любимых. Чаще всего эту тиару королева, как и в своё время её бабушка, надевает с несколькими украшениями, которые тоже включают крупные изумруды. Скажем, в 1980 году, когда Елизавета II посетила Ватикан, на официальном приёме у Иоанна Павла II она была во «Владимирской тиаре». В 2002 году праздновался золотой юбилей, пятьдесят лет со дня восхождения Елизаветы II на престол, и на официальной фотографии для Канады королева позирует тоже в ней. А ещё можно припомнить и то, что супруг королевы, Филипп, герцог Эдинбургский — племянник принца Николая, супруга Елены Владимировны, через которую тиара и попала в сокровищницу британских монархов.

Королева Елизавета не ограничилась полученным наследством и сама пополняет коллекцию. Так, в подарок на свадьбу она получила от народа Бирмы рубиновое ожерелье. В 1973 году по указанию королевы ожерелье Разъяли, а камни вставили в тиару, которая получила название «Бирманской рубиновой». Девяносто шесть камней символизируют соответствующее количество болезней, которые, по поверью бирманцев, бывают у человека — рубины должны охранять Елизавету от этих болезней и всяческих других бедствий. Бриллианты, которые использовали для этой тиары, тоже были извлечены из подарка, уже другого — от низама (правителя) индийского княжества Хайдарабад и Берар. Осман Али Хан Бахадур был, что называется, сказочно богатым человеком (так, в 1937 году журнал «Таймс» назвал его самым богатым в мире), но порою весьма скупым — однако на подарок будущей королеве в честь свадьбы, бриллиантовые тиару и колье от Картье, он не поскупился. Из тиары, преподнесённой им, как считается, и сделали новую, с рубинами.

Цветы из рубинов в золотой оправе вставлены в «венок» из серебра, усыпанный бриллиантами, — новая тиара получилась контрастной и весьма яркой на фоне остальных головных украшений королевы. Когда Патибха Пратил, президент Индии в прошлом, в 2009 году приезжала с официальным визитом, то для банкета в честь этого события королева выбрала именно Бирманскую тиару — возможно, учитывая её восточное происхождение.

У Елизаветы II есть ещё одна тиара с рубинами, правда, куда более старинная. В 1853 году её сделали для королевы Виктории, и, вероятно, по дизайну принца Альберта. Изящный «Восточный венец» был поначалу украшен опалами. Но в 1902 году королева Александра велела заменить опалы (которые когда-то считались приносящими несчастье) на рубины. Эта тиара стала затем одной из самых любимых украшений королевы-матери.

Принц Альберт нередко разрабатывал дизайн украшений для своей царственной супруги.

В апреле 1845 года Виктория записала в своём дневнике: «Перед ужином мне сделали причёску, с очаровательной диадемой из бриллиантов и изумрудов, узор для которой придумал мой милый Альберт». Эта изящная диадема в неоготическом стиле, напоминающая венцы средневековых королев — узкая основа, небольшие зубцы, — была украшена крупными изумрудами. Позднее к ней были добавлены серьги и брошь, и на семейном портрете Виктории, Альберта и пяти их детей, написанном Винтерхальтером в 1846 году, королева изображена именно в этой небольшой, но очень величественно выглядящей тиаре.

А несколькими годами ранее принц Альберт разработал узор для другой тиары, всё в том же стиле; но на этот раз в бриллиантовое основание были вставлены крупные сапфиры. Её тоже можно увидеть на портрете молодой Виктории, причём, если судить по нему, эту тиару королева надевала не только обычным образом, так, чтобы она возвышалась надо лбом, а порой вместо этого окружала ею тяжёлый узел волос, собранный на затылке. После смерти мужа в 1861 году Виктория редко носила короны и тиары, но на портрете 1874 года уже пожилая королева изображена в белом вдовьем чепце, с которого ниспадает кружевная вуаль, а сверху надета бриллиантово-сапфировая тиара, подарок от человека, смерть которого королева оплакивала всю оставшуюся жизнь.

Обе тиары, и изумрудная, и сапфировая, не входят в коллекцию нынешней королевы. Кому точно принадлежит первая, неизвестно, судя по всему, кому-то из многочисленных потомков Виктории, и где она сейчас, также неизвестно. Вторую королева некогда подарила старшей дочери, сейчас она в частной коллекции графа Хервуда, двоюродного брата Елизаветы II, и порой выставляется в музеях.

Вернёмся к тиарам Елизаветы — мы перечислили далеко не всё из того, чем владеет Её Величество. К примеру, есть бриллиантовая тиара с узором в виде пчелиных сот, сделанная в 1920-х годах в знаменитом ювелирном доме «Бушерон», а приобрела её миссис Маргарет Гревилл, близкая подруга королевы Марии. Она скончалась в 1942 году и оставила её невестке Елизавете (супруге Георга VI, матери Елизаветы II) все свои великолепные драгоценности, среди которых была и эта тиара.

Почему именно ей, а не своей подруге Марии? Когда леди Елизавета Боус-Лайон выходила замуж, её супруг был всего лишь Альбертом, герцогом Йоркским, младшим братом наследника престола. Она, безусловно, получила подарки на свадьбу, но они были далеко не такими роскошными, какие могла бы получить супруга будущего короля. Впоследствии старший брат герцога Йоркского, ставший королём Эдуардом VIII, отрёкся от престола, и герцог стал королём Георгом VI. Но большая часть драгоценностей осталась у королевы Марии, так что у королевы-консорта Елизаветы их было не так уж и много. Быть может, именно это и послужило причиной того, что миссис Гревилл сделала наследницей именно её, а не королеву-мать Марию, у которой украшений и так было довольно. Елизавета впервые надела тиару уже после войны.

Колода тасуется причудливо — миссис Гревилл была крёстной матерью маленькой Розалинды Кабитт, одной из внучек другой своей подруги. Тогда никто и предположить не мог, что впоследствии дочь Розалинды, Камилла, станет второй супругой Чарльза, принца Уэльского, правнука королевы Марии. Правнук и правнучка двух подруг миссис Гревилл поженились, и теперь Камилла носит эту величественную тиару.

Парюры

— Примите этот ларец и не удивляйтесь тому, что найдёте в нём.

Ровена открыла небольшой ящичек в серебряной оправе и увидела ожерелье и серьги из бриллиантов несметной ценности.

Вальтер Скотт. Айвенго (перевод Е. Бекетовой)

В начале XVII века мода на украшения изменилась очередной раз. Более лёгкие и тонкие, чем раньше, ткани костюмов требовали соответствующих драгоценностей, всё более популярными становились бриллианты, из которых делали изящные украшения и даже целые гарнитуры — так родились бриллиантовые парюры.

Слово «парюра» (от французского parure) означает «убор», «украшение». Так называли головное украшение, тиару или диадему, а, кроме того, это слово стало обозначать и целый драгоценный гарнитур, все предметы которого подходят друг к другу по материалу, то есть металлу и драгоценным камням, и оформлению. В такой гарнитур Могло входить до пятнадцати предметов — тиара, колье, серьги, браслеты, броши, подвески, пуговицы, пряжки, запонки, гребень, шпильки и т. д. Так называемая большая парюра, полная, полный набор, надевалась редко, только в самых торжественных случаях; малая, полупарюра, включала несколько предметов, обычно два-три, например, колье и серьги или колье, серьги и брошь.

Большая парюра была, по сути, привилегией особ королевской крови и тех, кто бывал при дворе; именно события при дворе — коронация, свадьбы, официальные приёмы и т. д. — требовали столь роскошных драгоценностей.

Но начнём мы свой рассказ о парюрах королевской коллекции с весьма скромного гарнитура. Скромного, но необычного, изящного, и оттого, быть может, вызывающего куда более тёплые чувства, чем те, что возникают при взгляде на каскады бриллиантов.

В ноябре 1839 года Альберт Саксен-Кобург-Готский, будущий принц-консорт, отправил в подарок своей невесте брошь в форме веточки с цветками померанцевого дерева — «флёрдоранжем», искусственными цветками апельсина, которыми украшали причёски невест. Листочки были из золота, белые, весьма натурально выглядевшие цветы — из фарфора.

Виктория и Альберт обвенчались в феврале 1840 года; через пять лет, в декабре 1845 года королева получила вторую брошь, точно такую же, и серьги. Ну и, наконец, в феврале 1846-го, к шестой годовщине свадьбы, был сделан браслет в том же стиле. Изнутри он отделан чёрным бархатом, чтобы мягко прилегать к руке, а среди фарфоровых цветов скрываются четыре крошечных зелёных «яблочка» — к февралю 1846-го у супругов было четверо детей (правда, уже в мае семья пополнилась ещё одной дочерью). Пока был жив Альберт, королева Виктория надевала эту парюру или отдельные предметы из неё на каждую годовщину свадьбы. В 2010 году её можно будет увидеть в музее Виктории и Альберта, на выставке «Виктория и Альберт, искусство и любовь», посвящённой одному из самых счастливых браков английских монархов.

В коллекции Елизаветы II есть парюры куда более роскошные, и среди них особо выделяется «Кембридж и Дели Дурбар», наверное, самый знаменитый в мире гарнитур с изумрудами.

В июне 1911 года состоялась коронация Георга V и его супруги Марии, а в декабре того же года на торжественном приёме при дворе вице-короля Индии, так называемом дурбаре, Георг и Мария были провозглашены императором и императрицей Индии. Поскольку королевские регалии не должны были покидать пределы страны, то для торжества в Индии для Георга V сделали новую корону, а для королевы — изумрудную тиару. И «императорская корона Индии», о которой речь пойдёт позднее, и тиара стали личной собственностью монархов и не вошли в драгоценности короны.

Что касается королевы Марии, то, помимо тиары «Дели Дурбар», в парюру входят брошь и колье, а в её «Кембриджскую» часть — серьги, браслет, короткое, плотно облегающее шею колье (чокер) и стомакер. И если с «делийской» частью названия всё понятно, то откуда «кембриджская»?

Мы уже упоминали принцессу Августу Кембриджскую, в связи с бриллиантово-жемчужной тиарой. В 1818 году Адольф, герцог Кембриджский, женился на принцессе Гессенской, и во время своего свадебного путешествия они посетили, в частности, Франкфурт. И там, приняв участие в благотворительной лотерее, юная герцогиня выиграла главный приз — ларец, в котором было около сорока изумрудов-кабошонов, от небольших до очень крупных. Можно только догадываться, было ли это случайностью, но в любом случае Августа была счастлива получить такой неожиданный подарок и заказала впоследствии множество самых разных украшений, в которые вошли так неожиданно доставшиеся ей изумруды.

Августа, скончавшись в 1889 году, завещала их своей младшей дочери, Марии Аделаиде Кембриджской, герцогине Текской. Сама «Толстая Мэри», как прозвали ту в Англии, умерла в 1897 году, и изумруды достались её сыну Фрэнсису, «Фрэнку» Текскому — Мэри не оставила завещания, и её драгоценности были поделены между тремя сыновьями и дочерью. В частности, изумруды были извлечены из своих оправ. У Фрэнсиса не было семьи, вёл он себя порой весьма легкомысленно (так, однажды он проиграл десять тысяч фунтов на бегах — за один раз), так что можно не удивляться тому, что фамильные изумруды он подарил своей любовнице-француженке. Как ни странно, не юной и хорошенькой, а даме в летах. И опять-таки неудивительно, что его сестра Мария, Мэй, супруга наследника английского престола, после этого перестала с ним общаться.

В октябре 1910 года сорокалетний Фрэнсис умер от пневмонии, а несколькими месяцами ранее скончался король Эдуард VII. Его сын стал королём Георгом V, а его супруга, сестра Фрэнсиса Текского, Мария Текская, стала, соответственно, королевой-консортом. Мария любила драгоценности — в сущности, именно ей нынешняя королевская коллекция обязана значительной частью находящихся там украшений. Так что, не желая терять изумруды окончательно, она потребовала у француженки вернуть камни. Спорить с королевой та не решилась, и изумруды герцогини Кембриджской вернулись в Англию.

В это же время королева Мария стала и обладательницей бриллиантов, получившихся из огромного алмаза «Куллинан» — девять крупных и девяносто шесть относительно мелких (подробнее — в главе «Регалии»). Все они были вставлены в различные украшения, и часть из них — в те, что вошли в парюру «Кембридж и Дели Дурбар».

Единственный предмет из неё, в котором нет изумрудов, только бриллианты, это тиара. Однако изначально, когда в 1911 году ювелиры фирмы «Гаррард» сделали тиару для императрицы Индии из бриллиантов, оправленных в золото и вставленных в основу из платины, её украсили пятью каплевидными «Кембриджскими» изумрудами — один посередине и по двое по бокам. Позднее изумруды сняли и вставили во «Владимирскую» тиару. (Кроме того, поначалу тиару украшали и два «куллинановских» бриллианта, их тоже впоследствии убрали.)

Несмотря на всё свое великолепие, тиара «Дели Дурбар» была использована по прямому предназначению, то есть как корона императрицы Индии, только один раз, в 1911 году. В следующий раз её надела уже невестка королевы Марии, королева-консорт Елизавета, в 1947 году, когда они с супругом, Георгом VI, посетили Южную Африку. В третий раз ею снова воспользовались более полувека спустя — в 2005 году Камилла, супруга принца Чарльза, надела её на официальный приём в честь норвежских монархов.

После смерти королевы Марии Елизавета II унаследовала фактически все её драгоценности, в том числе и знаменитую парюру, но вот пресловутая тиара оказалась если и незабытой, то наименее востребованной… А вот Другие украшения, входящие в изумрудную парюру, публика видит куда чаще.

Из «Кембриджских» изумрудов по указанию королевы Марии сделали браслет и серьги. В бриллиантовый браслет были вставлены три крупных камня, а в серьги — по одному. Кроме них, гарнитур дополняло короткое, плотно охватывавшее шею колье (т. н. чокер) из шестнадцати изумрудов. В 1920-е годы это колье полностью переделали — камни использовали те же, а вот стиль изменили. В моду как раз вошёл стиль ар деко; круглые оправы и простые бриллиантовые полосы сменил более чёткий геометрический узор и восьмиугольные оправы. Самый крупный овальный кабошон — в центре, по три менее крупных камня с каждой стороны от него, а между ними мелкие камни.

Кембриджское колье-чокер стало свадебным подарком леди Диане Спенсер. Сперва она носила его как колье, а затем как диадему-бандо, вокруг лба. При разводе и это украшение, и другие, полученные в подарок от королевской семьи, остались у неё, однако после гибели Дианы вновь вернулись в королевскую коллекцию.

Ещё один предмет из парюры — стомакер, украшение для корсажа. Это треугольная бриллиантовая рамка, украшенная шестью изумрудами. Кроме того, есть две броши, каждая из которых представляет собой изумруд в бриллиантовой оправе и подвешенный к ней ещё один изумруд (они похожи только в таком коротком описании, а на самом деле сильно отличаются друг от друга); их можно носить и сами по себе, и пристёгивать к платью так, чтобы они становились частью стомакера.

Наверное, самым любимым украшением из этого изумрудного гарнитура у Елизаветы II стало другое колье, уже не короткое, а лежащее на груди, с длинными подвесками. Когда, готовясь принять у себя императрицу в 1911 году, дамы Индии, магарани, супруги магараджей, спросили, что Её Величество хотела бы получить в подарок, та выбрала изумруды. Магарани Патиала от лица всех остальных преподнесла Марии роскошное колье из восьми крупных изумрудов-кабошонов и чуть менее крупных бриллиантов, которые соединяла двойная бриллиантовая цепь. В центре была изумрудная подвеска. В 1912 году по указанию королевы Марии ювелиры фирмы Гаррард немного изменили колье — изумрудную подвеску сделали съёмной, а рядом добавили ещё одну, сделанную из одного из «куллинановских» бриллиантов, Куллинана VII (8,8 карата).

И, наконец, последний предмет парюры. Кроме ожерелья магарани преподнесли королеве Марии брошь — шестиугольный изумруд в оправе из бриллиантов, вставленных в золото и серебро. Однако главная прелесть украшения — не в оправе, а в самом камне, огромном, с резной узорчатой поверхностью. Несмотря на то что Елизавета II любит броши и у неё в коллекции их едва ли не больше, чем других украшений, эту, принадлежавшую некогда её бабушке, она почему-то никогда не надевает на публике.

Есть у Елизаветы II и аквамариновая парюра. В 1953 году президент Бразилии от имени всей страны преподнёс ей в честь коронации колье и серьги — огромные прямоугольные аквамарины необычайной чистоты, вставленные в оправу из платины и бриллиантов. В 1957 году королева заказала фирме «Гаррард» тиару — простая лента из платины, которую украсили тремя аквамаринами (все они были съёмными и могли использоваться в качестве брошей, а центральный камень, самый крупный, был подвеской к бразильскому колье — там его заменили на меньший по размеру).

Год спустя, в 1958-м, бразильцы пополнили гарнитур, который так пришёлся Её Величеству по душе, и подарили браслет и брошь в том же стиле. А в 1971 году тиару переделали, дополнив аквамаринами и бриллиантами из Другого украшения, подаренного королеве за несколько лет до этого губернатором Сан-Паулу. Так что постепенно собралась парюра из сверкающих голубых камней, которую королева надевает достаточно часто и, по-видимому, с удовольствием.

В 1947 году Елизавета, тогда ещё принцесса, получила в подарок от отца, Георга VI, малую парюру — старинные, 1850 года, серьги и колье, из сапфиров в бриллиантовой оправе. Колье было весьма длинным, из восемнадцати камней, и позднее Елизавета велела его укоротить, убрав четыре звена, а затем из самого крупного из убранных сапфиров сделали отдельную подвеску (которую можно использовать и как брошь). А в 1963 году королева заказала браслет и тиару всё в том же викторианском стиле — тиара была сделана из колье, которое некогда принадлежало дочери короля Бельгии Леопольда II, принцессе Луизе, и тоже, соответственно, было сделано в середине XIX века. Таким образом, сапфировая парюра одновременно и старинное, и современное украшение — драгоценности зачастую подвергаются переделкам. Что ж, те, в чьей шкатулке есть баснословно дорогие украшения, не так перед ними трепещут, как те, кто может любоваться ими только издали.

А самая, пожалуй, историческая парюра в коллекции, брошь, колье и серьги, связана с именем Марии Стюарт. Ожерелье — золотые звенья, покрытые разноцветной эмалью (белой, голубой, светло-зелёной, зелёной и синей) и усаженные жемчужинами, изумрудами и рубинами, и брошь в том же стиле принадлежали, как считается, шотландской королеве.

Брошь — самая старинная часть парюры — и была сделана, по-видимому, около 1589–1590 года. В инвентарном описании королевской коллекции 1909 года говорится, что Мария Стюарт подарила брошь и ожерелье Марии Сэтон. Дочь шотландского лорда и француженки, она стала одной из «четырёх Марий», сопровождавших маленькую Марию Стюарт во Францию, где её выдали замуж за французского дофина. Когда та овдовела и вернулась в Шотландию, Мария Сэтон вернулась вместе со своей госпожой и служила ей всю жизнь, так и не выйдя замуж. Она оставалась вместе с королевой и тогда, когда ту держали в заключении в Англии, вплоть до самого конца, казни Марии Стюарт в 1587 году.

От неё украшения передавались в семье Сэтонов из поколения в поколение, пока в первой половине XIX века не попали к одному из дальних потомков, Арчибальду Монтгомери, 13-му графу Эглинтону. Его дочери в 1894 году продали их, вместе с остальными фамильными драгоценностями, на аукционе Кристис. Украшения приобрёл барон Гленеск, чья дочь и подарила их королеве Марии Текской, когда в 1935 году праздновалось двадцатипятилетие коронации Георга V.

Принадлежали ли брошь и ожерелье Марии Стюарт? Трудно сказать. Тем более что разные части ожерелья были сделаны в разное время — так, самые старые, возле застёжки, датируют началом 1600-х; центральное, самое крупное, со сложным узором звено было добавлено, по-видимому, не ранее 1630-х годов, остальные ещё позднее.

В 1612 году Александр Сэтон, 6-й граф Эглинтон, изъял из длинного ожерелья восемь звеньев (шестнадцать звеньев перешли в другую ветвь семьи). И при упоминавшемся выше 13-м графе Эглинтоне эти восемь звеньев были вставлены в ныне существующее ожерелье. Возможно, создание ожерелья было приурочено к Эглинтонскому турниру, который граф организовал в 1839 году по образцу (в меру его понимания) средневековых. Так что даже если украшения и не принадлежали Марии Стюарт, за ними — четырёхсотлетняя история; и только серьги — позднее добавление, сделанное уже в XIX веке.

Ожерелья и колье

Нам праздники, столь редкие в году,

Несут с собой тем большее веселье.

И редко расположены в ряду

Других камней алмазы ожерелья.

Уильям Шекспир. Сонет 52 (перевод С. Маршака)

На торжественных приёмах Елизавета II предстаёт во всём блеске монархини, если же речь идёт о делах официальных, но повседневных, королева чаще всего надевает жемчуг. В 1935 году, когда принцессе было всего девять лет, она получила в подарок от деда, Георга V, тройную нить — в честь празднования двадцатипятилетней, «серебряной» годовщины его царствования. А в 1944 году, когда Елизавете исполнилось восемнадцать, родители подарили её ещё одно, похожее. Эти ожерелья, простые, но классически элегантные, Елизавета II носит всю жизнь.

Но есть в её коллекции и другое жемчужное ожерелье, с более длинной историей. Вернее, это две отдельные жемчужные нити, но по сложившейся традиции их обычно надевают вместе. Одно из них состоит из сорока шести жемчужин, принадлежало оно некогда королеве Анне, последнему монарху из династии Стюартов, и было подарком от её супруга, принца Георга; второе, из пятидесяти, принадлежало королеве Каролине, супруге Георга II, которая очень любила драгоценности и, как упоминалось выше, на своей коронации была буквально усыпана жемчугом. Размер жемчужин можно хорошо представить, если знать, что первое весит около килограмма, а второе — почти полтора…

В 1947 году, когда Елизавета выходила замуж, эти жемчуга стали свадебным подарком от родителей. Но, как упоминается в рассказе о королевских свадьбах, когда принцесса, которую наряжали к венчанию в Букингемском дворце, собралась их надеть, выяснилось, что жемчуга, вместе с прочими свадебными подарками, выставлены в Сент-Джеймском дворце и их забыли оттуда забрать. Лесли Филд, автор книги о драгоценностях Елизаветы, так описывала приключения секретаря принцессы Джона Колвилла, который отправился спасать ситуацию: «Он промчался по казавшимся бесконечными коридорам, сбежал с главной лестницы и оказался во дворе, где реквизировал большой „даймлер“ короля Норвегии Хаакона VII. Хотя движение было перекрыто с утра, у ворот Мальборо собралась такая толпа, что машина, пусть и с королевским флагом, вынуждена была задержаться, а он пробирался пешком. Когда он добрался до дверей государственных апартаментов, выходящих во Фрайери-корт, там был только престарелый уборщик, который и выслушал его путаный рассказ. В конце концов, он позволил Колвиллу подняться наверх, чтобы пояснить цель прихода тем, кто охранял 2660 подарков. Дилемма состояла в следующем: если бы ему поверили, а он оказался ловким похитителем драгоценностей, который удрал бы с коронными жемчугами, то у них были бы проблемы; если же они отказались бы выдать ему ожерелье, а история оказалась правдивой, то у них снова-таки были бы проблемы. Посоветоваться было не с кем, время истекало. И только когда они нашли его имя в программе свадьбы, в числе членов свиты принцессы, ему позволили забрать жемчуг». Всё закончилось благополучно, и Елизавета на своей свадьбе была в самых прекрасных жемчугах сокровищницы Британии.

Среди подарков, которые Елизавета II получала на протяжении своего долгого царствования, было множество драгоценностей от глав государств «от имени народа», от других монархов и т. д. Но были подношения и куда более частного характера. К таким относится и прекрасное изумрудное колье Годман, названное по имени своих предыдущих владелиц.

Фредерик Дю Кэнн Годман, английский путешественник и натуралист, отдыхая в 1890-е годы в Баварии, приобрёл изящное колье из платины, усыпанное бриллиантами и украшенное изумрудными подвесками. Когда именно оно было сделано и кем, неизвестно — владельцы уверяли, что оно некогда принадлежало супруге Наполеона, императрице Жозефине; однако, судя по стилю, в котором оно сделано, это маловероятно, и, скорее всего, это изящное колье с цветочными узорами сделали для кого-нибудь из монархов баварского королевского дома.

Скончавшись в 1965 году, он завещал колье своим дочерям. Пожилые леди, которые так никогда и не вышли замуж, несколько лет спустя написали письмо лорду-камергеру двора, в котором описали драгоценность и сообщали, что были бы рады преподнести его в дар королеве, если она её заинтересует. Колье показали придворным ювелирам, и, хотя выяснилось, что оно не могло принадлежать Жозефине, тем не менее королеве оно понравилось — пусть им и не владела столь яркая личность, само по себе украшение было очень красивым. Так «колье Годман» пополнило королевскую коллекцию, а Её Величество, в благодарность за такой подарок, дала сестрам Годман частную аудиенцию. Что ж, все остались довольны!

Есть в королевской коллекции и предметы с куда более длинной историей, по сравнению с которой времена Наполеона — буквально вчерашний день.

После окончания первой Всемирной выставки промышленных работ всех народов, которая состоялась в октябре 1851 года в Лондоне под покровительством принца Альберта, директора Ост-Индской компании преподнесли королеве в подарок великолепные драгоценности. Королева так описала в своём дневнике полученные рубины: «Это кабошоны, не огранённые, без оправы, но просверленные. Один из них самый большой в мире, то есть это даже более выдающийся камень, чем Кохинур!» (Подробнее об этом знаменитом алмазе — в главе «Регалии».) Что ж, восторг королевы можно понять — ей достался «рубин Тимура»…

До того, как он попал в Англию, этот огромный, весом 352,2 карата, красный камень считался рубином (на самом же деле это шпинель). Своё название он получил в честь знаменитого завоевателя Тимура, Тамерлана, Железного Хромца (1336–1405), которому якобы принадлежал, — после его смерти камень перешёл к одному из его сыновей, а затем переходил из рук в руки, меняя владельцев. Шесть имён вырезано прямо на поверхности рубина, и среди них, в частности, имя знаменитого царственного астронома Улугбека, внука Тимура. На самом же деле одна из надписей была истолкована неправильно, так что камень вряд ли принадлежал Тимуру, но… это уже не столь важно.

В 1628 году камень перешёл к очередному правителю Империи Великих Моголов, от его отца. Шах-Джахан (который вошёл в историю тем, что велел выстроить для своей возлюбленной жены Мумтаз-Махал, умершей при очередных родах, мавзолей, знаменитый Тадж-Махал) велел вделать рубин в «Павлиний трон» Великих Моголов, Золотой трон, украшенный множеством драгоценных камней. Только рубинов, по свидетельству французского купца Жана-Батиста Тавернье, в троне было сто восемь штук, и самый маленький из них весил не менее ста карат. Но, надо думать, рубин Тимура не терялся даже на этом фоне. В 1739 году персидский Надир-шах разбил войско Великих Моголов, разграбил Дели, среди прочих вывезенных им оттуда драгоценностей был и Павлиний трон, ставший со временем символом иранской монархии. После смерти Надир-шаха в 1747 году рубин снова начал менять владельцев, пока не попал в руки Ранджиту Сингху, «Льву Пенджаба», магарадже Сикхского государства, который велел вделать его в луку своего седла. С его смертью в 1839 году начались раздоры, и после двух англо-сикхских войн этому государству пришёл конец. В 1849 году оно перешло под власть Британской империи, а «сокровища Лахора», в том числе алмаз «Кохинур» и «рубин Тимура», обрели новых владельцев.

Пусть рубин оказался всего лишь шпинелью, ценность его от этого, учитывая историю камня, не уменьшилась, и название сохранилось. В 1853 году ювелиры фирмы «Гаррард» сделали колье в восточном стиле — бриллианты, оправленные в золото, с четырьмя «индийскими рубинами» — один сзади, на застёжке, а впереди — пресловутый «рубин Тимура» в обрамлении двух меньших камней. Несколько месяцев спустя колье переделали так, чтобы «рубин Тимура» можно было отстёгивать и менять на «Кохинур». Украшали ожерелье и три бриллиантовые подвески, которые затем сняли. Королева Виктория неоднократно надевала колье; в 1911 году Мария Текская велела удлинить его, но почти не носила. Видимо, теперь колье с «рубином Тимура» воспринимается уже не столько как украшение, сколько как историческая ценность…

Когда в 1857 году королева Виктория была вынуждена расстаться со значительной частью драгоценностей, которые перешли к её родственникам, монархам Ганновера, она заказала новые, для которых частично воспользовались украшениями, вышедшими из употребления.

Так, для нового бриллиантового колье ювелиры фирмы «Гаррард» воспользовались двадцатью восемью камнями с ножен и двух медальонов ордена Подвязки, а серьги к нему были сделаны из камней со звезды того же ордена Подвязки и эгретки (если присмотреться, то видно, что камни на серьгах немного отличаются по виду, отличается и вес — двенадцать и семь карат, однако это не очень бросается в глаза). Его переделывали и при жизни Виктории, и позднее, по указаниям Марии Текской; одни бриллианты заменяли на другие, убирали, возвращали (скажем, большой «Лахорский бриллиант» сперва украшал колье с «рубином Тимура», потом, в 1937 году, это бриллиантовое колье поместили на корону королевы-консорта Елизаветы, а затем вернули обратно).

Сейчас колье состоит из двадцати пяти бриллиантов, девять из которых, наиболее крупные, весят от восьми до одиннадцати карат. Три королевы-консорта — Александра в 1901-м, Мария в 1911-м и Елизавета в 1937-м — надевали его во время коронации, а в 1953 году его на свою коронацию надела правящая королева, Елизавета II. И это бриллиантовое колье Виктории, и колье с «рубином Тимура» относятся, в отличие от других украшений, к драгоценностям короны — чтобы их судьба не зависела от прихотей Монархов и они всегда принадлежали Британии.

Бриллиантовых колье в королевской коллекции немало (в своё время их очень любила и королева Александра, и королева Мария, которые представали на торжествах буквально окутанными бесконечными бриллиантовыми нитями — и короткими чокерами, охватывавшими шею многочисленными рядами, и длинными, спускавшимися порой ниже пояса), и не имеет смысла перечислять их все. Отметим то, которое стало подарком от «Женщин Британской империи», собравших по одному пенни значительную сумму в честь пятидесятилетней, «бриллиантовой» годовщины восхождения Виктории на престол, которое праздновали в 1887 году. Большая часть денег пошла на конный памятник любимому покойному супругу, принцу Альберту, а на оставшиеся деньги и было сделано колье. Крупные жемчужины вставлены в бриллиантовые трилистники, а в центре красуется четырёхлистник — на счастье… В нём королева Елизавета II изображена на некоторых банкнотах.

Броши, серьги

Для буквиц мне запас росинок нужен —

Вдеть каждой в ушки серьги из жемчужин.

Уильям Шекспир. Сон в летнюю ночь (перевод Т. Щепкиной-Куперник)

Елизавету II публика чаще всего видит в закрытых платьях, костюмах и пальто. Быть может, поэтому в коллекции Её Величества так много брошей — как ещё украсить подобный наряд? Несколько ниток жемчуга, серьги и очередная брошь…

Одна из самых памятных вещей — «великолепная брошь из большого сапфира, окружённого бриллиантами, поистине прекрасная», как описывала королева Виктория подарок от принца Альберта, который в день свадьбы красовался у неё на груди. Брошь и в самом деле очень простая, без изысков, просто большой овальный сапфир, просто окружённый дюжиной бриллиантов. Но Виктории нравился такой стиль, кроме того, это был подарок Альберта… Эта брошь перешла к Елизавете II, когда она взошла на трон, и остаётся одним из наиболее часто используемых украшений. Она, правда, включена в драгоценности короны, как и бриллиантовое ожерелье Виктории.

Королева Виктория любила и броши в виде бантов. Они вошли в моду ещё в XVII веке и благодаря королеве вновь стали популярными. В 1858 году ювелиры фирмы «Гаррард» сделали три броши-банта, на которые ушло 506 бриллиантов. Однако упоминаний о том, надевала ли их Виктория, не сохранилось. «Банты королевы Виктории» надевали на свою коронацию и королева Александра, и королева Мария Текская. Елизавета II часто надевает один из бантов, был он на ней, в частности, и в день похорон леди Дианы.

Бриллиантовые броши-банты получила в подарок Мария Текская, когда выходила замуж за будущего Георга V в 1893 году. От жениха — бант с подвешенным к нему сердечком; ещё один, самый крупный из всех, в виде узелка влюблённых. От жителей Кенсингтона — изящный, усыпанный бриллиантами двойной бант с подвеской из большой, неправильной формы жемчужины; от жителей графства Дорсет — ещё один бант. Эти броши достаточно сильно отличаются друг от друга, несмотря на то что все они — бриллиантовые банты. Елизавета II и сейчас носит их, а дорсетский бант украшает плечо королевы на её Изображении на одной из денежных купюр. Часто можно видеть какой-нибудь из этих бантов и на официальных фотографиях, на орденской ленте Её Величества.

В 1947 году среди свадебных подарков, которые полумили будущая королева и её супруг, был и великолепный алмаз. Разработка алмазных копей в Танзании началась ещё в 1930-е годы, в 1938 году туда пригласили канадского геолога доктора Джона Вильямсона, но только в 1947 году удалось найти по-настоящему большой камень — пятьдесят четыре карата. «Алмаз Вильямсона» огранили (конечно же, он потерял в весе, и почти в два раза), а в 1952 году Елизавета заказала у Картье брошь в виде цветка.

Брошь выглядит как усыпанный бриллиантами нарцисс, в центре которого красуется «бриллиант Вильямсона» — розовый. Те, кому приходилось видеть брошь вживую, утверждают, что ни одна фотография не в состоянии передать нежный цвет и блеск этого камня (в списке известных розовых бриллиантов он находится на девятом месте по размеру, но по красоте и чистоте почти не знает себе равных).

14 ноября 1948 года у Елизаветы родился сын Чарльз, будущий принц Уэльский. Отмечая рождение первого внука, родители Елизаветы подарили ей брошь «Цветочная корзина» — весьма популярный мотив для брошей, только у принцессы это была не бижутерия, а бриллианты, рубины, сапфиры и изумруды.

В 1945 году она получила от родителей похожий подарок — брошь в виде двух цветков, рубинового и сапфирового. Хотя во время Второй мировой войны королевская семья жила весьма скромно, подарки на дни рождения принцессы тем не менее получали. Так, мать однажды подарила ей одну из брошей, полученных когда-то от мужа, а вот в 1944 году, когда Елизавете исполнилось восемнадцать, подарок был уже более значительным — парные броши из аквамаринов и бриллиантов. Их можно носить и по отдельности, прикалывая с двух сторон, или соединять в одну большую брошь.

Есть среди украшений королевы и броши русского происхождения. Когда датская принцесса Дагмар (в православном крещении — Мария Фёдоровна) в 1866 году выходила замуж за будущего российского императора Александра III, её родная сестра Александра подарила ей брошь — сапфир-кабошон, окружённый бриллиантами, с жемчужной подвеской. Когда после смерти Марии Фёдоровны в 1929 году её драгоценности распродавались, брошь выкупила королева Мария Текская, невестка Александры, и украшение, завершив печальный круг, вернулось в Англию. А когда в 1893 году выходила замуж Мария Текская, то Мария Фёдоровна подарила ей брошь с непривычным ещё для того времени дизайном — два усыпанных бриллиантами ромба, в центре одного крупный сапфир, другого — бриллиант. Обе эти сапфировые броши попали к Елизавете II после смерти Марии Текской, её бабушки.

Помимо других подарков на свадьбу, Елизавета получила от родителей серьги-подвески от Картье, примечательные тем, что бриллианты в них были огранены всеми возможными способами, которые только используются при огранке. Эти серьги принадлежали упоминавшейся выше миссис Гревилл и были сделаны в 1918 году, а затем, согласно завещанию хозяйки, перешли, вместе с остальными драгоценностями, к королеве Елизавете, матери Елизаветы II. На свадьбе принцесса была в других серьгах, бриллиантово-жемчужных, полученных ранее от бабушки — для того, чтобы носить все эти подарки, ей пришлось проколоть уши… Довольно поздно по современным меркам — ей тогда был двадцать один год. И по стране прокатилась волна подражания — те женщины, у которых уши не были проколоты, узнав, что это сделала наследная принцесса, загорались желанием сделать то же самое. Свои великолепные серьги-подвески Её Величество носила не очень часто — возможно, потому, что она небольшого роста, и они для неё слишком длинны и массивны.

Из тиары будущей свекрови Елизаветы, принцессы Алисы Маунтбаттен, сделали и кольцо для невесты, и свадебный подарок — браслет, дизайн для которого разработал сам жених. Так же, как за век до этого другой принц делал это для другой королевы — Альберт для Виктории…

Мы не перечислили и малой доли королевской коллекции. В ней сотни предметов, и новых, и старинных, истинных её объёмов не знает никто. Впрочем, какой женщине понравится, если любопытствующие заглянут в её шкатулку с драгоценностями? Кстати, этого не могут сделать даже самые близкие члены королевской семьи (ключи есть только у Её Величества и тех, кто был ею назначен отвечать за драгоценное содержимое). Можно посетить музейные выставки, официальный сайт коллекции, да и, в конце концов, посмотреть на саму Елизавету II.

В общем, вполне достаточно уже того, что есть кому носить украшения, при виде которых возникает вопрос: а кто же осмелится надеть это великолепие? Как кто… Королева!

Регалии

И был тот меч по-разному изукрашен. Рукоять была из камня всех возможных цветов, какие может только измыслить человек, и каждого цвета там были различные оттенки. Чаша же рукояти была сделана из ребер двух зверей: змея, обитающего в Каледонии, где он зовется змеем диаволовым, а кость его обладает такою силою, что рука, к ней прикасающаяся, не ведает ни усталости, ни увечья; вторая же — кость рыбы, не очень крупной, которая обитает в водах Евфрата и зовется эртанакс, ее кости отличаются таким свойством, что кто касается их, у того воля становится крепка и тверда, и он, не зная усталости и не припоминая прежних радостей и горестей, неотступно преследует лишь цель свою.

«А что до этого меча, ни один да не возьмет его в руку, кроме лишь единственного; он же превзойдет всех остальных».

Томас Мэлори. Смерть Артура

Корона Альфреда Великого, короля англосаксонского Королевства Уэссекс, который жил во второй половине IX века; корона королевы Эдит, супруги Эдуарда Исповедника, который правил Англией в середине XI века; корона Генриха VII, первого из династии Тюдоров. Скипетры, мечи, перстни. Символы власти тех, кто правил Британией на протяжении долгих веков. Они…

Их нет. Гражданская война (1641–1651) не пощадила короля, что уж там говорить о королевских регалиях. В 1649 году, спустя несколько месяцев после казни короля Карла I, Государственный совет приказал «тем, кто был назначен охранять регалии, передать их доверенным лицам, ответственным за продажу имущества покойного короля, королевы и принца, чтобы они те регалии полностью разбили; расплавили на золото и серебро, и продали драгоценности к вящей выгоде Содружества». Оливер Кромвель, вождь Английской революции, полагал, что «символы мерзостной власти королей» должны быть уничтожены. И их уничтожили — расплавили, разломали, извлекли драгоценные камни, распродали… Сохранился один-единственный предмет, сосуд для помазания, а все остальные регалии, когда монархия была восстановлена и сын казнённого Карла, Карл II, взошёл на престол, пришлось восстанавливать.

Впрочем, это была не первая подобная утрата. Мэтью Пэрис, монах-бенедиктинец, английский хронист, так описывал то, что случилось в октябре 1216 года с королём Иоанном (братом короля Ричарда Львиное Сердце): «Покинув город Линн, где его принимали с почестями и поднесли богатые дары, он попытался пересечь поток под названием „Велл“ и там внезапно безвозвратно лишился всех своих повозок, сокровищ, ценного имущества и регалий. Водоворот посреди реки затянул в свои глубины всё, вместе с людьми и лошадьми, так что удалось спастись только одному человеку, который и доложил королю о постигшем их несчастье». Что произошло в точности, неизвестно — к примеру, есть версия, что внезапный подводный оползень вызвал огромную волну.

Герой пьесы Шекспира «Король Иоанн» говорит:

Знай, Хьюберт, нынче ночью, проходя

По отмелям линкольнским, половина

Моих солдат была приливом смыта.

Я спасся на коне, хотя с трудом.

Веди же к королю меня…

Он успевает рассказать королю о случившемся, и это последнее, что слышит Иоанн — он умирает от яда. В реальности же Иоанн действительно скончался через несколько дней после катастрофы, но маловероятно, что яд был тому причиной. В каком именно месте затонул обоз, можно лишь предполагать, есть несколько версий. Более того, самого Иоанна подозревали в том, что на самом деле он заложил драгоценности (что маловероятно); ходили слухи, что какое-то время спустя их удалось достать из реки, и один из лордов разбогател именно благодаря этому. Их неоднократно пытались найти, даже в XX веке… Словом, судьба «сокровищ короля Иоанна» остаётся загадкой вот уже восемьсот лет. Однако важно одно — как бы там ни было, королевские регалии действительно оказались утрачены.

И если ранее их оставляли на хранение в разных местах, то когда король Генрих III, сын Иоанна, вернулся в 1230 году из Франции, он приказал поместить регалии в Тауэр. И это первое упоминание о хранении драгоценностей короны в Тауэре. Правда, в Тауэре хранилось отнюдь не всё — с 1255 года для короны и регалий отвели отдельную сокровищницу, но часть драгоценностей осталась в Вестминстере. После того как в 1303 году королевские регалии попытались оттуда похитить, их тоже перенесли в Тауэр, который окончательно утвердился в своей роли, как королевская сокровищница и хранилище королевских регалий.

Должность хранителя королевских драгоценностей считалась весьма престижной. Первый хранитель был назначен ещё при короле Иоанне, в 1207 году. С течением лет менялось название должности и «область ответственности». Так, некогда нужно было не просто хранить регалии, а быть ответственным за «приобретение и хранение королевского столового серебра и золота, назначать златокузнецов и ювелиров для короля и королевы; предоставлять посуду послам и государственным чиновникам, и забирать её обратно, когда послы уезжали, а чиновники умирали или их смещали с должности». С 1660-х годов, когда публика получила возможность прийти в Тауэр для того, чтобы осмотреть регалии, кроме хранителя королевских драгоценностей появилась должность смотрителя — человека, который непосредственно имел дело с регалиями, охранял их, заботился о них и при необходимости демонстрировал желающим.

Система менялась — менялось количество людей, которые занимались регалиями, их приписывали то к одним дворцовым службам, то к другим. В наше время, когда тауэрская сокровищница превратилась едва ли не в самый посещаемый музей в мире, там работает целый штат сотрудников — времена, когда один смотритель мог отвечать за всё, давно минули. С марта 1994 года открылось новое здание сокровищницы, и посетить его может до двух с половиной тысяч человек в час. Что ж, желающих полюбоваться символами власти британских монархов хватает…

Попытка похищения

— Он сказал, что знает, где находится Кохинор, — произнёс он с сомнением.

— Ещё бы, это все знают! — ответил Энтони. — Хранится в Тауэре, за толстым стеклом и железными решётками, а вокруг стоит множество джентльменов в забавных нарядах, которые наблюдают за тем, чтобы ты что-нибудь не стащил.

Агата Кристи. Тайна замка Чимниз

В 1671 году, во времена правления Карла II, состоялась очередная и, на сегодняшний день, последняя попытка выкрасть драгоценности короны; к счастью, к тому же неудачная. Случилась она тогда, когда публика получила возможность полюбоваться ими, что, увы, вполне закономерно. Средства, выделяемые казной на содержание и охрану, урезали, и сэр Гилберт Тальбот, ответственный за королевскую сокровищницу, решил компенсировать это, предоставляя за определённую плату доступ к регалиям. Нет-нет, не следует представлять себе музей в современном смысле этого слова, с постоянным притоком публики. Но, договорившись со смотрителем, можно было — в его сопровождении, конечно — навестить сокровищницу. Этим и решил воспользоваться Томас Блад…

Ирландец по происхождению, в начале Гражданской войны он сражался на стороне короля, однако затем перешёл на сторону парламента. Судьба полковника Блада оказалась столь же переменчивой, как и его убеждения. За свою службу он вначале получил награду в виде земельных наделов, а, когда монархия была восстановлена, лишился их. Озлобившись, полковник Блад из уважаемого члена общества превратился в мятежника (так, в частности, он долго окотился на герцога Ормонда, наместника Ирландии — правда, обе попытки похитить его и убить провалились).

Весной 1671 года, переодевшись священником и взяв с собой «даму достойного и скромного вида», которую уговорил представиться своей супругой, полковник Блад явился в Тауэр, где попросил разрешения осмотреть сокровищницу. Пока смотритель Эдвардс, заместитель Тальбота, показывал им регалии, «даме» внезапно якобы стало плохо, и миссис Эдвардс предложила ей подняться в занимаемые ими покои этажом выше. Мнимый священник и его супруга приняли любезное приглашение, и по дороге туда и обратно Блад смог рассмотреть расположение комнат, лестниц, окон и т. д.

Несколько дней спустя он явился поблагодарить миссис Эдвардс за помощь «супруге», передал от неё благодарности «этим милейшим людям в Тауэре» и несколько пар белых перчаток, и упомянул, что у него есть весьма обеспеченный племянник. У Эдвардсов такая милая дочь — не были бы они заинтересованы в её браке с молодым человеком? Пожилой (ему в то время было уже под восемьдесят) смотритель был только рад свести знакомство с такими достойными людьми. Он пригласил Блада отобедать, и когда гость, увидев на стене два пистолета, заинтересовался ими и захотел приобрести, с лёгкостью расстался с ними. Конечно же, на самом деле Блад просто не хотел, чтобы у смотрителя было под рукой оружие… Они назначили день, 9 мая, когда Блад должен был привести своего племянника познакомиться с мисс Эдвардс. Кроме того, он попросил разрешения захватить с собой и двух «друзей», которые хотели бы перед тем, как покинуть Лондон и вернуться к себе в провинцию, полюбоваться на сокровища.

Так всё и случилось. Блад и трое сопровождавших его мужчин явились к Эдвардсам. Мисс Эдвардс и её мать ещё не спустились, так что Блад попросил мистера Эдвардса, чтобы не терять времени, провести компанию в сокровищницу. Там всё и случилось.

Блад и двое его спутников вошли вслед за смотрителем, один под каким-то предлогом остался снаружи. Очутившись внутри, они набросили на голову бедняге Эдвардсу плащ, связали, заткнули рот, бросили на пол и велели вести себя тихо. Он, несмотря на свои преклонные годы (семьдесят семь!), тем не менее, как говорили потом, сопротивлялся и шумел, пытаясь привлечь внимание и вызвать помощь. Поэтому его несколько раз ударили деревянным молотом и, в конце концов, ранили кинжалом.

Регалии находились за металлической решёткой. Выломав её, преступники добрались до короны, скипетра и державы. Всё тем же деревянным молотом корону сплющили, чтобы было удобнее нести, а скипетр, который не влезал в сумку, сломали надвое. Державу Блад спрятал в собственные штаны…

Принято считать, что краже помешал сын Эдвардса, Вит, который как раз вернулся из Фландрии, где служил, на побывку. Вместе с ним пришёл и капитан Бекмен, его зять. У дверей башни они столкнулись с незнакомцем, который спросил у них, что они здесь делают (сообщник, остававшийся снаружи). Молодой Эдвардс ответил, что пришёл к себе домой, и стал пониматься наверх, в комнаты своей семьи. В это время старший Эдвардс, которому удалось избавиться от кляпа, поднял крик: «Измена! Корона украдена!»

Встревоженные преступники, выбежав из сокровищницы, промчались мимо младшего Эдвардса, и, по одним сведениям, сломанный скипетр остался в сокровищнице, и они выбежали только с короной и державой, по другим, они захватили всё, но выронили скипетр по дороге. Вит Эдвардс и капитан Бекмен бросились в погоню. Несмотря на то что тревога теперь была уже всеобщей, остановить их удалось далеко не сразу. Блад выстрелил в одного из охранников, и тот упал — правда, как выяснилось потом, он не был ранен, скорее, просто оглушён или испуган; некий Силл, который «был солдатом при Кромвеле», тоже не задержал беглецов (возможно, сочувствуя им). У ворот Святой Катерины их ждали осёдланные лошади и, возможно, они всё же смогли бы скрыться, но капитану Бекмену удалось, в конце концов, их нагнать. Блад снова выстрелил, промахнулся, а тут подоспел и младший Эдвардс. Вдвоём им удалось схватить Блада, который, следует отдать ему должное, сопротивлялся до последнего, а когда понял, что всё кончено, якобы сказал: «Смелая попытка, пусть и неудачная. Это ведь корона!» Пресловутая корона во время борьбы выпала, ударилась о камни, которыми был вымощен двор, и лишилась крупного бриллианта, жемчужины и нескольких более мелких драгоценных камней (позднее, правда, их удалось найти).

Пэррот, один из сообщников Блада, был тоже схвачен вместе с ним; Ханту удалось добраться до лошадей, но далеко он не уехал. Удалось скрыться только одному.

О случившемся было немедленно доложено сэру Гилберту Тальботу, который тут же поспешил известить самого Карла II. Блад отказывался разговаривать с кем-либо, кроме короля, и тот, хотя вначале поручил расследование Тальботу, позднее всё же велел доставить Блада к себе во дворец Уайтхолл.

Говорят, что на допросе полковник Блад вёл себя смело — или вызывающе. Всё зависит от того, на чью сторону встать… Он не просто не стал отрицать свою вину в этом деле — что, впрочем, было бы весьма затруднительно, учитывая огромное количество свидетелей, но признался и в попытке похитить и повесить лорда Ормонда. Более того, Блад заявил, что некогда участвовал в заговоре на жизнь короля — только его смерть, как считал он и его сторонники, предоставила бы им, католикам, свободу вероисповедания. По словам Блада, он поднял карабин и прицелился в короля, когда тот купался в реке, но тут якобы ему пришли на ум шекспировские строки: «Такой святыней огражден король, что, увидав свой умысел, крамола бессильна действовать» (перевод М. Лозинского). Их говорит Клавдий, когда разъярённый Лаэрт, обвиняя его в смерти отца, готов прикончить короля. И Блад решил не стрелять. Но, добавил он, если теперь король велит его казнить, то рано или поздно его сторонники доберутся до Карла и приведут тот приговор в исполнение, если же Карл его помилует, то может не опасаться за свою жизнь.

После допроса Блада и Пэррота отправили в Тауэр, но вскоре, к всеобщему удивлению, они оттуда вышли. Карл II их помиловал! Историки называют разные причины — быть может, короля впечатлило поведение полковника; может, он испугался угрозы или, наоборот, был польщён тем, что на его королевскую, божественную особу у преступника некогда не поднялась рука, т. д. Так или иначе, Блада не наказали. Правда, король спросил у лорда Ормонда, не будет ли тот возражать, если Блада отпустят. Что ж, даже если Ормонд и считал, что человек, который некогда его похитил и пытался повесить, заслуживает сурового наказания, то ответил, что если король прощает Блада за попытку похищения короны, то этого довольно — ведь покушение на жизнь его, Ормонда, дело куда менее значительно, чем покушение на королевские регалии… И хотя лорд был взбешён, перечить королю не стал (сын Ормонда, лорд Оссори, позднее предупредил полковника, что, если с его отцом что-нибудь случится, он будет убеждён, что это дело рук Блада и пристрелит его, даже если тот «будет стоять за троном короля»).

Полковника Блада не просто отпустили, ему вернули часть из его конфискованных земель в Ирландии и назначили пенсию — пятьсот фунтов в год. Заметим, что Эдвардсов, отца, который пострадал от рук похитителей, и сына, который не дал им завершить своё дело, наградили куда более скромно — двести и сто фунтов соответственно; и всё. Спустя несколько лет смотритель Эдвардс скончался; что ж, он мог утешиться тем, что ему было о чём рассказать другим, законопослушным посетителям сокровищницы.

Томас Блад остался в Лондоне и стал весьма известной фигурой — ещё бы, человек, который пытался похитить драгоценности короны, но тем не менее был прощён королём! Его покровителем стал герцог Бэкингем, но позднее полковник поссорился со своим патроном и был обвинён в распускании слухов, порочивших репутацию герцога. За это его присудили к огромнейшему штрафу, в десять тысяч фунтов. Но герцог так и не получил свою компенсацию — в 1680 году Блад скончался в возрасте шестидесяти двух лет. Поначалу даже подозревали, что он вновь устроил какой-нибудь трюк, и тело приказали извлечь из могилы. Однако пришлось признать, что неугомонный полковник наконец угомонился навеки…

Говорят, что именно бурная жизнь полковника Томаса Блада вдохновила писателя Рафаэля Сабатини на создание образа отважного романтического пирата, знаменитого капитана Питера Блада. Больше желающих похитить королевские регалии за следующие триста с небольшим лет не нашлось — наверное, потому, что Блады появляются на свет довольно редко.

Короны

Второй сторож

Но если ты король, где твой венец?

Кароль Генрих

Он в сердце у меня, не на челе;

Не блещет он индийскими камнями,

Незрим для глаз, зовется он довольством:

Таким венцом король владеет редкий.

Уильям Шекспир. Генрих VI (перевод Е. Бируковой)

Когда в 1649 году по указанию парламента был составлен список драгоценностей короны, которые надлежало переплавить и продать, среди них были упомянуты обнаруженные в Тауэре «императорская корона из чистого золота, весом в 7 фунтов и 6 унций [3,3 кг], стоимостью 1110 фунтов; корона королевы [возможно, корона супруги казнённого Карла I, Марии-Генриэтты, или супруги Иакова I, Анны Датской] из чистого золота, весом 3 фунта и 10 унций [1,4 кг] стоимостью 338 фунтов; маленькая корона, найденная в железном сундуке [тогда сочли, что это корона юного Эдуарда VI], золотая, стоимостью 732 фунта. Вышеупомянутые короны, после того как список был составлен, были, по приказу парламента, „полностью сломаны и искорёжены“». В Вестминстере, кроме того, нашлась «корона королевы Эдит, которая, как ранее предполагали, была из чистого золота, но выяснилось, что она из позолоченного серебра, украшенного гранатами, поддельными жемчужинами, сапфирами и некими странным камнями, весом 50 унций [1,4 кг], стоимостью 16 фунтов»; надо думать, в парламенте были разочарованы…

Там же, в Вестминстере, хранилась и корона короля Альфреда, возможно, та самая, которую упоминает хронист XIII века Роберт Глочестерский: «Папа Лев благословил его, когда пришёл он туда, и королевскую корону этой земли, что всё ещё в этой земле хранится» (речь идёт о IX веке). Возможно, из этой короны Альфреда была сделана корона Эдуарда Исповедника, которая была на нём в Рождество 1065 года, последнее Рождество перед тем, как Вильгельм, герцог Нормандский, пересёк Ла-Манш, захватил Англию и стал королём Вильгельмом I.

Ею венчался и сам Завоеватель, и, по всей видимости, следующие короли, вплоть до Иоанна. Упоминавшийся выше хронист Мэтью Пэрис писал, что девятилетний король Генрих III, сын Иоанна, которого короновали «частным порядком» сразу после смерти отца, в октябре 1216 года (позднее, в 1220 году, его вновь короновали, уже торжественно и по всем правилам), был без короны — ему на чело возложили довольно простой золотой обруч. Из этого был сделан вывод, что корона Альфреда, иначе — корона Эдуарда Исповедника, была утрачена вместе с остальными драгоценностями короля Иоанна в водах реки. Однако она каким-то образом избежала этой участи, хранилась затем в королевской сокровищнице, увенчала голову печально известной Анны Болейн, второй супруги Генриха VIII, и… Корона «очень древней работы, с орнаментом, украшенным довольно просто огранёнными камнями», была уничтожена противниками монархии в 1649 году.

Когда же монархия была восстановлена и Карл II вернулся в Англию, то встал вопрос, чем же короновать короля… Сэру Роберту Вайнеру, известному ювелиру, были заказаны новые регалии, «которые должны сохранять и прежние названия, и прежний вид». В результате сэр Роберт сделал «две короны, два скипетра и державу из золота с бриллиантами, рубинами, сапфирами, изумрудами и жемчугом, посох Святого Эдуарда, браслеты, сосуд для помазания и другие регалии, всё из золота». Общий счёт был на почти тридцать две тысячи фунтов — огромнейшая сумма по тем временам.

Самым важным предметом, безусловно, была новая корона Святого Эдуарда, которой предстояло венчать и Карла II, и его наследников. Её постарались сделать похожей на утраченную (возможно — но это только предположение, доказательств нет — что основание короны сделано из золота, выплавленного из прежней, настоящей короны Святого Эдуарда). Одно из главных сокровищ Британии представляет собой золотой обруч с четырьмя зубцами в виде крестов особой формы (узких там, где соединяются линии, и расширяющихся к концу), и четырьмя — в виде цветков геральдических цветов лилии (флёр-де-лис, символ французской монархии — в память о том, что некогда короли Англии претендовали и на французскую корону). Над ними пересекаются две арки — ими украшают короны только правящих монархов. В месте, где арки сходятся, возвышается золотой шар, увенчанный крестом. Всё украшено драгоценными камнями и жемчугом, в общей сложности — четыреста сорок четыре драгоценных камня. Со времён королевы Анны, то есть с начала XVIII века, и вплоть до начала XX века камни были искусственными и заменялись на настоящие только во время использования короны, то есть на коронации, причём камни могли быть разными — так, для коронации Георга III в 1760 году её украсили одними бриллиантами. Однако в 1911 году, при короле Георге V, вставили настоящие драгоценные и полудрагоценные камни и более их уже не меняли.

Выглядит ли нынешняя корона точно так же, как выглядела во времена Эдуарда Исповедника, чьё имя носит? Нет, конечно. Но это и не важно, важно то, что она принимала и прийимает участие в коронации английских монархов. Исключением стали лишь королева Виктория в 1837 году и её сын, король Эдуард VII, в 1901 году — королева сочла, что корона слишком тяжёлая (чуть больше двух килограмм), и венчалась так называемой «короной Британской империи», а Эдуард, хотя поначалу и собирался венчаться короной Святого Эдуарда, затем отказался от этой мысли — незадолго до коронации ему удалили аппендикс, и, будучи ещё слабым после операции, король тоже не решился надеть тяжёлую корону.

Корона Святого Эдуарда — не только корона, реальный предмет, который хранится в Тауэре и надевается во время коронации; она, вернее, её изображение — один из символов Британской монархии, и присутствует на гербах, флагах и т. д. Словом, это одна из важнейших реликвий…

За нею следует корона Британской империи — когда новый монарх после коронации готовится покинуть аббатство, то корону Святого Эдуарда возвращают на алтарь, а на голову ему (или ей) возлагают эту императорскую корону. Надевают её и в день ежегодного торжественного открытия парламента, словом, из всех корон именно эта наиболее часто используется и должна подходить владельцу. Поэтому обычно для каждого монарха изготавливается свой вариант с использованием материалов из предыдущей, остов которой затем бережно хранится в Тауэре.

Итак, обратимся к истории короны, изготовленной для королевы Виктории, непосредственной предшественницы нынешней короны Британской империи. Вот описание, быть может, и не слишком увлекательное из-за очень подробного перечисления драгоценных камней, зато дающее возможность представить себе такое произведение ювелирного искусства, как корона правящего монарха: «Её в 1838 году создали мистер Ранделл и мистер Бридж, использовав драгоценные камни из прежних корон и другие, предоставленные по приказу Её Величества. Корона сделана из золота и серебра, и украшена бриллиантами, жемчужинами, рубинами, сапфирами и изумрудами. Она покрыта бархатом кармазинного цвета, подбитого белым шёлком, с отделкой из горностая. Она весит 39 тройных унций [около 1,2 кг]. Нижняя часть обруча, над горностаевой опушкой, украшена рядом из 129 жемчужин, а верхняя — из 112. Между этими двумя рядами, впереди, вставлен большой сапфир (частично просверленный), взятый с короны Георга IV. С противоположной стороны, сзади, находится сапфир меньшего размера, и по три (всего шесть), слева и справа. Между ними восемь изумрудов. Над сапфирами и под ними вставлены четырнадцать бриллиантов, а вокруг изумрудов — 128 бриллиантов. Между сапфирами и изумрудами идёт орнамент из трилистников, в которые вставлено 160 бриллиантов. Над обручем расположены восемь сапфиров, над ними — восемь изумрудов, а между ними — восемь фестонов, в которые вставлено 248 бриллиантов. В передней части короны, в центре Мальтийского креста, вставлен знаменитый рубин, который, как говорят, подарил Эдуарду, принцу Уэльскому, прозванному „Чёрным принцем“, сыну Ричарда III, король дон Педро Кастильский, после битвы при Нахере, у Виттории, в 1367 году. Этот рубин украшал шлем короля Генриха V, который тот надел на битву при Азенкуре в 1415 году. Он, согласно восточной традиции, просверлен, и в верхнюю часть отверстия вставлен маленький рубин. Вокруг большого рубина расположено семьдесят пять бриллиантов, образующих крест. Середины трёх других Мальтийских крестов, которые украшают корону с боков и сзади, сделаны из изумрудов, и вокруг них 132, 124 и 130 бриллиантов соответственно. Между Мальтийскими крестами идёт узор в форме французских королевских лилий, в середину каждой из четырёх вставлен рубин, окружённый бриллиантами с огранкой розой, которых, соответственно, 85, 86, 86 и 87. От этих крестов поднимаются дуги короны, с узорами из дубовых листьев и желудей. <…> Всего дуги украшены 108 бриллиантами, 116 плоскогранными бриллиантами и 559 с огранкой розой. На верхних частях дуг находятся четыре подвески из грушевидных жемчужин. <…> Наверху, там, где дуги соединяются, находится шар, нижняя половина которого усыпана 304 бриллиантами, а верхняя — 244. <…> В центр креста на вершине вставлен сапфир с огранкой розой, который окружают четыре больших бриллианта и 108 меньших. Всего драгоценных камней в короне — 1 большой рубин с неровной огранкой, 1 большой сапфир, 16 сапфиров, 11 изумрудов, 4 рубина, 1363 бриллианта, 1273 мелких бриллиантов с огранкой розой, 147 плоскогранных бриллиантов, 4 каплевидных жемчужины, 273 жемчужины».

В 1937 году для Георга VI была изготовлена копия этой короны, более лёгкая и удобная, с использованием тех самых драгоценностей, что украшали и корону Виктории. Для коронации Елизаветы II в 1953 корону её отца переделали так, чтобы придать этой короне немного более женственный вид.

Однако отвлечёмся немного от самой короны и обратимся к истории знаменитых камней, которые её украшают.

Знаменитые драгоценные камни

Сеффолк

Итак, прощай, Рене, храни алмаз свой,

Как подобает, в золотом дворце.

Уильям Шекспир. Генрих VI (перевод Е. Бируковой)

Начнём с «сапфира Эдуарда Исповедника», самого старинного из них. Это крупный камень, вес которого неизвестен, зато как он выглядит, знают все, поскольку он венчает корону. Редкий оттенок синего цвета, яркий блеск — этот сапфир стоил бы баснословно дорого, даже если бы не его история, а так он просто не имеет цены…

Считается, что некогда камень был вставлен то ли в кольцо, то ли в венец Эдуарда — скорее всего, в кольцо, которое использовалось при коронации в 1042 году. Почти век спустя благочестивый король был канонизирован, и именно с его набожностью и щедростью, а также особым почитанием святого Иоанна Евангелиста и связана легенда про сапфир.

Рассказывают, что однажды, когда король шёл на утреннюю службу в Вестминстерское аббатство, к нему подошёл нищий и попросил милостыню. Увы, у короля не оказалось с собой ни одной монеты, и, чтобы не отпускать нищего с пустыми руками, король, не колеблясь, снял с пальца кольцо с сапфиром и отдал ему. Нищий долго благодарил его, но король не считал, что совершил какой-то особенный поступок и с годами совсем позабыл об этом случае. Минуло много лет, и однажды двое английских пилигримов в Святой земле, попав в ненастье, искали место, где бы его переждать. Внезапно перед ними появился старик, которого сопровождали двое юношей со свечами в руках. Расспросив пилигримов, кто они и откуда, и услыхав, что они родом из Англии, старик сказал, что он — не кто иной, как Иоанн Евангелист. А затем, достав кольцо с сапфиром, добавил, что некогда получил его от короля Англии, когда был в облике нищего. Святой Иоанн отдал кольцо пилигримам и попросил вернуть его королю, добавив, что за щедрость свою и милосердие ровно через полгода король Эдуард попадёт в рай, где они с ним и увидятся. Пилигримы, вернувшись в Англию, в точности передали всё королю. Ровно полгода спустя, в январе 1066 года, Эдуард скончался. Его похоронили в Вестминстерском аббатстве, строительство которого начали как раз во времена Эдуарда. На пальце короля было то самое кольцо с сапфиром.

Шли годы. Уже давно Англия была завоёвана Вильгельмом (который, кстати, приходился Эдуарду двоюродным племянником), и страной правили его потомки. Король Генрих III в 1269 году решил воздвигнуть для Эдуарда роскошную гробницу, достойную человека, причисленного к лику святых. Так и сделали. Чтобы перезахоронить короля, могилу, в которой он пролежал к тому времени двести три года, вскрыли и королевские регалии сняли, в том числе и кольцо с сапфиром. День перенесения останков Эдуарда, 13 октября, стал праздником, а украшения стали драгоценными реликвиями, которые использовались при коронации следующих монархов.

По поверью, этот сапфир дают владельцу силу исцелять страдающих от судорог. Судя по огранке, нынешнюю форму он, скорее всего, получил во времена короля Карла II, то есть во второй половине XVII века. Теперь «сапфир Эдуарда Исповедника» вставлен в усыпанный бриллиантами крест, который венчает корону Британской империи — он пережил множество королей…

Следующая драгоценность в короне — другой прославленный сапфир, «сапфир Стюартов». Это крупный, приблизительно 3,8 х 2,5 см, овальный кабошон весом сто четыре карата, ярко-синего цвета (с одной стороны камень просверлен — видимо, когда-то его носили в качестве подвески). Однако не вес и размер делают его таким ценным.

Считается, что первое упоминание о камне относится к 1214 году, когда короновался шотландский король Александр II, чью корону и украсил прекрасный сапфир. О его более ранней истории не известно ничего. Позднее он перешёл к сыну короля, Александру III. Тот был женат на английской принцессе Маргарите, дочери короля Генриха III, и у них было трое детей. Увы, оба сына скончались ещё детьми, выжила только дочь, тоже Маргарита, которую выдали замуж за норвежского короля. После внезапной смерти короля Александра III в 1286 году (его тело нашли на скалах со сломанной шеей) единственной прямой наследницей стала ещё одна, третья Маргарита, его внучка, дочь шотландской принцессы и короля Норвегии. Маргарите, «Норвежской деве», как её прозвали, было всего три года, когда шотландские лорды провозгласили её своей королевой. Король Эдуард I хотел выдать её замуж за своего сына, будущего Эдуарда II, но не успел — едва прибыв из Норвегии в Шотландию, семилетняя Норвежская дева скончалась. На престол взошёл Иоанн Баллиоль — Эдуард I поначалу поддерживал его, но в 1296 году, когда Шотландия заключила союз с Францией, вторгся в страну, завоевал её, пленил Иоанна, вынудил отречься и сам занял шотландский трон. Так шотландцы лишились и своей реликвии, коронационного Сконского камня (подробнее — в главе «Коронация»), и сапфира.

Однако камень вернулся обратно — Эдуард III, внук Эдуарда I, отдал его своему зятю шотландскому королю Давиду II (он был женат первым браком на сестре Эдуарда III Иоанне). А Давид подарил сапфир своей единокровной сестре Марджори Брюс, которая впоследствии стала матерью первого короля Шотландии из рода Стюартов, Роберта II, и положила тем самым начало новой династии. «Сапфир Стюартов» — теперь его уже можно так называть — переходил из поколения в поколение, однако век спустя снова попал в руки англичан. В 1482 году английские войска в очередной раз вторглись в Шотландию, и Эдуард IV, завладев камнем, велел вставить его в корону, где она и находилась вплоть до Английской революции.

Как уже упоминалось выше, королевские регалии тогда было приказано уничтожить — золото переплавили, а драгоценные камни продали. «Сапфир Стюартов» тоже был продан, но после Реставрации его, как и некоторые другие драгоценности, удалось вернуть. Когда в результате Славной революции король Иаков II бежал во Францию, то среди захваченных им драгоценностей оказался и семейный сапфир. Он перешёл к сыну Иакова, а затем к внуку — последним владельцем из этой ветви династии Стюартов оказался Генри Стюарт, который никогда не пытался вернуться в Англию, в отличие от отца и брата, а посвятил себя церкви. Он и вернул сапфир — к тому времени страной уже давно правила Ганноверская династия. Так, при Георге III камень вновь обрёл владельцев в лице британских монархов и с тех пор хранится в их сокровищнице.

Когда же в 1838 году, как упоминалось выше, для королевы Виктории создавали корону Британской империи, то впереди, в центре основания, и вставили «сапфир Стюартов». Однако в 1909 году это место занял алмаз, «Куллинан II», а сапфир поместили снова в центре, но уже с задней стороны основания. Когда же в 1937 году по образцу этой короны была сделана новая, то все камни заняли те же самые места, где они остаются и по сей день.

Третий знаменитый камень в короне — рубин «Чёрный принц». Так же как и «рубин Тимура», о котором рассказывалось выше, это не рубин, как таковой, а шпинель (неспециалисту отличить рубин от шпинели не удастся, различаются они по твёрдости и по преломляющей способности; шпинель камень более редкий, но не такой ценный). Но дело не в этом. Размер камня впечатляет — около 170 карат, величиной, что называется, с куриное яйцо. Форма — неправильный восьмиугольник, а в верхнюю часть вставлен маленький рубин (да-да, именно — камень в камень). Возможно, родом он из тех же копей на территории Афганистана, где был найден некогда «рубин Тимура» и многие другие крупные камни, которые некогда считали рубинами. В первый раз камень упоминается в записях, касающихся коронации Марии II и Вильгельма III в 1689 году (речь идёт о достоверных упоминаниях именно этого камня), однако история у него куда более древняя.

Впервые этот рубин появляется на исторической сцене в конце Реконкисты, в те времена, когда христианам уже удалось отвоевать большую часть Иберийского полуострова у мавров. Гранадой правил султан Мухаммед V, но братьев у султана было много, и королевств на всех не хватало, так что в 1359 году султана сверг его единокровный брат Измаил. Впрочем, он не процарствовал и года, как его сверг кузен, Абу Саид, который и стал править Гранадой под именем Мухаммеда VI. Мухаммед V бежал в соседнюю Севилью, просить помощи у короля Кастилии Педро. Педро, вошедший в историю под двумя прозвищами, Справедливый и Жестокий, решил воспользоваться этой междоусобицей и напал на Гранаду. Что именно произошло потом, легенды рассказывают по-разному. То ли Абу Саид, Мухаммед VI, решил сдаться на милость победителя, то ли сам Педро решил заключить с ним мирный договор; так или иначе, Абу Саид, в сопровождении свиты, прибыл в Севилью. (На самом же деле Мухаммеду V удалось отвоевать Гранаду, что и вынудило Абу Саида бежать.) Низложенный гранадский султан захватил с собой драгоценности, которые заинтересовали короля. И, как гласит легенда, Педро пригласил Абу Саида и его спутников на торжественный обед, где гостей и убили, и даже якобы сам жестокий король заколол Абу Саида кинжалом. На теле убитого и нашли несколько великолепных драгоценностей, в том числе и большой красный камень из сокровищницы мавританских властителей Гранады. Это могло произойти в 1362 году, когда Абу Саид действительно погиб в небольшом городке неподалёку от Севильи, убитый по приказу Педро Кастильского.

Однако и судьба Педро тоже оказалась незавидной. В 1366 году Энрике, сводный, незаконный брат короля, в очередной раз восстал против него, и на этот раз, с помощью гасконских наёмников, ему удалось одержать победу, пусть и временную. Как некогда оба Мухаммеда, V и VI, которые по очереди вынуждены были спасаться бегством, поскольку королевство оказывалось захваченным собственным братом, теперь был вынужден бежать и Педро Кастильский. Он направился во Францию, в Бордо, где как раз собирался встречать Рождество Эдуард, сын короля Эдуарда III, которого впоследствии прозовут «Чёрным принцем». Педро попросил у него военной помощи (якобы обещая при этом огромное вознаграждение), и 3 апреля 1367 года войска принца разбили войска Энрике Кастильского. Педро получил свой трон обратно (как оказалось, ненадолго). В благодарность за эту помощь испанский король и подарил английскому принцу прекрасный рубин. Другая версия легенды гласит, что принц сам потребовал, среди прочего, именно эту награду. Рассказывают также, что король отдал только рубин, пообещав прислать остальную часть сокровищ, и скрылся в Севилье, а Эдуард, так и не дождавшись обещанного, был вынужден покинуть Испанию. (Так или иначе, оставшись без поддержки английского войска, в следующем году Педро проиграл очередную битву Энрике и после был убит по его приказу, а тот снова занял трон под именем Энрике II.)

Чёрный принц действительно покинул Иберийский полуостров и вернулся к своему двору в Аквитанию, а в 1371 году, ослабевший, с подорванным здоровьем, уехал в Англию и, вероятно, захватил рубин с собой. Он, как рассказывают, носил его на шляпе. Принц Эдуард так и не стал королём Англии — он скончался в 1376 году в возрасте сорока пяти лет, и следующим королём стал его сын — десятилетний Ричард II стал королём после смерти своего деда год спустя, в 1377 году. Так рубин попал в английскую королевскую сокровищницу.

Далее он на несколько десятков лет исчезает с исторической сцены, и вновь появляется уже в 1415 году, при короле Генрихе V (отец его, Генрих IV, в 1399 году вынудил Ричарда II отречься от трона и стал первым королём Англии из династии Ланкастеров). 25 октября 1415 года состоялась одна из самых знаменитых битв в истории, битва при Азенкуре — французская армия, превосходившая английскую по размерам, потерпела поражение. Генрих V, который возглавил основную часть войска, приказал вставить пресловутый рубин в корону, украсившую его шлем, веря, что тот защитит его в бою. Что ж, именно это и произошло. Согласно легенде, Генрих вступил в схватку с герцогом Алансонским, и тот едва не прикончил его тяжёлым боевым топором — английский король счёл, что спасся только чудом, и именно благодаря рубину Чёрного принца. Шлем короля с двумя глубокими зарубками, как любили рассказывать, именно тот самый, до недавнего времени покоился на могиле Генриха V в Вестминстерском аббатстве, пока не был отправлен в музей (на самом деле это турнирный шлем, а не боевой). А отрубленный фрагмент короны, украшавшей шлем, якобы был увезён в качестве трофея во Францию, и когда некий пленный француз пообещал вернуть его в обмен на свободу, то, отпущенный под честное слово, он привёз обратно кусок золота с драгоценными камнями, а вот свободу ему так и не вернули.

Сын короля, Генрих VI, стал последним монархом из династии Ланкастеров. Когда 15 мая 1464 года состоялась битва при Хексеме (шла Война Алой и Белой розы, подробнее в главе «Символы») и войско Йорков напало на лагерь Ланкастеров, Генрих VI вынужден был бежать. Корона с рубином Чёрного принца была якобы у одного из пажей, беднягу убили, и корона попала в руки короля-победителя Эдуарда IV, представителя новой династии, Йорков.

После смерти Эдуарда рубин, видимо, перешёл к его брату, Ричарду III, и очередная легенда гласит, что камень был на нём в день битвы при Босворте 22 августа 1485 года, битвы, в которой король Ричард погиб, а рубин и Англия перешли к Генриху Тюдору, будущему Генриху VII, первому королю из династии Тюдоров. Что ж, если так, то рубин Чёрного принца оказался не в состоянии спасти этого своего хозяина (ну а то, что вряд ли рубин «участвовал» в битвах при Азенкуре и Босворте, это уже совсем другое дело — но ведь нас интересуют легенды…)

Затем рубин переходил от одного Тюдора к другому, пока, наконец, не перешёл к королеве Елизавете I, которая очень любила драгоценности. Однако, видимо, она однажды решилась расстаться с рубином Чёрного принца, поскольку существует история, рассказанная посланником Шотландии при английском дворе, сэром Джеймсом Мелвиллом. Елизавета, которую беспокоили претензии её родственницы, шотландской королевы Марии Стюарт, на английский трон, предложила ей брак со своим фаворитом, Робертом Дадли, графом Лестером. Однажды вечером она вызвала Мелвилла, который вёл переговоры об этом браке, в свои личные покои, и показала ему нечто, завёрнутое в бумагу, — миниатюрный портрет Дадли, по словам королевы. «Затем она показала мне прекрасный рубин, огромный, словно мяч для игры в теннис. Я просил, чтобы она отослала моей королеве либо его, либо портрет графа Лестера. Она ответила, что если королева Мария последует её советам, то получит в своё время обоих, и всё, чем владеет; и что пошлёт со мной в подарок бриллиант». Однако и прекрасный Дадли, и прекрасный рубин остались у Елизаветы.

Однако камень всё-таки попал к Стюартам — после смерти так и оставшейся незамужней королевы престол перешёл к сыну Марии Стюарт, Иакову I. Когда именно в рубине Чёрного принца появилось отверстие, неизвестно. Скорее всего, что это было сделано для того, чтобы носить его как подвеску. Во всяком случае, когда граф Дорсет по приказу нового короля составлял список королевских сокровищ, то среди драгоценных камней, украшающих корону Иакова, упоминается и «очень большой рубин», который венчал корону.

Следующий король, Карл I, окончил свои дни на плахе в 1649 году — рубин вновь оказался бессилен. Среди королевских драгоценностей, пущенных на продажу, упоминаются два рубина — один стоимостью четыре тогдашних фунта, другой пятнадцать. Вероятно, один из них — рубин Чёрного принца. Когда в 1660 году на престол взошёл Карл II, то, как считается, рубин ему продал обратно тот, кто в своё время его выкупил. На короне Карла в центре одного из крестов был вставлен крупный рубин — что ж, весьма вероятно, что это именно наш «герой». Со сменой династий он перешёл к Ганноверам и мирно хранился в сокровищнице.

В 1821 году короновался Георг IV, и это оказалась одна из самых дорогостоящих коронаций в английской истории. В корону Георга вставили и «сапфир Стюартов», и рубин «Чёрный принц». И, наконец, в 1838 году эти камни были вставлены в корону, созданную для королевы Виктории. Сейчас этот пылающий красным камень находится в центре усыпанного бриллиантами креста на «фасаде» короны Британской империи. И, наверное, всё-таки пытается охранять владельца… Впрочем, времена, когда монархи сами шли в бой, прошли, так что у него не так и много работы.

«Чёрный принц» некогда имел шансы попасть к Марии Стюарт — но с её именем традиция связывает и жемчуг, украшающий корону, три из четырёх больших жемчужин. Коллекция жемчуга шотландской королевы (которая успела побыть и королевой французской, и привезла из Франции, после смерти своего юного супруга, короля Франциска II, великолепные украшения, в том числе и жемчуг, подарок свекрови, королевы Екатерины Медичи) была одной из самых знаменитых в своё время. Позднее жемчуг выкупила Елизавета I, соперница Марии не только в вопросах власти, но и в вопросах женской привлекательности, и впоследствии он перешёл к Иакову I, а от него — к его дочери Елизавете, королеве Богемской, а далее к её дочери Софии и внуку Георгу, ставшему первым королём Британии из Ганноверской династии. Но есть и другая версия — что жемчужины принадлежали всё-таки не Марии Стюарт, а Елизавете Тюдор, и были некогда вставлены в её серьги; Елизавета, будучи королевой-девственницей, очень любила жемчуг, символ невинности. Есть и третья версия — что жемчуг этот принадлежал Елизавете Богемской. Как бы там ни было, жемчуг действительно старинный.

Итак, корону украшают знаменитые рубин (вернее, шпинель) и сапфиры; настала очередь рассказать о знаменитых алмазах.

26 января 1905 года управляющий некоего алмазного рудника в Южной Африке, мистер Фредерик Уэллс, заметил в стене шахты яркий блеск. Это оказался не кусок стекла, как он поначалу предположил, а огромный алмаз. Самый большой из тех, что были когда-либо найдены. Так имя владельца шахты, Томаса Куллинана, вошло в историю — имя «Куллинан» получили и алмаз, и городок, в котором это произошло, а в 2003 году, в честь своего столетнего юбилея, это имя получил и сам алмазный рудник.

Алмаз «Куллинан» весил 3106 карат. Возможно (но это только предположение), что он был только частью ещё более крупного камня, и тот либо был нечаянно уничтожен при работах в шахте, либо до сих пор лежит и ждёт, пока его обнаружат. Как бы там ни было, огромный алмаз выкупило правительство Трансвааля, чтобы преподнести его в подарок королю Эдуарду VII, сыну королевы Виктории — в ноябре 1907 года ему исполнялось шестьдесят шесть лет. Чтобы алмаз в сохранности добрался до Англии, его под охраной якобы отправили на одном из пароходов в Лондон, а на самом деле он уехал почтой, посылкой «с объявленной ценностью» (при этом его, конечно, застраховали, на миллион с четвертью долларов).

В январе 1908 года Эдуард VII поручил заняться камнем известнейшей ювелирной фирме Ашер в Амстердаме. Внутри камня имелись дефекты, так что решено было расколоть его на несколько частей, чем и занялся «лучший гранильщик», как считалось, той поры, Иосиф Ашер. 10 февраля точным ударом, направленным в определённое место — ювелир изучал камень более месяца — алмаз был расколот. При этом якобы инструмент сломался, а камень остался неповреждённым, так что пришлось наносить удар во второй раз, причём Иосиф Ашер, не вынеся напряжения, тут же после этого упал в обморок. Вряд ли. Но без легенд обойтись трудно.

Итак, из одного огромного алмаза получилось три, а из них, в свою очередь, получилось девять крупных (они нумеруются в порядке убывания размера, I — самый крупный и т. д.), девяносто шесть небольших и осколки общим весом 9,5 карат. «Куллинан III» и «Куллинан IV», 94,4 и 63,6 карата соответственно, поначалу украсили корону супруги Эдуарда VII, королевы Марии, но их можно было носить и в качестве брошей, причём вместе — именно так их носит сейчас Елизавета II. «Куллинан V» тоже был брошью-подвеской, а потом заменил на короне королевы Марии другой знаменитый алмаз, «Кохинур». Брошью стали и «Куллинан VII» и «Куллинан VIII»; VI вставили в подвеску, IX — в кольцо. Что же касается самых крупных, первого и второго, то первый был вставлен в скипетр, а второй — в корону Британской империи.

«Куллинан II» имеет собственное имя, «Малая звезда Африки». Весит он 317,4 карата, и является четвёртым по величине огранённым бриллиантом в мире. Он вставлен в основание короны, впереди, и находится прямо над челом монарха. Что ж, наверное, лучшее место из возможных для такого камня…

«Кохинур» меньше размером, но не просто, как «Куллинан», входит в число самых больших и знаменитых бриллиантов в мире — его история, наверное, наиболее древняя. «Кто владеет им, владеет всем миром, но познает также и все несчастья мира, и лишь бог или женщина могут владеть им безнаказанно». «Цена ему — только человеческая жизнь». Он — тот самый алмаз, о котором рассказывают индийские легенды, принадлежал некогда богу Солнца, и в его краже обвинили Кришну, или же одному из героев эпоса «Махабхарата», сыну бога Солнца, герою Карне.

Считается, что алмаз, упоминаемый в «Бабур-наме», воспоминаниях основателя империи Великих моголов Бабура (1483–1530), полководца, правителя, писателя, который был потомком знаменитого полководца Тимура, может быть, был именно тем, который впоследствии назовут «Кохинуром». Бабур упоминает правителя Дели Ала-ад-Дина Хильджи (правил с 1295 по 1316 г.), который покорил небольшое государство Малва и среди прочих богатств захватил алмаз — по преданию, весь народ должен был попасть в рабство, если тот упадёт с тюрбана местных правителей. Что ж, почти так и случилось. В другой легенде рассказывается, что, когда трое сыновей Ала-ад-Дина нашли огромный алмаз и поспорили, кому он должен принадлежать, бог Шива молнией расколол камень на три части; каждому досталось по своему алмазу, и одна часть и получила имя «Кохинур», то есть «гора света». В «Бабур-наме» рассказывается, и как алмаз попал к самому Бабуру. Ала-ад-Дин якобы подарил алмаз радже Гвалиора, чей потомок погиб в битве с Бабуром, когда тот отправился завоёвывать Индию в 1526 году. Сын Бабура, Хумаюн, вступив в Агру, пощадил семью погибшего и в благодарность получил огромный алмаз, который преподнёс своему отцу; однако Бабур не оставил его у себя, а вернул сыну. Вероятно, «алмаз Бабура» и есть тот самый легендарный камень (а перечисленные варианты его происхождения и очерёдность смены владельцев — лишь часть существующих версий, есть и другие — например, алмаз остался у Бабура, и он отдал своё сокровище сыну тогда, когда тот внезапно заболел; Хумаюн поднялся со смертного одра, а Бабур, наоборот, начал слабеть и вскоре скончался). Что случилось с камнем дальше, неизвестно — например, есть несколько свидетельств, что Хумаюн преподнёс в дар персидскому шаху алмаз, который стоил «целую страну».

Потомок Бабура, Шах-Джахан, тоже получил в подарок огромный алмаз, от властителя Голконды. Позднее исследователи задавались вопросом — что есть Кохинор? Алмаз Бабура? Алмаз Шах-Джахана, который повелел вставить его в «Павлиний трон» Великих Моголов? Или этот один и тот же камень? Об этом были написаны десятки статей и книг, существуют самые разные свидетельства, но истину установить уже невозможно.

Как бы там ни было, сокровища Великих Моголов в 1739 году перешли к Надир-шаху, который разбил их войска и разграбил Дели. Однако, по легенде, среди драгоценностей не оказалось знаменитого алмаза. Он, как рассказала одна из жительниц гарема тогдашнего Великого Могола, шаха Мухаммеда, был спрятан в тюрбане шаха. Тогда Надир-шах пригласил его к себе на пир, и, согласно тогдашнему обычаю, предложил, в знак дружбы, обменяться тюрбанами. Другая версия, менее вероятная, гласит, что Мухаммед выкупил этим алмазом у Надир-шаха свою жизнь. И именно персидскому властителю приписывают восклицание «Это же гора света!», благодаря которому камень получил название «Кохинур». Ещё одна красивая легенда гласит, что наложница Надир-шаха так описала стоимость алмаза: «Если сильный мужчина возьмёт пять камней и бросит один на север, другой на юг, третий на восток, четвёртый на запад, а один прямо вверх, и если всё это пространство заполнить золотом и драгоценными камнями, то это будет равняться стоимости Кохинура».

Как и «рубин Тимура», о котором рассказывалось выше, после смерти Надир-шаха «Кохинур» сначала попал в руки правителей Афганистана, а в начале XIX века — к магарадже Сикхского государства, Ранджиту Сингху, прозванному «Львом Пенджаба». Когда же 1849 году Пенджаб перешёл к Британской империи, «Кохинур» в очередной раз поменял владельца, и на этот раз им стала женщина — королева Виктория. То, как это случилось, само по себе довольно увлекательная история.

Сэр Джон Лоуренс, один из членов, условно говоря, нового пенджабского правительства, которому передали алмаз, положил его в карман жилета и позабыл об этом. Когда же его старший брат, сэр Генри, спустя несколько недель начал выяснять, где же «Кохинур», Джон Лоуренс, спохватившись, начал его искать, и выяснилось, что его пожилой слуга-индиец, когда чистил жилет, нашёл коробочку и, к счастью, не выбросил её, хотя счёл, что там лежит всего лишь кусок стекла. Новый генерал-губернатор Индии, молодой лорд Дальхузи, лично доставил Кохинор на корабль, идущий в Англию, и затем признавался, что испытал огромное облегчение, избавившись, наконец, от огромной ответственности за это сокровище. Корабль «Медея» по пути попал в бурю, часть команды команда заболела холерой… Словом, если кто-то хотел верить в то, что «Кохинур» приносит несчастье, то у него вполне находились для этого основания, особенно учитывая печальные судьбы предыдущих владельцев, которых убивали, смещали с престола и так далее. Чтобы убедить королеву Викторию в том, что алмаз вовсе не «несчастливый», генерал-губернатор впоследствии написал королеве письмо, в котором передал ответ последнего афганского владельца алмаза, который на вопрос Ранджита Сингха о стоимости камня ответил так: «Цена ему — благосклонность судьбы, ибо тот, кто им владеет, превзошёл своих врагов». Кроме того, он перечислил владельцев камня, которые не только гибли, но и основывали государства — принёс ли камень им несчастье, или, может, всё же удачу? В конце письма Дальхузи добавил: «Если, однако же, Её Величество думает, что камень несчастливый, то пусть вернёт его мне». Но кто же готов по доброй воле отказаться от такого сокровища?

Когда алмаз прибыл в Англию его исследовали, оказалось, что весит он 186,1 карата, гораздо меньше, чем предполагалось, и даже возникло предположение, что камень подменили. Но юный наследник Ранджита Сингха, последний официальный владелец камня, и его придворные вряд ли смогли бы проделать это с камнем, который публика хорошо знала по многочисленным придворным церемониям. Далип Сингх, который прибыл в Англию и был всячески обласкан Викторией (он так никогда и не вернулся в Индию, а остался в Европе, где вёл роскошный образ жизни), официально передал камень королеве. Именно это и позволяет теперь Индии требовать «Кохинур» обратно — принц был несовершеннолетним и не имел права так поступать.

В октябре 1851 года алмаз был выставлен на Всемирной выставке: «„Кохинур“, бесспорно, жемчужина выставки. Его окружает тайна, и теперь, когда было принято столько предосторожностей и преодолено столько трудностей, толпа просто огромна, и полицейские при входе с большим трудом успокаивают нетерпеливых, пробивающихся посетителей. Вчера на протяжении нескольких часов в очереди было постоянно не менее нескольких сотен человек; тем не менее алмаз разочаровывает. Может быть, дело в несовершенной огранке или же в том, что сложно установить источник света под правильным углом, а, может, дело в неподвижности камня — он должен был бы вращаться вокруг своей оси; так или иначе, уловить сияющие лучи, видные, когда смотришь на него под определённым углом, почти никому не удаётся».

Генерал-губернатор, лорд Дальхузи, тоже писал, что «Кохинур» плохо огранён, был разочарован и супруг Виктории, принц Альберт. После долгих обсуждений было решено огранить его заново. В газете «Таймс» писали: «„Кохинур“ намереваются превратить в овальный бриллиант и два небольших бриллианта, которые можно будет носить как подвески. Нынешний вес камня 186 карат, и, как надеются, обработка не уменьшит его вес, зато значительно увеличит ценность и раскроет его красоту». И тем не менее за решение переогранить легендарный камень Викторию и Альберта укоряли и продолжают укорять до сих пор. Работа, которую выполняли специалисты из Нидерландов, которых пригласили для этого, заняла тридцать восемь дней, и на неё было потрачено восемь тысяч фунтов. В результате камень потерял 43 % своего веса; получившийся овальный бриллиант весит 108,93 карата (в 1992 году было объявлено, что весит он чуть меньше, 105,602 карата). «Кохинур» выглядел великолепно, но тем не менее разочаровал и самого принца Альберта, который контролировал процесс, и многих других.

Но дело было сделано. В 1853 году «Кохинур» вставили в тиару, усыпанную бриллиантами, в 1911 году — в корону для супруги Георга V, королевы Марии, а в 1937-м — в корону супруги Георга VI, Елизаветы. Что ж, женщины могут носить «Кохинур» безнаказанно… По крайней мере, пока. В первый раз правительство Индии обратилось с просьбой вернуть алмаз в 1947 году, затем в 1953-м. А в 1976 году свои права предъявил Пакистан. Право Пакистана в Индии оспаривают, но тут вмешался и Иран, а в 2000 году — Афганистан… Что ж, «Кохинур» в своё время принадлежал правителям всех этих стран — Индии, Ирана, Пакистана, Афганистана, они теряли его, порой возвращали обратно. Так кому же он, в конце концов, принадлежит? Как правильно заметил один из участников дискуссии, развернувшейся в британской прессе, если уж возвращать «Кохинур», то нужно рассматривать и вопрос о том, кому принадлежат сами Британские острова. Так что знаменитый алмаз хранится в Тауэре и вряд ли когда-нибудь покинет британскую сокровищницу.

* * *

Однако вернёмся к коронам. Императорская корона Индии не относится к драгоценностям короны, это личная собственность монархов, но она, конечно же, заслуживает упоминания. Когда в 1911 году король Георг V должен был быть коронован в качестве императора Индии, а, согласно закону, королевские регалии, в том числе корона Британской империи, не могли покинуть страну, специально для этой церемонии была заказана новая корона, которая с тех пор больше ни разу и не использовалась. Ювелиры фирмы «Гаррард» сделали её по образцу других корон, но дуги, сходясь в центре, изгибаются не вниз, а вверх, что придаёт короне некий восточный колорит. Её украшают около шести тысяч бриллиантов и другие камни — рубины, сапфиры и изумруды, причём индийского происхождения. Король Георг затем записал в своём дневнике, что устал после трёх с половиной часов в новой короне: «Она натёрла мне голову, и довольно тяжёлая!» Впрочем, 0,97 кг — это не так уж и много, бывают и более тяжёлые короны — говорят, что корона Вильгельма IV была настолько тяжёлой (более 3 кг), что у короля на коронации разболелись зубы…

Одна из самых красивых корон британских монархов — диадема Георга IV, которую ещё называют бриллиантовой диадемой. Она к тому же одна из самых известных — Елизавета II именно в этой короне часто изображалась на портретах, марках и денежных знаках, и именно в ней Её Величество отправляется на церемонию открытия парламента и покидает её (а в здании парламента её торжественно снимают и заменяют на корону Британской империи). Зубцы диадемы представляют собой чередование крестов и «букетов» из символов Шотландии, Англии и Ирландии (чертополоха, розы и трилистника соответственно). Её в 1820 году сделали в фирме «Ранделл», там же, где и корону Британской империи. Диадема в буквальном смысле усыпана бриллиантами (их 1333), а в середине переднего креста укреплён четырёхкаратный жёлтый бриллиант. Основа украшена двойным рядом жемчужин.

Георг IV надевал эту диадему в день своей коронации в 1821 году, которую праздновали с необыкновенной пышностью, и поскольку диадема, в отличие от короны монарха, не покрыта бархатом (красный головной убор — давний символ власти, не только королевский), то Георг во время церемонии надевал её поверх красной бархатной «испанской» шапки. Любопытная деталь — в те времена было принято заимствовать драгоценные камни на время коронации, и счёт за корону включает некую сумму за «одолженные» бриллианты. Однако следов того, что камни когда-либо вынимали из оправы, нет — так что, вероятно, вполне мог произойти обмен, и король вместо бриллиантов, вставленных в эту изящную диадему, вернул другие, из каких-нибудь старых украшений в королевской сокровищнице. Впоследствии бриллиантовую диадему носили и правящие королевы, и супруги королей — благо, она получилась необыкновенно женственной, хотя и была сделана для мужчины.

Надевала её и Виктория, хотя больше всего с этой королевой ассоциируется так называемая «маленькая бриллиантовая корона», которая тоже причисляется к личным драгоценностям британских монархов. Она действительно маленькая, диаметром всего 9 см и высотой 10 см, зато сверкает не меньше, чем большие короны, поскольку серебряная основа полностью покрыта бриллиантами (их там 1187).

После смерти принца Альберта, которую королева Виктория перенесла очень тяжело, она надолго отдалилась от общественной жизни, чем вызывала немало нареканий. Когда же, наконец, королеву уговорили вновь появляться на публике, она, в 1870 году, и заказала эту маленькую корону, которую можно было надеть поверх вдовьего чепца с вуалью — головного убора, который королева не снимала до конца своих дней. В 1871 году королева появилась в ней на открытии парламента, а корона Британской империи, которую она считала слишком тяжёлой и неудобной и которую к тому же нельзя было надеть поверх чепца, покоилась перед королевой на подушке. А когда Виктория скончалась, то на её гроб положили не корону Святого Эдуарда, как полагалось по традиции, а именно эту маленькую, почти игрушечную корону. Королева завещала её супруге своего наследника, Александре, и та, равно как и супруга следующего короля, Мария, надевала это корону время от времени. Однако для всех она так и осталась «короной королевы Виктории».

Речь у нас шла о коронах правящих монархов, а что же короны консортов?

Как уже упоминалось, фактически все коронные драгоценности были уничтожены во время Английской революции, и их впоследствии пришлось делать заново. Король Карл II, который вернулся на трон после революции и гражданской войны, уже был монархом, когда вступил в брак, и его супруга не только не была коронована, но и, соответственно, не принимала участия в его коронации. А вот король Иаков II, брат Карла, был к моменту коронации женат на Марии Моденской (это была его вторая супруга). Так что для неё было сделано три короны — коронационная (она не сохранилась до наших дней); диадема, которую Мария Моденская надевала по пути на коронацию, и основная, государственная корона. Корона сделана по образцу короны монарха и на протяжении долгого времени, как это было принято, украшалась драгоценными камнями только на время коронации. Её носила сама Мария Моденская (впрочем, недолго — её супруг пробыл на троне всего несколько лет), затем её падчерицы, правящие королева Мария II и Анна. Носил её и король Георг I, а затем ею короновали королев-консортов, супруг королей Георга II и III. Супруга Георга IV вообще не была допущена на коронацию (подробнее — в главе «Коронация»), а вот когда дело дошло до коронации королевы Аделаиды, супруги Вильгельма IV, то, начиная с неё, все следующие королевы-консорты (а их с тех пор было три) короновались собственными, сделанными специально для каждой коронами. А корона Марии Моденской, равно как и её диадема, когда обсуждались короны для коронации королевы Виктории в 1838 году, были признаны «очень маленькими, и, из-за своего возраста и того, что не использовались [последний раз корону надевала Шарлотта, супруга Георга III, в день своей коронации в 1761 году, за семьдесят семь лет до того], пришедшими в негодность». С тех пор корона хранится в Тауэре и представляет собою в основном историческую ценность — её больше ни разу так и не использовали, хотя и собирались. Правда, в 1939 году фальшивый жемчуг заменили культивированным.

Александра, супруга Эдуарда VII, сына королевы Виктории, была коронована в 1902 году, и для её коронации не стали использовать ни корону Марии Моденской, ни корону королевы Аделаиды, а создали новую, в европейском стиле, с более низким, чем обычно, основанием, так что восемь (а не четыре) полудужий, сходящихся в центре, оставляли зазор между собой и бархатным верхом и позволяли смотреть «сквозь» корону. Она была так густо усеяна бриллиантами, что металла фактически не было видно (камней было около четырёх тысяч — по неписаному закону корону королевы-консорта не должны украшать цветные камни). А в центральный зубец в виде креста был вставлен прославленный «Кохинур», который с тех пор украшает короны супруг королей, раз уж есть легенда о том, что его, не опасаясь несчастья, могут носить только женщины.

Для королевы Марии Текской в 1911 году тоже была сделана новая корона. Её украсил «Кохинур», а также «Куллинан III» и «Куллинан IV». Несмотря на то что всего на ней было более 2200 бриллиантов, корона была очень лёгкой благодаря удачной конструкции. Корону делали на личные средства монархов, однако в 1914 году королева Мария передала её для коронации будущих королев-консортов в коллекцию драгоценностей короны. «Куллинаны» при этом заменили на стразы, поскольку королева продолжала носить эти бриллианты в качестве брошей. Как и у короны Александры, дуги с этой короны можно было снимать и носить её без них, как диадему. Именно так и поступила королева Мария в 1937 году, когда присутствовала на коронации своего сына Георга VII и его супруги Елизаветы — хотя по традиции, восходящей ещё ко временам Плантагенетов, на коронации королевы-консорта не должна присутствовать её предшественница, предыдущая королева-консорт.

Так что воспользоваться, как изначально предполагалось, короной Марии Текской следующая королева-консорт не смогла (а королева Мария надевала её и впоследствии, уже когда королевой стала её внучка, Елизавета II — после же её смерти в 1953 году корона ни разу не использовалась). Для Елизаветы, супруги Георга VI, изготовили новую корону — в отличие от предшественниц из серебра и местами золота, эта корона целиком из платины, а бриллианты, которыми она украшена, были взяты с короны-диадемы королевы Виктории; их ещё больше, чем на короне королевы Марии — 2800. С короны королевы Марии сняли «Кохинур» (и заменили его на «Куллинан V»), и он, по традиции, украсил крест в передней части короны, а под ним поместили бриллиант, который в 1856 году королеве Виктории преподнёс султан Турции — «всего» 17 карат. В 2002 году, когда королева-мать Елизавета скончалась, её корону возложили на гроб, и это был последний раз, когда «Кохинур» покидал Тауэр. Он ждёт следующую супругу следующего монарха…

Свои короны и у принцев Уэльских. На английском их называет не «crown», a «coronet» — второе слово используется для обозначения короны, принадлежащей не монарху, а пэрам или, как в данном случае, членам семьи монарха. Увы, в русском языке аналога нет, так что мы будем использовать слово «корона».

В 1677 году Карл II постановил, что корона наследника, та, в которой он присутствует на коронации своего родителя-короля, должна иметь две дуги, сходящиеся в центре (и образующие, таким образом, одну арку — в отличие от минимум двух арок самого монарха). Сам Карл II так и остался бездетным, что же касается следующих монархов, то либо они бежали из страны со своим наследником (как Иаков II), либо у них не было детей (как у Марии II и Вильгельма III), либо они умирали в младенчестве (как у Анны). Так что следующим принцем Уэльским стал только представитель следующей династии, Ганноверской, будущий Георг II. Его сын, Фредерик Льюис, приехал из Ганновера в Англию в 1728 году, уже после коронации отца, и корону, изготовленную для него, не носил — её лишь возлагали перед ним на подушке, когда он заседал в Палате лордов. Он умер раньше, чем отец, так что так и не стал королём, а корону эту впоследствии надевали его сын и внук, Георги III, IV. Следующим принцем Уэльским стал уже только сын королевы Виктории, будущий Эдуард VII. Ещё с конца XVIII века возникла традиция, по которой, находясь в парламенте, принц Уэльский не надевал корону — она лежала «перед ним в знак того, что он ещё не готов к ней».

В 1902 году именно эту корону заменили на новую, в том же стиле, с одной аркой и весьма скромную — для участвовавшего в коронации своего отца Эдуарда VII Георга, принца Уэльского, будущего Георга V. От него она перешла к сыну, будущему Эдуарду VIII, а когда тот отрёкся в декабре 1936 года и позднее покинул страну, то забрал корону с собой. В Лондон корона вернулась только после смерти бывшего короля, герцога Виндзорского, в 1972 году.

Забрал он и другую корону — в 1911 году Георг V возродил торжественную церемонию инвеституры (то есть введения в должность) принца Уэльского. Корона была достаточно необычной — без дуг, как диадема Георга IV, с узором в виде роз и нарциссов (нарцисс, как и порей — символ Уэльса, подробнее — в главе «Символы»), и была украшена жемчугом и аметистами.

Когда в 1969 году была проведена соответствующая церемония для Чарльза, принца Уэльского, сына Елизаветы II, то воспользоваться вышеупомянутой короной не смогли — её не было в стране. Так что возникла необходимость в новой. Её создал архитектор и ювелир Луи Осман — это самая современная из корон, и не только по времени создания, но и по дизайну, и по методам работы — с помощью гальванопокрытия (при котором электрический ток используется для покрытия нужного объекта тонким слоем металла, в данном случае — золота). Восковую модель короны поместили в специальную ванну и извлекли через два с половиной дня, после чего воск удалили. Золото было добыто в Уэльсе — с одной стороны, Уэльс славится золотом, с другой — это было символично (обручальные кольца родителей Чарльза и его дедушки и бабушки сделаны тоже из валлийского золота, подробнее — в главе «Свадьба»). Использовали при создании короны и платину; украшена она небольшими бриллиантами и изумрудами. Держава (имеющая форму шара) на верхушке окружена тринадцатью бриллиантами, расположение которых относительно друг друга соответствует расположению звёзд в созвездии Скорпиона — знака зодиака принца Уэльского. Сам шар, как позднее признался граф Сноудон, супруг принцессы Маргарет, сестры Елизаветы II, под наблюдением которого шла работа, был сделан по размеру мячика для гольфа. Но, как говорят, дело было в том, что, с одной стороны, он должен был быть лёгким и желательно полым, чтобы не давить на арку короны, с другой — выдерживать вес украшающего его креста и бриллиантов. И в конце концов основой для него послужил мячик для гольфа, который покрыли золотом… Семь бриллиантов, идущих по горизонтали вокруг державы, символизируют семь Божьих даров, а семь с другой стороны — семь смертных грехов.

Кроме корон в коронации участвуют и другие церемониальные предметы. Начнём со скипетров. Королевский скипетр с крестом, символ королевской власти и правосудия, вкладывают в правую руку монарха. Нынешний, как и остальные регалии, был изготовлен для коронации Карла II в 1661 году. Это достаточно длинный (около 84 см) витой посох из золота, с рукоятью и навершием, украшенным драгоценными камнями. С течением лет его вид несколько менялся. Так, ещё во времена Георга IV, в начале XIX века, над рукоятью он был украшен рубинами, изумрудами, сапфирами, бриллиантами и эмалью; навершие представляло собой геральдическую лилию, усаженную рубинами и бриллиантами, а сверху её украшал огромный аметист; в центра креста на самой верхушке был вставлен большой бриллиант. Во времена королевы Виктории лилию заменили на символы Британии — розу, чертополох и трилистник. В 1905 году место под аметистом и крестом занял «Куллинан I», «Большая звезда Африки», самый крупный из бриллиантов, полученный после обработки знаменитого алмаза (он весит около 530 карат). Его можно снимать со скипетра и носить как брошь.

Второй скипетр, с голубкой, символом Святого Духа — знак духовной власти монарха, справедливости и милосердия. Его вкладывают в левую руку монарха при коронации. Он длиннее скипетра с крестом (109,2 см), и тоже из золота, но гладкий, а не витой. Посередине скипетр украшен драгоценными камнями, на его вершине — золотая держава-шар с ободком из бриллиантов, на ней — крест, а на кресте — голубка с распростёртыми крыльями, покрытая белой эмалью, с глазами, клювом и лапками из золота.

В отличие от двух предыдущих, изготовленных в 1661 году, «скипетр из слоновой кости» был изготовлен позже, по всей видимости, для коронации супруги Иакова II, Марии Моденской, в 1685 году. Длина его — почти 94 см, и состоит он из трёх частей, соединённых золотыми поясками. На золотом кресте наверху сидит белая голубка из оникса, с закрытыми крыльями. Два шара-державы, вверху (под крестом и голубкой) и на рукояти, украшены выемчатой эмалью. Этот скипетр также называют «скипетром Анны Болейн» — известно, что на коронации этой супруги Генриха VIII перед нею несли, а затем вручили ей два скипетра, один из которых был из слоновой кости. Скипетр Марии Моденской, что весьма вероятно, был сделан по образцу утраченного. Для неё (по другим сведениям — для её падчерицы) изготовили и ещё один скипетр, золотой, по образу королевского скипетра с крестом — меньшего размера, но не менее роскошно украшенный.

И, наконец, есть ещё один скипетр королевы, украшенный синей эмалью, разноцветными драгоценными камнями, цветами и листьями из бриллиантов — тоже с голубкой, но крылья у неё, как и голубки на скипетре короля, распростёрты. Он, скорее всего, был изготовлен для падчерицы Марии Моденской, Марии II, и утрачен впоследствии — его нашли за деревянной панелью в сокровищнице в Тауэре только в 1814 году.

Золотой посох Святого Эдуарда, который, возможно, был извлечён из гробницы Святого Эдуарда, упоминался в описании множества коронаций, от коронации юной, тринадцатилетней королевы Элеоноры, супруги Генриха III, в 1236 году, до коронаций Генриха VIII и его дочери Елизаветы I. По преданию, он содержал частицу Креста Господня — она находилась в шаре-державе на верхнем конце посоха. Нынешний посох был сделан в 1661 году, по образцу утраченного — длиной около 140 см и весом около 4 кг.

Держава монарха, которую влагают в правую перед тем, как короновать, и которую он (или она) держит в левой руке, когда покидает Вестминстерское аббатство — символ суверенной власти, того, что монарх — глава церкви, защитник веры. Она представляет собой полый золотой шар диаметром чуть больше 16 см и весом около 100 г. Посередине, по горизонтали, идёт полоса украшений — цветы с сердцевинками из рубинов, изумрудов и сапфиров, и лепестками из бриллиантов; над ними и под ними — ряд жемчужин. Такая же полоса идёт по вертикали, но только в верхнем полушарии. Увенчана держава большим аметистом, на котором укреплён золотой крест около 7 см высотой — он густо усыпан бриллиантами и жемчугом, а в центре у него с одной стороны изумруд, с другой — сапфир.

Есть ещё одна держава, которую называют «державой королевы-консорта», хотя это и не совсем верно — Мария II, дочь короля Иакова II, не была просто супругой правящего короля; они с Вильгельмом III правили одновременно. Эта держава весьма похожа на предыдущую, отличает их узор, меньший размер драгоценных камней и то, что крест укреплён прямо на державе. Обе державы были в своё время возложены на гроб королевы Виктории.

Коронационное кольцо монарха символизирует его высокое положение, его сан и его единение со страной, отчего его и называют ещё «обручальным кольцом Англии». В списке регалий, уничтоженных во время Английской революции, кольцо не упомянуто, и что стало с ним, неизвестно. Нынешнее кольцо было изготовлено в 1831 году для Вильгельма IV, и с тех пор его надевали во время коронации все монархи, кроме королевы Виктории. Это большой, окружённый бриллиантами сапфир, поверх которого пять рубинов образуют крест (крест Святого Георгия на синем фоне флага Святого Андрея). Коронационное кольцо королевы Виктории очень похоже на это, но, соответственно, меньшего размера, и сапфир имеет не овальную, а круглую форму — пришлось делать новое, поскольку пальцы юной королевы были куда меньше пальцев предыдущего монарха, её дяди Вильгельма. У королев-консортов тоже есть своё кольцо — его сделали для королевы Аделаиды, супруги Вильгельма IV — большой рубин, окружённый бриллиантами и небольшими рубинами по бокам. Его в своё время надевали все королевы-консорты, включая Елизавету, мать Елизаветы II. Обычно коронационное кольцо используют только в день коронации, но королева Елизавета I, бывшая «замужем за Англией», носила своё кольцо всю жизнь. Незадолго до смерти пальцы королевы настолько сильно отекли, что кольцо пришлось снять, предварительно распилив… По преданию, чем плотнее сидит на пальце кольцо, тем дольше будет правление. Королева Виктория сняла после коронации своё с трудом, так что как минимум два монарха, Елизавета I и Виктория, подтвердили традицию — кольца сидели на них плотно и правили они долго.

Ещё одно коронационное украшение — два браслета «мудрости и искренности». Браслеты, утраченные во время революции, были из золота и украшены драгоценными камнями, а те, что сделали в 1661 году, из золота, с узорами в виде роз, чертополоха, арф и геральдических лилий из цветной эмали. Для следующих монархов узор обновляли, а для коронации Георга IV покрыли эмалью заново. Для королевы Елизаветы II в 1953 году были изготовлены новые браслеты — с внутренней стороны выгравирована надпись, которая гласит, что они были преподнесены ей правительствами стран Британского содружества. Изнутри браслеты выложены красным бархатом, который скрывает надпись. В отличие от предыдущих, они не покрыты эмалью, а застёжки сделаны в виде «розы Тюдоров».

Начиная с XII века ещё одним символом, который используют при коронации, символом рыцарства, стали шпоры. Нынешняя пара золотых шпор была изготовлена по образцу тех, что были уничтожены во время революции. Некогда их действительно надевали монарху, теперь же это всего лишь символ. Завязки их сделаны из красного, вышитого золотом бархата.

Во время коронации, начиная с 1399 года, используются мечи, в настоящее время — пять. Самый большой из них — державный, государственный, который торжественно несут перед монархом и на коронации, и в день открытия парламента. Используют его и в других важных церемониях. Он символизирует присутствие монарха, его власть. Что случилось с предыдущим мечом после коронации Карла I, неизвестно, новый был сделан в 1678 году. Это широкий меч, сам он весит 2,3 кг, ножны — около 900 г, длина — 81 см; эфес сделан в виде льва и единорога (которые присутствуют на королевском гербе); и сам он, и его головка покрыты узорами — чертополохом, геральдическими лилиями и т. д. Ножны отделаны красным бархатом. Этим мечом король как бы защищает церковь и свой народ.

Следующий — государственный меч, украшенный драгоценными камнями. Это, наверное, один из самых роскошных мечей в мире, сделанный специально для коронации Георга IV в 1821 году. Сам клинок — из дамасской стали, а эфес и ножны сделаны из золота и покрыты узорами в виде символов Соединённого Королевства (роза, чертополох, трилистник) из рубинов, изумрудов, сапфиров и бриллиантов. Свой меч монарх символически преподносит церкви (его называют буквально «мечом подношения»), признавая её главенство над собой. Используют этот личный меч монарха и при церемонии посвящения в рыцари.

Следующие три меча — «меч милосердия», «меч духовного правосудия» и «меч мирского правосудия». Они стали частью церемонии коронации начиная с Карла I, в 1626 году, и чудом пережили английскую революцию. Самый главный из них — затупленный меч милосердия, меч Святого Эдуарда, который ещё называют «Куртана» (в старинных поэмах упоминается отважный Ожье Датчанин, который однажды попытался, из мести, убить сына Карла Великого, однако его меч сломался — Бог дал ему понять, что нужно проявить милосердие, этот меч тоже называется «Куртана», «укороченный»). Меч с таким названием упоминается уже в описании брачной церемонии Генриха III, в 1236 году. Кончик меча символически «отломан», что символизирует милосердие монарха. Меч духовного правосудия уже, и хотя заточен, но не заострён. Самый же острый и узкий — меч мирского правосудия. Рукояти всех трёх покрыты золотом, клинки из стали с добавлением меди; выкованы они были, видимо, в XI веке, но позднее подвергались переделке.

В коронационной процессии впереди несут меч милосердия, справа и слева — мечи правосудия, после этого — государственный меч, а уже далее следуют скипетр, корона и держава.

Самые старинные из регалий — это сосуд и ложка для Помазания. «Все регалии, за исключением сосуда и ложки (все они хранились в Вестминстере), были святотатственно уничтожены», — писали в 1685 году. Все, кроме этих.

Сосуд, ампула, представляет собой фигурку орла с распростёртыми крыльями на подставке, около 23 см высотой. Тело орла полое, голова откручивается, и внутрь наливается елей. Во время церемонии помазания елей наливают в ложку через клюв орла. Иногда можно встретить утверждение, что сосуд этот был сделан к коронации Карла II в 1661 году, но, возможно, тогда его только починили и обновили (особенно это касается таких частей фигурки, как крылья и подставка), а сделан он был ещё в XIV веке.

Об этом орле рассказывают следующую легенду — Томасу (Фоме) Бекету, архиепископу Кентерберийскому (был убит в 1170 году по приказу короля Генриха II), когда он жил в изгнании во Франции, в Сансе, явилась Дева Мария. Она вручила ему сосуд с елеем и сказала спрятать в церкви Св. Григория, где его впоследствии найдут и будут использовать для помазания благочестивых королей. Там он и был спрятан, пока его не нашли — некий старец вручил сосуд Генриху III, и так он очутился в королевской сокровищнице. По другой версии, его привёз в Англию сам Бекет. Впоследствии сосуд обнаружил Ричард II, но так и не воспользовался, и первым королём, помазанным на царство елеем из этого орла, стал Генрих IV, сместивший Ричарда II в 1399 году.

Ложка же (общей длиной около 25,5 см) ещё старше — предполагают, что её использовали при коронации короля Иоанна в 1199 году, или даже ещё раньше, при коронации его отца и старшего брата, соответственно, Генриха II и Ричарда I (Львиное Сердце). Ручка — самая старая часть и, по некоторым сведениям, сделана лет на шестьдесят раньше части с углублением. Когда-то ручка была покрыта эмалью, но с годами она стёрлась и остались лишь следы узоров. В самой широкой своей части ручка украшена четырьмя жемчужинами. Иногда в источниках её называют «ложкой из чистого золота», но на самом деле она из серебра и покрыта позолотой. Предполагают, что это была работа византийских мастеров. Часть с углублением (она разделена посередине перегородкой, поскольку архиепископ окунает в неё два пальца) тоже покрыта очень изящным узором. В инвентарном списке регалий, составленном в 1649 году, упоминается «серебряная позолоченная ложка». Её оценили всего в шестнадцать шиллингов и продали, а новый владелец, когда Карл II вернулся на престол, преподнёс её монарху. Для коронации Георга IV специально сделали копии обеих реликвий, которые теперь хранятся в Виндзорском замке. Сами же они, как и остальные регалии, находятся в Тауэре.

Нельзя не упомянуть и о коронных драгоценностях Шотландии — хотя в последний раз они использовались при коронации Карла II, тем не менее они представляют монарха в местном парламенте и используются, когда он или она посещает Шотландию в первый раз именно в качестве суверена. Главные регалии — это меч, скипетр и, конечно же, корона.

Скипетр — старше всех. В 1494 году его преподнес папа Александр VI королю Иакову IV в знак поддержки Шотландии папским престолом. В 1536 году по указанию короля Иакова V посеребрённый скипетр удлинили и отделали заново — его украшают фигурки Девы Марии и Младенца Христа, святых Иакова и Андрея, и стилизованные дельфины, символ Церкви Христовой. Навершие скипетра — шар из горного хрусталя.

Меч — тоже папский подарок Иакову IV, но уже от Юлия II — в 1507 году. Длина его — около 1,4 метра, на клинке выгравированы фигуры святых Петра и Павла; посеребрённая рукоять украшена дубовыми листьями и жёлудями, символом восставшего из гроба Христа. Деревянные ножны украшены тёмно-красным бархатом и серебром, а шёлковая перевязь вышита золотом.

Корона была сделана около 1540 года, вернее, переделана из предыдущей — не такой массивной, с неё были взяты и драгоценные камни. Она шотландская по всем параметрам — из шотландского золота, сделана шотландским ювелиром, и жемчуг, её украшающий, тоже из шотландских рек. В первый раз Иаков V надел её на коронацию своей супруги, француженки Марии де Гиз.

В первый раз все три регалии, корона, меч и скипетр, были использованы в 1543 году при коронации дочери Иакова V, крошечной Марии — королевы Марии Стюарт.

Когда английские регалии были уничтожены, шотландским повезло больше — они были укрыты в замке Дуннотар, а в 1653 году их перевезли в церковь в Киннеффе. Для этого их положили в сумку, и меч, который был слишком длинным, по преданию, пришлось сломать — место перелома на клинке видно и сейчас. Там они и были спрятаны под кафедрой проповедника до конца гражданской войны.

Когда в 1707 году королевства Англии и Шотландии объединились в Соединённое Королевство, то шотландские регалии оказались не нужны, и они пролежали в дубовом сундуке в Эдинбургском замке более века. Когда в 1818 году сундук открыли, то среди присутствовавших были комендант замка и знаменитый автор исторических романов, сэр Вальтер Скотт. Со следующего года реликвии были торжественно выставлены в замке, где они находятся и сейчас. Покидают они его очень редко; в последний раз это произошло в 1953 году, когда на престол взошла Елизавета II, и их торжественно преподнесли королеве, после чего они столь же торжественно вернулись на место.

Что касается регалий Уэльса, то к ним относятся корона принца Уэльского (о таких коронах рассказывалось выше, короны же древних властителей Уэльса утрачены), его кольцо, жезл и мантия, а с XVI века — меч и пояс. В 1911 году был изготовлен новый набор регалий для тогдашнего принца Уэльского (он стал впоследствии королём Эдуардом VIII и отрёкся от престола). Использовались они и для церемонии, проведённой для нынешнего принца Уэльского, Чарльза, в 1969 году. В настоящее время они хранятся в Национальном музее в Кардиффе.

Говоря о регалиях, нельзя не упомянуть и о королевской карете, в которой монархи ездят только в самых торжественных случаях. Ей уже два с половиной века — карета была сделана в 1762 году, и в первый раз ею воспользовались, когда Георг III (молодой король, за год до того занявший трон) отправился на открытие парламента. В этом роскошном экипаже отправлялись на коронацию все короли, начиная с сына Георга III, Георга IV. Однако карета — это не корона, которую бережно несут на бархатной подушке, и дерево, в отличие от драгоценных камней, изнашивается. Так что теперь монархи выезжают в ней лишь на коронацию и в случае празднования юбилея. По этой же причине кучер больше не правит каретой, и лошадей ведут в поводу. Король Эдуард VIII в 1936 году отправился на открытие парламента в машине — из-за плохой погоды.

Карету везут восемь лошадей, и это действительно «не роскошь, а средство передвижения» — весит она около четырёх тонн (размеры — 7,3 х 2,4 м, и высота — 3,6 м). Создавал карету английский мастер, а расписывал итальянский живописец Джованни Киприани, который, в частности, пригласили расписать потолки в нескольких зала Букингемского дворца.

Вся отделка кареты, все фигуры и украшения имеют определённый смысл. Так, тритоны, двое из которых, в передней части кареты, дуют в раковины — дорогу монарху! — символизируют владычество Британии над океанами, об этом же говорят изображения Нептуна и его супруги Амфитриты со свитой на задней нижней панели. Три фигурки херувимов, которые поддерживают корону и держат в руках скипетр, державный меч и орденские знаки, символизируют Англию, Шотландию и Ирландию. На задней панели изображены Темза и собор Святого Павла, на задней верхней — королевский герб и роза Англии, чертополох Шотландии, трилистник Ирландии; на передней — Виктория-Победа преподносит Британии лавровый венок победительницы (в честь присоединения Канады). Огромные колёса напоминают колёса древнеримских триумфальных колесниц.

Карету, разумеется, неоднократно обновляли, и порой суммы были очень большими, сравнимыми с изначальной стоимостью кареты. Зато когда она сейчас проезжает по улицам, можно сказать, что лондонцы видят её такой же, какой видели её их предки век-другой назад. Правда, не всегда те были доброжелательны — сохранился счёт за замену разбитых стеклянных окон кареты (так, в 1795 году кто-то выразил своё недовольство Георгу III, отправлявшемуся на открытие парламента). Внутри карета отделана бархатом и атласом, сбруя лошадей — из красной марокканской кожи.

Елизавета II воспользовалась ею всего три раза — на коронации и во время серебряной (25 лет) и золотой (50 лет) годовщин своего восхождения на престол. Всё остальное время карета стоит, как и остальные экипажи, в королевских конюшнях Букингемского дворца. Главный кучер однажды сказал в интервью: «Карету поддерживают кожаные ремни, и она качается не только вперёд-назад, но и из стороны в сторону, так что я не думаю, что ехать в ней удобно или приятно». Что ж, это не просто экипаж, это символ.

* * *

О сокровищах Британии можно рассказывать бесконечно. За прошедшие века в истории этой страны, как и везде, бывало всякое — и то, чем гордятся, и то, что не хотелось бы упоминать. И всё же старая добрая Англия, её земля, её люди, её история вызывали и, наверное, будут продолжать вызывать интерес. Почему?

Когда святой Георгий

Нашу Англию спасет

И в битву за свободу нас,

Отважных, поведет,

Он прежде пообедает,

И выпьет он вина,

Ему досталась мудрая

И добрая страна.

Гильберт Кийт Честертон (перевод Н. Трауберг)

Библиография

An historical record of the marriage of H. R. H. Albert Edward, prince of Wales with Alexandra Caroline, Princess of Denmark. Nabu press, 2010.

Ashley, Mike. The Mammoth Book of British Kings and Queens. Robinson, 1998.

Ashmole, Elias. History of the Most Noble Order of the Garter and the Several Orders of Knighthood in Europe. Kessinger Publishing, 1942.

Bak, Janos M. Coronations: medieval and early modern monarchic ritual. University of California Press, Berkeley, 1990.

Barrow, John Henry. The Mirror of Parliament.Volume 6. London, 1841.

Bayley, John. The history and antiquities of the Tower of London: with memoirs of royal and distinguished persons. London, 1830.

Beacock Fryer, Mary; Bousfield, Arthur; Toffoli, Garry. Lives of the Princesses of Wales. Dundurn Press, 1983.

Bell, Lynne; Bousfield, Arthur; Toffoli, Garry. Queen and Consort: Elizabeth and Philip — 60 Years of Marriage. Dundurn Press, 2007.

Beltz, George Frederick. Memorials of the Order of the Garter, from its foundation to the present time. London W. Pickering, 1841.

Birch, Thomas; Williams, Robert Folkestone. The Court and times of James the First, volume 1. London, 1848.

Bothmer, Marie. Sovereign Ladies of Europe. London, 1899

Boulton, D’Arcy Jonathan Dacre. The knights of the crown: the monarchical orders of knighthood in later Medieval Europe 1325–1520. Boydell Press, 2000.

Boutell, Charles; Fox-Davies. A. C. The Handbook to English Heraldry. The Echo Library, 2008.

Britton, John; Brayley, Edward Wedlake. Memoirs of the Tower of London: comprising historical and descriptive accounts of that national fortress and palace. 1830.

Browne, E. Gordon. Queen Victoria. BiblioBazaar, 2008.

Burnett, Charles; Burnett, Helen. The Green Mantle: A Celebration of the Revival in 1687 of the Most Ancient and Most Noble Order of the Thistle. Royal Scottish Museum Studies, 1987.

Cannon, John; Griffiths, Ralph. The Oxford Illustrated History of the British Monarchy. Oxford University Press, 1988.

Cave, Estella. Memories of Old Richmond — With Some Sidelights on English History. Girvin Press, 2007.

Cavendish, Charles; Fulke Greville. The Greville Memoirs. A Journal of the Reign of Queen Victoria from 1837 to 1852. vol.III. Adamant Media Corporation, 2001.

Chambers, Robert. The book of days: a miscellany of popular antiquities in connection with the calendar, including anecdote, biography, & history, curiosities of literature and oddities of human life and character. London, 1864.

Cobbett, William. Cobbett’s parliamentary history of England: from the earliest period to the year 1803. Volume 3. London, 1813.

Coward, Rosalind. Diana: The Portrait. Andrews McMeel Publishing, 2004.

Crawford, Marion. The Little Princesses. Cassell and Co, 1950.

Crisp, Richard. Richmond and its inhabitants from the olden times. London, 1866.

Crofton Croker, Thomas. The popular songs of Ireland, collected and ed., with intr. and notes. London, 1839.

Cronin, Mike; Adair, Daryl. The wearing of the green: a history of St. Patrick’s Day. Routledge, 2002.

Delany, Mary; Llanover, Augusta Hall. The autobiography and correspondence of Mary Granville, Mrs. Delany: with interesting reminiscences of King George the third and Queen Charlotte. London: R. Bentley, 1861.

Dickinson, Joan Younger. The Book of Diamonds. Dover Pubns, 2001.

Doran, John. Their Majesties’ Servants; or, Annals of the English Stage, from Thomas Betterton to Edmiind Kean: Actors-Authors-Audiences. Adamant Media Corporation, 2001.

Duckers, Peter. British Orders and Decorations. Shire Library, 2004.

Emanuel, David; Emanuel, Elizabeth. A dress for Diana. Collins Design, 2006.

Fergusson, James; Spiers, Richard Phen. A history of architecture in all countries, from the earliest times to the present day. London, 1893.

Fetridge, William Pembroke. Harper’s hand-book for travellers in Europe and the East. New York, 1870.

Field, Leslie. The Queen’s Jewels: The Personal Collection of Elizabeth II. Harry N. Abrams, Inc., 1998.

Fox-Davies, Arthur Charles. A Complete Guide to Heraldry. London; Edinburgh: T.C. & E.C. Jack, 1909.

Fraser, Antonia (Editor). The Lives of the Kings & Queens of England. Weidenfeld & Nicolson, 1975.

Fritze, Ronald H.; Robison, William Baxter. Historical dictionary of late medieval England, 1272–1485. Westport, London: Greenwood Publishing Group, 2002.

Greg, King. Twilight of splendor: the court of Queen Victoria during her diamond jubilee. Wiley, 2007.

Grundy, John. The stranger’s guide to Hampton-court palace and gardens. Nabu Press, 2010.

Hale, Matthew; Emlyn, Sollom; Stokes, WiUiam Axton. Historia placitorum coronae: The History of the Pleas of the Crown, volume 2. Philadelphia, 1847.

Halperin, John. Eminent Georgians: The Lives of King George V, Elizabeth Bowen, St. John Philby, and Lady Astor. Palgrave Macmillan, 1997.

Haydn, Joseph. The book of dignities: containing rolls of the official personages of the British Empire from the Earliest Periods to the Present Time. 1851.

Helps, Arthur. Leaves from the journal of our life in the Highlands, from 1848 to 1861. Kessinger Publishing, 2007.

Henry, David. An historical description of the Tower of London and its curiosities. London, 1753.

Hewett, William; Rustat, Tobias. Memoirs of Tobias Rustat, yeoman of the robes to king Charles II. Kessinger Publishing, 2009.

Hilliam, David. Crown, Orb and Sceptre: The True Stories of English Coronations. Barnes and Noble, 2003.

Homans, Margaret. Royal representations: Queen Victoria and British culture, 1837–1876. University Of Chicago Press, 1999.

Howarth, David. Images of rule: art and politics in the English Renaissance, 1485–1649. University of California Press, 1997.

Huish, Robert. An Authentic History Of The Coronation Of His Majesty, King George The Fourth. London, 1821.

Hunt, Alice. The Drama of Coronation: Medieval Ceremony in Early Modern England. Cambridge University Press, 2008.

Jerrold, Clare. The Married Life of Queen Victoria. London, 1913.

Jerrold, Walter. Hampton Court. London, 1912.

Jesse, John Heneage. Literary and historical memorials of London, volume 1. London, 1847.

Jones, Nigel R. Architecture of England, Scotland, and Wales. Greenwood, 2005.

Knight, Charles. The popular history of England: an illustrated history of society and and Government from the Earliest Period to Our Own Times. Bradbury and Evans, 1858.

Lawson, John Parker. History of the Abbey and Palace of Holyroodhouse. 1848.

Loftie, W. J. Authorised Guide to the Tower of London. London, 1904.

Maer, Lucinda; Gay, Oonagh. The Coronation oath. Parliament and Constitution Centre, 2008.

Marshall, Alan. The age of faction: court politics, 1660–1702. Manchester University press, 1999.

McDowell, Colin. A Hundred Years of Royal Style. London, 1985.

McGilchrist, John. The public life of Queen Victoria. London, 1869.

Menkes, Suzy. The Royal jewels. Grafton, 1988.

Morgan, Diane. Fire and blood: rubies in myth, magic, and history. Praeger, 2007.

Nadelhoffer, Hans. Cartier. Chronicle Books, 2007.

Nelson, Michael; Briggs, Asa. Queen Victoria and the Discovery of the Riviera. TPP, 2007.

Orr, Clarissa Campbell. Queenship in Britain 1660–1837: Royal Patronage, Court Culture and Dynastic Politics. Manchester University Press, 2002.

Pepys, Samuel; Latham, Robert; Matthews, William. The Diary of Samuel Pepys, volume 10: Companion. London, 1983.

Percy, Reuben; Timbs, John. The Mirror of Literature, Amusement, and Instruction. Volume 4. London, 1824.

Perkins, Jocelyn. The crowning of the sovereign of Great Britain and the dominions overseas; a handbook to the coronation. 1953.

Planche, James Robinson. Regal records: or, A chronicle of the coronations of the queens regnant Of England. Kessinger Publishing, 2008.

Poyser, Arthur T. The Tower of London. BiblioLife, 2009.

Prescott, William Hickling. History of the reign of Philip the Second, king of Spain. London, 1866.

Queen Victoria; Esher, Reginald Baliol Brett. The Girlhood of Queen Victoria: A Selection from Her Majesty’s Diaries, Volume 2. London, 1912.

Queen Victoria; Grey C. The Early Years of His Royal Highness the Prince Consort by. Harper & Brothers, 1867.

Rappaport, Helen. Queen Victoria: a biographical companion. ABC–Clio, 2003.

Roberts, Andrew. The House of Windsor. Cassell & Co, 2000.

Robin, Diana Maury; Larsen, Anne R.; Levin, Carole. Encyclopedia of women in the Renaissance: Italy, France, and England. ABC–Clio, 2007.

Robson, Thomas. The British herald or, Cabinet of armorial bearings of the nobility & gentry of Great Britain & Ireland, from the earliest to the present time. Sunderland, 1830.

Scarisbrick, Diana; Vachaudez, Christophe. Brilliant Europe: Jewels from European Courts. Mercatorfonds, 2008.

Scattergood, V.J. Politics and Poetry in the Fifteenth Century. Barnes 8c Noble, 1971.

Schulte, Regina. The Body of the Queen: Gender and Rule in the Courtly World, 1500–2000. Berghahn Books, 2006.

Sheppard, Edgar. Memorials of St James’s Palace. Kessinger Publishing, 2007.

Shrewsbury J. F. D. A History of Bubonic Plague in the British Isles. Cambridge University Press, 2005.

Smith, John Frederick; Howitt; William; Cassell, John. John Cassell’s Illustrated history of England. Cassel, Peter and Galpin,1864.

Souden, David. The Royal Palaces of London. Merrell Publishers, 2008.

Stafford, Pauline. Queen Emma and Queen Edith: Queenship and Women’s Power in Eleventh-Century England. Wiley-Blackwell, 2001.

Steane,John. The archaeology of the medieval English monarchy. Routledge, 1999.

Strachey, Lytton. Queen Victoria. IndyPublish, 2002.

Strickland, Agnes. Lives of the queens of England. Volumes 1–12. London, 1840–1848.

Strong, Roy. Coronation: From the 8th to the 21st Century. HarperCollins UK, 2007.

The Letters of Queen Victoria: A Selection from Her Majesty’s Correspondence. Bibliolife, 2009.

The spirit of «The book»; or, Memoirs of Caroline princess of Hasburgh. Nabu press, 2010.

Thoms, William John. The Book of the Court: Exhibiting the History, Duties, and Privileges of the Several Ranks of the English Nobility and Gentry, Particularly of the Great… and Members of the Royal Household. Nabu Press, 2010.

Thorpe, Winton A. Handbook to the Most Excellent Order of the British Empire. Naval & Military Press Ltd, 2006.

Thurley, Simon. Royal Palaces of Tudor England. Paul Mellon Centre BA, 1993.

Timbs,John. Curiosities of London: exhibiting the most rare and remarkable objects of interest in the metropolis. London, 1855.

Tytler, Sarah. Life of Her Most Gracious Majesty the Queen Victoria. BiblioBazaar, 2008.

Wagner, John A. Encyclopedia of the Wars of the Roses. ABC–Clio, 2001.

Warnicke, Retha Marvine. The marrying of Anne of Cleves: royal protocol in early modern England. Cambridge University Press, 2000.

Weir; Alison. Britain’s Royal Families: The Complete Genealogy. (Revised edition). Pimlico, 1996.

Willsdon, Clare A.P. Mural painting in Britain 1840–1940: image and meaning. Oxford University Press, 2001.

Harper’s new monthly magazine. Volume 36.

LIFE: December 1, 1947; March 30, 1953; April 27, 1953.

Notes and queries. Volume 11.

Punch. Volumes 8–9.

Supplement to the Courant. Volumes 20–23.

The Anglo-American magazine. Volume 1, July-December 1852.

The eclectic magazine of foreign literature, science and art. Volumes 2, 56.

The European magazine, and London review. Volumes 79–80.

The Gentleman’s magazine. Volumes 101, 163, 214.

The ladies pocket magazine. 1838, part 1.

The Mirror of literature, amusement, and instruction. Volume 35.

http://150.theage.com.au/

http://archives.cnn.com/

http://famousdiamonds.tripod.com

http://mypage.uniserve.ca/~canyon/qecoronation.htm

http://www.bbc.co.uk/nottingham/features/2003/06/coronation_chicken_recipe.shtml

http://www.british-history.ac.uk

http://www.durham.net/~neilmac/stone.htm

http://www.fashion-era.com/

http://www.georgianindex.net/

http://www.heraldica.org/

http://www.heraldicsculptor.com/

http://www.historic-uk.com/

http://www.historic-uk.com/

http://www.internetstones.com

http://www.john.bravepen.com/

http://www.londononline.co.uk/

http://www.oremus.org/liturgy/coronation/corl953b.html

http://www.royal.gov.uk/

http://www.scotland.com

http://www.stewartsociety.org/

http://www.tartanregister.gov.uk/

http://www.tartantime.co.uk/

http://www.thepeerage.com

http://www.thisislondon.co.uk

http://www.timesonline.co.uk

http://www.tippitiwitchet.co.uk/shamrock.html

http://www.wales-calling.com/

http://www.westminster-abbey.org/

Иллюстрации