Александр Риттер

Когда палач придет домой

Аннотация

Третья мировая война едва не завершилась полной гибелью человечества, когда боевой вирус вырвался на свободу из военных лабораторий Мусульманских Эмиратов. За несколько лет умерло четыре миллиарда человек. Страшную пандемию удалось остановить, лишь полностью уничтожив зараженные местности ядерными ударами.

Вирус был побежден, однако опасность того, что он вернется в мир, осталась. Для того чтобы ослабить угрозу, получившая огромные полномочия Всемирная Организация Здравоохранения организовала секретный отдел по тайному уничтожению возможных носителей вируса. Сотрудники отдела получили кодовое название «палачи».

Бен Роджерс был одним из ветеранов отдела и образцовым палачом. Однако когда в его жизни появилась Светлана Белова, которая стала случайным свидетелем одной из его операций, все пошло наперекосяк. Особенно когда Светлана раскрыла ему страшную тайну секретного отдела палачей…

Александр Риттер

Когда палач придет домой

Жизнь каждого человека, если только он понимает, что он – человек, лишь тогда полна, когда он чувствует… что борется за общее великое дело, которое его лично воодушевляет.

М. И. Калинин

Цель оправдывает средства.

Девиз ордена иезуитов

Чтобы делать зло, человек должен прежде осознать его как добро или как осмысленное закономерное действие. Такова… природа человека, что он должен искать оправдание своим действиям.

Александр Солженицын. «Архипелаг ГУЛАГ»

Кровь и власть пьянят, развиваются загрубелость, разврат; уму и чувству становятся доступны и, наконец, сладки самые ненормальные явления. Человек и гражданин гибнут… навсегда, а возврат к человеческому достоинству, к раскаянию, к возрождению становится для него уже почти невозможен.

Федор Достоевский. «Записки из Мертвого дома»

Неужели ты действительно думаешь, что палач ничего не чувствует?

Федор Стрельцов. «Откровение палача»

Ясное дело, и палач добрым может быть. И что страдания ему ведомы, тоже правда истинная. Он, поди, сам муку принимает от того, что творит. Он зла к тому не имеет, кого жизни должен лишить.

Пер Лагерквист. «Палач»

Схватить его и сорвать с него маску, чтобы мы знали, кого нам завтра утром повесить на крепостной стене!

Эдгар По. «Маска Красной Смерти»

Не судите меня строго, писал се не ангел божий, а человек, зело греховен есмь.

Из древнерусских рукописных книг

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА 1

Рука тверда, дух черен, крепок яд,

Удобен миг, ничей не видит взгляд,

Теки, теки, верши свою расправу,

Гекате посвященная отрава!

Спеши весь вред, который в травах есть,

Над этой жизнью в действие привесть!

Уильям Шекспир. «Гамлет»

Личность, совершающая какой-либо нравственно неблаговидный поступок, старается для себя внутренне оправдать его и представить добрым.

Георг Гегель. «Феноменология духа»

Это было прекрасное утро. Удивительно хорошая погода для Лондона в конце сентября. Ни мелкого моросящего дождя, ни свинцово-серых туч, ни знаменитых лондонских туманов. По темно-голубому небу лениво ползли, подгоняемые легким бризом, рваные молочно-белые облака, солнце ослепительно сияло в вышине, и небо вокруг него казалось выцветшим полотном, а асфальтовая мостовая под ним напоминала преддверье ада, однако нежные дуновения ветра, заботливо окутывавшие мою обнаженную шею, отражали жаркие лучи солнца. Одним словом, это было прекрасное утро… для смерти.

Я медленно шел по улице, любуясь прекрасной голубизной утреннего неба, иссеченного черными ножами небоскребов, наслаждаясь солнечным светом и ласковой прохладой ветерка так же, как и тот, для кого это утро было последним.

Моя жертва шла посередине почти пустой, несмотря на хорошую погоду, улицы, не оглядываясь и даже не подозревая, что неумолимый рок в моем лице уже подписал ей смертный приговор. Для этого человека солнечное сентябрьское утро было лишь растянутой копией того бесконечно короткого и в то же время бесконечно длинного мгновения, когда палач уже нажал на рычаг, но нож гильотины еще не упал на шею приговоренного, намыленная петля еще не затянулась на его шее, а электрический ток, уже бегущий по проводам, не пронзил еще его мозг и сердце.

Моей жертвой был высокий и стройный худощавый старик. Хотя голова его была седа, а лицо изрезано глубокими морщинами, пружинистая походка и гордо вскинутая голова говорили лучше всяких слов, что он не принадлежит к числу легких противников. При взгляде на него мне невольно вспомнился Ганнибал, который, будучи глубоким старцем, принял яд, лишь бы не попасть в руки преследовавших его римлян. И можно долго спорить, что, кстати говоря, до сих пор делают наши историки, прав или неправ был Ганнибал, развязывая Вторую Пуническую войну, правы или неправы были римляне, преследуя по всему свету великого полководца, но ясно одно: во Второй Пунической войне погибли тысячи ни в чем не повинных людей, и, не затрави римляне Ганнибала, все ужасы той страшной войны могли бы повториться. Точно так же и этот старик представлял смертельную угрозу для всего человечества, угрозу гораздо более страшную, чем война, какой бы кровавой она ни была в наш век сверхвысоких технологий. И потому приговор был вынесен, и палач должен был его исполнить. И потому я осторожно шел вслед за своей жертвой, ожидая, когда мне представится возможность привести приговор в исполнение.

Я – палач. Это окутанное налетом романтики слово, пришедшее к нам из далекого Средневековья, наиболее точно определяет мои обязанности. Я – палач, исполнитель приговоров судьи, пастырь и последний вздох заблудших овец. Не какой-нибудь наемный убийца с пистолетом в кармане и жаждой денег в душе, без единой капли фантазии и творческой мысли, которого боящиеся конкурентов толстосумы называют пошлым словечком «киллер» и нанимают для сведения своих мелочных счетов. Я – существо иного порядка, иного, гораздо более высокого уровня. Пусть официально наши начальники называют нас сотрудниками класса А, а в разговорах между собой охотниками, исполнителями или перехватчиками, но суть-то одна. Я – палач, и этим все сказано. Мой долг состоит в приведении в исполнение смертных приговоров, вынесенных беспристрастными судьями, чтобы в очередной раз спасти мир от беды более страшной, чем любая из изобретенных природой болезней. Мне дано право убить. Очень немногие люди знают о самом факте нашего существования, но они хранят молчание, поскольку человечество не должно даже подозревать о том, что мы есть, иначе наша миссия потеряет всякий смысл. Мы должны делать свою работу тайно, и не красный клобук средневекового палача, но непроницаемый покров секретности скрывает наши лица.

И именно поэтому я, одетый как обычный праздношатающийся гражданин среднего возраста, но внутренне готовый ко всему, к любому повороту событий, медленно шел вслед за этим высоким худощавым стариком, выжидая удобного момента.

«Черт, опять меня понесло, – с неудовольствием подумал я. – Каждый раз на работе в голову лезет какой-то бред. Особенно когда надо работать. Почему нельзя отключать мозги к чертовой матери, чтобы ни о чем не беспокоиться? Покойникам лучше – им уже не о чем думать. – Я едва не рассмеялся. – И нечем. Так, ладно, надо работать. Пора».

Моя жертва посмотрела на свои старинные наручные часы, резко вскинув руку, и ускорила шаг, направляясь к ближайшей остановке воздушного транспорта. Я отбросил несвоевременные мысли и поспешил за ним.

Я знал, что мою жертву зовут Альберт Слейд и что он – известный ученый, физик-экспериментатор, лауреат нескольких премий, профессор, который, помимо научной деятельности в университетской лаборатории, читал лекции по курсу «Ошибки экспериментальной физики». Через полчаса он должен был явиться в университет, чтобы прочесть своим несчастным студентам очередную лекцию, затем отправиться в лабораторию, а потом домой к детям и внукам.

Разумеется, с моей стороны это было явное и дерзкое нарушение тех правил, благодаря которым только и могла существовать наша организация. Я не должен был что-либо знать о своей жертве, кроме описания ее внешности и психоматрицы возможного поведения в экстремальной ситуации. Это незнание, как и большинство прочих правил и запретов нашей жизни, имело своей опорой современную науку – психологию, которая говорила, выражаясь языком наших дедов, что о чем человек не знает, о том у него душа не болит. Это было вполне логично – чем меньше исполнитель знает о том человеке, которого он должен убить, тем легче его психика перенесет подобный удар, особенно если учесть, что любая из наших жертв была, в общем-то, невиновна. Как бы ни был бесчувственен профессиональный палач, он не сможет безболезненно перенести убийство человека, которого он знает не хуже своего лучшего друга благодаря разнообразной информации, представленной различными спецслужбами, хотя и никогда не встречался с ним лично.

Впрочем, убийство незнакомого человека тоже не проходит бесследно, а сошедшего с ума палача нельзя отправить в психиатрическую больницу, как обычного пациента. Да и в спецлечебницу для палачей наши больные также попадают далеко не всегда, поскольку зачастую гораздо проще уничтожить сумасшедшего, владеющего всеми видами нападения и защиты, чем доставить его в больницу. А потому не вызывает удивления тот факт, что немногие палачи доживают до пенсии. Ведь два демона – демон сумасшествия и демон ошибок, любая из которых может оказаться смертельной, – постоянно преследуют каждого из нас.

Но только не меня. Я был профессионалом среди профессионалов. Я имел наибольший стаж работы в британском отделении Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), наибольшее число заданий с положительным результатом и пока что наилучшие во всем отделе данные проверок моего психического состояния, имел право на получение всей полноты информации о своих жертвах. Как правило, мне, учитывая мой огромный опыт в этой сфере человеческой деятельности, поручали наиболее сложные дела, предоставляя право лично разработать план операции и выбрать способ ликвидации. А вот для других сотрудников план операции разрабатывали в нашем штабе. И способ ликвидации, и порядок действий, и пути отхода – им все предписывалось и прописывалось. Не то что мне.

Я ускорил шаги, стараясь нагнать Альберта Слейда, и даже позволил себе улыбнуться – остановка пассажирских пульсаров была почти пуста: я, Слейд и незнакомые мне высокий плечистый мужчина лет тридцати и стройная девушка чуть выше среднего роста были единственными людьми, ожидавшими транспорта. Честно говоря, количество свидетелей не имело значения, они бы все равно ничего не поняли, даже если бы что-нибудь и заметили, однако я по старой привычке не испытывал радости от такого количества посторонних. Впрочем, посторонних ли? Здоровяк внимательно посмотрел на меня и, чуть улыбнувшись, подмигнул, а затем вновь принял серьезный, немного скучающий вид – так быстро, что в первый момент я решил, что мне показалось.

«Значит, Лысый Дьявол решил подстраховаться и все-таки допустил до участия в операции сотрудников американского бюро», – подумал я и улыбнулся здоровяку в ответ, хотя по инструкции не должен был этого делать. Впрочем, что можно понять по мимолетной улыбке? Может быть, я просто улыбнулся, увидев его дурацкое желтое пальто, совершенно не сочетающееся с черными ботинками.

Странно только, что мой шеф все-таки решил привлечь к операции американцев. Он ведь всегда старался обходиться малыми силами, и, мягко говоря, не слишком любил американцев. К тому же меня и так страховали двое парней из нашего бюро, не считая сопровождения.

Народу в этой операции было задействовано много, поскольку жертва была птицей высокого полета. А так как вдобавок ко всему прочему Слейд был подданным США, то американское бюро отправило в Великобританию для участия в операции несколько своих сотрудников. Им, конечно, можно было бы отказать в разрешении на участие в ликвидации Слейда, так как тот находился на территории Великобритании, но это осложнило бы отношения между нашими бюро. К тому же большое количество задействованных в этой операции людей позволило предусмотреть любые случайности и обеспечило мне удачный момент на полупустой остановке. Надежное прикрытие – команда смерти из нескольких профессионалов, способных предотвратить любое неблагоприятное стечение обстоятельств, – это именно то, о чем мечтает любой профессионал. Хотя я выполнил бы это дельце и без такой толпы помощников. Уж я это умею.

Альберт Слейд остановился под знаком «Остановка воздушного транспорта № 912» и, порывшись во внутреннем кармане своего старомодного серого костюма-тройки, достал оттуда маленькую пластиковую коробочку. Как и большинство стариков, профессор придерживался старомодных привычек. Такие, как он, продолжали курить, несмотря на все старания ВОЗ отучить их от этой вредной привычки. Я неторопливо направился к старику, неспешно прикуривавшему от старинной золотой зажигалки, чувствуя странный холодок во всем теле. Так всегда бывает в эти последние, тягучие минуты и секунды перед мгновением действия. Такими мгновениями наслаждаешься, как коллекционным коньяком.

– Простите, пожалуйста, у вас огоньку не найдется? – сказал я, с сигаретой в руках подойдя вплотную к Слейду.

– Отчего же не найдется, – ответил профессор и вновь щелкнул своей зажигалкой. Я потянулся кончиком сигареты к ее маленькому желтому огоньку. На самом деле мои пальцы сжимали фальшивку – бумажную трубочку, внутри которой вместо табака находился особый пылеобразный состав. Приложив «сигарету» к губам, словно прикуривая, я с силой дунул, и мельчайшая коричневатая пыль, промчавшись сквозь огонек зажигалки, на мгновение окутала своим маленьким смертоносным облачком лицо Слейда.

– Что?.. – только и успел сказать ученый, а затем, задохнувшись, обмяк и плашмя повалился на землю, со страшной силой ударившись головой об асфальт. Из рассеченного черепа тотчас хлынула кровь, ярко-красная на раскаленном черном асфальте.

«Красное и черное. Совсем как у Стендаля», – подумал я и с трудом сдержал довольную улыбку. В этот момент стоявший на остановке здоровяк, увидев, что профессор упал, торопливо зашагал в нашу сторону со словами:

– Что случилось?

– «Скорую», скорее вызовите «Скорую», человеку плохо! – закричал я, прекрасно зная, что Слейду осталось жить всего несколько секунд, что он умрет от сердечного приступа раньше, чем вызов поступит в службу скорой медицинской помощи, и никто не сможет установить истинную причину его гибели, потому что следы состава, которым я воспользовался, невозможно обнаружить. Мне нечего было опасаться, а издаваемые мною вопли должны были послужить мне своеобразным психологическим алиби в глазах окружающих, иначе все это очень подозрительно выглядело бы в глазах какого-нибудь случайного свидетеля – человек, у которого вы только что попросили огоньку, неожиданно упал, а вы как ни в чем не бывало спокойно уходите.

Хотя мой призыв о помощи был чисто риторическим, девушка, стоявшая в дальнем конце остановки, метнулась к телефонному автомату со стремительностью молодой пантеры. Вообще-то на работе я стараюсь не расслабляться до тех пор, пока очередное дело не заперто в сейфе шефа, однако даже робот не смог бы не залюбоваться ею.

Она была не слишком высока – чуть повыше среднего роста, пожалуй, даже немного выше меня, однако очень стройна, с тонкой талией, длинными ногами и высокой грудью, угадывавшейся под простым свободным белым платьем, настолько простым, что только очень красивая девушка могла позволить себе его надеть, не опасаясь показаться окружающим крестьянкой в мешковине. Густые длинные волосы цвета спелой пшеницы свободно ниспадали на плечи и высокий лоб. Черты ее лица не отличались той застывшей правильностью, которую так любят современные эстеты – специалисты по женской красоте, но веселый курносый нос, широкие славянские скулы, чувственные полные губы и властный, поистине королевский изгиб подбородка довершали восхитительную картину прекрасной женщины. Не застывшей богини древнегреческих скульпторов или творения современных дизайнеров, но женщины из плоти и крови, очаровательной, уверенной в себе, свободной и жизнерадостной. Казалось, что она настолько переполнена жизненной силой, что от нее во все стороны исходят волны спокойной энергии, сексуальности и тепла.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы взять себя в руки и умерить биение сердца. Мне нельзя было сейчас расслабляться, мне еще надо было уйти с места работы так, чтобы ничем не выдать своей причастности к смерти Слейда, ни единым словом или жестом не вызвать подозрения у окружающих, и тем не менее я стоял и нагло пялился на нее по крайней мере полминуты, прежде чем смог отвести глаза. Это было плохо, так как она могла меня запомнить и превратиться, таким образом, в потенциального свидетеля. Но осторожность отступила, и я то и дело посматривал на нее, хотя и старался делать это как можно незаметнее.

«Черт с тем, что я на работе, но мимо такой девушки я не пройду!» – неожиданно даже для себя подумал я.

Подойдя поближе, я посмотрел ей в глаза и понял, что именно они являются главным орудием ее очарования. Под изящно изогнутыми темными бровями были глубоко посажены глаза… цвета… они напоминали тени на полированном серебре, но иногда их цвет менялся вместе с выражением. Сейчас ее глаза стали похожи на отблеск солнечного света на полированных стальных клинках, и ее взгляд вонзился в меня, словно меч, когда я подошел к ней, отражая ее мнение о людях, которые беспомощно просят о помощи, попав в неожиданную ситуацию, вместо того чтобы действовать.

Нечасто в женщине можно встретить сочетание таких качеств. Неудивительно, что она работала на ту же контору, что и я. С ее талантами иначе и быть не могло. Хотя работает наверняка недавно, поскольку не потеряла еще чисто рефлекторного человеческого гуманизма, который заставил ее побыстрее позвонить по телефону, чтобы вызвать «Скорую» для стопроцентного мертвеца, и отвращения ко всей этой бутафории, которой мы вынуждены были маскировать свои действия. Хотя, быть может, она просто так же, как и я, зарабатывает себе алиби?

Но работает она явно в американском бюро, поскольку прежде я ее никогда не встречал, а всех английских палачей я знал или в лицо, или по досье. Странно только, что молодого и неопытного палача прислали для выполнения столь важного задания в иностранную державу. Впрочем, вполне возможно, что американцы, предвидя, что мы в лучшем случае дадим им подержать свечку в этом деле, послали в Великобританию своих новичков, дабы дать им возможность набраться опыта и не отрывать от дел опытных сотрудников, которым здесь все равно не найдется достойной их уровня работы. Но даже если и так, молодость – не синоним глупости, а опыт в нашем деле далеко не всегда самое главное. Иногда гораздо важнее просто иметь голову на плечах, и, судя по лицу и глазам, она у этой девушки есть, причем отнюдь не только как продолжение тела.

Конечно, сотрудникам секретных служб во все времена запрещалось вступать в тесные контакты друг с другом. Особенно это правило относится к нам, палачам, как к сотрудникам самой секретной организации из всех существующих в наше время, однако эта девушка стоила того, чтобы нарушить это святое для всех нас правило. Да и вообще, как мне кажется, не такое уж это и преступление – просто поговорить с девушкой, тем более когда она такая красавица.

Вопрос о ее самочувствии показался мне глупым, и я решил отложить знакомство до того момента, когда операция закончится, а все материалы по ней будут направлены в архив. Однако в толчее, поднявшейся буквально через несколько минут после убийства, – рабочие с ближайшего завода, которые всегда уезжали с этой остановки после конца смены в 16.00, врачи и санитары «Скорой помощи», которых прилетело целых две, поскольку кто-то уведомил их о том, для кого они вызваны, полиция, поднятая по той же причине, и целая толпа зевак, приветствовавшая редкостное развлечение, – я уже спустя несколько секунд совсем потерял ее из виду. Воюя с полицейским, который, составляя протокол, уже в третий раз заставлял меня пересказать все ту же историю «шел, шел, упал», я начисто забыл об этой прекрасной девушке, равно как и о мыслях, возникших у меня при взгляде на нее. Однако ненадолго. Пусть сотрудникам нашей организации запрещено поддерживать какие-либо тесные связи друг с другом, кроме служебных, пусть за нарушение этого правила любому палачу грозит строгое наказание, я все равно хотел познакомиться с этой девушкой, чего бы мне это ни стоило. А уж если я решил что-нибудь сделать, то я это сделаю. Именно за эту маниакальную настойчивость меня и ценит мой шеф, потому что я всегда добиваюсь успеха, даже в самых безнадежных ситуациях. И теперь я решил во что бы то ни стало познакомиться с этой девушкой. Однако решение данного вопроса пока что пришлось отложить на потом.

ГЛАВА 2

Любой человек, который становится убийцей, должен обладать совершенно некорректным образом мышления и по-настоящему искаженными принципами.

Томас де Куинси. «Убийство как одно из изящных искусств»

– Ну что ж, прекрасно сработано, – сказал мне сэр Найджел, глава британского бюро палачей, которого все его сотрудники за глаза называли Лысым Дьяволом. Он был невысок, узкоплеч, сутулился, имел порядочную лысину, окруженную коротко постриженными седыми волосами, и совершенно обычное лицо, мимо которого можно сто раз пройти и не обратить внимания. Типичный пожилой лысоватый англичанин немного за пятьдесят. Единственное, что отличало его от всех остальных пожилых лысоватых англичан, так это глаза. Холодные голубые глаза, похожие на два сапфира, вделанных в лицо восковой куклы из музея мадам Тюссо, или на два прозрачных кусочка льда на морском песке. Глаза, которые могли пронзить, загипнотизировать, заморозить насмерть, уничтожить любого собеседника своим взглядом. Глаза, никогда не лгущие окна души, сверкавшие, словно сквозь прорези в красном клобуке средневекового палача, сквозь лицо обычного, ничем не примечательного пожилого мужчины.

Я улыбнулся своим мыслям и вытянул ноги. Как всегда после сложной операции, я пребывал в прекрасном настроении. Все-таки приятно чувствовать, что в очередной раз верой и правдой послужил человечеству, спасая миллионы и миллиарды людей от гибели, выполнив свою задачу. Еще одна игра закончилась в мою пользу. Еще одно очко в мою пользу.

Но не только эти чувства заставляли меня блаженно улыбаться. Романтика абсолютной тайны и безграничной власти над окружающим миром и живущими в нем людьми, которой было пропитано это здание от фундамента до крыши, окутывала меня каждый раз, когда я приезжал в контору, овладевая всеми моими мыслями, проникая в каждую клеточку моего тела, опьяняя, словно коллекционный коньяк.

– Все чисто, никаких следов, – продолжал сэр Найджел.

– Да, не часто такие операции проходят столь гладко, – с улыбкой согласился я, и это действительно было правдой. Операции, в которых задействовано много людей, опасны тем, что их трудно скоординировать. – Даже не верится, что все так хорошо закончилось. Можно со спокойной совестью отправлять это дельце в архив.

– И идти за премией, – усмехнулся сэр Найджел в тон мне.

– Почему бы и нет? – спросил я. – Заработал – получи, что причитается, а нет – иди работай. А я сегодня свое заработал. Меньше чем на трехдневный отпуск я не согласен.

– Американцы сильно нам помогли. Ты же знаешь, у нас сейчас как раз начинается очередная волна, и если бы не помощь сотрудников американского бюро, мы своими силами вряд ли провели бы столь гладко эту операцию, – благодушно сказал мой шеф. Вообще-то он терпеть не мог американцев, однако в таком настроении он мог поделиться лаврами с кем угодно. – Но ты свое получишь, можешь быть спокоен.

Я поудобнее устроился в кресле и с усмешкой подумал, что любой профессионал-киллер, наверное, упал бы в обморок от организации нашей работы, если бы ему довелось оказаться в этом кабинете. Настоящий профессиональный наемный убийца никогда не только не видит своего заказчика, но даже не слышит его голос. Профессиональный киллер никогда не видит даже посредника, общаясь с ним только по защищенному от прослушивания телефону или через блокированную от проникновения посторонних компьютерную сеть, чтобы в случае поимки киллера нельзя было установить ни личность заказчика, ни личность посредника. Но наша контора действовала настолько тайно, что никто, кроме ее сотрудников класса 0 и класса А, не должен был даже подозревать о существовании такой организации. Ни одно слово не должно было просочиться сквозь стены этого здания наружу. Попавшийся в руки правоохранительных органов палач был бы освобожден, если он ценный сотрудник, или убит, – что случалось гораздо чаще, – раньше, чем попал бы на первый допрос. К тому же наша контора со своими обширными и разветвленными связями имела возможность планировать свои мероприятия таким образом, что из нескольких десятков тысяч проведенных за двадцать лет операций было провалено всего лишь четыре. Мы были намертво отрезаны от всего остального мира невидимой стеной. Ни одно слово не должно было просочиться за ее пределы, но зато внутри ее мы могли спокойно обсуждать свои проблемы. Только потому и мог я, палач, только что вернувшийся с операции, спокойно сидеть и разговаривать со своим заказчиком, то есть с сэром Найджелом.

– Да, у них там, в американском бюро, хорошие сотрудники, особенно эта девчонка, – сказал я, вспоминая оставшееся в недалеком прошлом задание.

– Какая девчонка? – Глаза сэра Найджела вонзились в меня не хуже стальной рапиры. Благодушие шефа как рукой сняло. Не меньше, чем глаза, от простых смертных его отличают эта постоянная тигриная готовность к прыжку и поистине дьявольская подозрительность. Впрочем, не имей Лысый Дьявол этих качеств, он никогда не стал бы главой нашей службы.

– Ну, эта, из американской подмоги, она стояла там, на остановке, еще «Скорую» для Слейда вызывала, – сказал я, с немалым трудом выдержав леденящий взгляд моего шефа.

– Американцы никакой девчонки нам не присылали, – твердо произнес сэр Найджел, продолжая уничтожать меня взглядом. – Они прислали нам двух своих парней, которые тебя и прикрывали вместе с нашими ребятами, но никакой девчонки не было. И в протоколе полиции она не упоминается, значит, ее не допрашивали.

– Ты еще скажи, что рехнулся из-за несоблюдения правил информирования, – проворчал я.

Взгляд моего шефа помрачнел. Сошедшие с ума от нелегкой жизни палачи сильно затрудняли жизнь своим нормальным коллегам. Нередко они превращались просто в маньяков, убивавших всех подряд. В России свихнувшийся палач начал охоту на своих сослуживцев и вырезал почти все московское бюро прежде, чем его смогли ликвидировать с помощью всех палачей соседних бюро. Так что проблема сумасшествия в наших рядах стояла крайне серьезно.

– Что за девчонка? – спросил Лысый Дьявол.

– Да черт ее знает, – ответил я и подумал: почему же, посмотрев на нее, я сразу решил, что она из наших? Нет, не сразу решил, а после того, как она вызвала «Скорую», а затем попыталась оказать Слейду первую помощь, причем делала она это совершенно хладнокровно, несмотря на кровоточившие ссадины на голове профессора, что вряд ли бы сделала на ее месте любая женщина. И двигалась она как профессионал. Она настолько отличалась своей уверенностью в себе, решительностью и хладнокровием от всех остальных, что я сразу записал ее в число необычных людей. А в той ситуации сознание или подсознание подтолкнули меня к выводу, что она тоже сотрудник ВОЗ, причем сотрудник, присланный американским бюро, поскольку я ее не знал, и, судя по ее поведению, молодой и неопытный. Я тогда еще, кажется, удивился, что молодого и неопытного сотрудника прислали для охоты за столь важной персоной в иностранную державу, и решил, что это сделано специально, чтобы не отвлекать от работы настоящих профессионалов, поскольку мы все равно не дадим им самостоятельно ликвидировать Слейда на нашей территории.

– Опиши ее, – потребовал сэр Найджел, одновременно нажимая какие-то кнопки на своем пульте.

– Рост около 170 сантиметров, возраст приблизительно 26–27 лет, стройная, с хорошей фигурой. Волосы длинные, светло-рыжие, лоб высокий, брови темные, глаза широко посаженные, светло-серые, нос небольшой, слегка курносый, широкие скулы славянского типа, губы полные, подбородок резко очерченный. Одета была в простое белое платье, в руках была сумочка из белой кожи, кажется, натуральной.

Сэр Найджел кивнул и отдал короткий приказ в интерком. После его приказа секретарша Лысого Дьявола отправит в полицию запрос обо всех людях, находившихся в тот день в этом секторе, и после того, как их личности будут установлены с помощью межзональных пропусков, будут подняты досье на каждого из них, данное мною описание будет сравниваться с каждым подходящим по полу и возрасту человеком, пока среди них не отыщется та девушка с пшеничными волосами.

– Так я и знал, что ничего хорошего сегодня не будет, – как всегда спокойно сказал Лысый Дьявол. – Все было слишком хорошо, чтобы просто так закончиться. Черт побери! – Только на мгновение в голосе моего шефа появлялись какие-то эмоции, но он тотчас подавил вспышку гнева, поскольку свято исповедовал правило, что настоящий профессионал должен всегда держать себя в руках, и тем же невыразительным размеренным голосом продолжил:

– И ты туда же, надо же было так глупо проколоться. Как какой-нибудь зеленый стажер. Теперь попробуй установить ее личность, отыщи ее да выясни, что она видела, а чего не видела. – Сэр Найджел бросил на меня полный хорошо контролируемой злости взгляд.

– Нечего так смотреть на меня, – сказал я таким же невыразительным голосом. – Это ваши ребята из группы прикрытия проморгали. Это они должны были следить за всеми перемещениями в операционном секторе и не допустить ее любым способом к остановке, так что нечего на меня бочку катить. Свою работу я выполнил чисто, план операции был одобрен лично вами, – я вздохнул, чувствуя, что к горлу подкатывает злость за безвозвратно испорченное настроение, и злобно добавил: – А отслеживать свидетелей – не мое дело, так что, с какой стороны ни посмотри, я в этом провале не виновен!

– Чего это ты так раскочегарился? – поинтересовался сэр Найджел, невозмутимо глядя на меня. – В провале операции тебя никто не винит, во всяком случае, я точно тебя ни в чем не обвиняю. Я только сделал тебе замечание, что ты действовал неосторожно и не сразу доложил о том, что при выполнении задания тобой в опасной близости от объекта был замечен нежелательный свидетель, которого необходимо проверить. Во всем остальном спланированная тобой операция была проведена чисто и не вызывает с моей стороны никаких нареканий.

– Вас понял, сэр, – сказал я, переходя на официальный язык, что делал в разговорах со своим шефом крайне редко.

– Ладно, без обид, – ответил сэр Найджел – Кстати, пока мы ждем результатов проверки, зайди к Биллингему, чтобы он выписал тебе соответствующий талончик.

Я кивнул и направился к выходу.

– Да, и еще. Роджерс, загляни к Дженис, она говорит, что давно не проходил у нее проверку на адекватность реакций.

– Да, сэр.

Выйдя из кабинета своего начальника, я первым делом направился в бар. В такую жарищу трудно жить, не опрокинув пару баночек пива, к тому же мне необходимо было расслабиться. Слава богу, в баре никого не было. Ни начальства, ни коллег, так что можно было спокойно выпить. Потирая руки в предвкушении удовольствия, я торопливо зашагал в сторону стойки.

– Привет, Роджерс, – раздался внезапно за моей спиной негромкий женский голос.

Резко обернувшись, я сказал симпатичной голубоглазой шатенке с тоскливым взглядом:

– Привет, Дженис.

– Что-то ты в последнее время стал редко заходить ко мне.

– Что поделать, работа, – ответил я и подумал о том, как тяжело, наверное, работать психологом у некоторых полусумасшедших из числа моих коллег и стараться, чтобы они не сошли с ума окончательно. Это только в теории нашей работой могут заниматься лишь совершенно нормальные люди, не имеющие никаких психических отклонений и способные выносить любые психические перегрузки. И что только таких людей и набирают для работы в различные спецслужбы, занимающиеся подобной работой. В том числе в наше бюро. На самом же деле у каждого из сотрудников класса А было свое отклонение от нормы, и не одно. Причем мои коллеги всячески лелеяли эти отклонения, изводя психологов, которые старались не дать этим идиотам скатиться до полного безумия. Мне было жаль и тех, и тех. Психологам и без выкрутасов остальных сотрудников приходилось нелегко, но ведь и нам доставалось. Ради спасения всех мы несли тяжеленный крест. И если плечи он не натирал, то это не означало, что и для души и тела это проходило бесследно.

А вообще интересно, как часто пастыри наших душ сами отдыхают в чудесной лечебнице для наших буйно-помешанных. Я думаю, довольно часто. Тем более что психологи лучше, чем кто-либо, даже, наверно, лучше, чем наши начальники, представляли себе, что творится в стенах нашего бюро, получая цельную картину всего происходящего во время сеансов восстановительной психотерапии. Я уверен, что все боги Земли безумны именно потому, что знают все.

– Рабо-ота, – протянула Дженис. – Не надо вешать мне лапшу на уши, Роджерс. Ты такой же, как и все твои коллеги. Вы все стараетесь как можно реже приходить к психологу, и каждый ссылается на крайнюю занятость.

– Очевидно, так и есть, – ухмыльнувшись, ответил я. – Мы, сотрудники класса А, народ занятой. Не то что вы, психологи. Сидите, прохлаждаетесь в своих кабинетах и занимаетесь ничегонеделанием.

– Попридержи язык, Роджерс, иначе я отрежу его твоим собственным ножом. А теперь пошли ко мне в кабинет. Мне лично Лысый Дьявол звонил меньше трех минут назад, отчитал, как маленькую девочку, за то, что я давно тебя не тестировала, и приказал немедленно проверить тебя на адекватность реакций, так что пойдем.

– Ах, вот почему ты такая злая сегодня. Ладно, я сейчас пойду, только выпью немного пива. Мне сейчас просто необходимо выпить. Ты понимаешь, о чем я?

– Тогда я с тобой.

– Ладно, я угощаю.

Мы вместе подошли к табло введения заказа, которое в нашем баре, как и почти во всех барах Великобритании, заменило живого бармена, и я дважды нажал кнопку с надписью «пиво», выбрал сорт и сунул пару мелких монет в прорезь кассы. Напитки, еда и сигареты в нашем баре всегда продавались с огромной скидкой и стоили сущие копейки, а выбор же и качество продуктов всегда были превосходными. Наше начальство умело заботиться о своих сотрудниках.

– Может, здесь и протестируешь меня на эту чертову адекватность? – улыбаясь, предложил я, вынимая из пластикового горла раздатчика заказанное пиво.

– Пытаешься меня подкупить, Роджерс? – с усмешкой спросила Дженис. – Или мне это только кажется?

– Неужели ты думаешь, что я стал бы подкупать тебя такой жалкой взяткой, как бутылка пива? – с деланой усмешкой спросил я и, откупорив обе бутылки, присосался к бутылочному горлу.

– Учитывая то, что ты явно пытаешься уклониться от тестирования, такой вариант развития событий выглядит вполне оправданно. Между прочим, твои попытки уклониться от тестирования говорят мне о том, что у тебя наличествует неадекватная реакция на эту часть нашей жизни, – ответила психолог, наливая пиво в стакан.

– Послушай, Дженис, мне сейчас необходимо зайти к Апостолу, так что ты иди лучше к себе в кабинет и подожди меня там. Я обязательно приду сразу после того, как поговорю с ним, – сказал я и вновь приложился к бутылке, ополовинив ее.

– Две минуты назад ты утверждал, что придешь в мой кабинет, как только допьешь свое пиво, – сказала Дженис.

Я одним глотком допил остатки напитка, выбросил опустевшую бутылку в урну и, поднявшись на ноги, твердо сказал ей:

– Я приду через полчаса к тебе в кабинет.

На сей раз Дженис ничего не сказала мне. Это показалось мне маленькой моральной победой над психологом, и я, сочтя это за хорошее предзнаменование, уже в нормальном настроении направился в кабинет Апостола Петра.

Апостол Петр, в обиходе просто Апостол, получил свое прозвище благодаря библейскому апостолу Петру, чье времяпровождение было очень схоже с работой одного из начальников нашего бюро палачей. Как и библейский апостол Петр, Александр Биллингем выписывал пропуска в рай, официально утверждая приговоры на ликвидацию, вынесенные высшими инстанциями, собирая всю необходимую для работы сотрудников класса А информацию об объекте, исходящую из разных источников, в том числе из полиции, обобщая ее и предоставляя сэру Найджелу. Сэр Найджел, в свою очередь, оценивал полноту информации и сложность задания и выбирал подходящего исполнителя, которому Апостол Петр должен был выписать соответствующий документ. Такой документ являлся последней спасительной соломинкой для провалившегося палача, составленной по всем правилам индульгенцией, которую тем не менее разрешалось пускать в ход только в крайнем случае. Таких случаев на моей памяти еще ни разу не было, поскольку бюро, опасаясь утечки информации, предпочитало ликвидировать неудачников, стараясь представить это как несчастный случай или самоубийство, так что палаческая «ксива», наше разрешение на убийство, имела чисто символический характер и была рассчитана на обман дурачков. Которые, естественно, узнавали об этом, когда уже становилось слишком поздно. Это я знал почти все тайны этого двора и умел обходить все местные рифы и мели.

Разумеется, бюро делало все, чтобы палач не попался, но если такое происходило, то рассчитывать ему, как правило, было не на кого и не на что – неудачники в бюро были не нужны. В нашей конторе выживали только те, кто не совершал ошибок или умел их исправлять раньше, чем они приведут всю операцию к фатальному исходу.

При благополучном окончании операции тот же Апостол Петр выписывал талон о выполнении задания, который вместе с оригиналом «ксивы» отправлялся в архив в досье палача, а копия талона выдавалась самому палачу и отправлялась в его личный сейф. Это была своего рода страховка для обеих сторон от любых неадекватных действий противной стороны. Это тоже полнейшее вранье. Но с ним приходится мириться, потому что так, в мире призраков, жить намного легче и проще, чем в мире реальности. Есть наши внутренние инструкции, есть слова наших начальников, а обо всем остальном и думать не стоит.

Благодаря этому Александр Биллингем официально был вторым лицом в бюро после Лысого Дьявола, имел не меньший авторитет и в не меньшей степени определял жизнь нашей конторы.

Постучавшись в дверь, я сказал:

– Добрый день, мистер Биллингем. Разрешите войти?

– Заходи, Роджерс. Сэр Найджел мне уже звонил, так что я тебя ждал, – ответил мне Биллингем.

Как и Лысый Дьявол, он был невысок и недавно отметил свое пятидесятилетие, но этим внешнее, заметное с первого взгляда сходство двух начальников и заканчивалось, так как Биллингем был полным брюнетом с карими глазами, длинным носом, похожим по форме на вороний клюв, и двойным подбородком, прикрывавшим короткую толстую шею. Такой же ничем не примечательный тип простого бюргера, как и у сэра Найджела, но глаза выдавали и его.

– Твои документы уже почти готовы, осталось только снять с них копии да поставить подпись на талоне.

– Спасибо, сэр.

С ним я не позволял себе такой фамильярности, как с сэром Найджелом. Биллингем был очень высокомерен, самолюбив, злопамятен и мстителен, а при его положении отношения с ним портить не стоило, какой бы пост ты ни занимал. Малейшей нелояльности к нему было достаточно для того, чтобы навсегда оказаться в списке его врагов. Однако как организатор он не имел себе равных в нашем бюро, за исключением разве что сэра Найджела, отдавая всего себя ради нашего общего дела.

В кабинет вошла секретарша Биллингема, положила на стол Апостола приличного размера пачку бумаги и сказала:

– Вот все документы по последней сделке Роджерса.

– Спасибо, Сандра. Можешь быть свободна, – буркнул Биллингем, не поднимая головы.

Секретарша кивнула и молча удалилась, осторожно закрыв за собой дверь, словно та была сделана из драгоценного фарфора. Я проводил ее глазами. Как и 90 процентов всех работающих в этом здании, она ни сном ни духом не ведала об истинной сущности нашей конторы, а если и подозревала, что крайне маловероятно, то очень старалась не показывать нам своего знания.

Впрочем, все вышесказанное относилось к подавляющему большинству сотрудников нашей конторы. Эти люди ни о чем не подозревали, считая, что работают на обычную фармацевтическую фирму. Некоторые из них со временем могли достичь уровня, на котором высшему руководству «Лондон фармацептик компании было уже слишком трудно утаить шило в мешке. В этом случае новичкам скармливали какую-нибудь незамысловатую байку об отделе по борьбе с наркоторговлей или терроризмом, разведке, контрразведке или еще о чем-нибудь в этом же духе в зависимости от ситуации и уровня доверчивости этих людей. Одновременно тщательно проверяли их досье, и эти люди превращались в сотрудников класса В,¹ о чем они, правда, не подозревали. Их работа была уже не столь невинна, как у сотрудников класса С,² однако и с работой сотрудников класса А она была несравнима. Некоторые из таких сотрудников иногда заражались вирусом любопытства, однако им почти никогда не удавалось подобрать ключи к настоящим секретам «Лондон фармацептик компани». А два исключения из правил были ликвидированы прежде, чем успели распорядиться полученной информацией. В отношении возможных утечек информации дело у нас было поставлено строго.

Биллингем достал авторучку из стоявшего на столе устройства для сохранения авторучек и быстрыми энергичными движениями поставил свою жирную роспись на принесенных секретаршей документах, которые и на первый, и на второй, и на третий взгляд были совершенно невинны. Только несколько десятков посвященных могли понять истинный смысл и значение этих совершенно обычных на вид бумаг, которые на деле были не простой ведомостью, а распиской в приведении в исполнение смертного приговора.

– Вот твоя копия, Роджерс, – сказал Апостол, протягивая мне один из только что подписанных документов.

– Спасибо, сэр, – сказал я, беря бумагу. – Я могу идти?

– Разумеется, можешь, – сказал Биллингем. – Да, чуть не забыл, Мартинелли просил тебя зайти к нему.

Мартинелли был начальником отдела кадров нашего бюро, и я мог только догадываться, зачем я ему нужен. За последние два, а то и три года я не был у него ни разу, да и раньше не часто к нему заглядывал. Просто не возникало такой необходимости, так как Мартинелли занимался в основном нарушениями дисциплины среди сотрудников класса О, А и В. Конечно, мелкие грешки за мной водились, как и за всяким нормальным человеком, но не настолько тяжкие, чтобы быть вызванным на ковер к Мартинелли. Просто сегодня я, судя по всему, понадобился всем и сразу. Похоже, денек будет труднее некуда.

– Да, сэр. До свидания.

– До свидания, мистер Роджерс. Желаю удачи, – сказал Биллингем, не поднимая голову от бумаг.

«Что, интересно, имел в виду Апостол, когда желал мне удачи? Похоже, меня ждут крупные неприятности. Интересно, за какие же грехи?» – подумал я, выходя из кабинета Биллингема. Однако выхода не было, и я, обмахивая лицо своей индульгенцией, бодро направился к Мартинелли, чей кабинет располагался метрах в десяти от кабинета Апостола. Хотел бы я знать, зачем я ему потребовался.

ГЛАВА 3

Душа безумием полна.

Налито сердце тьмой.

Пронзила душу мне она

Нездешней красотой.

Пронзила душу мне она

И канула во тьму,

Но я шепчу: «Она моя,

И я ее найду».

Андрей Светлов. «Она»

Странные мысли приходят сегодня мне в голову.

Федор Стрельцов. «Откровение палача»

В кабинет Мартинелли я вошел, не дожидаясь разрешения войти после стука. Кроме самого хозяина кабинета, здоровенного черноглазого коренастого брюнета лет сорока пяти с густой сединой на висках и сломанным носом, со смуглым лицом и сросшимися кустистыми бровями, напоминавшего опереточного итальянского разбойника, в кабинете сидел еще один человек. В отличие от хозяина кабинета он был высок и очень строен; ему было уже далеко за пятьдесят, однако сухая желтая кожа, похожая на старинный пергамент, туго, без единой морщинки, обтягивала его узкое остроносое лицо, похожее на лезвие ножа. Правый глаз был закрыт небольшой черной повязкой, из-под которой по щеке змеился темно-коричневый шрам. Левый глаз, маленький, глубокопосаженный и темно-серый, напоминал шляпку стального гвоздя, глубоко вбитого в пожелтевшее от времени дерево. Это был начальник службы внешнего наблюдения нашего бюро Дэвид Майлз, человек, которого все сотрудники боялись почти так же, как и Лысого Дьявола. Все, кроме меня.

Не дожидаясь, пока три глаза сидящих в кабинете людей нацелятся на меня, я спросил в лоб Мартинелли:

– А теперь раскройте мне секрет, зачем я вам вдруг понадобился? Ведь мы с вами не виделись года два, если не больше, и ничуть не тосковали друг по другу. В честь чего вы вдруг решили организовать наше сегодняшнее свидание? Что за праздник сегодня? Зачем все это?

– Затем, что в последнее время ты, Роджерс, слишком часто и слишком явно нарушаешь правила нашей организации, – сказал Мартинелли густым басом, нацеливая на меня пальцы правой руки жестом, который итальянская мафия называет «вилка». – Ты слишком часто используешь свой доступ к секретной информации, не имея на то законных оснований, преступными путями получаешь коды к закрытым для тебя файлам, пренебрегаешь правилами режима секретности, используешь в служебное время нашу систему связи для своих личных дел, злоупотребляешь алкоголем и никотином, в течение длительного времени целенаправленно уклоняешься от психологического контроля, принятого в нашей организации для проверки годности наших сотрудников к работе, а также от медицинских осмотров и зачетов по стрельбе и рукопашному бою. Вдобавок ты часто допускаешь высказывания, которые подрывают моральный дух наших сотрудников класса А. Я уже не говорю о том, что такие высказывания вообще непозволительны для сотрудника твоего уровня. Сам понимаешь, в свете всего сказанного ты выступаешь как ненадежный и, по всей видимости, непригодный к работе сотрудник.

Как и всех остальных, его выдавали глаза, угольно-черные амбразуры, казавшиеся бездонными колодцами в мир тьмы и теней. Когда он смотрел на меня, отчитывая за мои мелкие грешки, в его глазах поблескивали красные искорки, словно отблеск того адского огня, который пылал в его душе. Воистину, зеркала души никогда не лгут. Я перевел глаза на Майлза, встретился с ледяным взглядом бесчувственной огнестрельной стали, по ошибке попавшей на человеческое лицо, и отвел взгляд, уставившись в окно за спиной Мартинелли, чувствуя на своем лице обжигающе-горячий взгляд одного и бесстрастно-холодный взгляд другого. Я невольно поежился.

– Я вас понял, сэр, – сказал я. – Хотя большинство приведенных здесь обвинений кажутся мне ложными и недоказуемыми, я признаю себя виновным в слабом исполнении правил нашей организации и обещаю, что подобное более не повторится. А что касается высказываний, то я по натуре пессимист и всегда ожидаю худшего, чтобы быть готовым к тому, что может случиться, но впредь я постараюсь держать эти свои мысли при себе.

– Словно напроказничавший ребенок – простите меня, я больше не буду, – с насмешливой улыбкой сказал Мартинелли и откинулся на спинку кресла, продолжая прожигать меня взглядом.

– К тому же я как раз сегодня собирался по личной инициативе пройти проверку на адекватность психических реакций, – соврал я, старательно делая честное и искреннее лицо.

Мартинелли еще несколько бесконечно долгих секунд мерил меня свирепым взглядом, а потом, решив, что с меня достаточно, сказал:

– Ладно, только смотри, не забудь это сделать. Можешь идти.

– Ну что вы, сэр, – сказал я и вышел. Майлз тотчас встал и вышел вслед за мной, аккуратно прикрыв за собой дверь кабинета.

– Тебя что, приставили ко мне почетным опекуном? – насмешливо спросил я.

– Отнюдь, – ответил Майлз низким хрипловатым голосом, – просто я тебе хотел сказать без свидетелей, чтоб ты был поосторожнее. Я помню, что ты сделал когда-то для меня. – Он дотронулся рукой до шрама на щеке. – Ты тогда вытащил меня, а я постараюсь в случае чего вытащить тебя, но все же будь осторожнее. Не веди себя так вызывающе, это может для тебя плохо кончиться. Тебя могут поставить на полное наблюдение, и тогда ты так просто не отделаешься, потому что в таком случае я не смогу перехватить доклады наших «нюхачей», как я сделал это сегодня, они сразу пойдут на стол начальству, минуя меня.

– Спасибо тебе, Дэйв, – от души сказал я. – Я буду осторожнее. Честное слово. Спасибо, что предупредил.

Тот молча кивнул головой и ушел, бесшумно ступая по ковровому покрытию, заметно прихрамывая на правую ногу. Я смотрел ему вслед, пока он не исчез за поворотом. Когда-то он был одним из лучших, настоящим мастером своего дела, вытворявшим такое, что все остальные сотрудники класса А умирали от зависти. Но однажды удача отвернулась от него как раз в тот момент, когда она была ему очень нужна. Вместо клиента к месту засады подъехала полицейская машина, полицейские начали прочесывать кусты и тотчас обнаружили Дэйва, который не стал стрелять в полицейских, но и не бросил оружия.

В результате пуля раздробила ему лицо и выбила глаз, и я, молодой сотрудник, работавший в тот день в паре с Майлзом, чудом смог спасти его, втащив уже бессознательного в машину, одновременно непрерывно стреляя из своего пистолета поверх голов полицейских. В тот вечер я и сам получил пулю в плечо от блюстителей закона, однако, несмотря на это, сумел благополучно добраться до конторы и доставить туда Дэйва. После того случая Дэйвид Майлз был вынужден оставить оперативную работу и перейти в службу внешнего наблюдения, став вскоре ее начальником. С тех пор прошло лет пятнадцать, если не больше, а он до сих пор помнит, что я сделал для него. И старается помочь, чем может. Как сегодня, например.

Посмотрев в ту сторону, куда он ушел, я вздохнул и направился в бар. Идти к Дженис мне страшно не хотелось. Такие моменты у меня и раньше бывали, но сегодня это нежелание идти было особенно острым. Какое-то непонятное, поднимавшееся из каких-то придонных глубин моей души чувство – то ли страх перед всезнайкой-психологом, то ли усталость, то ли просто чисто человеческое отвращение к этому неизбежному и постоянному копанию в грязном белье чужих душ – не давало мне пойти в ее кабинет. Тем более что моя истекавшая потом, несмотря на кондиционеры, душа настоятельно требовала еще бутылочку холодного пива. Неудивительно, что ноги сами принесли меня в бар.

Я еще не успел даже пригубить свое пиво, когда за моей спиной раздался голос, от одного звука которого я похолодел.

– Это так ты проходишь тестирование на адекватность реакций? – со стальными нотками в голосе спросил сэр Найджел.

– Простите, сэр, но я только что от Мартинелли, а после разговора с ним, сами знаете, необходимо чем-нибудь укрепить свои нервы, – сказал я, улыбаясь, однако лицо сэра Найджела осталось каменным. – Да и жара на меня плохо действует.

– Ах, вот оно что, – протянул Лысый Дьявол. Его тон мне не понравился. Такой тон предвещал бурю, причем, судя по лицу моего начальника, очень сильную. Не требовалось особо напрягать мозги для того, чтобы понять, над чьей головой эта буря сейчас разразится. Непонятно только почему.

– К тому же, как мне показалось, в какой-то особой спешке нет никакого смысла, – добавил я.

– Нет никакого смысла? – переспросил сэр Найджел и загремел, уже не пытаясь сдерживать свои эмоции: – А ты знаешь, Роджерс, что я вправе сию секунду арестовать тебя и отправить для принудительного лечения в нашу психушку?!

Если бы сэр Найджел достал из кармана топор и ударил меня им по голове, я бы и то меньше удивился.

– Меня?! За что?! – завопил я, пытаясь понять истинный смысл услышанного.

Мой мозг пытался уцепиться за спасительную соломинку мысли, что все это – просто какая-то очередная проверка, устроенная моим начальником с непонятной для меня целью. Но слишком искренним было выражение лица Лысого Дьявола, и я почувствовал, как покрылось льдом и ухнуло куда-то вниз сердце.

– При чем здесь я? Неужели вы собираетесь сослать меня только потому, что я пропустил пару проверок на эту чертову адекватность?

– Да черт с ними, с этими тестами, тут дело намного серьезнее, чем ты думаешь, – спокойно сказал мой шеф и посмотрел на меня так, словно уже примерялся палаческим топором к моей шее.

От слов Лысого Дьявола меня пробрала мелкая дрожь. Словно кусочек льда скользнул вдоль позвоночника. Такого я от своего шефа еще не слышал.

– Так в чем же дело? – спросил я и сам удивился, как фальшиво и неуверенно прозвучал мой голос.

– А в том, что по результатам проверки по межзональным пропускам и полицейским архивам не найдено никого, кто имел бы хоть приблизительное сходство с описанной тобой свидетельницей! – сказал сэр Найджел на выдохе, словно нанося мне смертельный удар.

Моя нижняя челюсть медленно отвалилась.

– В полицейском протоколе, который поступил в наше бюро пять минут назад, свидетельница происшествия, схожая с твоим описанием, не значится. Твои коллеги из группы прикрытия женщину с такими приметами также не наблюдали. Американцы уже уехали обратно и ничего подтвердить не могут, так как связи с ними пока нет. Повторный опрос свидетелей, уже допрошенных полицией, и исследование телефона на предмет обнаружения отпечатков пальцев положительных результатов пока не дали, – перечислил предпринятые им меры мой начальник и почти с сочувствием посмотрел на меня. Но только почти. – А поскольку ты уже в течение трех недель не проходил психологическое тестирование, а последние твои результаты были отнюдь не лучшими, то у меня, да и не только у меня, возник вопрос, что бы это могло значить. Сам понимаешь, разъяснение этого вопроса для нашего бюро очень много значит, а для нас с тобой особенно. Из того состава бюро, которое было в самом начале, тогда, двадцать с лишним лет назад, только мы с тобой и остались. А мне бы очень не хотелось, чтобы я остался здесь единственным динозавром.

Я ошалело смотрел на своего начальника, продолжая делать попытки переварить услышанное. Я видел эту девушку своими глазами, ясно помнил каждое ее движение. Такую девушку нельзя было не заметить. И тем не менее ее не видел никто, кроме меня. Неужели это все была просто галлюцинация?! Такого не может быть! Я на секунду зацепился на этой спасительной мысли, однако память тотчас услужливо подтолкнула мне моего коллегу Чарли Финкла, который твердил, что к нему каждую ночь приходят все его жертвы и волокут его на Страшный суд. Старина Чарли перерезал себе вены отколотым от умывальника кусочком эмали в нашем дурдоме.

«Неужели я действительно сошел с ума и даже не заметил этого?! – подумал я. – Но я видел ее так ясно и отчетливо, как сейчас сэра Найджела! Но, кроме меня, ее больше никто не видел! Никто!!! Никто, кроме меня. Чертовщина какая-то!»

– Я немедленно иду в кабинет психолога, чтобы пройти тестирование на адекватность реакций, – твердо сказал я, взяв себя в руки.

– Хорошо, только одного я тебя в свете открывшихся обстоятельств отпустить, извини, не могу. – Сэр Найджел кивнул назад, и я увидел за его спиной трех неизвестно откуда взявшихся здоровяков из внутренней службы безопасности «Лондон фармацептик компани». – Они проводят тебя.

Мир раскололся на две части – то, что было до, и то, что стало после. Я чувствовал, что падаю в глубокую пропасть с самой вершины огромной горы, и каждое слово моего шефа ударяло меня в голову, словно брошенный мне вслед булыжник. Я падал вниз, на самое зловонное дно, навстречу позорной собачьей смерти. Мне пришлось опереться на табло электронного бармена, чтобы не упасть, и потрясти головой, чтобы отогнать серый туман, застлавший мне глаза.

То, что сказал мне сэр Найджел, означало в переводе на нормальный язык, что меня считают сумасшедшим, который провалил операцию, упустив потенциального свидетеля, и, таким образом, создал возможность утечки информации, а такое обвинение для любого сотрудника, как бы высоко он ни стоял, означало только одно – ликвидацию.

Полжизни я стоял на одной стороне баррикады рядом с сэром Найджелом, и вот теперь оказался на другой стороне, приговоренный к уничтожению, став одним из тех бесчисленно многих, чьими жизнями самовластно распоряжался британский Палач номер Один. Только вид трех здоровяков из службы безопасности со своими дубинками и пистолетами удержал меня в эту секунду от попытки придушить моего шефа.

Наверно, мои мысли отражались на моем лице, как в зеркале, потому что сэр Найджел совсем уже ледяным тоном сказал:

– Иди, не заставляй психолога ждать.

«Не заставляйте палача ждать», – подумал я, вытирая рукой холодный пот со лба.

– Так ты идешь или нет? – спросил сэр Найджел, и охранники тотчас подтянулись к нему, положив руки на расстегнутые кобуры, готовые по его сигналу вязать или пристрелить меня, меня, который двадцать лет проработал в бюро без страха и упрека! Вот, значит, как! Меня, меня, не кого-нибудь, а меня готовы уволочь на эшафот из-за малейшего подозрения!

Пытаться оказать сопротивление четверым противникам, из которых трое были вооружены дубинками и пистолетами, в то время как у меня не было вообще ничего, кроме натренированных рук, было бессмысленно. Скорее всего, меня бы просто пристрелили раньше, чем я успел бы добраться хоть до кого-нибудь из них.

Нет, конечно, я мог попытаться. Я бы и попытался. Они ведь, в конце концов, не такие профессионалы, как я, а Лысый Дьявол уже давно вышел из формы, но… но… Но ведь я невиновен! Я же ничего не сделал! Это все просто ошибка! Я сейчас схожу к Дженис, пройду эти чертовы тесты, и все они увидят, что я… Что я невиновен! Если я брошусь на них, меня убьют, а если не убьют сейчас, то устроят охоту и все равно прикончат, и будут уверять друг друга, что я действительно сумасшедший, а если пойти к Дженис… Тогда остается маленький, но шансик… Хоть какой-то… Хоть какой-то шанс уцелеть… Выжить! Остаться жить, пить пиво, наслаждаться погодой, дышать! Просто дышать и жить! Это ведь только задыхаясь понимаешь, как прекрасно дышать. Только когда легкие рвутся в последней попытке вдохнуть, понимаешь, как ценен тот самый воздух, который ты обычно просто не замечаешь. И как ценна жизнь, когда смотришь в ствол пистолета и чей-то палец уже лег на курок.

Я посмотрел в ничего не выражающие ледяные глаза сэра Найджела, почувствовал, как вселенский всезамораживающий холод его взгляда начал переливаться мне в грудь, обреченно кивнул и пошел к двери. Однако даже просто так дойти до психолога мне не дали – двое приставили мне стволы пистолетов к вискам, в то время как третий завернул мне руки за спину. Лязгнули наручники.

– Иди, – сказал сэр Найджел, когда я остановился, пытаясь понять, как они посмели нацепить на меня – на меня! – свои паршивые «браслеты».

И я пошел. Один из моих конвоиров пошел передо мной, а остальные двое всю дорогу шли по бокам, на шаг позади меня, готовые в любой момент блокировать попытку схватить оружие или бежать. Но у меня в голове уже не было и мысли о сопротивлении или бегстве. Нет, я пройду тесты, и они поймут… они увидят… они узнают, что я невиновен, что я нормальный, такой же, как они.

Я шел, как овца к мяснику, но думал совершенно о другом. Мои мысли беспрестанно вертелись вокруг девушки-привидения и слов, сказанных мне сэром Найджелом. Что же все это может значить? Ответа на этот вопрос у меня не было.

Никогда еще я не проходил психологического тестирования с такой радостью. Дженис, нисколько не удивившаяся моему эскорту – видимо, Лысый Дьявол успел предупредить ее, сильно поразилась, изучая результаты моих ответов на контрольные вопросы и показания приборов, фиксировавших деятельность разных участков моего головного мозга, после чего торопливо ушла в соседнюю комнату, где и находилась минут пять. За это время я успел уничтожить в своих волнениях половину нервных клеток, отпущенных мне природой на всю жизнь.

Наконец она вернулась.

– Может, наконец, скажешь, что там у меня? – спросил я, уже не надеясь ни на что. Больше всего мне сейчас хотелось просто закрыть глаза и забыть о том, где я нахожусь. Однако парни за моей спиной не спускали с меня стволов и глаз, даже несмотря на то, что мои руки сковали наручники.

– У тебя все нормально, твое психическое состояние по всем показателям колеблется от «удовлетворительно» до «полная норма», – ответила она. – Не слишком хорошо, но и не настолько плохо, чтобы тебя следовало сию секунду запереть в специальную клетку.

Я тяжело вздохнул – значит, я не вылечу из бюро, я нормален, совершенно нормален. Кусок льда, пронзивший мне грудь, бесследно растаял, голова вновь обрела способность ясно мыслить, а окружавший меня мир снова расцвел яркими красками. Я чувствовал себя как приговоренный, который получил помилование, уже взойдя на эшафот, и это сравнение было недалеко от истины. Правда, эпизод с девушкой по-прежнему оставался непонятным для меня. Ладно, поживем – разберемся, что там к чему.

Мои размышления прервала Дженис, продолжив:

– Единственное, что я смогла обнаружить по результатам своих тестов, – это сильную усталость и шок, которые могут быть вполне объяснимым естественным результатом проведенной тобой сегодня трудной операции. Так что я бы прописала тебе несколько дней полноценного отдыха, и ты опять будешь как новенький.

– Спасибо, Дженис, – от чистого сердца сказал я. Впервые за всю свою жизнь я был готов признаться психологу в любви. Впрочем, вестников, приносивших добрые известия, любили во все времена. Это понятно. Согласитесь, гора с плеч – гораздо лучше, чем голова с того же места.

– Я только что звонила сэру Найджелу, он очень беспокоился за тебя и просил меня позвонить ему, как только станут известны результаты проверки, – продолжала она, шелестя какими-то дурацкими бумажками. – Он сказал, чтобы ты сейчас зашел к нему. Вот распечатка твоего обследования, он просил принести.

Я кивнул и молча шагнул в коридор. Двое из тех, кто привел меня сюда, уже исчезли. Видимо, сэр Найджел отозвал их по прямой связи сразу после того, как узнал результаты моего обследования. Третий расстегнул наручники и тут же испарился вслед за остальными. Однако я отметил этот факт чисто рефлекторно. Мне не давала покоя мысль о таинственной девушке. Если я сейчас нахожусь в нормальном психическом состоянии, то почему тогда ребята Лысого Дьявола не нашли никаких ее следов, ни одного человека, который запомнил бы ее, ни даже отпечатков пальцев на телефоне, с которого она вызывала «Скорую помощь»? Я думал об этом, пока ноги сами несли меня в кабинет шефа, однако найти ответ так и не смог.

– Итак, ты совершенно нормален, – приветствовал меня сэр Найджел. – Очень рад это слышать. Однако девушка твоя, похоже, призрак или инопланетянка, во всяком случае мои ребята не нашли никаких ее следов. Они собрали все отпечатки пальцев, которые были найдены на трубке телефона-автомата, и проверили их по полицейским архивам. Три человека еще не идентифицированы, однако среди тех, чьи личности уже установлены, твоей девушки не найдено. С сотрудниками американского бюро, которые работали у нас, мы пока не можем связаться, так что с этой стороны также никакой информации нет. Кроме того, мы провели повторный опрос всех свидетелей, зарегистрированных в полицейском протоколе. Двое из них утверждают, что, вероятно, видели девушку, чье описание схоже с данным тобой, но никакой гарантии нет, и полагаться на их слова нельзя. Не исключено, что она находилась в этом секторе с поддельным межзональным пропуском, поэтому мы сейчас проводим дополнительную проверку всех, кто был там сегодня. Работа эта, как ты сам понимаешь, огромная, и положительные результаты с этой стороны будут не скоро.

– Ясненько, – сказал я, – а что еще?

– Установлено, что ты не сумасшедший, и я убедил Мартинелли не заносить замечания о нарушении тобой правил организации в твое личное дело, указав на двадцать лет безупречной службы в нашем бюро.

– Большое спасибо, сэр.

– Ну ладно, хватит болтать. Тебе надо отдохнуть после трудного дела и набраться сил, – сказал сэр Найджел и посмотрел в окно. – Медики грозятся новой волной, так что нам всем скоро придется выкладываться на все сто процентов, и я хочу, чтоб к этому времени ты окончательно пришел в норму. Все, можешь идти, я тебя больше не задерживаю.

– Да, сэр. Еще раз большое спасибо за все и до свидания, – сказал я и направился к выходу.

– Сколько раз можно просить тебя не называть меня сэр! – грозно взревел мне вслед Лысый Дьявол. Он терпеть не мог аристократию вообще и свой титул в частности, а также пустые формальности и людей, которые без них жить не могут. А более всего мой шеф ненавидел, когда его так напыщенно называл кто-нибудь из тех, с кем он начинал работать в бюро. От молодых сотрудников или чужаков он еще мог такое стерпеть, но не от меня или, скажем, Биллингема.

– Что я могу еще сказать? – сказал я и сделал небольшую паузу, с легкой улыбкой глядя на него, грозно нависшего над столом. На мгновение мне вспомнилось, как он смотрел на меня тогда в баре, и на лбу мгновенно выступил холодный пот, а ноги стали ватными. Словно я снова стоял там и смотрел на него. Сейчас он шутил, а тогда. – Тогда он был действительно готов приказать уничтожить меня. С трудом взяв себя в руки, я тихо сказал: – Только до свидания, Найдж.

– До свидания, Бен, – сказал мне вслед Лысый Дьявол, довольно улыбнулся и занялся лежавшими на его столе бумагами.

Я медленно вышел из кабинета сэра Найджела и спустился вниз по боковой лестнице – терпеть не могу лифты, потому что в них очень легко подстроить какой-нибудь несчастный случай, получил свой пропуск у службы охраны и вышел на улицу.

Все это я делал совершенно машинально, на автопилоте. Мои мозги были заняты другим – я все никак не мог выбросить из головы девушку-привидение, которую я отчетливо видел на остановке, но которая исчезла сразу после телефонного звонка, не оставив ни малейшего следа. Феи, шапки-невидимки и прочее волшебство подобного рода бывают только в сказках, однако я сейчас готов был в них поверить. На такую девушку нельзя было не обратить внимание, и тем не менее никто ее не видел. Ладно, если ее не видели прохожие – в конце концов, они не обязаны помнить каждого человека, встреченного ими на улице, хотя такую красавицу могли бы и запомнить, но ведь даже наша служба внешнего наблюдения не засекла ее. Даже отпечатков пальцев на телефонной трубке она не оставила. Не девушка, а привидение какое-то.

«Как же мне ее найти?» – размышлял я. Мне очень хотелось ее найти, но ничего путного в голову не шло. Если уж ребята сэра Найджела – профессионалы из профессионалов – ничего не нашли, то я тем более не добьюсь каких-нибудь результатов. И тут я задохнулся, словно меня ударили кастетом в солнечное сплетение. На тротуаре напротив стояла она – цветущая девушка с пшеничными волосами и серыми глазами. Она стояла лицом ко мне, так что мне были отчетливо видны столь глубоко запавшие в мою душу черты.

Я так и стоял, замерев от изумления. Никто не смог меня убедить в том, что она была моей галлюцинацией, но внутренне я уже почти поверил в это или, во всяком случае, поверил в то, что уже никогда ее не увижу. И вот сейчас… А пшеничноволосая девушка-привидение, дождавшись зеленого света, перешла улицу и быстрым, легким шагом направилась прямо ко мне.

ГЛАВА 4

Иди,

И вдохновленный… пойду я следом,

Не знаю для чего.

Уильям Шекспир. «Юлий Цезарь»

Если ты можешь сделать нечто случайно, то почему бы тебе не сделать это нарочно?

Дао Цзибай

Мое удивление возросло еще больше, однако девушка-привидение прошла менее чем в метре от меня, торопясь по каким-то своим делам, не имевшим, разумеется, ко мне никакого отношения. Когда она проходила мимо, я почувствовал слабый запах ее духов – великолепное благоухание фиалок.

Выйдя из своего ступора, я резко развернулся и торопливо направился вслед за ней. Девушка за это время успела пройти несколько метров, что меня вполне устраивало, поскольку давало возможность незаметно проследовать за ней и проследить, где она живет, а возможно, если повезет, и выяснить ее личность, не прибегая к полицейским архивам. Хотя весьма вероятно, что она в них значится, иначе почему и для чего она находилась в том секторе с поддельным межзональным пропуском? Разумеется, для того, чтобы в случае чего нельзя было установить ее личность. А девушка-то с секретом. Возможно, работает на какую-то спецслужбу или связана с преступными кругами. В любом случае этот секрет надо раскрыть, а главное, узнать, что она видела сегодня на остановке.

Девушка между тем быстро шла по улице, не оглядываясь и вообще не обращая внимания на окружающих. Если сейчас рвануть к телефону, то, пока я буду звонить, пока прибудут ребята сэра Найджела, она успеет уйти очень далеко и есть риск ее упустить и дать пищу для новых подозрений относительно моей нормальности и боеготовности. К тому же, как только я сообщу о ней, прибудет группа внешнего наблюдения, и мне придется отправиться домой, отдыхать, а этого мне почему-то уже не очень хотелось.

В этом тайном преследовании этой таинственной незнакомки было нечто такое, что заставляло меня нарушать установленные для сотрудников класса А правила наружного наблюдения. Впрочем, нарушать правила организации мне было не впервой, к тому же сейчас никто не смог бы на меня донести. За сотрудниками класса А нередко ведут наблюдение, однако я уже давно пользовался нашей самой главной привилегией – жить без постоянного наблюдения. Правда, эту мою привилегию могли отменить после сегодняшней истории, однако я уже успел убедиться, что никто из соглядатаев Лысого Дьявола за мной не следует. Наконец, если что-нибудь в этом духе все же случится, Майлз меня прикроет. Я улыбнулся и слегка ускорил шаги, чтобы немного сократить дистанцию между мной и девушкой.

Пройдя еще квартал, пшеничноволосая зашла в супермаркет. Это мог быть и ловкий ход, чтобы обнаружить слежку и сбросить меня с хвоста, и вполне естественный поступок человека, которому надо что-нибудь приготовить на ужин. Мне, кстати говоря, тоже не мешало бы запастись продуктами.

В супермаркете я старался не упускать ее даже на минуту, отмечая на всякий случай то, что она покупает. Судя по этим покупкам, она жила одна. Во всяком случае, на семью хотя бы из двоих продуктов надо гораздо больше. Этот маленький фактик, не имевший, в общем-то, ко мне никакого отношения, почему-то до крайности обрадовал меня. Почему, я и сам не понял.

Расплатившись, девушка скорым шагом направилась к выходу, и я покрылся холодным потом от мысли, что могу упустить ее, поскольку еще не расплатился с электронным продавцом, который без оплаты купленного не выпустит меня из магазина, однако около входа она остановилась, стараясь поудобнее уложить продукты в своем пакете. В решающий момент пакет не выдержал и лопнул, банки с консервами и полуфабрикатами раскатились по полу. Пробормотав что-то себе под нос, девушка присела, собирая рассыпавшиеся продукты. Это был дьявольски удачный момент, и я не мог им не воспользоваться.

Я быстро подошел к ней.

– Давайте я вам помогу, – сказал я и, наклонившись, стал собирать банки и пакеты.

– Большое спасибо, – ответила она. У нее был очень приятный голос. Никогда прежде мне не приходилось слышать такого чудесного мягкого голоса. Смутно знакомый мне акцент, едва заметный в ее речи, только добавлял очарования ее голосу.

Тут одна из банок, которые она укладывала обратно в пакет, снова вывалилась через еще более увеличившуюся дыру и со звоном покатилась по полу.

– Кажется, мне придется купить новый пакет, – чуть улыбнувшись, сказала она.

– Не стоит. Мой пакет слишком велик для моих покупок, так что туда легко поместятся и ваши, – сказал я и, широко улыбнувшись, раскрыл свой пакет, демонстрируя его действительно большую вместимость.

Девушка окинула меня испытующим взглядом, и, судя по всему, моя вполне благообразная внешность хорошо одетого мужчины лет сорока произвела на нее достаточно хорошее впечатление.

– Не знаю, как вас и благодарить, – ответила она.

– Не стоит благодарностей. – Я посмотрел на часы. – Время сейчас уже довольно позднее, а ходить в одиночку по местным улицам не стоит. К тому же мне будет истинным удовольствием проводить вас, если вы позволите.

– Огромное спасибо.

– Не стоит благодарностей, – повторил я, укладывая ее покупки в свой пакет.

Мы вышли из магазина и медленно пошли вниз по улице. Темнело. На город спускалась ночь, и яркие звезды на чистом – впервые за последние несколько месяцев – небе словно о чем-то говорили на своем непонятном языке. Млечный Путь мерцал, как жемчужное ожерелье, над моей головой.

«Однако все как-то слишком просто и легко получается», – подумал я. Я не верил в удачу, предпочитая всегда обходиться своими силами, а потому заподозрил ловушку.

«Может, это очередной фокус моего начальства для проверки на гнилость? – подумал я. – Если так, то я уже провалился, поскольку должен был сразу же, как только увидел ее, доложить Майлзу или сэру Найджелу и передать эту девушку их ребятам. Идейка классная, хотя… При необходимости я все равно смогу отвертеться. Или тут нечто иное? Может, меня выследили и подстроили мне ловушку те ребята, босса которых я убрал две недели назад? Нет, у них слишком низкий для таких дел уровень. Или тут вмешалась какая-нибудь спецслужба, которой мы перебежали дорогу? Тоже маловероятно. И все-таки что-то здесь нечисто».

Я усмехнулся. Такие мысли отдают откровенной паранойей, которой страдают многие из нас, но иного профессионального заболевания у нас и быть не может. Лучше быть живым параноиком, чем мертвым храбрецом. Я буду настороже и смогу справиться с любым противником. Но лучше все-таки не на открытом воздухе. Если противник превосходит вас численно, то его, прежде всего, надо лишить свободы маневрировать своими силами.

– Я сейчас возьму такси, – сказал я. Это тоже было опасно, если такси «их», но все же лучше, чем пустынная ночная улица.

– Не стоит, я живу в трех кварталах отсюда, – сказала девушка.

«Подумать только, она живет всего-то в пятнадцати минутах ходьбы от нашего бюро! Так ловушка это или нет?» – подумал я и сказал:

– Значит, пешком пройдемся?

– Да. Я люблю гулять ночью, особенно когда стоит такая хорошая погода. Небо так прекрасно.

– Да, небо прекрасно, – сказал я и подумал, что при любом небе на нашей далеко не прекрасной земле не очень безопасно гулять ночью. Впрочем, эти мысли я оставил при себе, решив, что пока лучше попытаться выудить хоть немного информации о ней. Надо было как-нибудь продолжить разговор, однако ничего путного в голову не приходило. Слишком редко приходится общаться с кем-либо, кроме хорошо известных мне, до последнего мускула лица, сотрудников бюро. Наконец я придумал.

– Вы приезжая? – спросил я.

– Да. Я работаю здесь.

– И откуда вы к нам приехали?

– Из России.

«Так вот почему ее акцент показался мне знакомым», – подумал я и сказал:

– О-о. Я несколько раз бывал в России. Это чудесная страна.

– Для любого человека его родина самая лучшая.

– Это действительно так, но я сказал, что Россия прекрасная страна, вовсе не для того, чтобы сделать вам приятное. Я действительно так думаю.

– Все равно спасибо.

– А как вам в Англии?

– О-о, Англия – это чудесная страна, – сказала она и рассмеялась. Я тоже.

– Одно плохо, – сказал я, – у нас не так безопасно гулять по ночам, потому что наше правительство не признает таких мер, с помощью которых в России навели порядок после Смутных годов.

– Вы не одобряете политику своего государства?

– С одной стороны, конечно, демократия и все ее институты дают возможность человеку чувствовать себя человеком, а с другой стороны, на кой мне черт демократия, если после захода солнца на улицу опасно выходить?

– У каждой государственной системы управления есть свои недостатки. Политика твердой руки, может, и хороша для наведения порядка в стране, но с точки зрения отдельной личности она ужасна, – сказала она. – Настолько ужасна, что кощунством кажется даже говорить о том, что у этой системы могут быть какие-то плюсы. Можете мне поверить, я знаю, о чем говорю, потому что почти всю свою сознательную жизнь прожила в России. Мне было восемь лет, когда к власти пришел нынешний президент. – Она усмехнулась. – Самый обыкновенный диктатор.

– Не удивлюсь, если узнаю, что ваши полицейские не сильно расстроились, когда вы покинули страну, – сказал я.

– Да, это так, – согласилась она и добавила с улыбкой: – Ну, вот мы и пришли. Вон тот дом – мой, так что…

– Ну не понесете же вы свои покупки в руках, – сказал я. – Давайте я провожу вас хоть до подъезда.

– Мне бы не хотелось причинять вам столько неудобств.

Я только улыбнулся и пошел в сторону ее дома.

Ее дом стоял немного в стороне от улицы и был не жилым небоскребом, какие строились в начале XXI века, во времена второго демографического взрыва, и заполонили весь этот район, но относительно небольшим жилым домом, построенным, пожалуй, лет шестьдесят назад. Как и в небоскребах, большая часть окон была сделана из поляризирующегося стекла, которое при активации не пропускало света. Но некоторые окна были из обычного стекла, и сейчас они светились перед нами среди бесчисленного множества угрюмых темных колонн небоскребов, словно огонь маяка, приветствующего возвращающихся из далекого плавания моряков.

– Красиво, правда? – спросила она, остановившись. – Дом-маяк, встречающий нас своим светом?

– Да, – ответил я и слегка улыбнулся.

Услышав шаги у себя за спиной, я плавно сделал шаг в сторону и обернулся. Мои нехорошие предчувствия оправдались. Ловушка.

Однако спустя секунду я понял, что ошибся. Во-первых, по реакции моей спутницы, которая явно не ожидала этой встречи, а во-вторых, по тому, как двигались эти люди. Они были опасными, но не профессионалами. Не требовалось особенно напрягаться, чтобы понять, кто это. Грабители. Ночные шакалы.

«Все-таки не стоит ходить по некоторым районам ночного Лондона меньше чем вчетвером», – подумал я.

В темноте – ближайший уличный фонарь не горел – ясно вырисовывались три более темных силуэта внушительных размеров, которые быстро приближались к нам.

– Эй, папаша, у тебя огоньку не найдется? – спросил меня один из них.

Голос у спрашивавшего был низкий, хриплый и какой-то сдавленный. Наверно, кто-то когда-то крепко врезал ему чем-то тяжелым по горлу, скорее всего, кастетом или полицейской дубинкой.

– Отчего же не найдется? Найдется, – ответил я и полез в карман за зажигалкой, одновременно внимательно следя за темными силуэтами.

– Может, у тебя еще и деньжата лишние есть, а? – насмешливо спросил тот же голос.

Так, все ясно. Последние надежды окончательно растаяли. Как назло, я был безоружен (в полном соответствии с правилами нашей организации, которые разрешали носить оружие только во время выполнения задания, да и то только если это было необходимо) и должен был рассчитывать лишь на свои кулаки. И лучше сразу пойти на конфронтацию, так как мои противники находились сейчас в невыгодной позиции – их главарь, который спрашивал меня об огоньке, находился примерно в двух метрах от меня и метра на три впереди своих товарищей, так что я мог успеть сбить его с ног прежде, чем подоспеют его дружки. Как назло, тут же заболела нога, ушибленная вчера утром во время тренировки. В предстоящей драке она могла меня подвести. Но отступать мне было некуда. Для меня нет ничего хуже, чем отступать перед такими ублюдками. Тем более на глазах у пшеничноволосой красавицы.

Не выпуская из рук сумку и выставив вперед челюсть, я сделал шаг вперед и сказал:

– Может, и есть, а может, и нет, тебе-то, козел, какое дело?

Парень, разумеется, не сумел сдержать охотничьего азарта и, шагнув вперед, выстрелил своим огромным правым кулаком в мою незащищенную челюсть. Этого я и ждал. Легко уклонившись в сторону, я уронил свой пакет на землю и попытался подловить его. Правда, мой противник тоже схитрил. Он сразу же после удара развернулся левым боком и попытался влепить мне левой рукой в живот. Так, похоже, мой противник неплохой боксер. Я и сам много занимался боксом для поддержания должной формы, но боксировать с этим парнем не собирался. Один на один – это еще можно подраться по всем правилам маркиза Куинсберри, но не против троих же.

Уклонившись от его апперкота правой, я подловил его левую руку и бросил через себя. Мой противник еще не успел приземлиться, вернее, войти в контакт со стеной ближайшего дома, в которую я его бросил, а я уже атаковал остальных двоих грабителей, спешивших к месту схватки.

Моя атака их изрядно удивила. Видимо, они не привыкли к тому, что их жертва сама навязывает им бой. Воспользовавшись этой секундой тупого удивления, я подсек ближайшего ко мне ночного шакала и атаковал последнего из этой троицы. Он был довольно сильным бойцом, но его оборона была слабовата, и против града моих ударов, которые я наносил, почти не целясь, торопясь вывести его из строя, пока не очухались первые двое, он устоять не смог. Получив ногой в коленную чашечку, сложенными пикой пальцами правой в солнечное сплетение и ребром левой ладони в основание нижней челюсти, он, скрючившись, упал на землю. Судя по его виду, в ближайшее время опасность со стороны этого бандита мне уже не грозила.

Я немедленно переключился на остальных противников, но немножко опоздал. Ушибленная нога замедляла мои движения. Бандит, которого я сбил с ног подсечкой, уже встал и прыгнул на меня, едва я успел обернуться.

Мы вместе упали на асфальт. Мой враг был, похоже, борцом и в контактном бою был весьма образован. Однако я и в этой области прошел хорошую подготовку, как и всякий сотрудник класса А.

Я резко рубнул его по запястьям, высвободившись из его теплых объятий, и, перекатившись через голову, вскочил на ноги. Бандит попытался вновь схватить меня, пока я еще не встал, но не успел и попытался подсечь меня. Его голова на фоне светившегося окна старого дома была великолепной мишенью, и я, уклонившись от подсечки, ударил. Получив ногой в челюсть, мой противник сделал полуоборот вокруг своей оси и рухнул на асфальт. Похоже, с него было довольно, и я решил заняться курильщиком.

Тот уже встал на ноги и теперь стоял, слегка пошатываясь, видимо, не совсем еще придя в себя после столкновения со стеной, засунув руку в карман своей куртки. Когда я шагнул к нему, намереваясь разделаться с ним, он торопливо вынул руку с зажатым в ней тяжелым автоматическим пистолетом.

«Надо же, как глупо получилось. Не кто-то там, а палач, опытнейший палач, а прокололся, как малое дитя. Сейчас он нажмет на курок, и прощай, жизнь. До него не добраться, слишком далеко, метров шесть. А до тени под стеной небоскреба еще дальше, пожалуй, все десять. Как глупо!»

Мысли припадочно бились у меня в голове, я пытался найти хоть какой-нибудь выход, но ничего хорошего так и не смог придумать, просто не успел. Чувствуя, как разливается по телу лихорадочный озноб, я мог лишь смотреть в маленькое черное отверстие, из которого через секунду вырвется моя смерть.

Грохот выстрела прокатился по всему двору, но со стрельбой мой противник опоздал на сотую долю секунды. За спиной бандита мелькнула тень, и на его голову обрушился мой мешок с покупками. От удара мешок порвался, банки и пакеты разлетелись по всему двору, а мой противник рухнул на землю.

Несмотря на удар, он попытался встать, однако тут уж я не промедлил. Молниеносным броском преодолев разделявшее нас расстояние, я с разбегу ударил его ногой в голову, как футболист, забивающий победный мяч, после чего мой несостоявшийся убийца тут же превратился в безобидную часть ландшафта. Сразу после этого я подобрал его пистолет, чтобы обезопасить свою жизнь от повторного покушения, если владелец пистолета придет в себя. А то еще, чего доброго, я вообще забуду это сделать. Воистину, ошибки губят палача. Посмотрев на девушку с пшеничными волосами, которая улыбалась, все еще сжимая в руках пустой мешок из-под продуктов с огромной дырой в дне, я подумал, что из всякого правила есть исключения, в том числе из правил об ошибках палачей. Эта моя ошибка, нежелательный свидетель, мой самый серьезный прокол за все время работы, спасла мне жизнь, исправив другую мою серьезнейшую ошибку, которая едва не стала последней в моей жизни.

Я улыбнулся и подошел к ней.

– Вы спасли мне жизнь, – сказал я, какой бы глуповатой ни казалась эта фраза, и неожиданно даже для самого себя крепко поцеловал ее.

– Не стоит благодарностей, – ответила она с улыбкой, легко высвободившись из моих объятий. Я не обиделся. На свою спасительницу я не мог обидеться.

– У вас кровь на плече! – воскликнула она и сразу полезла в кармашек своей сумочки. – Я сейчас наложу повязку, чтобы вы дошли до моей квартиры, а там я вам по-настоящему забинтую.

– Да пустяки это, обычная царапина, – ответил я.

– Хотите подхватить гангрену или что-нибудь еще хуже?

– Пожалуй, я все-таки провожу вас до вашей квартиры, а то, не ровен час, эти очухаются или еще какие джентльмены удачи встретятся, – сказал я, пытаясь прикрыть этими благородными словесами свою капитуляцию перед ней.

Моя спасительница только улыбнулась. Однако через секунду улыбка сбежала с ее губ, и она спросила, кивнув в сторону отключенных мной грабителей-неудачников:

– А эти?

– Они свою порцию на сегодня уже получили, хватит с них, – ответил я.

Она кивнула, а потом сказала:

– А если они завтра или послезавтра сорвут злость на каком-нибудь беззащитном прохожем?

Я вздохнул. Мне очень не хотелось вызывать полицию, потому что, по-хорошему, нам пришлось бы ее дождаться, дать показания, подписать протокол и прочее. Во-первых, на это уйдет куча времени, во-вторых, у сэра Найджела появится не меньшая куча вопросов ко мне, а эти вопросы мне были совершенно ни к чему, особенно после сегодняшней истории, и, наконец, мне почему-то до смерти не хотелось сдавать эту девушку Лысому Дьяволу. Хотя бы потому, что она спасла мне жизнь. И еще, мне хотелось самому все разузнать о ней. Это было наглейшим нарушением правила о моей компетенции в области поиска свидетелей. Но, как сказал один преферансист, правила придумали только для того, чтобы их нарушать.

И вообще, в конце концов, я много лет верой и правдой служил своей конторе, пусть иногда и нарушал написанные для разных идиотов инструкции. Могу я хоть раз сделать не то, что мне приказано, а то, что я хочу?

– Если вызвать полицию, то нам придется полночи отвечать на дурацкие вопросы типа: с какой целью вы шли пешком, вместо того чтоб взять такси, почему они напали именно на вас и так далее. К тому же нас потом месяца три будут таскать то в полицейский участок, то в суд.

– Перспектива не из блестящих, – ответила она, и я в который раз удивился легкости ее произношения, а еще более ее чудесному голосу. – Но и оставлять их просто так нельзя.

– У меня идея: позвонить в полицию и сообщить о нападении, о том, что нападавшие обезврежены и лежат тут, а самим потихоньку смыться до прибытия полиции, – предложил я.

– В общем-то, идея неплохая, но…

– Идите, звоните, а я пока перенесу их поближе к дороге и заодно соберу наши продукты.

Она на секунду задумалась, а затем быстро и молча пошла к ближайшему телефону-автомату. Я проводил ее глазами, а затем, собрав в кучку банки и пакеты, занялся своими друзьями. Один из них уже начал приходить в себя и тут же вновь потерял сознание не без моего участия. Перетащив их поближе к дороге, я задумался. Я не мог оставить их в живых, потому что слишком уж много развелось свидетелей, знающих меня в лицо, но и убивать их мне не хотелось. Чтобы дать себе еще немного времени подумать над этой проблемой, я пошарил по карманам грабителей-неудачников.

В карманах курильщика я обнаружил несколько разномастных кошельков, в том числе один явно детский, потертый, с двумя металлическими экю внутри. А около одного из его сообщников валялся пружинный нож с лезвием не меньше восемнадцати сантиметров в длину, со следами свежей крови. Я пинком отбросил его подальше от валявшегося без чувств бандита и почувствовал, как болит левая рука. Этот сучонок все-таки подрезал меня.

Я глубоко вздохнул и посмотрел в небо. Наверное, это вселенская судьба всех людей во все времена – делать не то, что надо. И мы точно так же – в Средневековье палачи использовали свои таланты в основном для искоренения инакомыслия в католической ли Европе, в мусульманской ли Азии. Сейчас, в развитом XXI веке, такие же палачи выкорчевывали одну из страшных бед, грозящих человечеству, но разве вот такие молодые, сильные, уверенные в своей безнаказанности подонки менее страшны? И еще порезанная в драке рука болела все сильнее.

Без малейших угрызений совести я привел в исполнение вынесенный мною же приговор. Палачей, как и диверсантов-коммандос, учат убивать голыми руками, потому что никогда нельзя предугадать, как именно будут развиваться действия и что потребуется для выполнения задания. Отправить этих троих ночных шакалов вслед за Альбертом Слейдом было делом нескольких секунд. Я убил их прежде, чем пшеничноволосая успела позвонить.

ГЛАВА 5

Я превратился в слух,

Внимая звукам, что живую душу

Могли б и в тело мертвое вдохнуть.

Комус

– Что вы там делаете? – спросила она, неожиданно появившись из темноты, когда я удостоверялся в отсутствии пульса у последнего из троицы шакалов, ошибившихся в выборе дичи.

– Да вот, один из них начал приходить в себя, пришлось его отключить по новой, ну и другим добавить, чтоб не очухались и не сбежали, – почти честно ответил я.

– Идите ко мне, я должна осмотреть вашу рану, – сказала девушка-привидение.

Я пошел за нею следом. Левое плечо болело все сильнее, и, ощупав его, я обнаружил длинный, набухший от крови разрез в пиджаке.

– Минуточку, я должен найти его нож, – спохватился я и начал кружить по двору. Мне надо было найти нож до прибытия полиции, так как на нем наверняка осталась моя кровь, по которой полицейские эксперты смогут очень многое узнать обо мне. Не только группу крови, но и даже примерный внешний облик благодаря расшифровке структуры ДНК.

Девушка молча, не задавая вопросов, наблюдала за моими действиями, потом, видимо, не выдержав гнетущей темноты безмолвного мрачного переулка и компании неподвижных тел, которые начали действовать на нервы даже мне, спросила:

– А где вы научились так драться?

– В армии, я служил в диверсионно-десантных войсках. А сейчас работаю охранником, – коротко ответил я.

– Наверно, охраняете разных важных шишек?

– Да нет. – Я наконец нашел проклятый нож, который после моего пинка отлетел, разумеется, в самый темный угол, и, взяв его в руки, сказал: – Вот теперь можно идти. А то бы полицейские эксперты исследовали мою кровь и много чего обо мне узнали бы. – Я помолчал, пока мы шли к дому, а потом, вспомнив, о чем меня спрашивала пшеничноволосая, добавил: – Сейчас я работаю детективом службы безопасности в фирме «Лондон фармацептик компани».

Это было почти правдой. Можно даже сказать, правдой, поскольку многие английские палачи в качестве крыши использовали «Лондон фармацептик ком-пани», особенно ее службу безопасности. Сэр Найджел, к примеру, значился в документах как главный заместитель начальника этой службы, Биллингем как главный бухгалтер компании, а Мартинелли как завкадрами. Почти все мои коллеги также значились в документах либо как сотрудники «Лондон фармацептик компани», либо как сотрудники отдела статистики ВОЗ или детективного агентства «Профешнл секьюрити». Это было очень удобно, так как позволяло нам спокойно заниматься своей работой, не опасаясь того, что кто-нибудь может заподозрить столь респектабельные организации в каких-либо противозаконных действиях.

Мы молча поднялись на старомодном медлительном лифте на верхний этаж.

– Моя квартира вот эта, – сказала она и стала рыться в сумочке, ища ключ к старомодному замку. Такие замки ставили на двери до того, как в моду вошли современные кодовые, как у банковского сейфа, запоры с дополнительными системами проверки отпечатков пальцев и межзонального пропуска.

Квартира у нее была двухкомнатная, с большой гостиной и просторной кухней, довольно скупо обставленная старомодной, но крепкой мебелью. В гостиной стоял большой стол, диван, сервант с несколькими наборами питейных сосудов, пара кресел и с десяток разнокалиберных стульев. Напротив двери в холл располагалась дверь на балкон. Бросив короткий взгляд в открытую дверь спальни, я увидел только огромный, явно переполненный книжный шкаф, стоявший напротив дверного проема.

Внутри квартира была пропитана каким-то особым духом, который так подходил к этой по-прежнему таинственной незнакомке и к этому старинному дому. Этот дух трудно описать словами, но для меня он был не менее реален, чем запах ее духов.

– Вы здесь живете одна?

– Да. Давайте я обработаю вашу рану.

Мне не было больно, когда тот парень в переулке пырнул меня ножом. Я даже не заметил в пылу драки, когда это произошло, но сейчас резкая боль пульсировала во всем теле и била в голову, словно молот, отзываясь во всем теле.

– Здорово он вас отделал, – сказала она. – Вам лучше всего показаться врачу.

– Ничего. Бывало и хуже, а я все равно до сих пор жив, – ответил я.

– А я настаиваю, чтобы вы показались врачу. Впрочем, это ваше личное дело, – сказала она.

– Правильно. Каждый имеет право идти в ад своей дорогой, – сказал я.

– Может быть.

Этот разговор не помешал ей быстро и аккуратно промыть рану, присыпать ее антисептиками и наложить повязку. В ее действиях чувствовался профессионализм, словно ей не впервой было накладывать повязку на ножевую рану.

– Вы врач? – спросил я, подумав, что она была весьма осторожна в разговоре насчет своей профессии.

– Отчасти. – Она улыбнулась и откинула с лица мешавшие ей волосы. – Я хотела стать врачом, но потом увлеклась теорией, и сейчас работаю в исследовательском отделе ВОЗ.

Я постарался не выдать своего удивления и молча кивнул. Что же, теперь, конечно, многое становилось на место, но многое по-прежнему было покрыто тайной. Ладно, об этом я подумаю потом. Сейчас надо собирать информацию, время анализировать ее наступит позже.

Она вышла в соседнюю комнату за каким-то лекарством, а я от нечего делать посмотрел в окно. Вид из окна был великолепен. Черные колонны небоскребов, режущие на полосы темное небо, отблески уличного освещения где-то далеко внизу, и над всем этим – мерцающее великолепие звезд и полная яркая луна, царица ночного неба, словно драгоценная жемчужина в колье ночного неба.

– Отсюда открывается прекрасный вид, хотя небоскребы изрядно его портят, – сказала она, появившись у меня за спиной.

Я медленно развернулся и обнял ее. Она мягко высвободилась из моих объятий и сказала:

– Примите вот эту таблетку, она полностью снимет боль и поможет вашему организму компенсировать потерю крови.

Я кивнул и молча проглотил ядовито-горький белый шарик размером с маленькую горошину, а потом сказал:

– Пожалуй, пойду. Уже очень поздно.

Она проводила меня до двери и, улыбаясь, сказала:

– Заходите как-нибудь. У меня часто бывают гости, и я всегда буду рада еще одному хорошему другу.

Уже выйдя за дверь, я вспомнил, что до сих пор так и не узнал ее имя.

– Как вас зовут? – спросил я, обернувшись и стоя на пороге.

– Светлана Белова, – улыбнувшись, ответила она. – А вас?

– А меня Бен Роджерс.

– Спокойной ночи, отважный Бен Роджерс, – сказала она и, сделав быстрый шаг вперед, неожиданно поцеловала меня в щеку, а затем так же быстро отступила назад. – Смотрите, не попадитесь в руки полиции.

– Не попадусь, – успокоил ее я и добавил, уже сделав шаг к двери лифта: – Спокойной ночи, Светлана.

В руки полицейских, которых набралась около трупов целая толпа, я действительно не попал, выйдя из дома Светланы через окно первого этажа. Хорошо, что ее окна с другой стороны и она не увидит всю эту суету около трупов. Хотя рано или поздно она все равно узнает об убийстве этих ночных шакалов, и тогда придется выдумать какую-нибудь историю, скажем, что их нашла после нашего ухода какая-нибудь конкурирующая с ними банда, или еще что-нибудь в этом духе, но это будет завтра. А сегодняшний день можно дожить спокойно, ни о чем больше не думая и ни о чем больше не волнуясь. За сегодняшний день и так слишком много всего выпало на мою долю.

Отойдя немного от дома, я обернулся и посмотрел на крайние слева окна верхнего этажа, где, если я не ошибся в расчетах, находилась ее квартира. Одно из них все еще светилось, как маяк, как моя путеводная звезда. Млечный Путь, все еще блестевший на невероятно ясном холодном черном небе, почти прикасался своими сверкающими звездами к этому горящему во тьме окну. Ее окну.

– Спокойной ночи, Светлана, – сказал я и пошел домой.

ГЛАВА 6

Что человек, когда он занят только

Сном и едой? Животное, не больше.

Тот, кто создал нас с мыслью столь обширной,

Глядящей и вперед, и вспять, вложил в нас

Не для того богоподобный разум,

Чтоб праздно плесневел он.

Уильям Шекспир. «Гамлет»

А вы загляните к нему внутрь… он там пуст, черен и мертв… как бездонный колодец всякой тьмы и теней.

Михаил Булгаков. «Мастер и Маргарита»

Проснулся я гораздо раньше, чем хотел. Поскольку сегодняшний день был днем заслуженного отдыха после вчерашней трудной операции, идти мне было некуда. Делать мне тоже было решительно нечего, однако понежиться в постели до полудня, как я ежедневно мечтал в рабочие будни, вновь не удалось, правда, на сей раз не из-за работы, а из-за привычки, которая заставила мой организм проснуться в обычное время. Почему-то так всегда бывает – когда появляется возможность делать то, о чем долго мечтал, этого уже делать не хочешь, а то и просто не можешь.

Впрочем, это не беда. Поспать всласть мне ничто не помешает вечером, поскольку именно в это время суток мне обычно больше всего хочется спать, а сегодня я весь день свободен. Сейчас же можно посмотреть какую-нибудь телепрограмму или прокрутить какой-нибудь диск, сыграть на компьютере в преферанс или бридж, послушать музыку или, на худой конец, почитать какой-нибудь свеженький детективчик. Одним словом, отдохнуть и отвлечься от работы.

Прошлепав босиком в комнату, я подумал, что память все же избирательна. У моего домашнего развлекательного блока, включавшего в себя компьютер, телевизор и музыкальный центр, позавчера перегорели предохранители. Развлекательный центр был мертв. А свежих книг я не покупал уже почти год. Тяжелая черная тоска навалилась на меня. По выходным я, как правило, не выходил из дома, а свои правила я нарушаю редко. Одним словом, заняться мне было решительно нечем. Это лет тридцать-сорок назад можно было убить избыток свободного времени уборкой квартиры или готовкой пищи. Сейчас же вся работа по дому настолько автоматизирована, что зачастую вообще не требует никакого человеческого вмешательства.

В принципе, я мог бы подключить запасной терминал, но это ограничило бы предоставляемые компьютером возможности и, кроме того, требовало времени и сил, поэтому, помянув память развлекательного центра несколькими нехорошими словами, я пошел на кухню. Хорошо хоть автоповар не умер.

Конечно, автоповар мог бы и без моего присутствия на кухне приготовить великолепный завтрак, но мне захотелось понаблюдать за его действиями. Все ж какое-то развлечение. Я тяжело вздохнул. Блюдечко с молоком сиротливо стояло в углу кухни.

«Сволочь, – подумал я, – кормишь его, поишь, а этот паршивец удрал куда-то».

Котенок Билли, которого я завел пару месяцев назад, пропал на прошлой неделе, и до сих пор о нем не было ни слуху ни духу. Даже объявление с предложением о вознаграждении не помогло. Единственный, с кем я мог поговорить по душам, пусть он и не отвечал, и тот пропал. Сбежал от меня.

«Вернется, удушу поганца! – подумал я. – Вот только пусть попробует. А может, он и не сбежал, а его украли? Да кому он мог понадобиться?»

Это раньше у меня был персидский кот-красавец, тоже Билли. А нынешний был обычным дворовым, хотя и довольно симпатичным. Прежний Билли, перс, тоже прожил у меня недолго – я выкинул его в окно, разозлившись на его манеру гадить где попало. Билли-второй тоже был порядочным засранцем, хотя и не до такой степени. Однако без него было грустно. Даже поговорить не с кем – не с автоповаром же. Это уже сумасшествием попахивает.

Забытый мной на кухонном столе талон из «конторы» заставил мои мысли свернуть на происшествия вчерашнего дня. Мой мозг никак не мог освободиться от всего того, что произошло всего несколько часов назад. Слова, брошенные сэром Найджелом, когда тот гнал меня на тестирование, словно кислота, выжгли мой мозг. Двадцать лет я работал на контору без единого замечания, стал лучшим и наиболее доверенным сотрудником класса А, дошел до самых вершин, и в один миг все рухнуло, и меня едва не завалило обломками. Более чем красноречивая картинка на тему о верности и доверии. Палаческий топор нашей организации едва не обрушился на мою собственную шею. Впервые за всю мою бурную жизнь я был настолько близок к смерти. Был низвергнут с положения лучшего сотрудника бюро, который на многое имеет право, до положения обычного сумасшедшего преступника. Одного-единственного подозрения, даже намека на подозрение оказалось достаточно для того, чтобы послать меня, заслуженного работника, ветерана бюро, на эшафот. И помиловали меня вовсе не потому, что поверили мне.

Я тряхнул головой, отгоняя черные мысли, и продиктовал заказ автоповару. Однако раздумья о моем вчерашнем низвержении и помиловании тотчас сменил накрепко засевший в моей голове образ Светланы Беловой. Я буду не я, если не узнаю о ней все. Во-первых, интересно, а во-вторых, все же какое-то занятие.

Бросив на автоповара приготовление завтрака, я пошел к своему старинному, с трубкой и квадратным, обычно отключенным, видеоэкраном, телефону и позвонил в детективное агентство, которым управлял один из моих приятелей по армейской службе.

– Утро доброе, Мартин, – поздоровался я.

– Это ты, Бен? – удивился Мартин.

– А что тут такого удивительного, что я решил позвонить своему старому другу?

– На работу в восемь часов утра в первый раз за текущий год, – уточнил Мартин и добавил: – Короче, кого тебе надо убить?

– Убивать пока никого не надо, – сказал я, когда до меня дошло, что это всего лишь очередная шутка моего приятеля, – сделай мне одолжение, ладно?

– Смотря что тебе нужно.

– Мне нужно установить наблюдение за одним человеком, естественно, так, чтобы он об этом не знал.

– Ну, это не сложно, мне будет достаточно описания и фотографии объекта.

– Описание я могу хоть сейчас переслать тебе по компьютерной сети, а вот с фотографией сложнее.

– Тогда тебе придется показать объект моим людям.

– Для меня это слишком опасно.

– Ну, тогда дай хоть немного информации об объекте, чтобы мои ребята нашли его фотографию в деле либо непосредственно установили слежку.

– Это исключено.

– Бен, ты, наверно, рехнулся, если даешь мне задание выследить человека при таких условиях! – похоже, Мартин не на шутку разозлился, что, впрочем, было понятно и простительно, тем более что он всегда был невоздержан на слова и поступки.

– Что поделать, такова жизнь, – философски ответил я. – Не злись, дружище, у меня, помимо всего прочего, есть ее адрес. Бристоль-стрит, дом 98, квартира 134. Желательно, чтоб ты послал кого-нибудь из своих людей наблюдать за квартирой. Описание объекта я сейчас пришлю. Докладывать мне о ходе дела каждые шесть часов. Я попробую добыть дополнительную информацию об объекте по своим каналам. Если удастся, то я тебе сегодня еще позвоню, так что держи своих парней наготове, а если не удастся, значит, отменяется и тебе придется работать только с той информацией, которую сам добудешь. Деньги переведу на твой счет сегодня вечером или завтра утром.

– Как, говоришь, ее адрес? В Бристоль, друзья мои? – ехидно спросил Мартин, напомнив мне про одну историю, которая много лет назад произошла с нами в Бристоле. – Ладно, буду ждать твоего звонка.

Я пропустил подначку Мартина мимо ушей, повесил трубку и крепко задумался. Запросить информацию по своим обычным каналам я не мог, поскольку глава отдела информирования в «Лондон фармацептик компани» о незапланированном запросе-поиске находящегося в данный момент на отдыхе сотрудника класса А обязан доложить начальнику бюро, то есть сэру Найджелу, а тот по описанию сразу же узнает мою пшеничноволосую девушку-призрака. В принципе, все палачи проходили подготовку в наружном наблюдении и в отдельных случаях имели право лично вести наблюдение за своими жертвами, но вообще-то для слежки существовала специальная служба. И как только Лысый Дьявол узнает о моем несанкционированном запросе, наблюдение за Светланой Беловой будет передано профессионалам, а я, естественно, буду вызван на ковер по поводу очередного нарушения правил. Учитывая вчерашнее, это мне уже так просто с рук не сойдет. Я шел по лезвию бритвы, но останавливаться мне было уже поздно, ведь если бы я сейчас доложил о том, что нашел своего свидетеля, меня сразу бы спросили, почему я не сообщил об этом немедленно. В лучшем случае меня бы лишили всех моих привилегий, а наблюдение за пшеничноволосой передали бы профессионалам. Поскольку я не хотел ни передавать наблюдение за Светланой в руки специалистов по слежке, ни попасть на ковер к сэру Найджелу или Мартинелли, то, следовательно, надо было использовать другие каналы для получения необходимой информации. Правда, я так и не придумал, что я потом буду делать с этой информацией. Разве что попробую представить ее своим боссам как результат внезапного озарения или собственного расследования. За это меня даже могут наградить. А могут и наоборот, это уж как повезет. Однако сначала надо было получить хоть какие-то результаты. Я долго сидел, тупо глядя на телефон, пока в моей голове не забрезжила одна заслуживающая внимания идея.

Я позвонил старшему инспектору Джеймсу из Скотленд-Ярда, с которым в прошлом неоднократно сотрудничал. Нельзя сказать, что мы были хорошими друзьями, так как наши правила запрещали сотрудникам моей специальности вступать в тесные контакты с посторонними, но на его помощь я мог рассчитывать. К тому же инспектор мог сделать запрос неофициально, минуя непроходимые для меня каналы. И, наконец, установить истинного автора запроса было бы в таком случае очень трудно.

К счастью для меня, Джеймс оказался на месте.

– Доброе утро, инспектор. С вами говорит Бен Роджерс.

– Доброе утро, мистер Роджерс.

Судя по едва заметным интонациям в голосе Джеймса, инспектор был изрядно удивлен моим звонком и не слишком рад ему, видимо, предчувствуя, что я хочу его о чем-то попросить.

– Инспектор, вы не могли бы оказать мне дружескую услугу?

– Это зависит от того, что я должен буду сделать.

«Господи, какие все осторожные стали! И Мартин, и инспектор Джеймс, оба, прежде чем что-либо обещать, торопятся узнать, что мне от них надо. Или это у них обоих просто профессиональная подозрительность?» – подумал я и сказал:

– Мне необходима информация об одном человеке, и желательно, чтобы информация была предоставлена конфиденциально, без оповещения спецслужб о целях запроса.

– Это в принципе нетрудно, однако потребуется много времени.

– Меня время не жмет.

– Хорошо. О ком требуется информация?

– Это некая Светлана Белова. По всей видимости, она приехала из России год-два назад, работает по контракту с ВОЗ. Возраст около двадцати семи лет. Описание внешности требуется?

– Желательно.

– Рост примерно сто семьдесят сантиметров, волосы светло-рыжие, глаза серые, нос курносый, подбородок резко очерченный.

– Ясно. Я думаю, мне удастся найти необходимую информацию, – сказал инспектор и добавил после небольшой паузы:– Позвоните мне часа через три.

– Можно также запросить документы о въезде в страну, раз уж она приезжая.

– Всенепременно, хотя с этим могут быть проблемы.

– Почему? Обычный запрос.

– Не в этом дело. Просто я сейчас сильно загружен, мне подкинули пару сложных дел, так что времени у меня маловато, чтобы сделать запрос еще и в МИД.

– А что за дела, если не секрет? – спросил я как можно безразличнее. Никогда не вредно узнать, что происходит в стане врага.

– Да какой секрет, – проворчал Джеймс. – Завтра утром прочитаете в любой газете о моих новых делах. Несчастный случай с Альбертом Слейдом, это всемирно известный физик, если вы не знаете, и убийство – кстати говоря, как раз на Бристоль-стрит. Какая-то женщина позвонила около полуночи и сообщила о нападении. Мы приехали и нашли там три трупа – банда из Торвальда, все убиты голыми руками, и никаких следов. Только несколько капель крови, которые могли принадлежать убийце.

– Да, дела сложные, особенно последнее, – почти искренне посочувствовал я ему и уже гораздо менее искренно добавил: – Желаю вам удачи в их раскрытии.

– Да уж, тут удача мне бы очень пригодилась, – мрачно ответил инспектор и повесил трубку.

Я тоже повесил трубку и от души пожелал ему никогда не раскрыть ни дело Слейда, ни дело об убийстве Торвальдской банды, потому что в противном случае мне придется ликвидировать инспектора как угрозу режиму секретности нашей организации, а Джеймс был симпатичен мне и как человек, и как профессионал.

Вообще странное дело. Убита банда, за которой долго охотилась вся лондонская полиция, и теперь один из опытнейших офицеров Скотленд-Ярда должен был отыскать их убийцу, которому за освобождение города от этой нечисти стоило бы повесить на грудь медаль, а не отправлять в тюрьму на долгие годы. Пожалуй, вчера я оправдал гордое звание палача, уничтожив этих трех ночных шакалов, палача, чье назначение – проводить последнюю грань между тьмой и светом, злом и добром, скрывая под красным колпаком лик Справедливости. Кто-то же должен, в конце концов, лечить болезни. А такие заболевания, как это, можно вылечить только одним способом, и я – лучший специалист по этому лекарству.

«Черт, опять меня понесло, – злобно подумал я. – Может, еще раз сходить к Дженис? Она всегда требует, чтобы мы рассказывали ей о своих снах и необычных мыслях».

Я засмеялся, представив себе ее реакцию, закурил и пошел на кухню. Делать мне было нечего, поскольку все, что надо было сделать, я уже сделал, а что-либо сверх этого делать было слишком опасно. Поэтому я решил просто посидеть и подумать, проанализировать события последних дней, особенно вчерашнего. Полезное занятие – анализировать свои ошибки и вообще все, что происходит вокруг тебя. Для человека моей профессии это единственный шанс выжить. Впрочем, как мне кажется, иногда любому человеку необходимо просто посидеть и подумать о своей жизни и о том, что он уже сделал и попытается сделать в будущем. Давно я уже так не сидел наедине со своими мыслями. Очень давно. Настолько давно, что даже не смог вспомнить, когда же я так сидел в последний раз, несмотря на то, что у меня великолепная, профессиональная память. Наверно, в этом просто не было необходимости.

Вчерашний день. Прошлое, которое совсем недавно было настоящим. Ликвидация Слейда, поставленный сэром Найджелом вопрос о моей профпригодности, фактически вопрос о моей ликвидации как непригодного более к работе и ставшего в результате этого опасным свидетелем, благополучное завершение этой полужуткой, полусмешной истории и неожиданная встреча с пшеничноволосой непредсказуемой Светланой.

Пожалуй, именно эта часть вчерашнего дня более всего озадачивала меня. Я не мог понять ее. Большинство людей очень легко понять, достаточно лишь повнимательнее взглянуть на их действия и поступки, на их жизнь. В большинстве случаев для этого даже не обязательно хорошо знать этих людей, достаточно порой лишь нескольких минут общения. Но Светлана Белова была загадочна и непредсказуема. Я не мог понять мотивов, которые побуждали ее к тому или иному действию, может быть, все же просто потому, что наше знакомство с ней было столь недолгим, меньше часа. Слишком мало для того, чтобы делать какие-либо выводы. А главное, я не мог понять, отчего мне так хочется вновь увидеть ее. Желание просто пройтись с ней по улице, поговорить о чем-нибудь было столь сильно, что я нарушил бы ради этого любые запреты службы, какие бы кары ни грозили мне за это нарушение.

Это новое пугало меня. Такое чувство бывает, когда смотришь вниз, перегнувшись через перила балкона на верхнем этаже небоскреба. Путающая, страшная, но невыразимо прекрасная, тянущая к себе даль, в которую хочется броситься лишь для того, чтобы испытать блаженство полета, даже зная, чем он закончится. Привычный мне мир – мой мир – казался карточным домиком, построенным злым ребенком, по сравнению с тем, что открывалось передо мной.

Мы одиноки. Это один из главнейших законов службы. Мы не должны обзаводиться семьей, пока не выйдем в отставку, поскольку в противном случае режим секретности может быть нарушен, а это, пожалуй, единственное, чего действительно боятся наши руководители. Любые отношения между сотрудниками секретных спецслужб строго запрещены по тем же соображениям. Конечно, кратковременные интрижки с посторонними не запрещаются, мы же не монахи, но эти мимолетные развлечения лишь еще больше подчеркивают наше одиночество. Даже друзей нам запрещено заводить, как в среде коллег, так и среди посторонних. К тому же большинство палачей так или иначе находятся под наблюдением своего бюро, что, разумеется, не способствует личной жизни, поскольку палачи знают о наблюдении. Только особо отличившиеся палачи, то есть ветераны типа меня, имеют право жить, не находясь под постоянным контролем, но те, кто дожил до получения этих привилегий, как правило, уже слишком привыкли к своей одинокой жизни, чтобы что-то в ней менять.

Я поморщился. Думать о таких вещах не принято. Тем более при моем-то опыте.

«Опять понесло, – подумал я. – Что-то часто меня в последнее время несет думать о всяких глупостях».

Автоповар засвистел, указывая на то, что заказанный мною завтрак готов.

Я затушил сигарету и сел завтракать.

ГЛАВА 7

Неслышно, словно тать в ночи, проскользнула Красная Смерть в покои дворца.

Эдгар По. «Маска Красной Смерти»

По векселям войны главные платежи приходится платить не столько во время войны, сколько позже.

Бенджамин Франклин

Еда ненадолго отвлекла меня от моих размышлений. Закладывая грязные тарелки в посудомоечную машину, я подумал о том, из-за чего нам приходится тайно нести свой тяжкий крест. Красная смерть XXI века, рукотворная чума, более страшная, чем любая из созданных природой болезней.

Ее создал гений, настоящий гений биологии, молодой ученый из России Андрей Витько. К сожалению, ему слишком мало платили в его родном институте, так как Россия тогда еще не оправилась окончательно от страшного экономического кризиса, потрясшего ее после падения цен на нефть. На Западе его тоже, к сожалению, оценили слишком поздно, предложив первоначально сумму, смехотворную для ученого такого масштаба. А вот на Востоке его оценили сразу. Мусульманские Эмираты, объединившие к тому времени в пределах своих границ, все придерживающиеся ислама страны, от Ливии до западного Пакистана и от Турции и Азербайджана до Персидского залива, заплатили ему столько, сколько он хотел. Витько возглавил работу над их проектами бактериологической войны, которую мусульмане намеревались противопоставить ядерным боеголовкам Запада, и очень быстро добился потрясающих успехов.

Именно он создал вирус Витько, самый страшный из всех, когда-либо существовавших на Земле, который имеет четыре ипостаси. В первой из них он представлял собой вполне безобидный вирус, который в огромных количествах находился везде и обладал безумно высоким коэффициентом приспособляемости к различным средам. Уничтожить его в ипостаси Альфа было практически невозможно. Инкубационный период Альфа-вируса был различен у разных штаммов и мог длиться от нескольких месяцев до нескольких лет, причем вирус в это время был совершенно безвреден. По истечении инкубационного периода вирус переходил в Бета-состояние. Бета-вирус мог заражать некоторых домашних животных, но был по-прежнему безвреден для человека. После трех-четырех месяцев инкубационного периода происходило новое изменение вируса. В теле кошек, собак и прочих тварей он переходил в Гамма-состояние. Гамма-вирус мог заразить человека, но жизни его не угрожал, поскольку должно было пройти еще одно изменение, прежде чем вирус станет смертельно опасным. В теле зараженного человека вирус вновь изменялся. Его последний инкубационный период длился, как правило, пятнадцать-двадцать дней, после чего вирус Витько переходил в свою последнюю, смертельно опасную ипостась – Дельта-вирус, который свободно заражал людей, причем только людей, даже если не было непосредственного контакта с больным. Инфицированный Дельта-вирусом человек умирал не более чем через двое-трое суток после заражения. У Дельта-инфицированных кожа и стенки кровеносных сосудов истончались и лопались, вены и артерии, сначала мелкие, а затем крупные, начинали все обильнее кровоточить, внутреннее и внешнее кровотечение усиливалось, и больной умирал мучительной смертью. А приближаться к больному вирусом Витько в последней стадии заражения означало верную смерть, поскольку больной рассыпал в радиусе нескольких десятков метров вокруг себя Дельта-вирус.

Конечно, любой биолог вам скажет, что чем смертоноснее вирус, тем быстрее он исчезает с лица Земли, уничтожив своих носителей, но Витько и здесь сумел обойти природу. На всех стадиях развития вирус Витько размножался в огромном количестве, разбрасывая вокруг инфицированного организма Альфа-вирус, который тотчас начинал развиваться по заданной своим создателем программе.

К тому же вирус Витько во всех ипостасях, особенно в первых трех, был практически бессмертен, а в Дельта-состоянии его брала лишь жесткая радиация. К сожалению, доза радиации, необходимая для уничтожения Дельта-вируса, раз в восемь-десять превосходила смертельную для человека дозу. Никакие другие средства с вирусом Витько справиться вообще не могли. Только в переходной фазе от Гаммы к Дельте он был уязвим, но и в этой его ипостаси его брала только радиация, примерно в четыре раза превосходящая предельно допустимую для нормального человека дозу. Самое смешное, что сама структура развития вируса была разработана Витько на основании одного старинного романа, автор которого как раз и додумался, как решить проблему сохранения вируса при высокой смертности.³ Вешать надо грамотеев, вешать к чертовой матери. И таких, как этот писатель, и таких, как эти ученые. И те, и другие вечно суют свой нос туда, куда не следует, даже не зная, зачем им это надо, а результат всегда один – Хиросима и книги о том, как враг нас победит. Ублюдки.

Наверно, мусульмане вовсе не собирались применять это страшное оружие, намереваясь использовать его лишь как свой бактериологический кинжал в противовес ядерной дубинке Запада, пока не будут отстроены заново их военные базы и лаборатории, разбомбленные в локальной ядерной войне с Индией. Однако что-то произошло. То ли сам Витько случайно заразился, то ли произошла утечка из лаборатории, то ли мусульмане все же решились использовать свое супероружие, то ли еще что-то, но в итоге вирус оказался на свободе, и заметили это слишком поздно. Я все же думаю, что имели место произошедшие примерно одновременно бактериологическая атака на США и Индию и утечка из лаборатории, так как вирус Витько поразил в первую очередь Мусульманские Эмираты, США и Индию, которая к этому времени, включив в себя Кашмир, восточный Пакистан, Бирму и Непал, задыхалась от недостатка ресурсов для обеспечения своего более чем двухмиллиардного населения. Затем вирус распространился по всей Азии, был занесен в Китай, собрав обильную жатву и с его почти трехмиллиардного, слабо охваченного медицинскими услугами населения; из Египта вирус начал распространяться в странах Черного континента, поскольку те поддерживали торговые отношения с Мусульманскими Эмиратами, а также в Южной Америке. Чуть позже вирус перекинулся на Австралию, Океанию, Европу и Россию, которые не имели никаких торговых или дипломатических отношений с мусульманами: европейцы и австралийцы – потому, что в Мусульманских Эмиратах постоянно нарушались права человека, а Россия – потому, что мусульмане претендовали на некоторые ее южные территории и являлись главными конкурентами во многих областях международной торговли, особенно в том, что касалось нефти.

Никогда еще на Земле не возникало столь страшной эпидемии. За десять лет вымерло почти три четверти человечества – пять миллиардов человек из семи с половиной. Поэтому у современных правительств нет мусульманской проблемы, так отравлявшей им жизнь в начале XXI века, поскольку практически все население Мусульманских Эмиратов вымерло. Также теперь нет проблем ни с Китаем, ни с Индией, которые разом избавились и от 90 % населения, и от претензий на статус великих держав. Почти столь же сильно досталось и США. Сильно пострадали также большая часть Западной Европы и юг Восточной, Южная Америка, особенно Бразилия, и Япония. Изрядно досталось и Австралии с островами Тихого океана.

После первых двух лет жуткого оцепенения, когда умирало по два миллиарда человек в год, были приняты решительные меры. Наступил Судный день, Третья мировая война, которой так боялись когда-то люди как самой страшной из всех возможных бед. Война эта длилась всего один день, в который все семь ядерных держав мира (США, Россия, Великобритания, Франция, Китай, Индия и ЮАР) нанесли ядерный удар по территории Мусульманских Эмиратов, отчасти по принципу «око за око», а отчасти из чисто прагматических соображений, пытаясь уничтожить источник заражения и хотя бы так попытаться оградить свои государства от вируса Витько. Все очаги распространения этой заразы были подвергнуты ядерной бомбардировке.

В попытках остановить шествие Великого Мора по планете власти проводили всевозможные дезинфекции самыми различными методами, у всех выживших брали пробы крови и инфицированных, за неимением действенного способа лечения, тут же ликвидировали, а их трупы подвергали обеззараживанию, чтобы обезопасить себя и с этой стороны. Действуя порой откровенно варварскими мерами, уцелевшие правительства восстановили порядок и спокойствие в своих государствах. Лишь спустя десять лет после начала этой чудовищной пандемии ее удалось остановить, уничтожив всех выявленных Дельта– и Гамма-инфицированных. Примерно одновременно подошла к концу кампания по обузданию неинфицированных – различных сектантов и сатанистов, которые сочли, что настал конец света, бюргеров, решивших в последний раз в жизни оттянуться на полную катушку за чужой счет, не потерявших хладнокровия профессиональных жуликов, которые нередко прикидывались мертвыми, чтобы ограбить или убить кого-нибудь, просто толпы людей самого разного пошиба – так было особенно в первые годы Великого Мора, пока люди не поняли, что в толпе риск заболеть много выше, – которые судили судом Линча всех, кто был, по их мнению, инфицирован, и сжигали их на костре иногда заживо.

Великий Мор, буйство обезумевших толп людей и обычные болезни, до которых никому не было дела, эпидемии, начавшиеся из-за разложения множества неубранных трупов, смогли обуздать не все правительства. Более всего в этом деле повезло России, сразу пустившей в ход самые жестокие меры без обсасывания их в парламенте и обезопасившей с помощью радиоактивных выбросов свои границы, и островной Великобритании, вовремя вернувшей в жизнь принцип «блестящей изоляции». Я сам участвовал во всем этом после того, как парламент принял решение использовать армию для установления контроля над ситуацией, а позже воевал в группах усмирения, откуда меня и забрали на нынешнюю работу по предложению сэра Найджела.

В конце концов, ядерными бомбардировками и строгим медицинским контролем проблему вируса Витько, или Красной Смерти, как его называли медики в разговорах между собой, удалось загнать вглубь, но не решить полностью. Сохранившиеся в воздухе, воде и прочих средах штаммы Альфа-вируса продолжали развиваться по заложенной их создателем программе, а значит, рано или поздно должен был появиться человек, инфицированный Дельта-вирусом, и все ужасы Великого Мора вполне могли повториться.

Одним словом, медицинский контроль на самом деле являлся лишь придатком, наводчиком другой службы, назначение которой – отнюдь не лечить. Эта служба – наше бюро.

Не имея возможности вылечить больных, мы вынуждены убивать их, лишь бы вирус Витько не перешел в Дельта-состояние и не начался второй Великий Мор. И задача медиков состоит лишь в том, чтобы дать нам по результатам контроля точную наводку на больного, которого мы, сотрудники класса А, должны обезвредить, то есть, грубо говоря, убить. Многим моим коллегам это слово очень не нравится, но оно точнее всего определяет то, что мы делаем. После этого тело жертвы обеззараживается, чтобы исключить возможность развития вируса в уже мертвом теле вирусоносителя. Во имя спасения миллионов, а может быть, и миллиардов людей от Красной Смерти мы вынуждены убивать сотни ни в чем не повинных вирусоносителей. Чтобы упорядочить и поднять на более высокий уровень искусство убивать себе подобных, была реорганизована доставшаяся от прежних времен Всемирная организация здравоохранения. Официально эта организация объединяет все силы здравоохранения тех стран, которые входят в ВОЗ, но это сейчас, а первоначально эта организация была лишь прикрытием наших действий. Хотя за двадцать с лишним лет многое изменилось, до сих пор большинство из нас работают под крышей ВОЗ. К тому же ВОЗ снабжает нас необходимой для нашей работы медицинской информацией.

Медики все еще бьются над проблемой вируса Витько, а мы тем временем делаем свое дело. Все это хранится в полнейшей секретности, так как нам не нужны новые обезумевшие от страха толпы на улицах, которые только затруднят нашу работу и дадут какому-нибудь Гамма-вирусоносителю дожить до созревания вируса и перехода его в Дельта-состояние. К тому же в последний год Великого Мора тогдашние правительства слегка поспешили с выводами относительно победы над Красной Смертью, так что вирус Витько официально считается ликвидированным, и регулярные проверки на наличие вируса для непосвященных – простая проформа, хотя ее и надо соблюдать из-за очень строгих наказаний за уклонение от медицинского обследования.

Именно в этом и заключается главная трудность нашей работы. Все наши деяния должны быть абсолютно секретны, и очень немногие знают о самом факте нашего существования.

Я закурил сигарету и заказал автоповару еще одну чашку кофе. Мы были отвратительной необходимостью того мира, который возник после Великого Мора. Как волки в лесу, которые приканчивают только старых или больных животных, потому что на них легче охотиться. Может быть, когда-нибудь какой-нибудь новый Андрей Витько создаст лекарство, способное бороться с Красной Смертью, но до тех пор мы будем необходимы. Пока же нам было известно только одно лекарство – убить вирусоносителя, пока он не убил весь мир, и сделать это – наш долг.

ГЛАВА 8

– С земли иль с неба этот звук донесся?

Уильям Шекспир. «Буря»

Неожиданный телефонный звонок резанул по моим нервам. Такие вот неожиданные телефонные звонки сжигают иной раз больше нервных клеток, чем все странные, неожиданные и порой фатальные превратности нашей жизни.

Громко выругавшись, я взял телефонную трубку.

– Бен Роджерс у телефона.

– Доброе утро, отважный Бен, – весело сказал столь запомнившийся мне голос.

– Светлана? – изумился я. – Как вы узнали мой номер?

– Это было очень просто, – ответила она, и я явственно услышал в ее голосе смешок. – Разве я вам не говорила, что работаю медиком-исследователем?

– Говорили, но какое это имеет отношение к установлению номера моего телефона?

– У меня есть друзья во Всемирной организации здравоохранения, которые работают в отделе статистики. Помимо статистической информации, у них имеются медицинские данные на каждого жителя Великобритании. Поэтому я просто позвонила им сегодня утром, сказала, что мне до смерти нужен некий Бен Роджерс, и дала им описание вашей внешности. Как видите, они по своим медицинским картам весьма быстро нашли вас. Таким образом, я получила о вас почти столько же информации, сколько могут дать досье секретных служб или полиции плюс множество сведений касательно вашего здоровья. – Моя собеседница негромко рассмеялась. – Кстати говоря, мои друзья-медики советуют вам бросить курить, сократить количество употребляемого алкоголя и строже соблюдать белковую и кофеиновую диеты.

– Да пошли они куда подальше со своими диетами, – проворчал я. – Но ведь вы позвонили мне отнюдь не для того, чтобы порекомендовать мне, что я должен есть и пить?

– Разумеется, нет. Я и сама без особой любви отношусь к этим дурацким диетам, хоть я медик, по образованию, по крайней мере.

– Тогда зачем вы…

– Может быть, перейдем на «ты»? Вчерашнее ночное приключение с тобой, Бен, стоит года нормальной дружбы, так что, мне кажется, нам пора уже перейти на «ты».

– С великим удовольствием, Светлана.

– Вот это уже лучше.

– Так зачем ты мне все-таки позвонила?

– В тебе определенно сказывается детектив службы безопасности, – с веселым смешком ответила она. – Профессиональная подозрительность, тихо переходящая в паранойю.

«А она не так уж далека от истины, – подумал я и усмехнулся. – Верно говорят насчет уст младенца».

– Наверно, ты права, Светлана.

– Зови меня лучше Света, мне так привычнее, – продолжала моя собеседница. – Это русское уменьшительное от моего имени. Меня все мои друзья зовут только так.

– Хорошо, Света.

– А позвонила я тебе потому, что ты меня очень заинтересовал как незаурядная личность, и я была бы очень рада, если бы ты, Бен, пришел ко мне в гости сегодня вечером. Соберется веселая компания, все мои лучшие друзья, и все они, как и ты, весьма нестандартные люди, – она засмеялась.

– Я с удовольствием принимаю ваше приглашение и буду очень рад присутствовать на вашем вечере.

– Бен, ты опять называешь меня на «вы», – с укоризной в голосе сказала она.

– Прости меня, пожалуйста, Света. Привычка.

– Вот так лучше.

– А во сколько мне лучше всего будет прийти?

– Вообще-то вечеринка начнется в шесть, но ты можешь прийти и раньше, потому что я обычно прихожу с работы около пяти, и позже, поскольку наши гулянки раньше полуночи, как правило, не заканчиваются.

– Я обязательно приду.

– Ну, до скорого свидания, Бен.

– До вечера, Света.

Она повесила трубку, а я в который раз попытался разобраться в этой девушке. Похоже, она еще долго будет оставаться для меня тайной за семью замками. Впрочем, каждая женщина в той или иной степени остается загадкой, как бы хорошо ты ее ни знал. Такое мне уже не раз приходилось наблюдать. Казалось бы, не первый год знакомы, уже уверен в ней на все сто процентов, и вдруг она что-нибудь тако-о-ое сотворит…

А светловолосый призрак, неуловимый свидетель, моя ночная спасительница, медик-теоретик Светлана Белова, была для меня загадкой вдвойне. М-да, странная девушка. Впрочем, кто сейчас без странностей, в наш безумный XXI век.

Был и еще один пункт, который отравлял мне вкус кофе. Света сказала, что получила информацию обо мне через своих друзей, пользуясь закрытыми для простых смертных каналами отдела статистики Великобританского бюро ВОЗ, а эти каналы являлись наравне с каналами спецслужб одним из основных источников получения информации для нас. Под крышей этого отдела работала почти треть всех английских сотрудников нашего бюро и добрая половина наших информаторов. Конечно, большинство из них меня почти не знали, не доросли до такого уровня, кто-то не стал бы извещать об этом сэра Найджела или Майлза, но если запрос с моим именем и описанием попадутся на глаза кому-нибудь из начальников, кто знает обо мне достаточно, то он сразу поинтересуется в нашей организации, кому это понадобилась информация об одном из ведущих палачей Великобританского бюро. Через друзей Светланы соответствующая служба бюро легко выйдет на саму Светлану, будет установлена ее личность, ей зададут соответствующие вопросы, установят слежку и прослушивание ее телефона, а потом вопросы зададут мне. Почему, так меня и так, я не оповестил их о том, что обнаружил свидетельницу по делу Слейда, и почему я самодеятельно, обходя наши обычные каналы, стал добывать о ней информацию и установил слежку? А ответить на такие вопросы, особенно если их будут задавать сэр Найджел и Мартинелли, мне теперь будет очень и очень сложно.

Однако ее запрос, сделанный неофициально, через ее друзей, мог и не попасться на глаза какому-нибудь боссу из ВОЗ, сотрудничающему с нами, если только, не приведи господь, среди ее друзей нет наших информаторов. Да и вряд ли кто-то из рядовых информаторов при нашей-то помешанности на секретности мог знать меня и заинтересоваться запросом Светланы обо мне, а шансы, что она могла нарваться на человека, хорошо осведомленного о делах бюро, были не столь велики. Впрочем, я все равно ничего не мог сделать.

Телефонный звонок разорвал тишину так внезапно, что я подпрыгнул. Да, Дженис права, нервы у меня стали ни к черту. Надо бы попросить у Лысого Дьявола еще день отдыха. А лучше два. Или даже три, если хватит наглости.

– Здравствуйте еще раз, Роджерс, – полным тихого торжества голосом сказал инспектор Джеймс.

– А-а-а, инспектор! Рад вас слышать. Узнали что-нибудь об этой Светлане Беловой?

– Да. У меня на руках копия ее досье из отдела кадров ВОЗ и документы, которые она предоставила при получении визы, а также разрешение на более длительное пребывание в Великобритании с целью продолжить научную работу. Я могу прямо сейчас переслать вам всю информацию по компьютерной сети, или, если хотите, можете заехать ко мне.

Быстренько обмозговав оба предложения, я предпочел первый вариант. За окном начинал накрапывать мерзкий дождь, так что поездка к инспектору могла стать весьма неприятной, а перехватить сообщение, посланное по компьютерной сети, в наши дни довольно трудно. К тому же я, как лучший сотрудник бюро, вот уже несколько лет пользовался полной свободой от наблюдения, в том числе и от перлюстрации моей электронной почты. Надеюсь, это право все-таки не отменили. Впрочем, даже если после вчерашних событий мои привилегии все же ликвидировали, Майлз всегда сможет перехватить донос на меня, и тот не дойдет ни до Лысого Дьявола, ни до Мартинелли. Я покрутил в голове мысль о том, есть ли у моего босса личная агентура, независимая и неподвластная Майлзу, и решил, что это маловероятно.

– Вышлите мне их по компьютерной сети.

– Хорошо, через две минуты вся информация будет у вас в компьютере, – пообещал Джеймс.

– Как продвигается работа? – спросил я. Не вредно лишний раз уточнить обстановку в стане врага. Особенно если враг и не подозревает, что по незнанию передает жизненно важную информацию своему главному противнику.

– Хреново! – отрубил инспектор Джеймс и с треском повесил трубку.

Что ж, я не имел ничего против такого положения дел. Я вовсе не горел желанием, чтобы инспектор все-таки докопался до истины как в несчастном случае с профессором Слейдом, так и в убийстве той банды, так как в противном случае его придется ликвидировать как угрозу нарушения режима секретности нашей организации. Хоть мы и были просто знакомыми, мне все же не хотелось его убивать. Он был неплохим парнем и умел хорошо делать свою работу, а я люблю таких людей.

Я закурил сигарету и повертел в голове мысль о возможных последствиях чрезмерного профессионализма инспектора Джеймса. Последствия эти имели три варианта: либо Джеймс будет ликвидирован, либо он получит соответствующий допуск, пройдя тщательную проверку, либо ликвидирован буду я, как потерявший боевую форму, проколовшийся на пустом месте, попавший под пристальное внимание полиции и вдобавок совершивший убийство без приказа, за что у нас наказывали со всей строгостью безо всякого снисхождения. Последний вариант меня особенно не устраивал. Впрочем, убийство членов Торвальдской банды было совершено в пределах допускаемой и законом, и нашими правилами самообороны, так что даже если шеф и узнает о моей причастности к этому дельцу, я все равно смогу выкрутиться.

Успокоив себя этой мыслью, я включил компьютер, переключил работу на запасной терминал, который было сложнее отследить, на что у меня ушло почти двадцать минут, и вывел на экран только что полученную информацию, пересланную мне инспектором Джеймсом. Это было досье, объединявшее в себе информацию, полученную из различных источников, в первую очередь из полицейских архивов, а также результаты проверки Светланы Беловой различными спецслужбами и ее дело из отдела кадров ВОЗ.

Я со всем вниманием прочел все полученное. Светлане Андреевне Беловой было двадцать девять лет, она родилась и выросла в Москве, воспитывалась своей теткой после гибели родителей в автомобильной катастрофе, окончила с отличием школу, поступила в Московский государственный университет, защитилась и стала сначала кандидатом, а затем и доктором теоретической медицины, несмотря на свою молодость. Чуть более двух лет назад была завербована одним из научных центров Лондона для работы по специальности и с тех пор жила в Англии по спецразрешению, хотя по новым правилам натурализации иностранцев давно могла бы получить разрешение на получение гражданства. Ни в чем предосудительном за все двадцать девять лет своей жизни замечена не была, за исключением участия в акции протеста студентов против ужесточения правил комендантского часа, однако из университета ее не исключили ввиду чрезвычайно высокого уровня успеваемости. Впрочем, это еще ни о чем не говорит. У меня, например, тоже кристально чистое досье. Я имею в виду то, до которого могла добраться Светлана. Мое настоящее досье Лысый Дьявол хранил не хуже, чем русский Кощей Бессмертный свою смерть.

К разрешению на въезд в Великобританию была приложена цветная фотография улыбающейся Светланы. На снимке ее пшеничные волосы были гораздо длиннее и собраны в русскую национальную прическу – косу, толстую и тяжелую, спускавшуюся почти до талии, а на носу сидели очки в тяжелой черной роговой оправе, однако во всем остальном она мало изменилась за два года, прошедших с того времени, когда был сделан этот снимок.

Отложив досье, я крепко задумался. Полученная мною информация не помогла найти ответ ни на одну из загадок Светланы Беловой. Интересно, что же она все-таки делала вчера в том секторе с поддельным межзональным пропуском. Помозговав еще немного над этой проблемой, я решил позвонить Мартину, чтобы, во-первых, передать ему информацию, а во-вторых, узнать, не нашли его ребята чего новенького.

ГЛАВА 9

И для тебя еще вопрос,

Откуда в сердце этот страх?

Встань и беги, не глядя вспять!

Иоганн Гете. «Фауст»

Здесь нужно, чтоб душа была тверда,

Здесь страх не должен подавать совета.

Данте Алигьери. «Божественная комедия»

Мартин взял трубку телефона так быстро, словно все утро сидел и ждал, когда я ему позвоню.

– А, это ты, Бен. Ты прямо читаешь мои мысли.

Я как раз собирался тебе позвонить. Мои ребята, наблюдавшие за ее домом, сумели зацепить ее. Так что мы кое-что выяснили о ней.

– Ну, раз выяснил, рассказывай.

– Эта твоя Светлана Белова работает в ВОЗ, в отделе вирусологических исследований. Сегодня утром она вышла из дома в 8.46, прошла пешком два квартала и села на пульсар 377-го маршрута, вышла из него на остановке около здания лондонского научного центра ВОЗ, вошла в здание в 9.07 и сделала из холла два телефонных звонка. Внутри здания мои люди не смогли вести наблюдение, так как войти туда можно, только имея пропуск, однако через свои каналы я смог добыть кое-какую информацию об объекте, в частности…

«Черт, до чего же много народа вертится вокруг Светланы и задает вопросы, – мрачно подумал я. – И шансы, что эти вопросы не дойдут до ненужных ушей, быстро уменьшаются. Скоро они вообще станут равны нулю».

– …в 9.50 объект вышел в холл и сделал еще три телефонных звонка. Первые два длительностью примерно по две минуты каждый, а третий длительностью около семи минут, – продолжал отчитываться в проделанной работе Мартин.

«Так, это она разговаривала со мной, по времени совпадает. Интересно, с кем она разговаривала до того, как позвонила мне? Наверно, со своими друзьями из отдела статистики. Разговоры были короткими, значит, скорее всего, деловыми, не иначе как обо мне», – подумал я.

– …поскольку приказа на прослушивание телефонных разговоров объекта не было, то эти разговоры мы не прослушивали.

«И слава богу, а то что подумал бы Мартин, если бы узнал, что объект его слежки звонил домой человеку, по приказу которого установлена слежка, и пригласила его на вечеринку, – мелькнула у меня в голове неожиданная мысль. – Пожалуй, решил бы, что я на старости лет отправился по стопам всех старых ревнивых мужей и установил слежку за своей неверной любовницей».

– В 10.03 объект вернулся на свое рабочее место и с тех пор его не покидал. Используя свои связи, я сумел добыть досье объекта из отдела кадров ВОЗ.

– Перешли мне его по электронке, – сказал я.

– Хорошо.

– Еще что-нибудь есть?

– Нет. Вышеперечисленное – это все, что удалось добыть моим парням за сегодняшнее утро.

– Вполне достаточно. Продолжайте вести наблюдение за объектом до 18.00, а потом можешь отпустить своих парней. – Я улыбнулся, представив лицо Мартина, пытающегося переварить последнее распоряжение. – А с завтрашнего утра установите круглосуточное наблюдение за объектом с прослушиванием ее телефонных разговоров и фиксированием всех, с кем она входит в контакт.

– Понятно.

– Деньги я переведу завтра утром на твой счет. Плата, я надеюсь, по обычной таксе?

– Почти.

– Что значит почти?

– МВД вновь ужесточило наказание за незаконное прослушивание телефонных разговоров частных лиц, так что за эту услугу плата повышена на двадцать процентов. А все остальное по обычной таксе.

– Грабители, – буркнул я. – Я согласен. Только смотри, не скупись на людей, с завтрашнего дня их должно быть не менее двух. А лучше трое или даже четверо. И если они ее потеряют, пеняй на себя.

– Хорошо. До завтра, Бен.

– Пока.

Я положил трубку, закурил еще одну сигарету и задумался. Идти на вечеринку к главному свидетелю против себя я не имел права, однако я все решил еще тогда, когда отдавал приказ снять наблюдение с 18.00 со Светланы Беловой, чтобы уменьшить количество людей, которые могли бы засвидетельствовать нарушение мною правил. Хватит мне в качестве свидетелей гостей Светы. Надеюсь, их будет немного.

Телефонный звонок разорвал тишину так внезапно, что я уронил сигарету на ковер, после чего громко выругался и взял трубку. Это уже просто болезнь какая-то. Или проклятие. Никогда в жизни меня еще так не нервировали неожиданные звонки. Может, просто потому, что никогда их у меня не было столько? Или потому, что я знал, кто и зачем может мне позвонить в один прекрасный момент?

– Роджерс у телефона! – громко сказал я, думая, что это Мартин, что-то недосказавший, откопавший еще что-нибудь инспектор Джеймс или Светлана, готовая предупредить о том, что сегодняшняя вечеринка откладывается, но я ошибся.

– Добрый день, Бен, – сказал страшно знакомый мне голос, и мое сердце сжалось.

«Они все знают! – подумал я. – Он звонит мне, чтобы уведомить о том, что специальная комиссия уже подписала документы о моем досрочном увольнении, фактически вынеся мне смертный приговор. – Я судорожно сглотнул. – Хотя нет, для сбора комиссии и вынесения приговора слишком мало времени. А если они подготовились заранее, предвидя мои провалы? В любом случае надо спокойно ответить, иначе он заподозрит, что я из-за чего-то его боюсь. Может быть, есть еще шанс выкрутиться».

– Добрый день, сэр Найджел, – как можно спокойнее сказал я.

«Черт, так что же ему все-таки надо?» – мои мысли напоминали конькобежца, из-под которого внезапно ушел лед.

– Как ты себя чувствуешь после вчерашнего? – спросил мой шеф.

– Отлично, – бодро уверил я шефа и подумал: «Что же ему все-таки надо? Ведь он позвонил мне вовсе не ради того, чтобы осведомиться о моем самочувствии».

– Бен, у нас тут чрезвычайная ситуация.

«Так, значит, он все знает».

Мне внезапно стало все равно, что со мной будет. Мир, который я видел сквозь кухонное окно, изогнулся и начал разваливаться, словно карточный домик.

– Ситуация крайне сложная…

«Еще бы, лучший палач отделения только что своих не начал убивать. Куда уж сложнее», – подумал я и почувствовал, как все поплыло перед моими глазами.

– …к моему глубокому сожалению…

«Не ври, собака, ты никогда и ни о ком не сожалел! Как и я. Потому что мы палачи, и наша задача состоит отнюдь не в исполнении обязанностей плакальщицы».

Мои ноги подкосились. Я ухватился за край телефонного столика и сжал мокрыми от пота руками телефонную трубку с такой силой, что костяшки пальцев побелели. Я медленно повернулся в сторону двери, ожидая, что ее вот вот-вот сорвет с петель мощным ударом. Пистолет, специально для непредвиденных случаев, торчал в кобуре, прибитой снизу к кухонному столу, но я даже не попытался достать его. Руки казались налитыми свинцом. Я даже не пошевелился и продолжал смотреть на дверь, чувствуя, как пот, горячий, словно кровь из раны, течет по лбу и по спине. Может быть, через секунду они выбьют дверь, и зашуршат автоматы с глушителями, и очереди разорвут….

«Все закончилось. Он вчера лишь притворялся, что все в порядке. А теперь решение принято…»

– …разбился один из служебных пульсаров нашего бюро…

«Черт, о чем он? Какое это имеет отношение ко мне?» – подумал я и судорожно перехватил телефонную трубку другой рукой, вытерев потную ладонь об отворот халата. Хорошо, что у меня отключен видеоэкран из-за беспорядка, царившего на кухне, и Лысый Дьявол не видит, как трясутся мои руки.

– …на его борту во время аварии находилось шестнадцать наших сотрудников, в том числе семь сотрудников класса А…

«Пытается подловить меня, что ли?»

– …как раз сейчас начинается новая волна созревания Бета-вируса, резко возрастает число инфицированных…

– Так, а какое все это имеет отношение ко мне? – спросил я и удивился тому, как хрипло прозвучал мой голос. Но даже этот хрип стоил мне страшного усилия воли.

– В ближайшие пять-шесть дней нам потребуются все наши резервы, чтобы остановить инфицирование, а в связи с потерями из-за этой катастрофы нашему бюро придется срочно вызывать наших сотрудников из отпусков, с больничных, с менее важных дел, даже тех, кто ушел на пенсию или был переведен. Возможно, нам даже придется вызывать помощь со стороны.

Я перевел дух и снова вытер руки о халат.

«Ах, вот оно что. Значит, я зря волновался. Ну ладно, приток адреналина не даст мне расслабиться в опасной ситуации», – с облегчением подумал я. На всякий случай нащупал пистолет, чувствуя, как стальная рукоять приятно холодит кожу. Нет, я так просто не сдаюсь.

– Что требуется от меня? – спросил я.

– Бен, как ты уже понял, у нас каждый человек на счету, поэтому я буду тебе очень благодарен, если ты хотя бы сегодня добровольно откажешься от своего отдыха.

«Черт, черт, черт! Если меня сегодня пошлют на задание, а, судя по голосу Дьявола, это наверняка, то я не попаду к Светлане! – подумал я. – Но от таких просьб не отказываются, проще сразу выкопать себе могилу и самому туда лечь».

– Располагайте мною в любое время суток, – твердо сказал я.

– Спасибо, Бен. Я знал, что ты не откажешь мне в просьбе. Сам знаешь, я не имею права приказывать сотруднику, отдыхающему после трудной операции, вновь приступить к работе.

«Как же, прекрасно знаю. Однако я знаю еще и то, что ты не из людей, которым можно безболезненно отказать. Такой уж ты человек. Да какой ты, к черту, человек! Ты – Лысый Дьявол».

– Ты сможешь подъехать в нашу штаб-квартиру через час? – спросил он.

«Еще бы я не смогу. Куда я денусь, если не хочу попасть к тебе в немилость. А у нас никого не увольняют за неисполнение приказа. Только пропуска выписывают на тот свет».

– Конечно, сэр.

– Вот и прекрасно. Я знал, что в трудную минуту я могу на тебя положиться.

– Конечно, сэр, – сказал я автоматически.

– Ну ладно, Бен. Разумеется, как только волна спадет, ты получишь двойной, а если удастся протащить через бухгалтерию, то и тройной отпуск плюс обычную надбавку за сверхурочные.

– Спасибо, сэр.

– И хватит называть меня сэром, ты же прекрасно знаешь, что я этого не люблю.

– Хорошо, Найдж.

– Вот и молодец. До свидания, Бен. Жду тебя через час у себя в кабинете.

– До свидания.

Я повесил трубку и задумался. Конечно, сэр Бай-Джек мог устроить мне ловушку, заманить к себе и задать под воздействием гипнонаркотиков несколько вопросов, на которые я просто не смогу не ответить. Но его тон показался мне вполне искренним. Это, конечно, ничего не значит, Лысый Дьявол был очень опытен, недаром он уже почти двадцать лет руководит нашим отделом, не мне учить его лицемерить и лгать. Но все-таки вряд ли он успел бы получить в столь короткий срок информацию, которая стоила бы вынесения приговора мне. Опять же, этот приговор могла вынести только специальная комиссия, а для ее сбора и заседания потребовалось бы немало времени, день-два как минимум, поскольку я не представляю для бюро угрозы, которую надо ликвидировать сию секунду. Если бы я был сумасшедшим, как вчера, тогда да… Но не за нарушения правил. В этом случае так быстро дела не делаются. Так что наиболее вероятен вариант, что все сказанное сэром Найджелом – правда.

Собрался я быстро. Сказалась старая армейская закалка. К тому же мне почти ничего не надо было брать с собой. Единственное, что меня сейчас беспокоило, так это превратившееся в трудно решаемую проблему посещение вечеринки. Мне хотелось попасть на эту вечеринку, и не только потому, что я, соблюдая конспирацию, редко хожу на такие мероприятия. В конце концов я пришел к выводу, что раз опоздание не квалифицируется Светой как наказуемый проступок, то я вполне могу прийти не к шести, а, скажем, к семи или восьми часам вечера, то есть сразу после операции. Приняв этот план действий, я оделся и поехал в бюро.

ГЛАВА 10

Никогда не предпринимайте ничего, не разработав предварительно четкий план своих действий, иначе победа будет не на вашей стороне.

Павел Когоут. «Палачка»

…план такой зловещий

Достоин если не Атрея, то Фиеста.

Франсуа Кребийон. «Атрей»

В бюро в этот час было очень мало народу, что подтверждало слова сэра Найджела о потерях и начале новой волны заражений. Впрочем, подтверждение его слов я уже получил из сводки новостей, которую слышал в рейсовом пульсаре по дороге сюда. Нескольких пассажиров уже опознали, и я узнал по именам пару коллег из бюро, погибших в катастрофе. Что ж, ребята свое отыграли. Теперь вот из-за них и этого придурка-пилота мне придется вкалывать сверхурочно. Как будто мне больше делать нечего.

Однако об этом я задумался лишь ненадолго. Большую часть времени, пока я добирался до конторы, я думал только о Светлане и о том, что может быть известно моему шефу, но стоило мне войти в здание «Лондон фармацептик компани», как я мгновенно позабыл о своих проблемах, ощутив привычный настрой. И все же, входя в дверь, я невольно оглянулся, словно хотел напоследок вдохнуть уличного воздуха.

После проверки моих документов службой охраны у входа я беспрепятственно поднялся на верхний этаж, постучался, и, дождавшись разрешения, вошел в самый главный в этом здании кабинет.

– Ты, как всегда, пунктуален, – приветствовал мое появление в своем кабинете Палач номер Один.

– Должно же быть у человека хоть одно хорошее качество, – с улыбкой ответил я.

– Как себя чувствуешь?

– Полон энтузиазма и готов к работе.

– Это хорошо, – сэр Найджел встал со своего кресла и подошел к окну. – Ты знаешь, на том пульсаре было семь наших сотрудников класса А. И все они погибли.

– Что ж, смерть – это часть нашей жизни, – сказал я, и, помолчав несколько секунд, спросил своего шефа: – Я кого-нибудь из них знаю?

– Всех, – коротко ответил мне сэр Найджел.

Я молча кивнул головой. Сожаления я не испытывал. Смерть, в конце концов, настигнет рано или поздно всех нас, к тому же никого из сотрудников класса А я не знал настолько близко, чтобы скорбеть по ним. Это запрещалось правилами нашей организации. В принципе, палачи, то есть сотрудники класса А, вообще не должны были что-либо знать друг о друге.

– Именно поэтому, из-за дефицита сотрудников высшего класса, мне придется дать тебе, несмотря на то, что ты только вчера завершил сложную операцию…

«Ну, все, началось».

– …очень трудное задание. Прочти вот это досье, – сэр Найджел дал мне два листа бумаги.

Я быстро пробежал их глазами. На листках, которые дал мне Лысый Дьявол, был тот минимум информации о моей жертве, который выдавался каждому палачу перед операцией.

Я прочитал их и вернул сэру Найджелу.

– Крепкий орешек.

– Да. Бывший спецназовец. Один из офицеров групп усмирения.

– С ним придется повозиться, – сказал я, усмехнувшись. Сложная работа всегда поднимала мне тонус. И чем сложнее будет задание, чем опаснее противник, чем больше жертв, тем лучше. Я уже не сожалел о том, что опоздаю на вечеринку к Свете. Меня охватило возбуждение, какое бывает у старой гончей при сигнале охотничьего рожка.

– Операция, как всегда, полностью на мое усмотрение?

Сэр Найджел заколебался, но лишь на секунду.

– Да. Полностью на твое усмотрение.

– Отлично. – Я улыбнулся. Задания, которые планируются непосредственным исполнителем, дают возможность всесторонне продемонстрировать все таланты палача. – Тогда я, пожалуй, пойду, мне необходимо подготовиться.

– Прежде чем ты уйдешь, я хотел бы предупредить тебя о том, в каких условиях тебе придется работать на этот раз. Сегодня тебе придется работать без прикрытия, потому что людей у меня сейчас слишком мало. И еще, этот парень – профессионал, и он сохранил приличную форму.

– В его досье написано, – сказал я, – что он психически неуравновешен из-за травмы, полученной во время одной из операций по усмирению.

– Хочешь сыграть на этом? – сэр Найджел бросил на меня пристальный взгляд. – Не хочу тебя как-то задеть, но в последнее время ты становишься чересчур однообразен, твои последние восемь дел – это либо самоубийства, либо сердечные приступы. Такое шаблонное поведение опасно.

«Кому ты это говоришь? Лучшему палачу Англии? Я это и без тебя знаю. Хотя за заботу спасибо», – подумал я.

– Думаю, в данном случае самоубийство будет наиболее подходящим способом ликвидации. Этот парень психически неустойчив, религиозен, раскаивается в том, что во времена усмирения уничтожил столько людей, вот и дораскаивается.

– Рассуждаешь логично, но…

– Все будет о'кей.

– Ладно, не буду с тобой спорить, в конечном счете ты сотрудник класса А, операция передана в твои руки, тебе и решать, как отправить беднягу на тот свет. Только сделай это как можно менее болезненно.

– Почему?

Сэр Найджел мрачно посмотрел на меня, потом перевел взгляд за окно и, наконец, сказал:

– Потому что этот человек был когда-то моим сослуживцем и хорошим другом…

Я посмотрел в глаза сэра Найджела и увидел там нечто, чего не видел никогда в жизни. Мне невольно вспомнилась одна книга, которую я прочел давным-давно, когда еще только начинал работать в бюро. В ней рассказывалось о палаче, который влюбился, а потом был вынужден казнить свою возлюбленную. Похоже, нечто подобное было и здесь.

– …а ты не такой садист, как некоторые твои коллеги, – закончил после довольно длинной паузы Лысый Дьявол.

– Хорошо.

– Ну ладно, иди выполнять свой долг перед родиной, – сказал сэр Найджел и отвернулся к окну.

Я хотел что-то сказать, но передумал. Просто взял со стола листки и молча вышел.

В отдел снаряжения я не пошел, поскольку все необходимое для этой работы было со мной. В левом заднем кармане брюк лежал маленький предмет, похожий на фонарик, – ультразвуковой разрядник, который мог на несколько часов лишить человека сознания. Если бы он вчера так же, как сейчас, лежал у меня в кармане, мне не пришлось бы устраивать драку с Торвальдской бандой, достаточно было бы прицелиться в грабителей разрядником и нажать на спусковую кнопку.

Я вновь прочитал сухие лаконичные строчки досье моей очередной жертвы. Родился, учился, служил, убил, получил медаль, кавалер ордена, вышел в отставку, работает охранником. Наверно, мой шеф сознательно дал мне минимум информации. Но человек, о котором я почти ничего не знал, кроме того, что он очень опасный профессионал, казался мне гораздо более близким и знакомым, чем многие мои сослуживцы, которые были просто тенями в заброшенном старом чулане, способными только убивать.

Я отбросил свои несвоевременные мысли и более внимательно просмотрел вторую страницу досье, где были напечатаны обычный распорядок дня жертвы, психоматрица его поведения в экстремальных ситуациях и прочая информация, имеющая жизненно важное значение для палача.

Потом я все-таки встал и зашел к Биллингему, который молча выписал мне соответствующие документы и распоряжение выдать мне все, что я сочту необходимым для проведения операции.

В принципе, мне ничего не требовалось, кроме разве что прощальной записки. Сжимая в руке подписанные Биллингемом документы, я пошел в отдел графологии.

Отдел этот занимается самыми различными делами, например, установлением подлинности документов, изучением почерка жертв для уточнения данных психических экспертиз, составлением последних писем, поскольку идея самоубийства весьма близка палачам, многие из которых специализируются именно на этом, и многими другими.

Обычно я редко бывал в этом отделе, так как использовал самоубийство гораздо реже, чем большинство моих коллег. Однако в последнее время, и тут сэр Найджел был совершенно прав, я стал чересчур часто заходить сюда.

– А-а, Роджерс, – громко сказал начальник отдела Кларк, высокий кареглазый блондин лет тридцати пяти, привлекая ко мне излишнее внимание, – я вижу, что ты начал деградировать, как и положено всякому маньяку.

– Что за чушь ты порешь? – зло спросил я, потому что своим вопросом Кларк вслед за Лысым Дьяволом наступил на мою больную мозоль. Но Дьяволу это было позволено, а Кларку – нет.

– Вовсе не чушь, мой дорогой Роджерс! Вовсе не чушь! – воскликнул Кларк. – Просто я уже в третий раз за последние две недели вижу в своем царстве твою отвратительную, мерзкую, паршивую морду и готов держать пари на любую сумму, что ты, как и в предыдущие два раза, пришел за прощальным письмом. Это ли не признак деградации?

– Хватит болтать! Мне действительно нужно прощальное письмо, и у меня нет времени на бесполезные разговоры со всякими писаками! – резко сказал я, взглянув прямо в пустые, как гнилые орехи, глаза Кларка. «Писаками» мы, оперативники, называли работников отдела графологии.

Кларк молча ткнул пальцем в сторону одного из кабинетов и хлопнул дверью своего, словно обиделся на меня, хотя, как мне кажется, это у меня была причина обижаться на него. Вот и поспорь после этого, что все мы не сдвинутые по фазе. И чем ему моя рожа так не понравилась?

– Не обижайся на него, у него сегодня умерла жена, – сказал подошедший сзади техник.

– Отчего умерла?

– Насколько я знаю, она была на том чертовом пульсаре, который разбился. Он, правда, с ней развелся еще несколько лет назад, но все равно до сих пор ее любит. Вот и стравляет теперь пар на всех, кто ему попадется.

– А почему он не взял отгул по семейным обстоятельствам?

– Гордый, не хочет, чтоб кто-нибудь что-нибудь заподозрил. Он ведь сам ее бросил.

– Понятно. Можешь сделать мне прощальное письмо?

– На кого тебе надо?

Я достал листок бумаги и впервые прочитал имя своей жертвы.

– Полковник в отставке Джереми Барт, – сообщил я технику и тупо уставился в пространство.

– Сейчас я включу компьютер, получу из центрального компьютера необходимую мне информацию по Барту и все сделаю.

Техник забрал у меня досье на Барта, чтобы посмотреть номер, а я все еще пытался прийти в себя. Полковник, а тогда еще майор, Джереми Барт был моим инструктором по рукопашному бою в лагере для подготовки солдат спецназа. Тут было о чем подумать.

– Ну вот, готово, комар носа не подточит, – сказал техник, протягивая мне листок бумаги. – Никто не отличит эту записку от того, что написал бы он сам.

Я взял записку и молча вышел. Убить собственного инструктора. Когда-то он был для меня богом. Но его ученик вырос. Стопами Иуды, черт побери. Не лучшая идея. Правда, ученик Христа ограничился только выдачей своего Учителя на расправу, в то время как я своего учителя должен был убить собственноручно. Но я не стал размышлять на эту тему. В конце концов, у меня было еще много дел.

После этого я навестил нашего специалиста по взломам, который был некогда лучшим вором Лондона, пока по ошибке не вздумал залезть в нашу контору, посчитав ее офисом процветающей фармацевтической компании, и вынужден был выбирать между сотрудничеством и смертью. Он, слава богу, без комментариев, проверил адрес Барта и дал мне код дверного замка его квартиры, а заодно несколько рекомендаций по проникновению.

Как правило, если верить документам, Барт, работавший в службе безопасности какой-то торговой фирмы, возвращался домой около пяти часов вечера. До его возвращения оставалось почти два часа, в течение которых мне нужно было проникнуть в его квартиру и приготовиться к встрече. Выкурив сигарету и убедившись, что все необходимое со мной, я отправился на поиски логова отставного полковника.

Барт снимал квартиру в одном из построенных незадолго до Великого Мора жилых небоскребов. После Мора острой нужды в жилье не возникало, а потому такие небоскребы больше не возводили. Были отменены и строгие законы против занятия большего количества жилой площади, чем минимально необходимое для жизни, поэтому Барт жил один в четырехкомнатной квартире.

Электронный дверной замок, буркнув мне: «код набран правильно», открылся с негромким щелчком. Я вошел внутрь, так никем и не замеченный. Впрочем, даже если бы меня кто-нибудь заметил, это ничего бы не изменило, поскольку на мне был грим. Не клоунский нос, конечно, а парик и накладные усы черного цвета с густой проседью и немного тона в уголках глаз и рта, который углублял мои природные морщины. Достаточно, чтобы сделать меня лет на десять старше и до неузнаваемости изменить мою внешность. Вся эта бутафория была сделана на высшем уровне, в этом гриме можно было даже душ принимать, а с помощью специального состава все это можно было убрать в течение нескольких секунд.

В квартире имел место легкий беспорядок, характерный для обители любого холостяка, не имеющего денег для приобретения первоклассного домашнего блока «дворецкий графа», как у меня, но все же не настолько, насколько я ожидал. Внимательно изучив интерьер квартиры, я быстро нашел то, что мне было нужно.

На кухне стоял старинный гарнитур в стиле «кухонный стол и табуретки». Одну из этих табуреток я поставил под люминесцентным светильником, выполненным в виде старинной люстры. Подходящую веревку я прихватил с собой, однако на кухне под столом я нашел моток пластикового троса, применяемого для буксировки автомобилей. Поскольку этот трос был толщиной с мой указательный палец и мог выдержать вес в несколько тонн, мне он подходил как нельзя лучше.

Подготовившись к приходу Барта, я уселся в кресло и стал ждать. До его прихода оставался еще час. Было время подумать обо всем, однако я упрямо гнал неслужебные мысли, прокручивая различные варианты развития событий. Ведь Барт был очень опытным противником, пожалуй, опытнее меня. Но на моей стороне была относительная молодость, ведь Барту далеко за пятьдесят. К тому же он уже давно не проходил тренировок по системе коммандос, какие любой спецназовец или палач проходят каждый месяц.

Потом мысли увели меня прочь от моей жертвы, и я так увлекся, анализируя информацию о Светлане Беловой, что едва услышал, как щелкнул дверной замок.

КЛАВА 11

Убийство гнусно по себе, но это

Гнуснее всех и всех бесчеловечней.

Уильям Шекспир. «Гамлет»

В квартире раздались тяжелые шаги. Громко выругавшись неизвестно по какому поводу, Барт разулся и протопал в туалет. Я на кошачьих лапах прокрался следом, подняв разрядник, чтобы уложить Барта, когда он выйдет из туалета.

Я успел окинуть его коротким взглядом сквозь щель между дверью и косяком, пока Барт стоял в прихожей. По службе в спецназе я запомнил его невысоким, сантиметров на шесть-семь пониже меня, широкоплечим длинноруким шатеном с короткой стрижкой, маленькими, глубоко посаженными невыразительными карими глазами и лицом, словно вытесанным из цельного куска гранита, с крупным носом и выдвинутой вперед нижней челюстью. За прошедшие с нашей последней встречи годы он сильно изменился. Мой бывший инструктор по рукопашному бою сильно пополнел, набрав примерно семь, а то и восемь килограммов, его лицо покрылось сетью глубоких морщин, а волосы, по-прежнему коротко постриженные, совсем побелели и сильно поредели надо лбом.

«Да ведь он уже совсем старик! Просто старая развалина. Что ж, тем лучше. Легче будет с ним справиться», – усмехнувшись, подумал я. И просчитался. Не зря сэр Найджел предупреждал меня, что Барт по-прежнему очень опасен. Наверно, я просто слишком давно не видел его в деле и немного расслабился. Для него этого было более чем достаточно.

Отставной полковник вышел из туалета, что-то насвистывая и вытирая руки полотенцем, и вдруг мгновенно из спокойно мурлыкающего кота превратился в прыгающего тигра.

Барт молниеносно метнулся мне в ноги. Я успел отскочить, но он перекатился через плечо и ударом ноги выбил из моих рук разрядник, а затем подсек меня. Мне удалось удержаться на ногах, но для этого пришлось отступить на два шага назад, что дало Барту время вскочить на ноги и встать между мной и отлетевшим далеко в сторону разрядником. Он не мог его поднять, потому что в таком случае я бы тотчас оказался у него на спине, но и для меня теперь разрядник был недостижим.

Пока я обдумывал создавшееся положение, пытаясь найти достойный выход, Барт начал атаку. Кажется, я поторопился с выводами, решив, что он не в лучшей форме. Сериями комбинированных ударов, которые живо напомнили мне тренировки в лагере, полковник в несколько секунд оттеснил меня обратно на кухню. Правда, ему не удалось сбить меня с ног, но я едва сдерживал его напор. Сделав хитрый финт, Барт кинул меня через всю кухню, словно мешок с картошкой.

Теперь речь шла уже не о том, чтобы выполнить задание, а хотя бы о том, чтобы остаться в живых. Однако полковник, поняв, что я пришел по его душу один, без прикрытия, сосредоточил теперь на мне все силы, не опасаясь более нападения с тыла и явно пытаясь отправить меня на тот свет. Я начал острую контратаку, которая закончилась тем, что я врезался в шкаф с такой силой, что из него посыпалась кухонная утварь. Крепко сжав в руке выпавший из шкафа кухонный нож, я атаковал, не вставая на ноги, и едва не получил этим самым ножом промеж собственных лопаток, когда Барт, поймав мою руку в «индийский захват», закрутил мне ее до затылка. Я высвободился с помощью приема типа «пан или пропал» – или ты освободишься, или останешься без руки, – и подсек его. Он уклонился. Схватив упавший нож, я метнул его в Барта и перекатом добрался до двери. Бросив в него две попавшиеся под руку табуретки, я бросился в сторону входной двери. Выбежав в холл, я неожиданно для самого себя метнулся в одну из комнат за секунду до того, как в холле появился Барт с ножом в руке. Он сразу рванулся к входной двери, уверенный в том, что я трусливо бежал с поля брани, спасая свою шкуру, и в этот миг я атаковал его сзади.

Конечно, это был нечестный прием, но иного выхода у меня в тот момент не было. Я хотел остаться в живых.

Я не стал пытаться овладеть ножом, но нанес несколько ударов, целясь в жизненно важные точки человеческого тела. Несмотря на то, что по крайней мере один из этих ударов достиг цели, Барт сумел начать контратаку и едва не пропорол мне живот ножом. Я увернулся и ответил серией ударов руками и ногами. Пропустив удар ребром ладони в солнечное сплетение, а затем правым кулаком в челюсть и ногой в голову, Барт ударился о дверь и съехал по ней на пол. Я замахнулся, чтобы ударить его еще раз, но я рано начал торжествовать победу. Барт подсек меня и «выстрелил» рукой со все еще зажатым в ней ножом, целясь мне в пах. Я перекатился по полу, и, почувствовав под собой что-то твердое, понял, что лежу на разряднике.

Перекатившись через плечо, мой противник нанес мне удар обеими ногами в голову, который отбросил меня к противоположной стене. Сквозь кровавый туман я видел, что Барт встал на ноги и идет в мою сторону с ножом в руке. Из последних сил я инстинктивно сжал кулаки и попытался оттолкнуться ими от пола, чтобы встать, и совершенно случайно нащупал рядом со своим бедром разрядник, отлетевший после удара Барта вместе со мной к стене.

Я вскинул его, когда Барт приготовился к последнему броску. В глазах все плыло, но рука крепко сжимала мой последний шанс дожить до пенсии. Мой противник отпрыгнул вбок, увидев в моих руках оружие, и тут же бросился вперед с яростным воплем, которому позавидовал бы любой неандерталец.

Мой первый выстрел пришелся в «молоко» из-за стремительного прыжка Барта. Второй я мог произвести только через секунду, поскольку моему оружию требовалось время, чтобы накопить новый разряд, и поэтому я резко перекатился через плечо, стараясь убраться подальше от Барта и выиграть время. Увернувшись от брошенного в меня ножа, я вскочил на ноги и вскинул разрядник, но в следующее мгновение Барт был уже рядом. Прежде чем я успел выстрелить, он перехватил мою руку с оружием и без промедления пустил в ход отработанные много лет назад приемы рукопашного боя. Его удар, нацеленный в голову, я отразил, однако пропустил удар правой рукой сначала по ребрам, а потом в солнечное сплетение, устоять на подгибающихся ногах не смог и рухнул на пол, увлекая за собой мертвой хваткой вцепившегося левой рукой в ствол разрядника Барта. Свободной правой рукой полковник начал наносить мощные, но плохо нацеленные из-за крови, заливающей ему глаза, удары. Разрядник медленно, но верно переходил на сторону врага, который теперь сконцентрировал все свои усилия на нем.

Я резко изогнулся, ударил его коленом по ребрам и сбросил Барта с себя, а затем выпустил разрядник. Пока радостный полковник перехватывал его так, чтобы выстрелить в меня, я откатился на метр и схватил за ножку старинную тумбочку, стоявшую у двери. Барт приподнялся на локте, но выстрелить не успел, потому что я со всей силы обрушил тумбочку на его голову. Тумбочка разлетелась фейерверком из обломков и содержимого, а мой противник рухнул как подкошенный. Я тоже, потому что полковник, уже падая после моего удара, все-таки успел нажать на спуск, и моя нога совершенно онемела.

Полежав с минуту, чтобы прийти в себя, я обнаружил, что Барт начал шевелиться. Видимо, убить его все-таки было гораздо труднее, нежели я думал. С трудом встав на ноги, я подобрал выпавший из рук полковника разрядник и выстрелил в него. Заряд был рассчитан на десять минут оглушения, поскольку это максимальное время, которое не оставляет абсолютно никаких следов на теле, способных навести на ненужные мне мысли полицейских экспертов. К тому же я считал, что этого времени мне вполне хватит, чтобы навеки успокоить Барта в петле. Но теперь положение резко изменилось.

После нашей схватки на моем противнике было столько синяков, что даже самый тупой коронер, увидев полковника в петле, не поверит в самоубийство. План придется срочно менять.

«Дьявольщина! Что же делать?» – со злостью подумал я и едва удержался от желания дать бесчувственному Барту хорошего пинка. Никаких светлых мыслей мне в голову не приходило, и я обвел мрачным взглядом квартиру, словно надеясь, что какая-нибудь часть интерьера наведет меня на спасительную мысль. Однако никаких идей в моей голове после этого осмотра не появилось.

Я посмотрел на Барта и всадил в него еще один слабый заряд, чтобы он не очнулся раньше времени. Как и в тренировочном лагере спецназа, где Барт был моим инструктором по рукопашному бою, от него мне были одни неприятности. Ладно, на этот раз вроде бы обошлось без переломов и прочих тяжких увечий.

Откровенное убийство явно отпадает. По Барту и состоянию его квартиры видно, что его сначала оглушили в рукопашной схватке, а оглушить инструктора спецназа не всякий сможет. В несчастный случай или самоубийство теперь тоже вряд ли кто-то поверит. Хотя…

Я посмотрел на окно и медленно подошел к нему. Барт жил не на самом верхнем этаже, как Светлана, но ведь и этот небоскреб был намного выше, чем дом Беловой. Подойдя к окну, я посмотрел вниз. Далеко-далеко, на дне бездны из шестидесяти четырех этажей, на глубине почти двухсот метров, скорее угадывался, чем был виден асфальт улицы, по которому крошечными муравьями спешили по своим делам машины. Людей и вообще не рассмотришь.

И все-таки самоубийство было наилучшим вариантом. В прощальном письме не было указаний на какой-либо определенный вид самоубийства, так что прыжок с шестьдесят четвертого этажа был вполне подходящим вариантом. Опять же, никто не заметит синяков на теле Барта после падения с высоты двухсот метров. Но прежде, чем сбросить его, надо многое сделать. Прежде всего, конечно, надо уничтожить все следы моего пребывания здесь.

Время от времени повторяя оглушающие разряды, я прибрал квартиру, восстановил относительный порядок на кухне и в холле, проверил, насколько легко открывается дверь на балкон, привел самого себя в относительный порядок и так далее. Прощальную записку я положил на подоконник.

Видимо, я чересчур увлекся приготовлениями и уборкой. Барт уже пытался встать на ноги, когда я пришел за ним, и слабой рукой нащупывал около себя что-нибудь, что можно было бы использовать как оружие.

– На вашем месте я бы не стал этого делать, – сказал я.

Он злобно посмотрел на меня, на нацеленный на него ствол разрядника и негромко спросил:

– Кто ты такой и какого дьявола здесь делаешь?

– Я – один из ваших учеников, а здесь я потому, что мне отдан приказ доставить вас в бессознательном состоянии в Коттенхем-таун, – сказал я. В Коттенхем-тауне находилась главная база спецназа. Все вышесказанное было, конечно, маленькой ложью, которая, как мне кажется, должна была чуточку облегчить последние минуты Барта.

– Один из моих учеников? Выучил же я тебя на свою голову, – сказал полковник и потер быстро вспухавший на голове огромный след от контакта с тумбочкой.

– Как вы узнали о моем присутствии в квартире? – спросил я. Этот вопрос сильно интересовал меня, поскольку я всегда старался работать аккуратно, не оставляя следов, ведь только такие палачи доживают до пенсии, а тут такой прокол.

– Я всегда оставляю волос, прикрепленный поперек щели между дверью и косяком. Сегодня волоса не было, – ответил Барт и внезапно спросил: – Ученик, говоришь? Как фамилия?

– Роджерс, сэр, – ответил я помимо своей воли, думая о собственной глупости. Впрочем, подслушивающих устройств тут все равно нет, в этом я уже успел убедиться, а Барт с этой информацией далеко не уйдет. Уж я об этом позабочусь.

– Роджерс, говоришь? – Барт нахмурился. – Ах, да! Был у меня один Роджерс. Помню-помню. Тот еще был мальчишка. Идеалист неисправимый. Даже в спецназ пришел для того, чтобы защищать Высшую Справедливость. – Полковник хмыкнул, а потом пристально посмотрел на меня. – Сильно же ты изменился с тех пор, Роджерс. Не ожидал от тебя такого. Хотя и знал, что все люди сильно меняются со временем.

– Да, сэр, к сожалению, это так. Все люди меняются со временем, а с тех пор много воды утекло, – ответил я и подумал, что уж слишком я разболтался со своим бывшим инструктором. Хотя… Он все равно уже никому и ничего не расскажет, да и родственная душа все-таки.

– Значит, ты должен доставить меня в Коттенхем-таун в бессознательном состоянии? – спросил Барт, сменив тему беседы и прервав мои размышления.

Я встретил его взгляд и в его глазах прочел понимание, что все мною сказанное ложь, что я пришел убить его, и ему уже все равно, убью я его или нет. Пора кончать эту затянувшуюся комедию.

Я молча нацелил разрядник и выстрелил. Потом очень осторожно отволок тело Барта на балкон и посмотрел вниз. Было уже довольно поздно, табло огромных электронных часов на стене дома напротив показывали 18.57. Народу на улице было немного, все-таки уже начинало темнеть, а после захода солнца в этом районе не рекомендовалось выходить на улицу. Это было мне на руку. Однако я ждал, пока народу на улице станет еще меньше. Чем меньше свидетелей, тем лучше.

Мне пришлось еще раз выстрелить в полковника. Светящиеся часы показывали 19.09, когда я решил, что пора действовать. Я не хотел просидеть здесь с Бартом до полуночи, а если покончить со всем сейчас, то я еще успею часам к восьми к Свете.

Старательно прячась в тени, чтобы меня не было заметно с соседних балконов или из дома напротив, я поставил Барта впереди себя, оперев его на балкон. Посмотрел вниз. Не дай бог, появится кто-нибудь под окном Барта. Впрочем, это будет не моя проблема.

Я подтолкнул Барта, а сам отступил в тень, однако он не упал. Тело полковника навалилось животом на перила и теперь висело, наполовину вывалившись за пределы балкона, но упорно не желая падать дальше. Оглядевшись вокруг и убедившись, что меня вроде бы никто не видит, я сделал шаг вперед и, шепча под нос проклятья, схватил Барта за ногу и резко толкнул ее вверх и вперед. Мой бывший инструктор медленно перевалился еще дальше за перила и на какую-то секунду задержался, словно ухватился за воздух. Я шагнул вперед, чтобы вновь подтолкнуть его, и тут он исчез. Беззвучно, словно ангел смерти, коим он и был всю свою жизнь, верно служа своему отечеству, Барт соскользнул вниз.

Я тотчас же отступил от перил и ушел внутрь комнаты. Мне нельзя было показываться на балконе. В комнате я проверил, на месте ли прощальная записка, все ли так, как надо, и вышел, аккуратно заперев входную дверь.

– Что вы здесь делаете? – спросил меня старческий скрипучий голос. Похоже, сегодня судьба была ко мне жестока. Только соседа Барта мне не хватало.

Я повернулся, надеясь, что мой грим выглядит надлежащим образом, а лицо не отражает моих мыслей, и сказал:

– Я – близкий друг мистера Джереми Барта, который проживает в этой квартире. Он сегодня пригласил меня в гости, и поэтому я здесь.

– Я слышал какой-то шум минут сорок назад на кухне у мистера Барта, – продолжал допрашивать меня своим скрипучим голосом этот беспокойный старик.

«Какое тебе дело до шума, старый пень?!» – с ненавистью ко всем беспокойным старикам подумал я, с трудом сдерживая поднимающуюся во мне ярость.

– О, это мы просто рассыпали вилки, – улыбаясь, сказал я. – А, собственно говоря, кто вы такой?

«Старый дурак, я зол, как дьявол. Беги отсюда, пока цел», – подумал я, однако старик определенно не умел читать мысли или просто не желал отступать без боя.

– Я сосед мистера Барта, Джонатан Эшби.

– А-а-а, сосед! Тогда понятно, что вы тут делаете.

«Непонятно одно, как ты еще не понял, что пришла твоя смерть. Или ты, как и Барт, ищешь смерти в бою?» – подумал я, стараясь не выдать внимательно наблюдавшему за мной старику медленно поднимавшейся во мне ярости. Выполнить такое трудное задание и вот всего лишь в шаге от победы оказаться на волосок от гибели. К тому же я все больше опаздывал на вечеринку к Светлане.

– А почему вы, а не мистер Барт закрываете дверь? – продолжал любопытствовать несносный старик.

«Что же мне с ним делать, если он от меня не отстанет в ближайшие две минуты?» – подумал я и сказал:

– Видите ли, мой друг себя плохо чувствует, голова разболелась из-за старой раны, знаете ли. Поэтому я дал ему успокаивающего и уложил спать, – сказал я. Это было отчасти правдой. Я действительно заставил оглушенного Барта проглотить таблетку снотворного и разобрал и смял постель, чтобы казалось, что Барт успел в нее улечься. Полковник страдал бессонницей столько, сколько я его знал, и ненавидел ее потому, что, пока он лежал в постели, тщетно пытаясь заснуть, к нему в голову лезли разные навязчивые и очень неприятные для него мысли, в том числе и о самоубийстве. И никакие таблетки ему не помогали, хотя он каждый вечер пил их. Он сам мне обо всем этом рассказывал, еще когда был моим инструктором. Если полиция допросит хоть одного человека, который хорошо знал Барта, то версия самоубийства не вызовет у них ни малейших сомнений.

– А теперь я, с вашего позволения, пойду домой, – сказал я и шагнул к старику, однако тот не намеревался отступать.

– Нет, сэр, я прекрасно понимаю вас, но я обязан вызвать полицию и разбудить мистера Барта, чтобы он подтвердил ваши слова, – сказал старик, направляясь к своей квартире.

«Все, ты подписал свой смертный приговор».

Я кошкой скользнул вслед за ним и молниеносно схватил его правой рукой за нижнюю челюсть, а левой за лысую макушку и резким рывком сломал его худую шею прежде, чем он успел хотя бы вскрикнуть. Затем быстро оттащил мертвое тело мистера Эшби к двери на лестницу и с размаху толкнул его. Он полетел вниз, и, судя по его полету, лететь ему предстояло еще долго. А значит, никто не установит истинную причину смерти этого старого дурака. Подумают, что он просто споткнулся на лестнице, упал и сломал себе шею.

Я спустился на лифте вниз и немного постоял в подъезде, приглядываясь и прислушиваясь к тому, что происходило вокруг. На мое счастье, ни по поводу Барта, ни по поводу мистера Эшби тревогу еще не подняли. Хоть в этом мне повезло. Я совершенно беспрепятственно вышел на улицу и спокойно направился на вечеринку к Светлане.

ГЛАВА 12

Уже давно опустошала страну Красная Смерть. Но принц Просперо был по-прежнему весел и созвал своих друзей на бал-маскарад, великолепней которого еще не видывали. Это была настоящая вакханалия… великолепное и веселое празднество.

Эдгар По. «Маска Красной Смерти»

Музыку я услышал, еще находясь в квартале от дома Светы. Подойдя чуть поближе, услышал голоса явно подвыпивших людей. Похоже, вечеринка была в полном разгаре и не скоро еще закончится. Бедные соседи.

Впрочем, проходя через парадный вход, я понял, что зря беспокоюсь о соседях. Слишком мало там было почтовых ящиков с номерами квартир. После Мора значительное количество жилых помещений пустовало, так что соседей у Светы явно было немного.

Единственное, чего я опасался, так это того, что не смогу достучаться до этого шумного общества. Однако все оказалось наоборот. Входная дверь была распахнута настежь, а около нее стояли и курили несколько человек.

Гости Светы оказались, скажем так, людьми несколько иного порядка, нежели я ожидал увидеть. Почти все гости принадлежали к числу любителей повеселиться из сословия высоколобой элиты. В принципе, это было понятно, поскольку Светлана была человеком именно такого типа, но первая встреча с этим сборищем меня несколько удивила. Грубо говоря, это была толпа интеллектуалов, которых можно было поделить на несколько категорий – от безобидных чудаков до опасных сумасшедших.

Протиснувшись мимо курильщиков, которые не обратили на меня ни малейшего внимания, продолжая начатый, видимо, давно спор о смысле бытия полупьяными голосами, я вошел в квартиру.

Внутри грохотала музыка, сотрясая стены и мучая мои барабанные перепонки. В главной комнате был накрыт стол, на котором бутылки со спиртным имели подавляющее преимущество. Люстра над моей головой мигала разноцветными огнями в такт музыке, отбрасывая странные тени на лица гостей. Никто из изрядно подвыпивших гостей не обратил на меня ни малейшего внимания. Дернув одного из них за рукав, я не слишком успешно попытался перекричать музыку:

– Где хозяйка квартиры?

– Что? – не расслышав вопрос, переспросил мой собеседник.

– Где хозяйка квартиры? – заорал я изо всех сил ему в ухо.

– А-а, Светка. Она там, – он махнул рукой куда-то в сторону Полярной звезды и икнул.

Я уже собрался было отправиться на самостоятельные поиски Светы, когда она вдруг оказалась рядом со мной, возникнув словно из воздуха, как и подобает настоящим девушкам-привидениям. Она взяла меня за руку и повлекла в сторону, в свою спальню. Сквозь закрытую дверь музыка звучала уже не столь громко, и можно было поговорить, а не покричать.

– Здравствуй, Бен. А я уж и не думала, что ты все-таки придешь, – сказала Света с улыбкой.

– Если б я знал, что у вас так весело, то я бы послал своего шефа к черту и приехал бы к тебе ровно в 18.00.

– А что такое?

– Пришлось задержаться на работе.

– Это на работе тебе поставили такой синяк? – с улыбкой спросила она.

– Да. Мне в последнее время что-то не везет с косяками, ступеньками и прочим, – улыбнулся я.

– Надо бы компресс сделать.

– Обойдусь без примочек и компрессов. Я пришел сюда не лечиться, а веселиться.

– Тогда завтра у тебя будет огромный фонарь под глазом. Ну, это твои проблемы. А теперь пойдем, я познакомлю тебя с моими друзьями. – Она вновь взяла меня за руку и повлекла обратно в гостиную. Я безропотно пошел за ней, чувствуя себя, как приговоренный к смерти, восходя на эшафот. Что-то в последнее время я стал слишком часто примерять на себя эту роль. Неохота мне было ни с кем знакомиться, особенно сейчас.

Однако, к моему счастью, музыку, столь сильно мучившую мой слух, выключили через несколько секунд после нашего появления, по всей видимости, для того, чтобы облегчить процесс представления. Света подошла к мощной стереоустановке и что-то сказала сидевшему около нее парню, страдавшему глухотой, и тот послушно выключил музыку. Глядя на эту картину, я невольно вспомнил «Хозяйку гостиницы».

Наступила тишина, которая казалась еще более оглушающей, чем гремевшая до этого музыка.

– Ледиз энд джентлменз, – громко сказала Светлана, – я хочу вам всем представить моего нового друга, отличного парня и крутого детектива-охранника Бена Роджерса, который спас меня вчера.

Один из стоявших у входа выкрикнул что-то типа «Гип-гип, ура!», а еще несколько человек зааплодировали. Главное, чтобы никто из них не подумал, что убийца бандитов и спаситель хозяйки квартиры – одно и то же лицо. Но, судя по всему, об этом никто не задумывался. По крайней мере, пока.

– Бен, я хотела бы тебе представить моих друзей, которые, как я надеюсь, станут сегодня и твоими друзьями тоже.

Я молча кивнул в знак согласия. Отступать мне все равно было некуда. Разве что выброситься в окно. Тьфу, черт, опять о том же!

– Это Дерек Синглтон, но обычно его называют Риком. Он работает в отделе статистики ВОЗ. Это он помог мне узнать твой номер телефона.

Рик был невысоким худым парнем в очках в роговой оправе. Такие очки, как я заметил, были отличительным, характерным признаком большинства здесь собравшихся, как погоны у офицеров. Из присутствующих Рик более всего выделялся огненно-рыжей шевелюрой. У него было лицо репортера бульварной газетенки и безвольный подбородок, но рукопожатие было неожиданно крепкое. Надеюсь, это не кто-то из наших тайных информаторов.

– Это Эрик Кристиансен, он же Крис. Доктор физических наук и отличный механик.

Крис подтверждал поговорку, что каждый скандинав – это два метра роста, светлые волосы и голубые глаза. Вдобавок он носил пышные, почти белые усы, свисавшие до подбородка, а его длинные волосы были собраны сзади в солидную косицу по моде XVIII века. А я-то думал, что такие люди только в книгах остались. Его рукопожатие напоминало тиски, и мне стало жаль свою бедную руку, которой предстояло выдержать еще как минимум полтора десятка рукопожатий.

– Саймон Витмен, он же Мони, он же Мясник, всемирно известный кардиохирург и большой специалист по бифштексам с кровью.

– Профессия обязывает, – кровожадно ухмыльнулся Мони, маленький лысоватый брюнет чуть постарше меня, крепко сжимая мою руку.

– Вот этот бородач, – продолжала Света, указывая еще на одного гостя, – профессор Рассел Хиггинс. Его можно называть проф или Рас. Он преподает историю России в Кембридже, и, надо сказать, неплохо это делает.

Хиггинс выделялся среди собравшихся огромной, совершенно лысой головой и каштановой с проседью окладистой бородой почти до пояса. На вид ему было лет пятьдесят.

– Это Чад Винтерс, крупный специалист по биохимии и мой ближайший начальник, – сказала Света и добавила, насмешливо улыбаясь: – Его прошу особо любить и жаловать.

Крепкий плечистый парень лет тридцати с волевым подбородком пехотного сержанта и вороньим носом громко расхохотался и с такой силой сжал мою бедную руку, что я с грустью вспомнил рукопожатие Криса.

– Это Эдвард Хамнер, поэт и драматург, а также наш главный вдохновитель по части розыгрышей и шуток. Он обычно откликается на слова Рыжий, Длинный, Тополь, а также Эд.

Эд был действительно высок, как тополь, и вдобавок обладал не менее огненной шевелюрой, чем Рик. Помимо этого, он выделялся среди друзей Светланы мрачным лицом, которое напоминало пятно черной краски на фоне веселых улыбок остальных. Непохоже, чтобы он страдал избытком чувства юмора. Судя по всему, это была одна из подначек Светы, которыми она постоянно пересыпала свою речь.

– Вот этот тощий субъект – Сергей Краснецов, он же Скелет, – продолжала Светлана, – он мой сотрудник и земляк, так что его тоже придется любить и жаловать.

– Только не в прямом смысле слова, – усмехнулся Сергей, невысокий и действительно худой, как скелет, мужчина лет двадцати семи – двадцати восьми со шрамом на шее и мертвенно-бледным лицом. Он был бы вылитым узником фашистского концлагеря, если бы не веселая улыбка.

– Он у нас главный специалист по идеям, – дополнила его характеристику Светлана.

– Вот-вот. Вношу идею. Бену, как опоздавшему, по русскому обычаю налить штрафную, в соответствии с местными традициями дать закусить, а потом уже продолжать знакомить, ведь, как вам известно, гостя, как и соловья, кормят не только баснями.

– Выдвигаю дополнительную идею выпить и нам по стаканчику за компанию с Беном! – выкрикнул кто-то, с кем меня еще не познакомили.

После двух штрафных стаканов водки и третьего, выпитого всеми за здоровье хозяйки, процедура знакомства продолжилась. Правда, нельзя не признать, что выпитое на пустой желудок спиртное очень быстро окрасило это тягостное занятие в розовый цвет. Тех, с кем меня знакомили после выпивки, я запомнил довольно смутно. Запомнил только, что их было еще примерно столько же, в том числе несколько привлекательных женщин, с которыми Светлана почему-то познакомила меня в последнюю очередь. Впрочем, все они бледнели по сравнению с ней.

Когда процедура знакомства закончилась, кто-то снова включил музыку, правда, более приятную моему слуху и не так громко. Хиггинс и Крис тут же уволокли меня в свой угол, где сидело еще человек пять, в том числе Винтерс, Эд и Скелет, и повели на меня интеллектуальную атаку под спиртное и сигареты об оправданности применения насилия в благих целях. Оппозицию возглавлял Эд, заявлявший, что благими помыслами вымощена дорога в ад.

Чтобы доказать собравшимся здесь, что и я не из числа последних дураков, я начал атаку на Хамнера, доказывая его неправоту. Постепенно смолкли и музыка, и голоса. Все стояли и слушали нашу полупьяную дисскуссию. Как говорится, люди не без причуд.

– Какой бы высокой ни была идея, во имя ее нельзя совершать преступления, – говорил, все больше раздражаясь, Эд. – Идеей нельзя прикрывать нечто несоответствующее ей.

– Согласно Платону, идея материальна, а значит, может быть использована, как и любой материальный предмет, для достижения тех или иных конкретных целей, – парировал я. – И идея насилия нисколько не выделяется из ряда других. Вы протестуете против самой идеи насилия, потому что она, по вашему мнению, не соответствует современному обществу. Однако если вспомнить историю человечества, то окажется, что любое достижение человека, будь то каменный топор, атомная энергия или демократия – все так или иначе является частью идеи насилия или же ее непосредственным продуктом.

– Это было в прошлом, а в нынешнем обществе высокоразвитых технологий идея насилия, по вашему же определению, не нужна, поскольку человечество уже достигло того уровня, когда возможно построение жизни без насилия. Или вы считаете, что чем прекраснее цель, тем ужаснее должны быть средства, и так всегда будет, потому что так всегда было? Даже несмотря на то что человечество уже давно перешло от каменных топоров к атомной энергии?

– Вы произносите слова, но не понимаете их смысл. Насилие пронизывает все человеческое общество. Государство в любом его виде является насилием над нашей свободой, просто это насилие несколько иного вида, чем то, с которым мы встречаемся в учебниках истории. Государственная власть для того и создана, чтобы, оберегая своих граждан, творить насилие над отдельными индивидами, не желающими жить в мире с окружающими их людьми. Как ни крути, это все равно насилие. В Англии оно, скажем так, закамуфлировано демократическими органами управления, в России это более заметно, но суть одна и та же, – сказал я и, переведя дух, продолжил: – В этом и скрыта вся суть идеи насилия. Важна не проблема его отсутствия или наличия, поскольку без насилия над отдельными своими членами человеческое общество не может нормально сушествовать, а количество насилия и, конечно, его качественный уровень. При таком подходе сразу видны преимущества демократии, которые подвергают отдельных членов своего общества меньшему контролю и давлению, то есть меньшему насилию. К тому же без насилия невозможно решить многие глобальные проблемы, которые в настоящее время стоят перед земной цивилизацией. Контроль над ядерными арсеналами и сокращение количества боеголовок невозможны без насилия. Войну невозможно остановить без войны, потому что большинство людей слишком недальновидны и ленивы, чтобы предвидеть, чем может кончиться война, и выйти с акцией протеста на улицы. Вы участвовали в антивоенных акциях протеста? – неожиданно спросил я своего оппонента.

– Нет, – нехотя ответил он. – Акция протеста – это тоже насилие, только в ином виде.

– Вот видите. Человек сам делает свою судьбу, сам выбирает путь. Так и должно быть в наш развитый во всех отношениях век. А вы проповедуете средневековое смирение перед божественной волей, только в адаптированном для XXI века виде. Ведь если подумать, чем вы себя, похоже, не утруждаете, даже воспитание невозможно без насилия.

Эд попытался меня перебить, но я не дал ему и слова сказать.

– Все общество пропитано насилием, или, скажем так, его слабым раствором – это власть начальников над подчиненными, полиция, армия, религия, в конце концов, власть мужа над женой, жены над мужем, родителей над детьми, каждого из возлюбленных друг над другом, но ведь это все жизненно необходимо. Я уж не говорю о науке или, скажем, поэзии, – я ухмыльнулся, – которые почти целиком состоят из насилия, прежде всего над самим собой, ибо всякое умственное напряжение требует волевого усилия, что есть, согласитесь, насилие над собой, поскольку необходимо заставить себя заниматься тем, чем тебе в данный момент заниматься не хочется. Насилие вывело человека из пещер и дало возможность выйти за пределы планеты. Отвергая насилие, вы становитесь похожим на средневекового монаха, истязающего свою плоть ради идеи единения с божественным духом. И этим только опровергаете свои слова, поскольку идея, за которую вы сейчас словесно боретесь, всячески напрягая свой ум, кстати говоря, с помощью волевых усилий, то есть насилия, имеет над вами такую же власть, как и те идеи, которые в вашем понимании являются выражением идеи насилия. И точно так же, как и люди, которых вы называете носителями идеи насилия, вы прибегаете к насилию, пока только словесному, для защиты своей идеи непротивления злу и ненасилия. Но если лишить человечества его движущей силы в виде идеи насилия, то человечество погибнет, уступив место тем, кто более жизнестоек. Уверен, ваши взгляды разделяют очень немногие из ваших друзей, хотя бы потому, что наш XXI век – не время Толстых, избивавших своих жен, и смиренных христиан, любивших подпаливать мирных старушек, которые якобы были ведьмами.

– Ницшеанец, – бросил кто-то за моей спиной, однако я не стал отвлекаться.

– Как и они, вы не видите главного: ратовать надо не за ликвидацию насилия как явления, потому что выполнить это невозможно ни сейчас, ни в ближайшем обозримом будущем, но управлять им с помощью разума и разумной воли, которых не было у ваших предшественников-непротивленцев, в тех самых целях, которыми вымощены дороги в ад. В этом ваше мышление так и осталось средневековым!

– Так его, – ухмыльнувшись, сказал Скелет и залпом опорожнил свой стакан.

И сам Хамнер, и все остальные внимательно слушали этот довольно бессвязный и, на мой взгляд, откровенно бредовый монолог, излагавшийся слегка заплетающимся языком. Даже музыку выключили, чтобы не мешать нашему спору. Впрочем, как говорится, у каждого свои причуды.

Эд несколько секунд молчал, видимо, собираясь с мыслями после моих атак, а потом спросил:

– Значит, вы считаете, что религия – это тоже насилие?

– Безусловно! Почитайте внимательнее древние церковные книги любой религии, и вы все поймете. Человек свободен, говорит любая такая книга, но при этом должен ежедневно в определенные часы молиться, соблюдать никому, кроме жрецов, не нужные правила, если он не хочет попасть после смерти в ад. Подчиняйся нам, или ты попадешь в ад. К этой фразе можно свести все мировые религии, особенно христианство во всех его подвидах. Причем бог в этих книгах изображен как главный рабовладелец, держащий людей в тесных клетках, выкованных из бессмысленных в наше время правил и запретов.

– Фейербах, – сказал кто-то. Я поискал глазами сказавшего эти слова, но не нашел.

– Как я понимаю, вы атеист? – спросил Хамнер, стараясь увести нашу дискуссию от явно проигрышной для него темы насилия. – Значит ли это, что вы не считаете веру в Бога необходимым атрибутом человеческой жизни?

– Не сказал бы. Я верю в то, что в каждом настоящем человеке есть свой маленький бог. Вот здесь, – сказал я и, протянув руку, коснулся левой половины груди Эда. – Это и совесть, и сознание, и разум человека.

– Кальвинизм чистейшей воды, – сказал кто-то за моей спиной. На сей раз я смог засечь говорившего. Им оказался Винтерс, и я решил больше не отвлекаться на его замечания, поскольку ничего против него не имел.

– Больше похоже на Достоевского, – бросил Эд, и я тут же переключился на своего противника, ожидая его ответного хода, но Эд о чем-то глубоко задумался, и я сам перешел в наступление.

– Отнюдь нет, – сказал я. – Кальвин считал, что бог есть в каждом человеке, и для него эта идея имела значение лишь в борьбе с алчными церковниками, в то время как мне кажется, что ничего важнее этого на свете не существует. А что касается Достоевского, то для него без Бога все нравственные основания в человеке условны, и в этом я с ним категорически не согласен. Только надо оговориться, что то, о чем я говорю, не совсем бог, а скорее его зародыш, который может развиться, а может и нет. Я также думаю, что не у всех это есть и не каждый слышит голос своего бога. Таким людям мои рассуждения покажутся бессмысленной пьяной болтовней. Но те, у кого это есть, меня поймут. Это и совесть, и честь, и гордость. Это, скажем так, душа человека, только не совсем в том смысле, в каком это слово понимаете вы.

Я вновь протянул руку и вытащил из-под расстегнутой почти до пояса рубашки Хамнера тяжелый серебряный крест на толстой серебряной же цепочке.

– Это – всего лишь мишура. Жизнь может родить только жизнь, а в этом куске металла жизни нет. Просто мишура, которой себя обманывают те, кто не слышит голоса в своем сердце, кто взамен него придумывает что-то свое, превращая свои фантазии, мечты, надежды, страхи и кошмары в религию. И, чтобы заставить остальных следовать за собой, они вовсю пользуются методом кнута и пряника, просто потому, что другим путем они не могут следовать. А это не что иное, как обман и насилие. Будьте такими, какими мы вас хотим видеть, и вы попадете в рай, а нет – будете вечно гореть в аду. А в число последних очень часто попадают те, кто пытаются жить по совести. Их вера – прежде всего вера в самого себя, а вера разных религиозных фанатиков – золоченая парча, скрывающая тяжкое увечье, костыль калеки, которым тот почему-то гордится. И жить без насилия они не могут. Подчиняйся нам, или тебе будет плохо. И в этом мире, и в том. Или ты с нами, или тебя ждет ад. О, конечно, я не отрицаю того факта, что и среди глубоко верующих людей встречались замечательные люди, равно как и того, что среди неверующих было немало людей, позорящих род человеческий, но это зависит от самого человека. Если у него есть душа, она отразится в священных книгах и, преломившись, вернется к нему, а человек, не имеющий души, никогда не сможет найти что-либо в Библии или Коране. И только таких людей, людей, наделенных душой, облагораживают страдания. Это либо дано, либо нет. И те, кому это не дано, придумывают грозные божественные запреты и прочую религиозную ерунду. Или ты с нами, или тебя ждет ад.

Я помолчал несколько секунд, собираясь с мыслями, которые расползались в моей голове, как тараканы, а потом продолжил:

– Да что там религии, к этой фразе можно свести любую существующую идеологию, любую философскую систему, все, что хоть как-то касается веры. Моя вера лучше, а тебе за то, что ты считаешь свою веру лучшей, уготован костер, тюрьма или концлагерь. Но так было раньше, а в современном мире, с тем уровнем развития, которого мы достигли, и с тем пониманием окружающего нас мира мы можем, наконец, подвести общий знаменатель под проблемой насилия. Именно насилие, управляемое современным разумом, отвечающим за все свои действия перед сердцем, – я постучал себя по груди, – во имя счастья всего человечества и является единственно оправданным, но никак не насилие во имя металлических безделушек или бредовых фантазий. Подчеркиваю, не во имя сказок Библии или Корана, ни во имя фантазий какого-нибудь Маркса, Ницше или Смита, а только ради конкретно взятого человека, отвечающего за свои стремления и желания своим разумом и сердцем, понимающим, что он не один на Земле и что он должен соразмерять свои потребности с окружающим его миром, прежде всего с окружающими его людьми, потому что настоящего человека в том смысле, в каком я это понимаю, должен ограничивать только он сам – своим разумом и совестью. И дальше человечество должно жить только так, и никак иначе. В противном случае оно погибнет. Человек абсолютно свободен. Конечно, его ограничивает окружающий его мир, я имею в виду и природный, и социальный мир, но свой последний окончательный выбор человек всегда делает сам. А все религии стараются лишить его этой свободы выбора и навязать свой, в то время как человек должен быть абсолютно свободен и ограничен только самим собой, то есть именно тем самым маленьким богом, который есть в зародыше в каждом из нас и может в зависимости от условий либо погибнуть, либо развиться. И мне кажется, что самая главная цель человечества – научиться создавать условия, в которых каждый человек сможет стать таким, и в этом единственный путь развития мира.

– Прямо Арнольд Тойнби с его идеей духовного совершенствования, – сказал Винтерс. Похоже, он изучал философию. Далеко не каждый знает такие вещи.

– Возможно, кое-какие элементы его теории здесь и присутствуют, но не они главные, так как у Тойнби совершенствование возможно только через религию, а я считаю, что религия, как правило, оказывает прямо противоположное воздействие на человека.

Эд злобно посмотрел на меня и с кривой усмешкой сказал:

– Боюсь, что наш беспочвенный спор так и закончится ничем, поскольку его продолжение будет, пользуясь определением мистера Роджерса, моим насилием над ним, чего я, как толстовец, ни в малейшей степени не хочу. Поэтому я вынужден прервать нашу беседу и временно покинуть вас. – Хамнер встал и удалился с гордо поднятой головой, словно Наполеон из похода на Москву, не оставляя ни у меня, ни у зрителей ни малейшего сомнения в том, кто вышел победителем из нашего спора. Глядя ему вслед, я потрогал уже изрядно вспухший синяк под глазом и подумал, что на сегодняшний вечер вполне сойду за Кутузова.

– Ну, вы даете, старина! – восхищенно воскликнул профессор Хиггинс, едва Эд вышел из комнаты. – Я еще никогда не видел, чтобы наш Эд уклонялся от спора подобным образом. Это ваша бесспорная победа. Должен вам сказать, что такое явление, как уклоняющийся от спора Эд, – явление крайне редкое, даже, я бы сказал, уникальное. Обычно он спорит до тех пор, пока не припрет противника к стенке. К тому же он непьющий из-за язвы, так что всегда сохраняет трезвую голову, но сегодня вы его просто изничтожили!

– Бен, да ты просто молодчина! Наконец-то хоть кто-то сбил спесь с этого вечного спорщика, да еще как сбил! – еще громче профа восторгалась девица, имя которой я уже благополучно забыл. – И как вам только это удалось?

– Я был первым по философии в колледже, – скромно ответил я.

– И такой человек стал охранником?! – возмутился проф.

– А что делать, на войне как на войне.

– Все равно, отличная работа! Кто бы мог подумать, что непобедимый Эд Хамнер капитулирует!

Аналогичные комплименты я слышал со всех сторон, а проф даже принес мне стакан водки, чтобы отметить столь великое событие. Пришлось выпить, потом еще и еще, пока я не потерял счет стаканам. Каждый почему-то счел своим долгом угостить меня своим любимым напитком, и от этой дикой смеси я окончательно погрузился в туман опьянения, стены комнаты и люди вокруг меня начали качаться и расплываться, словно миражи в пустыне. Мне потребовалась вся сила воли, чтобы не упасть. Если быть честным, то устоять на ногах мне удалось только потому, что очень уж не хотелось мне после столь славной победы над Хамнером в философском споре ударить в грязь лицом в самом прямом смысле.

Чтобы немного прийти в себя после чересчур обильного принятия вовнутрь алкоголя, я вышел на балкон подышать свежим воздухом и покурить. Зря я это сделал.

На балконе, обнявшись, стояли Эд и Светлана.

ГЛАВА 13

Под мачтой за нее они

Сошлись на смертный бой.

И вот итог – один в крови,

Второй – едва живой.

Пиратская песня XVII века

Я шпагой сердце вам проткну

За то, что заключали вы в объятья

Ее! Она дороже жизни мне!

Старинная пьеса

– …выставил меня полным идиотом, хотя нельзя не признать, что он весьма подкован в философии и логических построениях для простого телохранителя, – сказал Эд, продолжая, видимо, ранее начатую фразу. Одна его рука лежала на перилах балкона, вторая небрежно обнимала талию Светланы.

– Я же говорила, что он неплохой парень.

– Да черт с ним, хотя…

Я повернулся и тихо ушел с балкона, так и не замеченный ни Эдом, ни Светланой. Они продолжали свой разговор на балконе, а я поплелся к профу и, с благодарностью приняв от него стакан с каким-то ядовито-зеленым коктейлем, тут же ввязался в яростную дискуссию о смысле жизни и быстро положил на обе лопатки профа и Криса, горячо отстаивавших свою идею о надуманности всякого смысла жизни.

Кто-то, кому надоела философская болтовня, включил старинный вальс, прервавший наш спор.

– Танцуют все, джентльмены, приглашайте дам на танец! – заорал Винтерс и сам подал пример, пригласив на танец ту самую девицу, которая так громко восхищалась моей победой над Хамнером.

Светлана и Эд как раз вошли в комнату, видимо, наговорившись на балконе. Заметив их краем глаза, я отставил стакан и встал. Голова кружилась от выпитого, как глобус, все вокруг расплывалось в тумане, полученные от Барта удары остро напоминали о своем существовании, однако я подошел к Свете и Хамнеру как раз в тот момент, когда он собрался пригласить ее на танец, и громко, так, чтобы слышали все, сказал:

– Света, помнишь, ты обещала мне один танец, – и, почти вырвав девушку из рук Хамнера, повел ее в сторону танцующих.

Я ожидал, что она сейчас вырвется или скажет, что ничего подобного она мне не обещала или еще что-нибудь в этом духе, но Светлана просто с интересом посмотрела на меня и молча закружилась в вальсе.

Ноги едва слушались меня, и я все больше наваливался на нее, не в силах самостоятельно выделывать замысловатые кренделя старинного танца. В какой-то момент я окончательно потерял равновесие, и мне пришлось схватить Светлану за плечо, чтобы устоять на ногах. При этом я немного промахнулся.

– Убери руки от нее, козел! – раздался чей-то голос у меня над ухом, и я от сильного толчка отлетел метра на два и упал, не удержавшись на непослушных пьяных ногах.

Это оказался Эд, вставший на защиту Светланы, словно благородный рыцарь печального образа из старинной баллады. Кстати, это определение очень к нему подходило. Я имею в виду насчет печального образа.

Я медленно встал на ноги. Вальс все еще играл, однако танцующих уже не было – все смотрели на нас, как и тогда, когда мы с Эдом спорили о насилии. Теперь, правда, спор явно приобретал гораздо более опасное течение.

– Ребята, ну чего вы, – увещевающе сказал проф, но встать между нами не рискнул.

Я принял боевую стойку и шагнул к Эду. Спустя секунду стол, накрытый в центре комнаты, с грохотом перевернулся, потому что я врезался в него не хуже артиллерийского снаряда после удара ногой в грудь, нанесенного принципиальным противником насилия с большим мастерством и огромной силой.

Поднявшись на ноги, я снова встал в боевую стойку и закружил вокруг Хамнера под звуки вальса, пытаясь нащупать слабое место в его обороне и одновременно косясь по сторонам на случай, если кто-то попытается меня вязать, но никто не сделал даже попытки нас разнять. Все посторонились, прижались к стенам, чтобы дать нам больше места, и теперь стояли и смотрели, как мы сражаемся.

Хамнер, судя по всему, серьезно занимался таэквандо. Для его габаритов это был наиболее подходящий способ ведения боя, поскольку в таэквандо большая часть Ударов наносится ногами. К тому же почти двухметровый Эд прекрасно умел держать дистанцию, благо места хватало. А в дистанционном бою с человеком, который выше меня на голову и при этом так хорошо подготовлен, у меня не было шансов, особенно в моем нынешнем состоянии. Но я с упрямством осла раз за разом вставал после мощных ударов длинных ног Эда, который со страшной силой бил меня в грудь, живот и голову. Туман опьянения не давал сконцентрироваться, в глазах двоилось, но зато я почти не чувствовал боли, словно под действием наркотика.

Мне никак не удавалось ни блокировать удары Хамнера, ни подсечь его. Даже сократить дистанцию я не мог. Мой противник легко уходил от всех моих попыток зажать его в угол и начать, наконец, ближний бой.

Отлетев после очередного удара в голову и пытаясь встать, я услышал голос профа:

– Их надо разнять, это же чистое убийство, Бен же в стельку пьян! – говорил проф. – В конце концов, он же гость! Черт вас всех побери, должны же быть в этой стране хоть какие-то правила гостеприимства!

– Ничего, это ему пойдет на пользу, – мрачно пробурчал Крис, стоявший рядом с профом. – Меньше будет зазнаваться. За этот дурацкий номер со Светланой я бы и сам ему с большим удовольствием врезал как следует.

Злость, ярость и ненависть всколыхнулись во мне, словно цунами. Но одновременно с ними откуда-то из еще трезвых глубин моего мозга пришла насмешливая мысль, что сегодня и я, и Эд проигрываем на своем поле – я победил его в споре, а он меня – в драке. Меня охватило бешенство, бешенство первобытного человека, у которого не хватает сил одолеть пещерного медведя. Я хотел достать Длинного любой ценой, чтобы переломать ему кости, растерзать его. Никогда и ничего прежде мне не хотелось с такой силой. Как тонок лак цивилизации. Достаточно чуть-чуть поскрести, и миру явится кровожадный неандерталец. Впрочем, я явно был не одинок в своих чувствах. И если я вынужден был просто обороняться, то Длинный нападал на меня как дикий зверь, загнавший в угол свою добычу. Не дожидаясь, пока я встану, Эд рванулся вперед, чтобы добить меня, его длинная левая нога взметнулась вверх, целясь в мою незащищенную голову.

«Все, кранты тебе, Длинный!» – подумал я, ныряя под его ногу. Хамнер явно утратил осторожность после того, как дюжиной ударов разбил меня в пух и прах, и этим я не мог не воспользоваться. Эд дал мне возможность перейти в ближний бой, и этот шанс я не упустил.

Поднырнув под его левой ногой, пронесшейся в сантиметре над моей головой, я растопыренными пальцами правой руки изо всех сил ударил Хамнера, целясь в солнечное сплетение. Попал я или не попал – не знаю, но Эд схватился за живот и согнулся. И тогда я, выпрямляясь, снизу вверх, вложив весь свой вес и всю силу, ударил его кулаком в переносицу. Раскинув руки, Эд отлетел на несколько метров, с грохотом врезался в заставленный пустыми бутылками журнальный столик, перевернул его и под звон бьющегося стекла, который прозвучал для меня как колокольный, рухнул на пол.

Я шагнул вперед, чтобы добить его, но сзади на меня внезапно навалилась чья-то туша, обхватив поперек тела и прижав мои руки к туловищу, а над ухом раздался голос Криса, произнесшего что-то непечатное.

Я резко ударил его затылком в лицо, каблуками по пальцам ног и затем всадил локоть ему в солнечное сплетение. На сей раз точно попал, потому что Крис шумно выдохнул и отпустил меня. Я обернулся, чтобы добить его, и уже занес руку, чтобы с размаху рубануть Криса по шее чуть пониже уха ребром ладони, но внезапно остановился. Зверь, бушевавший во мне секунду назад, требовавший растерзать и Эда, и Криса, исчез. Ненависть и ярость пропали, спрятавшись где-то в глубине моей души. Просто Крис не стоил моего гнева. С таким, как он, человеком, который нападает со спины, я не желал драться. Если он полезет ко мне еще раз, я, конечно, угощу его так, что он на всю жизнь запомнит этот вечер, но только если он полезет первым. Хватит на сегодня с меня драк. Я и так уже едва дышал.

– Все в порядке, я уже успокоился, – сказал я тем, кто готовился вязать меня, – дайте мне лучше присесть.

Я прислонился спиной к стене и тихо съехал по ней вниз. Голова, испытавшая за такой длинный сегодняшний день атаки Барта, дикую смесь спиртных напитков и вот теперь еще и удары Хамнера, совершенно отказывалась работать, да и все остальные части моего тела вели себя ничуть не лучше.

– Надо «Скорую» вызвать! – крикнул проф и бросился к телефону, исполняя свой собственный приказ.

Большинство собравшихся столпились около Эда, который безжизненно лежал на полу. Из носа обильно текла кровь, заливая ковер. Кто-то неумело пытался оказать ему первую помощь. Светланы нигде не было видно.

«Так еще загубят совсем парня», – подумал я и нечеловеческим усилием воли заставил себя встать и подойти к Эду.

Один из стоявших около Хамнера попытался меня остановить, одарив при этом взглядом, в котором ненависть смешивалась с уважением и страхом.

– Спокойно, я хочу ему помочь, пока вы тут его совсем не загубили, – сказал я, и человек, преграждавший мне путь, отступил в сторону.

Я посмотрел на поверженного Эда и не почувствовал предвкушаемой радости от вида павшего врага. Только сожаление о том, что мы оба не сумели себя сдержать.

– Расступитесь все, ему нужен свежий воздух! – крикнул я как можно громче. Затем наклонился к Эду и понял, что сейчас грохнусь в обморок. К счастью, меня выручил Мони Витмен, возникший рядом со мной и тихо сказавший мне:

– Идите присядьте, Бен. Вам и так здорово досталось. А я займусь им. Можете мне поверить, уж я его окончательно не загублю.

Я отошел на пару метров – на большее у меня не хватило сил, и сел на пол, упершись спиной в стену, наблюдая, как Мони быстро и квалифицированно, несмотря на добрую бутылку виски, выпитую до этого, оказывает первую помощь Эду. А потом закрыл болевшие от яркого света глаза – люстра больше не мигала разноцветными огнями, но горела ровным, ослепляющим светом.

Мне тоже кто-то оказал помощь, протерев лицо смоченным в холодной воде полотенцем. Открыв глаза, я, к своему глубокому удивлению, увидел рядом с собой Светлану.

– Ты?.. – только и смог я выдавить в удивлении.

– Эдом сейчас занимается Мони, и он поможет ему лучше, чем я. А тебе тоже здорово досталось, вот я и решила помочь тебе, – ответила она и открыла портативную аптечку.

– И это после того, что случилось?!

– А ты думаешь, что я откажу тебе от дома только потому, что ты дал по морде одному из моих ухажеров? – сказала она и негромко рассмеялась, увидев мое изумленное лицо.

– Двум, – поправил ее я, вспомнив Криса.

– Это ты о Крисе? Ему это тоже не вредно, а то он считает себя очень крутым, – сказала она, улыбнувшись. – Но Эда ты сегодня положил на обе лопатки. И переспорил, и в драке победил.

– А ты жестока, – сказал я. – Даже не подошла к своему рыцарю, павшему в бою за тебя. А теперь еще и насмехаешься над ним.

– Я не жестока, – сказала она, и ее взгляд мгновенно похолодел, уколов меня, как рапира. Потом она вновь улыбнулась. – Просто я не смогла протолкаться к своему рыцарю сквозь окружившую его толпу зевак и почитателей. К тому же, на мой взгляд, Эд получил по справедливости. Кстати говоря, у Эда черный пояс по таэквандо, а в молодости он три года служил в войсках специального назначения, пока не демобилизовался и не занялся всерьез поэзией и драматургией.

– Я тоже служил в войсках специального назначения, правда, это было лет двадцать с лишним назад.

– Для дедушки ты сохранил неплохую форму, – улыбнувшись, сказала Света.

– Я не дедушка, я даже не женат.

– Отчего же так плохо? Я думала, что на таких крутых мужиков девки пачками вешаются.

– Вешаться то вешаются, да только подходящей девушки я так и не нашел.

– А ты, похоже, разборчивый.

– Да нет, просто свою девушку так и не нашел, такую, как ты, например. Не везет, наверно.

Света пропустила мимо ушей мой весьма прозрачный намек и начала накладывать лечебный пластырь на мое разбитое лицо. Я выругался сквозь зубы.

– Терпи, солдат, генералом станешь, – рассмеялась Света и пояснила: – Это такая русская поговорка.

– Хорошие у вас там, в России, поговорки.

В этот момент до меня донесся вой сирены «Скорой помощи», которая заставляет все другие машины, кроме полицейских и пожарных, прижаться к обочине.

– О, черт! – воскликнул я и попытался встать.

– Что такое?

– Нельзя, чтобы меня забрала «Скорая помощь», потому что я отпросился с работы, поговорив со своим шефом и сославшись на семейные дела, чтобы прийти к тебе. Мой шеф не знает, что я не женат. Поэтому если меня заберет «Скорая» и мой шеф узнает об этом, то он поймет, что я его надул, и уволит меня, – быстро объяснил я Светлане ситуацию.

В принципе значительная часть сказанного была правдой или, по крайней мере, полуправдой. Сэр Найджел действительно не знал, где я, он наверняка узнает, где я был и что со мной случилось, если меня заберет «Скорая», потому что копии всей отчетности «Скорой помощи» доставляются в наше бюро, чтобы установить сразу, без опасных запросов в различные инстанции, как квалифицируется то или иное дело. А палачи, которые обманывают свое начальство, долго не живут, особенно если учесть вчерашние события. Так что во что бы то ни стало я должен был улизнуть от «Скорой помощи». На карту фактически была поставлена моя жизнь.

– Пошли в соседнюю комнату, недобитый герой, – сказала Светлана, помогая мне встать.

Опираясь на ее плечо, я поднялся и захромал в указанном направлении.

– Сиди здесь, я сейчас приду, – сказала она и тут же исчезла. Я без сил опустился на пол и сжал ноющую голову руками. О том, что будет с моей головой завтра, даже думать не хотелось.

– Я предупредила ребят, что о тебе врачу «Скорой помощи» нельзя говорить ни слова, – сказала Света, возникая рядом со мной.

– Спасибо тебе, ты замечательная девушка.

– Не за что. Не могу же я не отблагодарить человека, который спас меня от Торвальдской банды насильников. А теперь сиди тихо, я наложу повязку.

Спустя пару минут она, улыбнувшись, сказала:

– Вот и все, можно жить дальше.

– Спасибо.

– Не за что. Надо же хоть иногда делать добрые дела. – Она грустно улыбнулась и села на пол рядом со мной.

Из холла донесся гул гонга, а чуть позже из гостиной донесся гул голосов. Видимо, оставшиеся гости объясняли врачу «Скорой», что случилось с Эдом.

– Я попросила своих друзей сказать, что Эд просто неудачно упал и расшибся, – словно прочтя мои мысли, сказала Светлана.

– Ты прямо как хозяйка гостиницы, всеми командуешь, и все тебе подчиняются, – улыбнулся я, пытаясь одновременно представить себе дурака, который поверит в такое объяснение. Особенно когда в другом углу комнаты сидит Крис, тоже с разбитой мордой. Смешно.

– Надеюсь, мне повезет больше, чем ей, – ответила она и рассмеялась. Я тоже, хотя ничего особенно смешного в сказанном не видел.

В дверь кто-то деликатно постучал. Потом дверь медленно открылась ровно настолько, чтобы проф смог просунуть свою голову и сказать:

– Света, врач «Скорой» требует тебя для составления протокола.

– Как там Эд? – спросила она, вставая.

– С ним все в порядке, иначе врач не торчал бы здесь так долго, составляя этот дурацкий протокол, – сказал проф, слегка улыбнувшись.

– Хорошо, я сейчас приду. Только посиди с Беном, ему досталось еще больше Эда, а врач «Скорой» даже знать о нем не должен.

– Конечно, посижу. В чем проблема, – ответил проф, входя в комнату.

Светлана встала и скрылась за дверью, а проф устроился на кушетке в метре от меня.

– Да, здорово вы друг друга отделали. Эд только что пришел в себя и еще встать не может, а ты выглядишь так, словно вот-вот копыта откинешь.

– Спасибо тебе, проф, на добром слове, – проворчал я.

– Всегда пожалуйста, – ухмыльнулся проф и замолчал, о чем-то задумавшись.

Воспользовавшись тем, что он заткнулся, я стал прислушиваться к голосам в гостиной, но, как ни старался, ничего не смог разобрать. Ни единого слова.

Наконец гул голосов смолк, а через минуту слабо, почти на пределе слышимости до меня донесся стук закрывшейся входной двери. Еще через минуту в комнату вошла Светлана.

– «Скорая» уехала. Они увезли Эда. У него сломан нос, – сообщила она в телеграфном стиле короткими рублеными фразами, потом мрачно посмотрела на меня и сказала: – Теперь надо решить, что делать с Беном.

– Ничего со мной не надо делать, – сказал я, безуспешно пытаясь самостоятельно встать на ноги. – Я нормально себя чувствую, мне такое не впервой, так что я…

– У тебя наверняка сотрясение мозга, к тому же ты в стельку пьян, – сказал мне проф и, помолчав, добавил, обращаясь к Светлане: – Его нельзя отпускать домой. Если он и доберется, что в его теперешнем состоянии маловероятно, то чувствовать себя все равно будет хуже некуда. – Он ухмыльнулся. – Особенно утром.

– Лучше всего оставить его ночевать у меня, а утром приедет Мони и осмотрит его, – сказала Света.

Этого нельзя было допустить, потому что завтра утром я должен буду отчитаться сэру Найджелу о ликвидации Барта, к тому же я просто не мог остаться здесь ночевать. Если шеф позвонит мне утром и не застанет меня дома, то возникнут вопросы, которых я всячески старался избежать. Тем более что я оставил дома свой оллком.⁴ Каждый сотрудник должен постоянно носить его с собой, чтобы его, сотрудника, можно было найти в любое время суток, и нарушение этого правила каралось особенно строго, вплоть до увольнения. А пойти к Светлане со своим оллкомом я не мог, потому что он постоянно посылает сигнал на наш центр координации. Поэтому я оставил его дома, как будто никуда и не уходил. Но если меня оставят ночевать здесь, то сразу после обычной утренней переклички в восемь мой обман будет обнаружен. Я ходил по лезвию ножа, который в любую секунду мог отсечь мне голову случайным звонком, и ничего не мог сделать. Почти ничего.

– Я прекрасно себя чувствую, со мной все в порядке, я к таким переделкам привык, к тому же мне завтра утром будет звонить мой шеф, а он человек требовательный и любит, чтобы его сотрудники ночевали дома. И если меня завтра в восемь не будет дома, то мне очень крупно влетит, – отчаянно бормотал я, пытаясь придумать, как мне на сей раз спасти свою жизнь, не раскрывая никаких тайн, однако ничего путного в голову не приходило.

– Но ты не можешь в таком состоянии ехать домой! – запротестовала Света. – Тебя надо лечить. Оставайся у меня, а утром кто-нибудь из ребят заедет за тобой и отвезет домой прежде, чем твой шеф позвонит тебе.

– Я могу завтра утром отвезти его, – сказал Крис. – У меня все утро нерабочее, потому что в лаборатории взорвалась установка, на которой я сейчас работаю.

– Видишь, Крис завтра приедет часам к семи утра и отвезет тебя.

– Нет, мне надо сегодня же уехать домой, потому что мне должен позвонить из Польши мой друг, – продолжал я врать тоном капризного маленького ребенка, привыкшего, что все его прихоти мгновенно исполняются. Как ни прекрасно было бы провести ночь со Светланой, пусть и в совершенно небоеспособном состоянии, но я должен был вернуться домой. Время операции мне дано до полуночи, и по истечении этого срока Лысый Дьявол наверняка позвонит мне, чтобы удостовериться, что задание выполнено. А если он позвонит и выяснит, что мой пейджер валяется у меня дома, а я сам валяюсь дома у свидетельницы по делу Слейда… А мне сегодня почему-то очень хотелось жить.

– Может, действительно отвезти его сейчас? – сказал проф, и я про себя от души поблагодарил его.

– Но ты же видишь, в каком он состоянии.

– Вижу, но раз ему так надо домой, то надо его домой и отправить. Каждый имеет право идти в ад своим путем.

– Проф, я тебя люблю! Ты прямо читаешь мои мысли! – воскликнул я.

– А завтра утром, если уж ты так сильно беспокоишься о здоровье Бена, заедешь к нему и удостоверишься, что он еще жив, – продолжил проф.

– Но я завтра работаю сутра, – ответила она, а я подумал о парнях Мартина, которые завтра с утра начнут круглосуточное наблюдение за Светланой.

– Да я просто позвоню тебе на работу завтра утром и засвидетельствую, что со мной все в порядке, вот и все, – сказал я.

– Хорошая идея, – поддержал меня проф, и я в который раз мысленно сказал ему спасибо, потом задумался, чего это он мне так рьяно помогает, и, похолодев от страшной мысли, едва выговорил:

– И вообще, мне не впервой попадать в такие переделки. Бывало и гораздо хуже.

– А я сейчас отвезу его домой и прослежу, чтобы он благополучно дошел, и сразу же позвоню тебе, чтобы ты не волновалась, – подал голос Крис.

– Ну, вот и отлично, – сказал я как можно бодрее, – и овцы целы, и волки сыты.

– Ладно, так уж и быть, – согласилась Светлана. – Но смотри, Бен, не забудь позвонить мне завтра утром. Иначе я тебя из-под земли достану.

– Не забуду, – пообещал я и подумал: «А если она действительно вздумает наведаться в „Лондон фармацептик компани“ и спросить меня? Вот потеха будет для сэра Найджела. Только подобного сюрприза мне и не хватает для полного счастья. После этого я могу твердо рассчитывать на увольнение из фирмы и на маленький подарок к увольнению в виде пули в спину от кого-нибудь из моих коллег!»

– Я обязательно позвоню тебе завтра утром, – заверил я Светлану.

– Хорошо, – ответила она.

– Ну что, идем? – осведомился Мони.

– Я провожу вас до первого этажа, – сказала Светлана и решительно направилась к входной двери.

– Бен, ты как, сам пойдешь или нам нести тебя? – весело спросил Крис, проводив Светлану глазами.

Я попытался встать и выяснил, что самостоятельно идти не могу, вернее, не могу стоять на ногах, так что помощь Криса, поддерживавшего меня с одной стороны, и Мони, который подпирал меня с другого бока, оказалась очень кстати. Светлана шла сзади, время от времени покрикивая на добровольных санитаров, чтобы они были поосторожнее.

Когда Крис пообещал подвезти меня до дома, то я решил, что он подбросит меня до моего блока на своей машине или вызовет такси, но такого я никак не ожидал.

Неподалеку от дома Светы, примерно в полуквартале от него, стоял огромный грузовой служебный пульсар со знаком физической лаборатории лондонского исследовательского центра.

– Доставим в пять минут, с ветерком! – воскликнул с улыбкой Крис, прижимая свою ладонь к замку, настроенному, видимо, на его отпечатки пальцев.

Меня очень аккуратно загрузили в просторную кабину. Последнее, что я помнил достаточно отчетливо, так это то, что Светлана на прощание поцеловала меня. Потом все окутал туман, отчасти из-за перегрузки при взлете, хотя Крис старался взлететь как можно мягче. Хороший он все же парень. Сейчас я был готов простить ему даже то, что он напал на меня со спины после того, как я уложил Эда.

В другое время я получил бы огромное удовольствие от полета на пульсаре над ночным городом, но сейчас я просто не мог смотреть в иллюминатор. На это сил у меня уже не осталось. Весь полет прошел как во сне, время от времени прерывавшемся, когда Мони проверял, жив ли я.

Крис посадил пульсар прямо перед моим домом, после чего они с Мони так же, как и у Светы, взяли меня под руки и понесли домой. Как сквозь сон я услышал, как Крис кому-то объясняет, что я просто здорово перебрал, упал и расшибся.

Небольшая заминка произошла у дверей моей квартиры. Я никак не мог вспомнить код замка, и я совершенно не помню, вспомнил ли я этот чертов код или нет. Однако тот факт, что следующим утром я проснулся у себя в квартире, говорит о том, что все-таки вспомнил. Потом они аккуратно уложили меня в кровать и ушли по-английски, не прощаясь, тихо закрыв за собой дверь.

Лежа в сером пьяном тумане, я не сразу сообразил, откуда доносится этот звук. Трезвонил мой оллком. Даже не глядя на индикатор вызова, я знал, кто может звонить мне в это время. Да и кто мне вообще мог звонить? Только он да еще пара таких же. Только они. Ни друзья, ни знакомые мне не позвонят, потому что у меня их нет, если не считать знакомыми коллег по бюро. У меня даже врагов нет – все они уже мертвы.

Я приподнялся и покрутил головой, а затем на четвереньках дополз до оллкома, лежавшего на кухонном столе. Я не хотел сейчас никого ни видеть, ни слышать и еще больше не хотел, чтобы он видел меня сейчас. Тогда не избежать многих неприятных вопросов и многих проблем. Или всего лишь одной – как остаться в живых. Я переключил оллком в режим цифровой передачи голосовых сообщений по спецканалу спутниковой связи и продиктовал, глядя в стену:

– На связи сотрудник «Лондон фармацептик ком-пани» Бенджамин Роджерс, номер 76733-Q, код сетчатки бета-h 126. Срочное сообщение для заместителя начальника службы безопасности компании сэра Найджела Тизермита, номер 146-R, код сетчатки альфа-s 411. Задание выполнено, хотя были определенные накладки. Клиент качеством работы удовлетворен. Подробности позже.

Спустя несколько секунд оллком голосом Лысого Дьявола сказал:

– Завтра прийти в офис в 10.30 и отчитаться в деталях. Возможно, будет дано новое задание. Спокойной ночи, Бен.

– Спокойной ночи, Найдж, – сказал я, отключая оллком. Отбросив его в сторону, покачиваясь, медленно подошел к окну и посмотрел на расстилавшийся передо мной ночной город. Мрачные, темные, без единого огонька колонны небоскребов казались пальцами зловещей темной сущности Земли, тянувшимися к прекрасным драгоценностям небес – полной луне, которая белела среди звезд, словно огромная жемчужина в центре алмазного колье.

Потом звезды и луна завертелись в диком хороводе, небоскребы переплелись в дьявольскую сеть, взлетели вверх, закрыли небо и оттуда обрушились на меня. Последнее, что я запомнил, – мягкий ворс восточного ковра на полу, в который я уткнулся лицом. А затем все утонуло в безбрежной ночной тьме.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА 14

Если бы в следующее утро Степе сказали бы так: «Степа! Тебя расстреляют, если ты сию минуту не встанешь!» – Степа ответил бы томным, чуть слышным голосом: «Расстреливайте, делайте со мной все, что хотите, но я не встану».

Михаил Булгаков. «Мастер и Маргарита»

Телефонный звонок отдался в моей голове дикой болью. Я выругался и потянулся за телефонной трубкой, одновременно пытаясь припомнить, что же было вчера, после того, как я покинул дом Барта и поехал к Светлане, и где я вообще нахожусь. Голова раскалывалась от боли, глаза словно кто-то песком засыпал, все тело ломило, а внутренности напоминали о своем существовании самым неприятным для меня образом. В памяти зияли темные провалы на месте некоторых событий вчерашнего вечера, который сегодня казался кошмарным сном. Я попытался припомнить, что же со мной случилось. Кажется, вчера я дважды с кем-то дрался, причем дрался всерьез, а потом напился как свинья. Ах, да. Барт, вечеринка у Беловой, Эд Хамнер. Никогда в жизни я еще не чувствовал себя так плохо. Мне не впервой было напиться как свинья или быть избитым до полусмерти, но никогда еще в моей жизни столь грандиозная пьянка не совпадала с двумя Араками не на жизнь, а на смерть, да еще с профессионалами.

Я окончательно проснулся от нового звонка телефона и понял, что лежу у себя дома на своем восточном ковре. По крайней мере, хоть часть моих воспоминаний имела материальное подтверждение. Я с трудом встал, выругавшись от боли в груди, и едва не упал, когда от резкого движения комната закрутилась передо мной, как волчок, ухватился за край телефонного столика для устойчивости и взял трубку.

– Роджерс у телефона, – с трудом прохрипел я и облизал пересохшие губы. Эта привычная фраза далась мне с таким трудом, словно я был Робинзоном Крузо, тридцать лет не разговаривавшим ни с одним человеком.

– Это Мартин, – сказал знакомый голос. – Мои ребята, как ты и велел, начали наблюдение за твоей подругой. Сейчас она направляется на работу. Вообще-то пока ничего стоящего для звонка тебе они не засекли, но поскольку ты приказал докладывать каждые шесть часов, что делает объект, то я спешу выполнить твое распоряжение.

– Спасибо, – пробурчал я. Головная боль только усилилась. Мне нужен был сейчас не отчет о деятельности Светланы, а что-нибудь от головной боли. И промочить горло. Желательно напитком, содержащим немного градусов. Я представил себе запах спиртного, и меня едва не стошнило прямо на телефонную трубку. Хорошо, экран был по-прежнему отключен. Лучше начать утро с безалкогольных напитков.

– Бен, как насчет денег? – поинтересовался Мартин, не ведавший, в каком состоянии я нахожусь.

– Через час я переведу их на счет твоего агентства в «Лондон кредит бэнк» или на любой другой счет, который ты мне укажешь. И не волнуйся, разве я когда-нибудь надувал своих друзей? – сказал я и с трудом подавил стон, когда страшная головная боль ввинтилась в мой череп словно сверло электродрели.

– Никогда, но это не доказательство твоей платежеспособности, – сказал бессердечный прагматик Мартин. – Я бы предпочел чек, а не твои заверения.

– Будут тебе деньги, будут, черт тебя побери! – зарычал я. – А пока отвали, я себя плохо чувствую.

– Что, дружок, похмелье? – хихикнул Мартин и тотчас повесил трубку, так и не услышав поток ругательств и проклятий по своему адресу.

С размаху треснув телефонной трубкой по аппарату, я скорчился от головной боли, к которой добавилось еще несколько ухудшающих жизнь последствий похмелья, и пополз на кухню.

Только с третьей попытки я сумел произнести приказ автоповару сварить черный кофе достаточно четко и громко, чтобы тот услышал меня и начал работу. Похоже, смесь из русской водки, шотландского скотча, американского бурбона, шампанского, коньяка, ликеров, вин и еще бог знает чего подкосила мое здоровье не хуже автокатастрофы.

«Боже, – подумал я. – Нельзя же так напиваться. Особенно в мои-то годы. А то как мальчик, который в первый раз дорвался до спиртного, – попробовать все и сразу, и побольше, побольше».

Внезапно я вспомнил вчерашний день вплоть до мельчайших деталей. Неудивительно, что моя голова просто раскалывалась от боли. На то было, по меньшей мере, три причины, одну из которых звали Джереми Барт, а вторую Эдвард Хамнер. Все три стоили друг друга.

После пары глотков очень крепкого черного кофе я почувствовал себя немного лучше. Кофе лучше всего помогает мне с похмелья. Однако сегодня я чувствовал себя слишком плохо, чтобы спастись одним кофе, но выбивать клин клином не собирался. Во-первых, так можно ненароком увлечься и пару недель отдыхать, как в санатории, а во-вторых, от одной мысли о спиртном мне становилось нехорошо. Пожалуй, надо взять патент на новейшее и самое зверское средство излечения алкоголизма – напоить до бесчувствия и не дать похмелиться.

Опорожнив чашку, я нашел в себе достаточно сил для того, чтобы сползать за своей аптечкой и найти там нужные таблетки – от головной боли, от тошноты, от изжоги, от алкогольной интоксикации, новейшее патентованное средство от похмелья, таблетку для повышения тонуса и так далее.

Телефонный звонок раздался так внезапно, что я подавился таблетками и облил себе ноги только что налитой автоповаром второй чашкой кофе. Кофе был дьявольски горячим.

– Роджерс у аппарата, – предельно сдержанно сказал я, опасаясь, что это может быть мой шеф.

– Доброе утро, Бен. Это Крис, – раздался в трубке немного охрипший голос того здоровенного скандинава-физика, который пытался меня успокоить вчера вечером.

Я с большим трудом проглотил вставшие поперек горла таблетки и максимально дружелюбным голосом, на какой был способен, сказал:

– Доброе утро.

– Я решил позвонить тебе сегодня утром, потому что подумал, вдруг тебе нужна помощь, купить, может, что-нибудь. Ты вчера так плохо выглядел, – сказал Крис с едва заметными в его голосе виноватыми интонациями. – Если что-нибудь надо, то я могу сделать.

Я с большим трудом удержался от желания попросить его повесить трубку и больше никогда мне не звонить. Терпеть не могу людей, которые подло, без предупреждения, нападают на человека. Удержало меня от этого только то, что он вчера доставил меня домой, да еще мысль о том, что Крис явно не просто так звонит мне ранним утром.

– Спасибо за то, что ты вчера столь любезно довез меня прямо до кровати, это было очень мило с твоей стороны. Я себя сейчас чувствую вполне удовлетворительно, только вот голова сильно болит с похмелья, – с наигранной бодростью сказал я, одновременно стирая носовым платком кофе с обожженных колен.

– Да, похмелье – вещь тяжелая, – сочувственно вздохнул Крис.

– Ну, для меня это не беда, у меня есть аптечка с целым набором всевозможных снадобий, которые, если верить надписям на этикетках, должны помогать от похмелья.

– И как, действительно помогают?

– Вроде да, во всяком случае, после их приема я стал чувствовать себя немного лучше.

Крис немного помолчал, тяжело вздохнул и сказал:

– Я звоню тебе, Бен, потому что хотел бы извиниться за вчерашний вечер. И за Эда – он у нас, понимаешь, очень вспыльчивый, и за себя, потому что я тоже вчера многое сделал не так, как надо. Я, конечно, понимаю, что выгляжу в твоих глазах не самым лучшим образом, но мне не дает покоя чувство, что вчера я был неправ. Извини меня, если можешь. – В голосе скандинава чувствовалось искреннее сожаление.

– Да будет тебе, Крис. Ничего такого вчера вечером не произошло. Я очень благодарен всей вашей компании за чудесный вечер и тебе конкретно за то, что ты подвез меня до дома, а про все остальное забудем, – сказал я. – Если уж быть до конца откровенным, то мы все многое вчера сделали не так, как надо, но в конечном счете все ведь закончилось благополучно. Кстати, как там Эд?

– Да ничего, все в порядке. Правда, его отвезли в больницу, но ничего смертельного нет. Ты точно ни на кого из нас не обиделся, Бен?

– Конечно, нет.

– Спасибо, Бен. Ты утихомирил мою совесть. Тебе действительно ничего не надо?

– Ничего, разве что… Позвони Светлане и скажи, что со мной все в порядке и что я не могу ей сейчас позвонить, но попозже обязательно это сделаю.

– Конечно, Бен.

– Да, и еще. Не упоминайте мою фамилию, да и имя тоже.

– Хоро-ошо, – удивленно протянул Крис, – как скажешь. Что-нибудь еще?

– Кстати, в какую больницу вчера отвезли Эда? Надо бы и мне перед ним извиниться.

– Балтимор стэйт хоспитал.

– Спасибо. Ну, всего хорошего, Крис.

– До свидания, Бен.

Я положил трубку и выругался. Звонят тут всякие, жить мешают. Надеюсь, хоть Светлане не придет в голову позвонить мне с работы. Иначе ребята Мартина здорово повеселятся. И сэр Найджел тоже. Если узнает. Хотя кое-что этот разговор мне все-таки дал, поскольку теперь нет нужды звонить на работу Светлане и рассказывать о состоянии моего здоровья, за меня это сделает Крис. И, кроме того, теперь я знаю, в какой больнице находится Эд. Эта информация была очень важной для меня, и я подумал, что Крису надо будет при следующей нашей встрече сказать спасибо за этот звонок.

Я пополз обратно на кухню и продолжил лечение горячим кофе и таблетками. Есть мне пока что не хотелось. От одной мысли о еде… В общем, о еде я старался не думать.

Потягивая кофе, я размышлял о вчерашнем вечере. Да, денек был еще тот. Как только жив остался. Анализируя свои взаимоотношения с Хамнером, я вновь ощутил вчерашнее чувство – желание найти его, догнать и удавить к чертовой матери, гаденыша. Задумавшись над этим, я не сразу заметил, что начинаю прикидывать, как добыть недостающую информацию о Хамнере, и составляю план его ликвидации.

«С ума схожу на старости лет, не иначе», – подумал я. Пожалуй, единственное, что действительно не прощалось нашей организацией ни при каких обстоятельствах, так это преднамеренное убийство без приказа не в целях самозащиты. Такое нарушение еще никому не сходило с рук, и наказание было только одно – смерть. Даже я, при всем своем наплевательском отношении к правилам нашей организации, никогда не то что не нарушал, даже не думал о том, чтобы нарушить это правило.

Я приказал себе выкинуть из головы эти дурацкие мысли, однако это было не так легко. Желание убить Эда, отомстить ему за вчерашние удары горело в моей душе, словно большой лондонский пожар 2008 года. К тому же я чувствовал в нем опасного соперника, хотя и сам не понимал, в чем.

В тот самый момент, когда я представлял, как медленно душу Эда, повалив его на пол и придавив всем своим телом, опять раздался телефонный звонок. Проклиная всех на свете вообще, и любителей звонить утром в частности, я поднял трубку.

– Доброе утро, Бен, – сказал сэр Найджел своим обычным ничего не выражающим голосом.

– Доброе утро, – сказал я, постаравшись придать своему голосу такое же полное отсутствие эмоций.

– Мне передали твое вчерашнее сообщение, кроме того, задолго до этого я получил сообщение по другим Каналам, – сказал сэр Найджел – Хотя ты провел операцию не совсем так, как мне бы хотелось, я все же доволен. Ты не мог бы заехать сейчас в мой офис?

– Сейчас?

– Желательно, конечно, сейчас.

– Конечно, могу. Я буду минут через сорок, – сказал я и посмотрел на часы. Было 8.17.

– То есть в девять, – уточнил шеф. – Вот и отлично. Как приедешь, так и поговорим. – На этом сэр Найджел закончил разговор и повесил трубку.

Последние слова Лысого Дьявола мне, мягко говоря, не понравились. Старые подозрения вновь всколыхнулись во мне, но делать было нечего. Придется приехать к шефу, даже если буду умирать от родильной горячки. Однако я буду настороже, на тот случай, если сэр Найджел все же что-нибудь узнал, и смогу отразить любой его удар. И надо обязательно привести себя в порядок, иначе у шефа возникнет множество совершенно ненужных вопросов.

Я минут на пятнадцать залез в ванную комнату, используя все уловки, вплоть до грима, чтобы моя похмельная избитая морда выглядела хоть чуть-чуть поприличнее, одновременно обдумывая, что может быть известно Найджу, как он может воспользоваться этой информацией и какую тактику обороны мне следует применить. Кажется, единственное, что могло меня спасти, – это бегство. Но если сбежать мне не удастся, то шансов выкрутиться уже не будет. А так… Шанс есть в любом случае.

После этого я оделся и поехал в бюро.

В бюро было тихо и спокойно. Охрана у входа привычно проверила мое удостоверение и пропустила внутрь.

Прежде чем войти в кабину лифта, я с полминуты простоял в холле нашей конторы. Непривычная тишина и спокойствие, царившие внутри «Лондон фармацептик компани», сбивали меня с толку. Еще никогда в нашем бюро не было такого запустения. И все же колдовской аромат тайны и власти, пропитавший до основания это здание, подействовал на меня как холодная вода на пьяного. Я подобрался и решительным шагом направился к лифту.

Мартинелли, встретившийся мне в лифте, довольно тепло поздоровался со мной, что, впрочем, ни о чем не говорило, так как завкадрами нашей конторы вполне мог притвориться, что ничего не случилось, или действительно ничего не знать о моей готовящейся ликвидации.

Он вышел на восьмом этаже, и еще тридцать два этажа я ехал в одиночестве, с трудом сдерживая острый приступ клаустрофобии и ежесекундно ожидая какой-нибудь поломки лифта, после которой меня долго будут выгребать из лифтовой шахты. Или еще чего-нибудь в этом духе. Но ничего из ожидаемого мною не произошло. До последнего, сорокового этажа я все же доехал нормально.

В коридор я вышел, как приговоренный на эшафот, но коридор был пуст. Просто мои нервы разыгрались сверх всякой меры. Я глубоко вздохнул, успокаиваясь с каждым шагом по направлению к главному кабинету, и решил, что если все обойдется, то я обязательно попрошу у сэра Найджела отпуск, хотя бы на недельку, пока окончательно не свихнулся. Впрочем, учитывая ситуацию, я вряд ли могу в ближайшее время рассчитывать на длительный отдых.

Пока мои мысли вышеописанным образом дошли до решения попробовать выпросить у шефа отпуск, хотя бы на пару дней, ноги сами донесли меня до самой главной в этом здании двери. Я постучал, и, получив разрешение войти, глубоко вздохнул и шагнул внутрь.

ГЛАВА 15

Земную жизнь пройдя до середины,

Я очутился в сумрачном лесу,

Утратив правый путь во тьме долины.

Не помню сам, как я вошел туда,

Настолько сон меня опутал ложью,

Когда я сбился с верного следа.

Данте Алигьери. «Божественная комедия»

Будь всегда верен долгу своей службы и никогда ни о чем не задумывайся.

Габриэль Сансон. «Записки палача»

– Я пришел, – сказал я.

– Последняя проведенная тобою операция вызвала у меня несколько вопросов, – не поздоровавшись со мной, мрачно сказал сэр Найджел, не отрывая взгляда от лежавших на столе документов. Потом он поднял глаза и, пристально посмотрев на меня, спросил: – Кто это тебя так отделал?

– Полковник Барт, – ответил я, без разрешения усаживаясь в обитое натуральной кожей кресло.

Лысый Дьявол несколько секунд молча рассматривал мое лицо, потом спросил:

– Как это произошло?

– Я намеревался устроить ему засаду в его квартире, но, к сожалению, мне не удалось использовать фактор внезапности в должной степени, – сказал я. – Барт заметил засаду и напал сам. Мне удалось оглушить его в рукопашной схватке, но и он меня здорово отделал. Первоначально я собирался имитировать самоубийство в виде повешения, но после нашей драки это было невозможно, так как даже самый тупой коронер не поверил бы в версию самоубийства из-за многочисленных внешних и внутренних повреждений, нанесенных мною Барту во время драки. Поэтому я изменил план и сымитировал самоубийство в виде прыжка с балкона.

– Барт жил на шестьдесят четвертом этаже? – спросил сэр Найджел.

– Да. Около двухсот метров. После падения с такой высоты ни одна экспертиза не сможет установить, какие повреждения он получил за час до прыжка, а какие в момент смерти. Я оглушил Барта ультразвуковым разрядником, так что он ничего не почувствовал. В квартире никаких следов моего пребывания не осталось.

Сэр Найджел помолчал, глядя в окно, потом сказал:

– В общем-то ты все сделал правильно. Спасибо.

Я промолчал, ожидая, что еще скажет мне шеф.

– После такой операции я, конечно, должен дать тебе отдых, но ты сам знаешь, какая у нас сейчас ситуация. Волна инфицирования очень мощная, на сегодняшний день у нас в памяти компьютера заложено почти семьдесят потенциальных жертв.

Я едва удержался от возгласа изумления. Семьдесят потенциальных жертв в одновременной разработке! Такого еще никогда не было в истории нашего бюро.

– Так что дать тебе отдых я не могу, – продолжил Лысый Дьявол размеренным голосом. – Мы едва справляемся, боюсь, нам придется привлечь помощь со стороны, хотя ближайшие наши соседи тоже загружены. Если б не эта проклятая катастрофа с пульсаром… – Сэр Найджел тяжело вздохнул и покачал головой.

– Можете располагать мною в любое время суток, – сказал я.

– Спасибо, Бен. Я знал, что на тебя можно положиться. – Шеф вновь посмотрел в окно. – Да, и еще. Твоя работа? – сказал он спустя несколько секунд и сунул мне под нос сегодняшнюю газету.

Я прочитал жирный заголовок на первой странице: «Умер последний романтик Земли». Пониже более мелким шрифтом было напечатано: «Сегодня ночью в результате несчастного случая погиб последний романтик Земли Джонатан Эшби, известнейший поэт Великобритании, в течение долгих лет публиковавшийся под псевдонимом Альберт Мередит».

Я быстро пробежал глазами текст, в котором описывались биография и обстоятельства смерти поэта, приводились отрывки его стихотворений. Одновременно автор статьи замечал, что в судьбе Эшби-Мередита много странных, почти мистических деталей, как, например, то, что он погиб в результате несчастного случая буквально через несколько минут после того, как покончил жизнь самоубийством его сосед, отставной полковник войск специального назначения.

– Это никак не может быть моя работа, потому что я ушел из квартиры Барта минут за десять-двенадцать до этого несчастного случая. Во всяком случае, если верить напечатанному в газете времени смерти Эшби, – сказал я с самым честным выражением лица, на какое был способен. – И никого на лестничной площадке я не видел. Хоть я не люблю лифты, но ходить пешком на шестьдесят четвертый этаж не по мне.

– Ладно, не горячись. Никто не обвиняет тебя в смерти этого поэта. Это ведь был несчастный случай. – Сэр Найджел пронзил меня взглядом, как рапирой, но я его выдержал. – А теперь иди в отдел информирования. Можешь затребовать любую необходимую информацию по этому делу, – сказал спустя несколько секунд сэр Найджел, протягивая мне листок бумаги. – Это дело желательно завершить еще сегодня, потому что больные находятся в красной зоне заражения.

Красная зона заражения – это заключительная фаза переходного периода от Гамма-вируса к Дельта-вирусу. То есть инфицированные через два-три дня станут больными и начнут заражать всех подряд. Кроме того, в красной зоне Гамма-вирус может передаваться людям, с которыми инфицированный находится в постоянном контакте, например, членам семьи или близким друзьям. Короче говоря, в таких случаях надо было действовать как можно быстрее.

– Семья Браунлоу, – прочитал я и поднял глаза на Найджа.

– С богом, Бен. И удачи тебе, – Лысый Дьявол встал и протянул мне руку. Вот это действительно большая честь, поскольку, несмотря на некоторую фамильярность в общении со мной и еще несколькими самыми старыми сотрудниками класса А, дистанцию с нами сэр Найджел сохранял, как британские лорды свои фамильные драгоценности. Немногие могли похвастаться таким рукопожатием. Вот только в голову мне неожиданно пришла довольно нехорошая мысль: «Лысый Дьявол как будто на эшафот меня провожает. Что бы это, черт побери, могло значить?»

Пожав протянутую руку, я молча вышел из кабинета и, пройдя по коридору до конца, уселся на подоконник. Мне хватило трех минут, чтобы пробежать глазами напечатанный на листке текст.

Это было медицинское заключение, в котором говорилось, что все пять членов семьи Браунлоу заражены вирусом Витько и подлежат срочной ликвидации, так как находятся в красной зоне заражения. Пониже от руки было написано несколько строк почерком сэра Найджела – поименное перечисление членов семьи, приказ открыть мне все досье, какие я сочту необходимыми для своей работы, и прочая рутина.

Эти самые обычные строчки, которые не один раз видел и я, и многие другие сотрудники бюро, подали мне интересную мысль. Я долго смотрел на листок бумаги, пытаясь проанализировать возможные варианты, а затем аккуратно, старательно подражая почерку Лысого Дьявола настолько, насколько это было в моих силах, приписал в конце списка имен тех людей, о которых мне была необходима информация, имя Эдварда Хамнера. Я перешел свой Рубикон. Бросив последний взгляд на творение своих рук – не слишком ли сильно последнее имя отличается по написанию от остальных пяти, – я встал и пошел в отдел информации.

Там меня уже ждали.

– Бен Роджерс? – спросил меня один из клерков.

– Да. В чем дело?

– Нам только что звонил лично сэр Найджел Тизермит. Он приказал нам создать для вас максимально благоприятные условия, а также предоставить вам любую информацию, которую вы сочтете необходимой получить.

– Отлично. Мне необходима полная информация о людях, перечисленных в этом списке, – сказал я, молясь про себя, чтобы сэр Найджел не уточнил, о каких именно людях мне нужна информация.

– Сделаем минут через десять, – сказал клерк, пробежав глазами список, – а вы пока можете посидеть здесь. – Он указал на мягкие кресла в приемной.

– У вас тут можно курить? – спросил я.

– Место для курения в конце коридора, – ответил клерк слегка недовольным голосом. – Вообще-то курение вредит здоровью.

– Идите, работайте, – проворчал я. – Со своим здоровьем я как-нибудь разберусь без вас.

Клерк оскорбленно замолчал и ушел. Кажется, я нажил на свою голову еще одного недоброжелателя. Ладно, черт с ним. Не он первый, не он последний. Просто я терпеть не могу, когда мне кто-то пытается указывать, как я должен жить, или пытается давать советы, которые я не прошу. Единственный, от кого я могу стерпеть подобное обращение, – это сэр Найджел.

Я вышел из приемной и прошел по коридору. Место для курения было помечено специальной табличкой, и внутри было пусто, как на кладбище в полночь. Какие правильные люди работают в отделе информирования! Впрочем, это их проблемы.

Я закурил и задумался. Все, что происходило со мной в последние два дня, мне не нравилось, особенно вчерашние события. Впрочем, то, что было позавчера, а также то, что я собирался сделать сегодня, нравилось мне еще меньше. Я сознательно шел на нарушение самых святых правил нашей организации, что каралось смертью, хотя я не мог припомнить случая, чтобы палач в здравом уме и трезвом рассудке нарушал их. Эти законы нарушали только безумцы, которых приходилось так или иначе нейтрализовать. Может, я тоже сошел с ума и не заметил этого? Что-то в последние два дня я стал слишком часто об этом думать. Но ведь проверка, проведенная Дженис, показала, что мое психическое состояние вполне удовлетворительно. Чертовщина какая-то.

Мои мысли, блуждая какими-то непонятными окольными путями в моей голове, перескочили на полковника Барта. Пуская колечками сигаретный дым, я вспоминал первые несколько лет нашего, скажем так, знакомства. Когда я был курсантом на базе спецназа в Коттенхем-тауне, Барт казался мне человеком из стали с куском льда вместо сердца, пока однажды, несколько лет спустя, во время Возвращения, когда чья-то глупая голова решила, что начинается новая волна распространения вируса в слабо охваченной медицинским контролем, более чем на две трети вымершей в годы Великого Мора Северной Африке, я не увидел, как Барт плачет. Он плакал «скупыми мужскими слезами», потому что его отряд по приказу, который он отдал, опираясь на результаты своей разведки, выжег деревню, в которой, как потом выяснилось, не было ни одного инфицированного. Население той деревни состояло в основном из женщин и детей. Тогда мне это показалось забавным – полковник, который плачет. И вообще, война есть война.

Говорят, именно после этой операции Барт ударился в религию, стал уклоняться от выполнения миротворческих операций, протестовал против увеличения военного присутствия Великобритании в Северной Африке и несколько раз подавал прошение об отставке, которое в конце концов приняли.

Я вспомнил выражение его глаз, когда я врал ему о том, что должен доставить его в бессознательном состоянии в Коттенхем-таун. Это был взгляд человека, бесконечно уставшего нести непосильный для него груз. Казалось, он был благодарен мне за то, что я его убил, ведь по законам своей религии он не мог совершить самоубийство, это было бы нарушением воли божьей. Хотя, если подумать, как люди умудряются толковать волю божью? Ведь они всего лишь люди, и не более того. И какими бы мудрыми, могущественными и всезнающими они ни были, они остаются всего лишь людьми, хотя и позволяют себе между делом толковать волю божью и использовать ее в своих интересах. Может, бог, если он есть, как раз и хотел, чтобы Барт покончил жизнь самоубийством. Кстати говоря, примерно это и было написано в той прощальной записке, что я оставил в его квартире.

Он хотел смерти. Именно поэтому он не ушел куда-нибудь, не отправился за подмогой, не позвонил в полицию, когда обнаружил, что в его квартире кто-то есть. Он просто ринулся внутрь, чтобы найти там свою смерть. Синдром могильщика, как говорит Дженис. Когда вокруг тебя все умирают, а ты все еще живешь, живешь, живешь, словно Бог, словно бессмертный, и подсознательно хочешь убедиться в этом. Или в обратном.

Я посмотрел в окно. Мир смерти, где каждый ежесекундно рискует своей жизнью, даже не замечая этого. А я?

Сгоревшая сигарета обожгла мне пальцы, я выругался и выбросил ее в пасть мусоросборника. Тот лязгнул, пахнув на меня дымом все еще тлеющих в его пасти окурков, словно врата ада, поджидающие палачей. Мир закружился и окутался туманом, ноги подкосились, и откуда-то, черт его знает откуда, всплыла мысль: «Ты обречен!» Словно крик жертвы и голос судьи одновременно.

Дьявольским усилием воли я взял себя в руки и торопливо зашагал в сторону информационного центра. Похоже, мне действительно плохо. Пора на отдых. Хотя бы ненадолго, а то нервишки что-то начали шалить. Мысли какие-то дурацкие одолели. Но я не имел права выпрыгнуть из лодки сейчас, когда каждый гребец на счету. Это был мой долг. Вот только куда плывет эта лодка и чего хотят гребцы? В любом случае прыгать за борт мне было уже поздно. Надо будет попросить у сэра Найджела настоящий полноценный отпуск сразу после того, как я разделаюсь с делом Браунлоу.

Выходя из помещения для курящих, я оглянулся, и мне опять показалось, что железная пасть мусоросборника ухмыльнулась, словно капкан, поймавший своими челюстями волка.

Я торопливо вышел и пошел в сторону отдела информирования, чтобы получить нужную мне информацию. Мое безумие подождет, потому что сначала я должен выполнить задание. Это – мой долг.

В отделе информирования все уже было сделано, затребованная мной информация найдена, проверена, систематизирована и отпечатана. Я поблагодарил клерка за быструю и хорошо сделанную работу и тут же ушел. Ноги сами понесли меня вновь в помещение для курящих. Я хотел вновь увидеть эту пасть.

Однако ничего не произошло. Мусоросборник как мусоросборник, ничего примечательного. И ничего того, что я видел несколько минут назад.

– Что, укротил я тебя, стальная глотка! – громко воскликнул я, словно охотник над убитым зверем, пнул его так, что чуть не сломал себе пару пальцев, а затем уселся и, закурив, принялся читать распечатки, данные мне клерком.

Досье на семью Браунлоу я пока отложил в сторону. Сначала я хотел посмотреть досье на Эдварда Хамнера. Я торопливо развернул распечатку и принялся читать, прыгая взглядом со строчки на строчку и время от времени воровато оглядываясь, не видит ли кто-нибудь меня.

«Хамнер, Эдвард Джеймс. Родился в 2003 году в Лондоне… окончил школу с почетной грамотой за особые успехи в области изучения истории и литературы…. литературный колледж в Кембридже… черный пояс по таэквандо, представлял Великобританию на первенстве мира среди школьников…»

«Ого!» – подумал я.

«Занял пятое место… после окончания колледжа служил три года в спецназе, прошел полный курс обучения, младшим лейтенантом участвовал в урегулировании Кубинского кризиса и миротворческой операции в Северной Италии… награжден… демобилизовался… работал газетным репортером, пока не выпустил книгу своих стихов… известный поэт… три сборника… поэма „Шаги смерти“… занимался психологией, издал свою работу „Психология убийцы“… в настоящее время живет исключительно за счет литературных заработков и считается одним из перспективнейших молодых поэтов Великобритании… адрес… телефон…»

Дальше я даже не стал читать. Ни родители Эда, ни его подружки меня не интересовали. Пропустив это место, а также то, где во всех деталях расписывалось его обучение в школе и колледже, я более внимательно просмотрел страничку, посвященную армейскому периоду его жизни. Судя по отзывам его командиров и подчиненных, а также по количеству полученных наград, Эд был отнюдь не последним бойцом. Впрочем, в этом я вчера убедился на собственном опыте. Хамнер явно стоил тех лестных отзывов, которые давали ему его сослуживцы.

«Да, человек не без странностей. То горячо рвался в спецназ, то торопился уйти из него», – подумал я.

Последнюю страничку его досье, где находились наиболее нужные мне сведения, я читал очень внимательно. Матрица поведения в экстремальных ситуациях, распорядок дня, привычки и прочие незначительные на первый взгляд данные. Да уж, не зря ему выдали столько наград и такие лестные характеристики. Серьезный, очень серьезный противник. Упорен в достижении цели, гибок, нестандартно мыслит, великолепная реакция и превосходная физическая подготовка, не говоря уже о том, что он в полтора раза моложе меня.

«Пожалуй, справиться с ним будет не легче, чем с полковником Бартом, – подумал я. – Разве что застать его врасплох или устроить какую-нибудь ловушку. Но такого врасплох вряд ли можно застать, а что касается ловушек, то не на всякую он купится. В конце концов, он ведь тоже, как и я, служил в спецназе, а следовательно, не хуже меня разбирается в ловушках. А мне надо будет попасть с первого раза, иначе мне крышка».

Прочитав досье Эда, я отложил его и вновь погрузился в размышления. Ничего хорошего на ум не приходило, кроме того, что еще не поздно остановиться и не идти туда, откуда возврата не будет. Несанкционированное убийство даже мне не спустят.

Я покосился на мусоросборник, словно дикарь, ожидающий знамения свыше, но ничего не случилось. Я снова посмотрел на досье Эда и решил просмотреть досье на семью Браунлоу, а потом еще раз подумать, стоит ли переходить Рубикон.

Досье на эту семью как бы распадалось на три подпункта – отдельно информация об отце, отдельно о матери, отдельно о детях. Теперь я читал более внимательно, поскольку Эда я хоть видел и приблизительно знал, что он собой представляет и чего от него можно ожидать, в то время как о семье Браунлоу я слышал впервые.

Ничего особенного в этом досье не было. Такая же скупая, сухая речь канцелярских крыс, подробная информация о том, что вас ни в малейшей степени не интересует, почти ничего или совсем ничего о том, что хотелось бы узнать – в общем, обычное досье обычной специальной службы. Вот только троим объектам этого досье не исполнилось еще шестнадцати лет.

К досье подобного рода всегда прикладываются четкие цветные фотографии, чтобы охотник смог без труда опознать свою жертву, не мучаясь со словесным описанием. Я вытащил их и долго рассматривал.

Самая обычная семья, разве что детей многовато – трое, мать не работает, занимаясь только детьми и домашним хозяйством, отец работает пилотом пульсара международной линии воздушного сообщения, совершая полеты в Бельгию и Северную Францию. Самая обычная семья, только эту семью я должен ликвидировать, потому что через несколько дней эта обычная английская семья может стать причиной гибели тысяч, а может быть, и миллионов ни в чем не повинных людей. И сделать это – мой долг, чтоб его.

Я аккуратно сложил досье на семью Браунлоу и засунул во внутренний карман пиджака, а досье на Хамнера скомкал, поджег и бросил в мусоросборник, который продолжал вести себя на удивление прилично.

Потом я выкурил последнюю сигарету, наблюдая за язычками пламени, пляшущими в мусоросборнике, и обдумывая план действий на сегодня. Я не сразу заметил, что совершенно сознательно разрабатываю план ликвидации Эда, прикидывая, какие средства самозащиты он может пустить в ход, носит ли он какое-либо оружие, смогу ли я проникнуть в его квартиру или палату Балтимор стэйт хоспитал без помощи нашего специалиста по замкам и есть ли надежные пути отхода из квартиры Хамнера или больницы. Из больницы уйти будет нетрудно, несмотря на больничную охрану, а вот в квартиру Хамнера в одном из новых фешенебельных районов я вряд ли смогу проникнуть, тем более что помимо первоклассных замков и сигнализации при каждом таком доме постоянно дежурят двое-трое частных полицейских.

Осознав, что старательно разрабатываю план ликвидации Эда, я тут же переключился на семью Браунлоу. Еще раз прокрутив в голове имеющуюся информацию, я выбросил сигарету в мусоросборник, который теперь своим лицемерно-стальным послушанием и спокойствием пугал меня больше, чем раньше, во время той галлюцинации, растер пепел, оставшийся от досье Хамнера, и пошел к сэру Найджелу. Как говорится, чему быть, того не миновать.

ГЛАВА 16

Мне незнакомо слово «жалость»,

Как незнакомо кровопийство.

И умирают гнев и радость.

Когда готовится убийство.

Антон Снегирев. «Ночная тьма»

Большое значение при проведении операции имеет достижение максимальной скученности противника с целью лишить его свободы маневрирования и, таким образом, нанести одним внезапным ударом максимальный урон в живой силе и технике.

Тактика и стратегия действия войск специального назначения в тылу противника

– Досье на семью Браунлоу я получил, информации достаточно, но мне, да и вам, желательно ликвидировать их всех сразу и не откладывая в долгий ящик, – сказал я, без стука входя в кабинет шефа. Тот сидел и задумчиво смотрел в окно.

– Разумеется, желательно, однако как ты собираешься это выполнить, их ведь пятеро? – ответил сэр Найджел, медленно повернув ко мне свою лысую голову.

– Именно по этой причине я хотел бы затребовать дополнительную информацию, – сказал я.

– То есть ты хочешь установить за ними дополнительную слежку силами нашей бригады внешнего наблюдения и дождаться удачного момента, когда их всех можно будет одновременно быстро, безболезненно и тихо ликвидировать? – спросил мой шеф, сверля меня глазами.

– Что-то в этом духе, – ответил я и уселся в кресло.

– Ты представляешь, сколько на это уйдет средств, а главное, людей и времени? – немного подумав, спросил сэр Найджел. – Они же в любой момент могут перейти в стадию Дельта-носителей.

– Не так уж много, как кажется. На все это уйдет день-два, не больше.

– За это время они вполне успеют из вирусоносителей превратиться в смертельную опасность, – проворчал сэр Найджел и снова посмотрел в окно.

– Я так не думаю. Если они постоянно будут под контролем бригады наблюдения, то подобные изменения не останутся незаметными, и в этом случае мы успеем принять соответствующие меры и ликвидировать их в срочном порядке. Кроме того, я думаю, что до этого дело не дойдет. Даже не просто думаю, я уверен в этом, иначе не стал бы предлагать этот план действий. Согласно досье на отца, у него сегодня выходной. Поскольку мать не работает, а дети обучаются на дому, то они наверняка сегодня куда-нибудь пойдут, в стереокино ли, в театр, в парк. Таким образом, мне представится удобный случай ликвидировать их всех сразу.

Сер Найджел несколько секунд размышлял, взвешивая мои слова, а потом сказал:

– Вполне возможно, что так оно и есть.

– Такой план действий позволит нам обойтись минимальным привлечением к этой операции сотрудников класса А, то есть одним мной.

– Каким образом ты намереваешься их ликвидировать? – спросил шеф, подумав еще несколько секунд.

– Сначала я намеревался устроить какую-нибудь аварию с пульсаром, однако после аварии с нашим аппаратом еще одна катастрофа будет выглядеть подозрительно, а потому мне кажется, что наиболее подходящим вариантом будет ветеран-убийца или, скажем, серия несчастных случаев. Правда, авиакатастрофа подходит более всего, потому что тогда их можно будет спокойно ликвидировать одним ударом, не гоняясь за каждым в отдельности. И в исполнении легче, и менее подозрительно для посторонних наблюдателей. Но я еще не решил. Я еще подумаю, может, смогу подобрать что-нибудь более подходящее.

Лысый Дьявол подумал немного и сказал:

– Я сейчас отдам приказ бригаде наблюдения усилить слежку за Браунлоу и проверить твои предположения. Через полчаса, максимум через час, ты получишь необходимую информацию.

– Вот и прекрасно. А я пока пойду обмозгую, как лучше выполнить это задание, – сказал я, направляясь к двери.

– И где ты собираешься это делать? Ведь ты официально в отпуске, и твой кабинет закрыт на все замки.

– В нашем баре, – не задумываясь, ответил я и вышел из кабинета шефа.

Бар сорокового этажа был пуст. Это было вполне понятно. На сороковой этаж допускались только сотрудники, имеющие полный доступ, то есть сотрудники класса А или 0, а они, за вычетом погибших в катастрофе, либо выслеживали своих жертв где-то в городе, либо исполняли свой долг в кабинетах. Я заказал себе стакан пива, уселся за один из столиков и закурил, наслаждаясь тишиной и спокойствием. Несмотря на все мои старания не думать о плохом, мои мысли неотвратимо возвращались то к Эду Хамнеру и тому, что я мечтал сделать с ним, когда утрачивал контроль над собой, то к мусоросборнику в помещении для курящих, который вел себя, словно страшный хищник, который уже один раз прыгнул на свою жертву, а затем затаился, как тигр под бичом дрессировщика. Что-то подсказывало мне, что я уже видел прыжки этого зверя и еще увижу не раз, несмотря на то, что внешне он смирился и подчинился мне.

«Да, нервы совсем ни к черту стали, хорошо хоть, я еще Санта-Клауса у себя в спальне не видел», – подумал я и рассмеялся.

– Сотрудник класса А Бен Роджерс, немедленно подойдите в кабинет заместителя начальника службы безопасности, – прорычал внезапно громкоговоритель на стене.

От его рыка я разлил пиво и выругался. Кажется, матерщина в последние несколько дней стала основной реакцией моего организма на неожиданные подлости жизни. Надо будет попросить отпуск, чтобы подлечить нервы. После того, как волна инфицирования спадет. Я одним глотком допил пиво, которое еще оставалось в стакане, затушил сигарету и пошел.

– Умный парень, – такими словами приветствовал мое очередное появление в своем кабинете сэр Найджел. – У Дженис психологии научился немного.

– Не понимаю вас, сэр, – ответил я. После размышлений о Хамнере и мусоросборнике я действительно не сразу понял, о чем толкует мой шеф.

– Только что пришло сообщение от сотрудника службы наблюдения, приставленного к мистеру Браунлоу.

– И что там? – живо спросил я, мгновенно переключившись на предстоящую охоту.

– Мистер Браунлоу шесть минут назад купил билеты на стереопостановку «Белоснежка и семь гномов».

– Сколько билетов? – спросил я, чувствуя себя, как гончая перед охотой.

– Он купил девять билетов, – ответил сэр Найджел.

– Сколько? – переспросил я, решив, что ослышался.

– Девять.

– Куда ему столько? – удивился я.

– Мне это неизвестно. Бригада наружного наблюдения сейчас это выясняет.

– Возможно, он купил билеты также и для семьи какого-нибудь своего друга? – предположил я.

– Это наиболее вероятный вариант. Именно его сейчас проверяет служба информирования и наблюдения.

Мы немного помолчали, думая каждый о своем. Я думал о Свете, а о чем думал мой шеф, мне было неизвестно, поскольку его лицо, как всегда, абсолютно ничего не выражало, словно даже не знало, что такое чувства.

– Как ты думаешь ликвидировать их? – спросил сэр Найджел, и я едва не закричал, потому что как раз в этот момент обдумывал план ликвидации Эда Хамнера.

– Пока еще не решил, но несчастный случай с пульсаром, по-моему, стопроцентно отпадает, – сказал я, с огромным трудом восстановив контроль над своими голосовыми связками и органами дыхания. – Во-первых, после катастрофы с нашим пульсаром введены дополнительные меры безопасности, во-вторых, их пульсар будет почти все время либо при них, либо в охраняемом гараже стереотеатра, и в таком случае мне будет очень трудно совершить необходимую диверсию, кроме как открытым способом, который может быть засечен; в-третьих, Браунлоу – очень опытный пилот, профессионал, и катастрофа с ним будет выглядеть чересчур подозрительно. К тому же предполагаемый маршрут их полета будет проходить над наиболее плотно заселенными районами города, и в результате непременно будет много случайных жертв. Поэтому мне кажется, ветеран-убийца в данном случае будет наилучшим вариантом.

– Думаешь, ветеран-убийца подойдет для этого дела? – спросил сэр Найджел.

– В нашем случае я уверен, что наиболее подходящим для этого дела будет какой-нибудь маньяк, – сказал я. – А ветеран-убийца для этой цели подходит лучше всего – и стиль подходящий, и место действия.

Для подобных заданий, когда требовалось ликвидировать сразу целую группу людей, стиль маньяка-убийцы подходил лучше всего, если не было возможности сымитировать крупный несчастный случай. Тогда одновременное убийство нескольких человек будет выглядеть не так подозрительно для людей, знающих, куда смотреть. Палачи нашего бюро, в том числе и я, неоднократно использовали стиль работы маньяков, иногда создавая их лично. Психологи до сих пор не могут понять, откуда взялось такое количество маньяков, которые не мучают своих жертв и не издеваются над трупами (ну, или почти не мучают и не издеваются), а только убивают их. Полиция тоже не может этого понять. Надеюсь, ни те, ни другие так и не разберутся в этом, иначе их придется ликвидировать для сохранения режима секретности нашей организации.

А что касается ветерана-убийцы, то он был маньяком, созданным лично мною и уже неоднократно опробованным в массовых ликвидациях больных. В полиции его считали свихнувшимся старым солдатом, который время от времени вспоминает минувшие деньки, берясь за автомат и отстреливая мирных граждан Англии.

– Да, пожалуй, он наиболее подойдет для этого задания, – согласился со мной сэр Найджел.

– Возвращаться они будут поздно вечером, уже будет темно. Самое то для убийцы-ветерана, – сказал я. – Я подожду их на стоянке пульсаров, она расположена довольно далеко от дома, так что охрана не успеет добежать туда прежде, чем я выполню задание и уйду оттуда.

– Что ж. Принимаю этот набросок как план операции, – сказал сэр Найджел, подписал какой-то документ и протянул его мне. – Иди к Биллингему, потом в отдел вооружения, а потом еще раз зайди ко мне. Дело все-таки очень серьезное, да и дополнительная информация к твоему возвращению уже наверняка поступит.

– Конечно, сэр, – ответил я и направился к выходу.

– И не засиживайся больше в баре, иначе мне придется лишить тебя некоторых твоих привилегий, – сказал шеф мне в спину, словно выстрелил.

– Да, сэр, – сказал я, берясь за дверную ручку.

– И не называй меня «сэр»!

– Да, – ответил я и вышел, направив свои стопы в сторону кабинета Апостола.

Биллингем молча выписал мне необходимые документы, не сказав ни слова. Онемел он, что ли?

Я тоже не сказал ему ни слова, забрал подписанные им документы и пошел в отдел вооружения.

ГЛАВА 17

Он наступал как будто на меня.

От голода рыча освирепело

И самый воздух страхом цепеня.

Меня сковал такой тяжелый гнет

Перед его стремящим ужас взглядом,

Что я утратил чаянье высот.

Я был смятением объят…

Данте Алигьери. «Божественная комедия»

Во мне нет страха пред земным,

Но пред тобой, нездешнее созданье,

Я трепещу…

Старинная пьеса

– Давненько ты к нам не заходил, – приветствовал меня Мик Кочински, глава отдела вооружения, когда я вошел к нему в кабинет. – Как дела?

– Отлично, – ответил я, протягивая ему подписанные Биллингемом документы. Кочински медленно и внимательно прочитал их, потом посмотрел на меня и сказал:

– Опять за маньяка взялся?

– А что делать? А ля гер ком а ля гер, как говорят мудрые французы.

– Ладно, сейчас я кого-нибудь отправлю за твоим снаряжением.

– Только маску найдите мне получше. Та, в которой я работал в прошлый раз, здорово натерла мне лицо.

– Будь спокоен, – обнадежил меня Кочински, – сделаем по высшему разряду.

– Буду спокоен, – пообещал я.

– Посиди здесь пока, я схожу в отдел контроля, это минут на семь-восемь, а заодно отдам приказ насчет оружия и прочих деталей имиджа твоего ветерана.

– Ладно, – проворчал я.

Кочински вышел из кабинета, а я поудобнее устроился в кресле. Мои мысли вновь закрутились вокруг старой проблемы. Пытаясь хоть как-то отвлечься, я принялся рассматривать кабинет Кочински. Мое внимание привлекла статуэтка на столе, которой я раньше не видел. То ли не замечал, то ли ее тогда не было.

Это было изображение волка сантиметров пятнадцати высотой, сделанное, несомненно, мастером своего дела. Я не большой специалист в мелкой пластике, но, на мой неискушенный взгляд, эта статуэтка была поистине шедевром. Мастерство, с которым автор изобразил оскалившегося волка, повернувшегося словно для того, чтобы отразить нападение, было достойно всяческих похвал. Серый хищник казался живым, готовым спрыгнуть с пьедестала. От него исходила мощная волна животной ненависти.

Я вжался в кресло, вцепившись руками в подлокотники так, что побелели пальцы, когда фигурка повернула голову и зарычала, уставившись на меня горящими рубиновыми глазами. Ужас неминуемой близкой смерти сжал мое сердце ледяной рукой, сковав руки и ноги. Маленький хищник приподнялся на своем пьедестале-скале, словно готовясь прыгнуть. В разинутой пасти сверкнули крохотные белые клыки.

Мысли путались в моей голове, а она сама словно распухла и отказывалась думать. Рубиновый блеск волчьих глаз гипнотизировал меня, притягивая мой взгляд, словно магнит, а клыки, казалось, вот-вот вопьются в мое горло.

«Это мне просто кажется, – подумал я, пытаясь еще цепляться за реальность. – Просто кажется!»

Но мозг отказывался слушать свой собственный голос, пасуя перед тем, что видели глаза.

Я медленно, очень медленно встал, слыша все нарастающий рык хищника, который пригнулся к своей скале, словно собирая силы для прыжка. Казалось, он и сам испуган размерами своего противника, но не желает отступать. Словно я – его законная добыча, которая не имеет права убежать. Его зубы до дрожи напомнили мне пасть мусоросборника.

Не сводя с него глаз, я медленно расстегнул свой пояс, который всегда носил под пиджаком. Шириной в ладонь, сделанный из натуральной бычьей кожи самого лучшего качества, с тяжелой металлической пряжкой, имеющей острые края и весившей почти килограмм, он представлял собой грозное оружие в руках умелого бойца. Таким оружием я без труда мог разбить человеку череп. Я занес его над головой, примеряясь, как бы ударить маленького хищника, готового вцепиться в меня.

Волк припал к верхушке своей скалы, словно собираясь с силами перед прыжком, а я, крепко сжимая в руке пояс, потряс головой, а потом нажал указательным пальцем под глазным яблоком. Как известно, это самое простое и действенное средство против галлюцинаций, когда все реально существующие предметы должны раздвоиться. Однако против ожиданий волк, продолжавший двигаться на своем постаменте, раздвоился, как и все остальные предметы в кабинете Кочински.

Волк сделал вид, что хочет прыгнуть на меня, и я отступил от стола, покрепче сжав пояс.

«Только двинься, и я снесу твою глупую маленькую башку!» – подумал я с каким-то охотничьим азартом. Теперь мне очень хотелось, чтоб эта тварь прыгнула на меня, и тогда я ее встречу ударом, который будет ее последним ощущением в жизни.

– Ну, прыгай! – выкрикнул я и отступил на шаг, замахиваясь поясом, готовясь встретить прыжок маленького хищника сокрушительным ударом.

Внезапно дверь с шумом распахнулась.

Я резко отступил назад и вбок, чтобы держать под контролем и волка, и внезапно открывшуюся дверь, за которой могла скрываться какая-то новая, неведомая опасность.

– Здорово я тебя подловил? – задыхаясь от хохота, спросил Кочински, вваливаясь в кабинет.

Горло мое пересохло, язык вяло ворочался в нем, словно рыба в пересохшем пруду.

– Подловил? – прохрипел я.

Кочински кивнул на статуэтку волка на столе, которая вновь замерла и приобрела вполне благопристойный вид. Рубиновые глаза погасли, пасть захлопнулась. Волк теперь стоял и задумчиво смотрел на что-то где-то у меня за спиной.

– Что все это значит? – зарычал я не хуже волка, повернувшись ко все еще задыхающемуся от смеха Кочински.

– Только не убивай меня! – выдавил тот сквозь смех и рухнул в кресло, совсем обессилев от веселья.

Я громко выматерился и вновь потребовал от него объяснений, но Кочински явно потерял способность говорить. Он мог только смеяться.

Я вновь уселся в кресло, ожидая, когда эта сволочь перестанет дрыгать ногами от смеха. Мне внезапно пришло в голову, что с проломленным черепом он бы дрыгал ногами еще веселее, и покрылся холодным потом от мысли, что я себя сейчас уже практически не контролирую.

– Хватит ржать! – яростно заорал я и с такой силой ударил ладонью по столу, что проклятая статуэтка едва не свалилась на пол. Потом осторожно положил руки на колени и мысленно досчитал до десяти, одновременно напомнив себе, чем карается незаконное убийство.

– Ладно-ладно, все, прекращаю, – ответил Кочински, и немного успокоившись, уселся за свой письменный стол.

– А теперь объясни мне, наконец, что это за чертовщина.

– Это подарок моих друзей. Одна из игрушек, которые какие-то паразиты делают специально для любителей посмеяться над чересчур впечатлительными людьми и бедных племянников, имеющих богатых тетушек с больным сердцем.

Я посмотрел на волка. Тот по-прежнему стоял совершенно смирно, словно исполнивший свой долг солдат. Потом он вдруг сверкнул глазами и сделал шаг в мою сторону. Я отшатнулся.

– Вот-вот, – рассмеялся Кочински, показывая мне маленький пульт дистанционного управления. – Когда эта штука впервые ожила у меня в кабинете дня через два после моего дня рождения, я чуть с ума не сошел от страха. – Кочински посмотрел в окно, а потом сказал с виноватой улыбкой: – А потом тут же побежал к Дженис, потому что решил, что рехнулся. Она протестировала меня, но не нашла ничего, кроме того, что я только что перенес стрессовую ситуацию. А ситуация действительно была стрессовая. Тогда я пошел к нашему начальнику технического отдела, к Гешиферу, и он осмотрел эту чертову штуку и объяснил мне, в чем тут дело.

– И ты решил сам ею попользоваться? – едва сдерживаясь, спросил я, поскольку еще не забыл свой страх перед этой проклятой игрушкой.

– Да, особенно после того, как мои друзья подарили мне еще и пульт дистанционного управления этой штукой. Но я ею пользовался только пару раз до тебя, ну еще и ты, – он посмотрел на меня, и в его взгляде легко читались уважение, почтение и даже какой-то страх. Помолчав немного, он сказал: – Между прочим, ты – единственный, кто подумал о сопротивлении. Не зря о тебе говорят, что ты самый крутой парень в нашем бюро.

Я с трудом подавил в себе желание взять эту проклятую статуэтку и как следует ударить ею хозяина кабинета по голове. Пришлось снова напоминать себе, чем карается незаконное убийство. Хотя, я думаю, меня бы оправдали. Списали бы все на законную самооборону или в крайнем случае на состояние аффекта.

– А теперь к делу, – холодно сказал я, все еще с опаской косясь то на этого урода, то на его статуэтку. – Так как там насчет моего оружия и снаряжения?

– Все будет в лучшем виде, – заверил меня Кочински. – Лично прослежу.

– Вот-вот. Работай, а не игрушками для сумасшедших занимайся, а то еще, чего доброго, сам рехнешься. И придется тебя отправить на переработку, – сказал я. По моему тону нельзя было сказать, что подобная перспектива меня сильно удручает. – Или несчастный случай какой-нибудь с тобой случится, – продолжил я мечтательным тоном, – например, автокатастрофа. Или маньяку какому-нибудь под руку попадешься. Жалко ведь будет. – Я пристально посмотрел на него и увидел, как бледнеет его лицо.

– Бен, я надеюсь, ты не обиделся на мою шутку? – заволновался Кочински.

– Я напишу это на твоей могиле, – пообещал я с угрюмой улыбкой на лице. – Что-нибудь типа «дорогой Кочински, я вовсе не обиделся на твою шутку». Получится неплохая эпитафия. Я думаю, ее оценят все, кто уже попадался на твою удочку.

Лицо Кочински приобрело цвет бумаги. Он так разволновался, что совсем забыл про дистанционное управление, которое я незаметно подобрал.

– Бен, я надеюсь, ты шутишь? – охрипшим голосом спросил Кочински, медленно подбираясь к столу со скрытой под ним кнопкой вызова охраны.

Рык волка заставил его подскочить с диким воплем страха.

– А знаешь, игрушка действительно неплохая, – сказал я. – Но тебе не мешало бы нервишки подлечить. А то еще, чего доброго, действительно загнешься раньше срока.

Я бросил ему под ноги дистанционное управление волка и пошел к двери, но у самой двери остановился и, обернувшись, сказал:

– Надеюсь, твои разгильдяи не забудут зарядить мой автомат, иначе… – Я не договорил, и в воздухе повисла многозначительная тишина.

– Конечно, не забудут! – горячо заверил меня Кочински. – Что ты! Как можно…

– Вот и отлично, – сказал я и вышел, пинком закрыв за собой дверь.

ГЛАВА 18

Ты, одержимый злобою звериной

К тому, кого ты истерзал, жуя,

Скажи, что было ей причиной.

Данте Алигьери. «Божественная комедия»

Я ненавижу тебя, ненавижу! И потому сделаю все, чтобы тебя уничтожить.

Федор Стрельцов. «Откровение палача»

Я пошел в кабинет к сэру Найджелу, чтобы узнать, не получил ли он какой-нибудь дополнительной информации, которая могла бы мне помочь в этом сложном деле.

«Зря я, конечно, так с Кочински, он неплохой парень, хотя и не без странностей, хотя, впрочем, если хорошенько подумать, кто из нас не без странностей, – подумал я. – Но так пошутить надо мной! Скотина! Хотя мне надо было сказать ему спасибо, потому что произошедшее в его кабинете начисто выбило из моей головы все мысли, связанные с Эдом и Светой. Да, а денек сегодня тот еще. Сначала трудное утро, потом не менее трудное задание, потом эпизод с мусоросборником, а теперь еще эта проклятая статуэтка, попортившая мне за минуту больше нервов, чем нелегкий труд палача за год. и ссора с Кочински, в лице которого я теперь явно получил, может, и не злейшего, но все же врага. Что ж, а ля гер ком а ля гер, как говорят мудрые французы».

Размышляя подобным образом, я незаметно добрался до кабинета сэра Найджела. Постучавшись, как велит закон вежливости, я вошел.

– Есть что-нибудь новенькое по делу Браунлоу? – сразу спросил я.

– Ничего такого, что бы стоило труда целой бригады, – проворчал мой шеф и дал мне листок бумаги.

Я быстро пробежал его глазами и сказал:

– Не так много, как бы мне хотелось, но это все же лучше, чем ничего.

– Я тоже так думаю, – согласился со мной сэр Найджел, склонив лысую голову. – Через два-три часа должен поступить более обстоятельный доклад. Думаю, он будет более полезен в плане информации.

– Что-нибудь еще есть?

– Да нет, больше ничего.

– Тогда я пойду?

– Иди. Только я тебя прошу, будь осторожен на задании. Мне лишние жертвы не нужны, особенно если ты окажешься в их числе, – сказал шеф, глядя мне в глаза.

– Не окажусь, шеф, честное слово, не окажусь, – честно пообещал я. Насчет лишних жертв я ничего не сказал, но Лысый Дьявол меня понял. – Да, кстати, шеф, вы давно были в последний раз в отделе вооружения?

– А что такое? – встрепенулся сэр Найджел.

«Интересно, с чего бы это он так живо среагировал на мой вопрос? Уж не попал ли я в больное место Лысого Дьявола?» – подумал я, но отступать уже было поздно.

– Да там начальник отдела, по-моему, уже давно созрел для проверки у Дженис по полной программе, – сказал я.

– Ах, вот оно что, – сказал мой шеф голосом, который не предвещал ничего хорошего Кочински. – Он уже давно уклоняется от проверки на профпригодность. Придется мне заняться им всерьез.

Мне даже стало немного жаль беднягу. Когда шеф говорит, что собрался кем-то заняться всерьез, то это означает для объекта его внимания как минимум страшный разнос. Впрочем, Кочински виноват. Дошутился. Таких шуток надо мной я еще никому и никогда не прощал и не собирался делать этого и впредь.

– Ну ладно, я, пожалуй, пойду, – сказал я и подумал: «Я не кардинал Ришелье, интригами не часто занимаюсь, но тут, похоже, такой случай, когда даже полный дилетант в интригах сумел бы воспользоваться ситуацией. Беднягу Кочински я сильно напугал своими угрозами, и если теперь к нему заглянет на чай сэр Найджел, а мой шеф всегда все проблемы с персоналом, особенно со старыми сотрудниками, старается разрешить лично, с глазу на глаз, и ходит на такие переговоры без охраны, то у Кочински наверняка сдадут нервы. Уверен, это будет замечательное шоу. Жаль, я этого не услышу».

– До свидания, Найдж, – сказал я и вышел.

Выйдя из главного кабинета, я направился домой, но по дороге решил позвонить в больницу, где отдыхал после нашей вчерашней встречи Эд Хамнер. Убедившись, что за мной никто не следит, я свернул к ближайшему телефону-автомату. Не со своего же корпоративного оллкома мне звонить по личным делам, за которые мне снесли бы башку, если бы узнали о них. В телефонном справочнике я быстро нашел Балтимор стэйт хоспитал, набрал номер и сказал:

– Добрый день.

– Добрый день, сэр, – приветливо ответила мне дежурная сестра Балтимор стэйт хоспитал.

– Я бы хотел, если это возможно, побеседовать с вашим пациентом Эдвардом Хамнером, которого доставила вчера вечером «Скорая помощь» с травмой носа примерно в 23.40 с вечеринки.

– Минуточку, пожалуйста, – ответила дежурная. До меня донеслись щелканье кнопок и тихое «бип-бип» компьютера.

– Эдвард Хамнер, 29 лет, проживает на Черчилл-авеню, 134, 780, доставлен вчера в 23.42 с переломом носа и сотрясением головного мозга средней тяжести.

– Да-да, – быстро сказал я.

– К сожалению, сэр, вы не сможете с ним поговорить, – сказал приятный голосок сестры.

– Но почему? Он что, так плох? – удивился я. – Травма ведь не такая уж тяжёлая.

– Нет, с ним все в порядке.

– Так в чем же дело?

– Мистер Хамнер был выписан сегодня утром.

– Понятно, – ответил я и, подумав, спросил: – Вы не знаете случайно, кто его забрал?

– К сожалению, имени этого человека в документах регистратуры нет, – ответила сестра.

– А вы не могли бы описать человека, который забрал сегодня моего друга из больницы?

– К сожалению, это было утром, не во время моего дежурства, так что помочь я вам не могу.

– Может быть, в файлах главного компьютера есть имя этого человека? – не отступал я.

– К сожалению, все утренние файлы уже перенесены из оперативной памяти больничного компьютера в глобальную сеть ВОЗ, – терпеливо ответила сестра.

– Очень жаль.

– Можем ли мы быть вам еще чем-либо полезны? – спросила моя собеседница, и по ее тону я понял, что она уже вовсе не желает оказаться мне чем-либо полезной.

– К сожалению, нет, – ответил я и повесил трубку.

Я постоял немного, размышляя о том, кто мог забрать Эда из больницы. Сам он не смог бы уйти, потому что я хоть и был вчера пьян, но врезал ему крепко. Да и врачи бы его не отпустили. Ответ было найти сложновато. Это мог сделать любой из почти тридцати человек, присутствовавших на вчерашней вечеринке.

Я позвонил домой Эду, однако ответом мне были лишь гудки да противный голос автоответчика. Хамнера не было дома. Значит, тот, кто его забрал, отвез его к себе домой, чтобы не оставлять в одиночестве больного человека. Хотелось бы мне знать, кто же все-таки этот неизвестный.

Я позвонил Свете, но ее тоже не было дома. На работу ей я не мог позвонить, чтобы меня не засекли сыщики Мартина. Оставалось разве что поискать в адресной книге всех, кого я запомнил на вчерашней вечеринке, и обзвонить их, в первую очередь тех, кто живет поблизости от Балтимор стэйт хоспитал. Кто-нибудь из них вполне мог забрать Эда.

Пораскинув мозгами, я решил, что мне этим заниматься не только опасно, но и бесполезно. А ребята Мартина с подобным заданием справятся гораздо быстрее и с меньшим для моей персоны риском. Тем более они специально подготовлены для выполнения такой работы. Я же искусство наружного наблюдения проходил в основном в факультативном порядке, не как отдельную дисциплину, а как довесок к моему искусству убивать. Помозговав над этой идеей, я решил, что давать Мартину указание взять под наблюдение еще и Хамнера не стоит, особенно учитывая, что я еще не решил, что же мне сделать с ним. Хватит мне того, что его ребята пасут Светлану.

Кстати говоря, я уже давно не получал никакой информации от Мартина о моей пшеничноволосой сероглазке с улыбкой хозяйки гостиницы и ученой степенью.

«Это надо исправить», – решил я и начал набирать телефонный номер конторы Мартина.

– Эй, ты! Ты че, собрался весь день звонить? – раздался за моей спиной чей-то молодой голос.

Я медленно повернулся и посмотрел на сказавшего эти слова. Им оказался высокий, крепко сбитый парень лет двадцати – двадцати двух с бритой головой и жидкой бороденкой в переливающемся всеми цветами радуги пластиковом комбинезоне со множеством карманов и стилизованных изображений человеческих черепов, в высоких кожаных ботинках с толстой подошвой и металлическими пластинами на носках. Уши его были проткнуты серьгами в виде берцовых человеческих костей, на шее болталась толстая цепочка под серебро с подвешенными к ней черепом и целой пригоршней не то брелков для ключей, не то африканских амулетов на счастье. Одним словом, данный индивид принадлежал к числу «форвардов», как они сами себя называют. Лет пятнадцать назад таких называли «прогрессивной молодежью». Терпеть их не могу.

– А тебе какое дело? – спросил я самым холодным тоном, на какой был способен. С такими субъектами, как этот, я иначе разговаривать просто не могу.

– Такое! Не тебе одному, старый пень, позвонить надо, – ответил он и шагнул вперед, пытаясь оттеснить меня от телефона. Я тут же оттеснил его на исходные позиции.

– Если вам надо позвонить, – сказал я, подчеркнуто называя его на «вы», – так подождите, пока я позвоню.

– С какой-то стати я буду ждать, пока ты позвонишь, мне сейчас надо звонить, – ответил парень и вновь попытался плечом оттеснить меня от телефона.

– С такой, что вы подошли позже меня, – спокойно ответил я, опять оттесняя его на исходные позиции.

Парень несколько секунд недоуменно смотрел на меня, словно не мог поверить, что кто-то может что-то делать наперекор его воле, а потом в третий раз попытался оттолкнуть меня от телефона, на сей раз гораздо жестче. Я не остался в долгу, снова отпихнув его от телефона, добавив на сей раз к толчку еще и неплохой удар по почкам, который заставил моего оппонента скривиться от боли. Однако отступать он не собирался.

– Пошел на … от телефона…. старый! – заорал парень и резко толкнул меня в грудь. На глазах стоявших неподалеку друзей он не мог поступить иначе, не потеряв своего авторитета. Но лучше бы он все же этого не делал. Я уважаю людей упорных, которые не любят отступать, но не настолько, чтобы давать кому-то из них перешагивать через себя.

Я отклонил рукой его толчок и ударил сам, нанеся классический удар ребром ладони по левым нижним ребрам. Нанесенный точно и в полную силу, такой удар ломает ребра, которые протыкают легкое. После того, как легкое пробито, в нем образуется кровавая пена, которая быстро заполняет оба легких. В результате человек умирает через несколько минут от удушья и закупорки сосудов.

Правда, я ударил его не в полную мощь, в последний момент сдержав желание сокрушить этого крепкого здорового парня, не уважающего ничего, кроме грубой силы. Мой противник отшатнулся, хрипло вскрикнув, поскольку удар все равно получился сильным и точным, причинив ему несколько неприятных секунд, а то и минут. Впрочем, он их, на мой взгляд, вполне заслужил. Но даже это последнее предупреждение не вразумило его.

– Щас мы увидим, как Фредди сделает из папашки отбивную, – хихикнула одна из девиц.

В это время Фредди быстро шагнул вперед, замахиваясь правой рукой, и резко ударил левой, целясь мне в лицо. Я мягко отступил и перехватил его руку, а затем вывернул ее. Мой противник попытался освободиться от захвата, проявив при этом неплохое знание тактики рукопашного боя и хорошую физическую подготовку. Я без труда пресек эту попытку, которая по своему уровню казалась детской игрой по сравнению с теми приемами, которым меня обучили в спецназе и школе палачей. Закрутив его левую руку до затылка, я пару раз как следует ударил его головой об тот самый телефон, который стал для нас яблоком раздора, и отпустил. Мой противник, потеряв сознание от столкновения с металлом, мешком повалился на тротуар, заливая асфальт своей кровью. Отлетевший от комбинезона металлический череп со звоном покатился по асфальту. Мне тотчас невольно вспомнился Эд Хамнер, точно так же лежавший на полу в квартире Светланы, однако желание насладиться, добивая без риска для себя павшего врага, исчезло столь же быстро, как и вчера. Я лежачих не бью. Сейчас меня тошнило от такого удовольствия.

Я повернулся к остальным и пристально посмотрел на них. Друзья Фредди, до того представлявшие для меня лишь какие-то пятна на заднем плане, теперь, когда драка закончилась, превратились в конкретных людей, которых я теперь рассматривал с интересом зоолога, отловившего змею с ногами.

Они стояли тесной группкой, открыв рты от изумления и таращась на меня во все глаза. Должно быть, этот Фредди был самым крутым в их маленькой банде, и то, что я играючи отправил его в нокдаун, повергло их в величайшее изумление. Наши с Фредди боевые действия длились не больше десяти секунд, так что его друзья все еще пребывали в состоянии шока.

Их было четверо – два парня и две девушки. Ничего особенного, обычная компания «прогрессивной молодежи», одетых по последней моде во что-то переливающееся, парни – с бритыми головами и бородами, девушки – с немыслимыми прическами, на всех такие же переливающиеся комбинезоны, металлические украшения в виде стилизованных человеческих черепов, в ушах – серьги в форме костей. У одного парня такая же металлическая кость торчала на пару сантиметров справа и слева от носа. Боже, это надо же было так себя изуродовать!

– Заберите своего дружка, пока его не затоптали, да катитесь отсюда! – рыкнул я на них не хуже волка Кочински и, схватив за шкирку неподвижно лежавшего на тротуаре парня, швырнул его в сторону его дружков, однако ни один из них даже не шевельнулся, продолжая таращиться на меня. Бесчувственное тело Фредди пролетело метра два и снова рухнуло на асфальт.

– И в следующий раз никогда не забывайте о правилах хорошего тона, – добавил я.

Одна из девушек и оба парня, выйдя из ступора, подчинились, не рискнув вступить в бой, когда их лидер был повержен, и, подхватив бесчувственного Фредди под руки, торопливо поволокли его подальше от телефона. Вторая девушка еще несколько секунд стояла, рассматривая меня оценивающим взглядом, а потом повернулась и торопливо зашагала вслед за остальной компанией. Она явно старалась запомнить меня, и, надо полагать, не ради собственного удовольствия, а чтобы впоследствии найти меня и рассчитаться со мною сполна.

Что ж, пусть попробуют. Если они попытаются меня найти, то получат хороший урок и поймут, что в дела больших дядей таким малышам, как они, лезть нельзя. А если не поймут, то умрут. Я думаю, вряд ли кто-то будет о них горько плакать. Они того просто не стоят. На крайний случай я лично исполню обязанности плакальщицы.

Я проводил их взглядом, пока они не исчезли за поворотом, а затем повернулся к телефону, но передумал. Мне надо было просто подстраховаться на всякий случай от звонка какого-нибудь идиота. Не время мне сейчас попадать за учиненную на улице драку в полицию, которую наверняка уже вызвал какой-нибудь добропорядочный прохожий. А Мартину я могу позвонить и со своего домашнего телефона или, в конце концов, с оллкома. Подслушки, я думаю, все равно сейчас нет – когда у бюро столько работы, им не до таких мелочей. Во всяком случае, шансы на это явно меньше, чем на арест за драку на улице. И все равно никто потом не сможет ничего доказать. Мало ли кто мог мне звонить.

Я затер ногой пятно крови на асфальте около телефонного аппарата и торопливо зашагал в сторону, противоположную той, куда ушли мои недавние знакомцы.

ГЛАВА 19

Я люблю твой замысел упрямый

И играть согласен эту роль.

Но сейчас идет другая драма,

И на этот раз меня уволь.

Но продуман распорядок действий,

И неотвратим конец пути.

Я один, все тонет в фарисействе.

Жизнь прожить – не поле перейти.

Борис Пастернак. «Гамлет»

Самое редкое мужество – это мужество мысли.

Анатоль Франс

Домой я пришел позже, чем ожидал, задержавшись в одном из баров неподалеку, совмещая душевный отдых и лечение головной боли от воспоминания о вчерашнем чертовски приятным средством. В конце концов, клин клином вышибают, да и любой из нас имеет право хоть иногда расслабиться. Тем более что вчера я выполнил сложное задание, а завтра мне предстояло еще более сложное. Хотя, если быть честным, я не ожидал от себя, что всего лишь за день смогу привыкнуть вновь к запаху этой гадости. Я имею в виду виски. Впрочем, человеческие способности, особенно на ниве порока, безграничны. В этом я убедился еще много лет назад.

В общем, когда я пришел домой, настроение у меня было весьма приподнятым. Даже тяжкие думы о Свете и Эде покинули меня. Нельзя не признать, что тот из древних, кто сказал, что в вине находится истина, неплохо разбирался в жизни. Я даже поднялся на свой третий этаж на лифте, чего почти никогда не делал раньше, потому что идти на третий этаж недолго, а лифт всегда таит в себе опасность случайной или преднамеренной аварии. Я и сам нередко использовал этот способ, так как устроить аварию нетрудно, а естественные аварии происходят не настолько редко, чтоб кто-нибудь что-нибудь заподозрил.

Войдя в свою квартиру, я, не разуваясь, прошел в комнату и с размаху бросился на диван. Домашний блок связи приветствовал меня сообщением о том, что мне звонили Светлана и Мартин. Однако я остался лежать на диване. Звонить Мартину или Светлане мне совершенно не хотелось. Хотелось просто бездумно полежать, глядя в потолок, ни о чем не тревожась. И без того волнений мне хватит.

Однако человеческий мозг так устроен, что он не может не действовать, если он бодрствует. И избавиться от мыслей я не мог даже несмотря на три стакана виски. Память непрерывно воскрешала то мусоросборник в помещении для курящих, то волка на столе Кочински, то глаза полковника Барта. Я сел на диване, потом снова лег, однако количество мыслей не изменилось от этих телодвижений, зато в желудке громко заурчало, и я вспомнил, что не ел сегодня с самого утра. Я встал, пошел на кухню и велел автоповару приготовить мне пару сэндвичей и чашку кофе. Потом поел. Слава богу, голодный ложку, то есть чашку, мимо рта не пронесет, потому только я и не облил всю кухню кофе, так как мои мысли были заняты стоящими передо мной неразрешимыми проблемами.

Я впервые столкнулся с подобными задачами. Никогда в жизни я не намеревался совершить несанкционированное убийство, более того, я не понимал, что толкает меня на это.

«Неужели только то, что Эд состоит в каких-то отношениях со Светланой? Чепуха! За такое не убивают. Во всяком случае, я не убиваю. Или… К черту! К черту все!»

Еще большей проблемой была для меня Светлана. Она сама была загадкой для меня. Но еще большей загадкой были для меня чувства, которые я испытывал по отношению к ней. Никогда прежде я не испытывал ни к кому подобного чувства. Я всегда был одинок. Фортуна помогает тому, кто сам себе в состоянии помочь и достаточно силен, чтобы пронести свой крест в одиночку. К тому же правила организации сильно ограничивали сотрудников.

Что же все это значит?

Телефонный звонок разорвал тишину. Я торопливо встал и снял телефонную трубку.

– Ну и что все это значит?! – свирепо поинтересовался сэр Найджел.

– Что – это? – в свою очередь осторожно спросил я. Мало ли о чем мой шеф мог говорить со мной в таком тоне. Может, Дэйв Майлз что-нибудь разнюхал и сдал меня, или у Лысого Дьявола все-таки есть собственная служба внешнего наблюдения, независимая от Майлза и предназначенная исключительно для личного пользования сэра Найджела, которая меня выследила?

– Эта твоя дурацкая шутка насчет Кочински! – рявкнул шеф, мгновенно развеяв все мои опасения.

– Он первый начал, пошутив надо мной по-своему, а я ответил ему по-своему, – ответил я и облегченно вздохнул.

– Подшутил над ним, натравив на него меня, наплетя какой-то ерунды о том, что он сходит с ума? – взревел сэр Найджел как ужаленный бизон.

– А ля гер ком а ля гер, – сказал я спокойно, но внутренне чувствуя глубокое удовлетворение от всего произошедшего и происходящего.

– Умник нашелся, натравил одного начальника на другого и посмеялся в кулачок! Обманул человека, который тебе доверял! Это просто подло с твоей стороны! Хоть увольняй тебя за это. Или отправить на курорт, чтобы тебя там вразумили? – бушевал сэр Найджел. Кажется, он действительно сильно обиделся на меня. – Обманул меня, человека, который во всем тебе доверял, да еще так подло и нагло! Как у тебя только смелости на это хватило! Это так подло с твоей стороны!

– Да, сэр, – почтительно сказал я. Я хорошо изучил своего шефа за те долгие годы, что я с ним проработал, и знал, что он легко вспыхивает и так же легко гаснет, главное, не перечить ему. Так что пусть покричит немного, отойдет, а потом я ему объясню, что произошло между мной и Кочински.

– Что да, сэр?! – взревел сэр Найджел.

– Это было очень подло с моей стороны, – виновато сказал я, внутренне улыбаясь до ушей.

– Да уж, куда подлее! Наплел мне кучу небылиЦ| благо я уши развесил, и смылся. Я, как дурак, приперся к Кочински, а тот сидит бледный, как бумага, и тут же, прежде чем я успел рот раскрыть, начинает у меня просить прощения и обещать, что подобное больше не повторится, как нашкодивший пацан! А я сижу да ушами хлопаю и пытаюсь понять, что все это значит!

– Простите меня, сэр. Такое больше не повторится, – смиренно сказал я.

– Вот-вот. И Кочински примерно так же со мной разговаривал. Еле вытянул из него, что он над тобой как-то подшутил, и подшутил очень хорошо. Ты из-за этого сильно обиделся, угрожал вышестоящему сотруднику, а потом ушел. А через несколько минут в его кабинете появился я. Теперь я хочу знать, что у вас там произошло! Или это секретно?!

– Сэр, вы видели на столе Кочински статуэтку волка?

– Видел. И что дальше?

– Это не статуэтка, а маленький игрушечный робот с дистанционным управлением, который умеет рычать, скалить зубы, двигаться в пределах своего постамента и сверкать глазами. Эту дрянь ему подарили его друзья на день рожденья. Кочински оставил меня одного в кабинете, а выйдя, включил эту чертову штуку, напугав меня чуть ли не до смерти.

– И поэтому ты угрожал ему и натравил на него меня? – голос моего шефа приобрел несколько иное выражение. Видимо, он попытался представить себе свою реакцию, окажись он на моем месте. Вероятно, она не слишком отличалась бы от моей.

– Если бы Кочински опробовал эту шутку на вас, вы бы поняли мои чувства, – сказал я.

– Твои чувства я и так понимаю, – ответил, уже совсем успокоившись, сэр Найджел. – Однако ты напрасно угрожал ему. Если бы Кочински подал на тебя рапорт…

– Я угрожал ему без свидетелей, так что тут мое слово против его, – быстро ответил я.

– Конечно, когда это ты что-либо делал при свидетелях, – проворчал шеф.

– Вот именно.

– Однако, я надеюсь, в будущем ты обойдешься без повторения подобных розыгрышей.

– Только если Кочински не вздумает опробовать на мне еще какой-нибудь подарок.

– Я думаю, не опробует, – уверенно сказал шеф. Потом уверенность в его голосе сменилась озабоченностью. – Однако, Бен, в последнее время ты действуешь не так, как следовало бы действовать сотруднику твоего ранга. Это меня беспокоит.

– Со мной все в порядке, я вполне работоспособен и докажу это завтра.

– Надеюсь.

– Я не подведу вас, шеф, – уверенно сказал я. – Можете мне верить.

– Хорошо, я тебе верю, – сказал мой шеф. Немного помолчав, он добавил: – Однако после выполнения твоей работы я буду настаивать на долгосрочном отпуске для тебя с целью укрепления здоровья.

– Я против не буду. Скорее наоборот. Давно уже не отдыхал. Все работа да работа, – сказал я и подумал: «Верно чуешь, куда ветер дует, да поздно уже. Надо паруса ставить. И ничего не поделаешь».

– Завтра придешь в мой кабинет в половине одиннадцатого.

– Хорошо.

– И больше ни с кем не шути и держи себя в руках.

– Да, сэр.

– Иначе я тебе устрою праздник.

– Да, сэр.

– И хватит называть меня сэром! Ты ведь прекрасно знаешь, как я это не люблю. Мне уже надоело постоянно напоминать тебе об этом.

– Простите, армейская привычка, больше не повторится.

– Ладно, до завтра, Бен.

– До завтра, Найдж, – ответил я и положил трубку.

Я долго рассматривал телефон, словно впервые видел аппарат, а потом пошел обратно на кухню. Допивая кофе, я пытался понять, что за дурацкие мысли возникли у меня во время разговора с шефом. Что поздно? Что за ветер и куда он дует?

В нашем деле ясность очень важна. Палачу всегда надо точно знать, что представляет собой его жертва, чтобы не ошибиться в выборе оружия и тактики. Однако сейчас ясности как раз и не было. Были только смутные догадки. И предчувствия. А это были те источники информации, которым любой палач доверяет больше, чем отделам наблюдения и информирования.

«Что же, черт возьми, происходит со мной?»

Я пошел к телефону и набрал номер Светланы, но ответом мне был лишь голос автоответчика. В первый момент мне показалось, что она дома, и на душе стало легко. Все заботы отступили куда-то в темноту, но когда я понял, что это всего лишь автоответчик, что ее нет дома, я словно погрузился в холодную воду разочарования. Мои беды и заботы, словно волк Кочински, вновь вонзили в меня свои клыки.

Треснув по телефону трубкой, я долго рассматривал стену. Что же все-таки со мной происходит? Почему простой факт, что ее нет дома, погружает меня в темную бездну отчаяния?

Я набрал номер Мартина, и он, слава богу, оказался на месте.

– Привет, Мартин. Все работаешь? – приветствовал его я.

– Бен, где же тебя черти носили? Я оборвал твой телефон, пытаясь до тебя дозвониться! – воскликнул Мартин.

– Что поделать, работа.

– И не смог связаться с тобой через твой сотовый, – продолжал детектив.

«Слава богу, что не смог, голова твоя сыщицкая. Ведь все вызовы идут только через коммутатор нашей организации. А если бы твое сообщение попалось бы кому-нибудь из начальников на глаза, то сэр Найджел позвонил бы мне в еще более плохом настроении», – подумал я.

– У твоих ребят есть что-нибудь новенькое?

– Да. Они с объекта весь день глаз не спускали.

Внезапно проснувшаяся во мне мысль обожгла меня и выплеснулась в вопросе:

– Твой объект случайно не заезжал сегодня в Балтимор стэйт хоспитал?

– Откуда ты знаешь? – с глубочайшим изумлением в голосе спросил Мартин.

– У меня имеются дополнительные источники информации, – соврал я.

– Какие?

– Не твое дело.

– Намек понял.

– Потрепались, а теперь к делу. Она выписала и забрала с собой кого-то из пациентов этой больницы.

– Да.

– У этого пациента сломан нос.

– Да, черт возьми! Но как ты это узнал?

– Узнал и узнал. Не о том разговор, – отрезал я и подумал: «Как же, скажи тебе, как я узнал это. Я и сам не знаю. Просто догадался. Вдохновение, так сказать».

– Меня интересует, куда они отправились потом, – сказал я и потянулся за бумагой и ручкой, чтоб записать адрес.

– Они взяли такси, которое высадило их на Черчилл-стрит. Затем они вошли в дом номер 134, в квартиру 780, из которой вышли спустя несколько минут.

– Что дальше?

– Дальше они отправились пешком до парка Джеймса Годолфина и несколько минут прогуливались там. Затем они взяли еще одно такси, которое высадило их на Кроуфорд-стрит, в старой части города, около дома номер 21.

– Прекрасно, что еще?

– Объект и больной, которого она сопровождала, вошли в квартиру номер 7 и пробыли там около шести часов, после чего объект вышел и, судя по направлению движения, едет домой.

– Это все?

– Нет. Мы установили прослушивание телефона в квартире 7 дома 21 по Кроуфорд-стрит. Это было сделано примерно через час. В течение этого времени объект один раз звонил, однако прослушать содержание разговора или установить имя абонента не удалось. Нам известно лишь, что звонок был очень коротким. После установления прослушивания объект сделал еще один телефонный звонок. В результате прослушивания удалось установить, что объект звонила некоему Эрику Кристиансену, ученому-физику из Лондонского научного центра, которого она называла Крис. Разговор шел о какой-то вечеринке и об одном их общем знакомом, которого они называли седым драчуном.

«Вот оно что. Она в первый раз наверняка звонила мне, но меня не было дома, а потом позвонила Крису, чтобы узнать, как я себя чувствую», – подумал я, и мне стало немного легче.

Потом я шагнул в сторону стереозеркала и посмотрел на свою голову. Виски были густо припорошены ранней сединой, но «седой драчун»?! Это уж слишком!

– Что еще? – спросил я, с трудом отбросив посторонние мысли.

– С помощью электронного микрофона мы установили прослушивание комнаты и подслушали их разговор. Они довольно много говорили о вчерашней вечеринке и о седом драчуне…

«Так, это обо мне. Интересно, что они говорили?»

Спрашивать я не решился. Мало ли что может подумать Мартин? Вдруг догадается?

– …более ничего интересного. Один из моих людей остался наблюдать за квартирой до твоих распоряжений, а второй продолжает вести наблюдение за объектом.

– Хорошо работаете, – похвалил я Мартина. – У тебя отличная команда.

– Будут какие-либо распоряжения? – спросил Мартин, пропустив мои похвалы мимо ушей.

– Конечно, будут. Сними своего человека с наблюдения за квартирой на Кроуфорд-стрит, это ни к чему. И сними с прослушивания домашний телефон объекта.

– Хорошо. Клиент всегда прав. Хотя, если честно, я тебя не понимаю. То велел обложить ее со всех сторон, то теперь приказываешь оставить без наблюдения половину ее каналов. Это же просто глупо, – сказал Мартин немного раздраженно.

– Это не глупо. У меня есть еще ребята, которых ты не знаешь и которых твои ребята не засекли. Они будут вести объект, потому что это становится слишком опасно.

– Ты что же это, Бен, думаешь, что мои парни – кисейные барышни? – обиделся Мартин.

– Нет, конечно, просто не хочу подставлять и их, и тебя. А мои парни специально для этого тренированы и именно для этой работы мною наняты. Я нисколько не сомневаюсь, что твои парни профессионалы, но моя команда все-таки повыше уровнем и лучше подготовлена, понятно?

– Понятно.

– И еще. Пришли мне по компьютерной сети распечатку отчета и запись того, что твоим нюхачам удалось подслушать.

– Хорошо. Еще что-нибудь?

– Нет. На этом все. Работайте дальше. Когда аванс кончится, сообщи мне, и я переведу на счет твоей фирмы остальные деньги.

– О'кей. Копию записи я пришлю тебе вместе с фотографиями через пять минут.

– Спасибо, Мартин.

– Не за что, Бен. До свидания.

– Пока.

Мартин повесил трубку, а я так и остался стоять, глядя прямо перед собой. Мыслей в моей голове не было ни одной, но какая-то непонятная тоска сдавила мне грудь. Я повесил трубку и пошел на кухню приказать автоповару приготовить мне полноценный ужин, после чего вернулся к домашнему блоку, чтобы подготовить его к приему информации.

«Что же так печалит меня? Неужели я пришел в состояние депрессии только потому, что какая-то девчонка отвезла покалеченного мною парня на квартиру, в которой ни один из них не зарегистрирован, забрав его из больницы? Какое значение это имеет для меня?» – Думал я, включая домашний блок. Ничего путного на ум мне не приходило.

Однако я недолго предавался психологическим копаниям в своих помыслах. Мои мысли уже через несколько секунд перешли в плоскость практики, и я позвонил в бюро распределения жилой площади, чтобы выяснить, кто же является настоящим хозяином квартиры на Кроуфорд-стрит.

Поскольку телефон моего друга, работающего в этой организации, не желал отвечать, то мне пришлось срочно изыскивать другие ходы, которые помогли бы мне добыть информацию. Ничего путного не придумав, я решил попробовать завтра утром получить информацию по служебным каналам, хотя это было весьма опасно. На какой-то момент я засомневался в правильности своих действий и подумал даже, что молчащий телефон моего друга дает мне возможность отступить, но я не любил сдаваться. К тому же игра, на мой взгляд, стоила свеч. Я уже и так впутался в нее дальше некуда.

Сигналы автоповара о том, что заказанный мною ужин готов, и компьютера о том, что в него переведена информация, оторвали меня от размышлений. Я подошел к компьютеру и вывел на экран полученную от Мартина информацию – распечатку всех разговоров, которые велись Светланой и Эдом в квартире номер 7 на Кроуфорд-стрит после установления прослушивания.

Я внимательно прочитал их. Там не было ничего такого, что могло бы быть для меня важным, но от мест, которые целомудренный Мартин постарался заретушировать, мне стало совсем плохо. Что касается фотографий, то они были сделаны во время прогулки по парку. На них были изображены улыбающиеся Эд и Светлана, которые шли, обнявшись, по липовой аллее. Я принялся ходить по комнате из угла в угол и совершенно неожиданно подумал, что напоминаю попавшего в ловушку волка. Не просто в ловушку, но в капкан-мусоросборник.

Я выругался и еще раз прокрутил всю запись, но на сей раз в звуковом воспроизведении. Черт побери! Я в ярости стер присланные Мартином файлы, потом выключил компьютер и пошел на кухню за приготовленным автоповаром ужином. Ел я совершенно машинально, мои мысли, как всегда, были заняты Эдом и Светланой. Только теперь я уже твердо решил убить его и составлял план операции. Лучше всего это сделать завтра утром, потому что Эд в это время, скорее всего, будет один. А орудие убийства и прочие мелочи можно будет выбрать, придя к нему. Такой опытный палач, как я, всегда сможет выкрутиться за счет подручных средств. Но ультразвуковой разрядник я в любом случае прихвачу с собой. Второй раз драться с ним я не буду. Кстати, есть отличный повод для того, чтобы прийти завтра утром к Хамнеру. Этим поводом станет извинение за то, что произошло на вчерашней вечеринке. В конце концов, если Крис может мне позвонить, чтобы извиниться за свое поведение, то почему я не могу явиться к Эду лично с той же целью? Правда, он может заподозрить что-нибудь неладное, поскольку в принципе я не мог знать адрес квартиры, в которой он сейчас живет, однако я всегда смогу усыпить его подозрения, и тогда мне будет достаточно выбрать подходящий момент и напасть. Это я сумею. Недаром я считаюсь самым профессиональным палачом нашего бюро.

Я воспрянул духом и даже с аппетитом прикончил свой нехитрый ужин. Однако что-то в глубине сознания едва слышно шептало мне, что я не прав, что убивать без приказа, ради собственного удовольствия, – ужасно. Наверно, такие голоса слышались Тернеру, когда он стрелял в сэра Найджела. Да и вообще, ерунда все это. Рано или поздно любой из нас умрет, так что какая разница – раньше или позже это произойдет. От неизбежного все равно не сбежать, как бы ты ни хотел это сделать.

Закурив, я принялся доказывать самому себе, почему вынужден это сделать. Я никогда не убивал без приказа, однако здесь случай был особый. Дискуссия с самим собой легко перешла с убийства Хамнера на предстоящую мне завтра работу. Повинуясь внутреннему голосу, я вытащил из конверта досье на семью Браунлоу и принялся рассматривать фотографии, вчитываясь в досье, внимательно изучая те места, которые я пропустил утром.

Жером Браунлоу, седеющий, с волевым подбородком и голубыми глазами, с резкими чертами лица и густыми бровями. Что ты сделал в своей жизни, кроме того, что отдел информирования счел необходимым поместить в твое досье для палача, чтобы тот лучше изучил свою будущую жертву? Может быть, они сочли маловажным или совсем неважным то, что для тебя дороже всего на свете?

Фредерика Браунлоу, стройная, с мягкими чертами лица и карими глазами, чего ты хотела и к чему стремилась? Именно стремилась, потому что твоя жизнь уже кончена, хоть ты еще и не подозреваешь об этом.

Пухлые милые мордашки Элен, Сузи и Майкла. Маленькие дети шести, семи и девяти лет, так похожие на невинных библейских младенцев. Воистину, вам придется искупить своей кровью грехи нынешней Земли. Чего хотелось вам, к чему вы стремились?

Я внезапно почувствовал себя одиноким и покинутым, никому не нужным и никем не любимым. Женщины, которой я мог бы довериться, у меня нет и никогда не будет из-за строгих правил нашей организации относительно режима секретности. Детей тоже. Друзей много, но разве это друзья? Ни одному из них я не могу довериться, рассказать, как тяжело иногда бывает на душе. Особенно иногда после очередного убийства. Да какие это друзья? Их и друзьями-то назвать нельзя. Так, знакомые, с которыми я изредка встречаюсь, здороваюсь за руку и перекидываюсь парой ничего не значащих фраз.

Я с кривой усмешкой подумал, что впервые в своих мыслях не соврал самому себе, назвав убийство именно убийством, а не заданием или работой. Вся моя жизнь – ложь, смерть и одиночество. Удел палача. Так надо. Так говорят начальники не только в нашем бюро. То же самое своим сотрудникам говорят в русском, американском, польском, французском и любом другом бюро палачей во всем мире. То же самое говорили своим соратникам Смит, Гитлер, Сталин, Наполеон.

Неужели за все столетия своего развития человечество не смогло изобрести ничего лучше, чем вирус Витько, газовые камеры и топоры палачей?

Эти мысли не были новыми для меня. Иногда, в минуты, когда каждому человеку надо остановиться и, оглянувшись назад, на пройденный путь, подумать о сделанном и о том, что он еще хочет сделать в этой жизни, подобные мысли наваливались на меня, сжимая сердце беспросветной тоской. Но я старательно загонял их поглубже и подальше, чтобы не отвечать на вопросы той части своего разума, которая еще сохранила независимость. Я выполнял свой долг и старался никогда не думать об этом. Но кота в мешке не утаишь, как говорит народная мудрость. И сейчас этот кот, выбравшись из своего мешка где-то в глубине моего сознания, запустил когти в мою душу, словно средневековый палач раскаленное на жаровне железо в тело очередной жертвы. Что-то сломалось во мне, в отточенном орудии палаческого бюро. Все, что раньше было смыслом моей жизни, внезапно потеряло для меня всякое значение. А то, что было лишь шелухой, стало дороже жизни.

Я перебрал фотографии и внезапно яростно бросил их на пол. Будь оно все проклято! Что я мог сделать?! Прошлое мертво, его не изменить и не перекроить по своей мерке. Но есть еще настоящее и будущее. Впрочем, уже слишком поздно. Настоящее тоже не переделать. Путь, выбранный в прошлом, уже не изменишь. Во всяком случае, для меня это уже не выход.

Я пошел на кухню, словно пытаясь сбежать от разбросанных по полу фотографий и от своих мыслей, и заказал автоповару стаканчик виски со льдом.

Однако мысли упорно продолжали меня мучить. Воистину, пока я существую, я мыслю, и сбежать от своих мыслей невозможно. Можно удрать от наемного убийцы, обмануть полицию, перехитрить своего шефа и стоящую за ним организацию, но нельзя перехитрить свои мысли. Их можно только заглушить. Чем я и занялся, заказав еще стакан виски.

Телефонный звонок раздался, когда я уже находился в том состоянии, когда блаженное забытье в пьяном сне еще далеко, но прямо ходить и отчетливо говорить уже трудновато. Опрокинув стакан, я с трудом встал и протопал к телефону, проклиная в полный голос того кретина, который вздумал позвонить мне в столь неудачное для разговора время. Однако я вовремя вспомнил, что это вполне может быть мой шеф, решивший пожелать мне спокойной ночи, а потому умерил пыл и, подняв трубку, сказал самым трезвым голосом, на который я был способен в данный момент:

– Бен Роджерс у аппарата.

– Добрый вечер, Бен, – сказал волшебный голос, который мне в этот час так хотелось услышать.

– Светлана, это ты? – с удивлением и восторгом спросил я. Честно говоря, давно судьба не преподносила мне таких подарков. Стоило мне только услышать ее голос, и на душе сразу стало намного легче. Что же такое есть в этой девушке, что один только звук ее голоса вылечил все мои душевные хвори?

– А ты ожидал увидеть здесь епископа? – вопросом на вопрос ответила мне Светлана и рассмеялась неизвестно чему. Я тоже, потому что на душе стало так легко, как никогда прежде. – Это из «Острова сокровищ» Стивенсона, – пояснила она мне. – Так Сильвер ответил своему матросу, когда тот сказал, что на скелете одежда моряка.

Теперь я и сам вспомнил вышеупомянутое место и сказал:

– Надеюсь, призрак капитана Флинта не будет требовать рому, пока мы не договорим.

– Уверена, что он будет скромно молчать, – ответила Светлана и рассмеялась.

– Почему-то я тоже в этом уверен.

– Вот и прекрасно. Ты не в обиде, Бен, за то, что произошло вчера у меня на вечеринке?

– Нисколько. На что мне обижаться? На прекрасный вечер в хорошей компании? – с иронией спросил я и добавил: – Мне даже понравилось. Очень понравилось у тебя в гостях. А за возможность увидеть вас я бы и жизнью пожертвовал, как говорили древние рыцари.

– Что ж, рада это слышать, – сказала Светлана. – Кстати, Бен, ты придешь ко мне завтра вечером? Время называй какое тебе удобно.

– Конечно. Как я могу отказаться?

– Прекрасно, тогда во сколько?

Я задумался. У меня из головы совсем вылетело, что завтра мне надо будет заняться ликвидацией Браунлоу, и на сколько затянется эта операция и в каком виде я с нее вернусь – одному только богу ведомо. Не поторопился ли я, давая Светлане обещание прийти на ее очередную вечеринку?

– Я завтра буду занят допоздна, – сказал я, – так что свое присутствие гарантирую не раньше девяти часов вечера.

– Это, конечно, обидно, – сказала Светлана, – но все равно приходи, когда сможешь. Я буду ждать тебя. Только приди обязательно, иначе я обижусь.

– Всенепременно приду, даже если буду истекать кровью! – горячо сказал я и подумал, что последнее весьма вероятно, если что-нибудь пойдет не так.

– Истекать кровью не надо, а вот прийти надо, – сказала, засмеявшись, Светлана. Видимо, мои слова она восприняла как шутку. Да и как еще их мог воспринять нормальный человек?

– Будет что-то типа вчерашнего? – спросил я и тоже засмеялся.

– В какой-то степени да, – ответила, немного поколебавшись, Светлана. – Если ты, конечно, не против.

– Я? Я нисколько не против, потому что мне действительно понравилась развлекательная программа вчерашнего вечера.

– Вот и прекрасно.

– Только не слишком ли часто вы устраиваете такие вечеринки? Я уже староват для праздников каждый день.

– Вчера это было незаметно.

– Что поделать, приходится притворяться, – усмехнулся я. – Я вообще большой специалист по притворству. В этом деле я любого за пояс заткну.

– Вот и завтра попритворяйся немного, Бен, – сказала Светлана. Судя по голосу, она улыбалась.

– Уговорила. А народу много будет? – Не то чтобы я не хотел видеть друзей Светланы, просто я боялся, что на вечеринке будет Эд Хамнер, а этого мои нервы просто не выдержат. Я или устрою еще одну драку, или чем-нибудь себя выдам.

– Меньше, чем вчера, – ответила Светлана. – Так, небольшая тесная компашка самых близких друзей.

– Что ж. – На мой вопрос она так и не ответила, но я не рискнул задать его еще раз и потому сказал просто: – Гарантирую свое участие, но, как я уже говорил, не раньше девяти часов вечера. Хотя, конечно, постараюсь приехать как можно раньше.

– Меня это вполне устраивает, – ответила Светлана. – Можешь прийти и позже.

– Как скажешь.

– Значит, договорились?

– Договорились.

– Тогда до завтра, Бен.

– До завтра, Света.

Она повесила трубку, а я поплелся на кухню. Необычный подъем всех сил, который я испытывал во время нашего разговора, пропал вместе с голосом Светланы, и на меня вновь навалилась беспричинная тоска. Желая избавиться от нее, я потребовал у автоповара еще один стакан виски, однако тот отказался выдать его мне под предлогом выполнения с его стороны «Закона о здоровье», строго регламентирующего количество алкоголя, которое можно употребить за один день, и пропустил мимо своих электронных ушей всю мою непотребную ругань как о самом законе, так и об исполняющем его автоповаре. Эти электронные мозги никакая ругань не берет. Я решил было разобрать блок, в котором помещался мозг автоповара, но передумал. Если я их разберу и не смогу собрать, то автоповар присоединится к развлекательному блоку, и я останусь совсем один в этой большой безжизненной квартире. Совсем один.

Впрочем, я и сам почувствовал, что мне хватит. Спиртное ударило в ноги, и я едва дошел до зала, где все еще лежали на столе фотографии семьи Браунлоу и Эда со Светланой. Посмотрев на них, я почувствовал нарастающее бешенство, жгучую ненависть к ним, счастливым в своем незнании страшной правды и свободным от суровых запретов моей службы. Свободным от тяжести моего долга. Свободным от той страшной работы, которую я был вынужден выполнять вместо них, чтобы спасти и их, и многие миллионы других людей от Красной Смерти. Я столько лет спасал их всех, но не заслужил даже благодарности. Ни от них, живущих в счастливом неведении, ни от тех, кто все знал, но распоряжался мной как пешкой, как простым «винтиком» в гигантской машине уничтожения. Что ж, мне благодарностей не надо. Мне не нужны словесные реверансы, я сам возьму то, что мне надо. Я еще способен постоять за себя.

Я принял окончательное решение и теперь рассматривал лежавшие передо мной фотографии лишь с холодным интересом, с каким, наверно, Цезарь рассматривал свои легионы перед тем, как форсировать Рубикон. Он преступил границы запретной территории и одержал блестящую победу, и я собирался завтра сделать то же самое. Я смял фотографию Эда, бросил ее в пепельницу и поджег. Она сгорела почти мгновенно, оставив после себя лишь маленькую кучку пепла. Я сел на край стола и долго смотрел на пепел, оставшийся от фотографии.

От себя не убежишь. Я делаю то, что должен делать, и завтра просто получу с общества, которому я нужен и на которое работаю столько лет в поте лица и многочисленных лишениях, то, что нужно мне, – жизнь Эда Хамнера. Тем более что все мы рано или поздно превратимся в такую же кучку пепла, как и его фотография, и когда это произойдет – не имеет значения. От судьбы все равно не убежишь. А я стану судьбой Эда. От меня он не уйдет.

Я вновь отправился на кухню. Завтра мне предстоял трудный день, и мне надо было хорошенько выспаться, а спать мне совершенно не хотелось. Потерпев поражение в еще одной попытке выдрать у автоповара стаканчик виски, я, выпросив у него две таблетки сильнодействующего снотворного, с отвращением проглотил их, пропустив мимо ушей предложение автоповара налить мне стакан воды, и, не раздеваясь, лег спать.

ГЛАВА 20

Теперь пора ночного колдовства,

Скрипят гроба, и дышит ад заразой.

Уильям Шекспир. «Гамлет»

Вы слышали, что грешники отправляются в ад, – но это не так. Куда бы ни попал грешник, он создает ад; и куда бы ни попал святой – там небеса.

Шри Раджнеш

Секунду-другую он пристально и скорбно смотрел своими потухшими, тронутыми тлением глазами… потом медленно, но отчетливо и выразительно выговорил: «Ты еси муж, сотворивший сие!»

Эдгар Алан По. «Ты ecu муж, сотворивший сие!»

Верьте мне, это было самое ужасное зрелище на свете.

Франсуа Рабле

Какое-то огромное кровожадное чудовище с телом волка и пастью мусоросборника гналось за мной с диким воем по пустым переходам штаб-квартиры лондонского отделения ВОЗ. По обе стороны бесконечно длинного коридора тянулись запертые двери. Я дергал то одну, то другую, но ни одна из них не хотела впустить меня и спасти от преследующего меня чудовища. Лишь одна дверь была открыта, однако мой преследователь мощным прыжком отрезал мне отступление в ту сторону, и я вновь побежал по коридору, понимая, что не смогу убежать от дьявольского создания, но боясь дать ему бой лицом к лицу, чувствуя, что у меня нет ни одного шанса на победу. Его клыки клацали уже почти у меня за спиной, когда я вдруг увидел впереди, в конце коридора, распахнутую настежь дверь, из которой в коридор лился яркий золотистый свет, и отчаянно рванулся к этой двери, надеясь достичь ее прежде, чем мой преследователь сможет схватить меня.

И мне все-таки удалось добежать до двери и, проскочив меж ее качающихся створок, захлопнуть их и запереть массивным засовом. Какая-то часть моего разума удивилась, откуда в суперсовременном здании штаб-квартиры ВОЗ двустворчатая дверь с засовом, явно выполненная в средневековом стиле. Впрочем, в тот момент мне было не до размышлений.

Потом я обернулся, прислонившись спиной к двери, за которой бесновался мой преследователь, и удивился вторично тому, что золотистый свет горел только над дверью, высвечивая лишь маленький пятачок около порога. Вся остальная комната была погружена в непроницаемый мрак, так что даже нельзя было себе представить истинных размеров помещения.

Внезапно вспыхнул свет, осветивший всю комнату. Она оказалась огромной, это был зал совещаний штаб-квартиры ВОЗ, но не это испугало меня до дрожи. Вся комната была наполнена людьми. Стариками и детьми, мужчинами и женщинами, калеками и здоровыми. Все они молча стояли плотной толпой и смотрели на меня.

Я заметил, что свет изменил свой цвет. Золотистый свет, до того горевший только над моей головой, теперь освещал это сборище, а надо мной вспыхнул кроваво-красный фонарь.

Внезапно толпа молча расступилась, и я увидел в глубине зала, до того скрытой за спинами собравшихся, судейский стол и самого судью, высокого и стройного, в красной маске и алом плаще, с горящим над его головой нимбом багряного пламени.

– Бенджамин Роджерс! – произнес судья, и его голос, словно гром, прокатился по всему залу. – Мы пришли сюда для того, чтобы предать Суду Справедливости самого кровавого палача, на счету которого более тысячи жертв!

– Кто это мы? – набравшись смелости, выкрикнул я, и мой голос прозвучал, словно комариный писк в этом огромном зале.

– Кто это мы?! – переспросил судья, поднося руку к лицу. – Мы, твои жертвы, Бенджамин Роджерс! – его голос загремел по всему залу, а рука, поднятая к лицу, сдернула багряную маску Красной Смерти, и я увидел под ней лицо Светланы. – Ты был нашим судьей и палачом, но теперь все изменилось, и здесь, в оплоте посеянной тобой смерти, ты, Бенджамин Роджерс, обычный преступник, а мы, твои жертвы, будем судить тебя Судом Справедливости!

Я нащупал запор за моей спиной, пытаясь незаметно открыть дверь, в которую столь необдуманно вбежал.

– И не пытайся бежать, Бенджамин Роджерс!!! – с утроенной силой прогремел голос багряного судьи. – Тебе все равно не уйти от справедливого возмездия!!!

Повернувшись к нему спиной, я рывком отодвинул проклятый засов, распахнул дверь, обернулся, стоя на пороге, и крикнул:

– А я все же попытаюсь!

А затем бросился очертя голову прочь от зала. Коридор внезапно изогнулся, и я снова увидел пред собой молчаливую толпу и возвышающегося над ней судью в багряной мантии.

– Тебе не сбежать, Бенджамин Роджерс!!!

– А я все же попытаюсь, – вновь ответил я судье и развернулся, чтобы снова побежать. И вдруг увидел прямо перед собой своего преследователя, страшного кровожадного зверя, медленно наступавшего на меня.

Я попятился.

– Ты боишься собственного зверя, Бенджамин Роджерс! – торжествующе воскликнул за моей спиной судья.

Я продолжал отступать от чудовища, лихорадочно ища хоть что-нибудь, что можно было бы использовать как оружие. Однако ничего подходящего не попадалось. Рывком развернувшись, я бросился к дверям и выдернул толстый брус засова. Крепко сжимая его в руках, я повернулся к зверю и крикнул:

– Ну, давай, прыгай!

– Ты так ничего и не понял, Бенджамин Роджерс! – укоризненно сказал судья.

В этот миг тварь прыгнула. Я пропустил этот момент, отвлекшись на реплику судьи, и мой противник вмиг выбил у меня из рук засов и прижал меня к полу так крепко, что я не мог даже вздохнуть, запустил когти в мое тело.

– Достаточно! – сказал судья, и зверь тотчас отпустил меня. – Приведите его сюда!

Кто-то поднял меня на ноги, однако стоять я не мог, и несколько человек под руки повели меня к судье. Отсюда мне было видно то, что раньше скрывалось за спинами людей. Справа от судейского помоста стоял эшафот с дубовой плахой и воткнутым в него топором палача. Рядом стоял и сам палач в средневековом красном клобуке.

– Бенджамин Роджерс, в присутствии всех этих людей, – судья-Светлана показала рукой на толпу, – я спрашиваю у тебя, признаешь ли ты себя виновным?

– Нет! – закричал я. – Я ни в чем не виновен! Так было надо для спасения остальных! Я был вынужден…

– Ты лжешь!!! – оглушил меня голос судьи. – Человек сам выбирает свой путь! И теперь настало твое время платить по счетам! Но нам не нужно твоего признания, для вынесения справедливого приговора нам достаточно свидетельских показаний и улик…

– Каких еще улик? – выкрикнул я. – Никаких улик нет! Нет у вас никаких улик!

– Если ты думаешь, что уничтожил все улики, то посмотри на себя! – ответил судья.

Я посмотрел и увидел, что мои руки залиты кровью. До самого локтя, даже выше они были запятнаны алым. Мои руки словно светились этим огнем смерти, и капли крови падали с пальцев на пол зала. Я отчаянно попытался вытереть их и увидел, что и вся моя одежда тоже забрызгана кровью. Светящаяся алая кровь, запятнавшая кожу рук и небесно-голубую ткань костюма.

– Вот видишь, – негромко произнес судья, – твои руки залиты кровью! Ты сам обличаешь себя!!!

Судья сорвал маску, и под лицом Светланы оказалось лицо сэра Найджела, которое неспешно повернулось ко мне и улыбнулось той знакомой мне мрачной улыбкой, которая часто появлялась на лице моего шефа, когда я отчитывался об исполнении очередного задания.

– Бенджамин Роджерс, ты признан виновным и приговорен! – отчетливо сказал судья и, подняв руки вверх, крикнул: – Привести приговор в исполнение!!!

– Какой приговор? В чем я виновен? – выкрикнул я, глядя на медленно двинувшуюся ко мне с тихим завыванием и вытянутыми руками толпу, напомнившую мне Индру, страшную многорукую индийскую богиню мести.

Багряный судья сдернул маску сэра Найджела, и под ней оказалось лицо, которое я не смог сразу узнать, хотя мне почудилось, что я много раз видел его. Уж очень знакомым показалось оно мне. Мне казалось, что вспомнить, где я же видел это лицо, жизненно важно для меня, и я напрягал свою память, пытаясь вспомнить, стараясь не обращая внимания на толпу, которая с тонким комариным писком шла ко мне.

Это было мое лицо!!!

Судья надел багряный клобук средневекового палача и, спустившись с помоста, присоединился к толпе, которая была теперь совсем рядом. Руки окруживших меня людей тянулись ко мне, а сзади стоял, не давая мне убежать, зверь, преследовавший меня. Спасения не было. Везде, куда ни кинь взгляд, меня окружали враги, желавшие только одного – моей смерти. Будь у меня автомат, я бы перестрелял их всех, всех до одного, утопил бы их в крови, утолил бы свинцом их желание отомстить мне. Но автомата у меня не было. У меня не было ничего, кроме желания выжить во что бы то ни стало, остаться тем, кем я был, кем я стал после долгих лет напряженной работы. Я хотел просто жить, жить как угодно, только бы жить, только бы жить и не видеть этих искаженных ненавистью лиц и тянущихся ко мне жадных рук. Никогда еще желание просто жить не было таким сильным. Оно выжигало меня изнутри, а мои враги подходили все ближе и ближе.

Комариный писк становился все громче и громче, нарастая по мере приближения толпы ко мне.

– Кровь за кровь!!! – выкрикнул судья-палач, который, пробившись в первый ряд, возглавил идущую на меня толпу.

Руки ближайших уже почти дотянулись до меня, писк превратился в рев, от которого сотрясались стены зала, лампы, до того светившиеся золотистым светом, теперь испускали кроваво-красный свет, который окрасил в цвет крови весь зал и тянущиеся ко мне руки. Затем все лампы погасли, осталась лишь одна, у меня над головой, а вся остальная часть зала погрузилась во тьму, и из этой тьмы в кровавый столб, в который был заключен я, тянулись сотни рук. А я крутился в этом пылающем кругу, не видя ни одного пути к спасению. Как можно вырваться из этого багрового столба, когда со всех сторон тебя окружают сотни врагов.

Чья-то рука коснулась меня, цепко схватив за запястье. Рука была холодной, как лед, и на ощупь напоминала металл. Я дико закричал и…

Я проснулся.

Я лежал у себя дома, правда, не на кровати, на которую я лег вчера, что я точно помнил, а в импровизированной кладовой, в которой я обычно хранил свои спортивные принадлежности и прочую ерунду. Одно из креплений горных лыж защелкнулось вокруг моей руки не хуже капкана, сжимая правое запястье мертвенной хваткой ледяной стали, а писк, все еще оглушительно раскатывавшийся по комнате, издавал мой будильник, который, не разбудив меня на нормальной громкости, принялся пищать все громче и громче, чтобы все-таки разбудить меня, и, достигнув предела, продолжал пищать изо всех сил не хуже полицейской сирены, ожидая моей команды отключить звуковой сигнал.

Я выбрался из шкафа и опасливо осмотрелся вокруг. Однако в квартире все было так, как было вчера. Никаких изменений. Это был всего лишь сон.

– Это только сон, – прошептал я, и слабый звук моего голоса окончательно привел меня в себя. – Это просто сон! Сон, и ничего больше!

Выругавшись, я торопливо подошел к будильнику, от усердия которого уже тряслись стены, и нажал кнопку отключения. Потом медленно пошел на кухню. Страшный сон еще держал меня в своих путах, и я вновь и вновь перебирал в своей памяти детали своего ночного кошмара.

«Нет, ничего не бывает так просто. Такие кошмары просто так не снятся. Как известно, мозг работает и тогда, когда его хозяин спит, перерабатывая накопленную за день информацию. Иной раз гениальные открытия приходят в голову именно во сне, так что вполне возможно, что мой ночной кошмар был отражением напряженной работы моего головного мозга над заданной мне проблемой. Только вот решение было трудновато понять. Да нет, какое там решение. Просто я переутомился, перетрудился и все такое. Да еще шуточки Кочински и все прочее, что случилось за последние несколько дней. Вот и все».

С трудом уняв бешеный стук сердца, я посмотрел в окно. Утро было на редкость отвратительным. За окном моросил мелкий дождь, противоположная сторона улицы едва виднелась в тумане, а серое небо, которое, казалось, отражало мокрый асфальт улиц, было столь же унылым, как и мое настроение. Немногочисленные пешеходы в плащах и с зонтами торопливо спешили куда-то по своим делам, перепрыгивая через лужи.

Впрочем, в этом было немало плюсов. Чем хуже погода на улице, тем меньше народа. А это очень важно в свете предстоящей мне работы. С другой стороны, пульсар Браунлоу наверняка при такой погоде сядет поближе к дому, а значит, многократно увеличится возможность того, что охранники успеют прибежать на звуки стрельбы раньше, чем я успею удрать с места преступления. Поскольку стрелять по охранникам я не собирался, то, по всей видимости, мое спасение в таком случае будет целиком зависеть от быстроты моих ног. Впрочем, посмотрим все на местности.

Однако мое настроение портили отнюдь не плохая погода, похмелье или предстоящая трудная операция. Настроение мне портили мои ночные кошмары. Я до сих пор не мог оправиться от пережитого во сне страха. Что же это было, если напугало до потери пульса лучшего палача английского бюро?

Я получил от автоповара таблетку от головной боли и чашку черного кофе, после чего вернулся в зал. На столе все еще лежали разбросанные мной вчера фотографии, и я перебрал их, аккуратно сложил в конверт, в котором лежало досье на семью Браунлоу, а потом сел и долго смотрел на пепел, оставшийся от фотографии Эда Хамнера.

Впрочем, я думал отнюдь не о том, стоит или не стоит мне в свете моего ночного кошмара делать то, что я решил сделать вчера. Эта проблема меня уже не волновала. Свой Рубикон я перейду, чем бы мне это ни грозило. Я думал о том, как бы получше это сделать. Многоликий багряный судья и иже с ним не запугают меня, к тому же это был всего лишь сон. Просто сон. И ничего более.

Лишь в одном я прислушался к его словам. Человек должен сам делать свою судьбу и сам платить по счетам за свои ошибки. И никто, кроме самого человека, не сможет заставить его отказаться от своего решения. А я свое решение уже принял. И никто не заставит меня отказаться от него.

Я оделся и поехал в контору.

ГЛАВА 21

Набиты смертью автоматы,

И вынут нож из ножен.

И я святого долга ради

Приказ исполнить должен.

Антон Снегирев. «Ночная тьма»

Если время, место, помощники или способ действия выбраны плохо или не тобой, не стоит удивляться, если что-то не получится.

Дао Цзибай

В контору я приехал примерно в десять часов утра. Голова была дубовой после вчерашнего виски, которое, впрочем, было гораздо лучше на вкус, чем таблетки успокоительного, а также от кошмарного сна, который все еще мучил мою память подробностями, от которых У меня по телу пробегала дрожь. Одно воспоминание о хищнике, который преследовал меня этой ночью, стоило мне больше седых волос, чем вся предыдущая служба. Я едва заставил себя войти в здание «Лондон фармацептик компани», которое внешне и внутренне очень напоминает штаб-квартиру ВОЗ, так как эти сооружения были возведены одной и той же фирмой, одним и тем же архитектором и оформлены одним дизайнером в одном стиле.

Войдя в холл и ощутив знакомый импульс, источаемый стенами здания, я едва подавил в себе внезапно вспыхнувшее желание развернуться и уйти и больше никогда не возвращаться сюда, однако спустя уже несколько секунд я вошел в привычное рабочее состояние, хотя полностью освободиться от своих мыслей мне все-таки не удалось.

Я благополучно прошел через таможню, предъявив свой пропуск мускулистым здоровякам в вестибюле. Один из них совсем недавно конвоировал меня к Дженис.

«Господи, сколько с тех пор всего произошло», – подумал я и с трудом удержался от желания пройти к залу совещаний, где в моем сне меня судил багряный судья. Усилием воли я направил себя в противоположную часть здания, где находился кабинет Лысого Дьявола и мой тоже.

Поскольку являться к шефу было еще рано, я прошел к своему кабинету. Он был небольшим, по сравнению с кабинетом сэра Найджела, одним из помощников которого я числился, но хорошо обставлен офисной мебелью в стиле конца XX века, которая мне так нравилась.

На столе уже накопились какие-то бумаги, которые я быстро просмотрел. В основном всякая ерунда. Сводка информации со всего мира, вероятно, для того, чтобы мы лучше разбирались в международной политике и могли побеседовать о ней, если придется убить какого-нибудь министра, скажем. Такое, кстати говоря, уже случалось пару раз, один раз у нас, а второй раз то ли у поляков, то ли у испанцев. Различные бумаги технического характера о новых приемах и устройствах, изобретенных в последнее время как для защиты жизни, так и наоборот. Какие-то бумажки, присланные канцелярией от Биллингема. Счета из бухгалтерии за пользование сотового телефона и лимузина фирмы. Несколько анкет из отдела вооружения. И так далее в том же духе почти до бесконечности. Любой чиновник, даже если он служит в такой организации, как наша, является большим специалистом по изобретению бумаг, которые никому, кроме него самого, не нужны. Да и ему самому на самом деле тоже. Наши бюрократы были просто гениальны по части изобретения всевозможных докладов, счетов, анкет, сообщений и так далее. Под началом Мартинелли и Биллингема служили сотни чиновников, в той или иной степени осведомленных о деятельности нашего бюро. Если бы я читал все бумажки, которые они мне присылали, то у меня просто не осталось бы времени на настоящую работу. Просто всякий человек изо всех сил старается показать, что он не зря ест хлеб свой и что без его твердой руки, умной головы и подписи на важных бумагах наше бюро уже давно бы развалилось, а все мы подались бы в наемные убийцы или померли бы с голоду.

Прочитав наиболее важные бумаги, а остальные спустив в бумагорезку, на что у меня ушло девять минут, я задумался. До назначенной мне аудиенции с сэром Найджелом оставалось около двадцати минут, а делать было решительно нечего. Мне было лень загружать свой несчастный ум ненужным хламом, а идти раньше времени не хотелось, потому что Лысый Дьявол людей, боящихся опоздать и потому приходящих слишком рано, любил ненамного больше, чем людей, которые приходят слишком поздно, считая первых недисциплинированными параноиками, а вторых – недисциплинированными идиотами, в равной степени опасными для такой организации, как наша. В итоге я поудобнее устроился в кресле, закурил и попытался подумать о чем-нибудь приятном. Например, о том, что сегодня я при небольшом везении проверну операцию, которую не стыдно было бы включить в любое досье. Даже самым опытным палачам крайне редко приходится действовать в одиночку, без прикрытия, тем более при таком количестве жертв. Это будет классная работа.

Однако о хорошем мне почему-то не думалось. Мои мысли неотвратимо возвращались к страшному сну. Все должно иметь объяснение, как говорил когда-то один древний мудрец. Однако мой сон, от воспоминания о котором я сейчас покрывался холодным потом, явно не принадлежал к числу легких загадок.

Я вышел из кабинета в коридор, потому что мне внезапно стало тоскливо в четырех близко расположенных друг к другу стенах, в кабинете, который больше напоминал хорошо обставленную тюремную камеру где-нибудь в Бастилии, нежели кабинет. Это явно было ошибкой. Коридор был абсолютно пуст и так сильно напоминал то, что я видел во сне, что меня прошиб холодный пот. Я с трудом совладал со своим страхом и медленно, поминутно оглядываясь и прислушиваясь, направился к бару.

В это время бар обычно пустовал, поэтому я всегда ходил в него именно утром или сразу после ленча, но сейчас тишина и пустота в баре действовали мне на нервы. Я заказал себе стакан виски и торопливо выпил. Конечно, не стоит являться к своему начальнику в подвыпившем виде, тем более в такой день, но мне очень хотелось хоть чем-то заглушить свой страх перед ночным кошмаром, словно собравшимся повториться наяву в этом притихшем пустом здании.

Повторив весьма приятную процедуру лечения нервов, я заказал себе душистый лечебный коктейль, чтобы отбить запах спиртного. Сэр Найджел, конечно, и сам не дурак выпить, но не на работе и уж тем более не утром. К тому же он считает алкоголизм последним признаком деградации палача. Учитывая, что у него и так ко мне сейчас немало вопросов, можно сказать с уверенностью, что, если он унюхает «выхлоп», мне конец. Мои часы показывали 10.23. Я встал и пошел к выходу, но выйти не смог. Меня вновь сковал страх перед пустыми коридорами, которые выглядели сейчас точно так же, как и в моем ночном кошмаре. Мне потребовалось собрать в кулак всю свою волю, чтобы выйти из бара и направиться по длинному пустому коридору в сторону кабинета сэра Найджела.

– Ты, как всегда, пунктуален, – приветствовал меня шеф.

– Точность – лучшая добродетель палача, – ответил я, усаживаясь в кресло.

– Ознакомься с этими документами, – сказал мой шеф, протягивая мне несколько листков бумаги.

Я быстро пробежал их глазами и сказал:

– Это, как я понимаю, все, что может потребоваться мне сегодня вечером?

– Да. План, предложенный тобой, утвержден мною и Биллингемом. В отдел вооружения переданы соответствующие указания о режиме максимально благоприятных условий для выполнения твоего задания. Кстати говоря, Кочински вчера попросил дать ему отпуск на неделю по собственному желанию. Несмотря на острую нехватку людей, я согласился.

– Все, что ни деется, все к лучшему, – ответил я на это сообщение поговоркой средневековых монахов.

– Не буду с тобой спорить, старый софист, – ответил сэр Найджел, который прекрасно знал, что спорить я люблю не меньше, чем хорошо делать свою работу.

– Есть еще что-нибудь?

– Могу тебе сказать, что прикрытия точно не будет. У нашего отделения в Уэльсе образовались крупные проблемы, поэтому мне пришлось перебросить трех сотрудников класса А в Кардифф, несмотря на то, что мы здесь сами сидим, как на вулкане. А мне, как ты знаешь, очень не хочется привлекать иностранную помощь и этим дать упрекнуть себя в неспособности справиться с трудностями. Надеюсь, ты справишься.

– Не волнуйтесь, шеф, все будет нормально, – обнадежил я Лысого Дьявола.

– Надеюсь, потому что в противном случае много голов полетит с плеч долой, в том числе и наши с тобой, – сказал мой шеф и тяжело вздохнул.

– Не блестящая перспектива, – проворчал я.

– Хватит разговоров, иди в отдел вооружения, а потом спустись в тир. Там приготовлен тренажер для тебя.

– Уже иду, – сказал я, направляясь к двери.

– И постарайся действовать не так, как твой друг Пейтен, – сказал шеф мне вслед.

Я на миг остановился у двери. Потом я понял, о чем говорит сэр Найджел, и ответил ему:

– Всенепременно, – и с этими словами вышел из кабинета.

До отдела вооружений я добрался без приключений, хотя перед каждым поворотом коридора я начинал обильно потеть, а выходя из лифта на тринадцатом этаже, на котором располагался отдел вооружения, едва не заорал, увидев в конце коридора человека в бордовом пиджаке, идущего ко мне.

«Да, надо будет сходить к Дженис, а то нервы совсем разболтались, – подумал я. – А еще лучше в бар, за еще одной порцией успокоительного. Так недолго и совсем свихнуться, если этого еще со мной не произошло. Черт, опять я о том же».

– Мистер Роджерс? – осведомился человек в бордовом пиджаке, подойдя ко мне.

– Да, это я. А в чем дело?

– Нам звонил сэр Найджел Тизермит и приказал создать вам максимально благоприятные условия для выполнения вашего задания.

– Прекрасно. Вам известно, что мне необходимо?

– Разумеется.

– Тогда я бы хотел прямо сейчас получить все необходимое мне снаряжение и оружие.

– Как вам будет угодно.

Человек в бордовом пиджаке тут же отвел меня в комнату, которую сотрудники отдела вооружения и снаряжения с чувством юмора называли гримерной.

– Сейчас все необходимое для вас оружие и снаряжение принесут, – сказал мой проводник и добавил после секундной паузы: – Подождите, пожалуйста, здесь, я сейчас вернусь.

Он ушел, быстро перебирая ногами. Двигался он совершенно бесшумно, вероятно, из-за толстого слоя губчатой резины, приклеенной к подошвам его туфель. Такие предосторожности, как и укрепленный стальной вкладкой носок туфли, нередко помогают человеку нашей профессии дожить до пенсии.

– Прошу вас, вот ваше снаряжение, – сказал еще один такой же, бесшумно возникнув в комнате с охапкой одежды и прочей ерунды в руках.

– Меня больше интересует оружие. Когда его принесут? – спросил я, поймав его за локоть, когда тот собрался так же бесшумно удалиться, оставив свой груз на столе.

– Ваше оружие принесут через несколько минут. Подождите здесь, пожалуйста.

– Хорошо, я подожду, но распорядитесь, чтобы мне выдали тройной запас патронов.

– Как скажете. Я передам вашу просьбу, – ответил мой собеседник, высвободил свой рукав и тотчас же бесшумно и молча исчез, словно привидение.

Проводив его взглядом, я принялся разбирать принесенные им вещи. Это были основные детали созданного мною имиджа ветерана-убийцы. Длинный черный плащ, под которым легко можно упрятать переносную Ракетную установку, широкополая шляпа в стиле XX века, высокие армейские ботинки и прочее. Я внимательно осмотрел все, чтобы не обнаружить в решающий момент, что что-то сделано не так, как надо. Мне доводилось видеть, как отличные ребята гибли из-за ерунды, потому что не сочли нужным проверить заранее свое снаряжение. Однако все было в порядке. Ни одна из деталей моей амуниции не вызвала у меня нареканий. Что и говорить, отдел снаряжения всегда работал на самом высоком уровне.

Делать мне пока больше было нечего, и я уже собрался закурить, когда дверь вновь распахнулась, и внутрь вошел все тот же бесшумный сотрудник. На этот раз в руках у него были автомат, каким обычно вооружают спецназ, автоматический пистолет и несколько коробок с патронами. С запястья свешивался на ремешке спецназовский нож в ножнах.

– Вот заказанное для вас оружие, – сказал человек в бордовом пиджаке, аккуратно разложив свою ношу на том же столе.

– Спасибо, – коротко бросил я, тут же взяв автомат и рассматривая, хорошо ли он смазан.

– Что-нибудь еще вам потребуется?

– Вряд ли. Но если у меня возникнет в чем-либо необходимость, то я вам сообщу.

– В таком случае я пойду?

– Я вас не задерживаю.

Бордовый пиджак бесшумно исчез, но мне было не до него. Я внимательно изучал принесенное мне оружие, которое являлось, бесспорно, самой важной частью моего плана.

Автомат и пистолет блестели вороненой сталью в свете флуоресцентной лампы под потолком, успокаивая меня своей смертоносной силой. Я почувствовал знакомый азарт, который всегда охватывал меня перед охотой. Этот азарт начисто вытравил из моей души страх перед моими ночными кошмарами, и я, уже совершенно успокоившись, принялся проверять боеготовность оружия.

Как и заверял меня клерк, все оказалось в полном порядке. Однако я не доверял никому, когда речь шла о моей безопасности. Я, безусловно, не умру, если дополнительно проверю свое оружие. А вот если не проверить все заранее, то какой-нибудь незамеченный дефект может испортить мне всю обедню. Мне уже не раз приходилось такое видеть.

Собрав в охапку все выданное мне добро, я вернулся в свой кабинет, где и уложил свой груз в шкаф, стоящий около задней стены кабинета. Здесь до него никто не дотронется, пока я буду тренироваться в тире. Осмотрев аккуратно уложенную на нижнюю полку одежду, я запер шкаф и пошел в тир.

Тир занимал весь нижний, пятый, подземный этаж здания. В тире было несколько отделений, в одном из которых палач мог просто потренироваться в стрельбе из любого оружия, а в других – подготовиться к какому-либо конкретному делу. В таких персональных кабинках довольно точно воспроизводили реальные условия, в которых палачу скорее всего придется действовать.

Все время, пока я шел к лифту, чтобы спуститься в тир, я крепко сжимал в руках автомат. Правда, он был незаряженный, но все равно хорошо, что я никого не встретил по пути в тир.

Меня ожидали и здесь. Едва я вышел из ненавистного мне лифта, как ко мне тут же поспешил один из сотрудников тира, который, не говоря ни слова, отвел меня в предназначенную для меня кабинку и так же молча удалился.

Кабинка, отведенная мне, воспроизводила кусочек улицы около дома, где живет семья Браунлоу, сочетая голографическую мультипликацию с реальными предметами. Посередине этого кусочка улицы стоял макет пульсара с пятью пластиковыми манекенами внутри, довольно похожими на моих жертв. Сходство, конечно, было весьма условным, но ведь для тренировки большего и не требовалось. Раньше для тренировок применяли виртуальную реальность, однако потом это делать прекратили, вернувшись к манекенам, по каким-то неведомым мне психологическим причинам.

Я несколько раз обошел вокруг пульсара, изучая наиболее вероятное размещение пассажиров, прикидывая, с какой стороны и с какой скоростью могут появиться услышавшие стрельбу охранники из службы безопасности блока, удастся ли мне двумя очередями сразить всех пассажиров и как быстро я смогу убраться из опасного сектора.

Сэр Найджел в плане операции указывал, что в квартале от предполагаемого места нападения будет оставлена машина, в которой я должен буду уехать до прибытия полиции. После отъезда мне надо будет притормозить около Траубриджа и передать одному из наших сотрудников оружие и снаряжение, чтобы не рисковать, если меня вдруг остановит и досмотрит полиция. Я еще раз обошел вокруг машины. Похоже, задание будет не настолько сложным, как мне казалось раньше, однако расслабляться раньше времени не следует. Кто знает, какие неожиданности ждут меня впереди.

Я положил сумку со своим оружием на специально для этого установленный около входа столик и вынул из нее автомат.

Вороненая сталь ствола ласкала мой взгляд. Я медленно и аккуратно, наслаждаясь грозным оружием и той силой, которую оно дарует человеку, умеющему им пользоваться, словно хорошим коньяком, снарядил магазин и вставил его в автомат. Потом повесил его под плащ на плечо так, как он будет висеть сегодня вечером. Его было совершенно незаметно, потому что автомат «Аргон-2025», которым вооружают войска специального назначения, калибром девять миллиметров с магазином на тридцать патронов, весьма невелик, чуть больше обычного пистолета. Его совсем нетрудно было спрятать под столь широким плащом. Тут главная проблема – вытащить автомат достаточно быстро, чтобы мои жертвы не успели в полной мере осознать, что тут происходит.

Потом я так же медленно и аккуратно зарядил пистолет. Если тридцать патронов небольшого автоматного магазина не хватит на то, чтобы двумя длинными очередями ликвидировать всех пассажиров машины, то об остальных позаботится пистолет. Я вставил восемь блестящих медью патронов в магазин, а его вложил в рукоять пистолета специального производства «беретта» калибра 7,65 миллиметра. Пистолет я засунул в кобуру, которую прикрепил к поясу под плащом, так, чтобы выхватить его было секундным делом. Это было самое лучшее из того огнестрельного оружия, которое я мог взять с собой.

Последним предметом, который я достал из своей сумки, был боевой нож спецназа. Он не отличался особыми размерами, нисколько не напоминая те огромные кинжалы, которые под названием «ножи спецназа» продаются в любом магазине сувениров. Это был мой самый последний резерв, на тот случай, если перезарядить автомат или пистолет будет слишком долго, а я буду чересчур плохо стрелять. Ножны я привязал специальными шнурками ко внутренней стороне рукава пальто таким образом, что его было не видно, но можно было легко достать в любой момент.

Потом я надел пальто и еще немного покружил вокруг пульсара, проверяя, как размещено оружие, не заметно ли его, смогу ли я достаточно быстро достать автомат, пистолет или нож в любой момент.

Все было в порядке, однако я еще немного покружил вокруг макета для подстраховки. Не хватает только, чтобы во время выполнения задания какая-нибудь из этих штуковин отвязалась и упала на землю или, что еще хуже, на асфальт, выдав мое присутствие жертвам или парням из службы безопасности.

Потом я вернулся на исходные позиции, постоял немного и медленно двинулся к пульсару. Совершенно спокойно и расслабленно, как и полагается прогуливающемуся вечером пожилому мужчине. Подойдя поближе к машине, я достал пачку сигарет и зажигалку, повернулся спиной к несуществующему ветру, словно прикуривая, и затем молниеносно развернулся, одновременно выхватывая автомат. Предохранитель с щелчком прыгнул вверх, и я тут же открыл огонь по сидящим в пульсаре манекенам, опустившись на одно колено для большей точности стрельбы.

Мне удалось в течение трех секунд накрыть двумя длинными очередями всех сидящих в салоне. Но это еще ничего не значит, так как в действительности нормальные люди не станут ждать с терпением манекенов, пока их расстреляют из автомата. Они наверняка закричат, попытаются убежать, спрятаться или еще что-нибудь в этом духе, к тому же стрелять мне придется ночью, поэтому мне вряд ли удастся ликвидировать их всех двумя очередями из автомата.

Я отбросил автомат и, выхватив пистолет, метнулся в сторону, словно преследуя выскочившего из автомобиля пассажира. Я сделал пять выстрелов с максимальной скоростью, на какую был способен пистолет, и пули пробили насквозь все пластиковые головы. Однако может случиться и так, что я потеряю пистолет, не успею попасть в кого-то из пассажиров и так далее. В таком случае моим последним резервом будет мой нож.

Я молниеносно выхватил его из ножен, полированная сталь лезвия блеснула в свете ламп, словно маленькая молния, и расколола голову дальнего от меня манекена.

Что ж, я находился в неплохой форме, несмотря на свои ночные кошмары, будь они прокляты, и травмы от предыдущих заданий, туда же их. Этот факт меня порадовал. Во-первых, потому, что моя тренировка наверняка сейчас записывается на пленку, и сэр Найджел будет мною доволен, а он наверняка просмотрит эту пленку, чтобы узнать, в каком состоянии я сейчас нахожусь, а во-вторых, мне и самому было приятно да и просто необходимо почувствовать, что я готов к бою, отбросить свои сомнения и предчувствия, чтобы ничто не подвело меня в решающий момент.

Я подобрал свой нож, а затем нажал пару кнопок на пульте управления кабиной, и мне подали новых манекенов. Отрегулировав интенсивность освещения так, чтобы оно примерно равнялось средней яркости освещения уличных фонарей в том районе, в котором живут Браунлоу, я перезарядил автомат и повторил свое упражнение, но теперь уже в ином варианте. Я хотел перебрать все возможные варианты развития событий, чтобы быть готовым к любому из них. В этот раз я не экономил патроны и взялся за нож, лишь когда магазин пистолета опустел.

Однако и на сей раз я не промахнулся. Специальный прибор, имеющий датчики на телах манекенов и фиксирующий попадания пуль, отметил, как и при первой моей тренировке, многочисленные попадания в жизненно важные органы, после которых не выживет ни один человек. Впрочем, изрешеченные моими пулями манекены тоже не пережили этого расстрела. Их пришлось заменить новыми.

Потом я еще раз повторил тренировку, на сей раз при минимально возможном освещении с учетом наиболее неблагоприятной возможной погоды. Эта тренировка тоже дала хорошие результаты. Теперь я был уверен, что справлюсь с любыми трудностями и непредвиденными обстоятельствами, с которыми могу столкнуться при выполнении этого задания.

Я расстрелял еще несколько партий манекенов, стараясь предусмотреть и проиграть на манекенах любой вариант развития событий, даже самый бредовый. Конечно, я прекрасно знал, что ожидаемое почти никогда не сбывается, однако чем черт не шутит. К тому же в любом случае у меня теперь есть множество отработанных вариантов начала операции, проведения ликвидации и отхода, из которых можно было при необходимости скроить план действий, на ходу заменив один элемент плана другим.

Кроме того, тренировка дала мне возможность убедиться в том, что я, несмотря ни на что, нахожусь в прекрасном физическом состоянии, боеспособен и вполне готов к предстоящей мне трудной операции. После тяжких испытаний, выпавших на мою долю в последние несколько дней, в моей боеготовности можно было бы засомневаться, а неуверенность в своих силах приводит к поражениям не реже, чем излишняя уверенность. Эта тренировка полностью восстановила мою уверенность в своих силах.

Я аккуратно уложил свое оружие в сумку, проверил, не нужен ли мне дополнительный боезапас, и вышел. Все такой же молчаливый служащий тира проводил меня до лифта, который уже стоял с открытой дверью, что прекрасно подтверждало наличие в кабинке тира скрытой камеры, потому что в противном случае служащий не успел бы вызвать для меня лифт. Впрочем, из наличия видеокамер и микрофонов во всех уголках огромного здания руководство бюро даже не сочло нужным делать секрет. С их точки зрения, знание о том, что за тобой весьма пристально наблюдают, не менее действенно, чем само наблюдение, и тут я не мог с ними не согласиться. Хотя, если вдуматься, ничего лучше нельзя придумать и в том случае, если вы вздумали привить всем своим сотрудникам паранойю. В общем, у всякой медали две стороны.

ГЛАВА 22

…я иду. Я озираю просторы: земля лежит в лихорадке, в жару, а из поднебесной выси слышатся скорбные вскрики птиц. Настал час злу выбросить семя! Настал час палача!

Пер Лагерквист. «Палач»

Многие ведут отсчет своего падения от того или иного убийства, о котором не думали много в момент совершения.

Томас де Куинси. «Убийство как одно из изящных искусств»

Скоростной лифт мгновенно поднял меня на верхний этаж, вызвав у меня пару ругательств по адресу того человека, который создал этот проклятый лифт.

После того как моя голова перестала кружиться от слишком быстрого подъема, я сразу явился к сэру Найджелу. Тот был занят совещанием с начальниками отделов о какой-то проблеме, которая меня никак не касалась, поэтому я повернулся и пошел в свой кабинет. Когда я понадоблюсь, меня позовут. А до тех пор я оставался полностью в своем распоряжении.

Я уложил оружие в тот же шкаф, где уже лежала одежда ветерана, и задумался. Потом позвонил в отдел информирования своему знакомому и попросил установить съемщика квартиры номер 7, дом номер 21 по Кроуфорд-стрит. Ответ пришел довольно быстро. Квартиру эту снимал Эрик Кристиансен. Тот самый Крис, с которым меня позавчера знакомила Светлана. Однако Жил он совершенно в другом месте, а эту квартиру снимал только в качестве дополнительного жилья. Очевидно, с его разрешения этой квартирой пользовались Эд и Светлана.

Я также получил подробный план и самого дома, и интересующей меня квартиры во всех измерениях. Это позволило мне быстро выстроить несколько набросков-планов. Ликвидация Эда Хамнера теперь стала для меня только вопросом времени. Я все еще размышлял над одним из вариантов, когда зажужжал селектор на моем столе, и голос секретарши моего шефа попросил меня зайти к сэру Найджелу.

Я встал и направился к нему, чтобы выслушать окончательный приговор.

– А ты действительно находишься в прекрасной форме, – сказал мне шеф, едва я переступил порог его кабинета.

– Я тоже так думаю, – ответил я и посмотрел на экран маленького телевизора за спиной моего шефа.

– Я прокрутил запись твоей последней тренировки и должен признать, что тот, кто утверждает, что ты плохо подготовлен к выполнению этого задания, просто лжец.

– Полностью согласен с вашим мнением, – ответил я и подумал: «Физически-то я готов дальше некуда, а вот морально?»

– Надеюсь, что ты и морально готов выполнить это задание не меньше, чем физически, – сказал сэр Найджел, словно прочитав мои потаенные мысли.

– Я полностью готов к выполнению задания, – ответил я с уверенностью, которой не ощущал.

Сэр Найджел кивнул и посмотрел в окно. Потом сказал:

– Извини, что наваливаю на тебя столько всего сразу, но обстоятельства вынуждают меня поступать таким образом во имя жизни остальных.

В устах любого другого человека эта фраза выглядела бы избитой, пошловатой сентенцией, столь любимой политиками всех стран, но не в устах моего шефа. Он всегда верил в то, что говорил, и его слово было столь же весомо, как и банковский чек на крупную сумму, подписанный Рокфеллером. Сэр Найджел, пожалуй, был единственным из людей, которых я знал, кто еще помнил, что такое слово джентльмена.

– Ничего страшного, – ответил я. – В конце концов, на то я и лучший сотрудник бюро, чтобы выполнять самые трудные задания. Я справлюсь.

– Надеюсь, – ответил мой шеф, глядя мне в глаза. Его взгляд напомнил мне тот день, когда сэр Найджел отдал мне приказ ликвидировать полковника Барта. – От скромности ты точно не умрешь.

– Я просто точно оцениваю свои силы, – ответил я. – Если я вам больше не нужен, то я пойду еще потренируюсь.

– Конечно, иди. Чем лучше ты подготовишься к сегодняшней операции, тем лучше будет для всех нас.

– Расчетное время прежнее? – спросил я, уже встав.

– Да. Тебя дополнительно уведомят. После чего все будет в твоих руках.

– В таком случае я буду в вашем кабинете ровно в 19.00.

– Хорошо.

– Значит, до вечера?

– Да, до вечера, – ответил сэр Найджел.

Я вышел из его кабинета и пошел в свой собственный. Повесив на стену мишень, я несколько минут старательно тренировался в метании спецназовского ножа, а потом для подстраховки вспомнил пару приемов боя с поясом, тем самым, которым я хотел раскроить голову волку Кочински.

Мне почему-то вспомнилось мое первое дело. Я, тогда еще не помышлявший ни о спецназе, ни тем более о службе ликвидации при ВОЗ, еще совсем зеленый мальчишка, возвращался с дискотеки, когда на меня напал какой-то хулиган с ножом, которому, судя по всему, не хватало нескольких монет на дозу наркоты. Но эти деньги были у меня последними, новых денежных поступлений в мой карман в ближайшем времени не предвиделось, и я был готов бороться за эти деньги до конца, тем более что кое-какой опыт драк у меня уже был, и теоретический, и практический. Мне удалось перехватить его руку с зажатым в ней ножом и выкрутить ее.

Человека не так уж просто убить одним ударом тупого ножа, на человеческом теле есть всего несколько точек, удар в одну из которых смертелен. Лезвие попало точно в одну из них, под нижнюю челюсть, проникнув в мозг с такой силой, что неудачливый грабитель-наркоман умер спустя несколько секунд у меня на руках. И, держа его тело, я понял, что это моя судьба. Осторожно опустив труп, я обшарил его карманы и ушел

Полиция, разумеется, меня найти не смогла и списала это убийство на бандитские разборки. Я же с тех пор начал систематически заниматься различными боевыми искусствами, несколько позже купил себе пистолет и стал посещать тир. Потом – армия, спецназ. А затем – наше бюро.

Однако я отвлекся, а время дорого. Правда, я не буду никому нужен почти семь часов. Этого более чем достаточно для выполнения задуманного мною плана. Однако все равно надо действовать быстро, очень быстро.

Для начала мне надо было выйти из здания таким образом, чтобы все считали, что я продолжаю оставаться в здании. Это должно было обеспечить мне алиби. А потом, естественно, надо будет попасть обратно.

Я подошел к двери своего кабинета и заблокировал замок. Теперь войти сюда можно, лишь взломав дверь. В нашем бюро я пользовался теми же правами, что и начальники, хоть и не был им, – в электронном замке моего кабинета не было «закладки», которая позволяла бы посвященным в ее секрет открыть дверь, не зная кода. Потом я подошел к столу и отключил стоящую на столе аппаратуру, которую можно было в случае необходимости использовать вместо отсутствующих в моем кабинете «жучков». Я довольно часто так делал, и мои коллеги уже давно привыкли к тому, что я перед сложными заданиями стараюсь изолироваться от окружающего меня мира, чтобы лучше подготовиться.

Я подошел к окну своего кабинета, вернее сказать, к заменявшей его стеклянной стене и посмотрел наружу. Последний этаж. Сороковой. Бездна в сто пятьдесят метров глубиной с асфальтовым дном. Если я упаду, меня придется долго отскребать от тротуара. Мне невольно вспомнился полковник Барт.

Я распахнул окно и высунулся как можно дальше, глядя вниз. Потом отвернулся, постоял пару секунд, готовя себя к встрече с неизбежным, и вытащил веревку. Ее конец исчезал в маленьком металлическом устройстве, которое я прикрепил снаружи к подоконнику. Работу этого агрегата, так называемого «паука», можно было контролировать на расстоянии с помощью маленького пульта, который лежал у меня в кармане.

Затем я опустил конец веревки вниз, за окно, и нажал кнопку на дистанционном управлении. Агрегат послушно отмотал столько веревки, сколько требовалось, чтобы конец ее оказался на уровне тридцать седьмого этажа.

Мне потребовалась вся моя сила воли, чтобы заставить себя перекинуть ноги через подоконник и повиснуть над бездной на тонкой пластиковой веревке. Правда, она могла выдержать двоих таких, как я, но все Равно это было опасно, так как мои пальцы могли просто соскользнуть с веревки. Вися на одной руке, я прикрыл окно с таким расчетом, чтобы в случае необходимости его легко можно было открыть снаружи, но изнутри не было бы заметно, что оно открыто. Затем по веревке я медленно и осторожно спустился до тридцать седьмого этажа. На уровне этого этажа проходил карниз шириной в пятнадцать сантиметров, по которому можно пройти вдоль здания до нужного мне места. Кроме еще двух «пауков», я взял с собой присоски, которыми пользуются мойщики окон. Они надеваются на руки и помогают удерживаться на одном месте.

Ползя, словно муха, вдоль гладкого стекла по узенькому карнизу, я проклинал всех и вся, однако упорно шел вперед. Устоять на карнизе, цепляясь присосками за стекло, было чертовски трудно, мышцы ступней устали буквально через несколько шагов, руки дрожали, голова кружилась. Я с детства боялся высоты. Вдобавок ко всему пошел холодный мелкий дождь, вызвав у меня еще один поток ругательств. Мало того, что холодная вода полилась мне за воротник, так еще и стеклянная стена, вдоль которой я шел по узенькому карнизу, стала скользкой, как каток. Один раз я неудачно зацепился присоской за мокрое стекло и едва не отправился по пути, проложенному полковником Бартом. Только чудом мне удалось удержаться.

Меня радовало только то, что почти все помещения на тридцать седьмом этаже были отданы либо под склады, либо под кабинеты, которые занимали сотрудники, погибшие при аварии с пульсаром, так что никто не мог меня увидеть. Если судить с этой точки зрения, то, в общем-то, даже хорошо, что пошел дождь. Тем меньше людей имеют шанс меня увидеть. Но с земли меня не заметишь, а из окон соседних зданий меня вполне могут принять за мойщика окон, которые должны были, согласно моим расчетам, уехать полчаса назад. Теперь же за дождем и легким туманом меня и вовсе никто не заметит. Только бы настоящие мойщики окон сегодня не решили поработать попозже. Хотя кто в такую мерзкую погоду станет мыть окна?

К счастью, все обошлось. Наконец я достиг противоположной стороны огромного здания «Лондон фармацептик компани». Самая утомительная часть операции была сделана.

Я мысленно поздравил себя с тем, что пока все мои расчеты оказались верны. Оставалось надеяться, что и дальше я нигде не ошибся. Впрочем, сейчас я это проверю.

Я прикрепил к стене в месте, где стеклянная плита была непрозрачна, поскольку за ней находилась фотолаборатория, второго «паука», который тотчас начал выпускать длинную тонкую веревку, по которой я спустился на крышу двадцатипятиэтажного здания самого большого лондонского магазина, примыкавшего к нашей конторе. Веревку, которую выпускал «паук», изнутри нельзя было заметить, потому что она находится в месте непрозрачного стыка двух стеклянных плит, а снаружи ее не заметить, потому что по цвету веревка не отличалась от фиолетового оконного стекла.

С помощью еще одного «паука» я спустился с крыши магазина к одному из окон, на которое они не сочли нужным поставить сложную сигнализацию, поскольку эта стена примыкала к зданию нашей конторы. Я без особых затруднений открыл окно, не потревожив простенький датчик движения, проскользнул, никем не замеченный, в мужской туалет, переоделся и, выйдя в зал, тотчас растворился в толпе людей, наполнявших магазин. На весь путь от своего кабинета до двери, ведущей из магазина на улицу, я затратил всего лишь двадцать две минуты.

Я без малейшего труда вышел на улицу и направился на Кроуфорд-стрит за головой Эдварда Хамнера.

ГЛАВА 23

…смелей, он целым не уйдет!

Не отступай!

Иоганн Гете. «Фауст»

Хороший выстрел, ваша светлость,

Попали прямо в сердце вы ему.

Старинная пьеса

По дороге я позвонил сначала Эду на его настоящую квартиру, потом Светлане, а потом Мартину, чтобы узнать, где сейчас Светлана. Она приобретала какие-то продукты в одном из магазинов неподалеку от своего дома, сопровождаемая по пятам двумя сыщиками Мартина. На квартире Хамнера меня встретил уже знакомый мне голос автоответчика. Что ж, будем надеяться, что Эд Хамнер находится сейчас в квартире на Кроуфорд-стрит и что он там один. Будет обидно, если такой план рухнет из-за того, что жертва не пожелала меня дождаться.

Мне потребовалось полчаса, чтобы добраться до места назначения. Кроуфорд-стрит оказалась старой улицей, застроенной небольшими домами в стиле по меньшей мере середины XX века, а некоторые вполне могли быть построены и в XIX, хотя изредка встречались и высотные новостройки.

По дороге я думал, какую бы сказочку скормить Мартину, который наверняка заподозрит неладное, когда завтра утром в газете прочтет о смерти жильца из квартиры номер 7 в доме номер 21 на Кроуфорд-стрит, и вспомнит, что именно с этой квартиры я приказал ему за день до убийства снять наблюдение. Поразмыслив, я решил, что лучше ничего не говорить. Как говорится, если оправдываешься, значит виновен. На воре и шапка горит. Не его это дело, и все тут. Вряд ли он побежит в полицию. А если окажется стукачом, я все его поганое агентство взорву к чертовой матери!

Я довольно быстро нашел дом номер 21, который своим видом напоминал викторианскую Англию и похождения Шерлока Холмса. Для поэта, коим, если верить досье, был Хамнер, это было самое подходящее место обитания. Правда, я пришел сюда для того, чтобы выписать ему билет в место, где мне будет гораздо приятнее его видеть – на кладбище.

Не колеблясь, я подошел к трехэтажному дому с островерхой черепичной крышей и выступающими вперед верхними этажами. Перед домом был разбит небольшой палисадник, огражденный фигурной чугунной решеткой, а фасадная стена густо увита плющом. Словно и не было полутора столетий, пролетевших над миром после окончания Викторианской эпохи. Только висевший на входной двери современный электронный замок, здорово портивший внешний вид здания, но зато оберегавший хозяев от покушений на их собственность и жизнь, напоминал, что на дворе стоит XXI, а отнюдь не XIX век.

У меня не было времени воевать с замком, к тому же коронер может заметить, что замок сломан, и поэтому я, нажав кнопку на замке, сказал хриплым голосом:

– Я бы хотел поговорить с мистером Хамнером, который сейчас находится в квартире номер 7, снимаемой мистером Эриком Кристиансеном.

До меня донеслось гудение, а потом из дверного замка раздался не слишком любезный голос Хамнера:

– Что, кому и какого черта надо?

– Это Бен Роджерс. Мы с вами встречались на вечеринке у Светланы Беловой. – Встречались, конечно, было не то слово, но ничего другого я не придумал. – Я пришел побеседовать с вами, мистер Хамнер.

– Как вы меня нашли? – сразу спросил Эд, словно засвеченный резидент вражеской разведки. – И что вам от меня надо?

– Я все объясню вам, если вы меня впустите, – ответил я.

– Хорошо. Моя квартира на самом верху.

Замок щелкнул и открылся, дверь распахнулась, приглашая меня пройти внутрь. Я задержался около двери ровно настолько, сколько потребовалось для того, чтобы стереть из электронной памяти замка наш с Эдом разговор. На это у меня ушло секунд пятнадцать.

Затем я потопал наверх, отыскивая квартиру номер 7. В здании было три этажа, по две квартиры на каждом, и я, признаюсь, немного растерялся, пока не сообразил, что под островерхой крышей дома наверняка есть мансарда, в которой вполне может уместиться целая квартира. Я бегом преодолел два лестничных пролета и увидел дверь с цифрой 7 и маленькую лестничную площадку, на которой стоял, ожидая моего появления, Эд Хамнер.

– Добрый день, – сказал я.

– Не слишком добрый, – проворчал Эд, продолжая стоять у двери.

– Возможно. Однако я пришел не за тем, чтобы обсуждать сегодняшний день.

– Тогда зачем же вы пришли? – холодно спросил Эд, по-прежнему перекрывая мне доступ в квартиру.

– Я хотел извиниться за то, что произошло между нами позавчера на вечеринке.

– Не стоит извинений, – столь же холодно продолжал Эд, – я сам напросился и получил свое. Надо признать, у вас неплохо поставлен удар ребром ладони, да и в гибкости вам не откажешь. – Он потер повязку на своем носу.

– У вас тоже неплохая техника ведения дистанционного боя, – ответил я.

– Ладно, чего там, – сказал, тяжело вздохнув, Эд и посторонился, пропуская меня. – Заходите.

Я вошел в квартиру, в которой сейчас обитал поэт. Она была небольшой, всего две маленькие комнаты, ванная и кухня, да еще большой балкон, выходящий на улицу.

– Чай будете? – спросил Эд.

– Буду, – ответил я, прикидывая в уме, как бы получше сделать то, за чем я сюда пришел.

– Так как вы меня нашли? – спросил Эд, поставив старомодный чайник на старинную газовую плиту.

– Выпытал у Криса, когда тот звонил мне, чтобы извиниться за свое поведение, – соврал я.

– Трепло скандинавское! – воскликнул Эд и добавил по этому поводу пару заковыристых проклятий.

– Поэтому я решил приехать к вам, узнать лично, как вы себя чувствуете, и заодно извиниться за все.

– За все извиняться не стоит, – сказал насмешливо Эд. – Чувствую я себя прекрасно, даже начал новую поэму, так что вы можете испить чая, как говорили раньше, и катиться на все четыре стороны. Чай у меня, кстати говоря, индонезийский, поэтому если вам он не нравится, можете сразу катиться по означенному маршруту.

– Если я вам столь неприятен, то совершенно не обязательно поить меня чаем.

– Это мой долг гостеприимного хозяина, а вы мне, в общем-то, даже симпатичны, просто я не люблю, когда меня кто-нибудь отвлекает от работы.

– Я вас надолго не задержу, – пообещал я совершенно честно. Ведь мне и самому надо было торопиться, чтобы успеть вернуться в бюро до того, как там заметят мое отсутствие.

– Кстати, я вспомнил наш позавчерашний спор и нашел в вашей аргументации немало слабых мест. Вы пренебрегаете…

Все сказанное им дальше начисто утонуло в моих мыслях, и я так и не узнал, чем я пренебрегаю с точки зрения Эда. Я сидел в его маленькой аккуратной кухоньке, выходившей окнами во двор, пил чай, рассматривал горячо доказывавшего мне что-то Эда и думал о превратностях судьбы. Этот человек был намного лучше, чем большинство современных людей его возраста, однако мне придется убить именно его.

– …таким образом, ваша идея оправданного разумного насилия в свете вышеприведенных возражений выглядит надуманной и недостаточно аргументированной, – торжествующе закончил свой монолог Эд. – Что вы скажете на это?

– Блестяще! – воскликнул я как можно искреннее. – Ваше рассуждение является прекрасным примером блестящего научного анализа этой историко-философской проблемы. Вам следовало стать не поэтом, а философом или публицистом. Вы, несомненно, имели бы огромный успех.

– Вы согласны со мной? – спросил Эд, пребывая в состоянии полной растерянности. – Вы согласны со всеми моими доводами?

– А что в этом удивительного? – в свою очередь спросил я.

– Но я выдвинул эти тезисы исключительно ради того, чтобы продлить наш спор… – он немного помолчал и добавил: – Я понял, вы решили сгладить то, что считаете своим проступком, и потому уступили мне в споре, потому что знаете, как болезненно я переживаю свои поражения в дискуссиях.

«Ты почти угадал, только не для того я это делаю, чтобы загладить свой проступок, а для того, чтобы успокоить тебя перед своим прыжком», – подумал я.

– Дело в том, мистер Хамнер, что я сам не сторонник насилия, – соврал я, – просто позавчера мне очень хотелось поспорить с вами, потому я и говорил об оправданном насилии. На самом деле я во многом согласен с вашими высказываниями.

– Как говорили раньше, лжец, но джентльмен, – усмехнулся Эд.

– Сегодня у меня нет настроения спорить, – ответил я совершенно честно.

Хамнер встал и начал ходить по комнате, время от времени поглядывая на меня.

– Надеюсь, вам повезет больше, – наконец сказал он.

– В чем повезет? – с недоумением спросил я. Я действительно не имел ни малейшего понятия, о чем говорит Эд. – Я не совсем понял, что вы имеете в виду.

– Неважно, – ответил драматург и невесело усмехнулся. – Важно, что у вас больше шансов, чем у меня.

Эд прошел через комнату к открытому окну, выходившему на улицу, и высунулся наружу. За окном снова начал накрапывать дождь, небо стало свинцовым, словно отражая мои мрачные мысли.

– И все, что сделано, то сделано не зря, – сказал он, повернувшись ко мне. Капли дождя блестели на его щеках, словно слезы. – Это из моей новой поэмы, – пояснил он и указал на несколько небрежно исписанных листков бумаги на столе около окна. Потом он снова повернулся к окну.

В принципе, я не сторонник убийства в спину, но я не мог смотреть ему в глаза, а момент представился очень удачный. Я осторожно вытянул разрядник, поставленный на минимальную мощность, и, сделав несколько шагов к Эду, прицелился.

Эд наклонился еще дальше, потом внезапно резко развернулся, словно почувствовав за своей спиной смерть. Я нажал на спуск просто от испуга, боясь, что он увидит меня с оружием в руках, все поймет и с пониманием посмотрит мне в глаза, как тогда смотрел мне в глаза полковник Барт.

Эд качнулся, словно дерево под порывом ветра. Выронив разрядник, я бросился вперед, стараясь удержать его, но не успел, опоздав на какую-то долю секунды.

Оглушенный Эд выпал из окна, на подоконнике которого он сидел, глядя на небо.

Бросившись к окну, я попытался схватить его за руку. Не знаю, что меня толкнуло на это, ведь такой вариант развития событий был наилучшим для меня. Просто несчастный случай. Может, страшное подозрение, что я совершаю самую большую в своей жизни ошибку? Но я не успел.

Тело Эда со страшной силой ударилось о козырек над крыльцом метрах в десяти от окна, подскочило вверх и упало на чугунную ограду палисадника. Верхушки столбиков пронзили его тело, словно штыки, от левого плеча до правого бедра. Он был мертв.

ГЛАВА 24

Одной из наиболее трудных задач в проведении десантной операции является обратная дебаркация, то есть возвращение десанта на десантное судно.

Тактика и стратегия действия войск специального назначения в тылу противника

Нет, час не пробил твой. Ты не оставлен

Тем дьяволом, которому ты служишь.

Своим сообщникам он помогает.

Старинная пьеса

Я несколько секунд неподвижно стоял, глядя вниз, потом торопливо отступил от окна, чтобы меня никто не заметил. Теперь необходимо быстро замести следы, чтобы никто не обнаружил моего присутствия здесь. Я быстро вымыл свою чашку, протер носовым платком все, до чего я дотрагивался, и собрался уйти. В бумагах, лежавших на столе, я решил порыться просто потому, что они попались мне под руку, когда я протирал стол. Там было несколько листков бумаги с незаконченной поэмой Эда, и письмо. Я прочел его и замер, словно пораженный ударом грома.

Иногда бывает такое ощущение, когда какое-то страшное событие произошло только что, несколько секунд или минут назад, и мозг еще не воспринял его как окончательное и бесповоротное, и кажется, что ошибку еще можно исправить, что все еще можно вернуть назад, отмотать, как магнитофонную пленку, и стереть ненужную запись, однако уже поздно. Слишком поздно.

Это было письмо от Светланы Беловой, в котором прямо говорилось, что она желает всего самого лучшего Эду, надеется, что он не примет слишком близко к сердцу их разрыв, и еще что-то, что у меня не хватило сил прочитать. Значит, Светлана его бросила. Бросила! А я убил его именно из-за того, что он был ее любовником. Я зря убил хорошего человека, который мог бы стать моим другом, который был лучше, чем большая часть людей, населяющих этот богом проклятый мир. Я без сил опустился на пол.

«Господи, что же я наделал? Зачем? Ну, зачем я сделал все это? Ведь можно было решить все по-другому… По-другому. Будь оно все проклято!»

Но сделанного не воротишь, и приходится довольствоваться тем, что есть. Раз есть это письмо, то смерть Эда вполне можно выдать за самоубийство.

«Эд, если бы ты не выпал в окно, если бы не эта несчастная случайность, я бы наверняка прочитал это чертово письмо, прежде чем убить тебя, – подумал я. – И я не сделал бы этого. Даже зная, что тогда мне пришлось бы посмотреть тебе в глаза. Я бы не сделал этого, клянусь! Я бы не убил бы тебя. Не убил бы! Если бы не эта несчастная случайность».

Я встряхнул головой, отгоняя сентиментальные бредни. Работа прежде всего. Раз появилась такая прекрасная возможность выдать смерть Эда за самоубийство, то не надо ее упускать. Я быстро просмотрел остальные листки. Все они, за исключением последнего, были полностью исписаны мелким почерком Эда. Лишь на последнем было всего несколько строк. Последнее, что написал блестящий молодой поэт.

Мне слишком тяжко на душе,

Чтоб можно было дальше жить.

Все, что познать мне суждено, – познал уже,

И, Гамлет, мой ответ – не быть.

«Прекрасно, вполне сойдет за прощальное письмо», – подумал я с удовлетворением. Этот листок и письмо Светланы я положил на самое видное место – на стол около окна, а остальную часть незаконченной поэмы засунул, не читая, в карман.

В дверь громко постучали. Я осторожно выглянул из окна и заметил, что около тела Эда стоят двое. Так, теперь надо выбраться отсюда, да так, чтобы меня не заметили. Через дверь не удастся. А окно во двор?

Я прошел в спальню и осмотрел окно. Замок на окне был современный, электронный, который автоматически защелкивался, когда окно закрывалось. Это был мой шанс.

Я открыл окно и высунулся наружу. Вокруг никого, дом напротив почти полностью скрыт деревьями, так что меня не заметят. Но до этих деревьев метров двадцать. Это плохо. Вниз спуститься без «паука» невозможно, а его могут обнаружить. Я посмотрел направо и увидел стоящее всего в нескольких метрах от дома Хамнера здание. Добраться до него – мой единственный шанс.

Я посмотрел наверх и встал на подоконник. Вытащив из кармана запасного «паука», я активировал его и бросил вверх. «Паук» зацепится за крышу, и если мне повезет и черепица выдержит, то я смогу взобраться наверх. А изгибы старинной крыши скроют меня от глаз стоящих внизу.

«Паук» зацепился, и я медленно и осторожно начал подниматься вверх. Поднявшись повыше, я ногой закрыл окно и услышал, как щелкнул его электронный кодовой замок. Теперь назад пути нет. Я осторожно перелез через край крыши и распластался на ней. А сейчас необходимо обдумать следующий шаг. Крыша была дьявольски скользкой от дождя, который продолжал накрапывать. Тем лучше для меня в том плане, что меня никто не заметит, поскольку немного найдется людей, которые любят ходить в такую погоду, запрокинув голову, и тем хуже, потому что на черепице, ставшей скользкой, как каток, мои шансы присоединиться к Эду Хамнеру и полковнику Барту заметно возросли.

Я поднялся повыше и осмотрелся. Да, другого выхода у меня не было. Я разбежался, насколько это возможно на скользкой черепице, ежесекундно рискуя упасть, и прыгнул. Меня спасло то обстоятельство, что крыша соседнего дома была метра на два ниже. Я приземлился на ее край, начал соскальзывать и успел активировать «паука» прежде, чем рухнул вниз. Подтянулся и влез наверх. Перевел дух.

Где-то вдалеке уже завывали сирены полиции. Рассиживаться было нельзя, и я пополз вверх, цепляясь за скользкую крышу, перевалил через гребень незаметно для стоявших перед домом Эда людей и едва не соскользнул вниз. Затем снова разбежался и перепрыгнул на крышу следующего дома, правда, на этот раз более уверенно. Потом еще раз повторил эту опасную операцию. Я мог бы так заниматься акробатикой на этих чертовых крышах до тех пор, пока не упал бы или дома не кончились бы, однако шестой дом имел прекрасную водосточную трубу, достаточно прочную, на мой взгляд, чтобы выдержать мой вес.

Я рискнул и начал спускаться по ней. Полицейская сирена, звучавшая уже совсем рядом, подстегивала меня. На полпути к земле я заторопился, крепление трубы начало медленно выдираться из стены, и я повис, отчаянно цепляясь за стальной штырь и выступы стены. На какое-то мгновение мне показалось, что мой земной путь уже закончен. Но я поторопился с выводами. Мне удалось, извернувшись, как обезьяна, ухватиться за резное украшение карниза, сползти по нему вниз и в итоге более или менее благополучно достичь земли в тот самый миг, когда над моей головой промелькнул полицейский пульсар.

Я отряхнулся, убедился, что не отшиб себе ничего ценного во время падения, осмотрелся по сторонам и, убедившись, что никто не видел моего низвержения с крыши, торопливо зашагал в сторону ближайшей остановки общественного транспорта, торопясь вернуться в контору, пока меня там не хватились.

В свой кабинет я вернулся без особого труда по сравнению с тем, что мне пришлось проделать на крышах домов на Кроуфорд-стрит. Правда, пробравшись в магазин, я не сразу смог найти веревку своего «паука», по которой спустился с тридцать седьмого этажа, и едва не умер от страха, потому что иного пути внутрь «Лондон фармацептик компани» для меня в данный момент не существовало. Однако через несколько секунд я нашел ее и облегченно вздохнул. Подъем был, конечно, намного труднее спуска, но я тем не менее вполне благополучно проделал остаток своего нелегкого пути.

Когда я наконец оказался в своем кабинете, то не смог сдержать вздоха облегчения. У меня было такое чувство, словно я вернулся в свой родной дом из долгого и трудного путешествия. Мне все еще не верилось, что все-таки смог это сделать. Претворить в жизнь свой самый безумный план. Нарушить самое святое правило организации. Совершить несанкционированное убийство и благополучно вернуться. Я все-таки сделал это. Убил Эда Хамнера и остался жив.

Я выложил из карманов всех «пауков» и присоски, осмотрел их и уложил в шкаф. Копаться в нем не будут, а если и будут, то решат, что это часть моего снаряжения.

И вернуться мне удалось вовремя. Хотя по плану предполагалось, что я успею вернуться в свой кабинет в 14.30, а на самом деле вернулся в 14.57, мое отсутствие не могли еще обнаружить. Значит, я в безопасности.

Внезапный телефонный звонок заставил меня подскочить.

– Роджерс у телефона, – сказал я, торопливо схватив трубку.

– Роджерс, это Биллингем. Я звоню тебе, потому что ты задерживаешься.

– Куда задерживаюсь? – удивился я.

– Разве ты не получил моего сообщения на пейджер? – в свою очередь удивился Биллингем.

– Нет. Я отключил его, чтобы лучше подготовиться к предстоящей мне сегодня операции, – сказал я и почувствовал, как ручеек холодного пота потек вдоль моего позвоночника.

– Вот как? Это довольно серьезное нарушение правил, – тоном старого школьного учителя сказал мне Биллингем.

«Как вы все любите говорить со своими подчиненными в таком тоне!» – внезапно со злостью подумал я и сказал:

– Я знаю это, но я всегда так делаю перед очень трудными заданиями, чтобы лучше сконцентрироваться.

– Что ж, это не столь серьезный проступок, чтобы подавать о нем рапорт. Однако все же зайди ко мне как можно быстрее.

– Для такой спешки есть причина?

– Да. Мне через двадцать минут надо будет улететь в банк, чтобы представить документы о нашей финансовой деятельности, а мне еще нужно выдать тебе кое-какие документы.

Я посмотрел на часы и сказал:

– Я буду в вашем кабинете через пять минут.

– Очень хорошо. Я подожду, – ответил Биллингем и положил трубку. Я сделал то же самое и подумал: «Как же вовремя я вернулся».

Однако расслабляться не было времени. Надо было срочно привести себя в порядок. До кабинета Биллингема можно добраться за две минуты бегом, так что у меня было еще почти три минуты на то, чтобы предстать перед Апостолом в приличном виде.

Я мгновенно стянул с себя костюм, в котором выходил, и едва смог разжать сведенную судорогой левую руку. Потратив почти минуту на то, чтобы разжать ее скрюченные пальцы, я со злостью бросил на пол сильно пострадавший после скачек по крышам и ползаний по стеклу костюм. После чего надел висевший в шкафу точно такой же, который я всегда держал здесь про запас, как говорится, на всякий пожарный. Вот он и пригодился. Переодевшись, я быстро провел пару раз расческой по волосам, бросил старый костюм в шкаф и выскочил из кабинета.

Кабинет Биллингема располагался, как и все кабинеты наших начальников, на верхнем, сороковом этаже, однако, в отличие от моего, выходил окнами не на улицу, на которой стояло наше здание, а на крышу того самого магазина, примыкавшего к нашей конторе.

Меня внезапно пронзила страшная мысль: «А не мог ли Биллингем видеть, как я спускаюсь или поднимаюсь по стене здания? Может быть, именно по этой причине он и вызвал меня? Чтобы лично выяснить обстоятельства, вынудившие меня на такой шаг? Да нет, он бы сразу передал это дело сэру Найджелу, чтобы тот со мной разбирался».

Я немного успокоился и обнаружил, что почти пришел к месту своего назначения. Передо мной блестела медной ручкой дубовая дверь кабинета Биллингема.

Я постучал и вошел внутрь.

– Рад тебя снова видеть живым и невредимым, – сказал Апостол, не поднимая головы от своих бумаг.

Меня вновь охватила паника.

«Он все видел и просто играет со мной, как кошка с мышкой. Но я его могу легко убить прямо сейчас. Он мне не противник».

Я понял, что уже мысленно примеряюсь, как бы убить Биллингема, и постарался взять себя в руки. От убийства Хамнера, если его раскроют, я еще смогу отбрехаться, хотя шансы на это хилые, но от убийства Биллингема – никогда. А это дело раскроют обязательно. Организация не прощает, когда убивают кого-нибудь из ее членов. Тем более когда жертва занимает один из самых ответственных постов.

«Правда, смерть Биллингема можно будет свалить на кого-нибудь из его недоброжелателей, недостатка в которых никогда не было», – подумал я и невольно улыбнулся изящности решения, ужаснувшись в то же время его подлости.

– Чем я могу быть вам полезен? – спросил я, без разрешения усаживаясь в мягкое кресло.

– Тебе поручили дело Браунлоу, – не то в вопросительной, не то в утвердительной тональности сказал Биллингем.

– Да.

– Это очень сложное дело, на которое сэр Найджелвынужден послать тебя одного.

– Я это знаю, – немного раздраженно ответил я. Не собирается ли Апостол еще и азбуку мне почитать?

– Я это к тому говорю, что при выполнении этого задания могут возникнуть самые неожиданные непредвиденные обстоятельства, – сказал Биллингем, пристально посмотрев на меня.

– Я прекрасно отдаю себе в этом отчет.

– Кроме того, после деятельности одного из настоящих маньяков со вчерашнего дня введено усиленное патрулирование улиц города. А это может затруднить твою работу.

– Не настолько, чтобы я не смог ее выполнить, – ответил я несколько резче, чем собирался.

– Никто и не спорит, что ты самый опытный и квалифицированный сотрудник в нашем бюро, однако обстоятельства этого дела будут для тебя неожиданностью, – сказал Биллингем и внимательно посмотрел на меня, словно взрезав мою душу своим взглядом.

– О чем, черт возьми, вы говорите? – спросил я и после короткой паузы, спохватившись, сказал: – Я хотел сказать, что вы имеете в виду, сэр?

– В этот раз риск слишком велик. Тебе придется работать без ксивы и прикрытия.

– Что ж, это вполне мне подходит, – ответил я и, помолчав несколько секунд с умным видом, добавил: – Насколько я понимаю, все вышесказанное означает, что я один буду целиком и полностью отвечать за исход операции?

– Именно так, – кивнул головой Биллингем.

– Надеюсь, хоть отход мне подготовят? – спросил я, в упор глядя на хозяина кабинета.

– Все детали тебе лучше обговорить с сэром Найджелом, – ответил мне Апостол.

– Если это все, то я пойду готовиться дальше.

– Да, это все. Можешь быть свободен.

Я встал и вышел, не попрощавшись. Это считается плохой приметой – прощаться перед заданием. Впрочем, наплевать. И на приметы, и на всемогущего Биллингема.

Я хотел сразу пойти к сэру Найджелу, однако передумал. У моего шефа наверняка забот и без меня хватает. А я и так проживу. Не впервой мне работать в нештатной ситуации. Я вспомнил, как несколько лет назад был вынужден прикинуться угонщиком самолета, чтобы застрелить больного пассажира в последней стадии заражения. Агенты нашего бюро потом сымитировали мою смерть при штурме самолета парнями из управления по борьбе с терроризмом и вывезли меня, как и положено покойнику, в пластиковом мешке для трупов. Да и сегодняшний денек уже в более чем достаточной мере проверил мои нервы на прочность. Во всяком случае, мне еще никогда не приходилось работать в такой ситуации, как сегодня. И все-таки я сделал то, что планировал, и сумел вернуться. А значит, и с делом Браунлоу справлюсь, каким бы необычным оно ни было бы.

Поэтому я спокойно вернулся в свой кабинет и занялся тем, что растолкал по его углам все предметы, которые не должны были попасть на глаза кому-то, кто вздумает зайти в кабинет в мое отсутствие. Все-таки хорошо, что я наравне с начальниками пользуюсь привилегией сидеть в кабинете, не имеющем ни микрофонов, ни скрытых видеокамер, ни «закладок» в электронных дверных замках. Иначе у меня были бы большие проблемы с проведением сегодняшней операции. Впрочем, с моими талантами я бы все равно что-нибудь придумал. Но как все-таки хорошо и гладко все прошло. Комар носа не подточит. Осталось только уничтожить следы моей деятельности.

Грязный костюм я разрезал на полосы в бумагорезке и спустил в мусоропровод в конце коридора вместе с присосками и ободранными туфлями. Хорошо, что меня никто не видел, пока я нес охапку обрезков. Кажется, я стал беззаботен, как клинический идиот, а для палача это прямой путь в могилу.

Ультразвуковой разрядник я спрятал в ящик письменного стола, а листки с незаконченной поэмой Хамнера – в потайной кармашек пиджака. Последнее, кстати говоря, тоже было очень опасно и неправильно, но мне почему-то не хотелось выкидывать последнее творение «самого перспективного молодого поэта Великобритании». Затем я еще раз осмотрел кабинет, запер его и отправился в тир.

В тире я прошел в одну из кабинок, где палачи развлекались обычной стрельбой. Практически нам редко выпадает возможность пострелять на задании, однако теоретически любой из нас должен хорошо стрелять, а потому палачи довольно часто приходят в этот зал с движущимися пластиковыми манекенами.

В этом отделе уже был кто-то из знакомых мне сотрудников класса А. Поскольку правила организации запрещали близкие отношения между сотрудниками, то мы лишь холодно кивнули друг другу. Я молча вытащил автомат, разложил на стеллаже запасные магазины и принялся расстреливать пластиковые фигуры.

– Опять взялся за своего ветерана? – спросил мой сосед в перерыве между двумя автоматными очередями. Кажется, его звали Джимми.

– Да, – коротко ответил я. Ни у него, ни у меня не появилось желания продолжить беседу, и мы вновь принялись расстреливать беззащитные фигуры.

Этим я и занимался, спокойно и методично, старательно гоня из головы любые мысли, до тех пор, пока не пришло время идти к сэру Найджелу.

– Я прибыл, сэр, как вы и приказывали, – сказал я, входя в кабинет сразу после стука в дверь.

– Твоя манера входить, не дождавшись приглашения, действует мне на нервы, – сказал мой шеф. – Тем более что она все более превращается в привычку.

– Что ж поделать, у каждого свои недостатки, а что касается нервов, то на меня изрядно подействовала беседа с Биллингемом. Он меня здорово напугал, – пробурчал я, решив опустить прелюдию и перейти сразу к делу.

– Он объяснил, в каких условиях тебе придется сегодня работать? – спросил Лысый Дьявол.

– Разумеется, – ответил я, усаживаясь в кресло. – Долго объяснял, как мальчишке, что это чрезвычайная ситуация, что мне придется работать без прикрытия, без ксивы, в непривычных условиях.

– Он старался лучше сделать свое дело.

– Я это прекрасно понимаю, но не стоит говорить в тоне старого школьного учителя с лучшим сотрудником бюро.

– От скромности ты не умрешь, – проворчал сэр Найджел и перебросил листок на своем настольном ежедневнике. Он всегда так делал, когда был раздражен. Однако ни в голосе, ни в чертах лица это раздражение никак не проявилось. Мой шеф так хорошо умел скрывать свои чувства, что поспорить с ним в выразительности мог разве что каменный идол с острова Пасхи.

– Ложная скромность порождает некомпетентность, а верная оценка своих сил и возможностей способствует наилучшему выполнению задания, – ответил я, глядя прямо в глаза шефа.

– Опять горячишься, – укоризненно сказал сэр Найджел и покачал головой.

– Я не горячусь, мне уже поздновато это делать, как и влюбляться, просто меня это раздражает, – сказал я и посмотрел на серые тучи за окном.

– Я тебя понимаю, но, к сожалению, обстоятельства вынуждают нас поступать таким образом.

«Да только каждый сам принимает решение. Но я свое уже принял», – подумал я, а вслух сказал:

– Будут еще какие-нибудь сюрпризы, или это пока все? Лучше рассказывайте сразу.

– Да нет, – ответил мой шеф. – Больше ничего такого. Пока.

«Что значит эта фраза? Что он задумал и что знает?» – подумал я и спросил:

– Что значит пока?

– Пока, потому что операция еще, грубо говоря, не началась, я даже еще не предоставлял план ее проведения, как должен это сделать в таком трудном случае, в руководство Всемирной организации здравоохранения.

– Ах, вот оно что. Поэтому и такие условия работы?

– Да. Нам приходится прикрывать свои и чужие ошибки, потому что в противном случае полетят головы. Много голов. Моя в том числе, – сэр Найджел посмотрел мне в глаза.

– Ясно. Я справлюсь.

– Именно поэтому ты и будешь действовать без ксивы, так как операция проводится без санкции сверху, – сказал сэр Найджел и показал пальцем на потолок. Я машинально проследил его жест взглядом. Потолок как потолок, выкрашен очень дорогой матовой белой краской, с золоченым люминесцентным светильником, стилизованным под старинную люстру.

– А я уже подумал, что это будет что-то в стиле Пейтена, – сказал я со злой усмешкой на лице.

Пейтен был одним из наиболее опытных сотрудником нашего бюро и специализировался в основном на маньяках, пока сам слегка не спятил. Кто-то из нашего руководства, скорее всего сэр Найджел или Биллингем, сдал его полиции, причем рассчитал все так, что Пейтена застали врасплох во время проведения очередной операции и застрелили при сопротивлении аресту. Это позволило разом избавиться и от неугодного, более того, ставшего опасным сотрудника, и от маньяка, на которого уже почти вышел один из полицейских, угрожая тем самым сохранению режима секретности. Застрелив одним выстрелом двух зайцев, мой шеф запросто мог попробовать тот же прием еще раз. Если, конечно, это он сдал Пейтена. Все-таки не исключено, что он ничего не знал об этом. Но, зная своего шефа много лет, я не мог с уверенностью сказать, способен он на такое дело или нет.

– Ни в коем случае. Ты лучший из наших сотрудников, а твои показатели психического здоровья вполне удовлетворительны. К тому же полиция лично на тебя пока не вышла, – успокоил меня сэр Найджел.

– В таком случае проясним некоторые мелкие детали. Меня довезут до места работы? Или мне придется добираться туда за свой счет? – спросил я.

– Разумеется, тебя довезут до места работы. Но вот с возвращением будут проблемы. Скорее всего, тебе придется возвращаться своим ходом. Один из моих людей оставит машину в квартале от места работы.

– А после того как я выполню задание и уберусь, куда мне направляться?

– Куда твоей душе угодно. Машину поставишь на какой-нибудь охраняемой платной автостоянке и позвонишь нашему диспетчеру, чтобы мы знали, где она находится. Все снаряжение и оружие оставь там. Ее заберут люди из бригады наружного наблюдения. После этого ты свободен.

– Есть еще что-нибудь?

– Один из сотрудников будет вести наблюдение за пульсаром Браунлоу и предупредит тебя. Однако он уйдет сразу после прибытия пульсара, и дальше тебе придется действовать в одиночку. Впрочем, насколько я тебя знаю, это как раз в твоем духе. Ты всегда любил играть в одинокого волка. О патрулях полиции и детективах службы безопасности тебе придется позаботиться самому, но никаких жертв. Стрельба на поражение по любым объектам, кроме твоих жертв, строжайше запрещена. – Сэр Найджел посмотрел на меня так, словно я только что плюнул на его ковер, и добавил: – И никакой самодеятельности, Бен. Ты понял меня? Никакой самодеятельности.

– Действовать строго по утвержденному начальством плану? – ехидно спросил я.

– Шутник, – проворчал сэр Найджел. – Ладно, импровизировать по ходу действия разрешаю, но никаких лишних жертв! Ты понял меня, Роджерс?

– Так точно! – отчеканил я.

– Ну и молодец. – Лысый Дьявол посмотрел куда-то поверх моей головы с задумчивым видом. Видимо, прикидывал возможный исход операции, полностью отданной мне на откуп. Мне уже не один десяток раз приходилось самому планировать операции и не раз приходилось менять план действий в процессе их проведения, однако еще никогда в подобных операциях не было задействовано так мало сотрудников и так много жертв. Главное, эти жертвы находятся в красной зоне заражения и уже через день или два начнут сеять вокруг себя смертоносную заразу. Один-единственный промах, и новый Великий Мор начнется уже через несколько дней. И никто не спасет мир от этого, просто не успеет спасти, убрав больных до перехода вируса в Дельта-состояние, потому что все остальные сотрудники класса А заняты на других заданиях, а у меня, судя по всему, в случае промаха второго шанса не будет. Если я промахнусь, мне лучше будет сразу пустить себе пулю в лоб, чем дожидаться окончания этого представления.

– Это все, или есть еще какие-нибудь сюрпризы? – спросил я, выведя сэра Найджела из его задумчивости.

– Почти. Завтра в 11.00 ты должен быть в моем кабинете, чтобы отчитаться о выполнении операции.

– Хорошо.

– И еще. Постарайся не промахнуться. Слишком много поставлено на карту, – сказал Лысый Дьявол, и впервые каменный бастион его обычной невозмутимости треснул, и наружу вырвались обычные человеческие усталость и беспокойство. – Сделай все, что в твоих силах, но убери их!

– Конечно, Найдж, – твердо ответил я. – Я не промахнусь.

– Все, можешь идти, – сказал шеф, взяв себя в руки и вновь превратившись в каменного идола.

– Да, Найдж, – сказал я и, медленно встав из кресла, пошел к выходу.

– Желаю удачи, – сказал мне вслед мой шеф.

Вместо ответа я отсалютовал ему двумя пальцами и вышел из кабинета. Мне еще надо было надеть свое обмундирование, в последний раз проверить оружие и подняться на крышу здания, где меня ждет служебный пульсар с водителем, чтобы отвезти меня к месту работы.

ГЛАВА 25

Закрыты будут милосердья двери,

И воин грубый и жестокосердный,

Чья совесть все вмещает, словно ад,

Руке своей кровавой даст свободу.

Уильям Шекспир. «Генрих V»

У нас нет места тем, кто привык проигрывать. Нам нужны крепкие ребята, которые идут, куда им укажут, и всегда побеждают.

Адмирал Джон Ингрем

Ночная тьма, изредка разрываемая светом уличных фонарей, наступала на улицы, поглощая дома и деревья. Небо заволокло свинцовыми тучами, и оно казалось от этого еще темнее. Вновь начал накрапывать мелкий дождь, и я поднял воротник пальто, чтобы защититься от его холодных капель. В такой вечер хочется посидеть в удобном кресле со стаканом горячего пунша в одной руке и какой-нибудь книгой в другой. Если бы не работа, я бы так и сделал.

Наушник радиопередатчика бипнул у меня в ухе.

– Рок на связи, – сказал я. Это был мой позывной на сегодня.

– Говорит Зоркий глаз.

– Выкладывай, что там у тебя.

– Они только что взлетели и будут у тебя через десять-двенадцать минут. Машина будет ждать в условленном месте в квадрате С-3.

– Сообщение принято, – ответил я. Стояние в темноте на ветру под дождем действовало мне на нервы, и я сказал Зоркому глазу в нарушение правил: – А холодно сегодня.

– Конец связи, – оборвал меня мой собеседник и отключился прежде, чем я успел что-либо сказать.

Было уже половина девятого вечера, я ждал их уже почти двадцать минут. Пора было выходить на место работы. Оно находилось неподалеку от дома, там, где должны приземляться пульсары, которым запрещалось на небольшой высоте пролетать рядом со зданиями. Именно здесь должен будет через десять-двенадцать минут приземлиться пульсар Браунлоу.

Кто-то стоял сбоку от уличного фонаря прямо на посадочной площадке для пульсаров. Мне были видны короткие вспышки сигареты и голова, поворачивающаяся то в одну сторону, то в другую. Я достал сигарету и направился в сторону этого человека. Он мог помешать осуществлению моего плана, и его надо было убрать с моей дороги любой ценой, кроме, конечно, откровенного убийства. Я мог убить его, только защищаясь, а он пока не собирался ни на кого нападать. Впрочем, даже убей я его, защищая свою жизнь, я все равно буду иметь крупные неприятности. Правда, у меня был ультразвуковой разрядник и хорошо натренированные руки. Этого будет достаточно, чтобы убрать его в случае надобности с дороги, не убивая.

– У вас огоньку не найдется? – спросил я, подойдя к нему.

– Найдется, – ответил незнакомец со светлыми волосами и усами, с длинным носом и цепким взглядом. На вид ему было не больше двадцати пяти. Он внимательно изучал меня, держа правую руку в кармане куртки.

«Твердый орешек, ну да ничего, как-нибудь разгрызем», – подумал я и прошел под фонарем, чтобы усатый смог получше меня рассмотреть. Все равно в случае опознания он не сможет меня узнать, потому что воротник плаща скрывает все ниже рта, а верхнюю часть лица я загримировал на всякий непредвиденный случай.

Поскольку бесцветный, не смывающийся водой крем на лице и седой парик старили меня лет на пятнадцать-двадцать, усатый не счел меня опасным противником и вытащил из кармана зажигалку. Его движения напомнили мне Альберта Слейда.

Я прикурил и остановился в метре от нежелательного кандидата в свидетели, размышляя, что с ним делать. Однако удача сегодня явно была на моей стороне, потому что курильщик сам заговорил со мной, дав тем самым шанс спровадить его.

– Ждете кого-нибудь? – спросил он.

– Да, – ответил я. – Мои друзья просили меня встретить их. Они поздно возвращаются со спектакля сегодня и боятся, что их могут ограбить или еще что-нибудь в этом духе, – сказал я и по наитию добавил: – Моего друга зовут Жером Браунлоу. Они живут вон в том доме. Может быть, вы знаете их?

– Жером Браунлоу, говорите? – с недоверием в голосе протянул усатый. – И вы их встречаете?

– Да.

– Странно.

– Что в этом странного? – спросил я с наигранным недоумением.

– Они совсем недавно звонили и просили, чтобы их встретил кто-нибудь, – сказал усатый.

– Так вы из службы безопасности блока? – спросил я.

– Да. Правда, я тут недавно работаю…

«Это я и без тебя заметил. Профессионал не стал бы так долго трепаться с незнакомцем поздно вечером на улице», – подумал я.

– …и они ничего не говорили о друге, который должен их встретить около дома.

– Дело в том, что я должен был поехать с ними, но, к сожалению, не смог. Дела, знаете ли. Жером звонил мне из театра минут двадцать назад, и я договорился с ним, что встречу их около дома, – объяснил я ему ситуацию.

– А вы сами-то не боитесь попасться какому-нибудь маньяку под руку? – спросил мой собеседник.

– Только рад буду, – ответил я, показывая ему хорошо подделанное удостоверение полицейского, которое я взял с собой на тот случай, если я столкнусь с патрулем. – Я работаю в отделе расследования убийств.

Мой собеседник внимательно изучил удостоверение, а я едва удержался от желания сломать ему шею.

«Вот еще принесло этого болвана на мою голову. Того и гляди, прилетят мои клиенты, а этот кретин торчит тут, как приклеенный. При нем даже автомат не вытащишь, потому что в противном случае первую пулю придется всадить в него. А семейка может запросто разбежаться за это время. Не все, конечно, но кого-нибудь из них я запросто могу упустить или просто не успеть добить. Мать его за ногу!»

– Тогда, может быть, вы их встретите, а я пойду? – робко спросил он меня, возвращая документы. Понятное дело, ему не слишком хотелось мокнуть зря под дождем, тем более за нищенскую зарплату детектива охраны блока.

– Разумеется, – ответил я.

– Всего хорошего, – сказал усатый, бросил окурок в водосток и пошел к дому. Я посмотрел ему вслед. Пары вопросов было бы достаточно для того, чтобы моя на ходу придуманная, шитая белыми нитками легенда расползлась по всем швам, и тогда операция была бы безнадежно сорвана, но обошлось. Детектив службы безопасности блока не стал перепроверять мою легенду, положившись на мои слова. Можно перевести дух. Хотя расслабляться не стоит, потому что он может что-нибудь ляпнуть при своих более опытных и менее доверчивых коллегах, которые немедленно настолько воспылают желанием посмотреть на меня, что даже дождь не сможет остудить их.

Дождь тем временем еще более усилился, и я проклял и Браунлоу, и своего шефа за этот прекрасный рабочий денек, который даже не будет занесен в мое досье, если я удачно выполню его, и напротив, станет там последней записью, если я провалюсь.

Минуты текли страшно медленно. Оставалось надеяться, что с пульсаром не произошло какой-нибудь катастрофы. Столь же горячо я желал, чтобы Жером Браунлоу не позвонил еще раз из своего пульсара в службу безопасности, чтобы узнать, выслали ли они встречу ему и его семье. Потому что тогда начнется разговор про друга семьи, и у детективов возникнут очень неприятные вопросы ко мне, которые сделают невыполнимым мое задание. И чтобы усатый детектив не проговорился. И чтобы…

«Хватит. И без того достаточно неизвестных, – подумал я. – Где же они, черт бы их побрал?!»

И тут я услышал едва пробивающийся сквозь шум ветра и дождя звук работающего двигателя пульсара, доносящийся откуда-то из-за туч. Я вышел из тени и встал прямо в столб света уличного фонаря, чтобы меня было видно издалека.

Звук усилился, и спустя минуту я увидел опускающийся прямо на меня пульсар, мигающий разноцветными навигационными огнями.

Они должны были сразу увидеть меня, и если они не звонили больше в службу безопасности, то должны были, в принципе, принять меня за детектива этой самой службы. Теперь проверим, на что годится мое знание логики и психологии.

Пульсар на секунду завис метрах в десяти от земли. Слишком высоко для того, чтобы поразить всех пассажиров. К тому же Браунлоу мог просто увести пульсар отсюда, как только я выхвачу автомат, и тогда я окажусь в действительно неприглядном положении.

Я прошел немного вперед и помахал им рукой, радуясь про себя, что еще не успел надеть на лицо маску ветерана-убийцы. Одновременно я левой рукой нащупал автомат и проверил, все ли там в порядке.

Пульсар начал медленно снижаться. Для посадки Браунлоу выбрал то место, где недавно стоял я. Я отошел еще немного назад и приготовился действовать. Однако, несмотря на боевой настрой, я не мог собраться с силами и вытащить автомат.

Пульсар приземлился совсем рядом с уличным фонарем. Его лучи заливали салон пульсара своим светом, так что мне отчетливо была видна даже самая мелкая деталь внутри. Двое взрослых, как я и предполагал, сидели впереди. Дети – на заднем сиденье.

Я покрылся холодным потом от мысли, что мне придется убить их. Обычная семья, которая ничем не провинилась передо мной. И трое детей, которые уж точно едва ли успели сделать что-нибудь по-настоящему плохое за свою жизнь. Но я должен убить их. Если это не сделаю я, то это сделает кто-то другой. Или они умрут от Красной Смерти. В любом случае им не жить. Это неизбежно. Это их судьба.

Пульсар приземлился, Жером Браунлоу заглушил двигатель и уже открыл дверцу, собираясь выходить, чтобы помочь выйти своей жене. Из пульсара донесся веселый детский смех.

Я собрал в кулак всю свою волю, с яростным криком рывком вытащил автомат и, словно на тренировке, аккуратно сделал стволом два вызубренных движения, нажимая на спусковой крючок. Двумя очередями я, как и рассчитывал, поразил всех пассажиров. Однако если миссис Браунлоу и дети умерли в течение этих трех изрешеченных свинцом секунд, то мистер Браунлоу, уже успевший открыть дверцу, со стоном упал за пульсар.

Я бросился вперед, на ходу вытаскивая запасной магазин. Обогнув пульсар, я нажал на спуск, целясь в то место, где должен был, согласно моим расчетам, находиться Браунлоу, но попал в землю. Он исчез, словно растворился в воздухе. Я обернулся, поведя стволом по сторонам, и в этот момент он прыгнул на меня, сбив с ног.

Оказывается, мой противник успел под прикрытием корпуса пульсара отбежать от него на несколько метров и спрятаться за деревом, а затем, дождавшись, когда я отвернусь, напал на меня. Он сумел сбить меня с ног и благодаря преимуществу в весе, а Браунлоу был килограммов на пятнадцать тяжелее меня, придавил к земле.

Автомат, вылетев из моих рук, звякнул о корпус пульсара и исчез в темноте. Я попытался выхватить пистолет, в то время как мой противник вцепился мне в горло. Со стороны дома уже раздавался топот охранников. Надо было срочно что-нибудь предпринять, иначе моя песенка спета.

В отблеске уличного фонаря я заметил, что плечо Браунлоу залито кровью. Значит, я все-таки попал в него прежде, чем он успел нырнуть за пульсар. Я отпустил пистолет, которым он так старался завладеть, и освободившейся рукой изо всех сил ударил по ране. Грязный прием, но что делать? А ля гер ком а ля гер. Я повторил его и, напрягшись, сбросил с себя грузную тушу Браунлоу, одновременно как следует ударив его по ребрам.

Приподнявшись на четвереньки, я с силой ударил его в челюсть ребром ладони и ногой по запястью руки, сжимавшей мой пистолет. «Беретта» упала на землю. Я попытался схватить пистолет, но Браунлоу набросился на меня, стараясь сбить с ног. Я пропустил удар в голову, ответил ребром ладони в ключицу и добавил ногой в грудь. Этот удар отбросил моего противника на пару метров, а я торопливо подхватил упавший на землю пистолет и несколько раз выстрелил в сторону троих охранников, со всех ног бегущих сюда. Те тотчас залегли.

Я едва успел развернуться к Браунлоу, когда тот вновь прыгнул на меня. Я выпустил в него остаток обоймы, и на сей раз он успокоился навеки.

Залегшие охранники открыли огонь, один из них начал что-то говорить в свою рацию, несомненно, вызывая подкрепление, или полицию, или и то и другое. В общем, местный климат становился слишком жарким для меня.

Я лихорадочно вставил в рукоять пистолета запасную обойму и произвел контрольный выстрел, а затем подобрал автомат, который валялся рядом, и, держа оружие по-македонски, вскочил на ноги и побежал прочь.

Это был мой единственный шанс смотаться отсюда до того, как прибудет полиция или меня пристрелят детективы службы безопасности. Разумеется, они тут же заметили меня, однако шквальный огонь из пистолета и автомата заставил их прижаться к земле, что дало мне несколько драгоценных секунд. Пятясь задом и постреливая поверх голов охранников, я достиг деревьев, посаженных в конце улицы, и опрометью бросился бежать. Охранники, оторвав головы от земли, открыли мне вслед огонь и даже побежали, однако еще несколько выстрелов, произведенных мной поверх их голов, заставили их вновь залечь, что дало мне возможность оторваться от погони.

Пробежав квартал, я остановился и привел себя в порядок. Я все еще держал в руках свое оружие, и если бы мне навстречу попался патруль, я вряд ли смог бы отрапортовать о выполнении задания сэру Найджелу завтра утром, поскольку мое оружие было разряжено, а сил бежать вновь у меня не было. Мне показалось, что я заблудился, и меня охватила паника, поскольку полутемные улицы этих новых районов были страшно похожи одна на другую. Вдобавок откуда-то все громче доносилась полицейская сирена.

Взяв себя в руки, я торопливо сориентировался и свернул влево. Я оказался прав в своих расчетах и через пару минут наткнулся на оставленную для меня сегодня днем машину. Ключи, вот уже два часа лежавшие в моем кармане, легко открыли дверцу, и я сел внутрь и быстро переоделся, сложив одежду и оружие маньяка-ветерана на заднее сиденье и накрыв сверху каким-то тряпьем.

Потом я завел двигатель и поехал подальше от места преступления и полиции, в другой район города, где я должен был оставить машину вместе с оружием и прочим. Приятным совпадением было то, что неподалеку от назначенной мне платной охраняемой стоянки стоял дом Светланы. Так что у меня был шанс приехать к ней не позже половины десятого вечера, если, конечно, я потороплюсь и мне повезет с транспортом. А если очень повезет, то даже и раньше.

Только вот совпадение ли это? А если это не случайность? Однако у меня уже не было сил думать об этом.

Я поставил автомобиль на условленное место, чтобы его завтра забрал один из агентов сэра Найджела. Закурил, глядя на темную мрачную громаду ближайшего небоскреба, и вышел с автостоянки.

И напоролся на компанию молодежи, как раз проходившую мимо. Довольно многочисленную компанию. По меньшей мере, человек двадцать, а то и больше.

– Смотри-ка, Фредди, а это не тот старый пень, который имел наглость оскорбить нас сегодня? – громко, с издевкой в голосе, спросил один из них.

– Черт возьми! Это тот самый старый …! Но теперь он перед нами извинится! – отозвался другой.

– А куда он на… денется? – засмеялась одна из девиц.

Вот невезение. Надо же было натолкнуться на компанию молодежи, причем именно на ту, одного из членов которой я вчера днем избил как следует. Как не вовремя я избавился от грима и оружия.

– Катитесь к чертовой матери, – немного неуверенно сказал я.

– Придется поучить папочку, чтобы он больше никогда не забывал правила хорошего тона, – грозно сказал один из них. Они надвигались на меня, словно лавина, неудержимые в своем порыве переломать мне кости.

А ведь разрядником я не успею воспользоваться, просто не успею вытащить его из кармана, к тому же он не очень скорострельный, а другого оружия у меня с собой нет. И убежать я не успею, потому что ноги налились свинцом после беготни около дома Браунлоу. Но не стоять же столбом, ожидая своей безвременной кончины? Я выкинул ногу, целясь в челюсть ближайшего ко мне парня. Попасть не попал, так как он был неплохим бойцом и легко увернулся от моего удара, но зато по инерции развернулся спиной к ним и тотчас со всех ног бросился бежать, напрягая остатки своих сил.

Моим шансом спастись были охранники на автостоянке, однако они предпочли не ссориться с местной бандой и на всем протяжении этой великолепной развлекательной программы оставались исключительно зрителями.

Мои юные друзья побежали вслед за мной, крича что-то неразборчивое, смеясь и улюлюкая. Я не мог противостоять такой толпе, как бы хорошо ни подготовили меня в спецназе и нашем бюро. Это было бы просто самоубийством, а я этого совершенно не хотел, особенно после того, как сегодня с блеском выпутался из двух опаснейших ситуаций. Я побежал на автостоянку, где в машине лежало смертоносное, но пока совершенно бесполезное для меня оружие.

«Я убью вас всех!» – подумал я на бегу, прислушиваясь к яростным воплям за спиной. В них мне чудился рев средневековой толпы, некогда кричавшей: «Огня, еще огня!»

«Эда бы сейчас сюда, – неожиданно подумал я. – Мы бы с ним на пару порвали бы их к чертовой матери!»

Мне надо было немного задержать их, чтобы успеть достать автомат из машины. Я повернулся и выстрелил в двоих передних из разрядника, который я на бегу вытащил из кармана. Те, в кого я стрелял, упали. О них споткнулись задние, и в результате образовалась куча, как минимум, человек восемь, которая на полминуты задержала остальных преследователей.

Я добежал до машины и торопливо, не сразу попав ключами в замочную скважину, открыл дверцу. Один из них, видимо, догадавшийся, зачем я так тороплюсь к машине, с разбегу прыгнул и, обхватив меня поперек тела, сбил меня с ног. Мы вместе покатились по асфальту. Мой противник попытался применить пару грязных приемов ближнего боя, однако я был гораздо лучше подготовлен в этой области и потому уже через секунду освободился от его хватки и вскочил, оставив его без движения лежать на земле.

Ко мне уже бежали еще двое, наиболее успешно преодолевших затор, вызванный моим разрядником. Они смеялись на бегу, воспринимая погоню как веселую игру. Для них она действительно была веселой. И совершенно, на их взгляд, безопасной. Полиция в этот богом забытый район не часто заглядывает даже днем, а я был один, без друзей и без серьезного оружия. В общем, легкая, на их взгляд, добыча.

Бежавшие в авангарде разделились, чтобы обогнуть машину и при этом не дать мне ускользнуть. Я нырнул влево и в подкате сбил своего противника. Он с металлическим звуком ударился о корпус соседней машины, а я нырнул в салон своего автомобиля, и мои руки нащупали рубчатую рукоятку автомата. Я повернулся, чтобы выбраться наружу как раз в тот момент, когда мой второй преследователь с ножом в руке метнулся к открытой дверце. Я выстрелил в него сквозь окно, и осколок стекла рассек мне шею, а мой противник, продырявленный по крайней мере пятью автоматными пулями, рухнул на асфальт.

Я выпрыгнул из машины и ударил автоматом по голове парня, которого я сбил с ног подсечкой, а затем вскочил на крышу своего автомобиля. Это дало мне прекрасный обзор местности.

Со стороны входа на автостоянку ко мне неслась целая толпа народу. Секунды две я смотрел на это сборище крепких, здоровых, молодых парней. Почему они не нашли себе более безопасное занятие?

Один из них остановился на секунду и выстрелил в меня. Попасть не попал, наркоманы всегда плохо стреляют, потому что руки у них трясутся от зелья, однако грохот выстрела и визгливый рикошет пули от крыши машины почти у самых моих ног вывели меня из состояния задумчивости. Я поднял автомат и с яростным криком нажал на спуск. За Эда, сгубленного зря, который был много лучше, чем все они, вместе взятые, за всех убитых мной, потому что я был вынужден делать это из-за таких же глупцов, как они, которые сто лет играли в солдатики и, наконец, доигрались, за всю мою загубленную жизнь, да просто за то, что они осмелились поднять руку на человека, который бог знает сколько раз спасал жизни им всем, убивая очередного вирусоносителя. Нет, просто за то, что они осмелились поднять на меня руку.

Я отстреливал их, когда они бежали ко мне, словно пластиковых болванов в тире, аккуратно, короткими точными очередями, и после каждого выстрела кто-нибудь снопом валился на землю. В первую очередь я отстреливал всех, у кого было огнестрельное оружие. Таких, на мое несчастье, было много. Лидеров этой шайки я пока старался не трогать, потому что без лидеров они скорее всего разбегутся, а я хотел уничтожить их всех. В этом районе это, несомненно, самая крутая группировка, и мир станет намного чище без них. Я уничтожу их всех.

Если бы не Красная Смерть и постоянная опасность нового Великого Мора, то первоклассные профессионалы, занятые в службе палачей, без труда извели бы всю эту нечисть. В России вскоре после Великого Мора было создано специальное подразделение палачей, которое занималось ликвидацией уличной преступности. Правда, это подразделение вскоре было расформировано как противоречащее Гаагской декларации прав человека. Как будто наша деятельность, направленная на отстрел инфицированных вирусом Витько, не противоречила этой декларации.

Я выпустил последнюю пулю из автомата прямо в лицо одного из них и соскочил с машины. Они поначалу залегли, прячась от моего огня за стоявшими вокруг автомобилями, но теперь вновь вскочили на ноги. Я нырнул в машину, ударом ноги отделавшись от кого-то, кто очень близко подобрался ко мне, и торопливо сунул руку в сумку. До пистолета я дотянулся как раз в тот момент, когда один из них набросился на меня. Выпустив пистолет, я развернулся и ударил своего противника ребром ладони по горлу. Тот всхлипнул и отпустил меня, а в следующую секунду я прострелил ему грудь. Зажав в руках пистолет, я выкатился наружу и лежа выстрелил в упор, уложив наповал бежавшего впереди. Он упал на меня и этим спас, закрыв от клинка, который со страшной силой метнул в меня его товарищ.

Я застрелил еще двоих, сбросил с себя труп и перекатом убрался подальше от машины. Спустя несколько секунд на нее обрушился такой шквал пуль, что та мгновенно превратилась в решето. Осколки стекол разлетались во все стороны, как праздничный фейерверк.

Развлекаясь таким способом, мои друзья расстреляли весь боезапас, и пока они перезаряжали свои автоматы, я вскочил на ноги и побежал как можно быстрее, заманивая их, и затем, развернувшись, подстрелил троих бегущих на меня.

Они не ожидали такого поворота событий. Тем более что их теперь осталось всего четверо. Я побежал на них, как берсеркер, сжимая в руке нож коммандос, и двое из них умерли, так и не успев перезарядить оружие. Один из оставшихся двоих успел вставить магазин в пистолет и прицелиться, но мой спецназовский нож застрял у него в горле. Парень всхлипнул, выронил оружие и упал на асфальт рядом со своим оружием. Второй, не сумев справиться с затвором, бросил оружие и пустился наутек. Я со всех ног побежал за ним следом. Мне не нужны были свидетели. Охранники автостоянки видели меня только мельком, да к тому же я тогда еще не успел избавиться от грима, а этот гад успел рассмотреть меня как следует. И я, как назло, был без грима. К тому же я дал себе слово убить всех нападавших. А если я что-нибудь обещаю, то я это делаю.

Человек никогда не бегает так быстро, как тогда, когда он спасает свою жизнь. Однако и я тоже поставил все на эту карту. Как бы крепко ни любили эти парни полицию, мое описание наверняка завтра же появится во всех участках города.

Откуда только силы взялись. Мои разбитые при падении с водосточной трубы на Кроуфорд-стрит ноги огромными прыжками несли меня вслед за последним из этих ублюдков. Я явно нагонял его.

Моя жертва тоже почувствовала, что не сможет уйти от меня. У ворот автостоянки беглец резко развернулся, припал на одно колено и выкинул вперед руку с зажатым в ней ножом. Меня спасло только то, что я в этот момент находился примерно в паре метров от него и успел прыгнуть вверх и влево, перебросив свое тело через руку с ножом прежде, чем мой противник сумел проткнуть меня. Перекатившись через плечо, я почти одновременно с ним вскочил на ноги. Он бросился на меня, решив воспользоваться выигранным у меня мгновением, и нанес резкий, очень непрофессиональный удар сверху вниз. Я перехватил его руку и завернул ее, одновременно нанеся несколько ударов по всем болевым точкам, до которых только мог дотянуться. А потом резко нажал на его руку с ножом и отпустил его. Безжизненное тело мешком повалилось на землю, все еще сжимая свой собственный нож, рукоять которого теперь торчала из-под левой лопатки моего противника. Я уже собрался уйти, когда увидел украшение на шее. Это, конечно, ничего не значило, сейчас украшения носят и мужчины, и женщины, поскольку табу на трансвестизм и все прочее из этой же оперы, существовавшее в XX веке, было отменено веком XXI. Кое-кто называл это полным уравнением в правах, о которых все еще кричат как в лагере мужчин, так и в лагере женщин.

Я наклонился и перевернул тело. Это была молоденькая девушка, от силы лет восемнадцати. Я громко выругался и закрыл ее мертвые невидящие глаза. Потом торопливо зашагал в сторону машины.

«Побережем свое сострадание для кого-нибудь более достойного его», – подумал я. Я не забыл, как эта девушка бросилась на меня с ножом и как расстреливала из пистолета мою машину.

Охранники автостоянки исчезли, полиции тоже пока было не слышно. Я подошел к своей машине и снял идентификационную карточку, чтобы полицейские не смогли установить имя владельца машины.

Подняв голову, я встретился глазами с бородатым парнем, который стоял, согнувшись, метрах в пяти от меня. Несколько секунд мы стояли и смотрели друг на друга, а потом он торопливо захромал прочь, зажимая руками рану на боку.

Я еще несколько секунд провожал его глазами, потом вытянул из кармана все еще лежавший там разряженный пистолет и нырнул в салон машины. К счастью, там остался еще один полный магазин. Я торопливо вставил его, выбираясь из автомобиля, и прицелился вслед недобитому члену этой группировки.

Он как раз обернулся и увидел, что я целюсь в него, и побежал, насколько мог бежать раненый человек. Я несколько секунд смотрел вслед ему, а потом трижды нажал на курок. Моя жертва упала на землю и, несколько раз дернувшись, замерла. Я подошел к нему и сделал контрольный выстрел в висок, хотя в этом, по-моему, никакой надобности уже не было. Он был мертв.

Потом я вернулся к своему автомобилю и прострелил топливный бак. Отошел в сторону, проверил, все ли мертвы в ближайшей куче, а потом закурил. Сделав пару затяжек, я бросил горящую сигарету в темную лужу топлива, быстро расползавшуюся вокруг машины. Огонек, разгоревшись в коротком полете, алой звездочкой мигнул мне в темноте и, описав в воздухе дугу, упал на асфальт, как последняя ступень ракеты.

Пламя разорвало тьму, а я поспешил отойти подальше. Огонь быстро пробежал по все больше расползающейся луже, протянув во все стороны свои горячие руки. Спустя несколько секунд с грохотом взорвался топливный бак, и ослепительная вспышка света на миг осветила всю автостоянку. Огонь в доли секунды охватил служебную машину, а затем легко перескочил на другие автомобили, жарко обнимая их своими алыми руками и лаская лежащие между ними трупы. Взорвался топливный бак соседней машины, выплеснув в небо еще один гейзер огня.

Это зрелище заворожило меня, я не мог оторвать взгляда от огня, охватившего машины и лежащие между ними тела.

«Полиции придется завтра утром здорово поработать, чтобы узнать, кто тут был кто. А еще больше, чтобы установить, кто был владельцем машины с простреленным топливным баком. Однако надо уходить, пока не заявились гости», – подумал я, с улыбкой глядя на пламя, и торопливо зашагал прочь.

Однако уже у выхода с автостоянки я бросил назад последний взгляд и едва не упал. Среди пламени, жадно пожиравшем трупы людей и машин, мне померещился мой ночной судья-палач в багряном одеянии и красном клобуке, пристально смотрящий на меня, словно примеряя, как лучше всего казнить меня. Я отвел глаза, быстро вышел с территории автостоянки и торопливо зашагал в сторону дома Светланы.

ГЛАВА 26

Нас… мучит и будущее, и прошедшее. …Память возвращает нас к пережитым мукам страха, а предвиденье предвосхищает муки будущего. И никто не бывает несчастен только от нынешних причин.

Сенека. «Письмо Луцилию»

Дерзай – и ты станешь тем, кем ты желаешь быть; а нет – оставайся среди слуг, недостойных коснуться пальцев Фортуны.

Уильям Шекспир. «Двенадцатая ночь»

Я добрался до дома Светланы примерно через двадцать минут после того, как ушел с автостоянки. Пока я шел, я несколько раз слышал вдалеке полицейские сирены, однако ни один из полицейских пульсаров не пролетел поблизости от меня. Таким образом, до дома Светы я добрался вполне благополучно, если не считать мыслей, отравлявших мне дорогу к любимому человеку.

Я не мог забыть всего того, что произошло за сегодняшний день, всего лишь один день, но мне он казался по меньшей мере годом жизни. Я думал об Эде Хамнере и своих жертвах, убитых мною во имя жизни других. А что, если и среди них были такие же, как и Эд, убитые из-за ошибки, скажем, в постановке диагноза? А деятельность команд усмирения? Кто сочтет людей, убитых во время подавления восстания на острове Джерси? И сколько среди них было убито по ошибке? Кто даст ответ?

Мне не давали покоя мои страшные ночные кошмары. Я все еще не мог избавиться от того панического ужаса, который испытал, увидев в пламени частицу своего кошмара. И блуждание по пустым темным улицам между мрачными, темными, казавшимися абсолютно безжизненными колоннами небоскребов отнюдь не улучшало мое настроение. Эти строения напоминали мне колоннаду какого-нибудь древнего храма, и казалось, что где-то здесь, между домами-колоннами, бродит какое-то ужасное божество, требующее обильных человеческих жертвоприношений в свою честь.

«Чем же это закончится?» – подумал я, сам не зная, о чем я сейчас думаю – то ли о сегодняшнем вечере, то ли вообще о своей жизни. Тяжелая, изъевшая мне душу тоска не давала мне покоя. Я старался не думать ни об Эде Хамнере, ни о только что выполненном задании, ни о маленькой войне, устроенной мною на автостоянке, но мои мысли упрямо возвращались к ним. Сколько из моих жертв было включено в список на уничтожение по ошибке? И сколько еще будет включено? И что меня ждет завтра, когда сэр Найджел узнает, чем завершилась операция? Конечно, Браунлоу я убрал чисто, ни посторонних жертв, ни промахов, но стрельба на автостоянке безусловно относилась к той самой самодеятельности, которую мой шеф мне вчера строго запретил.

«Так что же, надо было дать этой банде прикончить себя?»

И эти проклятые дети. Я попытался улыбнуться, вспомнив про кровавых мальчиков, но сегодня чувство юмора покинуло меня. А если и они – ошибка наших наводчиков?

«Черт, сколько же можно!» – подумал я и попытался отвлечься, но мысли не отпускали меня. Эти навязчивые мысли, от которых невозможно избавиться. Их можно только убить. Водкой. Когда много водки и потом уже ни о чем не надо думать.

«А что же будет завтра, когда я буду отчитываться обо всем сделанном сэру Найджелу? За такое художество можно ведь и увольнение досрочно получить с пулей в спину в виде выходного пособия, и никому не будет никакого дела до того, что я был вынужден расстрелять эту банду, потому что в противном случае в морг бы отправился я. Господи, что же будет? Что же будет завтра? Что меня ждет?»

Я посмотрел на вывеску бара, мимо которого проходил, и решительно зашагал дальше. Сегодня только одно могло прогнать мрачные мысли, которых я боялся даже больше, чем своих галлюцинаций. Далекий свет старомодных окон старинного здания, в котором Света снимала квартиру. С такого расстояния они казались светлячками. Между тьмой современных зданий и затянутым тучами небом эти светящиеся окна еще больше, чем в тот вечер, когда я впервые встретил ее, напоминали огни маяка.

Меня удивила тишина, которая явно была нетрадиционным явлением для вечеринок Светланы. Вспомнив позавчерашнюю вечеринку, я припомнил, что еще за квартал от ее дома услышал музыку. А сейчас все было тихо и пристойно.

«Может, проигрыватель испортился или решили сделать мне сюрприз? Или вечеринку отменили из-за смерти Эда?» – размышлял я, подходя к ее дому.

По дороге я привел в порядок свой костюм, изрядно пострадавший во время выполнения задания и моей схватки с бандой, вытащил из кармана и на ходу повязал галстук, избавился от всего противозаконного, что лежало у меня в кармане, выбросив все в первую попавшуюся мне по дороге урну. При себе я оставил только нож. На всякий случай.

Таким образом, когда я подошел к дому Светланы, я имел вполне приличный вид, чему вскоре сильно порадовался. У входа меня встретили двое здоровенных ребят с бритыми затылками, пистолетами, бронежилетами и рацией.

– Вы куда? – неприятным хриплым голосом спросил один из них, наполовину вытащив из кобуры пистолет.

– Туда, – коротко ответил я, указав пальцем на дом Светланы.

– Вы здесь живете? – спросил второй.

– А вам какое дело? – выйдя из равновесия, спросил я. Откуда-то в спину мне подул ветер. Так, не ветер даже, а легкий прерывистый ветерок, но мне он напомнил дыхание гонящегося за мной чудовища, и от этой мысли я покрылся потом.

– Такое! – отрезал тот из них, который стоял поближе ко мне. – Нам за это платят! – и с этими словами продемонстрировал мне значок частной полиции, в то время как второй не спускал с меня глаз и ствола своего пистолета. С частными полицейскими мне приходилось встречаться довольно часто при своей работе, однако эти были мне незнакомы. Впрочем, в таком мегаполисе, как Лондон, можно работать грабителем всю жизнь и так и не узнать в лицо всех кассиров, как говорил один из моих коллег.

– Я направляюсь на вечеринку, которую устраивает проживающая в этом доме Светлана Белова, – ответил я, решив не спорить с ними. Хватит на сегодня убийств. Я даже прощу им то, что они держат меня на мушке. В конце концов, у ребят, которые подменяют недостающих из-за низкой зарплаты государственных полицейских там, где в спокойствии заинтересованы организации, способные заплатить частным полицейским, наделенным большинством прав обычных, есть и право целиться в нарушителей ночного спокойствия.

После моего ответа оба сразу как-то напряглись, словно солдаты, получившие приказ начать боевые действия. Второй тоже вытащил оружие, а первый развернулся посмотреть, не подкрадывается ли кто сзади. После того как частные полицейские установили, что я один, оба вновь сосредоточились на мне.

– Странная, однако, вечеринка, на которой присутствует один-единственный гость, – сказал с насмешкой хриплоголосый.

– Должно быть, наш друг нас за идиотов держит, – проворчал второй.

– Значит, надо ему объяснить, что так делать нельзя, – сказал хриплый, сделав шаг ко мне.

– А потом запишем в рапорте как сопротивлявшегося аресту, – ухмыльнулся его напарник, пряча в кобуру пистолет и вытягивая из-за пояса резиновую дубинку.

Похоже, оба моих знакомца принадлежали к числу людей, обделенных умом и не способных где-либо устроиться в наш век сверхвысоких технологий, кроме как в каких-нибудь охранных конторах или любых других организациях, где достаточно спинного мозга для управления простейшими реакциями, и срывающих злобу за свою неполноценность на тех, кто не может им сопротивляться.

«Подумать только, пять лет назад я сам голосовал за официальное законодательное оформление института частной полиции!» – подумал я, отступая назад. События развивались чересчур быстро.

– Стоять на месте! – крикнул хриплый, а его напарник поднял пистолет, нацелясь мне в живот.

– Что тут у вас происходит? – раздался чей-то голос, и к нашей компании подошел еще один частный полицейский, ничем не отличавшийся от двух первых.

– Да вот, задержали тут одного умника и решили проучить его, чтоб не смел больше никогда врать нам! – объяснил хриплый прежде, чем я успел раскрыть рот.

– Я и не вру, – сказал я обиженным тоном, старательно разыгрывая простака. – Меня действительно пригласила на вечеринку Светлана Белова, которая живет в этом доме, и если вы ей позвоните, то она сможет вам это подтвердить.

– Я действительно знаю одну Светлану Белову, которая живет в этом доме, – задумчиво сказал их главарь, обращаясь ко мне. – В какой квартире она живет?

Я назвал номер квартиры. Их начальник немного подумал, потирая подбородок. Потом он достал пистолет и сказал, обращаясь к хриплоголосому:

– Обыщи его.

Под дулами двух пистолетов я предпочел стоять смирно.

– Босс, вы только посмотрите, что тут у этого субчика! – воскликнул хриплоголосый, показывая своему шефу черную маску, которую я должен был использовать для роли ветерана-убийцы. Она лежала в заднем кармане, про который я благополучно забыл в пылу баталий. Из другого кармана хриплоголосый извлек мой нож.

– Я понял, – медленно сказал босс. – Решил зайти к одинокой, неспособной себя защитить женщине и что-то с ней сделать.

«Я тоже все понял. Ты уже ее видел, а мужик, который не захотел бы свести отношения со Светланой поближе, не мужик», – подумал я, с ненавистью глядя на него. Однако желание растерзать его мгновенно пропало, когда я вспомнил Эда.

– Что сделать? – глубоко вздохнув, спросил третий коп.

– Может, убить, а может, изнасиловать? – медленно, задумчиво сказал их начальник. – Наверняка он сексуально озабоченный, а может, и маньяк. Иначе для чего ему нож и маска?

Я стоял и слушал этот бред, проклиная свою забывчивость. Нож – это еще куда бы ни шло, но маска… Слава богу, что мне попались частные идиоты, не то бы меня сразу взяли под белы рученьки – и в камеру. Впрочем, судя по развитию событий, мне и здесь ничего хорошего не светит.

– И что теперь с ним делать? – спросил хриплоголосый.

– А вы что собирались сделать? – вопросом на вопрос отозвался главный коп.

– Дать разок по загривку и записать как задержанного за попытку сопротивления аресту, – ответил хрипун.

– Так и сделаем, только увеличим первую часть, чтобы в следующий раз неповадно было! – сказал шеф. – Я начну, а вы закончите. И если он выйдет из больницы при полицейском участке раньше, чем через месяц, я вас вышвырну с работы! Ясно?!

– Да, сэр! – хором отозвались оба.

«Однако вечер становится все интереснее, – подумал я мрачно. – Вот уж не думал, что все так закрутится. И ведь самое смешное, что сейчас я не сделал ничего незаконного. Просто пройти хотел. Мать вашу!»

Начальник вытащил из-за пояса дубинку и шагнул ко мне.

– Не надо, не бейте меня, – заскулил я с самой умоляющей интонацией, на какую был способен. Надо убедить их в том, что я безопасен. Тогда они расслабятся. Так обидно было после сегодняшнего дня, труднее которого у меня еще не было ни разу в жизни, попасть в больницу при полицейском участке, да еще на месяц. К тому же там могут установить, что это за маска, и тогда мне конец.

Коп усмехнулся и ударил меня дубинкой по лицу. Потом еще раз. Глаза мне залило кровью, перед глазами все завертелось. Однако эти удары позволили мне полностью избавиться от блока на убийство, который временами возникал в моей душе после смерти Эда.

Хрипун опустил пистолет и отвернулся, прикуривая, второй и вовсе убрал оружие в кобуру, не ожидая подвоха от безоружного человека.

Я змеей скользнул под занесенную в третий раз дубинку и ударил растопыренными пальцами правой руки командира этих головорезов в пах. Мой противник с визгом согнулся от страшной боли, а я, не теряя ни секунды, обхватил его рукой и приподнял, а затем швырнул прямо в объятья хрипуна. Они упали на асфальт, а я тут же бросился на третьего, который торопливо рвал пистолет из кобуры и в спешке все никак не мог его достать. Он почти успел его вытащить, однако времени увернуться от моего удара у него уже не осталось. Носок моей туфли столкнулся с его нижней челюстью с такой силой, что он упал как подкошенный.

Я тотчас бросился на хрипуна, который сбросил с себя своего визжащего начальника и поднял пистолет. Я успел выбить его ударом ноги в запястье, однако мой противник подсек меня и вскочил на ноги одновременно со мной, вытянув из-за пояса дубинку. Он был хорошо натренирован, но только нападать. Обороняться он умел не лучше, чем любой уличный головорез. Тем лучше для меня. Я нанес несколько точно нацеленных, сильных ударов по корпусу, почти сбив его с ног. Размахивая дубинкой, он отбился от меня, отступил на пару шагов, а потом рванулся вперед, решив, что внезапной атакой сможет добиться успеха. Этим он подписал себе смертный приговор. Я нырнул под дубинку и врезал по Ребрам, а затем ударил в переносицу его же собственной дубинкой и добил ударом ноги в скулу.

Их начальник уже настолько пришел в себя, что пытался вытащить из кобуры пистолет. Пришлось применить к нему прописанное им же лекарство. После пары ударов по голове он успокоился, а я, наконец, смог немного передохнуть. Все-таки денек у меня сегодня и так оказался чертовски напряженным, да и предыдущие были не лучше.

Отдышавшись, я щедро надавал всем дубинкой по загривкам и, убедившись, что в ближайшее время никто из них не доставит мне больше никаких проблем, уселся прямо на землю и немного посидел, отдыхая и изучая раны на своей голове и обстановку вокруг. Все было тихо. Отсидевшись, я начал действовать. Я забрал у частных полицейских все их снаряжение – пистолеты, рации, наручники, дубинки, удостоверения и прочее, вплоть до нагрудных значков. Потом я еще по разу угостил их дубинкой, при этом с трудом удержавшись от желания забить их до смерти, и ушел.

К счастью, на пути от места боя до подъезда Светланы мне больше никто не встретился. Я вполне благополучно добрался до входной двери ее дома. Набрав на электронном замке номер квартиры Светланы, я сказал ей:

– Привет. Я пришел.

– Отлично! Я так рада! – воскликнула Светлана. – Жаль, что ты так поздно. Я сейчас дам приказ замку пропустить тебя.

– Спасибо, – ответил я. Разговор о странной вечеринке, на которую не приглашен никто, кроме меня, я решил отложить.

Я дождался щелчка, с которым открылся электронный замок, преграждавший незваным гостям вход в дом, вошел внутрь, закрыл за собой дверь и направился к лифту. По дороге я выбросил в мусоросборник все отнятое у частных полицейских добро. Не оставлять же себе на память такие улики. Пусть теперь попыхтят, пытаясь объяснить начальству, куда подевалось их оружие и снаряжение. Впрочем, если их выгонят из частной полиции, я нисколько не расстроюсь.

Войдя в лифт, я нажал кнопку подъема, и все мои мысли обо всем произошедшем несколько минут назад тут же испарились. Теперь я думал только о ней, однако смутное чувство тревоги не отпускало меня, отступив на заранее подготовленные позиции где-то в глубине моего мозга, и, как я ни старался освободиться, мои тяжкие думы не отпускали меня. Даже когда я увидел ее.

Светлана, одетая в серое шелковое платье с глубоким декольте и разрезом сбоку, с замысловатой прической в виде башни, встретила меня на лестничной площадке.

– Привет, Бен! – сказала она. – Я так рада тебя видеть!

– Я тоже очень рад тебя видеть, Светлана, – холодновато ответил я ей. – Только у меня есть к тебе один маленький вопросик.

– Какой? – с беспокойством спросила она.

– Что это за вечеринка, на которую не пришел ни один гость, кроме меня?

– Я хотела сделать тебе сюрприз, – виновато потупив взгляд, сказала Светлана.

– Сюрприз? – переспросил я. – Какой еще сюрприз?

– А ты зайди внутрь и сам все поймешь, – ответила она и сделала приглашающий жест рукой.

Подобное предложение звучало, мягко говоря, подозрительно, однако я безрассудно шагнул вперед, сжимая в кармане рукоять ножа. После сегодняшнего дня мне было все нипочем. Я прошел в зал через погруженный в непроницаемую тьму холл и остановился, пораженный увиденным. Я думаю, любой бы удивился, увидев такую картину.

Комната тонула во мраке, разрываемом маленькими желтыми огоньками свечей, установленных по углам комнаты и на стоящем в ее центре столе, накрытом на двоих с поистине королевской роскошью. Но мне огоньки свечей напомнили автостоянку и неподвижные тела, пожираемые огнем.

– Это и есть мой сюрприз, – слегка охрипшим голосом сказала Светлана, словно призрак, возникшая у меня за спиной из темноты, окутывавшей холл ее квартиры. Эта тьма добавила шарма ее и без того совершенной красоте. Выглядела она фантастически. Ради счастья лицезреть ее я был готов выдержать сражение с сотней драконов и тысячей злых колдунов.

– Черт возьми! – только и смог сказать я, когда она взяла меня под руку.

Призраки, взвившиеся во тьме комнаты и затанцевавшие в огоньках свечей, спустя мгновение бесследно рассеялись, и осталась только Светлана. И я.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАВА 27

Что гласит Закон джунглей?

Сперва ударь, потом подавай голос.

Редьярд Киплинг. «Маугли»

Как волка ни корми, он все равно в лес смотрит.

Русская народная поговорка

Человеку не свойственно помнить хорошее. Еще мудрецы Древнего Востока говорили, что надо сделать человеку добро и ждать, когда он тебя ударит. Все-таки человек – странное животное. Даже волк никогда не нападет на человека, вызволившего его из капкана. А человек и здесь пошел против природы.

Лежа на кровати, я размышлял об этом. Не помнить хорошее, но хранить годами в памяти обиды, это, наверно, следствие работы нашей хищной нервной системы. Ведь в моменты, когда все вокруг благоприятно для человека, его нервы расслабляются, поскольку в них нет столь острой необходимости для выживания. А в моменты, когда человек так или иначе испытывает страдания, его нервы обостряют свою деятельность, поскольку человек находится в опасности и должен напрягать свои силы, чтобы выжить. И в результате самые неприятные моменты наиболее четко запечатлеются в человеческой памяти. Может, именно поэтому человек столь зол и жесток к своим близким, потому что помнит только причиненное ими зло, не помня совершенного ими добра. Может, человек просто замкнут на отрицательных эмоциях, потому что они держат человека в напряжении и тем самым помогают ему выжить.

Вполне возможно, что именно об этом говорили древнегреческие гедонисты, когда утверждали, что человеческую жизнь определяют наслаждения. Действительно, человек, получивший какое-либо удовольствие, менее настороженно относится к окружающим, и если все окружающие будут столь же довольны и расслабленны, то не возникнет повода для ссоры или войны.

– Завтрак подан, – объявила Светлана и вместе с подносом нырнула в постель.

На подносе лежали на скорую руку приготовленные бутерброды и ароматный, черный, как смола, дымящийся кофе.

– Тебя устроит столь незамысловатый завтрак? – спросила она, улыбаясь.

– Конечно, устроит. Я вообще не большой любитель всяких излишних усложнений, – ответил я и, схватив самый большой бутерброд, вонзил в него свои зубы.

– Этой ночью я не заметила, чтоб ты был противником излишних усложнений.

Я не придумал хорошего ответа и просто промычал что-то совершенно неразборчивое набитым ртом.

– Я получила ни с чем не сравнимое удовольствие, – продолжала Светлана.

Будучи воспитанным в семье с пуританскими нравами, я, несмотря на всю свою подготовку и долгие годы холостой жизни, все еще краснел от одного упоминания о сексе. Поэтому я поторопился перевести разговор в другое русло.

– Вчера я встретил около твоего дома несколько частных полицейских. Что они тут делают?

Светлана внимательно посмотрела на меня и сказала:

– Надо же! Ты покраснел! Вот уж не думала, что тебя можно вогнать в краску. – Она рассмеялась и добавила: – Этой ночью ты стеснялся гораздо меньше.

– Прошу тебя, давай поговорим о чем-нибудь другом.

– Меня очень интересует, как ты себя чувствуешь после этой ночи, – насмешливо продолжала Светлана. – Сердечко не болит?

– Может, все же поговорим о полицейских, которые надавали мне вчера по морде. Они меня тоже очень интересуют.

– После убийства Торвальдской банды жильцы нашего блока потребовали нанять охрану. Самым дешевым вариантом оказалась частная полиция. На голосовании жильцов было решено собрать деньги и заплатить им за патрулирование нашего квартала. Со вчерашнего дня они приступили к работе.

– Откуда ты все это знаешь?

– Комитет жильцов назначил меня ответственной за переговоры с ними. Я переговорила с их начальниками и получила все, что мне требовалось.

– Нисколько в этом не сомневаюсь. Ты бы покорила любое древнее царство, если бы захотела, да и современное тоже, – засмеялся я, вспомнив начальника вчерашних полицейских.

– Спасибо за комплимент. Кстати, тот, которого назначили начальником патруля в нашем районе, даже пытался меня пригласить вчера на ужин.

– Ну и как, удачно? – весело спросил я, беря новый бутерброд.

– Если бы ему это удалось, я бы вряд ли сейчас была с тобой, – ответила она с насмешливой улыбкой. Это прозвучало как фраза: «Ты глуп, дорогой».

– Кстати, сколько сейчас времени?

– Неужели тебя это интересует больше, чем занимательная беседа со мной? – насмешливо спросила она. – А меня, кстати говоря, все-таки очень интересует, как ты себя чувствуешь.

– А меня сейчас очень интересует, сколько времени, черт возьми, потому что в 11.00 мне обязательно нужно быть в конторе. Иначе меня выгонят с работы.

Светлана встала и прошла по комнате. Ее обнаженное тело словно плыло в солнечных лучах, заливавших через распахнутые окна всю ее квартиру. Нимфа солнечного света. Никогда в жизни я не видел более прекрасного зрелища.

– Если тебя так интересует время, то сейчас 9.52, – сказала Светлана и подошла ко мне. – Однако если ты все же не слишком торопишься… – Она обняла меня и поцеловала.

Сэр Найджел очень не любит тех, кто опаздывает, поскольку считает их недостаточно дисциплинированными для нашей работы. Особенно тех, кто опаздывает на свидание к нему, поскольку считает это еще и неуважением к своей персоне. Однако, я думаю, он бы меня понял, если бы я объяснил ему причину опоздания. Я думаю, меня бы понял даже святой Августин.

– Ты говорил, что тебе надо идти, – с насмешкой сказала она, слегка отстранившись.

– Да пошло все к черту! – ответил я, привлек ее к себе и крепко поцеловал.

– А как же твоя работа?

– Да пропади она пропадом! Что для меня может быть важнее, чем ты? – воскликнул я, еще крепче прижав ее к себе. Наши губы встретились, и ее язычок тотчас пустился в исследование моего рта. Мои руки скользнули вниз, нежно гладя ее обнаженные бедра, затем поднялись вверх и поиграли с ее вмиг набрякшими сосками. Она негромко застонала и еще крепче прижалась ко мне, в то время как ее язычок скользнул по моей шее вниз.

Одним словом, из дома Светланы я вышел в 10.28, заведомо опаздывая к своему грозному шефу, однако впервые за всю мою жизнь этот факт меня ни в малейшей степени не расстраивал. Я чувствовал себя на седьмом небе от счастья и плевать хотел на любого, кто попытался бы помешать мне в этом.

На прощанье она сказала мне:

– Не забудь прийти ко мне сегодня. Я уже слишком опоздала, чтобы идти на работу, так что прогуляю денек. Я буду ждать тебя.

– Я обязательно приду! – искренне пообещал я и поцеловал ее.

– Возьми ключи от моей квартиры, – сказала она, когда мы разомкнули наши прощальные объятия. – Я, может быть, пойду пройдусь по магазинам и куплю всякого-разного для обеда. Только смотри, не забудь прийти.

– Не забуду! Как я могу забыть! – воскликнул я и, еще раз поцеловав ее, бросился к лифту.

Выходя из дома, я нос к носу столкнулся с начальником моих вчерашних знакомцев из частной полиции. На лице у него появилось выражение задумчивости, когда он увидел меня, а рука очень медленно и плавно поползла к кобуре. Видимо, ему все же дали новый пистолет взамен того, который я отобрал у него вчера. А, может, он откопал в мусоре свою пропажу?

– С добрым утром! – громко, так, чтобы меня слышала поднимающаяся по ступенькам лестницы старушка, сказал я. Одновременно я быстро шагнул вперед и приставил нож к ребрам копа. После этого я подхватил его под руку и быстро отвел в сторону, давая пройти старушке. Та улыбнулась и что-то прошамкала беззубым ртом.

– Проходите, проходите, бабуля, – сказал я добродушно и добавил, повернувшись к копу: – Очень рад тебя видеть, старина. Давненько мы с тобой не виделись. Как приятно снова поговорить с тобой.

Со стороны могло показаться, что на ступеньках подъезда встретились два старых друга и разговаривают о какой-нибудь ерунде, поскольку нож я держал так, что его можно было заметить, только подойдя вплотную к нам.

– Ну и? – поинтересовался я.

– Убийство полицейского – очень тяжелое преступление, – без особой уверенности в голосе сказал мой собеседник.

– За избиение с нанесением тяжких телесных повреждений, фабрикацию уголовного дела и злоупотребление служебным положением тоже по головке не погладят, – ответил я с улыбкой.

– У тебя нет свидетелей, – ответил частник уже с большей уверенностью в голосе. Надо же, как быстро в нем снова прорезалась эта его наглость, проистекающая от вседозволенности.

– У тебя тоже, – ответил я. – И в таком случае будет твое слово против моего. Как ты думаешь, кому из нас поверят больше? – С этими словами я вынул из кармана левой рукой удостоверение офицера государственной полиции и показал его своему собеседнику, одновременно спрятав нож в карман. – У меня двадцать лет стажа и бог знает сколько раскрытых убийств.

Частник посмотрел сначала на удостоверение, потом на меня, потом снова на удостоверение. Чувствовалось, что мысли в его тупой полицейской башке начали вращаться с повышенной скоростью – примерно на уровне нормального человека.

– Приношу вам свои искренние извинения за вчерашний инцидент. Это была случайность, вызванная нашей недостаточной информированностью, – сказал заискивающе полицейский с виноватым выражением на лице.

– Принимаю ваши извинения, – ответил я. Я хотел было нагнать на него еще страху, но один взгляд на часы тут же заставил меня отказаться от этой мысли. Мои часы показывали 10.37. – Приятно было с тобой поболтать, старина, но, к моему глубокому сожалению, я очень тороплюсь, так что счастливо оставаться. И не вздумай рыпаться, иначе нам придется еще раз встретиться, и эта встреча, – я оскалился, – будет для тебя последней. Ты меня понял?

– Понял, – ответил тот с такой скоростью, словно все утро репетировал.

– Вот и молодец.

Я хлопнул частника по плечу и торопливо зашагал в сторону остановки. Из-за этой дурацкой встречи я теперь точно опаздывал на встречу с шефом. Господи, храни меня от его гнева. Впрочем, гневаться он будет в любом случае, вне зависимости от того, опоздаю я к нему или нет, но все же не хотелось бы давать ему дополнительный повод для этого.

«Как тонок оказался лак довольного жизнью, умиротворенного человека, если я так быстро среагировал на опасность, исходящую от этого частного полицейского», – подумал я и усмехнулся. Да, если постоянно тренировать человека на прыжок, то он будет готов к нему в любое время суток. Хищник всегда остается хищником, что с ним ни делай.

Тут впереди показался пульсар, и я выбросил из головы все мысли и побежал к остановке. Как сказал кто-то, лучше опоздать на час, чем на всю жизнь. В данный момент эта фраза очень подходила ко мне.

ГЛАВА 28

Тот, кто наблюдал тысячу смертей, становится или сумасшедшим, или мудрецом.

Восточная мудрость

Палач – не машина, сеющая смерть. Палач тоже человек.

Федор Стрельцов. «Откровение палача»

Контора, как и прежде, выглядела опустевшей, мрачной и мертвой. Толстые стеклянные стены не пропускали наружу ни звука. Здание напоминало затаившегося хищника, терпеливо ждущего своего часа для прыжка. Охранники на входе удивленно покачали головами, когда я вбежал в холл конторы в 11.23. Я еще никогда не приходил сюда так поздно и так торопливо.

Скоростной лифт на сороковой этаж поднимался невероятно медленно. По пути я отметил, что контора внутри приобрела более приятный для моих глаз вид. Она уже не напоминала покинутое здание из ночного кошмара, по длинным коридорам ходили люди, с некоторыми из них я здоровался на бегу. Судя по всему, волна инфицирования пошла на спад.

В 11.26 я постучал в дверь главного кабинета и, услышав изнутри громкий рев, вошел внутрь.

Обычно сразу после приглашения войти я без разрешения садился в кресло, однако на сей раз явно не следовало дополнительно раздражать шефа. Он и так готов был взорваться. А от его взрыва в первую очередь достанется, естественно, мне.

Сэр Найджел демонстративно посмотрел на свои часы и сказал:

– Насколько я помню, вам было приказано явиться в этот кабинет в 11.00.

– Да, сэр, – ответил я, всем своим видом выказывая безграничную покорность.

– А сейчас 11.27. Или меня обманывает зрение?

– Да, сэр.

– Что «да, сэр»? Что меня обманывает зрение?

– Нет, что сейчас 11.27. Приношу свои извинения за опоздание.

Сэр Найджел окинул меня мрачным взглядом и поинтересовался:

– И как я все это должен понимать?

– У меня вчера был очень трудный день, сэр. Я очень поздно вернулся домой и поэтому проспал, – ответил я, изобразив на своем лице предельно честное выражение.

Сэр Найджел еще несколько секунд буравил меня взглядом и, пробурив насквозь, сказал:

– Ладно, садись.

Я с облегчением опустился в кресло. Я еще не полностью прощен, но шансы получить прощение заметно увеличились.

Сэр Найджел взял газету и сказал, протягивая ее мне:

– Насколько я помню, я давал тебе несколько иное задание. Или, может быть, мне изменяет еще и память?

Я посмотрел на газету. На первой странице красовался грандиозный заголовок: «Ветеран-убийца начинает войну в центре Лондона! Этой ночью погибло 28 человек!» Справа и слева от заголовка было помещено несколько красочных фотографий. На одной из них во всех цветах был изображен изрешеченный автоматными пулями пульсар Браунлоу, а на второй – сгоревшая автостоянка. Еще на двух или трех красовались обгоревшие тела Фредди и его друзей. Секунды две я рассматривал их, а потом быстро просмотрел текст, размещенный под заголовком и фотографиями. Текст, написанный мастером своего дела, расписывал во всех подробностях стрельбу около дома Браунлоу и бойню на автостоянке, которую репортер сравнивал по интенсивности огня с армейскими маневрами среднего масштаба. Попутно автор вопрошал, до коих пор такое будет допустимо в крупнейшем городе мира, в столице великой державы, и добавлял, что в отношении перестрелки на автостоянке он полностью на стороне человека, ликвидировавшего самую известную и самую опасную банду из района доков, но, учитывая убийство семьи Браунлоу, он лично будет настаивать на смертной казни для убийцы в случае его поимки.

Я вернул шефу газету.

– И что ты на это скажешь? – спросил Лысый Дьявол, подходя ко мне вплотную и сверля меня взглядом.

– Не поймают они меня, – ответил я и посмотрел прямо в глаза своему шефу. И впервые, глядя в эти смертоносные кусочки льда, ничего не почувствовал. Сейчас мне почему-то было все равно, что скажет сэр Найджел.

Он кивнул и усмехнулся:

– Примерно такого ответа я от тебя и ожидал. Однако не мог бы ты все же объяснить мне, за коим дьяволом тебе потребовалось устраивать это побоище на автостоянке? Ты ведь знаешь, как в нашей организаций относятся к несанкционированным убийствам. И я дополнительно предупреждал тебя о том, что ты должен быть исключительно аккуратен в этом деле, безо всякой самодеятельности и ненужных жертв.

– Это был прокол, – сказал я мрачно. – Но прокол планирования операции! Все из-за недостатка людей. Не следует в одиночку бродить по таким районам, как это пришлось сделать мне вчера. Когда я вышел с той автостоянки, меня попытались ограбить. Мне пришлось защищаться, а драться с такой толпой народу невозможно, поэтому пришлось прибегнуть к оружию ветерана.

– Не горячись ты так. Никто не обвиняет тебя ни в несанкционированных убийствах, ни в провале операции. Пока не обвиняет. С охранником дело посложнее.

– С каким охранником? – вполне искренне спросил я и тут же вспомнил охранников, бежавших ко мне от дома Браунлоу, и мою лихорадочную пальбу, которой я прикрывал свое бегство. – Я ведь стрелял поверх их голов, чтобы никого не задеть!

– Так оно и есть, но одного из них ранило рикошетом от фонаря, – ответил мне сэр Найджел. – Он сейчас в больнице в тяжелом состоянии. Врачи говорят, что его шансы пятьдесят на пятьдесят. Однако в случае его смерти тебя все равно никто не обвинит в убийстве, так как это был несчастный случай. Скажем так, несчастный случай на производстве. – Сэр Найджел усмехнулся, но тотчас снова натянул свою маску бесстрастия.

– Спасибо, сэр, – сказал я как можно искреннее. Откровенно говоря, меня не очень занимало то, что он мне говорил. Я думал, как я буду дальше жить со Светланой.

Сэр Найджел сел и, пристально посмотрев на меня, сказал:

– Кстати, мы нашли твою сероглазую девушку.

– Кого нашли? – спросил я, чувствуя, что из-под меня вырвали землю.

– Эту твою девчонку, которую ты видел около Слейда в день убийства.

– И что вам удалось узнать? – как можно безразличнее спросил я шефа и подумал: «Все, это конец. Он все узнал и просто играет со мной, как кошка с мышкой».

– Ничего особенного, – безразлично ответил сэр Найджел, роясь в каких-то бумагах на столе. – Русская. Работает по контракту в лондонском научном центре специалистом по вирусам. В тот день в нашем секторе она должна была встретиться со своим другом, который работает в той же организации, что и она. Поскольку это запрещено, она воспользовалась чужим межзональным пропуском, поэтому мы и не смогли ее найти.

«Слава богу, он ничего не знает. А если это ловушка?! И он просто успокаивает меня?» – подумал я и спросил:

– А как вы ее все-таки обнаружили?

– Вчера покончил жизнь самоубийством один молодой поэт…

«Так я и думал. Прости меня, Эд».

– …расследуя это дело, полиция вышла на друзей поэта…

«Наверняка это Крис, на квартире которого жил Эд».

– …в том числе на некоего Эрика Кристиансена. Он назвал имя этой самой девушки, Светланы Беловой, и сказал, что она была подругой поэта. Очевидно, она решила его бросить, потому что на его столе полиция нашла прощальное письмо от нее…

«Неужели он догадался? Почему он так пристально смотрит на меня? Знает или нет?»

– …один из наших осведомителей в полиции информировал нас об этом случае, поскольку вспомнил о недавнем общем запросе об этой девушке. Полиция встречалась с ней сегодня утром. Мне доложили об этом за несколько минут до твоего прихода.

– Что-нибудь еще выяснили? – спросил я, с трудом заставляя держать себя в руках.

– Ничего такого, что могло бы представлять для нас интерес. Не думаю, что она представляет угрозу режиму секретности нашей организации. – Мой шеф задумчиво потер подбородок и добавил: – Ликвидировать ее не придется, если ты об этом.

– Да. Я именно об этом.

– Она почти одна из нас, поскольку работает на ВОЗ, пусть и не информирована в достаточной степени о том, для чего была создана эта организация. Кроме того, не в ее интересах что-либо говорить о том дне, когда был убит Слейд, иначе мы легко прижмем ее с помощью имеющейся у нас информации о том, что она собиралась нарушить правила организации и тайно встретиться с одним из своих коллег…

«Не думаю, что это ее волнует, если на ее вечеринках присутствовал ее шеф. Хотя… Смотря с кем она там встречалась и с какими целями».

– Я все понял. Какие будут указания?

– Я, конечно, хотел бы отправить тебя на несколько дней куда-нибудь подальше от города, тебе необходим отдых после такой напряженной работы, однако медики грозятся повторной волной инфицирования, поэтому настоящего отпуска я тебе предоставить не могу. Даю тебе два дня отдыха, однако ты должен все это время находиться в Лондоне, чтобы мы могли в любое время связаться с тобой, если возникнет такая необходимость, – сказал мой шеф и посмотрел в окно.

– Понял, – коротко ответил я и встал.

– Отдыхай, веселись, только не уходи в запой.

«Зачем мне спиртное, если у меня есть Света? Надо только помочь ей перенести смерть Эда, и у нас все будет прекрасно», – подумал я и спросил:

– Я могу идти?

– Да. Но помни, что я тебе сказал.

Мой шеф встал и протянул мне руку, которую я поспешно пожал. С ним многие на короткой ноге, потому что ему это нравится, но вот рукопожатием с ним могут похвастаться немногие. А я могу похвастаться уже вторым всего лишь за два дня. Интересно, это хорошая примета или плохая?

– Зайди к Биллингему, чтобы он выписал все необходимые документы, – сказал сэр Найджел и вновь сел в кресло.

– Конечно. До свидания.

Шеф кивнул головой и снова углубился в свои бумаги, а я вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Я не пошел к Биллингему, а завернул в бар. Мне надо было подумать. И выпить тоже. Знает сэр Найджел о том, что я провел ночь у предполагаемого свидетеля по делу Слеида, или нет? А о том, что это я убил Эдварда Хамнера? По лицу моего шефа ничего нельзя было понять. Он с одинаковым выражением лица делает заказ в ресторане и подписывает смертные приговоры людям, которых знает не один десяток лет.

В стакане, который мне выдал электронный бармен, отражалось хмурое задумчивое лицо. Пока я смотрел в стакан, оно внезапно стало лицом мистера Эшби, который с укором смотрел на меня. Я качнул стакан, и отражение превратилось в Эда Хамнера, который что-то пытался мне сказать, но я не слышал ни звука. Потом появилось еще одно незнакомое лицо. Я долго смотрел на него, пока не догадался, что это лицо охранника, которого я ранил вчера вечером. Потом поверхность стакана потемнела, покрылась туманом, и внезапно из него на меня метнулось страшное создание с телом волка, лицом Светланы и огромными клыками. Я зажмурился и отшатнулся. Почувствовав прикосновение к своему плечу, я дико вскрикнул и отпрыгнул в сторону.

– Ты стал очень нервным, Бен, – сказала Дженис, отдергивая руку от моего плеча, словно оно было раскалено докрасна.

– А-а, это ты, Дженис, – протянул я, стараясь прийти в себя. Я сидел на полу бара с мокрыми от пролитого виски коленями.

– Ты действительно стал очень нервным, – сказала она с насмешливой улыбкой. – Если ты хочешь, я тебя могу протестировать по полной программе.

– Иди ты со своей программой! – от души сказал я. – Просто я задумался о своем, а ты незаметно подошла.

– Надо же, такие, как ты, умеют думать! – усмехнувшись, сказала мне психолог.

– В отличие от психологов – да! – бросил я.

– Это я уже не раз слышала от многих из вас. Но о том, что к лучшему сотруднику бюро можно вот так вот спокойно подойти незамеченной и напугать до полусмерти, мне еще слышать не приходилось. А тут даже лично поучаствовать в таком чуде удалось. Это определенно стоит отметить. Или лучше рассказать об этом Мартинелли?

Эту карту мне было нечем покрыть, и я промолчал, сверля глазами собеседницу. Однако мой замораживающий взгляд на нее не подействовал. За несколько лет нашей совместной работы я столько раз сверкал на нее глазами в таком стиле, что она к этому привыкла и не обращала ни малейшего внимания.

– Что тебе купить? – наконец спросил я, подписав капитуляцию.

– Я пока не хочу пить, – ответила она.

– Ну, как хочешь. А я еще выпью. – Я повернулся к электронному бармену.

– До меня дошли кое-какие слухи, – сказала Дженис, решив, видимо, сменить тему, и уселась напротив меня. – Говорят, что этот противный старик загонял тебя чуть ли не до смерти, каждый день давая тебе сложнейшие задания безо всякого отдыха, в отличие от остальных сотрудников.

– Остальным тоже приходилось немало работать. Я имею в виду сотрудников класса А. К психологам это не относится. Как ты знаешь, совсем недавно была волна инфицирования. Поэтому всем приходилось работать на все сто, – сказал я, допил одним глотков свой стакан и встал.

– Ты не откажешься выпить со мной? – спросила внезапно она и повернулась к бармену, делая заказ на двоих.

– К сожалению, откажусь, – ответил я. – У меня нет времени.

– Я слышала, что сэр Найджел дал тебе отпуск, – упрямо сказала психолог.

– Ты много чего слышала, и это действительно так, однако меня ждут более важные дела, чем пьянка с тобой, – отрезал я и направился к выходу.

Она сказала мне вслед:

– Когда восемь лет назад я только начинала работать психологом у вашей сумасшедшей братии, я тогда сразу же выделила тебя из общей массы сотрудников класса А. Ты был более умным, более образованным, я бы даже сказала, более добрым, одним словом, иным, чем все остальные твои коллеги. Они в большинстве своем либо психи, либо садисты, а чаще всего и то и другое, а ты делаешь эту работу потому, что считаешь это своим долгом.

– Это и есть пример блестящего психоанализа? – насмешливо спросил я. – Откровенно говоря, я этим не восхищен.

– Тогда я считала тебя единственным нормальным человеком, который сумел сохранить здесь человеческие чувства, однако теперь я вижу, что ты такой же палач, как и все остальные. Просто грязный убийца!

– Но зато с чувством юмора, приятным лицом и симпатичной улыбкой, – с весельем в голосе, которого я на самом деле не ощущал, ответил я и вышел.

Я прошел через «таможню», которая, кажется, слегка удивилась оттого, что я так рано ушел, и быстро вышел на улицу. Свежий ветерок пахнул мне в лицо. После воздуха конторы, который казался мне затхлым, несмотря на кондиционеры, регенерацию, ароматизаторы и прочие изобретения цивилизации, свежий воздух оживленной городской улицы с пылью, несомой ветром, выхлопами автомобилей, неслышным внутри здания ревом междугородных пульсаров, которые приземлялись через квартал от конторы, и спешащими по своим делам людьми казался олицетворением жизни. Каким-то жизненным эликсиром.

Я глубоко вдохнул живительный воздух и развернулся лицом к зданию «Лондон фармацептик компани». Сорокаэтажная башня из темно-фиолетового стекла, казавшегося сейчас почти черным, закрывала солнце, и от этого мрачного темного здания веяло могильным холодом, тьмой и страхом. Казалось, даже случайные прохожие улавливают эту подсознательную волну смерти и ускоряют шаги, торопясь пройти мимо. А может, это все было лишь плодом моего больного воображения, которое в последние несколько дней и так разгулялось.

В стеклянных стенах здания напротив нашей конторы отражалось солнце, это отражение уловили и преломили темные стекла «Лондон фармацептик компани», и казалось, что из недр здания на меня взглянуло лицо багряного судьи.

Я еще несколько секунд смотрел на мрачное здание, напоминавшее хищника, который именно сейчас, когда вы на него смотрите, сыт и доволен, а потому не прыгнет на вас, если вы не спровоцируете его. Потом я быстро развернулся и торопливо пошел, лавируя между пешеходами. Я не хотел оказаться поблизости от этого хищника, когда он проголодается и начнет искать себе жертву. К тому же дома меня ждала Светлана.

ГЛАВА 29

Двоим лучше, нежели одному, потому что у них есть доброе вознаграждение в труде их; ибо если упадет один, то другой поднимет… Также если лежат двое, то тепло им, а одному как согреться?

Экклезиаст

С той, чей стан – кипарис, а уста – словно лал,

В сад любви удались и наполни бокал,

Пока рок неминуемый, волк ненасытный,

Эту плоть, как рубашку, с тебя не содрал.

Омар Хайям. «Рубаи»

Я не поехал прямо к Светлане, но сначала зашел в банк, где снял со своего счета приличную сумму, а затем прогулялся по магазинам, накупив различных деликатесов, шампанского, коллекционных вин и так далее. Одновременно я постарался проверить, есть ли за мной «хвост». Я отнюдь не хотел идти к Свете с плетущимся за мною шпиком из бригады внешнего наблюдения. К тому же мне еще меньше хотелось, чтобы этот гипотетический шпик сумел рассказать моему шефу о том, что я направляюсь с визитом к потенциальному свидетелю по делу Слейда, которого могут в любую минуту приговорить к смерти как угрозу режиму секретности для нашей организации палачей. Могут тогда и меня приговорить, чтоб ей не скучно было на том свете.

В школе нас учили, как уходить от слежки, и теперь у меня был шанс проверить эти свои пока что по большей части чисто теоретические знания. Я останавливался, рассматривая витрины, и незаметно и внимательно изучал прохожих, в последние минуты делал пересадки в транспорте и применял все прочие уловки, которые любой из нас знает по шпионским фильмам и детективным романам. Однако все было чисто. Конечно, это ничего еще не значило, поскольку в наружном наблюдении я был дилетантом, а за мной послали бы профессионалов, работа которых как раз и заключается в том, чтобы быть как можно менее заметными. К тому же за мной могли следить с помощью специальных приборов издалека, или вести целая группа, члены которой непрерывно подменяют друг друга прежде, чем я их засеку, держа постоянную связь с помощью замаскированных радиофонов.

Тем не менее я все же почувствовал себя увереннее. Может быть, мой шеф ни о чем не знает и даже не догадывается, за мной никто не следит, и все это – только плод моего больного воображения. Так не долго и манию преследования приобрести. Впрочем, это профессиональная болезнь палачей. Я сделал последнюю попытку засечь слежку и дальше пошел совершенно спокойно. Меня уже не волновало, следят за мной или нет. Если все-таки следят, то так, что я их никак не засеку, но я не дам паранойе испортить себе отпуск с любимой. А если не следят, то тем лучше для меня. С этими мыслями я бодро прошелся по магазинам и пошел пешком к дому Светы. Точно так же я шел в тот вечер, когда познакомился с ней. Как давно это было! Всего три дня тому назад.

Я радовался тому, что скоро снова встречусь с нею, но мысли мои все время возвращались к проблемам, которые я не мог решить. В конце концов, задумавшись, я едва не сбил с ног какого-то подростка, который высказал мне все, что думает по этому поводу.

Еще вчера я бы ударил его за такие слова, однако сейчас я пропустил его ругань мимо ушей и просто Ушел. Однако не пошел сразу к Светлане. Заметив небольшой скверик, притаившийся между домами, я завернул к нему. Мне надо было подумать. Подумать обо всем том, что произошло за последние три дня.

Там стояло несколько уютных скамеек, бабушки гуляли со своими внуками, приятной наружности женщина укачивала младенца в коляске. В общем, это был уютный утолок, до которого еще не добралась бездушная машинная цивилизация. Гул широкой улицы в нескольких десятках метрах отсюда едва проникал сюда сквозь густые ветви деревьев. Это было идеальное место для того, чтобы сесть и немного подумать обо всем, что уже произошло или вскоре произойдет. Я сел на одну из скамеек и закурил.

«Что же с тобой происходит, парень? Почему ты потихоньку сходишь с ума, блуждая в ночных кошмарах?»

Я вспомнил багряного судью и его суд надо мной и покрылся потом. Даже вспоминать страшно. Я вновь погрузился в самоанализ, время от времени затягиваясь сигаретой. В общем-то, любой палач изучает азы психологии, а помимо этого я располагал еще и колоссальным опытом. Правда, самолечением мне до сих пор заниматься не приходилось. Раньше я вообще никогда не задумывался над такими вещами, но теперь положение в корне изменилось.

«То, что раньше радовало меня, теперь огорчает, – размышлял я. – Раньше меня всегда радовала хорошо сделанная работа, а теперь мне даже думать об этом тошно. Что же это, черт побери, значит? А мои чувства к Свете? Я люблю ее, но что с этого? У меня были женщины и до нее. Почему же она столь дорога мне? Чем? И вообще, что происходит? Почему моя жизнь всего за несколько дней переменилась до неузнаваемости?! Слишком много вопросов, на которые я не знаю ответов».

Я еще раз затянулся сигаретой и обвел взглядом скверик. Женщина, которая укачивала коляску с младенцем, когда я вошел в сквер, теперь тетешкалась с ним, крепко, но нежно держа его маленькое тельце. Дети постарше играли в песочнице. Бабушки с удовольствием смотрели то на молодую мать, то на своих внуков и внучек, лепящих песочные куличики. Иногда они с явным неодобрением косились на меня и мою сигарету. Я проигнорировал их укоризненные взгляды и продолжал курить и размышлять.

«Почему эти безмятежные картины семейного счастья вызывают во мне такие непонятные чувства? Что в этом такого, что заставляет меня тосковать о неправильно прожитой жизни?»

Один из мальчишек в песочнице попытался вырвать у девочки куклу. Та заупрямилась, дети изо всех сил потянули куклу каждый на себя, и кукла сломалась. Нога, за которую ее держал мальчик, выскочила из паза. Дети тут же хором заплакали, а старушки торопливо направились к ним, чтобы выяснить причину их слез.

«Вот тебе и отгадка», – подумал я. Я встал и подошел к детям, которые заплакали еще громче от попыток бабушек успокоить их и как-нибудь отвлечь от сломанной куклы.

Подобрав испорченную игрушку, я осмотрел ее и легко вставил отломившуюся ногу в паз, а затем протянул ее детям. Те сразу же перестали плакать и уже через несколько секунд вновь начали мирно играть все вместе. Только слезы, еще блестевшие на их щеках, говорили о том, что дети совсем недавно плакали.

Бабушки одобрительно посмотрели на меня, простив мне все еще горящую сигарету. Одна из них даже угостила меня домашним печеньем. Поблагодарив их, я сунул печенье в карман и вновь уселся на свое место.

«Вот и разгадка. Мне всю жизнь просто не хватало человеческого тепла. Мои родители всю свою жизнь работали, почти не уделяя мне внимания, а потом я и сам этого не хотел, постоянно бунтуя против отца. Потом армия, куда я пошел вопреки его воле. Потом команды усмирения и работа палача. И все эти годы ни капли человеческого тепла. Я привык смотреть на людей как на кукол и соответственно обращаться с ними, даже с друзьями, даже с грозным и всесильным сэром Найджелом. И они отвечали мне тем же. Бездушие и целенаправленное манипулирование людьми стали основой моей жизни. И жить по-другому я не мог, потому что это бесчувственное манипулирование вошло у меня в привычку, стало основой всей моей жизни.

А теперь все переменилось. Я встретил человека, который был настолько наполнен человеческим теплом, что дарил его всем, у кого хватало духу принять этот дар. Светлана не просто одарила меня любовью, но и научила любить. И эта любовь не могла не изменить все то, с чем я жил раньше. Все. Абсолютно все. Научившись любить, я впервые в жизни понял, чего я лишился из-за своего бунтарства и службы. И это полностью изменило мое отношение к моей работе, к организации палачей и ее запретам».

Сигарета догорела до моих пальцев и обожгла их. Я выругался и отбросил окурок. Потом встал, поднял его и выбросил в урну. Снова сел и, закурив опять, продолжил раздумья.

«Я всю жизнь боялся и ненавидел окружающий мир и живущих в нем людей. Я привык относиться к ним лишь как к обстоятельствам, которые влияют на меня, как погода, не более. К людям я относился как к куклам, нисколько их не ценил. Потому-то, наверно, убивал безо всяких угрызений совести. Как непослушный мальчишка ломает куклы. Но потом одна из этих кукол стала для меня слишком много значить. Светлана, научившая меня любить, сама того не зная, заставила меня измениться. Заставила изменить мое отношение к окружающим. Я научился ценить сначала одного человека, до того не имевшего для меня никакого значения, а потом и их всех, вместе взятых. Оттого мои последние дела… Моя последняя работа… Эти проклятые убийства так отозвались… И еще то, что моя организация показала мне, насколько она ценит меня, когда отреклась от меня, приговорив к смерти на основе одного лишь шаткого подозрения, низвергнув с самой вершины на самое дно и помиловав только благодаря случайности. Когда даже сэр Найджел бросил меня погибать, и не просто бросил, а еще и сделал все от него зависящее, чтобы я не миновал своего последнего причала. И спасла меня Дженис, та самая Дженис, которую все палачи терпеть не могли, потому что она – психолог. И одна за другой бесконечные перегрузки от непрерывных заданий, с одной стороны, и от необходимости все больше и больше покрывать свою ложь, с другой стороны, перегрузки, выматывающие душу и разум.

А дальше – больше. Последней каплей стали несанкционированные убийства, которые я вынужден был совершать столь часто в течение последних нескольких дней. Этим я нарушил священный для меня закон организации, по которому я жил много лет, который заменял мне все. Без семьи, любимой, друзей, ради этого закона. Я пожертвовал всем ради него, он заменил своей строгостью тепло человеческой жизни, и вот я нарушил его».

Потеряв все, что раньше было для меня смыслом существования, я с головой кинулся в то новое, что мне открылось в жизни, однако вросшие в мое тело за двадцать с лишним лет работы крючья «Лондон фармацептик компани» не желали меня отпускать. Неудивительно, что последние несколько дней я чувствовал себя так, словно сходил с ума. В условиях, когда рухнула вся моя система ценностей, когда изменилось все мое отношение к людям, когда я оказался вне того закона, по которому я жил десятилетиями, когда то, что я делал, в моем сознании из долга превратилось в преступление, когда я понял, что всю жизнь жил, не зная истинного смысла Жизни, а видя только то, что мне хотелось видеть себе в Угоду, сойти с ума было немудрено.

«Вот в чем отгадка. Но теперь я знаю ответ, и я переживу все это. Потому что у меня есть Светлана».

Я затушил окурок и сказал неизвестно кому:

– Наконец-то ты повзрослел, парень.

Потом я подобрал свои пакеты и вышел из сквера. Я шел домой. Впервые за много лет.

ГЛАВА 30

Не плачь, сказал я, брось тужить,

Минувшего не воротить.

Иоганн Гете. «Фауст»

Как нужна для жемчужины полная тьма,

Так страданья нужны для души и ума.

Ты лишилась всего и душа опустела?

Эту чашу наполню я вновь навсегда.

Омар Хайям. «Рубаи»

Мне потребовалось больше часа, чтобы со всеми покупками добраться до дома Светланы. До дома, который теперь, быть может, станет моим.

Я решил позвонить, однако передумал, осторожно открыл дверь своим ключом и тихо проскользнул в квартиру. Я много раз делал так, входя в свою квартиру, опасаясь засады. Однако сейчас я сделал это просто потому, что мне хотелось удивить Светлану.

Однако ее не было. Я немного покружил по квартире, растерянно переходя из комнаты в комнату, однако ее не было. Странно. Потом я вспомнил, что она собиралась пройтись по магазинам, и успокоился. Наверно, она, как и я, ищет какие-нибудь деликатесы к обеду. Можно сделать ей приятный сюрприз. Самому приготовить обед нетрудно, если есть продукты. За годы одинокой жизни я вынужденно научился готовить, поскольку не всегда доверял автоповару. Например, соус пикан автоповар никогда не сможет сделать таким вкусным, каким его делаю я.

И тут мою память пронзило. Сэр Найджел сказал: «С ней говорил офицер полиции. Я получил информацию за несколько минут до твоего прихода». Он сказал это о Свете. С ней говорил офицер полиции в связи с убийством Эда. Именно благодаря этому наша служба внешнего наблюдения смогла установить ее личность.

Я опустился на диван и задумался. Когда я сидел и занимался самоанализом в парке, я упустил из виду то обстоятельство, что я убил Эда и выдал это за самоубийство на почве несчастной любви. Если полиция беседовала со Светой, то она, конечно, знает о смерти Эда и ее официальной причине. И теперь она считает себя виновной в его смерти и отчасти меня. И что могло получиться из этой ситуации, я не знал.

Она могла порвать со мной всякие отношения под воздействием комплекса вины за произошедшее, оплакивая умершего, могла сдать меня полиции, могла…

Щелчок открывающегося замка прозвучал словно выстрел. Я встал, но не пошел встретить ее, а остался в комнате. Я стоял и ждал, когда она войдет.

Она медленно вошла и окинула меня взглядом, в котором не было и намека на тот огонь жизни, который еще вчера пылал в ее глазах. На ее щеках блестели слезы.

– Бен… – тихо сказала она, и голос ее прервался. Она едва сдерживала рыдания.

– Что случилось, родная? – спросил я, быстро подойдя к ней. Я прекрасно знал, что случилось, но вынужден был играть в непонимание, чтобы она ни в чем не заподозрила меня. Ничего более страшного я себе и представить не мог. Если она хоть в чем-то заподозрит меня…

– Боже мой, Бен… – голос ее снова прервался, словно она не могла поверить в то, что он мертв, и она должна сказать об этом мне. Потом она шагнула вперед и почти упала мне на грудь, захлебнувшись слезами.

– Что случилось, солнышко? – снова спросил я ее. Если уж играть в непонимание, так уж играть до конца. Жаль, что я никогда не изучал психологию по-настоящему, не ушел дальше необходимых для работы азов, сейчас эти знания мне бы очень пригодились.

– Ах, Бен… – она вновь захлебнулась слезами, не в силах вымолвить страшную правду. – Он умер.

– Кто? – спросил я, ласково гладя ее по голове. Перед глазами у меня стояла сценка в сквере со сломанной куклой и старушками, пытающимися утешить своих внучат. Только сейчас нет доброго дяденьки, который мог бы исправить сломанную куклу. Люди не куклы, их можно сломать только один раз.

– Эд! – выкрикнула она, оторвав свое лицо от моей груди. – Он покончил жизнь самоубийством вчера днем! – Потом она вновь уткнула лицо мне в грудь, сотрясаясь от рыданий, словно маленькая девочка, плачущая об испачканном платьице.

Я не знал, что сказать, и поэтому просто ласково гладил ее по голове. Не утешайте плачущих детей, дайте им выплакаться, и тогда горе покажется им менее тяжелым, чем оно есть на самом деле. Просто прижмите их покрепче к себе, чтобы они почувствовали, что вы их любите и разделяете горе их утраты. А все люди в глубине души – просто маленькие дети.

– Он убил себя из-за меня, – прорыдала Светлана. – Из-за того, что я его бросила.

– С чего ты взяла? – спросил я.

– Сегодня утром сюда приходил полицейский. Буквально через пять минут после твоего ухода, – захлебываясь слезами, начала рассказывать она. – Он сказал мне, что Эд выбросился из окна своего дома, в котором снимал на имя Криса квартиру. На его столе нашли мое письмо и прощальную записку. Он убил себя из-за меня! Но я не хотела этого! Клянусь тебе, я не хотела его смерти! Я даже не думала, что он может так сделать…

«И я тоже не думал, что все получится именно так. Когда я сидел и планировал операцию по ликвидации Эда… когда я планировал его убийство, я даже предположить не мог, что все закончится именно так. Судьба, как всегда, выбрала самый неожиданный вариант. И самый неприятный. Прости меня за это, Светлана», – подумал я, еще крепче прижимая ее к себе. Потом сказал:

– Не вини себя в его смерти. Рано или поздно это все равно произошло бы. Каждый человек сам делает свой выбор. Каждый сам отвечает за себя, и если он выбрал этот путь, то, значит, его подсознание давно готовило его к этому пути. Пойми, тебе не в чем винить себя.

– Он убил себя, потому что я его бросила, – Светлана прижалась ко мне, как ребенок.

«Нет, ты не простишь мне, если я скажу, кто действительно виноват в его смерти. Не сможешь простить. И я тебе никогда это не скажу», – подумал я и сказал:

– Если уж на то пошло, то я виноват не меньше тебя. Если бы я с тобой не познакомился, то ты бы не бросила его. На все воля божья. Бог дал, Бог взял.

Она ничего не ответила мне, только продолжала горько плакать, уткнувшись мне в грудь.

«Черт, плохой из меня психолог. Да и как успокоить человека, который потерял старого друга? Впрочем, почему друга? Возлюбленного!» – подумал я. Надо было что-то предпринять. Нельзя же давать ребенку плакать весь день, это негуманно. Кажется, мысленно я слегка улыбнулся этой мысли.

Я осторожно высвободился из ее объятий и пошел на кухню, где заставил автоповара налить в стакан двойную порцию виски и прихватил пузырек со снотворным.

Когда я вернулся в комнату, она сидела на том же диване, поджав под себя ноги, уткнувшись лицом в подлокотник и закрывая голову руками, словно от удара. Ее плечи вздрагивали от беззвучных рыданий.

– Выпей вот это, – сказал я, протягивая ей стакан, – и тебе станет легче.

– Бен, ведь я убила его.

Я обнял ее и, как маленькую больную девочку лекарством, напоил содержимым стакана, а затем заставил принять три таблетки снотворного. Ей было необходимо сейчас поспать. Сон лечит многое. Человек после сна все воспринимает намного легче. А виски – не менее великий лекарь. Я бы даже попытался напоить ее до похмельного синдрома, в котором личность замыкается только на себя и абсолютно безразлична ко всему окружающему миру, но хватит и стакана. Время, виски и сон будут моими лекарями.

Потом я обнял ее и так сидел до тех пор, пока она не уснула. Она спала, как ребенок, тихо дыша во сне. Я чувствовал тепло ее тела и биение ее сердца. Мысли, нахлынувшие на меня в сквере, вновь одолели меня.

Я посидел еще немного, а потом осторожно уложил ее в кровать, накрыл одеялом и пошел на кухню. Она будет спать несколько часов, а когда проснется, ей будет намного легче. Бедный ребенок, попавший в сеть.

На кухне я закурил и задумался. Ей потребуется много человеческого тепла и участия, чтобы вновь стать прежней Светланой. Мне тоже потребуется немало времени и любви, чтобы вернуться к нормальной жизни. Хватит быть ангелом смерти.

Я посмотрел в окно. Уйти из бюро палачей? В принципе, такое вполне возможно. Подать прошение об отставке, сослаться на небоеспособность. Или получить какое-нибудь тяжелое увечье, скажем, в автокатастрофе, приобрести медицинское заключение о том, что я не пригоден более к выполнению своей работы, и прощай, сэр Найджел, Биллингем и вся ваша смертоносная кампания.

Я вновь посмотрел в окно, на спешащих по своим делам людей, которые отсюда, с высоты этажей, казались муравьями. Вот она, самая глубинная причина всех моих деяний. Я был невысоким, однако мне всегда хотелось быть самым высоким. Мания величия? Может быть. Именно это заставляло меня противиться родителям, учителям, уйти в армию. Командир группы коммандос при исполнении задания – последний абсолютный правитель. А потом служба палача. Чувство, что я распоряжаюсь жизнями всех окружающих тебя людей, приятное ощущение от знания того, что недоступно другим. Может, именно поэтому я так любил свою страшную работу?

Я покосился в сторону комнаты, в которой спала Светлана.

«Уйти с работы, которая давала мне все это? Выдержу ли я лишение этой власти над людьми, зная, что где-то есть такие же, как я, которые получат после моего ухода такую же власть и надо мной? Зная, что в любой момент могу быть ликвидирован, если меня сочтут слишком опасным свидетелем, чтобы оставить в живых. Хватит ли у меня сил перенести все это и вернуться к нормальной жизни обычного человека с его обычными проблемами?

Да! Хватит, потому что я научился не смотреть на людей как на кукол, потому что я научился любить, потому что у меня есть Светлана! Потому что мы нужны друг другу. Это будет моя новая жизнь, моя и Светланы. И мы наконец-то будем счастливы.

Наконец-то ты повзрослел, мой мальчик».

Я встал и пошел в комнату. Решение было принято, и ничто не заставит меня свернуть с этого пути. Моего пути, который я избрал себе сам.

ГЛАВА 31

Ты повернул глаза зрачками в душу,

А там повсюду пятна черноты,

И мне их нечем смыть.

Уильям Шекспир. «Гамлет»

Мы ни в чем не виноваты. Это не мы, это судьба.

Майкл Кейн

Светлана проснулась ближе к вечеру. Чувствовала себя она уже намного лучше, так что мое лекарство против шока смело можно было патентовать. Только покрасневшие глаза, на которые временами вновь накатывались слезы, выдавали ее состояние.

Я деликатно постарался обойти любые темы, которые могли хоть как-нибудь задеть больное место. Не найдя достаточно интересной, но не больной темы, я решил обойтись на первых порах молчанием.

Приготовленный мною обед легко трансформировался в ужин, который я молча подал на стол в зале.

Правда, перед тем как подать ужин, мне пришлось пережить маленький инцидент. Когда я вошел в комнату, по привычке ступая неслышно, как кошка, я застал Светлану за занятием, которого я сначала не понял, но которое секундой позже заставило меня ужаснуться.

Трясущимися руками она торопливо высыпала из флакончика таблетки снотворного. В ее ладони была уже целая пригоршня таблеток, однако она продолжала высыпать их. Я медленно и бесшумно подошел к ней со спины как раз в тот момент, когда она поднесла дрожащую руку с таблетками ко рту.

Быстро шагнув вперед, я схватил ее за запястье прежде, чем она успела высыпать их в рот. Светлана дико вскрикнула от испуга, а я тем временем быстро отобрал у нее все таблетки и полупустой пузырек, и сложил все это в свой карман. Дельце принимало совсем неожиданный для меня оборот. Даже в самых страшных снах я не мог предвидеть того, что убийство Эда вызовет такую реакцию у Светланы.

Придя в себя от испуга, она бросилась на меня, пытаясь вернуть обратно флакончик. Я предельно осторожно пресек в корне все ее попытки. Она опустилась без сил на пол и заплакала, что-то тихо бормоча себе под нос, а я медленно прошелся по комнате, забрав все, что можно было использовать для самоубийства. Потом изменил код электронных оконных замков. И только после этого вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

Да, ну и ситуация. Мало того, что все закрутилось так, что я сам готов сойти с ума, так еще и любимая девушка, ради которой я готов на все, пытается покончить жизнь самоубийством. Кажется, смерть никак не хочет отпустить меня из своей свиты. Придется предпринять соответствующие меры, чтобы сохранить жизнь и себе, и любимой девушке. Не получишь ты нас, старуха. Будь ты проклята, но ты нас никогда не получишь!

Потом я быстро подал на стол, не забыв положить на приличной дистанции от Светланы любые режущие предметы. Мне совсем не хотелось, чтобы она перерезала себе вены или мне глотку во время трапезы, которая предполагалась быть праздничным ужином. Накрывая на стол, я старался ни на секунду не выпускать ее из поля зрения. Да и во время еды я не отводил от нее взгляда.

Светлана некоторое время молча ела, время от времени поглядывая на меня, словно проверяя, здесь ли я еще. Я почувствовал, что молчание слишком затянулось. Оно уже начало действовать на нервы даже мне. Поэтому я выбрал наиболее безопасную тему из имеющихся и спросил:

– Как тебе ужин? Я его сам приготовил, почти без помощи автоповара, – и внимательно посмотрел на нее, ожидая ответа. Подсознательно я чувствовал, что если она мне сейчас не ответит, если замкнется на себе и своих проблемах, то тогда ей прямая дорога к психиатрам, и скорее всего на весь остаток жизни. И тогда я ничем не смогу ей помочь.

– Все было чудесно, – тихо ответила она, не отрывая взгляда от тарелки.

– Я очень рад, что тебе понравилось. Я очень старался.

– Это все правда чудесно.

– Если ты не против, то теперь я и дальше буду готовить еду. За то время, пока я жил один, я здорово научился готовить. К тому же моя мама была прекрасной поварихой и многому меня научила в детстве. А папа, он был врачом, научил меня, как готовить диетические блюда, которые надо есть, скажем, людям, которые выздоравливают после операции или тяжелой болезни.

Да, плохой из меня собеседник. Светлана неожиданно вновь зарыдала, а я даже не знаю отчего. Оттого ли, что упомянул о будущем, которое ей сейчас видится в темных красках, или… Стоп! Она заплакала, когда я упомянул про родителей. Может, с ее родителями случилось что-то страшное, какая-то авария, например, в которой она винит себя? Потому и смерть Эда она восприняла столь близко к сердцу? Надо бы навести справки, чтобы в будущем никогда не затрагивать эту больную для нее тему. И еще я упоминал болезни! Это, очевидно, тоже что-то значит.

Я обошел стол и обнял ее.

– Что с тобой? – спросил я.

– Ничего, – ответила она и попыталась удержать слезы, однако это ей не удалось, и слезы потекли с еще большей силой.

– Что я такого сказал, что заставил тебя плакать?

Она даже не смогла ответить мне и просто уткнулась лицом в грудь, как сегодня днем на диване. Что же, черт возьми, происходит с ней?

Я погладил ее по голове и сказал по наитию:

– Это что-то связанное не только с Эдом?

Она вновь не ответила мне, продолжая плакать в мою жилетку.

– Что-то связанное с твоими родителями?

Светлана кивнула и расплакалась еще сильнее. Да, сегодня у нее день слез. Но что же произошло с ее родителями такого, что сейчас она бьется в истерике от одного воспоминания об этом?

– Расскажи мне, что случилось с твоими родителями.

Светлана попыталась что-то сказать, однако затем вновь уткнулась лицом мне в грудь.

«Может, кто-то из ее родителей покончил жизнь самоубийством, бросившись с высотного дома, а она винит в этом себя? И теперь проводит параллель с тем, что было, и с тем, что произошло совсем недавно?»

– Не бойся. Расскажи, что связывает Эда и твоих родителей.

Она оторвала голову от моей груди и тихо сказала:

– Ты возненавидишь меня за это.

– Что ты! Как я могу возненавидеть человека, которого без памяти люблю? – совершенно искренне воскликнул я.

– Я такая же, как мой отец, – ответила тихо Светлана и вновь уткнулась мне в грудь.

«Может, ее отец убил свою жену в ссоре из-за ребенка?» – подумал я. Я так задумался, что едва расслышал, как она сказала:

– Мой отец – Андрей Витько.

После этого она вновь уткнулась мне в грудь, словно ожидая моего решения.

Я сидел и тупо смотрел в потолок. Это имя должно было объяснить мне все, но я все равно не понимал, что оно объясняет. И внезапно понял. Андрей Витько – тот самый создатель чумы XXI века, человек, подаривший человечеству Красную Смерть.

– Тот самый? – уточнил я тихо.

– Да, – ответила Светлана, не поднимая головы.

Теперь все стало на свои места. У Витько действительно был ребенок, который остался в России с матерью, когда сам биолог уехал в Мусульманские Эмираты. Об этом ребенке я почти ничего не знал, поскольку он нас не интересовал. А этот ребенок рос, учился, получал профессию, и все это со страшным грузом сознания того, что его отец – самый страшный убийца из всех, какие только существовали на Земле.

Теперь я понял, почему Светлана была со всеми столь добра и мила. Она пыталась хоть как-то искупить то, что было содеяно ее отцом, сделав хоть что-нибудь приятное как можно большему количеству людей. Именно поэтому она так щедро дарит всем окружающим свое тепло. И именно поэтому она приняла так близко к сердцу самоубийство Эда – потому что его смерть опровергала ее убеждение, что она лучше, чем ее отец, что она несет жизнь людям, а на деле принесла только смерть любимому человеку.

И работает в ВОЗ она наверняка потому, что пытается хоть как-то искупить свою надуманную вину. Вот где собака зарыта. Да, такого я не ожидал.

Я погладил ее по голове и сказал:

– Это все прошлое. Его вина принадлежит только ему. Каждый человек отвечает только за себя. Он сделал свой выбор. – Я не знал, кого имею в виду, Эда. Витько или самого себя. – Ты – это только ты! Ты не отвечаешь за их дела, потому что это был их выбор. Но твой выбор – это не выбор, сделанный ими. Они принадлежат прошлому, а у тебя впереди будущее, а сейчас – настоящее. И ты должна жить. Научиться жить трудно, но можно.

– Я не смогу забыть их, – тихо сказала она, глядя в сторону.

– Конечно, не сможешь. И я не смогу. Это было бы недопустимо, но ты обязана жить, потому что в твоих руках будущее, которое может быть светлым, если ты этого захочешь. А если оно будет светлым, то не будет ли это знаком самих небес и сидящего там господа бога, что твоя вина прощена или, вернее сказать, что ее никогда не было? Ты не сможешь забыть их, но ты можешь жить с памятью. И должна сделать это. Запомни, Светлана… – Я на секунду прервался, снял с шеи свой старый армейский медальон и вложил ей в руку. – В твоих руках будущее!

– У тебя истинный дар убеждать, – тихо сказала она, крепко сжав в руке медальон, потом слабо улыбнулась. – Ты бы сделал блестящую карьеру, став уличным проповедником.

Это была полная победа! Если человек начал шутить, значит, он уже на пути к выздоровлению. Я улыбнулся и крепко обнял ее. И она не отстранилась, но еще крепче прижалась ко мне, так что я почувствовал биение ее сердца.

– Ты прав. Мое будущее в моих руках, и оно покажет, есть ли на мне та вина, которая мне кажется. И я буду жить ради этого будущего. И ради тебя.

Я поцеловал ее, и она еще крепче прижалась ко мне, обвив руками мою шею и выдохнув в самое ухо:

– Я люблю тебя, Бен.

– И я тебя тоже люблю. И никогда не оставлю.

– Как в старых добрых фильмах: «Покуда смерть не разлучит нас»? – сказала она и задорно рассмеялась, совсем как прежняя Светлана.

«Господь нам в помощь!» – подумал я и снова поцеловал ее, прижимая к себе.

ГЛАВА 32

Ложь – это тот фундамент, на котором многие люди пытаются построить свою жизнь.

Амброуз Бирс. «Словарь Сатаны»

И всюду ложь, всюду притворство и обман, и ничего с этим не сделаешь. Таков тот мир, в котором мы живем.

Федор Стрельцов. «Откровение палача»

Утро было прекрасно. Солнце ярко светило в окна ее квартиры, обдавая нас потоками своего тепла. Нам обоим очень не хватало его в прошлой жизни, но теперь друг у друга были мы сами.

Светлана, внешне полностью оправившаяся от вчерашних потрясений, была нежна, весела и прекрасна. Словом, можно было сказать, что терапия любви дала свои положительные результаты. Хоть иди и патентуй новое средство лечения людей, которые не хотят жить из-за чувства вины.

Впрочем, не на одну Светлану терапия любви оказала такое воздействие. Меня тоже полностью покинули мрачные думы. Я знал, что сделаю в самое ближайшее время, и не испытывал никаких сомнений в принятом решении. Эти два дня я буду в заслуженном отпуске, который выписал мне лично сэр Найджел, а потом отправлюсь в контору и подам прошение об отставке.

– Ты не собираешься сегодня идти на работу? – спросила Светлана, одеваясь.

– После такой ночи у меня не хватит сил даже дойти до кухни, чтобы позавтракать.

– Это, как я понимаю, тонкий намек на то обстоятельство, что я должна принести тебе завтрак в постель?

– А почему бы и нет?

– А с какой стати да? – Светлана шутливо бросила в меня сигаретной пачкой, и я тотчас нырнул под одеяло. После короткой борьбы, в которой меня едва не задушили с помощью подушки, я одержал верх и замотал Свету в одеяло, как мумию.

– Отпусти, мерзкий тип! – задыхаясь от смеха, выкрикнула она.

– С какой стати?

– Я опаздываю на работу! – воскликнула она и попыталась выбраться.

– Никуда я тебя не отпущу! – ответил я со смехом, еще плотнее заворачивая ее в одеяло. – Ты только моя и ничья больше!

– Меня уволят из ВОЗ, черт побери, если я второй раз подряд не приду на работу. Вчера я ведь тоже не пошла в научный центр из-за тебя и… и прочих обстоятельств.

– Брось! Никто тебя не уволит. Лучше оставайся со мной здесь. Мы прекрасно проведем время. Позавтракаем в постели, выпьем чего-нибудь утреннего освежающего, а потом… – я прервал свои размышления вслух и крепко поцеловал ее. Продолжить свою речь я смог лишь спустя несколько минут, поскольку Светлана нежно, но энергично откликнулась на мою ласку. Тем не менее, когда мы разомкнули объятия, я сказал: – Можем придумать еще что-нибудь.

Теперь уже она притянула меня к себе и крепко поцеловала. К этому времени она уже выпуталась из одеяла и стояла около меня в своем домашнем коротеньком полупрозрачном халатике, с распущенными светлыми волосами и нежными губами. Она могла бы соблазнить целый полк святых, а я был один и к святым никакого отношения не имел, если не считать того, что очень любил выпить в День Всех Святых.

Я вскочил и крепко обнял ее тонкую талию, впившись поцелуем в нежные губы, и резким рывком опрокинул ее на кровать, а затем, после столь неожиданной резкости, пустил в ход весь свой запас нежности.

– Если ты называешь это завтраком в постели, то я не против узнать, что ты называешь банкетом в постели, – сказала Светлана полчаса спустя.

– Надеюсь, теперь ты передумала, радость моя? – спросил я и поцеловал ее.

– Бен, мне очень жаль, что приходится это делать, однако мне действительно очень нужно попасть сегодня в свой проклятый научный центр. Как ты вчера утром ушел на работу, оставив меня одну, так сегодня поступлю я.

Я обиженно надул губы, однако у меня не хватило сил притворяться, что я рассержен.

– Ладно, солнышко мое. Я понимаю, как важна для тебя твоя работа. Я думаю, она гораздо важнее моей. Так что иди, однако не забудь вернуться. Я буду ждать тебя.

– Я непременно вернусь, – пообещала Светлана. – Кстати, ты зря так принижаешь свою работу, она, я уверена, не менее важна, чем моя. Ведь ты работаешь хоть и охранником, но в крупной фармацевтической компании, которая производит лекарства.

Я чуть было не рассмеялся. Основное лекарство, которое производила «Лондон фармацептик компани», было сделано из свинца и обладало ограниченной областью применения, поскольку помогало только в увеличении объемов продаж похоронных принадлежностей. Однако, взглянув на Светлану, я вспомнил, что она ничего об этом не знает, и потому ей не совсем понятна моя реакция на ее слова. Я решил ничего не говорить ей об этом. Ни пока, ни вообще. В неведении жить намного легче. О чем человек не знает, о том у него душа не болит. В правильности этого выражения я уже успел неоднократно убедиться за последние несколько дней.

– Мне стало смешно, потому что как охранник я вряд ли приношу там какую-либо пользу людям.

– Ты не должен так говорить о своей работе! – воскликнула она. – Это ведь труд всей твоей жизни.

– А чем ты занимаешься в своем научном центре? – перевел я беседу в другое русло.

– Вообще-то это совершенно секретно, – Светлана встала, прошлась по комнате, подошла к шкафу и начала вытаскивать оттуда одежду, выбирая, что бы надеть сегодня. Потом она отложила одежду, посмотрела на меня и сказала: – Там мы изучаем то, что создал мой отец.

– Вирус Красной Смерти?! – изумился я с такой силой, что едва не упал с кровати.

«Так она из наших! Вот это новость! Черт побери!»

– Да. Вирус Витько, – бесцветным голосом сказала она.

– Извини. Я не хотел начинать снова этот разговор.

– Ты сам вчера говорил, что я не должна его забывать.

Я кивнул, а Светлана выбрала из кучи одежды пшеничного цвета платье и спросила:

– Как я тебе в нем?

– Прекрасно! – горячо ответил я, потом сказал: – Минуточку! Ведь вирус Красной Смерти давно уничтожен, еще в последний год Великого Мора. – Это очень нехорошо с моей стороны, так грубо вскрывать едва зарубцевавшиеся раны, однако сейчас это необходимо. Мне надо было знать до конца, насколько Светлана посвящена в дела, связанные с творением ее отца.

– Мы в своих лабораториях изучаем гипотетическую возможность того, что вирус вновь возродится к жизни, а потому изучаем и возможные способы вновь избавиться от него, не угробив при этом половину человечества.

«Действительно ли она не знает, что вирус по-прежнему существует? Или просто притворяется, молчит в угоду режиму секретности? Но ведь рассказала же она мне о том, чем занимаются в их лаборатории. И она не из нашей организации, это явно. Иначе сэр Найджел не поднимал бы такой шумихи по поводу того, что ее видели на остановке во время убийства Слейда, и не искал бы ее так долго. Хотя, с другой стороны, он подозрительно быстро успокоился, когда Светлану наконец нашли. Может быть, она из отдела теоретической медицины? Они там почти не контактируют с отделом ликвидации, то есть с организацией палачей. Воистину, в чужой сад без карты не влезешь. А если она все-таки не из агентов организации, а просто молодой, но очень талантливый специалист, которого привлекли к работе ради ее ума, но пока не дали полного доступа и кормят сказочками, что-де вирус повержен, но есть возможность того, что он вновь возникнет? Ха! А ведь этот вариант наиболее вероятен, я имею в виду в отношении Светланы. Уж кому, как не ей, хорошо разбираться в вирусах. Ведь это ее отец создал вирус Красной Смерти».

Все эти мысли промелькнули у меня в голове, пока Светлана надевала старомодное, обтягивающее, с разрезом сбоку, платье. Выглядела она в нем невероятно сексуально.

– Ты выглядишь просто дьявольски сексуально! – воскликнул я, вскочил на ноги, обнял ее и поцеловал.

– Сексуальный маньяк! – воскликнула она примерно через минуту, когда поцелуй окончился. – Я же опаздываю на работу!

– Ладно-ладно. Иди на свою противную работу, – сказал я, притворно обидевшись, потом снова поцеловал ее. – Во сколько тебя ждать домой, солнышко?

– Я приду сегодня поздно, Бен. Не раньше семи часов вечера. Все из-за вчерашнего моего прогула и сегодняшнего опоздания. Может быть, даже позже.

– Солнышко, ты заставляешь чувствовать меня альфонсом. К тому же меня огорчает, что тебя так долго не будет рядом со мной.

– Извини. Меня это тоже очень огорчает, но придется потерпеть, мой нежный рыцарь.

– Как скажешь. Пока тебя не будет, я заеду к себе домой за своими вещами и в свою контору, чтобы мне продлили отпуск. А заодно приберу все тут, пройдусь по магазинам, приготовлю ужин, в общем, займусь своими обычными женскими делами.

Светлана рассмеялась и сказала:

– Желаю тебе в этом удачи.

Потом она поцеловала меня и выскользнула за дверь.

– До вечера, Бен, – донесся из коридора ее голос, когда она уже быстро шла к лифту. Старомодные каблучки ее туфелек отбивали ритм ее шагов на не менее старомодном покрытии пола. Этот стук отдавался в моей груди волшебной музыкой.

– До вечера, Светлана, – сказал я и закрыл дверь.

Оставшись в одиночестве, я немного потаскался по квартире Светланы, изучая то, до чего раньше не дотягивались ни рука, ни глаз. Отчасти это мое любопытство было вызвано скукой, а отчасти желанием побольше узнать о Светлане. Я постоял перед картиной, висевшей над кроватью в спальне, на которой был изображен корабль в бурю, и усмехнулся. Заглянул в книжный шкаф и с сожалением убедился, что почти все стоящие там книги на русском, а я на этом языке читать не умел.

«Придется научиться», – подумал я и помахал увесистой книгой, на переплете которой мне удалось разобрать надпись золотыми буквами: «Толстой Л. Н. Война и мир».

Потом присел перед карточным столиком, заглянул на кухню, прогулялся по балкону, на котором в памятный для меня день стояли, обнявшись, Эд и Светлана.

В общем, обставленная немного старомодной, но Добротной и красивой мебелью квартира в старинном вкусе. Однако для меня это была не просто квартира, это был мой новый дом на весь остаток жизни. Здесь я буду жить, а может быть, и умру здесь. Я усмехнулся этой неожиданной мысли. Впрочем, такой ли уж неожиданной? Мою отставку могут и не принять, выдав вместо выходного пособия пулю в висок. Правда, я надеялся, что все же больше шансов на то, что меня отпустят с миром.

Я прошелся по комнате, в которой мы так недавно были с ней вместе. Какая-то необъяснимая тоска сжимала мне грудь. Все было хорошо, даже просто отлично, но острая интуиция старого палача, а эта профессия очень развивает шестое чувство, подсказывала мне, что все это ненадолго. Я походил по квартире, машинально перебрал вещи, однако не мог избавиться от этого странного зуда, который превращал мое безделье в пытку. Безделье и тоска еще переносимы по отдельности, но, когда они соединяются, этот коктейль совершенно непереносим.

Что поделать, я не привык бездельничать. Для меня это необычное состояние. Вся моя жизнь – упорный труд для достижения цели и лишь изредка короткие, на мгновение, не больше, остановки, чтобы окинуть прошлое молниеносным взглядом и вновь пойти вперед. Однако сейчас я постоянно смотрел назад, переоценивая все, что было в моей прошлой жизни, и оправдательные аргументы, которыми я столько лет прикрывал все, что я сделал за свою жизнь, не казались мне теперь такими убедительными, как раньше. Откровенно говоря, сейчас я совсем потерял веру в то, что было смыслом всей моей жизни еще так недавно. Я потерял веру в то, чем раньше жил, проклинал людей, которые раньше были для меня чуть ли не богами, за то, что они вынудили меня так жить.

Я выкурил полпачки сигарет, размышляя над тем, как дальше жить, пока не пришел к выводу, что сейчас лучше просто жить без всяких руководящих идей и ждать того времени, когда мой ум и душа оправятся от крушения старой системы, дабы не рухнуть под ее обломками. А пока можно заняться разными мелкими делами, например, съездить к себе за вещами, пройтись по магазинам, приготовить ужин для нас двоих et cetera.

Я сразу твердо решил, что жить в своей квартире не буду. Она насквозь пропиталась смертью за те годы, пока там жил палач. К тому же мы со Светланой будем жить одним домом, потому что в мою квартиру я не хочу ее даже приглашать. Там не просто мрачный дух смерти, там тьма ночи, а здесь свет дня.

Я улыбнулся своим поэтическим сравнениям. Так, пожалуй, и действительно поэтом станешь. А почему бы и нет? Не такое уж и плохое занятие. Кстати, чем я займусь, когда выйду в отставку? Почему бы не податься по стопам Эда? В смысле, я имею в виду, почему бы мне тоже не заняться поэзией? Ведь, если подумать, я ничего толком не умею делать, кроме как убивать. Чем же я займусь после выхода в отставку?

Я сразу решил, что ни под каким видом не останусь в конторе, даже на бумажной работе, поскольку это будет то же самое, только в косвенном, более лицемерном виде. Я больше не мог выносить ни эту работу, ни людей, которые там работали. Со своим послужным списком из армии и характеристикой детектива охраны из «Лондон фармацептик», в которой мне, я уверен, не откажут, я смогу найти себе подходящее место. В крайнем случае можно будет обратиться к Мартину. Тот, я уверен, не откажет в помощи другу, к тому же хороший работник службы безопасности никогда не помешает его фирме. А если даже и откажется, это тоже не беда. У меня есть немало приятелей… Ну, не приятелей, а знакомых, которые помогут мне устроиться в охрану на какое-нибудь предприятие. А даже если они не смогут мне помочь, то просто отправлюсь на биржу труда и буду искать работу, как и всякий порядочный британец, а пока поживу у Светланы. Выходного пособия, которое мне должны были выдать в «Лондон фармацептик», хватит как минимум недели на две.

Эти планы меня обнадежили, однако змей сомнения, уползший в глубь моей души, все равно не давал мне покоя. Что ж, лучше хоть что-то, чем безделье. Сидеть в ее пустой квартире было невыносимо. Кстати, можно по дороге заехать и в контору, чтобы лично в руки сэру Найджелу вручить прошение об отставке.

ГЛАВА 33

– Мне постыло мое ремесло! – сказал я ему. – Не довольно ль я его справлял! Пора тебе освободить меня! С меня довольно моей палаческой службы! Мне ее долее не вынести! Не могу я жить среди крови и ужасов, средь всего, что свершается твоим попущением! Я нес свою службу верно, делал все, что было в моих силах, но нет больше сил моих! Будет с меня!

Пер Лагерквист. «Палач»

– Любого человека, который видел тебя или хотя бы слышал звук твоих шагов, нужно выследить, заманить в засаду и убить… В противном случае, покуда силы не покинут его, он будет идти по твоему следу.

Герберт Бест. «Двадцать пятый час»

Здание «Лондон фармацептик компани» по-прежнему напоминало голодного хищника, готового к прыжку. Однако меня этот хищник больше не страшил. Теперь я знал, над чем не властно это здание и спрятавшиеся в нем люди, и нисколько не боялся их. Напротив, это они скоро будут бояться меня.

Я вошел в холл и мерным шагом направился к «таможне», помахивая большой наплечной сумкой, в которой лежало все, что я решил забрать из своей квартиры. Все остальное я оставил там, потому что эти вещи слишком напоминали о моем прежнем «я», пробуждения которого я теперь очень не хотел.

Около «таможни» поднялась изрядная суета, когда я подошел к охранникам. Видимо, им был дан вполне определенный приказ в отношении меня, и мое нежданное появление с увесистой сумкой на плече вызвало у них весьма бурную реакцию. Впрочем, не стоило удивляться. Такая реакция возникала у наших охранников на всех нежданных посетителей с тех пор, как Джошуа Селдом, один из лучших палачей нашего бюро, пришел однажды в контору в свой нерабочий день с большим «дипломатом» из крокодиловой кожи. Пройдя в свой кабинет безо всякого досмотра, как очень уважаемый сотрудник, он взорвал пять килограммов пластиковой взрывчатки С-4, спрятанных в его «дипломате».

После этого инцидента, который стоил нашей организации двадцати восьми сотрудников разных классов, на контрольно-пропускном пункте на первом этаже были введены дополнительные меры безопасности, чтобы препятствовать возможному проникновению очередного подобного диверсанта.

Потому мое появление в нерабочий день с набитой сумкой на плече, столь напоминавшее дело Селдома, вызвало такой переполох у охранников. Однако они зря волновались. Не то что взрывчатки, у меня с собой даже оружия не было. Впервые за много лет у меня с собой не было ничего смертоноснее обычной электробритвы. Служебный пистолет я оставил у Светланы, а свой любимый кожаный пояс остался в моей квартире вместе со всеми прочими ненужными мне теперь вещами.

Однако приказ есть приказ. Пока один из охранников звонил начальству, чтобы выяснить, что со мной делать, еще три охранника взяли меня в кольцо, отобрали сумку и быстренько обыскали меня. После чего один из них исчез с сумкой вместе в двери за «таможней», а остальные двое, не спуская с меня глаз и держа руки на пистолетах, но не вытаскивая их из кобуры, отвели меня в маленькую комнатушку, которую палачи в шутку называли «карантином». Здесь я был впервые за всю свою жизнь.

Впрочем, мое заточение длилось недолго. В «карантине» наедине с двумя бугаями я просидел от силы минуты три, в течение которых меня еще раз очень профессионально и тщательно обыскали. Вскоре после этого в «карантине» появилось еще одно действующее лицо. Им оказался второй заместитель сэра Найджела Лайнел Беннет, невысокий брюнет с приятным, но совершенно незапоминающимся лицом, который негромко бросил моим тюремщикам короткую, словно вырубленную острым топором фразу:

– Можете идти.

После этого оба бугая молча и быстро испарились из «карантина». Заместитель шефа обошел вокруг меня, словно разглядывал диковинное животное, потом сказал:

– Пошли.

Ни остроумием, ни разговорчивостью он не отличался. Его единственным положительным качеством было потрясающее умение держать язык за зубами. Потому я без разговоров встал и пошел вслед за ним. Если мой Харон и знает, куда ведет меня и что ожидает меня там, где наш путь закончится, то у него это все равно не узнаешь, он не скажет ни слова, пока ему не прикажет это сделать кто-нибудь из начальства.

– За свою сумку не беспокойся. Ее вернут тебе, – безо всякого выражения сказал он, когда мы проходили «таможню». Охранники проводили нас любопытными взглядами, однако ничего не смогли понять ни по словно высеченному из камня лицу моего провожатого, ни по моей насмешливой улыбке.

Интересно, куда же меня все-таки ведут? Вряд ли в комнату для бесед. Скорее к кому-либо из начальников, которые и должны будут решить мою дальнейшую судьбу. Как только меня отведут туда, я сразу же объясню им все насчет цели своего прихода в нерабочий день конторы. Когда они узнают, что речь идет о моей отставке, то, без сомнения, поднимут все данные на меня, но вряд ли что-нибудь предпримут, пока не получат приказ из центра. Может, им придется ликвидировать меня, а может, меня отпустят с миром. Последнее более вероятно, так как я опасный противник в бою, но старый сотрудник и умею держать язык за зубами. То, что меня сейчас вели без конвоя, тоже о многом говорило.

Мы вошли в лифт, и мой провожатый так быстро нажал кнопку, что я не успел рассмотреть ее номер. Лифт тут же взмыл вверх. Камеры предварительного заключения расположены под землей. Меня везут явно к кому-то из боссов. Вот только к кому? К сэру Найджелу, Мартинелли или Биллингему?

Пока лифт летел вверх, я про себя считал удары пульса. С момента, когда двери лифта закрылись на первом этаже, прошло пятьдесят пять ударов сердца. То есть подъем длился примерно сорок пять секунд. Значит, мы должны быть на одном из верхних этажей.

Когда двери лифта распахнулись, я понял, что мы на сороковом этаже и что меня ведут к сэру Найджелу. Меня по-прежнему мучил вопрос, зачем я ему понадобился. Обычно делами типа моего занимался Мартинелли или Биллингем. Вряд ли что-нибудь хорошее ожидает меня в кабинете Лысого Дьявола. Оставалось лишь догадываться, с чем именно мне придется столкнуться.

Заместитель моего шефа осторожно постучал и вошел только после приглашения, донесшегося из глубины кабинета. Я немного самодовольно подумал, что всегда входил сюда без разрешения, в лучшем случае, стукнув разок по двери.

Прежняя жизнь запустила в меня свои острые когти, яростно приказывая мне одуматься и вернуться. Я невольно тряхнул головой, чтобы стряхнуть с себя наваждение аромата тайны, власти, силы и смерти, исходившего от преддверья последнего круга земного ада. Дьявольская игра со смертью манила вернуться и сыграть вновь. Нет. Раз уж я принял решение уйти отсюда, зажить нормальной жизнью, то я сделаю это. Я представил себе растерянность на лице своего грозного шефа, когда я скажу ему, что пришел сюда только для того, чтобы написать прошение об отставке. Мне на минуту стало жаль старика, однако иного пути нет. Я гордо поднял голову, словно идущий на казнь революционер, и вошел в кабинет.

– Можете идти, – бросил сэр Найджел Беннету, не отрываясь от каких-то бумаг, которые он изучал самым внимательным образом, рассыпав их по всему столу. Только я мог заметить, что старик притворяется, и на самом деле рассыпанные по столу бумаги – просто камуфляж. Интересно, что он ими маскирует на сей раз?

– Быстро же тебя нашли, – сказал шеф после минутного молчаливого изучения стены над моей головой. – Да не стой ты как столб, присаживайся. Можешь закурить, если хочешь.

Вообще-то я решил сегодня утром бросить курить и заодно распрощаться со всеми прежними своими нехорошими привычками, однако сейчас меня всего охватило нервное напряжение, как раньше перед охотой. Я закурил, чтобы сбить такое знакомое, волнующее, зовущее, но сейчас еще и пугающее ощущение этого напряжения.

«А что, если он знает про меня и Светлану? Может, поэтому меня и искали? – пронзила меня мысль. Что же ему известно и что он имел в виду, когда сказал, что меня быстро нашли?»

– Быстро нашли меня? – переспросил я.

Сэр Найджел бросил острый взгляд на меня и сказал:

– Я приказал всем сотрудникам нашей организации как можно быстрее отыскать тебя и привести ко мне, не вступая при этом в боевые действия с тобой, потому что мне сейчас крайне необходимо побеседовать с тобой.

– Никто меня не находил, я сам приехал сюда, чтобы поговорить с вами, – ответил я, глядя ему в глаза. Что-то не то было с его глазами, в них было выражение, похожее на то, которое я видел, когда Лысый Дьявол приказал мне убить полковника Барта.

– Значит, ты уже все знаешь? Интересно, откуда. Через какие источники ты получил информацию?

«О чем это он, черт возьми? Ни слова не понимаю. Как будто на разных языках говорим. Может, что-то связанное со Светланой? Да нет, непохоже», – подумал я и спросил:

– В чем все-таки дело?

– Как, ты не в курсе? – седые брови моего шефа поползли к линии волос.

– Я вообще не понимаю, о чем вы тут мне толкуете.

– А я думал, что тебе все известно, раз ты в нерабочий день без приказа приехал в бюро.

– Нет. Мне ничего не известно, а приехал я совершенно по другому делу. И мне совершенно непонятно, о чем вы мне говорите, сэр Найджел!

– Интересно, что это за другое дело, – пробормотал сэр Найджел. – К тому же при тебе обнаружили сумку с ношеными мужскими вещами. Зачем она тебе?

Я твердо посмотрел в его глаза, попытался собраться с духом и честно сказать ему, по какому делу я приехал сегодня и что значит эта сумка.

Сэр Найджел принял мои попытки набраться духу за нежелание отвечать и продолжил:

– Однако об этом позже. Сейчас о главном. О той проблеме, из-за которой я вызвал тебя сегодня сюда. Ты прокололся, мой мальчик, причем прокололся самым глупым образом.

«Светлана! Он знает о ней! Он считает ее моим проколом! Он может даже приказать ликвидировать ее, чтобы сохранить пресловутый режим секретности! Надо отвести от нее удар любыми средствами!» – подумал я и как можно спокойнее сказал:

– В чем же я прокололся?

– Во всем, что ты делал последние несколько дней, – ответил сэр Наиджел совершенно спокойно, одновременно буравя меня взглядом, словно пытаясь пронзить насквозь мой мозг с мечущимися внутри мыслями.

«Он знает! Что же делать? Надо что-то придумать! А пока потянуть время, чтобы дать время подумать. И заодно выяснить, сколько ему известно», – подумал я, взял себя в руки и сказал:

– Я много чего делал за последние несколько дней, включая несколько опасных операций.

– На них ты и провалился, мальчик мой. На твоем хвосте висит полиция. Твой старый друг инспектор Джеймс, помнишь такого? Он-то тебя и вычислил.

Я кивнул и подумал:

«Полиция. Значит, я зря волновался, что Лысому Дьяволу известно о Светлане. Значит, в этом плане все в порядке. Он ничего не знает. А когда я выйду в отставку, это вообще не будет иметь никакого значения».

Сэр Наиджел так пристально смотрел на меня, что я невольно усомнился в непроницаемости своих мыслей. Кто его знает, может, эти умники из ВОЗ действительно изобрели машину для чтения мыслей, как они грозились.

– Конечно, я его помню. Мы вместе с ним работали года два назад. Позже я несколько раз обращался к нему за дружеской помощью в добыче информации по каналам полиции. – Я не уточнил, когда позже, так как не знал, осведомлен ли сэр Наиджел о моих несанкционированных запросах относительно Светланы Беловой, и если да, то насколько осведомлен.

– Так вот, этот твой нештатный информатор весьма продуктивно работает против тебя. Он накопал достаточно улик и даже добыл пару свидетелей.

«Вот это я вляпался!» – подумал я и спросил:

– И какие же дела намеревается повесить на меня этот проклятый сукин сын?

– Этот проклятый сукин сын, как ты метко выразился, намеревается повесить на тебя убийства Барта, Эшби, Торвальдской банды, некоего Эдварда Хамнера, а также все дела, которые приписывают ветерану-убийце.

Я опустил голову. Конечно, все вышеперечисленное составляло не более тридцатой доли от всех моих дел, однако и этой тридцатой доли было более чем достаточно для того, чтобы судья выписал мне пропуск вслед за моими жертвами. Это было особенно обидно сейчас, когда я решил наконец стать нормальным человеком.

– Приличный списочек, – сказал я с наигранным весельем.

– Вполне достаточно для того, чтобы расстрелять тебя, – буркнул Лысый Дьявол. – Но это еще не все, это только начало. Так сказать, это еще цветочки, а ягодки будут впереди.

– И что же это за ягодки?

– А то, что инспектор Джеймс, этот, как ты выразился, проклятый сукин сын, считает, что «Лондон фармацептик компания является прикрытием для организации, занимающейся заказными убийствами. На нас работают профессионалы, есть наводчики в полиции, связи с воротилами преступного мира и так далее.

– Этот коп не так глуп, как кажется. И хотя он весьма далек от истины, кое-где он попал прямо в точку.

– Это меня и беспокоит. А еще меня очень волнует твоя судьба, – сэр Наиджел посмотрел мне в глаза, и я увидел там ту же боль, как тогда, когда он отдавал мне приказ ликвидировать полковника Барта.

– Моя судьба? – удивился я и подумал: «К чему он клонит?»

– Не могу же я просто так отдать на съедение какому-то паршивому полицейскому инспектору своего сотрудника, который проработал у меня без страха и упрека больше двадцати лет. Должен же я хоть что-то сделать для него, иначе я просто потеряю к себе всякое уважение.

Я посмотрел на своего шефа. Добрый старый сэр Найджел. Единственный человек в этом мрачном здании, которого я мог сейчас назвать другом. Мой начальник, который теперь по-дружески пытался вытащить меня из ямы, в которую я так неосторожно влетел.

– У вас есть какой-то план действий?

– Разумеется, есть. Ты, Бен, наверно, не знаешь, что нашего умного друга еще во время вашей совместной работы поставили под наблюдение как потенциального свидетеля, даже поднимался вопрос о его ликвидации в целях сохранения режима секретности, однако инспектор затаился, прикинулся валенком, как говорят наши русские коллеги, и в итоге его было решено оставить в живых, однако на всякий случай приглядывать за ним. Джеймс продолжал вести себя тихо, и годом позже наблюдение с него было снято. Тогда он был мелкой сошкой, и мы решили, что угрозы он не представляет.

Я кивнул головой и сказал:

– Таким образом, все, что от вас требуется сейчас, это сообщить о нехорошем поведении старого друга и попросить кого-нибудь из сотрудников класса А поговорить с ним.

– Не все так просто, Бен, – ответил сэр Найджел и печально посмотрел мне в глаза, потом отвел взгляд, довольно долго молчал, рассматривая пейзаж за окном, и наконец сказал: – Дело ведь в том, что тебя могут ликвидировать вместо него. Во-первых, ты не слишком хорошо выполнил последние операции, у тебя было несколько проколов, из-за которых инспектор Джеймс и сел нам на хвост. Во-вторых, ты уже староват, и скоро от тебя все равно придется избавляться, максимум через пару лет тебя так и так отправят в отставку или на бумажную работу, которую, как я знаю, ты от души ненавидишь. В-третьих, и это самое главное, ты совершил несанкционированное убийство этого Эдварда Хамнера, и у инспектора есть довольно убедительные доказательства, а опознавший тебя свидетель находится в руках Джеймса.

– Это вполне могло быть подстроенное инспектором обвинение, чтобы вызвать ваше недовольство мною в том случае, если его догадки об истинной сущности нашей организации верны. Никогда не лишне стравить руководителей и исполнителей, потому что в этом случае работа и тех, и других заметно ухудшится, – сказал я и потушил сигарету.

– То, что ты говоришь, конечно, верно, но мне бы хотелось получить прямое опровержение лично от тебя. Ты действительно не убивал этого Хамнера?

Я долго смотрел в полные боли и отчаяния глаза своего шефа и, поняв, что не смогу солгать ему сейчас, сказал:

– Тут этот проклятый сукин сын не менее прав, чем во всем остальном. Я действительно убил этого парня.

– Но почему, черт тебя побери?!

Я вновь посмотрел шефу в глаза и солгал:

– Потому что этот дружок той рыжухи видел, что произошло на остановке, когда я ликвидировал Слейда.

– Но ведь служба внешнего наблюдения его не засекла!

– Да они слона не засекут, когда надо. Факт тот, что он действительно был во время операции в том секторе с чужим межзональным пропуском и видел, как я убил Слейда. Он стал опасным свидетелем.

– Но почему ты не доложил, как положено, о нем в соответствующий отдел?

– Потому что это был бы мой самый откровенный провал за все время моей работы здесь. Я решил сам ликвидировать его. К тому же я не сразу узнал, что он является свидетелем, а только после того, как лично выследил его любовницу Светлану Белову, которая в разговоре со мной случайно обмолвилась об этом. Сама она ничего не знает и не видела, – поспешил добавить я. – Однако она смогла навести меня на след настоящего свидетеля, который видел все. Я тайно вышел из здания перед операцией по ликвидации Браунлоу и убил его, имитировав самоубийство. Кстати говоря, а как они меня раскололи?

– Они нашли одного из друзей покойного, и тот сказал им, что разговаривал с самоубийцей примерно за полчаса до смерти, и тот нисколько не был подавлен или сильно расстроен, напротив, много смеялся и шутил, строил планы на будущее, говорил, что начал новую поэму. Полицейским это показалось странным, а после того как они нашли свидетеля, который видел человека на крыше в двух домах от дома Хамнера, а затем исследовали крыши и нашли там твои следы, самоубийство превратилось в убийство. В этом деле против тебя говорит лишь нечеткий отпечаток твоего левого мизинца на водосточной трубе, ботинка на крыше и свидетель, со слов которого был составлен фоторобот. Единственное, что удерживает инспектора от ареста, так это его желание проследить за тобой, чтобы выявить наши контакты, да твое твердое алиби на убийство Хамнера, которое, как он считает, создали тебе мы.

– М-да. Похоже, теперь на меня будет точить зубы не только инспектор. За несанкционированное убийство, насколько я помню, мне грозит серьезное наказание.

– На этот счет можешь не беспокоиться. Ни Майлз, ни Биллингем, ни Мартинелли ничего не знают о наших проблемах. Я все это узнал от самого инспектора, который ушел от меня двадцать пять минут назад. Он приходил сюда специально для того, чтобы запугать меня и понаблюдать за моей реакцией на его слова. Можно сказать, он меня расколол, я даже угрожал ему и едва удержался от соблазна пристрелить его прямо в своем кабинете. Меня удержало только то, что он предупредил меня, как только вошел в кабинет, что поставил в известность свою команду об этом визите. И что в случае, если он не вернется вовремя обратно, они пустят в ход имеющийся у них против нас материал.

– Что ж, Джеймс, насколько я помню, всегда был весьма предусмотрителен, – сказал я. – Знает, на что идет и с кем связывается.

– Да, очень предусмотрителен, – проворчал сэр Найджел. – И очень умен, чего не скажешь про нас с тобой. Но кое-какие козыри у нас еще есть.

«К чему же клонит мой шеф? Он явно что-то задумал, причем явно с моим участием, но что именно?» – подумал я, однако ничего путного на ум не шло.

– Это неважно. Важно то, что, кроме команды Джеймса и свидетеля, видевшего, как ты карабкался по крышам, только мы с тобой знаем о том, что произошло на самом деле.

– И что же вы предлагаете?

– Ликвидируешь Джеймса, его команду и свидетелей. Все доказательства против нас Джеймс держит постоянно с собой, поскольку никому не доверяет, зная, что у нас есть свои люди в полиции.

– И что с того? – спросил я, почувствовав, что мне обязательно что-то надо сказать.

– Уже сегодня, через два часа, они всей шайкой со всеми документами и доказательствами отправляются на встречу с генеральным прокурором. Это будет наиболее удачный момент для того, чтобы ликвидировать всех, кто представляет угрозу для режима секретности организации, а также уничтожить все имеющиеся доказательства против нас.

– Генерального тоже того? – спросил я, проводя пальцем по своему горлу.

– Ты с ума сошел? – воскликнул сэр Найджел. Он немного помолчал, глядя на меня с откровенной насмешкой, а потом сказал: – Генеральный наш человек, но ни о сути того дела, которое хочет представить ему Джеймс, ни об этой операции он ничего не знает. – Потом шеф показал большим пальцем на потолок. – И там тоже.

– Понятно, – протянул я, закуривая новую сигарету. – Совершенно секретная операция, в секрете даже от нашего непосредственного начальства, в результате которой вы становитесь таким же преступником, как и я.

– Именно так.

– А если я провалю это задание, как и предыдущие?

– Постарайся все же не провалить. Оно слишком важно. Теперь наши с тобой шеи всунуты в петлю. Наши собственные жизни, Бен, поставлены на карту.

– Да, мы очень неожиданно превратились из охотника в дичь. Кстати, почему бы не попробовать обычный вариант? Поставить в известность центр, запросить указаний и одновременно предложить ликвидировать этого настойчивого инспектора, который уже не в первый раз садится нам на хвост.

– Такой вариант, к сожалению, не пройдет, потому что они непременно потребуют и твою голову вместе с головой Джеймса, а я этого не хочу.

– Почему? – совершенно спокойно спросил я.

– Потому что за всю мою жизнь я знал только троих людей, на которых я мог положиться в трудную минуту. Один из них умер много лет назад. Ты его не знаешь. Второй – полковник Барт, впрочем, когда мы познакомились, он был еще капралом. И ты. А теперь остался только ты. Я не хочу потерять последнего человека, которому я еще могу доверять.

Я кивнул и задумался. Задумался надолго. Потом встал, и, пройдясь по комнате, сказал:

– Насколько я понимаю, действовать я буду один, без прикрытия, в стиле вдохновения, вся операция на мою ответственность, и так далее и тому подобное?

– Совершенно верно.

– И я должен в этом деле рассчитывать только на себя и застрелиться при опасности провала?

– Что-то вроде этого, – ответил сэр Найджел и сморщился, как от зубной боли.

– Но снаряжение-то мне выдадут или мне придется довольствоваться своим?

– Разумеется, тебе выдадут все, что тебе потребуется для работы. Кроме того, тебе предоставят всю информацию о твоих предполагаемых жертвах, месте проведения операции, в общем, все, что ты сочтешь необходимым.

– И выбора у меня нет, – тяжело вздохнул я, констатируя этот страшный факт. Факты вообще очень страшная вещь. У них у всех мерзкие рожи, но надо уметь смотреть им в лицо. Даже если очень не хочется.

– Выбора у тебя нет, – подтвердил мой шеф и снова скривился.

Я подошел к окну и, глядя на спешащих по своим делам людей на дне сорокаэтажной бездны, подумал:

«Да, ну и ситуация. И как бы из нее выкарабкаться с наименьшими потерями? Ведь я буквально сегодня утром давал себе обещание больше никогда не убивать. А что теперь? Мне придется или сесть в тюрьму, или быть убитым кем-то из своих коллег, бывших, черт возьми, коллег! Или же придется убить несколько человек, которые повинны только в том, что хорошо делают свою работу. Я люблю таких людей. Нет ли какого-нибудь другого, не связанного с убийствами, варианта развития событий?»

– А почему бы не пригласить Джеймса и его команду в нашу компашку? Это будет легче и намного безопаснее, чем устранять их всех.

– Во-первых, инспектор Джеймс – принципиальный противник насилия вообще и убийства в частности, а во-вторых, я уже пытался сегодня утром побеседовать с ним начистоту и объяснить ему для начала часть правды, однако он решил, что я пытался сначала подкупить его, а потом добиться прекращения дела угрозами. В любом случае он нам не поверит. Опять же, мы не можем сами принять решение по этому вопросу, это может сделать только центр, а реакция центра на мой или твой доклад нам обоим прекрасно известна. Мы даже до суда не доживем, как, впрочем, и этот проклятый сукин сын Джеймс. Нам остается только одно, Бен, – убить его раньше, чем он убьет нас.

Я кивнул и подумал: «Что же мне делать? Что же мне, черт побери, делать? Я хотел бросить эту работу, подать в отставку, стать, наконец, нормальным человеком, но, видимо, из свиты смерти так просто не выберешься. Мне снова придется убивать. Что же мне теперь делать?»

Перед моим мысленным взором возникло лицо Светланы, когда полицейский говорит ей, что я арестован как кровавый убийца, застрелен при сопротивлении полиции или просто погиб от какого-нибудь несчастного случая, подстроенного бывшими коллегами. Нетрудно догадаться, что с ней будет, учитывая, что в ее памяти так свежа еще смерть Эда.

«А если какой-нибудь старый бессердечный полицейский растолкует ей, кем в действительности я был и какую роль во всем этом сыграла она, то…»

Мне вспомнились дрожащие руки, торопливо высыпающие таблетки из пузырька со снотворным. И на сей раз некому будет остановить ее. А она только что начала учиться жить как нормальный человек. И я тоже.

Я сжал кулаки и подумал: «Я должен это сделать! Ради нее! И ради себя тоже. И обязательно остаться в живых. И я сделаю это, чего бы мне все это ни стоило! Обязательно сделаю!»

Я обернулся, посмотрел прямо в глаза своего шефа и сказал:

– А ведь я сюда пришел для того, чтобы подать прошение об отставке, потому что чувствовал, что уже староват стал для этого дела, и хотел умереть в собственной постели, как следует пожив на пенсию.

Сэр Найджел только улыбнулся уголками губ и сказал:

– Вполне возможно, что это будет твое последнее задание.

– А на чем я прокололся?

– В деле Барта прокол не твой, там напортачил тот кретин, который делал прощальную записку. Он написал в ней не то имя. Представляешь? Я всегда думал, что повидал на своем веку много людей, которые рождены быть идиотами, но такого я себе даже представить не мог. Написать не то имя в прощальной записке!

– А остальные операции? – спросил я.

– В деле Торвальдской банды они сумели многое установить по каплям крови, которые нашли на земле. Кроме того, у них есть автопортрет, составленный охранником автостоянки, и показания того парня, из службы безопасности дома, которого ты встретил перед посадкой пульсара Браунлоу.

Я несколько секунд бездумно смотрел в окно, потом резко повернулся и спросил, глядя в глаза Лысого Дьявола:

– Где я могу получить необходимые мне информацию и снаряжение?

ГЛАВА 34

Переодевание солдат во вражескую форму или одежду мирных жителей, как и любая иная маскировка, может способствовать успешному выполнению задания.

Тактика и стратегия действия войск специального назначения в тылу противника

Душа, смелее будь,

Рука, не дрогни в этот час.

Уильям Шекспир. «Макбет»

Я медленно шел к полицейскому участку. Солнце поднялось уже высоко и пекло мне в спину под плащом и многочисленными слоями одежды. Ладно, потерпим. Главное, проникнуть незамеченным в здание полицейского участка, а там я смогу убрать разом и всю шайку инспектора, и все собранные ими доказательства, включая свидетелей. Это будет моя последняя, величайшая работа, мой opus magnum. А после этого, обеспечив свои тылы, я навсегда брошу свое страшное ремесло.

Моя рука коснулась лежавшего у меня в кармане маленького приборчика, который должен был сыграть самую важную роль в этой постановке, на ходу придуманной мной и моим шефом. Моя главная задача – доставить этот приборчик на место и прикрепить его в нужном месте к пульсару, на котором полетит инспектор Джеймс.

Это маленькое хитрое устройство при получении нужного сигнала тут же начнет работу на определенной частоте, что за несколько секунд приведет к перегоранию предохранителя двигателя пульсара, в результате чего произойдет мощный взрыв, после которого от пульсара останется лишь горсть обломков, а от самого приборчика и вовсе не останется ни малейшего следа. Чистейший несчастный случай. Даже самый придирчивый следователь не сможет обнаружить ничего подозрительного, как бы он ни старался.

Проблема только в одном. Проникнуть незамеченным в полицейский участок, прикрепить к пульсару прибор, при этом угадать, на каком именно пульсаре полетит старший инспектор Джеймс, активировать в нужный момент прибор и после этого так же незаметно скрыться. И при этом остаться в живых.

Что и говорить, задача не из легких. К тому же ее выполнение осложняют возможные многочисленные жертвы среди ни в чем не повинных людей как в самом полицейском участке, так и вокруг него, и то, что я должен был действовать один. Единственным моим помощником был сэр Найджел, который, сидя в своем кабинете, с помощью крошечной видеокамеры, вмонтированной в мои наручные часы, наблюдал за моей работой, готовый помочь мне через вставленный в мое ухо крошечный радиофон всем, чем сможет. Но помощь эта была скорее психологическая. Все равно я был один против всех. Однако я должен был сделать это. И не ради себя или сэра Найджела, но ради Светланы. И никто меня не остановит. Разве что только пуля.

Стараясь не думать о плохом, я медленно шел к вращающейся стеклянной двери, которая вела внутрь. Мне придется пройти через нее и скрытый в ней детектор, потому что иного пути к инспектору нет. Оружия, которое мог засечь детектор, со мной не было, кроме табельного пистолета полицейского, который я обязан был сдать охране, а прибор не принадлежал, по крайней мере внешне, к разделу оружия. В принципе, детектор не должен обратить на него внимания, так же, как и полицейские, дежурящие у входа. Теперь придется проверить, ошиблись ли мы с сэром Найджелом или нет.

Собрав в кулак всю свою волю, я внешне спокойно, а внутренне готовый к прыжку, шагнул вперед. У меня было с собой удостоверение частного полицейского, которое мне сделал еще несколько лет назад один из наших специалистов, бывший фальшивомонетчик. Кроме того, свою фальшивую личность я мог удостоверить сделанными тем же фальшивомонетчиком полицейским значком и разрешением на ношение оружия.

Полицейские, стоявшие внутри у входа, только хмыкнули, когда я показал им свое удостоверение и разрешение на ношение оружия. Между частными и государственными полицейскими никогда не было особой дружбы. Однако я беспрепятственно прошел внутрь. Пистолет пришлось сдать, так как ношение оружия внутри полицейского участка разрешено только его офицерам, однако пистолет мне не потребуется. Я вообще оставлю его здесь, на нем все равно нет никаких отпечатков, так как на мои руки надеты тонкие, прозрачные и совершенно незаметные перчатки-«невидимки», благодаря которым мои «пальчики» нигде не останутся.

Я оглянулся на закрывающуюся за мной дверь, похожую на шлюз космического корабля. Уйти отсюда я должен буду совершенно иным способом.

Что ж, я вполне благополучно попал внутрь. Я боялся, что в полицейский компьютер уже введены все данные обо мне и связанные с компьютером видеокамеры, которыми утыкан и снаружи и изнутри полицейский участок в целях безопасности, легко могут опознать меня, поскольку грим я накладывал в спешке, и меня вполне мог опознать любой, кто хоть раз пристально разглядывал меня или хотя бы мою фотографию.

Я немного побродил по участку, наполненному полицейскими и просто людьми, пришедшими сюда по какому-либо делу, чтобы соотнести план помещений, который мне показывал сэр Найджел, с реальными стенами, дверями и прочим.

План операции мы так до конца и не разработали, и мне теперь предстояло быстренько, на месте произвести разведку и додумать недодуманные места плана. Например, как попасть на площадку для приземления пульсаров?

Под моим костюмом на меня было надето еще с полдюжины костюмов, которые я надел по наитию, надеясь, что они мне пригодятся. К тому же они совершенно изменяли и мою фигуру, и мою походку, что могло мне очень пригодиться.

Одним из таких костюмов был комбинезон мастера по ремонту электротехники, Это, пожалуй, была неплохая идея. А укрыться после операции я смогу в кабинете самого инспектора Джеймса. Там меня точно никто искать не будет. Оттуда можно попытаться выбраться через окно, скажем. Или придумать еще что-нибудь в том же духе. В общем, все, чего ни коснись, шито белыми нитками, полнейшее безумие, с какой стороны ни посмотри, но чем черт не шутит, вдруг повезет. Иного пути все равно нет. Отступать мне было некуда.

На моей стороне было только то обстоятельство, что система безопасности полицейского участка еще ни разу не подводила своих хозяев, а значит, они вполне могли чересчур положиться на нее и расслабиться. В общем, сейчас я как раз и проверю свои психологические изыски на практике. Надеюсь, что я не ошибся. Впрочем, как говорится, риск – дело благородное.

Я прошелся недалеко от кабинета Джеймса, а потом завернул в туалет. Положив рулон туалетной бумаги на глаз скрытой видеокамеры, я быстро написал в воздухе перед глазком моего видеодатчика два слова: «отключи камеру», затем торопливо переоделся в ремонтника, спрятав под его комбинезоном костюм частного полицейского, и добавил несколько дополнительных штрихов к моему гриму.

На крышу я пробрался без затруднений. Они настолько полагались на свою систему безопасности, что меня просто смех разбирал. Оказалось, что у них действительно барахлила одна из видеокамер, установленных для наблюдения за пульсарами. Хотя, может, я ошибся, и это постарался Лысый Дьявол, включившийся в систему безопасности полиции через их компьютерную сеть? Неисправная камера находилась недалеко от необходимого мне пульсара. Его я отличил от остальных по многочисленной охране вокруг. Оставалось надеяться, что я не ошибся в определении владельца пульсара.

Я быстро отремонтировал камеру, попутно стерев из ее памяти все записи, касавшиеся меня. Любого коммандос учат умению ремонтировать и ломать такие штуки, поскольку в наш век высоких технологий без таких знаний просто не обойтись. Потом я проверил все остальные камеры, установленные на крыше, сославшись на приказ старшего инспектора Джеймса. Это позволило мне несколько раз оказаться совсем близко от нужного мне пульсара. Охрана внимательно смотрела за мной и пару раз не менее внимательно обследовала пульсар в поисках как раз того, что я намеревался прикрепить к нему. Однако они ничего не нашли, поскольку искать все равно было нечего. Пока нечего.

Делая свою работу, я непрерывно болтал о всевозможной ерунде, какая только приходила мне в голову. Рассказывая анекдоты, шутя, доставая всех шутливыми жалобами на свою жену и тещу, я, в общем, вел себя как безобидный, но чрезвычайно болтливый мастер полуитальяского-полугреческого происхождения, которым я стал после визита в туалет полицейского участка. Через десять минут охрана устала дергаться за мной, поскольку я то и дело подходил к ним, отвечать на мои шпильки по их адресу, в которых я весьма живописно описал их работу и умственные способности. В общем, я настолько надоел им, что они совершенно перестали замечать меня, словно я стал человеком-невидимкой. Так компьютеры у астрономов отсекают знакомые объекты.

Я еще немного понадоедал им, после чего незаметно прикрепил приборчик к пульсару и прошел в другую часть крыши, чтобы проверить стоявшие там камеры. Я все еще не мог поверить в свое везение. Я бы все равно проник сюда, сославшись на какого-нибудь высокого начальника, который якобы приказал мне проверить состояние камер внешнего наблюдения. На того же инспектора Джеймса, к примеру. Собственно говоря, именно это я и сделал, когда меня спросили, кто меня сюда прислал. И все же мне очень повезло. Полицейские знали, что у них действительно барахлит камера наружного наблюдения, а потому даже не связались со своим координационным центром, чтобы убедиться, что я действительно тот, за кого себя выдаю. Впрочем, даже если бы они это сделали, я все равно выкрутился бы. Враль я от природы неплохой, а под влиянием смертельной опасности мой мозг работал с удесятеренной продуктивностью, в секунду анализируя сотни вариантов действий. К тому же и сэр Найджел не дремал. Наблюдая за мной, он одновременно вошел в полицейскую компьютерную систему. Именно он блокировал сигнал с этой якобы забарахлившей камеры. И даже если бы полицейские оказались не такими доверчивыми и связались со своим координационным центром, это бы им все равно ничего не дало, поскольку мой шеф, имевший благодаря нашим информаторам коды ко всем полицейским системам, успел бы подкинуть им какую-нибудь липу. Конечно, я мог бы попытаться сразу пройти как ремонтник, но тогда бы меня обыскали, а не просто прощупали детектором, и, скорее всего, нашли бы приборчик. В этом случае вся операция потеряла бы смысл.

Осталось найти путь к отступлению. Я осмотрелся по сторонам и нашел запасной выход на крышу, естественно, крепко запертый, однако я без труда открыл его, поскольку мне были известны и код замка, и устройство электронной сигнализации. Мне придется остаться на крыше до того момента, когда инспектор Джеймс сядет в пульсар. Он может сесть в другой пульсар, но тогда я просто подорву заложенный мной приборчик. Взрывной волной любой из стоящих рядом пульсаров сбросит вниз, да и всем прочим не поздоровится. Если их не убьет взрывом, то я подойду якобы для оказания помощи и закончу работу. А потом я уйду через дверь внутрь здания, и к тому времени, когда обо мне вспомнят, меня уже здесь не будет. Все готово, главное теперь – это тянуть время, сколько возможно, потому что приборчик мой можно было активизировать только с небольшого расстояния.

Мне осталось проверить только одну камеру, а Джеймс еще не появился. Надо было что-то придумать, чтобы остаться на крыше, чтобы дождаться его. Я оставил в покое последнюю камеру в дальнем от пульсара инспектора конце крыши, подошел к охране и сказал:

– Эй, синемундирные, есть идейка покурить.

Сержант, командовавший охраной, пристально посмотрел на меня и сказал:

– Катись отсюда. Нам запрещено курить на посту, и мы не должны кого-либо подпускать к этому пульсару.

– Вот-вот! Это я и имел в виду, когда говорил, что вы без приказа даже подтереться не можете.

– Хм, – сказал наученный горьким опытом сержант, которого я в предыдущей дискуссии неоднократно выставлял на посмешище. Уж что-что, а это я умею.

– К тому же я уже сто раз мог бы подложить бомбу в этот дурацкий пульсар под вашими сопливыми носами, которые вы боитесь прочистить без приказа.

Конечно, существовала опасность, что разозленный мною сержант пошлет кого-нибудь или пойдет сам проверить, не прикрепил ли я действительно что-нибудь к охраняемому объекту, но так он делал уже несколько раз и каждый раз ничего не находил, а я каждый раз поднимал его на смех. Поэтому и сейчас он мог сделать это, но больше шансов было на то, что проверять он все-таки не пойдет, потому что ему надоело быть осмеянным каким-то штатским на глазах у своих подчиненных.

– Хм, – повторил сержант, зло глядя на меня.

– А может, и вправду покурить, сержант? – спросил своего командира тощий парень с одним шевроном. – Никого из начальства поблизости нету, а камера, – он кивнул на видеодатчик над своей головой, – отключена.

– А это трепло? – поинтересовался мрачно сержант, кивком головы указав на меня.

– А я не проболтаюсь, клянусь своей мамой! – сказал я и, распечатывая пачку сигарет, начал рассказывать очередную байку из раздела «по секрету всему свету», ежеминутно добавляя, что все сказанное мною есть чистейшая правда, не будь я Чезаре Кристатос, и провалиться мне на месте, если я лгу!

Полицейские, рассевшиеся вокруг меня в кружок, курили, смеялись над моими остротами и выходками, терпеливо слушали мою болтовню и даже пообещали угостить меня кружкой пива, когда я отключил на время остальные видеокамеры, чтобы оператор не видел безделья охраны. Словом, они даже не подозревали, что сидят рядом с убийцей, которого преследует их высокопоставленный коллега.

– Мистер Кристатос, включите, пожалуйста, камеру номер шесть, она нам потребуется через минуту, – раздался над крышей доносившийся из громкоговорителя голос полицейского координатора. После получасового пребывания на крыше меня считали уже чуть ли не за своего, и даже в координационном центре ничего не заподозрили.

«Молодец сэр Найджел! – подумал я. – И я тоже молодец. Как мы их всех обвели вокруг пальца! Жаль, что об этом никто не узнает».

– Похоже, начальство поднимается! – воскликнул сержант и щелчком отправил вниз свою сигарету. После чего он вскочил на ноги и принялся строить своих людей в прежнем порядке.

Я быстро включил камеру № 6, которую я отключал, чтобы можно было спокойно покурить, и трусцой направился к дальней камере, по пути активизируя все остальные видеодатчики. Я добежал туда за несколько секунд до того, как через главный выход на крышу вышло человек десять, не меньше. В центре группы я заметил старшего инспектора Джеймса, а благодаря раздобытым сэром Найджелом фотографиям опознал и всю его команду свидетелей.

Группа скорым шагом направилась к пульсару, только два полицейских остались у выхода на крышу. И тут я испугался. Ведь я покрывался именем Джеймса, когда сказал, кто послал меня проверить камеры. Если кто-нибудь что-нибудь ему сейчас об этом скажет, он сразу же поймет, в чем дело, прикажет обыскать крышу и пульсар, объявит общую тревогу, словом, сорвет мой план.

Но нет, моя жертва, ни о чем не подозревая, подошла к пульсару. Сержант отдал Джеймсу честь и что-то сказал. Что именно, я не слышал, а по губам с такого расстояния не смог прочитать, однако тревоги никто не поднял.

Я сидел под мачтой видеокамеры, спрятавшись так, чтобы меня не заметили копы или соседние, включенные мной видеокамеры. В руках я крепко сжимал пульт дистанционного управления прибором, пока совершенно бесполезный, поскольку двигатели пульсаров еще не были активизированы. Я ежесекундно ждал сигнала тревоги, но его все не было и не было, как и шума двигателя.

Я приподнял голову и увидел, как Джеймс отдает какие-то распоряжения своим людям. Группа разделилась. Инспектор, не выпуская из рук большой «дипломат», вместе со свидетелями и частью охраны сел в тот самый пульсар, который так тщательно охранялся, а его сопровождение и остальные охранники сели во второй, стоявший рядом.

Еще секунда, и все произойдет. Я, не глядя, нащупал тугую кнопку спуска и приготовился.

Шум двигателя пульсара с такого расстояния напоминал шорох ветра в траве. Я выглянул, чтобы уточнить диспозицию, и протянул руку к пульту дистанционного управления прибором и внезапно понял, что не могу нажать кнопку. Я не мог уничтожить столько ни в чем не повинных людей только ради того, чтобы спасти себя и сэра Найджела. Сколько их погибнет при взрыве? Старший инспектор, три человека из его команды, свидетель, который видел меня на крыше, охранник с автостоянки, охранник из дома Браунлоу и еще человек пять охраны в пульсарах, да еще трое на крыше вокруг них. И, возможно, те два копа, что стоят у выхода на крышу.

Неужели две жалкие жизни, запутавшиеся в убийствах, стоят стольких смертей? Нет, не стоят! Не стоит стольких смертей моя дальнейшая благополучная жизнь. Я просто не имею права нажать на кнопку и убить всех этих людей. Особенно тех веселых охранников, с которыми я совсем недавно, буквально пару минут назад, курил и трепался о разной ерунде.

Внезапно перед моим мысленным взором появилась Светлана. Она говорила мне:

– Ты не должен убивать.

Но ее лицо молило об обратном. В моих ушах вновь зазвучали слова ее прощания. Я должен был вернуться к ней любой ценой. Даже ценой множества жизней. За ее жизнь и счастье это мне не казалось слишком высокой ценой. Стоит ли вообще счастье одного человека жизни хотя бы одного человека? А десяти? К чему вообще равнять человеческую жизнь, которая, как я теперь понимал, была единственной неделимой ценностью этого мира? И как отличить жизнь такого убийцы, как я, и ее жизнь, нежную, невинную и молодую? Вправе ли я был поступить так, как хотел?

– Возвращайся домой, Бен. До вечера, Бен, – прозвучал у меня в ушах ее голос, и вновь передо мной возникли видение ее молящего лица и выглядывающий из-за ее плеча злорадно улыбающийся багряный судья, а из-за другого высунулась голова палача в средневековом красном клобуке. А над плечами Светланы возникли их тянущиеся к ее нежному горлу, похожие на отвратительные щупальца руки.

«Если я не вернусь, не вернется и она, – подумал я. – А если она не вернется…»

Я громко и грязно выругался и приподнялся. Заминированный пульсар с инспектором на борту уже приподнялся над взлетной площадкой, второй тоже начал взлет.

Никаких колебаний в моей душе не осталось. Я протянул руку, крепко обхватил пластик пульта управления и вдавил в панель тугую красную кнопку.

Несколько секунд ничего не происходило, и я испугался, что кто-то нашел и обезвредил прибор, и теперь Джеймс спокойно улетит на встречу с генеральным прокурором, а я так и останусь здесь, под надзором полицейских, которые задержат меня за покушение на убийство. Может, это к лучшему?

В это мгновение раздался страшный взрыв. Пренебрегая опасностью попасть под взрывную волну, я высунулся и увидел второй взрыв. Пульсар старшего инспектора мгновенно превратился в кучу металлолома, но эта куча еще успела, прежде чем упасть вниз, столкнуться со вторым пульсаром, в котором сидела охрана. От страшной силы удара взорвался и двигатель второго летательного аппарата, и обе машины, превратившись в груду мусора вместе с множеством пассажиров, находившихся на борту, рухнули с высоты двадцати четырех этажей полицейского участка на уличный бетон.

В одно мгновение погасли жизни всех находившихся на борту пульсаров людей. Веселой, беспечной охраны, умного, принципиального старшего инспектора Джеймса, его собранной, готовой к любым опасностям команды и дальнозорких свидетелей. В одно мгновение они превратились в обугленные изодранные трупы, а улики, собранные дотошным инспектором, – просто в мусор.

Я ощутил мощнейший удар в грудь, когда взрывная волна настигла меня, неподвижно стоящего без всякого укрытия и смотрящего на страшные следы моих деяний. К счастью или нет, но ни один крупный осколок металла меня не задел. До того места, где я стоял, долетело лишь несколько мелких, которые рассекли мне кожу. Страшнее всего был мощный удар воздуха, который, выбив дыхание из моей груди, отбросил меня на добрый десяток метров, как пушинку. Еще немного, и он сбросил бы меня с крыши полицейского участка, несмотря на ограждение, но взрывной волне не хватило силы, и я остался лежать на крыше, распластавшись всего лишь в паре метров от бездны.

Полицейским, которые остались охранять выход на крышу, повезло не больше их коллег в пульсарах. Они, как и я, не имели никакого укрытия, но в отличие от меня они стояли вдвое ближе к взорвавшимся пульсарам. Страшная сила взрывной волны и туча мелких осколков превратили их в два кровавых чучела, не имеющих ничего общего с человеческим телом.

Меня стошнило от одного взгляда на дело рук моих. Хотя я не хотел их смерти, не желал этого ни одному из погибших, я все-таки убил их всех, убил коварно, подло и жестоко, словно выстрелом в спину. Убил ни в чем не повинных людей, единственная вина которых состояла в том, что они умели делать свое дело. Или не умели, как подло обманутая мною охрана, еще не успевшая понять в своей жизни, что людям нельзя доверять.

Взрыв разбил все камеры и изогнул мачты, к которым они были подвешены под самыми невероятными углами. Сейчас было самое время удрать отсюда так, как я это планировал. Встать на ноги, подойти к запасному выходу на крышу, открыть немудреный кодовый замок, на котором уже отключена сигнализация, спуститься вниз и потихоньку убраться подальше отсюда… Однако я не мог встать.

Я так и лежал на бетонных плитах крыши, не в силах даже покончить с собой, как должен был, чтобы не попасть в руки полиции живьем, и прижатой к бетону щекой чувствовал, как по крыше бегут поднявшиеся на нее полицейские. Слишком поздно для погибших, но не слишком поздно для меня. Моя игра закончилась. Волчий капкан захлопнулся.

Кто-то быстро перевязал мои раны с помощью портативной аптечки и уложил меня на носилки, которые почти бегом спустили вниз, мимо еще горящей, развороченной взрывом крыши, на краю которой несколько человек с портативными огнетушителями пытались бороться с начинающим пожаром.

Меня уложили на полу в коридоре верхнего этажа, после чего мои раны торопливо осмотрел полицейский врач. Интересно, стали бы они так стараться ради моей жизни, если бы знали, кто я и что сделал? Наверно, стали бы. Ради того, чтобы я здоровым предстал перед судом, который наверняка приговорил бы меня к расстрелу.

– Страшное дело, – тихо сказал мне доктор, быстро перевязывая мои раны заново. – Вам крупно повезло. Легко отделались.

Я промолчал. У меня не было ни сил, ни желания вести беседу с местным эскулапом. Он меня понял правильно и замолчал, полностью сосредоточившись на своих ранах. Однако тишина эта, видимо, действовавшая врачу на нервы, была недолгой.

– Много народу погибло? – спросил доктор несколько секунд спустя у одного из полицейских, вышедшего из комнаты, в которой, как я понял, увидев за его спиной мерцающие экраны, находился их центр внешнего наблюдения.

– Все, кто находился на крыше, кроме этого субъекта, плюс еще бог знает сколько попавших под обломки.

– А он-то кто такой? – спросил доктор, затягивая бинты.

– Ремонтник по имени Кристатос. Пришел по распоряжению старшего инспектора Джеймса, чтобы проверить видеокамеры.

«Значит, игра еще не кончилась. Они еще не знают моей истинной роли в этом деле, а значит, еще есть хилый шанс выкрутиться. Очень хилый, но шанс», – подумал я и решил немного передернуть расклад в свою пользу, негромко сказав им:

– Не совсем ремонтник. Я специалист по электронике из частной полиции. Меня пригласил инспектор Джеймс, чтобы я обеспечил его безопасность от каких-либо попыток электронного шпионажа или терроризма в отношении него. – С этими словами я вытащил из заднего кармана свое удостоверение частного полицейского, которое до сих пор лежало там.

– Я пойду вниз, там я сейчас нужнее, – сказал доктор и быстро ушел, помахивая своим чемоданчиком.

Полицейский внимательно изучил мое удостоверение и вернул его мне, взяв под козырек, поскольку по этому удостоверению я был старше его по званию, хотя и частным копом.

– Никогда я еще так не проваливался, – продолжал я. – Меня специально пригласили для того, чтобы я обеспечил безопасность своего старого друга, инспектора Джеймса, а я не смог этого сделать!

– Что поделать, сэр, – вежливо сказал молодой полицейский, глядя на меня сверху вниз. – Это не вы, это судьба. Она часто не оставляет нам выхода. К тому же говорят, что это был несчастный случай, просто перегорел предохранитель двигателя, что и привело к взрыву.

Я кивнул и перевернулся на бок.

– Извините за вопрос, возможно, мне не следует задавать его, но почему старший инспектор не информировал нас о том, что вы будете дополнительно обеспечивать его безопасность параллельно с полицейскими?

«Пытаешься меня подловить, дружок? Задал ты этот вопрос просто так, или ты что-то видел и подозреваешь, что я не тот, за кого себя выдаю? Все равно у тебя ничего не получится, как ни старайся, однако и мне расслабляться не стоит, игра еще не закончилась», – подумал я и сказал:

– Он знал, что кто-то из его окружения работает на противника. На какого, он мне не сказал. А мне он доверял, хотя и не настолько, чтоб назвать имя подозреваемого. Потому и обратился ко мне, чтобы я обеспечил его безопасность наравне с госполицией, то есть с вами. И заодно проверить, кому из своего окружения он может доверять, а кому доверять не стоит.

– Понятно.

Я попытался встать и ухватился за стену. Ноги тряслись, как у столетнего старца, голова страшно кружилась, все передо мной вертелось и плыло в кровавом тумане. Однако я все равно пытался встать. Молодой полицейский помог мне подняться на ноги и, поддерживая за плечо, спросил:

– С вами все в порядке?

– Да, вполне. Через пару минут я совсем приду в себя.

– Вот и прекрасно, – сказал полицейский, бросил короткий взгляд на экран и снова повернулся ко мне.

– Я, пожалуй, пойду.

– Но почему?

– К сожалению, я не могу рассиживаться здесь, у меня есть важные дела, которые я и так отложил ради просьбы инспектора, – сказал я и с усилием сделал шаг к двери.

– Однако нам потребуются ваши показания.

– В таком случае я подожду, пока у меня не возьмут показания, и только после этого поеду.

– Вот и прекрасно, – обрадовался найденному компромиссу полицейский.

– В любом случае, где тут у вас туалет?

– Прямо по коридору, второй поворот направо, а там пятая дверь налево.

– Спасибо, – я встал и пошел по коридору, слегка покачиваясь из стороны в сторону.

– Может, вас проводить? – предложил коп.

– Нет, ну что вы. Спасибо большое, но уже вполне оправился и смогу сам дойти до этого замечательного заведения, – ответил я. Провожатый мне был совершенно не нужен.

Едва завернув за угол, я окинул быстрым взглядом мертвые видеокамеры и крикнул полицейскому:

– А что, все камеры наружки опять вышли из строя?

– Если бы только наружки. Передача со всех внутренних камер с верхних этажей тоже прервалась, отчего, не знаю.

– Связь прервана из-за волновых возмущений во время взрыва. Ну ладно, я совсем пошел, а когда вернусь, помогу с камерами, – сказал я и тут же прибавил скорости до максимума, который могли выдать мои подкашивающиеся ноги, на ходу выковыривая из уха обломки сломавшегося радиофона. Кабинет моего якобы друга инспектора Джеймса находился этажом ниже, однако мне обязательно надо было попасть туда.

– Вернусь минут через пять, – крикнул я полицейскому и побежал по коридору мимо невидящих глаз видеодатчиков. Так я и думал. Именно на этом предположении я и основывал первоначальный план своего отхода. Дело в том, что от взрыва двигателя пульсара распространяется мощное волновое возмущение. В теории я не особо разбираюсь, однако знаю, что это явление на небольшом расстоянии препятствует передаче видео– и аудиоинформации. Все камеры, мимо которых я пробегал, направляясь к пожарной лестнице, были мертвы. Это было мне на руку.

Конечно, лестница была закрыта и под сигнализацией, однако я без труда справился с этим препятствием, быстро спустился вниз и еще через минуту оказался в кабинете Джеймса. Я быстро, аккуратно и тихо обыскал кабинет, подбросил записку, которая должна была подтвердить мои слова, что меня пригласил в качестве охранника инспектор Джеймс. Эту записку, в которой не было указано ни одно имя, кроме имени самого инспектора, и которую можно было истолковать как угодно в зависимости от ситуации, я на всякий случай заказал сегодня днем своему другу в бюро каллиграфии. Чего только я сегодня не делал, чтобы увеличить свои шансы на успех в этом деле.

Убедившись, что никаких улик в кабинете Джеймса не осталось, я проверил, не оставил ли я сам следов, и так же максимально быстро и тихо вернулся обратно.

– Долго же вы, – сказал полицейский, в одиночестве сидевший перед темными экранами.

– Запор, мой мальчик, страшная вещь, – ответил я. – А теперь давай я тебе помогу с камерами. Ты еще не включил их? – Мне было важно знать, видел ли он мой пробег в кабинет Джеймса, и если да, то насколько видел.

– Нет еще. Ждал вас.

– Молодец. Теперь уступи-ка мне место, и я быстренько все сделаю.

Получилось не так уж быстро, на наладку камер у меня ушло минут десять, если не больше, зато изображение получилось отличное. Я нацелил одну из камер наружки вниз, и через секунду перед нами во всех красках развернулась картина катастрофы.

– Вот это да! – воскликнул мой невольный напарник.

– Страшное дело, – повторил я слова доктора, который так оперативно поставил меня на ноги.

Я внимательнее присмотрелся к экрану, усилив увеличение. Камера словно придвинулась к пылающим обломкам внизу. Стали видны маленькие фигурки пожарных и спасателей, суетящихся вокруг обломков, и полицейские, сдерживающие напор толпы. Никто не смог бы выжить в этом аду. И никакой чемоданчик не смог бы спасти лежавшие в нем улики, какими бы они ни были. Тайна, которую приоткрыл инспектор Джеймс, надежно скрыта горящей грудой металла. И никто больше не сможет поднять невидимый занавес, отделяющий бюро палачей от остального мира. Сэр Найджел будет доволен: мое задание выполнено, и выполнено наилучшим образом.

– Можно отсюда позвонить? – спросил я, оторвавшись от кошмарного зрелища и повернувшись к полицейскому.

– Конечно. Только наберите на терминале А-990, а то он будет автоматически блокирован, – ответил тот, не отрывая взгляда от экрана.

Я снял телефонную трубку и набрал номер, по которому сэр Найджел велел мне позвонить, если я смогу выполнить задание, но что-то в дальнейшем пойдет не так. Проследить этот номер было невозможно, и ни я, ни сэр Найджел, ни «Лондон фармацептик компани» не имели к нему никакого отношения. После того как всякая связь с моим шефом прервалась, потому что видеокамера и радиоприемник не пережили взрыва, мне обязательно надо было это сделать, чтобы предупредить Лысого Дьявола о том, что я намереваюсь делать дальше.

Трубку на том конце провода взяли сразу же, едва пошел сигнал.

– Здравствуйте, это Чезаре Кристатос, – сказал я.

– Привет, Чезаре, – сказал на том конце телефонного провода мой шеф.

– Мой друг, безопасность которого я должен был сегодня обеспечивать, погиб. Взорвался его пульсар. Пока неизвестно, было ли это убийством или несчастным случаем, поэтому мне придется остаться на какое-то время, чтобы дать показания. Правда, я уже объяснил коллегам Джеймса, что я работаю в частной полиции, так что они неплохо ко мне отнеслись, оказали первую помощь. Я почти не пострадал, только слегка намяло бока взрывной волной, так что завтра я смогу вернуться к своей работе.

– Мне очень жаль твоего друга. Однако постарайся не слишком долго задерживаться там. И если ты все-таки ранен, то зайди в больницу, я не хочу, чтобы ты завтра умер на рабочем месте.

– Со мной все в порядке. Меня отлично обработал местный эскулап из полицейского участка. До завтра.

– До завтра.

Я повесил трубку и сказал полицейскому, который все это время изо всех сил напрягал слух, пытаясь расслышать, о чем я разговаривал со своим боссом по телефону:

– Я немного отдохну в одном из этих кресел.

И вырубился на час. Врач, который осмотрел меня еще раз, констатировал два сломанных ребра, сотрясение мозга и большую потерю крови. В общем, я действительно легко отделался. По сравнению с инспектором Джеймсом, разумеется.

Потом у меня взяли показания, ввели их в память компьютера, отпечатали в трех экземплярах и попросили подписать и поставить отпечаток своего большого пальца. Это таило для меня большую опасность, так как на моих руках были прозрачные, совершенно незаметные пластиковые перчатки, не имевшие отпечатков пальцев. Пришлось опять грохнуться в обморок, на сей раз в притворный.

Они немного посовещались и решили отправить меня в больницу, не дожидаясь, пока я подпишу показания. Это они решили отложить на потом. Меня очень аккуратно отнесли в машину и посадили. Разумеется, в квартале от больницы мне стало намного лучше. Чтобы заверить показания, требовалось вернуться обратно в участок. Этого никому не хотелось, и в конце концов я добился того, чтобы меня отпустили под честное слово, что завтра я приду в полицейский участок и подпишу показания. Идиоты. Впрочем, они мне доверяли, поскольку уже нашли подброшенную мной записку в столе инспектора Джеймса. Кроме того, пока я валялся в отключке, они проверили досье Кристатоса, которое мой шеф в темпе начал подделывать сразу после того, как прервалась передача с моей шпионской видеокамеры, и доработал после моего звонка. Разумеется, они нашли там полное подтверждение моих слов и не обнаружили ни одной подозрительной детали. Они не могли не верить мне. Они даже вернули мне мой табельный пистолет частного полицейского, который я оставил на контрольно-пропускном пункте участка. Одним словом, никогда еще никого не водили так за нос, как этих парней. Этим можно было гордиться, особенно если вспомнить, что все это мы с сэром Найджелом проделали вдвоем, а самую важную часть работы я выполнил в одиночку.

Я помахал рукой вслед отъезжавшей машине и пошел в противоположную сторону. Внезапно мне стало по-настоящему плохо. У меня хватило сил только на то, чтобы отойти подальше от оживленной трассы, по которой то и дело проносились полицейские автомобили. Не хватало еще попасться им на глаза.

Отойдя в глубь квартала, я нашел прелестную маленькую скамейку, на которой удобно устроился. Мне надо было просто немного отсидеться, подождать, пока моя бедная голова перестанет вращаться, словно взбесившийся глобус. Я откинулся на спинку скамейки и закрыл глаза. Это было ошибкой. На меня нахлынула тьма, и больше я ничего не помнил.

ГЛАВА 35

День уходил, и неба воздух темный

Земные твари уводил ко сну

От их трудов; один лишь я, бездомный,

Приготовлялся выдержать войну

И с тягостным путем, и с состраданьем,

Которую неложно помяну.

Данте Алигьери. «Божественная комедия»

Что и говорить, день выдался трудный.

Павел Когоут. «Палачка»

– То ли пьяный, то ли еще что. Может, он больной какой-нибудь? – раздался над моим ухом чей-то старческий голос.

Я с трудом открыл глаза и увидел стоящих около моей скамейки людей: маленькая сгорбленная старушка в темном платье и высокий полицейский в мундире.

– Вот я и решила вас позвать, – добавила старушка.

– Ясненько, – сказал полицейский. – Сейчас проверим.

Я встал на ноги. Голова кружилась, однако не так сильно, как тогда, когда я сел на эту проклятую скамейку. Кстати, сколько сейчас времени? Я бросил взгляд на свои часы и понял, что просидел на этой скамейке примерно три часа. Да уж, обморок тот еще. А теперь меня еще и забрать может этот полицейский. Черт бы их всех побрал!

– Я в порядке, – сказал я, стараясь стоять как можно ровнее.

– Вы уверены? – спросил коп, подозрительно глядя на меня.

– Вполне, – ответил я и едва не упал.

– Может быть, предъявите документы? – предложил полицейский, продолжая подозрительно смотреть на меня.

– Конечно. С удовольствием, – я полез в карман и едва успел поймать себя на мысли, что собираюсь показать полицейскому удостоверение на имя Кристатоса. Я сделал вид, что ничего не нашел в том кармане, отчего лицо полицейского сразу стало намного подозрительнее, чем до моей пантомимы, и принялся хлопать себя по карманам. Через полминуты я, наконец, отыскал одно из запасных удостоверений личности. Я их целую пачку взял с собой, ведь никогда не угадаешь, когда что потребуется. Если бы меня при входе обыскали, то пачка фальшивых удостоверений говорила бы сама за себя. Однако ведь не обыскали. Воистину, риск – дело благородное.

Я протянул документы и вновь с трудом удержался на ногах при очередном приступе головокружения. Я заметил, что старушка, которая доложила обо мне патрульному полицейскому, внимательно наблюдает за мной. Ну и черт с ней. Она так стара, что скоро безо всякого моего вмешательства перестанет представлять какую-либо угрозу режиму секретности организации.

– Документы в порядке, мистер Сандерс, – сказал полицейский, а я постарался принять вполне здоровый, а главное, достойный мистера Сандерса вид и сказал:

– Большое спасибо. Если вы не против, я пойду. Кстати, вы не подскажете, где здесь ближайший телефон?

– Налево за ближайшим углом, – ответил коп и потопал дальше, не обращая на меня более ни малейшего внимания. Только старушка все еще внимательно рассматривала меня.

– Пока, бабуля, – сказал я и направился к телефону.

Слава богу, мне удалось дойти до угла, ни разу не упав, потому что маленькие хитрые глазки старухи были нацелены мне в спину не хуже пистолетных стволов. Едва завернув за угол, я опустился прямо на тротуар, прислонившись спиной к стене. Однако глаза закрывать не стал. Не хватало мне еще и здесь отрубиться и попасть под ноги моему другу патрульному, с которым я только что уже имел не слишком приятную для меня беседу.

Немного отсидевшись, я встал на ноги и пошел к телефону. Стало уже почти темно, однако фонари еще не горели. К тому же с моим зрением творилось что-то странное. В итоге я нашел телефон, только когда едва не разбил об него голову.

Около телефона я еще немного посидел, отдыхая, а потом собрался с силами и позвонил сэру Найджелу. Тот взял трубку сразу же и выдохнул в нее прежде, чем я успел открыть рот:

– Нашли уже?

– Не знаю, – ответил я.

– Бен, это ты? Слава богу! Я уже и не знал, что думать после твоего звонка из полиции и такого долгого молчания.

– Со мной все в порядке или почти все. Только голова немного болит, но это все пройдет. По этому телефону можно говорить открытым текстом?

– Да.

Я посмотрел по сторонам и, убедившись, что поблизости никого нет, сказал в трубку:

– Задание я выполнил. Старший инспектор Джеймс, его команда, все свидетеля и все улики ликвидированы. Кроме того, я проверил кабинет Джеймса. Там все чисто. В полиции, насколько я понял, все произошедшее считают несчастным случаем. Моего описания у них нет, и моя роль в этом деле у них не вызывает подозрения. В протоколах я фигурирую как Чезаре Кристатос, частный полицейский, друг инспектора Джеймса, по его личной просьбе проводивший дополнительные меры безопасности, так как Джеймс не доверял кому-то из своего окружения. Я подбросил в стол Джеймса кое-какие бумаги, которые подтверждают это, так что все чисто.

– Браво, мой мальчик! – воскликнул сэр Найджел. – Прекрасная работа! – добавил он с не меньшим энтузиазмом секунду спустя. Потом уже более спокойным тоном сказал: – Я был уверен, что ты справишься с этим заданием.

– Без вас я бы не справился. Спасибо, Найдж.

– Мне-то за что? Это ты все выполнил.

Меня внезапно пронзила страшная тоска, когда я вспомнил веселых охранников, сержанта, давшего мне прикурить, сосредоточенные взгляды команды Джеймса, всех, кто теперь превратился в обугленные, изуродованные трупы. Господи, прости меня. Я не хотел их убивать, но так было надо. Глупое гнусное слово, от которого так и прет запахом подлости и предательства. НАДО. Как же мне дальше жить с таким грузом на совести? А как жила Светлана с еще более тяжелым грузом? Она смогла выжить, потому что так было НАДО. И я смогу выжить. Я выживу. Она выжила ради того, чтобы обелить память своего отца, спасти людей, умирающих от вируса, изобретенного им. А я выживу ради нее, потому что без меня у нее не хватит сил выстоять. Я выстою ради нее, потому что так НАДО.

До меня долетел все еще доносившийся из трубки далекий голос моего шефа:

– Бен, ты меня слышишь? Где ты, Бен?

– Извини. Я уронил трубку, – соврал я, приходя в себя.

– Я хотел спросить, как ты себя чувствуешь?

«Отвратительно! Хуже некуда! Как должен чувствовать себя кающийся убийца», – подумал я, однако сэру Найджелу ответил:

– Не так уж плохо. Однако я был бы очень благодарен, если бы ты прислал за мной машину.

– Это нетрудно. Где ты сейчас находишься?

– Минутку. Я этого и сам не знаю, – сказал я, положил трубку телефона на край аппарата и прошелся по улице. Фонари уже зажглись, и в их свете я рассмотрел название улицы. Потом я быстро вернулся к телефону.

– Я нахожусь на Саут-Рок-стрит, около дома номер 212, рядом с телефонным аппаратом. Здесь я буду ждать вашу машину.

– Отлично. Машина будет минут через пять-шесть.

– Так быстро? – удивился я. – Ты что, специально ради меня кого-то держал все это время наготове?

– Не обольщайся, – хмыкнул мой шеф. – У меня в том районе дежурит несколько машин в связи с другим делом. Я спокойно могу снять любую из них, чтобы побыстрее отвезти тебя домой.

– Может быть, в этом деле потребуется моя помощь? Я нахожусь в прекрасной форме… – неожиданно для себя предложил я. Мой мозг не управлял больше языком, он лишь пассивно наблюдал за торжеством впитанных за более чем двадцать лет инстинктов. А ведь я хотел бросить эту работу.

– Успокойся и отдыхай. Ты только что выполнил опаснейшее задание, тебе просто необходим отдых. С этим делом твои коллеги справятся и без тебя. А тебе надо отдыхать и набираться сил, потому что завтра будет новый день.

– Конечно, – сказал я, стараясь взять себя в руки.

– Ладно, сиди там и жди машину. Я сейчас с ними свяжусь. Постарайся, чтобы вас никто не видел.

– Конечно.

– До свидания, Бен.

– До свидания, Найдж, – ответил я, кладя трубку, и подумал, что, судя по голосу, мой шеф тоже вымотался до предела.

Я набрал номер Светланы, однако там мне ответил только автоответчик. Я посмотрел на часы. Было уже почти девять вечера. Если она задержалась на работе, отрабатывая прогулы и опоздания, то ее начальника следовало признать настоящим зверем. Больше я, вероятно, сегодня ей не позвоню. Уже очень поздно, а я страшно устал. Конечно, я не поеду на казенной машине с водителем домой к Светлане. Это слишком нагло, не опасно даже, а именно нагло.

Поэтому, когда раздался длинный сигнал после милого голоса Светланы, я сказал:

– Солнышко, к сожалению, я не приеду сегодня к тебе. Буду только завтра утром. Спокойной ночи и до завтра, – и повесил трубку. У меня просто не было сил долго говорить.

Потом я присел, опершись спиной о телефонный автомат, и закурил. Былой зуд, раздиравший мою душу сотнями кровавых картин, пропал. Меня охватило какое-то оцепенение, безмолвное и безмятежное. Голова продолжала кружиться, словно глобус. Глаза иногда застилала какая-то темная пелена. Наверно, это было даже к лучшему. Когда моя голова была в столь плачевном состоянии, я просто был не в состоянии думать. Да, наверно, это к лучшему. Все, что ни деется, все к лучшему.

Машина беззвучно появилась из-за угла, ударив мне в глаза своими фарами. Я прикрылся рукой от яркого света и негромко выругался. Машина подъехала ко мне и остановилась, наехав правыми колесами на тротуар.

– Эй, мистер, это вы такси вызывали? – крикнул водитель, высунувшись из бокового окна. – Это вас мне велено доставить домой в целости и сохранности?

– Да, меня, – ответил я и с трудом встал. Качнулся, устоял на ногах, сделал шаг, снова чуть не упал, еще шаг. У меня ушло не меньше трех минут на то, чтобы пройти пять метров до машины.

Когда я был уже около распахнутой дверцы, водитель вышел из машины и помог мне сесть. Я попытался рассмотреть его лицо, однако видел лишь какое-то телесного цвета пятно над воротником темного костюма.

– Адресок ваш мне известен, так что доставлю сразу же и с ветерком, – пообещал мне он и рванул с места.

Водитель оказался весьма разговорчивым типом, однако сил на беседу у меня просто не было. Поэтому наш разговор больше напоминал бесконечный монолог моего провожатого. Он идеально подходил на роль Кристатоса, которую я играл сегодня днем в полицейском участке. Такой же болтливый, но ничего не говорящий по существу и на первый взгляд совершенно безобидный.

Я вполуха слушал его треп, изредка вставляя отдельные реплики, чтобы он не думал, что везет труп. Говорил он то о машинах, то о последних новостях. Мне было особенно интересно слышать о несчастном случае в полицейском участке, в котором погибло девятнадцать человек. Просто еще один несчастный случай с пульсаром. О некоем мистере Чезаре Кристатосе, свидетеле происшествия, не было сказано ни слова. Это меня порадовало. Значит, меня в этой личине никто пока не подозревает и не разыскивает. А когда они все-таки докопаются до сути дела, то меня уже не найдут, как и никаких следов Кристатоса.

Это меня вполне устраивало. Задание выполнено, никто пока что ничего не понял, быть может, вообще никто и никогда не сможет разгадать эту загадку. Во всяком случае, я очень надеялся, что до меня полиция в любом случае никогда не доберется.

Тем временем машина резко свернула и резко затормозила около моего дома.

– Прибыли, – сказал водитель, повернувшись ко мне.

– Спасибо большое, – ответил я, медленно выбираясь из машины. – Быстро же вы обернулись.

– Фирма гарантирует качество и скорость, – ухмыльнулся водитель.

– А ну как полиция тормознет? – спросил я, стоя около машины и опираясь на открытую дверцу. Мне надо было потянуть время, чтобы прийти в себя и самостоятельно подняться к себе в квартиру.

– Не тормознет, – уверенно ответил водитель, приглядываясь ко мне. – А если тормознет, то потом до Страшного суда извиняться будет. У меня ведь специальное удостоверение сотрудника секретной службы. Пусть только попробуют меня остановить. – И весело захохотал, запрокинув голову.

– Кстати, а на кого сегодня идет охота?

Водитель укоризненно посмотрел на меня. Мне показалось, что я читаю его мысли. Заслуженный сотрудник с огромным стажем и громадным опытом, а задает глупейший детский вопрос. Как он может не понимать, что водитель не имеет права ответить на этот вопрос из-за режима секретности, который, словно цепи, опутывает всех сотрудников организации. А впрочем, он опытный, надежный сотрудник, к тому же сегодня явно охотиться уже не в состоянии и никому не сможет заложить.

– Высший приоритет. Инфицирование в последней стадии плюс опасность нарушения режима секретности высшего уровня.

– Ого! – воскликнул я.

– Тебе это, конечно, знать ни к чему, но все-таки ты самый старый сотрудник. Вот, возьми вот это. – Он нырнул в машину и через секунду вновь оказался на тротуаре, но уже с небольшим красным конвертом в руках. Я тотчас узнал его. Сам такие же получал не одну сотню раз. Сигнал экстренного розыска со всей информацией, которая может потребоваться палачу. При получении такого конвертика каждый свободный палач обязан был включиться в охоту. Однако сил на новую охоту у меня не было.

– Здесь вся информация о жертве. Только ты смотри, не выдавай меня, – сказал водитель. – Тебя ведь не велено беспокоить.

– Не выдам. Спасибо. Ну ладно, счастливой охоты, – сказал я, стараясь стоять прямо.

– Пока, – весело крикнул водитель, прыгнул в машину и резко рванул с места. Покрышки взвизгнули, в воздухе запахло горелой резиной, а машина рванулась с места, словно ракета, и понеслась вниз по улице.

Я остался стоять на тротуаре, глядя вслед его машине, пока ее хвостовые огни не утонули в ночной тьме. Сейчас бы я предпочел сидеть в этой машине, искать жертву, красться по темным улицам или еще что-нибудь в этом духе, даже снова оказаться в том полицейском участке, но не сидеть в одиночестве в своей пустой квартире наедине со своими мыслями, которые уже начали подниматься со дна моей души, словно головы лернейской Гидры. Будь они прокляты, эти мысли, не дающие человеку спокойно жить.

Я выругался и пошел к дому. Меня шатало из стороны в сторону, голова определенно отказывалась работать, мысли путались, словно мухи в паутине. Я остановился. С одной стороны это хорошо, потому что эти самые мысли уже извели меня, а с другой – не упасть бы где-нибудь в нескольких метрах от родного дома. Сил встать у меня просто не хватит.

Я сделал еще несколько неуверенных шагов и снова остановился. Потер рукой лоб. В голове постепенно началось прояснение, и тотчас мысли вновь овладели ею, черт бы их побрал! От них невозможно спрятаться или убежать. Их невозможно ликвидировать. Они самый страшный наш палач. Однако придется выдержать этот бой с ними.

Я обнаружил, что туман перед глазами рассеялся и что мне стало намного лучше. Именно так, и никак иначе. Я сумею выстоять, потому что, несмотря ни на что, у меня хватит сил.

– Да, черт возьми! Так и будет! – крикнул я, запрокинув голову и глядя прямо в черный бархат ночного неба, усеянный сверкающими алмазами звезд. Я пойду по своему пути и приду домой, где меня ждет Светлана. Я рассмеялся и сделал шаг к дому. Меня больше не пугала обитавшая там смерть. Я знал, что смогу победить в этой схватке с нею, и знал, как это сделать.

ГЛАВА 36

Свобода налагает на нас самое страшное бремя – бремя выбора, когда надо обязательно выбрать одно из двух, «орел» или «решка».

Федор Стрельцов. «Откровение палача»

Если дьявол предлагает тебе выбрать между тем, что у него зажато в правой руке, и тем, что у него зажато в левой, – откажись выбирать.

С. С. Аверинцев

Во имя Аллаха, милостивого и милосердного… кто спасает жизнь одного, спасает жизнь всех живущих.

Коран, сутра 5, 32

…он ведь ее любил, взаправду любил…

Пер Лагерквист. «Палач»

Входную дверь я открыл не сразу. Голова кружилась, меня тошнило, а руки, казалось, и вовсе были не мои. Я долго слепо тыкал пальцем в кодовый замок, прежде чем наконец набрал необходимый мне код. Слава богу, замок не послал сигнал в полицейский участок о попытке взлома. Хорош бы я был, если бы после столь трудной, просто фантастической операции дал бы себя арестовать из-за такой ерунды прямо на пороге собственного дома. Однако, к счастью, все обошлось.

Войдя внутрь, я медленно стащил с себя свою проклятую маскировку, швырнул ее на пол и с наслаждением вздохнул полной грудью. Я уже давно не был в своей квартире, а она все-таки была моим домом долгие годы. Я почувствовал какое-то непонятное облегчение от того, что нахожусь здесь, у себя дома. Играю на своей, а не на чужой территории.

И тут у меня появилось странное чувство, что я здесь не один. Не знаю, почему и откуда оно возникло. Такое чувство, как будто играешь в жмурки и вдруг отчетливо слышишь, что рядом кто-то вздохнул. Наверно, за годы моей работы у меня выработалось пресловутое шестое чувство. Оно не раз спасало мне жизнь, но сейчас отчего возникло это предчувствие? Неужели меня все-таки решили ликвидировать, чтобы не ставить под угрозу существование организации? Это маловероятно. Проще было сразу меня пристрелить, не выпуская из конторы, или ликвидировать, пока я сидел в машине, совершенно неспособный оказать кому-либо сопротивление, или просто подложить мне к двери мини-бомбу. Но что же тогда заставило мои нервы напрячься, как перед прыжком? Может, меня выследил кто-то еще? Но кто? Проникнуть в запертую квартиру с современным кодовым замком была способна только какая-нибудь спецслужба, а у меня со всеми организациями такого профиля сейчас нормальные отношения. Никто, кроме меня, не знал код моего замка, так что версия о случайно заглянувшем на огонек близком друге тоже отпадает. Тем более что таковых у меня нет. Может, это результат удара по голове или я просто начал потихоньку сходить с ума? Впрочем, есть только один способ проверить это. Войти в квартиру и проверить, есть ли тут кто-нибудь, кроме меня. А если все-таки есть? Тогда убить его! Кто бы он ни был, сюда он пришел не с добром, иначе зачем было тайно проникать в мою квартиру.

Я сделал шаг к двери, ведущей из холла в глубь квартиры, и внезапно подумал, что действую и думаю так же, как думал и действовал, наверно, полковник Барт, когда понял, что в его квартире засада. Он искал смерти и бросился внутрь, в расставленную ему ловушку. Неужели я тоже ищу смерти?

Наверно, так. Слишком много для меня за один день. Нет людей, которые могли выдерживать удары до бесконечности. Всякий рано или поздно сломается. Неужели и меня постигла та же участь?

Я осторожно, совершенно бесшумно подкрался к двери. Куда девались моя головная боль и туман перед глазами? Я вновь был на охоте и готов был отразить любой удар и ответить на него ударом. Аромат охоты подействовал на меня лучше всяких лекарств.

Я несколько секунд стоял около двери, понимая, что это глупо, ведь мой противник, если в квартире действительно кто-то есть, слышал, как я входил, а потому готов и не выдаст себя неосторожным движением. Однако простояв так секунд пять, я уверился в том, что в квартире кто-то есть. Мне даже показалось, что внутри кто-то вздохнул.

Внезапно меня охватил страх. Страх безумный, пронзивший меня, словно выстрел. Я внезапно подумал, что за этой дверью стоит тот страшный зверь или багряный судья, или все они… Меня охватил ужас. Я не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Если бы сейчас мой убийца шагнул из комнаты навстречу мне и выстрелил в меня, то я не смог бы даже отшатнуться.

Я не мог даже вздохнуть. По лицу потек холодный пот. Рассудок отчаянно пытался убедить меня, что такого не бывает, что все это просто ночной бред сумасшедшего, что я действительно попаду на «курорт», если буду так реагировать на происходящее, но я ничего не мог поделать с собой. Я словно прирос к полу.

Я вновь явственно услышал не то вздох, но то подавляемый плач, и перед моим мысленным взором появились малютки Браунлоу. Как же их звали? Забыл. Или инспектор Джеймс ждет меня там, чтобы арестовать? Я медленно согнулся, не отрывая взгляда от двери, словно пытаясь спрятаться на совершенно ровном месте.

Я резко выпрямился, рывком распахнул дверь и бросился внутрь, ничего не разбирая перед собой. Смерть так смерть! Судья так судья! Это все же лучше, чем кошмарная пытка страхом, которая не привидится даже в ночных кошмарах.

Я уже был готов ударить по тому месту, где я в последний раз слышал вздох, уничтожить любого пришельца, спрятавшегося здесь по мою душу, и внезапно остановился, потеряв дар речи. Несколько секунд я стоял как истукан, пригнувшись к полу перед прыжком, не в силах вымолвить ни слова от удивления. Потом я медленно выпрямился и сказал, не скрывая своего крайнего удивления:

– Ты?! Как ты сюда попала?

Светлана несколько секунд с ужасом смотрела на меня, потом страх загнанного зверька в ее глазах сменился радостью, когда она узнала меня, и она со слезами на глазах бросилась мне на шею.

– Ах, Бен!

Я машинально обнял ее и погладил по голове.

– Светлана, как ты сюда попала?

– Ах, Бен! Случилось страшное. Ты даже не представляешь себе, насколько все плохо!

– Вполне возможно, ведь ты мне пока еще ничего не рассказала, – ответил я и подумал: «Может быть, ее навещал полицейский, который рассказал ей, в чем меня обвиняют, и взял показания? Но что в этом такого страшного? Непонятно».

– Объясни мне, что случилось, а для начала скажи, как ты попала в мою квартиру?

– Код твоего замка мне сказал Крис. Он его узнал, когда отвозил тебя после той вечеринки домой, а твой адрес я знаю с тех пор, как познакомилась с тобой.

«Никогда я не говорил Крису номер своего кодового замка. Или говорил? Плохо что-то стало с моей головой. Может, и говорил, да запамятовал. Но что же все это значит?» – подумал я и спросил:

– Что же все-таки с тобой произошло?

– Ах, Бен! Я узнала страшную вещь. Оказывается, во Всемирной организации здравоохранения есть группа людей, которые пытаются возродить вирус, созданный моим отцом!

– Вирус Витько? – спросил я с изумлением.

«Боже мой!»

– Да! У них много наемных убийц, которые убивают всех, кто пытается противостоять им. Они создали целую организацию якобы для борьбы с вирусом. Но ведь вирус уничтожен. Его нет. Они хотят использовать это для достижения своих целей, чтобы получить власть над страной, да и не только над страной. Возможно, они хотят власти над всем миром. Такие группы есть во всех отделениях ВОЗ… И они ни перед чем не остановятся.

«Боже мой!»

– …они хотят власти над миром и для этого убивают ни в чем не повинных людей. И всех, кто пытается их остановить. Ты слышал о аварии с полицейскими пульсарами сегодня днем? Там погиб старший инспектор Джеймс.

– Слышал, но ведь это же был несчастный случай, разве не так? – сказал я и подумал: «Так вот кого объявили в срочный розыск. Светлану! О господи, за что ты так караешь меня? Ведь теперь я должен ликвидировать ее любым способом, какой сочту нужным!»

– Это был вовсе не несчастный случай! Это убийство! Они его убили, потому что он пытался сопротивляться им, потому что он раскрыл их заговор и пытался предотвратить его.

«Ты чертовски права, дорогая. Но знаешь ли ты, кто совершил это убийство?» – подумал я и спросил:

– И что же ты теперь собираешься делать?

– Буду бороться! Они уже повсюду разослали своих людей, чтобы выследить и убить меня, потому что я угрожаю их планам. Но им это не удастся! Они постоянно обманывают своих сотрудников, говоря им, что вирус еще не побежден и поэтому приходится уничтожать всех больных, чтобы не произошла еще одна эпидемия. Но это ложь! Вирус давно уничтожен! Они и обо мне сказали, что я больна, и потому меня необходимо ликвидировать, но это еще одна их ложь! И если я скажу людям правду, они поймут и власти этих кровожадных убийц придет конец!

«Так ли неправильно то, что она говорит? Неужели мне всю жизнь лгали? Лгали сэр Найджел, Биллингем, Мартинелли? Лгали, потому что жаждали власти, которая дает право распоряжаться жизнью и смертью миллионов людей? Нет, такого не может быть! Слишком ловким надо быть, чтобы лгать более двадцати лет! Но что есть ложь в таком случае? Лгали же они все эти двадцать лет, что вирус уничтожен. Но лгали в интересах дела. Неужели?.. Господи, нет! Этого не может быть! Я не хочу этому верить! Не хочу!!! А если это правда? О господи!»

– Ты поможешь мне, Бен? – спросила Светлана, с надеждой глядя на меня.

«Помогу ли я? А что, если все сказанное ею ложь? И из-за меня начнется второй Великий Мор? Неужели она лжет? Нет! Она не лжет, она действительно верит в то, что говорит! Я сам специалист по лжи, и я вижу, что она не лжет. Что же мне делать?» – думал я, не видя никакого выхода.

– Конечно, я помогу тебе. Но сначала, прежде чем что-либо делать, нам надо обдумать план действий. Нельзя же просто так выступать против международной организации убийц, – сказал я, пытаясь взять себя в руки.

– Да, конечно, Бен.

«Что же делать? Кто из них мне лжет? Сэр Найджел или Светлана? Светлана или сэр Найджел? Кто же из них?! Да никто! Просто каждый из них видит ту правду, которую хочет видеть. А что вижу я? Какую правду? Я вижу обе правды, а третьей не дано, и ничего нельзя сделать. Только примкнуть к одной из этих правд, и иного выхода нет. А чья правда лучше? Господи, о чем я думаю? Но что же мне делать?!»

– Приготовь что-нибудь выпить, а я пока подумаю, что можно предпринять. Бар вон там, – сказал я. Это было единственное, что я смог придумать.

Светлана послушно пошла в указанном направлении, а я распечатал маленький красный конверт, который, как оказалось, я все это время сжимал в руках. Я уже нисколько не удивился, когда увидел там два листка бумаги, один из которых был фотографией Светланы. На втором была традиционная информация о жертве. Как знакомы мне были эти листки. Сколько раз я вынимал такие же листочки из таких же красных конвертов, только лица на них были другие. А теперь Красная Смерть, в чьей свите я столь долго состоял, взялась и за меня.

«Что же мне делать?» – подумал я, бросив конверт на стол.

Я никак не мог решить, кому же мне поверить. Поверить тем, кому я верил столько лет, но в кого совсем недавно потерял веру? Или поверить ей? Если бы ты был на моем месте, Гамлет, что бы ты сделал, принц Датский? Не знаю, кто из нас находился в более выгодном положении, но в отличие от тебя я не готов решать задачи на тему «быть или не быть».

Внезапно я понял, что уже давно принял решение. Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Я погладил пистолет, принадлежавший детективу частной полиции Чезаре Кристатосу, и на ощупь, не вытаскивая его из внутреннего кармана куртки, привинтил к нему глушитель. Жаль Светлану, когда она войдет в комнату и увидит мой труп на ковре. Вот он, третий выход, самый лучший в данной ситуации. Неожиданное решение, страшное, ужасное, но необходимое. Единственное, что мне осталось. Ничего иного я просто не смогу сделать.

И внезапно я понял, что это вовсе не решение, это просто бегство от решения той страшной проблемы, которая стояла передо мной. Если права Светлана, то я обреку ее на гибель своим самоубийством, даже если она переживет шок от моей смерти. А если она не права, считая правдой свою ложь, подсознательное желание, чтобы все было именно так, как она хочет? Тогда я обязан сделать свое дело. Исполнить свой долг. Какое глупое слово – долг. И какое страшное, когда за ним стоит такое решение.

Что же мне делать? Я посмотрел в окно, за которым во всей своей красе мерцал Млечный Путь, и подумал:

«Не могли мне врать двадцать лет. Не могли. Просто не могли! Я заметил бы эту ложь. Правду невозможно скрывать бесконечно. Когда-нибудь она все равно станет известной. Если только не ликвидировать всех, кто представляет опасность для режима секретности. Но я-то был свой. Я был одним из них. За двадцать с лишним лет беспорочной службы я бы смог отличить правду от лжи. Или я просто верил в то, во что хотел верить, не задумываясь над тем, правда это или нет? Нет! За эти несколько дней я переоценил всю свою прежнюю жизнь. И я знаю, что мне не лгали. А если все-таки лгали?»

Я подошел к окну и прижался лбом к холодному оконному стеклу. Кто же из них лжет, господи, кто? Кому я должен поверить сейчас, когда решаются не просто судьбы нескольких человек, завязанные тобой в гордиев узел, решается судьба всего мира, всего человечества? Всех живых существ, населяющих эту планету?

Если я поверю сэру Найджелу, а права окажется все-таки Светлана, то порвется последнее звено, которое еще привязывает меня к этой жизни. Без Светланы жизнь мне ни к чему. А если я поверю Светлане, а окажется, что она все же не права, то тогда на Земле начнется новый Великий Мор, и вполне возможно, что второй атаки вируса Красной Смерти человечество не выдержит.

Я вновь посмотрел на мерцание звезд далеко в небесах и понял, что принял решение. Последнее и окончательное решение, изменить которое невозможно. Я сделал свой выбор. Это мой долг, и я его исполню. ДОЛГ. Будь проклято это страшное слово! Но ничего иного мне не остается.

Я взял со стола конверт с его содержимым и помахал им, как веером. В этот момент в комнату вошла Светлана.

– Вот. Я приготовила свой любимый коктейль. Надеюсь, он тебе понравится. Он очень подходит для того, чтобы принимать решения, – сказала она, протягивая мне высокий стакан, на три четверти наполненный золотистой жидкостью.

– Прекрасно. Спасибо большое, – сказал я, взял стакан из ее рук и протянул ей конверт.

– Что это?

– Посмотри сама, – ответил я и отвернулся. Поставил стакан на столик, запустил руку под куртку и медленно развернулся.

Она вытащила листки из конверта и замерла, увидев свою фотографию и напечатанные над ней свои имя, фамилию и приговор. Несколько секунд она молча смотрела на них, не смея поднять глаза, потом все-таки решилась и посмотрела на меня.

– Я – один из них, – тихо сказал я и нажал на спуск.

ГЛАВА 37

Знаю дела твои, и труд твой, и терпение твое, и то, что ты не можешь сносить развратных, и испытал тех, которые называют себя Апостолами, а они не таковы, и нашел, что они лжецы…

Откровение Иоанна Богослова

– И что же мне теперь делать?

Чарльз П. Сноу. «Наставники»

Смерть разожмет все руки, Все охладит сердца, Но нет ни адской муки, Ни райского венца, Без гнева, без участья Листву сорвет ненастье, Не может быть у счастья Счастливого конца.

Чарльз Суинберн. «Сад Прозерпины»

И я ухожу в вечную тьму, швырнув на пустынную землю свой кровавый топор…

Пер Лагерквист. «Палач»

– Сын мой, грех не в том, что ты творил зло, ибо это часть нашей жизни, но в том, что ты не осознал этого зла и не раскаялся в содеянном.

Августин Блаженный. «Исповедь»

Простреленный листок бумаги долго летал по комнате, пока не опустился на ее прекрасное, залитое кровью лицо, скрыв меня от невидящего взора мертвых глаз. Несколько секунд я не отрываясь смотрел на нее, не в силах совладать с собой.

– Прости меня, Светлана, но я должен был это сделать, – сказал я, опуская пистолет. Потом отвернулся, положил пистолет на столик, взял стакан и сделал глоток, глядя на медленно расплывающееся по полу ярко-алое пятно.

Наступил тот миг, когда кажется, что все сделанное – ужасная ошибка, и все еще можно исправить, и кажется, что все еще в твоей власти, но повернуть назад уже невозможно. Невозможно! И от этого никуда не уйти.

Я исполнил свой долг. Не сделай я этого, Великий Мор повторился бы. Я выполнил свой долг. Какое глупое слово. Им покрываются все мерзавцы и трусы, у которых не хватает смелости или сил взглянуть судьбе в лицо и сделать так, как ему хочется, как, может быть, сделать было бы более правильно. ДОЛГ.

Долг и странное, страшное стечение обстоятельств, а может, божья воля, ведь этот субъект вполне может существовать, привели к такому страшному исходу. Но лгут те, кто говорят, что человек ничего не может сделать в своей жизни! Жизнь человеческая сильно зависит почти во всем от Бога, Дьявола, Судьбы, Случая или кто там еще есть над нами, но последний выбор всегда остается за человеком. Как бы ни крутили человека эти страшные силы, последний выбор всегда остается за человеком.

Но иной раз этот выбор очень невелик. Нажать или не нажать на спусковой крючок? Поверить или не поверить? Остаться в живых или умереть? Впрочем, есть и еще один выбор – выбрать, стоит ли выбирать из этих двух данных мне судьбой соломинок или же отказаться выбирать, сесть на пол рядом со Светланой и просто бессмысленно и бездеятельно сидеть, пока сюда не придут люди, которые ищут ее. Пусть они и решат мою судьбу.

Однако я не дам этого им сделать. Это организованное смертоносное сумасшествие, именуемое «Лондон фармацептик компани», уже решило однажды мою судьбу, превратив меня в кровавого палача, и второй раз я не дам им сделать это. Я всю жизнь хотел иметь возможность выбирать между двумя соломинками, одна из которых длинная, а другая – короткая. Это и есть свобода выбора. Вот и сейчас у меня есть такой же выбор. Вполне возможно, что я не заражен вирусом Красной Смерти, достаточно просто провериться. Я смогу и оправдаться за все свои прегрешения. Меня наверняка простят, может быть, даже похвалят за проявленную инициативу и оставят работать, но я не хочу этого. Я знаю теперь, что это – ложь, хоть Светлана тоже не права. Они все лгут, не видя правды, и изворачиваются, когда их ловят за руку. Мой выбор им не понять. Но это мой выбор!

Я устал играть в их игры. Достаточно всего лишь раз сыграть, и ты становишься рабом этой игры. Она страшнее, чем любой наркотик. Страшнее, чем все, что придумал человек за всю свою историю. Страшнее, чем самая мучительная казнь. Жажда власти над жизнью и смертью, жажда крови и убийства, которые есть в каждом убийце, в палаче достигают своего апогея, переворачивая своим девятым валом любой корабль – принципы, мораль, любовь, дружбу. Безумие, прячущееся под маской разума. Безумие, которое так трудно заметить и защититься от него. Стоит однажды ступить на кривую дорожку, и потом свернуть с нее будет уже невозможно. Я ведь не хотел убивать Светлану, я даже был готов поверить ей и вместе с ней начать борьбу против своих недавних коллег, против «Лондон фармацептик компани» и всех, кто прячется под этой маской, но заложенные более чем за двадцать лет работы рефлексы сковали мой мозг лучше всяких цепей. Поверить Светлане означало полностью уничтожить все, что более двадцати лет было моей жизнью, заменяя мне все, обвинить во лжи и предательстве сэра Найджела, Биллингема, Мартинелли, Майлза, отвергнуть некогда святые для меня законы. Даже несмотря на то, что за последние несколько дней я разуверился во всем, чему столь истово служил все эти годы, я все равно выбрал то, к чему привык.

Но вовсе не только потому, что сработали мои инстинкты. Сработал мой разум. Ведь если Светлана права, если вирус Витько действительно не существует уже много лет, то я все эти годы убивал невинных, абсолютно невинных людей, будучи бездумным послушным орудием в руках беспринципных негодяев. И этими негодяями или такими же обманутыми простаками, как и я, должны были быть все, на кого я не так давно едва ли не молился, пусть и в них я успел за эти несколько дней разочароваться.

Я выбрал то, во что привык верить. Я сделал то, что считал нужным. Быть может, спас миллионы невинных людей от страшной смерти, но сделал это ценой одной невинной жизни. А вместе с ней прервалась единственная нить, которая еще привязывала меня к этой жизни. Я никому не нужен, и я больше не хочу так жить. Я больше не верю в то, во что верил, меня пугает эта игра, тянущая меня на дно самого страшного болота, но даже это не главное.

Долг победил, и я сделал то, что было надо. Но я не хочу, чтобы она хоть ненадолго осталась одна. И я не дам ей остаться одной. Я уйду вслед за ней.

Я сижу и пишу свою исповедь. Прошло уже несколько часов, я устал, голова просто раскалывается от невыносимой боли, но я хочу рассказать им правду. Конечно, эту исповедь увидят в лучшем случае несколько человек – те, кто придут сюда по мою душу, да еще несколько самых высоких начальников из ВОЗ. Они, конечно, не допустят, чтобы моя исповедь попала на глаза кому-либо, кроме них. Они будут изо всех сил стараться сохранить режим секретности и не дать кому-либо из своих сотрудников задуматься над теми вопросами, над которыми задумался я. Они сделают все, чтобы обстоятельства смерти Светланы Беловой и Бенджамина Роджерса остались тайной для всех – и для полиции, и для палачей. Но пусть хоть они узнают правду. Правду о том, что произошло за последние пять дней моей жизни. Всего лишь за пять дней. И чем все это закончилось.

Сейчас я возьму в руки пистолет, из которого я убил Светлану, и приведу в исполнение свой собственный приговор. И узнаю, есть ли на свете ад, или это только выдумки церковников. Мне не хватает смелости. Не хватает смелости сделать это. Я столько раз хладнокровно убивал людей, но сейчас мне не хватает смелости привести свой последний приговор в исполнение. Может быть, именно поэтому я и написал свою исповедь, чтобы набраться сил и смелости. Как болит голова!

Что меня ждет там? Багряный палач, мои жертвы, пламень библейского ада, вечный сон или?.. Что? Я не знаю. Пока не знаю. Но мой час узнать это скоро настанет. Очень скоро.

Я смотрю на мерцающие на черном бархате ночного неба звезды, на сверкающую, как огромная жемчужина, луну. Скоро взойдет солнце и затмит своей ослепительной силой все, но пока они сверкают. Может быть, правы те, кто говорит, что после смерти душа человека отправляется к звездам. Может, я встречу там Светлану. И своих жертв. Я буду молить их о прощении, и они простят меня, я уверен.

Какая же яркая звезда горит в конце какого-то созвездия, там, где оно окунается в бездонную тьму космоса и исчезает в ее глубинах! Бесценный бриллиант в безбрежной черни неба. Последняя вспышка света перед безграничной тьмой. Мгновение раскаяния в конце многогрешной жизни.

А на востоке небо уже розовеет, лучи света пронзают высь, и скоро солнце разгонит силы тьмы, и ночь позорно сбежит с поля боя, и на мир повеет теплом, но это тепло уже не для меня. Не для меня. Я иду в смерть. И когда палач придет домой…

12 сентября 2032 года.

Раздел «Происшествия» «Лондон геральд»:

«…в квартире были обнаружены тела Светланы Беловой, ученого-биолога, работавшей по контракту во Всемирной организации здравоохранения в лондонском научном центре, и Бенджамина Роджерса, владельца квартиры, работавшего в службе безопасности „Лондон фармацептик компани“. Детектив Роулинз, ведущий расследование данного дела, склоняется к версии ревности, из-за которой Роджерс в ссоре убил свою подругу, а затем покончил с собой. Свой вывод он основывает на прощальном письме, написанном рукой Роджерса, которое инспектор обнаружил на месте происшествия».

1 Оперативные работники бюро с ограниченным доступом к секретной информации.

2 Сотрудники, которые служат прикрытием для нашей организации и ничего не знающие о ее истинной природе. (Прим. авт.)

3 Г.Гаррисон. «Чума из космоса». (Прим. авт.)

4 Оллком – от «All communication» (все коммуникации), устройство связи, объединяющее все ее виды, включая передачу звука, изображения, сообщений.