Пауль Леверкюн

Германская военная разведка. Шпионаж, диверсии, контрразведка. 1935-1944

Аннотация

Руководитель Стамбульского отделения абвера Пауль Леверкюн в своей книге подробно описал, чем по сути являлась эта организация, как была устроена и какие функции выполняла. Абвер, изначально предназначенный для борьбы с деятельностью иностранных разведслужб, постепенно расширялся, создавая отделы разведки за пределами Германии. Основываясь на рассказах и воспоминаниях сослуживцев, Леверкюн привел наиболее важные и характерные эпизоды работы абвера на территории Польши, СССР, Скандинавских государств и стран Ближнего и Среднего Востока: шпионаж, осуществление диверсий, добывание военно-политической информации. Не обошел автор вниманием и адмирала Канариса, под руководством которого абвер стал Главным разведывательным управлением вермахта.

Пауль Леверкюн

Германская военная разведка. Шпионаж, диверсии, контрразведка. 1935-1944

Глава 1

Офицер германской разведки в Стамбуле

Немецкое наименование Nachrichtendienst в широком смысле соответствует тому, что в англоязычном мире понимают как Интеллидженс сервис (Intelligence Service, разведывательная служба), в то время как термин «абвер» (Abwehr, дословно – «защита») первоначально применялся конкретно к тому подразделению Nachrichtendienst, перед которым стояла задача борьбы с деятельностью иностранных разведслужб; другими словами, этот термин обозначал германскую службу контрразведки.

Когда 21 января 1921 года была сформирована стотысячная армия, разрешенная Германии условиями Версальского договора, секция абвер была организована в министерстве обороны Германии, в Берлине. Руководство отделом абвер было поручено полковнику Гемппу, который служил в германской разведке во время Первой мировой войны под руководством полковника Николаи. Отдел был небольшим и состоял из двух или трех офицеров Генерального штаба с примерно полудюжиной офицеров, а также с приданным небольшим штатом канцелярских работников; он был разделен на два подотдела – «Восток» и «Запад», – но первоначально не обладал техническими средствами для решения таких вопросов, как радиосвязь, изготовление паспортов, личных документов и т. п., что является важным для эффективной деятельности подобного рода службы. Для работы вне штаб-квартиры (на местах) абвер имел в своем распоряжении отделения, которые были организованы при каждом из семи военных округов и первоначально состояли из офицера Генштаба, одного офицера-помощника и соответствующего канцелярского персонала. Абвер постепенно расширялся в сторону включения в сферу своей деятельности как контрразведывательной, так и разведывательной деятельности, как внутри Германии, так и вне ее, но к тому времени термин «абвер» сохранился как устоявшийся.

Отдельные операции абвера были описаны в прессе бесчисленное множество раз. Описания основывались частично на информации, предоставленной участниками операций. Но эта информация зачастую была дополнена и приукрашена вымышленными диалогами и другими деталями до такой степени, что трудно становится понять, где заканчивается правда и начинается вымысел. В то же время обычным ответом тем, кто настаивал на том, что должна быть написана правдивая история абвера, было утверждение, что архивы абвера вывезены американцами в Вашингтон и вследствие этого недоступны. Но не должна преувеличиваться важность этих документов, так же как и «дневников Канариса», о которых в недавнем прошлом было столько публикаций. Многие из наиболее важных операций абвера не были отражены в официальных документах.

В периферийных отделениях мы, руководствуясь необходимостью, сожгли, с определенным чувством удовлетворения, все, что было занесено на бумагу, все документы, и были весьма рады избавиться от них. Содержание захваченных архивов – это только «скелет» истории; живой дух сохраняется лишь в воспоминаниях участников событий, и с их смертью становится невозможным написать истинную историю абвера.

Зафиксировать некоторые из рассказов и воспоминаний сотрудников, служивших в абвере, – вот мысль, которая дала толчок написанию этой книги. Я спросил себя, конечно, могу ли взять на себя ответственность, опубликовав эту книгу, и считаю себя вправе утвердительно ответить самому себе на этот вопрос. Прежде всего, как руководитель стамбульского отделения и также разведывательного подразделения под названием «Военная организация – Ближний Восток» (1941—1944) я приобрел опыт практической работы в абвере; я лично знал адмирала Канариса, в течение многих лет руководившего абвером, и имел широкие возможности наблюдать как работу штаб-квартиры абвера, так и его руководство им. Однако как офицер резерва (автор был дипломированным юристом, имел докторскую степень, впоследствии – член бундестага. – Примеч. пер.) я был достаточно обособлен от деятельности абвера, чтобы иметь объективную точку зрения. Более того, как адвокат штабов Верховного командования в Нюрнберге и фельдмаршала Манштейна в Гамбурге позднее я столкнулся с проблемами, которыми занималось Верховное командование, и, таким образом, ознакомился изнутри с действиями германских военных руководителей, что было существенным для должной оценки места абвера во всей германской военной организации.

Не было возможно, да я и не имел намерения написать полную историю, осветить все фазы войны во всех странах, где действовал абвер. Такой труд был бы слишком обширным и утомительным для восприятия обычным читателем. Скорее я постарался выбрать наиболее важные или характерные эпизоды. Основой для всего описанного ниже послужила абсолютно достоверная информация. С глубоким сожалением должен сообщить, что я не был в силах воздать должное достижениям всех моих товарищей, офицеров.

В большинстве случаев я опустил или изменил имена людей, любезно помогавших мне в работе над этой книгой, в первую очередь из-за вполне естественной неприязни любого сотрудника любой разведки к виду своего имени, выставленного на обозрение всего мира в открытой печати. Также немало сотрудников абвера претерпели тяжкие испытания в послевоенный период и поэтому предпочитают, чтобы их имена не были упомянуты. Я полностью выполнил пожелания первых и свои обязательства по отношению к последним; но всем, кто оказал мне неоценимую помощь, я приношу свою искреннюю благодарность.

В 1939 году, в канун войны, Ближний и Средний Восток не входили в сферу непосредственных интересов германского Верховного командования и вряд ли кому-то даже на мгновение в голову пришла мысль, что германские солдаты получат приказ действовать в этих регионах.

Они, однако, представляли косвенный интерес в силу пакта, заключенного с Советской Россией. Германия была вынуждена заключить соглашение с русскими относительно раздела Польши и согласиться на включение Финляндии и Прибалтийских государств в их сферу влияния. Необходимо признать этот факт достойным сожаления, но он не нес в себе угрозы каких-либо военных последствий, которые бы повлияли непосредственно на Германию; и с точки зрения германской военной промышленности и экономики эти страны не представлялись важными. Кроме одной страны, вызывавшей мрачные предчувствия и опасения, – Румынии. Война на Балканах очень усложнила бы обстановку, и, если бы румынские нефтяные месторождения были потеряны или попали под контроль русских, поставки нефти в Германию полностью зависели бы от России. Было известно, что русские собираются оккупировать и аннексировать Бессарабию. В попытке отвлечь их от этого была рассмотрена возможность убедить их направить свою активность на Ближний или Средний Восток – или, возможно, даже далее на восток. Вторжение в Афганистан и угроза северо-западной границе Индии стали бы с германской точки зрения прекрасным фактом, поскольку очень большие британские силы, которые иначе могли быть направлены на европейский театр военных действий, были бы связаны. Идея с Афганистаном, однако, была быстро отброшена, как я покажу в следующей главе.

Далее, внимание было обращено на возможности, открывающиеся для российских частей при спуске их с Кавказских гор на равнины. Здесь наличествовало два возможных поля действий. Российские части могли либо продвигаться к равнинам Месопотамии и атаковать нефтяные месторождения Мосула, либо нанести удар в южном направлении через Персию и захватить нефтяные скважины Англо-Иранской нефтяной компании. Но эти проекты также были признаны, при их детальном изучении, нежизнеспособными. Наступление через Персию потребовало бы значительно больших усилий, чем требовалось бы для оккупации Бессарабии; и при исследовании возможности атаки на Месопотамию присутствие французской армии в Сирии под командованием генерала Вейгана, очевидно, явилось наиболее весомым фактором. Любое действие, предпринятое русскими, без сомнения, привело бы к немедленному вмешательству этих французских частей, и было сомнительно, что русские, не считающие себя способными на военные авантюры такого рода, не будут рассматривать армию Вейгана как значительную угрозу для них. Об этой упомянутой выше армии было известно очень мало. Ее численность была равна, по оценкам, от ста до ста пятидесяти тысяч человек, но информация о ее составе была так же скудна, как и сведения о ее вооружении. На рубеже 1939—1940 годов, когда русско-финская война почти привела к военным действиям между Россией и англо-французскими союзниками, Верховное командование очень интересовала возможная будущая роль армии Вейгана. В то время как бытовало мнение о ее предполагаемом вторжении на Балканы, нельзя было полностью отбрасывать возможность того, что она может быть использована для броска на Баку и захвата тамошних нефтяных месторождений. Если бы последний из вариантов был принят, то ситуация могла бы очень осложниться, поскольку в тот период Баку все еще был главным источником нефти для России, очень существенная часть которой предназначалась на экспорт в Германию, и германское Верховное командование зависело от этих поставок в вопросах ведения войны.

Также скудной была и информация о рельефе местности, лежащей между армией Вейгана и Баку. Французы, очевидно, могли свободно передвигаться в пределах своей подмандатной территории, которая главным образом являлась пустыней и простиралась на восток до самого Тигра, за Тигром они располагали северной Персидской дорогой, построенной британцами после Первой мировой войны. Но тогда они уперлись бы в горы Кара-Дага. Этот момент был важнейшим, а вывода о том, существовала ли какая-либо трасса через горы Кара-Дага, с пропускной способностью, достаточной для осуществления военных перевозок, не позволяла сделать ни одна из существующих карт.

Во время Первой мировой войны в течение зимы 1915/16 года в этом районе работала экспедиция Хюбнера – Рихтера. Я был последним живым участником этой экспедиции и, таким образом, единственным офицером вермахта, когда-либо несшим службу в полевых условиях Северной Персии. Глава штаба оперативного руководства в Верховном командовании вермахта полковник Варлимонт настоятельно потребовал у адмирала Канариса направить меня для проведения военной рекогносцировки Азербайджана с инструкциями получить в то же время как можно более подробную информацию о силах и подготовленности армии Вейгана. Я был назначен консулом в Тебризе и в марте 1940 года отправился на новое место службы.

Я очень быстро установил, что дорога через Кара-Даг, способная пропускать горные войска, существует, и пришел к заключению, что две моторизованные дивизии, укомплектованные и оснащенные для ведения боевых действий в горах, смогут достичь Баку и оставаться там на время, достаточное для его уничтожения. На то, что русские окажут серьезное сопротивление, рассчитывать не приходилось: русские страдали от последствий войны с Финляндией и русская армия благодаря чисткам 1930-х годов, в ходе которых высшее командование было почти обезглавлено и от которых оно уже не оправилось, была все еще сильно ограничена в своих возможностях.

Данная рекогносцировка Северной Персии, конечно, заключалась не только в изучении имеющихся транспортных артерий между Баку и Тебризом, но также включала исследование всех возможностей для передвижения войск в данном районе. Стало очевидным, что никто, ни Британия, ни кто-либо еще, не уделял внимания данному вопросу. Существовало несколько крупномасштабных карт, но по большей части мне приходилось в своих поездках основываться на международной карте мира (атласе масштабом 1:1 000 000), на которой обширные районы, никогда ранее не исследованные, были представлены многочисленными пустотами, а то, что все же было показано на карте, оказалось в значительной стпени изображенным неверно.

Дорога от турецкой границы через Хой и Тебриз на Тегеран была частью древнего Шелкового пути, который шел из Центральной Азии до Черного моря в районе Трапезунда, – одна из классических транспортных артерий истории; но военная рекогносцировка даже этого пути никогда не выполнялась. К юго-востоку от Тебриза находится перевал Шибле, имевший определенное военное значение. Немного дальше к югу расположено так называемое ущелье Кафланку, по которому дорога вьется много миль рядом со стремительным потоком. Оба эти места образуют препятствия первостепенной важности, но ни одно из них не было показано на карте.

Я также выяснил, что амбициозные планы старого шаха Резы Пехлеви по постройке дороги, параллельной границе, от Тебриза через Курдистан на юг, провалились на первоначальной, подготовительной стадии. Такая дорога имела бы первостепенное военное значение; далее, она могла бы быть использована для усмирения курдских племен в этих горных районах; но этот проект, как я выяснил на месте, был очень далек от воплощения в жизнь.

Я слышал, что по приказу шаха заводы «Шкода» построили современный мост рядом с Саккизом, южнее озера Урмия, и что в пятнадцати милях или далее к югу имелось еще два новых моста. Дорога на Саккиз подходила для передвижения на автомобиле, и вследствие этого район был достижим для моторизованных частей.

В Саккизе действительно имелся прекрасный бетонный мост, но он никогда не использовался, поскольку люди, как и их предки в течение столетий, предпочитали ему находящийся по соседству брод. Я хотел проехать еще пятнадцать миль вперед, чтобы увидеть два других моста, однако встретил решительное сопротивление своим планам со стороны моих переводчика и водителя. Во время остановки на обед в Мехшеде они немного прогулялись и на видном месте обнаружили две виселицы, на которых висели два курда, казненные за разбои на дорогах. В то время автомобиль был редкостью в этих местах и определенно представлял собой лакомый кусочек для нападения. Одного выстрела по колесам было бы достаточно для остановки машины, и перспектива такой возможности привела к категорическому отказу водителя ехать дальше. И он был недалек от истины: именно в тот день на перевале Шибле было совершено нападение на автомобиль, один пассажир был убит, а двое других ранено. Как признался в дальнейшем один из преступников, целью данного нападения был германский консул!

Успех Германии во Французской кампании устранил все угрозы, которые могли исходить от армии Вейгана. Сам Вейган был отозван во Францию, а его армия в Сирии была включена в общие соглашения о прекращении военных действий. Представляет определенный интерес вопрос, было ли данное предприятие излишним, или союзники все же всерьез рассматривали когда-либо возможность наступления на Баку? Во время Французской кампании в руки немцев попали секретные документы французского Генерального штаба. Из них ясно, что как раз в то время, когда Генштаб вермахта озвучивал свою обеспокоенность адмиралу Канарису в январе 1940 года, французский премьер-министр Даладье приказал начальнику Генштаба генералу Гамелену и начальнику морского штаба адмиралу Дарлану изучить возможность атаки на Баку, а эти два офицера, в свою очередь, консультировали британцев.

Данный случай характеризует различие между образом мышления англо-французских союзников и немцев: первые решили планировать операцию как комбинированную (силами флота и авиации), а немцы рассматривали решение проблемы посредством применения только сухопутными частями. Вполне очевидно, что возможность использования сухопутных частей даже не рассматривалась союзниками, в противном случае какие-то свидетельства о предварительных рекогносцировках, которые они должны были выполнить, стали бы достоянием гласности. Необходимыми условиями для осуществления комбинированной операции силами флота и авиации, однако, были следующие: во-первых, должны быть открыты Дарданеллы и, во-вторых, турки должны были дать разрешение на пролет над турецкой территорией, что было равносильно отказу от нейтралитета Турции. Весьма примечательно, что простая наземная операция, включающая в себя не более чем марш через Ирак и Персию, даже и не должна была рассматриваться и что вместо нее рисковала планироваться экспедиция, которая должна была столкнуться с политическими препятствиями, серьезнейшими из возможных.

Тем временем результаты проведенной мной рекогносцировки не были совсем уж бесполезными для абвера. Когда германские части достигли Кавказа и установили в 1942 году флаг над Эльбрусом, мосульские нефтепромыслы и большие англо-иранские сооружения на реке Карун казались очень близкими. Было решено, что вермахт предпримет наступление в данном направлении. Кроме того, предполагалось, что британцы уничтожат нефтеочистительные заводы и скважины так же, как они уничтожали другие важные источники военных запасов, когда были вынуждены отступать. Поскольку этот очистительный завод и скважины имели жизненно важное значение для поставок нефти в Европу, перед абвером была поставлена задача разработать план, который предотвратил бы такое уничтожение.

Было предположено, что перед отступлением британцы разгерметизируют скважины и уничтожат очистительный завод. Такие меры, по мнению экспертов, вывели бы из эксплуатации нефтяные промыслы Южного Ирана на многие годы; вблизи старых скважин пришлось бы бурить новые, а очистительный завод – восстанавливать с нуля. Поэтому был разработан план, являющийся техническим новшеством, – Systeme d'ensablement – «техника образования песчаной пробки», – посредством которого очистительный завод и скважины были бы временно приведены в негодность в то время, когда они еще находились в руках у британцев; другими словами, была сделана попытка саботировать акт саботажа. Эта методика, говоря простым языком, предусматривала заполнение скважин, буровых вышек, трубопроводов песком, тогда для разгерметизации скважин и уничтожения оборудования потребовалось бы выполнение большого объема работ. Данный проект сначала был расценен в Берлине как относящийся к области фантастики, но его авторы настаивали и добились того, чтобы план был представлен для рассмотрения и оценки группе экспертов, которые после скрупулезного изучения признали его технически осуществимым.

После этого немедленно была начата разработка детального плана. Было решено, что данная операция должна осуществляться группой признанных экспертов под руководством человека, который был бы знаком не только с техникой очистки нефти и нефтяными промыслами, но также и со страной и людьми, особенно с шейхами арабских болотных племен, которые предоставляли большую часть персонала для нефтяных промыслов. Разработка проекта шла без сбоев, но его пришлось отменить, когда германское наступление на Кавказе было остановлено, и последующие сражения сделали очевидным, что Кавказские горы – это предельная отметка для любых дальнейших попыток проникновения в данном направлении.

В начале 1941 года абвер направил майора Шульце-Хольтуса для того, чтобы заменить меня на посту консула в Тебризе. Когда в августе 1941 года британцы и русские вторглись в Персию, он и его жена вместе с другими немцами были сначала интернированы в Шимрау, недалеко от Тегерана, однако они бежали оттуда и после полного приключений путешествия нашли убежище у кашгаи, одного из воинственных племен Южной Персии. Для восстановления связи с Германией фрау Шульце-Хольтус отправилась переодетой через Курдские горы в Турцию – смелое и трудное предприятие. Служба безопасности (Sicherheitdienst, или СД, секретная служба нацистской партии) отправила двух сотрудников к Шульце-Хольтусу, и маленькая группа стойко держалась, пока кашгаи, окруженные британцами, не выдали их. Шульце-Хольтус описал пережитое им в прекрасной книге; здесь не остается добавить ничего, кроме того, что его позиция и поведение были во всех отношениях примерными и достойными офицера абвера. Находясь далеко и будучи отрезанным от своих руководителей, он выказал храбрость и воображение высокого порядка, сделав все возможное в его положении. Его усилия не остались неоцененными; своими поступками он связал определенное число британских солдат, силы и материалы, которые противник был принужден ввести в действие, были значительными, и вокруг одного человека возник целый театр военных действий в миниатюре.

Хотя для целей сухопутных сил временно не требовалось дальнейших рекогносцировок Ближнего и Среднего Востока, в январе 1941 года абвер нашел здесь новые области для своей деятельности.

Побудительный толчок к этому происходил не изнутри абвера, но из министерства иностранных дел, первоначально по настоянию бывшего представителя в Багдаде, доктора Гробба. В то время Рашид Али аль-Гайлани, один из лидеров антибританской партии, был премьер-министром Ирака, и его главным оппонентом был Нури-Паша ас-Сайд, который во время Первой мировой войны помог Лоуренсу отобрать арабские территории у турок. Рашид Али считал, что война в Европе дала ему прекрасную возможность избавить Ирак от английского влияния, и в этих намерениях его поддерживал муфтий Иерусалима Хаджи Амин эль-Хуссейни, президент Панисламского конгресса. Он также рассчитывал на помощь Германии, и эта помощь была обещана ему. Каждая из договаривающихся сторон, однако, вскоре была разочарована другой: немцы слишком высоко оценили боевую эффективность иракских солдат, подчинявшихся Рашиду Али, в то время как Рашид Али и муфтий сильно преувеличивали размеры помощи, которую Германия была способна оказать им.

Было отправлено несколько разрозненных самолетов, но сами по себе они не имели военной ценности, и их груз был слишком несущественным, чтобы представлять хоть какую-то практическую ценность для использования иракцами. Восстание быстро погасло. Оно стоило жизни нескольким германским офицерам, и Рашид Али с муфтием бежали в Тегеран. Германия пыталась, через доктора Ранна, получить поддержку повстанцам или, по крайней мере, технику и помощь для германских путей снабжения от французских солдат в Сирии, но в то время франко-германские отношения еще не достигли требуемой степени сердечности.

Тем не менее восстание в Багдаде показало, что эта часть света может представлять интерес для германского Верховного командования, и адмирал Канарис решил усилить деятельность разведки или в Турции, или с баз в этой стране. В посольстве Германии в Анкаре была создана «военная организация» – такое наименование давалось разведывательному центру в нейтральной, оккупированной стране либо в стране, относящейся к франко-британскому союзу, – а вспомогательное отделение было создано в Стамбуле, и сам Канарис в сопровождении Пикенброка, своей правой руки, в начале августа 1941 года нанес визит в Турцию.

Руководство военной организацией первоначально было доверено майору, в дальнейшем подполковнику, Мейер-Зерматту, который до этого был руководителем военной организации в Нидерландах, а сам я был назначен руководить вспомогательным отделением в Стамбуле. Так как Анкара была чисто правительственным и административным центром и поэтому ее очень легко было контролировать, стало очевидным, что большая часть практической работы должна осуществляться из Стамбула.

Я приступил в исполнению своих обязанностей в июле 1941 года. Кроме приказа о создании и налаживании работы подразделения для разведки на Ближнем и Среднем Востоке, я не получил более никаких инструкций. В мое распоряжение было отдано три пустые комнаты, но персонала я не имел никакого. Для начала я купил стол, три стула, шкаф и пишущую машинку. От последней некоторое время не было особой пользы, так как я, к сожалению, никогда не учился печатать, но я надеялся, что вскоре найду кого-нибудь, умеющего делать это, и в любом случае до того момента, как у меня будет что докладывать, должен был пройти какой-то период времени.

Моя первая сотрудница не владела стенографией и печатала одним пальцем, но у нее были некоторые другие исключительные качества. Это была Паула Кох, которая после войны была представлена иллюстрированными журналами любопытной публике как «Мата Хари Второй мировой войны». Аналогия крайне неверная; Мата Хари была легкомысленной молодой парижанкой, в то время как Паула Кох была набожной католичкой, которая во время Первой мировой войны заведовала самым передовым перевязочным пунктом в армии, продвинувшейся под командованием генерала фон Кресса до берегов Суэцкого канала. «Она заслужила достойное место в истории этой войны», – сказал о ней один офицер Генштаба, и не было написано ни одной работы о ходе боев за Суэцкий канал, в которой ее имя хотя бы не упоминалось.

Она выросла в Алеппо. После Первой мировой войны она основала госпиталь в Пернамбуко и еще один в Голландской Ост-Индии, а в первые дни Второй мировой войны она посвятила себя заботе о немцах, интернированных в Сирии. В доме своих родителей в Алеппо она познакомилась со всеми немцами, имеющими хоть какую-то значимость, и была на дружеской ноге с большинством знатных арабских семейств. Посредством ее добрых услуг я установил контакты с арабскими эмигрантами в Стамбуле, самым способным из которых был Муса Хуссейни, племянник и предполагаемый наследник муфтия Иерусалима. Он учился в Лондоне и в самом большом исламском учебном заведении мира – «Эль Азар» в Каире, и нити его дружеских связей тянулись от одного края арабского мира до другого.

Примерно в это же время в Стамбуле появился друг его дяди и собрат по заговору Рашид Али аль-Гайлани. Иметь с ним какие-то отношения для посла было несколько неудобно, поскольку турки резко отрицательно относились к немцам, имеющим какие-либо дела с арабами; все связи с этими «непокорными подданными», как они имели обыкновение называть арабов, они предпочитали держать в своих руках. Поэтому посол был рад оставить мне как помощнику военного атташе и главе отделения абвера поддержание связей с Рашидом Али. Эта связь открыла двери во все арабские страны; когда немного позже принц Египта в изгнании, сделав ставку на нас, связал свою судьбу с нами, Египет также был включен в нашу разведывательную сеть; посредством контактов с проживающими в Стамбуле русскими эмигрантами стало возможным получение определенного объема информации о России. Первым и самым активным из последних был меньшевик, который в 1919 году был членом правительства независимой республики Грузии в Тифлисе и советы которого были бесценными.

Когда в августе 1941 года русские и британцы оккупировали соответственно Северную и Южную Персию, немцы, конечно, были изгнаны из этой страны. Но ни торговля, ни количество паломников не понизились; и поскольку шахи отправлялись в паломничество или в Кербелу, к югу от Багдада, или в Мешхед на восточной окраине Северной Персии, каждый набожный паломник должен был проследовать через всю русскую и через часть британской оккупационной зоны, и это он делал вполне добровольно, особенно если получал небольшое денежное вспомоществование. Но следует признать, он получал деньги только в том случае, если в пути держал свои глаза и уши открытыми.

Все эти националистически настроенные люди, конечно, предварительно должны были пройти тщательное обучение для выполнения функций и обязанностей, необходимых военной разведке. Их собственные интересы были чисто политическими, и так Стамбул очень быстро стал центром политической разведывательной службы. К последней были привлечены также многие из наших турецких друзей. Первоначально турки были озабочены сохранением нейтралитета своей страны. Существовала долгосрочная традиция турецко-германского военного сотрудничества, которая началась в дни Фридриха Великого, и поэтому турки общались с немцами более свободно и открыто, нежели с остальными европейцами; и они становились еще более общительными и откровенными, если считали, что их информация может принести какую-то пользу в контексте демонстрации Германии способов окончить войну политическим соглашением.

Турецкая иностранная служба имеет впечатляющую историю, и даже сегодня все еще очевидно, что когда-то она служила империи, простиравшейся от Персидского залива до ворот Вены. Сообщения турецких миссий в различных столицах стран-союзниц всегда были наиболее интересными. Британцы облегчили работу германской разведки тем, что не всегда обращались с турками с тем уважением, на которое эти гордые люди, по их мнению, имели право. Британская политика по отношению к Турции в течение девятнадцатого столетия основывалась на принципе непосредственной поддержки и зашиты христианских меньшинств от ислама. Именно Гладстон пустил в оборот выражение «Unspeakable Turk» («отвратительный турок») и потребовал его окончательного изгнания из Европы. Турок, однако, будучи гордым человеком, резко реагирует, если считает, что его ставят ниже армянина, еврея или грека. Одним из моих наиболее полезных источников информации был турок, который работал в британской фирме United Kingdom Commercial Corporation (Торговая корпорация Соединенного Королевства), но которого не продвигали по службе, отдавая предпочтение представителям упомянутых меньшинств.

Заблуждение, что информацию можно легко купить за деньги, является очень широко распространенным. На самом деле такое случается очень редко, по крайней мере на Востоке. Обычно должны присутствовать какие-то другие мотивы, и ненависть и месть входят в число наиболее надежных союзников разведслужбы. Как раз в связи с одной историей, которая, следует признать, не имела ничего общего с разведкой, я захотел установить размер взятки, уплаченной офицером местной резидентуры британской разведки некоему адвокату, и я очень хотел бросить взгляд на соответствующий документ, хранившийся в Генеральном консульстве Британии. Не прошло и трех дней, как он лежал на моем столе (кстати говоря, сумма оказалась значительно большей, чем я мог позволить себе заплатить в аналогичной ситуации). Документ благополучно вернулся на место, и ознакомление с ним не стоило мне ни фартинга. Объяснялось это так: родственник одного из сотрудников Генерального консульства был убит англичанином, и этого было вполне достаточно для того, чтобы обеспечить немедленное выполнение любого моего желания по ознакомлению с делами в британском консульстве.

Сначала я рассматривал мою миссию скорее как добывание военно-политической, нежели просто военной информации. Наиболее важный вопрос, говорил я себе, откажутся ли турки, будучи союзниками англичан, от своего нейтралитета и вступят ли в войну против Германии? То, что они поступят так по своей воле, выглядело крайне неправдоподобным; но под давлением они могут быть вынуждены так поступить. Такое давление могло быть оказано из Сирии и Ирака против Южной Турции. Поэтому было жизненно важно установить силы британских частей и частей армии «Свободной Франции» в этих странах, и это легко могло быть выполнено посредством систематических наблюдений, результаты которых могли быть существенно дополнены и подкреплены информацией из Каира, центра деятельности союзников на Среднем Востоке.

Сообщение между Египтом и Турцией во время войны не прерывалось. Египетское королевское семейство было турецкого происхождения; Мехмет Али, основатель правящей династии Египта, родился в Кавалле. Вплоть до Первой мировой войны правитель Египта называл себя хедифом – что означало «представитель», – поскольку он был наместником халифа, находившегося в Константинополе. Когда он принял титул короля, близкие социальные связи между Константинополем и Каиром продолжали цвести и многие египетские семейства, чье присутствие в Египте не приветствовалось британцами, переехали в Стамбул; получать информацию от них, от их родственников и друзей, оставшихся в Египте, было легко.

Непосредственно разведка района к югу от турецкой границы осуществлялась частично простым визуальным наблюдением – выясняя число солдат, замечая передвижения войск, записывая символы и эмблемы на военной технике. Мы были, однако, вынуждены давать нашим арабским помощникам определенные инструкции, предназначенные для того, чтобы обуздать их восточную фантазию в отношении цифр, и для того, чтобы научить их воспроизводить виденные ими эмблемы и значки в распознаваемом виде. Это было довольно простой задачей в отношении святого Георгия верхом на коне или какого-нибудь другого легко распознаваемого символа. Но это становилось немного сложнее, когда прибывали австралийские и новозеландские части, носящие в качестве эмблем изображения животных, таких как кенгуру, которых арабы не видели никогда в жизни; и кенгуру, нарисованный арабским наблюдателем, выглядит даже более впечатляюще, чем в жизни! Для такого рода инструктажей мне приходилось пользоваться услугами профессора востоковедения, который консультировал Генштаб вместе с бывшим главой лингвистического факультета турецкого колледжа. У обоих было несколько помощников. Эти кадры, занимающиеся инструктажем, работали с точностью и добросовестностью отдела Генштаба и добились превосходных результатов.

Поскольку передвижение через Средиземное море было очень ограниченным, англичане обнаружили, что они вынуждены отправлять большинство подкреплений для Египта и для 9-й и 10-й армий в Сирии вокруг мыса Доброй Надежды. Сборным районом для британцев был сам Египет. Существенная часть вновь прибывших частей и запасов, однако, была сосредоточена в Сирии и Палестине. Информация, собранная моей организацией, рассматривалась и критически оценивалась в отделе «Иностранные армии Запада», соответствующем разведывательном подразделении Главного командования сухопутных войск, и затем направлялась в штаб Африканского корпуса. В течение примерно двух лет рутинная работа моего отделения состояла в подготовке ситуационной карты и карты перемещения войск, сообщении о прибытии и возможном использовании моторизованных подразделений и бронечастей, о размещении авиационных баз британских (Королевских) ВВС и направляемых на них подкреплениях и сборе общей информации военного характера, которая имела прямое отношение к Североафриканскому театру военных действий. Мы сообщили, например, о потоплении британского линкора «Бархэм» через сорок шесть часов после этого события. Этот факт не был признан британцами и не был установлен морской разведкой, равно как этого события не наблюдал ни один из наших солдат в Северной Африке. Уничтожение крупного боевого корабля такого класса оказало, и это легко признать, жизненно важное влияние на характер морских операций в Средиземном море. Потеря «Бархэма» была признана британцами только три месяца спустя.

Поддерживание контактов с арабскими кругами требовало от нас существенных усилий. На некоторое время наши мероприятия в этой интересной области работы были сосредоточены вокруг Рашида Али, премьер-министра Ирака, бежавшего в Турцию, в то время как муфтий остался в Тегеране. Когда немцы и итальянцы были изгнаны из Персии, последний присоединился к итальянскому послу под видом слуги, таким образом, в результате предоставленной ему защиты он не имел другого выбора, кроме как ехать в Рим. Когда об этом услышал Рашид Али, он «возревновал» и потребовал для себя отправки в Берлин. Это никоим образом не было простой задачей. Он дал честное слово правительству Турции не покидать страну, но последнее, не полагаясь полностью на его честное слово, очень пристально наблюдало за ним. В этом они получали поддержку не только британцев, но была вероятность того, что русские тоже тщательно следили за ним.

В любом случае вывезти его из страны само по себе было проблемой. Было несложно обеспечить для него необходимый немецкий паспорт, но выяснилось, что невозможно внести в документы необходимые данные о его прибытии и временном пребывании в Турции. В Генеральном консульстве хранились результаты раскопок, проводившихся археологической экспедицией. Не представляло особой сложности отправить один из больших по размеру ящиков в Болгарию. Сотрудник службы безопасности, который вместе со мной работал над этой проблемой, подготовил один из них, и Рашид Али выразил готовность путешествовать в нем. Даже так это никоим образом не было простой задачей.

Тогда нам на помощь пришло министерство иностранных дел. Правительство Турции пригласило в страну делегацию немецких журналистов. Она прибыла в Стамбул на личном самолете министра иностранных дел и привезла с собой большой ящик, достаточный по размерам и прочности, чтобы вместить взрослого мужчину, хотя также были подготовлены и альтернативные средства. Правительству Турции было сообщено, что германская делегация будет состоять из восьми членов, и, когда самолет прибыл, естественно, для проверки было представлено восемь паспортов. Обладатель восьмого паспорта, господин Вакернагель, как и другие члены делегации, получил приглашение на ужин, который должен был состояться этим же вечером в турецком пресс-клубе. К искреннему сожалению германской делегации и их турецких хозяев, «герр Вакернагель» не смог прийти, так как он заболел – неожиданно и серьезно. Он также не смог поехать в Анкару, куда делегация отправилась на следующий день. Увеселения длились несколько дней. Вечером накануне запланированного возвращения делегации в Германию Рашид Али прибыл в Генеральное консульство. Потребовалась самая тщательная подготовка для того, чтобы так организовать его перемещения между его сельской резиденцией в Эринкой на берегу Мраморного моря и его городским домом, чтобы на 24 часа он мог избежать пристального наблюдения со стороны турок, британцев и русских.

Когда он прибыл, то доктор-немец был проинформирован о том, что «герр Вакернагель» нуждается в медицинской помощи. Рашид Али был щедро обмотан бинтами, которые отлично выглядели бы на больном свинкой. К счастью, он смог спокойно спать, но на следующее утро спозаранку он снова был тщательно забинтован и в аэропорт прибыл в состоянии «полного упадка сил», что вызывало симпатию и жалость со стороны всех, кто его видел. Накануне вечером употребление алкоголя было настолько неумеренным, что очень немногие из турок нашли в себе силы подняться рано утром и приехать попрощаться, и единственной их мыслью было как можно скорее вернуться домой.

После войны я имел случай задать вопрос сотруднику британской разведки: что британцы сообщили в Лондон о бегстве Рашида Али? Сообщение, полученное Лондоном, гласило, что Рашид Али бежал на корабле в Болгарию, и позднее первоначальное сообщение было «подтверждено надежным источником». Это была именно та легенда, которая намеренно распространялась филиалом абвера в Стамбуле.

Турецкий министр иностранных дел горько жаловался германскому послу на поведение Рашида Али. С глубоким презрением он восклицал: «Коллега нарушил свое слово!» И это, без сомнения, было чистой правдой.

Другие члены арабского эмигрантского сообщества были приняты турками очень по-разному. Мусе Хуссейни не пришлось спасаться бегством; напротив, ему было заявлено, что он нарушил общественный порядок и должен покинуть страну, и ему не было предоставлено иной альтернативы, кроме как поехать в Германию. Прежде чем это случилось, однако, он согласился поучаствовать в одном маленьком предприятии со своими друзьями в Сирии, и он пришел ко мне и убеждал меня оказать поддержку политическому перевороту в этой стране. Я ответил ему отказом, так как политическая деятельность не входила в то время в компетенцию отделения абвера в Стамбуле. Но я согласился с тем, что берлинское руководство предоставит в его распоряжение определенные средства, при условии поступления каких-либо материалов, представляющих ценность для военной разведки. Наш спор велся вокруг стоимости предприятия такого рода, и в конце, после весьма тщательных подсчетов, мы пришли к заключению, что затраты будут около восьмидесяти тысяч турецких фунтов, или, округленно, четырнадцати тысяч фунтов стерлингов. Это был один из тех немногих случаев, когда от отделения абвера в Стамбуле центральным аппаратом было затребовано письменное обоснование расходов на предприятие. Ответ пришел по телеграфу, после чего незамедлительно последовал первоначальный перевод на шестнадцать тысяч турецких фунтов. Этого было достаточно для того, чтобы начать предприятие.

Почтовый самолет из Германии всегда прибывал по пятницам ближе к вечеру, а вылетал обратно ранним утром по субботам. Поэтому, если требовалось дать письменные ответы на заданные нам вопросы, нам всегда приходилось работать весьма быстро. Однажды был доставлен пакет размером с маленькую сигарную коробку. Он выглядел так, будто содержал официальные инструкции, и это было всегда наименее желанной частью корреспонденции. Я велел своей секретарше запереть пакет в сейф или, если в сейфе нет места, положить его на сейф сверху. Когда на следующее утро он был распечатан, внутри него оказались деньги в валюте – восемьдесят тысяч турецких фунтов. В Берлине совершенно забыли о первоначальном переводе в шестнадцать тысяч фунтов, так что теперь у нас были достаточные фонды для дальнейших действий.

Первоочередной задачей теперь была доставка денег в Сирию. Один из наших арабских друзей предложил нам попытаться договориться с администрацией двора Ибн Сауда. Ранее мы не имели практически никаких контактов с этим королем пустыни, и казалось маловероятным, что он захочет иметь какие-либо дела с нами. Но он мог, с другой стороны, оказаться готовым пойти на небольшую выгодную сделку. Мы предложили, что немцы сделают ему платеж в Стамбуле, а он, в свою очередь, произведет соответствующие выплаты в Сирии.

Эта идея, к сожалению, не увенчалась успехом, но необходимые мероприятия были в конце концов все же проведены с использованием каналов оптовой торговли продуктами, которая в то время большей частью находилась в руках сирийцев. Получатели в Сирии принадлежали к наиболее высокопоставленным семействам страны, чьи имена и сегодня можно найти среди министров и других высокопоставленных лиц в Сирийской республике. Но, должно быть, они проявляли недопустимую неосторожность, потому что некоторые из них были арестованы и восстание «выдохлось».

Для поддержки семей арестованных героев были найдены деньги, но даже после переноса срока на три месяца не наблюдалось каких-либо шансов на успех, и в конце концов я был вынужден нехотя отказаться от всего проекта.

Немалая часть денег осталась на руках у агентов в Стамбуле, и я чувствовал себя обязанным потребовать у них возврата средств. Мои немецкие друзья часто говорили мне, что такое требование абсолютно тщетно, что я никогда не увижу ни фартинга из моих денег и т. п. Мне же это казалось тестом – тем ли людям я оказываю свое доверие или нет? Однажды вечером ко мне пришел на встречу руководитель арабской группы. Из кармана своего жилета он достал маленький пакетик, завернутый в салфетку, из других карманов он доставал еще и еще, пока наконец на моем столе не оказалось восемь маленьких пакетов. В каждом из них лежали золотые монеты. Я не знал, как отблагодарить моего друга Абдаллу. Он признал, что это было нелегко; его друзья в молодежном арабском движении сказали ему, что это были единственные средства, находившиеся в распоряжении молодых участников, и они побуждали его изобрести отговорку для того, чтобы сохранить деньги. Но на это он ответил отказом: «Нет! Доктор всегда внимателен к нам; мы должны вести себя по отношению к нему так же».

Золото было легко приобрести на стамбульском свободном рынке, но следовало быть очень внимательным к типу приобретаемых монет. Были старые наполеондоры, с изображением Наполеона III с его императорской бородкой, но эти французские монеты ценились невысоко. Выше всего ценился английский соверен, который на рынке назывался «король» из-за портрета короля, но среди арабов, которых больше интересовал скакун под святым Георгием на реверсе монеты, он был известен как «лошадь». Но даже с британскими монетами следовало быть осторожным. Законы ислама запрещают изображать человеческое лицо, в случае с золотыми монетами мусульмане, как правило, справляются с преодолением своих религиозных установлений. Но когда на монете изображена женщина с неприкрытым лицом, это уже слишком для строго религиозных сект внутренних районов страны; они категорически отказываются принимать такое «неприличное» золото, поэтому соверены с королевой всегда можно приобрести с небольшой скидкой.

По мере того как филиал активизировал свою деятельность, финансы начали играть все более важную роль. Штаб оперативного руководства прислал нам кассира, который, к несчастью, был несколько глуховат. В жарком турецком климате ему приходилось работать при открытом окне, и поскольку, как большинство глухих, он был склонен разговаривать громко, псевдонимы наших агентов и суммы, которые им причитаются, эхом отдавались по улице во всеуслышание. Позже мы смогли заменить его на человека с более тихой речью.

Иногда, конечно, мы сомневались, была ли та или иная трата денег обоснованной. Как-то родственник египетского королевского семейства сказал нам, что собирается отправиться в Каир по делам, связанным с недвижимостью его жены, и что он мог бы увидеться с политическими деятелями, обладающими определенным влиянием. Я обсудил с ним в деталях политическую ситуацию на Ближнем Востоке в целом, но почувствовал, что, возможно, было бы немного бестактным в этот момент обсуждать с ним вопрос финансов. Поэтому я проинструктировал одного из своих подчиненных заняться вопросом затрат. Ответ нашего друга гласил, что в первую очередь он должен будет встретиться с королем, это означает, что ему придется сыграть с королем в тарок (карточная игра. – Примеч. пер.) и проиграть ему. Далее, ему придется часто посещать клуб «Мехмед Али», хотя его миссия этого и не требует, а этот клуб был самым дорогим заведением. Всего расходы составили бы около десяти тысяч долларов и пяти тысяч турецких фунтов, другими словами, от четырех до пяти тысяч фунтов стерлингов. Мне казалось, что военная информация стоила бы пяти тысяч турецких фунтов, но что дополнительные десять тысяч долларов – это несколько расточительно с точки зрения военного. Я отправился на следующем поезде в Анкару и изложил весь проект господину фон Папену, спросив его, стоит ли, с его точки зрения, политический аспект предложения десяти тысяч долларов. Папен ответил, что на таких условиях он просто счастлив со мной сотрудничать, и таким образом проблема была весьма удачно разрешена.

Результаты были включены в пять сообщений, представленных для оценки графу Альмасси, нашему признанному ведущему эксперту по египетским делам. Его комментарий был таков: «Мне бы хотелось, чтобы я мог подписать эти сообщения и выдать их за свои собственные».

В одном из сообщений было процитировано высказывание турка из Египта. «Я уже однажды видел нацию в слезах, – сказал он. – Это было, когда умер вождь турецкого народа; и сейчас я снова вижу нацию в скорби». Далее в сообщении говорилось: «Я имею в виду ужас египетского народа от фундаментальных изменений, которые происходят с королем. Еще год назад Фарук I был по-настоящему популярным принцем. Он был не только уважаем и любим, но его также рассматривали как достойного и стойкого борца за дело египетского народа. С той поры он полностью изменился как в личных привычках, так и во всем образе жизни. Похоже, он полностью порвал со всеми традициями ислама и своего народа. Во время большого поста на Рамадан его ежедневно видели в барах и тавернах; он приходил один и не желал, чтобы его приветствовали как короля. Он появляется во всех клубах со своей любовницей и часто пьет слишком много. Королева, ожидающая ребенка, и королева-мать в своих интересах пользуются преимуществом свободы, которую подарило им распутство короля. Роскошная претенциозность королевского двора с его шестью дворцами только в Каире и возникновение все новых и все больших скандалов обсуждаются в городе и уже ведут к подрыву королевской власти, который, возможно, окажется непоправимым. Остальные члены королевского семейства, почти без исключения, в ссоре с королем, он отказывается принимать любой совет, политического или личного характера, и избегает в принципе любых откровенных разговоров с другими членами семейства. Считают, что сейчас, когда он сделал ставку исключительно на британцев, у него в голове перспектива разрушения оси и последующее усиление его позиции, соединенное с соблазном получить трон халифа, который ему подарят англичане. Некоторые приписывают смену его поведения его молодости, но первым подстрекателем, как считают, является Нахаз Паша, чьим традиционно демократическим и республиканским устремлениям могут быть приписаны многие из недавних изменений. Дальнейшее уменьшение королевской власти и популярности, и вместе с этим косвенно – всего королевского семейства, – возможно, однажды приведет к атаке Wafd (либерально-националистская партия в Египте. – Примеч. пер.) на всю монархическую систему правления и выльется в создание Египетской республики. Против такой атаки будет беззащитным инаследник трона, даже при условии принятия мер по возвращению до некоторой степени популярности».

Это сообщение было написано осенью 1943 года. Но не прошло и десятилетия, как рок Фарука настиг его.

В том же сообщении выражается следующее мнение: «Ведущие политические круги Египта твердо уверены в полном поражении оси. Они считают, что Россия выйдет настоящим победителем из этой войны и что не только Германия, но и Франция, Испания, Италия и Балканы упадут в ее руки. Они считают крайне маловероятным, что у англо-американцев получится не допустить русских на Балканы и в Центральную Европу».

В 1943 году получение сообщений такого характера не приветствовалось в Берлине. В принципе отделениям абвера было запрещено принимать любое участие в политической деятельности или представлять любые сообщения политического характера. Но в чем-то уникальный характер связей, на которых строилась деятельность стамбульского отделения, делал неизбежным поступление сообщений политического характера в растущем количестве. И хотя это могло быть и было оправдано тем, что открывались возможности для приобретения источников военной информации, поддержание связей с Рашидом Али, которое посол доверил мне, было на самом деле чисто политической задачей.

Отправлять массу политической информации в корзину для мусора было просто жалко, поэтому я решил доставлять ее всю в виде личных писем послу в Анкару, а копии – в абвер в Берлин для того, чтобы держать адмирала Канариса полностью в курсе политической ситуации, как она представлялась нам в Стамбуле.

С Балкан также поступало много информации. Постепенный переход поддержки союзников от Михайловича к Тито был замечен своевременно. Очень практический интерес представляли время от времени поступавшие сообщения о планах касательно создания Балканского союза под руководством Турции. В этом, однако, Турции не хватало решимости действовать, поскольку армия Турции все еще испытывала, со времен балканской войны, глубокое недоверие к болгарам. Сегодня кажется немного странным, что это недоверие не рассеялось от страха возможности захвата русскими контроля над всеми Балканами, что они фактически и сумели сделать к концу войны.

Среди вопросов политического характера самым большим вопросом, конечно, был следующий: в каком направлении возможность начала мирных переговоров выглядит наиболее обещающей? Американский агент побуждал меня попытаться удержать Германию от брани и оскорблений в адрес всего американского. Мне было сказано: если только будет обронено хоть одно дружелюбное слово, такой жест определенно приведет к исследованию возможностей заключения мира. В своей речи на День поминовения героев в феврале 1943 года посол последовал этому совету, и его речь незамедлительно привела к дебатам о шагах к достижению мира в американском сенате.

В марте 1943 года министерство иностранных дел Турции проинформировало посла о том, что архиепископ Нью-Йорка монсеньор Спеллман собирается посетить Турцию и выразил желание поговорить с послом или с его доверенным лицом. Посол предложил мою кандидатуру, но вмешался Риббентроп и запретил встречу.

В апреле 1944 года мне было сообщено моими турецкими друзьями о третьей попытке, как об исходящей от американского морского атташе и бывшего представителя в Австрии и Болгарии Эрла. Поскольку я уже не был полномочен заниматься такими вопросами, ответственность за выполнение этой задачи от имени посла была взята на себя господином фон Лершнером.

На свет вышли различные другие попытки такого же рода – попытка установить контакт со стороны русских, усилия японцев организовать переговоры с американцами и длительный обмен мнениями между русскими и японцами, которые, конечно, не находились между собой до 1945 года в состоянии войны.

Японцев больше всего беспокоило, как бы немцы не начали переговоры с Америкой отдельно от них. Мои старые связи в Америке, где я жил почти 10 лет, были для них бельмом на глазу, и по требованию посла Японии в Турции посол Японии в Берлине Осима пожаловался на меня Гитлеру в марте или апреле 1943 года. Интересно заметить, что в то время никаких последствий этот демарш не вызвал; Гитлер, очевидно, сам был крайне заинтересован в том, чтобы «держать дверь открытой» для переговоров с Америкой, но, к несчастью, он не был способен использовать должным образом предоставлявшиеся ему возможности.

В феврале 1944 года сотрудник моего отделения абвера в Стамбуле вместе с женой бежал к англичанам. Хотя, безусловно, данный факт достоин сожаления, это могло произойти в любой разведывательной службе. Но жена этого сотрудника была дальней родственницей посла, фон Папена, и британская пропаганда раздула и преувеличила важность инцидента до такой степени, что он стал поводом для торжества. Гиммлер, который давно хотел избавиться от Канариса, раздул этот случай в ставке Гитлера. Канарис был отстранен от своей должности, а сам я был отозван в Германию. В августе 1944 года отношения между Германией и Турцией были разорваны и «Военная организация – Ближний и Средний Восток» закончила свое существование.

Вот кое-что из моей работы в абвере. У многих других, вероятно, есть что рассказать и более интересного или захватывающего, но, прежде чем перейти к этим темам, я хотел бы описать, чем был абвер, какие функции он выполнял и как был организован, чтобы выполнять данные функции, и, наконец, как он использовался Верховным командованием вооруженных сил, которому был подчинен.

Глава 2

Разведка и контрразведка

Ограниченность средств, выделяемых для разведывательной и контрразведывательной служб во время их создания в дни рейхсвера – части вооруженных сил, позволенных Германии условиями Версальского договора, – заставляла абвер искать, как и где скромные средства, имевшиеся в его распоряжении, могли быть использованы с максимальной эффективностью и наибольшей вероятностью успеха.

Что касается дальней разведки – речь идет о морском и военном шпионаже – на Западе, в данный момент мало что можно было сделать, но Восток представлял более обещающее поле деятельности, и именно в этом направлении, сфокусировавшись на Польше, и сконцентрировались первоначально усилия абвера. Позднее, когда пришел к власти Гитлер и детально расписанные условия Версальского договора были отброшены, а вооруженные силы рейха увеличились, ситуация резко изменилась. Первоочередной задачей тогда являлось скрыть рост вооруженных сил от глаз иностранных разведок; одновременно было принято за аксиому, что держава, стремящаяся к военному паритету с соседями, должна снабжаться точной информацией об армиях и флотах этих соседей. В 1933 году главой абвера был военный моряк капитан Патциг, но в результате конфликта с недавно созданным гестапо и другими организациями Третьего рейха он был освобожден от занимаемого поста в конце 1934 года и заменен капитаном Канарисом, который весьма скоро после этого был произведен в адмиралы. Об этом замечательном человеке пишется очень много, что-то из этого правда, что-то – не совсем. Поскольку я лично знал его и работал под его руководством, я завершу эту книгу короткой главой о нем. Он был не просто человеком, находившимся на должности главы абвера. Его личность и методы создали сущность абвера. Абвер являлся в очень большой степени его творением, и, когда Канарис был отстранен, абвер начал быстро разрушаться. Фактически не будет большим преувеличением сказать, что абвер был Канарисом и Канарис был абвером.

Под руководством Канариса абвер разросся до организации с разнообразными и многочисленными ответвлениями и широкой географией действий. С ростом вооруженных сил рейха абвер получил наименование «Управление иностранных государств и контрразведки при Верховном командовании вооруженных сил (вермахта) (O.K.W)» – то есть он не был включен ни в один из видов вооруженных сил, но был предназначен обслуживать все три – сухопутные войска, флот и авиацию. Как видно из прилагаемой схемы, управление наконец приобрело следующий вид:

ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ОТДЕЛ

Начальник: полковник (позже генерал) Остер.

Подотдел ZF – финансы.

Подотдел ZR – юридический.

Подотдел ZKV – административный и архивный.

Функции этого Центрального отдела были чисто административными, в интересах других оперативных отделов.

ИНОСТРАННЫЙ ОТДЕЛ

Начальник: капитан (позже вице-адмирал) Бюркнер.

Функции: связи с иностранными державами, особенно с союзными иностранными державами.

ОТДЕЛ «АБВЕР-I»

Начальник: полковник (позже генерал-лейтенант) Пикенброк.

Функции: тайная разведывательная служба, то есть активный шпионаж.

ОТДЕЛ «АБВЕР-II»

Начальник: полковник (позже генерал-майор) фон Лахузен.

Функции: диверсии и специальные задания (части спецназначения).

ОТДЕЛ «АБВЕР-III»

Начальник: подполковник (позже генерал-майор) фон Бентивеньи.

Функции: безопасность, контрразведка и борьба с диверсиями.

Каждый из этих трех отделов, в свою очередь, был далее разделен на три подотдела, представлявших армию, флот и авиацию соответственно и имевших номера I H (сухопутные силы), I М (флот), I L (авиация), II Н, II М, II L и т. д. Вдобавок существовали следующие группы:

В подчинении отдела «Абвер-I»:

Группа I Wi (Wirtschaft). Экономическая и коммерческая информация.

Группа I Ht (Heerestechnik) – сбор технической информации для армии (сухопутных войск).

Группа I TLw (Luftwaffentechnik) – сбор технической информации для военно-воздушных сил.

Группа I G – фотография, тайнопись (проявляющиеся чернила), удостоверения личности и паспорта и все другие вспомогательные устройства и аксессуары, необходимые для функционирования секретной разведслужбы.

Группа I I – радиосвязь, включая конструирование радиостанций для агентуры и организацию сети беспроводной связи для задач обороны и контрразведки.

Отдел «Абвер-III» – отдел безопасности и контрразведки – слегка отличался по своей организации от двух других отделов в том, что три подотдела III H (сухопутные войска), III M (флот) и III L (авиация) были организованы не как независимые подотделы, но как подотделы, подчиненные группе III W (вермахт – вооруженные силы), которая отвечала за борьбу со шпионажем во всех трех видах вооруженных сил. Поскольку имелась необходимость также в службе безопасности для работы с гражданскими лицами, была создана следующая группа – III С, разделенная на подгруппы III C1 и III C2. Первой из них вменялись в обязанность только наблюдение и отслеживание правительственных чиновников и сотрудников, в то время как последняя отвечала за всю остальную работу с гражданскими лицами, исключая промышленность, которая подпадала под наблюдение другой группы – III Wi. Функции этой последней группы охватывали очень широкую область, которая включала деятельность офицеров безопасности инспекции по вооружению и министерства вооружений, должность которых называлась AO.III.RU (Abwehr-Offizier III Ruestung).

Задачи дезинформирования иностранных агентов и организация утечек правдивой и ложной информации, предназначенной попасть различными путями к противнику и дать ему превратную картину текущей ситуации, были отнесены к борьбе с вражескими разведывательными службами. Этой деятельностью занималась группа III D, и часто – как в деле Сосновского с Польшей, о котором я расскажу подробнее позже, – достигала очень важных результатов.

Близко связанной с группой III D была деятельность группы абвера III F, которой было присвоено название «группы борьбы со шпионажем», но в обязанности которой входило не только противодействие работе вражеских разведок, но также и проникновение внутрь этих разведок и внедрение в них агентов абвера.

Группа III G была органом, в чью компетенцию входили оценка и расследование актов вражеского саботажа и диверсий, шпионажа и т. д.; она также консультировала военные власти по правовым вопросам, касающимся предательства и государственной измены.

Позже, по объявлении войны, были добавлены две следующие группы – III KGF и III N – с задачами соответственно предотвращения шпионажа и диверсий в лагерях военнопленных и в отделах технических коммуникаций почтовой, телеграфной и радиослужбы.

Это все, что касается организации центрального аппарата. Организация подчиненных разведывательных отделов, прикомандированных к командованиям различных военных округов, а позднее – к штабам корпусов и дивизий, осталась, по существу, такой, какой ее нашел адмирал Канарис при вступлении в должность. При каждом военном командовании был Abwehrstelle (сокращенное обозначение AST), разведывательное отделение под руководством так называемого IС. А/О (офицер разведки штаба); IС согласно номенклатуре сокращенных наименований, действовавшей в Генеральном штабе, означает подразделение штаба, занимающееся оценкой и сравнением информации, полученной о противнике, а А/О означает Abwehr-Offizier (офицер безопасности). Эти разведотделения были организованы в основном по тем же принципам, что и центральный аппарат; они делились на группы I, II и III, которые занимались сбором информации, диверсиями и специальными заданиями, и безопасностью, и контрразведкой соответственно. В добавление они содержали в важных стратегических точках, особенно вблизи границы, передовые вспомогательные разведотделения.

Во время войны этот механизм предполагалось расширить, для того чтобы отвечать потребностям, вызываемым оккупацией территорий врага, но организация центрального аппарата и различных разведотделений оставалась, по существу, такой же, с добавлениями и изменениями, вызванными местными требованиями.

С самого начала Польской кампании отдел «Абвер-III» организовал абверкоманды и абвергруппы для продвижения вперед вместе с передовыми частями, чтобы защищать немецких солдат от деятельности вражеской разведки, для добывания на месте любых материалов, которые могут представлять ценность для разведывательных целей и для розыска и захвата вражеских агентов. Это оказалось полезным и ценным нововведением и было повторено, когда началась Западная кампания; в нескольких случаях были достигнуты выдающиеся результаты. На Западном фронте были и передовые подразделения, организованные отделом «Абвер-I», которые достигли также превосходных результатов.

Если разведывательные службы должны действовать в военное время, то базы в нейтральных странах, очевидно, должны создаваться еще в дни мира. Эти базы были или закамуфлированы под коммерческие предприятия, или для них были найдены подходящие «ниши» в существующих германских заграничных учреждениях, и им было присвоено наименование Kriegs-organisationen, сокращенно КО (военная организация). «Военная организация – Ближний и Средний Восток», о которой я написал в главе 1, является таким примером. Когда разразилась война, Германия обнаружила себя отрезанной от многих источников информации, и значение этих КО тогда очень существенно увеличилось.

Адмирал Канарис рассматривал как одну из наиболее важных задач решение проблемы, с которой не смог справиться его предшественник, а именно установление четкой линии, разграничивающей полномочия разведывательных служб и гестапо и других организаций государства и партии. Абвер не располагал собственным исполнительным органом; подразделения военной полиции, которые можно было встретить во многих других странах, в Германии в мирное время никогда не существовали, поэтому абвер должен был полагаться на сотрудничество с обычной полицией и с так называемыми группами I.A. различных полицейских управлений и достиг с ними гармоничного сотрудничества. Такой порядок был, однако, нарушен с появлением гестапо, которое немедленно потребовало для себя роли единственного стража государства, и, по мере того как Гиммлер и его правая рука Гейдрих добивались контроля над одной полицейской организацией за другой по всему Третьему рейху, тем более настойчивее становилось это притязание монополизировать функции по охране безопасности.

Говоря по совести, гестапо было чем заняться в деле обеспечения внутренней политической стабильности в стране. Не довольствуясь этим, однако, его обуяло жажда организовать заграничную политическую разведку – тип организации, которого в Германии до сих пор никогда не существовало ни в каком виде или форме. В Великобритании Интеллидженс сервис (разведывательная служба) в первую очередь была связана с министерством иностранных дел и исполняла смешанные функции – разведки политической и военной; но политическая организация, созданная сейчас за границей германской службой безопасности, национал-социалистическим ответвлением гестапо, называемая Sicherheitsdienst, или СД, не могла избежать пересечения интересов и сфер деятельности с военной разведывательной службой.

После сложных переговоров между абвером и гестапо было достигнуто соглашение, главными принципами которого было то, что абвер ограничит свое поле деятельности до чисто военной разведки, в то время как гестапо согласилось воздержаться от любого вида военной деятельности и обязалось передавать соответствующему региональному отделу абвера немедленно и без комментариев любую информацию военного характера, которая могла попасть к нему случайно, и в то же время предоставлять абверу все детали и подробности относительно источников поступившей информации.

Как таковая служба политической разведки никогда не создавалась абвером, но, поскольку линия разграничения полномочий неизбежно имеет свойство несколько изгибаться и поскольку ни одна чисто военная разведывательная служба не может себе позволить полностью игнорировать политико-военные вовлечения, определенное количество политической информации, конечно, собиралось. Однако эта информация политического характера, как правило, передавалась главным образом адмиралу Канарису для его личного ознакомления и использования так, как он сам посчитает нужным.

Так называемая контрразведка – то есть противодействие, проникновение и дезинформирование вражеских служб – оставалась в руках военного абвера. Все дела по противодействию шпионажу в сфере деятельности, предназначенной гестапо, должны были сразу передаваться соответствующему отделу абвера; в то время как обстоятельства вынуждали абвер время от времени использовать отдельные подразделения гестапо, общее руководство и контроль оставались в руках военных. Важными отделами, исполняющими эти функции, были группы III F и III D. Но поскольку абвер не имел в своем распоряжении полицейских сил, оперативные аспекты контрразведывательной работы полностью оставались в руках гестапо, и, когда бы ни предпринимались полицейские акции, представитель гестапо должен был присутствовать.

Следующие статьи в соглашении подтверждали решимость обеих организаций сотрудничать самым полным и искренним образом, и все соглашение в целом, которое стало известно как «Десять заповедей», было как минимум основой пригодного modus vivendi (образ жизни – лат.). Когда возникали трудности, а это случалось, естественно, не так редко, они обычно разрешались обращением к «Десяти заповедям».

Канарис четко понимал, что экспансия организации Гиммлера – Гейдриха будет продолжаться неумолимо и что радикальные изменения, которые неизбежно последуют за началом войны, предоставят этим двум службам щедрую возможность расширить управляемое ими королевство. Серьезные трения станут тогда неизбежными. В качестве своевременной предосторожности он добился от Верховного командования вооруженных сил возможности в случае любой мобилизации предусмотреть подразделения секретной полевой полиции, которая должна быть создана при мобилизации и которая стала бы собственным исполнительным органом, подчиняющимся армии и абверу. Сотрудники, предназначавшиеся для этих подразделений, подбирались из числа сотрудников криминальной полиции, которая до сих пор не подпала явственно под влияние СС, и из числа нижних чинов обычных провинциальных полицейских сил. Командовать ею должен был начальник полевой полиции, который находился бы в прямом подчинении Главного командования сухопутных войск, в то время как различные подразделения тайной полевой полиции подчинялись бы различным группам армий, армиям и, в случае оккупированных территорий, военным окружным командованиям, в составе которых они действовали.

Отдел «Абвер-III», который отвечал за все активные мероприятия по борьбе с деятельностью вражеских разведывательных служб, подвергался серьезным проверкам каждый раз при планировании и подготовке новой кампании. Обязанностью отдела было обеспечить, во-первых, режим секретности и отсутствие утечки информации о планах центрального аппарата и, во-вторых, чтобы такие события, как перемещение войск, снаряжения и запасов, суть которых могла быть выявлена наблюдением за железнодорожными узлами, грузами, содержимым военных поездов, направлением их передвижения и т. д., должны быть скрыты от наблюдения противника; если же это было невозможно, то «Абвер-III» должен обеспечить, чтобы добытая информация и сделанные выводы не могли быть переданы противнику. Вообще говоря, одно сообщение о событиях такого рода не образует основу, достаточную для создания правильной и полной военной оценки ситуации; правильная картина может быть получена только сложением и сопоставлением вместе целой серии соотнесенных между собой сообщений. Архивы французского Генштаба подтверждают, что вражеские разведслужбы не получили ни своевременной, ни точной информации относительно подготовки к Датской и Норвежской кампаниям, и сам Черчилль в своих мемуарах подчеркивает, что широкомасштабные перемещения германских армий на восток перед Русской кампанией избегли обнаружения британской разведкой. Очевидно, что сокрытие от противника таких перемещений было тщательнейше спланировано и педантичнейшим образом выполнено.

Именно «Абвер-III» раскрыл участие офицеров министерства авиации в деятельности крупной русской шпионской группы, известной как «Красная капелла», ликвидацию которой я описываю в седьмой главе. Это само по себе было немалым достижением. Узы товарищества, которые связывают членов офицерского корпуса, и дух взаимного доверия между вышестоящими и подчиненными, который характерен для германской армии, делали особенно трудным любое скрытое наблюдение за офицерами. Более того, «Абвер-III» должен был действовать с большой деликатностью, поскольку, если бы этот дух взаимного доверия был тем или иным образом уничтожен или поколеблен недоверием, была бы уничтожена внутренняя сила германского офицерского корпуса.

Германская разведывательная служба была в высокой степени децентрализованной, и из приведенного краткого описания логически складывается картина организации и деятельности типичного периферийного отделения.

Первоочередным направлением деятельности гамбургского отделения абвера перед войной была Франция и заокеанские страны. До периода, непосредственно предшествующего началу войны, в его инструкциях содержался приказ не обращать особенного внимания на Британию; но в начале 1939 года, по мере постепенного нарастания напряженности, новые директивы из Берлина подчеркивали, что желательно уделять большее значение разведывательной деятельности в отношении Англии. Как правило, районы, перекрываемые каждым разведывательным отделением, определялись согласно географическому расположению данного отделения; в случае Гамбурга, однако, этот принцип был изменен до той степени, которая давала возможность ганзейскому порту пользоваться преимуществом дополнительных возможностей (с точки зрения разведки), которые предлагались его простирающимися по всему миру связями. Гамбургу было предоставлено право более или менее свободно действовать в Средиземном море, на Иберийском полуострове, в Северной Африке и обеих Америках.

С началом войны для германского Главного командования ВМФ предметом первостепенной важности стало получение четкой картины торговых маршрутов, по которым следовали суда в водах Южной Америки, и установление маршрутов североамериканских конвоев, которые – даже до вступления Соединенных Штатов в войну – усиливали и поддерживали военные действия в Европе и Северной Африке. Для достижения этой цели был организован канал для доставки письменных сообщений из определенных портов Южной Америки путем проведения огромной и скрупулезной работы очень различной и секретной природы, включая систему передачи информации микроточками, подробности которой к настоящему времени уже описаны. Эта последняя была одной из наиболее сложных и технически талантливо выполненных систем из числа созданных германской разведкой, в тайну которой противники не могли проникнуть очень долгое время. Она заключалась в уменьшении страницы машинописного текста до размера точки обычной пишущей машинки. Посредством специально разработанного пуансона настоящие точки «выбивались» из абсолютно невинного письма, а специальные «точки» (то есть уменьшенные страницы машинописного текста) вставлялись на их место. Получатель мог затем с помощью микроскопа увеличить и прочитать сфотографированную страницу. Бесчисленные письма проходили таким образом через вражескую цензуру, не вызывая ни малейших подозрений, и эта система была раскрыта, только когда агент, использовавший ее, был задержан и ему пришлось выдать секрет системы в ходе допроса. После этого система, естественно, считалась скомпрометированной, поскольку цензор на границе мог определить вставленные точки, держа письмо под определенным углом к свету, когда их присутствие выдавал легкий блеск.

В Южной Америке была успешно организована очень значительная сеть, которая прекрасно функционировала некоторое время, пока в нее не внедрились американцы. Раскрыли ли американцы эту сеть, как они заявляли южноамериканской прессе, методами пеленгации, или у них просто получилось ликвидировать эту сеть, работая в обратном направлении, как произошло с тайной системы микроточек, официально не объяснялось.

В этой связи, возможно, стоит упоминания следующая история. Некое южноамериканское государство заключило с Соединенными Штатами договор, который должен был содержаться в строжайшем секрете, но агенту абвера удалось добыть текст этого договора. Его большой проблемой, однако, было придумать способ доставки этих материалов в Германию. В то время один священник Римско-католической церкви собирался уехать в Рим через Испанию, и именно он был тем, кто, не зная того, невольно помог доставить этот исключительно важный документ в его пункт назначения, в Германию. Агенту удалось тайно поместить микропленку с договором размером с почтовую марку в переплет молитвенника священника, и он отправился в свою поездку в Рим. Он остановился на время в Испании; там в подходящий момент его молитвенник был похищен, переплет вскрыт, документ извлечен и молитвенник помещен обратно на его прикроватный столик. Микропленка затем была отправлена в Берлин, и достопочтенный джентльмен смог закончить свое паломничество, так и не узнав, что он был невольным посланцем германской разведки.

Данный документ был чисто политического характера, и его оценка поэтому была заботой не военных, но министерства иностранных дел. Поскольку договор не соответствовал оценке политической ситуации, выработанной господином Риббентропом, последний просто-напросто объявил данный документ фальшивкой, и таким образом вся скрупулезная работа оказалась проделана впустую.

В связи с высадкой союзников в Северной Африке в начале ноября 1942 года, возможно, представляет интерес тот факт, что среди общей массы сходных сообщений разведывательное отделение в Гамбурге получило еще в начале октября вполне точное сообщение о неминуемой высадке союзников в Северной Африке. В последнюю неделю октября пришло следующее категоричное сообщение, что высадка произойдет в ближайшем будущем, что участвующие в ней союзные силы разработали крупнейшую десантную операцию всех времен, что транспортные суда уже близко от побережья Западной Африки под сильным эскортом военных кораблей и что цель операции – это серия десантов в различных точках между Касабланкой и Ораном. Сообщение было незамедлительно переправлено в Берлин, но, поскольку источник не был сочтен Верховным командованием испытанным и заслуживающим полного доверия, информация была принята за ненадежную. В этой связи на ум приходит старое высказывание Клаузевица о разведке: «Самой трудной задачей для военачальника является выбрать из поступающей к нему массы сообщений о противнике верные».

В середине июля 1944 года, примерно четыре недели спустя после высадки в Нормандии, мое разведотделение получило сообщение о дальнейших оперативных планах и намерениях противника от агента, который зарекомендовал себя как источник высшей надежности. После освобождения полуострова Котантен, говорилось в сообщении, британцы и американцы планировали не наносить прямой удар в направлении Парижа, но наступать в южном направлении на Рейн и оттуда по широкой дуге двигаться к Парижу с юго-запада. Сообщение было сразу отправлено в центральный аппарат абвера, который, в свою очередь, незамедлительно переправил его в соответствующее подразделение Генштаба. Несколько дней спустя мне позвонил офицер Генштаба, занимавшийся данным сообщением. Он сказал, что, поскольку в сообщении не указано количество дивизий, задействованных в операции, сообщение не представляет ценности. На это я возразил, что считаю задачей отдела абвера получать первичную информацию об оперативных планах противника, а идентификация планируемых к применению частей и соединений, по моему мнению, вменяется в обязанность офицерам разведотделов штаба в соответствующем районе боевых действий. Вскоре после этой стычки произошел прорыв при Авранше и план союзников развивался в точном соответствии с информацией, ранее полученной от нашего агента.

Необходимым условием функционирования разведывательной службы в Европе, конечно, является организация соответствующих каналов связи. Кроме использования обычных почтовых, телеграфных и телефонных услуг существуют еще секретные каналы связи, которые должны выстраиваться «по кирпичику» годами.

Я не предлагаю тратить здесь время на тайнопись (проявляющиеся чернила) и подобные примитивные методы. Расстояния, через которые должна передаваться информация этими секретными каналами, обычно велики, и военной разведывательной службе поэтому за некоторое время перед началом войны было рекомендовано обратить настоятельное внимание на передачу сообщений по радио; и в этом также изобретательский гений, вкупе с техническим опытом разведки, сыграл, конечно, решающую роль. В разведшколах обучению радиосвязи придавалось такое же значение, как и обучению основным методам добывания военной информации. Абвер придавал особое значение и подготовке первоклассных радистов, и созданию и модернизации эффективных и надежных радиостанций для использования агентами. Нашим инженерам удалось своевременно создать радиостанцию, в которой приемник и передатчик совмещались в одном маленьком чемоданчике и которая, несмотря на относительно малые мощности 20, 40 или 60 ватт, развивала энергию, необходимую во время войны, чтобы покрыть совершенно невероятные расстояния.

Для того чтобы обеспечить надежную и эффективную передачу сообщений в Германию, первоочередной задачей была установка первоклассных технически совершенных радиоцентров дома. Кроме большого радиоцентра в штаб-квартире в Берлине, чьей первоочередной функцией было поддержание связи с КО (военными организациями) и с другими собственными подчиненными разведывательными отделениями, остальным периферийным разведотделениям, таким как в Гамбурге и Вене, чьи линии связи должны были передавать сообщения на очень большие расстояния, также требовались мощные и абсолютно надежные установки. Разведотделение в Гамбурге с небольшой помощью со стороны построило для себя в одном из пригородов радиостанцию для связи исключительно со своими агентами; ее приемная и передающая части были разнесены на несколько миль, причем последняя управлялась средствами дистанционного управления с первой. Приемная часть была установлена в Europa-Saal и насчитывала примерно двадцать приемников и двадцать три установки для трансокеанской связи. За этими установками операторы посменно работали по строгому графику, принимая сообщения от агентов в Европе и по всему миру. Было очень важно принять первое сообщение от агента, отправленного за границу, в оговоренный час. Работа этих операторов давала большую нагрузку на нервы, поскольку им часто приходилось напрасно ждать сутками и даже неделями, пока не прозвучат позывные. Если оператору удавалось установить связь с агентом в течение первого сеанса – что было крайне трудновыполнимо и требовало чрезвычайного напряжения, – это рассматривалось как выдающийся успех и должным образом поощрялось.

Все передатчики управлялись дистанционно, и каждый был установлен в отдельном бетонном бункере на просторной открытой площадке. Приблизительно двадцать передатчиков могли быть соединены с приемниками средствами дистанционного управления и также соединялись специальными телефонами. В случае отключения энергии в резерве наготове был большой дизельный генератор, способный немедленно возместить нехватку электроэнергии.

Замечались и записывались характерные особенности работы на ключе каждого подготовленного радиста. В точности как графолог может распознать почерк или эксперт способен сказать с приемлемой точностью, кто написал определенное письмо на определенной пишущей машинке, «почерк» каждого радиста узнается сразу. Такое документирование было крайне необходимо, поскольку оно давало инструктору возможность проверить, с достаточной степенью уверенности, в самом ли деле у передатчика «на другой стороне» находится его бывший ученик, сеанса связи с которым он ожидал.

Глава 3

Пропаганда, диверсии, зарубежные связи и оценка

Мы увидели, что отдел «Абвер-I» отвечал за активный шпионаж, а «Абвер-III» – за противодействие вражеским разведывательным службам; как и во всех других странах, вооруженные силы Германии ощущали необходимость еще и в отделе для диверсионной работы и специальных заданий, и эти обязанности были возложены на отдел «Абвер-II», краткая история создания и развития которого приведена ниже.

Включение этих функций в круг обязанностей организации абвер является одним из различий между абвером и британской Интеллидженс сервис, хотя, возможно, это различие является более кажущимся, чем реальным. Такие британские подразделения, как SAS (Специальная авиационная служба), Long Range Desert Group (Пустынная группа дальнего действия) и в особых случаях коммандос работали с разведслужбами армии или ВВС в таком же тесном контакте, что и германские коммандос «Бранденбург» с абвером. Схожим образом все аспекты военной деятельности под названием «психологическая война» во всех армиях должны быть тесно связаны с деятельностью разведки.

Во время Первой мировой войны появилось два новых фактора, на которые из-за большой роли, сыгранной ими в крушении держав Центральной Европы, было обращено очень серьезное внимание в приготовлениях Германии к следующей войне. Первым фактором была пропаганда, которая сделала многое и в Германии, и в Австрии для подрыва воинской доблести и воли к борьбе в вооруженных силах и стойкости в гражданском населении. Вторым фактором, особенно применимым к Австрии, было обращение к национальным меньшинствам и подстрекательство неудовлетворенных и беспокойных элементов внутри нации к сотрудничеству в совершении актов саботажа.

Гитлер, который пришел к власти с помощью агитации, полностью понимал важность пропаганды. Поэтому он создал при Верховном командовании для пользы всех трех видов вооруженных сил отдел пропаганды вермахта и с хорошо обдуманным намерением держать его под собственным непосредственным наблюдением присоединил его к оперативному управлению Генерального штаба. Главными функциями отдела были снабжение солдат соответствующей литературой, составление ежедневной сводки вермахта и отправка за границу информации, листовок и брошюр о вермахте. В вопросах подрыва вражеского духа отдел ограничился подготовкой материалов, а распространение таких материалов среди врагов для всех целей было доверено отделу «Абвер-II».

Хотя эти отделы стали реальностью и начали свою деятельность после начала войны, предварительная подготовка началась задолго до нее. Первоначальный побудительный толчок этой подготовке дал Судетский кризис. Судетские немцы образовали меньшинство в Чехословакии, и чехи дурно с ними обходились. Было сочтено крайне желательным одновременно обеспечить участие этих элементов в разведывательной работе и выполнить необходимые приготовления для их активного сотрудничества в случае войны. Среди других способов, которыми они могли быть использованы, были подготовка посадочных площадок для десантных операций за чешскими оборонительными сооружениями – вид военной деятельности, который был, конечно, неизвестен в Первую мировую войну, – и планирование актов саботажа, которые должны были реализоваться с началом войны. Идея создания абвергрупп для этих целей принадлежит капитану фон Хиппелю из отдела «Абвер-II». Старый офицер, служивший в колониальных войсках в Восточной Африке, он был человеком большого воображения и предприимчивости. Сначала он забавлялся идеей малых групп отчаянных людей, не имеющих связи с командованием, окруженных врагами со всех сторон и вдохновляемых своим горячим идеализмом на фанатичные деяния, – или, выражаясь менее экспрессивными терминами, отдельных отрядов «герилья» (партизанских. – Примеч. пер.), лишенных всяких тактических или административных связей. Сперва он не имел успеха и с абвером, и с Канарисом, ярым антикоммунистом, чувствовавшим в идеях, формировавших основу плана, семена коммунистического образа мышления, которому он не доверял. Только когда составлялись планы для Польской кампании, возникла ситуация, для которой идея Хиппеля представлялась решением проблемы.

Генеральный штаб запросил абвер предпринять меры для предотвращения нанесения любого ущерба Верхне-Силезскому промышленному району, чтобы этот район, представлявший огромную важность для германской военной промышленности, мог быть быстро включен в план действий и производство немецкого вооружения без всякого падения производительности. Это, конечно, было типичной задачей для абвера – предотвращение саботажа и диверсий со стороны противника. Для выполнения этой задачи Генеральный штаб предоставил абверу свободу действий на несколько часов перед «часом X», определенным для начала вторжения и назначенным на 5:45 1 сентября 1939 года. Генеральный штаб согласился с некоторой неохотой даже на столь краткий период из-за опасений, что действия абвера могут повредить внезапности начала военных действий; с другой стороны, они настаивали на том, что наступающие войска на своем пути не должны обнаружить никаких повреждений.

Чтобы предотвратить уничтожение поляками важных промышленных объектов, таких как заводы и электростанции, отделение абвера в Бреслау сформировало несколько боевых групп с индексом K-trupps (Kampf-trapps – боевые группы), которые затем были объединены в подразделение, названное «Боевая группа Эббингхаус», – нечто вроде батальона francs tireurs (дословно – «вольные стрелки» – фр. Иррегулярные военные части, впервые созданные во время Франко-прусской войны 1870—1871 годов, в широком смысле – партизанские отряды, действующие вне законов войны. – Примеч. пер.) численностью в несколько сот человек, вооруженных только легким оружием и гранатами. Часть этих людей пересекла границу за несколько дней до начала вторжения под видом шахтеров и рабочих, в то время как остальные проскользнули через границу в ночь с 31 августа на 1 сентября 1939 года. Еще до начала военных действий им удалось захватить несколько важных промышленных объектов, но сразу после окончания периода первоначальной растерянности эти легковооруженные и нескоординированные партизанские группы были атакованы частями регулярной польской армии и жандармами и были вынуждены продержаться под сильным натиском в течение нескольких часов, пока не были спасены наступающими германскими частями.

По итогам этой пробной операции было усвоено два урока. Первый урок состоял в том, что в будущем должны применяться более высокие стандарты обучения и лидерства, а во-вторых, эти бойцы согласно действующему организационному принципу через несколько часов после начала военных действий стали бы «безработными» и их инициативность и наступательный дух с того момента не были бы использованы. Поэтому Канарис решил приспособить план фон Хиппеля для создания надлежащих абвергрупп. Были выбраны наиболее надежные и мужественные из числа «вольных стрелков» фон Хиппеля, и им было предложено вступить добровольцами в вермахт для выполнения специальных заданий; таким образом, они не стали ни секретными агентами, ни авантюристами, которыми их первоначально предусматривал в своих планах фон Хиппель, но обычными добровольцами, выделенными для выполнения службы особого рода. С самого начала Канарис был категорически против чего бы то ни было, свойственного «отрядам самоубийц», и он настаивал на том, чтобы не проводились отчаянные операции с малыми или нулевыми шансами на успех.

15 октября 1939 года первое из этих подразделений, рота Lehr und Bau Kompagnie zbV 800 (учебно-строительная рота особого назначения № 800), было сформировано в Бранденбурге под командованием капитана фон Хиппеля. К началу 1940 года рота была реорганизована в батальон и передана под начало полевого офицера, майора Кевиша.

Успех, достигнутый батальоном в Западной кампании привел к заинтересованности в Генеральном штабе и в Верховном командовании в увеличении этих подразделений. В октябре 1940 года батальон был реорганизован в Lehr Regiment Brandenburg (учебный полк «Бранденбург»), а в декабре 1942 года – в дивизию.

Контингент лиц, среди которых велся подбор на службу, определялся особой природой задач, которые они были призваны выполнять, и главными требуемыми качествами были приспособляемость, воображение и в некоторых случаях знание языков. Эти характеристики особенно отмечались среди немцев, проживавших за границами рейха, и много прекрасных рекрутов было найдено среди судетских немцев, прибалтов, поволжских немецких колонистов, швабов Баната (Банат – республика, самопровозглашенная в Тимишоаре в 1918 году, просуществовала 15 дней, территория поделена между Румынией и Королевством сербов, хорватов и словенцев, немцы составляли 24% населения. – Примеч. пер.), южнотирольцев, а внутри самой Германии – среди тех, кто вернулся домой из Африки, Южной Америки или откуда-то еще. Процесс имел кумулятивный характер, и те, кто был принят на службу первыми, быстро привлекали своих друзей и знакомых. Последующие замены и переводы выполняло бюро подбора добровольцев в вермахт за границей, которое было организацией, имевшей дело со всеми немцами, проживающими за границей.

Требовались люди, не только свободно говорящие на языке страны проживания, но также и впитавшие в себя привычки и обычаи главных национальностей страны до той степени, которая делала их во всех практических смыслах коренными жителями данной страны. Выражаясь более ярко, хотя, возможно, несколько грубовато, они должны были уметь плеваться, как русские, если должны были сойти за обычных, коренных «мужиков» в глазах красных солдат. Нередко успех всей операции зависел от того, была ли эта подготовка выполнена правильно и добросовестно или же неверно и поверхностно.

Лица, поступающие на службу в подразделения «Бранденбург», также приносили с собой среди прочих вещей настоящие паспорта и удостоверяющие личность документы стран, в которых они жили, и эти документы были наиболее ценны для отдела I G как образцы для производства фальшивых документов для агентуры.

Для облегчения административной, кадровой и организационной рутинной работы учебный полк «Бранденбург» (LRB) был передан в прямое подчинение начальника отдела «Абвер-II», который сам по себе, конечно, был частью вермахта; кроме этого, сами солдаты не были никак связаны с абвером. Очень часто, однако, на подготовительных стадиях какой-либо операции избранные сотрудники абвера прикомандировывались для обучения к полку «Бранденбург», большинство из них были немцами из Германии или из-за рубежа, военной специальностью которых была эта сфера деятельности. Более того, штаб полка, который согласно приказам отдела «Абвер-II» вел очень изолированный «образ жизни», требовал с возрастающей настойчивостью, чтобы эти «работники абвера» содержались отдельно от строго военных подразделений. В результате был создан Vertrauensmaenner Abteilung (VM. Abt) – отдел тайных агентов, который для административных целей был присоединен к учебному полку «Бранденбург», но оставался под оперативным контролем отдела «Абвер-II».

Позже, в середине 1943 года, этот VM. AM (отдел тайных агентов) был расширен до бригады с наименованием Das Regiment zbV 1000. Существенное различие между служащими этой бригады и полка «Бранденбург» состояло в том, что первые были тайными агентами в форме; офицеры планирования из отделов «Абвер-I» и «Абвер-III» могли привлекать для своих операций служащих из этой части или же направлять в бригаду собственных доверенных агентов для выполнения своих военных задач. Но Regiment zbV 1000 не имел ничего общего с бранденбуржцами и их задачами.

Когда полк «Бранденбург» в декабре 1942 года был расширен до дивизии, он был передан в прямое подчинение абверу, то есть самому Канарису. Впрочем, это было более или менее формальностью: тактически подразделения дивизии, роты или батальоны находились в подчинении командующих группами армий или армиями в районах их дислоцирования. За обучение и организацию отвечал только командир бригады, а позднее – дивизии. Все, что делал Канарис, – это оставлял за собой право решать, к каким армиям будут прикомандированы подразделения «Бранденбурга» и какой они должны быть численности.

Места постоянной дислокации различных батальонов выбирались в соответствии со страной происхождения добровольцев, служащих в них, и фронтом, на котором они всего вероятнее будут использованы.

Батальон (позже 1-й полк) «Бранденбург». Предназначен в первую очередь для проведения операций на Восточном фронте.

Батальон (позже 2-й полк) «Дюрен» в Рейнланде. Для Западного фронта.

Батальон (позже 3-й полк) «Унтер-Вальтерсдорф», рядом с Веной. Для Юго-Восточного театра военных действий.

Уроженцы Прибалтики и немцы польского происхождения поэтому направлялись большей частью в «Бранденбург», а швабы из Баната и немцы с Балкан – в «Унтер-Вальтерсдорф».

Когда в декабре 1942 года полк был реорганизован в дивизию, он состоял из четырех полков коммандос – 1-го, 2-го, 3-го и 4-го полков «Бранденбург», – к которым был добавлен 5-й полк, ему позднее было присвоено наименование полк «Курфюрст». Обязанностью этих четырех полков было предоставлять офицеров и солдат для операций, планируемых отделом «Абвер-II». Все полки были реорганизованы и укомплектованы в самой Германии и направлены на фронт весной 1943 года. Было трагедией наблюдать, как некоторые из этих частей, специально обученные для выполнения особых заданий и сформированные из элиты немцев заграничного происхождения, едва прибыв на фронт и поступив в распоряжение местного командования, были понапрасну истрачены по мелочам в обычных боях в качестве пехоты.

Для рейдов на побережье и в гавани противника в 1943 году была сформирована Kuestenjager-Kompagnie (рота береговой разведки). Роммель, у которого в Африканском корпусе служили подразделения полка «Бранденбург», был особенно заинтересован в этой роте разведки, но из-за полного отсутствия всякой поддержки или помощи флота рота так никогда и не выполняла задачи, для решения которых была создана. Роммель придавал большое значение морским десантным рейдам на британские прибрежные дороги и пути сообщения в Египте, и интересно заметить, что он запретил использование каких-либо форм противника, несмотря на тот факт, что сами британцы использовали подразделение немецких евреев из Палестины, одетых в немецкую униформу, для операции недалеко от Тобрука – операции, которая, кстати говоря, полностью провалилась. Племянник фельдмаршала Александера был захвачен в плен, будучи одетым в немецкую форму, но – несмотря на приказ Гитлера «О диверсантах» – он не был расстрелян, так как Роммель отказался передавать приказ «О диверсантах» в части.

Не будут здесь лишними несколько слов о военных хитростях, которые образовали основу тактики, используемой подразделениями «Бранденбург». Концепция ruse de guerre (военная хитрость – фр.) стара, как сама война. Она нитью протягивается сквозь всю мифологию, и классическим примером является история с троянским конем.

Применение подразделений «Бранденбург» на различных фронтах основывалось, по существу, на продуманном и организованном применении военных хитростей, если возможно, в какой-то новой форме. Во всех этих операциях главной целью было достижение, посредством введения противника в заблуждение, эффекта внезапности, который мог быть тактически использован наступающими регулярными частями или даже иногда превращен ими в стратегическое преимущество. Сочетание военной цели и методов тайной службы придавало этим операциям особенный, только им присущий характер, и их проведение требовало от каждого задействованного в них человека моральных и физических качеств высокого и исключительного порядка. Вдобавок эти подразделения были призваны вести войну методами, которые не соответствовали принятым правилам ведения боевых действий, и по этой причине служба в них не могла быть никакой иной, кроме как на добровольной основе.

Подразделения «Бранденбург» были легко вооружены и экипированы и не подходили для операций дальнего действия или продолжительных по времени. В то время как их специализация первоначально ограничивалась предотвращением уничтожения мостов, средств связи, плотин и сходных объектов стратегического значения, позднее она была расширена до всех мыслимых видов разведывательных и ударных операций, полностью или частично закамуфлированных. Моторизованные разведывательные группы дальнего действия, например, забирались на многие сотни миль за линию фронта с русскими, и невозмутимых коротко стриженных «мужиков», лениво развалившихся в грузовиках Красной армии, никто ни на мгновение не заподозрил бы в принадлежности к германской армии. Русские партбилеты должны были быть в порядке, номер полевой почты на письмах в их карманах, якобы написанных их семьями с Волги или Кавказа своему «Николаю» или «Василию», должен был соответствовать подразделению, в котором эти солдаты якобы служили, и должно было быть ясно и точно указано, кто будет притворяться больным или спящим при проверках. Ведь не все «русские» в грузовиках могли говорить по-русски, и некоторые из них знали только берлинский или гамбургский диалект. Каждой операции, которую они проводили, предшествовала масса тщательной технической работы, выполняемой частично коммандос абвера, прикомандированными к разведывательному отделу в штабе группы армий, но большей частью внутри самых полков «Бранденбург».

Когда наступал соответствующий момент, должно быть принято решение – будет ли камуфляж «полным» или «частичным». В случае частичного камуфляжа использовались только некоторые предметы вражеского снаряжения – стальные каски или комбинезоны, – чтобы придать колонне внешний вид, который позволил бы ей беспрепятственно добраться до цели. Сразу же после сигнала к действию эти предметы следовало сбросить и открыть огонь. Когда использовался полный камуфляж, то есть все подразделение было полностью одето во вражескую форму, замешательство, вызванное среди врагов огнем со стороны «своих», следовало использовать для внезапной атаки и быстрого выполнения задачи.

Главной сущностью всех таких специальных операций, основанных на ruse de guerre, было то, что следующие позади регулярные части должны были прибыть на место действия достаточно быстро, чтобы использовать достигнутую тактическую и оперативную внезапность. Это требовало тесного тактического взаимодействия между подразделениями «Бранденбург» и теми регулярными частями, в чьих интересах предпринималась ruse de guerre; не последней по значению целью этого взаимодействия было избавление солдат регулярных частей от длительных и утомительных боев и тяжелых потерь – соображение, сильно помогавшее пониманию и признательности, которые демонстрировали регулярные боевые части этим нового вида специальным операциям бранденбуржцев. Средний солдат не имел достаточно четкого понимания деятельности абвера и никогда не был в таком положении, чтобы самому увидеть непосредственные результаты успешной операции секретной службы; но в операциях бранденбуржцев у него было, так сказать, кресло в партере, и каждый успех полков «Бранденбург» давал осязаемые преимущества солдатам, которые были всем им очевидны. Поэтому понятно, что бранденбуржцы были постоянно востребованы штабами армий и групп армий; и когда подразделение выделялось, обычно рота и иногда, хотя и редко, батальон, командир соединения, которому оно придавалось, принимал на себя ответственность за принятие решения о виде – в полном камуфляже или частичном – его использования.

Что является, по существу, диверсией?

Когда где-то в мире происходит катастрофа или несчастный случай, причина которого непонятна, обязательно кто-то закричит: «Диверсия!» В мирное время, когда не осуществляется особого контроля со стороны служб безопасности, иногда это может быть и правдой. Во время войны, однако, осуществление любого значительного акта диверсии на территории врага относится к самым трудным для выполнения задачам секретной службы. В Германии, несмотря на присутствие миллионов иностранных рабочих, многие из которых работали под принуждением, не было осуществлено ни одного успешного акта диверсии, который мог бы быть расценен выше, чем совершенно несущественный булавочный укол.

Если мы ищем точное определение диверсии, то это выведение из строя какого-то механизма либо организации посредством тайного нарушения его функциональной деятельности, где величина причиненного ущерба и период, необходимый для восстановления, имеют решающее значение. Только когда эти два последних фактора имеют существенные значения, можно сказать, что акт диверсии имел какую-то оперативную ценность в военном смысле или был на самом деле эффективным с производственной точки зрения.

Оперативно эффективным, например, было бы уничтожение важных путей сообщения глубоко внутри вражеской территории, промышленно эффективным было бы уничтожение существенных составляющих оборонной промышленности, важных военных исследовательских учреждений, таких как лаборатории по изучению атомной энергии, и диверсии в отношении кораблей и самолетов. Вспомогательной по отношению к этим главным целям является широкая область того, что называется второстепенной диверсией, куда входит и эффект от политической пропаганды, который нельзя недооценивать.

Надо сразу сказать, что усилия по осуществлению диверсий, предпринятые и немецким абвером, и противниками Германии, достигли очень скромных результатов. На то, чтобы быть действительно эффективной в описанном ранее смысле, может претендовать только диверсия британских и норвежских коммандос, осуществленная на заводе по производству тяжелой воды «Норск-Гидро» в Рюкане в 1942 году. Причины этой неудачливости в первую очередь технические, и главная причина – большая сложность тайной транспортировки необходимого количества взрывчатки к запланированному объекту.

Для изучения технической стороны диверсий абвер имел в своем распоряжении лабораторию в Берлин-Тегеле, где много молодых экспертов по взрывчатым веществам и химиков работали над детонаторами и взрывчаткой, которые должны были поступать для применения агентам. Некоторые из столов в этой лаборатории выглядели похожими больше на прилавки в универмаге: на первый взгляд они казались заваленными консервными банками, термосами, банками с маслом, чемоданчиками, щетками и т. д. Но каждый из этих обычных предметов имел или двойное дно, или потайное отделение, в котором могла быть спрятана взрывчатка. Детонаторы были по большей части химическими или механическими. Большие количества детонаторов второго типа – детонаторы замедленного действия особой точности и конструкции – поставлялись Швейцарией; там производили, например, детонатор, по форме и размерам примерно соответствующий зажигалке, который устанавливался на любое время задержки взрыва, вплоть до 40 дней, и который легко мог быть спрятан в фальшивом дне чемоданчика или в каком-либо другом подходящем месте.

В ноябре 1939 года, после покушения на жизнь Гитлера в мюнхенской пивной «Бюргербройкеллер», Гиммлер и его адъютант фон Альвенслебен неожиданно посетили лабораторию в Берлин-Тегеле. Канарис приписал этот визит недоверию с их стороны. Именно тогда лидер СС сделал вполне фантастическое и наивное предложение Канарису: он предложил добавить в вино, входящее в рацион французских солдат, некое вещество, не распознаваемое на вкус, которое либо притупляло бы ум, либо, возможно, действовало бы как сильное слабительное и хотя бы на время выводило солдат из строя! Особый интерес у Гиммлера, однако, вызвал показанный ему особый тип детонатора для диверсий против самолетов, который срабатывал в результате уменьшения давления воздуха, когда самолет достигал определенной высоты.

Проведение диверсий в отношении кораблей было необычайно сложным. Большинство попыток окончилось провалом из-за невозможности тайно разместить ниже ватерлинии количество взрывчатки, достаточное для того, чтобы потопить грузовое судно большого тоннажа. Даже когда на судно имелся доступ во время погрузки или разгрузки – а это всегда трудный период, во время которого ведется особенно пристальное наблюдение, – почти неизменно обнаруживалось, что совершенно невозможно поместить требуемое количество взрывчатки в ту часть судна, где взрыв определенно приведет к его потоплению и полной потере противником. Количество кораблей с обеих сторон, которые были уничтожены в результате диверсий, осуществленных агентами, должно быть совершенно ничтожным. Но регулярные подводные атаки, выполнявшиеся, например, британскими коммандос и итальянскими боевыми пловцами в Средиземноморье, давали совершенно другие результаты.

В море также поэтому деятельность ограничивалась актами второстепенной диверсии, которые время от времени вызывали необъяснимые пожары, странные механические поломки или загадочные взрывы в надводной части корабля. И только в тех редких случаях, когда находилась возможность подсоединить легко проносимый на борт детонатор к взрывчатым веществам, которые уже находились на борту, можно было с определенной степенью уверенности ожидать, что судну будет причинен серьезный ущерб или даже что оно будет полностью уничтожено. В одном из случаев, например, немецкому агенту, который действовал из Ла-Линеа (La Linea de la Concepcion – испанский портовый город, граничащий с Гибралтаром. – Примеч. пер.), удалось взорвать британский тральщик, который находился в гавани Гибралтара, нагруженный минами, проникнув на борт и установив детонаторы среди этого минного груза. Но такие возможности встречались очень редко.

Ближе к концу 1939 года отдел «Абвер-II» получил указания попытаться нарушить судоходство союзников в Средиземном и Черном морях посредством диверсии. Базами, с которых должны были проводиться эти операции, являлись греческие, болгарские и румынские порты, и, поскольку было желательно избежать каких-либо инцидентов с этими все еще нейтральными Балканскими странами, было выставлено условие, что все взрывы должны были происходить, когда суда находились в море и за пределами трехмильной зоны.

Выражаясь терминами оперативной диверсии, эта задача делала необходимым применение точных взрывателей замедленного действия, так же как и наиболее тщательного подтверждения информации о времени стоянки судна и времени отплытия. Даже по этому очень общему наброску легко будет понять, как сильно те «непредвиденные события», которые постоянно случаются, увеличивали сложность выполнения такого диверсионного акта. В одном случае взрывчатка была удачно замаскирована в бочках с фруктовым соком, которые предназначались в греческом порту к погрузке на британское торговое судно. Взрывчатка была тайно установлена на место, когда бочки еще находились у болгарского поставщика. Тогда стало необходимо выяснить или правильно предугадать, сколько времени займет транспортировка по железной дороге в порт, как долго судно будет оставаться в гавани, какого числа судно точно будет находиться в плавании и как много времени потребуется судну на выход за пределы трехмильной зоны, чтобы греческие таможенные служащие или другие гражданские не стали невинными жертвами преждевременного взрыва. В этом частном случае взрыв на самом деле произошел, когда судно находилось за пределами территориальных вод, внутренней и надводной части судна был причинен большой ущерб, но судно осталось на плаву. Многие из обещающих операций, однако, пришлось отменить из-за отсутствия гарантий точного соблюдения условия трехмильной зоны и последующего риска серьезных политических осложнений.

За период 1939—1940 годов произошел один инцидент трагикомического характера. Британские торговцы были частыми гостями в болгарских портах, где среди прочих грузов они брали на борт грузы для французской армии Леванта в Сирии, и было принято решение подмешать в уголь, которым они загружались, взрывчатку, схожую по виду с кусками угля и разработанную лабораторией Берлин-Тегеля, которая взорвалась бы при попадании в топку котла. Одно такое британское судно зашло в Варну пополнить запасы, но обнаружило, что уголь там низкого качества, отказалось бункероваться и ушло из порта.

Сразу же за ним пришло итальянское грузовое судно, которое, к ужасу агентов абвера, ухватилось за возможность приобрести уголь по такой низкой цене! Сотрудникам абвера не оставалось ничего делать, кроме как открыться, «подмигнуть» своим коллегам из болгарской службы безопасности и в последний момент выкупить «заряженный» уголь назад по более высокой цене. Только таким образом судно, принадлежащее нашему союзнику, было спасено от взрыва котлов.

Но был ли то уголь, апельсины или другие товары, «обработанные» перед загрузкой на вражеское судно, только в редчайших случаях и в случае малотоннажных и небольших старых корыт заряд взрывчатки был достаточен для того, чтобы потопить судно. Поэтому лаборатория абвера принялась за работу по разработке методик, которые могли бы использовать специальные управляемые дистанционно торпеды, выпускаемые с моторной или весельной лодки по судам, находящимся в гавани. Предварительные эксперименты проводились на одном из берлинских озер в 1942 или 1943 году. В теории проблема не представляла особой сложности; но практическое воплощение идеи не дало результата, главным образом из-за того, что необходимое сотрудничество с военно-морским флотом, с его существенным опытом и техническими данными относительно торпед, не возникло. Плохие отношения между Канарисом и Редером и даже еще худшие между Канарисом и Дёницем, который сменил Редера на посту командующего флотом, определенно сыграли в этом значительную роль; «профсоюз» военно-морских офицеров не питал теплых чувств к «Канарису и его абверовской банде». Единственным исключением, возможно, был наблюдательный пункт абвера в Альхесирасе, который действовал – очень успешно – полностью в интересах флота, ведя наблюдение за перемещениями судов союзников через Гибралтарский пролив. Большей частью по тем же причинам эксперименты, проведенные в 1943 году с водолазами-подрывниками (аквалангистами), и попытки организовать роту береговой разведки в составе дивизии «Бранденбург» не дали осязаемых результатов, достойных упоминания.

Все воюющие стороны находили практически невозможным предпринять какой-либо диверсионный акт против вражеских боевых кораблей, или пришвартованных к пристани, или стоящих на якоре в гавани.

Любая такая попытка предотвращалась особенно строгими мерами безопасности, принимаемыми на всех военных кораблях на стоянке вблизи берега. Если припомнить вес взрывчатки, необходимый для торпеды, чтобы потопить даже среднего размера крейсер, станет ясно, что ни один агент, использующий рюкзак, не имел шанса поместить требуемое ее количество внутрь корабля. В этом случае оставался только вариант диверсии в отношении машинного оборудования, который был, без сомнения, возможен, но который было опять-таки сложно претворить в жизнь таким образом, чтобы нанести ущерб, на восстановление которого потребовалось бы длительное время. Предварительным условием для осуществления этого вида диверсии – конечно, без применения взрывчатки – является сотрудничество с дружески настроенной агентурой из числа команды корабля.

Поэтому приказ Кейтеля абверу в конце 1942 года предотвратить уход французского флота из Тулона средствами «широкомасштабной диверсионной операции» был бессмысленным приказом дилетанта. И конечно, он ни к чему не привел.

Техническая подготовка агентов осуществлялась в лаборатории Берлин-Тегеля, но обучение тактике диверсионной работы, необходимое для их использования на фронте как членов ударных групп, проходило в Квенцгуте, маленьком и хорошо оборудованном учебном лагере, расположенном в идиллических окрестностях Химзее, озера близ Бранденбурга. В добавление к скромным баракам и зданиям школы там были также стрельбища, деревянные и железные мосты, переплетения железнодорожных путей и другие объекты, подходящие для совершения на них диверсий. Обучение включало в себя скрытый подход к цели, бесшумное обезвреживание часовых с помощью джиу-джитсу и, наконец, технически верную методику установки зарядов взрывчатки. Маленькая лаборатория, лекционный зал и спортзал прилегали к главным зданиям, и все это было полностью скрыто от внешнего мира. Само озеро и пруд для разведения рыбы предоставляли возможности и для практической работы, и для отдыха как зимой, так и летом, и аэродром по соседству обеспечивал средства для демонстрации и обучения парашютному делу.

Примерно с конца 1942 – начала 1943 года каждый офицера отдела «Абвер-II» должен был пройти курс обучения в Квенцгуте, чтобы получить личные, из первых рук, знания о возможностях агентов и их границах, о том, на что можно рассчитывать, и таким образом взглянуть изнутри на то, как следует разрабатывать и распределять задания. Когда группа индусов, арабов или украинцев прибывала в Квенцгут, чтобы пройти курс обучения для какой-то особой операции, все, кроме небольшого постоянного административного и преподавательского персонала, исчезали из лагеря.

В ходе теоретических занятий по диверсионным операциям курсантам давали формулы абсолютно обыкновенных и «невинных» веществ, которые можно было приобрести в любом магазине химических товаров, не вызывая подозрения, но из смесей которых они могли сделать взрывчатку. Каждый курсант тогда получал задание сделать таким образом взрывчатку и продемонстрировать свое умение собрать самодельный детонатор. Имея в распоряжении созданный заряд, он должен был самостоятельно подорвать его.

В целом школа и учебные полигоны на Химзее предоставляли все необходимое для обучения агентов и действующих сотрудников секретной службы, соответствующей требованиям времени, диверсионному делу и использованию оружия, подходящего для их службы.

В отличие от отдела «Абвер-I» – занимавшегося в чистом виде разведкой, – отделу «Абвер-II» было запрещено участвовать в любой деятельности, даже в мероприятиях подготовительного характера, на территории Соединенных Штатов Америки до объявления Германией войны США. Вероятно, на принятие этого решения в существенной степени повлияли два соображения. Во-первых, существовали надежды Риббентропа на то, что он сможет удержать Америку от вступления в войну, как следствие этого, его упорство в том, что акта саботажа со стороны Германии, который определенно бы повредил успеху его начинаний, следует избегать любой ценой; и, во-вторых, из опыта Первой мировой войны мы прекрасно знали об огромном вале пропаганды, который поднимет в американской прессе любой диверсионный акт со стороны Германии.

Единственная подготовительная мера со стороны «Абвера-II» к диверсиям, в случае войны с Соединенными Штатами, заключалась поэтому в его деятельности на так называемой мексиканской базе. Эта база предназначалась для поддержания контактов с подпольным движением в Штатах, к слову имеющим ирландское происхождение, и планирования с его помощью диверсионных актов с применением взрывчатки в отношении судоходства и оружейных заводов. В вопросе быстрой и безопасной передачи сообщений база зависела от радиоцентра в дипломатической миссии Германии в Мехико, и это привело к резким трениям с министерством иностранных дел и требованию от последнего немедленного прекращения такой деятельности абвера. При таком ходе дел все предприятие оказалось иллюзией и с точки зрения абвера крайне дорогостоящим надувательством.

Когда наконец была объявлена война, «Абвер-II» не имел в Соединенных Штатах ни одного агента или связного, с участием которого мог быть запланирован любой, даже импровизированный, диверсионный акт. Но Гитлер, побуждаемый функционерами партии, требовал действий на территории Штатов, и абверу не оставалось ничего другого, кроме как попытаться забросить агентов из Германии в Америку. Операции было дано условное найменование «Пасториус», и она была подготовлена самым тщательным образом; репетиция всего предприятия проводилась фактически «в боевых условиях»: отобранным агентам было приказано провести ложные диверсии на оружейных заводах недалеко от Берлина, руководители и охранники которых не были предварительно оповещены о происходящем. Во время этой опасной тренировки агенты, обученные в Квенцгуте, на самом деле смогли установить заряды взрывчатки без детонаторов в самом сердце этих заводов.

Взвод, направленный в США, был разделен на два отделения, которые были высажены на берег с подводных лодок, одно на Лонг-Айленд, а другое во Флориде. Однако они были быстро обнаружены и арестованы.

Чтобы завершить это описание организационного строения разведывательной службы, необходимо упомянуть о сотрудничестве со спецслужбами союзных и дружественных держав.

Сотрудничество между абвером и итальянской службой разведки (SIM) было уже активным еще до заключения «Стального пакта» 22 мая 1939 года. У абвера также были великолепные отношения со многими выдающимися и прогермански настроенными членами итальянской армии, от которых он получал своевременную информацию в плане заявлений, делавшихся начальником австрийского Генерального штаба Янсой итальянскому премьер-министру об австро-германских отношениях, а также о подробностях оборонительных мер, предпринимаемых Австрией против внушающего страх нападения Германии.

Начиная с 1936 года Канарис был частым гостем в Италии, где он и начальник SIM Роатта (говорили, что он был испанского происхождения) приучились совершенно открыто класть свои карты на стол. Роатту сменил немного проблемный в отношениях полковник Карбони, не питавший любви к немцам, а его, в свою очередь, пьемонтец генерал Аме. Светловолосый и голубоглазый Аме, сдержанный по характеру и трезвый и рассудительный в суждениях, совершенно не был похож на типичного итальянца, и с ним у Канариса возникла тесная и искренняя дружба.

В Риме была создана военная организация абвера (КО), и итальянцы отправили в Берлин в штаб абвера своего офицера связи. Вопрос Южного Тироля всегда был больным местом итало-германского сотрудничества; сразу же после аншлюса, например, абвер был вынужден уступить итальянским пожеланиям и удалить из Инсбрука офицера, который первоначально работал в итальянском отделе. Затем полк «Бранденбург», в который было набрано много южнотирольцев, также стал причиной определенных трений: военнослужащие одной из частей, временно расквартированной в Северном Тироле, расхвастались в местных тавернах, что скоро будут снова дома в своем отечестве. Эти безответственные – грубо преувеличенные – слова дошли через нацистскую партийную организацию в Италии до Гитлера, и в результате было запрещено дислоцирование частей «Бранденбурга» в Северном Тироле.

Итальянская служба разведки имела хорошие и прочные связи в Восточном Средиземноморье, благодаря которым в целом были достигнуты неплохие результаты, особенно в тех портах, где преобладало левантийское население. Турки, с другой стороны, которые были равнодушны к Италии и которые таили в душе злобу против нее из-за вопроса о Додеканезах (Додеканезские острова – Родос, Кос, Патмос и др. – в 1912 году были захвачены Италией в ходе итало-турецкой войны, находились под контролем Италии до 1943 года. – Примеч. пер.), заметно осложняли итальянцам жизнь. Деятельность в арабском мире Гитлер возложил почти целиком на своего итальянского партнера, что совершенно не нравилось муфтию Иерусалима, Рашиду Али аль-Гайлани, и некоторым другим арабским лидерам. Муфтий был самым искусным в игре, в которой сталкивал между собой германские и итальянские интересы; это порождало среди итальянцев недоверие, так как для них любое арабское движение было источником тревог и они рассматривали возможную независимость арабов как потенциальную угрозу своим колониальным владениям в Северной Африке. Из-за этого ничего не вышло из предложений муфтия о создании в Ливии арабского центра, чтобы разжечь восстание в Египте в тылу у британцев и поддержать операции Роммеля. Итальянцы также не дали разрешение муфтию лететь в Тунис и настояли, чтобы он удовлетворился почтовой перепиской с беем Туниса.

Довольно рано итальянцы провели специальный анализ в области деятельности, значение которой немцы осознали значительно позже, – подводные диверсионные атаки. Именно итальянский флот разработал методику, ставшую к концу войны известной как «человек-торпеда», а среди британцев – как «водолаз-подрывник». Одетые в резиновые костюмы и оснащенные ластами и дыхательной аппаратурой, эти «человеческие торпеды» высаживались с кораблей вблизи берега или гавани и плыли под водой к своей цели – кораблю или портовому сооружению, которое затем атаковали с помощью пластиковых прилипающих мин. Во время высадки в Нормандии в 1944 году британцы использовали эти методы для уничтожения германских подводных препятствий и расчистки фарватера для подходящих десантных судов. В 1943 году в сотрудничестве со своими итальянскими коллегами отдел «Абвер-II» провел свои первые эксперименты такого рода на олимпийском стадионе в Берлине. Новый импульс был придан этой идее встречей руководителя группы «М» – морской группы в отделе «Абвер-II» – с командиром берегового командования в Кавалле. О результатах было доложено через начальника штаба на Черном море военно-морскому министерству, которое немедленно приступило к формированию учебного центра коммандос, целиком независимого от абвера, возле Любека.

Когда союзные войска высадились в Сицилии, запланированное сотрудничество с итальянцами в так называемой организации R (организации «Оставайся позади») было переведено на практические рельсы. Оно состояло в принятии всех возможных подготовительных мер в тех районах, которые могут быть добровольно эвакуированы или непреднамеренно отданы врагу, но включало оставление позади агентов с радиопередатчиками, размещение в секретных местах взрывчатки и детонаторов для более позднего использования во вражеском тылу и установку автоматических, замедленного действия мин в казармах, административных зданиях и гостиницах, которые противник почти наверняка займет. До этого пример таких операций подали русские. В 1941 году в Киеве и Одессе произошла целая серия взрывов спустя долгое время после взятия этих городов, в результате были нанесены тяжелые потери, особенно среди офицеров, в чьих квартирах и канцеляриях эти мины были большей частью заложены, и эти взрывы породили очень сильную суматоху. Это не были мины-ловушки, которые срабатывают от касания жертвой проводов; в данном случае применялись бомбы замедленного действия, детонирующие либо механическим, либо химическим путем.

Перед аншлюсом у германских и австрийских разведывательных служб существовал общий интерес в ведении разведки Чехословакии, причем в этой стране и венгры тоже были особо заинтересованы. Венгерская служба была потомком старой имперской австрийской службы, чьи традиции она поддерживала и чьему мастерству стремилась подражать. У Канариса возникло очень хорошее взаимопонимание с начальником бюро II венгерского Генерального штаба, и у него также была тесная дружба с молодым офицером Генерального штаба Чентпетери, чью фотографию он держал у себя на письменном столе в своем кабинете. Во время Первой мировой войны Канарис служил офицером на подводной лодке на Адриатике; поэтому было вполне естественно, что у него оказалось много общего с венгерским регентом адмиралом Хорти, доверием которого он пользовался. Вплоть до 1941 года, когда Венгрия стала «сухопутным» островом в середине Германского государства, результаты, достигнутые венгерской службой, имевшей глубокие и прочные корни на всех Балканах, были самым ценным дополнением к информации, собранной активной службой разведки абвера.

У абвера был постоянный офицер связи, находившийся в Будапеште, и обмен информацией между Венгрией и филиалом абвера в Вене под началом графа Мароньи был особенно устойчивым и полным. Это получалось не только благодаря тому, что Вена была ближе Берлина, но и также потому, что венгры прекрасно чувствовали себя – уверенно и как дома – в атмосфере Вены. Финальный акт этого сотрудничества состоялся во время отступления через Австрию, когда офицеров венгерского отдела II тайно и благополучно вывезли в Западную Германию и таким образом спасли от пленения советскими войсками.

Сотрудничество с японцами базировалось на соглашении, к которому Канарис пришел с Осимой, когда тот был еще военным атташе при японском посольстве в Берлине. Японская разведслужба отличалась высокой организованностью, как в военной, так и в политической сфере. Через регулярные промежутки времени ее представители, рассредоточенные от Лиссабона до Анкары, собирались в Берлине на совещание. Осима сам был руководителем этой организации военных атташе, а берлинская миссия была укомплектована большим числом офицеров. И все же, несмотря на теоретически великолепную организацию, острый раскол в системе очень заметно разделял армию и флот, что являлось отражением почти уникальной ситуации, которая была типична для отношений между армией и флотом в самой Японии.

На практике немцы в этом сотрудничестве были донорами, а японцы – реципиентами. Как трудолюбивые пчелы, они прилежно, с усердием собирали любой материал и особенный интерес проявляли к технической информации в таких областях, как микрофотография, беспроводные средства связи, специальные детонаторы и т. д. Но были ли они в состоянии разобраться с этим, отсортировать из массы собранного материала лишь важное и создать из него нечто цельное и логичное – это вызывает серьезные сомнения.

Поскольку Япония войны Советскому Союзу не объявила, она могла снабжать абвер разведданными из советских источников, представлявшими огромную ценность. Но в этом плане японцы были самыми бережливыми хозяевами; и только там, где абверу удавалось подкупить источники, которыми они располагали, и в той степени, в какой немцы были готовы согласиться с японской оценкой материала из этих источников, их нейтралитет имел какую-то пользу с точки зрения разведки.

С другой стороны, немцы не имели никакого контроля над объемом информации и материала, собранного японцами внутри сферы господства Германии и передаваемого немцам. Сегодня совершенно ясно, что перед началом военных действий против Франции голландские и бельгийские миссии в Германии работали в тесном сотрудничестве с японской миссией и что от последней они получили вначале возможную дату, а затем и точную дату начала западного наступления, хотя, похоже, они воспользовались ею в ничтожной степени или вообще не пользовались информацией, переданной им таким образом.

Отношения между абвером и дружественными меньшинствами во враждебных или потенциально враждебных странах – можно вспомнить украинцев, хорватов, индийских националистов – были сложными, но иногда плодотворными. Примером такой операции могут служить контакты между абвером, и особенно отделом «Абвер-II», и фламандским националистическим движением, которые создают очень деликатную и запутанную главу в истории службы абвера.

Фламандское националистическое движение включало в себя тех жителей Фландрии, которые противостояли валлонским устремлениям и желали устранить валлонское засилье. Фламандские националисты имели незначительное представительство в парламенте, но играли очень заметную роль в делах самой Фландрии. У них не было ничего общего с их соотечественниками, являвшимися членами большой Бельгийской католической партии, которая объединяла свои силы с антисоциалистическими валлонами, и считавшими себя прежде всего бельгийцами; фламандское националистическое движение было готово признать бельгийскую власть только при условии, если страна не будет препятствовать полному равенству между фламандцами и валлонами и уступит политическим и культурным требованиям первых. Для них Бельгийское государство было всего лишь дипломатически созданным образованием, которому их совесть не требовала никаких обязательств верности и повиновения; их преданность целиком принадлежала фламандской нации. Они не желали быть втянутыми в войну против Германии ради франко-валлонских интересов и со всей страстью души поддерживали политику нейтралитета, проповедуемую королем бельгийцев. Они придавали огромное значение добрым отношениям с Британией, и с чисто человеческой и социальной точки зрения их симпатии более склонялись к британцам, чем к немцам. У них огромное разочарование вызвало то, что Британия в конце концов перешла на сторону французской концепции.

Они ни при каких обстоятельствах не были готовы согласиться на то, чтобы их лишили фламандской национальности – будь то сделано немцами или кем-то еще. Поэтому они беспощадно сопротивлялись любым попыткам, предпринимавшимся СС для их германизации. В этом, однако, лидеры фламандского националистического движения, независимо от того, как резко они расходились во взглядах на другие вопросы, были полностью единодушны, и одного из этих лидеров бросили в германский концентрационный лагерь за непреклонность его позиции. СС, видимо, была не в состоянии осознать тот факт, что, хотя фламандцы были дружелюбно настроены по отношению к немцам, они будут сопротивляться до последнего вздоха любой попытке сделать из них немцев.

Не оценила СС и того, что, несмотря на свои распри с государственной религией, которую они рассматривали как проваллонскую, фламандцы были глубоко и благоговейно преданы католической вере.

С точки зрения абвера был значим тот факт, что организации фламандского националистического толка существовали в соединениях и частях бельгийской армии, через посредство которых можно было бы нарушить единство армии и снизить ее боевую способность.

В абвере был еще один крупный отдел, о котором я пока еще не говорил, – это Иностранный отдел (Abteilung Ausland). С организационной точки зрения он не был каким-то существенным или незаменимым элементом, и тот факт, что он и три других отдела абвера находились под контролем адмирала Канариса, приписывается скорее личности адмирала, чем какой-либо реальной профессиональной необходимости. Только осенью 1938 года Иностранный отдел был инкорпорирован в абвер и немного погодя преобразован в независимый департамент, как показано на схеме (с. 34—35). До того времени им руководил полковник штаба командования сухопутных войск. Его сменил морской офицер равного ранга по имени Бюркнер, который служил в морской разведке и который сохранил за собой этот пост до самой капитуляции.

Прошло довольно долгое время, пока задачи этого отдела получили четкое определение. Коротко их можно выразить следующим образом. Иностранный отдел отвечал за снабжение всех трех видов вооруженных сил информацией военно-политического характера, публикуемой в зарубежной прессе. Кроме того, он отвечал за связь между вермахтом и министерством иностранных дел, а также за анализ зарубежных политических событий в той мере, в какой они относились к вермахту.

Эти обязанности часто перекрывались с деятельностью других видов вооруженных сил; но благодаря существовавшему сердечному сотрудничеству практически не было никаких серьезных трений.

Окончательное решение по всем крупным вопросам в области внешней политики принималось лично Гитлером. Однако была еще одна дополнительная и вспомогательная сфера, заслуживающая пристального внимания, потому что во время войны все зарубежные политические проблемы, большие или малые, обретают определенное военное значение. Во время Второй мировой войны отдел работал сравнительно независимо, и единственный фактором, который как-то вклинивался в его работу, была патологическая боязнь Риббентропа, чтобы никто не вмешивался в иностранную политику и лишал его хоть чего-то из того, что он рассматривал как свою, и только свою собственную прерогативу. Эта позиция министра иностранных дел, однако, уравновешивалась тем, что подавляющее большинство чиновников министерства иностранных дел от госсекретаря и ниже были покладистыми и в высшей степени здравомыслящими людьми.

Иностранный отдел также являлся связующим звеном между Главным командованием вермахта и атташе, как германских атташе за границей, так и тех атташе иностранных держав, которые аккредитованы в Берлине из трех видов вооруженных сил – армии, авиации и флота. В промежутке между войнами, перед тем как согласовать восстановление института военных атташе при германских дипломатических миссиях за рубежом, министерство иностранных дел, опираясь на опыт в основном военных полномочных представителей кайзера Вильгельма II в 1914—1918 годах, поставило условие, чтобы никто из этих атташе не имел никаких связей с секретными службами, не использовал никакого рода агентов и всегда посылал свои доклады перед отправкой на утверждение главе миссии, которой он был придан.

Три рода войск постоянно испытывали трудности с отбором достойных и опытных офицеров на должности атташе в зарубежных столицах, и, пока введенные министерством иностранных дел правила игры соблюдались, поток великолепных докладов исправно поступал в штабы соответствующих родов войск, а также в Верховное командование вермахта через Иностранный отдел абвера.

Однако, к огромному сожалению, весьма большое число первоклассных сообщений так и не поступило к самому Гитлеру, от которого зависело окончательное решение; кроме того, многие выводы, сделанные в тех донесениях, что до него дошли, им отвергались, если они не совпадали с его собственными идеями в политике. Помимо информации, получаемой от германских атташе, связь между Иностранным отделом абвера и заграничными атташе добавляла много элементов в мозаику военно-политической ситуации, которая всегда была в процессе постепенного обновления на благо вермахта; эта картина далее обогащалась на пути к завершению с помощью информации, собранной источниками, подчиняющимися другим отделам абвера; и, наконец, исключительно сердечные отношения, установившиеся между адмиралом Канарисом и статс-секретарями в министерстве иностранных дел, главами германских дипломатических миссий за рубежом, иностранными дипломатами в Берлине, главами государств и другими важными личностями в союзных и нейтральных странах, имели огромнейшее значение и важность. В качестве последнего довода адмирал был всегда под рукой на заднем плане, чтобы добавить свой груз на весы, если Иностранный отдел не мог добиться соглашения с министерством иностранных дел или с каким-то иным департаментом, более влиятельным, чем сам отдел. Таким путем и совершенно независимо от деятельности МИДа и других неисчислимых правительственных департаментов, вмешивавшихся в иностранные дела, возникла схема меняющейся и постоянно растущей структуры, из которой можно было выбрать много ценной информации; и для того, чтобы держать атташе видов вооруженных сил за границей в курсе знаний, добытых дома, готовилась и периодически отсылалась им через руководство их соответствующих служб регулярная сводка полученной информации. Требования в отношении секретности и безопасности были настолько строгими, что это в некоторой степени был сизифов труд; и даже при этом и несмотря на многие разочарования Иностранный отдел с успехом держал зарубежных чиновников в курсе текущих событий.

В той же манере воинские соединения на фронте до уровня дивизий получали ежемесячный обзор зарубежной политической ситуации; и Иностранный отдел в его стремлении поддерживать издание этих двух периодических обзоров воодушевляло осознание того, что другие германские организации за рубежом также очень желают иметь копии, поскольку их собственные департаменты в родной стране очень редко присылали что-то похожее.

Иностранный отдел также являлся компетентным органом в области международного законодательства в том, что касалось военных вопросов. В сотрудничестве с такими выдающимися людьми, как профессор Шмиц из Берлинского университета и Гельмут, граф Мольтке Крейзау, отдел настойчиво и бескомпромиссно боролся за строгое соблюдение международных законов. Например, он занял очень твердую позицию по вопросу приказов Гитлера об обращении с советскими военнопленными, которые этот отдел категорически осудил как бессмысленное нарушение международных законов. Этой позиции и далее стойко придерживался и адмирал Канарис, будучи лично твердым сторонником неприкосновенности международного закона; но, хотя это и могло быть причиной некоторых улучшений, конечное влияние отдела на высшие круги власти остается сомнительным.

Иностранному отделу подчинялся подотдел, отвечавший за обслуживание и снабжение вспомогательных крейсеров и нарушителей блокады за границей. В реальности это был чисто морской вопрос, но данный подотдел первоначально был создан адмиралом Канарисом, и он не хотел уступить контроль над этой структурой во время войны, хотя у него не было времени, чтобы уделять ей внимание. Однако это было одно из его любимых детищ, и совершенно поразительные успехи этой организации были куда значительнее, чем вообще от нее ожидалось.

Наконец, прежде чем приступить к рассмотрению абвера в действии, надо сказать несколько слов о том, как оценивалась и использовалась собранная информация. И тут мы сталкиваемся с самой большой слабостью всей германской системы разведки, но с такой, за которую сам абвер не несет ни малейшей ответственности. Эта слабость порождалась организацией Верховного командования вооруженных сил, а потому, я думаю, здесь уместным будет дать краткое описание того, что это была за организация.

В теории все было великолепно и основано на уроках опыта, полученного в Первую мировую войну. Глава государства являлся Верховным командующим вооруженными силами. Под ним находился главнокомандующий вооруженными силами – военный со своим собственным штабом (Oberkommando der Wehrmacht): с этим штабом, который в теории занимался только планами и принятием решений на очень высоком уровне, был штаб оперативного руководства Верховного командования вооруженных сил (Wehrmachtfuehrungsstab) и среди других штабных организаций – штаб абвера (так как абвер, как уже ранее говорилось, обслуживал все три вида вооруженных сил). Следующий эшелон состоял из главных командований сухопутных войск (Oberkommando des Heeres), флота и военно-воздушных сил, и у каждого из них был свой главнокомандующий. В теории, как я говорил, это была великолепная система. На практике выходило не так по целому ряду причин.

Прежде всего, Гитлер, как только избавился от Бломберга в 1938 году, занял пост главнокомандующего вооруженными силами в дополнение к его законным прерогативам Верховного командующего. Это означало, что гражданский человек имел решающее слово в вопросах, имеющих военную сущность. Однако столь высочайшими, по теории, были области, в которых должно было работать OKW, что это, по крайней мере во время войны, не обязательно наносило вред. Но на этом его поползновения не закончились. После ухода фельдмаршала фон Браухича в 1942 году Гитлер назначил себя и главнокомандующим сухопутными войсками. Тут он был куда больше вовлечен в решение повседневных вопросов, в которых мало соображал, и там, где мог, нанес значительный ущерб военной экономике Германии.

Далее, Верховное командование вооруженных сил, OKW, скоро заставили выполнять функции, для которых оно не планировалось. В то время как Главное командование сухопутных войск, ОКН, отвечало за войну на русском фронте, на Верховное командование вооруженных сил возложили ответственность за контроль операций на всех других фронтах. В результате у нас получилось два верховных штаба, обоими командует один и тот же гражданский человек, и эти штабы ведут две независимые и раздельные мировые войны. Примечательно то, что такая ветхая и нелогичная система все равно неплохо работала, и это достигалось за счет преданности и интеллекта офицеров Генерального штаба в обеих ставках. Однако другим результатом было то, что основная задача штаба оперативного руководства вооруженных сил – планирование и контроль боевых действий вооруженных сил в целом, а также руководство военной экономикой на самом высоком уровне – постепенно становилась почти невозможной.

Были и другие слабости, вызванные прежде всего личными отношениями. Геринг как главнокомандующий люфтваффе был еще и вторым лицом в Германии. Как таковой он не особенно стремился выполнять указания, направляемые ему из OKW. Гиммлер как главнокомандующий войск СС – личной армией нацистов, которая непрерывно увеличивалась, пока в конце войны не стала насчитывать около двадцати дивизий, – вел себя в таком же ключе. Это ослабление авторитета OKW влияло на абвер только косвенно.

Что влияло на него в прямом отношении, так это то, что любая тщательная оценка массы разведывательного материала, поставляемого абвером Генеральному штабу, Верховному командованию вооруженных сил, скоро становилась невозможной. Дело не в том, что у OKW были другие неотложные военные задачи самого важного и срочного характера – то есть исполнительное руководство всеми фронтами, кроме Восточного театра военных действий, – которые оставляли очень мало времени для такой оценки; у OKW не было специального отдела, который занимался бы исключительно выполнением этой невероятно важной военной обязанности.

Фактически информацию, собранную абвером, оценивали штабы трех видов вооруженных сил. Это означало, что, пока штаб абвера был, как и должно быть, при OKW, он обслуживал напрямую ОКН, OKL и ОКМ. Генеральный штаб сухопутных войск, таким образом, получает информацию, которая не оценивается, не просеивается, как это было бы на более высоком уровне. Такую информацию передадут, все еще в необработанном виде, в один из его двух разведывательных отделов: «Иностранные армии Запада» или «Иностранные армии Востока». Таким отделом руководил какой-нибудь штабной офицер, возможно, с блестящими данными, но в середине войны это вполне мог быть некий молодой полковник около тридцати пяти лет, до этого служивший начальником штаба армейского корпуса, чьи знания военной разведки хоть и подходили для операций на линии фронта, были нулевыми в несколько эзотерических, то есть понятных лишь посвященным, вопросах деятельности абвера.

И на деле это была самая неудовлетворительная система. Вот тут и скрывается объяснение неспособности правильно оценить донесения о десантах союзников в Северной Африке и о планах союзников в Нормандии. К тому же такие инциденты не были редкостью. Ведь если взглянуть на тот хаос, который существовал в организации вооруженных сил на самом высоком уровне, то можно бесконечно говорить о преданности и эффективности работы офицеров как абвера, так и Генерального штаба и о том, что германская разведка функционировала так, как могла.

Что касается дальнейшей путаницы, вызванной ревностью Риббентропа с его личной разведывательной службой и Гиммлера с его службой безопасности, я говорил о них выше и у меня будет возможность высказаться об этом далее.

Глава 4

Польша, Дания, Норвегия

Следует помнить, что в веймарский период абвер был очень маленькой организацией, разделенной на два подотдела: «Запад» и «Восток». В связи с очень ограниченными возможностями и имеющимся финансированием у него не было иного выбора, кроме как сосредоточиться на вопросах самой срочной и прямой важности. Нечего было и надеяться на накопление массы информации о странах, удаленных от Германии, либо о создании сети агентов на случай очень далеких потенциальных нужд. Поэтому эти два подотдела уделяли свое внимание непосредственным соседям Германии и наиболее вероятным противникам в случае любой будущей войны.

Фокусной точкой основной деятельности подотдела «Восток» в течение двадцатых и тридцатых годов была Польша, в которой абвер взял на себя двойную задачу предотвращения деятельности польской разведывательной службы и получения информации о вновь сформированной и быстро увеличивающейся польской армии. В то время на территории Советской России систематическая разведка еще не была организована; здесь германская деятельность ограничивалась в большинстве случаев использованием шансов, которые появлялись случайно. До начала тридцатых годов действительно появлялись случайные возможности засылать отдельных шпионов и доверенных агентов в Россию, но пересечь польскую границу всегда было много легче.

Было заявлено, что польская армия должна быть доведена до шестидесяти дивизий, и германская разведка делала все возможное, чтобы оставаться в курсе того, как идет выполнение этой обширной программы. Задача была разделена на две части. Первая часть состояла из организации так называемой покрывающей сети – паутины конфиденциальных агентов, распространенной по стране, чтобы отслеживать каждый важный пункт, включавший в себя не только центры прямого военного значения, но также и такие технически жизненно важные установки, как железные дороги и т. д. Эти агенты оставались «замороженными», имея задание посылать сообщения лишь в случае, если происходит что-то, имеющее военное или военно-политическое значение, и тогда они должны автоматически приступать к работе, не дожидаясь каких-либо конкретных указаний от своих вышестоящих руководителей. Большинство из этих конфиденциальных агентов работали на добровольных началах. Многие периоды напряженности и кризиса на востоке Германии в 1921—1930 годах давали этой машине полную возможность запускаться самой, и результаты, которые при этом получались, были очень хорошими.

Вторая часть задачи состояла в сборе информации о польской армии и ее организации. В некоторой степени это достигалось путем такой кропотливой и тщательной работы, как дотошный анализ польской ежедневной печати и других общедоступных изданий; доклады о социальных событиях, сообщения о происшествиях, колонки рождений и смертей, сообщения о новых строительных работах и прочие объявления давали многочисленные свидетельства как обычной диспозиции, так и любых конкретных передвижений войск. Однако через какое-то время стало ясно, что польская пресса и особенно основные газеты хорошо контролируются с военной точки зрения, и постепенно объем информации, доступной из таких источников, стал неуклонно сокращаться.

Кроме того, надо было создать прямые источники разведданных, а потому требовалось отыскать польских офицеров и государственных чиновников, связанных с национальной безопасностью и готовых передавать информацию. Только по этим каналам было возможно получать подробности о таких важных военных документах, как планы мобилизации, характеристики оружия и вооружений, военные оперативные планы и т. д. Таких агентов следовало искать главным образом среди лиц, которым срочно нужны деньги, но, безусловно, здесь есть и обратная сторона монеты: эти лица обычно легко тратят деньги, когда они им достаются, и такие неожиданно щедрые расходы обычно привлекают нежелательное внимание – достаточно общая история для всех стран в течение многих веков. Последующие военные суды по обвинению в шпионаже привели к более тщательному подбору польских офицеров и усилению обычных мер безопасности, которыми до этого времени как-то пренебрегали. Самые секретные документы, например, раньше хранили в обычных металлических шкафах для документов, которые было легко вскрыть, и только потом были постепенно введены стальные сейфы и стальные шкафы.

Определенно интересно отметить, что, кроме офицеров, военнослужащих сержантского состава и государственных служащих, работавших за деньги, довольно большое число руководящих и важных чиновников, которые явно не испытывали нужды в деньгах, добровольно предлагали свои услуги; и весь опыт со времени зарождения германской разведслужбы в 1866 году учит, что самыми ценными и эффективными агентами являются как раз те, кто делает это добровольно.

Хороший пример в этом плане дает дело Толодзецкого. Самое важное из всех польских разведывательных бюро находилось в Бромберге под началом капитана (позднее майора) Зычона, одного из самых способных и изобретательных офицеров в польской секретной службе, который отвечал за одиннадцать вспомогательных пунктов польской разведки. В Данциге находился Генеральный комиссариат Польской республики, и для поляков, конечно, было нетрудно создать разведотдел в структуре этого органа; этот отдел также подчинялся Зычону, который часто наезжал в Данциг. Бывая там, он выработал привычку звонить по телефону своим германским соперникам и дружески болтать с ними самым любезным образом, хотя иногда – в зависимости от степени алкогольного опьянения – он мог напрямую материть их самым грубым образом.

Вдруг в 1930 году польский офицер по фамилии Толодзецкий добровольно вступил в контакт с одним из разведывательных отделений подотдела «Восток». Он работал под началом Зычона в бромбергском бюро и заявил, что расскажет все, что знает об этой организации. Германское отделение немедленно пришло к выводу, что все это – игра, и отказалось иметь дело с этим человеком. Однако немного погодя Толодзецкого арестовали поляки и сразу же повесили, и только после его смерти выяснилось, что материалы, которые он предлагал, было не только абсолютно настоящими, но и имели исключительную важность.

Значительный интерес представляет и история человека, которому германская разведывательная служба обязана за самое лучшее донесение о польской подготовке к наступлению. Он был мастером в области вербовки в разведку и, имея весьма исключительную способность в обращении с людьми, сумел воспользоваться услугами немалого количества старших офицеров, занимавших важные командные посты. Он также был добровольцем и также поначалу был отвергнут немцами. В отличие от Толодзецкого, однако, он сумел утаить в секрете свою попытку связи с немцами от поляков и продолжал делать это после того, как его приняли. Когда обескураженные немцы поняли, какой ценности материал он им предлагал, они сделали все возможное, чтобы восстановить с ним связь, но прошло два с половиной года, пока они смогли организовать новую встречу. В это время он, однако, оказался под подозрением в сотрудничестве с немцами, и те очень хотели, чтобы он остался в Германии, где был бы в безопасности. Но он остался глух ко всем их заверениям; движимый силой своей привязанности к женщине, которую любил, он вернулся в Польшу, где его вскоре арестовали.

Когда началась Польская кампания, его вместе с сотнями других узников перегнали пешком на восток. Как только он с товарищами услышал о присутствии германских передовых танковых частей вблизи Брест-Литовска, они вырвались и убежали. Агент установил контакт с передовыми немецкими войсками, и ему удалось поговорить с их командиром, который поверил его рассказу и отправил его через день-два на соответствующую немецкую разведывательную базу. Потом немцы использовали его для ведения разведки против Советской России, и здесь он оказал огромные услуги. Когда началась война с Советским Союзом, его откомандировали во фронтовую разведку, в которой он был неоценим как инструктор для агентов. Однако в конечном итоге один из его собственных агентов устроил на него засаду и застрелил его.

В такой разведывательной деятельности очень важно уметь пользоваться работой, проделанной германскими пограничными полицейскими силами, которые, однако, подчинялись не армии, а министерству внутренних дел Пруссии. Поначалу сотрудничество обещало развитие в нужном направлении, но затем произошел инцидент, который положил внезапный конец всему дальнейшему сотрудничеству. Польская разведывательная служба очень хотела завладеть германским противогазом самого последнего образца, однако вместо того, чтобы делать это через свой отдел II, который был подходящим для этого учреждением, было приказано получить его так называемой пограничной охране. Один из поляков обратился к некоему немецкому сержанту, который выслушал то, что ему было сказано, а потом доложил об этом своим начальникам; далее в соответствии с приказом он написал этому поляку письмо, которому поляк так искренне поверил, что после нескольких новых встреч согласился переправиться через Вислу со своим коллегой и встретиться с сержантом в небольшой избушке, которая использовалась для паспортного контроля. В момент передачи противогаза выскочили спрятавшиеся немцы, завязалась перестрелка, в ней один из польских комиссаров получил смертельное ранение, от которого впоследствии умер. Второй комиссар был приговорен к пятнадцати годам тюремного заключения, но потом был обменян. Этот инцидент, весьма заметно фигурировавший на страницах иностранной печати, так потряс невозмутимость министерства внутренних дел, что всякое сотрудничество было прекращено на длительное время.

А тем временем сама польская разведывательная служба в Германии вовсе не бездействовала. Многие эксперты утверждают, что поляки в сфере разведывательной службы являются самыми одаренными людьми в мире, и то, чего достигла польская разведслужба, стало ясно для немцев, когда была взята Варшава и большая часть архивов польской разведки попала в руки немцев. Польский отдел II размещался на площади Пилсудского, но, когда эти помещения были захвачены 1 октября 1939 года, там на месте не было ни одной папки. В здании имелось более ста запертых сейфов, которые были постепенно вскрыты экспертами и которые все оказались практически пустыми. В целом улов был плохим; хотя в подотделе, который занимался Германией, была обнаружена масса весьма интересных материалов и среди всего прочего – очень полный и подробный печатный справочник по германскому вермахту, в некоторых случаях с указанием имени немецкого источника, поставившего эту информацию. Кроме того, было несколько великолепных военных карт, адресные книги и телефонные справочники, опубликованные германской почтовой службой, и самые объемистые картотеки, касающиеся Советской России и эмигрантов по всему миру. Но не было даже признаков сведений о каких-то германских агентах, работающих на поляков.

Однако немного погодя один германский офицер, прогуливаясь однажды мимо одного из старых фортов – форта Легионов, реликта эпохи царизма, ныне лишенного какого-либо значения как военное сооружение, – заметил распахнутую дверь и вошел. Он очутился в комнате, похожей на помещение для хранения ценностей в банке, заполненной шкафами для документов и огромным количеством громоздких свертков. После рассмотрения было выявлено, что они содержат не только полные папки докладов от польских военных атташе в Токио, Риме и Париже, но также и массу обличительного и сильно компрометирующего материала из Бромберга и других бюро разведки, которые привели к целой серии трибуналов.

Потом также было дело мадемуазель Шебиньской. Эта дама жила в Данциге, и ей удалось завязать дружбу с одним господином из германского абвера, из которого ей удавалось в ходе обычного общения вытягивать разрозненные крупицы информации о его официальной деятельности. Немцы нередко были удивлены тем, как своевременные польские контрмеры срывали работу над планами, и они заподозрили предательство; и только после обнаружения этой массы досье было установлено, что мадемуазель Шебиньска после того, как подверглась давлению со стороны майора Зычона, была завербована им и длительное время работала на поляков.

Мощный луч света был также пролит этой находкой на дело, которое вполне может считаться апогеем борьбы между германской и польской разведывательными службами, – дело Сосновского, которое имело место в 1935 году, первом году пребывания в должности нового шефа абвера адмирала Канариса. Сосновский, приятной наружности человек, элегантной внешности, изысканный и обходительный в манерах, впервые появился в Берлине в 1927 году, где устроил себе дом в самом расточительном стиле и выдавал себя за представителя лиги по борьбе с большевизмом. Очень быстро он добился доступа в берлинское общество, по-королевски развлекаясь и тратя, по его собственному признанию, более миллиона марок в год – сумму, превышающую общие годовые расходы службы абвера в то время. Он завязал связь с некоей разведенной фрау фон Фалькенхайн, которая со стороны этой дамы, без сомнения, переросла в глубокую и искреннюю любовь. Написанное ею незадолго до своей смерти письмо стало заключительным подтверждением того влияния, которое он на нее оказывал. Для Сосновского, однако, она была лишь инструментом для помощи в его шпионской деятельности. Пользуясь ее содействием, он сдружился с двумя женщинами, работавшими в германском министерстве обороны. Они стали частыми посетительницами его дома и, поддавшись чарам его личности, позволили уговорить себя давать ему копии важных документов, относящихся к планам военных действий Германии против Польши.

Помимо любовных связей, которые были полезны ему в его качестве офицера разведки, у него возникла привязанность к Леа Ньяко, танцовщице балета в германском Опера-Хаус; и в ее лице встретил достойного соперника. В момент слабости он намекнул ей о своей истинной деятельности; через посредство одного высокопоставленного друга Леа Ньяко передала эту информацию в абвер, и затем началась борьба между секретными службами. Постепенно, кусочек за кусочком, стала обретать форму вся мозаика, пока наконец не пришло время для действий. Абвер нанес удар, и Сосновский был арестован – на одной из своих вечеринок.

Дело против всех обвиняемых было заслушано в Народном суде. В трудной ситуации, в которой он оказался, Сосновский проявил себя самым искусным в своей защите и самым толковым из обвиняемых вместе с ним лиц. Но фрау фон Фалькенхайн и одна из женщин из министерства обороны были приговорены к смертной казни, другая женщина осуждена на пятнадцать лет тюремного заключения, а Сосновский получил пожизненный срок заключения. Из него он, однако, отсидел совсем немного. Польское правительство вступило в переговоры, в результате которых он был обменян на четырех германских агентов – одним из них была женщина, – которые были арестованы в Польше.

По возвращении Сосновского в Польшу польский Генеральный штаб получил германский план вторжения, который был умело сфабрикован абвером и играл ему на руку. Поляки поверили, что эта фальшивка – настоящий план, а тот план, что был доставлен им Сосновским – который на деле был настоящим, – подделка, изготовленная с его помощью и соучастием. В результате несчастный Сосновский был приговорен поляками к двенадцати годам тюрьмы, а Германия вышла из этого дела невредимой.

После вторжения в Польшу в 1939 году адмирал Канарис организовал поиски Сосновского. После длительных и тщательных расследований было обнаружено, что, когда ворота польских тюрем были распахнуты, заключенных, осужденных за предательство, расстреляли. После войны ходили слухи, что Сосновский, несмотря ни на что, спасся и вернулся к своей прежней деятельности.

Срыв польских попыток проникнуть в немецкие воинские части был источником постоянной заботы и волнений. Недостаток персонала в отделениях абвера препятствовал проведению интенсивного или просто адекватного инструктажа в войсках – как среди офицеров, так и среди солдат – касательно позиции, которую следует принять в отношении вражеских попыток шпионажа. Однако можно к этому добавить, что, за исключением одного случая серьезного нарушения долга, ничего предосудительного не случилось. Как правило, германский солдат, к которому обращались с предложением сотрудничать с какой-нибудь восточной разведслужбой, неизменно докладывал об этом своему вышестоящему офицеру.

Одно исключение имело место в случае с неким высокоодаренным сержантом, который добровольно вступил в польскую секретную службу. Будучи на грани разоблачения, он сумел сбежать в Польшу, где ему удалось вступить в контакт с четырьмя радистами одной части в Восточной Пруссии, и там его деятельность причинила много проблем. Через два года он был уволен поляками как не представляющий для них ценности и эмигрировал в Америку. Двенадцать лет спустя он вернулся в Германию, где его опознал полицейский офицер, был арестован и приговорен к пятнадцати годам тюрьмы. Он умер в тюрьме от туберкулеза.

В течение всего этого периода служба разведки страдала от отсутствия финансирования. До 1933 года дозволенные ежегодные расходы находились на отметке примерно в миллион марок, иными словами, около 5 тысяч фунтов стерлингов в месяц – совсем недостаточно для содержания центрального аппарата и его семи вспомогательных учреждений. Поэтому здесь царило правило: качество превыше количества; в абвере работало немного людей, но они обладали высокими качествами. Тем не менее руководство старалось не переплачивать даже этим «хорошим людям», ибо любой агент, который начинает вызывать подозрения из-за расточительных затрат, очень быстро нейтрализуется. Несмотря на это, именно по данной причине были потеряны два хороших агента. Оба они были людьми на сравнительно невысоких должностях, однако из-за небрежности хранения поляками своих досье они имели доступ к документам, относящимся к морским базам Хела и Окстофт. Деньги, которые они зарабатывали, быстро переводились в шнапс, и тут пришел их конец. За три года службы одному из них было выплачено не менее 160 тысяч злотых, для него самого и его информаторов, и каждый злотый из этой суммы себя окупил.

Когда началась Польская кампания, картина польской армии и план польской мобилизации были полными, и подотделу абвера «Восток» уже было нечего делать. Благодаря быстроте германского наступления «паутина», заранее организованная, не была приведена в действие и ни одна из радиостанций, установленных в самой Польше, не была в состоянии внести что-то важное в дальнейшее информирование вторгающихся армий. Задача абвера была выполнена полностью.

* * *

Период кризиса, который непосредственно предшествовал началу войны, был использован для обеспечения баз в районе Скандинавии, с которых можно было бы осуществлять наблюдение за передвижением кораблей в Северном море, насколько это возможно. В главный западных портах, Бергене, Ставангере, Кристиансанде, Осло, Гетеборге и Скагене, были размещены опытные наблюдатели, которые ежедневно поддерживали связь со своим командным пунктом в Германии, и эта система была в течение зимы 1939/40 года расширена до такой степени, которая обеспечивала почти полный охват всех перемещений судов. Жизненно важную ценность для германского Верховного командования представляли доклады о составе и датах следования конвоев, направляющихся в Британию. Эти сообщения постепенно стали настолько точными и передавались настолько быстро, что командир 10-й авиационной эскадры в Гамбурге был в состоянии, при благоприятной погоде, предпринимать свои атаки с исключительной точностью и с большим успехом. В результате этих сообщений в течение зимы было потоплено более 150 тысяч тонн.

Время следования этих конвоев обычно назначалось лишь за несколько часов до их отбытия, и точные сообщения о времени прохождения могли посылаться германскими агентами только в течение ночи перед часом следования. В то время количество субмарин дальнего радиуса действия было слишком мало, чтобы позволить необходимый непрерывный контроль нужных портов, и действие других частей флота было ограничено временем и расстоянием. Поэтому задача атаки конвоев была возложена исключительно на авиацию.

Еще в ноябре 1939 года адмирал Редер предложил Гитлеру организовать экспедицию против Норвегии; однако для этого ничего не было сделано с точки зрения секретной службы и не было заказано никакой предварительной разведки. Неожиданно во второй половине января 1940 года отделение абвера «Гамбург» получило сообщение, что с сектора Мец на французском фронте были сняты альпийские стрелки для переброски в Британию и последующих боевых действий в Северной Европе. Важность этого сообщения подчеркивалась тем фактом, что оно поступило от агента проверенной надежности; и, несмотря на закрытие франко-германской границы и отсутствие у агента какой-либо формы радиосвязи, оно дошло до Гамбурга за четыре дня с момента отправки – доказательство эффективности линий связи, которые были заранее подготовлены перед войной.

Ответственный офицер разведки базы «Гамбург» составил следующий отчет:

«В конце февраля 1940 года мне неожиданно приказали прибыть в Берлин, где я должен был явиться в коммандо zbV 31 – недавно созданную организацию, о которой я никогда не слышал; ее управление находилось на верхнем этаже здания, занимаемого Верховным командованием вооруженных сил, на углу Тирпицуфер и Бендлерштрасе и было объектом особых и очень строгих мер безопасности.

Ответственный офицер Генерального штаба сообщил мне, что я должен в течение четырех недель прислать детальный разведывательный отчет по Дании. Я заметил, что до настоящего времени никакой военной разведки по Дании никогда не проводилось. Под особой клятвой о сохранении тайны мне сообщили о планах действий Верховного командования, кульминация которых должна прийтись на апрель при занятии Дании и Норвегии. Хотя я не мог подтвердить этого, у меня сложилось впечатление, что наш рапорт о переброске альпийских стрелков в Британию имел какую-то связь с этими действиями.

Я вернулся в Гамбург и приступил к подготовке выполнения порученной мне задачи. Прежде всего, надо было добыть точную боевую диспозицию датской армии. Чтобы выполнить задание за такой короткий период, мне пришлось активизировать нескольких бездействующих агентов связи в Дании. Эти агенты первоначально предназначались для действий в качестве звеньев на нейтральной датской территории в наших линиях связи с другими нейтральными и потенциально враждебными странами в начале войны и при закрытии границ. Далее я послал агентов в различные районы с приказом выявлять и регистрировать в соответствии с боевым порядком и родом войск, к которому они относятся, части датской армии, размещенные в указанных агентам районах. Дальнейший важный пункт, который было необходимо выяснить: заминировали ли датские вооруженные силы основные въездные дороги на границе или приняли какие-то другие особые меры безопасности против возможного вторжения. До самого момента вторжения датская служба разведки оставалась в полном неведении в отношении этой разведывательной деятельности, и все мои агенты благополучно возвратились в Германию.

В конечном итоге после четырех недель беспрерывной работы ночью и днем я смог отправить в Верховное командование полную картину расположения датских сухопутных войск.

Для того чтобы результаты этой разведки были полностью доступны для войск, принимающих участие в предприятии 9 апреля 1940 года, и чтобы передовые части колонн вторжения обладали точной информацией о дислокации датских войск, я решил, без какого-либо специального приказа из Берлина, отдать офицеров разведки датской секции отделения абвера «Гамбург» в распоряжение вступающих колонн. Ответственный офицер подотдела разведки сухопутных сил был придан I.C. А/О (офицеру абвера из разведотдела штаба) отряда специального назначения, а также офицер с группой спецназа был придан каждой из двух колонн вторжения – той, что на западе должна была войти в Данию через Тондерн, и той, что на востоке входила через Фленсбург. Это был первый случай, когда подобная услуга оказывалась службой разведки боевым частям. Формирование, что произошло чуть позже, групп специального назначения фронтовой разведки во всех армейских группах – лучшее доказательство важности оказанной услуги.

В то время как разведка Дании была доверена разведывательным отделениям, расположенным на территории Германии, как это описано выше, разведку Норвегии пришлось в большей части поручить КО (военным организациям) в этой стране. Однако считалось желательным организовать и другие возможные источники информации в дополнение к действиям военных организаций, и в этом отношении услуги германского торгового флота имели огромную ценность. Так как мне уже была известна дата «дня X» (дата вторжения), моей первой заботой было выяснить, прибытие каких торговых судов ожидается в портах Южной Норвегии – фокусных точках вторжения – в течение второй недели апреля, и договориться с ними о сборе и последующей передаче докладов. Поскольку следовало предполагать, что в случае войны обычные радиоустановки на германских кораблях в норвежских гаванях будут немедленно опечатаны портовыми властями и поставлены под наблюдение, было необходимо обеспечить эти корабли специальными секретными передатчиками, и для этой цели я решил использовать передатчик AFU – аппарат, который выдается агентам и монтируется внутри маленького чемоданчика, причем его можно использовать независимо от корабельной установки.

По очень счастливому стечению обстоятельств пароход «Видар» находился в гавани Осло в день вторжения. Когда первые эскадрильи люфтваффе приземлились рано утром в аэропорту Осло Хорнебю, на борту «Видара» внезапно появился человек и представился сотрудником абвера из Берлина. Его первым вопросом было: «У вас есть на борту установка AFU?» Когда радист, которого разведотделение «Гамбург» одолжило кораблю, заявил, что есть, этот человек немедленно взял контроль на себя и через несколько минут был установлен контакт с радиостанцией «Гамбурга». В последующие часы человек из абвера отправлял радиограмму за радиограммой с интервалами в несколько минут, вначале шифром, а потом открытым текстом, давая чуть ли не текущий комментарий приземлению германских самолетов и контрмерам, принимаемым со стороны норвежцев. Между приземлением первых самолетов и концом светового дня в Гамбурге было получено около 250 сообщений, и они были сразу же переправлены в штаб абвера, а оттуда прямо в Верховный штаб.

Примерно через час после получения первого сообщения раздался прямой телефонный звонок через Гамбург из Верховного штаба с вопросом, откуда поступают эти сообщения. Я очень скоро выяснил, что это были самые первые доклады, полученные в штабе о ситуации в Норвегии, и что в течение всего этого важного дня наши сообщения были значительно более точными, чем любые, которые были присланы военным штабом, командовавшим боевыми действиями; и в самом деле, в течение утра время, которое требовалось на то, чтобы сообщение с судна «Видар» дошло до Верховного штаба, было сокращено всего лишь до семи минут!»

Оккупация Копенгагена была осуществлена германскими войсками, высадившимися на рассвете с германского торгового судна, стоявшего на якоре в гавани. Их первым действием стал захват единственных двух подходов к крепости за городом, в которой была сосредоточена вся система связи датских вооруженных сил. Это было быстро выполнено, а форт полностью отрезан, отчего канал для передачи приказов по датской армии был сразу же парализован; нельзя было разослать сообщение о германском вторжении и отдать какие-либо приказы об организации сопротивления. В результате оккупация Дании была проведена без кровопролития.

Офицер, отвечавший за предварительную разведку Копенгагена и предложивший этот план операций, сделал упор на тщательной разведке данного центра связи. На эти действия его побудила книга о методах переворотов итальянского писателя Малапарте. Эта книга в Германии была запрещена, но офицер сумел сохранить ее копию. В одной главе описывался захват Санкт-Петербурга большевиками под руководством Ленина и Троцкого. Ленин настаивал на том, что массы должны выйти на демонстрацию и захватить в городе важнейшие пункты. Для Троцкого это не имело большого значения; тем не менее он согласился, но только после того, как получил гарантию, что сможет заранее обеспечить своевременный захват всех коммуникаций между самим городом и казармами в его окрестностях.

В целом мне представляется, что деятельность абвера в подготовке датской и норвежской операций была одной из самых успешных, которые когда-либо проводились. Времени было мало, ситуация была сложной, а в случае с Норвегией расстояния были значительными, и все это прошло без заминок. Таким образом, весной 1940 года абвер отличился в двух кампаниях совершенно разного характера. Он работал слаженно и был готов к своей пока самой большой задаче – кампании на Западе.

Глава 5

Запад

Быстрая и аккуратная работа, выполненная абвером в недели, непосредственно предшествовавшие оккупации Дании и Норвегии, во многих случаях была результатом импровизации и инициативы. И она была очень эффективна. Но эти задания были сравнительно малы по объему и кратки по времени. Как пример операции большого радиуса действия и крупного масштаба, выполненной германской разведкой, приготовления к войне против Франции в особенности и против западных держав в целом имеют гораздо большее значение. И хотя в некоторых отношениях сравнимые с деятельностью абвера в Польше, они были гораздо крупнее и значительно сложнее, фактически затрагивали каждый отдел абвера. В частности, был один жизненно важный элемент, отсутствовавший в польской операции.

Разведка в отношении Польши была типичным примером работы секретной службы против страны, имевшей военное значение, но практически лишенной какого-либо военно-морского значения. Кроме того, это также была деятельность против страны, которая соприкасалась с Германией по протяженной наземной границе. Правда, на западе Франция и Германия тоже имели протяженную наземную границу, но остальные страны напрямую были недосягаемы, за исключением Голландии и Бельгии, и против последних двух не велось никакой организованной разведки. Им надлежало играть роль неких «стран-хозяек» – баз для действий против других стран, – но сами они не рассматривались как объекты для разведки, да и не считалось, что их надо рассматривать как потенциальных противников. Все другие страны на Западе представляли как военный, так и морской интерес, и то, как была организована против них разведка, описывается офицером, который много лет работал в морской разведке на этом театре военных действий.

«В январе 1934 года меня направили на службу в отделение абвера при командовании флота в Северном море в Вильгельмсхафене. У базы практически не было ни агентов, ни каналов связи. У нее имелось вспомогательное подразделение в Гамбурге, в котором еще один представитель был занят разведкой. Первоначально перед отделением в Вильгельмсхафене стояла единственная задача – организация в Голландии и Бельгии сети информаторов, способных прислать сообщение в случае какого-либо кризиса или мобилизации во Франции и Великобритании. Кропотливая подготовительная работа такого рода – не очень приятное занятие; завербованные на случай нужды информаторы не имеют никакой подготовки, а когда действительно наступает кризис, они обычно не выполняют порученной им задачи.

Одно счастливое совпадение внесло небольшое оживление в эту в общем-то безнадежную картину. Однажды в отделение абвера пришли два моряка торгового флота и передали нам чертежи прибора, предназначенного для американских военно-воздушных сил, которые они подобрали где-то в Соединенных Штатах. Они не имели представления ни о назначении, ни о важности этого прибора, но чертежи явно выглядели настоящими. В то время американские армия и флот как таковые для германской разведки особого интереса не представляли; но информация о технических достижениях, которые в те времена наблюдались в иностранных армиях часто и с короткими интервалами и которые вполне могли использоваться в германских войсках, конечно же представляла огромнейший интерес. В самой Германии строительство морского флота было сурово ограничено условиями Версальского договора, в то время как создание военной авиации было полностью запрещено. С другой стороны, безопасности и сохранности секретов в Соединенных Штатах не уделялось большого внимания, и искусным агентам не составляло большого труда проникнуть в важные строительные и индустриальные центры и разузнать намного больше о производственных методах, чем это сообщалось широкой публике; и хотя изучение американских публикаций обычно давало очень хорошее представление о тренде технического прогресса, но конечную и точную информацию можно было получить только методом проб и ошибок. С течением времени, однако, мы смогли таким образом заполучить конструкции новых самолетов, устройств бомбометания и приборов подобного рода и, наконец, добыли целую серию чертежей и рисунков различных новых типов эсминцев и линкоров и даже секретные инструкции, которыми следует руководствоваться при их строительстве.

Когда в 1935 году адмирал Канарис стал руководить разведкой, он распорядился, чтобы это отделение было переведено из Вильгельмсхафена, бывшего, по его мнению, «просто столовой вооруженных сил», и весьма неудобной для базы, цель которой – ведение разведки, в другой большой город по соседству. Там, в новых и более благоприятных условиях, стало возможным запустить через Голландию и Бельгию (так называемую северофранцузскую трассу) систематические разведывательные наблюдения за французским военно-морским флотом, по крайней мере в аспектах, касающихся Ла-Манша и побережья Атлантики. Сюда входила разведка сооружений береговой обороны, флотских доков и коммерческих портов и их соответствующих характеристик, а также типов и методов строительства военных кораблей с подробностями их конструкции, брони и вооружения, торпедных аппаратов, миноукладчиков, противолодочных устройств, противовоздушного вооружения и т. д. Наконец нужны были как информация о месте нахождения баз авианосцев и аэродромов, в непосредственной близости от побережья, так и детали снабжения горючим французского флота и армии, а также места нахождения и мощности нефтеперерабатывающих заводов и их значение не только как источников снабжения для французских вооруженных сил, но также как целей, если возникнет такая необходимость, для наших ВВС.

Чтобы выполнить эти задачи, мы медленно и старательно вербовали людей и создавали сеть агентов, большинство из которых, однако, были не французами, а людьми других национальностей. Затем они проходили строгий курс обучения в разведцентре, где подчеркивалась важность конкретного района, в котором каждому человеку предстояло работать, и общие принципы методов разведки, которых следует придерживаться в отношении планов укреплений, методов строительства кораблей, таких экономических вопросов, как снабжение и потребности в нефти и т. д., и вопросы полностью излагались и разъяснялись. Как правило, люди, которые шли на вербовку, вдохновлялись любовью к приключениям; причем многие из них не нуждались в убеждении, а просто добровольно предлагали свои услуги, и очень важно, чтобы офицер, которому были поручены они и их подготовка, умел установить атмосферу взаимного доверия; со своей стороны, этот офицер должен быть убежден, что может доверять своим агентам, а они, с другой стороны, должны быть в равной степени уверены, что могут абсолютно положиться на помощь своего офицера, если когда-нибудь столкнутся с трудностями. Этой атмосферы взаимного доверия нельзя добиться с помощью одних денег. Адмирал Канарис сам придавал большое значение исключению методов, приводящих к давлению или шантажу, которым подвергаются агенты. Он также запрещал использовать так называемых агентов-провокаторов, и в этих вопросах он был неумолим и реагировал с крайней суровостью на любое неподчинение его инструкциям. Он действительно желал, чтобы руководство разведывательной службой осуществлялось благородным и достойным образом.

Эта разведка французских береговых районов постепенно успешно расширялась, включая также и южное побережье Франции.

Кроме обрисованной выше деятельности дальнего радиуса, разведка также велась с запада Германии и с юга через Испанию. Конечно, основным объектом наших стараний была линия Мажино как оборонительная система первостепенной важности. Дезертирство Фроге из департамента французского комиссариата привело к судебному делу, на долгое время возбудившему огромный интерес во французской и иностранной печати. Он отвечал за поставку рационов войскам на линии Мажино и отдал свои обширные знания в распоряжение германских властей. Помимо этого, было найдено много ценного материала после оккупации Праги в 1938 году. Чешская оборонительная система против Германии была построена с французской помощью по образцу линии Мажино, и в связи с этим чешская техническая комиссия посетила французские оборонительные укрепления и вернулась с множеством подробных чертежей и спецификаций. Военное сотрудничество между Чехословакией, членом Малой Антанты, и Францией было, по сути, очень тесным, и его плоды – к великому благу германской разведывательной службы – были обнаружены в отделе II чехословацкого Генерального штаба.

Первоначально вся разведывательная деятельность против Великобритании была запрещена, и только в 1936 году это правило было несколько ослаблено, и было разрешено ведение наблюдений; однако даже тогда нам не дозволялось использование постоянных агентов. Но осенью 1937 года эти ограничения были сняты и нам была предоставлена полная свобода действий не только в самом Соединенном Королевстве, но также и в проверке докладов о морских и заграничных базах. Вербовка агентов, способных охватить такой обширный район, представляла огромные трудности; но ко времени объявления войны нам удалось получить наибольшую часть из действительно важной информации в отношении Королевского флота, которая нам требовалась, хотя наше досье было вовсе не таким полным, как в случае с французским флотом и его различными военно-морскими базами.

Внедрение агентов в Британию было крайне трудным. Британцы были в состоянии осуществлять значительно более эффективную систему контроля всех иностранцев, прибывающих на их остров, чем это возможно для страны, имеющей сухопутную границу. Кроме того, страстное желание сыграть роль любителя-детектива – характерная для всех британцев черта, и это не просто совпадение, что Конан Дойль, отец современных детективных романов, и Эдгар Уоллес – оба британцы и существенно превосходят в мастерстве авторов детективной литературы в других странах. Средний британец также относится к иностранцам с долей недоверия, как бы ни был он вежлив с ними в обычном повседневном общении.

Проблема, которой Канарис сам – и, следовательно, вся разведка – уделял особое внимание, состояла в разработке средств для того, чтобы передача сообщений во времена кризисов и мобилизации была непрерывной, и прежде всего чтобы агенты, используемые для решения других задач, были тщательно обучены и им было разъяснено, что они должны делать в случае возникновения какого-либо кризиса. Каждый агент, чья деятельность предусматривалась в период кризиса, был снабжен личным кодовым словом, по получении которого он обязан немедленно прекратить любую выполняемую работу и сразу же отправиться в указанный район, где он должен посетить ряд заранее оборудованных мест, откуда через заранее организованные линии связи и в зашифрованном виде он станет посылать свои сообщения о подготовке к войне.

Эта система впервые была приведена в действие в 1936 году, когда вновь была занята Рейнская зона. Хотя период подготовки до того, как сеть была приведена в действие, был очень короток, сеть функционировала великолепно, и военное Верховное командование получило своевременную и достоверную картину мер, предпринятых соседними армиями и флотами в результате этой реоккупации.

Та же процедура использовалась в двух последующих случаях – оккупации Австрии и Судетском кризисе. Марш в Австрию был запланирован на субботу. В предыдущий четверг начальникам всех разведывательных отделений вдруг было приказано немедленно явиться к Канарису, который сообщил им, что Гитлер намерен вступить в Австрию и решить австрийскую проблему, если это понадобится, силой. Всем присутствующим были очевидны и серьезность случая, и крайняя озабоченность адмирала. Разведывательные отделения работали день и ночь, все необходимые указания были разосланы, и служба стала дожидаться сообщений; и доклады пошли, и почти все они были единодушны в том, что реакция и контрмеры во всех соседних странах были пренебрежимо малы. Служба функционировала изумительно, и разведывательная сеть, размещенная на периоды кризисов и мобилизации, дала правильную и точную картину ситуации. Ко времени обострения Судетского кризиса система была значительно улучшена, и она работала по крайней мере столь же хорошо, как и в предыдущем случае, если не лучше.

В 1938 году мы достигли ряда выдающихся успехов, но также потерпели некоторые чувствительные поражения. Из последних одно случилось в Соединенных Штатах и было в немалой степени обязано факту, что в это время тайная государственная полиция – гестапо, – которая в реальности была чисто внутренней организацией, пробивала себе дорогу к разведывательной деятельности за рубежом, – такое состояние дел прямо противоречило соглашению, подписанному Канарисом и Гейдрихом, шефом гестапо. Кроме того, примерно в это же время в Третьем рейхе развился заметный психоз, и граждан обуяла вера в то, что, присылая из-за рубежа сообщения любого рода, которые казались им важными, они служат интересам своего отечества. Дальше – больше; целая куча лиц вдруг обнаружила в себе исключительные таланты для работы в разведке, и они почувствовали себя обязанными посвятить свою жизнь разведслужбе. Дилетанты такого рода неизменно сразу же бросались в глаза, потому что у них всегда было фатально преувеличенное мнение о своей значимости как хранителей больших секретов и слуг великой миссии. Вся их манера вести себя немедленно выдавала их, и чаще всего они привлекали к себе внимание задолго до того, как им удавалось даже приблизиться к цели, имевшей совершенно ничтожное значение с точки зрения разведки.

Соединенные Штаты Америки были райским местом в представлении этих пылких эксцентриков, и оттуда они слали потоком свои донесения – в Заграничный отдел НСДАП, в «Арбайтсфронт» (трудовая организация), в германское министерство авиации и даже иногда в «Германские железные дороги», поскольку все эти организации имели своих представителей в Соединенных Штатах.

«Еще в 1936 или 1937 году один агент отдела I (авиация) абвера был разоблачен американцами как шпион и только с величайшими трудностями и с помощью друзей сбежал на машине в Канаду, а оттуда в Германию. В результате этого дела ФБР повысило свою бдительность и его интерес был сосредоточен на Bund der Freunde des neuen Deutschlands (Ассоциация друзей новой Германии). Мое управление и его работники получили многократные предупреждения об опасности этой организации и о недопустимости связей с кем-либо из ее лидеров. Ввиду больших расстояний и ограничений, присущих существовавшей системе курьеров, все, что подвергалось эффективному контролю, становилось непригодным к использованию. Хуже всего то, что примерно в это время один из наших курьеров, человек, чьи четыре года добросовестной службы вызывали оправданное доверие, оказался под влиянием некоего Румриха, судетского немца, жившего в Соединенных Штатах.

Этот Румрих разрабатывал самые фантастические планы, и ему удалось склонить до сих пор надежного агента к сотрудничеству, на его собственную ответственность, в предприятии в Соединенных Штатах, о котором мы в Германии ничего не знали. У него возникла идея заманить старшего офицера американской армии – скажем, коменданта какой-нибудь крепости или вроде этого, – чтобы встретиться с ним в каком-то баре и уговорить его выдать план мобилизации крепости и частей, находящихся под его командованием. Он добыл почтовую бумагу и конверты из военного министерства и написал офицеру по своему выбору, приказав ему встретиться с представителем этого министерства в определенном общественном заведении и передать ему схемы и планы, перечисленные в этом письме. Сам он предполагал играть роль представителя военного министерства. Выбранный офицер послушно появился в назначенное время и в назначенное место – а с ним были работники ФБР, которые немедленно арестовали Румриха. На последующем допросе Румрих сразу же выдал целый список имен, и стало ясно, что ему в самом деле удалось организовать целую систему тайного сообщения. Так случилось, что в этот момент конфиденциальный курьер абвера был в это время в отпуске за пределами Соединенных Штатов. Не зная своего вышестоящего офицера, он завербовал в качестве временного заместителя женщину-парикмахера лайнера «Европа», которой дал полные инструкции, а потом убыл в отпуск. Столкнувшись со свершившимся фактом, его вышестоящий офицер не имел других вариантов, чтобы не прерывать работу курьерской службы, кроме как использовать эту женщину по мере возможности. Этот временный курьер, конечно, был известен Румриху, и ее он выдал в числе первых. Когда «Европа» причалила в Нью-Йорке, парикмахер Йоханна Хоффман была арестована, как только ступила на берег, и была захвачена вся почта, которую она везла.

Среди арестованных были хорошо известный нью-йоркский врач и его любовница. Эта дама была быстро освобождена, а доктора предупредили и также вернули ему свободу, которой он сразу же воспользовался, чтобы бежать в Германию зайцем на германском корабле. Американские власти попытались задержать судно, когда оно было за пределами трехмильной зоны, но капитан отказался остановить корабль, и доктор добрался до Германии в безопасности. Далее еще ряду людей, замешанных в этом деле, удалось сбежать в Германию; однако они не имели ничего общего с германской службой военной разведки, а оказались причастными к вышеупомянутой системе тайной связи как общие знакомые или имели отношение к другим организациям, которые сунули свой любопытный нос в шпионский пирог. После этого в течение нескольких недель пестрели заголовки в американской прессе: «НАЦИСТСКИЕ ШПИОНЫ В АМЕРИКЕ», «ОХОТА НА НАЦИСТСКИХ ШПИОНОВ ПРОДОЛЖАЕТСЯ!». Весь эпизод был раздут до абсурдных размеров, и обвинение было предъявлено восемнадцати человекам, среди которых были германские офицеры: полковник Буш, капитаны 2-го ранга Менцель и фон Бонин и капитан Пфейфер. Это дело описано в книге сотрудника ФБР Леона Г. Турроу, надо сказать, весьма занимательной, где показано, что ФБР не сумело оценить запутанную ситуацию и не поняло, что лишь малая часть обвиняемых действительно работала на германскую военную разведку.

Неизбежным результатом этого дела, которое тянулось с марта до лета 1938 года, стало то, что в своей деятельности против Соединенных Штатов мы должны были проявлять крайнюю осторожность и надо было выжидать. Позднее при возросших мерах безопасности работа возобновилась; целая команда агентов работала, строго соблюдая приказы руководившего ею офицера, рассматривая себя как индивидуальных работников, а не как членов описанного выше канала тайного сообщения, и это продолжало давать удовлетворительные результаты вплоть до начала войны».

Но в предвоенные дни куда более важными были приготовления против Франции. И именно во Франции и странах Бенилюкса летом 1940 года абвер, созданный и обученный Канарисом, проходил настоящую проверку. Именно там «Абвер-II» впервые по-настоящему вступил в действие в поддержку главной военной операции.

При планировании внезапного вторжения в Голландию, Бельгию и Люксембург главная забота состояла в том, чтобы захватить мосты через Маас и канал Альберта целыми и невредимыми. Только в случае, если это будет сделано, сухопутные войска смогут быстро достичь оборонительного рубежа Пеел в Голландии и впоследствии быстро освободить парашютистов, сброшенных в окрестностях Роттердама.

В ноябре 1939 года в рейхсканцелярии состоялось совещание по этому вопросу под председательством Гитлера. В итоге абверу было приказано разработать план захвата с помощью войск, переодетых в голландскую и бельгийскую форму, самых важных мостов через Маас, двух дорог и железнодорожного моста в Маастрихте и одной дороги и одного железнодорожного моста в Геннепе.

В начале подготовки случилась самая тревожная неудача. Агент, которому было поручено добыть форму, был схвачен бельгийцами с формой на руках. В связи с загадочной кражей форм одна фламандская газета опубликовала карикатуру Геринга в форме брюссельского кондуктора трамвая, любующегося собой в зеркале, с подписью: «Она мне здорово идет!»

Было весьма удивительно, что этот эпизод не возбудил никаких подозрений ни в Голландии, ни в Бельгии и что в результате не было дано никаких предупреждений пограничной охране. Если бы голландцы, например, догадались, в чем смысл использования их униформы, они бы избежали внезапного разгрома в Геннепе и могли бы задержать продвижение германских войск, что, впрочем, скорее всего, и не повлияло бы на судьбу Западной кампании, но могло бы отрезать десантные войска, высаженные в тылу у голландцев.

Операция с маастрихтскими мостами проводилась не полком «Бранденбург», а добровольческой частью подотделения «Бреслау» (батальон специального назначения 100). Передовой отряд, одетый в форму, выданную голландцами, проехал рано утром 10 мая 1940 года через Радерн и Ситтард на Маастрихт. Что случилось потом, до конца неизвестно. Можно только полагать наверняка, что один из мостов на дороге, ведущей в Маастрихт, был захвачен, но детонационный заряд не был извлечен. После ожесточенной перестрелки, в которой погиб командир этих фальшивых голландцев, лейтенант Хоке, все три моста были взорваны. Маастрихтское предприятие закончилось полным провалом, и у шефа абвера был подавленный вид, когда, приехав через несколько часов, он обнаружил, что все колонны с танками и грузовиками запрудили дороги, ведущие на Маастрихт, в нетерпении ожидая, когда инженерный корпус перебросит через реку полевой мост. Ибо маастрихтская операция была задумана именно для того, чтобы избежать этой потери времени при блиц-атаке.

Успех операции под Геннепом, выполненной частью батальона специального назначения 800 полка «Бранденбург» под командованием лейтенанта Вальтера, более или менее уравновесил неудачу под Маастрихтом; и, как только он услышал, что мосты Геннепа захвачены целыми, командующий 6-й армией, пробивавшейся сквозь узкую брешь между Рурмондом и Льежем, генерал фон Рейхенау смог немедленно отвести некоторые соединения, застрявшие у Маастрихта, на дорогу на Геннеп.

Это геннепское предприятие было самым тщательным образом спланировано и выполнено под частичным камуфляжем. Взвод разведки, переодетый в немецких пленных под голландским конвоем, захватил мост задолго до «часа зеро», и, прежде чем голландцы сумели прийти в себя от шока, колонна германских танков уже катила по важной переправе через Мез. «Пленными» были солдаты полка «Бранденбург» с ручными гранатами и автоматическими пистолетами, спрятанными под плащами. А «конвой» состоял из агентов фламандского националистического движения Муссерта, переодетых в форму голландских пограничников. Достижение чисто военной цели методами секретной службы – иными словами, тактическая координация действия регулярных войск и агентов – было успешно использовано впервые в этом деле у Геннепа.

В то время как отдел II абвера помогал открыть ворота для армии вторжения, отдел I взял на себя полевую разведку и сопровождал авангард. О его деятельности был составлен следующий рапорт:

«10 мая, в день зеро для Западной кампании, капитану 3-го ранга Кильвену было приказано организовать группу морских коммандос абвера в Кельн и присоединиться с ней к войскам, вступающим в Голландию. За исключением деятельности коммандос «Абвер-III», которые участвовали в Польской кампании, а сейчас сопровождали войска в Голландии, капитану 3-го ранга Кильвену не на что было ориентироваться при определении состава и вооружения группы, которую он должен был подготовить. Ей было приказано пробиваться вместе с теми частями сил вторжения, которые были выделены для захвата портов и прибрежных городов, а там собирать весь материал разведывательного характера, изучать его и сортировать как можно быстрее и сразу же переправлять все, что имеет непосредственную тактическую ценность, в военный штаб, руководящий операцией. А остальной материал должен быть впоследствии доставлен в штаб абвера в Берлине.

Из этого видно, что очень важно было обеспечить себя достаточным количеством машин. Группа коммандос была также усилена моторизованным взводом тайной полевой полиции и радистом, оснащенным шпионской радиостанцией AFU. Во время продвижения задача коммандос была расширена приказом оставлять в каждом важном порту небольшое подразделения для выполнения роли группы, передающей секретную разведывательную информацию. Через три дня, 13 мая, коммандос начали свое продвижение и впервые вступили в действие в районе Роттердама, достигнув самого города в то же время, что и передовые регулярные части. Особая важность придавалась захвату образцов дегазирующей аппаратуры – изобретения, которое, как говорят, способно нейтрализовать действие немецких магнитных мин. Ряд этих устройств был найден на различных кораблях, демонтирован и отправлен в Германию; а на одной верфи был найден план строительства всей этой аппаратуры.

Для того чтобы сделать Роттердам своим штабом на данный момент, коммандос отправили один взвод для присутствия при захвате Ден Хельдера, а другой – с войсками, продвигающимися на Антверпен. В обоих этих пунктах, как приказано, были оставлены группы передачи информации. Потом коммандос были приданы 4-й армии, к штабу которой они добрались через Брюссель и Мобеж, откуда они сопровождали армию фон Клейста в ее наступлении на порты Ла-Манша.

По каким-то удивительным причинам обороняющиеся французы не уничтожили ни свои архивы, ни даже различные документы в военных автомашинах, застрявших на мелководье возле пляжей, и в Булони, и в других портах была захвачена масса самого ценного материала. На британской авиабазе RAF в руки немцев попал шифр, используемый для связи между британской и французской армиями, вместе с ключом на май – июнь 1949 года.

Дальнейшее наступление привело вначале к Кале и Дюнкерку, затем на юго-запад к Ле-Трепору, Дьепу, Сен-Валери, Гавру и Руану и, наконец, к Бресту, и на юг до Рошфора. Тем временем немцы захватили архивы французского министерства морского флота в Париже.

Когда было заключено перемирие с Францией, Брест превратился в основную разведывательную базу, щупальца которой простирались в неоккупированную Францию, Северную Африку, на Иберийский полуостров и в саму Британию. Группа из отдела «Абвер-II» получила приказ проникнуть в Англию и разместить там диверсантов. Однако большие надежды, которые отводились базе в Бресте, не оправдались. То, что Канарис когда-то сказал о Вильгельмсхафене, полностью применимо к Бресту: «Невозможно заниматься разведывательной работой из столовой вооруженных сил».

Много было сказано о деятельности абвера в Ирландии, причем большая часть сказанного – грубое преувеличение или просто неправда. Незадолго до начала войны политика Германии предусматривала дружеские отношения с Британской империей. Ввиду этого «Абверу-II» было категорически запрещено иметь какие-либо дела с Ирландской республиканской армией как в Эйре, Ольстере, Великобритании, так и в Соединенных Штатах. Хотя абвер собрал определенное количество информации по Ирландии через агентов, посещавших эту страну, в военном отношении она не имела ценности.

Однако в месяцы, предшествующие войне, был установлен контакт с ведущей личностью в ирландской экономике – с человеком, который хотя и не был публично связан с ирландским республиканским движением, но считалось, что он имеет доступ к его лидерам. С началом войны этот контакт был еще ненадежен для того, чтобы использовать его как средство для взаимного обмена информацией. Абвер поэтому послал агента в Лондон через нейтральную страну. Этот человек должен был передать необходимые коды и т. п. тому ирландцу, ибо существовала надежда, что в конце концов можно будет установить радиосвязь между Ирландией и Германией. На деле же совершенно непрактично пытаться установить радиосвязь таким способом, и абверу пришлось полагаться на устные и письменные доклады, передаваемые через его собственных агентов, посещающих Ирландию через нейтральные страны. За всю войну до Германии добрался только один ирландский курьер.

В целом можно сказать, что, хотя лидеры ирландского республиканского движения были готовы в течение всей войны сотрудничать с немцами, тем не менее они не были готовы получать приказы из Германии. В это же время ИРА была ослаблена волной диверсий и пропагандистской деятельности, в которую она ввязалась в 1938 году главным образом в Ливерпуле и Лондоне, поскольку большая часть ее самых активных и способных членов была арестована и сейчас пребывала в тюрьме. Поэтому немцы старались, чтобы та мощь, которой ИРА обладала, была направлена скорее на военную, чем на политико-пропагандистскую деятельность.

Ввиду этого было решено отправить капитана доктора Гертца, офицера «Абвера-II» в Ирландию. Он должен был быть связным офицером между «Абвером-II» и командным штабом ИРА в Южной Ирландии. Ему были даны широкие полномочия по его усмотрению и в рамках вышеозначенных целей, и он был свободен действовать, как сочтет необходимым. Одной из его задач, однако, было установить радиосвязь с Берлином, если возможно.

Его миссия потерпела почти полный провал. Он приземлился на парашюте, но по ошибке в Северной Ирландии, а не в Южной. Он потерял свою рацию, которая была на другом парашюте, он был на грани захвата королевской полицией Ольстера. Когда после мучительного путешествия он, наконец, установил связь с ИРА в Эйре, обнаружилось, что эта организация расколота внутренними распрями. Фактически его время было настолько занято тем, чтобы помешать оппозиционной группе в ИРА выдать его властям свободного государства, что он так и не смог приступить к выполнению своих военных задач. Все это дело довело доктора Гертца до состояния нервной прострации, и он настроился было уже вернуться в Германию, но и это ему не удалось, потому что он был своевременно арестован полицией и интернирован. О серьезности, с которой он рассматривал свою миссию, и его лояльности к своим настоящим коллегам внутри ИРА говорит тот факт, что он покончил с собой, когда наконец ирландское правительство, поддавшись мощному дипломатическому давлению, согласилось передать его в руки англо-американцев.

Абвер был слегка, хотя и не намного, более успешен с ирландцами в Америке. ИРА имела прочную и эффективную организацию на Восточном побережье. Ее члены были хорошо обучены, особенно саботажу, – ими командовал бывший начальник штаба всей ИРА Син Рассел. Он приехал в Германию через Геную в апреле 1940 года безбилетником на борту американского лайнера «Джордж Вашингтон». В Соединенных Штатах стало слишком «жарко» для него, и к тому же он желал организовать сотрудничество с немцами. Абвер установил контакт с его людьми в Америке через подразделение абвера в Мехико, которое находилось в компетентных руках одного германского бизнесмена. Но скоро стало ясно, что американская ИРА не только антибританская по характеру, но и весьма антикапиталистическая. Как и их коллеги в Ирландии, они совершенно отказывались принимать указания из Германии. Фактически они сознательно действовали вопреки пожеланиям Германии, которая в то время стремилась избежать столкновений с Соединенными Штатами. Германское министерство иностранных дел абсолютно запретило всякий саботаж в Соединенных Штатах, но ИРА игнорировала это и старалась изо всех сил взрывать британские корабли и разрушать заводы, работающие на британцев. Позднее это подразделение абвера в Мехико пришлось закрыть из соображений безопасности. С началом вооруженных действий между Германией и СССР антикапиталистический уклон внутри американской ИРА сделал невозможными все перспективы сотрудничества между этой организацией и Германией.

Бывший начальник штаба ИРА остался в Берлине как протеже МИДа. Немецкие планы вторжения в Англию, как известно, не предусматривали одновременного нападения на Ирландию. Но предполагалось, что, когда развернется сражение в Великобритании, британцы, возможно, оккупируют свободное государство. Поэтому присутствие бывшего начальника штаба ИРА в то время имело некоторое значение; в действительности это было его высшее достижение. В случае британского вторжения в Эйре немцы намеревались поддерживать ожидаемое ирландское движение Сопротивления всеми имеющимися средствами, кроме фактической отправки войск. Это, как считалось, принесет максимальную выгоду германскому делу. Поэтому бывший начальник штаба был отправлен в Ирландию на подводной лодке, чтобы сделать необходимые приготовления. Однако даже это закончилось ничем, поскольку этот человек умер от приступа язвы пищевода на борту корабля и был похоронен в море; подводная лодка вернулась в Лориент.

После отказа от операции «Морской лев» главный интерес Германии в Ирландии состоял в том, чтобы эта страна оставалась нейтральной. Ввиду этого вся деятельность абвера была резко сокращена, а в одно время даже запрещена. Однако, когда битва за Атлантику достигла кульминации в 1942 году и в Англии остро почувствовали ценность ирландских портов, похоже, вновь возник риск британского вторжения. Теперь у немцев был свой советник по делам Ирландии – хорошо известный ирландский политик, который сделал впечатляющую карьеру, являясь в одно время офицером в Испанской республиканской интернациональной бригаде; был захвачен в плен и осужден на смерть Франко, но этот приговор позднее был заменен на тридцать лет тюрьмы, осужденный был освобожден благодаря вмешательству адмирала Канариса в 1940 году и доставлен в Германию. Это был трагически непрактичный человек, и перед концом войны он также умер. Его здоровье было подорвано его мучениями в испанской войне и в испанских тюрьмах.

Таким образом, деятельность «Абвера-II» в Ирландии во время Второй мировой войны, как мы увидим, была весьма незначительной и не имела никакого военного эффекта на ход войны. Причины этого не стоит искать далеко, и она вовсе не в постоянном невезении, как было в примере с доктором Гертцем, выброшенным не в том месте, со смертью бывшего начальника штаба ИРА и т. д. «Абвер-II» со своей сугубо военной задачей постоянно оказывался на ножах с МИДом, который, конечно, действовал из политических соображений. Министерство иностранных дел эффективно препятствовало всем планам «Абвера-II». Однако это не критика МИДа: весь ход Второй мировой войны показывает, как важно, чтобы военные планы играли роль второй скрипки при принятии политических решений.

То же самое относится к роли «Абвера-II» на Западе. После падения Франции и во время подготовки операции «Морской лев» отдел «Абвер-III» также оказался занят делами, имеющими небольшое значение, ибо поначалу не было никаких признаков попыток шпионажа или диверсии со стороны оппонентов. Французское население, похоже, было в шоке от событий, но комплекс «Я шпионю за шпионом» в самих войсках создавал огромный объем работы; акты диверсий виделись в каждом мыслимом типе ежедневных происшествий, и офицеры абвера были постоянно в движении, подтверждая, расследуя и созывая срочные совещания с различными командирами и их штабами. Особенно многочисленными были сообщения о диверсиях против телеграфных линий и о загадочных лучах и сигналах; но почти все из них, как выяснялось, имели совершенно безобидное объяснение.

В конце лета 1940 года появились новые задачи, когда та часть старых коммандос, которая все еще оставалась мобильной, была переведена в Париж и придана группе армий «А» в Сен-Жермене, где ей было приказано приступить к организации абверкоманд для операции «Морской лев» – вторжения в Британию. Для этой операции Верховный штаб предложил использовать две штурмовые армии – 18-ю и 9-ю, с 6-й армией в арьергарде. Каждая армия должна быть оснащена абверкомандой для активной разведки и абверкомандой отдела «Абвер-III» для борьбы с деятельностью вражеской Интеллидженс сервис. Особое внимание было уделено радиосвязи и картам, планам городов, планам верфей и других подобных сооружений, которые были собраны загодя и которые сейчас имели огромное значение для армий в их наступлении.

Когда в конце осени 1940 года от операции «Морской лев» окончательно отказались, отделение в Бресте возобновило свою прежнюю деятельность. К этому времени влияние первоначального шока, который так потряс французов, исчезло; демобилизованные французские солдаты вернулись по своим домам, и наиболее энергичные и предприимчивые среди них начали пробиваться к силам «Свободной Франции» под командованием де Голля. Большое их количество попыталось добраться до Англии из маленьких гаваней Бретани на рыбацких лодках, и многие из них считали, что они обязаны вернуться не с пустыми руками, а с информацией о германских оккупационных силах, их размещении и вооружении, какую они только смогут собрать. В свою очередь, разведка де Голля также стремилась проникнуть во Францию через эти французские порты. Поэтому контроль бесчисленных маленьких хуторов, разбросанных на пустынном и каменистом берегу Бретани, стал проблемой первостепенной важности; необходимо было организовать плотную сеть береговой и портовой охраны и патрулей. И это было дополнено формированием «Увеличенных сил наблюдения за береговой границей» – некоего вида милитаризованной таможни с ее штабом в Париже с офицерским составом только из офицеров запаса старого и нового вермахта, и укомплектована она была исключительно бывшими солдатами. Эта организация сотрудничала с абвером в самой лояльной манере.

На рубеже 1940—1941 годов эти новые меры принесли первые результаты, когда была схвачена группа, пытавшаяся добраться до Англии с очень подробными сообщениями о германских оккупационных силах и укреплениях на берегу Ла-Манша; вскоре после этого в немецкие руки попал траулер возле Бреста, на борту которого находились два британских агента с радиопередатчиком. Их подобрали в море в одной из точек встречи, где бретонские рыбаки встречались с товарищами, которым удавалось удрать в Англию и передать донесения и агентов. Траулеры, занятые ловлей сардины и тунца, имели радиус действия сто морских миль и могли оставаться в море в течение нескольких дней. Самым простым решением, конечно, было бы запретить всю ловлю рыбы или ограничить ее зоной прямой видимости вблизи побережья; но такие радикальные действия могли привести к потере ценной пищи.

Германские офицеры, дислоцированные в оккупированной Франции, были согласны в том, что разведка голлистов ведется в достойной и джентльменской манере; но все изменилось, когда на сцене появился воинствующий коммунизм.

Идея использования услужливости французских коммунистов перед Москвой как средства подрыва сопротивления французской армии и для саботажа военных поставок была предложена штабу абвера одним офицером учебного и тренировочного батальона специального назначения номер 800 – прототипа полка «Бранденбург» – очень давно. Однако она встретила колебания и сдержанность; Канарис сам был против этой идеи, ибо был слишком ярым антикоммунистом, чтобы это ему понравилось.

Тем не менее идея была уж очень хороша, чтобы ее отвергнуть с порога. В зимние месяцы 1939/40 года, которые войска на Западном фронте провели в бездействии, Информационный отдел министерства иностранных дел составил ряд листовок и брошюр, предназначенных для подрыва морали французской армии и базировавшихся в основном на двух лозунгах: «УМЕРЕТЬ ЗА ДАНЦИГ?» и «АНГЛИЧАНЕ ВОЮЮТ ДО ПОСЛЕДНЕГО ФРАНЦУЗА». Эти лозунги громко трубились через громкоговорители с берегов Рейна и Западной стены, и были распространены сотни тысяч брошюр с таким же текстом, некоторые самолетами, а некоторые были адресованы через почту отдельным людям по всей Франции. Особенно обильно разбрасывалась листовка «УМЕРЕТЬ ЗА ДАНЦИГ?». Для того чтобы они не бросались в глаза, но оставались неотличимыми от нормальной почты, эти листовки вкладывались в конверты любого мыслимого размера и цвета, а адреса наносились сотнями различных рук. Задача продвижения этой огромной массы бумаги в заданную страну была доверена абверу и другим государственным департаментам. Некоторые письма отправлялись в Швейцарии и в тогда еще нейтральной Бельгии, но большая часть уже с французскими марками провозилась контрабандой бельгийской организацией абвера во Францию, а там отправлялась по почте как обычно.

Абвер уже пользовался своими связями с членами и функционерами Бельгийской коммунистической партии для распространения во Франции пораженческих и антибританских листовок, и в то же время коммунистические агенты получали указания и технические инструкции в отношении актов саботажа во французской военной промышленности. Успешно использовалась идея «общей борьбы Германии и Советского Союза против капиталистических и империалистических западных держав» и дезертирство Тореза 6 октября 1939 года. Однако наиболее потрясающий пропагандистский эффект был создан декларацией Молотова 31 октября 1939 года, в которой он заявил: «Преступно принимать какое-либо участие в этой войне, которая является войной за уничтожение национал-социализма, замаскированной под борьбу от имени демократии».

Эта декларация была немедленно распространена в форме листовки с самолетов над всей Францией.

Для Канариса, как уже было сказано, вся идея сотрудничества с Советами была отвратительна, и он действительно терпел ее с величайшей неохотой; и, так как многие другие офицеры старой имперской эпохи отвергали ее в своих сердцах и поддерживали ее только с крайним колебанием и сдержанностью, связь с коммунистами поддерживалась главным образом двумя подчиненными чиновниками в военной разведке, и большей частью по их личной инициативе и на их ответственности.

Однако во время Французской кампании в мае 1940 года допросы пленных и другие источники подтверждали, что эти подрывные брошюры фактически нашли свой путь к войскам; многие из пленных все еще хранили эти листовки и предъявляли их в поддержку своих требований предпочтительного обращения. На базе этого доказательства был сформирован специальный штаб Н с задачей поддержания контакта с французскими коммунистами, но с новым набором лозунгов. Они сейчас были направлены против де Голля, который изображался как наемное орудие западного империализма, и против «реакционного» британского союзника, который так позорно бросил французов в беде. С помощью коммунистов был установлен контакт через Марсель с арабским националистским движением Destour (Destour – политическая партия в Тунисе, основанная в 1920 году и ставившая своей целью освобождение Туниса от французского колониального владычества. – Примеч. пер.) с задачей разжигания антибританских настроений во французской североафриканской колониальной армии. Последняя, однако, оказалась нечувствительной к подрывным влияниям, ибо ее совершенно не потрясла катастрофа в метрополии Франции, и только во флоте с его традиционно антибританскими симпатиями был достигнут какой-то успех.

С другой стороны, в оккупированной Франции коммунисты с огромным рвением работали над распространением подрывных брошюр, запущенных германской секретной службой, – во многих случаях, правда, совершенно не ведая об источнике, откуда появлялись эти листовки. Даже французская пресса принимала их всерьез. В июле 1940 года коммунистическая газета «Юманите» писала: «Генерал де Голль и другие марионетки британских финансовых кругов очень бы хотели видеть Францию, сражающуюся за Сити, но для этих джентльменов французский ответ таков: mot de Cambonne…» (вероятно, опечатка. Имеется в виду mot de Cambronne – дословно «слово Камбронна» (фр.) – знаменитый ответ Пьера Камбронна, командовавшего Старой гвардией Наполеона под Ватерлоо: «Дерьмо! Гвардия умирает, но не сдается». – Примеч. пер.)

В марте 1941 года другая газета En Avant писала: «Голлисты как представители банкиров Сити обвенчались с британским империализмом».

И 20 июня 1941 года за 48 часов до нападения Гитлера на Советский Союз «Юманите» заявила: «Де Голль и Катру поощряют убийство французов на благо британцев». Два дня спустя деятельность специального штаба Н внезапно прекратилась. С нападением на Россию 22 июня 1941 года французским коммунистам Кремль отдал новый приказ, и они подчинялись ему с тем же безусловным послушанием, как и прежде.

С этого времени германская оккупационная армия очутилась лицом к лицу с тесным и объединенным фронтом. Союз голлистов и коммунистов сформировал облик французского движения Сопротивления, и это был союз, которому было суждено сохранять его значение в течение длительного времени после официального прекращения военных действий.

С германской стороны борьба с деятельностью враждебных разведок поначалу находилась в руках вермахта. Но чем дольше длилась война, тем сильнее разгоралась борьба с движением Сопротивления, а вместе с этим до некоторой степени и борьба с вражескими разведслужбами была передана СД Гиммлера. СД имела свой устав и свои особенные методы, и, к сожалению, Верховный штаб по приказу Гитлера становился все более безжалостным в своих репрессивных мерах, особенно в позиции в отношении расстрела заложников. Абвер придерживался мнения, что расстрел заложников не только противоречит международным законам, но и, вовсе не достигая своей цели и вызывая ужас в сердцах людей, производит совершенно противоположный эффект. В то время как борьба с голлистами велась с обеих сторон в достойной и почетной манере, внедрение коммунистических террористов придало ей на французской стороне абсолютно другой характер. Живые и активные силы коммунизма скоро оттеснили умеренных голлистов от руководства, и с нарастающей частотой начались атаки на военнослужащих германских вооруженных сил, склады и другие военные объекты.

1942—1943 годы были примечательны большим расширением враждебного шпионажа и подрывной деятельности. Радисты и диверсанты перебрасывались в страну самыми мыслимыми способами, и к концу 1943 года началась систематическая инфильтрация организаторов групп Сопротивления, которая шла рука об руку с рейдами коммандос на береговые и другие изолированные объекты.

На рубеже 1941—1942 годов была раскрыта одна из крупнейших вражеских шпионских организаций, известных абверу как Organisation Interallie (Межсоюзническая организация), и было арестовано несколько сот человек. Эта организация состояла из широко распространенной шпионской сети под руководством бывшего офицера польского Генерального штаба и руководящего штаба, сформированного из представителей малых наций союзников. Она проделала великолепную работу и была более эффективной, чем британские или голлистские службы разведки.

После этого удара деятельность агентов в оккупированной Франции немного затихла на время, но в течение 1942 года она активизировалась с новой силой. Как и прежде, предпочтение отдавалось использованию одномачтовых рыболовных судов и небольших кораблей британского военно-морского флота в качестве средства для въезда и выезда.

Длинная береговая линия, и особенно побережье Бретани, изрезанное и испещренное мириадами маленьких заливов и бухт, исключала всякую возможность эффективного контроля. Еще один пользовавшийся популярностью маршрут пролегал через Испанию и Пиренеи, и здесь также было очень трудно организовать эффективную охрану. Самой огромной дырой в сети германской безопасности была, однако, линия демаркации между оккупированной и неоккупированной Францией, а Русская кампания так сократила мощь оккупационных войск, что как раз в этом месте эффективный контроль практически отсутствовал. Легкость, с которой можно было посылать донесения через демаркационную линию, и сравнительная безнаказанность вражеских агентов в использовании радиопередатчиков в неоккупированной зоне давали противной стороне большое дополнительное преимущество.

Наконец, существовал еще путь по воздуху. С возрастающей частотой стали поступать донесения о неопознанных самолетах, залетающих в воздушное пространство неоккупированной территории, совершающих круги над районами, совершенно лишенными военного интереса, выполняющих явно не разведывательные полеты и наверняка не сбрасывающих бомб. Что они сбрасывали, так это агентов и контейнеры с пропагандистскими материалами, оружием, боеприпасами, взрывчатыми материалами и инструкциями по их применению, а также все больше и больше раций.

Германская контрразведка достигла очень заметных успехов в борьбе с врагом. Но, конечно, чем значительнее был успех, тем более осмотрительными становились наши оппоненты. Если в первой половине 1942 года собиратель информации и радист были, в общем, одним и тем же лицом с, возможно, одним-двумя сотрудниками, то скоро стало обычным делом, когда один шеф руководил целой группой агентов, которые чаще всего были совершенно незнакомы друг с другом. Поэтому было недостаточно ликвидировать обнаруженный вражеский радиопередатчик, если дальнейшие связи оператора оставались неизвестными.

В помощь контрразведке были отряжены роты радиосвязи вермахта и военной полиции, оснащенные аппаратурой пеленгации, способной установить примерное место нахождения вражеского передатчика. Помимо фиксированных станций пеленгации, были также мобильные подразделения, замаскированные под обычные гражданские автомобили с гражданским номерными знаками и занятые людьми в гражданской одежде, которые разъезжали по сельской местности. Имелась также аппаратура Nahfeld, которая приходила в действие, когда одна из стационарных или мобильных станций подтверждала присутствие вражеского передатчика. Эта точная аппаратура была особенно полезной в густонаселенных районах, когда передатчик находился в конкретном квартале города и надо было установить его точное местоположение. И даже в этих случаях вмешательство было крайне трудным и требовало интенсивного наблюдения за каждым отдельным домом, а в случае многоэтажных домов – за каждым этажом.

Техническое определение места передатчика ни в коем случае не являлось последним шагом. Работу абвера, то есть проникновение в сеть противника, необходимо было продолжать с еще большей энергией. Арест вражеского радиста – это лишь половина сражения.

В 1942 году немцам впервые удалось во Франции перевербовать вражеского радиста – то есть заставить его продолжать работу со своей рацией и со своим шифром, посылая в свой штаб донесения, подготовленные для него его новыми хозяевами. В этом случае соперником была британская служба разведки, скрестить мечи с которой было и стоящим делом, и удовольствием. Поддержание такого рода переписки по радио – вовсе не легкое дело. Оператора нельзя чересчур нашпиговывать дезинформацией, а он должен отправлять сообщения, в которых тщательно смешаны и сбалансированы истина и выдумка. Чтобы продолжать успешно вводить в заблуждение противника таким путем, необходима строгая централизация контроля, ибо, очевидно, если будет семь нянек, то игру станет невозможно вести, а разумная смесь правды и фикции будет безнадежно испорчена. Поэтому такая задача была возложена на саму группу III D абвера. Только в исключительных случаях допускалась некоторая децентрализация; но всегда надо было советоваться с Берлином, особенно при ответе на любые конкретные вопросы, задаваемые противником.

Эти взаимные обмены с британской службой разведки длились разные периоды времени, и некоторые поддерживались весьма долго. Не всегда требовалось перевербовать радиста; иногда немцам везло, и в их руки попадался радист со своей рацией, позывными и шифрами до того, как он начинал работать, и тогда можно было установить и поддерживать контакт с использованием вражеского оператора. Например, многие месяцы британская служба разведки находилась в заблуждении, веря в существование группы Сопротивления, совершавшей всевозможные акты диверсий вроде разрушений, крушений поездов, нападений на персонал вермахта и т. п. Используя нападения, которые в самом деле имели место, вместе с нападениями, которые были предотвращены, а также подсовывая во французскую печать ложные сообщения, было возможно перехитрить любую проверку, которая могла бы положить конец этой игре.

Эта группа-фантом Сопротивления пользовалась такой надежной репутацией в Британии, что все оружие, взрывчатые материалы и прочее, что запрашивалось по радио для нее, срочно выбрасывалось британской авиацией в условленные места; и штаб абвера постепенно накопил целый арсенал оружия, боеприпасов и взрывчатки разного рода. Немцам особенно приятно было получать пластиковую взрывчатку – тестообразную субстанцию, которую можно было прилепить к объекту, подлежащему уничтожению. И еще была целая куча внешне безобидных предметов вроде банок с джемом и продуктами, бутылок с моторным маслом, особенно хорошо знакомых бутылок компании «Шелл»; и, помимо обычных револьверов, было очень приятно получать легкие автоматы «Стен». Британский поставщик королевского двора не ограничивался посылкой только оружия и военных запасов; продовольствие и предметы роскоши лились дождем, и абвер скоро создал неплохой запас таких редкостей, как сигареты и настоящий кофе.

Организация сброса этих посылок всегда была нервным занятием. Надо было тщательно подобрать площадку, расставить нужные световые сигналы, подготовить приемную группу для получения контейнеров и любого агента, которого могут сбросить вместе с ними. Трудность задачи умножалась тем, что приемку надо было провести в штатском и чтобы об этом не знали немецкие войска, которые могли быть расквартированы поблизости, потому что они не были обучены для такого рода работы и их вмешательство, скорее всего, привело бы к катастрофе и разрыву драгоценной цепочки радиообмена. Кроме того, любые сброшенные агенты должны поверить, по крайней мере вначале, что они действительно встретили настоящую группу приемки от движения Сопротивления.

Некоторое время штаб абвера имел не менее пяти отдельных линий связи с британской разведкой. В целом между апрелем 1942 и мартом 1943 года ему удалось обезвредить свыше восьмидесяти вражеских радиопередатчиков и захватить большинство радистов и аппаратуры. В некоторых случаях, особенно когда оппоненты принимали меры предосторожности, имея несколько радиопередатчиков в нескольких домах для пользования одним радистом, можно было поймать только оператора или найти только один передатчик. Но, как только выяснилось, что принимаются такие меры предосторожности, были использованы приемы, которые обесценили такие предосторожности. В марте 1943 года в первоначально оккупированной зоне было только шесть действующих вражеских радиопередатчиков, а во вновь оккупированной зоне было уже около двадцати. И тут абвер доказал, что стоит кое-чего.

Эти радиосвязи с врагом также навели абвер на след части советской шпионской организации, известной как «Красная капелла», которая работала во Франции и о которой я должен больше рассказать в главе, посвященной Советской России. Во главе ее стоял лейтенант запаса ВВС Шульце-Бойзен, работавший в министерстве авиации, которому удалось также устроить некоторых из своих агентов в самом абвере. После того как неоднократно происходили неудачи в заброске агентов отдела «Абвер-II» на парашютах и как они были отнесены на счет ошибок в технической подготовке, к министерству авиации обратились с просьбой прислать офицера, имеющего опыт в парашютных прыжках, чтобы он взял на себя руководство подготовкой и выполнением будущих операций. Шульце-Бойзену удалось пристроить сюда некоего лейтенанта Голлнова, который был членом его организации и который смог держать его в курсе всех планов абвера. Потом, однако, расследование силами гестапо не смогло обнаружить никаких признаков того, что он воспользовался своими возможностями. Попытка гестапо извлечь выгоду из присутствия Голлнова в отделе «Абвер-II» не имела успеха, и все дело ограничилось теми членами организации, которые сумели устроиться в министерстве авиации.

Одна часть этой организации работала во Франции под руководством советского офицера разведки. Ему удалось добиться расположения различных женщин-сотрудниц, работавших в канцеляриях главнокомандующего войсками в оккупированной Франции. Секретарша начальника одного из отделений военной администрации, работавшая в вспомогательном отделе канцелярии главнокомандующего в палате депутатов, оказала ему неоценимую помощь. Это она познакомила его с другими подчиненными в канцелярии главнокомандующего и с несколькими офицерами – все на чисто социальной основе. Она не только доставляла этому русскому секретные материалы, но и даже снабдила его печатью канцелярии. Другие работники и офицеры, замешанные в этом деле, были виновны лишь в том, что в обычной светской беседе неосторожно упоминали вопросы, которые необходимо было держать в секрете. Русский и его главная сообщница были арестованы до того, как был нанесен какой-либо серьезный ущерб. Потом выяснилось, что эта женщина была принята на работу, не пройдя обычной проверки службой безопасности, и что она была женой немца, живущего в Париже, и многие годы до этого работала артисткой варьете в Советской России.

Кстати, делались попытки прославить «Красную капеллу» и придать ей характер какого-то подпольного движения Сопротивления. Весьма вероятно, что в рядах организации были абсолютно искренние люди, честно верившие, что поддерживают чисто внутреннюю организацию, враждебную нацистскому режиму. Однако ничто не может изменить того факта, что «Красная капелла» была исключительно советской шпионской организацией, совершившей акт предательства в огромном масштабе.

Рейды британских коммандос на французское побережье начиная с 1942 года добавили абверу новые задачи. Первая более-менее вражеская вылазка – налет на германскую базу обнаружения и орудийной наводки – установку, которая, грубо говоря, соответствовала британской радарной станции. Выбранный объект находился на побережье возле Этреты между Фекамом и Гавром, а гарнизон его состоял из нескольких военнослужащих ВВС. Под прикрытием темноты британская диверсионная группа сумела высадиться на берег незамеченной и одолеть слабый гарнизон, захватив одного пленного. До того, как расположенные поблизости войска сумели вмешаться в события и отбросить налетчиков в их десантные лодки, у британцев была куча времени на то, чтобы разобрать и забрать с собой самые важные блоки аппаратуры «Фрейя» и «Вюрцбург», которые они так хотели добыть.

В результате первого налета коммандос штаб абвера получил приказ подготовить и прислать в Верховный штаб детальный рапорт, не только освещающий эти события, но и содержащий замечания по действующим мерам безопасности, факты какого-либо нарушения противником международных законов и предложения по улучшению оборонительных мер. Со своей стороны, абвер полностью осознавал, какой потенциальной опасностью могут стать эти рейды британских коммандос.

Но, несмотря на усиление берегового контроля, рейды становились все чаще и обширнее. На острове Сарк в Ла-Манше был схвачен и взят в плен береговой патруль примерно из десяти человек. Одному удалось бежать, и он доложил, что, вопреки международному закону, на пленных надевали наручники, пока их переправляли на десантный корабль. Верховное командование немедленно приказало, чтобы впредь всех британских пленных заковывали в наручники, и с этого инцидента последовал довольно долгий период взаимных репрессий с обеих сторон.

Гораздо крупнее по масштабу был рейд на Сен-Назер. Противнику удалось протаранить ворота судоходного шлюза в гавань своим эсминцем, который использовался чуть ли не как брандер, – самый неприятный успех с немецкой точки зрения, потому что этот шлюз применялся как сухой док. Сама атака была отражена с большими потерями, а с еще не затонувшего эсминца удалось спасти копии полных приказов по всей экспедиции и также удалось обезвредить мощный заряд взрывчатки, который бы в противном случае причинил значительный ущерб.

Разведка силой большого масштаба была проведена против Дьепа, и она, благодаря оказанному немецким гарнизоном сопротивлению, была отбита с тяжелыми потерями в людях и технике для врага. Некий офицер старой морской пехоты Западной кампании обнаружил на одном из десантных судов полный боевой приказ, а допрос пленных позволил получить крайне интересную информацию.

Из характера операции и метода, которым она была осуществлена, стало очевидно, что целью налета было не просто нанести ущерб и связать войска, но и также собрать данные для подготовки вторжения и открытия второго фронта в Европе.

Всегда в пользу любой попытки вторжения был тот факт, что западные оккупированные территории были исключительно слабы по количеству войск, и потому легко понять тревогу ответственных за оборону штабов. Для того чтобы получить четкую картину о намерениях противника, абвер занялся тщательной оценкой всей информации от агентов и из других источников, связанных с целями разведки противника; на крупномасштабные карты были нанесены все эти объекты разведки, будь то географические пункты или дислокации войск, с указанием даты, и предпринята попытка сделать выводы в отношении возможных намерений вторжения противника. К началу 1943 года начала вырисовываться четкая система точек, представлявших наибольший интерес для вражеской разведки. Она была сосредоточена вблизи от Па-де-Кале, эстуария Сены и сектора к западу от Бордо. Вспомогательными целями могли быть французский южный берег между Сетом и Марселем и западное побережье Бретани.

Для немцев представлялось загадкой, почему эти рейды коммандос проводились в явно гангстерской манере: участники красили черным руки и лица и надевали специальную камуфляжную одежду.

Позднее с незначительным успехом был проведен налет на Порт-ан-Бессен в эстуарии Сены, и еще один – против Каскетса, в котором были захвачены один сержант и два солдата. Нападение, осуществленное в декабре 1942 года против немецких нарушителей блокады в эстуарии Жиронды, с другой стороны, было самым успешным, хотя, по мнению абвера, его можно было предотвратить. За несколько дней до этого случилось так, что два британских солдата Королевской морской пехоты, как обычно, с закрашенными черной краской руками и лицами были схвачены в Пуант-де-Грав на оконечности эстуария Жиронды. На них была форма, хорошо подходившая для этого типа предприятия, с нашивками, указывающими звание, и при допросе они выдали свое звание и номер части. К сожалению, допрос велся не офицерами абвера и вообще не офицерами, хоть как-то пригодными для допроса пленных, и никаких положительных результатов он не дал; к тому же никакого последующего допроса офицерами абвера не состоялось, потому что пленные были тут же расстреляны согласно приказу Гитлера «О диверсантах».

Спустя несколько дней после пленения этих солдат группа кораблей, прорывавшихся сквозь блокаду на трассе Европа – Япония, была потоплена пластиковыми бомбами, пока они стояли на якоре в гавани Бордо. Британская субмарина в эстуарии Жиронды спустила шесть разборных лодок, каждой управляли два офицера или сержанта Королевской морской пехоты, которые затем поднялись по Жиронде до самого Бордо. Одна лодка затонула вскоре после спуска, а ее пассажиры добрались до берега вплавь; это как раз были двое пленных, о которых шла речь выше. Остальные прошли длинный эстуарий Жиронды до самого Бордо, прячась днем в прибрежных камышах, и таким образом добрались до места назначения и успешно атаковали свои объекты. Несколько человек было взято в плен, немногие были убиты, а остальные благополучно добрались до испанской границы; на пленных были найдены карты и инструкции для бегства через Испанию.

Это предприятие было великолепно спланировано; оно было выполнено с крайней дерзостью и достигло существенного успеха. Оно привело, как можно себе представить, к введению мер, имеющих решающее значение для работы абвера во Франции, которые были направлены на то, чтобы провести линию разграничения между работой вермахта и деятельностью организации Гиммлера.

По мере того как его сфера контроля неуклонно увеличивалась, Гиммлер настаивал на роспуске тайной полевой полиции во Франции и передаче ее функций и полномочий полиции безопасности и службе безопасности. Летом 1942 года от фюрера пришел приказ по этому поводу, и в то же время вся исполнительная власть в оккупированной Франции была отобрана у военного командира и передана вновь созданному департаменту командующего полицией безопасности и службами безопасности во Франции; таким образом, эти две последние организации удовлетворили свои давние амбиции и взяли на себя наконец-то контрразведку. Задача абвера при этом стала значительно труднее, потому что теперь он не только не мог отдавать приказы тайной полевой полиции, но и сам был вынужден обращаться к тайной полиции и службе безопасности за помощью; и жесткие репрессивные меры, введенные последними, просто привели к неуклонному росту движения Сопротивления.

Оккупация первоначально незанятой зоны Франции, последовавшая после англо-американских десантов в Северной Африке в конце 1942 года, придала новый импульс движению Сопротивления. Имевшиеся в наличии для этой оккупации германские войска были количественно слишком слабы, чтобы обеспечить поддержание закона и порядка в стране, и безлюдные места Центрального массива, Севенн и районов Альп очень быстро стали убежищем для бойцов Сопротивления.

Деятельность абвера во Франции, однако, не ограничивалась с враждебными разведслужбами и борьбой с теми, кто оказывал движению Сопротивления помощь извне. Со временем возможностей для проведения разведывательной работы в других частях мира становилось все меньше и меньше, и поэтому абвер был вынужден устанавливать контакты с внешним миром через французское атлантическое побережье. Для этого требовались люди с опытом дальних плаваний: среди них выделялся капитан Ниссен. Он представил следующий отчет о трех проведенных им экспедициях:

«В начале июня 1940 года я был вызван как сапер, ранее служивший в учебном полку особого назначения 800, «Бранденбург». Без какой-либо предварительной подготовки я, все еще гражданский человек, получил приказ отправиться через Голландию и Бельгию во Францию, а там отыскать судно, пригодное для переброски агентов через Ла-Манш в Англию или Ирландию. Вслед за быстро наступающими германскими армиями я добрался до атлантического побережья Франции и в небольшом рыбацком порту Камаре-сюр-Мер в заливе Бреста нашел маленькую тридцатифутовую яхту, построенную и снаряженную как рыболовное судно. Она принадлежала французскому полковнику, военному атташе во французской миссии в Берне, чья жена бежала из Парижа и жила в данное время на этой яхте.

Я сообщил этой даме, что с сожалением вынужден попросить ее поискать другое жилище на берегу, поскольку считаю ее яхту пригодной для моих целей. Когда я доложил в абвер о своей находке, мне было приказано подготовить судно к определенному дню к использованию и высадить незаметно трех агентов в любом месте Южной Ирландии, которое я сочту удобным для этого.

Предположительно, чтобы уберечь судно от конфискации германскими войсками, винт с него был снят, и, так как я не был в состоянии отыскать ему замену за столь короткое время, мне пришлось решать свою задачу плаванием лишь только под парусом. Что касается экипажа, соседняя база в Бресте прислала мне совершенно пьяного бретонского рыбака примерно шестидесяти лет, которого подыскал для нас французский агент. Мои три пассажира были двумя молодыми немцами, родившимися в Южной Африке, и один индиец, живший в Гамбурге, где работал агентом по снабжению кораблей. Мои обязанности были ограничены выполнением функций капитана, и я не имел никакого понятия об их миссии.

Сперва я взял курс строго на запад, в Северную Атлантику, потом слегка повернул на север, а затем на восток, направляясь к южному побережью Ирландии. После трех дней плавания я высадил своих пассажиров на маленькой шлюпке под покровом темноты в заливе Балтимор возле Фастнет-Рока на юго-западной оконечности Ирландии. Я хотел было в течение ночи удалиться от ирландского побережья, но ветер, бывший до сих пор сильным, внезапно полностью затих, и я беспомощно дрейфовал вдоль берега до наступления утра. Яхта была закамуфлирована под французское рыболовное судно, и я поднял французский флаг, вероятно, благодаря которому два британских военных корабля прошли мимо меня без замечаний. Спустя семь дней я прибыл целым и невредимым в Брест.

Успешное окончание моего путешествия при одиночном плавании в немалой степени обязано тому, что мой старый бретонский рыбак оказался одним из лучших моряков, с какими мне доводилось ходить.

В октябре 1940 года мне было приказано отделом «Абвер-II» тайно высадить двух агентов в заливе Слиго на северо-западе Ирландии. В этой операции я командовал одним из знаменитых французских траулеров на тунца Anni Braz Bihen из Дуарненеза; я хорошо закамуфлировал корабль и подготовил его к выходу в море, и в назначенный для отплыва день мне прислали команду из четырех французов с датчанином-инженером. К нечастью, эти четыре француза оказались совершенно бесполезными как моряки, в то время как датчанин так заболел морской болезнью в шторм, в который мы попали на траверзе Лимерика и в ста пятидесяти морских милях к западу от Ирландии, что был совсем неспособен обслуживать двигатели и допустил утечку сжатого воздуха из нашего последнего баллона, который мы использовали для запуска дизельного двигателя. Шторм бушевал пять дней, и с огромнейшим трудом и с минимумом парусов я удержал наше судно на плаву. Без двигателей я был вынужден отказаться от продолжения пути и со своей беспомощной командой поплыл назад в порт отплытия. Данный мне иностранный экипаж оказался совершенно бесполезным, но два немецких солдата, какими бы неопытными они ни были, оказали мне огромную помощь и показали себя первоклассными во всех отношениях парнями.

Когда я явился в отдел «Абвер-II» в Верховном командовании, мне сказали, что из-за более жесткой блокады задача отправки агентов за границу на нейтральных судах стала чрезвычайно трудной, если не невозможной. На вопрос, вижу ли я какую-нибудь возможность преодоления этой проблемы, я ответил, что иногда вполне возможно высадить агентов даже на самых маленьких судах при условии, что они будут добросовестно оснащены по-морскому и надлежаще оборудованы и укомплектованы. При условии, что мне разрешат самому выбирать корабль и отбирать экипаж, я готов, сказал я, взяться за такую операцию.

Тогда мне было поручено найти подходящее судно, оборудовать его и собрать команду для плавания в некий порт к югу от Буэнос-Айреса в Аргентине. В гавани Пэмполь я нашел океанскую яхту, построенную в Англии, которую знал еще до войны и которую наши местные морские власти реквизировали для меня у ее французского владельца. За четыре месяца мне удалось подготовить судно для плавания продолжительностью пять месяцев без захода в порт и набрать добровольцев, состоявших из германских матросов дальнего плавания и яхтсменов, причем все они имели необходимую профессиональную квалификацию и опыт и обещали, помимо этого, превратиться в преданную и надежную команду корабля. Это последнее условие, по моему мнению, являлось важнейшим условием успешного выполнения операции. И действительно, экипаж получился настолько отличным, что любой из его членов мог управлять судном по крайней мере так же хорошо, как и я.

В подготовительный период мне в Верховном командовании сообщили точные подробности этого плана. Прежде всего, мы не направляемся в Аргентину, но берем с собой одного бура (бур – голландский поселенец в Южной Африке. – Примеч. пер.) по имени Бобби Лейбрандт и радиста в Южную Африку. Лейбрандт хотел, чтобы его высадили на пустынном берегу как можно ближе к Кейптауну. После изучения нужного участка берега я решил высадить его возле Грин-Ривер примерно в ста пятидесяти милях к северу от Кейптауна, где два скальных образования, известных под названием «Близнецы», защищают пляж от гигантских волн, характерных для всего африканского побережья.

1 апреля 1941 года я доложил о готовности корабля к отплытию. За день до отбытия прибыл Бобби Лейбрандт в сопровождении радиста с очень внушительным количеством снаряжения, которое состояло из материалов для диверсий и двух радиостанций.

В документах яхта фигурировала как вспомогательный военный корабль германского ВМФ под моей командой как лейтенанта флота. Экипаж, включая Лейбрандта и радиста, также был представлен как германские старшины морского флота и снабжен нужными расчетными книжками.

2 апреля яхту отбуксировали из Пэмполя в залив Бреста два патрульных корабля германского флота, и 3 апреля мы вышли в море из Камере-сюр-Мер. С самого начала нас преследовала очень плохая погода, и Лейбрандт болел морской болезнью несколько дней подряд. Мы намеренно отплыли далеко на запад в Северную Атлантику перед тем, как повернуть на юг, чтобы избежать как можно дольше встреч с британской разведывательной авиацией и держаться подальше от маршрутов британских конвоев, идущих из Африки в Европу. Было договорено, что в случае опасности в море мы будем говорить, что это – американская яхта.

Через примерно десять дней Лейбрандт оправился от морской болезни, и капитан приказал ему приготовить весь диверсионный материал, чтобы выбросить его за борт на случай, если нас остановит какой-нибудь вражеский корабль. Он отказался подчиниться этому приказу на том основании, что, как бур, он не подпадает под юрисдикцию германского капитана. Он также отказался позволить радисту сопровождать его на берегу, потому что, как он заявил, этот человек не говорит по-английски и поэтому станет только источником опасности для Лейбрандта в Южной Африке.

За Азорскими островами вдруг из облаков появился самолет и завис над яхтой. Это был британский самолет, и он с подозрением делал над нами круги, но, когда мы дружески помахали ему, он улетел. Однако после такого беспокойства мы стали внимательнее вести наблюдение, благодаря чему могли с помощью своевременного и ускользающего маневра держаться вне маршрутов всяких вражеских самолетов, которые неожиданно возникали на горизонте. Сейчас погода улучшилась, и мы продвинулись далеко вперед.

4 мая 1941 года мы пересекли экватор; 8 мая выяснилось, что главный бак с водой протекает. Нам удалось его спешно отремонтировать, но из-за этого я стал сомневаться, сможем ли мы продолжить плавание.

14 мая на расстоянии примерно двадцати пяти морских миль мы прошли мимо острова Тринидад возле берегов Бразилии. 28 мая мы достигли широты 29°22 – самой южной точки путешествия. Погода неуклонно ухудшалась, но по-прежнему господствовал ветер с запада, и это помогало нам в продвижении к африканскому берегу. 31 мая на корабль налетел очень сильный ураган с юго-востока, длившийся два с половиной дня, во время которого судно удалось уберечь от серьезной опасности только благодаря мастерству его экипажа.

3 июня мы прошли на расстоянии примерно пяти миль мимо парохода, шедшего в противоположном направлении, который, однако, нас не заметил. 7 июня попали в еще один сильный шторм и были вынуждены лечь в дрейф на несколько дней. Когда ветер утих, мы взяли курс на африканский берег. Затянутое облаками небо и непрерывный густой туман исключали всякую возможность каких-то точных астрономических наблюдений, и мы продолжали плыть в приблизительном направлении к берегу. На следующий день непогода опять не позволила мне установить наше местоположение, но я продолжал держать тот же курс и в ночь с 8 на 9 июня. Стоял плотный туман, и были сделаны все приготовления для высадки Лейбрандта на берег. Его багаж был сложен в надувную лодку и надежно закреплен, и мы собирались при первой же возможности высадить его ночью. Несколько замеров эхолотом показали, что мы находимся вблизи от берега, но мы не могли сказать, правильно ли подходим к берегу. На борту царила напряженность. Ветер заметно стих. Задолго до того, как стал заметен берег, наше обоняние подсказало нам, что мы близко от берега.

И тут мы поплыли с двигателем по направлению к берегу, который был виден перед нами в ярком лунном свете. В страшной спешке были выполнены замеры, и, к своему восторгу, мы обнаружили, что прибыли точно в пункт назначения, к «Близнецам» – замечательное достижение в навигации со стороны Пауля Теме, который, увы, был позднее убит. Лейбрандт отчаянно греб веслами к берегу. Яхта тут же легла на другой галс и через несколько минут опять исчезла в густом тумане, который стал таким благом для нашей операции.

Наша миссия была выполнена, и мы надеялись, что сможем доставить корабль и команду домой целыми и невредимыми. Все путешествие длилось шестьдесят семь дней, в течение которых было покрыто расстояние 8111 морских миль.

12 июня мы прошли мимо парохода, который быстро приближался к нам, идя встречным курсом, но, к счастью, этот корабль оказался португальским. Однако уже на следующий день – и, конечно, это была пятница тринадцатого – мы заметили еще один пароход, который подошел к нам так быстро, что мы не успели увернуться от него. Корабль шел прямо на нас и оказался британским вспомогательным крейсером. Он приказал нам сигналами остановиться и сообщить название и государственную принадлежность. Это был самый критический момент во всем плавании, и мы были несказанно рады тому, что благополучно высадили на берег своего пассажира вместе с его подозрительным багажом. Хотя на борту мы были как военные моряки, в целях маскировки мы были одеты в старое тряпье крысоловов и на борту не было никаких признаков дисциплины. Мы спокойно продолжали плыть своим курсом, не обращая внимания на сигналы – слишком хорошо понятные, – которые подавал нам этот корабль. Но наши сердца явно ушли в пятки при неприятной мысли, что, скорее всего, остальную часть войны мы проведем как военнопленные. Вражеский корабль подошел уже на расстояние слышимости, и мы могли разглядеть офицеров в форме и команду, готовую спустить шлюпку. Я сделал глубокий глоток из своей фляжки с бренди и приказал поднять американский вымпел.

«Что это за корабль?» – раздался оклик над водой.

«Уайт стар», – ответил я с типичным акцентом янки.

«Куда идете?»

«В страну господа нашего!»

«У вас все в порядке?»

«Да, спасибо, все о'кей».

Похоже, это убедило капитана вспомогательного крейсера, что мы – действительно американская яхта, и, пока мы медленно возвращались на прежний курс, его команда по-дружески попрощалась с нами, прокричав: «Гип-гип-ура Рузвельту!»

На это мы дали патриотический ответ, и все обошлось хорошо.

В то время существовала большая опасность, что американцы в любой момент могут занять Азорские острова; поэтому мы решили не возвращаться во Францию, а направиться в испанский порт Вилья-Сиснерос в Рио-де-Оро испанского Марокко.

22 июня мы добрались до цели, и путешествие закончилось. Точно за ПО дней мы проплыли расстояние в 14 128 морских миль. У нашего корабля водоизмещение составляло 34 тонны, он имел оснастку по типу куттера (одномачтовый парусный корабль с косым, обычно гафельным парусным вооружением. – Примеч. пер.), с парусом в 60 футов и общую поверхность 430 квадратных футов.

Лейбрандт на несколько месяцев стал для южноафриканских властей источником больших неприятностей; совместно со своими политическими единомышленниками он организовал серию диверсионных взрывов и очень интенсивную подпольную антибританскую пропаганду. Но в конце концов он потерпел неудачу. Его схватили, но ему удалось спасти свою жизнь».

Базировавшийся во Франции абвер занимался многими проектами. В соответствии с политикой децентрализации, проводившейся адмиралом Канарисом, планы реализации этих проектов составлялись и выполнялись прямо на месте людьми, имевшими для этого удобную базу. Пример результатов, к которым это могло привести – хотя географически не столь впечатляюще, как высадка бура у «Близнецов», – связан с провалившимся проектом растительного масла.

Это был план восполнить нехватку в Европе жиров путем использования растительного масла и других жиров французской Западной Африки. Частично из-за невозможности их перевозки и частично в результате их непрерывного накопления были построены огромные склады, и потенциальные поставки урожая масличных культур всех сортов на этих территориях были так велики, что, если бы только удалось обеспечить их доставку, их оказалось бы более чем достаточно, чтобы удовлетворить потребности всей Европы. Однако из-за британских морских операций в данное время их было невозможно завозить в достаточном количестве даже для нужд Северной Африки и неоккупированной Франции. Поэтому надо было найти нечто другое для обеспечения этих ценных поставок в Европу.

С этой целью и в сотрудничестве с правительством Виши было предложено собрать и отправить как можно больше обычных небольших мясорубок и измельчителей, которые только можно отыскать во всей Франции и Германии. С их помощью масличные культуры – хотя и примитивно – можно подвергать выжиманию, и далее надо построить трубопровод для перекачки полученного масла в какой-нибудь порт Северной Африки.

Ожидалось, что этот метод обеспечит ежегодное получение примерно 200 тысяч тонн масла. Конечно, решающим условием была поддержка правительства Виши и германских властей, потому что только через сотрудничество этих двух сторон план можно будет реализовать.

Как обычно, предварительная подготовка сопровождалась многочисленными отсрочками. Однако наконец соглашение было в принципе достигнуто и была послана экспедиция для изучения трассы, по которой пройдет проектируемый трубопровод от изгиба реки Нигер до побережья Северной Африки. Экспедиция была организована в три колонны; к ней были прикомандированы знающие офицеры Французской колониальной службы, хорошо знакомые с местностью, которую придется пересечь, и она была оснащена специальными автомашинами для путешествия через пустыню.

Абверу удалось внедрить нескольких агентов в состав экспедиции с заданием сообщать по радио обо всем замеченном ими и представляющем военный интерес, и особенно о левой колонне, которая шла на восток от изгиба Нигера в общем направлении на массив Тибести.

Экспедиция отбыла из Марселя в конце октября 1942 года. Но из-за задержек, вызванных бюрократией, как французской, так и немецкой, она все еще находилась в городе Алжире, когда 8 ноября высадились англо-американские войска и ей пришел преждевременный конец.

Испания доставляла проблемы совершенно иного порядка, поскольку она была и нейтральной, и дружественной по отношению к Германии. И здесь такт и личность адмирала Канариса имели огромное значение и большую ценность для абвера. Возможно, нигде, кроме Испании, высокие качества Канариса не оказали наибольшую прямую службу интересам Германии.

Привязанность Канариса к Испании и испанцам была глубокой и искренней. Именно там он искал убежище в Первую мировую войну, а борьба Франко против коммунизма совпадала с его собственной непримиримой антибольшевистской точкой зрения. Можно сомневаться, была ли помощь Германии Франко во время гражданской войны единственно результатом настойчивости Канариса, как это часто заявляется в прессе в последние годы. Но он наверняка всей душой и из самых искренних побуждений поддерживал германское вмешательство.

С легионом «Кондор» в Испанию прилетела мощная группа специалистов абвера, которая позднее, когда гражданская война закончилась, превратилась в военную организацию и которая во время Второй мировой войны имела огромнейшее значение. Высокая репутация, которой Канарис пользовался в Испании, и узы дружбы, связывавшие его с Франко и многими его генералами дней гражданской войны, такими как Йордана, ставший потом министром иностранных дел, и Вигон, начальник Генерального штаба, имели очень большое значение для службы разведки. Из Испании была организована разведка в Британии и Франции, а отделения военной организации были созданы в Сан-Себастьяне, Барселоне, Альхесирасе и Тетуане в испанском Марокко.

Отделение в Альхесирасе, которое вело непрерывное наблюдение за судоходством через Гибралтарский пролив, также имело огромную ценность для германского флота. Тот факт, что ежедневно многие сотни испанских рабочих пересекали границу между Ла-Линеа и Гибралтаром и возвращались назад, здорово облегчал наблюдение за гаванью и разведку самой крепости. Фотографии скалы делались периодически с помощью телескопических камер из виллы на берегу залива Альхесирас; в увеличенном виде, собранные в одно составное изображение, снимки позволяли четко разглядеть каждую пулеметную установку и зенитную батарею. Точно так же судоходство было под наблюдением как днем, так и ночью с помощью специальных ночных линз, и в координации с отделением абвера «Эстреччио» на африканском побережье сведения об отходящих судах союзников и конвоев, а также о взятии ими курса немедленно сообщались в штаб ВМФ в Берлине. Британцы, конечно, хорошо знали о том, что абвер следит за ними, и часто старались ввести нас в заблуждение, отправляя корабли в Атлантику, а потом разворачивая их и проводя через пролив под покровом темноты и наоборот.

Из отделения абвера в Тетуане организовывались арабские демонстрации, поддерживаемые вспомогательными базами на территории синего султана Ифни, Рио-де-Оро.

Среди рабочих, ежедневно пересекавших границу Гибралтара туда и назад, сумело проскользнуть несколько диверсантов, которые осуществили акты мелкого саботажа и, как утверждают, взорвали некоторое количество временных складов боеприпасов. Также совершались диверсионные нападения на корабли союзников в портах Южной Испании с помощью взрывчатки, спрятанной в ящиках с апельсинами и другими грузами, которые загружались на борт.

Во время планирования операции «Феликс» – нападения на Гибралтар – Канарис начал переговоры со своим личным другом, верховным комиссаром Бейгбедером, отличавшимся сильными просоюзными симпатиями, в отношении возможности включения в испанский Иностранный легион нескольких замаскированных подразделений полка «Бранденбург». Однако Бейгбедер повел дело очень уклончиво и медленно, к тому же без всякого энтузиазма – он должен был вот-вот отправиться в Америку.

Канарис проявил живой интерес к этим испанским частям, которые под названием «Голубая дивизия» воевали на Восточном фронте, и делал все, что мог, чтобы дружеским путем были устранены все трудности, неизбежно возникающие между испанскими и германскими войсками.

Когда Франко отказался от статуса невоюющего государства, перейдя к полному нейтралитету в 1944 году, изменения, естественно, имели сильный ограничивающий эффект на деятельность служб абвера в Испании; как раз в тот момент, когда Канарис собирался в Испанию, чтобы выяснить, что он сможет сделать для спасения ситуации, к нему пришла новость из Мадрида, что ему более не разрешается пересекать испанскую границу. Тогда он пригласил начальника испанской службы разведки Мартинеса Кампоса встретиться с ним в Биаррице, но это предложение было отклонено; и, хотя военная организация в Испании продолжала функционировать вплоть до капитуляции, настоящее сотрудничество между германскими и испанскими разведслужбами подходило к концу. Но и великие дни абвера к тому времени тоже заканчивались.

Глава 6

Балканы

Деятельность абвера на Балканах разбивается на четыре четкие фазы. Первая – когда шла борьба с британскими и французскими разведслужбами в 1939 году и первой половине 1940 года. Наиболее важным аспектом ее было предотвращение подрывной деятельности со стороны западных держав в отношении румынской добычи нефти и ее транспортировки по Дунаю. С поражением Франции британское и французское влияние было в основном ликвидировано в Румынии, Венгрии и Болгарии. Далее пришло время подготовки к Греческой и Югославской кампаниям. Третьей фазой была еще короткая кампания весной 1941 года. За ней последовал краткий период затишья, который вскоре прервался из-за постоянно растущей активности партизан. В борьбе против последних абвер оказался лицом к лицу с советской разведкой.

16 сентября 1939 года французский инженер Леон Венгер в сопровождении капитана Пьера Ангота приехал в Бухарест. Его задачей была «подготовка плана уничтожения, если возникнет такая необходимость, нефтяных скважин, нефтеперерабатывающих заводов, запасов нефти и средств ее транспортировки, а также организация путей и средств для реализации этого плана в случае, если его будет нужно привести в исполнение». Целью этой операции было, «как и в случае уничтожения, которого требовали союзники в 1916 году, лишить Германию, насколько это возможно и на максимально долгий срок, поставок нефти, которую она получала из Румынии». 18 сентября французский посол Тьерри представил господина Венгера британскому министру сэру Реджинальду Хоару. Один из многих относящихся к этому делу документов, захваченных германской армией во Франции, гласит:

«Предварительная встреча прошла вполне гладко благодаря тому факту, что среди персонала британской миссии, как и среди британских инженеров, работающих в Румынии, было много лиц, которые за двадцать лет до этого рассчитывали с тем же самым господином Венгером последствия уничтожения, которое тогда было заказано союзниками… Для эффективности намечаемые разрушения должны, насколько возможно, охватывать все отрасли нефтяной промышленности – добычу, перевозку, хранение и переработку. Доклад Нортона Гриффита от 21 января 1917 года, германские доклады о разрушениях 1916 года и факты, выявленные франко-британской комиссией 1919/21 годов, – все они показывают, что одними лишь импровизированными разрушениями невозможно достичь реально эффективных результатов».

Вышеприведенные цитаты взяты из отчета Венгера 1 октября 1939 года; несколькими днями ранее, 28 сентября, французский посол телеграфировал в свое министерство иностранных дел:

«По моему мнению, для нас блокада Дуная имела бы решающее значение, если бы мы сумели моментально и фундаментально разорвать внутреннюю водную связь между Германией и Румынией.

Представляется, что после периода сниженной активности, вызванной изменившимися условиями в результате начала войны, движение сейчас расширяется до немыслимых ранее размеров. В частности, я полагаю, что немцы намереваются перевести часть своего рейнского флота на Дунай, чтобы восполнить дефицит, который стал очевиден в румынском секторе.

…Нельзя отрицать, что прекращение перевозок по Дунаю было бы выгодно для нас по крайней мере столь же, сколь мы выиграли бы от уничтожения самой нефтедобычи, ибо в этом случае были бы парализованы перевозки нефти и зерна, а эти две статьи вместе составляют восемьдесят процентов экспорта Румынии в Германию. Идея сравнительно проста в реализации, а я в состоянии организовать все детали, необходимые для ее осуществления».

27 октября французский министр иностранных дел написал французскому послу в Лондоне Корбэну следующее:

«Наши специальные службы согласовали вместе с соответствующими британскими службами блокаду путем надлежащего уничтожения прохода кораблей по Дунаю… В то время как наши спецслужбы уже получили необходимую санкцию французского правительства, их британские коллеги все еще ожидают согласия министерства иностранных дел. Кстати, именно министерство иностранных дел впервые обратило внимание наших спецслужб на значение предлагаемой операции».

Немного погодя главнокомандующий французской армией генерал Гамелен согласился с желательностью уничтожения румынских нефтяных месторождений и в письме к военному министру Даладье заявил:

«Я предлагаю доверить выполнение этого плана господину Венгеру и считаю, что ему также необходимо присвоить звание полковника».

То, что воспоминания об уничтожении румынских нефтяных месторождений в Первую мировую войну все еще свежи в их умах и играли важную роль в планировании операций союзников, далее доказывается замечаниями французского премьер-министра Поля Рейно 27 апреля 1940 года на совещании Верховного совета, созванном в Лондоне по вопросу Норвежской кампании. На этом совещании было решено обойтись с железорудными шахтами Гелливара так же, как и с румынскими нефтяными промыслами в 1916 году, и была выражена надежда, что компенсацию убытков можно будет легко осуществить в виде денежной выплаты:

«В связи с операциями против железорудных шахт господин Поль Рейно поднял вопрос, возможно ли сделать шведскому правительству предложение, подобное тому, которое было сделано в прошлую войну румынскому правительству и которое привело к уничтожению румынских нефтяных промыслов. Он считает, что можно сделать шведскому правительству предложение какой-то фиксированной суммы как компенсации, если мы будем вынуждены уничтожить эти железорудные шахты».

С германской стороны, конечно, отлично понимали, как важны румынские нефтепромыслы для германской военной индустрии, даже в то время, когда, благодаря договору с Советским Союзом, Германия могла рассчитывать на поставки с месторождений Баку – которые, кстати, были намечены для уничтожения в планах союзников. Еще в августе 1939 года адмирал Канарис направил доклад на эту тему генералу Кейтелю после того, как один офицер Иностранного отдела абвера обратил его внимание на тот факт, что судоходство по Дунаю может быть полностью и на долгое время остановлено простым приемом – затоплением пары барж, груженных бетоном, у Железных Ворот в югославском секторе течения реки. Канарис допускал, что британцы не забыли уроков Первой мировой войны и что благодаря своим хорошим отношениям с Румынией они уже подготовились к уничтожению этого канала сообщения, а также и самих нефтяных промыслов. Поэтому возникла задача убедить румын в том, что в их собственных интересах будет зашита своей нефтяной промышленности; в конце концов, нефтяные промыслы представляют очень большую долю их национального богатства, и поэтому зашита коммуникаций с их главным клиентом – Германией – является наиболее важной задачей.

Ведение переговоров с румынами адмирал Канарис взял на себя лично. Он обратился к главе румынской секретной службы Морузову и договорился о встрече с ним, а затем сам поддерживал последующее соглашение. Морузов был ярым сторонником Антанты и таким типом балканского офицера, который Канарису в корне не нравился. Но эти два человека неплохо работали совместно, и Морузов всегда верно выполнял каждое обещание, данное им немцам.

Организация защиты нефти была устроена в ряде нефтяных фирм, контролируемых германским капиталом. Отобранные офицеры абвера были поставлены на должности инспекторов и работников, а солдаты полка «Бранденбург» были назначены охранниками. С этим ядром была связана разведывательная организация, которая распространилась на все нефтяные промыслы и задачей которой стало выявление любого рода планов, разрабатываемых с целью подрывной деятельности. Эта организация работала в сотрудничестве со службой безопасности Морузова – Сигуранцей, – и именно благодаря этому сотрудничеству была вовремя раскрыта и сорвана попытка британцев заслать взрывчатку вверх по Дунаю из Черного моря до порта Георгиу.

Также была организована защита перевозок как по Дунаю, так и по железной дороге. Солдаты полка «Бранденбург», переодетые в штатское, были поставлены часовыми при каждом товарном поезде, следующем через Венгрию, и на каждом танкере на Дунае. Кроме того, дополнительные солдаты того же полка были расставлены во всех дунайских портах под видом сотрудников Дунайской судоходной компании и осуществляли общий контроль всей деятельности в этих портах. О том, что происходит, были проинформированы болгарские и венгерские спецслужбы, и они не только одобрили деятельность абвера на своей суверенной территории, но и поддерживали и прикрывали ее, когда возникала такая необходимость. Защита перевозок по мере продолжения войны была расширена с целью охраны транспортировки хромовой руды из Турции в Германию.

Когда правительство Антонеску, стоявшее на позиции стран оси, взяло в свои руки власть в Румынии, защита нефтяных перевозок осуществлялась при открытом сотрудничестве с Сигуранцей и ее новым шефом Эуженом Кристеску. Антонеску бросил Морузова в тюрьму, и хотя Канарис ходатайствовал о его участи, но все было бесполезно. Кристеску был типичным балканским начальником полиции. Он целиком поддерживал Германию, но, несмотря на такую четко дружественную позицию, между ним и Канарисом не возникло и доли той личной дружбы, которая характеризовала отношения между адмиралом и Морузовым. Последний определенно был более значительной личностью, чем его преемник.

Теперь сотрудничество с Сигуранцей было перенесено с отдела «Абвер-II» на отдел «Абвер-III». Секретная разведывательная работа в Румынии осложнялась тем фактом, что между военной разведкой и Сигуранцей существовали те же самые трения и та же напряженность, что и между армией и национал-социалистической службой безопасности, а также тем, что существовали очень серьезные противоречия между Венгрией и Румынией. Но какая-то степень сотрудничества между немцами, венграми и румынами в определенных направлениях была более чем желательна, и сглаживание существовавших разногласий требовало от адмирала Канариса и его офицеров большого искусства.

Меры, принятые с целью защиты нефти и ее перевозок, имели полный успех. Канарис предположил в августе 1939 года и доложил об этом Кейтелю, что британские секретные службы, которые точно так же были знакомы с историей Первой мировой войны, как и он сам, и которые давным-давно создали свою сеть в Румынии, попытаются осуществить диверсионные акты против центров добычи нефти и средств ее транспортировки; почему, однако, даже никаких попыток этого рода не было предпринято, остается загадкой. Решение Канариса войти в контакт с Морузовым, который, несомненно, поддерживал тесную связь с британской спецслужбой, было смелым, практичным и не без некоторой доли риска. Время показало, что это было мудрое решение; и успех его политики означал, что в течение всей войны румынская нефть оставалась в распоряжении германских вооруженных сил.

Опираясь на обретенный здесь опыт, для охраны нефти в Румынии были сформированы коммандос и тайно переправлены в Турцию. Там они находились в состоянии готовности ворваться в Баку и предотвратить уничтожение нефтепромыслов, если германские войска окажутся поблизости от них.

Перед тем как Румыния вступила в войну, но с молчаливого согласия Морузова была запланирована операция против британского судоходства в Черном море. Дорогой из Гамбурга в Регенсбург было отправлено одномачтовое рыбацкое судно, а оттуда – по Дунаю в Румынию. Небольшим германским экипажем командовал офицер абвера, мнимым предлогом был рыбный промысел в Черном море. Однако, кроме одного-единственного нападения на маленькое торговое судно, которое, как сообщали газеты, загадочно затонуло, ничего существенного не произошло.

Начальником отделения абвера «Гамбург» был составлен следующий рапорт о разведывательной деятельности в Греции:

«После оккупации Дании и Норвегии весной 1940 года и последующего исключения этих стран как полей для разведывательной деятельности я стал изучать Европу в попытке догадаться, какие могут возникнуть новые театры военных действий. Верховное командование в принципе никогда не давало секретной службе никаких намеков по этому поводу; но тем не менее обязанностью знающего свое дело офицера разведки является продумывать все наперед для себя самого. С точки зрения противника безопасность Средиземноморья, конечно, имела жизненно важное значение, а потому вполне можно было предположить, что рано или поздно германское Верховное командование обратит свои взоры в этом направлении. Однако при подготовке доклада в морской штаб мне было сказано, что существует лишь малая вероятность, что германскую разведку привлекут к работе в Средиземноморье, поскольку этот регион поручен нашим итальянским союзникам. Несмотря на это, я разработал со своими офицерами идею, которая, по моему мнению, может иметь в будущем важное значение.

Наше внимание было сосредоточено главным образом на Греции из-за ее доминирующей позиции в Восточном Средиземноморье и на подступах к Черному морю. В качестве предварительного шага еще в 1940 году я отправил в Грецию двух офицеров, которые под видом бизнесменов провели несколько недель в одном из лучших афинских отелей. Их задачей был сбор всей информации, какую они могли добыть, и установление контактов с потенциальными агентами – фактически для заложения основ организации, которую можно будет в свое время привести в движение в случае, если Греция станет театром военных действий. Они были оснащены радиоаппаратурой AFU и ежедневно выходили на связь из своих номеров со штабом в Гамбурге. Через несколько недель по завершении своих приготовлений они вернулись в Германию. Когда весной 1941 года ситуация стала шаткой из-за провала итальянского наступления в Албании, германское Верховное командование решило облегчить итальянскую ношу, нанеся удар на юг из района Болгарии – Румынии; поэтому пришло время пожинать плоды нашей подготовительной работы в Греции. С ведома Берлина я решил сформировать полностью экипированную группу морских коммандос наподобие тех, что были собраны во время вторжения в Данию, для сопровождения наступающих войск и с приказом передавать результаты своей передовой разведки нашим войскам и обеспечивать сохранность всех сооружений стратегической важности.

Группа коммандос отбыта из Гамбурга в середине марта 1941 года со своим моторным транспортом и радиоаппаратурой и после сравнительно быстрого путешествия присоединилась к войскам, сконцентрированным на греко-болгарской границе. Когда вторжение началось, коммандос сопровождали авангард и вступили в Афины вместе с ним. Сама армия испытывала огромные проблемы со своими радиостанциями, которые из-за тряски на ужасно плохих греческих дорогах либо вообще выходили из строя, либо работали с перерывами. Автомашины морских коммандос, с другой стороны, все были оснащены своим собственным оборудованием, а грузовики с радиостанциями, пусть даже примитивно подготовленные с учетом прошлого опыта, были так надежно защищены от тряски и всякого рода столкновений, что во время наступления на Афины ни один сеанс нашей радиосвязи не был сорван, а наши радиопередатчики использовались не только для ежедневной связи со штабом в Гамбурге, но также и войсками для передачи докладов местного значения.

При вступлении в Афины первой задачей командира было занять министерство морского флота и захватить сооружения, которые были важны для дальнейшего ведения военной кампании. Сравнительно молодой командир выполнил свою задачу самым блестящим образом. Он вел себя так уверенно, что старший греческий адмирал сдал ему министерство морского флота без каких-либо проволочек; и вот теперь разведка и вербовка, которые велись перед этим в течение многих месяцев, дали свои плоды.

Эти связи имели огромную ценность в связи с оккупацией Крита. Ни одного корабля германского военно-морского флота не было на месте для перевозки войск с Пелопоннеса на Крит, и поэтому я обратился за помощью к греческим судам прибрежного плавания. Командир морских коммандос отправил одного из своих операторов, конечно оснащенного своей радиостанцией, на одном из этих судов. При переправе британский крейсер внезапно напал на конвой, и опять именно радист морских коммандос послал первую жизненно важную информацию в Верховный штаб в Афинах. Никакие коммандос никогда не имели такой же эффективной радиогругшы, как эта.

В то же время, когда формировалась и отправлялась в Грецию группа морских коммандос, отделение абвера в Гамбурге отправило вторую группу коммандос в Африканский корпус. Радисты этих коммандос сопровождали дальние разведывательные полеты из штаба Африканского корпуса до самого среднего течения Нила и в глубь пустыни Сахара. В двух случаях самолеты были вынуждены совершить посадку в пустыне, а их экипажи неизбежно потерялись бы, если бы радист коммандос, чья радиостанция работала независимо от питания самолета, не сумел связаться в самых тяжелых условиях со штабом корпуса и благодаря этому был послан спасательный самолет».

* * *

В январе 1940 года адмирал Канарис случайно встретил в мрачном коридоре управления на Тирпицуфер, 80 одного офицера штаба. «Мне сказали, – произнес адмирал, – что вы не очень довольны своей нынешней работой. Так ли это?»

Отношения между шефом и его штабом были таковы, что офицер без колебаний, совершенно открыто объяснил, что ему не нравится бюрократическая атмосфера в штабе и он хотел бы быть задействован в качестве офицера разведки за границей. На вопрос, куда конкретно он предпочел бы поехать, он ответил, что больше всего ему хотелось бы, чтобы его послали в Софию. Географическое положение Болгарии – у ворот Дарданелл и омываемой на флангах Адриатикой и Черным морем, – заявил он, производит на него огромное впечатление, и в Софии, он знал, находится крупное советское посольство, вероятно активно втянутое в шпионскую деятельность. Без дальнейших проволочек Канарис санкционировал его перевод и приказал офицеру явиться в Софию как можно быстрее. Он не стал давать дальнейших инструкций в отношении обязанностей, ему даже в голову не пришло представить офицера какому-нибудь прогермански настроенному болгарскому военному учреждению.

Этот несерьезный способ начала новой деятельности был типичен как для метода Канариса в управлении своей службой, так и для отношений между ним и его офицерами; в равной степени типичной была манера, в которой офицер приступал к решению новой порученной ему задачи.

В пределах нескольких дней он вылетел в Бухарест, где уговорил своих друзей дать ему всю информацию, которой они располагали о своих болгарских соседях. Он полагал, что ввиду недружественных отношений между двумя странами румыны могли бы снабдить его значительно лучшей и более точной информацией о стране, которую он намеревался посетить, чем он смог бы добыть из любых докладов, посланных по инстанции в Берлин; и так оно и оказалось. Затем он балканским экспрессом доехал до Георгиу – дунайского порта на румынской стороне, а оттуда через Русе на болгарском берегу отправился в Софию. Пробыв там около недели, в течение которой он не вступал ни в какие контакты с официальными учреждениями, он возвратился в Берлин, доложил о своих впечатлениях шефу и изложил свои мысли о том, чем он предполагал заниматься в Болгарии. Чтобы быть в состоянии работать офицером связи штаба абвера, он был назначен советником по военно-экономическим вопросам при военном атташе в германской дипломатической миссии в Софии – в чисто гражданском качестве.

Он приступил к исполнению обязанностей в марте 1940 года и получил небольшую комнату в миссии для своего кабинета. В первый год целиком за свой счет и без какого-либо персонала он спокойно приобретал детальное понимание болгарских дел, здравое знание болгарского менталитета; в ненавязчивой манере ему удалось устанавливать контакты и давать поручения лицам, которых можно было бы использовать в любой потенциальной разведывательной работе в будущем. Успех работы в его первый год, принесшей богатый урожай информации о нынешних и будущих врагах Германии, приписывается прежде всего тому факту, что эта «группа из одного человека» была способна работать в полной скрытности. Чем меньше известности, тем лучше для него!

Он тщательно соблюдал инструкции своего шефа в отношении уважения позиции, в которой очутилась Болгария, это нейтральное государство, наедине с активными врагами Германии, и его деятельность в роли офицера связи при болгарском Королевском генеральном штабе была сведена к самому минимуму.

Но по мере того, как кризис в юго-восточном секторе становился все острее, камуфляж этой базы постепенно становился все тоньше. Были отосланы немногие помощники, и среди них – независимый радиоотдел для прямой связи со штабом абвера в Берлине. Иные, расположенные в Германии отделения абвера, чья деятельность была нацелена на юго-восток, – а также многие другие, которым нечего было делать в этой части мира, – посылали «специальных агентов» во все возрастающих количествах через Болгарию в отдаленные уголки Ближнего Востока, Турцию и т. п. Совершенно не имея понятия о странах, где они очутились, эти агенты неизбежно создавали то, что именовалось «левантийскими связями», и вызывали множество инцидентов, оставлявших после себя недобрую память и много шума. Выражение «левантийские связи» родилось в абвере: оно означало дела с определенными типами балканских шпионов-любителей, которые, почуяв поблизости признаки какой-либо организации оси, сразу же бежали предложить свою помощь за наличные или иное выгодное вознаграждение – но всегда к своей исключительной выгоде. Однако постепенно абверу удалось избавиться от этого постыдного мусора.

В первой декаде 1941 года несколько закамуфлированных военных специалистов были тихо переправлены в дружественную Болгарию и там стали вести техническую подготовку к наступлению германских войск из Румынии через Болгарию для вторжения в Грецию и Югославию. Все эти военные вступили в контакт с постами, которые тем временем были организованы КО (военной организацией), и получали наставления, как себя вести в этой стране. Поскольку было особенно и чрезвычайно важно, чтобы отношения между германскими войсками и населением Болгарии оставались дружественными и спокойными, был составлен с участием военной организации небольшой справочник для инструктажа войск по прибытии.

Примерно за две недели до начала военных действий в Греции и Югославии военной организации предписывалось заняться подготовкой вместе с соответствующими службами болгарской армии для ввода частей отдела «Абвер-II» (полк «Бранденбург»), которым была поручена так называемая физическая защита всех линий связи в тылу у германских войск, начиная от Дуная и до греческой и югославской границ. Задачей этих подразделений была защита таких жизненно важных сооружений, как электростанции, переезды, мосты и прочее, от ожидаемых акций диверсий со стороны англо-американских агентов или коммунистического подполья. Они также поставляли разведчиков, размещавшихся на греческой и югославской границах, которые должны были действовать в роли проводников и переводчиков для первых волн германского вторжения. Наконец, военная организация с ведома болгарских властей должна была мобилизовать все излишки моторного транспорта, который подлежал оценке и скупке специальной комиссией военной организации и помог бы облегчить быструю переброску германских частей или комманд ос. Эти предварительные задачи выполнялись так быстро и эффективно, что, когда германские войска вступили в страну, разведчики, проводники, переводчики и автомобильный транспорт – все было в огромном количестве, а вся операция была выполнена без каких-либо сбоев.

Интересной особенностью операции было прибытие и дальнейшая переброска частей «физической защиты» полка «Бранденбург», который приземлялся при низко стелющейся облачности в тумане раннего апрельского утра в софийском аэропорту, а оттуда военнослужащих увозили прямо к местам их деятельности на автомашинах, предусмотренных для этой цели. Все дело было проведено между пятью и девятью часами утра. Эти части вначале были доставлены в болгарские казармы, где, как было договорено, их встретили переводчики с немецкого; некоторые подразделения там переоделись в болгарскую форму, и затем весь отряд был отправлен под эгидой болгарских военных властей по различным сооружениям, которые ему предстояло охранять.

Позднее дружественные болгарские офицеры рассказывали с улыбками на лицах, как комично выглядели эти «болгары» с сильным баварским акцентом в деревнях возле границы и какой сердечный прием был оказан этим германским солдатам на маленьких фермах болгарских крестьян.

Итак, наступил рассвет дня, когда 12-я армия, готовая и застывшая в ожидании, под командованием фельдмаршала Листа должна была перекинуть свои мосты, как молнии, через широкий Дунай и начать быстрый марш через Болгарию. От болгарских властей не требовалось никаких приказов или призывов, чтобы обеспечить дружеский прием братьям по оружию в войне 1914—1918 годов от каждого болгарина, будь то жители больших городов или самых малых балканских деревушек. Повсюду мужчины, женщины и дети стояли с утра до ночи на порогах своих домов, сердечно приветствуя «германских» и предлагая им хлеб-соль – символы дружбы и гостеприимства. Эти бедные люди предлагали все, что могли дать их скромные жилища и очаги, немцам в искреннем и добросердечном братстве, которое не могло иметь более трогательного способа выражения; и к чести германских солдат будет сказано, что, принимая все эти знаки гостеприимства, они вели себя образцово и в самой похвальной манере. В армии, которая, в конце концов, была очень внушительных размеров, не было выявлено ни одного случая недостойного поведения.

После того как суматоха этих операций улеглась в Болгарии, а враждебные территории Югославии и Греции были оккупированы, радиус действия военной организации расширился и включил в себя греческую провинцию Фракию и освобожденную Добруджу. Затем, после обсуждения с соседними разведывательными базами и по приказу из штаба абвера в Берлине вся военная организация была перестроена по форме, похожей на ту, что имела база абвера в самой Германии, а дополнительные отделения были организованы на Дунае, на Черном море напротив турецкой территории, во Фракии и в той части сербской Македонии, которая была уступлена Болгарии.

Широко распространенная сеть радиостанций соединяла все эти внешние отделения и вспомогательные посты со штабом в Софии, заменив очень устаревшие болгарские средства связи и передвижения, а также гарантируя быстрый и безопасный канал для обмена оценками ситуации и передачи докладов. За недели, последовавшие после завершения кампаний, военная организация увеличила свою численность до почти двухсот пятидесяти человек и стала регулярной базой абвера со своей собственной системой радиосвязи, шифровальным отделом, техническим и фотографическим отделами и своими специалистами по тайнописи, производству невидимых чернил, их использованию и методам их обнаружения.

За всю Вторую мировую войну между Болгарией и Советской Россией никогда не было состояния войны; напротив, отношения этих стран были отмечены дружбой, рожденной традиционной благодарностью болгар русским за помощь в их освобождении от турецкого ига, которая с болгарской стороны была, несомненно, искренней. Тем не менее советское посольство и его консульство в Варне на Черном море использовались в течение всей войны, а особенно после начала военных действий между германским рейхом и Советским Союзом, в качестве разведывательной базы величайшей важности для всего района Балкан. Любое проникновение в сердце этих миссий было совершенно невозможно, поскольку болгарское правительство по очевидным политическим причинам ревностно охраняло экстерриториальность этих советских представительств.

Члены советских миссий находились под постоянной и мощной зашитой болгарской полиции, и благодаря своему иммунитету русские могли управлять активным и воинствующим подпольным движением, обслуживаемым большим количеством агентов, завербованных по всей Болгарии и Македонии среди противников – болгар и прочих – гитлеровского режима. Следует упомянуть, что Софию иронически называли «самой крупной морской базой на юго-востоке», хотя на самом деле город расположен в нескольких сотнях миль от моря. Она заработала это прозвище, потому что с 1941 года там находилось морское командование «Юг». Его штаб состоял из нескольких сотен офицеров и подчиненного персонала, которые занимали огромное количество квартир в болгарской столице; в это же время за городскими воротами, сразу за прекрасным парком Бориса, располагался лагерь, где жило несколько тысяч морских чинов, предназначенных для действий в Эгейском и Черном морях, на побережье которых потом были устроены морские базы. Эта организация была в очень дружественных и сердечных отношениях с гражданским населением Софии и ее окрестностей, и вечерами можно было увидеть немецких матросов перед вечерней зарей, пробирающихся через парк Бориса в свои лагеря и, очевидно, чувствующих себя так же, как у себя дома, в каком-нибудь германском гарнизонном городке.

Доклады о деятельности воинствующего подполья стекались непрерывным потоком в военную организацию, приводя к тому, что германские штабы и части, расквартированные в Болгарии, были постоянно в курсе любой опасности, угроза которой могла возникнуть. Но обманчивый мир, царивший в результате германо-болгарской дружбы, убаюкивал войска до ощущения безопасности и притуплял их бдительность в атмосфере растущих опасностей, пока в конце 1942 года два моряка не были застрелены на пути в лагерь неизвестными, напавшими в парке Бориса. Эхо этих выстрелов шокировало общественное мнение и гальванизировало великолепную болгарскую полицию, пробудив ее от безмятежной повседневной рутины. Штаб полиции немедленно принял суровые меры безопасности, включавшие в себя изоляцию столицы от внешнего мира и повальные обыски всех потенциальных убежищ для незарегистрированных и неразрешенных жителей. Эти меры позволили выявить значительное число членов красного подполья, заявлявших, что их в большинстве своем доставили на подводных лодках через Черное море для ведения подрывной деятельности в Болгарии. Другие просочились из Румынии и Югославии, чтобы работать инструкторами и диверсантами-одиночками. Последующие допросы подтвердили и обогатили информацию, уже собранную военной организацией.

В итоге военная организация создала специальную службу с задачей ведения расследований, сбора и доклада в штаб WO о каждом случае подрывной деятельности, каким бы незначительным он ни являлся, и о каждом нападении на военный или гражданский персонал на всей болгарской территории. Была надежда с помощью этих мер быстро получить полную картину постепенно расширяющегося и набирающего силу подпольного движения. На этом предполагалось основывать контрмеры, необходимые для борьбы.

Убийцы в парке Бориса были в конце концов обнаружены слаженно работавшими военной организацией и болгарской полицией. Трое гражданских, говоривших на грубом гамбургском диалекте и имеющих документы, по которым они являлись членами организации Тодта, видимо, какое-то длительное время были на короткой ноге с германскими моряками, от которых они по крохам получали сведения о германском персонале и войсках, проживающих в Софии и вокруг нее. Благодаря точному внешнему описанию этих якобы членов ОТ и фотографии, сделанной одним немецким матросом во время какого-то праздника, все трое были в конце концов опознаны как члены коммунистической партии в Гамбурге в 1920-х годах, бежавшие в 1932 году в Советскую Россию через Копенгаген. Там, как было позднее установлено, они получили всестороннюю подготовку к диверсионной работе, специализируясь на нападениях на торговцев и военных моряков. Когда подпольная борьба на юго-востоке усилилась, их высадили на субмарине для осуществления актов диверсии и насилия. Сюда следует включить убийства членов германского гарнизона с намерением нанести вред хорошим отношениям, существующим между немцами и болгарскими властями и населением. Эти попытки непрерывно множились в течение всего 1943 года; они были направлены не только против членов германских вооруженных сил, но и все чаще, особенно в Македонии, против выдающихся национальных деятелей, вроде генерала Лукова, мэров и членов муниципальных советов и администрации, а также против всякого с прогерманскими настроениями или монархистскими симпатиями.

В конечном итоге тщательный анализ болгарской территории, осуществляемый район за районом, показал постоянно нарастающее количество диверсий, проводившихся красным подпольем; и он вместе с данными разведки, полученными отделами I и III F военной организации, позволил абверу обрести четкое представление о концентрации враждебных подпольных сил и их сферах действия. В сельских районах опасности и угрозы возрастали в поистине тревожной степени; очень скоро стало опасно проезжать длинные отрезки по пустынной горной местности во Фракии без вооруженного конвоя, путешествовать в одиночку в горах Балкан или даже ходить одному в сельской местности вблизи Скопле. Постоянно уплотняющаяся сеть радиостанций, работающих в сотрудничестве с патрулями военной организации, надо сказать, чем-то помогала в ограничении ничем не стесненной и невидимой активности подпольного движения, но принимаемые болгарскими властями меры были слишком неуклюжими и несистематичными, чтобы дать какой-то шанс на успех в борьбе с исключительно подвижными противниками, знающими каждый дюйм местности, на которой они действовали.

В результате такого положения вещей военная организация разработала план, поначалу чисто теоретический, использования антипартизанских групп (АПГ). Они должны были формироваться из групп молодых местных жителей, хорошо знакомых с местностью и физически и идеологически явно пригодных для решения трудной задачи борьбы с партизанами, с маленьким, но прочным ядром из солдат немецких регулярных войск, оснащенных радиосвязью. Поначалу две такие экспериментальные группы были созданы, обучены и вооружены легким автоматическим оружием, которое, кстати, было в очень большом дефиците и которое иногда приходилось добывать самыми обманными и сомнительными способами. Самым важным было внушить этим группам чувство солидарности, абсолютного товарищества и безусловной верности. Затем им были выделены определенные районы, в пределах которых они могли свободно передвигаться, с единственным и четким приказом использовать любое средство, чтобы одержать верх над враждебными партизанскими бандами. Здесь, очевидно, мы имеем дело со случаем, когда принципа «власть террора может быть сломлена только контртеррором» надо было придерживаться до самого конца, и в то время как неловкие усилия регулярных болгарских дивизий и полков постоянно заканчивались неудачей во всех их попытках прочесать все, кроме непроходимых горных районов, эти специальные группы достигли заметных успехов. Мобильные и быстрые, взяв на вооружение ту же тактику, что применяли партизаны, эти АПГ стали единственным средством борьбы, опасаться которого у их оппонентов были обоснованные причины.

К сожалению, предложение военной организации поделить всю территорию Болгарии на оперативные районы и передать их АПГ не было реализовано. Наоборот, болгарское правительство избрало курс, дававший партизанам преимущество, которого у них никто так и не отнял и которое позволило им стать полными хозяевами всей Болгарии. Ближе к концу 1943 года болгарское правительство приняло решение о создании жандармского корпуса – никогда ранее не существовавшего в стране органа – и возложении на него функции подавления партизанского движения. Для его формирования великолепная болгарская полиция была лишена около пятидесяти процентов своих лучших служащих. Их с поразительной быстротой ознакомили с новыми обязанностями, несмотря на то что ни Болгарское государство, ни его союзник – германский рейх – не были в состоянии снабдить их в нужном количестве боеприпасами, оружием, казармами, транспортом, радиостанциями и всем остальным, что жизненно важно для боевой эффективности специальных войск такого типа. В результате жандармский корпус, какой первоначально планировался, никогда не появился, а следовательно, красный враг мог воспользоваться преимуществом этого опасного вакуума в завоевании полного и неоспоримого превосходства по всей стране. И здесь, без всякого сомнения, было явное и грубое нарушение всяких тактических принципов и принятых правил поддержания законности и порядка. С бомбежкой Софии и других городов начиная с января 1944 года темпы внутреннего беззакония, мятежа и дезинтеграции начали ускоряться, достигнув кульминации при полном коллапсе перед лицом быстро надвигающегося русского фронта в сентябре 1944 года.

После успешного завершения короткой Балканской кампании в 1941 году германское Верховное командование полагало, что освободилось от дальнейшей заботы об этой части Европы. Но это оказалось ложным заключением, ибо как в Болгарии, так и в других почти недоступных горных твердынях развивалось движение Сопротивления, которое невозможно было преодолеть. В Югославии это движение обрело такие массовые пропорции, что против него пришлось применять крупные воинские силы. Среди них были различные подразделения дивизии «Бранденбург», из военного опыта которой взят следующий доклад.

В конце апреля 1943 года 4-й полк «Бранденбург» был переброшен в район Косово – Митровица (Амзельфельд), и перед тем, как подключиться к операции окружения сил Тито, ему было приказано установить место нахождения лидера четников Дражи Михайловича и схватить его. В качестве подкрепления была поднята рота албанцев; и также выяснилось, что вооруженные черногорские шахтеры были готовы в большом количестве примкнуть к немецким вооруженным силам и принять участие в войне против Тито.

В начале 1943 года Тито почувствовал, что утратил расположение к себе русских, а помощь с Запада поступала слишком медленно, и отделение абвера «Клагенфурт» решило, что пришло время установить с ним прямой контакт. Это удалось, и в результате на совещании между представителями немцев и Тито последний объявил о готовности Тито прекратить военные действия против немцев при условии, что под высшим германским суверенитетом ему будет предоставлен контроль над всей Югославией, включая Хорватию. Однако это предложение было обречено на отказ, главным образом потому, что Хорватия уже была предметом соглашения с Италией, а также потому, что Верховное командование вооруженных сил (OKW), отвечавшее за операции на Балканском театре военных действий, придерживалось мнения, что Тито можно будет устранить за несколько месяцев.

Перед тем как началось наступление на Тито, 4-й полк «Бранденбург» выяснил, что Михайлович получает поддержку как от Великобритании, так и от Италии. Итальянские гарнизоны удерживали города и частично – укрепленные лагери, но остальную часть страны уступили организации четников генерала Михайловича, а в ответ за оказанные услуги давали ей продовольствие, оружие и предоставляли защиту. Сам Михайлович жил в Колашине, Черногория, где у него была надежная личная охрана из нескольких тысяч человек, и оттуда он поддерживал теснейшие контакты с итальянским генералом – командующим в Подгорице (Титоград).

В начале мая 1943 года командир 4-го полка «Бранденбург» установил место нахождения Михайловича. Хотя ему было приказано схватить его, он отправился в сопровождении лишь двух переводчиков в Колашин, где обнаружил двух начальников штаба и был доставлен ими к самому генералу. Михайлович заявил, что его партизанские приверженцы – сторонники монархии, особенно в Сербии, – насчитывают несколько сот тысяч человек. До сих пор он запрещал вести какие-либо боевые действия против германских войск. Его ярым врагом был Тито, и он предложил Германии вместе с его партизанами под итальянским командованием немедленно начать наступление на их главного общего врага, коммунистов. Далее он предлагал в качестве доказательств своих намерений и в некоторой степени гарантии от дезертирства своих войск собрать югославскую дивизию для войны на Восточном фронте. В обмен он требовал признания себя военным министром Сербии, которая должна быть восстановлена как суверенное государство, и непрерывной поддержки движения четников со стороны германского правительства и германского вермахта. Ограничивающим элементом к этому соглашению, добавил он, является факт, что он может действовать до тех пор, пока американские или британские войска не высадятся на побережье Далматии; когда же это произойдет, сказал он, он полагает, что не сможет поручиться за надежность своих войск. Тем временем он был готов обратиться к югославскому народу с воззванием по белградскому радио.

Намерения Михайловича были быстро подвергнуты проверке, потому что в тот самый момент Тито начал наступление с севера на Черногорию и коммунистическая угроза стала и острой, и очевидной. Однако Верховный штаб отклонил предложения Михайловича, командир 4-го полка «Бранденбург» был временно отстранен от командования, а два начальника штаба Михайловича, Дюрешец и Пугович, в нарушение торжественного обязательства были арестованы нацистской службой безопасности и вывезены из страны.

В середине мая 1943 года, хотя этот факт не был известен в Германии, 1-я горная дивизия и итальянский армейский корпус в течение целых десяти дней были на грани открытия огня друг в друга. Если бы предложение Михайловича было принято, главное бремя борьбы с Тито переместилось бы на немцев и более чем вероятно, что силы Тито были бы полностью уничтожены. Ну а на самом деле за арестом начальников штаба Михайловича и разрывов переговоров с самим Михайловичем последовало разоружение сербских и черногорских егерей, проводившееся большей частью дивизией СС «Принц Евгений» с исключительной жестокостью; и хотя, по общему мнению, это привело к распаду движения четников Михайловича, оно также явилось в решающий момент подарком для тысяч партизан Тито.

Глава 7

Советская Россия

Русская кампания была такой обширной и, по сравнению с другими кампаниями Второй мировой войны, такой длительной, что невозможно дать полную картину деятельности абвера в ней. Тем не менее следующие инциденты должны дать довольно объемную картину проблем, с которыми столкнулась германская разведслужба на Восточном фронте, и того, как они решались.

Разведывательная работа против Советской России была очень сложной хотя бы из-за отсутствия общей границы; помимо этого, однако, дело было в том, что все коммерческие связи с зарубежными странами велись на советской стороне исключительно государственными организациями с тем результатом, что было очень мало поездок как в зарубежный мир, так и из него, а поэтому было просто невозможно посылать в Советский Союз курсирующих агентов. Германские бизнесмены в 1920-х годах получили доступ в определенные части Союза, когда русские все еще заключали торговые концессии и использовали германскую помощь в восстановлении своей индустрии и сельского хозяйства. Но эти бизнесмены, за очень малым исключением, отказывались в принципе от какого-либо сотрудничества с разведслужбой.

Прощупывание Красной армии абвером в 1920-х годах не имело той важности, которая придавалась вермахтом шпионажу в отношении польской армии. Советский Союз вовсе не относили к категории потенциальных врагов; напротив, в то время в порядке вещей были дружеские связи и взаимный обмен информацией. Тяжелое вооружение, в котором Германии отказывали по условиям Версальского договора, можно было легко изготовить в Советском Союзе, и, так как немцы из полученного в Первой мировой войне опыта внесли немалый вклад в производство и совершенствование этого вооружения, они были весьма неплохо осведомлены о современном вооружении советских сухопутных и военно-воздушных сил и мощи и структуре Красной армии. Что касается флота, разведслужба своим скрупулезным вниманием к деталям сумела составить достаточно многостороннюю картину Красного флота и его баз. Однако я не верю, что имело место какое-либо широкомасштабное проникновение германских агентов в Красную армию или Красный флот, как это утверждалось во время процесса над маршалом Тухачевским и другими руководителями советских вооруженных сил в ходе великой репрессии середины 1930-х годов. Хотя сам я в то время не служил в абвере, но я придерживаюсь мнения, что фантастические обвинения в предательстве, выдвигаемые советскими общественными обвинителями, были беспочвенными.

О том, как было трудно вести разведку в России, немцам стало понятно из изучения архивов польской разведывательной службы, которые попали в руки немцев в конце кампании в Польше. Хотя у Польши была протяженная сухопутная граница с Советским Союзом, собранная поляками информация, по сути, не была более всесторонней, чем та, которой располагали немцы.

Но, как только германские и советские войска оказались лицом к лицу после завершения Польской кампании, задача разведки в отношении Красной армии сразу же была передана в руки немецких и многих бывших польских агентов, ныне работающих на абвер; и когда в июне 1941 года разразилась война с Россией, распределение, вооружение и боеприпасы советских войск, а также место нахождения их аэродромов, по крайней мере в той части Польши, которую они оккупировали, были известны со сравнительной точностью.

Это достижение разведслужбы было тем более примечательным, если принять во внимание, что русские делали все возможное, чтобы предотвратить любое проникновение на советскую территорию. Там, где существовала сухопутная граница, они немедленно возводили заградительные сооружения. Впереди располагалось заграждение из колючей проволоки; позади него расчищалась контрольно-следовая полоса шириной от десяти до пятнадцати ярдов, вспаханная и подчищенная граблями так, чтобы на ней непременно оставались любые следы прохождения. Через регулярные промежутки устанавливались посты подслушивания, а проволочная оттяжка была испещрена по всей своей длине разнообразными сигналами тревоги, большинство из которых, следует признать, примитивного характера. Позади этого барьера проходил пояс безопасности шириной около двадцати миль. Определенная часть этого приграничного района очищалась от всех жителей, а в остальных местах жителям запрещалось давать приют посторонним людям.

На передовых базах абвера к экипировке агентов предъявлялись большие требования. Для использования в качестве агентов рассматривались только те лица, которые, естественно, хорошо владели языком и чья внешность ни в коей мере не вызывала подозрения. Они должны быть одеты в соответствующую одежду, и внешним видом все не заканчивалось: должны быть обеспечены нижнее белье, обувь, спички, сигареты, табак, причем все правильного вида, и даже единственная пуговица, которая выглядит по-западному, могла стать источником огромной опасности. Однако самой трудной из всех задач было снабжение документами. Это был не просто вопрос выдачи необходимых удостоверений; каждый агент должен быть снабжен пропусками, подтверждающими как его право находиться в любом районе, который ему случится проходить, так и его право въезда в район, в который он в конечном итоге направляется.

Перед началом кампании в июне 1941 года абвер установил наличие семидесяти семи советских пехотных дивизий на польской территории – величина, которую в то время отдел иностранных армий Главного командования сухопутных войск подвергал сомнению, но которая потом оказалась верной.

Организация, первоначально созданная абвером для предыдущих кампаний, для Русской кампании была расширена, и к каждой группе армий была придана одна или несколько групп коммандос.

Помимо самих отделений абвера, созданных для проникновения на территорию Советского Союза, был и еще один источник информации – русская колония эмигрантов, эти бесчисленные русские офицеры и гражданские лица, которые устремились на Запад после революции. Большинство их осело во Франции, но в 1920-х и 1930-х годах было также много русских в Берлине, которые с трудом приспосабливались к немецкому образу жизни и старательно пытались встроиться в германскую экономику. Многие из бывших офицеров не имели представления ни о чем ином, кроме того, чему их научила военная карьера; некоторым из них удалось сохранить контакты с людьми в своей собственной стране, и время от времени абвер получал немного материала, представлявшего интерес с точки зрения разведки; большинство из полученного, однако, было фальшивкой и скорее вводило в заблуждение, чем имело какую-то ценность.

Но у этих эмигрантов были кое-какие важные контакты, которые уходили к дням Первой мировой войны. В момент начала русской революции Германия оказала энергичную поддержку попыткам, которые предпринимало независимое украинское государство, и согласилась с назначением главой правительства гетмана Скоропадского – человека, чьи идеи были ориентированы на создание автономного украинского государства в рамках царской Великороссии. Но в 1920-х годах стало очевидным, что этого никогда не достичь, и, когда примерно в 1937 году абвер стал рассматривать вопрос, стоит ли сотрудничать с Украиной, Скоропадский и его сторонники не были приняты во внимание; было решено скорее развивать сотрудничество с ОУН (Организацией украинских националистов), ее лидером был Коновалец, к которому адмирал Канарис проявлял заметную личную симпатию. Хотя сам Канарис был консерватором и монархистом до мозга костей, он тем не менее предпочел революционного Коновальца аристократичному Скоропадскому. Однако сотрудничеству с Коновальцем не суждено было укрепиться. Вскоре после предварительных совещаний он был убит, все еще находясь в Голландии в изгнании.

Тогда руководство организацией перешло к Мельнику и его главному стороннику Рикко Яри, бывшему кадровому офицеру императорской армии (Рихард Франц Марьян Яри, впоследствии изменил фамилию на Ярый). Мельник был агентом по недвижимости у лембергского (львовского) митрополита греческой ортодоксальной церкви графа Шептицкого, который сам был офицером императорской русской армии, – пожилой человек и самая уважаемая личность, и его считали «некоронованным королем» галицийских украинцев. После Польской кампании база абвера в Кракове вошла в контакт со Степаном Бандерой – радикальным украинским националистическим революционером, имевшим значительное число последователей, особенно среди молодежи, на Галицийской Украине. К сожалению, существовали серьезные расхождения во взглядах между Мельником и Бандерой, ибо первый с его большей приверженностью конституционным реформам резко отвергал насилие и радикально революционные взгляды второго. Через какое-то время между ними произошел раскол, который расширился с формированием воинских частей Власова, чьи симпатии явно склонялись к политике Великороссии. ОУН получала финансирование большей частью от украинцев, эмигрировавших в Соединенные Штаты и объединившихся там в национальные ассоциации.

В 1938 году абвер приступил к военному обучению молодых украинцев в незаметных и изолированных лагерях на озере Химзее. Основной акцент делался на обучение молодежных лидеров ведению партизанской войны, и несколько групп было послано в лаборатории отдела «Абвер-II» в Тегеле под Берлином, а также в тренировочный центр в Квенцгуте для обучения использования взрывчатых веществ и других материалов, пригодных для осуществления диверсионных актов. Особенно интересовались этими попытками абвера использовать украинские и другие восточные меньшинства японцы. Довольно большое количество русских эмигрантов, в основном украинцев, обосновались в Маньчжурии и выражали желание сотрудничать с японцами.

Атмосфера взаимного доверия, созданная этим сотрудничеством между немцами и украинцами, подверглась серьезному испытанию во время решения карпатско-украинской проблемы в 1939 году. Заметное недовольство уже было вызвано арбитражным решением в Вене в 1938 году спора между соперничающими польскими и украинскими претензиями на территории Карпатской Украины. Когда Гитлер в 1939 году решил передать эту территорию Венгрии, в рядах членов ОУН возникло недовольство и их охватило оцепенение. Отряды карпатских украинцев оказали вооруженное сопротивление прибывающим венграм и понесли тяжелые потери, а еще больше их попало в плен и было брошено в тюрьмы. Именно Канарису удалось перевести их в Германию, где абвер взял на себя ответственность за их будущее обеспечение и поведение.

В то время Генеральный штаб больше всего стремился подорвать лояльность украинцев, служивших в польской армии. Считалось, что появление на германской стороне украинского добровольческого корпуса приведет к дезертирству украинцев из польской армии. В изолированный сектор Дахштайнгебирге в Восточной Словакии засылались украинские группы, обученные абвером, откуда они были должны выдвигаться, когда начнется кампания, в галицийский сектор, а затем быстро просочиться за польский фронт в Восточную Галицию с задачей поднять соотечественников на партизанскую войну и уничтожать линии связи польских войск. Считалось, что такая акция будет более ценной для политических и пропагандистских целей, чем в чисто военном смысле, – оценка, кстати, применимая к любому предприятию подобного рода.

Но все эти приготовления опять оказались неудачными из-за смены политического курса. Гитлер и Риббентроп решили отдать Восточную Галицию русским, и поэтому у абвера не было иного выбора, кроме как вывезти наиболее скомпрометированных среди украинцев сотрудничеством людей с территории к востоку от реки Сан. В то же время по просьбе греческого православного духовенства абвер-команда перевезла самые ценные предметы церквей в Перемышле на западный берег реки Сан незадолго до прибытия советского авангарда.

В конце сентября 1939 года был подписан советско-германский договор о дружбе, и абверу в итоге было запрещено иметь какие-либо дела с ОУН или поддерживать ее финансовым и каким-то иным образом. В этот момент в игру вступили японцы и спасли ситуацию. Как участники германо-японского антикоминтерновского пакта 1936 года, они были крайне обеспокоены самым последним поворотом в советско-германских отношениях. Японцы имели тесные связи с белой эмиграцией в Германии, которая была очень полезна для них в ведении антикоммунистической пропаганды и которая к тому же переделала виллу на одном из берлинских озер в тайную типографию. Через одного из чиновников в своем посольстве японцы сразу же вошли в контакт с украинцами, работавшими в отделе «Абвер-II», взяли на себя поддержание связи с ОУН и – хотя об этом мало говорится – держали связь с украинцами и присматривали за ними до самого июня 1941 года. Потом, конечно, все опять резко изменилось и немцы вновь были весьма заинтересованы в возобновлении контроля над украинскими контактами, который они до этого позволили себе упустить.

Пока отдел «Абвер-II» в Берлине отвечал за техническую сторону и материальное оснащение всех операций, нацеленных на объекты глубоко в тылу врага, так называемые фронтовые обязанности – то есть обязанности разведки на самом фронте и в ближайших районах поддержки – находились под руководством соответствующей группы армий или самой армии. Для исполнения этих обязанностей абверкоманды (I, II и III) абвера были отданы под начало IС, офицеров Генерального штаба при группе армий или армии в зависимости от обстоятельств, которые отвечали за фронтовую разведку; а когда требовалось, также подобным образом придавались части дивизии «Бранденбург».

Штаб абвера нес персональную ответственность за наличный состав и оснащение этих придаваемых абвер-команд. Такой двойной контроль – когда Берлин отвечал за техническую сторону, а главнокомандующий на месте отдавал тактические приказания – был не очень удачным решением, и возникали бесконечные осложнения, вроде тех, что появлялись из-за двойного контроля над вооруженными формированиями СС и ударными частями службы безопасности, осуществлявшегося, с одной стороны, Гиммлером, а с другой стороны – главнокомандующим, в чьем районе действовали эти части.

Прямая связь с Генеральным штабом поддерживалась штабом абверкоманд «Валли», который находился в Николайкене в Восточной Пруссии в близком местном контакте с «Вольфсшанце» («Волчье логово», ставка Гитлера) и Главным командованием сухопутных войск.

Даже когда война маневров на Восточном фронте выкристаллизовалась в статическое противостояние, бреши и слабо охраняемые участки можно было найти почти в каждом секторе германского и союзнического фронтов, через которые можно было забрасывать агентов; а где это было невозможно либо было желательно вести операции в тыловых районах врага, использовались парашютисты, которые в абвере составляли «Специальное авиакрыло», частично набиравшееся напрямую за счет гражданского населения.

Однако чаще всего в качестве агентов использовали военнопленных. Многие абверкоманды, пользуясь периодами затишья на фронте, организовывали небольшие тренировочные лагеря и склады боеприпасов, где можно было инструктировать и оснащать перед заданиями агентов и диверсантов; и, учитывая огромные расстояния на Восточном фронте, эта децентрализация фронтовой деятельности абвера была очень важной и доказала свою большую ценность.

Повсеместно и единодушно было принято мнение, что при использовании пленных в качестве агентов метод «куй железо, пока горячо» обещал наибольший успех; чем скорее можно было отправить агентов на задание после получения необходимой тренировки и обучения, тем лучше. Если допустить, чтобы прошел долгий период между получением инструкций и началом действий, агенты, как было замечено, часто «скисают» – и тогда они проваливаются. Помимо этого, долгое ожидание за германской линией фронта неизбежно дает им возможность обретения знания немецких методов и персонала и личностей своих коллег-агентов, которые, если они таят замыслы «двойной игры», могут оказаться очень опасными. В любом случае обучение нескольких агентов в одно и то же время всегда таит опасность; но почти все секретные службы виновны в несоблюдении этого принципа, особенно в военное время, частично из-за нехватки персонала, нехватки времени или по другим причинам, порождаемым условиями войны, но также иногда и для того, чтобы уберечься от проблем. Тот же общий принцип применим в отношении «стандартного оснащения» агентов. Вновь и вновь база, где проводилось обучение, распознается по часам, или по фотоаппарату, или по спичкам, выданным из одного «склада снабжения».

То, что эти операции не расширились до уровня диверсий тактического либо стратегического значения или хотя бы создали проблемы значительного масштаба, надо отнести частично на счет профессиональных недостатков в абвере, но главным образом на счет неудачной политики, проводившейся Германией на восточных территориях, и обращения, которое оказывалось национальным меньшинствам в Советском Союзе.

Из многих операций, проведенных военнослужащими «Бранденбурга» во время Русской кампании, следующей небольшой подборки должно быть достаточно.

Во время наступления группы армий «Север» в Латвии летом 1941 года подразделение полка «Бранденбург» захватило мост через Двину и уберегло его от уничтожения. Солдаты, переодетые под раненых русских, въехали на мост с советским арьегардом, а потом внезапной атакой завладели им. Благодаря этой операции продвижение группы армий «Север» на Ригу продолжилось без потери времени – успех, который главнокомандующий фельдмаршал фон Лееб с благодарностью отметил в письме адмиралу Канарису.

Но такие попытки ввести врага в заблуждение не всегда проходили гладко. В одном случае во время наступления на Кавказ было желательно предотвратить разрушение некоей плотины советскими инженерами. Передовой немецкий грузовик уже почти прошел проверку комиссаром, а его пассажиры под видом крайне измученных, отставших солдат из арьергарда вот-вот были готовы взобраться на него, как комиссар вдруг заговорил с «товарищем», сидевшим без дела у обочины дороги. Как назло, это был сержант из Гамбурга, не знавший ни слова по-русски. Лейтенант барон Фолькерзам, командир этого отряда бранденбуржцев, сам прибалт и потомок русского адмирала Фолькерзама, погибшего в бою у Цусимы, мгновенно ощутил опасность и с огромным присутствием духа крикнул комиссару: «Да ты от него толку не добьешься – это армянин!» Тогда комиссар обратился к «армянину» (из Гамбурга!) на языке, который он посчитал его родным. Фолькерзаму не оставалось больше ничего делать, как выхватить свой пистолет-пулемет и с бедра расстрелять комиссара, дав тем самым сигнал к действию. Несмотря на это непредвиденное осложнение, атака закончилась полным успехом.

Подобные эпизоды случались, конечно, вновь и вновь; и, чтобы справиться в таких обстоятельствах, требовалось максимально возможное присутствие духа и смелость. Люди, которым было поручено вести переговоры на контрольных постах, с офицерами и комиссарами, а также договариваться о пропуске вперед грузовиков должны были обладать особенно крепкими нервами и сообразительностью, чтобы справиться со всякими непредвиденными обстоятельствами, которые всегда возникают. От присутствия духа и мастерства этих переговорщиков зависел не только успех операции, в которой участвуешь, но и жизни твоих товарищей.

Зимой 1940/41 года батальон бывших польских солдат западноукраинского происхождения был собран в лагере Нойхаммер возле Лейпцига. Роты формировались из солдат, получивших очень глубокую военную подготовку в польской армии и которые были отобраны с помощью западноукраинской организации из военнопленных. Некоторые были членами группировки Банд еры, в то время как другие принадлежали иным различным западноукраинским организациям. Украинским командиром батальона был несгибаемый партизан по имени Шконпринка, который был позднее убит в 1951 году, возглавляя украинский мятеж в окрестностях Киева. Германским командиром был лейтенант Альбрехт Герцнер, герой подвига при Яблонке, а профессор Оберлендер отвечал за политическую сторону.

Батальону, сформированному отделом «Абвер-II» и оснащенному, к сожалению, самым жутким образом, было дано кодовое название «Нахтигаль» (соловей – нем.), потому что у него был свой хор, который мог выступать на равных даже со всемирно известными казачьими хорами; он был придан 1-му батальону полка «Бранденбург» и вступил на территорию Советского Союза 22 июня 1941 года. В бою за Львов патрули узнали, что в городе идет массовое уничтожение украинцев, и командир двух батальонов решил наступать на Львов сам ночью 29/30 июня – за семь часов до «часа зеро», назначенного для атаки 1-й горной дивизии. В этом бою украинский батальон очень отличился; он занял радиостанцию, а оттуда выпустил обращение с объявлением об основании независимого западноукраинского государства.

В тюрьмах НКВД были обнаружены трупы тысяч недавно расстрелянных украинских сельских жителей, и, помимо самого духа свободы, который вдохновлял их, это зрелище укрепило их желание сражаться и их стремление выбросить русских оккупантов силой со всей территории Украины. Почти сразу же вслед за этой прокламацией о провозглашении Западной Украины пришел резкий протест из ведомства Розенберга, и, хотя батальон опять отличился во время продолжавшегося наступления, и особенно в сражении за Винницу, начало проявляться постепенное изменение духа. Вновь сформированное министерство по делам восточных территорий отделило Западную Украину, районы Перемышля и Тарнополя от государства, планировавшегося украинскими лидерами, и включило их и их особенно устойчивое население в генерал-губернаторство, как ныне именовались остатки старого Польского государства. В результате этого украинский батальон, воодушевлявший в Лемберге (Львове) десятки тысяч западных украинцев до высшей степени готовности к борьбе, теперь стал ненадежным, начал бунтовать и конце концов его пришлось расформировать; и таким образом была безвозвратно утрачена огромная потенциальная возможность. Капитан Оберлендер пытался помешать Гитлеру лично, но фюрер оборвал его трактат словами: «Вы не знаете, что говорите! Россия – это наша Африка, а русские – наши негры». После этого разговора Оберлендер явился к командиру полка «Бранденбург» и спокойно заявил: «Такова концепция Гитлера, и это та идея, из-за которой мы проиграем войну».

Потом все еще в отделе «Абвер-II» Оберлендер сформировал батальон «Бергман», в который были навербованы люди кавказских национальностей, и он оказал хорошую услугу на кавказском фронте, но, когда началось германское отступление с Кавказа, тоже стал ненадежным. Солдаты батальона «Бергман» под командой лейтенантов Ланге и Морица, выброшенные с самолетов позади русского фронта, около трех месяцев воевали бок о бок с вооруженными кавказскими группами в ряде очень успешных партизанских операций.

Во время наступления на Кавказ одна рота полка «Бранденбург» на захваченных советских грузовиках пристроилась к отступавшей советской колонне, захватила и удержала мост в Майкопе, способствовав захвату и удержанию на тот момент важного источника советской нефти.

Еще одно подразделение полка под командой того же лейтенанта барона Фолькерзама, у которого были проблемы с «армянином из Гамбурга», пробралось через русские линии, переодевшись в советских солдат, и очень успешно действовало в течение нескольких недель за линией русского фронта, захватило в невредимости штаб целой дивизии, а потом благополучно вернулось на свою германскую сторону.

Украинцы ни в коей мере не были единственным народом, чье сотрудничество было возможно в борьбе против русских. Даже перед началом Русской кампании пограничные Балтийские государства – Эстония, Латвия и Литва – были очень заинтересованы в обмене разведывательной информацией и в ведении своей разведывательной деятельности с Германией в целом согласно взаимно оговоренным принципам. Для этих народов также было ужасным разочарованием, когда Гитлер развернул свою политику и отдал их судьбу на усмотрение русских. Германское меньшинство мигрировало из стран Балтии, и офицер абвера видел, как люди, работавшие с ним в прошлом, получили возможность избежать русских когтей.

И даже в этом случае прошлое сотрудничество давало свои плоды во время войны против Советского Союза, как мы увидим это из следующего доклада немецкого офицера:

«Перед началом Русской кампании в Финляндии находилось много молодых эстонцев, некоторые из них воевали на стороне финнов в качестве добровольцев в зимнюю войну 1939—1940 годов, а другие после оккупации стран Балтии Советским Союзом бежали на лодках или пробирались пешком по льду Финского залива. Многие из них надеялись, что доживут до освобождения своей страны, и изыскивали способы содействия этому.

Для использования этих сил в Финляндию были посланы немногие хорошо известные эстонские офицеры, нашедшие убежище в Германии, для отбора и обучения молодых эстонцев для службы, которая осуществлялась бы чисто в национальных интересах Эстонии. В то же время германские разведывательные отделения были особенно заинтересованы в разведывательных донесениях с территории Эстонии, а поэтому было решено затребовать добровольцев, пригодных для работы в разведке. Финны сотрудничали с энтузиазмом; места для проведения занятий были выделены на полуострове Соко примерно в двадцати пяти милях к западу от Хельсинки, были предоставлены инструкторы по радиосвязи и устроен специальный штаб по радиосвязи, чтобы разбираться с информацией, когда позднее организация начнет действовать. Эстонским добровольцам была выдана форма и предоставлен статус иностранных добровольцев в германском вермахте.

Когда 21 июня началась Русская кампания и первоначальные успехи немцев предсказывали быструю оккупацию Эстонии, необходимо было предпринимать стремительные действия. Были собраны и экипированы добровольцы – примерно восемьдесят человек, они прошли последний краткий курс инструктажа и были отправлены на остров Пеллинге, чтобы обучиться элементам мореплавания. Транспорт в виде двух патрульных кораблей, моторных лодок и одномачтовых рыболовных судов был предоставлен финским флотом, также проявлявшим огромный интерес к операции.

При планировании транспортировки должны быть учтены следующие факторы: исключительная краткость летних ночей в этих северных широтах; использование судов, обладающих тремя разными скоростями (быстрых моторных лодок, среднескоростных патрульных кораблей и медленных рыболовецких судов); ограничение, налагаемое на использование моторных лодок в открытом море; необходимость прибытия всех этих разноскоростных кораблей к их цели одновременно и в такое время, которое позволит этим кораблям на обратном пути быть вне досягаемости советских береговых батарей на рассвете.

Чтобы справиться с этими факторами, было решено разделить корабли на три группы, отплывающие через точно рассчитанные интервалы времени, при этом первыми отходят рыболовецкие суда, посредине – моторные лодки, а патрульные корабли – в хвосте. Сборным пунктом был намечен мыс в заливе Кумна, откуда две моторные лодки с передовой охраной коммандос под началом двух германских офицеров направятся к выбранному месту десантирования и, если необходимо и возможно, создадут там плацдарм. Только когда все это будет сделано, рыболовецкие суда с основной группой приблизятся к берегу, пока два патрульных корабля останутся на страже у входа в залив.

Первая попытка была сделана 5 июля, но она не удалась из-за неспокойного моря, которое залило почти все лодки. Следующая попытка, 7 июля, в конце концов увенчалась частичным успехом, хотя началась весьма плохо. На обратном пути корабли наткнулись на советский караван с сильным конвоем. Ведущая группа на моторных лодках сумела ускользнуть от конвоя незамеченной, но затем развернулась на 180 градусов, ибо пришла к выводу, что присутствие конвоя автоматически отменяет всю операцию. Группа рыбацких судов сбилась с курса из-за конвоя, а потом из-за ошибки штурмана направилась в залив Локса вместо залива Кумна. Здесь эта группа была атакована легким советским патрульным кораблем, а затем отступила.

У группы патрульных кораблей, которая также наткнулась на конвой, русские потребовали сигналами сообщить о своей принадлежности. Группа немедленно устремилась на запад, дав конвою пройти мимо нее восточным курсом, а потом вернулась на свой прежний курс в кильватере этого конвоя, но обнаружила, что другие группы еще не прибыли. Командующий всей экспедицией принял решение, несмотря ни на что, войти в залив и без дальнейшей защиты высадить свой отряд, состоявший из примерно сорока человек под командой эстонского полковника. Эта операция прошла без происшествий.

10 июля была предпринята третья попытка высадки оставшихся сорока человек и двух германских офицеров.

Однако при пересечении Финского залива суда были обстреляны артиллерией Красного флота и вынуждены ретироваться. В результате этого инцидента следовало предполагать, что русская береговая охрана сейчас находится в полной боеготовности и примет меры для отражения любой попытки высадки подобного десанта; и поэтому было решено прекратить попытки отправки любых дальнейших сил морским путем.

Тем временем была установлена радиосвязь с первой высаженной группой, и было оговорено, как организовать на земле прием подкреплений, которые будут сброшены с воздуха. Вылетев на одном Me-111 и одном Ю-52, остаток отряда благополучно спустился на парашютах.

Задания для этой группы устанавливались 18-й армией, и эта армия была больше заинтересована в сборе информации, чем в диверсионных акциях; последние и в самом деле рассматривались с неодобрением, потому что армия надеялась захватить все сооружения в целости. Также армия не проявляла особого энтузиазма в партизанской войне, в которой цена жертв, как считалось, превышает все пропорции по отношению к достижениям.

А в это время группы, обосновавшиеся внутри Эстонии, раскололись, частично согласно плану и частично из-за действий русских. Одна группа быстро вступила в контакт с германскими войсками, наступавшими с запада, и смогла дать много ценной информации об этом участке театра военных действий, который она уже разведала. Другая группа, действовавшая в деревенской местности, натолкнулась на большой отряд так называемых эстонских лесных братьев – людей, которые из страха депортации или ареста скрывались в лесах. Во время последнего этапа операции эта группа «братьев» под командой эстонского полковника Лейтхаммеля снабжалась по воздуху продовольствием, лекарствами, оружием и т. д.

Таким путем был установлен временный контакт с пятью независимыми группами, которые сообщали о результатах своей разведки по радио, и их дальнейшая тактическая деятельность управлялась штабом по консультации с соответствующей группой армий. Одна группа продвигалась из района Аэгвииду в направлении Ревеля и по пути посылала свои сообщения о вражеских подкреплениях, перебрасываемых в этих местах. Еще одна группа, сброшенная на парашютах к западу от Везенберга, направилась на Нарву и быстро установила связь с германской 16-й армией, которая наступала с целью взятия этого города. Третья группа выполняла разведку в районе Везенберга с особым заданием оставаться поблизости от командования группой войск Красной армии и сообщать о его передвижении.

Несмотря на быстроту передвижения, поток сообщений продолжал поступать без перерыва, а выполненная работа заслужила высокую оценку от армии. Это наверняка был первый и, возможно, единственный случай, в котором велась такая разведывательная работа на германской стороне в столь большом масштабе.

Потери относительно небольшие. Всем группам удалось пробиться назад за германскую линию фронта, и большинство этих людей затем добровольно поступили на службу в вермахт. В конечном итоге две группы одного и того же соединения, чьи дома находились в Оселе, были сброшены на парашютах, и они также выполнили порученную им задачу.

Операция «Эрна», как ее тогда назвали, которая рассматривалась немцами как «разведка боем», приобрела совершенно иное значение в глазах эстонского народа. Многие ее участники по завершении операции вернулись к себе домой, где не замедлили рассказать о своем опыте всем подряд, историю невозможно было удержать в секрете, и очень скоро она стала известна всем эстонцам. Благодаря тому факту, что операция была проведена под немецким руководством и что эстонцам была дана привилегия выступать за свое отечество и нанести первый удар в борьбе за освобождение, командный состав и особенно сам командир заслужили огромное уважение и доверие в эстонских националистических кругах. Эти факты свято берегли, когда позднее из соображений высокой германской политики было отказано в формировании эстонских частей на том основании, что нежелательно позволять эстонцам участвовать в освобождении своей страны и тем самым дать им законное право требовать признания их заслуг. Доверие к германскому командиру операции «Эрна» никогда не угасало и имело огромное значение, когда в результате совершенно немыслимой политики немецкой гражданской администрации Эстония постепенно была отчуждена от рейха. Германский командир со своей стороны никогда не обманывал доверия эстонцев и никогда не был причиной разочарований эстонского народа».

Несмотря на все напряженные усилия советской разведки «запечатать» свою страну, все равно в течение всей войны оставалось определенное число источников, способных получать донесения из самой России, – или те, кто, во всяком случае, утверждал, что способен это сделать. Возможно, самый удивительный случай произошел с агентом, работавшим под псевдонимом Клатт.

В начале войны отделение абвера в Вене имело в своем распоряжении большую группу великолепных агентов, обосновавшихся на юго-востоке Европы. Совсем немногие из них были евреями или лицами еврейского происхождения, и только с величайшим трудом начальнику отделения графу Маронья-Редвицу удавалось защищать своих сотрудников от жестокого и недружественного внимания партийной машины; но это ему удавалось, и притом весьма длительное время.

Несомненно, лучшим агентом был человек по имени Клатт, который сам говорил, что является наполовину евреем. Добываемый Клаттом материал по Советскому Союзу был первоклассным, а иногда просто сенсационным. Его источники информации, с другой стороны, оставались укрыты завесой анонимности вплоть до самого конца. Пока он мог оставаться в Софии, он заявлял, что его информация поступает по радио прямо из России, где, как он уверял, у него есть сотрудник в отделе радиосвязи в самом Кремле. Но эти его заверения не выдерживали проверки. В те дни, когда он, как утверждал, получал сообщения из России, служба радиопрослушивания могла доказать, что не было вообще никакой радиосвязи. Также он не мог обосновать свое заявление о том, что получает информацию прямо из советского посольства в Софии. Но Клатт сумел пережить даже эти кризисы в своей карьере, ибо Верховный штаб неоднократно подтверждал высочайшую ценность его донесений. Примерно в 1943 году он перенес арену своей деятельности в Бухарест, где продолжил свою практику. Вновь и вновь он заявлял, что имеет потрясающие источники информации, но опять же ни один из них не получал подтверждения.

Когда адмирала Канариса уволили с его поста в феврале 1944 года, позиция Клатта ввиду новой расстановки внутри германской разведки стала вроде бы невыносимой; но опять этот удивительно умный человек выжил, и не в последнюю очередь благодаря тому факту, что мог со всей справедливостью утверждать, что материал, который он поставляет, просто несравненный.

В конце 1944 года, решив раз и навсегда добраться до истины, начальник военного бюро 6-го управления службы безопасности начал официальное расследование деятельности Клатта; и в связи с этим две группы офицеров абвера оказались в острой оппозиции друг к другу. Одна группа защищала Клатта, а другая заявляла, что он наверняка русский агент и использовался для того, чтобы подбрасывать ложную информацию в германской разведке; конечно, часть этой информации правдива, говорили они, ибо только так русские могли убедить германское Верховное командование в том, что Клатт – настоящий агент; но когда придет время, русские через Клатта подстроят настоящую ловушку немцам. Шелленберг, который никогда не любил принимать решения на свою ответственность, отправился к начальнику Генерального штаба сухопутных войск генералу Гудериану и спросил его, может ли Генеральный штаб обойтись без информации, добываемой Клаттом. При этом он достал несколько донесений Клатта и показал их генералу. Гудериан уже был хорошо знаком с этими сообщениями и официально заявил Шелленбергу, что закрытие этого источника будет актом преступной безответственности и что донесения Клатта, особенно о красных ВВС, были просто уникальны; он добавил, что нет других агентов, которые хотя бы приближались к Клатту по ценности.

Вероятно, это спасло Клатта. Но теперь венское отделение, которому он подчинялся, решило забрать его контакты в свои руки, и с этой целью оно прикрепило к конторе Клатта одного лейтенанта. Этот лейтенант, видимо, быстро проник в суть того, что происходило, но как много он раскрыт, трудно сказать; в начале 1945 года, однако, он доложил, что обрел полный контроль над источниками Клатта, и после этого Клатта уволили и передали в руки гестапо в Вене.

Предположение, что Клатт в действительности – советский шпион, скоро было опровергнуто, ибо, когда советские армии приближались к Вене, он сделал все возможное, чтобы убраться из города, даже с риском оказаться в концентрационном лагере где-то на западе. В марте 1945 года он обратился к старому капитану венского отделения абвера, умоляя его вмешаться и как-то вызволить его отсюда до того, как русские возьмут город. Один из офицеров Шелленберга – кстати, не посоветовавшись с шефом – согласился, что Клатта надо вывезти куда-нибудь на запад; в то же время он тайно велел офицеру, который должен был сопровождать Клатта, дать последнему возможность сбежать по пути. Чтобы показать свою благодарность, Клатт прислал своему благодетелю следующее письмо:

«В течение нескольких ближайших дней на аэродром Асперн прибудет господин японской наружности по пути в Швецию. Используя пароль… войдите с ним в контакт и устройте, чтобы он в будущем посылал свой материал не Клатту, а любому другому получателю, кого вы соблаговолите выбрать».

С японцем, о котором шла речь, контакт не состоялся. Но с почти полной уверенностью можно допустить, что это был некий хорошо известный японский журналист, который в течение многих лет работал на японскую разведслужбу.

Те, кто занимался делом этого загадочного разведчика, теперь считают возможным, что Клатт и японский журналист были знакомы друг с другом через свою работу на Балканах в течение многих лет. Японец получал из Москвы самые великолепные разведданные о Советском Союзе, которые, вероятно, поступали из Турции; их Клатт у него покупал и переправлял в абвер как свои собственные. Клатт был вынужден лгать о своих источниках информации, поскольку думал, что если раскроет правду, то его просто-напросто уволят. Он был в состоянии хорошо оплачивать своего информатора, потому что не только располагал солидными средствами в долларах, но и занимался широкомасштабными валютными сделками, которые приносили ему очень неплохой доход. Он действительно платил за информацию, которую получал, – это доказывает тот факт, что при раскрытии источника информации он многозначительно заявил, что новый получатель донесений обязан с этого момента взять на себя финансовую ответственность за оплату.

Как Шелленберг позднее рассказывал своему сокамернику, он сам считал, что эта версия верна, и в поддержку своего мнения приводил примеры, в которых донесения Клатта были очень похожи на официальные доклады японского посольства.

Полная история этого уникального интересного агента, вероятно, никогда не будет известна. Но ценность его донесений была очень высоко оценена такими авторитетами, как Маронья, Канарис, Шелленберг и Гудериан, и они, должно быть, имели очень большую важность.

Нечего и говорить, что советская разведка не сидела в Германии сложа руки как до войны, так и в течение ее, германской контрразведке приходилось не смыкать глаз. Самое впечатляюще дело, о котором уже шла речь в главе 5, было известно под названием «Красная капелла». Это кодовое название абвер дал крупной советской разведывательной сети внутри Германии, на оккупированных территориях и в таких нейтральных странах, как Швеция и даже Швейцария.

Хотя абвер, конечно, был хорошо осведомлен о том, что русские в течение многих лет имели агентов внутри Германии, и хотя массы советских агентов непрерывно забрасывались на парашютах на восточные территории (где по причине плохой подготовки их обычно почти сразу же задерживали), сфера действия и размах их виртуозной шпионской деятельности оказались ошеломляющим сюрпризом.

После нескольких недель и месяцев непрерывной, скрупулезной и невидимой работы, которая состояла из огромного объема контрразведывательных мер, абверу удалось наконец в ночь на 12 декабря 1941 года захватить советский коротковолновый передатчик в Брюсселе. Это дало ключ к тому, что считалось главной шпионской сетью русских, хотя ее нити прочно оказались у абвера только после того, как был захвачен второй передатчик, и тоже в Брюсселе. Эти нити привели в некоторые ошеломляющие места: министерство авиации, министерство иностранных дел и министерство экономики. Во всех них, а особенно в министерстве авиации, действовали русские агенты – немцы, конечно главным образом коммунисты, работающие специально на русских как шпионы, а не просто враги нацистского режима. Тут были чиновники второго ранга и офицеры младшего состава (подозрение Канариса, что в этом была замешана даже еще большая рыбина вроде Бормана, так и не нашло подтверждения), но ценность информации, которую они могли передавать в Москву, была огромной. Они действовали в течение нескольких лет под самым носом у гестапо и внутренних служб безопасности Германии, и, если бы не техническая блистательность радиопеленгаторов абвера в Брюсселе, их так бы, может, и никогда не поймали. Идеологические предатели, которые себя, естественно, таковыми не считали, – воистину очень скользкая рыба, как это показали разоблачения в англосаксонских странах после войны. Было сообщено, что за участие в «Красной капелле» казнено семьдесят восемь мужчин и женщин. Цифра эта, однако, не считается достоверной, так как другие источники доводят ее до четырехсот. Ее разоблачение, хотя и неполное, стало, возможно, самым мощным ударом «Абвера-III»; и это можно наверняка отнести к числу самых впечатляющих его достижений. История этого события такова.

До начала военных действий между Германией и Советским Союзом советская шпионская организация в Германии и на оккупированных Германией территориях вела себя очень тихо. Однако летом 1941 года германская служба радиоконтроля в Берлине сообщила в отделение абвера в Брюсселе о том, что в эфир каждую ночь выходит коротковолновая радиостанция. Передатчик, как предполагалось, находился где-то вблизи от бельгийского побережья.

Агенты безуспешно разыскивали ее местонахождение, и наконец к работе подключилась радиопеленгаторная рота абвера, усиленная радиопеленгаторным взводом от берлинской полиции. Скоро стало ясно, что передатчик фактически находится в Брюсселе. Поиск, таким образом, сузился, и с помощью новых точных пеленгаторов, так называемых Koffergerate, был идентифицирован дом на улице Атребат. В полночь с 12 на 13 декабря 1941 года внушительный отряд полицейских, снабженных кусачками, отмычками и другими подобными инструментами, внезапно ворвался в дом. Одновременно были заняты два прилежащих дома. В них ничего подозрительного обнаружено не было, но полицейский заметил человека, перелезавшего через стену сада в глубине двора. Его вскоре задержали. Тем временем в центральном доме полицейские вошли в маленькую, ярко освещенную комнату на первом этаже. Здесь они нашли включенный радиопередатчик, готовый к передаче сообщения, – верный признак, что радиста захватили врасплох во время работы. Рядом с аппаратом лежали различные шифрованные сообщения и рабочие инструкции. Предварительный допрос захваченного человека выявил, что это был советский лейтенант, но расшифровать сообщения оказалось невозможно.

В том же доме была арестована женщина, которая согласно документам, имевшимся при ней, была парижанкой. Она отказалась отвечать на какие бы то ни было вопросы. Но обыск в ее комнате выявил потайную дверь, за которой полиция обнаружила мастерскую, полностью оборудованную для производства фальшивых бумаг и документов, как гражданских, так и военных.

Еще одна женщина была арестована в этом же доме. Это была еврейка по имени Вера; жертва расовых преследований и семейной трагедии, она попала в лапы советских агентов. От нее была получена определенная информация. В частности, она сказала, что две фотографии паспортного типа, найденные в этой мастерской фальшивых документов, были снимками Большого шефа и Маленького шефа. Но кто они были, она сказать не могла. Советская секретная служба никогда не позволяла своим агентам знать что-либо о своих руководителях.

Среди захваченных бумаг были подробные инструкции по использованию передатчика вместе с описанием аппаратуры – все на немецком языке. Было также некоторое количество почтовых карт с видами различных германских городов, в частности Берлина, Нюрнберга, Аугсбурга и Гамбурга. «Абвер-III F», отвечавший за борьбу с иностранным шпионажем, пришел к заключению, что германские граждане, если не германские чиновники, были объединены в шпионскую организацию. Это подозрение в предательстве укрепилось после заявления Веры, что люди, посещавшие этот дом, говорили по-немецки. Это, как можно себе представить, привело к серьезным пертурбациям в штабе абвера в Берлине.

Весной 1942 года из Берлина пришло известие, что новый передатчик, возможно также находящийся в Брюсселе и работающий на той же частоте, что и первый, опять посылает сообщения в Москву. Как и в случае с первым захваченным устройством, передачи велись с полуночи до 5 часов утра. С помощью радиопеленгаторов эту радиостанцию тоже обнаружили. В ночь с 19 на 20 мая полевая полиция ворвалась в дом. Там обнаружили передатчик на первом этаже, но комната была пуста. Радист сбежал. Однако полицейские, поставленные на улице, видели человека, убегающего по крыше. Достигнув последнего ряда домов, он прыгнул на стеклянную крышу. После непродолжительного обыска его нашли скрывающимся в подвале. На допросе он признался, что его зовут Вильгельм Шварц, что он приехал из Кенигсберга, Восточная Пруссия, и что до 1934 года он был руководящим работником в Германской коммунистической партии. Полицейские архивы подтвердили это заявление: Шварц был в списке разыскиваемых лиц. Он уехал в Москву в 1934 году, где прошел подготовку для своей работы в Бельгии.

В его чемоданчике следователь нашел свежие донесения в зашифрованном виде, причем использовался числовой код. Он также получил в свое распоряжение и незашифрованные сообщения на немецком. В одном из них имелся полный берлинский адрес. Другие явно содержали подробную информацию, касающуюся предстоящих немецких боевых операций под Сталинградом и на Кавказе – операций, которые, кстати, начались лишь в конце следующего месяца. На этих бумагах была пометка, что они ни в коем случае не должны попасть в руки немцев, ибо только четыре человека на высших германских военных должностях знали об этих планах, так что утрата этих документов должна немедленно скомпрометировать источник.

Захваченные документы отправили самолетом в Берлин. На коротком совещании у адмирала Канариса было решено информировать командующих видами вооруженных сил. Выяснилось, что берлинский адрес принадлежал одному офицеру люфтваффе. Это был лейтенант Шульце-Бойзен, работавший в оперативной группе штаба в департаменте атташе при OKW.

Незадолго до прихода нацистов к власти Шульце-Бойзен связался со стенографистом, который находился под подозрением полиции по политическим мотивам. Однако ничего существенного против него не было найдено. Потом через свою невесту, внучку принца Ойленбурга, ему удалось установить контакт с Герингом, на которого способности лейтенанта произвели впечатление. Он стал лектором по политическим вопросам. Это позволило ему знакомиться со многими молодыми людьми, попадавшими в плен его привлекательных и приятных манер. Его необычный образ жизни привлекал других. Когда началась война, ему удалось устроить двух своих молодых людей в шифровальную часть. По долгу своей службы эти двое получали из первых рук сведения о работе иностранных секретных служб. Они передавали Шульце-Бойзену все интересное, а он переправлял всю приобретенную таким образом жизненно важную информацию русским.

Когда эти двое молодых людей узнали о разоблачениях в Брюсселе, один из них немедленно сообщил об этом Шульце-Бойзену по телефону. Тот сразу же собрал весь компрометирующий материал, какой смог, и успешно устроил его пересылку в безопасное место в Стокгольме. Он поддерживал контакт со своими людьми по секретной линии в шифровальную часть. Эта линия была соединена с телефоном в пустом кабинете. Не зная, что этот кабинет недавно занял какой-то офицер, Шульце-Бойзен позвонил по этому номеру. Офицер ответил, Шульце-Бойзен немедленно извинился, сказав, что набрал неверный номер, но у офицера пробудились подозрения. Он написал рапорт: тень пала на молодых людей, и они были арестованы, когда в следующий раз встретились с Шульце-Бойзеном, как и он.

Также был выявлен и арестован один из сотрудников министерства иностранных дел, активно работавший на советскую разведку. Наконец, в различных германских городах было найдено значительное количество коротковолновых передатчиков.

Через информацию, поставляемую Верой в Брюссель, абвер вышел на след фирмы, которой управлял Маленький шеф и которая вела дела с немецкими сервисными организациями. Утверждали, что Маленький шеф – португалец по имени Винценц Корелла. Он занимался импортно-экспортным бизнесом, имел контракты на поставку товаров для вермахта в Бельгии и, таким образом, имел право пользоваться международным телефоном, телеграфом и почтовыми услугами. Поэтому он мог звонить абонентам в нейтральных странах. Также он был облечен правом посещать Данию и Чехословакию «по делам». Впоследствии обнаружилось, что Маленький шеф был советским капитаном.

Тем временем продолжались поиски Большого шефа. С помощью Веры были арестованы мастер по подделке документов и его любовница; как предполагалось, мастер был в контакте с Большим шефом. Этот подделыцик, известный как «изготовитель», оказался преступником. Его единственный интерес состоял в том, чтобы заработать как можно больше денег своим мастерством, независимо от цели, на которую требовались его подделки. Поэтому полевая полиция предложила ему неплохую сумму за предательство его бывшего нанимателя. Он без колебаний принял предложение. Первым его действием было письмо одному якобы торговцу резиной, с которым у него ранее была связь. В этом письме он приносил извинения за отсутствие на последней встрече и предлагал встретиться вновь. Это письмо передали любовнице «изготовителя». Два дня спустя пришел ответ с предложением встретиться на рынке в Брюсселе, но ни на эту, ни на следующую встречу торговец резиной не пришел.

Бельгийский полицейский, которому абвер доверял, также пользовался доверием советских шпионов. Однажды «изготовитель» подошел к этому полицейскому с просьбой снабдить его чистыми бланками удостоверений личности, которые у него есть на работе. Полицейский, посоветовавшись с абвером, согласился выполнить просьбу, но настоял на том, чтобы ему дали фотографии лиц, для кого намечались эти удостоверения личности. Первая фотография была вручена сразу же. Он отнес ее в абвер, где ее пересняли перед тем, как вернуть поддельное удостоверение полицейскому. На ней был изображен до сего времени неизвестный светловолосый молодой человек лет двадцати пяти – тридцати. Хотя это лицо также не было известно другим германским полицейским органам, «изготовитель» утверждал, что это новый руководитель советской шпионской организации в Брюсселе. Теперь бельгийский полицейский проинформировал «изготовителя», что отдаст фальшивое удостоверение только подлинному человеку, которому оно принадлежит, и предложил место для встречи. Как ни странно, «изготовитель» на это согласился. Молодой человек появился в назначенном месте и в назначенное время и был арестован. Но наотрез отказался отвечать на вопросы как о себе, так и о своих контактах. Радист Шварц, однако, утверждал, что этот молодой человек действительно является брюссельским руководителем советской секретной службы.

А в это время продолжались поиски Большого шефа и раскручивалась новая ниточка. «Изготовитель» сообщил, что встревоженные брюссельские шпионы бежали в Париж. Тогда абвер начал наблюдение за лицами, которые посещали германские учреждения в этом городе. Скоро их внимание привлекло здание на Елисейских Полях, в котором располагался административный штаб организации Тодта. Люди сюда входили и выходили отсюда без какой-либо эффективной проверки в целях безопасности. Была найдена фирма в Брюсселе, имеющая регулярные сделки с организацией Тодта. Офицер связи вермахта знал по внешнему виду главу этой фирмы. Когда ему показали фотографию разыскиваемого человека, считавшегося Большим шефом, он подтвердил, что этот человек – действительно глава фирмы. Таким образом, абвер уже шел по пятам Большого шефа. Однако быстро выяснилось, что у офицера связи не был записан адрес этого человека. Все попытки выяснить адрес были безуспешными, и дело не двигалось вперед до тех пор, пока один сотрудник брюссельской фирмы вдруг не рассказал, что его босс попросил его несколько дней назад порекомендовать дантиста и собирался пойти к нему лечиться. Расспросы дантиста подтвердили: у этого человека был назначен сеанс лечения через несколько дней. Его действительно арестовали в кресле у зубного врача. Но на допросах он отказывался сообщить свое настоящее имя и, упорствуя в своем отказе, так и оставался неизвестен, и к нему обращались как к Большому шефу. Он признал, что родился в российской части Польши. Он великолепно говорил на немецком, английском и французском языках в дополнение к своему родному языку и выполнял секретные задания за границей от русских с 1925 или 1926 года. Со временем через него стали постепенно выясняться данные о некоторых из его активных коллег-шпионов. Это было достигнуто тем, что его более-менее быстро отпустили на свободу и дали возможность передвигаться без помех, но под постоянным наблюдением двух агентов. Из-за халатности его охранников ему удалось сбежать. Им было приказано все время неотступно быть рядом с ним, и как-то раз один охранник согласился пойти с ним в аптеку, где он хотел что-то купить. Заведение было полно народу, и Большой шеф вдруг исчез в толпе. Все попытки поймать его не принесли успеха.

Благодаря захваченным передатчикам и уже взломанным кодам абверу удалось какое-то время поддерживать контакт с Москвой. Это оказалось самым полезным источником информации. Абверу даже посчастливилось попросить у Москвы денег в английской валюте якобы для уплаты агентам, и в назначенное время деньги поступили через Софию. Но, конечно, в эту игру невозможно было играть долго. Тем временем продолжалась борьба с целью уничтожения «Красной капеллы» с ее многими щупальцами, расползшимися по всей Европе. Она так и не завершилась до конца, и не может быть сомнений, что та же самая организация, возможно в некоторых случаях использовавшая тех же людей, действует и по сей день.

Глава 8

Дальний Восток

В первой главе этой книги я вел речь о попытках Германии в то время, пока русские были их союзниками, посеять вражду между Советами и Британией с Францией в западной части Азии. Из этого ничего не вышло. Но в тот же период с ними обсуждались перспективы причинить британцам неприятности в Индии и Афганистане. И тут русские оказались более готовыми к сотрудничеству; однако, одобряя немецкую идею, сами отказывались играть какую бы то ни было роль в планах разжигания беспорядков в этих районах.

Первой целью был Афганистан, давнишняя «заноза в боку» британского раджи, и целью было свержение пробританского короля и восстановление Амануллы, в то время находившегося в изгнании в Риме, на его утраченном троне. Если бы такой план удался, это, несомненно, привело бы к серьезным волнениям в Индии, особенно среди жителей Вазиристана, Мохманда, афридиев и других племен северо-западной пограничной провинции. Первые шаги к осуществлению этих планов должен был сделать Хаджи Мирза Али Хан – Факир из Ипи. Национал-социалистическая партия поначалу с энтузиазмом поддержала эту идею, и ее представителем в аппарате планирования абвера был в то время некий Хабихт, игравший заметную роль в австрийских делах.

Однако скоро стали ощущаться политические трудности. Молотов переосмыслил ситуацию. Он решил, что афганская авантюра не встраивается в советскую политику, особенно когда подумал, что Советский Союз, возможно, попросят поставлять оружие и боеприпасы – а этого делать не следует. С германской стороны Розенберг также рассматривал советско-германское сближение с плохими предчувствиями, и, поскольку министерство иностранных дел и Канарис тоже с большей долей скепсиса относились к «индийским сказкам» Хабихта, от первоначального крупномасштабного замысла отказались.

Но план разжигания волнений среди антибритански настроенных племен в Северо-Западной пограничной провинции продолжал выполняться абвером, невзирая на афганский вопрос. В 1938 году Факир из Ипи доставил британцам немало головной боли. Англичане бомбили деревни, в которых, как они подозревали, проживали он и его сторонники, и направили против него две карательные экспедиции. С помощью искусственно вызванных оползней, засад в недоступных скалах и тому подобного, в чем эти горцы были большими специалистами, они смогли успешно защититься от британцев. Во время войны контакт с Факиром из Ипи поддерживался через итальянского консула в Кабуле; но сейчас абвер был заинтересован в установлении с ним прямой связи. Был послан один ученый с международной известностью, хорошо знакомый с предыдущими экспедициями в эту страну и с ее народом. Однако эта экспедиция завершилась трагически, потому что немецкий эмиссар был застрелен афганскими жандармами, а его компаньон пропал, тяжело раненный, еще до того, как они достигли своего пункта назначения. Потом афганцы объявили, что приняли этих иностранцев, одетых на местный манер, за эмиссаров Амануллы.

Индийские планы вступили в новую фазу, когда индийский националистический лидер Субхас Чандра Бозе прибыл в Берлин в 1941 году. Весной 1941 года он перешел советско-афганскую границу, сопровождаемый германским дорожным инженером, работавшим в Афганистане и прежде занимавшим важный пост в организации Тодта. В Москве его присутствию не было придано никакой гласности, но русские сделали все, что могли, чтобы его пребывание было приятным. Революция в Индии прекрасно совпадала с их планами.

Находясь в Москве, Бозе беседовал с германским послом графом фон дер Шуленбургом, чье глубокое знание Азии произвело на него огромное впечатление; он постоянно возвращался к этой беседе во время своих последующих разговоров с адмиралом Канарисом.

В Германии Бозе с огромной энергией отдался пропаганде и вербовке сторонников среди индийских военнопленных, большинство которых были либо схвачены, либо дезертировали с африканского театра военных действий. Удалось убедить значительное число их взять в руки оружие против Британии; из них был сформирован Индийский легион под германским руководством, и они прошли многостороннюю подготовку. Этим индийским легионерам была выдана германская военная форма с наручной повязкой с изображением индийских национальных цветов. Сикхи, эта строго отчужденная каста, сохранили при себе свои тюрбаны. Различие в религии и кастовых обычаях причиняло германской службе снабжения бесконечную головную боль как в расквартировании, так и в питании этих людей. Надо было отдельно готовить пищу для индуистов и мусульман; нельзя и подумать об общем пользовании источниками воды; а если вдруг тень мусульманина пала на котелок индийского сипая, где он варит пищу, то последний вынужден бросить свою пищу, даже не притронувшись к ней.

Однажды один сикх, решив поступить в духе современности, позволил остричь свои длинные волосы и бороду; в ту же ночь его застрелили во сне его братья сикхи. Германский командир, австриец по происхождению, утверждал, что надо согласиться с объяснением этого несчастного случая как самоубийства, поскольку осознал, что любое расследование этого преступления, вызванного религиозным фанатизмом, будет неправильно понято сикхами.

Во время военной подготовки команды отдавались на немецком, но наставления давались на английском – языке общения всех индийских солдат Британской индийской армии. Индийские солдаты особенно были искусны в рукопашном бою и как разведчики, а воинственные сикхи, которым британцы всегда отдавали предпочтение как в армии, так и на полицейской службе, обладали всеми чудесными качествами, требуемыми для того, чтобы они вписались в систему германских вооруженных сил.

Субхас Чандра Бозе проявил максимальный интерес к военной подготовке своих сторонников. Отобранные люди были прикреплены к абверу для обучения подрывному делу и диверсиям. Пока немцы все еще лелеяли мечты о прорыве на Кавказ и даже к Персидскому заливу, у них было намерение отправить Индийский легион по воздуху, чтобы инициировать повсеместное восстание в Индии. Но Бозе настоял на том, что его сотрудничество в деле освобождения Индии должно зависеть от мировой ситуации. В своем трезвом анализе возможностей он напоминал адмирала Канариса; последнему было известно, что Бозе никогда не высказывался необдуманно, и он ценил его больше всего за это качество. Бозе не был никаким коллаборационистом в том дурном смысле этого слова, какой оно приобрело за последние годы; скорее он был истинным индийским патриотом с единственной идеей, который не собирался ничего делать ради Германии, а все и вся, включая содействие германским интересам, ради Индии.

В конце осени 1942 года он сказал Канарису: «Вы так же, как и я, знаете, что Германия не может победить в этой войне. Но на этот раз победоносная Британия потеряет Индию. Даже британцы не смогут нарушить свое обещание отказаться от своего господства над Индией, которое они по собственной воле дали в 1940 году». Когда Бозе осознал, что Германии больше нечего ему предложить в виде передовой базы на любом из ее театров военных действий в рамках его борьбы за освобождение Индии, он вошел в контакт с японцами, которые могли оказать ему больше содействия в осуществлении его политических планов. Японский посол Осима получил от германских властей неохотное согласие на отъезд Бозе. В феврале 1943 года он поднялся на борт немецкой подводной лодки U-190 и перебрался на японскую субмарину посреди Индийского океана. Из Японии он отправился в Бирму, а в июне 1943 года перешел индо-бирманскую границу с небольшой индийской армией освобождения и несколькими японскими частями; после краха Германии он все еще вел войну в джунглях против британцев.

Согласно официальному сообщению, он разбился, летя над Формозой в Японию на японском военном самолете. Позднее были сообщения, что он сейчас находится в Китае, но они, скорее всего, не заслуживают доверия.

После его отбытия сторонники Бозе в Германии оказались без лидера. В 1944—1945 годах их использовали в частях противовоздушной обороны и в качестве береговых патрулей на спокойных участках Западного фронта. Некоторым из них в конце концов удалось вернуться в Индию, а когда индийский премьер-министр Пандит (Джавахарлал) Неру торжественно поднял флаг независимой Индии в Дели в августе 1947 года, среди множества присутствовавших индийских солдат было несколько бывших товарищей по оружию националистического лидера Субхаса Чандры Бозе.

Все возрастающая интенсивность экономической войны в Атлантике и ее распространение на все моря, включая Антарктику, привели весной 1940 года к исследованию возможности атаки на вражескую военную экономику в Тихом океане.

Из японских источников поступали сообщения, что вольфрам и другие стратегически важные сырьевые материалы в растущих объемах отгружаются из восточноазиатских портов на суда Британии и нейтральных стран, направляющиеся в Британию. К наиболее активным портам были отнесены Шанхай, Кантон, Манила и те, что находятся в британских владениях на полуострове Малакка. Попытки нанести удары по этой торговле с помощью подводных лодок, действующих у африканского побережья, в целом оказались безуспешными. Добраться до китайских морей было за пределами возможностей немецких субмарин, так как их радиус действия был недостаточен для таких удаленных операций.

Но в те годы, когда Германия все еще поддерживала дружеские отношения с Советским Союзом, очень соблазнительный путь для переброски рейдеров (кораблей, нападающих на конвой) в Тихий океан представлял из себя Северо-восточный проход через Берингов пролив в обширные открытые тихоокеанские пространства. Благожелательная позиция Японии подкрепляла осуществимость этого плана, для успешного выполнения которого имелись две предпосылки: во-первых, рейдеры должны были проходить через Северо-восточный проход полностью закамуфлированными и незаметными; и, во-вторых, появившись в этих местах, они должны получить адекватную поддержку в Тихом океане и постоянно снабжаться информацией о смене морских торговых маршрутов в связи с военной ситуацией, о плотности вражеского судоходства в различных регионах и о различных мерах безопасности в авиации и радио, применяемых противником.

Перед началом войны по настоянию адмирала Канариса была установлена пробная связь между абвером и японской военно-морской разведкой. Но общая мировая ситуация в 1930-х годах была таковой, что представлялось маловероятным, что Германия будет способна вести крейсерскую войну с торговыми судами на Тихом океане в обозримом будущем. Сейчас, однако, германская разведслужба должна была в кратчайшее время обосноваться на Азиатском континенте и там организовать всестороннюю разведку на Тихом океане. Соответственно, было дано поручение одному офицеру абвера с указанием срочно организовать разведывательную сеть в портах Тихого океана, из которых непрерывную и своевременную информацию о передвижениях кораблей можно было бы посылать через штаб абвера в Берлине в Главное командование ВМФ. В связи с этим, частично из уважения к японскому нейтралитету и частично из-за растущей напряженности между Японией и Соединенными Штатами, а также чтобы не навлечь на Японию обвинений в помощи Германии в войне на Тихом океане, японские секретные службы тут не должны быть замешаны.

На вопрос, кому он хочет поручить задачу создания дальневосточной разведывательной службы в разгар войны и перед лицом крайне сложной политической ситуации на Дальнем Востоке, адмирал Канарис выбрал бывшего моряка Первой мировой войны, хотя тот на Дальнем Востоке никогда не служил, он занимался бизнесом на Ближнем Востоке и проявил себя как раз тем человеком, который способен справиться с исключительной задачей в исключительных обстоятельствах. Выбор оказался самым удачным. Этот офицер представил следующий отчет о своей деятельности:

«Для создания разведывательной сети разнородный, состоящий из четырех зон город Шанхай оказался идеальным местом. В нем сосредоточены морские транспортные интересы огромной величины и важности; даже в военные годы суда под каждым флагом, ходящие в Мировом океане, находят свой путь в Шанхай, ибо в Шанхае они могут приобрести все, что требуется в смысле продовольствия, ремонтных служб и оборудования. Помимо этого, население города включало в себя людей почти всех наций, а это предполагает особо широкий диапазон при отборе агентов, пригодных для получения и передачи информации. Наиболее плодородную почву для целей офицера разведки представляют Интернациональный квартал (концессия), образующий центр города, и Японский, Китайский и Французский кварталы (так как шанхайские французы в большинстве своем сторонники правительства Виши). С другой стороны, сама неоднородность города вынуждает офицера разведки к исключительной осторожности и требует от него здравого суждения о человеческой натуре и способности разглядеть, почему какой-либо конкретный агент предложил свои услуги.

В данном случае нам удалось в сравнительно короткий период времени провести рекогносцировку и почти полностью охватить все судоходство на Ванпу и Янцзы. Но радиосвязь на большие расстояния из Шанхая до Берлина была поначалу сопряжена с многими техническими трудностями. В соответствии с заранее оговоренным планом по требованию штаба абвера был отправлен первоклассный радист. Из-за своей легенды прикрытия он не мог везти с собой аппаратуру, а когда наконец ценные устройства пришли в Шанхай, они в дороге были разбиты вдребезги. Вначале мы пробовали найти нужные запасные части на местном рынке, но опять нам пришлось действовать с крайней осторожностью, чтобы секретные службы противника не получили даже отдаленного представления о характере нашей деятельности. В конце концов нам пришлось попросить Берлин прислать наиболее важные из частей, и они пришли в нормальном состоянии; но за это время мы растеряли результаты деятельности целого месяца из-за отсутствия средств связи.

Как только связь с отделением абвера «Бельциг» была установлена, она работала совершенно без сбоев и доказала свою способность справляться с постоянно растущей нагрузкой и к тому же была явным источником удовлетворения для всех, кого это касалось.

Расширение сферы нашей разведки потребовало новых баз – например, в Тянцзине и Кантоне и, если возможно, для проникновения в морскую транспортную деятельность Филиппин и вокруг побережья Австралии. Места, на которых мы затем сосредоточили свои усилия, – Тянц-зинь и Циндао, и в обоих мы смогли организовать эффективную разведслужбу на прямой и непрерывной связи с Шанхаем.

Разведка в портах побережья Южного Китая оказалась значительно более трудной задачей. Любое проникновение и слежение за торговлей и судоходством из Кантона, Гонконга и других подобных портов были особенно сложными. Лично посещать их германскому офицеру разведки было невозможно, потому что китайско-японский конфликт перерезал наземные пути, а так как британский крейсер остановил японский лайнер в открытом море между Сан-Франциско и Кобе и снял с него ряд германских пассажиров призывного возраста, проезд на японских судах был запрещен.

Разведывательная связь между Шанхаем и Кантоном могла, таким образом, быть организована только в ограниченном масштабе и через посредников. Много полученной этим способом из Кантона информации оказалось утратившей цену из-за неизбежной задержки при ее передаче. Чтобы исправить ситуацию, я решил сам попробовать добраться до Кантона через Нанкин, несмотря на войну. Но я был вынужден отказаться от этой попытки, не доехав до Нанкина, так как японские военные власти не потерпят присутствия ни одного иностранца в зоне военных действий. Переодеться под китайца мне, увы, невозможно: моя кожа совсем не того цвета, да и глаза не той формы!

Оглядываясь назад, я испытываю чувство удовлетворения от того, что информация, отправленная нашей организацией Верховному командованию ВМФ, внесла немалый вклад в урон, нанесенный судоходству противника в Тихом океане. Благодаря нам вспомогательный крейсер, успешно прошедший через Северо-восточный проход, получил своевременную информацию о важных событиях в Тихом океане и смог, помимо всего прочего, проскользнуть незамеченным через вражеские коммуникации и расставить минные поля возле различных австралийских портов, что нанесло огромный урон судоходству противника и вызвало очень эффективное нарушение его обычных графиков мореплавания.

Наше наблюдение за вражескими методами судоходства в Тихом океане также дало нам ценное представление, которое позволило прийти к заключениям о системе конвоев, используемой в Атлантике, и о методах концентрации конвоев возле африканского побережья. В Тихом океане корабли обычно ходили автономно и направлялись к заранее намеченным точкам встречи, где формировались конвои для дальнейшего путешествия к Британским островам.

Таким образом, шанхайское отделение несло службу, эффективность которой сказалась даже на подводной войне в Атлантическом океане.

Начало войны между Японией и Соединенными Штатами в декабре 1941 года положило конец работе шанхайского отделения в том, что касалось германских морских операций в Тихом океане. Но отделение, которое к концу 1941 года очень заметно расширилось, продолжало функционировать с новым составом и с новыми задачами, диктуемыми изменившимися условиями, практически до самого конца войны».

Глава 9

Адмирал Канарис

Абвер был в такой степени творением адмирала Канариса, что самым лучшим будет завершить эту книгу главой о нем. Когда он приступил к работе, это было небольшое, хотя и эффективное подразделение. Когда его сняли с должности весной 1944 года, его великие дни достижений были позади. Политическая борьба с нацистской партией, стремившейся захватить в свои руки контроль над любым видом разведывательной деятельности, к тому моменту была проиграна. Эта попытка узурпации военной разведки, по существу, политической организацией стала одним из главных факторов в ограничении эффективности германской секретной службы и поэтому нанесла значительный ущерб всей германской военной экономике. Как только Канарис ушел, абвер вскоре начал разваливаться, пока к концу войны не стал тенью прежнего себя, в то время как нацистская СД, применяя методы, которые для Канариса были анафемой, добилась лишь частичного успеха в выполнении функций разведывательной службы.

Таким образом, Канарис в самые важные годы, помимо контроля всемирной сети разведывательных баз и их вспомогательных служб, помимо обязанности перехитрить британские, французские, американские и советские спецслужбы, был вынужден вступить в постоянную, хотя и главным образом безмолвную борьбу с врагами и соперниками у себя дома, стремившимися узурпировать его позиции, а значит, и власть. Этот факт определенно делает его достижения еще более примечательными.

Вильгельм Канарис, сын промышленника, родился в 1887 году в Аплербеке возле Дортмунда. Семья Канарис эмигрировала в Германию в семнадцатом веке из Сало на озере Комо; она не имела корней, как это общепринято считать, в Греции, хотя Канарис – это имя одного из греческих героев морских сражений, добывших себе славу в войне, в результате которой их страна освободилась от турецкого ига, и германский адмирал хранил картину с этим греческим героем, носившим свою шляпу с эмблемой освобождения, которая висела у него в доме.

Вильгельм Канарис поступил на службу на Императорский германский флот 1 апреля 1905 года. Он участвовал в сражении, которое вела эскадра графа фон Шпее у побережья Южной Америки, и был интернирован со своими уцелевшим товарищами. Ему удалось бежать, и, преодолев все трудности, он добрался на обратном пути до Испании. Там он явился к германским властям и получил работу в разведотделе; ему было поручено скупать сырье и товары, которых не хватало в рейхе, и организовывать их перевозку обходными путями в Германию.

Потом он вернулся в Германию и поступил на службу в подводный флот. Весной 1918 года его назначили командиром подводной лодки, на которой он отправился через Атлантику и Гибралтарский пролив в Адриатику. Там он воевал с торговыми судами противника; среди его товарищей-офицеров были Арно де ла Ферьер и Мартин Нимеллер. После крушения австро-венгерской монархии германские субмарины вернулись, совершив опасное путешествие, на свою базу в Киль.

В Киле на мачтах боевых кораблей уже реяли красные флаги. Началась революция, а война закончилась. Новая германская республика скоро вступила в отчаянную борьбу за свое выживание; условия мира, которые были бы хоть как-то приемлемы, надо было получить от союзников, в то время как на восточных территориях шла открытая война против сил воинствующего коммунизма.

По традиции и по убеждениям Канарис был твердым монархистом, и в этот период в нем развилось непримиримое неприятие коммунизма, которое наложило отпечаток на всю его оставшуюся часть жизни. Этот базовый постулат его политического мировоззрения проливает существенный свет на его последующую позицию по отношению к национал-социализму. С одной стороны, он признавал национал-социалистов как врагов коммунизма и как таковых сердечно их приветствовал; с другой стороны, и во все более возрастающей степени с течением времени, он полагал, что видит во влиятельных кругах нацистских лидеров семена разновидностей национального большевизма, которые могут в будущем расцвести как явный коммунизм, и по этой причине он им не доверял и боялся их. В середине войны он с глубокой тревогой наблюдал ситуацию, созданную разоблачением «Красной капеллы», которая обосновалась в германском министерстве авиации; он твердо верил, что нити этой организации протянулись наружу и вверх к собственной ставке Гитлера и к его заместителю Мартину Борману.

В 1920-х и в начале 1930-х годов он продвигался по службе обычным путем. Он уже командовал крейсером в скромном флоте, который был разрешен Германии по Версальскому договору, а в 1934 году был назначен комендантом крепости Свинемюнде. В возрасте, когда он еще мог ожидать впереди многие годы работы, это назначение могло означать конец его активной карьеры и долгий закат жизни, проведенной в положении полуотставки. Но в этот момент разногласия привели к увольнению морского капитана Патцига с его поста начальника абвера в германском министерстве обороны. Сюда назначили Канариса, которого тем самым спасли от угрожавшей ему бездеятельности.

Это назначение изумительно соответствовало его способностям и талантам. То, что так много морских офицеров оказалось в абвере, не случайное совпадение. Зарубежная разведка требовала знания других стран либо длительного обучения тех, кто не обладал такими знаниями. В армии немногие офицеры имели возможность путешествия за границу или продолжительной службы за рубежом, в то время как на флоте заграничная стажировка составляла нормальную и важную часть офицерской карьеры.

По получении этого нового назначения Канарис столкнулся с организацией, которая уже функционировала свыше десяти лет и была построена на принципе децентрализации. Центральный аппарат издавал общие указания и держал в своих руках анализ таких областей деятельности, которые имели общее назначение: технические вопросы, организация радиосвязи, выбор кодов и шифров. Очень редко он осуществлял прямой контроль своих агентов; это выполнялось почти целиком различными отделениями абвера, а в военное время – военными организациями в дружественных и нейтральных странах.

Финансирование разведывательной службы, которое можно было наскрести в очень скромном бюджете армии в сто тысяч человек, составляло весьма малую долю; абвер поэтому был вынужден отказаться от всякой идеи широко распространенной и дорогостоящей деятельности за рубежом, а вместо этого сосредоточить свои силы на конкретных и точно указанных задачах; и в соответствии с принципом децентрализации огромная ответственность возлагалась на отделения абвера. Результатом было высокое доверие, оказываемое им.

Канарис придерживался этой системы, и основа его успеха в тщательности, с которой он подбирал себе подчиненных, и доверии, которое он им оказывал. В этом отношении он показал себя большим мастером, хотя можно и задаться вопросом, справедливо ли применять к нему традиционную фразу «хорошо разбирался в людях». Иногда он совершал ошибки и слишком доверял людям, которым поручал какие-то задания. Есть два вида доверия – вера в умственную способность личности выполнить вверенную ей задачу, а также уверенность в характере и честности человека, на которого это доверие возлагается. Ошибка в первом варианте, и там Канарис временами оказывался не прав, может быть легко исправлена; но ошибка во втором варианте опасна, и здесь Канарис редко допускал ошибки, если вообще совершал их.

Наградой за доверие была преданность и вера, которые его офицеры и подчиненные испытывали к нему. В его способностях они не сомневались, потому что это был человек многих талантов и острого и быстрого мышления; и этому человеку они могли обоснованно доверять, ибо знали, что он никогда их не бросит, даже если они окажутся в трудном положении. Офицер разведки постоянно сталкивается с опасными ситуациями и трудными решениями. А в Третьем рейхе, помимо этих обычных опасностей, каждый без исключения, занятый разведкой и имеющий любые контакты за рубежом, подвергался постоянному недоверчивому наблюдению гестапо и службы безопасности. Если один из его офицеров попадал в трудное положение с этими людьми, он знал, что все еще может рассчитывать на твердую поддержку адмирала Канариса.

Иногда адмирала Канариса изображают как «загадочного человека», и, возможно, сознательно или подсознательно, он сам способствовал росту этой легенды. Ему очень помогало, когда он оставался наедине с собой и ему не докучали посторонние. Он был, как это единодушно замечают все, кто с ним был связан, очень нервным человеком; и он явно стремился избегать всяких ненужных тривиальностей и подробностей, ибо только таким путем мог справиться с огромным грузом, налагаемым на его находчивость и целеустремленность, и сохранить свою энергию и всестороннее восприятие обширного поля деятельности, которое ему было доверено. Есть поговорка о философе Лихтенберге, которая полностью применима к Канарису. «Не следует, – писал он, – говорить «я думаю», а лучше, подобно тому, как говорят «идет дождь», сказать «так думается»; это абсолютно точно приложимо к Канарису. «Она» – мысль – независимо работала внутри него. Когда к нему поступала какая-то новая проблема, он не раздумывал над ней, а давал ей какое-то время независимо перевариться внутри себя, и мог быть уверен, что к нему придет нужное решение; и этот «приход» решения – практическое проявление теории Лихтенберга.

Канарис, как и его офицеры, был человеком интуиции. И он, и они должны были ощущать уверенность, что в постоянно меняющейся череде событий их в конце концов осенит правильная идея; а когда шеф работает с людьми, обладающими проницательностью и воображением, которые в то же время – офицеры, люди, воспитанные на дисциплине и привыкшие подчиняться приказам и требовать от других безусловного исполнения своих приказов, тогда получается сплав личных и официальных отношений, какого больше нигде не найдешь. Как раз эти человеческие взаимоотношения, смесь военного поведения, взаимного уважения к разуму и эффективности, а также здоровая доля личного восхищения и привязанности, и составляли основу службы при адмирале Канарисе. Ощущение, что они в безопасности, я бы сказал, что они находились под сверхчеловеческой защитой, никогда не покидало тех, кто стоял близко к нему.

Человеческое достоинство было руководящим принципом, по которому он работал и требовал того же от своих офицеров. После завершения дела Сосновского он и несколько его офицеров обсуждали различные факты, которые стали известны. Сосновский, вдруг сказал адмирал, использовал настоящую любовь женщины и доверие многих женщин в своих собственных целях, а это то, что ни один офицер абвера не должен делать, позволять или способствовать совершению. Могут найтись те, кто думает, что такого рода сантименты не должны иметь места в секретной службе. Они не правы, как это доказывает дело Сосновского. Великолепный доклад о германской мобилизации, который он направил в польский Генеральный штаб, был в Варшаве отвергнут как дезинформация. Польская разведслужба была одурачена фальшивым донесением, подсунутым ей в руки немцами; а когда Сосновский вернулся в свою страну, он был обвинен в подсовывании ложной информации и даже в сознательном сотрудничестве с немцами в ее подготовке и брошен в тюрьму.

Если разведка проводится в самой низкой этической плоскости, она не может рассчитывать на доверие своих вышестоящих руководителей, а вся организация, больная сверху донизу, – нечистое общество. Абвер при Канарисе был чистым и здоровым органом. Только поэтому он стал за четыре с половиной года такой эффективной разведывательной службой; его работа освобождала дорогу армиям, вторгшимся в Польшу и Францию, от всех препятствий (незнание вражеских сил, их состава и дислокации), которые могли бы преградить им путь, а его гибкость была таковой, что он мог немедленно приступать к решению новых задач в Дании, в Норвегии и на Балканах.

Когда в результате советско-германского пакта русские оккупировали страны Прибалтики, работники разведслужб этих стран оказались под серьезной прямой угрозой. Они могли не сомневаться, что русские схватят любого, кто работал в разведке против советских вооруженных сил. Представитель Канариса в Эстонии собрал членов разведывательного отдела эстонского Генерального штаба, снабдил их необходимым прикрытием и безопасно переправил их в Штеттин. Уверенный, что эта акция найдет одобрение у его шефа, он доложил о ней адмиралу только после того, как все закончил. Канарис не только одобрил: он сделал значительно больше. Он лично взял на себя ответственность за размещение и будущую финансовую безопасность этих офицеров. В отличие от этого конфиденциальные агенты некоторых из держав союзников были просто брошены и попали в руки русских.

Такие эпизоды не остались без внимания работников других секретных служб по всему миру, к тому же это были не отдельные случаи. Когда Морузов попал в опалу в Румынии, Канарис сделал все, что было в его силах, чтобы помочь ему, и немало таких людей, которые многим обязаны помогающей руке адмирала.

На что в действительности нацелена разведывательная служба? Однажды, когда я находился в отделении «Ближний Восток», у меня состоялась беседа с офицером Верховного командования очень высокого ранга. «Что конкретно вы хотели бы знать, сэр? – спросил я. – Может, вы хотите выяснить, находится ли третий саперный батальон «Свободной Франции» в Дейр-эз-Зор или в Алеппо, или вас интересует, желают ли турецкие генералы, чтобы Турция вступила в войну либо наоборот, или что еще?»

«Нам нужна информация, – ответил штабной офицер, – на которой Верховное командование может основывать свои оперативные решения».

Это очень удачное определение того, что в конечном итоге должно быть задачей разведывательной службы. Существует огромное искушение механически собирать всевозможную информацию из любого источника, не задумываясь всерьез, надежен этот источник или нет. Даже источники, которые в течение значительного времени давали хорошие результаты, склонны иметь «периоды засухи», особенно если данный агент более или менее зависит от вознаграждения, которое ему выплачивают за количество информации, приносимой им; в случаях такого рода офицер, отвечающий за операцию, должен проявить мудрость, честность и мужество доложить, когда один из его источников начинает пересыхать: такой откровенный разговор может только увеличить взаимное доверие между вышестоящим начальником и его подчиненными, и наоборот.

На службу Канариса официально была возложена задача только получения информации. Полученный материал затем направлялся в Генеральный штаб, отдел «Иностранные армии Востока или Запада» либо в штаб флота или авиации, где он будет критически рассмотрен, а его цена определена. Перед началом войны и примерно в течение года эта система работала достаточно удовлетворительно. Твердая вера затронутых штабов в эффективность адмирала и его офицеров, а также личные контакты, поддерживавшиеся между членами Генерального штаба и управления абвера, обеспечивали успешное сотрудничество. Однако аппарат разведки – во многом замкнутая цепь; он также очень чувствителен, и любое крупное изменение персонала способно расстроить его равновесие.

Этот дисбаланс мог скорее возникнуть тогда, когда происходило изменение в составе персонала, занятого критическим анализом, чем когда это изменение касалось стороны, поставляющей информацию. С течением войны количество молодых офицеров в Генеральном штабе постепенно возросло до заметных размеров. Сейчас омоложение, без всякого сомнения, самая важная вещь во многих случаях, как в штабе, так и на фронте. Но оно легко может привести к потере эффективности в тех службах, чей успех зависит от подготовки и опыта их офицеров. Никакой офицер, как бы ни был он молод, никогда не получал назначения в Генеральный штаб, если у него не было адекватной штабной подготовки; однако в отделы критического анализа и оценки информации Генерального штаба без колебаний направляли молодых людей, которые не имели знаний ни зарубежных стран, ни их психологических особенностей или тонкостей повседневной работы в секретной службе, которая поставляла им их информацию.

Молодой офицер Генерального штаба, например, который говорил главе отделения абвера «Гамбург», что его донесение о неизбежном прорыве из Бретани на юг не представляет ценности, потому что не содержит никаких подробностей об участвующих соединениях, был виновен в плохой и глупой оценке. Информация о противнике не должна вызывать вопросов; но, когда подобное донесение посылается из Гамбурга, обязанность офицера Генерального штаба состоит в том, чтобы сделать логические выводы, оценить возможности и принимать соответствующие меры.

Нечто подобное происходило и с донесениями о высадке десанта на Сицилии. В общей сложности было прислано около пятидесяти донесений, некоторые из них – с подробностями о намеченных береговых плацдармах для высадки. В нескольких случаях эти подробности оказались точными, в других они были неверными. Последовали жалобы из Генерального штаба. Видимо, штаб совершенно позабыл, что, когда враг составляет план в первой инстанции, а информация об этом плане может быть получена именно в тот момент, нередко в последнюю минуту возникают факторы, которые вызывают изменения, а к этому времени либо никто уже не в состоянии выявить эти изменения, либо отсутствуют средства для передачи информации, если она действительно была получена.

Самым важным примером такого рода ошибок можно считать десанты в Северной Африке. Абвер точно докладывал, и не один раз, о местах, где противник намеревается высадиться. Испанская разведка подтвердила, что, по ее мнению, эти места являются наиболее возможными целями для такого вторжения. И все-таки германское посольство в Мадриде знало лучше, как утверждает сэр Сэмюэл Хоар, британский посол; и идеи посольства были более весомы для гитлеровского Генерального штаба, чем донесения абвера.

Это был яркий пример ошибочного выбора. В то время, когда зачитывались донесения военной разведки, бесчисленное множество других людей и департаментов, косвенно вовлеченных в вопрос о разведке, тоже оказывали влияние на выбор. Более того, Гитлер был склонен больше доверять творениям своей собственной фантазии, принимая желаемое за действительное, чем фактам, добытым абвером и фронтовой разведкой; и чем дальше, тем больше его окружение поощряло такое состояние дел с возрастающим единодушием, пока даже его военные советники не могли устоять перед магией его пророческих заклинаний.

И все это венчал тот факт, что Канарис и его служба были камнем преткновения для Гиммлера и Гейдриха. Эти двое имели абсолютный контроль над внутренней разведкой, полицией, гестапо и источниками информации, которые служба безопасности добывала для себя за рубежом. Правда, им была дана директива, ограничивающая их деятельность до политической и полицейской информации; но их огромные амбиции подталкивали их на вмешательство и в военные дела, что вполне понятно, ибо во время войны первостепенную важность имеют военные дела. Такая военная информация шла не в службу военной разведки для оценки или в Генеральный штаб для создания убедительной картины военной ситуации, а прямиком к Гитлеру, обычно сопровождаемая намеком на то, насколько служба безопасности более эффективна, чем абвер; и ни Гиммлер, ни Гитлер не имели достаточно проницательности, чтобы осознать серьезности ошибки в выборе, которая совершалась таким образом.

Далее шли трудности, которые приписывались симпатиям, испытываемым некоторыми офицерами Канариса к оппозиции, и для сокрытия которых от любопытных глаз Гиммлера, Гейдриха и остальных этим офицерам недоставало умения.

Полковник (позднее генерал) Остер был начальником Центрального отдела, отвечавшего за техническую сторону, но не имевшего ничего общего с фактическим получением информации. Зимой 1939/40 года дата начала Западной кампании откладывалась несколько раз. Остер был в очень дружеских отношениях с военным атташе Нидерландов Сасом. В начале мая 1940 года Сас узнал от японцев окончательно установленную дату наступления на Запад. Он спросил у Остера, правда ли это, а последний совершенно спонтанно ответил, что да и что будет вторжение в Голландию и в Бельгию. Остер, помня о том, как неспровоцированное нападение на Бельгию в 1914 году стало решающим фактором в формировании мирового общественного мнения против Германии, считал, что расширение войны на Запад и нападение на нейтральные страны Бенилюкса совсем не улучшит позиции Германии, а нанесет величайший вред ее делу. Он допускал, что, по донесению Саса, королева Голландии и король бельгийцев оповестят весь мир о намерении Германии захватить их страны через сорок восемь часов и что тем самым мировое общественное мнение заставит Гитлера опять воздержаться от этого нападения и даст новые возможности для мирного урегулирования конфликта, но эти ожидания не оправдались. После многократных изменений в дате начала Западной кампании ни Голландия, ни Бельгия не обратили ни малейшего внимания на донесения Саса, и поэтому усилия Остера не принесли результатов. Точно так же голландские защитные меры против возможного германского нападения не были усилены, и с этой точки зрения никакого вреда германским войскам причинено не было.

Кроме того, в близком контакте с движением Сопротивления был офицер абвера, базировавшийся в Риме, – Йозеф Мюллер, который через свои связи в Ватикане передавал сообщения союзникам, призывая тех к открытию переговоров. Остер, его сотрудник Донани и Мюллер были арестованы. Канарис наверняка сделал все возможное, чтобы помочь своим офицерам; но так и не было доказано, что он уже знал об их деятельности, и, вероятнее всего, он не знал.

Также у меня нет причин верить, что Канарис когда-либо устанавливал контакты с врагами Германии или хотя бы помышлял об этом, несмотря на то что ему часто предоставлялись возможности для такой деятельности. Например, однажды русские предложили главе военной организации в Стокгольме начать переговоры. Офицер немедленно доложил об этом в Берлин лично, и Канарис сразу же поехал с донесением в министерство иностранных дел, то есть в то самое государственное учреждение, которое призвано заниматься иностранной политикой страны. Уже упоминался американский подход к фон Папену и предложение турецкого министерства иностранных дел о попытке заручиться помощью архиепископа Спеллмана в деле обеспечения мира, и в главе 1 этой книги описывались результаты. Также осенью 1943 года венгерский офицер сообщил офицеру абвера на Балканах о зондировании венгерского Генерального штаба со стороны британцев при американской поддержке. Как только об этом доложили Канарису, он связался с венгерским Генштабом и позаботился, чтобы эта информация была передана германскому и венгерскому министрам иностранных дел. Человек, стремящийся наладить отношения с противником, так себя не ведет. Я уже упоминал об обращении ко мне как к главе стамбульской военной организации в апреле 1944 года через посредника из турецких друзей. Я тогда вернулся в Германию, а адмирал Канарис был уволен. Когда меня допрашивало гестапо в июле того года, я рассказал об этом случае. Мой следователь с большим интересом отнесся к сообщению, что враг предпринимает попытки установить контакт в тех местах. Вряд ли стоит удивляться этому, поскольку некоторые из офицеров Гиммлера, и в частности Шелленберг, неоднократно заявляли, что Гиммлер и его коллеги не только очень стремились начать мирные переговоры, но и фактически уже делали это за спиной Гитлера.

Люди без морали стремятся приписать подобную аморальность другим. Конечно, абвер имел огромную возможность для установления контактов с противником. Если Гиммлер пытался сделать это ради собственных интересов, что кажется более чем вероятным, то неудивительно, что он так сурово реагировал на действия абвера. Действительно, допрашивавший меня офицер гестапо после войны сказал мне, что в начале 1944 года Гиммлер дал указание арестовать Канариса и тех офицеров абвера, которым Канарис доверял и которые служили за границей. Они должны были отправиться в концентрационные лагеря.

Но ни у одного из офицеров Канариса, служивших за границей, не было даже тени подозрения, что он обращался к противникам для начала мирных переговоров или даже для установления контактов, прямо или косвенно, либо с членами враждебных разведок, либо с правительствами стран, воюющих с Германией. В результате судебного процесса адмирал был осужден и казнен в концентрационном лагере, но никаких обвинений этого рода против него выдвинуто не было. Поскольку штаб службы безопасности имел в своем распоряжении все шифры, используемые абвером, и в течение долгого времени пристально следил за всей радиосвязью абвера, никакая деятельность подобного рода, если бы она происходила, не могла бы ускользнуть от их внимания: и, если бы служба безопасности добыла хоть малейшее свидетельство в этом отношении, она бы его с готовностью представила.

Поэтому для его оппонентов, если они желали обрести контроль над службой разведки, не оставалось ничего иного, как избавиться от Канариса, постоянно призывая Гитлера снять его с этого поста.

Обвинения, выдвинутые против абвера на процессе, были безосновательными. Они свелись к фактам, что два сотрудника стамбульской базы и один сотрудник отдела «Абвер-III» дезертировали к британцам, но вскоре после этого женщина-секретарь одного офицера СД в Анкаре (Мойзиш, работодатель знаменитого шпиона по кличке Цицерон) также дезертировала к британцам, а еще раньше была раскрыта советская шпионская организация, обосновавшаяся в министерстве авиации. Такие эпизоды могут произойти в любой войне, и особенно в войне, где сталкиваются мировые идеологии. Тем временем были серьезные случаи предательства не только в абвере, но и в тех кругах, которые с национал-социалистической точки зрения были или должны быть выше подозрений.

Еще в молодости Канарис выбрал карьеру офицера и следовал ей без особых отличий вплоть до зрелого среднего возраста. Его огромная задача – создание и управление разведывательной службой – выпала на его долю в конце жизни. Он подходил к ней и выполнял ее с открытым сердцем и разумом, и очень быстро ценность его услуг была доказана при испытании войной. Кампании в Польше и Франции показали, что вся необходимая подготовительная разведка была хорошо и надежно выполнена; то же самое произошло в Дании, Норвегии, на Балканах и в Советском Союзе. Было доказано, что он создал организацию, которая способна быстро решать новые задачи, которая может импровизировать в больших масштабах и которая по своим знаниям и методике работ была равной во всем и даже превосходила большинство разведок противника. Создание новых баз на Ближнем и Дальнем Востоке в то время, когда Германия была изолирована от остального мира, показало, что он выбрал для своей команды людей, которые знали, как прорвать эту изоляцию и оказать помощь германским войскам в Африке, а германским кораблям – в дальних морях. Своевременным вмешательством он спас румынскую нефть – наиболее жизненно важное и ценное сырье вермахта. Он заботился о прогерманских меньшинствах твердо и с пониманием, как в Европе, так и в Азии, и он использовал их для того, чтобы обременить вражеские силы и облегчить тяжелое бремя, возложенное на свои войска на фронте. Он создал подразделения, которые современная война считает необходимыми, – полки типа «Бранденбург», боевые соединения, которым ставились задачи на всех фронтах, – задачи, которые предъявляли столько же требований к предприимчивости и присутствию духа, сколько и к боевым качествам.

По сути, работа Канариса и его службы выполнялась за кулисами и без гласности. Их достижения разделили трагическую судьбу великих подвигов германских солдат; все было сведено к нулю глубочайшей некомпетентностью германского политического и военного руководства. Это была его особая личная трагедия, что адмирал Канарис на основе знаний, которыми он располагал, смог, пожалуй, раньше, чем кто-либо другой, признать судьбоносный приход безжалостного рока.