Алексей Геннадьевич Шляхторов

Как Русь стала Сверх-Державой

Аннотация

Русофобы правы в одном: Россия – не Европа.

Наша история недостаточно кровава и бесчеловечна, чтобы считаться европейской.

Наши предки, дошедшие до Тихого океана и превратившие Русь в Сверх-Державу, были слишком веротерпимы и гуманны по сравнению с Западом.

«Русские захватчики» не уничтожали целые цивилизации, как испанские конкистадоры. «Русские оккупанты» не устраивали геноцид, как англосаксы. «Русские варвары» никогда не считали коренные народы «низшей расой», как португальские работорговцы, продававшие негров тоннами (!).

Если верно, что «империи создаются железом и кровью», то Россия – «неправильная империя».

Это историческое расследование неопровержимо доказывает: Русская Сверх-Держава испокон веков держалась не на зверстве, беспределе и беспощадном грабеже покоренных народов, как колониальные империи Запада (Британская, Испанская, Португальская, Американская), но на совсем ином фундаменте.

Каком? Читайте новую книгу от автора бестселлеров «Как Золотая Орда озолотила Русь. Мифы и правда о «татаро-монгольском Иге» и «Золотая Русь. Почему Россия не Украина»!

Алексей Шляхторов

Как Русь стала Сверх-Державой. «Неправильная Империя»

Введение

В эпоху Великих географических открытий (и завоеваний) естественным образом стали складываться колониальные империи. Эти империи, а вернее – державы, которые их создали, к 1650 году оформили 1-й раздел мира. Неевропейские земли были поделены между – в первую очередь – четырьмя странами: Россией, Испанией, Португалией и Англией. При общем сходстве – усилении держав за счет заморских богатств: сибирских мехов и персидского шелка у России, золота инков у Испании, специй и кофе, богатств Индии у Португалии и тех же индийских товаров и ямайских рабов у Англии – российская колонизация, как мы увидим далее, решительно, качественно отличалась от остальных, особенно – англосаксонских. В конце XVIII века при помощи России и Испании с Францией от Англии откололись Северо-Американские Соединенные Штаты. Которые, в общем, стали проводить такую же хищническую политику к захватываемым народам, как и англичане. При этом – именно американцы, сами ранее угнетаемые, ввели в практику фразу «хороший индеец – мертвый индеец». И здесь они очень отличались от других держав, при этом, что весьма системно и объяснимо, поливали антипиаром в первую очередь методы русских и испанцев. Кстати, давших им свободу и независимость от неумолимых англичан. Русская же имперская модель, основанная на традиционной евразийской веротерпимости и равенстве людей разных народов перед законом, позволила дойти до Тихого океана и Самарканда без массовых истреблений людей. Были ли в других державах попытки и тенденции законотворчества, дающего аборигенам тоже равные права? Да, были. Но – меньше, чем у нас. И, что очень показательно, кроме Северо-Американских Штатов. Где с аборигенами говорили языком резерваций. В лучшем случае. Поэтому было бы важно и интересно рассмотреть человеческий опыт четырех основных типов империй – русского, португальского, испанского и англосаксонского. Остальные империи – французская, германская, голландская – повторяли опыт первых. И, кроме того, не оставляли после себя массовой иммиграции.

Португальская империя оставила после себя Бразилию. Русская и англосаксонская – две мощные сверхдержавы – Россию и Америку. Испанская – Аргентину, Мексику и ряд меньших государств между ними. Которые не могут сравниться с РФ, США или Бразилией. Но вместе – тоже составляют мощный пласт культурной и экономической цивилизации нашей планеты. Поэтому стоит рассмотреть именно названные четыре имперские модели, оказавшиеся базовыми в нашей цивилизации. Каждую из которых мы рассмотрим в отдельной главе. И начнем с нашей страны – России. И не только потому, что она оказалась самой «незапачканной» в процессе освоения новых земель. Особенно на фоне своего главного геополитического конкурента и основной альтернативы цивилизационного выбора развития человеческой цивилизации в лице Соединенных Штатов Америки. Но и для понимания важнейшего вопроса – о том, почему у России действительно остались самые чистые руки в отношениях с другими народами. Что является важнейшей причиной более-менее нормальных, позитивных и, как следствие, перспективных отношений между славянскими, тюркскими, кавказскими и сибирскими народами нашей страны. Особенно на фоне межнациональных кризисов и взаимного тотального недоверия между разными этническими и расовыми группами в Европе и Северной Америке. Можно даже заявить следующее: на фоне остальных Россия выглядела… э-э-э… этакой… неправильной империей. Именно так – неправильной империей. Поступающей – в главных принципах своей самоорганизации, равно как и административной организации на вновь присоединенных к России землях, – абсолютно не так, как это делали испанцы, англичане и все остальные атлантические, то есть западноевропейские, державы… Ну, например, Российская империя никогда не загоняла местные народы в резервации. Даже те народы, которые вступали с русскими в серьезные военные конфликты, как, например, чукчи (а это не анекдот и даже не шутка) на Дальнем Востоке или туркмены в Средней Азии, – никогда не подвергались поселению в резервации, истреблению сугубо мирных жителей под предлогом внезапной слепоты и глухоты, вдруг обрушившейся – в заведомо катастрофических погодных условиях (жара, мороз, все вместе вдруг и сразу) – на головы военачальников. Которые и привели к трагическим и глубоко ошибочным действиям против невиновных мирных жителей. Также надо отметить, что русские вступали в войны, как правило, с теми народами, которые являлись местными агрессорами и налетчиками, как те же чукчи (и это опять же не анекдот; в XVIII веке они были очень пассионарным народом, только пассионарность эта выливалась в наступательные войны против колымских юкагиров на западе, камчатских коряков на юге и алеутов Аляски на востоке) на севере и не менее воинственные туркмены на юге. Державшие в страхе страны Средней Азии, Иран и даже доблестных жителей северного Афганистана, вплоть до хребта Гиндукуш. И эти народы, войдя в Российскую державу, не подвергались политической мести и репрессиям. Старый негатив забывался, люди получали равные с другими народами права, оказывались в государстве веротерпимом и не навязывающем насильно христианизацию. А более мирные народы и в державу входили мирно. То есть русские при расширении своей империи не воевали со всеми подряд, круша направо и налево. Здесь надо отметить, что наши предки, в отличие от других великих держав, использовали опыт веротерпимости и свободы совести, который переняли от Золотой Орды, за годы совместного использования с этой самой Золотой Ордой Великого Волжского торгового пути, давшего старт образованию единого Русского государства и росту его богатства и могущества. Вот интересный пример из тех отношений. На Восточно-Европейской равнине есть такой народ – чуваши. «Чуваши – люди наши». Только везде упускается одна очень важная деталь – до самого начала 1900-х годов этот народ был языческим. И поклонялся своим лесным идолам. Да, тот самый народ, столицей которого является славный город Чебоксары с весьма развитой и важной для России в целом промышленностью. Но самое главное здесь не то, что чуваши столь долго были язычниками, а то, что им в этом никто не мешал. Ни русские христиане на западе, ни татарские мусульмане на востоке. Вот в чем суть евразийского менталитета! Признание свободы совести людей разных вер и религий. Их никто не пытался крестить насильно: ни мечом, ни саблей. И обратить в мусульманство (когда чуваши входили в состав Золотой Орды, а затем – Казанского ханства) их тоже никто не рвался. Как следствие веротерпимости и уважительного отношения к другим народам и их культурам мы получаем еще одну, важнейшую «неправильность» России как империи. Что делали все остальные? Более или менее, но работали по одному сценарию: обнаружение, вторжение, завоевание с ломкой культур и устоев, с перестройкой элит и остальных жителей под себя, свою культуру, менталитет, и затем – выкачивание, выкачивание и еще раз выкачивание ресурсов из завоеванных земель. Россия и тут была нестандартна. Абсолютно. И СССР, кстати, тоже. Россия целенаправленно занималась обустройством своих окраин. Вкладывала в это совсем не малые деньги. Да, конечно, империя и вопросы экономики и денег тоже не забывала. Меха Сибири и Аляски, шелка Персии и Китая, хлопок Средней Азии и нефть Кавказа – все это приносило доходы имперской казне и усиливало державу. Но и держава не забывала о культурном и экономическом росте окраин, строительстве школ, больниц, приобщении местных элит и интеллигенции к жизни империи. А СССР – при абсолютной смене идеологии – полностью воспринял эту практику у Романовых, причем зачастую даже с перебором, в ущерб российскому населению. И все-таки… По данным исследователей, социальная система СССР имела высокий уровень демократичности и открытости, обеспечивая социальное продвижение выходцам из низших социальных групп разных национальностей и республик. Она обладала большими возможностями (социальный лифт, равенство возможностей) для продвижения граждан по социальной лестнице: от ее низших слоев – в элиту страны, что в значительной степени опровергает концепцию западных политологов о том, что советское общество состояло из бюрократии и массы бесправных граждан, не имеющих никаких перспектив. Таким образом, «неправильность» Российской империи заключалась в ее экономической НЕЦЕЛЕСООБРАЗНОСТИ, ПРОСТОДУШНОСТИ И ДАЖЕ ПРОСТО ГЛУПОСТИ. НО ЭТО – ТОЛЬКО НА ПЕРВЫЙ ВЗГЛЯД. Грабя и изолируя людей в резервациях, западноевропейцы вызывали восстания либо пассивный саботаж в виде бегства людей куда глаза глядят. И в этой книге мы рассмотрим, почему простодушная и неправильная Россия не только сохранилась как великая держава, но еще и сохранила СНГ, снова строит Таможенный союз и ШОС, а испанские и французские владения рассыпались на осколки. После Португалии осталась Бразилия. Но, как очевидно для всех, – це уже совсем другая культура. А сама Португалия, когда-то одна из мировых держав, превратилась в третьестепенную страну Европы. Но больше всех потерял – и именно вследствие своей откровенно грабительской политики – наш самый закоренелый супостат – Великобритания. Будучи в начале своей колониальной эпопеи в XVI веке уже одной из сильнейших стран мира с развитой экономикой, захватив огромные богатства и нивелировав цену человеческой жизни при ее пересечении с интересами капитала, что особенно проявилось в таких людоедских акциях, как огораживания в самой Англии (когда «овцы съели людей», изгоняемых своими же лордами с обрабатываемых земель и обрекаемых на голодную смерть или казнь (!) за бродяжничество) и изгнание людей с земли в Ирландии. Или в резко распространившейся работорговле, где англичане стали безусловными лидерами. Или в еще более запредельной жестокости во время «опиумных войн», когда население Китая сократилось с 450 до 300 миллионов человек. Здесь особенно проявилась разница в отношении к людям и государствам между Россией и Англией. При атамане Хабарове, в XVII веке, Россия силами мобильных казачьих отрядов вышла к северным границам Китая и закрепилась в верховьях Амура. В самом Китае в это время шел процесс завоевания страны Маньчжурской династией. Между русскими, с одной стороны, и маньчжурами с зависимыми от них китайцами – с другой, стали возникать военные конфликты. В этой ситуации Россия довольно быстро и правильно сориентировалась. Свою боеспособность она направила не на завоевание китайских земель, а на силовое давление ради открытия китайских рынков для России . Ведь России было что предложить новому соседу – в первую очередь меха Сибири. Так была открыта известная в истории кяхтинская торговля. А что же Англия? А Англия, поняв к середине XIX века, что ей Китаю по большому счету предложить нечего, не придумала ничего более хорошего, чем начать насильно впихивать Китаю опиум, ввозимый из завоеванной ею же Индии. Очень демократично. Но в итоге – в XX веке коварный Альбион потерпел фиаско. Вторая мировая война для Англии де-факто стала тотальным проигрышем. Воевать за интересы Лондона никто не хотел. И империя раскололась еще капитальнее, чем Португалия. От нашего врага по «Большой игре» остался осколок в виде острова, всего в два раза превышающего по размерам Потугалию. Бывшая колония – Индия – на наших глазах становится великой страной, постепенно превосходя по влиянию Туманный Альбион. А сам Альбион стал первым слугой и лакеем дяди Сэма. А вот простодушная и неправильная Россия – в отличие от Англии и Испании – осталась большой по размеру и великой по могуществу державой. И распад СССР – на фоне развала иных империй (а особенно британской) – выглядит, мягко говоря, совсем иначе. Повторим, СНГ, ЕврАзЭС, Таможенный союз – это гораздо более реальные структуры, чем абстрактное Британское Содружество Наций, члены которого спокойно вступают в ШОС, создаваемую Россией и Китаем как реальный евразийский противовес атлантическому проекту. Поэтому начнем мы с рассмотрения нашей «неправильной» империи.

Глава 1. Русский поход до Аляски и Памира. Держава Белого царя

Интересно, но первые колониальные движения Россия начала еще силами Новгородской республики. Во времена Новгород-Киевской Руси. Одновременно с викингами. Заодно скандинавы повели серьезную колонизацию и открытие новых земель на западе. Они открыли и заселили Исландию, Гренландию и земли нынешнего восточного побережья Канады и Северо-Восточных штатов Америки. Новые земли казались викингам богатейшими: во-первых, из-за огромных рыбных ресурсов Северной Атлантики, хозяевами которых они стали. А во-вторых, из-за огромного количества шкур крупных диких животных (оленей, бизонов, овцебыков) для изготовления кож. А также ценных мехов Арктики и Новой Англии. Одновременно через Белое море эти морские торговцы и разбойники добрались до Заволочья, то есть нынешнего Русского Севера. Здесь богатств было еще больше. Меха – лучше, качественнее, а значит – дороже. Огромные запасы серебряных монет и золотых изделий в капищах аборигенов, накопленные за 500 лет торговли этими мехами. Но и конкурент здесь оказался серьезным – русичи: новгородцы и устюжане. Викинги попадали в эти земли через Белое море, так как через Балтийское было слишком хлопотно. Надо было прорываться сперва через Краншлот (нынешний Кронштадт), а потом и через Ладогу. Через Белое море им было удобнее. Поначалу. Но потом Новгородская республика и помогавшее ей Владимирское княжество (из-за общих интересов по защите Волжско-Балтийского торгового пути) осознали богатства Севера и начали викингов оттуда вытеснять. Последняя высадка норвежских «джентльменов удачи» в Белом море произошла в 1222 году. Поэтому уже к середине XIII века район Беломорья и Предуралья стал первым колонизированным Северной Русью богатейшим районом, который своими мехами обеспечил ее экономический рост и сильные торговые позиции в торговле с ганзейской Европой и Золотой Ордой. Практически одновременно с освоением Беломорья и Приуралья (Пермского края и Вятки) русские стали проникать за Уральские горы, в земли Западной Сибири, называемые Югрой. Эти земли считались еще более богатыми мехом. Под 1096 годом в ПВЛ (Повести временных лет) записана легенда о путешествии новгородцев к горам и побережью на север от Югры и обнаружении там знаменитого прохода, заделанного в свое время Александром Македонским. По сообщению Ипатьевской летописи под 1114 годом, ладожский посадник Павел рассказал, что «еще мужи старии ходили за Югру и за Самоядь» – в полунощные страны. Древний путь в Приобье шел от Устюга по Вычегде в бассейн Печоры, а из Печоры по притоку Усе, через Уральский хребет в Собь – приток Оби. Другой путь из Печоры на Обь шел южнее, к Березову. К началу XIV века новгородцы уже утвердились в этих землях. Серебро было главной целью (после мехов) русских купцов в этом районе, несмотря на то, что собственных серебряных рудников здесь не было. Это серебро, как и на Русском Севере, было здесь накоплено за столетия торговли мехами. Попытки Золотой Орды при хане Узбеке (20-30-е гг. XIV в.) проникнуть в этот же район были в основном подавлены новгородскими конкурентами. Согласно сведениям арабских авторов, из Новгорода этим путем можно было добраться до Монголии и Китая (то есть минуя Орду левобережьем Оби). Таким образом, к моменту образования Русского государства в конце XV века оно уже было готово к колонизации земель. Эта колонизация шла, в целом, в трех направлениях. Первое – это Восток: Сибирь, Камчатка, Аляска, – земли Амура и связанная с этим выгодная торговля с Китаем (кяхтинская торговля) товарами Сибири и Камчатки. Второе – это Средняя Азия: Самарканд, Бухара, Памир. И третье – Юг. Как земли Кавказа, включенные в состав России, так и торговля с Персией, в первую очередь ее лучшими в мире шелками. Эта шелковая торговля началась еще при Золотой Орде. Затем, при дезорганизации и распаде Золотой Орды, эта торговля ослабла, но не прекратилась. А после присоединения к Москве Казани и Астрахани, устройства русских крепостей на Тереке в XVI веке эта персидская торговля возродилась на новом уровне. Свою колонизацию, повторим, Россия вела, в отличие от западных стран, опираясь на свой уникальный евразийский политический и этический опыт, полученный во время сосуществования с Золотой Ордой и Византией в общем восточноевропейском пространстве и основанный на веротерпимости и равенстве людей перед законом, независимо от их этнического происхождения и вероисповедания. Итак, первое направление.

Освоение Сибири и Дальнего Востока

Ермак Тимофеевич (1531—6 (16) августа 1585 г. Сибирское ханство)

Знаменитый казачий атаман, один из важнейших в истории казачьих предводителей (наряду с Богданом Хмельницким и Матвеем Платовым), исторический завоеватель Сибири для Российского государства. «Родом неизвестный, душой знаменитый», он, по одному преданию, был родом с берегов реки Чусовая. Благодаря знанию местных рек ходил по Каме, Чусовой и даже переваливал в Азию, по реке Тагил, пока его не забрали служить-казачить (Черепановская летопись). Согласно другой версии, являлся уроженцем Качалинской станицы на Дону (Броневский). В последнее время все чаще звучит гипотеза о поморском происхождении Ермака. Имя Ермака является разговорным вариантом русского имени Ермолай или Герман. И звучит как его сокращение. Полностью имя Ермака звучало как Герман Тимофеевич Аленин. Вероятно, Ермак был сначала атаманом одной из типичных для того времени дружин волжских либо донских казаков, промышлявших на торговом пути по Волге грабежом и разбойными нападениями на русские купеческие караваны и на крымских, астраханских татар и казахов. Причем разбои и набеги свои гармонично совмещали с охраной и защитой пограничных русских людей от меча и плена иноплеменников. Диалектика, однако. При всем при том, как наверняка заметил бы Михаил Самуэльевич Паниковский, люди сии были отнюдь не безыдейные. И даже далеко не безыдейные. Со своим кодексом и стержнем. Вторжение казачьего отряда Ермака на территорию Сибирского ханства в 1581–1585 годах положило начало русскому освоению Сибири. Отряд численностью в 840 человек был сформирован во владениях Строгановых, в Орле-городке. К 540 воинам казацкой дружины добавилось 300 ратников, собранных купцами Строгановыми. Значительная часть их состояла из немецких, шведских, польских и литовских пленников. Которым за поход была обещана свобода и право на вывоз части военной добычи. Здесь русские вели себя аналогично англичанам, испанцам, монголам, не ломая голову над изобретеньем очередного велосипеда. Деятельное участие в оснащении отряда всем необходимым приняли купцы Строгановы. Казаки Ермака прибыли на Каму по приглашению Строгановых для защиты их владений от нападений вогулов и остяков. Поход осуществлялся без ведома царских властей, и Карамзин назвал его участников «малочисленной шайкой бродяг». Костяк завоевателей Сибири составили волжские казаки в числе пяти сотен. Для решающей битвы хану Кучуму удалось собрать за укреплениями на Чувашском мысу большие силы. Кроме конницы Маметкула здесь находилось целое ополчение из всех подвластных хану «улусов». Первый приступ казаков не удался. Второй штурм также не принес успеха. Но тут хан Кучум допустил гибельную ошибку, приказав своим воинам атаковать казаков. Причем сам хан благоразумно остался стоять со своей свитой на горе. Татары, разломав в трех местах укрепления, вывели свою конницу в поле и со всех сторон устремились на небольшую рать Ермака. Казаки встали плотными рядами, заняв круговую оборону. Пищальники, сделав выстрел, отходили в глубину строя, перезаряжали оружие и снова выходили в первые ряды. Стрельба из пищалей велась непрерывно. Если татарской коннице все же удавалось приблизиться к казацкому строю, то русские ратники встречали врага копьями и саблями. Татары понесли огромные потери, но прорвать казацкий строй так и не смогли. В бою был ранен предводитель татарской конницы Маметкул. Хуже всего для хана Кучума было то, что его войско стало разбегаться. В ночь на 26 октября (8 ноября) 1582 года хан Кучум бежал из столицы и отступил в Ишимскую степь. На следующий день в Искер вошел Ермак со своей ратью. Здесь казаки нашли значительные запасы продовольствия, что было особенно важно, так как предстояло зимовать в Сибирском «царстве». Через четыре дня ханты с реки Демьянка (Уватский район) привезли в дар войску казаков пушнину и съестные припасы, главным образом рыбу. Атаман Ермак «лаской и приветом» встретил их и отпустил «с честью». За хантами потянулись с дарами местные татары, бежавшие ранее от русских. Ермак принял их так же ласково, позволил вернуться в свои селения и обещал защищать от врагов, в первую очередь от Кучума. Следом за ними стали являться с пушниной и продовольствием ханты из левобережных районов – с рек Конда и Тавда. Всех являвшихся к нему Ермак облагал ежегодной обязательной податью – ясаком. С «лучших людей» (племенной верхушки) Ермак брал «шерть», то есть присягу в том, что их «народец» будет своевременно платить ясак. После этого они рассматривались как подданные русского царя. Для многих сюзеренитет русского «Белого царя» был более привычен, чем власть пришедшего с юга Кучума. Тут вот еще что важно отметить. Освоение русскими Дальнего Востока и всей Сибири прошло успешно. Каковы были причины успеха похода Ермака в Сибирь и последующих экспедиций на восток?

Многие народы этих земель без проблем входили в состав России, а те, кто оказывал сопротивление, не были так уж едины и решительны в том, чтобы прогнать иноземцев. Да и такие столкновения носили скорее локальный характер для каждого народа. Народы Сибири не объединялись между собой против русских, как это, например, делали арабы против крестоносцев. Одной из основных причин этого может быть особый менталитет русского народа. Русские терпимо относились к вере, культуре, быту, обычаям и языку чужого народа. Наши предки не старались сломать чужой менталитет, они даже сами охотно перенимали обычаи иноземцев. Конечно, народы покоренных русскими земель должны были согласиться войти в состав России и платить ей дань, но эта дань была достаточно мала, поэтому ее спокойно можно было расценить как подарок. И этот ценный опыт построения отношений с другими народами русские во многом сами переняли от Золотой Орды с ее веротерпимостью во времена ведения совместной торговли на Великом Волжском пути, ставшем важнейшей составной частью Северного шелкового пути Средневековья. Взамен же эти народы получали защиту и могли написать царю письмо в случае каких-либо больших проблем, после чего этот вопрос подлежал разбору в Москве.

Во многом благодаря этим особенностям русского менталитета, основанного на историческом опыте, произошло присоединение Сибири и Дальнего Востока к России.

Россия, исходя из своих экономических и политических интересов, внесла в географические открытия XVII века значительный вклад. Русские казаки и мореплаватели совершили ряд открытий в Сибири. В указанный период отчетливо наметились два основных направления: юг, по Волге, на полное восстановление потока лучшего в мире иранского шелка и пряностей Индии, и восток (меха-соболя, Сибирь и Дальний Восток), по которым двигались русские. Большое значение имели торгово-дипломатические поездки русских людей в XVI–XVII веках в страны Востока, обследование кратчайших сухопутных маршрутов для сообщения с государствами Средней и Центральной Азии. Еще в 1525 году, будучи в Риме, русский посол Дмитрий Герасимов сообщил писателю Павлу Иовию о том, что из Европы в Китай можно проехать водным путем через северные моря. Таким образом, Герасимов высказал смелую мысль об освоении северного пути из Европы в Азию. Даже очень смелую, ибо основана она была только на смутных догадках новгородских ушкуйников XIII–XIV веков, совершавших плавания вверх по Оби, а также промысловые – на Новую Землю и в устье Енисея. Дойти до Таймыра при тех технологиях было не легче, чем викингам – до Гренландии и района нынешнего Бостона. Но, общаясь с хантами, ненцами, тунгусами, эти вятские, волжские и новгородские «последние норманны», люди отважные и предприимчивые, многое могли домыслить интуицией и воображением здорового авантюризма. Эта идея, благодаря Иовию, опубликовавшему специальную книгу о Московии и славном посольстве Герасимова, стала широко известной в Западной Европе и была воспринята с живейшим интересом. Возможно, что организация экспедиций Уиллоуби и Баренца была вызвана сообщениями русского посла. Во всяком случае, поиски Северного морского пути на восток уже в середине XVI века привели к установлению непосредственных морских связей между Западной Европой и Россией. Первым достоверным российским свидетельством о путешествии в Китай являются сведения о посольстве казака Ивана Петлина в 1618–1619 годах в Пекин из Томска. Этот казак через территорию Монголии прошел в Китай и побывал в Пекине. Вернувшись на родину, он представил в Москве «чертеж и роспись про Китайскую область». Собранные в результате поездки Петлина сведения о путях в Китай, о природных богатствах и экономике Монголии и Китая способствовали расширению географического кругозора современников. Однако русская торговля с Китаем стала развиваться только в XVIII веке, после заключения Нерчинского договора в 1689 году. Поддержанный правительством поход Ермака (1581–1584) привел к присоединению Западной Сибири к Русскому государству. Еще в середине XVI века упоминаются плавания русских полярных мореходов из европейской части страны в Обскую губу и к устью Енисея. Они продвигались вдоль побережья Ледовитого океана на небольших килевых парусных судах – кочах, хорошо приспособленных к плаваниям во льдах Арктики благодаря яйцевидной форме корпуса, уменьшавшей опасность ледового сжатия. Пользовались русские мореходы XVI–XVII веков компасом («маткой») и картами. В первые два десятилетия XVII века уже существовало довольно регулярное водное сообщение западносибирских городов с Мангазеей по Оби, Обской губе и Ледовитому океану (так называемый «Мангазейский ход»). Такое же сообщение поддерживалось между Архангельском и Мангазеей. По свидетельству современников, из Архангельска в «Мангазею по вся годы ходят ночами многие торговые и промышленные люди со всякими немецкими (то есть иностранными, западноевропейскими) товары и с хлебом». Чрезвычайно важным было установление того факта, что Енисей впадает в то самое «Студеное море», по которому из Западной Европы плавают к Архангельску. Это открытие принадлежит Кондратию Курочкину, который первым обследовал фарватер нижнего Енисея вплоть до устья. Серьезный удар «Мангазейскому ходу» был нанесен правительственными запрещениями 1619–1620 годов пользоваться морским путем в Мангазею, преследовавшими цель предотвратить проникновение туда иностранцев. И запереть их в Архангельске. Продвигаясь на восток в тайгу и тундру Восточной Сибири, русские открыли одну из крупнейших рек Азии – Лену. Среди северных экспедиций на Лену выделяется поход Пенды (до 1630 года). Начав свой путь с 40 сподвижниками из Туруханска, он прошел по всей Нижней Тунгуске, перевалил через волок и достиг Лены. Спустившись по Лене в центральные районы Якутии, Пенда затем проплыл по той же реке в обратном направлении почти до верховьев. Отсюда, пройдя бурятскими степями, он попал на Ангару (Верхнюю Тунгуску), первым из русских проплыл вниз по всей Ангаре, преодолев ее знаменитые пороги, после чего вышел на Енисей, а по Енисею вернулся в исходный пункт – Туруханск. Пенда и его спутники совершили беспримерное круговое путешествие протяженностью в несколько тысяч километров по труднодоступной местности. И оценили их богатства мехами и опорной близостью на юге бурятских земель к Китаю. Важным открытием на северо-востоке Азии завершилась в начале 40-х годов XVII века экспедиция Михаила Стадухина. Отряд казачьего десятника и купца Стадухина, в котором находился Семен Дежнев, спустившись на коче по Индигирке, в 1643 году морем дошел на «Ковыму реку», то есть достиг устья реки Колымы. Здесь было заложено Нижне-Колымское зимовье, из которого несколькими годами позже вышли в свое знаменитое плавание вокруг северо-восточной оконечности азиатского материка кочи казака Семена Ивановича Дежнева и промышленного человека Федота Алексеева (известного под фамилией Попов). Имеются основания считать, что и Камчатка в середине XVII века была открыта русскими людьми. По позднейшим известиям, коч Федота Алексеева и его спутников достиг Камчатки, где русские долго жили среди ительменов. Есть предположение, что часть судов экспедиции Дежнева, исчезнувшая по пути к Чукотскому носу, добралась до Аляски, где основала русское поселение. В 1937 году во время земляных работ на Кенайском полуострове (Аляска) были обнаружены остатки жилищ трехсотлетней давности, которые отнесены учеными к числу построенных русскими людьми. В течение 1643–1651 годов состоялись походы русских отрядов В. Пояркова и Е. Хабарова на Амур, доставившие ряд ценных сведений об этой не изученной европейцами реке. Итак, на протяжении сравнительно короткого исторического периода (с 80-х годов XVI в. до 50-х годов XVII в.) русские люди прошли по степным и таежным рекам через всю Сибирь, проплыли по морям Арктики и совершили ряд выдающихся географических открытий. И все это оказалось не зря. Сибирский мех составлял в XVII веке 25 % российского бюджета ! Это помимо моржового клыка и серебра. При том что русский ясак не воспринимался сибирскими народами обременительным. И кроме того, к промыслу все более присоединялись русские переселенцы, уже имевшие навыки промысловой охоты. И все же не всегда русские присоединяли земли легко. На далекой Чукотке и в многолюдном Китае приходилось напрягаться.

Непосредственно на Чукотке русские первопроходцы (казаки под предводительством атамана Семена Дежнева) появились в 1648 году. В 1649 году Дежнев в верхнем течении Анадыря основал зимовье, на месте которого в 1652 году был построен Анадырский острог. В 1702 году по просьбе ясачных юкагиров русские предприняли совместный с ними поход против чукчей. Дело в том, что в течение XVII–XVIII веков численность поголовья оленей у чукотских общин постоянно росла. Но не за счет естественного прироста или приручения диких оленей, а, главным образом, за счет захвата стад у юкагиров и коряков.

Поход Алексея Чудинова на чукчей 1702 года

Военная экспедиция казаков и союзных России юкагиров и коряков против чукчей в апреле – июне 1702 года с целью покарать их за набеги на русских и подвластные им народы. Русские нанесли чукчам большие потери, но серьезных стратегических успехов не добились и под натиском превосходящих сил противника были вынуждены отступить с населенных чукчами территорий. Расширяя свои сибирские владения, русские во второй половине XVII века дошли до границ земель, населенных чукчами. Чукчи были не только гордым, свободолюбивым и воинственным народом, но и местными экспансионерами. Они презирали все окружающие их народы и постоянно терроризировали их своими набегами. В этих условиях столкновение их с русскими было неизбежно. Поначалу противостояние ограничивалось небольшими стычками. Чукчи убивали сборщиков ясака и русских промышленников и совершали набеги на недавно принявших русское подданство юкагиров. Русские организовали против них несколько небольших экспедиций, закончившихся безрезультатно. В 1701 году ясачные юкагиры Ходынского рода Некраско обратились к анадырскому приказчику сыну боярскому Григорию Чернышевскому с просьбой о защите от чукотских набегов. Чернышевский подошел к чукотской проблеме более серьезно и снарядил для похода на чукчей большой по местным меркам отряд из 24 русских (служилых казаков, промышленников и жителей Анадырска) и 110 юкагиров и коряков под командованием казака Алексея Чудинова. Целью похода было признание чукчами русского подданства, уплата ими ясака и прекращение набегов. Отряд Чудинова выступил из Анадырска в апреле 1702 года. Дойдя до «Анадырского моря» (возможно, Анадырского залива), казаки увидели поселение «пеших» (скорее всего, оседлых чукчей). Казаки потребовали от них уплатить ясак и после того, как чукчи отказались, атаковали их и уничтожили поселение. Казаки разорили 13 «юрт» (скорее всего, яранг) и убили 10 мужчин, а их жен и детей взяли в плен. Однако некоторому количеству мужчин удалось спастись бегством, и они известили другие стойбища. Узнав о случившемся, чукчи собрали большие силы и сами атаковали врага. Вскоре отряд Чудинова столкнулся с 300 чукчей. В произошедшем сражении русские силы одержали над ними решительную победу, убив 200 из них. О потерях с русской стороны в этих двух столкновениях ничего не известно, скорее всего, их не было. Однако уже на следующий день отряд Чудинова был окружен огромными силами чукчей. По свидетельствам некоторых участников похода, их было 3000. В любом случае чукчей было очень много, и они значительно, в десятки раз, превосходили по численности противника. Произошло тяжелое сражение, которое длилось целый день. Русские убили многих чукчей (точные данные неизвестны), но и отряд Чудинова понес ощутимые потери. По одной версии, русские и юкагиры потеряли 20 человек ранеными, по другой – раненых было всего 10. Так или иначе, казаки и их союзники были вынуждены прекратить продвижение и «сесть в осаду». По-видимому, они соорудили вагенбург из саней или иное полевое укрепление. Осада продолжалась 5 дней. В конце концов осажденные поняли, что находятся в крайне невыгодном положении, и отступили в Анадырск. Скорее всего, им пришлось прорываться с боем, но никаких подробностей об этом последнем сражении не известно. Всего поход продолжался 8 недель. Чукчи потеряли убитыми, как минимум, 210 человек (10 было убито при разорении стойбища и 200 в последующем сражении). Однако очевидно, что их потери были значительно больше, не менее 500 человек, так как многие погибли в финальной битве. О потерях русских и их союзников точных данных не имеется. Есть сообщения только о том, что в главном сражении они потеряли, как говорилось выше, то ли 10, то ли 20 человек ранеными. Хотя русские и нанесли чукчам тяжелые потери, поставленных целей они не добились. Чукчи так и не приняли русское подданство и не стали платить ясак, а набеги на юкагиров и коряков продолжались. Впервые в истории освоения Сибири такой большой по местным меркам русский отряд не смог добиться поставленных целей. Это продемонстрировало военную силу чукчей. Стоит также особо отметить, что в ходе боевых действий проявилась хорошая слаженность между различными группами народа: только благодаря ей они после разгрома одного стойбища смогли быстро и оперативно собрать большое войско. В значительной мере это объяснялось тем, что у чукчей – действительно экспансионеров северо-востока Азии – уже был опыт сбора отрядов по 400–500 человек для ударных нападений на соседей. Поэтому появление у «терпил» боеспособной крыши заставило заматеревших в боях агрессоров напрячься и быстро собрать большое войско. Однако русские тоже не могли оставить без защиты своих новых добровольных подданных.

Присоединение Чукотки

Надо было усилить давление. С этой целью на Чукотку отправили экспедицию – 100 солдат и казаков, опорной базой которой стал Анадырский острог. В 1729 году войско было пополнено якутами и коряками до 300 человек. Следует отметить, что Сенат постановлял аборигенов «уговаривать в подданство добровольно и ласкою». Однако командиры Шестаков и Павлуцкий не всегда ограничивались переговорами. В марте 1730 года погиб атаман Шестаков. Командующим стал Павлуцкий. Отряду Павлуцкого чукчи дали три крупных сражения, в которых были разгромлены и понесли серьезные потери. Это были действительно крупные, по дальневосточным меркам, столкновения, в которых с их стороны участвовало порой свыше тысячи вооруженных людей. После поражений, понесенных от Павлуцкого, получившего в чукотском фольклоре прозвище Якунин, чукчи отказались от открытых боев с русскими, перейдя к партизанским действиям, но продолжая воевать с принявшими российское подданство коряками и юкагирами. И грабить их стада. Хотя натиск стал слабеть.

14 марта 1747 года по старому стилю отряд из 97 человек под командой Павлуцкого выдвинулся из Анадырска навстречу чукчам. В этом отряде было 17 казаков. Они ехали впереди остальных на собачьих и оленьих упряжках. Также под началом майора было 45 оленных коряков, ехавших на нартах, запряженных оленями. Казаки были вооружены ружьями и копьями, а многие имели еще и ножи. Вооружение коряков состояло преимущественно из луков. У отряда также имелась одна пушка. Недалеко от устья реки Орловая отряд Павлуцкого заметил чукчей. Их было около 500 человек, и они находились на возвышенности, занимая очень выгодную позицию. Майор собрал военный совет. Казак Кривошапкин советовал напасть на чукчей немедленно. Он объяснял это тем, что сосредоточенные сейчас в одном месте чукчи в случае промедления могут разбежаться. Павлуцкий согласился с его мнением и приказал готовиться к бою. Бой начался с перестрелки. Казаки стали стрелять в чукчей из ружей, а те ответили градом стрел. Потом чукчи, используя свое численное превосходство и удобную для атаки позицию, стремительно бросились на врага и завязали рукопашную схватку. По свидетельствам участников, бой был достаточно долгим и ожесточенным. Основным оружием в нем служило копье. Обе стороны проявляли большую храбрость. Постепенно натиск противника вынудил казаков и коряков начать отступление в сторону оставленного ими укрепления из саней. Чукчи преследовали отступавших. Павлуцкий, по свидетельству очевидцев, держа в правой руке саблю, а в левой ружье, храбро сражался на протяжении всего боя, но также был вынужден отходить с небольшой группой. По-видимому, он оставил поле боя одним из последних и находился в арьергарде отступавших. Чукчи преследовали бегущих до самого укрепления из саней. Когда русские и союзники добрались до укрепления, они поняли, что командир погиб. Чукчи не стали вступать с ними в бой, прекратили преследование и удалились. Русские пришли на поле боя только на следующий день. Там они нашли труп Павлуцкого без шлема и панциря, которые были сняты чукчами. В начале 1763 года в Анадырь прибыл новый комендант подполковник Фридрих Плениснер. Ознакомившись с состоянием дел, он решил, что предыдущие командиры увлеклись боями, а не убеждениями. И предложил сибирскому губернатору Федору Соймонову вообще ликвидировать Анадырскую партию. Во-первых, на ее содержание за время существования было израсходовано 1 381 007 рублей 49 копеек. Во-вторых, чукчи в подданство не приведены, чукотско-корякско-юкагирские столкновения не прекратились. Сенат согласился с закрытием Анадырской партии, признав, что она «бесполезна». В 1765 году из Анадыря начался вывод войск и гражданского населения, а в 1771 году были разрушены крепостные укрепления. Форпост русской власти на северо-востоке Сибири перестал существовать. Это позволило чукчам проникнуть на Анадырь, оттеснив коряков на Гижигу, а юкагиров – на Колыму. В 1776 году Екатерина II указала приложить все усилия для принятия чукчей в подданство. По указу Екатерины чукчи освобождались от ясака на 10 лет и сохраняли независимость во внутренних делах. К этому времени пассионарная агрессия чукчей ослабла. Соседям стало легче. Сами чукчи все больше втягивались в торговый треугольник между русскими, алеутами Аляски и самими чукчами. Они окончательно втянулись в жизнь Российской империи. Большую роль стали играть жившие раньше на грани выживания чукчи с побережья Ледовитого океана. Добываемые ими меха полярных зверей резко повысили их доходы.

Русская Америка

Первыми русскими, которые со стороны Сибири открыли Аляску (Америку), была экспедиция Семена Дежнева в 1648 году. Существует предположение, что часть мореходов после кораблекрушения одного из кочей могла высадиться на американский берег и основать первое нежизнеспособное поселение. В 1732 году Михаил Гвоздев на боте «Святой Гавриил» совершил плавание к берегам «Большой земли» (северо-западного побережья Америки), первым из европейцев достиг побережья Аляски в районе мыса Принца Уэльского. Гвоздев определил координаты и нанес на карту около 300 км побережья полуострова Сьюард, описал берега пролива и острова, лежащие в нем. В октябре 1732 года вернулся в Нижнекамчатский острог. В 1741 году экспедиция Беринга на двух пакетботах «Святой Петр» (Беринг) и «Святой Павел» (Чириков) исследовала Алеутские острова и берега Аляски. В 1772 году на алеутской Уналашке основано первое торговое русское поселение. 3 августа 1784 года на остров Кадьяк (бухта Трех Святителей) прибывает экспедиция Шелихова в составе трех галиотов («Три святителя», «Св. Симеон» и «Св. Михаил»). Шелиховцы (Северо-Восточная компания) начинают усиленно осваивать остров, подчиняя местных эскимосов (конягов), способствуя распространению православия среди туземцев и внедряя ряд сельскохозяйственных культур (картофель, репа). В 1788 году русские владения на Аляске пострадали от мощного цунами. Поселение на острове Кадьяк пришлось перенести в 1792 году на новое место, город получил название Павловской гавани. В 1793 году на остров Кадьяк прибыла православная миссия в составе пяти монахов Валаамского монастыря, которых возглавил архимандрит Иоасаф (епископ Кадьякский). Сразу же по приезде миссионеры начали возводить храм и обращать язычников в православную веру. В 1795 году русским промышленникам под предводительством А. А. Баранова удалось продвинуться до Якутата. Параллельно с компанией Шелихова Аляску осваивала конкурирующая с ним компания купца Лебедева-Ласточкина. Снаряженный им галиот «Св. Георгий» (Коновалов) прибыл в 1791 году в залив Кука, а его экипаж основал Николаевский редут. В 1792 году лебедевцы основали поселение на берегах озера Илиамна и снарядили экспедицию Василия Иванова к берегам реки Юкон. Однако компания Лебедева-Ласточкина к 1798 году потерпела фиаско, не выдержав конкуренции с шелиховцами, из-за отсутствия хорошего снабжения из метрополии в Сибири. В 1799 году была основана Михайловская крепость (Ситка). Поселок быстро рос. К 1819 году здесь проживало более 200 русских и тысяча туземцев. Появилась начальная школа, верфь, церковь, цейхгаузы, арсенал и разные мастерские. Каждый приходивший сюда корабль встречали, как в петровские времена, оружейным салютом. Компания вела охоту на каланов и торговлю их мехом, основала свои поселения и фактории. Основной рабочей силой в колониях были алеуты. Так русские называли всех туземцев, которых принуждали ходить на промысел калана. Но у русских появились и неприятели – племя тлинкитов. Весной 1802 года тлинкиты захватили и сожгли Михайловскую крепость.

Индейцы тлинкиты и их страна

Продвигаясь на юг вдоль материкового побережья Аляски в поисках более богатых промысловых угодий, русские партии охотников на морского зверя постепенно приближались к территории, заселенной индейцами-тлинкитами – одним из наиболее могущественных и грозных племен северо-западного побережья Северной Америки. Русские называли их колошами (колюжами). Имя это происходит от обычая тлинкитских женщин вставлять в разрез на нижней губе деревянную плашку – калужку, отчего губа вытягивалась и отвисала. Так отзывались о тлинкитах русские первопроходцы. И на то у них были свои причины. К концу XVIII века тлинкиты занимали побережье юго-восточной Аляски от залива Портленд-Канал на юге до залива Якутат на севере, а также прилегающие острова архипелага Александра. Скалистые материковые берега этих мест изрезаны бесчисленными глубокими фьордами и заливами, высокие горы с вечными снегами и ледниками отделяли страну тлинкитов от внутриматериковых районов, где обитали атапаски, а дремучие, в основном хвойные леса покрывали, словно косматой шапкой, многочисленные гористые острова. Страна тлинкитов делилась на территориальные подразделения – куаны (Ситка, Якутат, Хуна, Хуцнуву, Акой, Стикин, Чилкат и др.). В каждом из них могло быть несколько крупных зимних деревень, где проживали представители различных родов (кланов), принадлежавших к двум большим фратриям племени – Волка/Орла и Ворона. Эти кланы – киксади, кагвантан, дешитан, тлукнахади, текуеди, нанъяайи и т. д. – нередко враждовали между собой. Именно родовые, клановые связи и были наиболее значимыми и прочными в тлинкитском обществе. Численность тлинкитов к началу XIX века составляла, вероятно, более 10 000 человек мужского пола. Селения тлинкитов включали в себя от четырех-пяти до двадцати пяти больших дощатых домов, стоящих чередой вдоль берега моря или реки фасадами к воде. Дома имели каждый свое имя (дом Касатки, дом Звезды, дом Костей Ворона и пр.), которое зависело от родового тотема, местоположения, размеров. При постройке или перестройке дома приносились человеческие жертвы – под его опорными столбами закапывались тела убитых рабов. Фасады и внутренние перегородки украшались резьбой, перед входом иногда ставились тотемные столбы. Достаточно далеко, как и у части других племен северо-западного побережья, зашло у тлинкитов социальное расслоение общества. В каждом куане имелись свои люди высокого ранга, анъяди, простолюдины – тлинкит или канаш-киде, и рабы. Власть вождей, однако, была невелика. Важным фактором для определения статуса человека служили благородство происхождения и богатство, которое раздавалось на устраиваемых им потлачах – церемониальных пиршествах с раздачей подарков. Несмотря на свою воинственность, отмечаемую всеми ранними путешественниками и исследователями, тлинкиты вовсе не были примитивными дикарями-грабителями. То был народ не только воинов, но и охотников, рыбаков, ремесленников, торговцев. Куаны, населенные соперничающими кланами, соединялись между собой прочными торговыми связями. Главную же роль в жизни тлинкитов играл морской промысел. Вся их жизнь была тесно связана с морем и полностью зависела от него.

Война и мир на северо-западном побережье

Каждый мужчина-тлинкит постоянно готовился к войне, и подготовка эта велась с самого раннего детства. Уже с трехлетнего возраста тела мальчиков закалялись ежедневными купаниями в холодной воде, а периодические порки приучали их терпеливо переносить боль. Труды практически всех исследователей, записки путешественников и собственные родовые предания тлинкитов свидетельствуют о том, что война занимала в их жизни одно из важнейших мест. Однако при этом война всегда оставалась частным делом того или иного клана, куана или, в крайнем случае, коалиции нескольких из них. Война обычно вырастала на почве кровной мести, а вызывал ее ряд причин: убийство, за которое не было уплачено достойной виры; оскорбление и ранение в ссоре; вторжение в чужие охотничьи угодья и спор из-за добычи. Походы предпринимались также с целью грабежа и захвата рабов (в основном на юг) или для защиты своих торговых интересов. Межклановые войны могли быть остановлены лишь при достижении равновесия потерь или же путем уплаты выкупа за еще неотомщенных погибших. Жизнь вождя равнялась нескольким жизням людей иного общественного положения. Самым распространенным среди тлинкитов оружием и неотъемлемой принадлежностью каждого мужчины был кинжал. Он постоянно носился в ножнах из жесткой кожи, которые вешались на шею на широком ремне. К оружию ближнего боя относились также копья и палицы. Палицы, изготовлявшиеся из дерева, камня, кости и даже металла, применялись тлинкитами сравнительно редко. Копья использовались равно и на войне, и на охоте (особенно медвежьей), их не метали, но вонзали в противника в рукопашной схватке. Подобно копью, лук также использовался и на войне, и на охоте, но на войне гораздо реже. Это объясняется отчасти тем, что тлинкиты обычно нападали на противника на рассвете, когда эффективность стрельбы из лука была минимальной. К тому же тлинкитские воины предпочитали рукопашную схватку, в которой не было места для лука и стрел. Известны, однако, факты применения этого оружия во время «морских битв» на каноэ, когда для защиты от стрел был разработан целый ряд специальных маневров. При стрельбе лук держался горизонтально – также, возможно, чтобы удобнее было целиться с борта каноэ. Позднее, однако, лук был быстро вытеснен широким распространением огнестрельного оружия, которое закупалось у европейских и американских морских торговцев. Известны даже случаи использования тлинкитами пушек. Тело тлинкитского воина было надежно защищено против всех видов известного ему оружия. Шлем вырезался из древесного узла или корня, изображая собой лицо человека или морду животного, раскрашивался или покрывался шкурой, украшался инкрустацией из меди и раковин, пучками человеческих волос. Шлем надевался на голову поверх меховой шапки и крепился под подбородком кожаными ремешками. Шею и лицо до уровня глаз покрывал воротник-забрало, который поддерживался на месте петлей или продолговатой деревянной пуговицей, зажатой в зубах воина. Кираса имела несколько разновидностей. Она изготовлялась из дощечек или комбинации дощечек и палочек, которые скреплялись вместе и оплетались тонко скрученными нитями сухожилий. Отдельные части доспехов скреплялись кожаными связками. Руки от запястий до локтевого сгиба защищали наборные деревянные наручи. Такие же дощатые наголенники прикрывали ноги от колен до подъема ступни. Деревянные доспехи могли носиться в сочетании с кожаными. Кожаные рубахи-безрукавки достигали бедра, а иногда спускались и ниже колен. Они состояли из одного или нескольких слоев шкур морского льва, лося или карибу. Многослойными бывали и боевые плащи. Подобные доспехи изготовлялись из сложенной вдвое шкуры, в которой сбоку прорезали отверстие для левой руки, а верхние края скрепляли, оставляя отверстие для головы. Защищенная левая сторона подставлялась врагу в бою, особенно во время поединка на ножах. Внешняя поверхность расписывалась тотемными символами. Кинжалы, палицы, а также боевые шлемы и ружья, подобно домам и каноэ, получали особые названия (например, кинжал «Касатка», шлем «Шапка Ворона» и пр.). То есть в здешнем регионе тинклиты были явными экспансионерами. Для сравнения следует отметить, что подчиненные РАК эскимосы и алеуты, составлявшие большую часть промысловых партий и боевых ополчений компании, в основном применяли в бою то же оружие, что и на промысле. По наблюдениям Ю. Ф. Лисянского, «кадьякское оружие состоит в длинных пиках, гарпунах и стрелках, которыми промышляются морские звери. Когда жители вели войну между собою, то вооружались большими луками … и стрелами с аспидными или медными носками… Здешние стрелки бросаются с узких дощечек (правою или левою рукою), которые держать должно указательным пальцем с одной стороны, а тремя меньшими с другой, для чего вырезаются ямки. Они кладутся перяным концом в небольшой желобок, вырезанный посреди вышеозначенной дощечки, и бросаются прямо с плеча». Огнестрельное оружие туземным союзникам РАК доставалось лишь в единичных случаях. Вооружение самих русских промышленных, что было особенностью на данном военном театре, также не превосходило тлинкитских арсеналов качественно. В 1803 году укрепления РАК были снабжены медными единорогами (чугунных пушек «было весьма немного»), а на вооружении артелей и гарнизонов находилось вообще мало «ружей, винтовок и штуцеров». И к тому же – невысокого качества, по сравнению с центральными районами Сибири или пограничным с Китаем Приамурьем, то есть явно по остаточному принципу. Относительно сравнительного достоинства огнестрельного оружия тлинкитов и русских красноречиво свидетельствуют слова Н. П. Резанова, который в 1805 году писал о колошах: «У них ружья английские, а у нас охотские, которые слабы вообще и в большинстве после осмотра – по привозу партии с материка – за негодностию их в боях и на охоте больше не употребляются».

Поскольку снабжение колоний оружием осуществлялось нерегулярно и без определенной программы, то вооружение служащих компании было зачастую весьма пестрым. К судну В. М. Головнина в 1810 году подъехали промышленные, «вооруженные саблями, пистолетами и ружьями». Начальник якутатской крепости подарил индейскому вождю шпагу-трость, сохранившуюся до настоящего времени. После первого столкновения с облаченными в доспехи тлинкитами А. А. Баранов потребовал присылки ему кольчуг и панцирей. В особенно невыгодном положении оказывались промышленные при рукопашных схватках, которые были в такой чести у тлинкитов. Подобный паритет в вооружении (а то и перевес в нем на сторону тлинкитов) русских при явной слабости его у алеутов и индейцев-союзников является одной из главных особенностей русской колонизации северо-западного побережья. Это, в сочетании с малочисленностью собственно русских – служащих РАК, во многом объясняет тот факт, что в первые два десятилетия компании инициатива в военных действиях нередко была в руках индейцев. За весь период вооруженных столкновений компания предприняла лишь одно наступательное действие – знаменитый поход Баранова на Ситку в 1804 году, для осуществления которого пришлось напрячь все силы и даже использовать помощь извне (прибытие «Невы» под командованием Ю. Ф. Лисянского). В большинстве случаев русские предпочитали действовать путем комбинации из войны и дипломатии, и на этом поприще приказчики и комиссионеры РАК стали настоящими мастерами. В результате такого подхода к 1818 году тинклитов, как и чукчей ранее, удалось постепенно замирить, сделав их подданными либо союзными (в зависимости от клана) империи. Вопросы войны и мира у тлинкитов решались советом мужчин клана. Помимо того, предводитель похода (обычно клановый вождь, его брат или племянник) совещался с шаманом, который провидел планы противника и боролся с враждебными духами. Как правило, военные походы совершались по морю. Архимандрит Анатолий писал, что тлинкиты, «отличаясь храбростью и неустрашимостью… предпринимали нередко походы морем… подобно викингам, на огромные расстояния, причем в одни сутки, при благоприятной погоде, проезжали по 150 и 200 миль, то есть около 300 верст». Размеры флотилий могли достигать нескольких десятков батов – этим якутским словом русские по привычке называли боевые каноэ тлинкитов (яку). Иногда столкновения враждующих сторон происходили на море, как то случилось в битве хуцновцев и стикинцев у современного острова Врангель. В таких случаях особое значение приобретали мореходные качества батов, умелое управление ими, опытность кормчих и слаженность действий команды. Скрытно подплыв к враждебному селению, воины высаживались на берег, облачались в доспехи и раскрашивали лица черной краской – «в цвет смерти». На рассвете они нападали на селение, убивая мужчин и захватывая в плен женщин и детей. Пленников обращали в рабство, но могли освободить за выкуп. Пребывание в неволе считалось позорным, особенно для благородных анъяди, и после освобождения им следовало пройти через очистительные ритуалы. Подобные же обряды в бане-потельне совершали и вернувшиеся из похода воины. Заключение мира сопровождалось взаимным обменом заложниками. Число их обычно бывало два, четыре или восемь, а назывались они оленями (quwaka’n), «так как олень – кроткое животное и представляет собою мир». То были люди знатные, и считалось честью войти в их число. Прибывшим в конце XVIII столетия в страну тлинкитов русским промышленным поневоле пришлось постигать сложные обычаи войны и мира аборигенов и в полной мере считаться с ними.

Первые встречи

Первая встреча русских мореплавателей с тлинкитами относится к июлю 1741 года, когда 15 моряков с пакетбота «Св. Павел» пропали без вести в районе бухты Таканис на острове Якоби. Судьба пропавших моряков так и осталась неясной, как и точное место происшествия. Выдвигалось предположение о гибели их от рук индейцев. Однако наиболее распространенной является версия о гибели обеих шлюпок Чирикова в прибрежных бурунах, как то произошло в заливе Льтуа со шлюпками экспедиции Лаперуза в 1786 году. По другим версиям, пропавшие были перебиты индейцами или же уцелели и поселились среди них. Следующая встреча состоялась в июне 1788 года, когда шелиховский галиот «Три Святителя» под командованием штурманов Г. Г. Измайлова и Д. И. Бочарова вошел в Якутатский залив. Встреча эта прошла вполне мирно. Результаты этого плавания дали Г. И. Шелихову возможность выставить в выгодном свете свою деятельность перед государственными чиновниками, чтобы добиться для своей компании новых государственных субсидий и привилегий. По мере продвижения русских промысловых партий к югу тлинкиты принимали их все более и более неприветливо. Кроме того, что партовщики опустошали их традиционные охотничьи угодья, индейцев раздражало и то, что в состав этих партий входили не только кадьякцы и алеуты, но и их традиционные враги – эскимосы чугачи. Сами же тлинкиты в тот период весьма активно, как и следует экспансионерам-завоевателям, расширяли на севере собственную сферу влияния, включив уже в нее индейцев эяков. Всем этим и объясняется тот факт, что если первые встречи с русскими мореплавателями, посещавшими их земли с исследовательскими и торговыми целями, проходили у тлинкитов мирно, то открытие на их территории активного промысла и строительство опорных баз компании быстро привело к вооруженным столкновениям. Первое из них, впрочем, произошло в результате случайной встречи русской экспедиции с одним из тлинкитских военных отрядов. В ночь на 21 июня 1792 года воины Якутат-куана, вышедшие в набег против чугачей, атаковали встретившийся им на пути лагерь партии А. А. Баранова на остров Нучек. Индейцы подобрались к спящему лагерю в излюбленное ими для нападений время: «в самую глубокую ночь пред зорею». Хотя в карауле и стояли пять человек, но «за мрачностию ночи» тлинкитов заметили, только когда те были уже в десяти шагах. Со всех сторон ворвались индейцы в лагерь, пронзая копьями палатки и выбегающих оттуда полусонных людей. Шагнув из ночного мрака в своих диковинных доспехах, они казались русским «подлинно… страшнее самых адских чертей». Ружейная стрельба не могла сдержать их натиска, «ибо одеты они были в три и четыре ряда деревянными и плетеными куяками и сверху еще прикрывались лосиными претолстыми плащами, а на головах [имели] со изображением лиц разных чудовищ претолстыя шишаки, коих никакие пули наши не пробивали». Русские стали было метить по головам, но и тут пули были бессильны против этих страшных неприятелей.

Положение Баранова было тем более опасным, что больше половины из его людей было новичками-аборигенами, которым не приходилось еще попадать в подобные переделки. Тлинкиты же, «наблюдая совершенный порядок в движениях по голосу одного повелевающего, стройно к нам приближались, а часть только отделенная бегала туда и сюда, причиняя вред нам и иноверцам». Баранов выбежал со сна в одной рубахе, которая тотчас оказалась проколота индейским копьем. Чугачи и кадьякцы, видя, что их оружие бессильно против доспехов тлинкитов, в панике бросились к байдарам и поспешно отвалили от берега, а те из них, кто остался на берегу, «теснясь в нашем стане, отнимали действие рук». Даже три залпа из однофунтовой пушки не могли опрокинуть рвущихся вперед тлинкитов: «Два часа они стояли, и мы огонь по них производили до самого рассвета». Затем они отошли, унося своих раненых. Русских спас боевой опыт и канатные нервы нескольких опытных ветеранов. Баранов подсчитал потери. Из русских погибло двое, кадьякцев же пало 9 человек и еще 15 было ранено. Тлинкиты, отступая, оставили на поле боя тела 12 своих воинов. Встревоженный Баранов поспешил с возвращением на Кадьяк, опасаясь внезапного вторжения тлинкитов в Кенайский залив. Тотчас после такой встречи Александр Андреевич срочно затребовал у правления компании присылки оружия: «колчуг или пансырей сколко можно более… и ружья со штыками весма нужны в опасных случаях, сколко нибудь гранат и поболше пушки». С тех пор до самого конца своего пребывания в Америке Баранов не расставался с кольчугой, носимой им под верхней одеждой.

Нарастание враждебности

В период 1794–1799 годов русские промысловые партии все глубже проникали в страну тлинкитов, основывая там опорные базы и ведя промысел калана. В 1794 году на юг были отправлены Егор Пуртов и Демид Куликалов во главе партии, в состав которой входили 10 русских и более 90 кадьякцев и чугачей. Встречи и переговоры с тлинкитами Якутат-куана завершились вывозом на Кадьяк двенадцати аманатов, как мужчин, так и женщин. Там они были крещены священниками из только что прибывшей в колонии православной миссии. Они стали, формально, пожалуй, первыми христианами среди тлинкитов. В 1795 году А. А. Баранов на борту судна «Ольга» посетил Якутат и Ситку. В июле 1796 года в Якутате было основано первое русское поселение в землях тлинкитов – крепость Якутат и селение Новороссийск (Славороссия). В 1797–1798 годах портовщики уже промышляли в Хуцновском проливе (пр. Чатам), разделявшем соперничающие куаны Ситка и Хуцнуву. Из каждого похода на Кадьяк доставлялось до 2000 бобров. Однако осенняя непогода губила байдарки на обратном пути к Якутату. Зимовать же в местах промысла мешали «не совсем приязненные колоши». Требовалось создание новой постоянной базы в южных районах, необходимость чего подкреплялась и политической целью: «не допустить англичан и американцев к произведению торговли с дикими, кои доставляют и огнестрельные орудия, и не допускать их поселиться на местах, обысканных российскими мореплавателями». В итоге А. А. Баранов, по его собственному выражению, решил «во что бы то ни стало» основать русское заселение на Ситке. В апреле 1799 года с Кадьяка им была отправлена партия алеутских охотников в 55 байдарок, а вслед ей и три судна – «Екатерина», «Орел» и «Ольга». Начало экспедиции было неудачным: 2 мая у мыса Саклинг разыгралась буря. Затонуло 50 байдарок и 10 человек, а выброшенные на берег подверглись нападению индейцев эяков во главе с Якегуа и южных чугачей под предводительством Иркука. Обессилевшие в борьбе с холодными волнами, люди вряд ли были в силах сопротивляться. В итоге было убито и частью пленено от 26 до 30 человек. Но, несмотря на все преграды, 7 июля 1799 года «Ольга» вошла в Ситкинский залив, а за ней последовали и другие суда экспедиции. Положение Ситка-куана в этот период было непростым: наиболее влиятельный и могущественный ситкинский клан киксади вел войну с не менее сильным кланом дешитан из Хуцнуву-куана (остров Адмиралти). Видя в русских потенциальных союзников, вожди киксади дали согласие на основание поселения. 15 июля русские уже начали валить лес и обустраиваться на новом месте. Заложенное поселение было названо крепостью Св. Архистратига Михаила. Зима 1799/1800 года была тревожным временем и для русских, и для тлинкитов. Чтобы наладить добрые взаимоотношения с аборигенами, русские отчасти применялись к их же обычаям, устраивая званые пиршества с раздачей подарков, что должно было ассоциироваться у тлинкитов с традиционными потлачами. Тем временем пришел конец вражде киксади и дешитанов. Кланы примирились, и слишком тесная связь с русскими становится теперь для ситкинцев чересчур обременительной. И киксади, и русские почувствовали это весьма скоро. Тлинкиты из других куанов, во множестве посещавшие Ситку после прекращения там военных действий, насмехались над ее жителями и «хвалились свободою своей». Крупнейшая размолвка произошла на Пасху, однако благодаря решительным действиям А. А. Баранова кровопролития удалось избежать. Однако 22 апреля 1800 года А. А. Баранов отбыл на Кадьяк, оставив в новой крепости «начальствующим» В. Г. Медведникова. Это был человек храбрый, исполнительный, наделенный организаторскими способностями. Но, будучи неплохим исполнителем и руководителем небольших партий и экспедиций, он не проявил себя с тем же успехом на более ответственном посту. Несмотря на то что тлинкиты имели богатый опыт общения с европейцами, оказавший влияние на их военный менталитет в виде сильного вооружения, как холодного (и оборонительного, и наступательного), так и покупного огнестрельного, отношения между русскими поселенцами и аборигенами все более обострялись, что привело в конечном итоге к войне. У русских и англо-американских торговцев была в здешних водах одна цель, один главный источник прибыли – пушнина, мех морских бобров (каланов). Но средства достижения этой цели были различны. Русские сами добывали драгоценные меха, посылая за ними партии подневольных алеутов и основывая в районах промысла постоянные укрепленные поселения. Скупка шкур у индейцев играла второстепенную роль. Прямо противоположно поступали, в силу специфики своего положения, британские и американские (бостонские) торговцы. Они периодически приходили на своих кораблях к берегам страны тлинкитов, вели активную торговлю, закупали пушнину и уходили, оставив индейцам взамен ткани, оружие, боеприпасы, спиртное. РАК же не могла предложить тлинкитам аналогичных сделок из-за оружия. Действующий среди русских запрет на торговлю огнестрельным оружием толкал тлинкитов к еще более тесным связям с бостонцами. За свой гуманизм, оказавшийся эффективным в конечном итоге, то есть в долгой перспективе, русским – в краткосрочной перспективе – пришлось платить. Соседственные колюжи укоряли ситкинских в том, что они попущают малому числу русских властвовать над собою и что наконец сделаются их рабами. Они советовали истребить промышленных и обещали дать нужную для того помощь.

Война

На первом этапе оказавшейся затяжной войны против РАК выступает хорошо организованный и сплоченный союз нескольких тлинкитских куанов, силы которого действуют наступательно и эффективно. В этом им немало способствуют такие важные факторы, как численный перевес, хорошее вооружение, полное владение инициативой. Уверенности тлинкитам придавала и надежда на поддержку со стороны англо-американских морских торговцев. Зимой 1802 года в Хуцнуву-куане состоялся великий совет вождей, на котором было принято решение о начале войны против русских. В нем принимали участие акойские тойоны Осип из текуеди и Честныга (Джиснийя) из тлукнахади, ситкинский Скаутлелт со своим племянником Катлианом, тойоны из Кэйка, Кую, Стахина, Таку, а также вожди хайда-кайгани с острова Принца Уэльского Канягит и Кустастенс и представители цимшиан, имевших тесные связи с рядом тлинкитских кланов. Тойоны Канягит и Кустастенс главенствовали на собрании. На их острове стараниями европейских дезертиров была уже выстроена крепостца, они были превосходно вооружены и по окончании совещания раздали его участникам «множество пороха, свинца и прочих снарядов и сколько-то больших пушек». В это же время в Хуцнуву зимовало американское судно «Глобус» под командованием Уильяма Каннингема. В октябре 1801 года оно подверглось нападению индейцев, союзных россиянам, в маленькой бухте близ Скидегата (острова Королевы Шарлотты), когда погибли два матроса и капитан Бернард Мэджи. Каннингем, как старший помощник, принял на себя командование судном и привел его на зимовку в Хуцнов. И. А. Кусков сообщал, со слов своих индейских информаторов, что именно начальник «зимовавшего на хуцновском жиле американского судна» заявлял тлинкитам, что американцы «больше ходить судами к ним не будут, не имея на промен довольного количества бобров. И, сказав прямо, ежели они не истребят Ново-Архангельской нашей под Ситкой крепости и партии, да и сами они колюжские обитатели через то лишаются своих выгод». Это было прямое подстрекательство к нападению. Отсюда логически вытекает, что Каннингем либо участвовал в совете вождей, либо имел к нему достаточно тесное отношение, а слова его имели вес для собравшихся тойонов. Также необходимо отметить и то, что в июне 1802 года «Глобус» окажется среди тех трех иностранных судов, которые войдут в Ситкинский залив вскоре после гибели русской крепости. И, более того, он будет занимать среди них главенствующее положение: именно на его борту будет заседать «военный совет» трех капитанов для обсуждения сложившейся ситуации. Из всех трех кораблей только «Глобус» никогда впредь не посещал селений РАК ни на Ситке, ни на Кадьяке. Учитывая все эти обстоятельства, можно сделать вывод, что именно на Уильяме Каннингеме лежит та доля ответственности за гибель Михайловской крепости, которую обычно возлагают на англичанина Генри Барбера. На совете индейцев был разработан план военных действий. Было намечено с наступлением весны собрать воинов в Хуцнуву и, выждав ухода с Ситки промысловой партии, напасть на крепость. Партию же намечалось подстеречь в Погибшем проливе «или в каком удобном месте облавить со всех сторон, разбить и потопить, а когда познают каким случаем об истреблении крепости… заманить в Ледяной пролив». Партией должны были заняться воины Кэйка-Кую. Акойцы Осип и Джиснийя получили задание разгромить Якутат, для чего их особо одарили «порохом и снарядами». Военные действия начались в мае 1802 года с нападения в устье реки Алсек на Якутатскую промысловую партию И. А. Кускова. Партия насчитывала 90 туземных охотников и более десятка русских промышленных. Нападением руководили акойские тойоны Павел Родионов и Джиснийя (Честныга). 19 мая партия Кускова достигла «дальнего акойского жила» в устье реки Алцех (Алсек). Индейское селение выглядело необычайно многолюдным и оживленным. Опытный глаз Кускова быстро обнаружил здесь не только самих акойцев, но и чужаков из других куанов. Немало было здесь славящихся своей воинственностью кагвантанов. Русские всегда с подозрением относились к подобного рода сборищам, и Кускова не могло не встревожить зрелище всех этих «съехавшихся из Ледяного пролива какнауцкого, каукатанского и с Якобиева острова разных жил и каких-то какантанов, по разным местам обитающих… как и самих акойских немалочисленно». Индейцы явно дожидались прихода партии. Промышленных встретили холодно, с откровенной враждебностью. Ненастная погода вынудила партию задержаться на этом месте. Собравшиеся в Акое тлинкитские вожди воспользовались задержкой партии, явились в палатку к Ивану Александровичу и стали «с грубыми и дерзкими выражениями» высказывать ему свое недовольство поступками промышленных. Они утверждали, что тлинкиты ежегодно терпят всяческие обиды, что партовщики совершают насилия и убийства, истребляют морского зверя, отчего индейцы «ощущают великие недостатки в одежде и прочих нужных для них вещах, что они получают на вымен от европейцев». Кусков пытался оправдаться, успокаивал разгневанных вождей подарками и табаком, искусно скрывая свои досаду и огорчение, чтобы не «потерять лицо» перед колошами. Но тойоны упорно не желали идти на примирение. Вслед за этим начались стычки между индейцами и партовщиками. Тлинкиты угнали несколько байдарок, убили мальчика-чугача, а промышленные в ответ захватили в заложники двух знатных индейцев. Это вынудило тлинкитов пойти на переговоры. Они обещали вернуть захваченное имущество, и Кусков очень неосмотрительно освободил пленников. Но утром 23 мая он напрасно ожидал возвращения угнанных байдарок. Вместо того к лагерю подступила толпа враждебно настроенных индейцев, вооруженных «обыкновенными ружьями, мушкатантами и копьями на длинных ратовьях». Навстречу им выслали толмачей Нечаева и Курбатова, которые должны были потребовать соблюдения условий вчерашнего соглашения. Но предводители тлинкитов их речи «с презрением слушали и отвечали с большою дерзостью». Они вновь повторили толмачам все то, что уже слышал от них в своей палатке Кусков. Видя, к чему идет дело, промышленные поспешили изготовиться к бою. Имеющие огнестрельное оружие стали в середину, а на флангах разместили чугачей с копьями. Затем тлинкитам передали, что промышленные желают «продолжать и утверждать мирные и дружественные положения, а в противном случае защищаться… готовы». Толмачи едва успели добежать до рядов своих товарищей, как вослед им уже полетели пули. Тлинкиты храбро атаковали партию, открыв сильнейший ружейный огонь, а с одного крыла даже бросились врукопашную, действуя своими длинными копьями. Однако тут их ждал достойный отпор. Отбитые с уроном, индейцы бежали – отчасти притворно, надеясь завлечь своих врагов в засаду у холма, «где и главная их артиллерия была сокрыта». В какой-то мере им это удалось: увлекшиеся преследованием чугачи действительно попали под ураганный огонь «из множества ружей и мушкатантов», в беспорядке бежав обратно в лагерь. При этом они потеряли убитыми одного кадьякца, а ранеными – четырех человек. Тлинкиты же потеряли в схватке 10 храбрейших воинов, среди которых был по крайней мере один вождь – «тойон каукатанского жила»; немало среди них было и раненых. Партия И. А. Кускова оказалась в весьма затруднительном положении. С одной стороны к стоянке подступал густой лес, а с другой – крутые холмы. Индейцы могли расстреливать промышленных в упор, сами оставаясь невидимыми и недосягаемыми для ответных залпов. К тому же во всей партии оставалось не более 250 патронов, а у неприятеля боеприпасы имелись в изобилии. Поэтому Кусков решил на оставшихся байдарках переехать на другую сторону залива и укрепиться там на более пригодном к обороне месте. Пока одни готовились к отъезду и грузили байдарки, другие, «стоя в линии», с оружием в руках прикрывали их на случай внезапного повторного нападения. Вдруг страх перед свирепыми колошами, издавна владевший чугачами и кадьякцами, перерос в открытую панику, охватившую большую часть партии. Вначале кадьякцы катмайской артели, а затем и прочие туземные партовщики стали покидать свои места в линии, бросать стрелки и, оставляя компанейское имущество на произвол судьбы, садиться в байдарки и поспешно отплывать прочь, несмотря на все угрозы русских. Видя замешательство, индейцы изготовились к новой атаке. Пришлось и русским, бросив палатку и иное компанейское добро, как можно скорее последовать за своими нестойкими союзниками. Вокруг уже свистели тлинкитские пули, и уже «прострелены были на многих платья, шляпы и байдарки». Одна байдарка в спешке опрокинулась, но залив партия пересекла без потерь. Достигнув противоположного берега, промышленные наскоро укрепились за поваленными деревьями и земляной насыпью. Тлинкиты преследовали их по пятам и, пользуясь отливом, с ходу атаковали новый лагерь партовщиков. Но тут-то и проявились все преимущества новой позиции Кускова: обстреливая партовщиков, индейцы вынуждены были поднимать ружья почти вертикально, и пули их свистели поверх голов осажденных, практически не причиняя им вреда. Перестрелка оказалась неудачной для тлинкитов, и они вскоре отступили. Ненастная погода задержала партию на новом месте до самого конца месяца. Но уже 25 мая тлинкиты, видя полную неудачу своих воинственных планов, пошли на переговоры и заключили перемирие, даже выдав Кускову заложников. После этого партия ушла в Якутат, оставила там больных и раненых и через три недели вновь выступила на промысел. Казалось, опытные русские уверенно берут верх над противником. Между тем 16 июня 1802 года, выждав ухода на промысел ситхинской партии Ивана Урбанова, союзные тлинкитские силы численностью до 1500 воинов нанесли главный удар: атаковали и уничтожили крепость Св. Архистратига Михаила. Там в те дни никто не ожидал беды. После того, как из поселения ушла промысловая партия Ивана Урбанова (около 190 алеутов), на Ситке осталось 26 русских, четверо или шестеро «англичан» (американских матросов на службе РАК), 20–30 кадьякцев и до 50 женщин и детей. Небольшая артель под началом Алексея Евглевского и Алексея Батурина 10 июня отправилась на охоту к «дальнему Сиучьему камню». Прочие обитатели поселения продолжали беспечно заниматься своими повседневными делами. Индейцы атаковали одновременно с двух сторон – из леса и со стороны залива, приплыв на боевых каноэ. Воины в расписных лосиных плащах, дощатых деревянных латах, резных шлемах и устрашающих масках издавали «страшный рев и шум в подражании тех зверей, коих личины на себе имели, с одной целию, чтобы вселить более страха и ужаса». Поселенцы заперлись в казарме, а тлинкиты обступили ее кругом и «вдруг отбив у окон ставни, начали беспрестанно из ружей в окна стрелять… и сенные двери в скором времени вышибли и у казармы на двери прорубя небольшую дыру в кою также из ружей стреляли». Но, хотя русские «ис казармы сколко могли… отстреливались, но против множества вооруженного народа отстреляться не могли, вскоре у казармы и дверь вышибли, в самое то время Тумакаев ис пушки во двери выстрелил, хотя тогда уже и был ранен». Несколько индейцев рухнуло замертво, прочие отшатнулись, но закрепить этот небольшой успех осажденным было нечем: орудийные заряды хранились на втором этаже, а внешняя лестница, по которой только и можно было попасть туда, была уже занята столпившимися на ней колошами. Тем временем индейцы подожгли кровлю здания, и вскоре пламя охватило весь блокгауз. «Когда чрезвычайно усилился огонь, тогда русские бросались сверху на землю… коих колоши подхватывали на копья и кололи, – вспоминает попавшая в индейский плен алеутка Екатерина Лебедева, – видно только было, что всех на улице кололи, строение жгли, имущество компанейское и промысел бобровый, как и нас … делили по себе». Артель Батурина была перехвачена 17 июня на обратном пути в крепость. Уже достигнув Гаванского мыса, промышленные заметили какого-то человека, махавшего им с берега руками. Это оказался один из кадьякцев, «Килюдинского жила обитатель», отставший по болезни от партии Урбанова и чудом избежавший гибели при захвате крепости тлинкитами. Едва он успел в двух словах сообщить им о «вчерашнем нещастии», как сзади, из-за гряды мелких островков вылетела стая боевых тлинкитских батов. Поднялась суматоха. Василий Кочесов пересел в байдару под парусом и, выбрасывая по пути груз для облегчения лодки, пересек Гаванскую бухту. Индейцы преследовали беглецов, осыпая их пулями. Наконец байдара ткнулась носом в берег у подножия крутого утеса, и все, сидевшие в ней, бросились бежать, настигаемые тлинкитами, которые «безпрестанно по ним стреляли из ружей». Приложив отчаянные усилия, Батурин и с ним пятеро алеутов сумели взобраться по почти отвесному склону на вершину утеса и там рассыпались по лесу. Прочие, во главе с Кочесовым, прижатые к скале, яростно отстреливались. Схватка была неравной, и вскоре в живых осталось лишь двое – израненные Василий Кочесов и Алексей Евглевский. Уцелевшие поселенцы, скрывшиеся в лесу или уведенные в плен, были спасены совместными усилиями английского капитана Генри Барбера и американских капитанов Уильяма Каннингема и Джона Эббетса, корабли которых вошли в Ситкинский залив вскоре после резни. Первым здесь появился 24 июня бриг Генри Барбера «Единорог». Британцы спасли нескольких уцелевших поселенцев и захоронили тела погибших. Спустя три дня к судну приблизилось каноэ, в котором находились предводители ситкинских тлинкитов, Скаутлелт и Катлиан. Они предложили капитану выдать им русских, обещая заплатить за это мехами. Русские в свою очередь просили его захватить обоих вождей. В итоге Барбер «приказал задержать [индейцев] заковав тайона и племянника в ножны и ручны железа притом с таковым приказанием ежели не велит тайон представить сколко есть всех захваченных … людей … то не будет отпущен почему тот тайон и приказал оставшим в байдарах команде своей чтоб привести [пленных] и после тово начали привозить наших служащих девок и баб, но не вдруг, а по одной толко, напоследок начальник [Барбер] сказал тайону ежели всех сколко есть захваченных не привезешь или тебя повешу (в страх коему уже и петля была приготовлена) либо увезу непременно на Кадьяк». В тот же день, 27 июня, в Ситкинскую бухту вошло еще два судна – оба под флагом Соединенных Штатов. Судном «Тревога» командовал Джон Эббетс, знакомый русским по прежним своим посещениям Михайловской крепости. Другим судном был «Глобус» Уильяма Каннингема. Неизвестно, каковы были первоначальные планы Каннингема, но он вступил в соглашение с другими капитанами и принял деятельное участие в разработке плана совместных действий. С кораблей был открыт огонь по индейским каноэ, находившихся там вождей захватили в плен и взамен их освобождения потребовали вернуть русских пленников и компанейское имущество. После того, как один из заложников был повешен, тлинкиты согласились на эти условия. В конечном итоге на судне Барбера, куда передавали всех пленников, скопилось 3 русских, 5 кадьякцев, 18 женщин-алеуток и 6 детей. Освобожденные пленники требовали от капитана увезти вождей-заложников на Кадьяк, но Барбер сдержал условия соглашения и освободил тлинкитов. После этого он взял курс на Кадьяк, где потребовал от правления колоний вознаграждения за спасение людей. Именно этим и объясняется христианский гуманизм англосаксов. Тем временем в ночь на 20 июня воины куана Кэйк-Кую уничтожили ситхинскую партию Ивана Урбанова. Затаившись в засадах, тлинкиты ничем не выдавали своего присутствия, и, как писал К. Т. Хлебников, «начальники партии не примечали ни неприятностей, ни повода к неудовольствиям… Но сия тишина и молчание были предвестниками жестокой грозы. Колоши, приготовленные, уже преследовали партию и, наблюдая движения оной, выжидали удобнейшего места и большей беспечности от утомленных трудными переездами алеут. Едва сии последние предались сладкому сну, как колоши во многолюдстве, но без шуму, вышед из густого лесу и во мраке ночи подойдя на близкое расстояние, быстро осмотрели стан и потом с криком бросились на сонных; не дали им времени подумать о защите, и почти на повал истребили их пулями и кинжалами. Весьма немногие избегли поражения бегством и скрылись в лесу; а все прочие остались жертвами на месте отдыха. Начальник партии, Урбанов, был схвачен и взят под стражу; но с помощию алеута, также схваченного, успел вырваться, убежать и скрыться в лесу. Совершив убийство, колоши выбрали из байдарок все бобровые шкуры, собрали все имущество алеут и переносили оные на баты, которые приехали туда на призывный крик из окрестностей, потом изрезали и переломали все байдарки. Они не имели сопротивления, и ни один из них не лишился жизни; но, обогатясь добычею, разъехались с радостными криками по жильям. Урбанов, соединясь в лесу с 7 алеутами, на другую ночь с осторожностию подошли на место поражения и, оплакав горькую свою участь, отыскали две байдарки, менее других поврежденные, исправили оные наскоро и пустились к Ситхе в продолжение ночей, а днем скрывались в дремучих лесах. На месте селения… они нашли дымящиеся остатки строения и, не останавливаясь, продолжали свой путь с возможной осторожностию до Якутата, куда и достигли 3 августа [21 июля по старому стилю]». При разгроме партии погибло около 68 человек. В то же время акойцы «во многолюдстве» прибывают в окрестности Якутатской крепости, и лишь внезапное возвращение партии И. А. Кускова спасает ее от разгрома. Разведчики, высланные Кусковым на Ситку, известили его о гибели Михайловской крепости. Опасаясь, что та же участь постигла и Якутат, он приблизился к берегу ночью, соблюдая все меры предосторожности. Лишь убедившись воочию, что поселение невредимо, партовщики решились высадиться на сушу. Видя увеличение сил противника, тлинкиты разъехались по своим селениям. Но и это не могло успокоить напуганных поселенцев. Страшные известия, привезенные Кусковым, вызвали в Якутате настоящую панику. Поселенцам мерещилось кровавое нашествие свирепых колошей из Ледяного пролива, и даже вполне лояльный тойон Федор «казался сомнительным». Посельщики требовали, чтобы их немедленно вывезли и, «выходя из повиновения, готовили для следования лодку», намереваясь самовольно бежать, бросив большую часть компанейского имущества и даже «тяжелую артиллерию». В конце концов Кусков сам решил остаться в Якутате со всей своей партией.

В целом летом 1802 года компания потеряла убитыми 203 человека (не считая пленных), но цифра эта должна быть увеличена еще где-то на два-три десятка человек за счет оставшихся безвестными туземных партовщиков. Из них около 30 – русских и американцев, в основном в крепости. Это был тяжелейший удар для Русской Америки, где в те годы вообще насчитывалось лишь около 300–400 человек русских. Продвижение русской колонизации в Америке затормозилось, а русский престиж в глазах аборигенов был сильно подорван. На некоторое время Якутат вновь превратился в передовой форпост русской колонизации в стране тлинкитов. Но угроза его безопасности сохранялась. Сознавая всю серьезность положения, А. А. Баранов возлагал все надежды на И. А. Кускова, которому в своем письме от 21 апреля 1803 года дал подробные инструкции, как вести себя в случае военной угрозы. Эти инструкции весьма любопытны, поскольку очень хорошо раскрывают как особенности ведения войны в колониях, так уровень военных познаний и тактические способности самого Баранова. Он писал, что если в Якутате станет известно, что «далние народы от коих было на вас в минувшем лете нападение не отстают от прежней зломысленности», то Кускову следует разведать «где они собрались во многочисленности… или занимают приметные и тесные для проезда партии дифилейные места»; после этого ему предписывалось «зделать атаку со всеми рускими и партовщиками». Во время похода советовалось всех встречных туземцев «перехватывать брать под стражу и расспрашивать», а в бою – выстроиться шеренгами и «пальбу из ружей производить плутонгами и взводами попеременно». Особое внимание обращалось на захват боевых каноэ противника – они, по мнению Александра Андреевича, «и нам для будущих разъездов будут нужны». Для этой цели рекомендовалось произвести фальшивую атаку для отвлечения сил и внимания врага, а самим «в тот час скорым шагом ударить на то [место], где их отабарены байдары». Указывал Баранов и еще на одну трудность, неизбежную в подобного рода войне, – необходимость бдительного контроля над собственным ополчением. Кусков должен был следить, чтобы партовщики в ходе сражения не рассыпались для грабежа и не «производили гнусное тиранство над пленными, ранеными или убитыми», чтобы тем самым они не «разстроили корпус соединенных сил». Применять на практике данные рекомендации И. А. Кускову не пришлось. Индейцы не решились возобновить военные действия, и в результате у РАК появилось время для передышки и сбора сил.

Битва за Ситку

Оправиться от последствий пережитой катастрофы компания смогла к 1804 году, когда в колонии прибыл шлюп «Нева» под командованием Ю. Ф. Лисянского. В мае 1804 года, собрав мощное ополчение, А. А. Баранов выступил из Якутата в поход на Ситку. Силы его насчитывали в своем составе 120 русских промышленных и около 500 «жителей кадьякских, аляскинских, кенайских и чугатских», под предводительством 38 тойонов. Сюда вошли практически все северные враги тлинкитов. Их предводители были поставлены под строгий контроль со стороны РАК. Общее руководство туземным ополчением осуществляли И. А. Кусков и Т. С. Демьяненков. Вопреки обычной практике, в Якутате туземным союзникам было даже выдано «множество ружей». Экспедицию сопровождало четыре компанейских судна: «Екатерина», «Александр Невский», «Ермак» и «Ростислав». К Ситке А. А. Баранов двигался кружным путем. Вначале он хотел обезопасить свой тыл перед решающей схваткой, а заодно устрашить союзные «бунтовщикам» тлинкитские куаны. Флотилия вошла в сердце страны тлинкитов и практически беспрепятственно двинулась по проливам на юг. К. Т. Хлебников позднее писал: «На пути до Бобровой бухты прошли колошенские селения: Какнаут, Коуконтан, Акку, Таку, Цултана, Стахин, Кек и Кую… Жители в селении, завидя русских, везде разбегались от страха, но сии селения проходили мимо, исключая двух последних, жителями коих была истреблена партия Урбанова. И потому в наказание за то [были] сожжены все их строения». «Нева» вошла в Ситкинский залив 19 августа 1804 года, встретившись тут с компанейскими судами «Екатерина» и «Александр Невский». В течение 19–24 сентября сюда подтянулись основные силы ополчения А. А. Баранова. В последующие дни произошел ряд небольших стычек. Уже 24 сентября тлинкиты внезапно атаковали группу байдарок и, отбив одну из них, застрелили двоих эскимосов. Едва весть об этом достигла становища, как «вооруженные промышленники тотчас бросились на помощь, – пишет Ю. Ф. Лисянский, – а я со своей стороны послал десятивесельный катер и ялик под командой лейтенанта Арбузова, так что в полчаса устье гавани покрылось гребными судами». Однако индейцы исчезли сразу после того, как нанесли удар, – погоня дошла до самого места бывшей Михайловской крепости и вернулась ни с чем. 29 сентября моряками «Невы» была замечена большая лодка. Это, как позднее выяснилось, возвращался из союзного Хуцнова новый верховный вождь киксади Катлиан. Он взял на себя организацию сопротивления и теперь вез своим воинам немалый запас пороха для предстоящей битвы. Еще не подозревая этого, Ю. Ф. Лисянский распорядился послать вдогонку колошенскому бату баркас с «Невы». Заметив погоню, Катлиан сошел на берег и лесом добрался до своей крепости, а каноэ повело за собой русский баркас. Матросы под командованием лейтенанта П. П. Арбузова стреляли вслед ему из ружей и фальконета, но индейцы продолжали дружно грести, успевая при этом еще и отстреливаться от наседавших преследователей. Но вот залп из фальконета угодил в мешки с порохом, и тлинкитская байдара взлетела на воздух (согласно индейскому преданию, искру, воспламенившую порох, высекли сами гребцы). Матросы выловили из воды шестерых индейцев. Все они были тяжко изранены. «Удивительно, каким образом могли они столь долго обороняться и в то же самое время заниматься греблей, – записывает в бортовом журнале Лисянский. – У некоторых пленных было по пяти ран в ляжках от ружейных пуль». Двое из пленников вскоре умерли, а прочих вывезли на Кадьяк. Баранов распорядился «разослать их по дальним артелям и употреблять в работы наравне с работниками из алеут, и в случае озорничества штрафовать; однакож обувать и одевать». Фактически эти воины превратились в каюров компании. Взрыв каноэ поразил воображение ситкинских киксади – уже в XX веке этнографами была записана поминальная песня, в которой родители оплакивали погибшего при этом сына. Индейцы лишились крупной партии боеприпасов, и вечером того же дня к Баранову снова вышел парламентер. Переговоры продолжались и на другой день, но ни к чему не привели. Наконец Лисянский и Баранов подступили к главному оплоту ситкинских тлинкитов – Крепости Молодого Деревца. Обороной ее руководил военный вождь клана киксади Катлиан. Воины каждого из шести домов ситка-киксади – дома Мыса, дома Глины, Сильного дома, дома Сельди, дома Стали и дома Внутри Крепости – были организованы в отдельные боевые отряды, каждый во главе с вождем своего домохозяйства. Общим числом около 3000 человек готовилось к упорной обороне. Важную роль в поддержании боевого духа индейцев играл шаман Стунуку. Крепость Шисги-Нуву представляла собой типичный образец тогдашнего фортификационного искусства тлинкитов: неправильный четырехугольник, «большая сторона которого простиралась к морю на 35 сажен (65 м). Она состояла из толстых бревен наподобие палисада, внизу были положены мачтовые деревья внутри в два, а снаружи в три ряда, между которыми стояли толстые бревна длиною около 10 футов (3 м), наклоненные во внешнюю сторону. Вверху они связывались другими также толстыми бревнами, а внизу поддерживались подпорками. К морю выходили одни ворота и две амбразуры, а к лесу – двое ворот. Среди этой обширной ограды [находилось]… четырнадцать барабор, весьма тесно построенных». Так описывал крепость Ю. Ф. Лисянский. А. А. Баранов также отмечал, что крепость Катлиана была выстроена из «претолстого в два и более обхвата суковатого леса; а шалаши их были в некоторой углубленной лощине; почему и по отдаленному расстоянию ядра и картечи наши не причиняли никакого вреда неприятелю». Кроме того, в индейских бараборах были «вырыты во всякой [из них] ямы, так што колоши свободно укрываться могли от ядер и пуль, а тем куражась нимало не думали о примирении». После серии бесплодных переговоров 1 октября 1804 года русскими был предпринят штурм индейской крепости. Индейцы беспрерывно вели огонь из ружей и фальконетов, но не могли сдержать напора атакующих. Пули летели густо, но, как показывает характер ранений моряков, не прицельно. Меткости много вредили и горячка боя, и сгущавшиеся сумерки. Штурмующие уже собирались поджигать частокол и выламывать ворота, однако тут в ходе битвы произошел перелом. Кадьякцы и алеуты, а за ними и русские промышленные не выдержали жаркого огня и обратились в бегство. Тлинкиты, видя свой успех, усилили стрельбу и произвели вылазку. Видя такой поворот событий, Лисянский, прикрывая отступление, открыл огонь из судовых орудий. Только это и вынудило тлинкитов оставить преследование и вернуться под защиту стен крепости. Приступ был сорван. «Шаман киксади предвидел этот фронтальный штурм и посоветовал Катлиану, чтобы воины киксади не стреляли до тех пор, пока алеутские охотники не окажутся прямо под стенами, – говорится в тлинкитском предании, записанном сказителем и собирателем легенд Хербом Хоупом. – Воины киксади показали крепкую военную дисциплину, сдерживаясь и не стреляя, как им и было сказано, пока алеутские охотники не достигли стен. Затем они открыли огонь залп за залпом поверх голов алеутов в ряды русских, которые как раз вошли в пределы досягаемости. Алеуты сломали ряды и стали отступать на запад, где на берегу их ждали байдарки. Их преследовали молодые воины, ринувшиеся из-за форта в самую гущу бегущих. День был тихий, и поле боя скоро заволокло густым покровом порохового дыма, так что противникам было трудно различать друг друга. Среди дыма Катлиан и несколько воинов выпрыгнули из Каасдахеен и атаковали русских с тыла. Битва выплеснулась на берег. Воины киксади ринулись из Шис’ги Нуву и схватились с отходящими русскими. Киксади видели, как Баранов был ранен в битве. Они видели, как его увели с поля боя. Как только русские достигли кромки воды, пушка с «Невы» открыла огонь, прикрывая отступление последних русских. Русские были вынуждены бросить на берегу свою маленькую пушечку, покидая поле боя». В сражении погибло 3 матроса, 3 русских промышленных и 4 кадьякцев; среди раненых насчитывалось 9 русских промышленных, 6 кадьякцев и 12 человек из экипажа «Невы». Ранен в руку был и сам А. А. Баранов. Потери со стороны индейцев остались неизвестны. На следующее утро тлинкиты, воодушевленные вчерашним успехом, сами принялись обстреливать русские суда из своих пушек, не нанеся им, впрочем, никакого вреда. Лисянский, которому раненый Баранов передал командование экспедицией, ответил на эту дерзость залпами артиллерии «Невы». Бомбардировка произвела на индейцев достаточно сильное впечатление, и они вновь заявили о своем желании заключить мир и даже прислали одного аманата. Исключительно точная бомбардировка, производимая элитными канонирами корабельной артиллерии «Невы», вынудила Катлиана пойти на переговоры. Первоначально он тянул время, надеясь на подход подкреплений, однако никто из враз перепуганных союзников не явился на помощь ситкинцам. Тлинкиты начали присылать аманатов и освобождать удерживаемых с 1802 года пленных кадьякцев. В ночь на 7 октября, опасаясь репрессий со стороны русских, тлинкиты тайно покинули крепость, уйдя через лес и горы на другой берег острова. Их потери с трудом поддаются сколько-нибудь точной оценке. К. Т. Хлебников сообщает, что подле оставленной тлинкитами крепости было найдено до 30 мертвых тел. Это отчасти согласуется и с устной индейской традицией. По словам тлинкитского сказителя Херба Хоупа, только дом Мыса, из которого он сам был родом, потерял в боях 1804 года около 20 воинов. А домов было 6. Крепость была отдана на разграбление алеутам, а затем сожжена. На месте индейского селения был основан Ново-Архангельск – будущая столица Русской Америки. Отступив, Катлиан продолжал сопротивление. Его воины нападали на отдельные группы алеутских партовщиков. К весне 1805 года ситкинцы уже выстроили себе новую крепость в проливе Чатам на острове Чичагова. Она была названа Чаатлк’а Нуву – Крепость Маленького Палтуса. Крепость была обнесена валом и частоколом, а единственный подход к ней посуху прикрывала засека из огромных древесных стволов. Русский толмач, вернувшийся из разведывательной поездки, сообщал, что тойоны русским не доверяют, а «новопостроенная ситкинская крепость походит на старую, но гораздо хуже укреплена. Она стоит в мелкой губе, и перед ней по направлению к морю находится большой камень». Катлиан явно учел опыт осенних боев и постарался по возможности обезопасить себя от грозных пушек «Невы». Однако летом 1805 года он соглашается вступить в переговоры и прекратить активную вооруженную борьбу. Одной из основных причин, толкнувших его к этому, следует считать отсутствие действенной поддержки со стороны других членов союза. Воевать все расхотели. Катлиан прибыл в Ново-Архангельск после полудня 28 июля 1805 года в сопровождении 11 воинов. Прежде чем пристать к берегу, он прислал Баранову одеяло из черно-бурых лисиц, прося принять его с неменьшей честью, чем его брата. Вытащив каноэ на берег, воины вынесли оттуда вождя на руках. Несмотря на прохладный прием – и кадьякцы и русские видели в нем главного виновника резни, – он пробыл в Ново-Архангельске до 2 августа, ведя переговоры с Лисянским и Барановым. «Сперва разговор наш касался до оскорбления, семейством его нам причиненного, а потом начали толковать мы о мире, – описывает эту встречу Ю. Ф. Лисянский. – Котлеан признал себя виновным во всем и впредь обещался загладить проступок свой верностью и дружеством. После сего г. Баранов отдарил его табаком и синим капотом с горностаями… На Котлеане была синего сукна куяка (род сарафана), сверху коего надет английский фризовый капот, на голове имел он шапку из черных лис с хвостом наверху. Он росту среднего, лицом весьма приятен, имеет черную небольшую бороду и усы. Его почитают самым искусным стрелком, он всегда держит при себе до двадцати хороших ружей…» Таким образом, поход ополчения под началом А. А. Баранова и вмешательство в ход событий судна «Нева» под командованием Ю. Ф. Лисянского привели к распаду союза и переходу инициативы в руки РАК. Следствием этого становится замирение большинства враждебных куанов, основание Ново-Архангельска и упрочение русского присутствия на Ситке.

Якутат и Ново-Архангельск

Второй этап борьбы (1804–1807) характеризуется неустойчивым равновесием сил, когда противники ведут скорее «войну нервов», чем активные боевые действия. Попытки же восстановить союз между куанами приводят лишь к их кратковременному оживлению и безрезультатным блокадам Ново-Архангельска (1806–1807). Наиболее громким событием этого периода является захват русского поселения в Якутате 20 августа 1805 года. Это событие было вызвано местными причинами. В 1805 году в Якутатской крепости проживало, не считая детей и некоторых женщин, около 60 человек: 28 русских и 35 туземных работников-каюров (из них 15 женщин). Кроме того, частыми гостями русского заселения были и обитавшие неподалеку индейцы, принадлежавшие к небольшому клану тлинкитизированных эяков (угалахмютов) – тлахаик-текуеди или тлухеди. Судя по сохранившимся якутатским преданиям, они нередко привлекались русскими к различным подсобным хозяйственным работам. Вождем этой группы был Танух (Зуб Морского Льва), человек «проворный, находчивый, знающий», пользовавшийся дружеским доверием со стороны начальника поселения. Возмущение индейцев вызвал рыбный запор, сооруженный русскими на реке Тавал. Он мешал рыбе проходить на нерест в озера, расположенные выше по течению. Это создавало для тлинкитов угрозу голода. Кроме того, запор перекрыл реку и для прохода индейских каноэ. Это и послужило причиной последовавшей трагедии. План Тануха строился на том, что он сам и его люди имели свободный доступ в крепость и визиты их не вызывали подозрений у русских. Для осуществления замысла Тануха воины тлухеди выбрали день 20 августа 1805 года, когда большинство обитателей крепости отправлялись на рыбную ловлю. Согласно заранее разработанному плану, Танух проник в крепость, убил русского начальника и подал сигнал своим людям, один из которых к тому времени уже убил сторожа у ворот. После этого «каждый индеец убил своего человека» – так лаконично описывает легенда последовавшую резню. Покончив с теми, кто в этот день оставался в селении, индейцы подстерегли возвращавшихся рыболовов и перерезали их. Уцелело лишь несколько человек, включая семью Степана Ларионова, начальника поселения (он был женат на индианке), которые оказались в плену. Дальнейшие события реконструируются на основании рассказа первого историка Русской Америки К. Т. Хлебникова и на данных индейских и эскимосских преданий. Легкая победа над русскими, одержанная индейцами практически без потерь, воодушевила якутатцев. К победоносным тлахаик-текуеди присоединяются воины из других кланов. Они решают совместно выступить против русских поселений в Чугацком и даже Кенайском заливах. В поход вышло восемь боевых каноэ, в которых разместилось около двухсот воинов. Чтобы не возбуждать подозрений, шесть каноэ оставили в устье Медной реки ожидать сигнала к атаке. План нападающих повторял в точности, только с большим размахом, схему захвата Якутатской крепости, что лишний раз подтверждает причастность к его составлению самого Тануха: вождь, пользуясь общеизвестными дружественными связями среди русских, проникает внутрь редута, убивает его начальника и подает сигнал воинам, которые и довершают начатое. Два каноэ с семьюдесятью воинами во главе со своим предводителем прибыли на Нучек. Индейцев беспрепятственно пропустили в крепость. Вождь встретился с ее начальником и «объявил, что пришел торговать с чугачами, как и прежде неоднократно случалось». Начальник, Иван Репин, «не подозревая его ни сколько, принял радушно и позволил заниматься плясками вместе с чугачами». Все шло по плану, и даже старые враги тлинкитов, чугачи, «были рады видеть их, потому что ожидали плясок». Однако из основного лагеря якутатских воинов сумел бежать невольник-чугач, который, добравшись до Нучека, раскрыл Репину замысел коварных гостей. Начальник тотчас принял меры. Союзные чугачи пригласили индейцев к себе на праздник в поселок Таухтуюк на Хоукинс-Айленд. Якутатцы согласились – возможно, чтобы не вызывать лишних подозрений и окончательно усыпить бдительность противника. Это дало возможность чугачам под предводительством своего вождя Апанги собрать силы, и ночью индейский отряд был вырезан. Этой же ночью в Константиновской крепости зарезался взятый русскими под стражу тлинкитский вождь Танух. Воины, уцелевшие после резни в Таухтуюке, добрались до базового лагеря и сообщили там о провале замысла. «Испуганные сим колоши, – повествует далее К. Т. Хлебников, – опасаясь, что чугачи немедленно нападут на них, с поспешностию собрались и, невзирая на бурную погоду, пустились обратно прямо через банку, очень далеко выдававшуюся от устья Медной реки в море. Байдары на банке были разбиты бурунами, и большая часть людей утонула; немногие спаслись на берег и все [были] перебиты туземцами, враждовавшими с ними исстари». На самой Ситке индейцы также упорно не желали складывать оружия. Положение русских на Ситке оставалось весьма шатким, а морской промысел день ото дня становился все опаснее. Тлинкиты могли еще смириться с утверждением пришельцев в крепости на месте родового гнезда киксади, но никак не с проникновением чужаков в их самые заповедные охотничьи угодья. Уже с 1805 года они чинили «беспрестанные препятствия» партии И. А. Кускова в Кековской бухте и в Хуцновском проливе. В начале июня 1806 года стало известно, что «чилхатские, хуцновские и акойские народы соединились с ситкинцами, числом до 3000, чтоб зделать на нас нападение, и посылали тойона осмотреть и заметить еще силы наши… Нападение было задумано сделать днем, потому что люди наши развлечены работами. Они положили в одно время ударить в три пункта; в лес на рабочих, на эленг отрезать мастеровых и зжечь судно и в то же время третьему отряду броситься на ботах и овладеть крепостью. Ночью посылали они лесом людей, которые взлезши на деревья смотрели не оплошны ли наши часовые, но слыша безпрестанные сигналы уверили их в осторожности». Благодаря заранее полученным сведениям срочно были приняты меры по укреплению обороны: всего за четыре дня крепость обнесли новым мощным частоколом «и столько же огородились под горою». Стена была закончена как раз к приезду очередного соглядатая. Им оказался считавшийся дружественным «тойон так называемой Жирной». Он прибыл в сопровождении двенадцати человек «и говорил здесь речь, что лишась многих родственников сердце его подавлялось горестью, но находит теперь отраду [в том] что прекрасное место родины его процветает и так величественно украшается. Краснобай сей просился в крепость, но не был впущен. Погостя три дни уехал он обратно». Известия, привезенные Жирным, расстроили все планы индейцев. В итоге «старшины и предводители разных народов передрались между собою с досады, что пропустили удобное время, и разъехались по проливам». Однако и после этого тлинкиты продолжали навещать русское заселение, прибывая группами по десять-пятнадцать человек и осматривая при этом «пристально укрепления наши», как отмечал наблюдательный Н. П. Резанов. Поселенцам приходилось постоянно держать оружие наготове: «На эленг не иначе ходят, как с заряженными ружьями, так как и в лес для рубки бревен и зжения уголья и для всех работ берутся равныя предосторожности». Не принесли успокоения и новости, доставленные на Ситку в начале июля американским капитаном Брауном с судна «Ванкувер». Он сообщил, «что нигде в проливах как ни многолюдны жилы не видел он мужеска пола, ни в Хуцнове, ни в Чилихате. Многие из тамошних и ситкинских старшин как слышно отправились в Кайганы уговаривать и их в долю на приз Ново-Архангельска, убеждая что буде не помогут они истребить нас, то мы и в Кайганах водворимся». Лето 1806 года выдалось настолько горячим, что Н. П. Резанов в письме к директорам РАК от 2 июля, не сдержавшись, взывает с неподдельным отчаянием: «Бога ради приступайте скорее к подкреплению края людьми. Испросите у Государя из Иркутского гарнизона 25 рядовых с барабанщиком и нижними чинами с одним офицером, который мог бы из сержантов заступить, ето можно, лишь бы трезвый и добрый человек был, и 25 или 30 ссыльных и отправить их сюда первым транспортом». На Резанова, как и на прочих колонистов, особенно действовал факт отличного вооружения «дикарей», а потому он настойчиво просил и Главное правление, и лично министра коммерции Н. П. Румянцева позаботиться о доставке оружия, в частности мортир, с помощью которых можно было бы успешно штурмовать тлинкитские крепости: «Одна бомба к ним брошенная понизила б гордость народов сих, которыя выстроя из мачтового в три ряда лесу крепости и имея лучшия ружья и фалконеты считают себя непобедимыми». Весной 1807 года тлинкиты, «собравшись из Чильхата, Стахина, Хуцнова, Акоя и других мест, под предлогом промысла сельдей», как и в минувшем году, наводнили Ситкинский залив. Заняв мелкие островки, во множестве усеивающие бухту, они «сим положением стращали и угрожали осажденных». Союзные силы насчитывали около двух тысяч воинов на четырехстах боевых каноэ. Им удалось захватить нескольких алеутов, которых пытались склонить к измене, обещая сохранить им жизнь и даже наградить, если они окажут помощь в захвате русской крепости. Однако пленникам этим, судя по всему, удалось бежать. Особенно ободряло индейцев отсутствие в Ново-Архангельске «уважаемого и страшнаго для них Баранова». Жившие в крепости «колошенские девки» привлекались тлинкитами для сбора сведений о противнике: навещавшие их родственники осведомлялись у них при встрече «о числе… людей и силе крепости». Фактически перекрыты были все пути снабжения Ново-Архангельска продовольствием, поскольку рыболовецким артелям было небезопасно выходить на промысел. Начальствовавший в крепости И. А. Кусков не имел в своем распоряжении достаточно сил, чтобы открыто выступить против осаждающих, но он быстро нашел выход из создавшейся ситуации, решив внести раскол в ряды врага. Зная, что «колошами весьма уважается чильхатский тоен», Кусков приглашает этого вождя в крепость, чтобы «употребить его посредником или склонить на свою сторону». Чилкатский предводитель прибыл в Ново-Архангельск со свитой из сорока человек, и в его честь было устроено празднество по типу индейских потлачей. «Гостей сих Кусков честил, ласкал, одаривал и сими средствами склонял удалиться от крепости, дабы избегнуть, как говорил он им, и подозрения на их род, всегда дружественный, в дурном намерении, о коем носятся слухи». Польщенный оказанным почетом, чилкатец подтвердил свои миролюбивые намерения в отношении русских, самого Кускова назвал другом и вскоре «со всею своею командою удалился от крепости». Дипломатия И. А. Кускова увенчалась полным успехом. Уход воинов Чилката и примирение их вождя с русскими вызвало замешательство среди союзников («по силе своей сей тоен составлял и главную надежду других колош», как отмечает К. Т. Хлебников). Ополчение распалось, военные отряды разъехались по проливам, Ново-Архангельск вновь был спасен от кровопролития.

Замирение по-евразийски

Новые обстоятельства требовали приступить к более всестороннему освоению края, больше внимания уделяя торговым связям с аборигенами. Становятся ненужными большие промысловые партии, а значит, отпадает и необходимость в создании укрепленных опорных пунктов. Вдобавок к промыслу мало-помалу приходит торговля и, как следствие, исчезает большинство причин, вызывавших вооруженные конфликты. Враждебность угасает. Тлинкиты так и не достигли своей цели – изгнания русских со своих земель. Война закончилась взаимоприемлемым, взаимовыгодным компромиссом. Российско-Американская Компания сумела закрепиться на юго-восточном побережье Аляски, получая прибыль как от торговли, так и от эксплуатации природных ресурсов края. Тлинкиты же, извлекая все большую выгоду из торговли с русскими, становились все менее агрессивными. В 1821 году главный правитель М. И. Муравьев позволил тлинкитам вернуться на место их родового поселения у стен Ново-Архангельска. Помимо стремления улучшить отношения с индейцами, он рассчитывал еще и на то, «что, имея под своими пушками жен и детей их и все имущество, гораздо легче будет содержать их в узде и узнавать все их замыслы». Война, вспыхнувшая в результате столкновения двух различных экономических и культурных укладов, медленно сошла на нет. По словам К. Т. Хлебникова, «колоши после поражения их… пока еще настроены подозрительно. Меры кротости, снисхождения и одолжения, ныне со стороны нашего колониального начальства в обращении с ними употребляемые, воздерживают их от явной вражды; но… Доныне отличные из них, пресыщаясь угощениями, твердят, что не намерены делать зла; но при первом каком-либо неудовольствии или ссоре… хватаются за ружья и кинжалы… они столь умны, что никогда не начинают открыто действия; хотя несколько раз случалось, что при малейших случаях, вооружась, скрывались за корни дерев и кусты [вокруг крепости] и ожидали последствий… Злейшие из них занимаются планами о нападении на крепость… Они твердят, что мы заняли места, где жили их предки, лишили их выгод от промысла зверей, пользуемся в лучших местах рыбной ловлей». Примером подобных конфликтов может служить случай, описанный Иннокентием Вениаминовым: «В Ситхе в 1824 году… по одному случаю произошла размолвка между русскими и колошами, которая столь была немаловажна, что все русские стояли под ружьем и… фрегат «Крейсер» был готов открыть неприятельские действия против колош по первому сигналу из крепости; а колоши еще ранее взялись за ружья и засели за пнями и колодами, некоторые расположились даже под самыми пушками крепостной будки и тем заняли дорогу к одному дому за крепостию, подле коего обыкновенно бывали переговоры и торговля. И тогда некто г. Носов (приказчик компании) пошел по этой дороге для переговоров с колошами, один, вооруженный только саблею; то один храбрый колоша, стоявший на самой дороге, тотчас прицелился в него. Но г. Носов, не обращая на него внимания, шел прямо и, подойдя к целившемуся колоше, дал ему такую оплеуху, что тот и с ружьем полетел в грязь, а г. Носов продолжал свой путь не оглядываясь. И колоша, как ни было это ему досадно и обидно, тем более, что товарищи его начали над ним смеяться, но не смел предпринимать ничего противу своего врага и обидчика». Старая вражда хоть медленно, но уходила в прошлое.

Надо признать, что свою евразийскую выдержку русские проявили и в Америке. Они нашли в себе мудрость не добивать индейцев в кампании 1804 года, а также после срыва атак 1805–1807 годов не проводить карательных акций, что наверняка попытались бы сделать на их месте англичане и американцы. Человеческий потенциал индейцев был в итоге задействован на совместные дела, а не был истреблен по американскому принципу «хороший индеец – мертвый индеец». И это, не сразу, постепенно, было оценено. Русские не мстили попусту, и индейцы тоже становились менее мстительными. Отметим, что к 1820 году, когда уже у русских появилось качественное превосходство в оружии, прежде всего за счет увеличения количества добротных кораблей с хорошими пушками, русские не соблазнились пролитием моря крови, отдав предпочтение явно назревшему замирению. То, чего не поняли или не хотели понимать англичане и американцы. А более мирные народы Северо-Западной Америки, которые не были экспансионерами, сошлись с русскими сразу.

В принципе, здесь повторилась ситуация Северо-Восточной Азии, с замирением чукчей и включением их пассионарной энергии в совместную экономику и торговлю края.

Почему на самом деле отдали Аляску, и именно Америке

Итоги военной кампании на Тихом океане оказались ошеломляющими. Отлично снаряженная объединенная англо-французская эскадра с корпусом морской пехоты на борту не смогла взять штурмом слабо укрепленный город-порт. Пехотинцы, к стыду своему, в бою потеряли знамя. Выследив и «заперев» русскую эскадру в заливе Де Кастри, английские и французские адмиралы «проспали» выпавшую им удачу и упустили русских. Отсутствие точных карт и сведений, которые свидетельствовали бы о том, что Сахалин не полуостров и существует судоходный пролив к северу, заставило командующего эскадрой контр-адмирала терпеливо ждать появления русских кораблей «из залива». Но они так и не появились. Русская эскадра бесследно «исчезла». Ее нашла в Лондоне на своих страницах британская газета «Таймс». Разразился грандиозный скандал. Английская и французская пресса развернула широкую кампанию травли командующего союзной англо-французской эскадрой, обвинив его в трусости и некомпетентности. О поражении в английском Адмиралтействе постарались побыстрее забыть. Но – не удалось. И до сегодняшнего дня самыми позорными поражениями Англии считаются жуткий и неудачный штурм Петропавловска-Камчатского в 1854 году и сдача порта Сингапур японцам (при 60-тысячной английской армии, которые сдались в плен 36 000 японцев).

А на берегу Амура появился новый российский город-порт. С другой стороны, усилить американское побережье российской короны после Александра Баранова так и не удалось. И русское правительство стало понимать важнейшую вещь: для нас приоритетна перспектива обладания незамерзающими портами Тихого океана на его западном побережье, а конкретно – в сегодняшнем Приморье, перспектива овладения которым четко нарисовалась после Крымской войны. И в 1860 году мы их получили, резко усилив свою мощь на Тихом океане. Но тут же встала другая задача. Ведь на Тихом океане враждебными русскому флоту были и английский, и французский. А американский – пока был нейтральным. Пока. У янки были очень большие проблемы с британскими властями Канады из-за штата Орегон, также расположенного у берегов Тихого океана. Поэтому Штаты не думали поддерживать англичан против русских. Опять же – пока. В будущем, как понимали в России, Аляску будет отстоять даже труднее, чем Камчатку. Бои за Петропавловск, мастерски проведенные русскими казаками и матросами, уже показали: город вынесен слишком далеко в океан, и даже отряды мобильных казаков – традиционный козырь России – перебросить через северные и бесплодные земли было сложно. Порты Приморья, с более теплым климатом, оборонять силами казаков, егерей и матросов было гораздо выгоднее. И тут Российской империи срочно потребовался сильный союзник против Англии на Тихом океане. Точнее, России стало очень важно договориться с Америкой: о союзе или хотя бы благожелательном нейтралитете. Потому что если бы новые порты Владивостока и Находки не признали бы и Англия, и США, со временем России было бы очень тяжело. А на Аляске – еще тяжелее. Русских в колонии было несколько сотен. Лояльных алеутов и индейцев – несколько тысяч. Колонии теряли прибыль, и население перестало прибывать. Поэтому со временем те же ныне лояльные янки, за счет демографического фактора, вполне могли бы стать опасными. А если бы даже нет – опасность от британской Канады никуда не девалась и тоже бы только росла. Поэтому, когда около 1860 года встал вопрос – что для России важнее, особенно в перспективе, на века, царская администрация хорошо поняла – конечно, незамерзающие порты Приморья. Даже получив информацию о золоте Аляски. Золота – и в Сибири много, а других теплых портов на Тихом океане заиметь не светит. Поэтому правительство Российской империи закинуло в Штаты предложение: мы вам продадим по символической цене Аляску, а вы не выступаете против занятия нами земель Приморья, на которых мы будем строить незамерзающие (Находка) или почти не замерзающие (Владивосток) порты стратегической важности. Наше правительство рассчитывало, что Америка тогда тоже была в конфликте с Англией (Орегон уладили, осадок еще оставался). Но оказалось, что эта сделка, в отличие от залихватских описаний в наших учебниках о бездарных правителях, профукавших Аляску, оказалась очень непроста. Американцы, уже зная о золоте Аляски, просто боялись приобретать такую землю. Она казалась им очень северной, очень сложной в освоении (даже русские надорвались) и очень неудобно расположенной географически. Стоило взглянуть на карту, и сразу становилось ясно: приняв Аляску, Америка охватывает британскую тихоокеанскую Канаду в клещи (с юга – полученный Орегон, а с севера – предлагаемая русскими Аляска). Америка автоматически становится противником Англии на Тихом океане. Уфф! И хочется, и колется… В итоге вопрос завис. Но вскоре началась американская Гражданская война. Англия и Франция тут же встали на сторону Юга. А Россия прислала свой флот в Нью-Йорк и в Сан-Франциско. На помощь Линкольну. Все-таки русский флот – маленький, да зубастый, с отлично выученными комендорами, единственный, который смог опять бросить вызов Англии и Франции одновременно. И всего-то через пять лет после Крымской войны!

Поэтому после победы северян в 1865 году Россия ненавязчиво снова возвращается к вопросу о продаже Аляски. Доверие в Штатах к нам тогда было на высоком уровне, оно существенно выросло. И вопрос был решен в 1867 году. Без дураков и бездарей. После чего Россия сосредоточилась на Дальнем Востоке и Средней Азии.

Выход к Амуру и Кяхтинская торговля

Атаман Хабаров выходит к Амуру

В 1649 году Хабаров с отрядом в 70 человек отправляется из Якутска вверх по Лене и по Олекме в поход по Амуру от впадения в него реки Урки до даурского городка Албазино. Весной 1650 года Хабаров вернулся в Якутск с отчетом и за подмогой. И осенью 1650 года, взяв Албазин, продолжил сплав по Амуру. Отряд Хабарова одержал многочисленные победы над местными даурскими и дючерскими князьями, захватив много пленных и скота. Результатом этого похода является принятие коренным приамурским населением русского подданства. В этом походе Хабаров составил «Чертеж реке Амуру», который явился первой европейской схематической картой Приамурья. Так, в августе 1651 года казаки Хабарова подошли к устью реки Зеи, затем к устью Буреи, покоряя новые племена. После зимовки в Ачанском острожке, на который весной напал большой маньчжурский отряд, Хабаров двинулся этой же весной по Амуру, так как с его немногочисленным отрядом дальше овладевать Приамурьем было невозможно. Выше устья Сунгари в июне 1652 года Хабаров встретил на Амуре русскую вспомогательную партию, но, узнав, что маньчжуры собрали против него шеститысячную армию, отступил на запад.

В августе 1653 года на Амур прибыл московский дворянин Дмитрий Иванович Зиновьев с царским указом «всю даурскую землю досмотреть и его, Хабарова, ведать». Недовольные Хабаровым казаки и служилые люди подали Зиновьеву челобитную на Ерофея Хабарова, обвиняя его в том, что он посылал ложные донесения в Якутск и много приукрашивал в своих рассказах о Даурии и Маньчжурии, чтобы побудить правительство на завоевание этих земель. Помимо этого выяснилось, что Хабаров был весьма недоброжелательно настроен по отношению к местным племенам и народностям, которые разбегались от него, в результате чего плодородная земля не возделывалась и ясак с племен не мог быть снят. Также Зиновьеву было сообщено о жестком отношении Хабарова к казакам собственного отряда. Окончательную ясность в существо происшедших на Амуре по вине Хабарова событий внесла «Известная челобитная Стеньки Полякова с товарищи», поданная царскому посланнику 6 сентября. Итогом наскоро проведенного Зиновьевым следствия было отстранение Хабарова от управления казачьим отрядом, его арест в устье реки Зеи и дальнейшая переправка в Москву. Все его имущество было конфисковано и описано. Приказным человеком на Амуре вместо Хабарова Зиновьев назначил Онуфрия Степанова Кузнеца.

В декабре 1654 года Зиновьев и Хабаров прибыли в Москву, где началось подробное разбирательство действий Хабарова. По итогам этого разбирательства руководители «бунта» против Хабарова были полностью оправданы. Хабаров же подал жалобу на Зиновьева, и началось новое разбирательство, которое завершилось осенью 1655 года в пользу Хабарова. В 1655 году Хабаров подал челобитную царю Алексею Михайловичу, в которой подробно перечислял свои заслуги в освоении сибирских и даурских земель. Царь просьбу Хабарова уважил лишь частично: денежного жалованья дано не было, но за многолетнюю службу его возвысили в чине – он получил звание сына боярского и был направлен в Сибирь в Усть-Кутский острог управлять Усть-Кутской волостью.

В 1667 году Хабаров приехал по делу в Тобольск и 15 ноября подал воеводе П. И. Годунову челобитную, в которой просил снова разрешить ему снарядить на свои средства 100 человек и идти с ними на Амур – в даурской земле «ставить города и острожки и завести хлебные пахоты, от чего государю в ясачном сборе и в хлебной пахоте будет прибыль». Какой ответ получил Хабаров, неизвестно, так же, как и неизвестна его дальнейшая судьба.

Но русские вышли к Амуру. Маньчжурам, новым правителям Китая, пришлось укреплять, помимо Китайской стены, земли к северу от Мукдена (своей исконной столицы).

Столкновения России и Китая

За земли Приамурья разгоралось соперничество между русскими отрядами и Китаем, и в 1682 году император Сюанье (новой маньчжурской династии – Цин) решил принять меры против русских поселений. К тому времени Албазин, наряду с Нерчинском, стал крупным центром русского влияния на Амуре, за тридцать лет с момента основания превратившись из дикой Амурской казачьей «сечи» в гарнизонный город. В начале лета 1685 года значительная цинская армия (5 тысяч человек, не считая конницы) на кораблях речной флотилии двинулась от Айгуна вверх по Амуру. В Албазин было послано два казака из отряда Мыльника с указом Лифаньюаня (учреждения по связям с вассальными землями): от русских под угрозой смерти требовали немедленно уйти с Амура. 10 июня 1685 года цинская флотилия появилась вблизи Албазина. В этот момент к нему подходили плоты со спешившими укрыться за крепостными стенами 40 жителями деревень с верховий Амура. Маньчжурские корабли обстреляли плоты из пушек и захватили их, пленив крестьян. Началась осада Албазина с гарнизоном в 300 казаков. Два последующих дня цинские войска строили вокруг Албазина осадные сооружения, позиции для артиллерии. Напротив северной крепостной стены были установлены наиболее мощные «ломовые» пушки. Когда они открыли огонь, оказалось, что бревенчатые укрепления Албазина, предназначенные для защиты от туземных стрел, не выдерживают попаданий из тяжелых орудий. По словам очевидцев, бывали случаи, когда китайские ядра прошивали город насквозь, одновременно пробивая и северную, и южную стену. В результате вспыхнувших пожаров в Албазине полностью сгорели хлебные амбары и церковь с колокольней. Была подбита одна из трех русских пушек. Жертвами маньчжурских обстрелов стали около 100 человек. В Нерчинске воеводой Иваном Власовым был подготовлен отряд на помощь Албазину: 100 человек с двумя пушками. Дополнительно на помощь осажденным спешил и отряд из западносибирских острогов под командованием Афанасия Бейтона, однако в Забайкалье он оказался связанным боями с монголами и поэтому опоздал. Ранним утром 16 июня 1685 года «богдойского царя люди», то есть цинские войска, начали общий штурм. Защищавшие Албазин гарнизон и люди «всякого звания» не давали маньчжурам преодолеть окружавшие крепость ров и вал и забраться на полуразрушенные укрепления. В 10 часов вечера маньчжуры отступили в свой лагерь. Лантань отдал приказ готовить новый штурм. Маньчжуры заваливали крепостной ров хворостом, так что русские решили, что их готовятся сжечь вместе с городом. Отогнать противника от стен албазинцы не могли, так как у них подошли к концу запасы пороха.

Воевода Алексей Толбузин обратился к Лантаню с предложением вывести гарнизон и жителей из Албазина в Нерчинск. Цинское командование настаивало на уходе русских в Якутск, считая, что Нерчинск также находится на маньчжурских землях. Однако Толбузину удалось настоять на отступлении вверх по Амуру, что было для русских гораздо предпочтительнее, чем переход через горный хребет в Якутию. 26 июня 1685 года крепость была сдана, а Толбузин с людьми отправился в Нерчинск, не имея запасов еды, питаясь по дороге кореньями и ягодами. 45 крестьян из деревень с верховий Амура, захваченных маньчжурами на плотах на Амуре при попытке укрыться в Албазине, были вывезены в Пекин, где они образовали русское поселение. Их потомки – албазинцы – благодаря поддержке Русской духовной миссии сохранили до наших дней православную веру, хотя в остальном стали полностью китайцами. Лантань уничтожил строения Албазина и, считая свою миссию выполненной, отошел к Айгуну. Там был оставлен гарнизон в 500 человек, остальные цинские войска ушли по реке Сунгари на юг, в Маньчжурию. В конце июня 1685 года в Нерчинске собрались и бывшие албазинцы, и опоздавшее к ним подкрепление. Не желая себе «побежную славу из Албазина учинить», русские решили попытаться вернуть себе город. В середине июля из Нерчинска вниз по Амуру был послан русский разведывательный отряд. Узнав, что цинские войска покинули разрушенный Албазин и даже не сняли посевы в окрестных деревнях, воевода Толбузин при поддержке нерчинского воеводы Власова немедленно организовал поход для восстановления главной русской крепости на Амуре. Заранее выслав вперед 200 конных казаков Бейтона, 27 августа 1685 года на пепелище Албазина прибыл на стругах сам Толбузин с войском из 314 служилых людей и 55 промысловиков и крестьян, которые до зимы отстроили заново город и несколько деревень. Таким образом, несмотря на военную победу, Цинскому Китаю не удалось вытеснить русских из Приамурья, и в следующем, 1686 году военные действия были продолжены новой обороной Албазина. Сразу после возвращения началось строительство крепости, способной противостоять цинской осадной артиллерии. Вместо привычных для Сибири бревенчатых стен за глубоким рвом новый Албазинский острог окружили земляные валы, в центре которых находились засыпанные срубы. Толщина валов достигала 4 саженей (8,5 м), высота была в 1,5 сажени (более 3 м). На гребне вала были оборудованы боевые позиции, укрепленные обмазанными глиной плетеными фашинами. На речной стороне для наблюдения построили традиционную бревенчатую башню. Для лучшего обстрела с укреплений их линия была сделана ломаной, с выступами «бастеями» (бастионами). По одной версии, идея подобных укреплений принадлежала заместителю воеводы Толбузина Афанасию Бейтону (принявшему православие прусскому офицеру), знакомому с западноевропейской фортификацией. Однако русские казаки применяли земляные укрепления против оснащенного тяжелой артиллерией противника еще с начала XVII века (например, при успешной обороне Кром от царских войск в 1605 году); деревянно-земляные укрепления ранее использовались и на Амуре в боях с маньчжурами при обороне Кумарского острога в 1655 году. Албазин был оснащен мощной по сибирским меркам артиллерией – тяжелая мортира, стрелявшая пудовыми ядрами, восемь медных пушек и три легких затинных пищали. Артиллерией руководили два опытных московских пушкаря. Имелось достаточное количество боеприпасов – 112 пудов пороха и 60 пудов свинца. Благодаря тому, что удалось собрать богатый урожай 1685 года, продовольствия в крепости должно было хватить на два года защитникам города из более 500 человек, в состав которых входили как служилые казаки, так и промысловые люди и крестьяне. 17 апреля 1686 года цинский император Канси на аудиенции полководцу Лантаню дал указания по ведению военной кампании: взять Албазин, но на этот раз не разрушать его, как в прошлом году, а укрепить как базу для дальнейшего наступления на Нерчинск. Для перевозки на Амур 5-тысячной цинской армии с артиллерией и провиантом потребовалось 150 речных судов. Часть войска (до 20 000 конницы) двигалась берегом, для чего было привлечено 30 тысяч лошадей. В Албазин были направлены пленные с «прелестными письмами», предлагавшие русским покинуть город. На собранном круге албазинцы приняли общее решение: «Един за единого, голова в голову, а назад де без указа нейдем». Высланные вниз по Амуру караулы заранее сообщили о приближении вражеских сил. Крестьяне из окрестных селений укрылись в Албазине; табун из 500 лошадей был отогнан в тайгу. 7 июля 1686 года на Амуре у Албазина появился цинский флот; началась высадка войск на берег. Воевода Толбузин решил помешать ей и послал часть своих сил на вылазку, которой руководил Бейтон. Атака казаков, поддержанная пальбой с крепостных валов, внесла расстройство среди высаживавшихся цинских войск. Потребовалось личное вмешательство Лантаня, чтобы привести маньчжурские силы в порядок и оттеснить русских обратно в крепость. Лантань ожидал, как и в 1685 году, быстро сломить сопротивление защитников Албазина непрерывным артиллерийским обстрелом, но тот не давал результата: китайские ядра вязли в земляных валах. Однако от бомбардировки албазинцы несли потери, всего от обстрелов в городе погибло за лето 40 человек. Среди первых из них был сам воевода Алексей Толбузин. 12 июля он наблюдал за противником из башни, когда влетевшее ядро оторвало ему ногу; через четыре дня воевода скончался. Командование гарнизоном перешло к Афанасию Бейтону. В ночь на 14 июля цинские войска устроили общий штурм с приречной и северной стороны, однако албазинцы не только отбили приступ, но и сами сделали вылазку, дойдя до вражеского лагеря у речного берега. Лантань принял решение готовиться к долгой осаде. Для цинского войска вокруг Албазина было устроено четыре осадных городка из землянок. Русскую крепость на расстоянии 400 м со всех сторон окружили траншеями и валами (в том числе вал был и за Амуром). За валами были устроены «раскаты» – насыпные возвышения, на которых устанавливались тяжелые орудия для обстрела внутрикрепостного пространства. Всего у маньчжур было 15 тяжелых «ломовых» орудий, способных простреливать весь Албазин. Защитники вынуждены были укрываться от их огня в подземных убежищах, все строения в городе были разрушены. Пять раз албазинцы устраивали вылазки, успешно применяя в них тогдашнюю военную новинку – гранаты («ручные ядра»). Особенно успешной была вылазка в ночь на 16 августа, когда русские едва не захватили главную северную осадную батарею. Во время вылазок было убито, по русским данным, до 150 маньчжур; сами русские потеряли 20 человек. 1 сентября маньчжуры устроили масштабный штурм всеми силами, который закончился для них неудачей; чтобы взорвать крепостной вал, рылся подземный ход, но русские его обнаружили и заблаговременно взорвали сами. Наступила осень, приближалась зима. Из-за ледохода маньчжуры были вынуждены поставить свои суда в затон. Из-за прекращения речного сообщения у цинского войска сразу же возникли проблемы с продовольствием. У русских в Албазине хлебных запасов было довольно, но вспыхнула эпидемия цинги, от которой к осени уже умерло 50 человек. Маньчжуры подбрасывали в крепость грамотки с предложениями свободно выпустить русских из крепости либо принять их «с честью» на свою службу. В октябре 1686 года маньчжуры устроили последний и самый ожесточенный штурм. К крепости двигали два «дровяных» вала, чтобы засыпать ими ров и поставить вровень с валами. С таких подвижных валов цинские войска могли бы сбить с крепостных укреплений защитников и ворваться в крепость. Русские вновь устроили вылазки и подожгли один вал, второй был взорван при помощи подкопа. Часть дров досталась русским, которые использовали их для обогрева. В результате боев к началу зимы погибло около ста русских, гораздо тяжелее были потери от болезней – из-за цинги умерло 500 человек. К декабрю в Албазине оставалось в живых всего 150 казаков, из которых только 45 могли нести караульную службу, остальные «оцынжали» и лежали больными. Сам Бейтон из-за опухших ног передвигался на костылях. Осада приняла характер борьбы на истощение. Цинские войска несли потери в боях и от голода. Всего, по русским данным, основанным на показаниях пленных, «на приступех де под Албазиным побито китайских и мунгальских людей тысячи с полторы и больши». Общие потери цинских войск оцениваются в 12,5 тысячи человек.

Окончательно Албазин был покинут русскими только после подписания Нерчинского договора в 1689 году, по статье 3 которого город подлежал «разорению до основания», при «клятвенном обязательстве» самих цинов не заселять «Албазинские земли». Последнее явилось достигнутым российской стороной завуалированным ограничением суверенитета Китая на левом берегу Амура. И, кроме того, показав высокое качество своих войск, русские, взамен за уступку Албазина, стали настаивать на торговых льготах в закрытом от иностранцев Китае. Москва считала это важнейшей задачей.

Торговля с Китаем зарождается

В конце XVII – начале XVIII века Китай начинает тесно контактировать с Россией, что связано с «покорением Сибири», расширением российских границ на восток, а затем и выходом к Китаю. Поначалу контакты русских и китайцев носили не совсем партнерский и дружественный характер: русские пытались продвинуться внутрь китайской территории, что порождало пограничные конфликты, самыми памятными из которых являются албазинские конфликты. Однако, помимо пограничных вопросов, возникали еще и торговые. Дело в том, что оба государства были заинтересованы в торговых связях друг с другом, и со временем такая заинтересованность только росла. Вот почему между Россией и Китаем постепенно устанавливаются не только дипломатические, но и торговые отношения. Кяхта же является пограничным городом, через который торговали русские и китайцы, где проходили торги и заключались самые выгодные и дорогостоящие сделки. Кроме того, Кяхта являлась своего рода показателем уровня дипломатических отношений между государствами, так как в периоды, когда стороны не могли найти согласия по каким-либо вопросам, торг в городе прекращался. Это в свою очередь приводило к экономическим убыткам и стимулировало правительства обоих государств к скорейшему разрешению конфликта.

Хочется заметить и то, что исследование этой темы актуально на сегодняшний день. В первую очередь потому, что в современных взаимоотношениях с Китаем важную роль занимает торговля, поэтому интересно исследовать, как развивались торговые отношения на раннем этапе. Кроме того, имеет смысл рассмотреть основные предметы торговли, так как некоторые из них до сих пор находятся в обороте (такие, например, как чай и шелк). И вообще в силу наметившегося более плотного торгового сотрудничества в связи с созданием организаций ШОС и БРИКС глобального масштаба. Также представляется актуальным анализ объемов торговли, которые стремительно росли в XVIII веке. Знакомство русских и китайских купцов началось еще в XIII–XV веках на восточных рынках Золотой Орды и во владениях персидских монголов династии Хулагуидов. Русские судили китайцев по товарам, которые те поставляли на рынки. После того, как державы чингизидов рухнули, с XVI века эти связи стали нарабатывать заново, помня о выгоде обмена русских (и через них европейских) товаров на китайские. Русские казаки получали сведения о китайцах через монгольских купцов и князей, которые открыли им первые китайские товары, а также рассказали о стране, откуда приезжали посланники китайского императора. Товары были качественными, но и дорогими, поэтому вскоре у русских сложилось мнение о Китае как о богатом государстве. Нужно заметить, что китайские товары оценили и иностранцы, которые в XVI веке старались наладить торговлю с Поднебесной, проложив торговый путь в Китай через территорию России.

В 1618 году состоялась поездка томского казака Ивана Петлина в Китай, целью которой было узнать о стране не опосредованно через монголов, а самостоятельно. По историческим данным, Петлину удалось побывать в Пекине, но аудиенцию у императора он не получил из-за того, что не был знаком с китайскими ритуалами, а также из-за отсутствия подарков. Вернувшись, Петлин составил подробные описания страны и ее традиций, что являлось ценным материалом. В это время Сибирь уже в полную силу осваивалась русскими, что и порождало в определенной степени желание познакомиться с соседними государствами. Постепенно китайские товары стали проникать на территорию России, так, например, посольство казачьего атамана Василия Тюменеца и тюменского десятника Ивана Петрова привезло в Россию китайский чай. Что касается знаний китайцев о России, то известно, что в XVII веке, когда начали царствовать маньчжуры, китайцы располагали некоторыми сведениями, что свидетельствует о наличии интереса китайцев к России и ее прошлому. Историки считают, что такой интерес был вызван в первую очередь покорением русскими Сибири. Сначала им было известно, что русские начали движение на восток. «В одной из китайских летописей, – как указывает Паркер, – было сказано, что между 1522 и 1567 годами русские покорили хана «Кючэна» и оттеснили его к северу от Алтайских гор, и это привело китайцев в соприкосновение с племенами татар и телеутов» (Паркер, 1903, с. 228. Цит. по [Силин, 1947]. Затем русские укрепляются в Забайкалье. В 1643 году якутский воевода В. Д. Поярков со своим отрядом доходят до устья Амура. В 1649-м туда приходит русский атаман Хабаров, жестко столкнувшийся с китайцами. И сами китайцы, и покорившие их как раз в середине XVII века маньчжуры сначала считают приближающихся к их границам бледнолицых новой опасностью, пострашнее монголов Чингисхана и Тамерлана. Только одно давало им некоторое успокоение: казаки малочисленны, и к тому же, по данным лазутчиков, на первое место по важности русские ставили пушные ресурсы Сибири, к которым у чингизидов был интерес только как у покупателей, а не завоевателей. В силу их менее низкой компетентности в тонкостях пушного промысла они могли брать у сибирских племен меха как дань, но сами они ввязываться в пушной промысел не собирались. Поэтому в Китае надеялись, что Сибирь поглотит русских и до китайских границ эти страшные и умелые воины не доберутся. В 1654 году состоялось первое официальное посольство Ф. И. Байкова (официальный посланник царя Алексея Михайловича в Цинскую империю к императору Шуньчжи). Целью посольства было установление дипломатических отношений и торговых связей. Байкову дали письменное указание по налаживанию торговли. «Точно установить путь в Китай; выяснить, делают ли китайцы сами шелковые ткани или к ним их привозят; кто из иностранцев приезжает в Китай и какие товары они там продают; постараться определить, какие товары в будущем привозить из России и на какую сумму и будет ли от этого прибыль; купить в Пекине разных товаров и привезти их в Россию как образцы» (Силин, 1947). Однако поездка Байкова была неудачной, так как китайцы отказались установить дипломатические и торговые отношения с Россией. Единственным плюсом поездки было то, что Байков открыл новый путь в Китай и привез новые сведения о стране. Позднее, в 1658 и 1668 году, в Китай, уже почувствовавший на себе опасность казачьих ударов, направлялись посольства, участником которых был Секул Аблина. Именно эти поездки стали первыми успехами в русско-китайских торговых отношениях. В первое посольство прибыль российской казны была не более 300 рублей, во второй же раз Секул Аблина, уже имевший опыт торговли с китайцами, выгодно продал русские товары, что принесло казне 14,5 тысячи рублей. С этого времени Китай стали считать хорошим рынком для сбыта российского товара. С этого времени русские довольно разумно поставили перед собой важную задачу: не пытаться подчинить себе Китай, но при этом, оказывая на него силовое давление казаками и стрельцами, добиваться для России исключительных прав для торговли с проводящим политику закрытости Китаем. И такая тактика сработала. Тем более что у русских были наиболее «вкусные» торговые предложения по сравнению с другими европейцами, появившимися у южных берегов Китая. И прежде всего – лучший в мире сибирский мех, который так любила маньчжуро-китайская знать. Взаимная торговля приносила пользу обеим сторонам, так, например, русские купцы вывозили в Китай кожевенные изделия, скотоводческую продукцию, льняные изделия, сукно, пушнину, которая там особо ценилась. В то же время китайцы предоставляли русским товары, которых в России тогда не было. Русское правительство было заинтересованно в прочных и долговременных торговых отношениях с Китаем, поэтому в 1675 году в Китай было отправлено новое посольство под руководством Николая Спафария, выдающегося русского дипломата и ученого. Предполагалось заключение договора о взаимной торговле, а также проведение первых официальных торгов, для чего со Спафарием был отправлен торговый караван. Во время посольства Спафарий узнал от частных русских купцов новый путь в Китай, который лежал по рекам Сибири через город Нерчинск. В 1676 году посольство прибыло в Пекин. Спафария приняли в Пекине, но из-за некоторых трудностей постоянные торговые отношения не были установлены, в частности, китайское правительство предъявило русским несколько требований: выдать Гантимура (маньчжур, тунгусский князь, бежавший на север), заставить русских послов подчиняться китайским законам, запретить казакам совершать набеги на китайские территории. Торговля приехавшего вместе со Спафарием каравана шла вяло, так как китайцы давали русскому товару низкую цену, а свои пытались продать за более высокую цену.

В течение года русское правительство никак не удовлетворило требования китайцев, предъявленные Спафарию. Ярким примером служит Албазин, который китайцы стали осаждать через некоторое время после предъявления требований (1685). Осажденным албазинцам дали возможность добраться до Нерчинска, Албазин был разрушен. Однако этим история албазинских конфликтов не закончена, так как в следующем году (1686) казаки вновь вернулись и восстановили город. Узнав об этом, китайцы вновь отправили свою армию к городу. Боеспособность русских поразила китайцев и маньчжур. Но и русские оценили многочисленность войск Китая и наличие у них огнестрельного оружия. Во время осады Албазина китайцы и русские пришли к выводу, что нужно постараться решить вопрос не столько силой, сколько переговорами.

Силовое давление русских послов

Послом со стороны России был Ф. А. Головин (русский дипломат), который должен был: установить границу с Китаем по Амуру, если же не получится, то по реке Зее и Быстрой; потребовать компенсацию за разрушение Албазина; установить прочные торговые отношения. Местом переговоров был выбран город Нерчинск, где в 1687 году они и начались. Под давлением превосходящих по силе и численности в 50 раз китайцев, с одной стороны, и лютых в бою русских казаков – с другой, Головину удалось в 1689 году подписать Нерчинский трактат, по которому город Албазин был срыт; утверждалось, что приамурские земли находятся под влиянием китайцев. Но, тем не менее, были установлены торговые отношения, то есть договорные торговые отношения, дающие возможность свободной торговли, что дает право считать эту миссию удачной. Е. П. Силин считает, что «… Головину перед отъездом к границе Китая было дано тайное указание, в силу которого он уполномочен был идти на уступки, лишь бы установить торговые связи с Китаем». Дело в том, что это был первый случай, когда Китай вступал в официальные равноправные переговоры с европейской державой . Переговоры велись не только под давлением 25-тысячной армии китайского богдыхана, поддерживаемой артиллерией и речной флотилией, фактически осадившими Нерчинск, но и под пристальным контролем иезуитов – испанца Перейро и француза Жербильона, состоявших на службе у династии Цин. Они принимали активное участие в переговорах и пыступали против соглашения с Россией. Но благодаря искусству русских дипломатов, мужеству и угрожающему виду сопровождавших посольство казаков и стрельцов, которых католики описали костоломами и головорезами более страшными, чем пираты Генри Моргана, переговоры завершились заключением мирного Нерчинского договора, который в равной степени был необходим и России, и Китаю. И встал колом в горле Запада, который мог только интриговать и снабжать маньчжуров оружием. Но проводить силовые акции (в то время) или предлагать Китаю нечто более выгодное, чем русские, решительно не мог. Ибо увяз в Индии и Суматре. С этого момента в Китай стали снаряжать государственные караваны, которым выдавались специальные лицензии на торговлю. Российское правительство всячески старалось ограничить частную торговлю, так как частная деятельность была невыгодна для государства, которое всеми силами старалось сохранить за собой монополию на торговлю с Пекином. Несмотря на хорошую прибыль, в некоторых случаях она превосходила первоначальный бюджет в два раза, российскому правительству казалось это недостаточным, поэтому оно стремилось всячески увеличить доход, в том числе это проявлялось в попытках ограничить частную торговлю. Аппетит, как говорится, приходит во время еды. Однако действия со стороны правительства наталкивались на препятствия. Нерчинские воеводы часто сами нарушали наказ не пропускать частные караваны, чем поощряли частную торговлю. При Петре Первом в 1706 году был издан даже указ, который утверждал, что наказанием за частную торговлю является смертная казнь. Поток частных караванов в Пекин снизился, но частникам оставили возможность торговать в городах Урга, Наун, при этом сократив разрешенный перечень продаваемых товаров. Так, например, частным купцам категорически запрещалось торговать пушниной, что было наиболее ценным российским товаром для китайцев. При Петре Первом Россия предпринимала попытки расширить торговлю и закрепить за собой право свободной торговли на всей территории Китая, а также право держать своего консула в Пекине и представителей в других городах. С такими требованиями в 1719 году в Китай поехала миссия под командованием Л. В. Измайлова (капитан гвардии Преображенского полка), секретарем при которой был назначен Лоренц Ланг (швед по происхождению, статский советник). У русского императора было особое поручение для Ланга: «… познакомиться со всеми отраслями китайской торговли и учесть те товары, в которых особенно нуждался Китай». Посольство Измайлова не имело успеха. Единственное, что позволили китайцы, – оставить в Пекине агента для защиты торговых интересов России. Агентом был назначен Лоренц Ланг. Тогда же, в 1722 году, после прихода к власти нового императора Юн Чжена, китайцы начинают требовать установления определенной зоны торговли с Россией и установления четкой границы между Россией и Китаем. С российской стороны также наблюдается такое стремление. В 1725 году послом в Китай был назначен Савва Владиславич Рагузинский (серб по происхождению, выдающийся российский дипломат), который благодаря своему опыту и личным качествам, в первую очередь упорству и настойчивости, сумел заключить выгодный для Российской империи договор. К этому посольству была организована тщательная подготовка: разрабатывались планы, сметы, подбирался состав, составлялись карты, собирались материалы о нынешнем положении на границе, исторические сводки, чтобы в случае чего суметь вовремя дать аргументированный отказ на неразумные требования китайцев. Попутно Рагузинский составил краткие описания Сибири того времени, в которых описывал этот край как малозаселенную, но богатую область. Посольство Рагузинского встречало определенные трудности в налаживании взаимоотношений с китайцами. Так, несмотря на весьма торжественный прием в Пекине, посольская миссия оказалась фактически отчасти в заложническом положении в резиденции, куда была прислана охрана и министры от императора. Неудивительно, что китайцы сразу же стали пытаться давить на миссию, но все же Рагузинский упорно добивался своего. Сначала китайцы не хотели рассматривать вопрос о границах с Россией, но твердость Рагузинского заставила их изменить мнение и рассмотреть этот вопрос. Китайцы предложили крайне невыгодное для России решение территориального вопроса, по которому большая часть Сибири отходила Китаю. Рагузинский выразил протест. Вопросы, касавшиеся торговли и торгового агента в Пекине, также не сдвигались с мертвой точки. Чтобы придать ход делу, Рагузинский предложил перенести переговоры на русско-китайскую границу, на реку Буре. Русские привели в место переговоров военные силы для сдерживания претензий со стороны китайцев. Фактор силового намека в явной форме, как и раньше, опять сработал. В ходе переговоров Рагузинский применял в качестве решения проблем и хитрость, и деньги, и подарки, и военную силу. 20 августа 1727 года в результате долгой и тяжелой работы был заключен Буринский договор, что стало основой будущего Кяхтинского трактата. По этому договору устанавливалась точная граница между государствами: на запад – от реки Кяхты до Енисея, на восток – от Кяхты до Горбицы. После подписания Буринского договора в Пекин был пропущен торговый караван с агентом, в качестве которого в этот раз также послали Лоренца Ланга. Что касается защиты российских границ, то в этом вопросе Рагузинский полагался, кроме казаков, на бурят, которые верно служили России.

После заключения Буринского договора, который по большей части касался границы, стороны приступили к разработке пунктов Кяхтинского трактата на р. Буре. Работа была окончательно завершена 1 ноября 1727 года. По новому трактату Россия теперь могла не только отправлять караваны в Пекин (раз в три года), но и организовать торг в Пекине. Кроме того, утверждалась пограничная торговля в городе Кяхта и Цуруйхатуйской слободе (река Аргунь, недалеко от Нерчинска). Трактат определял некоторые положения о ведении пограничных дел, определял экстерриториальность российских торговцев, устанавливалась четкая граница и правила ее пересечения. Было решено всех перебежчиков, кто бежал ранее, оставить в подданстве того государства, куда они бежали, но тех, кто перебегал после заключения договора, было решено наказывать. Через несколько месяцев после этого события состоялся обмен трактатами и основание города Кяхты. Город был заложен на самой границе, в не очень удобном месте из-за природных условий: река Кяхта, по которой был назван город, пересыхала, что не давало свободного доступа к воде. Фактически местность была похожа на полупустыню. Таким образом, покорение Сибири, расширение границ Российского государства на восток ускорило процессы становления дипломатических и торговых отношений между двумя государствами. Большой вклад в развитие политических и экономических связей между Китаем и Россией внесли русские деятели и посланники: Петлин, Байков, Спафарий, Лоренц Ланг, Измайлов, Рагузинский. Итогом их работы явилось заключение Буринского договора и, впоследствии, Кяхтинского трактата, которые закрепляли границы государств, устанавливали дипломатические и торговые отношения.

Развитие кяхтинской торговли в XVIII веке

Торговля с китайцами осуществлялась двумя путями: государственная (казенные караваны) и частные торговцы. Кяхтинская торговля развивалась не только при помощи государственных уполномоченных, сибирских купцов, но и при помощи частных купцов из центральных районов России (Москва, Ярославль, Кострома, Нижний Новгород, Казань и другие). Все купцы нарушали предписания правительства о торговле запрещенными товарами. Высшая администрация за взятки разрешала купцам провозить товары, находившиеся под запретом, и торговать ими. Поощряли они и тайную контрабандную торговлю с Поднебесной. Но это не мешало увеличению объема торговли. Правительство, стремившееся принять меры для улучшения ситуации, составило список товаров, которые частные купцы могли реализовывать на Кяхтинских торгах. Кроме того, существовали некоторые ограничения по количеству купцов, имеющих право торговать в Кяхте. Разрешение на торговлю выдавалось Сибирским приказом, однако сибирские частные купцы имели право свободно приезжать в Кяхту. Правительство не отступало от намерения монопольного права на торговлю мехами, запрещая частным купцам реализовывать его на китайских рынках. Чтобы нормализовать караванную торговлю, было решено послать в Пекин новый караван в 1731 году для торговли пушниной. Частным купцам по-прежнему запрещалось вывозить ее из России на китайские рынки.

В 1755 году главной в Сибири назначена Кяхтинская таможня. Ранее учрежденная строгая таможенная система доставляла много неудобств и затрат при торговле и доставке товара на всех этапах. В связи с тем фактом, что Кяхта стала важным торговым пунктом и обороты торговли в городе постоянно росли, нужно было очень внимательно и ответственно отнестись к реформированию Кяхтинской таможни и подбору персонала. В Кяхтинской таможне нужно было содержать: директора, цольнера, бухгалтера, двух канцеляристов, четырех копиистов, переводчика, двух сторожей, выборного от купечества, четырех ларечных и восемь целовальников. Выборный от купечества должен был быть представителем московских купцов. Он должен был назначаться на три года, но желающих из московского купечества не было, поэтому стали назначать выборных из иркутского купечества. Затем было решено назначить двух директоров, чтобы в случаи недееспособности одного другой мог его заменить. Людей в Кяхтинскую таможню подбирали тщательно: «… добрых, надежных, доброту и цену в китайских и российских товарах, а особливо в мягкой рухляди знающих, читать и писать умеющих… до которых бы никаких дел и счетов не касалось и казенной доимки не имелось…» Однако не всегда получалось найти таковых. В Сибири наблюдалась нехватка кадров, поэтому, имея в виду недобор в Кяхтинскую таможню, купцов стали набирать и в ларечных, и в целовальников, однако требование по-прежнему оставалось неизменным: непременно грамотный и умеющий торговать человек, с хорошим представлением о ценах на российские и китайские товары. Когда главным товаром, ввозимым в Китай, стала пушнина, появилась необходимость нанимать оценщиков, которые также набирались из купеческого сословия. Такие изменения обеспечивали качественную работу таможни. Деньги на содержание таможни получали с таможенных пошлин, а они представляли собой немаленькие суммы: так, в 1755 году таможенные сборы составили 193 179 рублей, в 1756 году – 157 183 рубля, 1757 году – 117 315 рублей, 1758 году – 178 978 рублей, 1759 году – 201 451 рубль, 1760 году – 288 165 рублей. Упадок торговли отражался и на китайской знати, которая любила носить дорогую одежду, изготовленную из поставляемой из России пушнины: соболя и камчатского бобра. Но после каждого перерыва торговля возобновлялась с новыми силами, торговые обороты увеличивались. В книге Е. П. Силина «Кяхта в XVIII веке» приводятся некоторые данные. В период с 1757 по 1761 год товаров выменяно на сумму 5 662 224 рубля, товарооборот в среднем за год составил 1 132 445 рублей, затем в период с 1769 по 1773 год общая сумма оборотов составила 11 247 084 рубля, в среднем за год товарообмен составил 2 240 117 рублей. Заметное повышение товарооборота во второй половине XVIII века историки также объясняют тем, что Екатерина II в 1762 году официально объявила конец караванной торговле. В связи с этим торговля с Китаем была полностью передана в частные руки, был упразднен список запрещенной к промену пушнины. «Наступил новый период торговли с Китаем, торговли, предоставленной частной инициативе и русской предприимчивости».

Китайцы считали торговлю с Россией благоприятной, так как русские продавали нужные товары. Здесь в качестве примера неблагоприятной торговли можно сказать про кантонскую торговлю, в ходе которой иностранцы из Западной Европы так и не смогли предложить китайцам действительно интересные для них товары, что в конце концов и привело к «опиумным войнам» Запада с Китаем. Китайцы, по обыкновению, чтобы набить себе цену, делали вид, что их не очень интересуют торговые связи с Россией. Однако это было лишь показным моментом, потому как оба государства прекрасно понимали необходимость торговых отношений.

В частности, для России торговля с Китаем имела приоритет. В Россию ввозились нужные товары: ткани (около 60 % ввозимых товаров в конце XVIII века), сахар, табак, чай, шелк, фарфор. По большей части торговля с Китаем способствовала развитию Сибири, так как многие ввозимые товары (ткани, сахар, табак, чай) в большом количестве оседали именно там. В Сибири также развивались направленные на китайский рынок предприятия, мануфактуры. Поскольку производился и вывоз скота из Сибири в Китай, то это поднимало скотоводство, что в свою очередь способствовало поднятию земледелия в некоторой степени. Также развивалось судостроение и промысел под названием «извоз». Важным следствием торговли с Китаем является и развитие торговых отношений со Средней Азией и Европой. Россия скупала на рынках Средней Азии товары (такие, как овчина, кожа, скот), затем часть перепродавала китайцам в Кяхте. Китайцы были заинтересованы во ввозе сукна из Западной Европы (из Германии, Франции, Голландии, Англии). Россия, в свою очередь, вывозила немалое количество китайских товаров в Среднюю Азию и Европу. Для улучшения торговли российское правительство попыталось создать компании, которые торговали бы вместе и назначали бы одну цену, ниже которой товар отпускать не могли. Однако эта попытка провалилась, но были созданы некие купеческие объединения, которые торговали одним товаром.

Предметы кяхтинской торговли

Известно, что главной ценностью, вывозимой из России в Китай, были пушнина, кожи и сукно из грубой шерсти. После 1762 года, когда был отменен запрет на провоз пушнины, она стала занимать лидирующие позиции в торговом обороте. Из товаров, которые вывозились из Китая, стоит отметить мануфактурные китайские изделия: китайки (бумажная ткань) разных цветов, даб – хлопчатобумажная ткань (60–70 тысяч концов), бархат (около 15 тысяч аршин), шелк (около 230 пудов), шелковые нити в катушках (около 500 штук), шелковый сырец (100–250 пудов), чай. Россия поставляла в Китай не только свои меха и разные мануфактурные и заводские изделия: кожевенные, суконные, железные и прочие, но и вывозила также иностранные сукна: прусские, голландские, английские и французские, которые успешно конкурировали с сукном, ввозимым в Китай голландцами морским путем через Кантон. Китайские купцы прибегали к некоторым хитростям, производя на ткацких фабриках специальные ткани, ориентированные на экспорт в Россию. На таких тканях могла печататься русская символика, например гербы. К середине XVIII века в Кяхте количество такой ткани росло. Однако китайцы допускали ошибки в печатании российской символики. В частности, печатание гербов одного вверх головой, а другого вниз. В дальнейшем Екатерина II запретила покупать у китайцев ткани с русской символикой. «Она считала, что китайцы этим подчеркивали неспособность России изготовлять такие ткани, чем оскорбили национальное чувство русских». Но это было всего лишь уловкой китайских купцов, желавших повысить уровень торговли и спрос на китайские товары. Главным видом пушнины была белка. Она в огромных количествах водилась тогда в Сибири. В период с 1768 по 1785 год белки в Кяхте променивались в количестве от 2 до 4 миллионов шкурок в год. А в период с 1792 по 1800 год оборот увеличился до 7 миллионов шкурок в год. Примерную цену белки в XVIII веке приводит Паллас: от 70 до 152 рублей за тысячу шкурок (Силин, 1947, с. 120). Существовали и особые сорта белок, которые больше всего ценились китайцами: телеутская и илетская белка. Первые славились своим серебристым мехом и размером (они были вдвое больше обычных). Вторым по популярности пушным зверьком был горностай. Лучшими считались илетские, ишимские и барабинские. В период с 1768 по 1785 год горностаев было променяно от 140 до 400 тысяч шкурок в год. В Кяхте шкурки этого зверька продавались в розницу по 20–60 копеек за штуку. Русские прибегали к обману, продавая горностаев: «…в лапки их зашивали свинец…» (Паллас,1788). Так русские увеличивали вес шкурки. Кроме того, в Кяхте продавали и особых горностаев – ласточек. «Сие едва в половину величиною будут против горностаев, и с оными ловятся в тех же местах; токмо не в таком множестве. Расход им есть по большей части в Китай, и сотня покупается в Сибири по 3 и по 5 рублей». Также пользовалась спросом кошачья шкура. Оборот в период с 1769 по 1778 год составлял 40-100 тысяч штук в год. В период с 1780 по 1785 год 130–300 тысяч штук. В 1792 году, после очередного перерыва, оборот составил 287 тысяч шкурок. Следующим, не менее ценным предметом обмена являлся соболь. В XVIII веке в Сибири водилось достаточно много соболей. Местные жители ценили их. Что касается камчатского соболя, то там его шкура ценилась ниже собачьей. Его охотно отдавали в ясак, а убивали не ради шкуры, а ради мяса, которое употребляли в пищу. Но с развитием торговли соболиной шкурой их популяция стала резко сокращаться. Привело это к тому, что соболь сохранился только на реке Лене, по берегам Байкала, в Иркутской, Нерчинской, Якутской областях, на Камчатке. Цена соболя резко возросла. Товарообмен соболем в 1770-х годах составил 6-16 тысяч шкур в год. Самыми ценными были якутские соболи, затем нерчинские и камчатские. В Кяхте соболей продавали по ценам от 2,5 рубля до 10 рублей за шкурку. Высшие сорта соболя оценивались в 120 рублей за шкуру. Ввозились в Китай и шкуры лисиц различного рода (сиводушки, белодушки, черно-бурые, черные). Ситуация с лисицами была примерно такая же, как с соболями: пока их в Сибири было много, они не ценились. Проблема заключалась в том, что цену лисы приобрели, когда популяция соболей стала резко уменьшаться, поэтому купцы нашли лисиц как альтернативу. Нужно заметить, что вскоре потребность китайцев в лисьих шкурах возросла. Это привело к увеличению торговли ими и, как следствие, сильному сокращению лис в сибирских районах. Самыми лучшими считались красные лисицы (огневки), в особенности те, которые водились на Камчатке. Они «столь пышны, осисты и красны, что других сибирских лисиц и сравнить с ними не можно». Черные лисы привозились из Березовского, Сургутского, Мангазейского, Якутского уездов и Камчатки. Первосортные черные лисы стоили от 600-1000 рублей за шкурку. Черных сиводушек сбывалось в Китай 2000–4000 шкур в год, белодушек 6-20 тысяч шкур, черно-бурых, сиво-бурых, черных 300-1200 штук, огневок 300–700 штук. Другой вид пушного зверя, который ввозили в Китай, – песцы. Китайцы считали этот мех теплее других, покупали его не только для изготовления одежды, но и для изготовления теплых подушек, на которых можно сидеть зимой. Лучшими песцами считались привезенные с Енисея из района Мангазеи. Чаще всего встречалась разновидность белых песцов, однако существовали также и голубые песцы. Они встречались редко и стоили намного дороже, чем белые песцы. Белые песцы продавались в Кяхте по ценам от 50 копеек до 2 рублей 75 копеек за шкурку. Ценной также была и шкура бобра. Этих зверей в Сибири водилось в XVII–XVIII веках достаточно много, сокращаться их численность стала уже в конце XVIII века. Выдры лучшего сорта в Кяхте стоили от 6 до 25 рублей за шкурку. Сбыт этого зверька в Китай был невелик, потому как популярность у китайцев выдры приобретают ближе к середине XVIII века, когда их численность уже начинает идти на убыль. В среднем их вывозили в количестве 300–800 штук в год. Лучшие бобры доставлялись с реки Таз, также поставляли бобров с Оби, Иртыша, но в меньших количествах. С Камчатки везли морскую выдру (камчатские бобры, или другое название – морские бобры). Торговля бобрами была очень выгодна, поэтому в самом начале кяхтинской торговли бобры стояли на первом месте в списке запрещенных к промену товаров. В Кяхте бобров продавали, естественно, дороже, чем в России. Так, цена варьировалась в промежутке между 90-100 рублями за шкурку, но некоторые экземпляры в цене доходили и до 140 рублей за шкурку. Китайский сахар начинает ввозиться в Россию примерно в одно время с чаем. Русские стали пить чай с сахаром вместо прежнего молока и масла, как раньше пили в Сибири. Из Китая поставляли мелкий сахар и сахар-леденец – большой кусок. Леденец ввозился в объеме 1500–2000 пудов в год – около 1 % от всех товаров. За фунт леденца давали 10–15 копеек. Китайская посуда стала пользоваться популярностью еще в период караванной торговли. В Россию ввозилась дорогая серебряная и фарфоровая посуда. Несложно догадаться, что ее использовали только в богатых домах. Но с открытием кяхтинской торговли ввоз посуды возрос; правда, посуда ввозилась теперь и дешевая, что давало право менее состоятельным семьям использовать ее. Китайцы впоследствии стали подражать западным образцам и рисовать на посуде европейские узоры, что повышало спрос на такую посуду. В Кяхте посуду оценивали так: чашки из тонкого фарфора стоили 4 рубля за 12 штук, изготовленные грубее – 30–60 копеек, тарелки – от 5 копеек до 1 рубля за дюжину. Посуды выменивалось на 5000–5500 рублей в год. Особенно ценным для России и европейских государств товаром был ревень — лекарственное растение. В XVI веке ревень поставляли в Россию бухарцы. Товар продавали государству по фиксированным ценам. В России ревень также искали, он был найден на реке Барнера, около Красноярска. Однако он сильно проигрывал по качеству ввозимому из-за границы, поэтому употребляли его только в крайних случаях. В то же время делались попытки разводить китайский ревень в Сибири из семян, закупленных у китайцев и бухарцев, однако попытки не увенчались успехом, поэтому покупка семян у китайцев была запрещена. В XVIII веке ревень также был государственной монополией – частная торговля была строго запрещена. Хотя в 1727 году торговля ревенем была объявлена свободной, радоваться купцам долго не пришлось, так как уже в 1731 году торговля снова перешла под государственный контроль. Торговля этим товаром давала огромную прибыль казне. Если в Петербурге его можно было купить по 37 рублей за пуд, то за границу в Европу его продавали по 162–289 рублей за пуд. Неудивительно, что правительство прикладывало все усилия, чтобы держать торговлю ревенем в своих руках. За контрабандную торговлю наказанием была смертная казнь. Ревень доставлялся в Маймачен на верблюдах, в мешках по 5 пудов. Его выменивала специальная контора, учрежденная Коммерц-коллегией, где служили лекарь и браковщик. Затем ревень свозился в ревенный дом в Кяхте, где его резали на куски и проверяли качество. Этим занимался браковщик вместе с рабочими в присутствии купцов. То, что считали низкокачественным товаром, тут же сжигали, хотя он мог еще использоваться в медицине. Ревень выменивали на пушнину и юфть, поэтому правительство всячески поощряло их поставку в Кяхту. Также принимались и поощрялись к ввозу в Кяхту невыделанные кожи, которые шли на упаковку ревеня. Большую часть ревеня отправляли в Москву в главную медицинскую контору, в Сибири же оставалась малая часть, которая и распределялась по всем городам Сибири. Из Москвы ревень увозили за границу, где продавали по высоким ценам. В 1782 году издается указ, который разрешает свободную торговлю ревенем. Теперь купцы могут свободно торговать ревенем, вывозить его за границу, а также обслуживать государственную ревенную торговлю. Однако в Европе спрос на ревень начинает колебаться с середины XVIII века, что приводит к простою и падению выгодности торговли ревенем. Позднее у иностранцев появится возможность самим обеспечивать себя ревенем, что приведет к резкому падению цен на продукт. Нужно заметить, что успеху российской монополии на ревень способствовало и то, что на европейские рынки поставлялось сырье наилучшего качества, соответственно не имело конкурентов среди более плохих образцов.

Китайское и русское купечество

В XVIII веке большое значение приобретает купечество, которое держало в своем ведении часть внутренней и внешней торговли. Купцы организовали свою деятельность в пограничных сухопутных пунктах. Некоторые сами ездили за границу для продажи и покупки товаров. Теперь с купечеством нельзя было не считаться, потому как оно становилось достаточно мощной социальной силой. Для улучшения положения купцов были проведены некоторые мероприятия, как, например, отмена внутренних таможен в 1753 году, учреждение купеческого банка, который давал возможность брать ссуду под товары; разрешение уплачивать пошлины в Кяхте векселями. Благодаря этим мерам в Кяхту стали приезжать новые, заинтересованные купцы. Купцы пополнялись за счет ремесленников, потому как некоторые из них, имея стабильный, хороший доход, бросали ремесло и начинали заниматься торговлей. Русские купцы делились на три гильдии: 3-я гильдия – купцы с капиталом 1000 рублей, 2-я гильдия – от 1000 до 10 000 рублей, 1-я гильдия – купцы с капиталом свыше 10 000 рублей. С купцов взимался гильдийский взнос, который составлял 1 % от заявленной суммы. В 1794 году цифры капиталов гильдий были повышены, так, теперь 3-я гильдия – 2–8 тысяч рублей, 2-я гильдия – 6-16 тысяч рублей, 1-я гильдия – 16–50 тысяч рублей. Позднее торговля фактически будет в руках купцов 1-й гильдии, то есть крупных предпринимателей, что сведет торговлю более мелких купцов на нет. Китайские купцы делились на два типа: 1-й тип – те, кто занимался крупной торговлей и состоял в компаниях, 2-й тип – мелкие купцы, торговавшие сами, преимущественно домашними обиходными товарами. Такие купцы чаще всего имели дело с монголами и русскими, которые не занимались серьезной торговлей. Разделение внутри компаний также существовало: первая группа купцов отправлялась торговать в Кяхту с русскими, вторая же в это время ездила пополнять запасы свежими товарами. Затем, когда первая группа распродавала свои товары, а вторая приезжала с новыми, они менялись местами. Такая организация компаний обеспечивала беспрерывный, стабильный торг, что хорошо отражалось на прибыли. При торговле с Россией китайцы пользовались расписками, правда, делали они это крайне неохотно, так как расписка носила в себе характер недоверия к купцу. «Китаец смотрел на дело так, что если ему верят, так пусть вполне верят, а то иначе он не будет заключать сделки» (Богоявленский, 1906). Китайцы ценили честность в торговле, хотя сами были не прочь прибегнуть к обману. Однако честность русских купцов они высоко ценили: «достоверно известно… что китайцы поставляют за правило уважать русских предпочтительно перед всеми прочими европейцами, торгующими в Кантоне» (Мартос, 1827). Хочется заметить, что кяхтинская торговля была одной из основ для развития современных торговых отношений между Россией и Китаем, потенциал которых велик. Более того, хочется спросить: а как, в конце концов, альтернативу России дали западные страны? И тут ответ один – «опиумные войны», убившие 150 000 000 китайцев. И если бы не русское вмешательство в 1858–1860 годах – возможно, англосаксы совсем разрушили бы в то время Китай. Конечно, потом они тоже стали торговать с Китаем, строить железные дороги. И даже лишили Россию монопольной торговли с Китаем. Но это – когда правила изменились. И заставили их сменить звериную тактику опиумных войн на человеческую (более-менее). В Китае XIX века наиболее проявилась разница в отношении к другим народам и цивилизациям россиян и европейцев Запада, и прежде всего англосаксов. Обобщая тему торговли с Китаем, отметим, что самая важная составляющая в этих делах – Китае, Аляске, незамерзающих портах Дальнего Востока – была сама Сибирь и ее присоединение к России. Геополитически – именно она обеспечила за Россией место моста цивилизаций. Страны, которая начинается у атлантических портов Европы (Балтийского, Черного и Белого морей), а кончается у теплых портов Дальнего Востока. А экономически – Сибирь стала русским Клондайком: меха, золото, алмазы. Позже – нефть, газ. На протяжении сравнительно короткого исторического периода (с 80-х годов XVI века до 50-х годов XVII века) русские люди прошли по степным и таежным рекам через всю Сибирь. И все это оказалось не зря. Сибирский мех составлял в XVII веке 25 % российского бюджета ! И это при том, повторим, что размер ясака в Сибири не считался обременительным, а тунгусов и якутов никто не пытался превратить в рабов или холопов, как это делалось в Новом Свете, Азии, не говоря уж об Африке. Просто, во-первых, сибирский мех был самый качественный и дорогой в мире. Дороже канадского. А во-вторых, к аборигенам прибавились русские охотники, уже приученные к пушному промыслу.

Восстание «боксеров» в Китае (1900 год)

Восстание «боксеров» в Китае – одно из самых драматических и интересных событий XX столетия. Все-таки пришлось русским и китайцам столкнуться в жестокой войне. Причем это было наиболее крупное столкновение России с Китаем. Самое нехорошее во всем этом деле было то, что нам пришлось воевать со страной, которую мы же сами и спасли сорока годами ранее от людоедских «опиумных войн». Весь парадокс заключался в том, что это восстание было также отголоском тех войн и унижения Китая. Начиная с 1898 года группы крестьян в Северном Китае начали объединяться в тайное общество, известное как I-ho ch’üan («Кулак во имя справедливости и согласия», ихэтуани), названное «боксерами» западной прессой из-за не совсем корректного перевода. Члены тайного общества практиковали кунг-фу и гимнастические ритуалы. Они считали, что в состоянии взглядом воспламенять здания и летать как птицы над дворцами, кроме того, принадлежность к секте якобы делает их непроницаемыми для пуль. Сначала «боксеры» хотели разрушить династию Цинь (которая управляла Китаем больше 250 лет) и избавить Китай от всего иностранного (которое, по их мнению, являлось угрозой китайской культуре). Когда вдовствующая императрица, чувствуя угрозу своей власти, поддержала «боксеров», движение повернулось исключительно в сторону избавления Китая от иностранцев.

К концу 1899 года группы «боксеров» уничтожали христианских миссионеров и китайских христиан по всей стране. К маю 1900 года восстание вышло из сельской местности и переместилось в столицу Китая Пекин. О роли России 40 лет назад уже никто не помнил и не знал, поэтому на момент восстания к русским в Китае (скажем, в Пекине) относились так же враждебно, как и к остальным европейцам.

Чтобы помочь своим соотечественникам и защитить их интересы в столице и в целом в Китае, интернациональные силы, состоящие из британцев, русских, французов, немцев, итальянцев и японских солдат, были снаряжены для подавления восстания. В императорском указе китайской императрицы Цыси от 28 мая 1900 года появилась фраза «Смерть иностранцам!». Движению был отдан приказ – убить всех иностранцев. Несколько министров иностранных дел и их семьи были убиты прежде, чем интернациональные силы могли защитить их. Восстание крестьян перешло в широкомасштабную войну, практически разрешенную этим указом императрицы. При этом Цыси двулично продолжала присылать дипломатам «любезности» – цветы и фрукты. В столице Китая начались беспощадные экзекуции над иностранцами и их «приспешниками». Вечером китайцы открыли огонь по иноземным миссиям, был убит немецкий посланник Кеттелер. Одним из первых потерпевших дипломатического квартала стал матрос Георгий Ильин, оберегавший российскую дипломатическую миссию. Пекин в те дни вызывал ассоциации с Варфоломеевской ночью – отовсюду доносились стоны истязаемых, проливались реки крови, городские улицы были заполнены возгласами «ша!» («убивай!»). Фатальным для Российской духовной миссии в Пекине стал день 11 июня. Вооруженные подразделения «боксеров» ворвались на старинную территорию «Северного подворья» и учинили там безжалостную расправу не только над почти всеми попавшимися под руку русскими, но и над православными китайцами, трудившимися в российском поселении. Позднее 222 убитых были погребены под сводами воздвигнутого на территории миссии храма. Со временем была написана практически не известная нашим современникам икона 222 китайских мучеников.

В дни кровавой резни ихэтуаней в Китае погибло около 30 тысяч католиков и 2 тысячи протестантских миссионеров. «Боксеры» работали безжалостно, не жалея женщин и детей, о чем есть бессчетные документальные свидетельства. Вот строчки одного из них: «… Как скоро с представителями сильного пола было покончено, дошла очередность до женщин. Миссис Фартинг вела за руку двоих детей, прочно жавшихся к ней, однако бойцы развели их и с одного удара обезглавили мать. Потом палач отрубил головы детям, показав при этом свое мастерство…»

Причины возникновения массовой ненависти китайцев к иностранцам были в основном экономическими. Дело в том, что в последние годы XIX века иностранные компании занялись постройкой в Китае железных дорог, проведением телеграфных линий, разработкой месторождений полезных ископаемых. Наиболее активно этим занимались граждане России, Британии, Франции. Соответственно в северной, средней, южной частях Китая. В этом также участвовали американцы, немцы, японцы, австро-венгры, итальянцы и граждане некоторых других стран Европы (Бельгии, Нидерландов и др.). Эта деятельность иностранцев в Китае сильно отразилась на экономической ситуации в стране. Из-за постройки железных дорог лишались доходов китайские лодочники и пешие носильщики, занимавшиеся доставкой грузов на большие расстояния. Телеграфные линии лишали заработка многочисленных гонцов-бегунов. Создание иностранцами промышленных рудников оставляло не у дел кустарное горнячество китайцев. Кроме того, ненависть многих китайцев к иностранцам проистекала из-за миссионерской деятельности проповедников христианства, которую эти китайцы считали оскорбительной (хотя некоторые китайцы переходили в христианство). И хотя Россия, повторим, спасла Китай от истребления в «опиумных войнах» (вмешательством в 1858–1860 годах), это к концу века забылось еще и ввиду того, что именно Россия в это время наиболее активно проводила строительство железных дорог в Маньчжурии (КВЖД и ее южной ветки к Порт-Артуру).

Первые акции «боксеров» были произведены в 1898 году, именно при строительстве российской Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД). «Боксеры» нападали на русских инженеров и рабочих. В это же время начались нападения на христианских миссионеров. Деятельность сект «кулака» и «ножа» резко активизировалась с декабря 1899 года. В январе 1900 года начались массовые убийства европейцев, американцев, японцев, а также китайцев-христиан. «Боксеры» уничтожали железнодорожные станции, мастерские и мосты, учреждения и жилища иностранцев. 11 июня 1900 года «боксеры» начали активно действовать в столице Китая Пекине – убили японского дипломата, затем сожгли несколько зданий иностранных миссий и церквей, убили несколько десятков иностранцев. 17 июня в порту Дагу (150 км от Пекина) высадились русские и американские войска. Китайские войска оказали сопротивление, применив артиллерию, но были разбиты. 19 июня большой совет императорского двора Китая утвердил курс на прямую поддержку «боксеров» и решил объявить войну иностранцам. 20 июня «боксеры» начали осаду посольского квартала в Пекине. В этот же день был издан правительственный декрет об оплате и снабжении пищевым довольствием «боксеров», как «лояльно выполняющих патриотический долг». В этот же день был убит посол Германии фон Кеттелер. «Боксерам», поддержанным правительственными китайскими войсками (включая артиллерию), не удалось захватить посольский квартал в Пекине – его обороняли 400 солдат и морских пехотинцев (из 8 стран). Осада длилась до 14 августа. В июле «боксеры» разрушали КВЖД, убивая российских инженеров и рабочих. С 15 июля российские войска (несколько тысяч солдат и казаков) переправились через реку Амур. И начали бои с «боксерами» и китайскими войсками в Маньчжурии. 18 июля экспедиционный корпус, составленный из российских, британских, американских, японских, французских, германских войск (общей численностью до 20 тысяч) двинулся из Дагу (через Тяньцзинь) на Пекин для выручки посольств.

В конце XIX века слабый и отсталый Китай стал на Дальнем Востоке главной ареной захватнических действий со стороны сильнейших мировых держав. Российская империя, безусловно великая держава того времени, проводила на Дальнем Востоке жесткую политику по защите своих жизненных интересов. В 1897 году Германия, провоцируя Россию на то, чтобы та сильнее увязла в дальневосточных проблемах, «арендовала» китайский порт Циндао. В ответ Англия готовилась занять город-крепость Люйшунь (Порт-Артур). На Ляодунский полуостров и крепость Порт-Артур претендовала также и Япония. Не желая допустить явного усиления позиций главных мировых агрессоров на русском Дальнем Востоке, царское правительство приняло решительные меры, и в декабре 1897 года на рейд Порт-Артура вошла русская эскадра, а через несколько месяцев в город прибыли первые батальоны русской пехоты. Ранее, в 1896 году, Россия, заключив оборонительный союз с Китаем, получила концессию на строительство Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД). С постройкой КВЖД у России появилась возможность связать напрямую Забайкалье и Уссурийский край, что имело огромное экономическое и военно-стратегическое значение для усиления положения России на Дальнем Востоке. Построение и эксплуатация КВЖД стали грандиозным русским проектом на Дальнем Востоке, пробудившим к жизни огромный неосвоенный край. Рыбацкая деревушка Харбин за несколько лет превратилась в большой современный город. Русские железнодорожники, купцы и промышленники приезжали во вновь строящиеся города и поселки целыми семьями. Для охраны арендованных земель в полосе отчуждения КВЖД был создан Заамурский округ пограничной стражи. Порт-Артур стал важной военно-морской базой русского флота на Тихом океане (вместе с Владивостоком). Россия укреплялась в Китае основательно и надолго. Другие европейские страны старались не отставать. К 1900 году ведущие мировые державы фактически превратили Китай в полуколонию и поделили на сферы влияния. Захватническая политика, жестокая эксплуатация и бесцеремонное отношение к китайскому народу и его культуре вызвали среди китайцев волну ненависти ко ВСЕМ иностранцам. В том числе и русским . Брожение нарастало весь 1899 год, и в мае 1900 года вспыхнуло восстание, охватившее Северный Китай и Маньчжурию. Восставшие громили городские администрации и убивали своих же соотечественников-китайцев, принявших христианство. Особо свирепствовали «черные», или лжеихэтуани – мародеры и грабители, пользовавшиеся моментом. К восставшим примкнули китайские войска, и толпы погромщиков осадили иностранный квартал Пекина. Посольства превратились в импровизированные крепости. Выручать осажденные посольства из Печилийского залива двинулся десант под командованием английского адмирала Сеймура. Но он явно недооценил противника. В районе Тяньцзиня его двухтысячный отряд был окружен тридцатитысячной китайской армией. Положение спас 12-й Восточно-Сибирский стрелковый полк полковника Анисимова, десантировавшийся в Печилийском заливе из Порт-Артура. Анисимов и Сеймур отошли в Тяньцзинь, где вновь были блокированы, и только 14 июня совместно с подошедшим на выручку 9-м Восточно-Сибирским стрелковым полком атаковали и разбили китайцев. Тем временем русский адмирал Гильдебрандт предпринимает попытки овладеть сильно укрепленной крепостью Дагу (Таку), имевшей важное стратегическое значение. Крепость Дагу была наиболее удобным портом, пригодным для высадки союзных войск на пути к Пекину. 3 июня Дагу была взята союзными войсками. Главную роль при взятии сыграли русские канонерские лодки «Бобр», «Гиляк» и «Кореец». С суши Дагу атаковали в три эшелона: в первом шли русские, затем англичане и немцы и в третьем – японцы. Первой в форт вошла рота поручика Станкевича 12-го Сибирского полка. Закрепившись в Дагу, союзники приступили к операции по овладению Тяньцзинем, где китайцами был блокирован союзный гарнизон. К 14 июня, преодолев ожесточенное сопротивление китайцев, были взяты сильно укрепленные Восточный и Западный арсеналы. Китайцы бежали, оставив убитыми более 800 человек и бросив все вооружение. Потери союзников составили 45 человек. Командующий объединенным отрядом генерал Стессель докладывал адмиралу Алексееву: «…поведение наших стрелков, артиллеристов, казаков выше всяких похвал. Русские были тараном, возле которого шли другие нации…» К 1 июля, собрав значительные силы, союзные войска полностью овладели Тяньцзинем, гарнизон которого составлял 15 тысяч солдат и около 10 тысяч «боксеров». Большая часть китайцев бежала. 19 июля принявший командование над объединенной группировкой войск русский генерал Линевич двинул 15-тысячный корпус на Пекин. 23 июля у Бей-Цзяна была разбита вновь собравшаяся китайская армия, и к 30 июля войска Линевича подошли к китайской столице.

31 июля союзные войска России, Великобритании, США и Франции, всего около 15 тысяч штыков и сабель, приступили к штурму Пекина. Первыми в Пекин в 2 часа ночи вошла 7-я рота 10-го Восточно-Сибирского полка штабс-капитана Горского. Начались уличные бои. Генерал Линевич лично повел в атаку в маньчжурский город две сотни казаков и четыре роты стрелков, и уже к 3 часам дня была освобождена находившаяся в осаде русская миссия. Императрица, наследник и весь двор бежали в провинцию Шэнси. Ожесточенно продолжали сражаться только отчаянные фанатики-маньчжуры. Всего в Пекине было освобождено около тысячи европейцев и 4 тысячи китайцев-христиан, спасавшихся в осажденных посольствах и миссиях. Побежденный Пекин, по словам очевидцев, представлял собой страшное зрелище: сожженные и разграбленные дома, улицы изрыты баррикадами, повсюду трупы «боксеров» и мирных жителей. Надо отметить, что жестокость в ходе боевых действий проявлялась всеми сторонами. Дипломат И. Я. Коростовец вспоминал: «…боксеры перебили почти всю православную паству, трупы наших христиан были брошены ими в колодцы». Не менее драматические события развивались и в Маньчжурии, где восстание проявилось с особой силой . Отряды ихэтуаней, сформированные по армейскому образцу, из десятков и сотен, совместно с правительственными войсками и бандами хунхузов обрушились на посты и поселки КВЖД. К середине июня 1900 года вся железная дорога была в их руках, а переполненный беженцами Харбин был осажден. Многочисленные отряды восставших из пушек и ружей через Амур обстреливали Благовещенск. По данным русской разведки, общая численность китайских войск в Маньчжурии составляла около 100 тысяч человек. Российские владения, как наиболее связанные общими проектами с (Северным) Китаем, оказались в самом угрожаемом положении. В Благовещенске в это время происходили трагические события. Китайские бомбардировки города с правого берега Амура разозлили русское население. Население стало создавать народные дружины. Принятое решение о депортации всех китайцев за Амур привело к тому, что у поселка Верхне-Благовещенского было собрано около 5 тысяч китайцев. Местные дружинники и амурские казаки загоняли китайцев в воду и заставляли плыть через Амур, несогласных рубили шашками и топорами. Естественно, переплыть Амур смогли очень немногие. Позднее по этому факту царское правительство провело расследование, однако серьезно никого не наказали. Тем временем Сервианов и Ренненкампф под Айгунем разбили крупную группировку китайцев. Отряд генерала Сахарова, поднимавшийся по реке Сунгари, громил хорошо укрепленные китайские гарнизоны по обеим сторонам реки. 15 июня его отрядом было разбито 4 тысячи китайцев в сильно укрепленной крепости Саньсин. Стрелки и казаки атаковали крепость по грудь в воде, взяв в бою 22 орудия. После взятия Саньсиня судьба военной экспедиции в Харбин была решена. Русские войска не встречали более серьезного сопротивления, и 1 июля Харбин был деблокирован. В то время отряд Ренненкампфа, состоящий в основном из забайкальских казаков, 2 августа атаковал Малый Хинган, 4-го взял Мергень и уже 15-го был в Цицикаре, пройдя 400 верст с боями за 3 недели. Из Старого Цурухайтуя (Забайкалье) в Маньчжурии по направлению к Хайлару наступал отряд генерала Орлова, состоящий из четырех пеших батальонов, одной батареи, 3-го Верхнеудинского полка (все – Забайкальское казачье войско) и трех сотен охранной стражи. После вступления в Маньчжурию казаки Орлова встретили ожесточенное сопротивление китайских войск. Наиболее упорно сражались части монгольской конницы в составе войск повстанцев. Несмотря на это, наступая вдоль линии КВЖД, отряд Орлова уже 21 июля взял город Хайлар. В китайской контратаке 1 августа погиб один из лучших китайских военачальников – генерал Пао, командующий всеми китайскими войсками на КВЖД. По мере продвижения войск вдоль железной дороги становилась известной судьба многих русских, не успевших в начале восстания укрыться в Харбине или в других военных гарнизонах. Их смерть была ужасной. Казаки и стрелки часто находили трупы русских мужчин и женщин, в основном железнодорожных служащих, с отрубленными головами и вырезанными на груди крестами. К 20 августа КВЖД была полностью очищена от повстанцев. 10 сентября был взят Гирин, а к 15 сентября Южноманьчжурский отряд генерала Субботича разбил китайские войска у Ляояна и 17-го взял Мукден. Вся Маньчжурия была усмирена к 20-м числам сентября, и на этом в основном закончилась китайская кампания. Вторжение России в Маньчжурию преследовало главную цель – обеспечить экономические и военные интересы державы на Дальнем Востоке и безопасность КВЖД. В этом было принципиальное отличие от военных операций в Тяньцзине и Пекине. Поход русских войск в Китай и международная интервенция не были особо популярными ни в России, ни в Европе. Но была ли у царского правительства возможность решить дальневосточную проблему иным путем? Непомерные аппетиты японцев, американцев и европейцев, бесцеремонное экономическое вмешательство и открытое военное вторжение на территории слабых и отсталых государств (в тот же Китай) плюс неумелая политика маньчжурского двора, не только не сумевшего опереться на Россию, но и допустившая наибольший размах восстания в Маньчжурии, то есть в зоне русского влияния, не оставляли иного способа решения проблемы, кроме военного. Это сделало именно русских главной ударной силой «бледнолицых». Но стоит отметить, что сразу после подавления восстания и возвращения китайско-маньчжурского правительства в Пекин именно русские не принимали участия в карательных операциях. А кроме того, именно русские уже в XX веке спасали китайскую цивилизацию от другого, после англо-саксов XIX века, врага – жестоких японских самураев. И это было высоко оценено духовным вождем Китая – Сунь Ятсеном.

Южное направление

Торговля с Персией и присоединение Кавказа

Другим важным для России событием стала восстановившаяся с присоединением Поволжья торговля с Ираном (Персией). Иранские шелка приносили даже больший доход, чем транзитные через тот же Иран индийские пряности, специи и хлопок, вместе взятые. Вообще можно сказать, что кроме сибирских мехов Россия плотно подсела на лучший в мире иранский шелк. Народы и племена, населявшие в конце XV – начале XVI века Иранское плоскогорье, разнились по своему экономическому и культурному развитию, этническому происхождению, языку и религии. Наряду с оседлым населением, обладавшим высокоразвитой техникой искусственного орошения и земледелия, здесь жили народности и племена, ведшие полуоседлый или кочевой образ жизни. В Иране, а точнее, в его северной части, расположенной в провинциях Гилян и Мазендаран на южном побережье Каспийского моря, уже столетиями производился лучший в мире персидский шелк. Родина шелка – все тот же Китай. Китайцы долгое время были монополистами в его производстве, получая за это золото и серебро. Но на рубеже первого и второго тысячелетий нашей эры Византия и Персия вырвали секрет производства и стали изготавливать его сами, византийцы (а после завоевания – турки) в Сирии, а персы – на южном берегу Каспия. За шелка из провинции Гилян давали золото. Но русские кроме германских слитков золота и серебра могли предложить еще и «мягкое золото» – меха, а также высокоценимый на Востоке прусский янтарь. В итоге волго-каспийская торговля Руси росла и развивалась. Недостатком Ирана в конце XV века и начале XVI была его раздробленность на многочисленные феодальные владения, с которыми и приходилось иметь дело русским. Русские торговали непосредственно на землях правителя Гиляна либо в Астрахани. Ардебильские шейхи Сефевиды оказались теми правителями, которые сумели создать здесь более или менее могущественную державу. Основателем этого государства стал Исмаил Сефевид. Смелый воин и тонкий политик, Исмаил сумел привлечь на свою сторону землевладельческую знать азербайджанских племен. Эти племена стали затем главной опорой в его завоеваниях. Один из европейских путешественников рассказывает, что воины Исмаила сами себя содержали, снаряжались за собственный счет и шли в поход. Желая привлечь на свою сторону народные массы, Исмаил объявил себя шиитом; шиитская религиозная доктрина со своим догматом об имаме-мессии, воплощавшем несбыточную мечту народа о справедливом правителе, была широко распространена среди оседлого и кочевого населения Азербайджана. Все приверженцы Исмаила в знак своей принадлежности к шиизму носили головные уборы, отличительной особенностью которых были двенадцать красных складок, по числу почитаемых шиитами имамов – мессий. Благодаря этому головному убору племена, поддерживавшие Исмаила, получили название «кызыл-баши», то есть «красноголовые». Прозвище «кызыл-баши» скоро стало синонимом Сефевидов. В русских документах XVI–XVII веков династия и государство Сефевидов преимущественно именуются кызыл-башами. Исмаил Сефевид получил поддержку и среди армянского и персидского торгово-ремесленного населения, страдавшего из-за захвата Османской империей старинных торговых путей.

Россия дирижирует персидскими шелками

Особенно заманчивыми стали сношения с Персией в эпоху ее расцвета при шахе Аббасе Великом (1587–1629), когда были улучшены пути в Индию и Китай, построены новые караван-сараи, мосты. При шахе Аббасе I произошло усиление могущества Сефевидского государства. Верхушка племен «кызыл-башей», поддерживавшая шаха Исмаила, состояла ко времени Аббаса I из крупнейших землевладельцев. Владения – уделы – некоторых ханов соперничали по величине с шахским доменом. Наряду с такими вновь образовавшимися кызыл-башскими уделами сохранились старые феодальные владения с наследственными владетельными князьями. К числу таких князей, например, относился хан все того же богатейшего шелком Гиляна, который вел в силу этого независимую от шаха внешнюю политику. Борьба с этими ханствами и составила первоначальный этап правления шаха Аббаса I. Его деятельность носила решительный характер, она завершалась обычно казнью непокорных феодалов, конфискацией их земельных владений, переходивших, как правило, в собственность шаха. По подсчетам летописцев, в этой борьбе погибло не менее половины общего числа различных владетельных ханов и эмиров. Шахский домен при Аббасе I поглотил множество подобных удельных владений, именовавшихся на языке сефевидской канцелярии «мамалек» – «государствами». Особым вниманием шаха Аббаса пользовалось войско, необходимое для борьбы как с непокорной знатью, так и с Турцией. Вместо племенного ополчения, составлявшего до этого времени основную опору Сефевидской династии, было организовано постоянное войско, часть которого была вооружена огнестрельным оружием и даже артиллерией. Не без помощи большого северного соседа, прежде всего при создании и организации артиллерии, которому была экономически (да и политически, в качестве важного противовеса могуществу Османской империи) выгодна сильная и единая Персия. Создание постоянной армии оказало решающее действие на конечный исход военных столкновений с Османской империей. В 1603 году Аббас I смог начать военные действия на западных границах своего государства; к этому времени шах обладал уже постоянным войском и артиллерией. В результате долгих, но успешных для Аббаса военных действий в 1612 году между враждующими сторонами был заключен новый мирный договор, по которому Сефевидское государство вернуло себе значительную часть Грузии, Армении, а также Азербайджан, Мосул, Багдад. Во владение Сефевидской державы перешли также Хорасан, являвшийся предметом спора между узбекскими ханами и Сефевидами, и западная часть нынешнего Афганистана. Главным предметом персидского вывоза в эту эпоху остается шелк, производство которого расцвело в Гиляне и в некоторых других провинциях. Торговля шелком играла чрезвычайно важную роль в экономической жизни Европы. В этом товарообороте между Западом и Персией на смену старинным пришли две дороги, пересекающие страну с юга на север. Одна дорога – идущая от Каспийского моря к Исфагану и составляющая отрезок Великого Волжско-Каспийского пути. Только вместо Новгорода теперь выступает Архангельск. Вторая дорога шла в обратном направлении с юга на север, от портов персидского залива: Ормуза, Харака, Бушира – внутрь страны. Но хотя эти порты и были незамерзающими, они все вместе, напомним, пропускали меньше шелка, чем морозный штормовой Архангельск. Что касается первого, северного пути – он безраздельно эксплуатировался Россией. Вывоз шелка теперь составлял царскую монополию, и чрезвычайно доходную. Раз в три года «царевы гости», то есть правительственные купцы, составляли на Волге караваны и плыли в Персию. Взамен шелка они привозили главным образом соболя и вообще всяческие меха, красную медь, европейские полотна и сукно. Вполне понятно, что иностранцы, в особенности англичане, всячески стремились добиться права свободного торга с Персией через территорию Московского царства. Однако бесконечные просьбы англичан, голландцев, французов и датчан встречали решительный отпор со стороны московского правительства. « Персов царские чиновники не пускали на север дальше Астрахани, а европейцам не давали шелка ближе Архангельска» , выменивая взамен сукна. Напомним, в конце XV века наступает поворотный момент в истории Евразии, связанный с утверждением турецкого владычества в Леванте, то есть в восточной части Средиземного моря. Завоевав Малую Азию и Константинополь, турки-османы подвергают чрезвычайным стеснениям ту оживленную торговлю, которую европейские (итальянские) купцы вели с Востоком. Они взимают огромные пошлины, ограничивают право транзита и, кроме того, подрывают средиземноморскую торговлю, способствуя развитию пиратства. Европейские купцы, естественно, начинают искать новые пути в Индию и Китай, которые обходили бы ту баррикаду, которая была воздвигнута турками в Леванте. Совершенно понятно, что поиски кружного морского пути на Восток исходили от тех государств, которые имели береговую линию на Атлантическом океане и раньше принимали незначительное участие в левантийской торговле, благодаря монопольному сосредоточению последней в руках двух могучих итальянских республик: Венеции и Генуи. Такими странами были Испания и Португалия. Открытие безопасного и дешевого, благодаря незначительности морского фрахта сравнительно с сухопутным, океанического пути вызвало форменную революцию в торговых отношениях Европы с Востоком. Старинные сухопутные магистрали, путешествие по которым было сопряжено с огромными стеснениями и риском, теряют свое прежнее значение и глохнут. Этот процесс автоматически влечет за собой политико-экономическое падение тех стран, которые основывали свою мощь на эксплуатации трансазиатских караванных путей. Начиная с XVI века наблюдается упадок итальянских республик, Турции, Персии. Конечно, неверно представлять, чтобы эти страны сразу же очутились в стороне от мирового обмена и пережили молниеносный упадок. Европейская торговля с Востоком не могла немедленно и целиком перейти на новые рельсы; прошло более ста лет, прежде чем этот процесс завершился, и в течение этого времени левантийская торговля имела довольно значительные размеры. Тем не менее процесс политико-экономического упадка Турции и Персии неизбежно начался и продолжался с ростом значения морских путей, пока не достиг своей кульминационной точки в XVII и XVIII веках. Однако процесс экономической и политической деградации Персии сильно замедлился благодаря тому обстоятельству, что как раз в эту эпоху к ее северным границам приблизилась новая огромная держава – Московское царство. Сношения возобновились после покорения при Иоанне Грозном Казани и Астрахани (1556), что обеспечило России владение естественной водной (речной) дорогой к Каспийскому морю – Волгой. На всем протяжении речной дороги растут города, по великой реке начинают регулярно циркулировать торговые караваны, наконец, постепенно устанавливаются разработанные маршруты из Казани в главные города Персии. Главный водный путь в XVI и XVII столетиях шел от Астрахани вдоль западного побережья Каспийского моря, с заходом в Терки и Дербент. Он спас Персию от деградации и усилил Россию. Всего через архангельский порт только в 1654 году было вывезено на экспорт товаров более чем на 1 миллион московских рублей. А общая внешняя торговля Русского государства в годы правления царя Алексея Михайловича Романова (середина и вторая половина XVII века) составляла 3,3 миллиона рублей, или 1 миллион 750 тысяч золотых венецианских дукатов этой эпохи. Кроме присоединения Поволжья, для торговли с Персией важное значение имело присоединение части Северного Кавказа в XVI веке, Закавказья и горного Кавказа в XIX веке. Здесь тоже, как в Поволжье и на Чукотке, отнюдь не во всех аулах империя и ее армия действовали разумно. Но стоит вспомнить, что после Кавказской войны Имам Шамиль призвал горцев жить в мире и вместе с русскими . И после этого мы вместе отвоевали две мировые войны. Также интересно то, что в далеком от нас Китае другой человек, также исключительно авторитетный для своего народа, уже упоминавшийся духовный лидер восточной страны, Сунь Ятсен, отмечал, что из всех европейцев только с русскими китайцы смогут договориться по-настоящему. Ибо они более открыты и менее лживы.

Средняя Азия

На юго-востоке от России располагались обширные среднеазиатские территории. Они простирались от Тибета на востоке до Каспийского моря на западе, от Центральной Азии (Афганистан, Иран) на юге до Южного Урала и Сибири на севере. Население этого региона составляло около 10 миллионов человек. Народы Средней Азии развивались неодинаково в экономическом, социальном и политическом отношениях. Некоторые из них занимались исключительно кочевым скотоводством, другие – земледелием. В ряде районов процветали ремесло и торговля. Промышленное производство фактически отсутствовало. В социальном строе этих народов причудливо сочетались патриархальность, рабство и вассально-феодальная зависимость. Политически территория Средней Азии делилась на три обособленных государственных образования (Бухарский эмират, Кокандское и Хивинское ханства) и ряд независимых племен. Наиболее развитым был Бухарский эмират, имевший несколько крупных городов, в которых сосредоточивались ремесло и торговля. Бухара и Самарканд были важнейшими торговыми центрами Средней Азии. В первой половине XIX века Россия, проявляя интерес к пограничному с ней Среднеазиатскому региону, пыталась наладить с ним экономические связи, изучить возможность его завоевания и последующего освоения. Однако решительных внешнеполитических действий Россия не вела. Во второй половине XIX века ситуация кардинально изменилась из-за стремления Великобритании проникнуть в эти районы и превратить их в свою колонию. Россия не могла допустить появления «английского льва» в непосредственной близости от своих южных рубежей. Соперничество с Англией стало основной причиной активизации русской внешней политики на Среднем Востоке. В 1852 году, по инициативе нового оренбургского губернатора Перовского, полковник Бларамберг, с отрядом в 500 человек, разрушил две кокандские крепости и штурмовал Ак-Мечеть, комендантом которой был знаменитый впоследствии властитель Кашгарии Якуб-бек, но был отбит. В 1853 году Перовский лично с отрядом в 2767 человек, при 12 орудиях, двинулся на Ак-Мечеть и 27 июля взял ее штурмом; Ак-Мечеть вскоре была переименована в Форт-Перовский. В том же 1853 году кокандцы дважды пытались отбить Ак-Мечеть, но 24 августа войсковой старшина Бородин, с 275 людьми, при 3 орудиях, рассеял при Кум-суате 7000 кокандцев, а 14 декабря майор Шкуп, с 550 людьми, при 4 орудиях, разбил на левом берегу Сырдарьи 13 000 кокандцев, имевших 17 медных орудий. После этого вдоль нижнего течения Сырдарьи возведен был ряд укреплений. Западносибирский отряд (2500 человек) полковника Черняева вышел из Верного, 5 июня 1864 года взял штурмом крепость Аулие-ата, а оренбургский, 1200 человек, под начальством полковника Веревкина, двинулся из Форта-Перовского на город Туркестан, который был взят с помощью траншейных работ 12 июня. Из вновь занятого края, с присоединением территории прежней Сырдарьинской линии, образована была Туркестанская область, военным губернатором которой назначен был Черняев. Один из эпизодов боевых действий после взятия Туркестана получает известность как Иканское дело.

Иканское дело

4 декабря 1864 года комендант Туркестана полковник Жемчужников выслал на разведку сотню уральских казаков под командованием есаула Серова, усиленную 1 пушкой. Возле кишлака Икан сотня неожиданно наткнулась на главные силы кокандской армии, числом 15–17 тысяч человек, возглавляемые регентом Кокандского ханства муллой Алимкулом, направлявшимся брать Туркестан. Казаки были окружены и в течение двух дней (4 и 5 декабря) без пищи и воды держали круговую оборону, прикрываясь телами убитых лошадей. На исходе второго дня есаул Серов дал команду сотне пробиваться самостоятельно. Казаки выстроились в каре, с боем пробились через кокандское войско на встречу с высланным из Туркестана отрядом и вернулись в крепость, потеряв погибшими 50 человек. Губернатор М. Г. Черняев был потрясен героизмом казаков и одновременно очень был рассержен на коменданта Туркестана за нерасторопность и несвоевременность отправки подмоги.

29 апреля Черняев занял небольшое кокандское укрепление Ниязбек, господствовавшее над водами Ташкента. Затем он с отрядом в 1000 человек, при 12 орудиях, расположился лагерем в 8 верстах от Ташкента, где, под начальством Алимкула, сосредоточено было до 30 000 кокандцев, при 50 орудиях. 9 мая Алимкул сделал вылазку, во время которой был смертельно ранен. Смерть его негативно отразилась на обороне Ташкента, в городе усилилась борьба различных группировок, а энергия в защите крепостных стен ослабела. Черняев решился воспользоваться этим и после трехдневного штурма (15–17 июня) взял Ташкент, потеряв 25 человек убитыми и 117 ранеными. Потери оборонявшихся были значительно выше. 8 мая 1866 года под Ирджаром русская армия в 3000 человек разбила бухарскую армию в 40 000 человек, потеряв всего 10 раненых и ни одного убитого! В мае 1866 года пал Самарканд. В мае 1873 года – Хива. Теперь взоры России и Англии обратились к Туркмении, которая в силу своей географии не могла оставаться ничейным, или тем более союзным Англии, политическим анклавом между русскими Каспием и Бухарой.

Туркмены. 1885. Скобелев в Азии

Текинское племя – самое могущественное, многочисленное и храброе из всех туркменских племен. Они были вечною грозой Персии и Герата; из-за их набегов страны эти пустели, земледелие и торговля в них падали. Туркмены Теке держали в страхе всю северо-восточную часть Персидского государства. Племя Теке делится на два больших отдела, называемых по месту их происхождения: ахалтекинцы – в количестве 40 000 кибиток, или 200 000 душ обоего пола, и мервские текинцы – в количестве 48 000 кибиток, или около 240 000 душ. Кроме того, оба эти отдела подразделяются на тохтамышей и утамышей, которые, в свою очередь, опять подразделяются. Текинское племя, нуждаясь вследствие малоземелья в иных средствах пропитания, жило за счет своих соседей и занималось грабежом и разбоем. Но воровство и грабеж своих же сородичей очень строго наказывались. Как между другими туркменами, так и между текинцами имеются оседлые и кочевые. С наступлением лета кочевники покидают свои аулы и уходят на пастбища, уводя туда и свои стада; вся трава в это время в оазисе высыхает и выгорает. Осенью же, с наступлением дождей, весь оазис снова покрывается травой, и кочевники возвращаются в свои аулы. Идеалом текинца были кочевание и баранта или набег на соседнюю Персию; причем совершались неслыханные жестокости. Если же почему-либо нельзя было совершить набега на персидские земли, набег совершался на земли других, не текинских племен туркмен – иомудов и гокланов – и хивинские владения. «На коне туркмен не знает ни отца, ни матери, ни роду, ни племени», – говорит местная поговорка. Быстроногие кони уносят барантачей за сотни верст от их жилья на охоту за невольниками и прочим добром, в пределы ничего не ожидающих соседних обитателей. Выносливость текинских всадников и их лошадей поразительна. Пробыть сутки и даже более без воды – для туркмена не считается чем-либо особенным; лошадь способна пробежать до 120 верст в сутки. Вот почему в редких случаях удается накрыть хищников и учинить над ними расправу. Туркмены – магометане, но далеко не фанатики. У них нет ни мечетей, ни минаретов. Моленье производится на открытом воздухе, на каком-нибудь избранном для того около аула месте. Они суннитского толка; но это нисколько не мешает им грабить как шиитов, так и суннитов. Правление у текинцев имело форму народоправства. Ни общего для всех племен хана, ни наследственной аристократии не имелось. Каждый аул или несколько аулов одного рода избирали наиболее почетного и славящегося умом и храбростью соотчича ханом, которому платилось определенное жалованье. Влияние его было очень невелико. Только во время похода или набега хану подчинялись безусловно, в остальное же время он был лишь старшим советником своих избирателей. Если почему-либо хан терял доверие и уважение избирателей – немедленно лишался власти. В виду общей опасности в ханы выбиралось наиболее выдающееся лицо всеми аулами целого оазиса. Так, во время войны с русскими ханом был выбран всеми уважаемый за мужество и толковитость текинец Нерр-Верди-хан. И действительно, он доказал это на деле – отбитием штурма Ломакина на Геок-Тепе и мужественной его защитой во время осады Скобелевым. У ханов имелись советники из наиболее уважаемых сердаров и батыров, но все важнейшие дела решались и решаются общей сходкой. Дела же, касающиеся всего племени, как у ахал-текинцев, так и у мервцев, решаются съездами ханов, мулл и представителей от всех аулов. Текинцы не платили никаких повинностей, каждый из них был вполне самостоятелен. Обычное право – их закон. Нарушители его считаются самыми крупными преступниками. Распоряжения ханов должны строго совпадать с обычным правом; всякое распоряжение, не согласное с этим правом, считается необязательным. На основании этого права происходит и суд над нарушителями общего спокойствия. Кары закона ограничиваются денежной или имущественной пеней. В случае тяжких преступлений пеня достигает довольно крупных размеров. За убийство ценность пени доходит до 2000 рублей. Сумма эта уплачивается родичам убитого. Если убийца не имеет чем заплатить пеню, то весь аул, где проживал убийца, обязан участвовать в платеже пени. Убийства между текинцами чрезвычайно редки, так же как и грабежи, за которые укравший изгоняется из своего рода. Текинская женщина – не раба своего мужа, как в других частях мусульманской Азии, а полноправная гражданка, имеющая наравне с мужем гражданские и политические права. Она не скрывает своего лица покрывалом; влияние ее не только в семье, но и на общественные дела немаловажно; мнение ее выслушивается наравне с другими. В этом отношении туркмены далеко ушли вперед сравнительно со всеми народами Азии и даже Европы. Этим они обязаны своеобразному политическому и социальному устройству, имеющему полное сходство с республиканскими учреждениями. Но рядом с этим у туркмен существовало рабство, образовавшееся из захвата в плен людей во время набегов. Пленники и рабы подвергались жестокому обращению; их жизнь была в руках их владельца; за малейший проступок и даже по капризу раб подвергался жестоким истязаниям, даже лишению жизни. Содержались рабы не лучше собак. На ночь их заковывали в тяжелые цепи или привязывали за ноги к тяжелым чурбанам. Впрочем, с пленными единоплеменниками туркмены обходились гуманнее, чем с персами. С разгромом в 1873 году Хивы и с прекращением рабства в этом и Бухарском ханствах текинцы потеряли охоту брать в плен рабов. Положение рабынь было не лучше, чем положение рабов; они находились в полном распоряжении своей госпожи. Положение рабыни не улучшалось, если она становилась матерью ребенка от мужа своей госпожи. Как ребенок, так и она сама оставались в положении рабов. Торговля у текинцев очень мало развита, хотя они и производят ее с Мервом, Персией и Хивой. Вывозятся из оазиса ковры, лошади и отчасти холодное оружие. Ввоз состоит из пороха, свинца, огнестрельного оружия, бумажных и шелковых тканей и других произведений. Торговля ведется на принципах честности и прямодушия, без обмана и обмеривания. Производство текинцев заключается в ручной обработке верблюжьей и другой шерсти. Текинские женщины мастерски выделывают бархатные и нитяные ковры и другие ткани, славящиеся своей прочностью и изяществом рисунка; они также ткут грубые сукна, низкого сорта бумажные и шелковые материи и вышивают ткани шелками и золотом. Мужчины выделывают довольно искусно кинжалы и шашки. Текинские оружейники недурно справляются также и с выделкой ружей. Все туркмены, особенно же текинцы, отличаются храбростью и полнейшим презрением к смерти. Они смело идут в бой, не жалея себя, и в то же время не имеют никакой жалости к своему врагу. Отличительная черта характера туркмена – подозрительность, недоверчивость и осторожность, особенно же к тем людям, которых он мало знает. С людьми, ему известными, он доверчив и прямодушен. Ложь и нарушение данного слова считаются великим преступлением. Имущество оставляется в ауле без всякого присмотра, в уверенности, что оно будет в целости и сохранности во время отсутствия хозяев. Текинцы горячо любят свою родину и готовы защищать ее до последней капли крови, что они и доказали при Геок-Тепе, где русские потеряли больше, чем вообще за все время завоеваний в Азии. Насколько туркмен жесток к своим врагам и рабам, настолько же нежен и сострадателен к домашним животным. Рука его не подымается убить неприятельское животное, которое он не в состоянии захватить с собой. Если ему случится встретить где-либо в степи, у колодца, заблудшего верблюда или барана, не могущего достать воды, – он постарается напоить его. «Человек обязан любить животных, потому что они кормят его», – говорят туркмены. К своим соседям нетуркменам, в большинстве случаев, особенно же ахал-текинцы и мервцы не питают никакой дружбы. Персов, гератцев и хивинцев они презирают, русских боятся.

Текинцы (также теке, букв. «горные козлы») – одна из крупнейших племенных групп в составе туркменского народа. Исторический регион расселения – юг и центр Туркмении. Текинцы пришли на территорию современной Туркмении с Мангышлака, поселившись в предгорьях Копетдага, в оазисах Мерв и Ахал-Теке, куда их в начале XVIII века (1714–1719) привел вождь Кеймир Кер. Примечательно и то, что часть текинцев продолжала заниматься традиционным для тюрок кочевым скотоводством, а часть занялась земледелием, которое, по-видимому, было перенято у ассимилированного текинцами автохтонного ираноязычного населения в долинах рек и предгорьях. Поэтому текинцы издавна делились на чарва (кочевников-скотоводов) и чомур (оседлых земледельцев). Часто даже близкие родственники проводили следующее разделение труда: одни обрабатывали землю, а другие выпасали скот, обмениваясь осенью продуктами своего труда. Будучи окруженными враждебными племенами, текинцы были очень воинственны и непокорны. Очень внимательны и заботливы они были по отношению к своим лошадям. Ими поддерживалась и особая местная порода – ахалтекинская лошадь, которой они очень дорожили. В отличие от других кочевых тюркских народов (казахи, киргизы), текинцы принципиально не ели конину, предпочитая баранину.

В январе 1880 года Скобелев назначается командующим военной экспедиции против текинцев. Скобелев составил план, который был утвержден и должен быть признан образцовым. Целью его было нанести решительный удар туркменам-текинцам, населявшим Ахал-Текинский оазис. Со своей стороны, узнав о походе, текинцы решили переселиться в крепость Денгиль-Тепе (Геок-Тепе) и ограничиться отчаянной защитой только этого пункта. В крепости Денгиль-Тепе было 45 тысяч человек, из них защитников 20–25 тысяч; они имели 5 тысяч ружей, множество пистолетов, 1 орудие и 2 зембурека. Текинцы производили вылазки, преимущественно ночью, и наносили немалый урон, захватив даже однажды знамя и два орудия. Скобелев сам сделал вылазку, прошел весь путь, проверил все колодцы, дороги и после этого вернулся назад к своим войскам. Затем начался штурм. Штурм крепости был произведен 12 января 1881 года. В 11 часов 20 минут дня был произведен взрыв мины. Восточная стена упала и образовала удободоступный обвал. Пыль еще не улеглась, когда колонна Куропаткина поднялась в атаку. Подполковнику Гайдарову удалось овладеть западной стеной. Войска теснили неприятеля, который, однако, оказывал отчаянное сопротивление. После долгого боя текинцы бросились в бегство через северные проходы, за исключением части, которая осталась в крепости и, сражаясь, погибла. Скобелев преследовал отступающего врага на протяжении 15 верст. Русские потери за всю осаду со штурмом составили 1104 человека, а во время штурма было потеряно 398 человек (в том числе 34 офицера). Это была существенная потеря, хотя осада и штурм были проведены образцово. Просто русские во главе с Белым генералом встретили здесь очень достойного противника. Внутри крепости были взяты: до 5 тысяч женщин и детей, 500 персов-рабов и добыча, оцененная в 6 миллионов рублей. Вскоре после взятия Геок-Тепе были высланы Скобелевым отряды под начальством полковника Куропаткина; один из них занял Асхабад, а другой прошел более чем на 100 верст на север, обезоруживая население, возвращая его в оазисы и распространяя воззвание с целью скорейшего умиротворения края. И вскоре в Закаспийских владениях Российской империи установилось мирное положение. Ахалтекинская экспедиция 1880–1881 годов представляет первоклассный образец военного искусства. Центр тяжести операции находился в сфере военно-административных вопросов. Скобелев показал, на что способны русские войска. В итоге в 1885 году в состав Российской империи добровольно вошли Мервский и Пендинский оазисы Туркмении с городом Мервом и крепостью Кушка. 14 января Скобелев был произведен в генералы от инфантерии, а 19 января награжден орденом Св. Георгия 2-й степени.

В итоге Средняя Азия вошла в состав России. И вот что интересно. Подчеркивалось бедственное положение населения под властью местных ханов и знати. Приход же русских войск как бы знаменовал приход лучшей жизни. Бларамберг писал: «Киргизы Куан-Дарьи благодарили, что я освободил их от врагов и разрушил разбойничьи гнезда», военный историк Д. Я. Федоров: «Русское владычество приобрело в Средней Азии огромное обаяние, потому что оно ознаменовало себя гуманным миролюбивым отношением к туземцам и, вызвав сочувствие народных масс, явилось для них желательным владычеством». И вообще, на Востоке, Юге, в Поволжье явно просматриваются общие закономерности.

Народы этих разных земель относительно без проблем входили в состав России, а те, которые оказывали сопротивление, не были так уж едины и решительны в том, чтобы прогнать русских. Да и такие столкновения носили скорее локальный характер для каждого народа. Народы не объединялись между собой против русских, как это, например, делали арабы против крестоносцев или индейцы Мексики против испанцев. Одной из основных причин этого может быть особый евразийский менталитет русского народа. Русские терпимо относились к вере, культуре, быту, обычаям и языку чужого народа. Наши предки не старались сломать чужой менталитет, они даже сами охотно перенимали обычаи иноземцев. Конечно, народы покоренных русскими земель должны были согласиться войти в состав России и платить ясак, а позже – налоги, но эта дань и налоги были достаточно разумны по величине. И этот весьма ценный опыт построения отношений с другими народами русские во многом сами переняли от совместной торговой артели с Золотой Ордой, славившейся веротерпимостью, во времена ведения совместной торговли на Великом Волжском пути, ставшем важнейшей составной частью Северного шелкового пути Средневековья. Интересный факт – в центре сегодняшней России, в Поволжье, живет народ чуваши, которые в 1917 году еще были язычниками! И ни русские христиане, ни татарские мусульмане не пытались их насильно обратить в свою веру. Столетиями. Евразия, однако; со свободой совести и базовым уважением и личности, и этноса. Во многом благодаря этим особенностям русского менталитета, основанного на историческом опыте, произошло присоединение к России огромных земель. И не где-нибудь, а в самом центре Евразии, при постоянном соседстве с мощными и нередко враждебными государствами. Ведь где строили свою империю англичане? Правильно, по окраинам земной цивилизации: Канада, Австралия, Африка. И на острове – давление на них оказывалось явно меньше, чем на нас. Поэтому точно можно сделать вывод: феноменальная устойчивость России, позволявшая и постоянно вести войны в Европе – разбив четыре сильнейшие армии агрессоров: Карла Шведского, Фридриха Великого, Наполеона и Гитлера – и еще и колонизацию огромных размеров земель провести, эта устойчивость кроется просто в евразийском опыте человеческого отношения к людям .

Россия, исходя из своих экономических и политических интересов, внесла в Великие географические открытия XVII–XIX веков значительный вклад. Русские казаки и мореплаватели совершили ряд открытий в Сибири, Северной Америке, Центральной Азии, Тихом океане. И, наконец, открыли Антарктиду.

Глава 2. Португалия – почти остров. Особенности их Реконкисты и пассионарности

Португалия в начале Средневековья

На рубеже Древней истории и Средних веков Португалия вместе с остальной частью Пиренейского полуострова подверглась вторжению ираноязычных племен аланов (409 год по Р. Х.), а затем германоязычных свевов (440 г.) и вестготов (583 год). Последние включили Португалию в состав вестготского королевства. В 414 году свевы заключили с римским правительством договор, по которому получали право поселиться на Иберийском полуострове в качестве федератов, к ним отошла Галисия и значительная часть современной Португалии. Численность свевов оценивается в 30–35 тысяч человек. В ранний период свевского владычества королевскими резиденциями были Брага, Порту и Мерида. Брага располагалась в центре свевской державы, и в VI веке этот город становится важнейшей резиденцией короля. Еще с римских времен Брага и Мерида были важными центрами христианства, там находились епископы, эти города связаны с деятельностью христианских святых. История свевов прослеживается по Хронике Идация до 469 года. Свевское культурное влияние оказалось незначительным, язык исчез, не оставив после себя никаких следов. Скорее всего, культурное влияние свевов было незначительным по причине малочисленности племени. Средневековая Португалия видела себя наследницей вестготов, а не свевов. Вестготский король Теодорих II вступил в войну со свевами, вторгся в Испанию и к 474 году занял почти весь Пиренейский полуостров, оставив свевам небольшую часть северной Португалии и Галисии. Государство свевов было полностью завоевано в 585 году другим вестготским королем – Леовигильдом, после чего разделило судьбы вестготского государства. Готы разделили часть королевства на три части: одна была предоставлена испано-римлянам, а остальными двумя воспользовались готы, хотя число туземцев значительно превосходило число завоевателей. Мало-помалу между сохранившимися остатками испано-римлян и завоевателями произошло примирение: отдельные готские и римские права были уничтожены, и все члены общества подчинились одному и тому же кодексу законов (Foro dos Surzes), представлявшему смешение различных варварских и римских учреждений; все жители полуострова образовали одну нацию под именем готов. Население разделялось на три большие группы: дворян, свободных (ingenios) и рабов различных градаций (servo). Рождением определялась принадлежность к сословию: сын раба считался также рабом. Так как в основании нового общества лежала обширная система клиентуры, по которой свободные отдавали себя под покровительство дворян, получая от них средства к жизни, то дворянство завладело почти всеми готскими уделами и раздало их своим приближенным в качестве бенефициев. Произошло разделение свободных на два класса: близкий к дворянству и близкий к рабам. От первых произошли buccelarios, или лица, не обладавшие собственностью и жившие за вознаграждение, получаемое от сеньоров; от вторых – свободные землевладельцы. Муниципии по исторической традиции продолжали жить и получили еще большее значение. Место прежних древнеримских президов, консулов и т. д. заступили графы, обладавшие не всеми прерогативами римских губернаторов: они сосредоточивали в своих руках центральную власть, взимали налоги, производили набор людей в войска, но внутренняя жизнь местности находилась под надзором курии и муниципальных чиновников.

Король был самым крупным землевладельцем страны, отчасти благодаря крупным наделам, доставшимся короне при распределении готами обработанных земель, отчасти вследствие увеличения земель, получаемых в виде пени за преступления. Его вассалы были наиболее многочисленны; они приписывались не столько к королю, сколько к короне, потому что монархия была избирательная, и по смерти короля бенефиции зависели не от его детей, а от его преемника. Земли, принадлежавшие готам, были избавлены от налогов, которые всей тяжестью ложились на низшие классы населения – рабочих, поденщиков, колонистов и рабов, принадлежавших к испано-римской расе. Положение колонистов при римском владычестве ближе всего подходило к положению крепостных; таким оно осталось и при готах, которые предоставили себе военные занятия, а туземцам – земледелие. В муниципиях народ разделялся на декурионов и плебеев; первые образовали курию или сенат, который избирал муниципальные власти и взимал налоги.

Арабское завоевание Португалии

В VIII веке произошло завоевание Португалии арабами, которое привело к еще большему смешению народностей. Установление мусульманского господства открыло новый этап в истории страны. Под мудрым управлением Омейядов древние римские колонии и города сохранили самоуправление и увеличили свое благосостояние. Покоренному народу была предоставлена полная религиозная свобода; он сохранил свою собственность, под условием уплаты известной дани, размер которой был вовсе не велик сравнительно с тем, что ему приходилось выплачивать при прежних владельцах. Превосходя испано-готов своим развитием, арабы оказали на них сильное влияние; национальные обычаи были забыты, покоренный народ усвоил восточную литературу, философию, науку и поэзию. Для полного слияния оставалось одно непобедимое препятствие – различие в вере.

Реконкиста – отвоевание христианами областей, занятых арабами

Часть испанского и португальского населения нашла себе убежище в неприступных Астурийских горах, куда перенесла свои нравы и учреждения. Оттуда начинается ряд нападений на арабов, особенно успешных после того, как халифат испанских Омейядов распался в XI веке на отдельные части, постоянно воевавшие друг с другом. Фердинанд Великий, король Леона и Кастилии, занял Коимбру, Порту и многие другие города. Эта часть страны, по имени своего наиболее значительного города Порту, получила с этого времени название Португалии (Portucale, terra portucalensis). Когда в Испанию были призваны Альморавиды, Альфонс VI, сын Фердинанда, был разбит (при Залляке, или Сагалии, в 1086 году), но, пользуясь междоусобиями между мусульманами, завоевал (1093) Сантарем, Лиссабон и Синтру. Мужу своей дочери Генриху, графу Бургундскому, Альфонс отдал Португалию, состоявшую из областей Коимбры и Порту (1095). Генрих, первый государь в истории, который принял титул графа Португальского, участвовал в крестовых походах, воевал с маврами, принимал деятельное участие в гражданских войнах, раздиравших Кастилию, Леон и Арагонию.

Основание Португальского королевства

При его вдове Терезе, управлявшей страной до 1128 года, границы Португалии были расширены вдвое, а значение страны сильно возросло по мере того, как междоусобия в Леоне и Кастилии ослабили эту монархию. Тереза начала именовать себя королевой, и управляемая ею область стала обозначаться именем «королевство Португалия», вместо прежнего названия – Галиция. Первый исторический документ, на котором Португалия обозначена новым именем, – карта, составленная в 1116 году. С этого времени Португалия всегда сохраняла единство по отношению к другим государствам; ее вожди сражались всегда под одним и тем же знаменем, несмотря на частные недоразумения, возникавшие среди них. Сын Генриха, Альфонс-Генрих (1128–1185), долго боролся с императором всей Испании, как называл себя теперь король Леона и Кастилии Альфонс VII, а также с мусульманами. Битва при Оурике, в которой он разбил сарацин (1139), сделалась, по мнению хроникеров, исторической вехой образования португальской монархии. Мирным договором с Кастилией (1143) за Альфонсом-Генрихом был утвержден титул короля. Для упрочения своего молодого государства Альфонс-Генрих поставил его под охрану и верховенство папского престола, обязавшись уплачивать ежегодно папе дань в количестве 4 унций золотом. С этих пор португальским государям приходилось постоянно вести борьбу с папами, стремившимися захватить в свои руки власть над страной. В 1147 году Альфонс-Генрих захватил Лиссабон, куда и перенес свою столицу из Коимбры. К 1166 году его владения достигли границ современной Португалии. При покорении мусульманских областей те из мавров, которые признали власть христиан, продолжали мирно жить рядом с ними; их свобода, жизнь и имущество находились под охраной хартий, выдаваемых королями. Евреи, положение которых значительно улучшилось при мусульманском владычестве, также образовали значительную часть населения во многих городах и деревнях Португалии. В то же время, уже в начале XII века, в Португалии существуют в разных местах в зачаточном виде общины (concelhos) разных степеней развития; они постепенно возрастают и в числе, и в могуществе; общинные принципы представляют выдающуюся черту царствований Афонсу I и особенно Саншу I. Народ быстро проникся мыслью, что принцип ассоциации обладает могущественной силой и служит лучшей защитой личности и имущества от всякого рода посягательства. Как те общины, которые возникли еще до образования монархии, так и те, которые были основаны в XII и XIII веках, могут быть разделены на три класса: зачаточные, полные и неполные. От числа привилегий, предоставленных общинам, зависела степень свободы, которой они пользовались. Во главе общинной юрисдикции стоял в полной общине особый судья, избираемый местами самой общиной, местами сеньором; он решал дела обыкновенно при помощи совета из добрых людей (homens bons). В некоторых общинах рядом с судьей назначался (местами избирался) и фискальный чиновник. В первый период португальской истории короли стремятся заменить избранных судей коронными, но общины энергично противятся этому, жалуясь, что король таким образом действий нарушает их права (лиссабонские кортесы 1352 года) и что жалованье, выплачиваемое ими королевским чиновникам, налагает на них бесполезное бремя. Португальский король уступил в 1352 году требованиям городов, но потребовал, в свою очередь, чтобы они избирали добросовестных и способных людей, угрожая, что «в противном случае его corregedores наложат на них достойное наказание» (corregedores – чиновники, которых король отправлял в разные местности для выслушивания жалоб местных жителей и исправления разного рода несправедливостей). В первых хартиях, данных общинам, не замечается разделения классов; все жители общины называются peoes, пешие (потому что они должны было отправлять свою службу пешими), или tributarios, плательщиками. Начиная с первых годов XII столетия в португальских исторических хрониках встречаются упоминания о cavalleiros villaos colonos, обязанных нести службу на лошади, но зато избавленных от необходимости платить дань. Cavalleiros и peoes различаются друг от друга: первые принадлежат почти исключительно к владельцам недвижимой собственности, вторые образуют собственно ядро общины и состоят из земледельцев, ремесленников и торговцев. Они находятся в непосредственной зависимости от короны. Те землевладельцы, colonos, которые находятся в зависимости от cavalleiros, называются jugadeiros. Низшую ступень общественной лестницы в Португалии составляли рабы; но в начале XIII века рабство было превращено в крепостную зависимость. Cavalleiros делились на cavalleiros, или escudeiros fidalgos, и cavalleiros, или escudeiros villaos. Первые имели право на большую виру и могли обратить свои поместья в honrar, лены; последние представляли собой землевладельцев недворянского происхождения. Родовые дворяне, infançon, владевшие недвижимым имуществом в городе, пользовались правами cavalleiros. Был еще особый род граждан, visinhos (соседи), обыкновенно принадлежавших к высшему дворянству и к свите короля и представлявшихся как бы патронами данной местности. С начала XII до конца XIV века, в особенности при Альфонсе III, большинство местностей Португалии получили общинные права, foraes, которые представляют наиболее характерную черту этого исторического периода. Не только короли и принцы выдавали foraes, но и вельможи, гроссмейстеры рыцарских орденов и прелаты раздавали их тем общинам, которые находились в зависимости от них. Последнего рода foraes обыкновенно утверждались королем. Если известный forae казался королю особенно важным и полезным, то он давал его разным местностям, находившимся в одинаковых условиях. Три исторических условия, однако, действовали разрушительным образом на общинное управление в Португалии: 1) существование особого суда для каждой отдельной общины; 2) полное отделение дворянских классов от других граждан, распространявшееся и на принадлежавшие им земли, и 3) различие между жителями общин и лицами, жившими вне общин, – различие, благоприятное для первых. Все это вызывало постоянные раздоры, недоразумения и столкновения и привело, в конце концов, к разрушению общинного строя. К тому же историческому этапу, к которому относится развитие общинного строя, можно отнести и развитие представительных собраний, или кортесов. Представительные учреждения возникли в Португалии очень рано. Зародыши их мы видим в национальных и провинциальных conciles вестготской эпохи, в заседаниях совета светских и духовных вельмож при дворе короля. Национальные conciles созывались португальским королем главным образом для решения церковных дел, но в обсуждении их принимали участие и светские вельможи. После завоевания арабов светский элемент выступает резче вперед; дворяне, действуя на поле брани, приобретают первенствующее значение. Conciles по-прежнему начинаются обсуждением церковных дел, но затем переходят и к разрешению вопросов, возбуждаемых народной жизнью. Иногда на этих собраниях присутствует и народ, но в качестве безмолвного свидетеля, без права участия в прениях. После образования монархии португальские епископы принимают участие в собраниях, отчасти как представители церковных интересов, отчасти как советники короля; но наиболее выдающуюся роль играют светские вельможи, образующие двор короля. Народ сначала не принимает никакого участия в собраниях, но мало-помалу выдвигается вперед, выработав в общине способность к самоуправлению. С другой стороны, и король нуждается в поддержке представителей общин для проведения такого рода планов и намерений, которые шли вразрез с желаниями того или другого из привилегированных классов. Мало-помалу рядом с дворянством и духовенством появляются на собраниях кортесов представители португальских общин, именно тех из них, которые получили на то право в силу особых foraes. Каждая такая община выбирала по два, а некоторые – по четыре представителя. Впервые появились представители общин на кортесах 1254 года. При Саншу II духовенство было освобождено от уплаты ежегодной дани и от всяких натуральных повинностей. Заботясь об укреплении королевской власти, Альфонс III взял назад многие из данных духовенству преимуществ. Для проведения своих взглядов ему нужно было народное согласие – и он созвал собрание в Лейре, на которое были впервые приглашены представители городов. Уже в 1261 году представители португальских городов смело выразили королю свое неудовольствие по поводу новой чеканки монеты, не соответствовавшей номинальной ее стоимости, вследствие чего все товары возросли в цене; они потребовали признания, что налоги взимаются не по данному по рождению королю праву, а в силу свободного согласия народа.

Реформы короля Диниша

В конце XIII века история Португалии знаменуется важным переломным моментом: период войн сменяется периодом просвещения. В основе гражданских смут, раздиравших Португалию в царствование короля Диниша (Дениса) (1279–1325), лежал средневековый феодализм, подкрепляемый кастильским элементом. Имея во главе сначала брата короля, а затем его сына, феодалы боролись против королевской власти. Король, однако, успешно продолжал борьбу против привилегированных классов, начатую его отцом. Главная заслуга Диниша заключается во внутренней организации страны, основание которой было положено Саншу II. В то время португальские короли путешествовали из города в город, отправляя правосудие среди народа и исследуя лично народные жалобы и желания. Для расходов на поездки короля жители платили особую подать, jantar del rei. Путем разъездов Диниш знакомился с потребностями народа. Он много способствовал заселению страны. Монастырям, военным орденам и крупным землевладельцам он разрешал сохранять в своем владении землю только под условием ее обработки; необрабатываемую землю он отдавал под общее пастбище или раздавал участками земледельцам. Во многих местностях было в обычае обрабатывать землю сообща, иметь в общем владении постройки, мельницы, печи и т. п., сообща исправлять дороги, мосты и т. д. Все эти освященные историей обычаи Диниш тщательно охранял, но для большего прогресса в земледелии он приказал применять новые способы обработки к коронным владениям, чтобы подать населению хороший пример. Желая привлечь возможно больше лиц к земледельческим занятиям, Диниш объявил, что дворяне не потеряют своих привилегий, обратясь в землепашцев. Он способствовал также развитию внутренней промышленности и торговли, создал новые рынки и ярмарки; устроил общества взаимопомощи между купцами, основал военный флот, с помощью которого защищал от пиратов морские берега и торговые корабли Португалии. Торговый договор, заключенный с Англией, оказался очень выгодным для Португалии. Устройством пятидесяти крепостей, реорганизацией народной милиции и реформированием военных орденов Диниш повысил средства защиты страны. Умело управляя финансами, он значительно увеличил общественную казну. Борьба с церковью закончилась решительной победой гражданской власти, выразившейся законом о main morte. Благодаря твердому проведению этого закона и предоставлению светским судам гражданских дел, прежде ведшихся судами церковными, духовенство было обуздано, светская власть церкви была уничтожена. Запретив дворянам строить новые сеньориальные замки и разрушив многие старые, отняв у дворян право решать многие дела мечом и освобождать рыцарей от королевских налогов, Диниш поколебал исторические основания, на которых покоилось феодальное дворянство. Наконец, будучи сам одним из величайших португальских поэтов первых четырех столетий национальной истории, он основал в Лиссабоне университет, переведенный впоследствии в Коимбру.

История Португалии в конце Средних веков

Последующие португальские государи, Афонсу IV Храбрый (1325–1357) и Педру I Строгий (1357–1367), преследовали ту же политику, хотя далеко не с таким блестящим успехом. Царствование Фернанду I (Фердинанда) (1367–1383) произвело кризис в истории Португалии. Благодаря долгому миру и более свободным учреждениям народ значительно развился и разбогател, между тем как дворянство становилось все более требовательным и все более расходилось с народом. Вместо того чтобы сообразоваться с народными потребностями и желаниями, Фердинанд I потратил первые годы царствования на бесплодную борьбу с кастильцами; в 1381 году он призвал к себе на помощь англичан, но они не одержали никаких побед, а только сильно истощили казну. Подчиняясь влиянию жены своей, Леоноры, король в 1383 году заключил мир с кастильцами и обязался выдать замуж за их короля Хуана I свою единственную дочь Беатриче, наследницу престола, с тем, что королева Леонора будет по смерти мужа регентшей Португалии до совершеннолетия старшего сына Беатриче. Народ увидел в этом посягательство на историческую независимость Португалии и вскоре после смерти Фердинанда восстал против регентши. Леонора бежала в Сантарем и обратилась за помощью к своему зятю, королю кастильскому. С другой стороны, Иоанн, незаконный сын Педру I и гроссмейстер ордена св. Беннета Авизского, был избран защитником королевства. Большинство дворянства стало на сторону Леоноры, но займ, заключенный в Англии, дал восставшим возможность продолжать борьбу. В 1384 году Леонора отреклась от власти и передала ее в руки кастильского короля. Многие города подняли португальско-кастильское знамя, но Лиссабон защищался так упорно, что кастильцы вынуждены были отступить. Нумо Альварус Перейра, которого гроссмейстер авизский назначил губернатором Алемтехо, одержал блестящие победы над кастильцами, за что был прозван священным коннетаблем. В 1385 году созваны были в Коимбре кортесы, под предлогом изыскания мер для улучшения положения страны, но на самом деле для признания прав гроссмейстера авизского на престол. Он был избран королем под именем Жуана (Иоанна) I. Дело, начатое народом, было подтверждено духовенством и дворянством. На престол Португалии вступил король, избранный народной волей. Он согласился на требование кортесов, чтобы вопрос о войне и мире не решался без предварительного их созыва и чтобы никто не имел права выдавать насильно замуж вдову или девушку. В награду за стойко выдержанную осаду Лиссабон был сделан королевской резиденцией. С кастильцами, после поражения их при Альхубаротте, заключено было перемирие. 9 мая 1388 года подписан был союзный договор с Англией в Виндзоре; Жуан женился на английской принцессе Филиппе. По мирному договору 1411 года кастильский король отказался от притязаний на португальский престол. Продолжительное царствование Жуана I (1385–1433) было в истории Португалии временем мирного развития. Постоянной заботой об общем благе, искусным управлением, частым созывом кортесов король сумел сохранить привязанность избравшего его народа, а своим рыцарским обращением и приветливостью расположил к себе и дворян. Он вырвал с корнем последние опоры португальского феодализма – церковную и сеньориальную юрисдикции – и соединил в один свод законов изданные кортесами постановления, расширенные и видоизмененные им по образцу римского права. Этот свод составляет до сих пор главный источник португальского права. В 1415 году Жуан I предпринял поход в Африку против мавров и занял Сеуту, один из самых богатых и населенных городов Мавритании, который сделался в дальнейшем ходе истории военной школой для португальских рыцарей. Еще важнее было открытие новых земель, произведенное под руководством сына короля, ученого математика Энрике (Генриха) Мореплавателя, непосредственно командовавшего штурмом Сеуты. Сын короля Жуана I организатор многих португальских морских экспедиций на юг вдоль западноафриканского побережья. Вместе с отцом Генрих в возрасте 21 года участвовал в захвате Сеуты, ставшей торговым форпостом португальской экспансии в Африке. С 1418 года Генрих обосновался на юге Португалии у города Лагуша и основал там обсерваторию. В городе Сагреше им была основана навигационная школа, где преподавали лучшие математики и картографы. В деятельности Энрике Мореплавателя переплетались различные интересы: колонизатора (стремление к захвату новых земель для португальской короны), исследователя (открытие новых земель, составление карт и т. д.), миссионера (распространение христианства среди новых языческих народов), крестоносца (Генрих был великим магистром рыцарско-монашеского ордена Христа, участвовал в ряде походов против арабов Северной Африки). Главное внимание Генрих уделял плаваниям к югу вдоль западного берега Африки с целью найти восточный морской путь в Индию вокруг Африки и борьбе против берберских пиратов для обеспечения безопасности мореплавания и пресечения их опустошительных набегов на берега Португалии. Уже в 1418 году был открыт остров Порто-Санто, в 1419-м – остров Мадейра, вскоре после того – остальные Азорские острова; в 1433 году открыт был Гвинейский берег. Все эти новые открытия доставили новые исходы для деятельности, новые источники дохода и способствовали развитию богатства и предприимчивости португальского народа. В духе отца правил его сын Дуарти (Эдуард) (1433–1438). Первым его делом был созыв кортесов для обнародования так называемого lei mental – закона, определяющего и ограничивающего передачу дворянских прав. В 1437 году отправлен был в Африку португальский флот для осады Танжера, под начальством принцев Генриха и Фернанду. Но высадившаяся армия была отрезана от моря, и Генрих вынужден был заключить договор, по которому уступил им Сеуту и все области, завоеванные на Гвинейском берегу, а в залог исполнения договора оставил в плену у мавров принца Фернанду. Португальские кортесы постановили признать договор недействительным и не возвращать Сеуты маврам. Принц Фернанду умер в плену в 1445 году; еще раньше его скончался король Эдуард, оставив малолетнего сына Афонсу (Альфонса) V.

Малолетство Афонсу было ознаменовано гражданскими смутами вследствие столкновений за власть, сначала между его дядей Педру, герцогом Коимбрским, и матерью Леонорой, а затем между Педру и самим королем. Последнего подстрекал к борьбе с дядей герцог Браганцский, выступавший представителем интересов дворянского сословия, в противоположность Педру, который, верный традициям деда и отца, защищал интересы народа. Столкновение закончилось смертью Педру. Воинственный, жаждавший славы король совершил три экспедиции в Африку, почему и получил прозвище Африканского. Они доставили Португалии несколько городов – Танжер, Аркацелл, Арзиллу. Женившись на единственной дочери и наследнице Генриха IV Кастильского Иоанне, Альфонс, после смерти Генриха, заявил притязания на кастильский престол, но кастильцы предпочли избрать королевой инфанту Изабеллу, вышедшую замуж за Фердинанда Арагонского. Альфонс V потерпел ряд неудач и, не получив помощи от Франции, вынужден был в 1479 году заключить мир, в силу которого жена его была заключена в монастырь, а он сам отказался от притязаний на кастильский престол. Постоянные войны Альфонса V сильно истощили Португалию, но это вознаграждалось рядом блестящих открытий: Кабо Бланко (1440), Гамбия (1414), Сенегал (1445), острова Зеленого мыса (1449), остров Арген (1452), во второй раз Гвинейский берег (1426), Аннабон (1471), острова Канарские (1480). В 1469 году основано было общество для торговли с Гвинеей. Альфонс V был последним в португальской истории королем феодального строя, считавшим себя «первым из дворян»; Жуан (Иоанн) II, его сын (1481–1496), был первым политическим королем, управлявшим согласно ожившим формам римского права. В царствование Альфонса V дворянство вернуло себе часть своего утраченного влияния, но это была последняя искра потухавшего пламени. Третье сословие вновь подняло голову после воцарения Иоанна, который поставил себе задачей сломить могущество португальского дворянства. Он заявил первым созванным при нем кортесам, что назначает компетентных лиц для рассмотрения прав и привилегий, пожалованных дворянству. Кортесы признали, что королевские corregedores имеют полное право отправлять правосудие во всех феодальных владениях дворянства. Это повлекло за собой столкновение между королем и дворянством, во главе которого стоял герцог Браганцский; последний был обвинен в государственной измене и казнен; занявший его место зять короля, герцог Визен, был собственноручно убит королем (1484); казнено было еще 80 вельмож и разрушена навсегда феодальная власть дворянства.

Португалия и Великие географические открытия

Существуя как государство с 1143 года и оставаясь практически всегда в одних и тех же границах с XIII века, Португалия всегда была обращена к морю. Издревле важнейшими промыслами были рыболовство и торговое мореплавание. Однако страна, расположенная в стороне от главных торговых маршрутов того времени, проходивших через Восточное Средиземноморье и Волжско-Балтийский путь, не могла с большой выгодой для себя участвовать в мировой торговле. Экспорт был невелик, а ценные товары Востока, такие, как пряности, португальцам приходилось покупать по очень высоким ценам, тогда как страна после Реконкисты и войн с Кастилией была бедна и не имела для этого финансовых возможностей. Альфонс V уплатил долги, оставленные его отцом, ввел строгую экономию в финансах, поощрял науки и искусства, способствовал развитию мореходства; при нем самые большие корабли в Европе строились на португальских верфях, при нем же сделаны были первые опыты применения артиллерии на судах. В 1484 году был построен форт Эльмина для защиты разраставшейся торговли на Золотом Берегу. В течение XV века португальцы во время своих плаваний вдоль западного берега Африки, использовав генуэзский тип трехмачтового морского судна, создали новый быстроходный и легкий парусник, годный для дальних плаваний, – каравеллу. В отличие от судов каботажного (прибрежного) плавания каравелла имела три мачты и была оснащена большим количеством прямых и косых парусов, благодаря чему она могла двигаться и при неблагоприятном направлении ветра. Она имела очень вместительный трюм, что позволяло совершать большие морские переходы; экипаж каравеллы был невелик. Значительно возросла безопасность плавания благодаря тому, что были улучшены компас и морские карты. В Португалии была усовершенствована заимствованная у арабов астролябия – угломерный инструмент, при помощи которого вычислялись положения светил и широта. В конце XV века были изданы таблицы движения планет, облегчавшие вычисление широты в море. Важнейшее значение имело усовершенствование огнестрельного оружия. Нюрнбергский купец и астроном Мартин Бегайм поднес в дар своему родному городу сделанный им первый глобус с характерной надписью: «Да будет ведомо, что на данной фигуре вымерен весь свет, дабы никто не сомневался, насколько мир прост, и что повсюду можно проехать на кораблях или пройти, как здесь изображено…» Народы Азии – индийцы, китайцы, малайцы и арабы – в течение Средних веков добились значительных успехов в области географических знаний, развития мореплавания в Индийском и Тихом океанах. Это имело важное значение для географических открытий европейцев в Азии и Африке и их экспансии на территории этих материков. После арабских завоеваний и образования Халифата первенство в торговле и мореплавании в Красном море, Персидском заливе и западной части Индийского океана перешло к арабам. В их руках были порт Аден и ряд городов на восточном побережье Африки. Предприимчивые арабские купцы были посредниками в торговле Южной Азии с Европой. Их корабли совершали плавания в Индию, на Цейлон, Яву и в Китай, во многих городах Южной Азии возникли торговые фактории арабов. Морская торговля в Юго-Восточной Азии находилась главным образом в руках китайцев и малайцев. С конца XI века на китайских кораблях появился компас (свойство магнита китайцы знали еще в древности). «Кормчим ведомы очертания берегов, и ночью они определяют путь по звездам, днем – по солнцу. Если же солнце скрыто за тучами, то пользуются они югоуказывающей иг-лой», – говорится о судовождении китайских моряков в одном трактате начала XII века. Китайские моряки обладали знаниями о муссонах в южных морях, морских течениях, мелях, тайфунах. Морская мощь Китая проявилась в осуществлении экспедиций в Индийский океан, предпринятых Минской династией с 1405 до 1433 года. В 1418 году китайские корабли побывали на сомалийском побережье Африки. Арабские моряки хорошо знали морские пути от стран Красного моря до Дальнего Востока. Имеются сведения о том, что около 1420 года один арабский мореход прошел из Индийского океана в Атлантический, обогнув южную оконечность Африки. «Арабские лоцманы имеют компасы для направления судов, инструкции для наблюдения и морские карты», – писал Васко да Гама. Португалия и Испания первыми среди европейских стран предприняли поиски морских путей в Африку и в Индию. Пока работали караваны чингизидов, никто не нуждался в услугах пиренейских государств. Связи Европы с монголами осуществляли Русь, Италия, Ганза. А в южных океанах они дополнялись арабскими и малайскими мореходами. К тому же Испания и Португалия занимались освобождением своего полуострова от захватчиков – арабов и мавров. Но вот Италия оказалась «закупорена» османами. В поисках окружных путей были заинтересованы дворяне, купцы, духовенство и королевская власть этих стран. С окончанием Реконкисты (в Португалии она окончилась раньше, в середине XIII века, что дало им вначале преимущества перед испанцами, а в Испании – в конце XV века) масса мелкопоместных дворян – идальго, для которых война с маврами была единственным занятием, – осталась без дела. Эти дворяне презирали все виды деятельности, кроме войны, и, когда вследствие развития товарно-денежного хозяйства увеличилась их нужда в деньгах, многие из них очень скоро оказались в долгу у городских ростовщиков. Поэтому идея разбогатеть в Африке или восточных странах представлялась этим рыцарям Реконкисты, оставшимся без дела и без денег, особенно увлекательной. Умение воевать, приобретенное ими в войнах с маврами, любовь к приключениям, жажда военной добычи и славы вполне годились для нового трудного и опасного дела – открытия и завоевания неизвестных торговых путей, стран и земель. Именно из среды небогатых португальских и испанских дворян вышли в XV–XVI веках смелые мореплаватели, жестокие завоеватели-конкистадоры, уничтожившие государства ацтеков и инков, алчные колониальные чиновники. Богатые горожане Португалии и Испании охотно давали деньги на морские экспедиции, которые сулили им обладание важнейшими торговыми путями, быстрое обогащение и главенствующее положение в европейской торговле. Католическое духовенство освящало религиозным знаменем кровавые дела конкистадоров, так как оно приобретало новую паству за счет обращенных в католичество племен и народов и увеличивало свои земельные владения и доходы. В открытии новых стран и торговых путей была не менее заинтересована и королевская власть Португалии и Испании. Нищее, испытывавшее тяжелый феодальный гнет крестьянство и малоразвитые города не могли дать королям денег, чтобы покрыть те расходы, которых требовал абсолютистский режим. Кроме того, воинственные дворяне, оставшиеся без дела после Реконкисты, представляли серьезную опасность для короля и городов, так как их могли легко использовать крупные феодалы в борьбе против объединения страны и усиления королевской власти. Короли Португалии и Испании стремились увлечь дворян идеей открытия и завоевания новых стран и торговых путей. Как говорил персонаж из кинофильма «Иван Васильевич меняет профессию», «князь» Мстиславский, «который Жорж»: «Ах! Как они громко кричат! Услать бы их всех отсюда куда-нибудь подальше». И пиренейская элита была с ним абсолютно солидарна. Географическое положение Пиренейского полуострова, выдвинутого далеко на запад в Атлантический океан, благоприятствовало такому направлению экспансии Португалии и Испании. Когда в XV веке в Европе усилилась необходимость искать новые морские пути на Восток, менее всего в этих поисках была заинтересована монополизировавшая в своих руках всю торговлю между странами Северо-Западной Европы Ганза, а равным образом Венеция, продолжавшая извлекать прибыль из средиземноморской торговли. Вследствие этих причин внутреннего и внешнего характера Португалия и Испания оказались пионерами в поисках новых морских путей через Атлантический океан. Одним из самых заманчивых средств быстрого обогащения в Европе XV века была торговля с Азией, значение которой после крестовых походов все более возрастало. На посреднической торговле с Востоком возвысились крупнейшие города Италии, в первую очередь Венеция и Генуя. Восток являлся источником снабжения европейцев предметами роскоши. Привозимые из Индии и с Молуккских островов пряности – перец, гвоздика, корица, имбирь, мускатный орех – стали любимой приправой к пище в богатых домах, и за крупицу пряностей платили большие деньги. Парфюмерные изделия из Аравии и Индии, золотые изделия восточных ювелиров, индийские и китайские шелковые, хлопчатобумажные и шерстяные ткани, аравийский ладан и так далее пользовались большим спросом в Европе. Индия, Китай, Япония считались странами, богатыми золотом и драгоценными камнями. Воображение европейских искателей наживы поражали рассказы путешественников о сказочных богатствах этих далеких стран; особенно популярными были записки венецианского купца Марко Поло, побывавшего в XIII веке в Китае и во многих других странах Востока. В своих записках Марко Поло сообщил такие фантастические сведения о неизвестной европейцам Японии: «Золота, скажу вам, у них великое обилие; чрезвычайно много его тут, и не вывозят его отсюда… Опишу вам теперь диковинный дворец государя здешнего народа. Сказать по правде, дворец здесь большой и крыт чистым золотом, так же точно, как и у нас свинцом крыты дома и церкви… Еще скажу вам, что полы в покоях, – а их тут много, – покрыты также чистым золотом пальца в два в толщину; и все во дворце – и залы и окна – покрыто золотыми украшениями… Жемчуга тут обилие, он розовый и очень красив, круглый, крупный…» Европейцам сулил большие богатства и захват торговых путей в морях Южной Азии, по которым между странами Востока велась оживленная торговля, находившаяся в руках арабских, индийских, малайских и китайских купцов. Здесь либо сам Марко перестарался с яркостью описания, в Японии не бывавший и знавший о ней только по слухам, либо кто за него, но от имени его, от себя добавил. Однако страны Западной Европы (за исключением Италии и России + Ганзы) не имели непосредственных торговых сношений с восточными странами и не получали выгод от восточной торговли. Торговый баланс Европы в ее торговле с Востоком был пассивным. Поэтому в XIII–XV веках происходил отток металлических денег из европейских стран в Северную Русь и далее на Восток, что еще более увеличивало недостаток в Европе благородных металлов. Кроме того, в XV веке в торговле Европы с азиатскими странами появились новые обстоятельства, способствовавшие баснословному повышению цен на восточные товары. Распад монгольских держав имел своим результатом прекращение караванной торговли Европы – посредством России и Италии – с Китаем и Индией через Среднюю Азию и Монголию. Падение Константинополя и турецкие завоевания в Передней Азии и на Балканском полуострове в XV веке почти полностью закрыли торговый путь на Восток через Малую Азию и Сирию. Третий торговый путь на Восток – через Красное море – был монополией египетских султанов, которые в XV веке стали взимать со всех провозимых этим путем товаров чрезвычайно высокие пошлины. В связи с этим начался упадок средиземноморской торговли, центрами которой были итальянские города. Европейцев в XV веке привлекали богатства не только Азии, но и Африки. В это время страны Южной Европы через Средиземное море вели торговлю со странами Северной Африки, главным образом с Египтом и с богатыми и культурными государствами Магриба – Марокко, Алжиром и Тунисом. Однако до конца XV века большая часть Африканского континента была неизвестна европейцам; не было прямых связей Европы с Западным Суданом, изолированным от стран Средиземноморья труднопроходимой пустыней Сахарой и неизвестной европейцам частью Атлантического океана. В то же время города побережья Северной Африки торговали с племенами внутренних областей Судана и тропической Африки, у которых выменивались слоновая кость и рабы. По караванным путям через Сахару золото, рабы и другие товары из Западного Судана и с гвинейского побережья доставлялись в города Магриба и попадали в руки европейцев, возбуждая у них стремление добраться морем до этих неведомых богатых областей Африки. Таким образом, в Западной Европе в XV веке возникла необходимость поисков новых морских путей из Европы в Африку, Индию и Восточную Азию. Но далекие и опасные морские путешествия, предпринятые с конца XV века с целью открытия новых путей в Африку и на Восток и для завоевания новых стран, стали возможны потому, что к этому времени вследствие развития производительных сил были введены важные усовершенствования в области мореплавания и военного дела. Парусные суда с килем, введенные норманнами еще в X веке, постепенно были усовершенствованы. Они получили распространение во всех странах и вытеснили многоярусные гребные греческие и римские суда. Но в то же время в XV веке все государства – наследники империи Чингисхана распались. А вель именно чингизиды были главными гарантами трансконтинентальной евразийской торговли. Поэтому объем этой самой трансконтинентальной торговли Европы с Азией стал неуклонно падать.

Португальский моряк Бартоломеу Диас в 1488 году огибает южную оконечность Африки, многозначительно прозванную им мысом Доброй Надежды; спустя десять лет другой португальский капитан, Васко да Гама, идя в том же направлении, уже достиг западного побережья Индии. Поиски кружного пути в Индию были закончены. Открытие безопасного и дешевого (благодаря незначительности морского фрахта сравнительно с сухопутным) океанического пути вызвало форменную революцию в торговых отношениях Европы с Востоком. Старинные сухопутные магистрали, путешествие по которым было сопряжено с огромными стеснениями и риском, теряют свое прежнее значение и глохнут. Этот процесс автоматически влечет за собой политико-экономическое падение тех стран, которые основывали свою мощь на эксплуатации трансазийских караванных путей. Начиная с XVI века наблюдается упадок итальянских республик, Турции, Персии. Венеция, имевшая огромный политический, дипломатический и коммуникационный опыт, прилагала огромные усилия, чтобы сохранить свою восточную торговлю. Знаменитую еще, левантийскую. Хоть через Азов, хоть через Египет. Но – не получилось ни на юге, ни в Азове. Турецкий флот, как увидим ниже, просто задушил итальянскую торговлю на Востоке. А когда, после открытого взамен азовскому, португальский путь вокруг Африки набрал силу, то и турецкие попытки, особенно после захвата ими Каира, вернуть левантийскую торговлю в былых размерах оказались тщетны. Конечно, нельзя представлять, чтобы эти страны сразу же очутились в стороне от мирового обмена и пережили молниеносный упадок. Европейская торговля с Востоком не могла немедленно и целиком перейти на новые рельсы; прошло более ста лет, прежде чем этот процесс завершился, и в течение этого времени левантийская торговля имела довольно значительные размеры.

Итак, в 1488 году Бартоломеу Диас открыл мыс Доброй Надежды. Три года спустя Диего Кан открыл Конго. Буллой папы Александра VI от 4 мая 1494 года Новый Свет был разделен между Испанией и Португалией, причем последней отданы были все земли к востоку от меридиана, проведенного по Азорским островам. Разрешив изгнанным из Испании евреям доступ в свое королевство, Иоанн доставил казне большие доходы, а стране множество трудолюбивых граждан (до двадцати тысяч семей). По смерти Иоанна II на престол вступил внук короля Эдуарда, Эммануил Счастливый, царствование которого признается золотым веком португальской истории, хотя оно и отмечено подобными испанским преследованиями евреев. Эммануил начал угнетать их в угоду испанским монархам Фердинанду и Изабелле, на чьей дочери, Изабелле, он женился. После рождения у Эммануила сына Мигуеля тот был объявлен наследником Португалии, Кастилии, Леона, Арагонии и Сицилии; но Мигуель вскоре умер, и план объединить Пиренейский полуостров в одно государство рухнул. При Эммануиле португалец Васко да Гама ровно через 10 лет после мыса Доброй Надежды, обнаруженного Диасом, открыл морской путь в Ост-Индию и обеспечил доступ в нее португальской торговле. Второй флот, под начальством Кабрала, открыл Бразилию (1501), которая в 1503 году была занята для Португалии Америго Веспуччи. Альфонс Альбукерк положил начало торговому преобладанию Португалии в Гоа и своим умным и твердым управлением упрочил владычество Португалии в Индии. В 1512 году открыты были Молуккские острова, в 1515 году построен форт в Коломбо, на Цейлоне; в 1517 году Фердинанд Анбрада утвердился в Кантоне и проник в Пекин; в 1520-м португалец Магеллан (состоявший на испанской службе) прошел по проливу, носящему с тех пор его имя. В эти годы их истории португальцы повсюду основывали колонии, завязывали торговые сношения. Ост-Индская торговля являлась монополией короны; купцам давались концессии на ту или иную отрасль торговли, но перевозка товаров должна была совершаться обязательно на португальских кораблях и все ост-индские продукты свозиться в Лиссабон. Этим подрывалась как частная инициатива, так и свободное развитие мореходства. В царствование Жуана (Иоанна) III (1521–1557) Португалия достигает наибольшего распространения своей власти на востоке. В Ост-Индии завоевываются новые области, Абиссиния исследуется, Турция посрамлена в своей попытке отнять у португальцев владычество над восточными морями. В 1542 году португальцы проникают в Китай и начинают утверждаться в разных прибрежных пунктах; в 1557 году они овладевают полуостровом Макао. К концу царствования Иоанна III Япония и Китай открываются для португальской торговли; Бразилия исследуется и заселяется португальскими эмигрантами. Миссионеры распространяют христианство, устраивают школы, семинарии, монастыри и способствуют изучению языков, истории, нравов и обычаев обращаемых ими народов и природы посещаемых ими стран. Еще в сентябре 1499 года, когда Васко да Гама вернулся в Лиссабон, у него к концу двухлетнего плавания уцелело менее половины команды. Но общая картина развития событий стала ясной. Возвращение в Лиссабон португальских кораблей с грузом пряностей из Индии было торжественно отпраздновано. Не менее ясной, только со знаком «минус», стала эта картина в Италии. Черным громом эта новость пронеслась над Венецией. В предшествующий период расцвет экономики Италии базировался в огромной степени на посреднической торговле, благодаря которой возвысились такие важные городские центры, как Венеция и Генуя. Первые признаки экономического упадка Италии появились во второй половине XV века именно в ее торговом могуществе. Захватив Константинополь, турки закрыли итальянским купцам доступ в Черное море. В турецких владениях эти купцы получали лишь ограниченное право торговли при условии уплаты больших поборов. Вскоре связь с отдаленными рынками Индии и Китая северным путем – через Тану (город в устье Дона, близ современного Азова) и Астрахань почти полностью прекратилась. Тем большее значение приобрел южный путь, пролегавший через Египет, но египетские султаны захватили торговлю восточными товарами по этому пути в свои руки и продавали их венецианским купцам по очень высоким ценам. Открытие Америки и морского пути в Индию в самом конце XV века и начавшееся перемещение главных торговых путей из Средиземного моря на океаны окончательно подорвали монопольное положение итальянских городов, прежде всего Венеции, в торговле с Востоком. Итальянское купечество, основной статьей доходов которого являлась торговля с Левантом, вполне правильно оценило, какие последствия будет иметь для него открытие новых путей и стран. Венецианский купец и банкир Джироламо Приули сообщает в дневнике, что весть о благополучном возвращении Васко да Гамы из своего путешествия в Индию вокруг Африки была воспринята в Венеции как известие о близящейся катастрофе. «Когда, – пишет он, – в Венецию пришло это известие, оно вызвало большую досаду во всем городе… И сенаторы признали, что эта весть – худшее, что венецианская республика когда-либо могла испытать, кроме потери самой свободы». С открытием морского пути в Индию Португалия начала овладевать всей морской торговлей Южной и Восточной Азии. Но эта блестящая португальская картина имела оборотную сторону и печальные последствия для дальнейшей национальной истории. Легкость наживы, обусловленная колониальными владениями, действовала деморализующим образом на Португалию. Жестокое и жадное португальское владычество сделалось синонимом египетского ига. Управление отдаленными странами и содержание в них войска вызывало громадные расходы, истощавшие казну. Громадные суммы тратились также на содержание военного флота, который должен был непрерывно воевать в Индийском океане с египтянами, турками и индусами, а заодно – оберегать берега покоренных областей и защищать торговые суда Португалии от нападений корсаров, особенно французских. Колонизация отвлекала массу сил в далекие земли, отнимая их у земледелия, скотоводства и т. д.; целые семьи отправлялись искать счастья на остров Мадейру или в Бразилию. Многие из оставшихся на родине стекались в Лиссабон, население которого утроилось за 80 лет; целые области оставались необработанными. Колониальное обогащение Португалии превратилось в ее истощение и опустошение. Скорому падению независимости Португалии способствовала также внутренняя политика, направленная к утверждению абсолютизма. Дворянство, подавленное антифеодальной политикой ряда государей, сосредотачивало всю свою деятельность на военной службе и не в состоянии было противодействовать посягательствам короны, распоряжавшейся по своему произволу богатыми областями Индии и Африки и плодородными землями Бразилии. Португальские кортесы ограничивали свою деятельность воззваниями к королю и беспрекословным вотированием налогов. В царствование Иоанна III их созывали всего три раза. Народ, отвлекаемый другими интересами, с равнодушием относился к нарушению приобретенных им прав и привилегий. Когда чужеземцы стали угрожать Португалии, они встретились не с энергичным, храбрым народом, а с приниженным и апатичным; король оказался одиноким среди подавленной им нации. Третьим историческим фактором разрушения был религиозный фанатизм Иоанна III. Он допустил в Португалию иезуитов, быстро получивших громадное влияние. Вслед за ними была введена инквизиция, оказавшая угнетающее влияние на дух португальской нации: когда в Европе, в конце XVI века, началось возрождение литературы, в Португалии наступил полный ее упадок. Пагубной была и внешняя политика португальских государей, состоявшая в усиленном тяготении к Испании и в полном индифферентизме ко всем общеевропейским вопросам. Европа отплатила Португалии таким же равнодушием, когда судьба последней была поставлена на карту. После смерти Иоанна III на престол вступил его трехлетний внук, Себастьян. Во время регентства матери его, Екатерины, и дяди, кардинала-инфанта Генриха, иезуиты получили еще большее влияние и стали деятельно вмешиваться в управление. Влияние их на короля побудило его устраивать крестовые походы в Африку для покорения и обращения мавров. Эти крестовые походы возбудили сильное недовольство народа и бесполезно истощили казну; король стал прибегать к жестоким поборам с обращенных в христианство евреев и объявил частичное банкротство государства. Первый поход в Африку был неудачен; второй окончился поражением португальского войска при Алькассар-Квивире и гибелью короля, который, не желая сдаваться, врезался в неприятельскую армию и исчез без вести (1578). Детей у него не было, и Бургундская династия в Португалии должна была прекратиться. На престол вступил его престарелый дядя, кардинал Генрих.

Период испанского владычества в Португалии

Еще при его жизни заявляли свои права на престол разные кандидаты, и между прочим Филипп II Испанский, не жалевший денег на подкуп португальского дворянства, из членов которого немногие устояли против искушений. После смерти Генриха (1580) наиболее опасными для Филиппа II соперниками были Екатерина Браганцская и Антонио, приор Корта, незаконный сын Люиса, второго сына короля Эммануила. Обещанием Бразилии, с титулом короля, Филипп II убедил герцога Браганцского отказаться от соперничества. Против Антонио было пущено в ход оружие: Филипп напал на Португалию с моря и с суши, и войска Антонио, уже провозглашенного королем в Лиссабоне, были разбиты герцогом Альба при Алькантаре. Филипп обещал кортесам (1581) охранять самостоятельность Португалии, уважать исторические права и привилегии португальского народа, часто созывать кортесы, назначать на должности в Португалии только португальцев и учредить португальский совет, который должен был повсюду сопровождать короля и руководить португальскими делами. Он был провозглашен королем Португалии под именем Филиппа I. Колонии немедленно покорились испанскому владычеству, но португальский народ долгое время боролся, побуждаемый к восстанию целым рядом самозванцев, которые большей частью кончили жизнь на плахе. Антонио также делал целый ряд попыток вооруженной силой отстоять свои права, опираясь то на французов, то на англичан, но, после многих неудач, умер во Франции, в бедности, в 1594 году. Период владычества Испании, длившийся с 1580 по 1640 год и называемый 60-летним пленением Португалии, является самым мрачным в истории Португалии. Политика Филиппа и его преемников клонилась к тому, чтобы уничтожить португальскую национальность. Все обещания Филиппа были нарушены: португальские интересы всегда приносились в жертву испанским, кортесы созывались только один раз, в 1619 году; на должности в Португалии постоянно назначались испанцы, овладевшие португальскими землями и обогащавшиеся за счет народа. Колониальное могущество Португалии было сломлено соединенными усилиями голландцев, англичан и французов, особенно первых, завладевших половиной Бразилии, островами Молуккскими, Суматрой и т. д. и всюду построивших фактории, составлявшие противовес португальским. При этом голландцы сумели лучше организовать свои торговые дела и совершенно подорвать торговлю португальцев. Вывозя товары из Индии, голландцы развозили их во все европейские страны, португальцы же складывали все свои товары в Лиссабоне и ожидали, что другие народы позаботятся сами забрать их оттуда. Англичане завладели Азорскими островами, фортом Аргеном и т. д., Ост-Индская их компания утвердилась в Индии. Французы поселились в Бразилии и открыли торговлю с Южной Америкой и с западным берегом Африки.

Восстановление независимости Португалии

Угнетаемый чужеземцами, оскорбляемый в своих национальных чувствах, разоряемый потерей колоний, народ не выдержал. Наибольшим влиянием в Португалии пользовался Браганцский дом, на представителе которого, Иоанне, сосредоточились теперь все надежды португальского народа. Это был человек добрый, не способный к смелым, решительным действиям; но его жена, честолюбивая, энергичная женщина, заставила его принять смелое решение. Дворяне составили заговор для свержения испанского ига; получив согласие Иоанна, они приступили к действиям. Португалия находилась в то время под управлением Маргариты Савойской, герцогини Мантуанской. 1 декабря 1640 года заговорщики ворвались в королевский дворец, арестовали принцессу и рассеялись по городу с громкими криками: «Да здравствует свобода! Да здравствует король Иоанн IV!» Восстание быстро охватило город. Вся Португалия дружно восстала против испанцев. В несколько дней сброшено было ненавистное иго. 15 декабря Иоанн был коронован, а 19 января созваны были кортесы для подтверждения законности его избрания. Принцип верховенства народа был, таким образом, опять провозглашен.

История Португалии в Новое время

За коротким периодом подъема в португальской истории опять последовал период мрака, инерции внизу и неограниченного деспотизма вверху. Управление Иоанна и сына его, Альфонса VI (1656–1668), было посвящено всецело защите Португалии от нападений испанцев и защите колоний от нападений голландцев. Война с Голландией привела к изгнанию голландцев из Бразилии, но они завоевали Цейлон и распространили свое владычество на Малабарском берегу; за Португалией в Индии вскоре остались только области Гоа и Диу, а также китайская гавань Макао. Окончательный мир Португалии с Голландией заключен был в 1661 году. Борьба с Испанией долго ограничивалась пограничными столкновениями, но после заключения Пиренейского мира граф Кастель Мельор, стоявший во главе управления Португалией, образовал сильное португальское войско, присоединив к нему солдат, присланных Англией, и французских и немецких волонтеров. Испанцы были разбиты в битве при Монтес-Кларосе; Испания признала независимость Португалии и вернула ей Сеуту. Жена Альфонса VI, принцесса Мария Савойская, влюбилась в его брата Педро и после года брачной жизни развелась с мужем. Педро, сумевший приобрести большую популярность в народе и поддерживаемый иезуитами, принудил короля, слабого физически и умственно, отречься от престола, женился на Марии и правил государством сначала под именем регента, а затем как король, с 1683 по 1706 год. Наскоро созванные португальские кортесы подтвердили эту перемену правительства. Мало заботясь об интересах народа, Педро стремился лишь к упрочению своего абсолютизма; той же политике следовали и его преемники. Когда оказывалась надобность в новых налогах, как, например, в 1706 году, они взимались без согласия кортесов; кортесы, несмотря на обещания, не созывались даже для принесения присяги наследнику престола или новому королю. Два события ознаменовали собой еще историю царствования в Португалии Педро II: война за испанское наследство и Метуенский договор с Англией, на основании которого португальские вина допущены были к ввозу в Англию на условиях более благоприятных, чем немецкие и французские, взамен чего и английские мануфактурные товары пользовались такими же преимуществами, что еще больше стеснило развитие португальской мануфактурной промышленности. Войны, которые вели с Испанией Педро II и Иоанн V (1706–1750), разорили страну и истощили ее финансы. Иоанн V, кроме того, много тратил на духовенство и папство и устраивал крестовый поход против турок, за что получил титул Fidelissimus. Тратя громадные суммы на себя и на свой двор, Иоанн V издавал множество законов против роскоши, способствовавших упадку промышленной деятельности страны. В середине XVIII века Португалия представляла самое жалкое зрелище. Земледелие дошло до такого упадка, что необходимые для потребления хлеб и масло привозились из чужих стран, а в земледельческих округах добывалось только вино. Торговля и промышленность находились также в полном упадке. Англичане получили преобладающее влияние в торговых делах и смотрели на Португалию, как на подчиненную им область. Все же внимание самих португальцев было обращено на колонизацию Бразилии, куда их привлекали богатые рудники. Теперь они делали все ставки на эту огромную землю.

Из этого печального исторического положения Португалия вышла при Иосифе-Эммануиле (1750–1777), благодаря не столько королю, сколько его первому министру, маркизу Помбалу (Помбалю), инициатору изгнания из Португалии иезуитов и широких реформ в духе просвещенного абсолютизма. Единственная война, которую Португалия вела в царствование Иосифа, была вызвана тесным союзом с Англией. Когда Испания вмешалась в Семилетнюю войну, испанская армия вторглась в Португалию, но, при помощи англичан, португальцы одержали победы над испанцами при Валенсии де Алькантара и Вилла Велья, и мир был заключен 10 февраля 1763 года. К концу царствования Иосифа вспыхнули опять раздоры с Испанией по поводу колонии Сан-Сакраменто; они не были еще разрешены, когда король умер, оставив престол старшей дочери своей, Марии (1777–1816), бывшей замужем за братом его, Педро. Тотчас же по вступлении на престол новой королевы (1777–1816) все благие начинания Помбала были отменены, а сам он выслан из Лиссабона. Суд над еретиками был восстановлен в прежней силе; иезуитам не разрешено было селиться в Португалии, но на их возвращение смотрели сквозь пальцы. Они вскоре получили прежнее влияние в управлении, и португальские деньги начали опять уплывать в Рим. Столкновение с Испанией в Америке закончилось возвращением Испании утраченного ею острова Св. Екатерины и отнятием у нее островов Сан-Сакраменто и Габриеля. В 1788 году королева сошла с ума, и регентом сделался (официально – с 1792 года) ее сын Иоанн, сторонник Англии.

Колониальная Бразилия

Колониальной Бразилией принято называть период в истории Бразилии с 1500 года, момента начала ее колонизации, до 1815 года, когда она была объединена в Соединенное королевство с Португалией. Тордесильясский договор 1494 года определил границы владений между Испанией и Португалией. Речь шла о том, что по договору территории на востоке от линии, пролегавшей в 400 лигах на запад от островов Зеленого Мыса, отходили Португалии, а земли, находящиеся на запад от него – Испании. Эта условная линия, которая протянулась между двумя полюсами, пересекала Латинскую Америку на востоке и стала первой границей Бразилии, еще тогда не открытой португальцами. Договор отражал беспокойство Португалии, ведшей обширную разведку южного пути в Индию, открытием Колумба, достигшего «Индии» на западе. Возможно, в Португалии предполагали наличие Большой Земли, так как стремились отодвинуть линию раздела как можно дальше на запад, с чем испанцы согласились, так как это не представляло угрозы для их экспансии в западном направлении – до земель, открытых Колумбом, еще было плыть и плыть. Принято считать, что Бразилия была открыта 22 апреля 1500 года Педру Алваришем Кабралом на пути вокруг Африки, но этот факт еще подвергается сомнению. Новости, принесенные Кабралом, сначала возбудили значительный энтузиазм среди португальцев, и корона начала организовывать новые экспедиции, в частности под руководством итальянского капитана Америго Веспуччи, чей маленький флот проплыл вдоль побережья Бразилии и впервые оценил протяженность этой земли. Веспуччи назвал несколько мест на побережье именами святых в зависимости от дня, когда они были открыты. С Бразилией началась ограниченная торговля. главным природным богатством, найденным первыми колонизаторами, было сандаловое дерево (pau-brasil), из древесины которого добывали красно-фиолетовую краску. От его названия и пошло слово «Бразилия». Интерес к Бразилии ослабел за последующие два десятилетия. Португальцы были не в состоянии выявить драгоценные металлы в Бразилии и потому сконцентрировали свои усилия на выгодной торговле с Азией. Бразилия стала чем-то вроде ничейной земли, над которой португальская корона имела только формальный контроль, а ее европейские конкуренты быстро воспользовались этим невниманием. Французы, например, нарушали португальский суверенитет над частью Южной Америки и вывозили древесину в Европу. Португальская апатия закончилась во время правления Жуана III (1521–1557), который постепенно переместил центр колониальных интересов из Азии в Америку.

Планомерное освоение новых земель началось только в 1530 году, когда из Португалии стали прибывать первые поселенцы, которые привозили с собой скот, саженцы и семена с целью основать здесь колонии. Укрепленные поселения были основаны на северо-востоке страны, первым из них стал Сан-Висенте в прибрежной части современного штата Сан-Паулу, основанный в 1532 году. Территория была заселена местными племенами. Одни были миролюбивыми, а другие, наоборот, агрессивными, особенно в глубине страны. По мере расширения колоний возникла необходимость создания административной системы. Первым шагом к этому стал указ короля о создании наследуемых феодальных владений – капитаний. Четырнадцать из них, причем некоторые из них по размеру были больше самой Португалии, были определены в середине XVI века. Владельцы капитаний, так называемые donatarios, то есть «те, кто принимают дар», отвечали за их безопасность и развитие. Система капитаний значительно повлияла на границы и политику современной Бразилии. Король Жуан назначил генерал-губернатором колонии Томе ди Соуза (Tomé de Sousa), португальского дворянина с большим опытом, полученным в Африке и Индии. Соуза высадился в Бразилии в 1549 году и основал первую столицу Бразилии, город Салвадор (штат Баия), из которого Бразилия управлялась на протяжении 214 лет. Соуза также разместил местных чиновников во всех капитаниях и стратегических укрепленных пунктах вдоль побережья. В городах он организовал муниципальные структуры, подобные муниципалитетам в Португалии. Начиная с этого времени Бразилия начала принимать значительный поток поселенцев. В 1600 году в штатах Баия и Пернамбуку в каждом жило около 2000 европейцев и более 4000 африканских рабов и индейцев. Важный вклад в развитие и прогресс колоний внесли иезуиты. По просьбе Жуана III Мануель да Нобрега и несколько других иезуитов сопровождали Томе ди Соуза в Салвадор и стали первыми из миссионеров, которые занимались защитой и обращением индейцев в христианство, а также и значительной работой по подъему морального уровня колонистов. Индейцы, обращенные в христианство, селились в организованных иезуитами поселениях, называемых аделаи (aldeias), которые были похожи по структуре на миссии в испанской Америке. Тем не менее многие другие колонисты имели рабов-индейцев и потому хотели отнять у иезуитов контроль за этим важным ресурсом. Скоро между двумя группами возник настолько острый конфликт, который прокатился через всю колонию, что потребовалось вмешательство короны. Согласно королевскому декрету 1574 года иезуиты получили частичную поддержку, декрет дал им полную власть над индейцами в аделаях, но позволил колонистам обращать в рабство индейцев, захваченных в «законной войне». В Амазонии отец Антонио Виейра (António Vieira) стал центральной фигурой подобного конфликта в XVII веке, когда он организовал там сеть миссий. С другой стороны, хотя миссии помогли защитить индейцев от рабства, они весьма способствовали распространению смертельных для индейцев европейских болезней. Из-за значительного уменьшения численности индейского населения и роста спроса на рабов бразильские колонисты, начиная с середины XVI века, стали завозить большое количество африканских рабов. Влажное и плодородное побережье штата Пернамбуку было пригодно для выращивания сахарного тростника. Кроме того, такое местоположение сделало его удобным портом для судов, которые отправлялись из Португалии на африканский запад и на восток. Сахарный тростник и техника для его выращивания были завезены в Бразилию с острова Мадейра. Вскоре стала процветать трехсторонняя торговля. В ее основе лежал труд на плантациях сахарного тростника завезенных из западной Африки негров-рабов. Сахар поставлялся на европейский рынок, возрастающие потребности которого уже не могли удовлетворяться за счет традиционных источников. Значительное усиление королевской власти в Бразилии произошло после попытки французов основать там свою колонию. В 1555 году французские отряды захватили красивую бухту Рио-де-Жанейро, которой по неизвестным причинам пренебрегли португальцы. Большая португальская эскадра под командованием генерал-губернатора Мем ди Са блокировала вход в гавань и вынудила французский гарнизон подчиниться, в 1567 году там был основан город Рио-де-Жанейро, чтобы защитить бухту от будущих нападений.

События, которые происходили в Европе, мешали дальнейшему развитию колонии. После смерти короля Португалии Себастьяна в 1578 году на лиссабонский трон вступил король Испании Филипе II. С 1580 по 1640 год оба королевства были объединены испанской короной. В этот период, благодаря объединению двух стран, вся Южная Америка стала частью испанских владений. На Бразилию начались нападения врагов испанской короны, в частности Нидерландов, которые недавно получили независимость. Голландцы захватили и удерживали некоторое время столицу страны Салвадор в 1624–1625 годах, а в 1630-м Голландская Вест-Индская компания послала флот, который захватил Пернамбуку. Он оставался под голландским контролем на протяжении четверти столетия. Новым губернатором владения компания назначила Иоганна-Морица, графа Нассау-Зиген. Голландцы начали приглашать известных художников и ученых, чтобы рассказать Европе о ресурсах и красоте Бразилии. Тем не менее директора компании, которые руководствовались только ростом доходов, отказались поддержать социальную политику Иоганна-Морица, и он ушел в отставку в 1644 году. Богатый плантатор Жого Фернандес Виейра тем временем начал восстание, которое быстро набрало силу среди населения, недовольного политикой последователей Иоганна-Морица. Бразильцы, действуя без помощи Португалии, разбили и выгнали голландцев в 1654 году – достижение, которое помогло появлению национального самосознания бразильцев. Парадоксальным образом шестидесятилетний союз Португалии и Испании дал неожиданные преимущества заморской колонии Португалии. Воспользовавшись отсутствием границ, португальцы и бразильцы осуществляли походы в глубь страны. Первой на их пути стала капитания Сан-Висенте, и, начиная с этой опорной точки в Сан-Паулу, первопроходцы отодвинули границу от побережья в глубь континента. Экспедиции (bandeiras) за рабами-индейцами прокладывали дорогу через леса, преодолевали горные хребты, продвигаясь все время вперед. Экспедиционеры (bandeirantes) прославились тем, что захватывали индейцев и в иезуитских миссиях, и тех, кто был свободным, и возвращались вместе с ними домой. Благодаря bandeirantes границы будущей независимой Бразилии расширялись. В 1640 году португальцы во главе с королем Жуаном IV вернули независимость от Испании и отказались оставлять оккупированные и колонизованные территории на запад от первоначальной линии, установленной Тордесильясским договором. Португальцы обосновались на захваченных ими землях как законные хозяева. Во второй половине XVII века Португалия полностью освободилась от испанского господства. В этот период бразильская экономика, основанная на производстве сахара, сильно ослабла. Спад в сахарной промышленности привел к миграции населения из районов производства сахара на неосвоенные земли. Самым важным открытием, сделанным во время этих экспедиций, стало золото. В погоню за золотом были вовлечены не только жители прибрежных районов, но и новые партии иммигрантов, которые прибывали из Португалии. Среди прочих результатов экспедиций можно выделить развитие скотоводства во внутренних районах страны, что пояснялось необходимостью обеспечения рудокопов мясом и шкурами, а также появление новых городов на территории, которую сейчас занимает штат Минас-Жерайс. Бразильская золотая лихорадка имела огромное значение для бразильской экономики и привела к такому значительному притоку капитала в юго-восточные колонии, что португальское правительство в 1763 году переместило столицу Бразилии из Салвадора (на северо-востоке) в Рио-де-Жанейро. Лихорадка началась в районе Ору-Прету с находки бандейрантами («охотники за индейцами») крупного месторождения золота в горах территории Минас-Жерайс. Экспедиции бандейрантов, или бандейры, не организовывались властями, их участники обеспечивали себя всем необходимым самостоятельно. Первоначально бандейранты занимались угоном в рабство индейцев, а когда в 1660-х годах португальское правительство назначило награду за разведку месторождений золота и серебра в Бразилии, они занялись этим наряду с угоном индейцев в рабство, позднее полностью переключились на поиски золота, серебра, алмазов и других полезных ископаемых. Бандейранты собирались в небольшие группы и исследовали внутренние области Бразилии. Группы состояли из аборигенов и людей европейского происхождения, перенявших их образ жизни, позволявший выжить в условиях влажных тропических лесов. Поселение золотоискателей Вила Рика (Богатый город) стало центром золотой лихорадки. В 1712 году Вила Рика получил статус города, а в 1720 году стал столицей Минас-Жерайс. В 1823 году Вила Рика получил статус имперского города Ору-Прету (Черное золото). Бразильская золотая лихорадка стала самой массовой и длительной золотой лихорадкой, более 400 тысяч старателей из Португалии и полумиллиона рабов из Африки участвовали в ней с 90-х годов XVII века до 20-х годов XIX века. Многие люди покидали плантации сахарного тростника и города северо-восточного побережья Бразилии и перебирались в Ору-Прету. К 1725 году уже половина населения Бразилии проживала на юго-востоке.

Поиск золота также привел к открытию алмазных месторождений в начале XVIII века в Минас-Жерайс, Баия и Мату-Гросу. Бум горной промышленности спал, когда запасы минералов были исчерпаны, хотя и далее незначительное количество золота и алмазов продолжало добываться. Всего с 1700 по 1800 год тут было добыто 1000 тонн золота и 3 миллиона каратов алмазов. Возрастающая добыча золота в Бразилии стала важным направлением развития, которое оказало влияние на ход истории не только в самой колонии, но и в Европе. Хотя золото оставалось под контролем Португалии и отправлялось морем прямо в Лиссабон, там оно не задерживалось. Англия, в соответствии с Метуэнским договором 1703 года, поставляла в Португалию продукцию текстильной промышленности, которая оплачивалась золотом из бразильских месторождений. На бразильском рынке преобладали английские товары, что никак не способствовало конкуренции и душило любую инициативу в промышленности. В 1754 году португальскими бандейрантами, отправившимися на поиски золотых рудников, был описан («Рукопись 512») затерянный мертвый город в неисследованных районах Бразилии. Современные бразильские ученые говорят о «самом большом мифе бразильской археологии». Описание развалин мертвого города в «Рукописи 512», оставленное неизвестным автором, неоднократно вдохновляло исследователей (в частности, Перси Фосетта в 1925 году) на его поиски. Вслед за успехами в области добычи золота и алмазов, а также в разведении сахарного тростника пошло развитие еще более важного источника доходов – выращивания кофе. Так же как и разработка месторождений, которая вызвала миграцию жителей Пернамбуку и Баии на юг, в Минас-Жерайс, так и распространение кофейных плантаций стало причиной заселения пустующих земель еще дальше на юг. Кофе был завезен в Бразилию из Французской Гвианы в XVIII веке. Первые плантации кофе были разбиты в районах, где не было недостатка в рабах, в глубине сегодняшнего штата Рио-де-Жанейро. Однако отмена рабства и иммиграция из Европы в штат Сан-Паулу в конце XIX века привели к тому, что плантации кофе сместились на юг, в районы, где были более благоприятные условия: грунт, климат и нужные географические высоты. В свою очередь, благоприятные природные условия превратили Бразилию в крупнейшего в мире производителя кофе. Во время господства Португалии в Бразилии ей выпала роль посредницы между колонией-производителем и потребителями – экономическими центрами Европы. Важным был тот факт, что Англия оставалась основным торговым партнером Португалии на этом этапе. Между двумя правительствами были подписаны разные соглашения (1642, 1654, 1661, 1703, 1810, 1826), всегда более выгодные для английской стороны. Монополизировав всю торговлю с Бразилией, Португалия удерживала в руках существенную часть доходов, полученных от колонии, что приводило к росту недовольства среди колонистов. Начиная с периода голландского и французского наступления в районах северо-востока в начале XVII века, национальное самосознание бразильцев постоянно возрастало и крепло в борьбе с захватчиками. Особенно серьезные выступления, продиктованные стремлением народа сохранить свою политическую независимость, произошли в начале XVIII века. Хотя представления о независимости носили довольно примерный характер, выступления охватывали целые регионы. Заговор в Минасе (Conjuracao Mineira) – самое значительное событие из этих отдельных выступлений – был предпринят в центре золотоносного района. У истоков заговора стоял прапорщик кавалерии Жуакин Жозе да Силва Шавьер, по прозвищу Тирадентис («Зубодер»). Тирадентис нашел поддержку главным образом среди интеллектуалов, которые прониклись теми же идеалами свободы, которые вдохновляли французских энциклопедистов и вождей Американской революции. Заговор раскрыли, а его участникам вынесли суровые приговоры. Тирадентис был повешен на площади в Рио-де-Жанейро. Другие выступления, многие из которых получили широкую поддержку населения, произошли в Пернамбуку и Баие, где спад в сахарной промышленности обострил проблемы, порожденные зависимостью от Португалии. Однако ни одно из выступлений не смогло повлиять на господство Португалии в этот период.

Вслед за своим величайшим расцветом в качестве мировой державы в XV и XVI веках Португалия теряет большую часть богатства и могущества с разрушением Лиссабона в гигантском землетрясении 1755 года.

Великое лиссабонское землетрясение

Великое Лиссабонское землетрясение произошло 1 ноября 1755 года, в 9:20 утра. Оно превратило в руины Лиссабон – столицу Португалии и было одним из наиболее разрушительных и смертоносных землетрясений в истории, унесшим жизни около 80 тысяч человек за 6 минут. За сейсмическими толчками последовали пожар и цунами, причинившее особенно много бед в силу прибрежного расположения Лиссабона. Землетрясение обострило политические противоречия в Португалии и сразу прекратило колониальные амбиции, имевшиеся у страны в XVIII веке. Событие широко обсуждалось европейскими философами эпохи Просвещения и способствовало дальнейшему развитию концепций. Это первое изученное наукой землетрясение послужило толчком к зарождению современной сейсмологии. В настоящее время геологи оценивают магнитуду Лиссабонского землетрясения около 8,7 балла. Эпицентр землетрясения находился в Атлантическом океане, примерно в 200 километрах юго-западнее мыса Сан-Висенте. Восстановлением города после землетрясения руководил маркиз де Помбал. Землетрясение произошло утром 1 ноября в католический праздник – День всех святых. Согласно сохранившимся описаниям, землетрясение продолжалось от трех с половиной до шести минут, вызвав огромные трещины в земле, шириной по пять метров, отделившие центр города от остальной суши. Оставшиеся в живых устремились к казавшимся безопасными докам и увидели, что вода отступила и видно дно моря с многочисленными обломками кораблей и грузов. Через несколько минут после землетрясения огромное цунами накрыло гавань и центр города, рвануло вверх по течению реки Тежу. За ним последовало еще две волны. Районы города, не затронутые цунами, были уничтожены пожарами, продолжавшимися пять дней. Лиссабон был не единственным португальским городом, пострадавшим в этой катастрофе. Во всех южных районах страны, в частности в провинции Алгарве, разрушения были колоссальны. Толчки ощущались по всей Европе, вплоть до Финляндии, и в Северной Африке. Цунами высотой до 20 метров обрушилось на побережье Северной Африки и островов Мартиника и Барбадос в Карибском море. Трехметровое цунами принесло разрушения южному побережью Англии. Из 275 тысяч человек, населявших город, погибло более 90 тысяч. Еще 10 тысяч погибло на средиземноморском побережье Марокко. 85 % зданий было разрушено, включая знаменитые дворцы, библиотеки, так же как и лучшие образцы характерной португальской архитектуры XVI века. Здания, которые не были разрушены землетрясением, стали добычей огня. Новое здание оперы, открытое всего шестью месяцами ранее (под несчастливым названием Опера Феникс), землетрясение сровняло с землей. Королевский дворец, который находился прямо за рекой Тежу на месте современной площади Терейру ду Пасу, был полностью разрушен землетрясением и цунами. В дворцовой библиотеке находилась королевская библиотека на 70 тысяч томов, а также сотни произведений искусства, включая картины Рубенса, Тициана и Корреджо. Все это было безвозвратно утеряно. Вместе с дворцом погибли и королевские архивы с описаниями путешествий Васко да Гамы и других мореплавателей. Было разрушено множество церквей, соборов и крупнейшая больница города. Могила национального героя Нуну Алвареша Перейры была утрачена. Гости Лиссабона и сейчас могут посетить руины монастыря, которые были сохранены лиссабонцами в память о землетрясении. Описано, что многие животные предчувствовали опасность и стремились забраться на возвышенности до прибытия воды. Это первое задокументированное описание этого феномена в Европе. Весть о португальской трагедии за считаные дни облетела всю Европу, чего не случалось раньше. Связано это было с появлением в эпоху Просвещения журналистики и распространением регулярных газет, которые доносили новости о стихийном бедствии до множества читателей в самых разных странах, при этом всячески преувеличивая масштаб трагедии. Число погибших жителей было раздуто до миллиона. Те, кто не умел читать, узнавали о событии из лубочных гравюр с видами разрушенного города. Последствия землетрясения не ограничились разрушенными домами. Лиссабон был столицей религиозной католической страны, строившей множество церквей и занимавшейся миссионерством в колониях. Более того, стихия обрушилась на город в важный католический праздник и разрушила почти все церкви. Эта катастрофа с новой остротой поставила перед философами и теологами эпохи Просвещения вопрос о «жестокости бога». Землетрясение сильно повлияло на мыслителей эпохи Просвещения. Многие философы того времени упомянули это событие в своих произведениях, особенно Вольтер в «Кандиде» («Оптимист») и «Поэме на бедствие в Лиссабоне». Прихоть стихии навела Вольтерова Кандида на сатиру в адрес идеи, что мы живем в «лучшем из возможных миров»; как написал Теодор Адорно, «Лиссабонское землетрясение излечило Вольтера от теодицизма Лейбница». Ныне по влиянию на философию и культуру Лиссабонское землетрясение даже сравнивают с Первой мировой войной.

Но Португалия ослабла. Такие травмы не лечатся за год. А тут вскоре началась сначала Американская, ослабившая союзную Англию, а потом и Французская революция, вселившая страх во все монархии.

Боязнь распространения революционных принципов вызвала усиленное преследование всех лиц, заподозренных в либеральных идеях, и изгнание из Португалии французов. Иоанн заключил с Англией союз против Французской республики и соединил свои силы с испанскими. Испания вскоре заключила мир с Францией, но Португалия осталась верна Англии, вследствие чего между ней и прежней союзницей вспыхнула война. Англия назначила Португалии субсидию в 200 000 фунтов стерлингов и отправила к ней на помощь 6000 солдат; но кампания окончилась в несколько дней весьма невыгодно для Португалии. В Бадахосе 6 июня 1801 года был заключен мир, по которому Оливенца с ее окрестностями была уступлена Испании, Гвадиана объявлена границей между обоими государствами, доступ английским судам в португальские порты закрыт. Мадридский мир 24 сентября был еще более выгоден для Франции; только всеобщий мир в Амьене (1802) вернул Португалии некоторые из отнятых у нее колоний. Наполеон, желавший совершенно уничтожить союз Португалии с Англией, решил свергнуть с португальского престола Браганцский дом, который он ненавидел за несогласие примкнуть к его континентальной политике. 29 октября 1807 года в Фонтенбло был подписан договор с Испанией, которым было постановлено завоевание Португалии и разделение ее на три части: одна должна была быть оставлена нейтральной, другая – передана королю Этрурии взамен его итальянских владений, а третья должна была образовать независимое королевство для Годои, могущественного испанского министра. Португальский королевский дом бежал в Бразилию; Жюно вступил в пределы Португалии вместе с испанскими войсками. Захватив Лиссабон, Жюно в 1808 году учредил временное правительство, состоявшее отчасти из приверженцев французской партии, отчасти из членов регентства, образовавшегося после бегства Иоанна. Оно издало множество декретов, из которых одни предписывали открытие новых каналов и устройство новых дорог, другие были направлены к поднятию сельского хозяйства и к уничтожению всевозможных злоупотреблений и предрассудков, укоренившихся в португальском обществе. Наряду с этим получено было от Наполеона предписание собрать с Португалии 100 миллионов франков, что возбудило сильнейшее недовольство как низших, так и высших классов. Народ восстал; в Порту учреждена была хунта. При помощи англичан португальцы одержали победы над французами 17 и 21 августа. По договору в Синтре Жюно обязался очистить Португалию и сдать все крепости, находившиеся в его руках. Вновь было установлено регентство, но, в сущности, управлял страной присланный Англией лорд Бересфорд, возбудивший всеобщую ненависть. Военный бюджет поглощал две трети дохода; треть офицерских должностей была занята англичанами. После смерти королевы Марии в 1816 году на престол Португалии и Бразилии вступил принц-регент под именем Иоанна VI (1816–1826). Народ и войско желали, чтобы королевская семья вновь поселилась в Португалии и управляла Бразилией из Лиссабона, но двор желал обратного и противился отъезду в Португалию. Иоанн VI предложил наиболее знатным представителям дворянства и наиболее богатым купцам переселиться в Бразилию и намеревался воспользоваться деньгами и войсками метрополии для покорения Уругвая. Все это привело в 1817 году к военному заговору, который стоил жизни генералу Фрейре и одиннадцати другим участникам. Ненависть к Бересфорду еще более усилилась. Когда вспыхнула испанская революция (1820), Бересфорд поехал в Бразилию, чтобы лично переговорить с королем. 24 августа 1820 года в городе Порту вспыхнуло восстание и была образована временная хунта, которая должна была управлять от имени короля до созыва кортесов. Лиссабон присоединился к восстанию, регентство было низложено, хунты Порту и Лиссабона слились в одну; созваны были кортесы, которые должны были выработать новую конституцию. Инквизиция была отменена, все остатки феодализма уничтожены; лорд Бересфорд, вернувшийся из Бразилии, не мог уже войти в Лиссабонскую гавань. Пруссия, Австрия и Россия отозвали своих послов. Англия обратилась к королю с настоятельным требованием о возвращении. Заявив, что лиссабонская конституция распространяется и на Бразилию, и назначив регентом Бразилии своего сына Педро, Иоанн со всей семьей отправился в Европу, куда прибыл 3 июля 1821 года. Его не допустили высадиться, пока он не подписал проекта конституции, составленного в резко демократическом духе. После окончательной выработки этой конституции он присягнул ей (1822) и принудил к тому же своего второго сына, Мигуеля (Мигела). Жена его Карлотта старалась, однако, подавить конституционную жизнь и побуждала к тому и Мигуеля. Устроенная графом Амаранта контрреволюция потерпела неудачу, но в мае 1823 года Мигуель склонил на свою сторону значительную часть лиссабонского гарнизона и принудил кортесы разойтись. Конституция была отменена, королева Карлотта, отправленная было в изгнание, призвана назад, а Мигуель назначен главнокомандующим португальских войск. Король, не разделяя пристрастия Карлотты к абсолютизму, окружил себя лицами, не принадлежавшими к ее партии (например, графы Пальмелла и Субсерра и маркиз Луле). Луле был убит в апартаментах самого короля, а когда и это не побудило короля изменить свою политику, устроена была дворцовая революция. 30 апреля 1824 года принц Мигуель, во главе войска, занял дворец, взял в плен отца и принудил его назначить министрами приверженцев абсолютизма. Английский посол протестовал против государственного переворота; Иоанн бежал на борт английского корабля, и переворот не удался. Мигуель поплатился изгнанием в Вену. Торговые интересы Англии и желания бразильцев требовали отделения Бразилии от Португалии. 13 ноября 1825 года был подписан акт, в силу которого Иоанн объявлял Бразилию независимой и признавал своего сына Педро императором Бразилии, но сохранял за собой этот титул пожизненно. Тайной статьей было постановлено, что отныне короны обеих стран больше никогда не будут соединены на одной голове. Так опора на сильного союзника – Англию привела к тому, что этот постепенно обнаглевший «партнер» поставил Португальскую державу и ее бразильскую жемчужину под свой контроль, заодно и ускорив отделение богатой и растущей Бразилии от своей маленькой метрополии.

Развитие Бразилии как продукта португальской цивилизации

Пути формирования и главные элементы этнического состава населения Бразилии

Португальцы, принявшиеся после открытия Кабрала за колонизацию Бразилии, встретили в стране довольно многочисленное население. Это были коренные жители Бразилии – индейцы. Колонизаторы всеми путями пытались обратить индейцев в рабство, поэтому бразильским индейцам приходилось или защищаться, или уходить в глубь страны, главным образом на северо-запад, к Амазонке. Португальцы стремились использовать для своих целей рознь между индейскими племенами, разжигали между ними вражду. Так, например, на северо-востоке Бразилии португальские власти для уничтожения народа каэтэ натравили на него племена табажара. Для своих вооруженных походов в глубь страны колонисты неизменно привлекали прибрежные индейские племена, которые враждовали с обитателями внутренних районов. Бандейры, как правило, наполовину состояли из индейцев, служивших проводниками, носильщиками и ударной силой во время боев.

Белые завоеватели смотрели на аборигенов как на диких зверей, которых следует или уничтожить, или обратить в рабство. В то же время, очутившись в дремучих лесах Бразилии, полных всяких неожиданностей, в ее бескрайних сертанах, столкнувшись с дикой и неумолимой природой девственного леса – селвы, колонизаторы вынуждены были усвоить многое из образа жизни индейцев. Так, португальские колонисты стали разводить и употреблять в пищу маниоку, есть дикорастущие плоды, коренья и побеги пальм. Португальцы усвоили охотничьи приемы местных жителей и даже стали спать во время походов в гамаках – это был обычай, заимствованный у индейцев тупи. Ввиду того, что в первые десятилетия после открытия Бразилии женщины из метрополии переселялись туда только в исключительных случаях, браки колонистов с индианками были довольно частым явлением. Потомки португальцев и индианок получили в Бразилии имя мамелуко. В дальнейшем метисация достигла значительных размеров во внутренних районах страны. И сохранилась высокой до наших дней. С началом ввоза рабов из Африки на сахарные плантации Бразилии в этническом составе бразильского населения произошли большие изменения. С этого момента выходцы из Африки не только стали составной частью населения страны, но, имея свою культуру, свои обычаи, наряду с португальцами и индейцами они сыграли большую роль в процессе формирования народа, который теперь мы называем бразильским. Таким образом, португальцы, индейцы и негры – вот те основные этнические элементы, из которых возникло современное население Бразилии, представляющее собой не просто смесь этих элементов, а народ, который формировался в течение веков на основе самой широкой метисации и взаимодействия культур, имеющих столь различное происхождение.

Португальская корона принимала самое активное участие в работорговле и наживала огромные деньги на перепродаже рабов. Так, в королевском письме от 6 февраля 1703 года правительственным агентам предписывалось продавать негров в колониях по 300 крузадо, хотя в том же письме указывалось, что королю каждый негр вместе с доставкой обходился всего лишь в 94 крузадо. Работорговля достигла таких размеров, что купцы при своих сделках предпочитали продавать негров не поштучно, а оптом, на вес. Ярким примером таких «оптовых операций» может служить контракт, заключенный португальцами с компанией Кастелла в 1693 году. В этом деле четыре пятых вложенного капитала принадлежало самому королю. По заключенному договору купцы обязывались в течение девяти лет и восьми месяцев поставить в колонии 10 тысяч тонн негров , из расчета три пезо за тонну (старая португальская тонна – около 195 кг ). Какой размах! Остапу Ибрагимовичу, вместе с Александром Ивановичем (тем самым Корейко), такое даже в голову бы не пришло. Все же у нас о людях заботятся больше и считают исключительно по головам. Даже негров.

У европейских и бразильских работорговцев на африканском побережье имелась разветвленная сеть факторий и портов, через которые шла оживленная торговля. На жителей прибрежных селений устраивались облавы, их спаивали на устраиваемых специально с этой целью «праздниках». Таких «праздников», неизменно оканчивавшихся массовым порабощением местных жителей, африканцы боялись как огня. Кроме того, большое число рабов доставляли в фактории и местные царьки, с которыми купцы, португальская корона и бразильские власти имели непосредственные сношения. Так, например, в конце XVIII века два бразильских работорговца, которые благодаря своим махинациям по продаже рабов приобрели большой вес на Невольничьем Берегу, сумели даже посадить на трон своего ставленника в государстве Дагомее. Один из этих работорговцев был удостоен титула «Первейшего из белых». Когда же Португалия объявила о монополизации работорговли, местные африканские царьки, как надежные партнеры, заинтересованные в непосредственной продаже своих подданных в рабство бразильским плантаторам, отправили в Байю своих послов. Столь крепкими были эти связи, что в Байе представители бразильских торговых домов, занимавшихся работорговлей, получали от правителей Дагомеи особый титул кабесейра (глава) и символ власти в виде тяжелого посоха, увитого бусами. Такой контакт с местными царьками позволял работорговцам вывозить африканцев не только с побережья, но и из глубин Черного материка. С берега негров, прикованных один к другому и забитых в шейные колодки-рогатки (либамбо), доставляли на корабль. Здесь надсмотрщики (фунидоры и тумбейро), орудуя бичами, загоняли невольников в трюм. И начинались ужасы путешествия. Теснота и голод способствовали распространению болезней; часто среди невольников вспыхивали эпидемии. Многие от тоски по родной земле впадали в состояние душевной депрессии и погибали. Такое состояние называли банзо. Когда на корабле начиналось банзо, матросы и надсмотрщики выгоняли негров на верхнюю палубу и, избивая кнутами, заставляли их танцевать. Это было страшнее пыток. Под рокот африканского инструмента илу и удары тамбуринов топтались негры на тесной палубе. Чрезвычайно тяжелыми были и условия труда рабов на плантациях и на энженьо. Очень многие погибали там. Спасение от этих ужасов было одно – бегство. По свидетельству бразильских историков, негры ненавидели своих хозяев и при всяком удобном случае бежали в леса. Там в дремучей чаще они воздвигали свои поселки – киломбо. На беглецов устраивались облавы. Целая армия лесных капитанов (так называли людей, специализировавшихся на охоте на негров) рыскала по лесам, вылавливая беглых рабов. Специальный королевский закон предписывал каждому негру, обнаруженному в киломбо, выжигать на лице букву «F» (fugido – беглый), а при повторной попытке к бегству отрубать ухо. Беглым неграм приходилось не только укрываться от лесных капитанов, часто они подвергались нападениям индейцев. Белые колонисты искусственно разжигали вражду между индейскими племенами и неграми. Но это не всегда удавалось. Так, в обширных удаленных от городов глухих районах, так называемых сертанах Северо-Востока и Сан-Франсиско, беглые негры вступали в дружественные отношения с индейцами, жили с ними, вступали в брачные связи с индейскими женщинами. В результате в этих районах появился тип индейско-негритянского метиса – жагунсо. Это были предки тех отважных жагунсо, которые в восстаниях конца XIX века, отстаивая свободу, потрясли Бразилию своей беспримерной в истории борьбой и гибелью. В XVII веке бегство рабов с энженьо приняло массовые размеры. Из разрозненных киломбо в верховьях реки Мундау (на территории нынешнего штата Алагоас) выросло огромное поселение свободных негров, целое государство, получившее в истории имя Республики Палмарес. Сюда из разных районов Северо-Востока Бразилии стекались беглые негры. И несмотря на то, что голландцы, предприняв в 1645 году вооруженную экспедицию, сожгли дотла Старый и Новый Палмарес, негры не покинули своей вольницы. На месте пепелищ они построили новые хижины, и уже к 1675-му Палмарес представлял собой целую систему укрепленных поселков, раскинувшихся на значительном пространстве. Каждый такой поселок (му-камбо) населяла община негров со своим вождем. Обычай выносить важнейшие вопросы на собрания всех жителей му-камбо имел африканское происхождение. На этих собраниях, хотя и возглавляемых вождями, каждый свободный негр имел право голоса, а принимаемые решения были обязательны для всех. Коллективное владение землей, способы ее распределения между жителями му-камбо и многие другие порядки, царившие в Палмаресе, также имели ярко выраженное африканское происхождение и восходили к патриархальному строю народов банту, выходцы из которых в основном и населяли Палмарес. В отличие от городов и поселков португальских колонистов, в поселениях Палмареса дома не образовывали улиц, а были разбросаны среди возделанных полей и пальмовых рощ. Центром конфедерации являлся город Макако, который насчитывал около 1500 домов и был окружен крепким частоколом. По некоторым данным, население Палмареса доходило до 20 тысяч. Основным занятием свободных негров было земледелие: они выращивали кукурузу, маниоку, сахарный тростник, фасоль и хлопок. Часть из этих продуктов удавалось контрабандой обменивать у соседних колонистов на оружие и сельскохозяйственный инвентарь. Находясь все время на осадном положении, негры поддерживали в Палмаресе строгую дисциплину – здесь сурово наказывались покушение на убийство, воровство и прелюбодеяние. Но самым дорогим сокровищем для жителя Палмареса была свобода, поэтому тягчайшим преступлением считалось, когда свободный негр добровольно, из малодушия, боясь наказания, пытался вернуться в рабство. Если это становилось известно, негра карали смертью. Португальские власти всеми силами стремились задушить возникшее в лесной чаще негритянское государство. С этой целью губернаторы Баии и Пернамбуку посылали в Палмарес одну экспедицию за другой, так что неграм часто приходилось оставлять работу и браться за оружие. Во время таких войн все население Палмареса объединялось под командой одного военачальника и вождя, именовавшегося зумби (впоследствии это слово стало именем вождя Палмареса). Пост вождя занимал обычно человек, завоевавший доверие народа своей доблестью и военным талантом. Хотя вооружение жителей Палмареса состояло только из ассагаев, луков и стрел, они отчаянно сражались против вооруженных ружьями солдат и предпочитали смерть в бою возвращению в рабство. С 1654 по 1678 год негры разгромили или отбили около 25 вооруженных экспедиций, направленных против Палмареса. Правда, при этом защитники понесли страшные потери, большинство их поселков было сожжено, а поля вытоптаны. Однако власти вынуждены были признать силу Республики Палмарес и заключить с ней в 1678 году мир. Но это была лишь передышка. Ни хозяева энженьо, ни португальские власти не хотели примириться с существованием государства свободных негров, куда при всяком удобном случае бежали рабы с плантаций. Наличие в сердце лесов негритянской вольницы подрывало рабовладельческую систему. Поэтому, не имея возможности в отдельности справиться с Палмаресом, губернаторы Пернамбуку, Баии и власти Алагоаса в 1694 году объединились и собрали армию. В составе 6 тысяч человек объединенное войско, возглавляемое тремя генералами, выступило из Порто-Кавало. Тогда жители Палмареса приняли отчаянное решение: они сами сожгли свои поселки, уничтожили запасы, которые нельзя было унести, и, собравшись все в центральном городе, своей самоотверженной борьбой превратили бревенчатые стены поселения в неприступную цитадель. Несколько месяцев продолжалась борьба. Солдатам никак не удавалось сломить сопротивление осажденных и проникнуть в город. В лагере атакующих иссякали запасы, казалось, что и на этот раз Палмарес выйдет победителем. Но в последний момент карателям удалось подтянуть артиллерию. Деревянные стены не могли противостоять ядрам. Ворвавшись в город, солдаты учинили кровавую резню. Они искали легендарного Зумби, являвшегося душой сопротивления, за голову которого была назначена крупная сумма. А он с последними защитниками, отступив на гору, возвышавшуюся над городом, продолжал отбиваться. И, когда пали сраженными последние товарищи, Зумби на глазах у солдат бросился с обрыва в пропасть. Палмарес пал в 1696 году, но не иссякла жажда негров-рабов к свободе. В течение веков, вплоть до отмены рабства, в разных частях Бразилии поднимались рабы против владельцев энженьо. Наиболее значительными были восстания негров в Сан-Томе и в Сан-Жезе-де-Мараньяне, где негры, объединившись с индейцами, атаковали город, в 1772 и 1756 годах – в Минас-Жераисе. Только в 1770 году в Мату-Гросу пало после героической обороны поселение свободных негров Киломбо-до-Карлота.

Вообще рабство в Бразилии – основная модель эксплуатации человеческих ресурсов в подвластной Португалии колониальной Бразилии, а также в независимой Бразильской империи. Рабство стало важным видом хозяйственно-экономических отношений в стране, усиленный ввоз рабов с африканского побережья в Бразилию продолжался в течение нескольких веков. Рабский труд широко использовался на монокультурных плантациях, в надомной работе, а также при освоении месторождений полезных ископаемых. Рабство официально оформилось вскоре после начала португальской колонизации Южной Америки в XVI веке и официально просуществовало до 13 мая 1888 года. Бразилия стала последней страной Южной Америки, официально отменившей рабство. В среднем раб мог выдержать 7 лет работы на плантации. Особенно низкой продолжительность жизни была у занятых на рудниках. Сначала привезенные из Африки негры занимали самую низшую социальную ступень в расовой иерархии Бразилии. Но католическая церковь Португалии, надо ей отдать должное, сделала многое для их постепенной эмансипации в социальном плане.

До начала XX века белые бразильцы составляли не более четверти населения страны, большая их часть смешалась с черным населением, образовав многочисленные смешанные и переходные расовые группы. Черное и цветное население освоило португальский язык, смешавшись как с белыми колонистами, так и с автохтонным индейским населением. Процесс интенсивной метисации позволил Бразилии избежать сегрегации и поляризации общества по расовому признаку, в отличие от США. Более того, многие черные и цветные рабы получали вольные грамоты от своих хозяев, часто вступая с ними и в интимные отношения. Но эти процессы не смогли до конца вытеснить так называемый колониальный менталитет большинства бразильцев, для которого присуща определенная связь между внешностью и социальным статусом. Белый (или по крайней мере светлый) цвет кожи и европеоидные черты по-прежнему ассоциируются с высоким социальным статусом, а негроидные и индейские признаки – с бедностью и низким статусом, как и во времена рабства. Тем не менее границы между разными группами прозрачны и переход из одной группы в другую по крайней мере возможен. Рабство в Бразилии было отменено под нажимом Британской империи, которая отменила у себя рабство в 1809 году и считала, что «бесплатное» рабство якобы давало бразильской экономике несправедливые преимущества перед британскими колониями, в которых использовался труд бесправных рабочих-кули (в основном индийцев и китайцев). Ближайшим последствием отмены рабства стало ухудшение положения землевладельцев – фазендейру и экономики страны в целом, что стало одной из причин падения Бразильской империи через год. Кроме того, рабы были освобождены без земли, а значит, они вынуждены были покинуть фазенды и латифундии и перебраться в нищенские кварталы крупных городов – фавелы или пополнить армию пеонов.

Католическая культура страны

Хосе де Анчьета (Жозе ди Аншиета) (1534–1597) – одна из крупнейших фигур в истории и культуре колониальной Бразилии в течение первого столетия после ее открытия португальцами. За свой огромный вклад в дело просвещения и христианизации бразильских индейцев Жозе ди Анчьета получил прозвище Апостол Бразилии. Святой является основоположником бразильской литературы, составил первую грамматику языка тупи. Анчьета создавал религиозные гимны и драмы, чтобы посредством музыки и театра научить индейцев основам нравственности. Считается основателем городов Сан-Паулу (25 января 1554 года) и Рио-де-Жанейро (1 марта 1554 года).

Он родился на Тенерифе, одном из Канарских островов, 19 марта 1534 года. В пятнадцать лет Хосе уже овладел латынью. Родители отправили его учиться в Португалию, в университет Коимбры. Анчьета попросил его послать в Новый Свет, и его предложение было принято. На этот раз в экспедиции участвовали трое отцов и четверо студентов. Девятнадцатилетний Анчьета был самым молодым. 13 июля 1553 года они пристали к берегу в Сальвадоре, в Баии. Там они провели около трех месяцев, и в эти три месяца Анчьета начал изучать язык индейцев тупи.

Сан-Паулу ди Пиратининга

Еще в эти, первые, годы Анчьета в совершенстве освоил язык тупи. Он овладел им до такой степени, что написал грамматику, катехизис, буклеты для подготовки индейцев к крещению, к исповеди и к благой кончине и несколько очень удачных гимнов и пьес.

Результаты, которые способно было дать подобное образование, были сразу же налицо. «У нас большая школа для индейских детей. Они уже научились читать и писать, а некоторые умеют служить мессу. Они – наша радость и утешение», – писал Анчьета 15 августа 1554 года.

Тупи и тамойо

Подобная pax academica не могла быть долговечной, и иезуиты понимали это. «Мы живем, постоянно ожидая нападения своих врагов, то есть врагов тех индейцев, с которыми мы живем (тамойо, части более обширной семьи тупи)». Тамойо – враги тупи из Пиратининги. Их нападение на португальцев было бы в высшей степени оправданно, беспристрастно утверждает Анчьета, «так как им было причинено много зла и несправедливости». Тамойо были более свирепы и многочисленны и пользовались поддержкой французских гугенотов, которые снабжали их оружием. Тогда наставник Нобрега отважился на смелый шаг. «Приняв во внимание бедствия, постоянные набеги врагов и справедливость их нападений, он решил заключить с ними (тамойо) договор; он пойдет к ним, а они придут сюда, и воцарится взаимная дружба и согласие». Поскольку Нобрега не знал языка и заикался, то в качестве своего представителя и переводчика он взял с собой Анчьету. Двое отважных путешественников достигли Иперуи, цели своего странствия, 7 мая 1563 года. «Мы оставили вещи на берегу, и наши собратья распрощались с нами в слезах, ибо оставляли нас на съедение голодным волкам», – рассказывает Анчьета. Затем «двенадцать юношей из двух деревень, больше, чем мы ожидали, сели на корабль в качестве заложников. Мы же остались на берегу и поселились в доме сельского вождя по имени Пиндобусу, что значит «большой пальмовый лист».

Пиндобусу и Паранабусу

Пиндобусу был воином до мозга костей, мужественным и предельно честным. Португальцы захватили его обманным путем, но он бежал, «спрыгнув с корабля с кандалами на ногах, и шел пешком всю ночь». Если бы это зависело от него, заключить договор было бы легко. Но тамойо жили по меньшей мере двумя разными группами. Один из набегов возглавлял Паранабусу («Большое море»), сын Пиндобусу, «который славился кровожадностью. Они сговорились, что сначала, втайне от своих соплеменников, проникнут в дом, а затем несколько человек нас схватят, а он, Паранабусу, зарубит нас. Они были уверены, что сельчане не убьют их за это». Когда они вошли в дом, иезуиты читали молитвы вечерни. Когда они закончили, «подошел один со сверкающим мечом в руке и сел на сетку. Лицо его было не очень радостно, и он смотрел на нас искоса, не говоря ни слова. Затем подошел их вождь и с радостным лицом и большим коварством заговорил: «Это правда, что вы хотите заключить договор? Французы говорят, что вы хотите, чтобы мы пришли в вашу землю, а потом убьете нас и бежите, а нас обманете». В конце концов, после очень долгой беседы, он вместе со всеми прочими ушел. Он сильно смягчился , после того как открыл нам, что они замышляли. «Мы посетили обе деревни, и я ходил, громко разговаривая, как у них принято, призывая их радоваться нашему приходу и нашей дружбе и говоря им, что мы хотим остаться с ними и рассказывать им о боге, дабы он в изобилии даровал им пищу, здоровье, победу над врагами и прочее».

Между тем в Сан-Висенти создалось впечатление, что переговоры идут успешно, мир обеспечен, и заложники могут разойтись по домам. Тамойо же думали иначе: «Меряя нашу верность и честность своей собственной, которая была очень скудна, они не отпускали нас; однако отцу Нобреге позволили вернуться».

Доброта, которая смягчит и камень

21 июня Нобрега уехал, а Анчьета остался вместе с Антонью Луишем, мастером-каменотесом. Пиндобусу часто говорил: «Сын мой, Иосиф, не бойся. Даже если твои люди убьют всех моих родственников, которые на вашей земле, тебя я убить не позволю, ибо знаю, что ты говоришь правду». Дальше держать его в плену не имело смысла, и в конце концов, 14 сентября 1563 года, проведя четыре месяца в неволе, он получил разрешение уехать.

Пленение Анчьеты не прошло даром. Сначала был заключен мир между тамойо, с одной стороны, и тупи и португальцами – с другой. Второе событие, заключение мира с индейцами тамойо из Рио, произошло лишь в 1565 году. Это также случилось по инициативе и при деятельном участии Нобреги и его «правой руки», Анчьеты. Эта, вторая, часть договора включала в себя также основание города Рио-де-Жанейро после завоевания форта, занятого французами. Теперь, в 1565–1566 годах, он смог наконец завершить курс богословия и подготовиться к рукоположению в Баии. Он был рукоположен летом своим другом и товарищем по Коимбре доном Педру Лейтаном, который всегда относился к Анчьете с чрезвычайным уважением. В 1567 году Анчьета был назначен настоятелем Сан-Висенти и пребывал в этой должности до 1577 года – десять лет, исполненных миссионерского труда. Он пересек горную цепь Паранапиакаба по той тропе, которую проложил в 1560 году, и посетил деревни, основанные с тех пор. В 1574 году Анчьета взялся за наставление еще одного племени, маромоми. Удобный случай представился ему тогда, когда несколько индейцев этого племени пришли в Сан-Висенти, чтобы с ним познакомиться. Анчьета выучил их язык и принялся за составление его грамматики и словаря; эти труды были довершены его учеником и преемником Мануэлом Вьегашем.

Анчьета-провинциал

Число иезуитов выросло от тридцати во времена Нобреги до почти ста сорока, что весьма немало для миссии, существующей менее тридцати лет. До тех пор миссией руководили Мануэль де Нобрега (1549–1559), Луиш да Гран (1559–1572) и Игнасио Толоса (1572–1577), чьим преемником и станет Анчьета. Он также продолжал, как и прежде, жить просто, не зазнаваясь и никому не причиняя беспокойств. Во время морских путешествий он бодрствовал почти всю ночь, он путешествовал пешком и босиком и никогда не позволял индейцам носить себя на плечах или возить на коне в связи с болезнью позвоночника. Но прежде всего, лично поддерживал связь с подчиненными, для чего несколько раз обошел Бразилию вдоль и поперек.

Смена караула

Но каким Анчьета был провинциалом?

Для некоторых – слишком мягким, да и действительно суровости он предпочитал доброту. Но сама его доброта, честность и дальновидность, которой он славился, принесли ему всеобщее уважение. Визитаторы приезжали тогда часто, и во дни правления Анчьеты его тоже посетил визитатор, отец Криштован ди Говейя. Визитатор отозвался о провинциале следующим образом: «Он – верный, благоразумный и смиренный человек, любимый всеми; ни у кого нет на него никаких жалоб, и я тоже не нахожу в нем ничего заслуживающего порицания». Его преемник, Марсал Бельярти, прибыл в Бразилию в 1587 году, но в должность смог вступить лишь на следующий год. Анчьета находился в Витории, в капитанстве Эспириту-Санту, и был назначен настоятелем дома Сан-Тьяго. В последней четверти XVI века капитанство Эспириту-Санту было главным полем деятельности миссионеров Бразилии, и в следующие пять лет, 1588–1592, ревностное служение Анчьеты совершалось именно там. Там он был отцом и индейцам, и португальцам. После смерти его провозгласили апостолом Бразилии. Как видно, в Бразилии церковь во многом работала во имя смягчения нравов и достаточно гуманного устройства общества.

Любопытным памятником колониальных времен являются иезуитские миссии, созданные на территории Бразилии, Парагвая и Аргентины в XVII и XVIII веках. Впоследствии, когда орден иезуитов начал приходить в упадок, миссии были заброшены. Однако уже в наше время, в 1983 году, комплексы нескольких миссий были включены ЮНЕСКО в Список всемирного наследия. Четыре из них находятся в Аргентине, а одна, миссия Сан-Мигел-дас-Миссойнс, расположена на юге Бразилии, в провинции Риу-Гранди-ду-Сул. Миссия была основана в первой половине XVII века. Ее основными задачами были, помимо обращения гуарани в христианство, распространение среди них европейского образования и защита от отрядов работорговцев, уже описанных бандейрантов. В XVIII веке население Сан-Мигел-дас-Миссойнс составляло около 4 тысяч крещеных индейцев. В 1734–1750 годах здесь была построена церковь в стиле барокко, проект которой был разработан архитектором и монахом-иезуитом Жаном Баттистой Примола. Так что стоит отметить наличие в португальской колонизации двух взаимоисключающих тенденций: бесправия и работорговли, с одной стороны, и серьезных попыток построить более справедливое общество, позволяющее дать защиту и помощь в организации хозяйства всем принявшим христианство людям, а заодно и помирить враждующие языческие племена. Стоит также заметить еще одну важную особенность: если в середине XVI века население Русского царства и Англии было примерно по 4 миллиона человек (что делает россиян и англосаксов, которых сейчас в мире по 145–150 миллионов, самыми быстро росшими до конца XX века этносами), а Испании – около 6 миллионов человек, то в Португалии в это же время жило не более 1,7–2 миллионов человек. Но они смогли начать первыми, в начале 1400-х годов, в то время как остальные три великие державы – только в конце того же XV века. С другой стороны – эта особенность наложила печать на саму Португалию. Начавшийся процесс переселения колонистов из метрополии в открытые земли Бразилии привел к тому, что в настоящее время в Бразилии живет 40 миллионов потомков португальцев (20 % населения Бразилии, то есть самая многочисленная этническая группа населения огромной страны). А бывшая колония стала теперь центром португальского мира. И это к Бразилии относится в большей степени, чем к США. Как сказано в одной американской статье: «Для человека, не посвященного в мировую историю, может показаться, что португальцы переехали в Бразилию».

Глава 3. Испанская империя в Латинской Америке

Испанская империя

Испанская империя – это совокупность территорий, которые находились под прямым управлением Испании в Европе, Америке, Африке, Азии и Океании. Испанская империя на вершине своего могущества была одной из крупнейших в мировой истории. Ее создание связано с началом эпохи Великих географических открытий, в ходе которых она стала одной из первых колониальных империй. Испанская империя существовала с XV столетия до (в случае с африканскими владениями) конца XIX века. Хотя основные территории были ею потеряны в первой трети XIX века. Испанские территории объединились в конце 1480-х годов с унией католических королей: короля Арагона и королевы Кастильской. Несмотря на то что монархи продолжили править каждый своими землями, их внешняя политика была общей. В 1492 году они захватили Гранаду и завершили Реконкисту на Иберийском полуострове против мавров. Вхождение Гранады в Королевство Кастилию завершило объединение испанских земель, несмотря на то что Испания по-прежнему была разделена на два королевства. В том же самом году Христофор Колумб осуществил первую испанскую исследовательскую экспедицию на запад через Атлантический океан, открыв для европейцев Новый Свет и создав там первые заморские колонии Испании. С этого момента Западное полушарие стало главной целью испанских исследований и колонизации.

В XVI веке испанцы создавали поселения на островах Карибского моря, а конкистадоры уничтожили такие государственные образования, как империи ацтеков и инков на материке, соответственно, Северной и Южной Америки, воспользовавшись противоречиями между местными народами и применив более высокие военные технологии. Последующие экспедиции расширили границы империи от современной Канады до южной оконечности Южной Америки, включая Фолклендские (или Мальвинские) острова. В 1519 году началось первое кругосветное путешествие, начатое Фернаном Магелланом в 1519 году и завершенное (после гибели командора) его сподвижником Хуаном Себастьяном Элькано в 1522-м, имело своей целью достичь того, что не удалось Колумбу, а именно западного пути в Азию, и в результате включило в сферу влияния Испании Дальний Восток. Были созданы колонии на Гуаме и особенно важные – на Филиппинах и близлежащих островах. Во время пика могущества в Испанскую империю входили Нидерланды, Бельгия, значительная часть Италии, земли в Германии и Франции, колонии в Африке, Азии и Океании, а также большие территории в Северной и Южной Америке.

В 1741 году важная победа над Великобританией у Картахены (современная Колумбия) продлила испанскую гегемонию в Америке до XIX века. Это сражение можно сравнить с разгромом «Непобедимой Армады», только наоборот. Там английский флот и союзные голландские гезы положили предел росту испанского могущества (не одни, конечно, а при одновременных действиях могущественной армии Франции). У Картахены же, наоборот, разгром английского флота положил конец давлению Англии на Испанскую Америку. Поиск испанцами (а также португальцами, голландцами, французами и другими) нового пути в Индию был продиктован ускорившимися темпами развития европейского общества, ростом объемов промышленности и торговли, потребностью найти большие запасы золота (которая впоследствии отразилась в легендах об Эльдорадо и Пайтити), спрос на которое резко возрос. Немаловажным был и тот факт, что в самой Испании только-только закончилась Реконкиста страны, юг которой был освобожден от мавров. За долгие восемь столетий Реконкисты в Испании сформировался многочисленный класс военных, в том числе военных авантюристов, привыкших жить за счет военной добычи, грабежей, мародерства и эксплуатации морисков, прикрываясь при этом стремлением распространить веру Христа и освободить землю Иберии от неверных мусульман. Необходимо было срочно занять этих рыцарей новыми завоевательными проектами, иначе их дальнейшее пребывание в стране могло грозить социальным взрывом. Также ускорившийся рост населения Испании привел к нехватке земель на засушливом, маловодном юге страны. Кроме того, после завершения Реконкисты все мавританские земли были скоро поделены, и в стране появилось значительное количество так называемых идальго, младших сыновей рыцарей, не получивших наследства и скитавшихся в поисках быстрой наживы, промышляя бандитизмом на дорогах страны. Все эти группы в дальнейшем составили основу класса конкистадоров. Поначалу Испания планировала продолжить вытеснение мусульман из Северной Африки, однако мусульмане оказывали сильное сопротивление, отбивались умело и зло, со знанием военных технологий, они наносили крепкие ответные удары по испанским зубам, и, кроме захвата ряда небольших прибрежных крепостей, успехи в этом направлении были незначительны. В то же время испанская элита, подобно португальской, была абсолютно согласна с озвученным выше булгаковским самозваным «князем» Мстиславским, «который Жорж». Всех этих идальго надо было всенепременнейше «куда-нибудь услать, и как можно подальше». Но так как Изюмского шляха и Сибирского ханства около Испании решительно не находилось, появление генуэзского гостя Христофора Колумба при испанском дворе оказалось как нельзя кстати. Внимание конкистадоров вскоре перешло на покорение обширных просторов Нового Света, куда и стали отправлять людей, которые ничего не умели делать, кроме ведения боевых действий. Возможно, что здесь испанцы даже перестарались. Войн в Америке они вели гораздо больше, чем португальцы. Кажущееся легким разрушение государств ацтеков, инков, майя и на самом деле было легким только на первом этапе, подобно американскому вторжению в Ирак в 2003 году. Завоевание переходило в затяжные партизанские войны, с тяжелыми эпидемиями, уносившими десятилетие за десятилетием воинскую пассионарную кровь Кастилии, Басконии и Арагона.

Первые годы правления Карла V совпали с решающей фазой заморской Конкисты, связанной с именем Эрнана Кортеса. Король Испании стал свидетелем невероятного увеличения государства. Столь же огромны, разумеется, были сопутствующие этому процессу властно-правовые и организационные проблемы, главным образом гуманитарные. С многоплановыми проблемами Конкисты Карл столкнулся еще на первых заседаниях Советов, и хотя эти феномены во многом были продолжением Реконкисты, речь все же шла о порабощении и христианизации коренного населения Америки. В 1529 году Эрнан Кортес находился при дворе Карла, и с ним также Франсиско Писарро, планировавший в то время завоевание инков. Все конкистадоры, ссылаясь на то, что действуют от имени «всемогущего императора Дона Карлоса», порабощали коренное население Америки, силой насаждали христианство и вводили кастильское право и законы, при этом сохраняя лишь часть правовой системы индейцев.

С 1500 года корона добивалась введения административной системы, подобной действующей на ранее завоеванных Канарских островах. Это предусматривало создание провинций, во главе которых стояли губернаторы, наделенные судебно-административными функциями. В военном отношении американские территории делились на военные округа. Еще до образования вице-королевств Новая Испания (1535) и Перу (1543) по образцу королевских верховных судов Вальядолида и Гранады в Америке были созданы апелляционные суды, так называемые Audiencias, в 1511 году в Санто-Доминго; за этим последовало учреждение Audiencia в Мехико (1527), направленного против вопиющего самоуправства Эрнана Кортеса, и затем в Панаме (1535), Гватемале и Лиме (1542), Гвадалахаре и Боготе (1548). Именем Карла, естественно, основывались также новые города и перестраивались по испанскому образцу индейские. Значение Испанской Америки для экономики Испании и тем самым для мировой экономики состояло главным образом в поставляемых оттуда благородных металлах. Общее количество (в период с 1503 по 1660 год) оценивается в 300 тонн золота и 25 000 тонн серебра. В основе правовых и социальных проблем лежало введение в 1503 году на американских территориях системы repartimientos (трудовой повинности индейцев), позднее известной как энкомьенда. Практически энкомьенда означала «безудержную эксплуатацию индейцев с насильственным привлечением рабочей силы, труда женщин и детей, разрывом семей, зверским террором в случае неповиновения или побега, причем часто им даже не обеспечивался прожиточный минимум питания». В 1512 году с принятием «Бургосских законов» была сделана попытка смягчить эту рабскую систему с помощью бюрократического контроля. Но осуществление королевских законов против произвола столкнулось с трудностями, связанными с большой удаленностью. Проблема приняла гигантские размеры, когда Кортес ввел эту систему в Мексике, чтобы покрыть расходы на Конкисту. Карл не выступил принципиально против, но попытался ограничить энкомьенду в отношении размера дани с индейцев; с 1536 года обладатели энкомьенды больше не имели права ее взимать. Богослов Лас Касас, решительнейший враг энкомьенды и ярый критик Конкисты, в 1540 году приехал в Испанию, где ему удалось оказать решающее влияние на издание Карлом V «Новых законов». Эти законы ограничивали энкомьенду и облегчали положение индейцев. И Лас Касас, назначенный в 1543 году епископом Чапаса, стал проводить их в жизнь. Однако восстание Гонсало Писарро (брата Франсиско) в Перу (1544), хотя и было подавлено, вынудило императора уступить. Хотя в 1549 году он запретил замену дани на трудовую повинность, практика эта продолжала существовать в отдельных латиноамериканских странах. Таково было непреодолимое противоречие, которым отмечено развитие Испанской Америки.

Завоевание Мексики

Губернатор Кубы, Диего Веласкес де Куэльяр, прибывший в Новый Свет с Колумбом в 1493 году, в 1519-м снарядил флот для завоевания Мексики и поставил во главе экспедиции человека, пользовавшегося уважением солдат, Эрнандо Кортеса (1485-2 декабря 1547). Он был неоднозначной фигурой, «видным идальго», щеголем и мотом, юристом по образованию, но конкистадором по призванию, который успел поработать чиновником и даже стать мэром города Сантьяго-де-Куба. Диего Веласкес «поручил молодому Кортесу, который помог ему при взятии Гаваны, решившем исход завоевания Кубы, отправиться в поход для завоевания Мексики и дал ему средства для этой экспедиции; но скоро он раскаялся в своем выборе, ибо Кортес не только отказал ему в участии в выгодах экспедиции, но даже разбил его лейтенанта Памфила Нарваэса. В письме, адресованном в Мадрид, губернатор Кубы горько жаловался на поступки Кортеса; но на его жалобы не обратили внимания, и он потерял всякое политическое влияние.

Захват Косумеля и начало вторжения

10 февраля 1519 года Антонио Аламинос повел к «золотой стране» ацтеков девять кораблей Кортеса с 600 солдатами. На острове Косумель, где был храм, почитаемый народом майя, по приказу Кортеса языческие идолы были разбиты вдребезги, капище превращено в христианский храм. Майя практически сразу приняли христианство (крест почитался индейцами Юкатана еще задолго до рождения Иисуса Христа). Первая схватка с индейцами произошла на южном берегу залива Кампече в стране Табаско. Сломив сопротивление местного населения, Кортес послал три отряда внутрь страны. Встретив крупные военные силы, они отступили с большим уроном. Кортес вывел против наступающих туземцев все войско. Индейцы сражались с большой отвагой и не боялись даже пушек и коней. Тогда Кортес ударил с тыла своим небольшим кавалерийским отрядом, закованным в железные латы. Противостоять такому войску индейцам было тяжелее всего. Поэтому его внезапный удар решил исход сражения. От Табаско флотилия прошла до острова Сан-Хуан-де-Улуа. 21 апреля испанцы высадились на берег материка и, чтобы обеспечить тыл, построили город Веракрус. Крест, позорный столб, виселица – вот три орудия освоения конкистадорами новых стран. У испанцев было огромное преимущество перед мексиканцами: огнестрельное оружие, железные доспехи, боевые кони вместе с закованными в железные латы всадниками. Но людей было так мало, что поход против многолюдной страны казался безнадежным. Тем не менее власть ацтеков в регионе была непрочной, покоренные ими народы искали пути освобождения от завоевателей. Кортес привлек на свою сторону обещаниями, подкупом, угрозами вождей окраинных народностей. Так, проводником Кортеса была дочь вождя одного из покоренных племен, Малинче.

Первый штурм столицы ацтеков

У ацтеков бытовал тольтекский по происхождению миф о белом бородатом боге из-за моря, Кетцалькоатле. Некоторые ацтекские жрецы, а с ними и народ считали, что Кортес, светлокожий бородатый человек, закованный в латы и ведущий странных всадников (человек и лошадь воспринимались местным населением как единое целое), – это Кетцалькоатль, спустившийся с небес. Но император Монтесума (Мотекусома) II считал иначе. Волхвы предрекли крушение его империи, и он верил, что предсказания начали сбываться. Монтесума, верховный вождь ацтеков, пытался подкупить испанцев, чтобы они отказались от похода на его столицу. Но чем больше он дарил конкистадорам золота и драгоценностей, тем сильнее они стремились овладеть Теночтитланом. Монтесума действовал нерешительно и наконец решил впустить испанцев в столицу. От имени Монтесумы Кортес стал самовольно распоряжаться по всей стране. Он заставил вождей ацтеков присягнуть испанскому королю, а затем потребовал от них уплаты дани золотом. Испанцы обнаружили клад Монтесумы, который был так велик, что на его осмотр ушло три дня. После раздела добычи Кортес получил львиную долю клада.

В это же время Веласкес послал в Веракрус эскадру Нарваэса из 18 кораблей с целью захватить «живыми или мертвыми» Кортеса и его солдат. Однако Нарваэс, потерявший в бою глаз, был взят в плен и закован в кандалы. Его офицеры и солдаты, подкупленные Кортесом, сдались. Пока Эрнан Кортес находился вдали от Теночтитлана, выясняя отношения с Нарваэсом, в городе произошли значительные события. Ацтеки готовились проводить очередной религиозный праздник с человеческими жертвоприношениями и вырыванием сердец. Альварадо, который остался вместо Кортеса во главе испанского отряда, насчитывавшего около ста человек, попытался помешать человеческим жертвоприношениям. Но жречество, видя небольшие силы оставшихся испанцев, намеренно провоцировало столкновение. Они даже вознамерились принести некоторых испанцев в жертву богу войны Уицилопочтли. Жречество опиралось на храмовых воинов, обеспечивающих добычу и доставку на пирамиду многочисленных жертв. Кроме того, в город были стянуты около 50 тысяч воинов с разных районов страны. Жрецы умело распаляли ненависть к испанцам среди населения. Праздник вошел в главную фазу, и людям на пирамиде начали вырывать сердца. Альварадо пришлось принять неравный бой. Он со своими воинами держался во дворце неделю и смог дождаться возвращения Кортеса. Кортес вернулся со своими солдатами и с воинами Нарваэса. У него теперь было около 1300 пеших и 97 конных, а также 80 арбалетчиков и 80 аркебузиров. И 20–25 тысяч союзных индейцев. Жрецы остановили явное противодействие, но решили взять конкистадоров измором. Находясь в центре города, в царском квартале, испанцы и их союзники по сути находились в окружении 50-тысячной армии. Втягиваться в уличные бои было бы для испанцев верной гибелью. Кортес решил покинуть город ночью. Мосты на дамбах были разобраны ацтеками, но испанцы соорудили из подручных материалов (дерево из царских построек) переносные настилы для сооружения переправ. И вот ночью колонна испанцев по дамбе стала покидать Теночтитлан. Авангард возглавлял Гонсало де Сандоваль, центр возглавлял Эрнан Кортес, а арьергард – Педро де Альварадо. Все происходило организованно, но отход был замечен одним из наблюдателей на лодке. Была поднята тревога. Огромная масса воинов на лодках атаковала испанцев. Мужество арьергарда, возглавляемого Альварадо, воспрепятствовало гибели отряда Кортеса. Но из полутора тысяч воинов около 800 было убито, несколько десятков были схвачены и на глазах своих товарищей принесены в жертву – им вырвали сердца. Эту ночь испанцы с тех пор стали называть «Ночью печали». Отряд Кортеса, кроме людских потерь, потерял большинство лошадей (осталось 26 израненных лошадей), некоторых лошадей тоже приносили в жертву. Отряд лишился пушек, пороха и практически всего золота из клада в царском дворце. Почти все воины были ранены. Союзники-индейцы, довольно многочисленные (несколько десятков тысяч человек), а потому оказывавшие важную силовую поддержку испанцам, увидев такой разгром, укрылись в своих селениях и с тревогой и страхом ждали дальнейшего развертывания событий. Жрецы с радостью предвкушали победу и пленение новых жертв. Для них оставшийся обескровленный отряд испанцев казался лишь лакомым жертвенным куском. Огромная армия ацтеков – около 35 000 человек ждала 750 измотанных испанцев на поле около селения Отумба. Состоялось сражение маленького отряда израненных испанцев с этой огромной армией. Соотношение сил напоминало в этот раз бои казаков с китайцами и кокандцами . Правда, вооружены ацтеки были по сравнению с противниками русских явно хуже. Ни огнестрельного, ни хорошего холодного оружия. Особенно беспомощными они были против конницы. Благодаря техническому превосходству, а особенно умелым действиям двух десятков закованных в латы всадников, возглавляемых Кортесом, сражение окончилось победой испанцев. Кортес в этом бою, на измотанных и раненых, но все равно грозных лошадях, прорвался сквозь ряды ацтекских воинов и убил ацтекского командующего – Сиуака. Это сражение для деморализованных индейцев – союзников Кортеса явилось тем чудом, которое вновь воскресило все надежды на освобождение от кровавого рабства ацтеков. Испанцы-победители с почестями были приняты тлашкалтеками. Они отдыхали и набирались сил 22 дня в Тлашкале. Здесь им снова дали помощь, и окончательно павшие духом ацтеки отступили назад. Тлашкала в этой войне оказался городом очень важным.

Тлашкала

Тлашкала – город-государство в Мексике доколумбовой эпохи. Было основано в районе Чолулы. Население называлось тлашкальтеки. Население Тлашкалы в 1519 году составляло около 150 000 человек в двухстах поселениях. К этому времени она находилась в окружении владений более сильной империи ацтеков. Между государствами происходили так называемые «цветочные войны» (захват пленников для жертвоприношений). С этим связано стремление правителей Тлашкалы поработить ацтеков с помощью испанцев. В 1519 году испанцы во главе с конкистадором Кортесом высадились на материке. После нескольких боев с армией Тлашкалы испанцы получили разрешение на проход через их территорию. Но кроме этого Кортес убедил их правителей в том, что он собирается воевать только против ацтеков, которые были злыми врагами Тлашкалы. Тлашкаланцы, поняв, насколько мощным было вооружение испанцев, согласились выступить союзниками Кортеса. Этот альянс привел к гибели ацтекской империи. В свою очередь, Кортес узнал, что другие племена также готовы присоединиться к нему в войне против ацтеков. Кортес и несколько тысяч воинов Тлашкалы двинулись по направлению к Теночтитлану. Правитель ацтеков Монтесума II встретил Кортеса богатыми подарками. До него дошли слухи о силе оружия испанцев. Монтесума также понял опасность союза испанцев и тлашкаланцев. Неожиданно 19 апреля 1519 года на материке высадился отряд испанцев, посланных арестовать Кортеса. Их отправил враг Кортеса – Диего Веласкес. Кортес оставил в Теночтитлане заместителя – Педро де Альварадо и выдвинулся навстречу отряду. Он победил в стычке высланных испанцев, уговорив оставшихся присоединиться к нему. Дальше, как сказано, ацтеки чуть не истребили испанцев. До Тлашкалы добралась лишь часть войска Кортеса. На встрече с правителями Тлашкалы были обсуждены условия их помощи Кортесу. Тлашкаланцы попросили освобождение от дани и небольшое участие в будущем разделе добычи. Кортес согласился на эти условия. В 1521 году Кортес, собрав свежие силы, организовал новый поход на Теночтитлан. В нем принимало участие около 1000 испанцев, 15 000 тлашкаланцев и 15 000 воинов из Тескоко. В составе армии была артиллерия и 13 бригантин. Теночтитлан пал после 3-месячной осады. Испания выполнила условия тлашкаланцев – вплоть до получения независимости Мексики Тлашкала была освобождена от налогов в испанскую казну.

Второй штурм столицы

Кортес не оставил мысли об овладении Теночтитланом. Он вынашивал план разгрома основных сил ацтеков и, таким образом, их империи. Город, стоящий на воде, по его плану надо было взять во взамодействии с флотом. Он решил построить 13 бригантин, оснастив их пушками, разобрать корабли и, используя индейцев-носильщиков, перебросить их в глубь страны, а в водах, омывающих Теночтитлан, вновь собрать корабли. Вождь тлашкалтеков, за удовольствие видеть падение Теночтитлана, обещал и дал необходимое количество индейцев-носильщиков. Он готов был дать и 10 тысяч носильщиков, но понадобилось лишь 8 тысяч. Корабли построили, разобрали, перебросили (13 бригантин), вновь собрали у Теночтитлана. Древнейшее пророчество исполнялось с грозной неотвратимостью. Начался штурм-осада Теночтитлана.

Испанцы снова атаковали город 4 июня 1521 года. Осада закончилась падением Теночтитлана 13 августа 1521 года. Несмотря на многочисленные бои, которые велись между коренным населением и конкистадорами, именно падение Теночтитлана стало началом падения Ацтекской империи. Кортес 4 июня начал штурм Теночтитлана. Согласно плану Кортеса, три отряда ринулись на штурм столицы. Главная трудность предстоящего сражения заключалась в том, что к Теночтитлану нужно было пробиваться по дамбам, где нельзя было использовать лошадей. Индейцы на плотинах обстреливали европейцев из луков, укрываясь за домами, небольшими крепостями, баррикадами или просто завалами.

В первые дни испанцам не удалось добиться каких-либо успехов. Тогда Кортес распорядился разрушить водопровод, снабжавший столицу питьевой водой. Это сооружение начиналось в Чапультепеке. Сюда был направлен первый удар отрядов Альварадо и Олида. Ацтеки защищались яростно, но не могли устоять против мощного натиска противника и отступили. Испанцы разрушили часть акведука – и водопровод перестал действовать. Население стало испытывать нужду в питьевой воде. В Теночтитлане было несколько колодцев, но воды, которую они давали, не хватало, и ее приходилось доставлять в город на лодках. Первые же попытки испанцев овладеть дамбами наткнулись на такой яростный отпор, что они вынуждены были поспешно отступить. Тысячные отряды воинов защищали подходы к столице и с суши, и с озера. Стрельба по пирогам была малоэффективной, так как вдоль бортов своих суденышек индейцы укрепили толстые щиты.

Первый серьезный бой на воде подтвердил исключительное значение флотилии для овладения Теночтитланом. Теперь войска, боровшиеся за дамбы, имели надежную защиту. Кроме того, флотилия позволяла полностью блокировать густонаселенный город, нуждавшийся в регулярном подвозе продовольствия и питьевой воды. Перехват жизненно важных для населения грузов стал второй задачей, которую Кортес возложил на своих моряков. Далее неожиданно для ацтеков Кортес напал на Холок – важный узел на пересечении двух магистралей, расположенный у самых стен столицы. Испанцы засели в крепости, установили пушки. Хотя защитники города предприняли несколько отчаянных атак, им не удалось изгнать конкистадоров из захваченных укреплений. Затянувшаяся борьба истощала силы испанцев и их союзников. Завоеватели были вымотаны, так как, помимо боевых действий, страдали от непривычного климата – продолжался сезон дождей.

Союзники конкистадоров, не привыкшие к затяжным кампаниям , стали проявлять нерешительность. Кортес стал думать о более эффективных средствах, которые ускорили бы желанную развязку. Было решено сделать вылазку в самый город. Действуя совместно с пехотой, моряки ударили по ацтекским отрядам, оборонявшим каменные брустверы, построенные у проломов дамбы. Несколько раз они высаживали десанты по ту сторону проломов и вынуждали ацтеков отходить все дальше и дальше. Вслед за авангардными частями Кортеса двигались специальные отряды тлашкаланцев, которые заделывали проломы, сваливая туда камень, строительный мусор и другие материалы с разобранных брустверов и завалов. После нескольких часов боя передовые части дошли до главной магистрали, по которой испанцы когда-то вступили в Теночтитлан. Эта улица пересекала столицу с севера на юг и вела к площади, где находился грандиозный храм Уицилопочтли. Дальнейшее продвижение отрядов Кортеса замедлилось: бригантины не могли пройти по мелководью каналов. К тому же все крыши зданий были усеяны воинами, обстреливавшими испанцев и их союзников сверху. Кортес приказал срыть все дома до основания.

Войска Кортеса продолжили наступление. Подтянув артиллерию, конкистадоры разнесли оборонительные сооружения на противоположном берегу и уничтожили большую часть защитников в этой части города. В спешке мешики (ацтеки) отступили. Преследуя их, атакующие вырвались на центральную площадь и овладели главным храмом, сбросив с пирамиды статую бога Уицилопочтли. Возмущенные кощунственным обращением со статуей своего бога, ацтеки перешли в наступление. Испанцы и их союзники поспешно отступали, и только появление группы всадников спасло их от истребления. Суеверный страх перед лошадьми дезориентировал мешиков, предоставив конкистадорам возможность отбить потерянные ранее орудия и покинуть столицу. Кортес принимает план полного уничтожения города. После упорных боев, в ходе которых каждый из лейтенантов (Альварадо и Сандоваль) Кортеса, рискуя своей жизнью и жизнями сотоварищей по оружию, пытался пробиться первым на рыночную площадь, испанцы прорвались в эту часть города. Отряды соединились. Сражение окончательно превратилось в побоище. Конкистадоры и их индейские союзники стремились как можно скорее истребить уцелевших обитателей Теночтитлана. 13 августа 1521 года штурм ацтекской столицы, продолжавшийся более 70 дней, завершился.

В этот день испанцам удалось перехватить небольшую флотилию, отчалившую от одного из городских кварталов. В одном из каноэ оказался правитель ацтеков. «Он положил руку на мой кинжал, прося, чтобы я убил его», – писал Кортес. Но предводителю конкистадоров плененный правитель был нужен как заложник. Испанцы разрешили безоружным истощенным ацтекам покинуть разрушенный город, добившись от их правителя сведений о местонахождении спрятанных сокровищ ацтеков. Завоевателям досталось золото, оцененное в сумму около 130 тысяч испанских золотых дукатов, но добыча показалась им слишком скромной, и они подвергли пленника пыткам. Испанцы надеялись выведать у Куаутемока, где скрыты остальные драгоценности, но не смогли добиться большего. Уцелевшие здания поверженного Теночтитлана были разрушены, похоронив под собой тела павших защитников. На руинах индейской столицы был основан город Мехико, ставший на века столицей Мексики. Предводитель конкистадоров сообщил императору Карлу V о долгожданной победе. В своем послании он указал, что в боях и в результате голода и эпидемий погибло 70 тысяч мешиков, более половины населения города. По утверждению завоевателей, потери их союзников приближались к 10 тысячам.

Интересно, что до прихода испанцев единственный народ, одержавший победу над ацтеками, – пурепеча, ибо был главным, а точнее – единственным производителем медных топоров. Пуре́печа, иногда именуются тараски или тараско (исп. tarasco), – индейский народ Мексики, населяющий северо-западный регион штата Мичоакан, в основном вблизи городов Уруапан и Пацкуаро. На изолированном языке пурепеча говорят около 100 000 человек. С недавних времен предпринимаются попытки организовать преподавание языка в местных школах. Созданное народом пурепеча государство Тараско было одной из крупных доколумбовых цивилизаций Мезоамерики. Столицей государства был город Цинцунцан. Для архитектуры тараско характерно сооружение ступенчатых пирамид в форме буквы «T». Доколумбовы ремесленники пурепеча изготавливали мозаику из перьев, для чего использовали перья колибри, которые считались в регионе предметом роскоши. Ацтекская империя не смогла покорить пурепеча, несмотря на неоднократные попытки, включая жестокую войну в 1479 году. Возможно, это объясняется тем, что пурепеча владели металлообработкой, в особенности меди, и до сих пор не утратили это искусство. Несмотря на соперничество, с пурепеча торговали соседние древнемексиканские государства, особым спросом пользовались медные топоры. Узнав о том, что Ацтекская империя покорена испанцами, а местное население уменьшилось из-за эпидемии оспы, король Тангахуан II добровольно присягнул как вассал испанской короны в 1525 году. Согласно легенде, 16-17-летняя принцесса Эрендира возглавила восстание народа пурепеча против испанцев, при этом пурепеча научились объезжать лошадей, захваченных у врагов, и использовали их в войне. В 1530 году губернатор Мексики Нуньо Бертран де Гусман разграбил регион и приказал казнить Тангахуана II, что вызвало хаос и вспышку насилия. В 1533 году испанский король назначил в Мичоакан судью и епископа, дона Васко де Кирога, который установил порядок и организовал колониальную администрацию.

Завоевание империи инков

В начале 1531 года Франсиско Писарро отправился в свою третью экспедицию (походы 1525 и 1526 годов носили характер разведочных) по завоеванию империи инков. 8 марта 1533 года, чтобы продолжить свои кампании в Перу, он получил от королей Испании «Требование», документ испанского средневекового права, официально разрешавший завоевание новых территорий.

Битва при Кахамарке, или Резня в Кахамарке

Битва при Кахамарке, или Резня в Кахамарке – атака небольшого отряда испанских конкистадоров во главе с Франсиско Писарро на инкского правителя Атауальпу, прибывшего со свитой по приглашению самих испанцев в Кахамарку.

События в Кахамарке стали кульминацией многомесячного противостояния с применением дипломатии, шпионажа и уловок между Франсиско Писарро и инкским правителем Атауальпой. У Писарро было не более 200 человек, поэтому их охватил страх, когда они увидели многотысячную армию инков, собранную Атауальпой, но отступать было уже поздно. Писарро справедливо полагал, что проявленная слабость еще быстрее приведет к гибели. Испанцы и инки пытались произвести друг на друга устрашающее впечатление. Благодаря своим шпионам Атауальпа знал, что перед ним люди, а не боги (в отличие от некоторых других правителей покоренных европейцами коренных народов Америки, воспринимавших европейцев как богов). В то же время он был поражен наличием у испанцев непонятного для инков огнестрельного оружия, а также лошадей, которых инки до этого не видели. В хрониках описывается, что посланный Писарро переговорщик, для того, чтобы произвести еще более угрожающее впечатление на Атауальпу, пришпорил и направил на него своего коня, остановив его в последний момент, так что слюна коня попала на одежду Атауальпы. Инкский правитель не дрогнул, а испугавшиеся инки из его свиты были впоследствии казнены. Посланник Писарро пытался убедить Атауальпу, что испанцы – прекрасные воины и хотят служить Атауальпе, и предложил посетить остановившегося Писарро с отрядом в Кахамарке, на что Атауальпа опрометчиво согласился. Атауальпа послал своего главнокомандующего Руминьяви отрезать пути отступления испанцам, а сам во главе почти восьмидесятитысячной процессии отправился в Кахамарку. Доподлинно неизвестно, почему в сам город он взял около 7000 безоружных человек из ближайшего окружения, оставив за пределами города оружие и остальную армию. Возможно, Атауальпа решил продемонстрировать, что он прибыл с миром. Считается также, что он, вероятно, предполагал, что испанцы его боятся, поскольку навстречу ему вышел только священник, а остальной отряд находился в домах. Испанцы же по сути находились в засаде и заранее решили атаковать и захватить Атауальпу в плен. Для оправдания своих действий они послали священника, чтобы он предложил Атауальпе и его народу принять христианство, понимая, что тот откажется. Атауальпа, не знакомый ни с книгами, ни с буквами, бросил протянутую ему Библию на землю, после чего по приказу Писарро по индейцам был сделан залп из четырех артиллерийских орудий и 12 аркебуз, имевшихся у испанцев. Из засады выскочили на лошадях закованные в латы рыцари, буквально прорубая себе дорогу до правителя инков. Затем к атаке присоединился остальной отряд испанцев. Инки пытались спасти своего правителя, но, незнакомые с холодным и огнестрельным оружием испанцев, потерпели поражение. Атуальпа попал в плен. Инки после захвата правителя были фактически полностью дезорганизованы, оставшиеся в живых после этой жестокой расправы в основном разбежались.

Выкуп Атауальпы

Выкуп правителя инков 18 июня 1533 года – один из крупнейших военных трофеев в размере около 6 тонн золота и примерно вдвое большего количества серебра. После казни Атауальпы Писарро и его люди направились в Куско, столицу империи инков. На подходе к Куско Писарро послал своего брата, Эрнандо де Сото, и сорок человек вперед. Авангард сражался с войсками инков под городом, но бой закончился до того, как Франсиско Писарро прибыл с остальными испанцами. Армия инков отступила в ночь. Испанцы разграбили Куско, где они нашли много золота и серебра. После получения доли от грабежа из лагеря Атауальпы, выкупа Атауальпы и грабежа Куско де Сото разбогател. По дороге в Куско Манко Инка Юпанки, брат Атауальпы, присоединился к Писарро. Манко скрывался от Атауальпы в страхе за свою жизнь и был счастлив поставить себя под защиту Писарро. Писарро сделал Манко лидером инков.

Испанский командир де Сото присоединился к Манко в кампании по ликвидации армии инков, лояльных Атауальпе. Через год конкистадор получил назначение губернатором Кубы и предпринял завоевательный поход в Северную Америку. Высадился на берегу Флориды 30 мая 1539 года, обследовал залив Тампа и устье реки Саванна. Добрался до гор Блу-Ридж и реки Алабамы, а 8 мая 1541 года первым из европейцев вышел на берег реки Миссисипи.

На территории нынешнего штата Алабама экспедиция де Сото попала в индейскую засаду. Тем не менее он переправился через Миссисипи и продолжил двигаться на запад, выйдя в долину реки Арканзас. Подхватив лихорадку, повернул обратно и умер в Луизиане 21 мая 1542 года. Его спутники вернулись в Мексику в сентябре 1543 года. Хотя современники сочли поход де Сото провальным, его историческое значение трудно недооценить. Агрессивное отношение конкистадоров к индейцам привело к оттоку некоторых племен из долины Миссисипи. Сбежавшие от испанцев лошади дали начало североамериканской популяции мустангов. Кроме того, де Сото первым познакомил индейцев со свининой. И все-таки индейцы Севера оказались испанцам не по зубам .

Тем временем Ф. Писсаро покорил империю инков. А уже в 1538 году между Писарро и его сподвижником Альмагро возник конфликт по поводу распределения полномочий. Писарро одержал верх над соперником в битве при Салинасе, после чего казнил Альмагро. Однако затем группа недовольных во главе с сыном казненного Альмагро организовала против Писарро заговор, в результате которого он был убит 26 июня 1541 года. Воскресным утром Писарро принимал в своем дворце гостей, когда в дом ворвались 20 человек с мечами, копьями, кинжалами и мушкетами. Гости разбежались, некоторые выпрыгивали прямо из окон. Писарро защищался в спальне мечом и кинжалом. Он дрался отчаянно, зарубил одного из нападавших, но силы были неравны, и вскоре он упал замертво от множества полученных ранений.

Младший брат Ф. Писсаро

Гонсало Писарро (1502–1548) – испанский конкистадор, сводный младший брат Франсиско Писарро. Незаконнорожденный сын испанского капитана Гонсало Писарро и Родригес де Ахилар. Гонсало был родным братом Хуана Писарро и братом по отцу с Франсиско и Эрнаном Писарро. Через своего отца все братья Писарро приходились троюродными братьями другому знаменитому конкистадору, Эрнану Кортесу. В возрасте 30 лет сопровождал своего старшего брата Франсиско Писарро в его третьей экспедиции в Америку, именно в этой экспедиции была завоевана империя инков. Как полагают, Гонсало Писарро был более жестоким конкистадором по сравнению со своим братом Франсиско, считается, что он был коррумпированным и очень озлобленным человеком, который причинил много горя завоеванным аборигенам Перу и инкам. Гонсало Писарро участвовал почти во всех сражениях при завоевании империи инков, в том числе и в пленении последнего независимого правителя инков Атауальпа. Как и другие его братья, он участвовал в дележе сокровищ из выкупа Атауальпы. После возникновения разногласий между Франсиско Писарро и другим авторитетным конкистадором, Диего де Альмагро, последний был вынужден покинуть завоеванный к тому моменту Куско. После чего испанским королем Карлосом V ему было дано задание исследовать южное Перу (современное Чили) с целью завоевания новых земель и обогащения испанской короны. После отбытия Альмагро Франсиско Писарро назначил своих братьев Гонсало и Хуана командовать гарнизоном Куско, а сам отбыл исследовать северное побережье Перу, где и основал в 1535 году город Лима. Правление Гонсало и его брата Хуана в Куско ознаменовалось коррупцией, грабежами и невероятной жестокостью по отношению к коренному населению региона; всех, кто не принимал правление испанцев, казнили и подвергали жесточайшим пыткам. В результате их правления в Куско вспыхнуло восстание инков под руководством Манко Инки Юпанки. Восставшим инкам удалось ненадолго отбить у испанцев Куско, само восстание проходило с переменным успехом. Возвращавшийся из экспедиции в южное Перу Диего де Альмагро предложил союз Манко Инке Юпанке против братьев Писарро. Поначалу Манко вроде бы даже согласился, но затем отказался от сотрудничества и далее оставался в стороне от разборок испанцев. 18 апреля 1537 года Альмагро разгромил войска братьев Писарро, их самих арестовал и занял город. Гонсало Писарро удалось бежать и добраться до резиденции брата Франсиско в Лиме. Вскоре между враждующими сторонами было заключено перемирие, но после того, как Диего Альмагро отпустил остальных братьев Писарро, боевые действия возобновились, Альмагро потерпел поражение от братьев и был казнен.

Участие в экспедиции Франсиско Орельяны (Амазонского)

В 1541 году Гонсало Писарро был назначен губернатором Кито. Ожидавший большего, неудовлетворенный новым назначением и по настоянию своего брата Франсиско, Гонсало Писарро начал собирать экспедицию в поисках легендарной страны Эльдорадо. Зная о готовящейся экспедиции, к ней решил присоединиться Франсиско Орельяна, который направился в Гуякиль для набора участников экспедиции. Орельяне удалось собрать 23 человека и несколько лошадей. Сам Гонсало Писарро собрал 220 испанцев и около 4000 индейцев, экспедиция выступила из Кито в феврале 1541 года. В марте отряд Писарро встретился в долине Сумако с отрядом Орельяны, и они начали совместный переход через Анды, который стал роковым для большей части экспедиции. В Андах были большие снегопады и сильные морозы, из-за которых погибли 140 из 220 испанцев и примерно 3000 из 4000 индейцев. После преодоления горного хребта было решено построить небольшую бригантину «Сан-Педро» и спуститься вниз по течению реки, так как продолжать путешествие по заболоченным джунглям было невозможно. Местные индейцы сообщали, что в нескольких днях пути есть места, где много золота и продовольствия. После завершения строительства судна Писарро приказал Орельяне отправиться за продовольствием и золотом. На судне и сопровождавших его 4 каноэ вместе с ним отправились 57 испанцев. Проплыв по реке несколько дней, Орельяна не обнаружил никаких поселений и, соответственно, ни продовольствия, ни золота. Тогда он принял решение продолжить путешествие по реке, бросив Писарро. Писарро подумал, что отряд Орельяны погиб, и решил с оставшимися 80 испанцами вернуться обратно в Кито. Орельяна же проплыл по всей Амазонке, получив славу ее первооткрывателя. Вернувшись в Кито, Гонсало узнал, что его брат Франсиско убит 26 июня 1541 года последователями Альмагро (альмагристами, как их называли) во главе с его сыном Диего де Альмагро дель Мосо. К этому времени в Перу прибыл новый представитель Испании Кристобаль Вака де Кастро, к которому обратился Гонсало с предложением помощи для наказания убийц своего брата, но Кастро отказался. Чуть позже альмагристам все же было нанесено поражение в битве при Чупас, а Диего де Альмагро дель Мосо был казнен, как и его отец.

Сопротивление новым испанским властям

В 1544 году испанский король Карлос V назначил первого вице-короля Перу Бласко Нуньеса Вела. Прибывший вице-король ввел новые законы, разработанные Бартоломе де Лас Касасом, которые защищали права коренных народов Перу. Многие из проживавших в Перу конкистадоров и первых поселенцев возмутились, поскольку не могли больше так же безжалостно обращаться с индейцами. Эти события побудили Гонсало Писарро и Франсиско де Карвахаля собрать войска и начать восстание с целью отмены новых законов. Имя Гонсало стало объединяющим фактором для многих конкистадоров, ставших под его знамена, и поначалу многие советовали ему объявить себя королем Перу, но Гонсало отказался от каких-либо претензий на земли Испании. Повстанческой армии удалось одержать победу над войсками вице-короля около Кито. Однако после прибытия новоназначенного королевского наместника Педро де ла Гаска, посланного подавить восстание и отменить новые законы, помиловав восставших, поддержка Гонсало Писарро со стороны его сторонников значительно уменьшилась. Большинство последователей покинуло Писарро до решающего сражения при Саксайуамане. Покинутый большей частью приверженцев, Гонсало Писарро был не в силах противостоять новому представителю короля и сдался после сражения, после чего был обезглавлен. Гонсало Писарро стал последним из братьев Писарро, умершим насильственной смертью.

Не в коня корм по-испански

Однако золото инков стало подобно проклятию Испании. С середины XVI века неожиданно начался экономический упадок Испании, вызванный непрекращающимися войнами, непомерными (и при этом регрессивными) налогами и революцией цен . Испанские правители переоценили свои силы и возможности. Политика террора и насилия герцога Альбы в Нидерландах привела к восстанию местного населения, подавить которое корона, несмотря на колоссальные расходы, оказалась не в состоянии. Попытка вернуть Англию в лоно католической церкви окончилась гибелью «Непобедимой Армады» в 1588 году. Испанское вмешательство в религиозные распри во Франции привело лишь к ухудшению отношений между двумя странами и усилению французской монархии. Пытаясь подавить всех, Испания профукала богатства и проиграла всем троим противникам. Голландцы с англичанами теперь сами стали грабить испанский флот с серебром Америки. И уже в начале 1700-х годов казалось, что державе приходит конец. Все же испанцы сумели показать зубы, причем своему главному недругу, англичанам, когда те решили начать завоевание испанской Америки.

Осада Картахены де Индиас

Осада Картахены де Индиас – осада британскими войсками и флотом испанского города Картахена де Индиас (современная Колумбия) в ходе Войны за ухо Дженкинса в марте – мае 1741 года. Окончилась для англичан тяжелым поражением и остановила натиск Англии на испанские колонии. К моменту начала осады город представлял собой крупный центр испанской торговли с населением 10 000 человек и был сильно укреплен. Форт Сен-Луи имел 82 пушки и 3 мортиры, около него были сооружены 3 батареи на 8, 15 и 4 орудия; фашинная батарея Барадера была вооружена 15 орудиями и подкреплена дополнительной батареей; форт Сен-Иосиф имел 21 орудие; форты Кастильо-Гранде и Манчинилла – 59 и 12 пушек, а за ними возвышался форт Святого Лазаря с 13 орудиями, доминирующий над городом, но имевший по соседству возвышенность, с которой его могли легко обстрелять. Сам город имел около 300 орудий. Его гарнизон состоял из 1100 испанских солдат, помимо значительного количества негров и индейцев. Английская экспедиция, посланная на захват города под командованием адмирала Вернона, имела в своем составе 29 линейных кораблей (8-80-пушечных, 5-70-пушечных, 14-60-пушечных и 2-50-пушечных), а также 11 более мелких судов, 9 брандеров и мортирных лодок и сотни транспортов, на которые был посажен корпус войск, численностью 12 тысяч человек, под командованием бригадного генерала Уинтворта. Англичане всего имели 30 000 солдат, матросов и морских пехотинцев. Испанцы – только 3000, из которых 600 были индейскими лучниками. Ситуация для них сложилась крайне тяжелая, в то время как англичане не сомневались в успехе штурма. По прибытии Вернон расположился в бухте Playa Grande, недалеко от Картахены, ограничившись в период с 4 по 9 марта одними рекогносцировками. За это время испанцы установили бон между фортами Сен-Луи и Сен-Иосиф, а за ним лагом ко входу 4 линейных корабля, под командованием дона Блас де Лесо. Проход между фортами Кастильо-Гранде и Манчинилла, посреди которого имелась мель, был загражден затопленными судами по обе стороны мели. 9 и 10 марта большая часть корпуса Уинтворта была высажена на острове Тиерра-Бомба, в то время как отряд из 10 линейных кораблей обстреливал форт Сен-Луи. На берегу были сооружены батареи, которые были вооружены тяжелыми судовыми орудиями.

Сразу же после высадки появились разногласия между Верноном и Уинтвортом, вызванные взаимными обвинениями в медлительности и плохой поддержке. В войсках из-за болотистого климата и плохого снабжения начались болезни. Вернон имел полные основания торопить Уинтворта с началом атаки фортов, прикрывающих вход, так как стоянка у Бока-Чика действительно была очень опасна. 19 марта десант с кораблей атаковал с тыла батарею Барадера, заклепал орудия и сжег ее постройки. Это сильно облегчило постройку осадных батарей напротив форта Сен-Луи, и 23 марта англичане повели против него атаку одновременно с суши и с моря. Вследствие узости входа только 6 кораблей могли принять действительное участие в атаке. В ночь на 25 марта форт Сен-Луи был взят.

Корабельный десант под началом капитана Ноульса, высаженный у Барадеры для отвлечения внимания испанцев, видя смятение у противника вследствие падения форта, по собственной инициативе двинулся на шлюпках для захвата бона, где испанцы уже принялись за уничтожение своих кораблей. Ноульсу удалось овладеть одним из кораблей, а также фортом Сен-Иосиф. Теперь английский флот мог войти на рейд. Вернон, полагая, что победа теперь лишь вопрос времени, направил письмо в Англию, где извещал о победе. Когда англичане подошли ко входу во внутреннюю гавань, испанцы оставили форт Кастильо-Гранде и взорвали форт Манчинилла.

Несмотря на значительные потери, британское командование считало, что все идет прекрасно, но в этот момент снова возникли разногласия между Верноном и Уинтвортом. Теперь был прав последний. У него от болезней умерло 500 человек и 1500 были лежачими больными. Происходило это от недостатка хорошей воды и свежей пищи, в чем ему мог помочь Вернон, который на малых судах мог организовать регулярный подвоз воды и организовать ловлю черепах, водившихся в том месте в изобилии, что Вернон и делал. Но только для своих команд, отказав в помощи Уинтворту и его людям. 5 апреля Вернон перевез на Тиерра-Бомба отряд в 1500 человек для атаки форта на холме Святого Лазаря, а затем туда были перевезены и остальные войска. Военный совет решил, что для атаки форта необходимо соорудить батарею, и попросил Вернона выделить один линейный корабль и несколько мелких судов для поддержки операции сухопутных войск. Вернон заявил, что он считает постройку батареи пустой тратой времени, не дал кораблей, полагая, что Уитворт может обойтись и без них, и требовал немедленной атаки. Вследствие этого войска 9 апреля штурмовали форт, но были отбиты с тяжелыми потерями (600 убитых).

11 апреля военный совет на суше решил, что без поддержки флота и морского десанта здесь ничего сделать нельзя, но Вернон вновь оказался глух к требованиям. Тогда военный совет решил требовать от адмирала посадки войск на суда и возвращения. В сухопутных войсках Уинтворта из 6500 оставшихся солдат боеспособными были 3200. 14 апреля состоялся общий совет на флагманском корабле, на котором Вернон решительно отказал в десанте. И было принято решение о посадке войск на корабли. 15 апреля посадка началась, на берегу осталось всего 3569 человек. Вернон, чувствуя, что ответственность за неудачу лежит на нем, сделал 16 апреля попытку овладеть городом. Для этого он превратил захваченный испанский корабль в плавучую батарею, укрепил борта землей и песком, подвел ее как можно ближе к городу и приказал произвести непрерывную бомбардировку в течение 7 часов. Но из этой затеи ничего не вышло. Батарея была так сильно повреждена испанским огнем, что была вынуждена выброситься на мель. Экспедиция, естественно, была признана неудавшейся, и Вернон отправился на Ямайку. Из 3600 американских колонистов, которые вызвались участвовать в экспедиции, привлеченные обещаниями земли и гор золота, большинство умерло от желтой лихорадки, дизентерии и от голода. Только 300 вернулись домой, в том числе руководитель Лоуренс Вашингтон. В Великобритании заранее отчеканили 11 различных памятных медалей, чтобы отпраздновать эту «победу». На одной из этих медалей адмирал Вернон был изображен глядящим на побежденного испанского адмирала дона Блас де Лесо, который стоял на коленях. Когда новости о поражении британской армады добрались до Лондона, все медали было приказано изъять из обращения, и король Георг II запретил упоминать о поражении. Исключительно демократично.

Однако, несмотря на такую важную победу над внешним врагом, положение самой Испании в Новом Свете постепенно становилось все опаснее и неустойчивее. Креолы, метисы, индейцы – словом, ВСЕ – становились все более враждебными испанскому владычеству. Неумолимо зрел новый исторический поворот.

Война за независимость испанских колоний в Америке

Война за независимость испанских колоний в Америке (1810–1826) – война, приведшая к независимости от Испании ее американских колоний. Война была вызвана недовольством широких слоев населения политикой метрополии: широкими запретами, дискриминацией, высокими налогами, тормозившими экономическое развитие колоний. Началу войны способствовало также пробуждение национального самосознания, влияние войны за независимость США, Великой французской революции, восстания рабов в Сан-Доминго (1791–1803). Элитой колоний были чиновники, генералы и офицеры, присланные из Испании, которые с презрением относились к потомкам более ранних выходцев из Испании – креолам. Их (креолов) не допускали к высшим административным должностям.

Креолы возмущались тем, что испанские власти запрещали колониям торговать с другими странами, что позволяло испанским торговцам завышать цены на свои товары. Великобритания хотела добиться от Испании свободы для своей торговли в ее колониях. Поэтому креолы надеялись на ее поддержку в борьбе с испанскими властями. Среди участников освободительного движения существовали разные интересы и направления. Во главе освободительного движения встали офицеры из креолов-дворян и вообще значительная часть креолов, потомков конкистадоров и переселенцев из Испании и других стран Европы, которые не хотели чувствовать себя у Мадрида на поводке. Самой радикальной силой освободительного движения были крестьяне и ремесленники, происходившие из индейцев и метисов, которые хотели освободиться от гнета помещиков и ростовщиков, стать собственниками своей земли, а также, хотя и не так активно и осознанно, негры-рабы, более забитые и потому менее решительные, особенно на первом этапе восстаний, которые рассчитывали получить свободу.

Толчком к началу войны послужили события в Испании в 1808 году, последовавшие за вторжением войск Наполеона и приведшие к зависимости страны от Франции.

До 1808 года политику Испании определял всемогущий временщик Мануэль Годой – фаворит королевы Марии-Луизы, жены ограниченного и безвольного короля Карла IV. Годой держался политики союза с французами, закрепленной договором в Сан-Ильдефонсо (1796) и рядом последующих соглашений. Тильзитский мир 1807 года развязал Наполеону руки в отношении Британии и ее союзников, каковых на континенте оставалось, по сути, двое – Швеция и Португалия. Российский император Александр взялся разобраться со Швецией, в то время как задачу усмирения Португалии французскому императору пришлось решать самостоятельно. Наиболее эффективным способом давления на Британскую империю виделся подрыв ее торговли. Португальские порты, всегда открытые для британских судов, представляли громадную брешь в задуманной Наполеоном системе континентальной блокады. Через две недели после свидания императоров в Тильзите в Лиссабон поступил ультиматум Наполеона, требовавший немедленно закрыть порты для англичан и вступить в войну на стороне Франции. Португальцы, чьи дружественные связи с англичанами уходили в глубь веков, всячески тянули время. Ввиду того, что в Лиссабоне на это требование не согласились, между Наполеоном и Испанией состоялся тайный договор о завоевании и разделе Португалии. Договором в Фонтенбло (27 октября 1807 года) Наполеон подтвердил Годою свое намерение оккупировать север Пиренеев. Лично Годою за лояльность было обещано княжество на юге Португалии. 13 ноября было объявлено о низложении Браганцского дома. Наполеон получил возможность ввести свои войска в Испанию, занять все пространство до реки Эбро и обменять его впоследствии на португальские земли. Во время семейных раздоров в испанском королевском доме французские войска в Испании беспрерывно усиливались. Дюгем вошел в Каталонию и овладел городами Фигерас и Барселона. Монсей продвинулся далее и стал за Дюпоном. Место Монсея заняла Западно-Пиренейская дивизия маршала Бессьера (19 тысяч человек), расположив свои гарнизоны в Памплоне и Сан-Себастьяне. Вскоре вся страна до реки Эбро была занята французами. Мюрат был назначен главнокомандующим. Наполеон, при посредстве подкупленного Годоя, вмешался в семейные раздоры испанского королевского дома. Действуя в интересах французов, Годой убедил короля Карла IV в необходимости бежать из Испании в Южную Америку (по примеру португальского монарха). Однако по дороге к морю королевский двор был перехвачен в Аранхуэсе так называемыми «фернандистами», которые добились отставки Годоя и передачи власти сыну короля – Фердинанду VII. В то же время Наполеон направил Мюрата взять под контроль Мадрид. Французские войска двинулись к Мадриду, который и заняли 23 марта. Обоих испанских королей, отца и сына, Наполеон в мае 1808 года вызвал для объяснений в Байонну. После этого произошел ряд интриг и давлений со стороны Мюрата. Оказавшись в плену у Наполеона, оба монарха отреклись от короны, и в результате всего этого произошло избрание на испанский престол брата Наполеона, неаполитанского короля Жозефа Бонапарта, а неаполитанский престол был передан Мюрату. Вступив в Мадрид, Мюрат распорядился выслать во Францию оставшихся членов королевской семьи. Все эти события произвели сильные волнение в народе и спровоцировали народные возмущения 2 мая, которые были жестоко подавлены. Однако волна протестов покатилась по всем провинциям Испании, и в течение десятка дней вся Испания поднялась против французов, положив начало партизанскому движению. Во всех провинциях образовались правительственные хунты, севильская стала во главе, астурийская обратилась за помощью к Англии. Вооруженные жители становились в ряды армии, которая возросла до 120 тысяч человек. Генералу де-ла-Романа, находившемуся с 16-тысячным испанским отрядом в Дании, послано было приказание возвратиться морем в Испанию. В Кадисе французская эскадра адмирала Розильи досталась испанцам. Дюгем был заперт в Барселоне. Со своей стороны, Наполеон сделал распоряжения для обеспечения сообщений Мадрида с Байоной. Бессьеру было приказано охранять эту дорогу и усмирить Бискайю и Астурию, а также наблюдать за Галисией, куда отступили войска из занятых французами провинций, соединившись с испанским корпусом, прибывшим из Португалии; Англия, снабжая Галисию деньгами и оружием, могла сама высадить десант в Корунье.

Пленение Наполеоном испанских королей, которых в Латинской Америке преподносили как живых земных богов, вызвало в испанских колониях шоковуюреакцию . «Боги» оказались простыми людьми, к тому же плененными иноземцами. Это породило гуманитарный и мировоззренческий кризис. Если король Испании и не бог, и в плену, то почему мы-то как последние «ботаники» должны ему раболепно подчиняться?!

В 1809 году произошли волнения в Чукисаке (ныне Сукре), Ла-Пасе и других районах Верхнего Перу (ныне Боливия), в Кито, возник антииспанский заговор в Вальядолиде (ныне Морелия, Мексика). Хотя восставшие нигде не достигли успеха, ситуация в колониях резко обострилась. Вести о поражении испанских войск в метрополии (начало 1810 года) и оккупации большей части страны французами явились сигналом к вооруженным выступлениям в Испанской Америке.

Война началась восстаниями в основных административных центрах – Каракасе, Буэнос-Айресе, Боготе и других. Восставшие, называвшие себя патриотами, одержали крупные победы в Венесуэле, Мексике и Ла-Плате.

Первой поднялась Мексика

Война началась с восстания в селении Долорес 16 сентября 1810 года. Его возглавил священник Мигель Идальго-и-Костилья. Позднее восстание было названо «Грито де Долорес». Мятежники, в большинстве своем индейцы и метисы, требовали освобождения рабов, отмены подушной подати и возвращения индейцам отнятых земель. В тот день Идальго привлек на свою сторону около 600 человек и, разделив на отряды, повел их на юг. 20 сентября повстанцы вступили в Селаю. 28 сентября мятежники числом около 14 тысяч человек подошли к Гуанахуато. В результате ожесточенного боя город был взят. И 10 октября силы Идальго вступили в Вальядолид. Это была первая крупная победа над войсками испанского короля в Мексике. 19 октября революционная армия, насчитывавшая 80 тысяч человек, направилась в Мехико. Но, отказавшись от этого плана, Идальго повел армию на северо-запад, в Керетаро. 7 ноября произошло столкновение около 40 тысяч повстанцев (многие, разочаровавшись отступлением от столицы, разошлись по домам) и испанских войск. Решив не давать генерального боя, мятежники оставили свои позиции, но тем не менее потеряли до 5 тысяч убитыми. Отступив к Селайе, восставшие разделились, Идальго с небольшой группой направился на юг, в Вальядолид. Далее он направился в Гвадалахару, занятую до того повстанческими отрядами. Повстанцы вступили в город в ноябре. В Гвадалахаре Идальго издает декреты об упразднении подушной подати, освобождении рабов, уничтожении монополий на производство и продажу пороха, табачных изделий, вина и о возвращении индейцам арендованных у них земель. В декабре он издает манифест, призывавший все слои общества к борьбе против колонизаторов. В начале 1811 года колониальные власти решили отправить в Гвадалахару силы под командованием генерала Феликса Кальехи (6 тысяч солдат). После известий о приближении испанских войск повстанцы оставили город и отошли на восток. 16 января произошло столкновение двух армий. Несмотря на численное превосходство, повстанцам пришлось отступить, а их потери были весьма значительны. Это поражение деморализовало армию мятежников, многие стали покидать ее ряды. Идальго был отстранен своими сподвижниками от руководства восстанием, однако формально он сохранял свое лидирующее положение. В марте 2-тысячный отряд патриотов попал в засаду, Идальго был схвачен и 30 июля расстрелян. 16 сентября отмечается в Мексике как День независимости, а Идальго почитается национальным героем. После смерти Идальго руководство революционной армией возглавил другой приходской священник, Хосе Мария Морелос. 24 мая 1811 года он занял Чильпансинго, а через день Тистлу. В августе Морелос с полутора тысячами человек выступил на восток и занял Чилапу. В ноябре он овладел Тлапой и далее Чаутлой. В декабре его войска заняли Куаутлу, а в конце года они вошли в важный административный и торговый город Теуакан. К этому времени революционное движение достигло большого размаха: в конце 1811 года в руках восставших были интендантства Гуанхауто, Гвадалахара, Мичоакан, Сакатекас, значительная часть интендантств Пуэблы, Веракруса, Сан-Луис-Потоси и Мехико находилась под контролем повстанцев. В 1812 году из Испании к роялистам прибывает подкрепление. К этому моменту столица была окружена революционными отрядами. В феврале испанцы осадили Куаутулу, где Морелос сосредоточил основные силы численностью около 5,5 тысячи человек. В течение двух с половиной месяцев повстанцы удерживали противника, а затем оставили город, потеряв 800 человек убитыми. Поражение Морелоса воодушевило роялистов, и к середине 1812 года власти смогли стабилизировать положение в стране. Но 18 марта 1812 года испанские кортесы приняли в городе Кадисе конституцию, вводившую равное представительство метрополии и колоний в кортесах и признававшую гражданские права всех жителей колоний без негритянских примесей. 5 октября вице-король опубликовал декрет о свободе печати, принятый кортесами в 1810 году. Издание конституции и других актов кортесов способствовало усилению революционных настроений в Новой Испании. Ввиду этого власти приняли ряд ограничительных мер. Они отменили свободу печати, запретили собрания людей на улицах. Также приостановилось проведение выборов в городской муниципалитет Мехико. Сторонники независимости, возмущенные нарушением Кадисской конституции, резко активизировались, во второй половине года произошел подъем освободительного движения. В конце октября 1812 года Морелос овладел Орисабой, 25 ноября – Оахакой. В апреле 1813 года повстанцы взяли Акапулько, под контролем вице-короля теперь находились лишь столица и главные провинциальные центры. 28 июня 1813 года Морелос издал в Акапулько декрет о созыве национального конгресса для создания правительства. Конгресс открылся в Чильпансинго 14 сентября того же года. На его заседании был оглашен документ «Чувства нации», предусматривавший отмену рабства и деления населения на расовые группы, установление единого налога, гарантии собственности и неприкосновенности жилища, запрещение пыток. Но в результате наступательных операций испанцев территория, контролируемая революционными силами, к осени 1813 года сохранилась только в Южной Мексике. 6 ноября 1813 года повстанцами был принят «Торжественный акт Декларации независимости Северной Америки». Добившись военных успехов на юге, Морелос двинулся на север в Вальядолид, но потерпел поражение. В начале 1814 года испанская армия разгромила мятежников в районе Пуруарана. В марте 1814 года к власти в Испании вернулся Фердинанд VII, действия по подавлению восстания были активизированы. В 1815 году Морелос также был пойман испанскими властями и казнен за государственную измену.

После десятилетия гражданских войн и гибели двух основателей освобождения, к началу 1820 года движение за независимость было близко к краху. Повстанцы столкнулись с жестокостью испанских военных и апатией многих креолов. Насилие нерегулярных армий Идальго и Морелоса заставило влиятельных креолов бояться расовой и классовой войны, обеспечив их поддержку консервативным испанским властям, в ожидании менее кровавых способов борьбы. В декабре 1820 года наступило время для последней правительственной кампании против повстанцев.

Вице-король Хуан Руис де Аподака направил войска во главе с офицером креолом Агустином де Итурбиде, получившим известность из-за усердия, с которым он преследовал Идальго и Морелоса в начале борьбы за независимость, чтобы нанести поражение армии повстанцев под руководством Герреро в штате Оахака. Однако вскоре Итурбиде изменил позицию и перешел на сторону инсургентов, объединившись с силами Герреро. В воззвании 24 февраля 1821 года в городе Игуала, получившем название «План Игуала», он потребовал «трех гарантий» для мексиканцев, в число которых вошли: независимость Мексики и установление конституционной монархии, равенство прав креолов и испанцев и сохранение привилегий католической церкви. Армия Итурбиде почти не встречала сопротивления. Из Игуалы его солдаты вышли на север и в середине апреля 1821 года вступили в Гуанхауто, потом на юг, где 22 мая заняли Вальядолид. Далее они выступили на северо-восток к Керетаро и 28 июня овладели городом. Итурбиде направил армию на юго-восток, к столице. 23 июля он вошел в Куэрнаваку, через неделю овладел Оахакой, 2 августа Пуэблой. 19 августа произошло кровопролитное сражение на подступах к Мехико у Аскапоцалько. Оно оказалось решающим для Мексики и неудачным для испанцев. Уже 24 августа 1821 года представители испанской короны и Итурбиде подписали Кордовский договор, в котором признавалась независимость Мексики в соответствии с положениями «Плана Игуала». Уже 27 сентября освободительная армия вошла в Мехико, а 28 сентября в столице была обнародована «Декларация независимости Мексиканской империи». 18 мая 1822 года народ и гарнизон города Мехико провозгласили Итурбиде мексиканским императором, и он вступил на престол под именем Августина I (Агустина I). Это явилось крахом испанского господства в самой главной территории владений на Американском континенте. И облегчило борьбу с метрополией в Южной Америке.

Симон Боливар (24 июля 1783 года, Каракас, – 17 декабря 1830 года, Санта-Марта, Колумбия) – наиболее влиятельный и известный из руководителей войны за независимость испанских колоний в Америке. Национальный герой Венесуэлы. Генерал. Освободил от испанского господства Венесуэлу, Новую Гранаду (современные Колумбия и Панама), Королевскую Аудиенсию Кито (современный Эквадор), в 1819–1830 года президент Великой Колумбии, созданной на территории этих стран. В 1824 году освободил Перу и стал во главе образованной на территории Верхнего Перу Республики Боливия (1825), названной в его честь. Национальным конгрессом Венесуэлы провозглашен (1813) Освободителем (El Libertador). Симон Боливар родился 24 июля 1783 года в знатной креольской семье Хуана Винсенте Боливара (1726–1786), по национальности баск. Род Боливаров происходил из городка Ла-Пуэбла-де-Боливар в Бискайе, в Испании, находившегося тогда в округе Маркина, а после переезда в колонию семья приняла активнейшее участие в общественной жизни Венесуэлы. В 1805 году Боливар посетил Соединенные Штаты Америки и здесь продумал свой план освобождения Южной Америки от испанского владычества. Боливар принял активное участие в свержении испанского господства в Венесуэле (19 апреля 1810 года) и провозглашении ее независимой республикой (5 июля 1811 года). В том же году Боливар был послан революционной хунтой (народным собранием) в Лондон искать поддержки у британского правительства. Последнее, однако, предпочло сохранять нейтралитет. Боливар оставил в Лондоне агента Луи Лопеса Мендеса для заключения соглашения от имени Венесуэлы о займе и вербовке солдат и вернулся обратно с транспортом оружия.

Вскоре испанский генерал Монтеверде обратился за содействием к полудиким обитателям венесуэльских степей-«льяносов» – воинственным льянерос. Во главе иррегулярных формирований льянерос был поставлен астуриец Хосе Томас Бовес, по прозвищу Бовес-Крикун… Война, как и на первом этапе в Мексике, с обеих сторон приняла чрезвычайно жестокий характер. Боливар решил ответить тем же, приказав истребить всех пленников . После разгрома армии Боливара испанскими войсками он в 1812 году обосновался в Новой Гранаде (ныне Колумбия), где написал «Манифест из Картахены», а в начале 1813-го вернулся на родину. В августе 1813 года его войска заняли Каракас. Муниципалитет Каракаса торжественно провозгласил Боливара «освободителем Венесуэлы» (El Libertador). Была создана II Венесуэльская республика во главе с Боливаром. Национальный конгресс Венесуэлы подтвердил присвоенное ему звание Освободителя. Однако, не решившись провести реформы в интересах народных низов, он не сумел заручиться их поддержкой и потерпел поражение (1814). 6 июля 1814 года теснимая испанскими войсками армия Симона Боливара была принуждена покинуть столицу.

Осознав наконец необходимость освобождения рабов и решения других социальных проблем, Боливар убедил президента Гаити А. Петиона оказать повстанцам военную помощь и в декабре 1816 года высадился на побережье Венесуэлы. Отмена рабства (1816) и изданный в 1817-м декрет о наделении солдат освободительной армии землей позволили ему расширить социальную базу. На сторону Симона Боливара перешли отряды льянерос, у которых после смерти Бовеса (1814) появился новый лидер – Хосе Антонио Паэс, сам коренной льянеро.

После неудачной попытки собрать вокруг себя всех предводителей революции, чтобы действовать по общему плану, Боливар, при помощи голландского негоцианта Бриона, в мае 1817 года овладел Ангостурой и поднял против Испании всю Гвиану. Затем Боливар приказал арестовать своих бывших сподвижников Пиара и Марино (первый был казнен 16 октября 1817 года). В феврале 1818 года, благодаря присылке из Лондона солдат-наемников, ему удалось сформировать новую армию. Вслед за успешными действиями в Венесуэле его войска освободили Новую Гранаду (в 1819 году). В декабре 1819-го он был избран президентом провозглашенной Национальным конгрессом в Ангостуре (ныне Сьюдад-Боливар) Республики Колумбия (в историю вошла как Великая Колумбия), куда вошли Венесуэла и Новая Гранада. В 1822 году колумбийцы изгнали испанские силы из провинции Кито (ныне Эквадор), которая присоединилась к Великой Колумбии.

Хосе де Сан-Мартин

После битвы при Ранкагуа 1814 года Чили становится подконтрольным испанской короне. Период с 1814 по 1818 год называют периодом реконкистадоров. Вожди движения за независимость Бернардо О’Хигинс и Хосе Мигель Коррера принуждены бежать из страны. За рубежом в аргентинским городе Мендоса Хосе де СанМартин и Бернардо O’Хигинс планируют следующий военный поход против Испании. В 1814-м Сан Мартин стал командующим Северной армии аргентинских патриотов, боровшихся против испанской колонизации. В 1816-м после провозглашения независимости Объединенных провинций Ла-Платы (с 1826 года – Аргентина) стал главнокомандующим Андской армией. В январе 1817 года четырехтысячная армия Хосе де Сан Мартина переходит через Анды с целью неожиданного нападения на силы противника. Однако в экстремальных условиях на высоких перевалах Анд не обошлось без значительных потерь: во время перехода половина лошадей погибла, армия потеряла большое количество солдат. Большинство армии составляли аргентинцы, остальную часть – преимущественно чилийцы. Бернардо О’Хигинс возглавлял отдельную дивизию. Осмелившись на рискованный маневр, О’Хигинс напал на испанскую армию во главе с Рафаэлем Маротой неподалеку от Чакабуко. Испанская армия насчитывала около 1500 солдат-пехотинцев, которые смогли успешно отбить первую атаку. После этого О’Хигинс и генерал Солер направили на силы испанцев кавалерию и артиллерию. Кавалерии у испанцев не было вообще, а артиллерия состояла всего из пяти пушек – против 22 у восставших. Испанцы не смогли противостоять численно превосходящей армии патриотов и потерпели поражение в битве. Путь к Сантьяго де Чили был теперь свободным, и 14 февраля армия Хосе де Сан Мартина вошла в город.

Таким образом, попытка Испании сохранить свои основные колонии – в Латинской Америке – окончилась полным провалом. У нее остались только Куба и тихоокеанские Филиппины, а также небольшие владения в Африке. Испанская империя перестала существовать, а сама Испания вышла из числа великих и могущественных стран (хотя этот тренд образовался еще до Наполеона). Обобщая, стоит отметить, что как завоевательные (в XVI веке), так и освободительные войны отличались большой жестокостью. В то же время испанцы не пытались уничтожить местное население. Сокращение коренного населения, очень быстрое в XVI веке, было обусловлено эпидемиями болезней из Евразии и Африки, завезенных испанцами. После, когда у индейцев появился иммунитет, их численность снова стала быстро расти. Испанские чиновники действительно сдерживали необузданных конкистадоров по части облегчения эксплуатации местного населения (кроме, пожалуй, негров-рабов), а католическая церковь в этом деле была на их стороне. Это, конечно, не значит, что они – чиновники и клирики – были святыми, но они хорошо понимали, что нельзя допускать беспредел в эксплуатации людей. В итоге самыми большими, основными группами населения испанской Латинской Америки стали индейцы, метисы и креолы, а созданная ими совместно культура, имея два основных источника: культуру Испании и культуру доколумбовых индейских государств и полисов, оказалась очень самобытной, своеобразной и популярной среди всех народов мира. С другой стороны, после освобождения бывшие испанские земли, в отличие от Бразилии, рассыпались на осколки. Некоторые из них, впрочем, – Аргентина и Мексика – стали весьма влиятельными странами, не уступающими самой Испании.

Глава 4. Колонизация по-англосаксонски. Англия

История Англии

История Англии началась с вторжения германских племен англов, саксов, ютов, фризов и создания ими на территории Британии нескольких раннефеодальных государств. История же самой Британии началась гораздо раньше, с появлением на острове первых людей современного типа после окончания последнего оледенения, в эпоху мезолита. C IX–VIII веков до н. э. в Британию активно переселялись кельты, которые сами в I веке н. э. оказались под контролем римлян. Под давлением государства гуннов и с ослаблением Римской империи к 410 году с острова ушли римляне и вторглись волнами англосаксы, сформировавшие здесь 7 своих королевств (объединенные затем в одно королевство – Англию) и ставшие главными правителями этих земель (кроме территорий Уэльса и Шотландии). Периодические рейды викингов участились с IX века, и одно время в начале XI века Англией владели даже датские короли. В 1066 году в Англию вторглись отряды норманнов и завоевали страну. Завоевание проходило в очень жестокой форме. Хотя в Средние века Англия была преимущественно островным государством, она до XVI века не имела военно-морского флота и часто была объектом атак с континента. Сами англы и саксы прибыли на Британские острова из Германии. Вначале их военные отряды были приглашены местными британскими властителями, незадолго до этого получившими независимость от Римской империи, но не имевшими достаточных сил для ее защиты, а затем основали здесь собственные королевства. Очередное завоевание Англии было осуществлено французскими норманнами в 1066 году, после чего возглавлявший их нормандский герцог Вильгельм I Завоеватель основал новую династию и разделил все англосаксонские земли между французскими баронами. Не ограничившись владениями англосаксов и бриттов, наследники Вильгельма впоследствии присоединили к своему королевству Уэльс (1282) и в 1169 году начали колонизацию Ирландии. На протяжении Средних веков Англия прошла через множество гражданских войн и битв с другими европейскими народами (в том числе Столетняя война, Война Алой и Белой розы). Таким образом, история страны носила жестокий характер с многими вторжениями и гражданскими войнами. В XVI веке ситуация стала еще жестче.

Генрих VIII Тюдор

Генрих VIII Тюдор (1491–1547) – король Англии с 22 апреля 1509 года, сын и наследник короля Англии Генриха VII, второй английский монарх из династии Тюдоров. С согласия Римской католической церкви английские короли именовались также «повелителями Ирландии», однако в 1541 году, по требованию отлученного от католической церкви Генриха VIII, ирландский парламент наделил его титулом «король Ирландии». Образованный и одаренный, Генрих правил как представитель европейского абсолютизма, к концу царствования жестко преследовал своих действительных и мнимых политических оппонентов. В поздние годы страдал от лишнего веса и других проблем со здоровьем.

Генрих VIII больше всего известен английской Реформацией, что сделало Англию в большинстве своем протестантской нацией, и необычным для христианина числом браков – всего у короля было шесть жен, из которых с двумя он развелся, а двух казнил по обвинению в измене. Король стремился произвести на свет наследника мужского пола для консолидации власти династии Тюдоров. Развод Генриха VIII с его первой супругой, Екатериной Арагонской, повлек за собой отлучение короля от католической церкви и ряд церковных реформ в Англии, когда англиканская церковь отделилась от римской католической. Кроме того, постоянная смена жен и фавориток короля и церковная Реформация оказались серьезной ареной политической борьбы и привели к ряду казней политических деятелей, среди которых был, например, знаменитый лорд-канцлер Томас Мор. Всего при короле было казнено 80 000 человек. Всех сословий, от крестьян до лордов и королевских жен, шпионивших на Парагвай и прочих эскимосов. Логическим концом такого правления стало то, что в 1534 году парламент принял «Акт о супрематии», по которому Генрих был провозглашен главою Церкви Англии. Заметим, не сам себя провозгласил, а через наинезависимейший (абсолютно индепендентный) парламент. В результате чего и само святотатство было уже не святотатство вовсе, а вполне себе демократическая процедура. А мы тут Ваню Грозного с Петрушей Романовым хаем, какие же, однако, несдержанные, необузданные варварские скифы на престоле! Вот интересный пример: Питер на костях построен. Только почему-то забывают оповестить народ, что кости эти были в основном – военнопленных турок, немцев, шведов и прошведских поляков Лещинского (которых в плен попадало более всего). А русские, пардон, забитые крестьяне работали только с 26 апреля по 26 октября, то есть в теплое время года. И – что не менее забавно – имели полное право на 1,5-часовой послеобеденный сон. Круглый же год русские стали работать на стройках Питера только вольнонаемными и – после 1713 года. Когда самые тяжелые работы были окончены. Генрих же, как и подобает цивилизованному англосаксу, такими мелочами вообще не грузил свою королевскую головушку. Король сам начертал религиозные статьи (Articles of Religion), составляющие основу новой веры, или англиканизма. Ну, тут просто полный ништяк, буденовку явно забыли надеть, и весь королевский креатив попер на полную катушку, мегаваттами и терабайтами могучего интеллекта. Затем началось упразднение монастырей и конфискация их имуществ, сопровождавшиеся жестокими убийствами монахов и монахинь. Генрих стал теперь выше законов и выше религии, деспотизм его не знал пределов. Заодно с дележом земли пика достигла интенсивность такого страшного явления, как огораживания. То есть насильственная ликвидация общинных земель и обычаев в Англии раннего Нового времени. Наибольшего размаха огораживания достигли в Англии XV–XVI веков. Большинство английских крестьян не обладало правом собственности на свои земельные наделы. Свободные держатели – фригольдеры платили лордам за земельные участки незначительную ренту и имели право свободно распоряжаться ими. Но фригольдеры составляли меньшую часть английского крестьянства, его большинство состояло из копигольдеров – выкупивших в прошлом свою свободу вилланов. Условия держания копигольда были зафиксированы еще в XIV–XV веках, во время освобождения крестьян от крепостной зависимости, и стали обычаем манора, копигольдер был лишь наследственным или пожизненным держателем своего участка, он платил за него лорду феодальную ренту, как правило, денежную. При передаче этого участка в наследство детям, продаже или обмене он был обязан испрашивать разрешение на это у лорда и вносить определенную плату. Так, в условиях повышения стоимости шерсти землевладельцы стали повышать ренты и другие платежи, что приводило к слому традиционных форм наследственного держания. По словам Гаррисона, автора «Описания Британии», опубликованного в 1578 году, «лендлорды удваивали, утраивали, иногда раз в семь увеличивали плату за допуск крестьян к владению при получении наследства, принуждая копигольдеров за всякий пустяк расплачиваться большими штрафами и потерей держания». Экспроприированные земли отгораживались от наделов, оставленных крестьянам, – отсюда название. Экспроприации подвергались и пахотные земли. Знаменитая цитата из «Утопии» Томаса Мора (1516) гласит: «Ваши овцы, обычно такие кроткие, довольные очень немногим, теперь, говорят, стали такими прожорливыми и неукротимыми, что поедают даже людей, разоряют и опустошают поля, дома и города» («овцы стали пожирать людей»). За год до этого актом 1515 года превращение пахотной земли в пастбище было объявлено правонарушением, однако все эти законодательные попытки не могли остановить огораживаний. А за бродяжничество согнанных с земель и не нашедших работу бывших крестьян просто вешали. Вот это как?! После смерти тирана его трон достался по очереди его дочерям – сначала Марии Кровавой («Кровавая Мэри»). За годы ее правления было казнено еще 70 000 человек. Итого – 150 000 человек за 50 лет. Ну, тут Иван Грозный и Иосиф Сталин просто отдыхают. При Грозном, согласно его Синодику, было казнено на Руси 4000 человек. Тоже за 50 лет. Из них большинство – новгородцы, во время карательного похода 1569 года. Некоторые говорят и пишут, что-де, типа, как-то маловато будет. Слишком мало, особенно в сравнении с другими странами Европы. Но Иван – при его религиозности – писал эти данные не на первой полосе «Известий» или «Вашингтон пост». Так? Вроде так. А зачем ему перед Богом-то врать и письменной фальсификацией заниматься? И Сталин – 500 000 казней за 30 лет. Но население было – в 50 раз больше Англии и России XVI века (4 миллиона в Англии и столько же в России после присоединения Поволжья). Получается, что в процентах – Иван Грозный № 2. Но те, вышененазванные авторы и историки, которые удивляются «мягкости» Грозного, нащупали верную тенденцию. Это – вообще, в целом – жестокость XVI века в европейских христианских странах. Кроме России и Англии были Франция с Варфоломеевской ночью, инквизиция Испании, буйства шляхты в Польше. Почему? То есть ужесточение к трудящемуся – от крестьянина до лорда и боярина, уменьшение ценности их жизни и заслуг перед страной в глазах государства – произошло в разных странах. Но почему? Потому что пришел новый тип войн, с огнестрельным оружием. Необходимость новых мануфактур. Порох, мушкеты, кирасы, сукно для солдатской армии. Раньше меч служил 2–3 поколениям воинов. Хороший лук («Саадак») – тоже. Кольчуга – тоже. Теперь пришлось заставлять людей больше работать и больше платить налогов. Если в России налоги за век увеличились с 10 до 20 %, то на Западе они уже в начале века были больше 20–25 %. Повышали еще больше. Начинались бунты. Генрих, Иван, Карл французский – все были неврастениками. Но в Англии необходимость увеличения угнетения проявилась особенно жестко. Предыдущие перед Генрихом Столетняя война и Война Алой и Белой розы просто надломили хозяйство. А Испания добралась до золота инков. Россия – до восточных мехов и шелков. Франция восстановилась быстрее Англии. И людей работать стали заставлять. Жестоко. Лишили земли – катись куда знаешь: в Ирландию, Новую Англию, да хоть куда. Бери ТАМ землю и приноси пользу.

В эпоху Ренессанса Англия управлялась династией Тюдоров. В XII веке Англия завоевала Уэльс, а в начале XVIII века объединилась в союз с Шотландией, образовав Королевство Великобританию. Во время индустриальной революции Великобритания управляла огромной империей, имея владения на всех континентах. Но в территориальном отношении от этой империи мало что осталось. Только традиции. Недобрые, хотя бы на фоне России и Испании. Потому и была так расчетливо-недоброй английская колонизация. И именно на английском языке родилась фраза: «ХОРОШИЙ ИНДЕЕЦ – МЕРТВЫЙ ИНДЕЕЦ». А началась такая колонизация с соседней католической Ирландии.

Английская колонизация Ирландии в XVI и XVII веках

Сопровождалась уже опробованной в самой Англии жестокой конфискацией земли, принадлежавшей ирландцам, и передачей ее колонистам из Англии. Этот процесс начался в царствование Генриха VIII и продолжался при Елизавете I, Якове I и Карле I. Наиболее массовыми были конфискации земель у землевладельцев-ирландцев в Мунстере и Ольстере, которые заселялись колонистами из Англии, Шотландии и Уэльса.

Оливер Кромвель, автор английской революции, покоривший Ирландию во главе парламентского войска, считал всех ирландских католиков ответственными за восстание 1641 года. Долгий парламент утвердил конфискацию ирландских земель «Актом о поселениях» в 1652 году, согласно которому даже ирландцы, не выступавшие с оружием против британского парламента, лишались большей части своих земель. Они подлежали депортации в течение двух лет в бесплодную и пустынную область Коннахт на западе Ирландии, обрекая тем самым себя на голодную смерть. Если же к 1 мая 1654 года кто-либо из переселенцев вдруг оказывался вне этой области, его ждала, естественно, смертная казнь. Индейцы в Парагвае остолбенели бы от такого отношения. Все земельные владения ирландцев конфисковывались в пользу завоевателей. В народе этот акт получил название «Ад или Коннахт». Значительная часть жителей острова, включая женщин и детей, была депортирована в английские колонии в Вест-Индии и обращена там в «белых рабов». Как в «Одиссее капитана Блада». На население велась настоящая охота. Английскому солдату платили 5 фунтов за голову «бунтаря или священника» и 6 фунтов – за волчью.

С 1691 года был принят ряд законов, которые лишили католиков и протестантов, не принадлежащих к англиканской церкви, свободы вероисповедания, права на образование, на голос и на государственную службу. Как демократично! Колонизация продолжалась и в XVIII веке. Этот процесс существенно изменил этнический состав населения Ирландии, увеличился процент англичан и шотландцев-протестантов. В Ирландии был создан протестантский правящий класс, британское правительство установило полный контроль над островом. К 1775 году католики владели лишь 5 % земель.

Католикам запрещалось давать своим детям католическое образование, заниматься профессиональной деятельностью (прежде всего торговлей) в ряде областей. В 1719 году британский парламент принял закон, передававший права на апелляцию от ирландской палаты лордов в ведение британской палаты лордов. В 1751 году ирландской палате общин было отказано в праве распоряжаться налоговыми поступлениями. Кроме того, предпринималось все возможное для того, чтобы не допустить конкуренции со стороны ирландских предпринимателей. В 1766-м был запрещен экспорт скота в Англию, теперь такой же закон был принят в отношении продовольственных товаров и одежды. Ирландии была предписана роль экономически зависимой колонии. В 1801 году парламент Ирландии был ликвидирован. Малоземельность ирландских крестьян стала причиной голода, поразившего Ирландию в 1740-х годах и столетием позже, в 1845–1849 годах.

Великий голод 1845–1849 годов

В результате английской колонизации XII–XVIII веков и репрессивных антикатолических законов коренные ирландцы к началу XIX века практически полностью лишились земельных владений. В стране сформировался новый правящий слой, состоявший из протестантов, преимущественно выходцев из Англии и Шотландии. К началу XIX века Ирландия превратилась в сырьевую базу для развития промышленности в Англии и один из источников накопления капитала для английской торговой аристократии. Обширные земельные угодья в Ирландии принадлежали лендлордам (землевладельцам), как правило, жившим в Британии и сдававшим землю для обработки в аренду ирландским крестьянам-издольщикам, долгое время по закону вообще не имевшим права владеть, покупать или продавать землю. Ставки аренды были таковы, что большинство земледельцев-католиков, или коттеров (примерно 6/7 населения Ирландии), жили в крайней нищете. Картофель попал в Ирландию приблизительно в 1590 году. Здесь он завоевал немалую популярность и как продовольственная, и как кормовая культура, поскольку во влажном и мягком климате острова давал хорошие урожаи даже на неплодородных почвах. Важнее всего же было то, что эта культура давала стабильный и достаточный для пропитания урожай на сравнительно небольшом наделе земли. В таких условиях к середине XIX века почти треть всех пахотных земель острова оказалась занята картофельными посадками, и не менее двух третей выращенного картофеля использовалось именно как продовольствие на внутреннем рынке острова. Для большинства ирландцев-бедняков нередко именно картофель в разных видах составлял основу их ежедневного рациона. С середины 40-х годов XIX века Ирландия переживала аграрный переворот. Падение цен на хлеб (после отмены в 1846 году в Англии «хлебных законов») побудило землевладельцев начать интенсивный переход от системы мелкой крестьянской аренды к крупному пастбищному хозяйству. Усилился процесс изгнания мелких арендаторов с земли (так называемая очистка имений). Неурожаи картофеля не были для Ирландии чем-то новым, и когда они случались, правительством принимались определенные меры по оказанию помощи пострадавшим. Если на следующий год урожай оказывался хорошим, то долгосрочных проблем, как правило, не возникало. Так что когда в 1845 году страну постиг очередной картофельный неурожай, особого беспокойства у британских властей это поначалу не вызвало. Причиной неурожая в 1845 году стало распространение фитофтороза, или бурой фитофторозной гнили – болезни, вызываемой паразитическими грибоподобными микроорганизмами (оомицетами). При этом заболевании инфекция передается от растения к растению с токами воды и при контакте здоровых частей растений с пораженными. Зараженные клубни начинают гнить прямо в земле или в хранилищах. Кроме того, после уборки урожая споры возбудителя сохраняются и с током воды переносятся в почве.

Поскольку все поля в стране были засажены одним сортом картофеля, пострадал практически весь урожай. В следующем сезоне 1846 года на посадку пришлось брать зараженные клубни или низкокачественный семенной картофель – все то, что удалось сохранить. Но это вылилось лишь в новые неурожаи. Многие крестьяне остались без работы. Правительство стало оказывать некоторую помощь нуждающимся – например, нанимало наиболее выносливых на работу, в основном на строительство дорог, – чтобы те могли как-то прокормить свои семьи. Многим ничего другого не оставалось, как только пойти в работные дома – учреждения, принимавшие на работу бедняков. За свой тяжелый труд они получали там пищу и кров. Причем жилье было весьма убогим и сырым, а пища нередко прогнившей. Выжить удавалось далеко не всем. Кроме Ирландии, болезнь картофеля перекинулась на другие европейские страны, но нигде больше не вызвала столь катастрофических последствий. Но самое худшее было еще впереди. Зима 1846–1847 годов выдалась на редкость холодной, поэтому практически все виды деятельности на открытом воздухе были прекращены. Различные государственные учреждения занимались благотворительностью. Но средства, выделенные из государственной казны на оказание помощи беднякам, за два года были исчерпаны, и их катастрофически не хватало на то, чтобы помочь постоянно растущему числу обессиленных от голода людей. В довершение всего на Ирландию обрушилось еще одно несчастье. Лендлорды, многие из которых сами имели долги, стали взимать большую арендную плату за свои земельные наделы в Ирландии. Мало кто из арендаторов мог им платить, и в результате тысячи лишились своих земельных наделов. Некоторых выселили, другие просто бросили свои земли и отправились в города в поисках лучшей жизни. Но города испытывали свои трудности. Росло число тех, для кого оставался единственный выход – эмигрировать. С начала XVIII века не прекращался приток ирландских эмигрантов в Великобританию и Америку. После голодной зимы 1845 года число эмигрантов увеличилось в десятки раз. К середине XIX века четверть населения городов восточного побережья США составляли ирландцы. За шесть голодных лет пять тысяч кораблей пересекли Атлантику, преодолев опасный путь в пять тысяч километров. Многие из тех кораблей к тому времени давно отслужили свой ресурс. На некоторых когда-то перевозили рабов. Если бы не критическая ситуация, на этих судах не стали бы выходить в море. Для пассажиров не было предусмотрено практически никаких удобств: люди вынуждены были ютиться в страшной тесноте, неделями жить впроголодь в антисанитарных условиях. Тысячи людей, и без того ослабленных голодом, во время путешествия заболевали. Многие умирали. В 1847 году корабли, направлявшиеся к берегам Канады, стали называть «плавучими гробами». Из 100 тысяч их пассажиров примерно 16 тысяч умерли в пути или вскоре после прибытия к месту назначения. Хотя переселенцы писали своим оставшимся в Ирландии родным и друзьям о всех тяготах пути и жизни в развивающейся Америке, поток эмигрантов не уменьшался.

Некоторые лендлорды поддерживали тех, кто когда-то арендовал у них землю. Один, к примеру, предоставил своим бывшим арендаторам три корабля и помог выехать из страны тысяче человек. Но это были эпизоды. Нередко из целой семьи уехать могли лишь один-два человека. Тысячи так никогда и не увидели своих родных. После двух неурожайных лет и массового выселения людей со своих земель разразились эпидемии. Ирландцев косил сыпной тиф, дизентерия и цинга. В 1848 году, воодушевленные хорошим урожаем предыдущего сезона, фермеры утроили площадь картофельных полей. Но случилась беда: лето выдалось очень дождливым, и картофель снова был поражен фитофторозом. Урожай погиб в третий раз за четыре года. Правительственные учреждения и благотворительные общества уже не в силах были как-то исправить положение. Но беды еще не закончились. Вспыхнувшая в 1849 году эпидемия холеры унесла около 36 тысяч жизней. Эпидемия оказалась последней в череде несчастий. На следующий год урожаи картофеля были здоровы, и жизнь стала налаживаться. Правительство приняло новые законы, которые аннулировали связанные с голодом задолженности. Население страны снова стало расти. Хотя в последующие годы фитофтороз несколько раз поражал картофельные посадки, больше никогда на страну не обрушивалось бедствие подобного масштаба. За те несколько лет голода Ирландия потеряла 20–25 % своего населения. Сейчас в одних только Соединенных Штатах Америки проживает свыше 40 миллионов человек ирландского происхождения. Президент США Джон Кеннеди и автомобильный магнат Генри Форд были прямыми потомками эмигрантов, прибывших из Ирландии на одном из «плавучих гробов» во время Великого голода. В результате голода погибло от 500 тысяч до 1,5 миллиона человек. Значительно увеличилась эмиграция (с 1846 по 1851 год выехали 1,5 миллиона человек). В итоге за 1841–1851 годы население Ирландии сократилось на 30 %. И в дальнейшем Ирландия стремительно теряла население: если в 1841 году численность населения составляла 8 миллионов 178 тысяч человек, то в 1901-м – всего 4 миллиона 459 тысяч. При всем этом Ирландия оставалась нетто-экспортером продовольствия все время голода, и за эти годы экспорт мяса даже вырос. По подсчетам некоторых авторов, запрета на экспорт зерна из Ирландии хватило бы для компенсации неурожая картофеля в 1846 году. ВОТ ЭТО КАК НАЗВАТЬ?! Жадность, скупость и черствость английских лендлордов перешла все границы. Вот ЭТО – действительно голодомор! И на нем эти морально ничтожные людишки с надутыми от важности щеками еще и прибыль от экспорта зерна имели! И ведь им-то никакой Гитлер в принципе не угрожал.

Индия. Карнатикские войны

Так названа серия военных конфликтов середины XVIII века между государствами индийского региона Карнатика на обломках империи Великих Моголов, за которыми стояли и которых направляли европейские колонизаторы в лице Британской и Французской Ост-Индских компаний. Конфликты были вызваны борьбой между многочисленными номинально независимыми правителями и их вассалами за главенство в Индии после распада там державы Великих Моголов, созданной ферганским завоевателем Бабуром. От европейских колонизаторов основными игроками на поле выступали француз Жозеф Франсуа Дюпле, ярко выраженный нападающий таранного типа, в 1742 году с успехом ставший губернатором Французской Индии, и англичанин Роберт Клайв, игрок более уравновешенный и менее авантюрный при проведении своих атак. Обе Ост-Индские компании активно включились в интриги между местными правителями, чтобы расширить влияние в стране своих держав. Карнатикские войны велись в основном на территории выше дельты реки Годавари, подконтрольной владетелю города Хайдарабада. Всего состоялось три Карнатикских войны: первая (1746–1748), вторая (1749–1754) и третья (1757–1763), при этом первая из них была фактически частью войны за австрийское наследство, третья – частью Семилетней войны. Первая англо-французская война в Индии в Карнатике была неудачна для англичан. Мадрас сдался Ля Бурдоннэ почти без боя, и единственное владение, оставшееся на юге за англичанами, был форт Святого Давида (несколько миль к югу от Пондишери), где нашли убежище Роберт Клайв и другие беглецы. Вторая не принесла успеха противникам.

Зато третья решила исход борьбы в Индии. И в первую очередь из-за глобального характера (от Канады и Бразилии до Индии и Филиппин) самой Семилетней войны, частью которой она была. В результате трех войн Британская Ост-Индская компания обеспечила себе на территории Индии значительное преимущество над другими европейскими торговыми компаниями. А сфера влияния Французской Ост-Индской компании оказалась фактически ограничена Пондишери. Британское доминирование впоследствии привело к превращению почти всей территории современной Индии в британскую колонию. Особенность первой в мире глобальной Семилетней войны была в том, что основные события происходили на территории Восточной Германии – Саксонии и Померании. В боях между сильнейшими в мире русской и прусской армиями. А также тем, что, в отличие от Первой мировой войны, русская элита вела тонкую игру, заботясь в первую очередь о своих интересах, а не о пресловутом союзническом долге. Одной из причин было то, что русская армия, составляя 20 % численности союзников, нанесла войскам Фридриха Великого 2/3 потерь. Причем в важнейших сражениях: Цорндорф, Пальциг, Кунерсдорф. Войска же Австрии и Франции были биты, и не раз. Разбив Фридриха, русские не стали забирать его земли. Они взяли деньгами, в талерах, на следующую войну – с Турцией, за Крым и Черноморье. В этом был коренной интерес Российской империи. Франция, видя, что не только русские, но и австрийцы тянут одеяло на себя; будучи бита в Европе; из опасения быть разбитой в хлам на основных театрах войны (в той же Европе), практически обнулила свои войска в Америке, а особенно – в Индии. Взвалив ведение войны на отдаленных театрах на индейцев в Америке и на союзных бенгальцев – в Индии. Все это было на руку лорду Клайву. Англия была союзницей Пруссии. Когда началась война с французами, Клайв занял город Чанданнагар. Раздраженный этим правитель Бенгалии вступил в союз с французами, но Клайв с небольшими силами (1000 европейцев, 2000 сипаев и 108 пушек) разбил войско бенгальцев (30 000 бенгальцев и 50 очень слабых пушек времен Афанасия Никитина и Васко да Гамы) при Плесси. С этого дня считается начало британского владычества в Восточной Индии. Это столкновение было спровоцировано захватом навабом (правителем) плацдарма англичан в Бенгалии – форта Уильям на территории современной Калькутты. Совет директоров направил на противодействие бенгальцам из Мадраса полковника Роберта Клайва и адмирала Чарльза Уотсона. Значительную роль в победе англичан сыграло предательство военачальников наваба, щедро подкупленных англичанами. Битва началась в 7.00 утра 23 июня 1757 года, когда индийская армия числом в 5000 человек перешла в наступление и открыла артиллерийский огонь по британским позициям. Остальные части не двинулись с места. В 11.00 утра один из командующих индийцев возглавил атаку, но был убит британским пушечным ядром. Это вызвало замешательство среди его солдат. Бой пришел в равновесие, причем остальные части бенгальцев продолжали стоять на месте. В полдень начался сильный ливень. Британцы оперативно спрятали порох, орудия и мушкеты от дождя, но нетренированные войска индийцев, несмотря на помощь добрым словом и напутствием от французских советников, не сумели сделать то же самое. Когда дождь прекратился, у британцев еще была огневая мощь, в то время как пушки и ружья их противников были надолго выведены из строя. В 2.00 пополудни британцы начали наступление. Мир Джафар приказал отступать. В 5:00 отступление переросло в бегство. При этом основная часть бенгальцев, парализованная изменой, простояла на месте все 10 часов боя, чтобы потом пуститься в бега.

Это сражение отдало Индию в руки Англии. Причем даже не английской короны, а Ост-Индской компании. Компании достались ценности из казны Бенгалии на сумму в 5,26 миллиона фунтов стерлингов. Роберт Клайв, командующий войсками компании, захватил ценностей более чем на 200 тысяч фунтов стерлингов. Компания присвоила и весь фискальный аппарат Бенгалии. Рента-налог была увеличена примерно вдвое. Сбор налога отдавался на краткосрочный откуп служащим компании и их местным агентам (баньянам) или местным ростовщикам (шроффам). Как свидетельствовал современник: «Они (откупщики) отбирали все до последнего фартинга у несчастных крестьян; последние, не желая покидать свои старые жилища, подчинялись требованиям, которые не могли выполнить». При сборе налогов применялись пытки, жертвами которых становились даже дети. Местным купцам было запрещено заниматься внешней торговлей. Англичане ввели внутренние таможни, монополизировали важнейшие отрасли внутрибенгальской торговли. Сотни тысяч бенгальских ремесленников были принудительно прикреплены к факториям компании, куда обязаны были сдавать свою продукцию по минимальным ценам, часто им вообще ничего не платили. Как свидетельствовал очевидец: «Коммерческий резидент (начальник фактории) назначает им всем (ремесленникам-ткачам) определенную работу, за небольшой аванс присваивает их труд, лишает их права использовать свое искусство для собственной выгоды». «Агенты компании платят за забираемые товары гроши либо не платят вовсе», – сообщал в Калькутту служащий компании в 1762 году. «Рынки, пристани, оптовые рынки и зернохранилища полностью разрушены. В результате этих насилий торговцы со своими людьми, ремесленники и райаты (крестьяне) и другие бежали», – значится в сообщении правителя округа Бирбум навабу, сохранившему номинальную власть. В 1762 году Клайв и другие высшие служащие компании образовали общество для монопольной торговли солью, бетелем и табаком в Бенгалии, Бихаре и Ориссе. Заминадары и непосредственные производители были обязаны сдавать товары этому обществу по принудительно низкой цене. Это вело к разорению как индийских землевладельцев, так и крестьян с ремесленниками, зато вело к быстрому обогащению компании. Ее чистый доход в 1765 году равнялся 14 946 тысячам рупий, а в 1767-м уже 21 177 тысячам рупий. Ограбление населения привело к голоду 1769–1770 годов, во время которого погибло от 7 до 10 миллионов бенгальцев. В 1780-1790-х годах в Бенгалии снова разразился голод, погибло еще несколько миллионов человек. Голодом были поражены также Бенарес, Джамму, Бомбей и Мадрас.

Это хуже сталинского Голодомора. Тут хоть причина была – неумолимая внешняя угроза, так же неумолимо требовавшая денег под станки. А здесь – никакой реально страшной, принуждающей причины, кроме элементарной жадности.

На другом конце света, в Атлантике, просвещенные англичане с XVI по начало XIX века играли ведущие роли в торговле живым товаром, поставляя рабов из Африки и в Бразилию, и в Северную Америку. Англосаксонская цивилизация вообще была менее гуманна к людям. Поэтому англосаксы и пиарят без устали жестокость оккупантов и завоевателей – русских и испанцев. Чтобы припрятать в первую очередь свои грехи. Тем более что на Тихом океане в многолюдном Китае, не сумев предложить Китаю выгод, аналогичных кяхтинской торговле, англичане развязали грязные «опиумные войны», сократившие население Китая в 1840–1859 годах на 30 (!)%, с 400 миллионов до 270 миллионов человек. Китай от гибели тогда спасла русская армия восточносибирского губернатора. Ну конечно же, русские – варвары! И испанцы – да такие же! Какие, понимаешь, одни; такие же, понимаешь, и другие – такие же, как говаривал классик постгорбачевской семибанкирщины.

Первая опиумная война 1840–1842 годов

С самого начала коммерческих отношений между Великобританией и Китаем торговый баланс имел заметный уклон в пользу китайского экспорта. В то время как в Европе китайские товары считались экзотикой и признаком шика, политика императоров династии Цин была направлена на изолирование страны, ограждение ее от иностранного влияния. Так, иностранным торговым судам был открыт только один порт, а самим торговцам было не только запрещено покидать его территорию, но и даже учить китайский язык. Со стороны Китая торговля с европейцами была разрешена лишь гильдии 12 торговцев. Черной завистью завидовали атлантические державы России, которая посредством кяхтинской торговли оказалась не только монопольным торговцем с Китаем, но и главным поставщиком товаров Европы в Поднебесную.

В таких условиях европейские торговцы практически не имели возможности продавать свои товары в Китае, спросом пользовались лишь русские меха и итальянское стекло. В очень ограниченном для Англии размере. Это вынуждало Англию оплачивать свои все возрастающие закупки китайских товаров драгоценными металлами. Пытаясь восстановить равновесие, английские власти посылали торговые делегации к китайским императорам, но переговоры никогда не увенчивались успехом. К XIX веку, тем не менее, товар, способный заинтересовать Китай, был найден. Речь шла об опиуме. Несмотря на полный запрет на торговлю и употребление в Китае опиума (императорские декреты 1729 и 1799 годов), начиная с 1773 года Британская Ост-Индская компания приобретает монополию на закупку бенгальского опиума. В 1775 году она нелегально, но очень выгодно для себя продает в Китае 1,4 тонны опиума. К 1830 году объем продаж опиума составит 1500 тонн. Невзирая на абсолютную нелегальность этой торговли, она получает полную поддержку британского правительства, чья цель – положительный торговый баланс с Китаем – была достигнута в 1833 году. В 1834 году под давлением британских торговцев у Ост-Индской компании отбирается монополия на торговлю с Китаем, что приводит к новому буму продажи опиума, и в 1835 году опиум составляет 3/4 всего импорта Китая; импортный опиум курили свыше 2 миллионов человек. В 1838 году объем продажи опиума составил 2000 тонн, миллионы китайцев всех слоев и сословий были вовлечены в потребление наркотика. По оценке современников, наркоманами стали от 10 до 20 % столичных и от 20 до 30 % провинциальных чиновников; в отдельных учреждениях этим занимались от 50 до 60 % всех должностных лиц. Среди солдат и офицеров курение опиума стало повальным явлением. Китайский народ был почти полностью деморализован. После отмены монополии Ост-Индской компании английские купцы в Гуанчжоу, объединившись, создали свою торговую палату во главе с крупным опиумоторговцем Дж. Мэтисоном. Последний сразу же направился в Лондон добиваться силового решения проблемы китайского рынка. Активность английского торгового капитала в Китае резко усилилась. Английская буржуазия настойчиво требовала от правительства действенных мер по слому «изоляции» Китая и захвату какого-нибудь острова у его побережья как оплота свободной коммерции (при выборе такового назывался и Тайвань). Деловые круги Лондона все более подталкивали к силовому решению «китайского вопроса». Было решено провести явочным путем картографическую, коммерческую и военную разведку «закрытого» китайского побережья. Эта задача была возложена на гуанчжоуский совет Ост-Индской компании, а во главе экспедиции поставлен ее суперкарго Х. Линдсей. Его корабль, следуя из Калькутты в Японию, якобы из-за непогоды отклонился от курса и был вынужден идти вдоль побережья Китая от одного «закрытого» порта к другому. Невзирая на все запреты Пекина и протесты местных властей, экспедиция Линдсея в 1832 году выполнила свою задачу. Она обследовала порты Сямэнь, Фучжоу, Нинбо и Шанхай, а затем посетила Тайвань.

Летом 1834 года на территорию английской фактории под Гуанчжоу прибыл лорд Уильям Нэпир, назначенный главным инспектором английской торговли в Китае. Его письмо к наместнику Лянгуана было возвращено, а в ответ на отказ переделать письмо в прошение цинская сторона потребовала удаления «дерзкого» из Гуанчжоу. Нежелание Нэпира подчиниться повлекло за собой отзыв в августе и сентябре 1834 года с английской фактории китайского персонала, прекращение подвоза продовольствия и торговое эмбарго. Конфликт быстро нарастал. Когда цинские войска блокировали факторию с суши, англичане высадили туда десант и ввели в устье реки Сицзян два фрегата, на что китайские береговые батареи открыли заградительный огонь. Твердость цинской стороны, боязнь вызвать вооруженный конфликт и надолго сорвать коммерцию своих соотечественников заставили Нэпира покинуть китайскую территорию, после чего власти Лянгуана возобновили торговлю. В конце 1836 – начале 1837 года произошло новое обострение англо-китайских отношений в Гуанчжоу. Начиная с 1837 года Англия стала постоянно держать в прибрежных водах провинции Гуандун свои корабли. К концу 1830-х годов обстановка на юге Китая все более накалялась. Лондонский кабинет, и в том числе министр иностранных дел Генри Пальмерстон, окончательно склонились к силовому варианту «открытия» китайского рынка. Нужен был только более или менее убедительный повод.

Непосредственным поводом к началу военных действий послужила деятельность китайского императорского чрезвычайного уполномоченного Линь Цзэсюя, который в марте 1839 года потребовал от англичан и американцев в Гуанчжоу сдачи всего опиума, а когда те отказались подчиниться, блокировал войсками территорию иностранных факторий и отозвал с них китайский персонал. Опиумоторговцы и суперинтендант британской торговли Чарльз Эллиот были вынуждены сдать весь запас наркотика – более 19 тысяч ящиков и 2 тысячи тюков, которые были уничтожены по приказу Линь Цзэсюя. Когда «оскорбленные» англичане переселились в Макао, Линь Цзэсюй разрешил торговать в Гуанчжоу только тем из них, кто давал подписку об отказе провозить опиум. Поскольку англичане демонстративно игнорировали китайские законы, Линь Цзэсюй в августе блокировал нарушителей в Макао и вынудил их перебраться на свои корабли. Упрямством британских конкурентов воспользовались американцы для расширения своей коммерции в ущерб английской. Многие англичане стремились дать требуемые Китаем обязательства. Чтобы не допустить этого, Чарльз Эллиот на свой страх и риск спровоцировал в сентябре и ноябре 1839 года несколько нападений британских судов на китайские военные джонки. Когда это не помогло, англичане согласились дать подписку о неучастии в контрабанде наркотика и прекратили вооруженные столкновения в устье Чжуцзяна. В конечном счете Линь Цзэсюю удалось расколоть ряды британских и американских дельцов и возобновить внешнюю торговлю, резко сократив сбыт опиума на побережье Гуандуна. Первые успехи вскружили голову императору, и он решил поставить «варваров» на колени, объявив Китай с декабря 1839 года «закрытым» для всех коммерсантов из Англии и Индии. Все британские дельцы, их товары и корабли в январе 1840 года были удалены из Гуанчжоу. В Лондоне «закрытие» китайского рынка сочли благоприятным поводом для войны с Китаем. Мощное лобби торговцев опиума во главе с Уильямом Джардином заставило британское правительство в апреле 1840 года объявить Китаю войну. В том же месяце флотилия из 40 кораблей с 4000 солдат на борту покинула Индию в направлении Китая. Американский президент назвал эту войну справедливой. На момент начала войны в вооруженных силах империи Цин числилось 220 тысяч человек в составе маньчжурской «восьмизнаменной армии» и 660 тысяч человек в составе набираемых из этнических китайцев «войск зеленого знамени». Эти силы были разбросаны по всей стране и уже 35 лет (после подавления восстания секты «Учение белого лотоса») не принимали участия в боевых действиях против организованного противника, в лучшем случае выполняя полицейские или контрпартизанские функции. Первое боевое столкновение произошло уже 3 ноября 1839 года – обстрел английским флотом китайских судов в устье реки Сицзян. Начало собственно войны задержалось до июля 1840 года, до получения приказа из метрополии и подготовки флота.

Основой тактики английской стороны был маневр флотом (вдоль побережья Восточно-Китайского моря, вверх от дельты Янцзы до Императорского канала), бомбардировка укреплений линейными кораблями с последующим быстрым десантом, а также блокада Императорского канала (одной из главнейших транспортных артерий страны). Все сухопутные действия англичан не отдалялись от моря или рек и велись с поддержкой флота. Основой тактики китайской армии была оборона укрепленных крепостей, оснащенных многочисленной, хотя и устаревшей артиллерией, устройство заграждений на реках (затопление груженных камнями судов), атаки английского флота брандерами. В ходе войны английские войска продемонстрировали значительное превосходство своего флота и артиллерии, высокую маневренность и организацию. Китайские войска, в том числе и элитные маньчжурские отряды, не смогли оказать серьезного сопротивления, что было вызвано недостаточным владением артиллерией (особенно полевой) и откровенной отсталостью этой артиллерии на фоне корабельных пушек англичан. Большинство крупных сражений в ходе войны происходили при относительно небольших потерях со стороны англичан убитыми и ранеными, однако более значительные потери последние несли от жаркого климата и тропических болезней (особенно в частях, прибывших непосредственно из метрополии). В июне 1840 года эскадра адмирала Джорджа Эллиота (брата Чарльза Эллиота) с экспедиционным корпусом на борту прибыла в устье реки Чжуцзян и блокировала его. В июле англичане захватили у берегов провинции Чжэцзян архипелаг Чжоушань, учинив там грабежи и насилия. Только после этого в Пекине осознали военную опасность и приняли меры по обороне побережья. Оставив большинство судов и гарнизон на архипелаге Чжоушань, английская эскадра отплыла на север – в Желтое море, поочередно блокируя китайские порты. В августе она пересекла Бохайский залив, вошла в устье реки Байхэ и бросила якорь у фортов Дагу, прикрывавших подступы к Тяньцзиню. Император, испуганный появлением «варваров» так близко к Пекину, пошел на переговоры с Эллиотом. Их вел Цишань – наместник столичной провинции Чжили. В переданной ему ноте Палмерстона содержались следующие требования: возмещение стоимости уничтоженного опиума, погашение долгов компании «Гунхан» английским коммерсантам, принесение извинений Ч. Эллиоту, передача Англии одного или двух островов у побережья, возмещение Лондону военных расходов. Стремясь как можно скорее удалить «варваров» подальше от Пекина, Цишань обещал адмиралу принять большинство требований, если переговоры будут перенесены в Гуандун. Поверив этим обещаниям, Дж. Эллиот отвел эскадру на юг. По приказу императора была возобновлена торговля с англичанами, прекращена борьба с опиумом, и со своих постов был снят Линь Цзэсюй, сделанный козлом отпущения, а позже отправленный в ссылку. В декабре 1840 года в Гуанчжоу возобновились англо-китайские переговоры. На них Цишань, назначенный наместником Лянгуана (в это наместничество входили территории провинций Гуандун и Гуанси) вместо Линь Цзэсюя, принял все требования Пальмерстона, кроме одного – официальной передачи Англии острова Сянган (Гонконг). Тем временем к императору вернулась былая решительность. Он запретил оплачивать уничтоженный опиум, отдавать «варварам» острова и двинул в Гуандун крупные подкрепления. Тогда англичане в начале января 1841 года взяли штурмом форты Чуаньби, прикрывавшие путь к Гуанчжоу по реке Чжуцзян, и повели наступление на форт Хумэнь. Узнав об этом, император 29 января объявил войну Англии и двинул в Гуандун дополнительные войска. Между тем перепуганный Цишань возобновил переговоры с Ч. Эллиотом и подписал с ним так называемую «Чуаньбийскую конвенцию», удовлетворявшую все требования англичан. В докладе же императору Цишань пошел на обман, скрыв согласие на уплату денег за наркотики и передачу Англии острова Гонконг, над которым был тут же поднят британский флаг. Когда обман вскрылся, император в бешенстве приказал арестовать предателя. Чуаньбийская конвенция потеряла свою силу. Война возобновилась, и в феврале 1841 года британские войска штурмом взяли форт Хумэнь, эвакуировав при этом гарнизон с архипелага Чжоушань. Через три месяца племянник императора Ишань, назначенный командующим гуандунскими войсками, стянул из соседних провинций армейские силы и начал в мае наступление на англичан, кончившееся поражением китайского флота. Противник перешел в наступление, захватил форты к северу от Гуанчжоу и вынудил войска Ишаня спешно укрыться за его крепостными стенами. Британская артиллерия обстреливала город, где не хватало воды и продовольствия. Пав духом, Ишань 26 мая запросил перемирия, после чего обе стороны подписали «Соглашение о выкупе Гуанчжоу». Оно предусматривало отвод войск от Гуанчжоу, выплату англичанам контрибуции и возврат китайцам фортов. По выполнении всех условий соглашения боевые действия прекратились. В Пекине решили, что война окончилась, и пошли на вывод войск из приморских районов и возобновление англо-китайской торговли. Между тем Лондон не ратифицировал Чуаньбийскую конвенцию, пересмотрев свою стратегию в отношении Китая. Поняв, насколько слаб китайский флот (а особенно пушки), было решено перенести главный удар в район нижнего течения Янцзы и перерезать Великий канал, изолировав тем самым Пекин и Чжили от центральных провинций, то есть от житницы Китая. Затем должен был последовать удар по району Тяньцзинь-Пекин. Из Англии была послана новая эскадра с десантными войсками под командованием дипломата и генерала Г. Поттинджера. В августе 1841 года экспедиционные силы прибыли к побережью Фуцзяни, взяли штурмом форты острова Гуланюй у Сямэня и на время овладели самим городом. В сентябре англичане подошли к архипелагу Чжоушань и после шестидневных упорных боев снова овладели им. Высадившись в провинции Чжэцзян, британские войска в октябре без боя заняли города Чжэньхай и Нинбо, где и расположились на зимних квартирах. Приказом императора в Чжэцзян были стянуты большие силы под командованием Ицзина – императорского племянника. Однако их наступление на позиции «варваров» в марте 1842 года окончилось полной неудачей и деморализовало цинские войска. Ситуация осложнялась появлением в китайских водах военных эскадр США и Франции, а также обострением внутреннего кризиса Цинской империи. В Пекине решили пойти на «умиротворение варваров». Но теперь Поттинджер стремился не вести переговоры, а продиктовать волю Лондона после овладения стыком Янцзы и Великого канала. В мае англичане, после семимесячного пребывания в провинции Чжэцзян, оставили зимние квартиры и, сломив сопротивление гарнизона крепости Чжапу, перенесли боевые действия в провинцию Цзянсу. Встретив стойкую оборону у Сунцзяна, экспедиционный корпус двинулся вверх по Янцзы. В середине июля он вышел на пересечение Янцзы с Великим каналом и без боя овладел Гуачжоу, перерезав основной путь доставки продовольствия в столицу. Затем, после двухдневных кровопролитных боев и больших потерь, был взят крупный город Чжэньцзян у входа из Янцзы в южную часть канала. Отметая настойчивые просьбы цинских сановников о переговорах, англичане в начале августа подошли к Нанкину, угрожая ему штурмом. Здесь, под стенами южной столицы Китая, Поттинджер фактически продиктовал запуганным чрезвычайным императорским эмиссарам Циину и Илибу условия мира. 29 августа 1842 года на борту английского военного корабля «Корнуэллс» был подписан так называемый «Нанкинский договор». Результатом войны стала победа Великобритании, закрепленная Нанкинским договором от 29 августа 1842 года, выплата империей Цин контрибуции в размере 15 000 000 лянов серебра (21 000 000 долларов), передача Великобритании острова Гонконг и открытие китайских портов для английской торговли. Первая опиумная война стала началом гражданской смуты в империи Цин, что привело к открытию доступа к рынку Китая европейским державам, в частности к легализации импорта опиума через китайские порты. Поток продаваемого британцами в Китай опиума еще больше увеличился и привел к гигантскому распространению наркомании среди китайцев, деградации и массовому вымиранию китайского населения. И стал одной из главных причин небывалого по мощи народного восстания.

Тайпинскоевосстание (1850–1864) – крестьянская война в Китае против маньчжурской империи Цин, в состав которой входил Китай, и иностранных колонизаторов, торгующих и убивающих опиумом. Лидером восстания был христианин Хун Сюцюань, который создал Тайпинское Небесное Царство – независимое китайское государство, существовавшее одновременно с маньчжурской империей Цин. Само название «Тайпин» означает «Великое Спокойствие». Государство занимало значительную часть Южного Китая, под его юрисдикцией находилось около 30 миллионов человек. Тайпины пытались проводить радикальные социальные преобразования, замену традиционных китайских религий на специфическое «христианство», при этом Хун Сюцюань считался младшим братом Иисуса Христа . Тайпинов называли «длинноволосыми», так как они отвергали косы, принятые маньчжурами, их также называли волосатыми бандитами.

Тайпинское восстание вызвало череду местных восстаний в других частях империи Цин. В войну ввязались иностранные государства. Положение стало катастрофическим. Тайпины заняли крупные города (Нанкин и Ухань), сочувствующие тайпинам восставшие заняли Шанхай, предпринимались походы на Пекин и в другие части страны. Тайпины были подавлены цинской армией при поддержке англичан и французов. Война привела к огромному количеству жертв – по оценкам, от 20 до 30 миллионов человек. Мао Цзэдун рассматривал тайпинов как революционеров-героев, поднявшихся против коррумпированной феодальной системы. Материалы и свидетельства тайпинского восстания собраны в Музее истории тайпинов в Нанкине. Восстание вспыхнуло в провинции Гуанси летом 1850 года. Идейным вождем восставших был сельский учитель Хун Сюцюань, организовавший религиозно-политическое «Общество поклонения Небесному Владыке». В его основе лежала смесь христианства, конфуцианства, даосизма и буддизма. Из всего этого он вывел идею всеобщего братства и равенства людей, выраженную в форме создания «небесного государства великого благоденствия» – Тайпин тяньго (отсюда название восстания). Летом 1850 года Хун Сюцюань счел обстановку в стране благоприятной для восстания и приказал 10 тысячам своих последователей сконцентрироваться в районе села Цзиньтянь уезда Гуйпин на юге провинции Гуанси. Сюда прибыли отряды. Данное событие известно как Цзиньтяньское восстание. Оно послужило началом Крестьянской войны 1850–1868 годов. Была установлена строгая дисциплина и создана военная организация, тем самым религиозная секта превратилась в повстанческую армию. Мужчины и женщины жили в отдельных лагерях, и общение между ними не допускалось. Повстанцы носили красные повязки на головах и в знак неповиновения маньчжурам отпускали длинные волосы. Силы повстанцев быстро росли, и в конце 1850 года они нанесли несколько поражений цинским войскам. 11 января 1851 года, в день рождения Хун Сюцюаня, в Цзиньтяне было объявлено о вооруженном выступлении против маньчжуров для создания Небесного государства. Хун Сюцюаня стали именовать Тянь-ван («Небесный князь»). В 1851 году тайпины отбили новые атаки правительственных войск и двинулись на север Гуанси. 27 августа 1851 года повстанцы штурмом овладели крупным городом Юнъань, где создали свое правительство. Тайпинскую армию отличали гуманное отношение к местному населению, отсутствие грабежей, жестокости и произвола по отношению к простолюдинам. В «христианской» армии тон задавали религиозные фанатики и аскеты. Они запрещали сношения мужчин с женщинами, азартные игры, вино, курение опиума и проституцию. Тайпинская армия, опираясь на поддержку населения, разбила немало соединений цинских войск. На всем пути повстанцы громили правительственные учреждения, убивали всех маньчжуров и крупных чиновников-китайцев, а также тех, кто активно выступал против повстанцев. Последователи Хун Сюцюаня конфисковывали их имущество, облагали контрибуцией «богачей», сурово наказывая тех, кто не хотел ее платить. Тайпины стремились заручиться поддержкой простого люда и карали за попытки грабить его. Нередко они выделяли крестьянам продовольствие и часть имущества, конфискованные у своих врагов и «богачей», поэтому крестьянство и городская беднота поначалу поддерживали тайпинов. Сорокатысячная цинская армия блокировала район Юнъаня. В апреле 1852 года тайпины вырвались из окружения и двинулись на север. Развивая наступление, повстанцы вступили в провинцию Хунань, где к ним примкнуло до 50 тысяч новых бойцов. 13 декабря тайпины без боя взяли Юэчжоу, где захватили арсеналы с оружием. Выйдя здесь к Янцзы, они создали свой речной флот. Численность тайпинской армии составила полмиллиона человек, а флот насчитывал 10 тысяч джонок. Успехи повстанцев, и особенно занятие ими Уханя, вызвали растерянность цинского правительства. По суше и по Янцзы победители двинулись далее – в провинцию Аньхой. 20 марта 1853 года войска Хун Сюцюаня победоносно штурмовали Нанкин, где вырезали 20 тысяч маньчжуров и членов их семей. К моменту взятия Нанкина силы повстанцев составляли 1 миллион солдат. Нанкин был переименован в Тяньцзин («Небесная столица») и превращен в главный город Тайпин Тяньго. Тайпины нетерпимо относились к традиционным китайским религиям, уничтожали даосские и буддистские книги. Физически истреблялись представители прежних господствующих слоев, была распущена старая армия, отменена система сословий и рабский уклад. Основной административной и военной единицей являлась община-взвод, состоявшая из 25 семей. Высшей организацией являлась армия, в которую входило более 13 000 семей, каждая из которых должна была выделить одного человека в армию. Но несмотря на ярко выраженный военизированный характер этой системы, в ней имелись и демократические начала. Все командиры взводов избирались народом, женщины были уравнены в правах с мужчинами, запрещался древний обычай бинтования ног у девочек. Тайпины запретили на контролируемых территориях курение опиума, табака, употребление спиртных напитков и азартные игры. Военные успехи тайпинов и создание ими своего государства в долине Янцзы нанесли тяжелый удар маньчжурскому режиму. При приближении тайпинов местные чиновники, забирая казну, бежали из городов, бросая их на произвол судьбы. Маньчжурская династия утратила власть на большой территории – в долине Янцзы, а позже и в других регионах. Цинское правительство испытывало большие финансовые трудности, вызванные резким сокращением налоговых поступлений и огромными военными расходами на подавление тайпинов. Все это существенно осложнялось выкачкой из страны серебра, шедшего за границу на оплату опиума. Когда вскрылась полная неспособность маньчжурских «восьмизнаменных» и набираемых из китайцев «зеленознаменных» войск сражаться с повстанцами, на помощь гибнущей династии пришли крупные землевладельцы Центрального Китая, взявшие борьбу с «длинноволосыми разбойниками» в свои руки. Противники тайпинов сделали ставку на частные дружины (туаньлянь). На их основе цинский сановник Цзэн Гофань у себя на родине в провинции Хунань в 1852 году создал Сянскую армию (названа по наименованию реки Сянцзян). «Хунаньские молодцы» – хорошо вооруженные, специально подобранные и профессионально обученные – стали опасными противниками тайпинов. Сянская армия обрела свой речной флот, а ее численность доходила до 50 тысяч бойцов. Вслед за этим в 1853 году возникла Хубэйская армия под командованием Ху Линьи.

В 1854 году цинское правительство приказало войскам Цзэн Гофаня и Ху Линьи направиться на восток – против Тайпинского государства. Ожесточенные бои в 1854–1856 годах шли с переменным успехом. Сянская армия набирала силу. В марте 1853 года 30-тысячная цинская армия подошла к Нанкину и создала вблизи него сильно укрепленный Южнобережный лагерь. Сковав тайпинские войска в районе Нанкина, цинским стратегам удалось ослабить их удар по Пекину, который кончился провалом. Международная ситуация в 1856–1860 годах оставалась крайне выгодной для Тайпин Тяньго. В своей внешней политике тайпины выступали за равноправие и взаимовыгодную торговлю с западными державами; на территории Тайпин Тяньго была запрещена лишь торговля опиумом. Западные державы поначалу стремились использовать борьбу между тайпинами и цинским правительством в своих интересах. Англия, Франция и США заняли выжидательную позицию и через своих представителей, посетивших Нанкин в 1853–1854 годах, заявили о нейтралитете. В тот период они не сомневались в конечной победе над маньчжурами, и буржуазия Запада связывала с этим надежду на окончательный слом политики изоляции Китая и полное открытие его рынка. Ставка на победу тайпинов при явном ослаблении маньчжурского режима, в свою очередь, побудила державы поторопиться с нанесением очередного удара по династии Цин. Воспользовавшись инцидентом с лодкой «Arrow», Великобритания, а затем и Франция объявили войну Китаю. В 1856–1860 годах силы маньчжурского правительства были отвлечены еще и на участие во Второй опиумной войне.

Вторая опиумная война – война Великобритании и Франции с Цинской империей, продолжавшаяся с 1856 по 1860 год. В 1851–1864 годы в империи Цин шла гражданская война. Формально Великобритания, Франция, США на первоначальном этапе тайпинского восстания соблюдали нейтралитет. Однако на самом деле они уже в 1854 году попытались использовать гражданскую войну в своих целях. Дипломатические представители Великобритании, Франции и США предъявили маньчжурскому императору совместное требование о перезаключении договоров 1842–1844 годов. Державы требовали себе права неограниченной торговли на всей территории Китая, допущения своих постоянных послов в Пекин, официального права торговать опиумом. Цинское правительство отклонило эти требования, но к открытому конфликту это не привело, так как военные силы Великобритании в это время были связаны в войнах с Россией и Индией (сипаями).

Когда Великобритания, Франция и Россия освободили свои силы после Крымской войны, британцы стали искать повод для развязывания военного конфликта в империи Цин. Такой повод нашелся – это было задержание китайскими властями английского судна «Эрроу», занимавшегося контрабандной торговлей. 8 октября 1856 года китайские чиновники взошли на борт лорчи «Arrow» («Эрроу») – китайского корабля (порт приписки – Гонконг), плывшего под флагом Великобритании. Существовало подозрение, что этот корабль занимается пиратством, контрабандой и торговлей опиумом. Двенадцать человек было арестовано, и, несмотря на требования Великобритании, они не были выпущены на свободу. После этого инцидента Великобритания объявила войну империи Цин. В конце октября 1856 года британская эскадра подвергла бомбардировке порт Гуанчжоу. В начале 1857-го в военных действиях также участвовали американские корабли. Вскоре к Англии присоединилась и Франция, избрав в качестве повода для своего вмешательства арест и смерть французского миссионера Огюста Шапделена в провинции Гуанси. Первое сражение за форты Дагу состоялось 20 мая 1858 года. В результате взятия фортов Дагу, прикрывавших вход в устье реки Байхэ, англо-французская эскадра сумела войти в реку, подняться по ней и высадить войска в Тяньцзине. После взятия Гуанчжоу английское и французское командование рассчитывало, что цинское правительство пойдет на переговоры, и потребовало, чтобы китайские комиссары прибыли для переговоров в Шанхай не позднее 31 марта 1858 года. Когда обнаружилось, что никаких китайских представителей к этому сроку в Шанхай не прибыло, английский и французский командующие решили отправиться в Желтое море и попытаться повлиять на пекинское правительство уже оттуда. После прибытия 25 апреля большинства судов к устью реки Байхэ было решено сначала блокировать устье реки и захватить прикрывающие его форты, а затем двинуться вверх по реке и занять город Тяньцзинь. Так как через Тяньцзинь в Пекин по водным путям поступало практически все продовольствие, то это должно было вынудить правительство Цинской империи наконец начать переговоры о мире. Основной целью атаки был выбран форт на правом берегу реки, господствовавший над местностью, но для успеха штурма нужно было захватить и ближайший форт на левом берегу, так как с него можно было обстреливать подходы к правобережному форту. Вечером 19 мая в устье реки, преодолев речной бар, вошло шесть малых английских канонерских лодок с десантом (1188 человек), которые встали на якорь несколько ниже фортов. Утром 20 мая китайскому главнокомандующему было послано предложение сдать форты, в случае отказа в 10 часов должна была начаться атака. В половине девятого канонерские лодки, предназначенные для обстрела фортов, двинулись к назначенным им по диспозиции боя местам. Как только эскадра тронулась, с обоих берегов реки по кораблям был открыт сильный артиллерийский и оружейный огонь. Так как корабли шли близко от берега, то огонь представлял серьезную опасность, и потому десанту и команде было приказано залечь на палубе; стоять остались лишь офицеры, управлявшие движением. Как только канонерские лодки достигли своих мест, с них был начат обстрел фортов. Действие артиллерии, стрелявшей почти в упор, было очень сильным, а лучшие стрелки из хороших ружей, расположившись на мачтах, быстро перебили китайскую орудийную прислугу. Спущенные китайцами по течению реки брандеры были перехвачены гребными судами, отведены в сторону и посажены на мель. К 11 часам все орудия в укреплениях левого берега замолкли, и высаженный на берег десант без сопротивления овладел фортами. Через четверть часа прекратили огонь и форты правого берега, которые после этого также были без боя заняты десантом, которому пришлось отбивать попытку контратаки из деревни Дагу. В 12 часов в руках англо-французских войск оказалась вся линия фортов на обоих берегах реки. По окончании боя на северном форте правого берега из-за пожара взорвался пороховой погреб; этот взрыв нанес атакующим наибольший урон за все время боя. После высадки десант разрушил захваченные форты, а также помог канонерским лодкам уничтожить стоявшие вдоль реки батареи, предназначенные для обстрела фарватера. 23 мая эскадра из малых судов осторожно двинулась вверх по реке и вечером 26 мая достигла Тяньцзиня. Так как китайское правительство считало взятие фортов Дагу невозможным, то Тяньцзинь укреплен не был, и китайскому правительству стало ясно, что дальнейшее сопротивление бессмысленно. Немедленно после прибытия союзной эскадры в Тяньцзинь было получено извещение, что китайский император назначил двух уполномоченных для заключения мирного трактата. Императорские представители прибыли 30 мая, и после переговоров с представителями Великобритании, Франции, России и США были подписаны Тяньцзиньские трактаты. По ним европейской торговле были открыты шесть новых портов, миссионеры получили право свободно путешествовать внутри Китая. Все иностранцы, обвиняемые в каких бы то ни было преступлениях, должны были передаваться в консульства и быть судимы по собственным законам. Китайское правительство приняло на себя возмещение военных издержек. Воспользовавшись конфликтом, Россия, которой полный разгром Китая и вымирание от наркоты его народа были совсем не выгодны и неприемлемы ментально, предложила Цинской империи военную помощь в обмен на территориальные уступки. В 1858 году был заключен Айгунский договор, по которому Россия получила права на левый берег Амура и контроль над Уссурийским краем. Тяньцзиньские трактаты, подписанные в 1858 году, должны были быть ратифицированы в Пекине в 1859-м. Российский посланник прибыл в Пекин по суше, однако английский, французский и американский представители следовали морским путем. Прибыв к устью реки Байхэ, они обнаружили, что разрушенные в прошлом году крепости Дагу, прикрывавшие вход в устье реки, не только восстановлены, но и перестроены на современный манер. Представитель китайской администрации предложил западным посланникам высадиться в Бэйтане, находившемся в нескольких километрах к северу, и оттуда следовать в Пекин сухим путем. Однако посланники непременно желали доплыть до Тяньцзиня и обратились к командовавшему эскадрой английскому адмиралу Джеймсу Хоупу с просьбой открыть вход в Байхэ силой. 25 июня 1859 года адмирал Хоуп согласился исполнить просьбу посланников, полагая по примеру прошлой войны, что достаточно будет одного обстрела фортов для открытия входа в реку. Однако англо-французские войска, рассчитывавшие на легкий десант по образцу атаки прошлого года, неожиданно наткнулись на жесткую китайскую оборону и, понеся значительные потери, были вынуждены бесславно ретироваться в Шанхай и ждать новых указаний из Европы. Сражение за крепости Дагу 25 июня 1859 года показало Англии и Франции, что с небольшой эскадрой рассчитывать на успех нельзя, и оба правительства решились послать в Китай значительные морские и сухопутные силы. Британскими войсками (12 290 человек) командовал генерал Джеймс Хоуп Грант, а французскими (7650 человек) командовал генерал Шарль Кузен-Монтабан. В 1860 году англо-французские войска встретились в Гонконге, высадились в Бэйтане 12 августа и успешно атаковали крепости Дагу 21 августа. Крепости сильно пострадали, и войска генерала Сэнгэринчи вынуждены были отойти. Затем союзные войска заняли Тяньцзинь. Прождав до 7 сентября и поняв, что китайские представители не намерены нормально вести переговоры, а лишь тянут время, союзники решили выступить к Тунчжоу и вступить в переговоры с китайскими представителями там. 13 сентября союзная армия достигла деревни Хэсиу. До 15 сентября шло сосредоточение войск, тем временем возобновились дипломатические переговоры. Пока шли переговоры, командовавший цинскими войсками монгольский князь Сэнгэринчи сосредотачивал армию у Тунчжоу, рассчитывая одним ударом уничтожить слабые англо-французские силы. Переговоры должны были дать цинской стороне время для подтягивания маньчжурской конницы, которая была основной ударной силой. 17 сентября англо-французские войска достигли деревни Мадао в десятке километров от Тунчжоу. Утром 18 сентября они должны были подойти к Тунчжоу еще ближе и расположиться на биваках, для выбора которых еще накануне были высланы офицеры. Эти офицеры, выехав на рассвете из Тунчжоу для встречи своих войск, обнаружили южнее деревни Чжанцзявань китайские войска, расположившиеся в боевом порядке. Они были разбиты, однако Сэнгэринчи не считал дело проигранным. Маньчжурская кавалерия была сконцентрирована к западу от Тунчжоу, готовясь дать решающее сражение. Для окончательного разгрома китайско-маньчжурских войск союзным силам понадобился еще один бой – сражение у моста Балицяо 21 сентября. Это сражение стало решающим. В нем из 50 000-60 000 человек, принимавших участие в сражении на стороне китайской армии, было потеряно около 3000. Было потеряно 27 бронзовых орудий. Потери союзников были ничтожны: французы потеряли 3 человек убитыми и 17 ранеными, англичане – 2 убитыми и 29 ранеными. Получив известие о поражении своей армии, император Айсиньгеро Ичжу бежал в провинцию Жэхэ, оставив вести переговоры своего младшего брата – великого князя Гуна. После недельных переговоров стало ясно, что китайцы опять пытаются выгадать время, и союзники приняли решение наступать на Пекин. Остановка у Балицяо дала англичанам и французам возможность подтянуть тылы, организовать систему снабжения и подвезти осадную артиллерию, необходимую для штурма Пекина. 5 октября обе союзные армии выступили в путь и 6 октября достигли северо-восточного угла городской стены Пекина. Разведка сообщила, что у северо-западного угла находится укрепленный лагерь, который занимает 10 000 маньчжурских войск. Главнокомандующие решили немедленно двинуться туда и разбить врага в полевом сражении. Однако оказалось, что лагерь оставлен еще в предыдущую ночь, а двигавшаяся на правом фланге английская кавалерия сообщила, что китайская армия отступила по направлению к летнему императорскому дворцу Юаньминъюань, находящемуся в 10–15 км к северо-западу от городской стены. Получив это известие, союзные главнокомандующие решили немедленно идти по направлению к дворцу, причем общим сборным пунктом обеих армий был назначен сам дворец. Двигаясь по незнакомым дорогам, английские и французские войска вскоре потеряли друг друга из виду; английская кавалерия потеряла свою пехоту и присоединилась к французским войскам. С наступлением ночи французские войска достигли дворца Юаньминъюань, где имели лишь небольшую стычку с плохо вооруженным отрядом дворцовой стражи из 20 человек. Английские войска по пути наткнулись на бивак маньчжурской конницы и в итоге были вынуждены заночевать на полдороге в небольшой деревне. 7 октября 1860 года начался совместный грабеж летнего императорского дворца, а также прилегавших к нему строений. В связи с тем, что английские войска располагались в отдалении от дворца, английские солдаты не могли принимать участия в грабежах, это могли делать лишь офицеры, обладавшие большей свободой передвижения. Для восстановления справедливости командовавший английскими войсками генерал Грант создал комиссию по справедливому распределению награбленного между военнослужащими. Захват дворца показал, что китайская армия после недавних поражений отказалась от всякого сопротивления. Наступление к северу с целью ее преследования не обещало успеха, лишь чрезмерно растягивая коммуникации. Поэтому было решено вернуться к Пекину, чтобы его захватом повлиять на скорейшее заключение мира. 10 октября союзники встали лагерем у пекинской городской стены. Китайской стороне был выдвинут ультиматум: союзники для обеспечения посольств при ведении дальнейших переговоров в Пекине потребовали передачи под их контроль крепостных ворот Аньдинмэнь. В случае, если ворота не будут уступлены до 13 октября, союзники угрожали взять их силой и начать артобстрел города.

13 октября в 10 часов утра великий князь Гун прислал от себя уполномоченного Хань Ци, который старался отговорить союзников от требований передачи ворот или хотя бы оттянуть время передачи. Лишь за несколько минут до полудня, когда артиллерийская прислуга уже заняла места возле орудий, ворота были отворены и переданы генералу Нэйпиру. 24–25 октября 1860 года был подписан Пекинский договор, по которому цинское правительство согласилось выплатить Великобритании и Франции 8 миллионов лянов контрибуции, открыть для иностранной торговли Тяньцзинь, разрешить использовать китайцев в качестве рабочей силы (кули) в колониях Великобритании и Франции. К Великобритании с этого момента переходила южная часть Цзюлунского полуострова. Постоянный поток продаваемого британцами в Китай опиума привел к гигантскому распространению наркомании среди китайцев, деградации и массовому вымиранию населения.

14 ноября, в благодарность за спасение графом Н. Игнатьевым Пекина от разграбления англо-французскими войсками, Цинская империя подписала с Россией договор о границе по Амуру и Уссури.

Роль России

Награжденный за среднеазиатскую экспедицию орденом Св. Анны 2-й степени с короной и произведенный в генерал-майоры Игнатьев в марте 1859 года был назначен уполномоченным в Китай. Ему было поручено добиться от китайского правительства ратификации Айгунского договора и по возможности включения в него земель по правому берегу реки Амур от устья реки Уссури до Японского моря на востоке и до северной границы Кореи на юге.

Россию не устраивала победа ни одной из сторон. В случае усиления Китая шансы России на ратификацию Айгунского договора равнялись бы нулю – пекинское правительство ратифицировать договор и без того не желало. Если бы разгромно победили союзники, то во избежание конкуренции они не допустили бы укрепления России на тихоокеанском побережье и сами заняли бы удобные бухты от устья Амура до границы с Кореей. Что, безусловно, было невыгодно и Китаю. В этих условиях у России был важный шанс на успех – выступить в роли посредника между враждующими сторонами, заодно спасая Китай от уничтожения и раздела. Эту карту и должен был разыграть новый российский посланник в Китае.

Пекинское руководство встретило Н. П. Игнатьева отказом в ратификации Айгунского договора и предложило покинуть страну. Он этого не сделал, сославшись на распоряжение своего начальства, и вынудил китайских представителей начать переговоры. Переговоры, в которых с китайской стороны участвовали высшие сановники Су-Шунь и Жуй-Чань, первый из которых был близким родственником самого императора, длились около года. За это время Игнатьев использовал весь возможный дипломатический арсенал – от уверений в вечной дружбе братских соседних народов до угроз военного захвата территорий, но результата не добился. Тогда он тайно покинул Пекин, пробрался через расположение китайской армии, сосредоточенной близ Тяньцзиня, и по реке Бэйхэ спустился к морю, где его ждала Тихоокеанская эскадра под командованием И. Ф. Лихачева. На одном из ее кораблей он отправился в Шанхай для переговоров с союзниками. Тонко лавируя между всеми враждующими сторонами, он пытался не допустить их сближения без его посредничества. Китайцев он убеждал не падать духом. Союзников – в том, что китайцы намерены продолжать сопротивление и собираются с силами… При этом он усыпил бдительность союзников, заявив, что все спорные земельные вопросы между Китаем и Россией уже урегулированы и, следовательно, услуги его совершенно бескорыстны. Некоторые историки, прежде всего, естественно, западные, характеризуя действия Игнатьева, называют их «макиавеллистскими».

В конце сентября 1860 года союзный десант в количестве 7 тысяч человек подошел к Пекину, выиграв по пути несколько сражений. «На их плечах» вернулся в Пекин и российский посланник. Сразу по возвращении 3 октября он принял в Южном подворье Русской духовной миссии китайскую делегацию, которая просила его спасти город. Он поставил им пять условий, среди которых были «ратификация Айгунского договора» и «разграничение по реке Уссури до Японского моря и по линии китайских пикетов в Западном Китае». Китайцы приняли все условия, и князь Гун прислал Игнатьеву официальную просьбу о посредничестве. Переговоры союзников с китайцами проходили в помещении Русской миссии. При затруднениях обе стороны обращались к Игнатьеву. После подписания договоров союзные войска покинули Пекин. Игнатьев убедил их командование даже не оставлять пока в Пекине посланников, опасаясь, что те могут узнать о российско-китайских переговорах. Они велись в тайне от союзников , под контролем, но без личного участия Игнатьева. Признательность китайского правительства за спасение столицы от европейской оккупации и ускорение удаления союзных войск выразилась в заключении и немедленной ратификации договора 2 (14) ноября 1860 года, по которому за Россией утвержден как левый берег реки Амура, так и реки Уссури со всеми приморскими гаванями до бухты Посьета и маньчжурским берегом до Кореи (Приморская область), на западе значительно исправлена граница наша по озеру Нор-Зайсанг в Небесных горах, обеспечено за Россией право сухопутной торговли в китайских владениях и устройство консульств в Урге, Монголии и Кашгаре.

Если бы не противодействие России англичанам в Китае, Туркестане, на Тихом океане, то есть везде, в ходе «Большой игры» эти алчные ребята, без сомнения, сделали бы из Азии одну большую Ирландию. Только по многолюдству своему спасаться индийцам и китайцам было бы негде. Вот такова ПО СУТИ британская цивилизация. И именно она дала путевку в жизнь цивилизации американской.

Это объясняет тот, казалось бы, удивительный факт, что освободившиеся – не без российской и французской помощи – от Британии США стали авторами идиотской фразы: «Хороший индеец – мертвый индеец». И реализуя ее на практике, показали себя ничуть не лучше своих угнетателей англичан в Ирландии, Африке, Азии.

Глава 5. История США

Жизнь на момент прихода европейцев

На момент прихода европейцев в Северную Америку некоторые индейские народности, такие, как пуэбло на юго-западе современных США, жили в многоэтажных зданиях, построенных из саманного кирпича, выращивая кукурузу, тыкву и бобовые. Их соседи, апачи, жили небольшими группами. Они охотились и занимались земледелием. После того как испанские колонисты завезли лошадей, апачи стали их использовать и заниматься набегами на их оседлых соседей – белых и индейцев – с целью грабежа. На востоке современных США в лесах жили ирокезы. Они охотились, ловили рыбу, занимались земледелием, выращивая 12 видов злаков. Их продолговатые дома, крытые корой вяза, вмещали до 20 семей. Ирокезы были достаточно воинственными. Они окружали свои селения деревянным частоколом, чтобы защититься от набегов соседей. Индейцы, жившие на побережье Тихого океана на северо-западе современных США, занимались ловлей рыбы и морепродуктов. Многие индейцы были искусными ремесленниками. Они изготовляли керамику, корзины, занимались резьбой по дереву, ткали ткани. Но они так и не изобрели колеса и путешествовали пешком или на каноэ по воде.

XVII–XVIII века

В соответствии с доктриной открытия европейские переселенцы считали, что имеют полное право занимать земли индейцев. Многие поселенцы считали, что индейцы – дикари и что их образ жизни не имеет никакой ценности. Небольшие индейские племена не могли оказать серьезное сопротивление хорошо вооруженным и решительным колонистам, но, объединившись, они представляли собой часто довольно могущественную силу. В 1675 году Метакомет, вождь племени вампаноаг, объединил соседние племена для борьбы с европейскими поселенцами в Новой Англии, но они потерпели поражение. Ирокезы, которые населяли район ниже озер Эри и Онтарио на территории нынешних штатов Нью-Йорк и Пенсильвания, оказались более удачливыми в своем сопротивлении белым. Еще в 1570 году пять племен объединились и образовали Лигу ирокезов. Она торговала с европейскими поселенцами мехами и выступила на стороне Великобритании в войне против Франции за господство в Америке, которая длилась с 1754 по 1763 год. Во время Войны за независимость США некоторые ирокезы выступали на стороне британцев, другие поддерживали американских колонистов, третьи сохраняли нейтралитет. В результате с ирокезами воевали все, и они понесли тяжелые потери. По завершении Войны за независимость США территории к северо-западу от реки Огайо были уступлены британцами США согласно Парижскому мирному договору 1783 года. Тем не менее форты к северо-западу от реки Огайо остались под контролем британцев. Когда туда пришли американские войска, им пришлось столкнуться с упорным сопротивлением индейских племен.

Разгром Сент-Клера

Разгром Сент-Клера, также известный как Битва на реке Уобаш и Битва тысячи убитых, – сражение между войсками США и Западной индейской конфедерации 4 ноября 1791 года на Северо-Западной территории. Это сражение, являвшееся частью Северо-Западной индейской войны 1785–1795 годов, стало крупнейшей победой индейцев и, соответственно, крупнейшим поражением армии США в Индейских войнах.

Индейцев в этой войне возглавляли вождь майами Маленькая Черепаха, вождь шауни Синяя Куртка и делавар Баконгахелас. Их силы насчитывали более 1000 воинов, включая большое количество союзников из племен Восточного Мичигана и Сент-Джозефа. Им противостояли более 1000 американцев под командованием генерала Артура Сент-Клера, который проявил себя достойным военачальником во время Войны за независимость. Победа индейской конфедерации в этой битве была абсолютной. По соотношению потерь к количеству сражавшихся это было самое тяжелое поражение, которое когда-либо терпели американские войска, – из тысячи офицеров и солдат, вступивших в битву под командованием Сент-Клера, только 48 вернулись невредимыми. После сражения президент Вашингтон заставил Сент-Клера уйти со своего поста, а конгресс инициировал первое в истории страны расследование действий исполнительной власти. Парижский мир 1783 года, завершивший Войну за независимость (в которой индейские племена в большинстве поддерживали британцев и в результате оказались проигравшей стороной), распространил суверенитет Соединенных Штатов на все земли к востоку от Миссисипи и югу от Великих озер. Индейские племена Старого Северо-Запада, однако, не присоединились к этому договору. И многие из них, в особенности такие лидеры, как Маленькая Черепаха и Синяя Куртка, отказывались признать американские претензии на земли к северо-западу от реки Огайо. Во второй половине 1780-х годов белые поселенцы в Кентукки и путешествующие по реке потеряли около 1500 человек в ходе продолжающихся боевых действий. В ответ на непрекращающееся кровопролитие президент Вашингтон и его военный министр Генри Нокс решили применить военную силу для усмирения региона. Отряд численностью 1453 человека (320 регулярных солдат Первого Американского полка и 1133 ополченца) под командованием бригадного генерала Джозайи Хармара выступил на север из форта Вашингтон на реке Огайо 7 октября 1790 года. 22 октября в районе нынешнего форта Уэйн в Индиане Хармар выделил отряд из около 400 своих людей под командованием полковника Джона Хардина для атаки против 1100 индейских воинов. Когда посланец проинформировал Хармара (по слухам, уже пьяного) о численности вражеских сил, тот отказался прийти на помощь Хардину. Если бы он подкрепил Хардина остальными 800–900 бойцами, индейский отряд мог быть разгромлен. Вместо этого самонадеянный и высокопоставленный пьяница Хармар построил свой отряд в оборонительное каре и не двигался с места. Хардин, ожидавший прихода подкреплений, вел бой в течение 3 часов, после чего вернулся к основным силам, и Хармар приказал отступать назад в форт Вашингтон.

Из отряда Хардина 129 человек (14 офицеров и 115 солдат) были убиты и 94 ранены, общие потери составили 223 человека. Предположительно общие потери индейцев убитыми и ранеными составили от 120 до 150 человек. После этого президент Вашингтон приказал генералу Артуру Сент-Клеру, который являлся одновременно губернатором Северо-Западной территории и генерал-майором американской армии, предпринять энергичные действия летом 1791 года. Конгресс согласился на формирование второго регулярного полка на срок шесть месяцев, однако вскоре он уменьшил солдатскую плату. Деморализованный Первый полк вскоре сократился до 299 солдат, в то время как вновь созданный Второй полк был обеспечен рекрутами только наполовину от своей штатной численности. Сент-Клер усилил свою армию кентуккийским ополчением – 5 батальонов призванных на шесть месяцев бойцов. В то время как Вашингтон категорически требовал, чтобы Сент-Клер двинулся на север в летние месяцы, многочисленные проблемы со снабжением и бардак со снаряжением значительно замедлили его приготовления в форте Вашингтон (нынешний Цинциннати). Новобранцы были недисциплинированными, запасы продовольствия – плохого качества, а лошади – малочисленными и негодными. Просто жалкие, ничтожные лошаденки, с которыми, как говорил сам генерал, хорошему полководцу и в поход-то выступать было неприлично. Из-за всего этого экспедицию не удалось начать раньше октября 1791 года. Создавая по пути посты снабжения, армия двигалась к селению Кекионга, столице племени майами, находившемуся в районе современного города Форт-Уэйн в Индиане. Армия Сент-Клера состояла из 600 регулярных солдат, 800 временных призывников и 600 ополченцев, общая ее численность доходила до 2000 человек. Убыль от дезертирства была очень велика, так как поход многим показался как-то сразу незадавшимся. А значит, не сулившим ничего доброго. И потому к моменту выступления армии в поход в ней насчитывалось около 1700 бойцов, а также 200–250 гражданских лиц (жены, дети, прачки и проститутки). Продвижение было очень медленным, постоянно ощущались проблемы с дисциплиной. Сент-Клеру, страдавшему от подагры, с трудом удавалось поддерживать порядок, особенно среди ополченцев и новобранцев. Индейцы постоянно следовали за его отрядом, и периодически происходили перестрелки. К исходу 2 ноября, вследствие дезертирства и болезней, отряд Сент-Клера уменьшился до 1420 человек, включая гражданских лиц. Под его командованием оставалось 52 офицера и 1168 солдат и ополченцев. Войска расположились лагерем на возвышенном лугу, но не сооружали никаких укреплений, даже когда индейцы показались из леса. В то время как Сент-Клер продолжал терять солдат, индейская Западная конфедерация быстро наращивала силы. Баконгахелас привел 480 человек вдобавок к 700 воинам Маленькой Черепахи и Синей Куртки, в результате чего их силы увеличились до более чем тысячи воинов, включая большое число союзников Восточного Мичигана и Сент-Джозефа. На рассвете 4 ноября войска Сент-Клера стояли лагерем в районе современной деревни Форт-Рикавери (Огайо) в верховьях реки Уобаш. Войска индейцев, состоящие из примерно 1000 воинов, под командованием Маленькой Черепахи и Синей Куртки, ждали в лесу, пока американцы складывали ружья в козлы и готовились к своей утренней трапезе. Затем они атаковали – стремительно и внезапно. Маленькая Черепаха возглавил первую атаку на ополченцев, которые, побросав оружие, бежали через ручей. Регулярные солдаты немедленно бросились к своим мушкетам, построились в линии и дали залп по индейцам, заставив их отступить. Маленькая Черепаха ответил фланговой атакой и постепенно окружал их. Между тем артиллерия Сент-Клера стояла на соседнем утесе. При попытке выйти на огневую позицию орудийные команды несли большие потери и были вынуждены бросить свои пушки. Полковник Уильям Дарк приказал своему батальону примкнуть штыки и атаковать индейские позиции. Воины Маленькой Черепахи уступили им дорогу и, прячась за деревьями, окружили и уничтожили батальон Дарка. Штыковая атака повторялась несколько раз с тем же успехом. В конце концов американские войска пришли в полный беспорядок. Под Сент-Клером были убиты три лошади, когда он пытался сплотить своих людей. После трех часов боя Сент-Клер собрал оставшихся офицеров и, ввиду угрозы полного уничтожения отряда, решил в последний раз попытаться штыковой атакой вырваться из окружения. Боеприпасы и раненые были оставлены в лагере. Как и раньше, воины Маленькой Черепахи не стали отбивать штыковую атаку, но в этот раз американцы бежали к форту Джефферсон. Индейцы преследовали их на протяжении трех миль, а затем прекратили погоню и вернулись, чтобы разграбить лагерь. Точное количество раненых, остававшихся в лагере, неизвестно, но рассказывали, что пыточные костры пылали не один день. В процентном отношении это были самые высокие потери, когда-либо понесенные подразделением армии США. Среди погибших был и заместитель Сент-Клера. Из 52 офицеров 39 были убиты и 7 ранены, то есть потери составили около 88 %. Общие потери американских военных составили 95 % – 832 человека из 1220 были убиты и 268 ранены. Практически все из 200 гражданских лиц были перебиты, таким образом, общее число погибших американцев составляет 1032 человека. За день армия США уменьшилась почти на четверть. Лишь 24 из 1220 офицеров и солдат удалось остаться невредимыми. Индейские потери убитыми и ранеными составили всего около 61 человека, из которых как минимум 21 погиб.

Количество погибших американских солдат более чем втрое превышает число убитых солдат Кастера в битве при Литтл-Бигхорн. На следующий день остатки отряда прибыли в ближайший форпост США – форт Джефферсон (тогда – форт Гамильтон), а оттуда вернулись в форт Вашингтон. Президент Вашингтон давал званый обед в Филадельфии, когда его вызвали из-за стола и сообщили о военной катастрофе. Вашингтон вернулся и закончил свой обед. Он дал волю гневу лишь тогда, когда гости ушли. В январе 1792 года Сент-Клер прибыл в Филадельфию, чтобы отчитаться о своих действиях. Обвиняя интенданта и военное министерство, генерал хотел предстать перед военным трибуналом, чтобы оправдаться, и планировал подать в отставку после завершения разбирательства. Вашингтон, однако, отказал ему в трибунале и добился немедленной отставки Сент-Клера. Палата представителей между тем начала собственное расследование катастрофы. Это было первое расследование, предпринятое Конгрессом, равно как и первое расследование действий исполнительной власти. В рамках этого разбирательства созданный палатой следственный комитет изучал документы военного министерства. Нокс довел эту ситуацию до сведения Вашингтона и, поскольку это был серьезный вопрос распределения полномочий между органами власти, президент созвал глав всех ведомств (Нокс, госсекретарь Томас Джефферсон, министр финансов Александр Гамильтон, генеральный прокурор Эдмунд Рэндольф). Это было одно из первых их совместных совещаний, положивших начало Кабинету США. На этом и последующих совещаниях президент и его советники пришли к важному и принципиальному решению, что исполнительная власть должна запретить публичное обнародование любых документов и материалов, которые ради общественного блага должны сохраняться в тайне. Это наиболее раннее проявление доктрины «привилегии исполнительной власти», которая позднее стала основой для разрешения вопроса о полномочиях ветвей власти при расследованиях, таких, как обвинение Аарона Берра в государственной измене, Уотергейт, сделка Иран-контрас, и в процессе импичмента президента Клинтона. В конце концов Вашингтон все-таки разрешил предоставить комитету копии необходимых документов. Итоговый доклад комитета был, в целом, благоприятен для Сент-Клера, отмечая, что Нокс, главный интендант Самюэль Ходждон и другие должностные лица военного министерства плохо обеспечили экспедицию Сент-Клера снаряжением и припасами. Однако Конгресс проголосовал против рассмотрения замечаний комитета и не утвердил итоговый доклад. Сент-Клер выразил недовольство тем, что его репутация не была официально очищена. И ведь хватило наглости! В марте 1792 года Конгресс проголосовал за формирование дополнительных полков регулярной армии. В мае он выпустил Акты об ополчении, которые устанавливали стандарты для ополчений штатов и давали президенту полномочия созывать ополчение. Президент Вашингтон впоследствии использовал это право при подавлении «восстания из-за виски» в 1794 году. В том же 1794 году вновь сформированный Легион Соединенных Штатов, под командованием генерал-майора Энтони Уэйна, построил форт Рикавери на месте разгрома Сент-Клера и защитил его от нападения индейцев. Легион численностью 4000 человек в битве при Фоллен Тимберс одержал решительную победу над индейским войском из 2000 человек под командованием Маленькой Черепахи, сумев использовать двойное численное преимущество. Следствием этой победы стал Гринвилльский мир 1795 года, который завершил Северо-Западную индейскую войну. Согласно мирному договору, индейцы уступили свои значительные территории для их заселения белыми колонистами.

Война Текумсе, или Восстание Текумсе

Война Текумсе, или восстание Текумсе, – вооруженный конфликт между США и Конфедерацией Текумсе, происходивший на Старом Северо-Западе США с 1811 по 1812 год. После заключения Гринвилльского договора индейские племена, принимавшие участие в Северо-Западной войне, стали покидать свои земли. Многие племена стали селиться на землях индейцев майами, смешиваться друг с другом и основывать совместные поселения.

В 1805 году среди племени шауни объявился пророк по имени Лалаветика. Его духовное учение призывало к отказу от межплеменных войн и ограничению контактов с белыми людьми, которые, по его мнению, являлись причиной многих бед индейцев. Он призывал к отказу от алкоголя, одежды и товаров белого человека. Лалаветика сменил свое имя на Тенскватава, в переводе с языка шауни – Открытая Дверь. После того как он предсказал солнечное затмение в 1806 году, количество его последователей стремительно возросло. Тенскватава являлся братом вождя Текумсе, уважаемого военного лидера племени шауни. В результате в районе Профетстауна образовался индейский альянс, ставший известным как Конфедерация Текумсе. Военным лидером индейского союза стал Текумсе. В состав союза входили: шауни, делавары, сауки, оттава и вайандоты. Под руководством Текумсе находилось около 3000 воинов, разбросанных на территории Старого Северо-Запада. В 1800 году губернатором территории Индиана был назначен Уильям Генри Гаррисон, бывший адъютант генерала Энтони Уэйна. Он стремился завладеть правами на индейские земли, чтобы привлечь поселенцев. Гаррисон заключил с индейцами многочисленные договоры о землепользовании, в том числе договор в Форт-Уэйне 30 сентября 1809 года, по которому вожди индейцев продали три миллиона акров (около 12 000 км²). Текумсе настаивал, что договор, заключенный в Форт-Уэйне, незаконен. Он отверг этот договор и начал объединять недовольных из разрозненных индейских племен. Текумсе планировал объединить все индейские племена Северо-Востока и Востока США.

В 1810 году на совещании с Гаррисоном он потребовал, чтобы президент США отменил договор, и предупредил, что американцы не должны пытаться поселяться на землях, проданных по договору. Гаррисон не согласился с ним и настаивал, что племена могут иметь индивидуальные отношения с США. Тогда Текумсе открыто предупредил Гаррисона, что он будет искать союза с Британией, если конфликт перерастет в войну. В августе 1811 года Текумсе вновь встретился с Гаррисоном в Винсенсе, в столице территории Индиана, где заверил его, что шауни хотели бы остаться в мире с США, но должны быть урегулированы разногласия между ними. Возможно, лидер шауни хотел таким образом выиграть время и усилить Конфедерацию. После встречи с Гаррисоном Текумсе отправился на юг, чтобы встретиться с представителями Пяти цивилизованных племен. Большая часть южан отклонила призыв Текумсе, его поддержала лишь часть криксов. Во время отсутствия военного лидера индейской Конфедерации Уильям Гаррисон собрал отряд из солдат и ополченцев и в начале ноября 1811 года двинулся к Профетстауну. Под руководством Гаррисона находились 250 солдат 4-го американского пехотного полка, 100 добровольцев из Кентукки и почти 700 ополченцев Индианы.

Отправляясь на встречу с представителями Пяти цивилизованных племен, Текумсе запретил брату вступать в вооруженный конфликт с американцами, однако несколько индейских воинов напали на поселения белых, расположенные неподалеку от Профетстауна. Нападение индейцев послужило предлогом для вооруженного вторжения Гаррисона. Тенскватава в отсутствие Текумсе оказался перед выбором – готовиться к сражению или идти на мирные соглашения с американцами. В результате индейцы решили атаковать армию США. 7 ноября 1811 года состоялось сражение между воинами Конфедерации и американцами.

Сражение при Типпекану

Сражение при Типпекану между войсками Соединенных Штатов Америки во главе с губернатором территории Индиана Уильямом Генри Гаррисоном и силами растущей Конфедерации индейцев Текумсе во главе с его младшим братом Тенскватава. Силы США, состоявшие из ополчения и регулярных войск, в ответ на очевидный рост напряженности в отношениях с племенами предприняли упреждающий удар по штаб-квартире Конфедерации. Битва произошла у деревни Профетстаун в месте слияния рек Типпекану и Уобаш. Хотя Соединенные Штаты победили как тактически (так как они стояли на своем и на следующее утро уничтожили главную опору союза индейцев – Профетстаун), так и стратегически (Конфедерация Текумсе никогда не восстановилась), победа далась дорого. Нападавшие индейцы имели меньшую численность (500 бойцов против 850 американцев) и понесли меньше потерь (120 убитыми и ранеными против 200 бледнолицых). Сражение стало кульминацией роста напряженности в так называемой «войне Текумсе», которая продолжалась до смерти Текумсе в 1813 году. Просто война перешла в серию мелких партизанских стычек и уколов, подобно русским казакам и стрельцам после разгрома сибирского хана Кучума. Победа США над индейцами стала не только важным политическим символом для американских войск, но и катастрофой для Конфедерации Текумсе, которая так и не смогла восстановить свою прежнюю мощь. Общественное мнение в США, кстати, винило в восстании индейцев больше не их самих, а хитрое британское вмешательство. И ведь, возможно, они были, э-э-э, очень близкими к истине. Если вспомнить, как англичане одержали свои решающие победы в Индии. Это подозрение послужило катализатором для англо-американской войны, начавшейся лишь шесть месяцев спустя. Поражение в битве при Типпекану, повторим, стало тяжелым ударом для Конфедерации Текумсе. Тенскватава потерял многих своих последователей и доверие своего брата. Сам Текумсе попытался восстановить индейский союз и вернуть ему былую мощь. С началом англо-американской войны Текумсе, как и предупреждал американцев, вместе со своими сторонниками присоединился к британской армии. Его воины сыграли решающую роль при взятии британцами Детройта, а сам Текумсе был произведен в бригадные генералы британской армии. Его авторитет и силы снова стали опасно для Америки расти. И к радости Англии, которая и так несла огромные потери в Европе, ведя союзные войны с Наполеоном и его маршалами. Однако их отважный и умный противник Текумсе погиб 5 октября 1813 года. Он был убит в сражении на реке Темзе, в рукопашной схватке. С его гибелью индейский союз распался.

Середина и 2-я половина XIX века. Новая волна Индейских войн

Главной причиной новой волны Индейских войн стало окончание Гражданской войны Севера и Юга, после которой новые волны переселенцев двинулись на запад. А многие опытные солдаты демобилизовались, объективно, по крайней мере временно, ослабив армию.

Битва при Литтл-Бигхорн – сражение между индейским союзом лакота – северные шайенны и Седьмым кавалерийским полком армии США, произошедшее 25–26 июня 1876 года у реки Литтл-Бигхорн, Монтана. Индейцы имели до 2000 воинов против примерно 600 бледнолицых из армии США (из которых около 300 человек погибло). Битва закончилась уничтожением пяти рот американского полка и гибелью его знаменитого командира Джорджа Кастера.

После окончания Гражданской войны поселенцы потянулись на запад континента, что вызвало войны с проживавшими там племенами сиу. Изнуренные войной с Югом, войска США потерпели поражение. В 1868 году был заключен договор, по которому закрывалась дорога, проходящая через индейские земли, и уничтожались выстроенные вдоль нее форты. Алчные янки, подготовившись к новой войне, в феврале 1876 года снова двинулись на свободные индейские земли. Войска генералов Терри и Крука вновь вторглись в индейские земли. Индейцам сиу пришлось сниматься с мест и отступать племенными группами. В июне колонна генерала Терри, наступая вдоль южного берега Йеллоустона, наткнулась на недавно покинутые пастбища. Собрав совет, Терри решил наступать на юг, куда ушли индейцы, пехотой и артиллерией, в то же время послав кавалерию к верховьям реки Литтл-Бигхорн, чтобы та заперла путь для отступления сиу. 22 июня все 12 рот 7-го кавалерийского полка, отряд индейцев-разведчиков и 175 мулов с запасом продовольствия на 15 дней под руководством Кастера выступили. 24 июня Кастер обнаружил следы огромного лагеря и решил совершить ночной марш-бросок, чтобы не дать индейцам скрыться. Полк прибыл на место в 2 часа ночи 25 июня, после чего разбил лагерь. В 10 утра Кастер взошел на холм перед биваком, откуда ему открылся вид на край вражеского лагеря. Ему сообщили, что на отбившуюся часть обоза напал небольшой отряд индейцев, и, чтобы не потерять эффект неожиданности, Кастер решил атаковать в этот же день. Он разделил полк на три части: сам возглавил роты «C» (Том Кастер), «E» (Элгернон Смит), «F» (Джордж Йетс), «I» (Майлз Кеог) и «L» (Джеймс Колхаун); майор Рино получил «A», «G» и «M»; капитану Бентину поручил роты «D», «H» и «K»; обоз получил для охраны роту «В» и солдат из нескольких других рот, под сводным командованием капитана Макдугала. Бентин получил указание взять влево и исследовать пересеченную местность, атакуя обнаруженных индейцев; в случае отсутствия искомых ему следовало догонять главные силы. Рино должен был наступать вдоль левого берега реки, где находился лагерь индейцев, а сам Кастер – вдоль правого. В 15.00 25 июня Рино остановил свою колонну в нескольких сотнях метров от стойбища, приказав спешиться и открыть огонь. Появление врага вызвало смятение в лагере вождя индейцев по имени Сидящий Бык: женщины схватили детей и побежали на север, мужчины побросали свои дела, схватили оружие и бросились в сторону врага. Встретив многократно превосходящие силы, Рино приказал отойти в рощицу к реке. Вождь Бешеный Конь повел индейцев в атаку, они также зашли с флангов в тыл к американцам. Рино решил прорваться на холм на противоположной стороне реки (сегодня называющийся Рино-Хилл), при отступлении его роты понесли значительные потери: 46 человек погибло, еще около двух десятков не смогли прорваться на холм, спрятавшись в зарослях. Роты заняли оборону на холме, а основная масса индейцев отправилась на север, откуда также раздавались звуки битвы. С начала боя прошло около сорока пяти минут.

Кастер, двигаясь на север, взобрался на вершину Рино-Хилл, когда отряд Рино уже спешивался для атаки. Увидев истинный размер стойбища индейцев, он послал курьера к Макдугалу с указанием скорее доставить боеприпасы. Отряд продолжил движение вдоль реки, добравшись до холма напротив стойбища (позже известного как Колхаун-Хилл), где Кастер решил перейти брод. Однако через реку успел перебраться десяток индейцев, открывших ружейный огонь. Кастер, возможно, опасаясь многочисленной засады, приказал отступить. Он отправил горниста (они исполняли в армии функции посыльных) Мартина на юг, чтобы тот разыскал и привел роты Бентина. Мартин оказался последним американцем, кто видел живыми солдат колонны Кастера. Бентин не нашел в холмах индейцев и, соединившись с обозом, отправился на север, когда получил донесения первого курьера и Мартина. Ускорив шаг и оставив позади обоз, его части форсировали Литтл-Бигхорн и увидели взбиравшихся на холм солдат Рино, преследуемых почти тысячей индейцев. Соединившись на Рино-Хилл, Рино из-за понесенных потерь попросил Бентина остаться, на что тот согласился, развернув свои роты. Индейцы взяли холм в неплотное кольцо и отправили основные силы на север, откуда до осажденных стали доноситься звуки битвы. В 16.50 не выдержали нервы у друга Кастера, капитана роты «D» Вейра, который самовольно снялся с позиций и прорвался вниз по течению. Через 20 минут до холма добрался обоз. Получив боеприпасы, Бентин повел вслед за Вейром роты «Н», «К» и «М». Добравшись до вершины Вейр-Пойнт, войска увидели над Колхаун-Хилл завесу порохового дыма, откуда на них устремились сотни индейцев. Бентин с боем отступил на Рино-Хилл. После отбытия Мартина нельзя с уверенностью описать действия Кастера, хотя свидетельства индейцев и археологические экспедиции проливают на них некоторый свет. Как считается, Кастер вновь разделил свои силы: оставив на Колхаун-Хилл два рубежа обороны, он отправился для разведки на пару миль в северном направлении. Там ему открылся вид на тысячи беженцев-индейцев, и Кастер, сначала хотевший взять их в плен для давления на врагов, решил дождаться Бентина. Сражение на Колхаун-Хилл, до этого времени характеризовавшееся перестрелкой и бесплодными попытками атак с обеих сторон, получило новый заряд: прибыл отряд шайеннов-смертников. Они атаковали цепь американцев и, хотя все погибли, дали возможность товарищам второй волной ворваться на позиции не успевавших перезарядить оружие американцев. Капитан Колхаун оттянул в критическое место часть войск с других позиций, что позволило индейцам, вдохновленным примером смертников, вклиниться в поредевшие ряды его роты. Численное превосходство врага в рукопашном бою привело к уничтожению соединений Колхауна. Немногие уцелевшие поднялись на вершину холма, где последний рубеж обороны удерживала рота «I» капитана Кеога, чьи солдаты через несколько минут рукопашной схватки отступили на север, к Кастер-Хиллу. Остатки пяти рот под командованием Кастера сгрудились на холме, позже названном в его честь (также известном как «Последняя позиция Кастера»), атакуемые значительно превосходящими их силами. Индейцы отмечали просто беспрецедентную храбрость обреченных, которой они не ожидали от белых. Солдаты роты «E» пытались прорвать окружение, но были полностью истреблены. На вершине Кастер-Хилл американцы поодиночке противостояли наступавшим индейцам в рукопашных боях. Через несколько минут на холме не осталось ни одного живого американца. Из всех участников последнего боя пяти рот 7-го кавалерийского полка уцелел лишь Команч – конь Кеога, позже ставший талисманом полка. Еще во время боя начавшееся скальпирование тел врагов после разгрома заняло всех воинов. Около тела Кастера, получившего две огнестрельные раны, было найдено 17 стреляных гильз его «Ремингтона». У Кастера не был снят скальп, так как никто не хотел признаваться в его убийстве в целях собственной безопасности. Позже воин Дождь В Лицо рассказывал о своем убийстве Кастера, однако даже индейцы посчитали, что он выдает желаемое за действительное: ранее Дождь В Лицо был публично оскорблен Кастером. Покончив с Кастером, основные силы индейцев отправились на юг к Рино-Хилл. Роты Рино и Бентина без дела не сидели – мисками и ножами они вырыли окопы. Отсутствие смертников не давало индейцам возможности провести решающую атаку, и они ограничивались обстрелом из ружей и луков, которые были более эффективны из-за параболической траектории полета стрел. 7 рот держали круговую оборону, страдая от жажды, – вылазки к реке не увенчались успехом. Отсутствие информации об отряде Кастера давало пищу версиям о его судьбе, офицеры считали, что он отступил на север к Терри. Им приходила на память битва при Уошите, когда Кастер «забыл» отряд майора Эллиота, полностью вырезанный шайеннами. Солдаты тоже чувствовали себя брошенными. Ночью на холм проникли 17 человек, не сумевших днем отступить из зарослей. Утром 26 июня атаки индейцев продолжились. Бентин во главе роты «H» совершил вылазку на юг против слишком близко закрепившихся индейцев. Жажда осажденных только усиливалась, и, наконец, 17 добровольцев вызвались добыть воду, что им удалось: четверо с винтовками прикрывали остальных, наполнивших котелки речной водой. Узнав о приближении с севера пехотинцев Терри, на закате Сидящий Бык приказал отступить. За время боев на Рино-Хилл полк потерял еще 6 человек убитыми и 48 ранеными. 27 июня на место битвы прибыла пехота Терри, двигавшаяся осторожно после предупреждений уцелевших скаутов. Весть о разгроме Кастера быстро разнеслась по прериям, некоторые индейские племена покинули резервации, чтобы примкнуть к войску Сидящего Быка. Остаток 1876 года и весь 1877 год прошли в преследовании американцами индейцев, большая часть которых была в итоге пленена. Война закончилась победой США, все индейцы были заключены в резервации. Разгром Кастера вызвал в США огромный резонанс, малопонятный европейцам из-за локального масштаба битвы. Но янки знали, что их теперь ждет затяжная партизанская война. Общество требовало наказать виновных. Было выдвинуто множество гипотез, большинство из которых можно опровергуть. Например, Кастера обвинили в разделении сил, однако он с успехом применял это прежде. Уповая на неумение индейцев обороняться, Кастеру вменяют в вину напрасный отказ от перехода реки у Колхаун-Хилл, после которого он мог рассечь поселение индейцев. Здесь также забывается, что в какой-то момент двумстам солдатам пришлось бы все равно встретить напор основной массы индейцев, находившихся у Рино-Хилл. Поклонники агрессивного стиля Кастера обвинили Рино и Бентина в промедлении, а то и трусости. Но когда Бентин дошел до Вейр-Пойнт, остатки пяти рот уже добивали, а наступление до прибытия обоза, то есть без боеприпасов, могло привести к еще более плачевному итогу боя. Неопровержимым является лишь факт, что Кастер не выполнил приказ «перекрыть путь отступления», а решил, не дожидаясь подхода основных сил, атаковать тысячи индейцев.

На месте битвы сегодня разбит мемориальный комплекс. Погибшие солдаты колонны Кастера считаются в США героями.

Битва при Уошите – то самое сражение между южными шайеннами и Седьмым кавалерийским полком армии США, в котором, как говорилось, Кастер «забыл» часть своих людей. Произошло 27 ноября 1868 года у реки Уошито, Оклахома. В 1867 году индейские племена юга Великих Равнин подписали мирный договор с правительством США у Медисин-Лодж-Крик, который сенат ратифицировал лишь в июле 1868 года. Южные шайенны и южные арапахо по условиям договора должны были покинуть территории к северу от реки Арканзас и поселиться в своей новой резервации на Индейской территории. Заключенный у Медисин-Лодж-Крик мир продлился недолго. В следующем году между шайеннами и белыми поселенцами снова начались столкновения. Правительство направило войска против непокорных индейцев. В сентябре 1868 года подполковник Альфред Салли провел неудачную экспедицию против шайеннских воинов-псов на севере Индейской территории. В середине октября 1868 года генерал Филип Шеридан начал планировать новою карательную кампанию против южных шайеннов. Идея зимней операции заключалась в том, что если в это время лишить индейцев припасов, то они будут вынуждены сдаться. Когда вождь Черный Котел посетил военный пост Форт-Кобб, примерно в 100 милях от местонахождения его лагеря, чтобы вновь заверить командующего фортом, что он хочет жить в мире с американцами, ему сказали, что армия США уже начала военную кампанию против враждебных индейских племен. Индейский агент сказал ему, что единственное безопасное место для его людей – окрестности форта и он не имеет власти для предоставления им защиты. Утром 23 ноября генерал Шеридан отдал приказ полковнику Джорджу Кастеру отправиться на поиски враждебных индейцев. Лагерь Черного Котла обнаружили скауты-осейджи, и именно благодаря им стало возможным неожиданное нападение. Селение насчитывало 75 жилищ, немного дальше от него стояли еще два больших лагеря: один – шайеннов и арапахо, другой – команчей, кайова и кайова-апачей. Во время нападения солдаты убили Черного Котла и его жену. Женщины и дети спасались бегством, воины прикрывали их отход. Селение было сожжено, все имущество уничтожено, много женщин и детей захвачено в плен. Кастер приказал пристрелить 875 шайеннских лошадей. Вскоре солдаты были вынуждены отступить – много индейских воинов из соседних лагерей спешили на выручку людям Черного Котла. Джордж Кастер послал отряд майора Эллиота преградить им путь. После недолгого боя вся группа Эллиота была перебита. Сам Кастер поспешил покинуть захваченный и сожженный лагерь.

Мнения о числе погибших шайеннов сильно расходятся. Согласно официальному рапорту Кастера, было убито 103 воина, 16 женщин и несколько детей. Однако Кастер, как и многие американские офицеры того времени, часто преувеличивал свои успехи. Оставшиеся в живых шайенны говорили о гибели 13 воинов, 16 женщин и 9 детей. 14 декабря 1868 года в письме агенту по делам индейцев Эдварду Уикупу (Edward W. Wynkoop) разведчик Джеймс C. Морриссон писал: «Сегодня прибыли Джон Смит, Джон Пойселл и Джек Фитцпатрик. Джон С. не участвовал в этом сражении, но Джон П. и Джек участвовали. Они все согласны, что официальные рапорты сильно преувеличены. Убито не больше 15 индейцев, остальные, около 40, это женщины и дети». Американцы потеряли 21 человека убитыми и 14 ранеными. 14 декабря 1868 года New-York Tribune писала: «Полковник Уикуп, агент шайеннов и арапахо, опубликовал возмущенное письмо. Он считает последнее сражение полковника Кастера неприкрытой резней и утверждает, что Черный Котел и его племя были мирными индейцами, которые шли в предназначенную им резервацию». В пользу такого мнения говорит то, что в результате фронтальной атаки на лагерь вооруженных и якобы враждебных индейцев, в ходе которой были убиты 15 индейских воинов, в 7-м кавалерийском полку погиб только один боец. Остальные 20 были убиты более чем в миле от места «сражения», когда отделившийся от основных сил отряд майора Эллиота столкнулся с отрядами индейцев, шедших на помощь шайеннам. Современные шайенны называют происшедшее «резней мирных индейцев», «хладнокровной бойней» и требуют переименования исторического места события.

А вот еще пример из той же серии.

Бойня на Сэнд-Крик – нападение американских регулярных войск и волонтеров под командованием полковника Джона Чивингтона на мирный лагерь шайеннов и арапахо на реке Сэнд-Крик. В 1858 году в Скалистых горах было найдено золото (золотая лихорадка Пайк Пик). Это привело к увеличению потока белых золотоискателей через территорию обширной индейской резервации и конфликтам между ними и индейцами. Власти Колорадо обратились к федеральным властям с просьбой о сокращении территории резервации. В 1861 году шесть вождей шайеннов, включая вождя Черный Котел и Белая Антилопа, и четыре вождя арапахо, включая вождя Левая Рука, подписали с представителями властей США в форте Уайз новый договор, в котором они уступали большую часть своих территорий. Невыгодный для индейцев договор сокращал территорию резервации более чем в 13 раз, и многие группы, особенно шайеннские воины-псы, отказались его подписывать, заявив, что не будут жить в резервации под контролем белых людей. Столкновения между индейцами и американцами продолжались.

В 1864 году американские войска без объявления войны начали разрушать лагеря шайеннов, уничтожив до 10 % всех поселений. Подразделение лейтенанта Джорджа С. Иайра в Канзасе подошло к летнему охотничьему лагерю шайеннов у реки Смоки Хилл. Вожди индейцев Худой Медведь и Звезда вышли для мирных переговоров, но были убиты. Этот инцидент спровоцировал войну возмездия шайеннов Канзаса. Губернатор Колорадо и полковник Чивингтон, командующий полком вернувшихся с Гражданской войны волонтеров, выступили за жесткую политику в отношении индейцев, которых белые поселенцы обвиняли в краже продовольствия.

Но племена шайеннов и арапахо, которыми руководили вожди Черный Котел и Левая Рука, согласились жить в небольшой резервации на Сэнд-Крик и поддерживать мир с поселенцами. После переговоров с властями Колорадо примерно 800 мирных индейцев поставили свой лагерь в указанном американцами месте, чтобы их не спутали с враждебными индейцами. Над жильем Черного Котла развевался огромной величины американский флаг, подаренный ему властями , чтобы защитить мирный лагерь от нападения американских войск. Большинство мужчин, поверив обещаниям властей, покинули лагерь, чтобы охотиться на бизонов. Вместе с женщинами и детьми осталось только около 60 воинов. 28 ноября после многомесячных бесплодных поисков враждебных индейцев в прериях полковник Чивингтон во главе 700 бойцов 1-го и 3-го кавалерийских полков штата Колорадо и полка конных волонтеров выдвинулся к лагерю мирных индейцев. В ночь на 29 ноября солдаты и волонтеры устроили попойку, заранее празднуя свою победу . Утром 29 ноября 1864 года Чивингтон приказал своим войскам атаковать лагерь. Капитан Силас Соул и лейтенант Джозеф Крамер 1-го кавалерийского полка Колорадо отказались выполнить приказ и приказали своим людям не открывать огонь. Однако остальные подразделения немедленно атаковали лагерь, невзирая ни на американский флаг, ни на белый флаг, который был поднят над лагерем сразу после того, как солдаты открыли огонь. Нападение оказалось полной неожиданностью для индейцев, некоторые успели вскочить на коней, но большинство бросилось бежать вверх по ручью. Одним из первых был убит вождь шайеннов Белая Антилопа, семидесятипятилетний старик, заключивший мир с американцами. Вождь арапахо Левая Рука стоял под ружейным и артиллерийским огнем, демонстративно сложив руки на груди, полагая, что белые люди атакуют по ошибке. Он был смертельно ранен, но его вынесли с поля боя, и он умер через несколько дней. Конные волонтеры преследовали убегающих вверх по ручью людей, чтобы отрезать им путь к отступлению, а спешившиеся солдаты не спеша продвигались за ними и «зачищали» лагерь индейцев. С южного склона каньона по убегающим людям била артиллерия. Некоторые индейцы пытались зарыться в речной песок. Немногочисленные воины шайеннов и арапахо прикрывали отход женщин и детей, которые стремились укрыться в ближайших холмах. Воины отбивались в течение четырех часов, большинство из них погибли, оставшиеся в живых отступили вверх по ручью, среди них был и Черный Котел. Резня на Сэнд-Крик нарушила традиционный общинный строй у шайеннов. Были убиты вожди, выступавшие за мир с белыми людьми. Возросло влияние воинов-псов, которые всегда выступали против заключения каких-либо договоров с чужаками и поселения в резервацию. Шайенны стремились отомстить за убитых близких людей. После ничем не спровоцированной бойни именно тех индейцев, которые стремились к миру, южные и северные шайенны, северные арапахо и лакота объединились в войне против американцев, которая продолжалась более двух десятилетий. Зимой 1865 года боевые действия объединенных племен сиу, шайеннов и арапахо привели к значительным разрушениям, грабежам и гибели многих белых поселенцев, включая женщин и детей. Окончательную точку в этой серии конфликтов поставила только бойня на ручье Вундед-Ни в 1890 году.

Воины-псы

Воины-псы были самым известным из военных обществ индейцев Великих Равнин. Предания шайеннов объясняют, как за воинами-псами закрепилось конкретное место в лагерном кругу и что эта военная группа ранее представляла собой небольшое подразделение племени, о котором со временем почти забыли. Так как воины-псы были образованы из представителей различных групп, члены этого общества могли жениться внутри своей группы, хотя в древние времена следили за тем, чтобы родственники все же избегали таких браков. Человек, решив присоединиться к воинам-псам, тем самым порывал со своей прежней общиной и всей семьей переходил жить в лагерь воинов-псов. Воины-псы стали знаменитыми благодаря храбрости и предприимчивости. Таким образом, их сила росла, в то время как другие общины ослабевали. В начале второй половины XIX века в общество вошла практически вся боеспособная мужская часть южных шайеннов. К воинам-псам присоединялись и воины из других племен, особенно из сиу, поэтому группу иногда называли шайенны-сиу. Они перестали следовать обычаю, по которому женившийся молодой человек переходил в племенную группу родителей жены, и приводили супругу в свой лагерь. В 1860-х годах воины-псы стали играть решающую роль в сопротивлении шайеннов, что привлекло к ним большое количество воинов, не желавших жить в резервации и следовать миролюбивой политике таких вождей, как Черный Котел и Белая Антилопа. После того как 700 солдат полковника Чивингтона атаковали селение южных шайеннов на Сэнд-Крик и учинили бойню, в которой было безжалостно убито около 200 шайеннских женщин и детей, воины-псы стали основной боевой силой народа. Они стали оказывать яростное сопротивление армии США и наводили ужас на белое население между реками Платт и Арканзас. В группу воинов-псов входило около 600 человек, из которых лишь 100–150 были воинами. Просто аналог казаков какой-то. Ведь именно эти люди обеспечили и главную победу ставшему знаменитым Сидящему Быку, и активное сопротивление американской армии до 1890 года. А вот многие американские командиры, похоже, действительно придерживались тактики и философии, что «хороший индеец – мертвый индеец».

Итак, какой мы можем сделать вывод? Янки начали свою историю с восстания против жестокой Англии. И – победили, благодаря (с чем соглашаются их серьезные, университетские, не балаганные историки) помощи России и Франции. Для Англии это было самое тяжелое и тотальное поражение в их истории, которое можно сравнить с поражениями Франции при Наполеоне или Германии в мировых войнах. Глобальное поражение: разбитая Англия потеряла свои самые перспективные земли, более важные, чем Индия, Канада и Австралия, вместе взятые. Мало того, Англия проиграла своим самым принципиальным противникам – России и Франции, вкупе с неотесанными холопами из Северной Америки. Для США это, конечно, была самая славная победа в их истории. Но что потом? Потом пошел интересный расклад. На севере – с Британской Канадой – установилось равновесие. Англия не могла держать в Канаде большую армию, но ее войска превосходили качеством американские. С Россией и Францией у Америки были хорошие отношения. Поэтому тот же Наполеон продал громадные французские владения Америке (в 1803 году), чтобы не досталось даром несносной Англии. С Россией – тоже, как подробно написано выше, сделка с Аляской была продуманным и взаимовыгодным шагом: поддержка друг друга на Тихом океане. И опять – против несносной Англии. Внутри территории – жестокое истребление индейцев. Что остается? Правильно, Юг. А конкретно – Мексика. Это, естественно, не Россия – Англия – Франция с мощными и отлично подготовленными, тактически грамотными армиями. С трудом освободившись от ослабленной Испании, страна впала в смуту. И по своим силовым возможностям ее армия вряд ли превосходила индейцев сиу или шайеннов. Но – это была христианская страна с креольскими фамилиями у руководства. С другой стороны, сильные европейские страны пока в сторону Мексики не смотрели. А армия ее имела допотопные ружья – хуже, чем у индейцев. И полное отсутствие боевой тренировки из-за смуты в мозгах элиты. Ну как было не напасть на такого соседа?

Американская агрессия в Мексике

А все началось с Техаса

Республика Техас – государство в Северной Америке, существовавшее в 1836–1845 годы. Республика Техас образовалась в результате войны за независимость северо-восточного региона Мексики. В 1845 году республика после волеизъявления граждан и принятия акта самоопределения вошла в США, где получила права штата. В 1825 году законодательные собрания штатов Коауила и Техас издали закон, обеспечивавший поселенцам из США возможность получения земельных наделов по низкой цене, причем платежи производились в рассрочку, а также предоставлялось освобождение от налогов на срок десять лет. Число колонистов быстро увеличивалось, и к середине 1830-х годов в Техасе проживало уже более 30 тысяч американцев. При этом собственно мексиканское население составляло 7800 человек. Комментарии излишни. Но в 1829 году при президенте Висенте Герреро в Мексике был принят закон, отменяющий рабство негров, бывшее нормой среди американских переселенцев. На 1836 год в Техасе было 5000 негров-рабов. Кроме того, в 1830 году мексиканский конгресс запретил иммиграцию из США в пограничные с ними штаты Мексики. Эта политика мексиканского правительства вызывала недовольство среди жителей Техаса и послужила поводом к войне за независимость. 2 октября 1835 года произошло столкновение 150 техасцев под командованием Джона Генри Мура с отрядом мексиканской кавалерии (100 человек) близ города Гонзалес, что привело к началу военных действий. Поначалу у техасцев не было регулярной армии, их отряды состояли исключительно из добровольцев. Более серьезное столкновение произошло 28 октября 1835 года в битве при Консепсьоне, в которой приняло участие 90 техасцев под командованием Стивена Остина и 450 мексиканцев (300 драгун, 100 пехотинцев, 2 орудия), которых возглавлял полковник Доминго Угартечеа. Техасцы отбили атаки превосходящих сил мексиканцев, причем убит был только один техасец, а мексиканцы потеряли 14–16 человек убитыми. 12 октября отряд Стивена Остина (около 600 техасцев) осадил мексиканский город Сан-Антонио-де-Бехар, который обороняли 1200 солдат мексиканской армии под командой Коса. Через некоторое время Остин отбыл в США, чтобы заручиться их поддержкой. А осаду возглавил генерал Эдвард Берлесон, который предпринял несколько успешных атак на город. 11 декабря мексиканский гарнизон, страдавший от нехватки провизии, капитулировал; мексиканская артиллерия и большая часть ручного оружия достались техасцам. 9 октября техасцы захватили небольшой город Голиад, где 10 декабря была провозглашена декларация независимости Техаса. Одной из причин ранних побед техасских повстанцев было использование ими охотничьих, но новых ружей, которые стреляли по отдаленным целям намного эффективнее, чем устаревшие мексиканские мушкеты времен Колумба и Кортеса. В ответ на победы техасских поселенцев были посланы мексиканские войска численностью 6000 человек, которыми командовал лично мексиканский диктатор генерал Санта-Анна. Уже 23 февраля 1836 года армия Санта-Анны начала осаду крепости Аламо в Сан-Антонио, которую обороняло до 250 техасцев под командованием Уильяма Тревиса и Джима Боуи. 26 февраля на помощь защитникам Аламо из Голиада выдвинулся американский отряд под командованием полковника Джеймса Фэннина, состоящий из 320 человек и 4 орудий. Но 28 февраля Фэннин повернул назад, ссылаясь на нехватку провианта и необходимость защищать Голиад. 6 марта в 5.30 начался штурм Аламо, ставший самым известным сражением войны; все защитники Аламо были убиты, мексиканцы потеряли от 70 до 200 человек убитыми и от 300 до 400 ранеными. Среди находившихся в Аламо мексиканцы оставили в живых только 16 человек (женщин, детей, а также раба Тревиса Джо, раба Боуи Сэма и мексиканского дезертира Бригидо Гереро, выдавшего себя за военнопленного). Другая победа была одержана мексиканским генералом Хосе де Урреа над техасцами, которыми руководили Джеймс Грант, Фрэнк Джонсон и Роберт Моррис, намеревавшиеся напасть на мексиканский город Матаморос. 27 февраля Урреа, выступив из Матамороса, внезапно напал на отряд Джонсона, убив 20 человек и взяв в плен 32; Джонсон и 4 других техасца были взяты в плен, но затем смогли сбежать и соединиться с армией Джеймса Фэннина. Вслед за этим 2 марта у Агуа-Дульсе мексиканцы внезапно атаковали отряд Гранта и Морриса, убив самих Гранта и Морриса и 12 других техасцев; остальные попали в плен и были отправлены в Матаморос. 19–20 марта 1836 года генерал Урреа одержал победу над техасцами Фэннина в бою у Колето (мексиканцы потеряли 212 человек, техасцы – 9 убитыми и 60 ранеными). Несмотря на большие потери мексиканцев, техасцы были вынуждены сдаться в плен и были отправлены в Голиад, где 27 марта все они были казнены по приказу Санта-Анны.

Битва у ручья Колето

Битва продемонстрировала недооценку техасским командиром Джеймсом Фэннином-младшим сил мексиканской армии и его неспособность принимать быстрые решения в ходе сражения. Мексиканский командир Хосе де Урреа, напротив, был хорошо осведомлен о планах техасцев и умел хорошо использовать благоприятные возможности. Несмотря на отсутствие военной подготовки, техасцы показали хорошую боевую дисциплину. Благодаря этой победе популярность Урреа по сравнению с остальными мексиканскими генералами весьма выросла, что породило ревность к нему со стороны Санта-Анны – главнокомандующего мексиканскими силами. Удачный итог битвы внушил мексиканским лидерам чрезмерную самонадеянность, заставив их поверить в то, что окончательная победа над Техасом уже близка. Полковник Джеймс Фэннин в конце 1835 – начале 1836 года возглавлял техасские силы в форте Дефаэнс. В ходе осады Аламо (февраль 1836 года) он предпринял марш на 100 миль, спеша на помощь осажденным техасцам. Но ввиду плохой подготовки к походу и слуха о появлении сил генерала Урреа под Голиадом ему пришлось повернуть назад. После падения Аламо перед силами Санта-Анны техасцы получили приказ генерала Хьюстона отступать к Виктории. Поэтому Фэннин оставил форт и без спешки двинулся в отступление. Техасцы везли 9 тяжелых орудий различных калибров и тысячу мушкетов. Однако Фэннин не позаботился о том, чтобы захватить достаточное количество еды и воды. Повозки с тяжелой амуницией волокли усталые и голодные быки. В 11 часов техасская повозка сломалась при переправе через реку Сан-Антонио. Необходимо было вытащить орудие из реки, и Фэннин приказал отпустить быков на выпас, на время, пока техасцы не пройдут еще одну милю от ручья Манауилья. В результате отступление остановилось. Джон Шакельфорд, Барр Х. Дюваль и Айра Уестоувер оспаривали решение Фэннина дать быкам попастись, ссылаясь на необходимость продолжать отступление до оврага Колето Крик, где можно укрыться. Шакельфорд заявлял, что Фэннин ссылался на слабость мексиканской армии и на то, что Урреа не последует за их отрядом. Урреа не предполагал, что техасцы начнут отступление раньше 11.00. Он бросился в погоню, оставив свою артиллерию и часть людей в Голиаде. Согласно мексиканским источникам, его силы составляли 80 всадников и 360 пехотинцев. Конные разведчики установили местоположение и численность техасцев, из чего Урреа заключил, что численность врага меньше, чем он первоначально думал. Поэтому он отправил сотню солдат назад в Голиад для поддержки охраны Президио-ла-Байя. Он также распорядился, чтобы ему доставили артиллерию, которую он оставил в Голиаде. Эскортировать пушки должна была часть солдат, которых он посылал в Голиад. Тем временем 30 кавалеристов Нортона, развернувшись, прикрывали все стороны техасской позиции. Однако дозорные в тылу не подняли тревогу и не заметили появление мексиканской кавалерии. Вскоре после возобновления марша сломалась другая повозка, ее груз распределили по остальным повозкам, что опять задержало движение. Фэннин отправил Хортона обследовать овраг Колето Крик, который был уже в пределах видимости. В этот момент мексиканская кавалерия настигла техасцев. Те поспешили занять высоту, бывшую в 400–500 ярдах от них, но в этот момент сломалась повозка с боеприпасами. Техасские солдаты выстроились в каре по три шеренги глубиной, но высокая трава прерии ограничивала их видимость. У них было мало воды, зато на каждого солдата приходилось 3–4 мушкета. Мексиканские солдаты атаковали техасское каре. Кавалерия полковника Габриэля Нуньеса устремилась на тыл техасцев. Ведя огонь из девяти орудий, отстреливаясь из мушкетов, которых у них было в избытке, встречая мексиканцев в штыки, техасцы отбили три атаки на каре. Урреа заявил, что на него произвел впечатление огонь оружия техасцев и то, как они держали строй во время трех атак. К закату 19 марта ввиду недостатка боезапаса Урреа приказал прекратить общие атаки техасского каре, и бой в основном закончился. Техасский доктор Джозеф Х. Барнард отметил, что до заката пало семеро техасцев, 60 человек (включая Фэннина) получили ранения, причем 40 из 60 были ранены неоднократно. После заката Урреа приказал мексиканским снайперам рассредоточиться вокруг техасского квадрата и вести огонь, укрываясь в высокой траве. Потери техасцев еще более возросли, пока техасские снайперы не заняли позиции и не повели ответный огонь, целясь на вспышки мексиканских выстрелов. Как результат, к концу дня 19 марта техасские потери составили по меньшей мере 10 человек убитыми и 60 ранеными. Число мексиканских потерь неизвестно. Однако после боя техасцы не были деморализованы. Их ободряла мысль, что Хортон выслал подкрепления из Гуадалупе Виктория на помощь Фэннину. Однако на деле Хортон не смог прорвать линию мексиканской обороны. В этот день после окончания битвы при Рефухио техасские солдаты отступили обратно в Гуадалупе Виктория. До солдат Фэннина доносились звуки стрельбы. Они вымотались и были голодны, каре не двигалось. Для пресечения попыток бегства техасцев Урреа разместил три орудийных расчета вокруг их каре и в течение ночи будил тревогу у техасцев, заставляя своих горнистов играть ложные сигналы к атаке. Недостаток воды и отсутствие осветительных огней не давали техасцам возможности оказать медицинскую помощь своим раненым. Мучения, испытываемые ранеными, и ночная непогода подорвали боевой дух техасцев. Недостаток воды, необходимой для промывки и охлаждения пушечных стволов, сказался и на боеготовности техасской артиллерии. В бою 19 марта артиллеристы также потеряли многих товарищей и орудийной амуниции. Обсуждая все эти проблемы, Фэннин и офицеры пришли к выводу, что они не смогут выстоять на следующий день. Мысль о побеге под покровом ночи и поиске более обороноспособной позиции до того, как Урреа получит подкрепления, была отвергнута техасцами, которые отказывались оставить раненых друзей и родственников, не способных к бегству. Поэтому техасцы решили держать нынешнюю позицию и на следующий день. Тем временем к Урреа подошли свежие войска, захватившие боезапас, два из трех орудий из Голиада. Он разместил их за косогорами вне поля зрения техасцев. 20 марта в 06.15 мексиканцы заняли боевые позиции. После 1–2 мексиканских пушечных выстрелов Фэннин и офицеры подтвердили свое заключение о неспособности техасцев выстоять еще один день и решили обсудить почетные условия своей капитуляции. Условия включали положения о лечении раненых техасцев, о присвоении сдавшимся техасцам статуса военнопленных, о последующем их освобождении и выходе в Соединенные Штаты Америки. Однако Санта-Анна ранее постановил, что техасцы могут капитулировать только безоговорочно. Поэтому Урреа не мог дать гарантий, что условия капитуляции техасцев будут соблюдаться Санта-Анной. Тем не менее Урреа обещал выступить перед Санта-Анной в целях соблюдения условий капитуляции, данных им техасцам. Документ о сдаче был подписан Фэннином, Бенджамином С. Уоллесом и Джозефом М. Чадвиком. После подписания документа битва была закончена. Техасцы, которые были в состоянии идти, были отправлены в Голиад под мексиканским эскортом. Техасцы, которые не могли ходить, были доставлены в Голиад 23 мая. Техасским врачам было заявлено, что в первую очередь лечение должны получать мексиканские раненые. Тем временем Урреа отправился в Гуадалупе Виктория, откуда он написал письмо с рекомендацией о мягком обращении с техасскими пленными. Но Санта-Анна не последовал рекомендации Урреа и приказал мексиканским командирам в Голиаде казнить техасских пленных. 27 марта 1836 года Фэннин и другие пленные техасцы были расстреляны мексиканскими солдатами. Эта казнь получила название Голиадской резни. Значение битвы при Колето было в демонстрации способности неподготовленных техасских солдат подчиняться своим командирам и стоять против мексиканских войск. Битва была проиграна в первую очередь из-за недооценки Фэннином боеспособности противостоящих ему мексиканских сил, его нерешительных и безуспешных действий в ходе битвы, его нежелания взаимодействовать с другими техасскими отрядами, что вообще являлось характерной чертой большинства техасских командиров. Поражения подтолкнули техасцев на создание своей собственной регулярной армии, которую возглавил Сэм Хьюстон.

21 апреля 1836 года произошло решающее сражение между техасской и мексиканской армиями у Сан-Хасинто (недалеко от нынешнего Ла Порте). Мексиканцами командовал непосредственно генерал Санта-Анна. Большинство техасских офицеров на совещании утром решило обороняться и ждать нападения армии Санта-Анны. Но Хьюстон настоял на том, чтобы первыми напасть на мексиканцев, и получил одобрение своего плана у техасского военного министра Томаса Джефферсона Раска. Стараясь двигаться быстро и бесшумно, около 800 техасских солдат подошли к лагерю мексиканской армии и внезапно атаковали его. Мексиканцы (около 1400 человек) были застигнуты врасплох, что привело к их быстрому поражению. Мексиканский генерал Мануэль Фернандес Кастрильон погиб, пытаясь организовать своих людей для обороны против техасцев, большая часть мексиканцев начала сдаваться в плен. Вскоре остатки мексиканской армии – 400 человек под командованием генерала Хуана Альмонте – капитулировали. Общим итогом битвы, длившейся всего 18 минут, был полный разгром мексиканцев (которые потеряли 630 человек убитыми, 208 ранеными и 730 взятыми в плен; техасцы потеряли 9 убитыми и 26 ранеными). Санта-Анна скрылся, но вскоре был обнаружен и взят в плен. Генерал Висенте Филисола, командующий той частью мексиканской армии, которая не участвовала в сражении у Сан-Хасинто, отдал приказ вернуться в Мехико, несмотря на протесты Урреа, который считал, что поражение потерпел только Санта-Анна, но не Мексика, и что надо продолжать войну. 14 мая 1836 года официальные представители Техаса и генерал Санта-Анна подписали договор о независимости в городе Веласко. Договор предусматривал прекращение боевых действий, передислокацию мексиканских войск южнее Рио-Гранде, возвращение Мексикой захваченного имущества и обмен военнопленными; в обмен на это Санта-Анна получал возможность вернуться в Мексику. Однако правительство Мексики не ратифицировало договор, оставляя вопрос о независимости Техаса открытым (при этом западная часть современного Техаса продолжала иметь неясный юридический статус). Состояние войны между Техасом и Мексикой продолжалось вплоть до его аннексии США 29 декабря 1845 года.

Американо-мексиканская война

Военный конфликт между США и Мексикой происходил в 1846–1848 годах. В Мексике войну называют Североамериканской интервенцией (а также Войной 1847 года). В США война известна как Мексиканская война. Война явилась результатом территориальных споров между Мексикой и США после аннексии Техаса Соединенными Штатами в 1845 году. Хотя Техас провозгласил свою независимость от Мексики еще в 1836 году и с оружием в руках техасцы отстояли ее, мексиканское правительство последовательно отказывалось признать независимость Техаса, рассматривая его как свою мятежную территорию. Мексика согласилась на признание независимости Техаса лишь после того, как вхождение Техаса в состав США стало свершившимся фактом. Но при этом настаивала на том, что Техас должен развиваться как независимое государство, а не быть частью США. Непосредственным поводом для начала войны стали споры между Мексикой и Техасом за территорию между реками Нуэсес и Рио-Гранде. Соединенные Штаты настаивали, что указанная территория вошла в их состав вместе с Техасом, в то время как Мексика утверждала, что эти земли никогда не были частью Техаса и, соответственно, всегда оставались и будут оставаться частью Мексики. Аннексия Техаса и начало войны с Мексикой вызвали неоднозначную реакцию американского общества. В США войну поддержало большинство демократов и отвергло большинство вигов. В Мексике война считалась делом национальной гордости. Наиболее важными последствиями войны были обширные территориальные уступки Мексики, в результате которых США были отданы Верхняя Калифорния и Новая Мексика – земли современных штатов Калифорния, Нью-Мексико, Аризона, Невада и Юта. Американские политики провели несколько лет, напряженно обсуждая рабовладение на новых территориях, и, наконец, решились на компромисс 1850 года (только Калифорния была признана штатом, свободным от рабства). В Мексике утрата огромной территории стимулировала правительство определить политику колонизации северных районов как средство предотвращения дальнейших потерь. До Американо-мексиканской войны земли Верхней Калифорнии и Новой Мексики уже были хорошо известны американским охотникам, исследователям и торговцам, которые часто пользовались «тропой Санта-Фе», связывающей Миссури и Санта-Фе, и «Калифорнийской тропой»; американские суда обменивали товары на шкуры и сало вдоль побережья Калифорнии. Все эти земли на протяжении 25 лет перед войной были суверенной территорией независимой Мексиканской республики, а до того – частью испанской колонии Новая Испания. В годы, последовавшие за покупкой Луизианы Соединенными Штатами у Франции (1803), американские поселенцы начали двигаться на Запад, на испанскую территорию, поощряемые отчасти предоставлением испанских земель и отчасти американским правительством. Когда Мексика получила контроль над этими территориями, переселение на Запад продолжалось. У мексиканского правительства складывались сложные отношения с первыми поселенцами, частично из-за того, что переселенцы были в основном протестантами в официально католической Мексике. Когда Мексика отменила рабовладение, некоторые иммигранты из США отказались соблюдать этот закон. Поселенцы выражали недовольство стесняющим их политическим и экономическим управлением территорией, осуществляемым центральным правительством, что привело к Техасской революции. 8 марта 1846 года армия США под командованием генерала Тейлора выступила из Корпус-Кристи и, перейдя границу Техаса, ступила на территорию Мексики. 24 марта американцы были на левом берегу Рио-Гранде, в 11 милях от Матамороса. Мексиканцы потребовали отступления войск США к реке Нуэсес, но Тейлор приказал воздвигнуть напротив Матамороса укрепление, позднее названное фортом Браун, батареи которого были направлены на город и блокировали Рио-Гранде. Таким образом правительство США пыталось спровоцировать войну. Оккупация спорной территории между реками Нуэсес и Рио-Гранде, а также блокада мексиканских портов вынудили Мексику объявить 23 апреля 1846 года войну. Мексиканскими войсками командовал Мариано Ариста. 26 апреля на левом берегу Рио-Гранде произошло столкновение мексиканской кавалерии с небольшим отрядом американских драгун, в результате которого погибло 16 американских солдат и один офицер. Впоследствии эту стычку назвали Делом Торнтона – по имени убитого американского офицера, который командовал патрулем. 3 мая мексиканская артиллерия в Матаморосе открыла огонь по форту Браун, который ответил своими орудиями. Обстрел продолжался пять дней и усилился, когда мексиканские войска постепенно окружили форт. Двое американских солдат были убиты во время обстрела, включая Джекоба Брауна, в честь которого позднее был назван форт. 8 мая для оказания помощи прибыл Закари Тейлор с войском в 2400 человек. Однако Ариста устремился на север и перехватил его со своими 3400 людьми в битве при Пало Альто. Американцы использовали новый подход в артиллерии, названный «летучая артиллерия» – легкие мобильные орудия, смонтированные на шасси, запряженных лошадьми, с артиллеристами, также сидящими на лошадях. Они произвели разрушительное действие на мексиканскую армию. Мексиканцы отвечали мелкими кавалерийскими стычками и своей собственной артиллерией. Американская летучая артиллерия отчасти деморализовала мексиканскую сторону, почувствовавшую необходимость найти местность, которая дала бы ей преимущество. Ночью мексиканцы отступили на дальнюю сторону сухого русла, которое обеспечивало естественное укрепление, но при этом они рассредоточили свои войска, так что сообщение между ними затруднилось. На следующий день стороны сошлись в рукопашной схватке в Битве у русла де ла Пальмы. Американским кавалеристам удалось захватить мексиканскую артиллерию, вынудив мексиканцев к отступлению, превратившемуся в беспорядочное бегство. Ввиду особенностей местности и рассредоточенности войск Ариста не смог объединить свои силы. Мексиканцы понесли тяжелые потери и были вынуждены оставить свою артиллерию и обозы. Форт Браун причинил им еще больший урон, когда отступавшие войска проходили через него и переправлялись через реку Рио-Гранде, в которой многие утонули. Перевес в военной мощи был на стороне США. По численности населения США превосходили Мексику. Численность американской армии составляла 7883 человека, а всего за годы войны США вооружили 100 тысяч человек, 65 905 из которых были волонтерами с 12-месячным сроком службы. Мексиканская армия насчитывала 23 333 человека и состояла в основном из индейцев и пеонов. Огнестрельное оружие и артиллерия мексиканцев были устаревшего образца. В отличие от США Мексика почти не производила собственного оружия и практически не имела военного флота. Большую роль в войне сыграла мексиканская кавалерия, состоявшая из уланов, искусных в верховой езде и хорошо владевших саблями. Одновременно с действиями Тейлора американское правительство готовило захват Калифорнии. Коммодору Джону Слоуту было отдано приказание захватить калифорнийские порты и установить блокаду побережья. На захват Новой Мексики была отправлена Западная армия бригадного генерала Стивена Кирни. Он должен был проделать путь от форта Ливенворт (Миссури) до Санта-Фе и после занятия Новой Мексики направиться к тихоокеанскому побережью. В Калифорнии с декабря 1845 года с разрешения мексиканских властей под предлогом картографической экспедиции находился капитан Джон Фримонт. Его отряд состоял из 62 тяжеловооруженных исследователей и маунтинменов и нескольких индейцев делаверов. В следующем месяце они добрались до Форта Саттера. Фримонт подстрекал американских поселенцев к организации восстания в случае войны. 14 июня 1846 года, не зная о том, что объявлена война, американские поселенцы захватили Соному и арестовали именитых горожан; была провозглашена Калифорнийская республика. 11 дней спустя в Соному прибыл Джон Фримонт и возглавил так называемый «Калифорнийский батальон». Тем временем американский флот приступил к захвату портов на калифорнийском побережье. 7 июля был оккупирован Монтерей. 9 июля флот США занял Сан-Франциско. 15 июля Слоут передал командование коммодору Роберту Стоктону. В начале августа США захватили Сан-Педро. 13 августа американский десант с помощью отряда Фримонта захватил столицу Калифорнии Лос-Анджелес. Далее американцы захватили порты Санта-Барбара и Сан-Диего. 17 августа Калифорния была присоединена к США. Но 23 сентября в Лос-Анджелесе началось антиамериканское восстание. Руководство мятежом принял Хосе Мария Флорес. 29 сентября американский гарнизон под командованием Арчибальда Гиллеспи капитулировал. Американцам предписывалось покинуть город, однако им разрешалось оставить при себе оружие. Несколько дней спустя они погрузились на торговое судно США «Вандалия». Узнав о восстании, Стоктон отправил в Сан-Педро корабль «Саванна» с отрядом капитана Уильяма Мервина. 6 октября Мервин высадился в Сан-Педро, застав там «Вандалию». На следующий день отряд из 285 американцев выступил на Лос-Анджелес. 8 октября 1846 года в стычке, известной как «Битва за ранчо Домингеса», калифорнийцы под предводительством Хосе Антонио Каррильо встретили их огнем из четырехфунтовой пушки. Понимая, что без артиллерийской поддержки пытаться захватить город было бы безрассудно, американцы отступили к Сан-Педро. Во время перестрелки пушечными осколками были ранены 10 человек из отряда Мервина, 4 из которых скончались. 25 октября в Сан-Педро высадился Стоктон. Он построился лагерем в Сан-Диего. Из Монтерея к Лос-Анджелесу устремился отряд Фримонта из 300 человек. Стратегия Флореса, располагавшего 400 человек и 40 артиллерийскими орудиями, заключалась в том, чтобы сдерживать эти две группы отрядами по 100 человек, в то время как основная часть повстанческих сил оставалась в городе. В июле 1846 года армия Кирни численностью 3 тысячи человек с 16 орудиями вступила на территорию Новой Мексики. 14 августа Западная армия заняла Лас-Вегас, 16-го числа – Сан-Мигель, 18 августа – главный город штата – Санта-Фе. 22 августа был издан указ, объявляющий всю территорию Новой Мексики частью США. Далее 25 сентября Кирни с отрядом 300 драгун двинулся к Тихому океану. Также из Новой Мексики должны были выступить войска полковника Александра Донифана, которые планировалось соединить в Чиуауа с войсками генерала Джона Вула. Однако из-за проблем с индейскими племенами он вынужден был задержаться до декабря. В это время в штатах, захваченных американцами, развернулась партизанская борьба. К концу ноября 1846 года почти вся Калифорния находилась в руках патриотов, интервенты удерживались только в нескольких портах. 2 декабря войска генерала Кирни дошли до Калифорнии. Еще в начале октября, получив от Стоктона известия об установлении в Калифорнии американского господства, он отправил бо́льшую часть своей армии обратно в Санта-Фе. 4 декабря к Кирни присоединился небольшой отряд Гиллеспи. 6 декабря объединенные силы американцев атаковали близ поселения Сан-Паскуаль отряд калифорнийцев под командованием Андреса Пико. Из примерно 150 человек, участвовавших в сражении, американцы потеряли 18 человек убитыми и 13, в число которых входили Кирни и Гиллеспи, – ранеными. Мексиканцы, имея около 75 человек, потеряли 12 человек ранеными, и один мексиканец был захвачен в плен. После стычки с партизанами Кирни и Стоктон объединили свои войска и, получив таким образом около 600 человек, направили их на главный штаб партизан – Лос-Анджелес. 8–9 января 1847 года они одержали победу у реки Сан-Габриэль и 10 января вошли в город. 14 января в Новой Мексике началось восстание крестьян. 20 января главные силы повстанцев выступили на Санта-Фе. Недалеко от города произошло сражение между партизанами и американцами, в результате которого первым пришлось отступить. 3 февраля 1847 года объединенные силы США осадили главную ставку партизан Пуэбла-де-Таос, где укрылось 600–700 человек. На третий день селение было захвачено, партизаны потеряли 152 человека, американцы – 54. 18 мая 1846 года Тейлор захватил Матаморос, подвергнув его артиллерийскому обстрелу. В начале июля из Матамороса Тейлор направился к Монтеррею (штат Нуэво-Леон), от которого шла главная дорога на столицу. По пути он оккупировал ряд городов: Рейнос, Камарго, Серальво и др. В это время, произведя переворот, к власти в Мексике пришли пурос – крайние либералы. Они восстановили конституцию 1824 года и вернули из изгнания на Кубе Антонио Лопеса де Санта-Анну, которого многие считали самым способным из мексиканских генералов и за которым сохранялась репутация участника Войны за независимость. 16 августа Санта-Анна высадился в Веракрусе, а 14 сентября въехал в столицу. Вступив в должность командующего армией, Санта-Анна выступил в сентябре на Сан-Луис-Потоси, откуда он собирался направиться навстречу армии Тейлора. 20 сентября американская армия из 6670 человек осадила Монтеррей, который защищала 7-тысячная армия генерала Педро де Ампудия. Битва за Монтеррей была весьма кровопролитной, обе стороны понесли в ней серьезные потери. Американская легкая артиллерия оказалась неэффективна против каменных укреплений города. Мексиканские войска под командованием генерала Ампудии и батальон Святого Патрика (ирландцы-католики, покинувшие американскую армию и примкнувшие к мексиканцам) сильно осложнили жизнь американским солдатам. Однако пехотное подразделение и техасские рейнджеры захватили четыре холма к западу от города и с ними тяжелое орудие. Это придало американцам силы для штурма города в направлении с запада и востока. Оказавшись в городе, американцы захватывали дом за домом: каждый зачищался посредством зажигательных снарядов, которые использовались в качестве примитивных гранат. Чтобы не попасть под обстрел мексиканцев, солдаты Тейлора передвигались, пробивая стены домов. Осада длилась четыре дня, в один из которых американцы потеряли 400 человек, в том числе одного генерала и 33 офицера. Поскольку у мексиканцев кончились боеприпасы, Ампудия капитулировал. Однако Тейлор, армия которого тоже была истощена, согласился на то, чтобы мексиканская армия покинула город, забрав знамена и оружие. В Монтеррее, по воспоминаниям участника событий лейтенанта Макклеллана, американцы творили различного рода бесчинства: забирали зерно, скот, расстреливали протестующих против этого крестьян. Часть города американцы сожгли и разрушили. В конце сентября для захвата Чиуауа от Сан-Антонио выступила «армия центра» генерала Джона Вула. Его силы состояли из 3 тысяч человек и располагали 6 орудиями. Однако, узнав, что в Сан-Луис-Потоси Санта-Анна собирает большие силы, с которыми планирует атаковать Тейлора, Вул решил занять пункт, где бы он мог соединиться с Тейлором. Он занял Монклову и в начале декабря выступил на Паррас, а две недели спустя пошел на соединение с главными силами американской армии. В августе и октябре американцы предприняли две неудачные попытки захватить порт Альварадо. 10 ноября эскадра коммодора Мэттью Пэрри заняла один из крупнейших мексиканских портов на берегу Мексиканского залива – Тампико. Хотя порт защищался гарнизоном из 4 тысяч человек, тремя военными кораблями и был оснащен 25 артиллерийскими орудиями, Санта-Анна приказал солдатам покинуть город. Гарнизон под командованием генерала Парроди отступил, предварительно разрушив укрепления и затопив оружие и боеприпасы. В конце января 1847 года главнокомандующий мексиканской армией Санта-Анна двинулся на север навстречу Тейлору, стоявшему с 6 тысячами человек в 18 милях от Сальтильо. Узнав о приближении Санта-Анны, Тейлор отступил на десять миль и занял выгодную позицию у асьенды Буэна-Виста. Армия Санта-Анны, согласно его оценкам, насчитывала 18 133 человека, но во время похода, в результате болезней и дезертирства, она уменьшилась на тысячу человек. К моменту сражения солдаты Санта-Анны, преодолевшие 200 миль по безводной пустыне, несколько дней были без воды и провианта, а лошади без фуража. Битва произошла 22–23 февраля 1847 года в узком горном проходе на дороге из Сан-Луис-Потоси в Сальтильо. В первый день мексиканцы обошли противника с левого фланга, а их кавалерия сумела проникнуть глубоко во вражеский тыл. К 9 часам утра 23 февраля левое крыло Тейлора было разбито, а американские войска стали отходить к Буэна-Виста, некоторые части отошли к Сальтильо. Положение Тейлора было угрожающим, но подошедшее из Сальтильо подкрепление позволило американцам вернуть утраченные позиции. Американская артиллерия наносила противнику серьезный урон, однако к четырем часам мексиканцам удалось захватить несколько пушек и три знамени. Но в восемь часов вечера Санта-Анна неожиданно отступил к Сан-Луис-Потоси, позже он объяснит это решение нехваткой боеприпасов. Потери армии Тейлора составили убитыми, ранеными и пропавшими без вести 723 человека. В марте в Мексике поднялось восстание против правительства пурос, вызванное его решением продать часть церковной собственности для извлечения средств на ведение войны (законопроект был утвержден 10 января 1847 года). Получив известие о начале Гражданской войны, Санта-Анна, бросив бо́льшую часть армии, поспешил в столицу. Борьбу с мятежом возглавил Гомес Фариас, но после возвращения Санта-Анны, вставшего на сторону повстанцев (духовенство и помещики обещали ему 2 миллиона песо), Фариас был изгнан, а его правительство разогнано. Новое правительство состояло из модерадос. Санта-Анна получал диктаторские полномочия. Кампания США на севере окончилась, их войска перешли к обороне.

Компания Скотта. Война во Внутренней Мексике

Ввиду того, что путь на Мехико с севера лежал через безводные степи, было решено произвести высадку в Веракрусе, откуда на столицу шла более короткая дорога. Поскольку принадлежавший к партии вигов и одержавший несколько побед Тейлор стал опасным соперником в будущих президентских выборах, его кандидатура в качестве главнокомандующего была отклонена. Президент хотел видеть в этой роли полковника Томаса Бентона, но в итоге главнокомандующим стал генерал-майор Уинфилд Скотт. В марте Скотт с 13-тысячной армией перебазировался в гавань Антонио Лисардо. 9 марта началась высадка американского десанта в трех милях к югу от Веракруса. Армия Скотта имела в распоряжении 162 военных и десантных судна и мощную артиллерию из 40–50 орудий. Гарнизон города состоял из 4320 плохо вооруженных людей. Скотт произвел первое в истории США крупное десантирование при подготовке к осаде Веракруса. Отряд из 12 тысяч добровольцев и солдат успешно разгрузил припасы, оружие и лошадей недалеко от городских стен. В отряде Скотта в составе инженерного корпуса находились капитан Роберт Ли, первый лейтенант Джордж Мид, второй лейтенант Джордж Макклелан, первый лейтенант Пьер Борегар и Густавус Смит. Мортиры и военно-морские орудия (коммодор Мэттью Пэрри) использовались для разрушения городских стен и психологического воздействия на защитников. Город отвечал, как мог, своей собственной артиллерией. 29 марта, после сильной бомбардировки, Веракрус был вынужден капитулировать. Американцы потеряли 80 человек, тогда как мексиканцы – около 180 человек убитыми и ранеными, половину из которых составляло гражданское население. Во время осады американцы начали умирать от желтой лихорадки. Далее Скотт двинулся на столицу. 17–18 апреля на пути к Мехико, в ущелье Серро-Гордо, произошло сражение 12 тысяч солдат под началом Санта-Анны с 9-тысячной американской армией. Сдача высоты Серро-Гордо, на которой американцам удалось установить батарею гаубиц, решила исход сражения. Мексиканцы потеряли 1000–1200 человек убитыми и ранеными, 3 тысячи попало в плен, в том числе 5 генералов. Потери США составили 431 человек. 22 апреля авангард американской армии под командованием генерала Уорта занял город Пероте, захватив большое количество оружия. 15 мая армия Уорта, насчитывавшая 4200 человек, вступила в клерикальный город Пуэблу. Город был сдан без сопротивления, а американские войска были благосклонно встречены духовенством, оппозиционно настроенным к находившимся у власти либералам. В этот период не прекращалась партизанская война, принявшая особенно широкий размах в штате Веракрус. Там действовали десятки партизанских отрядов общей численностью 800 человек. Особенно выделялся отряд священника Доменико де Хараута. В конце мая 1847 года он, в союзе с другими партизанскими руководителями, напал на американцев, убив 102 человека и захватив 126 лошадей и четыре ящика с оружием. В июне по дороге в Веракрус был атакован американский обоз, конвоируемый 1200 солдатами с 6 пушками. Партизаны убили много американцев и сожгли 40 повозок. В июле отряд из 3 тыс. человек на пути из Веракруса в Халапу был атакован пять раз. 6 августа из Веракруса вышла бригада из тысячи человек с двумя орудиями, сопровождавшая 64 повозки. 20 августа она прибыла в Халапу, потеряв 106 человек убитыми и более 200 ранеными. В 1847 году коммодору Перри удалось овладеть почти всеми портами южной части Мексиканского залива. Однако американский флот удерживал только побережье, так как все время подвергался атакам партизан. В начале августа 1847 года почти вся армия Скотта находилась в Пуэбле. Американский контингент в Мексике насчитывал около 14 тыс. человек. В сражениях за Мехико приняли участие 10,5 тыс. человек. 17 августа американцы заняли Сан-Августин. Далее у деревни Контрарес они встретились с войсками генерала Валенсии. 20 августа, не получив подкрепления от Санта-Анны, Валенсия был разбит. В тот же день произошло кровопролитное сражение у реки Чурубуско.

Сражение при Чурубуско

Произошло 20 августа 1847 года во время Американо-мексиканской войны, сразу после сражения при Контерас. Разгромив мексиканскую армию при Чурубуско, американская армия оказалась всего в 8 километрах от Мехико. После неудачи при Контерас и Сан-Антонио мексиканцы отступили к деревне Чурубуско. Во время отступления от Сан-Антонио два батальона мексиканцев были атакованы с фланга бригадой Кларка из дивизии Уильяма Уорта. Американцы захватили в плен примерно 500 человек, в том числе генерала Пердигона Гарая, и пять орудий. Мексиканцы заняли оборону у францисканского монастыря Санта-Мария де Чурубуско. Эта позиция не занимала господствующей высоты, но она была защищена небольшой речкой, которую американцы должны были переходить по мосту. Монастырь был окружен каменной стеной, а также мексиканцы начали рыть рядом траншеи. Позиции защищали 1300 человек из батальонов «Independencia» и «Bravos», большинство из которых еще не участвовали в сражениях. Также присутствовал батальон Святого Патрика, так называемый «San Patricios». Части батальонов «Tlapa» и «Lagos» подошли позже. У мексиканцев было семь орудий. Три орудия было размещено справа, два в центре и два на левом фланге. Но теперь мексиканцы из-за несогласованности и отсталости элит, наступившей нехватки денег на войну, имели на поле сражения – кстати, решающего – только 3500 человек против 9000 американцев. Американцы потеряли около 1000 человек убитыми и ранеными, но мексиканскую армию разбили. 23 августа было заключено перемирие до 7 сентября, и начались переговоры о мире. США требовали передать им более двух третей территории, не считая Техаса. Боясь всенародного восстания, мексиканское правительство отвергло эти условия. 8 сентября американцы приступили к штурму укрепленного пункта Молино дель Рей, который защищало 4 тысячи человек. Численность американских войск была 3447 человек, но американцы имели вдвое больше артиллерии. Мексиканцы ценили свою маленькую, но боеспособную артиллерию, обслуживаемую ирландцами, поляками, французами и немцами, то есть опытными европейскими ветеранами-католиками, в основном перебежчиками из армии США, которые защищали Мексику по зову совести. И будучи хорошими артиллеристами, измотали армию янки. В ходе сражения американцы довели численность своих войск до 5 тысяч человек. Мексиканцы потерпели в этой битве поражение, хотя американцы потеряли убитыми 787 солдат. 13 сентября армия США приступила к штурму замка Чапультепек. Американцы вели в бой 6800 человек, силы мексиканцев, стоявшие вокруг Чапультепека, насчитывали 6 тыс. человек, однако фактически в боях приняло участие только 2 тыс. человек гарнизона замка, состоявшего из пехотинцев и курсантов военного училища (при республике в Чапультепеке находилась военная академия) под командованием Николаса Браво. В боях за Чапультепек и близлежащие посты погибло 900 американцев. Всего в боях за столицу Мексики войска США потеряли убитыми 2703 человека, из них 383 офицера. Армия Скотта насчитывала теперь 6 тысяч человек. Несмотря на то, что в его распоряжении находилось 5 тысяч пехотинцев и 4 тысячи кавалеристов, Санта-Анна решил вывести из столицы свои войска. 14 сентября американцы вошли в Мехико. Сопротивление им оказали только горожане. После захвата столицы на нее была наложена контрибуция в 150 тысяч песо, которую требовалось уплатить в месячный срок. Однако еще продолжалась партизанская война. 13 сентября жители Пуэблы и отряд из 600 партизан осадили американский гарнизон. В результате осады, продолжавшейся 28 дней, американцы потеряли убитыми 72 человека. 9 октября у города Хуамантлой состоялось последнее сражение войска Санта-Анны с армией США, успех в котором оказался на стороне последней. Вскоре после этого Санта-Анна бежал. В конце ноября 1847 года оккупационная армия США насчитывала 43 059 человек. Но положение американских войск, располагавшихся в основном в столице, было непрочным из-за деятельности партизан. После того как Санта-Анна сложил полномочия, власть перешла к сторонникам мира – модерадос. Временным президентом стал председатель Верховного суда Мануэль де ла Пенья-и-Пенья. Решение вопроса о мире было предоставлено мексиканскому конгрессу, который должен был собраться в Керетаро. В США становилась популярной идея аннексии всей Мексики. Под угрозой возобновления военных действий большинство мексиканского конгресса приняло условия американцев, и 2 февраля 1848 года в местечке Гвадалупе-Идальго был подписан мирный договор. По условиям договора Гвадалупе-Идальго к США были присоединены Верхняя Калифорния, Новая Мексика и район нижней Рио-Гранде. Вместе с Техасом и территорией, приобретенной США в 1853 году, это составило более половины всей площади Мексики. На этой территории сейчас находятся американские штаты Калифорния, Нью-Мексико, Аризона, Невада, Юта, Колорадо и часть Вайоминга. Мексика получала 15 миллионов долларов, также американским правительством были покрыты финансовые претензии граждан США к Мексике на сумму 3 миллиона 250 тысяч долларов. Мексика потеряла более 500 тысяч квадратных миль (1,3 миллиона км 2), то есть почти половину своей территории. А с Техасом – более половины территории. Война также вызвала чувство национального единения в Мексике, которое утратилось с момента окончания войны за независимость в 1821 году.

Одним из первых деяний республики было принятие нескольких законов, которые способствовали колонизации обширных и малонаселенных северных мексиканских штатов, чтобы таким образом избежать дальнейших территориальных потерь.

Аннексированные территории населяли примерно 1000 мексиканских семей в Калифорнии и 7000 семей в Нью-Мехико. Некоторые вернулись обратно в Мексику, а подавляющее большинство остались и стали гражданами США. Таким образом, мы видим, что, несмотря на превосходство в вооружении, богатстве, численности войск и населения, Америка захватили те области Мексики, в которых американское население, как и в Техасе, превосходило крайне малочисленные мексиканские поселения. У Мексики просто не доходили руки до освоения тех земель. Но вот сама Мексика оказалась Америке не по зубам. Ни в XIX, ни в начале XX века. И в то же время надо отметить, что все-таки в отношении индейцев янки оказались несравненно более жестокими, чем испанцы, фактически не считая их за людей.

Заключение

Оно уже, пожалуй, отчасти сделано. Поэтому точно можно сделать вывод: феноменальная устойчивость России, позволявшая и постоянно вести войны в Европе – разбив 4 сильнейшие армии агрессоров: Карла Шведского, Фридриха Великого, Наполеона и Гитлера, – и еще и колонизацию огромных размеров земель провести, эта устойчивость кроется просто в евразийском опыте человеческого отношения к людям.

Как известно, выражение «Россия – тюрьма народов» восходит к сочинению заезжего французского литератора маркиза А. де Кюстина «Россия в 1839 году». Выражение было явно заказным на фоне очередного нарастания противоречий в «пресловутом и вечном восточном вопросе» между Россией – с одной стороны, и Англией, Францией, Австрией, то есть Европой, – с другой; по общему мнению, оно было весьма далеко от объективности, но стало популярным у всякого толка революционеров. Ревностные приверженцы этой формулы никогда не отличались глубиной проникновения в тот материал, которым пытались оперировать. Нынешние ее адепты в своих суждениях не только поверхностны, но и крайне тенденциозны, демонстрируют плохое знание конкретно-исторического материала и руководствуются в основном эмоциями.

Знаменательно, что к «национальной» проблематике обращаются не только те исследователи, которые ее давно разрабатывали, но и многие ученые, ранее изучавшие совсем другие проблемы и потому имеющие возможность взглянуть на национальную политику Российской империи свежим, «незамыленным, шараповским» взглядом. По мнению Цимбаева, «стержнем российской политики в отношении присоединяемых народов была не национальная, а социальная ассимиляция, когда местные правящие верхи не уничтожались, не изгонялись, не лишались своего привилегированного положения… а включались в состав господствующих в России сословий, сохраняя, как правило, свою веру, свои особые права и преимущества… Вплоть до второй половины XIX века социальная ассимиляция верхних слоев покоряемых и присоединяемых племен и народов служила той твердой основой, на которой строилась российская политика постоянной территориальной экспансии. Успех этой политики не был, конечно, повсеместно одинаков… Но в целом российское правительство могло быть уверено не только в своей военной силе и дипломатическом искусстве, что позволяли подчинять народы, но и в своем административном умении держать их лояльными. После вхождения в состав России местная знать, сделавшись незаменимой частью правящей системы, без долгих колебаний отдавала свои знания, опыт и авторитет делу укрепления Российского государства».

В. В. Трепавлов, известный специалист по истории межнациональных отношений, приходит к аналогичным выводам. Он подчеркивает, что в России «одним из главных принципов имперской государственности была надэтничность, предполагавшая верность престолу вне зависимости от языка и вероисповедания». При этом «сам процесс формирования российского дворянства представлял собой постепенное интегрирование различных по происхождению людей и семей в единую аристократическую корпорацию… Российское дворянство, – пишет Трепавлов, – оказалось этнически открытым сословием, и на место в его рядах мог в принципе рассчитывать любой представитель нерусской элиты».

Той же точки зрения придерживается и Вахтанг Чкуасели, директор Института прокризисных исследований, и обращает особое внимание на то, что возможность делать карьеру на российской государственной службе элита присоединенных народов могла независимо от того, какой характер носило это присоединение – добровольный или через завоевание.

Уточняющий характер носит одно из замечаний А. А. Преображенского. «Конечно, нельзя говорить о некоем равенстве представителей народов в делах управления страной, русская администрация, вне сомнений, преобладала», – отметил Преображенский. И вместе с тем указал на тот факт, что во второй половине XIX – начале XX века элита российского общества – дворянство – наполовину состояла из представителей нерусских национальностей (точнее – неправославных вероисповеданий). На полиэтничность российской элиты указывается и в коллективной монографии «Национальная политика России»: «По переписи 1897 года только 53 % потомственных дворян называли родным языком русский. Это свидетельствует о том, что почти половину их составляли потомки польской шляхты, украинской казачьей старшины, остзейских рыцарей, грузинских князей, мусульманских ханов и беков».

Примеры социальной и культурной ассимиляции нерусских элит в ходе территориального расширения Российского государства приводятся в последнее время во многих исследованиях. Так, после падения Сибирского ханства «многочисленная родня Кучума, несмотря на то, что представляла сторону противника государства, получила такие же права, которыми обладала русская знать». По мнению Любимова, «это был не особый случай, а такова была традиция…».

Как один из важнейших каналов рекрутирования местной элиты рассматривается некоторыми исследователями и офицерский корпус Российской империи. Ими приводятся весьма красноречивые цифры, свидетельствующие, в частности, что в начале XIX века генералитет российской армии на 38 % состоял из лиц с «нерусскими фамилиями», из которых около половины являлись выходцами из Прибалтики. А православные среди высшего командования (вместе с единоверцами из Греции, Закавказья и Балкан) составляли 65,5 %.

Еще точка зрения (Делягин): непосредственной причиной распада СССР явился «отказ его руководства от культурной ассимиляции национальных элит (как это было в царской России) и пестование их особенностей… Проблема СССР была в том, что центральная власть не ассимилировала элиты, а, напротив, выращивала их; они ее в конце концов и съели».

Как бы то ни было в СССР, но политика социальной и культурной ассимиляции национальных элит, красной нитью проходившая через весь имперский период истории России, действительно являлась одной из важных причин прочности Российской империи.

Анализируя другие причины этой прочности, нельзя не отметить гибкость российской национальной политики в целом. Правящие круги России в своем стремлении удержать под своей властью новые территории, как правило, старались приспосабливаться к местным условиям и не форсировать процесс перехода присоединенных народов к общегосударственным стандартам подданства и управления. Разнообразие стратегий по управлению периферийными зонами многие современные исследователи (включая зарубежных) вообще рассматривают как главный залог долгой жизнеспособности Российской империи, СССР и возрождения сегодняшней России.

Серьезные ученые в последнее время не раз обращали внимание как на «отсутствие в российской политике тенденций геноцида в отношении присоединенных народов», так и на то обстоятельство, что в Российской империи «методы беспощадного разорения и ограбления завоеванных стран и народов… никогда не практиковались».

Напуганные строгими запретами «жесточить иноземцев» и предпринимать против них самовольные действия, «промышленные люди» жаловались в Москву, что «без государева указу собою оборониться» и «иноземцев против побивать» они не смеют. Далеко не все «промышленные» и даже служилые люди были законопослушны: случаи грабежей с их стороны фиксируются многими источниками. Но в данном случае важно отметить сам факт опасения «государевой опалы» за действия, направленные против ясачных людей.

Весьма своеобразной была также политика центральной власти по отношению к российским мусульманам. При Екатерине II попытки их христианизации (довольно слабые) были оставлены и заменены курсом на свободу исповедания ислама, подкрепленным «высочайшим» обещанием охранять мусульманскую веру, выделением казенных денег на строительство мечетей и созданием (для контактов с властью и соответствующего надзора) мусульманских духовных управлений. Татарская, как и немецкая (в Прибалтике) знать была уравнена в правах с российским дворянством.

В последнее время, пытаясь выяснить причины прочности Российской империи в течение по меньшей мере двух столетий, историки дали немало общих характеристик ее национальной политики и межэтнических отношений на ее территории. Н. И. Цимбаев в этой связи выделяет два исторически обусловленных обстоятельства.

Первое: Россия была империей без имперской нации. Она принципиально отличалась, к примеру, от Австрийской империи, где господствовали немцы.

Второе: Россия была империей, где отсутствовало жесткое противопоставление подданных, принадлежавших к одной конфессии, всем остальным. Этим она отличалась от Османской империи, в которой мусульманин (необязательно турок-осман) всегда признавался правым в споре с немусульманином.

Трепавлов считает, что «в России сложилась особая цивилизация, которой присущи определенные алгоритмы взаимной адаптации множества народов и друг к другу, и к государству в целом… Здесь сказались и огромные расстояния, и открытая, демократическая русская культура, и возможность обходить суровые законы, и традиционная установка правящих кругов на сотрудничество с этническими элитами, и многое другое. Все это сплачивало полиэтническую систему, придавало ей прочность, превращало в «непоколебимый столп» (как выразился казахский хан Абу-л-Хайр)».

А по мнению Л. Н. Гумилева, «весь XVIII век соседние народы по инерции воспринимали Россию как страну национальной терпимости – именно так зарекомендовало себя Московское государство в XV–XVII веках. И поэтому все хотели попасть «под руку» московского царя, жить спокойно, в соответствии с собственными обычаями и с законами страны». Здесь с мыслью о национальной терпимости как одном из принципов внутренней политики России следует согласиться.

«В исторически формировавшейся как многонациональная Российской империи всегда отсутствовали традиции «зоологического национализма», «апартеида» или же поисков «чистоты крови», ибо в конечном счете во внимание принимался лишь один критерий – служение интересам России…» Важной особенностью Российской империи считается также отсутствие в числе ее подданных людей «второго сорта», вроде метисов, мулатов и квартеронов – типичных для колоний западноевропейских стран. Дети от смешанных в расовом отношении браков, если были крещены, не отличались в правовом отношении от русских.

Национальная терпимость «верхов» невозможна в стране, где нет национальной терпимости у «низов». И русский народ проявил это свойство своего характера с давних времен, что не могло не облегчить правящим кругам проведение гибкой национальной политики (российским властям и в этом отношении крупно повезло со своим народом). «Русские могли стать костяком столь большого государства исключительно благодаря своей этнической терпимости к другим народам», – уверен Р. Абдулатипов, бывший министр по делам национальностей РФ и нынешний глава Дагестана.

Исследователи обращают внимание на тот факт, что ни в устном народном творчестве, ни в русской классической литературе не воспевался русский человек как господин и повелитель других народов. Что в иерархии духовных ценностей русского народа никогда не превалировали черты высокомерия, что русскому сознанию была одинаково чужда как религиозная, так и этническая нетерпимость, а наоборот – была присуща естественная «комплементарность», то есть способность мирно уживаться с представителями других рас, национальностей и вероисповеданий. ГЛАВНОЕ НАСЛЕДИЕ ЕВРАЗИЙСТВА.

А вот – полная противоположность.

Историки Негри и Хардт в своей книге «Империя» так характеризуют отношение «отцов-основателей» США к индейцам: «В сознании американцев территория Северной Америки воспринималась изначально как пустое пространство, а это было возможно либо через сознательное игнорирование самого факта существования коренного населения, либо через приравнивание их иным, нечеловеческим формам жизни, к недочеловекам, к атрибутам окружающей среды. Как для обработки земли ее следовало предварительно очистить от деревьев и камней, так и американскую территорию необходимо было освободить от местного населения… Индейцы рассматривались как природные препятствия… Они обитали по ту сторону Конституции». Комментируя это высказывание, Александр Дугин пишет: «…Как это ни парадоксально, неграм в США еще повезло. Даже в эпоху рабовладения за ними признавался статус людей. Пусть это были люди неполноценные, второго, а то и третьего сорта… Но все же они считались людьми», в то время как индейцы были «вынесены из числа людей». Просто отпадное, а-ля КВН – «повезло пацанам, в число 10 000 тонн попали!», но вместе с тем такое меткое и существенное замечание.

Итак, первое и важнейшее отличие нашей евразийской цивилизации от атлантических – то, что в нашем понимании все люди – это люди, имеющие в первую очередь равное право на жизнь, на землю, и вообще – на нормальное существование, без всяких модных на Западе резерваций. И контракты на покупку-продажу 10 000 тонн негров (вместе с селедкой и солеными огурцами) нам тоже… э-э… ну совсем не нужны. Ну, там, «грузите апельсины бочками», но именно – АПЕЛЬСИНЫ. Никаким нашим жуликам, даже в страшном сне, даже Остапу Ибрагимовичу и его соратнику – любимому сыну… Шуре Балаганову никогда не пришел бы на ум – даже на КВН, даже рядом с Гусманом, – текст типа «грузите негров бочками» с доставкой в Рио. Такие дикости – это уровень гамадрилов, даже не пите– или шестикантропов. Это вообще за пределами восприятия в нашей цивилизации. 10 000 тонн негров – не наш метод.

Второе. В западных, особенно англосаксонских цивилизациях – много денег всегда важнее, чем много людей, даже если речь идет об обогащении через истребление. И даже не важно, если белые люди – христиане-ирландцы. Вспомним великий голод 1840-х, когда можно спасти несколько миллионов ирландцев, просто прекратив на время экспорт зерна. Но как?! Ведь это же – потеря прибыли!! То же самое повторилось в Индии, а затем, еще более варварским методом, – в Китае, с опиумом и гибелью всего-то 150 000 000 человек. Естественно, нас атлантисты нередко считали простаками, хотя и с железными кулаками и пушками. У них-то сценарий всегда был один и тот же, «естественный» в их понимании: открытие, вторжение, погром, порабощение. И – выкачивать, выкачивать, выкачивать. Ну а потом, не спеша, можно и лазареты построить. Но – потом, не сразу, когда ограбляемое общество уже хорошенько переформатировано под нужды новых хозяев. И, конечно, русская империя казалась неправильной, убыточной, да просто глупой. Вот только что осталось от владений Англии, Португалии? И еще: что было бы с «цивилизованным» миром, если бы у России (СССР) в 1941 году не было бы Урала с Сибирью?! Смогла бы наша страна в таком случае выстоять и победить во Второй мировой войне и тем самым спасти человечество от «коричневой чумы» фашизма? Риторичность этого вопроса очевидна… Думается, ответ бы был не очень радостным. И сейчас, в наши дни: менее богатая, но неуязвимая Россия, неотвратимо становящаяся сердцевиной Евразии, и заполненная пока что загнанными внутрь национальными и расовыми противоречиями Америка . Противоречия которой, подобно гейзерам, прорываются пока бессмысленной стрельбой психопатов – в полицейской форме или обычной одежде – по мирным, обычным людям у себя в стране. И такая же бессмысленная – по факту – внешняя политика. Со стрельбой по кому попало. С превращением хаоса из изначально управляемого в абсолютно неуправляемый. Да на таком системном ослике даже Ходжа Насреддин долго не удержался бы.