Барбара Картленд

В объятиях любви

Барбара КАРТЛЕНД

В ОБЪЯТИЯХ ЛЮБВИ

От автора

В Англии, в отличие от Шотландии, титулы наследуются только по мужской линии, однако истории известны исключения из этого правила.

Дочь знаменитого первого герцога Мальборо, Генриетта, унаследовала – по особому закону парламента – титул своего отца, став второй герцогиней Мальборо.

После убийства – на его жизнь покушались – герцога Маунтбэттена Бирманского в 1979 году, его дочь, баронесса Брабурн, унаследовала титул отца по тому же закону, став графиней Маунтбэттен Бирманской, и ее сын впоследствии унаследовал титул после смерти матери.

Глава 1

1819 г.

Маркиз Тэмский проводил взглядом своих лошадей, пронесшихся мимо него галопом, потом повернулся к своему другу Чарли и довольно улыбнулся.

– Две минуты двадцать секунд! – сказал он. – Такого времени не показывала еще ни одна моя лошадь.

– Я же сказал тебе, как только увидел Рыжего Дастера, что он будет победителем, – заметил Чарли.

– Я помню, – ответил маркиз, – но с лошадьми, как с женщинами, не стоит слишком обольщаться.

Они рассмеялись.

Сунув часы в карман, маркиз отправился разыскивать своего инструктора, чтобы поздравить его.

В этом сезоне маркизу чрезвычайно везло на скачках, и он знал, что обязан победами своему новому инструктору, которого взял после увольнения прежнего. Этот человека был полон энтузиазма и новых идей, он прекрасно справлялся со скаковыми лошадьми маркиза.

Они долго обсуждали различные достоинства скакунов, только что испытанных на дорожке.

Затем маркиз и достопочтенный Чарльз Кэвершем вскочили в седла лошадей, на которых они приехали в Ньюмаркетские Холмы, и отправились обратно к дому маркиза.

Он располагался в предместье маленького городка, где большинство земель принадлежало знатным любителям скачек.

Произошло это после того, как принц‑регент выказал свое пристрастие к Ньюмаркету. За ним последовала придворная знать, подобно тому, как за столетия до этого высшее общество потакало прихотям Чарльза II. Так Ньюмаркет превратился из маленького селения в процветающую общину великосветских землевладельцев.

Дом маркиза из темно‑красного кирпича, построенный еще его отцом, был длинным и низким. Он не только вызывал восхищение тех, кто видел его, но и был самым комфортабельным из его домов, всегда открытых для многочисленных гостей.

Будучи не только титулованным потомком знатного рода, но и чрезвычайно богатым собственником, маркиз владел домами в разных краях Англии.

Лучшим из них был фамильный особняк в Тэме, считавшийся одним из самых прекрасных дворцов, построенных архитектором Робертом Эдэмом.

Нельзя было не восхищаться его «охотничьим домиком» в Лестершире, рассчитанным на пятьдесят приглашенных, а также его домом в Эскоте, который он посещал лишь в неделю проводившихся там скачек, и, конечно же, его домом в Лондоне, на Беркли‑сквер.

Его ближайший друг Чарльз Кэвершем считал, что маркизу лучше всего в Ньюмаркете, просто потому что все там напоминает о спорте, которым он очень увлекался, и всегда там царит атмосфера скачек.

Комната, в которую вошли два друга, прибыв в дом, была увешана картинами великих художников, изображавшими скаковых лошадей. Кресла были обтянуты темно‑зеленой кожей в соответствии с основным цветом вымпелов маркиза, устанавливаемых во время скачек.

– Ставь на Рыжего Дастера, Чарли, – сказал маркиз, когда они подходили к столику для напитков.

– Я так и собираюсь, – ответил Чарли. – Но думаю, нам следует соблюдать осторожность, а иначе твоя лошадь, как обычно, окажется слишком популярной среди игроков, и это снизит наш выигрыш.

– Я согласен с тобой, – кивнул маркиз. – Чем меньше мы будем говорить о результатах, которые видели сегодня утром, тем лучше.

Он наполнил бокал шампанским для своего друга, и, поднимая его, Чарли сказал:

– За Рыжего Дастера! И пусть твоя легендарная удача никогда не изменит тебе!

– Благодарю тебя, Чарли, – улыбнулся маркиз.

Он вновь наполнил бокал своего друга, себе же подлив лишь чуть‑чуть, и, хотя Чарли заметил это, он ничего не сказал, зная воздержанность маркиза, Маркиз всегда сохранял прекрасную физическую форму и гордился тем, что может победить всех своих друзей на скачках, а также в боксе, стрельбе и фехтовании. А после охоты в течение целого дня, когда все буквально валятся с ног, в нем как будто пробуждается новая энергия и разгорается увлеченность, чему, конечно, нельзя не позавидовать.

– Так мы возвращаемся в Лондон сегодня? – спросил Чарли.

– Не знаю, – сомневался маркиз. – Я никак не могу решиться.

– На что?

– Принять одно очень необычное приглашение.

– От кого?

– Я хотел рассказать тебе вчера вечером, – ответил маркиз, – но при гостях за ужином это было невозможно. Может быть, ты развеешь мои сомнения и разрешишь загадку, которая мучает меня.

– Звучит интригующе.

Чарли, однако, про себя улыбнулся, говоря это, поскольку хорошо знал, что нет ничего более желанного для маркиза, чем оказаться перед чем‑то загадочным, трудным для понимания, не укладывающимся в привычную схему.

Два старинных друга сражались вместе при Ватерлоо, и Чарли знал, что маркиз, теперь богатый, окружен тщеславным беспутным обществом, в котором часто скучал.

Он слишком энергичен, обладает живым умом и жадной к новизне натурой, чтобы удовлетворяться светскими раутами, зваными вечерами и прекрасными женщинами, настойчиво добивающихся его внимания.

После завершения долгой войны, несмотря на высокую цену, заплаченную за победу, и на то, что много людей в стране до сих пор страдают от нищеты и лишений, высшее общество празднует наступление мира постоянными балами, концертами и фейерверками, которые следуют друг за другом бесконечной чередой каждую ночь и уже наскучили.

Маркиз разнообразил свою жизнь спортом и щедрыми приемами гостей, часто пребывавших в его лондонских домах и загородных имениях.

И все же Чарли чувствовал, что его другу чего‑то не хватает, будто опасности войны возбуждали маркиза гораздо больше, нежели все развлечения мирного времени.

Маркиз прошел к своему столу и, поставив на него свой почти полный бокал с шампанским, взял письмо с крупным тиснением герцогского герба на конверте.

Он на секунду задумался и затем спросил:

– Чарли, что ты знаешь о герцогине Гримстоунской?

– Довольно многое! – ответил Чарли. – Но я удивлен тем, что она написала тебе, если это письмо от нее.

Держа письмо в руке, маркиз уселся в удобное кресло напротив своего друга;

– Я расскажу тебе, что произошло, и хотел бы услышать твое мнение по этому поводу.

– Я слушаю.

– В прошлый раз, когда я был здесь, около двух месяцев назад, – начал маркиз, – мой агент, флегматичный, довольно необщительный человек, удивил меня своими красноречивыми жалобами на то, что происходит на нашей границе с землями, принадлежащими герцогине.

– Боже мой! Я даже не представлял этого! – воскликнул Чарли.

– Очевидно, она владеет землями, двадцатью тысячами акров или более, к северу от Ньюмаркета, – заявил маркиз, – большинство из которых, я думаю, запущено и не обрабатывается.

Чарли кивнул, как будто он знал об этом, но ничего не сказал, и маркиз продолжал:

– По словам Джексона, смотрители и лесники герцогини ведут себя агрессивно и неоправданно грубо по отношению к моим арендаторам и фермерам.

– Почему они так поступают?

– Сначала я не придал большого значения рассказу Джексона, – объяснял маркиз. – Фермеры жаловались, что заблудившаяся корова или овца больше не возвращаются. Собак, забегающих в леса ее светлости, находят пристреленными, Были еще одна‑две мелкие жалобы, которые я совершенно не воспринял всерьез.

– Продолжай.

– Однако около двух недель назад я получил письмо от Джексона, очень подробное, – хотя, как я уже говорил, его не упрекнешь в излишнем многословии, – в котором он в ужасе пишет о том, что на одной ферме не только пропал какой‑то скот, но был избит один из пастухов, и исчезла девушка лет пятнадцати.

Маркиз помолчал, прежде чем закончить:

– Я понял тогда, что дело это нешуточное, и написал герцогине, изложив известные мне факты, с просьбой объяснить случившееся.

– И теперь ты получил ответ, – предположил Чарли.

– Точно! – ответил маркиз. – Но не такой, какого я ожидал.

– Почему же?

– Потому что, я слышал – хотя, признаться, я слышал немногое, – она агрессивная, несговорчивая женщина с характером, который трудно было описать Джексону.

– Что же она пишет в письме? – поинтересовался Чарли.

– Это очаровательное письмо, – хитро улыбнулся маркиз. – Она приглашает меня сегодня к себе и говорит, что нам следует лично обсудить вопросы, касающиеся поместий, и не позволить нашим работникам драться друг с другом.

Удивленно глядя на письмо, маркиз продолжал:

– Звучит разумно. И в то же время это не соответствует тому, что я слышал о ней.

Чарли рассмеялся.

– Теперь позволь мне рассказать то, что я знаю.

– Этого бы мне и хотелось, – ответил маркиз.

– Отец герцогини, третий герцог в их роду, был другом моего отца, – начал Чарли. – Он был изумительным человеком, чрезвычайно красивым, сильным, бесстрашным, истинным героем своего времени. Он проводил свою жизнь в походах и, по словам моих деда и отца, сказания о его подвигах передавались из уст в уста.

Чарли продолжал, восхищенно:

– Он был из таких, о которых говорят, что они способны остановить войну, могут в одиночку справиться с тысячами кровожадных дикарей и совершить еще множество храбрых поступков. Истории о нем будто сошли со страниц романов Вальтера Скотта.

Маркиз слушал с огромным интересом.

– Продолжай, Чарли. Я не слышал ничего подобного.

– Все это происходило давно, – сказал Чарли, – и наполеоновские войны заставили нас позабыть о событиях прошлого столетия.

– Продолжай свой рассказ о герцоге.

– Он был слишком занят героическими подвигами, и, как рассказывал мой отец, женщины не играли большой роли в его жизни, он не женился до тех пор, пока ему не исполнилось сорок лет.

– Чрезвычайно разумно! – заметил маркиз с иронией, и его друг вспомнил, что в свои тридцать четыре года маркиз неоднократно повторял о нежелании жениться вовсе, если бы это было возможно.

– И конечно, когда герцог повел будущую жену к алтарю, больше всего он хотел того, чего желает каждый мужчина – сына.

Маркиз с удивлением взглянул на письмо, которое держал в руке, и Чарли понял, о чем он подумал.

– Сейчас я объясню тебе, – сказал Чарли. – Его жена подарила ему ребенка через год после свадьбы, но это была дочь.

– Ты хочешь сказать, что герцогиня Гримстоунская – дочь покойного герцога? – уточнил маркиз, – Но почему же она носит его титул?

– Вот об этом я и хочу рассказать тебе, – ответил Чарли. – Герцог отличился, совершив нечто особенное для страны, – я не могу теперь вспомнить, что именно, – тогда король спросил его, чего он желает в качестве награды. Звание нельзя было повысить, поскольку уже тогда он был герцогом. Поэтому он попросил, чтобы, если у него не будет сына, король позволил, с одобрения парламента, дочери унаследовать его титул, как это обычно происходит в Шотландии.

– И король согласился.

– Конечно. Это было небольшим вознаграждением за великий поступок герцога. И в то же время его величество не знал, что жена герцога не сможет рожать.

– Большое невезение, – сказал маркиз.

– Очень большое для герцога, и, как оказалось в дальнейшем, не только для него.

Маркиз внимательно взглянул на друга, а Чарли продолжал:

– К тому времени, когда единственная наследница герцога выросла, – как говорил мой отец, – все уже знали, что она выросла странной девушкой, непохожей на своих сверстниц.

– В чем непохожей?

– Она знала, что будет чрезвычайно богатой герцогиней, а значит, соблазнительной приманкой для женихов. Поэтому она решила последовать примеру королевы Елизаветы.

Маркиз насторожился.

– Что ты хочешь сказать?

– Она поощряла ухаживающих за нею. Она заставляла их соперничать друг с другом, но она твердо решила, что никто, кроме нее, не будет владеть ее состоянием.

Маркиз улыбнулся.

– Иными словами, она решила стать «герцогиней‑девственницей»! <По аналогии с «королевой‑девственницей», как называли Елизавету I.>.

– Не совсем так! – ответил Чарли. – Искатели ее руки прибывали не только с Британских островов, но и из других мест, не находившихся под владычеством Наполеона. Некоторые становились ее любовниками, но она никому из них не позволила сделать ее своей женой.

Маркиз рассмеялся.

– Она кажется мне интересной. Пожалуй, я приму ее приглашение, – Все это действительно было бы забавным, если бы она, становясь старше, не превращалась бы в тирана. Иногда ее называют Цирцеей или Медузой.

– А какова она теперь? – поинтересовался маркиз.

– Я ничего о ней не слышал в последние годы, – ответил Чарли. – Мой отец говорил о наследнице лишь потому, что всегда восхищался старым герцогом. Он говорил, что власть ударила ей в голову и она превратилась в ужасное создание – женщину, совершенно безжалостную, лишенную сердца.

– Какие сильные слова! – насмешливо сказал маркиз.

– После таких слов отца она представлялась мне чем‑то средним между Леди Макбет и Королевой амазонок.

Маркиз вновь рассмеялся.

– После всего, что ты рассказал мне, я определенно приму приглашение герцогини.

– Я думаю, это будет ошибкой.

– Ошибкой? – повторил маркиз. – Но почему?

– Потому что несколько лет назад, когда ее красота начала увядать, она оставила свет и переселилась сюда, в Гримстоун.

– Вот почему, наверное, я никогда не слышал о ней, – предположил маркиз.

– Во время войны мы вообще не могли ни о ком слышать!

– Это верно, – согласился маркиз. – И все же то, что ты рассказал мне, заинтриговало меня.

– Я так и предполагал, – ответил Чарли, – но в последнее время до меня доходят слухи об очень неприятных происшествиях в Гримстоуне. Это говорит о том, что тебе следовало бы держаться от нее подальше и изложить свои претензии в письме, а не в личной беседе.

– Ты возбуждаешь во мне все большее любопытство, – подхватил маркиз, – я уже с нетерпением ожидаю встречи с этой Горгоной, если она действительно напоминает ее.

– Я пытаюсь вспомнить все, что слышал о ней, – сказал Чарли, хмуря брови. – Но ты знаешь, как бывает, когда слышишь о человеке, с которым не знаком лично. В одно ухо влетает и в другое вылетает.

– Так ты слушаешь меня обычно, – поддразнил его маркиз.

– Нет, серьезно! – сказал Чарли. – Я помню по крайней мере, что ее стараются избегать все приличные люди в округе, и поговаривают об оргиях в Гримстоуне, шокирующих даже участников.

– Кто бывал там из тех, кого мы знаем? – спросил маркиз.

– Мне кажется, хотя я могу и ошибаться, что Дагенхэм был ее постоянным гостем.

– Бог мой! Этот старина Руе! – воскликнул маркиз.

– Он самый! У него отвратительная репутация, как ты хорошо знаешь!

Они говорили о распущенном пэре, часто посещавшем самые мерзкие и отвратительные публичные дома в Лондоне, особенно те, которые предлагали «экзотические наслаждения», не привлекавшие ни одного приличного человека.

Маркиз, вновь задумавшись, смотрел на письмо, и Чарли сказал:

– Поступай, как я советую, Мервин, и потребуй у нее письменных объяснений случившегося. Не принимай ее приглашения.

– Я не настолько малодушен! – возразил маркиз. – Все, что ты рассказал, лишний раз убеждает меня, что разумнее будет произвести «разведку местности» самому. Более того, если она действительно такова, как ты описал, мне следует защитить от нее моих арендаторов.

Чарли пожал плечами:

– Решай сам, – сказал он. – Но если тебе придется провести вечер с Дагенхэмом и ему подобными, меня потом не обвиняй!

Маркиз прошел к своему столу.

– Я сейчас же пошлю грума доложить ее светлости о моем визите сегодня около шести вечера. Не уезжай в Лондон, Чарли. Дождись меня здесь, и завтра я угощу тебя новыми впечатлениями, которые, надеюсь, будут столь же драматичны, как ты предрекаешь мне!

Говоря это, маркиз сел за стол и, взяв гусиное перо, сказал:

– Поскольку я не хочу, чтобы ты скучал в мое отсутствие, я советую тебе пригласить друзей на ужин. Боюсь, повар совсем обленится, если мы не будем задавать ему работы.

– Я устрою званый ужин, – улыбнулся Чарли. – Когда ты будешь пить плохой кларет – поскольку ни одна женщина не способна выбрать хорошее вино – и беседовать с Дагенхэмом или наблюдать какой‑нибудь эксцентричный порок, от которого тебя будет выворачивать, вспомни, что я наслаждаюсь в это время твоим лучшим шампанским.

Маркиз не отвечал. Он лишь подписал свою записку красивым размашистым росчерком и, прочитав написанное, позвонил серебряным колокольчиком, стоявшим на столе.

Он вручил записку слуге, поручив ему немедленно послать грума в Гримстоун.

Ему показалось, что в глазах слуги промелькнуло испуганное выражение, но он не был уверен в этом.

Маркиз упрекнул себя за разыгравшееся воображение и, когда дверь за слугой закрылась, сказал, обращаясь к Чарли:

– Кстати, сколько лет теперь герцогине?

– Она, должно быть, уже в возрасте, – ответил Чарли. – Сорок пять или больше, но все еще, я думаю, играет роль недоступной. Всегда найдутся охотники, каков бы ни был возраст женщины, если она достаточно богата.

– Я знал, что ты откровенен, по крайней мере со мной, – заметил маркиз, – но твой рассказ кажется мне безумной фантазией. Меня поражает то, что не ты один говоришь о ней, как о воплощении дьявола. Так же полагает и Джексон.

Чарли засмеялся.

– Хорошо, если тебя ждет приятное разочарование, и она окажется тихой маленькой женщиной с седеющими волосами, увлекающейся вязанием. В конце концов вряд ли она виновна в исчезновении пятнадцатилетней девушки. , – У плохих хозяев плохие слуги, – спокойно заключил маркиз, – из разговоров с Джексоном я понял, что она превратилась в жупел, пугающий всех в моем поместье.

– Ну что ж, отправляйся на свою разведку, – сказал.

Чарли, – а я уж постараюсь поддержать тепло в твоем доме до твоего возвращения. Могу я пока написать записки друзьям, которых намереваюсь пригласить на ужин?

– Конечно, – согласился маркиз, – я полагаю, это будет чисто мужская компания?

– Если бы я знал, что ты оставишь меня здесь, – улыбнулся Чарли, – я бы привез с собой хорошенькую подружку из Лондона. Не думаю, что в Ньюмаркете найду достойный выбор.

– Большинство женщин, которых я видел здесь, – иронично заметил маркиз, – выглядят как хорошие лошади!

Чарли рассмеялся.

– Недаром говорят, что человек становится похожим на свое любимое животное, но для женщины быть похожей на лошадь – катастрофа!

– По твоему описанию герцогиня выглядит, как змея.

– Для сравнения подойдет любое чудовище, – сказал Чарли, – но имей в виду, в молодости, по отзывам многих, она была очень красива.

– Значит, мне следует подготовить мои лучшие комплименты, – заключил маркиз, – и, серьезно, Чарли, соседи должны дружить. Я считаю большой ошибкой войну между двумя соседствующими землевладельцами.

– Я тоже так считаю, – согласился Чарли. – Такого же мнения придерживался и мой отец.

Он помолчал и добавил шутливо:

– Знаешь, Мервин, я начинаю думать, что ты стареешь!

Где тот безрассудный офицер, всегда готовый прокрасться в тыл к врагу и внезапно напасть на него?

– Послушать тебя, так мы всегда действовали бесшабашно, – заметил маркиз. – Разве ты не помнишь, как мы обсуждали каждый шаг операции, все заранее планировали и побеждали с успехом только потому, что не полагались лишь на удачу.

– Ты прав, – согласился Чарли, – но теперь ты идешь прямо в руки врага, и у меня такое чувство, хоть я могу и ошибаться, что ты найдешь там осиное гнездо.

– В таком случае я отступлю перед лицом превосходящих сил противника! – засмеялся маркиз.

* * *

Преподобный Теофил Стэнтон поднялся из‑за стола после завтрака и, аккуратно закрыв книгу, которую читал, стараясь запомнить то место, где остановился, пошел к двери.

Не успел он дойти до нее, как его окликнула племянница:

– Дядюшка Теофил, вы забыли вскрыть ваше письмо!

– Там наверняка какой‑нибудь счет, – ответил дядя, у меня сейчас нет ни времени, ни денег для него.

Сказав это, он вышел из комнаты и закрыл за собой дверь, а Аспазия взглянула через стол на своего брата‑близнеца и рассмеялась.

– Как похоже на дядюшку Теофила. Он всегда старается избегать неприятностей.

– Он очень умный, – ответил Джером Стэнтон.

Все, кто близко знал юношу, называли его просто Джерри. Это был чрезвычайно привлекательный молодой человек, высокий, широкоплечий, со светлыми волосами и голубыми глазами.

Его широкий лоб не только свидетельствовал о ясном уме, но и придавал ему вид открытого и откровенного человека, благодаря чему люди быстро проникались доверием к нему.

– Ты такой же беззаботный, как и он! – пошутила Аспазия.

Хотя они были близнецами, девушка совершенно не походила на своего брата. Она была невысокой, изящной и очень хорошенькой, и – в отличие от брата, – волосы ее подобны пламени, почти красны, а глаза значительно темнее в своей синеве. Глядя на них вместе, трудно было предположить, что они родились в одно и то же время.

– Хочешь еще кофе? – спросила она.

– Нет, спасибо, – ответил ее брат. – Но ты, пожалуй, открой дядюшкино письмо и узнай худшее сразу. Я только надеюсь, что счет этот не на очень большую сумму.

Его сестра озабоченно взглянула на него:

– Ты опять на мели, Джерри?

– Конечно! – ответил он. – Ты не представляешь, как дорого учиться в Оксфорде.

– Ты знал, когда поступал туда, что тебе придется экономить на всем, поскольку деньги, которые нам оставила мама, почти кончились.

– Я знаю! Знаю! – воскликнул Джерри. – Но мои друзья намного богаче меня, и трудно не проявлять радушие в ответ на их гостеприимство.

Аспазия молчала.

Их дядя, с которым они жили, получал лишь скромное жалованье священника, а деньги, оставленные матушкой после ее смерти пять лет назад, были потрачены – как она сказала своему брату – на их образование, и в банке уже практически ничего не осталось.

Джерри знал положение дел так же хорошо, как и сестра, поэтому не было необходимости говорить что‑то теперь. Аспазия протянула руку и взяла письмо.

К ее удивлению, письмо оказалось не похоже на счет, поскольку конверт, в котором оно находилось, был сделан из толстой белой пергаментной бумаги, очень дорогой. Аспазия долго глядела на него с изумлением, рассматривая с разных сторон.

Вдруг она испуганно вскрикнула.

– Что такое? – спросил Джерри.

– Это письмо от герцогини, – сказала она. – Смотри!

Вот ее герб на обратной стороне!

Брат и сестра недоуменно уставились друг на друга.

Наконец Аспазия еле слышно проговорила тревожным голосом:

– Что она может.., писать.., дяде Теофилу?

– Открой и посмотри, – сказал Джерри. – Хорошо, что он не заметил, от кого это письмо. Это расстроило бы его.

– Да, конечно, – согласилась Аспазия.

Она сидела, глядя как завороженная на письмо, будто страшась узнать его содержимое.

Затем она решилась и вскрыла конверт серебряным ножичком.

Вынимая плотный лист, лежавший внутри, она отчетливо почувствовала, что он несет плохие вести, будто неуловимое зло исходило от самой бумаги.

Она не говорила ничего, но знала, что Джерри напряженно наблюдает за процессом.

Также молча она пробежала глазами написанное. Джерри нетерпеливо спросил:

– Что там говорится? Прочти мне.

– Я не могу поверить в это! Не может быть! – воскликнула Аспазия.

– Что там? – повторил Джерри.

Аспазия глубоко вздохнула и прочла дрожащим голосом:

Преподобному Теофилу Стэнтону.

По повелению ее светлости герцогини Гримстоу некой, в связи с тем, что вы достигли возраста шестидесяти пяти лет, вы отставляетесь от вашего прихода и должны освободить дом священника в течение месяца со дня получения настоящего извещения.

С совершенным почтением,

Эразм Карстэирз,

секретарь ее светлости.

Когда Аспазия закончила читать, ее глаза наполнились слезами, Джерри же так сильно стукнул кулаком по столу, что задребезжали тарелки и чашки, стоявшие на нем.

– Проклятие! – взревел он. – Как она смеет так поступить с дядей Теофилом? Это бесчеловечно! Жестоко!

– Он не может уехать отсюда? – всхлипнула Аспазия. – Люди в деревне любят его, и он любит их. Да и куда мы отправимся?

Задавая эти вопросы, она глядела через стол на брата, видя его сквозь слезы и понимая, что он в таком же смятении, как и она.

– Дядюшка Теофил прожил здесь всю свою жизнь, – говорил Джерри, будто сам с собой. – И мы.

Дом священника стал их родным домом, и они никогда не задумывались о том, что настанет время его покинуть.

Гримстоун, родовой дом герцогини, располагался в пяти милях отсюда, но казался недосягаемым, принадлежавшим иному, далекому миру.

Здесь же, в Малом Медлоке, жизнь протекала неспешно и безмятежно. Деревенские жители приходили в церковь потому, что хотели поклониться Богу, они делились своими тревогами и радостями со священником, ведь он был одним из них. Их не заботило то, что происходило в других частях поместья.

– Как мы скажем об этом дяде Теофилу? – спросила Аспазия.

– Это будет нелегко, – ответил Джерри, – и ты понимаешь, что я не смогу теперь вернуться в Оксфорд?

Аспазия вскрикнула от неожиданности.

– Почему?

Но она тут же сама все поняла.

Все деньги, которые у них остались – а их было немного, – придется потратить на поиски другого дома. Вряд ли преподобный Теофил получит другой приход в свои шестьдесят пять лет.

Он может, конечно, обратиться к епископу, но если ему и найдут другую церковь, он не вынесет разлуки со своими прихожанами, которые стали для него родными детьми и для которых он стал больше, чем пастор.

Аспазия вновь посмотрела на письмо:

– Оно написано не герцогиней, – сказала она, – а ее секретарем.

– Она поручила ему написать его, – отозвался Джерри.

Аспазия взглянула на своего брата:

– Ты же не думаешь, что она заподозрила что‑то?

– Как она может заподозрить? – спросил Джерри.

Но Аспазия заметила, что брат помедлил, прежде чем сказать это, от нее не укрылась тень сомнения, проскользнувшая в его глазах.

– Несколько дней назад Марфа говорила, что люди в деревне замечают твое сходство с определенным человеком, чье имя мы не упоминаем.

– Мне нечего стыдиться, – с вызовом бросил Джерри.

– Конечно, нет, милый, – согласилась Аспазия, – но мы оба хорошо понимаем, что это опасно.

Помолчав мгновение, она продолжала:

– Может, нам разумнее было бы уехать отсюда. Зная ее по слухам, я всегда боялась, что кто‑нибудь нашепчет ей про тебя.

– Почему кто‑то должен сделать это?

– Я смотрела на миниатюру с его изображением, которая была у мамы, и ты очень, очень похож на него; тот же лоб, те же глаза, тот же цвет волос! И ты, конечно, такой же высокий, как он, и все говорят.., он был великолепен.

Джерри оглянулся, будто подумал, что кто‑либо может услышать их.

– Лучше не говорить о нем, мы оба знаем это.

– Да, знаем, – согласилась Аспазия, – просто в последнее время я всего боюсь.

– Почему именно в последнее время?

Аспазия улыбнулась брату улыбкой, которая, казалось, осветила ее лицо.

– Потому что, Джерри, милый, ты становишься все красивее и привлекательнее каждый раз, когда я снова вижу тебя. Ты возмужал за последний год, и особенно стал схож с ним.

– Аспазия, – сказал Джерри, – кое‑кто из старших людей в Оксфорде говорили мне, что я кого‑то напоминаю им, но они не могут вспомнить кого, и это озадачивает их.

– О, Джерри, ты должен быть осторожен, и поэтому я думаю, что, может быть, это и не плохо, если нам придется уехать.

– Куда мы можем уехать? У нас нет денег.

Аспазия снова посмотрела на письмо.

Тут открылась дверь, и она инстинктивно, будто не решив, что ей дальше делать с письмом, быстро положила его себе на колени под столом.

Но в комнату вошел не ее дядя, как она ожидала, а Марфа, служившая еще у их матери и ухаживавшая за близнецами с самого рождения.

– О, мисс Аспазия, – вскричала она, – у меня плохие вести!

Джерри вскочил на ноги.

– Что такое, Марфа? Что случилось? – забеспокоился он.

Марфа приложила руки к своим глазам и присела на стул.

– Я буквально убита этим известием, – сказала она.

– Каким? – вопрошала Аспазия.

– Фло, моя сестра Фло. Она умерла!

На этом слове голос Марфы прервался, и она зарыдала в свой платок.

Затем решительно справившись с собой, она высморкалась, вытерла глаза и сказала:

– Этого следовало ожидать, но все равно известие потрясло меня. Я хочу попросить вашего дядю отвезти меня в его двуколке и отслужить заупокойную службу.

– Когда она умерла? – спросила Аспазия.

Она знала все о сестре Марфы, Фло, которая болела уже несколько лет, находясь все время при смерти, но неизменно приходя в себя каждый раз, когда близкие теряли надежду на ее спасение.

– Три дня тому назад! – ответила Марфа. – Неужели они не могли сообщить мне раньше!

Она негодующе фыркнула, добавив:

– Я сомневаюсь, что они вообще сообщили бы мне, если бы им не нужен был священник. Без него они не могут похоронить ее.

– Я пойду скажу дяде Теофилу, что вам сейчас же нужно ехать в Большой Медлок, – сказала Аспазия, – а Джерри заложит двуколку, пока ты будешь одеваться.

Говоря это, Аспазия незаметно подложила письмо под чайный поднос и, поднявшись из‑за стола, подошла к Марфе, чтобы обнять ее за плечи.

Она наклонилась к ней и поцеловала ее в щеку, успокаивая служанку:

– Я сочувствую тебе, Марфа. Это большой удар для тебя.

Я знаю, как добра ты всегда была к Фло и как любила ее.

В то же время Аспазия подумала, что для Марфы смерть сестры милосердное облегчение.

Фло была из тех, кто постоянно жалуется на что‑либо, и Марфе, несмотря на постоянную занятость, приходилось часто ходить за три мили в Большой Медлок и обратно лишь для того, чтобы выслушивать жалобы ее сестры на недуги, половина из которых были воображаемыми.

– Там есть холодное мясо вам на обед, мисс Аспазия, – сказала Марфа своим обычным решительным тоном, поднимаясь со стула, – и я приготовила салат. Если вы поставите через два часа в печь картошку, она приготовится к тому времени, когда вы и господин Джерри проголодаетесь.

– Не беспокойся о нас, – сказала Аспазия. – Я пока .соберу цветы в саду для могилы твоей сестры.

– Спасибо вам, – ответила Марфа. – И не думайте о посуде. Я помою ее, когда вернусь.

Она поспешила из дома, забыв о своей минутной слабости, готовая справиться с возникшей бедой. Она всегда так поступала в любых трудных ситуациях, какие только могли припомнить близнецы, находившиеся на ее попечении.

Лишь когда Аспазия и Джерри проводили дядю, выезжавшего на своей двуколке с Марфой, сидевшей рядом, Аспазия вспомнила о письме под чайным подносом.

Возвращаясь вместе с Джерри в дом, она сказала:

– У меня возникла идея!

– Какая? – спросил он.

– Я хочу поговорить с герцогиней и попросить ее пересмотреть свое решение.

– Ты не сделаешь ничего подобного! – строго возразил ее брат, – Есть надежда, пусть слабая, что она окажется доброй и разумной, если поймет, как много дядюшка Теофил значит для людей в деревне.

– Доброй? – сказал Джерри. – Что ты говоришь? Мы же знаем, какова она на самом деле. Вспомни об Альберте Ньюлендзе.

Аспазия пожала плечами.

– Мы не уверены, что это сделала герцогиня.

– Но, несомненно, это было сделано по ее указанию.

– Откуда нам знать? Так сказал Боллард, он должен был так сказать, но она, возможно, и представления не имеет о том, что он сделал. Я не верю, что какая‑либо женщина может быть столь жестокой, – Я запрещаю тебе идти к ней, – настаивал Джерри.

– Нам нечего терять, – убеждала Аспазия. – Дяде Теофилу приказали уходить, а это значит, что мы должны искать, где нам жить, а тебе придется оставить Оксфорд. По сути дела, если ты не найдешь какую‑либо работу, мы, несомненно, будем голодать. Лично я предпочитаю встать на колени и призывать к милосердию.

– Если ты сделаешь это, она просто пнет тебя.

– Мы слышали все эти истории о ней с самого детства, – рассуждала Аспазия. – Но мы никогда не видели ее, ты же знаешь, что деревенские жители все преувеличивают, потому что им больше не о чем говорить.

– Я слышал многое, о чем не слышала ты, – сказал Джерри.

– О чем именно?

– О вечеринках, которые она устраивает у себя.

– Я тоже слышала о них, но ты же знаешь, что люди в нашей деревне считают пиром Сатаны любую вечеринку, где пьют и танцуют. Они очень наивны и необразованны. Большинство из них не умеют читать и поэтому слушают сплетни, которые затем преувеличивают и преувеличивают, как это делали рассказчики с самых древних времен.

Джерри рассмеялся.

– Ты хорошо умеешь убеждать, Аспазия, но я все равно не позволю тебе идти туда.

– Одно я знаю точно, – сказала Аспазия. – Тебе самому нельзя показываться ей.

– Конечно, нельзя.

– Так что же, ты предпочтешь, чтобы нас выбросили на улицу без единого пенни, без возможности выразить хоть какой‑то протест?

Ее брат в волнении мерил шагами комнату.

– Я уверен, что Гримстоун‑хауз не место для тебя.

– Откуда ты знаешь? Ты ведь никогда там не был.

– Конечно, нет. Но то, что я слышал…

– То, что ты слышал! – насмешливо повторила Аспазия. – Люди здесь, в Малом Медлоке, сделали из герцогини прямо‑таки дьявола в женском обличье просто потому, что им не о чем больше говорить. Если она устраивает вакханальные оргии, хотела бы я знать, кто принимает участие в них. В округе немного народа, кто хотя бы понаслышке знает, что это такое.

«Действительно, – признал про себя Джерри, – у нас мало соседей».

Когда они с Аспазией ездили по округе на лошадях, которых они сами объезжали и которые были единственным их транспортом, они часто гуляли по два или три часа, не встречая ни души.

Они держались вдали от Гримстоун‑хауз и от земель, которые обрабатывались людьми герцогини. Однако в поместье были леса и широкие открытые пространства, поросшие лишь папоротником и кустами утесника, где не было и признаков человеческого обитания. Там они чувствовали себя, как часто говорила Аспазия, словно на Луне.

– Не по душе мне твоя затея, – не унимался Джерри. – Я чувствую, что этого не надо делать, я должен остановить тебя.

– Я поеду! – твердо сказала Аспазия. – Если она откажет мне, что ж, нам не будет хуже. Но вдруг я смогу как‑то повлиять на нее. В конце концов она ведь женщина. Должна же она понимать, что такому пожилому человеку, как дядя Теофил, невозможно начинать новую жизнь в другом месте.

Она увидела выражение лица ее брата и добавила:

– Ты понимаешь, милый братец, что тебе придется прекратить обучение, и ты знаешь, что маме больше всего хотелось дать нам хорошее образование. Она постоянно говорила об этом, и когда умирала, она сказала мне; «Ты и Джерри должны учиться, дорогая, использовать свои умственные способности. Тогда, я уверена, как бы трудно вам ни было теперь, в дальнейшем найдется место под солнцем, где вы оба будете счастливы».

– Место под солнцем! – тихо повторил Джерри. – Если бы у меня был университетский диплом, мне легче было бы найти работу.

– Ты должен вернуться в Оксфорд, – заключила Аспазия. – Ты должен! И никто и ничто не остановит тебя! Я заставлю герцогиню прислушаться к голосу разума!

Говоря так, как будто она обрела откровение свыше, она продолжала:

– Мы всегда верили в истину и добро, и теперь, я уверена, Бог поможет нам. Когда‑нибудь ты получишь все, что является твоим по праву.

– Ты видишь сон наяву! – ухмыльнулся Джерри.

– Нет, я просто говорю то, что заключено в моем сердце, – воскликнула Аспазия, – более того, я чувствую, что мною будто кто‑то руководит, может быть, мама. И первый шаг, который я должна сделать, – это поехать в Гримстоун‑хауз. Что бы ты ни говорил или делал, ты не остановишь меня!

– Хорошо, – согласился Джерри, – но ты понимаешь, что мне нельзя показываться вблизи того дома.

– Конечно, нельзя, – подтвердила Аспазия. – Мы отправимся нашим обычным путем, восточным краем леса, пока не окажемся вровень с домом, но в стороне от него, и дальше я поеду одна. Тебе не нужно дожидаться меня там. Я возвращусь домой сама.

– Я хотел бы подождать тебя.

– Нежелательно, чтобы тебя увидели там, – рассудила Аспазия. – И кроме того, вдруг она подумает, что мне не следует возвращаться одной и пошлет со мной грума?

– Я уверен, этого не случится.

– Я лишь говорю о возможности этого.

– Хорошо, – уступил Джерри. – Я оставлю тебя как можно ближе от ее дома, затем вернусь сюда и стану ждать с нетерпением твоего возвращения. Но знай, я буду в крайнем беспокойстве и тревоге. Я боюсь за тебя.

– Я и сама не очень‑то жажду этой встречи, – тихо промолвила Аспазия, – но я ощущаю в глубине моего сердца, что должна сделать это. Я должна знать, что пыталась, как только могла, спасти дядю Теофила.

– И меня! – так же тихо сказал Джерри.

Глава 2

Оставив сопровождавшего ее Джерри и продвигаясь верхом через лес одна, Аспазия начала ощущать беспокойство.

Желая непременно исполнить свое намерение просить герцогиню проявить милосердие, она до сих пор ничего не говорила брату о своих страхах и пыталась скрыть от него, что на самом деле очень сильно напугана.

Однако близнецы всегда чувствительны к переживаниям друг друга, и Джерри – в других отношениях не столь восприимчивый – сказал, когда они остановили своих лошадей на опушке леса:

– Измени свое решение, милая. Я думаю, тебе не стоит входить в эту пещеру со львом. Мы попытаемся справиться.

– Как? – спросила Аспазия.

Наступило молчание, и она поняла, что даже Джерри, такой беззаботный и оптимистичный, думает теперь о том, что очень мало денег у них осталось и что без жалованья их дяди они не смогут жить, не имея других источников дохода.

– Ну что ж, поступай, как решила, – согласился он, – но обещай мне, что после разговора с герцогиней ты сразу же возвратишься домой.

– Я так и сделаю, – пообещала Аспазия, – но не жди меня здесь. Вдруг она решит послать со мной грума, – Я отправляюсь домой. Но ты помни – я буду беспокоиться о тебе, – Сомневаюсь в этом, – улыбнулась Аспазия. – Я никогда не видела, чтобы ты о чем‑либо особенно беспокоился.

Они оба рассмеялись.

Аспазия была права; Джерри никогда напрасно не тревожился. Он воспринимал жизнь такой, какова она есть в данный момент, и старался наилучшим способом использовать положение, в котором оказывался.

Аспазия хотела бы так же относиться к жизни, но подобно своей матушке, она о многом беспокоилась, особенно в последнее время, когда стали кончаться деньги, на которые они жили и которые они платили за учебу Джерри в Оксфорде.

Аспазия знала, что в другое время, если бы у нее не было таких тревожных предчувствий, она радовалась бы прогулке по незнакомому лесу, в котором солнце, льющееся между соснами, падало на поросшую мхом землю, образуя на ней прекрасный золотой узор.

Она ехала по узкой извилистой тропинке между деревьями, пока внезапно лес не кончился и перед нею не явился Гримстоун‑хауз.

Она никогда не видела его раньше. По описаниям тех, кто видел его, она составила о доме какое‑то представление, но он оказался значительно более величественным и внушительным, чем она ожидала.

Дом был очень старым, возведенный предками герцогини задолго до того, как они стали герцогами. Каждое следующее поколение дополняло и достраивало его.

Перед Аспазией расстилались зеленые парки и виднелись стада пятнистых оленей. Усадьба казалась девушке видением из ее снов.

Она медленно двинулась к ней, думая о том, что, живя в таком прекрасном месте, невозможно быть порочным и злобным, и пытаясь убедить себя, что страшные и ужасные истории о герцогине ни на чем не основаны, Аспазия была уверена, что жестокости, совершавшиеся в поместье от имени герцогини, происходили без ее ведома и что ответственность за них несет ее агент, человек по имени Боллард.

Она выехала на главную подъездную дорогу, прорезавшую весь парк и ведущую прямо к дому, и, проезжая по ней, ощущала, как колотится ее сердце. Она понимала, что их будущее полностью зависит от результатов ее визита к герцогине.

«Может быть, она не захочет принять меня», – подумала она.

Аспазия вдруг почувствовала себя бессильной сделать что‑либо и стала молиться Богу, думая, что ее дядя тоже молился бы, если бы знал о ее намерении.

Затем она обратилась к своей матушке.

«Помоги мне, мама! Помоги мне! – повторяла она про себя. – Где бы ты сейчас ни была, я знаю, что ты любишь Джерри и меня. В этот момент мы отчаянно нуждаемся в твоей помощи».

Она все еще молилась, когда подъехала к парадному входу, к которому вел ряд массивных ступеней из серого камня. Аспазия продолжала сидеть, беспомощно оглядываясь, не зная, где ей следует оставить лошадь и как подняться к двери.

В этот момент показался грум, выбежавший из бокового флигеля, и, когда он подбежал к ее лошади, она улыбнулась ему и сказала:

– Благодарю вас, но не подождете ли вы немного, прежде чем отвести мою лошадь в конюшню? Мне не назначали Встречи, и, быть может, ее светлость не примет меня.

Грум был очень молод и, взглянув с восхищением на Аспазию, он поднес руку ко лбу:

– Я подожду, мэм.

Она соскользнула с седла на землю и пошла вверх по ступеням, но не успела найти колокольчик или сигнальный молоток, как дверь открылась.

Она сразу же увидела трех лакеев, дежуривших в огромном холле с мраморным полом, ионическими колоннами и изысканными картинами на стенах.

Аспазия шагнула вперед, не зная, обратиться ли ей к лакеям, когда в холле появился пожилой дворецкий и направился к ней.

– Доброе утро, мадам, – сказал он голосом полным уважения, в котором слышался, однако, вопрос.

– Если возможно, – начала Аспазия с похвальным спокойствием, – я хотела бы видеть ее светлость герцогиню.

– Ее светлость ожидает вас, мадам?

– Нет, но не сообщите ли вы ее светлости о чрезвычайной важности моего визита.

– Если вы пройдете сюда, мадам, – пригласил дворецкий, – я осведомлюсь, сможет ли ее светлость принять вас.

Он пошел вперед, и Аспазия последовала за ним через холл. В конце просторного холла он открыл дверь, проведя девушку в комнату, которая, по ее мнению, была передней.

Она показалась ей огромной, но она подумала, что главные комнаты в доме, очевидно, еще больше.

– Могу я узнать ваше имя, мадам? – спросил дворецкий.

– Мисс Аспазия Стэнтон.

Он поклонился и вышел из комнаты, и Аспазия осталась стоять.

Она никогда еще не видела столь внушительного убранства и таких великолепных картин. Она с интересом разглядывала их, угадывая многих художников, знакомых ей по урокам искусства, которые устраивала для нее когда‑то матушка, говоря Аспазии, что каждый образованный человек должен обладать познаниями в этой области.

– Я никогда не увижу эти прекрасные картины сама, – сказала однажды Аспазия, – но по крайней мере я смогу мечтать о них и представлять себе, как они выглядят.

– Никто не в силах помешать нам мечтать, – ответила ее матушка. Ее губы улыбались, а в глазах таилась невысказанная боль, которую Аспазия хорошо понимала.

Она думала, что обязательно расскажет Джерри о подлинном Рубенсе.

На другой стене комнаты она увидела Пуссена и поняла, что не сможет объяснить истинной красоты его картины, поскольку невозможно вообразить то, что необходимо видеть самому.

Она успела рассмотреть еще лишь две картины, когда дверь открылась и вошел дворецкий.

На какой‑то момент Аспазии показалось, что сердце ее перестало биться.

Если бы он сказал, что герцогиня не примет ее, ей осталось бы только отправиться обратно.

– Пройдите, пожалуйста, сюда, мисс, – пригласил он. – Ее светлость уделит вам несколько минут своего времени, но вы должны понимать, что вам очень повезло удостоиться аудиенции без предварительной просьбы.

– Да, конечно, я очень благодарна, – робко произнесла Аспазия.

Она догадалась, что дворецкий повторил сказанную ему фразу, но девушка была слишком благодарна, чтобы придавать этому значение.

По крайней мере она получила возможность все изложить герцогине. Теперь необходимо сосредоточиться на дяде и на том, что означает для него увольнение из прихода.

Дворецкий повел ее по широкому коридору, который также был увешан великолепными картинами и в котором стояла шикарная мебель, очевидно, французская, изготовленная еще при Людовике XIV.

Перед ними оказалась другая дверь, где дежурили два лакея. Когда они распахнули ее, дворецкий провозгласил голосом, прозвучавшим, как звук трубных фанфар:

– Мисс Аспазия Стэнтон, ваша светлость!

Аспазия была столь взволнована, что в какой‑то момент, казалось, все поплыло у нее перед глазами.

Лишь спустя мгновение она разглядела, что находится в большой комнате и солнце вливается в высокие, чуть не до потолка, окна с косыми ромбическими переплетами рам.

В голове у нее пронеслась мысль, что комната эта, очевидно, расположена в очень старой части дома.

Но вскоре все ее мысли совершенно заполнила женщина, которую она пришла увидеть.

Герцогиня стояла перед богато украшенным камином с витиеватой резьбой. Она оказалась выше, чем ожидала Аспазия, и ее внешность шокировала.

Одетая по последней моде с такой элегантностью, которую не смогли бы даже вообразить себе жители Малого Медлока, она была украшена нитями огромных жемчужин, бриллиантами в ушах и на запястьях, кольцами и перстнями на длинных тонких пальцах.

Затем Аспазия взглянула на ее лицо и почувствовала, что не может отвести от него глаз, Никогда ранее она и не представляла себе, чтобы женщина выглядела столь прекрасно и в то же время столь зловеще.

Она не могла бы объяснить себе, почему она поняла, что эта женщина была действительно такой порочной и злой, какой ее описывали.

Но вибрации, исходившие от нее, были столь определенными, что Аспазия ощутила, как внутри нее все сжалось от ужаса, будто от сильного удара.

Затем, медленно двигаясь к герцогине, она не могла не признать, что, несмотря на возраст, она все‑таки была прекрасной.

Ее волосы, когда‑то светлые, теперь были окрашены в рыжий, ненатуральный, но притягательно красивый цвет, от которого ее кожа выглядела еще белее.

Черты ее лица были классическими почти до совершенства, ее глаза, от природы большие, увеличивались подкрашенными тушью ресницами, а веки были оттенены зеленым.

Она производила фантастическое, неотразимое впечатление, и Аспазия не отрывала взгляда от лица герцогини по мере того, как она приближалась к ней все ближе и ближе.

– Вы хотели видеть меня? – резко спросила герцогиня, и голос ее прозвучал очень жестко.

Смущенная и ошеломленная, Аспазия с опозданием присела в реверансе.

– Я очень благодарна вашей светлости, – начала она, – за то.., что вы позволили мне…

Ее голос дрожал, но она поднялась и высоко вскинула голову.

«Я не должна бояться, – думала она, – слишком многое поставлено на карту».

– Кто вы и чего вы хотите?

– Я – племянница преподобного Теофила Стэнтона, ваша светлость, который получил письмо, от секретаря вашей светлости с уведомлением, что, поскольку ему исполнилось шестьдесят пять лет, он должен оставить приход в Малом Медлоке.

– Да, это так, – сказала герцогиня. – Мне не нужны старики в поместье. Я избавляюсь от всех них. Я хочу видеть вокруг себя молодых людей с идеями. Людей с энергией.

Старость – это болезнь, и она заразна!

Аспазии показалось сначала, что она неверно поняла герцогиню, но затем она сказала:

– Я подумала, что ваша светлость, может быть, не знает, как моего дядю любят в Малом Медлоке и как много он сделал для людей в деревне. Ему будет трудно найти другой приход. Не только ему будет тяжело без них, но и они будут несчастливы без него.

Голос Аспазии звучал очень тихо и жалобно.

– Меня не интересует, что чувствуют люди в Малом Медлоке, – резко возразила герцогиня. – Они будут поступать, как я скажу им. Ваш дядя слишком стар, я найду молодого человека на замену ему.

Аспазия с отчаянием вскрикнула.

– Пожалуйста.., пожалуйста.., ваша светлость… – взмолилась она.

Ее мольбы были прерваны неожиданным происшествием: внезапно открылась дверь, и в комнату торопливо вошла какая‑то женщина.

По виду она показалась Аспазии похожей на домоправительницу.

Она была просто одета, однако то, как она подошла к герцогине и как разговаривала с ней, говорило о ее некоторой власти, несовместимой с положением простой служанки.

Она подошла к герцогине сбоку и обратилась к ней тихим голосом, как будто не желая, чтобы Аспазия услышала сказанное, хотя каждое ее слово было произнесено довольно отчетливо.

– Бесполезно, ваша светлость. У нее высокая температура, и она никак не сможет спуститься сегодня к ужину.

– Чертова дурочка! Нашла время болеть! – гневно сказала герцогиня.

Аспазия была поражена.

Она никогда не думала, что герцогини могут выражаться столь грубо.

– Я ничего не могу поделать, ваша светлость, – продолжала женщина. – Если я и подниму ее на ноги, она окажется более чем бесполезной в таком состоянии.

– Тогда что же, дьявол ее возьми, нам делать? – спросила герцогиня. – Мы не можем никем ее заменить. Ты не хуже меня знаешь, что лорд Дагенхэм всегда хочет быть с Грэси, а лорд Уилбрэхем не будет смотреть ни на кого, кроме Нины.

– Я знаю, я знаю! – суетилась женщина. – Но у нас нет времени вызывать другую девочку из Лондона.

– Я думаю, на худой конец сойдет Луиза.

– О нет, ваша светлость! Луиза хороша для невежественного молодого мальчика, который нуждается в ободрении, но для опытного мужчины она слишком вульгарна.

– Я говорила тебе, что нынешний вечер очень важен, – раздраженно сказала герцогиня, – и ничто не выводит меня из себя так, как нарушение моих планов.

– Я знаю, ваша светлость, но невозможно предвидеть болезнь, а я уверяю вас, девочка серьезно больна.

– Она будет больна еще сильнее, когда я разберусь с ней по‑своему! – сказала герцогиня.

Она произнесла это таким зловещим голосом, что Аспазия невольно ахнула, чем привлекла к себе внимание герцогини.

Она повернулась, чтобы взглянуть на девушку, и сказала голосом, в котором все еще отзывался ее гнев:

– Что же касается тебя, ты можешь отправляться назад и сказать…

Она неожиданно замолчала и прищурилась, отчего ее зеленые глаза придали ей почти тигриное выражение.

Аспазия подумала, что ее миссия окончилась жалкой неудачей. Джерри был прав. Безнадежно было приходить сюда, и с ее стороны глупо было ожидать милости от женщины, которая так безобразно ругается.

Она решила про себя, что по крайней мере уйдет с достоинством: поблагодарит герцогиню за то, что та приняла ее, сделает реверанс и покинет комнату.

– Сними свою шляпку!

Это был приказ, который ошеломил и сбил с толку Аспазию.

– Ты слышала, что я сказала, – спросила герцогиня, увидев, что девушка не двигается. – Сними свою шляпку, мы посмотрим на твои волосы, Все происходившее здесь было совершенно невероятно.

Аспазия развязала голубые ленты своей простенькой шляпки.

Поскольку она собиралась на встречу с герцогиней, она не надела костюм для верховой езды, отправляясь в Гримстоун‑хауз, но облачилась в хорошенькое платьице с длинной юбкой, которое носила по воскресеньям и поверх которого надевала маленький облегающий жакетик.

Одежду ей всегда шила Марфа, мастерица по шитью, и сейчас она пришла бы в ужас, если бы узнала, что Аспазия ездит верхом в одном из ее лучших платьев, предназначенных совершенно для других случаев.

Аспазия, однако, хотела выглядеть лучшим образом на встрече с герцогиней, хотя теперь, увидев все собственными глазами, она поняла, что любое из ее платьев смотрелось бы неуместным в такой роскоши.

Она сняла свою шляпку, и солнце, льющееся в окна, подхватило пламенное золото ее волос, сотворив из него многочисленные огоньки, заплясавшие на ее голове.

Аспазия пыталась аккуратно пригладить их, но когда она подняла свои темно‑синие глаза, то увидела, что обе женщины неотрывно глядят на нее каким‑то странным взглядом.

– Ты сказала, что живешь с дядей, – начала герцогиня. – Где же твои родители?

– Мои папа и мама умерли.

Герцогиня взглянула на женщину, стоявшую рядом с ней, и они как будто поняли друг друга без слов.

Наступила тишина. Затем герцогиня медленно продолжала:

– Ты пришла сюда просить за дядю. Ходатайствовать о том, чтобы ему позволили остаться в своем приходе.

– Это так.., ваша светлость.

В сердце Аспазии зародился проблеск надежды.

Она не понимала, что произошло, но чувствовала, что атмосфера вокруг изменилась. Герцогиня больше не гневалась, и она подумала, что, может быть, в последнюю минуту дядя Теофил окажется спасен.

– У меня есть предложение для тебя, – сказала герцогиня. – Если ты останешься здесь на ночь и будешь делать то, что тебе говорят, не возражая и не жалуясь, я позволю твоему дяде остаться на своем месте.

Аспазия задохнулась от радости, и вся комната, казалось, внезапно наполнилась солнечным светом.

– Вы действительно согласитесь.., ваша светлость? Конечно, я останусь! Я сделаю все.., что вы мне скажете, если дядя Теофил сможет остаться в Малом Медлоке.

– Сможет, – согласилась герцогиня, – но ты должна поклясться мне всем святым для тебя. Ты будешь делать точно то, что тебе велят.

– Я клянусь, – выпалила Аспазия.

Герцогиня посмотрела на женщину, стоявшую рядом с нею.

– У тебя немного времени, чтобы все объяснить ей.

Она вновь говорила тихим голосом, хотя Аспазии казалось, что в этом нет необходимости, поскольку ей было хорошо слышно, о чем идет беседа.

– Я справлюсь с этим, ваша светлость.

– Она наденет платье с подснежниками, – сказала герцогиня. – Чем изощреннее платье, тем лучше.

Женщина улыбнулась.

– Предоставьте все мне, ваша светлость, Я вас еще не подводила.

– Как не подводила меня и моя удача, – ухмыльнулась герцогиня. – Кто бы мог подумать, что на помощь мне придет священник из Малого Медлока?

Она засмеялась, но смех этот не показался Аспазии приятным. Однако она была слишком счастлива, чтобы критиковать сейчас кого‑либо.

Она победила! Она победила! Ее беспокоил лишь Джерри.

Что он подумает, когда она не возвратится домой вовремя.

– Ну что ж, пойдем со мной, – позвала женщина.

Аспазия, однако, не забыла о манерах.

– Благодарю вас, ваша светлость, – сказала она. – Я невыразимо благодарна вам, и знаю, что будут благодарны мой дядя и все люди в деревне.

– Хорошо, прояви свою благодарность, поступая так, как тебе скажут, – ответила герцогиня.

Когда она взглянула на Аспазию, выражение ее лица как будто переменилось, и Аспазия поняла, хотя и сама не могла бы объяснить себе причину, что герцогиня почему‑то ненавидит ее.

В первый момент она удивилась этой мысли, но затем, как будто ей объяснили, она осознала, что причина – старость герцогини и ее молодость.

Вновь почувствовав испуг, она сделала книксен и поспешила за женщиной, которая уже почти дошла до двери.

Когда они вышли из салона в коридор, женщина сказала:

– У нас много дел, так что предлагаю, если ты голодна, сначала поешь, а затем приступим к работе.

Аспазия взглянула на нее, как будто ожидая объяснения, и она сказала:

– Я расскажу все по ходу дела. Надеюсь, ты хорошо воспитана и знаешь, как обращаться с ножом и вилкой и как вести себя за столом, чтобы мне не пришлось учить тебя этому, Аспазия, полная изумления, взглянула на нее, воскликнув:

– Надеюсь, что знаю!

Женщина рассмеялась.

– Ты бы поразилась, насколько невежественны большинстве девушек, никогда ранее не бывавших в таком месте.

– Я тоже впервые вижу такой дом, – сказала Аспазия. – Он прекрасен и величественен. Когда у меня будет время, я хотела бы взглянуть на картины.

– Картины? У тебя не будет времени для них.

Они дошли до холла и направились к лестницам.

По пути Аспазия сказала:

– Мою лошадь отвели в конюшню. Надо бы предупредить конюха, что она мне не понадобится до завтрашнего утра.

– Да, конечно, – согласилась женщина.

В этот момент у Аспазии возникла идея.

– Я подумала, – начала она неуверенно, – нельзя ли было бы отправить грума в дом священника и передать, что я останусь здесь на ночь. Мой дядя будет беспокоиться, если я не вернусь сегодня.

Аспазия знала, что беспокоиться будет не дядя, а Джерри, но о нем она не могла упоминать.

– Да, я думаю, это можно устроить, – сказала женщина.

Она повернулась к дворецкому:

– Мистер Ньюлэндз, распорядитесь, чтобы лошадь мисс Стэнтон отправили в дом священника и сказали там, что она не вернется до завтрашнего утра. Завтра мы пошлем ее домой в нашем экипаже.

– Да, конечно, миссис Филдинг, – ответил дворецкий. – Я позабочусь об этом.

– Благодарю вас, – сказала Аспазия. – Большое спасибо.

Миссис Филдинг пошла вверх по лестнице, и Аспазия последовала за нею.

Поднимаясь наверх, она думала, что должна была дать знать Джерри, что не вернется сегодня, а иначе, с его обычной импульсивностью, он мог приехать в поисках ее, а это было бы катастрофой.

«К тому времени, когда грум доедет до их дома, – думала она, – Марфа уже вернется с похорон».

И все‑таки она ощущала беспокойство, когда шла по лестнице и затем по коридору, казавшемуся бесконечным. Но какие бы трудности ни ожидали ее здесь, единственное, что имело значение, – это спасение дяди Теофила и Джерри.

Ее молитвы были услышаны, и брат мог теперь возвратиться в Оксфорд.

«Спасибо тебе, мама, спасибо тебе!» – повторяла она про себя.

* * *

Маркиз подъезжал к Гримстоун‑хауз и, как и Аспазия, подумал, что этот дом намного более внушителен, чем он ожидал.

Он послал своего камердинера вперед в открытом экипаже, в котором расположился его багаж, а сам отправился верхом, не только потому, что предпочитал верховую езду, но также и для того, чтобы испытать его новое приобретение для своей конюшни.

Это был превосходный жеребец, достаточно норовистый, чтобы его хозяин не потерял интереса, управляя им, и необычайно быстрый, по мнению маркиза.

Он купил его недавно на аукционе. В тот момент, когда его вывели на круг, он понял, что должен купить его, какова бы ни была цена.

Жеребец пронес его от Ньюмаркета до Гримстоун‑хауз за рекордное время, в этом маркиз не сомневался, и поэтому он пребывал в очень хорошем настроении, когда остановил жеребца перед парадной дверью.

Поскольку его ожидали, к нему сразу же подбежал грум, работавший на площадке вместе с другими грумами, из чего маркиз заключил, что будет не единственным гостем.

Он вступил в холл, вручил свою высокую шляпу, перчатки и хлыст лакею, и дворецкий провел его в просторную комнату, которая, очевидно, была одним из парадных салонов, внушительная как и сам дом.

Был еще ранний вечер, но свечи в огромных хрустальных люстрах были уже зажжены, и, блистая своими драгою ценностями, герцогиня приблизилась к нему.

Увидев ее, он подумал, как и Аспазия, что никогда прежде не видел такой необычайной женщины.

Чарли определенно не преувеличивал, рассказывая, что она прекрасна, но маркиз отметил, что в сорок пять лет никакие ухищрения, как бы искусно они ни использовались, не могли скрыть приближающейся старости.

Ее фигура, однако, была стройной и гибкой. Ему показалось, что в ней есть нечто змееподобное, а когда он дотронулся до ее руки, протянутой к нему с наигранной пылкостью, она оказалась холодной.

– Милорд, я в восторге от того, что вы приняли мое приглашение!

– С вашей стороны было чрезвычайно любезно, ваша светлость, пригласить меня, – в свою очередь сказал маркиз.

Ее глаза с зелеными веками вспыхивали мерцающим светом из‑под зачерненных ресниц.

– Серьезные дела становятся слишком скучны, если нам не удается разбавить их развлечениями, – проговорила она тихим соблазнительным голосом, – я надеюсь, что это удастся нам сегодня вечером.

– Я тоже надеюсь на это, – подхватил маркиз.

Сбоку от него вынырнул слуга с бокалом шампанского, и, пригубив его, маркиз подумал, что Чарли был не прав, утверждая, будто женщины не способны выбирать вина. Шампанское оказалось превосходным.

«По крайне мере, – сказал он себе, – начинается этот вечер неплохо».

– Я собираю гостей сегодня, – продолжала герцогиня, – но некоторые из них еще не прибыли. Однако я хотела бы, чтобы вы познакомились с теми, кто уже здесь.

Герцогиня представила его двум джентльменам с громкими иностранными титулами, а также одному пэру с довольно рассеянным отсутствующим взглядом. Маркиз смутно припомнил, что слышал когда‑то о том, как он безрассудно играет в Лондоне, проигрывая в карты астрономические суммы.

Герцогиня, однако, не оставила его скучать с незнакомыми людьми.

Она увела маркиза через комнату к софе, где их никто не мог услышать, и начала льстить ему, довольно тонко и умно.

Герцогиня явно знала о нем больше, чем он о ней, ц разговор показался маркизу занятным. Развлекая его, герцогиня даже заставила его рассмеяться.

Наконец, вдоволь обменявшись любезностями, никак не касаясь причины, по которой маркиз оказался в Гримстоун‑хауз, она сказала:

– Поскольку впереди у вас целый вечер, я думаю, вы не отказались бы посмотреть вашу комнату. Я не хочу, чтобы вы переодевались в спешке.

Маркиз согласился. Он не собирался брать на себя инициативу в обсуждении их недоразумений до тех пор, пока не разузнает положение дел и не поймет, чего ему следует ожидать от герцогини.

Он убедился, что герцогиня определенно необычная женщина, и понял, что ее внешность безусловно заставляет злословить всех ее соседей.

Там, где в центре внимания оказывается женщина, следует ожидать сплетен и всевозможных обвинений, порождаемых уже одной завистью.

В то же время маркиз не забыл о том, на что жаловался Джексон, и решил быть осторожным за ужином и не позволить вину – если оно окажется столь же хорошим, как и шампанское, которое он пил теперь, – помешать ему в принятии верного решения.

Его провели наверх в комнату, он был уверен – одну из лучших в доме. Судя по всему, герцогиня намеревалась произвести на него благоприятное впечатление.

Он размышлял, обеспокоена ли она его письмом, в котором он просил объяснения недоразумений, происшедших на границе их имений. Если она озабочена им, то это – к лучшему.

Как он говорил Чарли, владельцы соседствующих поместий не должны ссориться друг с другом, и чем скорее они разрешат недоразумения, тем лучше.

Камердинер маркиза, Дженкинс, который служил ему много лет и был еще его денщиком в армии, уже распаковал вещи и ожидал его.

Маркиз, снимая свой костюм для верховой езды, спросил его:

– Ну, Дженкинс, что ты думаешь об этом месте?

– Не нравится мне оно, милорд.

– Не нравится? Почему?

– Что‑то здесь происходит, милорд, и не очень хорошее.

Маркиз с изумлением взглянул на него.

– Почему ты так думаешь, Дженкинс?

Спрашивая, маркиз действительно хотел знать мнение своего камердинера.

Дженкинс обладал безошибочным здравым смыслом, который очень помогал ему не только на войне, но и в мирной обстановке.

Он не был собирателем сплетен, но то, что ему удавалось выведать самостоятельно, было обычно точным, и маркиз знал, что всегда может положиться на сведения, которые сообщал ему Дженкинс.

– Пока я не могу сказать ничего определенного, милорд, – ответил Дженкинс, – но можете быть уверены: я разузнаю все" прежде чем мы уедем отсюда.

– Я надеюсь на тебя, как всегда, Дженкинс.

Дженкинс еще в Ньюмаркете узнал многое из того, что сообщил маркизу Джексон, и он был уверен, что камердинер, приехав сюда, проверит, насколько правдивы все эти рассказы.

Маркиз увидел, что его уже ждет ванна в туалетной комнате, специально подготовленная к его приезду.

Вступая в теплую воду самой благоприятной температуры, он сказал:

– По крайней мере нам предоставлены все удобства. Кто еще будет ночевать в доме?

– Они не скажут мне этого, милорд, но, если вы спросите меня, я скажу, что вас ждет сюрприз.

– Сюрприз? – удивился маркиз.

Дженкинс кивнул.

– Слуги ничего не говорят мне – как я понял, боятся, что я передам вашей светлости. Здесь есть женщины. Я видел их, когда проходил по коридору, и сегодня готовится какое‑то представление.

Дженкинс не знал пока больше ничего, но маркиз, одеваясь, подумал, что инстинкт верно подсказал ему принять приглашение герцогини вопреки совету Чарли.

По крайней мере вечер обещал быть необычным, в то время как ужин в Ньюмаркете, хотя и был бы приятным, но ничем не отличался бы от всех раутов, которые он дает в своем доме.

Он повязал галстук самым модным стилем на зависть всем денди.

Он носил не бриджи до колен, но прямые брюки донизу, введенные принцем‑регентом, которые маркиз находил более удобными в сельских условиях, нежели шелковые чулки, необходимые к бриджами.

Он был высоким и видным, сам не придавая этому большого значения, и лакеи в холле, выстроившиеся в длинную линию, глядели с восхищением на него, когда он спускался по лестнице.

Он очень удивился бы, если б услышал, как один из них шепнул другому:

– Вот настоящий джентльмен. Ему не место в этой сточной канаве!

– Я согласен с тобой, – тихонько ответил другой.

Теперь в салоне было больше народу, чем когда маркиз появился там, прибыв в дом, и если герцогиня и прежде выглядела фантастично, то теперь она, очевидно, вознамерилась ослепить всех своим великолепием.

Ее платье было сплошь расшито зелеными блестками, цвета теней на ее веках. Оно не только было скандально глубоко вырезано спереди, но и плотно облегало ее, как чешуя, и в любой гостиной его сочли бы чрезмерно вызывающим, если не неприличным.

Когда она входила, шлейф с шелестом скользил за нею, и маркиз думал про себя, как он будет рассказывать Чарли о ее разительном сходстве со змеей. Действительно, лучшего сравнения для нее и не придумать.

На ее рыжих волосах красовалась диадема с изумрудами, с ушей свисали огромные изумрудные серьги, и, видя, как она сверкает при каждом движении, маркиз мог понять, почему мужчинам невозможно было оторвать взгляд от нее, чтобы взглянуть на других женщин в комнате.

Кроме того, глядя на остальных женщин, маркиз заметил, что они разительно отличаются от своей хозяйки, несомненно, уступая ей в красоте.

– Я не буду представлять вас множеству гостей, которых, я уверена, вы уже знаете, – протянула герцогиня тем тихим соблазнительным голосом, который, по его мнению, очень подходил к ее облику. – Вместо этого я хочу представить вам молодую женщину, которая составит вам компанию в этот вечер, позаботится о развлечении вас и будет счастлива исполнить ВСЕ, что вы потребуете от нее.

То, как герцогиня подчеркнула слово «все», подсказало маркизу, что именно она имела в виду, вызвав у него ироническую улыбку.

«Так вот, что здесь происходит», – сказал он себе и подумал, что этого следовало ожидать.

– Это Аспазия Стэнтон, – продолжала герцогиня. – Я надеюсь, вы проведете счастливый вечер вместе.

Говоря это, она подтолкнула Аспазию вперед, но маркиз не увидел, что при этом герцогиня многозначительно сжала пальцы Аспазии, напоминая ей резко и определенно наставления миссис Филдинг.

Аспазия очень испугалась, очень испугалась, но знала, что должна скрывать это, и принудила себя присесть в реверансе, почти с отчаянием глядя на маркиза, пытаясь понять, что он за человек.

Она сама не знала, чего ждала увидеть в нем.

Ей просто внушали вновь и вновь, что она обязана угождать джентльмену, с которым проведет вечер. Она должна занимать и развлекать его. Она должна делать все, что он потребует от нее, и в обмен на это ее дядя сможет остаться в Малом Медлоке.

– Ты не должна говорить о себе, – резко сказала миссис Филдинг. – Польсти джентльмену, с которым ты будешь сидеть. Скажи ему, какой он красивый и умный, и добейся его, стань для него желанной.

Аспазия гадала, что она имеет в виду, но не имела возможности задавать вопросы.

Метод наставления, которым пользовалась миссис Филдинг, пока Аспазию наряжали к вечеру, заключался в многократном повторении, что она должна делать все, чего от нее ожидают.

Когда, по указанию миссис Филдинг, одна из служанок достала из гардероба платье, Аспазия подумала, что еще ни разу не видела такого красивого наряда.

Сшитое из белого тюля и украшенное по подолу и пледам вышитыми букетиками подснежников, оно казалось Аспазии платьем, в котором Персефона могла явиться из тьмы ада, чтобы провозгласить выход Весны.

Однако когда она рассматривала его, ей показалось, что оно неприлично глубоко декольтировано, и она попросила миссис Филдинг немного подшить его спереди, на что женщина лишь рассмеялась.

– Почему ты такая скромная? – спросила она. – У тебя красивая фигура и тебе предстоит услышать это от многих мужчин до того, как ты постареешь.

Аспазия постаралась скрыть свое возмущение. Она никогда не ждала таких слов, более того, считала, что никакая уважающая себя служанка не скажет ничего подобного.

Но миссис Филдинг, хотя и выглядела как служанка, очевидно, занимала положение распорядительницы.

Она то и дело звонила колокольчиком, вызывая служанок, которые спешили выполнить ее приказания, но чем больше она говорила, тем больше Аспазия убеждалась в ее вульгарности. Ее матушка не потерпела бы таких грубостей.

Затем Аспазию погрузили в ванну, которая ей понравилась, потому что была ароматизирована фиалками, и такими же духами натерли ее кожу и обрызгали ее волосы.

– Вы сами делаете такую воду? – спросила она. – Я знаю, что здесь в лесах много фиалок.

– Нам некогда заниматься этим, – ответила миссис Филдинг. – Мы покупаем туалетную воду на Джермин‑стрит в Лондоне и платим за нее хорошие деньги.

– Вы очень добры, что даете мне пользоваться ею, – сказала Аспазия.

После купания ей показалось, что запах духов, исходивший от нее, был слишком сильным, и она надеялась, что он постепенно выветрится.

Когда она обсохла, одна из служанок принесла ей пару шелковых чулок. Аспазия воскликнула от восхищения.

Она никогда еще не носила шелковых чулок, и они тесно облегали ее ноги, крепясь выше колен белыми атласными подвязками, украшенными маленькими подснежниками.

– Как очаровательно! – воскликнула Аспазия.

Затем миссис Филдинг забрала у нее банное полотенце, и она почувствовала смущение, стоя обнаженной и оглядываясь вокруг в поисках нижней рубашки.

Но вместо этого, к ее удивлению, служанка принесла белое платье с подснежниками и подняла его над ее головой.

– Но.., я еще ничего не надела под него, – запротестовала она.

– Тебе и не нужно ничего, – сказала миссис Филдинг. – В гостиной очень жарко, и платье лучше сидит, когда ты не обременена сорочкой и нижней юбкой.

Аспазия знала, что ее матушка не позволила бы этого, но миссис Филдинг снова начала наставлять ее относительно поведения в гостиной, и прежде чем она успела сказать что‑либо, платье уже застегнули на спине, и лишь посмотревшись в зеркало, она увидела, насколько глубоко оно вырезано спереди.

Она пыталась подтянуть его повыше, но оно слишком плотно сидело на ее талии.

– Пожалуйста, оставь его в покое! – одернула ее миссис Филдинг. – Оно прекрасно идет тебе.

– Но это.., неприлично!

– Чепуха!

Миссис Филдинг не слушала ее, что бы она ни говорила, и Аспазия успокаивала себя тем, что, может быть, поскольку она не очень важная персона, никто не обратит внимания на нее, за исключением, конечно, того неведомого мужчины, с которым она должна будет провести вечер.

Она пыталась представить, что же делать, если он окажется уродом и дебоширом.

Она не говорила Джерри о том, что рассказывала Марфе женщина из деревни на кухне не так давно, и хотя она не хотела подслушивать, ей было слышно, как эта женщина сказала:

– Это отвратительно, иначе не скажешь! Священник должен прекратить это, обязательно должен.

– Это не его дело, – отрезала Марфа.

– Это дело каждого, если джентльмены напиваются и ведут себя как животные, и когда к ним из Лондона привозят женщин сомнительной репутации.

– Это нас не касается, – сказала Марфа непреклонно.

– Это возмутительно и дело рук дьявола! И я всегда говорила, что те, кто не протестует против греха, зная о нем, сами являются грешниками!

– Если вы готовы протестовать, то мы – нет! – настаивала Марфа. – И чем меньше мы будем говорить об этом, миссис Бриге, тем лучше!

Аспазия тогда забыла об этом разговоре, но теперь она вспомнила слова миссис Бриге, и, хотя она очень редко видела сильно пьяных, она боялась их и не представляла, как себя с ними вести.

И теперь, присев в реверансе и глядя снизу на маркиза, она подумала, что он – самый красивый мужчина из тех, кого она когда‑либо видела, даже красивее, чем Джерри. И она знала, что он – не пьяница, каков бы ни был в остальном.

Но она с отчаянием решила, что не способна заинтересовать такого неотразимого мужчину и развлечь его, как ожидает от нее миссис Филдинг.

Она увидела иронический изгиб его губ и подумала, что он уже развлечен всем происходящим, а может быть, и ее видом, и при этом его отношение ко всему было не особенно лестным.

Аспазии предложили бокал шампанского, она хотела было отказаться, но все же подумала, что, может быть, вино придаст ей смелости, и взяла бокал дрожащей рукой.

Герцогиня удалилась от них, и маркиз сказал голосом, показавшимся ей глубоким и выразительным:

– Что ж, мисс Стэнтон, поскольку это – мой первый визит сюда, вы должны рассказать мне, чего нам следует ожидать здесь.

– Я не.., знаю сама, – ответила Аспазия. – Я приехала… сюда только этим вечером.

– Значит, вы приехали сюда из Лондона, – заметил маркиз, и она решила не разубеждать его в этом.

Миссис Филдинг очень серьезно настаивала на том, чтобы она не говорила ничего о себе.

Она попробовала шампанское.

Она никогда прежде не пила вина и, по отзывам о нем, как о чем‑то восхитительном, всегда представляла шампанское искрящимся напитком (каким оно и правда оказалось), сладким и ароматным, как сок.

Она не хотела ставить бокал и стояла, держа его и не отводя глаз от маркиза.

– Вы должны рассказать мне о себе, – сказал он. – Чем вы занимаетесь в Лондоне?

– Я больше.., хотела бы поговорить.., о вас, – сказала Аспазия. – Вы не скажете мне ваше.., имя?

– Конечно, – ответил маркиз, – нас очень не правильно познакомили. Я – маркиз Тэмский.

Глаза Аспазии зажглись интересом.

– Значит, у вас – великолепные лошади.

– Вы знаете о них?

– Конечно.

Она не добавила, что все, кто живет поблизости от Ныомаркета, даже в Малом Медлоке, знают о лошадях, которых там объезжают.

Джерри, когда бывал дома, собирал отчеты о скачках и читал о методах работы тренеров, готовящих лошадей, которых они знали по именам, следя за ними с энтузиазмом.

Близнецы очень дружили, и Аспазия всегда разделяла увлеченность брата лошадьми, как и другие его интересы.

Хотя Марфа и не одобряла этого, они ходили на скачки, и в последние два года она видела, как лошади маркиза приносили лучшие призы.

– Вы действительно интересуетесь скачками? – спросил маркиз. – Или находите увлекательным этот «спорт королей» только потому, что ваши поклонники делают ставки за вас?

Аспазия не поняла его.

– Я считаю, что скачки, которые выиграл ваш Победитель, были самыми захватывающими из виденных мной.

– Вы были там? – спросил удивленный маркиз.

– В какой‑то момент казалось, что он не выйдет вперед, но ваш жокей так умело привстал, и когда он обогнал лидера на полкорпуса, это было самым волнующим зрелищем.

В ее голосе слышался задор, искренность которого была несомненна для маркиза, и они проговорили о его лошадях до самого ужина.

Когда гости уселись в большой столовой, где на них взирали с портретов предки герцогини, маркиз оглянулся вокруг, чтобы определить состав гостей.

Их было двадцать. Он сразу узнал многих мужчин, которых старательно избегал в Лондоне и которых не пригласил бы в свой дом ни при каких обстоятельствах.

Как и предполагал Чарли, Дагенхэм тоже был здесь, выглядя распущенным, как никогда, хотя в этом ему явно не уступали и другие мужчины среднего возраста, чья репутация была столь же сомнительна.

Кроме Дагенхэма было несколько довольно глупых расточительных бездельников, разбрасывающих свои состояния либо на карты, либо на женщин, которых сторонились боле" умные мужчины.

Возле каждого джентльмена за столом была девушка, которых, как понял маркиз, назначили для них таким же образом, как Аспазию – для него.

Он заметил, что герцогиня очень предусмотрительно выбирала партнерш для каждого из своих гостей.

Дагенхэм сидел с женщиной, которая выглядела молодой, но по ее поведению маркиз определил, что она искушена в части «экзотических» наслаждений, которые, например, оттолкнули бы его.

Другим гостям подобрали не менее изощренных созданий, тоже опытных, хотя бы в искусстве выманивания из карманов их кавалеров всех до последнего фунтов.

Маркиз точно понял, почему для него была выбрана такая молодая и свежая на вид девушка, как Аспазия.

Он не был бы одним из самых молодых командующих войсковыми подразделениями в армии Веллингтона, если бы не обладал способностью проницательно и безошибочно оценивать характеры людей, и, не претендуя на тонкое знание женской натуры, он тем не менее редко ошибался в женском характере, если давал себе труд использовать для этого свои интуицию и знание.

И поэтому, глядя на герцогиню, сидевшую во главе стола, сверкая изумрудами и походя на кобру с раздутым капюшоном, он был готов приветственно поднять бокал в знак признания ее похвальной проницательности.

Она смогла точно рассчитать своим, как он понял, острым и быстрым умом, чего пожелал бы каждый из мужчин.

Маркиз решил, что таким образом она намеревалась сохранить свою власть над ними.

Это легко получилось бы у нее, если бы она была молода и прекрасна; теперь же, когда мужчины приходили в ее дом уже не ради нее самой, она удерживала их лишь тем, что предлагала им.

И тем не менее два иностранца, сидевшие по обеим сторонам от нее, явно ухаживали за ней, одаривая ее комплиментами. Она соблазняла их своими глазами, своими чувственными губами, движениями тела и, как догадывался маркиз, соответствующими словами.

Он находил спектакль, разворачивавшийся перед ним, интригующим и занимательным.

Он понимал теперь, почему о герцогине говорили, затаив дыхание, и почему предостерегали его против контакта с нею.

«К счастью, – думал про себя маркиз, – я обладаю слишком здравым рассудком, чтобы попасться в такую ловушку».

Он был уверен, что именно с этой целью она познакомила его с Аспазией.

Маркиз передал герцогине все жалобы, и вместо того, чтобы ответить на них, она решила заловить его в свои сети, сделать себя необходимой для удовлетворения его страстей, как она, очевидно, стала необходимой для других мужчин, сидевших за столом.

В глазах маркиза сквозила саркастическая усмешка, когда он вновь обратил внимание на Аспазию.

Она действительно выглядела очень молодой, чистой и невинной девушкой, способной привлечь внимание мужчины, поскольку по виду была полной противоположностью искушенным женщинам, с которыми он проводил время в Лондоне.

Более того, он уже убедился, что она была совершенной актрисой.

Она очень хорошо разыграла робость и неуверенность при первой встрече с ним (и тот пытливый вопрос в ее глазах, как будто она боялась его как мужчины). Если бы она была на сцене, то скоро добилась бы известности.

Но он полагал, что она выбрала более древнюю и более определенную профессию, и подумал, что к концу вечера выведает все о ней и докажет, что она не так невинна, как хочет казаться, и, несомненно, не так чиста, как выглядит.

Прежде всего ее платье слишком декольтировано, и, кроме того, пламя ее волос заставляет думать, что ей не чужд пыл Венеры, хотя она до времени не проявляет его.

Повернувшись к ней, он заметил, что она с удивлением разглядывает гостей, а когда увидела герцогиню в конце стола, то быстро отвела взгляд и сказала:

– Пожалуйста, продолжим разговор о ваших лошадях.

– Мне кажется, мы уже исчерпали эту тему, – ответил маркиз. – Чем еще вы интересуетесь?

– Картинами, – ответила Аспазия. – Когда я прибыла сюда, я увидела Рубенса в комнате, в которую меня привели, и картина эта оказалась еще более прекрасной, чем я ожидала.

– Кто сказал вам, что это Рубенс? – спросил он.

– Я знала, – ответила она, – но под картиной есть надпись.

– Признайтесь, – сказал маркиз, – что вы сначала посмотрели имя художника в надписи.

– Я не настолько глупа, чтобы не узнать Рубенса, – возразила Аспазия. – Колор его красок совсем не похож на Цвета картин других художников. Пуссена узнать труднее, и мне пришлось гадать, когда я увидела его полотно в той же комнате. Лишь когда я подошла ближе, чтобы прочесть имя художника на раме, я убедилась, что не ошиблась, – Вы удивляете меня, – суховато сказал маркиз, как будто не веря ей, и Аспазия вдруг вспомнила, что должна говорить о нем.

– А у вас много картин? – спросила она.

– Очень много, – ответил он, – и некоторые из них особенно хороши.

– Хотела бы я посмотреть.

Маркиз подумал, что такого намека следовало ожидать от нее чуть позже, но лишь улыбнулся на это и сказал:

– Может быть, вам и представится такая возможность.

Аспазия понимала, что на самом деле это совершенно невозможно, но она должна была притворяться, будто верит в обратное.

– Я видела картины в музее в Кембридже, – сказала она, – и хотя их там немного, некоторые из них прекрасны.

– Разве вы были в Кембридже? – спросил маркиз. – Вы говорили мне, что никогда не были здесь прежде.

– Просто это мой первый визит в Гримстоун‑хауз.

Она говорила достаточно убедительно. Он был уверен, что она играет свою роль, но не мог поймать ее на этом.

Еда за ужином была великолепной. Маркиз, сравнивая достижения своего собственного повара с кухней герцогини, даже засомневался, не одержала ли она верх в кулинарии.

Вина также были превосходными.

Чарли оказался совершенно не прав. Кларет был непревзойденным, а белое вино превосходило все, что маркиз пил в Карлтон‑хауз.

Он, однако, с самого начала вечера заметил одну особенность этого ужина: ничей бокал на столе не оставался пустым ни на одно мгновение. Слуги постоянно пополняли их каждый раз, когда кто‑либо из гостей делал хотя бы глоток.

Очевидно было, что гости герцогини сполна наслаждались превосходной едой и великолепными винами, предоставленными герцогиней.

Голоса становились все громче, лица – все краснее, и хотя маркиз поднимал свою руку, чтобы его бокал не наполняли каждый раз, когда он отпивал из него, слуги, очевидно, выполняли данный им приказ и игнорировали его жест.

Он заметил, однако, что Аспазия вовсе ничего не пьет.

Он видел, когда подавал ей свою руку, чтобы сопроводить ее в столовую из гостиной, что оставленный ею бокал шампанского был полон.

Теперь он заметил, что перед нею уже три бокала, но она не прикоснулась ни к одному из них.

– Вы не хотите выпить чего‑нибудь? – спросил он.

– Я бы хотела, – ответила она, – но боюсь, если я попрошу воды, это покажется грубым и неуместным, – Может быть, вам хочется лимонаду?

– Я бы выпила лимонаду, но не будет ли это выглядеть странным?

Маркиз подумал, что она вновь играет свою роль, стараясь показаться простушкой, однако он повернул голову к слуге, стоявшему позади его стула:

– Принесите молодой леди лимонад!

– Я не думаю, что смогу найти лимонад, милорд.

– А вы поищите! – резко приказал маркиз.

Как будто повинуясь его властному тону, человек поспешил выполнить приказ, но Аспазия глядела на маркиза с беспокойством в глазах.

– Может быть, герцогиня будет.., недовольна.

Маркиз улыбнулся.

– Пускай!

– Мне.., нельзя.., допустить этого.

– Почему?

Аспазия взглянула вдоль стола туда, где сидела герцогиня.

– Пожалуйста.., пожалуйста.., будьте очень осторожны… если я чем‑нибудь разгневаю ее.., это будет.., ужасно!

– Я не думаю, что бокал лимонада может привести к таким катастрофическим последствиям.

– Нельзя.., ничего предугадать, – ответила Аспазия еле слышно.

Но тут же, как будто почувствовав, что сказала слишком много, она быстро добавила:

– Но.., я хочу, чтобы вы развлекались.., как могу я помочь вам в этом?

– Может быть, мы поговорим об этом позже, – ответил маркиз с едва заметной улыбкой.

Глава 3

Ужин подходил к концу, и пока слуги освобождали стол, маркиз вновь взглянул на гостей и увидел, что большинство мужчин выпили слишком много, как и некоторые из женщин.

Об этом можно было судить по фамильярной манере, с которой они обращались друг к другу, и он подумал, что дальнейшее развитие событий предсказать нетрудно, вспомнив уверение Чарли, что ему это будет не по вкусу.

Два иностранца, сидевшие по обе стороны от герцогини, очевидно, льстили ей, шепча на ухо интимности и соперничая друг с другом, что, несомненно, возбуждало ее.

Маркиз подумал, что она здесь, пожалуй, единственная женщина в роли соблазняемой, а не соблазняющей, за исключением, конечно, Аспазии, предназначавшейся для него.

Он взглянул на нее и увидел, что она глядит на других гостей с изумлением, граничащим с шоком.

Однако он тут же сказал себе, что все это – часть ее умелого притворства, и он был бы глупцом, если бы позволил обмануть себя.

Он вновь посмотрел на герцогиню и понял, что она тоже глядит на него. Она могла заподозрить его в критическом отношении к происходящему, что не способствовало бы благоприятному исходу их завтрашней беседы.

Он взял свой бокал с шампанским, к которому почти не прикасался. Он вообще намеренно пил очень мало в этот вечер.

Он успел лишь сделать маленький глоток, когда услышал почтительный голос слуги, наклонившегося к нему:

– Приветствие от ее светлости, милорд, и она надеется, что вы присоединитесь к ней в этом тосте.

Говоря это, слуга поставил перед ним бокал с чем‑то, похожим на бренди, но маркиз инстинктивно насторожился.

Внутреннее чутье никогда не обманывало его в минуты опасности. Оно в нескольких случаях спасало ему жизнь на войне, и он знал теперь, каким‑то необъяснимым для него самого образом, что было бы ошибкой выпить вино, которое прислала ему герцогиня.

Он уже подозревал, что кое‑кто из гостей за столом находятся под воздействием наркотиков, и знал, что в Лондоне частенько используют средства, стимулирующие пожилых мужчин и делающие более уступчивыми женщин.

Маркиз спешно поднял свой бокал, приветствуя герцогиню, которая, как он и ожидал, все еще смотрела на него.

Она тоже держала в руке бокал, и, как будто приглашая его следовать за ней, подняла его к своим губам.

Маркиз притворился, что делает то же, что и она. Затем он улыбнулся хозяйке дома и, взглянув на Аспазию, поднял бокал.

– У вас прекрасные голубые глаза, – сказал он, – а в ваших волосах запутался солнечный свет.

Он сказал это четким голосом, но затем прибавил так. тихо, что услышала лишь Аспазия:

– Уроните свой платок!

Она в изумлении взглянула на него, и он вновь громко сказал:

– Я пью за вас, Аспазия! – и затем тихо добавил:

– Делайте, как я говорю!

Аспазия покорно взяла платок с кружевной каемкой, лежавший у нее на коленях, который она держала в руке, спускаясь вниз в гостиную, уронила его на пол между собой и маркизом.

Она глядела вниз на платок, не понимая, что маркиз задумал, а он, поднимая бокал к губам, сделал вид, что следит за ее взглядом и наклоняется вперед, посмотреть, что произошло.

– Вы уронили ваш платок! – воскликнул он. – Позвольте мне поднять его для вас.

Он наклонился под стол и быстро – Аспазия не поверила своим глазам – опрокинул вино из своего бокала на толстый ковер.

Затем он выпрямился, держа в левой руке платок Аспазии, и вручил его ей.

Маркиз поднес бокал к своим губам и сделал вид, что выпил все его содержимое. Потом он приподнял пустой бокал, приветствуя герцогиню вновь.

Она признательно улыбнулась ему. Маркиз откинулся на спинку стула, гадая, какое действие возымело бы на него это вино, если бы он выпил его, и в это время послышалась музыка.

Слуги взяли со стола канделябры и задули свечи, погрузив на секунду всю столовую во тьму.

Послышались удивленные возгласы гостей, но тут же в дальнем конце комнаты раздвинулись две красные бархатные занавеси.

В столовой снова появился свет, исходивший теперь от огней, скрытых цветами и освещавших маленькую сцену, возвышавшуюся почти до уровня глаз сидевших гостей и пышно украшенную цветами. В центре сцены гости увидели живую картину из неподвижных людей.

Один взгляд на нее позволил маркизу точно определить, чего ему следует ожидать, поскольку в картине, составленной из двух девушек и одного мужчины (все были совершенно обнажены), он узнал позы, описанные в «Камасутре».

Гости встретили актеров восторженными аплодисментами.

Через несколько секунд полной неподвижности исполнители пришли в движение, и маркиз подумал, что вновь Чарли оказался прав, и то, что им предстояло увидеть, несомненно, вызовет у него если не тошноту, то, во всяком случае, отвращение.

Маркиз ненавидел непристойность, так же, как не любил пошлых шуток, в которых не находил остроумия, и он подумал, что если вечер уже привел к такой сцене, то финалом его будет, несомненно, оргия, в которой он определенно не собирается участвовать.

Он размышлял, что произойдет, если он поднимется из‑за стола и выйдет из столовой, когда услышал рядом тихий, испуганный голос:

– Они.., раздеты! Как могут.., женщины появиться.., раздетыми таким.., неприличным образом?

Услышав Аспазию, маркиз понял, что совершенно забыл о ней.

Теперь он увидел, что она не глядит на сцену, опустив глаза вниз, к своим рукам, сжатым вместе под столом, и ему показалось, хотя он не был уверен в этом, что ее лицо сильно побледнело.

– Я вижу, вы не ожидали этого, – заметил он.

– Ожидать? – ответила она. – Как может.., кто‑нибудь… ожидать.., что леди позволит появиться.., голым людям в ее столовой?

Ее голос был наполнен таким ужасом, что маркиз готов был поверить в искренность, хотя и подозревал еще, что все это входило в план герцогини убедить его, будто Аспазия – очень молодая и невинная девушка, непохожая на остальных.

Он положил локоть на стол и повернулся к Аспазии так, чтобы загородить от нее сцену.

– Посмотрите на меня, Аспазия! – сказал он.

Она колебалась, боясь вновь увидеть происходившее на сцене.

Затем, вспомнив, что должна подчиняться ему, она медленно подняла глаза и взглянула на него.

Маркиз увидел, что она действительно очень бледна, а в глазах стоит ужас, который невозможно подделать.

– Пожалуйста, – умоляюще сказала Аспазия, – пожалуйста.., пожалуйста позвольте мне.., уйти! Я не могу.., оставаться здесь! Это.., дурно.., порочно, и я знаю теперь, что рассказы, которые я слышала.., правдивы.., хотя я не могла… поверить им.

Она говорила тихим, испуганным голосом, почти шепотом.

– Что произойдет, если вы покажете, что шокированы, уйдя отсюда? – спросил маркиз.

– Я не могу.., рассказать вам.., об этом, – ответила Аспазия. – Я дала.., слово чести, что.., останусь с вами и.., буду развлекать вас, и если это.., развлекает вас.., тогда я,., ничего не могу.., поделать.

Она остановилась, затем вновь закрыла глаза и сказала:

– Я., не могу.., я не буду.., смотреть!

Маркиз повернул голову к сцене.

Как он и ожидал, к троим на сцене присоединились еще двое, и непристойность их поведения затмила все, что он когда‑либо видел.

Он глянул на гостей и увидел, что одна пара, возбужденная спектаклем после всего выпитого, уже двигалась к двери в объятиях друг друга, очевидно, желая найти уединенное место.

Он вновь посмотрел на Аспазию.

Сидя с закрытыми глазами, она что‑то шептала про себя, беззвучно шевеля губами, и ему показалось, хотя он посмеялся над этой мыслью, что она молилась.

– Послушайте меня, Аспазия, – сказал он. – Я могу вывести вас из этой комнаты и никому не покажется странным, что вы убегаете от развлечения, приготовленного для нас, Она вскрикнула, как будто с восторгом облегчения, и приоткрыла глаза, словно боясь того, что увидит, и затем открыла их шире, когда убедилась, что маркиз все еще закрывает от нее сцену.

– Мы можем сделать это, – продолжал он, – заставив герцогиню подумать, что мы хотим остаться наедине друг с другом.

Он знал, что она слушает его, и продолжал:

– Вы наверняка заметили, что все другие гости ведут себя очень раскованно друг с другом, поэтому я тоже обниму вас, прижму ближе к себе и затем подниму вас на ноги, что" бы мы могли двигаться к двери.

Голосом, более строгим, он продолжал:

– Наша хозяйка должна подумать, что я слишком много выпил, поэтому я буду нетвердо стоять на ногах. Вы понимаете? Только так мы можем выйти, не привлекая внимания и не вызывая обсуждений.

– Я.., понимаю, – сказала Аспазия. – Пожалуйста… пожалуйста.., давайте уйдем.., сейчас же!

– Хорошо, – согласился маркиз.

Он потянулся к ней и привлек ее к себе, со стороны казалось, что он целует сначала ее волосы, затем – ее лоб.

Он почувствовал, что она дрожит. Она спрятала свое лицо, уткнувшись ему в плечо, и, поскольку была очень напугана, она сжимала одной рукой отворот его вечернего фрака.

Он держал ее так несколько секунд, надеясь, что их объятия будут замечены герцогиней.

Затем он оттолкнул назад свой стул и сказал голосом, который легко могли расслышать слуги;

– Д‑вай у‑удем отсюда и п‑дем, где поуютней.

Он намеренно смазывал слова, и затем, несмелой походкой человека, которому не повинуются ноги, маркиз медленно двинулся к двери, крепко прижимая Аспазию к себе.

Чтобы выйти, им необходимо было либо пройти за стулом герцогини, с одной стороны комнаты, либо перед сценой – с другой.

Выбрав второй маршрут, маркиз не мог не заметить, что происходит за огнями рампы. Даже Чарли не поверил бы, что подобное творится в Англии, и притом – в доме, принадлежавшем фамилии, которая сыграла видную роль в истории страны.

Они достигли двери и вышли в коридор, маркиз предугадал, что Аспазия захочет отстраниться от него, и поэтому сказал тихо:

– Слуги продолжают следить за нами, поэтому оставайтесь со мной, пока мы не будем уверены, что никто не доложит нашей хозяйке обо всем, – Д‑да.., конечно, – ответила Аспазия.

Она прижалась к нему, а он продолжал обнимать ее, пока они не добрались до холла.

Они медленно поднялись по широкой лестнице, и когда забрались наверх, Аспазия почувствовала, что ей удалось наконец бежать от ужасов, происходивших в столовой.

Она уже была готова сказать это маркизу, поворачивавшему в коридор наверху, когда вдруг увидела в тени дверного проема миссис Филдинг, наблюдавшую за ними.

Сердце у нее сильно стукнуло от страха, и она быстро вновь положила на плечо маркиза свою голову, и они продолжали казавшийся ей бесконечным путь по коридору, пока не остановились перед дверью.

Маркиз открыл ее, и лишь когда они вошли в комнату и он закрыл за ними дверь, Аспазия почувствовала, как он выпрямился в свой полный рост.

– Благодарение Богу, мы выбрались из этой мерзости! – сказал он своим обычным голосом. – Ради Бога расскажите, как вы впутались в нечто подобное?

Аспазия не отвечала, и он увидел, что она глядит расширенными глазами не на него, а на кровать с пологом на четырех столбах посередине комнаты.

Это была великолепная кровать, драпированная красным шелком и с расписанным гербом Гримстоуна над изголовьем.

Комната освещалась лишь двумя канделябрами по обе стороны от кровати, но и в этом свете были видны расписной потолок, окна, окаймленные позолоченной резьбой, и смутно проступавшая импозантная мебель.

– – Как вы видите, меня расположили с комфортом, – сказал маркиз.

Аспазия повернулась к нему:

– Н‑но это.., ваша спальня! – сказала она тихим голосом.

– – Это очевидно.

– Но.., где же я буду спать?

Он взглянул на нее, чтобы убедиться, правильно ли все расслышал, и ответил:

– Я думал, что это тоже очевидно.

На момент Аспазия замерла в неподвижности. Затем, издав вскрик настоящего ужаса, она побежала к двери.

Она повернула ручку и была готова открыть ее, но вдруг вспомнила про миссис Филдинг.

Она, конечно, все еще была там, следила за тем, чтобы – Аспазия сдержала свое слово чести и делала все, чего захочет от нее маркиз.

Она оставила дверь, подбежала к ближайшему окну и, отодвинув занавеси, выглянула из него.

Створки окна были распахнуты, и в лунном свете, освещавшем сад внизу, Аспазия увидела, что, хотя спальня была на втором этаже, она располагалась в той части дома, где комнаты были очень высокими и до земли было очень далеко.

Она, однако, продолжала смотреть вниз, лихорадочно соображая, что ей делать, когда услышала за собой голое маркиза:

– Может быть, вы лучше скажете мне, что означает вся эта суматоха!

Он говорил спокойным, повелительным голосом, и поскольку он звучал так холодно и бесстрастно, то чуть успокоил Аспазию, немного ослабив ее страх.

Она обернулась к нему и стояла, крепко сжав руки.

– П‑пожалуйста.., попытайтесь понять, – сказала она, – когда я обещала.., делать то, что вы захотите.., я не представляла.., мне.., и в голову не приходило.., что герцогиня или миссис Филдинг могли.., иметь в виду нечто.., подобное.

Она вся дрожала, и маркизу подумалось, что она выглядит теперь так же, как тогда, когда увидела на сцене обнаженных исполнителей.

Он молчал, и она продолжала:

– Я не знала.., чего вы можете.., потребовать от меня… но это дурно.., и безнравственно, если двое.., спят в одной кровати.., не являясь мужем и женой!

Маркиз, все еще стоявший с тех пор, как они вошли в спальню, прошел к кровати и сел на край.

Он выглядел элегантным и в то же время очень мужественным на фоне гримстоунского герба. Но, увидев, что он сел на кровать, Аспазия еще больше задрожала и почувствовала, как ее губы пересохли от волнения и слова застряли в горле.

Она знала, что маркиз наблюдает за ней, и подумала, что он похож сейчас на какое‑то животное, которое вдруг прыгнет на нее, и она не сможет спастись.

Все тем же холодным, спокойным голосом он сказал:

– Я думаю, Аспазия, что вы должны объяснить мне все, и предлагаю вам сесть в кресло и попытаться справиться со своим страхом.

– Но.., я напугана.., и.., возможно, что я не смогу заставить вас.., понять.

– Я обещаю, что попытаюсь понять вас, и самый легкий способ добиться этого – рассказать мне правду.

– Они.., сказали мне, чтобы я не.., делала этого.

– Я полагаю, что «они» – это герцогиня и женщина, наблюдавшая за нами, когда мы шли по коридору.

– Да.., это.., миссис Филдинг.

– Ну, она вряд ли узнает, что происходит в этой комнате, – сказал маркиз, – так что мы можем говорить здесь, не опасаясь, что нас услышат.

– Вы.., уверены.., в этом?

– Да!

Маркиз почувствовал, что решительный тон, с которым он обращался к ней, убедил Аспазию, и она, будто вспомнив, что он предложил ей сесть, направилась к креслу рядом с камином.

Он заметил, что она выбрала место как можно дальше от него.

Когда она уселась, он поднялся с кровати и сел в кресло напротив нее.

Ему показалось, она вновь взглянула на него со страхом.

Маркиз сказал:

– Будет лучше, если мы сядем ближе друг к Другу, чтобы нам не приходилось говорить слишком громко, – Да.., конечно.

Наступило молчание, и, выждав немного, маркиз сказал:

– Вам лучше начать с самого начала. Кто вы и каково ваше настоящее имя?

– Я – Аспазия Стэнтон!

– Вас назвали Аспазией при крещении? – спросил он. – Это имя кажется необычным для английской девушки.

– Его дал мне мой дядя, знаток греческого языка, и оно означает «гостеприимство».

Маркиз удивился, что она знает это, и сказал:

– Вы живете в Лондоне?

– Нет, я живу здесь с моим дядей, священником в Малом Медлоке.

– Священник? И он позволил вам прийти в этот дом?

– Он.., не знает, что я.., здесь, – Какова же тогда причина – любопытство? Или вам нужны деньги?

– Ничего подобного! Причина в том, что.., произошло за завтраком сегодняшним утром.

– Что же это?

– Дяде Теофилу пришло письмо, а поскольку он был занят, он попросил меня открыть его.

Медленно, побуждаемая вопросами маркиза, Аспазия рассказала, что говорилось в письме, и как – после того, как ее дядя уехал с Марфой на похороны ее сестры, – она решила, что должна просить герцогиню изменить свое решение и позволить дяде остаться в его приходе.

Единственное, о чем она постаралась не упоминать, так это о брате и о том, что Джерри провожал ее и, не смея ехать далее, возвратился домой.

Она рассказала маркизу, как умоляла герцогиню, а та твердила лишь о молодых людях, поскольку, по ее словам, старость заразна.

Затем, поскольку кто‑то заболел у герцогини (Аспазия не знала кто), герцогиня сказала, что если она займет ее место и останется на ночь, выполняя все, что ей скажут, без жалоб и недовольства, ее дяде позволят сохранить свое место.

– Конечно, я.., согласилась, – сказала она. – Мне показалось таким прекрасным, что я смогу.., спасти дядю Теофила и ему не нужно будет искать нового.., пристанища.

– Но вы не ожидали попасть на такой ужин, с какого мы только что ушли? – спросил маркиз.

– Как могла я думать.., что люди могут.., вести себя таким.., отвратительным образом? – сказала Аспазия тихим потрясенным голосом. – Джентльмены.., пили так много, да и некоторые.., женщины тоже.

– Вы встречались с какой‑нибудь из этих женщин прежде?

– Нет.., я даже не знала, что они были здесь, пока не спустилась в салон. До ужина я видела лишь миссис Филдинг и служанок, которые помогали мне одеваться.

– Значит, это платье дала вам герцогиня.

– Да. Это она сказала миссис Филдинг, что мне надо надеть, и я помню, как она сказала: «Такой наряд хорошо подействует на мужчин с изощренным вкусом».

Все так, как он и предполагал, подумал маркиз, и ему полностью открылся план герцогини завлечь его в ловушку, как она завлекла других глупцов, там внизу – выпивкой, наркотиками, женщинами и непристойностями!

Все это показалось бы непреодолимо привлекательным для многих мужчин бомонда.

Но никогда не встречаясь с ним прежде, герцогиня не знала, что в ее доме ничто не могло представить ни малейшего интереса для него, за исключением, может быть, Аспазии.

С первой встречи с нею она показалась ему удивительно красивой. Он не видел волос подобного цвета ни у одной из женщин, а ее маленькое заостренное личико с огромными голубыми глазами казалось чрезвычайно прелестным даже на фоне красавиц, посещавших Карлтон‑хауз.

Но обстоятельства, при которых они встретились, заставили его предположить, что она – умелая актриса, хорошо усвоившая роль, которую должна сыграть, и что производимое ею впечатление невинности было намеренно подчеркнуто тем, как она была одета.

И даже теперь, слушая ее, маркиз не был уверен в том, что его все еще не обманывают, а он может оказаться глупцом, доверившись этому.

Однако каждое слово Аспазии казалось искренним.

Наблюдая за нею, он видел, что ее страх, очевидно, является неподдельным, а ее взгляд, который она так умоляюще обращала на него, был действительно невинным и смущенным.

Завершая свой рассказ, она сказала;

– В Малом Медлоке ходили странные.., слухи, но никто там.., не представляет, какие.., порочные вещи здесь.., происходят.

– О чем еще они говорят? – спросил маркиз.

– О том, что происходит в других частях имения, – ответила Аспазия, – но я не хотела бы говорить вам об этом.

Маркиз не настаивал. Он лишь спросил:

– И что же вы собираетесь теперь делать?

– Я хочу отправиться домой… Я хочу уйти отсюда и никогда не возвращаться.., никогда! Никогда!

– Если вы уйдете так скоро, – заметил маркиз, – герцогиня подумает, что вы не исполнили вашу часть договора.

Наступило молчание, и затем Аспазия тихим голосом, вновь полным страха, сказала:

– В‑вы полагаете.., если я не останусь здесь с вами.., она заставит дядю Теофила уехать через месяц?

– Скорее всего так, – сказал маркиз.

– Но.., я не могу.., вы не.., понимаете.., я не могу остаться.

Маркиз понял, что лишь ценой огромного усилия воли она не вскочила на ноги, и что она вновь напугана до такой степени, что с отчаянием думает о необходимости выброситься в окно, чтобы спастись от него.

Он не знал, каким образом проник в эти ее мысли.

Может быть, думал он, причина этого – в ее глазах, прозрачных, как чистый ручей, а может быть, он с нею становится более восприимчивым к чувствам, чем обычно, когда имеет дело с другими людьми.

– Я обещаю вам одно, – сказал он. – Я не сделаю ничего, чего вы не пожелаете.

Говоря это, он ощущал, как исчезают страхи Аспазии, подобно утихающим волнам штормового моря, и спустя секунду она спросила:

– Вы говорите.., правду? Вы.., не.., дотронетесь до меня?

– Нет, если только вы не попросите меня сделать это, – сказал маркиз с улыбкой, – и поскольку это очень невероятно, нет смысла говорить об этом более.

– Благодарю вас.., благодарю вас… – сказала в волнении Аспазия.

– А теперь нам надо вместе решить, – сказал маркиз уже серьезным тоном, – как вам убедить герцогиню, что вы исполнили ваше обещание ей и, следовательно, она должна исполнить свое.

– Пожалуйста.., скажите мне как.., сделать это?

– Я думаю, – рассуждал он, – что, поскольку, как вы видели, миссис Филдинг стоит на своем посту снаружи, вам придется оставаться здесь по крайней мере часть ночи. Здесь достаточно места для нас обоих.

– Да.., да.., конечно, – согласилась Аспазия.

– И, я полагаю, на рассвете, – продолжал маркиз, – вы сможете отправиться в свою комнату.

Подумав немного, Аспазия сказала:

– Я не знаю, где находится моя комната. Я переодевалась в какой‑то комнате в длинном коридоре в другом конце дома, и я думала, что когда вы.., отправитесь спать и я буду не.., нужна больше вам.., вы пошлете.., слугу, проводить меня.., к себе.

Поскольку Аспазия говорила несколько бессвязно, маркиз сказал:

– Значит, это отпадает, тогда вам лучше утром отправиться домой, нежели снова общаться с миссис Филдинг и герцогиней.

– Я.., я не смогу.., вынести.., встречу с ними, – пылко сказала Аспазия. – Я знаю теперь, что обе они.., грешные, безнравственные женщины, если способны показывать гостям сцену с.., обнаженными людьми.

Маркиз понял, что Аспазию оскорбила обнаженность выступавших. Будучи столь невинной, она и не представляла, что их обнаженность лишь малая частью представляемого ими на сцене.

– Забудьте об этом! – сказал он. – Вам не следовало видеть это, и вам не придется увидеть это вновь. Просто выбросите это из головы.

– Я.., попытаюсь, – робко сказала Аспазия, – и я надеюсь, что смогу также забыть.., герцогиню и.., миссис Филдинг.

– Вы должны забыть обо всем этом, – твердо сказал маркиз. – А теперь мы оба должны как можно лучше выспаться, и я думаю, Аспазия, что мы поступим очень глупо, если не воспользуемся для этого этой очень большой и комфортной кроватью.

Он увидел, как она замерла, и продолжал:

– Я лягу с одной стороны, а вы – с другой, и мы положим подушку между нами. Как только рассветет и вокруг еще никого не будет, я отвезу вас домой. Я полагаю, герцогиня намеревалась отослать вас в своем экипаже, но думаю, что вам лучше не будить ее.

– Я бы не.., вынесла этого, – сказала Аспазия, – она могла бы.., заставить меня сделать.., что‑либо еще.., а я хочу лишь одного.., выбраться отсюда.

– Я понимаю, – согласился маркиз, – и я посоветовал бы вам сесть за этот стол и написать ей записку о том, что вы выполнили обещание и сделали все, что я требовал, и поэтому отправляетесь домой.

Он остановился и саркастически добавил:

– И поблагодарите ее за ее обещание оставить приход за вашим дядей.

Аспазия с облегчением вздохнула.

– Это прекрасная мысль, – сказала она. – Можно, я напишу сейчас?

– Да, – ответил маркиз, – и поскольку впереди у нас длинная и не очень уютная ночь, я надеюсь, вы извините меня, если я сниму свой фрак.

– Д‑да.., конечно, – ответила Аспазия.

Он знал, однако, что, направляясь к французскому секретеру, она думала не о нем, а о письме, которое ей предстояло написать.

Она не долго сидела за ним, и когда кончила писать и повернулась к маркизу, она увидела, что он загасил огни с одной стороны кровати и лежал, подоткнув под спину подушки.

Он остался в своей белой рубашке и в длинных обтягивающих черных панталонах, однако слегка ослабил галстук и выглядел теперь не столь пугающе, как прежде.

Аспазия стояла, глядя на него.

Затем она увидела, что одна из кружевных подушек с кровати лежала рядом с ним, и за нею было много места для нее, так что для нее не было никакой возможности касаться его.

Она положила письмо на секретер и подошла поближе к кровати, сказав:

– Я подумала.., вы очень добры, сказав, что отвезете меня домой завтра.., но у меня нет здесь никакой.., одежды, кроме этого.., платья, которое на мне.

– Я думаю, что смогу найти вам что‑нибудь, чтобы надеть поверх платья, – ответил маркиз, – но поскольку уже поздно, а вы устали, я предлагаю вам попытаться уснуть. Я обещаю, что разбужу вас, как только мы сможем покинуть этот дом.

– Вы уверены.., что не проспите?

– Я был солдатом, Аспазия, и приучил себя просыпаться, когда надо.

Она улыбнулась ему, но он понял, что она смущена, увидев румянец на ее щеках, и поэтому повернулся спиной к середине кровати и закрыл глаза.

– Поспешите, Аспазия! – сказал он грубовато‑дружеским тоном, с которым Джерри мог бы обратиться к ней. – Я засыпаю и хочу погасить свет.

Аспазия сделала, как советовал он, и, обойдя вокруг кровати, взобралась с другой стороны.

Положив голову на подушки, она почувствовала, какие они мягкие, и сразу ощутила, что очень устала после всех испытаний этого дня.

Она сбросила атласные туфли, оказавшиеся слишком велики для нее, – хотя миссис Филдинг дала ей самые маленькие, какие только нашла в доме, – и, оттолкнув их ногой, услышала, как они упали на пол.

Затем она закрыла глаза.

Она слышала, как маркиз задувал свечи, одну за другой, и затем лег в темноте.

– Спокойной ночи, Аспазия, – сказал он. – Приятного сна!

– Я.., попытаюсь уснуть, – ответила она, – и буду благодарить Бога в моих молитвах за то, что вы оказались таким.., добрым ко мне.

После некоторого молчания она сказала:

– Что было бы, если бы вы оказались.., одним из тех… других мужчин, которые так много пили.., и которые.., аплодировали обнаженным артистам на сцене?

В ее голосе вновь послышался страх.

– Но я не такой, – ответил маркиз, – поэтому спите спокойно, Аспазия.

– Спасибо вам.., за то, что вы.., такой, какой есть, – прошептала она и начала повторять свои молитвы.

Глава 4

Проснувшись, Аспазия в первый момент не сообразила, где она находится. Затем она поняла, что кто‑то раздвинул занавеси, и она увидела бледное золото рассвета, все выше поднимавшееся на небо, в то время как вверху над головой все еще горели звезды.

Она засмотрелась на них, но затем услышала какой‑то звук и поняла, что ее разбудило.

Маркиз был в ванной комнате.

При мысли о нем она быстро села, не веря тому, что могла проспать без сновидений, лежа в кровати рядом с чужим мужчиной.

Затем она увидела подушку, лежавшую между ними, и смятую простыню на той стороне кровати, где он пролежал всю ночь.

Она вновь поразилась тому, насколько ей повезло и она оказалась с мужчиной, не заинтересовавшимся ею.

Другие джентльмены вели себя отвратительно. Если бы она осталась с одним из них, она предпочла бы выброситься из окна.

Девушка выбралась из постели, ощущая недостаток свежего воздуха. От жажды у нее пересохли губы.

Несмотря на приказ маркиза, ей так и не принесли лимонад, о котором она просила прошлым вечером.

Выйдя на середину комнаты, она рассеянно взглянула в сторону камина – и замерла.

Над ним висел большой портрет мужчины.

Мастерски изображенный – очевидно, великим художником, – мужчина стоял, небрежно облокотившись на богато украшенную урну. И было в нем что‑то настолько живое, он был так полон энергии, что ей показалось, будто он сойдет сейчас с картины и она заговорит с ним.

Она была так поражена и зачарована этим зрелищем, что не слышала, как в комнату вошел маркиз, и когда он поприветствовал ее за спиной, она вздрогнула от испуга.

– Я вижу, вы восхищаетесь третьим герцогом, – заметил он. – Я слышал, что он был великой личностью, и думаю, что если бы он оказался здесь, он устыдился бы поведения его дочери.

Аспазия не отвечала, и маркиз взглянул на картину, добавив:

– Хотел бы я быть знакомым с ним. Если бы он возвратился в свой дом, я думаю, у нас не было бы тех трудностей, с которыми мы теперь встретились.

Аспазия все еще молчала, завороженная, и маркиз сказал:

– Я думаю, нам следует уйти отсюда как можно скорее, если вы хотите избежать встречи с герцогиней или с той женщиной, которая вчера следила за нами.

Аспазия воскликнула в ужасе, и маркиз сказал ей:

– Пойдите и смойте сон с ваших глаз, а я поищу что‑нибудь для вас поверх платья.

Она подчинилась ему, быстро пройдя в ванную, где не только умылась из кувшина с холодной водой, но и наконец выпила целый стакан воды.

Она увидела, что маркиз выкупался, налив ведро холодной воды в серебряную ванну, и подумала, что, придя домой, она сделает то же самое, чтобы смыть с себя ужасы прошлого вечера.

Маркиз прав, она должна выбраться отсюда как можно быстрее.

Она вернулась в спальню, маркиз завязывал галстук перед зеркалом.

На нем были бриджи для верховой езды и отполированные до блеска ботфорты. Не поворачивая головы, он сказал:

– Я положил на кровать накидку, которая прикроет вас.

Аспазия увидела, что он приготовил для нее свою черную вечернюю накидку с атласной подкладкой и бархатным воротником, и когда она, набросив ее, запахнула воротник на шее, она скрыла ее платье, лишь чуть‑чуть высовывающееся внизу.

– Благодарю вас, – сказала она. – Это прекрасно подойдет. Но на чем мы поедем?

– Я уже подумал об этом, – ответил маркиз.

Говоря это, он подошел к гардеробу и достал из него френч для верховой езды из серого габардина.

Надевая его, он продолжал:

– Хотя мои конюхи привыкли вставать рано, я думаю, что даже они еще спят в этот час. Так что, если в конюшне не окажется никого, я сам оседлаю свою лошадь и отвезу вас, посадив перед собой.

– Я.., доставляю вам столько.., хлопот, – робко сказала Аспазия, думая о том, как неудобно ему будет ехать с нею.

Улыбнувшись ей, маркиз сказал:

– На самом же деле – хотя вам, наверное, будет трудно поверить этому – я рад возможности посоперничать с герцогиней, и надеюсь выйти победителем!

– Я молюсь изо всех сил, чтобы вы победили, – сказала Аспазия.

– Я уверен, что ваши молитвы никогда не остаются без ответа, – сказал он. – А теперь пойдемте, и молитесь, чтобы нас не увидели.

Сказав это, он осторожно открыл дверь спальни и выглянул в коридор.

Как он и ожидал, свечи в подсвечниках сильно обгорели, но и в слабом свете было видно, что в коридоре никого нет.

Он потянулся к Аспазии, стоявшей сзади, и взял ее за руку. Затем, закрыв дверь спальни, он повел Аспазию по коридору, двигаясь тихо и очень осторожно.

Он миновал главную лестницу, не желая спускаться по ней, и сквозь балюстраду Аспазия увидела дежурного лакея, спавшего возле парадной двери в большом мягком кресле с высоким подголовником.

Они прошли дальше, и – как, очевидно, предвидел маркиз – вышли к другой, запасной лестнице, выведшей их вниз, на первый этаж.

Аспазия подумала, что, если бы они прошли вперед, они вышли бы к столовой, а за нею – к кухне, где должны были вскоре появиться слуги, чтобы начать готовку и уборку.

Маркиз нашел боковую дверь и открыл ее, отодвинув внутренний засов.

Дверь вывела их из дома, и они оказались среди разросшегося кустарника, в котором пролегала узкая тропинка, заканчивающаяся в той части сада, которая располагалась недалеко от конюшен.

Это и была их цель, и Аспазии хотелось похвалить маркиза за то, что он безошибочно вывел ее сюда, но она решила промолчать.

Она не знала, что маркиз был крайне доволен собой, столь точно восстановив в памяти план дома и выйдя именно в том месте, которое наметил.

В конюшне стояла полная тишина, и – маркиз догадывался – там дежурил лишь один молодой конюх. Он спал на куче сена в пустом стойле.

Он сразу же проснулся, услышав обращение к нему, и, очевидно, ожидал выговора, страшно обрадовавшись, когда вместо этого получил щедрое вознаграждение за то, что оседлал жеребца маркиза.

Выведя жеребца из конюшни, маркиз посадил Аспазию в седло и вскочил на коня, усевшись позади нее.

Она пыталась занять как можно меньше места в седле, но он обхватил ее левой рукой, прижав к себе, а правой управляя жеребцом, и они выехали из усадьбы довольно хорошей рысью.

Только когда они были уже довольно далеко от дома, он заговорил с Аспазией, впервые с тех пор, как они вышли из спальни:

– Вы должны направлять меня, – сказал он.

– Я думаю, лучше будет, – ответила она, – если мы поедем к моему дому тем же путем, которым я приехала сюда.

Так нас никто не увидит.

– Это разумно, – согласился маркиз, – а когда я возвращусь сюда, я скажу, что отвез вас домой потому, что вы пожелали уехать пораньше.

– Разве это обязательно.., говорить?

– Я никогда не лгу, если в этом нет абсолютной необходимости.

Аспазия вспомнила, как подобное говорила и ее матушка:

"Я ненавижу ложь и не правду, – однажды заметила она своим мягким голосом, – но если нам приходится лгать, чтобы спасти кому‑нибудь жизнь или же чью‑либо репутацию, тогда мы называем это «белой ложью», которая не заслуживает порицания. – И подумав немного, миссис Стэнтон добавила:

– В этом случае ложь должна быть убедительной и как можно более правдивой".

Аспазия понимала, что имела в виду ее матушка, и знала, что сейчас «белая ложь» совершенно необходима, а следовательно, простительна.

Они довольно долго ехали в молчании, прежде чем маркиз сказал:

– Я думал о том, что вы рассказали мне, Аспазия, и хочу, чтобы вы внимательно выслушали то, что я скажу вам.

– Да, конечно.

Девушка чувствовала себя спокойной в его объятиях, ведь он такой сильный, и ей нечего опасаться.

Но она знала, что как только она приедет домой и он уедет назад, ее страхи вновь вернутся к ней – страх, что герцогиня не исполнит своего обещания даже после того, как прочтет письмо, страх, что ее дядю уволят и им придется оставить дом священника.

Как будто уловив ее мысли, маркиз продолжал:

– Я намеревался уехать в Лондон сегодня к вечеру, но теперь я останусь до завтра. Поэтому, если вы случайно получите какие‑нибудь известия, огорчительные для вас, вы можете обратиться ко мне. Вы знаете, где находится мой дом в Ньюмаркете?

– Да, я знаю, – подтвердила Аспазия.

Джерри показывал ей этот дом после того, как они видели Победителя, выигравшего на скачках два года назад. Ипподром был расположен недалеко от конюшен скаковых лошадей маркиза.

– Если я не получу от вас известий завтра утром, – продолжал маркиз, – я возвращусь в Лондон. А если вы после этого захотите связаться со мной, любой покажет вам мой дом на Беркли‑сквер.

– Вы очень.., добры, беспокоясь.., обо мне, – сказала Аспазия тихим голосом.

– Но это не все, – продолжал маркиз, – если герцогиня все же уволит вашего дядю, – хотя это теперь маловероятно, вы же выполнили обещание, – я думаю, что смогу найти ему приход в одном из моих поместий.

Аспазия восторженно вскрикнула и повернула голову, чтобы взглянуть на него.

– Возможно ли быть столь удивительным человеком? – спросила она. – Теперь я больше не боюсь будущего и чувствую, что Бог ответил на мои молитвы.

– Но я хочу, чтобы вы пообещали мне лишь одно.

– Что же это?

– Пообещайте мне, что, несмотря на любые повеления герцогини, несмотря на любые ее слова, вы никогда больше не будете посещать Гримстоун‑хауз.

– Нет, конечно, нет! – заверила Аспазия, и маркиз почувствовал дрожь, пробежавшую по ней.

Он понял, что она вспомнила ужасы прошлого вечера, и твердо сказал:

– Забудьте обо всем! Выбросьте из своей головы, и я посоветовал бы вам не говорить никому, особенно вашему дяде, о том, что вы видели и слышали там.

Аспазия знала, что она расскажет об этом лишь Джерри, но, конечно, не дяде Теофилу.

Если бы она рассказала ему, он счел бы своей обязанностью выразить протест герцогине относительно ее поведения, а это обернулось бы катастрофой для них.

– Вы обещаете? – настаивал маркиз.

– Я не скажу.., ничего моему дяде, – пообещала Аспазия. – Он совершенно безгрешный человек, и всегда хорошо думает о других. Я уверена, что он не имеет представления о порочности, царящей в Гримстоун‑хауз.

– Вот и оставьте его в этом счастливом неведении, – сказал маркиз. – Большинство женщин слишком много говорят, но мне кажется, что вы – исключение.

– У меня нет.., желания.., говорить о подобных.., вещах, – сказала еле слышно Аспазия, – и после того, как вы были так добры ко мне.., я попытаюсь поступать, как вы.., сказали мне.

Солнце поднялось над горизонтом, и теперь в золото обратилось не только небо, но, казалось, и весь мир, а освещенные утренним светом волосы Аспазии заставляли маркиза думать, что он держит в своих руках частицу самого солнца.

Никогда не видал еще он волос такого прекрасного цвета, и, держа руки вокруг ее талии, он ощущал, как легка и стройна Аспазия. Рядом с ним, казалось, сидела мифическая нимфа, явившаяся из леса, по которому они сейчас проезжали.

И в то же время он знал, что она реальная девушка, которая глубоко шокирована и напугана тем, что произошло накануне вечером, и знал, что подобное не должно происходить ни с какой молодой девушкой, тем более с такой, как Аспазия, с ее воспитанием и чувствительностью.

«Она преодолеет это», – убеждал себя маркиз.

И в то же время он боялся, что это невозможно.

Они проехали еще одним лесом, и затем впереди показалась крыша серого каменного строения, а за ним – шпиль церкви.

– Здесь вы живете? – спросил маркиз, прежде чем Аспазия успела показать ему свой дом.

– Да.

– Я думаю, мне лучше не провожать вас до дверей. Я не знаю, какую историю вы расскажете своему дяде, и если он увидит меня, все может осложниться для вас.

– Я не думаю, что дядя Теофил так рано спустится к завтраку, но когда он проснется, я уже успею придумать, что сказать ему.

Маркиз направил свою лошадь между деревьями небольшого сада, остановив ее возле заросшего уголка, пламеневшего цветами.

– Я оставлю вас здесь, – сказал он. – Подержите поводья и не двигайтесь.

Он вложил поводья в ее руку, затем сошел с лошади к поднял к ней руки, чтобы спустить ее на землю.

Когда она посмотрела вниз на него, и серые глаза маркиза заглянули в ее глаза, у нее возникло странное чувство, что они разговаривают друг с другом без слов.

Затем очень медленно, как показалось ей, он спустил ее вниз с седла и на мгновение задержал ее в своих руках.

– Прощайте, Аспазия, – сказал он глубоким голосом. – Будьте осмотрительны.

– Еще раз.., благодарю вас, – ответила она, почувствовав, что ей трудно говорить. – Я буду.., всегда помнить вашу доброту.., и то, каким.., замечательным вы были по отношению ко мне.

И вновь их глаза встретились, но, ощутив смущение и почувствовав необычное биение своего сердца, она повернулась и побежала через заросшую лужайку к дому.

Маркиз видел, как она обогнула дом и исчезла за кустами роз, росших перед его фасадом.

Он вздохнул и отправился назад, не сразу вспомнив, что на Аспазии так и осталась его вечерняя накидка.

«Интересно, захочет ли она возвратить мне ее», – подумал он с улыбкой.

Затем он вспомнил, что должен как можно скорее закончить дела с герцогиней.

Было бы глупо с его стороны не разрешить с ней проблемы, которые привели его в Гримстоун‑хауз.

Усмехнувшись, он подумал, что она, возможно, будет разочарована, когда убедится, что у него нет желания принять следующее приглашение на ее тщательно спланированные развлечения.

* * *

Аспазия пробралась в дом через боковую дверь, в которой недавно сломался замок.

В доме было тихо в этот ранний, утренний час, когда все еще спали.

Она хотела бы поговорить с Джерри, но решила не будить его.

Она поднялась в свою спальню и, лишь расстегивая накидку, которую дал ей маркиз, вспомнила, что должна была возвратить ее, расставаясь с ним.

«Я смогу оставить ее в его доме в Ньюмаркете», – успокоила она себя и подумала, что передаст ему вместе с накидкой письмо благодарности и скажет еще раз, как признательна ему.

Она сняла белое вечернее платье, думая, потребует ли герцогиня прислать его обратно.

То, что на ней не было ничего, кроме этого платья, напомнило ей сцену с обнаженными участниками представления в столовой.

«Я хотела бы сжечь это платье, – думала она. – Может быть, это поможет мне забыть происшедшее вчера вечером».

Но ей не хотелось забывать маркиза.

Он был таким великолепным, таким внушительным! Но, кроме этого, он вызывал в ней странные чувства, которые она не могла выразить словами.

Каковы бы они ни были, она ощущала, что ее каким‑то непонятным образом притягивает к нему, и когда она сидела так близко к нему на его лошади, она как будто принадлежала ему.

«Это все мое воображение», – сказала себе Аспазия.

Однако необычное чувство не проходило, и Аспазия вспомнила об ощущении безопасности, которое она испытала, находясь вблизи маркиза, и теперь, когда он уехал, ей казалось, что она никогда больше не испытает этого ощущения вновь.

Весь миру казалось, погрузился во тьму.

«Я просто устала», – думала она. Но она понимала, что причина не только в этом.

Она надела свою ночную рубашку и легла в кровать, в которой спала с тех времен, когда выросла из своей детской кроватки. Она уснула, думая о маркизе и желая вновь оказаться с ним рядом.

* * *

Аспазия проснулась и увидела Джерри, стоявшего рядом, глядя на нее.

– Слава Богу, наконец‑то ты вернулась! – воскликнул он, прежде чем она успела сказать что‑либо. – Я пребывал в страхе с тех пор, как получил известие о тебе от конюхов.

– Ты получил известие? – спросила она. – Я посылала их к Марфе.

– Марфа осталась ночевать у своих родственников, – беззаботно объяснил Джерри. – Но что случилось с тобой?

Аспазия в смущении не могла смотреть на него.

– Не знаю.., даже, как.., рассказать тебе, – отвечала она, – я еще не проснулась как следует.

– Знаешь, что я сделаю? – сказал Джерри. – Я пойду вниз и сварю кофе. Надень свой верховой костюм, и после того, как мы позавтракаем, я хочу показать тебе маленьких лисят в лесу. Они только родились и очень хорошенькие, хотя будут, конечно, опустошать курятники, когда подрастут.

Говоря это, он вышел из комнаты, и Аспазия поднялась с постели.

Теперь, когда она снова была дома, прошедшая ночь казалась ей всего лишь страшным сном.

Однако, когда она начала пересказывать все Джерри, испытанный страх вновь нахлынул на нее.

Они приготовили завтрак, и поскольку их дядя не завтракал так рано, они поели на кухне, и Аспазия рассказала своему брату все, что произошло с ней в Гримстоун‑хауз.

Сначала он слушал все это с простым удивлением, но затем между бровей его появилась складка озабоченности, а его губы тревожно сжимались по мере того, как он понимал возможные последствия того, чего она, в своей невинности, не осознавала.

И лишь когда она закончила, рассказав ему, как мирно спала рядом с маркизом с подушкой между ними на кровати, он наконец разжал свои кулаки, которые непроизвольно сжимал, и испустил вздох облегчения.

– Я с трудом могу поверить в это!

– Я должна рассказать тебе.., кое‑что еще, – продолжала Аспазия.

– Что именно?

– Встав сегодня утром, пока маркиз был в ванной, я оглядела спальню, и что, ты думаешь, я увидела?

– Что ты увидела? – спросил Джерри.

– Портрет.., ты знаешь, кого я имею в виду.., над камином.

– Я хотел бы увидеть, каким он был.

– Это тебе легко сделать.

– Как так? – спросил Джерри.

– Просто взгляни в зеркало.

– Неужели я действительно сильно похож на него?

– Копия! Картина как будто нарисована с тебя, только он был в то время постарше.

С этими словами Аспазия вынула из кармашка своего жакета миниатюрный портрет.

– Я посмотрела на это изображение, как только вернулась этим утром, и мне оно всегда казалось очень похожим на тебя, но тот портрет – просто, как сказала бы Марфа, «живая копия»!

– С этим ничего не поделаешь, – сказал Джерри. – Остается лишь надеяться на то, что герцогиня никогда не увидит меня.

– А.., те грумы, которых прислали.., вчера сюда?

– Понимаешь, не было никого другого, кто бы вышел к ним. Марфы не было здесь, а дядя Теофил, хоть и возвратился назад, был в своем кабинете.

– Ты думаешь, они обратили внимание на тебя?

Он помотал головой.

– Нет, конечно, нет, и я не обратил на них большого внимания. Я лишь взял твою лошадь и поставил ее в стойло.

– Какие они были собой?

– Я и не заметил, – улыбнулся Джерри. – Но думаю, что один из конюхов был довольно молод, а другой, что вел вторую лошадь, на которой уехал обратно молодой, был старше.

– Я надеюсь, все будет в порядке, – сказала с сомнением Аспазия.

– Думаю, после того, что ты испытала этой ночью, тебе не о чем больше беспокоиться, – сказал Джерри. – Но ради Бога, не говори ничего даже дяде Теофилу!

– Нет, конечно, нет, – согласилась Аспазия. – Я не скажу ему ничего о письме, которое прислала герцогиня.

Зачем беспокоить его?

Как раз в этот момент они услышали, как их дядя спускается по лестнице.

– Я полагаю, вы помыли посуду после вчерашнего завтрака, перед тем как поужинать, – сказала Аспазия брату.

– Да, конечно, – ответил он, – но мы оставили немытые тарелки после ужина.

Аспазия рассмеялась.

– Тогда иди и мой их теперь, – сказала "она, – пока я зажарю яичницу с ветчиной для дяди Теофила.

Джерри повиновался, и когда она позже прошла к дяде в его комнату внизу, он сидел, углубившись в книгу.

– Доброе утро! – сказал он рассеянно.

Она подумала, что это очень похоже на него – забыть, что ее не было дома вчера вечером.

– Здесь очень интересные соображения, – заметил преподобный Теофил, показывая книгу, – относительно влияния Платона на христианскую веру. Я думаю, тебе стоит прочесть это.

– Я уверена, дядя, – ответила Аспазия, заметив искорки смеха в глазах Джерри, Она укоризненно нахмурилась на него и сказала:

– Кушайте яичницу с ветчиной, пока горячая, дядюшка Теофил. Чем вы будете заниматься сегодня? Мы с Джерри поедем прокатиться после завтрака.

– Боже милостивый! Хорошо, что ты спросила меня об этом! – ответил ее дядя. – Я только сейчас вспомнил, что обещал Марфе заехать за ней до обеда. Еще я получил записку от миссис Уинтроп, которая хочет видеть меня.

– Миссис Уинтроп! – воскликнула Аспазия. – Неужели она снова больна?

– Не думаю, что она долго протянет, – сообщил преподобный Теофил. – Поэтому я не могу отказаться посетить ее, но у меня уйдет несколько часов на путь туда и обратно.

Бесси не очень то резвая.

– Но вы успеете вернуться к ужину, – сказала Аспазия, – и, пожалуйста, не забудьте захватить Марфу на обратном пути.

Нам ее очень не хватает.

– Нет, я не забуду, – пообещал преподобный Теофил. – Джерри, впряги, пожалуйста, Бесси в коляску. У тебя это лучше выходит. А я пойду приготовлюсь.

Аспазия знала, что Джерри, как и она, почувствовал огромное облегчение от того, что ее дядя не поинтересовался об ее отсутствии и что ей не нужно было рассказывать ему о том, что она не ночевала дома.

Пока Джерри впрягал Бесси в двуколку и подгонял ее к парадному крыльцу, а преподобный Теофил разыскивал свои особенные очки, которые хотел взять с собой, Аспазия успела нарезать роз, чтобы послать их миссис Уинтроп.

Она была доброй старой леди, вовсе не богатой, но всегда готовой поддержать любую благотворительность, которую организовывал священник.

– Передайте привет миссис Уинтроп, – сказала Аспазия, когда он наконец собрался, – и поспешите назад, как можно быстрее.

Преподобный Теофил лишь улыбнулся и, тронув легонько Бесси своим хлыстом, укатил по подъездной дорожке.

– Нам повезло, что миссис Уинтроп и Платон больше интересуют дядю Теофила, чем ты! – поддразнил ее Джерри.

– Я очень, очень благодарна за это им обоим, – рассмеялась Аспазия.

Она прибрала немного дом, не желая, чтобы Марфа возвратилась к неубранным постелям и к столу, заставленному грязной посудой.

Затем они оседлали своих лошадей и отправились через поля к лесу.

Довольно долго добирались они до места, где Джерри нашел выводок лисят в песчаной яме среди деревьев.

В этой части поместья не было лесников, и на пути им встречались лишь сойки, хорьки и горностаи в летнем своем одеянии, не считая множества любопытных маленьких рыжих белок.

День был жарким и солнечным, и Аспазия, как всегда счастливая с Джерри, начала ощущать, как все, происшедшее с нею прошлой ночью, растворяется в тумане забвения.

Она, однако, задумывалась иногда о том, как объяснит Марфе, когда вернется домой, отсутствие ее лучшего платья и жакета, а также появление вместо них очень модного вечернего платья.

– У нас еще много времени, чтобы решить, что ты должна рассказать Марфе, а чего не должна рассказывать, – сказал Джерри, как обычно читавший ее мысли.

– Она, конечно, задаст мне кучу вопросов, – отвечала Аспазия.

Когда они, возвращаясь, приближались к дому священника, Аспазия увидела экипаж, стоявший напротив парадного входа.

– Кто бы это мог быть? – воскликнула она, натягивая поводья своей лошади и останавливаясь.

Джерри последовал ее примеру, и вдруг в умах их обоих одновременно вспыхнул, как молния, один и тот же вопрос.

Зачем герцогине понадобилось посылать экипаж к дому священника?

Это был закрытый экипаж, запряженный двумя лошадьми. На козлах сидел кучер, еще один человек, стоявший возле двери, был, похоже, лакеем, и Аспазии показалось, что он позвонил в колокольчик.

Она увидела, как дверь открылась, и ей показалось странным, что слуги герцогини входят в нее.

Но прежде чем она успела сказать что‑либо Джерри, в дверях появился человек, при виде которого они оба оцепенели.

Это был человек, которого они хорошо знали, да и кто из жителей поместья не знал Вильяма Болларда с его внешностью и репутацией.

– Что он здесь делает? – спросил еле слышно Джерри.

Они видели, как он разговаривал с лакеем и затем вновь скрылся в доме.

Они подождали, и затем у Аспазии перехватило дыхание от того, что она увидела Болларда и еще одного человека в комнате их дяди наверху.

Окна были открыты, и было видно, как мужчины передвигаются там, открывая шкафы и выдвигая ящики, сбрасывая книги с полок и разбрасывая бумаги.

– Что они делают? – спросила Аспазия испуганным шепотом.

– Они знают! – воскликнул Джерри. – Нам лучше убираться отсюда! Давай, быстро!

С этими словами он повернул свою лошадь и направил ее между деревьями назад, туда, откуда они только что выехали.

– Куда мы едем? – спросила Аспазия.

Джерри не сразу ответил ей:

– В Ньюмаркет! Единственный, кто может помочь нам теперь, – это твой маркиз!

Маркиз закончил рассказ и стоял спиной к камину, ожидая, что скажет Чарли.

– Я с трудом могу поверить в это, – сказал Чарли, – но я предупреждал тебя!

– Сегодня утром я размышлял, – сказал маркиз, – стоит ли говорить ей то, что я думаю о ней, но решил, что это не имеет смысла.

– И ты оставил герцогиню в уверенности, что посетишь ее, – заметил Чарли.

– До этого я бы не дошел, – ответил маркиз. – Я сказал ей твердо, что надеюсь больше не слышать о неприятных инцидентах на моей границе и что я расследую заявление фермера о пропаже его пятнадцатилетней дочери.

– И что она сказала на это?

– Она просто заметила, что девушки в этом возрасте склонны сбегать с первым же торговцем красивых лент, привлекшим их, и поскольку девушка эта, несомненно, вскоре найдется в Ньюмаркете или в Лондоне, я лишь напрасно потрачу свое время.

– Иными словами, она собирается отделаться от нее?

– Конечно, – согласился маркиз, – я думаю, для этой женщины не существует ничего невозможного! Неудивительно, что она запугала всю округу, и я могу сравнить ее лишь с коброй, раздувающей свой капюшон!

Чарли рассмеялся.

– Очень верное сравнение! Я удивляюсь лишь, как ты сам остался невредим.

– Я надеюсь, что с той девушкой из дома священника все в порядке! Она вела себя с похвальной смелостью, к счастью, она оказалась слишком невинной, чтобы понять хотя бы половину того, что происходило там.

– Ты встречался с остальными гостями, прежде чем уехал сегодня утром?

– Ни с кем из них, слава Богу! – ответил маркиз. – Я послал сказать герцогине, что, поскольку я хочу попасть домой как можно скорее, я надеюсь, что она встретится со мной настолько рано, насколько ей удобно.

– Поэтому она появилась прежде всех.

– Она казалась удивленной тем, что я не испытывал последствий кутежа, от которого, я уверен, остальные не оправились и к полудню.

– Я полагаю, она сама не пила очень много, – заметил – Чарли.

– Нет, но она принимает наркотики.

– Как ты узнал это?

– Вчера вечером у нее были расширены зрачки, и я думаю, что наркотики, которые она использует, не притупляют, а обостряют ее ум. Она допустила лишь один промах во время нашего утреннего разговора и не упустила ни одной возможности подыскать правдоподобное объяснение всем недоразумениям, на которые я указывал ей.

– Она – ловкая женщина!

– Чертовски ловкая! – гневно сказал маркиз. – Я надеюсь, мне больше не придется общаться с ней!

Чарли с сомнением выгнул брови, но прежде чем смог сказать что‑либо, дворецкий объявил, что обед подан, и они прошли в столовую.

После превосходного, но легкого обеда Чарли сказал:

– Поскольку ты обещал не возвращаться с Лондон сегодня, каковы твои планы на этот день?

– Я думал… – начал маркиз.

Но не успел он закончить предложение, как дверь открылась, и дворецкий объявил:

– К вам Аспазия Стэнтон, милорд. Я провел ее и сопровождавшего ее джентльмена в кабинет. Молодая леди желает немедленно видеть вашу светлость, хотя встреча ей не назначалась.

– Хорошо, – сказал маркиз.

Чарли улыбнулся.

– Она не долго колебалась, чтобы последовать за тобой.

Интересно, кого она привезла с собой.

– Своего дядю, я думаю, – ответил маркиз, – а это значит, что я должен найти ему приход.

Чарли рассмеялся.

– Это будет нетрудно.

Маркиз направился к двери.

– Пойдем, Чарли. Я хочу познакомить тебя с мисс Стэнтон.

– Я с удовольствием познакомлюсь с ней после всего, что я услышал об этой молодой леди, – отвечал Чарли, широко улыбаясь.

Маркиз прошел в кабинет и заметил по выражению лица Аспазии, как рада она видеть его.

– Простите меня, пожалуйста.., простите меня за то, что… беспокою вас, – сказала она, – но моему брату и мне не к кому больше обратиться.., и мы оба очень напуганы!

Маркиз взял ее руку, затем взглянул на мужчину, стоявшего позади нее.

Но слова, которые он хотел сказать, застыли на его губах, и он лишь глядел в изумлении на Джерри, прежде чем воскликнуть:

– Боже милостивый! Я не могу поверить!

– Я думала.., что вы.., увидите схожесть, – сказала Аспазия.

– Схожесть? – повторил за нею маркиз. – И вы говорите, что это – ваш брат?

Джерри протянул ему руку.

– Я – Джером Стэнтон, милорд, и я хочу поблагодарить вас за вашу доброту к моей сестре. Она рассказала мне, как вы заботились о ней вчера вечером.

– Это был определенно неприятный вечер, в котором пришлось участвовать вашей сестре и мне, – сказал маркиз, – но она не говорила мне о вашем существовании.

– До сих пор ни Джерри, ни я никогда не видели герцогиню, и по причинам, которые мы можем объяснить, мы должны были скрывать Джерри, – сказала Аспазия. – Но теперь она.., все знает! И в этом.., моя вина.

В ее голосе слышались сдерживаемые рыдания, и маркиз с удивлением посмотрел на нее.

Затем он сказал:

– Я чувствую, что вы многое хотите рассказать мне, но прежде позвольте мне представить вам моего большого друга, Чарльза Кэвершема, которому вы можете полностью доверять, как вы доверяете мне.

– Я чрезвычайно рад познакомиться с вами, мисс Стэнтон! – произнес Чарли. – Маркиз рассказал мне, какую исключительную храбрость вы проявили в самых ужасных обстоятельствах.

– Я оказалась храброй лишь потому, что он оказался… достаточно добр.., позаботился обо мне, – уточнила Аспазия тихим голосом. – А теперь мы просим его о помощи… снова. Нам.., некому больше помочь.

– Я хочу как можно скорее выслушать вас, – сказал маркиз, – но прежде всего я должен спросить вас, обедали ли вы. Если нет, мой повар быстро приготовит для вас ленч.

– Нет, не надо, большое спасибо, – ответила Аспазия. – Джерри настоял, чтобы мы остановились в гостинице по пути сюда и закусили хлебом с сыром. Мы подумали, что неловко было бы застать вас за обедом.

– По крайней мере я предложу вам кое‑что выпить, – сказал маркиз. – Я знаю уже, что Аспазия любит только лимонад, но я уверен, Стэнтон, вы не откажетесь от бокала шампанского.

– Большое спасибо, милорд.

Маркиз налил бокал шампанского для Джерри и лимонада для Аспазии.

Чарли отказался от бренди, и затем, по настоянию маркиза, они все расположились в удобных зеленых кожаных креслах.

Сидя вместе с ними, он, сказал, улыбнувшись Аспазии:

– Вчера вечером я предложил вам начать ваш рассказ с самого начала, но теперь я понял, что вы обошли очень важную часть своей истории.

– Это.., тайна, которую мы не раскрывали.., никому, – отвечала Аспазия, – но по пути сюда мы с Джерри решили, что расскажем вам все.., поскольку мы знаем, что вы – единственный, кто, может быть, способен.., помочь нам, – Тогда рассказывайте, – сказал маркиз, как будто он понял уже, что в этой тайне и заключается весь смысл.

Набравшись духу, Аспазия произнесла:

– Правда заключается в том.., что Джерри является…

Четвертым Герцогом Гримстоунским!

Глава 5

Наступило полное молчание, которое прервал маркиз:

– Почему вы не сказали мне, когда рассматривали портрет герцога?

Аспазия не успела ответить, а Джерри сказал:

– Это было тайной, которая хранилась с тех пор, как мы родились, милорд, но когда сегодня утром мы вернулись домой после прогулки, мы поняли, что герцогиня, очевидно, узнала о моем существовании.

– Почему вы решили, что она узнала об этом? – спросил маркиз.

– Мы увидели, как Боллард, агент герцогини, обыскивает наш дом со своими людьми.

При этих словах у Аспазии вырвался испуганный вскрик.

– Дядя Теофил! Мы.., забыли о нем! А вдруг, когда он возвратится…

Она посмотрела на Джерри с выражением ужаса, которое маркиз уже видел в ее глазах.

– Да, верно, – сказал Джерри. – Я тоже не подумал о нем. Я должен сейчас же ехать обратно и предупредить его, чтобы он не входил в дом.

Он поднялся из кресла, но маркиз быстро сказал:

– Подождите минуту! Я хочу понять. Вы считаете, что вашему дяде угрожает опасность от этого человека Болларда? Но почему?

– Вы не представляете, что это за человек, – сказала Аспазия. – Если люди не говорят ему то, что он хочет… вызнать у них, он.., пытает их!

Она увидела выражение сомнения на лице маркиза и добавила:

– Вы не верите мне, но одного человека, Альберта Ньюлендза.., пытали, чтобы заставить его признаться в браконьерстве, и он сошел с ума. Впоследствии он.., покончил.., о собой!

Ее голос дрожал от страха, и маркиз спросил спокойно:

– Скажите мне, где в данный момент находится ваш дядя.

– Он поехал посетить некую миссис Уинтроп, милорд, – ответил Джерри. – Она живет в Феттерс Кросс, в четырех милях от Малого Медлока.

– Подождите здесь. Я распоряжусь об этом, – сказал маркиз.

Аспазия посмотрела на своего брата.

– Как мы могли.., забыть о том, что он может.., захватить дядю Теофила?

– Не беспокойтесь, – успокоительно сказал Чарли, – Если мой друг в чем‑либо превосходит всех, так это в планировании военной кампании, которую, я вижу, вы начали, и я уверяю, вам не придется больше волноваться за вашего дядю.

– Я надеюсь.., что вы.., правы, – тихим голосом сказала Аспазия.

Желая сменить тему разговора, Чарли продолжал:

– Я никогда не видел Третьего Герцога, хотя много слышал о нем. Неужели схожесть вашего брата с ним столь поразительна, что ее сразу заметит каждый, знавший герцога и впервые увидевший Джерри?

В ответ на этот вопрос Аспазия вынула из кармашка своего прогулочного жакета миниатюру, которую носила с собой.

– Взгляните сами! – сказала она.

Она протянула портретик Чарли.

Он посмотрел сначала на миниатюру и затем на Джерри.

– Я никогда не видел столь поразительного сходства, – сказал он. – Но вы с братом не похожи друг на друга.

– Мама говорила, что я похожа на Вторую Герцогиню, – сказала Аспазия. – Я думаю, что Гейнсборо нарисовал портрет ее, но я не видела его, когда была в Гримстоун‑хауз.

– Как могла герцогиня внезапно, после столь длительного времени, догадаться, кто вы? – поинтересовался Чарли.

– В этом.., моя вина, – ответила Аспазия.

– Она рассказала ему, как герцогиня настояла на том, чтобы она осталась у нее на ночь, и как она, захотела передать Джерри, что не вернется в тот день домой, и герцогиня отослала обратно ее лошадь с конюхами.

– Я думаю, старший конюх, увидев меня, вспомнил нашего отца, – предположил Джерри.

Он задержался перед последними словами, поскольку ни он, ни Аспазия никогда не называли герцога по имени, боясь, что их могут услышать.

В комнату вернулся маркиз.

– Я послал мой экипаж, запряженный четверкой лошадей, – сказал он, – со слугой на козлах, умеющим обращаться с оружием, и с моим агентом Джексоном, который знает, по какой дороге привезти сюда вашего дядю.

– О, благодарю вас.., благодарю вас! – воскликнула Аспазия. – Как вы добры и все понимаете!

Она говорила с таким чувством и с таким выражением в глазах, которые заставили Чарли подумать, что маркиз не только включился в военную кампанию, но и одержал уже первую неожиданную победу.

Но затем он сказал себе, что как бы ни была Аспазия прелестна и необычна, она вряд ли произведет большое впечатление на мужчину, покорявшего сердца красавиц лондонского света, готовых упасть в его объятия при малейшем побуждении с его стороны.

– Я должен спросить вас теперь, – быстро сказал маркиз, – есть ли у вас какие‑либо свидетельства – кроме вашего несомненного сходства с герцогом, – подтверждающие тот факт, что вы являетесь сыном и наследником покойного герцога.

– Конечно, есть! – сказала Аспазия. – Думаю, что именно их и ищет Боллард.

– Каковы же эти свидетельства?

– Мамино свидетельство о браке, страница из церковной книги в Малом Медлоке, которую она вырезала с позволения дяди Теофила, и многие письма, написанные ей нашим отцом, планировавшим их тайную женитьбу.

Она остановилась, переводя дыхание, и маркиз спросил:

– Где же все это теперь?

– Здесь, в Ньюмаркете, в банке. Мама отдала их туда на сохранение.

Маркиз нахмурился. Затем сказал:

– Я думаю, что нам надо, не теряя больше времени, отправиться туда и забрать все эти свидетельства, чтобы они не попали в чужие руки.

– Вы полагаете.., что герцогиня?.. – начала Аспазия.

– Герцогиня – очень важная персона здесь, – сказал маркиз. – Нам лучше ехать в банк.

Он вышел из комнаты, и они слышали, как он отдает приказание немедленно подать экипаж.

Им пришлось ждать лишь несколько минут, экипаж был подан к подъезду и они разместились в нем, чтобы проехать до банка, расположенного на главной улице маленького городка.

Маркиз наставил Джерри, как ему вести себя, и когда они вошли в банк, тот спросил управляющего.

При виде внушительных клиентов клерк немедленно провел их в офис, где навстречу им поднялся из‑за стола сравнительно молодой человек, приветствуя вошедших.

– Я – Джером Стэнтон, – сказал Джерри, – и я и моя сестра, мисс Аспазия Стэнтон, хотим, чтобы вы выдали нам опечатанную шкатулку, сданную вам на хранение семнадцать лет назад моей матерью.

На лице управляющего появилось удивленное выражение, и он сказал:

– Это очень странно, мистер Стэнтон.

– Что? – спросил Джерри.

– Что вы прибыли именно в этот момент.

– Я не понимаю.

– Видите ли, сэр, четверть часа назад сюда прибыл джентльмен с письмом от ее светлости герцогини Гримстоунской, запросившей документы, сданные нам миссис Стэнтон.

– Вы не дали их? – спросила Аспазия, прежде чем кто‑нибудь вымолвил слово.

– Я был в замешательстве, не зная, как поступить, – ответил управляющий, – поскольку, согласно воле миссис Стэнтон, выраженной в свое время, шкатулка может быть передана только ее детям, по их совместному требованию.

– Значит, она еще здесь? – спросил Джерри.

– Джентльмен, представляющий ее светлость, был очень настойчив и, не желая отказать такому важному клиенту, я попросил его подождать в другой комнате, пока я пошлю за управляющим, недавно ушедшим на пенсию, но живущим в городе, чтобы спросить его совета.

У Аспазии вырвался вздох облегчения.

– Значит, шкатулка здесь!

– Да, мисс Стэнтон, но я не уверен, что…

В разговор вмешался маркиз.

– Я – маркиз Тэмский, – сказал он. – Я думаю, что вы, может быть, знаете меня по имени.

– Да, конечно, милорд, – с готовностью сказал управляющий, – и я должен сказать, что нам доставляет удовольствие иметь вас в числе наших патронов.

– В таком случае, как ваш патрон, – твердо сказал маркиз, – я советую вам исполнить волю вкладчицы и вручить мистеру Джерому Стэнтону и мисс Аспазии Стэнтон, за которых я могу поручиться, шкатулку, которая была отдана вам на содержание их матерью и которая никоим образом не может быть передана иному лицу ни при каких обстоятельствах.

Сказанное, очевидно, произвело впечатление на управляющего, который в то же время был несколько обеспокоен саркастическим тоном маркиза, косвенно относившимся к герцогине.

– Я принесу шкатулку сейчас же, милорд, – сказал он. – И, пожалуйста, присядьте, мисс Стэнтон.

Аспазия не стала садиться, с тревогой ожидая возвращения управляющего, пока тот наконец не появился, раскрасневшийся от спешки, неся в руках небольшую квадратную шкатулку, опечатанную в нескольких местах.

Он поставил ее на стол и достал бланк.

– Не будете ли вы так добры, мисс Стэнтон, и ваш брат, расписаться в этом бланке? – попросил он. – И я был бы благодарен, милорд, если бы вы расписались тоже, на случай возникновения каких‑либо затруднений с ее светлостью.

– Безусловно! – согласился маркиз.

Когда они отъезжали, Джерри крепко держал драгоценную шкатулку, а Аспазия сказала маркизу:

– Как вы.., догадались, что герцогиня попытается заполучить эти документы? Как вы оказались столь.., мудрым привезти нас сюда.., так вовремя?

– Я убежден, что герцогиня не остановится ни перед чем, чтобы сохранить свой титул и свое положение наследницы вашего отца, – сказал маркиз, – и поэтому я составил план действий, который необходимо осуществить немедленно!

Когда они вошли в дом, Аспазия направилась к комнате, в которой они до этого сидели, но маркиз отстал от них и в холле отдавал приказания слугам.

Затем он присоединился к остальным, плотно закрыв за собою дверь, и прошел к камину, встав там и обратившись к ним:

– Теперь слушайте. Это очень важно. Вы, Стэнтон, через пятнадцать минут отправитесь в Лондон с моим другом Чарльзом Кэвершемом.

Говоря это, маркиз взглянул на Чарли, как будто ожидая его возражений, но на губах Чарли лишь играла легкая улыбка, а в глазах сверкали одобрительные искорки, и маркиз продолжил:

– Ты, Чарли, будешь управлять фаэтоном, запряженным моими гнедыми, – мой самый быстрый экипаж. С тобой будет ехать кучер, и вас будут сопровождать четверо верховых, одним из которых будет Стэнтон.

Все изумленно смотрели на маркиза, и даже Чарли казался удивленным.

– Я не хочу рисковать, – продолжал маркиз. – Вероятно, герцогиня, узнав к этому времени, что вы не возвратились в свой дом, предпримет отчаянные попытки помешать вам добраться до Лондона. Она может предвидеть, что вы обратитесь с ходатайством к регенту.

– И я сделаю это? – спросил Джерри.

Маркиз отрицательно покачал головой.

– Нет. Это было бы преждевременно и слишком опасно для вас. Нельзя сейчас отправляться куда‑нибудь, где вас можно было бы устранить, организовав, как говорят, «несчастный случай».

– Что же я буду делать, когда приеду в Лондон? – спросил Джерри.

– Вы вместе с Чарли отправитесь прямо на Беркли‑сквер, где мой второй камердинер снабдит вас всей одеждой, которая вам потребуется, – отвечал маркиз. – Мы с вами одинакового роста, и я надеюсь, что в данный момент вы не будете возражать против гардероба с чужого плеча.

Аспазия, внимательно слушая, что говорил маркиз, не могла в то же время не бросить взгляд на Джерри, и увидела, как засияли его глаза. Она знала, что он будет в восторге от слов маркиза.

Он всегда мечтал быть одетым в дорогие одежды хорошего качества, которые носили его друзья, и она знала, что, несмотря на все тревоги и опасности, Джерри заметил, что маркиз был воплощением элегантности и лучше, чем он, одеваться было невозможно.

– Вы пробудете на Беркли‑сквер как можно меньше времени, – продолжал маркиз, – и, сменив лошадей, немедленно отправитесь в Дувр.

– В Дувр! – воскликнул Чарли. – Но к этому времени уже наступит темнота!

– Сегодня предстоит лунная ночь, – ответил маркиз, – и если вы устанете, у вас будет много времени для отдыха, когда вы взойдете на борт моей яхты.

Чарли рассмеялся.

– Мервин, я поздравляю тебя! Как обычно, у тебя созрел план действий, который застанет врага врасплох!

– Я надеюсь на это! – ответил маркиз. – Курьер, отправленный мной на яхту, конечно, опередит вас, и к тому времени, когда вы доберетесь до нее, капитан будет готов к отплытию.

– И куда мы отправимся? Неужели уже решено и это?

– Конечно! – ответил маркиз. – Вы поплывете вдоль южного берега Англии. В каждый из портов захода, Ньюхэйвен, Портмут, Эксмут, Плимут, я буду посылать новости о том, что происходит здесь, и сообщать вам, когда можно будет безопасно возвратиться.

– А если и к тому времени опасность по‑прежнему останется?

– Тогда вы можете совершить путешествие в Средиземноморье, или в другое место, куда пожелаете.

– Я могу лишь сказать, что я в восторге, милорд, – воскликнул Джерри. – Ни о чем я так не мечтал, как отправиться в море на личной яхте!

– Все, что вам нужно для этого сделать, – это добраться в безопасности до Дувра, – сказал маркиз. – Теперь же я предлагаю вам пойти переодеться. Мой камердинер уже приготовил необходимую одежду.

Джерри поднялся на ноги.

– Я не знаю, как благодарить вас, милорд.

– Лучшей благодарностью будет, если вы останетесь живы, – сказал маркиз, – по крайней мере до тех пор, пока я не заявлю о ваших правах перед палатой лордов.

У Аспазии вырвался восторженный вскрик.

Джерри взглянул на нее, а затем на маркиза с явным, но не высказанным вопросом в глазах.

– Вы можете оставить вашу сестру со мной, – заверил его маркиз. – Я позабочусь, чтобы ей ничего не угрожало, и приму такие же меры предосторожности относительно нее, какие я предпринял относительно вас.

Он не стал слушать бурные благодарности Джерри, а велел ему подняться по лестнице и пройти по длинному коридору до последней комнаты.

Когда немного погодя маркиз проводил туда Аспазию, она с трудом узнала своего брата.

На нем были тесные облегающие белые бриджи и зеленый камзол с желтым воротником, такими же обшлагами и с серебристыми пуговицами с гербом. Этот наряд Аспазия видела на ливреи слуг маркиза.

На голове Джерри был белый парик, завязанный сзади на шее черным бантом, а поверх парика была надета черная бархатная фуражка.

– О, Джерри, ты выглядишь фантастически! – воскликнула Аспазия.

– Все немного тесновато, мисс, – заметил камердинер.

– Вы можете переодеться в свою одежду, как только отъедете подальше от Ньюмаркета, – сказал маркиз, – но не теряйте времени. Герцогиня наверняка уже послала убийц в Лондон. Если они поскачут напрямик, они поспеют туда быстрее, чем вы – по дороге.

– Я не буду терять ни секунды, милорд! – обещал Джерри. – До свидания, Аспазия!

Она обняла своего брата и поцеловала его.

– Я буду молиться, чтобы с тобой было все в порядке, – сказала она, – и у меня такое чувство, что теперь, когда маркиз помогает нам, наше будущее станет совершенно иным.

– Я уверен в этом, – сказал Джерри, – и вновь благодарю вас, милорд.

Они пожали друг другу руки, и когда Дженкинс увел его, маркиз сказал Аспазии:

– Если кто‑нибудь наблюдает, как мой друг отъезжает, они не ожидают, что вы будете провожать одного из слуг, которые будут сопровождать его.

– Конечно, нет, – согласилась Аспазия.

Они спустились вниз и увидели в холле Чарли, готового к отправлению.

Маркиз поговорил с ним, как будто Чарли уезжает, как обычно.

– Я приеду завтра, Чарли, – сказал он. – Тогда мы решим относительно поездки в Тэм, но я боюсь, что его королевское высочество захочет, чтобы мы оставались при нем некоторое время.

– Я уверен в этом, – согласился Чарли.

Дверь была открыта, и они видели фаэтон, стоявший у входа с упряжкой прекрасных лошадей.

– Будь осторожен с ними, – предупредил маркиз, – и если ты побьешь мой рекорд, я буду недоволен.

– Постараюсь сделать это! – засмеялся Чарли, – Прощай, Мервин, я отлично провел время и буду ждать тебя завтра.

– Я дам тебе знать, когда приеду, – ответил маркиз.

Чарли протянул руку Аспазии:

– Прощайте, мисс Стэнтон. Чрезвычайно рад был познакомиться с вами.

Когда она присела в реверансе, он сказал тихим голосом, слышным ей одной:

– Не беспокойтесь, я присмотрю за ним.

Аспазия улыбнулась ему очень милой улыбкой.

Затем он взобрался в фаэтон и когда отъехал, четверо верховых, ожидавших позади, двинулись вперед, сопровождая экипаж, по двое с каждой стороны.

Аспазия подождала, пока ее брат с охраной не скрылся из виду, и послала молитву вслед ему.

Маркиз ушел, как будто не особенно интересовался отбытием кавалькады и торопился вернуться в свою удобную гостиную.

Девушка присоединилась к нему, смущаясь оттого, что осталась с ним наедине.

Указав ей на кресло, он сказал:

– А теперь я хочу услышать вашу историю с самого начала.

– Да.., конечно, – лепетала Аспазия.

Она сняла свою шляпку, и вокруг ее головы засиял пламенный нимб ее волос.

– Это кажется так странно – говорить о.., моем отце после всех этих.., лет, – сказала она.

– Я совсем не понимаю, почему необходимо было держать это в тайне, – заметил маркиз.

– Когда умер мой дед… – начала Аспазия.

– Вы помните его имя? – прервал ее маркиз.

– Генерал сэр Александр Стэнтон. Он был возведен в рыцарство, когда командовал гвардией Голдстрим.

– Прекрасный полк, – отметил маркиз.

– У моего деда было трое детей, – продолжала Аспазия. – Его старший сын также служил в этой гвардии и был убит во время войны. Его вторым сыном был дядя Теофил, и он всегда хотел посвятить себя церкви; я думаю, это давало возможность ему поступить в Оксфорд как стипендиату – единственное, что на самом деле интересовало его.

Аспазия замолчала, и маркиз поинтересовался, как будто подбадривая ее:

– А ваша матушка?

– Моя мама была намного моложе дяди Теофила, и когда она выросла, ей пришлось три года ухаживать за моим дедом до самой его смерти. После этого она поселилась в доме священника в Малом Медлоке.

– Где, как я полагаю, она встретилась с вашим отцом? – спросил маркиз.

– Они встретились почти сразу после ее прибытия туда, – отвечала Аспазия. – Его жена только умерла тогда, после долгой болезни, из‑за которой она последний год пролежала без сознания никого не узнавая.

– В каком году это было? – поинтересовался маркиз.

– В конце 1799 года. Было Рождество. Мама украшала церковь, когда герцог приехал к дяде Теофилу поговорить о памятнике, который он хотел поставить на могиле своей жены.

– Значит, они встретились в церкви, – с улыбкой сказал маркиз.

– Мама говорила, она влюбилась в герцога в первый же момент, а он рассказывал ей позже, что она была необычайно прекрасной, и он подумал, будто перед ним ангел.

– И что же случилось дальше? – спросил маркиз.

– Герцог попросил маминой руки и сказал ей, что не в силах ждать окончания траура, обязательного для вдовца и особенно для человека его положения. Вот почему дядя Теофил тайно повенчал их. Затем герцог забрал маму в свой дом в Корнуоле.

– Герцог, должно быть, намного старше вашей матушки.

– Очень намного, но мама всегда говорила: «Любовь не знает возраста».

Аспазия вздохнула.

– Мама рассказывала мне, что они были так счастливы, как возможно только на Небесах, и что бы ни происходило с нею потом, она постоянно вспоминала прожитую с ним жизнь.

– Что же было потом? – спросил маркиз.

– Хотя герцог был намного старше мамы, она говорила, что он казался молодым человеком, и, поскольку они были очень счастливы, он вел себя как молодой. Они вместе катались на лошадях, плавали в море, и он никогда не уставал.

Маркиз рассчитал, что герцогу должно было быть около шестидесяти пяти в то время, но рассказ Аспазии соответствовал тому, что он ранее слышал о нем.

– Это была настоящая идиллия, – продолжала Аспазия, – и мама говорила, что они с каждым днем любили друг друга все больше и больше. Но затем произошла трагедия.

– Что случилось? – спросил маркиз.

– Они сидели у моря, когда увидели в воде человека, который не мог выплыть к берегу. Там были опасные подводные течения, а он, очевидно, не был хорошим пловцом.

Он звал на помощь, и герцог, конечно, бросился в воду.

– Он спас его?

– Он спас его, но по непонятной причине, может быть, потому, что дело происходило сразу после обеда, с герцогом случилась судорога, когда он уже вытащил этого человека на безопасное место, и сам он утонул!

– Это действительно трагедия, – согласился маркиз.

– Для мамы это был страшный удар. На ее глазах герцога уносило прочь от берега, а она ничем не могла помочь ему.

– Почему она не объявила о том, что они женаты? – спросил маркиз.

– Мама думала, что, поскольку герцог был чрезвычайно известен, люди стали бы упрекать его за тайную женитьбу так скоро после смерти жены. Поэтому она решила ничего не говорить и вернулась в дом священника одна.

– Но слуги должны были знать об этом?

– Герцог взял с собой в Корнуол лишь тех, кому он мог полностью доверять. Они никогда, без его позволения, не выдали бы тайну его второй женитьбы.

– Значит, его дочь не имела представления об этом.

– Никакого. После смерти матери она отправилась в Шотландию, к своим друзьям в Эдинбург. Она возвратилась, лишь едва поспев на похороны ее отца. Его тело нашли в море, и отвезли в дом, где каждый мог попрощаться с усопшим, как было всегда, когда умирал герцог Гримстоунский.

Аспазия замолчала ненадолго. Затем сказала:

– Лишь после похорон, когда герцогиня вступила во владение всем, оставшимся после отца, мама обнаружила, что ждет ребенка.

– Но она продолжала хранить тайну?

– Она глубоко переживала горе, а также все еще беспокоилась о репутации герцога, и поэтому решила до поры до Времени ничего не говорить. Но потом стало слишком поздно!

– Что вы имеете в виду?

– Мама некоторое время болела после нашего рождения, я думаю, потому что нас было двое, а также потому, что сильно тосковала по мужу.

– – Я понимаю.

– А потом, когда она немного оправилась и подумала, что ради Джерри должна объявить о рождении сына герцога, она испугалась.

– Кого? Герцогини?

– С того момента, как умер ее отец, герцогиня начала вести себя деспотично по отношению к людям поместья, а ее представитель Боллард совершал самые жестокие и злые дела от ее имени.

– Это вы имели в виду, когда говорили, что он пытал людей?

– Да, и он также выселял семьи из их домов, когда ему это нужно, и направлял в магистрат сфабрикованные обвинения против тех, кого невзлюбил. Двоих даже сослали, как мама считала, по «ложному свидетельству».

Понизив голос, как будто она все еще боялась, Аспазия сказала:

– Один из жителей, отказавшийся покинуть дом, в котором жил много лет, забаррикадировался в нем. Он так и умер.., от голода.

– Невозможно представить, что подобное могло твориться! – воскликнул маркиз.

– Можно понять маму, которая боялась за своих детей.

Нас некому было защитить, и у нас было очень мало денег.

– Герцог ничего не оставил ей?

– Он собирался обеспечить ее, но, естественно, не предполагал, что умрет так скоро после женитьбы, и потому после его смерти остались лишь те деньги, которые он дал ей, чтобы она купила приданое.

Вздохнув, Аспазия продолжала:

– У мамы были дорогие украшения, которые герцог дарил ей перед свадьбой, но ей пришлось продать их, чтобы платить за обучение Джерри в школе.

Аспазия сжала руки и добавила:

– Почти все эти деньги.., кончились, и вы можете понять теперь, почему для нас так.., важно, чтобы дяде Теофилу не пришлось покинуть свой приход и остаться без жалованья.

– Вам незачем беспокоиться об этом, – сказал маркиз. – Я уже говорил, что позабочусь о вашем дяде, а также, конечно, о вас и Джерри, пока он не заявит о своих правах на наследство.

– Вы действительно.., думаете, что он.., сможет сделать… это?

– Я уверен, – улыбнулся маркиз. – А теперь давайте откроем эту драгоценную шкатулку.

– Да.., конечно. Мне до сих пор страшно подумать, что мы.., чуть было не потеряли ее!

– Но, к счастью, она в наших руках, – успокоительно сказал маркиз, – и я лишь надеюсь, что мы найдем внутри все то, что вы описали.

Он начал вскрывать печати на шкатулке.

– Мама всегда верила, что когда‑нибудь Джерри станет герцогом, и всегда молилась об этом, – сказала Аспазия, – но с годами положение не улучшалось, а ухудшалось. Герцогиня приобретала все более дурную славу, а Боллард становился все более могущественным.

Слова девушки подтверждали все сказанное маркизу Джексоном о положении в поместье Гримстоун. Но ему до сих пор было трудно поверить, что такие вещи могли совершаться безнаказанно и что никто не воспрепятствовал этому.

Однако он предположил, что герцогиня владела своими собственными методами, способными отвести внимание начальника полиции, главного шерифа и местных влиятельных лиц от ее дел.

Увидев свидетельство о браке и запись в церковной книге и прочитав письма герцога к Элизабет Стэнтон, он окончательно убедился, что у Джерри не будет трудностей в подтверждении своих прав.

Однако он не забывал при этом, что было бы большой ошибкой недооценивать усилия, которые приложит герцогиня, чтобы настоять на своем.

Он не хотел тем не менее напрасно беспокоить Аспазию и, кладя бумаги обратно в шкатулку, сказал:

– Я хочу положить это в сейф на ночь, не в главный, расположенный в той части дома, куда можно легко проникнуть, а в сейф в моей спальне, о котором знаем только я и мой камердинер.

– Вы думаете.., кто‑нибудь может забраться сюда.., ночью, чтобы похитить документы? – спросила Аспазия дрожащим голосом.

– Я думаю, маловероятно. Герцогиня не станет действовать безрассудно, – ответил маркиз. – Когда ее эмиссар вернется из банка, она узнает, что мы взяли шкатулку, но в данный момент ее главная мишень – Джерри. В конце концов эти документы окажутся совершенно бесполезны, если он погибнет!

Аспазия в ужасе вскрикнула. Затем она сказала:

– Может быть, было бы.., разумнее раз и навсегда пообещать ей, что мы будем свято хранить эту тайну. Что толку, если Джерри станет герцогом и всегда будет.., бояться, что его когда‑нибудь.., убьют. Мы были очень.., счастливы и без.., этого, – Я уверен, что вы были счастливы, – улыбнулся маркиз.

Он подумал, что большинство женщин на месте Аспазии готовы были бы рисковать всем ради того, чтобы их брат стал герцогом, Но, глядя на Аспазию, он понимал, что ее мать была, очевидно, такой же чуткой, как и она, ибо только очень чуткая и нежная женщина способна хранить столь важную тайну о замужестве лишь ради того, чтобы не замарать репутацию своего умершего мужа.

– Вы не сожалели о том, что ваша мама готова была навсегда остаться в безвестности? – спросил он. – Ведь ваша жизнь в Малом Медлоке была крайне ограниченна.

– Мы были очень, очень счастливы, когда мама была жива, – отвечала Аспазия, – и теперь счастливы также с Джерри. Ведь мы все же близнецы.

– Я считаю, что как вы, так и Джерри заслуживаете большего, чем до конца жизни пребывать в безвестности и жить в трудностях.

– По крайней мере мы.., живем, а какой смысл.., возвыситься и всегда.., бояться за свою жизнь.

Маркиз понял, что она вспоминает сейчас о своих страхах прошлой ночью, и сказал:

– Вы должны каким‑то образом постараться забыть то, что произошло.

– Вы думаете… Джерри и ваш друг.., доберутся до Лондона.., в безопасности? – спросила Аспазия.

– Я уверен в этом! – твердо сказал маркиз. – С ними трое лучших людей, каждый из которых превосходно владеет пистолетом. Они привыкли справляться с разбойниками на дорогах, которые часто нападают на богатых любителей скачек, спешащих в Ньюмаркет на бега.

– Джерри тоже хороший стрелок, – У него есть пистолет, – заметил маркиз, – так что не беспокойтесь, Аспазия, и позвольте мне показать вам мои картины. Я знаю, что вы хотели бы их увидеть.

Ее глаза зажглись живым интересом.

– Это.., действительно.., возможно?

– Я проведу с вами обзорную экскурсию, – пообещал маркиз, – и начну с этой комнаты.

Они обошли весь дом, Аспазия была в восторге, восхищенная картинами, которые были посвящены в основном спорту.

Ей пришлось столько увидеть, у нее родилось столько вопросов, которые ей хотелось задать, что она удивилась, как быстро наступило время послеобеденного чая.

Сидя за столом, она разливала чай из изящного серебряного чайника тонкой работы, выполненного талантливым мастером пятнадцатого столетия, когда неожиданно открылась дверь.

– Преподобный Теофил Стэнтон, милорд! – объявил дворецкий.

У Аспазии вырвался крик радости, и она вскочила из‑за стола, чтобы поцеловать своего дядю.

– О, дядя Теофил! Вы здесь! Я так рада видеть вас!

– Я счастлив, что с тобой все в порядке, моя дорогая, но что случилось?

Преподобный Теофил, как отметил маркиз, был привлекательным мужчиной. Хотя он имел вид и походку ученого, большую часть времени просиживающего над книгами, ему, как маркиз заметил впоследствии, не было чуждо чувство юмора, о чем свидетельствовали искорки, частенько сверкающие в его глазах.

Он выглядел, однако, обеспокоенным, когда протянул руку маркизу и сказал:

– Вы были очень добры, послав свой экипаж за мной, милорд, и ваш человек рассказал мне о некоторых очень неприятных инцидентах, произошедших на границе вашего поместья с поместьем, в котором мы живем. Но я не думаю, что это послужило причиной, по которой вам так срочно потребовалось мое общество.

– Нет, причина более важная, – ответил маркиз.

Аспазия попросила дядю сесть, и пока она наливала для него чай, она сказала ему, что герцогиня узнала, кем является Джерри.

Преподобный Теофил встревожился.

– Как могла ее светлость узнать об этом?

Тщательно подбирая слова, Аспазия рассказала:

– Один из ее людей приезжал вчера с запиской для вас, дядя Теофил, и, к несчастью, увидел Джерри. Он, должно быть, заметил поразительное сходство его с нашим.., отцом.

Преподобный Теофил вздохнул.

– Я боялся, что рано или поздно это должно было случиться, поскольку Джерри очень похож на своего отца. Любой, знавший герцога, не может не заметить этого.

– И теперь, когда все открылось, – заговорил маркиз, – мы должны доказать, что Джерри – по праву наследник титула, и поскольку я чувствую, что самое главное – это сохранить его в безопасности на время переговоров, я отослал его.

Он коротко объяснил, где находится Джерри, и преподобный Теофил, хотя и слегка озадаченный случившимся, воспринял это философски.

– Я был уверен, что этот секрет невозможно скрывать вечно, – сказал он, – но боюсь, что следует ожидать множества неприятностей, когда герцогиня узнает об этом.

– Она уже узнала об этом, – повторил маркиз, – и Аспазия со своим братом обратились ко мне за помощью потому, что видели, как Боллард и его люди обыскивали вашу спальню.

– Боже милостивый! – воскликнул преподобный Теофил, – и добавил более серьезным тоном:

– Я думаю, что они искали свидетельство о браке.

– Да, – согласился маркиз, – но, к счастью, оно здесь, и я сейчас же унесу его наверх, положу в сейф.

С этими словами он поднялся, и Аспазия взглянула на своего дядю.

– Марфа очень расстроена, – сказал он. – Я думаю, моя дорогая, тебе следует пойти поговорить с ней и уверить ее, что все образуется.

– Я надеюсь на это, – сказала Аспазия тихим голосом.

Разговаривая с Марфой, Аспазия постаралась скрыть от нее, что она была в Гримстоун‑хауз и что видела там.

Вместо этого она сказала о письме, которое привезли от герцогини, касательно увольнения ее дяди из прихода.

– За всю мою жизнь я не слышала ничего более подлого! – воскликнула Марфа. – Ее светлость – злодейка, больше ничего не скажешь. По мне так лучше было бы нам уехать вовсе из Малого Медлока и никогда не возвращаться сюда!

– Я думаю, что это нам.., и придется.., сделать, – сказала Аспазия.

– Ну, что до меня, я не пролью ни слезинки, уезжая отсюда! – едко сказала Марфа. – А теперь, может быть, скажете мне, что вы оденете к ужину, если вы приехали сюда лишь в прогулочной одежде?

– Я, конечно, выгляжу не блестяще, – согласилась Аспазия, – но ничего не могу поделать.

Она, однако, чувствовала себя смущенной, спускаясь вниз в своей юбке для верховой езды и в муслиновой блузке, которую обычно носила с ней.

Она стеснялась своей поношенной юбки, и, хотя блузка была прелестна, она не могла сравниться с изящным белым вечерним платьем, в котором была прошлым вечером.

Марфа расчесала ей волосы, сиявшие огненными отблесками, подобно заходящему солнцу, и маркиз не мог оторвать от нее глаз, когда она вошла в гостиную перед ужином, и от света свечей, казалось, ее волосы излучали собственное свечение.

Маркиз весь вечер был крайне приветлив к преподобному Теофилу и к Аспазии, и ужин прошел в веселой беседе, сопровождавшейся превосходной едой и прекрасным вином, Когда он окончился, маркиз подумал, что после драматичного прошлого вечера, страхов и тревог нынешнего дня Аспазия очень устала.

– Я советую вам отправляться спать, – сказал он. – Мы отъезжаем завтра рано утром, необходимо, чтобы вы хорошо отдохнули.

– Я.., действительно чувствую себя немного.., сонной, – призналась Аспазия.

– Тогда идите спать, – повторил он, – ни о чем не волнуйтесь. Хотя я уверен, что вас не побеспокоят ночью, я все равно организую стражу, которая разбудит меня, если заметит что‑либо подозрительное.

– Я думаю, вам тоже нужен отдых, – сказала Аспазия.

Она ласково улыбнулась ему, думая о том, что они оба встали сегодня очень рано.

Но, встретившись с ним взглядом, она вспомнила, что спали они в одной кровати, и покраснела.

Она попрощалась на ночь со своим дядей и пошла наверх к Марфе, ожидавшей ее, чтобы помочь раздеться.

– Я нашла для вас ночную рубашку, – сказала она, – хоть это и не то, что я сочла бы приличным.

Аспазия с интересом взглянула на то, что предложила Марфа.

– Очевидно, это оставлено одной гостьей его светлости, – объяснила Марфа, – какой‑то леди. Я не могу вспомнить ее имя, но служанки говорили, что она – настоящая красавица.

Может быть, это и так, но ее рубашка – жалкий кусочек батиста и кружев!

Аспазия, однако, нашла сорочку чудесной и пожалела, что не была в такой прошлой ночью с маркизом, но сама тут же удивилась столь вызывающей мысли и самой себе и быстро забралась в кровать.

– Если я буду нужна, – говорила тем временем Марфа, – дерните за шнурок колокольчика. Я договорюсь со служанками, чтобы они позвали меня.

– Я уверена, что мне ничего не понадобится, – ответила Аспазия. – Доброй ночи, Марфа. Как хорошо, что мы здесь.

Я очень боялась бы, если бы мы остались дома.

Она знала, что Марфа согласна с ней, но служанка предпочла промолчать и лишь задула свечи.

– Доброй вам ночи, Господь да благословит вас, – пожелала она.

Аспазия осталась одна.

Она сразу заснула и, долго проспав, внезапно проснулась от ночного кошмара, в котором она убегала от герцогини, гнавшейся за нею с бокалом вина в руке.

Комната была погружена во тьму, но с обеих сторон от занавесей просачивались полосы серебристого света, и она поняла, что луна поднялась уже высоко в небе.

Она подумала о Джерри и мистере Кэвершеме, скачущих теперь к Дувру, и размышляла о том, что если они будут мчаться так же быстро, как регент в своей рекордной скачке, когда он был еще принцем Уэльским, они скоро достигнут цели.

«Хотела бы я быть с ними», – думала она, представляя себе радость путешествия на яхте.

Но затем она решила, что предпочитает все же общество маркиза. Он так интересен и много раз смешил ее, когда водил по своему дому, показывая картины.

«Ему это, вероятно, показалось скучным, – размышляла она, вздыхая, – я же была в восторге».

Она закрыла глаза, стараясь вспомнить все, что маркиз говорил ей о картинах, чтобы никогда не забыть этого, И тут она услышала тихий звук.

Он был еле слышен, однако этот звук, несомненно, не принадлежал к естественным звукам ночи.

Она прислушалась и внезапно ощутила страх.

Весь ужас, накатившийся на нее тогда, когда она увидела Болларда, обыскивавшего спальню ее дяди, вновь вернулся к ней, а с ним появился и страх, который она испытала прошлой ночью, столкнувшись со зловещей порочностью, исходившей от герцогини и миссис Филдинг.

Вернулись и тысячи других страхов, накапливавшихся годами и нависавших над ней, подобно тяжелой грозовой туче, от которой нет спасения.

Не осознавая, что делает, но, чувствуя необходимость убедиться еще раз, что здесь, в доме маркиза, ей ничего не угрожает, она выскользнула из постели и прокралась к окну.

Она отодвинула занавески и выглянула в окно.

Лунный свет казался ослепительным после темноты спальни, выходившей окнами на фасадную часть дома, откуда была видна подъездная аллея из деревьев и высоких кустов рододендронов.

Все выглядело тихим и спокойным. Затем в тени аллеи она увидела что‑то, привлекшее ее внимание.

В первый момент ей было трудно понять, что это. Затем она разглядела заднюю часть экипажа.

Ее сердце тревожно стукнуло, и она только теперь взглянула вниз.

Там, под ее окном, находился маленький балкон. Он служил лишь украшением дома и был так мал, что на нем можно было только стоять.

Балкон окружала серая каменная балюстрада, а в центре его девушка увидела веревку, конец которой двигался.

В какой‑то момент ее мозг, казалось, перестал понимать происходящее, и она никак не могла сообразить, не могла представить, зачем там оказалась веревка и почему она движется.

Затем ее внезапно осенила мысль, что это – веревка, по которой человек может взобраться наверх, в ее комнату.

Она не могла больше смотреть туда.

Стоявший экипаж и веревка подсказали ей, что происходит, и ее переполнил дикий, неуправляемый страх, заставивший бежать к единственному человеку, который мог спасти ее.

Она отпрянула от окна и, пробежав по толстому ковру, распахнула дверь спальни.

Она кинулась вдоль коридора к комнате в дальнем его конце, где она прощалась с Джерри.

Она не останавливалась, чтобы подумать, она не помнила о ночной страже, выставленной маркизом.

Она лишь ворвалась в спальню маркиза и, не имея возможности говорить, поскольку из ее горла не мог вырваться ни единый звук, бросилась к кровати, где, она знала, он должен был лежать.

* * *

Маркиз не спал, поскольку ему о многом нужно было думать, он совершенно не ощущал усталости.

Он сидел в кровати, откинувшись на подушки и делая заметки в блокноте, всегда лежавшем подле его кровати, чтобы он не забыл того, что ему в первую очередь нужно сделать утром.

Он только что отложил блокнот и задул свечи, но все еще сидел, глядя через комнату на лунный свет, льющийся между занавесками на окнах.

Он тоже думал о Чарли и Джерри, мчащихся к Дувру. И также, по‑своему, хотел бы быть с ними.

Его увлекало само осознание возможной погони.

Однако его яхта, ожидавшая их в гавани, служила безопасным местом, куда врагу невозможно было пробраться.

«Пока, – думал маркиз с улыбкой удовлетворения, – все идет по плану, однако было бы ошибкой чересчур обольщаться, битва еще не выиграна».

Он уже готов был отбросить подушки и улечься, пытаясь заснуть, когда дверь его комнаты распахнулась.

В следующее мгновение маленькое и перепуганное существо бросилось и прижалось к нему.

Когда его руки обняли Аспазию, она, задыхаясь, произнесла:

– 0‑они.., там.., возле.., моего окна.., они.., пришли забрать меня.., о.., спасите меня.., спасите меня!

Глава 6

В первый момент маркиз с трудом поверил в то, что говорила отчаянно плачущая Аспазия:

– Боллард будет.., пытать меня, чтобы я.., сказала ему… где Джерри! Мне.., не вынести этого!

Маркиз усадил ее на кровать. Затем он ступил на пол и сказал:

– Никто не посмеет тронуть вас. Оставайтесь здесь, а я запру вас. Не бойтесь.

Уверенность, с которой он говорил, помогла Аспазии унять рыдания, и, когда он надел длинный темный халат и потянулся за заряженным пистолетом, лежавшим рядом с его кроватью, она сказала:

– 0‑осторожно! Пожалуйста.., осторожно! Вдруг они… ранят вас!

– Со мной все будет в порядке, – обнадежил маркиз. –"

Ложитесь под одеяла и согрейтесь.

Он вышел из комнаты, и она услышала, как повернулся ключ в замке.

Все еще желая спрятаться, она сделала, как советовал маркиз, – забралась в постель, натянув одеяла себе на голову.

Маркиз быстро пошел по коридору.

Он размышлял, стоит ли звать ночную стражу, но решил, что не позволит вторгшимся в дом скрыться безнаказанными.

Дверь в спальню Аспазии была открыта, и маркиз, тихо подойдя к окну, отодвинул занавесь чуть в сторону, чтобы можно было взглянуть в образовавшуюся щель.

Он, как и Аспазия, увидел заднюю часть экипажа в тени аллеи и веревку, обвившую балюстраду балкона.

Веревку умело бросили с земли и зацепили за верх балюстрады крючком, обвязанным тряпкой, чтобы не производить шума. Только сильный человек мог влезть наверх по этой веревке.

Стоя у окна, выходившего на балкон, маркиз находился прямо напротив веревки и мог наблюдать за происходящим.

С улицы не доносилось ни звука, и он понял, что те, кто угрожает Аспазии, действуют предельно осторожно.

Неизвестно, предполагали ли злоумышленники, что в этой комнате, где горел свет, находится Джерри, которого им нужно убить.

Или, может быть, они рассчитывали захватить Аспазию и, как она говорила, пытать ее, пока не узнают, о местонахождении брата.

Маркиз ждал.

Он обладал отличным слухом и был уверен теперь, увидев, как натянулась веревка, что человек внизу постепенно поднимается к балкону.

Подъем был недолгим. Маркиз вынужден был признаться самому себе, что, планируя защиту дома, он не предусмотрел возможность дерзкого вторжения в дом через второй этаж.

Вот появилась рука, схватившаяся за верх балюстрады, затем – другая, и через мгновение маркиз, глядевший в узкий просвет между занавесями, увидел лицо человека, которым был, конечно же, Боллард.

Описание Джексона точно подходило к нему, и маркиз подумал, что для человека немолодых лет похвально забраться по веревке столь быстро и бесшумно.

Маркиз приступил к решительным действиям в тот момент, когда Боллард перекинул ногу через балюстраду.

С меткостью первоклассного стрелка он выстрелил, безошибочно прицелившись в коленную чашечку Болларда, стараясь не только обезвредить его, но и причинить ему сильнейшую боль.

Громкий выстрел, казалось, эхом прокатился в недвижном воздухе.

С пронзительным криком Боллард опрокинулся назад и рухнул на землю.

Маркиз отодвинул занавеси, чтобы вступить на балкон.

Прежде всего он увидел двух человек, бежавших к экипажу и не пытавшихся помочь пострадавшему соучастнику.

Падение, однако, не лишило Болларда сознания, и он приподнялся на локоть, крича им вслед:

– Помоги мне, черт побери! Ради Бога, помогите мне!

Мужчины продолжали бежать, и когда маркиз подумал, что ночная стража, услышав выстрел, выскочит из дома, он заметил лошадь, появившуюся из тени.

Сначала он решил, что верхом сидит еще один молодой человек. Но затем он совершенно ясно различил в лунном свете лицо всадника и с изумлением узнал герцогиню.

Она остановила лошадь и, глядя вниз на Болларда, лежавшего на земле, злобно сказала:

– Ты подвел меня, идиот! Теперь тебя потащат на допрос, а этого я не могу допустить!

С этими словами она достала пистолет из кобуры у нее в седле. Однако Боллард, вовремя сообразив, что она собирается делать, выхватил пистолет из кармана своего камзола.

Вопрос заключался в том, кто окажется быстрее. Боллард нажал на спусковой крючок одновременно с герцогиней.

Два выстрела прогрохотали вместе. В первый момент маркизу показалось, что они оба промахнулись.

Но когда лошадь герцогини, от испуга поднявшись на дыбы, сбросила ее, он понял, что на землю упало ее мертвое тело.

Внизу, присоединившись к ночной страже, которая спешила из дома, отперев двери, маркиз убедился, что и герцогиня, и Боллард мертвы, люди же, сопровождавшие их, исчезли бесследно.

С обычной для него быстротой ума маркиз сообразил, что не заинтересован в расследовании обстоятельств гибели герцогини и Болларда возле его дома.

Он велел погрузить их тела в открытый экипаж и послал двух слуг, давно работавших на него и завоевавших его доверие, отвезти их назад в поместье Гримстоун.

Он приказал оставить тела вблизи дома Болларда и, поскольку посланные люди знали, где это находится, рассчитывал, что до рассвета они успеют вернуться в Ньюмаркет.

Затем он обратился к ночной страже, состоявшей также из надежных людей, с просьбой ни о чем, что здесь происходило, не говорить никому.

Какое‑то время маркиз глядел на спокойный, залитый лунным светом сад и не мог поверить, что так быстро и неожиданно развернулись трагические события, а потом пошел наверх к Аспазии.

Преподобного Теофила нигде не было видно, и маркиз решил, что, будучи глуховат, тот не слышал выстрелов в саду.

К счастью, окна спален слуг выходили на другую сторону дома.

Поднимаясь по лестнице из холла, он думал, что все закончилось благоприятно для Джерри и Аспазии.

Джерри не годилось бы начинать новую жизнь герцога Гримстоунского, каким‑либо образом связываясь – пусть даже косвенно – со смертью герцогини.

Перед Аспазией также открывался новый мир, в который не должны были проникнуть тени прошлого.

Маркиз отпер дверь своей спальни и едва успел войти в нее, как услышал вскрик, которого он почему‑то ожидал.

Аспазия соскочила с кровати и, перебежав через комнату, прижалась к нему.

– Ч‑что.., случилось? Почему вас.., не было так долго?

Я.., слышала выстрелы и боялась.., страшно боялась.., что вас могли.., убить!

Дрожь в ее голосе при последних словах подсказала маркизу, как сильно она переживала, и он, обняв ее, тихо сказал:

– Все кончено. Вам не о чем больше тревожиться. Герцогиня мертва!

– М‑мертва?

Аспазия подняла голову от его плеча, и в лунном свете, струящимся через окно, он увидел изумление в ее глазах.

– Я расскажу вам, что произошло, – предложил маркиз, – и впредь мы никогда больше не будем говорить об этом, потому что обстоятельства ее смерти должны оставаться в тайне.

Маркиз подвел ее к кровати и, присев, обнял рукой за плечи, чувствуя, что она все еще дрожит под тонкой рубашкой, хотя и не так сильно, как в первый раз, когда в ужасе прибежала к нему.

– Вам холодно, – сказал он. – Пока я буду рассказывать, что произошло, заберитесь лучше в постель и согрейтесь.

Аспазия повиновалась ему, как ребенок, и прислонившись к подушкам, натянула на себя одеяла:

– Скажите мне.., пожалуйста.., скажите мне, что случилось.., я так.., боялась за вас.

– И за себя, – с улыбкой добавил маркиз.

– И за Джерри, и за дядю Теофила, – подхватила Аспазия, – ведь только.., вы можете защитить нас.

– Что я и сделал весьма успешно, – сказал маркиз с ноткой удовлетворения в голосе.

– Это правда.., действительно правда, что герцогиня мертва?

– Она мертва и, следовательно, больше не причинит вам вреда, – ответил маркиз. – Теперь Джерри по праву заявит о своем истинном положении, и будущее изменится для вас обоих.

– Если это.., так, то все это.., благодаря вам, – сказала Аспазия, – и как можем мы.., когда‑либо отблагодарить вас?

Девушка протянула к маркизу руку, и как показалось ему, не только выразить благодарность, но и просто дотронуться до него, чтобы убедиться в реальности происходящего.

Очень коротко, в нескольких словах, он рассказал ей, как выстрелил Болларду в колено и тот упал на землю, а герцогиня стреляла в него, чтобы не допустить допроса, когда одновременно выстрелил в нее.

Он говорил спокойно, но видел ужас, плескавшийся ж глазах Аспазии, и чувствовал, как ее пальцы сжимают в страже его руку.

– Они не смогут больше преследовать вас, – закончил он.

– Это.., ужасно, умереть так.., не имея времени, чтобы помолиться о.., прощении.

– А теперь вы обещайте мне, – сказал маркиз, – что забудете все, о чем я рассказал вам. Мои слуги также дали мне слово чести, что не будут говорить об этом никому.

Он помолчал, прежде чем добавить:

– О смерти герцогини будет, конечно, объявлено в газетах, и мой поверенный также сообщит мне, что она мертва.

И тогда ваш брат сможет заявить о своих правах, и я совершенно уверен, что у него не возникнет трудностей, он – сын вашего отца.

– Джерри будет очень.., счастлив, – тихим голосом проговорила Аспазия.

– А вы? Вы понимаете, что вы также займете место в обществе, и очень важное?

Наступило молчание. Затем Аспазия ответила:

– Я думаю, мне будет трудно и страшно жить такой… жизнью без мамы, которая руководила бы мной и.., приняла бы участие в ней.

– Мы поговорим об этом завтра, – сказал маркиз. – Я скажу вам тогда, какие планы у меня есть относительно вас.

Аспазия вопросительно взглянула на него, и он почувствовал, что, хотя девушка и старалась успокоиться, она все еще боялась и дрожала.

Он поднялся с кровати.

– Я отведу вас обратно в вашу комнату, – предложил он. – Теперь вы будете там в безопасности.

Он думал, что Аспазия встанет в постели, но она даже не пошевелилась. Когда же он вопросительно посмотрел на нее, она очень тихо произнесла:

– Я.., я не могу.., возвратиться в эту.., комнату.., вы подумаете, что это очень.., глупо.., но я не могу оставаться… одна.

Маркиз молчал, и поэтому она продолжала:

– Может быть, я пойду к… Марфе.., или к дяде Теофилу?

– Я не хочу, чтобы кто‑либо из них узнал, что произошло сегодня, – ответил маркиз.

Он приветливо улыбнулся ей.

– Я думаю, Аспазия, единственный выход для вас – остаться здесь со мной.

– Могу я остаться.., так же, как я.., провела прошлую… ночь? – спросила Аспазия.

В ее голосе звучала надежда, заменившая страх, слышавшийся в нем прежде.

– Это, конечно, решит проблему, – улыбнулся маркиз, – и я думаю, что нам обоим необходимо хоть немного поспать до начала нового дня.

– Я не.., причиню вам.., беспокойства?

– Я постараюсь перенести это, – ответил маркиз, и она подумала, что он лишь подшучивает над нею.

Аспазия подвинулась как можно дальше к краю кровати, и маркиз, как и в прошлый раз, положил на середину подушку.

Он лег в кровать со своей стороны, не снимая халата, Когда он положил голову на подушку, Аспазия спросила:

– Вы.., не презираете меня за то, что я.., такая.., трусливая?

– Я считаю, что вы проявили большую храбрость во всем, – отвечал маркиз. – Другая женщина давно бы впала в истерику от шока и страха.

– Я чувствовала, что близка.., к истерике, когда вы так долго.., не возвращались, – робко сказала Аспазия. – Мне все представлялось, что Боллард.., убьет вас, или же вы… окажетесь.., ранены и будете страдать от.., боли.

Ее голос подсказал маркизу, как мучительно было для нее долгое ожидание.

Затем Аспазия вспомнила это бесконечное ожидание, будто длившееся веками, когда каждая проходящая секунда приносила муку, словно пронзая ее кинжалом, и сила этого страдания все возрастала, пока девушка внезапно не поняла, почему так страдает.

Понимание пришло как откровение, настолько очевидное, будто было написано на стене огненными письменами, как когда‑то в древности.

Любовь заставляла ее испытывать такой мучительный страх не за себя, а за маркиза!

Любовь привела ее к пониманию не только того, что он в силах защитить ее, но и того, что она не может потерять его, поскольку он – единственный спасительный островок в этом безжалостном мире. Когда он ушел из комнаты, запер ее, все страхи возросли в тысячу раз, превратившись в кошмар, поскольку теперь она думала не о себе, а о нем.

Конечно, это была любовь, но она не понимала этого до тех пор, пока не ощутила, что, если бы его убили, ее отчаянное чувство утраты походило бы на матушкино, когда она видела тонущего герцога.

«Я люблю его.., точно так же!» – говорила себе Аспазия.

Она лежала, глядя в темноту, живо и радостно осознавая, что маркиз не погиб, он рядом с нею.

* * *

Аспазия проснулась и в первый момент не могла осознать, что произошло.

Затем она увидела солнечный свет, проникавший сквозь занавеси, и поняла, что теперь не рядом с маркизом в его кровати, как ожидала, но в своей спальне.

Она поняла, что он, должно быть, отнес ее сюда, возможно, на рассвете, ограждая ее, не желая, чтобы кто‑либо узнал, где она провела ночь.

Ей трудно было поверить, что он перенес ее, не разбудив, но она решила, что спала очень крепко после переутомления. Сказались драматические события прошедшего дня, а также то, что она очень поздно заснула вчера.

«Как могло столько произойти за такое короткое время? – задавалась вопросом Аспазия. – Но маркиз спас нас.., нас спас… всех!»

Думая о нем, она как будто видела его перед своими глазами, окруженного светом.

И тут ей в голову пришла мысль, заставившая ее с тревогой сесть в постели, как будто она хотела сразу пойти к нему, чтобы он успокоил ее, прогнав эту мысль.

Теперь, когда ей и Джерри ничего не угрожает со стороны герцогини, маркиз может считать себя свободным от их проблем, и она, возможно, не увидит его более.

Он, безусловно, поддержит иск Джерри по предъявлению прав на герцогство, но это требование может легко выдвигаться адвокатом, думала Аспазия, которого они теперь могут нанять.

Во всяком случае, это – дело судебных процедур, в которых она не будет принимать участия.

«Он оставит меня, и я никогда не увижу его снова», – говорила себе Аспазия.

Она встала с постели, потому что не смела терять ни минуты драгоценного времени, которое пока еще могла провести с маркизом.

«Я должна запомнить все, что он говорит, и попытаться убедить его помогать мне как можно дольше. Пока он еще не отделался от меня, как от.., надоедливой.., помехи», Ей больно было думать, что он исчезнет из ее жизни, но она понимала, что это неизбежно.

На скачках они с Джерри видели прекрасных лошадей маркиза. Но он не только был великолепным наездником, но и постоянно находился в компании с принцем‑регентом, а также состоял членом Жокейского клуба и, очевидно, значился очень влиятельной фигурой в высшем обществе.

Ее матушка, рассказывая о герцоге, ее отце, о той жизни, которую обычно вели знатные дворяне, а в Малом Медлоке бывали люди, которые описывали развлечения, устроившиеся в Гримстоуне до того, как заболела герцогиня.

Когда она увидела этот дом, Аспазия легко представила себе ослепительные и впечатляющие балы и вечера.

Джерри тоже станет устраивать такие же приемы, но Аспазия думала, что его больше заинтересуют лошади, которых он сможет держать, и, возможно, приобретение яхты, подобной той, которой владел маркиз.

«Но что же будет со мной?» – гадала она.

Она будет одинокий и потерянной, и, возможно, ей лучше всего остаться в доме священника с дядей Теофилом, который теперь, когда герцогини больше нет, не утратит своего прихода, где все очень любят его.

Марфа пришла помочь ей одеться, и Аспазия вспомнила с отчаянием, что наденет все тот же самый костюм для прогулок верхом, и маркиз вряд ли будет восхищен ею, немодно одетой и вовсе не похожей на тех прекрасных женщин, с которыми он общается в Лондоне.

Она спала так долго, что ей пришлось завтракать в своей спальне, и, одевшись, она спустилась вниз, узнав от Марфы о намерении маркиза отправиться вскоре после одиннадцати часов.

Марфа не знала, куда они едут, и Аспазия внезапно испугалась, что он отсылает ее и дядю Теофила обратно в их дом.

Ему нет необходимости больше заботиться о них, и Аспазия была уверена, что теперь, когда им не угрожает никакая опасность, он посчитает ее излишним бременем.

Однако когда она вошла в кабинет маркиза, где, как сказал дворецкий, он ожидал ее, ей показалось, как только она увидела его, что комната внезапно наполнилась небесным светом.

Он улыбнулся, и этот свет стал таким ярким, что буквально ослепил ее.

– Доброе утро, Аспазия!

– Я.., я боюсь, что проспала очень.., долго.

– Вы, естественно, очень устали.

– Я не проснулась, когда вы.., несли меня.., обратно в мою.., комнату.

– Я очень старался, чтобы этого не произошло, – снова улыбнулся маркиз. – Но теперь, я надеюсь, вы готовы к отъезду. Нам предстоит длинная дорога.

Аспазия вопросительно взирала на него, боясь спросить о его планах.

– Я везу вас в Тэм, – сказал маркиз, – по причинам, которые я объясню позже. Но если вы обеспокоены, позвольте мне сказать вам, что драгоценная шкатулка, принадлежавшая вашей матушке, уже отправлена в Лондон.

Аспазия восторженно воскликнула, и он продолжал;

– Я дал инструкции поверенному вручить ее моим фамильным адвокатам, которые самым подобающим образом осуществят все необходимые процедуры, касающиеся дела вашего брата.

– О, благодарю вас! – ответила Аспазия. – Вы так добры, я уверена, вы точно знаете, что делать.

– Я рад, что вы и Джерри доверяете мне, – сказал маркиз.

– Конечно, доверяем! – подтвердила Аспазия, Интересно, что бы он сказал, если бы она добавила, что любит его, что даже глядя на него, чувствует, как странно начинает биться ее сердце и как трудно ей становится говорить.

Но тут же Аспазия приказала себе смириться с мыслью о том, что она только смутила бы маркиза, позволив бы ему хоть чуть‑чуть догадаться о ее чувствах.

Безусловно, он видит в ней лишь надоедливое дитя, которому он помогал и которое спас лишь по долгу джентльмена.

– Почему мы едем в Тэм? – спросила она.

– Это я и хотел объяснить вам, – сказал маркиз, – надеюсь, что вы одобрите мое решение.

– Мое одобрение встретит все, что позволит мне ехать с вами.

В ее голосе слышались такие веселые нотки, а глаза засветились таким светом, что маркиз даже удивился.

– Я хочу предложить, – сказал он, – чтобы мы с вами ехали верхом напрямик, по сельским дорогам, что намного короче, в то время как ваш дядя, ваша служанка и ваш багаж отправятся по главной дороге и потратят времени на час больше.

– Мой.., багаж! – вопросила Аспазия.

– Я послал за ним в ваш дом рано утром, пока вы спали, – сказал маркиз. – Ваша одежда, одежда вашего дяди и вашей служанки прибыли сюда около пятнадцати минут назад.

Аспазия всплеснула руками.

– Какой вы.., фантастически предусмотрительный! – воскликнула она, – Как вам удается продумать.., все?

– Я пытаюсь, – отвечал маркиз, – и если бы Чарли был здесь, он сказал бы вам, что организация всегда меня интересовала. Поэтому я надеюсь, Тэм вам покажется по крайней мере хорошо организованным.

Еще не достигнув его поместья в Тэме, Аспазия обнаружила, что организационные способности маркиза обеспечили им превосходный завтрак в маленькой придорожной гостинице.

Они проехали около полутора часов, прежде чем добрались до нее, и хозяин гостиницы, крупный, веселый человек, радушно приветствовал их и провел в маленький сад с одной стороны гостиницы, где под плакучей ивой был накрыт стол.

Сад был запущенным и заросшим, но полон простых цветов, которые напомнили Аспазии садики возле домиков в Малом Медлоке.

Тут были ноготки и анютины глазки, розы и незабудки, и она представила, будто они с маркизом оказались в маленьком Эдемском саду, в который никто не может вторгнуться.

Это был простой завтрак, дополненный блюдами, приготовленными поваром маркиза в Ньюмаркете, и вместо ливрейных лакеев маркиза им прислуживала полногрудая веселая девушка в домашнем чепце.

– Вы запомнили, что я люблю лимонад! – воскликнула Аспазия.

– Конечно, – отвечал маркиз. – Я стараюсь запомнить вое, что вы любите или не любите.

– Мне нравится здесь, – сказала Аспазия. – Здесь так красиво и так просто. И не.., страшно.

Маркиз собирался сказать что‑то об ее страхах, но передумал, и вскоре они уже ехали дальше по полям и через леса.

Аспазия наслаждалась удивительной прогулкой наедине с маркизом, а также возможностью ехать верхом на лошади, несравнимой с теми, на которых ей когда‑либо приходилось ездить.

– Я хотел видеть вас на лошади, – неожиданно сказал маркиз. – У меня было предчувствие, что вы окажетесь очень хорошей наездницей.

– Раньше я ездила лишь на лошадях, которых мы с Джерри покупали на ярмарке или у фермеров и объезжали сами.

– Этого вам больше не придется делать.

Маркиз хотел обрадовать Аспазию, но она подумала, что он имеет в виду их с Джерри пребывание в Гримстоуне, где они смогут ездить на лошадях из его конюшни.

Но она знала, что даже возможность ездить на самых прекрасных лошадях мира не скрасила бы разлуки с маркизом и не заменила бы радости ехать рядом с ним, как теперь.

Она украдкой смотрела на него из‑под ресниц, думая, что ни один мужчина не выглядит столь великолепно и не ездит верхом лучше него.

Она всегда считала Джерри хорошим наездником, но маркиз будто был частью своей лошади и управлял ею с мастерством, по мнению Аспазии, совершенно исключительным.

" Они немного разговаривали после завтрака, продвигаясь через сельскую округу еще полтора часа. Потом маркиз указал вперед своим хлыстом и сказав:

– А вот и Тэм!

Особняк, стоявший на возвышенном месте, с лесом позади него и большим озером впереди, показался Аспазии волшебным дворцом.

Если Гримстоун был внушительным, то Тэм был прекрасным, а его форты и башенки, вырисовывающиеся на фоне неба, вызвали у девушки ощущение нереальности, как будто все это было частью ее сна.

Когда они ехали по подъездной аллее, она почувствовала себя во власти острого приступа отчаяния, зная, что через несколько минут уже не будет больше наедине с маркизом.

Вокруг будут слуги, а через час прибудет дядя Теофил.

Поддавшись охватившему ее порыву, она произнесла:

– Благодарю вас за эту прогулку. Я всегда буду помнить о ней.

– Вы говорите так, как будто их больше не будет, заметил маркиз.

– Я надеюсь, что.., будут, – сказала Аспазия тихим голосом, – но я знаю, что вы – очень занятой человек.., и я не хочу обременять вас.

– Вы ни разу не обременяли меня с тех пор, как я впервые встретился с вами, – сказал маркиз. – Вы были чем угодно: сюрпризом, проблемой, глубокой тревогой, но никогда – помехой или бременем, Аспазия!

Она чувствовала себя так, как будто он прочел ее мысли.

– Это – то, что я.., хотела услышать от вас, потому что это – то.., чего я.., очень боюсь.

Они подъезжали все ближе к фасаду дома, и она добавила:

– Пожалуйста.., вы должны сказать мне, когда вы.., захотите, чтобы я.., уехала. Я не желаю злоупотреблять вашим… радушием, как некоторые гости, которые.., никогда не знают, когда.., пора уходить.

Маркиз рассмеялся.

– Кто рассказал вам, что такое бывает?

– Я часто думаю об этом, когда люди приходят к дяде Теофилу, – ответила Аспазия. – Они сидят и сидят! И кажется, не существует способа избавиться от них. – Она улыбнулась. – Я уверена, вы смогли бы выдворить их, и они не Догадались бы даже, что вы мечтали об их уходе!

– Я обещаю, что дам вам знать, если вы окажетесь нежелательной.

– Благодарю.., вас, – ответила Аспазия, в глубине сердца надеясь, что это случится очень, очень нескоро.

Они вошли в дом, и она сразу почувствовала его атмосферу, не такую, как в других домах, в которых она бывала ранее.

Она не могла объяснить это даже самой себе, но она как будто ощущала счастье, излучаемое со всех сторон, а также чувство безопасности, словно окружающие ее стены были подобны рукам, дружески раскрывающим свои объятия перед нею.

Она еще прежде хотела видеть картины маркиза, и вот они были здесь, великолепные, приводящие в восторг!

Едва войдя в комнату, она не удержалась от радостных возгласов от того, что увидела на стенах.

Маркиз глядел на нее с улыбкой и спустя немного времени сказал:

– Я хочу поговорить с вами, Аспазия, до приезда вашего ДЯДИ.

Она с тревогой взглянула на него.

Когда они ехали сюда, было жарко, теперь она сняла шляпу и положила ее на стул.

Затем, на секунду заколебавшись, она сняла свой верховой жакет.

Марфа выстирала и выгладила вчера ее белую блузку, но Аспазия все равно считала, что выглядит тускло и невзрачно на фоне всего великолепия дома маркиза.

Но она забыла об этом, подходя к нему и видя, что он наблюдает за ней.

Она взглянула на него, вопрошающе и гадая, что важное он хочет сказать, но, ощущая при этом тревогу, вдруг это окажется тем, чего она не хотела бы слышать.

Она заметила, что маркиз пытается подобрать слова. Затем он сказал:

– Вчера вечером, прежде чем вы пришли в мою комнату, я думал о вашем будущем.

Аспазия замерла, Она уже приготовилась услышать то, что сделает ее несчастной.

– Вам нет.., необходимости.., беспокоиться обо мне… теперь.

– У вас есть свои собственные планы? – поинтересовался маркиз.

– Когда мы ехали сюда, – сказала Аспазия тихим голосом, – я думала, что мне.., лучше всего было бы вернуться назад в.., наш дом и.., заботиться о дяде Теофиле.., что я и делала с тех пор.., как умерла мама.

Маркиз внимательно смотрел на нее, словно желая убедиться, что она говорит искренне. Затем сказал:

– Я думаю, что, кроме всего прочего, это было бы преступлением перед вашей внешностью.

– М‑моей.., внешностью? – изумленно переспросила Аспазия.

– Должны же вы знать, что вы очень красивы!

Говоря своим обычным, спокойным, бесстрастным голосом, маркиз продолжал:

– Когда я впервые увидел вас, я подумал, что в Лондоне, даже среди самых прекрасных красавиц, которые там есть, вы вызвали бы сенсацию.

– Вы.., подумали это, когда.., увидели меня в… Гримстоун‑хауз?

В глазах маркиза промелькнули веселые искорки.

– Тогда я не пытался представить вас в Карлтон‑хауз или в Букингемском дворце, – сказал он, – но теперь я знаю, что, где бы вы ни появились, вас везде будут превозносить и одаривать комплиментами.

– Благодарю.., вас, – пролепетала Аспазия, – но, как вы хорошо понимаете.., это лишь.., напугало бы меня, и я не хочу.., выслушивать комплименты от…

Она не могла подобрать верного слова, но маркиз понял, что она думает о тех мужчинах, которые были на званом ужине, устроенном герцогиней.

Она была поражена и возмущена их поведением, однако она знала, что они аристократы, носившие громкие титулы.

– Мужчины, которых вы видели в тот вечер, – сказал он, – не представляют, благодарения Богу, большинства тех, кто был рожден джентльменом.

Он говорил резко, и Аспазия ответила:

– Пожалуйста.., я не.., хочу входить.., в высшее общество. Джерри будет счастлив в нем, поскольку он окажется среди друзей, которых он встретил в Оксфорде.., я же не буду знать там.., никого.

– Кроме меня!

Аспазия глядела на маркиза и чувствовала, что не может отвести взгляд.

Его глаза, казалось, держали ее взор в плену, и в наступившем молчании они просто глядели друг на друга, пока он не сказал.

– Вы ведь не будете бояться со мной?

– Нет.., конечно, нет! Я никогда.., не боюсь с вами. В действительности, только с.., вами, я ощущаю.., безопасность.

– В этом случае, я думаю, что вы легко сможете принять мое предложение.

– Какое? – шепотом спросила Аспазия.

– Выйти за меня замуж!

В первый момент ей почудилось, что она неверно расслышала его.

И тогда, видя, как она в изумлении глядит на него широко раскрытыми глазами, он обнял ее и привлек к себе.

– Я буду защищать тебя, и тебе никогда не придется бояться вновь, – сказал спокойно.

И их губы соединились.

Глава 7

В первый момент Аспазия была слишком изумлена, чтобы почувствовать что‑либо, кроме удивления.

Но затем сила рук маркиза, обнимавших ее, и настойчивость его губ, слившихся с ее губами, заставили ее ощутить необычное, необузданное и необъяснимое чувство, которого она не знала никогда ранее.

Оно, казалось, поднималось из ее груди, а поцелуй маркиза становился все настойчивее. Она чувствовала, будто становится частью его.

Это ощущение унесло все ее страхи, не оставив ничего, кроме восторга.

Он прижал ее крепче к себе и, когда его губы стали еще более требовательными, более властными, Аспазия поняла, что, неосознанно, она всегда стремилась к этому и жаждала этого в своих мечтах.

Это была любовь. Любовь, которую она открыла в себе прошлым вечером, но более совершенная, более чудесная, более божественная.

По прошествии времени, которое могло быть минутами или веками, маркиз поднял голову, чтобы посмотреть на нее.

Он подумал, что с ее глазами, широкими и сияющими, ее губами, теплыми и красными от его поцелуев, и ее волосами, пылающими как огонь на его руке, она была более прекрасной, чем кто‑либо из тех, кого он видел за всю свою жизнь.

– Я люблю.., тебя! – шептала Аспазия.

– Ты уверена в этом?

– Очень.., очень уверена, – отвечала она. – Но лишь прошлой.., ночью я.., поняла, что мое.., чувство к тебе и есть… любовь.

– А теперь что ты чувствуешь ко мне? – спросил он.

– Что ты.., великолепен.., так великолепен.., я не могу представить себе, что.., люблю такого, как.., ты.

– Но ты действительно любишь меня?

– Я не.., знала, что могла.., испытывать такое.., чувство, и что это.., любовь.

Маркиз вновь поцеловал ее.

И когда он ощутил, как она дрожит, прижавшись к нему, на этот раз – не от страха, он понял, что чувства, которые она вызывала в нем, отличались от всего, что он когда‑либо чувствовал прежде.

Когда она смогла говорить, Аспазия сказала:

– Ты действительно.., хотел сказать.., что я могу.., выйти замуж за тебя?

– Я намерен сделать тебя моей женой.

– Но.., как.., как можешь ты.., жениться на мне, когда есть столько других.., женщин, которым ты можешь.., предложить это?

– Я никогда не предлагал руку никакой другой женщине, – отвечал маркиз. – И вот истина, Аспазия: я никогда до сих пор не собирался жениться.

– Как можешь ты.., желать меня?

Маркиз подумал, что мог бы дать сотню ответов на это, но улыбнувшись, сказал:

– Одна из причин – та, что я не в силах более проводить бессонные ночи с подушкой, разделяющей нас.

– Я не давала тебе спать? – спросила Аспазия с тревогой и беспокойством. – Я думала, что сплю очень тихо.

– Да, это так, но я не могу заснуть, когда ты так близка ко мне.

Он видел, что в своей невинности, она не понимает его, и добавил:

– Я объясню тебе почему, сегодня вечером.

– Вечером? – спросила Аспазия.

– После того, как мы поженимся.

Глаза ее расширились, и он увидел изумление, отразившееся в них.

– Я уже договорился с твоим дядей, – сказал он, – и когда он приедет, он обвенчает нас в моей личной часовне.

Рано утром я послал в Лондон за особым разрешением, и полагаю, оно уже здесь.

– Сегодня.., вечером? – прошептала Аспазия.

– Существует много причин такой поспешности, – сказал маркиз, – кроме этой подушки между нами.

– Какие?

– Прежде всего я хочу, чтобы ты принадлежала мне, и я хочу иметь возможность защищать тебя от твоих собственных страхов, – отвечал маркиз. – Затем, хотя твой дядя должен быть здесь на венчании, я думаю, что ему следует поскорее возвратиться в Малый Медлок, чтобы проследить за соблюдением интересов Джерри.

Аспазия поняла, что, как только станет известно о гибели герцогини, миссис Филдинг и другие слуги сомнительной репутации разворуют все имущество в доме, который теперь принадлежит Джерри.

– Все уже предусмотрено, – продолжал маркиз. – Как только известия о смерти герцогини достигнут Ньюмаркета, моему агенту будут даны инструкции немедленно проследовать в Гримстоун‑хауз с местными адвокатами.

Аспазия тихо лепетала слова благодарности, – Они все возьмут в свои руки, – продолжал он, – и сделают опись имущества в особняке. Твой дядя же, когда прибудет туда, пользуясь огромным уважением жителей, проследит за тем, чтобы люди с дурной славой и нежелательные в поместье были немедленно уволены.

– Ты предусмотрел.., все! – воскликнула восхищенная Аспазия.

– Я пытаюсь делать это, – сказал маркиз, – но в данный момент мне трудно думать о чем‑либо, кроме тебя.

– Я не верю, что.., ты.., действительно.., любишь меня.

– Я заставлю тебя поверить в это.

– Я думаю.., что я на самом деле.., вижу сон, – сказала Аспазия, – Сон о моей любви и о том, что.., ты любишь меня.., и о том, что мне не нужно.., больше.., бояться.

С легким содроганием она добавила:

– Мне кажется, что я.., боялась всю.., жизнь… Но.., особенно с тех пор, как я.., вошла в… Гримстоун‑хауз.

– Когда ты войдешь туда снова, это будет совершенно иное место.

– Ты.., пойдешь туда.., со мной?

– Не только в Гримстоун‑хауз, – ответил маркиз, – но и всюду, куда пойдешь ты. Я знаю, моя любимая, что нужен тебе так же, как ты нужна мне.

– Я нуждаюсь в тебе! Я отчаянно.., нуждаюсь в тебе! – воскликнула Аспазия. – Теперь, когда ты держишь меня в своих объятиях, я ничего не боюсь, но, хотя ты подумаешь, что это очень.., глупо, я буду вновь.., в страхе, в ужасном… страхе, если когда‑нибудь.., останусь одна.

– Для этого я здесь, чтобы предотвратить это, – сказал маркиз и поцеловал ее вновь.

Он подумал, что немногие женщины смогли бы проявить столько мужества и столько разума после всего, через что она прошла.

И тем не менее он был достаточно чуток и восприимчив, он понимал, что ужасы последних дней не сразу сотрутся из памяти Аспазии.

Единственное, что может помочь ей в этом, – возможность мыслить о чем‑либо ином. А что может оказаться более действенным средством, чем любовь?

Ему самому было трудно поверить в то, что он влюбится любовью столь полной и столь непреодолимой. Он всегда был уверен, что подобное с ним не случится.

Уже в ту первую ночь в Гримстоуне он знал, что Аспазия отличается от всех, с кем он встречался до этого.

Когда же он наконец осознал, насколько чиста и невинна она, он понял, что она уникальная, не только своей красотой, но и ее характером и личностью.

И все же некая неколебимая, саркастическая часть его разума твердила ему, что молодая девушка, выросшая в доме священника и ничего не знающая о мире, в котором он вращается, не может значить многое в его сложной, хорошо организованной жизни.

Он всегда уверен в своей самодостаточности.

Тем не менее, когда он уезжал от священника, оставив там Аспазию, у него возникло непреодолимое чувство, будто он теряет что‑то драгоценное, чего никогда не найдет вновь.

И тот же его разум, который смеялся над ним и над его глупостью, заставил его уехать в Ньюмаркет после разговора с герцогиней.

Однако совсем иная часть его призывала снова увидеться с Аспазией, убедиться, что она действительно отличается от всех других женщин, которых он когда‑либо знал, что он не обманулся, когда впервые увидел ее.

Он думал о ней все время, пока ехал домой, где его ждал Чарли.

Он продолжал уверять себя, что происшедшее с ними у герцогини лишь очередной эпизод его жизни, который будет вспоминаться ему как забавный случай, и что до скандального поведения герцогини ему нет никакого дела.

Но все время, пока он рассказывал Чарли о том, что происходило в Гримстоун‑хауз, он видел перед собой испуганные голубые глаза Аспазии, ощущал ее дрожь, как и тогда, обнимая ее рукой, уводил ее из столовой.

Когда же она неожиданно приехала к нему и вошла в его кабинет, сначала он ощутил неудержимую радость, а затем совершенно иное чувство – как он впоследствии признался себе – ревность, потому что ее сопровождал мужчина.

Аспазия обратилась к нему за помощью, и он увидел, как ужаснулась она всему, что творилось в доме священника, он понял, что для него уже нет спасения, да он и не желал этого, ибо жизнь его была уже невидимо сплетена с ее жизнью – навсегда.

Однако с его обычным острым чутьем и тонкой восприимчивостью маркиз хорошо осознавал, что не должен напугать ее еще сильнее, чем она уже напугана.

Он продолжал еще прислушиваться к предостережениям своего сознания, которое говорило ему, что было бы великой ошибкой действовать поспешно и неосмотрительно, и что, несмотря на его чувства к Аспазии, он слишком стар и искушен в жизни, чтобы стать мужем молодой девушки.

И вот ночью, когда Аспазия ворвалась в его спальню и прижалась к нему, ища защиты, и позднее, когда он вернулся и увидел ее, обезумевшую от страха за него, страха, что его убьют или ранят, он признался наконец себе, что влюблен неистово и безвозвратно.

Будучи человеком огромной самодисциплины, зная, что испытания травмировали ее, и поэтому она не могла мыслить ясно и принимать разумные решения, он повел себя как истинный джентльмен.

Однако ему было мучительно трудно не поцеловать Аспазию и, когда она спросила, может ли остаться с ним, не держать ее всю ночь в своих объятиях.

Впервые в жизни маркиз думал о женщине, а не о себе, и он лежал без сна, составляя планы, которые, он чувствовал, сделают Аспазию счастливой.

И теперь, видя ее радость, он знал, что принял верное решение и что его интуиция подсказала ему правильный путь.

Аспазия заглянула в его глаза и, удовлетворенно проворковав что‑то, прижалась головой к его плечу.

Маркиз знал, она не хочет оставлять уютных его объятий, и поцеловал ее волосы:

– Тебе не надо беспокоиться ни о чем. Предоставь все мне. Я обещаю, все будет хорошо.

– Ты.., вернешь Джерри.., домой?

– Я видел, он очень обрадовался идее о морском путешествии, да и Чарли, я знаю, понравится тоже. Поэтому я подумал, может быть, стоит подождать, пока они доплывут до Плимута, а потом только отзывать их обратно.

Он заметил, что Аспазия думает о другой причине, и добавил:

– Ты ведь не хочешь, чтобы Джерри имел дело с женщинами и слугами, которых мы видели в Гримстоун‑хауз.

– Конечно.., не хочу! – воскликнула Аспазия.

– Их уволят, и поскольку Гримстоун теперь его дом, он должен увидеть его таким, каким он скорее всего был во времена вашего отца, – домом счастья, в который с радостью съезжались приличные гости.

– Как ты мудро продумал.., все, – сказала Аспазия. – Этого как раз.., хотела бы мама.

– Когда мы возвратимся из нашего свадебного путешествия, – продолжал маркиз, – мы поможем Джерри устроиться, и мы вместе постараемся, чтобы он вошел в лучшее лондонское общество и не встречался с теми его членами, которые могли бы оказать на него дурное влияние.

– Этого тоже очень хотела бы мама! Как же я счастлива, что нашла тебя?

– Я думаю, этим мы обязаны тебе, – улыбнулся маркиз.

– Я была так.., напугана тогда, – говорила Аспазия, – страшилась встречи с тобой, не зная, кем ты.., окажешься, но теперь я знаю, что была послана в Гримстоун‑хауз Богом или же.., мамой. Иначе мы.., никогда бы не.., встретились.

– Бог определенно действует загадочным образом, – уклончиво сказал маркиз, – но я согласен, мое сокровище, что судьба очень добра к нам. И теперь, когда я нашел тебя, я не намерен тебя отпускать, вот почему я хочу жениться на тебе, Аспазия.

– Ты вполне.., вполне уверен, что.., должен поступить именно так? – спросила она. – А вдруг ты раскаешься в том, что женился на мне, и посчитаешь меня слишком.., глупой и.., невежественной, чтобы быть.., интересной для тебя?

– Ты уже многое знаешь из того, что интересует меня, – отвечал маркиз. – Ты, например, много знаешь о моих лошадях, картинах, и я с нетерпением ожидаю возможности показать тебе, что я еще имею.

– Я хочу скорее увидеть это.

– Я расскажу тебе обо всем, что интересует меня, – сказал маркиз, – но в данный момент – это лишь ты одна.

Он привлек ее к себе и целовал до тех пор, пока Аспазия не ощутила, что уже не стоит на земле. Маркиз уносил ее высоко в небо, а его губы пылали солнечным жаром.

Это ощущение было таким поразительным, таким совершенным, что она готова была умереть прямо сейчас, ведь она испытала уже все самое главное в жизни, потому что нет ничего, более совершенного и более поразительного, чем любовь.

Но Аспазия отчаянно хотела жить, хотела рассказать маркизу, как сильно она любит его.

Она тщетно пыталась найти слова, чтобы выразить ту красоту и то чудо, которые переполняли ее. Услышав, как открылась дверь в кабинет, они поняли, что прибыл ее дядя.

* * *

Позже маркиз провел Аспазию наверх показать ее комнату.

Она хотела бы получше оглядеть ее: тут было столько всего, чего она мечтала увидеть. Однако рядом с маркизом она не способна была думать ни о чем ином, кроме него.

Он взял ее за руку и повел вверх по лестнице, и прикосновение его пальцев глубоко волновало ее. Она лишь глядела на него, думая о том, что нет мужчины более красивого, более впечатляющего, более великолепного.

– Я люблю тебя! Я люблю тебя! – продолжала повторять она, смущаясь и думая, что он сочтет ее слишком экспансивной.

Они прошли по широкому коридору, и когда маркиз открыл дверь, Аспазия поняла, что они вошли в личные апартаменты господ поместья.

– Все герцогини Тэмские спали здесь, – сказал ей марки".

Обрадовавшись, что Марфа уже здесь и ждет ее, Аспазия оглянулась вокруг.

Комната была прекрасна, стены декорированы в белый цвет, оттененный золотом, с панелями голубой парчи цвета ее глаз.

Она увидела улыбку маркиза и поняла, что он угадал ее мысли.

– Комната как будто создана специально для тебя, – сказал он, – на самом же деле она была спроектирована почти сто лет назад.

– Она великолепна! – воскликнула Аспазия, глядя на потолок, расписанный купидонами и богинями и по цветовой гамме соответствующий французским обюсонским коврам на полу.

Но особенно впечатляла кровать с пологом из тонких изящных кружев на голубом шелке, перекликавшемся с цветом стен, вид которой заставил кровь прилиться к ее щекам.

Маркиз следил за ее взглядом, но не сказал ничего и лишь поднес ее руку к своим губам.

– Твой дядя будет готов обвенчать нас через час, – спокойно сказал он и вышел из комнаты.

Аспазия повернулась к Марфе и увидела ее в слезах.

– Я не была так счастлива за всю мою жизнь, мисс Аспазия! – расплакалась она. – Ваша дорогая матушка желала бы этого вам, но я никогда не думала ни о чем подобном, когда мы жили в Малом Медлоке и говорили лишь о капусте.

Аспазия рассмеялась.

– О, Марфа, какая ты смешная! Но я тоже думаю, что мама была бы счастлива, ведь выхожу замуж за такого удивительного человека.

– Я с трудом могу поверить в это, – сказала Марфа. – Что скажет господин Джерри, когда услышит об этом? Он расстроится, не побывав на вашей свадьбе.

Аспазия едва успела сообразить, что не должна пока говорить Марфе о Джерри, у которого будет слишком много своих забот.

Вместо этого она сказала:

– Я хочу венчаться, Марфа. И я мечтаю о прекрасном свадебном платье.

Она вспомнила белое платье с подснежниками, которое было на ней в Гримстоун‑хауз, но несмотря на его привлекательность, это платье символизировало порок.

Она ни на минуту не представляла себя в нем на священной церемонии бракосочетания.

Марфа высморкалась и спрятала свой платок.

– Разве его светлость не сказали вам, что ваше свадебное платье уже готово, мисс Аспазия?

Аспазия вопросительно поглядела на нее, а Марфа прошла через комнату, открыла дверцу мозаичной работы шкафа, орнаментированного позолотой.

Внутри него, рядом с ее незатейливыми платьями, сшитыми Марфой, висело великолепное белое платье.

Марфа вынула его из шкафа и подняла, показывая Аспазии, и у той вырвался возглас изумления.

Сшитое из белого шелка, отделанное тонкими изящными кружевами, оно казалось, как и весь этот дом, волшебным.

– О… Марфа!.. – воскликнула Аспазия.

– Я не знала, когда его светлость спрашивал меня вчера вечером о ваших размерах, – сказала Марфа, – что он замышлял нечто подобное!

– Это все его.., б‑блестящая о‑организация, – произнесла, запинаясь, Аспазия.

Маркиз был не только самым организованным и умелым мужчиной в мире, но и самым добрым и заботливым.

«Как он догадался, – мысленно спрашивала она, – что, любя его так сильно, я не чувствовала бы себя достойной его, если во время венчания не выглядела бы так же элегантно и нарядно, как он?»

Когда она выкупалась в ванне, Марфа надела на нее кружевное платье, а также фамильную свадебную вуаль, которую дал ей маркиз, и бриллиантовую диадему, при виде которой у Аспазии захватило дух, как только она открыла неизвестную шкатулку.

Может быть, после этого Аспазия полностью осознала, что, выйдя за маркиза, она станет маркизой и приобретет важное общественное положение.

От нее будут многого ожидать, и она боялась, что не оправдает этих ожиданий.

Когда она была готова, они пошли вниз, где был маркиз.

Марфа сказала, будто уловив ее чувства:

– Ваша матушка – Господи, благослови ее – будет в часовне сегодня, она любит вас и всегда помогает вам.

Ее слова развеяли легкую тень сомнений, на мгновение омрачившую счастье Аспазии.

– Благодарю тебя, Марфа, – сказала она, – и спасибо тебе за заботу обо мне и Джерри все эти годы, когда нам было так трудно.

Она увидела слезы, наполнившие глаза старой служанки.

Марфа заторопилась в часовню, чтобы попасть в нее до того, как туда войдут невеста и жених.

Спускаясь по лестнице, Аспазия увидела маркиза.

Он наблюдал, как она спускается, медленно, шаг за шагом, стесненная вуалью, окутывавшей ее, и тиарой, сиявшей на ее огненно‑золотых волосах.

Подойдя к нему, она увидела в его глазах выражение, которого не замечала ранее.

Он ничего не сказал, только подал ей свою руку и повел ее туда, где была часовня.

Одной рукой он поддерживал ее, другой сжимал ее пальцы. Аспазия чутко ощущала волны эмоций, исходившие от него, подобно завораживающей музыке.

Ее сердце сильно колотилось, ведь он был так близок к ней, а чудо осознания того, что она должна была стать сейчас его женой, заставляло ее чувствовать себя так, будто перед нею открывались небесные врата.

Когда они опустились на колени рядом друг с другом в часовне, и ее дядя благословил их, Аспазия знала, что не только ее мама была в тот момент с нею, но и небесный свет, исходящий от Бога, покровительствовал им.

Марфа в последний раз оглядела спальню, убедившись, что все в порядке, затем задула свечи на туалетном столике и пошла к двери.

– Доброй ночи, и благослови тебя Бог, – сказала она, как говорила каждую ночь еще с тех пор, когда Аспазия была ребенком.

– Доброй ночи… Марфа.

Ей трудно было произносить эти слова и трудно было осознать, что она не в своей маленькой кровати в доме священника, где привыкла спать.

Она сейчас в самой прекрасной комнате, какую только видела, в кровати, которая могла принадлежать лишь волшебной принцессе, и она ожидала маркиза.

Он вошел в дверь, соединявшую их спальни, и, увидев его, она подумала, что невозможно выглядеть более счастливым.

Он тихо подошел по ковру и мгновение стоял, глядя на нее, прежде чем сесть на край кровати.

– Я ждал этого момента весь день, мое сокровище, – сказал он, – и я ждал этого момента целую вечность.

– Мы.., женаты! Мы действительно.., женаты! – произнесла Аспазия, как будто убеждая в этом саму себя.

– Мы женаты, – повторил маркиз низким голосом, – и сегодня, моя возлюбленная, между нами не будет подушки.

Аспазия смущенно улыбнулась:

– Я хотела.., что‑то.., сказать.., тебе.

– Ты ничем не обеспокоена? – быстро спросил он.

– Только.., тем, что я должна.., сказать.

– Что же это?

Маркиз взглянул на ее пальцы и увидел, что она нервно сжимает их.

– Моя дорогая, – забеспокоился он, – я не испугаю тебя.

– Я.., я не пугаюсь тебя, – ответила Аспазия, – просто.., я боюсь.., того, что я так.., невежественна.

Не дожидаясь, пока маркиз скажет что‑либо, она быстро продолжала:

– Что, если я сделаю.., что‑либо.., не так и ты не будешь.., любить меня б‑больше?

Маркиз взял ее руку в свою.

Он чувствовал дрожь ее пальцев, как будто держал в руке маленькую птичку.

– Моя драгоценная маленькая женушка, – сказал он. – Нет ничего, что ты могла бы сделать не так, если ты только не разлюбила меня.

– Я люблю тебя! Я люблю тебя! – твердила Аспазия. – Я люблю тебя так.., сильно, что ты заполняешь.., весь мир, как небо.., и не существует.., ничего, кроме.., тебя.

Пальцы маркиза сильнее сжали ее руку, но он не двигался.

– И все же ты страшишься чего‑то.

– Только того, что я.., разочарую тебя в чем‑то, и ты… пожалеешь, что ж‑женился на мне.

– Я совершенно уверен, что этого никогда не случится, – сказал он, но Аспазия продолжала:

– Ты сказал.., что я знаю многое о том, что интересует тебя.., но я ничего не знаю о.., любви, и о том, что мужчина.., хочет от.., женщины.

Вероятно, она вспомнила поведение мужчин и женщин в Гримстоун‑хауз, а также обнаженных актеров на сцене.

До этого дня маркизу никогда не приходилось учить любви или объяснять ее.

Но поскольку Аспазия отличалась от всех, поскольку он знал, что ее смущение объясняется чистотой, которую он никогда ранее не встречал, он ощутил небывалую силу любви, которая буквально переполняла его.

Он понимал теперь, что его чувства к ней были не просто влечением мужчины к красивой женщине, но являлись чем‑то таким глубоким, таким возвышенным, что трудно было выразить это.

Ему хотелось заботиться о ней, защищать ее и любить ее так, чтобы в ее глазах никогда больше не появилось выражение страха или отвращения.

И тогда он тихо сказал ей:

– Сегодня вечером, когда мы венчались, мое сокровище, я поклялся, что буду любить, обожать и боготворить тебя всю жизнь.

Маркиза поразили его собственные слова, однако они исходили из его сердца.

Он увидел, как засветились глаза Аспазии, и ее пальцы перестали дрожать в его руке.

– Ты такой.., великолепный! – воскликнула она. – Как могу я.., не обожать тебя!

– Я думаю, моя драгоценная, – сказал маркиз, – что нам нужно лишь прислушаться к нашим сердцам, и тогда любовь сама поведет нас.

Говоря это, он обнял Аспазию и их губы соединились.

Он целовал ее очень нежно, она стала отвечать ему, и, продолжая целовать ее, он знал, что разжигает в ней маленькое пламя.

И тогда Аспазия произнесла с ноткой страсти в голосе, которой он никогда ранее не слышал:

– Я люблю.., тебя.., и хочу быть.., ближе и ближе.., к тебе, чтобы я смогла.., смогла сказать тебе, как сильно я… люблю тебя.., и я.., больше.., не боюсь ничего.., потому что я в твоих руках.

Маркиз снял свой халат и лег на кровать, и когда Аспазия придвинулась ближе к нему, и он ощутил тепло ее тела, прижавшегося к нему, он подумал, что не ведал до сих пор о существовании такого счастья.

Глядя на него в слабом свете свечей, пробивавшемся сквозь кружевной полог, она сказала:

– Я хотела, чтобы.., мы были.., так прошлой ночью.., но я.., думала, что ты будешь очень.., шокирован, если я подвинусь.., ближе к тебе.

– Если бы ты только знала, как я хотел этого, – ответил маркиз, – но теперь, мое несравненное сокровище, мы поженились, и я могу прижать тебя сильнее, и еще сильнее.

– Я хочу быть еще.., ближе к тебе, – шептала Аспазия, – но когда ты целуешь меня.., это так восхитительно, что.., мне становится трудно.., дышать.

Она вздохнула.

– Это.., невозможно объяснить.., но, пожалуйста.., научи меня любви.., чтобы я любила тебя так, как ты.., хочешь быть.., любимым.

– Я намерен сделать это, – сказал маркиз, и его голос был глубоким и слегка надрывным. – И это, моя восхитительная, твой первый урок.

Затем он целовал ее вновь, целовал ее губы, ее нежную шею.

Аспазии представлялось, как будто молния пронизывает ее тысячью всполохов, и ее дыхание становилось прерывистым и коротким.

– Я.., люблю.., тебя… О.., я люблю.., тебя!

Маркиз отодвинул ее рубашку и целовал ее грудь, а затем вновь ее губы, пока она протестующе не подняла руки.

– Я не пугаю тебя, мое сокровище? – хрипло спросил он.

– Нет.., но ты.., заставляешь меня чувствовать.., так… странно.

– Как?

– Как.., будто.., внутри.., меня.., горит огонь, но я все равно.., хочу, чтобы ты целовал меня.., и продолжал.., целовать меня больше и больше.., но мне все равно.., недостаточно.

– Моя нежная, чудесная маленькая жена.

Маркиз овладел ее губами, его рука касалась ее, и огоньки пламени в Аспазии разгорались все жарче.

И было невозможно более ни думать, ни бояться.

Она лишь знала, что маркиз уносит ее в небо, ворота небес были открыты. Когда они вошли в них вместе, они были едины на всю вечность, простиравшуюся перед ними.