Ангус Роксборо

Железный Путин: взгляд с Запада

Аннотация

Это книга о Владимире Путине и о том, куда он ведет Россию. О том, как Путин вышел на политическую арену, и о том, каким он видит мир. О том, кто придумывает его имидж и его политическую программу. О том, почему Путин считает себя настоящим демократом и что он собирается делать дальше. Автор книги Ангус Роксборо — бывший советник Кремля, и в его активе немало откровенных бесед и интервью с политиками и руководителями высшего ранга.

Это рассказ о неизвестной стороне самых громких событий последних лет, от президентских выборов до борьбы с кризисом, от войны в Чечне до переговоров с США о ядерных вооружениях. В ней содержится ответ на многие больные вопросы российской политики.

Эта книга для всех, кого волнует судьба России и место нашей страны в мире, для всех, кто хочет проникнуть в загадки российской политики, понять образ мышления и действия Владимира Путина.

Ангус Роксборо

Железный Путин: взгляд с Запада

Введение

Здороваясь с Владимиром Путиным за руку, трудно понять, крепкое или слабое у него рукопожатие. Вас поглощают его глаза. Он наклоняет голову, смотрит на вас исподлобья, фиксируя взгляд на несколько секунд, словно запоминает все подробности или, возможно, сопоставляет ваше лицо с образом, который запомнил ранее… Это накаленный, пронзительный и неприятный взгляд.

Российский национальный лидер не похож ни на одного президента или премьер-министра других стран. В 1999 году, когда бывший разведчик неожиданно оказался выдвинут на высший должностной пост страны, он поначалу был весьма сдержан и неловок. Но он вырос в человека без комплексов — сильную личность и «нарцисса», щеголяющего физической силой на частых фотосессиях. Вначале мы видели всего несколько избранных фотографий: Путин — чемпион по дзюдо, Путин за штурвалом истребителя. Позже, особенно после того, как в 2008 г. пересел из президентского кресла в кресло премьер-министра, он стал приглашать съемочные группы в экспедиции, предназначенные исключительно для формирования его образа кинозвезды. Они показывали, как он ставит спутниковые следящие устройства полярным медведям, тиграм, белухам и снежным барсам. Камеры запечатлели, как он плавает в ледяной сибирской реке, скачет на лошади по горам с обнаженной грудью и в темных очках. Он лично занимался тушением лесных пожаров, гонял на снегоходах, мотоциклах и болидах «Формулы-1», катался на горных лыжах и нырял с аквалангом, играл в хоккей с шайбой, напевал Blueberry Hill на английском и играл на пианино перед публикой. В августе 2011 года оказавшийся под рукой оператор запечатлел обнаженного по пояс Путина на приеме у врача.

Какой еще мировой лидер ведет себя подобным образом? Демонстрировать политические мускулы — это одно, но никто не сравнится с Путиным в чистом тщеславии.

В разговорах он внимателен, агрессивен и порой вспыльчив, когда затрагиваются особо чувствительные сюжеты. Он чрезвычайно хорошо информирован, но при этом поразительно невежествен в некоторых аспектах западной жизни. Он вежлив, но может быть груб. Как президент, а затем премьер-министр он держит Россию сильной и все более жесткой рукой. В последние годы он неоднократно устраивал публичные выволочки своим министрам, создав атмосферу, в которой большинство его подчиненных опасаются противоречить ему или даже высказывать мнения, которые могут противоречить ему. Он создал так называемую вертикаль власти — систему, порождающую страх и подавляющую инициативу.

Россия стала страной, пренебрегающей правами своих граждан: страной, в которой глава Центральной избирательной комиссии говорит, что руководствуется принципом, согласно которому Путин всегда прав, а председатель Государственной думы заявляет, что «парламент — не место для дискуссий». Это страна, в которой важнейшее решение о том, кто станет президентом, фактически принимается втайне двумя личностями без учета мнения населения. Так произошло в сентябре 2011 г., когда протеже Путина и его преемник на посту президента Дмитрий Медведев согласился оставить высший пост после первого срока, позволяя Путину вернуться в президентское кресло в 2012 г. Два человека цинично признали то, о чем народ подозревал, но не мог знать наверняка. Такой план существовал с тех пор, как Путин ушел с поста президента в 2008 г. Пребывание Медведева в Кремле оказалось всего лишь временным замещением, предназначенным оставить Путина во власти, сколько он пожелает. Неискренняя ссылка на конституционную норму пребывания президента у власти не более двух сроков подряд на самом деле обернулась пренебрежением этой нормой.

Начинал Путин совсем иначе. В 2000 г. многие западные лидеры приветствовали его свежий, новый подход, его стремление к сотрудничеству и поиску консенсуса. Цель этой книги — проследить и объяснить, как все изменилось. Почему Путин становится все более и более авторитарным, какие вызовы он предъявлял Западу и как Запад, в свою очередь, реагировал в ответ; как обе стороны не смогли понять тревог друг друга, что привело к витку взаимного недоверия и утраченным возможностям. На одной стороне — то, что могли видеть американские и западные наблюдатели: силовая политика России, жестокая война в Чечне и убийства журналистов, коррумпированное государство и растущая агрессивность, кульминацией которой стали вторжение в Грузию и «газовые войны» с Украиной. На другой стороне — взгляд из России: доминирующая роль Америки в мире, ее планы противоракетной обороны, вторжение в Ирак, экспансия НАТО, российские жесты доброй воли, оставленные без ответа, сознаваемая угроза распространения революции из Грузии и Украины в Россию. И неспособность предвидения с обеих сторон. Путина — увидеть какую-либо связь между репрессивными мерами у себя дома и враждебной реакцией заграницы; Джорджа Уокера Буша — осознать вековой страх России оказаться в изоляции и ее ярость по поводу высокомерных действий американской администрации в области внешней политики.

Во время написания этой книги Путин остается самым популярным российским политиком. Возможно, это результат стабильности и самоуважения, который он восстановил в жизни народа, результат повышения уровня жизни во время его правления, что произошло во многом из-за высоких цен на нефть. Тем не менее ему не удалось добиться многих из поставленных целей. Придя к власти, он обещал покончить с терроризмом, но число нападений возросло. Коррупция стремительно нарастает и наносит ущерб экономике. Иностранные инвестиции оказались намного меньшими (в процентном отношении к производительности российской экономики), чем на соперничающих быстрорастущих новых рынках, например Бразилии или Китая. Несмотря на массивный приток энергетических доходов за последнее десятилетие, Россия так и не смогла создать динамичную, современную экономику. В этой книге рассматривается борьба за реформы внутри России и задается вопрос: был ли Дмитрий Медведев в роли президента разочаровавшимся либералом (как это часто казалось) или простым «лакировщиком действительности»?

Политики склонны сильно упрощать сложные темы, тем более если это соответствует их интересам. Особенно ярко это проявилось в ходе дискуссии последних лет об одной из самых запутанных международных политических проблем — праве малых наций на самоопределение. Косово, Чечня, Южная Осетия, Абхазия, Приднестровье… Галлоны чернил и вагоны пустой болтовни были потрачены на объяснения, обычно с категорической уверенностью, того, что независимость одной маленькой нации является или не является прецедентом для остальных. Обычно большая Родина-мать настаивает, что все другие случаи уникальны (Россия по отношению к Чечне, Грузия по отношению к Южной Осетии и Абхазии), в то время как малые нации требуют к себе такого же отношения, как к тем, кто ограничивает их свободу. Для России это вопрос исключительной важности. Это многонациональное государство, не сравнимое с другими, в котором сосуществуют десятки наций — одни с большей, другие с меньшей степенью автономности, и Кремль испытывает патологический страх перед распадом страны в случае, если какая-либо из этих наций создаст прецедент обретения независимости. Тема остается острой на протяжении последнего десятилетия — начиная с войны в Чечне и серии террористических актов в России до короткой войны между Россией и Грузией в 2008 г. Обычно в подобных конфликтах не бывает «правых», и было бы упрощением утверждать иное, равно как было бы упрощением заявлять, что решение Запада о признании Косово и решение НАТО о будущем членстве в своих рядах Грузии и Украины не оказывает влияния на отношения России с ее ближайшими соседями. Восприятие (истинное или ложное) намерений другой стороны зачастую играет бо́льшую (и обычно более пагубную) роль, чем реальная действительность.

Это моя третья книга о России, и я хорошо сознаю самонадеянность любого иностранца, который заявляет, что понял эту загадочную страну. Российский ученый и политик Сергей Караганов писал о «чувстве возмущения и отторжения, которое возникает у нас, русских, когда мы читаем неприятные заметки о нашей стране, написанные иностранцами». В современной российской политике много неприятного, и она заслуживает того, чтобы о ней писали. Иногда Россия — свой самый худший враг, она видит извне недобрые намерения, которых не существует, и опасается распространения демократии, вместо того чтобы приветствовать ее. Но Запад тоже совершает ошибку, будучи не в состоянии понять процессы, происходящие здесь, опасаясь ее, вместо того чтобы относиться к России с уважением, достойным страны, которая стремится стать частью мира.

Эта книга возникла частично из моей работы главным консультантом четырехсерийного телефильма BBC под названием «Putin, Russia & the West», созданного компанией Brook Lapping production. Для этих серий мы записали сотни часов интервью на высшем уровне не только в России, но и в США, Британии, Франции, Германии, Украине и Грузии. Эти оригинальные интервью лежат в основе моего повествования и проливают новый свет на многие события, о которых пойдет речь.

Я также описал, особенно в девятой главе этой книги, мой личный опыт трехлетней работы в качестве советника пресс-секретаря Путина Дмитрия Пескова. В 2006 г., когда Кремль решил приобрести базирующееся в Нью-Йорке PR-агентство Ketchum и его брюссельского партнера GPlus, в моей журналистской карьере произошел неожиданный поворот. Ни у Ketchum, ни у GPlus не было сотрудников, хорошо осведомленных о России. Внезапно им такие понадобились, и мне была предложена работа. После восьми лет освещения деятельности Европейского союза идея вновь погрузиться в российские проблемы мне показалась заманчивой. Большая часть моей карьеры так или иначе связана с этой страной: я изучал и преподавал русский язык, работал в Москве переводчиком и в структуре BBC Monitoring Service, был московским корреспондентом Sunday Times, а позже — BBC.

И был один пикантный момент в моей биографии, который делал это предложение еще более соблазнительным. В 1989 г., когда Путин еще работал разведчиком в Дрездене, его руководство депортировало меня из Москвы в отместку за то, что Маргарет Тэтчер выслала из Лондона советских шпионов. Я был тогда корреспондентом Sunday Times и оказался в числе трех журналистов и восьми дипломатов, которые были выставлены из страны в результате последнего большого шпионского скандала периода холодной войны. «Как интересно, — подумал я, — вернуться в Москву в качестве советника Путина!» Я принял предложение и стал кремлевским консультантом по СМИ. Я жил в Брюсселе, но регулярно наведывался в Москву. Я входил в число команды из 20–30 человек, работавших по всему миру, но был единственным консультантом, работавшим на полную ставку. Я хорошо узнал Пескова и его команду, и несмотря на то, что был иностранцем, оказался максимально приближенным к коридорам власти. Мои личные наблюдения легли в основу того, что я рассказываю о периоде 2006–2009 гг.

Нашей главной задачей как советников Кремля в области СМИ было убедить их стать более открытыми для прессы — на вполне очевидном основании, что чем больше вы говорите, тем вероятнее будут услышаны ваши мнения. Российская политическая элита проявила удивительное сопротивление этой идее и оставалась на своей позиции долгое время уже после того, как я оставил мир PR и вернулся к журналистике. Это я выяснил, работая над телесериалом ВВС. Высокопоставленных российских политиков оказалось чрезвычайно трудно уговаривать дать интервью. Некоторые ключевые фигуры наотрез отказывались. Другие соглашались, но только после нескольких месяцев преодоления препятствий, чинимых их подчиненными, которые, похоже, не желали или боялись даже просто передать нашу просьбу. Пресс-секретарь президента Медведева Наталья Тимакова категорически отказалась даже поговорить с нами. Любопытно, но в последние годы коммунистического режима, когда я работал над сериалом BBC «The Second Russian Revolution», было проще получить доступ к кремлевской верхушке, чем сейчас. Наша задача еще больше усложнилась в год, предшествующий президентским выборам 2012 г. Вся администрация находилась в подвешенном состоянии, поскольку и Путин, и Дмитрий Медведев отказывались объявить, кто из них пойдет на выборы. Внезапно выяснялось, что интервью, которые нам были обещаны, отменялись. Стало ясно, что осторожные политики и функционеры просто не осмеливаются поднять голову в такой неустойчивый период времени.

Тем не менее нам удалось проинтервьюировать более сотни человек (под запись или без оной) для нашего сериала и этой книги. В их числе — главы правительств, министры иностранных дел и старшие консультанты из восьми стран. В России нам дали интервью Людмила Алексеева, Анатолий Антонов, Станислав Белковский, Владимир Чижов, Борис Чочиев, Аркадий Дворкович, Виктор Геращенко. Герман Греф, Алексей Громов, Сергей Гуриев, Андрей Илларионов, Игорь Иванов, Сергей Иванов, Федор Лукьянов, Михаил Маргелов, Сергей Марков, Владимир Милов, Олег Митволь, Дмитрий Муратов, Глеб Павловский, Дмитрий Песков, Сергей Приходько, Евгений Примаков, Дмитрий Рогозин, Сергей Рябков, Владимир Рыжков, Виктор Шендерович, Дмитрий Тренин, Юрий Ушаков, Александр Волошин и Игорь Юргенс.

В США нашими собеседниками были Мэтью Бриза, Билл Бернс, Николас Бернс, Эрик Элдеман, Дэниэл Фата, Дэниэл Фрайд, Филип Гордон, Роуз Гетемеллер, Томас Грэм, Стивен Хэдли, подполковник Роберт Хэмилтон, Джон Хербст, Фиона Хилл, генерал Джеймс Джонс, Дэвид Крамер, Майкл Макфол, генерал Трей Оберинг, Стивен Пайфер, Колин Пауэлл, Кондолиза Райс, Стивен Сестанович, Дин Вилкенинг и Дэймон Уилсон.

В Грузии с нами беседовали Ираклий Алазания, Давид Бакрадзе, Гига Бокерия, Нино Бурджанадзе, Владимир Чачибая, Рафаэль Глюкман, Наталья Кинчела, Эрози Кизмаришвили, Даниэль Кунин, Бату Кутелия, Александр Ломая, Вано Мерабишвили, Михаил Саакашвили, Эка Ткелашвили, Григол Васадзе, Темур Якобашвили и Эка Згуладзе.

В Великобритании мы беседовали с Тони Блэром, Джоном Брауном, Ником Батлером, Джонатаном Коэном, Майклом Дэвенпортом, Матрой Фримэн, Дэвидом Милибэндом, Крэгом Олифантом, Джонатаном Пауэллом, Джорджем Робертсоном и Александром Темерко.

На Украине нам дали интервью Леонид Кучма, Григорий Немиря, Олег Рыбачук и Виктор Ющенко, в Польше — Александр Квасьневский и Радослав Сикорский.

В Германии мы интервьюировали Рольфа Никела, Александра Рара, Герхарда Шредера и Франка-Вальтера Штайнмайера, во Франции нашими источниками были Жан-Давид Левит и Морис Гурдо-Монтень.

Хочу выразить благодарность серийному продюсеру Brook Lapping Норме Перси и исполнительному продюсеру Брайану Лаппингу за предоставление мне возможности поработать в этом долгом, но благодатном проекте. Моя благодарность режиссерам Ванде Косья и Дэвиду Алтеру за то, что прочитали некоторые главы, и ассистенту продюсера Тиму Стирзакеру за его неутомимые исследования и организационную помощь. Кроме того, я искренне признателен режиссеру сериала Полу Митчеллу и продюсеру с московской стороны Маше Слоним за поток советов и озарений. Нейл Бакли и Фиона Хилл любезно прочитали рукопись полностью или частично, сделали множество разумных замечаний, за которые я очень благодарен. И наконец, сердечная благодарность моему агенту Биллу Гамильтону и моему блестящему редактору из I.B.Taurus Джоанне Годфри.

Глава 1

Банкет для секретного агента

Новое тысячелетие

Эпоха Путина началась в полдень последнего дня ХХ века. Мир оказался застигнутым врасплох, когда на экранах телевизоров появился Борис Ельцин и с одышкой объявил о своей отставке. Голосом, прерывающимся от эмоций, он попросил россиян простить его за ошибки, неудачи, и сказал, что страна должна войти в новое тысячелетие «с новыми политиками, новыми лицами, новыми — умными, сильными, энергичными людьми».

Свое обращение утром Ельцин записал в Кремле. Первыми, кто узнал об этом, помимо его дочери Татьяны и ближайших советников, были телевизионщики, которые загружали текст в телесуфлер. Закончив запись, Ельцин отвернулся, вытер набежавшие слезы, затем открыл бутылку шампанского, разлил его по бокалам членов съемочной группы и нескольких присутствовавших работников президентской администрации, чокнулся со всеми и одним махом опустошил свой бокал. А Владимир Путин, назначенный преемник Ельцина, за перегородкой уже готовился записывать свое новогоднее обращение к народу.

Оно должно было выйти в эфир перед полуночью. Но прежде нужно было выполнить ряд формальностей. В два часа дня Путину вручили «ядерный чемоданчик». Затем он провел пятиминутное совещание со своим кабинетом, за которым последовало более продолжительное заседание Совета безопасности. В шесть часов Путин подписал свой первый президентский указ, гарантирующий Борису Ельцину и членам его семьи защиту от судебного преследования. Потом состоялись встречи один на один с ключевыми министрами. И наконец, отменив запланированную поездку в Санкт-Петербург, новоявленный российский лидер выехал из Кремля в президентском кортеже и направился в аэропорт Внуково. На эту ночь у Путина были особые планы.

Миллиарды людей на планете с весельем и фейерверками встречали наступление нового тысячелетия. А временно исполняющий обязанности президента Российской Федерации на борту военного вертолета направлялся в мятежную Чеченскую Республику. Однако неблагоприятные метеоусловия вынудили экипаж вернуться на базу в соседнем Дагестане. Такого Путина предстояло узнать миру — крутого парня, человека действия, одержимого борьбой с террористами и сепаратистами, решительно намеревавшегося восстановить величие страны, которая при Ельцине выглядела неуправляемой и больной.

Пока вертолет Путина боролся с непогодой в небе Чечни, российское телевидение выпустило в эфир его заранее записанное обращение к народу, краткое и деловитое. В нем было сказано, что вакуума власти в стране не будет, отдавалась и дань уважения предшественнику. Обращение содержало только одно политическое обещание, которое в ретроспекции выглядит весьма примечательным. Путин сказал: «Свобода слова, свобода совести, свобода средств массовой информации, права собственности — эти основополагающие элементы цивилизованного общества будут надежно защищены государством».

Права и свободы, высоко оцененные им, были уничтожены в коммунистическом Советском Союзе и восстановлены при Ельцине. Но уже через несколько лет сам Путин начнет подвергаться обвинениям в попрании этих самых прав, в создании посткоммунистической авторитарной модели нового типа, в подавлении свободы прессы и преследовании магнатов бизнеса — а на самом деле любого, кто осмелится бросить ему вызов.

Почему это произошло? Ключ, или по крайней мере один из ключей к пониманию эволюции Путина, — в понимании той России, которую он унаследовал от Ельцина, России не только слабой в экономическом и военном отношениях, но и зависимой от Запада.

Ельцин и Клинтон

В качестве президента США Билл Клинтон совершил свой последний визит в Россию в июне 2000 г., через два месяца после инаугурации Путина. С Борисом Ельциным Клинтон встречался около двадцати раз, у них установились близкие, дружеские отношения, которые назвали «шоу Билла и Бориса». Президент США пару раз встречался и с Путиным, но, как и большинство западных лидеров, мало что о нем знал, кроме того, что тот — бывший сотрудник КГБ и владеет дзюдо. Но и этого было достаточно, чтобы вызывать настороженность. Президент США встретил в лице Путина упрямого переговорщика, который к тому же считал Клинтона, досиживавшего последние месяцы в своем кабинете, «хромой уткой».

Будучи на добрых пятнадцать сантиметров ниже импозантного американского визави, Путин компенсировал недостатки телосложения, как и любой дзюдоист, энергичностью и мастерством. Он упорно противостоял планам американцев отменить (или хотя бы изменить) Договор об ограничении систем противоракетной обороны (ПРО) 1972 г., что позволило бы Соединенным Штатам развернуть программу противоракетной обороны «Звездные войны», предложенную в свое время Рональдом Рейганом. Действовавший договор по ПРО запрещал России и США расширять национальные противоракетные системы, и для Путина это было ключевым моментом в политике ядерного сдерживания. Считалось, что если одной стороне будет позволено создавать системы, способные уничтожать баллистические ракеты дальнего действия другой стороны, хрупкое равновесие сил нарушится, и тот, кто обладает противоракетным щитом, может испытать искушение первым нанести удар.

Путин отвергал и критику Клинтона по поводу новой жесткой кампании, которую он проводил в Чечне, и репрессивных действий против НТВ — на тот момент ведущей российской независимой телекомпании. Он выражал глубокое возмущение по поводу бомбардировок Сербии авиацией НАТО в 1999 г. — события, которое будет определять мышление Путина в международной политике в последующее десятилетие.

Кампания против Сербии, нацеленная на то, чтобы положить конец этническим чисткам президента Милошевича в Косово, стала поворотным моментом в отношениях России с Западом. На всем протяжении югославских войн 1990-х гг. Москва поддерживала Милошевича, отчасти из-за традиционной близости русских и сербов — славянских народов, исповедующих православное христианство. «Братские узы» между русскими и сербами, возможно, и преувеличены, но Кремль, безусловно, нашел параллели между попытками Милошевича подавить «терроризм» и сепаратизм в Косово и борьбой Ельцина с аналогичными проблемами в Чечне. Так же как Ельцин заклеймил чеченских повстанцев «бандитами», Милошевич (а в какой-то момент и правительство США) называл освободительную армию Косово не иначе как террористической группировкой. Развернув свою кровавую войну в Чечне, результатом которой стали десятки тысяч убитых и массовый исход беженцев, Россия совершенно естественно поддерживала Милошевича в его усилиях сохранить целостность того, что оставалось от бывшей союзной Югославии.

Просьбы Ельцина не нападать на Сербию не были приняты Западом во внимание, и у Москвы появилось ощущение, что, несмотря на дружелюбное «шоу Билла и Бориса» и разговоры о радушном принятии посткоммунистической России в сообщество цивилизованных стран, ее голос при решении международных споров не принимается во внимание. Накануне начала бомбардировок Белграда Ельцин во время телефонных переговоров с Клинтоном неоднократно в ярости бросал трубку1.

23 марта 1999 г. российский премьер-министр Евгений Примаков вылетел в Вашингтон, где у него были запланированы переговоры с президентом Клинтоном, вице-президентом Альбертом Гором и руководством Международного валютного фонда. Перед Примаковым стояла задача договориться о многомиллиардных кредитах, которые должны были помочь стабилизировать российскую экономику, не оправившуюся после финансового кризиса августа 1998 г. По словам помощника Примакова, Евгения Косачева, во время дозаправки самолета в ирландском аэропорту Шэннон премьер-министр позвонил Гору и спросил: «Вы собираетесь бомбить Югославию?» Тот ответил: «Ничего не могу сказать. Решение пока не принято»2.

Правительственный самолет поднялся в воздух и взял курс через Атлантику. В заднем салоне магнаты российского бизнеса и официальные лица общались, отдыхали. Прошло четыре или пять часов, как вдруг раздался звонок, и по потрескивающей, зашифрованной линии связи Гор сообщил Примакову, что НАТО приступает к нанесению воздушных ударов. Примаков немедленно перезвонил Ельцину, выяснил у пилота, хватит ли топлива, чтобы вернуться в Шэннон. После чего вышел в салон и сообщил бизнесменам, что визит отменяется: в данный момент вести бизнес с американцами неуместно.

Реакция была красноречивой. Магнаты, позволив патриотизму взять верх над деловой хваткой, разразились аплодисментами. «Это было очень эмоционально», — говорит Косачев. Решив развернуть самолет на полпути, Москва давала понять, что она крайне недовольна. В последующие дни эти чувства выплеснулись на улицы. Тысячи россиян приняли участие в митингах протеста у американского посольства в Москве.

Год спустя Клинтон во время своего последнего визита в российскую столицу понял, что нанесенная тогда рана еще болит. Путин дал понять, что больше не потерпит, чтобы Россию игнорировали или отталкивали в сторону. В течение двух дней он доводил до сведения американцев свое критическое отношение к их планам в одностороннем порядке приступить к созданию противоракетного щита. В последнее утро в ходе прощальной встречи в Кремле Путин высказал смутную угрозу: если Америка не отступит от своих планов, ответ России будет «соответствующим» и, «возможно, совершенно неожиданным, даже асимметричным». Иными словами, русские не будут равняться на изощренную и дорогостоящую американскую систему ПРО, но предпримут меры, которые позволят превзойти ее. Это могло означать что угодно — от создания огромного количества ядерных ракет, которые просто «прошибут» предполагаемый щит, до уничтожения американских установок еще в процессе их создания.

Клинтон выслушал нотацию Путина, после чего обернулся к своему помощнику Строубу Тэлботу и пробормотал: «Похоже, этот парень думает, что до меня не доходит с первого раза. Либо он туп, либо держит за такого меня. Ладно, давай заканчивать это дело; надо успеть повидаться с другом Борисом»3.

Американцы с облегчением покинули Кремль и отправились с прощальным визитом к экс-президенту Ельцину, который после отставки жил на загородной даче. Но там Клинтона ждал сюрприз: Путин уже позвонил Ельцину и попросил того пожестче вдолбить в голову «другу Биллу» ту же идею. «Россия, — сказал Ельцин, — не потерпит никаких политических шагов Америки, которые могут угрожать ее безопасности». Когда тирада закончилась, Клинтон перевел разговор на тему его личной обеспокоенности будущим России. Прощальные слова, в передаче его советника Строуба Тэлбота, крайне примечательны — они приоткрывают американский взгляд на посткоммунистическую Россию.

— Борис, — сказал Клинтон, — ты принимаешь демократию близко к сердцу, в твоей натуре заложено доверие к людям. У тебя внутри огонь настоящего демократа и настоящего реформатора. Я не уверен, что все это есть у Путина. Тебе нужно за ним присматривать, использовать свое влияние, чтобы он не сбился с пути. Ты нужен Путину, Борис. Ты нужен России <…> Ты изменил свою страну, ей повезло, что у нее был ты. Миру повезло, что ты занимал свой пост. Мне повезло, что был ты. Мы вдвоем сделали очень много хорошего <…> Все это останется. Это потребовало от тебя силы воли, многое далось тебе труднее, чем мне. Я это знаю».

Уезжая с ельцинской дачи, Клинтон сказал Тэлботу: «Возможно, мы виделись с другом Борисом в последний раз. Думаю, нам его будет недоставать».

Сентиментальная фраза Клинтона предполагает, что, по его мнению, при Ельцине в России дела шли хорошо, страна была такой, какой хотела ее видеть Америка. На самом же деле все обстояло не так, и Россия совсем не желала идти туда, куда хотелось Америке. Фактически, чего, по мнению Клинтона, будет недоставать Америке, — так это российского лидера, уступчивого до покорности. Путин будет совсем другим.

Россия Ельцина

Обращение Запада с постсоветской Россией было настолько бесчувственным, насколько это можно себе представить. Пока западные корпорации пускали слюни по поводу перспектив нового гигантского рынка, гарвардские экономисты, нанятые российским правительством, настаивали на введении с головокружительной скоростью «капитализма без границ», нисколько не учитывая возможной реакции народа и последствия этих действий. Их идеи были охотно подхвачены ельцинскими реформаторами во главе с Егором Гайдаром, вдохновленными «шоковой терапией», которая за несколько лет до этого преобразила некоторые восточноевропейские страны, в том числе и соседнюю Польшу. Ельцин поручил команде Гайдара «дать народу экономическую свободу и снять все барьеры, ограничивающие свободную инициативу и предпринимательство». В итоге через несколько лет миллионы россиян оказались в крайней бедности, а горстка предприимчивых дельцов и бывших коммунистических функционеров превратилась в миллиардеров-олигархов, расхватавших за копейки бывшие государственные ресурсы.

Несомненно, при Ельцине россияне обрели Свободу — с большой сияющей неоном буквы «С», какой не знали за всю тысячелетнюю историю своей страны. Девяностые годы ХХ века были лихим временем. Они явили миру выплеск энергии, сдерживавшейся на протяжении семидесяти лет коммунистического режима. Любой россиянин с небольшой суммой денег и предпринимательской жилкой мог открыть свой мелкий бизнес, пусть даже небольшой ларек, и торговать батончиками «Сникерс» и водкой. Россияне получили возможность свободно ездить за границу, читать то, что пожелают, говорить то, что им вздумается, и устраивать демонстрации против своих лидеров. Возникли различные политические партии, в стране проводились конкурентные выборы. На государственных телеканалах транслировали острую сатиру на кремлевских политиков. Новые частные банки спонсировали балеты и концерты. Полки магазинов быстро наполнились потребительскими товарами, которые в прежние советские времена можно было лишь мельком видеть в иностранных фильмах. После мрачных десятилетий тоталитарного режима народ перестал испытывать страх. Появились оптимизм и надежда. Безусловно, именно такой Россия виделась большинству западных наблюдателей. В том числе, очевидно, и Биллу Клинтону.

Впрочем, когда я просматриваю свои блокноты того периода, мне вспоминается, что большинство россиян имели на этот счет совсем иное мнение. Мои репортажи для ВВС запечатлели десятилетие позора и унижения, пережитого жителями некогда могучего государства.

Россия Ельцина превратилась в страну, которой, похоже, правили бандиты. Они носились по дорогам в автомобилях с затемненными стеклами, заказывали бутылки вина стоимостью в тысячи долларов в лучших ресторанах, занимались шопингом в супердорогих бутиках и время от времени стреляли друг в друга средь бела дня. Заказные убийства стали обычным явлением; российские мафиозные банды занимались дележом территорий и бизнеса.

Офисы ВВС располагались в Москве в отеле и бизнес-центре «Рэдиссон Славянская» возле Киевского вокзала, который частично принадлежал американцу Полу Тэйтуму. После спора со своим чеченским деловым партнером Тэйтум был изрешечен очередью из автомата Калашникова — в пять часов вечера, когда шел по подземному переходу к станции метро возле отеля. Убийцу так и не нашли. В другой раз я оказался в дорожной пробке. Медленно продвигаясь вперед, я обратил внимание, что на противоположной стороне улицы происходит небольшой захват — опять среди бела дня. Несколько человек держали под дулами пистолетов какого-то бедолагу, который лежал на земле. В другой совершенно обычный день произошел захват в московском ресторане. Мы все, находившиеся там, бросились на пол и лежали, пока проходило задержание. Чтобы попасть в мой местный супермаркет, мне приходилось проходить мимо охранников в камуфляже и с АК-47 наперевес. Начальный период «нового капитализма» сопровождался массовым насилием и угрозами. И владелец пятизвездочного отеля, и торговец сувенирами с раскладного столика на Арбате должны были платить «за крышу» мафиозным бандам.

На окраинах крупных городов, особенно в Москве, так называемые новые русские возводили особняки с плавательными бассейнами, винными погребами и башенками. Все это было скрыто от постороннего взгляда за четырехметровыми заборами. Но они представляли мизерную часть населения. Миллионы жителей России вследствие экономических реформ, начатых в 1992 г., фактически обнищали. Резкая либерализация цен привела к стремительному росту инфляции. Рядовые граждане выстраивались вдоль тротуаров и продавали свои пожитки. Центр Москвы превратился в гигантскую барахолку. Особенно мне запомнился один человек среднего возраста, как потом выяснилось, с ученой степенью, продававший старые ржавые висячие замки и прочую ерунду.

Другие ученые в поисках работы эмигрировали из страны туда, где им могли предложить достойную зарплату. Россия лишалась лучших умов именно тогда, когда они ей больше всего требовались.

Железнодорожные вокзалы заполонили попрошайки и бомжи. Курский, главный московский вокзал южного направления, превратился в диккенсовскую ночлежку, набитую карманниками и больными. Калеки пробирались по вагонам метро, прося подаяние.

Так называемый частный бизнес распространился повсюду, нагляднее всего в виде мелких киосков, торговавших подозрительного вида алкоголем и продуктами питания. Мясо, малопригодное для человеческого употребления, продавалось на рынках, которые спонтанно возникали на всех свободных участках земли, становясь рассадниками крыс и инфекций.

Отчаявшиеся люди вкладывали сбережения в финансовые «пирамиды», которые неизбежно разваливались, оставляя их без копейки. В 1992 г. правительство выпустило приватизационные чеки. Идея заключалась в том, что чеки можно будет обменять на доли в приватизируемых предприятиях. На практике же миллионы человек попросту продавали их за бесценок. В итоге ваучеры оказались в руках горстки ловких предпринимателей или руководителей тех же госпредприятий, которые и стали новыми русскими собственниками-капиталистами.

Промышленность рухнула. Рабочие не получали зарплату или получали с многомесячным опозданием, причем чаще товарами — полотенцами, мылом, нежели деньгами. Сами предприятия рассчитывались между собой по бартеру. В некогда гордую страну направлялись корабли и эшелоны с гуманитарной помощью — сахаром и маргарином из избыточных запасов Европейского союза и американскими армейскими пайками. Сверхдержава протягивала миску для подаяния.

В апреле 1993 г. Ельцин прилетел в Ванкувер. Обратившись к президенту Клинтону за помощью, он подчеркнул: «Вспомни, Восточной Германии понадобилось 100 млрд долларов, чтобы избавиться от коммунистического монстра». Вернулся он с обещанием выделить России 1,6 млрд долларов, большая часть из которых предоставлялась в виде кредитов и гуманитарной помощи. Можно заподозрить Запад в недостатке воображения. Разве Россия не нуждалась в своем «плане Маршалла» для перестройки дряхлой постсоветской инфраструктуры, которая была в ненамного лучшем состоянии, чем Германия после Второй мировой войны?

Вероятно, больше выгоды от западных программ помощи, чем россияне, получили западные консалтинговые компании. Помню, я брал интервью у владелицы небольшой московской пекарни, которая отучилась на месячных курсах менеджмента, оплаченных западными правительствами, с небольшой стажировкой в Англии. «Все, что мне на самом деле нужно, — говорила она мне, — это деньги для закупки оборудования. Я и без этих курсов знаю, как управлять своей компанией!»

Российское общество оказалось поистине раздавлено резким отходом от коммунизма. Люди потеряли свою страну. Советский Союз, государство с населением в 250 миллионов человек, живших в пятнадцати республиках, раскололся. 25 миллионов русских застряли в ближнем зарубежье, внезапно оказавшись резидентами иностранного государства. Сибиряки больше не могли ездить в отпуск в Крым (он отошел к независимой Украине). Не могли они поехать и в Москву, поскольку цены на авиабилеты были недоступны. В поездке по Сибири я был изумлен, услышав, что местные жители называют европейскую Россию «материком», словно находятся на далеком острове посреди океана.

Было немного признаков того, что западные советники Кремля понимали, как управлять этим разорванным обществом. Западные правительства, похоже, не замечали хаоса и запустения, царящих на одной восьмой части суши. А может, их это и не интересовало, поскольку все они были одержимы идеей строительства в России капитализма «любой ценой». Западные корпорации видели в ней только огромный новый рынок для своих товаров. Странная для русского уха фраза «Продукт компании “Проктер энд Гэмбл”» звучала в конце каждого второго рекламного ролика на ТВ как новый политический лозунг. Думаю, эти слова приводили русских в бешенство. Казалось, что они пришли на смену прежнему лозунгу «Да здравствует КПСС!», только вместо светлого будущего теперь обещали прокладки, шампунь Head & Shoulders и памперсы, которые, к слову, многие тогда просто не могли себе позволить из-за их дороговизны.

Американские консультанты в строгих костюмах кишели повсюду, сюсюкая над приватизационными проектами и их авторами, «молодыми реформаторами». Нижний Новгород, город на Волге, ранее известный как Горький, стал первым, где начали продавать крупные куски государственного имущества простым гражданам. Во многих смыслах это вызывало оптимизм. Помню, я наблюдал предприимчивых русских, жаждавших начать свой бизнес, которые осматривали 195 принадлежавших государству грузовиков и фургонов (многие из них были просто в ужасном состоянии), а затем торговались за них на аукционе. Мне (подозреваю, что и многим россиянам) было тяжело видеть огромное количество иностранцев, контролировавших этот процесс. Со стороны это выглядело так, словно Америка взялась за распродажу России.

Для тех, кто использовал представившуюся возможность, например для коллективов, выкупивших свои магазины, это действительно сработало. Как собственники, остро желавшие привлечь покупателей, они трансформировали свой бизнес с усердием, которое вскоре свело на нет серую атмосферу советской торговли. Но для тех, кто был «по другую сторону прилавка», чьи сбережения и пенсии съедала гиперинфляция, это была совсем иная история. Средняя продолжительность жизни в стране падала, возрастал алкоголизм, на авансцену выступили врачи-шарлатаны, психотерапевты-самоучки, «белые колдуны», стремившиеся извлечь выгоду из атмосферы всеобщего безысходного отчаяния.

А еще была чеченская война. В свое время Ельцин сам призвал российские регионы «брать суверенитета столько, сколько смогут проглотить». Но Чечня, маленькая мусульманская республика на Северном Кавказе, зашла настолько далеко, что была готова заявить о своей независимости. Согласиться с этим означало создать прецедент, который грозил распадом Российской Федерации. Поэтому в декабре 1994 г. Ельцин отдал приказ о вторжении в республику. Это стало всеобщей катастрофой. Тысячи плохо обученных российских солдат погибли, сотни тысяч чеченцев были либо убиты, либо вынуждены бежать в соседние республики. Их столица Грозный была превращена в руины. Чеченцы радикализировались, проснулся мусульманский фанатизм, дремавший в советский период. Тысячи мужчин влились в вооруженные отряды сепаратистов и постепенно выдавили российскую армию со своей территории. Это было унизительное поражение. В конце 1996 г. Чечня «де факто» обрела независимость. Мятежники совершили ряд хорошо подготовленных террористических актов на территории самой России. Летом 1995 г. они захватили более тысячи заложников в больнице южного городка Буденновск. Власти пытались штурмовать здание (что привело к гибели как минимум 130 человек), но затем позволили захватчикам уйти обратно в Чечню.

К началу 1996 г., года очередных президентских выборов, популярность Бориса Ельцина упала практически до нуля. И дело было не только в непопулярности его реформ и в чеченской войне, которая обернулась катастрофой. Президент вызывал у жителей страны неловкость своими частыми публичными появлениями в нетрезвом виде. Мало кто сомневался, что летом на выборах президентом станет лидер коммунистов Геннадий Зюганов, если выборы пройдут честно. Однако новоявленные олигархи — бизнесмены-миллиардеры, которые опасались потерять свои обретенные состояния в случае возвращения коммунистов, сплотились для осуществления «ельцинского чуда». В ходе так называемых залоговых аукционов, придуманных в 1995 г., эти люди приобрели за мизерную стоимость крупнейшие государственные ресурсы России, включая большинство нефтяных и газовых активов в обмен на помощь безденежному правительству. Теперь именно они финансировали ельцинскую президентскую кампанию, используя для этого принадлежащие им национальные телевизионные каналы, которые освещали предвыборную ситуацию исключительно в его пользу. Ельцин вернулся к власти — и Запад вздохнул с облегчением. Для Клинтона и других лидеров в России были спасены «демократия» и «свободный рынок». Все остальное для них значения не имело.

Но западные лидеры были не в состоянии оценить психологическую травму, которая была нанесена россиянам как нации. Владимир Путин же видел это прекрасно.

Как писал американский политолог Стивен Коэн, в США существовала общепринятая точка зрения, согласно которой «после развала Советского Союза в 1991 г. Россия стала страной, желающей и способной превратиться в некую копию Америки»4. Даже не буду говорить об огромных культурных и исторических различиях, которые, скорее всего, никогда не позволили бы России стать «второй Америкой». Факт заключался в том, что россияне попали в чрезвычайно сложную ситуацию, не имея времени даже на то, чтобы приспособиться к свалившейся на них свободе. Знаменитый советский поэт и певец Владимир Высоцкий прозорливо предвидел это еще в 1965 г., когда он мог только воображать, каково будет оказаться избавленным от коммунистической смирительной рубашки:

Мне вчера дали свободу —

Что я с ней делать буду?

Запад полагал, что россияне априори знают, как воспользоваться свободой, словно это нечто совершенно естественное, как будто русские — это те же американцы, которым, правда, пришлось несколько лет помучиться с коммунизмом. Нужно только снять ограничения, ввести свободный рынок, и все остальное сложится само собой. Тоби Гэтти, советник Клинтона по вопросам России, готовивший первый «пакет» помощи для нее, признает: «Возможно, у нас в США был слишком узкий взгляд на советское общество. Мы переоценили желание русских жить по нашим правилам. Мы отталкивались от предположения, что трансформация пройдет быстро, а хаос, который, кстати сказать, рассматривался нами не как хаос, а как переходный период, вскоре сменится нормальной жизнью»5.

Но в 1990-е годы россияне чувствовали, что волна капитализма не несет их вперед, а захлестывает с головой. Более того, возникло глубокое возмущение, что какие-то «посторонние люди» берутся их учить «цивилизованным» манерам поведения. Большинство россиян с легкостью отказались от коммунистической идеологии. Но они не избавились от образа мышления, сформированного еще в докоммунистический период и лежащего глубоко в душе русского человека. Среди россиян было распространено (и продолжает существовать) сожаление об утрате «чувства единства». «Коллективизм» — не советское изобретение, эта идея уходит корнями в российскую историю, и она противоречит духу западного индивидуализма, который им начали насаждать.

Картина, которую я несколькими мазками попытался нарисовать выше, оставляет безрадостное впечатление. Может, даже более безрадостное, чем ситуация в целом. При Ельцине, несомненно, были и радости, и достижения. Но именно самая мрачная сторона жизни 1990-х гг., которую Запад попросту просмотрел, и подготовила плодородную почву, в которую Путин начнет сажать свои идеи.

Из коммуналки в Кремль

Эта книга — о Путине во власти, а не его биография. Но взгляд на его ранние годы объясняет многое. Его происхождение, путь в высшие кабинеты власти дают ключ к пониманию противоречивого поведения, которое Путин будет демонстрировать как президент: демократ, не доверяющий демократии, западник, чье понимание Запада ошибочное и достаточно ограниченное, человек, верящий в свободный рынок, но мировоззрение которого было сформировано коммунистическим прошлым, яростный защитник Российского государства с ледяным, безжалостным отношением бывшего сотрудника КГБ к его «врагам».

Владимир Владимирович Путин родился в 1952 г. в Ленинграде. В то время город, переживший во Вторую мировую войну немецкие артобстрелы и 900-дневную блокаду, еще восстанавливался из руин. Его детство прошло в коммунальной квартире. Семья занимала одну комнату, а кухню и туалет приходилось делить с соседями. Эта «радость» хорошо памятна многим россиянам. С одной стороны, условия были ужасными — не было ванной, горячей воды, по лестницам бегали крысы. А с другой, коммунальное жилье и совместный труд по послевоенному восстановлению оказали существенное влияние на укрепление коммунистической идеологии того времени. Мышление юного Путина формировалось под воздействием советской пропаганды. В его семье не было ни диссидентов, ни интеллектуалов, которые слушали передачи западных радиостанций, в ней не вели подстрекательских разговоров. В школе его учили, что Запад — враждебный мир, где капиталисты эксплуатируют рабочих и готовятся к войне против СССР; ему говорили, что жизнь в его собственной стране несоизмеримо лучше — благодаря мудрому руководству Коммунистической партии. Краткая «оттепель» времен Никиты Хрущева закончилась, когда Путину было двенадцать лет. Старшие классы школы уже пришлись на период правления Леонида Брежнева, отмеченный нарастающим милитаризмом, конфронтацией с Западом, политическими репрессиями и идеологической жесткостью. Именно в эти годы молодой Путин проявил интерес к вступлению в силовой аппарат партии — КГБ, но это стремление он смог реализовать только после окончания юридического факультета Ленинградского университета.

Путин говорит, что даже не задумывался о массовом терроре, который был организован при Сталине предшественником КГБ — НКВД. Скорее всего, он действительно почти ничего об этом не знал. «Мои представления о КГБ возникли на основе романтических рассказов о работе разведчиков, — говорит он. — Меня, без всякого преувеличения, можно было считать успешным продуктом патриотического воспитания советского человека»6.

Но Путин должен был узнать, чем занимается КГБ, за первые десять лет, которые прослужил в Ленинграде в конце 1970 — начале 1980-х гг. Это был период, когда органы сажали диссидентов в лагеря и психушки, конфисковывали иностранную литературу, глушили зарубежные радиостанции, запрещали советским гражданам выезжать за границу и всеми возможными способами помогали коммунистической партии осуществлять тотальный контроль над обществом. За рубежом задачами КГБ были подрыв западных демократий, похищение военных и промышленных секретов, помощь секретным службам «братских социалистических стран» Восточной Европы в подавлении диссидентства. Доподлинно неизвестно, чем занимался Путин в эти годы, но можно предположить по его работе в контрразведке и в слежке за иностранцами в Ленинграде, что он был абсолютно предан «советскому делу». Путин и поныне неколебим в своем презрении к «предателям Родины» и (как мы увидели в 2010 г., когда он тепло приветствовал десять российских шпионов, высланных из США) полон восхищения теми, кто следует его собственной карьере секретного агента.

Сергей Ролдугин, друг семьи Владимира Путина, вспоминает, что когда он в свое время спросил, чем тот конкретно занимался в ленинградском КГБ, Путин загадочно ответил: «Я специалист по общению с людьми».

В 1985 г. в звании майора Путин был направлен в ГДР. Местом его дислокации стал Дрезден. Он говорит, что его задачей была «политическая разведка» — вербовка информантов и сбор сведений о политических фигурах и планах «противника номер один» — НАТО. На этом этапе он должен был оставаться идеологически стойким, но у него по-прежнему не было непосредственного опыта общения с Западом. Путин был вдали от удивительного пробуждения Советского Союза, от объявленных Михаилом Горбачевым «перестройки» и «гласности». Когда московские газеты и театры рвали на части фальсифицированные образы советского прошлого и ломали клише о враждебности Запада, Путин находился в одной из наиболее репрессивных стран коммунистического блока. Лидер ГДР Эрих Хонеккер до последнего сопротивлялся ветру перемен, дувшему из Москвы. Путин оказался свидетелем нарастающих волнений в Восточной Германии, кульминацией которых стало падение Берлинской стены в конце 1989 г. Фактически в течение тех недель, которые предшествовали коллапсу коммунистического режима, именно в Дрездене стало отчетливо видно, что в стране началась мирная революция: протестующие люди заполонили улицы — прямо под носом у Путина.

Будущий российский лидер оказался в необычайно выгодном положении: он мог воочию наблюдать крушение коммунизма в Восточной Европе. Пропустив горбачевскую революцию на родине, он своими глазами видел, как жители ГДР обретают собственное достоинство и вырываются из советской сферы влияния. По долгу службы он должен был тщательно изучать реакцию НАТО и, конечно, не мог не знать об устном обещании, которое, как говорят, дал Горбачеву государственный секретарь США Джеймс Бейкер: альянс не станет использовать ситуацию с крушением коммунизма для экспансии в страны бывшего советского блока.

Когда для восточногерманских коммунистов и, соответственно, советской гегемонии игра в этой стране была сделана, Путин спешно сжигал секретные документы в своем дрезденском офисе. Ему даже пришлось взяться за пистолет, чтобы осадить бунтовавшую толпу, которая было вознамерилась обыскать помещение. Немцы уже штурмовали офисы Министерства государственной безопасности ГДР. Позже Путин заявлял, что понимал этих людей. «Они устали от контроля со стороны МГБ, тем более что этот контроль носил тотальный характер. В МГБ люди видели монстра» (нет никаких свидетельств, что он признает аналогичное отношение россиян к КГБ).

Самым досадным во всей этой ситуации для Путина было то, что когда разгневанная толпа грозилась проникнуть в здание и он по телефону обратился к командованию советской воинской части, расквартированной в Дрездене, за помощью, ему ответили, что ничего не могут сделать без распоряжения из Москвы. «Но Москва молчала. У меня тогда возникло ощущение, что страны больше нет. Стало ясно, что Союз болен. И это смертельная, неизлечимая болезнь под названием паралич. Паралич власти».

Путин понимал, что советский контроль над половиной Европы не может длиться вечно. Но при этом признает, что происходившее он расценивал как национальное унижение: «Мы просто бросили все и ушли».

Именно в это время Путин совершил резкий поворот в жизни, впервые познакомивший его со взглядами и людьми, которые опровергали все, во что он верил школьником, студентом и сотрудником КГБ. В январе 1990 г. он вернулся из Германии в родной город, который вскоре был переименован в Санкт-Петербург. Оставаясь на службе в органах, он стал помощником ректора ЛГУ по международным связям, а затем и помощником председателя Ленсовета профессора Анатолия Собчака, с которым был знаком еще во время своей учебы на юрфаке. Один из ведущих вольнодумцев периода перестройки, Собчак вскоре был избран мэром Санкт-Петербурга и в июне 1991 г. назначил Путина руководителем комитета по внешним связям. В это время город претендовал на роль крупного российского финансового и инвестиционного центра. Спустя некоторое время Собчак сделал Путина своим первым заместителем.

Бывший идеальный «продукт советского воспитания» не только оказался под влиянием демократа Собчака, но и был вынужден окунуться в западный мир торговли и финансов. Когда в августе 1991 г. твердолобые коммунисты (включая шефа Путина, руководителя КГБ генерала Крючкова) устроили путч против Горбачева, Путин, по его словам, был на стороне Собчака и организовывал сопротивление в поддержку демократии. Тогда же он написал рапорт об увольнении из КГБ.

Позже он говорил, что верил в «благородство» гэкачепистов — удержать Советский Союз от развала, но фактически они добились противоположного. К концу года КПСС была отстранена от власти. Советский Союз распался. Это был переломный момент для Путина: «Все идеалы, цели, которые были у меня, когда я шел работать в КГБ, рухнули».

Пребывание Путина в должности помощника мэра не было бесконфликтным. Из-за скандала, связанного с импортом продовольствия, депутаты Законодательного собрания Санкт-Петербурга пытались снять его, обвинив в коррупции. Он устоял, но когда Собчак по итогам выборов 1996 г. был вынужден покинуть свой пост, Путин тоже остался без работы.

Вскоре Путин благодаря сочетанию удачи и знакомств оказался в Москве и начал быстро подниматься по ступеням кремлевской бюрократической лестницы7. В марте 1997 г. он был назначен заместителем управляющего делами президента Ельцина, в июле 1998-го — директором ФСБ, а в марте 1998 г., сохранив предыдущий пост, стал секретарем Совета безопасности.

Покровителями Путина была так называемая «семья» — ближайший круг советников президента Ельцина: его дочь Татьяна, бывший руководитель его администрации (позднее ставший мужем Татьяны) Валентин Юмашев, действующий глава администрации Александр Волошин и бизнесмен Борис Березовский, который владел 49 % акций главного российского телеканала ОРТ и фактически контролировал его.

Организовав перевыборы Ельцина в 1996 г., «семья» вскоре обеспечила назначение Путина премьер-министром с намерением выдвинуть его в качестве преемника Ельцина. На них большое впечатление произвела лояльность Путина. Будучи главой ФСБ, он фактически блокировал расследование фактов крупномасштабной коррупции и отмывания денег, которые вменялись в вину членам семьи Ельцина и высшим кремлевским чиновникам. (Один из них, Павел Бородин, по «делу Mabetex» обвинялся в присвоении фантастических сумм в процессе ремонта кремлевских зданий. В свое время именно Бородин принял Путина на должность заместителя управделами президента). Путин лично помог своему бывшему наставнику А. Собчаку избежать преследования по обвинению в коррупции. Лояльность позже станет определяющей чертой путинской натуры. Семья Ельцина не была разочарована: первым шагом Путина в должности исполняющего обязанности президента в 2000 г. стало подписание указа о гарантии судебной неприкосновенности Ельцина и его семьи.

Летом 1999 г. «семья» направила Березовского поговорить с Путиным, который с семьей отдыхал на французском курорте Биарриц, и предложить ему должность премьер-министра. Путин, не уверенный в своих способностях, колебался, но президент Ельцин и слышать не хотел об отрицательном ответе.

Этот головокружительный год в карьере Путина ознаменовался событиями, которые произвели на него очень глубокое впечатление. В марте 1999 г. три бывших члена советского блока — Венгрия, Польша и Чешская Республика — вступили в НАТО. Какая бы доля правды ни была в гарантиях, данных в свое время Горбачеву о не расширении НАТО на Восток (американские официальные лица вообще отрицали сам факт подобного обещания), Россия усмотрела в этом угрожающее приближение западного военного альянса к своим границам. Эта тема будет преследовать Путина на протяжении всего последующего десятилетия.

Буквально через 11 дней после решения НАТО о своем расширении самолеты стран-членов блока нанесли удары по Сербии, что повлекло за собой последствия, о которых говорилось ранее. А в августе кризис в Чечне, слабо тлевший на протяжении последних двух с половиной лет, внезапно полыхнул пожаром, который вызвал у Путина внутреннюю ярость, определившую его действия на многие годы. Борьба с терроризмом стала для него навязчивой идеей.

После вывода российских войск из Чечни в конце 1996 г. республика стала практически неуправляемой. Избранное относительно умеренное правительство расшатывалось полевыми командирами, такими как Салман Радуев и Шамиль Басаев, человек, в свое время организовавший захват заложников в Буденновске. Похищения людей стали в Чечне повседневным явлением. После убийства шестерых работников Красного Креста и похищения четверых журналистов иностранцы боялись сунуть нос в эту республику. В Чечне восторжествовал исламский фундаментализм, некоторые из лидеров боевиков установили связи с ближневосточными экстремистскими группами, в первую очередь с «Аль-Каидой».

7 августа 1999 г. Басаев и уроженец Саудовской Аравии исламист Ибн Аль-Хаттаб предприняли хорошо спланированное вторжение 1 500 боевиков в соседний Дагестан. Их целью было установление на территории Дагестана исламского режима, первый шаг к созданию исламского сверхгосударства на Северном Кавказе. Это нападение вынесло Путина на политический олимп. Уже на следующий день президент Ельцин назначил своего секретаря Совбеза исполняющим обязанности премьер-министра и поручил ему разрешить возникшую дагестанскую проблему.

Внезапное появление из ниоткуда Путина в качестве будущего лидера страны было ошеломляющим. Он по-прежнему оставался неизвестен ни стране в целом, ни большинству правящей элиты. Но в течение нескольких последующих месяцев он стал новым лицом России — жестким, энергичным, безжалостно реагировавшим на все более дерзкие нападения чеченских террористов.

В сентябре в течение двух недель четыре взрыва разрушили жилые дома в Буйнакске, Москве (дважды) и Волгодонске. Погибли почти 300 человек. Ответственность за взрывы возложили на чеченцев, что, с учетом вторжения в Дагестан, дало Путину повод при необходимости начать вторую чеченскую войну. На встрече с Биллом Клинтоном 12 сентября возбужденный Путин показал ему карту Чечни и рассказал о своем плане уничтожения сепаратистов. «Они — не люди, — резко заявил он позднее представителям прессы. — Их даже нельзя назвать животными, или если это животные — то животные бешеные».

Взрывы жилых домов явились для Путина удобным поводом для начала войны и так повысили его рейтинг, что некоторые в России даже предположили, что эти взрывы были организованы ФСБ. «Теории заговора» в России настолько распространены и настолько нелепы, что если в них поверить, то придется заново переписать практически всю ее историю. Но серьезные подозрения вызвал пятый инцидент, в Рязани, где милиция, действовавшая по наводке, предотвратила очевидный теракт. В подвале жилого дома были обнаружены три мешка с белым порошком и детонаторами. Пока мешки извлекали и перемещали в безопасное место, пришлось эвакуировать несколько сот местных жителей. Путин лично поблагодарил бдительных граждан, которые обратили внимание на то, как в подвал заносили подозрительные мешки. Однако когда людей, подозреваемых в подготовке взрыва, задержали, они оказались сотрудниками ФСБ. Председатель ФСБ позже заявил, что это были «учения» для проверки бдительности после предыдущих взрывов и что в мешках находился сахар. Но рязанское отделение ФСБ ничего об этих учениях не знало и выразило удивление в связи с подобным заявлением.

Со взрывами домов связано еще несколько загадочных обстоятельств. Например, спикер Государственной думы заявил парламенту, что получил сообщение о взрыве в Волгодонске 13 сентября — в день одного из московских взрывов, но на три дня раньше волгодонского. Мог ли тот, кто заранее знал о всех планируемых актах, перепутать даты? Но все попытки независимого расследования этих инцидентов были тщетными, Кремль яростно реагировал на все вопросы по этому поводу. Более того, двое членов независимой комиссии, которая пыталась установить факты, были убиты, третий погиб в автокатастрофе, а адвокат комиссии по расследованию арестован за якобы незаконное владение оружием и посажен в тюрьму. Журналистка Анна Политковская и бывший сотрудник КГБ Александр Литвиненко, которые также участвовали в расследовании, были убиты в 2006 г.

Целью второй чеченской войны была и расплата за унижение, которое испытала Россия в результате предыдущей войны, и ликвидация, как считал Путин, исламской угрозы для всей страны. Один из его ближайших советников говорил мне (на условиях анонимности): Путин опасался, что, подобно своим предшественникам, продержится на посту премьер-министра лишь несколько месяцев, и хотел воспользоваться этим временем для предотвращения распада России. «Вторжением в Дагестан бандиты дали сигнал, что способны пойти дальше, вверх по Волге, в мусульманские республики — Башкортостан и Татарстан».

Я никогда не слышал ни от Путина, ни от других российских лидеров слов о реальных страданиях чеченского народа — о массовой депортации из родных мест в Среднюю Азию при Сталине, о том, как растворялись их язык и культура в русском окружении в советский период. Не было и глубокого осознания того, что российское вторжение в 1994 г. в значительной степени послужило радикализации чеченских бойцов и стало причиной подъема исламского фундаментализма, о котором не было и духу, когда я посещал эту республику перед первой войной. Именно первая чеченская война превратила обычных сепаратистов в идеологически мотивированных террористов.

Путин вскоре показал, что обладает острым языком и временами не чурается грубости. Это стало его своеобразной визитной карточкой. 24 сентября, когда Путина спросили о жестокости действий русских, он ответил: «Мы будем преследовать террористов везде, в аэропорту — в аэропорту. Вы уж меня извините, в туалете поймаем — мы и в сортире их замочим, в конце концов. Все, вопрос закрыт окончательно».

Военная кампания быстро вывела Путина из безвестности. Но он еще не стал самым популярным лидером страны. Летом 1999 г. один из его предшественников на посту премьер-министра, Евгений Примаков, публично заявил о коррупции в окружении Ельцина и объявил о своем намерении баллотироваться в президенты. Совместно с мэром Москвы Юрием Лужковым они создали политический блок «Отечество — Вся Россия», у которого были неплохие перспективы на парламентских выборах в декабре, а это обеспечивало Примакову хорошую стартовую площадку для президентских выборов, назначенных на июнь будущего года.

В дело обеспечения победы кандидата «семьи» — Путина включился Борис Березовский, который использовал всю мощь стоящего за ним телеканала ОРТ и развернул мощную кампанию по дискредитации Примакова и Лужкова. Наняв известного телекомментатора Сергея Доренко, специализировавшегося на скандалах и сенсациях, Березовский напустил его на Примакова, который, еще будучи премьер-министром, угрожал посадить бизнесменов, подобных Березовскому, за экономические преступления. Каждый вечер главный российский телеканал твердил одно и то же: о преклонном возрасте Примакова, его проблемах со здоровьем, о коррупционности Лужкова и прославлял героические действия Путина в Чечне.

Тем временем «узкий круг» — Березовский, Юмашев и Татьяна Дьяченко — устроил тайную встречу на даче у руководителя администрации Ельцина Александра Волошина, чтобы сформировать политическую силу в поддержку Путина. В сентябре, за три месяца до парламентских выборов, на свет появилась новая партия — «Единство». У нее не было ни корней, ни философии, ни программы. Но она была за Путина и имела мощную поддержку в лице ОРТ и некоторых ведущих газет, подконтрольных Березовскому. На выборах 19 декабря «Единство» почти с двукратным перевесом победило «Отечество — Вся Россия». Сцена была готова для того, чтобы в канун Нового года Ельцин мог безбоязненно уйти в отставку и передать власть премьер-министру, избранному им своим преемником.

На следующий день после выборов был День работника органов безопасности Российской Федерации, в простонародье День чекиста. Продолжая советскую традицию, Россия сохранила множество профессиональных праздников. Этот день отмечается в честь действующих и бывших сотрудников органов государственной безопасности. Утром Путин восстановил на стене здания на Лубянке памятную доску в честь Юрия Андропова, бывшего председателем КГБ во время поступления Путина в эту организацию. Мемориальная доска висела здесь и раньше, но была снята в ельцинские годы правления. Вечером на банкете премьер-министр выступил с речью перед своими бывшими коллегами и пошутил: «Я хочу доложить, что группа сотрудников ФСБ, направленная в командировку под прикрытием в правительство, на первом этапе со своими задачами справляется».

Пришло время второго этапа. Через десять дней Ельцин подал в отставку и высшая власть в России перешла к Путину.

Глава 2

Обольщение Запада

«Хочу, чтобы Россия стала частью Европы»

После того, как объединенные силы группировки НАТО в марте 1999 г. произвели бомбардировки Югославии, отношения России с альянсом оказались замороженными. «Представителю НАТО в Москве посоветовали паковать чемоданы, — заявил министр иностранных дел Игорь Иванов. — Пока не прекратится агрессия против Югославии, никаких контактов с НАТО, в том числе с генеральным секретарем альянса, не будет».

Но в начале 2000 г., вскоре после того, как исполняющим обязанности президента России стал Владимир Путин, в штаб-квартире НАТО в Брюсселе, в кабинете генерального секретаря, раздался телефонный звонок. Звонил не кто иной, как Игорь Иванов. Новый глава НАТО Джордж Робертсон был чрезвычайно удивлен. Он прибыл в Брюссель в октябре и считал, что одной из его первоочередных задач будет возвращение России «в лоно безопасности». Но пока у него это не очень-то получалось.

«Если вы подумываете о визите в Москву, — произнес Иванов, — хочу сказать, что это будет приветствоваться».

Робертсон стал первым крупным западным политиком, кто встретился с новым российским президентом. Он прилетел в Москву в феврале на самолете, предоставленном германскими ВВС. Путину, как показалось, доставила удовольствие эта идея, а вид самолета люфтваффе помог сломать лед.

«Почему вы прилетели на немецком самолете?» — спросил он.

Робертсон быстро сообразил, что слово «люфтваффе», выписанное на борту самолета, вызывает в России определенные чувства, связанные с несчастьями, которые немецкие бомбардировщики принесли стране в годы Второй мировой войны. Он объяснил, что у НАТО нет своих самолетов, поэтому приходится «занимать» их у стран — членов организации. Путин хмыкнул и решил попрактиковаться в английском. «Maybe next time, secretary general, you should come in a British plane»¹.

Робертсон привез ему подарок — книгу на английском языке о царском дворе, которую нашел в антикварном магазине. Российский лидер был польщен. Оказалось, что он предпринимает серьезные усилия для изучения английского, поскольку теперь его профессия «общения с людьми» предполагает контакты с многочисленными лидерами зарубежных стран.

«Мне нравится читать английские книги вслух для практики, — сообщил он Робертсону и добавил: — Так что моя собака уже бегло владеет английским». Это можно было расценить как пропагандистское наступление, смешанное с шуткой. Робертсон вспоминает, что Путин в тот момент был несколько грубоват. «Видна была некоторая неуверенность в себе, которая со временем исчезла. Он был новичком на этой должности. На самом деле он еще и не занял эту должность, а был только исполняющим обязанности президента».

«Я хотел бы уладить наши отношения, — сказал Путин. — В настоящее время они неконструктивны, и мне хотелось бы восстановить отношения с НАТО. Шаг за шагом. Это не может произойти в одночасье, и многие со мной не согласны по этому поводу». Путин показал на своего министра обороны маршала Игоря Сергеева и министра иностранных дел Игоря Иванова: «Но я знаю, чего хочу, а я хочу, чтобы Россия была частью Европы. Это — наша судьба. Давайте подумаем, как нам лучше всего это сделать».

Британский посол говорил Робертсону, что на него произвело впечатление столь смелое внешнеполитическое решение. Взаимоотношения России и Запада были настолько неустойчивыми, что для него произнести «мы собираемся восстановить их» было серьезным шагом. Робертсон почувствовал, что Путин хочет иметь «незамутненные отношения», отставить в сторону доставшиеся в наследство препятствия и вести речь о серьезных вещах. «Он хотел, чтобы Россию воспринимали всерьез как крупного игрока на мировой сцене».

И другой мировой лидер горел желанием оказать честь новому российскому лидеру. Премьер-министр Тони Блэр усмотрел возможность сделать Британию «самым популярным» партнером России в Европе и решил не затягивать с поездкой в Россию. Она состоялась в первой половине марта, еще до того, как Путин был избран президентом (выборы были назначены на 26 марта). Блэр был готов закрыть глаза на безжалостную чеченскую кампанию Путина гораздо охотнее, чем канцлер Германии Герхард Шредер или президент Франции Жак Ширак. Британский МИД тоже с настороженностью относился к бывшему сотруднику КГБ, действия которого в Чечне многими рассматривались как злодеяния. Однако личные советники Блэра с Даунинг-стрит утверждали, что Путин — из лидеров того типа, «в которых стоит вкладывать средства заранее». «По моему опыту, — говорил руководитель администрации Блэра Джонатан Пауэлл, — офицеры КГБ отличаются большей открытостью взглядов, чем прочие члены старой русской номенклатуры . Мы решили установить контакт с ним в ходе предвыборной кампании, а не дожидаться ее окончания, когда возникнет огромная очередь из желающих повидаться с ним. В этом был риск, но мы решили, что так будет правильно, и не ошиблись»2.

Пауэлл говорит, что Блэр почти не углублялся в чеченскую проблему до того, как сел в самолет и стал изучать материалы. «Обзор, подготовленный МИДом, привел его в чрезвычайно раздраженное состояние. Тони сам был обеспокоен исламским терроризмом, он был в состоянии увидеть исходящую от него опасность и считал, что к поведению русских в этом вопросе мы подходим с “двойными стандартами”. Поэтому уже в самолете он решил, что на пресс-конференции даст Путину некоторую поблажку в чеченском вопросе».

Путин был польщен и устроил для премьер-министра и его супруги Чери большую экскурсию по своему родному Санкт-Петербургу. Они посетили Эрмитаж, великолепный летний царский дворец в Петергофе, а вечером побывали на опере Прокофьева «Война и мир» в Мариинском театре. Единственное недоразумение произошло во время беседы в Петергофе, когда британский посол сэр Родрик Лайн неаккуратно плюхнулся в антикварное кресло с тонкими ножками и раздавил его.

«Надеюсь, вы нам это компенсируете», — сострил Путин. По словам одного из свидетелей, «не совсем в шутку».

В ходе визита Блэру удалось добиться всего, чего он хотел. Пауэлл признает, что Британия чувствовала себя «обделенной» в теплых отношениях, которые Ельцин установил с французами и немцами (не говоря уж о Билле Клинтоне), и теперь Блэр «присоединился к этому клубу». Как только в России прошли президентские выборы (выглядевшие простой формальностью, Путин набрал на них 53 % голосов), Блэр пригласил его посетить Лондон. Английская пресса подняла шум по поводу того, что «грозненский мясник» приглашен на встречу с королевой в Виндзорский замок3.

Блэр в то время стал основным западным партнером Путина. В ноябре, когда в Америке в ходе президентских выборов пришлось вручную пересчитывать голоса избирателей в штате Флорида, Путин позвонил Блэру посоветоваться, стоит ли ему уже звонить Джорджу Бушу с поздравлениями. Пауэлл вспоминает: «Тони предложил подождать, пока ситуация прояснится. Путин был очень благодарен и не стал звонить. Это было любопытно и стало иллюстрацией таких отношений, каких обычно не могло быть с российскими президентами. У нас возникло ощущение, что инвестиции оправдались».

«Оправданием инвестиций», в частности, была польза, которую мог извлечь британский бизнес от более близких политических отношений лидеров двух стран. В ходе апрельского визита в Лондон Путин встретился с группой ведущих британских промышленников. Лорд Джон Браун, президент компании ВР, был впечатлен: «Он был освежающе нов». Бизнесмены слушали Путина, обещавшего принять законы, которые помогут победить коррупцию, и его холодная, бесстрастная манера общения создавала впечатление, что он говорит всерьез. Три года спустя Путин с Блэром присутствовали в Лондоне на церемонии, в ходе которой компания ВР и крупнейшая российская нефтяная компания ТНК подписали договор о равноправном партнерстве. На то время 6,75 млрд долларов компании ВР стали крупнейшей иностранной инвестицией в российскую экономику. Обе стороны были счастливы. Впрочем, впереди лежал тернистый путь. Постепенно Путин стал менять свое мнение о распродаже национальных стратегических ресурсов иностранцам.

Заглянуть в душу Путина

Что касается США, Путин решил дождаться окончания президентского срока Клинтона и приступил к зондированию почвы в команде Джорджа Буша. Русские давно ждали победы Буша. Они даже посылали делегацию на съезд Республиканской партии, прошедший в Филадельфии в конце июля 2000 г. Один из ее членов — Михаил Маргелов, сенатор и эксперт по связям с общественностью, работавший в предвыборном штабе Путина, — говорил, что это было частью нового подхода «Единой России» к «консервативным партиям всего мира», нацеленного на создание правоцентристской «ветви». Русские встречались с Кондолизой Райс, другими членами команды Буша — встречи были непродолжительными, но достаточными, чтобы получить приглашение на инаугурацию в январе4.

В день инаугурации Райс нашла российского дипломата, чтобы от имени новой администрации передать позитивное послание Путину. Райс — советолог, владеющая русским языком, — на ближайшие годы станет фигурой, определяющей политику Буша в отношении России. Ее послание выражало надежду на перспективу добрых, дружеских отношений, но, разумеется, не в стиле «шоу Билла и Бориса». По мнению Райс, теплые отношения Клинтона с Ельциным были чрезмерно персонализированными и слишком мягкими, когда нужно было потребовать от России отчета за ее действия в Чечне. В статье, опубликованной в Chicago Tribune 31 декабря 2000 г., она выступила с резкой критикой политики Клинтона:

«Проблема для США заключается в том, что вследствие непрестанных объятий администрации Клинтона с Ельциным и так называемыми реформаторами из его окружения ее политика в отношении России попросту провалилась. Безусловно, Соединенные Штаты обязаны иметь дело с главой государства, а Ельцин был президентом России. Но американская поддержка демократии и экономических реформ превратилась в поддержку Ельцина. Его планы стали американскими планами. Америка удостоверяла, что в России проводится реформа, хотя это было не так, и продолжала расходовать деньги Международного валютного фонда при отсутствии каких-либо свидетельств серьезных изменений. Например, несколько необычные методы приватизации назывались либерализацией экономики; разграбление ресурсов страны влиятельными лицами либо проходило незамеченным, либо игнорировалось.

Российские реалии попросту не согласовываются со сценарием администрации проведения российской экономической реформы».

Помимо этого, Райс знала, что предстоят тяжелые времена, поскольку Буш гораздо решительнее, чем Клинтон, планировал добиваться создания противоракетного оборонительного щита. Она вспоминала: «Буш совершенно четко дал понять, что переориентация в оборонительно-наступательных отношениях и в контроле над вооружениями всегда имела для него очень большое значение и что договор ПРО является препятствием»5.

Но пока смена хозяина Белого дома выглядела для Путина хорошим предзнаменованием. После инаугурации Джорджа Буша в январе 2001 г. Россия надеялась на формирование новых отношений с США. Однако русских ждало неприятное потрясение. В марте американцы объявили о высылке из страны 50 российских шпионов, которые работали под дипломатическим прикрытием в Вашингтоне и Нью-Йорке. Русские не поняли тогда и не понимают до сих пор (судя по нашим интервью), что эта высылка также стала неприятным сюрпризом и для новой администрации Буша! В России решили, что тем самым Буш уже в самом начале своего президентства дал жесткий сигнал. На самом же деле это просто была проблема, унаследованная им от своего предшественника.

Директор ФБР Луис Фри «идентифицировал» 50 дипломатов некоторое время назад, но администрация Клинтона отказалась тогда высылать их из опасения испортить особые отношения с Ельциным накануне завершения президентского срока. Когда в Белом доме появилось новое лицо, Фри понимая, что ему самому вскоре предстоит оставить свой пост, решил покончить с этим делом.

Стивен Хэдли, заместитель советника нового президента по национальной безопасности, вспоминал: «Фри был очень настойчив в необходимости принять меры против русской шпионской сети в Соединенных Штатах. Как мне показалось, ему давно хотелось это сделать, но по ряду причин администрации Клинтона в последний год у власти казалось, что сейчас не время заниматься этим вопросом. В итоге дело стало проблемой нового президента. По нашему мнению, это нельзя было игнорировать, нужно было предпринимать действия, причем быстро и сразу. Это были настоящие шпионы, не обычные дипломаты. Все делалось не по политическим причинам, и это не было каким-то сигналом. Решение было принято, и выполнить его было не сложнее, чем пнуть ногой банку с тротуара»6.

Задача сообщить о предстоящей высылке русским выпала на долю нового государственного секретаря Колина Пауэлла. Он вызвал российского посла Юрия Ушакова, якобы с визитом вежливости — познакомиться. Пауэлл начал с шутки: «Что вы хотите сначала — хорошие новости или плохие?»

«Хорошее лучше на десерт», — ответил Ушаков.

Пауэлл начал с hors d’oeuvre². Он вежливо объяснил, что по существующим джентльменским соглашениям каждая сторона может иметь некоторое количество разведчиков в своих посольствах, но Россия существенно превысила квоту. «Мы вычислили 50 человек. Завтра вы узнаете их имена. Им будет предложено в ближайшие дни покинуть страну. Поэтому я прошу вас вернуться в посольство, включить факс и немедленно известить об этом Москву»7.

Ушаков сразу проинформировал министра иностранных дел Игоря Иванова, который пришел в ярость. «Это было абсолютно беспрецедентно, — вспоминает он. — Это была политически мотивированная акция. Мы расценили произошедшее именно таким образом. Мы решили, что это сделано для того, чтобы показать, кто правит миром»8.

В Кремле новость не могла задеть более болезненной точки. Этой работой Путин сам занимался в течение шестнадцати лет, и высылаемые были его друзьями-чекистами. Он созвал совещание Совета безопасности. Было решено зеркально ответить на американские действия — но в худшем варианте. Секретарь Совета безопасности Сергей Иванов (тоже бывший советский разведчик) позвонил советнику по национальной безопасности Кондолизе Райс и сказал: «Наш ответ будет очень циничным. Мы выдворим пятьдесят ваших дипломатов, но не сразу, а растянем это на некоторое время, будем тщательно выбирать не только реальных шпионов, но и «чистых» дипломатов. Мы устроим хаос в вашем посольстве»9.

Начался взаимный обмен ударами «зуб за зуб». Команду Буша это встревожило, ведь происходившее не было их инициативой. Пауэлл позвонил своему российскому коллеге, министру иностранных дел Игорю Иванову, с предложением «закрыть дело».

«Это не то дело, которое мы можем просто закрыть, — возразил Иванов. — Мы вышлем 50. И если вы вышлете больше, мы ответим тем же. Скоро у нас не останется дипломатов, и наши двусторонние отношения придется решать нам вдвоем».

Они согласились остановиться. 18 мая Иванов прилетел в Вашингтон с письмом от Путина. Российский лидер смотрел дальше текущей размолвки, сделав акцент на тех же аспектах, о которых говорил с генсеком НАТО Робертсоном: он хотел восстановить отношения на новых принципах партнерства. Пауэлл и Иванов пришли к мнению, что президентам нужно встретиться. И выбрали нейтральное место — Словению, определив дату — 16 июня 2001 г.

Именно здесь, в замке XVI века Брдо, к северу от столицы Любляны, произошло первое свидание Буша и Путина. У Путина есть потрясающая способность подстраиваться под собеседника и завоевывать его доверие, способность, благодаря которой он так успешно «общался с людьми» в качестве сотрудника КГБ. Бывшая журналистка «кремлевского пула» Елена Трегубова описывала случай, как Путин, будучи еще директором ФСБ, пригласил ее в Москве в японский ресторан. «Он блестящий коммуникатор… виртуоз… Он как зеркало копирует собеседника, чтобы заставить тебя поверить, что он — такой же, свой… Причем делает это так ловко, что его собеседник этого явно не замечает, а просто ловит кайф»10.

В замке Брдо Путин применил свою магию к Бушу. Американец затронул один случай из жизни Путина, о котором его заранее проинформировали. Случай был связан с христианским крестиком, который дала ему мать, а он освятил его в Израиле. Путин быстро сообразил, что это резонирует с характером самого Буша. «Это правда», — ответил Путин, по признанию Буша, сделанному в беседе с американским журналистом Бобом Вудвардом11.

Буш говорит, что выразил Путину свое удивление тем, что коммунист, сотрудник КГБ, носил крестик. (На той встрече его на Путине не было, но месяцем позже он специально привез его в Геную, чтобы показать Бушу.) «Это об очень многом мне говорит, господин президент, — сказал Буш. — Можно мне называть вас Владимиром?»

Затем Путин рассказал, как сгорела дача его семьи, и единственным предметом, который он хотел найти среди пепла, был этот крестик. «Помню, рабочий протянул руку, и на ладони лежал крест, который подарила мне мать, словно так и должно было быть». Все, Буш был у него «на крючке».

Помощники двух президентов, ожидая снаружи, сильно нервничали на протяжении этой приватной беседы. Госсекретарь Колин Пауэлл вел светскую беседу со своим российским коллегой Игорем Ивановым. Пауэлл вспоминал позже: «Мы с Игорем и вся остальная делегация с деловитым видом сидели вместе и изображали, что у нас — конференция, на которой обсуждаются жизненно важные вопросы. Но на самом деле мы просто сидели, барабаня пальцами по столу, не представляя себе, чем занимаются эти парни»12.

Наконец президенты вышли на пресс-конференцию. Один из журналистов задал Бушу убойный вопрос: «Могут ли американцы доверять этому человеку?» Все еще находясь под чарами, Буш пришел в лирическое состояние. «Я смотрел этому человеку в глаза. Я считаю его очень откровенным и надежным. У нас получился очень хороший диалог. Мне удалось почувствовать его душу».

Путин едва мог поверить своим ушам. Он повернулся в Бушу и произнес тихим, мальчишеским голосом по-английски: «Спасибо, мистер…» Помощники Буша разинули рты. Конди Райс пробормотала коллеге: «О господи, нам придется найти какое-то объяснение, чтобы это как-то переделать».

Позже Колин Пауэлл отвел президента в сторону и сказал: «Знаете, вы могли увидеть там все что угодно, но когда я смотрю ему в глаза, я по-прежнему вижу К-Г-Б. Не забывайте, у него свободный немецкий потому, что он был резидентом в Германии и он — главный человек в КГБ».

Фраза о том, что ему «удалось заглянуть в душу Путина», будет преследовать Буша до конца его президентского срока.

Совместная борьба против «Талибана»

Менее чем через три месяца дружба двух президентов подверглась первому испытанию. 11 сентября 2001 г., когда террористы совершили самое громкое за всю историю нападение на Соединенные Штаты, Путин первым из мировых лидеров позвонил Бушу, выразил соболезнование и предложил помощь.

Наблюдая по телевизору, как самолеты врезаются в здания Международного торгового центра и Пентагона, Путин был потрясен, но не удивлен. Всего днем раньше он позвонил Бушу и сказал, что, по его мнению, должно произойти «что-то серьезное». Это случилось после убийства 9 сентября Ахмада Шаха Масуда, противника талибов, лидера Северного альянса Афганистана. Российская разведка интерпретировала это событие как предвестие чего-то худшего. Россия несколько лет поддерживала Северный альянс оружием и деньгами в стремлении сдержать распространение исламского фундаментализма.

Путин сразу же вызвал в Кремль руководителей органов безопасности и спросил, какую помощь они могут оказать. Первое, что им пришло в голову, — отложить крупные морские учения, которые должны были начаться на Тихом океане, чтобы не отвлекать без необходимости вооруженные силы США. Путин позвонил в Белый дом, но не смог поговорить с президентом Бушем, который в этот момент находился на «Борту № 1», направляясь в секретное убежище. На звонок ответила Кондолиза Райс. Она была в бункере Белого дома, где уже было принято решение перевести все вооруженные силы США на уровень повышенной боевой готовности — DEFCON 3.

Райс позже вспоминала в интервью: «Я сказала президенту Путину, что наши войска переведены на высший уровень. Помню, он ответил: “Я знаю”. И тут до меня дошло: конечно, он знает, они следят за уровнем готовности наших сил! Он сказал: “Мы отводим свои, мы отменяем все учения”. В этот момент я подумала — кажется, холодная война действительно закончилась»13.

Вскоре американцы определились со своим ответом на нападения, которые спонсировали Усама бен Ладен и «Аль-Каида», действовавшие из Афганистана при поддержке фундаменталистского правительства «Талибана». Когда Путин спросил, чем еще он может помочь, ответ был четок: единственным подходящим местом для проведения нападения на Афганистан, помимо американских авианосцев, находящихся в регионе, являются бывшие советские среднеазиатские республики, а Москва сохраняла огромное влияние на номинально независимые Узбекистан, Таджикистан и Киргизию.

Путин решил попросить содействия у среднеазиатских государств и дал это понять американцам. Но столкнулся с неожиданным сопротивлением в собственном правительстве. Сторонник жесткого курса министр обороны Сергей Иванов был одним из его ближайших союзников, но более сведущим в нюансах западной политики. Он также был основным каналом коммуникации с Кондолизой Райс. Когда она вошла в кабинет Буша как советник по национальной безопасности, Иванов занимал аналогичный пост в Москве. И даже после того, как в марте 2001 г. он стал министром обороны, Райс испытывала к нему симпатию и (несмотря на дипломатический протокол, который теперь связывал ее с новым секретарем Совета безопасности Владимиром Рушайло) продолжала сохранять связь. На саммите в Любляне, по словам Райс, Буш спросил Путина: «Кому нам следует звонить, если мы не сможем застать вас, а нам будет нужен надежный человек?» Путин ответил: «Это Сергей Иванов». Буш, в свою очередь, сказал: «А у нас — Конди».

Через трое суток после террористических атак Иванов, «надежный человек», внезапно сделал резкий шаг в сторону от заявленной Россией готовности оказать помощь. «Не вижу абсолютно никаких оснований, — заявил он во время визита в Армению, — для даже гипотетической возможности проведения НАТО военных операций с территории среднеазиатских государств».

Американцев смутили противоречивые сигналы. Внезапно президенты среднеазиатских республик, никогда не рассматривавшиеся в качестве величайших демократов современности, стали всеобщими фаворитами. Путин направил секретаря Совета безопасности Владимира Рушайло выяснить их мнение. Заместитель госсекретаря Джон Болтон прилетел в столицу Узбекистана Ташкент, чтобы склонить на свою сторону президента Ислама Каримова, человека, которого обвиняли в самых вопиющих нарушениях прав человека. Но сейчас американцы были не расположены обращать внимание на подобные вещи. Райс позже вспоминала: «В Узбекистане проблема возникла только с определением цены. Каримову были нужны деньги, и он понимал, что мы в безвыходном положении». Действительно, Болтон вскоре выяснил, что Каримов готов лезть из кожи вон, чтобы услужить. «Я был готов к тому, что это будут невероятно сложные переговоры, а тот спросил: “Почему вас не интересует постоянная база?”»14.

Это было именно то, чего опасались многие русские, а не только Сергей Иванов: перспектива постоянного американского «присутствия». Ограниченный доступ к среднеазиатским базам ради проведения афганской кампании мог превратиться в нечто постоянное, и тем более политизированное.

Сергей Иванов вспоминает: «Мы опасались, что когда американцы закрепят свое присутствие в регионе, начнется “продвижение демократии”. Мы очень хорошо знали эти страны — они же были частью одной страны [Советского Союза], — а как говорят у нас в России, “Восток — дело тонкое”. Мы опасались, что может начаться не очень выгодный для нас политический процесс. Позже это подтвердилось. Лидеры этих стран — Киргизии, Узбекистана, Таджикистана — начали нам жаловаться, потому что они дали американцам все, что те хотели, а те начали сотрудничать с оппозиционными группами, строить демократию»15.

Это было одним из первых признаков, что при Путине Россия стала рассматривать перспективы демократии у своих границ как угрозу.

В субботу, 22 сентября, Путин вызвал на свою сочинскую дачу, укрытую в лесах на высокой скале с видом на Черное море, министра обороны и секретаря Совбеза. Обсуждение кризиса заняло шесть часов. Путин утверждал, что Россия не просто оказывает помощь Америке, она делает это и в собственных интересах. Во-первых, Москву давно беспокоит нарастание исламистских сил в среднеазиатских республиках, частично подстрекаемых из Афганистана. После катастрофической войны 1980-х гг. Россия больше никогда не пошлет своих солдат в Афганистан, но если американцы намереваются сделать это, зачем России возражать? Сергей Иванов вспоминает: «Мы рассчитывали на ответную помощь. Мы знали, где расположены базы подготовки боевиков в Афганистане. Нам были известны их точные координаты. В этих лагерях готовили террористов, в том числе из Чечни и Дагестана, равно как из Таджикистана и Узбекистана <…> Мы рассчитывали, что американцы уничтожат базы или захватят террористов и передадут их нам».

Во-вторых, Путин связывал нападения 11 сентября с той же террористической угрозой, с которой столкнулся в Чечне. Поддержка американцев могла усилить поддержку (или, по крайней мере, приглушить критику) его собственной антитеррористической кампании. Российский лидер уже переговорил с американцами на тему связи «Аль-Каиды» и чеченских исламистов. Он даже утверждал, что Усама бен Ладен лично два раза побывал в Чечне. Теперь появился шанс помочь Америке уничтожить источники проблем и в самой России. «Мы все должны понять, — сказал Путин своей команде, — что ситуация в мире изменилась». Сторонники жесткой линии были побеждены. «Даже сомневающиеся согласились, — заметил в интервью Путин. — Новые обстоятельства означают, что мы должны помочь американцам».

Через четыре часа Путин покинул совещание, чтобы позвонить американскому президенту и проинформировать его о своем решении. «Это был содержательный разговор, — вспоминает Путин. — Мы пришли к согласию по конкретным шагам, которые следует сделать незамедлительно и в дальнейшей перспективе». Он предложил материально-техническую помощь, разведывательную информацию, организацию поисково-спасательных операций, если американских летчиков собьют в северном Афганистане, и даже право военной авиации пролетать над российской территорией с гуманитарными целями. Самое главное, он сказал Бушу: «Я готов сообщить главам правительств среднеазиатских стран, что у нас хорошие отношения в этом смысле, у нас нет возражений против роли США в Средней Азии постольку, поскольку это касается ведения войны с террором, и это временно, не постоянно»16. Последние слова имели решающее значение. Спустя десять лет американские войска по-прежнему действуют с авиабазы Манас в Киргизии (несмотря на попытку России выселить их оттуда в 2009 г.)17. Узбекистан же попросил американцев освободить базу в 2005 г.

Американская кампания заключалась преимущественно в нанесении ударов с воздуха, в то время как самим афганцам (Северному альянсу — противнику «Талибана») предстояло вести боевые действия на земле. Райс говорит, что Сергей Иванов отвечал за материально-техническое снабжение и боевую подготовку отрядов Северного альянса. В то самое время, когда Путин звонил Бушу из Сочи, начальник Генерального штаба Анатолий Квашнин проводил переговоры с лидером Северного альянса в Таджикистане.

Россия, как казалось, целиком и полностью присоединилась к США в войне с террором. Сергей Иванов утверждает, что через несколько дней после начала войны к российским пограничникам, охраняющим границу Таджикистана с Афганистаном, обратились представители «Талибана». «Они сказали, что уполномочены муллой Омаром предложить России начать совместные с «Талибаном» боевые действия против американцев». Путин вспомнил про этот случай во время визита в Москву министра обороны США Дональда Рамсфельда. «Мы дали им единственно возможный ответ», — сказал Путин на английском, показав грубый русский жест — кукиш. «Мы показываем это несколько иначе, но смысл я понял», — рассмеялся Рамсфельд18.

Американцы начали боевые действия 7 октября, в день рождения Путина. Он вместе с гостями смотрел по телевизору новости, в которых показывали первые воздушные налеты. Министр обороны Сергей Иванов повернулся к нему и поднял бокал. «Владимир Владимирович, это подарок ко дню рожденья».

Шоу Джорджа и Владимира

Казалось, Путин теперь ответил на вопрос журналиста, прозвучавший на пресс-конференции в Любляне, — могут ли американцы доверять этому человеку? Удовлетворенный образом человека, действующего совместно с Западом, а не против него, Путин продолжил пропагандистское наступление. Сначала он отправился в Германию, где произвел впечатление на принимающую сторону, произнеся речь в Бундестаге на немецком языке.

Он подчеркнул сотрудничество своей страны в общемировой войне с террором и противопоставил этому пощечину, нанесенную России бомбардировками Сербии. То событие по-прежнему терзало его, хотя прошло уже более двух лет. «Сегодня решения зачастую принимаются без нашего участия, а нас затем настойчиво просят эти решения поддержать. И после этого вновь говорят о лояльности по отношению к НАТО. Говорят даже, что без России, мол, невозможно воплотить эти решения. Давайте зададим себе вопрос: нормально ли это? Действительно ли это подлинное партнерство?»

«Без атмосферы доверия не может быть единой Большой Европы, — сказал он, раскрывая свое представление о том, что с холодной войной покончено раз и навсегда. — Сегодня мы обязаны сказать, что отказываемся от наших стереотипов и амбиций и отныне будем совместно обеспечивать безопасность населения Европы и мира в целом».

Канцлер Герхард Шредер полностью поддержал мысль Путина о включении России в «совместное» обеспечение европейской безопасности. Уже перед этим визитом они начали думать о немыслимом — о том, что Россия со временем может стать членом НАТО. Шредер вспоминал позже в интервью, что они обсуждали, как он сказал, «весьма дальновидный» подход в международной политике: «Я обсуждал с Путиным, имеет ли смысл России вступать в НАТО. На мой взгляд, в этом есть глубокий смысл, это хорошая перспектива как для России, так и для НАТО»19.

Неделю спустя Путин встретился в Брюсселе с генеральным секретарем НАТО генералом Джорджем Робертсоном. Готовый закрепить успех. Робертсон был поражен, когда Путин начал встречу с вопроса: «Когда вы собираетесь пригласить Россию стать членом НАТО?»20.

Советник Путина Сергей Приходько утверждает, что это было всего лишь образным выражением, которое не следует понимать буквально, но Робертсон воспринял вопрос всерьез21. Он стал терпеливо объяснять, что подобного рода вещи не делаются быстро. Робертсон вспоминает: «Я сказал: “Господин президент, мы не приглашаем страны присоединяться к НАТО. Вы подаете заявку на членство. Затем начинается процесс, в ходе которого вы демонстрируете, что можете быть интегрированы в НАТО, а после этого выпускается приглашение стать членом”. Он пожал плечами и произнес примерно следующее: “Россия не намерена стоять в очереди среди множества стран, которые не имеют значения”. Я ответил: “В таком случае нам следует прекратить этот дипломатический «танец с саблями» насчет членства и приступить к выстраиванию практических взаимоотношений. Дальше посмотрим, куда это нас выведет”»22.

Отнюдь не обескураженный, Путин продолжил обольщать Запад, делая примирительные жесты. По возвращении из Брюсселя в Москву он дал добро на закрытие двух созданных в советское время военных объектов за границей — военно-морской базы в Камрани (Вьетнам) и центра радиоперехвата в Лурдесе (Куба). В частных беседах российские официальные лица признавались, что они стали дорогостоящими «белыми слонами», от которых только рады были избавиться. При этом в Москве надеялись, что это будет расценено как жест доброй воли, заслуживающий ответного обмена любезностями. Россия надеялась достичь договоренностей по ряду давно назревших проблем. В 1974 г. в США была принята так называемая поправка Джексона — Вэника, ограничивающая торговлю с СССР до тех пор, пока не будут сняты препятствия для еврейской эмиграции. Проблема давным-давно исчерпала себя, но поправка до сих пор остается в своде законов, несмотря на все просьбы российской стороны (и американские обещания отменить ее). Россия также хотела вступить во Всемирную торговую организацию, что способствовало бы росту ее экономики, но США блокировали этот процесс и повысили тарифы на импорт российской стали. Кроме того, Путин все еще надеялся, что сможет отсрочить отмену договора по ПРО и даже убедит американцев не разворачивать свой ракетный щит.

Этим надеждам вскоре суждено было рухнуть. В предвыборной президентской кампании Джордж Буш пообещал создать американскую национальную систему противоракетной обороны, договор же по ПРО препятствовал этому.

Вопрос был ключевым в повестке дня в ходе государственного визита Путина в США в ноябре 2001 г. Американцы пытались убедить россиян, что тем нечего опасаться, поскольку целью программы является защита Соединенных Штатов от ракет, которые могут быть созданы в будущем такими «экстремистскими государствами», как Ирак, Иран и Северная Корея (страны, которые Буш вскоре определит как «ось зла»). По существу, эта оборонительная система не должна дестабилизировать стратегический баланс сил между Россией и США. Колин Пауэлл вспоминает: «Президент хотел объяснить президенту Путину, что он, Буш, понимает, что холодная война окончена и что мы давно перестали смотреть на Российскую Федерацию сквозь призму холодной войны»23.

По словам заместителя советника президента по национальной безопасности Стивена Хэдли, Буш сказал: «Я бы предпочел, чтобы мы оба согласились забыть о договоре ПРО и заявить о взаимном сотрудничестве в области новой системы противоракетной обороны. Если тебе, Владимир, будет так лучше, то я буду действовать в одностороннем порядке, а ты не станешь принимать в этом участия, а может, даже и критиковать в чем-то. Это будет нормально»24.

Теперь настала очередь американцев попробовать соблазнить Путина «музыкой для хорошего настроения». Он был приглашен на семейное ранчо Буша в Кроуфорд в Техасе. Путин воспринял это как некую привилегию. Он объяснил, что еще никогда не бывал в доме другого мирового лидера. Атмосфера была уютной. Для гостей играл пианист Ван Клиберн, кумир советских людей, лауреат первого конкурса имени Чайковского, который проходил в Москве в 1958 г. Кондолиза Райс танцевала, министр иностранных дел Игорь Иванов общался на испанском с президентом Бушем. Иванов вспоминает: «Я говорю по-испански, поскольку одно время работал в Испании, и когда Буш узнал об этом, то всегда пользовался моментом поболтать со мной по-испански. Он называл меня “Игги”. “Привет, Игги, — восклицал он. — Como estas?”³»25.

Но Путин, разумеется, не собирался прикрываться фиговым листком, соглашаясь отказаться от договора по ПРО совместно с Соединенным Штатами. Максимум, о чем удалось договориться, так это о том, что Буш не станет смущать Путина заявлением о выходе из договора во время его пребывания в США.

В декабре государственный секретарь Пауэлл прилетел в Москву «хоронить договор». Он сказал Путину, что президент Буш в трехдневный срок публично объявит, что США в одностороннем порядке выходят из договора. Реакция Путина показалась ему любопытной. «Путин окинул меня своим стальным взглядом и начал выражать недовольство: “Это кошмар, вы выбиваете почву из-под стратегической стабильности, мы будем критиковать вас за это”. Я сказал: “Полностью сознаю это, господин президент”. После этого он расплылся в улыбке, подался ко мне и произнес: “Хорошо. Значит, об этом можно больше не говорить. Теперь вам с Игорем [Ивановым] придется заняться разработкой новой стратегической структуры”. Я ответил: “Да, сэр”»26.

В течение пяти месяцев был выработан новый договор об ограничении стратегических ядерных вооружений. Он оказался гораздо менее впечатляющим, чем его предшественники — договоры SALT (договор об ограничении ядерных вооружений, ОСВ) эпохи холодной войны и START (договор о сокращении стратегических вооружений, СНВ-2), подписанные Горбачевым и Ельциным с Джорджем Бушем-старшим. Уместившийся на нескольких листках формата А4, он был весьма скромным и, хотя предусматривал сокращение ядерных арсеналов с обеих сторон, не содержал никаких условий обеспечения контроля и даже каких-либо обязательств по окончательному уничтожению арсеналов. Бушу и Путину он был нужен как символ. Два лидера вели себя как на пожаре, и им нужен был некий договор, который бы это только подтверждал.

После церемонии подписания Путин с супругой показали Джорджу и Лауре Буш окрестности Кремля, потом поехали с ними к себе на дачу, где половили рыбу в пруду. Путин возвращал долг за Кроуфорд. На другой день все улетели в родной город Путина, Санкт-Петербург, где посетили огромный городской военный мемориал, Эрмитаж и Санкт-Петербургский университет. Путин успел, кроме того, заглянуть на соревнования по дзюдо. Вечером обе президентские четы в сопровождении министров и советников отправились на балет «Щелкунчик» в знаменитый Мариинский театр.

Здесь произошло нечто любопытное. Между Кондолизой Райс и Сергеем Ивановым сложились тесные дружеские отношения. Они оба оказались балетоманами, и ни одному из них не хотелось сидеть три часа на прекрасно знакомом обоим «Щелкунчике». Когда погас свет, Иванов наклонился к Райс и спросил:

— Конди, ты действительно хочешь смотреть «Щелкунчик»?

— Что ты имеешь в виду?

— Предлагаю альтернативу. Что-нибудь слышала про балет Эйфмана?

Райс кое-что о нем слышала. Борис Эйфман, хореограф-авангардист, более соответствовал ее вкусам.

— Поехали, — сказала она.

Иванов и Райс выскользнули из Мариинки и отправились в студию Эйфмана. Они сидели бок о бок в репетиционном зале, ошеломленные, единственные зрители захватывающего действия (не считая несколько раздраженного секретаря Совета безопасности Владимира Рушайло, который был послан в качестве chaperone⁴).

— Я видел, что ей это понравилось, — вспоминал Иванов позже. — Такого рода вещи нельзя сымитировать27.

Они вернулись в Мариинский театр как раз перед тем, как в зале зажгли свет, и успели присоединиться к официальным делегациям, которые еще ждала ночная прогулка по петербургским каналам.

— Личные отношения имеют значение, — признавалась Райс в интервью. — Я пришла к убеждению, что Сергей Иванов — человек, который верен своему слову, и, надеюсь, он так же думает обо мне28.

Это поистине казалось рассветом новой эпохи. Кто бы мог представить, что все это вскоре начнет разваливаться?

Глава 3

Битва за экономическую реформу

Создание новой команды

На Запад произвела впечатление не только внешняя политика Путина. Дома он запустил множество экономических реформ, которые вызвали восторженное одобрение за рубежом. Складывалось впечатление, что они нацелены на стимулирование экономики, внедрение свободного рынка и отправку последних следов коммунизма в мусорную корзину.

Будучи еще премьер-министром, Путин набрал новую команду из ориентированных на Запад реформаторов. Некоторые из них, например Герман Греф и Алексей Кудрин, были знакомы ему по Санкт-Петербургу. Экономист Андрей Илларионов — отъявленный либерал. Аркадий Дворкович, российский вундеркинд, только что завершил образование в университете Дьюка. Сам Путин был новичком в экономике, готовым слушать и учиться, при этом убежденным в необходимости перемен. В одном интервью А. Кудрин охарактеризовал его как «человека нового поколения, который понял требования времени»1.

Российская экономика стала трансформироваться еще при Ельцине. При нем были запущены массовая приватизация, либерализация цен. Но существенного экономического роста не произошло, инфляция оставалась высокой, частный сектор работал неэффективно. И что самое главное, индустриальная база страны оставалась почти полностью сфокусирована на добыче и продаже сырья — нефти, газа, алюминия, леса. Современной промышленности в стране почти не существовало.

В конце 1999 г. Путин назначил Грефа, 35-летнего юриста, переквалифицировавшегося в бизнесмены, руководителем нового Центра стратегических исследований, который стал двигателем реформ. Греф, энергичный мужчина с острой бородкой à la Троцкий, не был экономистом, но мало кто сомневался, что он лучше всех подходит для этой задачи. Заместитель министра финансов Кудрин характеризовал его как «яркого и смелого… Он был танком, мотором и убежденным сторонником реформ».

Центр Грефа стал своего рода «мозговым трестом». Позже он вспоминал в интервью: «Мы хотели достичь согласия в обществе. Мы хотели сформировать программу с максимальным участием интеллектуалов, ученых, исследователей, управленцев, экономистов. Мы хотели общественных консультаций, в частности, для того, чтобы никто не мог подумать, что она взялась из ниоткуда, чтобы каждый внес свой вклад в ее осуществление. Поэтому первой задачей было подключить как можно больше людей»2.

Не все идеи, которые хлынули потоком, соответствовали взглядам Грефа. Криво усмехаясь, он вспоминал один вклад. «Мы получали идеи самого разного толка, некоторые из них, честно сказать, весьма экзотичные. Один из институтов Академии наук предложил нам комплекс мер, которые, по существу, возвращали назад социализм. Помню, их идеей было создать национальный фонд заработной платы и стандартизировать все выплаты».

На протяжении следующих шести месяцев команда провела ряд брифингов и «мозговых штурмов», постепенно просеивая все предложения и вырабатывая план. Время от времени на встречах присутствовал Путин, в основном слушал и задавал вопросы. При этом часто интересовался, какое влияние эти реформы окажут на общественное благосостояние. У него также был свой экономический гуру, Андрей Илларионов, которого он использовал в качестве эксперта выдвигаемых идей и в некотором смысле как противовес команде Грефа.

Греф пригласил Илларионова, директора Института экономического анализа, войти в Центр, но, по словам Илларионова, тот показался ему слишком «кейнсианским», и он отказался. Илларионов был и остается в некотором смысле оригиналом, индивидуалистом, которому нравится идти против общепринятой точки зрения. В конце 1990-х гг. он яростно критиковал политику, которая привела страну к финансовому кризису и дефолту в августе 1998 г. Возможно, именно стремлением откровенно высказывать мысли он обратил на себя внимание Путина (впрочем, через несколько лет это стоило ему работы). 28 февраля 2000 г. исполняющий обязанности президента позвонил ему и пригласил на подмосковную дачу в Ново-Огарево «побеседовать».

Они провели весь вечер, обсуждая проблемы экономики, или, скорее, экономической науки. «Его интересовали не просто процентные ставки и тому подобное, — говорил Илларионов в интервью. — Он хотел получить общее представление об экономических реформах, о том, какая экономика нам нужна, что для этого следует сделать, как все это объединить. Он, безусловно, узнавал много нового в очень узкой области, в которой не был специалистом»3.

В какой-то момент их прервал чиновник, который передал Путину листок бумаги. Исполняющий обязанности президента обрадовался. Ему сообщили, что захваченный чеченскими повстанцами город Шатой освобожден российскими войсками. Илларионов не замедлил охладить торжество Путина. Давний противник российской интервенции в Чечню, он резко сказал, что все происходящее там — «преступление». Илларионов говорит, что он всегда выступал за предоставление независимости Чеченской Республике, что ее никогда не покорить силой оружия и что реакцией будет подъем терроризма, который отразится на всей России.

У них возник яростный спор. Путин настаивал, что мятежники должны быть уничтожены. «У него даже голос стал другим по сравнению с тем, каким он обсуждал экономические вопросы, — сказал Илларионов. — Внезапно в нем прорезалось железо, лед. Изменение личности произошло буквально на глазах — словно перед тобой возник совершенно другой человек. Показалось, что мы в любой момент можем расстаться навсегда без малейшей возможности примирения».

Примерно через полчаса, когда стало ясно, что к единому мнению по этому вопросу не прийти, Путин неожиданно заявил: «Все, хватит. О Чечне больше не говорим». Илларионов вспоминает: «Он оборвал разговор и на протяжении всех наших дальнейших встреч и отношений в течение шести лет никогда не упоминал о Чечне в моем присутствии и не обсуждал со мной эту тему. Мы просто вернулись к разговору об экономических реформах».

В половине одиннадцатого вечера Илларионов должен был уезжать. После перебранки по поводу Чечни он полагал, что это их последняя встреча. Однако Путин попросил его приехать на следующий день. Экономические консультации стали проходить на регулярной основе, и 12 апреля Путин официально назначил Илларионова своим главным экономическим советником, а позже — своим представителем, на встречах «Большой восьмерки».

К маю Центр почти закончил подготовку плана реформ, который был, по словам Грефа, «ультралиберальным». «Если мы дадим свободу частному сектору, можем получить хороший рост», — сказал Кудрин. Готовая работа воплотилась в толстый том, слишком массивный, чтобы его представить исполняющему обязанности президента. У них не было опыта создания слайд-презентаций, и на завершающей стадии пригласили консультанта из McKinsey & Company. «Мы провели неделю у них в офисе, — говорит Греф, — создавая краткую версию доклада для публичной презентации и более профессиональную для министерств и ведомств, где разъяснялось, что им следует делать».

5 мая, за два дня до инаугурации Путина, команда прилетела в его сочинскую резиденцию, чтобы провести «полное погружение» в проект. Молодые реформаторы горели от возбуждения. «Я был в эйфории, — говорил Кудрин, — потому что все шло по плану». С утра до ночи они проводили заседания, прерываясь лишь на еду и прогулки под теплым солнцем. Экономисты обговаривали с Путиным каждый аспект; он указывал, где что следует доработать, но в целом план был одобрен. Он стал известен как «план Грефа». Реализовать его оказалось намного сложнее, чем написать.

Приватизация народной земли

В ближайшие годы, по плану Грефа, должны были преобразиться многие аспекты экономической жизни. Подоходный налог для физических лиц снизился с 30 % до единой ставки в 13 %. Корпоративный налог снизился с 35 до 24 %. Новый Земельный кодекс сделал возможным покупку и продажу земли для коммерческого и жилого использования — впервые после Октябрьской революции 1917 г. Появился новый Юридический кодекс, предприняты жесткие меры, направленные против отмывания денег, попытки разделения некоторых крупнейших государственных монополий. Например, производство электричества было отделено от сети ее распределения.

Требовалась налоговая реформа, поскольку миллионы россиян, чьи доходы и без того стали мизерными, по мере повышения ставок просто переставали их платить. То же можно сказать и про налогообложение предприятий: около 80 % доходов в стране попросту уводилось из сферы налогообложения. Греф предложил дерзкий план: единую низкую ставку подоходного налога для всех и существенно сниженный корпоративный налог. Идея заключалась в снижении ставок и одновременном повышении собираемости. Но если бы люди продолжили не платить налоги, государство получило бы еще бо́льшую дыру в бюджете. Это не осталось без внимания Путина. Греф вспоминает, как они с Кудриным общались с Путиным по этому поводу: «Президент спросил нас: “Вы уверены, что наши общие налоговые сборы не упадут, если мы снизим ставку?” Мы ответили: “Да”. Он спросил: “А если вы ошибаетесь?” Я сказал: “Тогда я подам в отставку”. “Извините, — сказал Путин, — но я не намерен одобрять ваш план на таком основании! Вы не до конца продумали. Почему вы считаете, что ваша отставка каким-то образом возместит те деньги, которых недосчитается наш бюджет? С политической точки зрения, одно другого не компенсирует»4.

Греф и Кудрин ушли, просчитали все еще раз и вторично представили свой план Путину. На этот раз он согласился.

Международный валютный фонд не испытывал особой радости. «В это время мы продолжали тесно сотрудничать с миссией МВФ, и они отказались поддержать наши планы, — говорит Греф. — У нас были сложные переговоры в подмосковной резиденции. Потом мы сказали представителям МВФ: “Большое спасибо за советы, но мы все равно намерены снизить налоги”». Впоследствии миссия МВФ покинула страну. Греф говорит, что эта реформа стала «ключевым, правильным решением, которое позволило нашей экономике начать подъем».

Предложенная земельная реформа вызвала еще более острые дискуссии — на этот раз потому, что она задевала чувства миллионов коммунистов и всех, кто полагал, что земля «должна принадлежать народу». Ельцин не осмелился противостоять им. Когда Греф готовился представить Земельный кодекс депутатам Государственной думы, тысячи людей вышли на улицы с красными флагами и антикапиталистическими лозунгами.

В последнюю минуту правительство пошло на некоторые уступки, ужесточив нормы, имеющие отношение к продаже земель сельскохозяйственного назначения, но это не помогло. Когда спикер пригласил Грефа на трибуну представить проект, в зале поднялся гул. Депутаты от КПРФ (им принадлежала четверть мест в парламенте) столпились вокруг него, не давая покинуть кресло и выйти к трибуне. Некоторые пытались даже воздействовать физически. Шум был таким, что спикер не слышал сам себя, поэтому позвонил Грефу по телефону и предложил зачитать проект с места. «Все равно вас никто не услышит, — сказал он, — но вы должны это сделать, иначе мы не сможем провести голосование».

Пока Греф скороговоркой произносил свою речь, депутаты от фракции коммунистов молотили кулаками по столам и заглушали его голос выкриками. Но голосование состоялось, закон был принят… и зал мгновенно превратился в поле битвы. Враждующие депутаты молотили друг друга руками, ногами и бодались головами.

«Это был исторический момент, — вспоминал Греф с улыбкой. — Так мы отвоевали право владеть землей в России».

Руки прочь от «Газпрома»

Первоначальный эффект от пакета реформ оказался впечатляющим. Россияне действительно начали платить налоги. Уровень инфляции упал с 20 % в 2000 г. до 9 % в 2006 г. Рост экономики устойчиво составлял 6–7 % в год. Благодаря повышению мировых цен на нефть и газ (основной экспортный товар России) правительство не только сбалансировало доходы с расходами, но и получило профицит бюджета. Оно начало расплачиваться по гигантским внешним долгам, сумма которых в 1998 г. составляла 130 % от ВВП, сократив этот показатель к 2006 г. до 18 % ВВП.

Нефтедоллары текли в казначейство рекой, и перед правительством возникла дилемма. Одни, как министр экономики Греф, хотели потратить неожиданные доходы на развитие инфраструктуры — строительство автомобильных и железных дорог, на образование и здравоохранение. С другой стороны, министр финансов Кудрин опасался, что это может разогреть инфляцию. Он предложил создать Стабилизационный фонд, который поглощал бы излишки ликвидности и создавал «подушку безопасности» для защиты страны в случае резкого падения цен на нефть в будущем. Министры же желали получить деньги для своих отраслей. Губернаторы регионов жаловались Путину, что Кудрин лишает экономику наличных денег. «У нас по этому поводу были жаркие дискуссии», — говорил Греф. В итоге довольны остались оба. Был создан Инвестиционный фонд, который должен был ежегодно вкладывать в инфраструктуру до 3 млрд долларов. «Это было государственно-частное партнерство, — говорил Греф. — Если имелись частные деньги, государство софинансировало проекты. Это позволяло привлечь частные деньги к строительству крупных заводов, электростанций и так далее».

Но и Кудрин со своим Стабилизационным фондом оказался в еще большем выигрыше. К началу 2005 г. на его счетах находилось 522 млрд рублей (18,5 млрд долларов), что позволило России полностью выплатить задолженность перед МВФ (3,3 млрд долларов). Нефтяные доходы продолжали поступать. К августу 2006 г. Россия также выплатила Парижскому клубу стран-кредиторов почти 40 млрд долларов долга, оставшегося с советских времен, сэкономив на этом 7,7 млрд долларов расходов на его обслуживание. Даже при таких солидных расходах Стабилизационный фонд продолжал пополняться благодаря росту цен на нефть, что обеспечило России солидную «подушку», которая поддержала страну в мировой экономический кризис 2008 г., когда спрос на нефть резко сократился и цены пошли вниз.

Премьер-министром Путина на протяжении почти всего его первого президентского срока был Михаил Касьянов, обаятельный, владеющий английским языком сторонник свободного рынка с рокочущим голосом, который контролировал исполнение плана Грефа. Впоследствии он превратился в одного из самых непримиримых критиков Путина и одного из лидеров оппозиции. В 2008 г. он пытался баллотироваться в президенты, но кремлевская машина нарушила его планы, посчитав сфальсифицированными часть подписей, собранных в поддержку его кандидатуры. Но во время «путинской весны» они с президентом были заодно. И даже сегодня Касьянов признает, что Путин в то время целиком и полностью поддерживал либеральные реформы. «Мне казалось, что мы с Владимиром Путиным союзники, что мы строим — возможно, не без ошибок — демократическое государство с рыночной экономикой»5.

Только в одном крупном предприятии реформаторов поджидала неудача, но она оказалась чрезвычайно серьезной. На вопрос, вмешивался ли Путин в повседневную работу правительства, Касьянов ответил: «В 90 % случаев не вмешивался. Остальные 10 % имели отношение к «Газпрому» и всему, что с ним было связано»6.

«Газпром» — крупнейшая компания страны, самая большая газодобывающая компания в мире. Созданная на базе советского министерства газовой промышленности, компания была приватизирована при Ельцине, но государство оставило за собой 40 % акций. Компания пребывала в опасном состоянии, была очагом коррупции, ареной постоянного передела активов и злостным налоговым уклонистом7. Придя к власти, Путин пообещал с этим разобраться и назначил новых председателя совета директоров и президента компании — соответственно, Дмитрия Медведева и Алексея Миллера, своих давних питерских друзей. Миллер почти ничего не знал о газовой промышленности. По словам Касьянова, первый год он целиком потратил на изучение новой области деятельности. Но это была лишь половина проблемы. Главной проблемой для команды Грефа было то, что «Газпром» оставался «монстром советских времен», железной хваткой державшим разведку, добычу, транспортировку и продажу газа и душивший любую конкуренцию. В отличие от нефтяной промышленности, которая в 1990-е гг., напротив, была раздроблена на большое количество конкурирующих компаний.

Задача реформировать газовый сектор была поставлена перед Владимиром Миловым, молодым заместителем министра энергетики. Идея, говорил Милов в интервью, заключалась в том, чтобы «сломать монополию, отделить газораспределительные компании от газодобывающих компаний, превратить их в более мелкие предприятия, которые должны были быть приватизированы и действовать на основе конкуренции»8. Путин поддержал аналогичные планы по демонополизации электроэнергетической отрасли — несмотря на возражения его личного советника Илларионова. Но «Газпром» — это было совсем другое дело.

Осенью 2002 г. Милов подготовил план реформирования «Газпрома». Греф и Касьянов его одобрили. «Многим казалось, — говорит Касьянов, — что разделение добычи и транспортировки газа может привести к развалу всего сектора, который являлся важнейшей составляющей всей системы жизнеобеспечения страны. Они до сих пор пытаются запугать людей, говоря, что без «Газпрома» в его существующем виде вся Россия развалится. На самом деле все компетентные экономисты и промышленники понимали, что газовую реформу можно провести спокойно и безболезненно. Для этого все было готово».

По словам Милова, план был направлен президенту «Газпрома» Алексею Миллеру, который немедленно обратился к Путину. «Он написал Путину негодующую записку, в которой говорилось, что это будет катастрофа и что мы угрожаем национальной безопасности. Путин написал на его письме: “Я, в принципе, согласен с г-ном Миллером. Г-н Касьянов, пожалуйста, примите к сведению”».

Милов говорит, что ничего иного и не ожидал. «Путин с самого начала проявил совершенно особый интерес к «Газпрому». Было ясно, что он рассматривает эту компанию как один из важнейших атрибутов и источников власти».

Касьянов три раза пытался представить план своему кабинету, но Путин настаивал, что он требует доработки и премьер-министру следует в дальнейшем обсудить его с Миллером. «Послушайте Миллера, послушайте его лично, — сказал он Касьянову. — Не слушайте тех, кто вас пытается стравливать».

Кончилось все тем, что в 2003 г. Путин просто приказал Касьянову оставить тему. «Буквально за пять минут до начала заседания кабинета министров он позвонил мне и сказал, чтобы я снял вопрос с повестки дня». «Газпром», как мы увидим в последующих главах, станет для Путина одним из самых эффективных рычагов власти — в СМИ, экономике и международной политике.

Хорошая жизнь

В первый президентский срок Путина, во многом благодаря пакету экономических реформ, появились признаки роста уверенности иностранных инвесторов. На потребительском рынке заработали многонациональные корпорации. Первыми стали осваивать гигантские площадки розничной торговли на московских окраинах французская сеть супермаркетов «Ашан» и шведская сеть ИКЕА. Открытие каждого нового магазина ИКЕА обходится в 50 млн долларов, но они надеялись быстро окупить инвестиции, поскольку у москвичей, на удивление, оказались и деньги, и желание их тратить. Единственное, что сдерживало еще бо́льший приток инвестиций, — огромное количество бюрократических препон и коррупция. В России с этим до сих пор сталкиваются все предприниматели, но среди иностранцев было мало таких, кому хватало выдержки и знаний, чтобы преодолеть их. (В 12-й главе будут показаны сокрушительные результаты коррупции в России.) Тем не менее гигантские сине-желтые мебельные магазины ИКЕА смотрелись как флаги новой жизни, развевающиеся над Москвой, а вскоре — и над другими городами.

С точки зрения психологии россиян — насколько это можно вычислить, — шок 1990-х годов, похоже, заканчивался. У меня сложилось ощущение (абсолютно субъективное, должен признаться), что народ стал ощущать меньшее влияние Запада, чем в эпоху Ельцина. Исчезли иностранные советники, бо́льшая часть нового имела уже домашние корни. Супермаркеты заполнились российскими товарами, но не теми некондиционными, которые раньше продавались на стихийных рынках. Теперь они были в ярких, блестящих упаковках, сопоставимых с западной продукцией. Россияне вернулись к своим прежним предпочтениям — к вологодскому маслу вместо Lurpak, молочной колбасе вместо импортной немецкой Wurst. Снова стали платить зарплаты. Десятки тысяч тех, кто выстраивался в начале 1990-х годов вдоль тротуаров, продавая всякий скарб, исчезли с улиц. Москва стала наглой, в чем-то даже вульгарной, но в ней появилась иная атмосфера. Повсюду строились новые дома, каждый день открывались новые бизнесы.

Были поводы для оптимизма. Люди стали делать покупки в ИКЕА, отчасти потому что занялись ремонтом своих квартир, получив наконец-то возможность избавиться от старой потрескавшейся плитки и водопроводных кранов советской эпохи. Только теперь, после десятилетия неопределенности и нищеты, многие (по крайней мере, в больших городах) увидели последствия реального разрыва с коммунизмом.

К лету 2002 г. ситуация выглядела относительно благополучной. Владимир Путин и Джордж Буш стали лучшими друзьями, команда российского президента вела страну к процветающей рыночной экономике.

Но одновременно действовали и темные силы. Они угрожали как России, так и ее отношениям с Западом.

Глава 4

Темная сторона

Намордник для прессы

Борис Ельцин качает в колыбели младенца Владимира Путина. Младенец плачет. Ельцин пытается его убаюкать.

— Ох-ох, — вздыхает Ельцин. — До чего же он непривлекательный… и происхождение, прости господи, темное… и взгляд… ох… взгляды-то есть, но какие-то мутные… Ну почему у меня, демократа до мозга костей, под конец родилось именно это, а?

Над плечом Ельцина появляется фея. Это Борис Березовский, который помогал привести Путина к власти в конце 1990-х гг.

— Да-да, первенцы ваши были посимпатичнее!

Ельцин зевает и роняет голову.

— Ну, я переутомился. Ухожу на заслуженный отдых.

— Бедный, — говорит Березовский. — Он работал, не жалея сил.

Внезапно младенец начинает кричать в голос:

— Мочить в сортире! В сортире мочить! Всех! Всех! В сортире мочить!

— Т-с-с, — произносит Березовский. — Ну, не всех. Лежи спокойно, малыш. Сейчас мы будем делать из тебя человека.

Эта сцена написана по мотивам волшебной сказки немецкого писателя Э.Т.А. Гофмана «Крошка Цахес», истории про уродливого карлика, которого фея заговорила так, что все окружающие стали видеть в нем прекрасного человека. Она представляет собой один из эпизодов блестящего сатирического шоу «Куклы», которое показывал независимый телевизионный канал НТВ.

Путин с самого начала своего президентства вынужден был еженедельно терпеть насмешки подобного рода. Он ненавидел это. Фраза «мочить в сортире» была взята из его знаменитой угрозы расправиться с чеченскими террористами. А карлик? Каждый российский зритель понимал, что это намек на его невысокий рост.

Сценарии «Кукол» писал Виктор Шендерович, злой бородач с безудержным чувством юмора и пренебрежением к авторитетам. Он уверен, что Путин никогда не простит ему «Крошку Цахеса». «Несколько людей независимо друг от друга говорили мне, что Путин пришел в бешенство от этой программы»1.

Но «Куклы» были не единственной передачей на НТВ, раздражавшей Путина. Созданный при Ельцине, канал быстро завоевал репутацию источника свободомыслия, который передавал неприкрашенные репортажи о чеченской войне. Воскресные вечерние «Итоги», политическую информационную программу ведущего журналиста канала Евгения Киселева, не пропускал ни один мыслящий россиянин.

Российское теле— и радиовещание находилось в младенческом возрасте. Западные традиции сбалансированности и независимости здесь еще не укоренились. Владелец НТВ Владимир Гусинский совершенно открыто использовал канал для продвижения собственных интересов; точно так же поступал Борис Березовский, основной акционер главного канала — ОРТ. В 1996 г., почувствовав возможность возвращения коммунистов и угрозу их бизнесу, они поддержали Ельцина на президентских выборах. Но в 1999 г., на выборах в Государственную думу, ОРТ Березовского всей своей мощью продвигал путинскую партию «Единство», в то время как НТВ проводило кампанию в поддержку ее соперников.

В марте 2000 г., за два дня до выборов президента, на НТВ вышла программа, от которой Кремль пришел в ярость. Она касалась расследования темных обстоятельств, окружавших якобы предотвращенный взрыв жилого дома в Рязани предыдущим летом, и возможной причастности к этому ФСБ. Министр по делам печати и средств массовых коммуникаций Михаил Лесин сообщил советнику Гусинского Игорю Малашенко, что «НТВ переступило черту и стало в их глазах преступником».

Похоже, с этого момента НТВ было обречено. Бизнес-империя Гусинского «Медиа-Мост», которой принадлежало НТВ, испытывала серьезные финансовые трудности. В 1990-е гг. Гусинский занял сотни миллионов долларов для реализации своих экстравагантных планов по расширению влияния. Был даже запущен собственный спутник в надежде, что нарождающийся средний класс вскоре начнет закупать спутниковые антенны НТВ и программное обеспечение. Гусинский собирался вывести акции компании на Нью-Йоркскую фондовую биржу, увеличить ее капитализацию и таким образом расплатиться с долгами. Но после августовского кризиса 1998 г. эти планы рухнули, равно как и российский рынок телевизионной рекламы. Компания «Медиа-Мост» оказалась обременена кредитами, по которым не могла расплатиться, причем главным ее кредитором был «Газпром» — и это дало Кремлю мощный рычаг, с помощью которого они решили придушить Гусинского. По словам Киселева, Гусинский вел переговоры с «Газпромом» о реструктуризации долга, но когда Путин стал президентом, он приказал газовой монополии потребовать немедленной выплаты всего долга — или, если «Медиа-Мост» откажется, забрать активы НТВ. 11 мая, через четыре дня после инаугурации Путина, сотрудники налоговой полиции и ФСБ взяли штурмом штаб-квартиру «Медиа-Мост». К концу дня они вывезли сотни ящиков с документами, кассетами и оборудованием. Малашенко охарактеризовал произошедшее как «чисто политический акт мести и устрашения».

Но еще оставался призрачный шанс выжить. Примерно в то же время Малашенко получил предложение непосредственно из Кремля: выполнить определенные условия — и тогда репрессалии будут прекращены. Условия, по словам Шендеровича, были следующие: прекращение расследования коррупции в Кремле, изменение информационной политики в вопросе происходящего в Чечне и изъятие из числа персонажей «Кукол» «первого лица». Иными словами, из программы должна исчезнуть латексная физиономия Путина.

Для Шендеровича это было как красная тряпка для быка. Он отреагировал на предложение новым уморительным выпуском «Кукол», который представлял собой памфлет на само распоряжение. Поскольку они не могли показывать Путина, показали вместо него горящий куст. Моисей — в образе руководителя президентской администрации Александра Волошина — получал скрижали от своего невидимого лидера с кремлевскими «десятью заповедями». В финале он называет лидера: «Просто Господь Бог. Сокращенно — ГБ». По-английски это звучит как простое сокращение. Но по-русски — предельно откровенно и провокационно (для каждого россиянина это означает КГБ).

Спустя две недели, 13 июня 2000 г., Гусинский был арестован. Когда один телевизионный репортер задал Путину вопрос об этом событии, тот продемонстрировал полную непричастность. «Я ничего об этом не знал, — сказал он, с трудом скрывая играющую на губах улыбку. — Для меня это произошло неожиданно. Надеюсь, у органов, которые принимали это решение — полагаю, это сделала прокуратура, да? — имеются серьезные основания санкционировать эти действия».

Гусинскому предложили на выбор: продать медиаимперию «Газпрому» или отвечать за мошенничество в особо крупных размерах. Он согласился на продажу и покинул страну. Самая свободная российская медиагруппа перешла под контроль Кремля.

Второй крупный медиамагнат, Борис Березовский, преуспел не намного лучше. Ему предъявляли обвинения в мошенничестве еще при премьер-министре Примакове, но когда премьер-министром стал Путин, обвинения были сняты. Березовский безоговорочно считался самым могущественным олигархом, владеющим медиаимперией и значительными промышленными и коммерческими активами, в том числе нефтяной компанией «Сибнефть» и авиакомпанией «Аэрофлот». По мере того, как Березовского выдавливали из ближайшего окружения Путина, его СМИ стали занимать все более критическую позицию. В июне он подверг критике планы Путина по децентрализации власти. На следующий день после ареста Гусинского прокурор объявил о продлении расследования финансовой деятельности «Аэрофлота». Березовского подозревали в мошенничестве и отмывании денег в особо крупных масштабах.

Накануне мартовских выборов Путин пообещал поставить олигархов вне закона: «Способствующих сращиванию власти с капиталом олигархов не будет как класса». От этой фразы у многих из них по спине пробежали мурашки, поскольку она напомнила сталинскую политику ликвидации кулаков «как класса». Даже при том, что Березовский помог ему прийти к власти, Путина раздражало влияние, которое тот приобрел благодаря своей медиаимперии, включавшей в себя, помимо ОРТ, телеканал ТВ-6 и несколько газет.

Как и в случае с Гусинским, падение Березовского было инициировано, или ускорено, одной телевизионной передачей. 12 августа 2000 г. в Баренцевом море затонула атомная подводная лодка «Курск» со 188 членами экипажа. ОРТ подвергло Путина резкой критике за его запоздалую реакцию. Самый популярный ведущий ОРТ Сергей Доренко, призванный в конце 1999 г. помочь путинской партии победить на выборах, теперь излил всю свою желчь на президента. Путин продолжал оставаться на отдыхе в Сочи в течение первых пяти суток после аварии, и прошло еще четверо суток, прежде чем он встретился с членами семей погибших военнослужащих. Путин отказался от помощи, предложенной Британией и Норвегией. Доренко препарировал интервью, данное Путиным для разъяснения своей позиции, и принялся издеваться над каждой фразой, словно у него не было ничего, кроме презрения к президенту страны. Например, он показал, как Путин говорит, что иностранная помощь была предложена только 16 августа. Доренко испускает глубокий вздох и возражает: «Прошу прощения, но на самом деле они предложили помощь 15-го, и предложили бы ее еще раньше, если бы мы не лгали всему миру, что у нас все в порядке и мы не нуждаемся в помощи». Доренко также выпустил в эфир сделанную втайне запись встречи Путина с родственниками погибших. Она проходила за закрытыми дверями. Во время этой встречи он обвинил в катастрофе телевидение. «Врет, врет! — возмущался он. — На телевидении люди, которые в течение десяти лет разрушали ту самую армию и флот, где сегодня гибнут люди!»

Программу Доренко закрыли. А вскоре настала очередь и Березовскому вслед за Гусинским отправиться в изгнание. В конце августа Березовский приехал в Кремль для встречи с руководителем администрации президента Александром Волошиным. Тот поставил ультиматум: передать его долю акций ОРТ государству или «последовать за Гусинским», т. е. подвергнуться судебным преследованиям. На следующий день Березовского принял сам Путин, который обвинил бизнесмена в сознательной попытке противодействия ему. Между ними произошла ссора. По словам Березовского, Путин «потребовал возврата моих акций под его личное управление. Сказал: “Я сам буду управлять ОРТ!”». Березовский поклялся, что никогда этого не сделает, и покинул кабинет.

На деле же Березовский отказался от руководства каналом, продав свою часть акций коллеге-олигарху Роману Абрамовичу, который смиренно передал голосующий пакет акций государству, тем самым завершив переход канала под его управление. Но на этом нападки на Березовского не закончились. 1 ноября Генеральная прокуратура предъявила ему обвинение в мошенничестве, в результате которого «Аэрофлот» лишился сотен миллионов долларов. Березовский в это время был за границей, откуда решил не возвращаться. Оказавшись в безопасности, он заявил, что деньги, которые он якобы присвоил, частично были использованы для финансирования избирательной кампании Путина.

С тех пор Березовский живет в Лондоне, несмотря на неоднократные попытки России его экстрадировать. В сентябре 2003 г. ему было предоставлено политическое убежище. Путин лично пытался уговорить Британию отправить его обратно, и этими попытками только обнажил свое непонимание западной системы. Он попросил премьер-министра Тони Блэра оказать давление на суд с целью экстрадиции Березовского. По словам хорошо информированного источника, Блэр объяснил ему, что в Великобритании подобное невозможно: это решение магистрата, а не правительства. Путин обиделся. В нем заговорил прежний сотрудник КГБ, неосознанно пытавшийся применить свои стандарты к западной демократии. Точно так же он уверен, что правительства контролируют СМИ. В 2005 г. он высказал президенту Бушу в лицо обвинение в том, что тот лично распорядился уволить ветерана CBS, ведущего новостной программы Дэна Ратера. В другом случае он сказал журналисту, задавшему вопрос о том, почему российская милиция избивает мирных демонстрантов, что для западных демонстрантов, оказавшихся в неподобающем месте, «получать дубинками по голове» — «нормально».

Вертикаль власти

Удушение свободной прессы — не единственная причина того, что восхищение Запада первыми шагами Путина в области международных отношений и экономических реформ (о чем говорилось в первых двух главах этой книги) охлаждалось настороженным отношением к его представлениям о демократии.

Одним из первых решений президента Путина стало выстраивание так называемой вертикали власти — концентрация всей политической власти в центре, а фактически в его собственных руках. Он полагал, что в основе всех российских бед — недостаток контроля из центра, что слабое руководство Ельцина привело к процветанию преступности и коррупции, сосредоточению власти в руках олигархов и переходу регионов страны на свои собственные «орбиты». Ельцин поощрял регионы «брать суверенитета столько, сколько смогут проглотить». Это привело к нежелательному эффекту. Губернаторы стали молча игнорировать, а то и просто саботировать распоряжения центра, и это уже грозило распадом федерации. Многие регионы принимали законы, противоречившие российской Конституции, утаивали от центра налоги и подписывали двусторонние соглашения с иностранными государствами. Некоторые из них вполне могли бы существовать как независимые государства. Например, та же Якутия добывает четверть всех мировых алмазов (а население ее менее полумиллиона человек); Ханты-Мансийск (население 1,5 млн) — второй в мире регион по добыче нефти.

13 мая, через шесть дней после инаугурации, Путин объявил, что 89 регионов страны переходят под управление семи «супергубернаторов», лично назначаемых президентом. Пятеро из семи путинских назначенцев были силовикам — людьми, чья карьера была связана с органами безопасности, внутренних дел или вооруженными силами. В их числе оказался и Виктор Черкесов, первый заместитель директора ФСБ, чья деятельность в прошлом заключалась в преследовании советских диссидентов.

Еще через шесть дней Путин выступил с инициативой реформы Совета Федерации. Ранее избранные губернаторы регионов и главы региональных законодательных собраний становились сенаторами ex officio. Теперь же региональных боссов должны были заменить назначенные представители, что давало возможность Кремлю заполнить Совет Федерации «лояльными» людьми.

Затем Путин занялся централизацией сбора и распределения налогов. Ранее они распределялись между центром и регионами в отношении приблизительно 50 на 50. Он предложил изменить соотношение на 70 к 30 в пользу федерального центра.

Вершиной новой вертикали власти стало не федеральное правительство, а, скорее, лично Путин. Ему удалось достичь этого назначением на ключевые посты надежных людей из органов безопасности или из его родного Санкт-Петербурга. Многим из них были предоставлены посты руководителей крупнейших государственных компаний. Тем самым политические и деловые структуры страны оказались опутаны огромной паутиной, в центре которой восседал Путин.

У Игоря Сечина — идеальная родословная. Он работал с Путиным в Санкт-Петербурге и, по некоторым сведениям, тоже был разведчиком, действовавшим под прикрытием в должности переводчика в португалоговорящих африканских странах. Сечин стал ближайшим советником Путина и в 1996 г. последовал за ним из Петербурга в Москву. Когда Путин стал и. о. президента, он оставил руководителя администрации Ельцина Александра Волошина на своем посту, но его заместителем немедленно назначил Сечина. Тот стал контролировать весь поток документов, проходивших через Волошина, и к тому же фактически руководил энергетической отраслью страны. В 2004 г. он возглавил еще и совет директоров государственной нефтяной компании «Сибнефть».

Виктор Иванов, сотрудник управления КГБ по Ленинградской области, стал заместителем руководителя администрации президента по кадровым вопросам, а также председателем совета директоров концерна ПВО «Алмаз-Антей» и компании «Аэрофлот». Сечин и Иванов считались наиболее влиятельными силовиками в окружении Путина.

Дмитрий Медведев, еще один коллега Путина по Санкт-Петербургу, переехал в Москву и стал третьим заместителем руководителя администрации президента, а также председателем совета директоров государственной газовой монополии «Газпром».

Путин позвал в Москву еще одного своего петербургского коллегу Алексея Миллера и назначил его заместителем министра энергетики, а позже — генеральным директором «Газпрома».

Два главных реформатора-экономиста, Герман Греф и Алексей Кудрин, тоже из Санкт-Петербурга. Греф работал в структуре «Газпрома». Кудрин стал председателем правления банка ВТБ и алмазодобывающей компании «Алроса».

Сергей Нарышкин, еще один ленинградец, закончивший в свое время Высшую школу КГБ, во второй срок президентства Путина назначен руководителем администрации президента, а также председателем совета директоров телевизионного «Первого канала» и заместителем председателя правления «Роснефти».

Еще один давний ленинградский коллега по КГБ Николай Патрушев стал директором ФСБ, унаследовав должность от Путина.

Рашид Нургалиев работал под началом Путина в ФСБ, после чего стал министром внутренних дел. Черкесов, упоминавшийся ранее, тоже был одним из подчиненных Путина в ФСБ.

Сергей Чемезов, разведчик, работавший с Путиным в Дрездене, был приглашен возглавить Рособоронэкспорт — единственную в стране компанию по экспорту вооружений. Еще один «чекист» Владимир Якунин был приглашен на работу в Министерство транспорта, а позже возглавил корпорацию «Российские железные дороги».

Якунина связывает с Путиным не только это. Они оба — члены-основатели дачного кооператива «Озеро» на Комсомольском озере под Петербургом. Все друзья Путина из «Озера» ныне занимают руководящие посты в правительстве, банковской сфере и средствах массовой информации.

Чеченская война и обратная реакция

В первые годы пребывания Путина на посту президента чеченские события бросали глубокую тень на его заявления о принятии России в «европейскую семью». Я провел несколько месяцев в Чечне во время первой войны (1994–1996 гг.) и своими глазами видел, как российские войска уничтожали республику. На мой взгляд, там было более чем достаточно доказательств серьезных военных преступлений и нарушений прав человека, которые были задокументированы мной и рядом других журналистов. Но международное сообщество — возможно, из-за чрезвычайной занятости войнами на Балканах — ничего не предпринимало по этому поводу. Полное разрушение столицы республики, города Грозного, гибель десятков тысяч гражданских лиц, чьи жилые дома были буквально стерты в порошок российской авиацией и артиллерией — все это никак нельзя было оправдать задачей уничтожения «бандитов», как стали называть местных повстанцев. Я брал интервью у выживших в российских «фильтрационных лагерях» — печально известных тюрьмах, где чеченцы подвергались пыткам. Я видел гигантские братские могилы, заполненные сотнями трупов. У некоторых из них руки были связаны за спиной. Я встречался с десятками скорбящих семей, видел убитых женщин и детей, сотни домов, уничтоженных в поселках по всей Чечне, потоки беженцев, спасавшихся от российских войск, людей, которые прятались в подвалах своих домов во время воздушных налетов. Я встречал беззащитных, лишенных крова стариков, замерзавших и умиравших от голода на руинах своих домов. Но это все было при президенте Ельцине, и Запад, одурманенный его заявленной глубокой приверженностью к демократии, выражал лишь слабое осуждение, предпочитая считать этот конфликт «внутренним делом» России.

Вторая война, развязанная Путиным в 1999 г., оказалась, по общему мнению, еще более жестокой. Но западные журналисты освещали ее слабо — просто потому, что это было слишком опасно. По крайней мере, во время первой войны чеченцы в целом были хорошо расположены к журналистам; с тех пор республика превратилась в преступную трясину, где бесследно исчезали люди. Был слишком высок риск быть похищенным или убитым. Вооруженные повстанцы превратились в варваров. Донести правду миру могли только такие мужественные журналисты, как Анна Политковская. (Но даже при этом ни один западный лидер не потребовал призвать к ответу ни одного российского командира или политика за военные преступления.)

В первую войну журналистам было относительно просто передвигаться по территории Чечни. Следствием этого стали крайне резкие критические репортажи — не только на Западе, но и в самой России, особенно на НТВ. Власти хорошо усвоили урок, и во время второй кампании постарались перекрыть им доступ в зоны боевых действий. Российский журналист Андрей Бабицкий, работавший для радио «Свобода», был даже похищен федералами в начале 2000 г. за свои критические репортажи. Затем его передали чеченским повстанцам в обмен на российских военнопленных, словно он был участником боевых действий. Этот обмен, очевидно, был поддержан Путиным, который дал понять, что не видит в нем ничего особенного, потому что Бабицкий-журналист оказался предателем. «Это было его собственное решение, — ответил Путин на вопрос журналиста «Комсомольской правды». — Он отправился к людям, в чьих интересах, фактически, работал»2.

Если Путин полагал, что критические репортажи равносильны работе на врага, то не может быть никаких сомнений о том, как он относился к Политковской. После приручения НТВ она стала самым главным летописцем российского варварства в Чечне, терпеливым слушателем криков боли, которые Кремль желал бы заглушить.

Власти утверждали, что чеченская кампания является «операцией по обеспечению безопасности», единственной целью которой является уничтожение террористов. А Политковская разговаривала с очевидцами российских «зачисток», в частности с 45-летним Султаном Шуаиповым, беженцем из поселка Новая Катаяма в пригороде Грозного. Он рассказал Политковской, как сам подобрал на улице 51 труп и похоронил их. Вот часть его рассказа.

«Когда из дома № 36 на 5-ю Линию навстречу федералам вдруг вышел 74-летний Саид Зубаев, солдаты заставили его “плясать” — палили из автоматов под ноги, чтобы он подпрыгивал от пуль. Старик устал — его застрелили… И слава Аллаху! Саид не узнал, что сделали с его семьей.

Около девяти вечера, снеся ворота, во двор Зубаевых вперлась БМП. Оперативно и без лишних слов солдаты вывели из дома и поставили в ряд у лестницы 64-летнюю Зайнаб, жену старика, их дочь, 45-летнюю Малику, жену полковника российской милиции, маленькую дочку Малики Амину, 8 лет. 40-летнюю дочь Саида и Зайнаб Мариет, 44-летнего племянника Саида Саидахмеда Забаева, 35-летнего Руслана, сына Саида и Зайнаб, его беременную жену Луизу. Их 8-летнюю дочку Элизу… Было несколько пулеметных очередей, и, мертвые, все они остались лежать у отчего дома. Так Зубаевых на свете не осталось никого, кроме Инессы — 14-летней дочки Руслана. Ее, девушку очень красивую, перед расстрелом военные предусмотрительно отвели в сторонку, а потом утащили с собой.

— Мы искали Инессу. Но она как будто испарилась, — говорит Султан. — Думаем, ее изнасиловали и зарыли где-то. Иначе бы пришла хоронить своих. В одну ночь с Зубаевыми погиб директор школы № 55 Идрис — его сначала долго били об стенку, всего переломали, а потом сделали контрольный выстрел в голову… В другом доме мы нашли, рядышком лежащих, русскую бабушку 84 лет и ее 35-летнюю дочь Ларису, известного в Грозном адвоката, — обе изнасилованные и расстрелянные… Труп 42-летнего профессора-физика Чеченского госуниверситета Адлана Акаева валялся во дворе дома со следами пыток… У обезглавленного тела 47-летнего Демилхана Ахмадова не было еще и рук… Примета карательной акции на Новой Катаяме — многим отрубали головы. Я видел несколько окровавленных чурок для колки дров. Например, на Шефской улице стояла такая чурка, в нее был воткнут топор, на чурке — женская голова в красном платке, а рядом, на земле, тоже безголовое, но тело мужчины <…> Еще — нашел обезглавленный труп неизвестной мне женщины с разрезанным животом, куда была засунута голова… Ее голова? Чужая?»3

Несмотря на все задокументированные случаи жестокостей, к ответственности был привлечен лишь один старший офицер. Полковнику Юрию Буданову предъявили обвинения в похищении, изнасиловании и убийстве 18-летней чеченской девушки Эльзы Кунгаевой, совершенных в пьяном угаре. Солдаты вытащили ее из собственного дома и увезли на БМП, якобы по подозрению в том, что она снайпер. Обвинение в изнасиловании впоследствии было снято. На суде Буданов признался, что задушил девушку, но при этом заявил, что во время допроса пришел в такую ярость, что временно потерял контроль над собой. Сначала его признали невиновным, потом, при повторном рассмотрении дела, приговорили к десяти годам тюрьмы. Он вышел на свободу в январе 2009 г., на 15 месяцев раньше срока. В июне 2011 г. он был убит на одной из московских улиц.

Местью за российскую кампанию стало десятилетие террористических актов, совершенных чеченцами по всей России. Взрывы гремели в самолетах, вагонах метро, школах и на улицах. 18 апреля 2002 г. в своем ежегодном обращении к народу президент Путин объявил, что война окончена. Но через полгода террористический акт произошел в самом центре российской столицы. В октябре 2002 г. до 50 вооруженных чеченцев, среди которых было много женщин, проникли в здание театра на Дубровке во время представления мюзикла «Норд-Ост» и захватили в заложники артистов театра и 850 зрителей. У чеченцев были огнестрельное оружие и взрывчатка; на женщинах — «пояса шахидок». Они потребовали немедленного и безоговорочного вывода российских войск из Чечни в течение недели. В противном случае, было сказано, они начнут убивать заложников.

В течение трех дней Путин проводил почти непрерывные совещания с руководителями силовых структур. На первом совещании силовики предложили штурмовать здание, но премьер-министр Михаил Касьянов был категорически не согласен. Он предложил начать переговоры с террористами, чтобы избежать жертв. По словам Касьянова, силовики настаивали на том, что нет смысла идти на уступки, поскольку жертв в любом случае не избежать. Путин в это время должен был лететь в Мексику на саммит АТЭС, но послал вместо себя Касьянова. Кое-кто предположил, что такое решение было принято для того, чтобы удалить из Москвы единственного человека, препятствовавшего применению силы для освобождения заложников. Но даже Касьянов признает, что Путин ни в коем случае не мог оставить страну в такой момент (тем более с учетом критики, обрушившейся на него за реакцию на катастрофу «Курска»)4. Во время кризиса с заложниками в Буденновске в 1995 г. президент Ельцин отправился на встречу «Большой семерки» в канадский Галифакс, оставив вести переговоры с захватчиками премьер-министра Виктора Черномырдина, который позволил им уйти. Путин, безусловно, не собирался повторять подобной ошибки.

Несколько политиков и журналистов (в том числе Анна Политковская) пытались урезонить захватчиков, но тщетно. В итоге силовики поступили по-своему. Спецназ закачал в помещение театра парализующий газ, чтобы усыпить террористов (и заложников), после чего пошел на штурм здания. Произошла перестрелка, в ходе которой все террористы были убиты, включая и тех, кто уже свалился с ног под воздействием газа. Но погибли и 130 заложников, преимущественно от воздействия токсического вещества и неоказания им надлежащей срочной медицинской помощи после того, как их вынесли из здания. Действия вызвали волну критики. В частности, тот факт, что химический состав примененного газа был настолько засекречен, что даже врачам, находившимся на месте событий, не было сказано, что это такое и какой антидот следует применять, что увеличило число жертв.

Путин позже оправдывал эти действия тем, что сотни людей были спасены. Надо честно признать: ни одно правительство в мире еще не придумало эффективный способ действий в подобных ситуациях. Но все ли сделали силовики, чтобы обезопасить жизни заложников? Или они больше были заинтересованы в уничтожении террористов? Когда затонул «Курск», появилось предположение, что Путин отказался от иностранной помощи в первую очередь потому, что не хотел, чтобы спасатели НАТО сунули нос в сверхсекретную российскую атомную подводную лодку. Химическое вещество, примененное при штурме театра, тоже было военной тайной; его точной формулы так и не обнародовали.

Большая проблема состояла в том, что российские власти отказываются признать мотивы действий террористов. Что это — часть международного исламистского движения, как постоянно заявляет Путин, корни которого в Пакистане и Афганистане, или месть за попытки России покорить Чечню начиная с 1994 г.? Ответ можно найти в словах человека, с которым разговаривала Анна Политковская во время захвата здания театра. Она попросила одного их террористов отпустить детей старшего возраста (младших к тому времени уже выпустили).

— Дети? — ответил он ей. — Здесь нет детей. В зачистках вы забирали наших двенадцатилетних. Мы так же поступим с вашими.

— В отместку? — спросила Политковская.

— Чтобы вы поняли, что это такое.

Политковская спросила, можно ли хотя бы принести детям еды.

— А вы наших кормили во время зачисток? Значит, и ваши обойдутся.

Укрощение олигархов

В своем первом обращении к нации, через двенадцать часов после назначения исполняющим обязанности президента, Путин пообещал уважать свободу слова, свободу средств массовой информации и права собственности. 28 июля 2000 г. он провел важнейшую встречу с двадцатью ведущими бизнесменами и банкирами страны, чтобы объяснить, что он имел в виду, и установить новые правила игры.

Это были люди, которые в эпоху Ельцина сколотили огромные состояния, нарушая и обходя законы, используя любые лазейки, подкуп, вымогательство и, как самое простое, приобретая компании и ресурсы в обмен на обеспечение политического выживания Ельцина. Они стали владельцами крупнейших нефтяных и газовых компаний страны, алюминиевых производств, телекоммуникационных и рекламных агентств, автомобильных заводов, металлургических заводов, пивоваренных компаний и крупнейших банков. В величественном кремлевском зале с колоннами, где все собрались в ожидании президента, находилась также и команда реформаторов из правительства — Касьянов, Кудрин, Греф, больше всех заинтересованные в том, чтобы магнаты платили налоги, которые обеспечат порядок в финансовой системе страны. У олигархов же были заботы иного рода. Они уже слышали угрозу Путина ликвидировать их «как класс». Они уже видели, как у их коллеги Гусинского фактически отобрали бизнес и выставили из страны. И знали, что его «коллега», медиамагнат Борис Березовский, предпочел заблаговременно скрыться.

Олигархи расселись вокруг овального стола. Но когда к ним присоединился президент, ни у кого не осталось сомнений, кто здесь хозяин. Встреча продолжалась два с половиной часа. Предложение Путина было простым. Пересмотра результатов приватизации не будет при выполнении двух условий: если олигархи будут платить налоги и перестанут вмешиваться в политику. Путин постарался, чтобы его слова не прозвучали как ультиматум, но все все поняли.

В интервью Герман Греф подвел итог произошедшему. «Путин четко дал понять, что ни национализации, ни экспроприации собственности не планируется. Он объяснил им это так: мы идем вам навстречу. Мы резко снижаем налоги, мы создаем благоприятный инвестиционный климат и защищаем права собственности. Но, поскольку мы снижаем налоги, пожалуйста, вы должны платить их. И второе: если вы уж занялись бизнесом, то и занимайтесь бизнесом»5.

По завершении встречи бизнесмены едва не пели от облегчения. У большинства из них не было никакого желания влезать в политику, и уплата налогов показалась им очень невысокой ценой за обладание своими состояниями. Владимир Потанин, президент горнодобывающего и металлургического конгломерата «Интеррос», выразил почти что раскаяние: «Олигархи назначили себя элитой, но народ не принимает этой элиты. Мы должны вести себя лучше».

С инициативой этой встречи выступил Борис Немцов, бывший губернатор Нижегородской области, который способствовал началу процесса приватизации в середине 1990-х гг., а теперь возглавлял политическую партию «Союз правых сил», защищавшую интересы нарождающегося среднего класса. Он назвал это событие переломным моментом, точкой, где десятилетней истории первоначального накопления капитала пришел конец (не без иронии использовав известное выражение Маркса). Иными словами, это был момент, когда российским «баронам-разбойникам» был дан шанс превратиться в респектабельных бизнесменов.

Большая часть олигархов пошла на это. Гусинский и Березовский покинули страну. Первый — тихо, второй — чтобы продолжить борьбу с Путиным из-за границы. Роман Абрамович, владелец нефтяного гиганта «Сибнефть», стал депутатом Государственной думы и губернатором Чукотки. Но он не собирался использовать свое политическое влияние, чтобы дискутировать с Путиным. Его гораздо больше интересовал английский футбольный клуб «Челси», который он приобрел в 2003 г.

Только один олигарх отказался подчиниться установленным требованиям — Михаил Ходорковский. Эта бескомпромиссность приведет его на много лет в сибирский лагерь и превратит в один из основных источников напряженности между Россией и Западом.

Дело Ходорковского

В бизнес Ходорковский пришел почти сразу, как это было позволено — во времена первых осторожных горбачевских реформ. Комсомольский функционер, он использовал свои связи, чтобы открыть кафе, затем занялся импортными поставками и наконец основал один из первых в России коммерческих банков «Менатеп». С тех пор начался почти вертикальный взлет. В 1995 г. на «залоговых аукционах» (схемы, придуманные для поддержки обанкротившегося ельцинского правительства) он приобрел крупную долю во второй по величине российской нефтяной компании ЮКОС. На следующий год он приобрел контрольный пакет акций ЮКОСа всего за 309 млн долларов, крохи от реальной стоимости. Через несколько месяцев компания стоила уже 6 млрд долларов. При этом, как это ни странно, не был нарушен ни один закон: схема была разработана самим правительством.

Нет сомнений, что Ходорковский при создании своей империи действовал как хитроумный махинатор. Американский журналист Дэвид Хофман в своем блестящем исследовании «Олигархи» признается, что даже при скрупулезнейшем анализе он не смог понять некоторые из маневров и схем Ходорковского, связанные с оффшорными транзакциями, подставными компаниями и откровенной «ловкостью рук»6.

Установив полный контроль над ЮКОСом, Ходорковский предпринял некоторую конверсию и решил (преимущественно потому, что хотел привлечь иностранных инвесторов) перенять кристально-чистые западные стандарты отчетности и прозрачности. Ходорковский стал любимцем Запада потому, что более, чем все остальные олигархи, казался символом нового поколения российских капиталистов — не только жадной акулой, но и филантропом. Он принял в ЮКОСе хартию корпоративного управления, стал первым бизнесменом, который ввел практику отчетности, соответствующую американским стандартам. Часть своего состояния потратил на создание лицея в подмосковной усадьбе XVIII в., чтобы дать образование 130 обездоленным детям. Его фонд «Открытая Россия» ежегодно выделял более 15 млн долларов на гражданские проекты и благотворительность, в том числе на образование, здравоохранение, программы поддержки интеллектуального актива страны и культурного развития.

И тем не менее ни одна фамилия не вызывала такого ледяного презрения в глазах Путина. В итоге Ходорковский оказался в тюрьме за экономические преступления — уклонение от уплаты налогов, мошенничество, хищения в крупных размерах. Но на одной из пресс-конференций Путин не удержался от предъявления ему и других обвинений — в «политических» преступлениях и даже убийстве.

Безусловно, Ходорковский — не святой. В феврале 2002 г. он прилетел в Британию для встречи с президентом компании ВР Джоном Брауном, которому предложил приобрести 25 % акций ЮКОСа. Браун предложением не соблазнился. Позже он рассказывал, что Ходорковский со своим тихим голосом заставил его нервничать. «Он говорил о том, как проводит людей в Думу, как может обеспечить нефтяным компаниям не платить большие налоги и о том, как много влиятельных людей находится у него под контролем. Мне он показался слишком могущественным. Конечно, легко говорить задним числом, но в его поведении было что-то неподобающее»7.

Для российского правительства периода реформ слово «неподобающее» малоприменимо. По словам Германа Грефа, «ни один проект не проходил без одобрения ЮКОСа». На самом деле подкуп депутатов Государственной думы был распространенным явлением. Депутаты сколачивали состояния на интересах бизнеса самого разного рода. Наибольшую активность в этом проявляли нефтяные компании, и ЮКОС среди них была первой. Когда зашла речь о введении новых налогов на экспорт нефти, ситуация стала тяжелой. Греф вспоминает, как накануне голосования в Думе его посетил президент компании «ЮКОС-Москва» Василий Шахновский. «Господин Греф, — сказал он, — мы высоко ценим все, что вы делаете для развития рыночной экономики, но завтра вы собираетесь представить закон, который противоречит нашим интересам. В первую очередь, мы бы хотели довести до вашего сведения, что закон не пройдет. Все проголосуют против. Мы получили согласие каждого. И второе. Если вы будете настаивать, мы напишем коллективное письмо от имени всех производителей нефти с просьбой об отставке вас и господина Кудрина за недостаток профессионализма. Ничего личного, но, может, вы могли бы отложить обсуждение этого закона, и мы бы с вами пришли к некоторым договоренностям»8.

На следующее утро Кудрин и Греф приехали в Думу. При голосовании мощный блок, в который входила и большая коммунистическая фракция, провалил закон. Позже Греф с иронией вспоминал этот эпизод. «Коммунисты, которые должны были бы быть в первых рядах борцов за социально направленную политику, проголосовали против налога на сверхдоходы нефтяных компаний!»

Это был сильный удар по реформаторам. «В нашем бюджете не хватало ресурсов, чтобы расплатиться по долгам, — вспоминал Греф. — Цены на нефть росли, но это обогащало только нефтяные компании. Мы с этого ничего не получали». Потребовался целый год, прежде чем Грефу удалось провести через парламент менее радикальную версию этого закона.

Но еще более возмутительными, с точки зрения Путина, были политические амбиции Ходорковского. Он финансировал несколько политических партий, в том числе либеральные «Яблоко», «Союз правых сил», а также КПРФ. В начале 2003 г. Ходорковский провел секретное совещание с лидерами партий и предложил пожертвовать десятки или даже сотни тысяч долларов на финансирование их кампаний на грядущих декабрьских выборах в Думу9. По словам премьер-министра Михаила Касьянова, особую ярость Путина вызвало финансирование коммунистической партии. Касьянов говорил позже, что был изумлен тем, что если поддержка двух «западноориентированных» партий была «одобрена», то финансирование коммунистов — хотя и абсолютно легальное — очевидно, требовало какого-то специального секретного разрешения президента10.

Ходорковский заявлял, что его действия были обычным лоббированием, которое происходит в любой стране, но Кремль смотрел на это иначе: «Он просто скупал Думу!» — воскликнул пресс-секретарь Путина Дмитрий Песков в беседе со мной, явно оскорбленный этим фактом не меньше своего босса. Кремль очевидно опасался того, что Ходорковский планирует использовать свое влияние в Думе для изменения Конституции, превращения России в парламентскую республику и, возможно, даже занять пост премьер-министра, непосредственно угрожая власти Путина.

Люди, знающие Ходорковского, часто указывали на такую черту его характера, как опрометчивость. Это проявилось на одной очень важной и, возможно, судьбоносной встрече ведущих бизнесменов с Путиным в Екатерининском зале Кремля 19 февраля 2003 г.11 Главной темой повестки дня была коррупция. Ходорковский был главным выступающим и планировал высказать некоторые весьма экстраординарные провокационные мысли по поводу фактов коррупции, которые, как он подозревал, имеют место в высших эшелонах власти. Он нервничал и позвонил своему вице-президенту Леониду Невзлину, чтобы посоветоваться.

— Ты считаешь мое выступление опасным? — спросил он.

— Представь, а что если Путин сам замешан в этих делах? — задумчиво ответил Невзлин.

— Да ты что! — воскликнул Ходорковский. — Президент контролирует бюджет страны. Думаешь, его может заинтересовать какая-то пара миллионов «отката»?

Ходорковский обсудил свое выступление с руководителем администрации президента Волошиным и премьер-министром Касьяновым. Он пришел на встречу, вооружившись схемами и диаграммами, иллюстрировавшими его позицию.

Бо́льшая часть его доклада опиралась на результаты опросов общественного мнения. 27 % россиян считали, что коррупция представляет самую большую опасность для страны. 49 % полагали, что большинство государственных чиновников коррумпированы (15 % из них были убеждены, что в коррупции замешаны все чиновники). Бо́льшая часть опрошенных полагала, что правительство либо не может, либо не хочет ничего делать для борьбы с коррупцией.

— Обратите внимание на следующий слайд, — продолжал Ходорковский. — Здесь показано, что уровень коррупции в России находится в районе 30 млрд долларов. Это от 10 до 12 % ВВП.

На другом слайде было показано, что 72 % россиян не доверяют юридической системе, поскольку считают всех судей изначально коррумпированными. Ходорковский обратил внимание на примечательный факт: количество заявлений, подаваемых для поступления в различные университеты страны. Молодые люди менее заинтересованы в получении специальностей инженера или нефтяника, чем… налогового инспектора! Они готовы работать за низкие зарплаты, но видят безграничные возможности в пополнении своих карманов за счет взяток. «Если мы ставим молодежи такие ориентиры, то нам об этом, наверное, стоит подумать», — сказал Ходорковский.

— Да, здесь есть пища для размышлений, — ответил Путин. — Но презумпция виновности наших абитуриентов — это все-таки не очень правильно.

Однако Ходорковский только набирал ход. Далее он перешел к конкретному случаю коррупции, в котором были замешаны люди из ближайшего окружения Путина — в первую очередь, заместитель руководителя администрации президента и его конфидент Игорь Сечин, который фактически контролировал государственный нефтяной сектор (вскоре он станет председателем совета директоров государственной компании «Роснефть»).

Ходорковский указал на приобретение месяц назад «Роснефтью» более мелкой компании «Северная нефть» за 600 млн долларов, гораздо выше ее реальной стоимости. «Все понимают, что у этой сделки был, так сказать, внутренний мотив».

Для всех слушающих намек был ясен. Андрей Илларионов, советник Путина, вспоминал позже: «Понятно, что разница между продажной ценой и реальной стоимостью была в чистом виде “откатом”, коррупцией»13. Иными словами, огромные излишние деньги, выплаченные мелкой компании, были поделены между ее владельцами и правительственными чиновниками, которые это санкционировали.

— Да, коррупция расползается по нашей стране, — продолжал Ходорковский. — И можно сказать, что она начинается с нас… Но когда-то ее надо остановить!

Путин возразил, что как государственная компания «Роснефть» обязана скупать такие активы, как «Северная нефть», чтобы увеличить свои резервы. Путин намекнул, что Ходорковский сам нелегально приобрел собственную компанию: «Некоторые компании, такие как ЮКОС, имеют огромные излишки нефти. Как они приобрели их — именно тот вопрос, который мы обсуждаем сегодня. И не надо забывать вопрос об уплате — или неуплате налогов. Ваша собственная компания [ЮКОС] имела проблемы с неуплатой налогов. Надо отдать вам должное, вы пришли к соглашению с налоговыми властями и дело было закрыто или находится в стадии закрытия. Но как вообще возникли эти проблемы?»

Закончил Путин неприкрытой угрозой. «Так что ответственность я возлагаю на вас». Это означало: вы говорите мне о коррупции моих людей — мои люди начнут заниматься вашей коррупцией.

Касьянов, который сидел рядом с президентом, говорит, что олигархи «чуть под стол не полезли от страха» от того, что Путин мог вернуться к глобальному вопросу: каким образом в 1990-е гг. была приватизирована вся стратегическая промышленность России?

Касьянов говорит, что после встречи заглянул в кабинет Путина. «Я по наивности полагал, что президент не знал подробностей сделки “Роснефти”. Я сказал: “Не стоило реагировать так резко. Ходорковский прав”». Но Путин продолжал настаивать, что у «Роснефти» как государственной компании есть право увеличивать свои активы и что в сделке нет ничего дурного. Касьянов был поражен: «Он начал называть различные цифры, которые не знал даже я, премьер-министр. Он знал гораздо больше об этом деле, чем я думал».

В попытке предотвратить репрессалии, на которые намекал Путин, Ходорковский через две недели пришел к Касьянову с планом. Он сказал, что говорит от имени всего сообщества крупных предпринимателей, и предложил новый закон, по которому владельцы предприятий, приватизированных в 1990-е гг. за бесценок и которые теперь стоят миллиарды долларов, должны заплатить государству компенсацию. Своего рода единовременный налог на многократное повышение капитализации принадлежащих им активов. Вся эта сумма денег должна быть сконцентрирована в специальном фонде для финансирования реформ общественного значения. Касьянову идея понравилась. Правительство могло бы получить дополнительно 15–20 млрд долларов, которые можно было потратить на строительство современных автомагистралей, высокоскоростных железных дорог, линий электропередач, аэропортов и т. п. Он попросил Ходорковского подготовить проект закона, и через неделю он был готов. Касьянов показал его президенту. Больше он об этом проекте не слышал15. Путин уже обдумывал другие способы заставить Ходорковского заплатить за все.

Леонид Невзлин вспоминает, как получил тревожные новости от своего человека в российских силовых структурах. «Мне предоставили информацию, что создана специальная группа, подотчетная только директору ФСБ Патрушеву и его заместителю Заостровцеву. Перед ней поставили задачу завести уголовное дело против ЮКОСа и установить слежку за его руководством и акционерами».

В начале лета «мозговой центр», известный как Институт национальной стратегии, опубликовал аналитический доклад влиятельного политолога Станислава Белковского, которого считают близким к силовикам. В докладе «Государство и олигархи» он утверждал, что олигархи готовят не менее как ползучий переворот, в результате которого собираются взять под контроль Государственную думу, что приведет к переписыванию Конституции, назначению Ходорковского всемогущим премьер-министром и существенному ослаблению президентской власти.

Через несколько дней на ежегодной пресс-конференции Путина один журналист задал вопрос о докладе Белковского. Президент не заставил себя ждать с леденящим напоминанием о том, как он поступает со своими политическими противниками: «Я абсолютно убежден, что за последние годы пресловутая равноудаленность различных представителей бизнеса от органов власти и управления в стране все-таки состоялась… Что до тех, кто не согласен с этой позицией, то, как раньше говорили, иных уж нет, а те далече».

У Путина было много причин опасаться Ходорковского или возмущаться им. Он два с половиной года открыто игнорировал президентское указание олигархам не вмешиваться в политику. Но даже чисто деловая активность Ходорковского бросала вызов силовикам. Они считали, что жизненно важные стратегические ресурсы страны, в особенности нефть и газ, нельзя отдавать в руки частных предпринимателей и уж тем более иностранных государств. У Ходорковского же было противоположное мнение на этот счет: частный сектор может работать более эффективно, а если в этом ему поможет участие иностранцев, тем лучше.

В апреле 2003 г. ЮКОС (к этому времени крупнейшая нефтедобывающая компания страны) пришла к соглашению о слиянии с «Сибнефтью» Романа Абрамовича. Возникла четвертая в мире по масштабу нефтяная компания стоимостью 35 млрд долларов. (В результате этой сделки Абрамович смог приобрести футбольный клуб «Челси».) Затем Ходорковский сделал еще один шаг навстречу катастрофе. Он начал переговоры с компаниями ChevronTexaco и ExxonMobil по продаже одной из них крупного пакета акций. Премьер-министр Касьянов дал одобрение этой сделке. Но силовики пришли в ярость.

Летом 2003 г. события стали разворачиваться быстро. В июне по обвинению в убийстве был арестован руководитель службы безопасности ЮКОСа Алексей Пичугин. В следующем месяце был арестован партнер Ходорковского — Платон Лебедев, председатель группы «Менатеп», холдинговой компании, которая контролировала ЮКОС. Премьер-министр Касьянов немедленно осудил это, указав, что аресты предпринимателей по подозрению в экономических преступлениях непременно подорвут имидж страны и отпугнут инвесторов.

Леонид Невзлин ожидал худшего. «Жизнь стала невыносимой. Они даже не утруждали себя маскировкой машин, из которых вели за нами наблюдение. Каждый вечер я ложился спать с приготовленной сумкой — на тот случай, если за мной придут в пять утра, у меня с собой было все, что может понадобиться в тюрьме». В итоге он уехал из России в Израиль. Но Ходорковский до последнего игнорировал предупреждения.

В октябре вооруженная милиция явилась в детский дом, организованный Ходорковским в Подмосковье, и вынесла оттуда все компьютеры. Через несколько дней в Москву на экономическую конференцию прилетел президент ExxonMobil Ли Рэймонд. У него была встреча с президентом.

Судя по всему, из разговора с ним у Путина сложилось впечатление (возможно, ошибочное), что Ходорковский планирует продать американской компании не 25 %, а контрольный пакет акций «ЮКОС-Сибнефти». Заместитель Ходорковского Александр Темерко признавал, что «такая компания, как ExxonMobil, не может быть миноритарным акционером. Конечно, они согласятся купить 25 %, но скажут, что им нужна опция приобретения контрольного пакета».

К этому времени, похоже, ярость Путина уже раскалилась добела. Президент ВР Джон Браун вспоминал позже: «Незадолго до ареста Ходорковского в частной беседе со мной Путин сделал эмоциональное, но жесткое замечание: “От этого человека я наелся грязи более чем достаточно”».

Путин потребовал от генерального прокурора Владимира Устинова выдать ордер на арест Ходорковского. Ордер был выписан 25 октября 2003 г. Нефтяной магнат улетел в Сибирь, по-донкихотски проигнорировав пришедший двумя днями ранее факс с подписью Устинова, в котором его вызывали в прокуратуру в связи с «нарушениями налогового режима нефтяной компанией ЮКОС». Когда его самолет сел на дозаправку в Новосибирске, вооруженная группа сотрудников ФСБ вошла на борт и вывела Ходорковского в наручниках.

Его открытое неповиновение силовикам заканчивалось. Лишением свободы и состояния.

Реакция

Заголовки в прессе были красноречивыми: «Капитализм со сталинским лицом» («Независимая газета»). «Переворот в России» («Коммерсантъ»). Газета New York Times писала: «России грозит политический и экономический кризис. Стоимость ценных бумаг, облигаций и национальной валюты резко пошла вниз после того, как в прошедший уикенд был арестован самый богатый человек страны».

Коллеги Ходорковского по Союзу промышленников и предпринимателей сделали заявление, осуждавшее арест: «Сегодня российский бизнес не доверяет действующей правоохранительной системе и ее руководителям. От их произвола ежедневно страдают тысячи средних и мелких предприятий. Компании вынуждены пересматривать свои инвестиционные стратегии, отказываясь от значимых для страны проектов. Грубые ошибки власти отбросили страну на несколько лет назад и подорвали доверие к ее заявлениям о недопустимости пересмотра итогов приватизации».

Торги на рухнувшей Московской межбанковской валютной бирже были приостановлены. Руководитель администрации президента Путина Александр Волошин подал в отставку. Занявший его пост Дмитрий Медведев публично усомнился в целесообразности ареста, заявив, что «последствия непродуманных действий незамедлительно скажутся в экономике, вызовут возмущение в политической жизни»16.

В разгар всей этой суматохи Путин отказался встречаться с олигархами и потребовал прекратить «истерики и спекуляции», добавив (словно абсолютно непричастный человек), что для ареста человека должны быть основания. «Никаких встреч, никакой торговли по поводу деятельности правоохранительных органов не будет». Правительству, добавил он, не следует втягиваться в дискуссию по этому поводу.

Премьер-министр Касьянов рассказывает любопытную историю об одном назначении, которое его в это время попросил сделать Кремль. Виктор Иванов, бывший генерал ФСБ, которого Путин назначил свои главным «охотником за головами», несколько раз звонил Касьянову, уговаривая его назначить некоего молодого человека заместителем министра по налогам и сборам. Касьянов колебался, не понимая срочности назначения, сомневаясь, что человек, большая часть карьеры которого связана с мебельной торговлей в Санкт-Петербурге, обладает должными качествами для этой работы. В то время он не знал, что Анатолий Сердюков является зятем Виктора Зубкова, первого заместителя министра финансов (и бывшего коллеги Путина по работе в Петербурге). В феврале 2004 г., после увольнения Касьянова, Сердюков тут же пришел работать в налоговое министерство, где ему поручили заниматься делом Ходорковского. Через две недели он был назначен исполняющим обязанности министра по налогам и сборам. Теперь у Путина появился человек, которому он мог доверить сбор самых сокрушительных свидетельств против своего врага.

Два лица Путина

События, описанные в этой главе, — удушение СМИ, построение «вертикали власти» и назначение путинских друзей на все ключевые посты, война в Чечне, реакция на гибель «Курска», укрощение олигархов и преследование Ходорковского — все это произвело отрезвляющий эффект на тех людей Запада, которые поначалу решили, что с Путиным можно иметь дело. Человек, протянувший руку западным лидерам, начавший осуществление долгожданных экономических реформ у себя дома, в то же самое время вел себя в полном соответствии с высказанной когда-то фразой, что «бывших чекистов не бывает». Действия Путина укрепили позицию тех на Западе (особенно в администрации Буша), кто с самого начала выступал за жесткую позицию по отношению к нему.

Британская газета The Observer выразила мнение, что для Путина настал критический момент: ему придется решать, кем он хочет быть. «Либо он политик западной ориентации и союзник президента Буша и Тони Блэра, либо тот, чьи реальные симпатии связаны с худшими временами позднего Советского Союза? <…> Если мистер Путин выбирает путь авторитаризма, то Лондону и Вашингтону настало время пересмотреть отношения»17.

Но по мере того, как Запад лишался иллюзий относительно Путина, сам Путин тоже избавлялся от некоторых иллюзий относительно Запада, который он так стремился обольстить.

Глава 5

Новая Европа, старая Европа

На пороге НАТО

Тони Блэр, возможно, лучше всех понимал, какая боль терзала «чекистскую» душу Владимира Путина. После встречи в Санкт-Петербурге, еще до того, как Путин был избран президентом, они продолжали регулярно общаться. Помимо официальных бесед, они встречались в неформальной обстановке в загородной резиденции премьер-министра Чекерс и tête-à-tête⁵ за маринованными огурчиками под водочку в московском пивном баре «Пивнушка». Блэр пытался рассеять тревогу русских относительно американских планов по созданию оборонительного ракетного щита. За путинскими угрозами о том, какие контрмеры примет Москва, он ощущал более глубокую проблему.

Один из советников Блэра в интервью «не для печати» сказал, что Путин мог бы серьезно обидеться, если бы узнал, о чем думает Блэр. «Главное, что Тони вынес из этих встреч, — необходимость серьезного отношения к русским. Их проблема заключается в том, что они чувствуют себя не допущенными к “главному столу” и что к ним не относятся как к сверхдержаве. Им нужно демонстрировать уважение. Даже при том, что они действительно больше не являются сверхдержавой, надо хотя бы делать вид. Эту мысль Тони донес до американцев».

Воплощая эту идею в жизнь, Блэр выдвинул предложение по созданию нового Совета Россия — НАТО (NRC⁶), чтобы теснее связать русских с западным альянсом. Остановить их на пороге вступления в организацию, но, по крайней мере, дать им ощущение принадлежности к «клубу». NRC должен был обеспечить существенное обновление отношений по сравнению с консультативным «Совместным постоянным советом», который существовал с 1997 г. и не давал России никакого влияния на действия альянса. Теперь у России должен был появиться постоянный представитель в штаб-квартире НАТО, который стал бы принимать участие в заседаниях NRC наравне с другими 19 представителями. Иными словами, не в формате «Россия плюс НАТО», а в формате «Россия плюс США, Франция, Британия, Германия» и т. д.

В западных столицах инициативу Блэра восприняли положительно. В ней увидели реалистичную альтернативу более фантастической идее о членстве РФ в НАТО, которую обсуждали некоторые политики, в том числе канцлер Германии. Идею вскоре «похитил» премьер-министр Италии Сильвио Берлускони, который к тому времени тоже успел установить тесные отношения с Путиным. Они обладали сходным темпераментом — одинаково тщеславные и с одинаковой склонностью к грубым шуткам. К тому же Путин видел в медиаимперии Берлускони некоторое оправдание собственному контролю над российским телевидением.

Как-то в начале 2002 г. вечером в пятницу генеральный секретарь НАТО Джордж Робертсон сошел с самолета в аэропорту шотландского Эдинбурга, направляясь на уикенд к себе домой. У него зазвонил мобильный телефон. Это был Берлускони. Тот уже решил, что Италия примет специальный саммит НАТО, на котором будет создан NRC.

— Подожди, Сильвио, — сказал Робертсон. — Мы еще не обо всем договорились.

— Нет-нет, — возразил Берлускони. — Я поговорил с Владимиром. Мы обо всем договорились. Мы примем саммит. Все расходы за наш счет.

Робертсон не собирался отступать.

— Вы не можете решать это вдвоем с Путиным. В НАТО — 19 стран, и мне нужно проконсультироваться со всеми. Но мы учтем твое предложение»1.

Предложение оплатить саммит, конечно, сыграло решающую роль. Остальных не пришлось долго уговаривать разрешить Берлускони организовать шоу. Причем шоу, не требующее общих расходов. Берлускони превратил заброшенную авиабазу Пратика-ди-Маре на окраине Рима в римский эквивалент «потемкинской деревни» — великолепный, украшенный картинами конференц-центр, созданный по образцу Колизея, даже с мраморными античными статуями.

Историческое соглашение было подписано 28 мая. Оно позволило российским военным впервые обзавестись собственными кабинетами в штаб-квартире НАТО. Даже при том, что России не предоставили право вето на решения альянса, она, как минимум, получила возможность принимать участие в обсуждении таких вопросов, как поддержание мира, региональная безопасность, поисково-спасательные операции, борьба с международным терроризмом и распространением ядерного оружия. На практике, как говорил руководитель администрации Блэра Джонатан Пауэлл, первоначальная идея — предоставить России «реальный голос» — была размыта натовскими чиновниками2. Россия позже будет недовольна, что представители НАТО обычно встречаются до начала любой сессии НАТО, координируют свои позиции, а затем выступают единым блоком на переговорах с Россией.

На пресс-конференции после церемонии подписания соглашения Путин произнес слова, которые поразили некоторых присутствовавших своей откровенностью.

— Проблема для нашей страны, — сказал он, — заключалась в том, что на протяжении длительного периода времени сложилась ситуация, при которой с одной стороны была Россия, а с другой — практически весь остальной мир <…> И ничего хорошего из этого противостояния России с остальным миром мы не получили. И это очень хорошо понимает подавляющее большинство граждан моей страны. Россия возвращается в семью цивилизованных наций. И ей ничего не нужно, кроме того, чтобы ее голос был услышан, чтобы с ней считались, чтобы были учтены и учитывались ее национальные интересы.

Его выступление произвело настолько сильное впечатление, что Робертсон и спустя девять лет цитировал его почти дословно. «Мне показалось это довольно сильной оценкой, признанием российского лидера о годах неудач и о том, что он намерен делать в будущем».

Заявление Путина также полностью подтвердило то, что уже понял Тони Блэр: он жаждет уважения. Но на Западе было много и таких, кто внимательно следил за происходящим в России и отказывался верить, что она действительно стала «раскаивающейся дочерью», которая «возвращается в семью цивилизованных наций».

Что мы думаем о России?

В администрации Буша существовало два диаметрально противоположных мнения о том, что делать с Россией, плюс множество «центристских» мнений. Одни, как, например, советник по национальной безопасности Кондолиза Райс, советолог в прошлом, отнюдь не обязательно были горячими сторонниками новой России. Некоторые из советников Путина говорили мне, что она «специалист по СССР, а не по России». У них было ощущение, что Райс до сих пор смотрит на Россию сквозь «красные очки». Она заняла жесткую позицию относительно российской агрессии в Чечне и еще более жесткую позицию в отношении любого российского вмешательства в дела соседних страны, которое считала постсоветским рецидивизмом. Тем не менее Райс действительно пыталась понять истинные причины современной российской политики.

Некоторые из экспертов по России в администрации Буша подчеркивали, что недостаточно учитывается, откуда возвращается Россия, и нельзя ожидать, что она «вестернизируется» за одну ночь (или вообще когда-нибудь) и что единственный способ получить поддержку Путина — это понять его страхи (позиция Блэра) и согласиться с тем, что Россия имеет законное право надеяться, что ее голос будет услышан и ее интересы будут приниматься во внимание. На высшем уровне это мнение наиболее жестко представлял госсекретарь США Колин Пауэлл. По словам одного информированного источника, пожелавшего остаться неизвестным, сам президент Буш, у которого сформировались настоящие дружеские отношения с Путиным, склонялся к этому мнению. Но политика в большей степени формировалась теми, кто не доверял России, так называемыми неоконсерваторами — такими как вице-президент Дик Чейни, министр обороны Дональд Рамсфельд, помощник госсекретаря США по европейским и евроазиатским делам Дэн Фрайд и Ник Бернс, представитель США в НАТО (и позже заместитель госсекретаря). Где-то между двумя лагерями располагались советник по национальной безопасности Кондолиза Райс и ее помощник Стивен Хэдли.

Источник продолжал: «Некоторые из высокопоставленных политиков многое понимали, но понимали под весьма специфическим углом зрения. Реально определяли политику в отношении России люди, которые на протяжении 1990-х гг. занимались проблемами европейской безопасности, их целью было завершить не законченный в 1990-е годы процесс — создание свободной, неделимой и мирной Европы. И существовало мнение, что если принимать Россию, то в перспективе придется каким-то образом подтверждать ее право на защиту определенных интересов или привилегий».

Таким образом, политика Буша в отношении России формировалась преимущественно людьми, которые в первую очередь заботились о безопасности Центральной и Восточной Европы, которые верили, что Запад «победил» в холодной войне, и были решительно настроены присоединить бывших советских сателлитов к свободному Западу, в том числе к НАТО и Европейскому Союзу — даже с риском пойти на конфронтацию с Россией. Польша, Чехия и Венгрия уже стали членами НАТО в 1999 г., и теперь альянс готовился запустить вторую волну расширения — включить в состав альянса Словакию, Словению, Болгарию и Румынию, плюс (что могло вызвать наибольшее недовольство России) прибалтийские страны — Эстонию, Латвию и Литву, которые недавно еще входили в состав СССР и непосредственно граничили с нынешней Россией.

Дэн Фрайд говорил в интервью: «Не требует доказательств тот факт, что интересы и свободы стран, пострадавших от советской оккупации, должны были оказаться заложниками российского чувства утраты империи. Ведь в известной степени Советы достигли своего влияния в Европе благодаря господам Молотову и Риббентропу, или, если угодно, Сталину и Гитлеру»3.

Однажды за завтраком в лондонском отеле я сказал Нику Бернсу, что Россия может иметь законные основания беспокоиться по поводу расширения НАТО до ее порога и размещения нового американского вооружения. Это, в конце концов, ее «задний двор». И получил бескомпромиссный ответ: «Перебьются! Они потеряли это право. Теперь это американские национальные интересы»4. На мой взгляд, такой ответ должен был послужить препятствием для включения в общеевропейский процесс даже реформированной, «демократической» России. По мнению Бернса, она «потеряла право» влиять на события на своем заднем дворе, очевидно, унаследовав грехи Советского Союза, в то время как США получили право на такое влияние, поскольку это затрагивало «американские национальные интересы».

Он продолжал: «Когда зашел разговор о включении в состав НАТО прибалтийских стран, и в Европе, и в Вашингтоне разгорелись жаркие споры. Даже Джордж Тенет [директор ЦРУ], к примеру, был против. Но многие из нас, по существу, потеряли надежду на то, что России можно доверять или интегрировать ее в Европу. К 2002 г. усилилось подозрение, что Путин — не тот человек, каким мы его себе представляли, что он не может превратить Россию в надежного союзника. Мы пришли к заключению, что хотим иметь хорошие отношения с Россией, но главной нашей целью в регионе после окончания холодной войны была свобода и освобождение стран Восточной и Центральной Европы. США сильно сопротивлялись этому, нам пришлось много спорить, но мы были уверены, что с русскими надо быть осторожными. Мы решили, что важнее добиться одной реальной цели после распада СССР. Джордж Буш стал горячим сторонником этой идеи».

Неоконсерваторы полагали, что вера в Россию, сложившаяся в 1990-е гг., провалилась. «Я понял, что Россия снова попытается занять в Европе доминирующее положение, и что мы должны защитить страны Центральной и Восточной Европы, — сказал Бернс. — Путин готов вернуть России былую мощь. Это стало ясно к концу 2002 г.»5.

Эта фраза была решающей. Вернуть России былую мощь — именно то, к чему стремился Путин и именно то, чего не могли перенести многие в Вашингтоне.

«Русофилы» из администрации президента США находили отклик в Западной Европе, но не в Вашингтоне. Один из них говорит: «Очевидно, в администрации существовало мнение, что пониманием и раскрытием позиции русских вы как бы поддерживаете и одобряете ее. В Европе такого мнения не было. Вот почему наши позиции с Германией и даже с Великобританией не совпадали. Большинство европейских собеседников старались угадывать, что Россия чувствует по тому или иному поводу, они не хотели открытой конфронтации».

Есть много причин, почему Франция и Германия ощущали бо́льшую близость с Россией, чем Америка. Нельзя сказать, что они недооценивали стремление бывших стран Варшавского договора присоединиться к западным структурам и тем самым защитить себя от страны, которая притесняла их в течение полувека. Германия продолжала пребывать вне себя от радости от воссоединения с бывшей ГДР после крушения Берлинской стены. Трудно сказать, был ли в этом какой-то прагматизм или торг, хотя последнее для Германии имело особое значение. Скорее, тут имело место неясное ощущение, особенно в европейских интеллектуальных кругах, что Россия «принадлежит» Европе, что у них общая история и культура, и что настало время — несмотря на все недостатки российской демократии — приветствовать ее возвращение «домой». Одним из аргументов в поддержку такой позиции было утверждение, что принятие России в европейский дом — лучший способ совершенствования в ней демократии.

Типичным сторонником такой точки зрения был президент Франции Жак Ширак. С Россией его связывал и личный интерес. В 1930-е гг. в доме его родителей жил русский эмигрант. Ширак выучил русский язык, даже перевел на французский язык «Евгения Онегина». По словам его советника по делам дипломатии Мориса Гурдо-Монтеня, Ширак чувствовал нечто «вечное» в России, что она не целиком европейская и не целиком азиатская страна. У него сложились хорошие отношения с Ельциным, который устраивал ему приемы с черной икрой в сауне. К Путину он поначалу отнесся прохладно, но имел желание отложить в сторону все свои претензии, даже относительно Чечни.

«Ширак делал все возможное, чтобы помочь Путину проявить себя на мировой сцене как ответственному лидеру, которому приходится решать задачу огромного масштаба — вырвать страну из советских времен и сделать ее современным государством, — говорит Гурдо-Монтень. — Ширак считал, что нет никаких оснований полагать, что Россия вернется назад, к советским временам. Им пришлось совершить прыжок в новый мир, но это долговременный процесс, и России следует оказать максимальную поддержку. Это в интересах Запада, потому что у нас общие интересы. Ширак полагал, что стабильность на континенте зависит от оси Париж — Берлин — Москва. Отсюда все эти трехсторонние встречи, которые проходили до 2007 г. Было очень приятно наблюдать, как все трое ладят друг с другом»6.

Канцлер Германии Герхард Шредер, третий из трио, как и большинство его соотечественников, был бесконечно благодарен России за вывод войск с территории Восточной Германии. Позже в качестве жеста доброй воли он списал Москве 6 млрд евро, которые она задолжала бывшей Германской Демократической Республике.

Надо признать, хорошие отношения сложились не сразу. В предвыборной кампании 1998 г. Шредер пообещал перестать заваливать Россию огромным количеством денег, как это делал его предшественник Гельмут Коль. Он хотел установить прагматичные отношения, основанные на деловых интересах, с определенной дипломатической сдержанностью. Никаких медвежьих объятий, которые позволяли себе Коль и Ельцин. Его министр иностранных дел Йошка Фишер чуть не спровоцировал дипломатический инцидент во время своей первой встречи с Путиным в январе 2000 г., осудив чеченскую кампанию и потребовав немедленного прекращения огня. Сам Шредер не постеснялся посетить три прибалтийских республики (Коль отказывался это делать, опасаясь обидеть русских) всего за неделю до первого визита президента Путина в Берлин в июне 2000 г.

Но сам визит изменил ситуацию кардинальным образом. Два лидера проговорили пять часов без переводчика — благодаря тому, что Путин владеет немецким. Несмотря на попытки Тони Блэра «оказаться первым», стало ясно, что Путин рассматривает как главного союзника России в Европе именно Германию. Шредер понял, что тесное сотрудничество с Россией — лучший способ развития демократизации: «Россия всегда имела успех, — писал он, — когда открывалась Европе. Она вступала в оживленные отношения и устанавливала экономические и интеллектуальные связи со всей остальной Европой»7. Коль и Путин даже инициировали нечто уникальное для европейских стран — Санкт-Петербургский диалог, ежегодные российско-германские встречи, в рамках которых проходили интеллектуальные дискуссии, межправительственные переговоры и интенсивное общение бизнесменов. Вскоре Шредер попал в «путинский круг». Они стали близкими друзьями, часто общались семьями. Путин даже летал в родной город канцлера Ганновер, чтобы поздравить Шредера с 60-летием. Путин помог Шредеру взять двух приемных детей из Санкт-Петербурга. Уйдя со своего поста, Шредер стал председателем правления Nord Stream AG, дочерней компании «Газпрома», которая привела природный газ из России непосредственно в Германию (он поддержал этот проект еще будучи канцлером), и отказался от всякой критики в адрес политики Путина. Ширак, напротив, отказался от предложенной Путиным высокооплачиваемой работы в «Газпроме».

В одном из интервью Шредер, описывая свои отношения с Путиным, охарактеризовал его как «человека, которому можно доверять». «Он открытый и, по контрасту с его обликом, у него хорошее чувство юмора. Он очень семейно-ориентированный человек, не бросает своих друзей. С таким человеком я бы с удовольствием выпил пива или бокал вина, даже если бы не имел с ним политических дел»8. Разумеется, это слова человека о коллеге, который еще занимает свой пост и с которым он сохраняет тесные деловые и личные отношения. Но это не делает их несущественными. Напротив, близкие отношения между Путиным и Шредером — и между Путиным и Шираком — сыграли важную роль в начале 2000-х гг., когда Россия старалась утвердить себя в мировом сообществе.

Учитывая позицию Великобритании, занимающую некое промежуточное положение между «европейской» и американской точками зрения, нужно было окончательно разобраться с рядом компромиссов. Среди них — два важных решения НАТО, принятых в 2002 г. В мае был создан Совет Россия — НАТО, который приблизил Россию к клубу. Но через полгода на историческом саммите в Праге НАТО пригласил семь государств, бывших советских сателлитов, стать членами клуба. Это было не совсем то, о чем думал Путин, требуя равноправных отношений.

Солнце НАТО взошло над Восточной Европой

В испанском зале Пражского замка XVII в. погасли люстры. На сцене двое артистов исполняли веселую сцену, поставленную знаменитым чешским хореографом Йиржи Килианом на музыку Моцарта. Артисты были в париках и исторических костюмах (весьма простых). В какой-то момент они стали скакать как блохи, изображая неистовый ритуал спаривания на огромной кровати с пологом на четырех столбиках. Но аудитория состояла не из богемных театральных друзей чешского президента Вацлава Гавела. В зале присутствовали главы государств и 700 гостей из настоящих и будущих стран — членов НАТО. И не все из них оказались готовыми к столь сексуальной прелюдии к процессу расширения альянса.

Пражский саммит, открывшийся 21 ноября 2002 г., стал лебединой песней Вацлава Гавела как президента Чешской Республики. Драматургу, ставшему политиком, хотелось, чтобы встреча запомнилась и художественным своеобразием, и историческим значением. Большую часть своей жизни он был диссидентом, упорно сопротивлялся коммунистическому режиму и выступал против советской оккупации Чехословакии. Его собственная страна уже стала членом НАТО; теперь он хотел отпраздновать свободу еще семи государств.

Русским было трудно понять, что это торжество освобождения от коммунизма, а не угроза России. Пресс-секретарь российского министра иностранных дел Александр Яковенко хмуро говорил о «появлении военного потенциала НАТО на границе с Россией, в считаных десятках километров от Санкт-Петербурга».

Министр иностранных дел Игорь Иванов нанес политический глянец на это событие. «Москва больше не рассматривает расширение НАТО на восток как угрозу, поскольку с окончанием холодной войны альянс претерпел значительные изменения и теперь сосредоточен на борьбе с глобальным терроризмом». Но русские действительно не понимали необходимости такого расширения. Не то чтобы они верили словам Горбачева, которому якобы пообещали, что этого не будет. Они не могли понять, почему, если Россию воспринимают как партнера, все должны ощущать потребность защиты от них. Но они прекрасно понимали, что, несмотря на все заверения в обратном, НАТО будет защищать своих новых членов от России — в случае необходимости. Если создание Совета Россия — НАТО можно было рассматривать как рукопожатие, то пражский саммит выглядел пощечиной.

Что русским не удалось сделать, так это провести хоть какую-то связь между их политикой и поведением у себя дома и тем, как их воспринимают за рубежом . С этой проблемой мне пришлось столкнуться несколькими годами позже, когда я работал советником Кремля по СМИ. Мои клиенты были не в состоянии уловить, что ключ к улучшению их «имиджа» за рубежом — не в улучшении PR-акций, а в улучшении поведения (подробнее я буду это рассматривать в 9-й главе). При тесном общении с ними у меня сложилось впечатление, что они искренне не понимают, почему многие восточноевропейцы, и в особенности прибалты, продолжают сохранять настороженность по отношению к своему большому соседу.

Естественно, на пражском саммите никто открыто не высказывал своего страха перед Россией. Но чтобы понять его корни, далеко в историю углубляться не надо. Почти все лидеры стран Восточной Европы, присутствовавшие на шоу Вацлава Гавела, имели, как и он сам, личный опыт жизни при тоталитарных режимах. Было слишком много не затянувшихся ран. Поляки считали, что российское правительство сделало недостаточно, чтобы признать (не говоря уж об извинении) убийство сталинскими войсками НКВД тысяч польских офицеров и интеллектуалов в Катынском лесу в 1940 г. Эстония, Латвия и Литва не только были оккупированы советской армией, но и оказались присоединены к Советскому Союзу, где их народам пришлось вести борьбу за выживание как нациям. Тысячи из них были отправлены в ГУЛАГ. Их маленькие республики оказались заселены русскими, которые принесли свою культуру и язык, а коммунистические бюрократии, управляемые из Москвы, превратили их самих в граждан второго сорта. Урожденные латыши составляли менее половины населения своей столицы — Риги. Недовольство российским присутствием было широко распространенным явлением. Три прибалтийских республики первыми восстали против советского режима в 1980-е гг., когда горбачевские реформы предоставили такую возможность.

Но независимость, восстановленная в 1991 г., не положила конец их проблемам. Россия политически смирилась с ситуацией, но в Эстонии, Латвии и Литве жили более миллиона русских, и Кремль считал своим правом и долгом защитить их. Новые независимые правительства усложнили себе жизнь недостаточным уважением, проявленным к русским меньшинствам. Большинство прибалтов в душе считали, что русским вообще у них не место: ведь именно они колонизировали Прибалтику и покорили ее народы, поэтому винить во всем происходящем они должны только самих себя. Законы о языке и гражданстве, согласно которым большинство русских в Латвии и Эстонии стали «негражданами», подверглись критике со стороны Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ). В качестве условия включения этих стран в НАТО Европейский союз потребовал от них изменений. Россия на протяжении многих лет после обретения независимости Латвией и Эстонией долго и настойчиво жаловалась на нарушения гражданских прав в этих странах. (Русское население Литвы было весьма малочисленным и имело меньше оснований для жалоб.) Временами выступления становились очень враждебными, поэтому для россиян не должен был стать сюрпризом факт, что НАТО приветствовало прибалтов с распростертыми объятиями.

Звездой пражского саммита, по общему мнению, стала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, выступившая с энергичной, выразительной речью, произнесенной без бумажки. Она лично не испытала на себе тягот советского режима, поскольку родители увезли ее из страны в семилетнем возрасте, сразу же после того, как Красная армия «освободила» страну и установила там коммунистический режим. Но ее слова подвели итог всем этим событиям.

«Латвия на много лет потеряла свою независимость и хорошо понимает, что значит свобода и ее отсутствие. Латвия понимает, что значит безопасность и ее отсутствие. Именно поэтому приглашение вступить в альянс, который обеспечит нашу безопасность, — важное событие, которое будет вписано большими буквами в историю нашего государства.

Мы в Латвии хотим строить наше будущее на скале политической определенности, а не на зыбких песках неуверенности. Мы не хотим находиться в своего рода «серой зоне» политической неопределенности, мы хотим жить под солнцем прав и свобод, защитником которых с давних пор является НАТО. Мы не хотим оставаться во внешнем мраке, и мы не хотим, чтобы это произошло с любым другим государством, выражающим желание объединиться со странами, которые разделяют общие ценности, которые следуют общим идеалам и готовы прикладывать общие усилия ради общего процветания. Наш народ прошел испытания в пожарах истории и закалился в горниле страданий и несправедливости. Он понимает значение и ценность свободы. Он понимает, что для поддержания свободы, сохранения свободы и борьбы за нее следует приложить все усилия».

Мужская аудитория — все главы государств — затаила дыхание, слушая ее речь. Александр Квасьневский, президент Польши, позднее вспоминал в интервью: «Сказать по правде, у меня на глаза навернулись слезы. Это был один тех трогательных моментов, который подтвердил, что Вторая мировая война действительно закончилась. Мы открывали новую эру. Это ощущение… Я чувствовал его кожей, меня просто пробрала дрожь. Вторая мировая война наконец закончилась в Праге, во дворце, который раньше использовался для коммунистических собраний, и произошло это при президенте Вацлаве Гавеле»9.

У всех присутствующих были сходные ощущения. Возможно, за исключением российской делегации, которая появилась для краткого, pro forma ⁷, заседания Совета Россия — НАТО на следующее утро. Министр иностранных дел Игорь Иванов вспоминал, как пытался объяснить своим западным партнерам, что происходящее вынуждает Россию себя чувствовать менее безопасно: «Какой реальный интерес преследовали эти страны своим присоединением к НАТО? Политический интерес — безусловно, но откуда им угрожала опасность? Сначала надо сформулировать реальные угрозы, а затем думать, как их можно избежать или хотя бы минимизировать. На самом деле от этого ни у кого не повысилась безопасность — ни у стран НАТО, ни у России. Это повысило уровень недоверия. Вы хотите думать о своей собственной безопасности, но не хотите думать о безопасности России»10.

Америка имела свой ответ на жалобы подобного рода. Вот что говорит Ник Бернс.

«Расширением НАТО мы заодно вынуждали Россию раскрыть свои карты. С декабря 1991 г., после распада Советского Союза, русские твердили, что они — другие, что они тоже хотят, чтобы Европа стала тем местом, где народы должны свободно определять собственное будущее, не опасаясь давления извне. Приглашая в ноябре 2002 г. эти семь стран вступить в НАТО, мы говорили: «Если вы выбираете в качестве будущего свободу, демократию, мы можем помочь гарантировать это и оказать поддержку. Но то, что многие русские впоследствии заявляли, что это опасный шаг со стороны НАТО, что это показатель недоверия со стороны НАТО, думаю, говорит все, что нужно знать об этих российских лидерах: они не верят в перспективу демократии.

В современном мире, в постсоветском мире, в мире, сложившемся после 1991 г., у русских нет права решать судьбу других народов. У них нет права навязывать свою империю другим народам в странах «ближнего зарубежья», как они их называют. И если у нас была уверенность, а она была, что эти страны могут стать свободными и демократическими, то с нашей стороны было совершенно правильно помочь им добиться этой свободы»11.

Способность русских и американцев говорить наперекор друг другу поражает. Русские не могли понять, почему их поведение дома заставляет соседей бояться их. Американцы и их союзники не смогли увидеть, что русские огорчены навязываемой им ролью потенциального агрессора. Два саммита НАТО 2002 г. были расценены как окончание холодной войны. На самом деле они лишь помогли раздуть ее угли и начать новую. На взгляд из Москвы, старый «железный занавес», висевший поперек Европы, оказался заменен новым — и намного ближе к их дому.

Путина снова подводит его язык

Весной в своем ежегодном обращении к Федеральному собранию президент Путин говорил так, словно уже добился, чего хотел — стать уважаемым членом мирового сообщества, и буквально заявил о совместном лидерстве в войне с террором. «Сегодня Россия выступает одним из самых надежных гарантов международной стабильности, — сказал он. — Именно принципиальная позиция России позволила сформировать прочную антитеррористическую коалицию». Совместными усилиями, сказал он, «нам» удалось ликвидировать наиболее опасный центр международного терроризма в Афганистане. Затем он заговорил о «конкретных шагах по интеграции с Европой», предпринятых Россией, и о задаче формирования «единого экономического пространства» с Европейским союзом.

Прекрасные слова, но, как часто бывает с Владимиром Путиным, вскоре он их испортил. Во время поездки в Брюссель на саммит лидеров Евросоюза в ноябре 2002 г. он перешел на язык, который отнюдь не характеризовал его как государственного деятеля мирового масштаба. На пресс-конференции французский журналист задал ему прямой, но не оскорбительный вопрос о Чечне. Он спросил, почему Россия применяет противопехотные мины и снаряды, от которых погибают сотни людей, и не считает ли господин президент, что, уничтожая терроризм таким образом, он уничтожает население Чечни.

Возможно, бедный корреспондент Le Monde не подозревал, что задевает самый болезненный нерв Путина. Простой постановкой вопроса он превратился в глазах Путина в сторонника террористов. «Если вы хотите совсем уж стать исламским радикалом и готовы пойти на то, чтобы сделать себе обрезание, — набросился он на журналиста, — то я вас приглашаю в Москву. У нас многоконфессиональная страна, у нас есть специалисты и по этому вопросу. И я порекомендую ему сделать эту операцию таким образом, чтобы у вас уже больше ничего не выросло».

Это произошло буквально за неделю до саммита в Праге — своевременное напоминание старым и новым членам НАТО о том, что Путин, видимо, еще не совсем готов присоединиться к цивилизованному миру.

Союзники против иракской войны

Если бы президент Путин применил столь грубый язык по отношению к иракскому диктатору Саддаму Хусейну, возможно, он и заслужил бы кривую усмешку и несколько добрых слов от Вашингтона. Но нарастающая конфронтация с Ираком норовила вбить очередной клин в отношения между Россией и Америкой. Вашингтон в вопросах своей внешней политики это демонстрировал явно, не утруждая себя делать вид, что считается с Россией как сверхдержавой. Разумеется, американцы могли полюбезничать с Путиным, чтобы заручиться его поддержкой, но неудача в этом вопросе их бы не остановила. Администрация Буша в мнении России по Ираку была заинтересована не больше, чем администрация Клинтона — в мнении России по Югославии.

Иракский кризис углублялся на протяжении всего 2002 г. Росли подозрения, что Саддам Хусейн, пренебрегая резолюциями Совета безопасности ООН, продолжает производить и накапливать оружие массового поражения. Новая резолюция под номером 1441, выпущенная 8 ноября 2002 г. после двухмесячных дебатов, предоставляла Ираку «последнюю возможность» разоружиться; в противном случае предупреждала о «серьезных последствиях». В конце ноября инспекторы по вооружениям вернулись в Ирак. Они не нашли запрещенного оружия, но и Ирак не сумел доказать, что уничтожил запасы, зафиксированные ранее. Возникшая дипломатическая конфронтация сосредоточилась на двух темах: следует ли предоставить инспекторам дополнительное время для завершения их работы (как того хотел главный инспектор Ханс Бликс) и что делать дальше, поскольку Резолюция № 1441 не предусматривала возможность применения силы. Это поставило, если говорить обобщенно, США и Великобританию против России, Франции и Германии. Поскольку Россия и Франция являются постоянными членами Совета безопасности с правом вето, было ясно, что США и Великобритании не удастся провести вторую резолюцию, разрешающую военные действия. Американцы презрительно обозвали альянс Путина, Шредера и Ширака «осью хорьков», иронично намекая на обозначенную Бушем «ось зла» (Ирак, Иран и Северная Корея). Министр обороны США Дональд Рамсфельд еще больше настроил против США Францию и Германию, пренебрежительно назвав их «Старой Европой» — в противовес «Новой Европе», более послушным бывшим коммунистическим восточным странам, которые целиком и полностью поддержали позицию Америки.

Путин упорно противостоял американским планам вторжения в Ирак по ряду причин. У России там были крупные деловые интересы; она опасалась, что цены на нефть могут резко пойти вниз, если иракская нефть после войны хлынет на рынок; ее сердило то, что США попирали международные решения; она сопротивлялась скрытой идее смены режима; ей казалось, что инспекторам по вооружениям ООН должно быть разрешено продолжить работу по обнаружению оружия массового поражения; она старалась использовать все свои дипломатические средства, чтобы убедить Саддама Хусейна уступить или уйти в отставку. Путин полностью поддерживал войну с террором, но, в отличие от Буша, не считал Ирак государством, финансирующим терроризм.

Русские посчитали неубедительной презентацию, устроенную 5 февраля 2003 г. Государственным секретарем США Колином Пауэллом на Совете безопасности, целью которой было подтвердить наличие в Ираке оружия массового поражения. «Нам показали фотоснимки из космоса, — вспоминал Сергей Иванов. — Огромные грузовики, фуры, якобы перевозящие химические снаряды. Нам сказали, что это — убедительное свидетельство. Мы ответили: “Возможно, у вас есть такие сведения. У нас — нет”».

Впрочем, Путин поначалу не был склонен портить приятельские отношения с Джорджем Бушем публичными заявлениями. Сначала он выражал сдержанную поддержку американским усилиям по разоружению Саддама. Он говорил французским журналистам: «Единственная задача, которую преследует международное сообщество, — убедиться, что Ирак не имеет оружия массового поражения, либо найти его и заставить Ирак уничтожить это оружие. В связи с этим мы разделяем позицию наших американских партнеров, согласно которой мы должны приложить все усилия для того, чтобы Ирак пошел на полномасштабное сотрудничество с инспекторами ООН».

В ходе краткосрочной поездки в Берлин 9 февраля для встречи с канцлером Шредером Путин предостерег, что «применение в одностороннем порядке силы против Ирака может только принести страдания миллионам людей и привести к дальнейшей эскалации напряженности в регионе». Но он также предостерег против разжигания антиамериканских настроений.

На другой день он был в Париже с государственным визитом. Здесь его позиция стала намного жестче. Три лидера сделали совместное заявление, категорически осуждающее применение силы. Трехсторонняя декларация была французско-немецкой инициативой. У Шредера и Ширака сложились очень тесные отношения, которые достигли своей кульминации за месяц до этого, во время торжественного празднования в Версале 40-й годовщины исторического Елисейского договора о дружбе между двумя странами. По словам советника Ширака Мориса Гурдо-Монтеня (известного в дипломатических кругах как МГМ), «мы были близкими союзниками Германии и знали, что они так же оценивают иракскую ситуацию. Но мы не знали позицию других постоянных членов Совета безопасности. Британцы поддерживали американцев, но как поступят русские и китайцы? Для нас было крайне важно понять, что намерены делать русские». Он говорит, что до этой встречи ни Путин, ни Ширак не были уверены, что другая сторона готова наложить вето на вторую резолюцию, и никто не хотел делать это в одиночку. Германия, как непостоянный член Совета безопасности, имела голос, но не имела права вето, поэтому Шредер надеялся, что Ширак наложит вето от своего имени и возьмет в компанию Путина.

МГМ и его немецкие партнеры написали проект совместного заявления и договорились о том, что Ширак постарается уговорить Путина подписать его, когда тот прилетит в Париж из Берлина. Французы устроили роскошную встречу в аэропорту имени Шарля де Голля — военный оркестр, красная ковровая дорожка, почетный караул из представителей трех родов войск и Национальной гвардии. Ширак даже подошел к трапу самолета встретить Путина и преподнести ему букет цветов. МГМ говорит, что все это было сделано, чтобы польстить русскому: «Он хотел продемонстрировать Путину свое уважение, сделать приятное и дать почувствовать русским, что они — великая страна, полноправные партнеры в международном сообществе». Направляясь в город на военном вертолете, Ширак показал Путину текст декларации, и тот практически сразу сказал «да», попросив сделать лишь несколько мелких изменений. МГМ и дипломатический советник Путина Сергей Приходько отправились вносить изменения и согласовывать их с Берлином. В декларации, в частности, говорилось: «Альтернатива войне до сих пор существует. Использование силы может рассматриваться лишь как крайнее средство. Россия, Германия и Франция намерены убедиться, что для разоружения Ирака мирным путем сделано все возможное».

Но по существу, говорит Гурдо-Монтень, это был «пакт»: «У Путина до этого момента оставались некоторые сомнения относительно Франции, потому что было множество разговоров о том, что Франция продемонстрирует мускулы, в последний момент изменит свою позицию и примкнет к США. Теперь Путин понял, что Ширак готов наложить вето, а мы — что русские нас поддержат. Мы поняли, что мы теперь вместе».

И Вашингтон понял, что, начиная войну с Ираком, ему придется это делать без авторизации со стороны ООН. Кондолиза Райс признается: «Нам не очень понравился этот спектакль, устроенный ближайшими союзниками США, выступившими вместе с русскими против национальных интересов Соединенных Штатов»14.

За месяц до начала войны Путин в целях ее предотвращения предпринял два шага из области тайной дипломатии. 22 февраля он отправил в Багдад Евгения Примакова, одного из самых опытных российских политиков. Примаков по ряду причин заслужил эпитет «хитрый», и, скорее всего, не зря. Он противился возвышению Путина в 1999 г., но позже его поддержал. До этого он занимал должности руководителя внешней разведки, министра иностранных дел и премьер-министра. Но самое главное, как специалист по Ближнему Востоку, он давно лично знал Саддама Хусейна и в этом смысле идеально подходил для своей миссии. Когда просочились сведения о поездке, появились слухи, что он, возможно, попытается убедить Саддама уничтожить ракеты Al Samoud-2. Министерство иностранных дел, вынужденное сделать какое-нибудь заявление, сообщило, что цель Примакова — «объяснить позицию России по Ираку и получить заверения, что тот подчинится резолюции ООН и станет “полностью и безоговорочно” сотрудничать с инспекторами по вооружениям».

На самом деле миссия Примакова была намного важнее. Путин поставил перед ним одну-единственную задачу: убедить Саддама подать в отставку и тем самым спасти страну от вторжения. Саддам выслушал Примакова, сделал какие-то записи, попросил его повторить предложение для заместителя премьер-министра Тарика Азиза, затем встал, положил руку на плечо Примакову и ушел.

Примаков вернулся в Москву и сообщил неприятную новость сначала Путину, а потом и на расширенном заседании Совета безопасности в Кремле. Оставался последний козырь: было принято решение, что глава администрации президента Александр Волошин должен срочно вылететь в Вашингтон, чтобы попробовать в последний раз отговорить американцев от их военных планов.

Волошин прилетел поздно вечером и отправился ужинать в ресторан с российским послом Юрием Ушаковым. Внезапно Волошину позвонили и сказали, что в 8.15 его ждет директор ЦРУ Джордж Тенет. «А я только что лег в постель», — позже с улыбкой вспоминал он. Из ЦРУ его привезли в Белый дом для встречи с Кондолизой Райс. Во время их беседы в комнату «заглянул» президент Буш (единственный допустимый по дипломатическому протоколу способ, разрешающий президенту встречаться с людьми ранга Волошина). «Он произнес десятиминутный спич об угрозе международного терроризма, — говорит Волошин. — Он был весьма возбужден, больше стоял, чем сидел. Затем — любезности. На все — двадцать минут. Я сказал ему, что мы не согласны, но было ощущение, что мои ответы его не интересуют. Он уже принял решение и не собирался вникать в подробности — только если бы я сказал, что мы поддерживаем его». Американские официальные лица подтверждают, что «президент зашел туда не для того, чтобы слушать, что ему должен был сказать Волошин».

Волошину дали возможность переговорить со всеми высшими должностными лицами — с вице-президентом Чейни, госсекретарем Пауэллом, лидерами Сената. Но больше всего его поразила встреча с министром торговли Дональдом Эвансом. Эванс спросил, могут ли они побеседовать наедине, и они прошли в его кабинет. Эванс сказал: «Вы близки с Путиным, я близок с президентом Бушем. Он попросил меня узнать: что вы хотите в обмен на поддержку нашей позиции?»

Волошин понял, что они предлагают сделку: России грозила потеря контрактов с Ираном на миллиарды долларов, и Вашингтон был готов это компенсировать. «Мы не хотим торговаться, — ответил Волошин. — Это неправильная война, от которой всем будет плохо. И Ирак не имеет никакого отношения к терроризму».

В заключительной, довольно жалкой попытке американцы попытались убедить Волошина, что существует связь между Саддамом и Чечней. Один американский чиновник вспоминал в интервью: «Нам казалось, что эта тема может привлечь внимание русских, но Волошин в итоге сказал: “Это совершенно неинтересно. В презентации для нас нет ничего нового”».

Волошин подтверждает: «Они рассказали мне длинную трогательную историю об одном террористе, который воевал в Чечне, а потом оказался в Ираке. Это было очень примитивно, но они старались».

Даже затрагивание самой болезненной точки Путина ничего не дало. Две стороны оказались на разных полюсах. 19 марта началась операция «Шок и трепет».

Оскорбление Путина

Для Путина Ирак не был самым главным делом на свете. Оставались и другие важные цели: отмена американских планов противоракетной обороны, членство в ВТО, расширение торговли и т. д. Он решил, что неудача с Ираком не должна повлиять на его дружеские отношения с Бушем.

Тем более что скоро представилась новая возможность поразить мир своей открытостью и «европейством». В конце мая его родной город Санкт-Петербург, построенный Петром Великим как российское «окно в Европу», собирался торжественно отмечать свое 300-летие. Ни одна стена не осталась не покрашенной, ни один фрагмент лепнины — не позолоченным. Город прихорашивался к долгому празднеству, на которое были приглашены все крупные мировые лидеры.

В пятницу он открывал Балтийский фестиваль молодежи, принимал саммит лидеров азиатских стран на борту речного судна и лично провел экскурсию по родному городу для лидеров Германии, Британии, Франции, Канады и Австрии. Вечером Мариинский театр встречал невиданное количество мировых лидеров. На следующий день Путин провел переговоры с рядом президентов и саммит с руководством Европейского союза. Мировая элита посетила Эрмитаж и наслаждалась водной феерией на Неве.

К концу второго дня, на последний ужин, появился Джордж Буш. Перед приездом в Санкт-Петербург он решил сначала посетить Польшу — страну «новой Европы», которая приняла участие в войне с Ираком. Путин был оскорблен.

Морис Гурдо-Монтень уловил настроение русских. «Думаю, для россиян это было огромным разочарованием. Я был удивлен, что Конди [Райс], с которой у меня сложились добрые отношения и которой вроде бы полагалось знать, что у русских на уме, дала Бушу этот кошмарный совет посетить Варшаву раньше, чем Петербург. Я просто не мог этого понять».

МГМ был свидетелем разговора Путина и Ширака и зафиксировал, что «роман с Америкой» окончен. Путин сказал Шираку: «Раньше мои приоритеты были следующими: на первом месте — отношения с Америкой, на втором — с Китаем, на третьем — с Европой. Теперь все повернулось наоборот: прежде всего Европа, затем — Китай, а уже потом — Америка».

В мае 2002 г. состоялось триумфальное подписание Московского договора о сокращении ядерных вооружений, а в Риме — соглашения о создании Совета Россия — НАТО. Всего через год настроения изменились. И ситуация грозила еще более усугубиться.

Глава 6

Путин-2

Грузия смотрит на Запад

Субботним вечером 22 ноября 2003 г. российские лидеры отдыхали после очередного заседания Совета безопасности в одном из лучших грузинских ресторанов в центре Москвы — «Генацвале». Массивный дубовый стол был уставлен закусками — горячими хачапури с сыром, горшочками лобио из красной и зеленой фасоли, рулетиками из баклажан с грецкими орехами, сациви из кур… Дым от дровяной печи клубился под деревянным потолком, деревянные стены были увиты виноградными гроздьями. Официанты сновали с русской водкой и грузинскими винами, обслуживая элиту российской власти: президента Путина, премьер-министра Касьянова, руководителя администрации Медведева, секретаря Совета безопасности Рушайло, министра иностранных дел Игоря Иванова, министра обороны Сергея Иванова и директора ФСБ Патрушева.

На выбор места повлияли события, разворачивающиеся в столице Грузии, Тбилиси, о которых шла речь днем. В течение трех недель президент Эдуард Шеварднадзе, бывший министр иностранных дел СССР, имел дело с уличными демонстрациями протеста, возникшими после парламентских выборов, которые все считали сфальсифицированными. Президентский срок Шеварднадзе заканчивался через два года, но возмущение коррупцией и неудачными действиями парламента в стране нарастало. Лидеры оппозиции требовали отставки президента. Путин не был большим поклонником Шеварднадзе, считая его частично ответственным за развал СССР, но ему не нравилось, что власть в соседней с Россией стране пытается захватить неуправляемая толпа. Он также знал, что студенческое движение протеста, проходившее под лозунгом «Кмара!» («Хватит!») было создано по образцу движения, которое в 2000 г. свергло президента Сербии Слободана Милошевича, и опиралось на поддержку американских демократических групп, в том числе института «Открытое общество» миллиардера и филантропа Джорджа Сороса и Национального демократического института — организации, чьей целью является укрепление демократии по всему миру (такого рода демократии Путин опасался).

Вдруг один из помощников попросил Путина ответить на звонок по защищенному телефону. Звонил Шеварднадзе. Днем в субботу события стали окончательно выходить из-под его контроля. Он обратился к парламенту, намереваясь созвать его и тем самым легитимизировать результаты выборов, но к огромной толпе, собравшейся на центральной площади, обратился лидер оппозиции Михаил Саакашвили. Он заявил: «У нас только одна цель — избавить страну от этого человека [Шеварднадзе]». Лидеры оппозиции ворвались в зал заседаний парламента. У каждого в руке была роза. Начался хаос. Охранники быстро вывели Шеварднадзе в безопасное место. Спикер парламента Нино Бурджанадзе заявила, что берет на себя президентские полномочия. Так началось то, что позже получило название «революция роз» — первая из так называемых цветных революций, которые устанавливали демократию в пограничных с Россией странах, революций, в которых Путин усматривал опасность для самой России. Шеварднадзе укрылся в своей резиденции и объявил чрезвычайное положение. А затем позвонил Путину.

В 1970-е гг., будучи еще первым секретарем ЦК Коммунистической партии Грузии, Шеварднадзе прославился одной фразой, подтверждавшей подчиненное положение его республики. Он сказал: «Для нас в Грузии солнце встает на севере». Теперь, отчаянно цепляясь за власть в независимой Грузии, он обращался за помощью к Путину, фактически подтверждая, насколько мало все изменилось. Для группы, сидевшей за столом в «Генацвале», было ясно, кто из них должен отправиться в Тбилиси. Игорь Иванов, министр иностранных дел, у которого мать — грузинка, немного знавший грузинский язык. Кроме того, он был знаком с Шеварднадзе с 1980-х гг., когда работал советником у него в министерстве иностранных дел. Путин отправил его прямо в аэропорт, дав охрану и четкие инструкции: сделать все возможное, чтобы избежать кровопролития на улицах Тбилиси, и чтобы все происходило в рамках грузинской Конституции (что фактически означало: не позволить толпе свергнуть президента).

«Понимаете, — говорил Иванов в интервью, — наши отношения с Шеварднадзе не всегда складывались легко, но, тем не менее, для Путина все было предельно ясно: он — легальный, законно избранный президент, и мы должны помочь ему»1.

Иванов прилетел в Тбилиси после полуночи. Встреча с Шеварднадзе была назначена на утро. Ему захотелось почувствовать настроения толпы. Он взял двух охранников и направился в центр города, где протестующие устроили палаточный лагерь. Иванов ходил между палаток и костров, пытаясь понять степень взрывоопасности атмосферы. «Я не очень хорошо понимаю грузинский язык, — говорил он нам, — но достаточно было просто почувствовать атмосферу».

Внезапно кто-то узнал его, и по площади пронеслось: «Иванов приехал, Иванов приехал!» Слух быстро достиг ушей Зураба Жвания, популярного политика и бывшего спикера парламента, который наряду с Саакашвили и Бурджанадзе был одним из лидеров «революции роз». Толпа стала проявлять возбуждение. Жвания пригласил Иванова выйти на трибуну и обратиться к народу. Иванов вспоминает: «Я спросил у него, как сказать по-грузински: “Да здравствует дружба между Россией и Грузией”. Я повторил несколько раз эту фразу в микрофон, и мне показалось, что это было удачно. Возникло ощущение, что у людей есть надежда, что Россия как-то поможет разрешить этот конфликт».

Нино Бурджанадзе, спикер парламента и со вчерашнего дня самопровозглашенная и. о. президента, находилась в своем кабинете. «Жвания, Саакашвили и я работали примерно до четырех утра, — вспоминала она позже. — Потом я решила подремать в кресле, но вошел мой секретарь и сказал: “Иванов обращается к толпе”. Я решила, что это сон! Но потом спустилась вниз и действительно увидела, что это он и что он даже говорит что-то по-грузински!»2

Иванов оказался в роли посредника, курсирующего между оппозицией и президентом Шеварднадзе. Рано утром он провел переговоры с Саакашвили, Жвания и Бурджанадзе, чтобы выяснить их требования. Пересказывая те события, Иванов настаивал, что на той стадии никто не требовал отставки Шеварднадзе. Скорее, стоял вопрос о проведении повторных парламентских выборов, результаты которых, по мнению оппозиции, у них украли. До позднего вечера Иванов проводил консультации со своими грузинскими друзьями и дипломатами и пришел к выводу, что «маятник качнулся в сторону оппозиции».

Об этом он сообщил президенту Шеварднадзе на следующее утро. «Я знал его с 1985 г. и полагал, что могу сказать ему в открытую, что встречался со всеми людьми из оппозиции и его окружения, и у меня сложилось ощущение, что он утратил почти всю поддержку». Иванов почувствовал, что не смог убедить Шеварднадзе в его полной изоляции, но уговорил встретиться с лидерами оппозиции.

Во второй половине дня 23 ноября Иванов привез Жвания и Саакашвили в резиденцию Шеварднадзе для переговоров. В этот момент у него сложилось ощущение, что он сделал все, что от него требовалось. «Я сел за стол. Шеварднадзе и его помощник расположились с одной стороны; Жвания и Саакашвили — с другой. Я сказал: “Полагаю, я сделал все, ради чего приехал. Президент Путин попросил меня помочь вам принять политическое решение. Теперь дело за вами — провести переговоры и избежать кровопролития. На этом я с вами прощаюсь”».

С этими словами Иванов покинул резиденцию и улетел в Батуми, на запад Грузии, где должен был встретиться с местным лидером Асланом Абашидзе. Он полагал, что результатом переговоров, которые он организовал в Тбилиси, станет проведение повторных выборов, а Шеварднадзе сохранит за собой пост президента. Но когда он спустился с трапа самолета в Батуми, Абашидзе встретил его словами: «Что вы наделали? Шеварднадзе подал в отставку!»

Теперь Иванов криво усмехается, вспоминая о том, как непреднамеренно положил конец эпохе правления Шеварднадзе, даже не поняв, как это произошло. Из триумвирата, возглавившего «революцию роз», он наиболее тепло отзывается о Зурабе Жвания, характеризуя его как «мудрого, спокойного, уравновешенного политика, склонного иметь хорошие отношения с Россией». Более или менее противоположное мнение у него сложилось о Михаиле Саакашвили, человеке, чья харизма сделала его выдающимся лидером оппозиции. «Миша», как его зовут повсеместно, — крупный, яркий мужчина с энергией, бьющей через край, человек западного менталитета (он получил образование в Страсбурге и Нью-Йорке и женился на голландке), но в то же время излучающий грузинское обаяние и непосредственность. Когда он с огромным преимуществом победил на досрочных президентских выборах 4 января 2004 г., ему было всего 36 лет. Набрав 96 % голосов избирателей, Саакашвили стал воплощением надежд не только тысяч демонстрантов, которые поддержали «революцию роз», но и подавляющего большинства грузинского населения, которые увидели в голосовании возможность наконец-то смести коррумпированный режим советского образца и развернуть свою страну в сторону Запада и демократии.

Я брал интервью у Саакашвили год спустя, когда его прозападная политика уже начала вызывать возмущение в Москве, и напомнил знаменитую фразу его предшественника о том, что «солнце встает на севере». «Не боитесь разозлить русского медведя?» — спросил я. «Не волнуйтесь, — ответил он мне. — Я тоже знаю, где встает солнце. Нам нужны самые лучшие отношения и с Западом, и с нашим великим северным соседом»3.

На самом деле первые шаги Саакашвили-президента поразительно напоминали действия Путина в начале его правления. Он немедленно провел конституционные поправки, которые усиливали президентскую власть и резко сокращали роль парламента. Он сменил губернаторов регионов и постарался установить контроль над телевидением4. В борьбе с коррупцией он арестовал ряд бизнесменов, бывших министров и (в отличие от России) кардинально перестроил полицию, что привело к резкому сокращению взяточничества. Вместе с премьер-министром Зурабом Жвания они начали реформировать экономику, в частности, снижая налоги и привлекая крупных иностранных инвесторов.

Грузия, как и Россия, столкнулась с угрозой сепаратизма. После того, как в 1991 г. страна обрела независимость от СССР, две ее провинции — Абхазия и Южная Осетия — отделились и после коротких гражданских войн обрели независимость de facto (при поддержке России). Третья автономная республика, Аджария, не стала декларировать независимость, но управлялась как персональная вотчина ее президентом-диктатором Асланом Абашидзе. Восстановление контроля над отколовшимися грузинскими провинциями стало такой же навязчивой идеей Саакашвили, как и возвращение Чечни для Путина. Накануне президентской инаугурации Саакашвили торжественно поклялся над могилой грузинского правителя XIX века, царя Давида Строителя, что «Грузия станет единой и сильной, она восстановит свою целостность и станет единым, сильным государством».

Именно эта решимость воссоединения Грузии через четыре года приведет его страну к войне с Россией.

Саакашвили выставлял напоказ свой роман с Западом как нервная брошенная жена, пытающаяся досадить своему бывшему мужу-хулигану. Государственный секретарь США Колин Пауэлл, который был почетным гостем на церемонии инаугурации Саакашвили, вспоминает: «При исполнении государственного гимна мы все встали. Когда он закончился, я уже собирался сесть, но тут зазвучал другой гимн — “Ода к радости”, и стал подниматься флаг Европейского союза. Я подумал — пожалуй, Игорь [Иванов, министр иностранных дел России] не в восторге от этой части представления»5.

Игорь был не в восторге и от того, что последовало дальше. Саакашвили пригласил Пауэлла в здание Городского совета, которое было украшено десятками грузинских и американских флагов. «Мы прошли в зал, где заседают городские законодатели, — вспоминает Пауэлл. — Сели за стол перед всеми этими людьми <…> встречу в здании муниципалитета телевидение транслировало на всю Грузию, это видело все население: только президент Саакашвили и американский госсекретарь, в то время как все остальные гости и уважаемые люди со всего мира, включая представителей Российской Федерации, находились снаружи, не понимая, что происходит».

Впрочем, Саакашвили хватило благоразумия в свой первый президентский визит за границу отправиться на север, а не на запад. Следует заметить, его поездка в Москву 10–11 февраля 2004 г. прошла с огромным успехом. Игорь Иванов присутствовал на встрече двух президентов в Кремле. Он вспоминает, что (с учетом той взаимной ненависти, которая возникла между ними позже) настроение было самым позитивным. «Саакашвили очень эмоционально, очень радостно приветствовал Путина. Он сказал, что чрезвычайно уважает его как политика и всегда мечтал стать на него похожим. Он сказал, что сделает все, что в его силах, для формирования дружеских отношений между двумя странами и что предыдущее руководство Грузии сделало много ошибок, которые он постарается исправить».

Министр иностранных дел Грузии Тедо Джапаридзе подтверждает, что грузинский президент вышел со встречи чуть ли не очарованный Путиным. «Он пришел в возбуждение и восторг и от встречи, и от самого Путина. “Он настоящий лидер, решительная и сильная личность, у которого все под контролем — Дума, СМИ и все прочее”. Это были первые слова, которые он произнес, когда мы возвращались в аэропорт»6.

Саакашвили в интервью рассказывает, что произошло, когда президенты отпустили своих министров иностранных дел и удалились в отдельное помещение для приватной беседы. Предложив снять пиджаки и галстуки, Путин пустился в разглагольствования на тему, которая, очевидно, волновала его больше всего, — о том, что Грузия падает в слишком теплые объятия Соединенных Штатов. Путина задела не только американская поддержка или, как были твердо убеждены русские, участие США в планировании «революции роз». США уже два года осуществляли небольшое военное присутствие на территории Грузии. Кому-то может показаться забавным, но американские войска пригласил президент Шеварднадзе, чтобы они помогли решить проблему, испортившую его отношения с Россией. После того как Путин начал вторую чеченскую войну в конце 1999 г., тысячи чеченцев, в том числе вооруженных повстанцев (и иностранных боевиков-исламистов) перебрались через горы из Чечни в Грузию и обосновались в Панкисском ущелье. Россия заявила, что ущелье используется как база террористов, и пригрозила бомбардировками. Встревоженный перспективой нападения России на Грузию, Вашингтон предложил помочь грузинам самим очистить Панкисское ущелье от террористов, занявшись боевой подготовкой грузинской армии. В мае 2002 г. было положено начало программе обучения и оснащения грузинской армии. В ней поначалу приняли участие всего пара сотен американских военнослужащих, но они обеспечили США первый военный плацдарм на Кавказе. Два года спустя, присутствуя на инаугурации Саакашвили, Колин Пауэлл обратил внимание на стиль прохождения разных боевых подразделений во время военного парада. «Это было удивительное зрелище. Одни подразделения маршировали в стиле советской армии, как их в свое время учили. Другие — в стиле американской армии, 120 шагов в минуту, как мы учим наших солдат. Я сказал — да, времена меняются».

Поэтому не стоит удивляться строгому намеку, который сделал Путин новому грузинскому президенту, рассчитывая несколько охладить его пыл на американском фронте. По словам Саакашвили, Путин, с одной стороны, подчеркнул, что Россия — друг Америки и развивает с ней отношения, но с другой — подчеркнул, что страны Восточной Европы стали «рабами Америки», исполняя все, что укажет им «какой-то второй секретарь» американского посольства. «В принципе, вся его тирада, длившаяся 20–25 минут, была посвящена Америке. Мне пришлось вежливо прервать его и сказать: “Видите ли, очень хорошо, что вы рассказываете мне про ваши отношения с Америкой, но я здесь не для того, чтобы говорить об Америке”. Я спросил: “Вы действительно верите, что происшедшее в Грузии — результат американского заговора? Неужели вы верите, что нашему парламенту платят американцы, или Джордж Сорос, или они вообще руководят нами?” Он ответил: “Нет-нет. Вам, разумеется, нет. Но некоторые люди в вашем правительстве могут оказаться в таком положении, тесно сотрудничая с американцами”»7.

(На самом деле Путин был почти уверен, что старший советник Саакашвили, американец Дэвид Кунин, ранее работавший в Национальном демократическом институте, получал зарплату не от грузинского правительства, а от американцев, через Агентство международного развития США. Кунин был первым, через кого американские официальные лица пытались вступить в контакт и оказать влияние на грузинского лидера8.)

Саакашвили говорит, что он предложил Путину строить отношения «с чистого листа», что маленькая страна Грузия будет делать все возможное, чтобы соответствовать российским интересам — в обмен на определенное понимание ее собственных, гораздо более скромных интересов. Он говорит, что Путин очень хорошо это воспринял. «На самом деле он мне понравился. Не могу винить Джорджа Буша за то, что он заглянул к нему в душу, поскольку моим собственным первым ощущением было: он мне нравится. Я думал — да, конечно, у него совершенно иное происхождение, КГБ и все такое, это очень отличается от всего, на чем воспитывался я и во что верил, но он оставляет впечатление прагматичного человека. Он любит свою страну. Возможно, он действует в интересах своей страны самым прагматичным образом. Возможно, мы найдем некоторое взаимопонимание. К тому же к концу нашего разговора он постарался показать, что для решения каких-то вопросов готов идти весьма далеко».

Установившийся хороший контакт привел к регулярным телефонным переговорам и к искренним усилиям с обеих сторон наладить дружеские отношения. Но Саакашвили всегда будет непросто уравновесить свое желание иметь хорошие отношения с Москвой с двумя другими его важнейшими целями: восстановить территориальную целостность Грузии (т. е. ликвидировать независимость de facto трех республик, имеющих тесные связи с Москвой) и присоединить свою страну к западным альянсам — НАТО и Европейскому союзу.

25 февраля 2004 г. президент Саакашвили совершил свой первый визит в Соединенные Штаты, где немедленно поднял вопрос о членстве Грузии в НАТО. Он объявил новый пятилетний план, согласно которому инструкторы американской армии должны провести подготовку тысяч грузинских военнослужащих.

Медовый месяц с Москвой длился до мая 2004 г., когда Путин оказал, как он это назвал, «последнюю услугу» Саакашвили. Новое грузинское правительство оказалось на грани гражданской войны с Республикой Аджария, во главе которой стоял совершенно самостоятельный лидер советской школы Аслан Абашидзе. Саакашвили поступил так же, как и его предшественник Шеварднадзе: обратился за помощью к Путину. Путин в очередной раз направил на место событий Игоря Иванова, теперь уже не министра иностранных дел, а секретаря Совета безопасности. Иванов прилетел в столицу Аджарии Батуми, планируя провести переговоры с Абашидзе, а затем отправиться в Тбилиси. 5 мая, вспоминает Иванов, за ужином стало известно, что колонна грузинской бронетехники выдвигается в сторону Батуми. Несмотря на его звонок премьер-министру Грузии с требованием прекратить продвижение, вскоре началась яростная перестрелка — буквально на окраине города. «Огонь был такой интенсивности, что мы во дворце чувствовали запах пороха». По словам Иванова, Абашидзе сказал, что у него достаточно военных сил, которые способны оказать сопротивление грузинским войскам и выдавить их из региона. Иванов ответил: «В аэропорту стоит мой самолет. Если вы готовы полететь со мной в Москву, с удовольствием предоставлю вам такую возможность». Абашидзе не отказался от шанса получить политическое убежище в России и улетел, захватив с собой сына, мэра Батуми.

Через несколько часов войска Саакашвили вошли в город, и Аджария была объявлена частью Грузии. На следующий день Саакашвили как триумфатор лично появился в Батуми и обратился к торжествующей толпе на центральной площади. «Вы — героические люди, — сказал он. — Вы добились своей Грузии. Мы показали всему миру, что мы — великий народ. Только мы смогли в течение полугода совершить две бескровные революции». В окружении торжествующих сторонников, скандировавших «Миша! Миша!» он вышел на берег Черного моря, недоступный грузинским лидерам на протяжении многих лет, и плеснул морской водой себе в лицо. После этого произнес обещание, или угрозу, что восстановление центрального контроля над Аджарией — только начало его миссии. «Мы должны начать переговоры, серьезные мирные переговоры с Абхазией и Южной Осетией по поводу воссоединения страны и решения нерешенных проблем. В Аджарии мы доказали, что можно действовать решительно и мирным путем. Это означает, что Грузия станет сильной и что мы, безусловно, попадем в Сухуми. Когда именно? Посмотрим».

Сознавая решающую роль Москвы в нейтрализации кризиса и избавлении от Абашидзе, Саакашвили позвонил Путину, чтобы поблагодарить его. По словам грузинской стороны, Путин раздраженно ответил: «Хорошо, Михаил Михайлович, в этот раз мы вам помогли, но хорошо запомните, бесплатных подарков больше не ждите — ни в Южной Осетии, ни в Абхазии». У России были гораздо более глубокие интересы в этих двух отделившихся грузинских территориях, чем в Аджарии. Абхазия — республика с населением 200 000 человек (цифра дискуссионная). Это менее половины от числа жителей до 1992 г., поскольку во время гражданской войны оттуда бежали почти все этнические грузины. Ее прибрежные черноморские города Сухуми, Гагра, Пицунда в советские времена были одними из основных черноморских курортов. Южная Осетия намного меньше. В советское время там проживало менее 100 000 человек (примерно две трети из них — осетины и одна треть — грузины), а после гражданской войны, разразившейся в начале 1990-х гг., там осталось около 70 тысяч жителей. У большинства осетин были тесные связи с родственниками, живущими в российской Северной Осетии. И Абхазия, и Южная Осетия надеялись на помощь России в защите от Грузии, получали от нее значительные субсидии и другую поддержку. Поскольку большинство населения и Абхазии, и Южной Осетии не имело и не хотело приобретать грузинское гражданство, Путин ввел политику «паспортизации» — выдачи жителям этих двух регионов российских паспортов, что позже позволило Кремлю заявить о своем праве защищать своих граждан. Если слова Путина «больше никаких любезностей» следовало рассматривать как предупреждение — а они таковыми и были, — то Саакашвили не обратил на них внимания. Возможно, он даже недооценил намек Путина, сделанный еще во время их первой встречи в Кремле о том, что он фактически подготовил договор с Южной Осетией на тот случай, если возникнет угроза восстановления грузинского суверенитета. В мае Георгий Хаиндрава, кинорежиссер, которого Саакашвили назначил министром по урегулированию конфликтов, увидел карты, висевшие в кабинете заместителя министра безопасности — со схемами военного нападения на Южную Осетию. Как он рассказывал эксперту по Кавказу Томасу де Ваалу, «были расписаны все дни. Они хотели сделать точную копию того, что сделали в Аджарии»9. 26 мая 2004 г., в день независимости Грузии, Саакашвили устроил в Тбилиси большой военный парад, в ходе которого обратился к жителям Абхазии и Южной Осетии на их родных языках, призывая к воссоединению с Грузией. Президент Южной Осетии Эдуард Кокойты, в прошлом спортсмен-борец и бизнесмен, имеющий тесные связи с Россией, вспоминал в интервью, что призыв Саакашвили к воссоединению содержал недвусмысленный намек: «Хочу подчеркнуть, что он произносил это на фоне танковых колонн, движущихся по проспекту Руставели. И каждый в Осетии расценил этот призыв как угрозу»10.

Через пять дней Саакашвили вывел войска на границу с Южной Осетией для проведения широкомасштабной «антиконтрабандистской» операции. Ее целью якобы было закрытие огромного рынка в селе Эргнети, через который нелегальным путем проходило огромное количество товаров. Грузинское нападение привело к самому серьезному после 1992 г. военному противостоянию в регионе. Возможно, истинной целью грузинского президента было подтолкнуть местное население к свержению южноосетинского парламента, но результат оказался обратным. Позиции Кокойты укрепились, среди рядовых граждан Южной Осетии усилились антигрузинские настроения, поскольку рынок в Эргнети был для них едва ли не единственным источником доходов.

Министерство иностранных дел России озвучило предупреждение о том, что «провокационные действия» могу привести к «крайне негативным последствиям». Саакашвили отправился за помощью в Соединенные Штаты. Но и там его действия расценили как импульсивные и опасные. Государственный секретарь Колин Пауэлл вспоминает: «Думаю, президент слишком рано переоценил свои силы. Мне пришлось сказать ему: “Вы можете считать, что это в зоне ваших жизненно важных национальных интересов. Мы в этом не уверены. Но это точно не наши жизненно важные национальные интересы. Поэтому не ставьте себя в ситуацию, которая может погубить вас, и не надейтесь, что мы ринемся спасать вас от любых трудностей, которые вы сами себе создаете. Так что будьте осторожнее”».

Саакашвили учел замечание, и в августе грузинские войска были отведены к месту своей постоянной дислокации.

Ночь после выборов

Москва на протяжении своей истории не раз подвергалась пожарам. Первоначальные деревянные строения Кремля время от времени сгорали дотла. В XVI веке Москва горела после татарского набега. В 1812 г., когда в Москву вошла наполеоновская Grande Armée, пожары уничтожили почти все строения. Город пришлось в буквальном смысле восстанавливать из пепла.

Воскресным вечером 14 марта 2004 г. выставочный зал «Манеж», служивший при царе местом проведения конных учений и военных парадов, находящийся прямо напротив Кремля, загорелся по неустановленной причине. Языки пламени несколько часов освещали ночное небо11. Владимир Путин поднялся на темно-красную кремлевскую стену, чтобы с удобного места понаблюдать за происходящим. Телевизионная картинка показала, как он смотрит на бушующее пламя, потом разворачивается и с мрачным выражением лица уходит. Возможно, он увидел в этом некий зловещий знак. В воскресенье прошли выборы. Избирательные участки закрылись всего несколько часов назад, он был избран президентом России на второй срок, получив 71 % голосов. Наполеон видел, как его добыча горит у него на глазах. Может, Путину показалось, что какие-то иностранцы, посягающие на Россию со своими чуждыми представлениями о демократии, тоже хотят разрушить его мечты?

Я не знаю, могли ли подобные мысли посетить в этот момент президента. Но события, произошедшие спустя несколько месяцев на юге России, показали, что Владимир Путин, сильная личность, оказался во власти почти параноидальных иллюзий о внешней угрозе и слабости России. Очередное кровавое нападение террористов, которое закончилось гибелью сотен детей, стало для Путина очевидным подтверждением того, что его власть над страной слишком непрочная и что Россия — обессиленная, отсталая страна, окруженная врагами. Загнанный в угол, он будет выкладываться до конца, чтобы доказать свою силу. Путин-2 станет яростным фениксом, возродившимся из пламени.

Беслан и «конституционный переворот»

Трагедия началась 1 сентября. В этот день российские дети по традиции возвращаются в школы после летних каникул. Беслан — небольшой город с населением в 36 000 жителей. Он расположен на северном склоне Кавказских гор менее чем в часе езды на запад от Чечни. Радостные дети, в новеньких формах, вместе со своими родителеми собирались у школы № 1. В девять часов во дворе школы началась торжественная линейка. Почти в это же время на территорию на армейском грузовике ворвалась группа вооруженных боевиков. Стреляя в воздух, они загнали более 1100 человек — детей, родителей и учителей — в здание. Это стало повторением трагедии в московском театре, за исключением того, что террористы хорошо усвоили предыдущий урок, и властям оказалось еще труднее разрешить кризис. Захватчики тщательно спланировали нападение; они изучили каждый уголок школьного здания. Десятки заложников были убиты в первые часы, и на протяжении последующих трех дней вся страна следила за тем, как разворачиваются кошмарные события. Террористы установили вокруг школы мины-растяжки и отказывались принимать в здание пищу, воду и лекарства. Вновь перед президентом Путиным возникла самая жуткая дилемма: как освободить заложников, спасти жизни людей и при этом не уступить требованиям террористов, среди которых, как обычно, было немедленное и полное признание независимости Чечни? Переговоры известного детского врача Леонида Рошаля и главы Северной Осетии с захватчиками ни к чему не привели. Дети, загнанные в школьный спортзал, мучились, страдая от страха, духоты и жажды. На третий день в школе прогремело два взрыва непонятного происхождения, после чего спецназ пошел на штурм. Бандиты оказали сопротивление. Двадцать восемь террористов были убиты. Но при этом погибли 334 заложника, в большинстве своем — дети.

Это был самый черный день в безуспешной войне России с терроризмом на своей территории. Чуть ли не свободная деятельность вооруженных групп и террористов-смертников приводила к гибели людей и сеяла панику среди населения, демонстрируя беспомощность власти и бессмысленность путинского заявления о «победе» в этой войне. Бесланская трагедия стала шестым крупным террористическим актом на протяжении одного 2004 г.

В феврале в результате взрыва в московском метро погиб 41 человек.

В мае, во время парада в честь Дня Победы, в Грозном в результате покушения погиб президент Чеченской Республики Ахмат Кадыров.

В июне группа чеченских террористов совершила нападение на столицу соседней Ингушетии. Они убили 95 человек и захватили большое количество оружия, которое позже было использовано в Беслане.

В августе террористы-смертники почти одновременно взорвали в воздухе два самолета. Погибли 90 человек.

В самом конце этого же месяца, ровно за сутки до Беслана, женщина взорвала себя у станции московского метро. Погибла она и десять случайных прохожих.

Субботним вечером 4 сентября по телевидению наконец выступил Владимир Путин. Его обращение к народу прозвучало через сутки после жестокого окончания операции в Беслане и спустя несколько часов после его поездки на место трагедии и встречи с некоторыми из оставшихся в живых заложников. Он выглядел глубоко потрясенным, говорил медленно и с большим чувством о том, что «на нашей земле произошла страшная трагедия». Подобно священнику на похоронах, он попросил людей «вспомнить всех, кто погиб от руки террористов в последние дни», и скорбно склонил голову. Но затем быстро перешел от недавнего кризиса к выражению далеко идущих и поразительных умозаключений, которые во многом стали определяющими его действия до конца президентского срока.

«В истории России было немало трагических страниц и тяжелых испытаний. Сегодня мы живем в условиях, сложившихся после распада огромного, великого государства. Государства, которое оказалось, к сожалению, нежизнеспособным в условиях быстро меняющегося мира. Но сегодня, несмотря на все трудности, нам удалось сохранить ядро этого гиганта — Советского Союза. И мы назвали новую страну Российской Федерацией».

Это был странный стиль. Урок истории, проводимый в день национального траура, напоминающий о величии СССР. В последующих словах Путин выдал свою ностальгию по железной руке коммунистического государства, на смену которой пришла слабость.

«Мы живем в условиях обострившихся внутренних конфликтов и межэтнических противоречий, которые раньше жестко подавлялись господствующей идеологией. Мы перестали уделять должное внимание вопросам обороны и безопасности, позволили коррупции поразить судебную и правоохранительную сферу. Кроме того, наша страна, с некогда самой мощной системой защиты своих внешних рубежей, в одночасье оказалась незащищенной ни с запада, ни с востока. На создание новых, современных и реально защищенных границ уйдут многие годы и потребуются миллиарды рублей. Но и здесь мы могли бы быть более эффективными, если бы действовали своевременно и профессионально».

Намекая на силовые действия, которые вскоре последовали, Путин продолжил: «Мы проявили слабость. А слабых бьют».

Путин придал совершенно новое освещение террористическим нападениям. Он ни словом не упомянул о жестокостях вооруженных сил в Чечне — одной из главных причин возникновения доморощенного терроризма. На самом деле он вообще ни разу не произнес слово «Чечня». Вместо этого он возложил вину… на Запад! Он сформулировал свои обвинения странным, двусмысленным образом:

«Одни хотят оторвать от нас кусок пожирнее, другие им помогают. Помогают, полагая, что Россия как одна из крупнейших ядерных держав мира еще представляет для кого-то угрозу. Поэтому угрозу нужно устранить. И терроризм — это, конечно, только инструмент для достижения этих целей».

Путин словно хотел сказать, что нападение на Беслан стало частью западного заговора, направленного на расчленение Российской Федерации, и иностранные правительства используют террористов как инструмент для достижения этой цели. Далее он нарисовал народу апокалиптические картины, как лидер страны на грани войны.

«Как я уже многократно говорил, мы не раз сталкивались с кризисами, мятежами и террористическими актами. Но то, что произошло сейчас, бесчеловечное, беспрецедентное по своей жестокости преступление террористов, — это не вызов президенту, парламенту или правительству, это вызов всей России, всему нашему народу. Это нападение на нашу страну».

Путин поклялся, что как президент он не поддастся на шантаж и не ударится в панику. «Мы имеем дело с прямой интервенцией международного террора против России. С тотальной, жестокой и полномасштабной войной». Он предупредил россиян о том, что больше нельзя вести себя таким «беспечным» образом, и потребовал жестких мер от силовых структур, обеспечивающих безопасность. Он пообещал подготовить «комплекс мер, направленных на укрепление единства страны».

В последующие дни эти меры были озвучены. Они шокировали даже тех, кто уже считал Россию слишком авторитарной страной. Бывший премьер-министр Путина Михаил Касьянов (уволенный полугодом ранее), назвал это «антиконституционным переворотом».

Во-первых, во имя борьбы с международным терроризмом Путин отменил прямые выборы губернаторов регионов. Отныне он лично будет выдвигать их, а региональным законодателям останется лишь «проштамповать» назначение. (Подразумевалось, что Беслана могло не случиться, если бы губернаторы регионов не были «неподконтрольны».) Во-вторых, независимым политикам и радикальным оппозиционным партиям стало почти невозможно попасть в Думу.

До сих пор половина парламентариев избиралась по партийным спискам, а другая половина — напрямую, по 225 одномандатным округам. Отныне все депутаты будут избираться по партийным спискам. Одномандатные округа упразднялись. Барьер для прохождения партии в парламент был поднят с 5 до 7 %. Правила для создания новых политических партий тоже были ужесточены.

Путин усиливал контроль и душил оппозицию. «Вертикаль власти», созданная в 2000 г., стала жесткой. «Идеолог» Путина Владислав Сурков постарался облагородить жесткие меры с помощью псевдонаучной терминологии. Он называл это «суверенной демократией» или, иногда, «управляемой демократией». На самом деле это был конец демократии. В интервью газете «Комсомольская правда» он прокомментировал пакет реформ в стиле Алисы из Страны чудес. По его словам, все будет совсем не так, как кажется: новая избирательная система не ослабит оппозицию, а «выведет ее из политического забвения»; реформами «Путин укрепляет государство, а не себя»; назначаемые губернаторы будут иметь бо́льшие, а не меньшие права.

Следующей инициативой, выдвинутой Путиным, стало создание Общественной палаты — совещательного органа из 126 уважаемых людей, который должен «обеспечить общественную экспертизу важнейших законопроектов и подзаконных актов». Инициатива вызвала некоторое недоумение, поскольку предполагалось, что этим должна заниматься Государственная дума. Сурков пояснил: «Родовая травма парламентаризма — оглядка на выборы, прошедшие и предстоящие». На Западе это называется «отчетность перед электоратом», в России, по словам Суркова, это «ведет к популизму». Эксперты из Общественной палаты будут «меньше зависеть от политической конъюнктуры, что позволит им быть объективнее»12. (Степень соответствия представлений Суркова о реальности проявилась через несколько лет, когда он заявил на телевидении, что «Путин — это человек, который послан России судьбой и Богом в трудное для России время. Ему судьба предопределила сохранить наши народы»13. Разумеется, такой Богом данный правитель может трактовать демократию по своему усмотрению.)

А что должны были подумать люди о фразе президента о том, что иностранные державы норовят «оторвать от нас кусок пожирнее»? По мнению опытного аналитика Дмитрия Тренина, международная политика Путина перешла в новый этап. «До 2003 г., — писал он, — определяющим был курс на сближение с Западом под флагом “европейского выбора” и с заявкой на союзнические отношения с США». Затем «Москва проводила политику неприсоединения: подчеркнутая независимость от Запада сочеталась с нежеланием конфронтировать с ним»14.

Теперь начинался новый, изоляционистский этап. На втором сроке своего президентства Путин никому больше не собирался делать любезности. Он был уверен, что Россия ослабила бдительность и должна защищаться от двух зол — терроризма (теперь названного частью иностранного заговора) и западной демократии, которая проникает во все бывшее советское пространство. В первую очередь — в Грузию, а вскоре и на Украину.

Глава 7

Всюду враги

«Оранжевая революция»

Кремль пришел в бешенство от сцен, разворачивавшихся в Киеве в конце 2004 г. Море оранжевых курток и баннеров, миллионы демонстрантов, не обращая внимания на минусовую температуру, парализовали украинскую столицу. Плохо было уже то, что повторялись тбилисские события годичной давности: протест против подтасованных результатов выборов, массовая поддержка проамериканского, националистического кандидата, предложившего альтернативу коррумпированному авторитарному пророссийскому режиму. К тому же это происходило на Украине, самой значимой для России из всех бывших советских республик. С населением в 47 млн человек, Украина в десять раз превосходит Грузию. Шестая часть ее жителей — этнические русские; миллионы смешанных русско-украинских семей. Путин (как и многие россияне) рассматривал ее как простое продолжение России. По некоторым данным, в 2008 г. он говорил президенту Джорджу Бушу: «Ты не понимаешь, Джордж, Украина — это даже не государство. Что такое Украина? Часть ее территории — это Восточная Европа, но большую часть мы ей подарили». Крымский полуостров действительно был подарком России Украине, сделанным бывшим советским лидером Никитой Хрущевым. Крым имеет стратегически важное значение для России как база ее Черноморского флота. Страна лежит как огромный валун на пути множества стратегических связей между Россией и Европой: нефте— и газопроводы, линии электропередач, дороги военно-стратегического назначения. Украина — последний буфер между Россией и расширяющимся НАТО. И при этом человек, который собирался стать ее президентом, Виктор Ющенко (имеющий жену-американку), вел переговоры о вступлении в НАТО! Путин не собирался повторять ошибку, направляя своего министра иностранных дел «разобраться» и рискуя дать Украине ускользнуть, как Грузия. Путин намеревался сделать все, чтобы остановить разложение. Разработать стратегию действий он поручил новому руководителю своей администрации Дмитрию Медведеву — будущему президенту.

Избирательная кампания на Украине стартовала в июле. Путин с самого начала почувствовал опасность. Западно ориентированную оппозицию возглавлял харизматичный дуэт: Ющенко, занимавший в свое время посты премьер-министра и председателя Центрального банка, и Юлия Тимошенко — пламенный политик, хорошо известная как фирменной светлой косой, уложенной вокруг головы, так и неоднозначной карьерой в области газового бизнеса, которая вывела ее в число самых богатых людей Украины. Они создали предвыборную коалицию «Народная сила» и заключили сделку, согласно которой в случае выбора Ющенко президентом он назначит Тимошенко своим премьер-министром. Оба хотели укрепить независимость Украины от России и в особенности получить право войти в состав Европейского союза и НАТО (если этого пожелает альянс).

Кандидатом от правящей власти был премьер-министр Виктор Янукович, человек с непривлекательным прошлым: в молодости у него было две судимости за грабеж и причинение телесных повреждений. Даже Владимир Путин относился к нему настороженно, хотя Янукович и был явно предпочтительней Ющенко. Несколько хорошо осведомленных русских говорили мне, что Путин не считал Януковича лучшим кандидатом, но тот пользовался полной поддержкой действующего президента Леонида Кучмы, направившего весь административный ресурс на поддержку его кампании. Государственное телевидение широко и позитивно освещало кампанию Януковича, одновременно выставляя Ющенко в черном свете как крайнего националиста, находящегося в предосудительном браке с американкой украинского происхождения, которая даже могла быть агентом ЦРУ, готовящим заговор для захвата власти ее мужем.

В интервью Кучма подтвердил, что обсуждал с Путиным наиболее предпочтительного кандидата. «Это не было тайной. Разве Запад не обсуждал, кто должен стать президентом Украины? Этим занималось все западное сообщество, но на другой стороне — только Россия, только Путин. Путин был знаком с заявлениями и мнениями Ющенко. И у него не было большого желания, чтобы тот пришел к власти»1. Поскольку Кучма выбрал Януковича своим «преемником», Путин обеспечил ему поддержку Кремля. Украина стала полем битвы за влияние: Соединенные Штаты и Россия открыто поддерживали противоборствующих кандидатов.

Как годом ранее в Грузии, в украинской кампании активное участие принимали западные неправительственные организации. Они оказывали консультативную помощь и Ющенко, и доморощенным группам его сторонников. Крупнейшей общественной молодежной организацией стало движение «Пора!», которое позаимствовало методы избирательного и гражданского неповиновения у сербского движения «Отпор» и грузинского «Кмара». Русские, в свою очередь, направили в Киев так называемых политтехнологов, в том числе Глеба Павловского (некогда советского диссидента, ставшего советником Путина) и Сергея Маркова в качестве экспертов по связям с общественностью для команды Януковича и в качестве канала связи между ним и Кремлем.

Американский посол в Киеве Джон Хербст вспоминал в интервью, что западные посольства «создавали инструменты» для обеспечения честности и прозрачности выборов. «Помнится, созданием рабочей группы из представителей заинтересованных посольств для отслеживания всех событий, имеющих отношение к выборам, руководил посол Канады. Я тоже организовывал регулярные встречи, сначала ежемесячные, затем, наверное, каждые две недели, со всем заинтересованным интернационалом и украинскими НПО, чтобы выяснять, что они делают для обеспечения честных и свободных выборов. Мы устраивали “мозговые штурмы”, решая, как нам лучше координировать усилия, чтобы добиться желаемого результата. Результатом должны были стать честные и свободные выборы, а не победа конкретного кандидата». Как и в Грузии, американское Агентство международного развития (USAID) вложило миллионы долларов в содействие становлению гражданского общества и свободных СМИ. Хербст говорит, что все партии, включая даже коммунистов, могли свободно пользоваться этими фондами и программами2.

В какой-то момент предвыборной кампании Хербст связался с российскими политтехнологами, надеясь понять, что у них на уме. «Я пригласил Павловского и Марата Гельмана, который был его партнером в этом мероприятии. У нас получился очень приятный ланч <…> но весьма сдержанная беседа. Они не хотели слишком много распространяться о том, что они делают». Хербст говорит, что у него не было сомнений в том, чем занимаются американцы на Украине: «В некотором смысле у меня было преимущество, потому что все, что мы делали, делалось совершенно открыто. Мы хотели стимулировать свободные, честные выборы, и публично говорили о том, что делаем. Для меня не было проблемой сказать российским гостям, что украинские, равно как и международные НПО, тоже стремятся к этому результату. Собеседники же более скупо рассказывали мне, что намереваются делать, и я могу понять, почему».

То, что Хербст описывает как простую поддержку свободных и честных выборов, Павловский характеризует иначе: «Я видел множество консультантов и большое количество активистов НПО, которые были настроены абсолютно проамерикански или проатлантически». Павловский был так же сдержан, когда его спросили о том, чего он пытался достичь. Он сказал, что действовал как «канал связи», но понял, что повлиять на Кучму очень сложно, поскольку тот настаивал на проведении самостоятельной кампании своим кандидатом. «Мы так и не поняли, почему Кучма его выбрал. Были другие губернаторы, гораздо более приемлемые для электората. Насколько я понял, Кучма опасался конфликта, и Янукович казался ему «крутым парнем», который способен с ним справиться. Это было его ошибкой. Грубость, примитивность Януковича раздражали избирателей. Конечно, Путин обратил на это внимание, и это его не порадовало». Павловский говорит, что к концу кампании он попросту прекратил писать доклады в Москву о том, что штаб-квартира Януковича «потеряла управление»3.

Сергей Марков в своем интервью был более откровенен о том, какие советы давали российские консультанты команде Кучмы — Януковича, и сделал несколько удивительных заявлений о той роли, которую, по мнению русских, играли западные НПО. Марков открыто признал — и даже подчеркнул, — что он с коллегами был направлен сделать эту работу (оказать влияние на выборы в суверенном государстве администрацией российского президента). Часть этой работы, по словам Маркова, состояла в предоставлении Кучме и Януковичу ежедневных экспертных анализов текущей ситуации, чтобы они могли лучше на нее реагировать. Во-вторых, говорит он, «мы видели, что эксперты, выступающие в СМИ, в основном находились под влиянием западных фондов. И в принципе, эти западные фонды запрещали им говорить что-нибудь позитивное о России. Если бы они так поступили, их бы просто выставили из проектов, в которых они работали, они бы потеряли свои гранты и остались без гроша. Поэтому пришли мы и начали организовывать семинары, конференции, совместные медиапроекты с ними, чтобы попробовать обойти эти “запреты”»4.

Следует заметить, что эта оценка прямо противоположна видению ситуации со стороны оппозиции (и большинства западных наблюдателей): они утверждали, что правительство полностью контролирует СМИ и формирует «меню», богатое пророссийскими взглядами.

Марков высказал также странное мнение о кандидате от оппозиции. «У нас сложилось твердое мнение, что Ющенко находится под полным контролем своей жены, а она принадлежит к кругу радикальных украинских националистов, связанных с нацистским движением и не столько с американскими спецслужбами, сколько с различными диаспорами Восточной Европы, особенно с поляками, которые ненавидят Россию так, как могут только польские националисты. Я был уверен, что Ющенко, как слабая личность, будет полностью выполнять программы этих радикальных националистов, чья цель — создание максимально конфликтной ситуации между Украиной и Россией, вплоть до локальной войны. Чтобы поссорить два братских народа, русский и украинский, нужно пролить кровь. Я убежден, что этим людям было необходимо, чтобы украинцы и русские начали убивать друг друга. Именно друг друга».

Совершенно поразительные заявления, но они важны, поскольку с очень большой долей вероятности можно сказать, что апокалиптическую позицию Маркова разделяло и его кремлевское руководство.

В то же время русские были полностью уверены, что у Ющенко высокие шансы на победу, и начали делать странные тайные предложения его команде. Олег Рыбачук руководил предвыборной кампанией Ющенко, а позже стал главой его администрации. Он рассказывает, что однажды совершенно неожиданно ему позвонил давний студенческий приятель, с которым они не виделись 24 года. «Я понял, что он из ФСБ. Он предложил мне прилететь в Москву и встретиться с людьми, близкими к Владимиру Путину»5.

В течение полутора месяцев советник Ющенко еженедельно появлялся в Москве, встречаясь «в тускло освещенных ресторанах и разговаривая шепотом». Русские хотели понять, что будет делать Ющенко в случае победы на выборах. Рыбачук сообщим им: «Наши планы просты. Мы хотим стать демократической, европейской страной. Мы хотим стать членом НАТО ради европейской безопасности. Когда мы придем к власти, мы не станем для вас проблемой, поскольку вы знаете, чего от нас ждать». Видимо, это были не те заверения, которые надеялся услышать Кремль.

5 сентября, за два месяца до дня выборов, после ужина с главой украинской службы безопасности, Ющенко почувствовал себя плохо. Вернувшись домой, он принял болеутоляющее, но наутро стало хуже. Рыбачук вспоминает: «Примерно в десять утра он сказал: давай побыстрее проведем эту встречу, я очень плохо себя чувствую. Что-то не то». Причину болей установить не удалось, и через три дня Ющенко самолетом отправили в Вену, в частную клинику, где диагностировали отравление диоксином. Яд вызвал язвы желудка, проблемы с селезенкой и значительное искажение лица.

— Помню, однажды в клинке проснулся в половине шестого утра, — вспоминает Ющенко. — Почувствовал, что половина лица парализована, в течение трех часов не мог произнести ни звука. Я терял речь. Каждое утро я смотрел в зеркало, и лицо распухало больше и больше6.

В течение двух недель брешь закрывала Юлия Тимошенко. Она выступала на митингах и обвиняла врагов Ющенко в том, что они «цинично отравили» его. Вернувшись и продолжив предвыборную гонку, Ющенко стал намного популярнее, чем раньше. Шрамы на его некогда представительном лице служили очевидным подтверждением безрассудства его противников. Благодаря «5 каналу» — телевизионному каналу, принадлежавшему состоятельному украинскому бизнесмену, который входил в блок партий «Наша Украина», созданный Ющенко, его слова прозвучали в прямом эфире на всех площадях страны: «Последние две недели, дорогие друзья, были самыми трагичными в моей жизни».

Москве пришлось активизировать усилия, чтобы поддержать своего кандидата, который, судя по опросам общественного мнения, отставал. 9 октября Путин пригласил Кучму и Януковича на краткую встречу в связи со своим недавно прошедшим днем рождения. Телерепортаж должен был показать их теплые, дружеские отношения в надежде, что «звездная пыль» Путина осядет и на понурых плечах Януковича.

— Спасибо, что так быстро откликнулись на приглашение, — просиял Путин. — Это хороший повод.

— Прекрасный повод, — воскликнул в ответ Кучма.

Под объективами телекамер Кучма произнес по-президентски нейтральную речь, одновременно сумев напомнить соотечественникам, что, как сказал бы Эдуард Шеварднадзе, солнце встает на севере: «Когда меня спрашивают про двух наших главных кандидатов в президенты, я отвечаю, что для меня основной вопрос не в том, кто, а в том, что будет после выборов. Какой путь выберет Украина? Известный и проверенный, которым мы идем сейчас и который дает результаты, — даже если мои соотечественники не вполне ощущают эти результаты — или путь, который разрушит все сделанное за прошедшее десятилетие, поставит все под сомнение? Думаю, наша встреча [с Путиным] способствует развитию событий в правильном направлении».

Чтобы ни у кого не осталось сомнений, Путин затем отправился с трехдневным визитом на Украину. Это произошло в конце октября — беспрецедентное вмешательство буквально накануне первого тура выборов. Ему не надо было совершать каких-то резких движений, публично хвалить Януковича или принижать Ющенко. Само его присутствие служило напоминанием о том, что стоит на кону в этих выборах, и каждый понимал, кто является пророссийским кандидатом. Путин начал с интервью, которое в прямом эфире транслировали три украинских телеканала. Зрители могли задавать вопросы по телефону или присылать их по электронной почте. В течение двух следующих дней он провел переговоры с руководством и постоял рядом с Януковичем на церемониях в честь 60-летия освобождения Украины от фашистской оккупации. Политтехнологи хорошо знали свое дело. На этой стадии русские были твердо убеждены, что на выборах у Ющенко нет никаких шансов.

Однако голосование 31 октября показало, что они заблуждались. Ющенко ненамного опередил Януковича, но оба набрали менее 40 %. Потребовался второй тур выборов. Он был назначен на воскресенье, 21 ноября.

Во втором раунде экзит-полл, оплаченный западными посольствами, показал, что Ющенко на 11 % опережает своего соперника. Но официальные результаты дали премьер-министру перевес в 3 %. Западные наблюдатели осудили результаты выборов и заявили, что в поддержку Януковича был задействован административный ресурс. Руководитель кампании Ющенко Олег Рыбачук вспоминает: «Я голосовал на небольшом избирательном участке в центре Киева. Там всегда голосует мало народа, но в день этих выборов вдруг возникла целая очередь людей с открепительными талонами, которые приехали из Донецкой области [главный регион Януковича]. Их было больше, чем киевлян, пришедших на свой собственный избирательный участок!»

Фальсификация была столь очевидна, что сторонники Ющенко начали стекаться на площадь Независимости (известную как Майдан) в центре Киева. Они стали разбивать палаточный лагерь, собираясь оставаться там, пока не будут пересмотрены результаты. Цветом революции стал оранжевый. Его предпочли желто-голубым цветам украинского флага, чтобы избежать националистического подтекста. В течение недели в акциях приняли участие миллион человек, которые взяли в осаду правительственные здания.

Тем не менее Владимир Путин немедленно позвонил Януковичу и поздравил его. «Это была острая борьба, — сказал он, — но борьба открытая и честная, и ваша победа убедительная». Помимо слова «острая», все остальные прилагательные крайне далеки от истины. Кто-то, проявив снисходительность, может напомнить, что Путин в это время находился в Бразилии и мог быть не совсем в курсе. Но что тогда сообщали ему его советники? Глеб Павловский говорит, что это была сознательная попытка Путина бросить вызов Западу в «международной борьбе», как он это назвал, за результаты выборов. «Поздравления послужили политическим сигналом. Началась борьба за признание результатов выборов, и Путин принял в ней участие. В итоге Россия проиграла, но если бы она выиграла, результат был бы иным».

Президент Кучма оказался парализован. Его столица стала местом крупнейшего проявления народной воли, которого Европа не видела после падения коммунизма. Он не рассматривал всерьез идею применения силы для разгона демонстрантов, надеясь, что минусовые температуры на улице постепенно вынудят их разойтись. Они же остались на площади, продолжая при этом вести себя исключительно миролюбиво и избегая провоцировать насильственные действия. В ночь с 22 на 23 ноября Кучма по телефону обратился к президенту Польши Квасьневскому за советом. «Он сильно нервничал, — вспоминает Квасьневский, — и только повторял: “Я не допущу кровопролития”, — два или три раза. Он попросил меня прилететь в Киев. Я сказал — сейчас середина ночи, я подумаю об этом утром»7.

Утром Квасьневский позвонил Тони Блэру. Глава администрации Блэра Джонатан Пауэлл вспоминает: «Он упрашивал Тони полететь с ним в Киев. Тони колебался, зная навязчивую идею русских о том, что мы пытаемся их окружить, что Запад вторгается в сферу их влияния. Тони решил этого не делать».

Президенту Польши удалось собрать миссию Евросоюза, которая должна была выступить посредником в переговорах между двумя кандидатами и президентом Кучмой. Они собирались отправиться в Киев в конце недели. Но события разворачивались быстро.

В четверг, 23 ноября, Ющенко объявил себя победителем и символически принес президентскую клятву. Его партнер Юлия Тимошенко импульсивно заявила, что возглавит марш к президентской администрации, сказав при этом: «Либо они отдадут нам власть, либо мы возьмем ее сами». Ее слова вызвали спор в команде. Рыбачук сказал ей: «Нельзя провоцировать толпу таким образом. А если погибнут люди?»

По словам Рыбачука, она ответила: «Значит, они погибнут как герои».

На следующий день Центральная избирательная комиссия официально объявила о победе Януковича. Соединенным Штатам, так много вложившим в обеспечение честных выборов, пришлось задуматься, как поступить перед лицом столь откровенной и явной манипуляции. Государственный секретарь Колин Пауэлл вспоминал в интервью: «В то время как все это происходило, я пришел к себе в кабинет, собрал команду и сказал: “Слушайте, это слишком серьезно. Мы не можем просто стоять в стороне, молчать и делать всякие окольные заявления”. Он вышел в пресс-центр и сделал заявление, которое рассорило Вашингтон с Москвой. “Мы не можем рассматривать этот результат как легитимный, потому что он не соответствует международным стандартам и потому, что не были проведены расследования многочисленных и достоверных сообщений о нарушениях и фальсификациях”».

На обратном пути из поездки по Латинской Америке президент Путин остановился в Гааге, чтобы принять участие в саммите лидеров Евросоюза. Он принял вызов. «Мы не имеем никакого морального права толкать крупное европейское государство к каким бы то ни было массовым беспорядкам, — сказал он на пресс-конференции. — Мы вообще не должны вводить в практику международной жизни способ решения споров подобного рода через уличные беспорядки».

Можно было предположить, что Путин тем самым советует Кучме взять ситуацию в свои руки и разогнать толпу с улиц. Когда Кучму спросили об этом в интервью, он признался: «Путин — человек жесткий. Конечно, он не говорил прямо: “Выводи танки на улицы”. Он был тактичен в своих замечаниях. Но некоторые намеки прозвучали, и это не секрет». Намеки, очевидно, были весьма прозрачными, и Кучме пришлось настаивать: «Я не стану применять силу для разгона демонстрантов на Майдане. Я знаю, что там дети, и все понимают, чем это может закончиться»8.

В пятницу, через пять дней после выборов, в Киев прибыла миссия ЕС во главе с Квасьневским и верховным представителем по внешней политике ЕС Хавьером Соланой. Но пока миллион сторонников Ющенко терпеливо ждали на улицах, из Донецка, региона Януковича, 40 000 шахтеров двинулись маршем на Киев. Квасьневский обратился к Кучме: «О чем вы говорите? Это же означает бойню! Уверяю вас, если это случится, мы с Соланой немедленно едем в аэропорт, мы устроим в Брюсселе огромную пресс-конференцию и предъявим вам обвинение в развязывании гражданской войны на Украине».

Кучма предпринял необходимые меры, чтобы предотвратить катастрофу. «У меня были рычаги среди влиятельных людей, — вспоминал он позже. — Нам удалось остановить их».

Перед началом переговоров Кучма сделал звонок президенту Путину, подчеркнув, что на круглом столе должен присутствовать российский представитель. Путин предложил Бориса Ельцина, что Квасьневский воспринял как шутку. Он сказал Кучме: «Прошу прощения, но я не могу отнестись к этому серьезно. Мне нравилось работать с Ельциным, я высоко ценю его, но нам нужны серьезные переговоры, а не шоу»9.

В итоге Путин послал доверенного функционера — Бориса Грызлова, бывшего министра внутренних дел и спикера Государственной думы, которого Путин только что сделал лидером своей партии «Единая Россия». Вклад Грызлова в переговоры оказался едва ли более продуктивным, чем то, что мог сделать Борис Ельцин. Ющенко говорит, что напряжение было ошеломительным. «Я понял, что я — последний, кого Россия хочет видеть в качестве президента. Все эти фальсификации, тот интерес, который проявляли русские, их тенденциозная позиция в ходе выборов, их вмешательство во внутренние дела Украины <…> это было очевидно для всех».

По словам Квасьневского, Грызлов начал с того, что Янукович является президентом, и что все рассказы о нарушениях подогреваются иностранными силами, и это — пустая трата времени. Говорить не о чем, круглый стол не имеет смысла.

Ющенко и Янукович обменивались обвинениями в подтасовке голосов в различных округах. Кто-то предположил, что общее количество фальсифицированных бюллетеней не превышает 10 %. Квасьневский вспоминает, что посмотрел на него и сказал: «Хорошо, внесите это в вашу Конституцию. Если выборы фальсифицированы менее чем на 10 % — значит, они легитимные!» Затем Грызлов сослался на президентские выборы в США 2000 г., когда окончательный результат определялся ручным пересчетом голосов во Флориде, и предложил, чтобы они, подобно американцам, приняли очевидно бракованный результат и согласились с ним: «Давайте придерживаться Конституции».

Переговоры зашли в тупик. Квасьневский понял, что преодолеть безвыходное положение может только один человек. Он предложил канцлеру Германии Герхарду Шредеру поговорить с Путиным. «Я сказал: “Вы знаете Путина. Скажите ему — если вы продолжаете настаивать, что это некое искусственное движение, финансируемое силами Запада, которое не имеет законного основания, и что выборы не подтасованы, то вы ошибаетесь. Это означает, что вы не понимаете серьезности ситуации”».

Шредер позвонил Путину, но получил выговор. Путин заверил его, что понимает ситуацию очень хорошо, гораздо лучше, чем Квасьневский и вся миссия ЕС. Шредер вернулся и сказал Квасьневскому, что это был один из самых тяжелых его разговоров с Путиным.

Неясно, какой эффект произвел звонок Шредера и что мог в результате этого сказать Путин Кучме.

Но вечером в воскресенье, через неделю после выборов, посольство США получило известие, что готовится самое худшее: на разгон демонстрантов направляются вооруженные полицейские подразделения. Посол Хербст позвонил в Вашингтон и сказал: «Думаю, секретарю Пауэллу нужно позвонить президенту Кучме».

Пауэллу сообщили, что на окраинах города сосредотачиваются внутренние войска. «Я пытался позвонить президенту, но он внезапно оказался недоступен». Кучма в интервью объяснил это тем, что звонок раздался в 3 часа ночи и не было переводчика, чтобы вести разговор. Тем временем посол позвонил зятю Кучмы, Виктору Пинчуку, и сказал ему, что если ночью начнутся репрессии, ответственность ляжет непосредственно на Кучму.

Войска были отведены. Утром, когда Пауэлл наконец дозвонился до Кучмы, президент сказал, что ничего не произошло: это была «ложная паника». Но при этом добавил: «Господин государственный секретарь, если бы Белый дом оказался в окружении так, как в данный момент окружены здания президента и правительства, как бы вы поступили?» Пауэлл, по словам Кучмы, не нашелся с ответом.

Кучма был в тяжелом положении и уже был готов отказаться от своего человека, равно как и от Ющенко, и объявить о проведении новых выборов с другими кандидатами. Он говорит: «Если бы тогда президентом стал Янукович, Украина превратилась бы в государство-изгой. Давление улицы было огромным. Плюс дипломатическая блокада со стороны Запада, особенно — США».

Но ничего нельзя было сделать без благословения Москвы. В четверг, 2 декабря, Кучма прилетел в Москву для консультаций с Путиным. Встреча происходила в аэропорту Внуково. Казалось, Путин поддерживает его идею. «Повторное голосование второго тура [между Ющенко и Януковичем] может ничего не дать, — сказал он Кучме. — В результате вам придется проводить его в третий, четвертый, двадцать пятый раз, пока одна из сторон не добьется желаемого результата».

Путин высказал опасение, что Украина может расколоться на две части — западную, более националистическую, которая в подавляющем большинстве поддерживает Ющенко, и восточную, индустриализованную часть, граничащую с Россией, где максимальную поддержку получил Янукович. «Должен сказать прямо, — заявил Путин. — Нас очень беспокоит тенденция распада. Нам не безразлично все происходящее. Согласно данным переписи, 17 % населения Украины — русские, этнические русские. На самом деле, полагаю, их намного больше. Это русскоговорящая страна, как на востоке, так и на западе. Не будет преувеличением сказать, что каждая вторая, если не больше, семья на Украине имеет родственные и личные связи с Россией. Вот почему нас очень беспокоит происходящее».

По этим словам было ясно, что Путин считает Украину (как он позже признавался Джорджу Бушу) чуть ли не российской провинцией. Позже это будет сформулировано как «сфера особых интересов». Его советник Сергей Марков говорит, что он еще раньше подготовил для Путина доклад, согласно которому «опросы общественного мнения показывают, что украинцы хотят, чтобы между Россией и Украиной не было границы, чтобы все граждане имели равные права, общую валюту, общую образовательную и информационную политику. Но чтобы при этом Украина сохранила суверенитет — имела собственные флаг, гимн, президента, гражданство и так далее».

В это верило кремлевское руководство. Американская администрация столь же твердо была уверена, что Украина готова равняться на Запад, и большинство ее граждан мечтает о вступлении в НАТО и ЕС.

На самом деле и русские, и американцы недооценивали самое главное. Украина — тонко сбалансированный субъект, разделенный и связанный во многих направлениях. Существуют языковые различия между русскими и украинцами. Существуют религиозные различия между христианами — православными и католиками. Есть те, кто тоскует по прежним временам (больше безопасности, меньше напряженности, меньше коррупции, невысокий уровень этнических конфликтов), и те, кто хочет двигаться дальше (открытость, демократия, свободное предпринимательство). Есть украинские националисты и этнические русские, разнесенные по условному географическому принципу «запад — восток». Опросы общественного мнения не подтверждают такого уж безудержного желания всей страны вступать в НАТО, хотя присоединение к Евросоюзу более желательно. Семейные узы, о которых говорил Путин, действительно существуют. Но в то же время это уже не та Украина, которая некогда была частью советской «семьи народов»; она уже 13 лет существует и развивается как самостоятельный субъект. Употребление украинского языка получило гораздо более широкое распространение, чем в советские времена. Однажды я смутил лидера украинской коммунистической партии Владимира Щербицкого, поинтересовавшись, на каком языке проводятся совещания в ЦК компартии Украины. Появились новая национальная гордость и осознание того, что по крайней мере экономически им гораздо выгоднее связывать свое будущее с Западом, чем с полуреформированной и коррумпированной российской экономикой.

Именно эти настроения взяли верх в ходе повторного голосования второго тура президентских выборов 26 декабря 2004 г. Перед этим Верховный суд Украины принял решение установить новые правила, ужесточающие процедуры и уменьшающие возможность фальсификаций. Виктор Ющенко одержал победу, получив 52 % голосов избирателей. Янукович набрал 44 %. Международные наблюдатели заявили, что голосование прошло честно.

Результат оказался унизителен для Путина, который приложил все усилия для предотвращения того, что ему виделось «потерей» Украины в результате тайного сговора Запада.

«Оранжевая революция» захлопнула дверь перед стремлением России и Запада к взаимопониманию.

Даже трудно представить другое событие, которое могло быть интерпретировано столь диаметрально противоположным образом. Запад увидел победу демократии. Вот что писала Washington Post несколько лет спустя: «Украинская “оранжевая революция”, вспыхнувшая в 2004 г. из-за попытки российского лидера Владимира Путина и его приближенных установить на Украине вариант российского коррумпированного авторитаризма, началась с фальсификации президентских выборов»10.

В России это виделось исключительно как результат деятельности специальных оперативных сил США. Глеб Павловский назвал участников «оранжевой революции» «хунвейбинами», обученными и финансово поддерживаемыми американскими консультантами. «Но само по себе это не бином Ньютона. “Разрушать Россию”, как вы выразились, вполне могут и иные местные специалисты. Собственно, эта разрушаемость доказана событиями 1990–1991 годов и ичкерийским проектом»11.

Сергей Марков говорил, что это заговор, нацеленный на отрыв Украины от России, и Ющенко победил исключительно благодаря фальсификациям. «”Оранжевые” никогда бы не пришли к власти в результате свободных выборов. Они пришли к власти в результате антиконституционного переворота, при поддержке, естественно, американской администрации и западных наблюдателей. Сколько бы американских сенаторов ни утверждало, что все было по закону, это было антиконституционно».

Павловский, главный кремлевский «связной» периода революции, вынужден был ускользать тайком. «Мой отъезд из Киева получился забавным. Я жил в отеле в центре города, посреди “оранжевых” толп, заблокировавших здание президентской администрации. Я был вынужден переодеться, как Керенский, который, как писали в советских учебниках, бежал, переодевшись в женское платье. Я прошел сквозь толпу в оранжевом шарфе и шляпе».

«Бумеранг»

Мало кто может сказать, что ему многое известно про Владислава Суркова, хотя он уже более десяти лет считается одним из самых влиятельных людей в Кремле. Скрываясь за безобидным титулом первого заместителя руководителя администрации президента, он на самом деле — архитектор российской политической системы, меняющийся, как хамелеон, по команде своего хозяина, изобретающий новые конструкции и идеологию, оправдывающие любые трюки и повороты, требующиеся Владимиру Путину. Его наиболее знаменитый неологизм — «суверенная демократия» — по существу означает, что Россия как суверенное государство сама решает, какой тип демократии ей требуется. Если сегодня это означает, что для прохождения в парламент партиям требуется не 5, а 7 % голосов, Сурков с готовностью объяснит, почему. Если через несколько лет будет решено, что 5 % все-таки лучше, Сурков найдет оправдание и этому решению. Если больше не следует избирать губернаторов, Сурков растолкует, почему назначение их тоже демократично.

Он родился в 1964 г. и долгое время скрывал тот факт, что его отец — чеченец (его первоначальная фамилия Дудаев). Он учился в Московском институте стали и сплавов, обязательную военную службу проходил в военной разведке, затем обратился к искусству, учился на факультете режиссуры, потом изучал экономику и занимался бизнесом. Он сочинял тексты для рок-групп и до сих пор пишет романы. Этот человек постсоветского ренессанса работал с Михаилом Ходорковским, возглавляя рекламный отдел «Менатепа», затем недолгое время проработал на центральном телевидении, после чего вошел в администрацию Путина в качестве «секретаря по идеологии», как сказали бы в советское время.

После «катастрофы» «оранжевой революции» Суркову было поручено разработать стратегию для предотвращения распространения инфекции в России (вся правящая элита полагала, что это неизбежно). В этом процессе он руководствовался оценками тех, кто был непосредственным очевидцем бурных событий на Украине.

Глеб Павловский, благополучно спасшийся в своем оранжевом камуфляже, высказывался в прессе: «Киев — очень серьезный звонок для России. Я считаю, что наша политическая система не готова к новым революционным технологиям эпохи глобализации. Сочетание внутреннего ослабления политической системы и внешнего давления, внешних провокаций может привести к тому, что мы сорвемся в новую революцию, а глобальная революция в России — этого мало не покажется. Мы ушли от большой крови в 1991-м практически чудом. Мы ушли от большой крови в России в 1996-м и 1999-м везде, кроме Чечни. Но чуда больше может не быть»12.

Вспоминая прошедшие события, он говорил для BBC в феврале 2008 г.: «Эта катастрофа была для нас очень полезна. Мы извлекли много ценных уроков. Путин стал более серьезно относиться к потенциальным угрозам. Очень быстро стало понятно, что они постараются экспортировать ее к нам. Нам требовалось быстро подготовить, укрепить нашу политическую систему и подготовить ее к удару извне — удару в «бархатной перчатке», но, тем не менее, способному нас опрокинуть. В 2005 г. Путин очень быстро подготовил, консолидировал элиту, политическую систему, взаимодействие, чтобы в России не произошла «оранжевая революция». В течение года мы повернули волну цветных революций вспять».

Сурков и его товарищи нацелились на две скрытые опасности — «неуправляемую» энергию молодежи и финансируемые из-за рубежа НПО. Чтобы справиться с первой проблемой, было принято решение о создании массовой молодежной организации, которая была бы полностью лояльна Путину и существующей власти. Ей дали название «Наши». Слово имеет сильную националистическую или шовинистическую коннотацию, намекая на то, что все, кто не «наши», — «против нас», почти что предатели.

Сергей Марков называет себя одним из членов идеологической команды Суркова, которые породили этого монстра, чрезвычайно сильно напоминающего советское коммунистическое молодежное движение — комсомол. В одном из интервью Марков без смущения заявлял: «Главной целью движения “Наши” было предотвращение “оранжевой революции” в России. Поэтому первые ее члены имели сверхпатриотические настроения. И первым условием было географическое. Все они должны были жить в пределах десяти часов езды от Москвы, чтобы могли при необходимости ночными автобусами попасть утром в Москву и занять Красную площадь для защиты суверенности государства».

«Наши» быстро создали свой веб-сайт (www.nashi.su). В последующие годы они начали проводить летние лагеря на озере Селигер к северу от Москвы, пропагандируя здоровый образ жизни, политическое образование и занимаясь начальной военной подготовкой; они регулярно стали выходить в своих красных футболках не только на свои демонстрации, но и для «глушения» оппозиционных выступлений, проводили кампании против любой организации или личности, которые им не нравились, в том числе против западных посольств, критически настроенных газет и даже против шашлычной, еще в советские времена получившей прозвище «Антисоветской», поскольку располагалась она напротив гостиницы «Советская». «Наши» называли себя молодежным демократическим антифашистским движением. Количество его членов вскоре превысило 100 000 человек.

Команда Суркова посчитала миссию выполненной 15 мая 2005 г., когда «Наши» организовали первое крупное шествие. Около 60 000 активистов, преимущественно привезенных в Москву на сотнях автобусов, перекрыли Ленинский проспект. По словам Маркова, «после этого все разговоры об “оранжевой революции” прекратились».

Миссия завершилась, но роль была далеко не доиграна. «Наши» стали самозваным голосом общественного возмущения, мощной политической силой, которая заявляла о своей независимости, но фактически пользовалась абсолютной защитой государства, сколь бы незаконным и хулиганским ни было их поведение. Их деятельность имела весьма косвенное отношение к предотвращению «цветной революции» в России. Тони Брентон, посол Великобритании в России, оказался в поле их зрения в июле 2006 г., после того как посетил конференцию «Другой России» — коалиции оппозиционных группировок. Брентон вспоминает этот эпизод в несколько самоуничижительной манере британских дипломатов: «Я приехал на конференцию “Другой России”, чтобы выразить нашу поддержку российскому гражданскому обществу. Я произнес очень скучную речь. Я был там не единственным послом, но “Наши” почему-то выбрали меня. И эта молодежная группа, группа правящей партии, то есть фактически работающая на Кремль, потребовала извинений от Тони Брентона за вмешательство в российскую политику. Разумеется, я не собирался извиняться, после чего они заявили: значит, мы будем доставать Тони Брентона до тех пор, пока он не извинится. Моим долгом оставалось терпеть, что я и делал»13.

Однако то, что пришлось вынести ему и его семье, граничит с криминалом. Хулиганы из «Наших» осаждали его дом, размахивали плакатами, преследовали его по всему городу и выкрикивали оскорбления на собраниях общественности, на которых он выступал. Когда его жена решила отправиться за покупками, они принялись молотить кулаками по крыше ее машины. Брентон сообщил об этих запугиваниях, которые откровенно нарушали Венскую конвенцию о статусе дипломатов (не говоря уж про законы против харрасмента), но прошло полгода, прежде чем Министерство иностранных дел приняло какие-то действия, чтобы «Наши» от него отстали.

Похожие действия «Наши» предприняли и в отношении посла Эстонии, выражая «негодование российского народа» против решения ее страны перенести из центра столицы, Таллина, памятник советским «освободителям» Эстонии (большинство эстонцев считают их оккупантами). На все поступавшие жалобы представители Кремля только пожимали плечами, заявляя, что не имеют к «Нашим» никакого отношения, и чуть ли не смеялись, как над безобидными шалостями. Но связь с Кремлем была очевидной. Веб-сайт «Наших» полон статей Суркова, Путина и Медведева, каждый из которых посещал их конференции в летних лагерях. Партия Путина «Единая Россия» тоже имеет свою молодежную организацию под названием «Молодая гвардия», которая намного более дисциплинирована, чем «Наши».

Второй удар Суркова в борьбе с «оранжевой заразой» был направлен против неправительственных организаций, в особенности тех, кто получал финансирование или поддержку из-за рубежа. В Кремле идентифицировали их не только как движущую силу революций в Грузии и на Украине (и третьего массового выступления в бывшей советской республике Киргизии в феврале 2005 г.), но как инструмент, с помощью которого Соединенные Штаты якобы планировали смещение путинского режима.

Первые ростки гражданского общества в России появились после того, как при Горбачеве разрешили регистрировать первые «неформальные» организации. С тех пор число их достигло сотен тысяч. Около 2 000 из них занимаются правами человека и вопросами демократии. Такие организации, как Центр Карнеги, проводят независимый экспертный анализ российской политики. «Мемориал» ведет хронику преступлений прошлого и сохраняет живую память о жертвах коммунистического режима. «Хельсинкская группа» следит за нарушениями прав человека. Некоторые из них получают гранты или субсидии от правительств западного мира или от материнских иностранных НПО.

Менее чем через год после украинской революции Государственная дума приняла законодательство, сдерживающее их деятельность. Закон, строго ограничивавший деятельность на территории России НПО с западным финансированием, вызвал громкое возмущение на Западе. Президенту Бушу, среди прочих, удалось повлиять на то, чтобы смягчить некоторые его положения. Тем не менее редакция закона, подписанная президентом Путиным 10 января 2006 г., требует от всех российских НПО полного раскрытия своих источников финансирования и гарантий, что их деятельность соответствует «национальным интересам» России. В ином случае им грозит закрытие. Иностранным группам стало значительно сложнее оказывать финансовую и иную поддержку своим российским партнерам. К октябрю такие организации, как Human Right Watch, Amnesty International, The Danish Refugee Council и два отделения Doctors Without Borders, вынуждены были временно приостановить свою деятельность из-за якобы неправильно оформленных регистрационных документов14.

Сознавая неблагоприятную огласку, вызванную новым законом, Кремль вспомнил о советской пропаганде, чтобы создать в обществе представление о том, насколько гнусно могут вести себя НПО.

Через две недели после принятия закона Людмиле Алексеевой, 78-летней активистке в области защиты прав человека и председателю Московской Хельсинкской группы, позвонил приятель и сказал, чтобы она срочно включила телевизор. «Я включила ТВ, — рассказывала она мне, — и увидела какие-то странные силуэты. Диктор драматическим голосом вещал о том, что некие английские дипломаты создали некий передатчик, замаскировали его под камень и положили на какой-то площади»15. У государственного телевидения появилась уникальная, сенсационная новость: скрытая съемка британских шпионов в действии. На экране показали поименованных британских дипломатов, в том числе Марка Доу, второго секретаря посольства, извлекающих данные из фальшивого камня, на самом деле передатчика, размещенного в парке. В репортаже показали, как открывается камень, содержавший внутри гаджеты в стиле Джеймса Бонда.

История поразительная, но не совсем выдуманная. Руководитель администрации Тони Блэра Джонатан Пауэлл признается: «Шпионский камень поставил нас в неловкое положение. Они застукали нас с поличным. Камень показали на всеобщее обозрение, по телевидению. Очевидно, они узнали об этом раньше, но приберегали информацию в политических целях»16.

Политические цели прояснялись по мере того, как Людмила Алексеева смотрела репортаж. «Вдруг они заговорили про этого дипломата из британского посольства, Доу, или как его там, который “руководит” организациями по защите прав человека. После этого показали какой-то листок бумаги со словами Московская Хельсинкская группа». Документ, подписанный Доу, оказался санкционированием перевода 23 000 фунтов стерлингов для Московской Хельсинкской группы.

Русские не выслали ни одного из британских шпионов, пойманных с поличным. У сюжета была иная цель: продемонстрировать, что такие НПО, как Хельсинкская группа, существуют не просто на деньги Запада, но на деньги британской разведки. Алексеева говорит, что никогда не встречалась с Марком Доу и что Московская Хельсинкская группа единственный раз получила грант от Фонда глобальных возможностей при МИДе Великобритании, который просто был передан через посольство. Министерство иностранных дел утверждает, что все данные о финансовой поддержке российских НПО открыто публикуются на его веб-сайте. Но привлечением шпиона для передачи платежей такого рода они сыграли на руку русским.

Через два дня после сообщения о «шпионском камне» президент Путин оправдал противоречивый закон об НПО, недвусмысленно установив связь между шпионажем и деятельностью неправительственных организаций: «Происходят попытки работать с НПО с помощью инструментов спецслужб и <…> осуществляется финансирование НПО по каналам спецслужб. Мы не вправе сказать, что в данном случае деньги не пахнут. Полагаю, — продолжил Путин, — теперь многим стало понятно, почему в России принят закон, регулирующий деятельность НПО. Этот закон призван оградить от вмешательства иностранных государств во внутриполитическую жизнь Российской Федерации».

Триумф сильных личностей

В своем ежегодном президентском послании в апреле 2005 г. Путин произнес фразу, которую часто цитируют как подтверждение его ностальгии по коммунизму. «Крушение Советского Союза, — сказал он, — было крупнейшей геополитической катастрофой века». На самом деле он говорил не о коммунистической системе как таковой. О чем он сожалел, так это о кончине могущественного единого многонационального государства, развал которого, как он продолжил в своем выступлении, привел к тому, что «десятки миллионов наших сограждан и соотечественников оказались за пределами российской территории», что стало, по его словам, «настоящей драмой» для российского народа, и это трудно оспорить.

Тем не менее это был неудачный выбор слов, поскольку очень многие его шаги в начале второго президентского срока действительно выглядели так, словно он стремится восстановить Советский Союз, коммунизм и все остальное. В ответ на события в Беслане он ликвидировал многие из самых демократических элементов в избирательной системе, укрепляя собственную власть. В ответ на народные революции в Грузии и на Украине он раздавил правозащитные группы и создал опасную шовинистическую молодежную организацию. И все это время затягивал удавку на горле свободной прессы.

В такой ситуации подлинные либералы переставали видеть смысл оставаться в команде Путина. В начале февраля 2004 г. Путин потерял своего премьер-министра Михаила Касьянова, который был уволен после ряда разногласий. Последней «соломинкой» стало назначение Путиным своего друга Игоря Сечина на должность председателя совета директоров государственного нефтяного гиганта «Роснефть». Сечин был лишь одним в ряду путинских приятелей, которые в дополнение к административной работе получили в руководство крупные государственные компании. Можно назвать бывшего сотрудника КГБ Виктора Иванова, шефа по идеологии Владислава Суркова, заместителя руководителя администрации Дмитрия Медведева. Касьянов усмотрел в этом «дрейф Путина от либеральных подходов в сторону командной экономики»17. Выйдя из правительства, Касьянов стал превращаться в одну из ведущих фигур оппозиции, причем с авторитетом человека, проработавшего с Путиным три года бок о бок и изначально считавшего его реформатором.

Следующим стал экономический советник президента Андрей Илларионов, с мнением которого Путин считался, несмотря на его взгляды о тщетности и жестокости чеченской кампании. Илларионов ушел в декабре 2005 г., проработав с Путиным пять лет. Он очень жестко охарактеризовал то, во что превратилась Россия. «Страна больше не является ни свободной, ни демократической, — сказал он. — Ей правят государственные корпорации, которые действуют в собственных интересах». Он добавил, что до недавних пор мог свободно высказывать свои взгляды, но теперь политическая и экономическая система России изменилась, и он больше не может оставаться на своем посту.

В течение года, прошедшего после ареста Михаила Ходорковского, еще до того, как он был признан виновным, силовики ринулись прибирать к рукам его активы. Продажа нефтяной компании ЮКОС государству была проведена потрясающе циничным способом. Правительство объявило, что ЮКОС задолжал государству более 27 млрд долларов, и на 19 декабря назначило аукцион по продаже главного производственного подразделения компании — «Юганскнефтегаза», для покрытия налоговых требований. «Газпром» зарегистрировался для участия в торгах через свою новую дочернюю нефтяную компанию «Газпромнефть». Подала заявку и компания «Байкал Финанс Груп», созданная за несколько дней до этого, лишь 6 декабря, с юридическим адресом в Твери, в здании, где располагались рюмочная, магазин сотовых телефонов и туристическое агентство. Никто не знал, кто является ее владельцами. Тем не менее для участия в аукционе компании удалось получить огромный кредит от Сбербанка. После некоторого размышления «Газпромнефть» отказалась от участия в торгах, предоставив возможность неизвестной «Байкал Финанс Груп» приобрести крупнейшую российскую нефтяную компанию за 9,3 млрд долларов.

Спустя два дня, находясь с визитом в Германии, Путин с захватывающей дух невинностью заявил, что владельцами «Байкал Финанс Груп» являются «физические лица, которые долгие годы занимаются бизнесом в сфере энергетики <…> Насколько я информирован, — продолжил Путин, — они намерены выстраивать какие-то отношения с другими энергетическими компаниями России, которые имеют интерес к этому активу». А уже на ежегодной пресс-конференции 23 декабря Путин не смог вспомнить даже точное название этой компании. В тот же день она была куплена на корню «Роснефтью» Игоря Сечина. Считается, что Сечин и был основателем таинственной и недолговечной компании «Байкал Финанс Груп». Сегодня государство, «используя абсолютно легальные рыночные механизмы, обеспечивает свои интересы, — сказал Путин. — Считаю это абсолютно нормальным».

Тем временем суд над бывшим владельцем ЮКОСа продолжался. В мае 2005 г. Михаил Ходорковский был признан виновным в мошенничестве и приговорен к 9 годам тюрьмы.

Энергетическое оружие

Западные правительства и западные инвесторы с некоторым трепетом следили за происходящими событиями. Но худшее было еще впереди. Реакция на «оранжевую революцию» была далека от завершения.

24 января 2005 г., на следующий день после инаугурации, новый президент Украины Виктор Ющенко отправился с визитом в Москву. Похоже, президент Путин оценил это. Когда украинец определил Россию как «постоянного стратегического партнера», Путин отреагировал не без доли удивления: «То, что вы сказали насчет стратегического партнерства, — очень хороший и очень приятный знак».

Тем не менее это была встреча без улыбок. Ющенко почувствовал недопонимание. Он говорил в интервью: «Меня больше всего тревожило то, что все шаги, которые мы предпринимали, особенно в части демократических реформ, возрождения нашей истории или интеграции Украины в остальной цивилизованный мир, — все эти шаги Россия воспринимала как антироссийские»18.

Это был формальный визит, продлившийся всего полдня. Затем Ющенко отправился в Страсбург на Совет Европы и в Брюссель для выступления в Европейском парламенте. Когда он в апреле появился в Вашингтоне, его встречали как героя.

Выступая в Конгрессе, он, в частности, сказал: «Сегодня Украина с большими надеждами и ожиданиями смотрит в будущее. В результате свободных и честных выборов к управлению страной пришло новое поколение политиков, не обремененное менталитетом советского прошлого». Зал разразился восторженными аплодисментами.

Затем он был принят в Овальном кабинете президентом Джорджем Бушем. Главный советник президента по Украине Дэймон Уилсон вспоминал в интервью, что Ющенко, похоже, немного растерялся. «Он начал разговор с обсуждения проблем, с которыми столкнулся как президент Украины, особенно в области отношений с Россией. Он начал перечислять их по пунктам, кажется, их было двенадцать, в общем, целая серия конкретных вопросов, которые, на его взгляд, ему нужно было решать с Россией. Он весьма долго и витиевато перечислял эти проблемы, но президент Буш прервал его и сказал, что не надо думать обо всех двенадцати проблемах сразу. Есть лишь одна проблема — взаимоотношения с Россией, о которой надо думать: готова ли Москва к тому, что независимая суверенная демократическая Украина сама принимает решения о своем будущем. Это ваша стратегическая проблема»19.

Уилсон говорит, что американцы несколько встревожились после того первого визита. «Мы были обеспокоены тем, насколько Ющенко осознает масштаб задачи, стоящей перед ним, насколько он понимает, как решать эту задачу. Конечно, был еще некоторый энтузиазм, была поддержка, была решимость в политических кругах помочь ему успешно справиться с этой задачей. Но визит украинского президента в Вашингтон стал первым тревожным звонком о том, что у нас может возникнуть больше сложностей, чем мы думали, и о том, насколько ему удастся следовать обещаниям “оранжевой революции”».

Тревожные звонки зазвучали громче к концу года, когда Ющенко, пытаясь выбраться из серьезного кризиса, связанного с импортом российского газа, неожиданно заключил сомнительную сделку. Американцы почувствовали в ней запах коррупции.

Первая из путинских «газовых войн» началась в марте 2005 г., когда русские, явно решив наказать украинцев за “оранжевую революцию”, объявили, что с января следующего года «Газпром» вчетверо повышает цену экспортируемого на Украину газа — с 50 долларов за тысячу кубометров до 225 долларов. Ситуация осложнялась тем фактом, что «Газпром» являлся также поставщиком 25 % газа странам Евросоюза, в основном по газопроводам, проложенным по территории Украины, за что Киев брал с «Газпрома» транзитные пошлины. (Некоторые страны на 100 % зависели от российских поставок через Украину.) Россия поставляла газ всем бывшим советским республикам по ценам значительно ниже мирового уровня. Но теперь, когда Украина «задрала нос» и объявила себя союзницей Запада, у Москвы не было оснований продолжать ее субсидировать.

В октябре руководитель администрации Ющенко Олег Рыбачук был вызван в Москву, где ему было сделано строгое предупреждение: соглашайтесь на повышение цен, или мы перекроем вам газ. «Путин предупредил нас, что это не угроза, они не блефуют, — вспоминает Рыбачук. — Если мы не подпишем договор до 1 января, поставки газа будут прекращены»20.

За два дня до назначенного срока Путин выступил с предложением: Россия выделяет коммерческий кредит в размере 3,6 млрд долларов, чтобы Украина приспособилась к новым ценам. Ющенко предложение отклонил. В канун Нового года Путин выдвинул самое последнее предложение: заморозить цены на три месяца, если Киев после этого согласится на повышение цен. Ющенко сказал, что не станет платить больше 80 долларов. Утром 1 января инженеры «Газпрома» перекрыли заглушки трубопроводов, идущих на Украину.

Газ перестал поступать и в Европу. Венгрия и Польша быстро ощутили прекращение поставок. Экспортных трубопроводов «перекрытие» не должно было коснуться, но «Газпром» заявил, что украинцы воруют газ из транзитных газопроводов, чтобы компенсировать недостачу в своих собственных поставках. Европейские правительства были в ярости. Москва сказала, что у нее нет выбора, это торговый спор. Но Запад разглядел в этом тактику «сильной руки», месть Киеву за проявление свободомыслия.

Европейская комиссия срочно вызвала своих министров с рождественских каникул. Срочное совещание было назначено на 4 января. Но перед самой встречей неожиданно было объявлено, что российский и украинский президенты договорились. Внешне договоренности выглядели вполне достойным компромиссом. Украина соглашается платить рыночную стоимость за российский газ, но «Газпром» будет поставлять ей более дешевый газ из Туркмении, благодаря чему общая стоимость составит 95 долларов за тысячу кубометров. Чтобы подсластить пилюлю, «Газпром» будет платить Украине на 47 % больше за транзит газа в Европу.

Новая тревога на Западе возникла из-за того, что теперь весь газ будет продавать не непосредственно «Газпром», а некая темная торговая компания под названием «РосУкрЭнерго», зарегистрированная в Швейцарии. Половина ее акций принадлежала «Газпрому», остальные — двум сомнительным украинским бизнесменам. Создание «РосУкрЭнерго» в июле 2004 г. было согласовано Путиным и экс-президентом Украины Кучмой. Западные наблюдатели не могли понять, почему в это дело теперь втянулся Ющенко.

Американский посол Джон Хербст воспоминает: «Украинцы пришли и рассказали о сделке. Я был ошарашен. Мой немецкий коллега и другие европейские коллеги тоже. Мы полагали, что Украина имеет разумную позицию для переговоров, причем достаточно сильную. Но результат оказался менее чем оптимальным, говоря дипломатическим языком»21.

Дэймон Уилсон описывает оцепенение, охватившее Вашингтон: «Мы имеем дело с президентом, который заключает сделку с Россией, в результате которой появляется “РосУкрЭнерго”, посредник со всеми вытекающими отсюда теневыми транзакциями и сделками. Нам стало совершенно ясно, что это — средство для облегчения побочных платежей, для облегчения ведения на Украине самого худшего вида бизнеса. В самом центре “оранжевого правительства” поселилась коррупция».

Руководитель администрации Ющенко Олег Рыбачук признает, что это была неоднозначная сделка, но у них не было выбора. «Позиция Ющенко была такова: я понимаю, что газ — это грязный бизнес, но мы не можем вести бизнес с Россией иным способом».

Вашингтон и Европа увидели, как тают их мечты. Украинский демократ, которого они защищали, решительно оказался слаб. Уилсон называет это моментом разочарования, осознания того, что в «новой Украине» старые привычки сильны по-прежнему. Что касается Москвы, то Путин продемонстрировал намерение использовать никогда ранее не применявшееся оружие — энергоресурсы. Эти несколько дней отключения газа в начале января стали причиной невероятной нервозности в Европе и послужили толчком для радикального пересмотра политики ЕС в области энергетики. Отныне Владимир Путин перестал быть человеком, с которым с удовольствием имели дело.

Глава 8

Новая холодная война

У всех сдают нервы

Новый виток разочарований стал причиной ухудшения отношений между Москвой и Вашингтоном и даже между «друзьями» Бушем и Путиным. Оба стали обмениваться обвинениями в нечестном поведении. На очень нервном саммите в столице Словакии Братиславе, который состоялся в феврале 2005 г. (сразу после «оранжевой революции»), Путин достал из внутреннего кармана пиджака стопку листков формата 3 на 5 дюймов⁸ (американцы прозвали их «жалобными карточками») и начал читать нотации Бушу про… короче, про то, что он по горло сыт нотациями со стороны американцев. Тирада звучала примерно так: мы делаем все, что можем, чтобы удовлетворить вас, мы поддержали вас в войне с террором, мы закрыли военные базы, мы без особого шума позволили вам уничтожить договор по ПРО, мы даже не позволили Ираку встать между нами, а что мы получили в ответ? Ничего. Вы не отменили поправку Джексона — Вэника, вы постоянно выдвигаете новые требования, не давая нам вступить в ВТО, вы даже не ратифицировали Договор об обычных вооружениях в Европе (ДОВСЕ), вы хотите создать ракетный щит, который делает нас уязвимыми, вы пытаетесь принять в НАТО всех наших соседей. Вместо поддержки нашей политики, направленной на реформирование экономики и встраивание в мировую систему, все, что мы слышим от вас, — это одни упреки за наши внутренние дела. О правах человека, о нашем якобы «откате» от демократии, о Чечне, о нашей прессе, о Ходорковском. Когда это кончится?

Новый советник Буша по национальной безопасности Стивен Хэдли говорил позже, что на его памяти не было «более испытующей встречи между двумя лидерами»1. Именно здесь Путин пытался перевести стрелки на Буша, заявив, что в Америке не существует свободы прессы, в качестве доказательства напомнив, что Буш якобы уволил уважаемого ведущего новостей CBS Дэна Ратера за то, что тот критиковал его2. Буш пытался объяснить, что все не совсем так, но Путин был не в настроении слушать. Вместо этого он набросился и на американскую демократию. Американский народ не выбирает своего президента, заявил Путин, это делает какая-то коллегия выборщиков. Буш заметил: «Владимир, не надо говорить об этом вслух. Ты только покажешь, что совершенно не понимаешь нашу систему».

Через три месяца появился шанс на примирение. Путин пригласил в Москву множество мировых лидеров на празднование 9 Мая — шестидесятой годовщины победы союзников над нацистской Германией. Впервые американский президент стоял на зрительской трибуне на Красной площади, наблюдая демонстрацию военной силы в советском стиле. Путин оценил жест (президент Клинтон бойкотировал аналогичный парад десятью годами ранее, выразив протест против первой чеченской войны), но ему не понравилось то, что произошло до этого и позже.

По пути в Москву Буш сделал остановку в Риге, столице Латвии, где полностью поддержал прибалтийскую версию послевоенной истории, а именно то, что советская армия-освободительница злоупотребила радушным приемом и стала оккупационной властью, сменив нацистское правление другим тоталитарным режимом. Советское угнетение в Европе, сказал Буш, «было одной из величайших ошибок в истории». Тот факт, что народы Прибалтики восприняли советское «освобождение» как оккупацию, — истина, с которой до сих пор не может смириться российское руководство, поскольку, на их взгляд, это оскорбляет память советских военнослужащих, которые сражались за освобождение страны от нацистов.

Но еще хуже, чем интерпретация президентом Бушем прошлого, было воспринято его истолкование настоящего. Из Москвы он полетел в Тбилиси, где грузины встретили его как героя, а Буш в ответ любезно назвал страну «маяком свободы для этого региона и всего мира» и прозрачно намекнул, что другие бывшие советские республики должны следовать за ней. Он похвалил Грузию за отправку военного контингента в Афганистан и Ирак и заявил: «Ваша страна вдохновляет демократических реформаторов и посылает сигнал, который эхом отзывается по всему миру. Свобода — это будущее каждого государства и каждого народа на Земле». Его слова вызвали ярость в Кремле, который в этот самый момент «закручивал гайки» в отношении Грузии, вводя запрет на импорт их вин и минеральной воды под предлогом «опасности для здоровья».

На протяжении 2005 г. Запад с бессилием наблюдал, как Путин занимается урезанием демократии, созданием «Наших», подавлением НПО и перекрытием газовых поставок на Украину. Но накал риторики с обеих сторон нарастал. В начале мая 2006 г. вице-президент Дик Чейни отправился еще в одну бывшую советскую прибалтийскую республику Литву со специальной целью — выпустить очередной град критики в адрес России. Но его выступление должно было прозвучать не как спонтанная атака вице-президента, известного своим периодическим несогласием с официальной точкой зрения, а как взвешенное мнение администрации. Дэймон Уилсон из Совета национальной безопасности Белого дома объяснял: «Мы понимали, что это — существенная возможность продолжения темы президентских выступлений о свободе. В Москве появилась тенденция отмахиваться от слов вице-президента Чейни, говорить, ну да, это вице-президент Чейни, мы знаем его как радикала, как неоконсерватора в администрации, но мы-то имеем дело с президентом Бушем. Поэтому мы очень тесно поработали с кабинетом вице-президента и его спичрайтерами. Мы хотели сделать так, чтобы выступление не прозвучало как личная точка зрения вице-президента Чейни, и подготовили очень взвешенный, сбалансированный между ведомствами текст, который содержал ключевые положения на тему демократии и весьма жесткую оценку того, что происходит в России»3.

Чейни пропел пеан⁹ свободе и демократии и напустился на путинский режим:

«Во многих сферах гражданского общества — от религии и прессы до правозащитных групп и политических партий — правительство несправедливо и неуместно ограничивает права своего народа. Российское правительство уже предприняло ряд контрпродуктивных действий, что может оказать влияние на отношения с другими странами. Никакими легитимными интересами нельзя оправдать то, что нефть и газ становятся инструментом запугивания и шантажа благодаря манипуляциям с поставками или попыткам монополизировать их транспортировку. Никто не может оправдать действия, которые подрывают территориальную целостность соседа или препятствуют демократическим движениям».

Он призвал Россию вернуться к демократическим реформам и стать «надежным другом», разделяющим ценности западного мира: «Мы хотим четко и уверенно заявить, что Россия ничего не потеряет и многое приобретет, имея у своих границ сильные, стабильные демократии. Ориентируясь на Запад, Россия двинется вместе с нами по пути величия и процветания». Затем Чейни, откровенно демонстрируя политику «двойных стандартов», отправился в Казахстан, где высоко оценил à la путинскую диктатуру президента Казахстана Нурсултана Назарбаева, выразив свое «восхищение всем произошедшим в Казахстане за последние пятнадцать лет — в области как экономического, так и политического развития».

Такие события Владимир Путин не мог оставить без комментария. Спустя шесть дней, выступая с ежегодным посланием к Федеральному собранию, он произнес загадочную фразу, над которой американцам пришлось почесать в затылке, хотя направленность ее была очевидна. Во время длительного рассуждения о вопросах обороны он воскликнул: «Мы же видим, что в мире происходит. Но мы же это видим! Как говорится, “товарищ волк знает, кого кушать”. Кушает — и никого не слушает. И слушать, судя по всему, не собирается».

На переговорах в нью-йоркском отеле «Уолдорф Астория» даже обычно вежливый и сдержанный министр иностранных дел Сергей Лавров потерял самообладание. Встреча была посвящена Ирану, который, как подозревали США, стремился заполучить возможность создания ядерного оружия на основе гражданских технологий, предоставленных Россией. Годом ранее Россия согласилась присоединиться к тройке европейских государств (Великобритания, Франция и Германия), США и Китаю для выработки совместного подхода. В какой-то момент Россия выдвинула полезное предложение: она может обогащать ядерное топливо для еще не достроенной иранской АЭС в Бушере, а после использования забирать его обратно. А в апреле 2006 г. русские объявили о продаже Ирану современной системы противовоздушной обороны, что привело в ярость американцев.

Теперь в «Уолдорфе» шесть министров иностранных дел из иранской группы рассматривали возможности применения санкций против Ирана. Но после вильнюсской речи Чейни перчатки оказались сброшенными. Кондолиза Райс и ее заместитель по политическим вопросам Николас Бернс были свидетелями того, как сидевший напротив Лавров пришел в чрезвычайное возбуждение. Бернс вспоминает: «Обычно дипломаты вежливы по отношению друг к другу. Никто не переходит на личности. Но в какой-то момент, примерно посередине ужина, Лавров покраснел лицом, сильно разозлился, даже начал стучать кулаком по столу, выражая негодование по поводу моего публичного выступления, в котором я возражал против поставок российского вооружения Ирану». Лавров вспомнил речь Чейни и потребовал, чтобы американцы приберегли свою критику для себя. Бернс был готов ответить в том же духе, и Райс пришлось придержать его за руку, чтобы тот успокоился4.

В такой напряженной обстановке вспыхнул насилием тлеющий конфликт между Грузией и Россией. В сентябре 2006 г. южноосетинские войска обстреляли военный вертолет, на борту которого находился министр обороны Грузии Ираклий Окруашвили. Вертолет совершил вынужденную посадку. Окруашвили ранее пообещал встретить наступающий Новый год в Цхинвале, столице Южной Осетии, иными словами, до конца 2006 г. завершить возвращение региона в состав Грузии. Между южноосетинскими солдатами и грузинами начались перестрелки. Затем, в конце месяца, Грузия арестовала четверых российских офицеров и обвинила их в шпионаже. Были призваны на помощь международные посредники, и через несколько дней россиян отпустили. Но перед этим их провели перед телекамерами закованными в наручники, в сопровождении женщин — сотрудников грузинской полиции.

«Этим Грузия говорит нашему великому соседу России, — заявил Саакашвили, — хватит!»

Россия восприняла это как сознательное унижение и отомстила жесточайшими санкциями: она отозвала посла и в одностороннем порядке приостановила авиационное, автомобильное, морское, железнодорожное, а также почтовое сообщение с Грузией. Накал политических страстей сказался и на грузинах, проживающих в Москве. Сотни тех, кто не мог предъявить легитимные документы, были задержаны и отправлены самолетами в Тбилиси. От директоров школ потребовали предоставить списки учеников с грузинскими фамилиями, чтобы власти могли выяснить, не являются ли они нелегальными иммигрантами.

Убийство Анны Политковской

Не успели западные правительства как следует развернуться с критикой российского демарша против Грузии, как случилось нечто гораздо более страшное. 7 октября 2006 г. (в этот день Путину исполнилось 54 года) в Москве, в подъезде своего дома, в лифте была застрелена Анна Политковская — журналист, широко известная своими смелыми репортажами из Чечни и критикой Кремля. Убийство потрясло людей во всем мире, но, судя по всему, не Владимира Путина. Сначала он просто никак не отреагировал. Затем, спустя четыре дня, во время визита в Германию, он наконец ответил на вопрос журналиста, подчеркнув при этом абсолютную незначительность личности журналистки. Он сказал, что это «омерзительное по своей жестокости преступление» и что убийцы не уйдут от наказания. Но при этом добавил: «Ее политическое влияние <…> было незначительно внутри страны, и, скорее всего, она была более заметна в правозащитных кругах и в кругах масс-медиа на Западе. Но ее влияние на политическую жизнь в России было минимальным. Убийство человека, жестокое убийство женщины и матери стало, по сути, актом, направленным против нашей страны <…> Для действующих властей вообще и для чеченских властей в частности, критике которых она посвятила большинство своих недавних работ, убийство Политковской нанесло гораздо больший ущерб, чем ее публикации». Это стало одним из самых гротескных высказываний Путина: смерть Политковской, по его словам, на самом деле была направлена против него и тем самым оказала больший эффект, чем ее незначительные статьи.

Я как-то спросил его пресс-секретаря, Дмитрия Пескова, читал ли Путин вообще ее статьи. «Нет», — покачал он головой, как бы подчеркивая, что их и читать-то не стоило. Но трудно поверить, что Путин не был знаком с ее работой. Она была сотрудником самой известной оппозиционной газеты «Новая газета», совладельцем которой является экс-президент Михаил Горбачев. Ее статьи содержат острую критику нарушений прав человека в России и в особенности войны в Чечне. Она вела переговоры с террористами, захватившими театральное здание на Дубровке, и собиралась сделать то же самое во время захвата школы в Беслане, но была отравлена в самолете по пути из Москвы (еще одно нераскрытое преступление). Лидеры многих стран осудили убийство Анны Политковской и потребовали тщательного расследования. Государственный департамент отметил ее «личное мужество и решительность в поисках справедливости, невзирая на предыдущие угрозы убийства».

Только Кремль оставался равнодушен.

Подозрения автоматически пали на руководство Чечни и конкретно на ее премьер-министра Рамзана Кадырова, которого Политковская жестко критиковала за нарушения прав человека. Одни предполагали, что ее могли убить из мести верные ему люди, другие — что ее убили его противники, чтобы бросить подозрение на Кадырова.

Кадыров стал премьер-министром, а затем президентом Чечни после гибели своего отца, Ахмата Кадырова, пророссийски настроенного президента, которого привел к власти Путин в 2003 г. Оба прежде были на стороне повстанцев. Старший Кадыров был муфтием при Джохаре Дудаеве, и даже призывал к джихаду против России. Однажды я пил с ним чай в одном доме. Это было в мятежной Чечне в 1995 г. Помню, как он довольно обезоруживающе спросил меня, правда ли, что британцы в массовом порядке принимают ислам. Впрочем, потом отец и сын поменяли свою антироссийскую позицию и поддержали войну, развязанную Путиным против инсургентов в 1999 г. Милиция Рамзана, известная как кадыровцы , «прославилась» пытками, похищениями и убийствами людей. Выбор лояльных Москве Ахмата, а затем Рамзана стал результатом новой стратегии Москвы по умиротворению Чечни.

Ее объяснил заместитель руководителя администрации Кремля Владислав Сурков вскоре после нападения террористов на школу в Беслане. Он сказал, что «решение чеченской проблемы» — сложное и трудное дело, но оно уже реализуется: «Это активная социализация Северного Кавказа, поэтапное создание демократических институтов и основ гражданского общества, эффективной правоохранительной системы, производственных мощностей и социальной инфраструктуры, преодоление массовой безработицы, коррупции, провала в сфере культуры и образования».

На самом деле политика Кремля означала сдачу республики лояльному Рамзану Кадырову, позволение ему обогащаться и управлять Чечней по своему усмотрению столько, сколько она будет оставаться в составе Российской Федерации. Кадыров признается в «любви» к Путину и называет его своим «кумиром». Главную улицу чеченской столицы, города Грозного, он переименовал в проспект Путина.

Стратегия оказалась частично успешной. Несмотря на то, что оставшиеся исламистские мятежники продолжают террористические злодеяния (преимущественно за пределами Чечни), Кадырову удалось восстановить видимость порядка в республике. Грозный, полностью разрушенный двумя войнами, в значительной степени выстроен заново на нефтедоллары, текущие рекой из Москвы. Он гордится крупнейшей мечетью в Европе. В нем нормальные магазины и кафе — то, чего я никогда не надеялся увидеть, передавая репортажи из разбомбленного города в конце 1990-х гг. Но эта стратегия для Путина — палка о двух концах. Мускулистый бородатый Кадыров — неуправляемая и жестокая личность. В 2008 г. я был в его дворце на окраине поселка Центорой и получил представление как о его сказочном богатстве (территория включает искусственное озеро и зоопарк с пантерами и леопардами), так и о его примитивном образе мышления. На вопрос, что он думает об убийстве лидера повстанцев Шамиля Басаева, организатора большинства последних террористических атак на территории России, Кадыров ответил: «Я был рад, когда услышал, что его убили <…> а потом расстроился, потому что хотел убить его собственными руками». Он ввел в Чечне элементы закона шариата и хвалил мужчин, которые стреляли пейнтбольными шариками в женщин, осмелившихся показаться на публике без головного убора.

Американские дипломаты, приглашенные на шумную свадебную церемонию в Дагестане в августе 2006 г., стали свидетелями того, как Кадыров, почетный гость, отплясывал с золотым пистолетом, засунутым за пояс джинсов, и осыпал танцующих детей стодолларовыми купюрами5.

Верный чеченской традиции, Кадыров скор на расправу и кровавую месть своим врагам. Зв время его правления исчезли многие из его оппонентов. Бывший телохранитель Умар Исраилов, который предал огласке известные ему факты пыток и убийств, совершенных кадыровцами, был убит в Вене в январе 2009 г. Полгода спустя в Грозном была похищена и убита сотрудник правозащитного центра «Мемориал» Наталья Эстемирова. Кадыров назвал ее женщиной «без совести, чести и достоинства».

Что касается Анны Политковской, то она в 2004 г. опубликовала свидетельство о кошмарной встрече с Рамзаном Кадыровым, в ходе которой он похвастался, что его главные увлечения — война и женщины. В интервью вошел следующий комичный диалог:

— Какое у вас образование?

— Высшее юридическое. Заканчиваю. Экзамены сдаю.

— Какие?

— Как это — какие? Экзамены, и все.

— А как называется институт, который вы заканчиваете?

— Филиал Московского института бизнеса. В Гудермесе. Юридический то есть.

— Какая у вас специализация?

— Юрист я.

— А диплом по какому праву? Уголовному? Гражданскому?

— Забыл. Тему записал, но забыл. Событий сейчас много.

Кадырова позже избрали почетным членом Российской академии естественных наук.

На следующее утро Политковскую снова привезли к Кадырову. Она обнаружила его в компании кадыровца в черной куртке, который на нее рявкнул: «Тебя надо было расстрелять еще в Москве, на улице, как там у вас в Москве расстреливают». Кадыров поддержал его: «Ты — враг… Расстрелять…»

Политковская написала о нем: «Кремль вырастил дракончика, и теперь требуется постоянно его подкармливать, чтобы он не изрыгал огонь». Накануне гибели она готовила очередную статью о нарушении прав человека и пытках в Чечне.

Ее убийство произошло не только в день рождения Путина, но и через два дня после дня рождения Кадырова. (Я знаю об этом потому, что тем вечером довелось сидеть в московском ресторане рядом с пресс-секретарем Путина Дмитрием Песковым, который в какой-то момент достал мобильный телефон и позвонил Рамзану, цветисто поздравив того с тридцатилетием.) Ясно одно: Кремль чрезвычайно раздражала деятельность Политковской, особенно некоторые из ее экстравагантных заявлений. Например, ее утверждение о том, что захват московского театра в 2002 г., в ходе которого погибли 130 человек, был организован одной из российских спецслужб.

Прокуратура привлекла к суду троих чеченцев, но в 2009 г. они были выпущены за недостаточностью улик. Дело вернули на доследование. Арестовали четвертого, которого посчитали непосредственным исполнителем убийства. В августе 2011 г. по обвинению в организации убийства был арестован бывший подполковник милиции Дмитрий Павлюченков, на предыдущем суде выступавший в качестве свидетеля. Но суду еще предстоит попытаться приблизиться к установлению тех, кто мог являться заказчиком убийства.

Это наша нефть

Новая волна критики обрушилась на Россию в 2006 г., когда Путин и силовики решили установить больший контроль над энергетическими ресурсами страны, часть из которых принадлежала иностранным компаниям. Мы говорили раньше, что перспектива продажи ЮКОСа американскому нефтяному гиганту могла стать одним из факторов, подтолкнувшим арест Ходорковского и национализацию его активов. Теперь Путин обратил внимание на так называемые соглашения о разделе продукции (СРП), подписанные Борисом Ельциным с западными нефтяными компаниями. По условиям СРП, зарубежная компания финансирует все поисково-разведочные и эксплуатационные работы, а когда начинается добыча нефти или газа, она имеет право оставлять себе первые доходы, чтобы покрыть издержки. После этого прибыли делятся (в согласованных пропорциях) между правительством и этой компанией.

Путин решил, что эти соглашения унизительны; что это своего рода сделка страны «третьего мира», которая идет на это потому, что у самой не хватает знаний и умения добывать нефть самостоятельно. Первое СРП стало известно как «Сахалин-2»: консорциум под названием Sakhalin Energy, в который вошли Royal Dutch Shell (55 %) и две японские компании — Mitsui и Mitsubishi, должен был заняться разработкой огромных нефтяных и газовых месторождений у берегов российского дальневосточного острова Сахалин. Затраты на разработку в соглашении были предварительно оценены в 10 млрд долларов, то есть такую сумму Shell и партнеры должны были вернуть себе с началом продаж, и только после этого Россия могла рассчитывать на получение какой-то прибыли.

Однако в 2005 г. Shell заявила, что эксплуатационные расходы выросли вдвое, до 20 млрд долларов. В ноябре, во время визита в Нидерланды, Путин «дал жару» главному исполнительному директору Shell Йеруну Ван дер Виру. Это означало, что России грозит потеря 10 млрд долларов, и дало повод Путину отменить действовавшее 12 лет соглашение, чего путем различных интриг и давления он и добился в 2006 г. Инструментом реализации стратегии правительства стал Олег Митволь, яростный активист защиты окружающей среды, который работал заместителем руководителя Росприроднадзора, федеральной службы по надзору в сфере природопользования. В мае 2006 г. в Москву к Митволю приехали представители службы из дальневосточного региона и показали фотографии. «Это было невероятно, — вспоминает он. — На фотографиях были видны вывернутые с корнем леса, оползни, полный хаос в гигантском масштабе. Я спросил у них — что это? Они ответили: так “Сахалин Энерджи” прокладывает трубопроводы»6. Строительные работы предполагали прокладку почти тысячи километров труб через нерестовые реки, из-за которых рыба, идущая на нерест, не смогла бы подняться в верховья.

Митволь начал яростную борьбу. Он пригласил журналистов на Сахалин, чтобы показать им нанесенный ущерб. Росприроднадзор оценил, что для восстановления бухты Анива, где широкомасштабное бурение скважин уничтожило рыбные промыслы (компания Shell это отрицала), потребуется 50 млрд долларов.

Большинство наблюдателей в то время полагало, что Митволь просто выполняет государственный заказ, подготавливая почву для подачи иска против компании Shell. Пресса окрестила его «цепным псом» Кремля. Но он настаивает, что действовал исключительно из экологических побуждений и работал в более тесном сотрудничестве с Greenpeace и другими экологическими организациями, чем с Кремлем. Он говорит, что даже однажды получил звонок от «очень высокопоставленного лица», обеспокоенного тем, что он занимается слишком резкой критикой и «портит инвестиционный климат». Другие защитники окружающей среды, с которыми мне довелось побеседовать, говорят, что верят этому: они тоже были потрясены ущербом, нанесенным лесам и морской жизни, они знают Митволя как серьезного борца за экологию, который, помимо прочих своих достижений, сумел убедить Путина запретить охоту на бельков тюленей.

Но Митволь никогда бы не смог развернуть такую кампанию против крупного иностранного инвестора без поддержки на самом высоком уровне. Положение Shell стало невыносимым. В декабре «Сахалин Энерджи» уступил давлению и продал 51 % акций «Газпрому». Путин преуспел в возвращении государству крупнейшего в мире нефтегазового проекта. На церемонии подписания президент завил, что отныне проблемы окружающей среды можно считать «решенными». Сахалинский кризис закончился, но тактика силового давления Кремля нанесла долговременный урон усилиям России по привлечению иностранных инвесторов.

Для Путина это было лишь частью плана по сохранению (или возвращению) государственного контроля над стратегическими энергетическими ресурсами России. Участие иностранных компаний в совместных проектах приветствуется, но Россия больше не будет так бездумно раздавать свои ресурсы, как это было при Ельцине. Был принят новый закон, ограничивающий иностранное участие в 42 областях промышленности, в том числе в производстве вооружений, авиастроении, рыболовстве, добыче драгоценных металлов и углеводородов.

Менее щепетильным Путин оказался в отношении стратегических активов других стран. По мере роста мировых цен на нефть и заполнения кремлевских сундуков нефтедолларами Россия стала задумываться об инвестировании за рубежом. «Газпром» проявил интерес в приобретении компании Centrica — крупнейшего поставщика газа в Великобритании. Затем он начал переговоры о покупке 50 % акций Central European Gas Hub в австрийском местечке Баумгартен — главного распределительного центра по поставке газа в страны Евросоюза. Еврокомиссия сделку заблокировала.

В сентябре 2006 г. стало известно, что контролируемый государством банк ВТБ тихо прикупил 5 % акций EADS — крупнейшей в мире аэрокосмической компании, производителя Airbus и большого количества вооружений и военной техники. Дипломатический советник Путина Сергей Приходько полагал, что они хотели бы купить больше, возможно, 25 %, чтобы иметь возможность блокировать крупные решения. Когда об этом узнала Ангела Меркель, она недвусмысленно дала понять президенту Франции Шираку, что этого нельзя допустить. Ближе к концу сентября Ширак и Меркель встретились с Путиным в парижском пригороде Компьен и сообщили ему, что инвестиции такого рода не приветствуются.

Через месяц, находясь с визитом в Баварии, Путин посмеялся над «нервозностью» Запада. «Откуда истерия? Это не Красная армия идет, это такие же капиталисты, как и вы».

Стычка холодной войны

Суббота, 21 октября 2006 г. Березы за окном загородной резиденции Путина в Ново-Огарево сбрасывали последние желтые листья. Было холодно и дождливо. Хозяин уже был в скверном настроении. Предыдущим днем он принимал участие в саммите 25 европейских лидеров в финском городе Лахти. Это была «неформальная» встреча, приятное общение без особой повестки дня или соглашений, которые надо было подписывать, но тем не менее ему пришлось выслушать очередную порцию протестов — и об убийстве Анны Политковской, и о попытках государства выдавить Shell из многомиллиардного проекта «Сахалин-2», и о ненадежности России как поставщика энергии, и о Грузии.

Европейцы объясняли, что очень хотели бы создать тесные партнерские отношения с южным соседом России и что они сожалеют о санкциях, недавно введенных Кремлем. Путин относительно подробно высказал свое мнение о том, что президент Саакашвили одержим возвращением отколовшихся регионов — Абхазии и Южной Осетии, и предупредил их, что это может привести к кровопролитию. Только друг Жак Ширак поддержал его, объяснив остальным, что отношения с Россией более важны, чем с Грузией.

Путин вернулся домой посреди ночи. В субботу днем у него в резиденции была назначена встреча с 11 наиболее влиятельными коллегами, членами Совета безопасности. Он рассказал им о неприятных беседах с лидерами Евросоюза, они обсудили ситуацию с Грузией. У Путина также была назначена встреча с государственным секретарем США Кондолизой Райс, которая находилась в одном из московских отелей, но он был не в настроении. «Ему не хотелось встречаться с ней, — вспоминал один из его ближайших помощников. — Но он понимал, что придется».

Райс недоумевала, почему встреча откладывается. «Обычно он встречался со мной сразу же, если только не хотел на что-то намекнуть», — говорила она позже7.

После рабочего совещания члены Совета безопасности перебрались в расположенный неподалеку в Барвихе правительственный домик, похожий на баронский замок, для торжественного ужина: трое из их компании, включая секретаря Совета безопасности Игоря Иванова и будущего президента Дмитрия Медведева, собрались отметить недавно прошедшие дни рождения.

И тут Путин решил сыграть «шутку» с Райс. По словам одного из присутствовавших, он посмотрел на часы, и на лице его появилась озорная улыбка. «Слушайте, а куда нам спешить? Давайте устроим ей небольшое шоу. Скажите, если хочет, я встречусь с ней здесь, только не говорите, что со мной весь Совет безопасности».

«Настало пять часов, — вспоминает Райс. — Потом половина шестого, шесть, половина седьмого. Наконец примерно в семь тридцать мне сообщили, что он готов со мной встретиться».

Райс вместе с американским послом Биллом Бернсом сели в машину, которая понеслась в темный, дождливый пригород по элитному Рублево-Успенскому шоссе, мимо помпезных особняков из красного кирпича, проехали Барвиху с ее выставочным салоном «Ламборджини» и дизайнерскими бутиками и наконец въехали через высокие чугунные ворота на территорию правительственной резиденции.

Райс и Бернсу никогда еще не доводилось видеть в России таких зданий — с башенками и темными лестницами, напоминающими замок Дракулы. Вдруг распахнулись двери в обеденный зал, и перед американцами открылось неожиданное зрелище: российский Совет безопасности, самое ядро государственной власти, в полном составе за банкетным столом. «У Бернса чуть не перехватило дыхание, — вспоминал один из очевидцев, — в то время как Конди была само спокойствие. “О-о, — произнесла она, — Совет безопасности!”»

Русские оценили ее хладнокровие. «Это даже не “железная” леди, — заметил помощник Путина. — Бери выше!»

Давний ее друг Сергей Иванов решил пошутить. «Мы тут важные секреты рассматриваем. Кое-какие секретные материалы военной разведки. Хочешь взглянуть, Кондолиза?» Все расхохотались, и к удивлению некоторых американцев, русские выставили бутылки грузинского вина. Это было как раз после задержания российских офицеров и объявления эмбарго на грузинские товары. Потом русские начали отпускать сомнительные шутки насчет грузин, которые Райс понимала, а переводчик пытался сгладить.

Спустя некоторое время она обратилась к Путину: «Вообще-то у нас есть дела».

Путин провел гостей в соседнее помещение. Он взял с собой министра обороны Сергея Иванова и министра иностранных дел Сергея Лаврова в качестве переводчика. Здесь разговор стал серьезным.

Путин начал читать Райс лекцию об Украине, ее истории и демографии, и о том, почему Америка не права, даже допуская мысль о возможности ее приема в НАТО. Иванов вспоминал в интервью: «Путин объяснял, что на Украине как минимум треть населения — этнические русские и что если Украина и Грузия будут втянуты в НАТО, это может вызвать негативные последствия не только для нас, но и для всей Европы».

По словам Билла Бернса, Райс возразила, что суверенные государства имеют суверенное право выбирать, к каким организациям и союзам присоединяться, и что это нельзя рассматривать как угрозу.

Но Путина это совершенно не убедило. «Вы не понимаете, что делаете, — сказал он. — Вы играете с огнем».

Затем «лекция» затронула недавние события в Грузии, и Райс решила отплатить той же монетой. «Президент Буш поручил мне передать вам, что если Россия что-нибудь предпримет в Грузии, это будет означать разрыв американо-российских отношений».

Посол Бернс вспоминает, что ответ Путина прозвучал однозначно: если грузинские провокации затронут вопрос безопасности, Россия предпримет ответные шаги. Райс услышала в голосе Путина жесткие нотки.

Внезапно Путин встал со злым и угрожающим видом. Райс рефлекторно тоже встала. На высоких каблуках она оказалась на голову выше Путина и посмотрела на него сверху вниз. Она вспоминает это как «не самый приятный момент — возможно, самый трудный момент в наших отношениях».

Путин решил говорить прямо. «Если они [грузины] спровоцируют какое-то насилие, — произнес он, — будут последствия. Так и передайте своему президенту».

Лавров при переводе не стал переводить последнюю фразу, но Райс все поняла. Это было убедительное предупреждение от злого Путина, и она отчетливо вспомнит его два года спустя, когда Россия обрушит свою военную мощь на Грузию после того, как Саакашвили предпримет плохо продуманное нападение на Южную Осетию.

Убийство холодной войны

Наверное, нет для КГБ более ненавистного врага, чем кто-то из своих, выступивший против них. Прощение изменников — это не то, чему учат их сотрудников.

Александр Литвиненко был сотрудником советского КГБ и его преемницы ФСБ. В 1990-е гг. он занимался борьбой с организованной преступностью и терроризмом. После службы в Чечне он был назначен в новое подразделение ФСБ под названием УРПО — Управление по разработке и пресечению деятельности преступных организаций. Управление фактически состояло из боевых групп, задачей которых была ликвидация крупнейших мафиозных боссов уголовного мира страны. Литвиненко стало известно о коррупции и связях с организованной преступностью внутри собственной организации, и он взбунтовался. В марте 1998 г. он по секрету сообщил олигарху Борису Березовскому, что ему и еще четверым членам его группы дан приказ его ликвидировать (Березовский в то время был главным кремлевским махинатором; он организовал перевыборы Бориса Ельцина в 1996 г. и позднее способствовал выдвижению его преемника). В июле этого же года директором ФСБ стал Владимир Путин. Березовский немедленно направил Литвиненко встретиться с ним и доложить о коррупции в организации. По словам олигарха, Путин никак на это не отреагировал, после чего 13 ноября Березовский выступил публично с открытым письмом Путину в газете «Коммерсантъ». Через четыре дня Литвиненко и четверо его коллег из УРПО устроили пресс-конференцию, на которой заявили, что им был дан приказ убить Березовского8. Литвиненко немедленно уволили из ФСБ, очевидно, по личному распоряжению Путина, который позже говорил журналистке Елене Трегубовой: «Вскоре после прихода на должность директора ФСБ я уволил Литвиненко и распустил подразделение, в котором тот работал». Его протест вызвало не то, что агентам ФСБ поручают государственные заказные убийства, а то, что Литвиненко и его коллеги посмели публично заявить об этом. «Сотрудники ФСБ не должны выступать на пресс-конференциях — это не их работа. И не должны выносить внутренние скандалы на публику»9.

В течение 1999 г. Литвиненко дважды арестовывали и месяцами держали в камере, но обвинения потом снимались. В ноябре 2000 г. он бежал в Лондон и попросил политического убежища, которое ему было предоставлено. В Лондоне он работал с опальным Борисом Березовским, выступал против путинского режима, в октябре 2006 г. получил британское гражданство. Его деятельность в Лондоне должна была привести в ярость российское руководство по ряду причин. Во-первых, он числился в платежной ведомости Березовского, которого Москва жаждала заполучить обратно, но британское правительство отказывало в экстрадиции. (Ему также ставили в вину получение предварительного гонорара от британской разведки MI-6.) Во-вторых, он был полностью убежден в причастности ФСБ к взрывам жилых домов в 1999 г., что послужило толчком для начала второй чеченской войны. Свои предварительные находки он опубликовал в российской газете и снял об этом документальный фильм. Как было отмечено ранее, несколько журналистов и политиков, которые расследовали эти заявления, погибли при загадочных обстоятельствах.

В Лондоне Литвиненко делал все, что мог, чтобы провоцировать Кремль. Его обвинения становились все более фантастическими и маниакальными, чуть ли не бредовыми: он обвинял ФСБ не только в том, что она стояла за нападениями чеченских террористов на театральное здание в Москве и на школу в Беслане. Он возлагал на нее ответственность и за террористические акты по всему миру, в том числе за взрывы в Лондоне в 2005 г. Даже близкие друзья считали его фантазером, одержимым ненавистью к Путину и ФСБ. Он заявлял, без каких-либо доказательств, что КГБ занимался подготовкой второго человека в «Аль-Каиде» Аймана аз-Завахири и что Путин — педофил. Он установил тесные связи с чеченским правительством в изгнании и жил по соседству с его министром иностранных дел Ахмедом Закаевым. После гибели Анны Политковской Литвиненко устроил презентацию в лондонском Frontline Club, где проклял Путина за то, что он лично дал распоряжение об убийстве.

Спустя пару недель, 1 ноября 2006 г., Литвиненко встретился с двумя гостями из России, бывшими разведчиками Андреем Луговым и Дмитрием Ковтуном. Они пили чай. После этого ему стало плохо и он умер от мучительного заболевания 23 ноября. Следователи установили, что он был отравлен редким радиоактивным элементом полонием-210. Полицейское расследование постепенно пришло к выводу, что яд был доставлен в Британию, предположительно Ковтуном, через Германию, где были обнаружены следы этого элемента. Отравление был совершено Луговым, который поместил яд в чашку с чаем Литвиненко. Мучительная медленная смерть Литвиненко была главной новостью на протяжении всего ноября. О русском мало кто слышал, но по мере того, как журналисты и следователи восстанавливали историю его отравления, британское общество охватывало как возмущение акцией, которая словно сошла со страниц шпионских романов Джона ле Карре, так и ужас от обнаружения следов полония-210 в окрестностях их столицы и на борту самолетов, прилетавших из Москвы. События вызвали в памяти операцию КГБ в разгар холодной войны, в результате которой в 1978 г. в Лондоне от укола отравленным зонтиком погиб болгарский писатель и диссидент Георгий Марков. Газета Daily Mail написала, что «щупальца КГБ длинны и опасны, как раньше». Вдруг вспомнилось, что в июле 2006 г. Дума приняла закон, разрешающий службам безопасности выслеживать и уничтожать экстремистов по всему миру. При этом определение «экстремизма» было сознательно расширено так, чтобы под него подпадали все, кто занимается дискредитацией российских властей. Это, разумеется, в полной мере относилось и к Литвиненко.

Несмотря на всю мерзостность ситуации, Березовский вместе со своими политтехнологами из PR-компании, возглавляемой бывшим имиджмейкером Маргарет Тэтчер, лордом Тимоти Беллом, умело ее использовали. Они опубликовали шокирующие фотографии Литвиненко на смертном ложе, облысевшего и истощенного. Перед смертью Литвиненко подписал заявление, составленное для него его другом Алексом Голдфарбом, который тоже работал на Березовского, где обвинил Путина в непосредственной причастности к своей гибели. «Я лежу и слышу шум крыльев ангела смерти, — писал он на слегка изысканном английском, и продолжал: — Вы можете преуспеть в том, чтобы утихомирить одного человека, но гул протеста со всего мира будет звучать, мистер Путин, в ваших ушах всю оставшуюся жизнь». Березовский едва ли мог найти более мощное оружие в своей битве с Кремлем, чем гибель его протеже.

На следующий день после смерти Литвиненко Путин был в Хельсинки на саммите ЕС-Россия. Уже было обнародовано посмертное обвинение, и Путин, разумеется, был вынужден отвечать на вопросы, заданные на пресс-конференции. Так же, как в случае с Политковской, он постарался принизить значимость Литвиненко и сказал просто: «смерть человека всегда трагедия». Что касается персональных обвинений в его адрес, он назвал их политической провокацией, возможно, написанными другими людьми. Но в приватной обстановке (мне рассказывал об этом его пресс-секретарь Дмитрий Песков, которому пришлось рассказать ему о предсмертной записке) Путин пришел в ярость. «Он не мог поверить, что кто-то мог обвинить его лично в заказном убийстве, — говорил Песков. — По-человечески он был этим очень расстроен». Когда я спросил, почему же Путин не показал свой гнев на публике, поскольку это могло больше убедить людей в его невиновности, чем его обычная непроницаемость, Песков сказал: «Он не любит публично демонстрировать свои чувства».

Впрочем, Путин вполне продемонстрировал свои чувства несколько лет спустя, в 2010 г., когда говорил про агента, выдавшего американцам 11 российских разведчиков, в том числе знаменитую Анну Чапман. «Они живут по собственным законам, и эти законы всем спецслужбам хорошо известны <…> Предатели всегда плохо кончают. Они кончают, как правило, либо от пьянки, либо от наркотиков…». Он мог бы добавить: или от яда.

С полониевым следом, неуклонно ведущим в Москву, смерть Литвиненко — менее чем через два месяца после Политковской — произвела серьезный эффект на отношения России с западным миром и, в частности, на отношения с Великобританией. Премьер-министр Тони Блэр, обеспокоенный сохранением хороших отношений с Путиным, высказался за осторожный подход, но некоторые члены его кабинета категорически возражали против идеи «мягкого отношения» к режиму, который попирает права человека. Блэр созвал совещание правительственного чрезвычайного комитета COBRA. Любопытно, что Владимира Путина однажды приглашали в кабинет COBRA, расположенный на Даунинг-стрит, 10. Это было в октябре 2005 г., вскоре после взрывов в Лондоне. По словам очевидцев, Путин шокировал присутствующих, заявив: «Нам хорошо известно, как вы преследуете террористов, и мы высоко ценим ваш профессионализм. Но когда мы идентифицируем террориста, он — покойник».

В январе 2007 г. британские следователи пришли к выводу, что смерть Литвиненко — «политическое убийство, организованное российскими спецслужбами по заказу государства». В мае МИД Великобритании направил России официальный запрос об экстрадиции главного подозреваемого, Андрея Лугового. Русские ответили, что их Конституция не допускает выдачи российских граждан. Русские предложили провести суд над Луговым в России, но при этом заявили, что свидетельств, представленных британцами в требовании об экстрадиции, недостаточно для возбуждения дела. Это был тупик. Тем временем Луговой стал депутатом Государственной думы и приобрел депутатский иммунитет от судебных преследований. Он свободно раздавал интервью, обвиняя в этом убийстве Бориса Березовского.

28 июня 2007 г. в результате смены кабинета Британия получила нового министра иностранных дел — Дэвида Милибэнда. Первый уикенд он посвятил знакомству с документами, которые потрясли его. «Чего я до конца не понимал, — признавался он в интервью, — так это степени гнилости англо-российских отношений, начиная с Ирака и до всего дела Березовского, которое русские рассматривали как наш политический ход. Это была глубокая политическая проблема, не говоря уж о таком кошмарном событии, как убийство Литвиненко»10.

Через неделю Кремль отказал Британии в выдаче Лугового. «Нам нужно было думать, как реагировать, и при этом не хотелось, чтобы русские уж совсем взбесились. Мы не хотели разрывать дипломатические отношения». Британцы выслали четверых российских дипломатов и заморозили отношения с ФСБ, хотя последняя мера означала перекрытие главного канала сотрудничества в борьбе с международным терроризмом. Неясно, насколько британская сторона понимала это. Министр иностранных дел России Сергей Лавров вспоминает: «Нам пришлось объяснять, что в Российской Федерации ФСБ — ведущая организация, которая координирует антитеррористическую деятельность и руководит национальным антитеррористическим комитетом. Поэтому, если в планах наших британских партнеров больше не присутствует желание сотрудничать с ФСБ, нам придется заморозить наше сотрудничество в этой области, что не может не вызывать сожаления»11.

Россия в ответ выслала четверых британских дипломатов и высмеяла лондонскую настойчивость об экстрадиции. Президент Путин напомнил Британии, что «у них там в Лондоне прячутся тридцать человек, которые разыскиваются нашими правоохранительными органами за совершение тяжких и особо тяжких преступлений. Они <…> даже не подумали их выдавать». Он сидел, в классической путинской манере, на лесной опушке, обсуждая текущие дела с молодыми активистами. И продолжил: «Они никогда не выдают людей, которые прячутся на их территории <…> и дают оскорбительные для нашей страны советы поменять нашу Конституцию. Мозги им надо поменять, а не Конституцию нашу».

Ясное дело, отношения испортились окончательно. Пришло время Милибэнду урегулировать ситуацию. «Нам надо было совместно действовать по Ирану, по терроризму, даже по вопросам изменения климата. Я предложил встретиться с министром иностранных дел Лавровым в здании ООН в сентябре. Нам было важно показать, что мы открыты для конструктивных действий на дипломатическом фронте, хотя и продолжаем добиваться справедливости по делу Литвиненко».

Нового британского министра иностранных дел поджидал шок. Лавров в течение семнадцати лет практически дневал и ночевал в штаб-квартире ООН, в том числе десять лет как постоянный представитель России в этой организации. «Он один из умнейших людей, с которыми мне довелось встречаться, с энциклопедическими знаниями о двух последних десятилетиях дипломатии; он любит беспрерывно курить, прихлебывая виски, и обменивается аргументами с ловкостью фехтовальщика. Я начал с футбольной аналогии, — вспоминает Милибэнд. — Я спросил, за какую команду он болеет, но эту тему он быстро отставил, и в последующие минут 30–40 преподал мне очень, очень жесткий урок дипломатии от человека, который как бы стоял за углом, но точно знает, какой счет, и который не намерен принимать от меня никаких замечаний. Так что это получилась весьма жесткая встреча и весьма неудачная для начала восстановления отношений».

На самом деле в памяти Лаврова осталось иное впечатление от «светской беседы» с Милибэндом. Он вспоминает со смехом: «Дэвид начал разговор с вопроса о том, почему у нашей партии, «Единой России», партнерские отношения с тори, а не с лейбористами. Мне это показалось неожиданным. Я не имею никакого отношения к межпартийному сотрудничеству, но его это чрезвычайно интересовало». Что же касается свежих идей по вопросу решения кризиса по делу Литвиненко, говорит Лавров, «то я ничего не услышал. Я повторил позицию России, в том числе предложение генерального прокурора начать совместное расследование с британской стороной, если они предоставят все материалы, имеющиеся в распоряжении британских следователей».

Путин назвал «оскорбительное» британское требование «остатками колониального мышления», и Лавров подхватил тему. Милибэнд вспоминает: «Он сказал, что нам следует перестать воспринимать себя как империю, которая может указывать другим странам, как им поменять Конституции. Он был абсолютно четок в этом вопросе».

После встречи Милибэнда с Лавровым трещина в отношениях не затянулась, а стала еще шире. В декабре Кремль объявил, что закрывает два представительства Британского совета в России под предлогом неуплаты налогов и нарушений их официального статуса. Многие увидели в этом личную заинтересованность Кремля, поскольку главной задачей Британского совета является обучение английскому языку и организация культурных обменов. Но Лавров решил, что представительства действуют «в нарушение международной конвенции о консультативных отношениях», хотя в то же время широко заявлял, что эта акция — очередная ответная мера, направленная против «односторонних действий» Британии в отношении России, а конкретно — против замораживания переговоров об облегчении визового режима.

Дэвид Милибэнд, вспоминая о своей дуэли с Лавровым, расценивает ее как схватку двух бывших империй. «Я пришел к убеждению, что Россия считает Британию империей периода упадка, а Британия — Россию империей периода упадка. Это не недооценка, а скорее, повод для ужесточения и осложнения отношений и, в некотором смысле, для нежелания идти на компромиссы. Это в полной мере характеризует британско-российские отношения».

Политические контакты между двумя странами пять лет находились в замороженном состоянии. И даже после визита в Москву нового премьер-министра Дэвида Кэмерона в сентябре 2011 г. они напоминают корабль без парусов, выброшенный на песчаную отмель.

Демонстрация инициатив

Череда убийств, которая продолжится и в последующие годы, подорвала попытки Путина представить Россию как свободную и демократическую страну. За два президентских срока Путина было убито два десятка журналистов. Не все случаи имеют политическую подоплеку, и мало кто из жертв обладал такой же степенью влияния, как Анна Политковская. Практически ни одно убийство не раскрыто, и создается впечатление, что в России журналистов можно убивать безнаказанно, особенно если они не угодили властям. Журналист Политковская и политический беженец Литвиненко нажили себе врагов в высших сферах власти. Они враждебно относились к путинскому режиму и даже почти в унисон высказывали обвинения ФСБ в принесении в жертву укрепления власти сотен невинных людей.

Мартин Сикссмит в своем расследовании дела Литвиненко приходит к выводу, что Путин лично не отдавал распоряжения об убийстве, но он мог иметь отношение к этому делу, «потому что создал атмосферу и условия, при которых убийство может иметь место, и когда инициативная группа действующих или бывших сотрудников ФСБ воспринимает сигналы из Кремля и действует далее по собственной инициативе»12.

Уже сам факт, что в ФСБ существовало такое подразделение, как УРПО, сотрудники которого специализировались на незаконных убийствах, очень многое говорит о современной России. Путин распустил это подразделение, но было бы наивно предполагать, что ФСБ внезапно превратилось в клуб дружелюбных инспекторов Клузо¹⁰. Или что справедливый суд и жюри присяжных уже пришли на смену револьверу и склянке с полонием.

Глава 9

СМИ, ракеты, Медведев

PR-машина для Кремля

2006 год стал знаменательным в истории посткоммунистической России и в кампании президента Путина, целью которой было добиться, чтобы страну вновь признали достойным игроком на мировой арене. В 1997 г. Россия вошла в «Большую восьмерку» — объединение ведущих промышленно развитых держав, а в 2006 г. впервые должна была председательствовать в ней, получив шанс сформировать глобальную программу действий и впечатлить участников безупречным июльским саммитом, местом проведения которого был выбран Санкт-Петербург.

Но, как мы уже видели, тот год начался для России с прекращения поставок газа Украине, едва ли соответствовавшего имиджу, к которому стремилось российское руководство. В предшествующие месяцы Путин и без того вызвал беспокойство Запада рядом шагов, направленных на укрепление собственной власти и подавление оппозиции, а также тем, что дал молодежному движению «Наши» добро на травлю и политических оппонентов, и спесивых иностранных послов.

Со стороны консерваторов уже прозвучали призывы исключить Россию из «Большой восьмерки» или по крайней мере бойкотировать петербургский саммит.

В кулуарах администрации президента, скрытых за багровыми стенами Кремля, родилась новаторская идея: России необходимо успешнее проецировать свой имидж. Для ее осуществления требовалась западная компания, специализирующаяся на связях с общественностью. Тендер не проводился1. Благодаря личным контактам вышли на ведущую нью-йоркскую пиар-фирму Ketchum и ее европейского партнера GPlus с головным офисом в Брюсселе. Представители высшего руководства обеих компаний слетали в Москву, встретились с пресс-секретарем Путина Алексеем Громовым, а также его заместителем Дмитрием Песковым. (Эти двое поделили между собой роль официального представителя: Громов осуществлял общее руководство, а с западной прессой общался почти исключительно Песков, бегло говорящий по-английски.)

Как раз в это время руководство GPlus, мои бывшие коллеги-журналисты, предложили и мне присоединиться к их группе в качестве ведущего консультанта по России. Так что во многом эта глава опирается на мой собственный опыт.

В роли советников Кремля наша задача представлялась нам довольно простой: объяснить русским, как действуют западные СМИ, и убедить их следовать лучшим методам установления и поддержания связей правительства с прессой. Сами мы выступали исключительно в роли консультантов. Но если перед западными специалистами, консультировавшими правительство Бориса Ельцина по вопросам экономики в 1990-е гг., все двери были открыты, никто из нас не предполагал, что консультировать администрацию Путина по столь «идеологическому» вопросу, как связи со СМИ, будет легко. Вообще-то Песков проявил значительный интерес к изучению западных методов работы, но после некоторых первоначальных успехов мы увидели, что наш «клиент» возвращается к прежнему образу действия. Когда за убийством Политковской последовало убийство Литвиненко, а затем российское вторжение в Грузию, я задумался: неужели решение Кремля обратиться к западному пиар-агентству объяснялось тем, что о предстоящем резком ухудшении имиджа было известно заранее?

За наведение лоска на имидж эти люди соглашались дорого платить. Финансовые отчеты Ketchum свидетельствовали о том, что в первые годы агентству платили почти миллион долларов в месяц2. (Прямой договор Ketchum с «Газпромом», ввязавшимся в «газовые войны» с Украиной, предусматривал примерно такую же оплату.) Финансовые соглашения были заключены не напрямую с Кремлем, а с одним российским банком, поэтому их не проводили по статьям государственного бюджета3. Некоторые российские СМИ раскритиковали эту затею, недоумевая, зачем Кремлю понадобилось западное, а не российское пиар-агентство, и почему по этому поводу не был объявлен тендер как для государственного контракта4.

Самой серьезной проблемой, с которой столкнулась компания Ketchum, было смутное представление российских партнеров о том, как функционируют западные СМИ. Руководствуясь опытом общения с местными СМИ, российские партнеры полагали, что за более благоприятное освещение в прессе можно заплатить и что положительные комментарии, к примеру, в Wall Street Journal имеют определенную цену. Они считали, что журналисты пишут то, что приказывают им писать владельцы газет (или правительство), и «в назидание» авторов критических отзывов попросту отказывались приглашать на мероприятия для прессы, тем самым лишаясь хотя бы какого-нибудь шанса повлиять на их мнение. Российская сторона постоянно чинила помехи московскому корреспонденту Guardian Люку Хардингу и его родным — видимо, за опубликованное в его издании интервью с Борисом Березовским, призывавшим к свержению Путина, — хотя Хардинг не имел никакого отношения к этому материалу5. В разгар «дела Литвиненко» на троих сотрудников Русской службы ВВС в Москве было совершено нападение. Все это едва ли располагало журналистское сообщество к положительным репортажам, которых ожидал Кремль. Российские партнеры постоянно требовали, чтобы Ketchum «воспользовался своими технологиями», чтобы изменить к лучшему тон репортажей. Я никак не мог взять в толк, что они имеют в виду. Мы же хотели, чтобы они приняли на вооружение такие технологии, как пресс-конференции вроде тех, которые ежедневно проводятся в специально отведенном помещении Белого дома. Но так этого и не дождались.

Мы же упорно возвращались к основной своей теме — открытости для прессы. Общайтесь с журналистами, приглашайте их на обеды, ведите с ними светские беседы, в неофициальном порядке делитесь интересными сведениями, постепенно располагайте их к себе. Обращайтесь к ним, объясняйтесь, и они начнут вам доверять. Давайте интервью, выходите в эфир, потому что в противном случае это сделают ваши оппоненты, и они же будут задавать тон. Одно время эффект был заметен. Песков устроил для московских корреспондентов несколько ужинов в шикарных ресторанах (пожалуй, в более официальной обстановке, чем подразумевали мы), которые были благосклонно приняты. Стали проводиться «брифинги по вторникам» с некоторыми министрами. Московский пресс-корпус был доволен. Но после убийства Анны Политковской Песков не на шутку встревожился: он понимал, что какой бы ни была официальная тема брифинга, журналисты все равно выйдут на вопросы о правах человека и демократии. Безопаснее вообще не встречаться с ними.

Значительную часть работы Ketchum составляло то, что большинство правительств делает внутренним образом, при содействии посольств и министерств иностранных дел, на которые Кремль явно не надеялся. Мы организовывали пресс-конференции для членов правительства, когда они выезжали за границу, готовили к брифингам списки наиболее вероятных вопросов (иногда даже с ответами, которые, как нам казалось, на них следует давать, — впрочем, ими пользовались редко). Мы составляли для министров (и даже для президента) проекты тезисов, которые обычно перерабатывали в Москве, меняя до неузнаваемости и делая настолько непригодными для чтения, что их размещение в прессе становилось проблематичным. Отчасти загадочность этого аспекта работы заключалась в том, что Песков поручал нам подготовить проект выступления, скажем, для министра энергетики или министра иностранных дел, но не давал никаких указаний по поводу того, что они желали бы сказать. На все вопросы Песков обычно отвечал: «Просто изложите то, что он, по вашему мнению, должен сказать». Так, вслепую, мы и разрабатывали проекты выступлений и речей. После чего их полностью переписывали. Министр иностранных дел Лавров проявлял особенно мало желания пользоваться тезисами, составленными несведущими иностранцами (и правильно делал).

Ежедневно Ketchum представлял Кремлю три обзора прессы, составленных в Японии, Европе и США и дающих всеобъемлющую, возможно, даже слишком подробную картину освещения российских событий в разных странах мира. Обзоры зачастую занимали более сотни страниц, содержали краткое изложение и полные тексты всех статей, в которых упоминалось слово «Россия», но очень мало аналитических материалов. В период действия первого контракта, в год встречи «Большой восьмерки», Ketchum поручил другому агентству помечать статьи в прессе красным, желтым или зеленым цветами, обозначавшими негативные, нейтральные и позитивные материалы соответственно, чтобы к концу года «Большой восьмерки» схематично представить преобладание «зеленых» и сокращение количества «красных» материалов. Этот распространенный в сфере пиара метод, к сожалению, не удалось перенести в изобилующий нюансами мир кремлевской политики. Нередко казалось, что цвета выбирают наугад, безо всякой связи с содержанием материалов — красные или зеленые пометки порой появлялись даже на репортажах о новостях спорта или о погоде. (От этой «услуги» в конце концов отказались, осознав, что она бесполезна.)

Кремль регулярно получал «дорожные карты» — пиар-стратегии, в общих чертах рассчитанные на ближайшие три месяца, полгода или год, облеченные в свойственные сфере менеджмента формулировки («дальнейшее максимальное использование возможностей», «пункты отчетности», «налаживание контакта с ключевыми партнерами»). На практике почти вся эта работа сводилась к более приземленной задаче — помощи во время визитов министров, организации на Западе пресс-конференций и брифингов по поводам ключевых событий.

Меня, новичка в сфере пиара, забавляли туманные концепции отношений с «авторитетными лицами» и «разъяснительная работа с третьими сторонами» — культивирование контактов с экспертами и «идейными лидерами», имеющими интересы в России. Ketchum педантично отчитывался обо всех контактах, например об обеде с представителем экспертной группы или посещении лекции; все они находили отражение в списке выполненных задач, отправляемом ежемесячно в Москву. А если кто-нибудь из этих влиятельных лиц позитивно откликался хотя бы строчкой в статье, на нее ссылались в отчете как на свидетельство «успеха». Помню, один отчет об успехах Ketchum содержал следующую цитату из высказывания канадского премьер-министра: «Думаю, в последние годы Россия добилась огромного прогресса». Поверили ли в Кремле, что в этих словах была и наша заслуга, неясно.

Одним несомненным успехом было введение «телебрифингов», обеспечившее журналистам возможность участвовать в телефонных пресс-конференциях с Песковым или с кем-нибудь из членов правительства. Русские воспринимали такие пресс-конференции лучше, чем личные встречи, и наконец получили способ объяснять свои действия представителям прессы.

За три года работы с Дмитрием Песковым я довольно хорошо узнал его. Рослый, элегантно одетый мужчина чуть старше сорока, он был обаятелен, обладал непринужденными манерами и прекрасно говорил по-английски (и по-турецки, так как много лет проработал в посольстве в Анкаре). В 1999 г. президент Ельцин во время поездки в Турцию заметил его и взял на работу к себе в администрацию. Когда к власти пришел Путин, Песков возглавил кремлевский отдел связи с прессой и стал заместителем пресс-секретаря президента. С тех пор он оставался бесценным активом, почти единственным человеком в России, обладающим способностью, авторитетом и готовностью давать официальные интервью представителям зарубежной прессы. Он пользовался огромным спросом. Мои коллеги из Московского бюро ВВС, испытывающие постоянную потребность в «говорящих головах», часто упрашивали: «Пожалуйста, убедите их назначить еще пресс-секретарей. Дмитрий замечательный, но ему просто не хватает времени…» Но за исключением нескольких министров, больше никто в России не выражал желания давать интервью представителям западной прессы. Неудивительно, что им было так трудно доносить до общественности свои взгляды.

Я провел с Дмитрием медиатренинг, чтобы помочь ему свободнее чувствовать себя перед телекамерой. Это был шанс не только привлечь его внимание к собственному голосу и манерам, но и подготовить к самым каверзным вопросам из возможных, научить искусству выражать несколько основных мыслей сжато и кратко. Многие участники интервью, не знающие, как работают западные новостные передачи, разводили долгие и бессвязные речи, так и не добираясь до сути.

В 2007 г., во время саммита «Большой восьмерки» в Германии, Песков обратился ко мне с особой задачей: переписать и сделать более колоритной речь, которую президент Путин намеревался произнести в Гватемале в поддержку российской заявки на проведение зимних Олимпийских игр 2014 г. в Сочи. Заявка прошла успешно — и я, естественно, целиком приписываю эту честь себе! (На самом деле большинство моих предложений не было принято.) Когда в 2008 г. Дмитрий Медведев стал президентом, я давал консультации относительно видеоматериалов и подкастов и видел, как по крайней мере некоторые из моих идей находят воплощение в его новаторском блоге.

Начальник Дмитрия Пескова, Алексей Громов, во времена президентства Путина был одним из самых влиятельных людей в Кремле. Мне представили его как «единственного, кто может войти в кабинет Путина без предварительной договоренности». Громов ежеденевно виделся с президентом и был постоянной «референтной группой» для его идей в политике. Кроме того, Громов осуществлял жесткий контроль над российскими СМИ. Однажды, когда я пил чай у него в кабинете, к нему заглянул глава ВГТРК. Громов коротко представил ему меня, потом взмахом руки отправил его в другую комнату, предложил налить себе что-нибудь выпить и подождать. Предстояла еженедельная «накачка», во время которой Громов обсуждал планы на предстоящий период, чтобы освещение событий было «корректным».

Как и Песков, Громов начинал с дипломатической службы, занимал посты в Праге и Братиславе, а в 1996 г. вернулся в Россию, чтобы возглавить пресс-службу Ельцина. Он питает пристрастие к вязаным жакетам с рисунком и курит «мальборо», вставляя сигареты в длинный мундштук. В должности пресс-секретаря Путина он имел дело исключительно с представителями российских СМИ, оставив иностранную прессу Дмитрию Пескову. Во время очередной встречи с Громовым я поднял одну из постоянных проблем: Запад считает, что Россия постепенно возвращается к советскому образу мысли и поведения, и чтобы перебороть это убеждение, необходимо не только перестать действовать подобно Советам (например, запрещая демонстрации оппозиции), но и решительно отрекаться от советского прошлого в речах и документальных материалах, которые можно показать по государственному телевидению. Ответ Громова был показателен. Он признавал, что эти действия окажут положительный эффект на отношение Запада, но добавил, что «мы должны учитывать и мнение отечественной аудитории, которая в целом относится к Советскому Союзу положительно, прежде всего должны думать о политической стабильности внутри страны». На меня произвело удручающее впечатление то, что Громов смирился с тем, что многие россияне, особенно представители старшего поколения, питают ностальгические чувства к прошлому и что попытки бросить вызов этим взглядам могут привести к «нестабильности». При своем влиянии на государственные СМИ Громов мог бы начать кампанию с целью изменить представления о прошлом. В конце концов, это делалось при Горбачеве и Ельцине. Теперь же правительство своим бездействием вело к возрождению сталинизма и коммунизма. Хуже того, — как мы увидим в следующей главе, — школьные учебники переписывали, преуменьшая значение преступлений Сталина.

На протяжении нескольких лет я старался быть как можно более искренним и прямым в своих советах, даже если они выходили за привычные рамки «консультаций в сфере связей с общественностью». В этот период власти начали разгонять демонстрации, организованные новой оппозиционной коалицией «Другая Россия» во главе со знаменитым шахматистом Гарри Каспаровым. Я объяснял своим кремлевским коллегам, что никакой пиар не устранит ущерб, нанесенный одной фотографией, на которой полицейские избивают старух во время акции протеста. Но само собой, выводы из моих замечаний были сделаны неверные. Не сомневаюсь, что в душе Дмитрий Песков целиком и полностью соглашался со мной, но не ему было менять тактику действий полиции.

Однажды меня попросили прокомментировать статью, подготовленную для Дмитрия Медведева для публикации в престижном журнале Foreign Affairs. Это было в 2008 г., после войны с Грузией. Статья была написана так скверно (хотя как минимум три человека с различными взглядами внесли свой вклад в работу над ней), что я отправил разгромную рецензию, заявив, что написанное следует порвать и выбросить, если помощники президента не хотят, чтобы его сочли шизофреником. Брови моих коллег, профессиональных пиарщиков, опасавшихся вызвать недовольство работодателей, взлетели вверх. Но Песков поблагодарил меня за откровенность.

Однако, несмотря на все доверие Пескова к моему мнению, со временем я понял: оно мало что меняет. Кремль хотел, чтобы мы помогали ему распространять сообщения, а не менять их текст. Нам ничего не поручали заблаговременно. Например, мы просили заранее предоставлять копии важных речей (или, по крайней мере, выдержки из них), которые могли бы вызвать интерес у ранних утренних новостных СМИ и распалить аппетит, а к концу дня достичь максимального эффекта. Это обычная практика пресс-служб западных правительств. Но Кремль не доверял своим медиаконсультантам. Тексты речей Путина мы получали одновременно с журналистами. Что касается пиар-акций, привлекавших внимание Запада, — к примеру, снимков, на которых Путин предстает в образе мачо, — то они не имели к нам никакого отношения. Мы всегда узнавали о них постфактум.

За свою работу Ketchum получил в 2007 г. престижную премию в области пиара, но мне известно, что Кремль хотел, чтобы его пиар-консультанты действовали «напористее» — не просто устраивали пресс-конференции, интервью или предоставляли материалы для брифингов и аналитических документов, но и путем манипуляций добивались от журналистов создания более позитивного образа России. Помню один разговор с заместителем Пескова, в котором он раскритиковал нас за недостаточный контроль, когда после интервью с одним министром мы не проследили за тем, чтобы журналист «написал все правильно». В газетах нас обвинили бы в манипуляции общественным мнением, в стремлении замалчивать факты нарушения прав человека при Путине. Возможно, Кремль ждал именно этого. Но основной задачей агентства Ketchum было информировать Кремль о том, как к нему относятся, и побуждать к проявлению инициативы и введению изменений. Разумеется, менять следовало в первую очередь смысл сообщений, а не то, как их преподносили. Но это была уже политическая задача, и она не входила в круг обязанностей Ketchum.

Прочие методы Запада

Проект Ketchum был не единственным «инструментом пропаганды», которым в то время пользовался Кремль. В конце 2005 г. начал вещание круглосуточный спутниковый телеканал «Россия сегодня» (Russia Today, в дальнейшем — RT), целью которого было дать «российское освещение» мировым событиям, а также информировать аудиторию во всем мире о политике и жизни России. Располагая в первый же год бюджетом в 60 млн долларов, руководство канала наняло российских и иностранных ведущих с прекрасным английским языком. Канал выглядел так же профессионально, как его многочисленные конкуренты на глобальном телевизионном рынке. Но в отличие от таких соперников, как BBC World News, CNN или France-24, RT не ставил перед собой задачу оставаться бесстрастным источником новостей, преподносящим сюжеты как они есть. Миссия RT состояла в том, чтобы объяснить Россию миру, поэтому акцент был сделан на внутриполитических событиях, попытки всеобъемлющего освещения событий в других странах предпринимались нечасто. Понимая, что у зрителей есть и другие источники информации, канал RT не уклоняется от освещения действий оппозиции и даже от критических высказываний в адрес российской политики. Тем самым ему удается поддерживать иллюзию плюрализма в российских СМИ, в сущности, отступая от истины: RT — исключение на российском телевидении, так как канал ориентирован на иностранную аудиторию. Свою истинную окраску и назначение он продемонстрировал во время войны 2008 г. с Грузией, когда все притязания на сбалансированное освещение событий были отброшены и канал Russia Today стал полноценным инструментом кремлевской пропаганды.

Канал был основан государственным новостным агентством «РИА “Новости”», выросшим из советского агентства печати «Новости» (АПН) и сочетавшим две отдельных роли: во-первых, эта организация занималась сбором информации и предоставлением новостных отчетов прежде всего иностранной аудитории; во-вторых, его зарубежные бюро служили центрами распространения российской правительственной информации. Эта последняя функция в определенной степени пересекалась с задачами, поставленными перед Ketchum и GPlus, что привело к некоторым трениям. У меня создалось впечатление, что агентство «РИА “Новости”» не обрадовалось, узнав, что его роль официального пропагандиста Кремля узурпировали иностранцы. Например, однажды сотрудники GPlus, получив задание подготовить брифинг с представителем РФ в Брюсселе Евгением Чижовым, узнали, что он уже работает с РИА «Новости» над тем же проектом — только РИА, располагая огромными ресурсами, действует с размахом, предусматривая видеосвязь с Москвой.

РИА «Новости» стало основной движущей силой еще одной имиджевой инновации — Международного дискуссионного клуба «Валдай», который начал работу во время второго срока пребывания Путина на посту. Каждый сентябрь на десять дней клуб «Валдай» собирает 50 иностранных экспертов по России (в основном журналистов и ученых), чтобы провести дискуссии с российскими экспертами. Дискуссии чередуются с осмотром достопримечательностей (с каждым годом во все более экзотических местах) и встречами с официальными лицами из Кремля (с каждым годом все более высокопоставленными). Первое заседание клуба в 2004 г. было проведено к северу от Москвы, на озере Валдай, которое и дало клубу название. Неожиданным и почетным гостем на нем стал сам президент Путин, бурлящий негодованием после трагедии в Беслане, но готовый провести с собравшимися несколько часов и ответить на вопросы. С тех пор проводились поездки в Казань, Чечню, Сибирь и Санкт-Петербург, а также пышные обеды с Путиным и Медведевым (по отдельности) в их резиденциях близ Москвы или в Сочи. В 2009 г. Медведев, видимо, решил, что ассоциации «Валдая» с Путиным слишком устойчивы, и провел для зарубежных экспертов отдельное мероприятие — Мировой политический форум в Ярославле.

«Валдай» был принципиально новым инструментом влияния на непосвященных, гораздо более утонченным, чем интервью на CNN или ВВС или же попытки призвать московских корреспондентов к более благоприятному освещению событий. Это была деликатная, мягкая пропаганда — и довольно рискованная, поскольку размещение 50 иностранцев в пятизвездочных отелях на десять дней обходилось недешево и уж точно не гарантировало мгновенного изменения настроений. Идея заключалась в том, что гости — сведущие и авторитетные эксперты, публикующиеся в научных журналах, консультирующие правительства, выступающие в роли влиятельных лиц в СМИ — будут более расположены к Путину, если дать им возможность встретиться с ним на обеде и провести неделю за обсуждением проблем с дружелюбно настроенными российскими чиновниками и экспертами.

Критики из кругов московской интеллигенции с полным пренебрежением отнеслись к этому проекту, утверждая, что большинство его участников — «полезные дураки», которых, поводив за нос, отправят домой попугайничать, повторять пропагандистские клише, скормленные им вместе с омарами и марочными винами.

Так, Лилия Шевцова из фонда Карнеги утверждает, что Кремль использует «Валдай», чтобы «кооптировать» западных обозревателей и манипулировать ими: «Зарубежные гости приезжают на встречи «Валдая», чтобы впитать взгляды российского руководства, а затем оповестить о них весь мир»6. Я полностью согласен с тем, что таковы намерения Кремля — иначе на их реализацию не тратили бы столько времени и денег. Но посетив три заседания «Валдая», я считаю, что Лилия Шевцова переоценила его эффект. Возможно, кто-то из участников и настроен теперь не так критически — и конечно, почти всех, независимо от принадлежности к клубу, завораживают личные встречи с Владимиром Путиным (такое же впечатление даже на своих критиков производила Маргарет Тэтчер). Но итогом этих недель оказывается не только повальный подхалимаж. Ариэля Коэна из фонда «Наследие» и сведущего эксперта Маршала Голдмена едва ли можно назвать ставленниками Кремля.

Встречи с официальным лицами в любом случае лучше отсутствия этих встреч, а большинство участников «Валдая» обладают достаточным опытом, чтобы отличить пропаганду от истины. Как правило, те, кто приезжает на встречи с доброжелательным настроем, с ним и уезжают, а те, кто приезжает с убеждением в нечестности и недемократичности Путина, редко меняют свое мнение. Большинство журналистов и ученых были бы рады возможности познакомиться с таким множеством официальных лиц в любой стране, но это не означает автоматической готовности принимать взгляды этих лиц, а тем более заниматься их продвижением. К примеру, несколько часов в обществе Путина — совсем не повод полюбить его, поскольку это еще и шанс придирчиво изучить его манеры и навязчивые идеи, даже в минуты гнева, а демократа эти впечатления отнюдь не обнадеживают. Моя критика участников объясняется не тем, что они поддаются на пропаганду, а тем, что лишь некоторые из них — может быть, излишне трепещущие перед собеседником — пользуются уникальной возможностью вступить с Путиным в дискуссию: ему обычно задают сдержанные вопросы и терпеливо выслушивают бесконечно длинные ответы, никогда не осмеливаясь возражать, перебивать, объяснять, в чем он ошибается. Слишком многие вопросы — даже от тех, кто настроен наиболее резко и язвительно, — подслащены лестью и комплиментами. В личной беседе с Дмитрием Песковым я услышал, что и сам Путин (который явно любит поспорить) приходит в отчаяние от недостатка агрессивности у собеседников.

Путин, видимо, также сомневается в эффективности мероприятий «Валдая». На своей четвертой встрече с группой в 2007 г. он перешел в наступление весьма язвительным замечанием, выдавшим его явную убежденность в том, что западные СМИ действуют по некой «инструкции»: «За последние годы я убедился в дисциплинированности европейских и североамериканских СМИ. Я не вижу явных результатов наших встреч в ваших публикациях, хотя уверен, что лично вы начинаете лучше понимать нашу страну. Мы были бы рады, если бы вы поделились тем, что узнали, со своими читателями и зрителями, попытались преодолеть стойкие стереотипы, существующие на Западе».

Гораздо менее полезным, чем клуб «Валдай», стал Институт демократии и сотрудничества — еще одна инновация второго срока Путина. Эта организация с представительствами в Нью-Йорке и Париже — явный пример возрождения советского наследия в современной России: «мозговой центр», цель которого — доказать, что права человека и демократия попираются скорее на Западе, нежели в России. Согласно его программному заявлению, институт надеется «изменить к лучшему репутацию России в США» и «подвергнуть анализу» американскую демократию. Его нью-йоркское представительство возглавляет Андраник Мигранян, армянин по происхождению, но яростный сторонник присвоенного Россией права вмешиваться в дела соседних государств. Глава парижского представительства — Наталия Нарочницкая, русская националистка и защитница Слободана Милошевича. Проводя для обоих медиатренинг перед «отправкой на фронт», я мог бы с некоторой уверенностью утверждать, что Западу незачем опасаться того, что их миссия подорвет веру в западную демократию, зато уверен, что оба они довольны непыльной работой в Америке и Франции.

Мюнхен

В феврале 2007 г. Кремль предложил мне поездку в Германию, где президент Путин должен был произнести речь на престижной Мюнхенской конференции по вопросам политики безопасности, которая ежегодно проводится в столице Баварии. Его пресс-секретариат предвидел ярко выраженную реакцию на эту речь, и требовалась помощь в организации последующих интервью с Дмитрием Песковым. Как обычно, нам не предоставили никакой информации о содержании речи, но Песков и его заместитель Алекс Смирнов были взбудоражены: «Будет непросто! — повторяли они. — Мы хотим поговорить с журналистами так, чтобы они точно все поняли». Им не стоило беспокоиться: собравшимся предстояло услышать самую прямолинейную и эффектную речь в карьере Путина.

Отель Bayerischer Hof был взят в кольцо службой безопасности и кишел высокопоставленными лицами со всего мира — не только десятками министров обороны и военачальников, но и членов парламента, политиков, видных журналистов. Никто из них не ожидал, что Путин будет метать громы и молнии. В начале 2007 г., по свидетельствам осведомленных источников, американцы наконец вывели российского президента из терпения. «Достали! — сказал он своим помощникам. — С меня хватит!» Непосредственной причиной раздражения стало решение Вашингтона продвигать планы размещения в Европе системы противоракетной обороны (ПРО). Только что начались переговоры с Польшей о возможности размещения на ее территории десяти ракет ПРО, а с Чешской Республикой — о строительстве ультрасовременной радиолокационной станции (РЛС). В начале своего президентства Путин нехотя смирился с решением Буша выйти из Договора об ограничении систем ПРО, но не собирался проявлять слабость, когда речь зашла о новых оборонных системах, которые хотели развернуть американцы. Россия была убеждена, что тем самым может быть нейтрализован ее собственный сдерживающий ядерный фактор.

Путин явился в конференц-зал, вооружившись не просто обычным списком жалоб. Он начал с шутливого предостережения для слушателей:

«Формат конференции дает мне возможность избежать “излишнего политеса” и необходимости говорить округлыми, приятными, но пустыми дипломатическими штампами. Формат конференции позволяет сказать то, что я действительно думаю о проблемах международной безопасности. И если мои рассуждения покажутся нашим коллегам излишне полемически заостренными либо неточными, я прошу на меня не сердиться — это ведь только конференция. И надеюсь, что после двух-трех минут моего выступления господин Тельчик [председатель] не включит “красный свет”»¹¹.

Аудитория ощетинилась, а Путин ринулся в молниеносную атаку на то, что назвал попыткой США единолично править миром:

«Сегодня мы наблюдаем почти ничем не сдерживаемое, гипертрофированное применение силы в международных делах — военной силы — силы, ввергающей мир в пучину следующих один за другим конфликтов. В результате не хватает сил на комплексное решение ни одного из них. Становится невозможным и их политическое решение. Мы видим все большее пренебрежение основополагающими принципами международного права. Больше того — отдельные нормы, да по сути — чуть ли не вся система права одного государства, прежде всего, конечно, Соединенных Штатов, перешагнула свои национальные границы во всех сферах: и в экономике, и в политике, и в гуманитарной сфере навязывается другим государствам. Ну кому это понравится? Кому это понравится?»

США были названы виновниками навязывания идеологических стереотипов и двойных стандартов. Путин обвинил американцев в том, что они читают России нравоучения о демократии, одновременно вторгаясь в другие страны, попирают нормы международного права и подстегивают гонку вооружений. Он предположил, что США, вместо того, чтобы ликвидировать ракеты, предназначенные для уничтожения согласно недавним соглашениям, припрятали их на складах, «под подушкой». Обратившись к планам противоракетной обороны президента Буша, Путин осудил «милитаризацию космоса» и предложил ввести запрет на подобное вооружение. Расширение НАТО было названо провокацией:

«У нас есть справедливое право откровенно спросить — против кого это расширение? И что стало с теми заверениями, которые давались западными партнерами после роспуска Варшавского договора? Где теперь эти заявления? О них даже никто не помнит. Но я позволю себе напомнить в этой аудитории, что было сказано. Хотел бы привести цитату из выступления генерального секретаря НАТО господина Вернера в Брюсселе 17 мая 1990 года. Он тогда сказал: “Сам факт, что мы готовы не размещать войска НАТО за пределами территории ФРГ, дает Советскому Союзу твердые гарантии безопасности”. Где эти гарантии?»

Путин предупредил о том, что в Европе опускается новый «железный занавес», и в его словах зазвенела обида, когда он указал, что и Россия, подобно восточноевропейским государствам, избавилась от коммунизма, но ее усилия так и не получили признания:

«Камни и бетонные блоки Берлинской стены давно разошлись на сувениры. Но нельзя забывать, что ее падение стало возможным и благодаря историческому выбору, в том числе нашего народа — народа России, выбору в пользу демократии и свободы, открытости и искреннего партнерства со всеми членами большой европейской семьи. Сейчас же нам пытаются навязать уже новые разделительные линии и стены — пусть виртуальные, но все-таки разделяющие, разрезающие наш общий континент».

Американский министр обороны Роберт Гейтс сидел в первом ряду и на протяжении всей речи что-то строчил на листе бумаги. Его помощники Дэн Фата и Эрик Эделмен поспешили спросить, не нужна ли ему помощь в переписывании с учетом услышанного речи, предназначенной для следующего утра. Гейтс показал бумагу, на которой писал, и спросил: «Ну и как вам это?»

Фата и Эделмен послушали, переглянулись и воскликнули: «Сэр, это потрясающе!»

«Я же не впервые на родео», — отозвался их босс7. Как и Путин, Роберт Гейтс обладал многолетним опытом, начал службу в ЦРУ в 1966 г., а при президенте Джордже Буше возглавил управление. Он упомянул об этом на следующее утро в примирительном ответе Путину в зале Мюнхенской конференции.

«Прошлое многих из вас связано с дипломатией или политикой, — сказал он. — У меня же, как и у вчерашнего оратора, совершенно другая предыстория — карьера в шпионском бизнесе. Полагаю, старым разведчикам свойственно говорить без обиняков. Но я прошел переподготовку, провел четыре с половиной года на посту президента университета и возглавлял преподавательский коллектив. И, как убедились в последние годы многие президенты университетов, в таком руководстве возможны два пути — “будь любезным или проваливай”. Мир, в котором мы живем, устроен иначе, гораздо сложнее, чем мир двадцати— или тридцатилетней давности. Все мы сталкиваемся с многочисленными общими проблемами и испытаниями, которые следует решать сообща с другими странами, в том числе и Россией. Одной холодной войны вполне достаточно».

Аналитик и политолог Дмитрий Тренин назвал мюнхенскую речь Путина началом нового этапа в его мышлении. Если первым этапом было «сближение с Европой и США», то вторым, после войны в Ираке, — «политика неприсоединения, но нежелание идти на конфронтацию с Западом», а третьим, послемюнхенским, — «вынужденное партнерство». Тренин писал: «Путин изложил условия, на которых он рассчитывал принудить Америку и Европу к партнерству с Россией: принимайте нас такими, какие мы есть, относитесь к нам как к равным, налаживайте сотрудничество на основе взаимных интересов»8. В конце Тренин писал, что «вынужденное партнерство» так и не состоялось, поскольку в 2008 и в начале 2009 гг. Россия начала движение в сторону усиления изоляции от своих предполагаемых партнеров.

Но в 2007 г., в первые месяцы после мюнхенского выступления, президент Путин предпринял последнюю попытку достичь договоренностей с американцами по проблеме ПРО. Вероятно, он надеялся, что его речь шокирует их и склонит к сотрудничеству. Стороны подошли к соглашению почти вплотную, и на этот раз виновниками провала в равной мере были и американцы, и Путин.

Угроза со стороны Ирана… или России

С начала пребывания на президентском посту Джордж Буш настаивал на том, что национальная система противоракетной обороны (НПРО) предназначена для защиты территории США от нападения «ненадежных государств» — таких как Иран и Северная Корея. Несмотря на то, что возможности для подобного нападения у них пока отсутствовали, в этих странах, по-видимому, создавались системы средней и большой дальности, которые когда-нибудь могли достичь Америки. Было определено, что траектория движения иранских ракет должна проходить над Восточной Европой. Поэтому европейскому компоненту системы НПРО требовалась радиолокационная станция на территории Чешской Республики (чтобы отслеживать ракеты на начальных стадиях полета) и база ракет-перехватчиков в Польше (чтобы сбивать их).

«С самого начала, — вспоминает советник Путина по вопросам внешней политики Сергей Приходько, — эти планы были для нас неприемлемы»10. Российская сторона отвергала эту идею по нескольким причинам: у Ирана еще не было ракет большой дальности, на которые была ориентирована система НПРО, и не предполагалось, что они появятся в ближайшие годы, а даже если бы появились, Польша и Чешская Республика — не лучшие места для их перехвата. И самое главное, благодаря чешской РЛС появлялась возможность вести наблюдение за российскими базами, а ракеты в Польше нейтрализовали бы действие российского сдерживающего ядерного фактора.

Ранее Россия подвергала эти планы критике, однако не предлагала конструктивной альтернативы. Но в июне 2007 г. Путин прибыл на саммит «Большой восьмерки» в немецкий курортный город Хайлигендамм с собственными планами. Помимо основных мероприятий саммита, у Путина была намечена двусторонняя встреча с президентом Бушем, к которой Путин подготовился так основательно, что застиг американцев врасплох. За неделю до встречи он консультировался с военными экспертами, а накануне ночью у себя в комнате готовил схемы траектории ракет и другие материалы. Разложив их перед Бушем, Путин во всех подробностях объяснил, почему американские планы ошибочны. По словам присутствовавшего на встрече помощника, Путин «представил целую диссертацию», объясняя, где должны находиться радары, почему советники ввели Буша в заблуждение насчет Ирана и Северной Кореи и почему Россия чувствует в происходящем угрозу10.

Говорят, Буш посмотрел на него и сказал:

— Так, я вижу, для вас это на самом деле серьезный вопрос. Никто не говорил мне, что вы относитесь к нему так серьезно.

— Да мы ночей не спим, думая о нем! — ответил Путин.

— Ну что ж, на правах вашего друга, — продолжал Буш, — обещаю, что мы изучим ваше заявление.

Но у Путина имелось новое конкретное предложение, призванное одновременно доказать, что американцы блефуют, уверяя, что их система ориентирована на Иран, а не на Россию.

— Послушайте, — сказал Путин, — вчера я беседовал с президентом Азербайджана. Там у нас есть радиолокационная станция в Габале. Я готов предложить ее вам. Станция находится ближе к Ирану. Система могла бы стать объединенной. С РЛС в Азербайджане радары в Чешской Республике вам не понадобятся.

Путин припас не только кнут, но и пряник. Всего за несколько дней до саммита он туманно намекнул: если американцы развернут базу перехватчиков в Восточной Европе, Россия будет вынуждена в ответ изменить наведение российских ракет и направить их на европейские цели. Теперь же он обещал отказаться от этой угрозы, если американцы пересмотрят свои планы: «Это даст нам возможность не менять свою позицию и наведение ракет. Не понадобится ни развертывание ракетного ударного комплекса в непосредственной близости от наших европейских границ, ни развертывание ударного ракетного комплекса США в космосе».

Упустить такую возможность американцы не могли: впервые за все время Путин предлагал не препятствовать системе ПРО на условиях, согласно которым в ее работе должна принимать участие и Россия. Буш пообещал обсудить этот вопрос со своими военными советниками.

В том же месяце, почувствовав благосклонность Буша, Путин внес новое предложение. 1 июля он прилетел в Кеннебанкпорт в штате Мэн для неофициальной беседы в поместье семьи Буша «Уокерс-Пойнт», на небольшом полуострове, выдающемся в Атлантический океан. Путин прокатился на быстроходном катере вместе с Джорджем Бушем и его отцом. На стол были поданы омары и рыба-меч. С обеих сторон присутствовали министры иностранных дел и советники по вопросам национальной безопасности: Кондолиза Райс, Стивен Хэдли, Сергей Лавров и Сергей Приходько. «Обстановка была на редкость непринужденная, — говорит Райс. — Никогда не забуду, как мы сидели в прелестной гостиной с мебелью, обитой ситцем, а фоном служил вид океана»11.

На следующий день они отправились рыбачить, и Путин выступил с новой инициативой. Он не просто предложил РЛС в Габале, но и обещал модернизировать ее. Кроме того, российская сторона собиралась предоставить новехонький радар в Армавире, на юге России. Им также можно было пользоваться. Вместе они образовали бы совместную систему раннего обнаружения для общей ПРО, в работе которой участвовали бы не только США и Россия, но и НАТО. У Совета «Россия — НАТО» появлялось конкретное дело. Путин предложил создать в Москве Центр обмена информацией, а второй, подобный ему, разместить в Брюсселе. «Получится автономная система, работающая в реальном времени, — продолжал Путин. — Мы считаем, что в этом случае размещать новые базы в Европе уже не понадобится — я имею в виду базы в Чешской Республике и Польше».

Насчет последнего пункта Буш сомневался, но в остальном предложение Путина показалось ему разумным, особенно потому, что Путин выдвинул его в контексте совершенно нового стратегического альянса. Как вспоминал позднее Сергей Лавров, «Путин подчеркивал, что если мы сможем осуществить эту совместную работу, то при всех намерениях и целях она сделает нас союзниками. Это предложение было вызвано желанием создать абсолютно новые отношения между нами».

Переговоры завершились, оба лидера собирались выйти к представителям прессы. Стивен Хэдли на минуту отвел президента Буша в сторону.

— Это было потрясающее заявление, такого мы и ждали от Путина. Как думаете, он готов повторить его публично?

— Не знаю, давайте спросим его, — отозвался Буш. Он обратился к российскому лидеру, высказав мысль, что прогрессу между двумя странами наверняка помогут сказанные в приватной обстановке слова, повторенные публично, на камеру12.

Путин охотно согласился.

— Такое сотрудничество, — сказал он представителям прессы, — привнесло бы значительные перемены в российско-американские отношения, особенно в вопросах, касающихся безопасности. В сущности, в сфере безопасности оно могло бы привести к постепенному развитию стратегического партнерства.

Пока все шло успешно, но американцам еще только предстояло увидеть, что именно предлагает им Путин. Неоконсерваторы в сфере обороны отнеслись к услышанному скептически, расценили этот шаг как уловку с целью вбить клин между США, поляками и чехами. Заместитель министра обороны Эрик Эделмен вспоминает: «Я очень сомневался, что все это действительно свидетельствует о желании российской стороны сотрудничать в вопросах ПРО. Я считал, что почти все их действия тактически направлены на то, чтобы помешать нам развивать систему ПРО, втягивая в непродуктивные дискуссии или создавая проблемы»13.

В сентябре группа экспертов во главе с директором Агентства ПРО, генералом Патриком О’Рейли, вылетела в Азербайджан, чтобы осмотреть РЛС в Габале. Устаревшая советская конструкция не произвела на них впечатления. Неоконсерваторы не обрадовались, обнаружив, что их худшие подозрения подтвердились. По словам Эделмена, «О’Рейли сказал только, что у радара есть некоторые возможности и он может быть полезен. А также, что он довольно старый, нуждается в значительной модернизации. И для того, чтобы в будущем он мог играть свою роль, понадобятся существенные затраты и усилия».

Группа пришла к выводу, что предложение Путина помогло бы только предупредить об угрозе ракетного нападения. Американской же стороне представлялась система, способная защитить от этой угрозы, и для этого по-прежнему требовались базы в Польше и Чешской Республике.

Более расположенные к России представители администрации признавали это, но не желали отбрасывать «оливковую ветвь», которую вообще не ожидали увидеть, особенно после мюнхенской речи Путина. Кондолиза Райс и Роберт Гейтс встретились наедине в кабинете министра обороны в Пентагоне. Райс вспоминает: «Мы оба русисты, мы твердили: что надо взломать “шифр”, найти способ смягчить удар, который нанесет русским исключение из этой программы. И выяснить, есть ли у нас другие средства укрепления доверия».

Гейтс и Райс перебирали идеи одну за другой, пока наконец не нашли среди них ту, которая могла, по их мнению, сработать. В октябре они направились в Москву, на переговоры «два плюс два» — между министрами иностранных дел и обороны с обеих сторон. Райс и Гейтс с одной, Лавров и Сердюков с другой.

Утром в пятницу 12 октября они отправились в резиденцию президента в Ново-Огарево по той же дороге, по которой Райс ехала годом ранее, на вечеринку-сюрприз, закончившуюся так неудачно. Путин хотел увидеть гостей до начала переговоров «два плюс два», и он пребывал в том же настроении, что и год назад. Путин заставил американцев прождать полчаса, хотя у него и не было других встреч. Затем, устроившись вместе с двумя делегациями за столом, под прицелом телекамер он разразился новой тирадой против американских планов: «Момент, который я хотел бы подчеркнуть, — мы надеемся, что вы не будете продолжать переговоры по прежним соглашениям с восточноевропейским странами, пока идет этот сложный процесс. Когда-нибудь мы могли бы прийти к решению создать систему ПРО на Луне, а пока можем лишиться шанса достичь вместе хоть чего-нибудь — из-за ваших планов».

По словам Гейтса, Путин выразил сомнение в том, что американцам действительно нужна система защиты на случай атаки Ирана. «Он показал мне листок с дугообразными траекториями движения иранских ракет и объяснил, что, по сведениям российской разведки, у Ирана еще долго не появится даже ракет, способных нанести удар по Европе. Тогда я и сказал: “Вам бы не помешала новая служба разведки”»14.

В новостях процитировали саркастическое замечание Путина о ракетах на Луне и сделали вывод, что переговоры провалились. А тем временем «за кулисами» Гейтс и Райс сделали предложение, которое понравилось российской стороне. Оно предназначалось для того, чтобы навести мосты независимо от того, представляют угрозу иранцы или нет. Лавров вспоминает: «Предложение заключалось в следующем: США не будут приводить в действие свою систему ПРО до тех пор, пока мы общими усилиями не убедимся в существовании реальной угрозы»15.

По словам Райс, «Боб [Гейтс] говорил: даже если мы выроем шахты, предстоит еще совместная оценка угрозы со стороны Ирана, а создание базы перехватчиков начнется лишь после того, как мы придем к пониманию, что происходит у иранцев».

«Все равно понадобятся годы, чтобы подготовить базы к действиям, — добавлял Гейтс, — так что с установкой перехватчиков мы можем подождать до тех пор, пока иранцы не приступят к полетным испытаниям ракет, способных нанести удар по Европе».

Предложения были приняты благожелательно, потому что они как минимум откладывали решительные действия, однако они почти не поколебали российскую сторону в убеждении, что подлинной целью американцев является именно Россия, а не Иран. И тогда Гейтс выдвинул предложение, которое, как он теперь признается, криво усмехаясь, не было согласовано с силовиками на родине. «Я думал, что мы могли бы многое предложить в сфере прозрачности, по вопросу предоставления им доступа. Мы могли бы даже согласиться с более или менее постоянным присутствием российской стороны в роли инспекции».

За несколько минут на основании этой идеи было сформулировано предложение о постоянном, круглосуточном, продолжающемся семь дней в неделю присутствии российских представителей на базах США в Польше и Чешской Республике. Русские были изумлены. Глава делегации на переговорах Анатолий Антонов вспоминает: «Мы пока не обсуждали технические детали — где они будут жить, кто будет оплачивать их присутствие… но идея выглядела заманчиво»16.

Гейтс с грустью вспоминает: «Все меры, о которых я говорил, я выдумывал на ходу. Если мы с Конди так решили, почему бы не убедиться сразу, что мы можем продвинуться в переговорах с Путиным?»

Лавров предложил американцам изложить сказанное в письменном виде. Но когда Гейтс и Райс вернулись для этой цели в Вашингтон, их известие, по словам Гейтса, вызвало «приступ ужаса». Предложения предстояло оценить всем отделам администрации, к которым они имели отношение в ходе так называемого межведомственного процесса. Вскоре стало ясно, что неоконсерваторы не имеют ни малейшего намерения предоставлять российской стороне постоянный доступ на ультрасовременные военные базы. Кроме того, они запоздало обратились за консультациями к чехам и полякам и получили резкий отпор. Как вспоминает Гейтс, прикрывая улыбкой недосказанность, «в нескольких сферах межведомственный процесс сгладил острые углы предложений и снизил их привлекательность».

Предложения были изложены в письменном виде, согласно требованию, но вместо «постоянного присутствия российских представителей» в них говорилось, что атташе посольств могут время от времени посещать чешские и польские базы. Российская делегация насмешливо покачала головами. Лавров вспоминал в интервью: «Мы получили эти документы в ноябре, и в них не было ни одного из ранее высказанных предложений».

Второй раунд переговоров «два плюс два» состоялся в марте 2008 г., но прошел в нервозной и непродуктивной атмосфере. Российской стороне уже стало ясно, что администрация Буша не намерена отказываться от своих планов. В следующие несколько месяцев Вашингтон подписал необходимые соглашения с Прагой и Варшавой (несмотря на общественные протесты в обеих странах). Путин снова попытался заставить Вашингтон принять во внимание мнение российской стороны, но безуспешно.

Паралич в Кремле

Постепенное ужесточение внешней политики Путина совпало по времени с растущей неопределенностью внутри страны. Сотрудничая с Кремлем, я заметил, что состояние администрации президента все больше начало напоминать состояние паралича, особенно в 2007 г., когда Путин строил планы на будущее и последний год своего второго срока. Согласно Конституции, он не мог баллотироваться на третий срок подряд, и неоднократно повторял, что ради личных целей менять основной закон не станет. В его окружении многие убеждали его поступить именно так — опросы общественного мнения подтверждали, что это решение пользуется большой популярностью, — но Путин хотел найти другой способ сохранить свое влияние.

Решив, по крайней мере формально, соблюдать правила, Путин столкнулся с дилеммой. Его заявления свидетельствовали об опасениях, что с пути, по которому он направил Россию, еще можно свернуть, что он не доверяет защиту выбранного курса никому, кроме себя, и конечно, не верит, что простой народ в ходе демократических выборов продолжит движение по «верному» пути, даже если предложить ему двух «одобренных» кандидатов. Требовалось каким-то образом поставить у руля надежную замену — того, кто продолжал бы политику Путина и не оспаривал его положение абсолютного «национального лидера». Беда заключалась в том, что Путин не представлял, как этого добиться. И уже много месяцев пытался определиться с заменой.

Разумеется, им не мог быть действующий премьер-министр. Борис Ельцин назначил Путина на этот пост в 1999 г., чтобы обеспечить тому возможность стать президентом. Сам же Путин назначил своего премьер-министра Михаила Фрадкова по прямо противоположным причинам: чтобы иметь рядом незаметного подпевалу, не питающего надежд возглавить государство.

В фаворитах ходили двое: Дмитрий Медведев был первым заместителем премьер-министра с ноября 2005 г., считался «либералом» и не имел явных связей с силовиками. Сергей Иванов, бывший разведчик и министр обороны, занял такой же пост 15 февраля 2007 г., вызвав предположения, что он всерьез намерен претендовать на президентство. Общаясь с высшими чиновниками, я видел, что никто из них не знает, чьей стороны придерживаться. Оба кандидата начали формировать свои команды, в том числе выбирать пресс-секретарей. Но наиболее мудрые функционеры держались особняком.

В итоге представители всех высших уровней правительства боялись принимать долгосрочные решения и терялись в сомнениях, не зная, кого из кандидатов поддержать. Замешательство было почти осязаемым с середины 2007 г. до парламентских выборов в декабре и даже по прошествии президентских выборов 2 марта 2008 г. Практически целый год страна пребывала в состоянии неопределенности.

Одно было ясно: ни один россиянин — за исключением принадлежащих к верхнему эшелону власти — не имел ни малейшего представления о том, кто будет следующим президентом России. Путину понадобились месяцы, чтобы принять окончательное решение. Я практически уверен, что к началу года конкретного плана у него еще не было. Он появился и оформился за несколько месяцев до выборов. Я часто спрашивал тех, с кем общался в Кремле, что происходит. Уверен, что они ничего не скрывали, отвечая, что понятия не имеют. Ничего определенного не смог бы сказать даже Путин.

Эта ситуация привела к возрождению визуальной «советологии», прочно забытой с тех времен, когда люди сосредоточенно изучали фотографии членов Политбюро на Красной площади или считали, сколько слов «Правда» посвятила очередному возможно перспективному советскому лидеру. От внимания не ускользнул тот факт, что в январе 2007 г. Медведева тепло встречали на Всемирном экономическом форуме в Давосе, где он выступил со сравнительно либеральной речью, ни то, что Сергей Иванов занял такой же пост, как и Медведев, всего через пять дней после своей поездки вместе с Путиным в Мюнхен.

«Новые советологи», в том числе работавшие в Кремле, опасались за собственное будущее и увлеченно обсуждали заслуги обоих претендентов. Медведева считали, пожалуй, излишне либеральным или слабым (хотя, с другой стороны, именно эти качества и требовались Путину, чтобы Россия могла продемонстрировать загранице более мягкий имидж). Иванов был силовиком, явно более близким к Путину, в последние годы продвинувшему по службе немало разведчиков и военных. Однако он, вероятно, был чересчур силен, независим и мог представлять слишком серьезную угрозу. Мог ли Путин хотя бы позволить им вступить в противоборство и представить разные грани истеблишмента? Или ему следовало поменять правила и баллотироваться на третий срок?

Иванов выглядел более подготовленным для работы в верхах, чаще появлялся на телеэкране, совершал поездки даже чаще, чем Путин, и обличал Запад в путинских выражениях. Опросы мнения, в той степени, в которой им можно верить, ставили Медведева впереди Иванова с незначительным отрывом вплоть до июня, когда бывший разведчик вдруг вырвался вперед примерно на четыре пункта.

Внезапно 12 сентября Путин представил зрителям донельзя скверную постановку политического театра, в которой премьер-министра Михаила Фрадкова показали по телевизору входящим в кабинет президента и метафорически и весьма неуклюже «падающим на меч» — добровольно уходящим в отставку. «Ввиду политических процессов, происходящих в данный момент, — мямлил Фрадков, — я хочу предоставить вам полную свободу в решениях и кадровых перемещениях. Поэтому я решил проявить инициативу и освободить пост премьер-министра, чтобы вы могли свободно формировать кабинет министров так, как сочтете нужным». Что означало: становиться следующим президентом я не собираюсь, поэтому ухожу в отставку — назначайте кого хотите (подразумевалось, что Путин, подобно Ельцину, назначит своего преемника премьер-министром).

«Полностью с вами согласен», — ответил президент Путин, делая вид, что никакого сговора и не было, и немедленно назначил нового премьер-министра. Но им стал не Медведев и не Иванов. Вместо них Путин назвал давнего коллегу по Санкт-Петербургу Виктора Зубкова. Он был таким же неприметным и скучным, как Фрадков, но на протяжении почти всего президентства Путина возглавлял могущественное подразделение по борьбе с легализацией незаконных доходов — Федеральную службу России по финансовому мониторингу, благодаря чему был посвящен в финансовые тайны элиты. О нем мало кто слышал, но не прошло и нескольких дней, как 66-летний выдвиженец объявил, что намерен баллотироваться в президенты.

Шок испытали не только сторонние наблюдатели. Так получилось, что в тот день я был в Москве вместе с группой «Валдай», наша встреча с Ивановым была назначена через два часа после того, как он узнал, что не является предполагаемым наследником престола. Как смог, он перевел разговор в шутку, но по его поведению было ясно, что известие шокировало его так же мощно, как всех остальных. Орлиный взлет его карьеры вдруг завершился нелепым падением на брюхо. Он сказал, что Путин даже не обсудил с ним этот шаг.

Значит, следующий президент — Зубков? Только в свете маневра Ельцина. Но Путин изобретал новые способы действия и, в отличие от Ельцина, не имел намерения назначить преемника, а затем услужливо отойти от политических дел. Два дня спустя Путин заявил, что возможных кандидатов «по меньшей мере пятеро». «Советологи» предположили, что он подразумевает Зубкова, Иванова, Медведева и… еще двоих. От одного кремлевского источника я узнал, что это не просто уловка, призванная сбить с толку экспертов: сам Путин еще не принял решение.

Лишь после выборов в Государственную думу 2 декабря Путин наконец сообщил о своем выборе, и на его решение не повлиял их результат: «Единая Россия» получила 64 % голосов. Избранником оказался не Зубков и не Сергей Иванов, на которого указывал жребий, а человек, который, казалось, уже потерпел поражение у самой финишной черты, — Дмитрий Медведев.

И опять-таки это событие было разыграно как по нотам с претензией на демократию. Лидеры четырех партий, только что прошедших в Думу, обратились к Путину и предложили Медведева в качестве кандидата. Путин изобразил удивление и повернулся к Медведеву, который случайно присутствовал при этом: «Дмитрий Анатольевич, с вами этот вопрос обсудили?»

— Да, мы провели предварительное обсуждение, — подтвердил кандидат.

— Ну что ж, — продолжал Путин, — если такое предложение вносят четыре партии, представляющие разные слои российского общества… Я знаю Дмитрия Анатольевича Медведева более 17 лет, мы работали все эти годы в тесном сотрудничестве, и я целиком и полностью поддерживаю этот выбор.

На следующий день Медведев объявил, что в случае избрания его президентом он назначит Путина на пост премьер-министра. После долгих месяцев замешательства и маневров внезапно открылся путь вперед. Путин намеревался обеспечить себе политическое долголетие, преобразовав пост премьер-министра (не затрагивая Конституцию) из тихой, почти закулисной должности, которую занимали Зубков и Фрадков, в истинную силу, поддерживающую политику страны.

Медведев родился в одном городе с Путиным и закончил тот же юридический факультет, но был тринадцатью годами моложе и имел совсем другую предысторию. Он родился в 1965 г. в семье интеллигенции, закончил учебу в институте в 1987 г., в разгар стараний Горбачева демократизировать коммунистическую систему. Для духа того времени было характерно развенчание КГБ. Медведев участвовал в избирательной кампании либерального реформатора Анатолия Собчака, одного из его преподавателей, на первых настоящих выборах конца 1980-х гг. Позднее Собчак стал мэром Санкт-Петербурга и взял Медведева и Путина на работу в свою службу внешних связей — там они и познакомились. Позднее Медведев вслед за Путиным переселился в Москву, в 1999 г. стал заместителем руководителя аппарата правительства, в 2000 г. возглавлял предвыборный штаб Путина. На посту президента Путин назначил Медведева председателем совета директоров «Газпрома», а позднее — руководителем своей администрации.

Есть несколько причин, по которым Путин мог решить, что Медведев предпочтительнее его главного соперника, Иванова: Медведев был менее харизматичен, не имел собственной силовой базы, представлял меньшую угрозу, чем коллега-силовик (который вполне мог попытаться убрать Путина с дороги) и — что немаловажно для невысокого мужчины — еще ниже ростом, чем Путин. В общем, Медведев выглядел не так внушительно и грозно, как рослый и галантный кавалер Иванов, однажды подхвативший на руки Кондолизу Райс. Имелось и дополнительное преимущество: Медведева с его либеральной репутацией наверняка должны были хорошо принять на Западе, он мог послужить громоотводом и на время оттянуть напряжение от Путина. Оставалось только следующие четыре года держать Медведева на коротком поводке и по крайней мере оставить Путину открытую дверь для возвращения на президентский пост.

Мы в незадачливой кремлевской пиар-команде увидели, как улетучилась еще одна возможность произвести благоприятное впечатление на Запад. Выборы с соперничеством двух кандидатов от истеблишмента, придерживающихся разных взглядов на управление экономикой, могли бы стать такими же, как в большинстве западных демократических стран. Но мнения россиян никто не спрашивал. Значение имел лишь выбор Путина, и, как заявлял глава Центральной избирательной комиссии Владимир Чуров, друг Путина, назначенный почти за год до этого, «первый закон Чурова — “Путин всегда прав”».

Государственное телевидение всесторонне осветило выбор Путина, и Медведева надлежащим образом избрали 2 марта 2008 г. 70 % голосов. Лидер коммунистической партии Геннадий Зюганов набрал почти 18 %, националист Владимир Жириновский — 9,5 %. Бывший премьер-министр Михаил Касьянов, представитель «демократической» оппозиции, был зарегистрирован как кандидат, но позднее снят с участия в выборах на том основании, что слишком много подписей, собранных в его поддержку, якобы были признаны поддельными.

Когда результаты объявили, Путин и Медведев вместе вышли на Красную площадь, одетые в кожаные куртки и джинсы; Медведев пытался подражать брутальной походке Путина. Прервав рок-концерт перед собором Василия Блаженного, Медведев произнес короткую речь, подтвердив, что курс, взятый в предыдущие восемь лет, будет продолжен. Когда Путин взял микрофон, чтобы похвалить своего протеже, толпа сторонников заглушила его, скандируя: «Путин, Путин, Путин…». «Медведев, Медведев» не кричал никто.

Неразбериха продолжалась даже после выборов и примерно в течение месяца после инаугурации Медведева в мае: бюрократы дрались за самые лакомые портфели. То, что я наблюдал в пресс-службе Кремля, вероятно, отражало положение дел повсюду в администрации: чиновники пытались понять, где сосредоточена подлинная власть, в Кремле у президента Медведева или в правительстве у премьер-министра Путина, на расстоянии десяти минут, в Белом доме у Москвы-реки. Когда вспоминаешь об этом сегодня, становится ясно, что дальновидными оказались те, кто перебрался в Белый дом, надеясь на роль наблюдателей за бывшими коллегами в Кремле. Дмитрий Песков заглянул к нам в Кремль с напутственным словом в апреле, когда Путин назначил его своим пресс-секретарем.

— Ну и каково это — уходить отсюда?

Песков пошевелил усами.

— Как знать, как знать…

Перемещение Пескова было частью продуманного плана назначений с целью сохранения контроля Путина над новым президентом. Песков забрал с собой в Белый дом давнего заместителя Алекса Смирнова, который стал главой пресс-службы премьер-министра, отдела, который при его предшественниках почти не функционировал. Именно Песков (а не пресс-секретарь президента) набрал новую, молодежную команду для президентской пресс-службы и ясно дал понять, что эта команда должна отчитываться перед ним. Прежний пресс-секретарь и союзник Путина Алексей Громов остался в Кремле, получил повышение и стал заместителем главы администрации президента Медведева — неприкрытая попытка осуществлять «идеологический контроль» над медиа-действиями президента. Но в эту бочку меда попала и ложка дегтя. Медведев оставил своим пресс-секретарем Наталью Тимакову, которая была его консультантом по связям с прессой во время избирательной кампании. Тимакова, скорее конкурентка, чем протеже Пескова, вскоре начала перетягивать на свою сторону команду, которую Песков предложил в качестве президентской пресс-службы. Тимакова была всецело предана президенту, а не премьер-министру. В первый же год наметился раскол: неудивительно, что администрация Медведева вскоре стала выказывать преданность президенту, а не назначившим их людям. В последующие годы у меня сложилось отчетливое впечатление, что две пресс-службы отдалились друг от друга настолько, что ни одна из них уже не знала, что происходит в другой.

От хорошо осведомленных источников мне было известно, что та же ситуация эхом повторялась и в других отделах, поэтому в 2010–2011 гг. в верхах существовало два соперничающих бюрократических аппарата, сотрудники каждого знали, что их будущее зависит от боссов, и действовали сообща, посвятив себя их выживанию. Этого Путин не предвидел.

Путин забрал с собой из Кремля в Белый дом руководителя своей президентской администрации Сергея Собянина, а также авторитетного экономиста Игоря Шувалова. Однако некоторых преданных сотрудников он оставил на прежних местах, чтобы обеспечить «преемственность» при Медведеве. Это был не только Алексей Громов, отвечающий за СМИ, но и Владислав Сурков, который стал первым заместителем руководителя администрации Медведева, Сергей Приходько, консультант по внешней политике, и Аркадий Дворкович, консультант по экономическим вопросам. Целью было объединить две ветви администрации и в то же время обеспечить власть в Кремле людям, назначенным Путиным. Но вместо этого они втянулись в работу своих отделов и стали служить новому хозяину. Даже «идеолог» Сурков начал поддерживать новые инициативы Медведева, в том числе противоречащие тем, которые он раньше пропагандировал для Путина.

Президентское наследие Путина

8 февраля 2008 г., в разгар избирательной кампании, Путин произнес свою последнюю большую речь на посту президента, эффективно оценив собственные достижения. Он утверждал, что в сфере внешней политики «мы вернулись на мировую арену как государство, с которым приходится считаться». Но подробности звучали скорее как горькое признание поражения: «Мы базы ликвидировали и на Кубе, и во Вьетнаме. Что мы получили? Новые американские базы — в Румынии, Болгарии, новый позиционный район ПРО в Польше скоро будет, видимо, создан». России не удалось помешать США развязать новую гонку вооружений со своей системой ПРО, вынуждающую Россию в ответ разворачивать «производство новых видов вооружений, не уступающих по своим качественным характеристикам имеющимся в распоряжении других государств». Словно заевшая граммофонная пластинка, он протестовал, утверждая, что «безответственная демагогия, попытки расколоть общество и использовать иностранную помощь и вмешательство в ходе внутриполитической борьбы не только безнравственны, но и незаконны».

Однако он с блеском представил собственные достижения на территории страны. Россия, сказал он, теперь входит в число семи крупнейших экономических держав мира. «Главное, чего мы добились, — стабильности, которая позволяет строить планы, спокойно работать и создавать семьи. Вернулась уверенность, что жизнь будет и дальше меняться к лучшему. [При Ельцине] богатая Россия превратилась в страну бедных людей. В этих условиях мы начали формировать и реализовывать наш план — план вывода России из системного кризиса. И весь этот период мы последовательно работали над формированием устойчивой, дееспособной политической системы. Нам удалось избавить страну от порочной практики принятия государственных решений под давлением сырьевых и финансовых монополий, медиамагнатов».

За семь лет экономический рост достиг максимума. Внешний долг России сократился до 3 % ВВП. Последние три года в России наблюдался настоящий инвестиционный бум. Росла рождаемость.

Путин указывал, что существуют причины для определенных политических ограничений. «Политические партии, — говорил он, — обязаны сознавать огромную ответственность за будущее России, единство нации, за стабильность развития нашей страны. Какими бы острыми ни были политические баталии, какими бы неразрешимыми ни казались межпартийные противоречия, они никогда не стоят того, чтобы ставить страну на грань хаоса». Это было завуалированное напоминание о лицемерной и негласной сделке, которую Путин предложил, или, скорее, навязал стране: растущее процветание и стабильность — в обмен на ограничение политических свобод.

Оппоненты Путина преуменьшали значение обоих элементов его притязаний: нет корреляции между авторитарностью и экономическим ростом, утверждали они, нет и подлинных экономических успехов, так как прежние экономические реформы исчерпали себя.

В критическом отклике, опубликованном в феврале 2008 г., два видных политических противника Путина, Борис Немцов и Владимир Милов, признавали, что отчасти официальная статистика выглядит неплохо: при Путине ВВП страны вырос на 70 %, доходы — более чем вдвое, снизился уровень бедности, за чертой бедности осталось лишь 16 % населения (по сравнению с 29 % в 2000 г.), бюджет сбалансирован, золотовалютные резервы исчисляются 480 млрд долларов, а размеры Стабилизационного фонда — 157 млрд долларов.

Но… практически все это было достигнуто благодаря взлетевшим ценам на нефть, которая при Ельцине стоила в среднем 16,70 долларов за баррель, тогда как при Путине — в среднем 40 долларов (а в настоящее время приближается к 100 долларам). Вместо того чтобы пользоваться полученными за нефть деньгами для модернизации экономики и проведения экономических реформ, «наша армия, пенсионная система, здравоохранение и начальное образование при Путине пришли в упадок», утверждали авторы17. Между тем коррупция достигла «гигантских масштабов, не имеющих аналогов в российской истории», а олигархи, которых Путин не отправил в изгнание и не посадил в тюрьму, заполучили баснословные богатства за счет страны. Восстановление после посткоммунистического коллапса началось, по их утверждению, не при Путине, а раньше, в последние годы президентства Ельцина. При Путине же место «авторитарной модернизации» — которая, сработай она, теоретически позволила бы простить некоторые антидемократические тенденции его правления — занял «авторитаризм без модернизации». Краткий период прогрессивных реформ сменился «алчным переделом собственности и превращением России в полицейское государство».

В то же время в статье, опубликованной в журнале Foreign Affairs, американские ученые Майкл Макфол (позднее назначенный президентом Обамой послом в России) и Кэтрин Стоунер-Вайсс пришли к подобным выводам. Они писали, что несмотря на увеличение при Путине государственных ресурсов, позволяющих своевременно выплачивать пенсии и зарплаты бюджетным работникам, а также больше тратить на строительство дорог и образование, в целом дела страны плохи: «В вопросах общественной безопасности, здоровья, коррупции, защиты права собственности положение россиян сегодня ухудшилось по сравнению с положением десятилетней давности»18. Безопасность, «главное благо, которое государство может предложить своему населению», снизилась: при Путине возросла частота терактов, смертность военных и гражданских лиц в Чечне выше, чем во время первой войны, конфликт в Северо-Кавказском регионе набирает обороты, растет смертность в результате убийств, ежедневно около 40 человек в России погибают в результате пожаров — это примерно в десять раз больше среднего показателя для Западной Европы. Затраты на здравоохранение при Путине снизились, население продолжало сокращаться, выросло потребление алкоголя, сократилась продолжительность жизни. «В то же время как при Путине российское общество становилось все менее безопасным и менее здоровым, — писали Макфол и Стоунер-Вайсс, — снизились международные рейтинги России в сферах экономической конкуренции, удобства для бизнеса, прозрачности и коррупции». Особенно стремительным был рост коррупции. Права собственности попирались: государство не только стало инициатором невыгодной продажи «Роснефти» активов ЮКОСа, но и нефтяная компания Shell была вынуждена продать «Газпрому» контрольный пакет акций «Сахалина-2».

Таким виделось положение в России, когда после инаугурации 7 мая 2008 г. к власти в стране пришел Дмитрий Медведев. По некоторым признакам, он разделял или, по крайней мере, понимал критику в адрес его предшественника. Главной фразой в его единственной речи во время предвыборной кампании было «свобода лучше несвободы», а в обращении во время инаугурации он пообещал, что «мы обязательно достигнем истинного уважения к закону и преодолеем правовой нигилизм».

В международных отношениях Медведеву хотелось быстро произвести впечатление. Он поспешил в Берлин (как сделал и Путин) вскоре после того, как стал президентом, чтобы, как он надеялся, произнести принципиально новаторскую речь, в которой торжественно призвал к созданию нового европейского договора о безопасности. По-видимому (хотя это осталось неясным), этот договор должен был заменить все существующие соглашения и союзы, сделать избыточными НАТО и ОБСЕ и конечно, обеспечить России принадлежащее ей по праву место во главе новой организации. Эту инициативу в целом проигнорировали, и не только потому, что она была непродуманной и скорее вызывала вопросы, чем давала ответы. Ее проигнорировали преимущественно из-за оторванности от реальности: Россия по-прежнему действовала методами, которые слишком многим напоминали СССР, вела «газовые войны» с соседями, видимо, предала забвению убийства Политковской и Литвиненко, третировала Грузию и Украину… Никому не хотелось выслушивать нотации о безопасности Европы от такой страны. Мы, сотрудники агентства Ketchum, разослали памятки, объясняя, что подобные инициативы во внешней политике должны быть частью «комплексного подхода», должны сочетаться с внутренней либерализацией, чтобы их воспринимали всерьез. Мы указали причину успехов Михаила Горбачева: он был коммунистическим лидером, но его меры по контролю над вооружением принимали всерьез потому, что он также проводил политику гласности и освобождал политзаключенных. Никто, объясняли мы Кремлю, не примет предложения по вопросам безопасности всерьез, если они будут сопровождаться отходом от демократии внутри страны.

Хочется думать, что президент Медведев, возможно, действительно хотел внедрить изменения в стране. Но всякая надежда на либерализацию была потеряна, когда Россия впервые за все время после ее вторжения в Афганистан в 1979 г. ввязалась в войну с одним из своих соседей. Вторжение в Грузию в августе 2008 г. разом перечеркнуло все усилия, предпринятые Путиным, а затем и Медведевым, пытавшимися представить свою страну как поистине постсоветскую, европейскую, демократизированную и заслуживающую доверия силу. События, которые привели к «пятидневной войне», и вопросы о том, кто несет основной груз ответственности за нее, окружены противоречиями — и затуманены яростным пиаром войны, в котором грузины проявили себя гораздо более сведущими, чем российская сторона. В следующей главе я попытаюсь пролить свет на произошедшее, не претендуя на знание определенных и точных ответов.

Глава 10

Сошествие в войну

От Косово до Бухареста

В воскресенье 17 февраля 2008 г. отколовшаяся от Сербии провинция Косово с преимущественно албанским населением провозгласила свою независимость. На следующий день США признали ее, а во вторник один журналист задал президенту Бушу вопрос: «Это сделано не в пику Владимиру Путину и остальным, которые говорят, что вы открыто одобряете сепаратистское движение повсюду в мире?»

Буш ответил: «На самом деле мы очень тесно сотрудничаем с русскими… Знаете, разногласия есть, но мы, как и многие другие страны, считаем, что история докажет: это верный шаг, способный принести мир на Балканы».

Но Путина беспокоили не Балканы. У России имелись веские причины сопротивляться признанию Косово, и наименее значительными из них были «братские узы», связывающие Россию с Сербией. Ящик Пандоры открылся. Несмотря на уверения американцев и их союзников, что стремление Косово к независимости — уникальный случай, с особым стечением обстоятельств, не имеющий прецедентов, — он вызвал ликование других сепаратистов во всем мире. Если косовары смогли проголосовать за независимость и отделение от Сербии вопреки желанию «метрополии», ссылаясь на военные атаки, этнические чистки и проявления жестокости к ним, почему же тогда чеченцам нельзя заявить то же самое о своем положении в России, или абхазам и южным осетинам — о своем положении в Грузии?

Прежде всего, Россия не желала поощрять чеченский сепаратизм, но вместе с тем остерегалась поощрять и отделение южных осетинов и абхазов — именно потому, чтобы не создавать прецедента для других малых народностей бывшего Советского Союза, не в последнюю очередь для своих беспокойных мусульманских республик Северо-Кавказского региона России. На саммите лидеров стран СНГ, свободного объединения бывших советских республик, президент Путин недвусмысленно предупредил о последствиях. «Косовский прецедент страшен, — говорил он, нервно ерзая на своем месте и отрывисто произнося слова. — По сути дела, он ломает целую систему международных отношений, преобладавших не просто десятилетиями, а веками. Несомненно, это повлечет за собой целую цепочку непредвиденных последствий».

Михаил Саакашвили, месяцем ранее вновь избранный президентом Грузии и находившийся среди слушателей, с трудом сглотнул, услышав, как Россия обвиняет западные правительства в грубейшем просчете: «Это палка о двух концах, и когда-нибудь другой конец поднимется и ударит их по голове». На отдельной встрече саммита Путин пытался заверить Саакашвили: «Мы не собираемся подражать американцам и признавать независимость Южной Осетии и Абхазии только потому, что независимость Косово уже признана». Но Саакашвили не поверил ему. Он был так же, как Путин, осведомлен о прецеденте, созданном Косово, и вдобавок знал, что сепаратистские провинции его страны могут последовать примеру, если не начать действовать сразу. Его попытка принять меры против Южной Осетии в 2004 г. закончилась провалом. С тех пор он с американской помощью сумел сделать свои вооруженные силы более боеспособными. Но если он собирался присоединить Абхазию и Южную Осетию, рискуя вступить в конфронтацию с Россией, поддержка американцев требовалась ему не просто на уровне логистики.

В течение девяти дней после объявления независимости Косово Саакашвили объяснял, почему теперь Грузия особенно заинтересована во вступлении в НАТО. «Зачем нам членство в НАТО? — спрашивал он. — Оно необходимо нам потому, что Грузия должна быть стратегически защищена в крайне сложном и опасном регионе и получила свою долю гарантий безопасности». Приближался важный саммит НАТО — он должен был пройти в апреле в Бухаресте, и на нем предстояло решить, стоит ли разрешить Грузии и Украине приступить к MAP, плану действий для вступления в НАТО — первому конкретному шагу на пути к членству. Чтобы заручиться поддержкой, в марте Саакашвили улетел в Вашингтон, представлять свои демократические рекомендации в кулуарах и залах заседаний Конгресса и Белого дома.

Он не скупился на лесть, заявляя Джорджу Бушу перед телекамерами: «Чем мы сейчас намерены заняться, так это пройти до конца путь к свободе — ради нашего народа, ради наших ценностей, ради всего, что значат для нас США, потому что США распространяют во всем мире преданность идеалам».

Буш не сумел подавить довольную усмешку — никто в мире не поддерживал его так, как этот человек. Деймон Уилсон, советник президента по европейским делам, вспоминает: «Он был великолепен, он попал в струю. Он явился к президенту с сообщением о том, как важно признать, что его наследие — строительство демократической Грузии. Эти слова звучали в наших ушах как музыка, они были правильными»1.

И Саакашвили получил именно тот ответ, на который надеялся. «Я убежден, что Грузия выиграет, став частью НАТО, — заявил Буш журналистам. — Я сказал президенту, что с этой мыслью еду в Бухарест».

Но далеко не все члены организации разделяли его мнение, в особенности французы и немцы. Когда Саакашвили прибыл в Вашингтон, еще до того, как он достиг Овального кабинета, ему позвонила канцлер Германии Ангела Меркель. Саакашвили говорит, что первым делом он сказал Бушу: «Мне только что звонила наша общая приятельница Ангела Меркель и сказала: “Я знаю, что вы намерены встретиться с Бушем, чтобы обсудить приближающийся саммит НАТО, и хотела сообщить вам позицию Германии: вы не готовы вступить в организацию, мы вас не поддержим”»2.

Согласно заявлениям свидетелей, Буш улыбнулся и объяснил Саакашвили, что в НАТО есть игроки разных категорий: «Займитесь Люксембургом, а Ангелу предоставьте мне. Я присмотрю за ней».

Но сказать это оказалось проще, чем сделать. И у французов, и у немцев имелись две причины сомневаться в пригодности Грузии для членства в НАТО, причем ни одна из них не имела отношения к «задабриванию России». Во-первых, они считали, что опасно принимать в организацию страну с «замороженными» внутренними конфликтами, такими как конфликты с Южной Осетией и Абхазией. Во-вторых, беспокойство внушал сам Саакашвили и наметившиеся признаки того, что он далеко не демократ, каким видел его Джордж Буш.

В ноябре 2007 г. полиция жестоко разогнала многолюдные антиправительственные демонстрации в Тбилиси. Саакашвили закрыл оппозиционную телерадиокомпанию «Имеди», которая подробно освещала эти проявления насилия, и объявил в стране чрезвычайное положение, обвиняя Россию в попытке организовать государственный переворот. Даже Белый дом был шокирован, а Кондолиза Райс отправила своего помощника Мэтью Брайза в Тбилиси, чтобы он сделал Саакашвили строгое внушение.

Вашингтон и Берлин негласно договорились не высказывать свои сомнения публично, и американцы пришли в ярость, когда за несколько дней до мартовской встречи Саакашвили с Бушем Меркель отправилась в Москву и, стоя бок о бок с Владимиром Путиным, разбила надежды Грузии (и Украины) вступить в НАТО.

Меркель едва ли принадлежала к клубу поклонников Путина. Годом раньше, во время переговоров в Сочи, она пришла в ужас, когда Путин привел с собой свою собаку Кони и разрешил ей обнюхать ноги канцлера, зная, что она боится собак. (Один из старших помощников Меркель объяснил мне, что этот жест сочли «типичной для КГБ тактикой запугивания».) Выросшая в Восточной Германии, Меркель не понаслышке знала, что такое тоталитаризм и что означает прошлое Путина, сотрудничавшего с тайной полицией «Штази».

Однако Меркель была согласна с Путиным в том, что если для Грузии и Украины начнется процесс вступления в НАТО, это резко обострит отношения с Россией. На совместной пресс-конференции в Москве Путин указал, что большинство граждан Украины против вступления в НАТО, и добавил: «В конечном итоге, каждая страна сама решает, как ей обеспечивать свою безопасность, и мы, конечно, примем решение украинского и грузинского народов, но это должно быть именно решение народа, а не политической элиты». Меркель согласилась, что «важно, чтобы общественность всех будущих членов НАТО поддерживала идею вступления в нее», а также добавила: «Одно из обязательств государств, входящих в НАТО, — отсутствие конфликтов. На этом нам следует остановить внимание в дискуссиях, именно это надо обсудить на предстоящем саммите в Бухаресте».

Через два дня в Берлине, обращаясь к высшему военному руководству Германии, Меркель вновь публично выразила свои сомнения: «Я действительно считаю, что страны, запутавшиеся в региональных или внутренних конфликтах, не могут входить в НАТО. Мы — союз для обеспечения общей безопасности, а не союз, в котором отдельные члены продолжают стремиться к собственной безопасности».

По словам советника Буша по вопросам отношений с Грузией Деймона Уилсона, президент понял: ему понадобится «лично и приватно» поработать с Меркель, чтобы переубедить ее. «Он решил, что ключевое звено — сама канцлер, и что если ему удастся перетянуть ее на свою сторону, он добьется решения вопроса». В период подготовки к бухарестскому саммиту Буш и Меркель провели ряд видеоконференций. «Поразительно, — говорит Уилсон, — но стоило прислушаться к озабоченности, которую высказывала Ангела Меркель, как становилось ясно, что она мало чем отличается от озабоченности президента Буша. Украина беспокоила нас из-за недостаточной сплоченности правительства и отсутствия поддержки идеи вступления в НАТО у населения. В Грузии сомнения внушала надежность и глубина демократических институтов». Различия заключались в отношении к дальнейшим мерам. Буш считал, что выдача Грузии MAP для вступления в НАТО побудит ее «сделать домашнее задание», а Меркель скептически относилась даже к самому началу процесса. «Ей не верилось, что Саакашвили демократ», — объясняет Уилсон.

Во время последней видеоконференции переговоры зашли в тупик. Для Буша поддержка непрочной демократии была делом принципа, и он сказал, что будет добиваться своего в Бухаресте. «ОК, — объявил затем Буш своим помощникам, — мы направились к корралю ОК — оружие держать наготове»¹².

Буш обратился за помощью к другим союзникам. Британский премьер-министр Гордон Браун поддержал американскую позицию. Но президент Франции Николя Саркози отреагировал совсем иначе. Отклик, который американцы получили от советников Саркози, насторожил их. Один из членов Совета национальной безопасности при Буше вспоминает: «Многие из них сомневались даже в том, что Грузия европейская страна, а тем более — что нам следует заводить разговоры о ее вступлении в НАТО».

Буш обратился к Саркози напрямую, считая, что на него удастся повлиять: он говорил, что Украина и Грузия «тяготеют к Европе и Атлантике». Но Саркози предлагал Бушу задуматься о России. По словам дипломатического советника французского президента Жана-Давида Левитта, Саркози «пытался подвести его к пониманию, что в этой ситуации мы на стороне немцев, придерживаемся подхода, цель которого — дать России время понять, что ее будущее связано с будущим Европы и что ее безопасность должна не разобщать, а объединять нас. Это означает, что нам не следует слишком спешить с МАР, но вместе с тем подать положительный сигнал в Бухаресте нашим партнерам на Украине и в Грузии»3.

И Саркози нашел эффективный новый способ объяснить американскому президенту, что именно означает членство в НАТО для Украины и Грузии. МАР — это «нога в приоткрытой двери», необратимый шаг, который приведет к полноценному членству в НАТО, а тогда придется думать о пятой статье соглашения, в которой говорится о взаимной обороне. «Сколько войск, — спрашивал Саркози, — мы готовы отправить на помощь нашим новым членам в случае нападения?» Вот почему Франция предпочитала отдавать приоритет партнерству с Россией, «чтобы все в пределах континента придерживались одинаковых представлений о безопасности».

Сомнения высказывались даже в администрации США. Министр обороны Роберт Гейтс и госсекретарь Кондолиза Райс отчасти разделяли обеспокоенность европейцев вопросами демократии в Грузии и на Украине. Гейтс вспоминает: «Мне казалось, что в вопросах прогресса реформ обеим странам предстоит проделать еще некоторый путь»4. Но в тот день победили сторонники «политики свободы». «Если бы США потерпели фиаско под натиском российской стороны и не выдали МАР, — вспоминает советник по вопросам национальной безопасности Стивен Хэдли, — само по себе это событие стало бы провокацией, побудило бы Россию считать, что она может вечно препятствовать вступлению Грузии и Украины в НАТО. А этот путь ведет не к стабильности в Европе, а к росту напряженности»5.

Бухарестский саммит 2–4 апреля в помпезном дворце, возведенном бывшим диктатором Румынии Николае Чаушеску, прошел в такой же накаленной атмосфере, как любой другой в истории НАТО. Американцы и восточноевропейцы, в целом поддерживавшие Украину и Грузию, не преминули недипломатично пошвыряться грязью, а французы и немцы обнаружили, что их клеймят как сторонников «задабривания» России. В первый вечер за ужином министры иностранных дел развернули дискуссию, но не сумели даже приблизиться к резолюции, которую смог бы одобрить саммит. Министр иностранных дел Польши Радослав Сикорский заявил: у него сложилось впечатление, что «некоторые союзники» (он имел в виду немцев) взяли на себя обязательство перед русскими ни в коем случае не допускать, чтобы Грузия и Украина получили МАР6.

Кондолиза Райс признается: ей казалось, что некоторые восточноевропейцы чуть было не заявили немцам — уж кому-кому, только не им вставать на пути стран, пострадавших от тирании в результате действий Германии в 1930–1940-е гг.7

Министр иностранных дел Германии Франк-Вальтер Штайнмайер был попросту оскорблен. Он пытался возражать, что в Кавказском регионе конфликтная ситуация, в которую рискует быть втянутым НАТО. Но, по его словам, «высказывались вещи, которых я предпочел бы никогда не слышать: людей, выступавших против расширения НАТО, сравнивали с теми, кто собрался в Мюнхене в 1938 г. Абсолютно некорректно»8.

Пленарное заседание лидеров НАТО было назначено на девять часов следующего утра, но американцы решили попытаться все уладить еще до нее, за ранним завтраком — с официальными представителями Великобритании, Германии, Франции, а также Польши и Румынии. Деймон Уилсон признает, что причины звать подкрепление имелись: «Мы решили пригласить румын как хозяев саммита и поляков как влиятельных членов НАТО. Очевидно, что эти две страны поддерживали нашу позицию».

Жан-Давид Левитт, советник правительства Франции по вопросам национальной безопасности, вспоминает: «Мне звонили в час ночи, а потом еще раз — в три часа, убеждаясь, что я правильно понял, в какое время и в каком месте будет проходить встреча за завтраком». Но состоялся не просто дружеский завтрак в узком кругу, продолжает Левитт, а «что-то вроде трибунала». На скорую руку был составлен текст, предусматривавший период «интенсивного расширения» НАТО в сторону Грузии и Украины, а также еще одну оценку прогресса в декабре.

Когда перед общим заседанием в девять часов текст распространили, некоторые восточноевропейские лидеры пришли в ярость. Президенты Литвы, Польши и Румынии ясно дали понять, что формулировки «даже близко не соответствуют тому, что мы ожидали». «Они были в бешенстве, — говорит Стивен Хэдли. — Они сочли, что этот документ — капитуляция перед давлением и запретами со стороны России, и требовали внести в него изменения». В НАТО решения принимаются общим согласием, но когда лидеры расселись за круглым столом, согласия между ними не было и в помине. Ради достижения компромисса предпринимались лихорадочные усилия. За тяжелыми драпировками холла собирались группки советников и министров иностранных дел и вели импровизированные переговоры.

В интервью Стивен Хэдли вспоминал примечательную сцену, которая последовала затем. «Все министры иностранных дел встали и ушли в глубину комнаты, все они были седыми и в костюмах. Затем поднялась Ангела Меркель в элегантном жакете цвета лайма, отошла и подсела к этим седовласым мужчинам из Центральной и Восточной Европы. Вскоре вернулась и одетая с иголочки Конди и тоже присоединилась к ним. И на каком же языке они беседовали? Конечно, на русском! Ангела изучала его в молодости, когда училась в Восточной Германии, и Конди тоже знает его со времен учебы».

Именно Меркель взялась за ручку и написала на листе бумаги фразу, в которой содержалось условие, изменившее ситуацию. «Сегодня мы согласились с тем, что когда-нибудь Грузия и Украина станут членами НАТО». Никаких упоминаний о МАР — только утверждение, что эти две страны войдут в НАТО. Тогда восточноевропейцы запротестовали, заявив, что «когда-нибудь» — все равно что «никогда», и эти слова зачеркнули. Кондолиза Райс, отходившая на несколько минут, вернулась и была приятно удивлена: «Формулировка гласила, что Украина и Грузия будут членами НАТО, и я подумала, что это отличная сделка, поспешила к президенту и сказала: “Соглашайтесь!”»

Когда страсти улеглись и документ был одобрен, Гордон Браун склонился к Джорджу Бушу и пошутил: «Сам не понимаю, что мы только что сделали. Я помню, что МАР мы им не давали, но не уверен, что мы не приняли их в НАТО!»

Последствия этого компромисса стали ясны лишь позднее. Буш и восточноевропейцы были счастливы, так как он обещал Украине и Грузии членство в НАТО; Меркель осталась довольна потому, что нигде не указывалось, когда это произойдет, Грузия и Украина в целом были рады, но расстраивались оттого, что их планы на членство в НАТО откладывались в долгий ящик, а Россия негодовала.

Наблюдая за тем, как разворачиваются эти события, я невольно гадал: не лучше ли было бы НАТО серьезнее отнестись к безобидным с виду расспросам Путина о вступлении в организацию? Разве не логичнее было бы принимать решения совместно с Россией, а также с Украиной и Грузией, вместо того чтобы искать компромиссы, явно предназначенные для того, чтобы учесть мнение России, но при этом делать вид, что оно не принимается во внимание?

Корни проблемы

Летом 1991 г. я провел несколько недель в Грузии и видел первые этнические потрясения в Абхазии и Южной Осетии. Лидер националистов Звиад Гамсахурдия как раз провозгласил независимость Грузии от Советского Союза. Как и Михаил Саакашвили 13 лет спустя, Гамсахурдия предпринял меры для ограничения автономии двух территорий, которые хотели остаться в составе Советского Союза. Эти меры вызвали мощную ответную реакцию.

Абхазское побережье Черного моря некогда славилось как «советская Ривьера», но теперь было почти пустынным — россияне сюда уже не ездили. Гражданская война 1992–1993 гг. привела к массовому исходу четверти миллиона грузин (почти половины населения Абхазии), после чего здесь осталось 93 тысячи абхазов. Регион де факто стал независимым и находился под надзором российских миротворцев и наблюдателей из ООН.

В крохотной Южной Осетии, две трети почти 100-тысячного населения которой составляли осетины, гражданская война уже началась. Осетины пытались провозгласить независимость, и Гамсахурдия для восстановления порядка направил туда Национальную гвардию. Там я получил и свои первые военные впечатления. Дорога к столице, Цхинвалу, показалась мне одним из самых унылых мест, какие я повидал: пустая, перегороженная с обеих сторон бронетехникой, с баррикадами из мешков с песком и солдатами за ними. Повсюду попадались группы грузинских беженцев, оглядывающихся туда, где остались их сожженные дома. Некоторые ждали военного конвоя, который должен был сопровождать их по осетинской территории до грузинских деревень. В Цхинвале одна осетинка рассказала мне свою полную ужасов историю, которую в последние годы я так часто слышал в других измученных конфликтами регионах бывшего Советского Союза: «Грузия не кормит нас. Только убивает. Людям вырывают ногти, выдавливают глаза, сжигают дома». Я слышал, как грузины с надрывом говорят то же самое об осетинах. В одной деревне мне показали закопченный автобус, в котором, по словам местных, четверых грузин облили бензином и сожгли заживо.

Во дворе одной из школ в Цхинвале я увидел недавно устроенное кладбище «жертв грузинского фашистского террора». Теперь осетины получали все необходимое из Северной Осетии, с которой Южную связывал Рокский тоннель. В то время я писал, что «трудно представить себе, смогут ли когда-нибудь вновь жить в мире эти два сообщества»9.

Следующие 17 лет Абхазия и Южная Осетия жили как отдельные субъекты, связь с Грузией становилась все более затруднительной и непрочной, зависимость от России — более выраженной. При Путине местные жители, не имевшие гражданства, получили российские паспорта. Как и Абхазию, Южную Осетию патрулировали миротворческие силы во главе с Россией.

По логике, Путину и Саакашвили следовало быть на одной и той же стороне в этих «замороженных конфликтах». Россия поддерживала региональные правительства, но много лет сопротивлялась их призывам к признанию независимости, и Путин совсем не стремился усиливать косовский прецедент, признав их. Тогда у него не осталось бы аргументов против требований чеченских сепаратистов. Путин предпочитал добиться присоединения двух регионов обратно к Грузии, с достаточными гарантиями их автономии. С другой стороны, он не хотел и не мог допустить, чтобы Грузия вернула их себе силой.

Галопом к войне

Во время предвыборной кампании в январе 2008 г. Михаил Саакашвили пообещал вернуть оба региона. Он назвал столицу Южной Осетии Цхинвал «расшатавшимся зубом, который пора удалить», и пообещал вновь присоединить ее «самое большее через несколько месяцев»10.

Косовский прецедент и бухарестские события, видимо, подстегнули его. Возможно, он считал, что должен поспешить с разрешением «замороженных конфликтов», так как на них ссылались как на главное препятствие к принятию его страны в члены НАТО. Через день после бухарестского саммита министр иностранных дел Швеции Карл Бильдт ужинал с Саакашвили в Тбилиси и был так встревожен разговорами последнего о возможных военных действиях, что позвонил с предостережением своим американским коллегам. Буш отреагировал на известие Бильдта, позвонив Саакашвили: «Дорогой друг, хочу, чтобы вы поняли: мы ни в коем случае не будем поддерживать вас. Да, вы глава суверенной страны, и мы вас уважаем. Но если инициируете применение силы, поддержки США вы не получите».

По-видимому, из мартовской поездки в Вашингтон Саакашвили вернулся под ошибочным впечатлением, что президент Буш дал разрешение на включение мятежных республик в состав страны. Деймон Уилсон решительно отрицает любое поощрение Бушем военных действий. «Президент просто не смог бы высказаться яснее, подчеркивая, что путь военных действий нецелесообразен. Он призывал к дипломатии и предостерегал против попыток отдать дело в руки военных»11.

Но Саакашвили утратил веру в дипломатический путь. За несколько недель до Бухареста Государственная дума объявила, что «путь, избранный грузинскими властями и направленный на полную интеграцию с НАТО, лишает Грузию права объединять свою территорию и живущих на ней людей». Затем, 16 апреля, Россия вдруг начала «развивать и совершенствовать» дипломатические отношения с двумя территориями. Эти два события выглядели согласованной стратегией, призванной препятствовать повторному включению регионов в состав Грузии. По словам российского военного аналитика Павла Фельгенгауэра, примерно в то же время Москва приняла решение вступить в войну: «Целью было уничтожить центральное правительство Грузии, нанести поражение грузинской армии и помешать Грузии вступить в НАТО»12.

В Тбилиси определенно что-то предчувствовали, и руководству страны не терпелось действовать. В апреле состоялся разговор одного из американских официальных лиц с грузинскими силовиками, где было сказано: «Русские уже готовятся перейти к действиям. Мы считаем, что они намерены ввести в нашу страну войска и стягивают их к российским границам. У нас, грузин, есть свои источники. Поэтому мы считаем, что лучше первыми сделать шаг, чем ждать, позволяя их войскам вступить в страну и захватить ее».

Американское официальное лицо ответило:

— Вы же понимаете: это самоубийство.

И услышало в ответ от грузин:

— Если они перейдут черту, мы предпочли бы умереть как истинные патриоты и настоящие грузины!

На протяжении всей весны 2008 г. Россия утверждала, что Грузия готовится к нападению, Грузия — что к нему готовится Россия, но наиболее вероятной горячей точкой выглядела Абхазия, а не Южная Осетия. Россия отправила в регион военное подкрепление; Грузия усилила свое военное присутствие в районе Верхнего Кодорского ущелья, находящегося под ее контролем. Беспилотные самолеты-разведчики Грузии отслеживали передвижение российских войск в регионе. Абхазы назвали это нарушением их суверенитета, российские солдаты сбили несколько самолетов. В конце апреля российское министерство иностранных дел заявило, что Грузия готовится к военному вторжению в Абхазию. Россия оповестила общественность, что намерена «всеми средствами» защищать российских граждан на двух спорных территориях. В начале мая Кондолиза Райс выразила озабоченность ростом численности российских войск в Абхазии, а через неделю Грузия обнародовала снимки, сделанные самолетом-разведчиком, которые подтверждали факт переброски и развертывания российских войск и военной техники в Абхазии.

К концу мая Россия объявила, что отправляет 400 «невооруженных» солдат в Абхазию с целью ремонта железной дороги. Грузинская сторона расценила это как доказательство подготовки к вторжению, руководство страны приступило к лихорадочным дискуссиям о том, не стоит ли нанести упреждающий удар. В интервью три представителя грузинского руководства обращались к тем же аргументам, что и раньше. Заместитель министра иностранных дел Гига Бокерия сказал: «Главный вопрос — в какой момент суверенному государству невозможно не реагировать на происходящее, даже если мы не знаем наверняка, будет агрессия массированной или нет»13. Заместитель министра обороны Бату Кутелия сказал: «Наши граждане должны знать, что Грузия способна защитить их и что Грузия может отреагировать на действия, вызывающие тревогу грузинского народа, что страна воспользуется всеми своими ресурсами, чтобы уничтожить такую угрозу»14. Председатель парламента Грузии Нино Бурджанадзе выразила сдержанное предостережение: «Президента и меня пытались убедить в том, что у русских ржавые танки, а у нас — самое современное оснащение, и что Грузия могла бы за одну ночь победить Россию. Почти весь Совет безопасности желает начать военное вторжение в Абхазию»15.

Президент Саакашвили при всем его стремлении вновь завладеть «утраченными» территориями решил дать дипломатии еще один шанс. Ведь в России появился новый президент, Дмитрий Медведев. И даже премьер-министр Путин подавал противоречивые сигналы. Как раз когда российская сторона отправила железнодорожные войска в Абхазию, в интервью французской газете Le Monde Путина спросили, какого он мнения о «плане мирного урегулирования для Абхазии, обеспечивающем беспрецедентную степень автономии”», предложенном Саакашвили, и о «посте вице-президента грузинского государства, отданном абхазу». «Я очень надеюсь, что план, предложенный Михаилом Саакашвили, будет постепенно осуществлен, — ответил Путин, — потому что в целом этот план выглядит разумно».

Через несколько дней, незадолго до саммита постсоветских государств, открывшегося в Санкт-Петербурге 6 июня, состоялась первая беседа Саакашвили и Медведева. Оба подошли к переговорам в позитивном настроении, словно были готовы все начать с чистого листа.

— Думаю, мы сумеем разрешить все трудности, с которыми мы столкнулись сегодня, и найти долгосрочные решения. А как считаете вы? — спросил Медведев.

— Согласен, — подтвердил Саакашвили. — Неразрешимых проблем нет. Неразрешенных много, но ни одной неразрешимой.

Позднее, вспоминая эту встречу, Саакашвили рассказывал: «Он держался совсем не так, как Путин. Он был открытым и располагал к себе». (Подобные воспоминания у Саакашвили остались у него и от первой встречи с Путиным.) Грузинская сторона с надеждой выслушала замечание Медведева о том, что он «унаследовал эти ситуации, а не инициировал их» и готов разрешить осетинский и абхазский конфликты «в рамках территориальной целостности Грузии»16. Это было равносильно заявлению о том, что Россия не заинтересована в присоединении двух регионов и считает их частью Грузии.

Саакашвили говорил, что покинул эту встречу «обнадеженным» и что Медведев предложил встретиться в Сочи, «посидеть и рассмотреть варианты». Однако он, как указывает Сергей Лавров, не упомянул о том, что с точки зрения России обязательным условием прогресса было подписание Грузией обязательства о неприменении силы, если она намерена вернуть себе обе территории. В интервью дипломатический советник Медведева Сергей Приходько подтвердил: «Ключевым моментом было предложение совместно составить документ о неприменении силы. Было даже названо место, где это может произойти, — в Сочи. Насколько я могу судить, Саакашвили воспринял это предложение позитивно»17.

Однако вопрос о неприменении силы осложнил отношения в ближайшие несколько месяцев. По словам Саакашвили, российская сторона хотела, чтобы такое соглашение Грузия подписала с абхазами и южными осетинами, а сама Россия выступила бы при этом в роли гаранта. Но для Саакашвили это было все равно что «дать лисе разрешение охранять курятник». Он соглашался подписать документ о неприменении силы только с Россией. Но российская сторона возражала: зачем он нам? У нас нет войск в этом регионе, только миротворцы.

Обе стороны согласились, что смысла во встрече нет до тех пор, пока сферу разногласий не удастся сократить настолько, чтобы добиться практического результата. В середине июня стороны обменялись конфиденциальными письмами, которые я видел. Саакашвили отправил Медведеву несколько предложений, которые он считал полезными для снижения напряженности в Абхазии, но его письмо, как и ответ Медведева, вскрыло фундаментальные разногласия. Саакашвили предложил вывести российских миротворцев с территорий Абхазии, ближайших к Грузии, и вернуть грузинских беженцев в эти районы (Гали и Очамчыра), где предполагалось совместное грузинско-абхазское управление. Только после этого (по расчетам Саакашвили, в декабре) можно было бы подписать соглашение о неприменении силы, как грузинские беженцы вернутся на остальную часть территории Абхазии. Чтобы подсластить пилюлю, Саакашвили предложил помощь Грузии в подготовке к проведению Зимней олимпиады 2014 г. в Сочи, а пока призвал к «скорому выведению» российских войск усиления и отмене директивы Путина от 16 апреля, регулирующей отношения с отделившимися регионами. В ответ Медведев принял предложение помочь с Сочинскими играми, но вежливо отклонил все остальное как несбыточные мечтания. Трудно представить себе, писал он, совместное грузинско-абхазское управление какой-либо частью Абхазии, а разговоры о возвращении беженцев преждевременны. Приоритетом для Грузии должны стать реальные меры по снижению напряженности, в первую очередь — подписание соглашения о неприменении силы с абхазской стороной и выведение грузинских войск из Кодорского ущелья. В случае согласия Саакашвили Медведев предлагал провести саммит с подписанием соответствующих документов в июле или в августе.

Российская сторона убеждала американцев оказать давление на их союзников. Сергей Лавров в телефонном разговоре с Кондолизой Райс сказал: «Саакашвили играет с огнем. Удержите его от авантюр. Убедите подписать соглашение о неприменении силы».

По словам самого Лаврова, Райс ответила: «Сергей, не беспокойтесь. Он же хочет вступить в НАТО. И прекрасно понимает, что в случае применения силы о НАТО ему придется забыть». Райс помнит этот разговор и говорит, что даже добавила: «В случае применения силы им придется ждать вступления в НАТО лишь при жизни следующего поколения». Но вместе с тем она сообщила российской стороне, что ее угрожающие действия «осложняют внутреннее положение Саакашвили и подписание соглашения о неприменении силы».

Медведев и Саакашвили встретились еще раз, прежде чем война стала неизбежной. Встреча состоялась туманным субботним вечером в Астане, столице Казахстана. На следующий день, 6 июля, был день рождения президента Нурсултана Назарбаева, и он пригласил почетных гостей из разных стран на празднование в престижный ночной клуб. Медведев отказался от официальной встречи с Саакашвили, но тот несколько раз обращался к нему. Позднее Медведев вспоминал: «От него было не скрыться, если ему что-то требовалось, он не отставал! Мы разговаривали, сидя в автобусе, потом — во время прогулки по парку. Вечером мы решили выпить чаю и по бокалу вина… сидя на диване, мы продолжали обсуждать перспективу встречи».

У них остались разные и противоречивые воспоминания об этих разговорах. Поскольку этот момент представляется решающим в разрыве коммуникации, который спустя месяц привел к войне, стоит привести обе версии.

Саакашвили говорит, что он настаивал на проведении саммита в Сочи, о котором шла речь в Санкт-Петербурге, но Медведев отвечал на это уклончиво. «Он говорил: “Понимаете, я так рад, что мы с вами здесь, слушаем одну и ту же музыку, находимся в одной обстановке, чувствуем себя непринужденно. Во многих отношениях у нас общая предыстория, но в Москве сейчас другие правила игры, и меня вряд ли поймут, если теперь я поспешу встретиться с вами”».

«Я ответил: “Послушайте, любая встреча лучше отсутствия встреч, нам надо к чему-нибудь прийти”. Но он возражал: “Сейчас встреча станет разочарованием, потому что мы ни к чему не придем и, возможно, даже осложним положение”. Я уверял: “Да ладно, Дмитрий, хуже уже не будет. Нас ежедневно провоцируют, ситуация выходит из-под контроля, при всех этих инцидентах на местах хуже быть просто не может”. Тут он остановил меня: “А по-моему, вы сильно заблуждаетесь. Скоро вы увидите, что может быть намного, намного хуже”. После этого он отвернулся и ушел».

Следует подчеркнуть, что Саакашвили рассказывал об этом уже задним числом, после войны, которая разразилась через месяц. Следует также помнить, что в его интересах придать истории этих событий выгодную ему форму. Перебирая воедино события, которые привели к войне, важно помнить о том, что это Саакашвили истолковал слова Медведева как угрозу — тогда как сам Медведев, возможно, пытался ее предотвратить.

Саакашвили заканчивает свой рассказ о разговоре в ночном клубе на мелодраматической ноте. «Видимо, я выглядел взволнованным. Назарбаев подошел ко мне и спросил: “Миша, что с тобой? Никогда не видел тебя таким бледным. Что он тебе сказал?” Я ответил: “Ничего”. Тогда он продолжал: “Не волнуйся, все образуется, просто дай срок, и ты найдешь выход”»18.

Через три года после войны в интервью радиостанции «Эхо Москвы» Саакашвили говорил, что после визита в Астану неоднократно пытался созвониться с Медведевым, но всякий раз ему говорили: «Подождите. Когда придет время, мы вам позвоним». Саакашвили воспринял уклончивость Медведева как подтверждение того, что «он уже не склонен к серьезным разговорам», потому что «знал, что может произойти»19.

Рассказ Медведева выглядит совсем иначе. Он утверждает, что они договорились вновь встретиться в Сочи, чтобы провести «серьезную дискуссию», и вдруг Саакашвили зловеще притих. «Уверяю вас: весь следующий месяц я регулярно проверял, нет ли откликов от грузинской стороны. Их не было». И Медведев, и еще трое российских официальных лиц сделали тот же акцент в интервью: по какой-то причине Саакашвили замолчал после того, как через четыре дня ему в Тбилиси нанесла визит Кондолиза Райс. Медведев говорил: «После этого визита мой грузинский коллега просто прекратил всякое общение с нами. Он просто перестал с нами разговаривать, прекратил писать письма и звонить по телефону. Было ясно, что у него теперь другие планы»20.

Не вызывает сомнений то, что во время своего визита Райс подавала противоречивые сигналы — она сама говорит об этом. В Грузию она прилетела 9 июля. Днем раньше российская сторона устроила показательное бряцание оружием: над Южной Осетией летали боевые самолеты, чтобы «остудить горячие головы в Тбилиси», как выразился министр иностранных дел. За ужином в ресторане «Копала», на веранде, обращенной к реке Мтквари (Куре), Райс вновь настаивала на том, что грузинский лидер должен отказаться от применения силы.

— Но почему? — возражал он. — Чтобы остаться ни с чем?

Райс объяснила:

— Вам придется, у вас нет выбора… Если вы вступите в бой с российскими войсками, никто не придет к вам на помощь, и вы проиграете21.

Однако эти жесткие слова, сказанные в приватной обстановке, в публичных заявлениях сменились тем, что Саакашвили мог счесть одобрением его планов. Перед отъездом из Тбилиси, на пресс-конференции, Райс уверенно заявила о праве Грузии на территориальную целостность и выступила с критикой в адрес России, добавив: «Мы со всей серьезностью относимся к своей обязанности помогать союзникам защищаться, и на этот счет ни у кого не должно быть сомнений». В интервью Райс сказала, что это было отнюдь не пустое обещание: «Очень важно, чтобы грузины знали: если они окажутся в трудном положении, за них вступятся США, если Россия не выполнит свои обязательства. И я совершенно точно и намеренно в присутствии прессы заявила, что США защитят Грузию».

Российская сторона, видимо, решила, что в этой поддержке Саакашвили услышал все, что ему требовалось. Медведев говорит: «Я не верю, что американцы призывали президента Грузии к вторжению. Но я убежден, что возникли некоторые нюансы, были сделаны намеки, которые могли подать Саакашвили надежду на то, что американцы поддержат его в любом конфликте. В политике очень важны оттенки и нюансы».

Словом, Медведев считает, что Саакашвили воодушевился словами Райс и решил вторгнуться в Южную Осетию, потому и прервал диалог с Москвой. Саакашвили убежден, что Медведев прервал диалог потому, что Путин, уже принявший решение вторгнуться в Грузию, велел ему молчать. Как бы там ни было, наступила тишина, следовательно, оставалось мало надежды избежать войны благодаря дипломатии.

Через несколько дней российская 58-я армия приступила к массированным военным учениям по всему Северному Кавказу, в учениях участвовали 8000 солдат, 700 боевых машин и 30 самолетов. Одновременно 1630 американских и грузинских солдат приняли участие в совместных военных учениях в Грузии, получивших название «Мгновенный ответ-2008». Поразительно, но несмотря на всю напряженность и продолжающиеся мелкие стычки в Южной Осетии, руководство и Грузии, и России сочло ситуацию достаточно спокойной, чтобы отправиться на отдых. Один из официальных американских представителей, побывавших в Тбилиси в июле, ужинал с грузинским руководством перед тем, как оно разъехалось отдыхать: Саакашвили — на итальянский курорт, заместитель министра иностранных дел Бокерия — в Испанию: «Они были довольны и совершенно спокойно обнимались со словами “увидимся через три недели или через месяц, а о работе даже не вспоминай!”»

В первую неделю августа почти все российское руководство также отправилось отдыхать, как раз в то время, когда в Южной Осетии вспыхнули наиболее острые за четыре года грузино-осетинские конфликты. В последующие дни тысячи осетин были эвакуированы вместе с семьями в безопасную Северную Осетию. В среду 5 августа один из членов российского правительства мрачно заметил в разговоре со мной: вопрос не в том, «будет ли» война: «Война будет». Она, наконец, началась в ночь с 7 на 8 августа с массированного обстрела грузинской стороной южноосетинской столицы Цхинвала, за которым последовало глубокое вторжение российских войск на территорию Грузии, далеко за пределы спорного региона. В развязывании войны почти повсеместно винили Россию, по крайней мере поначалу, сравнивая случившееся с советскими вторжениями в Венгрию и Чехословакию. По репутации России был нанесен сильнейший удар с тех пор, как пал коммунизм, хотя комиссия Евросоюза, созданная для расследования причин войны, и пришла к выводу, что первой агрессию проявила Грузия, с применением силы, которое не являлось «оправданным по нормам международного права». В отчете также было сказано, что обе стороны внесли свой вклад в предшествующее войне наращивание напряженности и что реакция России была непропорциональной, «выходя за разумные рамки самообороны».

Война и ее последствия

Президент Саакашвили, объявивший о прекращении огня 7 августа в 19:00, отдал войскам приказ начать обстрел Цхинвала в тот же день в 23:35. Массированный артиллерийский обстрел из танковых орудий, гаубиц и реактивных установок «Град» уничтожил целые кварталы города и нанес значительный урон гражданскому населению. Грузинские сухопутные войска вошли в город. Убиты были российские миротворцы, а также многие осетины, российские граждане. Российская сторона заявила о «геноциде», утверждая, что во время атаки грузинских войск погибло 2000 гражданских. На следующий день сотни российских танков двинулись через Рокский туннель при массированной поддержке с воздуха. За последующие 5 дней на территорию Грузии вошло 40 тысяч российских солдат, половина через Южную Осетию, вторая — через Абхазию. Они быстро отогнали грузинские войска от Цхинвала и вторглись в Грузию, провели бомбардировку города Гори, атаковали аэродромы и военные базы по всей стране и даже разрушили порт Поти. Сотни тысяч грузин бежали, бросив свои дома, а российские войска направились на юг, к столице страны Тбилиси. В опустевшем Гори бушевало южноосетинское ополчение, российские солдаты смотрели на это сквозь пальцы. В конце концов наступление российских войск прекратилось. За пять дней войны было убито 850 человек, 35 тысячам пришлось покинуть дома.

Таковы основные факты, но вопрос о том, как и почему все началось, был и остается предметом ожесточенных споров. Вскоре после начала обстрела Цхинвала командующий грузинскими войсками Мамука Курашвили публично подтвердил, что президент Саакашвили решил перейти к действиям в своем давнем желании снова присоединить Южную Осетию, когда объявил журналистам, что Грузия «намерена восстановить конституционный порядок во всем регионе». Позднее выяснилось, что это заявление не было согласовано, хотя сам Саакашвили объявил, что «к настоящему моменту большая часть Цхинвали освобождена». Позднее грузины пытались оправдать свои действия, утверждая, что были вынуждены применить силу только для того, чтобы противостоять мощному вторжению российских войск, которое к тому времени уже началось, но большинство наблюдателей (в том числе миссия ЕС) заявили, что перед атакой грузинских войск никаких признаков масштабного российского вторжения не было замечено. В сущности, сам Саакашвили в то время не делал подобных заявлений, а грузинское правительство сообщило на заседании Совета безопасности ООН 8 августа, что «в 05:30 [того дня] первые российские войска вошли в Южную Осетию через Рокский туннель». В ходе интервью, проведенного два года спустя с некоторыми членами правительства Грузии выяснилось, что они безнадежно путаются в хронологической последовательности событий.

То, что грузины атаковали первыми и что это была не попытка отразить российское вторжение, а захватить Южную Осетию, также подтвердилось в разговоре министра иностранных дел Польши Радослава Сикорского с его грузинской коллегой Экой Ткешелашвили за день до обстрела Цхинвала. «Эка позвонила мне и сообщила, что они намерены установить в Южной Осетии конституционные полномочия. Из этих слов я понял, что они переходят к действиям. Я предупредил, чтобы они не перестарались и действовали очень осторожно, потому что поддаваться на провокации — значит столкнуться со страшными последствиями»22.

Тот факт, что президент Медведев находился на отдыхе и плыл на пароходе по Волге, премьер-министр Путин был в Пекине на открытии Олимпийских игр, а министр иностранных дел Лавров совершал поездку по российским провинциям (в четырех с половинах часах лету от Москвы), и все они поспешили в Москву, чтобы отреагировать на кризис, также свидетельствует о том, что Россия была застигнута врасплох и не провоцировала нападение. Другое дело, что ее армия оказалась хорошо подготовленной к ответным действиям.

Так почему же эта война разразилась именно в тот момент? Всего за неделю до него грузинские лидеры уехали отдыхать. Их лучшие войска находились в Ираке. Хотя Саакашвили стремился вернуть утраченные территории, он, по-видимому, рассчитывал дать дипломатам последний шанс. Еще 7 августа участник переговоров со стороны Грузии, Темур Якобашвили, даже побывал в Цхинвале для проведения запланированных переговоров, которые не состоялись (южноосетинская сторона отказалась в них участвовать). Да, Россия потрясала оружием, но главным образом для того, чтобы переубедить Грузию нападать, а не потому, что сама готовилась к нападению; Москва, в сущности, мало что выиграла, атаковав Грузию, и никогда, несмотря на заявления об обратном, не выражала никакого желания не только присоединить, но даже и признать два спорных региона. Разгром Грузии и последующее признание Южной Осетии и Абхазии независимыми «государствами» не следует расценивать как некое доказательство существовавших изначально намерений.

У меня сложилось впечатление, что до самого начала сражений ни одна из сторон не планировала вступление в войну всерьез. Роковое решение было принято в последнюю минуту Саакашвили и его ближайшими советниками. Возможно, они считали, что взгляды всего мира прикованы к пекинской Олимпиаде. Может быть, взвесили все, что с недавних пор слышали от американцев, и решили, что в целом им обеспечена поддержка. Или разведка донесла (пусть даже эти сведения были ложными), что российские войска уже идут по Рокскому туннелю. А может, в несостоявшихся переговорах с российской и южноосетинской сторонами грузины усмотрели зловещее предзнаменование, вдобавок вспомнив про уклончивость Медведева и намеки на то, что может быть еще хуже, расценили их как угрозу и поспешили воспользоваться неожиданно представившейся возможностью захватить Южную Осетию. Как бы там ни было, это решение подтвердило худшие опасения американских и прочих западных коллег Саакашвили, которые были расположены к нему, уважали его, с радостью воспринимали его стремление к демократии, но были встревожены его непредсказуемостью и импульсивностью. Одна из стойких ассоциаций с той войной — образ Саакашвили, запечатленный камерой Би-би-си в тот момент, когда он нервно совал в рот конец собственного галстука. Российская сторона увидела в этом доказательство его «невменяемости». Сомнения возникли и у его западных коллег. Во время разговора с Ангелой Меркель в процессе разработки мирного соглашения Саакашвили не на шутку разволновался, пытался напиться из пустого стакана и швырнул бутылку воды через стол.

Один из официальных американских представителей, очень близких к Саакашвили, присутствовал на встрече высшего уровня в Тбилиси за несколько недель до войны, в первом часу ночи: «Первое, что бросилось мне в глаза, — шумный и неорганизованный способ принятия по-настоящему важных решений. Но таковы грузинские обычаи, по крайней мере в том кругу. Я не о том, что они были навеселе, излишне молоды или глупы, просто охотно чесали языками. Я вошел и услышал: «Вот вы говорите, что у нас нет процедур межведомственной координации, а мы просто делаем это вот так. Хотите выпить?»

Несмотря на то, что запал, в конечном итоге, подожгла Грузия, на скамью подсудимых за поджог попала Россия. Отчасти это произошло потому, что представления о случившемся приобрели окраску под действием первых международных телерепортажей о войне, в которых почти или вообще не показывали обстрел грузинскими войсками и разрушения в Цхинвале, зато постоянно предлагали зрителям посмотреть последующий обстрел Гори российскими войсками. Это, в свою очередь, произошло потому, что российская сторона не пускала журналистов в Южную Осетию, а грузинская способствовала поездкам прессы в Гори. Редактор отдела мировых событий Би-би-си Джон Уильямс отмечал в блоге: «Было небезопасно отправляться из Тбилиси в город Цхинвал в Южной Осетии — по словам русских, сильно пострадавший от действий грузинской армии. Лишь в среду, через шесть дней после того, как прогремели первые выстрелы, съемочная группа Би-би-си смогла своими глазами увидеть, что произошло, да и то лишь в присутствии российских официальных лиц».

О роли пиар-консультантов в этой войне написано немало, и многое преувеличено. Основным активом Грузии стал сам президент Саакашвили, который непрестанно давал интервью на беглом английском и французском — полагаю, без особого одобрения его западной пиар-команды. С другой стороны, Москва упорно сопротивлялась призывам консультантов дать журналистам возможность побывать в Южной Осетии и лишь с запозданием начала предлагать англоязычных интервьюеров таким каналам, как Би-би-си и CNN.

Но главной причиной, почему позор-таки пал на Россию, а не на Грузию, стало то, что Россия, какими бы ни были обстоятельства, вторглась в соседнее независимое государство. Российское руководство обвинило Запад в попустительстве грузинской агрессии, забывая, что Запад в целом так же терпимо отнесся к нападению России на Чечню. Оба случая Запад рассматривал как внутренние дела. А вот нападение на чужую страну — совсем иначе.

Результатом стал раздел Грузии и переселение тысяч людей, преимущественно грузин, из их домов, стоящих на земле, на которой их предки жили веками. В случае с Абхазией Россия передала территорию народу, который до 1991 г. составлял всего одну пятую населения23. Одна шестая часть грузинской территории была занята российскими войсками.

В Пекине, через несколько часов после начала обстрела Цхинвала грузинскими войсками, Владимир Путин встретился с президентами Бушем и Саркози. Оба пытались удержать Россию от ответных действий. Помощник Саркози, Жан-Давид Левитт, вспоминает, как его босс предпринял попытку выступить в роли миротворца. «Он сказал президенту Путину: “Послушайте, в настоящее время я занимаю пост президента Евросоюза, я могу добиться, чтобы Евросоюз сделал все возможное, лишь бы остановить эту войну, которая способна стать катастрофой для Европы и для российско-европейского сотрудничества. Но для этого, Владимир, мне требуется 48 часов”. Ответом было краткое “нет”. Президент Саркози не отступал: “Подождите, Владимир, а вы понимаете, что сейчас поставлено на карту? Дайте мне хотя бы 24 часа”. — “Нет, это невозможно”. — “Тогда хотя бы время до восьми вечера”. — “Нет”»24.

Однако решение о вводе российских войск принял президент Медведев. Он утверждает, что даже обсудил этот вопрос с Путиным лишь по прошествии 24 часов, ввиду отсутствия защищенных линий связи с Пекином. Медведев говорит, что министр обороны разбудил его сообщением о нападении на Цхинвал и выразил надежду, что это провокация. Только узнав, что произошло прямое попадание в палатку российских миротворцев, которые погибли все до единого, Медведев отдал приказ о контрнаступлении. Все, кто считали Медведева «мягкотелым» по сравнению с Путиным, заблуждались. Именно президент, по словам Путина, отдал приказ о вторжении, даже не проконсультировавшись с Советом безопасности. Совет собрался и поддержал решение президента, но это произошло еще до возвращения Путина из Китая. Вернувшись, Путин отправился в Северную Осетию, во Владикавказ, чтобы самому увидеть ситуацию на месте, а затем в Сочи, где наконец встретился с Медведевым, чтобы обсудить положение25.

На второй день войны российские бомбардировщики совершили 120 боевых вылетов, уничтожая военную инфраструктуру Грузии, в том числе и новую технику, полученную от США, Израиля и Украины.

На следующий день Кондолиза Райс, которая только что вместе со своей тетей и сестрой выехала на отдых, выбрав курорт в Западной Вирджинии, позвонила Сергею Лаврову и потребовала прекратить вторжение. Лавров ответил, что у России три условия:

— Во-первых, грузинские войска должны вернуться к обычным местам дислокации.

— Хорошо, — сказала Райс.

— Во-вторых, Грузия должна подписать соглашение о неприменении силы.

— Хорошо.

— И третье, только между нами: Саакашвили должен уйти.

Райс не поверила своим ушам:

— Сергей, американский госсекретарь и российский министр иностранных дел не должны вести приватных переговоров о свержении президента, избранного демократическим путем26.

Она решила вынести на публику то, что сочла российской угрозой смены режима в Грузии. 10 августа представитель США в ООН Залмай Халилзад объявил: «Министр иностранных дел Лавров заявил госсекретарю Райс, что избранный демократическим путем президент Грузии, цитирую, “Саакашвили должен уйти”, конец цитаты. Это совершенно неприемлемо и переходит все границы».

Лавров был возмущен. В одном интервью он сказал: «Объявлять на весь мир то, что обсуждалось с партнером, — это не дипломатия». Но отрицать слова, которые приписывали ему, он не стал, просто заявил, «что мы больше никогда не будем иметь с ним дела»27.

К 11 августа грузинская сторона, увидев бомбардировку Гори, покинутого жителями, решила, что российская армия намерена войти в столицу Тбилиси. В канцелярии президента вспыхнула паника: со стен срывали картины, документы запихивали в коробки, готовясь к экстренной эвакуации. Карл Бильдт и американский представитель Мэт Брайза, присутствовавшие при этом, подсчитали, что до вступления российской армии в город осталось менее получаса.

Саакашвили бросился к президенту Бушу за, как он считал, обещанной помощью. «Я сказал ему: “Взгляните на свои часы, и вы, возможно, увидите, как возвращаются времена Советского Союза. Прямо сейчас он возрождается в моей стране, и это плачевный поворот истории не только для нас, хотя для нас он станет последним, но и для США и остального мира”»28.

Его уверения, что российские войска вот-вот вступят в столицу и присоединят Грузию, образовав новое подобие Советского Союза, выглядели как проявление паранойи, манипуляция или просто лицемерная попытка прикрыть собственное бедственное решение вступить в войну. Но позднее Медведев косвенно подтверждал, что, хотя «нашей задачей на то время было уничтожение военной машины Грузии», рассматривались и более радикальные решения: «Саакашвили следовало бы поблагодарить меня за то, что в какой-то момент наши войска остановились. Если бы они вошли в Тбилиси, сейчас в Грузии, скорее всего, был бы уже другой президент».

В Вашингтоне эту угрозу восприняли серьезно, особенно в свете замечания, высказанного Лавровым в разговоре с Райс. Буш созвал комиссию по национальной безопасности. Министр обороны Роберт Гейтс вспоминает: «Буквально всех в оперативном центре не покидало ощущение, что Россия открыто совершает акт агрессии против независимого государства, с намерением разделить его»29.

Американцы даже обдумывали собственное военное вмешательство. По словам госсекретаря Райс, «за столом начали бить себя в грудь и кричать, что мы сделаем, какой знак подадим России военными средствами, объясняя, настолько опрометчивы были ее действия».

Советник по вопросам национальной безопасности Стивен Хэдли говорит: «Вопрос заключался в следующем: вводим мы боевые силы или нет? Для спасения Тбилиси требовались наземные войска»30.

Однако все это могло спровоцировать конфликт между крупнейшими ядерными державами мира, и в голосах Роберта Гейтса и его сторонников звучало предостережение: «Я твердо заявил, что мы не станем обеспечивать военную поддержку Саакашвили. В то время я считал, что русские расставили ловушку, а Саакашвили двинулся прямиком в нее, поэтому виноваты и те, и другие».

В конце концов российские войска остановились и повернули обратно, и американцам больше не понадобилось обдумывать ответные военные меры. Они отправили транспортные самолеты ВМС в аэропорт Тбилиси и ввели боевые корабли в Черное море, направляясь к порту Батуми, чтобы доставить гуманитарную помощь, однако было принято решение действовать средствами дипломатии. Несмотря на серьезные сомнения в компетентности президента Саркози, было решено дать возможность Франции, которая в этот момент председательствовала в Евросоюзе, взять инициативу в свои руки.

Хотя в то время российская сторона утверждала, что в переговорах с Саркози участвует только Медведев, Путин тоже присутствовал на них и, как и следовало ожидать, был настроен жестко. Именно в это время он объявил: «Я повешу Саакашвили за яйца». (Российская сторона это отрицала, но Путин с тех пор неоднократно и косвенно подтверждал, что пользуется таким выражением31.)

Саркози привез на переговоры проект соглашения, который, по словам Лаврова, «мы слегка откорректировали». На самом же деле документ с шестью пунктами был почти полностью испещрен поправками — так, первое предложение выглядело: «Предполагается полный вывод грузинских и российских войск».

Советник Саркози Жан-Давид Левитт вспоминает: «Они всецело изменили логику документа: это было уже не прекращение огня и не вывод войск, а способ диктовать Грузии свои условия».

Саркози оказался, по словам советника президента Медведева Сергея Приходько, «упрямым, очень упрямым». В конце концов российская тактика ведения переговоров ему осточертела. «Слушайте, — сказал он, — мы так и будем ходить кругами вокруг этого проекта. Вот, я беру ручку и начинаю составлять новый. Во-первых, участники конфликта соглашаются не применять силу. Да или нет? Да».

Затем последовало еще пять пунктов: прекращение боевых действий, свободный доступ к гуманитарной помощи, отвод грузинских войск на военные базы, отвод российских войск на позиции, которые они занимали до начала боевых действий, проведение международных переговоров о будущем статусе Абхазии и Южной Осетии.

Дополнение к пятому пункту вскоре вызвало проблемы. «На время приведения в действие механизмов международного контроля», российские миротворцы должны были обеспечивать «дополнительные меры безопасности». Это условие, которое можно было трактовать достаточно гибко, Москва предложила для того, чтобы оправдать присутствие военных в широкой зоне безопасности и даже в отдельных районах самой Грузии спустя долгое время после того, как вступят в силу соглашения мирных переговоров.

С этим документом Саркози вылетел в Тбилиси. Но из-за шестого пункта Саакашвили отказался подписать его, так как «переговоры о будущем статусе» оставляли открытым вопрос о территориальной целостности Грузии. Лавров заявил в интервью, что внесение в текст дополнения по международным переговорам о статусе региона было призвано продемонстрировать, что Россия не намерена признавать его в одностороннем порядке: принимать решение предстоит международному сообществу. Но Саакашвили остался непреклонным, и пункт изменили после краткого полуночного телефонного разговора Саркози с Медведевым, находившимся в Москве. Теперь пункт говорил о «переговорах по вопросам безопасности и стабильности» в обоих регионах. Эти переговоры с тех пор периодически возобновлялись в Женеве, но к значительным результатам не привели.

Однако Саакашвили уже утратил преимущество. 26 августа президент Медведев внезапно объявил, что Россия признает независимость и Южной Осетии, и Абхазии. Появилось два новых государства, которые признали только Венесуэла, Никарагуа и тихоокеанский остров Науру. Даже бывшие советские союзники России не стали выбирать этот путь. Россия в конце концов признала косовский прецедент (хотя, разумеется, безотносительно самого Косово). У людей повсюду в мире сложилось впечатление, что следующим шагом станет аннексия и что таковы были изначальные намерения России.

Я не встречал россиян, которые были бы довольны этим положением. Конечно, можно возразить, что все надежды Грузии на вступление в НАТО развеялись или что Россия якобы «усилила меры безопасности» и теперь строит новую базу ВМФ в Абхазии. Но, несомненно, интересам безопасности России гораздо лучше послужили бы мирные отношения с Грузией.

В конечном итоге трагедию Грузии и ее войны с Россией можно свести к личной трагедии одного деятельного и запутавшегося человека.

Нино Бурджанадзе, бывшая близкая союзница Саакашвили, говорит, что он «ввязался в войну, будучи полностью убежденным, что победит российскую армию. В последний раз я беседовала с ним за пять дней до начала войны и сказала: «Если вы начнете эту войну, она будет означать конец для моей страны, и я вам этого никогда не прощу». Другой вопрос — почему сторонники Саакашвили на Западе, особенно в США, не советовали ему развязывать войну, и в то же время не мешали ему верить, что даже война сойдет ему с рук. Ангела Меркель и остальные знали его импульсивность, тем не менее НАТО опрометчиво обещал его стране (и Украине) членство — несмотря на то, что это вызывало тревогу России. До сих пор не было предпринято серьезных попыток представить будущее, в котором все страны Европы и Северной Америки смогут действовать сообща ради обеспечения своей безопасности — вместо того, чтобы считать, что безопасности некоторых можно достичь за счет безопасности остальных.

События, описанные в этой главе, лучше, чем какие-либо другие за последние 12 лет, иллюстрируют фиаско России и Запада в попытках понять друг друга и принять во внимание не только свои, но и чужие тревоги и опасения. Буш проповедовал и читал нотации, Путин грозился. Америка утверждала, что Россия должна отказаться от «сферы влияния» в своем «ближайшем зарубежье». Россия — что Америка должна прекратить вести себя так, будто правит миром. Буш обвинял Путина в авторитарности в духе коммунистов. Путин Буша — в мышлении, свойственном временам холодной войны. Результат оказался неизбежным.

Глава 11

Перезапуск отношений с Западом

Отголоски войны на Кавказе

Российская сторона злилась на Запад за поддержку, оказанную Грузии в начавшейся войне. Виновными объявлялись все, кто попадался под руку. Нападение Грузии на Цхинвал сравнивали с терактом 11 сентября в США. В лучших традициях «теории заговора» Владимир Путин объявил, что конфликт подстроен американцами, чтобы упрочить положение сенатора Джона Маккейна, республиканца и соперника Барака Обамы на президентских выборах в Америке.

Министр иностранных дел Сергей Лавров утверждал, что ряд зарубежных стран решил использовать Саакашвили, «чтобы проверить российскую власть на прочность» и «вынудить нас двинуться по пути милитаризации, а не модернизации». Министр утверждал, что российская сторона не сделала ничего, кроме как заняла на своей территории позиции, где грузинские войска могли атаковать их. В телефонном разговоре с британским министром иностранных дел Дэвидом Милибэндом Лавров назвал Михаила Саакашвили «гребаным психом».

К концу августа президент Медведев предпринял первую попытку сделать взвешенные выводы из войны. Он сформулировал пять новых «принципов» российской внешней политики, ряд которых подразумевал тревожные последствия. Четвертый принцип отдавал приоритет защите жизни и достоинства россиян, где бы они ни находились. Сюда же относилась «защита интересов нашего делового сообщества за границей». Каждый, кто совершит против него агрессивные действия, получит отпор, пообещал Медведев. Пятый пункт провозглашал, что существуют регионы, где у России есть «привилегированные интересы». Медведев подчеркнуто не стал пользоваться выражением «сфера влияния», но имел в виду именно ее. Это подразумевало, что бывшие советские республики, такие как Эстония и Латвия, ныне члены Евросоюза и НАТО, но имеющие на своей территории обширные русские меньшинства, теперь считались частью сферы действия Москвы.

Не выказывая никаких признаков смирения, россияне восприняли войну как повод для возвращения к своим прежним, уже отвергнутым инициативам. В октябре президент Медведев поспешил на конференцию во Францию, в Эвиан, и повторил свой призыв к созданию нового европейского договора о безопасности, утверждая, что события на Кавказе «доказали, насколько правильной» была его идея, и стали «свидетельством тому, что международная система безопасности, основанная на принципах однополярности, уже неэффективна». Его призыв к новым соглашениям практически не нашел отклика. Это действительно была, как мог бы сказать Саакашвили, попытка лисы потребовать права совместного владения курятником.

Что касается Владимира Путина, его новый пост премьер-министра означал, что не внешняя политика, а экономика теперь является основной сферой его деятельности. Это положение тоже давало ему возможность вмешиваться в дела региона «привилегированного интереса». Главным рычагом стал «Газпром», гигантская государственная монополия, развалить которую он не дал своим министрам в 2002 г., — теперь она стала полезным инструментом внешней политики. Энергия оказалась удобным кнутом, чтобы карать соседей. В 2006 г., через несколько месяцев после споров по поводу газа с Украиной, Россия прекратила поставки в Литву, которая продала свой нефтеперерабатывающий завод в Мажейкяе не «Роснефти», а польской компании. В том же году линии электропередачи, идущие в Грузию, были загадочным образом взорваны, и Россия не разрешила грузинской следственной комиссии увидеть ущерб своими глазами или помочь в его устранении. В 2007 г. Россия прекратила поставки нефти в Эстонию после скандала с переносом советского памятника павшим воинам.

К концу 2008 г. назревал очередной газовый конфликт с Украиной, так как Россия вновь принялась настаивать на повышении цен до мирового уровня, а Украина отказалась платить. Украину (и потребителей на Западе) заранее предупредили о надвигающемся конфликте, «Газпром» отправил представителей высшего руководства в поездку по европейским столицам, чтобы в случае прекращения поставок топлива люди знали, что в этом виновата не Россия, а Украина. Но никто не мог предугадать, что «Газпром» прекратит поставки, предназначенные не только для Украины, но и для Западной Европы.

На тот момент за уже поставленный газ Украина задолжала «Газпрому» 2,4 млрд долларов. Цены на 2009 г. предполагалось повысить до 250 долларов (а через несколько дней — до 450 долларов) за 1000 кубометров, платить которые Украине было не по силам. 1 января 2009 г. «Газпром» перекрыл газ, как и в 2006 г. Чтобы восполнить дефицит, Украина, как и в 2006 г., начала отбор газа из экспортных трубопроводов, и вскоре потребители в Венгрии, Австрии, Болгарии, Румынии и других странах заметили значительное снижение напора. Но на этот раз быстро разрешить ситуацию не удалось, и в европейских странах началась паника. В Словакии даже обсуждалась возможность повторного запуска законсервированной АЭС.

5 января Путин вызвал к себе главу «Газпрома» Алексея Миллера, а также съемочную группу, и в ходе разговора объявил, что впервые за все время Россия прекратит поставки газа потребителям в Западной Европе.

«Алексей Миллер: Украина не погасила задолженность за поставленный в 2008 году газ, и эта задолженность остается в размере более чем 600 млн долларов. Если так и дальше будет продолжаться, Украина будет продолжать воровать российский газ, то задолженность в самое ближайшее время будет исчисляться миллиардами долларов.

Владимир Путин: Какие предложения?

Алексей Миллер: Есть предложение сократить объем поставок на границу России и Украины на тот объем, который украден Украиной — 65,3 млн кубических метров газа, — и в дальнейшем сокращать на объемы украденного газа.

Владимир Путин: По дням?

Алексей Миллер: Да, по дням.

Владимир Путин: Но в этом случае и наши западноевропейские потребители будут недополучать законтрактованный объем.

Алексей Миллер: Да, в этом случае наши западноевропейские потребители не будут получать украденные Украиной объемы газа, но «Газпром» будет делать все возможное для того, чтобы эти объемы компенсировать другими способами. В частности, речь идет об увеличении объемов поставок российского газа по направлению через Белоруссию и Польшу, об увеличении объемов поставок российского газа по «Голубому потоку» в направлении Турции.

Владимир Путин: А как с потребителями в самой Украине? Они ведь тоже будут недополучать. Это достаточно большой объем: дневной объем потребления Украины, насколько я помню, 110–125 млн кубических метров в день. Украинские потребители будут страдать. Людей жалко, Алексей Борисович.

Алексей Миллер: Владимир Владимирович, по имеющейся у нас достоверной информации, команду на прекращение в одностороннем порядке переговоров с «Газпромом» о поставках газа на Украину в этом году дал лично президент Украины В. А. Ющенко. Значит, ему не жалко.

Владимир Путин: Ему не жалко, а нам жалко, всем должно быть жалко, потому что там не чужие люди живут.

Алексей Миллер: Мы также знаем о том, что Украина добывает в год около 20 млрд кубических метров газа, плюс объемы закачки газа в подземные хранилища на Украине на сегодняшний день больше, чем объем годовой добычи. Поэтому при доброй воле украинского руководства население Украины не должно пострадать.

Владимир Путин: Хорошо, согласен. Сокращайте с сегодняшнего дня».

Это решение стало последней каплей для Евросоюза. Американцы давно призывали своих партнеров диверсифицировать поставки, чтобы разрушить засилье Москвы. Теперь необходимость в этом стала насущной. Европейский союз приступил к изучению всех возможных альтернативных поставщиков энергии — от Алжира до Ирана и Туркменистана. Решение Путина придало новый импульс так называемому проекту «Набукко» — строительству трубопровода для перекачки газа в Центральную Европу из Туркменистана или Азербайджана через Турцию, Болгарию и Румынию, в обход России.

«Набукко» считался конкурентом российского альтернативного трубопровода «Южный поток», по которому российский газ предполагалось поставлять через Черное море, Болгарию и Сербию. Кроме того, в активной стадии находилась разработка планов строительства газопровода «Северный поток» по дну Балтийского моря — еще одной альтернативы поставкам газа в Европу через Украину. Россия возлагала вину целиком и полностью на Украину как страну-транзитера и предлагала «Северный» и «Южный» потоки как средства транспортировки российского газа, позволяющие в будущем избежать прекращения поставок из-за разногласий с Украиной. В Евросоюзе опасались, что в этом случае жертвой шантажа окажется не только Украина, но и Польша, еще одна страна транзита: в случае споров с Польшей или Украиной Россия сможет перекрывать им газ, продолжая снабжать страны, находящиеся дальше на западе. С точки зрения европейцев, «Набукко» выглядел более надежным вариантом, полностью исключавшим из уравнения Россию. Но нельзя было не считаться с тем фактом, что потенциальные источники газа для «Набукко» были скудными (Россия заранее начала скупать туркменский газ, и делала это годами), и в любом случае России, с ее гигантскими запасами энергоносителей, было суждено оставаться основным поставщиком в ближайшем обозримом будущем.

Лишь 20 января поставки газа для Европы возобновились, это случилось после состоявшейся среди ночи сделки между Путиным и премьер-министром Украины Юлией Тимошенко. Украине предстояло платить за газ по европейским расценкам, но в 2009 г. со скидками. В ответ на это Украина согласилась не повышать плату за транзит. Обе стороны договорились больше не обращаться к сомнительному посреднику, компании «РосУкрЭнерго», связанной с бывшим коллегой, а ныне конкурентом Тимошенко, президентом Ющенко.

Постскриптум к этой истории возник год спустя. В феврале 2010 г. Виктор Янукович, пользовавшийся в 2004 г. поддержкой Путина, наконец был избран президентом Украины. Президентство Ющенко оказалось катастрофическим, страну раздирали внутренние конфликты, коррупция, абсурдная экономическая политика. Янукович победил свою главную соперницу, Тимошенко, в ходе честных выборов. Придя к власти, Янукович дал понять, что не будет российской марионеткой. Он подписал с президентом Медведевым соглашение о продлении срока аренды Россией базы Черноморского флота в Крыму еще на 30 лет. Но взамен он добился многолетней скидки по украинским контрактам на поставки российского газа. Цена, которую России пришлось заплатить за крымскую базу, была грабительской. Путин прокомментировал случившееся: «Цена, которую у нас теперь просят заплатить, несусветная. За такие деньги я готов съесть Януковича и премьер-министра. Во всем мире нет военной базы, которая стоила бы так дорого. Таких цен попросту не существует. Если подсчитать, во сколько обойдется нам этот контракт за десять лет, получится сумма порядка 40–45 млрд долларов».

Позднее Янукович вновь поднял вопрос о том, сколько Украина платит за российский газ (условия соглашения, заключенного Тимошенко и Путиным в 2009 г., оказались настолько неблагоприятными, что Тимошенко привлекли к суду). Летом 2011 г. Янукович потребовал, чтобы Россия снизила цены вдвое, до уровня, не превышающего 200 долларов. Что же касается прозападной ориентации Украины, то несмотря на отказ от планов вступления в НАТО, Янукович продолжал стремиться к более тесной интеграции с Евросоюзом.

Эффект Обамы

Летом и осенью 2008 г., когда внимание России было приковано к Грузии, ее руководство не замечало, что на другом краю мира происходит нечто важное. Главный противник Путина на протяжении последних восьми лет, Джордж Буш, вскоре должен был покинуть пост, и по всем признакам, на выборах президента в ноябре обещал победить молодой либерально настроенный чернокожий, очаровавший весь мир. Поначалу россияне не верили, что этот кандидат способен обставить сенатора Джона Маккейна. Вместе с тем они отказывались верить в то, что победа Барака Обамы хоть что-нибудь изменит. Помню, как я сидел в одном кремлевском кабинете и пытался объяснить официальным лицам, что победа Обамы выглядит весьма вероятной и что вместе с ней появится реальная возможность улучшить двусторонние отношения. Пора подумать о том, как установить контакт с Обамой. Ответом было пожатие плечами: «Ничего не изменится. Все люди одинаковы».

Все словно застряли в петле времени. Не только Запад продолжал воспринимать Россию как по сути дела коммунистическую страну, если не считать некоторых нововведений. И для россиян Барак Обама был продуктом старой системы, и это ничего не меняло.

4 ноября Обама победил на выборах и стал сенсацией. Его приход к власти многие воспринимали как начало новой эры. Президент Медведев готовился к своему первому обращению — сначала его назначили на конец октября, потом перенесли на 5 ноября. Когда о победе Обамы стало известно, пиар-агентство Ketchum, консультирующее Кремль, поспешило отправить рекомендации, что представился идеальный шанс упомянуть о новом президенте и заодно произнести несколько теплых слов о будущем сотрудничестве. Этот совет Ketchum не достиг цели: казалось, до известия о победе Обамы никому нет дела.

Речь Медведева в поражающем убранством белом зале Большого Кремлевского дворца продолжалась полтора часа, однако оратор ни словом не упомянул об Обаме, и уж тем более не поздравил его. Зато он возложил на США вину за развязанную войну в Грузии и объявил, что Россия намерена развернуть ракетные комплексы «Искандер» в Калининградской области, у границы с Польшей, чтобы нейтрализовать систему ПРО Буша.

На следующей день об упущенном шансе сообщили газетные заголовки. «Пока мир поздравляет Обаму, российский президент Дмитрий Медведев приказывает развернуть ракеты в Европе», — писала лондонская Times. «Россия делает Обаме строгое предупреждение», — сообщала Washington Post.

Уже не раз высказывалось мнение, что внешняя политика России по своей сути реактивна: именно такой она преимущественно и была в годы правления Путина. Мы видели, что он ждал, когда НАТО «пригласит» вступить в него Россию, позитивными жестами отреагировал на теракты 11 сентября, негативными — на расширение НАТО и планы по новой системе ПРО, но редко проявлял инициативу сам, чтобы на нее реагировали другие. То же самое происходило и теперь: внешняя политика России могла измениться, но только в том случае, если первый шаг сделают американцы.

Обама выбрал своим главным советником по вопросам отношений с Россией профессора Стэнфордского университета Майкла Макфола. Новая команда сразу же выступила с новым, прагматичным философским подходом, который получил название «двухдорожечного сотрудничества». Это означало, что администрация не намерена связывать отношения между странами с действиями России в сфере прав человека или демократии. Администрации предстояло и впредь настойчиво оспаривать действия Кремля в связи с правами человека и оккупацией Грузии, но так, чтобы от этой политики не страдало дипломатическое или военное сотрудничество в прочих сферах (к примеру, по проблемам Ирана или ПРО). Действия в этих случаях будут направлены по двум разным «дорожкам». «Сама идея очень проста, — говорит Макфол. — Мы намерены поддерживать связь с российским правительством по вопросам, которые представляют взаимный интерес, и непосредственно с гражданским обществом России, в том числе с представителями российской политической оппозиции, в тех сферах, которые считаем не менее важными»1.

Первый публичный намек на новый подход прозвучал в речи вице-президента Джо Байдена на Мюнхенской конференции по вопросам безопасности в феврале 2009 г. «В последние несколько лет наметился опасный сдвиг в отношениях между Россией и членами нашего союза», — сказал Байтен. И вот теперь США выразили желание «нажать кнопку перезапуска». Это выражение вскоре стало условным обозначением нового подхода Обамы к отношениям с Россией. Госсекретарь Хиллари Клинтон попыталась превратить ее в телевизионный кадр спустя месяц, преподнеся своему коллеге Сергею Лаврову большую красную кнопку с надписью «перезагрузка». Если по-английски эта надпись выглядела как «reset», то по-русски — как «peregruzka», но эта неточность вызвала только улыбки, и выбранный политический подход прошел официальную церемонию инаугурации.

А за кулисами происходила более важная перезагрузка. Через неделю после выступления Байдена Майкл Макфол отправился в Москву, чтобы вручить Медведеву личное письмо Обамы. Это послание должно было стать чем-то вроде приманки, разложенной возле входа в пещеру, чтобы выманить наружу рычащего медведя. «Мы тщательно изучаем программу ПРО», — гласило письмо, намекая, что она должна стать сферой сотрудничества, а не конфронтации. В письме была представлена общая масштабная картина американо-советских отношений, автор признавал, что в общем и целом интересы Америки совпадают с интересами России. Следовательно, стоит заняться поиском решений, выгодных для обеих сторон, вместо того чтобы придерживаться нулевой суммы, как в прошлом.

Первая личная встреча Медведева с Обамой состоялась в Лондоне 1 апреля, накануне саммита «Группы двадцати» («Большой двадцатки»), назначенного в связи с глобальным финансовым кризисом. После вступительного обмена репликами — как хорошо, что мы оба молоды, оба юристы, оба начинающие на этом посту, — Обама решил испробовать свой новый подход и выбрал для него недавно возникший неприятный пример. Несколько месяцев назад президент Киргизии Бакиев заявил, что американцы должны покинуть авиабазу «Манас» — жизненно важный для военных действий в Афганистане центр транзитных перевозок. Бакиев принял решение в тот же день, когда Россия предложила Киргизии заем в размере 2 млрд долларов. В резиденции посла США в Риджентс-Парке Обама объяснил Медведеву, почему присутствие американцев на авиабазе «Манас» выгодно России: «Мне надо, чтобы вы поняли, зачем нам нужна эта база. Она поддерживает наши действия в Афганистане. Служит для переброски наших солдат в Афганистан и обратно. Там они принимают душ. Там получают горячую пищу и готовятся к вылету в Афганистан, где будут сражаться с нашими врагами, которые и ваши враги. Если бы мы не сражались с этими людьми, с ними пришлось бы сражаться вам. Так скажите мне, президент Медведев, почему же это не в интересах вашего государства, чтобы продолжала функционировать база, которая способствует нашим действиям в Афганистане?» Медведев не ответил сразу. Но через три месяца американцы подписали соглашение, благодаря которому смогли остаться на базе «Манас».

Майкл Макфол вспоминает, что на лондонской встрече Медведев также сделал неожиданный жест, предложив расширить так называемую Северную распределительную сеть (NDN) для Афганистана, что позволило бы США перевозить военные грузы через воздушное пространство России.

Эта договоренность стала ключевой, о ней объявили во время первого официального визита Обамы в Москву в июле 2009 г., как и о принципиальном согласии обсудить новый договор о разоружении на замену прежнему СНВ, Договору об ограничении стратегических наступательных вооружений, срок которого истекал в декабре. Договор, получивший название «нового СНВ», должен был стать центральным элементом «перезагрузки». Но даже формулировка документов о принципиальном согласии потребовала дипломатической акробатики, чтобы примирить диаметрально противоположные взгляды сторон по вопросу о том, должен ли договор также накладывать ограничения на ПРО.

Президент Обама пообещал «пересмотреть» планы ПРО Джорджа Буша и в сентябре обрадовал русских отменой планов строительства РЛС в Чешской Республике и базы ракет-перехватчиков в Польше. Однако он по-прежнему намеревался построить что-то вместо них, и американцы твердо решили не включать в «новый СНВ» никаких пунктов, препятствующих созданию противоракетного щита. Российская сторона так же твердо решила увязать оба вопроса. Она утверждала, что строительство оборонительных объектов против наступательного ядерного оружия дестабилизирует общий стратегический баланс, сделает сторону, не имеющую такого щита, уязвимой для первого удара.

«Мы наотрез отказались обсуждать все сразу, — рассказывает Макфол. — О ПРО мы могли побеседовать отдельно, а пока ограничиться сокращением СНВ. Так и следовало вести переговоры. Российская сторона стремилась сделать все сразу. Мы отказались».

Заместитель министра иностранных дел России Сергей Рябков вспоминает: «С самого начала было ясно — по крайней мере для нас и, думаю, для наших американских друзей, — что система ПРО станет камнем преткновения»2.

Они договорились о компромиссном решении, но ничего хорошего из этого не вышло. В меморандум о взаимопонимании входил пункт об «обеспечении взаимосвязи стратегического оборонительного и стратегического наступательного вооружения». Президенты интерпретировали это каждый на свой лад. На совместной пресс-конференции Медведев сказал: «Мы договорились о том, что оборонительные и наступательные системы обеих стран следует рассматривать в комплексе». Обама же сказал: «В ходе наших дискуссий совершенно уместными будут вопросы не только о наступательном, но и об оборонительном вооружении» и не упомянул, что их следует «рассматривать в комплексе», в сущности, недвусмысленно указав, что противоракетный щит Америки предназначен исключительно для защиты от ударов со стороны Ирана или Северной Кореи, но не имеет никакого отношения к стратегическим силам России, а затем добавил: «В этой связи мы не считаем уместным сочетать данные дискуссии с обсуждениями систем ПРО, предназначенных для защиты от совершенно других видов угроз, никак не относящихся к широким возможностям, которыми располагает Россия». Так есть между ними связь или нет? Эта уловка позволила начаться переговорам… но в самом их фундаменте содержался изъян.

Июльский саммит в Москве был предназначен для демонстрации нового «двухдорожечного» подхода к сотрудничеству и предусматривал не только переговоры в рамках саммита с российским руководством, но и встречи с «гражданским обществом» — речь в Российской экономической школе, встречи с представителями оппозиции, «самыми видными критиками, каких мы только смогли найти в российском правительстве», по словам Макфола.

Первый день был посвящен переговорам с президентом Медведевым, но Обама также пожелал встретиться и с премьер-министром. Второе утро началось с завтрака на веранде дачи Путина — с настоящего пира с икрой. Запланированная продолжительность встречи составляла один час, однако она затянулась на два с половиной. Обама начал с вопроса Путину: «Как же мы до этого докатились — до такой низкой точки в американо-советских отношениях в последние годы?» К счастью, Обама умеет слушать. Ответ Путина целиком занял первый час.

Он обратился к истории отношений двух стран, оседлал любимого конька, вспомнил о бомбардировках Сербии Западом, перечислил все проявления неуважения в последующие годы: противоракеты, Ирак, ВТО, расширение НАТО, ПРО, Косово… Макфол считал, что если о форме еще можно было поспорить, то в сущности «премьер-министр, говорил то, с чем, по моему мнению, мог согласиться президент Обама — что если мы сосредоточим внимание на наших интересах и прагматично обсудим пункты, по которым мы согласны или не согласны, мы сможем сотрудничать». Обаме этот урок истории даже пошел на пользу, потому что позволил ему подчеркнуть, отвечая Путину: ну что ж, а я другой, я новичок, я не хочу, чтобы прошлое настойчиво преследовало будущее. Я действительно хочу, чтобы в отношениях с Россией наступила «перезагрузка».

Саммит достиг своих целей, но удивительным и неожиданным образом. На нем не ощущалось эйфории (или напряженности), которыми обычно сопровождались саммиты представителей Востока и Запада во время холодной войны. «Обамамания» не проникла в Россию. У студентов, слушавших публичную речь Обамы, был скучающий вид.

Однако постепенно «перезагрузка» начала приносить плоды, в том числе заметный сдвиг позиции России по отношению к Ирану. Присоединившись в 2005 г. к иранской «Группе шести», Россия постоянно заявляла, что она не верит, что Иран пытается или может создать в ближайшем будущем ядерное оружие. Россия защищала свое право помогать Ирану развивать гражданскую ядерную программу и не желала поддерживать санкции. Но на первой встрече в Лондоне в апреле 2009 г. Обама поразился, услышав от Медведева, что американцы «скорее всего, лучше осведомлены», чем российская сторона, когда речь заходит об оценке угрозы наличия у Ирана баллистических ракет.

В сентябре американцы получили уникальную возможность доказать, что были правы и насчет ядерных устремлений Ирана. Президентам предстояла встреча в ООН в Нью-Йорке. Перед самой встречей советник Обамы по вопросам национальной безопасности генерал Джеймс Джонс позвонил своему российскому коллеге Сергею Приходько и сообщил, что им необходимо срочно встретиться. В номере отеля Waldorf Astoria Джонс показал Приходько сделанные разведкой снимки тайного завода по обогащению урана, который иранцы строили вблизи священного города Кум. Приходько признался в интервью: «Это был не самый приятный сюрприз, какой мы могли получить»3. Джонс говорит, что его российский коллега был шокирован, качал головой и повторял: «Плохо, очень плохо…»4

Министр иностранных дел Лавров не мог поверить своим глазам. Он отвел Макфола в сторонку и спросил:

— Почему же вы раньше ничего нам не говорили, Майк?

Макфол ответил:

— Вообще-то… мы думали, вы знаете. Они же ваши люди, а не наши!

После этого Обама и Медведев встретились, чтобы обсудить новости, и реакция Медведева на пресс-конференции породила положительные заголовки в странах Запада, поскольку он впервые заявил, что «санкции редко приводят к продуктивным результатам, но в некоторых случаях применение санкций неизбежно». Только два дня спустя, когда известие о заводе в Куме было обнародовано на саммите «Группы двадцати» в Питтсбурге, о причинах смены позиции Медведева наконец можно было догадаться. Россия и Запад впервые начали теснее сотрудничать по проблеме Ирана. В следующем июне Москва поддержала новые санкции ООН, а в сентябре даже отказалась продать Ирану зенитно-ракетную систему С-300, потеряв контракт на миллиарды долларов.

Тем временем в Женеве начались переговоры на постоянной основе по «новым СНВ». Две загвоздки стали очевидны почти сразу. Одной был обмен «телеметрической информацией» — общее пользование данными об испытаниях и запусках ракет. Второй — «собственные опознавательные знаки», по сути дела, нанесение штрих-кода на каждую ракету, чтобы их можно было отслеживать и учитывать.

Обама и Медведев принимали живое участие в этом процессе, утрясая самые важные детали в телефонных разговорах и при личных встречах. Позднее Медведев шутил, что его любимым английским словом стало «телеметрия».

Одна из встреч состоялась в декабре в Копенгагене, где оба лидера участвовали в переговорах по проблеме изменения климата. Повсюду в городе велись дискуссии о глобальном потеплении, Обаме и Медведеву достался импровизированный «конференц-зал» — огороженное шторами помещение в магазине женской одежды, по соседству с толпой обнаженных манекенов. Атмосфера оказалась располагающей. Обама объяснил концепцию «собственных опознавательных знаков»: «Послушайте, мы просто будем наносить штрих-коды на ракеты, чтобы вести им учет. Ведь на это и рассчитан договор».

Участники переговоров с российской стороны противились этому, утверждая, что «если мы подпишем договор, то выполним его условия», так что не следует подозревать их в стремлении смошенничать. Но Медведев увидел в этом предложении смысл. «Ладно, — сказал он, — но если все будет по-честному. Чтобы и вы делали это, и мы, чтобы процесс происходил симметрично».

За этим прорывом последовал еще один, относящийся к телеметрии, и казалось, что подписание соглашения уже совсем близко. В январе генерал Джонс позвонил Обаме из московского аэропорта после переговоров, на которых, по-видимому, было принято решение.

Но возникла одна помеха. Американцы полагали, что российская сторона согласна заключать договор о стратегическом вооружении отдельно, безотносительно оборонительного вооружения. Но замена, выбранная Обамой для противоракетного щита Буша, постепенно начинала приобретать конкретные очертания, и она не нравилась российской стороне. Вместо радара в Чешской Республике и перехватчиков в Польше Обама разработал так называемый поэтапный адаптационный подход, который во многих отношениях мог представлять даже более значительную потенциальную угрозу для России. Подходом были предусмотрены чрезвычайно мобильные ракеты и радары морского базирования, а также базы для ракет ближнего действия в Восточной Европе. 4 февраля 2010 г. было объявлено, что эти ракеты предполагается разместить в Румынии. Видимо, по этой причине позиция Москвы стала жестче: российская сторона поняла, что собирается заключить договор, который заметно сократит ее стратегический арсенал, в то время как американцы строят заграждение прямо у российской границы.

24 февраля прямая телефонная линия между Кремлем и Белым домом за почти полтора часа разговоров раскалилась докрасна. Медведев вновь предпринял попытку увязать сокращение вооружений с имеющими юридическую силу ограничениями по ПРО — в рамках нового договора. Обама сердился. «Дмитрий, мы же договорились! Если условия соглашения будут такими, мы не станем его подписывать». Обама злился и на своих помощников, которые убеждали его, что вопрос практически решен. В сущности, его представители на переговорах оказали ему медвежью услугу, позволив российской стороне считать, что она вправе вставить в договор условия, замораживающие ПРО в том состоянии, в каком они находятся в данный момент.

Понадобилось еще три недели интенсивных переговоров в Женеве и в Москве, а также еще один телефонный разговор Медведева с Обамой 13 марта, чтобы все уладить. Новый договор об СНВ был подписан в Праге 8 апреля. Он имел отношение только к сокращению вооружений, как и хотели американцы, в то время как обе стороны приложили к нему односторонние заявления, касающиеся ПРО. Американцы заявляли, что ПРО США не предназначены для нарушения стратегического баланса с Россией. А Россия своим заявлением оставляла за собой право выйти из договора, если сочтет дальнейшее наращивание Америкой систем ПРО угрозой для собственного стратегического ядерного потенциала. Тем самым российская сторона достигла определенной связи между вопросами, к чему и стремилась: если в какой-то момент она решит, что противоракетный щит США становится чересчур мощным, то может выйти из договора и начать наращивать свое ядерные вооружение.

iМедведев

До тех пор на международной сцене президент Медведев действовал во многом подобно Владимиру Путину. От внимания общественности не ускользнуло то, что и на посту премьер-министра Путин продолжал высказывать свое мнение по вопросам внешней политики и даже совершать поездки в другие страны. Именно он, к примеру, публично заявил, что системы ПРО, в сущности, были препятствием на пути к соглашению о стратегическом вооружении, — всего за несколько недель до того, как Медведев разозлил Обаму, повторив ту же мысль.

Взгляды Медведева на защиту интересов России и отношение к ней как к равноправному партнеру были идентичны взглядам его предшественника. Даже сближение с Западом по проблеме Ирана не означало стратегического сдвига: по различным причинам — коммерческим, политическим и стратегическим, — Москва ни за что не рискнула бы обзавестись врагом в лице Тегерана.

Как мы увидим в следующей главе, Медведев менял внутреннюю политику медленно, но старался оказывать влияние. То же самое справедливо для его первых зарубежных инициатив. Его программные речи в Берлине и Эвиане эффекта не имели. Но теперь, когда лед в отношениях с президентом Обамой был сломан, Медведев нашел способ поддерживать свой имидж на родине и за границей. Поскольку его лозунгом во внутренней политике была «модернизация», он стремился к тому, чтобы его видели приятельствующим с современным американским президентом. Мало было просто иметь iPad и вести видеоблог на своем сайте: требовалось «выйти» на Запад и посетить Кремниевую долину. Медведев и не собирался соперничать с Путиным, склонным к активному отдыху, зато мог попробовать выглядеть круто в компании Барака Обамы и Арнольда Шварценеггера.

Через пару месяцев после подписания соглашения в Праге состоялся первый официальный визит Медведева в США. Он сделал все так, как и полагалось президенту-«модернизатору»: открыл аккаунт в Twitter, посетил Cisco, Apple и Стэнфордский университет, встретился с эмигрантами из России, работающими в Кремниевой долине, затем вылетел в Вашингтон на встречи с конгрессменами и импровизированный ланч в компании с Обамой, организованный в ресторане Ray’s Hell Burger. Они поговорили о том, что лучше — халапеньо или пикули, но Барак не стал сообщать Дмитрию, что ФБР только что раскрыла группу российских шпионов. Это выяснилось лишь после возвращения Медведева в Москву. «Торжественный обмен» состоялся 9 июля в аэропорту Вены и прошел в духе холодной войны. Десятерых российских «спящих агентов», в том числе гламурную и сразу прославившуюся Анну Чапман, обменяли на четырех американцев, тоже обвиненных в шпионаже.

Этот инцидент не просто напомнил всем, что шпионаж по-прежнему процветает. Путин встретил разведчиков на родине как героев. Преданность Путина его профессии непоколебима, он уютно чувствовал себя в роли их «крестного отца». Через неделю после возвращения агентов Путин организовал с ними встречу, пообещал собеседникам «интересное и яркое будущее» и «достойные места работы». Обещал он и возмездие предателю, который выдал их американцам: «Это результат предательства: они кончают либо от пьянства, либо от наркотиков. В общем, под забором».

Одна из песен, которую они пели вместе, — «С чего начинается родина» из кинофильма 1968 г. «Щит и меч» о советском разведчике, работавшем в фашистской Германии. На благотворительном мероприятии в декабре Путин сыграл ее двумя пальцами на рояле. Конечно, любимое — сентиментальное и патриотическое…

С чего начинается Родина?

С той песни, что пела нам мать.

С хороших и верных товарищей,

Живущих в соседнем дворе.

С той самой березки, что во поле,

Под ветром склоняясь, растет.

Со стука вагонных колес

И с этой дороги проселочной,

Которой не видно конца.

С окошек, горящих вдали,

С чего начинается Родина?

И с клятвы, которую в юности

Ты ей в своем сердце принес¹³.

Глава 12

Сильный человек и его друзья

Под влиянием мирового финансового кризиса

Однажды Владимир Путин заметил, что он «устал от внешней политики» и рад побыть премьер-министром, а не президентом. Но в сентябре 2008 г., проведя на новом посту всего четыре месяца, он был вынужден справляться с экономическим и финансовым кризисом. Восемью годами раньше он прошел курс интенсивного обучения в области экономики благодаря его команде способных молодых реформаторов. Однако этого опыта было недостаточно, чтобы подготовиться к урагану, который вскоре обрушился на страну.

Непосредственно перед глобальным финансовым крахом положение казалось прочным. Благодаря рекордно высоким ценам на нефть в 1999–2008 гг. российская экономика росла в среднем на 7 % в год. Стабилизационный фонд, призванный служить «подушкой», если цены на нефть снизятся, достиг гигантских размеров, так что его пришлось делить на Резервный фонд (140 млрд долларов) и Фонд национального благосостояния (30 млрд долларов), последний был предназначен для разрешения назревающего кризиса пенсионной системы. Еще в феврале 2008 г. Путин говорил: «Главное, чего мы достигли, — стабильность». Но опорой российскому бизнесу служили займы, полученные от западных банков, а крах этих банков уже начинался.

К счастью, группа экспертов Путина, наблюдая за тем, как на Америку надвигается кризис кредитования, хорошо осознавала, что это цунами вскоре накроет Россию. 15 сентября обанкротился Lehman Brothers, и уже на следующий день эксперты-экономисты собрались в кабинете заместителя премьер-министра Игоря Шувалова. Среди них были советник президента Медведева по экономическим вопросам Аркадий Дворкович и министр финансов Алексей Кудрин, которого позднее журнал Euromoney назвал «министром финансов года». «Когда мы осознали, что все участники рынка могут враз обанкротиться, то поняли: надо что-то делать, — вспоминает он. — Мы разработали план предоставления кредитной линии 295 компаниям. Они должны были получить специальное право кредитования»1. Эти 295 компаний приносили стране 80 % дохода.

План предусматривал предложение ссуд двумя банками с государственным участием — Внешэкономбанком и Сбербанком. Последний возглавлял разработчик ранних путинских реформ Герман Греф. Он колебался: «Я говорил, что готов сделать это, но лишь при условии государственных гарантий, так как распоряжаюсь средствами наших акционеров. Если риск будет слишком велик, мне придется отчитываться перед ними»2.

Группа выдвинула предложение, согласно которому поручителем выступал Центральный банк. «Мы, сотрудники Сбербанка, провели на рабочих местах два дня и две ночи, — вспоминает Греф. — Мы придирчиво изучали бумаги, определявшие, кто, что и кому должен. Мои подчиненные не спали двое суток».

В конце концов Центробанк потратил около 200 млрд долларов, около трети его наличных резервов, чтобы удержать экономику на плаву. Большая часть этих средств ушла на рекапитализацию банков, скупку акций, резко упавших в цене, и поддержку падающего курса рубля. 50 млрд долларов выплатили 295 ключевым компаниям, чтобы они могли вернуть ссуды в твердой валюте, взятые у иностранных кредиторов. В число бенефициаров входили Олег Дерипаска (4,5 млрд долларов) и Роман Абрамович (1,8 млрд долларов), а также государственные компании — «Роснефть» (4,6 млрд долларов) и «Российские технологии» (7 млрд долларов).

Стратегия сработала. За пару лет почти все ссуды были выплачены, Россия вышла из рецессии в лучшей форме, чем некоторые страны Запада. За время кризиса ВВП снизился на 8 %, больше, чем в любой другой стране «Группы двадцати», но уже в следующем году вернулся к прежнему значению, добавив к нему еще 5 %.

Сергей Гуриев, видный экономист, с которым президент Обама встречался во время первого визита в Москву, считает, что реакция правительства на кризис была «решительной и эффективной». «Российская финансовая система вышла из острого финансового кризиса практически невредимой, безработица осталась под контролем. Правительство предотвратило коллапс банковской системы. Более того, кризис не привел к значительной национализации частных компаний. Под знаменем борьбы с кризисом правительство могло бы национализировать все банки и компании, находящиеся в бедственном финансовом положении, но не сделало этого»3.

Тем не менее рецессия сказалась на тысячах российских банков и компаний. Иностранные инвесторы обратились в бегство, лишив российскую фондовую биржу триллиона долларов.

Путин отказывался признать, что кризис вскрыл структурные изъяны российской экономики. Он винил во всем опрометчивость американцев, видел в случившемся еще одно доказательство несправедливости американской гегемонии. «Все, что происходит сейчас в экономической и финансовой сфере, началось в США. Это настоящий кризис, с которым столкнулись мы все. Действительно грустно то, что мы увидели неспособность принимать адекватные решения. Это уже не безответственность со стороны отдельных лиц, а безответственность всей системы, которая, как нам известно, претендует на (глобальное) лидерство».

Кризис ударил по России иначе, чем по более прочной экономике Запада. Он выявил зависимость страны от экспорта нефти, особенно когда цена снизилась со 145 до 35 долларов за баррель. Кроме того, кризис обнажил плачевное состояние большей части российской промышленной базы, унаследованной еще от советской плановой экономики. В СССР создавались промышленные зоны невиданного на Западе масштаба — так называемые моногорода, где буквально все вертелось вокруг зачастую единственного промышленного предприятия. Если градообразующее предприятие, будь то автомобильный, алюминиевый или сталелитейный завод, прекращало производить продукцию, в состояние коллапса приходила вся его инфраструктура. Советские плановики не предусматривали экономических спадов, и теперь моногорода оказались безнадежно уязвимыми для смены ситуации на Уолл-стрит, даже если уже перешли в частные руки.

Одним из таких моногородов было Пикалёво под Санкт-Петербургом. Город вырос вокруг цементного завода, ныне представляющего собой комплекс из трех взаимосвязанных предприятий, принадлежащих, среди прочих, одному из богатейших людей в России, Олегу Дерипаске. Экономический кризис привел в начале 2009 г. к увольнению без выходного пособия тысяч работников. Столкнувшись с грандиозным социальным кризисом, население взяло инициативу в свои руки. Протестующие перекрыли федеральную трассу, ведущую к Санкт-Петербургу. Транспортная пробка растянулась на 400 км. Как раз в этот день Путин прибыл с визитом в родной город, в том числе и на церемонию введения в действие новенького автосборочного завода Nissan. Кризис в Пикалёво тем временем уже достиг крупных масштабов. На встрече с собственниками предприятий и правительственными чиновниками в Пикалёво 4 июня Путин устроил виновным взбучку. Он распорядился в тот же день рассчитаться с долгами по заработной плате, размер которых превысил 41 млн рублей, и отчитал собственников: «Вы сделали заложниками своих амбиций, непрофессионализма и жадности тысячи людей. Это недопустимо! Если собственники договориться между собой не смогут, то единый комплекс все равно будет восстановлен в том или ином виде. Если вы договориться между собой не сможете, то это будет сделано без вас».

Далее в ходе сцены, которая изумила телезрителей, он потребовал, чтобы собственники, которых он сравнил с тараканами, подписали соглашение, чтобы заводы заработали вновь. «Все подписались? Да? А вы, Дерипаска? Не вижу вашей подписи, идите подпишите!» Миллиардер нехотя подошел, послушно подписал бумагу и нарвался на окрик Путина: «Ручку верните!»

Решение Путина годилось лишь для быстрого достижения временных результатов. В перспективе России предстояло найти способ привести в соответствие рынку даже моногорода.

Город Тольятти на Волге, в 800 км к юго-востоку от Москвы, — крупнейший моногород страны с населением в 700 тысяч человек, где каждый четвертый взрослый работает на АвтоВАЗе. Незадолго до рецессии, в феврале 2008 г., французская компания Renault приобрела 25 % акций АвтоВАЗа за миллиард долларов. Как и другие производители автомобилей всего мира, компания сильно пострадала во время кризиса. Ей не удалось модернизировать производство, сократить раздутый штат. 100 тысяч автомобилей оставались непроданными. И опять премьер-министр посчитал, что благосостояние рабочих надо поставить превыше всего. Заводу не позволили разориться, коллапс градообразующего предприятия имел бы катастрофические последствия для сотен тысяч человек и стал бы угрозой для стабильности во всем государстве. 30 марта 2009 г. Путин посетил завод, похвалил его руководство, сумевшее избежать массовых увольнений (в отличие от Пикалёво) и пообещал правительственную помощь в размере 25 млрд рублей (830 млн долларов) в виде кредитов, наличных и гарантий. Сергей Гуриев назвал экстренное финансирование этого «мастодонта бесполезности» одной из немногих ошибок, допущенных во время кризиса.

Однако Путин прибег и к некоторым жестким дипломатическим мерам, чтобы обеспечить компании долгосрочное выживание. В октябре он предъявил Renault публичный ультиматум с требованием либо помочь в экстренном финансировании завода, либо 25 %-ная доля акций, принадлежащая компании, будет сокращена. «Или они примут участие в дальнейшем финансировании компании, или мы начнем с ними переговоры о наших относительных долях». Затем, 27 ноября, он поспешил в Париж и получил то, чего хотел. Компания Renault пообещала предоставить заводу новые технологии, в обмен на которые правительство должно было выплатить еще 50 млрд рублей.

Для Путина эти два дня в Париже выдались удачными. Помимо успешной сделки с Renault, он осуществлял надзор за подписанием соглашения между «Газпромом» и французским энергетическим гигантом EDF об участии последнего в работах по проекту «Южный поток» — строительству газопровода, предназначенного для транспортировки российского природного газа в Европу в обход «ненадежных» стран транзита, таких как Украина и Беларусь. Еще одна крупная французская энергетическая компания, GDF-Suez, вела с Путиным переговоры о 9 %-ной доле в другом обходном газопроводе, «Северный поток». В создании обоих трубопроводов наметился значительный прогресс: немецкое правительство и энергетические компании поддерживали «Северный поток», а итальянская ENI стала партнером по «Южному потоку». Работа же над альтернативным вариантом ЕС, газопроводом «Набукко», продвигалась сравнительно медленно.

Между тем на неофициальном ужине с французским премьер-министром Путин обсуждал еще более сенсационную сделку — покупку французского многоцелевого десантного корабля Mistral, второго по величине во французском флоте, на котором возможно размещение вертолетов, танков, средств десантирования и 750 десантников. Год спустя решение о продаже двух кораблей Mistral было подтверждено и стало беспрецедентной передачей военно-морских технологий НАТО, а также вызвало серьезное беспокойство у восточноевропейских соседей России.

По-видимому, работа в сфере международной торговли доставляла удовольствие премьер-министру. Но не все проходило гладко. Весной 2009 г. Путин и канцлер Германии Ангела Меркель поддержали предложение о спасении компании Opel — немецкого подразделения разорившегося американского производителя General Motors. Согласно условиям сделки, Сбербанк совместно с канадской компанией Magna должен был приобрести 55 % акций Opel и сохранить десятки тысяч рабочих мест, преимущественно в Германии. Меркель и Путин регулярно встречались, чтобы обсудить и продвинуть сделку. Для Меркель, которую в сентябре ожидали выборы, сделка имела скорее политическое значение, для Путина она была еще одним шансом заполучить для России западные технологии: партнером Сбербанка в этой сделке был автомобильный завод ГАЗ, принадлежавший Олегу Дерипаске, который получал таким образом доступ к новейшим технологиям Opel и мог приступить к производству машин, которые, наконец, изменили бы представление о том, что русские способны выпускать лишь примитивные «лады».

10 сентября компания GM согласилась с условиями сделки. Путин ликовал. «Надеюсь, это один из шагов, которые приведут нас к истинной интеграции в европейскую экономику», — заявил он участникам клуба «Валдай» в своей загородной резиденции. Следующие несколько месяцев за ходом переговоров следил председатель правления Сбербанка Герман Греф, летая в головной офис GM в Детройте и обратно. Был составлен контракт на 5000 страниц. «Затем однажды вечером в начале ноября, — вспоминает Греф, — я присутствовал на совещании у Путина и тем же вечером должен был вылететь в Рюссельсхайм, чтобы на следующее утро подписать контракт. Я вышел с совещания и получил сообщение, что GM решила не продавать Opel!» Поначалу Греф подумал, что это шутка. «Сделка была уже проработана. Мы проделали колоссальную работу, добились поддержки всех европейских правительств!»

Наконец президент GM Фредерик Хендерсон позвонил Грефу с извинениями и объяснил, что таково было решение правления. Греф ответил, что им лучше не затягивать этот разговор — сейчас он способен наговорить такое, о чем потом пожалеет. «Разговор получился коротким. Я был в таком шоке, что пришел в себя не скоро. Ради этой сделки мы с целой командой полгода работали днями и ночами».

Путин пришел в ярость. Случившееся стало не только сокрушительным ударом по его надеждам на возрождение российского автомобилестроения, но и доказательством американского вероломства: «В будущем мы учтем этот стиль общения с партнерами, хотя от такого пренебрежения пострадали главным образом не мы, а европейцы. GM никого не предупредила, ни с кем не поговорила… несмотря на все достигнутые соглашения и подписанные документы. Что ж, думаю, это хороший урок».

Потребность в реформах

Финансовый кризис продемонстрировал слабости экономики России, реформирование которой так и не было доведено до завершения. Нельзя было и дальше полагаться только на гиперактивного премьер-министра, способного заставить собственников подписывать соглашения, а иностранцев — инвестировать средства. Экономика должна быть более приспособляемой и притягательной для инвесторов. Это понимали и команда реформаторов Путина, и президент. Советник Медведева Аркадий Дворкович говорит: «Мы должны были спросить себя: почему удар, нанесенный российской экономике, был сильнее, чем любой другой? И главный вывод, к которому мы пришли, заключался в том, что структура российской экономики просто не соответствует современным потребностям и открыта для слишком большого риска. Разумеется, это было очевидно еще в 2000 г., когда мы проводили реформы под руководством Путина. За восемь лет мы достигли некоторых успехов, но структура экономики не изменилась»4.

Постоянный рост цен на нефть помог повысить уровень жизни, но вместе с тем породил беспечное отношение к экономической реформе. «Когда в 2008 г. цены на нефть снова снизились, — рассказывает Дворкович, — мы поняли, что наших действий было недостаточно — необходимо сменить направление. Медведев считал, что идти дальше по тому же пути нельзя».

Об изменении направления возвестила статья «Россия, вперед!», опубликованная Медведевым в интернет-дневнике 10 сентября 2009 г. Ему понадобилось всего четыре строчки, чтобы перейти к сути и осудить Россию за «примитивную сырьевую экономику и хроническую коррупцию». Циничные российские комментаторы отказывались видеть хоть какую-нибудь разницу между Медведевым и Путиным, однако факт оставался фактом: Путин никогда не произносил подобных слов в адрес экономики. Эта статья немного напомнила мне реформаторские труды Михаила Горбачева в конце 1980-х гг.: его тоже обвиняли в предпочтении, отданном анализу, а не поиску решений, он тоже обнаружил, что многие из его реформ либо задушены «старой гвардией», либо зачахли на бесплодной почве советской системы.

Медведев объявил, что «двадцать лет бурных преобразований так и не избавили нашу страну от унизительной сырьевой зависимости. Наша теперешняя экономика переняла у советской самый тяжелый порок — она в значительной степени игнорирует потребности человека. Отечественный бизнес за малым исключением не изобретает, не создает нужные людям вещи и технологии». Имея в виду, по-видимому, реформы своих предшественников, Медведев продолжал: «Все это доказывает, что мы сделали далеко не все необходимое в предшествующие годы. И далеко не все сделали правильно». Он пообещал «модернизацию» практически во всем: страна наймет лучших специалистов мира, будут и зарубежные инвестиции, и современные информационные технологии, и даже политические реформы, чтобы партии в парламенте периодически сменяли друг друга у власти, «как в самых демократических странах».

Статья стала первым из множества либеральных проспектов, обнародованных Медведевым за время его президентства, но лишь некоторые идеи нашли отражение в реальной жизни. О причинах этого явления спорят аналитики. Все дело в том, что Медведев — всего лишь марионетка Путина, пляшущая либеральный танец на потеху Западу, в то время как кукловод осуществляет жесткий контроль за всем, что творится за кулисами? Или в том, что будущему реформатору постоянно вставляет палки в колеса его предшественник? Или в том, что осуществление реформ в России — просто-напросто слишком грандиозная задача, к тому же сама огромная система с ее коррупцией сопротивляется любой инициативе?

Первыми видимыми мерами Медведева, как и Горбачева, стали нисходящие инициативы, предназначенные для достижения результатов, которых на Западе удалось достичь рынку при незначительной помощи правительства. В марте 2010 г. он выбрал город Сколково в Московской области местом, которое, как он надеялся, станет российской Кремниевой долиной. Не было ли противоречия в том, что правительство учреждает указом «инновационный центр»? Нет, если верить кремлевскому идеологу Владиславу Суркову. Он выступал в защиту того, что называл «авторитарной модернизацией», утверждая, что для экономической реформы политическая либерализация не требуется. По словам Суркова, «спонтанная модернизация» эффективна только в англосаксонских странах, в то время как Франция, Япония и Южная Корея (подразумевалось, что и Россия) полагаются на «дирижистские методы».

В следующем месяце Медведев провозгласил еще одну «реформу сверху»: Москве предстояло превратиться в ведущий глобальный финансовый центр. Тут ощущалась связь с ранней попыткой Медведева «назначить» рубль международной резервной валютой (об этом было объявлено в той же речи в Эвиане, в которой он призвал к созданию нового договора о безопасности сразу же после войны в Грузии). Видимо, дело было в слабом понимании психологии рынка с его невообразимой смесью азартной игры, догадок, опыта и предвидения. Руководить разработкой проекта поручили Александру Волошину, бывшему главе администрации Ельцина и Путина. Он славился умением «проворачивать дела», но, как видно, эта задача оказалась не по зубам даже ему. Год спустя Медведев объявил, что проект «наполовину готов». Если прогресс не замедлится, Москва станет международным финансовым центром к середине 2012 г.

Неспособность России интегрироваться в мировую экономику превращалась в навязчивую идею Медведева. В 2009 г. доля иностранного инвестиционного капитала снизилась на 41 %. В феврале 2010 г. президент поручил заместителю премьер-министра Игорю Шувалову лично заняться улучшением инвестиционного имиджа России и создать «специальную структуру в министерстве для анализа препятствий к этой цели». Шувалов — способный молодой политик, вызывающий восхищение у западных бизнесменов. Шувалов руководил действиями России (жизненно важными для интеграции в мировую экономику), направленными на вступление во Всемирную торговую организацию.

Находясь под впечатлением от поездки в Калифорнию в июле 2010 г., после возвращения домой президент Медведев созвонился с российскими послами и устроил им нагоняй за безнадежно устаревший подход к работе. (Это напомнило мне одного чиновника из министерства иностранных дел, который объяснял нам, отвечая на вопрос, почему для организации интервью с заместителями министров требуется столько времени: «Мы здесь по-прежнему работаем в XIX в.».) Медведев строго запретил своим дипломатам присылать ему бессмысленные сообщения о событиях в мире. «Я прекрасно могу прочитать об этом в Интернете, — говорил он, — и гораздо раньше, чем вы мне сообщите». В будущем дипломатическая служба должна была посвятить себя Главной Идее Медведева — модернизации, способствуя делам России и привлекая инвестиции, особенно из ключевых стран, как он назвал Германию, Францию, Италию, Евросоюз в целом и США. Один кремлевский чиновник, присутствовавший при этом, подвел итог речи президента словами «либо меняйте свои взгляды и мозги, либо вон из дипломатии».

Но без ответа остался один вопрос — тот самый, который не давал мне покоя долгие годы, со времен падения коммунизма в России. Почему Россия не стала или не смогла стать процветающей страной-производителем, подобно Китаю или многим другим развивающимся странам? У нее есть и ум, и навыки, образованная, но сравнительно дешевая рабочая сила, неисчерпаемые природные ресурсы, сколько угодно места для строительства новых предприятий, рынок, жаждущий западных товаров… Но вы когда-нибудь видели на этикетке одежды надпись «Сделано в России» или покупали компьютер, фотоаппарат или мебель, импортированные из России?

Можно привести много объяснений. Но самое существенное на данный момент препятствие для иностранного инвестирования (или создания международного финансового центра в России) можно выразить одним словом — «коррупция», имеющим настолько сложный смысл, что один видный российский бизнесмен заметил: вам, человеку с Запада, никогда его не понять. «Воровство, — говорил он, — только воровство не в вашем представлении. Это целая система — политическая система, торгово-промышленные предприятия, полиция, судебная власть, правительство, и так сверху донизу, все переплетено и неразделимо».

Жулики и воры

В третьей главе я рассказал о том, как ИКЕА стала одной из первых компаний, открывших магазины в путинской России. В настоящее время у нее в стране 12 торговых точек, где миллионы россиян любят проводить выходные, покупая доступную и модную мебель. ИКЕА сделала больше, чем кто-либо, меняя к лучшему внешний вид квартир советской постройки и делая их комфортными. Однако российская бюрократия — местные мэры, чиновники, судьи, милиция — всеми силами старались помешать ей. И вовсе не потому, что возражали против проникновения на рынок шведской компании, а потому, что, будучи частью российского бюрократического аппарата, даже не могли представить себе, что такое случится, а они не получат свою долю прибыли: ИКЕА отказывалась давать взятки, которые облегчили бы ей задачу. Компания даже уволила двух руководителей высокого ранга, когда выяснилось, что они пусть и не давали взятки сами, но посмотрели сквозь пальцы на незаконную сделку между одним из субподрядчиков ИКЕА и энергосбытовой компанией. Однако этика ИКЕА создала невообразимые проблемы, вполне способные помешать одной из самых преуспевающих торговых компаний мира выйти на российский рынок.

Бесчестные представители власти (а бесчестны, по-моему, почти все) вымогали деньги у компаний, чаще всего прибегая к тактике выдумывания проблем (например, отсутствия какого-нибудь разрешения), а потом требовали деньги в обмен на обещание игнорировать эти «проблемы». Если им отказывали во взятке, проблема сохранялась, в разрешении вести деятельность отказывали или, что еще хуже, сообщали о «нарушениях» в милицию, и на предпринимателя заводили «дело» за то, что он «нарушил» какой-нибудь закон или постановление. Размер взятки находился в прямой зависимости от размеров компании, поэтому неудивительно, что в ИКЕА российские чиновники увидели большую мирную желто-синюю дойную корову.

Первый генеральный директор ИКЕА в России Леннарт Дальгрен приехал в Москву в 1998 г. и пробыл в ней восемь лет, сражаясь с властями за право открыть первые магазины компании и «мегамоллы». В своих мемуарах «Вопреки абсурду. Как я покорял Россию, а она — меня»6 Дальгрен подробно и с удивительно добрым юмором рассказал о стоявшей перед ним почти невозможной задаче выйти на российский рынок, не платя взяток. Когда компания строила свой первый дистрибьюторский центр в Солнечногорске под Москвой, затратив 40 млн долларов, внезапно явившаяся милиция остановила стройку под предлогом отсутствия неких разрешений. «Чтобы построить большой торговый центр вроде ИКЕА или «Меги», необходимо получить более 300 отдельных разрешений», — сообщает Дальгрен. Глава области потребовал 10 млн, а затем — 30 млн рублей (более 1 млн долларов) за разрешение возобновить строительные работы. Дальгрен согласился заплатить, но не чиновнику, а в благотворительный фонд, открыто и гласно. Этот способ сработал.

Год спустя ИКЕА попыталась открыть гигантский центр в московском пригороде Химки, но столкнулась с препятствиями, так как центр обеспечивали резервные электрогенераторы, а рядом отсутствовала транспортная развязка. Чтобы преодолеть эту проблему, ИКЕА пришлось построить два моста стоимостью 4 млн долларов и выделить 1 млн долларов на развитие детского спорта. Основатель ИКЕА Ингвар Кампрад говорит, что российские энергетические компании обсчитали ИКЕА на 190 млн долларов за газ и электричество. По его словам, это произошло лишь потому, что ИКЕА отказалась давать взятки.

Всемирный банк ежегодно публикует обзор, в котором приводит рейтинг 183 стран мира в зависимости от «легкости ведения бизнеса». В 2011 г. Россия значилась в этом рейтинге на 123-м месте, сильно отставая от таких постсоветских государств, как Грузия (19-е место) и Киргизия (44-е место). По такому критерию, как «получение разрешений на строительство», Россия попала на 182-е место, опередив только Эритрею7.

Дальгрен хотел организовать для владельца ИКЕА — одного из самых богатых людей мира, горящего желанием заниматься бизнесом в России, — встречу с Путиным. Поначалу Дальгрена футболили, вынуждая довольствоваться встречами с заместителем премьер-министра. Потом Дальгрен нашел возможность обсудить предложение с кем-то из ближайшего окружения Путина и услышал от этого человека: можно подумать, что представителям ИКЕА встреча с Путиным вовсе не нужна. Дальгрен пишет: «Не знаю, всерьез это было сказано или в шутку, но прозвучали слова: «Обычная ставка за встречу с Путиным — 5–10 млн долларов, которые вы ни за что не заплатите».

Журнал New Times сообщает, что встреча с заместителем премьер-министра Игорем Шуваловым обойдется всего в 150 тысяч долларов. Некий представитель общественности написал президенту Медведеву в Twitter, что в феврале 2011 г. добивался встречи с первым заместителем председателя правительства РФ Владиславом Сурковым, и ему назвали цену — 300 тысяч долларов. Медведев даже ответил ему: «Я показывал ваш твит Суркову. Позвоните к нему в приемную. Объясните, кто пытался вымогать у вас деньги».

Незачем добавлять, что все заявления о том, что получить аудиенцию высшего руководства можно только в обмен на взятку, официально опровергаются. Но обычно в России не предпринимается абсолютно никаких попыток скрыть масштабы этой проблемы — как и то, что ее эскалация при нынешнем российском руководстве стала феноменальной. На посвященной коррупции встрече в Кремле, проведенной 29 октября 2010 г., сам Медведев заявил, что по вине коррупции Россия теряет до 33 млрд долларов в год. Официальные лица, ведающие государственными закупками, получают от поставщиков такие огромные откаты, что, по официальным данным, они составляют одну десятую всех государственных расходов. По словам главного военного прокурора, 20 % бюджета военной прокуратуры расхищается коррумпированными чиновниками8. В целом, по словам Медведева, «уровень хищений можно сократить на триллион рублей по самым скромным подсчетам. То есть нам уже ясно, что [при госзакупках] гигантские суммы присваивают бюрократы и беспринципные бизнесмены, действующие в этой сфере»9. По данным независимых источников, уровень коррупции еще выше, потери от нее достигают 300 млрд долларов в год и сравнимы с одной четвертой частью ВВП10.

Финансовый кризис не отразился на аппетитах российской коррупции: в 2008–2009 гг. средний размер взятки в России вырос почти втрое (согласно официальному отчету министерства внутренних дел) и превысил 23 тысячи рублей (776 долларов). К июлю 2010 г., по данным того же официального органа, средний размер взятки составил 44 тысячи рублей (1500 долларов), а к июлю 2011 г. достиг невероятного уровня — 300 тысяч рублей, или 10 тысяч долларов. Руководитель Главного управления экономической безопасности МВД Денис Сугробов сообщил журналистам: «Официальные лица, отвечающие за закупки и размещение государственных и муниципальных заказов, особенно подвержены взяточничеству». Глава московского отделения неправительственной организации Transparency International добавлял, что 10 тысяч долларов — это средний размер взятки в деловой сфере, не связанный с «мегапроектами»: «Такие взятки официальные лица получают от компаний средней руки».

Странно, что сведущие люди знали средний размер взятки, но, по-видимому, понятия не имели, кому даются эти взятки, или, по крайней мере, редко принимали меры против них. Чтобы понять, насколько успешно эта свирепствующая коррупция отпугивала иностранных инвесторов, достаточно обратиться к показателю коррупции, введенному Transparency International, а также к составленному им рейтингу стран мира в зависимости от уровня воспринимаемой коррупции среди официальных лиц и политиков: за период, прошедший с 1996 г., Россия скатилась с 46-го места на 82-е в 2000 г., когда к власти пришел Путин, и на 154-е в 2010 г. Иными словами, лишь десяток стран в мире считаются более коррумпированными, чем Россия.

В борьбе с коррупцией наблюдались лишь некоторые незначительные успехи. На встрече в Кремле 10 августа 2010 г. начальник контрольного управления президента Константин Чуйченко доложил президенту Медведеву результаты проверки закупок медицинского оборудования государственными больницами. Помимо всего прочего выяснилось, что 7,5 млрд рублей (250 млн долларов) было потрачено на 170 компьютерных томографов, за многие из них заплатили цену, «в два-три раза» превышающую цену производителя. Чуйченко высказал мнение, что государственные средства используются «неэффективно». Но ответ Медведева был более прямолинейным: «Знаете, я думаю, что это не просто коррупция, а совершенно циничное и беззастенчивое расхищение государственных средств. У тех, кто совершил эту аферу, нет ни стыда, ни совести»11. Это повлекло за собой ряд исков против официальных лиц, отвечающих за медицинские закупки, и не только на низших уровнях, но и в самой администрации президента. Двое обвиняемых, Вадим Можаев и Андрей Воронин, занимались вымогательством: они сообщали производителям медицинского оборудования (например компании Toshiba), что их занесли в выдуманный черный список, отстраняя от участия в тендерах на государственные закупки их продукции, а затем предлагали вычеркнуть их из списка за миллион долларов. Toshiba заявила о попытке вымогательства в милицию, которая начала следствие и арестовала чиновников. Воронина приговорили к трем годам тюрьмы12. В другом громком деле начальник главного военно-медицинского управления Александр Белевитин был арестован 2 июня 2011 г. за получение взятки в размере 160 тысяч долларов от иностранного поставщика компьютерных томографов13.

Порой казалось, что закон США о коррупции за рубежом эффективнее вскрывает факты получения взяток в России, чем все меры, предпринятые самими россиянами. В 2010 г. американская компания Diebold, производящая банкоматы, на основании закона о коррупции за рубежом уволила пять топ-менеджеров своего российского филиала, обнаружив, что они дают откаты официальным лицам ради заключения сделок. Немецкий производитель автомобилей Daimler был обвинен по закону о коррупции за рубежом в том, что раздал взяток более чем на 3 млн евро, чтобы заключить с потребителями в российском правительстве контракты на покупку машин. Автомобили покупали преимущественно для МВД, Министерства обороны, а также для «гаража специального назначения», обслуживавшего политическую элиту. Daimler перечислял средства на оффшорные счета. В ноябре 2010 г. президент Медведев отдал распоряжение о расследовании этого случая14.

Коррупция идет рука об руку с отсутствием независимой судебной власти. В этой сфере мало что изменилось, несмотря на призывы Медведева положить конец тому, что он назвал «правовым нигилизмом». Особенно печально известен случай молодого юриста Сергея Магнитского, который в ноябре 2009 г. умер в тюрьме после того, как его арестовали те самые официальные лица, которых он обвинил в мошенничестве. Магнитский представлял базирующуюся в Великобритании компанию Hermitage Capital, крупнейшего зарубежного портфельного инвестора в России. Ее основатель Билл Браудер многое сделал для привлечения инвесторов в Россию и называл себя сторонником Владимира Путина. Он даже приветствовал арест Михаила Ходорковского как попытку привести в порядок российский бизнес. Частью стратегии Браудера было способствовать добросовестному корпоративному управлению, бороться с коррупцией в российских компаниях, в которые он инвестировал средства, и тем самым добиваться повышения стоимости акций и величины прибыли. В ноябре 2005 г., после попытки Браудера выяснить структуру собственности нефтяной компании «Сургутнефтегаз» (по слухам, связанной с Путиным), его занесли в черный список как представляющего «угрозу для национальной безопасности» и запретили въезд в Россию. В июне следующего года на московские филиалы компании Hermitage, по утверждению самой компании, совершили рейдерский налет коррумпированные сотрудники правоохранительных органов, с помощью изъятых налоговых документов и печатей компании сфальсифицировавшие особо крупную кражу из российского бюджета. Расследование, проведенное Магнитским, выявило, что представители организованной преступности, сотрудничающие с коррумпированными официальными лицами, воспользовались похищенными документами, чтобы мошеннически присвоить 230 млн долларов налога, уплаченного тремя филиалами компании Hermitage. Когда Магнитский официально обвинил в мошенничестве сотрудников органов правопорядка, совершивших налет на офисы Hermitage, те же сотрудники сразу арестовали его и бросили в Бутырскую тюрьму, где в невыносимых условиях продержали 11 месяцев. Магнитский серьезно заболел, в медицинской помощи ему было отказано, и 16 ноября 2009 г. он умер. Медицинского освидетельствования в последний час его жизни не проводилось, родственники обнаружили, что у него сломаны пальцы и тело покрыто синяками. Согласно отчету Совета по правам человека при президенте Медведеве, в последние часы жизни, когда Магнитскому настоятельно требовалась медицинская помощь, его держали в наручниках в тесной комнате, восемь человек избили его и оставили на час, за это время он умер. Машина скорой помощи, которую отказались впустить, ждала за воротами15.

Этот случай — кошмар в духе Кафки, трагедия человека, уничтоженного безжалостной и непробиваемой системой, где люди, которым следовало бы следить за исполнением закона, нарушают его, а те, кого подозревают в преступлениях, имеют возможность преследовать тех, кто решается их обвинить. Компания Hermitage провела подробное расследование обстоятельств этого дела и собрала впечатляющее досье. Ею были обнаружены колоссальные денежные суммы на счетах зарубежных банков, принадлежащих некоему Владлену Степанову, мужу Ольги Степановой, которая, как глава Московской налоговой инспекции № 28, отдавала распоряжения о «возврате налогов» подставным компаниям. По оценкам, состояние Степановых достигало 39 млн долларов (в тысячу раз превосходило заявленный совокупный доход). Им принадлежат роскошные виллы на берегах Персидского залива и Адриатического моря, а также в Московской области, стоимостью 20 млн долларов. Неплохо для простого работника налоговых органов. Их предполагаемые сообщники в налоговой инспекции и милиции также располагали крупными состояниями. К примеру, размещенные активы Hermitage стоимостью 3 млн долларов приобрела семья подполковника Артема Кузнецова (официальная зарплата — 10 200 долларов) через несколько лет после ареста Магнитского16.

В России обвинения, выдвинутые компанией Hermitage, остаются нерасследованными. После отчета Совета по правам человека президент Медведев назвал смерть Магнитского «преступлением». Несколько старших сотрудников тюрьмы было уволено, двум тюремным врачам в конце концов предъявили обвинения в халатности. Однако отчет также выявил серьезные нарушения в деле Магнитского (в том числе тот факт, что следствие вели именно люди, против которых он свидетельствовал), тем не менее предполагаемые виновники мошенничества в огромных масштабах, арестовавшие Магнитского, остались безнаказанными. Напротив, некоторых из них наградили и продвинули по службе. Налоговый инспектор Ольга Степанова, обвиненная компанией Hermitage, в настоящее время работает в Рособоронпоставке — закупочной организации Министерства обороны, министр которого Анатолий Сердюков ранее возглавлял Федеральную налоговую службу.

В июле 2011 г. Госдепартамент США объявил запрет на выдачу виз российским чиновникам, которых подозревали в причастности к смерти Магнитского. Вместо того чтобы расследовать дело Hermitage, Кремль отомстил, занеся в черный список некоторых граждан США.

Насколько высоко уходит след российской коррупции, которая так очевидна на низшем и среднем государственном уровне? Достоверных фактов, касающихся коррупции в верхах, просто не существует, только многочисленные догадки, сплетни, обвинения и косвенные улики. Да, Путин не прочь щегольнуть роскошными наручными часами, подразумевающими доход, который многократно превышает его зарплату в правительстве. И Дмитрий Медведев тоже. На некоторых сайтах можно найти фотографии, стоимость часов на которых равняется годовому доходу их владельцев.

Обозреватель Станислав Белковский, якобы располагающий обширными связями, известен утверждением, что будто бы у него есть «доказательства», согласно которым активы Владимира Путина достигают 40 млрд долларов. По словам Белковского, Путин контролирует 37 % акций нефтедобывающей компании «Сургутнефтегаз», владеет 4,5 % «Газпрома» и как минимум 75 % базирующейся в Швейцарии скрытной нефтеторговой компании Gunvor, основанной одним из его друзей, Геннадием Тимченко17. Подтвердить эти заявления просто невозможно, Белковский сам занимается их распространением. Путин назвал эти утверждения «соплями недоброжелателей, размазанными по бумаге». Один видный российский бизнесмен, лично знакомый и с Путиным, и с Тимченко, уверял, что эти цифры — абсурд и что Путину ни к чему владеть такими суммами: будучи боссом, он может просто иметь все, что пожелает. Дело не во владении, а в контроле, значение имеет сеть связей.

Невозможно отрицать, что группа бизнесменов, близких к Путину, за время его президентства приобрела огромные состояния18. Было бы странно, если бы друзья не чувствовали себя его должниками.

Согласно списку богатейших людей России, опубликованному журналом «Финансы» в феврале 2011 г., Геннадий Тимченко с личным состоянием в размере 8,9 млрд долларов занимает 17-е место. Его компания Gunvor стала третьей в мире среди торгующих нефтью, на ее долю приходится треть российского экспорта, в том числе крупнейших государственных компаний «Роснефть» и «Газпром нефть». Связь Тимченко и Путина восходит к тем временам, когда последний работал в администрации мэра Санкт-Петербурга. Согласно Financial Times, деловые документы свидетельствуют о том, что в начале 1990-х гг. оба имели отношение к компании «Золотые ворота», которая была основана с целью строительства терминала отгрузки нефти в санкт-петербургском порту, но развалилась, столкнувшись с организованной преступностью. Местные парламентские документы говорят о том, что компания Тимченко была также «бенефициаром большой экспортной квоты в схеме “Нефть в обмен на продовольствие”, введенной в период работы Путина в комитете по внешним связям городской администрации в 1991 г.» Кроме того, поговаривают, что Тимченко тесно связан с «Сургутнефтегазом», о собственниках которой ничего не известно19.

Аркадий и Борис Ротенберги, партнеры Путина по дзюдо во времена молодости, располагают активами на сумму 1,75 млрд долларов. Одной из компаний Аркадия достались основные контракты на подготовку к зимней Олимпиаде в Сочи 2014 г., другая принимает участие в строительстве газопровода «Северный поток», проходящего по дну Балтийского моря. Совместно с Геннадием Тимченко братья Ротенберг основали спортклуб «Явара-Нева», почетным президентом которого является Путин (а в число попечителей, кстати говоря, входит первый заместитель премьер-министра Виктор Зубков).

Юрий Ковальчук, в 1990-х гг. — сосед Путина по дачному кооперативу «Озеро», — владелец контрольного пакета акций банка «Россия» и компании «Национальная медиагруппа» (National Media Group, NMG), ему принадлежат активы на сумму 970 млн долларов. В феврале 2011 г. его медиагруппа, уже контролировавшая два канала национального телевидения, RenTV и «Пятый канал», приобрела 25 % акций самого популярного в России «Первого канала» у Романа Абрамовича за 150 млн долларов. Согласно отчетам оппозиции, посвященным коррупции, активы «Банка России» выросли с 236 млн долларов в начале 2004 г. до 8,2 млрд долларов в октябре 2010 г., главным образом за счет приобретения по бросовым ценам основных фондов «Газпрома»20.

Николай Шамалов, еще один сосед по даче и совладелец банка «Россия», «сто́ит» 590 млн долларов. Его имя всплыло в конце 2010 г. в связи с сенсационными слухами о “дворце”, якобы построенном для Путина на юге России, неподалеку от Сочи, в Геленджике. На сайтах в Интернете разместили фотографии дворца в стиле Версаля, на съемках с воздуха было показано его расположение в конце малоизвестного шоссе вдоль побережья Черного моря. Номинальным владельцем «виллы» оказался Шамалов. Но один из его бывших деловых партнеров Сергей Колесников якобы располагает доказательствами, что этот дворец был на самом деле построен по распоряжению кремлевского отдела недвижимости в 2005 г., когда Путин был президентом, и предназначен для его личного использования. Позднее «Новая газета» опубликовала документ, который назвала заверенной копией подлинника договора на строительство дворца, за подписью руководителя управления делами президента РФ Владимира Кожина. Когда ведущие расследование журналисты предприняли попытку посетить дворец, их не пустила правительственная служба безопасности, хотя дворец был якобы личной собственностью Шамалова. Вся история целиком обнаружилась после того, как Колесников написал открытое письмо президенту Медведеву с просьбой расследовать его заявление. Колесников утверждал, что лично участвовал в работе над этим проектом до 2009 г., после чего был отстранен из-за растущей обеспокоенности коррупцией. Он заявлял, что дворец строила одна государственная строительная компания и что для осуществления этого проекта незаконно выделялись государственные средства. Естественно, Кремль и пресс-секретарь Путина отрицали это. В марте, по-видимому, пытаясь замять скандал, Шамалов продал дворец другому бизнесмену, Александру Пономаренко — партнеру Аркадия Ротенберга, не поддерживающему близких связей с Путиным.

Сотрудник прокуратуры Испании, судья Хосе Гринда Гонсалес, долгое время возглавлявший расследование дел российской организованной преступности в Испании, завершившееся 60 арестами, пришел к выводу, что разделить деятельность правительственных и организованных преступных группировок невозможно. Согласно материалам, опубликованным сайтом Wikileaks, он сообщил американским дипломатам, что Россия в буквальном смысле слова стала «мафиозным государством» и что «доказаны связи между российскими политическими партиями, организованной преступностью и незаконной торговлей оружием». Он сказал, что власти пользуются организованными криминальными группировками, чтобы осуществлять операции, «неприемлемые для правительства» — например продажу оружия курдам с целью дестабилизации обстановки в Турции. Главарей преступных группировок, выказывающих неповиновение ФСБ, уничтожают или физически, или «бросая за решетку, чтобы вывести их из числа соперников в борьбе за влияние»21.

Коррупция не просто препятствует инвестициям и разрушает экономику, но и угрожает политическими взрывами. Оппозиция заклеймила партию «Единая Россия» Владимира Путина как «партию жуликов и воров» — думаю, этот лозунг уже знаком большинству россиян, особенно с тех пор, как «Единая Россия» пыталась преследовать за клевету в судебном порядке автора этого лозунга Алексея Навального.

Тридцатипятилетний юрист, бизнесмен и политический пропагандист Навальный поставил перед собой задачу очистить от наслоений грязи неприглядный мир российского корпоративного бизнеса. Его блог пользуется большой популярностью в Рунете, он вскрывает невероятные масштабы коррупции. Навальный приобрел акции таких государственных компаний, как «Газпром», «Роснефть» и «Транснефть», и начал изучать финансовую ситуацию в них. Ряд его открытий послужил причиной заведения уголовных дел и вызвал раздражение властей. В одном случае Навальный обнаружил, что «Газпром» покупал газ у небольшой компании «Новатэк» через посредника, «Трансинвестгаз», хотя мог купить напрямую, дешевле на 70 %. Посредник, в свою очередь, направил не менее 10 млн долларов подставной консультационной компании. В другом случае крупный государственный банк ВТБ приобрел у Китая 30 буровых вышек, опять-таки по чудовищно вздутой цене и с помощью посредника, которому досталась разница, 150 млн долларов. Самым сенсационным стало заявление Навального о том, что «Транснефть» присвоила «по меньшей мере 4 млрд долларов во время строительства 4000– километрового нефтепровода от Восточной Сибири до Тихого океана»22.

Навальный публикует свои материалы в русских блогах Live Journal и привлекает внимание множества пользователей Twitter. Недавно он создал новый сайт RosPil.info, «чтобы бороться против бюрократов, которые пользуются системой госзакупок с целью собственного обогащения». Авторы сайта ссылаются на принятое президентом Медведевым решение размещать в сети все объявления о государственных тендерах. Навальный просит читателей присылать ему сведения, внушающие подозрение («такие, как в случае контракта на 5 млн рублей на разработку правительственного сайта, с недельным сроком подачи заявок»), чтобы эксперты могли проводить анализ и следить за развитием событий. В результате такой огласки десятки сомнительных заявок на тендеры были отменены; в августе 2011 г., по утверждению сайта, были сорваны планы заключения коррумпированных контрактов на сумму 7 млрд рублей23. В число примеров входит запрос губернатора одной области на покупку 30 золотых наручных часов с бриллиантами («в подарок заслуженным педагогам»), заказ МВД на позолоченную резную кровать ручной работы, сделанную из редких пород дерева, и заказ властями Санкт-Петербурга норковых шуб стоимостью 2 млн рублей для 700 пациентов психиатрической больницы24.

Глава 13

Тандемология

Велосипед для двоих

С тех пор, как Медведев стал президентом, а Путин — премьер-министром, иностранцы и россияне ищут признаки различия между двумя половинами явления, получившего название «правящего тандема». Возможно, делается это скорее в надежде, чем с явным расчетом, поскольку различия заметны больше в стиле, чем в сути. Предмет поиска оказался настолько трудноуловимым, что родился даже современный аналог «советологии» — «тандемология» с изучением фотографий, разбором и сопоставлением высказываний в надежде выяснить, что происходит в темных закоулках Кремля или Белого дома.

Различия между двумя руководителями часто преуменьшают ввиду отсутствия видимых изменений с тех пор, как Медведев занял пост президента, — но разумеется, отсутствие результатов само по себе не означает, что перемены не были бы желанными. Я бы согласился с тем, что если во внешней политике, как мы уже видели, хоть сколько-нибудь заметной разницы между действиями двух руководителей не наблюдается, свидетельства указывают на то, что эти руководители придерживаются различных взглядов на экономику и права человека. Более того, во второй половине срока президентства Медведева эти различия стали более выраженными, наметилось определенное соперничество. У них образовались группы сторонников, чего не произошло бы, будь взгляды обоих идентичны. Каждый мог бы, в сущности, стать ядром отдельной политической партии, предлагающей свое решение для будущего России. Этого не произошло потому, что Путин крепко держится за руль и редко оборачивается, чтобы выслушать возражения Медведева — например, о выборе другого пути или более удобного транспортного средства. Есть свидетельства тому, что Медведева все сильнее раздражает роль «велосипедиста с заднего сиденья», поэтому он был бы не прочь баллотироваться на второй срок как президент. Однако они с самого начала договорились, что конкурировать друг с другом на выборах не станут, поэтому Медведев всегда знал: если Путин решит вернуться в Кремль, то сделает это.

Самым символичным жестом неповиновения Медведева стала встреча с редактором оппозиционного издания «Новая газета» в январе 2009 г., через десять дней после заказного убийства одного из ее корреспондентов. Чтобы оценить значение этого события, читателям понадобилось бы услышать, подобно мне, как обрушивались на сотрудников этой газеты приближенные Путина, переходя всякие границы. Именно эта газета публиковала яростные нападки Анны Политковской на систему Путина. Я слышал, как люди премьер-министра в самых грубых выражениях высказывались об этих материалах и говорили мне, что того же мнения придерживается Путин. Маленькая «Новая газета», собственники которой — бывший советский президент Михаил Горбачев и владелец лондонских газет Evening Standard и Independent Александр Лебедев, упорно борется против коррупции и авторитаризма. Одна из ее молодых корреспонденток Анастасия Бабурова была убита на московской улице вместе с правозащитником Станиславом Маркеловым. Маркелов, защищавший тех, кто пострадал от зверств российской стороны в Чечне, и активист антифашистского движения, тесно сотрудничал с газетой. Его сочли главной мишенью наемного убийцы, а Бабурову убрали как свидетельницу.

После этого убийства, сделав шаг, который резко контрастировал с попыткой Путина отмахнуться от известия о смерти Политковской, президент Медведев позвонил редактору газеты Дмитрию Муратову. Муратов вспоминает: «Он пригласил нас с Горбачевым в Кремль, чтобы обсудить ситуацию. Такого я не ожидал. На встрече президент выразил соболезнования и даже назвал по именам родителей Анастасии, не заглядывая ни в какие записи». Муратов говорит, что тон Медведева показался ему совершенно искренним, и напоминает: «Когда убили Анну Политковскую, Путин сказал, что ее смерть принесла стране больше вреда». Муратов указывает, что в отличие от дела Политковской, убийц Бабуровой и Маркелова, членов неонацистской группы, нашли и приговорили к пожизненному заключению1.

Когда Муратов признался, что убийства уже четырех журналистов газеты с 2000 г. заставили его задуматься, не закрыть ли издание, Медведев ответил: «Слава Богу, что газета выходит». Он даже согласился дать свое первое на посту президента интервью для печатного издания именно «Новой газете» и сказал Муратову: «Знаете, почему? Потому что вы никогда и ни перед кем не заискиваете». В интервью, состоявшемся три месяца спустя, Медведев открыто открестился от путинской идеи «общественного договора», по условиям которого государство обеспечивает гражданам стабильность и некоторую степень процветания в обмен на политическое послушание. Нельзя противопоставлять демократию и благосостояние, сказал он. Он мог бы предложить России и свободу, и процветание.

В тот же день, когда опубликовали это интервью, 15 апреля, Медведев провел необычное заседание Президентского совета по правам человека. Оно продолжалось несколько часов, и с самого начала Медведев отдал распоряжение по частям публиковать материалы заседания на его сайте — беспрецедентный случай, обеспечение полного общественного резонанса и его словам, и выступлениям активистов движения за права человека.

Медведев критиковал власти, препятствующие праву на проведение демонстраций и преследующие НКО, и признавал, что «государственный аппарат поражен коррупцией». В ходе дискуссии зашла речь об официальном изображении российской истории, демократы выразили озабоченность растущей тенденцией к преуменьшению масштабов сталинизма. Одна из выступавших, Ирина Ясина, бывший директор фонда Михаила Ходорковского «Открытая Россия», открыто высказалась по вопросу коммунистического прошлого: «Стране досталось страшное наследство. Нам с вами как гражданам и вам особенно как Президенту. Весь XX век — это отрицание ценности человеческой жизни, весь XX век — это, мягко выражаясь, попрание прав человека. А сейчас мы, дети и внуки тех, кто этот XX век прожил, должны, поскольку мы уже в XXI веке, эту ситуацию как-то попытаться изменить».

Медведев ответил: «Я не могу не согласиться и с тем, что сказала Ирина Евгеньевна Ясина, о том, что весь ХХ век — отрицание ценностей человеческой жизни».

Шесть месяцев спустя, в день памяти жертв политических репрессий, Дмитрий Медведев в своем видеоблоге выступил с критикой авторов, пытающихся обелить Сталина в новых школьных учебниках. Он сказал: «Давайте только вдумаемся: миллионы людей погибли в результате террора и ложных обвинений — миллионы. Были лишены всех прав. Даже права на достойное человеческое погребение, а долгие годы их имена были просто вычеркнуты из истории. Но до сих пор можно слышать, что эти многочисленные жертвы были оправданы некими высшими государственными целями. Я убежден, что никакое развитие страны, никакие ее успехи, амбиции не могут достигаться ценой человеческого горя и потерь. Ничто не может ставиться выше ценности человеческой жизни. И репрессиям нет оправданий».

Все это резко контрастировало с действиями Путина, который в период президентства восстановил статус прежнего советского государственного гимна, призывал к введению в школах начальной военной подготовки, а в одном из учебных пособий Сталина назвали «эффективным менеджером». В книге утверждалось, что одной из причин сталинских репрессий, в результате которых миллионы человек попали в тюрьму или погибли, было «его стремление добиться максимальной эффективности управляющего аппарата», и террор 1930-х гг. помог достичь «создания нового класса управленцев, способных выполнять задачи модернизации при наличии скудных ресурсов».

Медведев не ограничился «либеральными разговорами». Он также предпринял решительные шаги, которые пришлись по душе демократам. В январе 2009 г., к примеру, он без лишнего шума помешал продвижению законопроекта, поддержанного Путиным и толкующего определение государственной измены настолько широко, что оно должно было включать почти любую критику в адрес правительства или контакты с иностранцами, и объявил, что на его решение оказала влияние критика, поднятая СМИ и общественностью, протестовавшими против подобных изменений.

Кроме того, он выступил в защиту права на демонстрации. С июля активисты оппозиции начали проводить несанкционированные митинги в последний день каждого месяца, в котором 31 день, чтобы привлечь внимание к Статье 31 Конституции, гарантирующей право собраний. Эти митинги неизменно разгонялись в первые же минуты, протестующих брали под арест. Затем Дума приняла законопроект, еще жестче ограничивающий уличные акции протеста, но в ноябре Медведев наложил на него вето. В отличие от него, Путин считал, что во время акций протеста милиция вправе применять силу, «если демонстранты собираются там, где нельзя».

В июне 2010 г. законопроект Думы расширил функции силовых ведомств, мотивируя это «борьбой с экстремизмом». Законопроект давал ФСБ право выносить предупреждения людям, которые предположительно намеревались совершить преступление, а также пригрозить им, наложить штраф или даже взять под арест на срок до 15 суток. Совет по правам человека посетовал, что закон «возрождает худшую практику тоталитарного государства», однако президент Медведев смягчил впечатление от него, настаивая: «Хочу, чтобы вы знали, что это было сделано по моему личному распоряжению».

Путин и Медведев никогда открыто не противоречили друг другу. Зато идеологические битвы вели их доверенные лица. Либеральный «мозговой центр», Институт современного развития, (ИНСОР) был учрежден сразу же после избрания президентом Медведева, который и стал председателем попечительского совета организации. Председатель правления Игорь Юргенс говорит, что президент соглашается «с некоторыми, но не со всеми его взглядами», однако за несколько лет существования института Медведев, по сути дела, все более открыто обращается к идеям ИНСОРа. В феврале 2010 г. институт опубликовал большой доклад под названием «Россия XXI века: образ желаемого завтра», предложив дать «обратный ход» многим политическим реформам Путина. Предлагалась двухпартийная система в западном духе, СМИ, свободные от государственного вмешательства, независимые суды, прямые выборы местных руководителей, сокращение силовых ведомств. Этот доклад сразу вызвал осуждение со стороны Владислава Суркова, который объявил: «Невозможно создать демократию за три дня, нельзя так просто взять и превратить ребенка во взрослого».

Но в ноябре Медведев сам направил оружие на хваленую путинскую «стабильность». Он выбрал выражения, напомнившие о Горбачеве, который назвал период правления коммунистов до его прихода к власти годами «стагнации», или «застоя». В видеоблоге Медведев фактически осудил сложившуюся в стране однопартийную систему: «Не секрет, что с определенного периода в нашей политической жизни стали появляться симптомы застоя, возникла угроза превращения стабильности в фактор стагнации. А такой застой одинаково губителен и для правящей партии, и для оппозиционных сил. Если у оппозиции нет ни малейшего шанса выиграть в честной борьбе — она деградирует и становится маргинальной. Но если у правящей партии нет шансов нигде и никогда проиграть, она просто «бронзовеет» и в конечном счете тоже деградирует, как любой живой организм, который остается без движения. Поэтому возникла необходимость поднять уровень политической конкуренции».

Несмотря на явное обращение Медведева к СМИ и приглашение рискнуть, Кремль сохранял полный контроль над центральными телеканалами. В конце ноября завершающие реплики популярного ведущего еженедельной передачи Владимира Познера вырезали, потому что он упомянул о смерти Сергея Магнитского в тюрьме. Еще один уважаемый тележурналист, Леонид Парфенов, воспользовался церемонией вручения «Тэффи», чтобы высказать колкие замечания по поводу контроля над теленовостями. Он сказал, что выпуски новостей начинают напоминать советскую пропаганду, в них не остается места критическим, скептическим или ироническим замечаниям в адрес премьер-министра или президента. «Корреспондент… и не журналист вовсе, а чиновник, следующий логике служения и подчинения», — сказал он.

Ирония заключалась в том, что не далее как в сентябре сам Медведев воспользовался подконтрольностью государственного телевидения и обратился к «черным» методам пропаганды, чтобы дискредитировать, а затем снять с поста коррумпированного мэра Москвы Юрия Лужкова. В этом случае от демократических наклонностей Медведева не осталось и следа. Поскольку Путин отменил выборы мэров, о том, чтобы избавиться от Лужкова с помощью голосования, не могло быть и речи. Этого можно было теперь добиться с помощью президентского указа, но простая отставка без причины не годилась для такой могущественной фигуры, как Лужков. Его коррумпированность была настолько вопиющей, насколько это вообще возможно: все знали, что его жена стала самой богатой женщиной России главным образом потому, что ее компании досталось подавляющее большинство самых выгодных строительных контрактов в Москве. Однако Лужков в Кремле был привычен, как мебель, занимал свой пост со времен Ельцина, по-прежнему пользовался популярностью, превратил Москву в сияющую витрину посткоммунистического возрождения. Но Медведев желал избавиться от него, и последней каплей стала открытая критика Лужковым решения президента остановить строительство спорной транспортной артерии через древние леса к северу от Москвы. Взяв на вооружение путинскую лексику, Медведев заявил, что Лужкову следовало бы «заниматься своими делами».

Медведев запустил старую пропагандистскую машину. По всем трем главным телеканалам пустили в эфир документальные фильмы, очернявшие Лужкова. Критике подверглась его политика «реконструкции» московских памятников архитектуры, благодаря которой застройщики получили возможность сохранять только фасады зданий XVIII в., полностью меняя весь интерьер. Лужкова обвиняли в вечных городских пробках и расписывали баснословные богатства его жены. В вину Лужкову вменяли также и то, что невыносимо жаркое лето 2010 г., когда Москву окутал едкий дым горящих торфяников, он провел на отдыхе за границей или присматривал за своей пасекой вместо того, чтобы помогать москвичам.

17 сентября Лужкова вызвали в Кремль, руководитель администрации Медведева предложил ему «уйти без шума». Но уходить без шума Лужков отказался. Он уехал на неделю отдыхать в Австрию, а 27 сентября написал Медведеву, критикуя его притязания на демократию и обвиняя его в развязывании беспрецедентной «кампании по дискредитации» с целью избавиться от слишком «самостоятельного и неудобного» мэра. Лужков требовал восстановления практики выборов мэра. Он полагал, что единственная причина желания Медведева отделаться от него — стремление посадить на пост мэра одного из своих союзников, чтобы повысить собственные шансы на будущих президентских выборах. «Вариантов всего два, — писал Лужков, — при наличии весомых оснований освободить меня или публично отмежеваться от тех, кто сделал Вам такую дикую услугу». На следующее утро Медведев отправил мэра в отставку, сославшись на «утрату доверия».

Но понадобилось еще две недели, чтобы назначить нового мэра. Наконец выбор пал на правую руку Путина, Сергея Собянина. Он занимал пост руководителя администрации Путина и был обязан тому всей своей карьерой (и, кстати говоря, мало что знал о столице, которой ему предстояло управлять, так как прожил в ней всего пять лет и видел печально известные московские пробки только через затемненные стекла правительственного лимузина). Если справедливы были подозрения Лужкова, что Медведев хочет посадить вместо него одного из своих сторонников, то эту важную битву он проиграл Путину. И это поражение обещало стать не последним.

С самого начала попытки Медведева проецировать либеральный имидж президента серьезно подрывало продолжавшееся заключение нефтяного магната Михаила Ходорковского. Срок его заключения должен был истечь в 2011 г., но его враги (Ходорковский называет прежде всего заместителя премьер-министра Игоря Сечина) решили продержать его за решеткой гораздо дольше. Освобождать его как раз накануне парламентских и президентских выборов они не собирались. Поэтому в феврале 2009 г. начался второй судебный процесс. Новое дело против Ходорковского выглядело неправдоподобным. Во время первого процесса его уже признали виновным в махинациях и в уклонении от уплаты налогов. На этот раз обвинители стремились доказать, что Ходорковский и его соответчик Платон Лебедев присвоили всю нефть, добытую ЮКОСом в 1998–2003 гг., — ту самую, которую, как установили прежде обвинители, ЮКОС продал, но не заплатил все полагающиеся налоги. Как мог Ходорковский «присвоить» нефть, если прежде уже было признано, что он «продал» ее?

Казалось, его защитники получили поддержку, когда на процесс в качестве свидетелей явились министр промышленности Виктор Христенко и бывший министр экономики Герман Греф, который усомнился в правомерности обвинений. «Если бы факт присвоения был выявлен, мне было бы о нем известно», — сказал Греф. Христенко признался, что не подозревал об исчезновении миллионов баррелей нефти.

Но надежды адвокатов Ходорковского оказались недолгими. Судья должен был вынести вердикт 15 декабря, однако журналисты, собравшиеся утром у здания суда, обнаружили на двери объявление, в котором безо всяких объяснений заседание было перенесено на 27-е число. Вероятно, в этом и заключалось объяснение: на следующий день, 16 декабря, премьер-министр должен был принять участие в ежегодном телевизионном прямом эфире, во время которого зрители могли звонить в студию и задавать вопросы и наверняка пожелали бы узнать о шумном судебном процессе. Могла возникнуть неловкая ситуация, вдобавок было уже слишком поздно влиять на вердикт. Отложив вынесение приговора, Путин воспользовался прямым эфиром, чтобы довольно беспардонно вмешаться в работу правосудия. На вопрос о процессе Путин ответил, что «вор должен сидеть в тюрьме». Эти слова прозвучали как прямой приказ судье Данилкину, который в тот момент обдумывал свое решение. Против такого явного вмешательства выступил даже президент Медведев. В телеинтервью он сказал: «Ни одно официальное лицо не имеет права высказывать свое мнение по делу до того, как суд вынесет вердикт». Медведев впервые зашел дальше, чем просто выразил взгляды, несколько отличающиеся от взглядов Путина: в сущности, при всех сделал ему выговор.

Но на исход процесса это не повлияло. Судья Данилкин признал Ходорковского виновным и приговорил его к 14 годам тюремного заключения, отсчет которых должен был начаться с даты его ареста в 2003 г. Освободиться ему предстояло в 2017 г.

Если в 2009 и 2010 гг. президент Медведев много рассуждал о демократии и правах человека и время от времени делал шаги для их поддержания, то реакция его премьер-министра становилась все более непредсказуемой. Именно в этот период Владимир Путин начал находить в своем плотном графике все больше времени для рекламных трюков.

В августе 2009 г. Путин сфотографировался с обнаженным торсом и плавал баттерфляем в ледяной воде сибирской реки. Под неистовое щелканье кремлевских фотоаппаратов он рыбачил и ездил верхом. В 2010 г. без фотосессии не обходился почти ни один месяц. Путин надел спутниковый ошейник на белого медведя. Прикатил на «харлей-дэвидсоне» на слет байкеров. Тушил лесные пожары с самолета. Стрелял из арбалета в серого кита в бурном море. Развил скорость 240 километров в час на болиде «Формулы-1». В октябре пресса переполнилась догадками о том, что Путин, кажется, перестарался в попытке омолодить свой имидж. В Киеве он появился на публике с припухшим лицом, синяками и сильным макияжем. «Никаких синяков не было, — уверял его пресс-секретарь. — Премьер-министр просто устал после нескольких перелетов и встреч. И потом, освещение для него выбрали неудачно». Но в прессе даже высказывались предположения, что он мог сделать подтяжку лица или инъекции ботокса — по примеру своего друга, вечно юного Сильвио Берлускони.

Медведев даже не пытался выглядеть сильной личностью, подобно Путину, хотя перенял его пружинистую походку. Реквизитом Медведева оставались преимущественно не гоночные автомобили и дикие звери, а iPad и Twitter.

Оба придавали имиджу огромное значение, ориентируясь при этом на разную целевую аудиторию. К концу 2010 г., когда до парламентских и президентских выборов остался всего год, два момента стали кристально ясными: каждый из этих людей хотел быть следующим президентом России, но именно Путину предстояло решить, перед кем из них откроется этот путь. В сущности, тандем все больше напоминал старинный велосипед с колесами разного размера.

2011 год: бутафорская кампания

В каком-то смысле весь период президентства Медведева был кипящей на медленном огне кампанией перед следующими выборами. Но с началом последнего предвыборного года паралич вновь поразил Кремль президента и Белый дом премьер-министра, как и накануне предыдущих выборов. Согласно договоренностям, лидерам предстояло «вместе решить», кто из них станет кандидатом на выборах в 2012 г., а когда придет время, объявить об этом решении. Чиновники в обоих лагерях приступили к маневрированию, не зная точно, как «лягут кости». На высшем уровне пресс-секретари Медведева и Путина взвешивали каждое слово. Чиновники рангом пониже готовились прыгнуть в последний вагон, когда ситуация прояснится. На всех уровнях боялись сказать хоть слово, способное перечеркнуть их будущее.

Михаил Дворкович (брат Аркадия, советника президента по экономическим вопросам) писал в своем блоге: «Министры, не знающие, кто их настоящий босс, допускают промахи, пытаются выполнять зачастую противоречивые распоряжения. Это не шутка — выбирать между двумя людьми, один из которых может стать президентом в 2012 г. Один раз оступился — и через год ты “политический труп”».

В конце февраля Песков предупредил меня, что через несколько месяцев следует ждать «истерии» во всем мире. Я расценил это как намек, что Путин объявит о своем намерении баллотироваться в президенты. Но пока никаких публичных объявлений сделано не было, неопределенность продолжалась.

Оба «кандидата» приступили к необъявленной кампании, начав с похожего на фарс спора по поводу выбора талисмана сочинской Олимпиады. Путин решил продемонстрировать, что способен оказывать влияние на любое решение в стране, просто высказав свое мнение. Как в деле Ходорковского он загнал судью в угол, заявив, что «вор должен сидеть в тюрьме», так и теперь словно невзначай заметил, что снежный барс — прекрасный олимпийский талисман, сделав это всего за несколько часов до общенационального телевизионного голосования. Естественно, был выбран снежный барс. Медведев остался недоволен. Через два дня, когда речь зашла о совсем другом вопросе — предлагаемом оформлении новых универсальных электронных идентификационных карт, которое предстояло обсудить в Интернете, он язвительно добавил: «Надеюсь, обсуждение пройдет справедливо, а не так, как с олимпийскими символами».

Последовало еще несколько более серьезных ударов. В марте «кандидаты» явно разошлись в мнениях по вопросу о применении полковником Каддафи жестких мер к недовольным в Ливии. Россия не поддержала Резолюцию Совета Безопасности ООН № 1973, санкционировавшую применение ударов с воздуха против сил Каддафи. Позиция, которую заняла Россия, представляла собой компромисс: Медведев хотел поддержать страны Запада, его министерство иностранных дел было против. Путин пришел в ярость и заявил об этом во всеуслышание. Посещая в Республике Удмуртия предприятие, производящее баллистические ракеты, он сравнил резолюцию ООН со «средневековым призывом к крестовому походу». Сказал, что озабочен «легкостью, с которой решения о применении силы принимаются на международном уровне». В этом он усматривал продолжение тенденций политики США: «При Клинтоне они бомбили Белград, Буш отправил войска в Афганистан, а затем под вымышленным, фальшивым предлогом — в Ирак. Теперь на очереди Ливия, а предлог — защита мирного населения. Но гражданское население погибает преимущественно при ударах с воздуха. Где же логика и совесть?»

Услышав слова Путина — прямую критику в адрес решения поддержать удары западных вооруженных сил, — Медведев вскипел. Внешняя политика — его забота, а не премьер-министра. За пару часов он собрал на своей даче несколько российских журналистов и вышел в сад, чтобы дать строгий и обстоятельный ответ на замечания премьер-министра. Он явно нервничал, называя замечания Путина «неприемлемыми». Разговоры о «крестовых походах», утверждал он, способны привести к столкновению цивилизаций. «Не будем забывать, — продолжал президент, — о том, чем вызваны резолюции Совета Безопасности. Они приняты в ответ на действия ливийских властей. Вот почему мы принимаем эти решения. Я считаю их взвешенными и тщательно продуманными. Мы поддержали первую резолюцию Совета Безопасности и не стали поддерживать вторую. Эти решения мы приняли осознанно, с целью предотвращения эскалации насилия… Было бы неправильно сейчас поднимать шум и уверять, что мы не понимали, что творим. С нашей стороны это осознанное решение. Такие распоряжения я отдал министерству иностранных дел, и они были выполнены».

Это был всего лишь второй случай (после инцидента с Ходорковским), когда президент Медведев твердо поставил премьер-министра Путина на место. Поэтому ни для кого не стало неожиданностью то, что через неделю пресс-секретарь Медведева, Тимакова, срочно принялась обзванивать все телеканалы, запрещая показ видеоматериалов, в которых Путин катает Медведева на новой экспериментальной машине. Бутафорская кампания была уже в разгаре.

Это была сюрреалистическая битва: если кого и требовалось убеждать, так только самих Путина и Медведева, это им предстояло решить, кто из них будет баллотироваться. (Как высказался один обозреватель, единственные выборы — те, что происходили в голове у Путина.) Но Медведев решил дать возможность высказаться людям — возможно, в надежде обеспечить себе поддержку прессы, надавить на Путина и добиться от него разрешения остаться президентом. 3 марта он произнес речь в память о 150-й годовщине отмены Александром II крепостного права в России и воспользовался случаем, чтобы представить свою идеологическую платформу, утверждая, что выход к свободе нельзя откладывать. Через несколько месяцев Путин, не желая сдаваться, выбрал свой исторический образец для подражания — не «царя-освободителя», а Петра Столыпина, известного как реформами, так и репрессиями премьер-министра в правительстве последнего царя Николая II. Столыпин проводил либеральные аграрные реформы, но обрек на казнь столько инакомыслящих, что петли на виселицах прозвали «столыпинским галстуком». Путин хвалил царского премьера и призывал установить перед Белым домом памятник Столыпину.

От призывов к свободе Медведев перешел к вопросам экономики. Произнося речь в Магнитогорске, он перечислил десять приоритетов, направленных на улучшение инвестиционного климата. И вызвал сенсацию, потребовав, чтобы правительственные чиновники, занимающие посты директоров государственных компаний, отказались от них. Среди таких был и ближайший союзник Путина Игорь Сечин, председатель совета директоров компании «Роснефть». Медведев (который сам когда-то был одновременно и заместителем премьер-министра, и председателем совета директоров «Газпрома») заявил, что впредь не должно быть так, чтобы «лидеры правительства, отвечающие за законы и постановления в промышленности, заседали в советах директоров конкурирующих компаний». Газета «Коммерсантъ» назвала предложение заменить правительственных чиновников независимыми директорами революционным: «По сути дела, Дмитрий Медведев потребовал ликвидации государственного капитализма».

Аркадий Дворкович считает, что правительству (то есть Путину) было бы трудно согласиться с таким шагом2. Социолог Ольга Крыштановская, специализирующаяся на изучении элиты, утверждает, что этот шаг был элементом тенденции, указывающей, что присутствие силовиков в государственных структурах ослабло с тех пор, как Медведев стал президентом. В кульминационный для них момент представители силовых и военных ведомств составляли 47 % правительственной элиты, в то время как летом 2007 г. эта цифра сократилась до 22 %. Но это не значит, что сила покровительства перешла от Путина к новому президенту. Крыштановская утверждает, что из 75 «ключевиков» все, кроме двоих, — по-прежнему «люди Путина»3.

Что особенно важно, крупнейшая в стране подконтрольная государству компания «Газпром» с ее сетью политических, деловых и медиасвязей получила право не подчиняться новому требованию, согласно которому члены правительства должны были оставить директорские посты (точно так же, как десятилетием раньше пережила попытки реформаторов демонополизировать ее). В конце августа выяснилось, что первый заместитель премьер-министра Виктор Зубков останется председателем совета директоров «Газпрома» (хотя от всех других директорских постов он отказался). Зубков — бывший финансовый детектив Путина, его друг со времен Санкт-Петербурга и один из попечителей его спортклуба. Дворкович объяснял, что директора «Газпрома» имеют доступ к огромным объемам «секретной информации», что осложняет назначение независимых директоров4. Эти известия подтвердили статус «Газпрома» как неприкосновенной компании.

Путин отреагировал на «программную речь» Медведева в Магнитогорске собственной продолжительной речью в Думе 20 апреля, где предостерег против «разного рода шараханий, необдуманных экспериментов, замешанных на неоправданном подчас либерализме» в экономике. Создавалось впечатление, что Путин уже не верит, что его протеже не свернет с правильного пути.

Весной 2011 года складывалось впечатление, что Путин и, возможно, Медведев, напряженно ищут альтернативные политические решения. Была предпринята официальная попытка поддержать и, по-видимому, кооптировать небольшую правоцентристскую партию «Правое дело» как одобренную либеральную «оппозицию». Первого заместителя премьер-министра Игоря Шувалова и министра финансов Алексея Кудрина поначалу обхаживали как потенциальных лидеров этой партии, но оба отклонили предложение. Тогда лидером стал один из богатейших людей страны Михаил Прохоров. Однако он поклялся превратить партию в настоящую альтернативу «Единой России» и начал яростно критиковать Кремль. От «лояльной» оппозиции же требовались совсем другие действия, и в сентябре партийный съезд, проведение которого напоминало фарс, исключил Прохорова из партии. Сам Прохоров обвинил в «приватизации политической системы» Владислава Суркова.

Наконец 6 мая последовало заявление, которое недвусмысленно попахивает советским прошлым. Без каких-либо предварительных дискуссий Путин во время выступления в Волгограде объявил о создании новой организации — «Общероссийского народного фронта». Уже на следующий день у «Народного фронта» появился Координационный совет, собравшийся на даче Путина, чтобы заняться разработкой программы его предвыборной кампании. За несколько недель в объединение были приняты тысячи человек и организаций. В него вступали целые предприятия и компании, молодежные группы и организации ветеранов войны, ассоциации музыкальных продюсеров и оленеводческие бригады. Записывались профсоюзы, зачастую даже без согласования своих действий со своими членами. Кое-кто сопротивлялся попыткам согнать всех вместе. Союз архитекторов позднее проголосовал за отмену решения, принятого от его имени. Отдельные представители Союза композиторов громко протестовали, утверждая, что не станут помогать Путину в постановке «профанации выборов»5.

Официально считалось, что «Народный фронт» образован, чтобы помочь «Единой России» победить на выборах в Думу в декабре. Рейтинг партии в опросах общественного мнения резко снизился, и это решение могло помочь ей обеспечить победу. Однако пресс-секретарь Путина Дмитрий Песков объяснил истинное назначение «Народного фронта». Ему предстояло «действовать как надстройке над партией, а не опираться на нее, — объяснял он журналистам. — Скорее, опорой фронту будет служить Путин, выдвинувший саму идею».

Инициатива Путина выглядела как издевательство над и без того выхолощенной партийной системой России. На месте нормальных политических партий, представляющих разные секторы политического спектра, Путину виделась массовая организация, представляющая все группы. КПСС в свое время также выступала на выборах не сама по себе, а как часть «нерушимого блока коммунистов и беспартийных», иными словами, претендовала на то, что представляет всех и каждого.

Вот как Путин изложил свою идею в речи перед членами партии «Единая Россия» в Волгограде:

«У меня есть определенные предложения. Сейчас я их сформулирую. Хочу сказать, что подбор кадрового резерва кандидатов в депутаты Государственной думы необходимо завершить до августа. Затем надо провести обсуждение кандидатов, с тем чтобы в сентябре, на съезде партии, можно было окончательно сформировать предвыборный список. В процедурах отбора кандидатов должны участвовать не только члены партии, но и беспартийные сторонники “Единой России”, участники профсоюзных, женских, молодежных организаций, других общественных объединений, инициативные, неравнодушные граждане — все, кто через возможности “Единой России” в Государственной думе хотел бы напрямую влиять на формирование политики нашего государства.

Что я предлагаю и как я предлагаю это сделать? По сути, предлагаю создать то, что в политической практике называется широким народным фронтом.

[Аплодисменты]

Спасибо вам большое за такую реакцию, за поддержку.

Вот такая форма объединения усилий различных политических сил в преддверии крупных событий политического характера применялась и применяется до сих пор в разных странах, в разное время и разными политическими силами: и левыми, и, что у нас называется, праволиберальными, националистическими, патриотическими.

Вопрос не в том, как это назвать. Вопрос в том, что мы вкладываем в это понятие и чего мы хотим добиться. Это инструмент объединения близких по духу политических сил.

И мне бы очень хотелось, чтобы и “Единая Россия”, какие-то другие политические партии, профсоюзные организации, женские организации, молодежные организации, скажем, ветеранские организации, в том числе ветеранов Великой Отечественной войны и ветеранов войны в Афганистане, — чтобы все люди, которые объединены единым стремлением укреплять нашу страну, идеей поиска наиболее оптимальных вариантов решения стоящих перед нами проблем, могли в рамках единой платформы — давайте назовем это, скажем, Общероссийский народный фронт, потому что в преддверии 9 Мая и в Сталинграде такая риторика, мне кажется, вполне уместна — Общероссийский народный фронт…

[Аплодисменты]

Спасибо».

Видимо, это событие явно было нацелено на то, чтобы оттеснить президента Медведева и выдвинуть Путина на роль «национального лидера» — главы не просто партии, но и «Народного фронта». Медведев поначалу отреагировал бесстрастно, назвав идею всего лишь «законной», а затем более враждебно: через неделю после заявления премьер-министра он сказал группе «молодых парламентариев», принадлежащих к разным партиям: «Попытки подогнать политическую систему под одного конкретного человека опасны… Чрезмерная концентрация власти — определенно опасная вещь, такое уже неоднократно случалось в нашей стране… Как правило, она приводит к стагнации или гражданской войне».

Капитулянтские настроения Медведева начали проявляться ближе к лету. В интервью Financial Times он впервые признался, что хотел баллотироваться в президенты на второй срок: «Думаю, что любой руководитель, занимающий пост президента, просто обязан этого хотеть. Другой вопрос, примет он такое решение самостоятельно или нет. Это решение заключается не просто в его желании баллотироваться»6. Такого признания не сделал бы ни один президент, полностью ответственный за свою страну: я-то не прочь снова участвовать в выборах, но решать не мне, по крайней мере, не мне одному.

Медведев продолжал «проводить кампанию». На многолюдной пресс-конференции он продемонстрировал свой либерализм: в случае освобождения из тюрьмы Ходорковский будет «абсолютно не опасен для общества». В интервью, данном в честь третьей годовщины войны с Грузией, Медведев продемонстрировал, что умеет проявлять твердость, совсем как Путин, и утверждал, что решение о вторжении в Грузию принял он один. На Санкт-Петербургском экономическом форуме он провозгласил, что прежние реформы, хоть и необходимые, исчерпали себя: «Да, у нас был этап развития, связанный с усилением роли государства в экономике, он был, по сути, неизбежен и во многом в определенный период необходим. Важно было стабилизировать ситуацию после хаоса 90-х годов и навести просто элементарный порядок. Однако теперь потенциал этого пути исчерпан… Подобная экономическая модель представляет опасность для будущего страны». На закрытой встрече с лидерами бизнеса Медведев призвал их поддержать его экономическую политику. Лидерам политических партий он сказал, что хочет снизить минимальный порог прохождения в Думу с 7 до 5 %, «децентрализовать» власть, а также пообещал другие, менее конкретные изменения.

Некоторые обозреватели полагали, что Медведев и Путин, в сущности, по-прежнему работают в тандеме: тот, что впереди, добивается реформ, другой призывает к осторожности, чтобы процесс не вышел из-под контроля7. Одно оставалось бесспорным: выборы приближались, и лишь кто-то один должен был стать кандидатом правящей элиты. Вопрос о том, кем будет этот кандидат, никого не оставлял равнодушным.

По-видимому, для Медведева приближался момент, когда ему придется — по словам кремлевского консультанта с большим стажем Глеба Павловского — «на цыпочках уйти из Кремля», показав всему миру, что он всегда был всего лишь дублером Путина.

В августе Путин плавал с аквалангом в Черном море, вблизи места археологических раскопок, и вынырнул, держа в руках две греческих амфоры, удобно лежавшие на морском дне, где их столетиями не замечали тысячи других ныряльщиков. Видимо, его чародейству не было предела. Для него возвращение на президентский пост не составляло труда.

На съезде «Единой России» 24 сентября было объявлено, что Путин действительно намерен баллотироваться в президенты, а Медведев может стать его премьер-министром. После всех разговоров Медведева о политической, экономической стагнации и необходимости реформ Россия вновь столкнулась с вероятностью еще на 12 лет оказаться под правлением Путина. Мечты, высказанные Медведевым в статье «Россия, вперед!», развеялись. Выяснилось, что все разговоры прошлых лет о том, что «решение будет принято, когда придет время», были бессмысленной комедией: смену мест обсудили еще несколько лет назад, когда Путин передавал бразды правления Медведеву.

Поскольку процессом на телевидении и выборами управлял Кремль, почти не вызывало сомнений то, что в марте 2012 г. Путин будет вновь избран президентом. Будущее России решили два человека за закрытыми дверями.

Заключение

Картина России, вырисовывающаяся на этих страницах, — совсем не та, какую я хотел бы нарисовать или какую представлял себе 20 лет назад, когда страна выбралась из разрушений и унижений коммунизма1.

После обнадеживающего начала, когда Путин предпринимал меры для стимулирования экономики и обхаживал Запад, он возглавил процесс, в ходе которого попирались свобода СМИ и демократия, развился культ личности. Экономика страны остается во многом зависимой от экспорта сырья, достойной упоминания современной производственной базы почти не существует. Коррупция, по признанию самого правительства, ошеломляет, скрепляя государство, в котором господствует клика друзей и коллег Путина по КГБ, Санкт-Петербургу и даже дачному кооперативу. Если Дмитрий Медведев действительно хотел изменить все это к лучшему, он потерпел сокрушительное поражение. Обещание Путина принять жесткие меры против олигархов относится лишь к тем из них, которые противостоят ему в политическом отношении, в то время как богатства страны сосредотачиваются в руках баснословно богатых магнатов и государственных чиновников. Земля с неисчерпаемыми человеческими и природными ресурсами, два десятилетия назад освобожденная от тисков тоталитаризма, так и не расцвела. Согласно данным опросов, около 40 % молодежи предпочли бы жить где-нибудь в другом месте, а не в России2.

Поэтому вряд ли неуместен вопрос: почему Путин настолько популярен? В сущности, его рейтинг неуклонно снижается. По данным «Левада-центра», лишь 39 % респондентов в августе 2011 г. сказали, что точно будут голосовать за Путина, — по сравнению с наиболее высоким показателем (58 %) тремя годами ранее, во время войны с Грузией. Его «рейтинг одобрения» за тот же период снизился с 83 % до 68 %. (Одобрение Медведева снизилось с 73 % до 63 %, и лишь 20 % опрошенных сообщили, что «определенно» будут голосовать за него.)

Однако Путин, несмотря на все его промахи и неудачи, остается самым популярным политиком в России. Струнка, которую Путин задевает в сердцах миллионов россиян, — ностальгия, тоска по «равенству», товариществу, единству, боевому духу, которые просуществовали в России дольше, чем где-либо. Все это действительно реальность. Возможно, чуждая большинству людей на Западе, но реальность.

Россияне в массе своей, как правило, не такие, как «среднестатистические» жители стран Запада. В 2008 г., в телевизионном конкурсе, целью которого был выбор «величайшего из россиян», на третье место вышел Сталин. В Главе 11 я указывал на ошибочность западного (особенно американского) убеждения в том, что Россия — просто западная страна, ждущая освобождения. Путин играет на чувствах той части российской общественности, которая инстинктивно противится этому освобождению. Он говорит от имени тех, кто стремится к западной экономике и возможности пользоваться всеми ее преимуществами, но при этом желает найти свой путь в будущее, избежав некоторых ошибок Запада. Он говорит от имени тех, кто хочет, чтобы к России в мире относились с уважением, и, увы, от имени тех миллионов, которые ошибочно принимают за уважение страх. Кроме того, он говорит от имени тех, кто просто любит Россию и наслаждается ее уникальностью, тех, кто приводит в бешенство людей с Запада, вроде меня самого, которые прилагают все старания, чтобы «понять» Россию. С усмешкой наблюдая за нами, эти россияне говорят: «Русскую душу вам никогда не понять».

Если бы только Путин сочетал свою интуицию с инстинктом демократии и доверял выбору народа, он был бы великим лидером.

Но Путин на самом деле не понимает демократию. Как мы уже видели, он убежден, что американские президенты способны увольнять докучливых журналистов. Он поддается влиянию «теории заговора» (война с Грузией была развязана в помощь сенатору Маккейну) и верит в абсурдную информацию (у Америки есть отдельные птицефабрики, где выращивают не соответствующих стандартам кур специально для продажи России). Он создал систему, в которой, по его мнению, все пойдет наперекосяк без его личного надзора. Его стиль руководства предусматривает публичные выговоры официальным лицам по телевидению, иногда вынуждающие их с ходу менять политику под прицелом включенных камер. Например:

Владимир Путин: Я хочу понять, сколько российских самолетов намерен закупить «Аэрофлот». Иначе получается, что вы хотите доминировать на внутреннем рынке, а отечественную технику не покупаете. Непорядок.

Виталий Савельев (генеральный директор «Аэрофлота»): Но мы покупаем самолеты российского производства…

Владимир Путин: Их недостаточно.

Владимир Савельев: Хорошо, мы разработаем план, и я отчитаюсь о нем.

Владимир Путин: Хорошо.

Путин ввел в практику видеозапись начала каждого совещания в правительстве и показ этих материалы в телевизионных новостях, очевидно, считая, что это демонстрирует открытость и демократичность. На самом же деле это означает, что заседания правительства превратились в шоу. Ни одно западное правительство не организует съемки заседаний кабинета, никто и не ждет этого, потому что трудные решения удается принимать только в приватной обстановке. Таким образом, Путин взял внешне «демократическую» идею — показ по телевидению тех, кто принимает решения, — и превратил ее в инструмент диктатуры.

Изъяны своего понимания свободы СМИ Путин продемонстрировал во время посещения студии «Первого канала» в феврале 2011 г. Он сказал журналистам: «Я считаю, что представители любых властных структур, министерств, ведомств не просто могут, а должны появляться на федеральных каналах, объясняя, что происходит в ведомстве, объясняя процессы, которые там происходят, с тем чтобы хотя бы люди знали из первых уст о намерениях тех или иных должностных лиц, о планах развития». На первый взгляд, либеральное высказывание. Но если чего и недостает российскому телевидению, так это не «объяснений» правительственных «намерений и планов», которые уже реализуются, а информированных и свободных обсуждений политики до того, как она превратится в планы правительства.

Но при всех минусах системы Путина она вовсе не является «подобием Советского Союза», как зачастую поспешно судят о ней. Мне запомнилось саркастическое замечание бывшего президента Билла Клинтона, сделанное о Путине после наставительной речи последнего о том, как проводить реформы капиталистической экономики, — речи, произнесенной в Давосе в январе 2009 г.: «Приятно слышать, как премьер-министр Путин выступает в защиту свободного предпринимательства. Надеюсь, это ему поможет». Газета Baltimore Sun опубликовала в 2011 г. статью о любви россиян к фаст-фуду под заголовком «Вот что мы любим, товарищ». «Товарищ»! Россияне уже двадцать лет как не товарищи, но по-видимому, до сих пор кое у кого на Западе обременены неким «клеймом коммунизма».

Достаточно только взглянуть на стоящие в очереди в московском аэропорту взбудораженные семьи, отправляющиеся на отдых за границу, или посетить Музей истории ГУЛАГа с экспонатами из сталинских лагерей, или побывать на театральной постановке по «Одному дню Ивана Денисовича» Солженицына, или побродить по российским сайтам и блогам, или просто перекусить и сходить за покупками в нынешней Москве, чтобы убедиться: с коммунизмом полностью покончено.

Я был бы не прочь закончить свое повествование, процитировав сэра Родрика Брейтвета, бывшего британского посла в Советском Союзе, благодаря любви к этой стране и ее людям достигшего редкой степени понимания ситуации в России. «В системе Путина немало изъянов, — писал он, — однако она восстановила чувство собственного достоинства россиян и заложила основы будущего процветания и реформ. По мере продолжения этого процесса нам, всем остальным, лучше научиться держать язык за зубами, чем предлагать советы, которые порой оскорбительны и высокомерны, и зачастую неуместны и бесполезны»3.

Именно этого не удалось добиться администрациям Клинтона и Буша, и, как свидетельствуют события, описанные в этой книге, начало новой холодной войны вполне может объясняться в равной мере и американской невосприимчивостью, и резкостью Путина в стремлении к законной цели — восстановлению гордости и статуса России. Как мы видим из этой книги, обе стороны слишком легко впадают в стереотипное мышление, корни которого уходят в эпоху, когда две идеологии бились за мировое господство. Эта эпоха осталась в прошлом: никакой «российской идеологии» нет, и желание высказать свое мнение о событиях в мире — лишь бледное подобие советского стремления распространить коммунизм по всей планете. Однако мышление времен холодной войны сохранили обе стороны, и каждая из них подначивает другую вместо того, чтобы попытаться понять ее опасения.

При Горбачеве и Ельцине россияне продемонстрировали свое стремление к демократии и свободе, но возненавидели хаос, которым оно сопровождалось. Путин укрепил стабильность, но вместе с тем урезал демократию. Россиянам еще только предстоит обрести лидера, который сумеет обеспечить им и то, и другое.

Примечания

Глава 1. Банкет для секретного агента

1. Strobe Talbott, The Russia Hand (New York: Random House, 2002), p. 416.

2. Интервью с Константином Косачевым, 16 декабря 2009.

3. Talbott, p. 397.

4. Stephen F. Cohen, Failed Crusade: America and the Tragedy of Post-Communist Russia (New York: W.W.Norton & Co, 2000), p. xii.

5. Интервью с Toby Gati, РИА «Новости», 22 марта 2011.

6. Владимир Путин. От первого лица (http://archive.kremlin.ru/articles/bookchapter3.shtml — последнее обращение 7 сентября 2011).

7. Для полного представления об этом периоде карьеры Путина см.: Peter Baker and Susan Glasser, Kremlin Rising: Vladimir Putin’s Russia and the End of Revolution (New York: Lisa Drew, 2005), pp. 47ff.

8. Там же, p. 53.

Глава 2. Обольщение Запада

1. Интервью с Джорджем Робертсоном, 9 марта 2011.

2. Интервью с Джонатаном Пауэллом, 9 марта 2011.

3. Guardian, 18 April 2000.

4. Интервью с Михаилом Маргеловым, 29 апреля 2010.

5. Интервью с Кондолизой Райс, 14 апреля 2011.

6. Интервью со Стивеном Хэдли, 24 января 2011.

7. Интервью с Колином Пауэллом, 3 марта 2011.

8. Интервью с Игорем Ивановым, 11 декабря 2010.

9. Интервью с Сергеем Ивановым, 29 октября 2010.

10. Елена Трегубова. Байки кремлевского диггера. — М.: Ад Маргинем, 2003. См. с. 160 и далее.

11. Bob Woodward, Bush at War (New York: Simon & Schuster, 2002), p. 119.

12. Интервью с Колином Пауэллом, 3 марта 2011.

13. Интервью с Кондолизой Райс, 20 июня 2011.

14. Интервью Болтона Питеру Бейкеру и Сюзен Глассер, процитированное в их кн. Kremlin Rising, с. 131.

15. Интервью с Сергеем Ивановым, 29 октября 2010.

16. Перевод на английский — Белого дома; процитировано в кн.: Woodward, Bush at War, p. 118.

17. В 2009 г. русские, наконец, попытались заставить киргизское правительство выставить американцев из «Манаса», предложив кредит на 2 млрд долларов. Чтобы остаться, американцам пришлось вчетверо увеличить ежегодную арендную плату; кроме того, авиабаза была переименована в «центр транзитных перевозок».

18. John Bolton, Surrender is not an Option (New York: Threshold Editions, 2007), p. 71.

19. Интервью с Герхардом Шредером, 8 июня 2011.

20. Интервью с Джорджем Робертсоном, 9 марта 2011.

21. Интервью с Сергеем Приходько, 30 июня 2011.

22. Интервью с Джорджем Робертсоном, 9 марта 2011.

23. Интервью с Колином Пауэллом, 17 мая 2011.

24. Интервью со Стивеном Хэдли, 24 января 2011.

25. Интервью с Игорем Ивановым, 11 декабря 2010.

26. Интервью с Колином Пауэллом, 17 мая 2011.

27. Интервью с Сергеем Ивановым, 29 октября 2010.

28. Интервью с Кондолизой Райс, 20 июня 2011.

Глава 3. Битва за экономические реформы

1. Интервью с Алексеем Кудриным, 14 декабря 2010.

2. Интервью с Германом Грефом, 7 декабря 2010.

3. Интервью с Андреем Илларионовым, 27 января 2011.

4. Интервью с Германом Грефом, 7 декабря 2010.

5. Михаил Касьянов. Без Путина. — М.: Новая газета, 2009. С. 216.

6. Интервью с Михаилом Касьяновым, 16 февраля 2011.

7. См.: Marshall Goldman, Petrostate (New York: OUP, 2008), chapter 5.

8. Интервью с Владимиром Миловым, 16 февраля 2011.

Глава 4. Темная сторона

1. Интервью с Виктором Шендеровичем, 14 декабря 2010.

2. Комсомольская правда, 11 февраля 2000.

3. «Новая газета», 27 марта 2000; перепечатано в: Anna Politkovskaya, Nothing but the Truth (London: Harvill Secker, 2010).

4. Михаил Касьянов. Без Путина. — М.: Новая газета, 2009. С. 217.

5. Интервью с Германом Грефом, 7 декабря 2010.

6. David E. Hoffman, The Oligarchs (Oxford, Public Affairs Ltd, 2002), p. 449.

7. John Browne, Beyond Business (London: Weidenfeld & Nicolson, 2010), p. 145.

8. Интервью с Германом Грефом, 7 декабря 2010.

9. Martin Sixsmith, Putin’s Oil (London: Continuum, 2010), p. 52.

10. Интервью с Михаилом Касьяновым, 16 февраля 2011.

11. Мой рассказ об этой встрече основан на интервью с присутствовавшими на видеосъемке события (отредактированной), а также на версии, изложенной в кн. Sixsmith, Putin’s Oil, и Андреем Колесниковым в «Коммерсанте» 20 февраля 2003.

12. Интервью с Леонидом Невзлиным, 14 мая 2011.

13. Интервью с Андреем Илларионовым, 27 января 2011.

14. Интервью с Михаилом Касьяновым, 16 февраля 2011.

15. Михаил Касьянов. Без Путина. См. с. 199 и далее.

16. Процитировано в кн.: Sixsmith, Putin’s Oil, p. 153.

17. Observer, 2 ноября 2003.

Глава 5. Новая Европа, старая Европа

1. Интервью с Джорджем Робертсоном, 9 марта 2011.

2. Интервью с Джонатаном Пауэллом, 9 марта 2011.

3. Интервью с Дэном Фрайдом, 27 января 2011.

4. Интервью с Николасом Бернсом, 15 июля 2010.

5. Интервью с Николасом Бернсом, 21 января 2011.

6. Интервью с Морисом Гурдо-Монтенем, 20 июня 2011.

7. Die Zeit, 5 апреля 2001.

8. Интервью с Герхардом Шредером, 8 июня 2011.

9. Интервью с Александром Квасьневским, 24 ноября 2010.

10. Интервью с Игорем Ивановым, 11 декабря 2010.

11. Интервью с Николасом Бернсом, 21 января 2011.

12. Интервью с Сергеем Ивановым, 29 октября 2010.

13. Интервью с Морисом Гурдо-Монтенем, 20 июня 2011.

14. Интервью с Кондолизой Райс, 14 апреля 2011.

Глава 6. Путин-2

1. Интервью с Игорем Ивановым, 11 декабря 2010.

2. Интервью с Нино Бурджанадзе, 29 марта 2011.

3. Интервью с Михаилом Саакашвили, 9 мая 2005.

4. См.: Thomas de Waal, The Caucasus: An Introduction (Oxford: Oxford University Press, 2010), pp. 194–195.

5. Интервью с Колином Пауэллом, 3 марта 2011.

6. de Waal, The Caucasus, p. 197.

7. Интервью с Михаилом Саакашвили, 31 марта 2011.

8. Wall Street Journal, 30 августа 2008, Daily Telegraph, 23 августа 2008.

9. de Waal, The Caucasus, p. 199.

10. Интервью с Эдуардом Кокойты, 4 апреля 2011.

11. Причина пожара, в результате которого внешние стены остались нетронутыми, так и не установлена. Разрушение исторического здания (возведенного после пожара Москвы 1812 г.) дало повод для его полной реконструкции, которая подверглась критике реставраторов за нарушение первоначального архитектурного замысла.

12. «Комсомольская правда», 28 сентября 2004.

13. Сурков на чеченском телевидении, 8 июля 2011, процитировано агентствами «Интерфакс» и Reuters.

14. Дмитрий Тренин. «Москва мускулистая»: одиночество отдельно взятого центра силы. Московский центр Карнеги. Брифинг. Т. 11. Вып. 1. Январь 2009.

Глава 7. Всюду враги

1. Интервью с Леонидом Кучмой, 22 марта 2011.

2. Интервью с Джоном Хербстом, 16 мая 2011.

3. Интервью с Глебом Павловским, 18 февраля 2011.

4. Интервью с Сергеем Марковым, 30 июня 2011.

5. Интервью с Олегом Рыбачуком, 28 ноября 2010.

6. Интервью с Виктором Ющенко, 29 ноября 2010.

7. Интервью с Александром Квасьневским, 24 ноября 2010.

8. Интервью с Леонидом Кучмой, 22 марта 2011.

9. Интервью с Александром Квасьневским, 24 ноября 2010.

10. Washington Post, 9 февраля 2010.

11. Глеб Павловский. Независимая газета, 7 декабря 2004.

12. «Независимая газета», 7 декабря 2004.

13. Интервью с Тони Брентоном, 5 апреля 2011.

14. ICNL (The International Journal of Not-for-Profit Law), volume 9, issue 1, December 2006.

15. Интервью с Людмилой Алексеевой, 23 февраля 2011.

16. Интервью с Джонатаном Пауэллом, 9 марта 2011.

17. Интервью с Михаилом Касьяновым, 16 февраля 2011.

18. Интервью с Виктором Ющенко, 29 ноября 2010.

19. Интервью с Дэймоном Уилсоном, 2 марта 2011.

20. Интервью с Олегом Рыбачуком, 28 ноября 2010.

21. Интервью с Джоном Хербстом, 16 мая 2011.

Глава 8. Новая холодная война

1. Интервью со Стивеном Хэдли, 24 января 2011.

2. Ратер оказался в центре полемики после того, как опубликовал документы, критически освещающие период прохождения воинской службы Джорджем Бушем-младшим во время его президентской кампании 2004 г. Аутентичность документов позже была подвергнута сомнению, и в ноябре Ратер объявил, что в марте следующего года уйдет в отставку, но никаких предположений о том, что Буш оказывал давление на компанию CBS, чтобы его уволить, не возникало.

3. Интервью с Дэймоном Уилсоном, 2 марта 2011.

4. Интервью с Николасом Бернсом, 21 января 2011, и с Кондолизой Райс, 20 июня 2011.

5. Wikileaks cable в газете The Guardian, 1 декабря 2010.

6. Интервью с Олегом Митволем, 14 апреля 2010.

7. Эти события воспроизведены на основе интервью с Кондолизой Райс, Биллом Бернсом, Сергеем Ивановым, Игорем Ивановым, Сергеем Лавровым и др.

8. Некоторые из «коллег» Литвиненко позже «вернулись» в объятия ФСБ и обвинили его в том, что он обманным путем вынудил их принять участие в этом выступлении. Для наилучшего представления о теориях заговора и интригах, окружающих это дело, см.: Martin Sixsmith, The Litvinenko File (London: Macmillan, 2007).

9. Елена Трегубова, http://viperson.ru/wind.php?ID=413357&soch=1 (последнее обращение 7 сентября 2011).

10. Интервью с Дэвидом Милибэндом, 7 июля 2011.

11. Интервью с Сергем Лавровым, 25 октября 2010.

12. Sixsmith, The Litvinenko File, pp. 303ff.

Глава 9. СМИ, ракеты, Медведев

1. Дмитрий Песков, в интервью для телеканала «Дождь», 4 октября 2011 г.

2. Компании в США обязаны декларировать гонорары, полученные от иностранных граждан за «политическую деятельность». За период с января по июнь 2008 г. сумма гонораров за работу, проделанную в Северной Америке и Японии по поручению РФ, задекларированная агентством Ketchum и его партнером Washington Group, составила почти 5 млн долларов за полгода. Первоначальный контракт для года встречи «Большой восьмерки» ежегодно продлевали, размеры гонорара с каждым новым контрактом менялись.

3. Дмитрий Песков, в интервью для телеканала «Дождь», 4 октября 2011 г.

4. См., к примеру, The News Times, 16 марта 2009 г.

5. См. Люк Хардинг, “Мафиозное государство” (Luke Harding, Mafia State. London: Guardian Books, 2011).

6. Лилия Шевцова, «Одинокая держава» (Lilia Shevtsova, Lonely Power. Moscow: Carnegie Endowment, 2010), стр. 98ff.

7. Интервью с Дэном Фата, 1 марта 2011 г., и Эриком Эделменом, 4 марта 2011 г.

8. Дмитрий Тренин. «Москва мускулистая»: одиночество отдельно взятого центра силы (Dmitri Trenin, Moscow the Muscular: The Loneliness of an Aspiring Power Center. Moscow: Carnegie Moscow Center Briefing, volume 11, issue 1, January 2009).

9. Интервью с Сергеем Приходько, 30 июня 2011 г.

10. Конфиденциальное интервью с одним высокопоставленным российским чиновником.

11. Интервью с Кондолизой Райс, 30 июня 2011 г.

12. Интервью со Стивеном Хэдли, 24 января 2011 г.

13. Интервью с Эриком Эделменом, 4 марта 2011 г.

14. Интервью с Робертом Гейтсом, 16 мая 2011 г.

15. Интервью с Сергеем Лавровым, 25 октября 2010 г.

16. Интервью с Анатолием Антоновым, 2 апреля 2011 г.

17. Борис Немцов и Владимир Милов, «Путин. Итоги» (Москва, «Новая газета», 2008 г.).

18. Майкл Макфол и Кэтрин Стоунер-Вайсс, «Миф об авторитарной модели» (Michael McFaul and Kathryn Stoner-Weiss. The Myth of the Authoritarian Model. Foreign Affairs, volume 87, number 1, January/February 2008).

Глава 10. Сошествие в войну

1. Интервью с Деймоном Уилсоном, 2 марта 2011 г.

2. Интервью с Михаилом Саакашвили, 31 марта 2011 г.

3. Интервью с Жаном-Давидом Левиттом, 12 марта 2011 г.

4. Интервью с Робертом Гейтсом, 16 мая 2011 г.

5. Интервью со Стивеном Хэдли, 24 января 2011 г.

6. Интервью с Радославом Сикорским, 25 ноября 2010 г.

7. Интервью с Кондолизой Райс, 20 июня 2011 г.

8. Интервью с Франком-Вальтером Штайнмайером, 20 июня 2011 г.

9. Ангус Роксборо, «Грузия борется за государственность» (Angus Roxburgh, Georgia Fights for Nationhood. National Geographic, volume 181, number 5, May 1992).

10. Процитировано в Томас де Вааль, «Кавказ: введение» (Thomas de Waal, The Caucasus: An Introduction. New York: Oxford University Press, 2010), стр. 208.

11. Интервью с Деймоном Уилсоном, 2 марта 2011 г.

12. http://www.rferl.org/content/Did_Russia_Plan_Its_War_In_Georgia_/1191460.html (последнее обращение — 7 сентября 2011 г.).

13. Интервью с Гига Бокерия, 30 марта 2011 г.

14. Интервью с Бату Кутелия, 29 марта 2011 г.

15. Интервью с Нино Бурджанадзе, 29 марта 2011 г.

16. Интервью с Михаилом Саакашвили, 31 марта 2011 г.

17. Интервью с Сергеем Приходько, 30 июня 2011 г.

18. Я не считаю Саакашвили абсолютно надежным свидетелем. В его интервью для телевизионных материалов содержатся как минимум два явно недостоверных «воспоминания». Ему свойственно приукрашивать события, меняя их в свою пользу.

19. Интервью на радио «Эхо Москвы», опубликовано 7 августа 2011 г.

20. Интервью Медведева для Russia Today, PIK-TV и «Эха Москвы», опубликованное 5 августа 2011 г.

21. Интервью с Кондолизой Райс, 20 июня 2011 г.

22. Интервью с Радославом Сикорским, 25 ноября 2010 г.

23. Я считаю, что это чрезмерное упрощение. Этнический баланс Абхазии значительно изменился за десятилетия: когда-то абхазы были самой многочисленной этнической группой, в советский период в регион переселилось множество грузин и русских. Абхазы считают, что это была направленная политика Грузии с целью сделать их меньшинством.

24. Интервью с Жаном-Давидом Левиттом, 12 марта 2011 г.

25. Интервью Медведева для Russia Today, и т. д., 5 августа 2011 г.

26. Интервью с Кондолизой Райс, 14 апреля 2011 г.

27. Интервью с Сергеем Лавровым, 25 октября 2010 г.

28. Интервью с Михаилом Саакашвили, 31 марта 2011 г.

29. Интервью с Робертом Гейтсом, 16 мая 2011 г.

30. Интервью со Стивеном Хэдли, 24 января 2011 г.

31. Отвечая на телефонные вопросы в прямом эфире 4 декабря 2008 г., Путин услышал от одного из зрителей: «Это правда, что вы пообещали повесить Саакашвили за одно место?» Путин после краткой паузы ответил: «Почему же только “за одно”?»

Глава 11. Перезапуск отношений с Западом

1. Интервью с Майклом Макфолом, 15 апреля 2011 г.

2. Интервью с Сергеем Рябковым, 27 октября 2010 г.

3. Интервью с Сергеем Приходько, 30 июня 2011 г.

4. Интервью с Джеймсом Джонсом, 4 марта 2011 г.

Глава 12. Сильный человек и его друзья

1. Интервью с Алексеем Кудриным, 14 декабря 2010 г.

2. Интервью с Германом Грефом, 7 декабря 2010 г.

3. Сергей Гуриев и Олег Цывинский. Испытания для российской экономики после кризиса в: Сергей Гуриев, Андерс Аслунд и Эндрю Качинс, под ред. Россия после глобального экономического кризиса (Sergei Guriev, Alex Tsyvinski, Challenges Facing the Russian Economy after the Crisis, in Sergei Guriev, Anders Aslund and Andrew Kuchins, eds., Russia After the Global Economic Crisis. The Peterson Institute for International Economics, 2010), стр. 21.

4. Интервью с Аркадием Дворковичем, 29 июня 2011 г.

5. «Коммерсант», № 124, 13 июля 2010 г.

6. В настоящее время — только на русском и шведском языках.

7. http://www.doingbusiness.org/rankings (последнее обращение — 7 сентября 2011 г.). Десять наиболее удобных для бизнеса стран — Сингапур, Гонконг, Новая Зеландия, Великобритания, США, Дания, Канада, Норвегия, Ирландия, Австралия.

8. http://www.gazeta.ru/politics/2011/05/24_a_3627341.shtml (последнее обращение — 7 сентября 2011 г.).

9. http://news.kremlin.ru/transcripts/9368 (последнее обращение — 7 сентября 2011 г.).

10. Отчет фонда ИНДЕМ, процитирован в В. Милов, Б. Немцов, В. Рыжков и О. Шорина, под ред., «Путин. Коррупция. Независимый экспертный доклад», Москва, 2011 г.

11. http://eng.kremlin.ru/news/752 (последнее обращение — 7 сентября 2011 г.).

12. http://www.vedomosti.ru/politics/news/1247042/skandal_s_zakupkami_tomografov (последнее обращение — 7 сентября 2011 г.).

13. http://ria.ru/trend/belevitin_case_02062011/ (последнее обращение — 7 сентября 2011 г.).

14. Financial Times, 12 ноября 2010 г.

15. http://en.rian.ru/russia/20110706/165063309.html (последнее обращение — 8 сентября 2011 г.).

16. См. http://russian-untouchables.com/eng/ (последнее обращение — 7 сентября 2011 г.).

17. Guardian, 21 декабря 2007 г. В другом интервью, данном газете Die Welt, Белковский определяет долю Путина в компании Gunvor как 50 %, а не 7 %.

18. На сайте Путина опубликована статья из оппозиционной «Новой газеты» о сети деловых друзей и интересов премьер-министра: http://premier.gov.ru/pda/eng/premier/press/ru/4558/ (последнее обращение — 7 сентября 2011 г.).

19. Financial Times, 15 мая 2008 г.

20. Милов, Немцов, Рыжков и Шорина, под ред., «Путин. Коррупция. Независимый экспертный доклад».

21. Guardian, 1 декабря 2010 г.

22. http://navalny.livejournal.com/526563.html.

23. http://rospil.info/results.

24. См. превосходный отчет Юлии Иоффе о работе Навального в The New Yorker, 4 апреля 2011 г.

Глава 13. Тандемология

1. Интервью с Дмитрием Муратовым, 14 декабря 2010 г.

2. Интервью с Аркадием Дворковичем, 29 июня 2011 г.

3. Интервью с Ольгой Крыштановской в «Свободной прессе», 8 февраля 2011 г., svpressa.ru/politic/article/38451 (последнее обращение — 7 сентября 2011 г.).

4. http://www.bfm.ru/news/2011/08/29/dvorkovich-zubkov-ne-ujdet-iz-gazproma-do-1-oktjabrja.html (последнее обращение — 7 сентября 2011 г.).

5. Guardian, 1 июля 2011 г.

6. Financial Times, 20 июня 2011 г.

7. http://www.rferl.org/content/medvedev_talks_reform_in_st_petersburg/24238558.html (последнее обращение — 7 сентября 2011 г.).

Заключение

1. Я отметил, что моя книга о годах правления Горбачева заканчивается на обнадеживающей ноте. См. Ангус Роксборо, «Вторая революция в России» (Angus Roxburgh, The Second Russian Revolution. London: BBC Books, 1991).

2. Sunday Times, 14 августа 2011 г.

3. http://valdaiclub.com/history/29960.html — 18 августа 2011 г. (последнее обращение — 7 сентября 2011 г.).

1 Генеральный секретарь, может, в другой раз вам лучше прилететь на британском самолете. Прим. перев.

2 Закуска (фр.). Прим. перев.

3 Как дела? Как поживаешь? (исп.) Прим. перев.

4 Пожилая дама, сопровождающая молодую девушку (на светских мероприятиях). Прим. перев.

5 С глазу на глаз (фр.). Прим. перев.

6 В англоязычной литературе он называется, естественно, NATO-Russia Council (NRC) — «Совет НАТО — Россия». Прим. перев.

7 Ради формы, для вида (лат.). Прим. перев.

8 Примерно 8 на 12 сантиметров. Прим. перев.

9 (Стихотворное) восхваление, хвалебная песнь (др. — греч.). Прим. перев.

10 Жак Клузо — старший инспектор французской полиции, комический персонаж серии кинофильмов о «Розовой пантере» (1960–1980 гг.). Прим. перев.

11 Здесь и далее текст речи на Мюнхенской конференции приводится по Википедии.

12 Перестрелка в коррале ОК — исторический эпизод, о котором снят одноименный фильм. Прим. перев.

13 Так воспроизводит автор слова популярной песни. Прим. перев.