Гордон Чайлд

Расцвет и падение древних цивилизаций. Далекое прошлое человечества

Аннотация

Крупнейший специалист по древней истории профессор Гордон Чайлд в этой наиболее значительной своей работе предлагает оригинальную концепцию ранней истории человечества. Она основана на европейской точке зрения, согласно которой «главная традиция», оказавшая влияние на эллинистическое Средиземноморье, связана с Египтом и Месопотамией. В соответствии с намерениями и поставленными задачами Чайлд открывает свою книгу периодом каменного века и заканчивает упадком Римской империи. Автор ярко описывает жизнь первобытных народов периода палеолита, мезолита и неолита, прослеживает подъем культур железного века вплоть до достижения кульминации в результате объединения значительной части Европы благодаря деяниям Александра Великого. Завершается рассказ главой, содержащей точку зрения автора на закат и падение Древнего мира.

Гордон Чайлд

Расцвет и падение древних цивилизаций. Далекое прошлое человечества

Глава 1

АРХЕОЛОГИЯ И ИСТОРИЯ

Письменные источники содержат весьма отрывочные и неполные описания достижений человечества в различных частях света за последние пять тысяч лет. Подробно освещена лишь примерно сотая часть того времени, в течение которого продолжалась активная деятельность людей на нашей планете.

Возникающая на их основе картина откровенно хаотична, в ней трудно выделить какую-то общую систему и ведущие тенденции. Что же касается археологии, то ее история насчитывает всего лишь сотню лет. Поэтому в столь обширном пространстве, каким является дописьменная история человечества, она выявляет только общее направление, фиксируя совокупность изменений, приведших к видимому результату.

История, подкрепляемая археологией вместе с предшествующей историей, становится продолжением палеонтологии и палеогеологии. Последняя изучает геологические материалы для определения эволюции различных видов живых существ в результате естественного отбора, а также процесса выживания и размножения в ходе их физического приспособления к изменениям внешней среды.

Человек считается последним в цепочке видов, его окаменелые останки встречаются лишь в самых верхних слоях геологических разрезов, так что он является высшим продуктом в прослеженной учеными линии эволюции земных существ. Через предысторию можно проследить, как сохранялись и размножались первобытные люди путем улучшения орудий труда, обеспечивающего лучшее приспособление к окружающей среде и, соответственно, окружающей среды к воздействующим на нее сообществам людей.

Те же самые процессы археология способна проследить в историческое время, дополняя своими открытиями письменные источники в районах, где задержалось развитие письменной культуры. Не изменяя этой своей методике, она способна проследить вплоть до настоящего времени развитие тенденций, различающихся уже в предыстории.

Предмет нашего изучения, человек в широком смысле этого слова, преуспел в том, чтобы выжить и размножиться, в основном с помощью развития своих орудий труда и всевозможных приспособлений для выживания (начиная с жилища и одежды и кончая средствами транспорта), о чем я уже успел подробно доложить читателю в книге «Человек создает себя».

По сравнению с другими животными только благодаря своим орудиям и приспособлениям человек действует и существует во внешнем мире, добывает средства к существованию или даже приспосабливает окружающий его мир к своим нуждам. В то же время набор таких приспособлений человека существенно отличается от того, чем владеют животные.

Последние носят все свое с собой, используя в качестве орудий части своего тела. Так, у кролика лапы позволяют ему копать норы, а клыки льва — умерщвлять его добычу, бобр использует свои зубы точно так же, как плотник свой инструмент. Чтобы поддерживать тепло в своем организме, большинство животных носят меховые (волосяные) «шубы». Черепаха переносит собственный «дом» на спине.

Человек не обладает подобным «снаряжением», те сходные с животными приспособления, что у него и были, он отверг в ходе эволюции — заменив их орудиями труда и другими искусственными приспособлениями, которые человек изготавливает, использует по мере надобности и выбрасывает. Так, он делает мотыги, кирки и лопаты для копания, оружие, чтобы убивать дичь и врагов, топоры и тесла, чтобы рубить и обрабатывать дерево, изготавливает кирпичи или обтесывает камни, стремясь обеспечить себе кров.

У самых первых «людей» действительно имелись выступавшие клыки, располагавшиеся в очень массивных челюстях и служившие весьма опасным оружием, но они исчезли у современных людей, чей ряд зубов не способен нанести смертельные раны.

Как и у других животных, первым снаряжением человека становятся его физические данные. Коротко их можно обозначить следующим образом: руки и интеллект. Освобожденные от необходимости переносить на себе свои жилища, наши нижние конечности, ноги, превратились в деликатные инструменты, способные совершать поразительное множество тонких и точных движений.

Стремясь контролировать последние и связывать их с ощущениями, поступающими от глаз и других органов чувств, мы стали обладателями необычайно сложной нервной системы и удивительно большого и сложного мозга.

Как физические, так и умственные качества давали уже первым людям очевидные преимущества. Люди были более адаптивны и лучше приспособлены, чем животные, что давало возможность выживать в различных меняющихся условиях окружающей среды. Например, заяц, благодаря своей способности менять на зиму цвет шкурки, проведет зиму удобно и в безопасности на заснеженных склонах гор, но будет сразу же замечен в более теплых долинах.

Человек же при перемещении в местность с жарким климатом просто снимает свою теплую одежду и приспособляет свое одеяние к окружающей среде. Лапы кролика являются хорошим орудием для копания земли, но, в отличие от кошачьих, обладающих когтями, не могут быть эффективным оружием защиты. Человек же может изготовить орудия как для труда, так и для нападения и защиты.

Короче говоря, в ходе эволюции животные приспособились для осуществления ограниченного числа действий и жизни в соответствующих условиях, а различные орудия, изготовленные человеком, могут выполнять множество действий в почти любом окружении, хотя это и происходит далеко не всегда.

Препятствием служит тот факт, что человеку приходится учиться не только использовать свои орудия, но и изготавливать их. У птенца же, например, достаточно быстро вырастают перья, крылья и когти. Ему, конечно, приходится учиться их использовать, например уметь содержать свои перья в чистоте. Однако эти умения определяются унаследованными инстинктами и обучение не занимает много времени.

У детеныша человека подобные унаследованные от природы приспособления отсутствуют, и растет он гораздо медленнее. Круглые камни, лежащие на земле, сами по себе не становятся орудиями труда (рубилами, топорами и т. д.). Необходимо осуществить множество действий и затратить определенное время, прежде чем все сойдется в одной точке и звериная шкура превратится, например, в одежду для ребенка.

Даже простейший инструмент, изготовленный из отломанного сука или в виде обколотого камня, представлял собой продукт длительного опыта, состоявшего из проб и ошибок. Подмечались ощущения и результаты, они запоминались и сравнивались. Мастерство приходило с опытом.

Конечно, нас могут упрекнуть в преувеличении, но все же заметим, что любой инструмент представляет собой олицетворение накопленного опыта. Поскольку конкретный опыт запоминался, сравнивался, а общие изыскания одного рода систематизировались, точно так же, например, возникают и научные формулы, описания и предписания.

К счастью, ребенка не оставляют наедине с самим собой, чтобы тот накапливал опыт и самостоятельно проходил через испытания, совершая ошибки. На самом деле ребенок не наследует при рождении физический механизм нервной организации и развития, отпечатанный в наследственной информации конкретных рас и народов и якобы используемый автоматически. (Во времена автора механизм работы и передачи генетического материала лишь начинал раскрываться учеными (только в 1953 г. Уотсон и Крик создали пространственную модель ДНК). — Ред. ) Не говоря уже об автоматизме соответствующих телесных движений. Все приходит постепенно.

Вместе с тем ребенок является наследником социальных традиций. Его родители и наставники обучат его, как изготавливать и использовать орудия и приспособления в соответствии с опытом, приобретенным предшествующими поколениями. И конкретное орудие, которое человек использует, само по себе является всего лишь предметным выражением данной социальной традиции. Инструмент — это социальный продукт, как и человек — социальное животное.

Поскольку человеку предстоит слишком многое узнать, человеческий детеныш оказывается слишком деликатным и беспомощным, и это его состояние продолжается дольше, чем у детеныша любого другого животного. Физическое дополнение к обучению представляет собой упорядочение впечатлений и выстраивание связей между различными нервными центрами в мозгу.

Тем временем мозг продолжает расти. Чтобы соответствовать данному процессу, черепные кости, защищающие мозг ребенка, увеличиваются и твердеют постепенно, хотя и остаются соединенными между собой. Поэтому череп ребенка в процессе роста в отдельных местах весьма уязвим, так что ребенка легко можно убить.

Благодаря указанным взаимосвязанным причинам требующее помощи и поддержки детство затягивается, и для выживания детей (и своего) по крайней мере одна социальная группа должна держаться вместе, пока дети не вырастут. Именно поэтому у человека сложилась естественная семья, состоящая из родителей и детей, ставшая более надежным и продолжительным союзом, чем пары у животных, чье взросление происходит быстрее. Действительно, именно отдельные семьи, живущие вместе для лучшей защиты и самообеспечения, стали первым объединением, отличающимся от стада или группы животных. Вместе с тем до некоторой степени человек является стадным животным.

Сегодня в человеческих, равно как и в животных, сообществах старшее поколение передает с помощью образцов коллективный опыт, накопленный группой, и тот, что они, в свою очередь, узнали от старших и родителей. Обучение животных происходит с помощью примеров — так, подражая курице, цыпленок учится, как и что клевать.

Человеческому детенышу приходится учитывать слишком многое, поэтому для него имитационный метод оказался слишком медленным. В человеческих обществах обучение с помощью наставлений происходит параллельно с примерами. Инструментарий разработали постепенно, в ходе общения между членами человеческого общества. Ведя такую политику, люди породили новый вид оснащения процесса обучения, который можно вполне охарактеризовать как духовный.

Благодаря структуре гортани, мускулатуре языка и другим человеческим органам, общим с некоторыми другими существами, человек способен издавать весьма обширный ряд звуков, которые в техническом смысле называют искусственными звуками. Живя в обществе и обладая огромным мозгом, люди смогли наделить эти звуки условным значением.

Путем соглашения звуки стали словами , сигналами для действия, символами для предметов и событий, знакомыми другим членам сообщества (заметим, что аналогичное значение можно придать и жестам, хотя это и представляется менее удобным).

Точно так же и крики птиц, и блеяние овец обладают значением — услышав определенный сигнал, все члены стаи (стада) действуют соответствующим образом. Сигнал, по крайней мере, означает для них побуждение к действию, порождая соответствующий ответ в виде конкретного поведения. Среди людей произнесенные слова (и, конечно, жесты) несут ту же самую функцию, но в более широком смысле.

Возможно, первые слова людей наполнялись значением по мере необходимости. Так слово pewit (англ. чибис) обозначает крик птицы, получившей свое название по указанному действию. Однако на самом деле большинство слов, использованных уже первыми людьми, вовсе не обладали видимой схожестью с тем, что они обозначали. Они оказывались просто удобными и получали свое значение механически, благодаря подразумеваемому соглашению между использовавшими их членами общества. Так происходит и в случае обозначения процесса, когда в ходе совещания группа химиков сходится в обозначении нового элемента. На самом деле все происходит гораздо сложнее.

Точнее сказать иначе, значение слов проясняется точно так же, как в случае обучения детей навыкам разговорной речи. По своей сути обучение навыкам речи означает приспособление ребенка к тем звукам, которые он извлекает. Это становится значительным добавлением к обширному списку вещей, которые приходится выучить человеческому детенышу.

Он, очевидно, испытывает физическое раздвоение, преодолеваемое благодаря хорошо организованной работе мозга. Поэтому при ранении головы человек может перестать понимать, что ему говорят, поскольку утратил способность соотносить слова со звуками. Уже в черепах древнейших людей отмечаются следы особого развития участков мозга в области речевых центров, так что язык кажется таким же древним и универсальным инструментом, как изготовленные древнейшими людьми орудия.

Язык сильно ускорил обучение людей. Так, в частности, мать способна показать своему потомку, что делать, когда приближается дикий зверь. Однако многие юные существа воспринимают подобные конкретные уроки как неизбежные! С помощью усвоенных ранее правил мать также способна представить, что будет, если дикий зверь приблизится, — перед нами явный способ обучения на выживание!

В целом же, подражая своим друзьям, вы учитесь, как действовать в конкретных случаях. С помощью языка вы способны научиться, как вести себя в критической ситуации, если та наступит. Язык является средством передачи социального наследия путем передачи опыта, сложившегося в результате проб и ошибок, показывая, что может произойти и что следует делать. Мозг собирает информацию, язык передает ее.

Через социальное наследование молодежь перенимает не только опыт, обретенный физиологическими предками (который, возможно, передается и «кровно» через биологическое наследие), но и тот, которым обладает вся группа.

Пользуясь одним языком, не только родители, но и все члены общества способны описать детям критические моменты своей жизни, рассказывая, как они преодолели их, что они видели, слышали, испытали и сделали. Опыт людей можно объединить. Освоение этого совместного опыта происходит и во время обучения изготовлению и использованию различных орудий и приспособлений.

Язык представляет собой не только инструмент традиции. Он воздействует на то, что передается. Общество принимает значение слова (или другого символа) практически по необходимости, поскольку такое значение представляет собой абстрактное понятие. Так, слово «банан» обозначает целый класс предметов, имеющих определенные свойства, видимые, осязаемые, обоняемые и, кроме всего прочего, вкусовые.

Используя слово, мы не принимаем в расчет и не воспринимаем, как не относящиеся к делу, количество пятнышек на кожуре банана, его положение на растении или в корзине, поскольку все эти качества относятся к любому конкретному банану, но не определяют его общих свойств.

Так и каждое слово, каким бы обширным кругом значений оно ни обладало, все же имеет абстрактное значение. По своей сути язык предполагает классификацию. С практической точки зрения с помощью примеров можно точно выражать мысль и на основе конкретных рекомендаций совершать установленные движения.

Хотя обучение необходимым действиям происходит по аналоговой системе, остается простор для вариаций. Здесь поможет сравнение в виде контраста, существующего между ученичеством и университетским образованием. Поэтому заметим, что язык превращает традицию в рациональный фактор.

Способность к рассуждению определяется как «обладание возможностью решать проблемы, не проходя путем проб и ошибок». Вместо того чтобы попытаться делать что-либо руками с вероятностью обжечь пальцы, вы ведете поиск в своей памяти, используя идеи , образы или символы действий, которые осуществляете.

И другие животные, не только человек, явно поступают так, как будто думают сходным образом. Увидев банан, находящийся посредине трубы, открытой с обеих сторон, но остающийся недосягаемым, шимпанзе сообразит, как протолкнуть банан палкой с одной стороны и затем схватить его с другой, не совершая никаких бесполезных движений, просто «размышляя».

Возможно, прежде чем решиться зацепить банан палкой, обезьяна представляла его в различных положениях. Однако ей все представлялось достаточно конкретно, нужно было всего лишь попытаться ухватить банан, а когда рукой это сделать не удалось, она взяла палку. Когда же речь идет о процессе мышления у людей, то нам становится ясно, что умственные способности человека намного превосходят требования любой конкретной ситуации, в какую может попасть любое животное. И в данном процессе язык, очевидно, играет более значимую роль.

Рассуждения и все, что мы называем мышлением, имея в виду и те моменты, что отличают шимпанзе, должны включать умственные операции с тем, что психологи называют образами . Зрительный образ, картина в мозгу, скажем, банана всегда схожа с конкретным бананом. Слово же, напротив, более абстрактное, очищенное от тех случайных фактов, что придает индивидуальность любому конкретному «банану».

Психический образ слов (картины звука и мускульных движений, связанных с его произношением) образует весьма удобный объект для процесса мышления. Ход мыслей с их помощью неизбежен и вызывает то свойство абстракции и обобщения, которых нет у думающих животных.

Люди способны как думать, так и говорить с помощью предметов, называемых «бананами», а шимпанзе никогда не двинется дальше того «банана в трубе». Именно социальный инструмент определил язык и внес свой вклад в то, что высокомерно описывается как «освобождение от конкретики и переход к абстракции».

Гораздо разумнее оперировать символами «в голове», а не вещами или действиями, существующими во внешнем мире. Удобно заместить слова символами, хотя никоим образом слова не являются только таковыми. Вы можете свести каждый символ вместе и соединить их некоторым образом в своей голове, не пошевельнув ни единым мускулом.

Понятие «идея» обычно используется для обозначения того, на что указывают, обозначают или к чему относятся слова и другие символы. В этом смысле «банан» не обозначает то, что можно увидеть, потрогать, понюхать или даже съесть, но только образ «идеального банана».

Он вполне успешно представляет множество реальных съедобных бананов, даже если ни один из них не подходит к стандарту «идеального банана». Люди наделили названиями идеи, которые на самом деле нельзя увидеть, понюхать, потрогать или попробовать, как банан. Такие идеи, например, как двуглавый орел, мана (сверхъестественная сила, присущая некоторым людям, животным, предметам и духам — согласно верованиям народов Меланезии и Полинезии), электричество, причина.

Как и обозначающие их слова, они являются результатом общественного опыта, что позволяет обращаться с ними как с реальными вещами. На самом же деле понятия двуглавого орла, бессмертия или свободы оказывают на людей более продолжительное и глубокое воздействие, чем образ даже самого сочного банана.

Не вдаваясь в метафизические тонкости, общество одобряло и поддерживало идеи, вдохновлявшие подобные действия, так что они должны рассматриваться историками в одном ряду с конкретными объектами археологического исследования.

Практически идеи составляют столь же эффективную часть окружающей среды, как и горы, деревья, животные, погода и весь прочий внешний мир. Духовное окружение оказывает на общество такое же воздействие, как материальная среда. Поведение людей показывает, что они нуждаются в духовной среде так же сильно, как и в материальных орудиях труда.

Благодаря языку это «духовное снаряжение» не ограничивается идеями, которые могут преобразовываться в орудия и оружие, успешно контролирующие и преобразующие внешнюю природу. Оно включает также то, что часто определяется как социальная идеология, предрассудки, религиозные верования, привязанности и художественные идеалы.

Очевидно, что, преследуя идеологии и вдохновляясь идеями, люди осуществляют такие действия, которые никогда не наблюдаются среди других животных.

По крайней мере, 100 тысяч лет¹ тому назад странно выглядевшие существа, названные учеными неандертальцами, уже выработали ритуал погребения своих умерших детей и родственников, обеспечивая их едой и инструментами.

Сегодня каждое известное человечеству общество, остающееся на стадии первобытного развития, осуществляет определенные ритуалы, иногда излишне болезненные, воздерживаясь от доступных удовольствий. При этом руководствуясь и побуждаясь в своих действиях и ограничениях сегодня (и предположительно в прошлом тоже) социально санкционированными идеями того вида, что обозначаются нами как «бессмертие», «магия», «бог».

Подобные действия чужды всему остальному животному царству, поскольку животные не используют символический язык и поэтому не способны образовать такие абстрактные идеи.

Археологические находки показывают, что, например, кремни сотню тысяч лет тому назад отделывались с большей заботой и тщательностью, чем определялось их практическим применением. Все выглядит так, как будто их создатель хотел изготовить не только удобный, но и красивый инструмент.

Более 25 тысяч лет тому назад люди начали украшать свои тела и носить на шее раковины и бусины, изготовление которых требовало значительного труда. Сегодня по всему миру встречаются люди, выбивающие зубы, перевязывающие ноги, уродующие свои тела корсетами или подвергающие себя какому-либо уродству, стремясь подчиниться требованиям моды. И снова подобное поведение кажется свойственным природе человека. Именно оно обрамляет идеологию.

Так с помощью абстрактных идей люди подошли к тому, чтобы начать нуждаться в новом стимуле для своих действий, помимо таких общих потребностей, как удовлетворение чувства голода, сексуальных потребностей, гнева и страха. Все новые идеальные мотивы оказывались необходимыми для продолжения жизни. Идеология, далекая от очевидных идеологических потребностей, в биологическом смысле оказывалась полезной, то есть способствовала выживанию вида.

Без духовной вооруженности общество не только распалось бы, но и отдельные его члены утратили бы стремление к выживанию. «Разрушение системы верований» первобытных народов рассматривается специалистами как главный фактор, ведущий к их уничтожению в ходе взаимодействия с цивилизацией белых людей.

Вот что произошло с обитателями скалистого островка Эддистон (у южного берега острова Тасмания в Австралии. — Ред. ): «Остановив практику охоты за головами, британцы тем самым запретили институт, составлявший основу их религии, что привело к всеобщей апатии коренного населения. Они перестали сопротивляться уменьшению населения острова».

Очевидно, что сообщества людей «не могут жить только хлебом единым». Но если «каждое слово, что исходит из уст Господа» не содействует прямо или косвенно росту и биологическому и экономическому процветанию общества, которое их порождает, то общество и его Бог неизбежно исчезнут. Именно этот естественный отбор показывает, что в плане длительной эволюции идеалы общества являются «всего лишь отображением материального в умах людей». Религия жителей Эддистона являлась движущей силой живущих и поддерживала в действии экономическую систему.

На практике «охотники за головами» сохраняли численность и активность коренного населения. Сказанное сделало улучшение материальных условий излишним и со временем позволило островитянам стать добычей британских завоевателей. Согласно распространенной точке зрения, социальная группа представляет собой идеологию, определяемую историческим отбором. Хотя приговор и может быть отсрочен.

Итак, идеология определенно является социальным продуктом. Но не только слова поддерживают идеи, произведенные в ходе жизнедеятельности в обществе, и поэтому сами по себе они нежизнеспособны. У идей также есть своя среда обитания, при принятии обществом они начинают определять поступки людей.

Даже верования, кажущиеся абсурдными, способны приобретать доверие, добиваясь, чтобы каждый член группы принял их и учился верить в них с младенчества. Никому не приходит в голову оспаривать то, во что верят все. У немногих из нас имеются большие основания, чтобы верить в одноклеточных, нежели в ведьм.

Наше общество насаждает первые верования и высмеивает последние, однако другие общества сохраняют за собой право на суждение. Конечно, ряд признанных экспертов видели одноклеточных в микроскоп. Но еще большее число специалистов в средневековой Европе и в первобытной Африке наблюдали за действиями ведьм. Преобладание нашего верования, бытовавшего в течение длительного времени, утвердилось. Проведем и другую параллель. Если в наше время антисептики и вакцины могут эффективно предотвратить эпидемии и таким образом изменить статистику социального роста, то в свое время подобную функцию выполняли заклинания и сожжения ведьм.

Не менее значительная функция идеологии заключалась в том, чтобы сплачивать общество и обеспечивать его работоспособность, опираясь на технологию и материальное оснащение. Как и духовное вооружение, материальное оснащение остается социальным продуктом, порожденным социальной традицией.

Практически это означает, что производство и использование различных орудий и предметов также требует от членов общества совместных действий. Современные европейцы и американцы приобретают еду, жилища и удовлетворяют свои нужды в результате сотрудничества в обширной и весьма сложной эффективной экономической организации.

Вырванные из нее, мы почувствуем себя весьма некомфортно и, возможно, станем голодать. Теоретически «примитивный человек» с простейшими нуждами и более примитивными орудиями труда вполне способен приспособиться к новым условиям жизни. Практически даже самые грубые первобытные люди, живущие в группе, организовывались и сотрудничали, чтобы добывать еду и изготовлять орудия труда. Вместе они участвовали и в отправлении обрядов.

В частности, среди австралийских аборигенов мы находим разделение труда между полами, мужчины занимались охотой, женщины — собирательством, а также изготовлением одежды и сосудов. В этом объединенном сообществе встречается также разделение продуктов.

Даже исследователю материальной культуры приходится изучать общество как объединенную организацию, изготавливающую средства, удовлетворяющие ее нужды, необходимые для самовоспроизводства и новых потребностей. Он всегда хочет понять, как работала экономика этого общества.

Следует учитывать, что экономика воздействовала на идеологию и сама испытывала ее влияние. Согласно «материалистической концепции истории», экономика определяет идеологию. Другими словами: в ходе длительного развития идеология способна выжить только тогда, когда она способствует ровному и эффективному функционированию экономики. Если идеология станет препятствовать такому функционированию, то общество и вместе с ним идеология в конце концов погибнут. Нельзя долго задерживать процесс развития. Устаревшая идеология способна разрушить экономику и затруднять перемены дольше, чем допускает марксизм.

В идеале социальная традиция едина: современный человек теоретически является наследником всех предшествующих эпох, перенимая накопленный всеми его предшественниками опыт, что на самом деле далеко от реальности. Сегодняшнее человечество как общество не сформировалось в один день, оно делится на множество различимых обществ. Все доступные свидетельства позволяют предположить, что подобное деление оказалось не меньшим, но даже большим в прошлом (насколько позволяют это сделать археологические изыскания).

Каждое общество, возможно, не только отличалось от других по языку, существовали также духовные различия и различия в сфере производства. Ведь продукт такого производства сохранялся, передавался и изготавливался в соответствии с собственными особыми традициями.

Сегодня особенно болезненна путаница языков, заметим, что каждый из них представляет собой продукт социальной традиции, сам воздействует на другие традиционные модели поведения и мышления. Менее знаком способ, с помощью которого несоответствие традиции воздействует на материальную культуру.

Скажем, американцы используют ножи и вилки иначе, чем англичане, что находит конкретное воплощение в различной форме самих ножей и вилок. Более локальный пример. В Ирландии и Уэльсе сельские рабочие используют лопаты с длинными рукоятками, в Англии и Шотландии рукоятки гораздо короче. В обоих случаях осуществляется одна и та же деятельность, хотя, конечно, с орудием обращаются по-разному, и, хотя данное различие связано в основном с удобством использования, оно отражает и различные социальные традиции.

Подобные расхождения в формах используемых инструментов и являются предметом изучения археологии, их можно проследить вплоть до отдаленного прошлого, когда никакие письменные источники не позволяли распознавать лингвистические различия.

Человекоподобные существа появились примерно четыре-пять сотен тысяч лет тому назад, расселившись от Англии до Китая, от Германии до Трансвааля. Мы можем только утверждать, что они жили небольшими по численности социальными группами, разбросанными по территории и изолированными друг от друга.

При подобных обстоятельствах легко ожидать, что у них должны были бы развиться отдельные традиции в соответствии с различными климатическими и другими условиями, связанными с той окружающей средой, к которой им приходилось приспосабливаться.

Действительно, региональные различия отмечаются в изготовлявшихся ими орудиях и изделиях. Важно, что они не зависят ни от природы материала, ни от предназначения орудия.

Как и упомянутый выше случай с ножами и вилками в Англии и Америке, лопатами в Англии и Уэльсе, подобные различия в технической стороне и форме должны соответствовать различным развитым традициям и использоваться разными сообществами: группами, ордами, «стадами», кланами, племенами или другими сообществами. Одна из главных целей доисторической истории состоит в том, чтобы выявить несколько социальных традиций, отраженных в археологических артефактах.

Археологи определяют объекты их изучения не только по функциям ножей, топоров, жилищ и гробниц, но и по различным «типам» ножей, топоров, жилищ и погребений. Различные типы ножей или гробниц выполняют одну и ту же функцию. Различия между ними определяются социальной традицией, предписывающей метод их изготовления и использования.

В каждой группе однородных предметов можно выявить совокупность типов, имевших хождение на определенной территории в определенный археологический период. Подобная совокупность типов орудий, свойственная данной территории, обозначается как археологическая культура. Археология как раз и занимается изучением взаимодействия подобных культур.

Разнообразие типов свидетельствует о множественности социальных традиций, управляющих их производством и использованием. Культура должна соответствовать социальной группе, которая определяет доминирующие обычаи и традиции.

Определение соответствия социальной группы какой-либо археологической культуре всегда достаточно сложно. Вместе с тем понятно, что, поскольку важнейшим средством для передачи социальной традиции является язык, подобная группа, несущая черты отчетливо выраженной «культуры», должна говорить на определенном языке.

Сегодня очевидно, что языковые различия не менее древние, чем различия в материальной культуре или погребальных обрядах. Доказательством этого утверждения является необычайное разнообразие языков и множество диалектов, существующих среди племен, чье развитие остается на уровне каменного века.

Аборигены Австралии, чье число определяется в 200 тысяч человек, говорят не менее чем на пяти сотнях языков. У индейцев, проживающих в Калифорнии на землях площадью около 400 тысяч квадратных километров, Кребер насчитал 31 языковое семейство и по крайней мере 135 диалектов. Как только человеческая речь начала фиксироваться в письменных документах, выявилось несколько лингвистических традиций, утвердившихся на сравнительно небольших территориях — египтяне, шумеры, семиты (аккадцы) и эламиты, связанные с определенными географическими названиями. По мере распространения письменности обнаружилось большее число новых языков — назили, лувийский, хурритский, протохеттский, финикийский, китайский, греческий, персидский, урарту, этрусский, латинский, кельтский — мы перечислили лишь самые известные. Языковая традиция заметна даже там, где, как первоначально кажется, коренной язык подавлен господствующим привнесенным извне, например английским.

Так, «следующая пятница» в Англии стала «первой пятницей» в Шотландии, когда вы пересекаете Атлантику, то «грузовой автомобиль» следует переводить как «грузовик». Традиция, которая способна противостоять стандартизированному воздействию письменного языка и беспрецедентным возможностям перемещения, часто опережает стремительно развивающиеся средства коммуникации. Лингвистические различия являются настолько же древними, как и культурные, которые прослеживаются непосредственно с помощью археологических артефактов.

Тем не менее культура и язык не нуждаются в соответствиях. Различия в материальной культуре между Данией, Англией, Францией и Германией незначительны по сравнению с различиями между датским, английским, французским и немецким языками. Материальная культура более постоянна, чем высказанные слова, проникновение и использование которых познаются через литературные образцы, равно как и через правила поведения. Однако если культура не представляет лингвистическую группу, то, как правило, местное сообщество людей, занимающее сравнительно постоянную географическую территорию.

Рассматривая культуры как некие единства в различных местах Земли, мы видим, что различия между ними кажутся менее спорными и более значительными. Их следует частично объяснить приспособлением к различной окружающей среде. Разнообразные виды низших животных обычно приспосабливаются к жизни при определенных климатических условиях, почвах и живущих здесь растительных организмах. Многие различия, те особенности, что отделяют один вид от другого, установились в ходе естественного отбора исключительно потому, что способствовали выживанию в особых географических условиях. Так, например, явно происходит с горным зайцем, меняющим цвет своей шкурки, тогда как зайцы, живущие в долинах, зимой не белеют.

Человек как вид физиологически не приспосабливается ни к какому особому окружению. (Здесь автор не совсем прав. Человеческие расы приспособлены к разным географическим зонам, хотя, конечно, в современных условиях кондиционеры, обогреватели, технические средства и др. позволяют представителям разных рас без неимоверных усилий существовать в заведомо не подходящей для них географической среде. — Ред. ) Их приспособление достигается необычайным разнообразием и количеством орудий труда, предметов одежды, оснащением жилищ и всего прочего. Изобретая подходящие орудия и средства, человеческое общество само по себе способно выжить практически при всех условиях. Огонь, одежда, жилища и соответствующий рацион помогают людям (далеко не всем. — Ред. ) претерпеть и арктический холод, и тропическую жару.

Материальная культура напрямую зависит от окружающей среды, ибо состоит из приспособлений, придуманных и созданных, чтобы удовлетворять потребности, вызываемые особыми климатическими условиями, чтобы пользоваться преимуществами местных источников пищи и обеспечивать защиту от диких зверей, наводнений или других особенностей конкретного региона.

В различных обществах вырабатывались разные приспособления и способы использования природных материалов в качестве пищи, топлива, укрытий и материала для изготовления орудий труда. У жителей лесов мы находим развитое искусство обработки дерева, плотницкие инструменты, деревянные дома, украшенные резным орнаментом. У степных народов с развитым скотоводством широко используются кость, искусство плетения корзин и обработки кожи, но они не могут обойтись без топоров и жилищ в виде шатров из шкур или землянок.

Приспосабливаясь к конкретным условиям, каждое общество должно было развивать и усовершенствовать эти процессы. Однако, к счастью, соответствующие изобретения и открытия не ограничиваются регионами, где они были сделаны. Достаточно часто сообщества людей оказывались вынужденными мигрировать в районы, где были совершенно иные условия.

Мигранты не отбрасывали свой традиционный уклад, в то же время принимая то, что соответствовало их новому дому, поэтому традиции иммигрантов и местные традиции смешивались. И снова изобретения и открытия попирали границы локальных и лингвистических обычаев. Они могли, и так действительно происходило, смешиваться, переходя от одного типа общества к другому, несмотря на все пространственные и языковые преграды.

Богатством нашей собственной культурной традиции мы во многом обязаны смешениям, принятию нашими прогрессивными обществами идей, созданных многими предшествующими группами людей в ответ на различные условия и возможности множества регионов. Так, например, к основным употребляемым нами местным продуктам мы добавили пшеницу, ячмень, фрукты с Ближнего Востока, рис из Юго-Восточной Азии, кукурузу, помидоры, авокадо и другие растения из Северной Америки, бананы из Тропической Африки и т. д. Наша традиция, связанная с питанием, обогащается за счет всего мира.

Предыстория и история действительно позволяют показать, как в процессе формирования различий между обществами культура развивалась, становясь более разнообразной, отвечая различным историческим, географическим и идеологическим особенностям. Чрезвычайно важна роль обмена между сообществами. При сильной культурной традиции сообщества стремятся сойтись в единый поток. Основное течение с постоянно растущей силой доминирует над всей дренажной системой, вбирая воды свежих источников. Культуры склонны впадать друг в друга.

Если наша собственная культура способна заявить, что войдет в основное течение, то только потому, что наша культурная традиция захватила и подчинила большую часть когда-то параллельно существовавших традиций. В исторические времена основные культурные потоки текли из Месопотамии и Египта через Грецию и Римскую империю, а затем и исламские страны в континентальную часть Европы, позже и в Америку. Одновременно происходило поглощение культурного потока из индийской, китайской, мексиканской и перуанской цивилизаций, бесчисленных первобытных культур.

С другой стороны, цивилизации индейцев майя и инков, окончательно прекратив развиваться, не сохранились, поскольку их «воды» влились в основной поток современной атлантической цивилизации. Впоследствии мы должны откровенно озаботиться течением основного потока, и хотя бы время от времени надо как бы со стороны следить за его обогащением за счет боковых притоков.

Таким образом оказывается возможным распознать кардинальные и действительно революционные инновации, которые сопровождаются такими изменениями в расселении людей, что надежные статистические данные вполне очевидны. Такие переломы в развитии человеческого общества соответственно используются, чтобы отмечать фазы или стадии в историческом процессе, которые мы предварительно обозначим ниже.

Первая стадия. История человечества началась примерно 500 тысяч лет тому назад (современные данные отодвигают время возникновения рода Homo (человека) до около 2 миллионов лет назад, когда появился Homo habilis (человек умелый). — Ред. ), когда человек возник как редкое животное, собиратель еды, живший, как и все хищные животные, за счет других существ, за счет ловли и собирательства, то есть в полной зависимости от того, что предоставляла ему природа.

Уклад собирательства (и охоты. — Ред. ), который Морган считает древнейшим в истории человечества, обеспечивший только источник средств существования, открытый любому человеческому обществу, охватывал примерно 98 процентов времени проживания человечества на данной планете, период, который археологи называют палеолитом, или древним каменным веком.

Геологи же называют соответствующий ему отдел четвертичного периода плейстоценом. Палеолит сохранился у некоторых племен, не перешедших на другую стадию развития и проживающих в джунглях полуострова Малакка, острова Калимантан, Амазонии, Центральной Африки, в пустынях Северо-Западной Австралии и Южной Африки и кое-где в Арктике. (Понятно, что современная (на начало XXI в.) картина несколько иная. Теперь подобные мелкие сообщества встречаются лишь в Амазонии и отчасти в Австралии (в последней охраняются и поощряются). — Ред. )

Вторая стадия началась примерно 10–12 тысяч лет назад, когда некоторые сообщества, впервые, очевидно, появившись на Ближнем Востоке, активно «сотрудничая» с природой, начали увеличивать запасы еды, доступные в результате культивации растений и разведения домашних животных.

Новая экономика, связанная с производством еды, определяемая Морганом как варварство, представлена в простейшей форме в тот период, который археологи определяют как неолит, или новый каменный век.

Однако по крайней мере в экономическом смысле неолит не соответствует данному периоду времени. Ведь маори Новой Зеландии продолжают по орудиям труда и экономике пребывать в 1800 году. (Маори заселили Новую Зеландию ок. 750–850 гг. н. э., а в 1800 г., несмотря на определенное знакомство с европейцами (Тасман в 1642 г., Кук в 1769–1774 гг. и другие мореплаватели), в основном пребывали в палеолите и занимались любимым делом, или людоедством, поедая пленников (в ходе междоусобных межплеменных войн и потерпевших кораблекрушение европейцев). — Ред. ) Более того, многие общества экономически оставались варварскими, научившись использовать железные или бронзовые инструменты и оружие, хотя полностью промышленное использование по крайней мере бронзы оказалось возможным только после следующей экономической революции.

Третья стадия. Она началась в аллювиальных долинах Нила, Тигра и Евфрата, Инда, где примерно пять тысяч лет назад произошло перерастание некоторых расположенных вдоль рек деревень в города. Общество принуждало земледельцев производить запасы еды, превышавшие их потребности, концентрировало их запасы, используя их, чтобы поддерживать новое городское население специализированных ремесленников, купцов, священников, чиновников и управленцев. Как будет показано ниже, естественным и необходимым побочным продуктом этой городской революции, сопровождавшей цивилизацию, стало изобретение письменности, благодаря чему появились исторические записи.

Следует отметить, что, во-первых, первые две тысячи лет цивилизации совпадают с тем, что археологи описывают как бронзовый век, потому что медь и бронза стали единственными материалами, использовавшимися для изготовления орудий труда и оружия. И медь, и бронза были достаточно дорогими.

Излишки продуктов, производимых существовавшим сельским хозяйством благодаря орошению, теперь сосредоточились в руках относительно узкого круга священников и чиновников, чье ограниченное распределение ограничивало также рост городского ремесленного и торгового населения.

Во-вторых, ранний железный век, начавшийся с распространения экономически выгодных способов производства и обработки железа, примерно в 1200 году до н. э., означал и широкое распространение орудий труда и других изделий из металла.

В то же самое время на Ближнем Востоке изобретение алфавитного письма способствовало распространению письменности, остававшейся до этого таинством, доступным небольшому классу просвещенных чиновников. После 700 года до н. э. небольшие изменения в чеканке монет облегчили товарооборот.

В классической, или греко-римской, экономике использование подобных распространенных нововведений соединялось с возможностями дешевого транспорта, имевшегося в распоряжении жителей Средиземноморья, излишками продуктов, что часто было обусловлено региональными особенностями хозяйства, и излишками средств среди верхнего и среднего классов — купцов, финансистов и землевладельцев.

Все сказанное обуславливало значительный рост населения, по крайней мере в бассейне Средиземноморья, что, безусловно, подтверждалось относительным обнищанием и даже фактическим закабалением непосредственных производителей и ремесленников.

В-третьих, феодализм в Европе, привязав к земле до того полукочевого варварского земледельца, несомненно, изменил продуктивность умеренной лесной зоны. Он же освободил его от крепостной зависимости римского образца (навязав свою, возможно худшую. — Ред. ). Система гильдий, обеспечивавшая свободу развития ремесла и торговли, дала ремесленникам и купцам беспрецедентный социальный статус.

Так со временем торговля и промышленность, накладываясь на более интенсивную и оседлую заселенность территории, продолжая использовать водные пути, способствовали беспримерному росту европейского населения.

И наконец, открытие Нового Света и морских путей в Индию и на Дальний Восток отворило для атлантической Европы мировой рынок. В обмен на массовое производство потребительских товаров население прибрежных районов Атлантики стало получать ресурсы со всего мира и развиваться благодаря постоянно увеличивавшей эффективность экономике.

Резкий рост населения в Англии между 1750 и 1800 годами не только свидетельствовал о биологическом успехе новой буржуазной капиталистической экономики, но и ознаменовал наступление первой стадии промышленной революции.

Глава 2

ПАЛЕОЛИТИЧЕСКАЯ ДИКОСТЬ

Первая глава человеческой истории все еще опутана естественной историей. В тех исследованиях первобытной антропологии, что нам известны, показано, что физическая эволюция человека связана с его телесными изменениями. Согласно данным археологии, изучающей первобытных людей, человек стал человеком благодаря труду и усовершенствованию необходимых ему орудий.

Как антропологические, так археологические источники охватывают примерно в сотню раз больший период времени, чем старейшие письменные источники. Происхождение человека и изготовление первых орудий следует датировать примерно пятью сотнями тысяч лет тому назад. (Современные ученые считают, что около 2 миллионов лет назад. — Ред. )

Подобные цифры весьма приблизительны и в любом случае настолько велики, что практически ничего не значат для большинства людей. Важно другое, и это окажется более полезным для дальнейших рассуждений, — человек замечает весьма существенные перемены в пейзаже и в очертаниях поверхности его планеты.

Так, например, во время плейстоцена Британия была присоединена к Европейскому континенту. Большая часть того, что сегодня называют Северным морем, возможно, было сушей, и человек мог плыть по тому, что сегодня напоминает Темзу, вплоть до ее впадения в то, что стало Рейном.

Основные горные хребты уже поднялись до того, как первые «люди» начали изготавливать свои орудия. Согласно одной из точек зрения, такие гигантские разломы, как Великая Рифтовая долина в Восточной Африке, уже существовали, когда люди заселили этот континент.

Катастрофические перемены в климате, безусловно, повлияли на всю Землю, три или четыре оледенения следовали одно за другим. В низких же широтах, где сегодня располагаются засушливые субтропические зоны, одновременно с оледенениями в высоких широтах отмечены длительные периоды проливных дождей.

Те снежные шапки и ледники, что сегодня покрывают горы Норвегии, во время оледенения постепенно росли, сползали в долины и, наконец, распространялись мощным ледяным покрывалом на равнины Северной Европы. Ледниковые щиты когда-то простирались и над Ирландией и Англией, соединяясь восточнее со скандинавским ледяным покровом.

Похожим образом (но в несопоставимых масштабах) сползают вниз в наше время альпийские ледники. А в прошлом те ледники, которые теперь обрамляют на вершинах гор Женевское озеро, сползали вниз, пока не достигли окрестностей Лиона. Сегодня ледники представляют собой своего рода ледяные реки, стекающие примерно на десять или двадцать футов (3–6 метров) в год.

В Гренландии и Антарктиде мы видим ледяные щиты наподобие тех, что покрывали Англию и Северную Европу во времена плейстоцена, они «текут» со скоростью около четверти мили (400 метров) за год. Так что остается только гадать, сколько времени потребуется льду с гор Шотландии, чтобы достичь Кембриджа, или сколько времени пройдет, прежде чем скандинавский лед накроет Берлин. Практически таким же медленным оказывался и процесс отступления, таяния огромных ледовых масс.

Итак, медленное таяние продолжалось. Климат становился теплее, так что теперь бегемоты и тигры смогли жить в Норфолке, рододендроны чувствовали себя как дома в Португалии и росли в Тироле. Но тут ледниковое пространство снова расширялось, и начиналось новое оледенение.

Большинство геологов допускают, что происходили четыре основных оледенения, разделенные тремя теплыми межледниковьями (интергляциалами). Другие допускают существование большего количества оледенений и межледниковий.

Тем временем человек стал свидетелем появления новых видов животных, но лишь немногим из них суждено было выжить в ходе естественного отбора. В первом межледниковье появилось несколько весьма любопытных существ: саблезубый тигр, небольшая трехпалая лошадь, южный слон, а виды, сохранившиеся со времен плиоцена, продолжали соперничать с новыми, постепенно их сменившими.

Чтобы выдерживать холод ледяных веков, слоны и носороги (мамонты и шерстистые носороги) обзавелись меховыми одеяниями. Подобные видовые признаки предположительно утвердились в ходе естественного отбора, сохраняясь на протяжении многих поколений. Примечательно, что слоны медленно воспроизводятся.

Самым любопытным из всех развивающихся видов оказался сам человек. Первые «люди» настолько сильно отличались по своей структуре тела от любой из рас современного человека, живущих сегодня на Земле, что зоологи относят их к отдельному виду или роду, отказываясь определять их научным термином, используемым для современного человека, — Homo sapiens. Они именуются гоминидами, то есть существами «похожими на людей».

Заметим, что за последние годы произошли существенные изменения в описании эволюции гоминидов.

Очевидно, что существовали промежуточные формы между обезьянами и людьми, и все выглядит так, что мы должны отступить в геологическом времени, чтобы обнаружить их общего прототипа.

Более ясные различия заметны между формами гоминидов, жившими в начале плейстоцена и в середине плейстоцена. Особенно тщательно изучались австралопитеки, среди признаков которых небольшой мозг сочетался с бипедальностью (передвижением преимущественно на двух ногах), чтобы их передние конечности оставались свободными и могли удерживать и использовать орудия.

С другой стороны, обнаружение в Олдувае в восточной части Центральной Африки части черепа гоминида с крупным мозгом вызвало сомнение в том, что австралопитеки выстраиваются в прямую линию предков человека, и в том, что они изготавливали орудия, с которыми иногда связывают их останки.

Отложения середины плейстоцена позволили с большей уверенностью подтвердить, что останки гоминидов в группе питекантропов имели объем мозга от 750 до 1100 кубических сантиметров. Однако на Яве не обнаружили артефактов, и только открытия в Северной Африке и в Северном Китае (стоянка Чжоукоудянь) позволили с уверенностью заявить о человеческой природе питекантропов.

Итак, самые древние останки гоминидов подтверждают, что между ними существует множество «схожих черт», более близких с обезьянами, чем с современными людьми, о чем я подробно писал в книге «Человек создает себя».

Питекантропы, обезьяноподобные люди Явы, обладали очень прочным, но весьма небольшим по объему черепом (в среднем около 900 кубических сантиметров) — промежуточная величина между мозгом шимпанзе и современного человека. Питекантропа отличали сильный наклон лба, уплощенность свода черепа, мощные массивные челюсти.

Питекантроп с острова Ява, возможно, соотносил звуки с их значением. Все же его нижняя челюсть не имела подбородка. В пещере Чжоукоудянь около Пекина нашли останки гоминидов, которых назвали синантропами, они характеризуются теми же признаками, что и питекантроп.

Так в отложениях нижнего плейстоцена с помощью антропологических исследований обнаружили, как и следовало ожидать, появление видов и родов, занимающих в некотором роде промежуточное положение между обезьянами и людьми в полном смысле этого понятия.

Отметим, что документальных свидетельств, отражающих эту стадию, относительно немного. Раскопки осушенных территорий или земляные работы во время прокладывания железнодорожных путей, вскрывающие галечник древних рек или окаменелости периода плейстоцена, эрозионные процессы на морских побережьях и берегах рек часто позволяют обнаружить останки (обычно в виде костей) тигров, носорогов и мамонтов (в вечной мерзлоте, например в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке России, до сих пор находят замороженные туши погибших мамонтов. — Ред. ).

Все же вплоть до конца последнего оледенения (в Европейской России — валдайское, которое происходило от 70 до 11 тысяч лет назад. — Ред. ) известны только четыре неполных фрагмента останков гоминидов во всей Европе, хотя ученые и любители повсеместно ищут «недостающие связи». Отмеченные четыре фрагмента представляют гоминидов нашего континента во время так называемых 200 тысяч лет!

Азия оказалась более продуктивной. Находки на острове Ява и в Китае позволяют нам говорить о двадцати полных скелетах. И все же редкость останков людей подтверждает вывод, что во время первых тысячелетий своего бытования люди оставались весьма редкими животными. Малочисленные группы гоминидов, скорее всего, не воспринимались как серьезные соперники современным им мамонтам, пещерным медведям, тиграм и гиппопотамам.

Наш вывод никак не опровергается археологическими данными. Верно, что целую тележку инструментов, изготовленных первыми гоминидами, можно собрать на велдах между реками Оранжевая, Вааль и Замбези. Общеизвестно, что музейные хранилища во Франции и в Англии набиты орудиями гоминидов, раскопанными в сходных по времени отложениях. Вероятно, один гоминид мог за день изготовить и соответственно использовать и выбросить три или четыре подобных орудия. Поэтому несколько тонн изделий, охватывающих период в сотни тысяч лет при расчете года в 365 дней, вовсе не свидетельствуют о большом числе изготовителей инструментов.

Однако развитие орудий труда показывает, что их изготовители постепенно выделились из окружающего их животного мира. Понятно, что самое начало данного процесса установить невозможно. Важной и, возможно, решающей вехой стало освоение человеком огня, что позволило использовать в своих целях страшный «красный цветок», от которого в ужасе бежали другие обитатели джунглей. Бесспорным свидетельством использования огня являются остатки кострищ, с которыми обычно встречаются археологи при раскопках древнейших стоянок и жилищ. Так, в одном из первых известных обиталищ древнего человека (синантропа) пещере Чжоукоудянь вблизи Пекина обнаружили обугленные кости животных, указывающие, что уже синантропы поддерживали огонь и использовали его.

Точно так же и первые орудия, скорее всего, имели естественное происхождение, их только слегка дорабатывали, чтобы они лучше удовлетворяли потребностям человека. Если орудия изготавливались из дерева, то они безвозвратно исчезали для будущих исследователей. Те же, что делались из прочного камня, во многом походили на естественные сколы, так что их зачастую трудно выделить из окружающей среды. Споры археологов по поводу точного определения «эолитов» (осколков камня с острыми режущими краями) как раз и связаны с этой проблемой.

Переходя к этим новейшим находкам, следует подчеркнуть, что речь идет не об одном местонахождении, а об обширной зоне, охватывающей Африку, Центральную и Южную Европу, частично Азию. Это грубые рубящие орудия аморфного вида с одним или несколькими сколами. Датировка их варьирует в абсолютных цифрах от 2 млн до 1 млн лет, по геологической периодизации они относятся к эоплейстоцену в рамках четвертичного периода. Именно на основании всех подобных находок выделена так называемая галечная культура, и термин этот укоренился в археологической литературе. Предложено уже несколько схем типологии галечных орудий, но ни одна из них не может считаться исчерпывающей.

С современной точки зрения только в середине периода изготовления этих орудий, в плейстоцене, мы встречаем те изделия, которые следует назвать бесспорными. Они представляют собой орудия из камня, обработанные продуманным и преднамеренным образом. Правда, их использование продолжает оставаться неопределенным.

Возможно, эти простейшие орудия (в Олдувае чоппер, камень-молоток, режущий отщеп, а несколько позже, в Ашеле, рубило, отщеп-скребок) применялись в разных целях и не предназначались, как в наше время, для особенных задач. Тогда грубо заостренные кремни служили разным целям, от расчленения туши животного до выскабливания волос с его шкуры или откапывания корней (а также разбивания голов — животных и оппонентов человеческого рода).

Техника обработки камня постепенно усложнялась. Важный шаг на этом пути был сделан, когда в употребление вошел новый инструмент — отбойник, игравший роль современного долота или тесла. Ударяя по нему другим камнем или деревянной колотушкой, мастер мог гораздо точнее координировать силу и направление удара. При этом скол получался длинным и тонким, а изделие принимало более правильную форму. Чтобы окончательно подчинить себе материал, человек должен был освоить технику, которая позволяла снимать лишние слои камня буквально по миллиметрам. При такой точности можно было придать заготовке любую задуманную форму. Это сделалось возможным, когда ударную технику стали дополнять отжимной.

Придав несколькими ударами камню подходящий вид, мастер откладывал колотушку и начинал действовать отбойником как стамеской, снимая лишний материал тонкими слоями. Эта работа совершенно не под силу современному человеку, который выжимает на динамометре в среднем не более 60 килограммов. Для того чтобы успешно справляться с отжимной техникой, рука человека должна была быть намного сильнее. По расчетам, неандерталец не уступал в силе нынешней горилле.

По всей Африке, в Западной Европе и Южной Индии излюбленными и самыми тщательно отделанными инструментами оставались те, которые изготавливались откалыванием кусков от крупных глыб камня, пока они не приобретали одну из четырех или пяти стандартных форм. Все произведенные изделия определяются как рубила или ручные скребки.

Кроме того, в Европе в отложениях ледникового периода (а также по всей Северной Евразии) мы встречаемся с так называемыми чешуйчатыми орудиями. Они состояли из тонких кусков камня, прикрепленных к общей основе, чаще всего деревянной. Их стремились просто подогнать друг к другу и не заботились о тщательной отделке, как в случае с рубилами.

Наконец, встречаем орудия, изготовленные синантропом, и первые орудия из Северной Индии и с полуострова Малакка, которые нельзя классифицировать как чешуйчатые орудия, хотя они рассматриваются как представители явного «рубящего» или «галечного» циклов.

Таким образом, перечисленные нами традиции отражают всевозможные потребности в разнообразных условиях. Однако все инструменты оказывались необычайно удобными и связанными с различными социальными традициями. Важно, что на изготовителей не влияли ни климатические факторы, ни особенности места проживания, за исключением специфики материала.

Они оказывались не менее поразительными, чем различия между основными циклами и единообразие и постоянство внутри их. Весьма примечательно, что одна и та же особенная форма придавалась рубилам, изготовленным от мыса Доброй Надежды до Средиземного моря и от Атлантического побережья до Центральной Индии.

В течение ряда оледенений (и межледниковий) различаются только незначительные варианты и улучшения, вносимые в небольшой ассортимент традиционных форм. В каждой части ареала подобные разновидности следовали одна за другой в одном порядке. Все выглядело так, как будто среди пространно разбросанных групп установился некий вид взаимоотношений, идеи пересекались и технический опыт обобщался.

Наконец, многие орудия позднего времени, в основном относящиеся к классу рубил, отличаются необычайной тщательностью обработки и изяществом. Чувствуется, что затрачено больше усилий, чем требовалось просто для изготовления орудий, поскольку их авторы пытались изготовить нечто не только полезное, но и красивое. Если так и было, то инструменты, о которых идет речь, несут в себе и эстетическое значение.

В качестве примера приведем образец черепа из раскопа Олдувай II (с отметинами, нанесенными чоппером), у его владельца имелись низко расположенные надбровные дуги, по своему развитию он находился между питекантропом и человеком разумным. Черепа из Штайнхайма (Вестфалия) и Сванскомба в Англии обладают ярко выраженными надбровными дугами.

Величина мозга обладателей черепов из последних двух мест, однако, близка к величине мозга современного человека (это неандертальцы. — Ред. ). Сказанное выглядит так, как будто эти люди с рубилами и каменными топорами, хотя и сохранили некоторые черты питекантропов, все же явно отличались по величине мозга.

Некоторые не вполне точно выраженные указания (несовершенная челюсть сомнительного геологического периода из Кенема, Кения, до затылочной кости черепа, найденного в галечной яме в Сванскомбе) позволяют предположить, что изготовители рубил и каменных топоров, возможно, обнаруживают большее сходство между собой, чем питекантропы или синантропы.

Вероятно, они являются нашими предками по эволюции. Правда, некоторые приписывают этот статус ископаемым останкам людей из Азии и даже Homo heidelbergensis, великолепному, но, к несчастью, неизвестному обладателю массивной допотопной челюсти, найденной в глубокой песчаной яме в Мауэре в Вюртемберге.

Следует признать, что все первые гоминиды оставались только собирателями. Рубила служили и для выкапывания съедобных корней, и как оружие для охотников.

Синантроп явно был плотоядным, кости животных из его пещеры, похоже, преднамеренно разбивались. Среди подобных костей оказались и кости гоминидов. Так что синантропов следует, видимо, признать каннибалами (как и всех остальных, включая неандертальцев и кроманьонцев. — Ред. ).

Вероятно, все гоминиды на самом деле оказывались всеядными, ели все, что могли добыть. Самые значимые выводы им приходилось делать опытным путем, передавая знания с помощью социальной традиции, сообщая сведения о том, что съедобно и что ядовито. Их ошибки не отмечены в археологических записях, однако очевидно, что даже самые примитивные выжившие первобытные люди приобретали необходимый опыт и организовывали его, чтобы передать в виде традиции.

Выделение съедобных растений и животных, обнаружение приемов собирания или ловли, выявление благоприятного времени и сезонов стали первыми шагами по научному осмыслению явлений внешнего мира. В фольклоре обитателей джунглей мы находим сведения для ботаники и зоологии, астрономии и климатологии. Навыки поддерживания огня и производства орудий способствовали формированию традиций, позже определившихся как физика и химия.

Только ближе к середине плейстоцена, то есть примерно 140 тысяч лет тому назад, археологическое описание жизни гоминидов становится четче, позволяя хоть как-то очертить их экономику. По мере того как приближалось последнее оледенение, люди становились искуснее, смогли изгнать других обитателей из пещер (например, пещерных медведей), ставших их настоящими домами.

Лучше всего известны группы первобытных людей, заселявшиеся подобным образом в Европе, относящиеся к любопытной расе, называвшиеся неандертальцами и отчетливо отличавшиеся от Homo sapiens. Хотя масса их мозга приближается к массе мозга современных европейцев, неандертальцы имели мощные надглазничные валики, покатый лоб и низкий свод черепа, челюсть огромная, отсутствие подбородочного выступа. Интересно, что тщательное изучение скелета из Ла-Шапель-о-Сен показало, что кости деформированы артритом. Сегодня установлено, что здоровый неандерталец стоял вертикально.

Многие авторитетные исследователи верили, что неандерталец представлял собой отчетливую разновидность человечества, приспособившуюся и адаптировавшуюся к жизни в условиях холодного климата и исчезнувшую, когда условия изменились.

Представлялось сомнительным, чтобы часть крови неандертальцев текла в венах европейцев или других современных рас. Однако недавно в Палестине, Южной Африке и на Яве обнаружили гоминидов, у которых проявлялось много черт неандертальцев, такие как надглазничные валики, покатый лоб и необычайно тяжелая челюсть.

Одни антропологи склонны рассматривать найденных гоминидов как тех, кто отражает в общем виде ступень в развитии Homo sapiens, другие видят в большинстве из них отклонившееся ответвление от основного стержня развития человечества, зашедшее в эволюционный тупик и затем вымершее.

Однако некоторые из палестинских останков явно обладают отличительными чертами, такими как рудиментарный подбородок, позволяющий предполагать, по крайней мере, скрещивание с Homo sapiens. Люди последнего типа продолжают существовать, изготавливая чешуйчатые и иные кремневые орудия во время последнего межледниковья.

Независимо от биологического статуса неандертальцам и другим их современникам периода среднего палеолита следует отдать должное за положительный вклад в культуру человечества. Все они обладали более разнообразным и многофункциональным оснащением, нежели их предшественники. Прежде всего, это особое оружие (представленное, например, пикообразным наконечником), а также специальные орудия для выскабливания и долбления. Большинство орудий делались из мелких кремневых составляющих и были чешуйчатыми. Как в Европе, так и в Центральной Азии и Африке они изготавливались посредством своеобразного процесса, известного как техника леваллуа — изготовление орудий из отщепов, при котором от нуклеуса (ядрища) отбивалось 2–3 отщепа. Для леваллуа характерна тщательная подготовка нуклеуса. Форма заготовки становится более удлиненной, тонкой, гладкой. Орудие становится похожим на лавровый лист. Такая техника требовала тщательности и аккуратности, поскольку требуемая форма сначала не была видна.

Когда речь идет о европейских неандертальцах, то нам известны большая часть особенностей ведения ими хозяйственной деятельности и специфики обрядов, равно как и строение их скелетов и орудия труда. Полагают, что неандертальцы жили за счет охоты, в основном на мамонтов, шерстистых носорогов и других толстокожих зверей, которые паслись в тундре вплоть до границ ледникового щита. Известны останки неандертальцев на Ближнем Востоке, Кавказе и Средней Азии.

Очевидно, что вести охоту на таких крупных зверей нельзя было только отдельными семьями. Возможно, неандертальцы охотились организованными группами, какими бы небольшими они ни были, их существование требовало определенной социальной организации.

Им также требовалась и особая духовная культура. Для своих умерших родственников неандертальцы разработали и социально узаконили погребальные обряды, с помощью которых, вероятно, надеялись, что каким-то образом удастся вернуть умерших или нейтрализовать смерть. Они хоронили тела в специально выкопанных могилах, иногда помещая туда камни, чтобы защитить мертвецов от давления земли.

Обычно могилы вырывали в тех же пещерах, которые использовали в качестве жилищ. Иногда их отрывали поблизости от очагов, как бы надеясь, что тепло огня сможет воздействовать на холодный труп, вернув тело к жизни. Преднамеренно тела умерших располагали в определенном положении, обычно укладывая в позе эмбриона. В одной могиле обнаружили череп, отделенный от туловища. Постоянно вместе с трупом хоронили куски мяса, орудия труда и оружие. Возможно, неандертальцы полагали, что и на том свете жизнь умершего продолжается, так что он будет нуждаться в том же, что и живые.

С середины палеолита складывается устойчивый комплекс погребальных обрядов, некоторые черты которого дошли до нашего времени: например, венки и поминки.

И это еще не все. В некоторых альпийских пещерах обнаружены груды костей и черепов животных, в основном пещерных медведей. Охотничьи племена совершали ритуалы, чтобы умилостивить дух зверя и умножить количество зверей, аналогичные культу медведя у охотничьих племен Сибири нашего времени. Возможно, это первые следы охотничьей магии, бытовавшей до последнего оледенения. В любом случае очевидно, что у неандертальцев имелись свои верования.

Несмотря на преобладание тогда явно неблагоприятных условий для жизни, мы все же склонны считать, что численность человечества постепенно увеличивалась. В любом случае в Европе обнаружено в пять раз больше скелетов периода среднего палеолита, чем нижнего палеолита, хотя по времени он продолжался в пять раз короче.

Тем не менее группы неандертальцев и их традиции в производстве орудий резко исчезли в Европе в конце первой стадии последнего оледенения. Более благоприятный период позволил появиться современному человеку, уже полностью оформленному, его скелет, по крайней мере, трудно отличить от недавних представителей людского рода, встречающихся в анатомическом музее.

Люди современного типа, полностью вставший на ноги «человек разумный», появившиеся в позднем палеолите не только в Европе, но и в Северной и Восточной Африке, Палестине и даже в Китае (верхняя пещера Чжоукоудянь), оказались лучше оснащенными, чем любая группа гоминидов, приблизительно выделяемая в нижнем или среднем палеолите. Их орудия отличались от сложившейся социальной традиции, они явно были приспособлены к конкретной среде, так что археологи отличают несколько культур, соответствующих отдельным социальным группам.

По анатомическим признакам выделяют негроидную расу Гримальди, высокорослого кроманьонца, более низкорослого человека из Комб-Капелля в Южной Франции, а также неандерталоидов из Брюнна (Брно в Чехии) и череп из Ченселады, напоминающий современного эскимоса. Подобное разнообразие типов показывает, что происходило формирование нескольких рас и социальных традиций в зависимости от особенностей окружающей среды. Лучше всего определяются:

1. Культура шатель-перрон во Франции.

2. Культура ориньяк, встречающаяся на Ближнем Востоке, в Крыму, на Балканах, в Центральной Европе, сменившая шатель-перронскую.

3. Граветтианская из Северного Причерноморья, сменившая ориньякскую в Центральной Европе и Франции и распространившаяся в Англии и Испании (обычно вышеперечисленные культуры рассматриваются не более как ступени единой культуры, именуемой ориньякской).

4. Атерийская из Африки и, возможно, позднекапсианская в Северной Африке.

Позже формировались другие местные культуры, например солютрейская и магдаленская в Западной Европе (несмотря на то, что это были исключительно местные культуры, их наименования, как и ориньякская, использовались в старых учебниках, чтобы обозначить периоды внутри верхнего палеолита).

Ни одна из этих социальных групп, выделяемая в археологии, не совпадает с любой из рас, определяемых анатомами. Так, например, гримальдийцы и кроманьонцы использовали орудия граветтианского типа, как показывают находки в известном гроте Гримальди близ Ментоны.

Все верхнепалеолитические сообщества использовали для изготовления орудий кости и бивни и имели разные традиции в изготовлении кремневых орудий. Все учились тому, как изготовить из глыбы кремня или обсидиана длинные узкие лезвия, напоминавшие клинки, которые могли высекаться из единого массива после длительной подготовительной работы.

При данном способе достигалась большая экономия сырья, чем при технике леваллуа, продолжавшей интенсивно использоваться в Африке, Сибири и Китае. Более того, общим для всех групп верхнего палеолита в Европе считается также своеобразный инструмент, обозначаемый как резец гравера (грабштихель), лезвие, заостренное смещением грани вдоль одного края таким образом, что его можно было постоянно заострять, просто перемещая грань.

В экономическом смысле сообщества людей периода верхнего палеолита оставались в таком же первобытном состоянии, поскольку поддерживали свою жизнедеятельность охотой, рыболовством и собирательством. Однако их приемы и снаряжение претерпели неизбежные революционные изменения. На основании коллективного опыта своих предков они учились пользоваться всеми возможностями природных условий и изготавливать новые орудия и средства для жизни.

Несколько охотничьих сообществ, заселявших Европу, продолжали мужественно бороться с суровым субарктическим климатом, поскольку толстый ледяной щит продолжал покрывать равнины Северной Европы, хотя горные ледники временно отступили.

Оснастившись, чтобы преодолеть подобные трудности, люди вступили на земли холодных степей и тундр, где стада мамонтов, северных оленей, бизонов, туров (предков крупного рогатого скота) и лошадей становились легкой добычей для организованных групп. На равнинах юга России и Северной Европы граветтианцы (ориньякцы) устраивали свои лагеря вдоль путей передвижения животных и дичи, следуя за ними в период сезонных миграций от зимы до летних пастбищ.

Вдоль Дона места поселений толково выбирались так, чтобы не уходить далеко от речных долин, обеспечивавших убежища во время снежных бурь. Люди приноравливались к ситуации, используя устья боковых оврагов, которые могли использоваться как естественные загоны для поимки животных. Огромные груды костей подтверждают, что места выбирали правильно.

Для защиты от холода люди использовали шатры из шкур или землянки, покрытые шкурами животных, сходные с теми, в которых сегодня селятся арктические охотники. Последние вырывались в мягкой лёссовой породе и покрывались сверху шкурами или дёрном.

Поскольку лес был редкостью, для отопления жилищ использовались кости, для чего сооружали очаги, углубленные в землю подом, а в крыше делали отверстие для выхода дыма. Эти люди изготавливали свою одежду из шкур, подтверждением чего служат находимые здесь скребки и иглы для шитья. На глиняной статуэтке из Сибири видна одежда в виде подобия брюк из шкур, похожие на те, что носят эскимосы.

В долине Дордони и на склонах Пиренейских и Кантабрийских гор горные просторные пещеры служили убежищем ориньякцам и граветтианцам, охотившимся на близлежащих плато и равнинах. Ежегодно в реки на нерест приплывал лосось, и магдаленцы наконец научились ловить рыбу крючком, удочкой или копьем, применяя также остроги, изготовленные из оленьего рога.

Во времена палеолита охотничье снаряжение улучшилось с помощью новых изобретений. Совершенно точно, что представители атерийской культуры в Африке, как и их европейские и азиатские современники, использовали лук, первый накапливающий энергию механизм, который применялся человеком. Энергия мускулов лучника накапливалась в согнутом дереве или роге, концентрировалась в одной точке и мгновенно освобождалась.

Первым доказательством использования луков служит деревянная заостренная стрела периода мезолита из охотничьего поселения в Шлезвиг-Гольштейне в Северной Европе. Она позволяет предположить, что приспособление, возможно, вошло в обиход до конца последнего оледенения. Атерийцы из Северной Африки использовали стрелы с зазубренным концом, напоминавшим наконечник современной стрелы. Однако до сих пор нет прямых доказательств того, как они использовались.

Магдаленцы и, вероятно, также другие сообщества верхнего неолита использовали метательные дротики, механические приспособления (копьеметалки), позволявшие увеличить радиус действия и точность попадания.

Для производства этих орудий и приспособлений использовались специализированные инструменты, удовлетворявшие также новые потребности, связанные с ведением хозяйства, шитьем одежды, обустройством и украшением жилищ. Человек больше не довольствовался изготовлением орудий, позволявших осуществлять непосредственные потребности, и перешел к созданию инструментов для изготовления орудий, фактически вторичных и третьестепенных.

Кроме дерева и камня при производстве орудий люди теперь смогли использовать и другие материалы — кость, рог (оленя и др.), бивни слона (мамонта). Чтобы их обработать, использовался новый процесс, шлифовка, он применялся и к камням — это раньше помогало археологам, использовавшим старые принципы, в датировке периодов и культур каменного века. В изделиях из оленьего рога, кости и даже в плоских камнях стали делать круглые отверстия — не используя сверла, а лишь пользуясь вращательным движением. Таким образом создавались предпосылки для появления такого принципиального изобретения, как колесо.

Преследование ориньякцами и граветтианцами огромных стадных животных требовало объединения в большие группы — намного больше, чем естественная семья, и даже больше, чем те, что наблюдались у неандертальцев. Однако домыслы и предположения по поводу того, по каким принципам объединялись подобные группы, вряд ли состоятельны.

Определенное разделение труда между мужчинами и женщинами вполне представимо на основании современных аналогий, однако каждая «семья» или «семейство» вполне могли производить все необходимое. Каждая семья была самодостаточной и автономной.

Вместе с тем встречаются указания на обмен продуктами, нечто вроде торговли между отдельными сообществами, хотя обмениваемые продукты обычно представляли собой излишки, вовсе не обязательные. Так в пещерах долины Дордони (на юго-западе Франции) находят средиземноморские раковины. В Гагарине на Дону встречаются кремневые орудия, которые, похоже, принесены из мест, находившихся более чем в 110 километрах вниз по течению, таких как Костенки, где располагались другие большие стоянки.

Наконец, в мусорных кучах на магдаленских стоянках в долине Дордони находят кости морской рыбы, так что все выглядит так, будто происходили постоянные обмены товарами между прибрежными районами и находившимися во внутренней части континента сообществами, жившими тогда на территории Франции, современниками мамонтов и северных оленей.

Подобные связи прослеживаются и среди людей, недавно находившихся на той же стадии развития хозяйства, скажем магдаленцев. Очевидно, что верхнепалеолитические группы первобытных людей не были полностью изолированы друг от друга. Отмечаемый археологами обмен материальными предметами предоставлял и возможность обмена идеями.

Сообщества верхнего палеолита усовершенствовали тот духовный инструментарий, что мы ранее отметили среди неандертальцев. Погребение умерших у гримальдийцев и кроманьонцев сопровождалось более сложными ритуалами, чем у неандертальцев. В их могилах находят сосуды с пищей, орудия труда и украшения.

Часто находят кости, окрашенные охрой. Оплакивающие покойника родственники осыпали труп красным порошком, возможно трогательно надеясь, что таким образом вернут мертвенно-бледной коже тот цвет, что символизировал жизнь, и таким образом возвратят и самого умершего к жизни.

Подобная путаница символа с той вещью, что он символизировал, лежит в основе «благожелательной магии». Она симптоматична как верность традиции, так что обычай обсыпания покойного охрой сохранялся в течение 20 тысяч лет, что свидетельствует о его распространенности.

Также применялась охотничья магия, с помощью которой призывали к большей результативности охоты. Основные ее разновидности — имитация процесса охоты и принесение подношений перед небольшими фигурками животных или богини-матери, которые были вырезаны из камня или бивней мамонтов или вылеплены из глины. Археологи называют их фигурами Венеры. Обычно они имеют устрашающий вид, у них нет лиц, хотя признаки пола всегда выделялись. Они применялись в некоем ритуале плодородия, чтобы увеличить количество добычи. Замятнин предположил, что фигурки имитируют и магически стимулируют процесс воспроизводства животных и людей. В любом случае они означали, что граветтианцы, зная о воспроизводящей функции женщин, искали магическую форму, чтобы усилить ее у животных и растений, которые служили людям пищей.

Во Франции граветтианцы и их потомки магдаленцы разработали другие обряды. В глубоких выемках в слоях песчаника, пещерах, возможно находившихся в двух милях под землей, в непроницаемой тьме, освещаемой только слабым пламенем от жира, сжигаемого в каменной лампе с фитилем из мха, часто на скалистых поверхностях, доступных, только если встать кому-то на плечи, художники-маги рисовали или выбивали изображения носорогов, мамонтов, бизонов, северных оленей, которых употребляли в пищу.

Эти люди верили, что, когда нарисованного бизона заклинают с помощью искусных мазков мастера, реальный зверь падет от рук соплеменников художника-мага, будет убит и съеден. Изображение необычайно конкретно и не является абстрактным. Явно существовал предварительный набросок, и поэтому наблюдается сходство с реальной моделью. Повадки животного настолько тщательно изучены, что рисунок весьма точно изображает бизона.

Видимо, это магическое искусство оказалось настолько значимым для верований верхнего палеолита, что художник-маг освобождался от обязательного участия в охоте, чтобы сконцентрироваться на более действенном обряде. Ему предназначалась иная доля в ритуале охоты, он должен был принимать участие в ее испытаниях и трудностях, так сказать, духовно. И последнее. Изображения сделаны настолько искусно, что выглядят как произведения специально обучавшегося и специализировавшегося на изображениях животных художника-анималиста.

Действительно, в магдаленской стоянке Лимей в Дордони обнаружено множество каменных обломков, на которых выцарапано то, что походит на небольшие пробные кусочки пещерных изображений. Они выглядят так, будто их откорректировала рука мастера. Вероятно, это «собрание» представляет собой кусочки «тетрадей» своего рода школы художников. Следовательно, мы встречаемся с появлением первых специалистов, тех людей, что поддерживались общественными запасами еды и могли заниматься тем, что не приносило прямой выгоды сообществу. Следовательно, магдаленцы считали их магический вклад таким же значительным, как и проницательность следопыта, выслеживающего диких зверей, меткость лучника, бесстрашие охотника.

Экономические преимущества специализированного колдуна основывались на социально разрешенном суеверии. Все же превосходство, приобретенное таким образом колдуном, оказывалось возможным только потому, что как раз в это время охотничьи угодья и реки Франции были заполнены дичью и рыбой. Когда в конце оледенения лес поглотил сухую степь, магия не требовалась, поскольку бизоны, северные олени и мамонты исчезли, а вместе с ними исчезли магдаленцы и их искусство.

В конце последнего оледенения, когда тундра отступала на север, туда мигрировали и северные олени, за ними следовали и люди. Например, каждое лето группа охотников с отдаленного юга обычно направлялась в Гольштейн и разбивала лагерь рядом с болотом Майендорф неподалеку от Гамбурга. За сезон им удавалось убивать сотни северных оленей.

Однако первого убитого в сезоне оленя не ели. К его телу привязывали камень и бросали в болото, вероятно в качестве подношения духу оленя или земли. Если подобная интерпретация верна, идея жертвоприношения и некая соответствующая концепция духов должны были определиться и соотнестись с теорией, к которой пришли эти люди примерно 10 тысяч лет тому назад.

Так даже у первобытных людей палеолита выявляются зачатки религии, искупительные жертвы духам, осуществлявшиеся от лица всего сообщества, представления об эмоциях людей и их желаниях, противопоставленных неявным и неперсонифицированным силам, которые якобы контролировала «магия», часто предназначаясь для индивидуальных, а не социальных целей.

Искусство также углубляло духовную культуру сообществ верхнего палеолита. Вырезанные и нарисованные в пещерах Франции и Испании изображения вызывают такое же восхищение, как и искусство современных художников. Если они исполнялись в утилитарных целях и предназначались для магических ритуалов, то стремление сделать свой рисунок красивым не мешало художнику добиваться эстетического удовлетворения, даже если он видел не больше, чем Бетховен, создававший свою Девятую симфонию. Возможно, в первобытной магии определенную роль играла музыка, поскольку в пещерах нашли также дудки и свистки.

Такое же двойственное назначение имело украшение орудий охоты у граветтианцев и магдаленцев Франции и Испании жизнеподобными резными изображениями животных. Люди верхнего палеолита пытались подчеркнуть красоту и усилить выразительность, обращая внимания на свои тела и украшая их узорами.

В Африке у добытых на охоте животных вырывали зубы, в чем также видны отголоски ритуального искусства. У манси из Западной Сибири до сих пор на колыбель вешают зубы волка или медведя, чтобы младенец перенял охотничьи качества этих животных. Повсеместно раковины или зубы животных собирались, прокалывались и вешались на веревку, составляя ожерелья. Однако они служили не только украшениями, но и амулетами, защищавшими носителя от всякого зла.

Раковины каури настолько высоко ценились, что привозились в Дордонь из Средиземноморья, их значение определялось тем, что они напоминали вульву и потому связывались с плодородием. Браслеты изготавливались из бивней мамонтов. Тот, что из Украины, покрыт необычайно красивыми гравированными геометрическими узорами — меандрами.

Для австралийцев даже узоры, не обладавшие никаким внешним явным содержанием, все же наполнены значением, они способны рассказать свою историю и выражают некую магию. Еще в палеолите искусство неразрывно связалось с магическим ритуалом. Как тогда, так и сейчас они оказывались социально необходимыми. Возможно, не все согласятся с тем, что изображения коров на горных пастбищах, висящие на стене гостиной, или алмазное ожерелье на шее вдовы восходят к изображениям в кроманьонской пещере или бусам из раковин, но то, что это звенья одной цепочки, — несомненно.

Во время последнего оледенения у первобытных людей отмечается поразительная культура. Судя по относительно многочисленным сохранившимся скелетам, население существенно выросло. Очевидно, что и развитие культуры, и увеличение населения оказались возможными благодаря запасам еды, в изобилии обеспечивавшейся благодаря особым условиям и узко направленной деятельности сообществ. К концу оледенения эти условия изменились.

По мере того как таяли и отступали ледники, тундры и степи зарастали лесами, стада мамонтов, северных оленей, бизонов и лошадей мигрировали или вымирали. Вместе с их исчезновением культура охотившихся на них людей также увядала.

В начале голоцена в период времени, который археологи определяют как фаза мезолита, на смену обитавшим в пещерах граветтианцам и магдаленцам приходят небольшие группы, рассеянные в обширных лесах на открытых прогалинах, на морском побережье или в болотах, вдоль речных берегов. Эти люди охотились, ставили западни на лесную дичь, диких птиц и рыбу.

По сравнению с прошлыми временами мезолитические сообщества казались бедными. Тем не менее все они пользовались одним преимуществом: в мезолитических поселениях, расположенных в Португалии, Франции, в Прибалтике и в Крыму, впервые находят кости собак. Становится очевидным, что во время охоты на благородного оленя, дикую свинью (кабана), зайцев и прочую дичь собаки помогали людям.

Скорее всего, предок домашней собаки, волк или шакал, начал слоняться вокруг стоянок людей, питаясь падалью. В мезолитической Европе он впервые определяется как партнер человека, вместе с ним рыскавший в поиске пищи, используя необычайную смекалку будущего хозяина, помогая ему во время охоты и вознаграждаясь частью добычи.

И снова мезолитические сообщества, населявшие лесистые долины и распространенные от Испании и Британии до Урала (а также в Сибири. — Ред. ), похоже, впервые разработали различные приспособления для обработки древесины. Именно использование ресурсов леса стало главным фактором, позволившим отделить голоцен (то есть геологическую эпоху, в которой мы живем, начавшуюся с окончанием последнего материкового оледенения на севере Европы) от верхнего плейстоцена.

Кроме весьма совершенных орудий, изготовленных с помощью отжимника, а также сделанных из оленьего рога, которые использовались к концу плейстоцена в Юго-Восточной Европе (Румынии и Венгрии), лесные жители мезолита вооружались орудиями с наконечниками, лезвиями из кремня или иного камня, заточенными, как и орудия из оленьего рога, посредством шлифовки.

Наконец, они собрали постоянные наборы плотничьих инструментов из топоров, тесел и долот, благодаря которым смогли решить проблему перемещения по снегу и льду, изготовив полозья (а также лыжи. — Ред. ). Санные полозья, обнаруженные в финских торфяных трясинах, возможно, являются самыми древними подобными средствами передвижения.

Несмотря на все достижения, первобытные люди сохраняли палеолитический образ жизни, ибо в тот период прогресс практически не ощущался, он шел медленно, как и в плейстоцене. В ходе экономической революции некоторые сообщества отошли от первобытного образа жизни и начали развиваться гораздо быстрее. Поэтому утомительно было бы перечислять робкие шаги вперед, проделываемые первобытными обществами с конца ледникового периода до настоящего времени.

Судьба самых ярких первобытных людей палеолита — представителей магдаленской культуры во Франции — вполне позволяет показать биологическую ограниченность их хозяйственной деятельности. Счастливое стечение обстоятельств позволило им поддерживать рост населения, в некоторой степени иметь досуг, чтобы украсить свою жизнь блестящей духовной культурой. Однако магическая деятельность никак не влияла на увеличение запасов еды, которой, несмотря ни на что, все же оказывалось недостаточно. Поэтому население оставалось ограниченным и со временем даже вымирало вместе с исчезновением благоприятных условий.

К тем же самым выводам приходим на основании этнографического изучения современных первобытных людей. Племена краснокожих индейцев, живших на северо-западном побережье Америки, используя в качестве основы пищевого рациона лосося, создали даже более богатую во многих отношениях культуру. Они оказались и более многочисленными.

Кребер установил, что плотность населения в наиболее благоприятных районах достигала 1,7 человека на квадратную милю (0,66 чел. на 1 кв. км), что представляется совершенно исключительным показателем для первобытных народов. Даже на Атлантическом побережье тот же автор устанавливает плотность всего лишь в 0,26 человека на квадратную милю (0,1 на 1 кв. км), в то время как в прериях занимавшееся охотой население составляло не более 0,11 на квадратную милю (0,04 на 1 кв. км). Во всей Австралии население аборигенов никогда не превышало 200 тысяч человек, то есть его плотность составляла всего 0,03 человека на квадратную милю (0,012 чел. на 1 кв. км).

Однако какими бы приблизительными ни были подсчеты, они показывают, что экономика людей палеолита обеспечивала им лишь выживание. Homo sapiens оставался редким животным, каковым фактически и являлся первобытный человек. Отдельные племена первобытных людей достаточно долго жили по окраинам тропических джунглей, пустынь и ледяных полей, так что антропологи смогли изучить их духовную культуру. Они установили, что экономический уклад, основанный на собирательстве, действенно подпитывала система верований. Хотя мы не знаем, во что действительно верили первобытные люди в период палеолита или как были организованы сообщества граветтианцев или мустьерцев, тем не менее очевидно, что верования помогали им выжить, хотя и сильно отличались от представлений более развитых в экономическом отношении людей последующих эпох.

Тогдашние первобытные племена обычно представляли собой группы кланов, являвшиеся более стабильной и устойчивой структурой, нежели простая семья. Все члены клана считали себя мистическими потомками общего предка, который являлся тотемом клана.

Обычно тотем представлял собой съедобное животное, насекомое или растение, значимые для племенной экономики. Реже он связывался с природным явлением, особенностями пейзажа или орудиями, изготовленными человеком. В зависимости от господствовавшего в сообществе патриархата или матриархата тотемический предок соотносился с мужской, реже женской линиями.

Система родства, определявшая общие права и обязанности членов клана, особенно тех, кто находился в брачном возрасте, часто являлась «классификационной». Не только биологический отец, но и все мужские (или женские) родственники рассматривались как «отцы» (первые и вторые «отцы»), первые и вторые братья отца (или при матриархате «матери») как «братья».

Членство в клане теоретически определялось по «крови», но институализировалось посредством церемонии инициации, проводимой после достижения половой зрелости. Если «родство» обеспечивало право на инициацию, то те же самые обряды позволяли принимать в клан и посторонних. Вот почему родство членов клана являлось более или менее условным.

Полученной от охоты и рыбалки едой владели и пользовались сообща. Иногда сохранялось право на личную собственность, оружие, сосуды и украшения (одеяния). Порой признавалось право на заговоры и танцы.

Обычно пожилые люди пользовались властью и привилегиями, позволявшими им получать главную долю в дележе женщин и «богатства». Со временем подобные преимущества стали монополизироваться потомственными «вождями», иногда скапливавшими значительное богатство. Время от времени случались эндемические войны между племенами или даже между кланами, они отмечались даже в Австралии. Более часто они происходили в Америке, где служили для укрепления авторитета вождей.

Ритуалы первобытных людей выражались в имитационной магии и произнесении заговоров с целью добиться желаемого результата, который хотело иметь общество. Еще один комплекс ритуалов связывался с почитанием тотемного предка. Охотничьи верования заключались в обрядах для умилостивления духов животных. Обычно эти обряды совершались в определенные периоды года — перед началом сбора урожая или охоты. Не отделяя себя от окружающего мира, первобытные люди считали, что с помощью заговоров и ритуалов они могут управлять природными явлениями.

Нельзя утверждать, что кроме магического «управления» природой первобытные люди никогда не вступали во взаимодействие со сверхъестественными существами, которые определялись как «личные» или «божественные». Напротив, австралийские аборигены и прочие местные жители рассказывали истории или мифы о подобных существах. Подражание членов клана тотему, возможно, вело к персонификации предка. Они считали, что умершие находятся рядом, в своем незримом для живых мире. Поэтому к мертвым обращались с просьбой помочь в охоте, сборе урожая или победе в войне. Словесный рассказ о драматической церемонии и становился мифом.

Наконец, магия, хотя и не могла распространять свои результаты на исполнителей, оказывалась полезной в биологическом смысле. Испытания на выносливость, которыми сопровождалась инициация, способствовали не только социальной сплоченности, но и вселяли в будущего охотника и воина уверенность в своих силах, что способствовало его результативности. Одновременно его знакомили с обычаями клана.

Выше обозначенные замечания вовсе не призваны определить религию или социальную организацию всех первобытных людей. Палеолитические верования являются лишь первым этапом, с которого началось развитие разнообразной духовной и материальной культур среди последующих первобытных людей. Похожим образом существовала материальная культура среди людей палеолита, о которой говорилось в данной главе.

Глава 3

НЕОЛИТИЧЕСКОЕ ВАРВАРСТВО

Переход к неолиту можно рассматривать как экономическую и научную революцию, превратившую людей из чистых потребителей в активных партнеров природы. Поводом для этого послужили резкие изменения климата, завершившие эпоху плейстоцена. Таяние северных ледниковых щитов не только обратило прилегавшие к ледникам степи и тундры Европы в зону умеренных лесов, но также способствовало трансформированию лесостепей и степей, расположенных к югу от Средиземного моря и на Ближнем Востоке, в пустыни, прерывавшиеся оазисами.

Преобразования затронули не только магдаленцев как наиболее прогрессивное первобытное сообщество древнего каменного века, которое весьма успешно приспособилось к особенностям окружающей среды периода плейстоцена, но и множество более мелких групп людей, живших южнее и создавших менее специализированные и не столь яркие культуры.

Первым проявлением данного процесса стал переход от собирательства к выращиванию необходимых растений. Очевидно, пока мужчины охотились, женщины выявили среди съедобных семян диких растений наиболее урожайные, сходные с пшеницей и ячменем. Решительным шагом стала преднамеренная посадка подобных семян в подходящую почву и культивирование посадок путем орошения и других мероприятий. Действовавшие подобным образом члены общества начали активно производить еду, пополняя собственные запасы. Вероятно, эти меры изменяли общее количество добываемого сообществом продовольствия, поддерживая рост населения.

Произошедшее стало первым шагом в эволюции неолита, позволяя отличить его от предшествующих эпох. По археологическим данным, этот процесс лучше всего проиллюстрирован в пещерах, расположенных в горе Кармель в Палестине. В них обитали натуфианцы, так называли жителей здешних пещер. Используемые ими кремневые орудия весьма схожи с теми, что бытовали среди мезолитического населения Европы.

Они также использовали некоторые особенные кремневые орудия — мелкие кремни, вставленные в кость ребра. Получалось нечто наподобие серпов, применявшихся для срезания травяных стеблей или соломы. Это доказывает особая и весьма тщательная заточка кремней, но, к сожалению, по археологическим находкам невозможно установить, какой вид травы срезался, являлась ли она культурной или дикой.

Большинство известных этнографам первобытных сообществ продвинулись не далее, чем до разведения некоторых зерновых культур и других растений. Кроме того, неолитические сообщества Ближнего Востока, а также Средиземноморья (района, расположенного южнее альпийских гор, чью культуру мы унаследовали) также одомашнили некоторых животных, служивших людям источником пищи.

Практически в тех же районах Азии, где произрастали дикие предки пшеницы и ячменя, обитали также дикие козлы, бараны, крупный рогатый скот и свиньи. Теперь охотники, чьи женщины разводили растения, предложили животным, на которых они охотились (очевидно, захваченным телятам, ягнятам, козлятам, поросятам), корм, возможно в виде остатков жнивья и соломы. Поэтому животные постепенно переселились в оазисы, люди начали изучать их привычки и перестали их убивать, пытались приручить и сделать зависимыми от регулярно предлагаемого корма.

Однако по данному поводу существуют две точки зрения. Одна школа этнографов придерживается мнения, что разведение скота прямо связано с охотой, без вмешательства процесса культивации. Получается, что разнородное животноводство обязано своим возникновением завоеванию пастбищ, вызвавшему появление смешанных или разнородных сообществ.

Однако по археологическим данным, древнейшие неолитические сообщества состояли из обрабатывавших землю скотоводов, уже одомашнивших некоторых животных из перечисленных выше. Постоянный поиск источников воды и пастбищ, защита от хищных зверей позволили приумножаться стадам.

Возможно, со временем люди обнаружили, что животные представляли собой не только источник пищи и шкур, но также живые запасы продуктов и ходячие гардеробные. Коров, коз и овец разводили, чтобы получить пищу в виде молока, при этом их теперь не убивали. Некоторые разновидности овец начали разводить с целью получения шерсти. Скорее всего, дающие шерсть овцы стали результатом отбора — у большинства диких овец мех жесткий и короткий.

Показанное нами вторжение в дикую природу вовсе не остановило поисков новых источников пищи. Большинство из известных сообществ эпохи неолита и варварских объединений недавних времен также создали новые вещества, усовершенствовав исходные продукты природы.

Вероятно, вначале хозяйки заметили, что попавшие в огонь глиняные черепки становятся твердыми и не размокают в воде. Спустя какое-то время появились керамические изделия, отличавшиеся достаточной прочностью и не разрушавшиеся от воды. Не менее важным шагом было изобретение прядения. Движением пальцев пряха скручивала в нить природные волокна. Вначале это была шерсть, затем хлопок и шелк. А от прядения было совсем близко до ткачества. Из полученных нитей женщины племени ткали материи, используя примитивный ткацкий станок.

Вначале из глины лепили сосуды, копировавшие форму деревянных, каменных или сделанных из высушенной тыквы, тех доступных конструкций, которые предоставляли некоторую свободу для творческой фантазии. Применение гончарного круга позволило улучшить внешний вид изделий и их потребительские свойства. Улучшилась и конструкция жилищ. Неолитические сообщества обычно жили в построенных из глины, камыша, бревен, камней или ивняка жилищах, обмазываемых глиной.

Чтобы помочь во всех перечисленных видах деятельности, в неолитических сообществах появилось множество разнообразных инструментов. Среди них отметим острый топор, изготовленный из прекрасно отшлифованного и отточенного полировкой куска камня. Археологи воспринимают полированный каменный топор как отличительную особенность неолита. Он был совершенно неизвестен в палеолите, хотя использовался не только в период неолита.

Начавшееся изобретательство (о нем мы писали в книге «Человек создает себя») привело к тому, что неолитическое снаряжение оказалось богаче, чем у людей периода палеолита или мезолита, ибо археологи выявили у людей неолита достаточно устойчивый комплекс научных открытий и изобретений.

Конечно, в разных районах одни и те же вещи использовались по-разному, различалась и технология их производства. Поэтому археологи предпочитают говорить не о единой культуре неолита, а о совокупности явно отличающихся культур. Их следует определять по отличным общим базовым традициям, приспособленным, возможно, к меняющимся местным особенностям и потребностям. Именно в этом и заключается содержательная сторона различий. Если согласиться со сказанным, то получится, что «неолитическая революция» началась очень давно.

С другой стороны, никаких ее следов не обнаруживается в геологических отложениях, относящихся к плейстоцену. Археологические артефакты, соответствующие данной эпохе, лучше всего представлены в голоценовых отложениях Западного Средиземноморья. Так, первые свидетельства изобретения письма обнаруживаются в горизонтах, относящихся примерно к 3000 году до н. э.

Тогда существовали сообщества, вынужденные жить в одном и том же поселении на протяжении многих поколений. Конечно, со временем жилища, построенные из глины и камыша, разваливались, и на их месте строились новые. Получавшаяся в результате насыпь образовывала искусственный холм, или «телль» («таль») (в Турции телли называют «уюк», в Иране — «тепе». — Ред. ).

Долины и прибрежные равнины Греции, плато Малой Азии (Турция) и Ирана, степи и пустыни Сирии и Туркестана буквально усеяны сотнями подобных курганов. На Ближнем Востоке и Иране «исторический горизонт» представляет собой уровень улицы и полов домов, на которых разбросаны предметы, употреблявшиеся примерно 3000 лет тому назад, часто они встречаются и в холмах.

Начиная с этого уровня раскопки становятся своеобразными навигаторами, приблизительно указывающими на возраст самой старой части поселения.

Более точные указания даются с 1950 года с помощью радиоуглеродного анализа, основанного на количестве радиоактивного изотопа С14, остающегося в органических остатках, которые прекратили поглощать новый углерод из окружающей среды.

Недавние раскопки, проведенные в Курдистане, особенно в Шанидаре, пролили свет на начало зарождения процесса доместикации (одомашнивания животных и введения в культуру растений). Радиоуглеродный анализ позволяет предположить, что оно произошло примерно в 9-м тысячелетии до н. э.

Установив даты, определили неожиданно древний возраст самых первых поселений земледельцев — таких, как в оазисе Иерихон в долине реки Иордан. Эти поселения были огромными, достигая 8 акров (3,2 гектара) по площади. Что еще более удивительно, так это то, что селение (протогород. — Ред. ) Иерихон защищали выбитый в скале ров шириной около 9 метров и глубиной около 2 метров и сложенная из камней крепостная стена. (Стена Иерихона была более чем полутораметровой толщины и имела высоту 4 метра. Позже стену нарастили еще на 1 метр и поставили две круглые башни высотой 9 метров и диаметром 7 метров каждая. — Ред. )

Первые жители занимались охотой и собирательством, а также снимали урожай с окрестных полей, которые орошали из непересыхавшего источника, на орошаемых лугах пасли овец и коз, но, возможно, не крупный рогатый скот (в Иерихоне найдены кости одомашненных буйволов и кабанов. — Ред. ). В отличие от более поздних сельских жителей иерихонцы не использовали отшлифованные топоры и не обращали глину в керамику с помощью огня. Поэтому полагают, что Иерихон I отражает стадию догончарного неолита.

Та же самая стадия представлена и во втором поселении (протогороде. — Ред. ), Иерихоне II, построенном на месте прежнего поселения, существовавшего за тысячу лет до этого, новыми людьми (другие исследователи считают, что коренной смены населения не было. — Ред. ), а также в поселении Джармо (Калат-Ярмо. Как и в названии Иерихон (Яриха), основа — «яр», как и в слове Иордан (Ярдон), Иерусалим (Яруса), Ярмук и т. д. — Ред. ) в Курдистане в 4750 году до н. э. Крестьяне из Джармо выращивали пшеницу, недалеко ушедшую от своего дикорастущего предка, разводили крупный рогатый скот, а также овец и коз. Люди из Джармо использовали топоры или скорее тесла, точильные камни, изготавливали необожженные глиняные фигурки женщин. Они не делали обожженную керамику, вместо этого использовали, как и ранее иерихонцы, каменные и деревянные сосуды.

Следующую ступень развития поясним с помощью описания деревни, расположенной под «теллем» в Сиалке (Тепе-Сиалк), на западном краю пустыни Деште-Кевир в Иране вблизи Кашана. Здесь, как и в Иерихоне, имелся постоянный источник, не только привлекавший диких животных и птиц, но и обеспечивавший местных жителей водой, необходимой для орошения небольших участков.

Строители первой деревни, ставшей основой «телля», охотились с помощью пращи и дубинок на ту дичь, что собиралась вокруг воды. Но одновременно они и разводили крупный рогатый скот, овец и коз. Используя орошение, они выращивали зерновые, собирали урожай с помощью каменных серпов, оснащенных кремневыми вкладышами наподобие натуфианских.

Местные жители пряли неустановленные волокна, изготавливали сосуды из камня и глины. Они даже знали, как разукрасить свои горшки рисунками, нанося на основу темную краску, становившуюся после обжига бледно-розовой. Их вазы напоминают корзины для сбора травы, что позволяет предположить существование множества разновидностей керамической посуды.

К западу от Нила в Египте жили небольшие сообщества людей, поселившиеся здесь примерно за 4300 лет до н. э. на побережье озера, наполнявшего Фаюмскую впадину на 55 метров выше уровня современного озера Кардин. Остатки здешнего поселения представляют собой мусорную кучу с бытовыми отходами, оставленными жителями.

Остатки еды, равно как и огромное количество кремневых наконечников стрел, костяных острог и костяных наконечников дротиков, доказывают, что жители охотились на дичь, плававшую по озеру, и диких птиц, что гнездились в зарослях камыша. Люди били острогами рыбу, плававшую в его водах. Среди дичи в мусорных остатках время от времени встречаются кости крупного рогатого скота, овец или коз, свиней, предположительно домашних.

Более того, близ поселка выкапывались зернохранилища, они выстилались соломой для сохранения урожая. Особые инструменты, серпы, сделанные из кремневых зубьев, вставленных в прямую деревянную рукоятку, использовали для срезания колосьев. Встречаются и каменные ступки и зернотерки, позволявшие превращать зерно в муку. На основании объема зерна, которое могло храниться в подобном хранилище, ученые сделали вывод, что только одни зерновые не могли обеспечить пропитание сообщества. Эти люди должны были иметь и другой источник еды, дополнение к рациону, скорее всего в виде дичи.

С другой стороны, обнаруженное в ямах зерно, очевидно, представляет собой давно введенную в культуру форму, что видно по размеру семян. Фактически зерно из Фаюма (Эль-Фаюма) почти идентично тому, которое мы встречаем сегодня у некоторых племен в Северной Африке, находящихся фактически почти на той же стадии развития.

Утварь неолитического сообщества обогатилась новыми искусственными материалами: глина использовалась для изготовления сосудов, шерстяная пряжа — для тканей и одежды. Отметим и такие новые орудия и приспособления, как шлифованные и полированные каменные топоры, веретено и ткацкий станок.

На западном краю дельты Нила к северу от Каира австрийские археологи открыли селение Меримде, состоявшее из хрупких хижин и занимавшее площадь около 6 акров (2,4 гектара). И снова запасы еды и остатки орудий и снаряжения для охоты и рыболовства позволяют сделать вывод о доминирующем значении охоты на зверей и птиц, рыболовства и собирательства.

Однако находки костей также говорят о том, что в селении выращивался крупный рогатый скот, свиньи и козы. За каждой хижиной находились зерновые хранилища, содержавшие ячмень и пшеницу. Остатки полов позволяют сделать вывод о существовании специальных площадок, где разделялись зерно и мякина.

Утварь и хозяйственные орудия аналогичны тем, что находили в Фаюмском оазисе. Однако в Меримде хижины расположены правильными рядами, фактически они располагались вдоль улицы, что свидетельствует о явном социальном устройстве и организации общинной жизни.

Более полно неолитическую экономику характеризует множество хорошо раскопанных поселений в Европе. Они позволяют выявить удивительное разнообразие отчетливо выделяемых культур, часто более примитивных, то есть беднее по находкам, нежели на Ближнем Востоке. Но уже в самых древних из них наблюдаются значительные отличия от только что описанных поселений.

В старейших неолитических селениях, расположенных к северу от Альп, настолько преобладала производительная деятельность по выращиванию зерна и разведению скота, что охоте, очевидно, отводилась второстепенная роль. Такие сообщества больше не имели «смешанного хозяйства», как в вышеописанных египетских поселениях.

Так, например, по всей Центральной Европе, от Дравы до Балтики и от Вислы до Мааса, повсюду небольшие участки лёсса позволяли легко возделывать образовавшуюся на лёссе почву, не болотистую и не поросшую густым лесом, и здесь мы обнаруживаем так называемые придунайские деревни и погребения.

В целом остатки пшеницы и ячменя, каменных мотыг, серпов и ступок для размола зерна, равно как и их местоположение, указывают на разведение злаковых растений. Кости крупного рогатого скота, свиней и овец также встречаются, однако в относительно меньшем объеме. Напротив, кости птиц почти отсутствуют, редки и охотничьи снасти.

На всей столь обширной территории хозяйственная утварь оказалась удивительно однообразной: горшки, топоры, украшения повсюду демонстрируют одну и ту же традиционную форму. Возможно, они являлись продуктами деятельности одного народа, распространившегося по данной местности.

То, что горшки по форме напоминают сосуды, изготавливавшиеся из тыкв, позволяет предположить, что население пришло из теплых, расположенных южнее районов, где могли вырасти тыквы, в отличие от, скажем, Среднедунайской равнины. Более того, эти люди сохраняли необычайную, практически суеверную привязанность к раковинам средиземноморского моллюска Spondulus gaederepi, которые они завозили в Центральную Германию и долину Рейна в виде украшений и амулетов.

Процесс их экспансии прояснился в ходе раскопок полностью сохранившегося селения Линденталь близ Кельна. В течение какого-то времени селение состояло из 21 остроконечного дома, аккуратно расположенных параллельно друг другу на огороженной территории в 6,5 акра (2,6 гектара), внутри которой располагались закрытые разнообразные правильной формы полые ямы. Первоначально они обеспечивали людей глиной для обмазки стен домов и изготовления горшков, затем превратились в ямы для мусора, свинарники или места для работы.

Некоторые дома достигали размеров 30 метров в длину и 6 в ширину. Скорее всего, в них жили по кланам, состоявшим из нескольких семей. Однако примерно через десять лет жители покинули эти дома и вернулись сюда спустя какое-то неопределенное время. Предположительно, они больше не могли получать приличного гарантированного урожая с истощившихся наделов земли, расположенных вокруг селения, и перебрались со всем скарбом на плодородную девственную почву.

Дунайцы применяли самую простую систему земледелия, постоянно засаживая один и тот же участок земли. Подобная техника продолжает использоваться примитивными племенами в Африке, Ассаме (восток Индии) и других местах. Однако дунайцы вскоре обнаружили, что если они позволят вырасти на покинутых участках подлеску, а затем сожгут поросль, то смогут затем снова собирать здесь хорошие урожаи.

Пепел от сожженных растений возвращал земле ее плодородящую функцию. Поэтому деревня вновь выстраивалась на месте старого поселения, слегка отклоняясь от прежней линии, а через некоторое время вновь перемещалась.

После нескольких повторений данного цикла, устанавливаемых по видоизменению приемов украшения керамики, дунайцы были вынуждены окружить последнюю деревню оборонительной канавой, защищаясь от нападений врагов. Возможно, это были новые люди, так называемые пришельцы с запада, поселения которых отмечены в Швейцарии, Франции, Бельгии и Британии.

Поселения «пришельцев с запада» отражают другую сторону хозяйства периода неолита. Их жители выращивали также злаки, а кроме того, лен, возможно, и яблоки. Однако главным источником пищи для этих людей являлся крупный рогатый скот, в кухонных отходах количество костей коров и быков намного превосходит объем костей других животных.

Сравнительно редко встречаются кости дичи, в Швейцарии их доля составляет только 30 процентов, в Нормандии не более 2,5 процента из общего числа костей животных, которые шли в пищу. В Западной Европе также направлением деятельности скотоводов становилось изгнание охотников с их охотничьих угодий, где первоначально складывалось хозяйство первых сообществ неолита.

Однако и скотоводческие племена с запада оказались не более кочевыми народами, нежели дунайцы. На берегах озер Швейцарии они старательно строили деревянные дома, поднятые на сваях. На юге английских безлесных возвышенностей и на холмах, выходивших к Рейну, они размещали круглые в плане поселения, укрепленные несколькими рвами и валами, обложенными камнями и дополненными частоколом.

Их хозяйственные орудия не отличаются от тех, которыми пользовались дунайцы, хотя формы личных орудий различаются. Например, они предпочитали для плотничьих работ топоры, в то время как дунайцы использовали тесла. Их горшки, похоже, походили на кожаные сосуды. И горшки, и другие предметы домашней утвари настолько напоминают те, что использовались в Меримде и Фаюме, что есть основание предположить, что их хозяева происходят из Северной Африки.

Возможно, эти люди распространились по территории потому, что доминировавшая вначале в их сообществе культура собирательства постепенно отошла на задний план, уступив место производству пищи.

Приведенные пять конкретных примеров позволяют говорить о сложности эволюции в период неолита, расширении ее результатов и разнообразии применения полученного опыта. Отмеченные особенности можно развивать, обратившись к археологическим записям или исследованиям этнографов.

Как констатируют археологи, 4 тысячи лет тому назад неолитический тип хозяйства был представлен в людских сообществах по всей Евразии вплоть до Китая. Еще совсем недавно сообщества похожего уровня жили в районах Африки, в бассейне Тихого океана и в Америке.

Всем им были свойственны такие основные занятия, как выращивание культурных растений, производство керамики, сооружение домов, заострение лезвий топоров путем шлифования. Только в Америке не было настоящего ткацкого станка. Скотоводство также получило меньшее распространение вне Евразии и осталось практически неизвестным Америке. Все же конкретное применение основных методик значительно отличается.

Сложно исследовать культуру, у которой отсутствует письменность, но таков наш долг. Каждое конкретное культивируемое в пищу растение имеет для нас огромное значение, а ведь его открывали безымянные варварские общества! Выяснилось, что люди неолита полагались не только на пшеницу и ячмень, но и на рис, просо и кукурузу (в Америке), а также на ямс, маниоку, тыкву или другие растения, вовсе не относившиеся к зерновым.

Для каждого вида отмеченные методики культивирования свои, и, конечно, они отличаются. Особенно в засушливых районах, таких как Иран, где сочетание природного и искусственного орошения является нормой. В неплохо обводненных умеренных зонах, например в Европе, дождь обеспечивал посевы необходимой влагой, однако поле все же давало приличные урожаи только в течение двух-трех лет.

Простым решением становилась ежегодная расчистка нового участка. Когда же вся земля, находившаяся вокруг деревни, оказывалась истощенной, то люди собирали пожитки и переходили на целинные земли. Такое решение принимали и в доисторической Европе и продолжают принимать некоторые африканские племена, а также горные племена Ассама и другие народы. Преобладание такого способа ведения хозяйства приводило к тому, что культура неолита распространилась по обширной территории.

Подобный сельскохозяйственный полукочевой образ жизни ограничивал любые излишества в домашней архитектуре и домашней мебели, однако подобные неудобства существовали столь долго, пока имелась свободная земля. Все же и в доисторические времена некоторые сообщества искали способы возвращения плодородности истощенным участкам земли или пытались помешать их истощению.

Если участки оставляли зарастать подлеском и затем снова очищали выжиганием, то зола возвращала земле большую часть утраченного плодородия. Занимавшиеся также и выращиванием скота крестьяне пасли стада на участках поля, где был собран урожай, навоз стада служил как удобрение и позволял со временем продолжать собирать здесь неплохой урожай.

Преднамеренно собирали также испражнения людей или навоз животных, затем вывозили это добро на истощившиеся поля, что способствовало более быстрому восстановлению плодородия последних. Тот или другой способ, должно быть, использовался в конце неолита в Греции и на Балканах, поскольку нам удалось найти успешно развивавшиеся поселения, выстроенные поверх прежних; похожим образом поступали с древними оросительными системами хлеборобы Ближнего Востока.

Чтобы завершить обзор неолитической революции, по крайней мере для женской части человечества, недостаточно было обнаружить подходящие для этого растения и выработать методики их выращивания, но требовалось также изобрести подходящие орудия для обработки земли, жатвы, переработки и хранения урожая, а также превращения его в пищу.

Самым распространенным орудием для рыхления земли у древнего человека была остроконечная палка, иногда утяжелявшаяся прикрепленным к ее концу сверху продырявленным камнем.

Большинство африканских племен подготавливали почву с помощью мотыги, такое же орудие труда явно использовалось и доисторическими дунайцами, возможно, было в обиходе и у других европейских и азиатских народов. Хлебные злаки сначала срезались зубцами, выточенными из кремня и вставленными в прямую деревянную или костяную рукоятку. Такой способ находим у фаюмцев или натуфианцев. Иногда в качестве рукоятки использовали челюстную кость или ее деревянное подобие.

Существенным элементом в экономике неолита стал тот факт, что во время каждого урожая собиралось достаточное количество пищи, и она хранилась до конца, пока собирался следующий урожай, обычно на следующий год. Поэтому отличительной приметой любой первобытной деревни являлись амбары или зернохранилища. Их следует выделить в таких первых доисторических поселениях, как Меримде, Фаюм и Линденталь.

Во время молотьбы пшеницу и ячмень отделяли от соломы и отвеивали шелуху, а затем размалывали в муку. Вначале зерна толкли в ступке или растирали между двух продолговатых или круглых камней с точно подогнанной и вогнутой верхней частью. Следующим шагом стало появление ручных жерновов. Обычно они изготавливались из твердого камня, иначе в еду вместе с мукой попадал песок.

В дальнейшем мука легко превращалась в кашу или в плоские лепешки, все-таки, чтобы превратить ее в хлеб, требовалось знание некоей биохимии, использование микроорганизмов, дрожжей, а также специально устроенного очага. Более того, тот же самый биохимический процесс, что использовался для изготовления теста, открыл человечеству новый мир возможностей.

Зерно использовали и для изготовления напитков на основе брожения. Все современные первобытные народы знают ту или иную технологию сбраживания. Первыми стали варить в Египте и Месопотамии пиво, оно утвердилось как соответствующий напиток, с помощью которого стремились задобрить старейших шумерских богов, чтобы те проявили свою благосклонность.

К 3000 году до н. э. опьяняющие напитки стали частью культуры у большинства сообществ Европы и Ближнего Востока. Для их производства и употребления использовалось множество разнообразных сосудов: кувшинов, кружек, кубков, сит и воронок для фильтрации.

Все хозяйственные изобретения, как установили этнографы, являются результатом деятельности женщин. Именно им следует отдать должное за то, что они придумали, как изготовить керамику, как надо прясть пряжу и как сделать ткацкий станок, начать выращивать лен и хлопок.

С другой стороны, в доисторических сообществах, о которых шла уже речь, и в тех, что появлялись в Евразии вплоть до Китая, достижения женщин вместе с достижениями мужчин содействовали появлению единого хозяйства. Ведь со времен неолита забота о стадах и табунах легла на мужчин. Согласно археологическим данным, экономика неолита являлась экономикой смешанного хозяйствования, и теперь нам предстоит выяснить законы ее экономического функционирования.

Население неолита из Европы и Ближней Азии обычно проживало в небольших сообществах, деревнях или деревушках, занимавших территорию от 0,6 до 2,6 гектара. На этом пространстве размещались жилые дома и хозяйственные постройки. Например, поселение Скейра-Бре на Оркнейских островах состояло всего лишь из восьми домов, в Центральной Европе и на юге России в селении размещалось от двадцати пяти до тридцати пяти хозяйств, похоже, что это не являлось исключением.

Подобные разбросанные поселения составляли единые социальные организмы, чьи члены объединялись для выполнения общих задач. В западных деревнях, расположенных на альпийских участках, поросших вереском, несколько домов соединялись улицами с бревенчатыми мостовыми, а в Скейра-Бре еще и крытыми проулками.

Большинство неолитических деревень в Западной Европе и на Балканах окружены рвами, изгородями или другими заграждениями, служившими защитой от диких зверей или врагов. Вероятно, они также сооружались сообща. Установлено, что для того, чтобы вырыть оборонительный ров вокруг деревни Линденталь у Кельна, потребовалось почти три тысячи человеко-дней.

Размещение жилищ вокруг явно выделяемых улиц уже в Меримде в Египте отражает некоторую форму социальной организации, похожий порядок отмечается и в некоторых западных деревнях, расположенных на юго-западе Германии, и, кроме того, в поселениях на юге России.

Нет необходимости настаивать на какой-либо специализации внутри такой деревни, кроме той, что связывалась с деятельностью мужчин и женщин. Как и у их современных потомков, в каждом хозяйстве неолита выращивали свои продукты питания и готовили еду, изготавливали собственную керамику, одежду, инструменты и другие необходимые предметы.

Женщины обихаживали территорию хозяйства, мололи зерно и пекли лепешки и хлеб, пряли, ткали и изготавливали одежду, лепили и обжигали горшки, изготавливали какие-то украшения и магические предметы. С другой стороны, мужчины расчищали участки, строили хижины, ухаживали за скотом, охотились и изготавливали необходимые инструменты и орудия.

Каждая деревня сама себя обеспечивала всем необходимым, едой (сбор урожая и выращивание скота), изготавливала значимые орудия труда из местных доступных материалов: камня, кости, дерева, глины и тому подобных субстанций. Эта потенциальная самодостаточность территориальной общности и отсутствие специализации внутри ее является типологической особенностью неолитической культуры, отличающей ее от более высокоразвитых культур железного века.

Отсюда следует вывод, что экономика неолита не стимулировала земледельца к производству большего, чем было необходимо для поддержки себя и своей семьи, человек неолита обеспечивал себя настолько, что мог прожить только до следующего урожая. Если именно так происходило в отдельном хозяйстве, то сообщество существовало без дополнительных излишков.

И все же ни одно из известных неолитических сообществ не соответствовало вышеуказанной установке. Даже в самых древних неолитических поселениях археологи обнаруживают предметы, доставленные издалека. Раковины из Средиземноморья и Красного моря служили основой ожерелий, найденных в Фаюме (Эль-Фаюме).

В поселениях Сиалк (Тепе-Сиалк), а также в Анау (последнее в оазисе Мерва, совр. Мары, Туркмения) небольшие украшения изготавливались из местной меди и полудрагоценных камней, которые привезены из мест, отстоящих на сотни километров. Жившие вдоль Дуная крестьяне, на территории нынешних Венгрии, Чехии, Центральной Германии и в долине Рейна носили браслеты и бусы, изготовленные из раковин Spondylys gaederopi, доставлявшихся из Средиземноморья.

Импорт вовсе не сводился только к предметам роскоши. Твердый базальт из Нидермендига близ Майнца на Мозеле использовался для ручных жерновов даже в долине Мааса в Бельгии и, возможно, даже жителями Юго-Западной Англии. Прекрасные поделочные камни, обсидиан с Ближнего Востока и из Центральной Европы, высокосортные кремни и привлекательный зеленый камень (вулканического происхождения) для топоров перевозились на дальние расстояния.

Даже горшки, причем, вероятно, с содержимым, привозились из долины Майнца в селение Линденталь у Кельна, расположенное в 80 километрах ниже по течению Рейна. Гончарные изделия служили предметом частых обменов между неолитическими поселениями в Фессалии. Этнографы говорят о весьма интенсивной торговле между современными удаленными друг от друга примитивными сообществами, чьи орудия изготавливаются по той же методике, как и в период неолита.

Более того, неолитическая экономика, похоже, не исключала возможностей для образования зачатков специализации между сообществами, причем даже в начале палеолита. В Египте, на Сицилии, в Португалии, Франции, Англии, Бельгии, Швеции и Польше в период неолита добывали кремень. Там была разработана техника проходки шахт сквозь меловые отложения и сооружения подземных галерей, чтобы добраться до нижних слоев. Из полученного материала здесь изготавливались топоры, которые обнаруживаются на обширной территории. Ученые признают, что рудокопы действительно являлись весьма искусными специалистами и жили за счет обмена своих продуктов на запасы зерна и мяса, производимые крестьянами. И сегодня несколько деревень в Меланезии и Новой Гвинее определенным образом специализируются на изготовлении гончарных изделий и снабжении других на весьма обширной территории, перевозя их даже за море.

Сообщества древних ремесленников продолжали сосуществовать бок о бок с производителями пищи. Последние теперь обменивались своими продуктами с охотниками и собирателями в обмен на дичь и продукты джунглей. Те же самые отношения, возможно, существовали и в прошлом. Скотоводы неолита и «шахтеры» Южной Англии использовали огромное количество оленьих рогов в качестве кирок, хотя кости оленей не слишком бросаются в глаза среди отходов еды. Возможно, рога предоставлялись потомками охотников мезолита, продолжавшими жить на зеленых равнинах, расположенных гораздо севернее.

Теперь, преследуя добычу, охотникам приходилось уходить дальше и чаще заниматься первичной обработкой земли и выращиванием скота. Они, вероятно, преднамеренно соединяли охотничьи вылазки с перевозкой тех экзотических предметов, которые пользовались спросом в неолитических поселениях.

В Уилтшире и на острове Англси торговля топорами, сделанными в горах Северного Уэльса, сочеталась с обменом излишков продуктов на керамику. Этим товарообменом занимались потомки местного мезолитического населения и сообщества пришедших с запада сельскохозяйственных племен. Скорее всего, в результате подобных связей и появились профессиональные купцы, перешедшие от производства к занятиям торговлей.

Так что самодостаточность неолитических сообществ, вероятнее всего, оказывалась скрытой, но не фактической, и редко, строго говоря, сохранявшейся на одном месте. В этот период времени установились более широкие и разносторонние взаимосвязи между различными группами, нежели среди палеолитических охотников и собирателей. Неолитическая революция в определенной степени способствовала накоплению и обмену опытом.²

Тем не менее контакты между внешним миром и неолитическими поселениями, находившимися в оазисах, окруженных пустыней или непроходимыми лесами, или в горных ущельях, зажатых ледниками и труднопроходимыми хребтами, имели преимущественно случайный характер. Большую часть времени люди занимались тем, что приспосабливали свое хозяйство, орудия труда и постройки к специфическому природному окружению и обеспечению изолированного существования. Последнее давало каждой группе людей особые возможности для открытий и изобретений (или, скорее, заставляло это делать). Поэтому в каждом таком сообществе развились собственные традиции, приспособленные к местным условиям жизни. И именно данные свойства выявляют археологические и этнографические наблюдения.

Следовательно, единой и всеобщей «неолитической культуры» не существовало, речь идет о бесконечном множестве локальных культур. Каждая из них отличалась разнообразием выращиваемых растений, типами разводимых животных, различным соотношением между земледелием и скотоводством, особенностями в размещении поселений, в плане и устройстве домов, форме и материале топоров и других орудий, форме и орнаментах гончарных изделий. Еще большие несоответствия отмечаются в погребальных обрядах, устройстве амулетов и стилях в искусстве.

Каждая культура отражала приблизительное приспособление к особенному окружению с более или менее соответствующей этому идеологией. Различия складывались из множества незначительных открытий или изобретений, вначале носивших исключительно местный, локальный характер и зависевших от геологических, климатических или ботанических особенностей среды обитания или исходивших из спорных, иногда необъяснимых индивидуальных особенностей людей.

Вот почему мы не можем говорить о «науке, изучающей неолит», а только о «науках, изучающих неолит». Первобытные сообщества располагали и успешно применяли богатый набор достигнутых опытным путем традиций, часто основывавшихся на более активном эксперименте, нежели у их предшественников. Они действительно включали новые открытия в таких областях, как гончарное дело, биохимия выпекания и брожения, сельскохозяйственная ботаника и тому подобные традиции, совершенно неизвестные в палеолите.

Каждым сообществом все эти традиции передавались и обогащались по-своему. Так, в частности, не существовало универсальных гончарных знаний, однако общая техника изготовления изделий из глины оказывалась схожей. Даже если подобные традиции казались вариациями на одну тему, передавшие их женщины вряд ли различали основную технологию и ее вариации.

Практическая техника была неразрывно связана с множеством плодотворных заговоров и ритуалов. Даже высокообразованные греки все же боялись демона, имевшего привычку ворочаться в горшках на огне, так что прикрепляли к очагу устрашающую маску горгоны, чтобы напугать его и отогнать прочь.

Тем не менее связи, которые очевидно имели место между неолитическими сообществами, способствовали некоему обмену техническими идеями. В этом процессе сравнение может помочь нам отсеять несущественное. Последующая история науки во многом снимает смешение полезных идей, когда среди традиций и ритуалов различных довольно изолированных сообществ отбирались наиболее эффективные.

Несмотря на явно увеличившийся контроль человека над природой, магические ритуалы продолжали использоваться в повседневной жизни людей. Прямое доказательство сказанному находим в амулетах, изготавливавшихся в период неолита в Меримде (Египет) и распространенных по всему Средиземноморью. Например, встречаются просверленные миниатюрные топорики, предназначенные для ношения на шее. Возможно, люди того времени верили, что такая модель дарует ее носителю нечто вроде необычной власти, или ману (сверхъестественную силу), принимаемую носителем амулета.

Торвальд пишет, что и процесс изготовления орудий «в обществе, славящемся своим мастерством, обставлялся многочисленными ритуалами, запретами и оберегами». Они касались и выбора сырья, и самого процесса работы, и обязательного испытания готового орудия, в ходе которого происходило его символическое наделение чудесной силой.

Совершенно очевидно, что неолитические сообщества нуждались в идеологической поддержке не меньше, чем их предшественники. Прежде всего это касается погребальных ритуалов. В большинстве неолитических сообществ умерших хоронили в особых местах (или на постоянных кладбищах, или за пределами поселения), причем более торжественно, чем это делали палеолитические охотники. В их основе лежит представление о подобии мира живых и мира умерших.

В средиземноморском мире данная традиция выразилась в сооружении обширного подземного жилища для усопшего. В Западной и Северной Европе оно строилось в яме из огромных камней, а поверх него насыпали высокий курган, что придавало месту погребения еще большее общественное значение. Ингумационный погребальный обряд существовал далеко не у всех древних народов, поскольку представления о загробном мире могли существенно различаться. Например, у народов, живших на берегах больших рек или побережьях океанов, практиковалось отправление умершего в лодке вниз по реке.

Погребальный культ во многих районах рассматривался и как средство воздействия на будущий урожай, который вырастал из земли. В неолитических сообществах в Египте, Сирии, Иране, повсеместно в Средиземноморье и в Юго-Восточной Европе, иногда даже в Англии в могиле размещали женские фигурки, вылепленные из глины или высеченные из камня и кости. Подобные фигурки иногда рассматривались как образы «богини-матери» или «богини плодородия». Изображения женщины-богини известны и в исторических сообществах Месопотамии, Сирии и Греции, где они, очевидно, являются реликтами далекого прошлого.

Подразумевалось, что земля, представлявшаяся в виде груди или лона женщины, выпускает ростки. На нее, как и на женщину, оказывалось возможным воздействовать посредством жертвоприношений и подражательных ритуалов. Соответственно урожай воспринимался как результат оплодотворения земли дождем. Поэтому в ритуалах участвовал мужской партнер, представленный фаллосом из глины или камня. Подобные изображения известны в Анатолии, на Балканах, в Англии.

Соответственно универсальной частью обряда было церемониальное соединение полов, призванное «вызывать» плодородие природы. Со временем обряд утратил архаические оргиастические черты. На основании цикла мифов и культовых обрядов, распространенных среди древних народов Ближнего Востока и Средиземноморского бассейна, установлено, что церемониальная женитьба ограничивалась выбором избранной пары.

Актер-мужчина олицетворял зерно (или растительность в целом), принимая на время роль лидера, он становился «бобовым королем». Как и зерно, он должен был умереть (быть похороненным) и вновь воскреснуть (вырасти). Его символически убивали и заменяли молодым и жизнеспособным преемником. С помощью актерской игры продуктивные силы природы принимали личностные формы и становились «богиней» и «богом».

Если общество убеждалось в том, что смерть «бобового короля» можно заменить убийством пленника или только символической смертью через магические обряды, то отсюда оставался один шаг до того, чтобы «бобовый король» превращался также во временного правителя, подобный переход становился легче, если он также становился военным вождем.

Таков один путь, когда возникают «божественные правители», такие, какие встречаются на заре истории. Точно нельзя установить, действительно ли подобное царствование или власть вождя на самом деле появились во времена неолита в Ближней Азии или Европе.

В Египте, Месопотамии и Греции исторически монархи осуществляли множество функций в оплодотворяющих ритуалах, приписываемых некоему условному «бобовому королю». Многие современные первобытные общества признают наследственность вождей, их власть проявляется и как магическая, и как силовая.

В неолитической Европе единственный дом, который выделялся в селении своей величиной и центральным положением, являлся резиденцией вождя. Огромные каменные гробницы, расположенные на Атлантическом побережье, и обширные длинные курганы Британии рассматриваются как погребения вождей. Однако, как показывают раскопки деревни дунайской культуры на Рейне (близ Кельна) Линденталь, не только германцы верили в наследственные привилегии вождей.

В любом случае следует признать, что в неолитическом обществе сохранились клановая структура и сообщество, основанное на «родстве». И сегодня у первобытных племен земля обычно находится в совместном клановом землепользовании. Если земля не возделывалась коллективно, она делилась на участки, которые закреплялись за конкретными «семьями», предназначаясь только для конкретного использования ими. В этом случае они перераспределялись ежегодно.

Из-за доминирования культивирования пахотных земель возрастала роль женщин в коллективной экономике, родство шло по женской линии, преобладала система «женских прав». Если же сообщества занимались преимущественно выращиванием скота, то, напротив, экономическое и социальное преобладание переходило к мужчинам, родство определялось по мужской линии.

Биологически неолитическая революция доказывается увеличением численности вида Homo sapiens. Несмотря на то что отдельные неолитические сообщества были невелики, их было существенно больше, чем человеческих сообществ в период палеолита или мезолита.

В Ближней Азии, Египте и Европе археологи раскопали тысячи хорошо сохранившихся скелетов соответствующих времен от неолитической революции до городской революции, от всего же периода палеолита нам пока досталось всего несколько сотен человеческих скелетов, хотя палеолит длился в десять или пятьдесят раз дольше, чем неолит!

Рост населения неолита в конечном счете ограничивался противоречиями в новом типе хозяйства. Увеличение количества людей влекло за собой увеличение жизненного пространства. Для поддержки образующихся семей было необходимо освоение новых земель и пастбищ для увеличивавшегося поголовья скота и домашней птицы, чтобы производить больше пищи.

От каждого самообеспечивающегося поселения должны были отпочковываться дочерние деревни. Свидетельством данного процесса является распространение неолитической экономики по всему миру. На практике, конечно, производители пищи (земледельцы и скотоводы) пополняли свои ряды за счет охотников и собирателей. И последние далеко не всегда пассивно подчинялись вытеснению или изгнанию. Иногда первобытные люди воспринимали и приспосабливали к себе экономический уклад вторгшихся на их территорию пришельцев.

Похоже, что неолитические культуры Северной Европы обязаны своим происхождением прежде всего лесным народам мезолита, которых обеспечивали скотом и зерном продвигавшиеся дунайцы и другие земледельческие племена, учившиеся у них изготовлению горшков, прядению и ткачеству. Близость создавала возможность для обмена опытом и приобретения знаний. Подобный обмен увеличивал приток вторгавшихся земледельцев и способствовал их продвижению. На долгом пути продвижения различия между укладами жизни постепенно стирались.

Однако контакты далеко не всегда были дружественными, поскольку возникало неизбежное соперничество за одни и те же земельные угодья, да и запасы не были безграничными. Подобное состязание само по себе вело к войне. Скорее всего, первые дунайцы оставались мирным народом, поскольку в их могилах присутствует не оружие, а охотничье снаряжение, а в ранних поселениях отсутствуют оборонительные сооружения.

Поздние же деревни, как Линденталь (близ Кельна), были защищены сложными оборонительными сооружениями, соответственно и в погребениях обнаруживается оружие и военное снаряжение. В конце неолитического периода в Европе именно оружие в форме каменных боевых топоров и кремневых кинжалов стало самой распространенной частью погребального инвентаря.

Почти по всей Центральной и Северной Европе вспыхивали местные войны за спорные территории, ведь время легкой экспансии незанятых земель прошло.

Везде мы наблюдаем один и тот же процесс, выраженный более или менее ясно. В культурных слоях поселений, расположенных на Балканах, в Греции, Анатолии (Малой Азии), Сирии и Иране, прослеживаются принципиальные изменения в культуре.

Такие внезапные перемены обозначают замещение одного общества другим, с иными социальными традициями. Иначе говоря, завоевание, изгнание или порабощение одного народа другим. Подобные перемены населения, сопровождавшиеся военными стычками, описанные этнографами, становятся характерной чертой жизни в Северной Америке, Африке и Азии.

Конечно, после захвата чужих земельных наделов и пастбищ не требовалось оставлять там прежнее население, которое все это поддерживало раньше (добавляя это враждебное население к своему). Война и геноцид скорее содействовали уменьшению, нежели увеличению людского рода.

Тем не менее перемены в культуре, отмеченные в археологических описаниях, не всегда означали изгнание или истребление более старого общества. Результатом часто становится и «смешанная культура», где более старая утварь сохраняется, что указывает на выживание части сообщества, ранее существовавшего на этом месте.

В Центральной Европе поздние культуры неолита демонстрируют некоторые черты, явно заимствованные от традиций дунайцев, соединенных с теми, что развились на лесистых равнинах севернее. Возможно, некоторые из старейших племен дунайцев потому и сохранились, что были порабощены северянами.

Смешанные культуры, вероятно, обозначают многослойные общества, разделившиеся на правителей и подданных. В любом случае они оказывались богаче, чем любая из составных культур, образовавшихся в результате смешивания двух разных социальных традиций.

Они отражают один из самых значительных процессов в приобретении человечеством опыта, ознаменовав распад клановой и «родственной» организации общества.

Вторым недостатком неолитического типа хозяйства оказалась столь превозносимая самообеспеченность поселений. Подобное сообщество действительно обладало гораздо большим контролем над своими продовольственными запасами и окружением, чем группа первобытных людей, и вполне естественно могло планировать, как ему жить в ближайшем будущем.

Однако все приготовления и планы часто срывались теми явлениями, что были им неподвластны: засухами или наводнениями, бурями или морозами, болезнями растений и животных или грозой с градом, которые могли привести к гибели урожая и уничтожить скот. Подобное местное бедствие могло спровоцировать голод и гибель самодостаточного автономного сообщества. Накопленные запасы оказывались слишком небольшими, чтобы продержаться достаточно долго, чтобы преодолеть все бедствия или принять предохранительные меры, способные привести к благополучному результату.

Городская революция со временем смогла предложить выход из обоих противоречий.

Глава 4

ВЫСШАЯ СТАДИЯ ВАРВАРСТВА В ПЕРИОД МЕДНОГО ВЕКА

Основные противоречия в экономике неолита обострялись, когда крестьяне оказывались вынужденными (или принужденными) выжимать из земли излишки, превышавшие их собственные нужды, и когда эти излишки стали, возможно, изымать для поддержки новых экономических классов, непосредственно не занятых в производстве и не производивших продовольствие для самих себя. Возможность производства реквизируемых излишков чужда самой природе неолитической экономики. Ее осуществление потребовало пересмотра сельскохозяйственной модели, равно как и изменений в социальных и экономических отношениях.

Тысячелетие, предшествовавшее 3000 году до н. э., принесло больше изобретений и открытий, чем любой период в истории человечества, предшествовавший XVI веку н. э. Эти достижения сделали возможной такую организацию общества, которую я обозначаю как городская революция.

Неолитическая революция состоялась в темную ночь далекой предыстории. С нескольких вершин, слабо освещенных отраженным светом археологического солнца и умозаключениями на основании впоследствии обнаруженных пейзажей, мы весьма умозрительно воссоздаем ход первой революции.

Вторая революция состоялась почти на наших глазах в сумерках предыстории и угаснет с концом истории. Поэтому мы можем описать ее подробно.

Ее территорию следует условно разделить: на западе она ограничивалась Сахарой и Средиземноморьем, на востоке — пустыней Тар и Гималаями, на севере — поясом гор Евразии — Балканами, Кавказом, Эльбрусом, Гиндукушем, а на юге — до тропика Рака. Геологические, физиографические и климатические условия этой зоны способствовали происходившим преобразованиям. Они обеспечивали не только материал для решающих открытий, но и стимулировали развитие социальной организации богатыми доходами от экономического сотрудничества. Наконец, безоблачные ночи давали здесь богатые возможности для наблюдения за движением небесных тел, а интенсивные связи между регионами и людьми, их населявшими, способствовали быстрому обмену опытом, накоплению и обобщению знаний.

Весь этот пояс был относительно засушливым, хотя в доисторические времена климат здесь был более влажным, чем сегодня. Постоянные поселения размещались только по берегам рек или близ не пересыхающих летом источников воды. Сельское хозяйство в значительной степени зависело от полива, хотя удавалось получать «промежуточный» (третий) урожай и на орошаемых дождями землях Палестины и Сирии или после разлива водотоков даже в Аравии, где только орошение гарантировало получение урожая.

По всему региону выращивали всего несколько видов плодовых деревьев и винограда, еще не введенных в культуру, перспектива постоянного ежегодного сбора фиников, оливок, инжира или винограда являлась мощным побудительным стимулом, чтобы люди селились там, где росли данные растения. Садоводы оставляли кочевой образ жизни и начинали заниматься земледелием.

Рытье и обустройство оросительных каналов становилось более важной социальной задачей, чем даже возведение оборонительных укреплений или устройство улиц. Представляя собой единое целое, сообщество должно было распределять между отдельными пользователями воду, которая собиралась с помощью коллективных усилий.

Теперь контроль за водой предоставлял в распоряжение общества реальную власть, дополняемую сверхъестественными санкциями. Общество могло лишить доступа к каналам бунтарей, которые не соглашались с общими правилами поведения. В засушливой зоне подобное наказание оказывалось более действенным, чем в умеренном или тропическом климате, где в относительном изобилии имелись земля и вода.

Выше очерченная зона прерывалась горами и пустынями, почти непригодными для жизни людей. Однако между ними имелись более гостеприимные степи, где были разбросаны селения, располагаясь не слишком густо, так что скотоводы могли перемещаться со своими стадами, отчего контакты происходили не столь остро, как в лесостепных районах. Западная часть этого переходного пояса и обозначается как «Плодородный Полумесяц».

Его западной оконечностью являлся Египет. Там, в сравнительно неширокой долине Нила развилось земледелие вопреки угрожающей с двух сторон пустыне. Ежегодные наводнения орошали прибрежную полосу и широкую дельту, расположенную к северу. В то же время река представляла собой идеальное средство сообщения, и по ней можно было доставлять даже объемные грузы от первого порога Нила до Средиземноморья.

Долины и равнины Палестины и узкой полоски прибрежной земли в Сирии образуют продолжение «полумесяца», там, где осадки оказываются достаточными даже для сухого (то есть без орошения) культивирования почвы. Оттуда к востоку от горных массивов Ливан и Антиливан тянется широкая полоса степи, простирающаяся вплоть до гор Ирана (Загрос и др.), расположенных за Тигром.

Благодаря таким рельефу и зональности в древних Сирии и Ассирии (провинция Мосул) выпадали достаточные зимние дожди, обеспечивая пастбища для овец и даже получение некоторого урожая зерна. Все же постоянные поселения на самом деле ограничены оазисами и множеством рек, стекающих с гор Армянского нагорья, — Евфратом, Балихом, Хабуром, Тигром, Большим и Малым Забом.

Наконец, восточный рог «полумесяца» образован расположенной ниже долиной Тигра — Евфрата, где две этих реки, подобно Нилу, использовались для орошения и перевозки грузов.

За ними к востоку простирается Иранское нагорье с пустынями в центре. Однако с горных склонов повсюду стекают водные потоки, достаточные, чтобы орошать поля и сады. Наконец, за горами Белуджистана располагаются Синд и Пенджаб. Здесь влияние Междуречья ощущается особенно сильно, благодаря полноводному Инду и шести его притокам, обеспечивающим орошение и перевозки грузов.

Археологические находки начинаются здесь с небольших оазисов, расположенных в степях и на плато. Несмотря на постоянный страх перед засухой, здесь было менее рискованно возделывать землю, нежели под угрозой затопления на низменностях вдоль крупных рек. Постепенно жившие здесь люди осваивали технологии не только орошения, но и осушения земель.

С подобным сообществом мы уже встречались в Сиалке (Тепе-Сиалк) в Западном Иране. Самая древняя из обнаруженных здесь культур соотносится с другими поселениями, расположенными и к северу вплоть до Анау в оазисе Мерв (Мары в современной Туркмении).

В Сиалке мы наблюдаем вторую стадию — в деревнях, выстроенных на руинах тех, что описаны. На смену глинобитным жилищам пришли более прочные дома из обожженного на солнце кирпича. Собирательство утрачивает свое значение, среди домашнего скота появляются лошади.

Раковины приносили сюда через горы с побережья Персидского залива. Медь становится обычным материалом, хотя и воспринимается как высшая разновидность камня, выработанного холодной ковкой. Орудия изготавливали из местной кости, камня, кремнистого известняка (сланца); к этому можно добавить обсидиан, завозившийся в незначительном количестве. Для обжига и сушки горшков строились особые печи.

Затем поселение Сиалк III переместилось на новое место, рядом со старым и орошаемое тем же самым источником. Домашняя утварь также местная и изготовлена из местных материалов. Но появились более грамотно сделанные медные топоры и другие изделия, изготовленные посредством литья в форму, продолжавшие оставаться роскошью.

Золото, серебро и лазурит ввозились из Северного Афганистана. Появилась керамика, сделанная на вращающемся гончарном круге, а не вылепленная вручную, а также мастера-гончары. Чтобы обозначить свои изделия, они начали помечать их печатями.

Наконец, Сиалк IV представлял собой поселение эламитов, которые привнесли древнюю цивилизацию из аллювиальной долины реки Керхе (где находилась столица Элама Сузы, ныне на этом месте иранский город Шуш. — Ред. ) и распространили ее примерно в 3000 году до н. э. на местных горцев.

Те же стадии выделяются в Сирии и Ассирии, хотя нельзя доказать, что они шли параллельно с Сиалком в Иране. От Рас-Шамры (Угарита), расположенного на Средиземноморском побережье Сирии (близ Латакии), до Ниневии и Тепе-Гаура к востоку от Тигра разбросаны развалины поселений, близких к описанной выше неолитической культуре, однако не идентичных ни иранским, ни египетским неолитическим сообществам.

Следующий ряд поселений, представляющий вторую стадию, построили люди, с самого начала удивительно однородные во всем поясе. Археологи называют их халафийцами, по месту, где впервые выявили их изделия (Телль-Халаф на реке Хабур, притоке Евфрата). Они также занимались смешанным земледелием, полагались на орудия собственного изготовления, в основном сделанные из местного камня и кости.

Однако даже в верховьях Хабура они получали раковины, доставлявшиеся с побережья Персидского залива, и широко использовали обсидиан, ввозившийся с вулканических гор Армянского нагорья. Близ озера Ван существовали сообщества халафийцев, занятые выработкой изделий из обсидиана на экспорт, подобно изготовителям кремневых орудий неолитического периода в Англии.

Более того, халафийцы явно были знакомы с металлом, возможно, и с зачатками металлургии. Встречались и вазы, великолепно украшенные разноцветными рисунками. Они обжигались в специально построенных печах для обжига, похоже, что их изготовители являлись профессионалами.

Гравировка на амулетах не только сохраняла сходство с возможными предметами, но и несла в себе магические знаки. Поэтому такие знаки использовались как печати: оттискивались на куске глины, прикреплявшейся к пробке кувшина или ручке предмета. Считали, что так магия знака передается глине, накладывая «вето» на предмет и тем самым обозначая чью-то собственность.

Наконец, жители поселения сообща возводили святилища, посвященные местным божествам. Точно так же поступали и их современники, первые поселенцы Нижней Месопотамии. Ведь первое святилище бога Эа (Энки, бог воды) было построено в этот период в городе Эриду.

С наступлением третьей стадии халафийская культура исчезает, чтобы уступить место другой, возможно, рожденной новыми поселенцами и называвшейся, хотя и не совсем благозвучно, культурой убайд (Телль-эль-Убайд на современных картах), по названию поселения в Нижней Месопотамии близ шумерского города Ур.

На самом деле между этими культурами не было никакого разрыва. Старые святилища перестроили, расширив, соответственно с увеличением поселений. Так что старые местные боги сохранились, и потому некоторые из сообщества верующих продолжали поклоняться им.

Самые большие из трех святилищ группировались вокруг двора в Тепе-Гаура, размеры которого теперь составляли от 12 до 8,5 метра, они строились из высушенных на солнце кирпичей, раскрашенных с внешней стороны.

Все же в целом домашняя архитектура угасала. С другой стороны, теперь более умело обрабатывался металл — с помощью литья. Хотя в Сирии и в Северном Ираке люди, относящиеся к культуре убайд (в некоторых источниках написание — Эль-Обейд. — Ред. ), похоже, обычно продолжали использовать местный камень вместо того, чтобы организовывать собственное производство металла и орудий из него. Горшечники зачастую по-прежнему изготавливали вазы без применения гончарного круга.

Тем не менее амулеты изменились, став печатями, приобретя квадратную форму или в виде пуговицы с петлей сзади и выгравированными спереди фигурками животных вместо чисто геометрических рисунков.

В Сирии некоторые поселения были временно покинуты после III стадии, однако некоторые поселения в Ассирии, в особенности те, что превратились позже в Ниневию и Тепе-Гаура, расположенные всего в 24 километрах друг от друга, переросли в постоянные небольшие городки.

Святилища в Тепе-Гаура повторяют известные конструкции, что доказывает продолжение традиции, несмотря на все глубокие перемены в материальной культуре. Теперь они переросли в небольшие храмы, выстроенные из обожженных кирпичей и разделенные на несколько помещений. Эти святилища по-прежнему составляли группу из трех храмов по краям общего двора, но теперь он занимал территорию 17,4 на 13,1 метра.

Глиняные модели колесниц и даже крытых повозок показывают, что у этих людей были распространены колесные транспортные средства. Однако топоры, зубчатые серпы и остальные орудия труда и даже оружие по-прежнему изготавливались из камня и других местных материалов. Лазурит из Афганистана, небольшие ремесленные изделия из Шумера и предметы роскоши сюда завозились. Но основы самодостаточной неолитической экономики сохранились. Тем не менее импорт с юга позволяет сделать вывод, что эти ассирийские поселения появились одновременно с первыми городами (шумерскими. — Ред. ) в Нижней Месопотамии.

В относительно хорошо обводненных степях Северного Ирана по-прежнему имелось достаточно много земель, пригодных для пахоты и пастбищ, поэтому никакой острой нужды для живших здесь людей преобразовывать свое хозяйство не было. Оказывалось проще использовать имевшиеся в изобилии местные материалы, чтобы изготавливать необходимые орудия и утварь, нежели завозить сюда металл или орудия из него, чтобы заменить имеющиеся.

В начале пятой стадии в Ассирии наблюдаются элементы новой экономики, аналогичной Сиалку в Иране. Однако их внедрение носило исторический характер, его лучше объяснить при рассмотрении городской революции в Южном Ираке.

Сообщества подобные Сиалку III и сходные с ними поселения убайдского типа в Сирии в равной степени, как и другие, располагавшиеся на нагорьях Малой Азии и на Балканском полуострове, располагали всеми техническими знаниями и плодами цивилизации, хотя экономическое устройство и социальная структура у них различались.

За тысячу лет халколитической эпохи народы Ближнего Востока совершили открытия, имевшие революционные последствия. Среди них — металлургия меди и бронзы, использование тягловой силы животных, колесный транспорт, гончарный круг, изготовление кирпичей, введение печатей. Уже до 3000 года до н. э. эти достижения распространились по крайней мере в Средней Азии (у автора — в Туркестане, но никаких тюрок тогда здесь и в помине не было, население было индоевропейским. — Ред. ) и Индии.

Однако, несмотря на два локальных центра производства бронзы, функционировавшие в Мексике и Перу, ни один из них не распространился в Новом Свете, Океании или южной части африканской Сахары вплоть до исторических времен. Значение и природу данных преимуществ, уже обозначенных в археологических записях, следует отметить теперь особым образом.

Значение и революционные последствия металлургии детально рассмотрены в книге «Человек создает себя», равно как и в более технических книгах по археологии. Практически это означало сочетание четырех основных открытий: 1) ковка меди, 2) ее плавление, 3) извлечение меди из руды, 4) получение сплавов металлов.

Во-первых, природная (самородная) извлеченная из породы медь воспринималась как высшая разновидность камня, которую можно было легко заострить. Ее также сгибали, заостряли ковкой и даже расплющивали на полосы, которые разрубались.

Самородная медь была известна и использовалась в Сиалке I, поселениях Бадар и Амрат в Египте, упомянутых в следующей главе, с ней были знакомы и доколумбовы индейцы Северной Америки.

Во-вторых, инструменты из меди обладали всеми достоинствами ранее использовавшихся материалов — камня, кости, дерева вместе с другими, упомянутыми выше.

Делая инструмент из старых материалов, стремились только отделить лишние куски от большой заготовки. Орудие же из меди, подобно горшку из глины, иногда изготавливали, прочно соединяя ковкой куски вместе. При отливке форма производилась обычно из глины, жидкий металл наливали в нее, пока полость не заполнялась.

Единственным ограничением величины формы и, следовательно, литья оставалось техническое исполнение, практическое умение исполнителя. Конечно, размер форм, получаемый при отливке, совершенно не предопределялся. Более того, форму отливки в дальнейшем могли изменить в ходе ковки, ведь медь — пластичный материал.

Наконец, металлическое орудие служило дольше, чем любое другое, изготовленное из камня или кости. Ведь медный топор или нож посредством ковки вытягивали, их лезвие получалось длиннее, чем то, что у каменного топора или кремневого ножа. Однажды сломанные кремневые (или из иного камня) орудия никто не мог снова восстановить соединив. Что же касается медного орудия, то в случае поломки его не только можно было вновь починить путем заточки или ковки. В случае его полного выхода из строя медное орудие переделывали практически без потерь металла, и новое орудие служило так же хорошо, как и старое.

Применение подобных преимуществ на деле требовало целого ряда искусных изобретений: горна с мехами, чтобы создавать относительно высокую температуру, требуемую для плавки. Хотя их использование явно не началось ранее 1500 года до н. э. в Египте и в 1000 году до н. э. в Европе. Кроме того, требовались и тигли, чтобы получать в них расплавленный металл и различные виды клещей. К преимуществам отнесем и тот факт, что все формы придавали отливке нужную конфигурацию.

В-третьих, медь, этот превосходный материал, в самородном виде весьма редко встречавшийся в знакомых с металлами государствах Старого Света, иногда получали искусственным образом, путем нагревания с помощью угля смеси из нескольких весьма распространенных горных пород, включавших окислы, карбонаты, силикаты и сульфид меди.

Ни один из них внешне не напоминает металлическую медь и не обладает желаемыми качествами, но, к счастью, они яркого цвета, так что эти разновидности камней древние люди воспринимали как пигменты или амулеты. Обнаружение того, что данные магические кристаллические минералы могут превращаться в металлическую медь, раскрыло соответствующие запасы этого металла. Это произошло во времена Сиалка III и поселений типа южноиранского Эль-Убайда в Сирии. На Ближнем Востоке за этим последовало открытие сплавов меди с другими металлами — серебром, свинцом и оловом (а также мышьяком. — Ред. ), так что все вместе привело к четвертому открытию, которое явно оказалось и последним по времени.

Осуществлять отливку было легче, продукция оказывалась более надежной, особенно если к меди добавляли сурьму, мышьяк, свинец или, что считалось лучше всего, олово. К 3000 году до н. э. преимущества сплава меди и олова уже использовали в Индии, Месопотамии, Передней Азии и Греции, где и открыли бронзу (в дальнейшем «бронза» обозначает отмеченный сплав меди и олова, если не оговаривается другое).

Применяемые в металлургии знания являлись более тайными, чем те, что применялись в сельском хозяйстве или даже при изготовлении керамики. Ожидаемые в ходе плавления химические изменения оказывались еще неожиданнее, чем те, которые превращали глину в керамику.

Превращение кристаллической или порошковой руды в прочную красную медь казалось чем-то сверхъестественным. Изменения твердого состояния в жидкое и обратно, происходившие во время литья, едва ли казались менее поразительными. Манипуляции специалистов-металлургов представлялись более тонкими и трудными, чем связанные с изготовлением керамики, прядением или изготовлением лодок.

Поэтому вовсе неудивительно, что в первых исторических сообществах металлургов считали обладающими особыми тайными знаниями, а сама металлургия рассматривалась не как чисто техническое действие, а как ритуал, доступный лишь избранным. Соответственно, кузнецы и шахтеры считались не только обладателями знаний и навыков, но и посвященными в таинство.

По-видимому, их профессиональные навыки передавались с помощью таких же конкретных методик, наставлений и примеров, как и охотничьи навыки или искусство ткачей. Однако они не доводились до всех членов сообщества, как прочие. Вовсе не каждый член клана становился кузнецом. Работа, связанная с горным делом, плавлением и отливкой, считалась гораздо более скрупулезной и требовала постоянного внимания, чтобы ее проводить в перерывы между обработкой почвы или уходом за скотом. Металлургия требовала полной занятости.

Поэтому подобные занятия стали первым ремесленным производством, уже не связанным с домашним хозяйством и не предназначенным только для нужд семьи. Обычно кузнецы работали, обеспечивая потребности всех остальных членов сообщества. Следовательно, производителям металла и изделий из него приходилось теперь полагаться только на потребителей своей продукции, предоставлявших в обмен продовольствие и другие необходимые вещи.

После колдунов (магов, шаманов и т. п.) кузнецы стали первым классом, выведенным из прямого производства продовольственных продуктов. Следовательно, они не полностью зависели от земли, снабжавшей их продуктами питания, поскольку источником существования кузнецов были доступные им знания и навыки, благодаря которым они могли обменивать производимые ими изделия не только на продукты и изделия местного производства, но и на привозимые из других мест товары.

Следовательно, такие ремесленники меньше подчинялись социальной дисциплине по сравнению с рыбаками или крестьянами, не так зависели от местного сообщества даже по сравнению с колдунами. Ведь влияние последних коренилось в «субъективных» верованиях и предрассудках их соплеменников.

Ремесленники находили применение своим конкретным профессиональным навыкам и значимым товарам даже среди чужеземцев. Редкие металлические предметы, которые находят в поселениях медного века, очевидно, изготовлены переезжавшими с места на место кузнецами, путешествовавшими по стране с заготовками металла и делавшими из них орудия на месте. Примером может служить весь европейский бронзовый век. Так же поступают в наше время и работники по железу в Африке. В сельской части Европы похожим образом поступают лудильщики.

С того времени, как ремесленники стали носителями не только полезных навыков, но и знаний, их миграция реально способствовала распространению открытий и накоплению опыта. Результатом данного процесса является относительное единообразие самых первых предметов из металла, предшествовавшее городской революции.

Металлургические знания стали первым проявлением интернациональных знаний, хотя и оставались достоянием узкого круга ремесленников. Все практические умения древних купцов и шахтеров явно коренятся в непрактичной матрице магического ритуала. Ассирийские тексты, даже те, что относятся к 1-му тысячелетию до н. э., содержат упоминания о том, что в подобных ритуалах использовались извлеченные из чрева женщин нерожденные плоды и кровь девственниц. Такой вывод позволяют сделать остатки поселения работников по бронзе в пещере Хитери-Берн (графство Дарем) в Англии. И у современных первобытных народов кузнецы окружены магическим ореолом и запретами.

Передача таких навыков через учеников во многом носила подражательный и поэтому консервативный характер. Процесс нельзя было просто описать. Все ученики должны были как можно точнее воспроизводить каждое действие мастера, который не допускал никаких отклонений, даже если они шли на пользу.

Наконец, ремесленники склонялись к тому, чтобы хранить в тайне свои знания и навыки. Они передавали их от отца к сыну, от мастера к ученику. Таким образом ремесленники стали образовывать гильдии или кланы, ревностно охранявшие тайны мастерства. Подобные наследственные ремесленные кланы организованы по тому же родственному принципу, что и кланы первобытных людей.

Освоение обработки металла привело к появлению нового класса, который не встречался в чисто неолитической экономике, поскольку он разрушал ее самодостаточность. Индивидуальный земледелец жертвовал своей независимостью постольку, поскольку ему было легче не изготавливать самому орудия труда, а получать их, осуществляя обмен с кузнецом. Следовательно, земледельцу приходилось производить дополнительное количество продуктов, превышающее его домашние потребности, чтобы поддерживать жизнь специалистов, которые производили необходимые ему орудия и инструменты, а также добывали руду и выплавляли металл.

Неолитическим поселениям также приходилось жертвовать своей столь ценимой самодостаточностью. Хотя медная руда считалась общественным достоянием, ее залежи обычно находились среди неплодородных гор, поэтому лишь в редких случаях деревни располагались по соседству с меднорудными шахтами.

Почти всегда сырье приходилось ввозить, его постоянное использование предполагало организацию постоянных запасов, развитие торговли, которая вовсе не связывалась с поставкой предметов роскоши. Как только металл стал рассматриваться как насущная потребность, а не предмет роскоши, местное объединение стало зависеть от ввоза материалов. Обществу приходилось увеличивать производство продовольствия, чтобы обеспечивать существование специалистов, занятых в добыче руды, извлечении металла и производстве необходимых орудий и изделий.

Благодаря относительной малодоступности меди и большой редкости олова (как только их сплав получил широкое распространение) и благодаря трудностям перевозки металлов для поддержки основных специалистов в этих сферах деятельности потребовались огромные излишки пищи.

Бронзовая утварь была более удобной, но для ее изготовления требовалось гораздо больше труда, что неизбежно повышало стоимость каждого изделия. Поэтому преимущества, получаемые при ее применении, сами по себе не убеждали земледельцев в том, что им необходимо выработать больше продукции, иначе говоря, языком современных экономистов, не стимулировали «эффективные потребности».

С одной стороны, в особых условиях аллювиальных долин, таких как в Месопотамии, сформировавшейся из отложений Тигра и Евфрата, где даже камни встречались редко, бронзовый нож или кинжал были более экономичными, чем сделанный из кремня или обсидиана. С другой стороны, на войне, особенно во время рукопашной, медный нож или кинжал оказывались более надежными, чем кремневое оружие, последнее могло сломаться в самый неподходящий момент, когда ты должен был заколоть врага или умереть.

Первые металлические предметы, не считая небольших безделушек, размещались в могилах, поскольку фактически являлись оружием, а не орудиями труда. Тем не менее на практике их присутствие становится обычным только после городской революции, породившей в аллювиальных долинах новый экономический порядок, превративший потребность в необходимость. Однако тем временем произошли новые серии независимых открытий и изобретений, которые упростили удовлетворение потребностей за счет снижения транспортных расходов.

Приручив скот, чтобы обеспечивать свои потребности в мясе и затем молоке, некоторые сообщества задумались над тем, как переложить на быка (или другую скотину) бремя тяжелой работы. Возможно, первым шагом стало изготовление тяжелой бороны, которую тащили по полю. Она стала альтернативой мотыги, которую до сих пор использовала женщина для рыхления.

Кроме того, следовало изобрести сам плуг, ярмо и упряжь, с помощью которых передавалась движущая сила животного. Наконец, широкие плечи вола позволяли ввести механическое приспособление в виде ярма, не ограничивавшего его движения и дыхания. Сначала плуг целиком изготавливали из дерева, хотя трудно сказать это наверняка, поскольку прямые свидетельства не сохранились.

Письменные свидетельства или надписи сообщают об использовании плугов в Месопотамии и Египте в 3000 году до н. э. и вскоре после этого в Индии. Сразу после 1400 года до н. э. отмечается использование плугов в Китае, чуть позже изображения плугов появляются на скалах далекой Швеции. (Распространение тяжелого плуга в последних двух случаях связано с экспансией индоевропейцев. — Ред. ) Так что к 1000 году до н. э. плуг, как и бронза, вошел в обиход почти повсеместно.

Использование плуга ознаменовало переход от простого земледелия как процесса обработки полей к сельскохозяйственному производству, соединив пахоту и выращивание скота. Плуг освободил женщин от самой обременительной и тяжелой работы, но в то же время лишил их монополии на трудовую деятельность, связанную с зерновыми культурами (которые давали основную часть необходимого продовольствия), и вытекающего отсюда соответствующего социального статуса.

Если раньше поля обрабатывали женщины, то пахота стала уделом и прерогативой мужчин. Уже в старейших шумерских и египетских документах пахари обычно были мужчинами. Чтобы поддерживать использовавшихся на этой тяжелой работе пахотных быков, требовались лучшие корма, чем трава степных пастбищ.

Обычно волов содержали в стойлах и кормили специально выращенным сеном, а иногда и ячменным зерном. Так через стойло оказывалось возможным удобрять поля. Однако самым решающим нововведением стало то, что с использованием быков (буйволов и др.) человек начал контролировать и использовать движущую силу, вовсе не связанную с его собственной мускульной энергией. Так бык стал первым шагом к паровым машинам и двигателям внутреннего сгорания.

Новая движущая сила применялась и иным образом. На пыльных долинах Ближней Азии, равно как и в снегах Северной Европы, тяжелые грузы удобнее было перевозить на санях. Такой вид передвижения знали в Северной Европе со времен мезолита, почти наверняка с ним были знакомы и в Передней Азии еще до 4000 года до н. э. Конечно, вол тянул сани так же легко, как и плуг. В обоих случаях служила та же самая упряжь. Свидетельств об исторических санях сохранилось не больше, чем о плугах, но сани продолжали использоваться, по крайней мере на похоронах в Месопотамии, вплоть до 2600 года до н. э.

Задолго до этой даты транспортные средства изменились, поскольку было изобретено колесо. Встречаются сомнительные указания о его использовании в Северной Сирии в начале стадии Телль-Халаф. В любом случае находки в Тепе-Гаура говорят о двухколесных и четырехколесных повозках, повсеместно использовавшихся примерно с 3000 года до н. э.

По шумерским скульптурам и реальным образцам из гробниц 3-го тысячелетия до н. э. установлены детали их конструкции. Колеса состояли из трех кусков прочного дерева, соединенных вместе и связанных кожаными колесными бандажами, скрепленными бронзовыми гвоздями. Колесо составляло единое целое с осью, прикреплявшейся к основанию повозки кожаными ремнями.

Подобные повозки и сегодня встречаются на острове Сардиния, в Турции и Синде (юг Пакистана. — Ред. ). Хотя они тяжелые и неуклюжие, но считаются надежными и демонстрируют явное преимущество по сравнению с перевозкой грузов на вьючных животных или на санях. На самом деле эти повозки — прямые предки автомобиля.

Около 2000 года до н. э. колесный транспорт начал использоваться от долины Инда до побережья Средиземного моря в Сирии. В Египте, однако, колесные средства не были в обиходе до 1600 года до н. э. Однако уже к 2000 году до н. э. изобретение достигло Крита и до конца 2-го тысячелетия до н. э. стало известно от Китая до Швеции (в связи с уже упоминавшейся выше экспансией индоевропейцев из степей и лесостепей Евразии. — Ред. ). В указанных временных рамках, пересекаясь с другими изобретениями, колесный транспорт стал фактически общепринятым.

До этого основным средством транспортировки были мужские (а чаще женские) плечи. Когда стали использовать двигательную силу животных, показалось естественным переложить груз на плечи некоего молчаливого животного, хотя бык (буйвол) оказался не совсем приспособленным для этой цели.

Старейшим вьючным животным, кажется, стал осел, уроженец Восточной Африки. До 3000 года до н. э. одомашненного осла уже знали в Египте и, вероятно, использовали как транспортное средство. Очевидно, что подобным образом осел использовался в начале 3-го тысячелетия до н. э. в Сирии и Месопотамии. Однако сохранился и дикий осел, онагр, его также одомашнили в Передней Азии, так что не совсем ясно, насколько вьючные ослы Востока африканского происхождения.

С 4-го тысячелетия до н. э. появляются кости лошадей (обнаружены в поселениях этого времени Сиалк в Иране и Анау в Туркмении). Поскольку это совпадает с ареалом их естественного обитания, можно предположить, что центром одомашнивания лошади стал Мервский оазис (в настоящее время доказано, что лошадь была одомашнена в степях между Днепром и Южным Уралом ок. 4000 г. до н. э. предками нынешних индоевропейцев, что весьма способствовало их дальнейшей экспансии — в Западную и Южную Европу, на Ближний и Средний Восток, в Индию и Северный Китай. — Ред. ). Конечно, лошадей могли содержать и ради того, чтобы обеспечивать потребности в мясе и молоке, так поступали, в частности, скифы и, позже, монголы.

Кроме того, лошадей использовали для вьючных перевозок и как тягловую силу. Следует учитывать и такие факторы, что езда на лошади явно облегчала передвижение, и еще до 2000 года до н. э. появились верховая езда и иное использование лошадей.

Теперь наступило время поговорить о применении верблюдов. С 1000 года до н. э. транспорт и сообщение в пустынях Ближней Азии зависели от «кораблей пустыни». Однако кости верблюдов гораздо раннего времени обнаруживаются в Анау, в слоях, соответствующих поселениям Сиалк I и II, а статуэтка верблюда из египетской могилы немного старше 3000 года до н. э. Следовательно, некоторые сообщества имели в своем распоряжении этот способ передвижения уже в 4-м тысячелетии до н. э.

В любом случае к 3000 году до н. э., когда появился мул — помесь азиатского осла и лошади, сочетавший особенности обоих видов, а также легкие двухколесные повозки или колесницы, процесс передвижения стал значительно легче. Интересно, что использовавшаяся в те времена упряжь (известная по шумерским изображениям 3-го тысячелетия до н. э.) была устроена аналогично применявшейся, чтобы управлять волами.

Поскольку мулы не обладали такими широкими плечами, как быки, тягловая сила передавалась через шлейку, шедшую вокруг шеи животного. Поскольку животное почти душило себя, таща повозку, шлейку заменили постромками. Именно эту восточную упряжь скопировали европейцы, когда приняли запряженную лошадью повозку. Практически все оставалось без изменений примерно до IX столетия н. э., когда европейцы изобрели хомут.

Так уже с конца 4-го тысячелетия до н. э. усилия быков, лошадей и ослов, а также колеса обеспечили восточные сообщества движущей силой и оборудованием для наземного транспорта, ничем не замененными вплоть до XIX века.

Только с 3000 года до н. э. ветер стал основной движущей силой для передвижения по воде. Даже охотники палеолита, возможно, владели какими-то видами плавучих средств и каноэ. Европейцам мезолита удавалось пересекать бурное море, расположенное между Ольстером (Ирландия) и полуостровом Кинтайр (Шотландия), их предшественники времен неолита совершали, вероятно, и более рискованные путешествия.

Полинезийцы Океании, оснащенные всего лишь каменными инструментами, строили лодки длиной более 30 метров, способные вместить более сотни человек и необходимую провизию. В них они совершали путешествия (уже в первые века до н. э. и в первые века н. э. — Ред. ) длиной в тысячу миль и более. Лодки полинезийцев были оснащены балансирами и парусами. Похожие лодки часто встречаются в Средиземноморье и Египте в 3-м тысячелетии до н. э.

Однако самым древним свидетельством существования паруса является изображение, найденное в погребении культуры убайд в Эриду, а также более поздние изображения лодок на египетских вазах. Изображенные на последних лодки, как считают, не свойственны долине Нила, возможно, они происходили из Персидского залива. Во всяком случае, все сказанное доказывает, что парус начал употребляться в Египте еще до 3000 года до н. э.

Благодаря изобретению паруса человек впервые смог применить для движения силу природы. В этом отношении парус оставался уникальным изобретением вплоть до появления водяного колеса в конце 1-го тысячелетия до н. э.

Неуклюжие квадратные паруса, изображенные на египетских вазах, нуждались в значительных улучшениях, чтобы их можно было эффективнее использовать на кораблях в открытом море. Но тем не менее эти паруса — прямые предшественники тех, что продолжали обеспечивать мореплавание вплоть до XIX столетия.

Во всяком случае, независимо от того, двигались ли лодки с помощью парусов, весел или просто сплавлялись по течению реки или каналов, уже в 4-м тысячелетии до н. э. они могли перевозить тяжелые и объемные грузы с меньшими затратами по сравнению с вьючными ослами или телегами, перевозимыми быками. Именно поэтому античная торговля, стремившаяся к удешевлению доставки популярных товаров, была в основном связана с водой.

Описанные выше транспортные средства упростили производство и распределение товаров, способствуя тем самым появлению нового класса ремесленников, зависящих от ввозимых материалов. Возможно, они спровоцировали и появление новых специалистов, поскольку устройство телег и лодок требовало особых плотницких навыков.

Еще до того, как общие арийские предки индийцев, греков и других индоевропейских народов разделились (в процессе бурной экспансии, особенно в конце 3-го — 2-м тысячелетии до н. э.), плотничье дело уже стало особым ремеслом, поскольку плотник оказался единственным ремесленником, обозначаемым общим понятием на санскрите, греческом и в других языках этой языковой семьи.

Тем не менее этнографы показали, что крестьяне делали свои телеги и лодки, не обращаясь к помощи профессионалов. Следовательно, мы не можем установить специализацию изготовителей лодок или телег до городской революции. Все же существование еще одного ремесленника, кроме кузнеца, подтверждается данными археологии.

Бросив комок мягкой глины в центр гончарного круга, быстро вращающегося на вертикальном штыре, специалист может за минуты вылепить удобный и симметричный сосуд, а вручную на его изготовление уйдет несколько дней. С другой стороны, такое производство требовало необычайной сноровки, которая достигалась опытным путем и длительным ученичеством. Согласно данным этнографии, изготавливавшие керамику горшечники, как правило, были мужчинами, а вовсе не женщинами, делавшими изделия параллельно с приготовлением пищи и прядением. Следует также заметить, что в Античности использование гончарного круга указывает на индустриализацию керамической продукции, появление нового специализированного ремесла.

Поскольку инструментарий был достаточно простым, а сырье встречалось практически повсеместно, искусный гончар легко становился таким же мигрирующим ремесленником, как и кузнец. В Греции и на Крите и сегодня горшечники вместе со своими «семьями» и гончарным кругом путешествуют от деревни до деревни, с острова на остров, останавливаясь там, где возникает необходимость в их продукции.

Нам удалось найти некоторые прямые свидетельства существования подобных переезжавших с места на место людей в Греции уже во 2-м тысячелетии до н. э. Возможно, действительно, самые первые предметы, изготовленные на гончарном круге, были сделаны подобными странствующими тружениками. В любом случае горшечники демонстрировали подвижность, которая отличала первых ремесленников. Они также оказывались свободными от ограничений территориального сообщества, фольклор горшечников (арго) становился межплеменным, если даже не интернациональным.

Таким образом, гончарный круг и колесо способствовали распространению керамического ремесла по всему Ближнему Востоку. Мы встречаемся с ним в третьей стадии в медном веке в Ассирии, в Сиалке III в Иране. К 2500 году до н. э. оно прочно утвердилось в Индии.

В Египте, напротив, гончарный круг появился только после городской революции во время III династии (то есть около 2800–2700 гг. до н. э.) и не в такой результативной форме, как в Азии. Все колесные транспортные средства были известны за пределами Нила за тысячу лет до этого.

В Европе к северу от Альп знали о колесных транспортных средствах уже во 2-м тысячелетии до н. э., а о гончарном круге узнали не ранее конца 1-го тысячелетия до н. э.

В отличие от предшествующего преобладания женщин, обрисованного в третьей главе, открытия и изобретения, которые только что описаны, принадлежат мужчинам, и явно укрепили их экономическое положение. Освободив женщин от большого количества видов тяжелого труда, как, например, обработка земли, переноска тяжестей и изготовление керамики, мужчины подорвали экономическую основу матриархата.

Более того, новые специалисты вовсе не оказались готовыми входить в старую племенную организацию, основанную на родстве. Даже если гончар временно селился в деревне, он явно не являлся членом клана в физиологическом отношении. Его отнесенность к местной группе и обязанности, следовательно, определялись местом проживания и выполняемыми функциями.

Новый базис нуждался в социальном порядке, который бы включил подобных «чужаков». Более того, их появление компенсировало бы убыль населения из-за завоеваний и смешения при смене культур. Об этом также сохранились археологические свидетельства.

В тех районах, где развивались рассмотренные выше инновации, социологи ожидают найти патриархальную «семью» и даже те ее формы, при которых хозяйство патриарха включало также женатых сыновей, их жен и детей, возможно, даже рабов.

В подобном обществе личная собственность распространялась на украшения и одежду, инструменты и оружие, стада и табуны, а также на рабов — то основное добро, которое могло прирастать. Теперь тот человек, который оказывался самодостаточным как «военный глава» (в матриархальном обществе часто таковым являлся временный и выборный военачальник), получал возможность упрочить свою власть на экономическом основании в виде большего стада и количества слуг.

Все накопленное богатство переходило к его сыновьям, так что авторитет становился в определенной мере и наследственным. Все же, чтобы получить права правления, его следовало освятить, один из способов нами уже описан. Однако другие институты легко трансформировались в интересах таких лидеров.

По мере технического и экономического развития некоторые ритуалы по обеспечению плодородия, которые постоянно исполнялись всеми членами клана, часто оказывались монополизированными «тайными обществами», инициация в которые сопровождалась, вероятно, праздниками и подношениями.

Внутри подобного общества существовали степени, чтобы подняться выше по лестнице, требовалось пройти, как и в случае инициации, священный обряд, но иногда это право можно было и приобрести. Члены такого общества обычно оставались рыболовами, охотниками, скотоводами или земледельцами.

Став специалистами, они, подобно ремесленникам, исключались из производственной деятельности, то есть делались священниками. И в соответствии с положением в иерархии самые богатые и занимавшие высшее положение становились правителями. Археологический материал, описанный выше, позволяет предположить, что подобный процесс происходил в медном веке в Сирии.

Об этом свидетельствуют печати, которые обнаружены в халафийских поселениях, а также амулеты, которые передавали магическую силу своим счастливым обладателям. Аналогично тотему, или «вещи, имеющей власть», они покрывались магическими рисунками или изображениями тотема. Этот узор наделял своей магической силой глиняный комок. Оттискивая печать-амулет на ручке кувшина, не только обозначали имущественную принадлежность, но и наделяли предмет определенной частью магической силы. Конкретный человек ставил на вещи «табу», обозначая ее как часть своей личности и тем самым запрещая ее использование другими людьми.

Кроме того, стандартные символы, выгравированные на печати с этой целью, помогли созданию иероглифов для удобного написания, когда городская революция привела к необходимости письма.

Повторявшиеся реконструкции на том же самом месте усыпальниц в Тепе-Гаура во время резких перемен других сторон материальной и духовной культуры лучше всего объясняются предположением, что, несмотря на все перемены населения, некая часть сообщества отстаивала свою корпоративную идентичность. Представляемая корпорация могла соответствовать «тайным обществам» или институту жречества, в которое она развилась.

Ко времени четвертой стадии святилища в Тепе-Гаура и других районах Сирии уже приняли отчетливые очертания, которые отдаленный юг определял как «дом бога». Там находилось его культовое изображение и алтарь для подношений. Обычно они раскрашивались в те цвета, которые в поздней теологической литературе воспринимались как символические и магические.

Получается, что святилища являлись прямыми предшественниками храмов, которые станут символизировать мировой порядок. Они явятся неким подтверждением необходимости поклонения или культа персонифицированных божеств.

Теперь резкие перемены в светской архитектуре, керамике и погребальных обрядах, отмечаемые в Тепе-Гаура и других сирийских «теллях», должно быть, отражают и значимые изменения, произошедшие с населением. Трудно поверить, что они носили мирный характер.

Можно сказать, что и в современной Европе (и на самом деле даже раньше) растущему поколению приходилось находить выход для обеспечения продовольствием своих семей отбиранием земель у других людей. Возможно, халафийцы, заменившие более древние «неолитические» сообщества, в свою очередь, были вытеснены людьми культуры убайд.

Тогда получается, что изменения археологических «культур», возможно, стали результатом завоевательных войн, которые, как правило, вели к господству светской власти. Однако завоевательные настроения не исчезали. Если некоторые прежние священники выживали как охранители ритуальных традиций местных божеств, то других оставляли жить как рабов. Основную же массу людей «одомашнивали», как быков и ослов. Завоевания порождали многослойные общества, разделенные на хозяев и рабов, что стало началом классового деления, обнаруживаемого и в других старейших исторических городах.

Глава 5

ГОРОДСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В МЕСОПОТАМИИ

Металлургия, колесо, телега, которую тянули быки, вьючные ослы (а также верблюды. — Ред. ) и парусное судно составили основу для новой экономической организации. Без нее новые материалы продолжали бы оставаться предметами роскоши, новые ремесла не функционировали, последние приспособления оставались бы просто удобствами.

Жизнь общества, хотя и зависела от обстоятельств, протекая в сирийских степях и на нагорьях Ирана, равно как у тех, кто населял Средиземноморье и умеренную часть Европы, еще не столкнулась с настоятельной необходимостью преобразования всей системы неолитического хозяйства. Жители аллювиальных долин имели ощутимые преимущества, хотя и оказались в более сложных условиях постоянных наводнений. Поэтому поселения медного века преобразовались там в города бронзового века раньше. Этот процесс подробно описан в моей книге «Человек создает себя».

Древние шумеры (библ. Шинар) жили в междуречье рек Тигр и Евфрат на небольшом пространстве, первоначально не превышавшем размеры Дании (или Московской области. — Ред. ), так что происходившие здесь перемены можно точно проследить по археологическим находкам. Шумер стал новой землей, только недавно поднявшейся над водами Персидского залива благодаря илу, приносимому вниз с верховий двумя реками. Вся его территория была покрыта обширными болотами, поросшими зарослями камыша, перемежавшимися песчаными и грязевыми отмелями, периодически затапливавшимися во время наводнений.

Среди камышей через извилистые речные протоки в море медленно текли мутные воды. При всем том они кишели рыбой, а тростниковые заросли — дичью, дикими свиньями и другими животными. На каждом клочке земли росли пальмовые деревья, каждый год дававшие надежный урожай питательных фруктов.

Контрастируя с засушливой пустыней, эти заросли могли казаться раем. Если убрать паводковую воду в каналы, осушить болота и оросить засушливые берега, то эти места можно было превратить в настоящий Эдем.

Земля была настолько плодородной, что воздавала сторицей. Действительно, в документах, датируемых начиная с 2500 года до н. э., указывается, что средний урожай с поля ячменя составлял восемьдесят шесть к одному (по сравнению с посеянным), поэтому земледельцы легко получали излишки, превышавшие их домашние потребности.

Излишки были необходимы, ибо жившие здесь люди не располагали источниками сырья для изготовления необходимой утвари. Леса (кроме ценных пальм и малопригодных для дела пород деревьев) и строительного камня не было, в наносном иле также не имелось камней, тем более кусков кремня, подходящих для изготовления даже простейших режущих орудий. Поэтому все необходимое, в том числе древесину и камень для строительства, приходилось ввозить из других районов.

Однако речные пути не только соединяли всю долину, но и являлись удобными дорогами, по которым было легко доставлять необходимые материалы из горных земель, расположенных в верховьях рек или на побережье Персидского залива. Поэтому торговля, являвшаяся настоятельной необходимостью, осуществлялась достаточно просто. Кстати, поскольку материал для топоров и ножей в любом случае приходилось ввозить, медь оказывалась более экономичной, чем менее прочные камни и кремни.

Первые поселенцы прибыли в Шумер вместе с орудиями и всем необходимым, аналогичным тому, что находим в бесчисленных курганах, скрывающих поселения медного века в Иране, и напоминающим находки в халафийских селениях в Сирии и Ассирии. Старейшее поселение определено у небольшого святилища в Эриду. В результате нескольких перестроек и расширения святилища здесь был насыпан искусственный холм, увенчанный историческим храмом бога Эа (Энки). Шестая реконструкция первоначального святилища образовала центр поселения из камышовых хижин культуры убайд, описанной выше.

Остатки аналогичных поселений культуры убайд обнаруживаются на месте самых крупных исторических городов Шумера — Урука, Эриду, Лагаша, Ура, однако они практически не встречаются в верховьях, на той территории, где возник позже Аккад.

Все подобные поселения культуры убайд легко отделить от старейших «исторических» поселений (где встречаются явственные письменные документы) благодаря пятнадцатиметровому слою развалин, накопившихся в сирийских и иранских «теллях» в результате многочисленных реконструкций (а также разрушений) центра поселений.

Хотя культовый центр на всех уровнях располагался на одном и том же священном месте, как, например, в Эриду, изменение стиля керамики, введение гончарного круга, последовательная замена цилиндрических печатей штампами четко отражают приток новых поселенцев с иными традициями, соединившихся с первопроходцами и образовавших гетерогенное сообщество со смешанной культурой.

Между культурой убайд и первой исторической или ранней династической цивилизациями археологи выделяют по крайней мере две культуры, определяемые соответственно как культура Урука и культура Джемдет-Насра, обе они представлены не только в Шумере и позже в Аккаде, но и отмечаются далеко к северу, в месте слияния Диялы и Тигра близ Багдада и вверх от Евфрата до древнего города Мари, напротив устья Хабура.

На основании поздних письменных источников филологи установили наличие трех лингвистических групп яфетической, то есть индоевропейской (известной только умозрительно по нескольким названиям мест), семитской (языки, родственные еврейскому и арабскому) и преобладавшей шумерской.

Правда, далеко не всегда оказывается возможным соотнести эти лингвистические обозначения с археологическими культурами, хотя и известно, что шумеры писали на шумерском до конца времени гегемонии Урука. (Лугальзаггиси, правитель Уммы, на короткое время подчинил себе почти весь Шумер, сделав своей столицей Урук. Однако семитизированный север Двуречья во главе с царем Аккада Саргоном Древним победил в битве войско Урука и 50 других царьков Шумера. После этого началась быстрая семитизация и Шумера (после 2316 г. до н. э.). — Ред. ) Шумерское письмо использовалось, чтобы записывать в Мари другим алфавитом шумерские имена, где-то около начала ранней династической стадии.

К концу времени (стадии) Урук руины последовательно сменявших друг друга поселений уже образовали в Уруке курган высотой около 20 метров. Вместо цветущего поселения на его вершине располагалась квадратная городская площадь. В верхнем слое находятся руины гигантского храма, размером примерно 75 × 30 метров (об ассирийских святилищах речь шла выше), позже посвященного богине Инанне (главная богиня Урука, «родительница всего существующего», после семитизации Месопотамии стала называться Иштар. — Ред. ).

Позади храма поднимался искусственный холм, или зиккурат, высотой почти 11 метров, построенный из глины и высушенных на солнце кирпичей, а крутые ступенчатые стены были упрочнены тысячами обожженных кирпичей, уложенных на еще влажную глиняную основу.

Ступени вели на верхнюю платформу, покрытую асфальтом. На ней размещался небольшой храм размером примерно 2,23 × 17,4 метра. В нем находилось длинное святилище с алтарем или изображением бога в глубине помещения, а по сторонам располагались небольшие комнаты. Стены коридора, в верхней части которых располагался ряд световых окон, были облицованы побеленным кирпичом или деревянными панелями. Дверные проемы также обрамлялись привозным деревом и прикрывались циновками.

Сооружение подобных монументальных храмов и искусственных холмов, производство кирпичей и керамических плиток, ввоз сосновой древесины (из Сирии или из гор Ирана), лазурита (с территории совр. Афганистана), серебра, свинца и меди для украшения усыпальниц позволяют говорить о больших трудовых затратах и наличии огромного населения. С точки зрения величины сообщества следует говорить о том, что из селения оно превратилось в город, конечно постепенно богатея. Возможно, каменщики, ремесленники и остальные рабочие трудились на возведении таких сооружений безвозмездно, поскольку это считалось общественными работами. Если им даже и не платили за их труд, то их, по крайней мере, кормили, для чего требовались постоянные и значительные запасы продовольствия.

Выполнению поставленных задач способствовало плодородие земли, обеспечивавшей производство сельхозпродукции в объемах намного больших, чем мог потребить крестьянин. Можно предположить, и поздние записи это подтверждают, что «боги» (то есть храмы) концентрировали излишки у себя, а затем эти запасы распределялись среди работавших на храм людей.

Возможно, боги являлись отражением структуры родового сообщества и рассматривались как создатели и, следовательно, основные владельцы тех плодородных угодий, что само сообщество создало из мелиорированных песков и болот коллективным трудом нескольких поколений рода (клана).

Все же, хотя боги и оставались вымыслом, они имели в своем распоряжении реальных представителей, особых слуг, которые могли многое делать, чтобы придать конкретную форму воображаемым существам, высказывая требования от их лица в соответствии со своими пожеланиями.

Храмы предполагали наличие жрецов, которые, как это происходит в «тайных обществах», что существовали у некоторых первобытных племен, монополизировали общественный культ. В начале исторических записей шумерские жрецы создали объединение вечное, как и сами боги, которым они служили и которых они поддерживали. Когда какой-нибудь жрец умирал, на вакантное место сразу же назначали его преемника. Видимо, это произошло в 4-м тысячелетии до н. э., когда весьма доходное дело управления культом соединилось с распределением поступающих в распоряжение жрецов излишков.

Устройство храмов было важной общественной работой. Следовало скоординировать и направить труд сотен участников работ, точно распланировав его на перспективу. До возведения стен очертания храма размечались веревками на местности. Проекцию цокольного этажа храма, обозначенную на битумном полу с помощью тонких красных линий, оставленных окрашенным шнуром, нашли на вершине искусственного холма еще до того, как был раскопан храм.

В ходе раскопок других шумерских городов от этого и более позднего времени до нас дошли планы храмов, нарисованные на глиняных табличках. Шумеры верили, что такие планы придумали сами боги, а затем показали их в снах священнослужителям. Но на самом деле фактическими архитекторами являлись жрецы.

В более поздних храмах, также относившихся к периоду культуры Урука и к следующему периоду культуры Аккада (культуры шумеров, завоеванных семитами из Аккада, период от Саргона Древнего до завоевания Месопотамии гутеями (кутиями) с гор, разгромившими аккадцев. — Ред. ), обнаружены глиняные таблички, испещренные условными картинками и цифрами. Они представляют собой счета, являясь прямыми предшественниками тех документов, которые мы видим сегодня.

Жрецы, управлявшие храмовыми хозяйствами, должны были отчитываться перед бдительным руководителем своей корпорации. Для этого они и создали удобный способ регистрации доходов и выдачи письменных предписаний, понятных всем коллегам и преемникам. Первоначально записи велись с применением условных знаков, которые со временем превратились в письменность.

Письменность, созданная вскоре после 3000 года до н. э., стала полностью понятна и современным филологам, так что документы заговорили с нами спустя тысячелетия. С их помощью мы можем исследовать шумерские города раннего династического периода, то есть первой половины 3-го тысячелетия до н. э.

Итак, сам по себе шумерский город был огорожен каменной стеной со рвом, под прикрытием которых человек впервые обрел собственный мир, относительно защищенный от непосредственного воздействия преобразованной человеком внешней среды. Город располагался в центре искусственного ландшафта из садов, полей и пастбищ, созданных на месте камышовых болот и пустыни в результате коллективной деятельности предшествующих поколений, построивших систему запруд и проведших каналы, которые не только осушали землю и делали ее пригодной для ведения сельского хозяйства, но и обеспечивали жителей водой и рыбой, становились удобным причалом для торговцев из дальних земель.

Уже по своим размерам шумерский город резко отличался от старых поселений. Хотя по сравнению с нынешними Лондоном или Нью-Йорком он представлял собой небольшое образование, однако четко ознаменовал новый тип поселения людей. Застроенная площадь Ура составляла 150 акров (более 60 гектаров), по аналогии с современными ближневосточными городами его население должно было составлять не меньше 24 тысяч жителей.

Правитель Лагаша, одного из небольших шумерских городов, о котором мы достаточно хорошо осведомлены, заявлял, что ему подчиняются более 10 тысяч глав семей, что, в свою очередь, означает население примерно в 36 тысяч человек, возможно, речь идет только о взрослых мужчинах. Скорее всего, население Лагаша, Уммы, а также того города, который раскопан на городище с названием Хафадже (близ Багдада, на противоположном, левом берегу реки Диялы), в 3-м тысячелетии до н. э. составляло соответственно 19, 16 и 12 тысяч.

Духовное и экономическое единство нового образования более четко проявляется в храмах богов, воздвигавшихся на искусственном основании с доминировавшим на нем зиккуратом. Здесь же находились зернохранилища, торговые лавки и мастерские ремесленников.

Как представители определенного племени и клана боги владели общей землей, обрабатываемой коллективно. Городской землей, очевидно, уже владели конкретные лица, а пастбища оставались в общественном пользовании. В частности, племенная территория Лагаша, похоже, делилась на поместья, принадлежавшие примерно двадцати божествам, причем самое крупное владение, скорее всего, сохранялось за главным богом города или племени.

Супруга этого бога Нингирсу, Бау (иначе Баба. — Ред. ), документы храма которой дошли до нас практически неповрежденными, владела около 44 квадратных километров земель. Как полагалось в те времена, три четверти этой территории составляли пахотные земли, обработку которых осуществляли отдельные семьи на участках различной величины.

Остальное владение Бау считалось «личным поместьем» и обрабатывалось наемными рабочими, арендаторами, платившими седьмую или восьмую части стоимости полученного продукта в качестве ренты. Или, как обычно, здесь трудились оставшиеся «члены племени».

Кроме того, при храме работали 21 пекарь, получавшие плату зерном, им помогали 27 рабынь, 40 женщин занимались тем, что обрабатывали шерсть, полученную из стада богини. Трудились и ткачихи, кузнецы и другие ремесленники, не говоря о чиновниках, писцах и священниках.

Храм также обеспечивал своих наемных работников необходимым оборудованием — металлическими орудиями труда, плугами, тягловыми животными, повозками и лодками. Кроме того, Бау также принадлежал скот, в том числе племенной бык, привезенный из Элама. Шумеры полагали, что в условиях знойных долин скот будет постепенно вырождаться, если его не обновлять скотом, привезенным с гор.

Итак, храм предстает перед нами как божественное хозяйство, точнее, увеличенная версия древней патриархальной усадьбы. Работали в нем члены неолитического хозяйства, каждый из которых был специализирован на соответствующем виде деятельности. Такое разделение и четкое задание на день являются особенностями неолитической экономики. Например, текстильное производство, которым руководила хозяйка, делилось между тремя группами работниц. Получалось, что специалисты выводились из прямого производства еды и получали довольствие из излишков, получаемых арендаторами храма и накапливаемых в его амбарах.

Новый класс специалистов-ремесленников, появившийся еще до городской революции, обеспечивался точно так же, как и раньше, и легко инкорпорировался в храмовую организацию. Однако в обмен на гарантированное обеспечение жильем и питанием кузнец, в частности, терял свою свободу и престижное положение, которым он располагал ранее. Он должен был продавать свои навыки и продукцию главе хозяйства в обмен на припасы и обеспечение сырьем. Подобная судьба угрожала и другим ремесленникам, появившимся в то время, — стекольщикам, ювелирам, резчикам печатей.

Система «божественного» (храмового) хозяйства способствовала рациональному землепользованию, прокладке необходимых каналов, что позволяло получать достаточные излишки продовольствия, необходимые для поддержки возраставшего населения. Вместе с тем храмовое хозяйство не представляло собой замкнутой системы, хотя и объединялось под довлеющим правлением Нингирсу (главного бога Лагаша).

Проводившиеся тогда переписи, основанные на первых храмовых реестрах по выдаче заработной платы, уменьшают численность городского населения. В частности, в него входили профессиональные купцы или торговцы, далеко не все из которых были связаны с определенными храмовыми хозяйствами. Поэтому они редко присутствуют в списках храмовых арендаторов, которые являются нашими главными источниками сведений о профессиях, существовавших во времена ранних династий. Во всяком случае, археологические источники свидетельствуют об активной деятельности торговцев.

Как отмечалось выше, импорт играл существенную роль в жизнедеятельности населения аллювиальной равнины. К 3000 году до н. э. медь или бронза, дерево для строительства, камень, скорее всего, для жерновов и дверных опор (на Древнем Востоке деревянные двери не соединялись на шарнирах, а поворачивались на камне с отверстием, установленном в основании косяка) приобрели особое значение для городского населения. Импорт золота, серебра, свинца, лазурита и других драгоценных материалов был насущной необходимостью для храмов. Эти и другие материалы регулярно ввозились и тщательно учитывались, о чем свидетельствуют находки в развалинах, не говоря о еще большем количестве найденных в захоронениях начиная с культуры Джемдет-Наср (это современное название городища, где раскопан шумерский город, название которого утрачено; близ холма, где раскопан шумерский город Кттти. — Ред. ).

Медь в основном поступала из Магана (современный Оман), расположенного на побережье Персидского залива, а также, возможно, и из восточных гор. Олово, скорее всего, получали из Дрангианы, расположенной на востоке Ирана (и юго-западе совр. Афганистана (провинция Фарах). — Ред. ), из Сирии, из Малой Азии или даже из Европы. Основным источником поступления серебра и свинца оставались горы Тавра.

Лес привозили с гор, расположенных на северо-востоке, вероятно, также с прибрежных отрогов Сирии, лучшим считался камень из Омана, лазурит — из района современного Бадахшана (Северо-Восточный Афганистан), перламутр из Персидского залива, морские раковины с полуострова Индостан. На самом деле торговля оказывалась такой оживленной, что из городов долины Инда поступали промышленные товары — амулеты с печатями, бусы и, возможно, даже гончарные круги.

Организация подобных перевозок требовала объединения работников разных народов. Выше мы уже указывали причины, по которым нанимались на работу жители окраин или кочевых племен, занятых в основном выращиванием скота. В равной степени они могли быть семитами, которые в поздние исторические времена повсеместно проявляли себя как торговцы.

Торговать приходилось в сложных условиях. Караваны должны были пересекать болота, пустыни и горные хребты, судам приходилось не только плавать по каналам и извилистым руслам рек, по мелководью и камышовым зарослям, но и храбро прокладывать пути в морских водах — в Персидском заливе и, далее, в Аравийское море.

Торговцам нужно было проходить через территории других племен, которые приходилось ублажать подкупами или принуждать оружием, чтобы они разрешили пройти и позволили запастись водой и другими необходимыми вещами, из-за чего перевозка товаров стоила больших денег. Поэтому, кроме вьючных животных, купцы нуждались в припасах и соответствующем снаряжении для путешествия и защиты от нападений, а также в средствах, чтобы давать взятки и приобретать необходимое.

В конечных пунктах устраивали полупостоянные агентства для собирания грузов, точно так же, как в свое время деловые дома Европы устраивали «фактории» и колонии на берегах Африки или Китая, в городах Леванта и Стамбуле (Константинополе). Сохранилось множество деловых документов и писем, относящихся к такой купеческой колонии, устроенной в начале 2-го тысячелетия до н. э. в Канесе, на Малоазиатском нагорье (близ совр. города Кайсери). Она занималась вывозом меди, серебра и свинца, добытых на рудниках на территории нынешней Турции. Упоминания в поздних эпосах подразумевают, что эта колония уже существовала около 2500 года до н. э. (то есть почти за 3600 лет до того, как в Малую Азию ворвались турки (после 1071 года), основавшие здесь государство на останках древних цивилизаций. — Ред. ).

Благодаря этим условиям торговля на Востоке сильнее, чем сегодня, способствовала смешению культур. Возможно, с караванами путешествовали и свободные ремесленники — в поисках применения своих навыков, в то время как рабы становились частью сделок. Последние, проданные в дальние страны, пытались приспособиться и выжить.

Находящимся в чужеземной стране иностранцам требовалось создать условия, чтобы они могли отправлять свои религиозные культы. Подобное происходило и в английских колониях, расположенных в католических или мусульманских странах, где англичане ожидали, что им дадут проводить каждое воскресенье службу по англиканскому обряду.

Подтверждение сказанному находим в сцене, нарисованной местным шумерским художником на вазе, найденной в руинах города у реки Диялы (очевидно, город, раскопанный на городище Хафадже. — Ред. ). На ней изображен индийский (доарийский) обряд, очевидно совершаемый в местном святилище в Аккаде. Если подобным образом передавались культы, то тем более это происходило в отношении полезных искусств и ремесел. Торговля способствовала обмену опытом.

При таких условиях торговля способствовала разнородности городского населения. По языковым и археологическим свидетельствам, в городах имелось немало представителей из различных языковых и культурных диаспор.

Свободные купцы, которым приходилось в силу своей профессии путешествовать, не могли торговать только с одним городом. Точно так же и ремесленники не могли продавать свои навыки в одном месте. В ранних документах из Лагаша мы читаем о человеке из соседнего города Уммы, работавшем на пивоварне Бау. Поскольку социальное устройство способствовало объединению столь несопоставимых элементов, древние родственные традиции постепенно утрачивали свое влияние.

Черты тотемизма заметны в символах божеств и в изображениях культовых сцен, участники которых одеты как животные. Храмовые хозяйства, земля которых, возможно, периодически распределялась среди работников (постоянных и временных) этих хозяйств, скорее всего, образовались из совместно обрабатывавшихся клановых земель. Они распределялись ежегодно, чтобы обрабатываться членами племени, как происходило ранее во многих первобытных сообществах.

Однако всякое соответствие участков земли в подобных крестьянских наделах исчезает ко времени первых документов из Лагаша. Пока большая часть «работников» Бау, похоже, удерживала участки только от 0,32 до 1 гектара, высшие храмовые чиновники отводили себе по 14,4 гектара.

Более того, хотя теоретически все члены храмового хозяйства являлись «слугами божьими», условия службы сильно различались для администрации и жрецов, с одной стороны, и арендаторов, наемных работников и рабов — с другой. Крестьяне, имевшие наделы земли, и сельскохозяйственные рабочие получали только часть произведенного ими продукта. Из продуктов, собранных и запасенных храмом, платили пекарям, пивоварам и другим ремесленникам, которые получали умеренную плату зерном. Помогавшие им рабы, предположительно, получали практически прожиточный минимум.

Действительно, уже до 2500 года до н. э. храмовые хозяйства перестали напоминать счастливые семьи. Те ошибки, которые мешали достижению гармонии хозяйств, странным образом изложены в декрете правителя Лагаша Урукагины, нацеленном на то, чтобы восстановить старый порядок, «в том виде, в каком он существовал с самого начала». (Реформы Урукагины преследовали цель увеличить число свободных общинников, защищая их от произвола ростовщиков и очень богатых. Многое Урукагине удалось, но вскоре он был разбит коалицией городов во главе с царем Уммы Лугальзаггиси, чему способствовала и деятельность «пятой колонны», помогавшей противнику. — Ред. )

Пользующиеся привилегированным положением жрецы практиковали разные формы вымогательства (плату за погребение, например). Они воспринимали принадлежавшие богу (то есть сообществу) земли, скот, оборудование и слуг как свою частную собственность или личных рабов.

«Высший жрец вошел в сад бедных… и взял оттуда древесину». «Если дом большого человека примыкает к тому, что принадлежит обыкновенному горожанину», первый может забрать убогое жилище второго и не выплачивать компенсацию его владельцу.

«Если у подданного появится прекрасный осел и его господин скажет: „Я куплю его“, то пользующийся привилегиями покупатель редко заплатит „так много, чтобы удовлетворить его владельца“». Несмотря на всю неуклюжесть языка, этот архаический текст, бесспорно, позволяет осветить настоящий конфликт классов.

Фактически производимые в условиях новой экономики излишки сосредотачивались в руках относительно небольшого по численности класса. Такая концентрация, бесспорно, оказывалась необходимой для накопления частных состояний и превращения их в резерв, достаточный для выполнения огромных задач, возлагаемых на цивилизованное общество. В то же время процесс разделил общество на классы и вызвал дальнейшие противоречия в новой экономике. Ведь он ограничивал расширение ремесленного производства и, соответственно, вел к изъятию излишков у сельского населения.

Поскольку только «боги» и их любимые слуги имели возможность покупать продукцию новых производств, в обществе практически не возникала настоящая потребность в подобных изделиях. Только некоторые ремесленники могли самостоятельно добывать средства к существованию.

Что касается крестьян, то, как и в период неолита, им приходилось искать и осваивать новые земли для получения сельскохозяйственной продукции. Продолжались оросительные работы, велась война с пустыней и болотами. Кроме того, города воевали с соседними городами с целью захвата плодородных земель. Словом, все как и во времена первобытных сообществ.

Поэтому, хотя города Шумера обладали общей культурой и зависели от вод одних и тех же рек, каждый из них оставался политически независимым, готовым сражаться с собственными соседями. Почти во всех древних законодательных документах, более ранних, чем счетные таблички, описываются войны, например между соседними городами Лагаш и Умма за обладание спорной полоской пограничной земли.

Металлическое оружие занимает важное место в инвентаре всех древних погребений. Даже в период доминирования Урука на некоторых печатях вырезались батальные сцены. (То есть в первой половине 3-го тысячелетия до н. э., когда шумерские города выясняли отношения между собой, например, между Уруком, возглавляемым царем Гильгамешем, и Кишем во главе с царем Аккой. С середины 3-го тысячелетия до н. э. в Месопотамию активно мигрируют кочевники-семиты из аравийских пустынь. Вскоре они семитизировали север Месопотамии, а затем во главе с Саргоном Древним подчинили высококультурный, но ослабленный усобицами остальной шумерский мир. — Ред. ) Конечно, горожанам приходилось отражать нападения голодных обитателей окраинных районов соседних пустынь (семитов. — Ред. ), завистливо глядевших на богатые города и принадлежащие этим городам земли, созданные столетиями тяжелого труда.

Новому институту приходилось противодействовать подобным конфликтам. В начале исторических времен появилось государство, воплощенное в единичной фигуре городского правителя, который являлся наемным военачальником, командовавшим ополчением и издававшим распоряжения.

Более поздние шумерские чиновники считали, что «правитель сошел с небес», за тысячи лет до мифологического наводнения или, по еврейской легенде, Всемирного потопа. (Легенда эта шумерская. В ней благочестивый герой Зиусудра спасся в построенном по совету бога Энки (Эа) корабле. В позднем вавилонском варианте Зиусудра стал Утнапиштимом. Евреи же через две с лишним тысячи лет списали эту шумерскую легенду (вошедшую затем в Библию) в период так называемого «вавилонского плена» 586–539 гг. до н. э. (увел их из захваченного Иерусалима вавилонский царь Навуходоносор, а отпустил из Вавилона, даровав льготы (видимо, за содействие в ночном захвате города — кто-то открыл персам ворота мощной крепости), персидский царь Кир II Великий). — Ред. ) В археологических находках культур городов Урук и Джемдет-Наср дворцы и царские регалии совершенно затмеваются храмами и их утварью. Все же символы, содержащиеся на некоторых ранних печатях, возможно, являются и пиктографическими изображениями царских титулов. Уже на первых надписях, поддающихся расшифровке, относящихся примерно к 2750 году до н. э., появились и «царские» имена.

Первые городские правители обычно именовали себя «ишакку» — «представитель бога» и лишь затем «лугаль» или «патеси» («энси») — царь. («Лугаль» обозначал ни от кого не зависящего главу шумерского города-государства. Термином же «патеси» («энси»), первоначально, видимо, бывшим жреческим титулом, обозначался правитель государства, признававшего над собой господство какого-нибудь другого политического центра. Такой правитель играл в своем городе, как правило, лишь роль верховного жреца, политическая же власть принадлежала лугалю государства, которому данный патеси подчинялся. — Ред. )

Историк из Лагаша, свидетельства которого найдены современными учеными, пишет: «Быки бога пахали луковые наделы ишакку; луковые и огуречные наделы ишакку занимали лучшие земли бога». Самые уважаемые служители храма вынуждены были отдавать ишакку большое количество своих ослов, быков и зерна. Когда покойника приносили на кладбище для погребения, его родственники должны были платить ячменем, хлебом, пивом и всевозможными предметами домашнего обихода. По всей стране, от края до края, замечает рассказчик, «всюду были сборщики налогов». Такое жестокое угнетение привело к революции: правящая династия была свергнута, власть перешла к новому правителю по имени Урукагина. Он ликвидировал большинство сборщиков податей и отменил незаконные поборы; положил конец угнетению и жестокому обращению, жертвами которых были бедняки. Важно, что Урукагина заключил союз с богом Лагаша Нингирсу, обещая, что не потерпит, чтобы вдовы и сироты стали жертвами «сильных людей». Но реформы (или это была революция?) Урукагины не укрепили город (укрепили, но не настолько, чтобы противостоять коалиции противника и «пятой колонне», действовавшей за спиной. — Ред. ). Несколько лет спустя он был разбит царем Уммы Лугальзаггиси, от этого поражения город Лагаш не смог более оправиться (и Лугальзаггиси недолго радовался победе — с севера начали наступление семиты из Аккада во главе с Саргоном Древним. — Ред. ).

С одной стороны, правитель был обязан своей властью магическому отождествлению с главным богом города, ибо играл роль божества в обрядовых действах, посвященных местным богам и богам плодородия, о чем мы уже говорили выше. Очевидно, что в поздние времена на больших ежегодных праздниках правитель персонифицировал божество.

С другой стороны, магическая власть ишакку поддерживалась его полномочиями военачальника. Одной из главных тем искусства периода ранних династий является изображение правителя, карающего своих врагов.

Как земное воплощение главы местного пантеона правитель города объединил, хотя и чисто метафорически, несколько «божественных хозяйств» в нечто похожее на громадную семью. Например, в Лагаше к нескольким божествам, которым поклонялись горожане, относились как к членам патриархального семейства.

Так, Урукагина считался высшим жрецом главного бога Нингирсу. Его жена была верховной жрицей Бау, супруги Нингирсу, и так далее. В качестве военачальника ишакку командовал городским войском (ополчением). Тем не менее в ранних исторических документах именно боги городов отправляются на войну и одерживают победы. Соответственно после победы Нингирсу получал самый большой кусок захваченной территории, а затем уже упоминались остальные божества.

Как представитель «племенного» бога ишакку также получал самый большой надел из клановых земель, в Лагаше он пользовался 246 гектарами только поместья Бау, а кроме того, и «налогами», определенной частью даров, подносившихся божеству побежденными. От имени бога он получал большую часть добычи, завоеванной победившим божеством.

Таким образом, городской правитель начинал сосредотачивать у себя значительную часть излишков продуктов, получаемых с земли. Боги, несомненно, оказывались в долгу перед необыкновенной щедростью правителя. В ранних надписях говорится, что они с особой радостью жили в святилищах храмов.

Однако правители призывали также к необходимости отдавать часть излишков на восстановительные работы — рытье каналов и строительство зернохранилищ. Они напоминают также об экспедициях, отправлявшихся в Маган (Оман) и другие дальние земли за металлом, камнем, лесом и другими материалами, необходимыми для ведения войны и деятельности ремесленников. Последние, таким образом, оказывались в зависимости от ишакку, поставлявшего им сырье.

Действительно, после 2500 года до н. э. торговля металлами, жизненно необходимая для производства вооружения, перешла в руки правителей, хотя иногда и номинально. В любом случае правитель, как и государство, являлся главным покупателем металла и подобных товаров и поэтому главенствовал на рынке.

Тем не менее город-государство в Месопотамии не приобрел (как предполагал Гейшельгейм) положения современного тоталитарного государства, ибо ишакку не походил на фюрера. Храмовые объединения всегда пользовались определенной свободой, как экономической, так и духовной, однако во многом они могли зависеть от щедрости городского правителя. Все же постоянные объединения жрецов становились более устойчивыми, чем любые временные династии.

Правителя могли свергнуть во время внутренних революций или убить в результате вторжения извне. Жрецы же сохраняли преемственность, несмотря на смену правления. Завоеватели обычно уважительно относились к храмам и часто, как и местные правители, щедро их украшали. В то же самое время практически до 2400 года до н. э. и иногда до 1800 года до н. э. небольшая территория Шумера и Аккада делилась на множество независимых городов-государств, предлагавших альтернативные рынки для чужеземных купцов, промышленных продуктов и изделий ремесленников.

Фактически каждый честолюбивый городской правитель искал в обозначенных выше противоречиях оправдание подобных усобиц и раздробленности, стремясь к приоритету своих богов и своего города. Даже около 2000 года до н. э. шумерские храмовые историки полагали, что тот или другой город всегда пользуется правом осуществлять высшее руководство над своей землей.

Иногда некоторые и современные авторы видят во всеобщем культе таких богов, как Энлиль (бог земли), чей главный храм находился в Ниппуре, отражение политического союза в доисторические времена. Однако сохранившиеся документы не представляют отчетливых свидетельств доминирования одного города над остальными примерно вплоть до 2400 года до н. э., когда правитель Уммы Лугальзаггиси завоевал ряд городов. Однако его «империя» оказалась эфемерной. Номы, входившие в состав его государства, прямо управлялись местными правителями, а Лугальзаггиси был лишь выбран в каждом номе верховным жрецом. Иначе говоря, он сам подчинялся властям отдельных городов-государств, а его государство представляло, таким образом, только конфедерацию городов-государств, объединенных персоной общего верховного жреца в порядке личной унии.

Кроме того, вскоре после захвата этих территорий Лугальзаггиси пришлось столкнуться с Саргоном Древним, царем Аккада. (В прошлом Саргон (Шаррукин) был садовником и виночерпием Урзабабы, царя шумерского города Киш. Хорошо узнав изнутри силу и слабости шумеров, Саргон при слабых преемниках Урзабабы добился самостоятельности основанного им города Аккада, а затем стал набираться сил, создавая войско нового типа с большим количеством лучников. — Ред. ) Более поздний текст о войне Лугальзаггиси с Саргоном повествует, что за Лугальзаггиси шло 50 патеси и союзных царьков. По-видимому, в этой борьбе многие местные правители оставались долгое время верными Лугальзаггиси, а это, в свою очередь, означает, что его верховная власть не была слишком тяжелой. Сначала Саргон предложил Лугальзаггиси породниться с ним путем династического брака. Лугальзаггиси отказал. Тогда Саргон перешел к военным действиям и вскоре разгромил в битве своего противника. Лугальзаггиси был взят в плен, отправлен в клетке для собак в Ниппур и в медных оковах проведен в торжественной процессии к воротам Энлиля, после чего его, вероятно, казнили (принесли в жертву).

Саргон — быстро достигший успеха правитель, выскочка из нового города Аккада, некоторые полагают, что он был сыном садовника (Саргон сам был садовником. А о своем происхождении он писал: «Мать моя была бедна, отца я не ведал… Зачала меня мать, родила меня втайне, положила в тростниковую корзину, вход замазала смолой и пустила по реке». — Ред. ). Он смог добиться реального объединения Месопотамии, которое продолжалось примерно столетие. Точно так же повели себя позже шумерские правители Ура, царь Вавилона Хаммурапи и др. Однако вместе с приходом Саргона раннединастический период (ок. 2900 — ок. 2316 до н. э.) закончился.

При новом экономическом порядке вождь был не только облечен священной царской властью, он стал полновластным владетелем и правителем государства. Сама природа этого порядка вызвала к жизни новый способ передачи человеческого опыта — точный и объективный — и создала науки нового типа — точные, способные предвидеть результаты.

Выше уже говорилось об изобретении письменности и создании литературы в Шумере. Явление это заслуживает особого внимания, причем вовсе не потому, что стало шагом, имевшим не только поразительные последствия для последующей истории человечества, но и потому, что нигде еще в мире весь процесс организации письма, письменного языка не подтверждается серией современных документов, начиная с первых опытов до окончательного принятия согласованной орфографии. К счастью для нас, шумеры использовали с самого начала таблички из глины, сохранявшие информацию после обжига.

Постоянные объединения священников столкнулись со сложной задачей управления невероятными ранее накоплениями богатств, принадлежавших шумерским божествам. Администрирование подобных объединенных храмовых доходов от имени божественного хозяина требовало введения точных отчетов обо всех полученных доходах и тратах. Слуги бога должны были обязательно предоставлять отчет о своей деятельности.

Следовало составить отчет, понятный не только самому чиновнику, но также и его преемнику, и всем партнерам по совместному предприятию. Никакая личная система напоминаний типа завязывания узелка на память не использовалась. Руководителю пивоварни полагалось отметить, какого качества и в каком количестве он получил пиво, указать его крепость, символами обозначить так, чтобы написанное не превращалось в шифр и не только напоминало ему о чем-то значимом для него, но и было понятным для его преемника, проверяющего земли и угодья, и другим коллегам.

Изобретение системы письма стало поводом для того, чтобы понять, что значение следует соединить с символами, и тогда общество сможет использовать их в своих целях. Символы (иероглифы) на старейших табличках представляют собой в основном картинки, которые часто произвольно толковались. Их можно назвать пиктограммами (и состоящую из них систему письма назвали пиктографической).

Даже простейшая пиктограмма уже оказалась практически удобной. Чтобы обозначить осла, не нужно было усердно вырисовывать на табличке его фотографически точное изображение: достаточно было упрощенного и схематичного наброска.

Использовавшиеся на древнейших табличках обозначения отличались некоторым разнообразием, но достаточно быстро стандартизировались. Сказанное означает, что люди согласились с неким изображением осла и стали его использовать.

Идея заключалась в развитии того, чтобы придать символическое значение рисункам на печатях, отмечаемым со времен культуры убайд, поскольку с их помощью делали оттиски на глине. На печатях обнаруживаются даже прообразы особых знаков, использовавшихся как цифры.

Заметим, что многие понятия было просто невозможно передать посредством рисунков. Трудность преодолели, согласившись придать изображению некоторое значение. Так, например, сосуд с узким горлом приняли за заданную меру объема, скажем гур. Нанося на корпус сосуда штрихи, получали, что гур ячменя (две полоски) отличался от гура пива (три полоски). Такой прием мы встречаем уже в артефактах 4-го тысячелетия до н. э.

Знаки использовались не только для обозначения предметов, но и для передачи абстрактных понятий, благодаря чему пиктографическое письмо стало идеографическим. Принимая новые изображения и приходя к соглашению по поводу спорных модификаций и комбинаций, эту систему постепенно расширяли, чтобы выразить большую часть необходимых идей. Позже по данному пути пошли китайцы.

Шумеры отправились по другому направлению. Большинство распространенных шумерских названий являются словами из одного слога, так, скажем, для рта используется слог «ка». Так, изображение головы человека обозначалось слогом «ка», и понятие «рот» также выражалось слогом «ка». Таким образом, он приобретал фонетическое значение и мог использоваться как фонетический символ или фонограмма.

Сочетание подобных фонограмм можно было использовать для записи названий и составления слов вместо того, чтобы изобретать для них новые знаки (идеограммы). Такую идею шумеры разработали в ранние династические времена. Они сохранили количество своих традиционных рисунков и продолжали использовать их как идеограммы. Но они также применяли их фонетически, чтобы писать слова. Часто они писали слово и добавляли идеограмму (тогда их обозначали как детерминативы), чтобы передать, какой род слова она обозначает.

Поэтому количество находившихся в обращении знаков не менялось вместе с развитием письменности (как происходило в Китае, где первые письменные памятники относятся к XV–XII вв. до н. э.), но на самом деле уменьшалось, в самых первых табличках использовалось порядка 2000 знаков, уже после 3000 года до н. э. количество постоянно использовавшихся знаков уменьшилось до 800, а к 2500 году до н. э. их стало примерно 600.

Одновременно упрощались сами знаки. Для удобства и скорости письма картинки становились настолько приблизительными, что часто не имели никакого сходства с предметами, обозначаемыми идеограммой. В конце концов они больше не прочерчивались, но образовывались комбинациями клиновидных оттисков на глине, наносимых специальными заостренными палочками. Поэтому месопотамское письмо и называли клинописью.

Очевидно, что рукописный шрифт изобрели шумеры для записывания шумерского языка только что описанным способом. Однако население, особенно городское, становилось многонациональным (в процессе семитизации Месопотамии с середины 3-го тысячелетия до н. э.) и позже состояло, по крайней мере в Аккаде или Северной Вавилонии, большей частью из семитского элемента. Как раз после 2500 года до н. э. последние шумерские иероглифы фонетически использовались для записи имен шумерских правителей. Вскоре шумеры начали применять шрифт для официальных и деловых документов, написанных на аккадском (семитском) языке (после завоевания Шумера Саргоном Древним. — Ред. ), используя как семитские знаки, так и идеограммы.

Так же необходима, как шрифт, оказалась система обозначений чисел (изображение условными знаками). Число убитых во время общей охоты оленей или овец в деревенском стаде обычно обозначалось отметинами на палочке прямоугольной формы. Чтобы обозначить обширные стада храма периода городской цивилизации или содержимое городского зернохранилища, такой способ обозначения оказывался совершенно непригодным.

Следовало сойтись в использовании общего приспособления, чтобы избавиться от проблем, связанных с нанесением сотен зазубрин на палке или тысяч точек на табличке, ее заменившей. Теперь цифры от 1 до 9 просто отмечались соответствующим количеством штрихов, а 10 обозначали новым символом — кругом, выводимым вдавливанием палочки вертикально в глину, 20 — двумя вдавливаниями и т. д. При измерении объемов пива использовали новый символ, огромный полукруг, его делали большей по объему палочкой, вводя обозначение шестидесяти. Измеряя зерно, начинали со 100, как свидетельствуют самые старые таблички. Так, десятичное (1, 10, 100) и шестидесятеричное обозначения однажды стали использоваться одновременно. В Шумере десятичную систему забросили и стали использовать после 2500 года до н. э. так называемый шестидесятеричный подсчет.

Удобные знаки, системы письма и нумерации стремились сохранить с помощью образования. Стараясь выполнить свои обязанности администраторов, жрецы учились читать и писать. Им полагалось обучиться значениям и фонетическим ценностям, произвольно прикрепленным к знакам их коллегами. Они поступили точно так же, как в случае с ребенком, каждого приходится учить значениям, выделяемым обществом для звуков его живого языка.

Поэтому школы стали необходимым дополнением к храмам. Конечно, они помогали стандартизировать и устанавливать одобренные правила поведения. Так, в каждом храме и во всех городах со времени культуры Джемдет-Насра приняли и использовали одни и те же знаки и правила, что способствовало объединению корпорации жрецов, по крайней мере в области образовательной деятельности.

Старейшее сохранившееся собрание табличек включает, кроме отчетов, перечни знаков. Последние могли начинаться как простые записи правил, с которыми все согласились. Некоторые из подобных записей считались значительными с самого начала, чтобы с их помощью можно было фиксировать и учреждать одобренные стандарты. Они, бесспорно, копировались для использования в школах, где оказывались не менее необходимыми.

К ранним династическим временам записи превратились в постоянные словари. Конечно, сначала перечень представлял собрание идеограмм, причем в раннединастический период их организация в алфавитном порядке, которая нам кажется естественной и удобной, еще не применялась.

Вместо этого слова группировались по похожим изображениям, например, вместе записывались слова, обозначавшиеся аббревиатурным изображением вазы (фонетическое значение «дюк»), из этого все модификации образовывали группу.

В результате не только различные виды ваз, но также и их содержимое, такое как пиво и молоко, и даже меры их измерения, классифицировались как одна группа. Тот же принцип действовал, когда словарь написания слов следовало соотнести и добавить в перечень идеограмм. Кроме того, эти перечни ограничивались существительными, глаголы и прилагательные не включались. Позже перечни идеограмм и слов расширились путем добавления колонки, принесенной семитским (аккадским) эквивалентом.

Все монументальные работы, проводимые государством и храмами в ходе совместных усилий и деловой деятельности объединениями жрецов и купцами, требовали стандартизации весов и мер, соглашения об использовании общих единиц.

Конечно, измерения оказывались более значительными для данной стадии развития человечества, чем в первобытные времена. Ведь для их простейших нужд конкретные стандарты обеспечивались сравнением с природными вещами: длиной пальца, ладони или локтя, веса зерна или полного кувшина. Если, например, крестьянин укорачивал балки до нужной длины, чтобы перекрыть свой амбар, он мог отмерить требуемую длину в несколько локтей, используя свою руку.

Однако если сотня или более рабочих вырезали стропила и балки для шумерского храма и каждый мог пользоваться собственной рукой как измерительным приспособлением, то могли произойти серьезные неприятности. Ведь размер руки у каждого человека свой, измеренные таким образом отдельные стропила могли упасть с креплений храма, в то время как другие начать выступать за границы стены.

Следовательно, было необходимо заменить естественный локоть (меру длины) социальным, или обычным, локтем, принятым всеми совместно работавшими как стандарт. Установленный по соглашению стандарт тогда отмечали на измерительной палочке из дерева или металла, который заменял индивидуальные конечности. Естественно, что длина принятого локтя соответствовала пяти более мелким мерам (пальцам). Соответственно локоть был шестой частью следующей высшей единицы — рида.

Точно так же и удобный стандарт массы «зерна» или «груза» заменили разнообразные естественные измерения при подсчете зерна и других материалов, предназначенных для социальных нужд. Новая общепринятая система отразилась в числах в той же простой манере, как и измерения длины. Они были представлены разными гирями из гематита, часто находимыми при раскопках. Кстати, рычажные весы (безмен) были изобретены еще до того, как установили данные стандарты.

Наконец, организованное объединение городского населения требовало более точного деления времени, нежели в сельской местности. Шумеры согласились делить день и ночь на двенадцать сдвоенных часов (так получились наши сутки). Затем они изобрели приспособления, нечто вроде солнечных часов и водяные часы, работавшие по принципу песочных часов, чтобы измерять такие интервалы.

В качестве года согласились сохранить лунный календарь, хотя образованные чиновники благодаря наблюдению за небесами знали о длине звездного года и, по крайней мере, в поздние времена корректировали различие между календарем и сезонами, вставляя дополнительный месяц, когда астрономические наблюдения требовали уточнений.

Точные науки явились непосредственным результатом достигнутых социальных соглашений. Усложненная экономика побуждала к созданию арифметики и геометрии, с помощью которых оказывалось возможным предсказать количественные результаты. Шумерские чиновники не были заинтересованы ни в пропорциях чисел, ни в измерении абстрактного пространства (возможно, они даже не понимали этого), например безводной пустыни или моря.

Они хотели знать, пусть даже приблизительно, сколько следовало отложить семян, чтобы засеять «поля бога» (поля храмового хозяйства), какое количество кирпичей полагалось заказать для строительства храмовой стены, какое количество земли нужно было выкопать для зиккурата или канавы, какое количество людей должны были закончить работу в назначенное время.

Единица площади становилась и мерой получаемого зерна, слово, обозначающее объем, означало буквально «масса земли». Легко осуществлявшаяся разметка по шаблону, сделанная на циновке из крашеного камыша и необычайно распространенная на раскрашенных вазах из Джемдет-Насра, является зрительным подтверждением нашего правила, что площадь прямоугольника можно было получить умножением ширины на длину. Соответственно, штабель кирпича предоставлял соответствующую «формулу» для объема.

Сама форма записи чисел графически отражает простейшие правила вычислений, с которыми люди уже были знакомы при подсчитывании на пальцах. Умножение представляло собой просто повторяющееся сложение, 24 умножить на 4 означало «сложить 4 раза 24».

До 2500 года до н. э. шумеры выделяли результаты таких сложений и составляли таблицы умножения наподобие тех, какие мы заучиваем в школе. Даже на графических табличках 4-го тысячелетия до н. э. площадь полей уже определялась как длина, умноженная на ширину.

Вскоре появилось соотношение длины окружности с ее диаметром, то, что мы называем числом тт, приблизительно определенное благодаря измерениям. Шумеры приняли его грубое, приближенное значение равным 3. Оно было вполне достаточным для определения содержимого цилиндрического амбара для хранилища зерна, его, конечно, можно было проверить путем измерения или обмеривания количества кирпичей, требовавшихся для барабана колонны, где несколько лишних кирпичей не имели значения, а нарушения формы легко исправлялись.

Применявшиеся шумерскими чиновниками арифметические и геометрические правила стали истинными прототипами количественных «законов» современной науки. Их сократили до общей численной формы отношений, которые уже действительно отмечались и измерялись между классами предметов во внешнем мире. Они рассказывали людям, что следовало сделать, чтобы получить искомый результат.

Очевидно, что нам не стоит беспокоиться и разыскивать имена первооткрывателей всех этих законов. Они представляли собой слишком очевидный социальный продукт, востребованный обществом, находившимся под воздействием городской революции.

Когда наблюдения над звездами были сопоставлены с сельскохозяйственными работами, то шумеры стали необычайно удачливыми в предсказаниях, так что начали верить в то, что теми же самыми способами можно предвидеть непредсказуемое. Иначе говоря, астрономия вела к появлению астрологии, в погоне за достижениями которой наследники шумеров (вавилоняне, ассирийцы и др.) изучали движение небесных тел, причем весьма успешно.

Городская революция привела к введению обязательных правил поведения, которые, в свою очередь, вели к стандартизации, генерализации и выравниванию. Обмен товаров и обслуживания настолько сильно изменился благодаря новой экономике, что требовался новый стандарт, в единицах которого могли измерить и «оценить» несколько видов товаров.

В то же время удобные стандарты оценки стоимости служили средством обмена, с помощью которого вознаграждались все службы (то есть выплачивалась зарплата) и продавцы предметов потребления.

Социально одобренным оказался первый стандарт, связанный с ячменем, основой жизнедеятельности, в котором нуждались все. Чтобы получить его, приходилось работать и производить товары. Даже в раннединастические времена заработная и арендная плата обычно выплачивалась зерном.

Все же и тогда металл, серебро и, в небольших количествах, медь, обычно принимался как самое удобное средство платежа и общий стандарт, такая ситуация сохранялась в Месопотамии в течение двух столетий. Единицами измерения продолжали оставаться не монеты, чье качество и вес гарантировались государством, но мера зерна, устанавливаемая для каждого отдельного случая, соглашения или сделки в соответствии с одобренными стандартами веса.

Тем не менее принятие удобного металлического стандарта тождественно переходу к монетарной экономике, заменившей натуральное хозяйство. Теперь предметы не только обменивались один на другой, но измерялись соответствующим количеством сиклей (шекелей) серебра или ячменя, благодаря чему определялось соответствие.

Теперь богатство оценивалось не только по запасам продовольствия, числу рабов и предметов потребления, которые сами по себе могли применяться, использоваться и доставлять удовольствие, но и как понятие «потребление потребления». Сам по себе общий абстрактный способ нельзя было установить, однако ясно, что велся обмен с целью получения предметов потребления или получения необходимых услуг.

Вследствие сказанного «продукция для рынка», производство предметов для продажи ради получения серебра, начала замещать производство предметов потребления, необходимых для самого изготовителя. Иногда они заказывались кем-то, кто хотел их получить и обещал изготовителю выплатить выбранную компенсацию.

Более того, новое обобщенное богатство теперь рассматривалось как владение собственностью, естественным образом унаследованной от первичной формы богатства, зерна и скота, которая сама по себе увеличивалась и воспроизводилась.

Как зерно, так и скот следовало воспринимать как капитал, использовать, чтобы добиваться его прирастания и достижения выгоды. Соответственно интересы людей связывались с любыми формами временного пользования. В месопотамском обществе, со времен Саргона Древнего в основном состоявшем из семитов (точнее, большей частью из семитизированных шумеров. — Ред. ), класс торговцев приобрел особое значение, стал процветать, блестяще используя эти идеи.

Им было суждено произвести революционный эффект, завершившийся сломом патриархальной организации общества, что привело к появлению нового среднего класса и способствовало развитию товарного производства. В шумерском обществе раннединастического периода данный процесс только начинался.

В Эламе, находившемся к востоку от Месопотамии, расположенном в низовьях долины реки Керхе, даже в 700 году до н. э. имелись условия, весьма сходные с шумерскими, но на меньшем пространстве.

В ходе раскопок в Сузах (столица Элама) обнаружили, хотя и не столь выраженные, как в Уре и Уруке, свидетельства успешно развивавшейся городской революции. Ход ее развития напоминает описанную выше фазу Урука. В этом смысле близость керамики и рисунков поразительна.

Даже в протоэламитских пиктографических записях, представленных на глиняных табличках, встречается множество условных обозначений, сходных с шумерскими табличками из Урука и Джемдет-Насра, хотя цифровые обозначения оказываются десятичными. Без сомнения, цивилизация Элама не только основывалась на тех же самых элементах, что и шумерская, но и развивалась похожим образом.

В дальнейшем развитие Элама и Шумера пошло разными путями, поскольку в раннединастический период Элам почти не развивался. Так, протоэламитское пиктографическое письмо больше не развилось, в конце 3-го тысячелетия до н. э. оно просто уступило развитой клинописи, принятой для обозначения местного языка. Наше представление об Эламе в этот период основывается на косвенных и далеко не полных источниках.

Сузы оставались влиятельной военной силой и центром торговли. Эламиты совершали успешные набеги, грабя Шумер и Аккад, и распространили свое влияние до Сиалка в Иране. Их торговцы добирались как до Индии, так и до Месопотамии. Однако в конце концов Элам стал провинцией месопотамской экономической системы и культуры, как раз начиная примерно с 2100 до 2000 года до н. э., и в политическом смысле влился в империю шумерской III династии Ура.

Глава 6

РАННИЕ ЦИВИЛИЗАЦИИ БРОНЗОВОГО ВЕКА В ЕГИПТЕ И ИНДИИ

Изучение городской революции в долине Нила, рассмотренной нами на примере процессов, происходивших в Месопотамии, возможно лишь после того, как она достигла своей вершины. Она совпала с объединением всего Египта под абсолютной властью суверенного монарха (фараона), также являвшегося и богом.

Произошло событие, сравнимое с объединением Месопотамии Саргоном Древним, но случившееся на пять веков раньше. Начальные стадии этого процесса можно описать лишь приблизительно, опираясь на позднейшие источники и косвенные данные, содержащиеся в археологических отчетах.

Широкая и заболоченная дельта Нила давала большие возможности для строительства городов, подобных шумерским. В Египте ранние поселения погребены под толстым слоем нильского ила или под современными городами и обрабатываемыми полями и труднодоступны для раскопок. Поэтому ученые часто располагают лишь косвенными данными.

К югу от Каира простиралась узкая долина, пролегавшая среди голой пустыни. Она так же, как первоначально и в далеком Шумере, была низменной и заболоченной, а в зарослях папируса укрывались водоплавающая птица и другая дичь, скрывались опасные носороги.

Несмотря на болота, Нил являлся прекрасным транспортным путем. Ежегодные наводнения, более регулярные и четче связанные с сельскохозяйственными работами, чем наводнения Тигра и Евфрата, автоматически орошали земли, которые обустроил своим трудом человек. В самой долине не было ни лесов для строительства, ни залежей металла.

С другой стороны, пустыня с обеих сторон обеспечивала людей месторождениями прекрасного кремня для ножей и топоров. Между крутыми бортами долины встречались полоски пустыни, по-прежнему не затрагиваемые наводнениями, а также имелись болотистые поймы, которые также обрабатывались.

На них селились так называемые додинастические египтяне, по большинству признаков находившиеся на той же культурной стадии развития, как и сообщества, существовавшие в Меримде и Фаюме (Эль-Фаюме) и описанные нами ранее. Поставленные перед вызовом со стороны болот и диких зверей, эти поселенцы смогли создать в долине искусственную среду обитания, где процветали и размножались.

Похоже, что они жили в обособленных деревнях, каждую из которых занимал свой тотемный клан. Позже тотемы, животные, растения или искусственные предметы, от которых якобы, как верили египтяне, произошли сами жители, превратились в эмблемы и обозначения провинций и номов, на которые и стал делиться Египет в исторические времена.

На ранних стадиях (например, в 5-м тысячелетии до н. э., бадарийской по имени современного города Эль-Бадари) жителям приходилось рассчитывать только на охоту и рыболовство. Все же с помощью искусственного орошения они выращивали зерно и откармливали на лугах скот, а также строили огромные лодки из связок папируса, чтобы плавать по реке. От охотников из пустыни Синая, возможно на основе бартера, к ним регулярно поступал малахит для раскрашивания глаз.

Местным жителям были известны золото и медь. Последняя, самородная, вероятно, образовывалась при трансформации малахита, карбоната меди. Однако египтяне продолжали рассматривать металл как высшую разновидность камня, не принимая в расчет преимущества, которые вытекали из его плавкости.

Примечательная особенность погребенных тел сохраняться в песке безводной пустыни уже начинала порождать необычайно живописные предположения по поводу будущей жизни, порождая стремление к бессмертию. Потребность «достойного погребения» явно становилась поводом для накопления дополнительного богатства и магических украшений.

Наше знание о додинастических жителях Египта сформировалось в основном на основании раскопок их погребений. Эти могилы богато оснащены сосудами с едой и питьем, охотничьими орудиями и рыболовными приспособлениями, предметами туалета. Иногда представлен почти полный церемониальный набор из палитры, кистей и мешочков с краской для раскрашивания глаз.

Впоследствии охота утратила свое прежнее значение, жители занимались в основном сельским хозяйством и рыболовством. Орудия труда и оружие из выплавленной из руды меди и новых привозных материалов, многие из которых, например лазурит, были азиатского происхождения, начали доходить и до Верхнего (Южного) Египта.

Корабли, которые в исторические времена принадлежали народам, сообществам и странам, расположенным на побережье Средиземного моря и в дельте Нила, посещали селения Верхнего Египта. Их изображения на вазах из погребений показывают, что они могли строиться на севере. Новые материалы отчетливо показывают приток новых идей и новых технологий, например освоение методики глазурования и начало изготовления фаянса.

Предметы из Азии и продукты из дельты, находимые в Верхнем Египте, возможно, говорят об инфильтрации семитов и также политическом господстве над долиной со стороны дельты, Верхнего Египта над Нижним. Позже в легендах рассказывается о завоевании юга «последователями Гора» с севера и последующем образовании двух царств, Верхнего и Нижнего Египта соответственно. (Позже, однако, Верхний Египет во главе с Нармером победил Нижний Египет. — Ред. ) Однако в археологических отчетах не указываются ни фараоны, ни специалисты-ремесленники, не говорится и об использовании письменности.

Наконец, согласно находкам раннединастического времени, корабли того типа, что постоянно встречается в Персидском заливе, достигли Верхнего Египта. Они изображены на крутых скалистых стенах сухих вади, находящихся между Нилом и Красным морем, и на гробнице в Иераконполисе (Нехен, близ совр. Идфу), который в исторические времена представлял собой городское поселение и, вероятно, являлся столицей клана Сокола. (Культурное, в том числе религиозное, и властное ядро (верхушка) египетского общества Древнего царства было, как вскользь упоминается автором выше, выходцами с севера, из Передней Азии, по некоторым данным, шумероидами, которые постепенно смешивались с местными хамитами и семитами. — Ред. )

На стенах гробницы они изображены сражающимися с местными папирусными лодками. Та же самая сцена морской битвы вырезана на рукоятке ножа из кости, найденной в Джебель-эль-Араке, практически рядом с Нилом на дороге, ведущей через пустыню к Красному морю. На другой стороне изображена фигура, ее костюм совершенно не свойственен Египту, но точно соответствует тому изображению, которое находим на базальтовой стеле из Джемдет-Насра в Шумере времен культуры Урука.

Более того, в современном египетском искусстве встречаем мотивы, вовсе не распространенные на Ниле, но известные в районе Тигра и Евфрата начиная с периода культуры Урука. Хотя и опосредованно, в ходе взаимодействия с цивилизацией Месопотамии шумерские идеи явно влияли на Верхний Египет, способствуя его развитию.

К той же самой стадии относится серия изделий из кости и регистрационные таблички с вырезанными на них картинками сражающихся животных, представляющими мифологические версии борьбы между тотемными кланами и, в особенности, рассказывающими о победах клана Сокола. Этот клан, возможно, занимал огражденный стенами город, покрывавший 5 гектаров, руины которого указывают на его функцию столицы.

Тем временем многие гробницы делались необычайно изысканными и богато оснащенными. Так, одна, находящаяся в «городе Сокола», обрамлена кирпичами и украшена раскрашенными стенами. Растущий контраст между богатыми и бедными гробницами указывает на разделение общества на классы, не говоря уже о появлении правителей. Его вершиной становятся так называемые гробницы фараонов в Абидосе в Верхнем Египте.

Простая канава в песке, используемая для захоронения умерших в додинастические времена, теперь превратилась в мощный раскоп, на дне которого обнаружился миниатюрный дворец, достигавший 8 метров в длину, 4,6 метра в ширину и 3,2 метра в высоту. Он построен из кирпичей и привозного леса, окружен комнатами с припасами и небольшими гробницами для придворных чиновников, которые должны были служить своему господину даже после смерти.

Царские гробницы буквально переполнены сосудами с зерном, фруктами и жидкостями, прекрасными вазами из камня и драгоценных металлов, украшениями из золота, бирюзы, лазурита и других камней, оружием и предметами туалета из меди. Все сказанное свидетельствует о концентрации в верхах общества богатства, существовании множества специалистов и искусных ремесленников, напряженной торговле с другими странами. Именно в царских погребениях встречаются первые письменные документы, и оказывается, что египтяне уже изобрели систему иероглифического письма. Появляются письменные археологические источники, проясняющие происходившие перемены.

Менее (Мен), глава клана Сокола, магически отождествлявшийся со своим тотемом, божественным Соколом (Гором), завоевал оставшуюся часть долины и дельту и сплотил независимые поселения и кланы в единое государство; отметим также и общую хозяйственную систему.

Главой этого государства был не управлявший от имени бога, но сам бог, превращенный в бессмертного благодаря магическим ритуалам и обеспечивавший своей собственной магией тучность стад и плодородие земли. По праву завоевателя он «проглотил» местный тотем, олицетворявший древние поколения, создавшие землю из болот и пустыни. Следовательно, как и шумерский бог, он удерживал господствующее положение над всей египетской землей и подкреплял свой статус подношениями и услугами со стороны его землевладельцев.

Так, фараон вместо храма сосредотачивал в своих сокровищницах излишки продуктов, превышавшие доходы любого шумерского храма или города, управлявшегося лугалем или патеси. Символом подобной концентрации становился вовсе не храм — храмы, посвященные местным и национальным богам, существовали только благодаря милости и пожертвованиям фараона, — а его монументальная усыпальница.

Она предназначалась для того, чтобы сохранить физические останки бога-правителя и усилить продолжительность его магической деятельности ради процветания земли. По мере того как население и богатство страны увеличивались, гробницы становились все величественнее и мощнее, достигнув максимального размера при Хеопсе (Хуфу) из IV династии (XXVII в. до н. э.).

Его огромная пирамида имела длину каждой из четырех сторон 230 метров и поднималась на высоту в 146 метров. Она состояла примерно из 2 300 000 блоков, каждый из которых весил в среднем 2,5 тонны. Блоки добывались в карьерах, находившихся в восточной стороне долины, их перевозили во время наводнения и затем перетаскивали по специальной насыпи в долину, на 30 метров выше уровня реки, к месту устройства пирамиды. Сохранилась легенда, записанная греческим историком Геродотом, что на строительство пирамиды потребовалось двадцать лет и на нем было занято 100 тысяч человек.

Однако фараон использовал часть тех огромных запасов, которые контролировали египетские цари, таким образом, что даже современные скептики должны были счесть подобные действия практичными. Менее обнес «Белой стеной» Мемфис, новый город в верховье дельты. Фараон I династии изображен за снятием «первого слоя земли» на строительстве нового канала.

Чтобы добыть медь, фараон отправлял в Синай экспедиции, поддерживаемые правительственной армией. Государство оснащало и укомплектовывало людьми корабли, чтобы те плыли в Библ за ливанскими кедрами. К концу III династии эти ходившие по морю корабли, возможно, достигали в длину почти 52 метров, но как правило, их длина составляла от 20 до 30 метров.

Как военные вожди, первые фараоны построили систему оборонительных сооружений, которые блокировали вторжения азиатов, ливийцев и нубийцев. Наконец, они достигли мира внутри страны, подавив бесполезные усобицы между соседними поселениями, которые всегда поражали долину Нила, когда центральная власть ослабевала.

Назначенная реальным богом-фараоном гражданская власть выполняла функции самозваных слуг шумерского божества. Как постоянное объединение, занятое собиранием и управлением огромными доходами, египетское государство также нуждалось в писцах, чтобы записывать доходы и расходы. В Египте шумерским изображениям придали удобное значение, и в виде иероглифов письмо сохранило свою пиктографическую форму более чем на три тысячелетия.

Ранние иероглифы содержат лучшие изображения, чем шумерские идеограммы времен культуры Урука, они также более разнообразны. Тем не менее едва ли они отражают начало египетского письма, поскольку с самого начала сосуществовали с упрощенными скорописными формами, предшественниками иератического письма, использовавшимися на протяжении исторических времен одновременно с иероглифами, не заменяя их.

Иератические знаки писались чернилами по керамике или дереву, а позже и на папирусах, встречающихся в гробницах фараонов. Иероглифы и их курсивные формы предположительно представляли чистые идеограммы, однако, как и в Шумере, вскоре за многими из них закрепилось фонетическое звучание, но они обозначают не слоги, как в Шумере, а единичные звуки. Египтяне фактически владели всеми системами алфавита. Однако они продолжали, как и шумеры и вавилоняне, одновременно использовать идеографические, силлабические и консонантные знаки.

Как полагали египтяне, письмо должно было оставаться тайной, особой профессией, слишком серьезной, чтобы соединяться с ручным трудом. Посвященные, писцы, образовали отдельный класс, которому только и была открыта вожделенная карьера правительственного чиновника или управляющего огромным имением. Однако чиновники не составляли касту, набор в школы чиновников осуществлялся государственным казначейством, и в позднейших документах видно, что у подростка оставался выбор между школой, обучением мастерству или занятием сельскохозяйственными работами.

Хотя принципы египетского письма сохранялись по сути теми же, которых придерживались шумеры, даже пиктограммы в обеих странах различались. Так и египтяне разработали систему записи цифр по тому же принципу, что существовал у шумеров, однако исключительно на десятичной основе с различными знаками для единиц, десятков и сотен.

И опять-таки по тем же причинам, как и шумеры, египтянам пришлось стандартизировать меры длины и веса, однако они придали различное значение единицам. Даже для удобного деления времени они разработали принцип «сезонных часов», дневное и ночное время в равных долях поделили на часы, длительность которых менялась в зависимости от сезона.

Оставаясь тайной, письмо не использовалось для того, чтобы передавать профессиональные навыки ремесленников. Его приверженцы «освобождались от всех физических задач», отделялись от практического знания, применявшегося в мастерских.

Однако, как и в Шумере, городская революция обычно вбирала как истинную науку, так и псевдоизыскания, выраженные через письменные знаки, — арифметику, геометрию, астрономию, медицину, теологию. Посвященные им трактаты сохранились, но только относящиеся ко 2-му тысячелетию до н. э. Все же из полученных результатов и данных, отраженных в памятниках той эпохи, очевидно, что египтяне уже во времена первых династий успешно использовали простейшие арифметические и геометрические правила, подтверждаемые примерами из более поздних «математических папирусов».

Из них нам также становится очевидным, что в арифметике египетские писцы отставали от своих шумерских коллег. В делении они были связаны кратными делителями. Однако они не представляли результаты сложения в табличной форме, составляя таблицы умножения — «дважды один — два» и т. д.

Следовательно, умножение трудолюбиво осуществлялось с помощью нудного процесса, называемого удвоением, комбинацией умножения на два и сложением.

В геометрии, напротив, древние египтяне использовали более точную формулу, возможно благодаря более точным наблюдениям.

Благодаря значению пирамид в погребальном культе египетские чиновники стали экспертами по расчету строительства пирамид, дав возможность каменотесам точно высекать облицовочные блоки. Более того, они открыли любопытную формулу для вычисления объема усеченной пирамиды 1/3 h (a2+ab+b2), где а обозначает длину стороны основания и b длину стороны вершины, неизвестную в Месопотамии. Однако и данную формулу можно было получить путем измерения. Однако египетское приближенное значение числа π (16/9)2 оказалось более точным, чем шумерское 3, которое к тому же оказалось не так легко объяснить.

Самым большим достижением египетской науки, бесспорно вдохновленной условиями городской революции в долине Нила, стало создание солнечного календаря, явившегося непосредственным предком нашего.

С времен первых фараонов специальные чиновники ежегодно измеряли и регистрировали высоту подъема Нила во время наводнения. От него зависел будущий урожай, а следовательно, и размер взимаемых налогов, определяемый до получения урожая.

Упорядочивая полученные данные, чиновники обнаружили, что на протяжении более пятидесяти лет средний интервал между наводнениями составлял примерно 365 дней. На этом основании они составили официальный календарь, который в течение столетий помогал вести сельское хозяйство в Египте, указывая крестьянам, когда следовало начинать сельскохозяйственные работы. Получалось, что в Египте весь сельскохозяйственный цикл вращался вокруг сезонного подъема вод Нила.

Когда суммарный эффект годовой ошибки в шесть часов породил явное расхождение между календарным годом и естественным явлением, он и повлиял, рано или поздно, на календарную реформу. Однако ко времени III династии наблюдения над звездами выявили предвещавший подъем вод Нила восход Сириуса на широте Каира. Жрецы использовали сидерический год, основанный на данном наблюдении, чтобы откорректировать официальный календарь для более точного определения времени начала полевых работ.

Итак, примерно около 3000 года до н. э. экономическая революция не только обеспечивала ремесленников средствами к существованию и сырьем, но также поощряла развитие письменности и укрепление государства. Однако социальная и экономическая организация, учрежденная в Египте Менесом и его последователями, привела к образованию централизованного государства при однородности земли, орошаемой одной рекой и изолированной пустынями.

Теоретически вся обрабатываемая земля стала принадлежать фараону, а излишки продукции сосредотачивались в царских зернохранилищах и сокровищницах. На самом же деле значительная доля этих излишков отводилась чиновничьей знати — государственным министрам и управляющим номами (номархам), назначавшимся фараоном и правившим в соответствии с его желаниями. Действительно, именно благодаря фараону они владели своими бессмертными душами, поскольку именно он поглотил и привел в порядок души тотема клана и с помощью собственной магии добился бессмертия.

Фараон приютил души своих любимых чиновников, милостиво наградив бессмертием, как свидетельствуют их надгробия, правом и возможностями строительства монументальных гробниц и наделения всем необходимым для будущей жизни.

Практически министры и губернаторы набирались из ограниченного круга, возможно из царских детей, соратников первых губернаторов и семей таких местных чиновников, которых находили достойными. Они получали право использовать и получать доходы крупных земельных наделов или всей местности, которая организовывалась в виде самодостаточных «хозяйств», в миниатюре представлявших царские «дворы», куда они входили составной частью.

Позже такие поместья стали наследоваться детьми его держателя и, наконец, передаваться по завещанию. После века пирамид губернаторство также стало носить наследственный характер, и губернаторы рассматривали подведомственные регионы как собственные поместья или уделы, хотя были обязаны своими должностями и службой фараону.

Даже местные боги зависели от своих храмов и подношений фараону, по совместительству являвшемуся и богом. Теоретически только он поклонялся богам от имени всего народа. Это означало, что фараон назначал жрецов, которые на самом деле делали подношения «ради жизни, процветания и здоровья фараона». Возможно, эти чиновники также в некоторых случаях являлись потомками местных жрецов или членами «тайных обществ», служивших тотемам с додинастических времен. Должности также могли передаваться по наследству.

Постоянные пожалования земель храмам воспринимались как священный долг и плата за услуги жрецов. Также, начиная с I династии, доходы с части царского надела направлялись на обслуживание могил усопших фараонов, чьи гробницы соединялись с похоронными храмами, и поддержку жрецов. Точно так же и гробницы знати поддерживались сначала фараоном, а позже их будущими «жильцами».

Так и случилось, что священники и писцы начали проявлять себя как чиновники тоталитарного государства, члены «хозяйства» фараона, обеспечивавшиеся за счет государственных доходов. Со временем последние обзавелись собственными «хозяйствами», писцы, возможно, находили альтернативные источники дохода в «хозяйствах» знати и в храмах.

Тем специалистам — ремесленникам и промышленным рабочим, которые работали в больших «хозяйствах» фараона, гарантировали средства к существованию за счет излишков, накапливавшихся в зернохранилищах фараона, они обеспечивались металлическими орудиями труда и сырьем из запасов фараона.

Начиная с века пирамид мы встречаем кузнецов, плотников, ювелиров, каменщиков, строителей лодок, горшечников и других ремесленников, постоянно связанных также с устройством оснований для гробниц и построек знати. Они представляли собой огромные самодостаточные экономические объединения, направленные на удовлетворение собственных потребностей как в ремесленных изделиях, так и, в равной степени, в продуктах питания.

В каждом случае ремесленники получали относительную экономическую свободу, возможно, они действительно, как и землепашцы, переходили из рук в руки вместе с поместьями, где работали. Усердная деятельность ремесленников оказывалась такой же, как и в Месопотамии, однако производимые изделия отличались.

Так, даже простейшие египетские медные инструменты действительно без труда отличаются от тех, которые находим у шумеров. Гончарный круг в Египте вошел в обиход только во время III династии и оказался не таким современным, как его азиатская форма. Похоже, египтяне не были знакомы с оловянной бронзой. Для выработки тканей применялся лен, а не шерсть.

Материалы, ввозимые из-за рубежа — медь с Синая, золото из Нубии, слоновая кость и специи из Аравии или Сомали, лазурит и другие магические драгоценные камни из Азии, — обычно обеспечивались благодаря экспедициям, отправлявшимся государством, укомплектованным слугами фараона и под предводительством правительственных чиновников. Поэтому деятельность купцов в Египте была не такой интенсивной, как в Месопотамии.

Внутри «хозяйства» правила натуральная экономика, на рисунках в гробницах показаны рыночные сценки, где горшок обменивается на рыбу, связка лука на веер, деревянная коробка на кувшин мази. Тем не менее металлы (золото и медь) с социальной точки зрения воспринимались как мерило ценностей, и при некоторых сделках средством денежного обращения служили изготовленные из них кольца.

Огромная сельская масса, крестьяне и рыбаки, производили еду, поддерживая себя и всю экономику страны. Они также заготавливали сырье для промышленности (шкуры скота, волокно, папирус), постоянно увеличивая производство. Объединение Египта положило конец непримиримой вражде между поселениями, пограничная политика фараона защищала тружеников от грабежей вторгающихся кочевников. Кроме обработки земли выполнялись и общественные работы. Календарь позволял рационально распланировать сельскохозяйственные работы, запасы зерна хранились на складе в зернохранилищах фараона, помогая во время голода.

Однако подобные резервы собирались насильственно. Производителям оставлялось относительно немного, чтобы они могли купить промышленные товары. Только когда их прямо нанимали фараон или знатный человек, они могли позволить себе приобрести не только металлические орудия труда, но и заменить ими орудия времен неолита — каменные мотыги и деревянные плуги.

Путем дарения и посвящения богу, а позже даже по завещанию крестьян распределяли вместе с землей, которую они обрабатывали, как будто они являлись частью утвари. Они были обречены на принудительный труд, рытье каналов, буксировку барж вверх по реке, добычу камня в каменоломнях и его перевозку, строительство пирамид и тому подобную деятельность.

Когда в ходе дарения крестьян освобождали от сельскохозяйственного производства, то, вероятно, кормили и одевали от имени государства или знатного нанимателя. Возможно, даже лучше, если бы они являлись свободными производителями, как и во время неолита. В любом случае во 2-м тысячелетии до н. э. фараон Сети I провозгласил, что он обеспечил каждого из тысячи рабочих, занятых на строительстве его храма, 4 фунтами (1,8 кг) хлеба, двумя пучками зелени и куском мяса ежедневно, чистым льняным одеянием дважды в месяц.

При таком режиме огромное богатство, произведенное новой экономикой в Египте, концентрировалось активнее, нежели в Месопотамии. Ремесленное производство ограничивалось узкими рамками. Торговля на экспорт включала всего лишь несколько продуктов, импорт или принимался как дань (без оплаты), или оплачивался в золоте и продуктах.

Внутри страны рынок изделий ремесленников ограничивался государством и зависимой знатью. Для них приготовления к будущей жизни составляли основную проблему, связанную с накоплением и расходами богатств. Невероятную часть производимых продуктов и изделий они собирали и хоронили в гробницах.

К досаде «научных грабителей» XX века, процветавшая индустрия грабителей гробниц древности — своего и последующего времени — пускала вновь в оборот значительную часть захороненных сокровищ. Жадность знати и чиновников по прошествии времени вылилась в практическое использование продукции погребальных поместий, предназначенных питать и поддерживать трупы в их гробницах!

«Древний Египет, — сатирически писал Кейнс, — бесспорно, процветал, и явно обязан этим своему сказочному богатству, потому что вел два вида действительности — строительство пирамид и поиск драгоценных металлов. Хотя они не служили потребностям людей, потому что не использовались, все же имелись в изобилии. Две пирамиды, две массы для мертвых, два ведь всегда лучше чем один, хотя и не то же самое, что два железнодорожных пути из Лондона в Йорк».

В случае чего границы этой деятельности распространились и на пирамиды IV династии фараонов. Даже сказочные запасы плодородного Египта не могли беспредельно поддерживать подобное непродуктивное предприятие. Экономическая система начала ухудшаться. Поместья знати становились все больше и больше самообеспечивающимися хозяйствами, повторяя самодостаточность неолита. После IV династии они стали нацеливаться на политическую автономию. Древнее царство после 2475 года до н. э. погрязло в политической и экономической анархии.

До 2500 года до н. э. цивилизация третьего бронзового века, символически представленная густонаселенными городами с высокоразвитым производством, интенсивными и разнообразными торговыми связями и пиктографической письменностью, появилась и в Индии — на пойменных землях долины Инда и его притоков (в современном Пенджабе), где пришельцы из разных мест соединились и создали искусственные островки культуры в ненаселенных джунглях.

Условия данного района отличались от Месопотамии и Египта своим обширным пространством, режимом наводнений, зарослями безобразных и бесполезных деревьев и животными, укрывавшимися под этими деревьями. И сходились с ними скудным выпадением дождевых осадков, недостатком строительного леса, хорошего камня и металла. Вместе с тем Инд и его притоки были прекрасными транспортными путями с возможностью перевозки даже тяжелых грузов на дальние расстояния, а на обширной территории собирались большие урожаи, позволявшие кормить большое городское население.

В огромном треугольнике, в четыре раза превышавшем по площади территорию Шумера, на западе ограниченном горами Белуджистана и Вазиристана, с северо-востока — Гималаями и на востоке — пустыней Тар, поднялась цивилизация, сходная с теми, что были в Месопотамии или Египте.

Также восхищают физические остатки ее искусственного мира, в котором она процветала. Не менее огромные, чем в Шумере, города, выстроенные почти целиком из обожженных в печах кирпичей, производство которых, должно быть, потребляло невероятные количества трудолюбиво собранного топлива (возможно, безобразных деревьев, которые уродовали пустыню).

Руины Мохенджодаро (Мохенджо-Даро) в пакистанском Синде покрывают по крайней мере квадратную милю (около 2,6 кв. км), в Хараппе, расположенной в 600 километрах к северо-востоку, в Пенджабе (Пакистан), огороженная стеной территория, видимая и в 1853 году, имела периметр в 4 километра (периметр стен цитадели Хараппы около 1 км), однако сами здания простирались на большее расстояние. Впоследствии кирпичи из ее руин обеспечили постройку насыпей для сотен километров железнодорожных путей и материал для постройки современного поселения, насчитывающего пять тысяч душ. До сих пор впечатляют размеры оборонительных валов.

Города разрушались несколькими сильными наводнениями. После каждого из них нижние этажи домов заполнялись кирпичами, так что теперь целые кварталы города возвышались на искусственной платформе высотой около 6 метров. Ученые сделали вывод, что численность населения этих городов была не ниже, чем в современных им месопотамских городах. Городское поселение обеспечивалось за счет излишков, производившихся окрестным сельским населением, выращивавшим те же самые зерно и скот, что и их шумерские собратья, возможно, они также сажали рис и, очевидно, держали зебу, домашнюю птицу и, может быть, слонов. Наверняка у них не было ни ослов, ни верблюдов.

Археологические источники подтверждают такое же разнообразие ремесел, как и в Месопотамии, а также совпадение технологий. Так, в частности, горшечники использовали (как они всегда делали) тот же самый вид быстрого гончарного круга, кузнецы сплавляли медь с оловом, производя бронзу.

С другой стороны, производимые ими изделия существенно отличались. Даже самые простые металлические инструменты, изготавливавшиеся в Индии, — топоры, серпы, кинжалы и лопаты — сразу же отличаются по внешнему виду от изготовленных в Шумере или Египте. Ткачи для производства тканей использовали хлопок, но не шерсть или лен. Вазы и украшения изготавливались из фаянса, и иногда даже встречаются глазурованные гончарные изделия.

Телеги с прочными колесами, такие есть в Синде и сегодня, использовались для перевозок между городами. Сырье для производства приходилось везти издалека, кедр получали из предгорий Гималаев, медь — из нынешней Раджпутаны (с 1950 г. — Раджастхан. — Ред. ) и, возможно, из Белуджистана, раковины из Южной Индии. Олово, золото и разнообразные драгоценные камни, включая лазурит (встречается достаточно редко), ввозили из стран, расположенных явно не на территории нынешней Британской Индии (современных Индии и Пакистана. — Ред. ).

Постоянные поставки материалов происходили только благодаря интенсивной торговле. Действительно, как говорилось выше, изделия ремесленников из Индии довозились даже до рынков, расположенных на Тигре и Евфрате. И наоборот, некоторые предметы искусства шумеров, месопотамские туалетные приспособления и цилиндрические печати скопировали древние индийцы. Торговля не ограничивалась сырьем и предметами роскоши, с побережья Аравийского моря постоянно привозили рыбу, увеличивались запасы продовольствия в Мохенджодаро.

Обнаруженные среди развалин города ларьки продавцов воды и других розничных торговцев указывают на развитие мелкорозничной торговли, аналогичной современным индийским базарам. Пол ларька торговца водой покрыт разбросанными осколками грубых глиняных чаш. Предположительно их рассеяние показывает, что, выпив, каждый клиент лавки выбрасывал свою чашку. Так и сейчас поступают с картонными одноразовыми стаканами в поездах и придорожных ресторанах быстрого питания.

Теперь проследим, что именно ремесленники индийских городов производили (в основном для рынка). Пока неясно, что именно они использовали в качестве платежного средства, чтобы облегчить обмен товарами повседневного спроса. Магазины, пристроенные ко многим просторным и удобным частным домам, выдают в качестве их собственников купцов. Их количество и величина указывают на сильную и процветающую купеческую общину.

В Индии того времени отмечается также необычайная концентрация излишков в руках божественного правителя или небольшой касты жрецов, о чем свидетельствует мощная укрепленная цитадель, раскопанная в центре Хараппы в 1944 году. Предполагают, что за ней укрывалось обширное зернохранилище размером 46 на 17 метров.

Похожая крепость, обнаруженная в Мохенджодаро, действительно содержала зернохранилище, где собирал ось богатство правителей. Просторное двухэтажное здание из обожженного кирпича, снабженное ванными комнатами и комнатой для привратника, было размером 29,6 на 25,3 метра, резко отличаясь от просторных кладовых из саманных блоков. Каждая кладовая, размером 17 на 9 метров, состояла только из двух комнат и двора.

Различия в постройках и их содержимом отражают резкое разделение общества на классы, особенно заметное между купцами, или «деловыми людьми», с одной стороны, и ремесленниками и иными работниками — с другой. Удивительна пышность украшений из золота, серебра, драгоценных камней и фаянса, сосудов из чеканной меди, металлических орудий труда и оружия, найденных в руинах. Большинство всего этого найдено в домах, приписываемых «богатым купцам». Однако груды медных инструментов, а также немало золотых браслетов обнаружено в «рабочих кварталах» Хараппы.

Большинство прекрасно спланированных улиц и великолепная система постоянно очищавшихся каналов показывают расторопность постоянного городского управления. Его власть оказалась настолько сильной, что смогла обеспечить законодательно надзор за планированием города и прокладку ряда прямых улиц и проездов при проведении восстановительных работ, оказавшихся необходимыми после наводнений.

В любом случае общество долины Инда сошлось в установлении общепринятых письменных и цифровых обозначений (на десятичной основе), стандартов веса и мер длины (отличавшихся от тех, что существовали у шумеров и египтян). Рукописный шрифт использовался на всей огромной территории цивилизации Инда.

Знаки этой письменности представляют собой стилизованные пиктограммы, похожие на иероглифические первые шумерские и протоэламские письмена, хотя и совершенно отличные от них. Значение всех знаков, независимо от того, какие они, идеографические или фонетические, значение слов, которые они описывают, в равной степени неизвестны.

Краткие надписи, слишком короткие для дешифровки без двуязычных, но наиболее возможных заговоров, сохранились в основном на «печатях», которые никогда не использовались по прямому назначению, а скорее всего, просто носились как амулеты. Конечно, письменность изобрели не для этой цели, но документы, для которых она первоначально предназначалась (по аналогии с шумерскими и критскими записями и сообщениями), погибли вместе с тем неизвестным материалом, на котором были написаны.

Имея все это, жители долины Инда бронзового века, подобно шумерам и египтянам, развивали точные науки, причем руководствуясь теми же насущными потребностями. Так, например, свободное использование в декоративном искусстве окружностей, вписанных в квадрат, или пересекающихся кругов позволяет предположить изучение геометрии. Однако результаты местных научных изысканий точно неизвестны.

Небольшие глиняные фигурки женщин, сценки на «печатях» и ритуальные объекты, примечательные огромные каменные лингамы (фаллосы) и йони (вульвы) позволяют бегло очертить сохранившиеся тотемные пережитки, они говорят об удивительной живучести ритуалов и о том, как из них произрастали персональные божества.

Некоторые из ритуалов, несомненно, предвещали обряды, характерные для позднего индуизма, в последнем имеются некоторые божества в формах, сходных с имевшимися в искусстве цивилизации долины Инда, которое само вдохновлялось принципами, совершенно отличными от тех, что были приняты в Египте и Месопотамии. Воспроизведения человеческих форм необычайно натуралистичны. Бронзовая фигурка танцующей девушки кажется парящей в воздухе, такой образец практически нигде не встречается, появляясь только в классический период Античности, в Греции.

Столь высокоразвитая цивилизация полностью погибла в результате внутреннего распада, ускоренного в ходе вторжений извне. Только с 1920-х годов начались планомерные археологические исследования, которые смогли спасти ее от полного забвения. Ее древность определяется исключительно благодаря ввозу индийских изделий в Месопотамию на протяжении 3-го тысячелетия до н. э.

Тем не менее, поскольку товары цивилизации Инда импортировались в Шумер и Аккад, там отправлялись (купцами) местные индские культы, и поэтому эта забытая цивилизация, возможно, выявляется опосредованно, особенно если мы ведем речь о косвенном вкладе в культурные традиции, унаследованные нами через Месопотамию.

Более того, и сегодня технические традиции ремесленников бронзового века, по крайней мере гончаров и изготовителей повозок, сохранились в местном производстве. Установившиеся в индских городах в 3–2-м тысячелетиях до н. э. традиции ношения одежды видны и в современной Индии.

Современные индуистские ритуалы и божества в значительной мере коренятся в культах, изображенных в доисторическом искусстве. (Основа индуизма все же принесена индоариями — выходцами из степей и лесостепей Юго-Восточной Европы и Южного Урала (Аркаим в нынешней Челябинской области был построен именно ими). Около 1600 года до н. э. арии вторглись в долину Инда, а в последующие несколько сот лет «освоили» всю Северную и Центральную Индию, истребляя и загоняя в джунгли «темнокожих дасов». А Северная Индия стала называться Арьяварта (страна ариев), где возник ряд рабовладельческих государств (джанапад — букв, «местопребывание племени»). Но это была уже совсем другая цивилизация (с вкраплениями, естественно, субстрата, в том числе и останков индской цивилизации Хараппы и Мохенджодаро). — Ред. ) Очевидно, что и классическая индийская (индоарийская) наука, и через нее, бесспорно, западная наука в долгу перед доисторической наукой, причем даже, возможно, с неожиданных сторон.

Глава 7

ЭКСПАНСИЯ ЦИВИЛИЗАЦИЙ

К 3000 году до н. э. революция в хозяйстве и экономике включила открытия предшествующих тысячелетий в цивилизационный процесс лишь на трех небольших участках земной поверхности. Возникшие там новые социальные организмы, определенным образом связанные друг с другом, обладали ярко выраженными особенностями и существенно различались. Тем не менее в них ясно видны и общие черты, они явно зависели от орудий труда, производимых из относительно редких и дорогих металлов или сплавов металлов. Отнесение к бронзовому веку суммирует их отличительные особенности, но в то же время нуждается в пояснении.

В больших аллювиальных долинах Нила, Тигра и Евфрата и речной системы Инда коллективными усилиями множества людей были созданы искусственные сооружения, благодаря которым сообщества смогли освободиться от непосредственной зависимости от прихотей дикой природы и создать условия для перехода к целесообразному планированию.

Организованное использование отвоеванной у болот и пустыни земли привело к получению беспримерных запасов зерна, рыбы и других продуктов. Временные неудачи, сопровождавшие получение урожая, больше не означали голод, благодаря улучшенным и искусственным водным путям урожай и запасы еды можно было собрать для хранения в городских зернохранилищах, а при нужде распределить по всем селениям.

Система управления, основанная на постоянном проживании, а не принципах родства, уничтожила кровную месть между кланами, смягчила внутренние конфликты и, возможно, уменьшила частоту войн. Стабильное развитие окультуренных земель долин привело к необычайному росту населения. На это указывает большая площадь новых городов, огромные погребения, примыкающие к ним, и громадная работа, проделываемая жителями.

Естественно, что поднялся и уровень жизни. Правители и новый «средний класс» явно наслаждались разнообразием еды и напитков, комфортом жилищ и удобством одежды, которые себе и не мог представить ни один первобытный вождь. Морская рыба поставлялась в Лагаш из Персидского залива, а в Мохенджодаро — из Аравийского моря и явно являлась предметом общественного потребления, чего не мог себе позволить крестьянин каменного века.

«Рабочие кварталы» в Хараппе кажутся лучше устроенными, чем хижины неолита. Видно, что их жители были обеспечены более удобными жилищами, нежели в неолите.

Кроме того, новая экономика позволяла эффективнее использовать открытия, описанные в четвертой главе, для улучшения условий работы и проживания людей, снижения доли тяжелой монотонной работы и отведения большего времени для отдыха. Она обеспечивала постоянные поставки и запасы металла, гарантируя постоянный доход работавшим с ним специалистам.

Новая экономика также стимулировала развитие точных и «предсказательных» наук, которые действительно подняли хотя бы краешек вуали, затенявшей скрытое и угрожающее будущее. В то же время новый порядок открывал широкие возможности для архитекторов, скульпторов, художников и музыкантов, создававших новые ценности в искусстве.

С другой стороны, получение комфорта от отмеченных преимуществ одномоментно ограничивалось скудостью промышленного металла и той формы, которую принимала революция в производстве и обществе. Прежде всего, медь или бронза продолжали стоить дорого и не могли заменить камень в качестве материала для орудий труда. Достаточно крупные для разработки месторождения медной руды находились далеко и были труднодоступны из аллювиальных долин, где находились центры цивилизации. Еще реже встречалось олово. Учитывая условия транспортировки вне речных долин и береговых путей, а также неразвитую технологию добычи, переработка руды, производство и распределение металла, должно быть, требовали большого общественного труда, обеспечение которого поглощало немалую долю запасов продуктов, доступных обществу.

Во-вторых, этот запас, сначала относительно небольшой, концентрировался в руках новых правителей, храмов и знати. Поэтому крестьянская масса, у которой его отбирали, едва ли могла покупать новые орудия труда и довольствовалась неолитической утварью и орудиями. Практически только храмовые хозяйства, а также царские армия и военный флот, ремесленники, нанимавшиеся государством, храмами и, в Египте, знатью и жрецами, арендаторы и «рабы бога» (храмовые рабы), а также местные богачи постоянно снабжались металлическими орудиями труда или оружием.

Высокая стоимость металлических изделий и их наличие способствовали консолидации власти у тех, кто только и мог с их помощью командовать. Монопольное владение металлическим вооружением армии фараона, правителя (лугаля или патеси) города, воплощавших египетское и шумерское государство, практически делало их власть несокрушимой.

С другой стороны, ремесленники потеряли независимость, которой они наслаждались ранее. Они зависели от правителя города (в Шумере) или фараона (в Египте), распоряжавшихся сырьевыми запасами, и практически не могли распоряжаться своими продуктами или мастерством из-за подчиненности большим хозяйствам.

Точно такие же, хотя и не столь резкие ограничения коснулись и купцов. Во времена Древнего царства Египта торговля не распространялась на обширные территории. В Месопотамии рынок для редких товаров небольшого объема оказывался прибыльным, если только удавалось с выгодой перевозить их на длинные расстояния, по крайней мере по земле. Он преимущественно ограничивался дворами городских правителей и храмами богов.

Только в Индии археологические данные позволяют предположить существование более пространного рынка, приносившего и существенный доход. Однако замеченный факт не подтверждается письменными документами. Последствия практически не сказывались, отмечалось лишь незначительное замещение «натурального» обмена денежной экономикой.

Очевидными достижениями цивилизации, отличавшими города, стало изобретение письменности и развитие точных наук. В Шумере, Египте и Индии новая экономика подразумевала и внедряла удобные системы письма и условных изображений, мер веса, длины, объема и системы отсчета времени. Таким образом, произошла коренная ломка в методике накопления знаний и передаче опыта, что породило новый вид научных исследований.

С помощью записанного человек точнее передавал свой опыт корреспонденту, находящемуся в другом городе, и будущему поколению. Чтобы это сделать, требовалась система удобных символов. Письменная традиция была более безличной и абстрактной, чем устная.

Ремесленник показывал ученику на конкретных примерах, как изготовить требуемый предмет или осуществить необходимую операцию. Следовательно, ремесло постигалось подражанием и оставалось консервативным, что мы уже и подчеркивали. Предписание же, напротив, только потому, что выражалось словами, имело дело с общепринятыми классами предметов и действий. Более широкий объем придавался первоначальным вещам, когда глагольное правило или абстрактная формула переводились в конкретное воплощение и применялись индивидуально.

Однако клинопись и иероглифическое письмо и, бесспорно, точно так же устроенный шрифт цивилизации Инда оказались настолько громоздкими и сложными, что для их освоения требовался долгий период обучения. Крестьяне и ремесленники поэтому не имели возможности научиться читать и писать.

Грамотность оставалась исключительно прерогативой особого класса посвященных, подобных мандаринам в Китае. Как и последние, знатоки письма пользовались привилегированным положением в Египте и Месопотамии. На позднем египетском папирусе, написанном в виде наставления отца своему сыну, приводятся доводы в пользу карьеры писца. Он мог стать «чиновником высшего ранга» и «освободиться от всякого ручного труда», от положения ремесленника, работающего по металлам, чьи руки похожи на лапы крокодила. Не говоря уже о работе каменщика или занятии другим ремеслом.

Следовательно, традиционно ремесленник не обращался к письму и развивался отдельно от него. Практическим наукам, успешно применявшимся в мастерских, противопоставлялся ряд «высших знаний», письменность или научные знания — математика, астрономия и медицина. Не говоря уже о псевдонауках — теологии, астрологии, гепатоскопии и других тщетных методиках предсказания будущего.

Благодаря специализации и дистанцированное™ от успешной деятельности ремесленников письменная традиция склонялась к тому, чтобы оставаться такой же консервативной, как и ремесло. Занятия письменностью бронзового века были символом священного и магического престижа.

Как отдельный класс, чиновники стремились придать своей деятельности большую престижность, чем опыту повседневной жизни, сосредотачивая свои знания в круге избранных. Развитие теоретической науки фактически доверили праздному классу, освобожденному обществом от активного труда. Так удалось преодолеть оппозицию между умственным трудом и физическим, отсечь источники эмпирического знания.

На Ниле во 2-м тысячелетии до н. э. чиновники трудолюбиво копировали предписания и арифметические проблемы, которые, как они заявляли, составили ранее, в 3-м тысячелетии до н. э. Медицинский текст воспринимался как «обнаруженный в древнем сочинении у ног Анубиса [бога] в дни фараона Узефаиса» (из I династии).

Некий Эхмес хвастался в XV столетии до н. э., что его книга по арифметике «похожа на древнее сочинение, написанное во время царствования фараона Немара» (1880–1850 гг. до н. э.). В Вавилоне и Ассирии чиновники вплоть до 1-го тысячелетия до н. э. продолжали прилежно собирать и копировать тексты на вымершем шумерском языке.

Более того, судя по множественным текстам, обучение в школах, возможно, оказывалось таким же конкретным и подражательным, как и в мастерской ремесленника. Так называемые математические таблички и папирусы представляют собой всего лишь конкретные примеры, составленные и организованные таким образом, чтобы они выполнялись с помощью средств, доступных их составителям.

Никаких общих правил никогда не учреждалось, равно как не добавлялись письменные объяснения причин последовательности шагов. В египетских и вавилонских текстах описываются симптомы конкретных заболеваний и предписывается, какие снадобья, порошки и заговоры следовало употреблять, но снова не следует ни единого слова объяснений.

Составление листов-перечней или словарей, устройство подсчетов или налоговых сборов требовали более точной систематической классификации, чем предоставляло ремесло или ритуальные знания. Даже если они и не оформлялись в виде формул, правила все же применялись храмовыми управляющими Шумера и архитекторами Египта, чтобы получать размеры площадей и объемы пирамид. Они служили тем же самым целям, что и математические законы физики и механики, побуждая чиновников представлять на перспективу количество зерна, необходимого для посева, и камня, требуемого для памятников. Египетский календарь и корректировка его по Сириусу фактически и стали реальным применением количественных астрономических законов.

Тем не менее кругозор науки очерчивался сущностью цивилизации бронзового века. Ограниченность месопотамской и египетской культур, конечно, не объяснялась никакими иерархическими недостатками шумерской, семитской или хамитской рас, но исключительно социальной основой, на которой она образовывалась.

Обвинения обычно направлены против древней восточной культуры, вдохновлявшейся исключительно практическими целями, а вовсе не «божественным промыслом», связанным с «сущностью» вещей. Все же цель науки явно заключалась в том, чтобы собирать, накапливать и систематизировать знания, которые общество могло использовать, чтобы контролировать события во внешнем мире, а на самом деле — оказывать более эффективное воздействие на природу, что служило лучшим доказательством «истинности» научных законов и их успешному применению.

Теперь египетские и шумерские общества, как и те, что находились в долине Инда, были твердо убеждены, что самым надежным способом воздействия на природу являются приемы симпатической магии или те религиозные церемонии, которые в основном и являлись магическими.

Их писцы и чиновники обычно принимали это утверждение, не задаваясь вопросами. В целом же мировоззрение, бесспорно, основывалось на философии или ее недостатках. По необходимости им приходилось использовать ее язык для создаваемой ими новой научной терминологии.

Основополагающим принципом магии, среди грамотных людей Античности и у современных народов, остается осознание мистической тождественности вещи и ее названия. Согласно шумерской мифологии, боги «создавали» вещь, когда произносили ее имя.

Вот почему для колдуна знание имени вещи означало приобретение власти над ней, или, другими словами, «познание ее сущности». Глупые вопросы, которыми одержимы ученые, типа «Как вы это называете?», «Кто построил это?», показывают, что подобное отношение сохранилось до сих пор.

Шумерские списки имен не только выполняли полезную и необходимую функцию, существуя в виде аналога словарей, но и считались инструментом для изучения их сущности. Чем полнее был список, тем глубже он проникал в суть природы вещей и, следовательно, давал власть над ними. Все это объясняет, почему списки оказывались такими необычайно подробными, не говоря о тщательности, с какой они составлялись и переписывались.

Ученые доказали, что целью шумерской науки, ограниченной составлением обстоятельных списков таких магических имен и их устройством, было достижение полного соответствия порядку реального мира. Последний естественным образом выражался в иерархическом порядке шумерского общества.

В этом обществе еще продолжали существовать племенные традиции, которым подчинялись даже правители городов (лугали и патеси), так что мировой порядок управлялся беспристрастной судьбой, более старой, чем боги, и стоявшей над ними. Конечно, подобная концепция никогда четко не выражалась, следовало соглашаться с системой высшего бога, чью власть олицетворяла личность правителя, когда правитель и завоеватель вроде Саргона Древнего достигал такой власти, что он мог преодолевать обычаи и создавать законы по своей воле.

Соответственно, такие архитектурные формы, как шумерский зиккурат и египетская пирамида, стали восприниматься как символы божественного порядка природы, хотя контраст между символом и значением четко еще не определялся. Все же вавилонская и египетская геометрия частично развивались ради и для конструкции этих символических монументов. Поэтому точные расчеты пирамид и сохранялись в египетских арифметических книгах.

Геометрические пропорции, являющиеся удачным инструментом для построения символов естественного порядка, следует также рассматривать как инструменты для познания этого порядка, управления внешним миром. Наконец, терминология новой науки, возможно, была одолжена из языка литургии и магии, аккадское понятие «составление суммы» выражалось тем же словом, что и «выполнение ритуального действия».

Соответственно в обязанности египетских и шумерских чиновников не входила проверка опытным путем или критика магико-теологической точки зрения на мир, бесспорно принимаемой их сообществом. Разве и они сами не являлись слугами богов и божественных фараонов, обязанными своим существованием и положением суевериям?

В их задачу, скорее, входила систематизация верований, унаследованных от древних времен. Они и создали то, что мы называем не философией, но теологией и мифологией. Таким образом, они придали разрозненным и неясным суевериям, от которых произошли Шумер и Египет, жесткую форму теологических догматов, подпираемых организацией «церкви», поддерживавшей законные интересы жрецов, их покровителей фараонов и божественных правителей.

Поскольку при взаимодействии теологии и науки неизбежно возникала неразбериха, задачи восточной религии кажутся нам материалистическими. Фактически культ богов разработали, чтобы обезопасить то, что мы называем святостью, чистотой и миром Господа. Не говоря уже о хороших урожаях, дождях в нужное время года, победах на войне, успехах в любви и бизнесе, детях, богатстве, здоровье и бесконечно долгой жизни.

Египтяне воспринимали бессмертие (шумеры и жители Аккада только предполагали нечто подобное) как естественное продолжение земной жизни. Вот почему умерших представителей знати приходилось постоянно снабжать в их гробницах едой, напитками и делать им другие подношения. Полагалось также делать пожертвования и жрецам. Признанным пропуском к «небесам» становились магические ритуалы, особенно бальзамирование.

Важно, что даже во времена пирамид сохранялся суд над душами. Для обеспечения благоприятного вердикта использовали соответствующие заговоры и ритуальное очищение. Однако, как и первобытные люди, египтяне считали, что моральные добродетели являются не менее полезными.

Так, знатные люди клялись в своих погребальных надписях: «Никогда я не брал ничего, принадлежавшего кому-либо», «Никогда я не совершал насилия в отношении любого человека». У правителя города встречаем: «Я давал хлеб голодным [моего округа], я одевал того, кто был раздет… я никогда не подавлял никого, стремясь завладеть его собственностью».

Даже при таких условиях достижение бессмертия не становилось следствием моральной добродетели. Египтяне или шумеры не менее ревностно, чем христиане, молились своему богу, чтобы тот помог им стать более честными, справедливыми или милосердными.

Точно так же и ремесленник бронзового века вовсе не стремился выразить абстрактный идеал красоты или даже хотя бы заставить им восхищаться соплеменников. Возможно, шумерский архитектор разрабатывал храм, достойный бога, символизировавший божественный порядок и все же в значительной степени устроенный на месте и по аналогии с древним святилищем, где богам поклонялись с незапамятных времен.

Результат, подкрепленный современными воспроизведениями и реконструкциями (настоящие строения из сырцового кирпича и леса утратили свою былую красоту), показывает, что эти сооружения напоминали невзыскательной выразительностью американские небоскребы. Египетскому архитектору приходилось переводить в вечный камень и таким образом делать бессмертным дворец из камышей, досок и циновок.

Случайно он создал колоннаду из сужавшихся колонн (подражая стволам деревьев, которые использовали первоначально). Однако именно древние строители обнаружили, как компенсировать в перспективе уменьшение видимой длины, чтобы не испортить эффект перемычек, как у Стонхенджа, когда на них смотрят с земли.

Египетскому скульптору приходилось высекать из самого твердого и прочного камня статую умершего в полный рост, магическим образом делая того бессмертным. Статуя не предназначалась для обозрения смертными, она пряталась в погребальной часовне. Статуи фараона Микерина, хранящиеся в музее в Бостоне, и сегодня воспринимаются как вершинные образцы искусства скульптора.

Его шумерские коллеги стремились выразить божественное присутствие в виде идола в человеческом обличье, высекая статуи городского правителя и высших жрецов, которые вечно стояли перед идолом, стараясь магически сохранять оригиналы перед глазами божества. Их попытки вовсе не вызывали восторга у современных художественных критиков. Ведь, по крайней мере, они отражают связь между городской революцией и искусством, искавшим способ точно отразить формы людей. Тот же самый прием можно отнести к статуэткам из Мохенджодаро.

В Египте яркие изображения жизни в подземном поместье — сцены посевной, сбора урожая, строительства судов, изготовления горшков, даже занятия охотой крестьян, — нарисованные на стенах гробницы, были призваны доставлять его умершему владельцу те же радости.

Чтобы их изобразить, художник явно сталкивался с проблемой перевода трехмерного изображения в двухмерное, живописи на плоской твердой поверхности. Решение заключалось в том, что наконец удалось перейти к эстетическим традициям атлантической цивилизации.

Музыка барабанов, свистков или струнных инструментов способствовала экзальтации даже у первобытного человека. Не меньшее воздействие она оказывала и на верующих первых цивилизаций и, соответственно, на их богов. При технической поддержке цивилизации шумеры смогли собрать в храме постоянный оркестр из барабанов, трещоток, флейт, рогов, труб и арф. Бесспорно, они трансформировали древние мелодии. Конечно, они их использовали, если только не изобрели гептатонный ряд, с тех пор ставший характерным признаком цивилизованной музыки.

В архитектуре, скульптуре, живописи и музыке восточные общества установили каноны искусства, не ради «искусства для искусства», но, видимо, для практических надобностей. Когда у общества появились потребности, каноны стали жесткими правилами поведения. Неизбежно ремесленники становились подражателями, их продукция утрачивала индивидуальность, которая делала их образцы действительно художественными.

Все же впоследствии мертвые правила приспосабливались, адаптировались и перерабатывались новыми обществами с учетом появления иных орудий труда. Они смогли, и так оно и произошло, снабдить материалами и инструментарием искусство последующих эпох.

Благодаря повышенной зависимости от внешних закупок экономика городов раннего бронзового века была не в состоянии развиваться изнутри, и именно ее застывшие реликты и стали бы образцом и строительным материалом для будущего. Но на самом деле городская экономика должна была, и это так и происходило, расшириться вовне, как объясняется в книге «Человек создает себя».

Очаги аллювиальных и приречных цивилизаций зависели от импорта, поскольку требовалась большая часть сырья, необходимого для городских ремесленников, не говоря уже о предметах роскоши, ставших просто необходимыми. Неудивительно, что продукция городских мастерских встречается в весьма отдаленных от них землях, откуда (или через которые) должны были поступать требуемые ввозимые товары.

В руинах поселений в Белуджистане обнаружены металлоизделия и даже керамика, привезенная из городов долины Инда. Печати, которые широко применялись в Месопотамии в период культуры Джемдет-Наср уже до 3000 года до н. э., продвинулись так далеко, что «дошли» до Малой Азии и островов Греции. Изделия ремесленников Египта доставлялись на побережье современной Сирии и на Крит, где служили образцами для подражания.

Фактически развитие ремесленного производства в городах и торговля взаимно влияли друг на друга. Чтобы убедить обладателей нужного для мастерских сырья произвести обмен этого сырья на товары, приходилось не только их побуждать и склонять к этому, но и приспосабливать к потенциальным покупателям свое производство.

Практически товары, которые могли перевозиться на длительные расстояния в условиях бронзового века, в основном представляли собой предметы роскоши, предназначенные для небольшой группы покупателей, имевших возможность концентрировать излишки богатства. Чтобы приобретать их, вожди и жрецы первобытных племен были вынуждены тем или иным способом забирать у подданных и верующих излишки продуктов, поддерживая лесорубов и горняков (производивших сырье, шедшее в обмен на вышеуказанные предметы роскоши), а также своих приближенных и служителей культов.

Считавшийся лучшим портом для торговли ливанским строевым лесом, Библ даже до объединения Египта уже был населен людьми сообщества бронзового века, состоявшего из рыбаков и крестьян, выращивавших оливковые деревья и конечно же ячмень, а также разводивших коз и овец. После изменений в Египте в этом поселении возвели каменный храм, посвященный местному божеству Ваалат Гебал. Он был размером примерно 25 на 15 метров. Вскоре его сменил необычайно величественный храм, размером более 27,5 на 19,2 метра, построенный из красивого и богато украшенного камня.

Фараоны отправляли в усыпальницы каменные вазы с надписанными на них именами и часто подношениями. Египетские послы, чиновники, писцы и купцы часто посещали храм и двор местного вождя, а иногда даже селились в порту. Местные писцы были обучены египетскому иероглифическому письму.

В обмен на древесину ливанского кедра и, возможно, оливки и краски эблаиты получали элементы египетской цивилизации, включая письмо и все, что с ним было связано, не говоря о ремесленных изделиях и зерне. Они продолжали оставаться дружественной, но независимой цивилизованной общностью.

Похожие явления происходили и вокруг Месопотамии. Как раз после 2000 года до н. э. появляется постоянная колония семитских (ассирийских из Ашшура) купцов, утвердившихся вокруг двора местного правителя города Канеса в бассейне реки Галис (совр. Кызылырмак) в центральной части Малой Азии. Они занимались торговлей, покупая металлы в обмен на месопотамский текстиль и другие изделия.

К счастью, сохранившиеся написанные ими деловые послания воссоздают яркую картину караванов вьючных ослов, постоянно пересекавших горы Тавра и сирийские степи, направляясь в Месопотамию. В легендах говорится, что такие колонии уже существовали в бассейне Галиса уже при Саргоне Древнем, то есть примерно около 2300 года до н. э. (Активный обмен своих товаров на сырье и металлы шумеры осуществляли задолго до Саргона — в первой половине 3-го тысячелетия до н. э. — Ред. ) Упомянутые выше шумерские печати и находки изделий шумерского производства означают, что подобная торговля восходит к 3000 году до н. э.

Альтернативным способом получения необходимого сырья было применение силы — вооруженных металлическим оружием войсковых отрядов против обществ, контролировавших ресурсы, и реквизиция необходимого с помощью дани. Египтяне, дружественно торговавшие с эблаитами, а также с арабами и эфиопами, «разбили презренных кочевников», обитавших в районе медных рудников Синая.

Чтобы добывать руду, фараон отправлял вооруженные экспедиции, фиксируя свои перемещения с помощью военизированных надписей на горных скалах. Его воины завоевали золотодобывающий регион Нубии, вынудив местных жителей добывать и отправлять в Египет золото. Все же, кроме экспедиций, преследовавших подобные цели, египтяне избегали захватнических рискованных предприятий за пределами долины Нила вплоть до примерно 1600 года до н. э.

Точно так же действовали и семитские правители Месопотамии (начиная с Саргона Древнего с перерывом в 2200 — ок. 2000 г. до н. э., когда сначала в Месопотамии заправляли гутеи (кутии), разгромившие аккадцев, а затем временно возродился Шумер, особенно империя Ура III. — Ред. ). Шумеры (как до Саргона, так и в период Ура III. — Ред. ) также пытались вести завоевательную политику как за пределами долины, так и друг против друга. Аллювиальная равнина Шумера и Аккада больше не представляла собой самодостаточное объединение, разделившись на отдельные государства.

Имперское господство было необходимым способом управления в условиях, когда постоянно возникали конфликты между городами, а также когда оказывалось необходимым военное и политическое доминирование над источниками значимого сырья — металлов, камня, леса. Ими мечтал завладеть любой честолюбивый городской правитель. В нужные места посылались экспедиции, чтобы забрать камень и руду, подобное предприятие, несомненно, оказывалось рискованным, но необходимым для обретения экономического господства.

Первый храм Иштар (семитизированная шумерская Инанна. — Ред. ) в Ашшуре (столице Ассирии) выглядит так, как будто основан шумерскими завоевателями (именно так и было. — Ред. ). Покорение эламитами Сиалка, по сути, являлось военным захватом, связанным с обеспечением проходов на север. Все же в большинстве своем доблестные жители лесистых и рудоносных гор смогли отстоять свою независимость (аккадцы, начиная с Саргона, постоянно осуществляли походы против горцев, пока внук Саргона Нарамсин не был разбит и убит, а войско его уничтожено гутеями ок. 2200 г. до н. э. — Ред. ) от набиравшего силу после 2350 года до н. э. Аккада.

Саргон Древний, его сыновья Римуш и Маништусу (убивший в ходе заговора Римуша) и внук Нарамсин расширили сферу своих завоеваний от «Нижнего моря [Персидского залива] до Верхнего моря [Средиземноморья]». При этом Саргон не только распространил свою власть на соперничавшие города Месопотамии. Он оказался первым правителем, кто создал обширную военную империю, прототип всех завоевателей, будораживших общественное воображение, от Александра Македонского до Наполеона (первым это сделал все же Лугальзаггиси, дошедший до Средиземного моря, но он проиграл решающую битву Саргону. — Ред. ).

Как и Александр, Саргон стал героем литературного произведения. Почти через тысячу лет после того, как была разбита его империя, его деяния увековечили в эпосе, фрагменты которого обнаружились в египетских архивах в Телль-эль-Амарне и в библиотеке Богазкёя (город Хаттусас, столица могучего Хеттского царства, возникшего в XVIII в. до н. э. и погибшего под ударами «народов моря» и других около 1200 г. до н. э. — Ред. ) в центральной части Малой Азии.

Как поэтическая традиция, так и фактические надписи Саргона и его преемников позволяют обнаружить в их завоеваниях существовавшие экономические противоречия. В эпическом фрагменте изображаются месопотамские купцы в бассейне Галиса, зовущие его на помощь, умоляя защитить против местных правителей, призыв которых не остался неуслышанным.

Сам же Саргон сообщает о том, что добрался до «кедрового леса» (Ливана?) и «гор серебра» (Тавра). Он «заставил корабли из Мелуххи (Аравия? — долина Инда. — Ред. ), Магана [Оман, источник меди] и из Дилмуна [острова Бахрейна?] бросить якорь у причала перед Аккадом». Его сын Маништусу снова «добрался до самых серебряных рудников в горах Нижнего моря и привез с собой слитки».

Правители Аккада привозили огромную добычу. К тому же они одаряли и украшали храмы, причем не только в столице, но также и в подчиненных ими месопотамских городах. Их воины после одержанных побед получали свою долю. Так насильственное распределение богатства, собиравшегося в сокровищницах завоевателей, начинало оказывать давление на жизнь в Месопотамии. Стимулировалось и производство. В то же время на производство направлялись обращенные в рабство военнопленные.

Распределяя добычу и дань, купцы одновременно получали прибыль. Постепенно средний класс, теперь состоявший из воинов-ветеранов, равно как и из купцов, вольноотпущенников из старых храмовых «хозяйств бога», получал прибыль от войны. По стране распространялась монетарная экономика, все покупалось и продавалось, включая и всевозможные предметы потребления.

Тем не менее торговля металлами оставалась монополией государства. Чтобы упрочить свою позицию, Нарамсин воспользовался книгой фараона и стал «богом империи», теперь он определял себя не как «владеющий землей на правах арендатора, а не землевладельца» и даже не как «правитель», но как «божественный Нарамсин, могущественный бог Агады».

Тем не менее империя Аккада просуществовала недолго и через столетие развалилась. (Войско Нарамсина (Нарамсуэна) было разгромлено в битве с горцами-гутеями, сам он убит. Гутеи (кутии) на 60 лет захватили Месопотамию, пока не были разбиты войском города Урука. — Ред. )

Все же результаты ее существования оказались большими, нежели только насильственное извлечение сырья для производства в Месопотамии (а также простой грабеж. — Ред. ). В Ниневии, Ассирия (расположенной напротив Мосула в Ираке), раньше, по крайней мере, рядовом городе, Римуш, сын Саргона, выстроил величественный храм Иштар. Далее на запад Нарамсин основал впечатляющий дворец в Телль-Браке на берегу Хабура.

Как и в Шумере, подобные монументальные здания стали внешними символами учреждения новой городской экономики со всеми вытекающими отсюда последствиями. Как это ни удивительно, письменные документы нашли в обоих зданиях. Городская образованность продолжала существовать и после разрушения империи и восстановления независимости отдельных городов и областей.

Даже когда после очередного завоевания полноценная городская жизнь еще не восстанавливалась, успешное сопротивление или восстание предполагали по крайней мере частичное принятие городской экономики. Успех аккадских (а до них — шумерских. — Ред. ), равно как и египетских армий основывался на превосходстве бронзового вооружения (у египтян долгое время медного) и доспехов над противниками, вооруженными кремневыми кинжалами и каменными топорами.

Для реального противодействия следовало произвести похожее вооружение, а для этого обучить кузнецов и снабдить их сырьем, накопить запасы меди и олова, организовать торговлю, чтобы обеспечить поступление достаточных запасов для работы ремесленников. Именно поэтому сопротивление натиску империи способствовало становлению экономики бронзового века, повышая зависимость торговли от вооружения и вытесняя самодостаточный неолитический уклад.

Так же как и мирная торговля, этот экономический императив способствовал территориальному расширению ареалов цивилизаций. В результате той или иной деятельности вокруг первоначального ядра поднимались новые города, становившиеся новыми центрами цивилизации. Группировавшиеся вокруг них племена отказывались от неолитического самообеспечения в обмен на получение нового металлического вооружения. Постепенно каждый город или поселение становились новым центром со своими потребностями, расширяя тем самым исконную территорию.

Теперь новые центры представляли собой не просто копии старого. Городские искусства и ремесла накладывались на культуры неолита, но не уничтожали их. Местные культуры, в свою очередь, приспосабливались к новым условиям, нередко отличавшимся от тех, что существовали в больших аллювиальных долинах, используя новые возможности для развития производства и органов власти. Так, например, для народов Средиземноморья и, бесспорно, для жителей Персидского залива море предоставляло новые средства к существованию.

На сирийском побережье в результате морской торговли с Египтом Библ быстро стал настоящим городом. На Кипре поселения с погребениями под полами в домах демонстрируют мощное неолитическое развитие и прирост населения. Хотя города раннего бронзового века и нельзя идентифицировать, огромные кладбища с коллективными гробницами являются свидетельствами больших скоплений населения, которые могли быть только городами. Так, захоронение близ Вунуса, состоявшее не менее чем из сорока восьми семейных усыпальниц, использовалось множеством поколений. Экономическое процветание острова связывалось с медью, металл получил свое название (сирчит) по острову Кипр, возможно, его добыча и стала причиной роста населения.

Изобилие металлических инструментов, обнаруживаемых в гробницах, показывает, что использовались местные медные руды, на острове работали специалисты — шахтеры и кузнецы. Все же ни гончарное производство, ни любое другое преднамеренно не развивались. Ни один из иностранных предметов, найденных в гробницах, не позволяет сделать вывод о том, куда направлялся добываемый металл.

Действительно, хотя киприоты отливали для собственных нужд уникальный комплект металлических орудий труда и оружия, кипрские изделия все же редко встречаются за пределами острова, хотя письменные свидетельства подтверждают вывоз больших количеств кипрской меди. Тогда как и в начале бронзового века металл, возможно, экспортировался в виде грубых слитков или руды.

Примерно в 3000 году до н. э. к критским земледельцам и рыбакам присоединились беженцы из долины Нила и новые колонисты из Сирии, принесшие с собой отдельные технические и ремесленные традиции Египта и Азии. Возделывание виноградников и оливковых деревьев, разработка островных природных ресурсов, леса, меди и моллюска Murex braudaris (использовавшегося для производства пурпура) теперь приносили выгоду, как дополнительные вывозимые излишки. Кроме того, географическое положение острова, располагавшегося между Египтом, Азией и Грецией, его обеспечение лесом для строительства кораблей и удачное стечение ветров и течений способствовали прибыльности перевозок.

Возникали небольшие поселения, даже на небольших островках, где полностью отсутствовали пахотные земли, если оказывалось возможным устроить хорошую пристань. Получаемой от нее прибыли было достаточно, чтобы поддерживать кузнецов, плотников, золотых дел мастеров, ювелиров и резчиков печатей. Ремесленники, торговцы и капитаны морских судов постепенно богатели и нуждались в печатях, которые ставились на их рабочих инструментах или заостренных высоких носах их гребных судов. Иначе мы бы не увидели проявлений накопления богатства.

Огромные совместные гробницы, для сооружения которых требовался значительный труд, имитировали дома живых. Они наполнены останками и богато украшены, вероятно являясь общими местами погребения кланов, а не только семей вождей.

Наряду с металлическими инструментами и орудиями продолжали использоваться каменные топоры и обсидиановые ножи. Однако самодостаточность осталась в далеком прошлом. Вывозились золото, серебро, свинец, обсидиан и мрамор, а продукция египетских и азиатских производств в виде каменных ваз и фаянсовых бус, в свою очередь, доходила до острова.

Располагавшиеся веером дальше на северо-западе в Эгейском море небольшие островки архипелага Киклады не были удобными для формирования здесь самодостаточных хозяйств. Однако они располагали примечательными ресурсами — медью, корундом (наждаком), обсидианом, мрамором, которые хотя и не являлись съестными припасами, но были вполне пригодны для обмена на продовольствие.

Поэтому уже в 3-м тысячелетии до н. э. их густо населили народы, которые производили металлы, карьерные каменные материалы и резные мраморные вазы, поставляя товары в Египет, Крит, на побережье Дарданелл и в островную часть Греции. Их могилы также необыкновенно богаты металлическим оружием.

Позволим себе предположить, что эти замкнутые сообщества соединяли пиратство с мирной торговлей, добавляя к своим доходам захваченную добычу. Такая практика считалась в то время обыкновенной для Средиземноморья, как и в течение многих последующих исторических периодов. Уже тогда проявлялся способ выживания за счет излишков городских цивилизаций, только путем воровства и грабежа!

Нагорья Малой Азии усеяны курганами небольших поселений, которые настолько маленькие, что выглядят скорее деревнями. Их население, скорее всего, формировалось из странствующих торгующих ремесленников и кузнецов, производивших бронзовое оружие и утварь, сохраняя самодостаточность первобытного экономического уклада.

Ведь в своей сельскохозяйственной деятельности (возможно, связанной с орошением) они продолжали всецело зависеть от орудий труда времен неолита. Город Троя, ставший известным благодаря эпосу, приписываемому Гомеру, возник первоначально как укрепленное село или крепость, имевшая по площади не более 0,6 гектара, а в середине этого поселения выделялся «дворец» вождя.

Со временем он расширился до 0,8 гектара, стал называться Троя II. Здесь накапливались добыча и доходы, теперь благодаря придворным золотых дел мастерам, обучавшимся в азиатских школах и искусным в изготовлении филиграни. Наконец, профессиональные гончары стали использовать гончарный круг. Торговля и разбой (крайне удачное месторасположение Трои — у входа в пролив Дарданеллы) обеспечивали излишки меди, олова, свинца, серебра, золота и обсидиана. Изготавливались и предметы роскоши, в частности в виде ваз из островного мрамора.

Богатство концентрировалось в личной сокровищнице незначительного военачальника, для обеспечения порядка в такой сокровищнице не требовались ни письменность, ни даже печати. В равной степени в таком поселении не поддерживалось ремесленное производство. Основная часть населения продолжала использовать каменные топоры и мотыги, пики и мотыги из рогов оленей, а также серпы, с закрепленными в них кремневыми или обсидиановыми лезвиями. Все это явно свидетельствует о потребностях в производстве оружия в Европе. Украшения, принятые во время Трои II, встречаются по всей территории бассейнов нижнего и среднего Дуная.

Выявленное в Трое и в других менее воинственных поселениях производство продовольствия не могло обеспечить увеличивающееся население, которому, соответственно, приходилось искать новые земли.

Точно так же в Македонии и материковой Греции к неолитическим земледельческим сообществам, уже утвердившимся в узких долинах и на прибрежных равнинах, присоединялись переселенцы из Азии и островные жители. Им уже были знакомы металлические орудия труда, они уже осуществляли на практике культивирование виноградников и фруктовых деревьев, не говоря о смешанном сельском хозяйстве и рыболовстве.

Вследствие этих процессов раннеэлладские поселения носят явно городской характер, поскольку к существовавшему там культивированию винограда и оливок добавлялись металлургия и несколько других особых ремесел, не очень интенсивная, но удивительно постоянная торговля металлом и предметами роскоши, а возможно, отчасти и пиратство. Не сохранилось больше, чем где-либо, свидетельств о накоплении богатств, нежели на Крите. Благодаря тому что купцы запечатывали завозившиеся на Крит тюки и кувшины, попадавшие и в элладские порты, здесь не возникала потребность в изготовлении местных печатей, а также в освоении письменности.

Так в Восточном Средиземноморье поднимались приморские культуры, в которых существовавший тип хозяйства сочетался с цивилизованной специализацией производства и торговлей. Они создали новые традиции искусства мореплавания и географических знаний и передали в общий фонд цивилизаций Востока знание новых земель, материалов и технологий.

Подобные в первую очередь включенные в зону городских цивилизаций сообщества, в свою очередь, становились новыми центрами, из которых идеи цивилизации распространялись на запад и на север. Производства из Восточного Средиземноморья распространялись так далеко, что встречались даже на Сицилии и на Мальте.

На Сицилии в коллективных могилах или семейных склепах встречается от пятидесяти до двух сотен скелетов. Они группируются в погребениях от десяти до тридцати, возможно принадлежавших небольшим деревенькам, чьи жители, полагаясь в основном на изготовленные дома орудия, ввозили украшения и амулеты с далекого Востока. Многие полагают, что они также ввозили и предметы культа, поскольку в гробницах и ритуалах отмечается удивительное сходство с найденными на Крите, Кипре и в Сирии.

Теперь все цивилизованные народы озаботились тем, чтобы учесть вкусы туземцев и побудить их работать на себя. Самыми доступными средствами побуждения стали оружие, яркие безделушки и спиртные напитки. Возможно, в древности духовные побуждения к труду сменились духовным подстрекательством, надеждами на загробную жизнь. Это могло стать одной из причин утверждения бронзового века на Сицилии.

В этом случае средства обольщения использовались, чтобы привлекать жителей Сардинии, юго-востока Испании (Альмерия) и Южной Португалии (современная Алгарви), чтобы разведывать и добывать местные руды меди, серебра и свинца. Местные жители явно добывали эти металлы, строили гробницы более или менее по тому же общему плану, что использовался далеко на Востоке. Однако здесь использовалось явно неолитическое снаряжение, ибо встречаются всего несколько медных орудий труда и кинжалов и вовсе нет предметов, относящихся к восточно-средиземноморским производствам.

И все же большие семейные усыпальницы строились из огромных необработанных камней, обозначавших мегалитические гробницы (в Британии длинные курганы или пирамиды из камней с погребальными комнатами). Такие усыпальницы рассеяны вдоль Атлантического побережья Португалии, Франции и Британских островов, вдоль Северного моря вплоть до Дании и Северной Швеции. Одна научная школа рассматривает их как неуклюжую и варварскую попытку скопировать испанскую, сицилийскую и критскую погребальную архитектуру, вдохновляясь теми же самыми верованиями.

Если таким образом строители мегалитов побуждались производить излишки сверх домашних потребностей, они явно не доходили до получения путем обмена металлических орудий труда, еще в меньшей степени — продукции восточных производств. Фактически строители мегалитов Британии и Дании являются классическими примерами самообеспеченности неолита.

В Центральной и Северо-Западной Европе соперничество за землю, описанное выше, подготовило общество к переходу к более совершенным орудиям труда и оружию и на местах породило правящие классы, извлекавшие из подчиненного крестьянства излишки, которые они собирались использовать, чтобы удовлетворить свои желания.

Необходимые технические знания добрались до Центральной Европы из Сирии, Британии, возможно, из Испании. Венгрия и Богемия (Чехия), Ирландия и Корнуолл смогли обеспечивать потребности в меди и олове. Так вскоре после 2000 года до н. э. начался бронзовый век в Центральной Европе и Британии, а спустя несколько столетий также и в Дании, Северной Германии и Южной Швеции. (Современные данные говорят, что такие регионы, как Балканский полуостров, Северный Кавказ и другие, сами были центрами, откуда распространялись технологии. Так, на Балканском полуострове металлургия зародилась около 4500 г. до н. э. — Ред. )

Постоянная торговля металлом связала всю Центральную Европу от Северной Италии к горам Гарца и от Вислы до Рейна в одну экономическую систему, которая соединилась с Британскими островами и, постепенно расширяясь, включила Данию, где металл стал обмениваться на янтарь. Она подкреплялась местными ремесленниками, производившими или, по крайней мере, «доводившими до кондиции» металлические изделия. Возможно, поступая как и торговцы-разносчики в Дербишире в XVIII веке до н. э., такие люди практиковали небольшой разбой в прибрежной зоне.

Однако на протяжении столетий металл по-прежнему стоил дорого и использовался исключительно для производства оружия и украшений. Только сами работники по металлу применяли специальные металлические инструменты. Чтобы валить деревья, снимать урожай и совершать другую сельскохозяйственную деятельность, крестьяне по-прежнему рассчитывали больше на каменные топоры, серпы с кремневыми лезвиями и прочее снаряжение каменного века. Бронзовые плуги и мотыги не могли распахать лесные земли так, как это сделали позже железные орудия труда.

Так что новое производство бронзы и орудий из нее в равной степени ни поглотило соответствующую часть излишков сельского населения, ни смогло содействовать в освоении девственных земель. Следовательно, землю продолжали обрабатывать прежним способом. Более того, по крайней мере в Дании и на юге Англии дорогостоящее бронзовое вооружение просто укрепило власть правящих групп, как это произошло позже с рыцарским вооружением в Средние века. В данном случае захоронения бронзового века обнаруживают «аристократический мир с сильно развитой высшей властью, основывавшейся на организованной торговле предметами роскоши и труде низших классов».

Все же даже небольшие вожди теперь вооружались оружием, которое не только усиливало их влияние на соплеменников, но также побуждало их грабить богатые цивилизации, которые в процессе торговли вооружали их. В результате центрам цивилизации постоянно угрожали нападения вооруженных отрядов из воинственных земель, во многом побуждаемых неудачами в развитии собственного хозяйства, неспособного поддерживать растущее население, не говоря о зависти при виде богатства цивилизованных стран.

Вооруженные группы из Европы, как позволяет нам отчетливо представить археология, все же не добрались до границ небольшого цивилизованного мира. (Автор ошибается. Еще в 2300–2000 гг. до н. э. первая волна индоевропейцев с севера накрыла юг Балканского полуострова (эллины-минии), а также Малую Азию (будущие хетты, тогда несийцы) и др. — Ред. ) Все же отмечаемые в Европе процессы, возможно, повторились в Азии. Там шатающаяся империя Саргона Древнего наконец пала под ударами гутеев, пришедших с гор и напавших на Месопотамию. (Сначала аккадское войско повадилось ходить за добычей и рабами в горы. Сохранилась хвастливая стела Нарамсина о победе над горцами-лулубеями в Загросе (хранится в Лувре). Вскоре Нарамсина ждал конец в битве с гутеями, которые после этого временно захватили Месопотамию. — Ред. )

Глава 8

РАСЦВЕТ ЦИВИЛИЗАЦИИ БРОНЗОВОГО ВЕКА

Вскоре после 2300 года до н. э. описанные выше впечатляющие государственные организации и доминировавшие в них экономические системы претерпели изменения. В Египте, Месопотамии и Индии они оставили отчетливые следы и хорошо исследованы археологами.

В Индии, скорее всего, цивилизация сама себя исчерпала. (Не столько исчерпала, сколько частично выродилась, разучилась воевать и ослабела, а поэтому пала под ударами ариев, наступавших с севера под знаком свастики, яростных и безжалостных, использовавших колесницы, повергавшие врагов в ужас. — Ред. ) В Египте и Месопотамии она вскоре вновь поднялась и одновременно освободилась от некоторых пут наследственного варварства, углубившись настолько, что способствовала разностороннему проявлению большего количества классов в обществе. За короткий срок на новых урбанизированных территориях типа Ассирии зародыши цивилизации получили возможность развиться оригинальным способом.

В Месопотамии варвары были представлены народом гутеев, вооруженных пришельцев с гор, напавших на своих цивилизовавшихся противников (в ответ на вторжение Аккада. — Ред. ). Разбив и разрушив Аккадскую империю, они разграбили богатства, собранные в сокровищницах, распределив их между собой или просто уничтожив, большие хозяйства также были разрушены.

Однако храмы сохранились в целости и сохранности, ибо пришельцы настолько опасались богов завоеванных земель, что не оскверняли их святилища. Выжившее в катаклизмах сообщество жрецов сохранило своих божеств и собственные традиции. Большинство храмовых библиотек оставались нетронутыми, продолжали функционировать школы. Возможно, завоеватели были неграмотными, из-за чего нуждались в чиновниках и их навыках.

Понятно, что сохранились и ремесленники, хотя им приходилось работать на варварских хозяев, возможно, они испытывали затруднения с сырьем. Кроме того, торговля также не была полностью парализована, хотя, вероятно, многих купцов убили или ограбили. Даже варвары нуждались в металле для изготовления вооружения и определенных предметов роскоши. Именно частные торговцы и снабжали их необходимым в связи с отсутствием государственной системы распределения.

На самом деле купцы извлекли выгоду из разграбления завоеванных территорий, перепродавая добычу из местных дворцов и поместий. Более того, по мере того как восстанавливалось городское хозяйство, торговцы находили более широкий рынок сбыта.

В следующий раз, когда спустя столетие шумерские правители Ура вновь объединили Месопотамию, соперничавшие города Шумера и Аккада заключили между собой перемирие, обеспечившее безопасность иностранной торговли. Тогда снова в Месопотамии стала распространяться цивилизация с уровня, достигнутого во времена Аккадской империи.

К 2100 году до н. э. шумерские монархи Ура III восстановили могущество, достигнутое империей Саргона и его сыновей и внука. Они господствовали над Эламом и Ассирией, основывали города, продвинувшись далеко на запад до Катны, расположенной между Хомсом и Дамаском. Они начали организовывать профессиональную имперскую администрацию и устанавливать обычные законы. Однако их империя также разрушилась около 2000 года до н. э. (под двойным ударом — эламитов из Юго-Западного Ирана и амореев, семитов из аравийских пустынь. — Ред. ), и вместе с ней исчез правящий класс шумеров.

В период вторых Темных веков кочевники, семиты-амореи снова, как и в середине 3-го тысячелетия до н. э., в массовом порядке хлынули в Месопотамию с запада (из усыхавших аравийских сухих степей и пустынь. Ок. 2000 г. до н. э. совместно с Эламом амореи разгромили государство Ура III. — Ред. ). Примерно около 1800 года до н. э. аморейская династия, правившая Вавилоном из Аккада, объединила Шумер и Аккад в государство, которое с тех пор стало именоваться Вавилонией.

Царь Вавилонии Хаммурапи объединил и укрепил новое государство — не только тем, что стал «богом империи», но и создав в нем аппарат губернаторов и судей, назначаемых им лично, учредив единый кодекс законов, вытеснивший независимые традиционные законы, существовавшие в каждом городе.

Привнесенные улучшения в старые шумерские колесницы способствовали укреплению военной мощи Вавилонской империи и активизировали сообщение между территориями. Тяжелые колеса на колесницах заменили колесами со спицами, а быстрые лошади в качестве тягловой силы Аккада сменили ослов.

Все же созданный таким образом государственный механизм оказался недостаточно сильным, чтобы помешать проникновению касситов и вторжениям хеттов и эламитов. Аморейскую династию в Вавилоне сместила касситская династия. (А перед этим ок. 1595 или 1600 г. до н. э. хеттский царь Мурсили I взял и ограбил Вавилон. — Ред. ) Однако новые монархи приняли административное устройство Хаммурапи и создали единый аппарат шумеро-вавилонской цивилизации. Вавилония сохранилась как цивилизованное государство, хотя и уступившее прежнее влияние другим государствам, — в снова поднявшемся Эламе, в Ассирии и Сирии (здесь доминировало мощное Хеттское царство).

В Египте именно крупные землевладельцы, местные правители, превратившиеся в знать, передававшую свой титул по наследству, стали движущей силой в разрушении древних царств. Они сумели избавиться от влияния фараона или, по крайней мере, попытались развиваться независимо от него.

В результате возникли не только политическая анархия, но и экономический хаос, ибо именно централизованное государство сохраняло и распределяло запасы сырья и накапливало припасы, необходимые для поддержки ремесленников.

Позже писцы оставили динамичное описание смуты наступивших Темных веков: «На земле воцарился беспорядок, и мужчины вооружились медными копьями, чтобы оросить свой хлеб кровью». И у другого: «Ремесленники больше не работают, ибо у них нет сырья, и враги разграбили их мастерские».

Тем не менее на Ниле, как и на Тигре и Евфрате, ремесленники и их мастерские сохранялись, даже если испытывали недостаток в материалах. Если писцов не ожидала перспективная карьера в качестве государственных чиновников, они становились местными чиновниками, в них испытывали потребность даже в поместьях знати. Так что сохранялись и знания.

Даже в самые мрачные времена Темных веков рисунки, изображенные на крышках гробов, демонстрируют развитие астрономических знаний в сторону создания звездных часов. Люди месяц за месяцем наблюдали за восходом созвездий, чтобы разделить ночь на часы. Поэтому и усопший, по их мнению, мог определить время суток.

Местные храмы и их боги щедро одарялись сельскими магнатами. Они, как и жрецы, как никогда заботились о собственном «бессмертии», правда, стремясь заручиться им, они теперь не обращались к богу-«царю». Вместо этого особые жрецы и бальзамировщики за плату обеспечивали желающих необходимыми заговорами и ритуалами.

Наконец, купцы делали то, что должно было делать государство, — ввозили сырье. Разнообразные независимые правители, возможно, состязались друг с другом, равно как и стремились заполучить лучшего ремесленника. Множество покупателей увеличивало возможности для появления среднего класса ремесленников, священников и купцов, продававших свои умения, не говоря о магах и их стремлении к получению платы. Благодаря спросу и в Египте достижения цивилизации и многие ее культурные ценности смогли сохраниться.

Их полное восстановление произошло в исторический период, обозначаемый как Среднее царство. Владыки фиванского нома путем войн и дипломатических усилий объединили весь Египет (положив начало XI династии). Соперничавшая с фараоном знать, подчинившаяся новому центру, сохранила определенную власть в своих номах, упорствующих заменили детьми правителя либо сторонниками, все сделались вассалами, вносившими дань и демонстрировавшими преданность царствующему дому Фив. Так около 2000 года до н. э. Египет восстановил политическое единство, соотносимое с земельным единством, олицетворявшимся Нилом.

Спустя несколько столетий данное единство снова было разрушено, на сей раз неповиновением вассалов из знати. Во время последующей анархии на территорию Египта вторглись из Азии кочевники-гиксосы, обладавшие новыми средствами ведения войны (колесницами, запряженными лошадьми, бронзовым оружием), и создали собственную империю, которая включала не только долину Нила, но также и прилегающую часть Азии.

В 1580 году до н. э. войска правителя Фив Яхмеса изгнали гиксосов (во многом благодаря поражению гиксосов от хеттов в Сирии. — Ред. ), и он основал Новое царство (а также XVIII династию). Яхмес перенял новые азиатские военные машины, легкие колесницы.

В ходе завоеваний новые фараоны превратили Египет в централизованную военную монархию, точно так же как это удалось Саргону с Шумером и Аккадом. (Египетское царство очередной раз вернулось на соответствующий уровень мощи, такой, как при наиболее выдающихся фараонах Среднего царства (например, Сенусерте I и Сенусерте III) и Древнего царства (например, при Хеопсе и Хефрене). — Ред. ) Египетские фараоны Нового царства превратили Египет в азиатскую империю, простиравшуюся от Палестины и Сирии до Евфрата и гор Аман и через море до Кипра.

Завоевания принесли Египту периода Нового царства огромные богатства. Военная добыча и дань сосредоточивались в сокровищницах фараонов и их военачальников. Новое царство стало таким же тоталитарным (централизованным. — Ред. ), как и Древнее.

Омоложенные цивилизации Месопотамии и Египта во 2-м тысячелетии до н. э. значительно отличались от своих прародителей 3-го тысячелетия до н. э. благодаря большему обособлению среднего класса купцов, профессиональных воинов, писцов, священников и искусных ремесленников. Последние больше не прикреплялись к «большим хозяйствам», а начали существовать независимо от них.

Частичное разрушение огромных поместий и разграбление сельской местности усилило значение не подверженного коррозии благородного металла, по сравнению с подверженным гибели богатством, приобретаемым с помощью земли.

В периоды нападений врагов и анархии обнищание или разрушение «больших хозяйств», на которых основывалась натуральная экономика, поощряло распространение денежной экономики. Конечно, золото или серебро, приобретаемые путем ростовщичества, торговли, грабежа или даже рабского труда, «пахли» так же хорошо, как и то богатство, что зарабатывалось владением землей или агрономией.

В Месопотамии земля действительно стала предметом потребления, продавалась и передавалась по завещанию со времен империи Аккада. Даже в Египте в период Нового царства участки земли, хотя и давались в аренду от имени фараона обычно за обязательство нести военную службу, все же могли передаваться по завещанию или продаваться.

С распространением денежной экономики хозяйства стали больше производить продукции для рынка. Перевозки разнообразных грузов для продажи на рынке, вероятно, возрастали.

Купцы сколачивали свои капиталы всеми способами. Воины приносили из военных походов золото, серебро или продаваемые объекты вроде рабов и использовали все это, чтобы покупать на рынках все необходимое для себя.

Как в Египте, так и в Месопотамии армия грамотных чиновников, назначенных государством, от писцов до судей, теперь обладала узаконенными денежными доходами и положением. Они больше не были связаны с «хозяйствами», ранее обеспечивавшими все их потребности. Да и хозяйства не могли содержать такое количество чиновников.

Естественно, что чиновники должны были появиться как покупатели на рынке. В Египте количество профессиональных жрецов увеличилось в результате щедрых храмовых пожертвований — от фараонов, особенно после победных походов, и от верующих горожан. И жречество, как и их месопотамские коллеги, ощущало потребность удовлетворять свои желания «покупками».

Вот почему ремесленникам и не приходилось больше привязываться к крупным хозяйствам, они получили теперь открытый рынок для сбыта своей продукции. Независимо от того, трудились ли они для пополнения ассортимента или работали по заказу, ремесленники зарабатывали достаточно, чтобы покупать товары у других производителей.

Каждый крестьянин теперь мог получить большую выгоду от технических новшеств, обеспечиваемых цивилизацией. В Египте сельское население фактически оставалось законодательно «царскими рабами», обязанными, как и ранее, выполнять общественные работы, что практически означало закрепленность за тем поместьем, где они работали, независимо от того, за кем оно числилось, за представителем знати или мелким арендатором. Все же после уплаты пошлин и налогов даже у египетского крестьянина оставалось небольшое количество продукции для продажи.

Во время периода Нового царства обмен повседневными товарами увеличивался, расширялось промышленное производство, увеличивался импорт. Производились новые предметы роскоши, в Египте, например, стеклянная посуда. Иные товары появлялись на рынке и вскоре прочно вошли в обиход среднего класса.

Наконец, металлические орудия стали широко использоваться и в сельской местности. В Египте бронза сначала стала известна в период Среднего царства и почти удовлетворяла потребности во время Нового. Даже крестьянство снабдили металлическими орудиями труда.

Рост среднего класса отражался в законодательной и религиозной системах. Единый кодекс законов, судьи, назначаемые фараоном, заменили местные и привычные законы, проводимые старейшинами или знатью. На самом деле введение законов начало ограничивать даже абсолютную власть монархов. Правитель Вавилонии или фараон Среднего и Нового царств позиционировал себя как «страж справедливых законов», но вовсе не как освобожденный создатель закона по воле бога.

Теперь в Египте права масс означали и обряды для масс. Так, во время первых Темных веков бессмертие, первоначально бывшее прерогативой божественного правителя и знати, на которую он полагался, теперь оказалось доступным для всех (тех, кто наворовал и награбил в этот период смуты. — Ред. ). Конечно, на практике для тех, кто мог заплатить за бальзамирование и купить магический проход на небо. Случившееся несло выгоду только среднему классу.

Неизбежный итог: открытие «врат небесных» также влекло низвержение в ад. Даже во время строительства пирамид (расцвет Древнего царства, III–IV династии) божественному правителю-фараону и его знати приходилось подчиняться суду божьему. Обычно, когда речь шла о подобных августейших персонажах, немногое говорилось о наказании тех, кто являлся нарушителем.

Во 2-м тысячелетии до н. э. с целью «ободрения» низкой паствы ужасы ада изображались весьма красочно и оказывали мощное воздействие на волю человека и на его необузданные желания!

На практике избежать ада и, соответственно, обеспечить себе бессмертие можно было, купив вердикт загробного суда (аналогично суду земному). Соответствующие приговоры продавались служащими храмов. Имя счастливого покупателя вносилось в лист, изготовленный для этой цели таким образом, что он сам по себе становился приговором для того, чье имя вписывалось. Даже амулеты были призваны успокаивать голос сознания. На грудь умершего вешали амулет с надписью: «О мое сердце, не восставай против меня как свидетель».

Так что «общественная революция» в Египте не содействовала возвышению моральных ценностей, но усилила власть нового профессионального класса жрецов. Точно так же подобные им люди в Вавилоне обеспечивали легковерных клиентов предсказаниями и гадателями в старых храмах.

И все же даже при новом экономическом укладе использование технологичного оборудования носило относительно ограниченный характер, соответственно ограничивая и развитие экономики. В аллювиальных долинах оно в первую очередь обеспечивалось путем собирания дополнительных средств от крестьян, аналогично тому, как практиковалось обеспечение сельского хозяйства в больших хозяйствах правителей или богов (то есть при храмах).

Такая система не только обеспечивала накопление надлежащих излишков и устройство оросительных систем, но и оказывалась весьма удобной для сборщиков налогов нового военизированного государства. Налоги легко собирались и обращались в деньги на основании реального богатства, сложенного в амбарах больших землевладельцев, а вовсе не на основе крошечных припасов, образовывавшихся у крестьян.

Большие земельные поместья стремились сохранять самодостаточность, оставаясь основой общественной экономики, хотя теперь часто находились в распоряжении назначенных начальников. Возможно, они расширялись за счет коллективно обрабатывавшихся общинных земель, продукцию которых покупали, подобно шумерским городам.

Затем новая денежная экономика стала средством накопления богатства. Ни ремесленники, ни основные производители, ни даже путешествующие купцы и розничные торговцы не стали главными владельцами новой металлической наличности. Несостоятельные должники добавлялись к захваченным во время войн пленникам и поступали на невольничий рынок, тем самым утрачивая свой статус.

Свободные ремесленники часто зависели от купцов, поставлявших сырье и получавших взамен продукцию для продажи, такая зависимость легко приводила к некредитоспособности. Крестьяне, в случае плохого урожая или вражеских набегов, также испытывали в них потребность, завися от груза налогов и аренды.

Мелкие и средние купцы, путешествовавшие за пределы страны, часто одалживали товары или денежные средства у храмов или частного предпринимателя, становившегося пассивным партнером в сделке, вынужденным разделить все последующие риски.

Как определял Хаммурапи, вавилонские законы предназначались для того, чтобы «обезопасить кредитора против должника и отдать небольшого производителя во власть денег». Должник мог не только отдать в залог свою землю, но и заложить своих детей, жену или даже самого себя. Легализовалось рабство за долги.

Торговое партнерство регламентировалось в интересах предпринимателя, обман сурово наказывался. Процент по ссуде колебался от 20 до 30 процентов натурой или от 10 до 25 процентов серебром. Концентрация богатства в руках финансистов могла в конце концов ограничить рынок промышленных товаров и само производство.

В то же время производители, ставшие и покупателями, должно быть, страдали от ценовых колебаний, последовавших вместе с введением металлических денег. В Месопотамии цена основного продукта питания, пшеницы, постоянно росла на протяжении всего бронзового века. Тур (252 л) пшеницы стоил сикль (шекель) серебра во время империи и два сикля во времена Хаммурапи, три и треть, возможно, при касситах.

Подобную цену, скорее всего, следует рассматривать как результат инфляции. Новое богатство, с помощью которого обогатились Вавилония и Египет, действительно представляло собой только наживу и ничего не добавляло к общему достатку всего общества, ибо обогащение оставалось уделом единиц.

Обратной стороной приобретения богатства становилось разрушение домов или разграбление садов. «Армия представляет собой массу чистых покупателей, никак не участвующих в производстве». Одновременно профессиональные воины враждебно относились к производителям, считая, что грабеж является их исконным правом, и относились к изъятиям как к «старейшему средству обеспечения». Они даже склонялись к тому, чтобы воровать у своих горожан, что отчасти разрешалось египетским законодательством.

Новые судьи и чиновники не колеблясь стремились обогатиться путем вымогательства и взяток с богатых судящихся. Стараясь ограничить действия сборщиков, направленные против бедных, Хоремхеб, фараон XIV века до н. э., посчитал необходимым издать декрет о видах наказания за злоупотребления — отрезании носа и ссылке. В дошедшем до нас папирусе приведена жалоба бедняка, «оказавшегося один на один перед судом против своего богатого противника, когда суд принуждал его [требуя] серебро и золото для чиновников, одежду для слуг».

Наконец денежная экономика распространилась, и средний класс вырос под покровом абсолютной теократической монархии. Ни одно частное накопление серебра и золота не могло сравниться со скрытыми от глаз запасами, хранившимися в царских сокровищницах.

Возможно, печать ассирийского купца из Ближней Азии является ярким свидетельством положения торговли в Месопотамии. Она подписана «N», «слуга правителя Ура». Совершенно очевидно, что государства одалживали средства у богатых предпринимателей, так они поступали и в Европе, и в эллинистической Греции. Торговля металлом оставалась прерогативой правителя или жестко ограничивалась. Сравнительная редкость (истощение богатых и легкодоступных месторождений уже в древности) меди и олова (достаточно редкие месторождения, в древности приходилось везти на большие расстояния) превращала нехватку металла в проблему.

Согласно декрету вавилонского царя Хаммурапи и более поздним по времени указам хеттских и ассирийских монархов, устанавливались максимальные цены и максимальные, а вовсе не минимальные выплаты. Огромные поместья правителей, храмов и знати, внутренне не зависящие от денег, ограничивали свое производство для рынка. Так, на протяжении бронзового века средний класс оставался полностью зависимым от монархии и священников.

Для крестьян и маленьких людей, напротив, божественный монарх выступал как защитник от алчности ростовщиков, вымогательств чиновников, притеснений знати и надругательств солдат. Хаммурапи в Вавилонии опубликовал свой законодательный кодекс, чтобы «изъявить справедливость на земле, уничтожить порочных и злодеев, предотвратить сильное давление на слабых». Фараон в Египте предупреждал своего советника: «Не подобает быть пристрастным». В египетских народных сказках постоянно говорится об угнетенном крестьянине, который доверительно обращается к фараону, чтобы тот удовлетворил его просьбу.

Мифологически абсолютизм правителя отражался не только через его собственный культ. Весь мир богов все больше представлялся как империя, над которой возвышался высший бог. Так, при власти семитов-амореев в Месопотамии Мардук, бог Вавилона, занял место шумерского Энлиля и стал создателем мира. В Египте Амон, местное божество Фив, принял свойства Ра, солнечного бога, во времена Среднего царства, и в период Нового царства все шло к тому, чтобы он стал истинным «богом богов».

Все же даже высшие боги сохранили свои племенные характеристики. Мардук превратился в главного бога вавилонян, Амон — египтян. Амон смог стать богом Кипра или Сирии только как их «сын», фараон завоевал ради него землю.

И все же почти до 1200 года до н. э. цивилизация бронзового века выживала на аллювиальных долинах Ближнего Востока, сохраняя свои основные особенности, несмотря на все политические превратности и экономические перемены.

Тем временем возникали и крепли новые центры цивилизации. На Дальнем Востоке в аллювиальной долине Хуанхэ около середины 2-го тысячелетия до н. э. возникла цивилизация, имевшая письменность. Неолитическая революция охватила и Китай, где с незапамятных времен занимались земледелием, разводили свиней и крупный рогатый скот.

На этой первобытной основе и возник крупный город в районе современного Аньяна, вскоре после 1400 года до н. э. ставший столицей государства Шан (Инь). Его расположение на затапливаемом берегу великой реки напоминает египетские и шумерские города. Сложившаяся здесь городская экономика сходна в общих чертах с той, что существовала в ранних городах Шумера, Египта и Индии, о которых шла речь выше (главы 5 и 6).

Излишки, получаемые в результате разведения свиней, крупного рогатого скота, овец и коз, а также водяных буйволов и кур, культивирования пшеницы и проса, не говоря о рисе, сосредотачивались в руках божественного монарха. Обычно его хоронили с необычайной пышностью в деревянной комнате, размещавшейся на дне квадратной ямы (20 на 20 метров) глубиной 13 метров.

Получаемые излишки поддерживали кузнецов, работавших с бронзой, использовавших те же самые сплавы и технику, как и их западные коллеги, гончары применяли гончарный круг и другие достижения. В Китае изобрели идеографическое письмо, основанное на удобных картинках. На войне использовали колесницы, в которые запрягались лошади (и колесницы, и лошади, и многое другое принесено в Китай индоевропейцами с северо-запада. — Ред. ).

Конкретными особенностями дальневосточная цивилизация, видимо, отличалась от ближневосточной, но все же различия оказались не такими выраженными, как между тремя цивилизациями Ближнего и Среднего Востока начала 3-го тысячелетия до н. э. Некоторые отличия китайской цивилизации явно объясняются использованием местных ресурсов — риса вместо пшеницы, шелка взамен хлопка.

Общее сходство между ними не случайно. Только недостаток археологических данных мешает показать, какие именно импульсы с Ближнего и Среднего Востока прижились в первобытном Китае. Ведь там были знакомы с западными традициями еще до 2000 года до н. э. И, наоборот, после 1400 года до н. э., возможно, она уже выступала в полной мере как равный партнер западных цивилизаций.

В любом случае на Ближнем Востоке семена, рассеянные из первоначальных центров, как об этом говорилось в седьмой главе, теперь развились в полноценные цивилизации. Ассирийцы многому научились у Саргона Древнего и начали развивать цивилизованное государство по аккадской модели.

Получив новый урок от правителей Ура III, ассирийские правители попытались создать собственную империю. Ассирийцы переняли у шумеров и аккадцев весь спектр достижений цивилизации — не только их методики и вооружения, но также письменность, науку и идеологию. Так они встали на путь захватнических рискованных предприятий, создав империю, расположенную к западу от Тигра, и устроив ее соответствующим образом.

В XIX веке до н. э. город Тильша-Анним (совр. Чагар-Базар), расположенный на реке Хабур в Северной Сирии, организуется как «великое хозяйство» принца Яшан-Адада, сына ассирийского царя Шамшиадада I (сына аморея Илакабкабу, захватившего власть в преимущественно хурритском Ашшуре. — Ред. ). В документах этого хозяйства чиновники занимали то же зависимое положение, что и кузнец или пивовар в хозяйстве шумерской Бау.

Однако примерно в 1450 году до н. э. эту западную провинцию Ассирии захватили вожди ариев, превратившие ее в центр нового государства Митанни (родственные индоариям, которые ок. 1600 г. до н. э. начали завоевание Индии. И те и другие — выходцы из степей Юго-Восточной Европы. — Ред. ). Они также приняли вооружение (митаннийцы наряду с хеттами осуществили переворот в военном деле, основанный на колесницах и лошадях. Хорошо известен трактат о коневодстве митаннийца Киккули (в хеттском переводе). — Ред. ) и организацию шумеро-аккадско-вавилонской цивилизации, используя не только клинопись, но и аккадский язык в дипломатической переписке.

На нагорьях Малой Азии, где вода для орошения доставлялась из множества различных ручьев и потоков, а запасы сырья обычно находились под рукой, городская революция откладывалась до тех пор, пока первичные производители могли обходиться неолитическими орудиями.

Местные боги (в храмах) или «божественные правители», вероятно, накапливали небольшие запасы в ряде независимых «хозяйств», имевшихся в незначительном количестве. Однако вскоре после 2000 года до н. э. вожди индоевропейских (арийских) хеттов (первоначально назывались несийцы, также выходцы (ок. 2300 г. до н. э.) из Юго-Восточной Европы. — Ред. ) начали объединять подобные отдельные образования в империю. К 1595 году до н. э. Хеттское царство уже настолько окрепло, что смогло захватить и разграбить Вавилон и позже разгромить арийское царство из Митанни (его верхушка была арийской, родственной индоариям, основная масса населения хурриты. — Ред. ), начав даже угрожать египтянам в Сирии (и Палестине. — Ред. ).

Естественно, что земные правители, приобретшие такую власть, озаботились и своим божественным статусом, но только в качестве глав сонма богов. В своем договоре с фараоном Египта царь хеттов подписывался как «сын бога Хатти», а также от имени «богини Аринны» и «бога Кизвадана».

Образцом для хеттов оставался Саргон, захвативший свое будущее владение в 3-м тысячелетии до н. э. Закрепившиеся в хеттских городах ассирийские купцы даже дольше, чем остальные, продавали им материалы и духовное оснащение своей цивилизации. Хетты одолжили теологию, закон, поэзию и науку, а также письменность у Месопотамии, хотя и усовершенствовали то, что одалживали, стремясь приспособить к новым традициям и местным потребностям. (Автор преувеличивает. Хетты не только «одолжили», но и «одарили» соседей, в том числе технологиями. Религия у них была прежде всего своя, индоевропейская, с включениями богов покоренной Малой Азии, хурритов, а также месопотамских (то есть семитизированных шумерских). Хетты, наряду с митаннийцами, совершили революцию в военном деле, связанную с коневодством и колесницами. Именно на территории Хеттского царства впервые возникло производство железа и железного оружия (на базе технологии, которая будет доминировать еще тысячелетия, хотя железные орудия были известны и раньше, как редкость). — Ред. )

На побережье Сирии многие финикийские поселения, расположенные далеко на севере, как Угарит (Рас-Шамра на побережье напротив Кипра), теперь становились городами по подобию Библа, образовавшегося в начале 3-го тысячелетия до н. э. Финикийцы извлекали выгоду из опыта египтян, шумеров и их наследников, перенимали технику и традиции Месопотамии и Нила, подражая производству обоих центров.

Расположенные на узкой прибрежной равнине, лучше приспособленной для выращивания фруктовых деревьев и получения вина, чем для культивирования зерна, они видели выход для своего растущего населения только в море. Библ является примечательным примером использования возможностей морской торговли с богатыми рынками, расположенными на Ниле.

Благодаря относительно низкой стоимости морского транспорта корабль мог достичь Нила за восемь дней и совершить обратное путешествие при попутном ветре за четыре, и даже недорогие товары для общественных нужд продавались с выгодой. Рисунки на гробницах Нового царства изображают, как финикийцы со своих барж торгуют безделушками с крестьянами деревень, расположенных вдоль Нила. Возможно, большая часть финикийского населения была занята в ремесленном производстве и торговле, в отличие от преимущественно сельскохозяйственных государств Египта, Вавилонии, Ассирии и Хеттской державы.

В то же самое время, когда местные боги (Ваал) и их царственные представители богатели за счет земли своих огромных хозяйств, их накопления оказались настолько скромными, что не смогли вовсе затмить богатство, собранное путем частной торговли и ремесленного производства, как происходило и в других цивилизациях. В финикийском обществе средние классы действительно стали независимыми.

На Крите около 2000 года до н. э. сложилась так называемая минойская цивилизация. Даже в 3-м тысячелетии до н. э. особенное землепользование, эксплуатация скрытых ресурсов, таких как лес, и внешняя торговля обеспечивали пропитание классам, которые экономика неолита не могла поддерживать.

Собранное таким образом богатство частично сосредотачивалось в руках контролировавших торговлю правителей, одновременно являвшихся и верховными жрецами. Они построили себе дворцы в Кноссе, Маллии, Тилисосе, Фесте и Агия-Триаде, которые были такими же центрами производства и товарными складами, как и восточные храмы или хозяйства правителей.

Специалисты-ремесленники, например гончары из Азии, использовавшие гончарный круг, и художники по фрескам устремлялись во дворцы, чтобы получить толику от этого богатства. Чтобы ими управлять, минойцы изобрели и упростили пиктографическое письмо, к сожалению до сих пор не расшифрованное. Как и шумерские правители, минойские цари финансировали общественные работы, среди самых примечательных отметим гавани и мосты, облегчавшие торговлю. Вскоре после 2000 года до н. э. в обиход вошли колесные повозки.

Минойский дворец в Кноссе, без сомнения, является образцом огромного хозяйства, как и посвященные богу хозяйства Шумера, описанные ранее. Однако лавки и рабочие мастерские пропорционально оказались более приметными и занимали относительно большую площадь в Кноссе и Фесте, нежели в храмах Урука и Лагаша.

Небольшая часть их продукции, возможно, шла на нужды хозяйства, равновесие соблюдалось, чтобы другая часть становилась предметом торговли. Иначе говоря, экономическая власть священника-правителя, возможно, в огромной степени зависела от вторичной индустрии и коммерции, в отличие от производителя сельскохозяйственной продукции.

Теперь богатство царя оказалось таким огромным, что оно затмевало все, что зарабатывали частные торговцы и ремесленники. Провинциальные города и усыпальницы, особенно те, что находились в Восточном Крите, по сравнению с дворцом царя производят впечатление скромных собственников.

В XIV веке до н. э. этот дворец занимал площадь 2,6 гектара и состоял из шестидесяти строений, каждое, вероятно, было двухэтажным и было размером 12 на 9 метров. Как купец, жрец-правитель оставался одним среди многих, хотя и благодаря набожности его подданных лучше обеспеченным. Ведь каждый «божественный купец» имел долю в прилегавших дворцах. Только в течение столетия, с 1500 по 1400 год до н. э., правителю Кносса, Миносу из греческих мифов, похоже, удалось устранить своих противников на острове. В кносских документах того времени впервые упоминаются запряженные лошадьми боевые колесницы и возничие.

Отмеченные особенности городской экономики на Крите повлияли на специфику местного производства и торговли. На Крите специалист-гончар вовсе не оказался одним из тех ремесленников, которые уже выделялись до местной городской революции и находились на низшей социальной ступеньке.

Он прибывал на остров как признанный мастер новой технологии, в то время как городская революция продолжала развиваться, его приветствовали во владениях, где правители еще не были достаточно богаты, чтобы украшать свои столы исключительно сосудами из золота и серебра.

Так, пока на Востоке эстетическое качество керамики почти повсюду ухудшалось, на Крите новые специалисты во дворцовых мастерских изготавливали прекрасные сосуды, достойные украшать столы правителей. Возможно, такие благоприятные обстоятельства вознаграждали и других ремесленников.

Те художники, которые украшали минойские дворцы красивыми фресками, возможно, обучались египетской технике и традициям. Выработав свой оригинальный стиль, они смогли найти покровителей даже среди правителей Месопотамии. Фрески в огромном дворце, построенном в XIX–XVIII веках до н. э. могущественным правителем города Мари, расположенного на среднем Евфрате (Мари основан в глубокой древности шумерами, позже был семитизирован. — Ред. ), отмечены настолько сильным минойским влиянием в рисунке и технике, что кажутся исполненными действительно критскими художниками.

Пространство, где велась минойская торговля, определяется по распределению минойской керамики. По крайней мере, к XVIII веку до н. э. она уже продавалась в Греции, на островах Эгейского моря, на Кипре, на сирийском побережье и в Египте. Сначала, без сомнения, прекрасные изделия дворцовых гончарных мастерских вполне справедливо воспринимались как предметы роскоши, объект потребления правящих классов. Такую вазу действительно обнаружили в погребении египетского знатного человека периода Среднего царства.

С другой стороны, керамика в целом относится к разряду дешевых общераспространенных товаров. О ней судили по форме и отделке, даже продукция из дворцовых мастерских использовалась вместо более дорогостоящих каменных и металлических сосудов. Вероятно, экспорт ваз может свидетельствовать о торговле на большие расстояния, чтобы дешевые товары использовались широкими слоями общества.

Кроме того, горшки вряд ли поставлялись пустыми. В дворцовых лавках найдены сосуды с маслом, что позволяет предположить, что существовало специализированное земледелие, и оно было связано с производством оливкового масла. Торговля произведенными на острове изделиями и продуктами стала главным элементом в товарообмене Крита с восточными цивилизациями. Напротив, среди сохранившегося импорта — египетских каменных ваз, редких вавилонских цилиндрических печатей, слитков кипрской меди — предметы потребления не встречаются.

Безопасности морской торговли всегда, должно быть, угрожало пиратство. Поздние греческие предания отмечают, что Минос подавил пиратов. Однако если Минойская держава контролировала морские просторы, равно как и устранила соперников на острове, в конце концов минойская цивилизация ослабела. (Это связано прежде всего с извержением в 1628 г. до н. э. вулкана Санторини на острове Тира (Фера), мощнейшими землетрясением и цунами. Соседи-микенцы, около 1500 г. до н. э., высадились на Крите и подчинили его. — Ред. ) После 1400 года до н. э. Крит превратился в провинцию полуцивилизованной микенской культуры, поднявшейся в Греции.

С расширением ареалов городских цивилизаций в равной степени распространялась и культура бронзового века. Миграции людей на восток, как и мирная торговля, поддерживали некоторые виды искусства. Из Греции и Фракии (совр. Болгария) через нагорья Малой Азии и Северный Иран некоторые виды поступавших печатей и булавок (с двойными спиральными головками) разбросаны по всему известному маршруту, по которому вплоть до функционирования железнодорожных путей шли караваны, перемещавшие товары через Центральную Азию в Китай и Индию (обратно из Китая поступал шелк, из Индии драгоценные камни и многое другое). Товары позволяют понять, какие идеи и приспособления с Запада могли передаваться даже в Китай, оплодотворяя цивилизацию на Желтой реке.

В Индии те же самые предметы с Запада встречаются при раскопках бесписьменных поселений, выстроенных на руинах некоторых старых городов индуистской цивилизации, таких как Чанху-даро в Синде. Позже, возможно около 1200 года до н. э., «письменные» документы, которые еще не присутствуют в виде настоящих письменных источников, позволяют нам составить яркое представление о прибытии в Инд арийских индийцев и их варварской культуры.

В гимнах Ригведы, старейшей индуистской священной книги, описаны арийские племена, рассеявшиеся на территории от района северо-западнее рек Кабул и других западных притоков Инда до верховий Ганга и Джамны. (В это же время другие индоевропейские племена активно заселяли Иран и Переднюю Азию, а также территории вплоть до Северного Китая. — Ред. ) Они жили в основном за счет скотоводства, конечно, выращивали и немного зерна, но вели свое богатство от коров и лошадей. (Именно арийцы принесли на завоеванные земли тяжелый плуг, а основа «ар» прослеживается, например, в русском языке (весьма близком к санскриту) в словах «пахарь», а также «оратай» и «орать» — старых словах, обозначавших пахаря и пахоту. — Ред. )

Часто племена ариев находились в состоянии войны, их вели вожди или раджи, сражавшиеся на колесницах, получавшие удовольствие от скачек, игры в кости и крепких напитков. Они поклонялись природным силам, персонифицировавшимся в их собственном облике, в культ входили и божества (такие, как Индра, Варуна — они присутствуют и в современном индуизме), которым также поклонялись правители Митанни (родственные индоариям).

Сами по себе гимны представляли действительно песнопения, они исполнялись, чтобы увеличить эффективность подношений, которые одновременно являлись и симпатической магией, с целью вызова дождя, приобретения богатства и победы над врагами.

Певшие гимны и исполнявшие ритуалы жрецы пользовались, по существу, тем же статусом высококвалифицированных специалистов, как и во времена бронзового века, полностью завися от щедрости царственных покровителей, но не полностью прикрепляясь к ним, поскольку все раджи стремились заполучить жрецов к себе.

Все они принадлежали к варне брахманов, укреплявших свою репутацию как единственных обладателей способности к магии и посреднической функции между богами и людьми. Так что они претендовали на высшее положение своей варны, даже выше, чем варны правителей (принадлежавших к воинской варне кшатриев. — Ред. ). Дававшие брахманам средства к существованию ритуалы заучивались до мельчайших деталей и тайно сохранялись внутри семей жрецов.

Точно так же запоминались использовавшиеся гимны, они повторялись из поколения в поколение, так что со временем их слова стали непонятными, древний язык лишь отдаленно напоминал разговорную речь, как, например, в английском языке в случае с Чосером (ок. 1340–1400), чей язык сильно отличается от современного английского. Как и ремесленники, индуистские жрецы разработали методику изустной передачи посредством точного запоминания, что делало запись излишней.

Язык, таким образом, передавался на санскрите (ведическом языке), родственном иранскому, греческому, латинскому, кельтским и славянским языкам, в нашем сознании во многом соотносимым между собой точно так же, как и итальянский связан с испанским, французским и португальским. Поскольку все «романские языки» происходят от латинского, языка римлян, то подразумевается, что санскрит, греческий и другие индоевропейские языки (иранские, германские, славянские, балтские (летто-литовские) и другие) происходят от вышедшего из употребления индоевропейского языка, на котором говорили древние арийцы, рассеявшиеся по всему миру.³

Поскольку первые индийцы и иранцы на самом деле называли себя арийцами (основа «ар» присутствует и в массе русских слов, таких как упомянутый «пахарь», «товарищ», «товар» и т. д. — Ред. ), этот термин приняли некоторые филологи в XIX веке, обозначив таким образом носителей «индоевропейского языка». Сегодня к их потомкам относят не только европейцев, но и индийцев, иранцев, чьи лингвистические предки говорили на близких соотносимых диалектах и даже поклонялись общим божествам.

Этот «родительский народ» нельзя выявить археологически. (Когда автор писал свою книгу, еще не был раскопан Аркаим в Челябинской области, у него на руках, видимо, не было данных о ямной и сменивших ее катакомбной и других культурах в современных степях юга России и востока Украины. От них пошли индоевропейцы Европы и Передней Азии и индоарии. От андроновской культуры (в степях и лесостепях от реки Урал до района Красноярска и Минусинска) пошли иранцы. — Ред. ) Его лингвистические отпрыски уже выявлены в языках Митанни и народов Малой Азии (несийцев-хеттов, лувийцев и др.). Многие европейские языки, которые следует далее упомянуть, также имеют индоевропейские лингвистические традиции. Когда общества стратифицировались, в привычках их правителей проявилось родовое сходство с ведическими раджами.

На протяжении 2-го тысячелетия до н. э. европейские варварские народы постоянно менялись под воздействием восточной цивилизации. В «царских курганах», раскопанных в долине Кубани, обнаружено множество изделий из Месопотамии (топоры, лопаты, котлы, золотые украшения и драгоценности) и материалы (минерал морская пенка — сепиолит) из Малой Азии. Это доказывает тесные торговые связи между Европой и Ближним Востоком, когда основное богатство сосредотачивалось в руках племенных военных вождей.

В континентальной Греции первые земледельцы и мореплаватели сменились (или были порабощены) примерно около 1800 (ок. 2200–2000. — Ред. ) года до н. э. более воинственными племенами, возможно, говорившими на греческом индоевропейцами.⁴ Последние принесли свой образ жизни, восприняв сельскохозяйственные, ремесленные и торговые традиции их предшественников.

Старые города перестроились, металлургия и другие ремесла стали развиваться, хотя и в сторону производства вооружения. Профессиональные гончары начали использовать гончарные круги, привезенные с Крита, возможно, и из Малой Азии, так началось новое специализированное производство.

Затем, начиная с 1600 года до н. э., Грецию заполонила критская продукция и техника. Эллинские поселения превратились в оплоты богатых военачальников, располагавших собранным богатством. С помощью обмена или грабежа они получали продукцию минойских ремесленников — кузнецов, оружейников, золотых дел мастеров, резчиков печатей, художников по фрескам, архитекторов и, в последнюю очередь, писцов.

Вожди эллинов-микенцев, стремясь обустроить свои дворы, обучали местных учеников, чтобы те изготавливали безвкусные копии ввозимых моделей в минойской технике. Наконец, жители континента получили достаточно вооружения, чтобы захватить Крит, и континентальная цивилизация Микен теперь контролировала бывшую зону влияния минойцев на всем Эгейском море.

Это была полуварварская и необычайно военизированная цивилизация. Хотя письменность в микенском обществе играла ограниченную роль, интересно, что после недавней дешифровки линейного письма «Б» выяснилось, что они говорили на греческом языке.

Микенские города, обнесенные гигантскими стенами из огромных (иногда десятки тонн) обтесанных блоков так называемого циклопического типа, за которыми в центре крепости возвышался дворец военачальника, как и Троя, немногим отличались от прославленных замков Средневековья. В самих Микенах, столице сильного государства, крепостные стены защищали площадь всего в 4,5 гектара. «Большой зал» дворца был 11,6 на 12,8 метра. Огромные семейные погребения, высекавшиеся в скалах за пределами городских стен, говорят о постоянно растущем населении.

Своей властью и богатством правители были обязаны преимуществам новых доспехов и вооружения. Микенские состоятельные воины имели серьезное защитное вооружение — голову такого воина прикрывал обычно бронзовый шлем, а корпус — тяжелый сложный панцирь из больших бронзовых частей, тщательно подогнанных. Ноги защищали поножи из бронзы и кожи, в правой руке окованный бронзой щит. Воин имел длинный бронзовый меч, кинжал, длинное копье. Цари и высшая знать сражались на колесницах, без щитов, поражая врага копьями. Легкие боевые колесницы запрягались лошадьми. Значение этого вооружения раскрывается в греческих эпических поэмах Илиада и Одиссея, приписываемых Гомеру.

Исход боя нередко решался в ходе поединка между хорошо вооруженными воинами, сражавшимися (во всяком случае, поначалу) на колесницах. Если таким образом определялся исход боестолкновения, пехота оставалась зрителями. Фактически же только немногие могли позволить себе длинные мечи из бронзы (а также дорогие доспехи), не говоря уже о колесницах, поражавших мастерством их создателей, и прекрасно выдрессированных лошадях. Так что для широких масс дорогое оружие и серьезные доспехи были недоступны. (Рядовые воины были пехотинцами с доспехами из кожи, а совсем неимущие — бездоспешными лучниками и пращниками! — Ред. )

Однако в микенской Греции дорогостоящая война не велась так, как с Египтом и азиатскими империями, когда в централизованном государстве создавалась профессиональная армия. В Греции война велась самими правителями. Последние были сюзеренами (или выказывали формальные союзнические отношения) по отношению к правителю Микен, как отмечается при описании Троянской войны в Илиаде.

Следовательно, излишки богатства, завоеванные мечом или извлеченные из подчиненных-арендаторов, скорее всего, шли на показную роскошь, нежели на общественные работы или даже на украшение храмов и гробниц. По-прежнему требовались изделия ремесленников, и искусные мастера пользовались свободой и заслуженным престижем, что, возможно, и характерно для бронзового века.

Предсказатель, лекарь, певец и ремесленник повсюду встречали радушный прием, замечает Гомер в Одиссее. Особое значение имела торговля (хотя продолжали действовать и пираты), снабжая ремесленников необходимыми материалами для изготовления вооружения и украшений. Таким образом, купцы получали значительный доход и, бесспорно, достигали определенного социального положения. Ведь богатство, добытое на войне, никогда не могло сравняться по своему объему с постоянными доходами от торговли.

После 1400 года до н. э. микенская торговля, ставшая продолжением минойской, стала более разнообразной. Так, микенская керамика в огромных объемах поставлялась в Трою, на юго-западное побережье Малой Азии, в Сирию, Палестину и Египет. На западе торговцы добирались до Сицилии и Южной Италии.

Торговые отношения сопровождались миграционными потоками микенских греков или микенизированных критян, стремившихся за морем найти средства к существованию, которые им не могли обеспечить узкие долины и крепости бронзового века. Колонии микенских греков закрепились на Кипре и на соседних берегах Азии. На островах колонисты проявляли себя и как завоеватели. И напротив, на сирийском побережье в Угарите микенцы выглядели как процветающие купцы, мирно соседствующие в финикийском городе. Они вели себя наподобие английских купцов в Стамбуле.

Однако микенская торговля во многом ориентировалась на варварскую Европу, поэтому смогла внести непосредственный вклад в основной культурный поток. Действительно, микенские вазы экспортировались так далеко, что их находят в Македонии и на Сицилии (см. карту II). Благодаря косвенным связям микенская торговля простиралась и дальше.

Бусы из фаянса Восточного Средиземноморья, которые были модны примерно в 1400 году до н. э., достигли Южной Англии, изготовленный в микенском Крите кинжал раскопали в кургане бронзового века в Корнуолле. Бесспорно, в обмен в Грецию привозили корнуоллское олово и ирландское золото. Там же носились и украшения, изготовленные в Англии.

Янтарем из Ютландии (Дания), очевидно, торговали в Греции и на Кипре (он встречается и вдоль хорошо проложенного пути, шедшего через Центральную Азию), где в обмен получали ту же самую разновидность средиземноморских фаянсовых бус. Хотя и косвенно, Ирландия и Дания теперь положительно влияли на коллективный опыт человечества, просочившийся на Ближний Восток.

Благодаря торговле теперь, возможно впервые, проявился контраст между варварами Западной и Центральной Европы и греками. Во всяком случае, их уклад оставался неизменным достаточно долго. Местная знать, в чьих могилах в Южной Англии обнаружили ввезенные фаянсовые бусы, которая и в Дании получала основную выгоду от обширной торговли предметами роскоши в обмен на янтарь, в социальном и экономическом смысле сходна с микенским воинским сословием, правда беднее и провинциальнее. Возможно, стоит сказать и о том, что «героический век» Греции стал следствием подобного переселения северной аристократии (в ходе общего переселения индоевропейцев из первоначального ареала их расселения — степей и лесостепей от Днепра до Алтая (позже Енисея). — Ред. ) на границу богатого минойского мира.

Уже до 2-го тысячелетия до н. э. были разработаны более эффективные методы добычи руды и выплавки металла, позволившие использовать даже руды глубокого залегания в Австрийских Альпах и, возможно, в других месторождениях (крупные горно-металлургические регионы того времени — Балканский полуостров, Северный Кавказ, Южный Урал. — Ред. ). Не говоря уже о более совершенных процессах литья и ковки, реорганизации торговли металлами с целью более тщательного накопления. Использование отходов позволило удешевить стоимость бронзы. Сначала этот процесс начался в Центральной Европе, позже также в Британии, Дании, на Сицилии и в Сардинии.

Наконец специализированные орудия и инструменты стали доступны для плотничьего дела и некоторых других ремесел, не говоря об оружии и украшениях. Если перемены в производстве металла и орудий из него не породили здесь городскую цивилизацию, поглощавшую излишки крестьян, то они снабдили их сыновей щитами и мечами, чтобы совершать нападения на страны цивилизованного мира.

Во 2-м тысячелетии до н. э. территория развивавшихся цивилизованной жизни и письменности распространилась из наносных долин на большую часть Ближнего Востока, а также и далеко от этих мест — в Китае. Торговые связи дотянулись к границам варварского мира, к побережьям Атлантики и Северного моря и степям Центральной Азии и нынешнего юга России. Очевидным результатом стало резкое изменение численности людей, изменение уровня жизни и соответствующее расширение сферы знаний.

Несмотря на войны и смутные времена, города и деревни аллювиальных долин были так же густо населены, как и в 1500 году до н. э. В несколько раз увеличилось количество городов. Новые поселения в Ассирии, Сирии, Малой Азии и на Крите, не говоря уже о Китае, оказались намного больше, чем предшествовавшие им. Теперь Ашшур, ассирийская столица, располагался на площади в 49 гектаров, Катна в Северной Сирии, возможно, занимала и большую территорию. Даже Троя выросла с 1 до почти 1,6 гектара. Если микенские крепости-цитадели не превышали 3–4,5 гектара, огромные кладбища семейных гробниц вокруг них позволяют предположить, что значительное население размещалось также вне их стен.

Погребения на границах также отражают подобный рост. На Сицилии к XV веку до н. э. погребения бронзового века состояли из семейных усыпальниц количеством от 1000 до 3000 против 10–30 в медном веке, хотя гробницы бронзового века менее заполнены скелетами. На Среднедунайской равнине погребения раннего бронзового века, возможно, доходят до 180 могил, во время медного века их было не более 50, во время позднего бронзового века их количество возрастает до 300 и более.

По крайней мере среди людей среднего класса вырос уровень жизни. Конечно, подражая своим царственным и жреческим правителям, они тратили большую часть своего богатства на покупку духовных или материальных товаров и услуг, таких как лучшее место для погребения, магические обряды, рабы, благовония и ювелирные украшения. В последующие годы существенные перемены не отмечаются.

С другой стороны, в некоторых областях потребления, среди которых можно отметить и жилье, виден шаг вперед — жилища стали более благоустроенными. Дом представителя среднего класса в Уре около в 1800 года до н. э. выделялся двумя этажами с несколькими комнатами на каждом, они объединялись вокруг центрального квадратного двора, площадью 24 квадратных метра, весь дом был размером 12,2 на 10 метров. В египетской столице в XIV веке до н. э. размеры среднего дома составляли 22,3 на 20,7 метра.

Появление новых народов — амореев, хеттов, касситов, арийцев, хурритов и гиксосов — в старых центрах цивилизации обогатило их духовным и материальным наполнением, например, таким, как новые языки, сделавшие возможным иной образ мышления, который позволил более активно общаться с другими сообществами.

Вместе с приобщением к цивилизации идеи и технологии, прослеживаемые на Крите, материковой Греции и в Малой Азии, влились в общий фонд. Хотя и тонкой струйкой, привозные материалы просачивались в Британию, на побережье Балтики, в Россию, Центральную Азию и Западную Африку.

Развитие транспорта ускорило сообщение между морем и сушей. В период Среднего царства египтяне уже строили корабли длиной до 62 метров и в ширину (по бимсу) до 21 метра. На таких судах могли перевозить 120 человек. Кипрские корабли того же времени в длину не превышали 21,3 метра, однако к микенскому периоду достигали 30 метров. В благоприятное время года плавание из портов в дельте Нила в Библ занимало только четыре дня, однако обратное путешествие на веслах требовало от восьми до десяти дней.

Шедший по сирийским степям караван проходил около 48–50 километров в день (путешествие из Тирки, расположенной на Евфрате выше Мари, в Катну, составлявшее около 360 километров, занимало в XIX в. до н. э. примерно десять дней). Однако легкие, запряженные лошадьми колесницы существенно сокращали время в пути тем, кто мог себе их позволить (таковыми практически оказывались только военные отряды и государственные чиновники или большие военачальники вроде героев, описанных Гомером). Ведь средства передвижения создавались только из дорогостоящего ввозимого дерева мастерами повозок высшей квалификации. Требовалось также длительное выращивание и обучение используемых лошадей.

Кроме того, их упряжь первоначально предназначалась для широкоплечих волов. Начиная с XIX века до н. э. обучение лошадей воспринималось как особое дело, требовало грамотных людей, в Северной Сирии гонки на колесницах превратились в полезное развлечение.

Фактически на самом деле колесницы использовались для войны, предполагая власть государства и вождей, которые только и могли себе их позволить, по стоимости колесница была близка к вооружению рыцаря в Средние века. Однако относительная стабильность Ассирийской, Египетской и Хеттской империй (в первую очередь Египта и Хеттской державы, а Ассирия была в их тени, пока под ударами «народов моря» ок. 1200 г. до н. э. не погибло Хеттское царство, а Египет сильно ослаб, с трудом отразив эти удары. — Ред. ) во 2-м тысячелетии до н. э. необычайно контрастировала с первыми империями, отличаясь не только возможностью быстро доставлять команды армии с помощью колесниц, этого мобильного средства, которое легко разворачивалось, но также благодаря той скорости, которую оно предоставляло чиновникам и наблюдателям.

Так ручейки цивилизации сами влились в одно широкое постоянное озеро, расположившееся от Тигра до Нила (карта II) и от Адриатики и побережья Черного моря до Персидского залива. Внутри столь обширного бассейна потоки цивилизации свободно текли во всех направлениях.

Во время мирных передышек правители Вавилонии, Ассирии, Митанни, Хеттской державы и Египта обменивались послами и дочерьми, отдаваемыми в жены, подарками и божествами, лекарями и предсказателями. Открытые архивы ведомств «иностранных дел» египтян и хеттов дают представление о жизни на Ближнем Востоке в XIV и XIII веках до н. э. как о достоверном «концерте власти» или сообществе наций, вполне сопоставимом с Европой в XIX и начале XX века н. э. Как французский язык стал языком дипломатии в наше время, так и все эти восточные империи и их вассальные государства использовали для своей дипломатической переписки клинопись.

Начиная со времен Саргона Древнего специалисты по клинописи селились в городах и крепостях Ассирии, Сирии, Малой Азии, Финикии и позднего Египта и обучали местных писцов, которым в результате открывались достижения шумерской цивилизации. Родной фольклор новых народов — хеттов, индоариев, критян — переписывался и переводился. Таким образом огромный класс образованных писцов обеспечивал себе средства к существованию.

Тем не менее, если сравнивать с блестящими достижениями 4-го тысячелетия до н. э. и самой организацией цивилизации, оригинальные открытия в настоящей науке и технические преимущества, достигнутые в XV веке до н. э., нечетном веке, к сожалению, немногочисленны.

Если не считать улучшений в транспорте и вооружении, которые мы уже отмечали, только четыре из них достойны особого упоминания — открытия в вавилонской математике во времена аморейской династии Вавилона, изобретение стекла в Новом царстве Египта, создание алфавитного письма в Финикии и производство железа в Великой Армении. (На территории Хеттского царства, ок. 1800 г. до н. э., а возможно, и ранее. — Ред. )

Незначительность результатов на самом деле не поражает, если вспомнить об основных сообществах бронзового века, рассмотренных в седьмой главе, и их последующих трансформациях. Несмотря на подъем среднего класса, ремесленники по-прежнему оставались неграмотными, хотя торговцы теперь обязательно должны были быть грамотными. Такое обстоятельство, возможно, и породило новую вавилонскую математику и, несомненно, стало прологом к появлению финикийского алфавита. Что касается остального, то задачи, ставившиеся образованной частью по отношению к обществу, оставались неизменными, продолжали осуществлять традиционные направления, поставленные с самого начала и обозначенные выше.

Напротив, практикующий ученый, ремесленник испытывали нужду из-за высокой стоимости металлических орудий труда и инструментов, вдобавок их социальное положение в обществах более раннего периода оказалось, кроме того, угнетенным с увеличением числа рабов, захваченных в войнах.

В новых цивилизованных и варварских сообществах на самом деле ремесленник вполне достигал более высокого статуса. В основном за счет личного мастерства. Так желание сохранить в тайне секреты ремесла усиливало консерватизм в ремесленном деле.

Одновременно правители и знать, от которых столь зависели ремесленники, поддерживавшие порядок, распределение сырья и даже оборудования, теперь, с увеличением количества рабов, даже меньше были заинтересованы в орудиях и приспособлениях, облегчавших тяжелую и монотонную работу людей. По той же причине точно так же поступали и средние классы, использовавшие труд возраставшей армии рабов. Со времен Саргона Древнего (гораздо раньше. — Ред. ) военачальник, правитель-завоеватель стал идеалом правящих классов. Для них значимой оказывалась только добыча.

Неудивительно, что в таких обществах изменения в орудиях труда оказывались медленными. А вот у европейских варваров в бронзовом веке, как показывают данные археологии, происходило относительно быстрое улучшение орудий из металла, проявлявшееся как в топорах, так и в боевом оружии.

Однако в тогдашних варварских обществах, как у героев Гомера в Греции бронзового века, даже вождям приходилось работать руками. Более высокопоставленные правители Востока полностью исключались из физического труда и могли даже более ревностно предаваться сражениям.

Переходя от Европы в Азию или Египет, любой археолог удивлялся тому, до какой степени металлические орудия сохранялись в той же самой форме на протяжении двух тысяч лет восточного бронзового века. Что же касается военного снаряжения, то здесь наблюдался небольшой прогресс. Интересно, что легкая колесница появилась вначале в Северной Сирии (которая контролировалась хеттами. — Ред. ), позже у арийских правителей Митанни и, наконец, в Египте при гиксосах.

Точно так же и рапиру (точнее, узкий тонкий меч с четырехгранным клинком) изобрели на Крите и начали использовать микенцы. Все выглядело так, как будто восточные правители и военачальники при отсутствии всяческого практического опыта в производстве просто не смогли оценить по достоинству то, что предоставляло им мастерство ремесленников.

Подлинная наука высшей математики, из которой во многом выросла через греков и арабов (точнее, на завоеванных кочевниками-арабами цивилизованных землях Сасанидского Ирана, Индии, провинции Византийской империи. — Ред. ) современная математика, была в основе своей создана в храмовых школах Месопотамии, очевидно во время династии Хаммурапи (на шумерском наследии. — Ред. ). Ее подъем совпал с небольшим триумфом среднего класса, стимулированного законами Хаммурапи.

Более того, многие примеры, что иллюстрируют процесс, связаны с разделением наследства, сотрудничеством и деловыми операциями. Следовательно, новая математика отвечала социальным потребностям среднего класса. Однако фундаментальным открытием стал побочный продукт, связанный с упрощением письма писцами, обслуживавшими интересы храмов, государственного аппарата и купцов.

В результате упрощения совпали знаки для 1 и 60. В тот же самый период писцы пришли к тому, чтобы принять «гин», первоначально меру веса, эквивалентную одной шестой мины, как постоянную единицу для 1/60, как и на латыни унция начала означать также 1/12. Более того, на практике писцы избавили себя от опущения знака для «гин», одна единица и одиннадцать гин писались просто как

.

С этой точки зрения ученые пошли дальше, чтобы изобразить условно чисто абстрактную систему, в которой единичный символ I обозначал число 60, положительное или отрицательное, то есть 1, 60, 3600… 1/60, 1/3600, в то время как совокупность десяти подобных знаков, то есть 10, 600, 1/6, обозначалась знаком <.

Таким образом, вавилонские арифметики обнаружили себя обладателями новации, основанной на том, что мы называем «вес разряда», ценность знака определялась исключительно его положением по отношению к другим знакам. И вся эта система применялась не только целым числом, но также дробью (целыми цифрами), почти теми же, что и наши десятичные дроби, — только при отсутствии знака для нуля и десятичной точки, представленных как элемент двусмысленности, что оказывалось не слишком значимым в реальной практике.

Так вавилонские храмовые ученые изобрели систему, заставившую их иметь дело со свойствами дробей, которые нельзя было представить с помощью пальцев или фишек, без утомительных подсчетов, ограниченных единицами измерения дробей или кратных частей, являвшихся их предтечами, которые их египетские коллеги все же оказывались вынужденными использовать. Подобные чисто технические улучшения в приспособлениях использовались для подсчетов, фактически делая человека хозяином над всей областью действительных чисел.

В этой связи они устраняли все трудности, которые испытывает начинающий учиться счету и сегодня, пусть читатель вспомнит свои затруднения в школе, собственные опыты с делением.

Как в свое время шумеры вывели таблицу умножения, так теперь их вавилонские преемники составили таблицы обратных величин (обратных дробей), выраженных как шестидесятеричное деление.

Конечно, вавилонскую систему нельзя признать совершенной. Им недоставало цифр, а вплоть до 1-го тысячелетия до н. э. и нуля. Они не обнаружили ничего, соответствующего нашей периодической дроби. Их основа, 60, делилась на огромное количество множителей, 2, 3, 4, 5, 6…, так что большинство дробей оказывалось возможным выразить как достаточно короткие шестидесятеричные доли. Все же в соответствующих таблицах значение 1/7, 1/11 и так далее — пустое. С помощью такого деления они становились регрессом обычного деления и использовали приблизительные значения как показатели.

Точно так же они не знали, как представить или иметь дело с иррациональными числами, такими как

. В связи с проблемами, которые приводят к такому количественному анализу, они заменяли точные методы действия с помощью других привлеченных процессов, дающих приблизительно верный результат. «Правило знаков», похоже, находится вне их осмысления. «Отрицательный корень» квадратного уравнения просто игнорируется.

Более того, вавилоняне обнаружили опытным путем фактическую систему вычисления некоторого числа цифр, которые мы должны выразить алгебраической формулой. Так, им явно был знаком результат, который мы выражаем как (а + b)2 = а2 + 2ab + b2, и использовали этот результат, чтобы решать квадратные уравнения, «заполняя квадрат», во многом поступая точно так же, как и мы.

Подобные пропорции чисел, правила арифметической грамматики, как называл их Хогбен, казались писцам не открытием первичных «законов», но результатами и процессами, которые действительно должны были работать. Они никогда не выражали в полной мере «математические таблички» общими формулами. Все, что сохранилось, представляет собой «примеры», разработанные и фактически устроенные так, что они действовали с помощью доступных методик, так, например, значения для уравнения выбраны так, что ас + b2/4 является совершенной площадью.

Все же вавилоняне испытывали недостаток в том, что мы называем алгебраическим обозначением, используя буквы с неопределенными числовыми значениями вместо конкретных цифр. Решая «уравнения», они, следовательно, обращались к процедуре, схожей с той, что и «ложное положение», использовавшееся в средневековой арифметике.

Фрагментарные таблички доказывают, что школы экспериментировали с геометрическими фигурами, вписывая квадраты в круги и т. п. Трудно сказать, к каким заключениям подводят нас таблички. Однако к 1800 году до н. э. вавилоняне обнаружили, опять-таки предположительно с помощью фактических наблюдений и измерений, некоторые геометрические отношения в добавление к тем правилам для площадей и объемов, применение которых началось гораздо раньше.

Особенно хорошо они были осведомлены, что стороны прямоугольника соотносятся между собой в пропорциях 3 к 4 и 5 к 12, площадь диагонали равна сумме квадратов двух соседних сторон. Целый ряд примеров на табличке, хранящейся в Британском музее, выстраивается для подтверждения этой истины. Фактически образованные писцы знали, что в девятнадцати независимых случаях получался результат того, что сегодня называют «теоремой Пифагора».

Даже если они «знали» в целом эту теорему, они не могли применять ее в случаях, где диагональ не является рациональным целым числом, как происходит, например, в квадрате. В подобных случаях примеры на табличках выполняются по методикам, которые мы должны использовать, чтобы приблизительно получить правильный ответ.

Вавилонские писцы разработали систему математических символов и методик, побуждавших их решать с нужной точностью реальные проблемы в бухгалтерском учете, межевании, архитектуре и военной инженерии, с которыми приходилось встречаться в практической жизни общества.

Они выводили ряд примеров, чтобы проиллюстрировать решение точно таких же проблем. Проделывая это, вавилоняне приходили в замешательство перед некоторыми важными свойствами чисел и пространства. Ни одна из сохранившихся табличек не отражает заинтересованности в числах, таких или каких-либо иных концепций абстрактного пустого пространства! (Некоторые реальные примеры вавилонских математических текстов показаны в моей книге «Человек создает себя».)

В 3-м тысячелетии до н. э. египтяне, шумеры и индийцы Мохенджодаро и Хараппы достаточно хорошо представляли химию обжига, чтобы изготавливать фаянс, непрозрачную посуду, покрытую глазурью. Химическое открытие позволило сделать вывод, что щелочные силикаты плавятся так же легко, как и металлы, что подобные силикаты можно получить, нагревая глинистые массы с кварцем (то есть песком), поташом (представлявшим собой всего лишь продукт сгоревшего дерева) или углекислым натрием (встречавшимся в виде минерала в западной пустыне Египта).

Во время Нового царства египетские ремесленники выявили процесс, с помощью которого стали изготавливать прозрачное стекло, которое можно было плавить и изгибать подобно металлу, нагревая песок и углекислый натрий, изобретая методики для окрашивания продукта. Стекло изгибали в виде прутьев и палочек, которые нагревали докрасна и даже встраивали в сосуды в виде стержней. Стекло применялось в изготовлении продукции, имитировавшей драгоценные камни, фактически «синтетических камней», причудливых ваз. Затем такие изделия продавались по умеренной цене новому среднему классу. Искусство изготовления стекла и изделий из него вскоре переняли в Финикии, где вместо углекислого натрия стал использоваться поташ.

Если стеклянное производство разрабатывалось, чтобы удовлетворить запросы покупателя среднего класса, то простое алфавитное письмо, скорее всего, создавалось, чтобы продвигать бизнес мелких купцов. Как указывалось выше, финикийцы в основном торговали недорогими расхожими товарами.

Такая торговля требовала использования небольших розничных операций, и все их надо было фиксировать. Одновременно они приносили ремесленникам или, по крайней мере, купцам достаточную выгоду, чтобы те становились независимыми от «больших хозяйств», которые, конечно, имели своих профессиональных писцов. Поэтому купцам приходилось становиться собственными бухгалтерами. Вот в чем состояла подоплека финикийского письма.

Примечательна и филологическая подноготная. В семитских языках, таких как финикийский, слова выстраиваются из трехбуквенных корней (то есть основания выражаются тремя согласными), а перемены гласных обозначают только грамматические различия — времена и падежи. Отсюда происходит практическое смешение — там, где общий контекст очевидного знания в равной степени может быть выражен только согласными, гласные звуки проигнорированы.

Примерно к 1500 году до н. э. священники и купцы Угарита избрали двадцать девять клинописных знаков, использовавшихся их вавилонскими учителями и коллегами (в свою очередь, воспринявшими это шумерское наследие. — Ред. ), согласившись принять для каждого из них единичное фонетическое значение. Таким образом, они создали настоящий алфавит, с помощью которого могли точно записать всякое слово без обращения к громоздкому аппарату идеограмм и силлабических знаков, использовавшихся первыми писцами.

Далее к югу в по-прежнему неизвестном финикийском городе сошлись на другом алфавите, удобном для письма по папирусу, его использование началось египтянами в Библе (отсюда греческое слово, означающее «книга», наша Библия тоже «книга»). Избрали двадцать два знака, чтобы обозначить простые согласные, гласные не писались. С одной точки зрения, звуки сами по себе являлись версиями египетских иероглифов. Согласно другой теории, они образовались от тавра и отметок собственников, бытовавших среди шумерских овцеводов или средиземноморских мореходов. В любом случае возникший алфавит стал прародителем греческого, этрусского, римского, арамейского и южного арабского письма, а также современных им еврейского, арабского и индийского производных.

Благодаря сокращению количества знаков и устранению сложностей в виде идеограмм и определений письмо и чтение стали такими же простыми, какими они являются и сегодня. Грамотность перестала считаться таинственной привилегией слишком специализированного класса. Мелкие владельцы лавок или торговцы вразнос теперь легко обучались и могли подписать свое имя и вести счета. Новую идею восприняли настолько быстро, что никто точно не мог сказать, где она возникла. Фактически она стала международной основой купцов, санкционировавших использование новой традиции, именно благодаря их деятельности она распространялась и делалась популярной как система во времена железного века.

Постоянно упоминалось, что особенности цивилизации и варварской культуры, описанные в последних четырех главах, обусловили высокую стоимость единственного металла, используемого для инструментов и оружия. Такая стоимость объясняется относительной редкостью составляющих элементов — меди и олова.

С другой стороны, железо является одним из самых распространенных химических элементов в земной коре. Его можно извлечь из руды благодаря тем же самым химическим процессам, что и медь и другие металлы, путем нагревания с древесным углем. Однако при температуре, возможной в древности (без механического дутья), железо не плавилось, и металл выделялся из руды только в виде вязкой массы. Ее приходилось очищать от шлака и дальше вытягивать с помощью ковки.

Уже в 3-м тысячелетии до н. э. отдельные орудия, выполненные из сыродутного железа, изредка использовались как в Египте, так и в Месопотамии. Все же кузнецы ни Нила, ни Месопотамии не разработали (и не испытывали особого стимула к этому) эффективной, экономически выгодной технологии для производства большого количества железа хорошего качества.

Эффективный процесс получения железа явно впервые был изобретен варварским племенем, жившим на Армянском нагорье (на территории Хеттского царства. — Ред. ). Арийские правители Митанни, которые содержали мастеров по железу для потребностей своей монархии, поняли значение нового металла, но охраняли тайну его производства и контролировали выпуск изделий на основании принятой государственной монополии на торговлю металлов.

Хеттскому царству (разгромившему ок. 1400 г. до н. э. Митанни. — Ред. ) также удалось держать монополию на производство жилеза. Ассирийские правители отправляли предметы из железа (полученные от хеттов. — Ред. ) в качестве подарков фараонам. Но когда фараон в конце XIV столетия до н. э. попросил у хеттского царя прислать ему железо, последний выразил «брату» свои сожаления и отправил только один кинжал. Однако железное вооружение продолжали поставлять в хеттскую армию.

Действенные и экономичные методы производства железа наконец позволили получать дешевый металл. В Вавилоне при Хаммурапи в XVIII веке до н. э. за сикль (шекель) серебра покупали 120–150 сиклей меди или, возможно, 14 сиклей олова (в Малой Азии к этому времени покупали за ту же сумму 40 сиклей железа).

Спустя тысячу лет за сикль серебра давали не менее 225 сиклей железа, цена меди также упала с 150 до 180 к одному сиклю серебра, произошло это благодаря использованию относительно дешевых железных орудий.

Дешевое железо демократизировало сельское хозяйство и ремесленное производство, не говоря уже о военном деле. Любой крестьянин мог теперь позволить себе железный топор, чтобы расчистить для себя от леса новое поле, и железные плужные лемеха, с помощью которых мог вспахать даже каменистую почву.

Общинные ремесленники владели набором металлических орудий труда, делавших их независимыми от правителей, храмов или знати. С помощью железного оружия простолюдин мог сражаться с воином бронзового века. С помощью стрел и копий с железными наконечниками даже бедные и недостаточно обученные премудростям военного дела воины вооруженных формирований варварских племен бросали вызов армиям цивилизованных государств, чья монополия на бронзовое вооружение делала их, кажется, неуязвимыми.

Последний результат стал первым, который следует специально отметить. Бронзовый век на Ближнем Востоке закончился вторжением варваров, которые угрожали всему цивилизованному миру, внося хаос, и действительно вернули два огромных аванпоста цивилизации, Грецию и Малую Азию, обратно в неграмотность.

Глава 9

НАЧАЛО ЖЕЛЕЗНОГО ВЕКА

Образование империй не устранило противоречий экономики бронзового века. Напротив, если сначала удавалось сохранить господство над требуемыми ресурсами, то во 2-м тысячелетии до н. э. соперничество между империями привело к более разрушительным конфликтам, чем в прошлом внутреннее соперничество между городами Месопотамии, которое постепенно удалось погасить. Собранные внутри империй богатства вовсе не означали прирастания нового богатства, но всего лишь воровство у тех, кто его реально производил. Такой способ накопления не мог поддерживать неизбежно растущее население.

Уже в XIV веке до н. э., когда дань еще лилась в правительственные сокровищницы, начали проявляться признаки угасания. И египетский фараон, и великий царь Хеттской державы, нанимавшие варваров для своих сражающихся армий, стали главными героями тогдашней цивилизации. Возможно, они хотели восполнить ими недостачу местного населения или, по крайней мере, представителей собственных военных сословий, которые были убиты.

Данный процесс имел и обратную сторону, поскольку благодаря ему происходило приобщение соседних народов к цивилизации. Именно благодаря наемникам варвары учились «цивилизованным» методикам ведения военных действий, осваивали производство новых видов вооружения и узнали тайну производства железа и орудий из него. Затем они применили плоды полученных знаний против своих нанимателей, что имело разрушительные последствия для Хеттского царства и очень тяжелые для Египта. Политическое и экономическое господство не могло слишком долго скрывать противоречия, назревавшие как в приобщившихся к цивилизации провинциях, так и в более старых центрах.

Микенское общество, где в экономическом плане, равно как и в политике, преобладали военачальники с их копьями, мечами, колесницами (а также полным комплектом защитного вооружения) и огромными поместьями, в конце XIV и начале XIII века до н. э. делалось все беднее. Соответственно и инвентарь гробниц становился беднее и проще. Искусство угасало. Египетский импорт, столь распространенный в начале XIV века до н. э., практически отсутствует в XIII веке до н. э. Соответственно и в Египте и Сирии микенские изделия также становятся редкостью.

Действительно, в это время поздняя микенская керамика появляется на юго-востоке Малой Азии, возможно, ее привозили военизированные колонисты. Сказанное означало, что микенцы использовали неолитические решения, пытаясь реализовать излишки за морем в землях других народов. Описанная Гомером Троянская война предстает типичным империалистическим вторжением. Однако микенским князькам не хватило мощи, чтобы подражать правителям Аккада.

Итак, бронзовый век на Ближнем Востоке закончился около 1200 года до н. э. (Хеттская держава пала в начале XII в. до н. э. — Троянская война 1194–1184 гг. до н. э. — составная часть натиска «народов моря» на Хеттское царство. А немногих уцелевших победителей из войска микенского царя Агамемнона ждала по возвращении страшная дорийская угроза. Попыткой противостоять ей было, в частности, лихорадочное строительство оборонительных стен. Но в последней трети XII в. до н. э. тоже говорившие по-гречески дорийцы с севера, менее культурные, но имевшие железное оружие, сокрушили микенскую цивилизацию. — Ред. ), начались Темные века, более мрачные и продолжительные, чем те, что описаны в предыдущей главе. В это время на большей части цивилизованного мира история стала развиваться иначе. К сожалению, письменные источники этого периода практически отсутствуют, а археологические данные незначительны, и их трудно датировать. Тем не менее мы постараемся, хотя и фрагментарно, воссоздать картину происходившего.

Варвары, пришедшие с севера, разгромили микенскую цивилизацию в Греции. Пала Хеттская империя. В Вавилоне закончилась власть касситов, на их место пришли арамейцы и халдеи, в течение некоторого времени Вавилония подчинялась Ассирии (также подвергшейся натиску индоевропейцев с запада и семитов-арамеев из пустынь). Фараоны Мернептах и Рамсес III (IV) отбили несколько мощных ударов ливийцев и «народов моря» (родственных микенцам), разгромив их в боях на суше и на море, у устья Нила. Но Рамсес III (IV) был убит в результате заговора знати, а его преемники были слабыми. В конце концов один из ливийских военачальников на службе фараонов, Шешенк, захватил власть в середине X века до н. э., основав XXII (Ливийскую) династию. А в середине VIII века до н. э. Египет подчинили эфиопы (нубийцы) с юга. В 671 году до н. э. Египет подчинила Ассирия, но в 655 году до н. э., когда ассирийцы вели войну на уничтожение с Эламом, Египет восстал, перебив ассирийские гарнизоны. Примерно в то же самое время (в 1122 или 1028 г. до н. э.) в Китае вассальное племя Чжоу разбило войско государства Шан (Инь), положив начало новой империи.

Тем не менее развитие цивилизаций не прерывалось. Расширялась Ассирия, а для ассирийских царских библиотек копировались древние шумерские, аккадские и вавилонские тексты.

Астрономические наблюдения велись в храмах Вавилонии и Ассирии. В самом Вавилоне, как и в предыдущие Темные века, хозяйственная и научная жизнь, равно как и отправление культа, продолжалась в городах и храмах, хотя и частично захирела под иноземным владычеством, став беднее.

Ни профессиональные навыки художников, ни деловые занятия проницательных торговцев, ни традиционное обучение писцов не прекращались, когда города сменяли своих хозяев. То же самое относится и к Египту, и к Китаю. Наконец, финикийские города пережили эту «бурю», сохранив, по крайней мере, стандарты цивилизации, которых достигли в XIV веке до н. э., они даже смогли использовать и развить микенские традиции и технологии, добавившиеся к их собственным через купеческие колонии микенцев в Угарите.

Даже в Греции произошло много нового. Без сомнения, микенское «рыцарство» (сражавшиеся на колесницах герои, описанные Гомером), как и минойские жрецы-правители до них, исчезло. Чиновники, которые на них работали, оказались без дела. Следовательно, производство предметов роскоши для дворов знати теперь оказалось ненужным. Прежние дорогостоящие бронзовые рапиры были заменены относительно дешевыми железными мечами. Микенские города на время превратились в практически самодостаточные поселения. Однако Греция не вернулась в неолитическое варварство и даже не перешла в состояние, в котором находились элладские города до 1600 года до н. э.

Стандартизированные техники виноградарства и выращивания оливок, описанные поэтом Гесиодом примерно около 800 года до н. э., являются не чем иным, как новыми открытиями, возможно унаследованными от элладских первопроходцев греческого земледелия. Тот же самый поэтический сельский календарь обобщает астрономические наблюдения и ботанические умения, накопленные эгейскими крестьянами в течение бронзового века.

На протяжении Темных веков керамика, обычно называемая геометрической, изготавливалась на гончарном круге, ее техника — микенская, только формы и рисунки — новые. Таким образом микенским гончарам удалось избежать краха и обучить своему мастерству сыновей и учеников, передав классической Греции соответствующие, еще доиндоевропейские (минойские и другие), типы своей продукции.

Сказанное справедливо и в отношении других ремесел. Конечно, «на Крите сохранили секрет производства пурпура и не утратили навыки металлообработки». Финикийцы действительно временно потеснили греческих мореплавателей, лишив их превосходства даже в водах Эгейского моря. Кстати, азиаты где-то между 1000 и 700 годами до н. э. научили греков железного века своему алфавиту, но все же традиции искусства минойских мореплавателей вовсе не были забыты. Изображенные на первых геометрических вазах железного века греческие корабли похожи на минойские суда бронзового века, на них установлен таран для сражений. Наконец, через Темные века просматриваются отблески минойского искусства, что явствует из поэм Гомера.

Итак, индоевропейские греки железного века чудесным образом не утратили основу своей классической техники, науки, экономики и искусства. Варвары-дорийцы не разрушили полностью минойско-микенскую основу. Фактически, как и в других местах, вторжения только нанесли окончательный удар по структуре, уже шатавшейся из-за внутреннего разложения.

При благоприятных условиях, особенно в самой Греции, такие вторжения просто смели тяжеловесные сверхструктуры, освободив место для более прогрессивного и здорового устройства. Существенные достижения бронзового века в целом сохранились, и к 1000 году до н. э. началось выздоровление, хотя потери чувствовались на протяжении следующих пяти столетий.

В первые пять столетий железного века территория цивилизации после временного сужения в начале периода позже расширилась сильнее, чем в предыдущие пятнадцать столетий бронзового века. К 500 году до н. э. территория проживания народов, обладавших письменностью, приспособившихся к городской жизни и зависящих от функционирования городского хозяйства, неизменно расширялась от Атлантического побережья Испании до Яксарта (Сырдарьи) в Центральной Азии и Ганга в Индии, от Южной Аравии до северного побережья Средиземного и Черного морей.

Разные части этой территории были связаны настолько тесно, как никогда ранее. Образованный перс или грек, хотя и не имевший точного представления о внешнем мире, все же ощущал себя обитателем населенного людьми мира, ойкумены, как называли ее греки, в четыре раза большей, чем могли себе представить египтяне или вавилоняне за тысячу лет до этого. На окраинах ойкумены, прежде всего у кельтов из Западной Европы и скифов из причерноморских степей, новые технологии развивались быстро и плодотворно.

Вторжение варваров, с одной стороны, повлияло на увеличение и консолидацию азиатских военных империй. С другой стороны, это стимулировало колонизаторскую деятельность финикийцев, греков и этрусков, следовавших за своими предшественниками, минойско-микенскими торговцами (и завоевателями. — Ред. ), по средиземноморским морским путям и далее в Черное море.

На Ближнем Востоке кроме руин Египта, ослабленной Вавилонии, финикийских городов и набиравшей силу жестокой Ассирии катаклизмы бронзового века оставили осколки сообществ, которые со временем смогли реорганизоваться в подобия, иногда жалкие, теократических государств бронзового века.

Это еврейское государство в Палестине, Фригийское царство царя Мидаса на западе Малой Азии, сильное торговое государство Лидия, расположенное к юго-востоку, явно отличались оригинальностью. Первая стадия в ослаблении этих экономически взаимозависимых единств связывается с беспримерной жестокостью со стороны ассирийцев. К 700 году до н. э. Ассирийская империя простиралась от Нила и Средиземноморского побережья к горным государствам, расположенным к северу и востоку от Тигра.

В 612 году до н. э. эта империя была разгромлена и разделена между поднявшейся Вавилонией и арийской Мидией, возникшей на территории Ирана. Однако в 550 году до н. э. Мидия и в 539 году до н. э. Вавилония попали в руки арийской Персии (до 550 г. до н. э. вассала Мидии), которая со временем присоединила оставшуюся часть Ирана, Западную Индию, Египет, Малую Азию, вторгалась в евразийские степи. (В ходе глубокого вторжения в 512 г. до н. э. иранская армия Дария I, преследуя европейских скифов, дошла до района современного Тамбова (!), но вынуждена была отступить, уйдя за Дунай. — Ред. ) К 500 году до н. э. империя Дария I простиралась от Нила и Эгейского моря до Инда и Яксарта (Сырдарьи).

Отмеченные завоевания были достигнуты ценой потери многих человеческих жизней и утраты огромного богатства. Особенно зверствовали ассирийские цари, которые хвастались, как они убивали, сдирали кожу и сжигали население городов, которые «восставали против Ашшура» (их племенного бога), уничтожали плодовые деревья, сады, каналы, чтобы на населенных землях «остались пепелища, где вместо людей бродят газели и дикие звери» (особенно в Эламе, который они в ходе трех войн, в 655, 646 и, наконец, 639 гг. до н. э., фактически уничтожили). Тем не менее политическое объединение послужило установлению связей на беспрецедентной по площади территории, что необычайно способствовало обогащению знаниями людей.

Первоначально ради собирания дани ассирийцы и еще более персы организовали систему наземных путей сообщения. От города Сарды, расположенного на западе Малой Азии, через Вавилон и Сузы, до Персеполя, что в Южном Иране, персы построили знаменитую «царскую дорогу», оснащенную гостиницами и почтовыми станциями для смены лошадей у официальных посыльных.

По ней можно было совершить путешествие длиной 2570 километров от Сард до Суз за девяносто дней. Облегчение передвижения побуждало даже образованных греков среднего достатка, скажем историка Геродота, посетить отдаленный Вавилон. А до персов ассирийцы и их новые вавилонские наследники способствовали развитию путей сообщения из одного конца своих империй в другой, способствуя продвижению знаний и превращению своих городов в очевидно многонациональные. Хорошо известно воздействие подобного процесса на евреев. (После выселения (и исчезновения) «10 колен Израилевых» в 721 г. до н. э. в 586 г. до н. э. настала очередь Иудеи с Иерусалимом. Вавилонский царь Навуходоносор, взяв город, увел уцелевших иудеев в «вавилонский плен», где они находились до 539 г. до н. э. В Вавилонии евреи ознакомились с наследием шумеров и их преемников (что нашло отражение в Библии). — Ред. )

Во времена Дария и Ксеркса индийские колесницы и конные лучники из центральноазиатских степей сражались бок о бок с греческими наемниками и сирийскими воинами в Египте и самой Греции. Более того, когда полностью завершилось завоевание, имперская власть установила внутри страны режим относительной безопасности и пресекала возникавшие мелкие конфликты.

Консолидация Ближнего и Среднего Востока и приобщение отсталых анклавов к цивилизации побуждались насильственным введением законов завоевателей и обновлением системы управления и хозяйства, созданных монархиями бронзового века. В бассейне Средиземного моря, напротив, цивилизация распространялась за счет насаждения колоний на побережьях, откуда в глубь материка разрасталась городская жизнь.

Основанные финикийцами, греками и этрусками новые города не были подобны опорным пунктам древних завоевателей типа Саргона, которые были местами сбора дани, вывозимой в столицу.

Новые города-колонии представляли собой заморские поселения прежде всего крестьян, которым не находилось места в узкой прибрежной полосе плодородных земель Финикии и еще более узких полосках земли в долинах Греции. За морем колонисты искали новые земли, чтобы их возделывать, новые места лова рыбы и жизненное пространство для торговли и пиратства. Они привозили с собой навыки ведения хозяйства и орудия труда своей родины, хотя пионерам вначале и приходилось приспосабливаться к новым условиям.

Миграции за моря, несмотря на опасность плаваний на древних судах, всегда влекли за собой большие изменения и различия в культурных элементах, чем в случае наземных миграций. В ходе путешествия колонисты вырывались из жестких рамок обычаев, в которых они находились на родине. Их приходилось восстанавливать и вновь вводить в обиход на новом месте. Колониальные города, расположенные в Северной Африке, вовсе не представляли собой копии отеческих финикийских городов, точно так же как и новые поселения Саргона Древнего и правителей Ура III в Сирии. Они не воспроизводили централизованную экономику и теократическую политику Востока, даже Карфаген был республикой.

Колония была независима и не вносила дань материнскому городу, хотя и была связана с последним традиционными сентиментальными связями. Там действовал естественный рынок, где любые излишки домашней продукции колонии и сырье, получаемое из прибрежных зон, обменивали на продукцию более искусных ремесленников, остававшихся дома, то есть в метрополии.

Так финикийцы колонизировали побережье Северной Африки из Карфагена, Западную Сицилию, Сардинию и южное побережье Испании. Со своей стороны греки, занявшие все побережье Эгейского моря, распространялись по берегам Черного моря и на запад вплоть до Восточной Сицилии, Южной Италии, включая Кампанию, затем основали Массилию (будущий Марсель), этот безопасный порт в Западной Европе.

Наконец, этруски (или тиррены), народ из Малой Азии, приобщившийся к цивилизации благодаря наемной службе в правительственных войсках, обрели дом и упрочили свое положение как господствующий народ среди индоевропейских земледельцев западного побережья Центральной Италии и вдоль Апеннин вплоть до Северной Италии (район современной Болоньи).

Колонизаторы довольно резко вводили цивилизацию среди подчиненных (или «прирученных») варваров, основывая небольшие города и делая их центрами новой экономики. Однако некоторые из подчиненных племен, например римляне, как и племена, подвергавшиеся нападениям империи Саргона, его детей и внука в 3-м тысячелетии до н. э., смогли изгнать своих чужеземных господ (уничтожив войско внука Саргона Древнего Нарамсина) и обратить орудия цивилизации против угнетателей и агрессоров.

В железном веке цивилизация не только распространилась на более широкую территорию, чем в бронзовом, но и гораздо глубже, ибо ее носители стали более многочисленными.

Все это произошло благодаря использованию двух распространенных изобретений, упомянутых выше, — железа и алфавита. К ним вскоре добавилось третье — денежное обращение. Как мы уже поясняли, железо сначала дало массам, особенно сельскому населению, действительно весомую долю среди благ цивилизации.

Дешевые железные инструменты упразднили или, по крайней мере, уменьшили зависимость мелких производителей от государственных монополий и запасов больших хозяйств. Вместе с новым металлом пришли и усовершенствования в обработке земли, очистке ее от деревьев, при рытье дренажных каналов. Мелкий крестьянин-производитель мог теперь производить больше и экономить время, а следовательно, добиваться независимости.

В результате транспортные издержки уменьшались, сосуды и орудия труда уже не ввозились и становились дешевле. Использование нового металла быстро распространилось после 1200 года до н. э. в Передней Азии и Греции, затем переместилось на запад вместе с финикийцами и этрусками. С другой стороны, оно не получило повсеместного распространения в Египте вплоть до 650 года до н. э. Когда распространилось производство железа в Индии и Китае, до сих пор прояснить не удалось. (В Атхарваведе, которая в основном сложилась на рубеже 2–1-го тысячелетий до н. э. (отдельные стихи древнее и не уступают по возрасту ранним стихам Ригведы), железо наряду с другими металлами упоминается довольно часто. Следовательно, в арийской Индии железо было распространено уже около 1200–1000 гг. до н. э. (то есть как у южноевропейских и ближневосточных индоевропейцев). В Китае железо для изготовления орудий труда применялось с VIII в. до н. э. — Ред. )

Как говорилось выше, алфавит позволил привнести грамотность во все классы. К VII веку до н. э. солдаты-наемники, как греки, так и финикийцы, были достаточно образованны, чтобы нацарапать свои имена на египетских статуях. Финикийское изобретение распространилось быстро.

На самом деле в Месопотамии старая клинопись продолжала использоваться для частной корреспонденции вплоть до 500 года до н. э., а в храмовых школах и обсерваториях до 50 года до н. э. Даже персы, как и хетты за тысячу лет до них, использовали клинописные знаки как основу слоговой азбуки для записи слов своего языка.

В Египте иероглифы и их упрощенные производные (иератический шрифт и демотический курсив) продолжали использоваться вплоть до начала нашей эры. Тем не менее алфавитное письмо, прочно утвердившееся на побережье Сирии к 1100 году до н. э., приняли в новых государствах в Южной Аравии, использовали наряду с клинописью арамейские купцы в Месопотамии даже во времена Ассирийской империи. Затем идея распространилась в Иран.

Наконец, до 300 года до н. э. она вдохновила создание подходящего алфавита для выражения звуков арийских языков Индии. На западе финикийцы перенесли свой алфавит в Карфаген и затем в колонии. Между 1000 и 700 годами до н. э. греки также приспособили его к своему языку. Они преобразовали некоторые ненужные (для особенных семитских согласных) знаки и изобрели другие, чтобы выразить гласные звуки, которыми пренебрегали семиты, но необходимые, чтобы точно выразить понятия индоевропейского языка. Именно от греческих колонистов в Италии этруски и римляне научились читать и писать.

Два серьезных момента первоначально осложняли торговлю. Во-первых, во время каждой сделки серебро, соответствующее цене товара, приходилось взвешивать. Однако слишком часто гири подделывали. Во-вторых, металл, используемый как платежное средство, легко фальсифицировался.

Вскоре после 800 года до н. э. цари Ассирии и сирийские правители (в Сирии продолжали существовать хеттские княжества) начали отмечать штампами серебряные прутья, тем самым подтверждая качество металла. Таким образом удалось устранить дефект старых монет бронзового века. Монеты, куски металла фиксированной формы и стандартного веса штамповались, государство гарантировало качество и точность веса, устранив и возможность подделок.

Традиция изготовления первых монет, приписываемая греками царю Лидии, государства в Малой Азии, Крезу, обеспечивала процветание транзитной торговли, введение такого способа оплаты, а это произошло около 700 года до н. э., необычайно упростило все коммерческие операции, однако само по себе не было чересчур революционным. (Первая в истории монета была отчеканена при лидийском царе Гигесе (687–654 до н. э.). Она называлась статером, отчеканена из электрума и имела массу 14 граммов. Крез (р. 595, царь Лидии 560–546 до н. э.) был праправнуком Гигеса. — Ред. )

Самые первые лидийские монеты изготавливались из электрума, сплава (природного) золота и серебра, и имели сравнительно высокую стоимость. Первые греческие серебряные монеты и золотые монеты Персидской империи Ахеменидов также имели большую стоимость. (Иранская золотая монета дарик начала чеканиться при Дарии I (правил в 522–486 до н. э.), последним царем, чеканившим эту монету, был Дарий III (правил в 336–330 до н. э.). Масса дарика 8,4 грамма золота. — Ред. )

Однако вскоре после 600 года до н. э. греческие города-государства Эгина, Афины и Коринф начали выпускать небольшую денежную наличность, медные или небольшие серебряные монеты, что имело поистине революционные последствия.

Все происходившее делало ненужным оптовика, путешествовавшего вместе с весами и гирями, прутами металла и мешками зерна, ведь для небольших розничных торговцев такой человек стал помехой.

Продавая свой урожай или быков, крупные землевладельцы ворчали, что взвешивание серебра доставляет неудобства, жаловались на действия продавца, пытавшегося смешать свое серебро со свинцом. А как мелкий землевладелец мог заплатить за новый горшок, железный плуг или безделушку для своей жены? Во время натуральной экономики такой мелкий собственник обычно проделывал все операции, торгуясь со странствующим разносчиком. И снова работающий человек платил (и нес убытки), практически не получая права выбора.

Небольшие обмены позволяли скорректировать подобные трудности. Крестьянин мог обратить свой небольшой излишек продукции в более легко отличимый продукт обмена, который мог превратить в товары любого рода и качества. Производитель больше не был обречен терять на посредниках значительную часть стоимости произведенного им продукта или изделия.

Небольшие производители или розничные торговцы обменивали свои товары на деньги, которые сберегались, пока не происходило накопление значительных ценностей. Так в длинной череде денежного обмена для небольших первичных производителей и художников стало возможным необычайное разнообразие усовершенствований, оказавшихся доступными благодаря технологии цивилизации. И наоборот, оно сделало выгодным производство дешевых товаров для общественных нужд, позволив даже небольшим землевладельцам обратиться от обеспечения пропитания к специализированному сельскому производству, например, выращивать оливки или изготавливать на продажу масло.

Все же если деньги в форме монет в определенном смысле раскрепостили мелких и средних производителей, то они же стали угрожать им тем, что и другим приходилось платить тоже деньгами. Ростовщики и порабощенные должники использовали новый способ обмена, независимо от того, где его ввели. В первых еврейских, греческих и итальянских сообществах, которые совсем недавно отошли от натуральной экономики, стычки должников с кредиторами определили первые политические конфликты. Даже если они и не влияли на основы, как доказывает Энгельс, то продвинули вперед само государство у греков и римлян.

В континентальной Азии ни вторжения варваров, ни использование железа не изменили структуру общества и экономическую организацию, которые установились около 2000 года до н. э. Военные вожди варваров обычно узурпировали священные троны царств бронзового века, заимствуя и существовавшую в них административную машину и лишь обеспечивая высшее руководство из собственного окружения. Большинство попытались следовать за Саргоном, и, наконец, персам удалось это сделать блестяще.

При первичном производстве организация (община) подчиненных крестьян предполагала выплаты продовольствием, точно так же, как это происходило в хозяйствах крупных землевладельцев, существовавших на континенте как при новых, так и при старых сборщиках налогов. Завоеватели, особенно персы, просто заменили старую знать, убрав ее из руководства регионами. Таким образом они превратились в аристократию, управлявшую порабощенными подданными, отказавшись от всех совместных форм землепользования, соответствовавших их недавнему варварскому состоянию.

Благодаря дешевизне железа подобные поместья часто достигали почти неолитической самодостаточности. Чтобы обеспечить наемных работников металлическими орудиями труда, ставшими теперь просто необходимыми, следовало обзавестись кузнецом, например купив его на рынке рабов, а затем покупать для него сырье, если в поместье его не оказывалось. Излишки не были огромными, хотя благодаря изменившейся эффективности сельского хозяйства с меньшего поместья можно было собирать больше, чем прежде. Баланс достигался покупкой промышленной продукции и вывозом излишков на рынок.

В то же время перевозки по земле оставались необычайно дорогостоящими. Конечно, верно, что дороги, ранее построенные для административных и военных целей ассирийцами и персами, упрощали перемещение. Более того, активно использовались караванные пути через пустыню на верблюдах, хотя поклажа и была небольшой. Поэтому только дорогостоящие предметы роскоши приносили прибыль, остальные же необходимые товары сами становились роскошью.

Вместе с сельским хозяйством и транспортом ремесленное производство стало образовывать единую структуру, сельская экономика, поддерживаемая таким образом, должна была следовать знакомой политике бронзового века. По мере того как увеличивалось количество больших поместий, такая экономика смогла поддерживать больше знати и, следовательно, увеличивавшийся средний класс купцов, ремесленников, чиновников и даже учителей. Все они в той или иной форме использовали излишки собранной землевладельцами сельскохозяйственной продукции (то есть все, превышавшее непосредственные нужды самих земледельцев и их семей).

В Ниневии в VII веке до н. э. стены ограничивали площадь около 730 гектаров, включая парки, сады и храмы. Средний класс также чувствовал себя свободнее благодаря расширившемуся рынку, ибо была возможность выбора постоянных покупателей, соответственно, и жизнь улучшалась. Двухэтажный дом купца в Вавилоне занимал площадь 30 на 25 метров, насчитывал восемнадцать комнат (включая и ванную), расположенных вокруг центрального двора. Реальные доходы вавилонян во времена Персидской империи удвоились.

Более того, увеличивалось число ремесел, разнообразие производимых предметов потребления, ввозимых и используемых материалов. Для строительства своего нового дворца в Сузах Дарий получал кедр из Ливана, поступавший по Евфрату, бревна дуба доставлялись из Гандхары (долин верхнего Инда и Кабула) и Кармании (Южный Иран), золото из Сард в Малой Азии (бывшая столица Лидии), слоновую кость из Индии, Систана (тогда здесь была Гедросия, Юго-Восточный Иран. Область Систан (Сакистан) возникла после переселения сюда саков из Средней Азии в конце III в. до н. э. — Ред. ) и Эфиопии, серебро и медь (?бронзу) из Египта (возможно, на самом деле она поступала через Египет из Испании и Британии, поскольку ни медь, ни серебро в Египте не добывались). (Автор не прав, медные рудники были на Синайском полуострове, а также в горной местности к востоку от Фив (Уасета) и к юго-востоку от Асуана. — Ред. )

Хотя персидский царь был велик и могуч («царь царей»), он лишь следовал примеру шумерских городских правителей 3-го тысячелетия до н. э. Поэтому снова пришлось придерживаться древней традиции, которую и воплощали египетские, греческие, лидийские, вавилонские и средиземноморские ремесленники, о чем свидетельствует и сам Дарий I. Фактически, как и во времена бронзового века, ремесленники сами отправлялись на рынок вместо того, чтобы пересылать свои изделия.

В Персидской империи Ахеменидов времен Дария I и его наследников реализовалась объективная экономика, подобная существовавшей в предыдущих империях (по сравнению с империей Ахеменидов все они малютки, обычно равные одной персидской сатрапии, которых в империи Дария I было 20. — Ред. ). Все материалы для ремесленников и даже для производства предметов роскоши, требуемых знатью, оказывались доступными внутри ее границ. Фактически торговля и промышленность в результате этого развивались, хотя положение крестьянина практически не менялось, даже не улучшалось. Весь запас производимых сельскохозяйственных излишков поглощался имперским аппаратом управления и не использовался для поддержки производства, а просто складировался на случай войны или засухи.

Так абсолютное увеличение реального богатства не оказывалось большим, и покупательская способность по-прежнему неправомерно ограничивалась. Централизованная имперская система Персии начала разрушаться точно так же, как многократно меньшие и все же более централизованные империи Месопотамии и Египта. В следующий период империю Ахеменидов поглотила европейская империя, введшая экономическую систему, разработанную в Греции.

Открывшиеся с помощью железных орудий возможности, алфавитное письмо и денежное обращение более полно реализовывались в сообществах, способных воспользоваться дешевизной морского транспорта для торговли. Часто это были сообщества недавних варваров, которые, непосредственно придя в цивилизацию железного века, были свободны от слишком большого наследия бронзового века. Первыми воспользовались новыми возможностями финикийцы и этруски, затем и другие. Только греки получали выгоду всегда.

Их бедная и гористая родина невольно толкала греков в море, они унаследовали от бронзового века традиции мореходства минойцев и микенцев. Однако микенская цивилизация как экономика, в которой проявляли себя ремесла, прекратилась. Дорийцы и другие вторгнувшиеся племена были откровенно варварскими с соответственно общинной формой владения землей.

Незавоеванные области также погрузились в невежество. Замки героев бронзового века, бывшие центрами накопления излишков богатства, разрушились. Город, в той степени сохранения, чтобы стать полисом, стал отличаться от деревни только присутствием профессиональных гончаров, кузнецов и, возможно, еще некоторых других ремесленников. Он стал практически самостоятельным, поскольку торговля физически прекратилась.

Увеличение явно отличимых керамических стилей в каждом районе, по сравнению с однообразием в эгейский или микенский период, отражало местническую изоляцию, ведшую также к увеличению различных диалектов.

Вероятно, большинство «горожан» жили за счет сельского хозяйства и рыболовства. Чтобы найти землю для растущего населения, каждый город пытался отобрать ее у своих соседей, следуя традиции неолита. Дорийцы из Спарты (уже завоевавшие ранее Лаконию силой и опустившие местных греков-микенцев до положения рабов) захватили также наделы земли для трех тысяч спартанцев за счет соседней Мессении.

Таким образом, во многих случаях лучше было эмигрировать. Греки совершали пиратские набеги на постоянные поселения и других народов, расположенные на побережье сначала Малой Азии, затем Черного моря во Фракии и других местах, затем в Македонии, в Италии, Восточной Сицилии и даже в Киренаике в Северной Африке. Там же основывались греческие колонии. Однако торговля и производство вскоре стали альтернативой пиратству, эмиграции и службе наемниками в восточных армиях для крестьянских сыновей, не нужных в хозяйстве на родине.

Ведь традиции минойских ремесленников и мореплавателей не умерли, и финикийские гости (а часто — налетчики и работорговцы) представляли наглядные доказательства возможностей торговли. Новые колонии, расположенные за морем, вместе с их «варварскими» соседями и собственными сельскохозяйственными «внутренними землями», обеспечивали сбыт.

Даже в VIII веке до н. э. производство настолько интенсивно развивалось, что поэт Гесиод поет о «соревновании гончара с гончаром и плотника с плотником». В начале VII века до н. э. началось массовое производство дешевых, но необычайно качественных повседневных товаров для экспорта. Сначала на острове Эгина, где был один из самых развитых полисов, и в Коринфе, контролировавшем многие морские пути как на восток, так и на запад, затем вскоре в других прибрежных городах, включая Афины, и за морем в Ионии (Малая Азия), а позже в западных и северных греческих колониях.

Лучшим свидетельством обширной и интенсивной греческой торговли, подтверждением ее, как и в микенском веке, являются находки глиняных ваз. Эти дешевые изделия для универсального использования, экспортировавшиеся из различных греческих городов — Эгины, Коринфа, Афин, Родоса, — начали встречаться в приметных количествах в могилах и развалинах городов по всему Средиземному и Черному морю.

Иногда их находили далеко, например, на краю лесного пояса, простиравшегося к северу от южнорусских степей, а также вплоть до кельтских захоронений на юго-западе Германии и в долине Марны на северо-востоке Франции.

Конечно, этот экспорт керамики указывает на производство и торговлю другими предметами, в равной степени распространенными. Очевидно, что в вазах также находились продукты специализированного сельского хозяйства. К VI веку до н. э. даже имевшие небольшие участки земли крестьяне Аттики (территория Афин) переходили от производства средств пропитания к специализированному выращиванию винограда и оливковых деревьев, благодаря денежному обращению. Теперь излишки скапливались не только в больших поместьях, но вывозилась и продукция садов и виноградников, составляя определенную часть экспорта.

В результате греческие города стали необычайно сильно зависеть от ввозимых из-за моря продуктов, причем не деликатесов или добавления к повседневной диете, а тех, что были основой рациона, в частности зерна. Его привозили из колоний на побережье Македонии и Фракии, а также из Северного Причерноморья.

К 450 году до н. э. Афины, возможно, стали первым примером политического образования, рискнувшего зависеть от продуктов из отдаленных земель, перевозившихся через моря, сосредоточившись на производстве товаров, которые было особенно выгодно производить жителям Афин. В IV веке до н. э. количество зерна, ввозимого в Аттику, в четыре раза превышало собственное производство.

Конечно, Афины находились в более привилегированном положении, поскольку владели богатейшими серебряными рудниками (в Лаврионе в Аттике) в Восточном Средиземноморье и производили вчетверо больше оливкового масла, чем требовалось афинянам. Классические города железного века намного превосходили своих предшественников бронзового века, их следует сравнивать по размерам с городами бронзового века Востока, хотя и не с восточными столицами железного века, такими как Ниневия.

На острове Самос, одном из самых процветающих городов-государств VI века до н. э., стены города ограничивали площадь порядка 160 гектаров. Вновь заселенный в 480 году до н. э. Милет (в 494 г. до н. э. был полностью разрушен персами. В 334 г. до н. э. был опять разрушен — Александром Македонским. — Ред. ) в Ионии занимал площадь в 90 гектаров, из них 21 гектар покрывали парки и сады. На Сицилии исходная колония в Селинунте, имевшая акрополь 8,7 гектара, в VI веке до н. э. расширилась до 19,5 гектара.

Расположенная на том же самом острове севернее Сиракуз Мегара Гиблея разрослась до 61 гектара. Более того, каждый греческий город пользовался возможностями, чуждыми Востоку. Здесь агора или рыночная площадь служила местом общественных собраний: на ней располагались правительственные здания, тут же находились театр, гимнасий, фонтан, обеспечивавший постоянный приток воды в бассейн. Большой частный дом в Олинфе (в Халкидике) занимал площадь 26 на 17 метров, это были жилые помещения и три магазина, каждый размером 4,9 на 4,4 метра.

Помогавшие оплачивать ввозимое продовольствие производства, связанные, например, с выращиванием оливок и вина, в основном принадлежали мелким, но независимо работавшим производителям. Археологи идентифицировали на основании их торговых отметок не менее чем сотню различных производителей аттической керамики, работавших в VI и V веках до н. э.

Тем не менее часто они работали совместно и для рынка. Несколько работников собирались в одной мастерской, и между ними распределялись различные операции. Иначе говоря, классическая Греция демонстрирует зачатки фабричной системы с разделением труда, однако вряд ли так широко, как показано на изображениях ремесленных мастерских в египетских погребальных росписях, например в усыпальницах периода Древнего царства, или же в мастерских при шумерских храмах.

На вазе, находящейся ныне в Мюнхене, кроме владельца изображена мастерская, где работают четыре мастера, а также художник и рабочий у печи. Вначале гончар не только изготовлял, но и расписывал вазы. Позже роспись по вазе стала отдельным ответвлением ремесла.

В Афинах были выпущены работы трех различных художников того времени, каждый из которых надписал свою собственную продукцию. Нам также известны художники, работавшие на трех или даже на четырех различных «фабриках». Их изделия сегодня выставлены на почетных местах в европейских и американских музеях как шедевры классической красоты. Судя по их именам, в большинстве случаев они были рабами или вольноотпущенниками (свободными людьми), но в любом случае не «гражданами Афин».

Такая «фабричная система», конечно, перенималась и в других производствах. В конце V века до н. э. отец Демосфена, самого известного афинского оратора, владел мастерской по производству кроватей, он нанял двадцать рабов, кроме того, имел оружейное производство, где работало еще тридцать два раба. Не менее ста двадцати ремесленников изготавливали щиты на фабрике некоего Кефалоса.

Греческое производство обеспечивало горожан множеством комфортных и утонченных вещей, причем необычайно красивых. Местное сельское хозяйство снабжало города продовольствием и приносило фактическую прибыль, однако на самом деле не образовывало эффективный и расширяющийся рынок сбыта для неудержимо растущего сельского населения.

Города богатели и вкладывали свое богатство в рабов, работавших во всех видах ручного труда. Типичным производителем в богатом городе V века до н. э. типа Афин стал не работавший ремесленник, которому помогали рабы, а хозяин мастерской, «капиталист» вроде Кефалоса, живший за счет продукции, производимой его рабами.

Вместе с тем не следует преувеличивать количество рабов и их роль в производстве. Так, количество афинских рабов в V веке до н. э. определяется в 365 тысяч человек, что в четыре раза превышало городское население.

Однако подсчеты Гомме дают цифру в 115 тысяч человек, что представляется более правдоподобным, даже если она и составляет треть всего населения, согласно подсчетам того же самого автора. (Согласно общепринятым данным, в Афинах в годы расцвета насчитывалось 90 тысяч свободных граждан (вместе с семьями), 45 тысяч неполноправных (иностранцев и вольноотпущенников) и 365 тысяч рабов. — Ред. )

Все же оставалось достаточно свободных ремесленников. Свободные горожане, равно как и проживавшие в городе чужеземцы и рабы, работали по сдельным контрактам на Афинское государство, например, создавали рифленые храмовые колонны. Серебряные рудники в Лаврионе сначала развивались с помощью вольнонаемного труда, но в V веке до н. э. здесь уже работало достаточно свободных шахтеров, хотя большинство составляли рабы.

С другой стороны, рабы занимали официальное положение как надсмотрщики, а иногда и более ответственные посты. Конкуренция на рынке труда с рабами не снижала плату за труд до прожиточного уровня. Напротив, работавший за минимальную плату в два обола в день поденный рабочий в Афинах в V веке до н. э. мог заработать за сто пятьдесят дней достаточно, чтобы обеспечить прожиточный минимум еды и одежды на целый год. Правда, спустя столетие реальная заработная плата снизилась катастрофически.

Все же рабство препятствовало развитию производства. Оно ограничивало внутренний рынок, поскольку рабы-производители, получавшие немногим более, чем им было нужно для удовлетворения самых необходимых потребностей, не могли покупать собственную продукцию. Это привело к отсутствию роста производительности труда, ибо производство не превышало пределов необходимого. Поэтому даже удачливые производители вместо того, чтобы вкладывать свою прибыль обратно в производство, инвестировали ее в более успешные области, например в сельское хозяйство и ростовщичество.

С другой стороны, производитель товаров, идущих не только на местные нужды, но и на внешние рынки, полностью зависел от милости купца, покупавшего его продукцию, но благодаря своему личному знанию потребностей внешнего рынка мог получать большую выгоду. Как и в период бронзового века на Востоке, купцы в Германии, равно как и производители, попадали иногда в долговую зависимость от ростовщиков, получавших зачастую самую большую прибыль.

Наконец, греческие «промышленные города» не только разделились на соперничавшие классы изнутри, но и начали противостоять друг другу как автономные государства, постоянно растрачивая накопленное богатство в междоусобных войнах, приносивших выгоду только торговцам рабами. Именно постоянные внутренние войны, отчасти обязанные классовой борьбе (в той степени, насколько рабство препятствовало производительной занятости излишков населения), в свою очередь ухудшая качество населения пополнением невольничьих рынков (а главное — огромными людскими потерями лучшей части общества. — Ред. ), стали исторической причиной разрушения классической экономики и крахом поддерживающей ее политики.

Варвары, вошедшие в цивилизацию в железном веке, искавшие рынки сбыта для морской торговли, были практически обречены на обслуживание больших хозяйств. При новой денежной экономике и используя дешевые орудия труда, они могли стать мелкими собственниками, особенно там, где разнообразие земли благоприятствовало специализированному земледелию больше, чем позволяли земли аллювиальных речных долин.

В Италии соперничавшие этрусские землевладельцы поддерживали, помимо производства предметов роскоши, оружия, разработку месторождений и инженерные работы. Их оросительные и дренажные системы показывают, чего можно было добиться применением железных орудий для улучшения каменистой почвы.

Все же римляне, когда они изгнали своих этрусских «патронов», показали себя цивилизованными земледельцами, вкладывавшими деньги, занимавшимися ссудами, захватом рабов, но не выходившими на развитие экспортной промышленности. Опасность такого положения подчеркивал римский историк Тит Ливий, писавший о засухах в 490, 477, 456, 453, 440, 411 и 392 годах до н. э.

В результате, причем более успешно, чем у ассирийцев, развилось два вида деятельности — ростовщичество и война. Крупные ростовщики становились знатными землевладельцами и начинали подражать латифундистам из финикийской колонии Карфагена, обустраивая огромные поместья с использованием труда рабов, которых поставляла война. Разоренные ими мелкие землевладельцы могли воспользоваться возможностью умереть в каком-нибудь прославленном сражении. Если же они выживали, то их вознаграждали новыми наделами в римских колониях или на завоеванных территориях.

В варварских пограничных регионах железные орудия труда и оружие позволили начать обработку девственных земель и вооружили новые военные формирования, открыв путь к завоеваниям. Действительно, даже в конце бронзового века земледельцы из Центральной Европы, благодаря инновациям, о которых уже шла речь, с помощью дешевого бронзового оснащения обеспечивали их продвижение во всех направлениях, используя плуги и длинные прямые мечи.

Наконец, смешанное земледелие, основанное на использовании плуга, начало замещать пастушескую систему, хозяйство, основу которого составляет скотоводство, соединяя его со смешанным сельским хозяйством (мотыжным), даже в Южной Англии. Старая аристократия исчезла примерно в 1100 году до н. э. Однако торговля, даже в Средиземном море, усилилась и расширилась. Так, например, янтарь перевозили на юг через Верхнюю Италию по старому маршруту бронзового века на протяжении всех Темных веков. И наоборот, секрет производства железа распространился на север, в основном по тому же маршруту через Верхнюю Италию, в районы, богатые железной рудой и топливом.

К северу от Альп первый железный век, обозначаемый как гальштаттский период, названный так по могильнику в Верхней Австрии, начался примерно в 750 году до н. э. Однако на Британских островах, где местные залежи меди и олова позволяли не иметь высоких цен на старый металл, бронзовый век продолжался.

В Англии он продолжался до 500 года до н. э., в Шотландии — до 250 до н. э., в Ирландии еще дольше. С помощью железных инструментов крестьянин расчищал лесистую территорию, население росло быстрее из-за увеличивавшихся излишков продовольствия. Так, на гальштаттском могильнике в Юго-Западной Австрии находится порядка тысячи могил. Все же подобный рост усиливал соперничество за землю (в дальнейшем, возможно, к этому добавлялось общее ухудшение климата) и, следовательно, порождал войну.

С помощью железных орудий труда гальштаттские крестьяне укрепляли вершины холмов, устраивая глубокие рвы и возводя ступенчатые укрепления из леса, камня или земли, служившие в качестве племенных убежищ. Военные вожди богатели. Стремясь упрочить свою власть, подобно микенским героям, некоторые приобретали улучшенные военные колесницы у этрусков. Другим племенам приходилось перенимать искусство конной езды у скифов, становиться воинами.

Везде их доставали греческие торговцы из Массилии (Марселя). Хитроумные греки подобрали ключ к запертому богатству варваров через вино, то же самое приворотное зелье, какое белые торговцы позже использовали против негров и индейцев. В европейских поселениях железного века греческие винные сосуды заняли место бутылок водки (монопольно производившейся государством) в русской Сибири или емкостей с виски в Южной Африке. Позже греческий автор Диодор описывает, насколько дешево кельты продавали рабов, получая вино, «обменивая слуг на питье».

Все же если греки именно так получали рабов и, без сомнения, олово, янтарь, не говоря о лесной продукции, они в равной степени вооружали и провоцировали вооруженные отряды варваров, чтобы те вторгались в цивилизованный мир. Во время второго железного века, или La Тепе (латенская культура, следовавшая за гальштаттской, названа по местности Латен в Швейцарии), этот период начался после 450 года до н. э., кельтские воины разграбили Рим, вторглись в Северную Грецию и основали свое царство, Галатию, в центральной части Малой Азии.

Тем временем кочевники (скифского типа. — Ред. ), выращивавшие лошадей для получения молока и для езды, распространились по всем евроазиатским степям. (Они здесь были с 3-го тысячелетия до н. э. и раньше. В описываемое время так называемый скифский звериный стиль распространился от Причерноморья до степей нынешней Монголии. — Ред. ) Они досаждали государству династии Чжоу в Китае, вторгались в Малую Азию и даже угрожали Ассирии. (Скифы вторгались до границ Египта, захватывая Сирию и Палестину (ок. 630 до н. э.), терзали Ассирию и других, затем в VI в. до н. э. ушли в родные степи. — Ред. ) В Южной России такие кочевники, как скифы, поработили местных земледельцев бронзового века (предков славян. — Ред. ) и создали своеобразные государства, собрав огромные запасы зерна и других продуктов со своих подданных. (Скифы и славяне (невры и другие, по Геродоту) сосуществовали с взаимной пользой. Под прикрытием скифов земледельческие поселения продвинулись далеко на плодородные земли в лесостепь. В дальнейшем, с приходом сарматов, разбивших скифов, ситуация изменилась к худшему. — Ред. )

Таким образом они смогли поддерживать кузнецов, золотых дел мастеров, оружейников и других местных ремесленников. Они покупали золото в Трансильвании и на Алтае, лесную продукцию за пределами степей. Не говоря уже о греческих винах и всевозможных товарах из колоний, расположенных на побережье Черного моря.

Быстро перемещавшиеся кочевники стали значимыми посредниками в обмене идеями между Дальним Востоком и Западом. Именно они помогли и ассирийцам, и европейцам понять военное значение кавалерии. Возможно, они оказались не менее успешными в создании цивилизованного государства, чем их гальштаттские соседи, жившие дальше к западу.

Глава 10

УПРАВЛЕНИЕ, РЕЛИГИЯ И НАУКА В ПЕРИОД ЖЕЛЕЗНОГО ВЕКА

Экономические перемены в железном веке проявились, естественно, и на политическом уровне. Фактически на Востоке были унаследованы монархические традиции бронзового века. Ассирия, Вавилон и Египет оказались всего лишь продолжением государств бронзового века, с небольшими изменениями сохранив «божественное управление». Точно так же поступили и в отношении старой экономики. Такие новые царства, как Израильское (небольшое по сравнению с перечисленными, существовало как единое приблизительно с 1000 по 925 г. до н. э. (во многом благодаря поддержке фараонов), затем распалось. А новый ливийский фараон Шешонк в 926 (или 929) г. до н. э. разграбил Иерусалим. — Ред. ), Лидийское, Фригийское и Урарту, попытались их копировать.

Мидяне и персы переняли государственные механизмы тех стран, которые завоевали, улучшив их в соответствии со своими условиями. В государстве Чжоу в Китае создали монархию, весьма схожую с той, что существовала в египетском Среднем царстве.

Напротив, в средиземноморской Европе теократическая монархия по восточному образцу так и не развилась, даже на Крите. Микенские царьки в Греции разорились еще до появления варваров. Общеизвестно, что сами завоеватели являлись признанными патриархальными монархами и военными вождями. Однако, управляя небольшой и бедной территорией в мирные времена, они не могли рассчитывать на пышность восточного двора или на свое доминантное положение в отношении богатых землевладельцев, их вассалов.

Благодаря доступности железного оружия последние больше не зависели от королевского арсенала, но могли вооружать себя и даже снабжать пиратские суда, чтобы те захватывали добычу для них самих и их клиентов. Поэтому в большинстве греческих государств, не говоря об Италии и финикийских колониях, функции монархии постепенно сокращались до положения исключительно ритуального учреждения.

До конца Темных веков греческие государства и многие этрусские и финикийские государства также становились республиками, где избиравшиеся на год магистраты приобретали исключительную власть, в то время как общая политика определялась советом старейшин и собранием ведущих семей или кланов. Когда клановая организация пришла в упадок, а монетарная система превратила землю в предмет, которым владели, глава клана стал большим землевладельцем. Механизм управления попал в руки наследственного землевладельческого дворянства или аристократии (правивших «лучших»).

Стало правилом защищать кредитора от должника, землевладельца от арендатора и крестьянина, получавшего часть доли прибыли, от владельца земли, причем так ревностно, что Аттика обезлюдела, а в Риме были спровоцированы беспорядки.

Однако в торговых и производивших ремесленную продукцию городах земельная аристократия принуждалась, хотя и насильственно, делить свою власть с новой плутократией. Превращение в деньги произведенной продукции оказалось не менее эффективным делом, чем получение земельной ренты, доходы от торговли казались не менее выгодными, чем добыча пиратов.

Сначала в Ионии, а затем и в полуостровной Греции новый класс купцов успешно противостоял привилегиям землевладельцев. Право на исполнительские должности, места в совете и голоса в ассамблее зависело от денежного обеспечения или величины земельной собственности кандидата. Аристократам приходилось уступать место олигархам.

В своей борьбе средний класс часто искал союзников среди бедняков — мелких, но погрязших в долгах свободных землевладельцев, арендаторов и наемных сельскохозяйственных работников и даже среди безземельных ремесленников и рабочих. Развитие тактики, соответствующей вооружению железного века, придавало этой борьбе военизированный характер.

Победа больше не зависела от мощи колесниц, качества доспехов богатого землевладельца, но только от бесстрашия пехоты, набиравшейся из мелких землевладельцев. Более того, и за морем, и в Греции военной мощи придавалось особое значение, слишком бедные, чтобы позволить себе иметь хорошее защитное вооружение, могли служить своему городу, становясь гребцами на военных кораблях. Фактически они могли претендовать на правосудие и иметь некоторую надежду на успех голосования в законодательном собрании. Уступка подобных притязаний могла преобразовать государство в то, что греки называли демократией.

Иногда конфликт между несколькими классами переходил в открытое насилие, переходящее в стасис (застой). Более того, он поощрял амбиции отдельных личностей, особенно тех, кто разбогател с помощью коммерции, производства, контроля над рудниками или манипуляций с деньгами. Все они получали возможность диктовать свои требования, поддерживаемые одной из соперничавших партий. Такие, захватившее власть лица назывались тиранами.

Фактически, тираны, причем делали они это часто, защищали слабых от притеснений сильными (об этом шла речь выше) и расходовали большую часть своего личного богатства на восстановительные общественные работы и на обустройство городов, поощряя развитие новых производств. Однако тираны никогда не становились «божественными правителями», редко основывали династии. Большинство из них свергалось в ходе олигархических или демократических революций.

В Афинах, которые представляли собой не только город, но и всю Аттику, район более крупный и разнообразный, чем большинство греческих городов, после изгнания местных тиранов демократия стала особенно эффективной. Производство там было приравнено по значению к торговле и сельскому хозяйству. Старые классы утратили политическое влияние.

Отменили привилегии магистратов, большинство должностей заполнялись путем жребия, а не выборов (стратеги (10 человек), образовывавшие коллегию, обладавшую большим весом, избирались! — Ред. ). Предполагалось, что каждый горожанин должен посещать собрания и заседать в судах. Чтобы заставить систему работать эффективно, члены ассамблей и судьи, равно как и магистраты и советники, получали вознаграждение, если определить нашим языком, «за потерянное время». Таким образом, демократия утверждалась не только политическими, но и экономическими мерами.

Все сработало. В конце V века до н. э. сельские жители действительно посещали общее собрание и голосовали по общим политическим вопросам. Общественные лидеры, места которых вначале занимали землевладельцы, теперь часто были уважаемыми ремесленниками или купцами, кожевниками, изготовителями ламп, музыкальных инструментов.

Демократическое государство предоставляло своим жителям театры и общественные здания. Стоимость их услуг, равно как и флота, частично оплачивалась богатыми горожанами, без сомнения под давлением «общественного мнения», но вовсе не по принуждению за счет налогообложения. Контракты на общественные работы делились на небольшие части, которые могли осуществить любые сведущие горожане или союзники.

Таким образом, Афины стали первым документальным примером прямого народного управления, хотя его демократический характер не следует преувеличивать. Прежде всего отметим, что женщинам не предоставлялись никакие права участия в общественной жизни. Жены горожан были изолированы почти так же, как и сегодня в мусульманских странах, причем в законодательном отношении их позиция оказывалась даже хуже, чем у их ассирийских и вавилонских сестер.

Во-вторых, гражданство стало теперь наследственной привилегией, из него неукоснительно исключались постоянно проживавшие чужестранцы. Согласно подсчетам Гомме, они составляли десятую часть от общей численности населения и состояли в основном из ремесленников и работников мастерских.

Наконец, производство основывалось на рабстве, даже мелкий землевладелец имел одного или двух рабов, большинство тех, кто был занят на рудниках или на производстве, и даже полицейские являлись рабами.

Хотя горожане трудились в своих хозяйствах, упорно занимались ремеслами, выполняли небольшие подряды на общественных работах, действовали как наемные работники у своих сограждан и даже работали на рудниках, они имели возможность заниматься политикой и культурой, и все же чужеземцы по-прежнему не занимали мест в правительстве. Что же касается рабов, то они и вовсе не имели никаких прав.

Более того, доходы в казну, из которых платили магистратам, присяжным и членам собраний, происходили из двух значительных источников. Во-первых, это были рудники в Лаврионе — богатейшие серебряные рудники, находившиеся в Аттике, они в основном разрабатывались рабами под управлением местных подрядчиков, принося хороший доход государству.

Во-вторых, Афины оставались имперским городом, который собирал дань с подчиненных полисов. Известно, что Афинская империя (Афинский морской (Делосский) союз) началась как лига свободных городов, выступивших против Персидской (иранской) империи Ахеменидов. Дань сначала заключалась в поставке кораблей, которые союзники оснащали и укомплектовывали людьми, предназначая для общественной защиты. Однако после 450 года до н. э. некоторые союзники почувствовали себя угнетенными и попытались восстать, однако были подавлены военной силой.

Поэтому все население Афин в известной степени представляло собой необычайно большой и разнообразный правящий класс. Демократия во многом достигалась не столько путем явного распределения богатств, которые производились (или получались от членов морского союза), сколько через освобождение от нищеты и угнетения бедных афинских граждан. Когда же после потери «имперского» статуса главы морского союза (после поражения в Пелопоннесской войне 431–404 гг. до н. э.) внешние поступления в Афины прекратились, конфликт между бедными и богатыми проявился с особой силой. Впоследствии Афины утратили свою полную автономию и в конце IV века до н. э. вернулись к умеренной олигархии (под давлением Македонии).

Напротив, Рим демонстрировал рост олигархии. После выдворения этрусских правителей органы управления — совет (сенат) и должности магистратов (вначале назывались преторы (предводители), затем консулы) — попали в руки аристократии, патрициев, обязанных своей властью не только земельной собственности, но также и статусу своих предков — родовитых римлян, как правило отличившихся в боях.

Как и греческие аристократы, патриции использовали органы управления против плебеев (неродовитых римлян, по происхождению переселенцев, даже если в далеком прошлом). Плебс включал как ремесленников и мелких землевладельцев, так и некоторых членов побежденных римлянами кланов, обогатившихся с помощью денежной экономики. В результате плебеи путем сецессиона — разновидности всеобщей стачки — обеспечили себе не только защиту от должников и право смешанных браков с патрициями, но также долю в их поместьях и добились определенных политических привилегий — права голосования и выбора консулов.

Практически только крупные землевладельцы и в меньшей степени удачливые ростовщики выиграли от этих уступок. Мелкие хозяйства разорились из-за обязательной службы в постоянных войнах и поэтому оказывались вынужденными уступить свою собственность более богатым соседям.

Сенат был центральным органом Римской республики. Он обсуждал все важнейшие вопросы внешней и внутренней политики, а до середины IV века до н. э. утверждал и законодательные решения народных собраний. У консулов была высшая власть (империй) и основные функции царей, за исключением жреческих обязанностей. Постепенно наряду с этой высшей магистратурой стали возникать и другие, первоначально ей подчиненные: квесторы, которые были помощниками преторов по судебным делам, а потом приобрели функции казначеев, и эдилы, которые были помощниками преторов по городскому хозяйству. В то время как все жители были обязаны голосовать на выборах магистратов, голосование организовали таким образом, что богатые землевладельцы вместе с теми, кто от них зависел, могли контролировать выборы. Одновременно расходы занимавших высшие посты оказались настолько обременительными, что только богатые могли их себе позволить.

Наконец, отправление культов оставили за старыми семьями и смогли использовать, чтобы лишать законной силы любые неудобные для общества решения. Ведь общественные дела можно было вести только тогда, когда авгуры и гаруспики объявляли о благоприятных предзнаменованиях в соответствии с системой гаданий, подобных месопотамским, которым научились у этрусков — по печени священной жертвы, а этруски восприняли это в Малой Азии, возможно от хеттов. (Видимо, здесь другие причинные связи. Лингвистические исследования говорят, что у хеттов (точнее, индоевропейцев несийцев, принявших название хеттов) и италиков в языке (и, видимо, не только в языке) существует больше общего, чем между другими сообществами индоевропейцев. Значит, они происходят от одного объединения людей, которое давно начало выделяться в общем индоевропейском массиве — еще до экспансии индоевропейцев далеко за пределы первоначального ареала заселения (евразийские степи и лесостепи между Днепром и Алтаем, позже Енисеем). Интересно, что такую же особую лингвистическую близость вместе с италиками и хеттами разделяют тохары, которых исторические судьбы занесли в Синьцзян, а затем в Индию. — Ред. )

Под управлением сената Рим за три столетия поднялся, превратившись из скромного городского поселения в столицу империи, чья власть определяла жизнь всего Апеннинского полуострова (Италии), Сицилии, Испании, Северной Африки и Греции. Однако те, чьим оружием были завоеваны эти земли, часто теряли свои наделы в Италии, которые поглощались крупными землевладельцами и обрабатывались затем рабами. Богатства завоеванных земель обогащали только олигархию сената и новый «средний класс» ростовщиков, арендодателей и подрядчиков, чьи орды рабов из пленников конкурировали на рынке труда с лишившимися собственности отечественными крестьянами и ремесленниками.

Социальный фермент железного века начал растворять установившиеся идеологии, основой которых были корпорации жрецов и чиновников, выделившиеся еще в бронзовом веке. Однако даже в старых восточных государствах, где варвары сбрасывали «божественных правителей» и разрушали империи, представление о том, что земная империя является отражением царства богов, оставалось неколебимым. Соответственно, вавилонские жрецы еще более ревностно, чем прежде, отправляли традиционные обряды, старая шумерская идея судьбы (рока) снова вышла на первый план.

Новые варварские народы, вступившие в контакт с цивилизацией и испытавшие разъедающее влияние денег, в определенной степени сохранили старую племенную структуру общества, не разделенного на составные части.

Дешевые железные инструменты и орудия позволяли освободиться от полной зависимости от тех, кто не являлся ни «божественными правителями», ни военачальниками. Но теперь общество разделилось на достаточно обособленные группы благодаря деньгам, ставшим видимым выражением общественного положения.

Алфавитное письмо открывало двери учению для всех, без обязательного прохождения жреческих учебных заведений или школ тоталитарных государств. Следовательно, задача реконструкции общественного сознания падала на тех, кто не зависел от извечных корпораций вместе с их консервативными традициями.

По всему цивилизованному миру, а прежде всего в сообществах, которые недавно отошли от племенного варварства, начались поиски новых ответов на вопросы, поставленные старыми порядками, причем уже не традиционными путями при посредстве установленных институтов.

Пророки осмеливались получать непосредственные откровения от божества, той коллективной внутренней субстанции, которая управляла всеми членами племени. Философы апеллировали к первородному разуму, который во многом являлся воплощением коллективного опыта общества, приведенным в соответствие с принимаемыми всеми принципами.

В VI веке до н. э. были весьма популярны и те, кто получал личные «откровения», и те, кто объявлял себя открывателем новой религии. Смелые рассуждения отыскивали достаточное подкрепление, чтобы становиться философскими школами.

В Китае Лао-цзы и Конфуций обучали рациональной морали, основав в VI веке до н. э. соответственно даосизм и конфуцианство. В Индии Гаутама Будда также «достиг просветления», причем это также произошло вскоре после 500 года до н. э. (Более принятые даты жизни Сиддхартхи Гаутамы Будды 623–544 гг. до н. э. — Ред. ) Будда не принадлежал к касте жрецов, брахманов, предполагают, что он был сыном мелкого раджи (из царского рода племени шакьев в Северной Индии, отсюда Шакьямуни — одно из его имен. — Ред. ). Он молился о спасении как о средстве перехода от вереницы перерождений в неопределенное и постоянное состояние нирваны. Будда заимствовал у брахманов учение о круге перерождений, теорию перехода и перевоплощения душ.

Однако средства спасения более не представляли собой священные жертвы и магические церемонии, превратившись в моральные добродетели, почитание родителей, уважение всех живых существ и правдивость. После обращения в буддизм императора Ашоки из рода Маурьев (правил в 273 или 268–232 гг. до н. э.) эта религия превратилась в богатый и занимающий прочное положение институт со всеми компонентами вроде духовенства и тщательно разработанных ритуалов. Позже появилось и монашество, миссионерское рвение которого стало одним из самых эффективных инструментов распространения цивилизации в Центральной и Восточной Азии.

Живший примерно в Западном Иране где-то между 1000 и 500 годами до н. э. (некоторые исследователи считают, что Заратуштра родился ок. 1200 г. до н. э. в степях к востоку от Волги — прародине иранских племен (так называемая андроновская культура, на восток простиралась за Енисей). — Ред. ) Заратуштра (Зороастр) объявил, что избран самим Ахурамаздой (Ормуздом — олицетворением доброго начала. — Ред. ), чтобы очистить иранскую религию от политеизма, поклонения дьяволу, магии и ритуалов. Так старые племенные боги ведических арийцев превратились в его гимнах в злых духов-дэвов, а подношения им запрещались. Воля единого бога поддерживала космический порядок, сама идея космического порядка, возможно, вытекала из вавилонских астрономических наблюдений (обнаруживших единообразие в движениях небесных тел), оплодотворялась их наблюдениями за обществами, управлявшимися известными и установившимися законами, бытовавшими со времен Хаммурапи. (Как показывают археологические исследования, у индоевропейских племен были свои астрономические наблюдения и приспособления для этого (например, у северного подножия священной горы ариев Эльбруса). — Ред. )

Заратустра вышел из глубин иранских патриархальных пастушеских крестьянских масс. Своим успехом он явно обязан покровительству знатного землевладельца Виштаспа. Его учение стало основой богатой государственной церкви с новым духовенством и новыми обрядами. (В VI в. до н. э. стало официальной религией империи Ахеменидов, позже в Парфянском царстве и Сасанидском Иране, павшем под ударами арабов в 651–661 гг. — Ред. )

И еврейские пророки — Амос, Осия, Исаия, и их преемники апеллировали к откровениям племенного бога Яхве и осуждали политеизм, идолопоклонство и магию. Их Яхве не нуждался в плоти козлов и крови быков, предлагавшихся в качестве жертвы.

«Что требует Господь от нас, кроме как быть справедливым, проявлять милосердие и идти за ним?» В то же самое время движение пророков отражает реакцию свободного крестьянства против экономического и политического абсолютизма еврейских правителей, которые, начиная с Соломона, пытались подражать египетским и ассирийским монархам (в соответствующем масштабе — как областной начальник подражает столичному. Соломон пользовался покровительством фараона Египта).

Пророки стремились возродить почитание старых богов и исправить существующие культы. Божество персонифицировалось лишь в духовном смысле, не имеющее право быть воплощенным в дереве и камне, хотя и искусно и богато украшенных. Оно больше не было одним из множества богов, вместе с которыми являлось объектом поклонения, наподобие Амона Ра, Мардука или прежнего Яхве, но превратилось в исключительное божество, бога богов, став богом всех людей, а не только ассирийцев или египтян.

Совершение обрядов за плату сохранилось и в религии пророков во многом потому, что ее приверженцам обещали вознаграждение в загробном, а не в реальном мире. Однако совершение обрядов с подношением пива, как это происходило в Шумере, или опьяняющей сомы, как в ведической Индии, не являлись залогом будущего спасения и милости Бога. Путь к спасению лежал через совершение добродетельных поступков. Следовало поступать по справедливости, не говорить неправду, не воровать и не убивать, то есть поступать по отношению к другим так же, как и в древних сообществах бронзового века, у которых и были заимствованы эти представления.

Конечно, как и всякое учение, обещавшее спасение в качестве награды за праведность, христианство также допускало осуждение на вечные муки как наказание за дурные поступки. В боговдохновенном видении пророка отрицательный мотив затемняется положительным посланием. Поскольку религия становилась все более и более структурированной и зависящей от священников, страдания осужденных на вечные муки определялись с особым наслаждением. Скажем, как и на египетском папирусе, относящемся ко 2-му тысячелетию до н. э., а позже на буддийских и зороастрийских скульптурах и изображениях, на христианских иконах красочно изображены ад и претерпеваемые грешниками мучения.

Наконец, поскольку Господь стал создателем всех людей, человечество, очевидно, превратилось в единое сообщество. Теперь для его соплеменников или горожан истовая набожная благочестивость человека связывалась со справедливостью, правдивостью и милосердием, даже если не для всех людей, то, по крайней мере, для сообщества преданных, в которое должны были входить все люди, независимо от их происхождения или политического союза.

Подобные плодотворные идеи явно свойственны учениям Сиддхартхи Гаутамы, Заратуштры, Амоса и прочих пророков. В буддизме, митраизме и других религиях они особенно проявились после 300 года до н. э. Представление о человечестве как о едином сообществе, всем членам которого присущи общие моральные обязательства, представляет собой идеологический аналог международной экономики, основанной на обмене товарами между всеми ее членами, сложившейся во второй период железного века.

В Греции во время бронзового века певцы, которых радостно принимали во дворах героев вместо жрецов, изображали богов как подобие военных покровителей, признававших первенство олимпийского Зевса, — так же вели себя своевольные военачальники ахейцев по отношению к правителю Микен.

В железном веке совершались публичные жертвоприношения олимпийским богам, для чего в каждом городе были построены специальные храмы. Однако когда смертные правители покинули микенские дворцы, боги Гомера также оставили земной Олимп и исчезли в небе. Природа, оставленная богами, таким образом, стала свободной для науки, однако наполовину, поскольку и старое крестьянство, и новые варварские племена придерживались архаических магических культов.

Именно из древних магических обрядов они заимствовали «мистические религии», культ Диониса, или Вакха, бога вина, пришел из Фракии, орфики и элевсинские мистерии, а также и философы вплоть до Пифагора и Платона обращались к личности (и бессмертию души), а не к обществу как к организованному целому. Мистические религии служили идеологией для масс, угнетаемых крестьян, рудокопов и даже для рабов, обещая им спасение и становясь духовным бальзамом в их материальных и экономических проблемах.

Вакх предлагал союз с божеством через божественное безумие, орфики, как и Будда, освобождали от колеса рождений и смертей, то есть даровали бессмертие. Все же пути к спасению в основном представляли собой магические ритуалы, инициацию и очищение непосредственно заимствовали из древних репродуктивных культов, таких как приобретение бессмертия сначала для фараона и затем для всех египтян, кто мог заплатить за них.

Естественно, что нечистым, непосвященным, угрожали адом. К V веку до н. э. страх перед преисподней стал существенным фактором в жизни греков, хотя и редко упоминался в классической литературе. Из итальянских и сицилийских греческих колоний учение дошло до этрусков, чьи гробницы иногда украшались изображениями пыток проклятых. Все же целью мистерий было не «научить своих приверженцев догмам, а довести до определенного эмоционального состояния».

В свою очередь, философы-мистики обращались к более искушенным клиентам с утонченной магией. В частности, Пифагор из Самоса (ок. 580–500 до н. э.) помимо традиционных запретов и архаических ритуалов призывал к занятиям науками и искусством. Его ученики образовали братства, которые больше напоминают древние тайные общества и орфическую церковь, чем научные школы. Сказанное справедливо и в отношении брахманских философских школ Индии железного века.

Все же пифагорейцы, рассматривая созерцательную жизнь как величайшее очищение, изучали в связи с этим арифметику, геометрию и астрономию как сопутствующие средства, правда без практических результатов. Тем временем другие философы, происходившие из Ионии, учили, непосредственно опираясь на естественные науки.

Основатели так называемой естественной философии — Фалес (ок. 625–540 до н. э.) и Анаксимандр (ок. 600–530 до н. э.) из Милета, Гераклит (ок. 550–475 до н. э.) из Эфеса — на самом деле были в основном озабочены социальными проблемами, нежели торговыми связями с Востоком и новыми средствами денежного обращения, необходимыми теперь в Ионии.

Философы наконец перестали ограничиваться абстрактной «природой», не связанной с человеческим обществом, подобно теологам Шумера и Египта. Как писал Корнфорд: «Главным предметом размышлений греков является не внешняя природа, обнаруживаемая чувственно, но представление о реальности как о сверхчувствительной протяженной субстанции, которая вначале была живой и божественной…» «Их целью являлось создание нового инструмента, концептуальной модели реальности». Точно такой же, возможно, была и цель у шумеров.

Как и в Месопотамии, модель обеспечивалась порядком в обществе, однако по мере того, как общество переходило к цивилизации железного, а вовсе не бронзового века. Греческое обозначение порядка в природе космос происходит от корня, который в ранней Греции времен Гомера относился к выстраиванию кланов перед началом военных действий и к устройству племен на земле.

Фактически железный век представил проблемы общества в новом свете, исполнители и инструменты решения оказались иными. Мораль и космогония восточного бронзового века стали коллективным умозрительным построением корпорации жрецов или храмовых хозяйств.

Брахманическая философия в Индии также вышла из касты жрецов. Греческая философия железного века оказалась личным умозрительным построением личностей, освободившихся от полной зависимости от группы благодаря железным орудиям и оружию и денежному обращению.

В философии железного века, как в Индии, так и в Греции, проблема индивидуальности и общества, единого и множества выходила на передний план. Действительно, она возникла на горизонте, когда первые чародеи появились уже в ордах старого каменного века, и продолжала существовать в бронзовом веке, когда божественные правители и военачальники приобрели индивидуальность и «души». Однако она пришла в упадок, когда в железном веке появилось сообщество пиратов-капитанов, купцов, владельцев кораблей, ростовщиков и тиранов.

Во время бронзового века умозаключения приводили к тому, что природа воспринималась как целое, точно так же, как и общество видели как единство, зависящее от воли божественного правителя. Точно так же, как и храмовое хозяйство, оно представляло собой цельность, использовавшуюся в интересах хозяйства и его «божественного правителя».

В железном веке философы разделили природу на составляющие, точно так же, как человеческое сообщество распалось на отдельные личности, а городская территория — на частные владения и поместья. В Ионии Анаксимандр уже объяснял качественные изменения, произошедшие благодаря «сгущению и прореживанию», количественными переменами, например изменением политического статуса горожанина в зависимости от размера собственности.

Наконец, между 500 и 420 годами до н. э. атомисты Левкипп (из Милета) и Демокрит (из Абдеры) разделили внешнюю природу на отдельные неделимые части или частицы (атомы), точно так же, как и новая денежная система разъединила богатство на мелкие части — монеты. Таким образом, они создали теорию атомов, оказавшуюся таким прекрасным инструментом для открытий в современной химии и физике.

В греческих умозрительных заключениях явно видно, что философы обращались снова и снова не только к мудрости древних или божественному откровению, но и к фактам общего опыта, практической деятельности ремесленников. Отметим, что их индийские современники с трудом унаследовали из бронзового века священные гимны Вед и ритуальные руководства, поскольку они сохранялись только в словесной форме.

Философы внимательно наблюдали за явлениями природы и систематизировали свои наблюдения. Основываясь на наблюдениях за поведением рыб и животных, Анаксимандр высказал идею эволюции органического мира. Ксенофан (из Колофона, ок. 565–475 до н. э.) наблюдал и тщательно описывал ископаемые.

Более того, они к своим наблюдениям, хотя и ограниченно, но все же больше, чем их предшественники бронзового века, применяли количественные измерения. Произошло то же, что и в случае с введением денежного обращения. Разве монеты не побудили греческое общество более точно измерять социальное положение, чем слитки бронзового века? Измеряя струны лиры, Пифагор (или один из его учеников) не только заложил основы теории музыки, но пошел дальше, обнаружив математические пропорции того, что мы называем гармонической прогрессией.

Однако греческим философам не приходилось полагаться исключительно на свои собственные наблюдения, они были удивительно хорошо знакомы с достижениями вавилонской и египетской науки. В арифметике, геометрии и астрономии греческая наука основывалась на фундаменте, заложенном на Ниле и Евфрате. Считается, что Фалес из Милета, наполовину финикиец, а также Пифагор изучали геометрию в Египте.

Считая, что «природа» вещей каким-то образом выражается через цифры, Пифагор почти так же, как шумеры, предполагал, что «природа вещей» выражается в их названиях. Вместе с учениками он явно продвинулся в изучении математики, хотя часто и доводя ее до мистического и магического завершения. Они считали, что постоянные и единообразные свойства числа отражают постоянный и бесконечный порядок , в котором человек способен найти убежище в то время, когда структура общества явно находилась в состоянии изменения. В процессе своих поисков пифагорейцы обнаружили много интересных и любопытных свойств чисел. Похоже, что в ходе своих открытий пифагорейцы выявили и их магические свойства, давая обладавшим ими числам удивительные названия типа «дружественные числа». Но даже не говоря о прогрессиях и пределах, они вплотную подошли к основам современной теории вероятности.

Причиной того, что греки не сильно продвинулись в чистой арифметике, была неуклюжая система численного обозначения. В качестве практического инструментария подсчетов они использовали счеты, или абак, приспособление, возможно изобретенное финикийцами.

Все же ни абак, ни изобретенные приспособления, чтобы отмечать результаты, не позволили перейти к высшей математике, для деления грекам приходилось делить части, как и египтянам. Они преодолели трудности, начав использовать геометрию. Она, похоже, позволила выявить постоянный и меняющийся порядок.

Греческие геометры обобщили истины, знакомые их восточным предшественникам. В частности, Пифагор, возможно, научился у современных ему греческих архитекторов (древние авторы писали об измерительных шнурах с узлами) приемам точного построения прямого угла с помощью шнура, разделенного в пропорциях к 3, 4 и 5 или 5, 12 и 13. Подобная система позже использовалась брахманами Индии для устройства алтарей, хотя и не так интенсивно.

Отсюда оказалось возможным перейти к обратному утверждению, знакомому вавилонянам во 2-м тысячелетии до н. э., о том, что в прямоугольном треугольнике стороны пропорциональны и квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов прямоугольного треугольника.

Именно финикийцам мы обязаны тем, что при расчете строительных конструкций они установили продолжающую использоваться в школьной геометрии закономерность, что в любом прямоугольном треугольнике квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов, то, что сегодня ошибочно называют «теоремой Пифагора».

Фактически греческие геометры с помощью «чистой геометрии», то есть опытным путем, рисуя фигуры на песке или образуя их последовательность, вырезая шары, кубы и конусы, выводили постоянные пропорции, общие для всякой фигуры, которую могли соорудить.

Доказательство теоремы проводится следующим образом: «Пусть А, В, С являются сторонами треугольника…» — и затем направляет вас, чтобы вы вывели из этого некие выводы.

Отсюда они подразумевали, что все пропорции подходят для всех треугольников или других фигур. Так с помощью дедукции греческие геометры обобщили наблюдения, многие из которых, возможно, уже были известны вавилонянам (а до них — шумерам) и египтянам, обнаружив новые геометрические пропорции того же рода.

С их помощью и сами греки смогли приблизительно получить доступ к иррациональным числам, скажем квадратному корню из 2, чтобы решать квадратные уравнения, таким образом превзойдя вавилонян. Они также обнаружили, что звезды можно описать через видимые на небосводе созвездия. Применение геометрических правил помогло им расположить планеты на небе и использовать это для ориентирования кораблей в море, а также более точно разделить солнечные часы. С помощью геометрических фигур инженеры рассчитали прокладку тоннеля, чтобы доставлять воду на треть мили (длина этого тоннеля по проекту Евпалина 1,05 км. — Ред. ) под горой на острове Самос в VI веке до н. э.

Следовательно, тот факт, что вышеупомянутые открытия были сделаны в погоне за магическими и мистическими результатами, не имел особого значения. Все же сохранились губительные последствия их происхождения. Греческие философы полагали, что «универсальная» истина математики открывает им неизменную и вечную реальность, расположенную за меняющейся панорамой исторического проявления. Не говоря уже о том, что с помощью геометрии можно создать такие бессмертные образцы, как шумерские храмы или египетские пирамиды. Некоторые, например Платон, подразумевали, что истинная геометрия основана не на фактах, полученных опытным путем, или проведенных людьми расчетах, но на образах и пропорциях идеальных треугольников.

На подобном конгломерате понятий основывалась теория сверхчувственного вечного мира идей, независимого от наблюдения, на которой основывается идеалистическая философия. Однако даже такие ученые-практики, как Эйнштейн и Дарвин, склонялись к тому, чтобы прекратить поиск вечной неизменной реальности, которая воплощается только в чистой математике.

Изучение астрономии греками вытекало из практических потребностей крестьян, нуждавшихся в точном календаре. Еще до 700 года до н. э. в поэме Гесиода «Труды и дни» показана роль звезд в руководстве сельскохозяйственной деятельностью и впервые сделана попытка передать профессиональный опыт в литературной форме.

В то же время греки оставались и мореплавателями. Из-за отсутствия компаса им приходилось управлять кораблями по звездам, для чего было необходимо не только наблюдать за ними, но и точно фиксировать результаты, чего обычно не делали жрецы, постоянно находившиеся в храмах.

Так, например, моряки подметили, что по мере продвижения на юг Полярная звезда все ниже и ниже опускалась к горизонту. Измеряя ее высоту (угол), мореплаватель получал четкое представление о том, насколько он продвинулся к югу (или северу) в плавании по Средиземному морю.

Изучая звезды, греки, бесспорно, опирались на результаты, собранные вавилонянами (а до них — шумерами) и египтянами. Ко 2-му тысячелетию до н. э. в Вавилоне составили огромный каталог звезд. Его копии обнаружены в царской библиотеке столицы Хеттского царства Хаттусас в центре Малой Азии. Очевидно, что еще до 1200 года до н. э. его знали во всем Древнем мире.

После 1100 года до н. э. каталог обновили в Ассирии, а после 800 года до н. э. вавилоняне начали устанавливать положение звезд и положение солнца по собственной системе координат, похожей на наши «экваториальные координаты». Более того, с 747 года до н. э. вавилоняне стали отсчитывать годы от единой начальной даты, «эры Навуходоносора», подобному тому, как мы делаем сегодня, ведя отсчет «от Рождества Христова». До этого времени небесные и земные события датировались, как правило, по году правления соответствующего царя.

Собрав результаты своих наблюдений, вавилонские астрономы смогли заранее подсчитать относительное положение Солнца, Луны и планет. Иначе говоря, смогли предсказать, когда следовало ожидать затмения. Известно, что Фалес (согласно сообщению Геродота в начале V века до н. э.) предсказал затмение солнца, скорее всего происшедшее в 585 году до н. э. Очевидно, что предсказание не могло основываться только на его собственных наблюдениях, он явно опирался на те сведения, что получил из Месопотамии.

Его успех вовсе не означал, что либо он, либо его учителя понимали «происхождение» затмений. Об этом ясно пишет Анаксагор спустя столетие в «Клазоменах» (ок. 500–430 до н. э.). Объяснение кажется вытекающим из исключительного развития греческой науки, где новая геометрия непосредственно применялась к точно определенным и записанным наблюдениям.

Некоторые греки смогли освободиться от традиционных суеверий, что позволяло им рассматривать небесные тела как предметы, которые можно было подвергнуть измерению и взвешиванию, вместо того (и в равной степени потому) чтобы воспринимать их как средства передвижения богов или символы неподвластной людям судьбы. Тем не менее примерно около 450 года до н. э. Анаксагора осудили за нечистоту помыслов в демократических Афинах, а в 413 году до н. э. из-за затмения Луны афинские военачальники отложили на месяц жизненно необходимую военную операцию, восприняв затмение как дурное предзнаменование.

В то же самое время научная астрономия прокладывала путь математической географии. Вместе с невероятным увеличением цивилизованного мира и усилением связей по всей его территории люди железного века нуждались более чем когда-либо в знаниях о планете, на которой они жили.

Завоеватели, военачальники, купцы и моряки хотели знать не только о том, какие люди и земли они могли завоевать или установить торговые отношения, но и о том, как добраться до них и как далеко они находились. Ассирийские и персидские чиновники рассчитывали маршруты, позволявшие определять дороги и расстояния.

Фараоны временно возрожденного Египта посылали свои исследовательские экспедиции. Одна такая экспедиция обогнула мыс Доброй Надежды (а в дальнейшем обошла Африку, вернувшись в Египет. Этот подвиг (иначе трудно назвать это плавание) длился около трех лет и произошел ок. 609–595 гг. до н. э. в царствование фараона Нехо II. Совершили это плавание финикийцы, хотя некоторые ученые считают, что греки. — Ред. ) и изумилась, обнаружив солнце справа, в то время как они плыли на запад. В это сообщение недоверчивый Геродот отказывался поверить!

Большая часть собранной таким образом информации оставалась закрытой в личных архивах восточных монархий или хранилась как профессиональные секреты отдельных купцов или городов. Однако новый класс странствующих греческих философов подбирал то тут, то там клочки информации и добавлял к ним собственные наблюдения. В результате они смогли продавать (и передавать) такие знания широкому кругу людей, заинтересованных в том, чтобы воспользоваться преимуществами новых возможностей для путешествия, бизнеса (или, возможно, даже удовольствия).

Считается, что первую карту Греции изготовил Анаксимандр. Некоторые ученые даже записывали имеющуюся у них информацию ради новой читающей общественности. В результате появились описательные труды и также научные трактаты, заложившие основу математической географии с помощью астрономии и сферической геометрии.

Улучшениями железного века в прикладных науках люди были обязаны дешевым металлическим орудиям труда и потребностям новых классов. Они оказались настолько множественными, что их даже трудно перечислить. Все же они еще не повлекли за собой новые методики передачи знаний.

Несмотря на письменность, профессиональные навыки не полагалось описывать, поэтому они не могли стать до конца научными. Афинские гончары опасались демона, разбивавшего горшки в печах, поэтому обычно в печах устанавливали маску Горгоны, чтобы та отпугивала его! Неграмотность ремесленников (хотя они и могли подписывать свои имена) обязана, несомненно, старомодному презрению ко всему постороннему для ремесла. Исключения только доказывают сказанное.

Профессиональные знания медиков, как и те, какими в прошлом владели колдуны, шаманы и т. п., начали записывать еще в бронзовом веке и продолжали в железном веке. В восточных школах подобная схоластическая традиция слишком последовательно сохраняла магическую теорию болезни, приписывая ее действию злых духов.

Ассирийцы к шумерским и вавилонским рецептам добавили только несколько новых заговоров и снадобий. В Греции также встречались исцеляющие боги, такие как Асклепий, совершавший чудесные исцеления в своих храмах. Однако вне храмов продолжали расти школы частных лекарей, отказывавшихся от магических атрибутов первых врачей, но не от их снадобий, такие лекари полагались на манипуляционные и химические средства излечения.

Оспариваемая в дошедших до нас сочинениях, начиная с Гиппократа (с острова Хиос, ок. 460 — ок. 370 до н. э.), греческая медицинская традиция характеризуется освобождением от демонологии, точностью и объективностью наблюдений и записью симптомов, чего совершенно не было, например, в Ассирии и Египте. Еще до 500 года до н. э. греческая медицина пользовалось такой репутацией, что персидский царь Дарий I пригласил к своему двору греческого врача, вылечившего его царицу.

В железном веке вновь стало почетно заниматься сельским хозяйством. Трактаты, посвященные научному земледелию, писались как на греческом, так и на финикийском языках. Уже до 700 года до н. э. Гесиод в стихотворной форме составил альманах крестьянина, изобилующий максимами о том, как следовало практически применять знания биологии, геологии и зоологии.

После начала миграции за море люди переключились на специализированное земледелие, сообщая о результатах экспериментов. Финикиец или грек, перебравшийся в Италию или Северную Африку, едва ли замечал воздействие новых почв и климата, поскольку семена, орудия труда и молодых животных он брал с собой.

Эксперименты показывали, что виноград из Ливана дает совершенно разные по вкусу ягоды на склонах Везувия и на равнинах долины Роны. Сравнение и отбор почв и скота оказались неизбежными. Более того, начали использовать новые растения и животных, а также и новые методики сельского хозяйства, как составляющую часть общего смешения, описанного выше. Таким образом персы, когда они вторглись в Средиземноморье (после разгрома Лидии во время царствования Креза в 546 г. до н. э.), внедрили в Греции люцерну в 490 году до н. э. Соответственно, они научились выращивать рис после завоевания части Индии.

Сопоставление подобных результатов экспериментов и появление записей, пусть даже абстрактных и эпизодических, возможно, привело к написанию руководств для крупных землевладельцев, настольных книг «для цивилизованных земледельцев», существовавших, например, у карфагенян.

Вместе со сведениями, собиравшимися для практических целей крестьянами и лекарями, новый класс свободных от других занятий философов материалистической школы в Греции оказался вынужденным заложить основание для современной описательной ботаники, геологии и зоологии. Их труды отличаются от шумерских записей в первую очередь тем, что содержат точные описания растений, а не просто перечень названий. Во-вторых, в них описываются результаты наблюдений широкого круга образованных людей.

Греческие классификации более «научные» и в том смысле, что они больше не основываются на внешнем сходстве названий или письменных знаков, а на реальном и нередко значительном сходстве между реальными растениями, минералами или описываемыми животными. Результаты обобщены в лекциях Аристотеля, родившегося в 384 и умершего в 322 году до н. э.

Аристотель в известном смысле соединил и обобщил все философские и научные тенденции классического периода. Обладая всесторонними интересами и энциклопедическими знаниями, он преподавал теорию знания, логику, этику, политику, психологию, математику, астрономию, географию, ботанику, зоологию, анатомию, химию, физику и метеорологию.

Обширный свод трудов Аристотеля состоит из записей этих лекций, отредактированных автором или его учениками, трактатов, авторство которых, правда, некоторыми оспаривается. Как первооткрыватель формальной логики, позитивной психологии, сравнительной анатомии и систематической биологии, своими достижениями для поздней науки Аристотель совершенно уникален.

Естественно, что иногда Аристотель ошибался совершенно глупым образом, например заявляя, что небесные тела неподвижны и что Солнце вращается вокруг Земли. Или в том случае, когда отрицал сексуальность растений, принимая самопроизвольность их размножения, происхождение без какого-либо внешнего воздействия, и помещая разум в область сердца. Его несчастье (и вместе с ним наше) заключается в том, что среди эллинов и их преемников его авторитет оказался настолько огромным, что его теории иногда предпочитали фактам, полученным опытным путем.

К Средним векам система Аристотеля наряду со всеми его спонтанными выкладками фактически включилась в священный канон католической церкви. Ученые скорее обращались к нему, нежели проверяли свои наблюдения опытным путем. Церковь осудила систему Коперника как еретическую, поскольку она противоречила принятому учению Аристотеля.

Поборник олигархии и защитник рабства, Аристотель выступает как глашатай класса, из которого происходили его покровители и ученики, не всегда видя противоречия, порожденные экономикой города-государства, слишком очевидные уже в его время. (По Аристотелю, лучшие формы государства — монархия и власть аристократии, умеренная демократия («политика»), наихудшие — тирания, олигархия и охлократия. — Ред. )

Сравнивая этот период с застоем науки во время бронзового века, несмотря на вклад науки в храмы, достигнутый прогресс в Греции между 600 и 450 годами до н. э. поразителен. Более того, он связывался не с писцами и священнослужителями, находившимися на содержании богатых государств или храмов, но с конкретными личностями, жившими за счет их собственной деятельности или благодаря щедрости покровителей и учеников.

Тем не менее такая, около 500 года до н. э., прекрасная попытка чистой теоретической деятельности вовсе несравнима с эффективностью современной, после 1600 года н. э., теории. Однако греческая наука находила воплощение в технических изобретениях, которые не только обогащали жизнь человека и гарантировали работоспособную истинную теорию, но также обеспечивали инструментарий для новых открытий.

И напротив, именно в областях сельского хозяйства и военной инженерии натурфилософия стала необычайно расходиться с практической жизнью по мере того, как греческие города богатели, богатство концентрировалось и количество рабов увеличивалось.

Состоятельные владельцы рабов и землевладельцы, привечавшие на своих пирах натурфилософов, зависевших от своих покровителей (владельцев рабов и землевладельцев), не хотели использовать изобретения, облегчавшие физический труд, поскольку такие люди презирали ремесленников как деградирующих (banausic ) и рабски зависимых.

Преследование абстрактного знания ради самого знания, или «очищение духа» (катарсис) по Аристотелю, стало утешением для богатых рабовладельцев, освобожденных своими рабами от всякой потребности самовыражаться продуктивно. Однако и эти люди соперничали между собой, управляли государством подчас нечистоплотными способами в афинском собрании или, в равной степени, через жестоких тиранов в других городах.

Затем отдельные купцы, местные жители одного из нескольких соперничавших государств, стали сомневаться и теперь вовсе не стремились делиться своими географическими и астрономическими наблюдениями с каким-либо космополитическим ученым, которые тот мог передать их врагам и соперникам.

Более того, рабство делало настоящую науку и, как следствие, научную историю невозможными. Чтобы подтвердить создание института, Аристотелю пришлось выдвинуть доктрину «естественного раба». Фактически это означало, что человек любой расы, кроме грека, находил свое высшее предназначение в том, чтобы служить дружелюбному греку с помощью интеллекта. А ведь это были создавшие цивилизацию семиты (автор заблуждается — ни шумеры, ни эламиты, ни древнейшее население Палестины и Сирии, а также правящая верхушка Древнего царства Египта семитами не были. Семиты пришли сюда из соседних пустынь позже, восприняв уже созданное. — Ред. ) и египтяне, а также кельты, германцы, евреи и другие продолжившие их дело. (Греков, италиков и иранцев надо было упомянуть в первую очередь. — Ред. )

Наконец, Фаррингтон оспаривал, что свобода мысли и учения преднамеренно ограничивались в интересах класса собственников и связались с их влиянием в государстве. Очевидно, что критика натурфилософов порождала нападки на религиозные и сверхъестественные устои установленного порядка.

Сказанное допускалось, пока экономическая система расширялась так, что происходил неизбежный рост богатства при неравномерном его распределении. Все же после 450 года до н. э. рынок больше не расширялся прежним образом, доходы от ростовщичества и владения рабами с одной стороны, разорение мелких крестьян-землевладельцев в ходе войн и переполненность рынка труда — с другой обнажили контраст между богатыми и бедными. В нескольких городах случились беспорядки. В IV веке до н. э. требования о списании долгов и переделе земли стали распространенными и постоянными.

При сложившихся обстоятельствах философы права признали значение суеверий для поддержки существующего порядка. Платон откровенно советует обучать горожан «благородной лжи». Позже Полибий хвалил римскую аристократию за то, что она успешно это проделывала. «Основание римского величия, — заявлял он, — суеверие». Оно вводилось в каждый аспект их частной и общественной жизни вместе с любой уловкой, чтобы поразить воображение.

Ведь большинство населения любого государства остается колеблющимся, склонным к безнравственным желаниям, неконтролируемому гневу и сильным страстям. Поэтому и следует поддерживать в них страх, путем различных симулякров. Отсюда преднамеренное решение, чтобы внедрять в массы представления о боге и загробной жизни.

Фактически Фаррингтон осуждает Анаксагора за «нечистоту помыслов», а затем и Сократа, «совращающего молодежь», приводя конкретные примеры неприятия критики или чужой точки зрения.

В любом случае развитие классической греческой науки фактически было ограничено особыми социальными и экономическими условиями классического полиса. Те же самые ограничения, возможно, повлияли и на классическое искусство.

На протяжении бронзового века закрепились обычаи, установившиеся как каноны в 3-м тысячелетии до н. э., вводились лишь некоторые технические процессы и обновлялись только отдельные стили. Даже в железном веке восточные древние освященные традиции прошлого доминировали над вкусами потребителей, как и прежде происходивших в основном из тех же социальных классов, хотя и из различных народов.

Отказавшись после 700 года до н. э. от жестких варварских стилей «геометрического века», греки начали подражать образцам восточного искусства так же успешно, как финикийцы проделали это во 2-м тысячелетии до н. э. Прежде всего они стремились сохранить равновесие и ограничить ярко выраженный геометрический стиль. Когда классическая экономика расширилась, старые условности сломали, и вместе с расширением рынка производители стали подстраиваться под соответствующих покупателей.

Скульптор и художник больше не зависели от покровительства объединения жрецов или дворов деспотов. Их самые доходные и почетные обязанности, следовательно, никак не связывались с изготовлением идолов по образцам, одобренным священной традицией, санкционировавшейся священным образом и потому, как утверждалось, магически действенной.

Изображения «божественных правителей», продолжавших магическую функцию, теперь не являлись стандартами для изображения форм человека. Города или отдельные личности уполномочивали скульпторов, чтобы те высекали статуи атлетов и воинов или умерших родственников. И ни одно из этих изображений не претендовало на сходство с божеством, равно как и сами статуи больше не считались магическими по своему воздействию. Таким образом, они освобождались от следования традициям и изображали то, что видели. Кстати, постоянные спортивные состязания предоставляли им возможность видеть человека обнаженным, что считалось вовсе не принятым на Востоке.

Так греческие художники, возможно, оказались первыми, после безымянных мастеров, трудившихся в доарийской Индии, представившими человеческие фигуры в реалистической манере. Им дозволялось даже подобным образом изображать богов. Так к У веку до н. э. греки учредили каноны красоты в изображении человека, ему следуют и сегодня.

Архитекторы также, переводя в прекрасный мрамор своей страны деревянные постройки их варварских предков, весьма вероятно, вдохновлялись египетскими и азиатскими образцами. Вместе с тем они создали архитектурные формы, которые, если их копируют в мрачный камень под серым северным небом, производят мрачное впечатление, но при средиземноморском солнечном освещении являются предметом невыразимой красоты, даже когда лежат в руинах.

Точно так же и в литературе такие же эпосы, рассказывающие о военных подвигах богов и правителей, создавались и при азиатских и египетских дворах, такие же мистерии проводились в храмах бронзового века. Варварские предки индоевропейцев создавали песнопения в метрической форме.

Для услаждения ионийских аристократов и богачей «Гомеры» железного века создали произведения не только в эпической форме, распевавшиеся в виде баллад при микенских дворах героев, но и виде сказаний, в которых не только описывались происшествия и события, но и раскрывались характеры людей.

Хоральную оду, сопровождавшуюся музыкой и танцами, сотворили для сословия тиранов, нажившихся на торговле в VI веке до н. э. Наконец, для горожан демократических полисов хоральные оды и декламация эпоса соединились с общественным представлением в виде драмы, не обязательно с сюжетом, подобным библейскому. Литературные традиции, созданные греками, стали образцами не только для поздних европейцев, но также для иранцев, арабов и, возможно, индийцев.

Самый оригинальный созидательный период греческого искусства закончился до 400 года до н. э. Упадок начался как раз тогда, когда замедлилась экономическая экспансия, общий уровень богатства стал уменьшаться, реальные доходы падать, хотя личные состояния были даже большими, чем когда-либо, и количество рабов по отношению к общему населению увеличилось.

Сегодня для нас греческая скульптура представлена не только статуями богов, высеченными самыми известными мастерами (в большинстве они утрачены, имеются римские копии), но и надгробными памятниками и плитами с похожими произведениями, выполненными не столь искусными мастерами для своих покровителей, обладавших более умеренными средствами.

Греческая живопись известна не прославленными изображениями картин художников в храмах и общественных зданиях, они утрачены, но благодаря рисункам на вазах, изготавливавшихся в массовом порядке для общественного потребления ремесленниками, редко являвшимися полноправными гражданами, а иногда и рабами. После 500 года до н. э. по мере того, как росло количество рабов, социальный и экономический статус подобных художников уменьшался, как и других ремесленников. В IV веке до н. э. Аристотель упоминает о профессии музыканта (исполнителя на флейте) как о совершенно исчезающей профессии.

Противоречия в политической и экономической структурах греческого полиса полностью проявились после 400 года до н. э. «Социальная и экономическая жизнь, — как замечает Ростовцев, — характеризуется двумя доминирующими чертами — переходом большей части населения на положение пролетариата и тесной связью данного процесса с безработицей и нарастающим недостатком продовольствия».

Многие мелкие земледельцы теряли свои земельные участки из-за продолжительной военной службы в постоянных войнах, фактического разрушения хозяйств вражескими армиями и из-за долгов.

Сходные процессы происходили и в производстве. Мелкие ремесленники никак не могли соперничать с крупными мастерскими, где трудились рабы. Внутренний рынок для сбыта ремесленных изделий отличался противоречивостью, ведь ростовщичество и рабовладение концентрировали богатство у немногих.

Внешний рынок также не отличался однородностью, отмечавшейся в бронзовом веке, когда на экспорт шли больше предметы роскоши, но не предметы массового потребления. Не только в Италии, но также в греческих колониях, расположенных на берегах Черного моря, местные гончары, явно замененные при первой возможности ремесленниками-эмигрантами, начали успешно имитировать для местного рынка вазы, которые до этого поставлялись из Афин.

Перемещение керамического производства всего лишь обозначает то, что происходило в других областях. Конечно, уменьшение экспорта делало необычайно сложным покрытие расходов ввозимого продовольствия, такого как пшеница с Черного моря.

Поскольку в IV веке до н. э. не оказалось рынков сбыта для увеличившегося сельского населения, его представители стали продавать себя в качестве наемников царям Персидской империи Ахеменидов или «варварам», занимавшимся пиратством и грабежами. Так, некий претендент на персидский трон без труда нанял 10 тысяч греческих наемников. (Кир Младший нанял 13 тысяч греческих наемников, но после битвы при Кунаксе (401 до н. э.), где он потерпел поражение и был убит, 10 тысяч оставшихся в живых греков, отбив атаки врага, совершили знаменитый поход из Месопотамии к Черному морю, описанный Ксенофонтом (одним из их вождей). — Ред. ) Тем временем пираты становились наглее и многочисленнее, усугубляя нараставшее зло (увеличивая поступление рабов).

Неудивительно, что яростная социальная борьба приобрела в большинстве городов эпидемический характер. Таковыми явились, с одной стороны, последствия экономических противоречий, отмеченных выше. С другой — проявлялась ограниченность городов-государств раздробленной Греции, каждый такой полис с маниакальным упорством претендовал на самостоятельность.

Все греки действительно осознавали свои общие эллинские корни. Они говорили на диалектах общего языка, едва ли достаточно разнообразного, чтобы они не могли понять друг друга. Все чтили общий пантеон олимпийских богов, несмотря на существовавшие местные различия в культах.

Греки даже участвовали в общих эллинских праздниках, таких как Олимпийские игры. Фактически большинство эллинских городов-полисов объединяли свои силы, чтобы противостоять внешней агрессии, например Ирана и Карфагена. Хотя даже в старой Греции были полисы, поддержавшие Дария и Ксеркса. Тем не менее каждый полис практически постоянно сражался со своими соседями. Сначала чтобы осуществить идею самодостаточности, отобрав у других людей землю. Позже — стремясь добиться политической или торговой гегемонии.

Без сомнения, страстная привязанность к своему полису стала важным мотивом для моральной жертвенности, в которой не нуждались варварские племена и которую не смогло пробудить восточное государство. Такой патриотизм вдохновлял граждан проявлять мужество и храбрость, создавать поразительные образцы искусства и поощрял благородную щедрость.

Практически же раздробленность расточала живую силу Греции, растрачивала ее богатство, приводила греков на невольничий рынок, снижала статус свободного ремесленника и в конце концов лишила полисы автономности (после потери Грецией свободы). Местный патриотизм фактически покончил с этическим идеалом классических моральных философов, каковыми являлись Платон и Аристотель. Он не смог обеспечить греческое общество идеологией, адекватной вызовам времени.

Глава 11

ВЫСШАЯ ТОЧКА РАЗВИТИЯ АНТИЧНОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ

За три столетия, начавшиеся около 330 года до н. э., границы цивилизации расширялись, охватив пространство от Атлантического до Тихого океана. Новая экономика, ранее существовавшая только в Средиземноморье, стала доминировать в атлантической Европе и на Ближнем Востоке, найдя политическое выражение в целостной Римской империи. В названном процессе можно выделить две стадии.

Вначале греки под командованием Александра Македонского завладели огромной Персидской империей, процветавшим государством, распространив греческие культуру и тип хозяйства вплоть до Инда и Яксарта (Сырдарьи). Одновременно Сиракузы создали небольшую греческую «империю» на Западе (под руководством Гиерона), а римляне объединяли Италию скорее в соответствии с греческим, чем восточным образцом и расширили сферу новой экономики за счет финикийцев и Карфагена.

На второй стадии римляне, вытеснившие греков в Италии и Сицилии, завоевали империю Карфагена и медленно поглощали старую Грецию и ее новые уделы на Востоке, силой оружия принуждали варварскую Европу войти в средиземноморскую экономическую систему. Тем временем большая часть Индии объединилась, хотя и всего лишь на столетие, в империю Маурьев (правили несколько больше — с 322 по 185 г. до н. э. — Ред. ), а Китайская империя расширила свои границы до бассейна Тарима. (Китайцы прорывались и дальше — до современных Ферганы и Мары. — Ред. )

Завоевания Александра открыли Азию для греческой торговли и колонизации, таким образом временно нивелировав экономический кризис, описанный выше.

Они превратили Египет, Ближний и Средний Восток, а также часть Средней Азии в провинции по модели культурной и экономической системы Эллады. Во всех новых провинциях в обиходе был греческий язык, так что идеи свободно распространялись.

Единство денежной системы, новые дороги, усовершенствованные гавани и маяки, большие по объему корабли облегчали обмен и торговлю. Созданное Александром политическое и денежное единство на самом деле не пережило его. После его смерти в 331 году до н. э. его заморские империи стали желанной добычей в длительном противостоянии между соперничавшими военачальниками Александра и, наконец, распались на несколько (от трех до пяти) монархий.

Египет попал под власть Птолемеев, которые сначала удерживали также за собой Палестину, Южную Сирию и Кипр. Азия превратилась в царство Селевкидов, однако они быстро утратили свои восточные провинции, уступив их индийским Маурьям, а также независимым эллинистическим правителям (Греко-Бактрийское царство), а со временем иранской Парфии. Все же после 200 года до н. э. они приобрели взамен Сирию и Палестину.

В Бактрии (Восточном Иране) и части Индии был восстановлен эллинизм, в то время как местные династии в Малой Азии, например Атталиды в Пергаме, также следовали греческим образцам. Наконец, города Пелопоннеса и островной части Греции в основном восстановили свою заветную автономию, что означало для них возможность вступать в сражения и порабощать своих соседей и соперников. Подобное политическое разделение, однако, не уничтожило культурное единство, созданное Александром.

Завоевание Персидской империи означало не только смену монархов, но и открытие нового мира для греческой колонизации. Сам Александр начал основывать на своей новой территории колонии для своих ветеранов и города по греческому образцу. Его преемники основали гораздо больше.

Все новые полисы получили, по крайней мере, муниципальное самоуправление и учреждения классического типа. Эллинские города Востока, как и современные им по времени образования в старой Греции и на Западе, обеспечивались сооружениями обязательными для классического полиса — рынками, театром, официальными зданиями, школами, фонтанами.

Большинство новых сооружений копировали греческие образцы, украшались статуями и произведениями искусства. Некоторые даже оказывались больше, чем их классические образцы. Так, город Приена в Малой Азии занимал только 21 гектар, а Пергам, столица одноименного царства, 90 гектаров. В Гераклее у Латмоса (располагалась на восточном берегу совр. озера Бафо в Юго-Восточной Турции, а невысокий хребет Латмос теперь Бешпармак. — Ред. ) укрепленная территория в 295 году до н. э. составляла 99 гектаров, спустя десятилетие она уменьшилась до 60 гектаров, в то время как стены города Деметриада в Фессалии охватили площадь в 261 гектар.

Однако к 100 году до н. э. Александрия, столица Египта Птолемеев, занимала площадь в 8900 гектаров, в то время как население Селевкии на Тигре, как полагают, составляло 600 тысяч человек. Вместе с тем распространились составные дома. Даже в Приене, небольшом и явно сельскохозяйственной направленности городе в Малой Азии, застроенная территория делилась на кварталы размером 472 на 35,4 метра. Каждый обычно включал от четырех до восьми двухэтажных домов. Только несколько более богатых жилищ достигали размеров 20 на 18 или даже 30 на 16 метров, причем цокольный этаж насчитывал от восьми до десяти комнат, расположенных вокруг поддерживаемого колоннами двора, или перистиля.

Такие полисы на Востоке населяли греческие или эллинские чиновники, ростовщики, купцы, ремесленники и крестьяне, занимавшиеся искусством и ремеслами в греческой традиции и поклонявшиеся греческим богам. С другой стороны, старые восточные города с местной торговлей и промышленностью, религиями и наукой, законами и учреждениями, воодушевляемые ими, также не подавлялись.

Сам Александр собирался перестроить огромный храм, посвященный Мардуку, в Вавилоне, его преемники действительно возвели подобные строения в Уруке и других городах. Старые шумерские культы продолжали отправлять в вавилонских храмах, где также сохранялись обсерватории и исследовательские учреждения. Лично Птолемей в Египте проявлял не меньшее внимание в отношении тамошних культов, храмов и их священнослужителей.

На самом деле эллинистические правители заполнили нишу в восточном пантеоне, которую ранее занимали правители, например, Вавилонии и египетские фараоны. После смерти или даже при жизни их обожествляли. По принимавшимся диад охами титулам — Благодетель (Эвергет), Спаситель (Сотер) — ясно, на какую идеологическую роль они претендовали — как и их предшественники бронзового века, которые как «Добродетельный бог», «Поитель Вавилона» афишировали свою фактическую деятельность и защищали слабых от угнетения сильными. «Монархия», как полагает Клотц, «является необходимостью, чтобы соединять вместе противостоящие классы, направлять отношения между различными народами и определять права и место каждого».

Опираясь на опыт опередившей их Греции железного века, эллинистические монархии продолжали традиции своих отдаленных предшественников, развивая ресурсы своих царств. В Египте Птолемеи оживили древнее представление о верховенстве фараона в управлении долиной Нила и ее ресурсами. В соответствии с ним Египет являлся «царской усадьбой» (ойкос), территория — его поместьем (хора), первый министр — его управляющим (диоикет). Чтобы сделать страну самодостаточной, вся экономическая жизнь была четко распланирована на строго тоталитарной основе.

Земля, независимо от того, принадлежали ли поместья храмам или были подарены за заслуги царским фаворитам и воинам, обрабатывалась ради фараона находившимися под строгим наблюдением «крестьянами фараона».

Они считались «свободными» арендаторами, однако были связаны подробными инструкциями, касавшимися того, что они должны сажать и выращивать, и обязательством использовать семена, распределяемые государством, поставлять в дома фараона большую часть, а возможно, даже половину урожая, в равной степени участвовать в строительстве каналов, запруд и выполнять другие виды установленных работ.

Продуктивность земли увеличивалась за счет использования необычайного разнообразия растений и животных (семян зерновых из Сирии и Греции, фиговых деревьев (инжира) из Малой Азии, винограда с островов Греции, овец из Малой Азии и Аравии, свиней с Сицилии), применения эффективных железных сельскохозяйственных орудий, сменивших деревянный инвентарь, а винт Архимеда заменил водочерпальные машины, сохранявшиеся в неизменном виде со времен фараона Менеса (ок. 3000 до н. э.).

С выгодой для государства на рудниках и в каменоломнях работали преступники и рабы. Второстепенное по значению производство осуществляли частные предприятия по лицензиям, причем нередко контингент таких производств был представлен «крестьянами фараона», работавшими как вольнонаемные рабочие и вынужденными оставаться на работе в течение обусловленного периода. Здесь также греческие технологии и методики организации опирались на местные традиции, продукция каждой отрасли регулировалась в соответствии с планом.

За всей этой сложнейшей организацией надзирала иерархия чиновников, инспекторов и сборщиков налогов. Высшие чины в бюрократии набирались, по крайней мере вначале, исключительно из греков. Младших чиновников могли взять из старого класса писцов, конечно, им предписывалось изучить греческий. В качестве дополнительной проверки Птолемеи учредили разнообразные налоги для страховщиков, выплачивавших огромную сумму в качестве аванса, не участвуя в сборе налогов. Хотя сами Птолемеи их не собирали, для этого существовали постоянные чиновники.

Столь грандиозных экспериментов по организации плановой экономики в то время больше не было, и основной движущей силой оставались землевладельцы, организаторы ремесленного производства и купцы, хотя эллинистические монархи и заявляли о своей главной роли в экономике, отводя автономии городов пассивную роль.

Благодаря греческим колонистам специализированные хозяйства в сельской местности, производящие продукцию для рынка, появились в нынешнем русском Туркестане (после 1991 г. — Туркмения, Узбекистан, Таджикистан. Территория первых двух была занята Александром частично, Таджикистана — почти полностью. — Ред. ) и Индии (Северо-Западной. — Ред. ). На Сицилии и в Карфагене преобладали огромные поместья, где из рабов и невольников извлекалась максимально возможная прибыль. Те же самые методы переняли римские землевладельцы в Италии. Они стремились сохранить баланс между земледелием и скотоводством, что оказывалось трудно сделать в небольших крестьянских хозяйствах, но было необходимо, чтобы сохранить землю.

При таких условиях эксперименты по акклиматизации, стихийно начавшиеся в предшествующую эпоху, стали проводить шире и тщательнее. Хлопок, абрикосы и цитрусовые, гуси и буйволы были интродуцированы в европейской Греции, кунжут и улучшенные породы лошадей, ослов и свиней проникли из Европы в Азию, оказавшись даже в Индии. Люцерна, восточные фруктовые деревья, дыни и свекла, а также организация скотных дворов и молотьбы на токах попали из Греции в Италию.

Каждый сельскохозяйственный район сосредотачивался на выращивании того, что лучше подходило к местной земле и климату, насколько допускало развитие транспортных путей, экспортировали излишки продукции, получая в обмен разнообразные виды продовольствия и материалов, которые было трудно или невозможно производить или добывать на месте.

Во-первых, в III веке до н. э. все греческие города в той или иной степени зависели от импортируемого зерна, даже Риму иногда приходилось пополнять итальянские запасы продовольствия из Египта. Оттуда ввозились оливковое масло, соленая рыба, соленое свиное сало (римляне, как и большинство индоевропейцев (индусы и мусульмане выпали по религиозным причинам), очень любили свинину и сало. Сало брали с собой в поход легионеры. — Ред. ), мед, сыр, сушеный инжир, орехи и дыни. Родосские амфоры (по данным археологии) везли вплоть до Суз в Эламе, Урука и Селевкии в Месопотамии, они найдены в Южной Сирии, на северном побережье Черного моря и на нижнем Дунае, а также в районе Карфагена, в Италии и на Сицилии, став одним из археологических индикаторов экспорта оливкового масла и вина из Греции.

Во-вторых, промышленность развивалась по классическому образцу. Усиливалась специализация мастеров, например, на острове Делос (Дилос), где плотник, который делал дверь, не устанавливал дверные косяки, каменщики сами не затачивали свои собственные инструменты. В отличие от предшествующего времени, основной производственной единицей стала небольшая мастерская, где были заняты от десяти до двадцати работников, описанная выше.

В отличие от бронзового века, подобные производства обычно прикреплялись не только к большим земельным поместьям, но и к храмам или к дворцам. В частности, цари Пергама владели огромными производствами для изготовления пергамента и тканей. На них работало множество рабов. Обычно рабочих собирали на производстве не для того, чтобы начать использовать машины или обеспечить кооперацию ремесленников разных специальностей, осуществлявших разные операции, но лишь для того, чтобы было удобно за ними присматривать.

Исключением из сказанного, по крайней мере в эллинистические времена, было лишь мельничное производство, менявшееся двумя способами. Со времен неолитической революции каждому хозяйству приходилось самому превращать зерно в муку, хотя они давно вышли из неолитической самодостаточности.

На 330 памятниках и в литературе обнаруживаются особые мельничные устройства, часто прикрепленные к пекарням. В них зерно больше не размельчалось вручную в ступке или в ручной мельнице, их заменили ротарные мельницы. В большинстве случаев мельницы приводились в движение ослами или, после 100 года до н. э., силой воды.

Эти нововведения не только облегчили домашний монотонный труд, но и впервые со времен медного века и изобретения гончарного круга расширили сферу использования движителей помимо мускулов человека и впервые применили вращательный принцип. После увеличения выхода продукции помол и выпечка хлеба стали примерами использования нововведений для обеспечения потребностей масс людей.

Торговля упрощалась политической унификацией огромных территорий, реформами денежного обращения, улучшениями в судоходстве, конструкциями маяков, гаваней и строительством дорог. Александр установил для всей своей империи единое денежное обращение, основанное на аттическом стандарте, на который также опирался и римский денарий (серебряная монета. — Ред. ).

Его политике последовали его преемники, кроме Птолемеев, принявших для египетского денежного обращения финикийский стандарт. Тем временем римский денарий распространился на Западе за счет денежного обращения с Карфагеном и другими, успешно соревнуясь с греческими деньгами на Востоке. Более того, денежная экономика наконец вытеснила натуральную из многих опорных пунктов, где на протяжении первого железного века сохранялся бартер, распространившись, например, даже среди кельтов, живших к северу от Альп.

Корабли становились больше и двигались быстрее. Нам даже доводилось читать о попытке построить корабль водоизмещением в 4200 тонн для Гиерона из Сиракуз. Хотя она и не увенчалась успехом, она показывает, чего могли достичь эллинские кораблестроители.

Улучшили также такелаж и рулевое управление, теперь капитаны отваживались плыть прямо через моря вместо того, чтобы придерживаться берегов, как обычно осуществлялось плавание раньше. Новую эру в навигации инициировало сооружение маяков, начавшееся после постройки Александрийского маяка на острове Фарос. Тогда соорудили башню высотой 120–150 метров, в ее фонаре зажигали костер из пропитанного смолой дерева. И здесь снова Александрия оказалась впереди, позже свой вклад внесли римляне. Отметим также значение затвердевающего в воде цемента, дамбы со шлюзами, забивку свай в глубоких водах.

Несмотря на эти улучшения, путешествие с острова Родос в Александрию все же занимало четыре дня, как и в классические времена. Из Александрии на Сицилию добирались за шесть или семь дней, но путешествие туда из портов Рима (Остия близ Рима или же Путеолы, совр. Поццуоли близ Неаполя) обычно занимало от двадцати до двадцати семи дней.

Фактически, чтобы пересечь Средиземное море, тогда требовалось больше времени, чем сегодня нужно, чтобы пересечь Атлантический океан. Да и шансов достичь пункта назначения оказывалось гораздо меньше, поскольку существовал риск кораблекрушения и еще большую опасность представляли пираты.

Вне Средиземного моря транспорт передвигался гораздо медленнее. Путешествие по морю и реке от Инда до Селевкии, расположенной на Тигре, обычно занимало сорок дней. Пока не обнаружили закономерности муссонов, на длинное плавание в 2760 миль из Береники на египетском побережье Красного моря до полуострова Индостан тратилось от четырех до шести месяцев.

Наземный транспорт также совершенствовался. Караванные маршруты в Азии более или менее охранялись и оснащались эллинскими монархами, арабами (в Аравии) или самими купеческими компаниями, строившими караван-сараи и почтовые станции. Селевкиды расширили и улучшили систему дорог, созданную Ахеменидами. Объединив Италию под своим началом, римляне последовали их примеру и начали связывать свои владения военными дорогами.

Став первопроходцами в области коммуникаций в умеренной зоне, они столкнулись здесь с проблемами, которые не возникали (у тех же персов Ахеменидов) в засушливых землях, расположенных к востоку от Средиземноморья. Пыль причиняла неудобства, но, в отличие от грязи, не мешала движению. Но и во внутренних районах Азии дожди выпадали в достаточном количестве, чтобы превращать дороги в непроходимые пути, по крайней мере на один короткий сезон каждый год.

В Северной Италии дожди и, следовательно, распутица могли помешать проезду практически в любое время и на длительные расстояния. Римские инженеры решили проблему, создав просто великолепные дороги, которые не удавалось превзойти вплоть до XIX столетия. Как, например, заметил Птолемей, шедшие из Рима дороги были настолько хорошо устроены, что «телега могла везти груз баржи».

Тем не менее путешествие по земле продолжало оставаться медленным и дорогим. Гонцу требовалось пятнадцать дней, чтобы добраться из Селевкии, расположенной на реке Тигр в Месопотамии, до побережья Сирии, а в начале нашей эры от двадцати семи до тридцати четырех дней на дорогу из Рима в Британию. Путешествие из Рима в Неаполь длилось от трех до пяти дней, а сегодня поезд проезжает его за несколько часов.

Для громоздких или тяжелых товаров наземный транспорт явно оказывался дорогим. Во II веке до н. э. Катон, известный римский государственный деятель и автор, писавший о научном земледелии, купил пресс для отжима масла в Помпеях за 384 сестерция. Чтобы перевезти его из города на свою виллу на расстояние примерно в 110 километров, ему пришлось затратить еще 280 сестерциев. (Главный труд Катона-старшего (234–149 до н. э.) «Начала» — историческое сочинение об истории Рима и других городов Италии. Был доблестным полководцем — сражался в Испании, в Греции, где при Фермопилах обеспечил победу над сирийским царем Антиохом III. А еще он знаменит тем, что в конце каждого выступления в римском сенате (на любую тему) он произносил: «А кроме того, я считаю, Карфаген должен быть разрушен!» Карфаген римляне все-таки разрушили — в 146 до н. э., через 3 года после смерти этого настоящего римлянина. — Ред. )

Неудивительно, что при таких обстоятельствах производители предпочитали мигрировать к центрам торговли, а не посылать в них продукты и изделия своего труда. Данную тенденцию подтверждает гончарное производство. После 300 года до н. э. производители керамики в Афинах и на островах Греции нашли новые экспортные рынки в империи Александра (точнее, во владениях диадохов) и восстановили старые рынки, предложив новые товары.

С этого времени большие количества ваз в новом стиле, украшенных рельефным рисунком, сделанным по глине, начали экспортировать в Александрию, Европу и все порты Сирии, Палестины и Малой Азии, а также в равной степени в Южную Русь и Италию. Вскоре после 300 года до н. э., однако, местные мастера, которыми нередко были греческие же ремесленники-эмигранты, наводнили рынок своими изделиями, начав имитировать греческие образцы, что вскоре привело к закрытию египетских, азиатских и русских (тогда скифских и др. — Ред. ) рынков для мастеров из Древней Греции.

После 200 года до н. э. обученные новым традициям гончары стали селиться вокруг Калеса (близ Капуи) в Италии, стремясь обеспечивать римский рынок. Точно так же производители стекла мигрировали из древних центров этого производства в Сирии и устраивали мастерские по производству стекла в Италии после 100 года до н. э.

Тем не менее объем торговли оказался больше, чем когда-либо, как внутри средиземноморского мира вместе с его эллинистическими ответвлениями в Африке и Азии, так и вне его границ. Конечно, торговля прежде всего основывалась на продаже «предметов роскоши». Все же огромный по диапазону ввоз изделий и продуктов, упомянутый выше, и только что обозначенный экспорт гончарных изделий позволяет предположить, как интенсивно разнообразные потребительские товары перевозились на значительные расстояния. В частности, из Крыма в Афины и из Египта в Рим.

И снова сырье, такое как олово, которое едва ли можно назвать предметом роскоши, после 300 года до н. э. перевозилось по морю во Францию (тогда Галлию) в Марсель (тогда греческую Массилию, позже римскую Массалию), порт, расположенный на Средиземном море. Более того, многие экзотические предметы роскоши становились необходимостью, что сказывалось на их ценах. Фунт арабского ладана, совершенно необходимого для совершения публичных обрядов, стоил в Древней Греции пять шиллингов.

Караваны и флотилии привозили в средиземноморский мир парфюмерию, специи, снадобья, слоновую кость и драгоценные камни из Центральной Африки, Аравии и Индии, золото, меха и иные дары лесов из Сибири и Центральной России, янтарь с побережья Балтийского моря, некоторые металлы с Британских островов (олово. — Ред. ) и Испании (серебро и др.).

После 114 года до н. э. десятки караванов в год, нагруженных шелками, пересекали пустыни Центральной Азии, направляясь из Китая в нынешний русский Туркестан (с 1991 г. государства Средней Азии. — Ред. ). В то же время различные модные безделушки отправлялись в Селевкию, Антиохию, Александрию и Рим. Жителям Родоса, Александрии или Сиракуз, вероятно, были хорошо знакомы слоны, обезьяны, попугаи, хлопок, шелк, панцири черепах, меха, мирт, перец, слоновая кость, коралл, янтарь и лазурит.

Такие материалы и предметы производства и потребления были широко распространены. Не менее разнообразным становился и национальный состав населения. Расширявшееся в эллинско-римском обществе рабство приводило на огромный международный рынок на остров Делос (Дилос) несчастных рабов из Британии и Эфиопии, Южной России и Марокко, Ирана и Испании, греков, иудеев, армян, германцев, негров, арабов, и отсюда проданные в рабство развозились в Селевкию, Антиохию, Александрию, Карфаген, Рим, Афины или Пергам, как рабочий скот. Причем образованные лекари, ученые, ремесленники и чиновники продавались наряду с проститутками и рабочими.

Как и на Востоке периода бронзового века, купцы не только путешествовали повсюду, но нуждались в постоянных конторах и агентствах в иностранных городах. В каждом порту и столице учреждались чужеземные колонии. Нам доводилось читать об индийской торговой резиденции в Египте, содержавшей там жрецов.

Гильдия сирийских купцов построила постоялый двор на острове Делос, в котором были жилые комнаты, конюшни, кладовые, комнаты для переговоров и часовня. Сохранился контракт между уроженцем Массилии и жителем Спарты, которые были партнерами во время торгового путешествия в Эфиопию. Свободные ремесленники также продолжали перемещаться. Итальянские мастера бронзовых дел перенесли свой бизнес из Лукании (Южная Италия) на остров Родос, в то время как производство шелка, перенесенное из Антиохии (совр. Антакья), не прижилось в Неаполе.

Мигранты, рабы и свободные люди приносили на новые места обычаи, технологии и культы своей родины, строили храмы, где поклонялись божествам своих народов или городов, совершали свои ритуалы в чужой земле. Их спонтанные усилия дополняла прозелитическая деятельность недавно обращенного в буддизм правителя Индии Ашоки, отправившего миссионеров ко дворам Египта, Сирии и Македонии. Наконец, постоянные армии эллинистических государств, Сиракуз, Карфагена и Рима, стали не только потребителями изделий мастерских и сельскохозяйственной продукции, но и своего рода «школами» обучения наемников, состоявших в этих армиях, цивилизованным приемам торговли, знакомили этих крестьянских сыновей с дальними странами.

Так восточная и средиземноморская цивилизации перемешивались, объединялись торговлей и дипломатическими отношениями с другими цивилизациями, находившимися на западе, со старыми варварскими народами севера и юга.

На Дальнем Востоке анархия, в которую погрузилась империя Чжоу, наконец была жесточайшим образом прекращена Цинь Шихуанди (р. 259 до н. э., правил 246–210 до н. э.), сначала правителем государства Цинь, а с 221 года до н. э. императором. Ему приписывают установление централизованного правления «сына неба» и появление бюрократии, набираемой не по праву происхождения, а в ходе испытаний. Среди экзаменационных предметов были теология и светская литература, без тех уступок науке и современным языкам, которые выманивали восточные чиновники, учившиеся в Британии.

Границы китайской цивилизации продвинулись в тропические леса юга и выдвинулись против кочевников засушливого севера. Выстроенная как защита против них Великая Китайская стена, протяженностью (с ответвлениями) около 4 тысяч километров и высотой от 6,6 до 10 метров, заставила показаться маленькими Великую пирамиду, римский Адрианов вал (на севере Британии) и Великий город (Рим), став величайшим сооружением на земной поверхности.

Затем, после 115 года до н. э., во времена династии Хань, китайская армия заняла, хотя и временно, бассейн Тарима. Наконец цивилизации Ближнего и Дальнего Востока стали находиться в непосредственном контакте, без посредников. Стеклянные бусы, распространенные в Средиземноморье в IV и III веках до н. э., проложили себе путь в Китай, их стали имитировать с помощью стекла, содержавшего барий. Китайский шелк достиг Индии еще до Александра Македонского.

После 115 года до н. э. шелковые караваны, снаряженные Китайской империей, стали перемещаться по дорогам, охранявшимся блокгаузами и полицией. От китайских соседей греки Бактрии узнали о новом элементе, никеле. Как и китайцы, они использовали для своих монет сплав никеля с медью. В свою очередь, китайцы приобретали вина, люцерну и превосходных лошадей для улучшения породы — как говорили в Китае, «разжижающих кровь».

В варварской Европе были подготовлены условия для цивилизации, которой суждено было прийти из Римской империи. Скифы в Южной Руси еще раньше попали под влияние греческой цивилизации колоний Причерноморья. Теперь воздействие греческих культуры и образа жизни усилилось благодаря эллинистической Бактрии (Греко-Бактрийского царства), расположившейся гораздо восточнее. До кельтов в Центральной и Восточной Европе добирались этрусские торговцы и греки из Марселя, они обменивали рабов, металл и лесную продукцию на вино и сделанные в мастерских предметы роскоши.

Основанная на сельском хозяйстве экономика племен и народов Центральной и Восточной Европы (выращивание пшеницы и ржи на небольших квадратной формы полях, возделываемых легким плугом, разведение скота) обеспечивала небольшие излишки продукции, сосредотачивавшиеся отчасти в руках многочисленных мелких вождей и их приближенных.

Они напоминали воинское сословие бронзового века, продолжая сражаться с колесниц, как герои Гомера. (На колесницах сражались только в Британии — так встретили бритты высадку легионов Цезаря в конце августа 55 г. до н. э. и в июле 54 г. до н. э. Кельты, германцы, славяне, скифы и другие народы континентальной Европы, граничившие с Римской державой и греческими колониями Причерноморья, были конными и пешими воинами. — Ред. ) Постоянные покупатели продукции цивилизованного мира, разбросанные на широких пространствах в отдельно стоявших усадьбах и небольших поселениях, использовали железные орудия, хотя вполне могли обойтись и без них. Младшие сыновья больших семей искали новые земли для своих хозяйств за счет своих соседей, поступая так же, как во времена неолита.

Поскольку междоусобные военные действия не прекращались, кельтские укрепленные поселения на холмах латенского типа имели еще более мощные и искусные оборонительные сооружения, чем у их гальштаттских предков. Большинство этих крепостей являлись просто убежищами, где во время войны укрывались жители племени вместе со своим скотом.

В других жили постоянно, но даже они в экономическом смысле представляли собой всего лишь деревни, занятые крестьянами, жившими в жалких однокомнатных хижинах круглой формы без каких-либо изделий ремесленников или товаров, приобретаемых у торговцев. В конце I века н. э., например, в таких укрепленных поселениях не производились железные изделия, хотя небольшие количества металла выплавлялись и использовались для изготовления орудий труда и оружия, в расположенных даже неподалеку от них деревнях.

Только вожди здесь обладали достаточными средствами, чтобы поддерживать ремесленников вроде изготовителей телег и кузнецов или гончаров, использовавших гончарный круг. Возможно, мастера перемещались от двора ко двору, как происходило во времена Гомера. Вместе с тем они создали весьма привлекательный стиль, превратив натуралистические и жизнеподобные греческие орнаменты в сложные геометрические рисунки.

При такой экономике и растущем населении вторжение кельтов оказалось неизбежным. Их амбициозные военачальники вели за собой младших сыновей, в поисках земли и добычи. В IV веке до н. э. кельты прошли через перевалы Альп, заняли долину По и в 390 году до н. э. разграбили Рим. Точно так же и другая волна кельтов, распространившаяся вниз через долину Дуная на Балканский полуостров, опустошила Македонию и Северную Грецию, проникла даже в центральную часть Малой Азии, где возникло кельтское государство Галатия.

Другие кельтские массы повернули на запад, захватив металлургические районы Северо-Западной Испании, Британию и рудные месторождения Корнуолла, таким образом обеспечив свои потребности в сырье и бартерной торговле вином с греками. Часть кельтского племени паризиев двинулась из меловых земель Марны через море в йоркширские земли, в то время как оставшаяся часть поселилась на Сене, дав свое имя будущему Парижу.

Далее на севере германцы, хотя и перенявшие от кельтов секрет производства железа, оставались на стадии варварства. Однако очевидно, что они изобрели систему обработки пашни, подходящую для тяжелых глинистых земель северных европейских лесов. Осуществлялась глубокая обработка почвы с помощью тяжелого плуга, в который запрягали восемь быков. Его оснащали надрезающим землю ножом, перед лемехом и отвалом, чтобы таким образом переворачивать землю вместо того, чтобы просто рыхлить почву, как при использовании плугов жителей Средиземноморья и кельтов.

Новая технология обработки и орудия труда позволили увеличить производство продовольствия, что привело, в свою очередь, к росту населения. В понимании варваров это означало расширение занятой территории. Огромные толпы переселенцев вместе со своими женами, детьми и утварью, кимвры (из Дании) и тевтоны вторглись в кельтскую Францию только для того, чтобы быть уничтоженными римлянами в Италии в 101 году до н. э. (Сначала в 105 г. до н. э. при Арансионе в Нарбонской Галлии кимвры и тевтоны нанесли сокрушительное поражение двум римским армиям, потерявшим до 80 тысяч человек. Но в 102 и 101 гг. до н. э. кимвры и тевтоны были наголову разбиты при Аквах Секстиевых (Нарбонская Галлия, близ Массалии (Марселя) и при Верцеллах (совр. Верчелли между Миланом и Турином), около 80 тысяч пленных (из сотен тысяч сражавшихся насмерть варваров, включая женщин и детей) были проданы в рабство. — Ред. )

Просачиваясь на западный берег Рейна, германские колонисты принесли новые веяния в ведение сельского хозяйства кельтам нынешних Бельгии и северо-востока Франции, образовав смешанное поселение, племени белгов, кельтское — по языку, но германское — по внешности и погребальным обрядам (как отмечал Цезарь и как свидетельствуют данные археологов). Некоторые группы такого населения переселились примерно в 75 году до н. э. в Юго-Восточную Англию, впервые принеся сюда плуг для обработки плодородной земли Британии. Уже к 50 году до н. э. племена, населявшие Британию, даже экспортировали зерно в Галлию (совр. Франция).

Таким образом, тип хозяйства, сложившийся в варварской Европе на протяжении латенской стадии железного века, продолжал доминировать в местном землепользовании, дополняясь минимальным развитием специализированных производств и торговлей металлами, солью, отчасти предметами роскоши, мало отличаясь от того, что был в бронзовом веке.

Указанная преимущественно сельскохозяйственная экономика в том виде, в каком она развивалась, на самом деле оказалась хорошо приспособленной к условиям лесной зоны умеренного пояса. Упор делался на пастбищном скотоводстве, в основном на разведении крупного рогатого скота, причем до такой степени, что классические авторы иногда совершенно уходили от описания сельского хозяйства.

Все же численность скота оказывалась небольшой, ее ограничивал период роста трав, поэтому зимой съедалась большая часть животных. При недостаточном развитии ремесленного производства и большой разнице по годам в снимаемых с полей урожаях, эта варварская экономика не могла поддерживать оседлый образ жизни, равно как не способствовала и быстрому росту населения. Локальные, свойственные данной территории, военные столкновения также весьма эффективно уменьшали его количество, в то время как римские легионы несли с собой городской уклад жизни и мир.

Сохранившиеся торговые связи принесли в эллинистические города, выросшие на Востоке, традиции и открытия, собранные различными обществами в разнообразных средах обитания. Отсюда проистекает мощный резерв человеческого опыта в натурфилософии классической Греции, соединившейся с вавилонским и египетским учениями, что позволило выделить настоящую интернациональную науку, которой не суждено было оставаться чистой теорией.

Эллинистические ученые, многие из них были греками только по имени и культуре, больше не зависели от богатых покровителей и не ограничивались изучением богословия. Благодаря правителям могущественных государств, готовых развивать новые направления, теперь поощрялись прикладные исследования.

Сам Александр Великий был учеником Аристотеля. Его армию сопровождали топографы и географы, наносившие на карту сведения об очередной завоеванной области и отмечавшие ее ресурсы. Его флот направили, прежде всего, исследовать Аравийское море. Эти традиции достойным образом утверждались преемниками Александра в Египте и Азии, в то время как ту же самую деятельность осуществляли финикийцы из Карфагена в Атлантике.

Птолемей I Египетский особенно поощрял образованных людей. Основанный им в Александрии Музей (Мусейон), что означает «учреждение, посвященное музам», функционировал как университет, где развивались наука и искусство. Все эллинистические правители и их чиновники прекрасно видели возможности политической и коммерческой выгоды от применения систематизированных знаний, гораздо лучше, чем владельцы небольших производств и мелкие торговцы любого города-государства.

Если частные торговцы сдержанно выдавали свои торговые секреты, капитаны царских флотилий не испытывали подобных угрызений совести. Государственные министры и владельцы хозяйств развивали государственные хозяйства и поместья, используя имеющиеся возможности проведения практических опытов в ботанике и зоологии, в области выведения новых пород скота и сортов растений, а также в геологии. Постоянные военные столкновения с соседями требовали содержания постоянной армии, но перемены в тактике и стратегии были ограниченными. Постоянные осады крепостей в первую очередь требовали новых орудий нападения и защиты.

В то же время космополитическое население огромных эллинистических метрополий, вероятно, становилось более терпимым, но не менее идолопоклонническим, чем жители Афин, изгнавшие Анаксагора. Как уже говорилось, в каждом городе приезжие иностранцы приносили с собой и насаждали свои собственные культы.

С помощью религии и своих чиновников они распространяли новые направления магии и философии, пеструю мешанину шарлатанов, астрологов, алхимиков и торговцев предсказаниями. Они соперничали с традиционными верованиями и законодательными науками.

Теперь политеизм легко находил себе место для новых богов и иных ритуалов. Все они спокойно и терпимо воспринимались государством и менее снисходительно народом. Даже Ашока, с фанатизмом новообращенного насаждавший буддизм в Индии, выказывал терпимость в отношении других вероучений. Исключением оставался иудаизм в Иудее, где считали, что у Яхве не должно было быть соперников. Государство Маккавеев является первым практическим воплощением религиозной нетерпимости и духовного тоталитаризма. (Государство Маккавеев то возникало (в 164 г. до н. э. и позже), то исчезало, подвергаясь разгрому сирийцами, пока не было подчинено Римом. — Ред. )

Распространение часто нелепых культов, составленных из разных элементов пантеона разноплеменных божеств, распространение магических ритуалов и псевдонаук тоже было своего рода «свободным обменом идеями». Это разрушало абсолютную власть местного жречества и позволяло здравомыслящим людям обсуждать практическую науку без вмешательства или затрагивания интересов жрецов, а также избегать фанатизма толпы.

Одновременно древние храмовые исследовательские учреждения в Вавилонии продолжали действовать. Математические тексты и астрономические наблюдения записывались клинописью вплоть до 20 года до н. э. Греки с Запада часто посещали эти древние места науки, после чего назывались «халдеями», что, наверное, соответствовало нашему «доктору философии», фактически таким образом поощрив два столетия плодотворного сотрудничества между вавилонскими и греческими учеными. С их помощью значительные достижения восточной культуры бронзового века сохранились и были переданы современному миру.

Отмеченное сотрудничество оказалось настолько тесным, что сегодня мы не можем решить, чья роль оказалась определяющей, вопрос остается открытым, кто на самом деле, вавилонянин Киданну или грек Гиппарх, первым открыл явление предварения равноденствий, или процессии (медленное перемещение точек весеннего и осеннего равноденствия вследствие движения плоскостей экватора Земли и эклиптики).

Александрийские ученые многое взяли у вавилонских математиков, не говоря уже об их системе астрономических записей. Вавилонская система шестидесятеричных дробей была перенесена на Запад, причем в улучшенной форме. Ведь вавилонские математики к III веку до н. э. стали применять особый знак для обозначения нуля.

Александрийцы, наконец, перешли к шестидесятеричному обозначению для таблиц, использовавшихся в измерениях углов, также, возможно, пришедших из Вавилонии. Во II столетии н. э. они использовались вместо неуклюжих кратных частей, принятых в Египте и классической Греции, для вычисления приближенных значений квадратных корней и числа тт. Приняли и знак нуля в виде 0 (от греч. ouden — ничего), но только в связи с шестидесятеричным делением.

Так греческими математиками был принят и развит самый значительный вклад бронзового века — запись цифр, затем она через арабов вернулась обратно в Европу, чтобы принести свои плоды в виде нашей десятичной нотации в 1585 году. Однако, приспосабливая шестидесятеричное деление к алфавитной нотации, греки пожертвовали своим достижением — обозначением разряда.

К римскому периоду греческие математики использовали явно вавилонские способы квадратичных вычислений (то есть умножение обоих чисел вместо деления, как мы обычно поступаем). Вероятно, они следовали за вавилонянами. По крайней мере один пример в первой средневековой арифметической книге, Liber Abacci («Книга Абака») Леонардо Фибоначчи из Пизы (1170–1250), основывается на арабском, а в конечном счете эллинистическом материале. (Диковатые кочевники-арабы, в 630–650-х гг. захватившие культурнейшие регионы Земли: полностью Сасанидский Иран, включая нынешние Таджикистан, Узбекистан, юг Туркмении и др., лучшие провинции Восточной Римской империи: Сирия, Египет, Киренаика, Карфаген; часть Индии — Синд — многое усвоили и несколько цивилизовались, хотя и вырезали и сожгли большую часть людей и наследия прошлого. — Ред. ) Его вычисления почти точно повторяют проблему, находимую на двух клинописных табличках, одну раннюю вавилонскую и другую более позднюю эллинистическую.

Все же самым значительным достижением в чистой математике в эллинистические времена оказалось развитие классических греческих методов. Евклид (ок. III в. до н. э.) не только систематизировал теоретическую геометрию и расширил предшествующие труды, но также практически применил ее в теории оптики.

Примерно в то же самое время Аристарх из Самоса начал использовать то направление высшей математики, которое ныне известно как тригонометрия. Принадлежавший к следующему поколению Аполлоний Александрийский развивал теорию конических сечений, сейчас составляющую раздел высшей математики. Его название показывает, как приемы «чистой геометрии» применяли к реальным, изготовленным человеком предметам. Те «кривые», которые они изучали «теоретически», включали параболу, траекторию, которой следовали снаряды метательных орудий эллинистических армий, и гиперболу, путь солнечной тени на современных солнечных часах.

В Сиракузах Архимед (ок. 287–212 до н. э.) заложил математическое основание механики на основе эмпирических принципов, уже подтвержденных практически. Подобные достижения переводят нас в область, находящуюся вне разумения обычного человека. Тем не менее эти люди получали практические результаты, используя приближенное значение числа π и другие «иррациональные числа».

В тот век, когда начали использовать водяные колеса, картографировать Землю и измерять Солнце, точное вычисление π приобрело более существенное значение, чем в бронзовый век, когда его использовали для вычисления окружности колодца или длины тележного обода. При сооружении водяного колеса диаметром 3,2 метра, вроде того, что нашли в Афинах, использование вавилонского значения π в виде 3 могло привести к несчастью.

Еще более плодотворным оказалось сотрудничество греческих и вавилонских астрономов и наблюдателей в разных странах. После приключений ионийцев эллинистические астрономы стали измерять Землю с помощью исключительно научных методик.

На основании наблюдений высоты солнца в день летнего солнцестояния, проведенных соответственно в Сиене (Асуан) на тропике Рака и в Александрии, Эратосфен (директор Мусейона с 240 по 200 г. до н. э.) подсчитал окружность земного шара, определив ее в 250 тысяч стадиев, что составило примерно 39 500 километров, допустив совсем небольшую ошибку! (Окружность Земли по меридиану 40 008 км 550 м.)

Позже Посидоний, основываясь на измерении положения звезды Канопус в Александрии и на Родосе, также рассчитал размер Земли, установив цифру в 180 тысяч стадиев. К сожалению, александрийские ученые поддержали эту меньшую цифру и передали ее их арабским преемникам.

Беспристрастные астрономы попытались измерить точными методами и «божественные» Солнце и Луну. Аристарх Самосский разработал два хитроумных и совершенно точных метода, которые, правда, невозможно было применить при помощи инструментов, имевшихся в его распоряжении.

Благодаря неизбежным ошибкам при наблюдении он определил солнечный диаметр всего лишь от шести до семи раз больше, чем земной, а расстояние до Солнца только в двадцать раз больше, чем до Луны. Более чем столетие спустя Гиппарх из Александрии, используя другие методы, установил, что расстояние до Луны составляет от 67 до 79 земных радиусов, а диаметр Луны равен примерно трети земного.

Он поместил Солнце на расстоянии примерно в 13 тысяч радиусов Земли. Хотя эти результаты показали половину истинного расстояния, все равно они поразили как обычных людей, так и теологов. Вооруженное орудиями и инструментами собственного изготовления, сознание человека раздвигало границы небесной сферы и отправлялось в путешествие в безграничный внешний мир, не на крыльях причудливого воображения, но руководствуясь исключительно практической геометрией. Плодами теперь были не иллюзорные суеверия, а карты, которые могли использовать военачальники и купцы.

Предстояло опровергнуть еще одну губительную теорию — о движении небесных тел. Вавилоняне и греки считали, что Солнце, звезды и планеты находятся на концентрических сферах, вращающихся вокруг Земли. Однако доказательства этого практически не соотносились с накопленными наблюдениями. Стремясь найти выход из тупика, Аристарх Самосский высказал гипотезу, что все планеты вращаются вокруг Солнца, причем Земля является одной из них, совершая оборот вокруг дневного светила за один год и одновременно вращаясь вокруг своей оси с периодом в одни сутки. Гипотеза показалась настолько революционной, что многие ученые отнеслись к ней скептически. Плутарх в своем сочинении «О лике видимом на диске Луны» отмечает, что «сей муж [Аристарх Самосский] пытался объяснять небесные явления предположением, что небо неподвижно, а Земля движется по окружности, вращаясь вместе с тем вокруг своей оси». А вот что писал Архимед: «Аристарх Самосский в своих „Предположениях“… полагает, что неподвижные звезды и Солнце не меняют своего места в пространстве, что Земля движется по окружности вокруг Солнца, находящегося в ее центре, и что центр сферы неподвижных звезд совпадает с центром Солнца». Вскоре после 200 года до н. э. вавилонский астроном Селевк поддержал гелиоцентрическую гипотезу.

К сожалению, сказанное не только противоречило, как казалось, здравому смыслу, но и не подтверждалось прямыми наблюдениями. Например, Гиппарх отверг гипотезу на том относительно разумном основании, что он не смог наблюдать параллакс зафиксированной звезды с противоположных точек земной орбиты. На самом деле данное явление возможно обнаружить только с помощью мощного телескопа.

Поэтому он вернулся к геоцентрической точке зрения, дополнив ее теорией эпицикла. Она стала той «главной линией», над которой размышляли все последующие греческие астрономы и их арабские последователи, а позже ее материализовали в виде священной догмы средневековой церкви. Однако теорию Аристарха не забыли, и Коперник, вновь вернувшийся к ней в свое время, был осужден за ересь!

Подобные эпохальные астрономические достижения оказывались возможными в эллинистический период не только потому, что «дух эксперимента» распространялся повсюду, но потому, что у людей появился досуг, чтобы воспринимать созерцательную жизнь как величайшее очищение. Не говоря уже о том, что, несмотря на все политические конфликты, люди, использовавшие общий язык, сотрудничали по всему расширявшемуся миру. Ведь они наблюдали перемещения звезд и отклонения в разных городах, соединяя свои результаты.

Их влекло вовсе не простое любопытство, хотя и божественного характера, не только тщетная надежда предсказать судьбы смертных, но и насущная потребность выяснить, как устроен этот расширившийся мир.

Результаты не только освобождали человечество от космических ужасов солярных мифов, но также позволяли определить форму населенного земного шара, направлять армии, купцов и караваны в их беспрецедентные путешествия.

Ведь достижения астрономии сразу же применяли в практической географии. Определив длину дуги в один градус, Эратосфен создал более точное представление о расстояниях на север и юг, чем любые подсчеты путем перемещений пешком или во время плаваний. Соотнося расстояния и положение отдельных мест, их можно было графически разместить на земной поверхности, разделенной, как и небо, на параллели и меридианы, числом от 0 до 90, чтобы указать на угловое расстояние от экватора. Широта означала «ширину», так слово показало, как система началась с наблюдений моряков, пересекавших протяженное Средиземное море.

Чтобы астрономически определить, насколько следовало продвигаться на запад, плывя вдоль Средиземного моря, одной долготы фактически было недостаточно. Долгота выражала разницу между истинным и местным солнечным временем. Имея точный современный хронометр, можно определить момент, когда Солнце пересекало над вами линию меридиана, а затем, установив расхождение с Гринвичем, определить ваше местоположение, зная, что 1 час равен 15 градусам окружности.

В распоряжении древних имелись только солнечные и водяные часы. Поэтому только небесное событие, независимое от вращения Земли вдоль своей оси, затмение Солнца или покрытие звезды Луной позволяли провести сравнение с местным временем.

В начале 331 года до н. э. записали и сравнили время солнечного события, произошедшего в Арбелах, в Сирии и в Карфагене. Гиппарх выдвинул идею фиксации долготы различных мест сравнительными наблюдениями над сходными явлениями. Ко II веку н. э. его идея оказалась настолько плодотворной, что живший в Александрии Птолемей смог построить макетную схему глобуса на основании астрономически зафиксированных долгот и широт.

К сожалению, важнейшие ошибки повторялись снова и снова, пока не приобретали значение «факта». Так, например, Эратосфен взял в качестве своего меридиана линию, шедшую через Александрию, Родос, Трою, Византий и Ольвию у устья Днепра, то есть просто прямую линию. Однако она оставалась основанием для последующих древних карт.

Теоретические достижения в биологии оказались менее драматическими. Действительные достижения греческой ботаники и зоологии отражены в сельскохозяйственных опытах Птолемея и римлян. Однако Кратевас, личный врач царя Понта Митридата VI Евпатора (121–64/63 до н. э.), представил плодотворную методику, проиллюстрировав свой способ лечения травами реалистическими изображениями растений, им описанных и классифицированных.

В физиологии и анатомии Герофил и Эрасистрат между 300 и 275 годами до н. э. сделали значительные открытия, расчленяя тела людей. В более позднее время этих александрийских целителей обвинили в первую очередь христианские Отцы Церкви Тертуллиан (ок. 160 — после 200) и Августин (354–430) в том, что они практиковали свои исследования на осужденных преступниках.

Сохранилось несколько свидетельств о существовании общественной медицинской службы в Египте, меньше о такой же в царстве Селевкидов и Пергаме, но их достижения никак не затронули ни местное население, ни армию, предоставленные самим себе. Об эффективности мер, направленных против эпидемий, таких как кампании против блох, вшей и москитов, нам ничего не известно, в то время как человеческие экскременты считались лучшим удобрением.

Эллинистическая наука не расходилась с практической жизнью производителя материальных благ, как учение бронзового века и натурфилософия после 450 года до н. э. Начавшиеся в 330 году до н. э. два века принесли далее урожай изобретений в механике, который нельзя сравнить ни с одним периодом вплоть до 1600 года н. э.

Кроме выведения и экспериментальной проверки математических основ механики, Архимед из Сиракуз показал, как измерение удельного веса можно использовать в повседневной жизни. Рассказывают, что с помощью своего метода он пытался разоблачить золотых дел мастера, который фальсифицировал доверенный ему металл.

Для самого первого тирана Сиракуз его предшественники уже разработали машины разрушения, гораздо более эффективные, чем пращи, луки, осадные башни на колесах и стенобитные тараны. Такие орудия были значимыми уже в армии Ассирии, занятой в постоянных войнах и осадах. Движущая мощь метательных орудий обеспечивалась энергией скрученных волос и сухожилий и противовесами, такие орудия метали снаряды, весившие 60 фунтов (27,3 килограмма) на 200 ярдов (182,9 метра). (Автор преуменьшает возможности метательных орудий того времени. Так, катапульты метали камни массой 150–480 килограммов на 250–400 метров, камни массой до 30 килограммов и тяжелые стрелы — до 850 метров. — Ред. )

Архимед не только изучал геометрические пропорции винтов, но также использовал результаты для постройки машины для подъема воды. Ее изготовили из дерева, она позволяла поднимать воду на высоту от 2 до 4 метров, а действовала благодаря физической силе людей, человек работал как двигатель.

Впоследствии большие по размеру машины, приводимые в действие животными, оказались более эффективны, чем подъемники с ковшами, прикрепленными к крутящемуся барабану. Оросительные машины этого типа изображены на египетском папирусе, относящемся ко II веку до н. э.

Наконец, Ктесибий, возможно живший в Александрии в III столетии до н. э., изобрел совершенный двухцилиндровый поршневой насос, снабженный клапанами, воплотив тот же самый принцип, что применяется в ручных пожарных насосах. Странно, правда, что не сохранились свидетельства его использования в течение описываемого периода, возможно благодаря непригодности свинцовых труб, высокой стоимости бронзовых аналогов и незнанию чугуна. Похожая судьба постигла ряд пневматических и гидравлических механизмов, созданных Героном из Александрии (ок. I в. н. э.).

Значение использования вращательного движения в мельницах и применения силы воды описано выше. Теперь следует подчеркнуть, что подобные водяные мельницы представляли собой сложные механизмы, состоявшие из нескольких шестерен, чтобы не только перевести поступательное движение воды во вращательное, но и увеличить его мощность посредством сокращения скорости вращения. Конечно, их изготавливали из дерева. Колеса с шестернями, на сей раз из металла, также использовались в водяных часах, описанных Героном, таким образом став основой для последующего развития механики, появившись позже в часовых механизмах и хронометре.

В это время освоили стеклодувный процесс, усовершенствовав древнюю технологию плавки и литья, возможно изобретенную в Сирии во II веке до н. э., что сразу же сказалось на разнообразии изделий. Весьма вероятно, что еще до начала нашей эры в Александрии проводилась перегонка и дистилляция.

Описанные в трактатах по алхимии реторты едва ли появились позже 300 года до н. э. Все же неизвестно, когда алкоголь открыл новую страницу в истории пьянства.

Известковый раствор широко использовали эллинистические строители уже III века до н. э. Римляне или их работники создали почти неразрушимый цемент, изготавливаемый путем смешения известкового раствора с вулканическим пеплом (впервые получен вблизи порта Путеолы, и с тех пор его называют поццолана), его можно было применять даже под водой.

Гидравлика эффективно применялась для снабжения городов водой, прежде всего в Пергаме во II столетии до н. э. и также в Риме. По подземным тоннелям, сооружение которых потребовало геодезических и технических знаний, и акведуку, построенному в 312 году до н. э., вода проходила не менее 16 километров.

Хотя, как показывают труды Герона, александрийцам был достаточно хорошо знаком сифон, римские инженеры никогда не использовали его в крупных масштабах, возможно и потому, что их свинцовые трубы не могли выдержать высокое давление. Римляне предпочитали строить великолепные акведуки, свидетельствующие о мастерстве возведения арок и других архитектурных форм, унаследованном с Востока бронзового века.

Правда, нам кажется странным, что в эллинистический век механические изобретения практически не находили конкретного применения, за исключением военного дела. В тот период сила воды, очевидно, не использовалась в производстве, за исключением мельниц. Даже водяные мельницы для обработки зерна в начале 1-го тысячелетия н. э. оставались такой редкостью, что географы пишут о них как о диковинках. Антипатр из Салоник с горечью пел в I веке н. э.:

Мельничные девы больше не крутят ручные мельницы,

Ибо Деметр заставил нимф выполнять вашу работу,

Они бегут поверху колеса и заставляют его крутиться.

Однако землевладельцы и первые «капиталисты» (владельцы крупных производств) предпочитали вкладывать свои доходы в живые орудия, а не в дорогостоящие машины из дерева, поскольку рабы стоили гораздо дешевле.

Точно так же пневматические и гидравлические приспособления Ктесибия и его преемников явно не использовались для откачки воды из шахт или орошения садов. Водяной орган, который описывает Герон, был игрушкой для гостиных, чтобы развлечь гостей во время пиров богатых людей, или храмовой уловкой для обмана легковерных.

Несостоятельность в продуктивном использовании изобретений, предлагаемых наукой, оказалась следствием структуры эллинского общества и экономических противоречий. Они проявлялись и в теории. Самая оригинальная и творческая деятельность, значительные открытия и конструктивные достижения приходятся на конец IV–III век до н. э., именно тот период, когда экономическая система успешно прогрессировала.

Хотя направления начатых тогда поисков плодотворно развивались впоследствии, реализация подлинно научных идей фактически прекратилась после 200 года до н. э., объединение информации на основании отчетов уступило место новым наблюдениям и экспериментам. Так, Страбон и последующие географы, например, постоянно повторяли отчеты наблюдателей Александра и послов III века до н. э., практически не давая новую информацию. Однако к 200 году до н. э. экономические противоречия проявились в задержке внешней рыночной экспансии и медленном снижении общего уровня жизни.

Описанная в этой главе система, бесспорно, привела к несомненному увеличению истинного благосостояния. Однако основная часть собранного богатства сосредотачивалась в сокровищницах немногих правителей, в основном равновесие нарушалось греческими и другими правящими слоями (например, в Египте Птолемеев правящий слой был греко-македонский, сидевший на шее египтян. — Ред. ). Немногое оставалось «местным», кто обрабатывал землю, и совсем немного рабам, которые обслуживали ремесленное производство и рудники.

Учрежденная в Египте Птолемеями плановая экономика предназначалась для получения доходов прежде всего для правителя, как практически и происходило, когда подобная система хозяйства фараонов действовала во времена Старого и Нового царств. Во многом оставаясь недостаточно эффективной, она все же изменила благосостояние Египта, даже местные жители почувствовали выгоду, получив лучшие орудия труда, возможно, более разнообразный рацион питания, а на бумаге и более независимый статус.

Но он лишь усугублял старые противоречия, существовавшие между знатью и крестьянами, усугубившиеся новыми — между греческими правителями и местными подданными. Возможно, местные жители предпочитали старых правителей, «которые являлись их соотечественниками, говорившими на их родном языке, разделяли религиозные взгляды и образ жизни», «бюрократической машине, в которой главную роль играли иностранцы, воспринимавшие себя намного выше местных жителей, не говорившие на их языке и не стремившиеся к тому, чтобы выучить его». Отмеченное предположение Ростовцева базируется на письме грамотного египтянина, который горестно пишет о том, что «его презирают из-за того, что он — варвар», говорится и о готовности крестьян поддержать местных жрецов в восстании против завоевателей.

Однако этот хозяйственный механизм успешно давал доходы. Птолемей II получал сборы в размере 14 800 талантов (принятый при Александре Македонском талант был равен 25,9 килограмма серебра (в отличие от аттического, или эвбейского, имевшего 26,2 килограмма). — Ред. ), даже первый министр его отца имел долю в 6 тысяч талантов. Однако какими бы прекрасными ни были намерения правителей, подобная государственная машина вскоре превратилась в деспотическую.

Надпись, вырезанная на Розеттском камне в 196 году до н. э., содержит текст декрета на греческом и египетском языках, позволивший впервые дать ключ к расшифровке иероглифов, несет в себе «указание на давление налогов, быстрое накопление долгов и соответствующих изъятий, сведения о том, что тюрьмы наполнились преступниками и должниками, задолжавшими как государству, так и частным лицам, рассеявшимся по всей стране, о тех, кто жил грабежом, насилие существовало во всех областях жизни».

Бесспорно, декрет разработали, чтобы исправить ситуацию. Однако, как и декреты, изданные при поздних Птолемеях, его исполнение было сорвано местными чиновниками. Жалобы на папирусах доказывают, что коррупция и вымогательство на гражданской службе были такими же разнузданными, как и во времена Нового царства.

У местных жителей имелось только одно действенное средство — они оставляли свою работу и в массовом порядке укрывались в храмах, пока не были устранены причины их недовольства. Люди настолько часто прибегали к этому способу, что во многие поздние контракты включались пункты, обязывающие наемных работников не бастовать.

В результате практически некому стало работать, деревни обезлюдели, поля были заброшены, не ухаживали за канавами и каналами. Один из жаловавшихся писал, что его деревня уменьшилась со 140 до 40 душ. Все это стало результатом плановой экономики, которая велась в интересах правящего класса, даже с биологической точки зрения став отступлением от прогресса.

В греческих городах основной выгодой от новых возможностей, появившихся в результате завоеваний Александра Македонского, стало возникновение среднего производящего класса. Если следовать за Ростовцевым, его строение следует определить таким образом: землевладельцы, чьи земли возделывались наемными рабочими или рабами; крестьяне-арендаторы, использовавшие труд низших классов; владельцы мастерских, руководившие своими наемными рабочими, рабами или свободными людьми; владельцы или наниматели лавок, кораблей и амбаров; ростовщики и наниматели рабов. Именно им мы обязаны лицезрением тех прекрасных домов, которыми восхищаемся, в частности, в Приене в Малой Азии.

Повсеместно в Греции и также в Италии количество крестьян, трудившихся на своей собственной земле, уступало под напором частных хозяйств нового типа. После 300 года до н. э. контракты на строительство храмов на острове Делос (Дилос) не давались независимым ремесленникам, работавшим с небольшими группами помощников, как происходило в V веке до н. э., они уступили место работе по договору (в современном понимании этого слова), обеспечивавшей занятость свободных граждан или чиновников.

Первоначально доходы, получаемые ими, оказались огромными. Так, александриец Зенон оставил состояние в 2 тысячи талантов, в то время как самый богатый человек в Афинах до времени Александра владел всего лишь 160 талантами. С другой стороны, по сравнению с Афинами V века до н. э. снизилась и реальная заработная плата.

На Делосе искусный ремесленник получал ежедневно четыре обола, неквалифицированный рабочий только два обола, хотя цена пшеницы удвоилась, цена вина также поднялась — в два с половиной раза, рента — почти в пять раз. Богатые горожане явно стремились проявить щедрость, помогая собственным городам подарками или займами. Займы от частных горожан государству являлись общей чертой финансов периода эллинизма, они прекрасно способствовали обустройству городов, содержанию школ и других общественных институтов. Все же усиление власти покупателей ограничивало развитие рынка и продажу товаров для широких масс.

В течение некоторого времени открытие новых рынков для экспорта и распределение среди воинов Александра содержимого сокровищниц восточных правителей маскировали нарушение равновесия. Покупательская способность оставалась высокой у хорошо структурированного среднего класса.

Однако вскоре миграция производства снова сузила экспорт. Опустошения в ходе войн, долги и конкуренция производств с мастерскими, имевшими много рабов, низвели мелких производителей и розничных торговцев до уровня пролетариата. Требования об отмене долгов и перераспределении земли привели к открытой гражданской войне в Спарте и других государствах старой Греции. Однако повсеместно средний класс упорно и успешно противостоял реформам, иногда опираясь на помощь со стороны Рима.

Конечно, сходные тенденции проявлялись и в Риме. Однако здесь добыча от захватнических войн и расширение рынка на варварском Западе смягчали кризис. Две попытки восстания крестьян на землях больших поместий, спровоцированные Гракхами в 132 и 121 годах до н. э., были подавлены олигархами сената за счет уступок новому среднему классу поставщиков, налоговых откупщиков и ростовщиков, выдачи свободного зерна городскому плебсу. Военные походы Александра, войны между его наследниками и остававшимися автономными городами-государствами, усиленная деятельность пиратов, нашествия кельтов и римская имперская политика во многом объясняют слишком высокую долю рабского труда в ремесленном производстве и сельскохозяйственной деятельности в эллинистических государствах, за исключением Египта.

Но только на рудниках и в каменоломнях рабы систематически и постоянно работали вплоть до самой смерти. Большинству предоставлялась возможность зарабатывать деньги и для себя, многие надеялись, что купят себе свободу (когда станут слишком старыми, чтобы работать!).

В материальном смысле рабы в усадьбах жили даже лучше, чем большинство крестьян-варваров. Так, Катон обеспечивал в своем поместье рабов простынями, одеялами, матрасами и подушками. Согласно раскопкам, кварталы жилищ рабов вполне соотносятся с круглыми хижинами кельтов. Большинство профессиональных людей — переписчики, доктора, учителя, управляющие производством и надсмотрщики — на самом деле являлись рабами, как и рабочие и ремесленники, причем не только в Римской империи. В качестве рабов правителей государств и министров они поднимались наверх, пользовались уважением, накапливали огромные состояния, даже держали своих рабов.

Вряд ли рабы создали класс, способный консолидировать свои интересы и выступить против своих хозяев. Скорее всего, произошло деление свободного населения на нанимателей и подчиненных им людей (согласно современной терминологии, на буржуазию и пролетариат).

Все же время от времени случались выступления рабов, впервые в истории они породили серьезные проблемы после 134 года до н. э. в Аттике, Македонии, Делосе, на Сицилии, в Италии и Пергаме. К восставшим часто присоединялись владельцы мелких крестьянских хозяйств, арендаторы и даже «свободные» работники. Все подобные попытки жестоко подавлялись армиями Рима и других государств.

Между прочим, институт рабства препятствовал проявлению идеологии, соответствующей интернациональной экономике, которая уже de facto существовала. Тем не менее некоторые эллинские философы начали переступать узкие границы полиса и даже освященные веками противоречия между греками и варварами, представляя концепцию единства человечества, эскиз которого набросал Александр после его победы над традиционными врагами своей страны.

Финикиец с Кипра Зенон, который выступал с лекциями в Афинах в Стое (отсюда и данное его школе имя стоиков ), мечтал о едином великом полисе, где все жители и члены связаны вместе собственным согласием, как он полагал, любовью. В этой связи Зенон называл рабство противоестественным явлением, рассматривая как болезнь и другое материальное зло, как неуместный внешний фактор, который мудрый человек может победить духовно. Разумный человек, даже если он раб, еще и царь, хотя и пария, ведь он обладает всеми вещами.

Подобная доктрина оказалась слишком сложной, чтобы стать объединяющей для угнетенных масс, однако могла успокоить эксплуататоров. Поздние стоики, действуя в согласии с их богатыми покровителями, обновили созданную Аристотелем концепцию «естественного раба».

Конечно, религия, но не официальный государственный культ, стремясь к единобожию, начала отражать представление о мировом единстве в экономической сфере. Самый распространенный культ того времени, астрология оказалась последовательной версией старой шумерской доктрины судьбы как высшей силы по отношению ко всем племенным, гражданским и национальным божествам. На самом деле астрология являлась аморальной и практически носила исключительно магический характер. Другие культы, отправлявшиеся неофициальными сообществами, насаждали мораль, которая не признавала никаких различий между людьми по расе или социальному статусу.

Достаточно привести только один пример. На надписи в гробнице Агдистиса в Филадельфии в Малой Азии читаем: «Пусть мужчины и женщины, рабы и свободные, приходящие к этой усыпальнице, поклянутся всеми богами, что они преднамеренно не замыслят ничего дурного или вредного против любого мужчины или женщины. Что не обратятся и не посоветуют другим применить любовные заговоры, аборты или контрацептивы, равно как не совершат кражу или убийства, что не украдут ничего, но благосклонно отнесутся к этому дому».

Конечно, подобные культы вовсе не связывались с преодолением ошибок в земном обществе, а всего лишь с допущением входа в воображаемое общество, где не существовали подобные ошибки. Подобное допущение, следовательно, достигалось моральными поступками, оказываясь в равной степени доступным и рабу, и свободному.

Однако если философия и религия не смогли избежать воплощения рабства, этот институт продолжал препятствовать прогрессу науки, делая экономичное производство с помощью машин невыгодным, способствуя обеднению производителей и сдерживая покупательную способность на внутреннем рынке.

К 200 году до н. э. крах классической экономики даже в ее улучшенной версии стал очевидным фактом. По крайней мере, в старой Греции результаты подобной неудачи измерялись исключительно биологическими стандартами. Население фактически угасало. Горожане, как зажиточные, так и бедные, преднамеренно ограничивали свои семьи абортами и детоубийствами. У рабов не было никаких шансов создать большие семьи.

Экономические факторы, усилившиеся во время этой катастрофы, в письменных источниках нередко заслоняются чисто политическими факторами, не связанными с самой экономической системой. Хотя язык и культура практически унифицировались, эллинистический мир расщепился на три или более основных царства и множество городов-государств и конфедераций.

Все эти объединения постоянно и с непрекращающейся жестокостью сражались друг с другом. К подобной свалке охотно подключались «варварские» государства — Парфия, Армения, Аравия, Рим, Карфаген. Вовлеченные в саморазрушительные войны, государства допускали или даже поощряли появление пиратов и банд разбойников, селившихся в спорных прифронтовых зонах.

Увеличение численности подобных паразитов явилось четким результатом социальных беспорядков, отрицавших достаточность жизненных средств мирных крестьян и ремесленников и превозносивших насилия и убийства, руководствуясь идеями патриотизма как высшим проявлением человеческой добродетели. Заполняя невольничьи рынки, они распространяли зло.

Конфликт между этими экономически пустыми политическими сущностями получил жестокое завершение со стороны Рима. Став во главе Италии (390–264 гг. до н. э.) и отобрав сначала иностранные владения Карфагена (Сицилию в 241 г. до н. э., Южную Испанию в 209–208 гг. до н. э.) и затем захватив и сам этот город, и его африканские владения (146 г. до н. э.), Рим поглотил Македонию (168–148 гг. до н. э.), греческие города-государства (146 г. до н. э.), а затем и эллинистические царства в Малой Азии, Сирии и, в конце концов, в Египте.

Глава 12

ЗАКАТ И ПАДЕНИЕ ДРЕВНЕГО МИРА

Завоевание Римом принесло мир в охваченное войнами Средиземноморье, но не повлекло за собой процветания, а наоборот. Первоначальная цель римских завоеваний, люди и города Италии, постепенно организовались в нацию союзников. В конечном счете после 88 года до н. э. римское гражданство распространилось на всех жителей Италии.

Напротив, присоединенные за пределами Италии территории рассматривались как государства, которые следовало облагать данью (так делали в прошлом восточные монархи). Но вавилонские, ассирийские и персидские правители все же помнили, что их доходы полностью зависят от благосостояния их подданных, и заботились о том, чтобы и губернаторы поступали соответственно. В Риме же назначенные губернаторами магистраты (проконсулы) менялись почти ежегодно, поэтому они чувствовали ограниченность своих полномочий.

Состоявший из таких бывших губернаторов сенат не стремился к тому, чтобы называться «избавителем» или «покровителем» своих подданных. Направленный против вымогательств закон на самом деле не действовал. Однако после 121 года до н. э. если губернатора снимали и предъявляли обвинение, то он представал перед судом из своих нанимателей, которые были обязаны ему своим богатством и положением, эксплуатируя провинции путем взимания налогов, ростовщичества и концессий. Нужные результаты выборов обеспечивались с помощью подкупа «римских граждан». Доходы от провинции губернатор должен был делить на три части: оплачивать расходы по выборам, добиваться оправдания после своего возвращения, а на остаток обеспечивать свой двор. Неудивительно, что проконсул объединял усилия с налоговыми откупщиками и ростовщиками, соперничая с ними в обирании эллинистического мира.

В последнее столетие существования республики в Риме сенаторы и военачальники накопили огромные состояния, Помпей имел порядка 11 тысяч талантов, Красс — 7500, стоик Брут, убивший Цезаря, — 1700. Но все они несравнимы с состояниями эллинистических чиновников и финансистов.

Сказанное вовсе не означает, что благородные римляне присваивали меньшую добычу, поскольку она не оседала в их карманах (на что указывает Хайшельхайм), ибо воровство и плохое управление уничтожали большую часть приобретенного богатства. В любом случае состояние приобреталось не как доход от организации производства или торговли, но в результате грабежей во время войны и посредством вымогательств, ростовщичества и финансовых спекуляций.

В самом римском обществе захватническая политика обогащала только относительно небольшой класс. Долги и воинская повинность отрывали от земли существенную часть трудоспособных земледельцев, их мелкие хозяйства вытеснялись усадьбами, на которых работали рабы. Далеко не всегда они были крупными, например, идеалом Катона во II веке до н. э. была ферма площадью от 60 до 150 акров, где работало от 13 до 16 рабов.

Обездоленное крестьянство не находило применения в производстве, ведь городской работающий класс также обеднел, и общество деградировало в ходе конкуренции с рабами, вбрасывавшимися на рынок после каждой захватнической войны. Постепенно в городах Римской империи складывались условия для начала гражданской войны, которая уже воспламенилась буквально от искры в некоторых эллинских городах.

Сложившаяся ситуация помогла Юлию Цезарю, когда после завоевания для Римской империи кельтских земель вплоть до Рейна и Ла-Манша он захватил власть в Риме наподобие греческого тирана. Спустя два года его убили «во имя свободы». Однако после более двенадцати лет гражданской войны его внучатый племянник Октавиан Август фактически стал императором, хотя и именовался принцепсом (первым гражданином).

Соответственно Юлий Цезарь был обожествлен, а на Востоке и Октавиан Август при жизни принял божественные почести, заявив себя духовным преемником Птолемея, Селевкидов и их вавилонских, шумерских и египетских предшественников. Теперь он являлся монархом единого государства, простиравшегося от Евфрата, Черного моря, Дуная и Рейна до Атлантического океана, от Северного моря до Сахары и пустынь Аравии. Подтверждается, что Римская империя является лучшим примером географической территории с общей культурой и политическим единством, а также самодостаточной, чтобы обеспечивать свои нужды.

Юлий Цезарь и Октавиан Август положили конец худшим излишествам сенаторских губернаторов-проконсулов. Они дали империи достаточно эффективное и честное управление, а также мир. В течение почти двухсот пятидесяти лет огромное объединение наслаждалось внутренним миром в той степени, какой никогда не достигала столь огромная территория.

После победы Августа римский мир серьезно нарушился внутри только в ужасном 68 году, когда «разгласили тайну империи, что императора можно было выдвинуть не только в Риме», и три провинциальные армии стали воевать в Италии, чтобы добыть для своих военачальников императорский титул. Внешний мир оказался недолгим, нарушаемым местными войнами, в Британии (завоевана в 43 г. н. э., в 61 г. бритты подняли восстание под предводительством Боудикки, потопленное в крови), Дакии (совр. Румыния), Армении и Месопотамии.

Непосредственным результатом создания римского мира стало процветание и рост населения, по крайней мере в новых западных провинциях. По всем новым провинциям — в Галлии (Франции и Бельгии), Германии (долине Рейна) и Британии (Англии), в равной степени как и в Испании и Северной Африке, появились новые города, построенные по греко-римскому образцу.

По размерам римские города совершенно походили на греческие полисы. Заложенный в 100 году Тамугади в Северной Африке занимал площадь около 12 гектаров, Кервент в Южном Уэльсе — около 18 гектаров, Геркуланум, расположенный около Неаполя, 10,5 гектара. Помпеи и многие похожие города занимали от 60 до 65 гектаров. Даже в самом Неаполе обнесенная стеной территория не превышала 101 гектара, а Киренчестер в Англии был примерно той же площади. Однако римский Лондиний (Лондон) занимал свыше 120 гектаров, Капуя — около 180, Отен во Франции — около 200, в то время как Новый Карфаген занимал около 485 гектаров, Александрия — 920 гектаров и Рим (к III веку) — около 1240 гектаров.

Сами по себе эти данные не говорят о существенном увеличении населения. Сегодня на 26 плотно застроенных гектарах городка Сен-Мало живет 7262 жителя, вряд ли древние города были более густо заселены. Значительным фактом является добавление таких городов на бывших варварских землях к тем, что имелись в Италии и на эллинистическом Востоке.

Здесь перестроили все, даже небольшие горные укрепленные поселения и деревни, в которых жили кельты латенской культуры. Как показали раскопки, Камулодунум (Колчестер) в Британии или столица провинции Белгика Дурокортор (совр. Реймс), представлявшие хорошо спланированные, удобные для жизни города, были построены на месте беспорядочно расположенных групп жалких хижин предшествующих кельтских поселений.

Как и греческие полисы, римские города были оборудованы общественным водопроводом, доходившим до каждого дома, красивыми публичными зданиями, банями-термами, театрами, колоннадами, торговыми помещениями и форумами для собраний, украшенными статуями и фонтанами.

Например, в Помпеях, где насчитывалось почти 30 тысяч жителей, археологи обнаружили улицы, где дома были с мозаичными полами, стенами с фресками, дворами с колоннадами, застекленными окнами, проточной водой, ваннами и туалетами.

Достойное домовладение представителя среднего класса с прилегавшим садом занимало территорию 33 на 33 метра (то есть свыше 1000 квадратных метров), основная комната для приемов была длиной 14,6 метра. Более богатые дома имели окруженный колоннами центральный дворик размером 60 на 12 метров. Многие дома являлись жилищами среднего класса, и, как показано выше, они занимали пространство, несоразмерное с численностью этого класса.

Большая часть мелких розничных торговцев, ремесленников и рабочих обычно жили в небольших домах из одной или двух комнат. В больших городах жилища доходили в высоту до 18 с лишним метров. Дом пекаря (двухэтажный) в Помпеях вместе с печами и с приводимыми в движение ослами мельницами на нижнем этаже составлял блок длиной 27,5 метра и почти 18 метров шириной. В отдаленной Британии (близ современного Нориджа) прилегавшие к печам для сушки и обжига дома, где явно жили мастера-гончары, отделаны мозаичной плиткой.

Более того, в римских городах, как и в эллинских полисах, работало муниципальное самоуправление. Обнаруженные в Помпеях выборные плакаты показывают, что шло острое соперничество за право стать магистратом (прежде чем вулканический пепел во время извержения Везувия засыпал город). Богатые горожане были так же проникнуты общественным духом, как и в Греции и эллинистическом мире, им нравилось украшать свой город парками и общественными строениями, финансировать бои гладиаторов и другие увеселительные мероприятия, чтобы те приносили удовольствие согражданам.

Ростовцев когда-то назвал такие новые города «ульями трутней», но они скорее являлись центрами ремесленного производства и торговли. Работавшие здесь в мастерских мастера снабжали своими изделиями не только горожан и сельское население прилежащих районов, но и варваров, живших далеко за пределами империи.

В частности, бронзовые сосуды, сделанные в Капуе, встречаются в Шотландии, Дании, Швеции, Венгрии и России. Ремесленники из Италии и эллинистического Востока мигрировали на Запад и развернули свои производства в новых провинциях. Прекрасная красноглазурная посуда, выполненная в эллинистической традиции, теперь производилась в мастерских, заработавших в Галлии, Германии и даже в Камулодунуме в Британии. Мастера из Сирии устроили стеклодельные мастерские в долине Рейна и в Центральной Галлии, о чем свидетельствует надгробный камень из Лугдуна (Лиона): «Ремесленник по стеклу африканского происхождения и житель Карфагена».

Торговцы свободно перемещались по всей римской Европе благодаря сети превосходных дорог, соединявших города. Во всех заливах обустроили удобные гавани, морские пути очистили от пиратов. Произведенную в Италии гончарную продукцию мы находим и в Малой Азии, и в Палестине, и на Кипре, и в Египте, и в Северной Африке, Испании и на юге России. Продукция мастерских Галлии доходила до Северной Африки — Карфагена и Египта и, конечно, до Испании, Италии и Сицилии.

Хотя империя и была самодостаточной, она не представляла собой замкнутую экономическую систему. Варвары с севера поставляли рабов, янтарь, меха и другие материалы. В обмен они получали вино, гончарные изделия (в основном из печей Галлии и прирейнской Германии), изделия из металла и стекла и монеты. Их выкапывают по всей Германии, вплоть до Восточной Пруссии, в Швеции, Дании и Норвегии и даже на отдаленных островах, расположенных к северу от Шотландии. По торговым путям из портов Черного моря товары повседневного спроса через южнорусские степи попадали к племенам, населявшим лежащие севернее леса.

Караваны регулярно перевозили специи, ароматические вещества, мази и драгоценности через пустыни из Южной Аравии и Месопотамии. Города на западных окраинах пустынь, через которые шли подобные контакты, — Петра, Гераза (совр. Джараш), Баальбек, Пальмира и Дура-Европос — богатели и процветали. При римском господстве усилилась морская торговля между Египтом и Индией, компенсировав потери от арабов, контролировавших перемещения караванов.

Из египетских портов, таких как Арсиноэ (на Ниле, а затем через канал в море) и Береника (на Красном море, примерно на широте Сиены (Асуан), индийцы (а больше — греческие мореплаватели из эллинизированного, а теперь римского Египта. — Ред. ) плыли на юг по Красному морю, затем вдоль побережья Южной Аравии и далее к дельте Инда (и в порты Индостана). Но после 50 года, пользуясь открытием греческого кормчего Гиппала, они стали использовать муссоны, обеспечивавшие относительно надежное средство прямого перехода через океан к полуострову Индостан, благодаря чему достигалась существенная экономия времени. Юго-западные муссоны с июня по август не только обеспечивали их попутным ветром для пересечения открытого океана, но и служили столь же надежным средством ориентирования, как и компас, еще им неизвестный. Северо-восточный муссон в зимние месяцы позволял надеяться на благополучное возвращение.

Используя муссоны, они преодолевали 2760 миль от Береники менее чем за шесть месяцев, а обратное путешествие осуществляли за девяносто дней. Фактически, отправив заполненный зерном корабль из Италии, наняв речное судно на Ниле и караван до Красного моря, оказывалось возможным вернуться обратно в Рим, затратив чуть более года. В этих перевозках был занят постоянный флот, так, мы читали о судне длиной 55 метров, шириной 13,7 и высотой корпуса 13,4 метра.

Флот привозил на римский рынок не только индийские товары, но и китайские, перевозимые в Индию по суше (с севера) или по морю (огибая Индокитай) на индийских и китайских судах (отдельные греческие мореплаватели проникали в воды Южно-Китайского моря, побывав в портах Южного Китая. — Ред. ). В состав импорта входили в основном предметы «роскоши» — в том числе девушки-танцовщицы, попугаи, черное дерево, слоновая кость, жемчуг и драгоценные камни, специи и духи из Индии, шелк и снадобья из Китая. Однако некоторые предметы, такие как перец, становились необходимостью, предназначаясь широкому кругу покупателей.

Из-за ограничений, накладываемых расстояниями и временем, этот импорт не могли оплачивать продукцией массового производства или сельского хозяйства. Однако высококачественный текстиль, стекло и металлическая утварь, пергамент и папирус, изделия из коралла на самом деле в некоторых количествах экспортировались на Восток из империи.

Все же торговый баланс оказывался неблагоприятным, и дефицит покрывался за счет экспорта монет, к тому же золотых. Римские ауреусы в заметных количествах встречаются не только в Индии, но обнаруживаются также на Цейлоне и даже в Китае.

Благодаря общему уменьшению количества золота и серебра и их замене в денежном обращении медью установлено, что к IV веку до н. э. две трети запасов золота и половина серебра из Европы были вывезены в основном на Восток. Для сравнения: во времена Августа соотношение стоимости меди (монет) к серебру было 1 к 60, серебра к золоту — 1 к 12, после 300 года это соотношение оказывалось 1 к 125 и 1 к 14 или к 18.

Наконец, греко-римская сельскохозяйственная наука плодотворно обратилась к неосвоенным почвам западных провинций, например в Северной Африке. По всей Галлии (Франции), в долине Рейна, в Южной Англии римляне и местные жители основывали в сельской местности хозяйства, где применялся наемный труд.

В них использовались средиземноморские технологии, акклиматизировались в местных условиях виноград и другие новые для этих земель растения. Крестьянские постройки, так называемые виллы , явили собой разительный контраст по отношению к грязным и неопрятным постройкам кельтов латенского типа или тем, что известны в английском Норт-Даунсе.

Даже кварталы, где жили рабы, выглядели более опрятно, чем хибары тогдашних местных жителей. Жилища владельцев вилл украшались мозаичными полами. Чтобы противостоять непривычно суровой северной зиме, итальянские собственники даже устанавливали хитроумную систему центрального отопления.

Римская империя стала уникальным хранилищем человеческого опыта, объединив знания разных народов. Уже говорилось об интенсивной торговле между ее отдаленными частями и цивилизованным миром и варварскими племенами, жившими за его пределами.

Кроме торговцев, в отдаленные города и селения империи постоянно путешествовали ремесленники и рабы, гражданские, военные и служащие. Мощная постоянная армия, расквартированные вдоль границ легионы, необходимые, чтобы защищать протяженные рубежи империи от варваров, осуществляли и образовательную функцию. Легионеров набирали по всей империи, обычно их отправляли служить далеко от своей родины. Наконец, такую же функцию выполняли послы и миссионеры, прибывавшие с Востока в Рим и обратно; как полагают, император Марк Аврелий (р. 121, правил 161–180) отправлял посольство в Китай.

Но в области науки и доступности огромной массы информации не было достигнуто никакого прогресса. Не было предложено никаких подходов или гипотез для обработки отдельных фактов. Не было зафиксировано ни одного значимого изобретения.

Несмотря на существование огромного класса людей свободных профессий, образованных и даже ученых, имперский Рим не внес существенного вклада в чистую науку. Богатые любители, такие как Сенека и Плиний, с помощью армии греческих писцов составляли объемные своды сведений об окружающем мире. Число точных и интересных наблюдений уменьшилось.

Итак, хотя количество истинных и новых наблюдений и не уменьшилось, их обобщение носит удивительно несистематический характер, а критические суждения Аристотеля явно отсутствуют. В то время как на словах Плиний отвергал магию, его доверчивость вызывает сожаление. Только в Александрии продолжали сохраняться эллинистические научные традиции, хотя и с упомянутыми выше ограничениями.

В практическом применении научных знаний продвижение вперед во времена империи оказывается неутешительным по сравнению с имеющимися ресурсами. Римские архитекторы и инженеры применяли и развивали прогресс и технику, унаследованные из эллинского мира и Римской республики, без всяких революционных изменений.

Поощрялись медицинские занятия, они поддерживались императорами, военные госпитали были превосходно организованы, однако вряд ли следует считать достигнутые результаты новыми. Даже в заслуживающей огромного уважения области сельского хозяйства авторы империи немногое могли добавить к Катону.

Спорным является вопрос, действительно ли римляне и их провинциальные ученики оценивали трудности применения системы ведения хозяйства, примененной жителями Средиземноморья на весьма трудных почвах и в условиях умеренного климата Центральной и Северной Галлии и Британии — фактически, на тамошних «виллах» использовали научные методики.

Если наука и сделала относительно немного в условиях империи, то роль религии трудно переоценить. Рабы, странствующие ремесленники, купцы и легионеры становились переносчиками разнообразных восточных культов, причем не только в столицу, но и на самые окраины римского мира.

Посвященные египетским Изиде и иранскому Митре алтари раскапывали даже на отдаленных пограничных укрепленных лагерях в Шотландии и в Германии. Из множества разнообразных сект и ритуалов только иудаизм и христианство приобрели мировое значение. Иудаизм смог приобщить много неофитов, прираставших к нему с рождения. С другой стороны, христианство обеспечило действительно интернациональную идеологию, которую требовала мировая экономика.

Христианство началось с небольшой иудейской секты, чьи члены видели в Иисусе Христе Мессию из Священного Писания и ожидали, что он вернется, чтобы установить Царство Божие на земле. Доктрина о вселенской любви Иисуса, жизнеописания, являвшие пример такой любви в сочетании с обещанием спасения и воскресения, дали этой вере возможность очень широкого распространения.

После странствий апостола Павла и других эта религия начала быстро распространяться, правда сначала в основном среди рабов и тружеников. Единый (точнее, триединый — Бог Отец, Бог Сын и Святой Дух) Бог христиан, как и Яхве иудеев, не допускал поклонения другим божествам.

Как и иудеи, христиане преследовались государством (вплоть до Константина, который в 313 г. совместно с Лицинием издал так называемый Миланский эдикт, допустивший свободное исповедание христианства. — Ред. ), которое продолжало разрешать любые другие традиционные, в том числе восточные культы. Однако вера в Господа побуждала христиан страдать и умирать за свой идеал, проявляя невиданную стойкость. В конце концов они завоевали не только терпимость, но даже покровительство государства. Но христианство было разрешено только тогда, когда государство стало нуждаться в идеологической поддержке, чтобы укрепить свое угасающее могущество.

Тем временем христианство обзавелось священниками, Священной книгой и теологией. Первые ученики и их непосредственные сторонники не нуждались в организации, тщательном ритуале или философском определении их веры, они ежечасно ожидали Мессию. Однако когда они уяснили, что второе пришествие задерживается, то стало необходимым соответствующим образом это обосновать.

Отцам Церкви пришлось предусмотреть организацию встреч братьев, ритуалы поклонения и обращения в веру. Сам рост церкви и, кроме того, давление преследователей сделали создание организации необходимостью. Церковь создала свою иерархию, смоделировав имперскую административную систему.

Воспоминания о жизни и высказывания Иисуса Христа начали записывать достаточно рано. Собранные, отредактированные и соединенные с сочинениями, приписываемыми апостолам, они составили канон, к которому прикрепили большую часть египетских скрижалей. Так христианские миссионеры вооружились Священной книгой, чтобы противостоять тем писаниям, что имелись у иудеев, сторонников зороастризма и орфизма.

Чтобы защитить и объяснить свою веру имперским чиновникам и среднему классу, Отцам Церкви пришлось сформулировать аналитические термины, объясняющие эмоциональное содержание религиозного опыта. Опираясь на принимаемые ими классические и восточные доктрины, они были вынуждены использовать терминологию греческой философии и логики Аристотеля. Сложность толкования истин неизбежно порождала противоречия, которые могли разделять церковь на секты, приверженцев каждой из них объявляли еретиками по мере того, как давление преследователей ослабевало. В то же самое время в христианское вероучение включили ряд догм, четко отделивших его и от иудаизма и от неоплатонизма. Фактически, в христианском вероучении переплелись научная мифология иудейской книги Бытие (написанной на основе шумерских (отработанных вавилонянами) легенд, созданных за 2500 лет и более до нее. Книга Бытие писалась на основе впечатлений от «вавилонского плена» 586–539 гг. до н. э.), греческая наука, в том виде, как ее изложил Аристотель, и даже геоцентрическая астрономия Гиппарха.

Точно так же христианская обрядность обогатилась заимствованиями из церемониала древних мистических культов и деталей одеяний правителей-жрецов, а святые, мученики или монашествующие имели аналогии с местными героями и неолитической богиней-матерью.

Набожность и моральные нормы, подразумеваемые в учении Христа, как и во всякой другой доктрине спасения, поддерживались системой санкций. Если христианство, как религия любви, подавляла все другие, стимулируя добродетель, то в описаниях адских мучений, удерживающих от зла, она следовала за египетской, зороастрийской, орфийской и буддийской верами.

Наконец, вместе с их надеждами и страхами, направленными на приближающееся Царство Божие и загробную жизнь, первые христиане поддерживали существующий социальный порядок, хотя он и противоречил положениям их религии. В раю не было различий между рабами и свободными, а в мире людей рабство являлось установленным институтом, где раб был обязан подчиниться своему господину.

Тем не менее христианская концепция братства людей и его постулат «Возлюби ближнего как самого себя» обеспечивали более сильную моральную мотивацию, чем преданность племени или полису, философия стоиков или римский закон.

На какое-то время новая религия, как и старые культы, делала жизнь значимой для масс, которым реалии империи и плоды натурфилософии не предлагали в этой жизни никаких перспектив. Христианство распространилось, однако, и среди среднего и верхнего класса.

Умножение и украшение городов и описанная нами активность торговли создавали впечатление невероятного преуспевания. Однако империя не сняла противоречия эллинистической экономики. Рим не предложил никаких новых производительных сил и не расширил использование тех, что уже были доступны в эллинистическое время. Радикально не изменилась и структура промышленности. «Шаг от мастерской до фабрики и машины как основного средства производства не был сделан».

Без сомнения, величина производственной единицы изменилась. Так, например, керамическое производство в Арреции (совр. Ареццо) в Тоскане было организовано практически так же, как и то же самое производство в Афинах пятью столетиями ранее. Лишь в двух из 25 действовавших там между 25 годом до н. э. и 25 годом н. э. гончарных мастерских работало от 10 до 14 мастеров, «подписывавших» свои изделия, а в остальных — не более шести мастеров.

Самое большое предприятие, на котором за пятьдесят лет продали вазы, подписанные 58 мастерами, должно было иметь не менее сотни рабов, занятых на операциях, требовавших меньшей квалификации. Точно так же происходило и в текстильном производстве, мы читали, что даже в Помпеях в мастерской работало всего лишь 25 ткачей.

Увеличение числа работающих по найму в связи с укреплением производств тем не менее вовсе не влекло за собой большую специализацию, чем в классических Афинах или Коринфе, и по-прежнему не применялась какая-либо механизация. Так, в частности, водяные мельницы едва ли были более распространены в I столетии н. э., чем в предшествовавшее столетие.

Унаследованные от республики «аристократические» традиции мешали вложениям капитала в производство. По закону сенатору запрещалось заниматься торговлей. Даже более, чем в классической Греции, единственно «достойными» занятиями для него считались «сельское хозяйство и в меньшей степени коммерция», а производство было уделом вольнонаемных работников и других лиц «низкого» происхождения, располагавших сравнительно небольшими средствами.

Новые богатые стремились вкладывать средства в землю, как вольноотпущенник Тримальхион в известном произведении Петрония «Сатирикон». Составив состояние на мореплавании и ростовщичестве во времена Нерона, он начал скупать поместья и хозяйства. В лучшем случае подобный «капиталист» мог покупать рабов для производителей, владельцев мастерских, но он не мог бы заниматься тем, что экономисты назовут предпринимательской деятельностью, поскольку ее вполне могли осуществлять наемные работники.

Так, нам удалось обнаружить в Помпеях сорок небольших пекарен с мельницами, как и та, что описана выше, и около двадцати суконных мастерских, обеспечивавших потребности 30 тысяч жителей их небольшого города. Точно так же и керамическое производство в Лезуа на юге Франции, занявшем после 70 года место Арреция в обеспечении рынка запада империи, совершенно точно состояло из восьми «фирм», известных по своим торговым маркам.

Действительное увеличение богатства, отмечаемое в первые годы империи, оказалось результатом внешней экспансии цивилизации и прекращения изнурительной гражданской войны. Однако «экспансия городской цивилизации являлась системой эксплуатации, организовавшей ресурсы новых завоеванных земель и концентрировавшей их в руках меньшинства — капиталистов и деловых людей».

Иначе говоря, рынок товаров расширился, но не вглубь. «Покупательная способность основной массы представителей низших классов продолжала оставаться низкой. Покупатели товаров относительно высокого качества происходили из среднего и верхнего классов и армии», как и в эллинистические времена.

На земле положение крестьян не улучшилось, а в старых провинциях, возможно, и ухудшилось. Так, например, в Египте Тиберий подавил волнения, отменив право на убежище в храмах. В кельтских землях, таких как Британия, местные жители вели тот же нищенский образ жизни и обрабатывали землю такими же неэффективными способами, как и раньше, до их захвата Римской империей.

В промышленности вознаграждение ремесленников и работников физического труда уменьшалось за счет использования труда рабов, хотя привлекавшиеся рабы вовсе не вытесняли рабочих по найму. Из упомянутых в римских документах I и II веков 27 процентов работников являлись свободнорожденными, 66 процентов свободными (вольноотпущенниками — освобожденными рабами) и только 7 процентов — рабами. В остальной части Италии соотношение оказывалось следующим — соответственно 46, 52 и 2 процента.

Конечно, рабы меньше, чем другие, удостаивались чести посмертных памятников или места в религиозных собраниях. Об этом говорят надписи, о них уже шла речь. Так что цифры не дают точных данных о нанятом населении. Тем не менее даже на кирпичной кладке проставлены имена 22 свободнорожденных наряду с 52 рабами и 22 нанятыми неопределенного положения.

В гончарных мастерских в Арреции до 25 года н. э. из 132 работавших 123 были рабами. Однако в керамическом производстве Галлии и земель у Рейна не отмечено подобное использование рабов. В надписи из Дижона плотники, кузнецы и другие ремесленники называются «зависящими» («клиентами»), но вовсе не рабами.

Позволим себе напомнить, что рабам действительно разрешалось зарабатывать и иметь «собственность» сверх самого необходимого. Чиновники, учителя и многие другие профессиональные работники часто являлись рабами, и именно рабы Цезаря выполняли функции министров государства. Некоторые авторы утверждают, что доходы работников действительно росли до 200 года н. э. Если это так и было, то доля наемных работников в производстве оказывалась слишком незначительной.

Результатом стало то, что для большинства населения жизненные стандарты оказывались весьма низкими. «Люди Античности если и жили в богатстве, то отличались небольшими потребностями. Они питались в основном пшеничным хлебом, оливками и инжиром, потребляли относительно немного мяса и вина, жили в жалко меблированных комнатах, обогреваемых только жаровнями и освещаемых масляными лампами». Большинство людей соглашались с такими нормами, и никакая «рекламная деятельность» не нацеливалась на то, чтобы поднять стандарты потребления.

Поэтому внутренний рынок оставался таким же ограниченным, каким он был в эллинистические и классические времена. Однако теперь внешний рынок больше не мог расширяться, достигнув к 150 году н. э. границ цивилизованного мира. Когда же это произошло, вся система начала сокращаться. Теперь в Римской империи никакие политические беспорядки не могли скрыть реальных экономических процессов. Как объективные наблюдатели мы можем видеть результаты противоречий, присущих классической экономике с 450 года до н. э.

Похоже, что они сначала появились в виде небольшой тени на сияющей поверхности собственности I века н. э. Нам уже доводилось видеть в античном производстве знакомую тенденцию производить на месте необходимую продукцию. Производители в новых провинциях не встречались с экспансией производителей Италии и Греции. Напротив, шла миграция ремесленников во Францию, Германию и Британию.

Вплоть до 25 года лучшие по качеству гончарные изделия, использовавшиеся на Западе, ввозились из Арреция. Затем искусные в своем производстве ремесленники мигрировали сначала в Южную Галлию, затем в Северную Галлию и в Германию (прирейнские земли. — Ред. ) и, наконец, даже в Британию, чтобы, устроив там свои гончарные мастерские, снабжать местные рынки. Тот же самый процесс происходил и в отношении производства стекла.

В результате уменьшалась торговля между провинциями, особенно за счет дешевых повседневных товаров. Каждая провинция тяготела к тому, чтобы снабжаться за счет собственных производств, в той степени, насколько позволяли естественные ресурсы. Сказанное не явилось следствием каких-либо шовинистических призывов к самодостаточности, таких, какие вдохновляли в наше время тарифную политику Австралии и Канады. Они вытекали скорее из отсутствия транспортной системы, о которой шла речь. Даже великолепные римские дороги не делали перевозку объемистых товаров по земле дешевле. Так «Рим, ввозивший все из провинций, не смог возмещать импорт за счет денег, поступавших от налогов».

Сохранялась явная тенденция перерастания земледельческих усадеб в самодостаточные «хозяйства» старого восточного образца. Во времена Катона в хозяйствах производились только незначительные ремонтные работы, а для проведения существенных операций призывался кузнец. Одежду для рабов, обожженные кирпичи и металлическую утварь покупали в городе. Во времена Октавиана Августа только очень большие и отдаленные поместья пользовались услугами «домашних» специалистов-ремесленников. Все же после 50 года, как утверждает Плиний, в каждом хозяйстве уже находились ткачи, валяльщики, плотники и тому подобные специалисты.

Тогда виллы, управлявшиеся по науке, хотя и с помощью труда рабов, производивших продукцию для рынка, начали замещаться или сочетаться с поместьями, эксплуатировавшимися зависимыми нанимателями или вступившими в долю земледельцами, занимавшимися поставками продовольствия.

Вилла начала превращаться в manor (феодальное поместье), распространенный в средневековой Европе. Это означало замещение рабов, обрабатывавших землю, и скотоводов, но не свободными крестьянами, которые составляли экономический хребет классической Греции и ранней Италии, а нанимателями, зависимыми от землевладельца, получавшими от него семена и оборудование, платившими рентой и услугами.

Так снова начала использоваться старая, опробованная на Востоке система. Она позволяла управляющим наживаться, «делая состояние за счет неспециализированного сельского хозяйства при отсутствующем землевладельце». Это был явный шаг назад, к восточной экономике бронзового века, фактически к самодостаточности неолита.

Мелкие или крупные специализированные хозяйства обеспечивали собственные потребности, опираясь на городских ремесленников. Новый тип нанимателя мог обеспечить большую часть своих потребностей за счет домашнего производства. Землевладельцы содержали в своих поместьях небольшие кузницы, гончаров, изготовителей черепицы и печи для обжига кирпича, где трудились рабы или наемные рабочие. Только предметы роскоши, вроде посуды из стекла или экзотических материалов, приходилось привозить из города.

Неизбежным последствием данного процесса стал упадок городского производства и ухудшение положения когда-то процветавших городов. Его ясно показывает фактическое уменьшение площади городов. После 275 года главный город Лугдунской Галлии Августодун (совр. Отён) уменьшился с 200 до 10 гектаров (здесь дело в другом — город в 270 г. был разрушен узурпатором Викторианом. — Ред. ), на самом деле в Галлии после 300 года площадь какого-либо города редко превышала 25 гектаров. Бурдигала (Бордо) уменьшилась до 23, Нант, Ратомаг (Руан) и Труа — до 18 гектаров. (Это результат гражданских войн, попыток отделения Галлии (так называемая «Галльская империя») и восстания багаудов. При Аврелиане (270–275) Галлия была снова присоединена к Римской империи. — Ред. )

В Британии также ухудшение городской жизни не менее явно проявилось в последней четверти III века. В Веруламии (Сент-Олбанс) городские стены разрушились, театром перестали пользоваться. В Роксетере (8 километров юго-восточнее Шрусбери) городской центр сожгли и не восстановили. Приведенные факты показывают разрушение среднего класса, по крайней мере за счет использования первичных производителей.

Теперь, как утверждает Ростовцев, «развитие производства в греческий и эллинистический периоды связывалось с постоянным увеличением потребности в товарах. После 125 года рынок, связанный с промышленностью, ограничился городами и прилегавшей к ним территорией. Теперь будущее производства зависело от покупательной способности населения.

Пока же покупательные возможности городской „буржуазии“ снижались и ограничивались, а городской „пролетариат“ явно становился беднее. Материальное благосостояние городского населения улучшалось очень медленно, если оно и происходило вообще».

«Когда же были достигнуты пределы ойкумены, производству пришлось более активно начать использовать внутренний рынок и расширяться, чтобы его достижениями смогли пользоваться низшие классы. Все это, конечно, требовало улучшений в социальной структуре империи».

Не сумев стимулировать покупательную способность городского пролетариата и крестьянства, средний класс владельцев мастерских, купцов и владельцев лавок, получавших такую выгоду от римского мира, теперь осознал, что зависит от рабочего класса. Неудивительно, что они стали ограничивать свои семьи, как и их предшественники в эллинистической Греции. Только большие землевладельцы избежали этого, вернувшись к самообеспеченности неолита.

К 250 году все признаки процветания исчезли. Крах римской экономики сделался очевидным. Он проявился в упадке плодовитости, столь примечательном во всех классах населения поздней империи. Экономически, равно как и научно, классическая цивилизация умерла за 150 лет до того, как вторжение варваров из Германии полностью разрушило политическое единство империи и формально способствовало наступлению Темных веков в Европе.

В эти 150 лет поздние правители предприняли героическую, хотя и тщетную попытку спасти машину цивилизации, оживив режим восточной централизации, часто ошибочно называемый государственным социализмом. Сегодня следует употреблять более подходящий термин из-за национал-социалистов, использовавших почти идентичные методы, чтобы утвердить устаревшую социальную систему.

Обнищание империи и депопуляция населения сказывались на самом государстве. Огромная постоянная армия оказывалась необходимой, чтобы защищать огромную империю от опустошительных вторжений германцев (и других племен, иранских и славянских. — Ред. ) с севера и завистливых кочевников восточных и южных степей (а также постоянных войн на Востоке с Ираном — сначала в виде Парфянского царства, затем в лице Сасанидского Ирана. — Ред. ).

Армию приходилось вооружать и обеспечивать жалованьем, стоимость ее содержания увеличивалась, поскольку императорам приходилось нанимать варваров из-за границы, чтобы восполнять недостачу местных рекрутов. Администрация и сбор налогов требовали устройства огромной и дорогостоящей гражданской службы.

Императоры тратили огромные суммы на общественные работы, которые оказывались действительно необходимыми, как дороги, виадуки и другие жизненно важные сооружения. Однако деньги тратились и на совершенно бесполезные предметы роскоши. Пока экономическая система расширялась, она легко преодолевала напряженные моменты, но когда она достигла своей вершины, как уже отмечалось, разница между доходами и расходами стала заметной.

Уже Нерон постарался покрыть дефицит, снижая качество монет, чтобы заплатить за предметы роскоши, доставлявшиеся для плутократии с Востока, что поставило в затруднительное положение казначейство.

В III веке дефицит стал нарастать в ходе гражданских войн, когда армии развернули от защиты границ на поддержку притязаний соперничавших претендентов на императорский трон. Все это легло необычайно тяжелым бременем на городскую буржуазию, и как раз в то время, когда ее платежная способность падала благодаря растущей самообеспеченности манориальных поместий.

Должности магистратов, которых ранее добивались ради получения почестей, становились обременительной обязанностью из-за того, что их делали ответственными за выплату городских налогов. Теперь магистраты начали принуждать всех, кто, по их мнению, должен был платить государству.

Принуждение применили также к производству и торговле. Гильдии ремесленников и купцов, первоначально представлявшие собой свободные объединения для религиозных и социальных целей, превратились в государственные органы для обеспечения поставок.

Чтобы обеспечить работу таких общественно значимых учреждений, как монетные дворы, государственные арсеналы, государственные текстильные производства (только на Западе их насчитывалось семнадцать), общественная почта, водоснабжение и прочих, люди прикреплялись к своим нанимателям, иногда клеймились, им разрешалось вступать в брак только с представителями семей родственных профессий. Больше не дозволялось свободно вступать в ассоциацию производителей или заниматься ремеслом самостоятельно, теперь полагалось следовать законодательным нормам. Профессиональные объединения превратились в замкнутые союзы с четкой иерархией и военизированной дисциплиной, которая распространялась в том числе и на объединения судовладельцев, перевозчиков и представителей других служб, необходимых обществу. (Одним из следствий данного процесса стало выделение строительных рабочих в особую корпорацию, позднее приведшее к появлению масонов, о чем пишет Р. Гулд в «Истории масонства». — Пер. )

Вряд ли тогда даже самые известные провинциальные города имели запасы продовольствия и комфортные условия для проживания. В Риме тогда имелось 956 общественных бань и бесплатные представления давались 175 дней в году. Горожане свободно получали пшеницу, распределявшуюся между ними со времен Гракхов, уже смолотую для употребления. После 300 года в Риме в обиход вошли водяные мельницы. Цены на зерно зафиксировали специальным эдиктом по всей империи, подобно вавилонским правителям, однако и зарплаты также зафиксировали. Хотя они и не были минимальными, напротив, повысились, как и в бронзовом веке, поскольку наблюдался недостаток в рабочей силе.

Наконец, первичных производителей низвели до положения рабов, прикрепленных к земле. Такая судьба была назначена «крестьянам фараона» до тех пор, пока Тиберий не лишил их права на забастовку, оставив единственным возможным прибежищем для подавляемых наемных арендаторов судьбу разбойников или нищих. В III столетии оракулу задавали следующие типичные вопросы: «Стану ли я нищим?», «Должен ли я бежать?», «Когда прекратится мое изгнание?».

После 300 года та же самая система стала использоваться в Европе, первоначально в качестве фискальной меры, чтобы убедиться в том, что хлебопашец не утаил свой подушный налог. В 332 году Константин, христианский император, законодательно прикрепил колонов (крестьян, плативших ренту) к поместьям. В 371 году император Валентиниан писал: «Мы не считаем, что колоны могут свободно оставить землю, к которой прикреплены по своему положению и рождению. Если они сделают это, то заставьте их вернуться назад, закуйте в цепи и накажите». Так наемный работник становился рабом.

С помощью фаворитизма и коррупции землевладельцы больших поместий избегали давления государственной машины. Хотя их иногда принуждали обеспечивать контингент для армии из своих наемных работников, они часто могли защитить их от взысканий налоговых сборщиков и прочего роя чиновников.

Так, разорившиеся фригольдеры (свободные землевладельцы) и городские рабочие искали убежища под покровительством крупных землевладельцев. Эта феодальная знать уже находилась на пути к тому, чтобы отстаивать для себя политическую независимость в соответствии с их экономической самодостаточностью, и таким образом началось разрушение системы, завершенное нашествием орд варваров в V веке.

Наконец, идеологическое давление перешло в тоталитарный режим. «Первый горожанин» как глава государства становился «Господином и Богом» («dominus ас deus»). Только христианство, как исключительно монотеистическая система, предлагало на время духовное убежище против поглощения национал-социалистическим государством. Обращение Константина обычно называется торжеством тоталитаризма.

Безусловно, церковь добилась не только лояльности к себе и защиты от преследований, но и богатство и право на преследование. Ценой стало церковное одобрение существующего порядка на земле. Император больше не являлся «Господином и Богом», превратившись в «православного и апостольского императора». Его правление стало земным подобием власти Божественного слова. В «Священном дворце» в Константинополе (совр. Стамбул) «Божественное хозяйство» выносило и издавало «Божественные указы», даже ежегодные расчеты налогов представляли как «Божественное послание».

Все выглядело так, как будто от греческого железного века гуманизм повернулся к восточному бронзовому веку. Атмосфера Византии больше напоминала Вавилон или Ур, нежели Афины или Александрию. Но восстановление восточной централизации и деспотизма уже не могло спасти империю от распада. Ее западные провинции опустошались постоянными вторжениями германских орд, которые позже (410) разграбили даже сам Рим. Во времена Константина столица империи переместилась в Византий (Константинополь). Поток варварства смел все новые достижения цивилизации, оставив только ее древний центр в Восточном Средиземноморье — Восточную Римскую (Византийскую) империю.

На самом деле то, что культурная столица вобрала в себя за долгие годы, вовсе не исчезло во время крушения Римской империи, подобно тому, как это произошло в потрясениях, прервавших и закончивших бронзовый век. Да и Византий (Константинополь. — Ред. ) вовсе не являлся Уром. Жители Восточной Римской империи были не только гораздо более многочисленными, но и оставались жителями мира, более свободными, чем шумеры, хотя размеры этого мира со времен Августа и сократились.

Теперь сила воды двигала те мельницы, которые раньше приводили в движение рабы. Существовала и более ощутимая разница между «православным и апостольским императором» и «божественным Нарамсином, могущественным богом Аккада». Последний воспринимал себя как слуга господа, отца всех людей, а не только жителей Аккада. Его «всемирное владение» вовсе не нуждалось в расширении за счет военных побед. (Нарамсин (Нарамсуэн), внук Саргона Древнего, правивший в 2236–2200 гг. до н. э., большую часть жизни провел на войне, убивая, разрушая и грабя. В конце концов он погиб в битве с гутиями в горах Центрального Курдистана, его войско уничтожено, а гутии на некоторое время захватили территорию бывшей империи Аккада. — Ред. )

Конечно, многие изобретения и технологии, величественные и красивые достижения, были утрачены, ибо большую часть того, что тогда изобрели, использовал только ограниченный круг людей. Большинство сохранившихся достижений того времени уцелели благодаря вовлеченности в них широких масс.

Так, в Восточном Средиземноморье по-прежнему продолжалась городская жизнь, со всеми ее последствиями. Ремесленники продолжали пользоваться всевозможными техническими средствами и методиками, развитыми в классические и эллинистические времена.

Хозяйства на селе продолжали работать непрерывно, снабжая продукцией рынок. Бартер не полностью вытеснил денежное обращение, а самодостаточное обеспечение не парализовало торговлю.

Не забыли и о письменности. На самом деле в Александрии и Константинополе продолжали переписывать и сохранять научные и художественные тексты. В общественных госпиталях с благословения церкви практиковали греческую медицину.

В самых новых провинциях цивилизации потери оказались существенно значительнее. Все же, несмотря на отношение к самодостаточности, варварская Европа не вернулась ни к каменному веку, ни даже к латенскому периоду (то есть культуре кельтских племен второй половины 1-го тысячелетия до н. э., практически ликвидированной Юлием Цезарем). Там, где исчезли некоторые города Средиземноморья, не появились прежние укрепленные поселения.

Вокруг собора или аббатства выросла реинкарнация шумерского храмового города. Однако она оказалась не чем иным, как небольшой репликой своего прототипа бронзового века. Его обитатели воспринимали себя не жителями узкой наносной долины, а гражданами обширного мира, расстилавшегося перед ними.

Хотя они оставались в изоляции из-за ухудшения дорог и подстерегавших в пути опасностей, паломники, миссионеры и купцы продолжали путешествовать по всему континенту. Введенные во время империи новые искусства и ремесла не исчезли. Так, например, потомки и ученики сирийских стеклодувов сохраняли норманнские и рейнские горны в рабочем состоянии на протяжении всех Средних веков. Построенные в феодальных римских поместьях водяные колеса продолжали работать, например, в Англии до 700 года.

Выше мы показали образование «основной традиции» и проследили ее движение от истоков в Египте и Месопотамии до эллинистического Средиземноморья. После падения римского «удерживающего» этот поток, похоже, закупорился и потерялся. Однако уже сам факт написания данной книги опровергает это предположение. Впоследствии следует показать, как этот поток обогащал новую науку и новую технологию во времена новой экономики, уже в атлантическом окружении. Основные же очертания данного процесса видны.

С другой стороны, корпус классических теорий и эллинистических технологий сохранялся в подвешенном состоянии в Константинополе и Александрии даже в непродуктивной атмосфере теократического государства. Он начал оживать в более терпимой атмосфере Сасанидского Ирана (в университете города Гундишапура в 530–580 гг.) и затем во времена Багдадского халифата (750–900), когда временные исламские (арабские) завоевания, снова реализовавшиеся в единстве огромной территории населенного мира, привели к воссозданию эпохи мира и процветания.

До того как старые внутренние противоречия разрушили форму правления арабского мира, до «установления ортодоксальной веры около 1106 года, навсегда запечатавшей возможность свободного поиска в исламе», кровавый поток из старого сосуда, обогащенный новым опытом, влился в новый сосуд в Европе через захваченные арабами Испанию и Сицилию.

Кроме того, орды варваров в Европе вырезали не всех чиновников, священников, ремесленников и торговцев. Церковь поддерживала не только христианские догмы и обряды, но также сохраняла и технологии письма и счета, потребность в точном удобном делении времени и механизмы для его вычисления (часы), не говоря уже о потребности в экзотических продуктах, некоторых усовершенствованиях, таких как стеклянные окна, памятники классического искусства и римской архитектуры. Оставалась и потребность в путешествиях, которые осуществляли паломники или миссионеры, сохранились и воспоминания о рациональной медицине и научной методике ведения сельского хозяйства. Как отмечалось, многие ремесленники выжили, старые средиземноморские города сменились новыми городами с соборами.

Сельская экономика Европы не вернулась к состоянию доримских кельтов. Без сомнения, даже более чем в поздней империи она основывалась на поддерживаемом несвободными крестьянами хозяйстве. По общему признанию, время от времени случался голод, он не исправлялся распределением излишков. Тем не менее феодальные поместья смогли выработать методики хозяйствования, действительно подходящие к лесной зоне.

Редко сразу же менялись их полукочевые хозяева, становясь на самом деле оседлыми владельцами. Водяные мельницы являются примерами рационального использования ресурсов, благодаря которым и прославился наш континент.

Намеки должны реализовываться. Прогресс на самом деле нельзя остановить. Верхний виток развития превратился в ряд падений и взлетов. Однако в тех областях, которые исследуют археология и письменная история, никакое падение вниз никогда не доходит до низшего предшествующего уровня, и каждый виток развития продвигает цивилизацию вперед.

Карты

Распространение цивилизованного мира около 2500, 1500, 500 и 100 годов до н. э.

На них читатель сможет увидеть, как письменная городская цивилизация (показана горизонтальной штриховкой) вырастает из трех небольших очагов, отмеченных на карте I, превращаясь из ручейков в обширное озеро, охватывающее весь бассейн Средиземноморья и распространяющееся до Индии, где почти соединяется с западным заливом второго озера, в Китае, обозначенного на карте IV.

На картах II и III показан (вертикальной штриховкой) также примечательный рост торговли Греции между 1500 и 500 годами до н. э.

1 Радиоуглеродный анализ показал обновление некоторых данных, то есть изменение 50 тысяч на 100 тысяч и 30 тысяч на 25 тысяч. (Примеч. авт. )

2 Термин «неолитическая революция» был введен в употребление Чайлдом в труде «Человек создает себя». (Примеч. пер. )

3 Подробнее см.: Иванов Вс. Вяч., Гамкрелидзе Т. В. Индоевропейский язык и индоевропейцы (1984). (Примеч. пер. )

4 Подробнее см.: Гимбутас М. Славяне. Дети Перуна (2010). (Примеч. пер. )