Библиотека Альдебаран: http://lib.aldebaran.ru

Барбара Картленд

Бегущая от любви

OCR Roland http://lib.aldebaran.ru

«Бегущая от любви; Доллары для герцога»: АСТ; Москва; 1998

ISBN 5‑237‑00711‑2

Оригинал: Barbara Cartland, “A FUGITIVE FROM LOVE”, 1977

Перевод: Н. А. Куренкова

Аннотация

Салена Карденхэм, как редкостный цветок, росла за надежными стенами монастырского пансиона, но однажды, к несчастью, вернулась домой. К несчастью — потому что проигравшийся вчистую отец решил поправить свои дела, продав красавицу дочь в жены сказочно богатому русскому князю…

Барбара Картленд

Бегущая от любви

От автора

В начале века Танжер был отнюдь не так привлекателен, как сейчас: грязные, шумные улицы, забитые верблюдами и ослами, всюду — нищие и прокаженные.

В тюрьмах, переполненных бандитами и убийцами, заключенных нечем было кормить. Они питались за счет друзей или родственников; а тем, кому нечего было на это рассчитывать, оставалось лишь умирать от голода.

Своих дочерей мусульмане выдавали замуж в 10‑12 лет. В стране царили несправедливость и взяточничество, тирания и грабеж.

И все‑таки, несмотря на это, все больше англичан и даже американцев заказывали и строили себе виллы в окрестностях Танжера. Их привлекал сюда климат — великолепный климат, весьма способствующий здоровью.

Глава 1

1903 год

Поезд остановился на станции Монте‑Карло. Салена вышла на платформу и осмотрелась вокруг широко распахнутыми глазами.

Но город, вопреки ее ожиданиям, был вполне заурядный; ничего особенно экзотичного, ничего особенно угрожающего.

Узнав, что Салена договорилась встретиться с отцом в Монте‑Карло, мать‑настоятельница была шокирована.

Больше того — она пришла в негодование, и Салена была крайне удивлена: в светских вопросах мать‑настоятельница обычно отличалась терпимостью и широтой взглядов.

В пансион при французском монастыре, где Салена проучилась два года, принимали не только католиков. Поступить в него имела право девушка, исповедующая любую религию, но Салена прекрасно отдавала себе отчет в том, что сама она попала туда исключительно благодаря влиянию своей бабушки — точнее говоря, мачехи отца.

— Монастырь Святой Марии очень известен, и лишь немногие могут позволить себе там учиться, — говорила Салене вдовствующая леди Карденхэм. — Но я всегда считала, что если уж получать образование, то оно должно быть хорошим. А самое главное — там ты научишься свободно говорить на иностранных языках.

Леди Карденхэм сделала паузу, чтобы следующая фраза прозвучала как можно весомее:

— Если что‑то и отличает в наши дни девушку из высшего общества, то это — умение легко изъясняться по‑французски, а также желательно по‑итальянски и по‑немецки.

Салена догадывалась, что монастырь был выбран еще и потому, что мачеха отца не одобряла того образа жизни, который он вел после смерти жены.

Ни для кого не являлось секретом, что леди Карденхэм не ладит со своим приемным сыном, и только чувство долга, а отнюдь не любовь к внучке заставило ее взять на себя ответственность за образование Салены.

— Это единственная вещь, за которую она готова платить, — с горечью говорил Салене отец. — Так что не вздумай отказываться, когда речь зайдет о дорогих учебниках и дополнительных занятиях.

И все же Салена испытывала неловкость при мысли о том, какой огромный счет получит в конце семестра отцова мачеха.

Впрочем, леди Карденхэм без труда могла оплатить и десять таких счетов: она была очень богата. Но, к несчастью, полгода назад она умерла, чуть‑чуть не дожив до первого выезда Салены в свет.

Девушки, с которыми училась Салена, наперебой обсуждали, как они будут жить, когда вырастут: только и разговоров было, что о балах, которые будут давать родители в их честь, о приемах, на которых они будут блистать, и о прочих светских увеселениях, в которых они будут принимать участие.

Салена тоже с нетерпением ждала того дня, когда она будет представлена ко двору и дебютирует на «блестящей лондонской сцене».

Смерть леди Карденхэм поставила под угрозу эти надежды. Салене еще повезло, что за обучение было заплачено на год вперед, но она со страхом думала, что будет делать, когда семестр подойдет к концу: ведь у нее не было никаких сбережений на каникулы.

С тех пор как умерла ее мать, Салена ни разу не приезжала в Англию.

Вместо этого Салену, как и других учениц, чьи родители жили не на континенте, мать‑настоятельница отправляла в деревню на ферму. Они ездили туда в сопровождении двух монахинь и некоторое время жили там такой же простой и спокойной жизнью, как окрестные крестьяне.

Салене там очень нравилось, но в последний год ее отношение к этим поездкам переменилось: возвращаясь, ей было почти нечего рассказать подругам, и это ее расстраивало.

И все же на вопрос, счастлива ли она, Салена ответила бы «да».

Известие о смерти леди Карденхэм, а потом — письмо, в котором отец писал, что ей нужно ехать не в Лондон, как она предполагала, а в Монте‑Карло, поразили Салену, как гром среди ясного неба.

Монте‑Карло!

Это имя служило синонимом всего порочного и вульгарного, несмотря на то, что, если верить газетам, титулованные особы со всей Европы приезжали сюда время от времени; в том числе и король Эдуард со своей красавицей супругой королевой Александрой.

Монахини именовали этот город не иначе как царством дьявола на земле, и, сходя с поезда, Салена готова была увидеть носильщиков‑бесенят и паровоз, превращающийся в огнедышащего дракона.

Но поезд никуда не делся, а к Салене подбежал лакей и, приподняв высокую шляпу с кокардой, вежливо осведомился:

— M'mselle¹ Карденхэм?

— Oui, je suis mademoiselle² Карденхэм, — ответила Салена.

— Monsieur ждет вас в экипаже.

Салена торопливо выбежала из здания вокзала. Лакей остался ждать, когда выгрузят ее багаж.

Снаружи в открытой двухместной коляске, откинувшись на сиденье и попыхивая сигарой, сидел ее отец.

— Папа!

С радостным криком Салена кинулась к нему, забралась в экипаж и села напротив.

Ей показалось, что отец как‑то слишком внимательно посмотрел на нее, прежде чем поцеловать. Потом он сказал с обычной своей добродушной шутливостью:

— Ну, как поживает моя крошка? Я‑то надеялся, что ты подрастешь, но вижу перед собой все ту же малышку.

— Вообще‑то с тех пор, как ты в последний раз меня видел, я выросла на четыре дюйма, — ответила Салена.

Лорд Карденхэм щелчком отбросил сигару и, положив руки на плечи Салены, слегка отстранил ее от себя.

— Дай‑ка мне рассмотреть тебя хорошенько, — сказал он. — Да, я был прав!

— Прав в чем, папа?

— Я заключил пари сам с собой, что ты станешь красавицей.

Салена слегка покраснела:

— Я надеялась, папа… что покажусь тебе… симпатичной.

— Ты не просто симпатична, Салена, — ответил лорд Карденхэм. — Ты красива не меньше, чем была твоя мать, только по‑своему.

— Я всегда хотела быть похожей на маму, — сказала Салена.

— Радостно думать, что в тебе есть и кое‑что от меня, — улыбнулся отец. — Скоро ли будет доставлен багаж?

Последний вопрос относился к лакею, который встретил Салену на платформе. Сейчас он стоял рядом с коляской.

— Носильщик уже несет его, monsieur.

— Много ли там вещей?

— Нет, monsieur.

— Тогда мы возьмем багаж с собой, — решил лорд Карденхэм.

— Да, monsieur.

Подошел носильщик с чемоданами Салены и маленьким саквояжем, в котором были почти исключительно книги.

— Это все твои вещи? — удивился лорд Карденхэм.

— Боюсь, у меня не слишком много нарядов, папа. Я выросла из платьев, которые носила до того, как умерла бабушка, а покупать новые не было никакого смысла: они все равно не пригодятся мне, когда я закончу учиться.

— Ну да, разумеется, нет, — согласился лорд Карденхэм.

Он не спеша извлек из кармана дорогой, с позолоченными уголками кожаный портсигар и так же не торопясь открыл его. Салена не сомневалась, что в эту минуту он думает не о том, какую бы взять сигару, а о том, какие выбрать слова.

Носильщик погрузил чемоданы, лакей забрался на козлы, и коляска тронулась.

— Мне кажется, ты что‑то хочешь сказать мне, папа? — осторожно спросила Салена.

— Многое, моя дорогая, — ответил отец. — Но прежде всего я хочу сказать тебе, где мы остановимся.

— У друзей? — спросила Салена с оттенком разочарования в голосе. — А я так надеялась, что мы будем вдвоем…

— Мне тоже этого бы очень хотелось, — ответил отец, — но, признаться, положение таково, что я вынужден полагаться на щедрость своих друзей.

— У тебя финансовые затруднения, папа?

— Не затруднения, Салена! Я разорен! У меня нет ни пенни!

— О нет!

Это был крик отчаяния. Лорд Карденхэм никогда не умел обращаться с деньгами. Салена и ее мать отказывали себе едва ли не в самом необходимом, чтобы хоть как‑то сводить концы с концами.

— Как я понимаю, твоя мачеха тебе ничего не оставила, — сказала Салена, не сомневаясь, что именно так оно и есть.

— Оставила ли она мне что‑нибудь? — воскликнул лорд Карденхэм. — Да она скорее оставила бы все самому дьяволу! Но я поражен тем, что она и тебя исключила из списка наследников!

Салена молчала, и отец продолжал:

— Она меня ненавидела и думала, что, если ты получишь деньги, я их истрачу. Точно так же поступил в свое время и твой дед, отец твоей матери, черт бы его побрал!

Лорд Карденхэм раздраженно пыхнул сигарой и добавил:

— Таким образом, моя крошка, мы с тобой остались без гроша и должны быстро решать, что делать дальше.

В отчаянии всплеснув руками, Салена спросила:

— Что же тут можно поделать, папа?

— У меня есть одна мысль, но об этом поговорим позже. А пока постарайся быть поприветливее с нашим хозяином.

— Но ты еще не сказал, кто это, папа.

— Князь Серж Петровский, — ответил отец.

— Русский! — воскликнула Салена.

— Да, русский, и к тому же чрезвычайно богатый! В Монте‑Карло их полным‑полно, каждый богат, как Крез, и, с радостью должен заметить, они не жалеют своих денег.

— Но князь — твой друг, а не мой. Не думаю, что он собирался включать меня в число своих гостей.

— Я намекнул, что мне некуда свозить тебя на каникулы, — ответил лорд Карденхэм, — и он сразу же предложил нам приехать к нему на виллу. Я в этом не сомневался, но нам нужно от него гораздо больше.

Салена взглянула на отца с изумлением:

— Больше… Что это значит?

— Даже самому прекрасному алмазу требуется оправа.

— Папа, неужели ты предлагаешь…

— Я не предлагаю, а говорю, — твердо сказал отец, — что, если князь не купит тебе новые платья, ты будешь ходить в том, что на тебе сейчас… или вообще голой!

— Но… папа!

Это был возглас смятения. Лорд сказал нарочито грубо, как человек, чувствующий за собой вину:

— Послушай меня, Салена, и послушай внимательно. Если я сказал, что разорен, значит, это действительно так. К тому же у меня слишком много долгов. Проще говоря, мы должны изворачиваться, как можем.

— Ты умный и интересный человек, папа. Любой будет только рад оказать тебе гостеприимство. Но я — совсем другое дело! И ждать, что князь заплатит за мои наряды, — это ужасно!

— У нас нет выбора, — с тяжестью в голосе сказал лорд Карденхэм.

— Это… правда?

— Неужели ты думаешь, что я не перебрал все возможные варианты? Но даже, когда живешь у кого‑то, это все равно недешево, так или иначе. В последнее время мне не везло в картах и приходилось занимать деньги даже на чаевые официантам.

Про себя Салена подумала, что опасно играть на деньги в таком положении, но знала, что вслух об этом лучше не говорить.

Вместо этого она — впервые за всю поездку — оглянулась по сторонам.

Город уже остался позади. Они ехали по узкой дороге; с одной стороны ее было море, а с другой нависали скалы.

Пышная бугенвиллея обвивала голые камни; розовая герань и золотистые шарики мимозы, казалось, вобрали в себя солнце.

— Это прекрасно! О, папа, как здесь красиво! Она взглянула на море и воскликнула:

— Какая великолепная яхта! Ты только взгляни, папа!

Снежно‑белая моторная яхта, чьи мачты четко вырисовывались на фоне голубого неба, шла по лазурной воде, оставляя за кормой серебристый пенящийся след. Это было волшебное зрелище, и трудно было понять, почему лорд заметил, нахмурившись:

— Это «Афродита». Собственность герцога Темплекомского, черт бы его побрал!

— Почему «черт бы его побрал», папа?

— Я просто завидую, моя малышка. Герцог Темплекомский — один из самых влиятельных людей в Англии. У него лучшие дома, лучшие лошади и лучшие охотничьи угодья в Англии. Я тоже хотел бы все это иметь — но не могу!

— Бедный папа!

— Не такой уж и бедный, — сказал лорд Карденхэм. — У меня есть то, чего нет у него.

— Что же именно? — спросила Салена.

— У меня есть прекрасная, милая дочка! Салена засмеялась от радости и прижалась щекой к плечу отца.

— Я очень, очень рада, что мы с тобой вместе! — с нежностью проговорила она.

— Тебе понравится на вилле у князя, — сказал лорд Карденхэм. — Она великолепна, хотя князь строил ее не сам, а купил у одного дьявола, который спустил все за игорным столом, а потом застрелился, не желая жить в бедности.

Салена вздрогнула.

Именно такие истории она слышала о Монте‑Карло.

В голове у нее промелькнула мысль, что она возненавидит жизнь в доме, предыдущий хозяин которого покончил жизнь самоубийством.

— Это — выход из положения, и даже я, честно признаться, подумывал о нем, — угрюмо пожал плечами отец.

— О нет, папа! Так нельзя говорить! — вскричала Салена. — Это неправильно! Это… грех. Жизнь драгоценна, она — подарок Бога.

— Жаль только, что к нему больше ничего не прилагается, — ответил лорд Карденхэм и, посмотрев на Салену, добавил: — Впрочем, в одном Бог проявил ко мне щедрость: он дал мне красавицу дочь.

Салена пододвинулась поближе к отцу и вложила свои руки в его.

— Как хорошо, что ты так говоришь, папа! Мои подружки в пансионе посмеивались надо мной и говорили, что на вид я просто ребенок. Никто не поверит, что я уже взрослая.

— Ты действительно выглядишь очень юной, — согласился лорд Карденхэм.

Он еще раз посмотрел на свою дочь и подумал, что она похожа на хрупкий цветок.

У Салены был упрямый подбородок и небольшое лицо, на котором особенно выделялись огромные, широко расставленные глаза. Им стоило быть голубыми, чтобы лучше гармонировать с белокурыми волосами, но они были серыми, с легкими зелеными искорками, и в них читалась доверчивая наивность ребенка, впервые увидевшего мир.

Лорд Карденхэм взглянул в эти глаза и впервые подумал, не совершил ли он преступление, пригласив эту чистую и неопытную девочку в Монте‑Карло.

Впрочем, сказал он себе, выбирать не приходилось. Он надеялся, что, может быть, благодаря своей неискушенности Салена просто не поймет многого из того, о чем будет говориться и что будет происходить вокруг.

Вслух он сказал:

— На вилле ты увидишь разных людей, но всех их объединяет одно: они живут ради игры.

— Море так прекрасно… — вздохнула Салена, глядя на расстилающуюся до самого горизонта синеву. — Ради игры? — переспросила она. — Но здесь, наверное, можно найти и другие занятия?

— Ты сама увидишь, что им тут не придают значения, — сухо ответил лорд Карденхэм.

— Зато я придаю, — возразила Салена, — потому что для меня очевидно одно: я не имею права рисковать даже сантимом, если есть опасность его потерять.

— Разумеется, это так, — улыбнулся лорд Карденхэм.

Коляска свернула с дороги.

— Вот мы и приехали, — добавил он. — И позволю себе заметить, что это самая великолепная вилла на всем Лазурном берегу.

Они медленно спустились по извилистой сосновой аллее вдоль стены, увитой геранью.

Вилла была построена гораздо ниже дороги, на мысе, далеко выступающем в море.

Ослепительно белый камень горел в лучах солнца, волнуя воображение, а войдя в прохладный холл, Салена почувствовала, что попала в сказочный мир.

Вилла русского князя разительно отличалась от того высокого узкого дома на Итон‑сквер, где они жили, пока не умерла мать Салены.

Тот дом всегда был для них тесен, а здесь царили простор и роскошь. В зеркалах отражалось солнце, и казалось, что стены переливаются.

Через длинную, великолепно обставленную гостиную лорд Карденхэм провел Салену на террасу, укрытую для защиты от жаркого солнца голубым тентом.

На террасе в низких удобных креслах сидели двое: женщина, поразившая Салену своей красотой, и мужчина — несомненно, сам князь Петровский. Он поднялся им навстречу.

— Наконец‑то, Берти! — сказал он лорду Карденхэму. — Я так и думал, что поезд опоздает.

— Но все‑таки он пришел, — улыбнулся лорд. — Позвольте, ваше высочество, представить вам мою дочь Салену.

Салена сделала реверанс и с любопытством посмотрела на князя.

Это был мужчина лет сорока; в молодости он, наверное, был красив, но сейчас выглядел слегка обрюзгшим.

У него были чуть тронутые сединой волосы и темные глаза навыкате; под их взглядом Салена смутилась. Вообще князь производил впечатление человека, привыкшего ни в чем себе не отказывать.

— Добро пожаловать, Салена, — сказал он по‑английски, но с заметным акцентом. — Надеюсь, ваш отец уже сказал вам, что я счастлив видеть вас своей гостьей.

— Вы очень добры, ваше высочество, — пробормотала Салена.

Ее отец подошел к женщине, лениво откинувшейся в кресле, и почтительно поцеловал ей руку.

— Мадам Версон, я хочу, чтобы вы подружились с моей маленькой Саленой , — сказал он.

— Разумеется — я очень рада, — ответила француженка.

Впрочем, вид у нее был не слишком обрадованный, и во взгляде, который она бросила на Салену, сквозило пренебрежение. Салена сделала реверанс и ждала, когда ей скажут, что делать дальше.

Мадам Версон поднялась с кресла.

— Ну а теперь, раз уж вы наконец приехали, — сказала она лорду Карденхэму, — я хочу отдохнуть. Эта жара меня убивает. Но я не давала Сержу скучать — по крайней мере надеюсь, что это у меня получилось.

Она вызывающе посмотрела на князя, и тот ответил ей комплиментом, которого мадам явно ждала.

Мадам Версон необычайно обольстительно взмахнула шелковой юбкой и ушла в дом, оставляя за собой шлейф аромата весьма экзотических духов.

— Прошу вас, присаживайтесь, — предложил князь. — После того, Берти, как ты столько времени проторчал на солнцепеке, тебе обязательно нужно выпить.

— Никогда не думал, что в апреле здесь такая жара.

Салена хотела сказать, что ей солнце, наоборот, очень нравится, но побоялась показаться навязчивой и промолчала, решив вместо этого получше осмотреться вокруг.

Мыс, на котором была расположена вилла, спускался к морю тремя уступами. Чуть ниже самого здания был разбит сад, и к нему вели мраморные ступеньки.

В центре сада был устроен фонтан, окруженный огромными, раскидистыми деревьями. На многочисленных клумбах росли диковинные цветы. Салена даже не знала, как они называются.

Между деревьями можно было разглядеть отрезок берега у самого Монте‑Карло; с другой стороны, если она правильно помнила, были скалы Иза.

«Как здесь красиво! — подумала Салена. — Здесь даже лучше, чем я ожидала».

Море было ярко‑синим, но на горизонте оно превращалось в изумрудно‑зеленое.

Девушки в пансионе часто упоминали в разговоре Лазурный берег, но сами они всегда останавливались в Ницце или Каннах.

И в Монте‑Карло никто из них не бывал, хотя об этом городе тоже говорилось нередко, и, как правило, с испуганным восхищением.

«А вот я здесь», — подумала Салена.

На мгновение ей захотелось вернуться в школу, чтобы в следующем семестре рассказать подругам о своих приключениях.

— О чем вы задумались? — спросил Салену глубокий голос.

Она повернулась к князю; глаза у нее сияли.

— Здесь так красиво! Я читала об этих местах и даже немного знаю об их истории, но даже не представляла, что они настолько очаровательны.

Князь улыбнулся.

— Я чувствовал то же самое, когда впервые приехал сюда, — сказал он. — Но моя страна не менее прекрасна.

— Я об этом наслышана, — ответила девушка.

Она была наслышана и о жестокости и страданиях, царящих в России, но решила, что говорить об этом не стоит.

Вместо этого она хотела расспросить князя о царском дворе и о петербургских дворцах, но лорд Карденхэм неожиданно сказал:

— Сними эту ужасную шляпку, Салена. Я хочу, чтобы его высочество взглянул на твои волосы.

Салена посмотрела на него с удивлением, но, привыкшая слушаться отца, сняла шляпку, с беспокойством подумав, что после долгой поездки ее волосы наверняка выглядят грязными.

В дороге Салена убрала волосы под шляпку. Теперь, освобожденные, они волной хлынули ей на плечи, а одна прядка упала на лоб, заблестев в луче солнца.

— Никто лучше тебя, Серж, не разбирается в женщинах, — сказал лорд Карденхэм. — Я хочу, чтобы ты посоветовал, как и в какие цвета должна одеваться Салена.

— Только один человек в Монте‑Карло может об этом судить, — ответил князь, — и это — Иветт. Она в своем роде художник и никогда не допустит безвкусицы, как другие портнихи.

— Да‑да, Серж, я весь внимание, — сказал лорд Карденхэм. — Продолжай, прошу тебя. Мне представляется, что и ты в своем роде художник — хотя, быть может, эта черта вообще свойственна русскому темпераменту.

— Одежда красивой женщины должна стать частью ее сущности и характера, — сказал князь. — И никогда, запомни это, Берти, никогда женщина не должна превращаться в «раму для сушки белья».

— Я понимаю, — ответил лорд Карденхэм. — Но понимаю также, что не смогу заплатить Иветт — как не могу позволить себе морскую прогулку.

Он говорил без тени смущения, а вот Салена почувствовала, как краснеет.

Она отлично понимала, зачем отец привлек к ней внимание, и ей отчаянно захотелось убежать, спрятаться и не слушать, как он в непринужденной манере подводит разговор к нужной ему теме.

Князь тоже понял, к чему клонит лорд Карденхэм, и с долей насмешки сказал:

— Такая красавица, как твоя дочь, достойна самого лучшего!

— Ты действительно так считаешь? — прямо спросил лорд Карденхэм.

— Разумеется, — ответил князь. — Пошлите слугу в Монте‑Карло, пусть скажет Иветт, что чем скорее она будет здесь, тем лучше. Не сомневаюсь, что она найдет дорогу даже с закрытыми глазами.

— Весьма признателен, — сказал лорд Карденхэм. — И знаю, что Салена тоже тебе благодарна. Ты должна поблагодарить князя за столь щедрый подарок, моя дорогая.

— Спасибо… Огромное вам… спасибо… — послушно проговорила Салена.

В то же время она была так смущена, что даже не могла заставить себя посмотреть князю в глаза, а на ее щеках полыхал румянец.

Как унизительно, думала она, что отец вынужден просить кого‑то заплатить за ее наряды.

Конечно,/князь вполне мог позволить себе такие затраты, но Салена не сомневалась, что, узнай об этом, ее мать была бы потрясена, а настоятельница просто пришла бы в ужас.

Слуга, который принес шампанское в серебряном ведерке со льдом, избавил Салену от необходимости смотреть на князя.

Когда начали разливать шампанское, она прикрыла рукой свой бокал.

— Благодарю вас, но мне не нужно.

— Вы не любите шампанское? — удивился князь.

— Я пью его редко, — сказала Салена. — Только на Рождество и в день рождения папы.

— Тогда, может быть, лимонаду?

— Да, пожалуйста.

Князь распорядился принести лимонад, а потом сказал задумчиво:

— Вам можно позавидовать, Салена: вы только начинаете жить, и все вокруг кажется новым и увлекательным. Интересно, что бы мы чувствовали, Берти, если бы нам вновь стало по восемнадцать?

— Давние времена, — вздохнул лорд Карденхэм. — Но я помню, как чуть с ума не сошел, когда выиграл в стрипл‑чез.

— Для меня живее всего воспоминания о любви, которую я испытал в этом возрасте, — задумчиво произнес князь. — Это было не первое мое увлечение, но я был влюблен до безумия. Я смотрел один и тот же балет день за днем, и он неизменно мне нравился.

Оба мужчины засмеялись, а Салена подумала, что если она когда‑нибудь оглянется на прошлое, то вспомнит свое первое впечатление о юге Франции и белую яхту, рассекающую волны Средиземного моря.

Когда она допила свой лимонад, князь предложил ей взглянуть на ее комнату.

— Скоро приедет Иветт, и тогда мы выберем платье для сегодняшнего вечера и другие, которые вы сможете носить до того, пока она не сошьет что‑нибудь получше.

— Не думаю, что мне понадобится слишком много, — смутившись, быстро сказала Салена.

После этих слов лорд Карденхэм нахмурился: без сомнения, он собирался взять от князя все, что только возможно.

Салене опять стало стыдно, и она поднялась в свою комнату. Ее вещи уже были распакованы.

Глядя на портрет матери, стоящий на туалетном столике, она подумала: интересно, что сказала бы мать по поводу всего происходящего?

Леди Карденхэм не приходилось пользоваться услугами профессиональных художников, но этот набросок, сделанный каким‑то любителем, был очень схож с оригиналом, и Салене показалось, что мать смотрит на нее укоризненно.

— А что я могу поделать? — вслух спросила Салена. — Отец, разумеется, не прав, но я не могу остаться на этой великолепной вилле, если у меня не будет приличных нарядов.

Но платья, которые привезла Иветт из Монте‑Карло, никак нельзя было охарактеризовать словом «приличные».

Портниха приехала отнюдь не так быстро, как говорил князь, и Салена, стесняясь спуститься вниз, улеглась на кровать и стала смотреть в окно.

В мыслях она унеслась так далеко, что не заметила, как пролетело время. Но решительный стук в дверь мгновенно спустил ее с небес на землю.

Мадам Иветт оказалась жизнерадостной темноволосой француженкой; она была некрасива, но в ней, без сомнения, чувствовался настоящий шик.

Она привезла с собой огромное количество чемоданов и ассистента, который занялся их распаковкой.

— Я уже видела вашего отца, — сообщила она Салене, — и его высочество. Они сказали, что мне следует одеть вас, mademoiselle, в свои особые произведения, а потом отправить в гостиную, где они будут ждать, чтобы оценить результат.

— Но я… мне будет… очень стыдно, — пробормотала Салена.

— Когда я закончу вас одевать, вы увидите, что вам совершенно нечего стыдиться, mademoiselle, — сказала мадам Иветт. — Но о‑ля‑ля! Как леди могла позволить напялить на себя такое, просто уму непостижимо!

Салена объяснила, что она только что приехала из монастырского пансиона. Мадам понимающе покивала, но простенькое и плохо скроенное платье, в котором Салена путешествовала, с отвращением бросила на пол.

Облачившись в вечернее платье, Салена посмотрела в зеркало и увидела в нем незнакомку.

Корсет, с которого начала мадам Иветт, был затянут до предела, подчеркивая ее тонкую талию.

— Слишком туго, мадам! — воскликнула Салена, но француженка лишь отмахнулась.

— У вас замечательная фигура, mademoiselle! Прятать её — великий грех!

— Но мне трудно дышать.

— Это потому, что вы распустили свое тело. Это неправильно, очень неправильно. За телом нужно следить всегда.

Белое мягкое платье довольно смело подчеркивало нежный изгиб груди и белизну кожи Салены — и вместе с тем придавало ее облику что‑то воздушное, неземное. Сразу стали заметнее ее юность и свежесть лица, похожего на цветок.

Мадам Иветт внимательно осмотрела Салену.

— C'est bien³! — сказала она. — Пожалуй, не помешали бы еще несколько драгоценностей, но…

— Нет‑нет! Пожалуйста, не упоминайте об этом, — перебила Салена.

Она не сомневалась, что отец не постыдится попросить князя и о драгоценностях, если француженка скажет, что без них не обойтись.

— Ступайте в гостиную, — сказала мадам Иветт, — а потом я подберу вам платье на завтра.

В крайнем смущении Салена спустилась в гостиную. Отец и князь, попыхивая сигарами, сидели на диване. Перед ними стояла бутылка вина и бокалы.

Занавески были опущены, и в комнате царила приятная прохлада и полумрак.

Несмотря на это, Салена, остановившись на пороге, почувствовала себя так, словно залита ярким светом.

— Ну‑ка, ну‑ка, позвольте мне взглянуть на вас! — требовательно произнес князь.

— Ты был прав, Серж, — воскликнул лорд Карденхэм. — Эта женщина просто гениальна! Лучшего платья для Салены и представить нельзя.

Салена нерешительно подошла ближе.

Она понимала, что это — глупое желание, но ей очень хотелось, чтобы платье было не таким облегающим и открытым.

Под взглядом князя она чувствовала себя обнаженной и на мгновение пожалела, что на ней не то бесформенное и даже уродливое платье, в котором она приехала.

— Вы великолепны! — воскликнул князь. — И несомненно, до конца вечера вам еще не раз скажут эти слова.

— Надеюсь, что нет, — быстро проговорила Салена.

Князь вскинул брови, и она, запинаясь, добавила:

— Я… смущаюсь, когда люди… обращают на меня внимание… Но вы, наверное, просто… добры ко мне.

— Конечно, я добр к вам, — ответил князь. — И готов быть еще добрее.

— Д‑да… я знаю… и очень вам благодарна, — пробормотала Салена, спотыкаясь на каждом слове. В этот миг ей отчаянно хотелось очутиться в пансионе, где никто не смотрел на нее так, что она теряла дар речи.

Чувствуя, что больше не выдержит этого осмотра, Салена повернулась.

— Мадам просила меня примерить другие платья, — выпалила она и выбежала из гостиной.

Несколькими часами позже, одетая в белое вечернее платье, Салена делала прическу у парикмахера из Монте‑Карло и говорила себе, что должна держаться, как взрослая женщина, а не как перепуганная школьница.

Четыре раза она спускалась в гостиную, чтобы продемонстрировать отцу и князю очередное платье, и с каждым разом взгляд и слова князя смущали ее все больше.

Князь говорил двусмысленности, которые весьма веселили лорда Карденхэма, в то время как самой Салене они отнюдь не казались смешными.

— Я не должна делать из себя дурочку, папа, — прошептала Салена своему отражению в зеркале.

Служанка, которая помогала ей одеваться, была на редкость любезна.

— M'mselle est ravissante!⁴ — рассыпалась она в комплиментах. — Прямо как лилии в Ницце на рынке!

— Цветочный рынок? — спросила Салена. — Я о нем слышала и очень хотела бы увидеть. Там, наверное, столько прекрасных цветов…

— Гвоздики везут туда со всего побережья, — ответила служанка. — И лилии тоже — лилии для церквей. — Она улыбнулась и сделала рукой типично французский жест. — Такой красавице, как вы, тоже надо быть в церкви, а не в игральных домах Монте‑Карло.

— А разве сегодня мы собираемся в Монте‑Карло? — спросила Салена.

— Mais oui!⁵ — воскликнула служанка. — Каждый день его высочество с гостями едет в казино. А иногда — даже утром. Что до меня, то я считаю, это пустая трата денег.

— Я тоже так думаю, — согласилась Салена, но про себя подумала, что интересно будет взглянуть на казино, даже если сама она не станет играть.

В дверь постучали. Это был лорд Карденхэм: он зашел за дочерью, чтобы вместе спуститься вниз.

На его накрахмаленной манишке красовалась булавка с жемчужиной, а в петлице была красная гвоздика.

Салена подумала, что, взглянув на отца, никто не скажет, что этот человек разорен.

— Ты готова, моя дорогая?

— Как я выгляжу, папа?

— По‑моему, князь наговорил тебе достаточно комплиментов, и мне больше нечего добавить, — ответил лорд Карденхэм, и Салена уловила в его голосе нотку удовлетворения.

«Как же мы отблагодарим князя за его щедрость?» — мелькнуло у нее в голове.

Когда служанка ушла, Салена задала этот вопрос отцу.

— Будет лучше, если это сделаешь ты, — ответил лорд Карденхэм.

Салена смутилась:

— Я? Но, папа… Я даже не знаю, что ему сказать.

— Тогда просто будь с ним мила — насколько это возможно, — посоветовал лорд Карденхэм. — Немногие мужчины проявили бы такую щедрость по отношению к девушке, о которой им ничего не известно.

— Признаться, я думала… что ты рассказал ему обо мне.

— Разумеется, я объяснил князю ситуацию, в какой ты оказалась, — сказал отец. — Русские очень сентиментальны, а девушка, которая осталась без матери и у ее отца дыра в кармане, достойна по крайней мере сочувствия.

Салена вздохнула:

— Князь был так добр… но мне не хотелось бы, чтобы ты… просил его о чем бы то ни было.

— Он все предложил сам, — словно бы защищаясь, сказал лорд Карденхэм.

Салена хотела возразить, что на самом деле отец просто‑напросто напросился, но знала, что это бесполезно.

Лорд Карденхэм не хотел упустить ни малейшего шанса, и трудно было осуждать его за это, тем более сейчас, когда они были на грани банкротства.

— Но одно несомненно, — продолжал отец. — Тебе придется платить за свои платья, тем более когда они так великолепны. — Он обнял Салену и поцеловал в щеку. — А пока — поблагодари князя и, ради Бога, постарайся быть более красноречивой. Англичанки, увы, чересчур сдержанны, особенно по сравнению с женщинами других национальностей.

— Я… постараюсь… — пробормотала Салена.

— Любопытно будет взглянуть на мадам Версон, когда она увидит тебя. Будь осторожнее с ней: это настоящая тигрица.

— Что ты имеешь в виду? — насторожилась Салена.

Лорд Карденхэм открыл было рот, чтобы объяснить, но в последний момент передумал.

— Скоро сама узнаешь, — сказал он. — Только держи себя естественно и скрести пальцы на счастье.

— На счастье? — переспросила Салена.

— На счастье, — с серьезным видом повторил лорд Карденхэм. — На счастье, о котором я мечтал и которое ты принесла с собой, — я понял это, едва увидел тебя на станции, моя крошка.

По широкой лестнице они спустились в гостиную. Там было много людей; разговоры и смех не умолкали.

Салена увидела князя, а рядом с ним — мадам Версон.

Утром эта женщина показалась Салене очень красивой, но сейчас, в вечернем наряде, она выглядела просто потрясающе!

Подол ее платья был украшен страусовыми перьями; перьями были укрыты и ее плечи. Мадам Версон напоминала Афродиту, вышедшую из пены морской.

Превосходным дополнением к платью служило большое изумрудное колье и огромная брошь с изумрудами и бриллиантами, скрепляющая темные волосы мадам Версон, собранные в сногсшибательную прическу.

Салена смотрела на нее с таким восхищением, что даже не заметила, как князь извинился перед своей собеседницей и подошел к ним.

Опомнившись, она торопливо сделала реверанс.

— Вы выглядите в точности, как я ожидал, — сказал князь.

— Благодарю вас, — ответила Салена. — Даже не могу подобрать слов, чтобы сполна выразить мою признательность вашему высочеству.

— Мы поговорим об этом позже, когда останемся наедине, — предложил князь.

— Да… разумеется, — охотно согласилась Салена, не желая, чтобы кто‑нибудь из гостей князя узнал о его великодушии по отношению к ней.

— А сейчас позвольте представить вас моим друзьям.

Князь взял Салену под руку и повел по залу.

Здесь было столько новых лиц, столько трудно произносимых имен и столько титулов, что Салена запуталась и, когда князь закончил ее представлять, поняла, что знает о присутствующих немногим больше, чем до того.

Князь, извинившись, занялся еще одним новым гостем, а Салена вернулась к отцу.

Он разговаривал с мадам Версон, и Салена заметила, что при ее появлении глаза мадам посуровели.

— Вашей дочери, милорд, следовало бы начать с бала для тех, кто впервые выходит в свет, а не устраивать свой дебют на столах, крытых зеленым сукном.

— Ничего подобного Салена делать не собирается, — ответил лорд Карденхэм. — И потом, боюсь, в Монте‑Карло дебютанток становится все меньше и меньше.

Мадам Версон пожала плечами.

— У них недолгий век в любом климате, — с неприятным смешком сказала она. — И он, разумеется, будет еще короче, если над ними кружат имперские орлы.

В ее словах содержался намек, которого Салена не поняла. Мадам поискала глазами князя и направилась к нему, а лорд Карденхэм заметил:

— Я уже предупредил тебя насчет этой женщины. Остерегайся ее коготков!

— Кажется, я ей не нравлюсь, — сказала Салена. — Только не пойму почему, ведь она никогда меня раньше не видела.

Лорд Карденхэм улыбнулся:

— Тебе не обязательно доискиваться до сути.

— И все же скажи мне… — начала Салена, но тут лорда Карденхэма отвлекли разговором, и он не успел ответить.

За обедом Салена сидела между русским, который говорил только о картах, и французом, чьи нескончаемые витиеватые комплименты казались ей ужасно нелепыми.

Все блюда были приготовлены превосходно. На столах, украшенных золотой инкрустацией, стояли пышные орхидеи.

Салена смотрела на них едва ли не с благоговением. Она знала, как дорого стоят эти цветы, и ей казалось безумием украшать ими всего лишь обеденный стол.

Но князь, как видно, любил излишества и экстравагантность. Эта любовь проявлялась во всем: в изысканных винах, в драгоценностях женщин, в напыщенности мужчин, похваляющихся своим богатством.

Даже сигары у них, казалось, были длиннее и толще, чем у простых смертных.

Это был мир, в котором, по представлениям Салены, вращался ее отец; но до сих пор она никогда не видела этого мира.

Салена никак не могла избавиться от чувства, что их с отцом присутствие здесь неуместно: ведь они были, по существу, нищими и не имели понятия, откуда взять денег.

«Вероятно, папа мог бы их заработать, — размышляла она. — Но я — что я могу сделать?»

Салена часто жалела, что у нее нет никаких особых талантов.

Она умела рисовать, но не профессионально; играла на фортепиано — но не виртуозно. И она хорошо понимала, что для девушки вроде нее существуют лишь два пути в жизни: стать компаньонкой или гувернанткой.

Салена легонько вздохнула.

— Я не хочу быть ни тем, ни другим, — сказала она себе, с тревогой подумав о том, что готовит ей будущее.

Она не могла избавиться от мысли, что, когда они уедут от князя, им просто негде будет жить.

Но отца, разумеется, это ни капельки не встревожит.

Всегда находились люди, готовые оказать ему гостеприимство; готовые, как он сам это называл, предложить ему «кровать и крышу над головой». Ведь лорд Карденхэм был чрезвычайно мил и способен украсить любую компанию.

Салена вспомнила, как мать ей сказала однажды, когда отец получил несколько приглашений, в которые она включена не была:

— Видишь ли, дорогая, каждый желает видеть у себя в гостях свободного мужчину, особенно такого привлекательного, как твой отец. А супружеская пара всегда создает затруднения, тем более если ей нечем отплатить за приглашение.

— Но чем же можно за это отплатить? — удивилась Салена.

— Ответным гостеприимством, — пояснила мать. — Если бы у нас был дом за городом или возможность давать в Лондоне балы или большие обеды с увеселениями — тогда другое дело. Именно это твой отец называет «возвращением долгов». Но мы не можем позволить себе устраивать приемы.

В то время Салена была совсем маленькой. Но, став старше, она заметила, что даже самые близкие друзья не приглашают родителей к себе на вечера. Мать воспринимала такое положение дел как нечто само собой разумеющееся, а отец неизменно ворчал.

Он очень расстраивался, что не принимает участия в жизни света.

«Как же мне теперь расплатиться с тем, кто что‑то делает для меня?» — подумала Салена.

Она посмотрела на другой конец длинного стола, где сидел князь с мадам Версон с одной стороны и еще какой‑то привлекательной дамой — с другой.

Дамы что‑то говорили наперебой, и князь весело хохотал. Их поведение, позы, выражение глаз — все говорило Салене, что они выражают князю свою благодарность и, может быть, даже восхищение им.

«Это то, чего он… ждет от них», — подумала Салена.

И при мысли о том, что князь ждет того же самого и от нее, она содрогнулась.

Глава 2

— Нет… папа… я не могу этого сделать… не могу!..

Разговор происходил в спальне Салены. Лорд Карденхэм подошел к окну и посмотрел на море.

Он молчал, и после минутной паузы Салена нервно проговорила:

— Я не хочу… тебя огорчать. Но я… ненавижу князя. Я не могу этого объяснить, но он меня пугает, особенно когда смотрит на меня.

Впрочем, Салену пугали не только его взгляды. Когда князь до нее дотрагивался, она испытывала такое чувство отвращения, словно по ее телу проползала змея.

Он всегда старался быть рядом с Саленой и будто бы невзначай коснуться ее.

В последнее время Салена стала замечать, что это происходит все чаще и чаще. Она потеряла сон и, засыпая, вскакивала в холодном поту: князь преследовал ее даже во сне.

Она то и дело ловила на себе ненавидящий взгляд мадам Версон. От этого Салена стала более замкнутой и старалась не привлекать к себе внимания.

И вот теперь отец сообщил ей новость, в которую трудно было поверить: князь пожелал взять Салену в жены.

— Но ведь он… старый, папа!.. — жалобно сказала она. Лорд Карденхэм молчал. — Конечно, мне бы хотелось… когда‑нибудь выйти замуж… Но только сначала… полюбить… Полюбить молодого человека.

— У молодых людей не бывает денег! — отрезал лорд Карденхэм, и, когда он повернулся, Салена увидела в его глазах такое выражение, какого никогда раньше не видела.

— Ты считаешь, что я об этом не думал? — гневно воскликнул он. — Я не спал целую ночь, размышляя, но честно говоря, моя дорогая, другого выхода у нас нет.

Побледнев, Салена испуганно посмотрела на него.

— Ты хочешь сказать, папа, что я должна… выйти замуж за князя только потому, что у него… есть деньги?

— Онсказал, что собирается тратить на тебя две тысячи фунтов в год, — ответил лорд Карденхэм. — И я думаю, у тебя хватит ума понять, что это значит для нас.

Салена хотела что‑то сказать, но передумала, и лорд продолжал:

— Две тысячи в год — значительная сумма, а кроме того… — Он остановился, смутившись, и Салена мягко закончила:

— И кроме того, он… даст кое‑что и тебе, папа.

— Этой суммы будет достаточно, чтобы я смог заплатить долги и больше не опасаться за свое будущее.

Лорд Карденхэм помолчал и добавил:

— Ты должна это сделать, Салена, иначе мне остается лишь застрелиться.

— Как… Что это значит?

— Это значит, что если я не заплачу долги, меня посадят в тюрьму. Огласка будет неизбежна, и, следовательно, передо мной закроются двери всех клубов.

Салена хорошо понимала, что он этого не переживет.

Отец состоял членом двух исключительно модных лондонских клубов, и, если он не гостил у друзей, вся его жизнь была сосредоточена там.

— Ты… сделал что‑то дурное? — осторожно спросила Салена.

— Ты и твоя мать, без сомнения, сказали бы именно так, — резко ответил лорд Карденхэм. — Я ввязался в игру, я был на волосок от выигрыша — и все‑таки я проиграл!

— Ты действительно… считаешь, что если я… не выйду замуж за князя… последствия будут настолько серьезны?

— Очень серьезны! — сокрушенно воскликнул лорд.

Салена глубоко вздохнула, и этот вздох, казалось, шел из самой глубины ее души.

Она догадалась, что избежать брака с князем не удастся, еще тогда, когда отец впервые заговорил об этом.

Мысль о браке ее ужасала! Салена, словно испуганный ребенок, бросилась к отцу. Он обнял ее и прижал к себе, а когда заговорил, слова, казалось, застревали у него в горле:

— Я был тебе плохим отцом, моя крошка, но, выйдя замуж, ты обретешь защиту от всего, что может с тобой случиться.

Салена едва не крикнула, что ничего ужаснее, чем стать женой князя, с ней случиться не может, — но она понимала, как страдает отец. И из‑за любви к нему она, мужественно скрывая свои чувства, произнесла:

— Я постараюсь, папа… сделать так, как ты хочешь.

Отец взял Салену за подбородок и приподнял ей голову. Он долго смотрел ей в лицо, а потом сказал, словно самому себе:

— Если бы у нас было больше времени, если бы мы могли подождать! Быть может, тогда это был бы совсем другой человек.

Салена промолчала, понимая, что никто не ждет от нее ответа.

С самого первого ее приезда в Монте‑Карло многие делали ей комплименты.

Каждый вечер, приезжая в казино, Салена старалась не отходить от отца. Они вместе наблюдали за игрой, и к лорду Карденхэму то и дело подходили знакомые с просьбой представить им его дочь.

Салена очень смущалась и порой не знала, что ответить, но слова этих мужчин не вызывали в ней отвращения в отличие от витиеватых комплиментов князя.

Салена с радостью ездила в казино — потому что, как только они туда приезжали, мадам Версон сразу увлекала князя туда, где играли в баккару.

Мадам садилась рядом с ним и делала ставки его деньгами, а князь, как и прочие джентльмены, норовил сорвать банк покрупнее.

Лорд Карденхэм рассказывал Салене об игроках, и когда она наивно спрашивала его, почему эти люди не найдут себе лучшего занятия, тем более что они и так богаты, отец отвечал ей:

— Конечно, игра — занятие в немалой степени бессмысленное, но она возвращает остроту ощущений тем, кто уже пресытился роскошью.

Салена знала, что отец тоже очень хочет сыграть, но не может себе этого позволить.

Впрочем, иногда он ставил несколько франков в рулетку, и тогда Салена с замиранием сердца следила за маленьким белым шариком, сильно расстраиваясь, если отец проигрывал.

Но наставал момент, когда князь присоединялся к ним, не отрываясь, смотрел на Салену и старался коснуться ее руки.

В эти минуты Салене хотелось убежать и спрятаться, но она с отчаянием вспоминала, что он заплатил за ее платье, и значит, она обязана быть с ним любезной.

На вилле у князя останавливались лишь иностранцы, и Салена уже начала скучать по своим соотечественникам, по лицам англичан, по английской речи.

И вот однажды вечером в казино ей встретился англичанин.

Он был высок и широкоплеч; у него была очень светлая кожа, хотя волосы — темно‑каштановые.

— Добрый вечер, Карденхэм, — сказал англичанин, кивком головы приветствуя отца Салены.

— Надеюсь, он будет добрым, — пошутил отец Салены. — Пока еще рано судить об этом.

Англичанин засмеялся, понимая, что лорд намекает на карты, и прошел мимо.

— Кто это был? — спросила Салена, глядя ему вслед.

Он был так же хорошо одет, как и другие мужчины в казино, но костюм сидел на нем как‑то по‑особенному и казался частью его самого в отличие от одежд блестящих дам и джентльменов, наряды которых производили впечатление всего лишь красивой упаковки.

— Герцог Темплекомский, — ответил отец.

— Это его яхту мы видели по дороге! — с живостью сказала Салена.

— Да, «Афродиту»! — кивнул лорд Карденхэм. — Жаль, что у меня нет возможности взглянуть на нее. Я слышал, что это одно из лучших судов такого типа во всем мире.

— Я бы тоже хотела ее увидеть, — сказала Салена.

Салена надеялась, что герцог вступит в беседу с отцом, но ни на следующий вечер, ни вечером позже он не появлялся в казино.

— Я должен кое‑что тебе сообщить, — сказал Салене отец.

По его тону она поняла, что он чувствует себя виноватым.

— Что случилось, папа?

— Князь хочет, чтобы ты вышла за него замуж прямо сейчас!

— Сейчас? О нет! Это же невозможно!

— Он настаивает, — ответил отец. — И, честно признаться, мне крайне необходимы деньги, которые он обещал.

— Но… как же так? Как можно играть свадьбу… так быстро? — жалобно спросила Салена и добавила: — А что скажет мадам Версон?

Даже неопытной Салене было понятно, что мадам Версон считала князя своей собственностью.

Она не отходила от него ни на шаг, а на вилле вела себя как хозяйка. И несмотря на то, что князь не сводил глаз с Салены, дочь лорда Карденхэма не сомневалась, что его избранницей будет мадам Версон.

На вилле говорили в основном по‑русски, а Салена этого языка не знала и поэтому не могла на основе кем‑то оброненных фраз сделать вывод о симпатиях князя. И разумеется, ей и в голову не приходило считать князя подходящей для себя партией.

Если Салена была потрясена, узнав, что князь хочет на ней жениться, то известие о том, что свадьба должна состояться прямо сейчас, привело ее в ужас.

— Но… как же так? — вновь повторила она растерянно.

— Князь уже обо всем позаботился, — ответил лорд Карденхэм. — Он сообщил тем, кто сейчас живет на вилле, что его личный слуга заболел скарлатиной, а эта болезнь очень заразна. В данную минуту его высочество занят организацией переезда гостей в отель «Париж», он уже снял там два этажа. А когда ты выйдешь замуж и вы отправитесь в свадебное путешествие, я останусь хозяином на вилле.

— Послушай, папа… — начала Салена, но поняла, что ей нечего сказать, и замолчала, а лорд Карденхэм продолжал:

— Предполагается, что во избежание распространения инфекции на вилле должны провести специальную санитарную обработку. Через несколько дней гости вернутся, но вы к этому времени уже уедете.

Он подошел к окну и добавил:

— Не представляю, как сообщить всем о том, что князь расстался с мадам Версон. А она? Она просто умрет от злости! Хотя, надеюсь, князь своей щедростью успокоит ее оскорбленные чувства.

— Но… что я… буду делать? И куда князь меня повезет? — спросила Салена.

— О том, что вы сегодня поженитесь, никто не должен узнать. Видишь ли, Салена, князь обязан испросить разрешения на брак у царя, но поездка в Россию и обратно займет слишком много времени.

— Н‑но… быть может, для него лучше сделать именно так? — сказала Салена.

— Зато для меня не лучше! — воскликнул лорд Карденхэм.

— Да… разумеется, папа. Прости, я забыла! — поспешно проговорила Салена.

— Так что изволь сохранить все в секрете, — сказал отец. — И потом все равно тебе будет весьма неприятно обсуждать эту тему со знакомыми князя, не говоря уже о мадам Версон.

— Да… конечно… мне вовсе не хочется об этом ни с кем говорить.

Салена побаивалась мадам Версон, и ей было не по себе под завистливыми и злобными взглядами других дам.

Все они как одна принадлежали к числу таких, с которыми мать Салены держалась бы очень сдержанно, холодно и безразлично.

Леди Карденхэм никогда не обсуждала знакомых своего мужа, но если они приходили в дом, она становилась молчаливой, чопорной и не улыбалась обворожительно, как обычно.

Салена часто вспоминала мать, и по сравнению с ней все женщины, которых она видела на вилле или в казино, казались вульгарными.

«Мужчинам такие нравятся, — как‑то раз заметила мать об одной даме, поведения которой она не одобряла. — Но эта женщина чересчур легкомысленна, и я надеюсь, что больше ее не увижу!»

Несомненно, леди Карденхэм отозвалась бы так обо всех дамах, с которыми познакомилась Салена в Монте‑Карло, и в особенности о мадам Версон.

В то же время Салена старалась не осуждать их вслух, чтобы не расстраивать отца.

Сейчас она вдруг подумала, что ей, вероятно, придется всю жизнь общаться с такими женщинами, и это будет ужасно противно.

Конечно, не все они были такими язвительными и надменными, как мадам Версон, но Салена чувствовала их лицемерие и неискренность. Кружась вокруг князя — да и любого другого мужчины, включая и ее отца, — эти женщины будто исполняли некие роли, благодаря которым надеялись скрыть отсутствие истинных чувств и желание получить то, что им нужно любой ценой. Но Салена об этом догадывалась.

— Нет… папа, — сказала она вслух. — Я не хочу… чтобы кто‑то узнал… о моей свадьбе.

И, помолчав, добавила:

— А она… действительно должна состояться так скоро… Сегодня?

— Какой смысл ждать? — пожал плечами лорд Карденхэм. — Князь уже все устроил, и ни у кого не возникло никаких вопросов.

— Но ты… останешься со мной, папа?

— Боюсь, дорогая, что это невозможно, — ответил отец. — Князь настаивает, чтобы во избежание заражения все покинули виллу.

— Но… папа… как же я останусь… одна?

— Я задержусь, насколько это получится, — ответил отец. — И, разумеется, уеду последним.

— Но разве… не покажется странным, что я не еду с тобой?

— Князь позаботился и об этом. Гостям уже сказано, что твоя подруга из пансионата пригласила тебя к себе на виллу, и я дал согласие.

Салена подумала, что и впрямь неплохо было бы встретиться с подругами, а не оставаться один на один с отвратительным пожилым мужчиной, который будет называться мужем.

— Прости, моя дорогая, — сказал отец. — Прости, что все вышло так неожиданно, но поверь: если бы князь не сделал тебе предложение, я бы не знал, как сделать так, чтобы нам не пришлось ночевать в сточной канаве!

Лорд Карденхэм взглянул на платяной шкаф Салены.

Он был забит новыми платьями, которые мадам Иветт сшила для его дочери.

Платья присылали каждый день, а вместе с ними — кружевные ночные сорочки, нижние юбки, шелковые чулки, туфельки в тон платьев и накидки с меховой оторочкой.

Сначала Салена пыталась возражать, говоря, что ей не нужно так много одежды.

Но отец был с ней не согласен и настаивал, чтобы она с благодарностью принимала подарки и не забывала выражать эту благодарность в словах.

Словно прочитав ее мысли, лорд Карденхэм достал из кармана небольшую коробочку.

— Его высочество просил передать тебе это, — сказал лорд. — Он подумал, что этот скромный подарок понравится тебе и облегчит твои переживания по поводу поспешной женитьбы.

Отец протянул коробочку Салене, и ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы взять ее в руки.

Она догадывалась, что там внутри — «цепь», которая навеки приковывает ее к ненавистному мужчине.

Медленно, дрожащими пальцами Салена открыла коробочку и увидела массивное золотое кольцо с огромным рубином в окружении бриллиантов.

Кольцо явно было старинное, и лорд Карденхэм пояснил:

— Без сомнения, оно из фамильной коллекции, и я уверен, Салена, что князь осыплет тебя драгоценностями, потому что он просто с ума по тебе сходит.

Салена не ответила. Она смотрела на рубин, и ей казалось, что он горит дьявольским пламенем. Она сразу же возненавидела этот камень.

— По существу, князь признался мне, — продолжал лорд Карденхэм, — что он еще никогда не был до такой степени очарован ни одной женщиной.

И, словно говоря сам с собой, лорд добавил:

— Я думаю, князь заплатил бы за тебя любую цену.

Салена взглянула на отца и тихо произнесла:

— Он получит меня, папа, и мне… стыдно, что он и так уже заплатил… слишком много.

— Тебе совершенно нечего стыдиться, — внезапно рассердившись, ответил отец. — Ты прекрасна Салена — прекрасна, юна и невинна! Любой мужчина был бы счастлив овладеть тобой.

Он посмотрел на дочь и тяжело вздохнул:

— Если бы у нас было больше времени!

Салена закрыла коробочку и положила ее на туалетный столик.

— К какому времени я должна быть готова?

— Свадьба состоится только после обеда: князь хочет быть уверен, что все гости покинули виллу. Дамам нужно время, чтобы собраться, а князю предстоит уладить еще кое‑какие дела.

— Какие… дела? — с замиранием сердца спросила Салена.

— Ему нужно подготовить яхту, — ответил лорд Карденхэм. — Я сказал ему, что ты мечтаешь увидеть Грецию. В это время года там очень красиво.

На мгновение у Салены загорелись глаза. Греция! Но тут она вспомнила, кто будет рядом с нею, и ее радость померкла.

— Князь сам тебе все расскажет. И, кстати, я полагаю, что до обеда тебе лучше не выходить из комнаты. А потом все разъедутся, и тогда…

— Не уезжай, папа! Скажи, что ты не уедешь до самой последней минуты! Пожалуйста! — взмолилась Салена.

— Ну конечно же, нет, — ответил он. — Но я бы выпил чего‑нибудь. Давай‑ка устроимся на балконе в соседней комнате. Я знаю, она пустует.

Открыв дверь, он выглянул наружу с таким видом, будто скрывался от кого‑то, а потом потянул за собой Салену.

Соседняя комната располагалась над садом, а с балкона открывался великолепный вид на море. Балкон был задернут занавесками, и жара здесь не так ощущалась.

Лорд Карденхэм позвонил в колокольчик и, когда явился слуга, заказал шампанское. Потом он вышел на балкон, и Салена пошла за ним.

— Тебе тоже необходимо немного выпить, — сказал лорд Карденхэм. — Я понимаю, какое огромное потрясение ты испытала, но шампанское поможет тебе смотреть на происходящее не так мрачно.

Салена ничего не ответила.

Она боролась с желанием опять начать умолять отца о спасении, просить, чтобы он разрешил ей уехать одной и спрятаться где‑нибудь.

Но разве можно разрушить планы отца из‑за своего, как ей представлялось, эгоизма?

Мать частенько говорила Салене:

«Мужчины как дети, Салена, и мы должны за ними присматривать, даже если им кажется, что это они присматривают за нами».

«И ты правда присматриваешь за папой?» — с интересом спросила Салена.

«Разумеется, хотя он этого не замечает, — отвечала мать. — Скажу честно, моя дорогая: если бы не я, у него было бы намного больше проблем».

Салена подумала, что так оно и случилось. Мать умерла, а отец сам не в состоянии следить за собой.

«Я должна его оберегать, — решила она. — Чего бы мне это ни стоило, я должна оберегать его ради мамы».

Салена понимала, что отец себя чувствует неловко, и нежно взяла его за руку.

— Все будет… хорошо, папа. Вот увидишь, — сказала она, стараясь его утешить.

— Главное — чтобы все хорошо было у тебя, — сказал лорд Карденхэм. — Я об этом молюсь. Помни, дорогая, у тебя будут свои деньги и драгоценности. Это то, о чем мечтает любая женщина, и то, что у любой женщины должно быть.

— А где… мы будем жить? — спросила Салена. Она внезапно испугалась, что князь увезет ее в

Россию и они никогда больше не увидятся с отцом.

— Не знаю точно, какие планы у князя, но думаю, что после свадебного путешествия вы поселитесь в Париже. У князя там великолепный дом. Впрочем, я уверен, что он согласился бы жить с тобой где угодно.

— Я хочу, чтобы ты… был рядом.

— Скорее всего это можно устроить. У меня всегда были хорошие отношения с Сержем. По существу, он считает меня одним из своих ближайших друзей.

— Тогда поговори с ним, папа, насчет того, чтобы ты как можно скорее присоединился к нам.

— В этом вопросе следует проявить тактичность. Мне кажется, князь захочет, чтобы ваш медовый месяц продолжался подольше.

Вздрогнув, Салена спросила:

— А сколько обычно… длится медовый месяц?

— По‑разному, — неопределенно ответил лорд Карденхэм, и Салена поняла, что это зависит от того, будет ли князь ею доволен. И если она ему наскучит, он, без сомнения, вернется к обществу своих вертихвосток и хохотушек.

— Может быть, мы расстаемся всего на неделю или чуть больше? — сказала Салена.

— Я надеюсь, — ответил отец. — Но, честно говоря, у тебя не будет возможности вернуться сюда.

Салена не сомневалась, что причина этого кроется в мадам Версон.

Ей показалось странным, что мадам останется на вилле после женитьбы князя, но решила не спрашивать об этом отца. От ее вопросов он и так уже чувствовал себя неловко.

— Наша встреча была такой недолгой… — вместо этого сказала она. — Я надеялась, что мы будем жить вместе и я стану… заботиться о тебе, как делала мама.

— Я тоже хотел бы этого, — ответил лорд Карденхэм. — И если бы я не был таким дураком, какое‑то время мы так бы и жили. Но без денег — это ужасно! И не нужно делать вид, Салена, что кто‑то в состоянии прожить без них. Это невозможно!

— Да, папа.

— И именно поэтому, когда князь помог мне решить самые неотложные проблемы, у меня теперь иные планы на будущее, нежели были до сих пор.

— А какие у тебя были раньше, папа?

— Нет смысла говорить об этом, — быстро ответил отец. — Отныне ты в безопасности, Салена, а это — самое главное.

Впрочем, Салена понимала, что в обществе князя никакой безопасности быть не может, сколько бы у нее ни было денег. В то же время она знала, что говорить об этом отцу — бесполезно.

Все уже было решено, а она любила отца, и поэтому ей ничего больше не оставалось, как только покориться обстоятельствам и постараться побороть страх. Через несколько часов она станет женой князя.

Внезапно Салена представила себе, как он касается ее и целует.

Ей стало жутко. Она взглянула на голубую гладь Средиземного моря, отчаянно желая уплыть к далекому горизонту.

Казалось, что все ее мечты о любви исчезли там, где небо соединялось с морем.

Она надеялась, что однажды встретит мужчину, который будет так же красив, как ее отец в молодости, и они полюбят друг друга и заживут вместе, как в сказке со счастливым концом.

Но вместо этого…

С той минуты, как отец сказал ей о предстоящем замужестве, Салена чувствовала непрекращающуюся боль в груди, и с каждой минутой эта боль становилась сильнее.

Слуга принес шампанское, и отец заставил Салену выпить немного, но вместо того, чтобы уменьшить ее страдания, алкоголь только усилил их.

Куда бы она ни взглянула, ей виделись глаза князя, и в них было что‑то устрашающее.

Вернувшись в свою комнату, она опять посмотрела на рубиновое кольцо, которое князь ей подарил, — в нем тоже было что‑то устрашающее.

Прощаясь с Саленой, отец был небрежен. Она понимала, что он боится, что Салена расплачется, да и сам, безусловно, расстроен предстоящей разлукой.

— Береги себя, моя крошка, — с напускной бодростью сказал он. — Помни, что жить без денег весьма неудобно и крайне унизительно. А великолепные наряды и драгоценности могут заменить многое.

Салена понимала, что он имеет в виду ее чувства к князю.

Ей пришлось прикусить губу, чтобы не закричать, когда отец выходил из комнаты.

Только невероятным усилием воли она заставила себя не броситься вдогонку, не крикнуть отцу, что она уедет с ним и будет делать все, что он скажет, — но не может, просто не в состоянии выйти замуж за князя!

Вместо этого Салена, глотая слезы, упала ничком на кровать.

Когда снаружи загрохотал последний экипаж, увозящий ее отца, она перевернулась на спину и лежала так, вслушиваясь в стук колес, пока он не затих вдали.

Салена представляла себе, как отец в эту минуту твердит себе, что все на свете пустяки по сравнению с тем фактом, что его дочь будет всю жизнь получать от мужа две тысячи фунтов в год.

Сумма немаленькая, и Салена понимала: отец надеется, что ей удастся отложить какие‑то деньги на случай, если она вдруг надоест князю и он уже не будет так щедр с нею.

И она молилась в душе, чтобы это произошло как можно скорее.

— Быть может, разочаровавшись во мне, он отпустит меня и женится на ком‑нибудь вроде мадам Версон, — вслух сказала Салена.

Но на самом деле она понимала, что это всего лишь пустые мечты, как в детстве, когда она сама себе рассказывала разные истории и представляла себя участницей страшных и волнующих приключений.

И неизменно добрая фея, белый рыцарь или прекрасный принц в последнее мгновение спасали ее от гномов, драконов или злых великанов.

Только на сей раз никто не придет на помощь: ведь князь — не персонаж из ее детских сказок.

Вошла служанка, чтобы приготовить ванну и сказать, что ужин подадут в восемь часов.

Пока готовилась ванна, прибыла очередная коробка от мадам Иветт. В ней, как и предполагала Салена, было свадебное платье.

Оно было прекраснее всех платьев, которые мадам Иветт шила Салене до этого, но ей казалось, что перед нею лежит плащаница.

В коробке были еще кружева, вуаль и венок из искусственных цветков апельсина.

Салена вспомнила, что в мечтах она всегда надевала венок из живых цветов.

«Но я представляла, что выхожу замуж по любви, — подумала она. — А эта свадьба несправедлива и фальшива».

Так же фальшива, как и цветы апельсина, которые выглядели безвкусно и грубо по сравнению с цветами из сада.

Разумеется, вслух Салена ничего не сказала и позволила служанке одеть себя, словно восковую куклу.

— Я должна надеть вуаль прямо сейчас? — спросила Салена, и собственный голос показался звучащим откуда‑то издалека.

— А как же? Его высочество этого ждет, m'mselle, — ответила служанка.

Она ужасно гордилась тем, что ей выпала честь одевать невесту, и трещала без умолку, но ее голос доносился до Салены как будто сквозь вату.

— В этом году, как раз перед тем как я поступила к его высочеству, моя сестра вышла замуж, — тараторила служанка. — Конечно, свадьба была скромной, но все так веселились! Гостей было видимо‑невидимо! И поскольку мы люди небогатые, каждый принес что‑нибудь для свадьбы — кто посуду, кто еду, ну, вы понимаете. Все смеялись, танцевали, пели. Это был самый счастливый день в моей жизни.

«А в моей — самый несчастный», — хотелось сказать Салене.

Она посмотрела на свое отражение в зеркале. Служанка как раз надевала на нее вуаль и венок из искусственных цветов.

— Мадемуазель так прекрасна! — воскликнула она едва ли не с благоговением.

Салена встала.

— Должно быть, уже около девяти. Мне, наверное, надо спуститься вниз.

Она пошла к двери, но служанка ее остановила:

— Одну минутку, мадемуазель! Вы забыли обручальное кольцо! Его высочество расстроится, если вы не наденете его к ужину.

— Д‑да… конечно, — безжизненно ответила Салена.

Служанка надела ей кольцо на безымянный палец левой руки.

На фоне белоснежного платья оно казалось сверкающей каплей крови.

Князь ждал Салену в гостиной, и, спустившись, она увидела, что вся комната уставлена букетами белых цветов.

Князь был в строгом вечернем костюме. На его манишке сияла пара крупных бриллиантов.

Салена замерла на пороге, и князь какое‑то время молча смотрел на нее. Она опустила глаза, и тогда он подошел к ней и взял ее под руку.

— Этого мгновения я ждал, — сказал князь. Он поцеловал ей руку, а потом перевернул кисть, и Салена почувствовала, как его губы коснулись ее ладони.

Пальцы князя казались Салене алчными и неприятными; она с трудом подавила желание отдернуть руку.

«Я должна вести себя как подобает, папа хотел бы этого», — сказала себе Салена.

Но она не могла справиться с дрожью, и князь понял, что ей страшно. Взяв ее руку в свою, он повел Салену в маленькую соседнюю комнату, где был накрыт стол для ужина.

Здесь тоже было великое множество белых цветов. Стол был уставлен белыми орхидеями, а от аромата лилий у Салены слегка закружилась голова.

— Наш первый ужин вдвоем, — сказал князь, когда Салена села. — Не могу выразить словами, моя обворожительная маленькая Салена, какими скучными казались мне люди, которые отделяли меня от вас.

«Неужели ему действительно было так скучно?» — думала Салена, вспоминая шумные компании, которые повсюду сопровождали князя в последние дни.

— Я попросил вашего отца позаботиться о том, чтобы наша свадьба осталась в секрете, — продолжал князь. — Мне казалось, что у вас не будет большого желания выслушивать бесконечные поздравления и долгие речи.

Он сделал паузу, чтобы подчеркнуть следующую фразу:

— Не могу выразить, как я мечтал поговорить с вами.

— О… чем? — спросила Салена, чувствуя, что князь ждет от нее этого вопроса.

— Только об одном, — с улыбкой ответил князь. — Конечно же, о любви.

Он сказал это таким тоном, что Салене стало жутко. Она торопливо сделала глоток шампанского, как будто вино могло ее защитить.

Князь говорил по‑английски, и Салена надеялась, что слуги‑французы не поймут его слов, но страсти, которая горела в его глазах и звучала в его голосе, нельзя было не заметить.

— Я влюбился в вас с первого взгляда, — прошептал он. — И поклялся себе, что вы будете моей.

Князь окинул ее долгим взглядом и продолжал:

— Вы так юны, невинны и притягательны! Клянусь, ничто не будет стоять между нами! И позвольте добавить еще, Салена, что я всегда получаю то, что хочу.

Огонь в его глазах загорелся ярче, и голос князя изменился: теперь он был больше похож на рычание зверя.

— Среди моих знакомых… никогда не было русских, — быстро произнесла Салена. — Я надеюсь, вы расскажете мне о России и…

— Россия далеко, — перебил ее князь. — А мы с вами рядом, и это намного важнее.

— Но мне действительно… интересно узнать о вашей… стране… И конечно, о том, как живут в России.

Поколебавшись мгновение, Салена добавила:

— Я слышала… в России много… страданий и нищеты.

— Эти нелепые слухи разносят люди, которым не понять величия моей родины! — ответил князь. — Возможно, когда‑нибудь ты увидишь все своими глазами. Но сейчас у нас есть о чем поговорить и кроме России.

У Салены отлегло от сердца, когда он сказал «возможно». Она поняла, что князь не собирается везти ее в Россию — по крайней мере в ближайшее время.

Значит, ее разлука с отцом будет недолгой. Она вспомнила, что он сейчас всего в нескольких милях отсюда, и это послужило ей небольшим утешением.

Отец, разумеется, счастлив пожить в крупном отеле — тем более что он избавлен от необходимости оплачивать счета.

— О чем вы думаете? — спросил князь.

— Я думаю об отце.

— Не нужно за него волноваться. Надеюсь, он сказал вам, что я уладил кое‑какие его трудности?

— Вы были… очень добры к нам.

— Вы говорите это искренне?

— Да, разумеется… Я очень признательна вам, — сказала Салена. — И простите… я еще… не поблагодарила вас… за кольцо.

Говоря это, она протянула перед собой левую руку, и рубин в лучах свечей вспыхнул зловещим светом, напомнив Салене о камне по имени «Глаз Дьявола», о котором она читала в книгах, посвященных Востоку.

— У меня для тебя есть и другие украшения, — сказал князь. — Ожерелья, которые будут обвивать твою шею, броши, которые я приколю на твою нежную грудь…

По спине Салены пробежала дрожь.

— Вы… очень… добры, — пробормотала Салена.

— Мне нетрудно быть добрым к тебе, — сказал князь. — Но и ты должна быть ко мне добра.

— Да… конечно…

— Как увлекательно будет открывать для тебя любовь! — воскликнул князь. — Это — самое волнующее занятие, и я мечтаю об этой минуте.

Салене казалось, что ужин длится целую вечность, но наконец он завершился. Потом князь резко спросил о чем‑то одного из слуг.

— Он ждет, ваше высочество, — ответил слуга. Князь встал и предложил Салене руку. Поднимаясь и кладя ладонь на его руку, она чувствовала себя так, словно ее ведут на гильотину.

В голове у нее промелькнуло, что точно так же шли на смерть аристократы во времена революции — понимая, что нет никакой надежды на спасение, и зная, что иначе поступить нельзя. Они шли на смерть с достоинством.

Салена вскинула голову. Коридор, по которому они шли, как знала Салена, вел к личным покоям князя.

В отличие от гостевых комнат они располагались на одном этаже с гостиной, и отец говорил Салене, что окна их выходят на террасу.

В конце коридора была дверь — слуга почтительно распахнул ее перед ними, — а потом еще одна дверь.

Комната, что была за ней, выглядела изнутри как маленькая православная церковь.

Перед алтарем, в мерцании семи серебряных лампад, стоял длиннобородый священник. Он был в черной рясе; на шее у него висело большое распятие.

Потрескивали свечи. В воздухе стоял тяжелый запах ладана, смешанный с ароматом лилий.

На полу лежали две сатиновые подушечки. Князь опустился на одну из них на колени и велел Салене сделать то же самое.

Священник забормотал что‑то, вероятно, молитву, но так как он говорил по‑русски, Салена не понимала ни слова. Когда священник окончил молитву, князь взял Салену за руку и, сняв у нее с пальца рубиновое кольцо, заменил его золотым.

Священник воздел руки и благословил новобрачных. Князь поднялся с колен.

— Теперь мы муж и жена, Салена, — сказал он и нетерпеливо потащил ее к двери.

Князь привел Салену в просторную, роскошно обставленную гостиную и сказал:

— Ты — моя жена, — он улыбнулся. — Теперь мы можем поговорить о любви, и нас никто не прервет.

— Нельзя ли мне… сначала посмотреть ваши покои? — спросила Салена. — Я здесь… никогда не была.

Князь понял, что она боится его, и улыбнулся еще шире:

— Позволь, я лучше покажу тебе твою спальню. Для нас она сейчас важнее всего.

Салена не нашлась, что ответить, и покорно пошла за князем. Он привел ее в большую комнату, окна которой выходили на террасу.

Фонтан внизу сверкал и переливался в лучах разноцветных ламп, искусно спрятанных среди цветов; на темном небе ярко горели звезды, — но Салена ничего этого не замечала: она была не в силах отвести глаз от огромной кровати, которая, казалось, заполняла собой всю комнату.

Шелковое покрывало лежало в стороне, простыни были откинуты, и Салена не смела даже подумать о том, что будет дальше.

— Стоит ли ждать? — услышала она голос князя. — Я позову служанку, а когда ты ляжешь в постель, я вернусь, и мы начнем наш первый урок.

С этими словами князь позвонил в колокольчик, и служанка тут же явилась, словно ждала за дверью. Это была та же самая девушка, что прислуживала Салене все это время.

Князь поцеловал руку своей новоиспеченной супруге и сказал:

— Не заставляй меня ждать, моя красавица. Он повернулся к двери, и бриллианты на его булавке сверкнули.

— Его высочество — нетерпеливый жених, — лукаво заметила служанка, когда он вышел, и Салене стало еще страшнее.

Служанка сняла с нее вуаль и начала развязывать шнуровку на свадебном платье.

Салена чувствовала себя как во сне и не понимала, что с ней происходит, пока вдруг не оказалась в ночной сорочке, сшитой так искусно, что вполне могла бы сойти за бальное платье. Она была из тончайшего батиста и оторочена настоящим валансьенским кружевом по низу и на рукавах.

— Позвольте, я расчешу волосы вашему высочеству, — сказала служанка.

Салена послушно повернулась к туалетному столику. Она была не в состоянии ни о чем думать и делала только то, что ей говорили.

Присев на стул, она заметила письмо, прикрепленное к зеркалу, и, узнав почерк отца, развернула его.

Моя дорогая!

На прощание я хочу еще раз сказать о том, как сильно я тебя люблю и как мне хочется, чтобы ты была счастлива. Когда у тебя будет время, прошу тебя, напиши мне, что прощаешь меня и по‑прежнему думаешь о своем любящем и грешном отце.

Карденхэм.

Салена перечитала письмо дважды и почувствовала, как ее словно омыло теплой волной, поднявшейся изнутри.

Она понимала, что пришлось пережить отцу, заставляя ее — ради спасения их обоих — делать то, что ей ненавистно.

Салена встала из‑за туалетного столика.

— Подождите минутку, — сказала она служанке. — Я хочу написать отцу. Быть может, еще не слишком поздно и кто‑нибудь отвезет письмо в Монте‑Карло?

— Да, конечно, ваше высочество. Кто‑нибудь из слуг это сделает.

В углу комнаты стоял секретер. Очень красивый, инкрустированный костью. Секретер был закрыт. Салена сделала попытку его открыть.

— Он заперт, — сказала она служанке. — А мне нужна бумага… для письма.

— Наверное, ключи в ящике, ваше высочество, — ответила служанка. — А если там нет, я спрошу у экономки.

— Я сама посмотрю, — сказала Салена.

Она выдвинула один из маленьких ящичков и в глубине его увидела ключ.

Открыв секретер, Салена, как и надеялась, обнаружила там промокательную бумагу, бумагу для письма и конверты.

И вдруг ее взгляд упал на две фотографии, стоящие напротив чернильницы.

Салена взяла одну, чтобы рассмотреть получше.

На фотографии была изображена привлекательная женщина в дорогом вечернем платье.

«Кто бы это мог быть?» — подумала Салена и, перевернув фотографию, увидела на обратной стороне надпись, сделанную по‑французски:

Сержу от его любимой жены Ольги.

Салена в оцепенении уставилась на фотографию. Никто и никогда не говорил ей, что князь — вдовец. Внезапно ей стало страшно.

Салена решительно протянула руку ко второму снимку. На нем она увидела ту же женщину в окружении четырех детей; старшему было, наверное, около шестнадцати.

На обратной стороне тем же почерком было написано:

Милому Сержу от всей его любящей семьи. Рождество, 1902 год.

Салена долго смотрела на фотографии.

Потом медленно, словно на ощупь пробираясь по лабиринту, она осознала смысл этих фотографий. И словно чей‑то далекий голос прошептал ей ответ на другие вопросы, которые она себе задавала.

Их тайная свадьба, настойчивость отца, которую он объяснял желанием оградить ее от любых невзгод в будущем, то, что ей не позволяли разговаривать с теми, кто бы мог открыть правду… Салена смутно припомнила слухи о русских аристократах, которые имели привычку уезжать от семьи, чтобы развлечься «как мальчики».

Еще она вспомнила, что где‑то читала о коронах, которые, по русскому обычаю, полагается держать над головами у жениха и невесты.

Но на ее свадьбе с князем не было никаких корон! Салена утвердилась в подозрении, что священник был ненастоящий, или скорее всего служба, которую он вел, не имела ничего общего с венчанием.

Не в силах сдвинуться с места, она сидела и смотрела на фотографии четырех детей и женщины с привлекательным лицом.

За спиной у Салены служанка сказала испуганно:

— Что случилось, ваше высочество? Вы чем‑то расстроены?

— Все… хорошо, — через силу ответила Салена после небольшой паузы. — Оставьте меня.

— Но, ваше высочество, ваши волосы…

— Прошу вас, оставьте меня одну!

— Я буду ждать, когда вы меня позовете, ваше высочество.

Салена не ответила. Она сидела, уставившись в одну точку. Услышав, как служанка закрыла за собой дверь, она встала, все еще глядя на фотографии, которые держала в руке. Как долго она так простояла, Салена и сама не могла бы сказать, но тут дверь распахнулась, и вошел князь.

Он уже переоделся, сменив вечерний костюм на тонкий халат восточного покроя; его обнаженная шея была в морщинах, и оттого он выглядел намного старше.

Не осталось и следа от его элегантности. Сейчас это был просто крупный мужчина средних лет. Только его глаза не изменились — и страсть, горящая в них, вспыхнула сильнее, когда он увидел Салену в прозрачной ночной сорочке.

— Ты готова, моя прекрасная невеста?

— Да, я… готова, — ответила Салена. — Но позвольте спросить, как вы объясните мне это?

С этими словами она протянула ему фотографии. Выражение радостного нетерпения на лице князя сменилось недовольством.

— Где ты их взяла? — спросил он. — Кто их тебе дал?

— Никто, — отвечала Салена. — Я увидела их в секретере.

— Дураки! Глупцы! — в злости вскричал князь и, выхватив фотографии у Салены, с размаху швырнул их в угол. — Это нас не касается!

— Меня — касается, — возразила Салена. — Я… вам не жена. И вы это сами… знаете.

— Какое это имеет значение? — спросил князь. — Я люблю тебя и научу, как любить меня.

— Вы всерьез полагаете, что я позволю вам… прикоснуться ко мне, после того как узнала, что вы лишь делали вид, что хотите взять меня… замуж.

— Я сказал тебе: это не важно. Я буду ухаживать за тобой, оберегать, у тебя будут любые деньги и столько драгоценностей, сколько ты пожелаешь…

— Нет! — перебила Салена. — У вас есть жена. У вас есть дети. Нельзя говорить такие вещи… мне, если вы… принадлежите им.

— Я принадлежу тебе, а ты — мне, — сказал князь.

Он сделал шаг вперед, и Салена вскрикнула:

— Не смейте… касаться меня! Я немедленно уезжаю! Я собираюсь найти отца.

— Ты воображаешь, что нужна ему? — спросил князь. — Он был рад, что я заплатил за тебя, и скоро ты тоже будешь радоваться, моя маленькая голубка.

— Нет… нет! — вскричала Салена.

Она бросилась к двери, но князь перехватил ее и толкнул обратно. Салена неистово сопротивлялась, отбиваясь руками и ногами.

Салена была маленькой, хрупкой, но все же князь не смог удержать ее. Морщась от боли, он отпустил Салену.

— Я вижу, с тобой следует обращаться, как с упрямым мужиком, — сказал князь. — Но сейчас ты поймешь, кто твой хозяин.

С этими словами он вышел, заперев за собой дверь.

Салена не сразу поняла, что произошло, а когда осознала, у нее перехватило дыхание.

Она бросилась к двери, тщетно пытаясь ее открыть, и в эту минуту вернулся князь.

На губах его играла циничная улыбка, а выражение лица было таким жестоким, что на мгновение Салена застыла, скованная ужасом.

Потом она увидела у него в руках длинную плетку.

Не веря собственным глазам, она смотрела на нее, пока князь подходил ближе, и, только когда он замахнулся, закричала и попыталась увернуться.

Но было слишком поздно!

Князь швырнул Салену на кровать, и в следующее мгновение плеть врезалась в ее тело.

Салена вновь закричала. Князь трижды успел ударить ее, прежде чем она нашла в себе силы подняться и кинуться к двери.

Он схватил ее за ночную сорочку и рванул на себя.

Салена споткнулась и не упала лишь потому, что уцепилась за секретер.

А потом она почувствовала под правой рукой что‑то твердое.

Не зная, что это за предмет, но в надежде, что он может послужить оружием, Салена стиснула его в кулаке. Рассмотреть его и понять, что это, она не успела: князь обхватил ее поперек туловища и вновь швырнул на кровать.

Уткнувшись лицом в простыни, она услышала, как свистнула плеть. Князь безжалостно сек ее, и при каждом ударе ей казалось, что в ее сознание врываются языки пламени.

Послышался чей‑то крик, и Салена даже не осознала, что это кричит она сама.

Потом она затихла, и князь, тяжело дыша, перевернул ее на спину.

Сознание покидало ее. Она лежала на кровати с закрытыми глазами и была полностью в его власти.

В правой руке у нее был нож для резки бумаги — именно его она случайно взяла с секретера.

В муках боли она стиснула его в кулаке, и, когда князь перевернул ее на спину, нож смотрел вверх.

Князь этого не заметил.

С торжествующим криком он набросился на Салену, и лезвие вонзилось ему в живот.

Схватившись за рукоятку, он скатился с Салены, тяжело и хрипло дыша.

— Ты убила меня! Я умираю! Пошлите за доктором! Спасите меня! Господи, помоги мне!

Салена села и увидела полураздетого князя, лежащего у кровати. Его окровавленные пальцы сжимали рукоятку ножа, и кровь заливала белое покрывало, упавшее на пол.

— Ты убила меня! Убила! — вопил князь по‑французски. — Помогите! Помогите!

Казалось, слова постепенно замирают у него в горле. Салена в ужасе подумала, что и вправду убила его.

Она с опаской спустилась с кровати, словно не понимая, что теперь никто не может ей помешать.

— Я — умираю! — выдохнул князь, и его глаза закрылись. Под ним на полу разливалась алая лужа.

С криком ужаса Салена выбежала через открытую дверь на террасу и, с трудом понимая, что делает, бросилась по лестнице, мимо переливающегося фонтана, вниз, в сад.

Она босиком пробежала по белому мрамору, по зеленой лужайке, мимо деревьев — и очутилась у края мыса.

Она колебалась не больше мгновения, глядя на волны, разбивающиеся о серые камни.

А потом бросилась вперед, вздрогнув, когда холодные брызги попали ей в глаза.

Неистово, ожесточенно Салена поплыла в открытое море…

Глава 3

Герцог Темплекомский выигрывал, и гора луидоров перед ним росла с каждой раздачей.

Женщины, которые наблюдали за игрой у других столиков, постепенно перемещались к герцогу и стояли у него за спиной, вскрикивая от восхищения при каждой удачной взятке.

Хозяин этой роскошной виллы — великий князь Борис поставил для своих пятидесяти гостей четыре огромных стола в гостиной и на террасе, выходящей в сад.

Вилла располагалась на возвышении, откуда открывался великолепный вид на гавань и скалы, окружающие ее.

Но никого из гостей ничего, кроме карт, не интересовало. Герцог выиграл в очередной раз, и даже те, кто играл против него, не могли не выразить восхищения его удачей.

Мужчина, который сидел рядом с герцогом и весь вечер ни разу не выиграл, с досадой откинулся на спинку кресла, и чей‑то мягкий голос за спиной у него произнес:

— Не везет в картах, повезет в любви!

Слово «любовь» напомнило герцогу об Имоджин, и он оглянулся, думая, что она, как всегда, стоит рядом с ним.

Но Имоджин не было, и герцог вспомнил, что совсем недавно видел, как она вышла в сад через застекленные двери.

И кажется, хотя герцог не был в этом уверен, ее сопровождал великий князь. Герцог нахмурился.

Великий князь Борис пользовался большим успехом у женщин — и не только потому, что его щедрость не уступала его богатству, но и потому, что он был действительно привлекательным мужчиной и перед его обаянием трудно было устоять любой женщине.

Герцог вспомнил, как по дороге сюда Имоджин без умолку твердила о том, как ей хочется увидеть очаровательного хозяина виллы.

Он был слегка задет тем, что в такой вечер Имоджин способна думать о других мужчинах.

Отправляясь на своей яхте из Марселя, герцог пришел к выводу, что пора расстаться наконец с холостяцкой жизнью и жениться на леди Мортон. Их связь длилась давно, и никто уже не сомневался, что рано или поздно дело кончится браком.

Муж леди Мортон погиб во время англо‑бурской войны, но она вышла замуж в совсем юном возрасте, и сейчас, в двадцать два года, ее красота была в самом расцвете.

Родственники давно уговаривали герцога жениться, удивляясь, что в свои двадцать семь лет он еще не увлечен к алтарю какой‑нибудь мамашей, охотящейся за женихом для дочери. Но герцог, хотя в его жизни было немало искушений, оставался верен данной себе еще в раннем возрасте клятве, что никто не заставит его жениться, если он сам того не захочет.

Он унаследовал титул в двадцать один год и с тех пор был одним из наиболее влиятельных дворян Великобритании.

Род его был древним и уважаемым. Женщины заискивали перед герцогом, знакомства с ним искали не только ровесники, но и государственные деятели, которые были намного старше его.

Он был дружен с принцем Уэльским еще до того, как тот стал королем, и теперь герцогу всегда были рады в Букингемском дворце, как прежде в замке Мальборо.

Герцог тщательно взвесил все «за» и «против», прежде чем решить, будет ли Имоджин ему подходящей супругой.

Он восхищался ее красотой; у них были общие интересы; оба пользовались большим, уважением в обществе.

Крайне важно, говорил себе герцог, что у них нет разногласий по поводу повседневных дел; кроме того, Имоджин будила в нем желание.

Вместе с герцогом на борту «Афродиты» плыли многие его товарищи, но они уже разъехались, и до завтрашнего дня герцог не ждал на яхте гостей.

Это означало, что сегодня вечером они с Имоджин будут на яхте одни, — и тогда, решил герцог, он попросит ее выйти за него замуж.

Герцог понимал, что Имоджин мечтает об этом, и не сомневался, что она любит его прежде всего за личные качества.

В то же время чутье подсказывало ему, что Имоджин не так стремилась бы выйти за него, будь он менее знатен.

С другой стороны, спрашивал он себя, можно ли вообще судить о человеке, будь то мужчина или женщина, не учитывая его окружения и происхождения.

Нельзя же, в самом деле, спросить:

«Любила ли бы ты меня, если бы я не был герцогом?»

Или для женщины:

«Любил ли бы ты меня, если бы я не была красива?»

Что действительно важно, так это то, что оба они благородного происхождения и предки их оставили след в истории.

А всякие истории про Золушку — это для служанок и школьниц, которые обожают низкопробные романы и представляют, что прекрасный принц вдруг вылезет из дымохода, чтобы сделать им предложение.

«Я думаю, мы поладим, — сказал себе герцог. — И родственники мои будут довольны».

Первым, кому он намеревался сообщить о своей предстоящей женитьбе, был король Англии.

Его величество не раз в разговоре отмечал красоту Имоджин и намекал, что она была бы для герцога весьма подходящей женой.

«Поговорю с ней сегодня», — окончательно решил герцог, когда они ехали к вилле великого князя.

Но Имоджин куда‑то исчезла. Герцог недоумевал, почему она еще не вернулась. Он нетерпеливо встал из‑за стола. — Неужели вы бросите игру? — воскликнул один из его партнеров. — В середине такой удачной партии?

Не отвечая, герцог оставил на столе деньги и поспешно направился к выходу из гостиной.

Он даже не задумывался, что его поведение покажется странным и о нем будут судачить. Так или иначе его поступки всегда обсуждают, но, если он пожелал остановить игру, это, кроме него, никого не касалось.

Утопающий в цветах сад великого князя был необыкновенно красив: он считался одним из самых знаменитых садов Лазурного берега.

Правда, деньги великого князя были тут ни при чем: своим великолепием сад был обязан заботам старушки садовницы, которая на склоне лет с любовью ухаживала за ним.

Воздух был напоен ароматом цветов, нежно журчал маленький водопад, с деревьев неслышно падали, кружась, яркие лепестки, зеленела трава, — герцог не замечал ничего.

Он искал взглядом алое платье: Имоджин надела его сегодня вместе с ожерельем с рубинами и алмазами, которое подарил ей герцог перед отъездом из Англии.

Герцог шел мимо пышных цветов, мимо беседок, мимо удобных скамеек, стоящих вдоль песчаных дорожек… Сад казался пустым — и внезапно герцог увидел Имоджин.

Платье девушки алым пятном выделялось на фоне белой беседки, построенной в античном стиле. Дорожка, ведущая к этой беседке, сплошь заросла цветами.

Имоджин стояла в столь хорошо знакомой герцогу эффектной позе, которая как нельзя лучше подчеркивала красоту ее фигуры и высокую лебединую шею.

Увидев, как великий князь обнял Имоджин за талию и притянул к себе, герцог остановился.

Она не сопротивлялась, более того: она с готовностью приблизила свои губы к его губам и, когда он поцеловал ее, страстно обхватила князя за шею.

«Классическая поза влюбленных», — еще больше мрачнея, подумал герцог. Несколько мгновений он смотрел на слившуюся в долгом поцелуе пару, а потом повернулся и ушел.

Герцог не вернулся на виллу. Он прошел через сад к небольшой калитке, ведущей туда, где стояли экипажи гостей великого князя.

Слуги были удивлены, увидев хозяина. Обычно герцог задерживался за полночь, а иногда и до рассвета, — в Монте‑Карло это было в порядке вещей.

Грум открыл дверцу, и герцог сел в экипаж.

— На яхту, — коротко приказал он.

Колеса застучали по извилистой дороге, круто спускавшейся к гавани.

Герцог откинулся на сиденье, радуясь, что никто в эту минуту не видит его лица, перекошенного от злости.

Те, кто слышал его в палате лордов, знали, что он не только умен, но умеет убедительно и вместе с тем жестко настоять на чем‑то.

Несколько законопроектов были приняты исключительно благодаря его настойчивости, и премьер‑министр был признателен ему за поддержку.

Слуги считали герцога справедливым и великодушным хозяином, но к тому, кто позволял себе проявить вероломство или небрежность, он был поистине беспощаден.

Коляска подъехала к причалу; герцог торопливо спрыгнул на землю и широкими шагами направился к своей яхте, бросив лакею:

— Сегодня ночью вы мне не понадобитесь.

Вахтенный матрос у трапа, так же как и остальные слуги, был удивлен столь ранним возвращением герцога.

— Добрый вечер, ваша ев… — начал было он, но герцог перебил его, сказав сухо:

— Передайте капитану Барнету, пусть немедленно снимается с якоря!

— Немедленно, ваша светлость?

— Вы слышали, что я сказал?

— Слушаюсь, ваша светлость! По‑прежнему хмурясь, герцог прошел на нос судна и увидел матросов, торопливо выбегающих на палубу.

Многие из них, вероятно, спали, но команда давно привыкла к неожиданным приказам герцога. Он с самого начала предупредил матросов и капитана, что они в любой момент должны быть готовы к отплытию без предварительного уведомления.

И сейчас он не сомневался, что капитан Барнет не удивится, получив приказание покинуть Монте‑Карло, — только попросит указать ему курс.

Но если команда яхты привыкла не задавать вопросов в такой ситуации, у личного камердинера герцога они возникли. Этого человека звали Дэлтон, и он начал служить у герцога, когда тот был еще ребенком.

Дэлтон был рассудительным и здравомыслящим человеком. Отец нынешнего герцога всецело ему доверял и потому приставил к своему сыну.

— Прошу прощения, ваша светлость, — сказал Дэлтон, подходя к герцогу. — Не знаю, известно ли вашей светлости, что ее светлости нет на борту?

— Известно.

Ответ не допускал дальнейшего обсуждения, но камердинер настаивал:

— Вещи ее светлости еще на яхте, ваша светлость.

— Мне известно и это!

Камердинер поклонился и ушел. Герцог взглянул на берег, в том направлении, где была вилла великого князя, и губы его сжались в полоску.

Он прекрасно понимал, что Имоджин будет потрясена его уходом, тем более что он не предупредил ее о том, что уйдет.

А еще больше она поразится, узнав, что «Афродита» уплыла, увозя с собой не только ее многочисленные платья, но и драгоценности, которыми Имоджин так дорожила.

«Ничего, великий князь купит ей новые!» — со злостью подумал герцог.

Потом ему пришло в голову, что в случившемся есть свои плюсы.

Скверно, конечно, что женщина, которая уверяла, будто любит его, «как никого не любила прежде», позволила себе флиртовать с отъявленным сердцеедом, но было бы еще хуже, если бы она сделала это, уже будучи женой его, герцога.

Теперь он понимал, как глупо было считать, что женщина, которой все восхищались, сможет хранить верность какому‑то одному мужчине.

Герцог расценивал это как удар по его гордости и самолюбию.

Он привык, что женщины — и те, кто его интересовал, и те, что были ему вовсе не интересны, — сами падали в его объятия.

А Имоджин дала ему понять, что на нем, как сказала бы его няня, «свет клином не сошелся».

Загрохотала якорная цепь, и когда яхта, покачиваясь, медленно вышла из бухты в Средиземное море, на губах герцога появилась язвительная улыбка.

Дул легкий бриз. Размышляя, какой курс указать капитану, герцог неожиданно поймал себя на мысли, что ему нравится быть одному.

Он уже не помнил, когда в последний раз мог отдохнуть от смеха, болтовни и шумного общества.

Лондонский дом герцога был неизменно полон друзей и родственников, которые считали, что всегда имеют право остановиться здесь, когда приезжают в столицу.

Зато сейчас, в одиночестве, у него наконец будет возможность спокойно почитать и поразмыслить о делах и о своем будущем.

Яхта была уже достаточно далеко от берега. Оглянувшись, герцог увидел сверкающие огни казино на фоне темных холмов.

Пейзаж был великолепен, и князь с усмешкой подумал о тех, кто гостил у великого князя. Ночи напролет они просиживали за игрой и редко отрывали взгляд от столов, а днем почти все валялись в постелях до самого вечера, пока не приходило время вновь усаживаться за зеленое сукно.

«Игра обладает своей притягательностью, — подумал герцог. — И она столь же обманчива, как и притягательность Имоджин».

И, вспомнив об Имоджин, герцог сказал себе, что чем скорее он забудет ее, тем лучше.

Он не хотел хранить в памяти отвращение и злость, которые она вызвала в нем: он считал эти чувства недостойными.

С самого детства герцог никогда не признавал своего поражения и усилием воли заставлял себя забывать те унижения, от которых страдал в школе.

Эта гордость досталась ему в наследство от знаменитых предков и служила постоянным напоминанием о том, что он не должен никому позволять посягать на его достоинство — за исключением, быть может, тех людей, которыми он дорожит.

В детстве отец рассказал ему, как Гладстон однажды составил список своих врагов и запер его в шкафу.

Несколько лет спустя, достав список и перечитав его, он обнаружил, что в большинстве случаев не в состоянии вспомнить, почему считал врагом того или иного человека.

Эта история произвела на юного герцога огромное впечатление, и с тех пор его излюбленным выражением стало: «Никогда не думайте о своих врагах — это придает им значительности, которой на самом деле они лишены!»

То же самое относится и к Имоджин.

Он велит Дэлтону упаковать ее вещи и сложить в трюм, а по прибытии в Лондон его секретарь проследит, чтобы они были доставлены хозяйке, и на этом все кончится.

«Это был увлекательный роман», — думал герцог. Нельзя отрицать, что он действительно едва не поверил, что Имоджин не такая, как прочие женщины.

Он полагал, что любовь для нее что‑то значит и в ее представлении не имеет ничего общего с поверхностными увлечениями, основанными на фальшивой лести, которые были столь распространены при дворе.

Когда король Эдуард был еще принцем Уэльским, о его романах судачила вся Англия.

Не было человека, который не знал бы о его страстном увлечении Лили Лэнгтрай, герцогиней Уорикской, и еще дюжиной других красивых женщин.

В этой связи герцога всегда восхищало безупречное поведение королевы Александры.

Датчанка по происхождению, она неизменно оставалась верной супругой и никогда не показывала в обществе, что расстроена или уязвлена очередным увлечением мужа.

Герцог всегда представлял себе свою жену отчасти похожей в этом отношении на королеву, но понимал, что от Имоджин этого ждать не приходится.

Она слишком хорошо знала, что красива, слишком сильно хотела, чтобы ею восхищались, и была слишком слаба, чтобы отказаться от флирта с любым мужчиной, даже если он, как великий князь, имел неважную репутацию.

Герцог представил себе жизнь в вечном подозрении, что жена ему изменяет, и невозможности доверять ей.

«Если это ждет меня впереди, — сказал он себе, — то к черту всех женщин! Я никогда не женюсь!»

Чтобы избавиться от тягостных мыслей, он решил спуститься в кают‑компанию, где неизменно стояли бутылка с шампанским и блюдо тончайших бутербродов с гусиным паштетом на случай, если кто‑нибудь проголодается, вернувшись на борт.

Уже на пути к трапу герцог услышал на мостике голоса и понял, что случилось нечто непредвиденное.

Через мгновение он уже стоял рядом с капитаном, который смотрел в подзорную трубу и изучал море.

— Что там? — спросил герцог.

— Не могу сказать с уверенностью, ваша светлость, но, по‑моему, это человек. Что‑то белое… О Боже, это действительно человек!

— Позвольте мне взглянуть.

Капитан протянул герцогу подзорную трубу, и тот уверенным движением охотника, привыкшего выслеживать оленей, поднес ее к глазам.

Среди волн действительно покачивалось, то исчезая, то появляясь, какое‑то светлое пятно. Герцог вгляделся — и ему показалось, что он различает лицо.

— Человек! — сказал он, опуская трубу. — Спустите шлюпку: быть может, несчастный еще жив.

Про себя он подумал, что, вероятно, это какой‑нибудь самоубийца, потерявший все за игорным столом.

Такие истории часто можно было услышать в Монте‑Карло, хотя на поверку они, как правило, оказывались досужими выдумками.

Яхта легла в дрейф, и матросы спустили шлюпку.

В последний момент герцог тоже решил поехать.

Он подумал, что если тело находилось в воде слишком долго, то не стоит брать его на борт, и ответственность за это решение он возьмет на себя.

Герцогу доводилось видеть утопленников, и он знал, что это зрелище способно вывернуть желудок самого крепкого и выносливого «морского волка».

Стоя на носу шлюпки, герцог напряженно вглядывался в темноту.

Луна уже зашла, и хотя звезды светили достаточно ярко, разглядеть что‑либо ему удалось, только когда шлюпка подошла вплотную к покачивающемуся на волнах телу.

К несказанному изумлению герцога, это оказалась девочка — вернее, очень юная девушка, одетая в белое платье.

Раскинув руки, она лежала на воде лицом вверх и была, несомненно, жива, хотя и без сознания. Герцог подумал, что, учитывая расстояние от берега, эта девушка — великолепная пловчиха.

Шлюпка остановилась. Гребцы, подняв весла, смотрели на герцога, ожидая его приказаний.

— Возьми ее за руку, — велел герцог матросу, сидящему на носу.

От звука его голоса девушка, должно быть, очнулась, потому что открыла глаза и слабо вскрикнула.

Увидев шлюпку, она повернулась, явно намереваясь уплыть.

Но не успела: матрос на носу, повинуясь приказу герцога, схватил ее за руку.

— Отпустите… меня! Отпустите!.. Я… хочу… умереть!

Она ожесточенно боролась и, застав матроса врасплох, сумела вырваться из его рук.

Но эти усилия, видимо, окончательно лишили ее сил. Она погрузилась под воду, и на мгновение герцог подумал, что ее уже не спасти.

Но девушка снова всплыла на поверхность, и на этот раз ближе всех к ней оказался герцог. Он проворно нагнулся и подхватил ее под мышки.

Она забормотала что‑то бессвязное и начала было сопротивляться, но внезапно обвисла в его руках, и герцог от неожиданности едва успел ее удержать.

В воде она казалась легкой, но втащить ее в шлюпку герцогу удалось только с помощью еще одного матроса.

При ближайшем рассмотрении выяснилось, что «белое платье» на самом деле не платье, а всего лишь ночная сорочка. Она плотно облепила тело девушки, и герцог не мог не отметить, что фигура у нее очень красивая и что она, видимо, старше, чем выглядит.

Шлюпка вернулась к яхте, и герцог без особого труда поднял утопленницу по трапу на палубу.

Весь экипаж, включая капитана и Дэлтона, столпился у поручней. Не тратя времени на разговоры, герцог спустился вниз, кивком позвав за собой Дэлтона.

Он принес ее в одну из пустых кают. Девушка по‑прежнему была без сознания, и герцог даже стал опасаться, что она умирает.

Дэлтон торопливо положил на пол несколько больших турецких полотенец, и герцог опустил на них безвольное тело. С девушки ручьями текла вода, и герцог весь вымок.

— Позвольте мне, ваша светлость, — сказал Дэлтон.

— Принеси бренди, — приказал герцог. — И еще полотенца!

— Одну минуту, ваша светлость.

Теперь, при свете ламп, герцог смог лучше рассмотреть спасенную им девушку.

На ней действительно оказалась только ночная сорочка — причем весьма дорогая и сшитая очень искусно. На пальце у девушки он заметил обручальное кольцо и подумал, не выбросил ли ее за борт муж, который хотел таким образом избавиться от жены. Но тут он вспомнил ее слова о желании умереть и утвердился в мысли, что выловил из воды самоубийцу.

Но откуда она взялась? Ему с трудом верилось, что она сумела уплыть так далеко от берега. Среди знакомых герцогу женщин лишь немногие умели вообще хоть как‑то держаться на воде.

«Настоящая загадка», — вздохнул про себя герцог. Еще он заметил, что она была не только юной, но и очень хорошенькой, несмотря на то, что сейчас ее портили мокрые волосы, налипшие на щеки и лоб.

Сбросив вымокший смокинг — тесный и не слишком подходящий для такого рода занятий, — герцог решил, что первым делом нужно снять с девушки мокрую насквозь ночную сорочку.

Расстегнув жемчужные пуговицы, герцог, благопристойно прикрыв девушку ниже талии полотенцем, потянул ночную сорочку вверх.

Теперь у него не осталось никаких сомнений в том, что спасенная им девушка действительно великолепно сложена. Поистине ее можно было бы назвать Афродитой, рожденной из пены морской.

«Я слишком поэтичен», — едва ли не со злостью сказал себе герцог.

Всего час назад он ненавидел всех женщин и сейчас корил себя за ту невольную заинтересованность, которую вызвало у него это юное создание, столь неожиданно ворвавшееся в его жизнь.

Приподняв Салене голову и плечи, чтобы окончательно снять сорочку, князь заметил, что кокетка сорочки порвана.

А потом он увидел такое, что с трудом поверил своим глазам.

Плетка князя исполосовала Салене спину крест‑накрест, и некоторые рубцы еще кровоточили.

Теперь князю стало ясно, что заставило ее прыгнуть за борт и искать смерти.

Услышав, что возвращается Дэлтон, герцог сдернул сорочку, и торопливо накрыл Салену еще одним полотенцем.

— Вот бренди, ваша светлость, — сказал Дэлтон, ставя на столик бокал, — и два полотенца. Я сейчас принесу еще.

— Неси.

Когда Дэлтон ушел, герцог заботливо вытер Салене волосы и заметил, что они вовсе не были распущены, как он сначала подумал. В них еще оставались шпильки, и прическа, несомненно, была сделана рукой умелого парикмахера. Даже морская вода не разрушила ее окончательно.

«Еще одна тайна», — подумал герцог. Волосы у девушки оказались очень светлыми, и ему вдруг стало интересно, какого цвета у нее глаза.

«Наверное, голубые», — сказал он сам себе.

Девушка все еще была без сознания, когда вернулся Дэлтон с целой охапкой полотенец. Герцог сказал ему:

— Расстели полотенца на кровати и принеси бутылки с горячей водой. Она очень замерзла.

Камердинер расстелил большое полотенце на простыни и маленькое — на подушке.

— Укройте ее пока чем‑нибудь, ваша светлость, а я мигом.

С этими словами Дэлтон выбежал из каюты. Герцог подождал, пока он удалится, и только тогда поднял Салену на руки.

Почему‑то ему не хотелось, чтобы кто‑то, кроме него, видел ее обнаженной. Перекладывая девушку на кровать, он еще раз поразился ее легкости.

«Как кто‑то посмел избить такое хрупкое создание?» — подумал герцог.

И тут же спросил себя: а что, если муж уличил ее в измене?

Но даже если и так — все равно столь грубое и жестокое наказание мог придумать только мерзавец.

Уложив Салену на кровать, герцог укрыл ее полотенцем, а сверху еще простыней и одеялом.

Бледность ее щек могла сравниться с белизной простыни, и герцог подумал, что, может быть, лучше не тревожить девушку, но потом он испугался, что, если не привести ее в чувство сейчас, она может впасть в коматозное состояние.

Приподняв ей голову, он поднес к ее губам бокал с бренди и настойчиво произнес:

— Очнитесь! Очнитесь и выпейте это! Почему‑то ему казалось, что она вот‑вот придет в себя, только ей надо немного помочь.

Его предположения оказались верны: веки ее слегка дрогнули, и, почувствовав у своих губ бокал, она сделала слабую попытку отвернуться.

— Пейте! — повелительно сказал герцог. Салена была слишком слаба, чтобы сопротивляться. Она сделала несколько глотков и, переведя дыхание, попыталась поднять руку, чтобы отстранить бокал.

— Лежите и пейте! — приказал герцог.

— Н‑нет!

Голос ее был очень слаб. «Удивительно, — подумал герцог, — как она вообще нашла в себе силы выговорить это слово».

Он настойчиво держал бокал возле ее губ. Превозмогая себя, она сделала еще несколько глотков, и наконец ее глаза открылись.

Она с ужасом посмотрела на герцога и вся напряглась, почувствовав его руку у себя под головой.

— Все хорошо, — сказал он успокаивающе. — Вы в безопасности.

— Н‑нет! — вновь с трудом прошептала она. — Нет… нет! Позвольте мне… умереть!

— Слишком поздно, — ответил герцог и осторожно опустил ее голову назад на подушку.

Она пристально смотрела на него, и в ее глазах по‑прежнему стоял ужас, но герцог не мог сказать наверняка, видит ли она его или перед ее внутренним взором стоит то, что напугало ее до такой степени, что она бросилась в море.

— Вы в безопасности, — повторил он. — И может быть, скажете мне, откуда вы взялись и куда вас отвезти?

Она молчала. Герцог подумал, что она его просто не услышала, и спросил по‑другому:

— Наверное, для начала вам лучше сказать, кто вы? Как вас зовут?

— Са… ле… на, — медленно, по слогам произнесла она.

— А дальше?

Она вскрикнула, но так тихо и слабо, что этот звук был больше похож на писк новорожденного котенка, и закрыла глаза, словно хотела вновь потерять сознание. Герцог увидел, что она дрожит.

Герцог никогда еще не видел человека в таком состоянии и не знал, как себя с ней вести.

И он терялся в догадках, что могло испугать ее до такой степени. Конечно, побои — это ужасно, но герцог понимал, что одних побоев недостаточно, чтобы довести — пусть даже очень хрупкую и юную — девушку до такого состояния.

Он молчал, размышляя. Салена, словно желая посмотреть, не ушел ли он, приоткрыла глаза.

Увидев, что он никуда не делся, она вновь вся напряглась и вжалась в кровать, как будто хотела исчезнуть.

— Вас никто не обидит, — тихо сказал герцог. — И здесь нет ничего, что могло бы вас напугать.

Он не был уверен, что она его поняла. На ее лице было только выражение ужаса, и зрачки так расширились, что казались черными.

Появился Дэлтон с двумя бутылками горячей воды.

— Я положу бутылку в ногах молодой дамы, ваша светлость, — сказал он, протягивая другую бутылку герцогу.

Очень осторожно герцог, приподняв простыню и одеяло, положил бутылку рядом с Саленой.

— Так вам будет теплее, — сказал он. — Вы, наверное, замерзли в воде.

Она вздрогнула так, словно герцог положил рядом с нею змею.

«Что бы с ней ни случилось, — подумал герцог, — это было что‑то ужасное».

Он внимательно посмотрел на Салену, отметив ее детское, похожее на цветок лицо, ее огромные, широко расставленные глаза и идеальные очертания дрожащих губ.

«Тот, кто посмел избить ее, — свинья! — с негодованием подумал герцог. — С удовольствием дал бы ему попробовать его же лекарства!»

Дэлтон поднял с пола мокрые полотенца и пропитанную водой ночную сорочку.

Уже выходя из каюты, он остановился и сказал:

— Не разрешит ли ваша светлость принести юной леди одну из ночных сорочек ее светлости? Она будет немного велика, но, я уверен, в ней юной леди будет значительно удобнее.

— Хорошая мысль, Дэлтон, — ответил герцог. — Но пока не стоит ее тревожить. А сорочку ты все‑таки принеси — и еще платье и тапочки.

Герцог подумал, что есть какая‑то злая ирония в том, что он без зазрения совести использует вещи Имоджин: ведь почти все они были куплены на его деньги.

Салена лежала, полузакрыв глаза, но герцог не сомневался, что она наблюдает за ним.

Так следят за свирепым животным и боятся отвести взгляд, чтобы оно не застало врасплох.

Герцог отошел в дальний угол каюты, чтобы хоть немного ее успокоить, и оттуда сказал как можно дружелюбнее:

— И все же мне нужно знать, что вы намерены делать. Капитан положил яхту в дрейф, чтобы подобрать вас, и теперь ждет от меня приказа, куда направить корабль.

Он говорил медленно, как с ребенком, и чувствовал, что на сей раз она прекрасно понимает его слова. Не дождавшись ответа, он снова спросил:

— Вы желаете вернуться в Монте‑Карло?

— Нет! Нет!

Без сомнения, в ее голосе прозвучал неподдельный ужас.

— Тогда куда же?

— Прочь…..

Это было сказано так тихо, что герцог едва расслышал.

— Очень хорошо, — сказал герцог. — Но мы и так плывем прочь от Монте‑Карло, и, поскольку у вас нет других предложений, я возьму вас с собой в Танжер, там у меня вилла. Плавание займет несколько дней, и за это время вы, может быть, немного расскажете о себе.

Салена не ответила, и герцог направился к двери.

— Попытайтесь заснуть, — сказал он, уже выходя. — Утро вечера мудренее.

Она по‑прежнему не отвечала. Герцог погасил все лампы, кроме ночника у изголовья кровати, и вышел, но тут ему пришла в голову тревожная мысль.

Эта девушка так стремилась покончить с собой — не исключено, что она повторит попытку, когда у нее будет достаточно сил, чтобы встать.

А сейчас она так слаба, что быстро утонет.

Герцог шагнул назад и осторожно закрыл дверь на защелку.

Защелка была с секретом — такими были снабжены все помещения на «Афродите». Тот, кто секрета не знал, не смог бы открыть ни одну дверь.

Герцогу было известно по опыту, что, когда судно стоит в бухте, проникнуть на него, несмотря на охрану, не представляет особого труда, и эти защелки служили мерой предосторожности против воров.

Этот механизм герцог придумал сам, и на яхте, кроме них, было немало других приспособлений, которые делались по специальным заказам.

Герцог с большим удовольствием принимал участие в постройке «Афродиты» и был польщен, когда его друзья, впервые увидев ее в Марселе, дали судну высокую оценку.

Переодеваясь у себя в каюте, герцог подумал, что его неожиданное исчезновение причинит неудобства приглашенным им людям, и решил с утра первым делом послать в Монте‑Карло телеграмму и в ней предложить всем оставаться его гостями в отеле «Париж».

Эти люди достаточно искушены, думал он, им не понадобится много времени, чтобы сообразить, почему он уехал, — и уехал один, без Имоджин.

— Ну и пусть сплетничают! — в ярости воскликнул герцог, и неожиданно в голову ему пришло, что, если бы они узнали о случившемся на борту «Афродиты», это был бы куда более лакомый кусочек для сплетен.

Известие о том, что герцог спас из моря полуобнаженную, жестоко избитую незнакомку, взбудоражит их воображение, и они не успокоятся, пока не выяснят личность неожиданного пассажира.

«Что до меня, то я уверен, что никогда ее не видел», — подумал герцог.

Если бы столь юное и прекрасное создание встретилось ему в Монте‑Карло, он непременно бы его запомнил.

Позже, уже вернувшись в кровать, герцог снова и снова возвращался мыслями к молодой женщине, которая спала в соседней каюте.

Очевидно было, что она не жила в нищете — свидетельством этому служила дорогая ночная сорочка, которая была на ней. Она носила обручальное кольцо, но была слишком юна и скорее всего вышла замуж недавно.

Она была красива — но, возможно, именно ее красота послужила причиной тому, что теперь она испытывает смертельный страх перед любым мужчиной.

«В одном мы, безусловно, схожи, — сказал самому себе герцог. — В данный момент я ненавижу женщин, а она — мужчин. Ее рассказ, если мне удастся разговорить эту девушку, несомненно, должен быть поучительным».

Утром, когда герцог завтракал, к нему подошел Дэлтон и сообщил, что таинственная ночная пассажирка проснулась.

— Я принес молодой леди кофе, ваша светлость, — сказал камердинер, — и спросил, что она хотела бы на завтрак. У нее такой же испуганный вид, как и вчера, ваша светлость

— Но она что‑нибудь тебе ответила? — спросил герцог.

Сам он после ночных событий проснулся с чувством зверского голода.

— Она ответила: «Что угодно!», ваша светлость. Просто — «Что угодно!». И вся дрожала, когда говорила. Наверное, вчера она ненароком упала в воду и так перепугалась, что до сих пор не пришла в себя.

— Да, скорее всего именно так, — сказал герцог небрежно и добавил: — Отнеси даме завтрак, Дэлтон, и возвращайся. Мне нужно с тобой посоветоваться.

— Слушаюсь, ваша светлость.

Когда Дэлтон вернулся, герцог допивал кофе. Поставив чашку на стол, он повернулся к камердинеру:

— Нам предстоит проявить изобретательность, Дэлтон, и найти юной леди какую‑нибудь одежду.

— Я уже думал об этом, ваша светлость.

— И что же?

— Ну, учитывая, что молодая леди такая маленькая, я пришел к выводу, что единственный способ ее одеть — это перешить что‑нибудь из вещей ее светлости…

— Разумеется, — согласился герцог. — Об этом я и сам думал.

— Но потом, ваша светлость, — продолжал Дэлтон, — я вспомнил, что у капитана есть дочь четырнадцати лет и он купил ей два платья, когда мы стояли в Марселе. Они сшиты по французской моде и очень славные, а главное — как раз подходящего размера.

— Спасибо, Дэлтон, ты мне очень помог, — сказал герцог. — Предложите молодой леди надеть их, когда она будет лучше себя чувствовать. Если ей понадобится другая одежда, можешь брать из каюты леди Мортон все, что нужно.

— Благодарю вас, ваша светлость.

— И скажи капитану, что я возмещу ему убытки. Я уверен, в Танжере или в Марселе он купит своей дочери что‑нибудь подходящее.

— Слушаюсь, ваша светлость.

Герцог не забыл и лично поблагодарить капитана, поднявшись к нему на мостик.

— Нам очень повезло, ваша светлость, — заметил капитан Барнет, — что мы нашли молодую леди. Минутой позже мы бы ее уже не увидели.

— Само Провидение спасло ее от гибели, капитан, — ответил герцог.

— Очень странно, что такая молодая девушка пыталась покончить с собой, — сказал капитан Барнет.

Герцог вспомнил рубцы на спине у Салены и подумал, что знает хотя бы одну из причин, заставивших ее не дорожить жизнью. Впрочем, он не собирался делиться тем, что увидел, ни с капитаном Барнетом, ни с кем‑либо другим.

Спустившись к ленчу в кают‑компанию, герцог с удивлением обнаружил там Салену.

От него не ускользнуло, что когда он вошел, она сделала такое движение, словно хотела убежать.

Но герцог загораживал единственную дверь, и поэтому Салена только сжалась в углу дивана, сразу став еще меньше.

— Доброе утро, Салена, — мягко проговорил герцог. — Надеюсь, вы чувствуете себя лучше. Позволено ли мне будет сказать, что платье вам очень к лицу?

Белое платье, украшенное английской вышивкой, было простеньким и недорогим, но действительно весьма шло Салене.

— Б‑благо дарю… вас… за… вашу… доброту, — запинаясь, сказала Салена. — Я… хотела… умереть… но только…

Она замолчала, и через мгновение герцог напомнил:

— Только?

— Я умею плавать, и мне было нелегко утопиться. Салена училась плавать в Бате — знаменитых римских термах, — куда ездила с матерью после того, как леди Карденхэм перенесла легкую пневмонию.

В то время Салена была совсем маленькой, и отец неизменно смеялся, видя, как она барахтается в воде.

— Вылитый маленький головастик! — говорил он.

А отец леди Карденхэм жил в загородном особняке, и в парке у него было озеро.

Салена и ее кузены летом плавали через озеро наперегонки и специально опрокидывали лодку, чтобы научиться спасать друг друга — на случай, если они попадут в кораблекрушение.

Салена обожала купаться и очень жалела, что последние два года ей негде было вволю поплавать.

Бросившись прошлой ночью в море, она намеревалась плыть и плыть без остановки, пока не выбьется из сил и не пойдет ко дну.

Никто и никогда ее не найдет, и она избавится от наказания за преступление, которое совершила, не предстанет перед судом, не попадет в тюрьму или, возможно, даже на гильотину.

Воспоминания о стонах князя, о крови, залившей кровать, причиняли ей невыразимые муки.

Она гнала прочь ужасные образы, но они возвращались снова и снова, и Салена была на грани того, чтобы сойти с ума от отчаяния и страха.

Едва взглянув на герцога, она вновь почувствовала тот ужас, который испытала, когда князь избивал ее.

Герцог сел в кресло недалеко от Салены.

— Прошлой ночью, — сказал он, — вы назвали мне свое имя, по крайней мере часть его, и, думаю, хотите узнать и мое. Я — герцог Темплекомский.

По взгляду Салены герцог понял, что его имя ей известно.

— Вы слышали обо мне? — спросил он.

— Значит… мы на «Афродите»?

— Да, так называется моя яхта.

— Она… очень красива.

Салена вспомнила, как они ехали с отцом в экипаже, вспомнила прекрасную яхту, рассекающую волны, вспомнила свою радость…

Тогда она еще не знала, что ждет ее впереди… Салена опять вздрогнула, подумав о князе.

Герцог смотрел, как меняется выражение ее лица, и думал, что еще никогда не видел женщины с такими выразительными глазами, такой маленькой и такой трогательной.

Он был достаточно восприимчив, чтобы догадаться, какие мысли мучают девушку, и понимал, что должен постараться не говорить ничего, что могло бы ее огорчить.

— Надеюсь, вам нравится моя яхта? — сказал он небрежно. — Она совсем новая. Я сам ее спроектировал и очень ею горжусь. У нее много качеств, которыми не обладает ни одно судно этого класса. Когда вы будете себя лучше чувствовать, я устрою вам небольшую экскурсию по «Афродите».

Страх, казалось, ушел из глаз Салены. Немного помолчав, она спросила:

— Так мы… не плывем назад, в Монте‑Карло?

— Вы дали мне ясно понять, что у вас нет никакого желания туда возвращаться, — ответил герцог. — Поэтому мы направляемся в Танжер. Прошлой ночью я уже сказал вам об этом, но, боюсь, вы были слишком расстроены и не услышали.

— Мне… показалось, что вы так сказали… Но я боялась, что… неправильно вас поняла.

— Мы идем в Танжер, — повторил герцог. — У меня там вилла, и так случилось, что некоторое время я не бывал на ней. Надеюсь, она покажется вам не менее красивой, чем «Афродита».

— У меня… нет… денег, — сказала Салена.

— Поскольку вы у меня в гостях, это не имеет значения, — ответил герцог. — А если по приезде в Танжер вы пожелаете поехать куда‑то еще, я с удовольствием одолжу вам нужную сумму.

Он сделал паузу и быстро добавил:

— Возможно, вы хотели бы связаться с вашей семьей?

— Нет! Нет!

Возглас, который герцог уже слышал, вновь сорвался с губ Салены, и она опять вздрогнула в ужасе.

«Отец никогда не простит мне моего поступка! — пронеслось в голове у Салены. — Он должен верить, что я умерла».

Ей оставалось только надеяться, что отцу удастся сохранить те деньги, которые князь ему дал. Но тут Салена подумала, что об этом можно не беспокоиться: ведь князь мертв и не может отнять у отца деньги.

«У папы все будет хорошо, — сказала она себе. — Только он никогда не должен узнать, что я жива».

Но как же ей жить без денег и крыши над головой?

Салена непроизвольно бросила на герцога жалобный взгляд и умоляюще сложила ладони, как маленький ребенок, которому нужна помощь.

— Я вижу, вы еще очень расстроены, — заметив это, сказал герцог. — Поэтому не буду больше терзать вас расспросами. Постарайтесь просто отдохнуть. Несмотря ни на что, сегодня прекрасный день. Мы одни в Средиземном море, и никто не знает, что мы здесь.

Ему показалось, что ее глаза просветлели, и он добавил:

— Я часто думал, как забавно внезапно исчезнуть и начать жизнь сначала, как будто новую книгу о самом себе.

Герцог помолчал и, видя, что он на верном пути, продолжал:

— Если кто‑то ищет вас, то, узнав, что вы бросились в море, он будет расстроен и прекратит поиски. Никто в Монте‑Карло не знает, куда я исчез, и тем более никто не подумает, что вы попали ко мне на яхту. — Он улыбнулся: — Вы свободны — свободны от всего, что тревожит вас. Никому не известно, где вы и что сделали в прошлом!

— Это… действительно… так? — нерешительно спросила Салена.

— Без сомнения, — подтвердил герцог.

— Но… Бог… знает!

Она произнесла это почти шепотом, но герцог расслышал.

— Да, Бог знает, — ответил он. — Но нас всегда учили, что Он милостив и чуток, и я уверяю вас, Салена, что вам — именно вам — не нужно Его бояться.

Говоря это, герцог подумал, что высказывания такого рода раньше были ему несвойственны.

Но, увидев, что Салена слегка успокоилась, понял, что нашел правильные слова.

«Какое же преступление могла совершить эта девочка, — спросил он себя, — если она боится возмездия Божьего больше, чем человеческого?»

Глава 4

В кают‑компанию вошел стюард и объявил, что ленч подан. При его появлении Салена вздрогнула, как будто боялась увидеть кого‑то другого.

Сделав вид, что ничего не заметил, герцог произнес, вставая:

— Я решил, что в такой жаркий день на палубе будет приятнее.

Он проводил Салену туда, где стояли два больших плетеных кресла, на которых лежали мягкие подушки.

Салена осторожно опустилась в кресло и поморщилась от боли в спине. Она смотрела на герцога с опаской, словно боялась того, что произойдет в следующий момент.

Герцог укрыл ее пледом, а потом стюард поставил перед ней столик, ножки которого вошли в специальные пазы в кресле.

Салена с любопытством разглядывала эту конструкцию, а герцог, усевшись в такое же кресло напротив, пояснил:

— Мое собственное изобретение — чтобы не возиться с большими столами. А если у меня гости, то каждый может есть там, где ему нравится. — Он улыбнулся и добавил: — Вы будете первой, кто испытает его на себе, а я посмотрю, как это выглядит со стороны.

— Это… весьма остроумно… придумано… — сказала Салена.

Стюард поставил на импровизированный столик поднос с белой скатертью, бокалами, ножами и вилками, а потом принес блюда, которые отличались необыкновенной изысканностью. Салена подумала, что есть за таким столиком довольно оригинально, но очень удобно.

Тент защищал их от солнца, море было спокойным; тишину нарушали только мягкий шум двигателей и крики чаек.

Этот ленч разительно отличался от тех, в которых Салена принимала участие на вилле князя, где говорили по‑французски или по‑русски, где подавалось много вина, где все быстро пьянели и начинали шуметь.

— Я настоятельно рекомендую вам выпить небольшой бокал шампанского, — сказал герцог Салене. — Оно вернет цвет вашему лицу и поможет вновь почувствовать себя счастливой.

Салена хотела сказать, что это невозможно, но ее слова прозвучали бы неучтиво, поэтому она взяла предложенный герцогом бокал и сделала маленький глоток.

Герцог, впрочем, уже смотрел на море.

— По‑моему, я вижу дельфинов, — сказал он. — Надеюсь, они подплывут поближе — я очень люблю наблюдать за их игрой среди волн.

— Дельфины! — воскликнула Салена. — Я столько о них слышала, но ни разу не видела.

— В Средиземном море они встречаются часто, — ответил герцог.

— Одна… монахиня… в монастыре, — дрожащим голосом тихо проговорила Салена, — рассказывала, что там, где… она родилась, на юге Италии, дельфины… Люди верят, что, когда моряк… тонет… в море, его душа… переселяется в дельфина.

Ее голос замер, и герцог не сомневался, что в этот момент она думает о том, что случилось бы с ее душой, если бы она утонула.

— У многих невежественных людей, живущих на побережье, существует такое поверье. Например, на Оркнейских и Шетлендских островах считается, что душа рыбака переселяется в тюленя, — поэтому коренные жители там никогда не убивают тюленей.

Про себя герцог подумал, что в мозаику под названием «Салена» добавился еще один кусочек. Она была в монастыре.

Он чувствовал себя археологом в поисках следов забытых цивилизаций или орнитологом в погоне за неизвестным видом птиц.

Ни разу в жизни он еще не оставался наедине с женщиной, которая не считала его привлекательным, которая была напугана до такой степени, что вздрагивала и отстранялась всякий раз, когда он к ней приближался.

Для герцога все это было внове. Он поймал себя на том, что его интерес к Салене растет с каждой минутой.

Герцог дал себе клятву, что рано или поздно найдет того, кто обидел Салену, и узнает о ней все.

Тем не менее, пока они ели, он невозмутимо говорил на общие темы. Потом тарелки опустели и, подняв голову, чтобы взглянуть на Салену, герцог увидел, что она спит.

Он понимал, что этот сон — следствие полнейшего изнеможения: страдания, которые ей пришлось пережить за минувшие сутки, лишили бы сил даже крепкого мужчину, не говоря уже о слабой женщине.

Появился стюард, и герцог приложил палец к губам в знак того, что нужно сохранять тишину.

Стюард осторожно взял со столика Салены поднос и неслышно с ним удалился.

Другой стюард убрал поднос со столика герцога и предложил принести бренди, но герцог отказался.

Теперь, когда ничто не потревожит сон Салены, у герцога появилась возможность как следует ее рассмотреть.

Голубая подушка оттеняла белизну ее кожи, и белокурые волосы на этом фоне тоже казались светлее.

Во сне она выглядела совсем юной и очень ранимой. Она слегка пошевелилась, рука ее сдвинулась, и герцог увидел, что на безымянном пальце больше нет обручального кольца. Прошлой ночью оно было, герцог в этом не сомневался.

«Интересно, — сказал он себе, — выбросила ли она его в иллюминатор в порыве ненависти к тому, кто был ее мужем и причинил ей страдания, или сняла и спрятала где‑то, в надежде ввести меня в заблуждение, заставить считать ее незамужней?»

Но, взглянув на Салену еще раз, он подумал, что такая девушка не стала бы никого обманывать.

В ней ощущалось что‑то чистое, светлое; она выглядела такой невинной, что трудно было поверить в обратное.

И все же герцог спросил себя: а кто он такой, чтобы судить?

Он не раз сталкивался с женским коварством, и хотя Салена казалась неспособной на низкий обман, но все же кто‑то ее избил, и этот кто‑то, без сомнения, был ее мужем или, во всяком случае, тем человеком, который купил ей ту дорогую ночную сорочку, в которой Салена была, когда герцог вытащил ее из воды.

«Весьма необычная ситуация», — сказал себе герцог. С такой ситуацией ему еще не приходилось сталкиваться. Но, как бы то ни было, прежде всего следовало по возможности развеять страхи Салены, а потом уже решать, как быть с ней дальше.

Она была похожа на зверька, которого держали в клетке и мучили так, что он разучился отличать друзей от врагов.

Герцог понимал, что если он хочет ей помочь, то прежде всего должен заслужить ее доверие.

Но в эту минуту сон девушки был глубок, и страхи, владевшие ею, на какое‑то время были забыты.

Герцог улыбнулся, представив себе, как в Монте‑Карло десятки людей строят предположения относительно того, чем он сейчас занят, — и ни один из них не в состоянии даже вообразить себе истину.

Имоджин — да и любая другая женщина, к которой он в прошлом был благосклонен, — на месте Салены сразу же начала бы кокетничать, изобретая всяческие уловки, чтобы привлечь его внимание.

А Салена мирно спала. И герцог хорошо понимал, что если он сам проявит к ней хотя бы подобие интереса, то это приведет ее в такой ужас, что она, не задумываясь, бросится за борт.

«Возможно, — с издевкой сказал он себе, — я переоценивал свою привлекательность. Эта история послужит мне хорошим уроком».

Салена проснулась и, открыв глаза, чуть заметно вздрогнула.

Она посмотрела на герцога и тяжело вздохнула:

— Простите, я… я заснула, — сказала она. — Это очень… невежливо с моей стороны.

— Но вполне объяснимо. Вы очень устали, — ответил герцог. — Признаться, я думал, что сегодня вы останетесь в постели.

— Ваш камердинер… так и сказал, — ответила Салена. — Но я… я не хотела лежать.

Герцог догадался, что она боялась остаться наедине со своими мыслями, но вслух своей догадки не высказал, а вместо этого произнес:

— На борту «Афродиты» вы можете делать все, что хотите.

Ничего не ответив, она взглянула на залитую солнцем воду, и герцог подумал, что, помимо всего остального, у Салены есть еще одна довольно необычная черта: она ведет себя очень естественно.

Любая другая женщина, если бы она вообще умудрилась заснуть в его обществе, сейчас бы поправляла прическу, переживала бы по поводу своей внешности и без конца пудрилась, борясь с тем уроном, который наносили бы ее красоте морской ветер и соленые брызги.

А Салена по‑прежнему лежала в кресле, сложив на коленях руки. Помолчав, герцог сказал:

— Вы назвали мне только свое имя, а слуги интересуются, как им следует обращаться к вам. В первую очередь — мисс или миссис?

Ее пальцы непроизвольно вздрогнули, и ответила она не сразу:

— Я… я… не замужем. Герцог приподнял брови.

«Вот почему она выбросила обручальное кольцо, — подумал он. — Но зачем же тогда до этого она его надевала?»

Быть может, это чья‑то супруга, которая таким экстравагантным способом решила провести уикенд в обществе известного человека?

Но такое предположение противоречило поведению Салены, и герцог от него отказался.

Как можно равнодушнее он произнес:

— Итак, я скажу слугам, чтобы обращались к вам «мисс Салена» — если, конечно, вы не хотите сказать мне свое полное имя?

— Я… я не помню.

Ее ресницы дрогнули, и герцог понял, что она сказала неправду.

Но еще он понял и то, что эта ложь далась ей с огромным трудом. Он не сомневался, что даже мысль о том, чтобы солгать, казалась Салене грехом, — очевидно, так ее воспитывали в монастыре.

— Вы когда‑нибудь бывали в Танжере? — спросил он.

— Нет… никогда.

— На мой взгляд, этот город очень красив, а в это время года погода там просто великолепная.

Молчание. А потом Салена внезапно спросила — тихо и очень испуганно:

— Это… французская колония?

Замерев, она ждала ответа, и герцог сказал успокаивающе:

— Нет, хотя Франция владеет определенной частью Марокко.

— Но не… Танжером?

— Нет — и Германия или Англия не позволят французам дальше углубиться в Северную Африку.

Говоря это, герцог терялся в догадках, почему мысль о французах ее так пугает.

«Возможно, — подумал он, — мужчина, избивший ее, был француз? А может быть, она нарушила какой‑то французский закон и ее ищет полиция?»

Трудно было поверить, что это дитя — а по‑другому о ней нельзя было сказать — может быть не в ладах с французскими властями, но, несомненно, причина ее страха заключалась именно в этом. Придя к такому выводу, герцог сказал:

— Не хочу показаться тщеславным, но я пользуюсь определенным влиянием не только в Англии, но и за границей, и поэтому могу вас заверить: со мной вы будете в безопасности. Никто и ничто не причинит вам зла.

В глазах Салены мелькнул проблеск надежды, но потом погас, и девушка печально покачала головой.

— Вы… не должны… быть в этом замешаны… Ваша репутация… может пострадать.

Герцог изумленно уставился на нее:

— Моя репутация?

— Па… — начала она и на мгновение замолчала, а потом, думая, что герцог ничего не заметил, торопливо поправилась: — Кто‑то говорил мне, что вы… весьма значительная персона.

«Она хотела сказать — папа! — догадался герцог и подумал: — А что, если на самом деле ее поколотил отец? Но если так, то при чем тут обручальное кольцо?»

И какой дикарь даже после такого сурового наказания допустил бы, чтобы его ребенок бросился в море?

— Если я, как вы сказали, персона значительная, — произнес герцог вслух, — то это дает мне право помогать в беде другим людям, и я хочу помочь вам, Салена.

— Вы… очень добры… Но было бы лучше, если бы вы… дали мне… умереть.

— Лучше для меня или лучше для вас? — быстро спросил герцог.

— Я думаю… для нас обоих, — очень серьезно ответила Салена.

— Ну, что до меня, то я рад, что спас вас, — сказал герцог. — И вижу руку судьбы в том, что «Афродита» проплывала мимо как раз в нужный момент.

Бросив взгляд на Салену и убедившись, что она внимательно слушает, он продолжал:

— Капитан сказал, что минутой позже мы бы вас не заметили. Так что, как видите, Салена, тут явно вмешалось Провидение, можно сказать, сам Всевышний.

— Самоубийство… большой грех, — сказала Салена слабым, дрожащим голосом. — Но мне… казалось, что больше… я ничего… не могу… сделать.

— Вы так подумали, но ваш ангел‑хранитель рассудил иначе, — наставительно сказал герцог.

Салена слегка вздохнула.

— Я вам очень признательна, но… я не знаю, что мне теперь делать.

— Это простой вопрос, — ответил герцог. — Наслаждайтесь путешествием и ни о чем не заботьтесь. Уверяю вас, что многие хотели бы оказаться на вашем месте.

— Я знаю, — быстро сказала Салена. — И мне очень стыдно, что я вам навязалась.

— По‑моему, это я навязал вам свое гостеприимство, — возразил герцог, — хотя вы отнюдь не собирались быть моим гостем.

Ему показалось, что на ее губах появилась слабая улыбка. Он продолжал:

— Мне всегда представлялось — разумеется, из‑за тщеславия, — что люди счастливы получить от меня приглашение. Только это в известной степени отступление от моих правил. Строго говоря, это значит — похищать человека всего лишь для того, чтобы я мог получить удовольствие от его общества.

— Вы… очень добры, — сказала Салена. — Я знаю, что должна вас… развлечь… рассмешить… Но я уже никогда не смогу этого сделать.

Салена говорила отрывисто, вспомнив о том, как отец просил ее быть любезной и остроумной в обществе князя.

Она выполнила его просьбу — и вот к чему это привело. Теперь при одном воспоминании о князе ей делалось дурно.

Ее лицо лучше всяких слов говорило, что происходит у нее в душе. Герцог поднялся с кресла и подошел к поручням.

— Я высматриваю дельфинов, — сказал он. — Не вставайте. Я скажу вам, если увижу их.

«Он так ко мне добр! — подумала Салена. — Он, наверное, думает, что я унылый… скучный собеседник».

Она не забыла, с какой завистью отец говорил о герцоге, и подумала, что, хотя сейчас он один на яхте, здесь, несомненно, бывали многие блестящие дамы, увешанные драгоценностями, которые настойчиво добивались его внимания.

Когда Дэлтон принес ей великолепное кружевное белье, точно такое, какое ей присылала на виллу мадам Иветт, Салена была удивлена.

— Его светлость велели мне брать все, что вам может понадобиться, из вещей одной дамы, которая гостила на яхте, но осталась в Монте‑Карло, — торопливо объяснил камердинер.

— А она не будет недовольна? — осторожно спросила Салена, в душе испытывая огромное облегчение оттого, что есть, что надеть.

В то же время она понимала, что пользоваться бельем, которое принадлежит другой женщине, не совсем прилично.

— Ее светлость не узнает, а даже если узнает, ей это будет безразлично, — ответил Дэлтон.

Камердинер не сомневался, что леди Мортон чем‑то разозлила герцога до такой степени, что он просто бросил ее в Монте‑Карло.

Естественно, на яхте только и разговоров было о том, что могло там случиться.

Все слуги и матросы были уверены, что герцог вот‑вот объявит о своей помолвке с ее светлостью, и только Дэлтон в этом сомневался.

Он видел многих любовниц герцога, и они приходили и уходили.

Конечно, леди Мортон продержалась дольше других, но было в ней что‑то, какая‑то червоточинка, которая заставляла Дэлтона усомниться в том, что она подходит его хозяину, — а он искренне восхищался герцогом.

Никто лучше Дэлтона не знал, что его светлость никогда не был влюблен по‑настоящему.

Он часто увлекался и порой даже бывал опьянен какой‑нибудь обольстительной дамой, которая упорно преследовала его, как краснокожий, мечтающий повесить себе на пояс еще один скальп.

Но в тот момент, когда охотник уже был уверен, что жертве никуда не деться, герцог каким‑то образом всегда ускользал из ловушки.

Вне всякого сомнения, он был очень привязан к леди Мортон, и, наблюдая за ними, даже Дэлтон иногда подумывал, что наконец‑то в доме герцога появится хозяйка.

И все же кое‑какие слова и поступки леди Мортон порой наводили его на мысль, что она слишком любит себя, чтобы искренне любить герцога, каким бы обаятельным и привлекательным для женщин он ни был.

Несмотря на это, к тому времени, когда яхта бросила якорь в Монте‑Карло, леди Мортон уже не сомневалась в том, что их роман закончится свадьбой.

Однажды в разговоре о лондонском доме герцога она, забывшись, сказала Дэлтону:

— Ну, разумеется, я там все изменю.

Это прозвучало с такой уверенностью, что Дэлтон едва сдержался, чтобы не брякнуть:

— Цыплят по осени считают, ваша светлость!

«Как сердцем чувствовал, что так получится», — сказал он себе прошлой ночью, когда герцог со злым лицом поднялся на борт и «Афродита» вышла в море без леди Мортон.

Как все слуги, Дэлтон был до крайности любопытен, и его выводило из себя, что он никогда не узнает в деталях, что произошло между леди Мортон и герцогом.

Но одно можно было сказать наверняка: леди Мортон не станет герцогиней Темплекомской, и Дэлтон мог этому только порадоваться.

Именно поэтому он так старательно подготовил для Салены самые лучшие и экзотичные из предметов одежды, которые принадлежали Имоджин, жалея, что Салена слишком маленькая, чтобы надеть хотя бы одно из восхитительных бальных платьев и невероятно дорогих вечерних нарядов, которых было полным‑полно в каюте ее светлости.

Туфли леди Мортон тоже оказались велики Салене. Из всего разнообразия обуви, принадлежащей ее светлости, она могла носить только домашние тапочки, да и то лишь после того, как набила в мыски порядочно ваты.

Надо сказать, что и платье, купленное капитаном для своей дочери, было Салене слегка длинновато, и подол волочился по полу. Поэтому Дэлтон решил, что, когда яхта войдет в Гибралтарский пролив, он попросит герцога зайти в пару‑другую портов и купить Салене подходящую по размеру одежду.

Он был крайне заинтригован ее появлением на борту и ломал голову, что могло ее напугать и почему она заплыла так далеко в открытое море.

Историю о том, что она хотела утопиться, конечно же, повторяли матросы, которые были в шлюпке, и в пересказе она становилась еще интереснее.

«Эта девушка слишком юна, чтобы страдать», — думал Дэлтон, и его симпатия к ней выражалась в том, что он приносил ей все, что бы она ни попросила.

Дельфины куда‑то пропали. Подул свежий ветер, и герцог сказал Салене:

— Мне кажется, вам лучше спуститься вниз. После нервного потрясения вы можете легко простудиться, и хотя Дэлтон, несомненно, будет только рад поухаживать за вами, зато мне не с кем будет беседовать за столом.

— Но вы, должно быть… хотели побыть… в одиночестве? — сказала Салена.

— Я хотел отдохнуть от шумных приемов и назойливых сплетников, — возразил герцог. — Но вы ни то ни другое, и я могу, не покривив душой, сказать, что очень рад вашему обществу.

Это был весьма прозрачный комплимент, и на мгновение герцог подумал, что она вновь испугается. Но на самом деле Салена его просто не услышала.

Герцог не знал, что в эту минуту она опять вспоминает вечера на вилле князя Петровского и разговоры, которые там велись.

Князь, вероятно, считал, что никто из гостей не станет упоминать о его жене. А почему? «Не из‑за мадам ли Версон, — подумала Салена, — не потому ли, что она считала князя своей собственностью?»

Впервые Салену посетила догадка, что мадам Версон была любовницей князя.

Она вспомнила, как эта француженка ревновала князя ко всем без исключения — и особенно к Салене. А ей‑то казалось, что мадам Версон просто гостит на вилле!

Его любовница!

Ужасно, что, имея любовницу в Монте‑Карло и супругу в России, князь пожелал получить еще и Салену. Он просто купил ее у отца!

Салена едва успела подавить стон. Она любила своего отца — всегда любила — и не могла поверить, что он опустился до того, чтобы торговать собственной дочерью!

Теперь она понимала, что он имел в виду, когда говорил: «Если бы у нас было время…»

Время, чтобы найти для нее настоящего мужа, а не мерзавца, которому она нужна только для развлечения.

Обрывки разговоров, настойчивость отца, его слова о том, что хотя он плохой отец, но все же любит ее, быстрота и секретность, с которой все было проделано, теперь получили свое объяснение.

Отец сам помог князю ее обмануть — просто потому, что не решился сказать ей правду. Какой позор!

Удивленный тем, что Салена не отвечает, герцог повернулся к ней и, увидев выражение ее лица, сразу все понял.

На ее лице отражалось бесконечное страдание: это было лицо человека, которому довелось испытать невероятное унижение.

«Что бы я ни сказал, это только ухудшит ее состояние», — подумал герцог.

И в то же время ему было так жаль эту девушку, что лишь невероятным усилием воли он удержался от того, чтобы не упасть на колени и не умолять ее принять его помощь.

Он проводил ее до каюты. Салена была очень бледна, и герцог посоветовал ей прилечь и отдохнуть.

Он ждал возражений, но Салена покорно с ним согласилась, и он позвал Дэлтона, чтобы тот принес бутылки с горячей водой.

Вернувшись к себе, герцог взял книгу, которую не дочитал, но ему никак не удавалось сосредоточиться.

Застилая буквы, перед его глазами стояло личико, похожее на цветок, и в огромных глазах читалось неимоверное страдание.

— Что, черт возьми, могло случиться? — снова и снова спрашивал он себя и думал, что загадка Салены ему интереснее, чем любая тайна, которую можно найти в книге.

Он знал, что не успокоится, пока не узнает все, что с ней произошло.

Переодеваясь к обеду в вечерний костюм — а это герцог делал неукоснительно, независимо от того, были у него гости или нет, — он поймал себя на том, что с нетерпением ждет разговора с Саленой. И поэтому он немного расстроился, когда в кают‑компанию вошел Дэлтон и сказал:

— Юная леди спит, ваша светлость, и я подумал, что не стоит ее будить.

— Разумеется, Дэлтон, сейчас ей нужнее всего подольше поспать.

— Сон — лучшее лекарство, — согласился камердинер.

— Значит, пусть наша гостья спит, Дэлтон. Надеюсь, к утру она будет чувствовать себя лучше.

— Без всякого сомнения, ваша светлость. Герцог отобедал в одиночестве, а потом прогуливался по палубе, пока тоже не захотел вздремнуть.

Уже засыпая, он сказал себе, что этот день доставил ему наслаждение. Поистине таких замечательных дней у него еще не было в жизни.

Вечером, когда Дэлтон укладывал его одежду, герцог спросил:

— Что слышно о мисс Салене? Она не просыпалась?

— Не думаю, ваша светлость. Я недавно заглядывал к ней, она спала. Я поменял бутылки с горячей водой, стараясь ее не разбудить.

— Правильно, Дэлтон. Я всегда могу на тебя положиться, если кто‑то болеет.

— Легче вылечить тело, чем душу, ваша светлость, — заметил Дэлтон.

Спорить с этим не приходилось. Герцог лег в постель, намереваясь почитать на ночь, но скоро отложил книгу и, потушив свет, уснул с мыслями о Салене.

Он проспал, наверное, больше часа, когда его разбудил крик.

Насторожившись, герцог прислушался. Тишина. Потом он снова услышал крик.

Он доносился из каюты Салены.

Герцог зажег лампу возле кровати. Крик повторился. Еще раз. Еще.

Герцог вскочил с постели и выбежал в коридор.

В каюте Салены было темно — Дэлтон забыл оставить ночник. Герцог хотел зажечь лампу, но тут ему навстречу выбежала Салена.

Сорочка леди Мортон была ей длинна. Салена запуталась в ней и едва не упала. Герцог подхватил ее, и она вцепилась в него с криком:

— Они… за мной гонятся! Они… хотят меня схватить! Спасите!.. Спасите… меня!

— Все хорошо, — мягко сказал герцог. — Это только сон. Здесь некому за вами гнаться, вы в безопасности.

— Они… там! Я видела… их!

Крик застрял у нее в горле. Дрожа всем телом, Салена уткнулась герцогу в плечо.

— На «Афродите» вам ничего не угрожает, Салена.

Услышав название яхты, она на мгновение замерла, а потом разрыдалась, бессильно поникнув в руках герцога.

Он поднял ее и хотел уложить в кровать, но Салена не отпускала его, словно герцог олицетворял ее единственную надежду и она не могла с нею расстаться.

Тогда он принес ее в свою каюту.

Каюта герцога была самой большой на яхте. Она занимала почти всю кормовую часть, и с обеих сторон ее были иллюминаторы. У стены стоял мягкий диван, покрытый вельветом, и герцог сел на него, держа Салену на коленях, словно ребенка.

Она рыдала навзрыд, и он чувствовал, как горячие слезы просачиваются сквозь его рубашку.

Очень нежно, словно она и вправду была ребенком, герцог сказал:

— Не нужно плакать. Доверьтесь мне, и я помогу вам. Пока вы со мной, вас никто не обидит.

— Меня… отправят… на гильотину, — прошептала Салена сквозь слезы, и в первое мгновение герцогу показалось, что он ослышался.

— Я… у‑убила его! — продолжала Салена, по‑прежнему шепотом. — Я… не хотела… но подобрала ножик для резки бумаги, когда пыталась убежать… и он… упал… прямо… на… него.

Она сдавленно вскрикнула, словно ужасная картина вновь встала перед ее глазами.

— Кровь… по всей… кровати… кровь! И когда… он… у‑умирал, то сказал, что я у‑убила… его…

Последние слова герцог едва разобрал: она зарыдала еще сильнее.

Герцог погладил Салену по голове, и только сейчас заметил, что ночная сорочка едва прикрывает ей грудь: Имоджин обожала выглядеть соблазнительно.

— Послушайте, Салена, — сказал он. — Я уверен: что бы вы ни сделали, это произошло случайно, и я обещаю, что даже если кто‑то узнает, где вы сейчас, что весьма маловероятно, на гильотину вас никто не отправит.

— Н‑но… я… я убила… его!..

— Если вы имеете в виду того мужчину, который избил вас, то он этого заслужил.

Уверенный тон герцога оказал свое действие: рыдания стали тише, и Салена пробормотала:

— Он… избил меня… потому, что я… хотела… от него убежать.

— Почему вы хотели убежать? — осторожно спросил герцог. Он хотел услышать ее рассказ, но опасался, что вопросы заставят ее опять замкнуться в себе.

Несколько мгновений оба молчали. Потом Салена ответила:

— У него была… жена… и… дети.

— А вы думали, вы любите его? — спросил герцог.

Она приподняла голову и с упреком на него посмотрела.

Он увидел, как в свете лампы, стоящей возле кровати, блестят на ее щеках и на кончиках длинных ресниц крупные слезы.

Несмотря ни на что, в эту минуту Салена была прекрасна — и в то же время чрезвычайно трогательна. Она была похожа на потерявшегося ребенка.

— Он был… злой… дьявольский… старый… у… ужасный! — всхлипнув, пробормотала она. — Но он заплатил отцу… за меня… и я… ничего… не могла… сделать.

Она заплакала вновь, но уже не так сильно, и герцог почувствовал, что вместе со слезами страх понемногу покидает ее.

Картина того, что произошло с Саленой, в общих чертах герцогу стала ясна. Ему хотелось еще о многом ее расспросить, но он понимал, что делать это сейчас неразумно.

Поэтому он просто крепко прижал ее к себе, подумав при этом, что впервые в жизни держит в своих объятиях женщину, которая воспринимает его не как мужчину, а как безликое существо, чья единственная задача — спасти ее и утешить.

— Вы так много пережили, — тихо сказал герцог, когда Салена перестала плакать. — Я бы посоветовал вам вернуться в постель и попытаться заснуть.

Он почувствовал, что она опять вздрогнула.

— Мне снова приснится, что меня… хотят схватить… Я знаю, меня будут… искать.

— Весьма в этом сомневаюсь, — твердо сказал герцог. — Но в любом случае вас никто не найдет. У меня был один шанс из миллиона подобрать вас в море. Кто может подумать, что так и произошло?

— Они… решат… что я… утонула? — с надеждой в голосе спросила Салена.

— Я в этом уверен, — ответил герцог.

— И вы никому не… скажете, что я… здесь?

— Никто об этом не узнает.

Воцарилось молчание, и после минутной паузы герцог сказал нерешительно:

— Если вы сочтете меня достойным доверия, я готов выслушать вашу историю и обсудить с вами то, что вас тревожит. К тому же вы слишком слабы, и вам было бы трудно убить человека. Он мог и не умереть.

— Он… сказал: «Ты убила меня. Я… умираю». И его… глаза… закрылись.

Слова отрывисто слетали с губ Салены.

— Я понимаю, что это было ужасно, — сказал герцог. — Но поверьте, я выясню правду. Вы доверяете мне, Салена?

— Вы… не должны… вмешиваться, — прошептала она.

— Хорошо, я не буду, — ответил герцог, боясь, что у нее опять начнется истерика.

У Салены был очень измученный вид: казалось, она обессилена до такой степени, что не в состоянии даже пошевелить рукой.

— Давайте я уложу вас в кровать? — предложил герцог. — И, мне думается, неплохо бы вызвать Дэлтона и попросить его принести вам горячего молока.

— Нет… нет! — прошептала Салена, и герцог почувствовал, как она вся сжалась. — Я не… хочу, чтобы он… видел меня… Я просто… хочу быть… с вами.

Он понимал, что она сейчас не отдает себе отчета в том, что обычно означают эти слова; она говорила их и прижималась к нему просто потому, что хотела быть в безопасности.

Герцог встал, по‑прежнему держа Салену на руках.

— И все же вам нужно лечь, — сказал он. — Я не буду гасить свет, и, если вы снова проснетесь, вам уже не будет так темно и страшно. Моя каюта рядом, и я услышу, если вы меня позовете.

На мгновение он подумал, что она скажет: «Я не вынесу одиночества», — но Салена сказала совсем по‑детски:

— Вы… оставите дверь… открытой?

— И вашу дверь, и свою, — подтвердил герцог. — И позвольте сказать: я сплю очень чутко и услышу вас, даже если вы прошепчете слово.

Он перенес Салену в ее каюту и положил на кровать. Оказавшись в темноте, она опять вздрогнула, и герцог поспешно зажег свет.

Оглядевшись, он нарочито бодро сказал:

— Вы видите — здесь никого нет! Да и в самом деле, здесь некому и негде спрятаться. Вы в полной безопасности, Салена. Просто лежите и повторяйте себе: «Я в безопасности!» И помните: я в соседней каюте.

Укрывая Салену одеялом, герцог почувствовал вдруг непреодолимое желание наклониться и поцеловать ее. Но он понимал, что сделать так — значит не только напугать девушку, но и разрушить ее доверие.

Вместо этого он улыбнулся и сказал:

— Постарайтесь уснуть, Салена. Помните, вам стоит только шепнуть, и я сразу же буду здесь.

— Правда?

Салена высвободила руку из‑под одеяла и взяла его пальцы в свои.

— Вы… никуда не… уйдете? — бессвязно спросила она.

— Мы посередине Средиземного моря, — ответил герцог. — И мне придется плыть слишком долго, чтобы достичь Испании.

Он улыбнулся и добавил:

— Не сомневайтесь, утром я никуда не денусь.

Салена стиснула его пальцы, но силы ее оставили. Она отпустила герцога и, откинувшись на подушку, закрыла глаза.

Несколько мгновений герцог молча смотрел на нее. Потом повернулся и, неслышно ступая, вышел из каюты, оставив дверь открытой.

Ложась в постель, он подумал, что ничего более странного с ним еще не случалось.

Сон не шел. Он лежал, размышляя над тем, что услышал сегодня, и стараясь собрать воедино все, что Салена ему рассказала.

Как ни трудно было поверить в то, что она смогла заплыть так далеко в море, приходилось это признать. Герцог был уверен, что она прыгнула в воду не с яхты, и, значит, должна была жить на какой‑то из вилл, стоящих на побережье поблизости от Монте‑Карло.

Выходя в море, «Афродита» прошла мимо огромного мыса, где стоял замок принца Чарльза. Ниже начинались виллы, выше — шла дорога из Монте‑Карло в Ниццу.

Прикинув, что они подобрали Салену где‑то между Монте‑Карло и Изом, герцог попытался припомнить имена владельцев ближайших вилл на побережье.

Он несколько лет приезжал в Монте‑Карло, но почти всегда ночевал на яхте, и поэтому знал далеко не всех.

У маркиза Солсбери где‑то в этих краях была огромная вилла. Но герцог знал, что она стоит значительно выше уровня моря.

Невозможно представить, что Салена, босая, в одной ночной рубашке, могла спуститься по длинной дороге.

Значит, та вилла, откуда она бежала, должна выходить на море, причем как со стороны дороги, так и со стороны вокзала. Этот факт значительно облегчал поиски. И в то же время герцог понимал, что сейчас ему известно ненамного больше, чем раньше.

«Она начинает мне доверять, — сказал он себе. — Рано или поздно она расскажет мне все и, будем надеяться, назовет свое полное имя».

Фантастично: он держал девушку в своих объятиях, можно сказать, видел ее обнаженной, она искала у него защиты и утешения — и при этом он до сих пор не имел ни малейшего понятия, кто она такая.

«Несомненно, девушка эта — благородного происхождения», — подумал герцог. В каждой черточке ее похожего на цветок лица, в каждой линии ее прекрасного тела чувствовался аристократизм.

«Она необыкновенна, — говорил себе герцог. — Не будь я такой скептик, я бы непременно поверил, что она — живое воплощение Афродиты, которая вновь вернулась на землю…»

Он знал, что ему нужно выспаться, но не мог уснуть. Ворочаясь на кровати, он прислушивался, не позовет ли его Салена.

Герцог подумал, что никто, и тем более леди Мортон, не поверит, что прекрасная женщина попросила его остаться с ней, а он уложил ее в кровать и оставил одну.

— Она слишком невинна, чтобы понять, о чем попросила, — как бы оправдываясь перед кем‑то, прошептал герцог.

В то же время его не покидало воспоминание о том, как ему захотелось ее поцеловать.

«Интересно, — подумал он, — целовал ли Салену тот, кто избил и унизил ее?» Представив себе эту картину, герцог пришел в ярость.

Может, она и убила этого человека, но он получил по заслугам.

— Черт бы побрал эту свинью! — пробормотал герцог. — Если он еще не умер, я с удовольствием сам бы его прикончил!

Глава 5

— Шах и мат! — ликующе вскричала Салена и захлопала в ладоши от удовольствия. — Я выиграла! Я в первый раз выиграла!

Герцог с озадаченным видом уставился на шахматную доску.

— Должно быть, я заснул или о чем‑то задумался, — пробормотал он, — и позволил вам пробить мою защиту.

— Я действительно выиграла? — спросила Салена. — Вы не просто… поддались?

— Конечно, нет! — возмущенно ответил герцог. — Я привык демонстрировать свое превосходство, выходя победителем из любой ситуации.

— Но не на этот раз!

— Да, сегодня вы честно и справедливо победили меня, — согласился он.

Салена засмеялась от радости и, встав из‑за шахматного столика, подошла к окну и выглянула в сад. Глядя на нее, герцог подумал, что за это время она неузнаваемо изменилась.

Словно прочитав его мысли, Салена сказала:

— Здесь просто великолепно! Каждый раз, глядя на цветы и голубое море, я думаю о том, как мне повезло.

И, прежде чем герцог успел ответить, добавила совсем другим тоном:

— Вы представляете: прошло уже три недели! Герцогу с трудом верилось, что с тех пор, как яхта вошла в Танжер, пролетело так много времени.

Когда «Афродита» входила в бухту, они с Саленой стояли на палубе и смотрели на марокканские одномачтовые суденышки, снующие туда‑сюда и расставляющие рыболовные сети, — как делалось в этих местах на протяжении двух тысячелетий.

Салена залюбовалась холмами, сверкающими в лучах солнца, и минаретами над дворцом султана, но герцог указал на оливковые и апельсиновые рощи чуть в стороне от города.

— Моя вилла вон там, — сказал он. — Надеюсь, что она покажется вам намного красивее и, конечно же, комфортабельнее, чем дворец султана.

Салена ожидала увидеть что‑то похожее на виллу князя Петровского в Монте‑Карло, но на самом деле ее глазам предстал настоящий дворец, построенный в мавританском стиле. Там был внутренний дворик, прохладные веранды, бесчисленные комнаты и коридоры — одним словом, он был огромен.

Дворец был окружен садом, от красоты которого захватывало дух. Салена просто не могла найти слов, чтобы выразить свое восхищение.

Герцог объяснил, что его отец последние годы жизни провел в Танжере и, купив эту виллу, постоянно ее увеличивал.

Сад уже в то время был великолепным. Старый герцог потратил много времени и денег, чтобы сделать его одним из самых красивейших мест во всем Марокко.

Герцог не был на вилле два года, но не беспокоился за ее состояние: за виллой был хороший уход.

Его бывшему гувернеру мистеру Ворэну врач прописал теплый климат, и поэтому герцог отправил мистера Ворэна с супругой в Танжер, наказав им содержать виллу в таком состоянии, чтобы туда в любой момент можно было приехать.

Обычно герцог не предупреждал о своем приезде, но сейчас, поскольку с ним была Салена, почел за лучшее послать мистеру Ворэну телеграмму, когда яхта вошла в Гибралтарский пролив.

Впрочем, взглянув на виллу, он понял, что мог бы и не предупреждать о своем приезде.

Дом был в идеальном состоянии: стены только что выкрашены, комнаты убраны и проветрены, а сад стал еще пышнее, чем раньше.

Он надеялся, что среди такой красоты страхи Салены развеются, и не ошибся: с каждым днем она становилась все больше похожа на ту девушку, какой, как догадывался герцог, была до своего ужасного приключения в Монте‑Карло.

После той ночи, когда она плакала у него на руках, ему было нетрудно вытянуть из нее конец этой истории, причем так, что она этого даже и не заметила.

А то, о чем она умолчала, герцогу и так было ясно.

Он понимал, что светское общество Монте‑Карло способно смутить любого, а тем более юную девушку, которая, кстати, до этого училась в монастыре.

Неудивительно, что она растерялась и испугалась.

И даже более искушенная девушка была бы сокрушена, если бы с ней поступили так, как с Саленой.

Теперь герцог понимал, что необычайная выносливость Салены, которая позволила ей заплыть так далеко в море, была результатом слишком сильных переживаний.

Он слышал о похожем случае с одним человеком, который в состоянии эмоционального возбуждения проявил силу, в несколько раз превышающую его обычные способности.

Но он знал также, что потом неизбежно наступает физическое и моральное опустошение.

Герцогу хватало мудрости понимать, что пройдет немало времени, прежде чем Салена полностью оправится и страх, неотступно преследующий ее, будет забыт.

В этом смысле лучшим лекарством являлось спокойствие, царящее на вилле. Здесь были только слуги‑марокканцы, которые ступали почти неслышно и, вымуштрованные мистером Ворэном, умели делаться почти невидимыми.

Это было похоже на сказку о зачарованном острове, но то, что выглядит романтичным в воображении, на самом деле часто оказывается донельзя скучным.

Впрочем, герцог быстро убедился, что в обществе Салены скучать невозможно. С каждым днем его интерес к ней возрастал — по правде сказать, он был ею очарован.

Салена рассказала о том, что, когда она ехала в Монте‑Карло, у нее в ушах звучали предостережения монахинь, и призналась, что, выходя из поезда, ожидала увидеть кошмарный, зловещий город.

Но две вещи она тем не менее сохранила в тайне: свою фамилию и имя мужчины, который склонил ее к фиктивному браку.

Герцог огорчался тем, что она не доверяет ему полностью, и в то же время он понимал, что таким образом она хочет оградить от неприятностей своего отца.

Утром после той памятной ночи Салена корила себя за то, что рассказала герцогу слишком много такого, что собиралась навсегда сохранить в секрете.

Она не сомневалась, что совершит предательство, рассказав герцогу о том, что ее отец сыграл активную роль в столь позорной сделке.

Герцогу было прекрасно известно имя лорда Карденхэма, и Салена боялась, что, возмущенный, он навсегда погубит репутацию отца.

— Он никогда, никогда не должен узнать, кто я такая! — твердила себе Салена.

И даже если бы герцог выяснил имя того, кто обошелся с ней так жестоко, это тоже могло повредить отцу.

«Мама говорила, чтобы я заботилась об отце, — думала Салена. — Поэтому он никогда не должен узнать, что я… жива, и тем более что… что спас меня именно герцог».

Она старалась не задаваться вопросом, что будет делать, когда герцогу надоест ее общество.

Он начинал занимать все более важное место в ее жизни. Более того: ей трудно было даже представить свое существование, если бы его не было рядом.

Она по‑прежнему чувствовала страх перед князем — да и вообще едва ли не перед всеми мужчинами, — но хотя мысль о будущем порой вызывала тревогу, Салена упорно пыталась загнать ее в самый дальний угол сознания.

Она твердила себе, что глупо портить такими мыслями случайно выпавшее ей короткое счастье, и каждый вечер в своих молитвах благодарила Бога за свое чудесное спасение и за то, что ее спасителем оказался герцог на своей «Афродите».

Мысль об обществе людей по‑прежнему вызывала у Салены неприятные чувства, и поэтому у нее не было никакого желания побывать, например, в Медине, хотя там были многочисленные лавки, торгующие изделиями туземцев и всякими редкостями, о которых она столько читала.

Сами вещи были ей любопытны, но людей она избегала — всех, кроме герцога.

Он понял ее состояние и, надо сказать, испытал облегчение, избавившись от необходимости сопровождать Салену, как до этого многих других женщин, по узким и душным улицам.

Он терпеть не мог крикливых торговцев, пытающихся всучить всем и каждому дешевые украшения, поддельную керамику, вытертые ковры и пыльные пряности.

В свой последний приезд сюда он привез с собой прекрасную спутницу, которая была предшественницей Имоджин.

На что бы ни упал ее взгляд, ей все хотелось получить, и хотя герцог тогда развлекался, потворствуя ее жадности, у него не было ни малейшего желания повторять это представление.

Вместо этого он повез Салену туда, где на плодородных равнинах жили мавританские племена.

Салена горящими от любопытства глазами смотрела вокруг, впервые увидев гранатовые деревья, финиковые пальмы, фундук, смоковницы и оливы.

По дороге брели люди в разноцветных одеждах, и герцог, объясняя Салене, что значит тот или иной цвет, обратил ее внимание на разносчиков воды, одетых в ярко‑красное. С бурдюков, которые они несли на спине, свисала козья шерсть, темная от воды.

Женщины под чадрами были похожи друг на друга, а мужчины в алых фесках, в мешковатых зеленых шароварах казались Салене героями «Тысячи и одной ночи».

Герцог, который знал очень много, рассказал ей о берберах — загадочном древнем народе, который с незапамятных времен жил в горах Северной Африки.

Салена внимательно слушала, а он рассказывал ей, что берберы — высокие, светлокожие люди — отличные земледельцы и многие из них весьма образованны.

— Вам, без сомнения, интересно будет узнать, Салена, — говорил он, — что Святой Августин тоже был бербером.

Герцог с удовольствием делился с Саленой своими познаниями, не переставая удивляться при этом, что ее привлекают столь отвлеченные темы. Все женщины, которых он до этого знал, интересовались только собой и ни о чем другом говорить не умели.

А Салена, не отрываясь, смотрела ему в глаза и ловила каждое слово.

Поначалу он устраивал ей небольшие проверки, возвращаясь к какому‑нибудь предмету через день или два, чтобы узнать, внимательно ли она слушала и поняла ли, что он ей говорил.

И он неизменно убеждался, что Салена не только его понимала, но и размышляла над услышанным, приходя порой к весьма неожиданным выводам. Иногда они спорили, и в этих спорах герцог порой открывал для себя что‑то новое.

«Мы здесь уже три недели», — повторил он про себя, глядя на Салену, чей силуэт четко вырисовывался на фоне окна.

Если бы несколько месяцев назад ему сказали, что он проведет три недели наедине с женщиной и они пролетят для него, словно три дня, он бы не поверил.

Даже во времена самых бурных своих увлечений, когда дни проходили в любовных утехах, ему казалось, что время тянется медленно, и он хотел занять себя еще чем‑то.

Но сейчас, к собственному изумлению, он наслаждался каждым мгновением, которое и в самом деле отличалось от предыдущего.

Он даже забросил верховые прогулки, предпочитая подольше бывать в обществе Салены.

Герцог убеждал себя, что делает так потому, что знает: Салене будет без него страшно, а он дал себе слово не допустить, чтобы она вновь вернулась к тому подавленному состоянию, в котором была, когда он ее нашел.

И все же ему хватало честности признать, хотя бы перед самим собой, что его чувства к ней не исчерпываются одной лишь ответственностью.

Но он не желал признавать другого.

Он не желал признавать, что влюбился.

С той самой ночи, когда ему захотелось поцеловать ее потому, что она была такой трогательной, это желание с каждым днем становилось сильнее, и порой герцог с трудом сдерживался, чтобы не заключить Салену в объятия.

Герцог был избалован вниманием женщин — они сами гонялись за ним, — и он не имел привычки сдерживать свою страсть.

Но он понимал, что сейчас одно неосторожное слово или поступок могут уничтожить ее доверие, и тогда к ней возвратится ужас, который таится в ее душе.

Про себя герцог посмеивался над своими усилиями выглядеть равнодушным, но вместе с тем знал: если он, пусть даже случайно, обидит Салену, то никогда себе этого не простит.

«Я люблю ее! — внезапно подумал он. — Я люблю ее так, как до этого не любил ни одну женщину!»

Когда он осознал свои чувства, их страстность и глубина поразили даже его самого.

Он готов был сказать те слова, которые говорят все влюбленные с начала времен:

«Сейчас все иначе! Я не знал, что любовь бывает такой!»

Но поистине это так. Сейчас все было иначе.

Никогда еще у герцога не возникало желания защищать женщину, заботиться о ней, никогда его не волновали ее чувства, а не только свои.

Никогда еще любовь не была для него состоянием скорее духа, нежели тела, — и вместе с тем он страстно желал Салену, и это желание возрастало, усиливалось, разгоралось внутри него, словно огонь.

Салена отвернулась от окна и подошла к герцогу.

Комната, где они находились, нравилась Салене больше всех остальных. Здесь всегда царила приятная прохлада, стены были украшены причудливой мозаикой, пол покрывали ковры столь великолепной работы, что они вполне могли бы служить гобеленами, а на удобных низких диванах лежали вышитые подушки.

— Когда станет прохладней, — сказала Салена, — нельзя ли спуститься к пляжу? У моря так хорошо!..

Герцог любил гулять с Саленой по золотистым пескам, которые тянулись на целые мили и были совершенно безлюдны.

— Мне кажется, вы так стремитесь к морю, потому что хотите искупаться, — с улыбкой заметил он.

— А разве вы не хотите поплавать? — спросила Салена.

— Я подумываю о постройке бассейна, — произнес герцог. — Строго говоря, я уже говорил об этом с мистером Ворэном.

— Бассейн! — воскликнула Салена. — Это будет прекрасно! Я не купалась в бассейне с самого детства, с тех пор как была в Бате. Там вода горячая благодаря подземным источникам.

— А здесь — благодаря жаркому солнцу, — сказал герцог. — И было бы нелегко сделать ее попрохладнее.

— А когда бассейн будет готов? — спросила Салена.

Герцог засмеялся:

— На это потребуется время. В арабских странах ничто не делается быстро.

Салена помрачнела — она подумала, что ее к этому времени здесь уже не будет, догадался герцог, но промолчал, — и через мгновение Салена сказала:

— Прошлой ночью я… подумала, что… скоро вы захотите… уехать.

— Почему вы так решили? — спросил герцог.

— По словам Дэлтона, он не помнит, чтобы вы когда‑нибудь надолго задерживались здесь — да и вообще где бы то ни было. Он не… жаловался, ему… нравится здесь.

— Рад за него, — усмехнулся герцог. — А вам?

— Вы же знаете, что да. Это — самое удивительное место, которое только можно представить! Мне кажется, что я в раю.

Она посмотрела в окно, потом вновь взглянула на герцога:

— Но я была бы… счастлива в любом уголке мира, если была бы… с вами.

Она сказала это без всякой задней мысли, как говорил бы ребенок, и герцог — в который раз! — подумал, как трудно понять, что она думает о нем как о мужчине.

Он понимал, что два года, проведенные в монастыре, не прибавили ей опыта в общении с мужчинами — равно как и кокетства.

Судя по всему, ей просто не приходило в голову, что между ней и герцогом вообще могут возникнуть отношения, обычные между мужчиной и женщиной.

Разумеется, это была естественная реакция на жестокость того мерзавца, который испытывал к ней только физическое влечение. Герцог подозревал, что Салена на какое‑то время перестала осознавать женщину в себе.

— Любит ли она меня? — тысячу раз уже спрашивал себя герцог каждый день и каждую ночь.

Несомненно, в его обществе Салена делалась жизнерадостнее.

Она не умела скрывать своих чувств, и всякий раз, когда он входил к ней в комнату, ее лицо озарялось, словно внутри нее горели сотни свечей.

Потом она подбегала к нему и вкладывала свои руки в его.

Она разговаривала с ним легко, без малейших признаков смущения.

По вечерам он заходил к ней в спальню, чтобы пожелать ей спокойной ночи, и ей никогда не приходило в голову, что в этом есть что‑то предосудительное.

Герцог не сомневался, что все это из‑за того, что она видит в нем прежде всего защитника, символ некоей устойчивости в ее жизни.

И никогда, даже на секунду, не задумывается о том, что он мог бы стать ее возлюбленным.

Тем временем Салена, как делала часто, села на пол возле его ног.

— Мне хотелось бы многое сделать… — сказала она, как будто думала вслух. — Вы говорили, что нужно подождать, пока я поправлюсь, но сейчас я выздоровела — действительно выздоровела, клянусь вам!

— И что же вам хочется сделать? — спросил герцог.

Когда Салена подняла голову, то, глядя на ее личико, похожее на цветок, герцог подумал, что она с каждым днем становится все прекраснее.

В ней было что‑то неземное, а сама она даже не догадывалась о своей привлекательности.

Строго говоря, думал герцог, можно понять мужчину, который купил ее у отца: вероятно, он желал ее до такой степени, что не смог совладать с собой.

Сейчас, когда Салена была рядом, он чувствовал, как сердце его бьется сильнее и стук крови отдается в висках.

Ему отчаянно захотелось обнять Салену и прижать к себе, как в ту ночь, когда она рыдала у него на плече.

Но он боялся, что, если сделает это, выражение счастья в ее глазах сменится ужасом, и она убежит от него, как раненый зверь, и, возможно, бросится в море, как сделала уже однажды.

— Так какие же у вас планы? — вновь спросил он, стараясь контролировать свой голос.

Салена принялась загибать пальцы:

— Во‑первых… я бы хотела поплавать с вами, — сказала она, — во‑вторых, покататься на лошади — вы мне обещали! В‑третьих… я хочу побывать в горах за равниной: вы говорили мне, что там сохранилась часть подлинного Марокко, куда не забредают туристы.

— Весьма насыщенная программа! — весело сказал герцог. — Что‑нибудь еще?

Салена широко раскинула руки.

— Дюжины, дюжины, дюжины вещей! — воскликнула она. — Я могу составить целый список, если хотите. Мне столько нужно узнать и столькому научиться! Мир такой большой… Просто… огромный!..

— Другими словами, как я понимаю, вы намекаете, что «Афродита» ждет в бухте, чтобы увезти нас в другие края?

— Я знаю, что это лишь… несбыточная мечта, — сказала Салена. — Но иногда перед сном я представляю, как мы… уплываем в неизвестность, чтобы найти… какую‑нибудь древнюю страну, которую еще не открыли.

— Таких стран немного, — ответил герцог. — Может статься, мы и так уже находимся в краю, который обжит людьми меньше, чем любые другие.

— Почему? — спросила Салена.

— Ну, одна из основных причин в том, что на здешних пустынных плоскогорьях прочно обосновались шайки свирепых бандитов и убийц.

— Тогда мы туда не пойдем, — быстро произнесла Салена. — Представить, что вас взяли в плен или… убили… Я бы этого не пережила!

Ее голос дрожал от искреннего волнения.

— Хотелось бы знать, если это случилось бы… — начал герцог, но закончить фразу он не успел: портьера, служившая этой комнате дверью, отодвинулась, и слуга‑марокканец жестом пригласил кого‑то войти.

Герцог подозрительно уставился на нежданного гостя, подумав, что следовало бы раньше распорядиться насчет нежелательных посетителей.

А теперь уже было поздно.

Имоджин уверенно шла прямо к нему. Имоджин — с улыбкой на прекрасном лице.

Она выглядела необычайно изысканно: ее платье, без сомнения, было приобретено в Париже, а шляпка, должно быть, поразила слуг, когда она подъехала к вилле.

— Вы удивлены, что я здесь, Хьюго? — спросила она.

По ее тону было ясно, что она ждет не удивления, а восхищения.

Герцог медленно встал; Салена тоже вскочила на ноги.

Всего лишь мгновение она смотрела на элегантную женщину, появившуюся столь неожиданно, а потом быстро повернулась и выбежала из комнаты.

Леди Мортон вопросительно посмотрела ей вслед.

— Кто это? — спросила она.

От герцога не ускользнула острая нотка в ее голосе.

— Откуда ты взялась? — не отвечая, спросил он.

— Я не сомневалась, что ты поплывешь именно сюда, — ответила Имоджин.

Она подошла к герцогу вплотную и, на свой обычный манер откинув голову, поглядела ему в лицо.

— Как мог ты быть настолько жесток, чтобы просто‑напросто бросить меня? — мягко спросила она. — Это так на тебя не похоже, Хьюго, и мне показалось, что я должна приехать сюда и сказать тебе об этом.

— Кто тебя привез? — спросил герцог. Имоджин тихо рассмеялась:

— Не нужно ревновать, Хьюго, это был не великий князь.

И, сверкнув глазами из‑под длинных ресниц, добавила:

— Когда на вилле Бориса мне сказали, что ты вышел в сад, чтобы найти меня, и пропал, я сразу поняла, что случилось.

Ее ресницы выразительно взлетели и опустились.

— Учитывая, что мы долгое время что‑то значили друг для друга, нельзя злиться из‑за такого пустяка, как невинный поцелуй.

Герцог не ответил.

Он смотрел на нее и не мог понять, почему раньше она казалась ему такой привлекательной.

Теперь он видел: в ней есть что‑то искусственное, лицемерное. Странно лишь, что он заметил это только сейчас.

— Сожалею, что тебе пришлось проделать такой путь, чтобы объяснить мне то, что не требует объяснений, — проговорил он наконец.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Только то, — медленно проговорил герцог, — что мы с тобой оба люди искушенные. Я благодарен тебе, Имоджин, за радость, которую ты мне доставила, и за то прекрасное время, которое мы провели вдвоем. Но, увы, это время прошло.

Имоджин была потрясена: она не могла поверить, что их роман действительно подошел к концу.

Герцог был уверен: она убедила себя в том, что его ревность прошла и стоит ему только увидеть ее, как он сразу поймет: жизнь без нее невыносима.

— Как ты можешь так говорить! — севшим голосом сказала она.

— В таких вещах лучше быть искренним, — ответил герцог.

Имоджин помолчала, словно хотела собраться с мыслями, а потом сказала с отчаянием:

— Ты все еще на меня злишься, но это глупо, Хьюго, потому что ты знаешь: я люблю тебя, и в моей жизни нет других мужчин.

Увидев, что это его не убедило, она быстро добавила:

— Никто не воспринимает великого князя всерьез. Ты не можешь позволить ему разбить счастье, которое мы обрели друг в друге!

Герцог не ответил, и через мгновение Имоджин сказала:

— Если я и флиртовала с Борисом, то только лишь потому, что хотела поторопить тебя, мой дорогой Хьюго. Ведь ты до сих пор не сделал мне предложения, любимый.

Она придвинулась ближе, ожидая, что он ее обнимет, и губы ее были готовы к поцелую.

Но герцог неожиданно отвернулся и подошел к письменному столу, стоящему у стены.

— Я выпишу тебе чек, Имоджин, — сказал он, — чтобы возместить все неудобства, которые, вероятно, причинил тебе мой поспешный отъезд. Твоя одежда и драгоценности на борту «Афродиты». Не сомневаюсь, ты видела мою яхту, когда подплывала к бухте.

— Не только видела, но уже была на борту, — ответила Имоджин. — Я не могла поверить, что ты отнимешь у меня драгоценности, которые дороги мне, потому что говорят о твоей любви.

Герцог сел и открыл чековую книжку.

Словно только сейчас осознав, что ее ласковый голос и уговоры не подействовали, Имоджин топнула ножкой.

— Мне не нужны твои деньги, Хьюго, мне нужен ты! Перестань притворяться! Пошли слуг за моим багажом, и мы будем счастливы вместе, как раньше.

— Я не притворяюсь, — сурово ответил герцог. — И не приглашаю тебя остаться у меня в гостях.

— Хьюго! — крикнула она с такой силой, что это слово эхом разнеслось по всей комнате.

— Прости, если расстраиваю тебя, — сказал герцог, сидя спиной к Имоджин. — Но говоря, что наши чувства остались в прошлом, я имел в виду именно это. Все кончено, Имоджин.

— Я не верю тебе! — вскричала она. — Ты просто хочешь, чтобы я встала перед тобой на колени и просила прощения за то, что позволила Борису себя поцеловать. Но этот поцелуй ничего не значит! Борис — это Борис, а ты развлекался за игровым столом. Почему я тоже не могла позволить себе немного развлечься?

— Я вовсе тебя не осуждаю, — утомленно сказал герцог.

Он встал из‑за стола и подошел к ней, держа в руке чек.

— Возьми его, Имоджин, — сказал он, — и позволь мне еще раз поблагодарить тебя за прошлое. Но постарайся забыть меня в будущем.

— Забыть тебя? — театрально воскликнула Имоджин, но в то же время протянула руку и взяла у герцога чек.

Наблюдая за ней, герцог понял, что она хотела его разорвать, но быстро передумала, увидев сумму, проставленную на нем.

— Ты всерьез полагаешь, что сможешь прожить без меня? — спросила она уже другим тоном.

— Не сомневаюсь в этом — равно как и в том, что и ты прекрасно проживешь без меня, — ответил герцог.

Имоджин подняла голову и сказала:

— Я надеялась, что в конце концов мы поженимся… Мы во всех отношениях подходили друг другу.

— Я никогда не стал бы тебе подходящим мужем, — сказал герцог.

Имоджин вздохнула:

— Ты не из тех, кто хочет жениться, но в твоей жизни всегда будет женщина. Эта девушка — что она для тебя значит? На вид она совсем еще ребенок.

— Позволь сказать тебе, что это — мое дело.

— Я где‑то ее уже видела, — проговорила Имоджин и наморщила лоб, пытаясь вспомнить.

— Ты ее видела? — быстро спросил герцог. Он хотел спросить, где именно и знает ли она полное имя Салены, но тут же подумал, что подло шпионить за тем, кого любишь.

— Вероятно, тебя ждет экипаж, — вместо этого сказал он, — или ты хочешь, чтобы я предложил тебе свой?

— Ты действительно прогоняешь меня, Хьюго? Я просто не могу в это поверить!

В ее голосе прозвучали трагические нотки, но в то же время от герцога не укрылась заботливость, с которой она положила чек в свою маленькую шелковую сумочку.

— Мне кажется, не следует ворошить прошлое, — сказал герцог. — Сохраним приятные воспоминания и постараемся в будущем оставаться друзьями.

— У меня нет ни малейшего желания быть твоим другом, Хьюго, — резко ответила Имоджин. — Я люблю тебя и помню, как ты повторял снова и снова, что тоже любишь меня.

Герцог не ответил, и, поняв, что все усилия бесполезны, она сказала:

— Ну что ж, хорошо, но помяни мое слово, Хьюго, ты будешь жалеть, что слишком быстро избавился от меня. Ты ревновал — ревновал абсурдно и просто нелепо!

Она сделала паузу, ожидая возражений, но не услышала их и продолжала:

— Ты просто не хочешь признать, что поступил неблагородно, уехав из Монте‑Карло, и поэтому теперь выставляешь меня из своей жизни.

«Это объяснение, — подумал герцог, — она придумала для того, чтобы снять с себя всю вину за то, что произошло».

— Быть может, ты скажешь, что это тоже нелепо, — вслух произнес он, — но раньше ты всегда смело смотрела в глаза правде.

Не совсем так, подумал он про себя, но эта оценка польстит ее самолюбию.

— Пусть я не нужна тебе, Хьюго, — сказала Имоджин, высоко вскинув голову, — зато нужна многим мужчинам.

Она направилась к двери, но на полпути обернулась:

— Поцелуемся на прощание, как в старые времена.

Это была последняя попытка вернуть его, пробудив в нем желание. Раньше у нее это всегда получалось, но сейчас ее чары были бессильны.

— Думаю, будет намного естественнее, — сказал герцог с насмешкой в голосе, — если я провожу тебя до коляски и мы расстанемся как друзья.

— Как тебе будет угодно!

С оскорбленным видом Имоджин вышла из комнаты, подождав, пока герцог отодвинет перед нею портьеру.

До самой коляски она не говорила ни слова.

Только перед тем как забраться в экипаж с белым полотняным верхом, она величественно протянула ему руку в перчатке.

— Прощай, Хьюго, но если ты изменишь свое решение до того, как я сяду на корабль, это будет означать «до свидания».

Герцог равнодушно поднес к губам ее руку и ничего не ответил.

Глядя ей вслед, он думал о том, что это их последняя встреча. У него не было ни малейшего желания снова увидеть Имоджин.

Именно Салена открыла ему глаза на то, как поверхностна и лжива была Имоджин. А те чувства, которые он к ней испытывал, вряд ли были достойны называться любовью.

Медленно возвращаясь в гостиную, герцог думал, что если он изменил жизнь Салены, то и она, в свою очередь, оказала на него колоссальное влияние.

Он теперь сознавал, что его прежние ценности были фальшивыми, и ему было стыдно, что он этого не понимал.

Но чистота и невинность Салены, ее глубокая вера в Бога указали ему путь к иным ценностям, о которых он знал в юности, но с годами забыл.

Когда‑то он был большим идеалистом и стремился душой ко всему возвышенному и благородному.

Еще учась в Оксфорде, он представлял себе, что, вступив во владение наследством, воспользуется своим положением, чтобы покончить с теми позорными явлениями, которые еще имели место в Британии.

В кругу своих близких друзей он часто с жаром говорил о борьбе с несправедливостью, голодом и нуждой и видел себя крестоносцем, идущим в битву против всего, что оскорбляет человеческую природу.

Тогда он был полон решимости бросить вызов любому злу, а сейчас, оглядываясь на прошлое, понимал, как быстро и незаметно сбился с им же самим намеченного пути.

Став герцогом, он попал в сети людей, которые настойчиво желали научить его развлекаться и тратить деньги, нажитые отцом.

Скачки, охота, балы и приемы, на которые приезжал сам принц, — все эти увеселения в Лондоне считались обязательными, и герцог едва ли не ежедневно устраивал их у себя в поместье.

Теперь он недоумевал — зачем?

Окончив колледж, он потерял связь с прежними оксфордскими друзьями. Быть может, они так же, как герцог, решили плыть по течению, не находя в себе сил сопротивляться светскому обществу?

Но Салена показала ему путь к прошлому.

Герцог тревожился за нее, боясь, что неожиданный визит Имоджин расстроил ее.

Салены в гостиной не оказалось, и он отправился в ее спальню, не сомневаясь, что она там. Спальня Салены была рядом со спальней герцога, потому что девушка все еще боялась дурных снов.

Салена сидела на диване у окна. Когда герцог вошел, она повернулась к нему, и он увидел, что не ошибся, предполагая, что Имоджин ее расстроила.

— Она ушла, — сказал он так, словно Салена задала ему вопрос. — И более не вернется.

Он присел на диван рядом с ней и, внимательно посмотрев ей в глаза, спросил:

— Отчего вы встревожены?

— Я… не… думала… что… в вашей жизни были… такие… женщины…

Это был не тот ответ, которого он ждал, и герцог, не зная, что на это сказать, уклончиво проговорил:

— Боюсь, я не вполне понял, что вы под этим подразумеваете.

— Когда я впервые… увидела вас… в казино…

— Вы видели меня в казино? — прервал ее герцог. — Вы никогда мне об этом не говорили.

— Я видела вас только мельком, в толпе, — быстро сказала Салена. — И подумала тогда, что вас наверняка ждет… прекрасная женщина, вся усыпанная драгоценностями.

— Почему вы так решили?

— Я не… знаю. Просто я так подумала. А потом, на яхте, вы были один и… отнеслись ко мне с такой добротой… Я думала, что вы отличаетесь… от людей, с которыми я встречалась. Они только… смеялись и пили… и сплетничали друг о друге.

— Я не такой, как они! — сказал герцог твердо. — И леди Мортон, которая здесь была, ничего не значит в моей жизни.

— Она… очень красива, — сказала Салена и впервые смутилась, представив, что герцог, наверное, сравнивает ее с другими женщинами.

А он думал, что вместе с Имоджин на их зачарованный остров ворвался суровый ветер действительности, и ругал себя за то, что не принял никаких мер предосторожности против незваных гостей.

Он посмотрел на Салену, и выражение ее глаз испугало его. Но деваться было некуда, и, вздохнув, герцог сказал:

— Я мужчина, Салена, и я думаю, что вызвал бы ваше недоумение, сказав, что в моей жизни не было женщин с тех пор, как я стал взрослым.

Наступило молчание. Герцог боялся взглянуть на Салену.

Наконец она сказала тихим, слабым голосом:

— Я… должна была… догадаться! Я знаю, мужчины… все точно такие же… даже….

Она остановилась.

Она хотела сказать: «даже папа», — но вместо этого выдержала долгую паузу:

— Вы мне… показались другим… И я о вас… так не думала. Но это было… глупо… с моей стороны.

— Не глупо, — возразил герцог. — Мне кажется, за эти несколько недель, Салена, мы оба многое узнали не только друг о друге, но и о самих себе.

Он помолчал, подбирая слова, и продолжил:

— Благодаря вам я принял решение изменить свою жизнь, и даже если после сегодняшнего дня я никогда больше вас не увижу, то все равно не отступлюсь от своего решения, потому что… Потому что вы много значите для меня, Салена. — Он улыбнулся и добавил: — Как мне представляется, до встречи с вами я пребывал в сомнении насчет того, каким курсом мне следует двигаться. Мне было трудно отличить хорошее от плохого.

— Вы имеете в виду… образ жизни? — спросила Салена.

— Точно! — согласился герцог. — Мы с вами говорили о многих серьезных вещах, Салена, и теперь, после наших бесед, я намерен жить совсем иначе, нежели прежде.

Сказав эти слова, герцог сам удивился уверенности, с которой их произнес.

— В Англии много дел, — помолчав, сказал он, — которыми нужно вплотную заняться. Отныне я стану гораздо больше времени уделять политике.

— Я уверена… это именно то, что вам нужно, — сказала Салена. — Вы не только значительный человек… вы., так умны… и справедливы…

Герцог улыбнулся:

— Надеюсь, вы правы. Но не все так верят в меня.

— Поверят, — убежденно сказала Салена. — Непременно поверят!

Герцог хотел сказать, что ему нужны ее помощь и вдохновение, но тень Имоджин все еще стояла между ними, и вместо этого он произнес:

— Мне пришла в голову отличная мысль: что, если нам с вами вместе обсудить дела, которые нужно сделать? Может быть, даже составить список.

— Вы имеете в виду что‑нибудь вроде… «Добавлений к закону о детском труде»? — спросила Салена.

— Точно! — ответил герцог.

— В монастыре я слышала, что во Франции очень плохо оплачивается труд швей, — задумчиво произнесла Салена. — Настоятельница обожала читать нам лекции о таких вещах. И еще она говорила, что в Англии женщина должна пришить тысячу пуговиц, чтобы не умереть от голода.

— Вот на такие вещи мы должны обратить внимание и решить, что тут можно сделать, — решительным тоном подвел итог герцог и посмотрел в окно. — Жара спадает, — сказал он. — Пойдемте в сад?

Он встал и протянул Салене руки.

Он увидел, что на секунду она заколебалась, хотя всего час назад, не задумываясь, вложила бы свои ладони в его.

Любовь сделала герцога необычайно восприимчивым к малейшим оттенкам ее настроения, и он понимал, какие перемены вызвал в Салене неожиданный визит Имоджин.

Салена впервые увидела в нем мужчину, со всеми его желаниями и страстями.

Глава 6

Салена прошлась по гостиной, бесцельно касаясь рукой то одной, то другой вещи.

Герцог задумчиво наблюдал за ней.

Еще два дня назад она сидела бы у его ног и с непосредственностью ребенка болтала бы с ним.

Но с тех пор как Салена увидела Имоджин, в ее поведении появилась напряженность, которой до этого не было.

Она по‑прежнему внимательно слушала герцога, и в ее глазах загорался свет, когда он входил в комнату, но в то же время она стала какой‑то скованной.

— Вы неспокойны, — сказал герцог. — Быть может, настало время покинуть Танжер и устремиться на поиски новых впечатлений?

Он хотел удивить ее, и это ему удалось.

Салена резко повернулась к нему, и в ее широко раскрытых глазах застыл немой вопрос. Она быстро пересекла комнату и остановилась напротив герцога.

— Вы хотите… уехать? — спросила она.

— Я думал о вас, — сказал он. — У меня сложилось впечатление, что в последнее время вы скучаете здесь.

— Что вы, я не скучаю! — горячо ответила Салена. — Как я могу скучать, если я с вами? Это просто…

Она замолчала, и после паузы герцог спросил:

— Просто — что?

Салена села на пол возле его кресла и заговорила, глядя куда‑то в сторону:

— Просто, — голос ее был тих, и герцогу пришлось наклониться, чтобы расслышать, — я не могу… не думать, что вы хотите навестить своих… товарищей и… задерживаетесь здесь только потому, что… добры ко мне…

— В прошлом, — ответил герцог, — меня частенько обвиняли в эгоизме, и в этом есть доля истины: как правило, я забочусь о своих интересах. — Он улыбнулся: — Будьте уверены, когда я захочу уехать, то сделаю это, не обращая внимания ни на вас, ни на кого‑либо еще, — но я счастлив здесь, Салена.

Она подняла глаза и несмело на него посмотрела.

— Это… действительно правда?

— Уверяю вас, по возможности я всегда говорю правду, — с достоинством ответил герцог. — Ложь создает человеку слишком много ненужных проблем.

— Я верю вам, — сказала Салена. — И я тоже счастлива здесь. Но придет время, когда вам… так или иначе придется вернуться…

Понимая, что она тревожится о том, что будет с ней, когда этот день настанет, герцог ответил:

— Давайте не будем говорить об этом, пока время еще не пришло. Признаться, я не могу представить себе лучшего уголка на земле, чем Марокко в это время года.

Он убедил ее: во всяком случае, на данный момент. Тень, омрачавшая ее лицо, растаяла, лицо осветилось, и она улыбнулась.

— Тогда, если мы остаемся, — сказала Салена, — можно мне вместе с вами покататься на лошади сегодня днем или завтра утром? Пожалуйста!

Герцог уже собрался ответить, но внезапно вошел слуга.

— В чем дело? — нетерпеливо спросил его герцог.

— Вас желает видеть какая‑то леди, хозяин. Она говорит, что это очень важно.

— Леди? — переспросил герцог.

— Леди, которая была здесь позавчера. Она чем‑то очень взволнована.

Герцог нахмурился.

Он дал указание: не впускать в дом никого, ни под каким предлогом, — но знал, что если Имоджин будет настаивать, слуги в конце концов ей уступят.

А если Имоджин взбрело в голову поговорить с ним, она не уйдет, пока не добьется своего.

Герцог встал и положил руки Салене на плечи.

— Это ненадолго, — сказал он. — А потом я велю седлать лошадей, и мы отправимся на прогулку, как только солнце перестанет палить.

— Это замечательно! — воскликнула Салена, но герцог заметил, что когда она смотрела ему вслед, на ее лицо опять легла тень.

Оставшись одна, Салена решительно встала.

Она была очень взволнованна и ощущала в груди какую‑то странную боль.

Зачем прекрасная леди Мортон, которая разговаривала с герцогом только позавчера, пришла снова? Что ей от него нужно? И если она хотела с ним поговорить, не проще ли назначить встречу у нее?

Вопросов было много, но ни на один Салена не могла найти ответа. Она вышла через открытую дверь на веранду.

Залитый солнцем сад был прекрасен, но впервые его красота не вызвала у Салены никаких чувств.

Она могла думать только о прекрасном лице леди Мортон и о том, что сама она по сравнению с ней выглядит блекло и неприметно.

Салене не сиделось на месте; она прошла в самый конец веранды, откуда открывался вид не на море, а на горы, голубые и лиловые на фоне неба.

Это было прекрасное и величественное зрелище, но ничто не могло успокоить Салену и унять боль у нее в груди.

Внезапно она услышала какой‑то звук в саду.

Он был негромким и больше всего напоминал писк какого‑то зверька.

Она прислушалась, не понимая, что это могло бы быть. Писк повторился. Потом еще раз.

Судя по всему, он доносился откуда‑то из кустов, в изобилии росших вокруг веранды.

«Наверное, чей‑то детеныш запутался в ветках?» — подумала Салена.

Она огляделась в поисках садовника, но вокруг не было ни души, и тогда Салена, спустившись по лесенке, пошла сама посмотреть, что случилось.

Но едва она, наклонившись, раздвинула ветки, усыпанные цветами, как на голову ей накинули черное покрывало, и чьи‑то сильные руки подняли ее и понесли прочь.

Салена хотела закричать, но покрывало душило ее, и, кроме того, она была слишком растерянна, точнее — испуганна.

Она пыталась сопротивляться, но сильные руки сжали ее, словно стальные обручи.

Задыхаясь, она опять попробовала закричать, но убедилась, что это невозможно.

Все силы уходили на то, чтобы втянуть в легкие хоть капельку воздуха.

Салена чувствовала, что вот‑вот потеряет сознание, причем не только от удушья, но и от боли, причиняемой грубыми руками тех, кто ее нес.

Потом она услышала тихие голоса, говорящие по‑арабски. Ее положили на землю, но прежде чем она успела пошевелиться, ей связали руки и ноги.

Затем ее опять подняли, и она, к своему удивлению, обнаружила, что сидит на чем‑то, похожем на стул.

Какой‑то человек скомандовал что‑то, и Салену накрепко привязали к «стулу». Она услышала еще какую‑то команду и почувствовала, что стремительно взлетает в воздух. Потом ее начало качать из стороны в сторону, и Салена с изумлением поняла, что сидит на верблюде.

Поначалу верблюд двигался медленно, затем пошел быстрее, и по стуку копыт она догадалась, что рядом идут другие верблюды.

Она не могла поверить, что всего мгновение назад была в полной безопасности на вилле герцога и наслаждалась его обществом.

А теперь ее увозили прочь, и она с ужасом подумала, что он никогда не узнает, куда ее увезли.

Ее охватила паника, и она вновь сделала попытку закричать, но ее слабый голос был заглушён плотной тканью и стуком верблюжьих копыт.

«Меня увозят! Спасите! Спасите!» — кричала она, зная, что герцог не услышит эту бесполезную мольбу о помощи.

У нее мелькнула мысль, что ее похитили, чтобы получить выкуп.

Она вспомнила, как однажды за ужином герцог рассказывал ей о европейцах, чьи виллы стояли выше в горах, неподалеку от Танжера.

— Один из них, весьма состоятельный человек, — говорил герцог, — год назад был похищен мавританскими берберами.

— Какой ужас! — воскликнула Салена. — Он убежал?

— Бандиты его отпустили, когда правительство заплатило за него выкуп.

— Они его не покалечили?

— Нет, по‑видимому, с ним обращались довольно неплохо, но из‑за того, что бандиты получили то, что хотели, его соседи были вынуждены позаботиться о своей безопасности.

— А… вы? — с замиранием сердца спросила Салена.

Герцог улыбнулся про себя, радуясь, что она тревожится прежде всего о нем, а не о себе, как сделала бы другая женщина на ее месте.

— Уверяю вас, — ответил он, — что мистер Ворэн подобрал слуг чрезвычайно тщательно, а кроме того, когда моя яхта стоит в бухте, несколько матросов всегда дежурят на вилле.

Салена знала, что это так, но все же не могла успокоиться сразу.

Герцог заметил в ее глазах выражение легкой тревоги и, поднимая бокал с вином, сказал:

— Вы не должны бояться. Я не рассказал бы вам эту историю, если бы знал, что вас она так встревожит.

— Я тревожусь не о себе, — ответила Салена.

— Никто не станет похищать меня ради выкупа. Но вы… Вы — совсем другое дело.

И все же Салене казалось невероятным, что похитили ее, а не герцога. Ей было стыдно, что ему придется заплатить большую сумму за ее освобождение.

«Почему, ну почему со мной вечно случается что‑то ужасное?» — в тоске воскликнула она про себя.

Она боялась, что пройдет много времени, прежде чем герцог обнаружит ее отсутствие. А когда похитители потребуют выкуп?

Салена знала, что герцог придет в бешенство — не потому, что ему будет жаль денег, а из‑за того, что каждая уступка бандитам поощряет их на новые преступления.

«А вдруг он решит их проучить и не заплатит выкупа?»

Придя в ужас от этой мысли, Салена сделала отчаянную попытку освободиться от веревок, но была слишком слаба, а веревки — слишком крепки, и после этих бесплодных усилий она почувствовала себя еще более беспомощной, чем прежде.

Верблюд, который вез ее, пошел медленнее, и через несколько минут она поняла, что караван поднимается в гору.

Значит, они добрались до границы равнины, на которой стоял город. Салена прекрасно понимала, что, как только верблюды войдут под сень огромных деревьев, которые росли у подножия гор, герцог уже никогда не сможет ее отыскать, даже если захочет.

Но она ничего не могла сделать, и ей оставалось только молиться — молиться одновременно и Богу, и герцогу.

«Спаси меня! Спаси меня!»

Салена вновь и вновь повторяла про себя эти слова, всем своим существом стремясь к герцогу.

Быть может, каким‑то сверхъестественным путем она окажется рядом с ним — ведь он так ей сейчас нужен!

«Вы нужны мне… Вы нужны… мне…»

Она повторяла это как заклинание и вспоминала, как он держал ее на руках, утешая.

Он был такой сильный, такой надежный, что все ее страхи улетучились, и эти последние несколько недель она была по‑настоящему счастлива.

«Неужели у меня… никогда больше не будет… таких дней?»

Салена едва не задала этот вопрос вслух и застонала от мысли, что, может быть, навсегда потеряла герцога: она вдруг поняла, что любит его!

Она никогда не представляла себе, что человек может столько для нее значить.

Она была готова отдать ему не только свое сердце, но и всю себя.

Она поняла, что всегда любила его, и эта любовь была в каждой ее мысли, в каждом вздохе — а она этого не сознавала.

«Какой глупой… какой глупой я была!» — корила себя Салена.

Она могла бы понять, что это любовь, потому, что была счастлива, когда он был рядом. Ей бывало трудно расстаться с ним вечером: ведь до утра проходило так много времени — времени, которое казалось ей потерянным, когда она не видела герцога.

Она могла бы догадаться, что влюблена, потому что просыпалась с чувством, что ее ждет что‑то прекрасное и чарующее.

Но она никогда об этом не задумывалась, зато теперь повторяла:

«Я люблю его! Я люблю его!»

Сейчас она понимала, что боль в груди, возникшая, когда он ушел к прекрасной леди Мортон, была ревностью.

Ревностью, потому что она боялась потерять его, ревностью, потому что эта женщина была намного красивее, чем Салена когда‑нибудь надеялась стать.

«О Господи, пусть он любит меня… немного, — молила она, — совсем… чуть‑чуть».

Она знала, что, если ей когда‑нибудь придется расстаться с ним, она просто умрет.

Как много времени она потеряла, потому что не подозревала о том, что любит его! А можно было бы говорить ему, как много он для нее значит, как важно ей быть рядом с ним.

Но тут же Салена сказала себе, что это ничего бы не изменило. Герцог был просто… добр к ней — добр как человек, который помог кому‑то в беде.

Конечно же, он не чувствовал к ней ничего, кроме этого.

Впервые Салена подумала о том, что жить на вилле вместе с герцогом было весьма предосудительно, а попросту говоря — непристойно.

Ей это казалось настолько в порядке вещей, что лишь сейчас она осознала, как это выглядит в глазах остальных.

Салена с ужасом представила, как леди Мортон рассказывает своим друзьям о том, что видела ее в гостиной у герцога, а те передают это еще кому‑то, а те — еще… И вот уже весь Монте‑Карло знает, что герцог живет у себя на вилле не один.

«Они скажут, что я его любовница», — подумала Салена, ведь именно своей любовницей хотел сделать ее князь Петровский.

Но эта мысль не вызвала у нее ожидаемого отвращения, наоборот, Салена вдруг осознала, что стать любовницей герцога — самая лучшая для нее участь.

И какая разница, что скажет свет?

Если он сделает ее своей любовницей, пусть ненадолго, она умрет счастливой, зная, что вкусила плоды рая, и ничто в жизни не могло с этим сравниться.

«Люби меня… люби хотя бы… немного!» — взывала Салена к герцогу.

Как жаль, что она не сказала ему этого раньше! Как было принято выражаться в этой стране, она была у его ног.

«Да, я у твоих ног», — повторила про себя Салена.

Она опять закричала мысленно, призывая его, чтобы она могла рассказать ему о своей любви.

Верблюд опять пошел быстрее, Салену качало, как в бурю на море, и она почувствовала, что ей вот‑вот станет дурно.

Ей было ужасно жарко, и темная ткань, в которую она была плотно завернута, давила на лицо, словно маска.

Стук копыт стал почти не слышен, и Салена была уверена, что верблюды идут по песку.

Теперь она не сомневалась, что ее везут на одно из отдаленных плато, где живут свирепые берберы.

Она вспомнила, как герцог, описывая эти места, со смехом процитировал:

Прекрасный побелевший склеп,

Наполненныйкостями умерших.

Сейчас эти строки заставили ее вздрогнуть.

Быть может, то же самое случится и с ней: ее кости оставят в песке, и солнце выбелит их так, что никто не сможет сказать, кому они принадлежали.

Прошел час, а может, и больше.

Потом внезапно послышалась отрывистая команда, и верблюд, на котором везли Салену, резко остановился.

С громким фырканьем он опустился на передние ноги, потом — на задние, и Салена почувствовала, что ее отвязывают от седла.

Двое мужчин подняли ее и понесли куда‑то.

Теперь Салена точно знала, что они в пустыне: шагов не было слышно, и мужчины двигались плавно, явно по ровной поверхности.

Расстояние оказалось коротким.

Обменявшись какими‑то фразами, мужчины опустили Салену, и она догадалась, что они входят в какую‑то дверь.

Потом ее поставили на ноги и развязали.

Она затаила дыхание, приготовившись увидеть своих похитителей.

Она не сомневалась, что их лица будут свирепыми и угрожающими.

Лица преступников, готовых на все ради денег.

Веревки, которые связывали ее щиколотки и все ее тело, упали на землю.

С Салены сдернули покрывало, и она на мгновение зажмурилась, ослепленная светом, а когда осторожно приоткрыла глаза, обнаружила, что находится в просторном шатре, убранном на восточный манер.

Первое, что она увидела, — низкие скамеечки, ковры и вышитые подушки. И только потом, откинув со лба мокрые волосы, смогла разглядеть в дальнем углу князя Петровского. Он возлежал на низком диване и внимательно наблюдал за ней!

На мгновение ей показалось, что это сон. Князь медленно сел.

Салена молча смотрела на него. Она была настолько ошеломлена, что потеряла дар речи. Князь улыбнулся, но в его взгляде таилась угроза.

— Вы… живы!

Салене показалось, что это сказала не она, а кто‑то другой.

— Да, я, как видишь, не умер, — ответил князь. — И мог бы задать тот же вопрос тебе, если бы еще два дня назад не узнал, что ты жива и наслаждаешься обществом лицемера!

Звук его голоса вызвал в ней отвращение, но Салена не могла думать ни о чем другом, кроме как о том, что он опять здесь и она не убила его, как считала. И теперь она вновь в его власти!

Она инстинктивно посмотрела по сторонам, ища взглядом двух мужчин, которые ее принесли, но те уже ушли. Они с князем были одни.

Словно прочитав ее мысли, князь сказал:

— На сей раз я позаботился, чтобы у тебя не было никакого оружия и ты никак на смогла бы убежать.

— Я не… хотела вас… убивать, — тихо сказала Салена. — И когда я подумала, что… вы мертвы, я хотела… утопиться.

— Именно так я и предполагал, — кивнул князь. — Слуги видели, как ты бежала через сад, и когда ты не вернулась, все решили, что ты утонула.

— Меня… подобрала… яхта.

— Это я уже знаю. Не правда ли, очень удобно, что яхта была такая роскошная, а твоим спасителем стал благородный… и, разумеется, весьма привлекательный герцог Темплекомский?

— Как вы это узнали? — с удивлением спросила Салена.

— Меня известила прекрасная леди, которая считает герцога своей собственностью.

Теперь Салена все поняла. Леди Мортон привез в Танжер князь. Встретившись с герцогом и увидев Салену, она сообщила об этом ему, и он, разумеется, сразу сообразил, что произошло.

— Леди Мортон весьма подробно тебя описала, — сказал князь. — И я подумал, что вправе забрать то, за что заплатил и что принадлежит мне.

От тона, которым это было произнесено, Салена вздрогнула и непроизвольно оглянулась на дверь.

— Прежде чем думать об очередном побеге, — сказал князь, — ты должна знать, что слуги охраняют шатер и, даже если ты каким‑то чудом отсюда выберешься, они немедленно вернут тебя обратно.

— Я не… останусь… с вами! — сдавленно крикнула Салена.

— У тебя нет выбора, — ответил князь. — Но, уверяю тебя, нам будет вполне удобно. Султан одолжил, точнее, сдал мне в аренду, этот роскошный шатер, предоставил в мое распоряжение своих слуг и даже женщину, которая будет тебе прислуживать.

— Я не останусь здесь! — повторила Салена. — Вы… обманули меня, и я вам ничего не должна… даже благодарности!

— Я за тебя заплатил, — ответил князь, — и я не позволю себя одурачить! Особенно такой привлекательной женщине, как ты.

Его глаза медленно ощупывали ее, и под взглядом князя Салена почувствовала себя обнаженной.

Салена в отчаянии поняла, что он говорил правду: ей не удастся сбежать. Она сделала шаг к нему и опустилась перед ним на колени.

— Прошу вас… — взмолилась она. — Отпустите меня! Вы должны понять, что вы мне противны… Я ненавижу вас и не хочу быть вашей… любовницей. Среди ваших знакомых, я уверена, немало… женщин, которые будут… благодарны за то, что вы… можете им дать, и взамен будут… любить вас. Князь опять улыбнулся, и от этой улыбки его лицо стало еще ужаснее.

— Как я рад видеть тебя на коленях! — сказал он. — После того как ты меня чуть не убила, ты должна именно так стоять передо мной. Кстати, ты еще не справилась о моем здоровье.

— Я сказала, что не хотела… вас поранить — тем более убить. Так… вышло.

— К большому несчастью, — сказал князь. — Но в Монте‑Карло отличные доктора, они вернули меня с того света, и теперь я в состоянии овладеть тобой, как собирался.

— Нет!

Салена вскочила на ноги.

Разум отказывался ей служить. Она бросилась через весь шатер к выходу и отдернула шелковый полог.

Снаружи стояли двое слуг в тюрбанах, огромных шароварах и в коротких куртках без рукавов.

У них были своеобразные черты лица, и Салена догадалась, что это берберы. От взгляда, который они на нее бросили, у нее кровь застыла в жилах.

Она с испуганным криком задернула полог и услышала смех князя.

— Видишь, моя маленькая голубка, убежать невозможно, — сказал он. — Так что остается лишь развлекаться. Что может быть лучше просторов пустыни и мужчины, который научит тебя любви!

— То, что вы предлагаете мне, — не любовь! — с. жаром сказала Салена. — Это порочно и дурно. Отпустите меня, и я обещаю вернуть вам деньги, которые вы заплатили моему отцу.

По выражению лица князя она поняла, что ее слова только его позабавили, и, повысив голос, добавила:

— Если попытаетесь удержать меня силой, клянусь: я опять попытаюсь убить вас!

— Чем? — насмешливо спросил князь.

Он широким жестом обвел мягкие стулья, низкие кофейные столики и великолепные ковры на полу.

Салена стиснула кулачки, понимая, что он над ней издевается и наслаждается ее испугом и беспомощностью.

— Как видишь, моя маленькая голубка, — сказал князь вкрадчивым голосом, который Салена всегда ненавидела, — клетка была тщательно подготовлена. Я знаю, что тебе очень жарко и, наверное, путешествие тебя утомило. Я разрешаю тебе вымыться и переодеться. Потом мы снова поговорим. Мне многое нужно тебе сказать.

Он хлопнул в ладоши, и с другой стороны шатра, за спиной князя, поднялся еще один полог, и появилась женщина.

С чувством облегчения от того, что может хоть на время избавиться от общества князя, Салена шагнула к ней, но на полпути ее остановил голос Петровского:

— Если ты попытаешься подкупить ее, — она глухонемая. Султан уверял меня, что это весьма помогает в определенных обстоятельствах

«Глухонемая!»

Салена с ужасом повторила про себя это слово. Ей стало еще страшнее, но деться было некуда, и она с трепетом прошла под полог, который придерживала глухонемая.

За ним оказался еще один крошечный шатер, который был соединен с большим, где остался князь.

Салена знала, что такими шатрами арабы пользуются, когда путешествуют по пустыне.

Они были легкими и ставились и убирались за считанные минуты.

Величина и пышность шатра служили показателем того положения, которое занимал в обществе его хозяин.

Пол шатра, в котором оказалась Салена, был покрыт великолепным ковром. В углу стояла кушетка с шелковыми подушками, а в центре — металлическая ванна, наполненная водой с запахом жасмина.

Глухонемая женщина ловко и быстро раздела Салену.

Лежа в прохладной воде, Салена отчаянно пыталась придумать план побега.

Но она не сомневалась, что слуги, одолженные князю султаном, не дадут ей сделать и шага.

Кроме того, что она не видела дороги, по которой они приехали, она не знала, в каком направлении находится Танжер, и не имела понятия, где можно спрятаться, даже если бы ей удалось выбраться из шатра.

«Я должна найти выход!» — твердила она себе.

Мысли ее вновь обратились к герцогу. Она молилась, чтобы он приехал за ней, хотя совершенно не представляла, как герцог мог это сделать.

Глухонемая принесла полотенце, но, когда Салена хотела одеться, своей одежды она не нашла.

Она попыталась знаками объяснить, что ей нужно, и в ответ глухонемая протянула ей несколько прозрачных кусков материи.

Развернув их, Салена с ужасом поняла, что это национальная одежда арабских женщин.

Через секунду до нее дошло, что именно этого хотел князь.

Князь хотел окончательно унизить ее, заставляя надеть этот экзотический, непристойный наряд.

Салена в отчаянии попыталась объяснить глухонемой, что хочет надеть свое платье, но ничего не добилась.

Ей оставался небольшой выбор: идти к князю, завернувшись в полотенце, или надеть то, что ей предлагали.

Стиснув зубы, Салена с помощью глухонемой женщины облачилась в мягкую полупрозрачную ткань, с ненавистью подумав, что так одеваются мусульманские женщины в гареме.

От мысли, что должно произойти дальше, она содрогнулась.

Кроме прозрачного платья, для нее были приготовлены вышитые бабуши — мягкие шлепанцы, — два восхитительных ожерелья, серьги, браслеты и головная повязка, с которой свисали жемчужные нити.

Когда Салена оделась, глухонемая принесла зеркало. Салена взглянула на себя, но увидела только потемневшие от страха глаза и дрожащие губы.

— Что я могу сделать? — спросила она у своего отражения. — Что я могу сделать?

Зеркало молчало.

Глухонемая откинула полог, и Салена, собрав все свое мужество, вошла в большой шатер, где ее ждал ненавистный князь.

Он по‑прежнему полулежал на диване. На нем были широкие марокканские шаровары и рубаха с открытым воротом, в которой он выглядел таким же старым и грузным, как в ту ночь в Монте‑Карло.

На столике перед ним стояли засахаренные фрукты. Этим блюдом марокканцы начинали и заканчивали любую трапезу.

Салена увидела, что он пьет вино, и, зная, что мусульманская вера запрещает это, с презрением подумала, что князь даже не дал себе труда уважать веру своего друга султана.

— Прошу к столу, моя прелестная голубка, — сказал князь Салене. — Я ждал тебя с нетерпением. Позволь‑ка взглянуть, как ты смотришься в этом восхитительном наряде, который я выбирал специально для тебя.

— Верните мне мое платье! — потребовала Салена.

Но она понимала, что голос ее прозвучал не гневно, как ей бы хотелось, а наоборот, беспомощно. Она чувствовала, что невольно уже начинает становиться той покорной рабыней, какой хотел ее видеть князь.

— Позволь предложить тебе бокал вина, — сказал он и сделал знак слуге, который стоял рядом с ним. Слуга наполнил бокал и подал Салене. Она села на подушки с другой стороны стола, напротив князя.

— Ты приводишь меня в восхищение, — сказал князь. — Ты самая прекрасная и желанная женщина, которую я когда‑либо видел! Как ты могла хоть на секунду представить, что я способен тебя забыть?

Не отвечая, Салена сделала глоток вина и немного поела, чтобы восстановить силы. Она очень устала и чувствовала слабость во всем теле.

— Именно так я и представлял себе нашу встречу, — сказал князь.

— Неужели вы думаете, что герцог не станет меня искать, узнав, что я исчезла столь таинственным образом? — спросила Салена.

Вино придало ей смелости, она говорила громко и убедительно в противоположность князю, голос которого был нежным и вкрадчивым.

— Я думаю, ты переоцениваешь свою привлекательность, — ответил князь. — Как я уже говорил тебе, герцог — собственность леди Мортон, и в ее опытных ручках он быстро забудет свою случайную находку, которую выловил в море.

Он не мог причинить Салене большую боль, даже если бы ударил ее кинжалом.

Она не сомневалась, что леди Мортон, узнав, что Салена исчезла с виллы, сделает все, чтобы вернуть герцога.

Она расскажет ему об отце Салены, об ее отношениях с князем, и после этого герцог вряд ли сочтет нужным спасать дочь такого негодяя.

На мгновение мучительная мысль о том, что герцог и леди Мортон сейчас вместе, заставила ее забыть о князе.

Потом Салена вспомнила, как говорила герцогу, что ненавидит мужчину, который склонил ее к фиктивному браку, и боится его.

«Он знал, что я говорю правду, — сказала она себе. — Он поймет… как мне сейчас страшно».

И снова всем своим существом она призвала его на помощь.

Словно прочитав по ее лицу, о чем она думает, князь сказал:

— Я не позволю тебе изменять мне даже в мыслях. Ты принадлежишь мне, Салена, и чем скорее ты с этим смиришься, тем лучше! Ты — моя, и после сегодняшней ночи тебе уже некуда будет бежать. Я сомневаюсь, что герцог заинтересуется тобой, узнав, что твое тело отдано мне.

— Я лучше… умру! — вскричала Салена.

— Мне снова тебя избить, чтобы ты стала покорной? — спросил князь, и на его лице появилось жестокое выражение.

Салена отпрянула, как будто он и впрямь поднял на нее руку, хотя на самом деле князь не сдвинулся с места.

Увидев ее испуг, он рассмеялся.

— Ты должна научиться делать то, что тебе говорят, моя трепещущая птичка, — сказал он. — Ты должна научиться быть покорной. Ты должна научиться всему, для чего Господь предназначил женщин.

Эти слова обожгли ее, как удар плетки, которой она так боялась.

Спорить и убеждать его бесполезно, сказала она себе. Надо найти способ умереть, прежде чем он сделает то, что намеревался. Другого способа избежать этого нет.

Слуги принесли хареру — суп из баранины, петуха, курицы и еще дюжины других компонентов. Салена знала, что этот суп укрепляет мужскую силу, и с ужасом поняла, почему он выбрал именно его.

После супа подали бетилу — марокканский пирог с начинкой из голубей, яиц, пряностей и корицы, и состоящий из ста четырех слоев теста.

Принесли и другие блюда, которые надо было есть по‑восточному — руками. Салена прекрасно понимала, зачем князь устроил этот спектакль.

Они ели довольно долго. У князя был отменный аппетит.

Он выпил много вина, и чем больше он пил, тем сильнее разгоралась в его глазах похоть.

Салена чувствовала, что он превращается в дикое животное и готов наброситься на нее и растерзать.

Она попробовала каждое блюдо, заставляя себя есть, потому что знала: ей понадобятся силы, чтобы сопротивляться князю, хотя и понимала, что эта борьба будет безнадежной.

Когда трапеза была окончена, слуги унесли не только блюда, но и сам столик.

Теперь между князем и Саленой не было ничего, кроме нескольких футов ковра.

— Подойди сюда!

Это был приказ. Салена понимала, что не сможет долго сопротивляться, и хотела покончить с собой.

Но она не знала, как это сделать.

Если она не смогла утопиться, то вряд ли сумеет заставить себя не дышать.

Ловушка захлопнулась. Салене казалось, что стенки шатра сдвигаются, а глаза князя становятся все больше.

«Он меня гипнотизирует!» — со страхом подумала она и, вздрогнув всем телом, отвела взгляд.

Губы ее пересохли. И она не могла выговорить ни слова.

— Я приказал тебе, — мягко и вкрадчиво произнес князь. — Подойди ко мне, Салена!

Она не могла сдвинуться с места, как будто ее пригвоздили к полу.

Князь встал.

— Ты хочешь, чтобы я заставил тебя повиноваться? — спросил он, и по голосу его Салена поняла, что он разъярен.

Она встала. И, увидев в его руках плетку, пронзительно закричала…

Войдя в маленькую гостиную, куда он велел слугам препровождать всех, кто пожелает с ним встретиться, герцог увидел Имоджин. Как он и думал, выглядела она обольстительно — и, несомненно, оделась так специально для него.

— Ты хотела меня видеть? — спросил он тоном, ясно показывающим, что все уже решено и никаких компромиссов не будет.

— Да, Хьюго. Я должна была с тобой увидеться. Это очень важно.

— В чем дело? — спросил герцог.

— Когда я забирала свои драгоценности с «Афродиты», то обнаружила, что некоторых недостает.

— Это невозможно! — сказал герцог. — Ты прекрасно знаешь, что Дэлтон сам бы ничего не взял и никому бы не позволил.

— Может быть, но я не могу найти кольцо с изумрудом, которое ты мне подарил, — а ты знаешь, как я им дорожу, мой милый Хьюго.

— Поищи еще раз.

— Ты подарил его мне, — словно не слыша, мечтательно продолжала она, — в ту ночь, когда мы впервые познали друг друга. О дорогой, как это было прекрасно и как счастливы мы были тогда!

— Я уже поблагодарил тебя за счастье, которое ты мне подарила, — холодно сказал герцог. — И скажу тебе прямо: мне представляется, что не стоит сейчас обсуждать интимные подробности нашего прошлого.

— Но мне так хочется! — возразила Имоджин. — Я хочу вспомнить все, что ты мне сказал, и все, что мы делали.

Она глубоко вздохнула.

— Ты научил меня любить так безрассудно, что иногда я повторяю себе: никогда в моей жизни не будет другого мужчины.

Герцог насмешливо улыбнулся:

— И ты ждешь, чтобы я в это поверил? Не буду спрашивать, но вряд ли ты приплыла в Танжер на одном судне с туристами.

— Нет, меня привез князь Петровский, — ответила Имоджин и быстро добавила: — В этом нет ничего такого. Он был болен. Одна женщина ранила его, и даже если бы он захотел стать моим любовником, это было бы невозможно.

Герцог замер.

— Ты сказала: его ранила женщина? — переспросил он.

— Девушка, которой он был увлечен, — небрежно бросила Имоджин и прикусила губу, словно поняв, что сболтнула лишнее. — Впрочем, я пришла, чтобы поговорить о нас, а не о нем.

— Все равно мне интересно, — ответил герцог. — Кто была эта девушка и как ее звали?

— Я не помню, — уклончиво ответила Имоджин. — Но вернемся к кольцу. Ты должен помочь мне найти его. Хьюго. Давай пойдем с тобой на яхту и поищем вместе.

— Если оно там, Дэлтон его найдет, — ответил герцог. — Но мне кажется, Имоджин, что, даже если кольцо действительно пропало, это не главная причина твоего визита.

Голубые глаза леди Мортон широко распахнулись.

— Почему ты решил… — начала было она, но тут ей, видимо, пришла в голову другая мысль: — Разумеется, я хотела увидеть тебя, — сказала она. — Я готова прибегнуть к любым уловкам, лишь бы мы снова были счастливы вместе, как до твоего отъезда из Монте‑Карло.

Герцог не отвечал, и она продолжала:

— Конечно же, ты уже не сердишься на меня из‑за того, что я позволила Борису меня поцеловать? О мой драгоценнейший Хьюго, ты должен наконец повзрослеть и понять, как ты сам выразился, что мы с тобой люди искушенные.

— У меня нет никакого желания говорить на эту тему, Имоджин, — устало произнес герцог. — Возвращайся к своему князю и скажи ему…

Он не договорил, так как открылась дверь и торопливо вошел мистер Ворэн.

— Прошу простить, ваша светлость, — сказал он. — Но мне безотлагательно нужно с вами поговорить. Конфиденциально.

Герцог посмотрел на Имоджин, а та решительно уселась на стул.

— Я подожду, — сладким голосом проговорила она. — Я, знаешь ли, не тороплюсь.

Герцог не решился сказать ей, чтобы она ушла, и вышел из комнаты в сопровождении мистера Ворэна.

— В чем дело? — спросил он в коридоре.

— Мисс Салена, ваша светлость…

— Что с ней?

— Боюсь, ваша светлость, что ее похитили! Герцог недоверчиво посмотрел на старика.

— Один из садовников видел, как четверо мужчин уносили ее, — торопливо пояснил мистер Ворэн. — Ей накинули на голову покрывало и унесли из сада. Садовник побоялся помешать им, но сразу же начал искать меня.

— Когда это случилось? — резко спросил герцог.

— Десять, может быть, пятнадцать минут назад, ваша светлость. Я был в конюшнях, поэтому садовник не сразу меня нашел…

Герцог молчал, и через мгновение мистер Ворэн сказал:

— Думаю, за нее потребуют выкуп, ваша светлость.

— Думаю, что нет, мистер Ворэн.

Герцог надолго задумался. Мистер Ворэн ждал. Наконец герцог сказал:

— Пошлите коляску на яхту и привезите сюда капитана и всех матросов, которые умеют ездить верхом.

Мистер Ворэн был удивлен, но за то время, что прослужил у герцога, он научился не переспрашивать.

— И пусть седлают всех лошадей в конюшне! — крикнул вслед ему герцог и, не дожидаясь ответа управляющего, вернулся в комнату, где оставил Имоджин.

Она улыбнулась, увидев, что он плотно прикрыл за собой дверь, и, когда он подошел к ней вплотную, спросила:

— Что случилось? Почему у тебя такой взгляд, Хьюго?

— Мне нужна правда, и быстро! — сказал герцог. — Ты сказала Петровскому о девушке, которая здесь была?

— Даже если так — что с того? — вызывающе спросила Имоджин. — В этом нет ничего плохого.

— А он сказал тебе, что именно эта девушка ранила его и он думал, что она утонула?

На мгновение ему показалось, что она станет все отрицать, но Имоджин равнодушно пожала плечами:

— Ну и что? Меня больше не волнуют твои увлечения — значит, и тебя не должны волновать мои.

— Куда Петровский ее увез?

Вопрос прозвучал, как пистолетный выстрел.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — ответила Имоджин.

Но по тому, как забегали ее глаза, он понял, что она лжет.

Глава 7

Князь подходил все ближе и ближе: он подкрадывался к Салене, словно она была оленем, а он — охотником.

Она не могла ни думать, ни двигаться. Ей хотелось только одного: умереть, потерять сознание, чтобы не чувствовать неизбежных мук.

Когда князь подошел вплотную, Салена увидела на его лице торжество, и, когда он поднял плеть, она вновь закричала.

Но ее крик был почти не слышен: это был крик человека, у которого нет больше сил бороться, человека, который полностью разбит.

Но одновременно с собственным голосом, беспомощным и слабым, она внезапно услышала другие голоса. Кто‑то отдал приказ, и князь повернул голову, изумленный, что его побеспокоили.

Полог отлетел в сторону, и в шатер вбежал герцог, а за ним — капитан Барнет и несколько английских моряков с винтовками в руках.

На мгновение князь застыл, как уродливая скульптура с поднятой рукой и нелепым выражением на лице.

А Салена, осознав, что это действительно герцог, вновь вскрикнула, но уже от невыразимой радости, и бросилась к нему.

Она припала к его груди, обхватила руками за шею и, не в силах себя сдержать, принялась целовать.

Герцог обнял ее и спокойно сказал:

— Все хорошо, моя дорогая, ты в безопасности! Не глядя на князя, он поднял ее на руки и вынес из шатра.

Проходя мимо капитана, он сказал:

— Этот джентльмен — ваш, капитан. Снаружи двое матросов держали под прицелом слуг в тюрбанах. Салена спрятала лицо у герцога на плече и твердила себе, что ей больше нечего бояться.

Она была в безопасности, и он держал ее у самого сердца.

Она слышала хруст песка под его сапогами, чувствовала прохладный ветерок, ласкающий ее щеки, но не открывала глаз до тех пор, пока герцог не остановился.

Тогда она взглянула на него и увидела пальмовые ветки, качающиеся над его головой.

— Ты в безопасности, моя дорогая, — вновь сказал герцог. — Он ударил тебя?

Это был простой вопрос, но Салена пролепетала в ответ что‑то невнятное:

— Я… молилась… я молилась… чтобы вы пришли и… спасли меня.

— Не сомневаюсь, что ты делала именно это, — сказал герцог глубоким голосом.

Он поставил ее на землю, но не разжал объятий и, когда Салена взглянула на него с удивлением, прикоснулся губами к ее губам.

Почувствовав касание его губ, она поняла, что именно этого ей хотелось, именно об этом она молила. Это был верх блаженства, восторг, которого нельзя описать словами.

Она прижалась к нему, чувствуя, что должна стать его частью, чтобы быть всегда в безопасности.

Прикосновение его губ пробудило в ней удивительное и прекрасное, не похожее ни на что ощущение; оно разливалось по всему ее телу, поднимаясь к груди, а потом и к губам.

Это было так прекрасно, так восхитительно! Салене казалось, что она умерла и попала в рай.

Сначала ее губы были мягкими, сладкими, непорочными, но потом герцог почувствовал, как она, задрожав, ответила на его настойчивый поцелуй, и еще крепче прижал ее к себе.

Салена забыла все свои муки, все переживания и тревоги.

Все на свете исчезло. Был только герцог, который дарил ей самые чудесные и упоительные ощущения.

Казалось, вокруг звучит неземная музыка и плывет аромат нездешних цветов, словно они перестали быть смертными существами, а стали частью чего‑то божественного.

Герцог поднял голову, чтобы посмотреть на Салену, и понял, что никогда не видел более счастливой женщины.

— Я люблю… тебя! — пробормотала она. — Я люблю… тебя!

— Я так долго ждал от тебя этих слов! — ответил герцог. — Только, моя дорогая, я ужасно боялся, что не успею спасти тебя от рук этого негодяя.

— Он… собирался… избить меня, — пробормотала Салена.

И вспомнив об этом, вновь почувствовала страх. Но герцог обнял ее, поцеловал, и от этого страх чудесным образом улетучился.

— Давай поедем домой, моя милая, — сказал герцог.

Он нашел ее губы своими губами и еще раз поцеловал ее.

Она снова затрепетала — но не от страха.

Он взял ее за руку и повернул.

Салена увидела, что они стоят под высокими пальмами посреди большого оазиса. Они были вдвоем; только несколько верблюдов лежали в тени неподалеку.

Салена посмотрела в ту сторону, откуда они пришли, и увидела большой темный шатер, а рядом — несколько моряков в белой форме и лошадей, на которых они приехали.

Потом она поглядела на герцога.

Она не могла думать ни о ком, кроме него. И он с огромным облегчением увидел, что в ее глазах нет ужаса, которого он так боялся.

Наоборот, ее глаза светились солнечным светом — и это словно напомнило герцогу, что день подходит к концу. Он с беспокойством посмотрел на запад.

— Мы должны поторапливаться, моя дорогая, — сказал он. — Ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы ехать верхом? Так будет быстрее.

Он улыбнулся и, прежде чем она успела ответить, добавил:

— Ведь я обещал тебе верховую прогулку, когда жара немного спадет.

Она улыбнулась в ответ и прижалась щекой к его плечу.

Герцог снова взял Салену на руки, чтобы песок не попал в ее тапочки, и понес к лошадям.

Одна лошадь была под женским седлом.

Салена ждала, пока герцог подсадит ее, но он медлил. Она вопросительно посмотрела на него и увидела, что он смотрит на ее грудь, просвечивающую сквозь полупрозрачную ткань.

Впервые Салена почувствовала смущение.

Из шатра вышел матрос. Герцог сказал ему что‑то, и тот, кивнув, побежал обратно.

— Ты замечательно выглядишь, — мягко сказал герцог Салене, — но я не хочу, чтобы кто‑нибудь, кроме меня, видел твою красоту.

Салена покраснела. Матрос вернулся, держа что‑то в руках.

— Это подойдет, ваша светлость?

То, что принес матрос, оказалось тончайшей работы вышитым покрывалом, из тех, которыми на Востоке накрывают диваны, а особо ценные и старинные вешают на стены.

Герцог накинул его Салене на плечи и, скрестив концы у нее на груди, завязал их сзади на узел.

Салена подумала, что выглядит довольно забавно в этом наряде, особенно с жемчужинами, свисающими со лба, и браслетами на запястьях.

Но все это было не важно по сравнению с тем, что герцог был рядом, что он ее поцеловал.

Из шатра вышел капитан Барнет; за ним — остальные матросы.

Герцог вопросительно посмотрел на него, и капитан сказал:

— Его высочеству придется некоторое время спать на животе, ваша светлость!

Салена не слушала и даже не пыталась понять, что это значит.

Она смотрела на герцога и думала только о том, как он красив и как она его любит!

«Он пришел, когда я позвала, — говорила она себе. — Он спас меня. Он меня любит, как я об этом молила».

Герцог вскочил на лошадь, и они двинулись в путь.

Сначала он приказал ехать медленно, но, увидев,) с какой уверенностью Салена держится в седле, дал команду ехать быстрее.

Скоро пустыня осталась позади, потом они миновали предгорья, и Салена увидела вдали море. К тому времени как они достигли окрестностей Танжера, солнце зашло и начали быстро сгущаться сумерки.

«Вот мы и дома!» — подумала Салена.

Но, к ее удивлению, герцог повернул свою лошадь не к вилле, а в сторону города.

Они ехали слишком быстро, и Салена не стала его ни о чем спрашивать. Они проскакали по узким, грязным улицам, забитым верблюдами и ослами. Вдоль обочин уныло слонялись попрошайки.

Между домами мелькнула полоска воды — бухта, — и Салена поняла, что герцог везет ее на «Афродиту».

Сердце ее забилось сильнее, когда она подумала, что скоро князь и леди Мортон останутся далеко позади и они будут вдвоем с герцогом.

Больше всего на свете ей хотелось сейчас оказаться в его объятиях и вновь почувствовать на губах его поцелуй.

В открытом море их никто не потревожит и никто не сможет им помешать.

Копыта лошадей простучали по булыжникам набережной, в конце которой сверкала белизной элегантная «Афродита». В золотистом свете иллюминаторов Салена увидела мистера Ворэна, ждущего их у трапа.

Герцог соскочил с лошади и подхватил Салену с седла.

Прикосновение его рук отозвалось в Салене трепетом. Их взгляды встретились, и герцог с большой неохотой опустил ее на землю. Они направились к трапу.

— Все на борту, ваша светлость, — сказал мистер Ворэн.

— Спасибо, Ворэн, — ответил герцог и, протянув ему руку, добавил: — Позаботься обо всем до нашего возвращения.

— Будьте спокойны, ваша светлость.

Обняв Салену одной рукой, герцог повел ее в кают‑компанию.

Едва он закрыл за собой дверь, как она обернулась и, прильнув к нему, подставила губы для поцелуя, словно ребенок.

Он долго смотрел на нее, а потом сказал:

— Мне нужно кое о чем спросить тебя, моя любимая.

Ей так хотелось, чтобы он ее поцеловал, что она трудом заставила себя сосредоточиться на его словах.

— Тебе ничто не угрожает, и не надо бояться князя, — сказал герцог. — Но ты будешь в еще большей безопасности, если станешь моей.

Салена вопросительно посмотрела на него. Он улыбнулся, догадавшись, что она не поняла его, и пояснил:

— Я хочу, чтобы ты стала моей женой, дорогая, — сейчас, немедленно!

Радостное изумление осветило ее лицо, словно небесный свет. Она тихо вскрикнула и уткнулась лицом ему в грудь.

— Больше… всего… на свете… я хочу быть твоей… женой, — пролепетала она. — Но я недостаточно знатна… И я боюсь, что тебе… будет со мной… скучно.

Герцог прижал ее к себе и поцеловал в макушку, а потом сказал:

— Ты для меня дороже всего на свете, я люблю тебя! Я люблю тебя, моя восхитительная, как никогда не любил раньше.

Салена подняла голову, и он добавил:

— Это правда, и я докажу тебе, когда ты станешь моей женой.

— Ты… уверен… ты действительно уверен, что…

— Совершенно, полностью уверен! — перебил ее герцог. — А теперь, моя милая, если ты подождешь здесь две или три минуты, я все устрою.

Он нежно поцеловал ее и, до того как она успела промолвить хоть слово, вышел из кают‑компании, закрыв за собой дверь.

Оставшись одна, Салена заинтересовалась тем, как она выглядит и действительно ли у герцога были основания считать ее красивой.

На одной из стен висело зеркало. Салена быстро подошла к нему и увидела блестящие от счастья глаза и горящие от поцелуев герцога губы.

Она сорвала с головы повязку — ведь эта вещь напоминала о князе — и сняла ожерелье, справедливо полагая, что герцог не захочет видеть на ней украшения, которые дал ей другой мужчина.

Салена бросила ожерелье на стул и принялась снимать с запястий браслеты. В этот момент раздался шум двигателей, и Салена почувствовала, что яхта медленно отходит от причала.

Она сбежала! Герцог спас ее в последнюю минуту и сказал, что любит ее! Мысль эта заслонила собой целый мир, и все остальное было не важно.

Он любит ее!

Салена думала, что это невозможно, и все же ее самые безумные мечты сбылись.

Открылась дверь, и на пороге появился герцог в сопровождении капитана. Герцог подошел к Салене и взял ее за руку.

— Если капитан корабля обвенчает пассажиров в открытом море, этот брак считается абсолютно законным.

Салена улыбнулась лучезарной улыбкой.

Она понимала, что он сказал это, чтобы она не боялась.

Не находя слов, она крепко стиснула пальцы герцога.

Он понял ее состояние, и на мгновение они замерли, глядя друг другу в глаза.

Потом герцог поцеловал Салену, и она почувствовала, что этот поцелуй сделал ее его неотъемлемой частью.

«Афродита» двигалась очень медленно. Герцог сказал Салене, что он специально отдал приказ не увеличивать скорость, чтобы яхту как можно меньше качало.

Салена повернула голову, зная, хотя в каюте было темно, что герцог не спит.

— Я… заснула, — сонно сказала Салена.

— Ты, должно быть, очень устала, моя дорогая, — сказал он. — Тебе столько пришлось вчера пережить! И я, вероятно, был эгоистом, заставив тебя пережить еще и свадьбу.

Она придвинулась к нему и коснулась губами его плеча.

— Это замечательно! — прошептала она. — Я не знала, что… любовь может быть такой… чудесной… такой божественно‑прекрасной!

— Ты счастлива, моя дорогая? — спросил герцог.

— У меня нет слов, чтобы выразить то, что я чувствую, — ответила Салена. — Я люблю тебя и хочу повторять снова и снова, что люблю и обожаю тебя.

Несвойственная ей страстность, прозвучавшая в ее голосе, тронула герцога до глубины души. Он тихо сказал:

— Я молил Бога, чтобы ты почувствовала именно это, моя дорогая маленькая любовь.

— А я молилась, чтобы ты хотя бы… чуть‑чуть полюбил меня, — откликнулась Салена. — Но ты такой… важный… такой… умный… такой храбрый… словом, такой, каким должен быть мужчина, поэтому я и думать не смела, что мои молитвы будут услышаны.

— Но я люблю тебя не чуть‑чуть, — ответил герцог. — Моя любовь безгранична — безгранична, как море и небо.

Салена чуть слышно вздохнула.

— Ты… научишь меня любить так, чтобы твоя любовь ко мне не угасла? — спросила она.

— Не думаю, что тебе нужно этого опасаться, — ответил герцог. — Таких чувств я никогда еще не испытывал, Салена, и они не из тех, которые угасают. Я полюбил тебя сразу после того, как ты — таинственная беглянка — попала на борт «Афродиты». Но я боялся, что ты всю жизнь будешь испытывать страх перед мужчинами и перед любовью.

— Как глупо было с моей стороны не понять, что ты… другой и что, когда я восхищалась тобой, сидя у твоих ног, — это была… любовь.

Она замолчала, а потом произнесла дрожащим, тихим голосом:

— И только… когда… л‑леди… Герцог приложил пальцы к ее губам.

— Т‑с‑с, — сказал он. — Забудь об этом. Забудь обо всем, что случилось. Эти люди ничего для нас не значат, они в прошлом — а нас должно волновать только наше будущее.

Салена слегка вздохнула и, придвинувшись к нему еще ближе, произнесла:

— Ты… прав. Мыбольше не будем… о них говорить, но я должна знать… одну вещь… Мне… интересно.

— Что именно? — спросил герцог.

— Как ты узнал, где меня искать? Когда мы достигли гор, я подумала, что теперь уже невозможно узнать, куда меня увезли.

— Я бы и не узнал, — мрачно заметил герцог, — если бы не спросил человека, который об этом знал.

Он нахмурился, вспомнив, что ему пришлось слегка придушить Имоджин, чтобы добиться от нее ответа.

И еще ему повезло, что среди слуг на вилле оказался человек, который когда‑то служил султану.

Не имея никаких обязательств перед прежним хозяином, он провел герцога и его людей к тому оазису, где султан всегда делал первую остановку, выезжая куда‑либо из Танжера.

Без этой помощи, которая, как казалось ему, была ниспослана самим Провидением, герцог никогда бы не нашел Салену в пустыне.

Но теперь она была счастлива, и ужас, пережитый ею, покинул ее, и поэтому герцог считал, что прошлое нужно отбросить, словно закрытую книгу, и думать только о будущем.

Вслух он сказал:

— Ворэн позаботился, чтобы твою одежду доставили на борт, но, моя дорогая, мы будем останавливаться в разных портах и покупать те вещи, которые я давно хотел тебе подарить, но ты все время отказывалась.

— Я не хотела… чтобы ты был расточительным и… тратил свои деньги на меня. Ведь я не смогла бы с тобой расплатиться.

Герцог мягко рассмеялся, вспоминая ее решительные протесты по поводу покупки любых вещей, кроме самых необходимых.

А в Танжере она настаивала на покупке только самых дешевых тканей и заказывала себе платья у местных портних.

Он понимал, что Салена боялась попасть в такую же зависимость от него, как от князя. Герцог уступал ей, но она была так красива, что он хотел одеть Салену в наряды, достойные ее красоты.

— Теперь я смогу подарить тебе не только одежду, — сказал он, — но и драгоценности. В Константинополе, например, можно купить великолепный жемчуг.

— А мы собираемся в Константинополь? — спросила Салена.

— Этот город называют «жемчужиной Востока», — ответил герцог. — И я хочу показать ее другой «жемчужине» — такой драгоценной и прекрасной, что ей не нужны никакие украшения, кроме моих поцелуев.

С этими словами он поцеловал Салену в лоб, и ей показалось, что из сердца ее вырвался солнечный луч.

Герцог поцеловал ее глаза и маленький носик; ее губы уже были готовы к поцелую, но он поцеловал еще и ее подбородок, щеки, уголки рта…

Солнечный свет внутри нее становился ярче, пока не запылал, как само солнце.

Все тело ее трепетало, она желала его с такой силой, что ни о чем больше уже не могла думать.

Ее страсть разгоралась, и прежде чем герцог успел вновь коснуться поцелуем ее губ, она сама уже целовала его.

Она целовала его пылко, жадно, чувствуя, что именно этого он хотел, — и затрепетала, осознав, что ее поцелуи воспламеняют его.

— Я хочу тебя! — страстно воскликнул герцог. — Я хочу тебя, моя прекрасная, обожаемая беглянка, бегущая от любви.

Салена слышала его голос словно откуда‑то издалека; ей казалось, что все вокруг озарено небесным светом. Это было чудо — чудо по имени «любовь», и она была намного огромнее, восхитительнее, необыкновеннее, чем Салена когда‑либо могла себе представить.

— Я… хочу тебя… тоже, — пыталась сказать она. — Я хочу… тебя… ты мне… нужен. Я твоя… совершенно, полностью.

Но она не могла говорить, потому что герцог целовал ее в губы и руки его скользили по ее телу.

Все мысли пропали, остались только его губы, его руки, биение его сердца — только он во всей вселенной.

1 Мадемуазель (фр.).

2 Да, я — мадемуазель (фр.).

3 Отлично! (фр.)

4 Мадемуазель великолепна! (фр.)

5 Ну да! (фр.)