Александр Владимирович Мазин

Имперские войны: Цена Империи. Легион против Империи

Аннотация

Цена Империи

Великая Римская империя. Третий век от Рождества Христова.

Пройдет еще сто лет – и тысячелетний Рим падет.

Станет лакомой добычей для полчищ варваров.

Но сейчас Империя еще достаточно сильна.

И способна защитить свои границы.

Легион против Империи

Великая Римская империя. Третий век от Рождества Христова.

Богатая имперская провинция Сирия.

Мирная провинция. Но на ее границах уже скапливаются войска шахиншаха Ардашира, повелителя персов, свергшего Парфянскую династию и рвущегося к новым битвам и к новым победам.

Наместник Сирии Геннадий Павел (в прошлом подполковник Геннадий Черепанов) и его друг военный легат Первого Германского легиона Алексий Виктор (когда-то его звали Алексеем Коршуновым) должны остановить персов. Их силы ограниченны, но рассчитывать на участие Великого Рима – бессмысленно. В столице сменилась власть, и от нового императора следует ждать не помощи, а неприятностей.

Война неизбежна, но отдавать персам Сирию Черепанов не намерен. В его жизни бывали и худшие времена, и более опасные ситуации. А драться он умеет не хуже, чем повелитель персов.

Александр Мазин

Имперские войны: Цена Империи. Легион против Империи

* * *

Цена империи

Пролог

Май девятьсот восемьдесят седьмого года от основания Рима ¹. Провинция Нижняя Мезия.

– Вот этого берите! – низкорослый коренастый римлянин показал на Ахвизру.

Позолоченные поножи римлянина были украшены выпуклыми львиными головами.

Трое легионеров подхватили гота и перекинули на носилки. Ахвизра с шипением выпустил воздух, но сдержался, не застонал.

– Эй, вы! – выкрикнул Коршунов. – Не видите, что он ранен!

– Так это ему повезло! – ухмыльнулся один из легионеров.

Остальные загоготали. Но коренастому их веселье не понравилось.

– Поаккуратнее, – недовольно буркнул он. – Скиф должен повиснуть живым, а не дохлым! Взяли и понесли! Следующий – этот! – Коренастый показал на скулди.

Герул тоже был ранен (все они были ранены), но не так серьезно, как Ахвизра, – поэтому связан. Как и Коршунов. Как и все, в ком победители опознали вождей. Алексей подумал: это не так уж плохо. Их и уложили в палатке, а не бросили на голую землю, как остальных, и медицинскую помощь оказали…

При воспоминании об этой «помощи» Алексей невольно поморщился. Его ранили дважды (если не считать царапин) – в бок и в левую ногу. Обе раны римский лекарь зашил и перевязал – без всякой дезинфекции и, разумеется, без наркоза. Только чтобы остановить кровь. А когда опытный в таких делах скулди сказал медику, что надо бы раны прижечь, тот только головой мотнул:

– Не беспокойся, варвар!

– Нас казнят, – сделал вывод скулди.

Это заявление никого из пленных не удивило. Им уже успели сообщить, что взявший их в плен военачальник – настоящий отморозок. Никого не щадит. Ему не нужны ни деньги, ни наемники. Убивает всех. Ходят слухи, дал кому-то из богов обет – прикончить сто тысяч варваров.

Об этом пленным сообщил солдат из охраны, здоровенный светловолосый галл, совсем не похожий на коренного римлянина.

Коршунову не хотелось умирать. Но пощады он просить не будет. Не хватало еще опозориться перед храбрецами-готами. Алексей решил вести себя, как положено вождю. А по местным понятиям вождь обязан быть храбрее и мужественнее тех, кого он ведет в бой. Так что Коршунов держался. Даже не пикнул, когда его штопал лекарь. И всем своим видом показывал, что не боится ни боли, ни смерти.

Но умирать все равно не хотелось. И даже как-то не верилось в собственную смерть. Наверное, так всегда и бывает…

Коршунова забрали из палатки последним.

– Давай, давай, пошевеливайся! – бородатый легионер в помятой кирасе с дубинкой в руке легонько подпихнул Алексея в спину. – Выходи давай!

За те часы, что Коршунов, связанный, провалялся в палатке, вокруг вырос маленький город. Римский лагерь. Ровные ряды палаток, деловитая суета. Пробегавший мимо легионер со связкой пилумов приостановился, полюбопытствовал:

– Это что, варварский рикс?

– Давай проходи! – рявкнул бородатый, замахнувшись своей дубинкой.

Любопытный тут же припустил прочь.

Охранники у южных ворот лагеря посторонились, пропуская Коршунова и его «эскорт»…

Их разместили вдоль обочины. Всех, кто остался в живых. Коршунов шагал по пыльной дороге, по крестообразным теням. Он старался не хромать и смотреть прямо перед собой. Не смотреть ни по сторонам, ни вверх, ни на дорогу, на которой лежали тени вкопанных вдоль обочины крестов.

На душе было мерзко. Это он привел их сюда. На смерть. Одно утешение – он умрет вместе с ними. Если, конечно, победители не придумали для него что-нибудь особенное…

Нет, не придумали. Зато отвели почетное место: на самом верху, между скулди и Агилмундом. Две ямы по локтю глубиной и грубо сколоченный крест в виде буквы «х».

– Ложись, варвар! – скомандовал бородатый.

Коршунов медлил – у него возникла мысль: а не броситься ли сейчас прямо на римские копья? Умирать – так уж сразу!

Нет, не годится. Это все равно что сбежать, бросив своих… которые еще живы. Пожалуй, он не имеет права оставить их умирать… в одиночестве.

– Ложись, варвар, больно не будет! – повторил легионер, по-своему истолковав медлительность пленника.

– Да пошел ты… – по-русски пробормотал Коршунов.

И выполнил команду.

Больно и впрямь не было. Если не считать того, что болели раны.

С десяток легионеров ухватились за канат. Основания бревен соскользнули в ямы, уперлись, и крест начал медленно подниматься вверх, унося Коршунова навстречу светлому южному небу.

Через пару минут все было кончено. Крест встал вертикально, Коршунов «сел верхом» на вбитую в крестовину палку, принявшую на себя его вес. Бородатый еще разок проверил, хорошо ли привязаны к кресту руки и ноги Коршунова, удовлетворенно кивнул и удалился.

Вид с холма открывался превосходный: рощи, виноградники, поодаль – аккуратные домики земледельцев. Плодородный, благодатный край… а он, Коршунов, привел сюда варваров… ну да, привел. И теперь те из них, кто уцелел, чудовищными украшениями висят вдоль обочины превосходной римской дороги.

И это – последнее, что увидит в жизни бывший ученый, бывший космонавт, бывший рикс Алексей Коршунов. Н-да… зато смотреть на этот пейзаж он будет долго. Может, два дня, может, три… если, конечно, раны не откроются и он не истечет кровью раньше… ну тогда ему, считай, повезло. Как Ахвизре, чья голова уже бессильно повисла…

– Агилмунд! – позвал Алексей. – О чем думаешь?

– Да вот думаю… – мрачно отозвался родич. – Примет ли меня вотан, ежели вот так умру? Без меча в руке, без погребения, без тризны…

Гот тяжело вздохнул. И справа, эхом, вздохнул скулди.

«Надо же, – подумал Коршунов. – Не то их беспокоит, что придется подыхать долго и мучительно, а то, признает ли их какой-то там вотан… впрочем, правильно. Для тех, кто верит в загробную жизнь. Вопрос: верит ли в нее кандидат наук А. В. Коршунов? Раньше вроде бы верил… во что-то такое…»

– Я так думаю, – громко произнес он. – Вотан – не какой-нибудь безмозглый гепид: сумеет отличить воина от свинопаса. А ты, Агилмунд, столько народу в хель отправил, что никакой тризны не нужно. Вот в последнем бою хотя бы… присмотрись, брат: неужели ты не видишь, как вьются вокруг ду ши поверженных тобой врагов?

– Не-а… – пробормотал Агилмунд. – Никого я не вижу, кроме наших повешенных парней да вот этих римлян, что жрут копченый свиной бок у меня под ногами.

Римляне, о которых шла речь, беседу двух варваров игнорировали. Они обедали. Повешенные были для них уже не живыми людьми, а вороньим кормом. За которым пока что надо присматривать.

– Я – вижу! – решительно заявил Коршунов. – И ты верь мне, Агилмунд! Я – Аласейа, пришедший с неба, я видел богов и разговаривал с ними! И я говорю тебе: боги отличат настоящих воинов, какой бы ни была их смерть! Так что если вскоре умрешь ты, Агилмунд, то отправишься прямо к своим богам! Это я тебе обещаю! Конечно, смерть твоя будет нелегкой…

– Плевать! – Агилмунд заметно повеселел. – Перетерплю. Слышишь меня, вотан! – рявкнул он во всю глотку. – Скоро я приду к тебе!

– Эй, Аласейа! – это подал голос скулди. – А ты не врешь? Насчет богов?

– Ты никак умом повредился, герул! – насмешливо бросил Коршунов. – Кто же рискнет соврать, говоря о таком ? Или ты забыл, что и сам я тоже очень скоро покину этот мир?

– А ведь верно! – признал герул. – Не станешь ты врать в час смерти, Аласейа! – скулди рассмеялся. – Хорошо иметь такого вождя, как ты! – заявил он. – Биться рядом с тобой хорошо, а умирать – еще лучше! Хотя, сдается мне, не к нашим богам попадешь ты, а к своему христианскому богу. Жаль! Очень тебе будет скучно после смерти, Аласейа.

– Я попрошу вотана! – решительно заявил Агилмунд. – Разве Аласейа не воин? Пусть вотан договорится с христианским богом. Или я отправил в хель мало христиан? Обменять их души на душу Аласейи – правильное дело!

– Точно! – поддержал скулди. – И я отдам своих на это дело! И без христиан найдется кому мне прислуживать в валхалле! Отдам! Душа такого воина, как ты, Аласейа, много потянет на загробных весах. Не один десяток христианских душ потребуется.

– Коли так, то и я своих готов отдать! – крикнул кто-то из повешенных ниже.

– И я! И я! И я!

– Чего разорались! – недовольно гаркнул один из римлян. – Вот я вас!

На него никто не обратил внимания. И впрямь: что можно сделать тем, кто уже, считай, мертв?

– Ты слышишь, Аласейа! – резюмировал Агилмунд. – Выкупим мы твою душу у христианского бога, не сомневайся!

Коршунов был растроган. И поклялся себе до последнего вздоха не уронить себя в глазах этих людей. Это все, что он мог для них сделать: облегчить надеждой их мучительную смерть.

Хотелось пить. А ведь их всех напоили не больше часа назад. Повязка на боку набухла от крови, потяжелела. Наверное, надо радоваться. Если кровотечение не остановится, Алексей вскоре ослабеет и потеряет сознание. Как Ахвизра. А потом умрет. Быстро и, можно сказать, легко. Проблема в том, что Коршунову совсем не хотелось умирать. В конце концов, это несправедливо! Варвары все равно пришли бы на эту землю. И крови пролилось бы куда больше, если бы Коршунов не пресек бессмысленную резню. Нет, это просто свинство – повесить всех пленных без суда! Где же хваленое римское правосудие? Где законы, которые будут изучать и через две тысячи лет?

– Эй, скулди! – крикнул Коршунов. – Скажи этим ромлянам, что я хочу видеть их военачальника.

– Зачем он тебе? – отозвался герул. – Скоро ты увидишь богов.

– Хочу взглянуть на того, кто нас победил, – заявил Алексей.

«И договориться, если удастся», – добавил он мысленно.

Такая казнь хороша тем, что у судьи есть время передумать. Но надо поторопиться. Большинство казненных будут умирать несколько дней, но такие, как Ахвизра, не смогут продержаться долго. Чем черт не шутит? Вдруг Коршунову удастся переубедить римлянина?

В любом случае, терять нечего…

– Эй, вы! – гаркнул скулди по-латыни. – Наш вождь желает сообщить что-то важное вашему главному командиру.

– Пусть скажет мне, а я передам, – ответил старший из стражников.

– Так не пойдет!

– Стало быть, не пойдет, – флегматично отреагировал стражник. – Чтобы я беспокоил принцепса из-за такого вороньего корма, как вы…

Внезапно слух Коршунова потерял остроту: словно в уши вату напихали. Сквозь эту вату до него доносилась перебранка скулди и охраны, крики ворон, лязг металла откуда-то со стороны римского лагеря…

– Эй, ты, варвар!

Острая боль вспыхнула в раненом боку. Коршунов сдержал стон, с усилием разлепил глаза. Стражник, вознамерившийся было еще раз ткнуть древком копья в бок Алексея, не стал этого делать.

– Ты хотел мне что-то сказать, варвар?

– Я… – голос стал сиплым, в глотке – будто наждак.

Что-то влажное прижалось к губам Коршунова. Губка, набухшая кисловатой влагой.

– Кто ты?

– Старший кентурион Гай Ингенс. Что ты хотел мне сказать?

– Я… – Алексей посмотрел сверху на кирпично-красное, со свернутым в сторону носом грубое лицо старшего кентуриона и понял, что надеяться не на что. С этим человеком ему не договориться. – Я? Ничего.

– Тогда подыхай молча, варвар! – сердито бросил кентурион. Развернулся и двинулся вниз, лавируя между крестов.

Коршунов закрыл глаза. Нет, ему было не страшно умирать. Обидно немного. И Настю жалко. Как она теперь, без него?

Часть первая

Вождь варваров

«Necesse est maximorum minima esse initia».²

Осень девятьсот восемьдесят шестого года от основания Рима. Крым. Берег Черного моря

– Никогда… никого… такой… как ты… Настя… – шептал по-русски Алексей в мягкое ушко с крохотной дырочкой от сережки.

Струи черных волос, шелковые змейки, оплели его шею.

– Что-что-что ты говоришь?.. – бормотала она по-гречески. – Я не понимаю, Алёша…

«Алеша» – первое русское слово, которое она выучила.

«Скажи, как звала тебя мама?»

«А тебя?»

«Анис…»

«А меня – Алёша».

«Алеша». – Она выговорила правильно, с первого раза. У нее были замечательные способности к языкам.

У нее были способности ко всему. И здесь, на ложе, на покрывале из алого шелка, в полной темноте крымской ночи, внутри шатра, Алексей видел каждую частичку ее тела. Руками, губами, кожей…

– Анис, ты меня любишь?

– Любишь!

Это русское слово она тоже узнала одним из первых.

– Еще?

– Не сейчас… – Тонкие пальцы с острыми ноготками мышиными лапками пробежались по коже. – Не надо, Алеша. Ты должен быть сильным… завтра. Не то он тебя убьет…

– Тогда отпусти меня.

– Я-а-а? – Изумление, смех, низкий, хрипловатый, после которого ну просто уже невозможно…

– А-а-х… – Влажные ладошки легонько толкнули его в грудь, Алексей послушно скатился на край ложа (голова свесилась вниз) и замер – нет, не в изнеможении, в сладкой расслабленности. Но никогда он не чувствовал себя таким сильным. Никогда…

Снаружи перекликались часовые, залаяла собака… военный лагерь. Тысячи людей. Тысячи обученных убийц. Войско. Дружины рикса Одохара, рикса Комозика… и его, рикса Аласейи, Алексея Коршунова, того, чьи небесные паруса – цвета снега и крови. Если, конечно, завтра его не убьют….

Анастасия зашевелилась. Маленькая ступня коснулась его колена… легкий, бесшумный прыжок – звук поглотила медвежья шкура у ложа.

– Пей… – Чаша с разбавленным (по-гречески) вином коснулась его губ.

Возлюбленная умела угадывать его желания раньше, чем сам он успевал их осознать.

Алексей знал, кем она была раньше. Гетерой. И шпионом. Эта великолепная женщина с талией столь тонкой, что ее можно обхватить пальцами, с кожей младенца и голосом, стирающим все, кроме чувственности, – эта женщина была оружием более страшным, чем копье в руках родича Коршунова Агилмунда, лучшего из готских воинов, которого знал Алексей. Анастасия была смертоносным оружием, отравленной стрелой, изготовленной в Риме, чтобы внезапно и безошибочно вонзаться в сердца врагов империи. Но Алексей не ревновал к ее прошлому. Ведь теперь она принадлежала ему, а не великой римской империи. Только ему. Да, он сам никогда не сможет пользоваться этим оружием по-настоящему . И не захочет. Эта стрела больше не будет пронзать сердца. Разве что чиркнет пару строк на пергаменте – и полетит через море свернутый в трубочку крохотный свиток… и сделает… нет, уже сделал больше, чем тысяча готских копий.

Алексей отнял у нее чашу, привстал и сам поднес серебряный кратер к ее припухшим губам. Даже в полной темноте он знал, каковы ее губы, и видел ее смуглое лицо так же хорошо, как при свете дня. Он слушал, как она пьет, и думал о том, что скоро, очень скоро им придется расстаться. Даже если из завтрашнего поединка он выйдет победителем. Потому что в море, в набег он ее точно не возьмет. Потому что ему легче самому умереть, чем потерять ее …

Глава первая

Готы, герулы, бораны и прочие варвары

Август девятьсот восемьдесят шестого года от основания Рима. Приднепровье

– Значит, вот ты каков, Аласейа, большая вода, тот, кто пришел с неба…

Риксу герулов Комозику – за сорок. Здоровенный, под два метра, костлявый, борода – пакля, руки – клещи. На каждой руке – полкило золота.

– Что-то ростом, смотрю, ты не очень. Плохо, что ли, кормят у вас там, в Байконуре ?

«Ах ты морда зеленая, – подумал Коршунов. – Осведомленность свою показать решил…»

– А у нас по величине только о быках судят, – осклабился он. – Которых на мясо откармливают. Воина же по-другому оценивают.

Комозик нахмурился: прикидывал, не оскорбили ли его?

– И как же у вас воинов оценивают?

– По делам, – лаконично ответил Алексей.

Вертикальная складка на лбу рикса герулов разгладилась. С делами у него тоже обстояло неплохо.

– Пошли, что ли, Одохар, перекусим, – сказал он. – С дороги в глотке пересохло. Такой путь… – и ухмыльнулся щербато.

«Ну и рожа, – подумал Коршунов. – Одохар в сравнении с ним – просто красавчик».

А вот с чувством юмора у рикса все в порядке. За прошлый день герульская дружина прошла максимум мили три.

Это Алексею Скулди поведал. И пояснил почему. Негоже такому вождю, как Комозик, ждать такого вождя, как Одохар. Земля здесь чужая. Оба – вроде как гости. А по положению – равные. Следовательно, и на место должны прибыть одновременно.

– Пойдем, – кивнул Одохар.

Совещание на высшем уровне.

Они удалились.

Коршунов огорчился. Рассчитывал, что его тоже пригласят. Утешало то, что Агилмунд и Скулди, «замы по безопасности», к руководству не присоединились.

– Вот что, почтенные гревтунги, пойдемте-ка прогуляемся, – предложил Скулди. – Хочу вас кое с кем познакомить…

– Это с кем же? – подозрительно спросил Ахвизра.

– Увидишь. Не хочешь – можешь не ходить.

Привлеченные разговором, к друзьям подтянулись несколько герулов из прибывших с Комозиком. Тоже зеленомордые. Коршунов поискал среди них первого кореша скулди и своего старого знакомца Кумунда… Не обнаружил. Хотя пара-тройка герулов размерами Кумунду ничуть не уступала.

– Не пойдешь?

– Как же! Ты тут небось уже все разнюхал: и где пиво слаще, и где девки мясистее! – ухмыльнулся Ахвизра.

– Насчет девок ты промахнулся! – заржал скулди. – Девок надо было с собой привозить. Вон как Аласейа! На! Подарок соложнице твоей! – На мозолистой ладони герула оказался зеленый флакончик с затейливой пробкой.

– Это что? – осторожно спросил Коршунов.

– Бери-бери! Ей понравится!

– Благовония, что ли?

– Вроде того. Стайса твоя знает. – Скулди ухмыльнулся довольно-таки похабно.

У Коршунова даже возникло желание дать ему в глаз, но он сдержался. Горбатого могила исправит. Тем более – дорогой подарок, сразу видно.

Тут Коршунова слегка оттеснил здоровяк Ахвизра.

– Слышь, герул, а что ты насчет девок сказал, я что-то не понял… – прорычал он.

– А тут и понимать нечего! Нету тут девок!

Поднятая скулди тема заинтересовала еще нескольких воинов. Между герулами затесалась пара-тройка незнакомых Коршунову готов.

– А кто есть? – поинтересовался один из них.

– Козы есть! – громогласно сообщил скулди. – Овцы тоже.

– Чего-то я не понял, – сказал тот же незнакомый гот. – Мясо – это мясо. А я когда пожру, так мне как раз бабу помять – очень хорошо. Только чтоб без болтовни этой всякой…

– Ну так я тебе скажу: коза – это то, что тебе надо! – вмешался Ахвизра. – Она вообще не говорит, только мемекает.

Украшенный синей татуировкой лоб гота пошел морщинами: осуществлялся мозговой процесс.

– Так она ж сбежит! – родил «мыслитель».

– А ты ее привяжи! – посоветовал Ахвизра.

– Тьфу! – возмущенный Агилмунд сплюнул наземь. – Даже слушать вас – противно. Вы б еще свинье заправили! Давай, скулди, веди, куда собирался. Самое время горло промочить.

– Вот! – торжественно произнес скулди. – Славный боранский рикс Крикса!

– Крикша! – недовольно поправил «славный боранский рикс».

Росту в нем было примерно столько же, сколько в Коршунове. Зато весу – пудов шесть. Пегая борода, расчесанная косичками, пегие лохмы вокруг загорелой лысины. Из-под бороды виднеется золотой кулончик размером с кофейное блюдце. На золотой же цепке в полпальца толщиной.

Боранский лагерь стоял особняком. Дюжина шатров, полсотни коней. Мелкий отряд. Коршунову было непонятно, почему скулди привел их сюда. Непонятно до тех пор, пока он не оказался внутри шатра, не увидел «славного вождя» крикшу со-товарищи, не оценил интерьер и количество рыжего металла на достойных боранах. В этом мире золотые украшения – не столько украшения, сколько свидетельство ранга. Сто граммов – преуспевающий землепашец. Пятьсот – удачливый воин. Килограмм-полтора – уважаемый человек. Вождь. А тот, под которым ходят другие «уважаемые люди», мелким вождем быть не может. Вывод: лысый крикша прибыл не с войском, а со свитой. А дружина его – где-то в другом месте. И еще не известно, присоединится ли он к «великому походу».

– А это, – продолжал скулди, ничуть не смущаясь недовольным выражением на обветренной физиономии борана, – тот, о ком я не раз рассказывал: Аласейа, победитель многих героев, великий воин, пришедший с неба. Вы видели его корабль с парусом цвета снега и крови, сшитым из…

– Корабль… – с кривой усмешкой перебил крикша. – Вы слышали? – Он повернулся к своим: – ту лохань с палками вместо мачт он назвал кораблем!

Два других борана захихикали.

Коршунов застыл, пораженный.

И было от чего.

Лысый боранский рикс говорил не по-готски.

Совсем на другом языке.

И язык этот Коршунову был вполне понятен.

Ибо был весьма похож на тот, на котором Алексей говорил от рождения.

На русский то есть.

– Рад приветствовать столь славного воина, – уже по-готски буркнул лысый. – Поведай мне, как там у вас на небесах?

И добавил по-своему:

– Герул и врет, как… герул! Ха-ха! Будь я проклят, если этот парень способен летать по небу лучше, чем валун, сброшенный со скалы в море. Думаю, что и плавает он не лучше.

И одарил Коршунова издевательской улыбкой.

Но тот уже пришел в себя от изумления. Более того, он вспомнил, в каком контексте слышал раньше о боранах, и так же иронически ухмыльнулся в ответ.

– Ты тоже больше похож на кабана, чем на дельфина, уважаемый крикша, – сказал он по-русски. – Но мне почему-то кажется, что ты плаваешь лучше, чем кабан. Или я ошибаюсь?

«Славный боранский рикс» крякнул. Лысина его побагровела.

– Что ж не сказал, что по-нашему разумеешь? – недовольно проворчал он.

– А ты спросил? – усмехнулся Коршунов.

С полминуты они буравили друг друга взглядами: кто кого? Вышла ничья.

– Мордой ты на этих не похож. Чьих сам-то? – изрек крикша, кивнув на спутников Коршунова, ничего не понимавших, но инстинктивно напрягшихся. Агилмунд, тот даже рефлекторно подшагнул к Алексею: перехватить удар, если что. Знал сын фретилы, что в рукопашной «великий небесный воин» – не ахти.

– Сказали тебе: с неба упал. – Коршунов усмехнулся.

– Будет врать-то! – в свою очередь ухмыльнулся боранский вождь. – С неба токо дождь да дерьмо птичье падают. Не хочешь говорить – дело твое. – И, перейдя на готский: – Слыхал я, с дороги вы. По нашему обычаю, коли с дороги человек, так надо его сперва угостить-попотчевать, а уж потом разговоры говорить. Так что пойдемте, достойные, порадуем животы. Поляна уже накрыта, яства стынут.

Как говорится, голод – лучший кулинар. Однако Коршуновская Настя готовила получше боранских поваров. Зато вино было вполне приятное.

Алексей вспомнил, как в день знакомства скулди «проставился» бурдюком едва забродившего кислого виноградного сока. Решил хитрый герул проверить: не ромлянин ли Аласейа? Разбирайся скулди в винах и будь вино в бурдюке подобно этому, как пить дать провалил бы Коршунов примитивный тест, заданный ему «начальником внешней разведки» рикса Комозика.

За первой и второй «переменой блюд» беседовать не положено. Положено насыщаться и высказываться по поводу присутствующих: дескать, какие славные и щедрые люди собрались на этой классной поляне…

К делу перешли, когда наступило время «десерта» – каменной крепости печенья с отчетливым запахом меда и воска. Печенье полагалось макать в вино. Готам, которые по привычке потребляли пиво, пришлось непросто. Но на зубы они не жаловались: грызли так, что треск стоял.

Этим звуком, собственно, их участие в беседе и ограничивалось. Тему вел скулди. На пару с боранским лидером.

Начав с того, какое нынче могучее войско собралось на берегу великой реки Борисфен (а ведь не все еще подошли, далеко не все), скулди плавно перешел к грядущим победам, к живописанию добычи, какую союзное войско планирует взять на богатых ромлянах, кои, разумеется, не смогут противостоять столь могучим и многочисленным воинам…

Речь скулди текла столь гладко и непрерывно, что производила убаюкивающее впечатление… но не на крикшу.

– Что ты такое говоришь, скулди-воин? – невежливо перебил словесное медоточение боранский рикс. – Может, ты забыл, как служил у ромлян? Или ты не бился с ними и против них? Или ты забыл, что такое легионы Рима ? Всего вашего войска и десяти тысяч копий не наберется. Одного легиона хватит.

– Ну да, – поддакнул скулди. – Если он будет там, куда мы придем, этот легион.

– Он будет, – заверил боранский рикс. – Непременно подойдет.

– Верно, – снова согласился Скулди. – Подойдет. Только нас там уж не будет. Но для этого, уважаемый крикса, нам нужны корабли. Способные бороздить морские воды быстрые и крепкие корабли. Ваши корабли, крикса. Известно, что не столь уж велики гарнизоны в городках понтийской провинции. Если напасть внезапно, можно большую добычу взять. И ускользнуть без помех. Вот для этого и нужны корабли. Крепкие и вместительные корабли, способные нести тяжкий груз. Ибо золото – тяжелый металл, как тебе известно, уважаемый крикса.

«Ага, – подумал Коршунов. – Ситуация проясняется. Ну конечно. Не на готских же корытах по морю плавать».

Он покосился на Агилмунда и Ахвизру. Соплеменники-гревтунги молча сосредоточенно грызли печенье, прихлебывали пиво. Оба были недовольны. Ну да, по готским меркам такие скоропалительные переговоры – сущее невежество. Серьезные мужчины так не делают.

Серьезные мужчины сначала присматриваются друг к другу недельку-другую, потом начинают осторожно прощупывать: что да как?

Ну, для таких торопыг, как, например, Ахвизра, недельку можно сократить до пары дней. Но обсуждать ключевые вопросы, только-только поставив шатры, – это противоречит всему готскому политесу.

– Ох, рано ты, Скулди-воин, взялся медвежью шкуру делить, – усмехнулся крикша. – Ты прежде возьми добычу на ромлянах. А уж мы поглядим, как у тебя получится. Со стороны.

– Не дашь кораблей? – в лоб спросил скулди.

– Не дам! – отрезал крикша.

– Тогда зачем приехал?

– Да хоть тебя послушать.

– Послушал?

– Послушал. И понял, что не видишь ты, Скулди-воин, дальше своего кривого носа.

«Не подерутся», – подумал Коршунов.

Не зря толстяк их сначала покушать позвал. Хлеб преломили – всё. На открытый конфликт без серьезного повода идти не положено.

– Ну-ну, – пробормотал скулди. – Объясни нам, боранский рикс, что ты такое видишь, чего мы углядеть не можем.

– Скажу, коли сам не знаешь, – согласился крикша. – Напомню, если забыл. О понтийской эскадре ромлянской. О двух дюжинах боевых кораблей, что ходят вдоль побережья.

«Похоже, толстяк его уел», – подумал Коршунов.

Умолк хитрый герул, задумался.

Но на гревтунгов сей довод не произвел такого сокрушительного впечатления.

– Сколько ты сказал? Две дюжины? – переспросил Ахвизра. – А у вас, сам говорил, пять сотен кораблей. Да и у нас…

Крикша ухмыльнулся. Коршунову была знакома эта ухмылочка. Читалось в ней извечное превосходство соленого моремана над сухопутной крысой.

– А видел ли ты, Ахвизра-воин, ромлянскую трирему?

– Видел! – отрезал гот.

– И что скажешь?

– Скажу: большая. Да только у иных бургов стены втрое выше, чем борта у той триремы. И брали мы эти бурги на копье – не помогли стены.

– Брали, говоришь? – боран прищурился. – Ну-ну… А видел ли ты, Ахвизра, римскую трирему в бою ?

Ахвизра покачал головой.

– Так вот что я скажу тебе, Ахвизра-воин: даже пятидесяти наших кораблей не хватит, чтобы справиться с ней.

– Я так и думал, что ты просто боишься, – буркнул Ахвизра.

– Погоди! – вмешался Скулди. – Погоди, Ахвизра! Слушай, крикса, я не хочу, чтобы ты бился с ромлянами на море. Я хочу, чтобы ты доставил нас к какому-нибудь понтийскому городу. Доставил, высадил, а потом забрал с добычей. А с римскими триремами нам встречаться ни к чему. Обойти их – и всё тут.

– Ты в уме ли, герул? – вмешался один из спутников крикши. – Как это – обойти?

– А так! Это ж не дорога, а море. Сворачивай, куда хочешь.

Боран уже собрался возразить, но его остановил крикша:

– Погоди, скуба! Не видишь: он в морском деле ничего не понимает. – И, обращаясь к Скулди: – Неправ ты. В море тоже дороги есть. Древние. Проверенные. По ним отцы и деды наши ходили. Не обойти нам ромеев. Хочешь – к устью Данубия вас доставим?

– Ну да, – желчно произнес Скулди. – Прямо на ромейские мечи! Пошли, друзья-гревтунги! – бросил он, поднимаясь. – Спасибо за угощение, почтенный крикша!

– Приходите еще, – отозвался тот. – Мы тут еще побудем…

Глава вторая,

в которой обсуждаются вопросы варварской политики и стратегии

В шатре Одохара они сидели вшестером: сам Одохар, Ахвизра с Агилмундом, Травстила и Коршунов.

Агилмунд вкратце изложил результаты общения с боранами. Рикса Одохара, похоже, итог переговоров не удивил.

– Если мы не можем пойти на ромлян, значит, мы пойдем на аланов, – сказал лидер гревтунгов. – Комозик говорит: аланы с ромлян недавно дань получили. Хорошо бы аланов побить, а эту дань забрать. У нас здесь большое войско. Еще гепиды подойдут…

– Гепиды? – Ахвизра скривился, словно у него зуб заболел. – Зачем нам гепиды? Сам знаешь, Одохар, тупоголовы гепиды и ленивы!

– А ты что скажешь? – Одохар повернулся к Агилмунду.

– Скажу: прав Ахвизра, – неторопливо изрек родич Коршунова. – Так и есть: тупоголовы и ленивы. И жадные вдобавок. Правда, храбрость в них великая, но беспокойства от них больше будет, чем проку.

– А ты что скажешь, Аласейа?

Коршунов помедлил, размышляя… раз Одохар решил пригласить гепидов поучаствовать в общем безобразии, значит, у него были основания. Значит, надо подыскать такой аргумент, который оправдает приглашение. Исходных данных, конечно, маловато…

– Верно ли, что эти гепиды тупоголовы? – спросил он. – Это как, слухи одни, или ты, Одохар, в этом сам убедился?

Рикс усмехнулся.

– Тупоголовых, Аласейа, и среди гревтунгов немало, – ответил он. – Но среди гепидов – больше. А у того рикса, который ко мне гонца с предложением послал, и вовсе бараньи мозги. Отец его поумнее был. Так Комозик говорит – и я ему верю, потому что разбирается в людях Комозик. Особенно во врагах. А гепиды ему давно уж враги, так как спор у них идет из-за земель сопредельных. Говорит Комозик: силен этот рикс. Может, даже посильней самого Комозика. А о Комозике точно известно: в бою он пятерых стоит. Да и войско у этого нового гепидского вождя – сильное. Так и рвется к потехе воинской.

«Вот это уже лучше, – подумал Алексей. – Картинка прорисовывается».

– Тогда я думаю так, – начал он. – Если гепиды сильны, храбры и есть у них с Комозиком спор, то стоит Комозику уйти в поход на дальние земли, как эти самые гепиды на его собственные земли явятся. А если гепиды с Комозиком в поход пойдут, то и герульские земли от них в безопасности. Так?

– Вот еще! – фыркнул Ахвизра. – Чтобы Комозик каких-то там гепидов плосконогих боялся!

– Помолчи! – оборвал его Одохар. – Говори дальше, Аласейа.

Коршунов кивнул, помедлил (для солидности) и продолжал:

– Однако ж Комозик сейчас наш друг, верно?

Одохар кивнул.

– Значит, помочь Комозику – доброе дело, верно?

Еще один кивок.

– Но дела большого похода – важнее личных дел Комозика и герулов, хоть мы и друзья с ними, верно?

Тут уж не только Одохар, Ахвизра с Агилмундом тоже закивали. Герулы, конечно, друзья… сейчас. А скулди вообще классный парень… но большой поход гревтунгов несравненно важнее!

– Значит, – заручившись общим одобрением, продолжил Коршунов, – надо прикинуть: хороши ли будут гепиды для большого похода ?

Он сделал длинную паузу, чтобы высокое собрание прониклось значением вопроса. Собрание прониклось. Все молчали: ждали, какую мудрость Аласейа Большая Вода изречь изволит. Коршунов их ожиданий не обманул.

– Думаю, так, – заявил он. – Если все, что о гепидах сказано: что храбры, мол, они и туповаты, – правда, то очень даже пригодиться могут нам в большом походе гепиды. Хотя и мы, гревтунги, тоже храбры… – тут Коршунов опять прервался, дал время, чтобы лесть всосалась. – …однако ж и аланы, как я понимаю, не трусливы и силой не обижены. Иначе с чего бы римлянам им дань платить?

Храбры аланы, подтвердило «высокое собрание». И силушка есть. Правильно, Аласейа, говоришь.

А если так, проводил свою тему Коршунов, то битва с ними будет отменная и нелегкая. А в нелегкой битве бывает, что крови много проливается. Оно, конечно, почетно для воина – кровь в битве пролить. Но еще более почетно готу, славному то бишь, с добычей домой вернуться. А для этого надо, чтобы кровь пролилась не готская, а чья-нибудь другая. Например, аланская. А поскольку аланы подраться тоже не дураки, то за свою кровь и чужой немало возьмут. И вот тут-то гепиды, храбрые и тупоголовые, очень даже пригодятся. В бою ведь всякое бывает… (тут Коршунов со значением посмотрел на Одохара.) Так бывает, что кто-то умереть должен, чтобы всем победа досталась. Так пусть не гревтунги падут, славные и правильные, а гепиды тупоголовые, которые вследствие тупости своей могут и не сообразить, когда следует храбрость проявлять, а когда от отваги безумной стоит и удержаться.

Тут Коршунов откинулся назад, дав знать, что речь его закончена.

Мнения разделились.

Ахвизра выразил протест: мол, безумная отвага всегда хороша, богам угодна и исключительно она к победе ведет. Без вариантов.

Агилмунд склонялся к тому же мнению, но не столь безапелляционно.

Одохар помалкивал, но, похоже, придерживался точки зрения Коршунова. И это Алексея порадовало. Безбашенность варваров-готов его пугала. Он предпочитал результат боя самому процессу. Возможно, потому, что в рукопашной по-прежнему был весьма посредственен.

Травстила делал вид, что спит.

Одохар дал возможность Ахвизре выразить протест. Выслушал и Агилмунда. Когда оба храбреца высказались, поинтересовался мнением Травстилы.

Кузнец открыл глаза, изрек:

– Верно Ахвизра сказал: храбрость угодна богам. А вот кто из воинов богам угоден, то по воинской удаче решают. А мы знаем, что удача наша – Аласейа. Потому я так мыслю, Одохар: что Аласейа сказал, то богам и угодно.

И рикс Одохар кивнул, соглашаясь. Добро на участие гепидов в большом походе было получено.

Глава третья,

в которой Алексей Коршунов занимается вопросами варварской политики и воинской тактики самостоятельно

И все-таки Коршунов предпочел бы воевать с римлянами. Хотелось ему не с дикарями-аланами рубиться, а приобщаться к местной цивилизации. Есть такая русская традиция: приобщаться к цивилизации с помощью танков или, на худой конец, боевых фургонов. А что делать, если иначе – никак?

У аланов тоже танков нет. У них, как Коршунову удалось установить, ударная сила – конница. Ну и на том спасибо. Ладно. Будет день, будет пища, как говорится. Не в аланах дело. И не ради того, чтобы подраться с аланами, затевался большой поход. Рим – вот настоящая цель. Коршунов еще со школы помнил, что Рим завоевали варвары. Вот эти самые готы. Значит, и здесь этот вариант можно прокрутить. Захватить какую-нибудь провинцию типа современной Коршунову Болгарии и организовать независимое королевство, вернее, риксовство… Мечты, конечно, но почему бы не попробовать их реализовать?

Источников информации о Риме у Коршунова было два: скулди и Анастасия. Оба источника сходились на том, что оторвать у империи кусок – невозможно. Куснуть пару раз, оттяпать клок шерсти или кусок хвоста – и смыться. Не более того. Однако ж со слов скулди можно было сделать вывод, что:

Римская армия изрядно коррумпирована – увольнительную в город, освобождение от работ или тренировок можно запросто купить у непосредственного начальника;

Римская система гражданского управления также изрядно прогнила: все продается и покупается, от налогов можно уклониться, дав взятку чиновнику, воруют всё и все, а знать погрязла в роскоши и наслаждениях.

Куршунов был ученым, а следовательно, умел осмысливать информацию. И на основании полученной информации вполне мог допустить, что прочность империи изрядно преувеличена. Один хороший удар – и орех треснет. Если знать, куда ударить. А для этого сначала надо попробовать. Поглядеть собственными глазами на страшных римских легионеров, проанализировать их тактику, оценить возможности… Одним словом, надо было провести разведку боем. И, по прикидкам Коршунова, именно внезапный морской набег был бы идеальным вариантом такой операции. Даже не будучи профессиональным военным (военная кафедра плюс предполетная подготовка – не в счет), Алексей примерно представлял, как ведутся войны. Благо родился он в век информации и кинематографии. И то, как вели войну Одохар с Комозиком, Алексею казалось довольно примитивным. Они даже не потрудились выслать разведку, выставить охранение. Правда, по ночам общий лагерь охраняли, но и только. Оставалось надеяться, что эти самые аланы – не лучшие вояки. И не сумеют разгромить славное воинство. В общем, Коршунов решил рассматривать «аланский» поход как местную тактическую операцию и значения ей не придавать. А всю мощь интеллекта бросить на поиск решения «римского вопроса».

Главным препятствием к проведению «морской» операции был отказ боранов предоставить плавсредства. Главной причиной их отказа было присутствие римского военного флота в территориальных водах намеченного к набегу района. Значит, задача номер один – римский флот от данных берегов удалить. И единственный способ это сделать – слить противнику грамотно составленную дезинформацию. Коршунов уже продумал, как это можно сделать. Дело было за малым: уговорить Анастасию. Но это оказалось не так легко…

Если пользоваться терминологией времени Коршунова, Анастасия до встречи с ним была агентом Рима. Хотя нет, агентом Рима был Стайна. Настя была доверенным лицом некоего Марка Аврелия, легата, занимавшего должность «начальника разведки» при наместнике Нижней Мезии. Анастасия была шпионом, «шифровальщиком» и контролером отправляемой информации – в одном лице. Механизм передачи сообщений был прост: либо через доверенных лиц Стайны, либо через контактирующих (не бесплатно, разумеется) с римлянами герулов. На герульские земли римляне захаживали регулярно, а с племенами, проживавшими на «варварском» берегу Дуная-Данубия, у имперских торговцев был налажен чуть ли не постоянный товарообмен. Исходя из того, что говорила Настя, а также в результате простого логического анализа можно было предположить, что римский купец и римский шпион – синонимы. Впрочем, варвары об этом тоже догадывались, но в большинстве своем не понимали настоящей цены информации. Отчасти потому, что информация в здешних условиях передвигалась медленно и частенько запаздывала, отчасти потому, что большинство варварских племен жило сегодняшним днем. В крайнем случае – завтрашним. Решения о набегах принимались спонтанно, время и цель также выбирались скорее по наитию, чем по расчету. В походы ходили обычно осенью, когда урожай собран (и у противника в том числе). Или зимой, когда все равно делать нечего, а реки легко форсируются по льду. Решение о походе принимал обычно рикс, и подходил он к этому делу не стратегически, а оперативно-тактически. Стратегическими вопросами (например, переселением всего племени в более уютные места) занимались старейшины. Используя, впрочем, и разведданные, полученные во время тактических набегов.

Были, разумеется, и исключения. К ним относился «римский опыт» «начальника герульской разведки» скулди или «большой поход», затеянный Одохаром не только ради добычи, но и ради повышения собственного авторитета. Как и следовало ожидать, римский «агент влияния» «мирный» вождь Стайна не только вовремя проинформировал империю об опасности, но и приложил все силы, чтобы «экономическими методами» свести эту опасность к минимуму. Если бы Коршунов (при деятельной поддержке «фракции войны», разумеется) не вывел «мирного» вождя на чистую воду, вместо «большого похода» получился бы пшик. Или кровавая подстава.

Теперь же у гревтунгов (к коим нынче относился и Аласейа большая вода) появилась возможность дезинформировать противника.

Сделать «двойного» агента из Стайны было невозможно. Да это и не требовалось. Донесения для неграмотного гота составляла Анастасия. С тем же успехом она могла писать и под диктовку Коршунова. То, что тот посчитал бы нужным надиктовать.

Но Алексей проявил осторожность. И донесений типа «похода не будет, спите спокойно, дорогие римляне» засылать не стал. Слишком резкое изменение «курса» выглядело бы подозрительно. Наверняка у римлян имелись и другие шпионы, а скрыть передвижение войска в несколько тысяч человек по открытой местности невозможно. Поэтому Коршунов, не желая подрывать доверие к «двойному агенту», продолжал сливать противнику достоверную (ну, может, чуть-чуть подправленную) информацию и ждал ситуации, когда запущенная деза сможет радикально изменить расклад сил. Ждал – и дождался. И столкнулся с тем, что его подруга и наложница, безропотно составлявшая правдивые донесения, вовсе не хочет подставлять свою родину под удар.

Они сидели внутри шатра. Кожаный полог был откинут, и ночной воздух втекал внутрь, принося запах дыма и тины от заросшей ряской речки.

– Мне нужно, чтобы ты это сделала, – сказал Коршунов. – Мы должны их напугать. Чтобы триремы ушли от этих берегов к устью Данубия. Напиши им, что мы разбили аланов, что наше войско еще более увеличилось, потому что к нему присоединились гепиды. Они должны испугаться и увести флот. Вот тогда мы проскользнем вдоль берегов и ударим – внезапно, стремительно…

– Алексий… – В черных глазах женщины посверкивало пламя лампадки. Смуглое прекрасное лицо. Только губы искривлены… словно от боли. – Алексий, зачем это тебе ?

– Что именно?

– Этот набег. Варвары хотят воевать с варварами – и пусть. Зачем тебе вести их на землю Рима?

– Надо! – Алексей взял ее руку в свои жесткие ладони, после нескольких месяцев непрерывных упражнений с оружием покрытые твердыми валиками мозолей. – Мне это очень нужно, радость моя! Потому что я не собираюсь вечно скитаться по этим степям и драться из-за дюжины мешков с зерном. Я хочу туда! – Он махнул рукой в сторону юга. – Я хочу добраться до твоей империи и обосноваться в ней.

– С помощью варваров?

– Почему бы и нет? Они – мои друзья. Учти, я ведь тоже варвар – совсем не знаю латыни! – Алексей засмеялся, но Анастасия даже не улыбнулась.

– Если ты хочешь жить на земле Рима, совсем не обязательно врываться туда силой. Я могу тебе помочь…

Коршунов покачал головой.

– Я не хочу быть просителем, – произнес он с легкой надменностью. – Тем более я не хочу, чтобы ты просила за меня.

– Почему? – В голосе женщины прозвучала обида. – Из-за того, что я делила ложе с…

– Молчи! – Алексей коснулся пальцами ее губ. – Мне плевать, с кем ты была до меня! Но я хочу сам добиться того, что мне надо. И я хочу увидеть собственными глазами, что есть ваша Римская империя.

– Приезжай мирно. Приезжай торговцем. Со мной тебя пропустят через границу. Я…

– Настя! Думай, что говоришь! Да, через границу меня, может, и пропустят. А как я доберусь до этой самой границы? Через земли всех этих аланов и гепидов? Да еще с товарами! Да еще с такой красавицей, как ты! Ты что, не понимаешь, что первый же занюханный рикс с дюжиной дружинников прикончит меня? Эти варвары, о которых ты говоришь так пренебрежительно, моя настоящая сила! Вдобавок это мои друзья! Ты не должна относиться к ним с презрением! Хотя бы ради меня… – В голосе Коршунова прозвучали просительные нотки: он ведь действительно любил эту женщину.

– Я не презираю их, – негромко проговорила Анастасия. – Я их боюсь. Алексий, ты не знаешь варваров, то есть ты знаешь их такими, какие они у себя дома.

– Да, – согласился Коршунов. – Они довольно жестоки… – начал Алексей, не понимая, к чему она клонит.

– Нет! – перебила его женщина. – Ты ошибаешься!

– Разумеется, – желчно произнес Коршунов. – Они очень добрые. Мне, конечно, пригрезилось, как добряки Стайна с Одохаром решили тебя убить!

– Нет, не пригрезилось. Но, Алексий… – она взяла его за руку. – Пойми: таков их обычай! Я не осуждаю ни Стайну, ни Одохара. Мир в народе дороже жизни наложницы! Ты не прав! У себя дома эти скифы умеренны и справедливы, потому что живут по законам и обычаям дома. Но, Алексей, ты не знаешь, что такое варвары на земле Рима. Это – совсем другое. Потому что там они живут по закону войны. Я никогда не согласилась бы стать наложницей варвара, если бы не видела, что остается после их набегов. Что такое несчастье маленькой женщины в сравнении с этой бедой!

В ее голосе было столько горечи, что Алексей привлек ее к себе, погладил по голове, нежно, как ребенка.

– Ты сделала это ради Рима… – произнес он. – Я понимаю. Я тоже люблю свою родину…

И ощутил внезапный укол тоски. Его родина… увидит ли он ее когда-нибудь…

– Нет! – Анастасия качнула черноволосой головкой, отстранилась. – Я не люблю Рим. Моя родина – не Италия. Я эллинка. Я родилась в Антиохии. Германцы никогда не придут туда. Я не люблю римскую империю, Алексий. Но не обязательно любить своего повелителя, чтобы понимать его величие. Стыдно хулить грубость легионеров тем, кто живет за щитами легионов.

– Это не твои слова, – заметил Коршунов.

– Так говорил мой отец. И это правда.

– Я не спорю, – произнес Алексей. Он действительно понял. – Я больше не стану просить тебя делать что-то против твоей родины.

«Уж не знаю, как я объясню это Одохару и остальным, – подумал он. – Но объясню как-нибудь, куда я денусь, придумаю что-нибудь…»

– Алексий, я бы сделала это для тебя! – умоляюще проговорила Анастасия, сжав его руку. – Но я не могу. Они ведь не просто убивают: они убивают всех. Женщин, детей, совсем маленьких… просто для развлечения. После них не остается ничего – только трупы и пепел!

– А если я обещаю тебе, что не позволю им убивать ради развлечения? – негромко произнес он.

Женщина покачала головой:

– Ты велик, Алеша! Кому, как не мне, знать это. Но даже тебе не обуздать их звериной природы. Они не люди! Они только выглядят людьми!..

– Прекрати! – жестко оборвал ее Коршунов. – Я сказал тебе: это мои друзья. Всё! И я не собираюсь никого резать! Я собираюсь жить в твоей империи! Отвоевать от нее кусок…

– Ты не понимаешь… – Анастасия печально покачала головой. – Рим – это не то, что здесь. Рим – это государство. Твои варвары разграбят пару поместий, может, захватят какой-нибудь город… а потом придут легионеры и убьют всех варваров. Всех, кто не успел сбежать. Воевать с государством, отнимать у него земли может только другое государство. Я изучала историю, Алексий, поверь мне – это так! Так было всегда!

– Допустим, – кивнул Коршунов. – Так было. Но я намерен это изменить. – В этот момент он сам верил в то, что говорил. Он был убежден в этом. – Да, я это изменю! Если ты мне поможешь. Настя!.. – Он взял в ладони ее нежное лицо, заглянул в черные влажные глаза: – Я прошу тебя: помоги мне!

Две слезинки скатились по смуглым щекам, смочив пальцы Коршунова.

– Да, Алексий… – прошептала она. – Я это сделаю… я сделаю то, что ты хочешь. Все, что ты хочешь… Я сделаю для тебя…

Глава четвертая

Тактика фехтования и стратегия войны

– Ну что ты делаешь! – возмущенно закричал Ахвизра. – Куда убежал?

– Но ты же мог меня достать! – резонно возразил Коршунов.

– А ты мог меня убить! Вот так и так! – Ахвизра взмахнул тренировочным деревянным мечом: наискось, потом – уколом снизу, в живот.

Он был прав: Коршунов в самом деле мог его достать из этой позиции. Сам при этом рискуя максимум легким ранением в ногу. И все-таки он не мог себя перебороть. Нет в нем безудержной отваги, свойственной здешним парням. Да и раньше не было. А будь меч Ахвизры из настоящей стали, Алексей вел бы себя еще осторожнее. Потому что уже видел, как легко таким мечом можно отмахнуть руку или вспороть живот. Ахвизре просто: он убежден, что, пав в бою, тут же отправится к вотану. А вот у Коршунова относительно себя такой уверенности нет. Зато у него есть обширные планы на будущее. А дырка в организме может существенно этим планам помешать. Конечно, у него аптечка, а в ней лекарства, позволяющие не опасаться заражения крови, но отрубленную кисть в местных условиях обратно не пришить. В общем, с точки зрения Ахвизры, Коршунов элементарно трусил. Но обвинить Алексея в трусости Ахвизра не мог. По здешним понятиям за таким обвинением от равного по статусу следовал немедленный вызов на смертельный поединок. В котором Ахвизра, разумеется, без труда прикончил бы Коршунова (чего самому Ахвизре вовсе не хотелось), а затем – также по определению – вынужден был бы сражаться со всеми родичами Алексея поочередно, начиная с Агилмунда, своего лучшего кореша… короче, обычаи здесь были таковы, что приходилось выбирать выражения.

– Что ты все время бегаешь, Аласейа! – раздраженно бросил Ахвизра. – Видел бы тебя какой-нибудь гепид, подумал бы, что ты боишься!

– Я бьюсь, как мне удобнее, – сказал Коршунов. – Скажешь, я бьюсь хуже, чем Сигисбарн?

Вышеупомянутый Сигисбарн на пару с Книвой, пыхтя и потея, отбивались от старшего брата на другой стороне утоптанной площадки.

– Не хуже, – признал Ахвизра. – И все-таки ты – паршивый воин… Вот так!

Коварный гот прыгнул вперед, лихо огрел по ребрам расслабившегося Алексея и захохотал:

– Не зевай!

Коршунов вяло, изображая усталость, рубанул в ответ своей деревяшкой (Ахвизра без труда отмахнулся)… и одновременно ловко подбил ногу противника, отчего тот приземлился на травку. Разумеется, через полсекунды Ахвизра уже снова стоял бы на ногах, но Коршунов, давно готовивший эту ловушку, успел придавить ногой правую руку Ахвизры и упер противнику в горло обмотанное тряпкой «острие». И тут же услышал одобрительный возглас Агилмунда, который, гоняя братьев, ухитрялся еще следить за поединком. Нормальная, впрочем, ситуация. Коршунов уже знал, что в реальном бою надо «держать» все окружающее пространство, а не только своего непосредственного противника. Иначе мигом получишь железо в спину. Агилмунд умел фехтовать и наблюдать за окрестностями, а вот Книва с Сигисбарном – не очень. Но тоже захотели поглядеть, что там такое интересное совершил Аласейа… Книва, впрочем, успел отскочить (он вообще был очень ловкий и подвижный парнишка), а тяжеловесный Сигисбарн схлопотал деревяшкой по уху.

– Молодец! – Ахвизра был очень доволен. – Когда-нибудь из тебя выйдет отменный воин, Аласейа… – И вдруг змеиным движением вывернулся из-под «клинка», выдернул из сапога нож и полоснул по ноге Коршунова. Аккурат по сухожилию. Разумеется, тупой стороной ножа, а не острой, иначе быть бы Алексею калекой.

Миг – и Ахвизра уже на ногах, и уже его деревяшка упирается Коршунову в живот.

Опять обыграл ловкий гревтунг, а ведь реакция у Коршунова даже лучше. Ну да, Алексей знал: его проблема еще и в том, что он, добившись успеха, останавливается, расслабляется… а Ахвизра – нет. Ладно, еще не вечер.

Вернее, как раз вечер.

– Хорош, – сказал Алексей, отпихивая «меч» от своего живота. – Солнце садится. А завтра гепиды прибудут. Надо выспаться.

– Езжай, – кивнул Ахвизра. – Выспись. А то люди говорят: ты совсем плохо спишь. Каждую ночь в твоем шатре шум. Это блохи вам со Стайсой спать мешают, да? – гот ухмыльнулся.

– Да, – буркнул Коршунов.

Ну не лагерь воинский, а коммуналка какая-то.

Ахвизра ухмыльнулся еще шире:

– Такие злые у тебя блохи, Аласейа. Стайса твоя бедная от них так громко кричит!

– Я думаю, Ахвизра, если б тебя шершень за язык укусил, – сказал Коршунов, – языку твоему ничего бы не было, а вот шершень, тот бы от твоего яда помер.

И засвистел, подзывая свою лошадку. Шутки по поводу его и Насти Алексея уже порядком достали. С другой стороны, и шутников можно понять: на весь многотысячный воинский табор не наберется и сотни женщин. А уж равной его Анастасии и вовсе нет.

– «Марку Аврелию Клавдию, легату в мёзии, – от вождя славных гревтунгов – привет! Сообщаю тебе, что грозные соплеменники мои, вкупе со свирепыми герулами алчного рикса Комозика вкупе со злокозненными боранами и кровожадными гепидами, соединившись в бесчисленное воинство и погрузившись на множество кораблей, вознамерились морем достичь границ земель, что лежат к югу от устья Данубия…» – Коршунов запнулся, оторвал глаза от пергамента, посмотрел на Анастасию. – Я правильно читаю? – спросил он.

– Твоя латынь ужасна, – грустно проговорила женщина. – Но это не имеет значения.

– Почему?

– Потому что тебе никогда не быть гражданином Рима. А мне никогда больше не увидеть дома… – Голос Анастасии дрогнул.

– Почему?

– Ты ведь отправишь это ? – Она показала на исписанный ею самой пергамент.

Алексей кивнул.

– Если моему донесению не поверят, меня сочтут предательницей. Если поверят, то тоже сочтут предательницей. Но позже, когда случится беда. – Анастасия тяжело вздохнула. – Даже если я рискну вернуться, я никогда не смогу жить под своим именем. И никогда не смогу встретиться со своими друзьями. Мне придется жить в вечном страхе, что когда-нибудь за мной явятся вегилы…

– Вегилы – это кто? – перебил Коршунов.

– Те, кому поручено следить за порядком и законом. Какая тебе разница, кто такие вегилы! – воскликнула она сердито. – Ты не понимаешь! Только там, на землях Рима, – настоящая жизнь. Культура, искусство, цивилизация… а здесь только дикость, грязь, блохи, варварская речь и варварская грубость! Ты не поймешь!

– Ну почему же? – усмехнулся Алексей. – Я тебя отлично понимаю. Еще здесь нет электричества и центрального отопления. А также телевидения, спутников и персональных компьютеров…

– О чем ты говоришь?

– Ты не поймешь! – Коршунов бросил на постель пергамент, тут же свернувшийся трубкой. – Тот мир, откуда я пришел, так же отличается от твоего Рима, как Рим – от готского бурга. Но я не оплакиваю его, понятно! Я пришел в этот мир, и я сделаю его своим! – Он присел рядом с ней, обнял. – И твой Рим тоже станет моим. Если ты мне поможешь. Настя, бог свидетель, я делаю это не только для себя, но и для тебя. Мы будем жить в Риме ! Мечом или золотом, но мы с тобой проложим себе путь к центру этого мира!

Женщина молча прижалась головой к его плечу.

«Эх, если бы у меня была возможность вернуться домой ! – подумал Коршунов. – Вернуться вместе с тобой, Настенька…»

Но нет, невозможно. Тот, двадцать первый век, даже сниться ему уже перестал…

– Верь мне, любимая! – прошептал он. – Верь мне – и все будет!

Анастасия молчала. За тонкой тканью шатра гудел варварский лагерь, скрежетали цикады, громко плескала рыба в тинистой заводи…

Словно в каком-нибудь турпоходе. В каком-нибудь Лосево… м-да, турпоход. Немножко затянувшийся и немножко кровавый.

«Зато осень здесь теплая! – с непонятным ожесточением подумал Коршунов. – А когда похолодает – можно двинуться на юг. В теплые, так сказать, страны. Попутешествовать. В сопровождении персональной армии. Эх, был бы здесь Генка – порадовался бы за меня!»

На следующее утро он нашел Скулди, вручил герулу пергамент и попросил сделать так, чтобы данный пергамент в самые краткие сроки попал к римским торговцам, возвращающимся домой.

– Что здесь? – поинтересовался Скулди.

– Отправь его – и увидишь, – уклончиво ответил Коршунов.

– Что увижу? – спросил недоверчивый герул.

– Если все выйдет, как я задумал, бораны дадут нам корабли.

– А понтийская римская эскадра?

– Отправь это, Скулди! – решительно заявил Коршунов. – Отправь – и ты увидишь.

Алексей был уверен, что его план сработает. Имея дело с прямолинейными варварами, римские власти наверняка будут реагировать так же прямолинейно.

Глава пятая

На аланов!

Разношерстое войско двигалось по степи вдоль берега речки, впадающей в Днепр-Борисфен. Тяжелые фургоны на здоровенных колесах неторопливо катили по сомнительному подобию дороги. Всадники ехали группами в десять-двенадцать человек – по родам. Пехота топала как придется, но тоже кучкуясь по родственному признаку. Они и дрались так же. Организация у войска была типично родоплеменная. То есть – минимальная. Но толпа собралась изрядная, и кушала эта толпа хорошо. В смысле, не изысканно, а много. С провиантом пока проблем не было. Рыба – в реке, птицы – в камышах. За дичью покрупнее отряжали охотников.

У «Аласейи – небесного героя», разумеется, был персональный фургон. Но «небесный герой» предпочитал передвигаться верхом. Степь – она, конечно, ровная, но это – на глаз. А если по ней ехать, да еще на такой «технике», при которой каждая кочка – твоя… так что в фургоне ехали его тиви Анастасия и родич книва. А «герой», на лихом мерине, – во главе войска, вместе с прочими вождями, коих набралось дюжины полторы. Каждый в этой элитной компании величал себя риксом и всячески подчеркивал свою независимость, что нередко приводило к конфликтам. Одохару с Комозиком кое-как удавалось удерживать разношерстое воинство от внутренних раздоров, урезонивать, умиротворять… К некоторому удивлению Алексея, изрядным авторитетом по части решения конфликтов оказался Травстила.

Впрочем, и самого Коршунова тоже пару раз «заряжали» в качестве судьи. Особенно много проблем было с гепидами. Те оказались действительно безбашенными. С другой стороны, их вождь, зверовидный детина лет восемнадцати, то есть младше Сигисбарна (и не сказать, чтоб умнее), ходил теперь у Коршунова в приятелях. Алексей, увидев, какими глазами красный (так звали гепида) смотрит на ало-белый плащ Одохара, презентовал парню красный отрез парашютного шелка. И получил в качестве «отдарка» отличный шлем и дружбу громилы-вождя. Если бы не эта маленькая деталь, держать в повиновении гепидов было бы нелегко. Но вождя они слушались. Красный слыл вутьей , местным берсерком: спорить с ним не решались.

Итак, могучее воинство готов-гепидов-герулов вышло в большой поход местного значения. Супротив аланов. Причем сами аланы наверняка об этом уже знали, поскольку о цели похода в войске знал даже самый последний ополченец. По вечерам все с большим энтузиазмом «делили» будущую добычу.

Коршунов, «путешествовавший» в компании Ахвизры, Агилмунда и Скулди, попытался выяснить у двух последних как лиц, особо приближенных к руководителям похода, – что это за народ такой – аланы. И, главное, как они воюют. В конце концов, надо же разработать какую-нибудь стратегию…

Оказалось, что никто, включая Одохара и Комозика, продумывать будущую войну не собирался. Вся стратегия сводилась к тому, чтобы вышеуказанных аланов отыскать, навешать им как следует (в успехе никто не сомневался, так как откуда-то пришла информация, будто аланские вооруженные силы сейчас не в лучшем состоянии), а затем слупить выкуп побольше.

Четыре дня войско двигалось без всяких ухищрений, и только на пятый день совокупное руководство армии наконец соизволило отправить разведку: пару разъездов по дюжине всадников.

Готский отряд возглавил Ахвизра, герульский – паренек по имени Берегед, отиравшийся возле Скулди и приходившийся последнему родичем. Еще одним изменением было то, что Агилмунд и Скулди ехали теперь бок о бок со своими риксами. Коршунов мог бы тоже присоединиться к ним, но воздержался. Отношения с герульским риксом Комозиком не очень-то у него складывались. С точки зрения Коршунова, Комозик вел себя слишком высокомерно. Ну и Коршунов, конечно, старался держаться с достоинством. Как и подобает «небесному герою». Только вот Комозику на «небесное происхождение» Алексея было начхать. Он вообще вел себя так, словно все вокруг в сравнении с ним – плесень. Разве что для Одохара делал исключение. Остальными, включая даже Скулди, откровенно помыкал. При этом сам герульский рикс, по мнению Коршунова, никакими особыми достоинствами, кроме общепризнанного умения колоть-рубить, не обладал. Ах да, был еще один человек, которого Комозик старался не раздражать: молодой вожак гепидов красный. Алексей, впрочем, догадывался, что причиной тому не то, что рыжий предводитель союзников тоже рикс, а то, что красный слыл не только полным отморозком, но тоже изрядным рубакой. И вызови вожак гепидов рикса герулов на поединок, очень возможно, что не гепидам, а герулам пришлось бы выбирать нового рикса. А вот Коршунов себе такой роскоши, как вызов, брошенный Комозику, позволить не мог. Единственный шанс выжить для него в такой ситуации – пристрелить герула из пистолета. Пристрелить-то можно, но понравится ли это войску? Да и с политической точки зрения живой, пусть и надменный, Комозик полезнее Комозика не гордого, но мертвого.

В общем, к риксам Коршунов присоединяться не стал. Все интересное друзья ему потом перескажут.

Поехал в одиночестве. Если можно считать одиночеством езду в голове колонны из нескольких тысяч человек и доброй сотни повозок.

Но даже и это одиночество Коршунова было вскоре нарушено. К нему присоединился боран по прозвищу Скуба.

Скубу «главный боранский рикс» крикша отрядил в качестве наблюдателя. А может, сам Скуба решил поглядеть на сборное воинство в деле. Так или иначе, но этот средних лет боран в сопровождении полудюжины боранов помоложе присоединился к участникам «аланской кампании».

Коршунов был одним из немногих, с кем Скуба мог разговаривать по-своему. Боранский язык от русского отличался примерно как русский от украинского. Но друг друга они понимали. К тому же Коршунов в свое время поездил по странам Восточной Европы: и в Польше бывал, и в Болгарии, наловчившись и там и там если не говорить, то понимать сказанное довольно свободно.

Прежде у Алексея не было возможности серьезно с бораном потолковать. А потолковать было надо. Еще когда стояли на днепровском берегу, Коршунов, с разрешения крикши, осмотрел боранский корабль. На человека двадцать первого столетия это суденышко особого впечатления произвести не могло (что не укрылось от крикши), но от готских судов кораблик отличался существенно. Примерно как баркас от плоскодонки. Впрочем, хороши боранские корабли или плохи, а без них любой морской набег попросту невозможен. Так что, когда Скуба сам подъехал к Алексею, тот обрадовался. Ему было просто необходимо заручиться поддержкой представителя местных мореходов. И кое-что узнать о специфике парусно-гребного мореплавания. По предварительным сведениям, здешние мореходы старались в открытое море не углубляться. Плавали вдоль берегов. Следовательно, если вывести флотилию в открытое море, а затем, просчитав курс, выйти прямо к исходной точке, то и патрулирующая берега эскадра не так страшна…

Но в это утро основательно пообщаться со Скубой Алексею не удалось. Не успело солнце пройти и половины пути до зенита, как впереди показались скачущие сломя голову разведчики.

Впереди – враги!

– Вовремя, однако, риксы отправили дозор, – заметил Коршунов.

Скуба повернулся к Алексею. На широком, покрытом темно-красным загаром лице борана выразилось удивление.

– Сегодня первый раз послали дозор – и сразу врага обнаружили, – пояснил Коршунов.

Скуба пожал плечами.

– Так мы же сегодня на аланские земли вступили, – сказал он. – Вот там, за излучиной, их бург стоит. Мы туда в позапрошлом году торговать приходили.

М-да…

Глава шестая

Сарматы

Да, враги были близко, и их было много. Более того, намерения у врагов (насколько могли оценить разведчики) были самые серьезные. Ахвизра еще не окончил «доклад», а Агилмунд уже птицей полетел к повозкам.

Тут Алексей впервые увидел, как строится «мобильная крепость» готов.

Тяжелые повозки разделились по принципу «на первый-второй рассчитайсь», образуя две линии. Агилмунд метался между ними в клубах пыли и орал. Осуществлял общее руководство. Ему помогали несколько Одохаровых дружинников. И двадцати минут не прошло, как фургоны образовали что-то вроде каре, внутри которого расположились пешие готы и герулы. Гепиды под защиту фургонов не полезли. Красный пренебрежительно махнул рукой: дескать, таким храбрецам, как гепиды, негоже позорно прятаться за телегами.

Коршунов тоже за телегами прятаться не стал. Успеется. Выехал вперед, пристроился справа от Скулди, который застыл, стремя в стремя с Комозиком. Так они и стояли, аки три богатыря, дожидаясь появления супротивников. Попутно Коршунов рассказал Скулди анекдот. Дескать, был у него на родине в наидревнейшие времена такой богатырь – Илюша Муромский. И вышел он как-то на бой против Идолища Поганого. Ударило Илюшу по голове Идолище раз – по колено в землю ушел Илюша. Ударило идолище Илюшу (тут к «богатырям» подъехал боран Скуба – послушать, о чем речь) другой раз – по пояс в землю ушел Илюша. Ударило Идолище третий раз – по грудь в землю ушел Илюша. Выкарабкался из-под земли богатырь, отряхнулся и как даст Идолищу по макушке! Стоит Идолище Поганое. Илюша его еще раз по макушке – хвать! Стоит Идолище Поганое! Поднатужился Илюша да в третий раз, со всей молодецкой силушки – бабах! Стоит Идолище Поганое! Только уши из задницы торчат!

Первым заржал Скулди. Чуть позже – засмеялся Скуба. Анекдот был рассказан по-готски, Скуба же по-готски понимал не вполне свободно. Комозик даже не усмехнулся. Когда остальные отсмеялись, заявил, что будь на месте любого из поединщиков он, Комозик, то голову второго можно было бы сразу закопать. Отдельно от туловища.

Враги появились прямо со стороны солнца. Всадники. Аланы?

Скулди выругался. Скуба негромко присвистнул.

Всадники приближались. Вернее, спускались, потому что степь впереди выгибалась склоном пологого холма. Враги ехали плотным строем, подминая лохматую траву. Над их головами, словно тростник, стояли поднятые к небу копья.

Коршунов покосился на Скулди. Герул был встревожен. С чего бы это? Если перед ними вся вражеская армия, то проблема невелика. Всего-то несколько сотен копий, по прикидкам Алексея. Раз в шесть меньше, чем войско «союзников».

– Эти что еще здесь делают? – громко и сердито произнес Комозик.

– Что он сказал? – поинтересовался Скуба, плохо знавший готско-герульский.

– Хочет знать, откуда здесь взялись сарматы, – буркнул Скулди. – Я бы тоже хотел это знать…

Аланы, сарматы… что-то такое осело в памяти Коршунова еще из школьной истории. Вот только какая между ними разница? А разница наверняка есть, коли уж все, кроме Алексея, моментально определили, кто есть кто. И разница, надо полагать, существенная, если тот же Скулди, настроенный по отношению к аланам вполне оптимистично (разобьем, отберем, поделим), так забеспокоился.

– Я догадываюсь, откуда они взялись, – отозвался Скуба. – Готов поставить полную горсть серебра, что я прав. Принимаешь?

– Принимаю, – кивнул Скулди. – Откуда?

– Аланы их позвали.

Скулди фыркнул:

– Сарматы аланам – не друзья.

– Ах, Скулди-воин! Золото превращает в друзей самых отъявленных недругов! Готовь свое серебро!

– Ну, еще посмотрим, – пробормотал Скулди и по-герульски повторил для Комозика слова борана.

– Думаю, он прав, – буркнул рикс герулов. – Что посоветуешь?

– Что-то мне не хочется драться с сарматами, – проворчал Скулди. – Дорого нам это встанет.

Коршунов во все глаза следил за приближающимися всадниками. Точно, их было всего три-четыре сотни, не больше. Лошади – до самых копыт – в каких-то тусклых серых доспехах. И всадники – в таких же доспехах. Только шлемы – металлические, сверкающие на солнце. А копья – просто чудовищной длины: метров по пять, не меньше.

Примерно в сотне метров сарматы остановились, лишь трое продолжали двигаться. Подрагивали древка копий, колыхались полотнища-доспехи, прикрывающие лошадей. Сами доспехи и на людях, и на всадниках были довольно странные: покрытые, словно чешуей, множеством костяных пластинок. Кажется, в несколько слоев. Должно быть, весили они изрядно, но и кони у сарматов были куда крупнее готских и герульских.

Шагах в двадцати трое придержали лошадей, разом опустили копья книзу, и их главный (судя по золоченому шлему и золотым украшениям на уздечке коня) произнес длинную фразу.

– Что он говорит? – спросил Комозик у Скулди.

Тот пожал плечами.

– Он говорит: это земли аланов, – вмешался Скуба. – Дальше вам хода нет.

– Что тебе до аланов, сармат? – бросил Комозик. – Твои земли далеко.

Сармат-вожак разразился короткой речью.

– Говорит, это не наше дело, – перевел скуба. – Но из добрых чувств он поясняет: аланское племя, что обитает здесь, наняло их, лучших воинов Боспора, Меотиды и всех прочих земель, чтобы охранять аланскую землю.

Тут скуба бросил многозначительный взгляд на Скулди: ну что, мое серебро?

Коршунов, привстав на стременах, поглядел на Одохара… и увидел, что рикс гревтунгов не только не намерен вступать в разговор, но даже подал своего коня назад и ушел с «первого плана», уступив место пешим гепидам во главе с Красным. Еще Коршунов увидел, что у вожака гепидов уже красна не только шевелюра, но и физиономия, а веслоподобная лапа молодого «отморозка» поглаживает рукоять секиры.

Внезапно, без всякого предупреждения, молча, красный прыгнул вперед. Топор его взлетел вверх…

Коршунов даже не успел углядеть, как «левый» сармат метнул аркан. Петля упала на Красного – и сармат тут же бросил коня в сторону. Но Красный оказался крут: мало того что устоял на ногах, но даже, перехватив петлю, едва не сдернул сармата на землю. Тот, впрочем, успел выпустить аркан, могучий гепид потерял равновесие, средний, главный, сармат послал лошадь вперед, ее грудью толкнул Красного, а тот, что бросил аркан, развернул коня и поскакал к своим. Аркан снова натянулся – он был привязан к седлу – и поволок за собой гепида. Красный, выпустив топор, ухватился двумя руками за натянувшийся аркан… он даже ухитрился встать на ноги, но другой сармат небрежным движением сунул ему в ноги свое длиннющее копье – и Красный опять повалился на землю. На сей раз встать ему не удалось, потому что лошадь уже набрала разбег.

Все это множество действий произошло за считанные секунды. Коршунов только и успел отметить выверенную точность действий сарматов, а над степью уже прогремел рык Одохара:

– За возы!

Толпа гепидов, хлынувшая было вперед, чуть приостановилась.

Второй сармат тоже развернулся и поскакал к своим, а третий, тот, что говорил, помедлил несколько мгновений – и сделал левой рукой неприличный жест.

Этого хватило. Сотни разъяренных гепидов устремились к нему, главный сармат поскакал прочь, а плотный строй всадников снялся с места и покатился навстречу гепидам.

Самое интересное Коршунов пропустил. Потому что Скулди яростно рванул узду Коршуновского мерина.

– За возы! – заорал он, перекрывая прочий шум. – Живо!

Так что Алексей еще успел увидеть, как строй всадников «проглотил» своих посланцев, а вот как они сшиблись с гепидами, посмотреть не успел.

Вся герульско-готская кавалерия покинула поле боя, всосавшись в проемы между телегами. И едва последние дружинники Комозика и Одохара оказались внутри, как возы тут же развернули, замыкая «крепость». Успели. Спасибо гепидам, задержавшим атакующих. Задержавшим, впрочем, ненадолго. Когда Алексей снова взглянул на поле боя, сарматская конница уже вчистую стоптала гепидов и тем же сплоченным строем накатывалась на передвижную «крепость» готов. Из-за возов на сарматов посыпались стрелы, копья, топоры, но вся это метательная снасть причинила весьма незначительный урон. Всего лишь две бреши образовались в сарматском строю, да и те мгновенно затянулись.

Непомерно длинное сарматское копье возникло откуда-то сверху. Коршунов лишь в самый последний момент успел увернуться. А вот его соседу – молодому, безбородому еще герулу – не повезло. Другое копье прошило парня насквозь – наконечник выскочил из спины. Затем хозяин копья, вероятно, подал коня назад, потому что вопящего и извивающегося, как рыба на остроге, парня утянуло наружу.

Четверо сарматов одновременно навалились на один из фургонов и едва не опрокинули его.

Коршунов увидел, как Ахвизра с ходу «взбежал» по кожаной стенке фургона, а оказавшись наверху, отрубил руку одному из сарматов, проткнул шею второму, увернулся от копья, отшиб прямой клинок, который сармат держал в левой руке… Но тут бы Ахвизре и конец, если бы брошенное снизу готское копье не оказалось эффективнее вязнущих в костяной броне стрел и не продырявило грудь четвертого сармата, едва не поддевшего Ахвизру на остриё.

Тут наконец Коршунов опомнился (до сего момента он наблюдал за происходящим, словно зритель) и взялся за арбалет. Вот это оказалось поэффективнее слабеньких варварских луков.

Взобравшись на крышу одного из фургонов, оставленных в середине «крепости», Алексей старательно выцеливал наиболее активных сарматов. Главным образом тех, кто совместными усилиями пытался сдвинуть фургоны и прорваться внутрь. К сожалению, запас болтов у него вскоре иссяк: осталась парочка, сохраненная на крайний случай, так что Коршунов снова превратился из участника в наблюдателя: лезть в мясорубку ему совсем не хотелось. Для этого он слишком ценил собственную жизнь. А эти сарматы управлялись со своими длиннющими копьями с такой ловкостью, с какой японец орудует палочками для еды. И все же их атака захлебнулась. Как только наступило некое равновесие, при котором обе стороны терпели примерно одинаковый урон, но ни одна не получала преимущества, сарматы прекратили штурм, быстренько развернулись и отбыли, подобрав, впрочем, своих раненых и убитых и мимоходом опять разметав уцелевших гепидов, собравшихся было в кучу и вознамерившихся помешать отходу противника.

Герулы и готы преследовать противника не стали. В принципе, могли бы: оседлав упряжных лошадей, они набрали бы почти тысячу всадников. Но, видимо, репутация у сарматов была соответствующая и известная обоим риксам. Коршунов, впрочем, тоже мог без особого напряжения фантазии представить, что может сделать с готско-герульской вольницей этакая «тяжелая кавалерия» на открытой местности. Достаточно поглядеть на поле боя, усеянное телами гепидов.

Глава седьмая

«Настоящие воины…»

– Настоящие воины, – сказал Скуба, запивая вином утку, добытую книвой, и весьма искусно (с поправкой на походные условия) приготовленную Анастасией. – Рядом с поселком, где я вырос, их городок стоял. Мы им тогда дань платили… – Он еще раз приложился к вину, которое сам и принес. – У нас говорили: когда-то они большую силу имели. Да и теперь тоже не последние. И те, что здесь обитают, и те, что за Данубием живут. Воины они отменные.

– Это я видел, – согласился Коршунов. – Дорого нам эти аланы встанут…

Скуба пожал плечами. Ну да не им решать. Риксы уже приняли решение: следовать дальше. Собственно, потери были не такие уж большие. Десятка три раненых, дюжина убитых. Это – у готов и герулов. Гепидов побили изрядно, но то – гепидские проблемы. Хотя и от гепидов может быть польза. Одохар сегодня лично отметил: прав был Аласейа, когда рекомендации по использованию гепидов давал. Много пользы сегодня принесли готам гепиды, когда в глупой отваге под копья сарматов кинулись. И еще от них польза будет, поскольку не всех гепидов побили сарматы, а оставшиеся в живых безумной яростью исходят: желают сарматам за вождя своего и сородичей побитых отомстить. С вождем, правда, непонятно. Тело Красного на поле боя так и не нашли. Увезли его сарматы. Так что, может, жив еще Красный? Может, тешит сейчас сарматов мужеством своим и на каленое железо плюет, коим его, по обычаю, победители потчуют?

По правде сказать, Коршунову Красного было немного жаль. Отморозок, конечно, но пацан неплохой. А что глуп, так это – по молодости. Да не так уж он и глуп… Для гепида. После сегодняшнего сражения Алексей склонен был разделить общее мнение об этом племени.

Короче, похвалил Коршунова Одохар. И тут же поинтересовался: не хочет ли Аласейа принять под свое начало уцелевших гепидов? Те его уважают. Сам Красный тоже его уважал. Опять-таки вождь гепидам нужен. Начнут из своих выбирать – большая драка будет. Всем известно, как гепиды вождей выбирают. Нельзя это дело на самотек пускать. Большая и бесполезная трата человеческого материала получится. А гревтунга или герула гепиды точно не захотят. Другое дело Аласейа – небесный герой…

Коршунов обещал подумать. Связываться с гепидами ему хотелось еще меньше, чем воевать с аланами. Но против единодушного решения риксов он пойти не мог. Не тот у него пока авторитет. И командир гепидам нужен, это точно.

– Скажи-ка мне, Скуба, как сарматы с пленными поступают? – спросил Коршунов.

– Да как все, – пожал плечами боран. – Продать, отпустить за выкуп, к делу приспособить…

– …В жертву принести, – вставил Алексей. – На тризне.

– И это тоже. Хотя у них вроде бы такого обычая нет. Ты зачем спрашиваешь?

– Да вот думаю: они ведь скорее всего Красного в плен взяли. Как теперь с ним поступят?

– Вот этого не скажу. Может, и убьют. Раб из Красного скверный получится. Очень строптивый. А что?

– А то, что думаю я: вряд ли сарматы ушли далеко. У них же раненые. Если бы вот прямо сейчас по следу их пойти…

– Ничего не выйдет! – Скуба мотнул головой. – Ваши риксы ночью воевать не станут.

Это Коршунов и сам знал. Он уже высказывал свое предложение Одохару. Преимущества тяжелой конницы – в строе и в облачении. Ну и в навыках, конечно. А если налететь внезапно, застать врага врасплох, не в седлах и доспехах, а пешком и в рубахах…

Одохар идею отклонил. И, в общем, правильно. Их войско – не регулярная армия, которой приказал: «в бой» – и она пошла в бой. Тут многое от общего боевого духа зависит. А после сегодняшней схватки с боевым духом у сводного войска – проблемы. Не говоря уже о том, что большинство относится к войне как к полевым работам. День пашешь, ночь отдыхаешь. Конечно, личные дружинники риксов смотрят на дело по-иному, но их слишком мало. Хотя…

– Как ты думаешь, Скуба, где сарматы могли на ночь остановиться?

– А что тут думать: прямо в ближнем аланском селении и остановились. Там и крепость имеется, и место удобное.

– А дорогу ты туда знаешь?

– Найду.

Скуба перестал есть, испытующе глянул Коршунова: к чему тот клонит? Не глуп боран. И силой не обижен. Естественно. Воин все-таки.

– А ночью – найдешь?

– Что ты задумал?

Теперь уже не только боран, но и остальные: Книва, Настя, Сигисбарн – перестали есть и уставились на Коршунова. Книва и Сигисбарн – с большим интересом, Анастасия – с беспокойством.

– Да понимаешь… – усмехнулся Алексей. – Мне тут предложили гепидов под начало взять, да что-то не хочется. Хлопотно это. Вот я и подумал: хорошо бы нынче ночью к сарматам наведаться и Красного у них отбить…

– И кто с тобой пойдет? – деловито спросил Скуба.

– Ты пойдешь?

Боран неопределенно махнул недоеденной утиной грудкой:

– А кто еще?

– Сейчас узнаем. Книва, ну-ка сбегай за Агилмундом. Скажи: хочу с ним потолковать о деле великой доблести. О каком – не говори. Я сам скажу. Только пусть поспешит.

Агилмунд поспешил. Еще бы! Заинтриговал его Коршунов. Пришел Агилмунд. С Ахвизрой вместе. И более того – в компании Скулди и Кумунда.

Книва шепнул виновато: мол, так вышло, что говорить пришлось при герулах. Теперь вот никак от них не отвяжешься. Придется славой делиться…

Коршунов похлопал его по плечу: мол, ничего страшного, разберемся. Собственно, он был даже рад. В задуманном им деле головорезы-герулы – очень кстати.

Алексей вкратце изложил идею.

Первая реплика последовала от Кумунда. Недовольная. Кумунд считал, что из-за какого-то там гепида куда-то переться на ночь глядя – идея неудачная. И никакой доблести в этом нет, одно беспокойство.

– Ну да, – покивал Коршунов, понятное дело. Днем-то, на глазах у вотана, многие готовы храбрость проявлять, а вот ночью… на такое дело не всякий пойдет. Вот он, Аласейа, готов пойти. И Скуба тоже. Но Кумунда он, Аласейа, тоже понимает. Ночью особая храбрость требуется…

Кумунд взвился. Никак Аласейа намекает, что он, Кумунд, – струсил? Да он, Кумунд, столько ночных подвигов совершил, что Аласейе…

– Заткнись, Кумунд, – негромко произнес Скулди. – Никто в твоей храбрости не усомнился. Дразнит тебя Аласейа. А что, Скуба, ты и впрямь согласен с Аласейей пойти?

Боран погладил русую бороду, усмехнулся:

– Да вот, есть такая мысль…

– Что он говорит? – спросил Ахвизра.

Скулди тоже усмехнулся, подмигнул Коршунову:

– Говорит: храбрость борана не уступит храбрости герула…

– Он забыл сказать, что она уступит только храбрости гревтунга! – заявил Ахвизра. – Агилмунд! Мы пойдем?

Это было скорее утверждение, чем вопрос.

Агилмунд с ответом не спешил. Коршунов понял: сейчас все зависит от того, что скажет его родич. А родич никогда не говорит не подумавши. И в отличие от Ахвизры «на слабо» его не возьмешь. Тем более сейчас, когда Агилмунд, правая рука Одохара, чувствует на себе ответственность не только за себя и своих дружинников, но за всех готов, принявших участие в походе.

Агилмунд думал, и никто ему не мешал.

– Одохару не понравится, – наконец сказал он.

Ахвизра фыркнул:

– Мы его не зовем!

– Он – рикс, – напомнил родич Коршунова. – И дело опасное. Такое дело только тебе, Аласейа, могло в голову прийти. Это оттого, что удачлив ты безмерно. Помнишь, как мы с тобой на квеманов ходили?

– Помню. А ты помнишь, что тогда именно Одохар вас со мной отправил? Хотя сам на квеманов идти не хотел…

– Да, это верно. Добро, Аласейа. Мы пойдем. И я еще кое-кого из своих возьму…

– Я тоже, – заявил Скулди. – Только немногих. На такое дело большим числом не ходят.

– Верно говоришь, – согласился Агилмунд. – Жди, Аласейа. Мы – скоро.

Глава восьмая

Спецоперация

Примерно через час спецгруппа в составе четырнадцати человек (шести герулов и восьми готов) была готова. В нее вошли пятеро (кроме Агилмунда и Ахвизры) дружинников, подначальных Агилмунду. И Сигисбарн, которого взяли для выполнения вполне конкретной функции – коней сторожить. Книву (несмотря на его горячее желание) в команду не приняли. Таким образом, вместе со Скубой и Коршуновым, получилось шестнадцать «коммандос».

Скулди прихватил с собой ворох тряпок: при приближении к расположению противника обмотать ноги коням. Скрытность и еще раз скрытность.

Преследовать сарматов, даже в условиях темноты, оказалось нетрудно. Несколько сотен всадников оставили замечательный след. И с расстоянием Скуба тоже не ошибся. Добрались меньше чем за три часа.

Пока Скулди и еще двое герулов «обували» коней, Агилмунд подъехал к Коршунову и поинтересовался, что думает «многоглазый талисман» по поводу благоприятного времени для атаки.

Алексей не сразу сообразил, что его родич имеет в виду. Тогда старший сын Фретилы напомнил: во время достопамятного грабежа квеманов Аласейа руководствовался именно пожеланиями «многоглазого» – и все получилось исключительно удачно. Речь, оказывается, шла о хронометре.

Коршунов поглядел на светящийся циферблат и изрек, что талисман возражений не имеет. Полтретьего ночи – хорошее время.

Последние несколько километров проехали с большой осторожностью: опасались вражеских разъездов. Но – обошлось. Ночь была удачная, безлунная.

Когда из темноты пришел отчетливый запах дыма (заходили, естественно, с подветренной), «коммандос» спешились и разделились на две группы. В авангарде – Скуба (специалист по местности), Агилмунд с Ахвизрой (специалисты по устранению «помех») и Коршунов (специалист по удаче). Алексей предпочел бы уступить эту честь Скулди, искренне полагая, что от герула в случае силовых действий проку будет больше, но спорить не стал. Скулди и Агилмунд буквально за полминуты обсудили порядок взаимодействия. Похоже, им не в первый раз приходилось действовать вместе. Затем авангард двинулся вперед.

Им повезло. Сарматы разбили свой лагерь вне поселка, на высоком берегу. И лошади их паслись здесь же, неподалеку, создавая необходимое количество шума. Дозорные, однако, были выставлены вне пределов лагеря и очень грамотно: в условиях полной темноты ни за что не разглядишь. Их и не разглядели – учуяли. В прямом смысле. Нюх у гревтунгов был натурально собачий. Учуяли и дали знак борану с Коршуновым: мол, ждите, сейчас разберемся. Что было дальше, Коршунов не видел. Увидел результат: двух связанных часовых (живых!) С заткнутыми ртами и частично разоблаченных.

Последовало краткое совещание: стоит ли оттащить пленных подальше и допросить? Решили: не стоит. Вдруг их тем временем хватятся?

Так что связанных отволокли шагов на двадцать и оставили. Затем Агилмунд предложил Скубе и Коршунову облачиться в сарматский прикид: «костяную» броню и островерхие шлемы. Трофейный доспех оказался Коршунову длинноват, а плотному борану – тесен. Но мысль была правильная.

Дальше двинулись так: Алексей и Скуба – открыто, во весь рост, Агилмунд и Ахвизра – скрытно, чуть ли не по-пластунски.

Лагерь сарматов выглядел куда более организованным, чем лагерь союзников. На взгляд Коршунова. А вот с охраной дело обстояло неважно. Чужаков никто не опознал.

Шатров в лагере было немного: большинство воинов спали на войлоке, прямо под открытым небом. Кое-где горели костры. Но около них сидели не дозорные, а те, кому не спалось. «Диверсантов» пару раз окликнули. Выручило то, что Скуба прилично знал язык и сумел отболтаться. Коршунов обратил внимание на то, что бодрствующие у костров выглядят мрачновато. А ведь вроде бы не с чего. Победить не победили, но и поражением сарматов результат сегодняшней битвы назвать нельзя. Впрочем, может быть, они по жизни такие смурные. Откуда Алексею знать? Да и не важно. Перед ним стоял вопрос посложнее: как найти черную кошку в темной комнате. При отсутствии уверенности, что она там есть. Ведь это его личное предположение, что сарматы захватили Красного в плен. С тем же успехом они могли прирезать вождя гепидов и выкинуть его в реку.

Скуба тронул Коршунова за руку: полог одного из шатров откинулся. Наружу вышел человек в накинутом на плечи халате. Золотое шитье сверкнуло в отсвете разожженного неподалеку от входа костра.

Человек неторопливо спустился вниз, к реке.

Коршунов и Скуба двинулись вслед за ним. Краем глаза Алексей уловил тень, скользнувшую между чахлых береговых ив. Ахвизра или Агилмунд?

Громкое журчание. Человек в богатом халате, подойдя к самому краю берега, пустил мощную струю прямо в реку. Кусты слева, справа – лохматая ива. Внизу – узкая полоска песка, камыши, илистое дно.

Коршунов и Скуба встали между берегом и шатром, заслонив человека в халате от взглядов тех, кто сидел у костра.

Серая тень метнулась из камышей. Схваченный за ноги, человек потерял равновесие…

Коршунов шумно откашлялся…

И тут сдернутый вниз сармат заорал. Черт!

Коршунов бросился к берегу и увидел, что сармат, голый по пояс (свой роскошный халат он потерял), борется с кем-то… и еще одно тело темнеет на песке. Проклятие!

Не раздумывая, Коршунов спрыгнул вниз и с резким выдохом вставил сармату кулаком в затылок. Тот обмяк.

– Беги, Аласейа! – гаркнул Агилмунд (это он боролся с сарматом), выдергивая из ножен меч. – Беги!

Наверху зашумел потревоженный человеческий муравейник.

Коршунов требование проигнорировал. Наклонился над лежащим, перевернул. Ахвизра! Физиономия липкая от крови, но дышит! Живой!

Алексей, крякнув, подхватил его на плечо. Теперь – в камыши и…

Не тут-то было!

На берег вывалило сразу человек двадцать с факелами.

Зазвенел металл. Вероятно, Агилмунд попытался прикрыть отход. Но неудачно. На узкой полоске сразу стало тесно. Коршунов, с пятипудовым Ахвизрой на загривке, даже и не пытался драться, когда пара копий уперлась ему в живот и еще одно – в спину. Меч Алексея выдернули из ножен. На песчаной полоске вокруг него и Агилмунда – не меньше двух десятков сарматов. Половина – полуголых, но это не важно. Наверху – еще с полсотни. Агилмунда прижали к береговому откосу. Сын Фретилы тоже не пытался сопротивляться. Ввиду явного численного превосходства противника.

Ахвизра застонал, дернулся. Коршунов положил его на песок.

Тот, кого они пытались захватить, уже стоял на ногах. Теперь Коршунов смог его разглядеть как следует. В физиономии сармата были явно выражены азиатские черты: скуластый, глаза узкие, нос приплюснут. Зато высоченный, повыше Агилмунда, и отлично сложенный. На груди сармата – вытатуированная пантера, на руках – еще какая-то хрень. Сармат скомандовал что-то по-своему. На Коршунова и Агилмунда накинулись, завернули руки, скрутили запястья ремнями.

Сармат-командир подошел вплотную к Коршунову. Размахнулся неторопливо…

Алексей присел (кулак просвистел над ним), подсечкой свалил сармата с «пантерой» на песок, оттолкнул другого, метнулся в воду, споткнулся, запутавшись в камышах (очень вовремя – тяжелое копье прогудело над ним и с хлюпом врезалось в жижу), выдрался, снова споткнулся (чертовы камыши!), еще одно копье воткнулось в полуметре (неплохой бросок, если учесть, что бросали на звук, – Коршунов был уже вне освещенного пространства), позади мощно, перекрывая прочий шум, взревел сармат-командир, позади Коршунова хрустело и хлюпало – похоже, целая толпа ломилась за ним, ноги тонули в иле, но вода поднялась выше пояса. Чертовы камыши!..

Глава девятая

Пленники

Все-таки его взяли! Его и еще троих «диверсантов»: Агилмунда, Ахвизру и Скубу.

Взяли аккуратно. Ранен был только Ахвизра, но и его рана оказалась пустяковой. Не рана даже – сармат-командир кулаком приложил.

Крут оказался сармат. Еще бы! Главный ихний военачальник! Да еще благородных кровей, как выяснилось, родич самого главного рикса сарматов племени азыг. Знатный был бы пленник, если бы готам удалось его обратать. Но пока обратали самих готов. Впрочем, Скуба сообщил: дела их не так плохи. Сармат-командир (звали его – Ачкам) весьма одобрительно отнесся к дерзости гревтунгов. Особенно ему понравился Коршунов. Утром они непременно пообщаются. Еще Скуба выяснил, что красный, ради которого затевалась вся история, жив. Ачкам намерен подарить его своему родичу-риксу как отменный образчик дикаря. Сарматы всех считали дикарями. Даже римлян. Их предки владели этими степями, когда римлянами даже и не пахло. И всегда были отличными воинами. Иной раз, правда, их теснили пришельцы, но пришельцы приходили и уходили, а сарматы оставались. И потому полагали себя выше прочих. Это сообщил Коршунову Скуба и добавил, что, по его мнению, насчет римлян – это вранье,³ но вообще-то сарматы-азыги – мужчины серьезные.

В этом Коршунов и сам имел возможность убедиться во время вчерашнего боя.

Утром пленникам принесли поесть. Что-то типа молочной болтушки. Но на допрос не повели. Ни утром, ни позже.

Ближе к полудню Скуба попытался прояснить ситуацию, переговорив с приставленными к пленникам сторожами.

Новости оказались так себе. Ачкам в большой печали. Дело в том, что его старшего сына укусила змея. Как раз когда тот вместе с прочими сарматами ловил в камышах Коршунова. Свой (сарматский) лекарь отсосал яд и прижег рану, но это слабо помогло. Ачкам велел привести аланского знахаря. Тот накормил укушенного какой-то дрянью, но тоже без большого успеха. Сейчас пострадавшего поят кумысом, но особых результатов от этого лечения не ждут. Ситуация неприятна еще и тем, что сарматы полагают змею посланцем богов. Следовательно, укушенный змеей сын очень серьезно бьет по рейтингу отца. В общем, у Ачкама есть основания для огорчения. Сейчас рассматривается вопрос: не стоит ли отправить к богам захваченных пленников?

Коршунова подобная перспектива не обрадовала, хотя Агилмунд и Ахвизра отнеслись к ней философски. Они полагали, что боги таких воинственных парней, как сарматы, сумеют оценить по достоинству посланцев-гревтунгов и обеспечат им неплохое посмертие. Коршунов не стал их переубеждать. Но предложил Скубе сообщить сарматам, что он, Аласейа, – тоже человек не простой. И может попробовать договориться с богами прямо тут, на земле.

Результат не заставил себя ждать. И четверти часа не прошло, как за Коршуновым и Скубой явился эскорт, доставивший их прямо к сарматскому лидеру.

Ачкам и впрямь был мрачен. И заявил напрямик: если Коршунов сумеет спасти его сына, то получит не только свободу, но и его, Ачкама, личную благодарность. Если же нет…

Если же нет, перебил его Коршунов, то все останутся при своих. Лично он, Аласейа, ничего не может гарантировать. Тем более он даже не видел больного.

Ну это-то как раз несложно исправить, последовал ответ.

И Коршунова отвели в шатер, где лежал укушенный.

Сын Ачкама оказался совсем молоденьким парнишкой, и дела его явно были плохи. Змея укусила беднягу пониже колена, но распухла уже вся нога, и общее состояние тоже было неважное. Вернее, совсем хреновое.

Коршунов в змеиных укусах разбирался слабо. То есть слыхал, что надо сделать надрезы и отсосать яд вместе с кровью. Но сейчас эта процедура явно запоздала. Еще Коршунов слыхал, что от змеиных укусов либо умирают быстро, либо не умирают вообще. Хотя болеют долго. Его школьный приятель рассказывал: его на Дону гадюка укусила. Хреново было очень, нога отнялась, а потом долго печенка болела. Но не помер. Может, и Ачкамов сын тоже сам выкарабкается? Хотя по его виду не скажешь. Парень, похоже, загибается…

– Я могу помочь! – решительно заявил Коршунов. – У меня есть волшебное средство. Но оно осталось в нашем лагере. Так что я должен съездить за ним. Причем не откладывая, потому что времени осталось немного.

– Думаешь, я так глуп, чтобы отпустить тебя? – усмехнулся сармат.

– Думаю, у тебя нет выбора! – отрезал Коршунов. – Если ты меня не отпустишь – твой сын умрет. Если ты меня отпустишь и я не вернусь, твой сын тоже умрет. Так что на одной чаше весов – моя жизнь, которая, безусловно, ценна для меня, но для тебя не имеет особой ценности, а на другой – жизнь твоего сына. И еще – жизни моих родичей, которые останутся в твоей власти. Решай, Ачкам!

Сармат пронзил его мрачным взглядом раскосых глаз. Но думал недолго.

– Я думаю, ты вернешься, – изрек он. – Мой сын совсем плох, поэтому я дам тебе двух запасных коней.

Можешь загнать всех трех, но ты должен успеть. Если мой сын умрет раньше… – Тяжелый взгляд сармата вновь пронзил Коршунова. – Если ты поспешишь, но мой сын все равно умрет раньше твоего возвращения… я тебя отпущу. Но – тебя одного. Твои люди отправятся к богам. Но раньше им отрубят большие пальцы на руках, чтобы там, наверху, они не могли сражаться. Ты вернешься?

– Да, – ответил Коршунов. – Я вернусь.

– Ты вернешься? – спросил его Скуба по-борански, переведя его ответ сармату.

– Да, – сказал Алексей. – И попытаюсь спасти парнишку. Надеюсь, что у меня получится. Могу я верить обещаниям сармата?

– Можешь, – уверенно ответил Скуба. – Ачкам – благородный человек. Кроме того, он ничего не сказал о том, что будет с тобой, если ты, вернувшись, застанешь мальчишку живым и не сумеешь спасти.

– Да, я это заметил, – подтвердил Коршунов. – Но я все равно вернусь, можешь не сомневаться.

– Коли так, я буду на твоей стороне, когда ты станешь договариваться с крикшей о кораблях, – сказал боран. – Потому что если мы останемся в живых, то лишь благодаря твоей удаче, Аласейа – небесный герой.

Глава десятая

«Я знаю, что говорю!»

Меняя коней да по светлому дню Коршунов добрался до бивака «союзников» через час пятнадцать по собственному хронометру. Хронометр ему вернули, поскольку Алексей заявил, что это волшебная вещь, крайне необходимая для поиска нужного лекарства. А вот оружие Ачкам не отдал. Сказал: легче коням скакать. Хотя этим коням лишний десяток килограммов – что слону дробина. Один – вообще иноходец. Скачешь – как лодке плывешь. Красота! Нет, не стал бы Коршунов таких скакунов загонять. Купить их у сармата, что ли?

«Может, коли все сладится, так и куплю, – подумал Алексей. – Я – человек не бедный».

Мысль о том, что будет, если «не сладится», он отбрасывал как невозможную. До сих пор ему везло. Почему бы и дальше не повезти? Тем более день такой хороший, теплый. А травами как пахнет…

Первыми Коршунова заметили дозорные. Трудно не заметить всадника в степи. Так что в лагерь Алексей въезжал уже в сопровождении «свиты». Судя по всему, трогаться с места соединенное войско не собиралось. Фургоны по-прежнему стояли «крепостью».

Появление Коршунова вызвало всеобщий интерес, но этот интерес остался неудовлетворенным. Отвечая на все вопросы универсальным жестом «без комментариев», Алексей пробился к собственному фургону, где обнаружил заплаканную Настю и совершенно потерянного Книву.

– Живы, все живы, – бросил он парню. – И будут живы, если я потороплюсь. – Обнял Настю, прошептал: «Ну довольно, довольно, все будет хорошо! Попить дай чего-нибудь…» – снаряжавшие его в путь сарматы снабдить его водой не позаботились. Возможно, считали: раз поблизости река, то Алексей найдет где утолить жажду. Ясное дело, дикари. Никакого понятия о дизентерии и прочих «палочках». Хотя, надо признать, все случаи поноса у местных жителей, зафиксированные Коршуновым, были связаны не с микробами, а с обжорством.

Нырнув в фургон, Алексей не без труда отыскал среди прочего барахла аптечку. Сыворотка нашлась. И инструкция к применению – тоже. Правда, предполагалось, что препарат будет использован немедленно. Ничего, вкупе с прочими жизнеукрепляющими всосется, рассудил не слишком искушенный в медицине Коршунов и сложил все в сумку. Подумал немного, запихнул туда же пистолет и вылез на свежий воздух…

Опаньки!

Снаружи его уже ждало весьма представительное общество.

Одохар. Комозик. Травстила. Скулди. Двое старших после Красного гепидов. Целая толпа младших командиров разношерстого войска – во втором «ярусе». Все остальные участники похода – в «ярусах» третьем, четвертом, …надцатом.

– Ты вернулся, Аласейа, – констатировал факт Одохар. – А где Агилмунд? Ахвизра?

– Они живы, – ответил Коршунов. – Они в плену у сарматов.

– А ты ушел?

– Меня отпустили.

– Почему?

– Сына их рикса укусила змея. Я обещал ему помочь. Меня отпустили за лекарством. – Коршунов похлопал себя по сумке.

– Ты верно сможешь помочь? – прогудел Травстила, опередив и Комозика, и Одохара.

– Надеюсь. Но я должен поспешить. – Коршунов шагнул к сарматскому коню.

– Стой! – рявкнул Комозик. – Ты поедешь только тогда, когда я разрешу! Если я разрешу!

«Как ты меня достал!» – подумал Алексей, отпустил луку, повернулся.

– Я не понял, – сухо произнес он, – почему ты, герул, решаешь, когда и куда мне ехать?

– Потому, – рыкнул Комозик, – что этой ночью о моих герулах было сказано, что они сбежали, бросив гревтунгов !

Однако! Это уже попахивало междоусобицей. Коршунов глянул на Одохара… Лицо готского рикса было спокойно, но пальцы лежали на рукояти меча, и взгляд, который он бросил на союзника, не сулил ничего доброго… так же, как и взгляд Скулди, стоящего слева от Одохара, – тоже с ладонью на эфесе…

Похоже, пока Коршунов с остальными «отдыхал» у сарматов, здесь, в лагере, дела оборачивались не лучшим образом. Понятно, почему войско так и не тронулось с места…

«Скверно! – подумал Алексей. – Очень скверно!»

Его беспокойство о друзьях, оказавшихся в плену сарматов, на время отступило на второй план. Раскол – это серьезно. Если даже герулы просто, без резни, отправятся восвояси, это тоже будет весьма огорчительно. Считай, трети армии нет. А если прочие союзники разбегутся – а они разбегутся наверняка, – о Риме можно забыть.

Коршунов набрал в грудь побольше воздуха:

– Слушай меня, рикс Комозик! Я, Аласейа, этой ночью ходил к сарматам, чтобы отбить у них Красного! Я дрался с ними, но они оказались сильнее, и они взяли нас. Но только четверых. И я говорю сейчас: твои герулы и мои гревтунги отступили по необходимости ! Они правильно отступили! – жестко произнес Коршунов. – Они не могли нам помочь. Они могли только умереть! Без пользы!

Огромная толпа вокруг замерла, ловя каждое слово Коршунова. И он почувствовал, как у него в груди рождается что-то… волна ликования, рвущаяся наружу, подобно боевому кличу…

Но Коршунов справился. И помог ему Комозик, которого ораторствование Алексея ничуть не зацепило. Плевать было риксу герулов на всю эту патетику. Он просто ждал, когда Коршунов выговорится, чтобы перехватить инициативу и навязать Алексею собственную волю. Или убить. Крутой мужик, который знает только свою волю, свое «я хочу!».

Чем-то он напомнил Алексею бойца-тяжеловеса, который равнодушно игнорирует удары более легкого противника, знающего на опыте, что непременно решит дело нокаутом.

«Ладно, – подумал Коршунов. – На твоей самоуверенности мы и сыграем».

Он не видел тысячной толпы вокруг – только тех, кто стоял в первых рядах. Но он слышал ее дыхание . Чувствовал ее силу. Если большая часть этих воинов будет на стороне Коршунова, если он сумеет связать себя с ними, то Комозику просто не позволят разделаться с Алексеем!

– Слушай меня, рикс Комозик! – звонко и четко произнес Коршунов, обращаясь, разумеется, не к Комозику, а к толпе. – Я никогда не назову трусом воина, который отступил, вместо того чтобы умереть бессмысленно и бесславно! И я не знаю никого, кто назвал бы твоего Скулди трусом!

Он сделал паузу, оглядел тех, кто стоял перед ним: ну, никто не желает возразить? Никто, естественно, возражать не стал. В том числе и Комозик, которому было бы уж совсем глупо оспаривать данное утверждение.

– Я знаю, что говорю, рикс! Я знаю, что говорю и что делаю! Я знаю, что делаю. И если мой рикс Одохар не препятствует мне, то не тебе, рикс герулов, стоять у меня на дороге!

– А не то – что будет? – недобро усмехнулся Комозик. Он наконец дождался своей реплики и явно шел на конфликт, зная наверняка, чем закончится его поединок с Алексеем.

– А не то я тебя убью, – негромко, но внятно произнес Коршунов. – Я тебя убью, потому что сейчас, – тут он повысил голос, – на чаше весов – жизнь моего родича Агилмунда! Жизни моих друзей Ахвизры, Скубы и Красного! И моя клятва!

Коршунов шагнул вперед (правая рука в сумке нащупала рукоять пистолета), поглядел на Комозика снизу вверх и произнес совсем тихо, так, что в общем гуле его услышали только Комозик и, может быть, Одохар с Травстилой, которые стояли с ним рядом:

– И не думай, что я стану драться с тобой на мечах, рикс герулов. Я тебя просто убью. Я тебя, мудака, просто пристрелю! – добавил он по-русски, благо никто из боранов не мог его услышать. – Вышибу мозги на хрен!

Комозик, разумеется, не был трусом. И, разумеется, он знал, что Коршунов – не бог весть какой фехтовальщик. А он, рикс герулов, признанный поединщик. Настолько признанный, что за последние несколько лет лишь один воин осмелился бросить ему вызов. Вынужден был бросить ему вызов. Воином этим был «мирный» вождь герулов, тоже боец изрядный. Вернее, был изрядным бойцом, пока Комозик его не прикончил. То есть у рикса герулов не было совершенно никаких причин опасаться поединка с Коршуновым. Но вероятно, услышал Комозик в голосе Алексея что-то такое или в глазах прочитал… Все-таки Комозик был рикс, следовательно, обладал и интуицией, и умением разбираться в людях. Возможно, он вспомнил, что Аласейа-Небесный Герой в гневе мечет пламя… или сообразил, что своими словами Коршунов связал свою жизнь с четырьмя другими, и убей сейчас Комозик Алексея, на него тотчас обрушится совокупный гнев гепидов и готов. (Боранов, в связи с их малочисленностью, можно пока в расчет не принимать. Пока…) А возможно, вспомнил, что Аласейа – не сам по себе, а дружинник Одохара, а Одохар вряд ли спокойно отнесется к убийству своего дружинника. В общем, заколебался рикс герулов… но ему очень не хотелось «потерять лицо»…

Помог Травстила.

– Клятва священна! – прогудел кузнец, перекрыв прочие голоса. – И родство священно! Так повелели боги! Дайте ему дорогу!

И, слегка отодвинув в сторону вождя герулов, подошел к Коршунову, подставил сцепленные руки для опоры:

– Езжай, Аласейа! – И, вполголоса: – Надеюсь, ты сумеешь вернуться…

– Конечно я вернусь! – Коршунов оттолкнулся от ладоней кузнеца и взлетел в седло «запасного» коня. – Я вернусь! (Ласковая улыбка – Анастасии, уверенная – Одохару.) И я вернусь не один! – Коршунов ударил каблуками сарматского жеребца, послав его прямо в толпу. – Дорогу!

И толпа раздалась, пропуская «исполнителя воли богов».

Теперь Коршунов видел их всех: тысячи обращенных к нему лиц, молодых и постарше, бородатых и безбородых, раскрашенных, татуированных, суровых, ожидающих…

Ему показалось: позови он их за собой – пойдут не задумавшись. Но – не сейчас. Сейчас он поедет один. Но когда вернется…

– А на коне он сидит все равно как пес на борове, – проворчал Кумунд, обидевшийся за своего рикса. – Эх! Мне бы такого коня! Да я бы на таком коне… А этот Аласейа…

– Этот Аласейа, Кумунд, метит прямо в риксы! – перебил друга Скулди. – И станет риксом, если его не убьют. И тогда мы с тобой, друг, хлебнем из чаши его удачи! А кони сарматские хороши, – добавил он после паузы. – Тут ты прав. Чудо, а не кони!

Глава одиннадцатая,

в которой Алексей Коршунов вместо дружбы получает княжеский подарок

В шатер заглянул сармат-охранник: плоское, выдубленное солнцем лицо, жидкая бородка на крепкой челюсти:

– Ачкам! Аланский знахарь пришел. Что сказать?

– Пусть уходит, – бросил вождь сарматов. – Не надобен.

Разумеется, Коршунов его не понял. По тону догадался. Впрочем, ему было не до местных знахарей. Он уже вогнал в бедро несчастного парнишки четыре кубика разных «космических снадобий» и думал, что бы еще такое заправить. Оно конечно, в медицине Коршунов – не профи. Но ведь есть инструкция…

Ачкам наблюдал за действиями новоявленного лекаря с большим интересом. Особо заинтересовался иголками. Ну да, одноразовые шприцы в сарматском обиходе отсутствовали.

– Это – сжечь! – строго произнес Коршунов. – В них – болезнь!

Скуба перевел, и Ачкам, не без сожаления, отложил шприцы.

Коршунов уселся по-турецки на войлок около больного. Прикрыл глаза. Устал, однако. Беспокойная у него жизнь в последнее время… сейчас бы выбраться на бережок этой речки, где песочек помягче да камышей поменьше, выкупаться… вместе с Настенькой… Хрена лысого тут можно спокойно выкупаться! Только расслабишься, глядь, а вокруг уже толпятся такие вот… любители острого. Есть такое острое восточное блюдо – ножом по горлу.

«Домой хочу, – подумал он с тоской. – К дивану и телевизору!»

Но тут вспомнилось вдруг, как ехал он сегодня между воинами, и чаще забилось сердце. Да, там , в прошлом-будущем, с ним такого никогда не случилось бы. Никогда…

Он открыл глаза и обнаружил, что «космические снадобья» сделали свое дело. Больному явно полегчало: задышал ровнее, вроде бы даже жар спадать начал.

Ачкам поднялся. Неторопливо приблизился к сыну, потрогал щеку, наклонившись, понюхал распухшее бедро. Выпрямился, крикнул что-то тем, кто снаружи.

Коршунов вопросительно поглядел на Скубу – тот пожал плечами: не понял.

Прошло еще около часа. В молчании. Состояние укушенного парнишки улучшалось на глазах. Наконец он пришел в себя. Открыл глаза, пробормотал:

– Атей…⁴

Ачкам подошел к нему, произнес негромко что-то успокаивающее, погладил по щеке.

Отогнув полог шатра, бросил что-то вроде: къю-ут.

Через минуту появился сармат с кувшином, двумя чашами и подносом, на котором лежала коричневая горка чего-то, напоминавшего муку.

Ачкам собственноручно рассыпал «муку» по чашам, залил белой жикостью из кувшина, вероятно молоком, размешал пальцем.

– Ты – настоящий человек, – перевел Скуба. – Назови свое имя.

– Аласейа, – ответил Алексей. Готский вариант имени показался ему здесь более уместным.

– Ты спас моего сына, Аласейа, – торжественно произнес сарматский вождь. – Прими мою благодарность! – и протянул одну чашу Коршунову.

Отказаться было нельзя. Алексей принял чашу, приложился. Нет, это было не молоко. Что-то кисловатое, слабоалкогольное. А «порошок», как выяснилось впоследствии, был именно мукой. Только смолотой не из обычных зерен, а из зерен, предварительно обжаренных в оливковом масле. Вкус у «супчика» был специфический.

– Проси, что хочешь получить, – перевел Скуба. – Тебе не будет отказа.

– Две вещи, – сказал Коршунов. – Этого достаточно. Первая – свобода моих друзей. Вторая – твоя дружба.

Ачкам покачал головой.

– Твои друзья получат свободу, – последовал ответ. – Но в дружбе я тебе откажу. Потому что завтра ты и я встретимся в битве.

Теперь уже Коршунов покачал головой.

– Битвы не будет, – сказал он. – Я не хочу воевать с тобой. Я хочу воевать с Римом. Присоединяйся!

– Ты храбр, – произнес ачкам. – Но воевать с Римом – нелегко. Лучше бы тебе воевать не против Рима, а за Рим я это знаю, потому что воевал за Рим. Рим платит золотом тем, кто доказал свою доблесть. Даже, – губы сармата презрительно искривились, – аланам.

– Понимаю, – кивнул Коршунов. – Но как лучше доказать свою доблесть, если не в битве?

– Ты понимаешь, – признал вождь сарматов. – Было не слишком умно нападать на меня в моем лагере. Но, похоже, ты умен, Аласейа. Может быть, когда-нибудь я стану твоим другом. Когда ты докажешь, что достоин быть другом того, в ком кровь самого Тангри, я вспомню твою просьбу. А сейчас я подарю тебе коней, которые несли тебя, когда ты нес жизнь моему сыну. И еще я дарю тебе мое слово: первым я не подниму своего копья против тебя, Аласейа, – перевел Скуба речь сармата. – Вот мои дары, спаситель моего сына. Принимаешь ли ты их?

– Принимаю и благодарю! – торжественно произнес Коршунов.

Они опрокинули еще по чашке болтушки, и союз был закреплен.

Вождь сарматов Ачкам наблюдал, как Коршунов прикрепляет к седлу подаренного коня кожаные ремни с петлями – импровизированные стремена. Затем подал реплику.

– Петли надо укреплять конским волосом, – перевел Скуба. – Тогда кольца не будут сминаться. Легче вдевать ногу.

Коршунов воззрился на сармата с нескрываемым удивлением:

– Тебе знакомы эти… приспособления?

Ачкам кивнул.

– Но тогда… почему вы их не используете?

– Используем, – последовал ответ. – Когда человек становится стар, ему трудно взбираться на лошадь и удерживаться на ней.

– А в бою?

Ачкам шевельнул широкими плечами:

– Слабые в бой не пойдут, а сильным они – помеха. Ты – храбрый воин, Аласейа. Но наездник очень плохой. Как все твои соплеменники. (Слышал бы его Ахвизра!) Только мы, сарматы, настоящие всадники. Только мы можем биться настоящим оружием.

Под настоящим оружием подразумевались неимоверной длины копья, с которыми сарматы и впрямь управлялись столь же ловко, как швея – с иголкой. В этом Коршунов убедился на практике.

– Хотя там, на восходе, – Ачкам махнул в сторону востока, – тоже есть неплохие всадники. Я сражался с ними, когда служил Риму. Неплохие, но до нас им далеко.

– А аланы?

Пренебрежительная усмешка тронула губы Ачкама. Но он не ответил. Вместо этого предложил:

– Давай посмотрим на твоего друга. Того, который осмелился напасть на воина-сармата. Хочу узнать: не повредился ли он умом?

Коршунов обеспокоился. Неужели удар по голове так сказался на Ахвизре?

– Поехали! – сказал он, влезая на коня. Алексей уже знал, что пешком сармат ходит только отлить. И то не всегда. – Поехали! – И не без зависти пронаблюдал, как садится на лошадь Ачкам: рука – на переднюю луку, толчок – и воин уже в седле. Впрочем, когда сармат садился на лошадь в полном вооружении, это смотрелось еще эффектнее. Особенно если знать, сколько весит «костяной» доспех.

Нет, речь шла не об Ахвизре. Как оказалось, Ачкам имел в виду совсем другого отморозка. Красного.

М-да, видок у вождя гепидов был еще тот. Практически голый – от штанов остались одни лохмотья, а другой одежды не было, неимоверно грязный, со спутанными волосами, покрытый коркой запекшейся крови… но отнюдь не сломленный, судя по толщине цепи, которой Красный был прикован к вбитому в землю бревну изрядной толщины.

При появлении Ачкама гепид зарычал и рванулся вперед. Коршунова и Скубу он как будто не заметил. Цепь натянулась, сармат, приставленный охранять пленника, ударил Красного в живот тупым концом пики.

– Не трогать! – рявкнул Коршунов. – Он – мой!

Сармат-охранник, кривоногий, квадратный, с глазками-щелками, Алексея, разумеется, не понял, но прежде, чем ударить еще раз, посмотрел на Ачкама. Тот сделал знак: отойди; окинул пленника скептическим взглядом, повернулся к Коршунову.

– Он твой, – перевел Скуба. – Но будь осторожен. Он бросается на всех. Ремни обгрыз и порвал, силен, как медведь. Пришлось на цепь посадить. Как медведя.

Коршунов спешился. Приблизился, но так, чтобы оставаться вне досягаемости гепида. У Красного и раньше с «крышей» были проблемы. А теперь, похоже, «планка» совсем упала. Натуральный вутья , как говорят Коршуновские родичи-готы. Глядел на Алексея, не узнавая, нехорошо так глядел…

– Спроси, кормили ли они его? – обратился Коршунов к Скубе.

Нет, последовал ответ. Не кормили. Чтобы ослабел и стал покладистее. Только воду давали. Вчера.

«Садисты», – подумал Коршунов. Хотя нет, он не прав. Просто практичный подход.

– Прикажи принести воды. Ведро.

Воду принесли. Зачерпнув прямо из реки, разумеется.

Коршунов осторожно приблизился, протянул кожаное ведерко…

Красный учуял воду, в глазах мелькнуло подобие мысли.

– Возьми, – сказал Алексей. – Пей.

Гепид пил долго, шумно и много. Остатки выплеснул на голову – грязные потоки потекли по широкой груди. Ни лицо, ни грудь от этого чище не стали. Чтобы отмыть гепида, не ведро требовалось – цистерна.

– Я – Аласейа, – медленно и четко произнес Коршунов по-готски. – Я пришел за тобой, Красный. Ты узнаешь меня?

– Да, – хрипло проговорил гепид. – Узнаю.

– Сейчас тебя освободят, и мы уедем. Ты понял меня?

– Да… – Красный покосился на Ачкама.

– Тебя освободят, но если ты нападешь на кого-нибудь, снова окажешься на цепи, – предупредил Коршунов. – Ты понимаешь?

Красный мотнул спутанной гривой:

– Ты меня выкупил?

– Да, можно так сказать.

– Тогда скажи, пусть пожрать принесут, – потребовал Красный, усаживаясь на землю.

– Скажи Ачкаму, – обратился Алексей к Скубе, – что он хочет есть.

– Его накормят, – последовал ответ. – Он успокоился, да?

– Думаю, да, – подтвердил Коршунов. – Но мне бы не хотелось, чтобы кто-то его… раздражал. Он – немного бешеный.

– Дразнить его не будут, – пообещал Ачкам. – Но он и твои друзья должны уехать немедленно. Моим воинам они не нравятся. Но ты, целитель моего сына, можешь остаться.

– Я уеду с ними, – сказал Коршунов. – Но если ты позволишь, завтра я вернусь. Посмотрю, как твой парень себя чувствует.

Ачкам кивнул:

– В моем шатре для тебя всегда найдутся войлок и чашка кьюута. Приезжай.

Глава двенадцатая

«Не будем мы с ними драться»

– А я говорю: мы не будем с ними драться! – заявил Коршунов. – Не вижу смысла. Крови прольется много, а добычи – никакой.

– А поселение? – вякнул кто-то из младших вождей, тоже гот, но не гревтунг, а другого племени. Звали вождя… кажется, Беремодом? Коршунов так и не научился их толком различать: все здоровые, бородатые, увешанные побрякушками. И имена одинаковые: Беремод, Берегед… хрен запомнишь.

– А что поселение? Который день мы тут стоим? Тамошние аланы уже все повывезли да попрятали.

– Да там и не было ничего, – вмешался Скуба. – Бывал я там. Когда ярмарка, тогда товаров много. Но все – привозные.

– Из-за такой мелочи с сарматами драться не резон, – рассудительно произнес Агилмунд. – Прав Аласейа: даже и побьем, что толку? Гривны с шей поснимаем да шлемы с голов? Даже доспех ихний не взять или копья – ими только сами сарматы драться могут.

– А лошади? – подал голос тот же младший вождь. – Вона Аласейю какими славными конями одарили!

Сарматские кони и впрямь были знатные. Готские лошадки рядом с ними, как какой-нибудь кулан – рядом с призером стипль-чеза.

– Так то Аласейю конями одарили, – усмехнулся Агилмунд. – А тебя, Беремод, не конем – копьем в брюхо обрадуют.

Все задумались. Копьем в брюхо – никому не хотелось. Стало слышно, как шагах в сорока от фургонов, между которыми проходило почтенное собрание, гепиды разделывают добытых утром степных быков. Вечером намечался пир по случаю благополучного возвращения их доблестного вождя.

Затем раздался сердитый окрик Сигисбарна, шуганувшего любопытного воина, вознамерившегося узнать, о чем совещается начальство.

Коршунов, разместившийся вместе с Агилмундом на платформе собственного фургона, оглядел «высокое общество». Всего здесь собралось человек тридцать, хотя реальными фигурами были только пятеро: Одохар, Комозик, Травстила, выполнявший по совместительству обязанности жреца, Красный и, конечно, он сам, Аласейя. Некоторым авторитетом обладали также Скулди с Агилмундом и Скуба. Остальные – так, мелкие вожди. Хотя не стоит забывать, что за этими «мелкими» в совокупности почти тысяча копий.

– Значит – что? – прервал молчание Комозик. – Спустим сарматам обиду? Аласейа драться не хочет. Понимаю. Он получил от сарматов дар. Может, и еще получит…

– Не то говоришь, рикс! – вступился за родича Агилмунд. – Знаешь ведь, за что Аласейа дар получил! Ссоры ищешь?

– Не дело это нам – ссориться! – прогудел Травстила. И посмотрел на Одохара: мол, ты что молчишь?

Но Одохар от реплики воздержался.

«Хитер, – подумал Коршунов. – В верховные вожди целит. Грамотно».

Действительно грамотно. Формально Алексей – человек Одохара. Если рикс Комозик на равных соперничает с Коршуновым, а Одохар выступит в роли арбитра, значит, Комозик – ниже Одохара.

В принципе, верховное лидерство Одохара Коршунова устраивало. Одохар – правильный мужик. И опытный. Но это – в принципе.

– И какие же обиды причинили тебе сарматы, рикс герулов? – осведомился Коршунов. – Что битва у нас была, так это не обида. Верно я говорю?

Собрание ответило одобрительным ворчанием: ясное дело, битва – не обида. Битва – нормальное развлечение храбрых воинов.

– Или, может, твоя обида в том, что пленных сарматы отпустили без выкупа? – поинтересовался Коршунов. – Может, хотелось тебе, чтобы мы в плену сарматском томились? Или чтобы в битве захваченный рикс гепидов отважных не с нами сейчас сидел, а у сарматов на цепи? Тогда скажи, рикс, почему тебе этого хочется? Мне интересно об этом узнать. И всем интересно. Особенно – нашему другу, риксу гепидов. Скажи, Красный, интересно тебе узнать, почему рикс Комозик желал бы тебя на цепи видеть, а не на свободе?

– Еще как интересно! – прорычал простодушный гепид, с недавнего времени полностью доверявший Коршунову и принимавший все им сказанное как абсолютную истину. – Еще как интересно! – И одарил Комозика недружелюбным взглядом.

– Много говоришь, Аласейа, – буркнул рикс герулов. – Много и по-пустому. Не то мне обидно, что отпустили Красного, а то, что равного нам рикса на цепи держали, словно медведя.

– Ну уж тебя-то, рикс герулов, на цепи держать бы не стали! – усмехнулся Коршунов. – Это для Красного, даже и безоружного, железную цепь сыскать пришлось. Тебе, Комозик, и обычной веревки хватило бы!

Терпение рикса герулов иссякло. Он уже начал приподниматься, набирая в грудь воздуха…

Но тут вмешался наконец Одохар.

– Не прав ты, Комозик, – веско произнес он. – Красному ты не родич. Даже и обидели бы его – не тебе за его обиды искать. И на Аласейю моего не кричи. Хочешь доблесть свою показать, ярость священную излить – с сарматами схватиться? Никто тебе не препятствует. Доблесть явить – дело славное. Вон и Скулди твой тоже доблесть готов проявить. Верно, Скулди?

Скулди угрюмо молчал…

Комозик, впрочем, не обратил на это внимания.

– А что ты предлагаешь, Одохар? По домам бесславно разойтись?

– Я предлагаю послушать, что Аласейа скажет, – ответил хитрый гот. – Ведь не только за то ценим мы Аласейю, что он – небесный герой и обилен удачей. Еще и за то мы его ценим, что мудр он и слова его всегда делом оборачиваются. Говори же, Аласейа, – произнес он повелительно. – Мы ждем!

«Хрен с тобой, – подумал Коршунов. – Хочешь быть главным – будь. Главное – мне не мешай».

– Я хочу только одного, – заявил Алексей. – Чтобы наш поход великой славой увенчался и чтобы от груза добычи трещали оси наших телег. Не боюсь я сарматов. Но вижу в этом волю богов. Знак, что не на аланах надо славу и добычу искать. Это как когда боги посылают ненастье и ливни, от которых земля в болото обращается и вязнут в грязи колеса даже пустых повозок. Мудрый поймет знак и повернет на правильную дорогу. Глупый скажет – не хочу отступать. И пойдет дорогой неправильной. Сарматы – не враги нам. Они – знак. Я вижу его! – Коршунов спрыгнул на землю, выбросил вверх руку. – Я вижу: много неправильных путей. И только один правильный! Только один! – Он сделал патетическую паузу. – Только один правильный путь – на Рим!

– На Рим! – взревел Красный.

– На Рим! – эхом откликнулись младшие вожди.

– Что-то я проголодался, – проворчал Комозик, когда отшумело эхо. – Раз твой Аласейа уже высказался, не пришло ли время пообедать, рикс Одохар? – поднялся и степенно зашагал прочь.

Скулди отправился за ним, но перед этим глянул на Коршунова и чуть заметно кивнул: мол, я на твоей стороне, парень.

Что ж, и на том спасибо.

– Он и впрямь видел знак? – спросил у Травстилы рикс Одохар. – Как думаешь?

– Не знаю, – ответил кузнец. – Но скажу так: сначала боги знак избранным своим подают, а уж потом – всем остальным. Так что потерпи, рикс, – и все узнаем. Коли будет и нам знак, значит, особо люби м богами наш Аласейа.

– Что он богами любим, это я и так знаю, – буркнул Одохар. – Вот только хватит ли этой любви и на нас с тобой, если мы на ромлян пойдем?

– Я знала, что ты вернешься… – шептала Анастасия, перебирая пальчиками отросшие волосы Коршунова. – Я молила Господа, чтобы он хранил тебя, Алеша, и он меня услышал, не оставил тебя в беде.

– Ах, черноглазая! – шершавая ладонь скользнула по узкой гладкой спине вниз. – Как же я мог не вернуться, если ты меня ждала! Неужели я оставил бы тебя одну в этой дикой степи?

– Алеша… – Женщина уткнулась лицом в его мягкую бороду. – У меня никого нет, кроме тебя. Никого в целом свете. Зачем тебе воевать? Я говорила со Скубой. Если ты попросишь, он проводит тебя в феодосию. Ты богат. До осенних штормов еще есть время. Мы уплывем оттуда в Фасис или в Трапезунд. Там много наших. Мы всегда найдем себе кров и пищу. Ты можешь торговать или поступить на службу. В колонии грамотный человек найдет себе дело. Давай уедем от этой войны…

– Милая моя Настенька, – прошептал Коршунов. – Что ты говоришь? Ты же умная девочка. Неужели ты думаешь, что Одохар меня отпустит? Что мои родичи позволят мне просто так все бросить и уехать?

– Родичей ты можешь взять с собой, Алеша. Они – хорошие воины, особенно Агилмунд. Таких любой префект охотно возьмет в городскую стражу…

– Настенька, солнышко, ты – умная женщина, а говоришь глупости. Ты можешь представить себе Агилмунда, служащего в городской страже?

– Я видела многих вегилов-варваров. Им хорошо платят. Ты только пожелай, Алеша, – и мы уедем. Я верю в тебя… – Мягкие губы коснулись Алексеева уха. – Если ты захочешь, ты сможешь. Уедем от этой войны!

Коршунов осторожно отодвинул ее от себя. В темноте он с трудом мог различить ее лицо, только блеск глаз…

– Я тебя люблю, Настенька, – сказал он очень серьезно. – Но я не сделаю этого. Поверь мне, сердце мое, я очень хочу, чтобы ты была счастлива. Чтобы мы были счастливы. Но приближается такое время, когда невозможно убежать от войны. Поверь мне, любимая, это так. Я знаю это. Если мы уедем, война все равно придет к нам. И один я не смогу защитить ни тебя, ни себя. И еще… ты знаешь, у меня есть друг, которого захватили квеманы…

– Знаю, Гееннах…

– Геннадий, – поправил Алексей.

– Геннадий, – повторила Анастасия. – Какая разница? Сколько времени прошло с тех пор, как его захватили квеманы? Неужели ты думаешь, он еще жив?

– Ты его не знаешь. – Коршунов улыбнулся. – Он выживет. Он это умеет. Тем более здесь редко убивают пленных. Особенно если они достаточно сильны. Но не думаю, что моему другу нравится работать на победителей. Поэтому, когда мы совершим свой поход, мы вернемся домой и вытащим его оттуда. Генка тебе понравится!

Анастасия тихонько вздохнула:

– Ну да. Он – твой друг. Ты спи, Алексий. У тебя был очень тяжелый день.

– И ночь. Без тебя.

– Да. Спи. Никто не знает, что принесет нам завтрашний день…

Завтрашний день принес. Аланов.

Глава тринадцатая,

в которой выясняется, кто кому должен

Панцирь Ачкама представлял из себя кожаную куртку с нашитыми на нее костяными бляхами. Но то были не срезы конских копыт, как полагал ранее Коршунов. Приглядевшись, он сообразил, что «бляхи» – плоские части черепаховых панцирей. Небольшие, размером с ладонь.

– Он хочет, чтобы я наказал вас за вторжение, – перевел Скуба слова вождя сарматов. – Он говорит, что за это нам заплатили.

Лидер аланов торжественно кивнул. Он привел с собой две тысячи конников. И держался весьма надменно. Потребовал, чтобы вторгшиеся на земли аланов отдали ему все свое оружие и всех лошадей.

Ну да, счас! Разбежались! Готы, конечно, народ простодушный, но ведь не идиоты же.

– Хочешь наше оружие? – сказал алану Одохар. – Возьми. Если сумеешь.

Хотя расклад был – не в их пользу. Вкупе с сарматами аланская конница существенно сильнее союзников.

Но аланский лидер оказался еще хитрее. Потребовал от Ачкама, чтобы тот самостоятельно атаковал противника. Ну а если хваленая сарматская кавалерия не справится, тогда уж и аланы присоединятся.

Первый этап переговоров проходил вблизи лагеря готов. И участвовали в них со стороны союзников риксы Одохар, Комозик и Красный. Коршунова не пригласили. Переговоры окончились ничем. Но положение у союзников было неважное. Уйти в степи от конницы невозможно. Даже сниматься с места нежелательно. Сейчас союзников с одной стороны защищала река (соответственно, и с водой проблем не было), с другой – прибрежная рощица. Реденькая, но достаточная, чтобы остановить разбег кавалерии. В походном варианте, даже под прикрытием фургонов, союзники куда уязвимее. Уйти нельзя, результат будущего сражения предрешен. Грустная ситуация. Правда, и аланы не очень хотели бросаться в бой. Знали, что победа обойдется им весьма дорого. Поэтому в мозгу их лидера и родился замечательный план подставить сарматов.

На этот раз на переговоры пригласили одного Коршунова. По личному требованию Ачкама. Даже Одохару это не понравилось, не говоря уже о Комозике. Но пришлось им перетерпеть.

На переговоры Коршунов взял с собой Скубу. В качестве толмача. Теперь они сидели вчетвером в шатре Ачкама. Лидер аланов, Ачкам и Коршунов со Скубой. Сквозь стенки шатра было слышно, как сарматы Ачкама болтают с телохранителями аланского вождя.

– Он хочет, чтобы твои воины умирали вместо его аланов, – сказал Коршунов. – Он прав. Разве не за это аланы вам платят?

Скуба перевел. Довольный алан опять кивнул с важностью и одобрительно посмотрел на Коршунова.

– Да, – согласился Ачкам. – Они платят мне, чтобы мои воины сражались вместо них.

– Скажи, Ачкам, плата за эту службу вами уже получена?

– Половина.

– А кто должен получить вторую половину? – поинтересовался Коршунов.

– Я. Когда наша служба будет закончена.

– А кто получит плату, если ты погибнешь?

– Мой сын.

– А если и он погибнет? Ачкам, если вы будете сражаться с нами, многие из вас погибнут. Уверен ли ты, что он, – кивок в сторону алана, – захочет с вами расплатиться? После битвы с нами вас останется совсем немного. А у него будет две тысячи воинов…

До алана наконец дошло, куда клонит Коршунов.

– Не слушай его! – выкрикнул степняк, вскакивая.

– Ну да, зачем меня слушать? – спокойно произнес Алексей. – Видишь, благородный Ачкам, как заволновался твой наниматель. Я ведь немножко колдун, ты знаешь. Он заволновался потому, что я читаю его мысли. Верно, алан?

– Я тебя убью! – пообещал алан, вытаскивая длинный нож (боевое оружие они все оставили у входа в шатер). – И отрежу твой язык!

Скуба тоже вскочил, схватившись за нож, но Коршунов даже не шелохнулся. И правильно.

Ачкам уже стоял между ним и аланом.

– Сядь, – уронил он холодно. – Это мой шатер.

И алан сел.

– Этот гот лжет, – заявил он. – Я не намерен обманывать тебя, Ачкам. Я честен с тобой. Твои воины легко разобьют этих землепашцев, я уверен…

– Это ты лжешь, алан! – перебил Коршунов, послушав «синхронный» перевод Скубы. – Если нас так легко разбить, почему ты прячешься за чужими спинами? Иди – и разбей нас!

– Зачем? – пожал плечами алан. – Вы и так все равно что мертвы. Мы заплатили храбрецам сарматам за то, чтобы до следующей весны ни один враг не смел приблизиться к нашим кочевьям.

– Ну да, – кивнул Коршунов. – Вы заплатили им, чтобы они защищали вас. Они и защищают. Они здесь, поэтому наше войско не пойдет по землям аланов. Они вас защитили, но разве они должны нападать вместо вас? Что об этом сказано в вашем договоре, Ачкам? Должны вы нападать на врагов аланов, если те не угрожают?

– Они нам служат, гот! – сердито воскликнул аланский лидер. – Они обязаны повиноваться!

Зря он это сказал.

– Ты заговариваешься, алан, – сухо произнес вождь сарматов. – Я – Ачкам, потомок Атея, не повинуюсь никому. Аласейа сказал правду: я защищаю тебя. Этого достаточно. Аласейа сказал: тебя не тронут. Он – голос их войска, так, Аласейа? (Коршунов кивнул: пусть-ка кто-нибудь попробует это оспорить!) Я не враждую с готами. Это твои враги. Напади на них, если тебе хватит храбрости. Я не стану их защищать, потому что вы, а не они платите мне. Но и тебе помогать не буду. Этого нет в нашем договоре, алан. Но если ты еще раз скажешь, что я тебе служу , я забуду о том золоте, которое мне заплатили. И потребую платы за оскорбление. А если ты откажешься платить, я возьму сам!

Аланский вождь, чье имя так и не было названо, некоторое время угрюмо смотрел на сармата, потом повернулся к Алексею:

– Запомни, гот, этот день. Мы еще встретимся.

Встал и вышел из шатра. Слышно было, как он бросил что-то своим телохранителям, потом застучали копыта: аланы уехали.

– О грозный алан! – воскликнул Ачкам и засмеялся. – Такой храбрец! Благодарю тебя, Аласейа, что показал мне помет шакала. У нас, сарматов, слишком много благородства и потому совсем нет коварства. Мы как степь, верно, боруск?

– Пожалуй, – кивнул Скуба. – Это они зовут нас борусками, – пояснил он для Коршунова. – Так нас когда-то назвали греки.

– Скажи мне, Ачкам, а тебе самому не требуется помощь? – спросил Коршунов. – Когда мы уйдем, не захотят ли аланы отомстить?

– Они? – Сармат пренебрежительно усмехнулся. – Не посмеют. Они будут кормить нас всю зиму, а потом расплатятся с нами ромейским золотом. Но куда пойдешь ты, Аласейа?

– К морю, – твердо ответил Коршунов. – Войско должно воевать, а здесь нам больше воевать не с кем. И не за что.

– Рим? – полуутвердительно произнес Ачкам. – Ну да, ты – храбрец. Я пошел бы с тобой, если бы не знал наверняка: тот, кто воюет с Римом, в конце всегда проигрывает. Так было всегда.

– Времена меняются, – отозвался Коршунов. – Всё меняется…

– Только мы, сарматы, вечно кочуем в этих степях! – перебил Ачкам. – Хотя и ты прав: ведь такие, как аланы, приходят и уходят. Я понимаю тебя, потому что я знаю не один десяток поколений моих предков. Мой род видел множество племен, и мой отец рассказывал мне и моим братьям о прошлом, как я сейчас рассказываю своим сыновьям. А мои сыновья расскажут моим внукам. И так будет всегда, пока существует степь.

Коршунов кивнул, хотя и очень сомневался в вечности «правления» сарматского племени. «Вечных повелителей» не нанимают за золото. Пройдет какое-то время – и те же аланы вполне могут превзойти родичей Ачкама. Хитростью, численностью…⁵

Когда Алексей и Скуба, сопровождаемые сарматской полусотней (выделенная Ачкамом охрана), возвращались в лагерь, Скуба спросил:

– Ты все-таки хочешь идти на Рим, Аласейа? Ты, верно, забыл о римских триремах?

– Я о них помню, – ответил Коршунов. – А ты – забудь.

– Почему?

– Потому что они уйдут к берегам Мезии.

Скуба засмеялся:

– Разве ты римский император, чтобы приказывать римской эскадре?

– Нет. Пока. Но триремы уйдут. Ты увидишь.

Скуба одарил Коршунова странным взглядом, но промолчал. Вероятно, счел не вполне нормальным. С сумасшедшими, как водится, не спорят.

Глава четырнадцатая,

в которой позитивно решается вопрос о морском транспорте

Октябрь девятьсот восемьдесят шестого года от основания Рима. Крым. Черноморское побережье

– Они ушли! – Во взгляде Скубы сквозило нечто вроде мистического ужаса. – Наши рыбаки видели, как они шли мимо берегов. Десятки кораблей!

– Конечно, ушли, – спокойно произнес Алексей, хотя внутри у него все ликовало: «Сработало!»

И как быстро сработало!

Впрочем, не так уж быстро. Месяц прошел с тех пор, как было отправлено Коршуновское письмо. Сейчас почти середина осени. Три недели они добирались от аланских земель сюда, к морю. К Черному морю. Сушей, вплавь, опять сушей, снова – вплавь и опять – пешочком. Каждая перемена вида транспорта – изрядные хлопоты. Разобрать фургоны, погрузить на корабли. Отдельно – перевозка лошадей, если нельзя провести их берегом. Отдельно – тащить волоком сами корабли, если нельзя плыть… короче, суровые будни древних путешественников. В череде этих будней Коршунов совершенно потерял ориентацию. В физической географии он был не очень силен, несмотря на предполетную подготовку. Вот Черепанов – другое дело. Нет, кое-какие вещи в памяти Коршунова тоже отложились. Например, он мог бы определиться сверху: по особенностям ландшафта или по абрису крупных городов, но где они, эти города? И ландшафты тоже. Остались единичные ориентиры вроде крымской горы Айю-Даг – и то хорошо. А вот с географией политической – полный завал. Где-то рядом было Боспорское царство, сателлит Римской империи, насколько понял Алексей; мелькали знакомые названия приморских городов, вроде Херсонеса (но это – дальше к востоку), помнились какие-то исторические эпизоды и названия Тьмутаракань, князь Мстислав… Но до этих времен – еще века и века. Короче, то, что во времена, когда родился Коршунов, называлось Крымом, – где-то справа. А слева – то, что называлось Кавказом. Вернее, черноморским побережьем Кавказа. Примерно в этом направлении и планировалось действовать. Потому что там уже натуральная римская провинция Понт. Богатые места. По правую руку, впрочем, тоже места не бедные, но там живут почти свои. Те же сарматы, и кореша бораны, и греки, и даже какие-то дальние родичи гревтунгов. Понятное дело: место хорошее, богатое. Особенно удобно с торговой точки зрения. Забавно, что весь этот странный конгломерат древних «крымчан», если верить Скубе, жил довольно мирно. Хотя не так уж это и удивительно. Богатые воевать не любят. Разве что – чужими руками. Или – дистанционно: «томагавками» и ковровыми бомбардировками. Но это – в будущем. А нынче так: хочешь воевать – бери копье и двигай на такого же, с копьем. Максимальная дальность здешней «артиллерии» – полкилометра. Точность и эффективность весьма умеренны. Десяток лучников стоит любой здешней боевой машины. В поле разумеется, а не против крепостей.

За время путешествия Коршунов несколько поиздержался. Популярность его в сводном войске росла, посему как-то так вышло, что у его «очага» постоянно отирались «гости», которых Коршунов по врожденному русскому хлебосольству приглашал «к котлу»… не то чтобы это были «халявщики», но… в общем, зерно пришлось прикупать и масло тоже. И коней, коих у Коршунова теперь был, почитай, целый табун, тоже полагалось кормить. Причем компетентные люди объяснили, что если обычных, то бишь готских, лошадок можно было из экономии держать и на подножном корму, то сарматских красавцев следовало кормить зерном регулярно. Тоже – расход. А недавно еще и в «общак» вложиться пришлось, потому что общественные припасы, несмотря на подспорье в виде охоты и рыболовства, тоже расходовались. Хорошо хоть зерно в здешних местах стоило очень дешево.

Но вот – прибыли. Разгрузились, расположились в уединенной бухте, месте, заранее отведенном здешним хозяином, Крикшей. На некотором отдалении от ближайшего боранского городка. Разумная, впрочем, мера. Не пускать же «в дом» несколько тысяч вояк-чужаков? Мало ли чем это может кончиться…

Коршунова, впрочем, в тот же день пригласил к себе Скуба. «По-домашнему», вместе с Анастасией, но и не просто так. Потому что еще одним гостем Скубы в этот день стал сам боранский вождь Крикша. И говорил с Коршуновым «главный боран» с уважением. Еще бы! Сказал Аласейа: уйдут римские корабли – и корабли ушли. Так что над Коршуновым теперь мерцал ореол не просто любимца богов, а чуть ли не чародея. Даже такая мелочь в строку пошла, что Алексей сына Ачкама (сарматского вождя, как выяснилось, здесь знали и даже слегка побаивались) излечил. Тоже, естественно, приукрасили. Мол, не просто излечил, а чуть ли не с того света вернул. В свете новых Коршуновских свершений и легенда о его «небесном происхождении» теперь воспринималась с большой благосклонностью…

Короче, после традиционного обмена любезностями боранский вожак перешел к делу.

Да, теперь, когда римская эскадра ушла, он готов предоставить союзникам корабли. Без гарантий и предоплаты. Более того, несколько сотен его соплеменников также выразили желание поучаствовать в походе. Но есть одно условие.

Известно Крикше, что Аласейа участвует в походе как дружинник рикса Одохара. То есть – человек формально подчиненный. Одохар, конечно, рикс авторитетный, но… гот. Аналогично и Комозик. Тот вообще герул. Так что к Комозику у Крикши совсем мало доверия. Уж герулов-то они, бораны, знают хорошо. Не первый год торгуют. Жуки еще те. Даже чужих купцов через свои земли пропускать не желают. А у Комозика вообще неважная репутация. Всем известно, что он убил своего соправителя. Так что не хочется Крикше с Комозиком дела вести. И с Одохаром тоже не хочется. А желает он, Крикша, чтобы от имени сводного войска выступал уважаемый Аласейа. И всем будет удобно. Боранам – потому что не совсем чужак им Аласейа. Хоть и из дальних мест, а на одном языке говорят. А прочим риксам тоже неплохо, потому что ни один из них не выделен особо, следовательно, и ни один не ущемлен. Но для этого надо решить небольшую проблемку. Надобно Коршунову официально выйти из-под протектората рикса гревтунгов Одохара и самому стать риксом. Вот только этот личный вопрос Коршунов должен урегулировать самостоятельно. Причем не откладывая – времени до холодов осталось не так уж много.

Со своей же стороны, он, Крикша, обещает Аласейе свою поддержку и завтра же объявит о своем решении лидерам союзников.

– А с чего ты решил, Одохар-рикс, что удача Аласейи – это твоя удача? – прогудел Травстила. – Удача героя – это удача героя. Это его конь, уносящий его по пути славы. Вот скачет всадник, чей конь знает верную дорогу. Ты можешь взобраться на коня позади всадника, если он позволит. Ты можешь повернуть своего коня следом за ним. Но если ты обгонишь его и начнешь указывать всаднику, куда ехать, что толку в его коне, ведающем путь.

– Я могу отнять этого коня, – заметил Одохар.

– Попробуй, – пожал плечами кузнец. – Победитель может взять удачу побежденного. Попробуй. Но и в этом случае тебе придется освободить его от клятвы верности. Пока он – в твоей дружине, ты должен заботиться о нем как о своем сыне. Он ведь не бросил тебе вызов. Он лишь попросил. Только ты решаешь, как поступить.

Одохар отхлебнул пива, взял жесткую, круто посоленную лепешку, сломал, протянул половину Травстиле.

– Я пришел к тебе за советом, – напомнил рикс. – Ты знаешь Аласейю. Ты знаешь его дольше и лучше меня. Ты говорил о нем с Овидой. Овида чует людей, как ты чуешь железо, а я – свой меч. Мне Овида сказал: «Аласейа – твоя удача». Что будет, если я освобожу его от клятвы? Не поймут ли сие как мою слабость? Не уйдет ли от меня моя удача вместе с Аласейей?

Травстила тоже отхлебнул пива, звучно разгрыз лепешку.

– Если тебе сделан дар, как надо отдариться, чтобы приобрести честь? – спросил он.

– Более щедрым даром, – не раздумывая ответил Одохар. – Но это – если между друзьями.

– Ты сам ответил, – кивнул Травстила. – Ты освобождаешь Аласейю от клятвы, но это не дар. Это – необходимость. Без этого бораны не дадут корабли. А без кораблей тебе не приобрести ни славы, ни добычи. Одари Аласейю сверх того, что он просит. Порази его своей щедростью! Ты теряешь дружинника, но взамен приобретаешь друга. Сделай Аласейю своим другом – и ты не останешься в убытке. Аласейа никогда не забывает друзей. Ты знаешь: обычно в нем нет настоящей храбрости. Он не из тех, кто бросится на копье, чтобы достать горло врага. Настоящая храбрость просыпается в Аласейе только тогда, когда в опасности его друг. Вспомни, как он собирался в одиночку биться с квеманами за своего друга Гееннаха! Вспомни, как он защищал Книву! Как он готов был схватиться даже с тобой за Стайсу. А ведь Стайса тогда не была его тиви.

– Женщина… – поморщился Одохар. – Женщина – не друг.

– Не для Аласейи! А когда он пошел к сарматам, чтобы освободить Красного! А потом – Агилмунда и Ахвизру! И заметь: у него все получилось так, как он хотел. И даже больше. Ты слышал, что рассказывал Скуба: сарматский рикс стал другом Аласейе и готов был встать рядом с ним против аланов. С простым дружинником Аласейей, а не с тобой или с Комозиком, а ведь гордость сарматов непомерна, это каждому известно. Аласейа приносит удачу всем, кто рядом. Вот хотя бы возьми его родичей. Вспомни: во время квеманского набега из рода Фретилы не погиб никто. А род Хундилы-старосты вырезали весь, одна лишь Алафрида осталась. А почему? Потому что делила ложе с Гееннахом, а Гееннах – друг Аласейи. Вспомни еще о том, что мирным вождем у нас теперь тесть Аласейи Фретила. А ведь еще весной никто не сомневался, что много лет мирным вождем гревтунгов будет Стайна. Так же, как ты, Одохар, – вождем военным.

– Понимать ли твои слова так, что вскоре Аласейа сделается военным вождем вместо меня? – прищурился рикс.

Травстила покачал головой.

– Стайна пошел против Аласейи, – сказал он. – Против его удачи. Но ведь ты так не поступишь?

– А если поступлю? Не думаю, что гревтунги захотят риксом Аласейю. Он ведь даже не гот по крови.

– Это верно. Но разве родич Аласейи Агилмунд – не истинный гревтунг?

Одохар надолго задумался.

Травстила смотрел на него, пряча в бороде улыбку. Он знал, какое решение примет рикс. Но рикс не знал, что сказал Травстиле напоследок верховный жрец гревтунгов Овида. А сказал Овида так: «Связав Аласейю клятвой верности Одохару, мы поймали его удачу в сети. Одохар – наш, и все, что его, – наше. Но может статься, что удача Аласейи слишком велика для гревтунгов. Может статься, что она – как слишком крупный зверь. Из тех, что рвет ловчие сети. Посему, если увидишь, что удача Аласейи слишком велика, сделай так, чтобы часть ее ушла вовне. Пусть удача Аласейи не разметает наш народ, а проложит ему путь. К новым землям. В Ойум⁶».

Глава пятнадцатая,

в которой небесного героя Аласейю освобождают от вассальной присяги, провозглашают вождем… и тут же берут этот титул под сомнение

Церемония проходила со всей возможной торжественностью. Выстроилось все сводное войско: готы, герулы, гепиды. Присутствовали также местные – хозяева территории – бораны. Осеннее крымское солнышко грело макушки и навершия шлемов. Плескала по камешкам речка. Это здесь она называлась речкой, в других, более богатых пресной водой краях ее назвали бы ручьем. Ниже, за виноградниками, за ухоженными садами, лежало Черное море, понт Евксинский. Синяя гладь пестрела рыбацкими суденышками. Рыба была одним из главных компонентов здешней кухни. Ею же и завтракали сегодня, поджарив на угольях костра, разведенного посреди поляны. Сейчас, разумеется, все «кухонные» принадлежности убрали, а костер разожгли вновь, для предстоящего дела.

Коршунов отвлекся, и Травстила, как «представитель богов», курировавший процесс «возвращения клятвы», негромко кашлянул.

Одохар, донельзя торжественный, покрытый золотом с ног до головы, выбросил вперед руку.

Коршунов, тоже в полном облачении, увешанный побрякушками из драгметаллов, с неизменным хронометром на груди, вынул, как было договорено, меч и, рукоятью вперед, подал его риксу.

Тот воздел клинок над головой, демонстрируя всем присутствующим.

– Сей меч мне более не принадлежит! – провозгласил он и вручил клинок Травстиле.

Кузнец принял оружие, погрузил на миг в пламя, затем протер тряпицей и поднял над головой.

– Вотан и Доннар видят! – прогремел он так, что спугнул ворон, обосновавшихся поблизости. Пернатые падальщики были неизменными спутниками войска, посему их полагали посланцами и соглядатаями местных кровожадных богов. Коршунов, впрочем, был уверен, что причина более тривиальная. Гастрономическая.

Коршунов оглядел собравшихся.

Вот стоят гепиды во главе с Красным. Не много, сотни три. Но на их поддержку можно рассчитывать железно. Справа от гепидов – сборная солянка. Небольшие отряды, примкнувшие в основному войску. Эти держатся Одохара, поскольку – готы. Не с герулами же им корешиться. Герулы – под Комозиком. Хотя, как теперь знал Коршунов, не все герулы любят своего военного вождя. Терпят. Как сам Комозик терпит присутствие в войске Коршунова. Не любит, но молчит. Разбираться с Алексеем после истории с сарматами рикс герулов не стал. Не рискнул? Или отложил до более удачного момента?

Еще – бораны. Эти – точно на стороне Коршунова. Может, и впрямь любят Алексея местные боги. Очень уж кстати приходится превращение его в «автономного» вожака.

Карканье и хлопанье крыльев народом было воспринято однозначно – как свидетельство божественного присутствия и одобрения.

– Боги услышали! – проревел Травстила.

И вернул меч Коршунову.

– Верно ли служил тебе Аласейа – небесный герой? – громогласно осведомился Травстила. – Добром ли ты отпускаешь его или по обиде?

– Верно служил мне Аласейа! – отозвался Одохар не менее зычно. – Добром отпускаю его!

– Какой же дар получит от тебя тот, кто служил тебе? – поинтересовался Травстила. – Дар прощания или дар дружбы?

Коршунов насторожился. Об этой части церемонии его никто не предупреждал.

– Дар дружбы! – провозгласил Одохар. – Подобающий воину!

– Что это за дар? – спросил Травстила. – Злато, серебро, оружие, коня, женщину?

Одохар покачал головой:

– Ведомо мне, что довольно у Аласейи злата и серебра. И оружие у него есть, а что же до коней, так кони его – лучше моих. Все у него есть, что подобает вождю. Кроме верной дружины. Поэтому дарю я ему не оружие и не злато, дарю я ему то, что дороже злата: лучшего своего дружинника отдаю я ему, Агилмунда, сына Фретилы!

«Ну ни хрена ж себе!» – только и мог подумать Алексей.

Да уж, воистину царский подарок. Покруче сарматских коней. Надо, кстати, одного Одохару подарить. Тем более намекнул рикс на это довольно прозрачно.

Однако ж это было еще не все.

– Скажи мне, Агилмунд, сын Фретилы, согласен ли ты отдать свой меч родичу своему Аласейе?

– Согласен! – рявкнул Агилмунд.

«Вот паршивец! – подумал Коршунов. – Знал ведь! Заранее знал. И ни словом…»

– Тогда встань под руку Аласейи – Небесного Героя! – приказал Одохар.

Агилмунд кивнул и неторопливо (гот есть гот) двинулся вперед… а за ним – весь его десяток, во главе с Ахвизрой. Действительно щедро! Отдать своих отборных воинов… правда, у Одохара оставалось еще несколько сотен таких же, отборных…

Гревтунги окружили Коршунова. Ахвизра, вставший слева, фамильярно хлопнул Алексея по спине. Впрочем, никто, кроме своих, этого не увидел. Рослые готы совершенно заслонили своего нового вождя от прочего войска.

Коршунов шагнул вперед. Он хотел видеть, что происходит вокруг. Да и ответное слово сказать требуется.

– Благодарю тебя за щедрый дар, рикс гревтунгов! Славно было служить под твоей рукой! Славно будет идти вместе с тобой по дороге доблести! Уверен, что ждет нас, всех нас, храбрых воинов, собравшихся здесь, великая слава и великая добыча…

– Не всех!

Это сказал рикс Комозик.

– Не всех, Аласейа! – Рикс герулов неторопливо двинулся через поляну, к центру ее, где стояли Травстила, Одохар и Коршунов с дружинниками. – Дорога к славе одна, тут ты прав. Но мне с тобой тесно на этой дороге, Аласейа. Пришло время тебе с нее убраться!

Войско зароптало. Слова вождя герулов многим не понравились. В первую очередь – Одохару.

– Стой, Комозик! – Рикс гревтунгов встал на дороге рикса герулов. – Аласейа – наша удача! Ты не бросишь ему вызов!

– Почему? – ощерился герул. – Он больше не твой дружинник! Ты сам объявил его вождем! Что это за вождь, который прячется за чужой спиной? Говоришь, он удачлив? Думаю, настало время узнать, чья удача больше: моя или его! Уйди с дороги, Одохар! Если ты веришь в его удачу, тебе не о чем беспокоиться!

Чуть помедлив, Одохар шагнул в сторону. Комозик прав, решил он. Если удача Аласейи так велика, как всем им кажется, ничего с ним не случится.

Вероятно, так же рассудили и остальные, потому что больше никто не счел нужным вступиться за Коршунова. Даже Красный.

Все они верили в удачу Алексея. Он сам тоже верил. Но не настолько, чтобы выйти один на один против боевой машины, которую представлял из себя рикс герулов. От Скулди Коршунов знал, что среди герулов нет никого, кто рискнул бы выйти против Комозика. Нашелся один в прошлом году… и отправился в лучший мир. Но и отступать нельзя. Все тут же сочтут его трусом. И конец Коршуновской харизме. И вообще всему его престижу.

Все эти мысли стремительно пронеслись в сознании Коршунова, пока Комозик неторопливо преодолевал разделявшее их расстояние.

Преодолел. Остановился напротив, глядя сверху вниз, надменно, чтобы не сказать пренебрежительно. Глядел и молчал… ну да, он свое сказал. Теперь ответное слово предоставляется приговоренному.

Коршунов откашлялся.

– Хочешь биться со мной, рикс герулов? – спросил Алексей, стараясь, чтобы голос звучал уверенно.

– Не биться, – с холодной усмешкой уточнил Комозик. – Убить.

– Это уж как боги решат, – сказал Коршунов. – Я тебя понял. Биться будем завтра. Если не передумаешь. Когда и где – я тебе тоже скажу завтра, когда взойдет солнце. У меня сегодня хороший день. Не хочу сделать его печальным.

– Пусть так, – кивнул Комозик. – Повеселись до утра. А печалиться тебе не придется. Потому что ты умрешь.

– Да нет, герул, я буду печалиться! – с нажимом произнес Коршунов. – Но не очень сильно. Конечно, в нашем славном походе нам будет не хватать такого воина, как ты. Но мы справимся!

И улыбнулся прямо в ощерившуюся вызеленную физиономию герула.

Глава шестнадцатая

День и ночь перед поединком

– Море… – Анастасия зачерпнула ладонью воду. – Холодное море…

– Разве? – удивился Коршунов.

Он-то полагал, что вода довольно теплая. Градусов девятнадцать. Бархатный сезон…

– Там, где я выросла, море намного теплее. – Анастасия попробовала воду на вкус. – И солонее. Но это – настоящее море. Настоящая морская вода. Не та, что в Меотийском болоте.

«Меотийским болотом» она называла Азовское море.

– Смотри, рыбаки возвращаются!

К удаленной бухте направлялось несколько парусных суденышек. За каждым, шлейфом, тянулись крикливые чайки.

– Пойду-ка я выкупаюсь, – сказал Коршунов. – Ты – со мной?

– Нет. – Анастасия зябко подернула плечами, закуталась в шерстяной плащ.

Коршунов снял перевязь с мечом, расстегнул пояс…

– Если будут обижать – кричи, – пошутил он.

– Кто меня обидит? – совершенно серьезно ответила Анастасия. – Я – твоя женщина. Все об этом знают.

Коршунов спрыгнул с камня, на котором они сидели. Вода оказалась даже теплее, чем он ожидал. Особенно у поверхности. Коршунов выплыл из-под тени скалистого мыса. Подсвеченное закатом море было очень спокойно. И очень красиво. Кричали чайки. Из соседней бухты доносились голоса. Там располагался лагерь сводного войска. Его войска. Если, конечно, завтра Коршунова не прикончит герульский рикс. Надо, чтобы не прикончил…

Коршунов оглянулся. Рядом с Настей уже кто-то сидел. Ну вот! На десять минут одну оставить нельзя!

Алексей развернулся и поплыл к берегу. Его снова коснулась тень скалы. Задрав голову, Коршунов посмотрел вверх. Метров семь-восемь. Понырять бы. Правда, у самого берега – камни, но чуть подальше – отличное глубокое место. Нырять Алексей любил и умел. Но неохота было лезть на гору. Интересно, кто это там, с Настей?

«Соседом» Анастасии оказался Тарвар. Старший сын Крикши. Коренастый парень на вид лет восемнадцати-девятнадцати, но на самом деле наверняка младше. Здесь взрослели быстрее, чем там, где родился Коршунов. Сидел на корточках, болтал по-гречески с женщиной Коршунова. Когда Алексей вскарабкался на камень, оба из вежливости перешли на боранский. То есть Тарвар говорил по-борански, а Анастасия – на русском, которому успела выучиться у Коршунова. Способности к языкам у нее были потрясающие.

– Батя мой к вашим старшим ходил, – сообщил Тарвар. – Сказал им, что корабли даст только тебе. И больше никому. Если герульский рикс тебя убьет, то и все ваше войско пусть убирается восвояси. Комозик сказал: батя ему не указ. И останется он тут сколько захочет. Но его никто не поддержал. Батя мой сказал: посмотрим. И ушел. Если тебя убьют, Аласейа, нехорошо получится. Батя за слово отвечает, а с герулами нам ссориться нельзя. Через них у нас торговля с Севером идет.

«Надо же, какой рассудительный парнишка», – подумал Коршунов, растираясь краем плаща и натягивая рубаху.

– Посмотрим, – произнес он. – Меня многие хотели убить, но до сих пор ни у кого не вышло! – Он подмигнул Анастасии. – Так отцу и передай.

Сначала у шатра Коршунова, который теперь числился как бы вождем, было совсем мало народу. Куда меньше, чем обычно. Они с Настей да Книва. Новоявленные дружинники Алексея где-то ошивались. Даже Сигисбарн усвистал куда-то. Коршунов подозревал: нашел средний сын Фретилы себе подружку из местных. Так что ужинали втроем.

Зато после ужина Коршунова вызвал на разговор Скулди. Сообщил, что честно пытался отговорить своего рикса от поединка. Не смог. Комозик упрям. Прямо как гот. Так что придется Коршунову туго. Но он, Скулди, сразу его предупреждает: никаких колдовских штучек. Комозик сказал: с воином я буду сражаться как с воином, а со злым колдуном не сражаются. Его убивают. В общем, если Коршунов применит какое-нибудь свое колдовство, все герулы на него набросятся. И много крови прольется, потому что, ясное дело, остальные тоже в стороне не останутся. И гревтунги, и гепиды.

– Дурак твой Комозик! – в сердцах бросил Коршунов. Он-то надеялся, что в случае чего просто пристрелит герульского вожака.

– Не говори дурно о моем риксе! – набычился Скулди.

Коршунов хотел вспылить, но подумал: если завтра все сложится для него удачно, то он, Алексей, станет вождем для Скулди. И тогда, надо полагать, уже о нем нельзя будет говорить дурно.

– Ладно, – сказал он. – Колдовства не будет. Спасибо, что предупредил.

Когда Коршунов вернулся, костер у его шатра горел втрое ярче и людей около него было намного больше: весь условный «десяток» Агилмунда вместе с командиром. Обсуждали, разумеется, будущий поединок. Склонялись к мысли, что рассчитывать Коршунов может только на свою непомерную удачу. Потому что справиться с Комозиком под силу разве что Красному. Но Красному выступать за Коршунова было бы неправильно. Он все-таки не гот, а гепид. С другой стороны, Коршунов вправе выставить вместо себя бойца из своей дружины. Того же Агилмунда. Скорее всего, Комозик Агилмунда убьет, и тогда против него можно будет выставить еще одного бойца… а когда Комозик проведет десяток поединков, то утомится и у кого-нибудь появится шанс с ним справиться. Только не у Аласейи, разумеется. Лучше всего Агилмунда приберечь, а первым против Комозика Ахвизру выставить. Ахвизра – верткий. Комозик здорово попотеет, пока его убьет…

Коршунов минут пятнадцать слушал это обсуждение «коллективного жертвоприношения», потом взбеленился и заявил: всё! Хватит! Никто за него сражаться не будет! Да, рубится он так себе. Но, как верно замечено, у него, Аласейи, есть еще и удача. А кроме удачи – голова на плечах. И он собирается использовать эту голову, чтобы победить. Всем понятно? Тогда разговор окончен.

После такого выступления тема была закрыта. Более того, дружина Коршунова уверилась, что у вождя есть некий план. Так что все будет в порядке.

К сожалению, никакого плана у Коршунова не было. Так, кое-какие идеи…

Анастасия рядом с ним зашевелилась. Маленькая ступня коснулась колена Коршунова… Легкий, бесшумный прыжок с ложа – звук поглотила медвежья шкура на полу.

– Пей… – Чаша с вином, отличным Красным крымским вином, к сожалению, по-гречески разбавленным, коснулась его губ.

Возлюбленная умела угадывать его желания раньше, чем он сам.

Алексей знал, кем она была раньше. Гетерой. И шпионкой. Эта великолепная женщина с талией столь тонкой, что ее можно обхватить пальцами, с кожей младенца и голосом, стирающим все, кроме чувства, была оружием более страшным, чем копье в руках родича Коршунова Агилмунда, лучшего из готских воинов, которого знал Алексей. Анастасия была смертоносным оружием, отравленной стрелой, изготовленной в Риме, чтобы внезапно и безошибочно вонзаться в сердца врагов империи. Но Алексей не ревновал к ее прошлому. Ведь теперь она принадлежала ему, а не великой Римской империи. Только ему. Да, он сам никогда не сможет пользоваться этим оружием по-настоящему . И не захочет. Эта стрела больше не будет пронзать сердца. Хотя совсем недавно эта «стрела» чиркнула пару строк, которые сделали больше, чем тысяча готских копий.

Алексей отнял у нее чашу, привстал и сам поднес серебряный кратер к припухшим губам женщины. Даже в полной темноте он знал, каковы ее губы, и видел ее смуглое лицо так же хорошо, как при свете дня. Он слушал, как она пьет, и думал о том, что скоро, очень скоро им придется расстаться. Даже если из завтрашнего поединка он выйдет победителем. Потому что в море, в набег он ее точно не возьмет. Потому что ему легче самому умереть, чем потерять ее … но он не умрет, нет. Он не должен умереть. Он должен что-то придумать…

Настя уже заснула, а Коршунов все лежал, глядя в темноту, размышляя. Нет, он не должен сражаться с Комозиком по его правилам. Есть множество навыков, полезных в бою, кроме владения мечом. Навыков, в которых Коршунов намного более умел, чем его противник. Поединок – это то же соревнование. А что же это за соревнование, когда против гроссмейстера выступает любитель. Нет, может и любитель против гроссмейстера. Только не в шахматы. Как там пел Высоцкий? «Мы сыграли с Талем десять партий. В преферанс, в очко и на бильярде…» Правда, публика, которая ждет шахматного турнира, может не согласиться на партию в преферанс. Значит, надо, чтобы согласилась. Значит, надо создать такую ситуацию, когда сам факт соперничества станет выше формы. Создать ситуацию вызова для Комозика. Предложить ему соревноваться по правилам Коршунова, да так, чтобы войско не сочло, что Аласейа струсил. И так, чтобы отнюдь не глупый, хотя и упрямый Комозик не сообразил раньше времени, что игра идет уже не по его правилам… Думай, голова, думай! Неужели он, Алексей Коршунов, ученый-физик, кандидат наук, не сумеет перемудрить какого-то варвара?

Глава семнадцатая

Поединок

– Ты все еще хочешь меня убить? – спросил Коршунов.

– Хочу, – честно ответил герульский рикс. – И убью.

– Угу. – Коршунов усмехнулся. – Ты меня напугал. Я уже убегаю.

– Беги! – ухмыльнулся Комозик. – Но не думай, что сможешь от меня убежать! Я поймаю тебя и разрублю на куски, как свинью!

– Ты?! Поймаешь меня?! – Коршунов расхохотался. – Ты стар и неуклюж, Комозик! Ты тиви свою не догонишь, если ей надоест с тобой возиться!

Это было оскорбление. Готы и герулы, хоть и научились пахать землю, по сути своей оставались охотниками. Лесными охотниками, для которых умение быстро передвигаться на собственных ногах (при необходимости – скрытно), умение преследовать зверя (или врага), догнать его, загнать , ценилось почти так же высоко, как умение убивать. Так что Коршунов знал, что делает. Теперь знал. Он все-таки придумал свою игру. И намеревался навязать ее Комозику. Сегодня утром Алексей встал за час до рассвета, провел рекогносцировку и просчитал все этапы. Если он сделает все, как надо, герульский рикс сыграет не по своим, а по его правилам. А уж там… как получится.

– Ты можешь убить только того, – продолжал Алексей насмешливо, – кто сам подойдет к тебе и подставит шею. Ты никогда не сможешь настичь и убить настоящего воина. Даже если он будет безоружен!

– Болтай что хочешь! – прорычал герул. – Тебя никто не слышит! И заката тебе не увидеть!

– Мечтай, Комозик! – воскликнул Алексей. – Мальцам и старикам одно утешение – мечтать! Мечтай! Но лучше оглянись! Все слышат меня! Все! – Коршунов махнул рукой, словно напоминая риксу герулов о теснящихся вокруг воинах. – И все слышат, когда я говорю: «Никогда тебе, Комозик, не догнать меня и не убить, если я сам не подойду к тебе и не подставлю шею! Не догнать и не убить, даже если у меня не будет оружия!»

– Ты лжешь! – взревел Комозик. – И все слышат твою ложь!

– Я лгу? – Коршунов расхохотался. – Ты слишком стар и неуклюж, Комозик, чтобы достать меня! Ха! – Он быстро расстегнул перевязь с мечом и бросил Агилмунду.

Шагнул вперед, показал открытые ладони. – Вот я! И оружия у меня нет! (Нож на поясе, ясное дело, – не в счет.) Мне не нужен меч, чтобы биться с тобой, Комозик! Убить тебя, старого и неуклюжего, – какая в этом слава? А ты, хоть с мечом, хоть без меча, – ничего мне не сделаешь. Ну вот я! – Коршунов вызывающе ухмыльнулся. – Попробуй взять меня, герульский рикс!

Стройный, невысокий, без доспехов, в легкой одежде, он казался совсем малышом рядом со здоровенным, облаченным в доспехи герулом. Жертва, а не противник.

– Я тебя убью! – прорычал Комозик.

– Ха! Ты до меня даже не дотронешься! Ты…

Комозик атаковал молча. Стремительно. Меч вылетел из ножен и обрушился на Коршунова с такой быстротой, что даже воздух взвизгнул. Алексей отпрыгнул в сторону, едва не задев Агилмунда (тот успел посторониться), уклонился от следующего удара, подпрыгнул, пропуская клинок под собой…

Толпа раздалась в стороны, освобождая место противникам. Никто не хотел случайно угодить под меч рикса герулов.

Впрочем, случайных движений у Комозика не было. Он орудовал клинком быстро и экономно. Алексей успевал уклониться, но отнюдь не играючи. Не будь его враг отягчен доспехами, Коршунову пришлось бы по-настоящему туго. Герул был старше его минимум лет на десять и килограммов на тридцать тяжелее. Но двигался бы Комозик ничуть не медленнее Алексея, не будь на нем тяжелых доспехов, в то время как на Коршунове – ничего, кроме тонкой ткани.

После нескольких минут атак, прыжков и уходов, топанья, шуршания и вздымания пыли до герула наконец дошло, что Коршунова ему не достать. И именно из-за доспехов. Тогда он аккуратно воткнул меч в землю, снял шлем и взялся за завязки панциря.

У Коршунова было искушение: прыгнуть и попытаться перехватить воткнутый в землю меч, но он прикинул расстояние, оценил противника (Комозик явно был наготове) и решил этого не делать.

– Вспотел? – сочувственно произнес Алексей. – Или блохи донимают? Ладно, раздевайся, я подожду!

И демонстративно скрестил руки на груди.

Герул не ответил – восстанавливал дыхание. Впрочем, запыхался он значительно меньше, чем надеялся Коршунов. Да, загонять этакую машину, способную биться несколько часов подряд, практически невозможно. А вот раздразнить и заодно приобрести симпатии окружающих (Алексей понимал: по местным понятиям уклоняться от схватки – позорно, а он, как ни крути, именно уклонялся) – совсем неплохо.

– Как-то ты скучно меня убиваешь, Комозик, – насмешливо произнес Алексей. – Топчемся всё на одном месте. Скучно! Давай, что ли, поразомнемся, места вроде хватает… – Он демонстративно повернулся к противнику спиной, одновременно опытным взглядом скалолаза изучая склон. Изрезанный трещинами мягкий камень не представлял особой сложности для подъема. – Пожалуй, – по-прежнему не глядя на Комозика, продолжал он, – я бы поднялся повыше. А то мы здесь здорово напылили…

И в этот момент герул, избавившийся наконец от доспехов, схватил меч и бросился на него.

Он был дьявольски проворен, этот рикс. Но все-таки Коршунов успел раньше: подпрыгнул, зацепился и проворно, как ящерица, полез наверх. Для скалолаза его уровня эта стенка была – как лестница.

– Хорошо лезет, – сказал Крикша своему старшему сыну Тарвару, которого намеревался отправить в поход с Аласейей. – Лучше тебя.

– Я бы не стал лазать, – возразил Тарвар. – Я бы дрался.

– И этот герул прикончил бы тебя. Он рубится намного лучше тебя.

– Зато лазает намного хуже, – парировал Тарвар.

Комозик как раз закончил ругаться, сунул меч в ножны и полез наверх. Вероятно, его обманула легкость, с которой взбирался Коршунов. Рикс герулов физически был намного сильнее Алексея. Но и весил побольше, а навыками скалолазания обладал самыми минимальными. Разумнее ему было бы не лезть по скале «напрямик», а воспользоваться обходной тропинкой, но Комозик не привык отступать. Тем более – на глазах у собственных воинов. Так что он упорно карабкался по скале, но в отличие от опытного скалолаза Коршунова не на «ногах», а почти исключительно «руками». Правда, руки у Комозика были могучие, а пальцы – железные.

Оказавшись наверху, Коршунов поприветствовал оставшихся внизу взмахом руки, затем подобрал булдыган килограмма в три весом, уселся на край обрыва и стал ждать, перекидывая камешек с ладони на ладонь. Честно говоря, он не рассчитывал, что Комозик полезет за ним. Алексей думал, что рикс воспользуется тропой. Может, не рисковать – прикончить его прямо сейчас?

Комозик преодолел примерно две трети «маршрута», оказался на более или менее приличной «полке» и смог наконец разглядеть, чем занимается его соперник. Увиденное не привело герула в восторг.

Для Комозика исход поединка был заранее предрешен. Он был уверен, что Аласейа не в состоянии ему противостоять. Рикс знал, что стоит им скрестить клинки, и он сможет прикончить пришельца с неба в считанные мгновения. Но Комозик не собирался торопиться. Он намеревался поиграть с наглецом, пустить ему кровь, увидеть, как от осознания неминуемой смерти расширятся глаза Аласейи. И как они вылезут из орбит, когда клинок рикса герулов медленно погрузится в живот нахального чужака.

Уверенность в своем абсолютном превосходстве вкупе с жаждой мести ослепили Комозика, и он не учел и преимуществ, какие дает выигрыш в высоте. Особенно когда у того, кто снизу, заняты руки и нет никакой возможности увернуться. Оценив положение, рикс герулов даже подумал: а не слезть ли обратно? Но когда поглядел вниз, то понял, что угодил в ловушку. Известная проблема всех неопытных «ползунов»: забраться-то легко, а вот спуститься…

В общем, рикс герулов решил: умирать – так с музыкой. И полез дальше. Собравшиеся внизу подбадривали его насмешливыми возгласами. Все, кроме герулов. Соплеменники Комозика хранили молчание. Не очень-то приятно смотреть, как твой вождь беспомощно движется навстречу смерти.

– Эх, – вздохнул Кумунд, глядя на маленькую фигурку Коршунова, играющую совсем крохотным камнем. – И не дострелить до него…

– Ну почему же? – усмехнулся Скулди. – Дострелить можно. Из Аласейевского самострела.

Кумунд посмотрел на друга, понял, что тот шутит, – и удивился. Как можно шутить, когда твой рикс – в опасности.

– Аласейа не бросит камень, – сказал Скулди. – Я его знаю.

– Но ведь Комозик тогда его убьет! – возразил Кумунд. – Я бы бросил камень! Я бы бросал камни, пока не сшиб бы его со скалы! Это честно! Аласейа совсем плохо сражается, а наш рикс сражается очень хорошо! Они оба это знают! Не надо было Комозику лезть на гору!

– Ты бы бросил, а Аласейа не бросит! Ставлю золотую ромлянскую монету, что не бросит! Принимаешь?

Кумунд мотнул головой. Он привык доверять словам друга. Если Скулди сказал – так и будет.

Когда до края обрыва Комозику осталось метра два, он запрокинул голову и хрипло выкрикнул:

– Бросай, чего ты ждешь!

Коршунов помотал головой, отложил камень и поднялся. За его спиной была еще одна стенка, слева и справа – довольно широкая тропа. Слева тропа уходила наверх, справа – спускалась вниз, к бухте: сначала – по берегу речушки, потом – вдоль осыпи, вниз. Воспользуйся Комозик этой тропой – добрался бы сюда в три раза быстрее, чем напрямик.

Коршунов подождал, пока пальцы герула не ухватились за камень, на котором только что сидел он сам, поглядел сверху на побагровевшую физиономию соперника… и ничего не сказал. Комозик замер. Он здорово устал. И понимал, что Аласейа сейчас может запросто отправить его вниз. Одно движение ноги – просто смахнуть цепляющиеся пальцы. И никто даже не узнает, что Комозик упал не сам . И все там, внизу, сочтут его падение еще одним проявлением удачи Аласейи. Комозик даже приготовился (безнадежная попытка) ухватить ногу Аласейи, когда тот ударит…

Но Аласейа не ударил. Вместо этого он повернулся к Комозику спиной и спокойно двинулся вниз по тропе.

Последним рывком рикс герулов перебросил тело на тропу. Лежа, он с ненавистью смотрел на неторопливо удалявшегося противника. Но преследовать его сейчас не мог. Надо было перевести дух после подъема. И, может быть, немного привести этот «дух» в порядок, ведь совсем недавно Комозик уже полагал себя почти мертвым.

Снизу лежащего рикса не было видно, зато все видели спускающегося Коршунова. И строили предположения. Сходились на том, что Аласейа там, наверху, все-таки убил герульского вождя. Высказывались предположения по поводу того, как это было сделано. Кое-кто из герулов уже собрался подняться наверх, за телом, когда Комозик встал.

Встал, вытянул из ножен меч и рысцой пустился вниз по тропе. За Коршуновым.

Алексей оглянулся. Герул был метрах в шестидесяти. Коршунов видел его сосредоточенное лицо. В намерениях Комозика можно было не сомневаться. Несмотря на то что Алексей пощадил его там, на скале, рикс намерен довести начатое до конца. То ли воспринял снисходительность Коршунова как слабость, то ли еще больше возненавидел противника за эту самую снисходительность.

Коршунов дал герулу возможность приблизиться – и побежал. Легко и непринужденно, словно на прогулочной пробежке. Герул тоже побежал. Да так проворно, что расстояние между ними стремительно сократилось.

Алексей, услышав за собой приближающийся топот и сопение, оглянулся и прибавил.

Герул тоже прибавил.

Алексей припустил в полную силу… черт! Проклятый герул не отставал! Он действительно умел бегать! К Коршунову вернулось чувство, испытанное там, внизу, когда он уклонялся от герульского клинка. Жизнь снова висела на волоске. Любая ошибка становилась смертельной… теперь Алексей рвал изо всех сил, но Комозик не уступал ему в скорости!

Они промчались по тропе до того места, где она, упираясь в нагромождение камней, делала поворот вниз.

Коршунов с ходу прыгнул на ближайший валун, затем – на следующий. Он не сомневался, что Комозик последует за ним. И не ошибся. Герул последовал. И даже прыгал довольно ловко. И едва не достал Алексея на «выходе» из завала, в длинном рискованном прыжке махнув с угловатого валуна на наклонную гладкую поверхность скалы. К счастью, рикс малость не дотянул, сорвался и грохнулся в щель, приложившись так основательно, что даже не сумел сдержать крик. И все-таки через пару секунд он уже выкарабкался на скалу, даже меч не потерял. Выкарабкался и увидел, как Коршунов с разбега, оттолкнувшись от края скалы, ласточкой прыгнул в море.

– Я тоже так могу, – заметил сын Крикши, глядя, как Аласейа перевернулся в воздухе, благополучно миновал камни, торчавшие из воды у берега, четко, почти без брызг, вошел в воду и почти сразу вынырнул на поверхность.

Его противник помедлил не более нескольких мгновений – прихрамывая, устремился следом – и тоже прыгнул. Но куда менее грациозно. Летел, словно мешок, вдобавок запрокинулся на спину и рухнул в воду впритирку к обросшему космами водорослей камню, взметнув при этом тучу брызг. И уже не всплыл.

– Убился, – без малейшего огорчения резюмировал Тарвар.

– Так я и думал, – сказал крикша. – Куда этому герулу до нашего Аласейи.

Коршунов видел, как рухнул Комозик. Он не сумел разглядеть, задел ли герул о камень. Но даже если и не задел, мало ему не показалось. Плюхнуться спиной о воду с высоты порядка семи метров – это сурово.

Вообще-то Алексей на такое не рассчитывал. Он предполагал, что здесь, в воде, они продолжат свой поединок. Уже на равных, даже с некоторым преимуществом для отлично плававшего Коршунова.

Да, мало Комозику не показалось. В насквозь просвечиваемой солнцем воде было видно всё: зеленые бока камней, рыбешки, белый пятачок ровного дна. И быстро опускающееся на это дно темное тело. Упрямый герул, оглушенный, наверняка полуживой, все равно не выпустил из рук меч и теперь несколько килограммов железа утянули его на дно.

Ну да, утоп, зато с оружием в руке. Настоящая смерть воина.

«Дурак, – подумал Коршунов. – Но я – еще больший дурак!» – сделал три быстрых глубоких вдоха – и нырнул.

До дна было не очень далеко – метров шесть. Герул живописно разлегся на нем, разметав руки. Похоже, отрубился. Глаза закрыты. Морда по-прежнему зеленая. Крепкая краска, однако. Картинка для голливуда: воин морского царя на отдыхе. Меч он так и не выпустил.

«С этой железякой его точно не поднять», – подумал Коршунов. И попытался разжать пальцы. Хрена лысого! Проклятый герул даже в бессознательном состоянии расставаться с оружием не хотел. Коршунову потребовалось с полминуты, чтобы выкрутить меч из цепкого хвата. Заныло в груди, застучало в висках: запас кислорода был на исходе. Не выпуская меча, чтоб не всплыть раньше времени, Коршунов ухватил Комозика за патлы… и тут герулу приспичило очнуться. Вернее всего, приспичило ему, когда у него отобрали меч. Очнулся, открыл глаза, увидел над собой ненавистного соперника, оскалился… и вдохнул. До сего момента, похоже, он и не дышал вовсе, так что ощущение он получил убойное. Глаза вождя герулов выпучились, борода встала дыбом… но загребущие руки дело знали. Одна вцепилась в бок Коршунова, другая потянулась к его лицу…

Не долго думая Алексей треснул Комозика в лоб рукоятью меча. Оно конечно, в воде удар не тот, но – хватило. Герул мигом обмяк, Коршунов сильно оттолкнулся ногами от дна, устремляясь в светлой пленке над головой… стремительного всплытия не получилось. Упорный герул не хотел его отпускать. У него, похоже, был рефлекс. Как у бульдога. Если уж схватит – умрет, а не отпустит.

Коршунов выгребся наверх, жадно вдохнул – кайф!

Комозик висел у него на поясе, вялый, как дохлая рыба. Здоровенный, но совсем не обременительный. И опять та же дилемма: расцепить его пальцы и отправить на дно – никто не узнает, что именно Коршунов прикончил рикса герулов. Все видели прыжок. Все видели, что прыжок вышел неудачный…

«Хрен с тобой, – подумал Алексей. – Я тебя вытащу и попробую реанимировать. А там уж точно: как твоя личная удача положит!»

И, приподнявшись над водой, призывно замахал рукой. Давайте сюда быстрее, мать вашу!..

– Зовет! – сказал Тарвар. – Я сплаваю, батя?

– Давай, – согласился Крикша.

Рыбачьей лодке понадобилось меньше минуты, чтобы одолеть полсотни метров.

– Бери его! – скомандовал Коршунов, подталкивая снизу грузное тело. – Да поживее!

– Чего поживее, ему теперь спешить некуда… – прокряхтел Тарвар, втягивая Комозика в лодку через просевшую корму.

– Живее, я сказал! – Коршунов забрался внутрь, мокрый и решительный. – К берегу! Он еще не умер!

– Как же не умер! – возразил парень. – Не дышит же!

Веслами, впрочем, он при этом работал довольно энергично.

– Задышит! – с яростью пообещал Коршунов. – Он у меня задышит!

– Ты бог, что ли? – удивился боран.

У берега лодку встречала целая толпа.

– Ну-ка взяли его, аккуратно! – скомандовал Алексей. – Аккуратно, я сказал! Вынесли и положили! Мордой вниз!

Поднатужившись, он взгромоздил тяжеленного герула животом на колено. Изо рта рикса хлынула вода.

Сколько прошло времени с тех пор, как Комозик хлебнул воды? Три минуты? Пять?

Коршунов спихнул герула с колена, перевернул навзничь.

– Скулди!

– Я тут!

Ну конечно, он тут, в первых рядах толпы, плотно обступившей Алексея и его «пациента».

– А ну отошли все на пять шагов! – рявкнул Коршунов. – Скулди, делаешь так: вдохнул… выдохнул! – Он наклонился к бородатой пасти Комозика и с силой втолкнул в нее воздух. В груди у герула забулькало.

– Делаешь по моей команде… раз, два, три… – Он резко нажимал на выпуклую грудь Комозика. – Четыре! Выдох! И еще раз! Начали!

Чем хороши местные парни: в критических ситуациях никогда не задают дурацких вопросов. Просто делают, что сказано, оставляя вопросы на потом.

– Раз, два, три… четыре! – И Скулди выдохнул в своего вождя во всю мощь развитой грудной клетки.

К сожалению, и у самого вождя грудная клетка была – будь здоров.

Один цикл, второй, третий, четвертый… никакого эффекта. Не с Коршуновским весом продавливать этакого качка. Все равно что пивной бочонок давить…

– Кумунд! – рявкнул Коршунов, углядев в толпе знакомую зеленокрашенную физиономию. – А ну иди сюда! Клади сюда руки! И нажимай вот так: раз, два… сильнее, мать твою так (последнее – по-русски, разумеется)! Изо всех сил! Или твой рикс помрет! Раз, два… Скулди, отойди! Я сам!

На десятом цикле в могучей груди Комозика забулькало громче. Грудь его дернулась не в такт толчкам, расширилась, разинутый рот с сипением втянул воздух, глаза открылись… и увидели над собой все того же нанавистного Аласейю.

Коршунов успел отодвинуться.

– Придержи его, Кумунд! Ему сейчас вредно двигаться!

Здоровяк герул беспрекословно выполнил команду и придавил к земле своего собственного рикса. Еще бы ему не послушаться! Только что у него на глазах небесный герой перетащил этого самого рикса из мира мертвых обратно в мир живых.

– Ф-у-ух! – вздохнул Алексей. – Тяжеленький сегодня день получился. Скулди, забирай его. – Он кивнул на снова обмякшего Комозика. – Думаю, теперь он не помрет. Блин! На бок его переверните! Быстрей!

Победоносного рикса начало рвать. Было бы обидно, если бы после стольких усилий по его оживлению Комозик захлебнулся собственной блевотиной.

– Разденьте его, оботрите досуха и заверните во что-нибудь теплое. Крикша! У тебя вроде бы лекарь есть толковый?

– Есть, – подтвердил боран. – Очень толковый. Боспорец. Из Феодосии.

– Пришли. Пусть осмотрит рикса Комозика. С меня довольно!

И растолкав, нет, не растолкав – раздвинув (его почтительно пропустили) толпу, Аласейа – Небесный Герой, чье абсолютное лидерство больше никем не оспаривалось, удалился в свой шатер. Отдыхать. И думать, как быть дальше с мятежным герульским риксом.

Чует сердце: такие, как Комозик, пока живы – не успокоятся. Эх, зря Коршунов его не утопил!

Но удача по-прежнему улыбалась Алексею Коршунову. Греческий медик, осмотрев герульского вождя, нашел его состояние удовлетворительным. Если не считать закрытого перелома ноги. Когда он ухитрился сломать ногу? Наверное, наверху, когда сорвался с камня. Крут, однако! Пробежать со сломанной ногой метров пятнадцать, да еще в воду прыгнуть!

Лекарь соединил кости и наложил шину, но ясно было, что для боевых действий Комозик временно не пригоден. Посему на закрытом герульском совещании было решено погрузить рикса на корабль и отправить домой с подобающим эскортом. Командование герульской частью войска Комозик поручил Скулди: вариант, полностью устраивавший всех, включая Коршунова.

На следующий день Комозик пригласил Коршунова в гости.

– Понимаю, почему ты меня пощадил, – сказал он. – С такой удачей можно быть милосердным.

– Я не знал, что у тебя сломана нога, – ответил Коршунов. – И убивать тебя не хотел. Такой воин, как ты, очень пригодился бы в нашем походе.

– Ты лжешь. – Комозик усмехнулся. – Ты пощадил меня не поэтому. Но я не стану с тобой спорить. С такой удачей, как у тебя, можно лгать. Любая ложь окажется правдой. Но когда ты вернешься, я проверю твою удачу еще разок. Раз уж ты мне предоставил такую возможность.

– Договорились, – ответил Коршунов.

Да, этот мужик умеет проигрывать.

«Пожалуй, он мне может начать нравиться, – подумал Алексей. – Но рядом с собой я все-таки предпочитаю видеть не его, а Скулди».

Глава восемнадцатая,

в которой Алексей Коршунов разобрался с местной географией

Наконец-то Коршунов определился со своим местонахождением. Их лагерь базировался где-то в районе Севастополя, сравнительно недалеко от города Херсонеса, развалины коего Коршунов посещал в двадцатом веке и даже привез оттуда на память обломок какого-то древнего кирпича. Здесь Херсонес еще не превратился в развалины, назывался Херсоном и являлся довольно крупным городом с каменной крепостью, каменными домами и большим портом.

Шумный южный город, смешение народов, традиций и религий. Языческие храмы соседствовали с синагогой и с христианской молельней. В общем, это уже было не варварство, а культура . Цивилизация. Правда, Коршуновская Настя сморщила носик, когда Алексей назвал Херсон цивилизованным городом. С ее точки зрения, этот город был просто захолустьем. Тем не менее, на здешних улочках она чувствовала себя как рыба в воде. Впрочем, Агилмунд с Ахвизрой (и разумеется – с Книвой, как же без него), вызвавшиеся сопровождать Коршунова, тоже чувствовали себя в этом разноязыком городке вполне свободно. Агилмунд уже бывал здесь, а Ахвизра с Книвой уверенно чувствовали себя везде. Как и большинство их соплеменников, они полагали, что только готы – настоящие люди. Всех прочих следует рассматривать с точки зрения полезности для готского народа. То есть нельзя ли у местных жителей позаимствовать что-нибудь, пригодное в хозяйстве. И лучше, конечно, отнять, а не купить. К некоторому огорчению готов, грабить на здешних улицах не рекомендовалось. В городе наличествовала стража, которой ничего не стоило призвать к порядку нескольких гревтунгов, даже таких доблестных, как Ахвизра. Гуляли они совместно, впрочем, недолго. Опытный Агилмунд выяснил, где обитают доступные женщины, и трое гревтунгов отправились туда. Встретиться договорились в доме Крикши. Боранский вождь, как всякий уважаемый причерноморский лидер, имел в Херсоне недвижимость.

Алексей с Настей прошвырнулись по здешним лавочкам, накупили всякой женской лабуды. Коршунов не экономил на своих женщинах. Тем более что Настя безусловно заслуживала подарков. Правда, ее предложение посетить здешнюю христианскую общину Алексей не поддержал. Оказалось, что Херсонес-Херсон имел весьма активные контакты с Римской империей, и сравнительно недавно здесь даже стоял римский гарнизон, над главной крепостной башней сияли на солнце римские «орлы». Контакты с проримской публикой были нежелательны. Настя, хоть и профессиональная «шпионка», все-таки женщина. Вдруг проболтается, что поблизости расположилась целая армия варваров, намеревающихся пощипать римского «орла». Тем более Алексей, в силу крайне слабого знания греческого языка, не сможет даже проконтролировать разговор.

Вообще же новая информация о здешнем геополитическом раскладе привела Коршунова в изрядное замешательство. Он-то полагал, что есть Рим (где-то там), и есть варвары, типа готов-герулов. Всех, кого он встречал доныне: боранов, аланов, сарматов, – Алексей относил ко второй категории и рассматривал исключительно как возможных союзников. Оказалось же, что все обстоит с точностью до наоборот. Все сколько-нибудь значимые народы-племена на побережье Черного моря были как раз союзниками Рима, получали от империи подачки, торговали с ней, ездили в империю повышать свой «культурно-экономический» уровень… более того, тут, на черноморском побережье, располагалось сильное и самостоятельное государство со своим флотом и армией. Боспорское царство. И цари его хоть и были вроде как местными, но крепко дружили с Римом и вполне могли вмешаться в планы Коршунова. Боспорский флот хоть и серьезно уступал римскому, но довольно успешно гонял пиратов от своих берегов. В том числе и пиратов боранского происхождения.

Однако когда речь зашла о том, как заблокировать этот неучтенный фактор, Крикша сделал удивленное лицо. Он был уверен, что вождь Аласейа – в курсе ситуации и уже договорился с царем. У нынешнего боспорского царя Рескупорида IV сейчас проблемы. У него появился конкурент, некто Фарсанз. Крикша не знал подробностей, поскольку уже больше года не был ни в пантикапее, ни в Танаиде, но зато он знал, что подобные трудности всегда вызывают нужду в финансах. Чтобы боспор не полез в драку, надо всего лишь объяснить царю, что союзники собираются грабить не боспорское царство, а римскую провинцию Понт. И сделать царю небольшой подарок.

– Хм… – с сомнением произнес Коршунов, выслушав предложение законтактировать его с боспорским двором. – Допустим, я соглашусь.

Он сделал знак – и жена Крикши наполнила его стакан. Самый настоящий стакан из самого настоящего, правда немного зеленоватого, стекла. И наливала она из натурального стеклянного графинчика, с ручками в виде лошадиных голов.

Спиральный золотой браслет со змеиными головками скользнул по кисти женщины, звякнул о стекло.

– Допустим, – повторил Коршунов. – Сколько это займет времени и каковы должны быть размеры взятки… тьфу!.. Подарка?

Услышав ответ, едва не уронил стакан с вином:

– Сколько-сколько?!

– Думаю, таланта три, – спокойно повторил Крикша. – Золотом, конечно, не серебром.

Три таланта – это здоровенная куча золота.

– …Если поторговаться, то можно скинуть до двух, – продолжал между тем Крикша. – Но тогда время уйдет, а времени у нас, как ты знаешь, самое большее – дней двадцать.

– И где же я, по-твоему, возьму такую прорву золота? – поинтересовался Коршунов.

– Займешь, – последовал ответ. – Под мое поручительство. Возьмешь сейчас три, после похода отдашь пять.

– А если я не вернусь?

– Вернешься. Ты, Аласейа, удачлив, это все знают.

Сидящие за столом подтвердили это мнение кивками и восклицаниями. Здесь, за столом, были только свои. Сам Крикша с двумя сыновьями и женой, Скуба, Коршунов с Анастасией, Агилмунд (Ахвизра в бордельном квартале застрял основательно) и, разумеется, Книва.

– Пять за три – это слишком много, – рассудительно произнес Коршуновский шурин. – И не надо нам три таланта. Два, думаю, мы сами соберем. А за один отдадим полтора, когда вернемся. Верно я говорю, Аласейа?

– Не знаю… – Коршунов запрокинул голову, поглядел на зеленую гору, где по дороге – полоске, выстриженной в кудрявой зелени, – спускалась цепочка осликов, навьюченных непомерно огромными корзинами.

– Не знаю… как ты говоришь, кличут того парнишку, из-за которого у парфянского царя сложности ?

Крикша сморщил лоб, пытаясь вникнуть в смысл сказанного Коршуновым:

– Твоя речь, Аласейа, непонятна мне. О чем ты говоришь?

– Как зовут человека, который покушается на власть парфянского царя?

– Его зовут Фарсанз. Он – племянник царя. Его отец – из сарматских вождей, чьи земли – к востоку от Данубия. У царя Рескупорида он командует конницей… командовал…

– А теперь?

– А теперь он сидит в Трапезунте⁷ и ждет, когда царь покинет Пантикапеи, где у него много сторонников, чтобы проникнуть в город. Рескупорид знает об этом и из города не уходит. Но флот его – в проливе. И может нам помешать, если мы не откупимся. Кстати, Аласейа, если царю посулить еще и часть добычи, он может и корабли нам продать… на время.

– Обойдемся. Нам хватит и твоих кораблей. Скажи мне, Крикша, кто из них сильнее: Рескупорид или этот, претендент?

– Конечно, Рескупорид! – последовал ответ.

– Настя, – Коршунов повернулся к своей тиви, – скажи мне как римлянка: если империи угрожают два варварских племени, кому Рим заплатит: тому, кто сильнее, или более слабому?

– Слабому, – не колеблясь, ответила Анастасия.

Крикша поморщился: кто спрашивает женщину о мужских делах! Агилмунд тоже буркнул недовольно:

– Зачем платить слабому, что он может?

– Вот! – поднял палец Коршунов. – В этом все и дело. Слабый может немногое, но, если ему заплатить, он сможет сделать сильного слабее. А если ты платишь сильному, то он слопает слабого и примется за тебя.

– Боспорский царь? – хмыкнул Агилмунд. – Какое ему дело до нас, гревтунгов?

– Ему – никакого. А вот нам до него дело будет! Боспор – северные ворота этого моря. Будь Боспор нашим, мы бы смогли многое.

– Боспорский царь слишком силен… – пробормотал Агилмунд.

– Вот и я о том же! Сделаем его слабее – и придет время, когда если не мы с тобой, то вот он, – Коршунов кивнул на жадно слушавшего Книву, – отнимет у него ключи от евксинского Понта! Крикша, ты можешь связать меня с Фарсанзом?

– Если ты хочешь дать ему денег – пустое. Боспорский флот ему не подчинится.

– Посмотрим, – усмехнулся Коршунов. – А денег, кстати, я ему давать не собираюсь. Гроша ломаного не стоит войско, которое откупается от врагов. Не мы от них – они от нас должны откупаться! – Коршунов покосился на Книву.

Пацан с открытым ртом внимал каждому его слову. Если бы остальные слушали его с таким же почтением… Ладно, плевать на почтение. Главное, чтобы делали то, что он скажет…

Глава девятнадцатая,

в которой Алексей Коршунов проявил способности к дипломатии

Смутно знакомые очертания крымских берегов. Гора Ай-Петри, скала «Парус», но без беседки «Ласточкина Гнезда»… кудрявые склоны, в каждой бухточке – селение, в каждой бухте покрупнее – порт. И городок. И башенки крепости. Крепостей оказалось на удивление много. Оно и понятно: богатое место – Крым. Привлекательное. Одна из крепостей, в районе мыса, опознанного Коршуновым как мыс Ай-Тодор, ему особенно не понравилась. Название у крепости было Харакс, что в переводе с греческого означало «военный лагерь, окруженный валом». Вала, впрочем, не наблюдалось – наличествовали добротные каменные стены. Но проблема была не в этом, а в том, что данная крепость была римской «военной базой». За ее стенами располагался личный состав каких-то там по номеру когорт италийского легиона. И можно не сомневаться: если мимо этой «базы» в один прекрасный день проследует сотня кораблей, под завязку наполненных вооруженными парнями, римляне обратят на это внимание. Следовательно… следовательно, идея, которую собирался реализовать Коршунов, становилась еще более интересной.

В Трапезунд они отправились на трех кораблях. Для солидности. Корабли были боранские, основа экипажей – кормчий и его помощник – тоже боранская. Прочая «команда» – готы и герулы. В общей сложности человек сто. Для солидности и охраны. В само посольство вошли: Коршунов, Скулди, Травстила и Агилмунд. От боранов представительствовали Скуба и Тарвар. Еще Алексей захватил с собой Настю – после клятвенного заверения Крикши, что никакой опасности их миссия не сулит. Анастасия же хоть и женщина, а настоящая римлянка – и в качестве спутницы Коршунова существенно повышает статус последнего и подчеркивает «миролюбие» посольства.

Золота с собой не взяли. Только то, что на себе. В качестве подарков Коршунов решил использовать оружие. С намеком.

В двадцать первом веке добраться морем от Севастополя до Алушты можно было за несколько часов.

Сейчас, даже при попутном ветре, потребовалось почти два дня.

Трапезунд боспорский ничего особенного из себя не представлял. По крымским понятиям. Поселок, крепость, небольшой порт. Резиденция мятежного племянника была немногим больше дома Крикши в Херсонесе. Но охранялась по полной программе. Да и сам Трапезунд находился на военном положении. Причалившие боранские корабли встретила настоящая армия. Сотен пять, не меньше. Причем довольно прилично экипированных. Однако, узнав, что приплывшие – не десант боспорского царя, а посольство «варваров», высадку разрешили. Но наверх, в крепость, пустили только само посольство: шестерых плюс Книву, который нес сундучок с подарками. Коршунов ехал на сарматском жеребце, одном из двух оставшихся. Третьего он подарил Одохару.

Мятежый племянник боспорского царя принял послов немедленно. Правда, проявил разумную осторожность: в зале присутствовали человек десять вооруженных до зубов приближенных Фарсанза и дюжины две стражников в полном боевом. Племянник царя был не так уж молод: лет тридцати. Хотя точный возраст его Коршунов не взялся бы определить: сарматская кровь в Фарсанзе явно преобладала – натуральный азиат.

Разговор шел на греческом. Вернее, на том диалекте эллинской речи, коим пользовались в здешних местах. Коршунову слова Фарсанза переводила Анастасия, сам же он изъяснялся на языке готов. А на каком еще языке должен говорить вождь гревтунгов?

Привезенные посольством подарки особого восторга у Фарсанза не вызвали. Этого и не планировалось. Дары подбирал Травстила по четкому указанию Коршунова: оружие должно быть качественным, но без украшений и изысков. Смысл подарков таков:

«Простые добротные орудия убийства – вот что мы ценим!» Впрочем, золота на послах тоже хватало.

Понял ли Фарсанз намек – неизвестно. Получив подарки, с поистине царской прямотой поинтересовался: конь, на котором прибыл предводитель посольства, – тоже подарок?

Коршунов его огорчил: подарок, но не Фарсанзу, а ему, риксу Аласейе. От его друга, сарматского рикса Ачкама, с которым они вместе кушали къю-ут в меотийских степях.

Имя Ачкама Фарсанзу было явно знакомо. Если до сего момента мятежный племянник глядел поверх голов и слова цедил с изрядной надменностью, то теперь тон его резко переменился. Фарсанз осведомился, как себя чувствует его родич , благородный Ачкам, здоровы ли его сыновья?

Коршунов вежливо ответил, что месяц назад здоровье Ачкама и его родных было в порядке. Затем бросил многозначительный взгляд на внимающих каждому слову приближенных Фарсанза и предложил тому переговорить наедине.

Тот согласился.

Они договорились. Еще бы им не договориться, если это было единственным выходом для них обоих: мятежного племянника, переоценившего свои силы, и новоиспеченного вождя варваров, неделю назад узнавшего о существовании сильнейшего государства северного причерноморья.

Глава двадцатая. В путь!

Наполненная углями жаровня отбрасывала красные отблески на белые стены комнаты.

Несмотря на жаровню, в комнате было прохладно. Но им не было холодно. Наоборот, их переплетенные тела были скользкими от пота. Даже роскошные волосы Анастасии повлажнели. Это была их ночь. Их последняя ночь, потому что завтра они должны были расстаться. Завтра войско союзников покинет лагерь и отправится с Коршуновым во главе за добычей и славой. А его тиви Анастасия останется здесь, в херсонском доме вождя Крикши. Это решено. Решено единолично Коршуновым, вопреки рекомендациям друзей и родичей, считавших, что римлянка может оказаться полезной, и вопреки желанию самой Анастасии, чьим единственным желанием было – всюду и всегда следовать за возлюбленным.

– Я не смогу жить без тебя, – сказала она Алексею. – Ты уйдешь – и моя жизнь потеряет смысл. А если ты не вернешься, я умру. Возьми меня с собой, Алеша!

– Нет, – ответил Коршунов друзьям и родичам. – Я никогда не поведу свою женщину туда, где ее могут убить.

– Нет, – сказал он своей Насте, – я не возьму тебя. Ты останешься здесь. Моему сердцу будет больно оттого, что тебя нет рядом. Но ему будет стократ больнее, если с тобой что-нибудь случится. Ты ведь знаешь, моя девочка, что такое война. Мы оба знаем: может так случиться, что я не смогу тебя защитить. Как я буду командовать войском, если все мои мысли будут о твоей безопасности? Нет, свет моей души, ты останешься здесь, в безопасности – и это самое большее, что ты можешь сделать для нашей победы. Не проси меня больше. Не говори об этом. В эту ночь между нами не должно быть ничего, даже будущей разлуки.

…Теплое прикосновение губ к обнаженной коже, ослепительное скольжение по кончикам нервов, дразнящее дыхание-шепот в ухо, в самую сердцевину: «Говори что-нибудь, любимый… говори… твой голос…»

Последняя ночь… Она сделала их беплотными, сотканными из воздуха, темноты и жажды.

И все-таки утром, покачиваясь на спине своего готского мерина (сарматских красавцев он решил оставить в Херсоне), Коршунов не чувствовал себя измотанным. Наоборот, он ощущал себя всесильным и непобедимым. Да разве он и не был таким?

Алексей оглянулся. Его (его !) войско растянулось почти на полкилометра. Над превосходной (две повозки разъедутся без труда) дорогой висела густая пыль – задних не разглядеть. Зато открывался отличный вид на море и расположившийся на мысе город Херсон, развалинам которого суждено дотянуть до двадцать первого века. Но сейчас этому городу до развалин было еще далеко. Независимый город Херсон был жив и мог постоять за себя. Коршунов попытался разглядеть крышу дома Крикши, но не смог.

– Скучаешь по своей тиви, Аласейа? – насмешливо спросил Одохар.

Он ехал рядом с Коршуновым и взирал на него сверху вниз, потому что не стал менять сарматского жеребца на «отечественный транспорт».

– Не скучай! В Боспоре много красивых женщин. А в Риме еще больше. Когда мы захватим римский город, ты сможешь перепробовать многих. Самых лучших!

– Лучше ее – нет, – серьезно произнес Коршунов. – И я благодарен тебе, Одохар, ведь это ты подарил мне ее!

Рикс усмехнулся.

– По мне, так ты отдарился вчетверо. – Он потрепал по шее своего «сармата». – Ценность женщины – в сыновьях, которых она тебе родит и которые пойдут за тобой в битву. Постельные утехи – это сладкая патока. Война – вот настоящая пища мужчины! О воинах поют песни, о воинах и риксах – не о любовниках!

Коршунов не стал спорить. Он родился во времена, когда большинство песен было как раз о «любовниках». Впрочем, одно другому не мешает. Хотя для Коршунова, пожалуй, любовь – на первом месте, а битвы и власть – на втором. Вот для Генки Черепанова – наоборот…

И будь сейчас здесь Генка, тогда не Коршунов, а он ехал бы во главе войска. И Коршунов бы охотно принял такой вариант. Потому что битвы и власть были для него даже не на втором, а на третьем месте. Потому что кроме любимой у него был друг … нет, не был – есть! Таких, как подполковник Черепанов, не так просто завалить!

И все-таки чертовски приятно было бы встретиться с Генкой именно так: во главе войска. И еще неизвестно, кто из них круче: летчик Черепанов, потерявшийся в квеманских лесах, или физик Коршунов, вышедший в вожди трехтысячного войска.

Впрочем, сейчас за Коршуновым следовало лишь две трети его воинства. Остальные (бораны и гепиды) двинутся к цели морем. Но дней через шесть-семь, если все пойдет, как задумано, обе части соединятся и «сухопутная» армия тоже погрузится на корабли. Если все пройдет, как задумано…

Глава двадцать первая

Боспор киммерийский

Все прошло, как задумано. Ровно через шесть дней (в Крыму оказались на удивление качественные дороги) у ворот большого и красивого города, контролировавшего выход из пролива, называемого Боспором киммерийским, неожиданно появилось полуторатысячное войско мятежного Фарсанза.

Ворота, естественно, к этому времени уже были закрыты, поскольку появление Фарсанза было неожиданным, но не внезапным. Скрытно подобраться к крепости могла бы, скажем, дюжина пластунов, но не целое войско. Не та местность. В принципе, полторы тысячи мятежников – не такая уж большая угроза для укрепленного города с гарнизоном в тысячу копий, не считая воинских команд той части флота, которая стояла в порту. Тем более наместник города, верный слуга законного царя Рескупорида Четвертого, уже отправил гонцов к своему господину в Пантикапеи. Возможно, наместник даже рискнул бы выйти за стены и дать бой мятежнику, но проблема была в том, что вместе с Фарсанзом к вратам крепости пришли варвары. Две тысячи готов и герулов самого зверского вида.

Так что наместник выйти из города не рискнул. Таким образом, находившиеся вне крепости порт и припортовые постройки оказались в руках противника. Вместе с той частью кораблей, которые не успели удрать.

Наместник, человек, как сказано выше, преданный своему царю (не удивительно для такой ключевой позиции), был готов защищать город. Но Фарсанз тоже был не чужой. Сторонников у него в городе было предостаточно. Особенно – среди военной аристократии. Поэтому наместника «уговорили» буквально в тот же день. Посредством кинжала, воткнутого в живот. Убийце удалось удрать, потому что охрана наместника ловила его весьма пассивно. Затем городским лидерам было предложено открыть ворота царю Фарсанзу. В этом случае последний обещал, что союзные ему варвары не войдут в город, а сядут на корабли и уберутся восвояси. В противном случае Фарсанз начинает осаду со всеми вытекающими. Конечно, боспорская крепость – серьезное укрепление. Так просто ее не возьмешь. Да и помощь со стороны из Пантикапей – не замедлит. Но пусть боспорцы не очень надеются на эту помощь, поскольку две тысячи варваров, пришедшие с ним, – лишь небольшая часть его новых друзей . А вообще-то их – несметные полчища.

В крепости размышляли сутки, потом на горизонте появились боранские корабли. Не бог весть что с военной точки зрения, четверти боспорского флота хватило бы, чтоб перетопить их все. Только где он, флот? Десятка два кораблей, «приписанных» к местному порту, в настоящее время либо отбыли на другой берег пролива, либо стояли в корабельных сараях. Так что бораны беспрепятственно вошли в гавань и высадили изрядное количество «морской пехоты». Это и решило дело. Крепость сдалась царю Фарсанзу. То был острый момент и для Фарсанза, и для варваров. Силы боспорцев (войско Фарсанза плюс гарнизон) и силы его союзников были примерно равны. А богатый город – совсем рядом. И плыть никуда не надо…

Авторитета Аласейи едва-едва хватило, чтобы обуздать свое «демократическое» войско. Но – хватило. И вечером того же дня варвары погрузились на корабли и двинулись на юг. Очень вовремя, потому что утром в боспорский пролив вошли корабли разъяренного царя Рескупорида, и город был вновь осажден. На этот раз своим законным правителем.

Но это уже были не проблемы Аласейи, а проблемы Фарсанза. Мятежник, впрочем, знал, на что шел, и был готов к такому обороту событий.

– Красивая крепость! – с кормы боранского корабля Коршунов смотрел, как уменьшается, удаляясь, киммерийская твердыня.

– И богатая, – добавил Книва. – Эх!..

– Не горюй, – успокоил его Коршунов. – Если здешние правители и впредь будут разбираться между собой, лет через двадцать ты придешь сюда с хорошим войском – и они сами откроют тебе ворота. И тогда постарайся не забыть о том, что главные богатства не здесь, в Меотиде, а там, – он махнул рукой, – в Риме.

– Я приду, – очень серьезно пообещал Книва. – И слова твои, Аласейа, тоже не забуду.

Глава двадцать вторая,

в которой Алексей Коршунов узнает, почему бораны так боялись римского флота

Ровный западный ветер пузырем вздувал красно-белый парус. Цвета снега и крови. Волнения не было, и узкий боранский кораблик лишь мягко переваливался с борта на борт.

Алексей Коршунов, он же – вождь Аласейа – небесный герой, стоял у носовой фигуры и смотрел на знакомый берег.

Да, этот берег он видел не раз и отлично помнил. Только теперь он был «диким»: ни благоустроенных пляжей, ни белых корпусов пансионатов и санаториев. Первозданная зелень и первозданное же нагромождение камней под береговым клифом. Впрочем, Коршунов видел и такие места. И именно такие места предпочитал, когда, еще в институтские годы, вместе с друзьями-скалолазами, выходил к морю – отдохнуть и погреться недельку после маршрута. Ему здорово повезло: он застал самый последний кусочек «единой и неделимой», когда по набережным черноморского побережья Кавказа прогуливались не боевики, а отдыхающие.

А теперь он сам ведет несколько тысяч боевиков к понтийскому городу Питиунду, будущей Пицунде.

Впрочем, «ведет» – понятие условное. Сейчас его корабль, можно сказать, в арьергарде флотилии. Нагружен под завязку: вся дружина Коршунова, пятьдесят шесть человек, на борту. Нет, не дружина. Скорее, личная охрана. Кораблик боранский, хоть и получше готских, все-таки не океанский лайнер, так, баркас-переросток с двумя носами, шагов тридцать в длину. Но ход – уверенный.

Мористее, метрах в пятидесяти, так же уверенно пенило зеленоватую воду похожее на водный вариант Тяни-Толкая судно Одохара.

Могло бы и обогнать, но, видно, дал Одохар соответствующее указание кормчему: вперед Аласейи не лезть. Остальные четырнадцать кораблей, на которых плыли гревтунги, держались позади. Зато прочие участники похода: бораны, герулы и гепиды – пиетету не соблюдали и самым наглым образом обогнали главного вождя.

Перед гревтунгами, растянувшись широко и беспечно, шли герулы. Над самой высокой мачтой трепыхался личный «вымпел» Комозика: полотнище с красной волчьей мордой. Самого Комозика, разумеется, на корабле не было. Знамя поднял Скулди: в знак того, что он – не рикс, а лишь заместитель. Скромняга, блин. Герулов обогнали гепиды. На пяти кораблях. И трех бы хватило: гепидов осталось чуть больше сотни – наиболее преданных своему риксу Красному. Остальные ушли. Да их и было немного: после того, как по ним проехалась сарматская конница.

Бораны, разумеется, шли в авангарде. И оторвались настолько, что сейчас Алексей видел лишь последние корабли их группы.

«Это они зря», – подумал Коршунов.

Будь у него возможность их притормозить, непременно притормозил бы. Возможно, Тарвар даже послушался бы прямого приказа. Но как это осуществить? Ни радио, ни даже флажковой сигнализации еще не придумали. Нет, зря Крикша поставил своего сына старшим. Лучше бы Скубу назначил. Тарвар – пацан молодой, безбашенный, вечно рвется вперед. А то, что будущие «братья-славяне» были лучшими мореходами, еще не делало их воинами лучшими, чем герулы и готы. Черт! С них станется начать высадку, не дождавшись остальных. И получить по чавке, если на берегу окажется достаточно сильный гарнизон. В любом случае, их преждевременное появление предупредит противника. Ну что за люди! Если бы они полностью приняли план Коршунова, то вся флотилия пала бы на ничего не ожидающих «понтийцев» как гром с ясного неба. А так вот плыть вдоль берегов – весьма опрометчиво. Теперь небось уже скачут, опережая союзный флот, вестники с предупреждением: «Скифы идут!»

И хорошо еще, если римляне увели от здешних берегов весь свой флот. Что, если они все-таки оставили пару кораблей, на всякий случай?

Узнать это наверняка невозможно. Даже у римлян стратегическая разведка поставлена так себе. А у прочих ее и вовсе… впрочем, ладно. С парой-тройкой римских кораблей их почти стопарусный флот как-нибудь управится.

Коршунов вздохнул, присел на бухту каната, поглядел на ту часть судна, которая сейчас была кормой. У рулевого весла стоял Книва. Парень на удивление быстро освоил методику управления, и боранский кормчий мирно дремал, прислонившись спиной к борту. Впрочем, никаких особых хитростей сейчас и не требовалось. При спокойном море да попутном ветре. Дремал не только боранский кормчий. Вся Коршуновская боевая команда бездельничала. Даже неугомонный Ахвизра дрых, устроившись в тени паруса. Коршунов тоже ощутил сонливость. Сейчас, по его прикидкам, конец октября. На черноморском побережье Кавказа – самое сладкое время. Алексей мельком глянул вперед…

И всю его сонливость как ветром сдуло.

Последние боранские кораблики, уже скрывающиеся за скалистым мысом, разворачивались ! Причем два из них, уронив паруса, выгребали к берегу, прямо на камни, а третий, тоже встопорщившийся веслами, наоборот, направлялся в открытое море.

Что за черт?

В следующую минуту все стало ясно. Когда из-за мыса возник еще один корабль, намного крупнее боранских суденышек, и уверенно устремился к тому из «боранцев», который уходил в море.

Коршунов поспешно вытащил самострел с прилаженным монокуляром. Ах ты, мать твою…

Слаженно работая десятками весел, словно огромная многоножка, римский корабль (а это несомненно был римский корабль, даже боспорские были существенно меньше) настиг боранское судно. Удар… длинные весла заработали в обратном направлении – и «римлянин» устремился на новую жертву. На этот раз – с герульской командой.

В перекрестье монокуляра Алексей отчетливо видел два громадных «глаза», намалеванных на бортах «римлянина» по обе стороны от форштевня.

– Подъем! – заорал Коршунов. – Подъем! Ромляне!

А римский корабль тем временем успел протаранить еще одно судно. Алексей видел, как суетятся на его палубе воины в блестящих шлемах. Звонкий удар – словно лопнула огромная струна – от борта «римлянина» потянулась дымная трасса.

Коршунов быстро перевел монокуляр и увидел, как вспыхнул парус одного из «герулов».

Но это был еще не полный список сюрпризов. Когда очередной жертве удалось ускользнуть от тарана, над бортом римского корабля нависла гигантская «виселица» и – хряп! – уронила вниз заостренное грузило размером с лошадиную голову.

Алексей увидел, как несколько моряков поспешно накручивают ворот, вновь поднимая груз, а пораженный им кораблик быстро погружается в море.

– Трирема! – выдохнул Ахвизра, вставший рядом с Коршуновым. – Доннар! Ты был прав, Аласейа! Они ушли не все!

Сзади громко ругался по-борански кормчий. Требовал, чтобы все садились на весла. Мол, надо выгребать к берегу, иначе – пропали.

Кормчего никто не понимал, кроме Алексея. Да его никто и не слушал. Вся команда их корабля сгрудилась на носу, с каким-то жадным интересом наблюдая, как «римлянин» расправляется с беспомощными боранскими суденышками.

Флотилия рассыпалась в разные стороны. Большинство чесануло к берегу, хотя там не было ничего хорошего, кроме торчащих из воды камней.

Кажется, именно этого и добивался «римлянин» – чтобы враг выбросился на берег.

Ну уж нет!

Коршунов оттолкнул оказавшегося на пути воина и бросился к кормчему.

– А ну держи прямо, старый дурак! – заорал он по-русски.

Боран уставился на него, но на автомате продолжал выворачивать руль, и нос корабля уже смотрел на береговые скалы.

Алексей, не вступая в дискуссию, треснул борана по морде так, что того швырнуло на палубу.

– Книва! – заорал он. – К рулю! Живо на прежний курс! – И, сложив руки рупором: – Одохар! Только не к берегу!

Рикс услышал, энергично кивнул. Тоже не дурак. Понимает: если враг чего-то хочет, делай наоборот.

А большая часть готских кораблей уже забирала влево, к скалам.

– Держать прежний курс! – надрываясь, закричал Коршунов.

И тут же над морем прокатился куда более мощный рев Одохара:

– Гревтунги!!! Делай как я!!!

Готские суденышки продолжали двигаться навстречу триреме. А трирема, с не меньшей скоростью, приближалась к ним. При этом еще успевая очень ловко маневрировать и топить подворачивавшихся под удар «герулов». Маневрировала она с идеальной четкостью. Коршунов видел римского моряка у правого борта, державшего румпель. Тот тоже, конечно, даром времени не терял, но главной составляющей успешных маневров была четкая работа гребцов.

Не все герулы повели себя, как овцы, завидевшие волка. С некоторых начали стрелять по «римлянину». Один кораблик даже отважно попытался подойти борт к борту. Но сверху упало «грузило» – и на этом попытка взять трирему на абордаж закончилась.

Все это время Коршунов не отводил монокуляра от римской палубы. Гребцов он не видел – их скрывали борта. Зато тех, кто суетился на палубе, он видел отлично. Да, это были воины. Причем неплохо вооруженные.

Снова лопнула басовая струна, и дымящийся снаряд сорвался с палубы триремы. На этот раз – мимо. Огненная стрела с шипением ушла под воду. Весла по правому борту триремы дружно задрались вверх. В считанные секунды корабль развернулся на девяносто градусов – и протаранил еще одного «герула». Алексей обратил внимание на то, что сначала раздался треск, а уж потом торчащий над водой таран – бронзовая голова барана – вырезался в борт жертвы.

«Ага, – сообразил Коршунов. – Главный штырь – ниже ватерлинии. Ну естественно!»

Трирема «стряхнула» останки протаранненого судна, сделала новый поворот – прямо по головам оказавшихся в воде герулов. Алексей увидел, как воин в сверкающих доспехах с красным гребнем на шлеме хлопнул по плечу того, кто держал румпель, махнул рукой – и трирема взяла новый курс – четко на корабль Коршунова. Ошибиться было невозможно. Даже без помощи монокуляра.

Алексей оторвал глаз от монокуляра. Ну точно! Они вырвались вперед. Естественно. Ведь на других кораблях флотилии спустили паруса, а их полотнище «цвета снега и крови» по-прежнему вздувалось пузырем – Коршунов забыл дать команду.

А вот боран, которому Алексей дал по морде, наверняка бы не забыл.

«Цыц! – скомандовал Коршунов совести. – Не до тебя!»

Что же делать, черт возьми?

Страшная трирема увеличивалась прямо на глазах. Вся Коршуновская команда сгрудилась на носу – кто с копьем, кто с луком. Отважные парни. Книва старательно правил. Боран сидел на палубе и пялился на приближавшегося «римлянина». Он лучше всех представлял, что будет.

Алексей подскочил к нему, ухватил за куртку и рывком поставил на ноги. Тяжеленный, блин!

– Мы идем – лоб в лоб! – произнес он как можно четче. И показал – кулак к кулаку. – Но в последний момент отворачиваем! Вот так!

Боран замотал головой:

– Не успеем! Не уйдем!

– Уйдем! – рявкнул Коршунов. – Ты сделаешь, понял?! Книва, отдай ему руль! (Парень яростно мотнул головой.) Живо! Я приказываю! Это его корабль! Агилмунд!!! Вы все! Живо на весла! Вперед!!!

Сам он бросился на нос, изготовил свой самострел.

А трирема была уже совсем близко. Алексей мог даже различить круглые отметины там, где скреплялись доски обшивки. И очень хорошо он видел римского кормчего, пожилого кряжистого мужика с обнаженными руками, без шлема, но в бронзовой «жилетке». Рядом с ним стоял классический легионер со здоровенным прямоугольным щитом – прикрывал.

«Нет, дружище, от меня ты его не укроешь», – подумал Алексей, ловя в перекрестье переносицу кормчего.

Какая удача, что волнения почти нет!

Одним глазом Коршунов глядел в монокуляр, другим – контролировал расстояние. Он видел, как разом взмывают и опускаются десятки весел. Совсем не так, как на прогулочной лодке. Они вращались, словно лопасти гигантских колес. Очень быстро, гребков по сорок в минуту.

…Мускулы кормчего напряглись. Он изо всех сил толкал румпель, выправляя ход корабля. Нацеливая его точно на несчастное суденышко Коршунова. Пора!

Алексей задержал дыхание и плавно надавил на спуск. Нет, не зря он столько тренировался! Прикрывающий легионер даже не успел среагировать – короткий арбалетный болт угодил кормчему точно в лоб!

Нос триремы рыскнул влево…

– Давай, дед! – яростно по-русски заорал Коршунов. И тут по-готски: – Левый борт! Суши весла!

Боран не оплошал. И гревтунги – тоже.

Разминулись.

На палубе «римлянина» заорали. Страшная штуковина с грузилом мотнулась над бортом – бульк! Мимо!

Свистнуло копье – и воткнулось в живот неосторожного легионера! За спиной Коршунова жизнерадостно захохотал Ахвизра. Судно запрыгало на волнах, поднятых большим кораблем.

Тем временем кораблик Одохара, воспользовавшись суматохой и тем, что внимание римлян отвлечено, попробовал подобраться к нему с другого борта.

Не вышло. Алексей услышал оглушительный треск, а потом яростные вопли: по-готски и по-латыни.

Чуть позже он увидел удаляющуюся корму триремы – и корабль Одохара с надломленной, наклонившейся мачтой. Все суденышко опасно наклонилось. Одохар и один из дружинников рубили в два топора, спеша избавиться от опасного перекоса.

Чуть подальше в воде плавали обломки нескольких весел. Трирема тоже пострадала. Незначительно, но на какое-то время ее маневренность снизилась, и остальные готские суда успели убраться с ее курса. Да и с разворотом она на этот раз промедлила. Немного… но достаточно, чтобы в голову Коршунову пришла новая мысль.

На судне Одохара как раз дорубили мачту и собрались спихнуть обломок, когда Коршунов закричал:

– Одохар! Мачту не бросай!

Рикс вскинул голову, поглядел на него.

– Рогатина! – заорал Алексей. – Вспомни, как кабана берут! Понял?

Уж в чем, в чем, а в тугодумии рикса гревтунгов упрекнуть было нельзя. Сообразил мигом, засмеялся, скомандовал своим.

Обломок мачты тотчас развернули вдоль корпуса. Одохар в два взмаха топора очистил ее от остатков рангоута, прорубил паз, вогнал в него обух боевой секиры и ловко закрепил ремнем. Грубовато получилось, зато быстро. А это было важно, потому что трирема уже возвращалась.

Коршунов припал к монокуляру, и два намалеванных глаза мрачно уставились на него. А пониже глаз – баранья голова с «расчесанной» надвое бородищей пены. Трирема разогналась узлов до десяти, не меньше.

Коршунов покосился на Одохаров кораблик. Снесет как пить дать. Даже не заметит. А-а-а!.. Два раза не умирать!

Он снова припал к монокуляру, вдавил в плечо удобный приклад. В чем удобство корабля, у которого два «носа»? Разворачиваться не надо. Только гребцам на скамьях. Ну и парус спустить, конечно. Коршуновские молодцы уже гнали вперед. Не очень усердствуя.

Алексей приноровился к слабой качке, поискал монокуляром римского кормчего. Нашел. Теперь это был здоровенный мужик в пластинчатом доспехе и в бронзовом шлеме. И прикрывали его уже двое. Но щель все равно оставалась: кормчему надо видеть, что происходит впереди.

Паутинка прицела метнулась в сторону.

– Ровнее грести! – крикнул Алексей.

«В голову не попасть», – подумал он. Ладно, попробуем по корпусу. Не пробьет – все равно мало не покажется.

Покосился в сторону Одохарова кораблика. Там уже изготовились. Человек десять крепко держали «рогатину» под острым углом, вдоль линии киля, уперши ее «пятку» в скос второго «носа», а «рабочий конец» купая в соленой воде.

Кое-кто снял доспехи, предчувствуя, что после столкновения боранский кораблик перевернется, а то и вовсе рассыплется на части.

На триреме не заметили их приготовлений. Или сосредоточили все внимание на Коршуновском судне.

Точно. Басовый звон – и здоровенная стрела метнулась к ним. Но боранский кормчий – молодец! – успел загодя переложить руль, и стрела с шипением воткнулась в воду метра на два правее.

Тут Коршунов сообразил, что на этот раз они будут огибать «римлянина» с другого борта и корпус триремы заслонит от него кормчего.

– Налево! – закричал он. – Дед, бери левее! На веслах – налегай!

Судно рванулось вперед, обогнало корабль Одохара – и еле-еле сумело проскочить между ним и надвигающейся триремой. Чуть ли не в самый последний момент. И (нет худа без добра) успело на несколько последних и самых важных секунд заслонить «охотника» от римлян. Это не было задумано, но получилось просто превосходно. Алексей выстрелил – и попал. И тут же корабль Одохара выскочил из-за судна Коршунова, и бивень самопального тарана глухо ударил в гладкий корпус триремы чуть пониже ватерлинии. Кораблик Одохара отшвырнуло в сторону – так кабан-секач сносит зазевавшегося охотника. Обломок мачты вырвало из рук готов. Кто-то с воплем взлетел в воздух и шлепнулся в воду – к счастью, в стороне от триремы.

Римский корабль прошел в каких-то двух-трех метрах от судна Коршунова. Над головами мелькнули задранные весла. Волной кораблик Алексея подбросило вверх. Если бы сейчас римляне вознамерились уронить на них свое «грузило» – тут бы кораблю с парусом «цвета снега и крови» и абзац пришел.

Но имперцы замешкались.

«Не получилось!» – подумал Коршунов, глядя на удаляющуюся корму триремы.

– Ну ты молодец! – заорал Ахвизра, хлопнув Коршунова по спине с такой силой, что у того даже дыхание перехватило.

– Давай-давай-давай! – на одной ноте яростно орал Агилмунд. Боран-кормчий уже бежал ко второму «носу», а подручный Книва тащил здоровенное рулевое весло.

Трирема между тем снова разворачивалась и… Алексей заорал от восторга не хуже Ахвизры. Нос триремы заметно осел. От «бараньей головы» на поверхности остались одни рога.

Трирема остановилась, не закончив разворота. Двое римлян прыгнули в воду с куском рогожи. Хотели, видно, прикрыть дырку снаружи. Кто-то из Коршуновских стрельнул по ним из лука.

– Нет! – заорал Алексей. – Этих не бить! Только тех, что на палубе!

Черт! Если удастся захватить трирему!..

К подраненному «римлянину» уже спешили маленькие кораблики гревтунгов. Но зверь еще был способен кусаться. Сверху полетели стрелы. Из обычных луков. И – посланные боевыми машинами. Справа от судна Одохара, взметнув белый фонтан, плюхнулся снаряд. Кораблик, первым ударившийся о борт триремы, тут же пробило «грузило». А вдоль бортов, щит к щиту, уже строились легионеры.

Суденышко Коршунова подошло к триреме с кормы. Ахвизра с рычанием метнул топор. За топором змеей устремился привязанный к топорищу канат. Ахвизра промчался прямо по борту судна, оттолкнулся изо всех сил, ударился ногами о корпус триремы, завис на долю секунды, еще раз толкнулся, перемахнул через фальшборт и исчез из виду.

Но все-таки первым был не он. Первым был Одохар. У Алексея челюсть отвисла, когда он увидел, как двое готов вцепились в римское весло, а потом этот немолодой уже мужчина как по ровной дороге пробежал по этому самому веслу до самого клюза, высоко подпрыгнул, ухватился одной рукой – во второй был меч – за ограждение, перебросил свое массивное тело на ту сторону и тут же врубился прямо в римский строй.

Гребцы проворно убрали весла. Судно Коршунова с противным скрежетом проехалось по обшивке триремы, и несколько его парней во главе с Агилмундом полезли наверх. Остальные дружно метнули копья. Но римляне наверху были начеку – и «залп» не принес особых результатов.

Алексей вскинул перезаряженный арбалет. Банг! – и в плотной стене щитов образовалась брешь. Рычаг на себя, болт – в канавку – банг! Римлянин с красивым красным гребнем (наверняка офицер) все-таки успел подставить под удар выпуклый красный щит. Только это не помогло. Арбалетный болт прошел насквозь и продырявил ему плечо. Убил римлянина другой. Здоровенный гот из тех, что примкнули к Одораху по дороге, возник за спиной «красногребневого» и одним махом снес тому голову. Стало ясно, что битва выиграна.

То есть римляне еще отбивались. Еще держали строй и даже попытались контратаковать. Но на палубе триремы уже было полно нападающих. Раза в три больше, чем защитников. Добьют. Коршунова сейчас больше беспокоило другое: брешь, пробитая импровизированным тараном. И то, что нос триремы все больше погружался в воду.

– Храни! – Он сунул арбалет Книве, а сам быстро скинул с себя все и нырнул в море.

Вода была теплая. Это хорошо. А еще лучше то, что римские «водолазы» успели-таки прикрыть борт рогожей. Давлением воды «пластырь» прижало к корпусу, и течь существенно уменьшилась.

Алексей вынырнул, глотнул воздуху, перевалился через борт.

Когда он взобрался на палубу триремы, там уже дорезали последних легионеров. Вопросами плавучести никто не озаботился.

Алексей быстро огляделся – с верхней палубы триремы обзор был существенно лучше, чем с борта боранского корабля. Так, вроде все путем. Союзный флот, хоть и изрядно поредевший, снова собирался вместе. Но если сейчас из-за мыса выйдет еще одна трирема…

Нет, вряд ли. Было бы их больше, атаковали бы все сразу. Да уж, теперь понятно, почему бораны наотрез отказывались идти против римского флота.

– Агилмунд! – Коршунов ухватил за руку сына Фретилы.

Тот глянул дико, замахнулся… но удержал руку, узнав в голом мокром человеке родича.

– Возьми пару человек – и за мной! – крикнул Коршунов. – Не хочу, чтобы эта штука затонула, понял?

Глава двадцать третья

Трофей

Они справились. Наложили заплату. Вычерпали воду. Вытряхнули из доспехов и побросали в море останки убитых римлян. Почти как мусор. Скуба пробормотал некую религиозную формулу, мол, дарит тела врагов морским богам – и все.

Коршунов был недоволен. Не то чтобы в нем гуманизм проснулся, вовсе нет. Он помнил, как римляне топили боранские корабли. И как трирема шла прямо по головам уцелевших, он тоже не забыл. Но эта резня – полный идиотизм. Он-то рассчитывал порасспросить пленных, взять пару уроков судовождения. Но не успел. Пока он разобрался с дыркой, всех уже прикончили. Коршунову даже в голову не могло прийти, что эти бородатые отморозки перебьют всех .

Конечно, Алексей высказал все, что думал по этому поводу. Лично Одохару. Но тот лишь пожал плечами.

Да, лучше было бы оставить несколько «языков», но такой уж мы, гревтунги, народ. Если рассердимся, то не успокоимся, пока всех не перемочим. Привыкай, Аласейа.

«Хрен вам! – подумал Коршунов. – Я вас от этой дурной повадки: резать всех, кто под руку подвернется, – отучу!»

Но это – дело будущего. А сейчас все они могли праздновать победу. И гордо задирать подбородки. Ведь это не герулы, не бораны, кичащиеся тем, что они – мореходы, захватили римский корабль. Это сделали они, гревтунги! И исключительно потому, что он, Леха Коршунов, в нужный момент подключил мозги и сообразил, как прикончить вепря. Пусть главную работу проделал Одохар, но главная заслуга – его!

И это, черт возьми, тоже было очень приятно! Положительно, фортуна ему симпатизирует.

Когда Коршунов агитировал боранов не тащиться вдоль берегов, а выйти в открытое море, он, конечно, понимал, что это – риск. Несмотря на компас, умение определять скорость с помощью брошенной за борт веревки с поплавками и знание математики. И он был зол, когда бораны категорически отказались терять берег из виду. Мол, если шторм – так они и укрыться не успеют.

Определенный резон в этом был. Плавать по морю на этих беспалубных судах могли только исключительно храбрые люди. Простая байдарка, затянутая рогожкой, и то была надежнее. По прикидкам Коршунова, для таких вот лоханок волнение в каких-нибудь пять баллов – уже смертельный риск. А то и – «вечная память».

«Вечной памяти» не хотелось. Хотелось жить и радоваться. Любить Настю, пить молодое вино, строить наполеоновские планы… и претворять их в жизнь. Что для покойника крайне затруднительно. Еще хотелось, навоевавшись, вернуться «домой», взять пару сотен дружинников и прошерстить дикие квеманские леса. На предмет отыскания командира. Чуяло сердце: жив курилка! Вытащить Генку из квеманской глуши, посадить рядом: пусть порадуется, глядючи, как поднялся его пилот-исследователь.

Очень лестно было Алексею показать старшему другу, какой он, Коршунов, молодец.

Так что не было Алексею никакого резона тонуть, и жестко настаивать на своем Коршунов не стал. И вот как удачно получилось. Такой роскошный трофей. Правда, и заплатили за него недешево. Почти четверть флота отправилась на дно. И несколько сотен бойцов. В основном – бораны и герулы, которые шли впереди. У боранских корабликов не было ни средств защиты от триремы, ни возможности уйти. Только броситься врассыпную или навалиться всем скопом. Хитрый ход Коршунова на время лишил трирему хода и позволил взять на абордаж. Но и бой на палубе обошелся его соратникам достаточно дорого. Экипаж триремы – почти три сотни человек, включая и гребцов, разумеется. Никаких прикованных к веслам рабов, о которых так любят писать в исторических книгах, на римском корабле не было. На гребных скамьях сидели те же легионеры, которые во время абордажа вылезли наверх и вступили в бой. Другое дело, что удержать борта корабля им все равно не удалось, а когда на палубу со всех сторон хлынули готы, никаких шансов у римлян не осталось. И надо же было этим мясникам перебить всю римскую команду!

Коршунов собрал на триреме самых сообразительных боранов; прибавил к ним тех, кто, подобно Скулди, успел повоевать в римских наемных войсках; сам излазал корабль от трюма до «вороньего гнезда» на верхушке мачты…

Короче, времени было – в обрез, и со снастями они так толком и не разобрались. Кое-как разобрались с дыркой в носовой части. Наложили заплату. Правда, из-под заплаты все равно текло, но в трюме обнаружилось что-то вроде небольшой ручной помпы, и трое выделенных Коршуновым бойцов вполне успевали отправлять воду обратно за борт. С помощью Одохара и Скулди Коршунов отобрал самых здоровенных и усадил их на скамьи гребцов (три яруса, трижды по двадцать семь весел – с каждого борта, по гребцу – на весло), благо опыт совместной гребли был у всех, поставил у руля двух кормчих-боранов и велел трогаться. Новый план его был прост: прикинуться своими, войти на триреме в питиундский порт, «десантироваться», силами нового экипажа триремы закрепиться на берегу и ждать подхода основных сил. Основным же силам на боранских кораблях, выслав разведчиков, следовало держаться на удалении, вне пределов видимости, и появиться только тогда, когда авангард закончит высадку. Такой вот сюрприз.

Но если кто-то на берегу видел, как захватили римский корабль, и этот «кто-то» успеет предупредить жителей и гарнизон, никакого сюрприза не получится. Так что следовало поторопиться.

Собрав на палубе «младших командиров», Коршунов строго-настрого предупредил: резней не увлекаться. Ему нужны живые источники информации, а не безголосые покойники. Вот были бы у него сейчас под рукой человек десять римлян, разбирающихся в морском деле, насколько проще было бы управиться с триремой…

«Младшие командиры», все сплошь участники штурма и, следовательно, участники превращения «источников информации» в безголосых покойников, сокрушенно молчали. Даже рикс Одохар – и тот помалкивал.

Тем временем гребцы наконец разобрались с веслами, и трирема сначала потихоньку, а потом все быстрее и быстрее заскользила по воде. Через полчаса весь прочий флот остался далеко за кормой.

Палубу привели в порядок. Часть готов, помельче, натянули на себя римские доспехи. Коршунову торжественно поднесли начальнический шлем, чуток помятый – похоже, наступил кто-то, – зато с позолотой, чеканкой и красивым красным гребнем.

Глава двадцать четвертая

Высадка

Через четыре часа они вышли к Питиунду-Пицунде. Издали городок не впечатлял. Херсон-Херсонес раз в десять больше. Зато порт был хорош. Очищенный от камней берег ограждали две сходящиеся стены, «украшенные» башенками, казавшимися издали игрушечными. Однако внутри этих башенок могли оказаться совсем даже не игрушечные орудия. Конечно, местные орудия – не скорострельные пушки. Но и трирема (не говоря уже о боранских судах) – не ракетный крейсер. Каменное ядро весом в полцентнера вполне могло отправить ее на дно. Подобные ядра, сложенные аккуратной кучкой у рамы здоровенного камнемета, Коршунов видел в херсонесской крепости, и они его впечатлили.

Одна надежда: римляне еще не знают, что их трирема захвачена.

На совете вождей присутствовали Одохар, Агилмунд, Скулди и, естественно, сам Коршунов.

Следовало разработать план атаки. Вернее, это Алексей полагал, что надо разработать план. Все остальные придерживались другого мнения.

– Все будет хорошо, Аласейа, не беспокойся! – покровительственно пробасил Одохар. – Мы их побьем.

– Ты уверен? Мы даже не знаем, сколько там воинов.

– Сколько бы ни было, – усмехнулся рикс. – Ты еще не видел гревтунгов в настоящем бою.

– Ну почему же! – возразил Коршунов. – А с сарматами?

– Так то сарматы, а то ромляне! – с оттенком пренебрежения произнес Одохар.

Коршунов покосился на Скулди. Герул считался экспертом по римлянам.

– Не беспокойся, Аласейа, мы их побили на море, побьем и на суше.

– «Мы их побили!» – фыркнул Агилмунд. – Мы их побили! А вы удирали, как зайцы!

– Ха! – зарычал Скулди, моментально наливаясь гневом. – Это вы удирали бы, кабы Аласейа не придумал – с мачтой! Мы, герулы, никогда…

– Скулди! Агилмунд! – рявкнул Коршунов прежде, чем перебранка набрала силу. – Ну-ка остыньте! Не одни!

Он был прав. Находившиеся на палубе воины и гребцы «верхнего яруса» с большим интересом прислушивались к «беседе». Впрочем, такие зычные голоса, как у Скулди с Агилмундом, было слышно и под палубой.

– У вас скоро будет возможность посоревноваться в доблести, – сказал Коршунов. – Но я хочу, чтобы вы поняли: наша задача – не определить, кто из вас храбрее, а захватить порт и дождаться подхода основных сил. И в первую очередь после высадки разобраться с башнями в гавани…

– Почему после высадки? – удивился Скулди. – У нас на палубе две катапульты. И полно зажигательных снарядов. Мы ударим по этим башнями, а потом, прямо с палубы, на ходу, атакуем. Главное, быстро развернуться, чтобы не дать им подготовиться и поднять цепи.

– Какие цепи? – удивился Коршунов.

– Обычные цепи, которыми вход в гавань перекрывают.

Удивленный, что вождь Аласейа может не знать таких элементарных вещей, Скулди растолковал. Каждая приличная гавань, хоть питиундская, хоть херсонская, имеет на вооружении цепи, которые в обычное время лежат на дне морском, а при необходимости натягиваются специальными машинами, поднимаются на поверхность и перегораживают вход в гавань. Очень просто и эффективно. И главная военная задача тех, кто защищает башни, – не «артиллерийский» обстрел, а как раз поднять эти самые цепи и пресечь проникновение противника в гавань. Но чтобы поднять цепи, требуется определенное время, поэтому очень удачно, что трирему беспрепятственно пропустят внутрь. И вот тогда…

Коршунов кивнул. Очевидно, что Скулди лучше него разбирался в местной штурмовой тактике. Была в этой системе «на авось» какая-то неправильность. Но сама система, очевидно, срабатывала. Иначе его собеседников давно прикончили бы. В этом мире вторая попытка давалась крайне редко. Как сказал кто-то из древних (а может, не таких уж и древних по местным меркам): «Горе побежденным!»

– Может, имеет смысл собрать наших воинов? – предложил Алексей. – Поговорить с ними?

– Зачем? – в один голос спросили Агилмунд и Скулди.

– Ну… объяснить задачу… воодушевить…

Агилмунд и Скулди глянули на Коршунова, как на слабоумного, переглянулись…

– Не нужно никому ничего объяснять, – очень спокойно произнес Одохар. – И воодушевлять наших воинов не нужно. Ты увидишь. Не беспокойся, Аласейа. Все будет хорошо.

«Хрен с вами, – подумал Коршунов. – Делайте что хотите».

Ему ли учить этих мужиков, прошедших через десятки схваток, как нужно воевать. Наверняка они лучше его знают, на что способны.

Трирема, подгоняемая слаженными ударами весел, бойко продвигалась вперед. Ее новые гребцы вполне освоились и ничуть не уступали старой команде. Синхронной гребле они были обучены, здоровья у каждого – немерено. И рулевые, бораны, тоже более или менее освоились. Еще в пути поотрабатывали маневры. Если на подходе к порту трирема вместо четких поворотов начнет неуклюже мотаться из стороны в сторону, римляне могут насторожиться.

Коршунов стоял у загнутого кверху носа, опершись на фальшборт, и смотрел на приближающийся город.

За его спиной слаженно ухали гребцы, поскрипывало дерево, негромко ругался Скулди, наставляя своих, как надо обращаться со «скорпионами» – стационарными машинами, старшими братьями Коршуновского самострела, способными метать зажигательные стрелы внушительных размеров. Вообще на триреме оказалось довольно много «горючки» – зажигательной смеси, явно на нефтяной основе.

Вдалеке, отстав намного больше, чем планировал Коршунов, тянулись боранские корабли.

Имело смысл придержать гребцов, но Коршунов не стал этого делать. Не стоит сбивать парней с ритма. Тем более им еще драться…

В гавань они вошли четко. Настоящие римляне не сделали бы этого лучше. Никто ничего не заподозрил. Цепи, о которых поведал Коршунову Скулди, так и остались лежать на дне. У пирсов стояли какие-то суда. Не военные. На берегу тоже не было солдат. И когда трирема рыскнула в сторону ближайшей башни, не слишком высокой – метра на четыре выше борта триремы, – там тоже не предприняли ничего. Коршунов успел разглядеть молодое лицо римского солдата – между зубцами наверху, и тут откуда-то вынырнули парни Скулди с дымящимся «ведерком» на длюннющем шесте.

Опаньки!

Содержимое «ведерка» ухнуло в «окошко» башни, полыхнуло… и изумленное лицо римлянина исчезло за клубами дыма.

Скулди заорал, трирема круто развернулась, в несколько могучих слаженных «гребков» пересекла гавань, снова развернулась… Во второй башне тоже ничего не успели предпринять. Заряд «горючки» канул в ее недрах; еще одно «ведерко» по немыслимой дуге, едва не задев снасти, взмыло вверх и плюхнулось на верхнюю площадку. Раздались дикие вопли, но трирема уже двигалась к берегу, к самому широкому пирсу, по обе стороны которого стояли пришвартованные суда, не оставляя и нескольких метров свободного места. Тут и обычной лодке негде пристроиться, не то что триреме. Но боранский кормчий направлял трирему прямо к занятому пирсу, весла ритмично пенили воду…

И трирема подошла к причалу, ничуть не убавив скорость…

«Сейчас разобьемся!» – подумал Коршунов.

Ничуть не бывало. Все было продумано. Длинные весла по левому (со стороны пирса) борту триремы взмыли вверх, а таран триремы с хрустом врезался в крайнее из пришвартованных у пирса судов.

В боевых условиях (Коршунов это видел собственными глазами) трирема слегка сдавала назад, протараненный противник «соскакивал» с тарана и благополучно шел на дно. Но сейчас трирема продолжала двигаться вперед. Более того, весла правого борта еще разок вспенили воду, «выправляя» нос триремы строго в сторону берега. И она продолжала двигаться, сминая стоящие у пирса суда, причем первое, «нанизанное» на таран, выполняло при этом роль амортизатора.

Это был красивый маневр. Их корабль двигался вдоль пирса под звон лопающихся швартовых, под хруст и треск ломающихся снастей и корпусов, мощно и неотвратимо, «очищая» правую сторону пирса и обращая мощь собственного разгона в обломки чужих кораблей. И остановилась лишь метрах в тридцати от каменного «обрамления» берега, уткнувшись носом к кучу хлама, образовавшуюся из доброго десятка вполне качественных корабликов.

Каменный шар врезался в край пирса, раскололся. Один из осколков гулко ударил в борт триремы.

– Одохар, башня! – заорал Коршунов.

В левой башне ухитрились сбить пламя и решили дать бой.

Но Алексей тут же понял: башня уже не имеет значения. Его воинство начало высадку. Орущие, бешеные, бесстрашные, они прыгали на пирс прямо с борта триремы, бежали к берегу, рубя всех, кто попадался на пути, – не воинов, обычных людей, замешкавшихся, ошеломленных внезапным превращением римской триремы в корабль, полный свирепых варваров.

На башне, видимо, сообразили, что обстрел триремы не имеет смысла. Следующий снаряд ударил в центр пирса, превратив в лепешку одного из герулов и покалечив еще двоих. Но это никого не остановило. Нападавшие рубили и кололи беспомощных людей, не различая мужчин и женщин, пробивая себе путь к берегу. Питиундцы разбегались в ужасе, прыгали в мутную воду, вопили, падали, умирали…

Коршунову это избиение казалось отвратительным. И бессмысленным, потому что обезумевшие от ужаса люди только мешали высадке.

Одно приятно: собственная небольшая дружина Коршунова осталась на палубе, рядом с ним.

Еще один снаряд прогудел в воздухе, ударился о камень облицовки, подскочил и врезался в толпу, уложив сразу нескольких человек: одного гревтунга и троих питиундцев.

С башней надо что-то делать.

– Ахвизра, сумеешь сделать так, чтобы они заткнулись? – спросил Коршунов.

Гревтунг кивнул и, прихватив с собой еще троих, спрыгнул на пирс. Через полминуты небольшая лодка отчалила от противоположной стороны пирса и направилась к внешней стене гавани. Неглупо. Со стены в башню забраться намного проще, чем с воды.

Резня на берегу практически закончилась. И наступательный порыв варваров тоже угас. Они словно забыли о том, что захват города не только не закончен: практически еще не начат. Доблестные воины, герулы и готы, дружно предались грабежу. Благо в порту всегда есть чем поживиться.

Нет, ну как воевать с такими уродами!

Отчасти Коршунов был не прав. Конечно, большинство его воинов жило настоящим моментом. Отсутствие врага и присутствие большого количества бесхозного имущества вызывали у них однозначную реакцию. Не у всех. Скулди и Одохар, например, отлично понимали ситуацию. И весьма активно пытались снова обратить толпу грабителей в подобие войска. Отчасти им это удалось. Но не настолько, чтобы продолжить атаку. И все же Алексей зря переживал. Его первоначальная задача была решена. Плацдарм захвачен. А планы Одохара и Скулди по захвату Питиунда силами одного авангарда не реализовались.

В общем, все шло неплохо, и можно было спокойно ждать подхода основных сил… Однако противник ждать не стал и сам нанес удар.

Глава двадцать пятая

Легионеры

Римляне появились примерно через полчаса после того, как захваченная трирема вошла в гавать. Слаженный топот сотен ног, блеск солнца на выпуклых шлемах.

Их было не так много: в первой шеренге человек тридцать. Они двигались по хорошей, вымощенной камнем дороге, пологим изгибом спускающейся к гавани. Слева и справа дорогу ограничивали склоны, местами тоже облицованные камнем, – город поднимался от моря вверх аккуратными террасами. Белые и желтые домики тонули в садах. Взгляд Коршунова остановился на девочке лет десяти, взобравшейся на крышу одного из домов и с интересом наблюдавшей за тем, что происходит внизу.

А внизу готско-герульское воинство тоже заметило врага. Надо отдать им должное: грабежи немедленно прекратились, и «десантники» очень быстро собрались вместе.

Римляне же не торопились: двигались неспешно, слаженно, щит к щиту, ровной стеной. Не сплошной: с тремя узкими промежутками, в которые можно было видеть, что за первой шеренгой – еще несколько. Они были почти кинематографически красивы: одинаковые четырехугольные выпуклые щиты, одинаковые сверкающие шлемы с красными щетками гребней, золоченые значки на шестах…

Коршунов сравнил их с разномастным варварским воинством, с толпой бородатых дикарей… и забеспокоился. Нет, вид у его воинства был куда более грозным, но… но они казались толпой панков и металлистов, на которых спустили батальон ОМОНа.

А римский отряд между тем ускорил движение. Перешел с шага на неторопливую рысцу.

Гр-рум, гр-рум… – мерно, в ногу, бухали по мостовой сотни подкованных сандалий. Солнце сверкало на ритмично поднимающихся и опускающихся наколенниках фланговых солдат…

Нет, это не выглядело страшным, но Коршунов очень хорошо представил, как эти аккуратные шеренги врезаются в бесформенную толпу, накатываются, давят, оставляя за собой окровавленные тела, оттесняют ее к морю, к причалам, к кораблям, в воду – и прибой становится бурым от крови…

А его готы стояли той же бесформенной толпой, словно римляне не убивать их собирались, а устраивали для них театральное представление.

Коршунов не выдержал.

– Построиться, построиться! – закричал он. – Одохар! Скулди! Проклятие! Стройте людей, мать вашу… – Он даже не заметил, как перешел на русский язык. Дьявол! Он так и знал! «Все будет хорошо, Аласейа! Все будет хорошо!..»

Он бросился было к борту триремы, намереваясь спрыгнуть на пирс, но Агилмунд ухватил его за плечо.

– Нет, Аласейа! – рявкнул он. – Хочешь драться – бери свой самострел!

И Коршунов последовал его совету. Все равно его никто бы не послушал. Войско, вернее сказать, толпа варваров пришла в возбуждение. Они орали и потрясали копьями. Они подпрыгивали и гремели оружием… но оставались на месте. Словно их что-то сдерживало. Не что-то – кто-то. Коршунов отчетливо видел вороненый шлем Одохара – впереди войска. И желтый, похожий на римский, шлем Скулди – на другом фланге.

Римляне приближались: аккуратные прямоугольники тяжелой пехоты, между ними – такие же прямоугольники, но поуже – пехоты легкой… две сотни шагов, полторы…

Коршунов глянул на хронометр. По его прикидкам, до подхода основных сил оставалось минут сорок…

И тут варвары тоже тронулась с места, устремившись навстречу противнику. Но римляне двигались ровно и с одинаковой скоростью… как асфальтовый каток.

А варвары… они побежали вверх по склону, так же как стояли – толпой. Каждый – сам по себе. Более проворные вырывались вперед… аккуратные ряды римлян, на бегу, разошлись в стороны, пропуская вперед легкую пехоту, пращников. И тотчас, разом, словно залп, в воздух взвились десятки, нет, сотни каменных шариков. Взвились и обрушились сверху на наступающих… звонкие и глухие удары, вопли… то там, то здесь бегущие спотыкались об упавшие тела… спотыкались, падали… но остальные не останавливались, а только ускоряли бег…

За спиной Коршунова оглушительно лязгнуло. Сработал «скорпион». Агилмунд с товарищами, не в ущерб главной задаче – охране живого талисмана Аласейи, – тоже решили принять участие в битве. Промазали метров на пятьдесят. Зато Коршунов вспомнил, что и он – боевая единица.

Он поднял арбалет, тщательно прицелился – сверху это было очень удобно – в здоровенного парня, который держал значок с золотой птицей. И парень, и «птица» сквозь космическую оптику смотрелись замечательно грозно…

Б-бам! – приклад резко толкнул в плечо, парня со значком отшвырнуло назад. Он больше не встал, но значок подхватил кто-то другой…

И тут Коршунов воочию увидел, что такое – атака варваров. И понял, почему Одохар с Комозиком только усмехались, когда он говорил о необходимости «воодушевить» воинов.

Этих воинов воодушевлять было ни к чему. Страшной силы рев взлетел над ущельем. Варвары мчались вверх по склону огромными прыжками, раза в три быстрее спускающихся римлян, накатываясь на аккуратные шеренги темной бурлящей волной.

Коршунов натянул арбалет и пустил еще одну стрелу – в римлянина, отличавшегося особенно высоким гребнем. Попал.

Между противниками осталось шагов тридцать, не больше. По строю римлян прокатилось слитное движение – и десятки дротиков полетели в набегающую толпу… толпа поглотила их, как раньше поглотила камни пращников. Кое-кто упал, кое-кто отбросил щит, в который воткнулся дротик… но движение не замедлилось – ускорилось и… р-раз – десятки копий, дротиков, топоров посыпались на выпуклые римские щиты, вышибая из рядов аккуратные фигурки. Бреши тут же затягивались. Но не все. Некоторые – не успели. Кипящий буйный варварский вал наконец достиг цели и захлестнул плотину. Никто из нападавших не думал о собственной безопасности. Они с яростным ревом обрушивались на противников, разваливая щиты и головы, взбегая по падающим телам, перекувыркиваясь, перепрыгивая через щитоносцев… передовую шеренгу римлян захлестнуло в первую же секунду. Вторую разметало с такой же быстротой. Готы проникли в щели между отрядами, и щели эти тут же расширились, словно трещины в плотине – под натиском водной стихии..

Сквозь прицел-монокуляр Коршунов очень хорошо видел, как бьются воины-варвары. Он не узнавал лиц: все лица стали одинаковыми. Свирепыми масками с распяленными дырами ртов. Кровь хлестала на руки, на доспехи, превращала бороды и волосы в алые сосульки. Это была безумная рубка, в которой выживал сильнейший, и сильнейшими, безусловно, были те, кто приплыл вместе с Коршуновым.

Но так было не везде.

Второй эшелон римского отряда устоял и даже ухитрился сохранить некое подобие порядка. На него тоже давили, но напор первоначального разбега угас, так что тонкая цепочка римлян сумела сохранить строй и сейчас медленно пятилась – вверх по ущелью, туда, где дорога становилась уже… Коршунов наконец нашел того, кто командовал отступающими. Это оказалось не так уж сложно, поскольку этот воин держался рядом с единственным уцелевшим значком, доспехи на нем были получше прочих, и, главное, он – командовал . Коршунов поймал в паутинку монокуляра украшенную чеканкой кирасу, сделал поправку на расстояние и плавно нажал на спуск.

Арбалет толкнуло вверх, поэтому Коршунов не увидел, как стрела попала в цель. Но она попала, поскольку римский офицер исчез и больше в поле зрения не появлялся.

Коршунов быстро перезарядил оружие и послал стрелу в того, кто держал значок. И снова попал, причем так удачно, что значок упал вперед, на голову какого-то римлянина, а тот, кто его держал, рухнул под ноги товарищей. И в одном-единственном месте строй смешался… и лопнул. В образовавшуюся брешь тут же прорвался добрый десяток варваров.

Очень вовремя. Метров двадцать – и римляне смогли бы сдвоить ряды… и продержаться еще немного. И убить еще с полсотни врагов, прежде чем ярость варваров размажет их по камням мостовой.

И тут, в момент, когда Коршунов был уже практически уверен в победе, ситуация изменилась. К римлянам подошло подкрепление. Коршунов увидел их раньше, чем сражавшиеся. Увидел блестящие шлемы на изгибе дороги. Много шлемов. По меньшей мере раза в два больше, чем в первом отряде, том, который смяли и сейчас добивали его варвары, растянувшиеся, разрозненные…

– Агилмунд!

Родич оторвался от увлекательного накручивания ворота «скорпиона».

– Глянь туда!

На очередном повороте – солнечный блеск бронзовых шлемов…

Агилмунд глянул мельком, кивнул и тут же перевел взгляд выше. Лицо его стало весьма озабоченным.

Коршунов проследил, куда смотрит старший сын Фретилы, и понял, что тот счел более важным, чем приближение римского отряда, численно превосходящего «десантников».

Ага, ну конечно!

Из города вверх, по дорожкам и тропам, крохотные, как муравьи, уходили люди. И уносили добычу .

Агилмунд быстро глянул в сторону моря: не появились ли наконец боранские корабли? («Черт! – подумал Алексей. – Как скверно, что нет нормальных средств связи. Надо этот вопрос решать!») – и снова уставился на поле боя. Помрачнел. Ну да, нет никакой возможности снять часть сил и бросить их на перехват уносимого имущества…

– Ромляне! – гаркнул Коршунов. – Ромляне на подходе! Наших надо собрать вместе, понял? Иначе из них сделают фарш!

Дошло, блин! Агилмунд подумал немного, посопел, потом сложил ладони рупором:

– Одохар!

Хрен там! Доблестный рикс (Коршунов отлично его видел) с несколькими «сопровождающими» добивал группку прижавшихся к склону римлян.

– Одохар-р!!!

Куда там!

Зато услышал Травстила.

Жрец-кузнец держался неподалеку от рикса, но уже не дрался, наблюдал. И теперь оглянулся…

– Травстиле кричи! – скорректировал родича Коршунов.

– Угу. Травстила! Ромляне! Близко! Много!!! – надрывая глотку, заревел Агилмунд.

Кузнец кивнул и степенно (мать его так!) направился к Одохару, который как раз разобрался с той кучкой римлян и озирался, высматривая, кого бы еще порешить.

Травстила похлопал рикса по плечу, показал на Агилмунда, сказал что-то…

Коршунов прильнул к монокуляру. Бородатое, заляпанное кровью (наверняка чужой) лицо рикса гревтунгов утратило азартное выражение. Он закричал, созывая своих… поздно!

Римляне уже выкатились из-за поворота… и покатились дальше, гоня перед собой разрозненные кучки готов, подминая тех, кто сопротивлялся…

Надо отдать должное Одохару: он не полез нахрапом на превосходящие численно и организационно силы противника. А может, сработал пример Скулди: опытный герул, едва увидев наступающих римлян, моментально скомандовал отход…

Разумеется, отойти успели не все. Да не все и захотели отойти. Иные отморозки в одиночку бросались на строй легионеров… и отправлялись прямиком в Валхаллу. К Доннару и вотану. И лишь немногим удавалось прихватить с собой врага: римляне работали весьма профессионально. Коршунов не мог не восхититься, глядя, как их отряд спускается к пристани, словно некое многорукое-многоногое чудовище, слаженно, несуетливо и деловито уничтожая всех, кто оказывается у него на дороге.

Но и готы с герулами тоже даром времени не теряли. В считанные минуты раздербанили топорами ближайшие сараи, покидали обломки кучей и, укрывшись за импровизированной и довольно чахлой баррикадой (за спиной – невысокий парапет, полукругом выдающийся в сторону моря), встретили наступающего противника градом копий, дротиков и всего, что попадалось под руку.

Коршунов ожидал, что римляне ответят тем же или попытаются взять баррикаду штурмом, поневоле разбив строй и рискуя увязнуть или поломать ноги в деревянных обломках… ничего подобного. Легионеры даже не остановились. Просто второй ряд вскинул вверх щиты, прикрывая строй сверху, а первые дружно уперлись щитами в баррикаду… и куча хлама сдвинулась с места.

Укрывшиеся за ней заорали еще громче. Многие тоже уперлись щитами, пытаясь остановить движение, но хотя каждый гот или герул в отдельности был наверняка здоровее отдельно взятого латинянина, противостоять напору легионеров они не смогли. Как не могли из-за собственной баррикады даже дотянуться копьями до римской шеренги. А баррикада все ползла и ползла, прижимая варваров к парапету, лишая маневра. Сверху Коршунов видел изготовившихся пращников и дротикометателей. Они не торопились. Выжидали, пока их враги собьются в плотную массу. Тогда ни один снаряд не пропадет даром…

Но римляне тоже недооценили противника. Алексей увидел, как Скулди спрыгнул на щит, который держали трое герулов… хоп! И Скулди уже в воздухе! Перелетел через баррикаду и приземлился прямо на щиты, которыми римляне прикрывали головы, сшиб посланный в него одинокий дротик и соскочил прямо в гущу врагов. А мгновением позже еще один герул совершил красивый полет. Этот не сумел удержать равновесия, опрокинулся назад, скатился под ноги первой римской шеренги и умер, проколотый сразу тремя мечами. Однако других «прыгунов» его смерть не остановила. И очень скоро в «тылу» римского строя рубилось уже не меньше полусотни варваров. И хотя в задних шеренгах легионеров было втрое больше бойцов, в условиях хаотичной рубки варвары их все равно превосходили.

А еще через пару минут все опять изменилось. Римляне отступили от баррикады, как-то очень ловко перестроились – и храбрецы-варвары снова оказались «снаружи», перед стеной щитов. Тут римский отряд снова перестроился, образовав что-то типа каре. В готов и герулов полетели дротики. Те поначалу ловко ловили их щитами, но когда в твоем щите засели две-три такие штуковины, им особо не помашешь… так что четвертый дротик втыкался уже в ногу или еще во что-нибудь уязвимое…

Коршунов больше не стрелял. Болты кончились. Смотрел в монокуляр и огорчался. За спиной его азартно сопели дружинники. Им очень хотелось в драку. Но установка, полученная Агилмундом от Одохара, была совершенно четкой: Аласейю в сечу не пускать! И быть при нем неотлучно.

Невозможность принять участие в драке особенно остро переживал Книва. Вдобавок еще и обиженный тем, что Ахвизра не взял его «брать» башню.

Но Агилмунд умоляющие взгляды младшего брата игнорировал. Он уже видел, что битва проиграна. Несмотря на то, что гревтунги и герулы все еще вертелись перед строем римлян, пытаясь атаковать… значит, надо думать, куда увести Аласейю. Ясно, что трирему в дюжину весел не сдвинуть. Надо искать корабль поменьше… Отплыть, заодно подхватив отряд Ахвизры: с башней они, скорее всего, уже покончили… об Одохаре заботиться не надо. Одохар – не Аласейа. Он выберется… корабль поменьше… Агилмунд оглянулся… и испустил радостный вопль.

В гавань входили боранские корабли!

Глава двадцать шестая,

в которой Коршунов демонстрирует, как можно добыть золото исключительно с помощью мозгов

В общем, сам город они взяли. Римская тактика не смогла противостоять пятикратному численному превосходству. Крепости в городе не было. Уцелевшие легионеры и не успевшие уйти в горы питиундцы укрылись в очень красивом храме то ли Марса, то ли Юпитера – кого-то грозного и бородатого, судя по статуе, поставленной у подножия ведущей к храму лестницы. Статую не тронули. Гревтунги и герулы – не вандалы какие-нибудь. К чужим богам относились с уважением. Скалились только, что у ихних, варварских богов мужские достоинства существенно больше. Хуже было другое: храм был расположен очень удачно: на возвышенности с ограниченным подходом – только с «парадной» стороны. Вдобавок подниматься к храму пришлось бы по довольно крутой лестнице… со всеми вытекающими, вернее, под всеми вылетающими сверху «последствиями».

То есть подходы к противнику были таковы, что даже у вожака гепидов Красного мысль о штурме не вызывала энтузиазма. И боевые машины применить было сложно. Например, баллисту из портовой башни, солидную, вполне подходящего калибра, некуда было установить. А от палубных «скорпионов» триремы толку было немного. Дротиками, даже очень большими, стену не прошибешь.

Но захватить храм очень хотелось. Добычу в городе взяли не слишком большую. Все ценное-легкое жители успели уволочь в горы. То есть добра осталось навалом, но все – крупногабаритное. А везти – далеко…

Короче говоря, ко второму дню настроение победителей несколько упало. По этому поводу у них возникали разные неправильные (с точки зрения Коршунова) мысли. Перерезать пленных (коих по прямому распоряжению Коршунова оставили в живых), поджечь город или еще какое безобразие учинить…

Надо было что-то придумывать. Тем более что сидеть в Питиунде долго – нельзя. И погода может испортиться, и серьезный римский отряд может подойти своим на выручку – у римлян со связью дело обстояло лучше, чем у варваров.

Коршунов собрал большой совет (около полусотни «лучших людей» своего войска) в местном маленьком театре. Заслушал мнения. Мнения большинства сходились. Господа варвары, как и положено варварам, мыслили деструктивно. Дорезать, поджечь – и сваливать. Храм все равно не взять. Ловить по горам местных жителей… пробовали. Булдыган с горки оказалось поймать намного легче.

Некоторые высказывали недовольство руководством: мол, народу полегло много, а золото где? Надо, впрочем, отдать должное: упреки шли не в адрес Алексея. Все понимали: без него, без захваченной триремы, все было бы намного хуже. Однако ж обидно уходить со столь скромной добычей. Где это видано: ходили грабить римлян, а золота привезли – шиш! Но более бывалые, из тех, что уже ходили на римлян, помалкивали. Знали, что из римских походов можно не только золота, но и ног не унести. А ведь этот поход еще не закончился. Не стоит судьбу дразнить.

Пошумели, покричали, слегка успокоились – и вдруг все дружно обратились к Коршунову. Аласейа-то молчит. Может, он, Аласейа, уже что-то придумал? Ну же, Аласейа! Ты же – наш верховный вождь. Собрал нас тут, понимаешь… и молчишь. Может, у тебя мысли какие-нибудь есть? Как храм захватить, к примеру. В храме небось золотишка навалом!

– Значит, мало вам добычи, – усмехнулся Коршунов.

– Мало! Мало! – отреагировало собрание. – Золота бы еще!

– А разве золота бывает много? – осведомился Коршунов.

Тут мнения разделились. Алексей дал им возможность пошуметь, потом, когда собрание подуспокоилось, сказал:

– Попробую добыть немного золота… – Он поднял руку, смиряя поднявшийся шум. – И воевать за него не придется, если все будет сделано, как я скажу.

Народ внимал. Можно сказать, не дыша.

– Для начала, – сказал Коршунов. – Мы отпустим всех пленных. Вернее, передадим их тем, кто засел в храме…

– За какой выкуп? – выкрикнул кто-то.

– Без выкупа! Пусть забирают, мы добрые.

Собрание снова зашумело. Коршунов утихомиривать не стал. Без лидера, правильного или стихийного, ни одна толпа к единому мнению не придет. Пусть выкричатся.

– Хочешь им лишних ртов подкинуть? – предположил сидевший справа от Коршунова Одохар. – Стоит ли? У них там наверняка припасов полно. Осень же. А мы уйдем скоро…

– Нет, – покачал головой Коршунов. – Плевать мне на их припасы. У меня другая идея. Я хочу завоевать их доверие.

– Что ты задумал? – спросил рикс гревтунгов.

– Сейчас расскажу… когда эти, – кивок на собрание, – угомонятся.

По лестнице он поднимался один. С оливковой ветвью в руке, как и предупреждал. Ярко светило солнце. Так ярко, что отполированный белый мрамор казался прозрачным. За его спиной синело море, над ним вставали кавказские горы. В свое время он успел вдосталь полазать по этим горам… горы не изменились. Наверное, и холм этот тоже не изменился. Только вместо этого храма на нем какой-нибудь санаторий. Или зенитная установка.

Алексей поднимался по удобным каменным ступеням. Справа и слева от него, пониже, на соседних склонах, зрел виноград. И погода была хорошая… И храм наверху – очень красивый… Но все равно Коршунову было неприятно. В любой момент оттуда, сверху, из храма, могла прилететь стрела и оборвать столь дорогую для Алексея жизнь. Его собственную.

Возможно, с точки зрения стрелка, это было бы справедливо. Ведь Коршунов – глава варваров, ворвавшихся в мирный городок, перебивших кучу народу, разграбивших жилища…

Алексей видел воинов в проемах над портиком. И он видел луки у них в руках. Но он рассчитывал на благоразумие тех, кто укрылся в храме. Отчасти. А отчасти – на их любопытство. Отпустив пленных, он велел передать только одно: вождь скифов Аласейа желает поговорить с хозяевами Питиунда о том, как сохранить их город…

В него не выстрелили.

Алексей в гордом одиночестве отсчитал ногами двести шестьдесят семь ступенек и остановился. Главные двери храма, тяжелые, окованные потемневшей медью, были заперты. Но маленькая дверь сбоку – отворена. И рядом с ней стоял человек в красивой кирасе с чеканкой. В боку кирасы была дырка, в которую можно было просунуть мизинец. Коршунов узнал кирасу и ее носителя. Этого человека он видел в монокуляр самострела. Только сейчас на воине не было блестящего шлема с красным гребнем, и солнечные лучи свободно гуляли по загорелой лысине римлянина. Что ж, значит, и арбалетный болт не всегда бьет насмерть.

– Ты – вождь варваров? – спросил воин по-латыни.

Коршунов понял.

– Да, – подтвердил он по-готски. – Это я.

– Входи! – сказал римлянин и посторонился.

Храм внутри выглядел еще более внушительно, чем снаружи. Коршунов и раньше замечал эту особенность культовых сооружений. С улицы – вроде бы небольшая церковка, а внутри…

Однако внушительность интерьера здорово портили беженцы, расположившиеся на полу, в нишах, везде. Их было много, поэтому и в храме было довольно шумно. Сильный запах курений соперничал с другими, более неприятными запахами. Ну да, конечно, здесь же еще и госпиталь…

Коршунову не дали полюбоваться языческим капищем. Его тут же взяли в кольцо легионеры и отвели в какую-то боковую каморку.

В каморке сидел еще один римский командир, а с ним – штатский мужик в белой одежде с красной полоской.

Военный жестом выпроводил легионеров. Не испугался, значит, дикого варвара. Правда, Коршунов был без оружия, а римлянин – при мече и в доспехах.

– Ты – вождь варваров? – спросил военный по-готски.

Акцент у него был незнакомый, похожий на гепидский, но понять можно.

– Да. А кто ты?

– Зачем тебе это знать? – сердито бросил военный.

Штатский зашевелился, проговорил что-то по-своему. Военный ответил. Некоторое время они пререкались, забыв о Коршунове. Наконец тому надоело их слушать.

– Я вождь готов, герулов и боранов Аласейа! – гаркнул он. – Если вы желаете поболтать, болтайте, когда я уйду. А сейчас я намерен объявить то, что обещал. Что нужно, чтобы сохранить ваш паршивый городишко. Мне плевать, как вас зовут. Но я хочу знать: вы – те, кто принимает решение, или над вами есть старший? Если так, то я буду говорить с ним, а не с вами!

Воин перевел сказанное штатскому, потом нехотя изрек:

– Мы – те, кто принимает решение!

– Хорошо, – с важностью кивнул Коршунов-Аласейа. – В таком случае – слушайте. У вас есть день, чтобы собрать двенадцать талантов золотом и передать мне. Тогда я окажу вам милость и не стану предавать огню ваш жалкий городишко. Вы меня поняли?

– Ты – наглец, скиф! – процедил военный. – Что мне мешает зарезать тебя, как свинью, и бросить твою голову вниз, твоим грязным соплеменникам?

– Что он сказал? – нервничая, по-латыни осведомился штатский.

– Попробуй меня убить, – усмехнулся Коршунов (хотя на самом деле ему было совсем не весело – он верил в серьезность слов этого римлянина). – Попробуй – и ты увидишь, что будет.

– Что он сказал? – выкрикнул второй.

Военный перевел.

– У нас нет таких денег! – моментально отреагировал штатский.

Военный брезгливо скривился. Но перевел. И от себя добавил:

– Не слишком ли много – двенадцать талантов – за жалкий городишко ?

– Я не торгуюсь, – высокомерно ответил Коршунов.

Военный хмыкнул. Похоже, ответ Алексея ему понравился.

– Но я могу снизойти к вашей бедности: приму часть серебром, утварью или драгоценными камнями. По расценкам Пантикапеи.

Честно говоря, он не знал, какие расценки в Пантикапее. Просто хотел протянуть ниточку между собой и боспором.

– Думайте, – сказал он. – До завтрашнего рассвета. А завтра или я увижу золото, или ваш город увидит пламя.

– Все-таки что мне мешает просто прирезать тебя, варвар? – оскалился римлянин.

– Попробуй, – сказал Коршунов. – И тогда сгорит не только твой город. Мои воины уничтожат здесь все: виноградники, рощи, ваш порт и все суда в нем. Они сожгут все, а землю посыплют солью – ее у вас много, – как твои предки, римлянин, когда-то поступили с Карфагеном (надо же, как вовремя вспомнилось прочитанная когда-то книжка!), а тебе останется только этот храм, в который никто не придет, потому что и твоего города больше не будет. А сейчас переведи все это своему приятелю, потому что, сдается мне, из вас двоих он – главный!

– Переведу, не беспокойся, – проворчал римлянин. – Сдается мне, ты не так уж прост, варвар, если слыхал о том, как мы поступаем со своими врагами.

И он перевел. Потом римляне еще несколько минут препирались между собой, наконец штатский изволил поинтересоваться:

– А кто нам гарантирует, что вы, получив деньги, все равно не сожжете город? Нам нужны заложники…

– Хрен тебе, а не заложники! – отрезал Коршунов. Его не поняли, и он пояснил: – Никаких заложников! Гарантия – мое слово! А слово мое – твердо, и я хочу, чтобы об этом знали все, потому что не последний раз я прихожу к вам за добычей и хочу, чтобы вы, римляне, знали: я всегда делаю, что обещаю.

Глава двадцать седьмая,

небольшая и интимная

– Они заплатили, – сказал Коршунов Анастасии. – А куда им деться? Двенадцать талантов – огромная сумма, но не дороже целого города.

– Тем более что бо льшую часть они получат назад из казны наместника провинции, – заметила его подруга. – Там есть фонд для подобных расходов.

– Вот как! – удивился Алексей. – я не знал. Надо было потребовать больше. Впрочем, без разницы. Важен сам факт получения золота. Мной.

– Ты важничаешь! – засмеялась женщина.

– Я заслужил! – гордо заявил Коршунов.

– Ну конечно! Твои воины только об этом и говорят! – Анастасия улыбалась. – Мол, боги так тебя любят, что золото само падает к твоим ногам. Даром.

– Ничего себе – даром! – Алексей немного обиделся. – Интеллект, значит, уже не в счет! А то, что я лично рисковал своей шкурой, когда встречался с питиундскими олигархами? Меня вполне могли просто прикончить! Скажешь тоже – даром! Само!

– Не сердись, милый! – мягко проговорила Анастасия. – Это не я говорю, а твои люди. И хорошо, что они так говорят. Я три года живу среди них и, не обижайся, знаю их лучше тебя. Они – варвары и потому ценят то, что дается даром, больше того, что добывается трудом и усилиями. И мешки с золотом, которые появились на ступенях питиундского храма после того, как ты там побывал, – это их самое сильное впечатление за все время вашего похода.

– Не думаю, – проворчал Коршунов. – А захват триремы? Вот это – действительно!..

– Вовсе нет, – терпеливо проговорила женщина. – Захват триремы они видели . Они сами в нем участвовали. Для них это всего лишь очередная победа. И лишь немногие, такие как Одохар, могут оценить ее настоящую цену. Для остальных это всего лишь эпизод. Хотя сама трирема, стоящая в херсонском порту, – отменный символ твоего успеха. Всякий может видеть ее, и, думаю, будущей весной у тебя не будет недостатка в воинах. Правда, у этого аурея⁸ есть и оборотная сторона: в Риме тоже узнáют о твоей победе.

– Я думал об этом, – признал Коршунов. – Скажи, какова вероятность того, что Рим пришлет сюда войска?

– Войска – вряд ли. Наш юный император не любит воевать. Вернее, этого не любит его мать, а Александр Север – послушный сын. Ты ограбил Питиунд.

Питиунд – это понт. Но слово Туллия Менофила, наместника Нижней Мезии, весит больше, чем слово наместника понтийской провинции. А Туллию не нужны осложнения с Херсоном. Ему нужен Херсон – вольный город, важнейший торговый центр в этих местах. Это удобно всем: и Риму, и Боспору, и варварам. Самое большее, на что согласится Туллий, – чтобы флот Рима появился у здешних берегов. В этом случае ты потеряешь свою трирему. Но если проявишь себя хорошим дипломатом, то, возможно, получишь от Рима выкуп. В обмен на обещание не посягать на земли Рима. Это обычная практика. Всем известно, что, получив золото, варвары на некоторое время успокаиваются.

– Я не успокоюсь, – возразил Коршунов. – Ты знаешь, чего я хочу.

– Знаю, – вздохнула Анастасия. – Ты хочешь невозможного.

– Да! – заявил Алексей. – Я хочу невозможного! – Его охватило восхитительное чувство абсолютной уверенности в своих силах и своей правоте. – Хочу – и получаю!

«Как он красив! – подумала Анастасия. – И как самоуверен! Как все мужчины. Они жаждут величия… Но величие достается немногим, смерть или безвестность – куда более частый удел… Как же мне уберечь тебя, мой Алексий? И тебя, и родину мою… Как мне уберечь от тебя?»

Глава двадцать восьмая,

заключительная

Ноябрь в Херсоне – прохладное время. Свинцовые мутные волны, поблекшая листва, в домах побогаче по ночам в спальне – непременно жаровня с углями или нагретые камни, которые рабы хозяина раскаляют снаружи, а потом растаскивают по комнатам. Еще – кувшины молодого неразбавленного вина на каждой трапезе.

Во вторую неделю ноября Агилмунд, Ахвизра и еще три десятка гревтунгов, тех, что не отбыли десять дней назад вместе с Одохаром, отправлялись в дорогу. Домой. Алексей – оставался. Перспектива зимовать в готском бурге его не радовала. Тем более там была его законная малолетняя жена Рагнасвинта, сестра Агилмунда, Сигисбарна и Книвы, очень важная нить, связывающая его родственными узами со славными гревтунгами… но Коршунов представлял, как будет жить одновременно и с ней, и с Настей. Что делать, не мусульманское у него воспитание. Даже не языческое. Да и что таить: после Анастасии белобрысая свинка-Рагнасвинта – все равно что гамбургер под кока-колу после настоящих домашних сибирских – под водочку. Ну не катит!

Впрочем, подарки, которые он заслал меркантильной женушке, должны скрасить ей отсутствие мужа. Это даже Агилмунд подтвердил. Мол, никаких проблем с родней быть не должно. Главное: добро добытое домой отправлено. А то, что большой вождь Аласейа остается в Херсоне готовить новый большой поход, это нормально. И Книва с ним остается, то есть не одинок Аласейа, есть рядом родич, если что.

– Ты, главное, меча не забывай, – в который раз напомнил Коршунову его лучший дружинник. – Красный тебя поучит. Да и молодой – тоже хорош.

«Молодой» – сын Крикши Тарвар. Парень ненамного младше Красного, но для Агилмунда – «молодой». Что, впрочем, скорее титул, чем уничижительное определение. Типа – наследник.

Прощались они у ворот Коршуновской усадьбы, приобретенной Алексеем на часть питиундской добычи. Личная доля Коршунова в этой недвижимости составляла примерно десятую часть, остальное покрыто за счет «общака» гревтунгов. Посему приобретение и по совести, и по готским законам было «общественным». Но это Коршунов убедил Одохара в необходимости вложения. Надо же иметь гревтунгам «базу» в Тавриде. Чтобы на своей земле и лагерем стать, чтобы хозяйство свое было, склады-амбары… убедил. Гревтунги – люди обстоятельные и хозяйственные. Даже к войнам относятся – как к посевной. И что такое правильное вложение денег, понимают. Лучше, конечно, силой взять… но и тут Коршунов сумел убедить: херсонесцев полезнее иметь в союзниках. А богатства в империи добывать. Там их больше.

Короче, оставался Коршунов в Крыму не гостем, а землевладельцем. Латифундистом с садами и виноградниками, с двумя десятками рабов, домом на полсотни комнат, скотным двором, конюшней и тому подобным. Естественно, ведь земля здесь продавалась со всем, что на ней. Причем по законам херсонесским не сообщество гревтунгов, а именно Коршунов числился владельцем всего этого великолепия, поскольку это он подписывал бумаги и оформлял сделку. В общем, стал Алексей Коршунов хозяином, а вот гостем его стал вождь гепидов Красный. Потому что пока молодой рикс в походах ярость тешил да славу добывал, на родине у него переворотец произошел, и возвращаться туда Красному стало нежелательно. Прирезали бы его, несмотря на личную храбрость и ловкость в обращении с оружием. Так что после совещания, в котором помимо Красного и Алексея участвовали Скулди, Агилмунд, Одохар и Травстила, было решено: Красному лично в родные пампасы не ехать, а заслать туда преданных Красному гепидов, коих для открытых воинских действий осталось маловато, а вот для диверсионно-пропагандистской работы – в самый раз. С помощью умного Коршунова и опытного Скулди Красный проинструктировал своих соратников, что говорить и как. Чтобы не трусостью выглядело невозвращение Красного, а, наоборот, доблестью и удачливостью. Впрочем, лучшим агитатором, как всегда, оставалось золото.

Коршунову же гепидский «политический кризис» был на руку, поскольку собирался он этой зимой не отсиживаться на своей вилле, попивая винцо и закусывая устрицами, которых в здешнем Понте Евксинском было множество,⁹ а собирался он активно собирать информацию и вести политические игры. А учитывая специфику здешней политики, совсем не лишне иметь под рукой высокопрофессионального фехтовальщика с наклонностями вутьи-отморозка. Особенно если сам оружием владеешь весьма посредственно.

Была у Коршунова даже совсем дикая идея: съездить инкогнито в Рим и лично провести рекогносцировку будущего похода.

К сожалению, по причинам объективным и личного характера этой зимой Коршунову так и не удалось побывать в Риме. А если бы удалось, возможно, и будущего похода не было бы…

Или не стало бы самого Коршунова.

В отличие от своего возлюбленного гражданка Рима, уроженка Антиохии Анастасия Фока знала, как трудно в Римской империи сохранить инкогнито такому, как Коршунов. И как поступят власти, если в их руках окажется скифский вождь, ограбивший Питиунд.

И как эти же власти поступят с ней, Анастасией, едва она пересечет границу империи, она тоже знала. Поэтому сделала все, чтобы авантюристические идеи ее возлюбленного побывать по ту сторону Данубия – не реализовались. И они не реализовались, потому что велика власть любимой и любящей женщины над мужчиной. Намного больше, чем он сам полагает. Впрочем, его власть над такой женщиной – еще больше. И власть эта весьма дорога для них обоих. Иной раз дороже, чем цена империи.

Часть вторая

Великий поход

Vae victis¹⁰

«Гражданские войны между претендентами на престол осложнялись растущим сепаратизмом провинций и все усиливавшимся натиском на империю сложившихся к тому времени племенных союзов германцев – аламанов, лангобардов, франков, саксов, готов – и задунайских племен, опустошавших провинции и даже север италии, так что к середине III в. империя пришла в состояние полной разрухи. Земли пустели, правительство, нуждаясь в деньгах, прибегало к порче монеты, что вызвало колоссальную инфляцию и повышение цен – по сравнению со II в. на 800 % – и вело к натурализации хозяйства. В середине III в. жалованье императорским наместникам и чиновникам стали наряду с деньгами выдавать натурой, даже штат слуг-рабов, включая 1–2 рабынь-наложниц, предоставлялся им из казны. Сокращалась торговля. Суда стали значительно более мелкими, плавание – каботажным, что вело к упадку ряда гаваней и обеднению обслуживавшего их персонала. Множество мелких и средних вилл во всех западных провинциях было разрушено, пострадал и ряд городов, оставшиеся стали окружать себя стенами, обычно охватывавшими не весь город, а только его центральные районы, тогда как за их пределами оставались бедные, населенные ремесленниками кварталы…»¹¹

Глава первая

Римский наместник Туллий Менофил

Весна девятьсот восемьдесят седьмого года от основания Рима. Провинция Нижняя Мезия

«Моему господину Марку Аврелию, легату в Мезии, – Анастасия Фока.

Попущением Божьим и покровительством гения-хранителя Рима мне удалось войти в доверие к главнейшему из скифских вождей, тому, что прошлым летом водил варварское воинство к берегам понтийской провинции. Сообщаю тебе, господин мой, что сей вождь, именуемый сородичами Большая Вода, необычайно хитроумен, велеречив и не обделен внешней красотой, что позволяет ему склонять к повиновению других скифов. Но варвар всегда остается варваром, и сей вождь – не исключение, ибо по-варварски простодушен и сластолюбив. Я живу в его доме, принимаю его любовь и пользуюсь у него полным доверием, посему мне ведомы все его тайные планы и помыслы. И я рада этому, мой господин, потому что намерения скифов сулят угрозу спокойствию Империи. Прошлогодняя удача сего вождя привлекла к нему несметное множество скифов: гревтунгов, гепидов, боранов и иных.

Вступил он также в контакт с боспорцами, теми, что поддерживают сейчас Фарсанза, того, кто восстал против Рескупорида, законного царя Боспора и друга Рима. И обещали мятежники дать ему корабли – за пятую часть будущей добычи…»

– Ты уверен, что это – верные сведения? – наместник Нижней Мезии Туллий Менофил оторвался от чтения и посмотрел на своего собеседника.

– У нас нет достаточных оснований для того, чтобы сомневаться, – заметил легат Марк Аврелий, коему было адресовано письмо. – В течение трех лет от нее приходили исключительно достоверные сведения. События же прошлой осени также косвенно подтверждают сказанное. Учитывая же время варварского набега, я взял бы на себя смелость утверждать, что он есть следствие изменения планов варваров-скифов, вызванных передислокацией нашего флота.

– Что ж… – наместник кивнул и вернулся к свитку.

Дочитав последнюю фразу: «…Пост скриптум. Я взяла на себя смелость обещать Проклу Евмаху, купцу их Херсона, доставившему сие письмо, от твоего имени пятьдесят динариев. Преданная августам, Риму и тебе, Анастасия Фока…» – наместник уронил пергамент на дорогой, инкрустированный слоновой костью и яшмой стол. Пергамент тут же свернулся трубочкой.

«Тысяч сто сестерциев, не меньше», – подумал о столе Марк Аврелий, подобрал свиток и спрятал. Для архива.

– Смею также заметить, – произнес он, – что убытки, понесенные понтийской провинцией прошлой осенью, можно считать незначительными в сравнении с теми, какие могла бы понести наша провинция, если бы скифы осуществили свое прежнее намерение и вторглись на ее территорию.

– Резонно, – согласился наместник.

Его лицо было смуглым. Сирийской крови в жилах Менофила было больше, чем латинской. Но в нынешнее время, время «азиатских» императоров, это скорее достоинство, чем недостаток.

– Нельзя равнять Мезию и Понт! – с важностью заявил Менофил. – Именно это я и сказал августам, когда в январе был в Риме.

– И что же?

– У меня сильная поддержка в сенате, – самодовольно произнес наместник Нижней Мезии. – Тем более Мамея полагает, что политика подкупа варваров – наиболее перспективная.

– Ты в это веришь? – удивился легат.

– Разумеется. Разве августы могут ошибаться? Тем более что сейчас наша главная проблема – не варвары, а усиление авторитета Максимина в наших провинциях. Любая победа армии – и его победа. А у фракийца, как ты знаешь, есть омерзительная привычка побеждать! – Наместник Нижней Мезии рассмеялся. – Так что наша задача – не допустить военных действий ни в нашей провинции, ни в остальных приданубийских провинциях. Так что, если бы твой агент донес, что скифы намерены этим летом напасть на наши западные провинции, я дал бы им золото, которое они так жаждут. И пусть тогда они дерутся за это золото между собой. Помнишь, что я ответил карпам, когда те потребовали от меня мзды большей, чем мы выплатили гетам?

– Ты ответил: докажите, что вы сильнее, – и получите! – Марк Аврелий рассмеялся.

– Вот именно! И глупые варвары тут же передрались между собой. А сейчас у меня есть разрешение сената и августов выделить часть налоговых средств на «подарки» варварам. Кстати, твой человек сообщает, что в боспорском царстве попахивает гражданской войной?

– Да, это так. Другие источники также это подтверждают. Я думаю, царю Рескупориду нужна финансовая поддержка.

– Он ее получит. Но не раньше, чем этот, как его, претендент…

– Фарсанз, – подсказал легат.

– Фарсанз наберет соответствующую силу. Он ведь наполовину сармат?

– Да. Но земли его рода далеко от Меотиды. Они куда ближе к нам – по ту сторону Данубия.

– Вот и хорошо. Пусть родичи этого Фарсанза повоюют по ту сторону Понта. Вот тогда мы и дадим денег Рескупориду. И он наймет других скифов, чтобы те бились за него. Пусть варвары уничтожают варваров. А мы им заплатим. И это обойдется нам дешевле, чем война собственными силами…

– Особенно если воевать будет этот слоноподобный фракиец! – подобострастно подхватил Марк Аврелий. – Но что будем делать с тем скифским вождем, который ограбил Питиунд? Ему тоже дадим денег?

– Зачем? – Наместник искривил толстые губы, что, вероятно, обозначало улыбку. – Он отхватил слишком большой куш прошлой осенью. И мы знаем о его намерениях. Когда они придут – их встретит наш флот. И это будет уже моя заслуга, потому что понтийским флотом командую я, а не Максимин фракиец.

– А если они пойдут сушей? Если у них не выйдет с боспорянами или они ввяжутся в драку в Боспоре? Боспорское царство ведь тоже лакомый кусок…

– То, что происходит по ту сторону Понта, меня не слишком волнует, Марк, – сказал наместник. – Сейчас такие времена, что сначала заботятся о себе. Моя задача – сохранить милость августов. Мезия – отличная провинция, ты не находишь?

– Да, мой господин, – согласился легат. – Ты, как всегда, прав.

Глава вторая

Крымский помещик Алексей Коршунов

Февраль девятьсот восемьдесят седьмого года от основания Рима. Причерноморье

– К тебе гости, господин. – Слуга мялся у дверей кабинета, не решаясь войти внутрь. С его войлочного, пропитанного жиром плаща капало: снаружи – дождь.

– Кто? – Коршунов неохотно отложил стило.

– Четверо, верховые, вооруженные. Не назвались.

– Где они, во дворе?

– У ворот.

Коршунов поднялся, подошел к окну. Да, четверо всадников. Ничего толком не разглядеть. Он взял монокуляр, но из-за пелены мелкого дождя оптика оказалась практически бесполезной.

Четверо воинов… не назвались… хм-м… враги?

– Пошли за Красным, – велел он. – Этих впусти. Я встречу их внизу.

Коршунов с сожалением поглядел на развернутые свитки, оставшиеся на столе. Вечно его отрывают от работы… Больше месяца Алексей посвятил изучению здешних карт. Собственно, эти схемы картами назвать было нельзя. Местные «картографы» не заморачивались ни рельефом, ни масштабом. Обозначения городов, графические соответствия расстояний выдерживались с большими допусками. Но в принципе разобраться было можно. Города обычно обозначались крохотными домиками с двускатной крышей. Примерно такие во времена Коршунова рисовали маленькие дети. Устья рек и сами реки, закрашенные голубовато-зеленым, так же как и само море, сопровождались пояснительными надписями на латыни или на греческом. Светлыми линиями обозначалось побережье и все специальные пометки на закрашенной красно-коричневым суше. Тем же красно-коричневым делались пометки на море: маршруты, «иллюстрированные» корабликами с развернутыми парусами, гавани, обозначенные такими же корабликами, но уже без парусов. Отсутствие масштаба компенсировали указания расстояний: в римских милях или в греческих стадиях – в зависимости от «автора» карты. Вдобавок к некоторым схемам прилагался подробный «путеводитель», содержавший массу полезной информации – вплоть до сезонных изменений цен на продукты питания и указания конкретных лиц (семей), у которых можно остановиться на ночлег или получить соответствующие услуги. Например, у такого-то кузнеца автор «путеводителя» недорого и качественно подковал лошадь…

Все это, конечно, было замечательно, но недостаточно для того, чтобы распланировать крупный военный поход.

Правда, у Коршунова имелся в рукаве крупный козырь: карты из комплекта посадочного модуля. Алексей старательно скопировал побережье Черного моря на местный пергамент, но это была «болванка», на которую требовалось нанести все местные «достопримечательности». Чтобы решить эту проблему, Коршунов решил привлечь «профессионалов»: лоцманов и кормчих, которым были известны береговые воды по обе стороны Черного моря и традиционные маршруты, по которым ходили местные суда. Лоцманы и кормчие, купцы и пираты, но… но все, кого приводил к Коршунову Крикша, не внушали Алексею доверия. Это были люди, готовые ради наживы рискнуть жизнью, но, если можно, ничем не рискуя продать информацию… эти люди были ничем не обязаны Коршунову. Ничто им не мешало выведать у вождя скифов его планы – и сдать его Риму. И Алексей моментально настораживался, когда приглашенные «консультанты» начинали интересоваться подробностями будущего похода. Коршунов отнекивался, говорил, что не знает, какими силами будет располагать весной; что еще не решил, куда пойдет, но скорее всего целью его будет северо-восточное побережье; что есть вероятность, что это будет не морской поход, а сухопутный; что…

В общем, врал. Коршунов знал, что этой весной в его распоряжении будет армия от пяти до десяти тысяч копий. И цели уже были выбраны. И на этот раз Коршунов не собирался тащиться вдоль побережья, рискуя напороться на римские триремы. Пересечь Черное море напрямик – и внезапно возникнуть прямо у римских берегов. Причем не в привычное для набегов время, а в начале мая, опередив всех прочих хищников. Захватить несколько укрепленных городов, изучить местность, проанализировать перспективы… и уйти с добычей, какую еще никогда не брали ни готы, ни герулы, ни гепиды… тогда на следующий год у него будет настоящий авторитет, а это значит, что под его знамя соберется уже не десять, а сто тысяч воинов. Это значит, что его имя прогремит по всем варварским землям. Гепиды, герулы, карпы, сарматы… и он поднимет все множество алчных и свирепых варваров, обитающих вдоль Дуная. Все они, воодушевленные его успехом, должны разом наброситься на Империю, а когда это произойдет и основные силы Рима будут оттянуты от облюбованных Коршуновым причерноморских провинций – и он ударит сам. Но не для того, чтобы ограбить и уйти. Нет, он будет не грабить, а завоевывать. Пока Рим и прочие варвары будут перемалывать друг друга, он, Коршунов, отхватит у Империи пару богатых провинций… и предложит Риму мир. И даже союз. На тех условиях, что и у боспорского царства. Царь Аласейа… Что ж, звучит совсем неплохо! Рим вынужден будет согласиться! А там, глядишь, при его, Коршунова, поддержке, при его умении видеть геополитическую перспективу и сама Империя может укрепиться. И не падет, как это случилось в его истории, когда все эти готы-гунны-вандалы навалились и сожрали великую Римскую империю. Да, он, Алексей Коршунов и его воины станут той свежей кровью, которая вольется в жилы загнивающей Империи, и тогда…

Замечтавшись, Алексей забыл о том, что у него гости.

Напомнил ему об этом Красный, бесцеремонно ввалившийся в кабинет.

От гепида пахло хорошо выделанной кожей и отличной кухней. Здоровенный варвар съедал больше, чем три виноградаря, но он того стоил. Могучая боевая машина, вдобавок абсолютно преданная Коршунову. По крайней мере Алексей так полагал.

Гепид встряхнул рыжей гривой, разбросав вокруг дождевые капли.

– Спускайся, Аласейа! – потребовал он. – Там внизу – гонцы от Фарсанза. Промокли, как мыши в наводнение. Твой привратник изрядно продержал их снаружи, выпытывая, кто они такие. Будь я на их месте – тебе потребовался бы другой привратник.

«Да, – подумал Коршунов, – нехорошо получилось». Но привратник тоже прав. Две недели назад какие-то разбойники, назвавшись друзьями Крикши, воспользовались беспечностью охраны, проникли на территорию усадьбы и едва не увели сарматских жеребцов Коршунова прямо из конюшни. Хорошо, старший конюх оказался подозрительным… воров как следует отдубасили и препроводили в Херсон – на суд. На своей земле Коршунов был вправе и сам повесить конокрадов, но не стал брать грех на душу. Зато устроил выволочку охране: чтоб запомнили накрепко – чужих на территорию не пускать!

Алексей надел золотую цепь с хронометром, считавшимся его личным амулетом, накинул на плечи вишневого цвета шерстяной плащ: не от холода – для солидности. Неторопливо спустился по спиральной лестнице на первый этаж. Гепид – за ним.

Гости, сбросив мокрые плащи на мраморную скамью, грели руки у жаровни. Все четверо разом повернулись – на звук шагов.

Коршунов мысленно ахнул: одним из четверых был Фарсанз. Алексей узнал его сразу, хотя волосы мятежного боспорца поменяли цвет, из черных став каштановыми, а подбородок украсила такая же каштановая накладная борода.

– Рад приветствовать в своем доме посланцев моего друга! – сказал Коршунов, не желая раскрывать инкогнито гостя. Путешествуя без серьезной охраны, претендент на боспорский престол здорово рисковал. – Книва!

Парень появился тут же, словно ждал за дверью. А может, и впрямь ждал.

– Распорядись, чтобы моим гостям подали сухую одежду, горячее вино и перекусить.

– Да, Аласейа. – Книва тоже узнал Фарсанза, но на его лице не отразилось ничего. Несмотря на юный возраст (ему недавно исполнилось шестнадцать) парень владел собой безукоризненно.

– Кто из вас – уста моего друга? – спросил Коршунов.

– Я. – Борода полностью переменила скуластую физиономию полусармата. Узнать его можно было только по глазам. И по повадкам.

– Прошу наверх. – Коршунов повернулся и двинулся вверх по лестнице. Претендент на боспорский престол последовал за ним, а за боспорцем – Красный.

Гепид Фарсанза не признал и полагал своим долгом на всякий случай подстраховать Алексея.

– Я дам тебе двадцать восемь кораблей, – сказал Фарсанз. – Из них три – боевые.

– Маловато, – поморщился Коршунов.

– Это почти всё, что у меня есть. Большая часть флота повинуется Рескупориду.

– Ладно, пусть будет двадцать восемь. У меня еще есть боранские. Чего ты хочешь взамен?

– Треть из того, что будет доставлено на моих кораблях.

– Треть – слишком много.

– Я рискую всем, – напомнил Фарсанз. – Без этих кораблей – а ты можешь их потерять, верно? – я все равно что мертв. У меня нет никаких шансов победить Рескупорида.

– Без моей поддержки у тебя тоже нет почти никаких шансов, – заметил Коршунов. – Ты знаешь: я удачлив. Если этот набег будет успешен, на следующий год у меня будет пятидесятитысячная армия. Мне нужны деньги, поэтому пятая часть – это всё, что я могу тебе предложить…

– Ему не понравилось, когда ты сказал о пятидесятитысячной армии, – сказал Красный, когда боспорцы отбыли.

– Еще бы! Он ведь понимает, что с такой армией я могу прихлопнуть разом и его, и Рескупорида.

– Я бы на твоем месте так и сделал. Боспорское царство – жирный кусок! – Глаза гепида алчно блеснули.

– Может быть, я так и сделаю, – кивнул Коршунов. – Но у меня пока нет пятидесяти тысяч. Так что не будем загадывать на два года вперед, ограничимся будущим сезоном.

Глава третья

Алексей Коршунов, адмирал варваров

Апрель девятьсот восемьдесят седьмого года от основания Рима. Черное море

Соединенная эскадра из пяти десятков боранских кораблей, двадцати восьми – боспорских и одного – римской постройки бороздила зеленую воду Черного моря. Все-таки Коршунов уговорил их идти напрямик. Боранских и боспорских моряков он поразил искусно начертанной картой черноморских берегов. Эта карта, вкупе с прежними достижениями Коршунова, настолько подняла авторитет Алексея, что здешние мореманы перевели его из «сухопутных чайников» в «квалифицированные пользователи». И приняли заявление о том, что Аласейа Большая Вода способен плыть по морю без помощи береговых ориентиров: сочли, что это умение – из области мистического, а не рационального. А коли так, то и обсуждать нечего. Коршунов не стал их переубеждать, хотя жалел, что некому оценить проделанную им зимой титаническую работу. Ведь он, фактически с нуля, разработал систему навигации, сконструировал секстан¹² и продумал всю необходимую математику. Главное – моряки приняли его предложение, а всем прочим было по барабану, как плыть. Лишь бы быстрее и безопаснее.

В поход вышли, едва только отгремели весенние шторма и море подуспокоилось. Стартовали от устья Днепра-Борисфена. Именно там сконцентрировалось Коршуновское войско: гепиды, герулы, гревтунги и прочие готы. Одохар не приехал. Не потому, что ему было зазорно ходить под командованием своего бывшего дружинника, а потому что гревтунги готовились к очередной экспансии в южном направлении, что, естественно, требовало присутствия военного вождя. Земли, присмотренные Одохаром для этого дела во время прошлогоднего похода, были отнюдь не свободны. Но хитроумный Одохар использовал сборную армию, которая двигалась к Боспору, для оказания психологического давления на обитателей облюбованной территории. Именно поэтому вышеупомянутая армия шла к устью Борисфена, а не через Меотиду – к Боспору киммерийскому, как предлагал Коршунов, рассчитывая попутно поддержать своего союзника Фарсанза.

Ничего, обратно поплывем прямо к Боспорскому проливу, решил Коршунов, погрузил на корабли свое воинство и припасы – и двинулся к цели.

Флагманский корабль Коршунова – захваченная трирема – под парусом при умеренном ветре давал порядка двух узлов, а если к ветру прибавить усилия верхнего яруса гребцов (гревтунги, меняясь, гребли в три смены), то скорость удваивалась и достигала примерно шести километров в час. Некоторые из боспорских корабликов даже под парусом могли идти быстрее, но скорость каравана, как известно, определяет самый тормозной верблюд. Так что время от времени Коршунову приходилось придерживать свою красавицу, вернее, красавца, потому что Алексей, не мудрствуя лукаво, назвал трирему «Коршуном». В честь себя, любимого. Здесь так было принято: безудержно хвастать и выставлять напоказ собственные подвиги. Веди себя по-иному – не поймут. И заподозрят нехорошее.

Но такому кораблю свое имя дать не стыдно. Безупречная работа от носа до кормы. Тридцать шесть метров настоящего корабельного искусства. Три яруса весел. У каждого гребца – персональная скамья, подушка и набор ремней, позволяющих грести с максимальным удобством. В Херсонесском сухом доке (стоившем недешево) трирему отремонтрировали, заново просмолили и покрасили, обновили все, что нужно, выкрасили парус в традиционные Коршуновские цвета – белый и красный, вырезали новую носовую фигуру: взлетающую хищную птицу. Правда, Книва заявил, что это вовсе не коршун, а какой-то там орел, но – без разницы. Все равно внушительно. Экипаж – гребцов и «абордажную команду» – Коршунов набрал из своих готов. Только в палубную команду Коршунов нанял четверых моряков-боспорцев, разбиравшихся в снастях и прочем. И еще двоих – рулевыми. Третьим рулевым стал Книва. У парня неплохо получалось. Вообще Книва чем дальше, тем больше ему нравился. Умный, спокойный, надежный. И уже помыкал старшим братом. Не Агилмундом, естественно, – Сигисбарном. Но и Агилмунд как-то, в доверительной беседе, сообщил, что, по его мнению, пацана ждет большое будущее: быть ему риксом.

Коршунову Агилмунд привез гостинцы от родичей: от папаши Фретилы, от тещи, от законной жены. У Фретилы дела идут. Обязанности мирного вождя тестюшка отправляет достойно. Народ доволен. И с Одохаром у них – консенсус, поскольку переселенческим планам военного вождя Фретила не препятствует и уходу значительной части мужского населения в славный поход тоже не воспротивился. Даже с учетом того, что отправится войско раньше, чем закончится посевная. Правда, весна в этом году выдалась ранняя. Оценив добытые в прошлом рейде трофеи, тестюшка счел грабеж более рентабельным мероприятием, чем сельское хозяйство. Заслал он, конечно, зятю и свои наставления. Наставления эти Агилмунд Коршунову передавать не стал. Сказал: будет еще дворовой пес волка охоте учить!

Сообщил также, что Рагнасвинта изрядно округлилась. Так что вскорости быть Коршунову папашей будущего воина. Ну ясно же, у такого героя, как Коршунов, дочь в принципе родиться не может! Рагнасвинта ходит неимоверно важная, по мужу вроде как особо не скучает, а вот присланному золотишку обрадовалась неимоверно. Велела брату заверить супруга, что у нее, Рагнасвинты, все добро впрок пойдет. Когда вернется, Аласейа сам увидит, какая она рачительная хозяйка. Так что пусть присылает побольше.

Весть о скором отцовстве Коршунов, к своему собственному удивлению, воспринял совершенно равнодушно. Но договорился с Крикшей, чтобы тот нанял задорого греческого лекаря и организовал его доставку в гревтунгский бург. Готы, конечно, – нация здоровая, но лучше подстраховаться. Уж больно условия там антисанитарные. Позаботился, одним словом. Хотя для Коршунова и Рагнасвинта, и все его готское «семейство» отошли на задний план, в прошлое. А он смотрел в будущее. А в будущем был Рим. Колизеи, дворцы, театры… на этом фоне готские избы с куском кожи вместо дверей смотрелись жалко.

Коршунов прошел в носовую часть судна – там пронзительный голос флейты, задававшей ритм гребцам, не так резал уши – и уселся на край палубы (у триремы только на самом носу было некое подобие фальшборта), свесил ноги и долго смотрел на спокойное море, ни о чем не думая.

Спустя некоторое время рядом устроился Агилмунд. Тоже молчал и смотрел. Такие, как он, умеют молчать, если слова не нужны. Коршунов раньше этого не умел. Ему казалось, что общаться – значит что-то делать вместе, разговаривать… не умел, но здесь научился. У готов.

Из молчания родились другие мысли.

Зачем он куда-то плывет? Разве ему плохо было в Херсонесе? В своем поместье, с Настей… Херсонес – это уже не хижины с блохами. Это нормальные каменные дома, стеклянная посуда, гимнастические площадки, бани, культурное общество. Хочешь – с греческим философом пообщайся, хочешь – с иудейским…

Тут Коршунов усмехнулся, потому что виденные им иудейские теологи, на его взгляд, мало отличались от греков. И даже имена носили греческие. Вот христиан в Херсонесе было совсем мало… а надоест умствовать, можно выпить винца с «соплеменными» боранами, на мечах попрактиковаться…

Приличное общество, где тебя уважают, теплое море, превосходное вино (о кухне даже лучше не вспоминать, учитывая, чем он питался последнюю неделю), любимая женщина… А кони! Это ж какой кайф – ехать верхом ранним утром по тропе, оплетающей гору, и увидеть вдруг, над собой, над зеленым склоном, ослепительно белое здание языческого храма.

«А я, дурак, поперся куда-то через море, по своим дилетантским выкладкам, в неизвестность, зато с оравой свирепых варваров – воевать с Римом!» – Коршунов хмыкнул.

Ну разве не глупость? Воевать с римлянами, которых Коршунов видел в бою. Правда, и победил, но ведь исключительно числом, а не умением. Ну ладно, может, и на этот раз обойдется. Но променять нежность Насти, изысканную пищу, чистую постель – на походную баланду, пот, зуд, пыль, нервотрепку (кто знает, что будет завтра) и – хуже того – кровь, вонь, боль… Почему?

На самом деле, Алексей знал – почему. Как там у Бродского, кажется… «А что гнало его в поход, вперед, как лошадь плеть? То, что гнало его в поход, искать огонь и смерть…» Страсть. То, что гнало Коршунова когда-то в горы. Страсть. Ну и еще – чисто мужское: поставил цель – добивайся. Поставил себе цель: урвать кусок Римской империи (плевать, что никогда ее не видел, плевать, что за этот кусок придется беспощадно драться) – добейся ее! Даже если это нерационально и неумно. Не важно. Отступить – значит перестать себя уважать. Взялся за гуж… Коршунов вздохнул.

– Что-то ты печален, Аласейа, – заметил Агилмунд.

Сказал и замолчал. Продолжал смотреть на море.

Но так он это сказал, что печаль Коршунова сразу ушла. Не дело это: адмиралу проявлять слабость при подчиненных. Даже если этот подчиненный – старый, проверенный друг, родич, можно сказать, видевший Коршунова во всех видах и даже вытащивший его, считай, из выгребной ямы.

– Да вот, по женам своим заскучал, – после паузы, неспешно ответил Коршунов.

– Бывает, – тоже после паузы, солидно ответил Агилмунд. – А долго ль нам еще плыть, Аласейа?

– Дней десять.

На всякий случай Алексей прибавил несколько дней. По его прикидкам, они должны были увидеть берег примерно через неделю. Коршунов целил на город Одисс, во времена его рождения называвшийся Варной, город, по утверждениям информаторов, весьма богатый. Вдобавок Одисс был изрядно удален от Данубия, и, следовательно, его обитатели должны быть более беспечны, чем жители придунайских территорий. Кроме того, как ему говорили, правый берег великой реки, разделявшей Рим и варваров, находился под постоянным контролем пограничных легионов, которые, как ему опять-таки говорили, передвигались с невероятной быстротой. Разумеется, в Одиссе тоже имелся гарнизон и крепость. Но Коршунов рассчитывал проделать с ним тот же финт, что и с Питиундом. Ввести в гавань трирему, высадить десант, ворваться в город и держаться до подхода основных сил. Ну а если за крепостную стену прорваться не удастся – тоже неплохо. Вокруг – богатые земли, виллы, храмы (мести языческих богов он, разумеется, не опасался) и прочие «достопримечательности». Быстро пройтись по окрестностям, загрузиться на корабли, запастись водой и пищей – и опять уйти в открытое море. И пусть римские боевые корабли, если таковые окажутся поблизости, рыщут вдоль берега, выискивая врага. А даже если они, наплевав на традиции, станут искать их в открытом море – нехай ищут. Не те здесь средства обнаружения, чтобы из этого вышел толк. Короче, уйти в море, а затем так же внезапно появиться у города Месемврии. Затем Халкедон, Гераклея, Синопа и так далее. Пройтись по десятку городов, разворошить муравейник, а затем, набив до отказа трюмы, тоже открытым морем, проскочить к Боспору. Отправить домой гепидов, боранов и прочие «вспомогательные войска», разгрузить свою долю добычи, что можно – превратить в золото, остальное добро отправить частью в Херсон, частью – дальше, по Днепру – родичам, а самим, сушей, пройтись по краю Боспорского царства: поддержать партию Фарсанза, а заодно и долю ему отдать. Пусть видит, что Аласейа слово держит. И наказать Фарсанзу: пусть позаботится о кораблях. В следующем году Коршунову понадобится не двадцать восемь кораблей, а вдесятеро больше.

Вот такие наполеоновские планы строил Алексей Викторович Коршунов, сидя на краю палубы римской триремы, глядя на спокойное море.

Но планам этим не суждено было сбыться. Прошло два дня – и Алексей в этом убедился. Хорошо хоть он не стал никого посвящать в свои стратегические проекты. Ой как было бы стыдно!

Глава четвертая,

в которой скифская эскадра сталкивается с римлянами, а Алексей Коршунов узнает, что штурман из него никудышный

Утром они увидели берег. Увидели все, а не наблюдатель на верхушке мачты, который, кстати, еще и вскарабкаться наверх не успел. Серая туманная полоска над темной синевой моря. Берег. А между берегом и их флотилией – корабли. Четыре крохотных кораблика, почти неподвижных, потому что утро было совсем безветренное. Ёш твою двадцать!

«Если это боевые корабли, то мы попали!» – подумал Коршунов. Придется драться. И не факт, что его флотилия окажется в выигрыше. Конечно, у него теперь тоже есть трирема, да и три боспорских корабля, таких же узких, боевых, оснащенных таранами, – это тоже сила, хотя в сравнении с триремой они – как собаки рядом с лошадью. Но от остальных судов, даже боспорских, и вовсе проку нет. Так, емкости для перевозки груза. Зато суммарный экипаж у них – пять тысяч клинков. Ладно, где наша не пропадала…

Коршунов поднес к глазу монокуляр. Теперь он мог разглядеть противника поподробнее… но тоже ничего определенного. Ну корабли и корабли. Один поменьше, три – побольше.

– Можно мне? – застенчиво попросил бородатый боспорец-кормчий.

Он робел перед «великим Аласейей» и еще больше – перед волшебным устройством.

– Взгляни, – разрешил Коршунов.

Боспорец взял монокуляр. Смотрел минуты две, потом возвратил прибор Алексею.

– Ну? – требовательно спросил тот.

– Великое чудо! – благоговейно произнес боспорец.

– Сам знаю. О кораблях можешь что-то сказать?

– О кораблях? – Боспорец неохотно вернулся к прозе жизни. – Могу, мой господин. Три «торговца», больших, и один – военный: бирема или трирема, но скорее бирема. Еще я на берег смотрел, но не признал. Я дальше Истрии не ходил.

– Ничего, – сказал Коршунов. – Скоро узнаем, скоро мы все узнаем! – Он хищно улыбнулся. – Агилмунд! Где Агилмунд?

– Я тут, вождь!

– Командуй парням: всем на весла! Но парус не спускать и особо не торопиться. Тем, кто на верхнем ярусе, скажи, чтоб римские шлемы надели для маскировки. И дай знать на боспорские боевые, чтобы шли за нами!

– Добыча? – Глаза гревтунга алчно блеснули.

– Три римских торгаша! Правда, с ними один боевой, но мы с ним справимся, я уверен!

Последнюю фразу он договаривал уже пустому месту. Агилмунд исчез. Зато на корме тут же раздался его зычный бас. А на триреме все пришло в движение. Десяти минут не прошло, как на корме сипло хрюкнула флейта – и все сто шестьдесят два весла разом опустились в воду. И трирема пошла…

Они не торопились. Коршунов предпочитал до времени не показывать себя врагом. Он изрядно погонял свой экипаж в Херсонесе, но все же его ребята недостаточно опытны, чтобы на равных схватиться с настоящими моряками. И вообще он не собирался рисковать ни своими людьми, ни кораблем. С ходу отправить на дно боевой корабль римлян, а уж с «купцами» проблем не будет.

Через некоторое время он уже мог рассмотреть врага поподробнее. Да, точно, один военный, вроде бы поменьше его «коршуна», и три торговых, пузатых, с обвисшими полосатыми парусами.

На римских кораблях их, естественно, тоже заметили. Но ничего не предприняли. Проявили сдержанный интерес. На военном корабле около носовой «фигуры» Коршунов сумел разглядеть человечка в шлеме с алым гребнем. На Алексее красовался такой же. И он тоже, в полном облачении римского офицера, стоял на носу около фигуры якобы коршуна, а по утверждению специалистов – орла. Попробуй заподозрить в нем варвара.

К нему подбежал Книва, тоже в римских доспехах:

– Сразу на таран, Аласейа?

– Нет. Тогда они сообразят неладное. Править как для прохода примерно в пяти корпусах. А когда поравняемся, крутой поворот – и на таран.

Парень умчался передавать приказ. Мерно взвизгивала флейта, скрипели весла, пенилась вода у форштевня…

Да, римский боевой был поменьше триремы. И весел у него было не три, а два ряда. Сейчас эти весла были задраны вверх. Но сам корабль был развернут носом к «коршуну». Впрочем, так даже удобнее – ударить с разворота в борт.

Боспорцы поотстали. Трирема, даже идущая вполсилы, легко обогнала корабли, на каждом из которых всего-то по тридцать весел.

Они поравнялись с тремя вытянувшимися линией «купцами». Их экипажи скопились у бортов, глазели на трирему. Военный корабль держался метрах в ста позади. Офицер на носу что-то крикнул, призывно махнул рукой: мол, давайте к нам.

– Сейчас приплывем! – гаркнул Коршунов по-русски. – Не сомневайся!

Офицер опять что-то закричал. Надо полагать, с русским у него были проблемы…

Трирема вышла на нужный рубеж.

– Давай! – взревел Коршунов по-готски.

Весла правого борта вскинулись вверх, весла левого борта мощно, теперь уже в полную силу вспенили воду, флейта загнусавила чаще, трирема, по короткой дуге, очень красиво развернулась, весла правого борта упали вниз, рванув взбудораженную воду…

На римском корабле сообразили, что происходит что-то не то. Завопили, засуетились… поздно пить боржом, когда почки отвалились!

Все произошло в считанные секунды. Красный борт римского корабля (он оказался намного ниже носа триремы) стремительно надвинулся. Коршунов успел увидеть на «римлянине» стрелка, поднимающего лук, но укрыться не успел. Стрелок, впрочем, тоже не успел – выстрелить. Раздался ужасающий треск, Коршунова швырнуло вперед – но он был готов: крепко вцепился в «ногу» «коршуна». А вот стрелку не повезло. Храбреца швырнуло вперед – за борт. Не его одного. Человек десять римлян, стоявших слишком близко, полетели с палубы вниз… а трирема уже отрабатывала назад, выдергивая таран из пробитого корпуса, отходя от обреченного корабля, который уже можно было не принимать в расчет, и направляясь к «купцам», которых никто таранить не собирался…

Коршунов бросил взгляд на протараненный корабль. Да, с этим все. Бедолага стремительно погружался. С его бортов сыпались в море люди. Спрыгивали – и сразу плыли прочь, чтобы тонущий корабль не утянул за собой. Пускай плывут, решил Коршунов. Берег далеко, но водичка теплая, хороший пловец доберется.

Только римский офицер по-прежнему стоял на носу своего корабля… «Ну и дурак», – подумал Алексей. Кораблей много, а жизнь – одна. Хотя, может, он плохо плавает…

«Купцов» взяли без проблем. Те, увидев над собой свирепо-веселые бородатые рожи гревтунгов, сразу подняли лапки кверху. И правильно. Резать их не стали. Свою команду, в том числе и любителей пустить кровушку, Коршунов крепко держал в кулаке. А боспорцы поспели уже тогда, когда в трюмах всех трех «купцов» шарили готы. Впрочем, свою долю добычи, по общему соглашению, получат и они.

А добыча оказалась изрядная. Вместительные трюмы судов были под завязку набиты барахлом: тканями в тюках, амфорами с благовониями, корзинками с аккуратно упакованными стеклянными изделиями… короче, много всего ценного производилось в Римской империи и вывозилось из нее. Вот только золота было мало, но это не страшно. Суда направлялись в Боспор, следовательно, все товары были подобраны так, чтобы по ту сторону Черного моря на них был спрос.

Коршунов добычей не занимался: поручил это дело родичам. Его больше интересовала информация. И Алексей ее получил. Информацию, из которой явствовало, что все его расчеты гроша ломаного не стоят.

Он промахнулся почти на двести километров.

Глава пятая,

в которой Алексей Коршунов занимается стратегией и дипломатией

Купцов Коршунов отпустил. Даже выкупа не взял. Выкупом послужили полученные от них сведения.

Наиболее важное: примерно в ста километрах к западу патрулируют военные корабли. Сколько их и откуда они взялись, купцы не знали. Выходит, фокус с ложным донесением на этот раз не сработал? Утешением служило то, что Алексей не вывел свой флот прямо на вражескую эскадру. Такое вполне могло случиться, учитывая его навигационные способности. Повезло, можно сказать.

А вот соратники Коршунова считали, что иначе и быть не может. Они были уверены, что это удача вождя Аласейи вывела их прямо на добычу. Алексей не сказал им, что намеревался выйти к берегу совсем в другом месте. Хотя мог бы и сказать. Тогда бы ему заявили, что это удача сбила флотилию с намеченного курса. Три корабля, набитых добром, полученных практически на халяву. Ни одной капли крови (своей, разумеется) пролить не пришлось.

Два корабля Коршунов забрал себе. Вернее, объявил законной частью гревтунгов. Кое-кто поартачился, но без особого пыла. В основном потому, что все предвкушали новые, невероятно огромные трофеи, которые добудут у ромлян. Свои суда Алексей, с новыми командами и в сопровождении военного боспорского корабля, отправил в уединенную бухту неподалеку от своего имения. Прямо в Херсонес он их гнать не рискнул – пиратов там не любили, а они, как ни крути, стали именно пиратами. Идти велел обычным маршрутом, представляясь, если что, боспорцами. На месте разгрузиться, часть груза, потребную самим гревтунгам, – отложить, остальное продать на рынках Херсонеса. Коршунов, с помощью одного грамотного боспорца (сам он пока даже греческим владел не очень, не говоря уже о латыни) составил сопроводительную – для Анастасии. Алексей отправил бы все три корабля, но остальное войско потребовало немедленного раздела добычи – на всех. Особенно ярились гепиды. Они пришли с другим риксом, который, в отличие от Красного, вел себя довольно нагло. Красный же даже прикончить наглеца не мог, потому что тот был дядей его матери.

Пришлось устроить раздел, на что, в условиях моря, ушли целые сутки. И теперь пустое купеческое судно болталось на буксире у «коршуна», потому что при слабом ветре безнадежно отставало от флотилии.

Ох уж эти гепиды! Наплачемся мы с ними, пожаловался Алексей Агилмунду.

«А может, бросить их? – предложил тот. – Пусть идут своей дорогой, а мы – своей?»

Нет, послать их подальше – тоже нельзя. Почти пятая часть войска как-никак.

Флотилия шла на юг. В виду берега, но достаточно далеко, чтобы не «бросаться в глаза». Хотя два дня назад несколько боспорских кораблей подошли к берегу в районе какого-то местного селения – пополнили запасы воды и продовольствия. Причем, в целях конспирации, не только никого не стали грабить, а даже честно за все расплатились, более того – дали взятку местному чиновнику, чтоб не болтал. Дескать, идут они в Марционополь и не хотят привлекать внимание конкурентов. Скулди с Агилмундом, правда, считали, что лучшая конспирация – просто вырезать всех свидетелей. Заодно и деньги сэкономить. Но Коршунов был главным и настоял на своем. Скрытность важнее экономии. Даже отпущенным на свободу купцам он ненавязчиво намекнул, что собирается двигаться именно на север. Прорваться с боем или в обход римского флота, к устью Дуная-Данубия. Да, скрытность – это залог его успеха. Ведь была одна очень интересная информация, полученная от ограбленных купцов: скоро по всей Империи начнется большой праздник. Флоралии называется. Алексей был уверен, что праздник в Великой Римской империи – то же самое, что и везде: всеобщая пьянка, безобразие и утрата бдительности. Следовательно, есть шанс взять римлян тепленькими.

Алексей рассчитал все точно. И цель выбрал достойную – город Маркионополь,¹³ один из городов провинции Мезия (так ему сказали), чрезвычайно богатый. Прикинул, что к вечеру второго дня славного праздника римляне (включая гарнизон) дойдут до нужной кондиции и «правильно» прореагируют на появление «коршуна» в гавани.

Вечером, накануне назначенного дня, Коршунов собрал у себя на «коршуне» вождей: Агилмунда, Скулди, Дикинея, младшего брата Комозика и второго по значимости (после Скулди) вождя герулов; Беремода, старшего из вождей разноплеменных готов; Химнериха – лидера гепидов, дядюшку Красного; Тарвара со Скубой – предводителей боранов. Алексей объявил план будущего сражения: завтра пройти оставшиеся до Маркионополя двадцать миль на максимальном удалении от берега. И к вечеру, когда начнет темнеть, трирема Коршунова войдет в порт Маркионополя, боевая команда высадится с минимальным шумом, войдет в город и постарается захватить и удержать ворота цитадели. К этому времени к берегу, под прикрытием темноты, должны подойти остальные корабли – и доделать остальное. Коршунову этот план казался простым и безукоризненным. Ночь и темнота в данном случае – не помеха. Насколько ему было известно, в Маркионополе имелся маяк, который в хорошую погоду наверняка виден минимум за километр. А когда на берег высадятся парни в римских доспехах (у Коршунова имелось больше ста трофейных комплектов обмундирования противника), их не на клинки примут, а венками забросают. А там уж, пока разберутся, кто есть кто, дело будет сделано.

Таков был план Коршунова, но оказалось, что далеко не всем он по вкусу.

– Складно ты все придумал, Аласейа! – мрачно прогудел диникей, который так зарос бородой, что ни щек, ни скул не видно, даже зеленить практически нечего, разве вот под глазами. – Мы, значит, после подойдем, а вам, гревтунгам, значит, опять вся добыча достанется!

– Зря говоришь! – тут же подал голос Скулди, который, мягко говоря, соплеменника недолюбливал. Терпел только потому, что тот – родич Комозика. – Маркионополь – большой город. С ходу его не возьмешь. А запрутся к крепости, так только и останется, что предместья грабить! Всякому известно: самая добыча – она за стенами!

– А ты молчи, Скулди! – заворчал гепид Химнерих. – Ты за Аласейей – как хвост за собакой. Ты в обиде не останешься, а нам опять, как недавно, крохи делить!

– Ты, химнерих, совсем совести лишился! – возмутился Агилмунд. – Сумки набил, меча не вынув, так мало тебе!

– А я, гревтунг, меча вынуть не боюсь! – гаркнул гепид. У него от раздражения даже мясистый нос покраснел. – Хочешь поглядеть на мой меч?

«Черт! Сейчас ведь подерутся! – подумал Коршунов. – Надо что-то делать!»

Но что? Разводить этих амбалов – не для его комплекции и фехтовального мастерства. А на одном авторитете… на авторитете он мог бы урезонить Агилмунда, Тарвара или Скулди. Остальные, напротив, склонны были постоянно нарываться на скандал. Так у них принято: вождь, поднявшийся на другими вождями, должен постоянно доказывать, что он – круче.

А почтенные вожди расходились все больше и больше. Даже чаек напугали. В ругани не принимали участия только Тарвар, Скуба и Агилмунд, которого Коршунов предусмотрительно поймал за руку раньше, чем родич взялся за меч.

– Вы, готы, всегда наперед других норовите! – ярился химнерих.

– Это вы, гепиды, завсегда в хвосте волочитесь! – вмешался гот Беремод, который не смог не возмутиться, когда речь зашла о готах вообще, а не конкретно о гревтунгах.

– Нынче, Беремод, и тебе в хвосте волочиться, – язвительно напомнил Диникей. – Или забыл?

Верно, забыл беремод. Сразу замолчал.

Зато Диникей продолжал разоряться. И Химнерих ему подпевал.

«Взять, что ли, в десант сотню герулов? – подумал Коршунов. – Дерутся они подходяще…»

Наклонившись к Агилмунду, Коршунов вполголоса поинтересовался:

– У герулов добыча в общий котел идет, как у нас?

– В общий, – подтвердил Агилмунд. – Еще доли вождей и за храбрость, но так – на всех делят.

– Что ты молчишь, Аласейа? Чего ждешь? – потребовал Диникей.

– Жду, пока вы глотки драть перестанете, – сухо произнес Коршунов. – Тогда дальше говорить буду.

– Говори! – буркнул диникий.

– Ну спасибо, что разрешил, – усмехнулся Коршунов. – Потому что говорить буду как раз о вас, герулах. Скулди! Хочу тебе предложить…

– Скулди, опять Скулди… – проворчал Диникей, но Коршунов, не обратив на его реплику внимания, продолжал:

– Хочу, чтобы ты подобрал человек сто – и присоединился к команде «Коршуна».

– Тесновато будет, – заметил Агилмунд.

– Ничего, потеснимся. Согласен, Скулди?

– Согласен! – не раздумывая ответил Скулди.

Диникей задрал бородищу, даже рот открыл, намереваясь возмутиться… открыл и закрыл. Сообразил: в данном варианте шишки достанутся Скулди и его ближним сторонникам, а орешки все равно поровну делить.

Диникей заткнулся (как и предполагал Коршунов), зато заорал Химнерих. Но его никто не поддержал, даже Беремод, который с надеждой уставился на Коршунова: может, и его тоже пригласят?

Зря надеялся. Из тысячи с лишним разноплеменных готов Коршунов, с помощью Агилмунда разумеется, уже отобрал полторы сотни самых толковых в свою личную дружину, остальных же предпочитал держать на отдалении. Так удобнее и спокойнее. Может, самого Беремода он бы и взял в экипаж, но под Беремодом здесь аж три сотни родичей, так что он – тоже вождь. А вождю без дружины, хотя бы и малой, – непочетно.

– Ладно, Химнерих, хватит тебе яриться! – прервал Скулди поток красноречия Гепида. – Ты хоть годами и не молод, да вождь еще неопытный. Не тебе с Аласейей спорить.

– Да я… – начал Химнерих, но тут, в кои веки, и Диникей встал на сторону Скулди.

– Так и есть, – подтвердил он. – И какова твоя удача, нам неведомо. Ты ведь не в споре воинском, без славы риксом стал, Химнерих, это все знают. Да и у рода вашего удача невелика. Кабы не Аласейа, племянник твой, Красный, так бы и остался в рабстве. Не забыл?

Племянник у Химнериха – как кость в горле. Но есть еще, так сказать, долг рода. Перед Аласейей. Умолк Химнерих.

В общем, разъехались, вернее, расплылись относительно мирно. Одно не понравилось Коршунову: то, что Химнерих и Беремод сели в одну лодку.

«Если эти двое споются – будут проблемы, – подумал он. – Надо бы меры принять…»

Думал-то он правильно. Но с мерами – опоздал.

Глава шестая,

в которой все планы Коршунова идут прахом из-за чужой жадности и глупости

Третье мая девятьсот восемьдесят седьмого года от основания Рима

Коршунов спал на палубе, подстелив под себя одеяло. Второе, свернутое, положил под голову. Трирема, поставленная на оба якоря, носовой и кормовой, слегка покачивалась, ночи были исключительно теплые, и никаких комаров, разумеется… в общем, спать было вполне комфортно. Правда, немного мешал богатырский храп: Коршунов не один спал на палубе. Кому захочется спать внизу – в такую погоду! Но к храпу можно привыкнуть. Алексей привык… за пару недель плавания. Особенно если принять на сон грядущий стакан-другой качественного боспорского винца. Что, говорят, и для здоровья полезно. Это Коршунов еще в той жизни слыхал.

Рядом с Алексеем обычно укладывались родичи: Агилмунд, Книва, Сигисбарн. Для полноты компании не хватало только Ахвизры, но Ахвизра плыл на другом корабле – боспорском военном. Коршунов назначил его старшим над «боспорской эскадрой». Это ему Агилмунд посоветовал. «Пора, – сказал, – нашему Ахвизре учиться повелевать. А то так и проживет – в старших дружинниках». Ахвизра к власти не рвался и даже попробовал от руководства увильнуть. Но Агилмунд обладал поистине готским упорством и дружбана своего дожал. Ворча и не к месту поминая богов, Ахвизра перебрался на боспорский корабль. Там он через пару дней плотно скорешился с Тарваром. Сыну Крикши вообще-то полагалось плыть при своих, но он спихнул все на Скубу, переселился на «боспорца» и, оттеснив приданных кораблю Фарсанзом кормчих, целыми днями «рулил», впеременку с Ахвизрой, который тоже въехал в преимущества начальственного статуса (грести не надо, твоя пайка – первая, доля добычи – двойная) и уже на Агилмунда с Аласейей не бухтел. Печалился только, что подраться с римлянами ему не дали. Тарвар тоже печалился.

Вот они оба и заявились на «Коршуна» чуть свет, не столько опечаленные, сколько взбешенные.

– Этот плевок отхожего места, этот отпрыск дурной козы! Чтоб у него в бороде опарыши завелись! Этот проклятый всеми богами гепид!.. – ревел Ахвизра, перебудив всех на триреме еще раньше, чем поднялся на палубу.

– Ублюдок дохлой камбалы! Чтоб ему крабы яйца отгрызли! Чтоб ему из жопы акулу родить!.. – вторил ему более тонко, но не менее громко сын Крикши.

– Заткнитесь оба! – рявкнул свежеразбуженный и очень недовольный Коршунов. – Толком говорите!

Толком вышло еще печальнее.

Этой ночью два «обиженных» вождя, Химнерих и Беремод, сговорившись, угнали без малого треть боранского «флота» (кормчих, вероятно, запугали или убили) и самостийно направились к берегу, желая, так сказать, снять сливки. К сожалению, направились они не к Маркионополю (где им наверняка навешали бы по загривкам), а прямо к ближайшему населенному пункту, коим по карте Коршунова был ничем не примечательный городишко Тумос.

– Козлы! – прошипел Алексей по-русски.

Тумос его не волновал. Бог с ним, с Тумосом. Но теперь-то им Маркионополя не видать. Связь у римлян поставлена отменно. Так что максимум через полдня на всем побережье будут знать: варвары пришли! Единственный выход – поднять паруса и заплыть подальше на юг… надеясь, что там не окажется еще одной римской эскадры.

– Так. Агилмунд! Разошли гонцов на все корабли. Снимаемся и уходим на юг!

– И не накажем этих безмозглых?! – взревел Ахвизра.

– А корабли? Наши корабли?! – возопил Тарвар.

Последний довод был серьезным.

– Ладно, – подумав, решил Коршунов. – Идем к берегу.

Как и следовало ожидать, гепиды дело просрали. То есть на берег они высадились без проблем, но, решив начать с того, что ближе лежит, принялись грабить предместья.

Пока они занимались этим приятным и интересным делом, местные жители протрезвели и успели убраться в крепость.

– Вот и хорошо! – заявил очень довольный Химнерих, у которого на шее уже красовалось новое ожерелье из оправленных в золото самоцветов. – Значит, никуда не удерут. Не бойся, Аласейа, сейчас мы разом навалимся и их оттуда выковыряем!

В гавани воняло рыбой и смертью. Повсюду лежали мертвые тела. Иногда – голые, иногда – в ошметках одежды. Вряд ли это были трупы воинов. Телосложение не то, да и женских тел было немало. Гепиды не только не озаботились похоронами, но даже не потрудились сложить трупы в одно место. И Химнериху плевать было на мертвецов. Его интересовала только добыча.

«Стоп! – сказал себе Коршунов. – Ты не в двадцать первом веке. По здешним понятиям Химнерих – в своем праве».

И все-таки самым большим желанием Коршунова было пристрелить гепидского рикса. Но – нельзя.

Начнется большая драка, и в итоге Алексей останется без войска. Значит, эмоции – побоку.

Коршунов посмотрел на крепость. Издали она не выглядела грозной. Наоборот, была она небольшой и несколько обветшавшей. Но Алексей уже знал, что это обманчивое впечатление. Расположена крепость на редкость удачно – подход только со стороны моря. А у стен есть такое свойство – становиться все выше и выше по мере приближения к ним. А под самой стеной ты вдруг становишься совсем маленьким, а стена – очень высокой. И пусть она потрескалась и покрыта щербинами, это не имеет значения. Древние строили на совесть. И даже таран к воротам будет подтягивать чертовски неудобно. Нет, без осадных орудий тут делать нечего. А из всех орудий у Коршунова – только палубные «скорпионы».

Сам же городок Тумос оказался совсем маленьким. Наверное, около тысячи жителей. Живописная гавань, спокойная удобная бухта… отличное место для отдыха. С древесиной вот только плохо. А для осадных орудий надо много древесины. Так что дело это долгое. Даже если не учитывать того, что его воины понятия не имеют, как эти орудия строить. Конечно, Коршунов что-нибудь придумал бы… но на это тоже требуется время…

– Нет, – сказал Алексей. – Крепость ты будешь брать сам. Мы уходим.

– Дело ваше, – беспечно ответил гепид. – Все нам достанется.

– Точно говорят: безмозглый, как гепид! – прорычал Скулди, когда Коршунов собрал на совет всех оставшихся вождей.

Агилмунд спросил:

– Теперь нам в Маркионополь соваться нечего, да, Аласейа?

– Естественно! – раздраженно подтвердил Коршунов. – Теперь там все начеку.

– Прикончить гепидов! – заявил Ахвизра.

– Перебить, как свиней! – поддержал его Тарвар. – С Химнериха шкуру содрать, а самого в море бросить!

– Аласейа! Вели их бить! – потребовал Ахвизра. – перебьем – и добычу у них заберем. Нас вдвое больше! Беремод вмешиваться не станет! Агилмунд! Ты что молчишь? Не согласен, что ли? Скулди! Неужели боишься?

– Погоди, друг, – произнес Скулди (он уже успокоился), – не кричи. Гепидов я не боюсь. Только ведь не гепидов бить мы сюда приплыли. Гепидов и по ту сторону моря найти можно.

– Наказать! – настаивал Ахвизра. – Спустим им пакость такую – боги нас уважать перестанут! Удачи не будет!

– Удача наша – вон. – Скулди кивнул на Коршунова. – Что скажешь, вождь?

– Скажу, что от гепидов мне ничего не надо…

Ахвизра открыл было рот, но Агилмунд взял друга за плечо и прикрыл ему рот ладонью.

– Ничего, кроме одного, – продолжал Алексей. – Они взяли суда боранов. Кормчих, правда, не тронули, так что крови на гепидах нет. Но я думаю: вернуть суда они откажутся. Иначе на чем им обратно плыть?

– Ни на чем! – яростно воскликнул Тарвар. – Перебить их всех – и плыть некому будет!

– Ты плохо слышишь, Тарвар? – прищурился Коршунов. – Я сказал: драться с гепидами мы не будем ! Не захотят вернуть суда, значит, должны их выкупить и еще заплатить… – Коршунов подумал, как по-местному обозначить «моральный ущерб», не придумал и сказал: – Еще заплатить – чтоб обиды не было. Это – по закону. И этого я от Химнериха добьюсь!

И распустил собрание на два часа.

Выкупить суда Химнерих согласился на удивление легко. И заплатил щедро: отдал почти всю добычу.

Коршунов понял, что гепид пусть и безбашенный, но все-таки опасался, что без крови не обойдется. К тому же он был уверен, что возьмет крепость и поправит дела.

Перед тем как сниматься с якоря, Коршунов отыскал Красного.

– Дружище, возьми с собой кого хочешь – и плывем со мной! На моем корабле для тебя всегда место найдется!

Но гепид только рыжей головой мотнул.

– Добычу со мной возьмешь – не сравнить с этой! – уговаривал Коршунов.

– Что добыча! – вздохнул гепид. – Вот слава… не могу, Аласейа. Дядя он мне. На коня сажал, меч держать учил… не пойду я с тобой!

Глядя вслед уходящему Красному, Коршунов подумал, что тот еще, в сущности, совсем мальчишка, немногим старше Книвы… сколько ему – восемнадцать, девятнадцать?..

– Теперь все в порядке, Тарвар? – спросил Коршунов, после того как тот получил компенсацию.

– Отец будет доволен, – отозвался сын Рикса. – Тебе, Аласейа, в купцы надо – по тройной цене продал!

– А наша обида? – не стерпел Ахвизра. – Нас он тоже обидел! Не должно такое оставлять! Аласейа! Разреши, я вызову этого Химнериха! Я его убью, не сомневайся!

– Без тебя справятся!

– Это кто же? – ревниво спросил Ахвизра.

– Скулди! – Коршунов повернулся к герулу. – Ты – воин опытный. Сколько Химнерих будет эту крепость брать?

– Дней пять провозится, не менее.

– А когда здесь легионеры появятся?

– Через три дня, не больше. Здесь, в Мезии, лагерей мно-ого.

А Беремод все-таки с гепидами не остался. Ушел со всеми. И людей своих, естественно, с собой забрал. Прозорливый, блин… или, может, боранские корабли выкупать не хотел?

Глава седьмая,

в которой Аласейа – Небесный Герой осуществляет стратегически безупречный грабеж

Искусство Скулди получать информацию пропало втуне: рыбаки даже и не думали запираться. Оказавшись на палубе «коршуна» и обнаружив, что вокруг – не римские солдаты, а дикие варвары, эти труженики моря так перетрусили, что выложили все, что знали, и даже от себя прибавили. Лишнее Коршунов отфильтровал, нужное – проанализировал, и в результате у него выкристаллизовался рискованный, но вполне жизнеспособный проект.

– Значит, так, – сказал он, в очередной раз собрав военный совет. – Примерно в пятидесяти милях отсюда – то, что нам надо. Римский город, забыл как называется, но это не важно. На моей карте его нет, но не думаю, что рыбаки соврали.

– Город богатый? – спросил Ахвизра.

– Гарнизон большой? – одновременно поинтересовался Скулди.

– Насчет богатств – не знаю. А вот гарнизон приличный. Раньше там римский лагерь был, потом крепость построили… шесть поколений назад. Теперь туда налоги свозят! – Коршунов поднял палец. – Со всех прилегающих территорий. А уж потом собранное отправляют в столицу провинции. Но это – осенью, а сейчас у нас май.

– Так они ж еще и не собрали ничего! – заметил Агилмунд. – Весна же!

– Насколько я знаю, у них, у римлян, налоги круглый год собирают, – сказал Коршунов. – Дом купил – плати, женился – плати…

– Умер – плати! – вмешался Ахвизра и захохотал.

– Ты не смейся, – строго сказал Коршунов. – Так и есть. Налог на наследство называется.

– И откуда ты это все знаешь? – поинтересовался Скулди не без уважения. – Вот я за Рим воевал, а не знаю.

– От Анастасии.

– А-а-а… тогда понятно. Ты про гарнизон не сказал.

– Скажу. Пленные говорили – там когорта стоит. Сколько это?

Скулди присвистнул. И Скуба, который тоже имел представление о римских воинских соединениях, тоже разочарованно вздохнул.

– Когорта! Что ж ты, Аласейа, про налоги знаешь, а про когорту – нет? – уколол Скулди.

– А для этого у меня ты есть! – парировал Коршунов. – Говори.

– Когорта, вождь, – это, значит, город тот не про нас. Это, считай со всеми вспомогательными, – до тысячи копий. А еще ополчение, вигилы… ты что развеселился?

– Бывают случаи, друг мой Скулди, когда большой гарнизон – намного лучше маленького…

Коршунов предполагал, что самым трудным в этом деле окажется высадка. Он ошибался. Провести почти две тысячи человек по маршруту длиной в пятьдесят с лишним миль, да еще по плотно заселенной территории, оказалось намного труднее. Очень мешало отсутствие карт. И разведчиков, способных выдавать себя за местных жителей, катастрофически не хватало: Скулди самому приходилось ездить в дозоры. Помогало же то, что все Коршуновские воины – и герулы, и гревтунги – были прирожденными охотниками. Трудно поверить, но вся эта орава могла просочиться днем в пятидесяти метрах от какого-нибудь пастушка – и тот ничего не замечал. Более того, даже собаки пастушьи оставались в полном неведении. Не увидь этого Коршунов собственными глазами – не поверил бы. Иногда их, конечно, обнаруживали. Но на этот случай Коршунов дал четкое распоряжение: всех свидетелей ловить, наливать под завязку плохоньким вином и оставлять где-нибудь в укромном месте. Рекомендации своих советников, что, дескать, проще зарезать, Коршунов отверг. Покойник, сказал он, наверняка привлечет внимание, особенно столько покойников. А пьяный проснется, по здешнему климату, разве что часов через десять, в состоянии острого похмелья, и даже если не забудет, что с ним было, все равно ему никто не поверит. Это примерно как если бы в Коршуновской России муж заявился домой с бодуна и стал грузить жене, что его, мол, поймали и напоили вторгшиеся в город американские спецназовцы.

Сам Коршунов, к сожалению, навыками «просачивания» не обладал (вот Генка Черепанов, тот – умел) и потому ехал по дороге в составе одного из дозоров, выдававших себя за британских купцов, достаточно щедрых, чтобы ни у кого из местных чиновников-начальников не возникало вопросов, что британские купцы (притом без товаров) делают в провинции Нижняя Мезия.

Путешествовал он так два дня, но достопримечательностей Римской империи фактически не видел.

Не до того было. Зато к конечному пункту прибыли вовремя. Уложились за двое суток. Прибыли, посмотрели издали на крепость (новую, крепкую, не сравнить с Тумосом), напоили вусмерть двух проводников, взятых по дороге, и принялись ждать. Ждали недолго. Спустя три часа на горизонте появились корабли. Около сорока боранских «двухголовых» суденышек, кои весьма самоуверенно ворвались в порт, высадились в виду крепостных башен и стали бесчинствовать.

Так Коршунов и напутствовал Беремода: «Высаживайтесь – и делайте, что хотите!»

«Что хотите» по здешним понятиям – понятно что.

Поначалу все местные жители, кто успел, бросились в крепость или в горы. Ворота в крепости затворили и приготовились к обороне. Но чуть позже в цитадели оценили количество варваров и поступили именно так, как и предполагал Коршунов.

В монокуляр Алексей очень хорошо видел, как медленно растворились крепкие, окованные бронзой ворота и наружу стали вытекать ровные ряды легионеров. Аккуратные, сверкающие начищенными шлемами и остриями копий, над которыми покачивалась обрамленная венком открытая ладонь.

Сначала мерным, неторопливым шагом, потом все быстрее и быстрее римская пехота покатилась вниз, на противника… ворота в крепости остались открытыми.

– Ну что? – жарко дыша Коршунову в ухо спросил Агилмунд. – Бьем?

– Погоди!

Слитный многоголосый рев взлетел к небу. Лучшая пехота этого мира врезалась в толпу готов Беремода.

«Ну, это мы уже видели!» – подумал Коршунов.

– Бьем?!

– Погоди! Пусть увязнут! Сначала – ворота. Ахвизра! – Алексей повысил голос. – Начинай!

Ахвизра, а с ним сотня гревтунгов, экипированных в римские доспехи (все роли заранее расписаны), с римским военным кличем «барра!» покатились вниз, словно бы на подмогу гарнизону, но, поравнявшись с крепостью, вдруг свернули и помчались к воротам. Полминуты – и первые (самый первый – Ахвизра) уже внутри. В крепости тоже завопили. И крик этот услышали в задних рядах легионеров (передние были слишком увлечены – резали проклятых варваров). Аккуратные линии римлян, уверенно оттеснявшие воинов Беремода к воде, заколебались. В них наметилось разделение – и вот уже отряд человек в сто порысил обратно к крепости: выяснять, что там стряслось.

– А вот теперь и мы! – воскликнул Коршунов. – Скулди! Агилмунд! Бей!!!

И полторы с лишним тысячи истомившихся по драке воинов, с рычанием, от которого шатались камни и дрожали листья масличных деревьев, потрясая копьями, высыпали на гладкий, усеянный белыми цветами склон и покатились вниз с неотвратимостью цунами.

В этом бою Коршунов личного участия не принимал. Гордо стоял на пригорке в окружении дюжины «телохранителей» и наблюдал, как трехкратно превосходящие силы варваров ровняют с землей смешавшиеся ряды легионеров.

Через час все было кончено. Но еще раньше, как и предполагал Коршунов, отдельные представители его воинства самочинно вышли из боя и устремились к городу. Грабить.

Коршунов усмехнулся. Конечно, лиц на таком расстоянии он разглядеть не мог (без монокуляра), но отлично знал, что это удальцы из вольницы Беремода. Те, кто пришел с Коршуновым, были строго предупреждены: сначала разобраться с овчарками, а уж потом стричь овец.

«Грабежа не будет! – сурово заявил Коршунов. – Не дело это, когда одни сражаются, а другие грабят. Возьмем город, спокойно вычистим все, а что не найдем, то жители сами принесут. А потом честно поделим на всех. И никто не будет в обиде».

Те, кто ходил с Коршуновым на Питиунд, знали, что Аласейа слов на ветер не бросает. И убедили остальных. Но не архаровцев Беремода.

Этих, однако, ждал большой сюрприз. В воротах города стояла уже не римская стража – свои.

– Точно Аласейа сказал! – ухмыльнулся Ахвизра, поигрывая копьем. – Одни бьются, а другие норовят чужой кусок ухватить!

– Мы тоже дрались! – возмутился самый проворный мародер, гот, демонстрируя окровавленный рукав. – Ты что, Ахвизра, своих бить станешь?

Остальные, человек пятьдесят, возмущенно загудели.

За спиной Ахвизры стояли всего тридцать воинов.

– Ты мне не свой, скамар !¹⁴

Взбешенный гот бросился на Ахвизру… и полетел на землю. Копье Ахвизры проткнуло ему бедро.

Ахвизра выдернул оружие, пинком вышиб копье из рук упавшего гота.

– Аласейа сказал: никого не впускать, – так же лениво процедил Ахвизра. – Аласейа сказал: храбрые получат долю храбрых, шакалы – гнилое мясо! – и пнул в бок подраненного гота.

Тот осыпал его бранью.

Ахвизра засмеялся.

– Ногу перевяжи, дурень, – сказал он. – Подохнешь… – и прошелся тяжелым взглядом по кучке кандидатов в грабители: не хочет ли кто вступиться за раненого?

Никто не вступился. Должно быть, близких родичей у раненого здесь не было. А так никто не хотел связываться с опасным гревтунгом. Тут ведь какое дело: это против ромлян – все разом. А когда между своими, то – каждый за себя. Если не за род, конечно.

Легионеров вырезали полностью. Убили вообще всех, кто рискнул взяться за оружие. Тут уж Коршунов ничего поделать не мог. Резать мирных жителей Коршунов не позволил. Порядок должен быть, как говаривал Генка Черепанов. И порядок был. Очень помогла в этом деле готская обстоятельность. Конечно, в горячке боя они все становились отморозками почище гепидов. Но в спокойном состоянии, в отсутствие видимого врага, снова превращались в неторопливых землепашцев, рассудительных и рачительных. То есть чтобы даже мелкой медной монеты не упустить.

Если бы кто-то сказал здешним друзьям Алексея, что их вождю, в общем-то, наплевать на добычу, те плюнули бы болтуну в лицо. Всякий видит: Аласейа учитывает каждый медяк! И честно делит его на всех. Правильный вождь – он такой. Все вокруг крушить в священной ярости – это дело воинов. Задача вождя: чтобы воины остались живы и с прибылью.

Но сам Коршунов никогда не забывал слов Анастасии:

«Они не люди! Они только выглядят людьми! Даже тебе не обуздать их звериной природы.

Они ведь не просто убивают: они убивают всех. Женщин, детей, совсем маленьких… просто для развлечения. После них не остается ничего – только трупы и пепел!»

Он тогда сказал: «Я обещаю тебе, что не позволю им убивать ради развлечения».

Настя ему не поверила. И она была отчасти права. Это была чертовски сложная задача – отучить их от естественного зверства. Бессмысленно было взывать к морали и лучшим человеческим качествам. Здесь была другая мораль, и совсем другие качества считались лучшими. Здесь ребенок врага – не беспомощное дитя, а будущий враг. Тот, кто может занять место собственного отца. Среди этих людей рабство еще не стало главным источником дохода, поэтому вражеское село вырезалось под корень. Они не убивали – они освобождали место. Так земледелец расчищает лесную делянку под пашню. Так лев, ставший главой прайда, убивает всех львят, зачатых прежним вожаком.

Поэтому Коршунов подошел с другой стороны и взывал не к гуманизму и доброте, а к алчности и тщеславию.

– Вот представь, Ахвизра, – говорил он. – Тебя убьют…

– Ну это еще не скоро будет! – возражал самоуверенный Ахвизра.

– Но когда-нибудь случится. Или ты считаешь, что лучше умереть от старости?

Нет, Ахвизра так не считал.

– Вот убьют тебя, – говорил Коршунов, – предстанешь, ты перед вотаном вместе со всеми убитыми тобой в бою…

– Большая толпа получится! – гордо заявлял Ахвизра.

– …а в толпе этой, – продолжал Коршунов, – полно баб и детишек. И скажет вотан: с кем же ты воевал, Ахвизра, с бабами или с воинами?

– Сроду я с бабами не воевал! – возмущался Ахвизра. – Ты думай, Аласейа, что говоришь-то!

– Но убивал?

– Ну, бывало… если какая подвернется… случайно… что ты хочешь, война же!

– Да я ничего не хочу, Ахвизра, – успокаивал Алексей. – Кого хочешь, того и убивай. Твое дело. Но ты мне друг, и я тебя предупреждаю. Как друг, не как вождь. Там… – жест вверх, к небу, – может совсем нехорошо получиться. Думаю, вотану недосуг будет разбирать, кого ты случайно убил, а кого – намеренно.

– Так все так делают… – неуверенно возражал Ахвизра.

– Вот именно, – соглашался Коршунов.

– А вутья¹⁵ вообще своих и чужих не разбирает!

– Так то – вутья. С вутьи у вотана – спрос особый. А тебе я просто так сказал, по-дружески.

И Ахвизра уходил переваривать информацию. И представлять себе картинку, нарисованную Коршуновым. И делать выводы.

Так выглядели «душеспасительные» беседы в варварской интерпретации. И надо признать, эффект был. Правда, пока только среди своих, особо приближенных. А для более широких масс достаточно было приказа: местных зря не трогать. Авторитет Аласейи – Небесного Героя был настолько высок, что рядовые бойцы слушались его без всяких объяснений. Вернее, довольствовались тем объяснением, что так надо для более эффективного взимания дохода. Единственное, в чем Коршунов вынужден был дать послабление, – насчет женского пола. Но тут уж ничего не поделаешь: запрети парням сбрасывать избыток семени – моментально возникнет бунт. Да и местные женщины, как уже давно заметил Коршунов, относились к подобным вещам почти равнодушно. Лишь бы не убивали и не калечили. Насилие на войне неизбежно. Но этот мир был правильнее того, из которого пришел Коршунов. В этом мире никто не болтал о «правах человека» и «человеколюбии», одновременно выжигая с воздуха целые города, никто не травил народы «третьего мира» синтетическими продуктами и не отправлял голодающим странам токсичные отходы под видом «гуманитарной помощи». Здесь каждый честно заявлял: есть я, есть мои родичи, а остальные мне по…! Просто и доходчиво. А то – как в анекдоте, который любила цитировать одна эрудированная коллега Коршунова: «Больше всего на свете я ненавижу расистов и негров».

Зато и продвигать собственную мораль в местный менталитет Коршунову было не так уж сложно.

«Вот представь, – говорил он Книве. – Вырежем мы сейчас всех здешних жителей, сожжем город, поля, сады, а дальше что? Пройдет десять лет, станешь ты риксом, придешь сюда за добычей, а тут – безлюдье и пепелища. Если ты хочешь из года в год стричь овцу – не сдирай с нее шкуру».

Книва слушал очень внимательно. И запоминал. Алексей мог не сомневаться: его слова не пропадут втуне. И когда Книва станет вождем (а он непременно им станет, если не убьют), то будет относиться к «людским ресурсам» по-готски рачительно.

Но если все пойдет так, как планирует Коршунов, эта самая Мезия станет его собственной «базой». Его удельным княжеством. Или – царством. Почему бы и нет? Разве не было (вернее, не будет попозже) царства болгарского? Прекрасная земля, прекрасное море, покладистый народ… Коршунов будет царем, а друзья: Агилмунд, Ахвизра, Скулди – его вассалами…

Однако мечты мечтами, а дело делом.

Всем жителям пообещали жизнь. И даже свободу. Тех, кто оставался в городе, собрали снаружи, под стенами, избавили от ценностей и отправили на все четыре стороны, оставив только сотню мужчин – для похоронных и вспомогательных работ да пару сотен женщин – для иных надобностей. Всех их тоже отпустили через два дня. Опустевший городок обшарили и «убрали» тщательно, словно родную делянку. Когда на следующее утро к гавани подтянулась основная Коршуновская флотилия, добыча уже лежала на причалах, поделенная и упакованная. В таком количестве, что даже заранее настроенный отрицательно Диникей, увидев лично свою долю, только крякнул и даже посмотрел сквозь пальцы на то, что Коршунов, выполняя собственное обещание, отпустил пленных.

«Теперь можно и домой», – подумал Алексей, но не тут-то было.

Глава восьмая,

в которой Алексей Коршунов вынужден подчиниться большинству

– Нельзя возвращаться, Аласейа, никак нельзя! – пылко воскликнул Ахвизра. – Боги тебя любят! Нельзя отказываться от их любви!

– Да, – присоединился к нему Скулди. – На этом берегу Понта еще много богатых римских городов!

– И на кораблях наших еще довольно места для добычи! – поддержал герула рассудительный Агилмунд, у которого сейчас тоже совсем не рассудительно горели глаза.

– Добычи никогда не бывает много! – строго изрек Диникей, поглаживая сальные косички рыжеватой бороды.

– Жадность фраера сгубила, – пробормотал Коршунов.

Уговаривать их было бесполезно. Бесполезно было говорить, что на следующий год они возьмут вдесятеро больше. Что с каждым днем все увеличивается риск нарваться на легионеров. Эти люди всё делали так. Дорвавшись до еды – ели, пока в животы влезало, дорвавшись до грабежа – грабили, пока мешки не лопались от добычи… А если возмездие настигало раньше, то убегали, отгрызаясь на ходу, теряя добычу и награбленное… Это называлось: «Не повезло».

«Черт с вами, – подумал Коршунов. – Еще один раз…» Еще один такой город – и хорош. Все равно складывать будет уже некуда.

– Ладно, – сказал он. – Будь по-вашему!

– Аласейа! – заорал Ахвизра. – Ты – великий воин! – и испустил боевой клич, от которого у Коршунова заложило уши.

А остальные члены «высшего военного совета»: Агилмунд, Тарвар со Скубой, Скулди, Диникей – улыбались счастливо, словно детишки, которым пообещали купить заветную игрушку.

– Хорошо, – хмуро произнес Коршунов. – Мы поплывем дальше. Но не все.

– Как это – не все? – тут же набычился Диникей, не без основания подозревавший, что Коршунов хочет от него избавиться.

– Ты пойдешь, – успокоил его Алексей. – Не пойдет Беремод со своими…

Тут никто не возражал. Беремод был почти чужим. Да и людей у него осталось – сотни две. Остальных покрошили римляне.

– Ты… – Коршунов посмотрел на Тарвара, – тоже с нами не пойдешь.

– Почему это? – возмутился сын боранского рикса.

«Потому что ты еще слишком молод, а риск слишком велик, – подумал Коршунов. – Потому что если со мной что-то случится, то я хочу, чтобы там, в Крыму, твой отец Крикша не затаил на меня обиды и защитил, если возникнет надобность, мою жену».

– Потому что большая часть наших кораблей заполнена добычей по самые борта, Тарвар. Они – обуза. Я хочу, чтобы ты взял их под свою команду и привел в Херсон. Ты знаешь море и ты – вождь. Ты справишься.

– Скуба тоже справится! – воскликнул Тарвар.

Коршунов наклонился к нему поближе, прошептал в самое ухо:

– Это должен быть ты, а не Скуба. Я тебе потом объясню, почему.

– Я хочу, чтобы именно ты, Тарвар, привел корабли в Херсон, – сказал Алексей сыну Крикши наедине. – Ты будущий рикс. Люди должны тебя видеть вождем! Ты приведешь корабли – и люди увидят: вот Тарвар, сын Крикши, возвратился из победоносного похода! Не важно, что воевали мы все. Важно, что ты станешь тем, кого увидят люди! Этим человеком должен быть ты, а не Скуба, потому что ты – будущий рикс!

Алексей дал парню время, чтобы переварить сказанное и проникнуться. Мальчишка тщеславен… как все мальчишки, даже если они здесь и считаются воинами.

– И еще, – произнес Коршунов, понизив голос, – есть у меня к тебе личная просьба: взять на сохранение часть моей личной доли и доставить ее в мое поместье, моей жене. Я могу на тебя положиться?

Коршунов его уговорил. Теперь, если они по дороге не нарвутся на римские корабли, если не случится шторма, если… короче, море есть море, но в данном случае море безопаснее суши, и шансов на выживание у парня существенно больше.

«Отлично, – подумал Алексей. – Одного уболтал. Теперь очередь за вторым».

Книвой Коршунов занялся вечером, после ужина. После того, как убедился, что посты расставлены, а дозоры отправлены, ведь все это время Алексея не покидало смутное предчувствие неприятностей. И самой большой неприятностью было бы появление римской армии.

Они шли по песчаному берегу, и море шуршало у них под ногами.

– Такие дела, Фретилыч, – сказал Коршунов, – есть у меня ощущение, что боги любят меня меньше, чем прежде. Только тебе говорю, больше никому.

Парень серьезно кивнул, мол, понял, дальше меня не пойдет.

– Потому, брат, есть у меня к тебе просьба: не ходи с нами. Возвращайся вместе с Тарваром… погоди, не спорь! Возвращайся вместе с Тарваром и проследи, чтобы наша доля добычи досталась роду, а не чужим людям. Ты понимаешь, как это важно?

Книва подумал (он всегда думал, прежде чем ответить на серьезный вопрос, – совершенно не юношеская черта), потом неохотно согласился. С тяжелым вздохом. Очень не хотелось ему уходить. Даже не поглядев толком на страшную и манящую Римскую империю. Но род есть род. Интересы его – прежде всего, никуда не денешься. Это правильный пацан Книва с молоком матери всосал. Его не нужно прельщать будущей славой. Он все понимает и так.

– И еще есть у меня к тебе личная просьба, – продолжал Коршунов. – Поручаю тебе мою собственную долю, половину ее. Передай ее жене моей Рагнасвинте. Даже если я не вернусь, хочу, чтоб она ни в чем не знала недостатка. Сделаешь?

– Сделаю, – в третий раз кивнул Книва и, будучи парнем практичным, тут же спросил: – а вторая половина, куда ее?

– Вторую половину я отдам Тарвару, а он передаст Анастасии, – сказал Коршунов.

– Хорошо ли это? – покривился Книва. – Законную жену с наложницей равнять?

– А вот это, брат, я сам буду решать, – строго произнес Коршунов. – Без твоих советов.

Книва кивнул в четвертый раз. Если Аласейа решил, значит, так и надо. И не ему, Книве, это оспаривать. Не зря его Коршунов почти год строил: когда свое мнение высказать, а когда делать, что сказано.

Нет, Книва славный малый. С большим будущим. Правильно Алексей решил его отослать. Если предчувствия его не обманывают, пусть хоть этот в живых останется. Зря, что ли, они с Генкой спасли его там, на болоте?

Ранним утром флотилия отчалила от римских берегов, оставив опустошенный, но не разрушенный и не сожженный город и гавань, пусть тоже опустевшую, зато без трупов у берега.

Коршунов был горд. Он совладал со своим воинством: не позволил превратить мирный берег в пепелище.

Правда, на берегу этом оставались еще две сотни Беремира и примерно столько же «вольных охотников» из разных варварских племен.

Алексей не знал, что они, вместо того чтобы погрузиться на оставленные им трофейные корабли и уплыть восвояси, займутся грабежом и будут превращать окрестности в пепелище до тех пор, пока сюда не придут легионеры. Наверное, Алексей здорово огорчился бы, если бы узнал об этом. Не узнал он и о том, что жадность грабителей подарила ему несколько драгоценных дней. И его собственный большой поход чуть было не увенчался полным успехом. Если бы не жадность кое-кого в его собственном отборном войске…

Глава девятая

Цекула

Коршунов все сделал правильно. Никто из тех, кто остался на берегу, не знал, что возвращается только половина кораблей. И разошлись они достаточно далеко от берега. А шли вообще на пределе видимости. В нужную бухту вошли ночью, с большим риском, но ухитрились не потопить ни одного корабля.

Бухточку предложил один из парней Скулди, захваченный лет десять назад, в молодости, в плен карпами и проданный в Рим. Парень этот трудился сначала пастухом у местного латифундиста-помещика, потом его продали кожевнику, а затем парень то ли выкупился, то ли просто удрал – этого Коршунов не понял, но – без разницы. Главное: герул примерно знал местность. И предложил следующую цель: сравнительно крупный город на приличном удалении от побережья. Город назывался Цекула, и боец Скулди утверждал, что в городе даже стен нет: приходи и бери.

В ту же ночь прошли двадцать миль. В следующую – тридцать. Днем отсиживались в укромных, присмотренных разведчиками местах. Кто думает, что это просто – спрятать от посторонних глаз тысячу человек не в какой-нибудь дикой пуще, а на обжитой территории Римской империи, тот глубоко ошибается. Но они прошли незамеченными за пять дней почти восемьдесят миль. Черепанов как-то рассказывал Алексею, как к нему в африке подкрался слон.

«Я стою, – говорит Генка, – смотрю, понимаешь, на пейзаж – и вдруг кто-то мне в ухо фыркает. Примерно как пневматический тормоз спустило. Я так осторожненько поворачиваюсь… ёш твою двадцать!..»

Вот примерно так же, как тот слон, тысяча варваров тихонечко подкралась к городу…

И поимела неприятный сюрприз.

Город Цекула, расположенный в живописной долине на берегу быстрой речки, действительно оказался довольно крупным, но… за то время, пока герул-информатор отсутствовал, Цекула успела обзавестись новенькими стенами. И (что особенно обидно) приближение Коршуновского войска засекли-таки. Так что, когда в долину хлынули страшные варвары, ворота Цекулы были уже на замке, а вне стен – ни одной живой души.

Разъяренные варвары ринулись на штурм (стихийно, без санкции Коршунова) – и потеряли почти сотню человек. Ущерб же, причиненный городу, – несколько зарубок от топора на толстых воротах да пара-тройка защитников, сбитых со стен стрелами.

Обычно после такого фиаско армия варваров рассыпалась по окрестностям и принималась грабить все, что под руку попадется. Коршунов об этой повадке знал и, собрав командиров, строго предупредил: кто на свой страх и риск отправится грабить, более к нему, Аласейе, может не возвращаться.

– У нас мало времени, – сказал он. – Но несколько дней – есть. Если боги мне благоволят – крепость будет наша. Но коли будем сидеть сложа руки, толку тоже не будет. Боги не любят ленивых. Так что займитесь делом. Ахвизра! На тебе разведка. Диникей! Твоя задача – чтобы ни одна мышь из крепости не ускользнула. Агилмунд, Ахвизра, займитесь тараном. И попробуйте подкоп. Действуйте!

Это было правильно. Солдат должен быть занят. Получив работу, Коршуновское воинство моментально оживилось. Застучали топоры в соседней рощице, помчались в разные стороны дозоры, наиболее меткие стрелки принялись выцеливать защитников на стенах…

Через несколько часов герулы Скулди сколотили нечто вроде переносной галереи, обмазали жирной речной глиной, разместили внутри здоровенное бревно с железным «набалдашником», выкованным в местной кузнице, и поволокли к воротам, а парни Агилмунда, прикрывшись наклонными бревенчатыми стенками (вспомнили, как Коршунов в свое время «брал» избу в квеманской деревне), подобрались к стене на расстояние тридцати шагов и принялись рыть подкоп.

Таранившим ворота пришлось туго. На них тут же принялись лить смолу и кипяток, швырять камни и в конце концов проломили свод галереи булдыганом в центнер весом, так что Скулди пришлось отступить. Единственный позитивный результат – забрали своих убитых из-под вражеских ворот.

А вот «подкопщиков» особо не тревожили. Так, постреливали иногда. Вообще же по поводу их деятельности наверху не беспокоились. Кричали что-то насмешливо…

Коршунов в осадную работу не вмешивался. Верхом на конфискованном коне он объехал крепость, ища слабые места. Не нашел. Крепость была новенькая и крепкая. С одной стороны – речка, с трех сторон – чисто. Ни ловушек, на которые, по словам Скулди, были так горазды римляне, ни даже рва. И зачем, собственно, этому городу особая защита? Так, продержаться с недельку, пока подоспеет помощь.

Изучив крепость, Коршунов проехал километра полтора вдоль реки, до того места, где она ныряла в скальный каньон. Хорошая речка, чистая, быстрая. Никого не встретил, тем не менее решил вернуться: разъезжать в открытую по вражеской стране с десятком охранников – несколько рискованно.

Так ничего и не придумав, Коршунов возвратился в лагерь. И узнал, что землеройные работы тоже зашли в тупик. Копать было легко: рыхлый грунт поддавался замечательно. Но строители крепости оказались серьезными ребятами и фундамент заложили – будьте-нате. Парни Агилмунда пробовали подрыться в пяти местах – и во всех пяти натыкались на основание стены. Подрыться снизу – можно, но толку? Стена как стояла, так и будет стоять. А защитники тоже не полные лохи. Любой, кто вылезет из прорытой норы по ту сторону крепости, – готовый покойник.

Одним словом, тупик.

Единственное утешение: впервые за несколько дней поели горячей пищи. Теперь таиться было не от кого.

Наверное, от сытного ужина Коршунова осенило…

Это было наитие. Собственно, он сам не знал, что из этого может получиться. Все-таки он был физик, а не строитель. Но сработало где-то на уровне подсознания, дескать, вода камень точит…

– Значит, так, – сказал он. – Ты, Агилмунд, возьми человек сто, и продолжайте копать. В одном месте. Постарайтесь вытащить из-под стены как можно больше грунта. Диникей! Твоя задача – создать как можно больше шума. Подожги что-нибудь, сделай вид, что мы начинаем штурм… оставляю тебе для этого еще сто человек, а остальных, Скулди, мы забираем с собой. У нас будет самая сложная задача…

Если бы не ущелье, они бы, наверное, не справились. Шутка ли – без подручных средств перегородить даже относительно неширокую речушку. Особенно если течение приличное. Сначала все, что они сбрасывали, уносило вниз. Потом Коршунов придумал вбить в дно колья – и дело пошло. Конечно, работа была адова: ночью, в холоднющей воде вколачивать в глину заостренные бревна. Но готы с герулами – здоровые ребята. Работали дружно. Двое подтаскивали и устанавливали бревно, еще четверо исполняли роль живых опор, а двое наверху вгоняли его в грунт двухпудовой колотушкой. С помощью кольев сократили ширину реки до двадцати шагов (у же не получилось – глубоко), и дело тронулось. К утру запруда была закончена, русло в ущелье обнажилось (остался ручеек – ослу по колено), и красивая долина, посреди которой стоял город Цекула, начала понемногу заполняться водой.

Издали готы и герулы наблюдали за тем, как узкая речушка постепенно расширяется. Вот она уже достигла стены, вот залила ее подножие. Вот вода хлынула в «кротовые норы», прокопанные людьми Агилмунда.

Со стен крепости защитники с беспокойством наблюдали, как поднимается вода. К восходу солнца она уже плескалась вокруг крепости. Что делалось внутри, Коршунов не знал. Он вообще не знал, каким будет результат. По его прикидкам, прежде чем хлынуть через запруду, вода может подняться метра на два. Сколько это займет времени, он тоже понятия не имел… пока что вода плескалась у ворот крепости, но не выше тридцатисантиметровой отметки. Если внутри стен она на таком же уровне, то сейчас жители поспешно вытаскивают наверх все, что не должно намокнуть. Но если внутри крепости уровень грунта выше, то по ту сторону стен вообще сухо…

Алексей ждал. И вместе с ним ждали его воины…

И они дождались. Ниже по течению раздался громоподобный удар – и уровень воды стал стремительно падать.

«Черт! – подумал Коршунов. – Надо было оставить кого-нибудь – поддерживать запруду…»

Но – поздно.

Каких-то полчаса – и речка уже вновь входит в свои берега. И ничего. Только грязища вокруг стен. И…

Громоподобный вопль тысячи глоток потряс окрестности. Участок стены, не тот, под который копали люди Агилмунда, другой, обращенный к реке, вздрогнул. Что-то треснуло – будто лопнуло враз несколько толстенных бревен. Две змеистые трещины пробороздили стену на расстоянии метров тридцати друг от друга – и сразу, будто его отрезало, здоровенный кусок кирпичной кладки весом в десятки тонн рухнул в реку, взметнул потоки грязи и унес с собой тех, кто защищал этот участок стены.

– Ты здесь главный? – строго спросил Коршунов. – Ты?

Они расположились на рыночной площади. Здесь это называлось «форум». Вокруг площади – пара храмов да одноэтажный дом с белыми колоннами: городская управа.

От искусственного наводнения городок практически не пострадал, но, когда рухнула стена, его жители еще некоторое время сопротивлялись, хотя и довольно вяло. Их боевой дух подкосило падение стены. Бойцы Коршунова даже в раж войти не успели, и ему удалось остановить резню почти сразу после того, как защитники побросали оружие. Перебили всего человек триста.

– Он – не главный, – перевел Скулди. – Он – один из старшин. Но он может говорить за остальных. Теперь он – самый важный. Остальных, говорит, мы убили.

Вполне порядочный римлянин преклонных лет в замызганной тоге, с поцарапанной лысиной и испуганными оленьими глазами. Еще бы ему не бояться! Коршунов отлично представлял, как выглядят со стороны его татуированные раскрашенные головорезы. Пусть боятся, это хорошо. Целее будут.

Алексей отлично понимал, насколько хрупко установившееся равновесие. Да, они взяли город почти без потерь. Сейчас все выходы перекрыты герулами Диникея, патрули Ахвизры контролируют улицы… техника оговорена и отработана на прошлом штурме. Гордые варвары расхаживают по узким улочкам, а жители сидят в домах, не смея носу высунуть… но его гревтунги – отнюдь не сторожевые псы. Они по-прежнему волки. Малейший повод – и они, забыв приказ вожака, бросятся рвать добычу…

– Отлично, – кивнул Коршунов, окидывая старшину Цекулы внимательным взглядом. – Только говорить ему пока не надо. Пусть слушает, а ты переводи…

Требования Коршунов продумал заранее.

– Я даю вам день, – четко произнес он. – Завтра в это же время здесь, на этих камнях должно лежать все ценное, что есть у вас в городе: золото, серебро, бронзовая и стеклянная утварь, благовония, оружие – всё, что имеет ценность. Предупреди всех: если кто посмеет что-то утаить, хоть крошечную серебряную ложку, – умрет. Причем умрет не один – вся семья, все, кто обитает в его жилище…

– Но в наших жилищах живут разные семьи… – попытался возразить старшина.

– Меня это не интересует, – отрезал Коршунов. – Убиты будут все, а жилище сожжено. Убедись, Скулди, что он хорошо понял!

– Ты хорошо все понял? – Скулди, оскалившись, навис над римлянином, приблизил свое вызелененное лицо к побледневшей физиономии старшины так близко, что коснулся бородой крючковатого римского носа, ухватил за мягкий загривок: – Ты хорошо понял, что велел тебе рикс, ты, жирный каплун?

– Да-а-а… – проблеял вспотевший от страха старшина.

– Дальше, – продолжал Коршунов. – Вы должны подготовить для нас продовольствие и фураж на обратную дорогу. Половина всего провианта, что есть в городе, должна завтра лежать тут. Дальше: снаружи, перед воротами города, должно стоять семьдесят пять фургонов. Тебе покажут, какими они должны быть. Разрешаю тебе послать своих людей в ближайшие поместья. А чтобы твоим людям никто не посмел отказать, их будут сопровождать мои воины.

Дальше! Мои храбрые воины устали и проголодались. Поэтому ты должен устроить для нас настоящий пир. И пусть на этом пиру моим воинам прислуживают ваши женщины, не старые и не уродливые, в количестве, достаточном, чтобы хватило на всех. Объясни всем, что убытка им не будет. Иные так даже в прибытке останутся! – Коршунов усмехнулся, а окружавшие его воины жизнерадостно заржали. – Смотри, ромлянин! Лучше, если мои воины получат то, что им нужно, в достаточном количестве! Иначе они возьмут сами, и вы все об этом горько пожалеете! Он хорошо понял, Скулди?

– О да! – Герул похлопал мозолистой рукой по мягкой спине старшины. – Пришли мне свою внучку, каплун! Если она мне понравится, я подарю ей аурей!¹⁶ Я щедрый! Мы все щедрые, если нам угодить! Пусть ваши женщины будут ласковыми и ублажают нас с полным усердием. Тогда в положенное время они родят воинов, а не каплунов!

Скулди засмеялся, затем повторил сказанное на своем языке и получил полное одобрение соратников.

– Что еще, Аласейа? – спросил он Коршунова.

– Пока все. Проследи, чтобы дед ничего не перепутал.

– Будь спокоен! – Скулди кивнул нескольким своим людям: со мной! Затем взял старшину за плечи, развернул: – Пошли, каплун, наш рикс не любит, когда ленятся!

– Агилмунд! – позвал Коршунов. – На тебе – фургоны. Фургоны – это самое главное, – добавил он, понизив голос. – Фургоны и лошади. Надо убираться отсюда как можно быстрее. Чует мое сердце: легионеры уже идут сюда. А ходят они быстро, ты знаешь.

– Не беспокойся, Аласейа! – пробасил Агилмунд. – Мы успеем. Боги нам благоволят, а удача твоя по-прежнему велика. Не беспокойся!

– Ну да, – пробормотал Коршунов, когда Агилмунд отошел. – Везет нам немерено. Как бы перебора не было…

– Делить будем сейчас! – Диникей сверху вниз мрачно глядел на Коршунова. – И ежели доля моя покажется мне малой, я возьму еще! И баб возьму, сколько хочу! И рабы мне тоже нужны! И убивать буду, кого хочу! А ты… Я тебе верностью не клялся! – маленькие покрасневшие глазки сверлили Коршунова. Хорошее римское вино гуляло в кудлатой башке Диникея, выплескивая наружу старые обиды. – Делить будем сейчас! Я хочу видеть свою долю! Мы все хотим видеть свои доли! Да!

– Верно! Хотим! Делить! – загалдели его сторонники. – Сейчас! Давай! Мало!..

«Идиоты!» – подумал Коршунов.

Он знал, что не в доле дело. Сука Диникей давно искал повод. Наверняка это он подзуживал тех герулов, что прикончили ювелира…

Город выполнил все обязательства. Выставил угощение и выделил девок. Заплатил выкуп, целую груду «контрибуции» навалили посреди площади. Проставился провиантом и фуражом. Построил фургоны: последнюю дюжину сейчас покрывали кожами… короче, полностью ответил по обязательствам. И Коршунов уже собрался поблагодарить старшину и откланяться, как ему доложили, что полдюжины подвыпивших герулов, выяснив, где живет местный ювелир, ворвались к нему в дом, перевернули все, ничего не обнаружили и принялись поджаривать бедолаге пятки, выясняя, где тот прячет золото, и игнорируя вопли несчастного о том, что всё уже на форуме.

Истошные вопли привлекли патруль Ахвизры…

Пока гревтунги пререкались со своими союзниками, не желавшими отказаться от своей идеи, кто-то послал за самим Ахвизрой.

Тот примчался, совершенно бешеный еще и потому, что сам был бы не прочь потрясти местных на предмет захоронок, но из уважения к Аласейе вынужденный от этого развлечения отказаться.

Хорошо хоть мечи в дело не пошли. Гревтунги, которых было раза в три больше, накостыляли самостийным «экспроприаторам», скрутили их и приволокли на площадь: на суд и расправу.

И Коршунов наказал бы их по полной при общем одобрении масс, которые, как и Ахвизра, сами были не прочь пограбить и очень обиделись, что кто-то позволил себе то, от чего они отказались.

Но тут появился Диникей.

Коршунов нащупал в кошеле на поясе пистолет. Блин, время, время уходит! Третий час они пререкаются. Солнце уже миновало зенит. Какая, на фиг, дележка! Давно пора грузить все и сваливать…

Диникей рычал и брызгал слюной. Преданные ему герулы, человек двести, вопили, как футбольные болельщики перед пенальти.

Агилмунд наклонился к Коршунову, проорал в ухо:

– Ответь ему!

Алексей мотнул головой. За ним тоже стояли воины. Побольше, чем за Диникеем, но здесь решают не голосованием. Сверху палило солнце. Голова вспотела.

Безумно хотелось снять шлем, стянуть подшлемник и почесаться…

Коршунов устал. Устал от напряжения, от нервотрепки, от ответственности. От непрерывного ожидания чего-то скверного. Очень хотелось все бросить, повернуться и уйти. И пусть эти недоумки делают, что хотят. И пусть придут римляне и вырежут их всех…

Нельзя. Он, Коршунов, обещал горожанам, что их не тронут, если все требования будут выполнены. Он обещал…

Но для Диникея это – не довод. Какие могут быть обещания – врагам? Тем более этим ничтожным ромлянским рабам? Диникей наезжал по полной: почувствовал, мать его так, слабину… возможно, даже страх…

И Коршунов не мог ему сказать, что боится он вовсе не Диникея. Блин, ну чего он, собственно, боится?! В любую минуту можно сесть на коня и уехать, сбежать… Черт! Нельзя! Никто тогда за ним не пойдет. Даже Агилмунд. Тогда – всё. Полный проигрыш.

– Делить! – орал Диникей, наступая. – Мое – мне! – и уже хватался за рукоять меча.

– Ответь ему, Аласейа! – рычал в ухо Агилмунд.

Коршунов огляделся. Вокруг – здоровенные гревтунги и такие же здоровенные герулы. И огромная, в человеческий рост, куча добра – между ними. На заднем плане – перепуганные представители горожан. Это их будут резать, если Коршунов не справится с ситуацией. Заросшие рыжей и желтой шерстью раскрашенные и татуированные лица, распяленные воплем рты… и все смотрят на него, на Алексея. Совсем не так, как раньше… внезапно Коршунов понял: и свои, и чужие ждут от него одного – разрешения на грабеж. И Диникей это прекрасно знает. Дай Коршунов такое разрешение – и потеряет лицо. А запрети – лидером тут же станет он, Диникей.

Коршунов поймал взгляд Ахвизры, весело-кровожадный: «Можно, Аласейа? Можно?!»

И тут словно кто-то чужой вселился в Алексея. Он подмигнул Ахвизре, кивнул на ярящегося Диникея и сказал:

– Ахвизра, убей его.

Ахвизра не мог услышать, это точно. В таком бедламе даже сам Коршунов себя не услышал. Должно быть, гревтунг прочел приказ по губам.

Меч, узкая стальная полоска, мелькнул в жарком воздухе…

Диникей был опытным воином. Он успел увидеть, успел сообразить, что Ахвизра не пугает, а бьет по-настоящему, успел даже выхватить свой собственный меч, благо и так почти на треть вытащенный из ножен…

Ахвизра грациозно, словно тореадор, уклонился от чужого клинка и легко, небрежным, будто случайным движением погрузил острие меча в густую бороду Диникея. Кольнул – и откачнулся. Диникей – изумленно вытаращенные, бегающие глаза (он еще не понял, что умирает) – сначала на Коршунова, потом – на Ахвизру, снова – на Коршунова. Грязная рыжая борода герула окрасилась пурпуром, сам он мягко осел на мостовую, наклонился вперед и уткнулся головой в розовые плитки, которыми была вымощена рыночная площадь.

И тут, словно кто-то отключил звук, наступила тишина. Все, и готы, и герулы, уставились на мертвого Диникея, постепенно осознавая, что произошло. И осознав, поднимали взгляд и обращали его на Коршунова. Все они чувствовали: произошло нечто неправильное. Не такое, как положено по обычаям…

– Ну все, – устало произнес Коршунов. – Пошумели – и будет.

В наступившей тишине каждое его слово было отчетливым, как удар гонга.

– Добычу – в фургоны. Пищу и фураж – туда же. И поживее – завтра здесь будут легионеры.

И что-то такое было в его голосе, что толпа тут же рассосалась – все занялись делом.

А труп Диникея пролежал на солнце еще два часа, пока его, по приказу Скулди, не погрузили на одну из повозок. Как-никак Диникей был не простым воином, хоронить его полагалось с подобающими почестями, а не просто сжечь.

Глава десятая

Битва

Смерть Диникея подействовала на всех удручающе. Особенно на герулов. Алексей этого не ожидал. Он ожидал взрыва чувств: ярости, ликования, негодования… а тут – какое-то тухлое угнетенное молчание. И герулы, и даже свои, гревтунги, старались на него не смотреть, отводили взгляд, опускали глаза… приказы выполняли, но как будто – через силу. Как будто он привел их не к поражению, а к разгрому. Коршунов полагал: пройдет какое-то время – и опять начнется буча. Но если Скулди удастся хотя бы несколько дней продержать своих соплеменников в узде, все обойдется. Главное сейчас – уйти с римской земли. Она буквально жгла Коршунову пятки. Но почему, черт возьми, никто из его соратников этого не чувствовал? Откуда в них эта чертова самоуверенность? Или это – фатализм? Чему быть – того не миновать…

А вечером возникла разборка из-за девушек. Кое-кто захотел оставить при себе приглянувшихся римлянок. Однако и разборка тоже была какая-то вялая. Алексей мог бы настоять… Но решил уступить:

чувствовал, что не понимает ситуации, не контролирует больше состояние армии. Это было очень плохо. А еще хуже то, что пришлось перенести выступление на утро.

Выступили с рассветом. Ехали в фургонах и верхом. Лошадей хватало: рядом оказалось несколько коневодческих ферм. Большинство животных под седло не годились, но в упряжки – вполне. Перед отправлением Коршунов пересчитал свою армию: восемьсот семьдесят шесть человек, считая его самого. Где-то пропали около двух десятков герулов и трое гревтунгов. Искать было некогда. Тем более Коршунов еще вечером предупредил: ждать никого не будем. Кто отстанет, пусть догоняет самостоятельно. Никто, даже родичи пропавших, не рискнули отправиться на поиски. Похоже, беспокойство Коршунова наконец передалось его людям. Или это подействовала висевшая в воздухе бессильная (пока бессильная) ненависть местных жителей. Варвары оставили им жизни, но ограбили подчистую и вдобавок забрали полсотни горожанок. Будь сейчас у горожан сила – они бы захватчиков щадить не стали, это точно. Это чувствовали все, и кое-кто даже ворчал: мол, нехорошо оставлять за спиной врагов. Но Коршунов знал, что это не враги. Овцы. Все, способные держать оружие, были перебиты при штурме. Остались бессильные и безвольные. Мстить и ненавидеть – слишком большая роскошь для овцы. Впрочем, для Империи это нормально. Разве там , в России, в которой родился Алексей, было иначе? Государство превращает людей в стадо . И лишь немногие становятся пастухами. Это только в маленьких, активных, постоянно воюющих социумах каждый мужчина – воин, а каждая женщина – мать и жена воина. Вот там действительно никого нельзя оставлять за спиной. И только в час настоящей беды народ большого государства может избавиться от «комплекса овцы». А если этого не произойдет, чужие сменят своих , поставят своих пастухов и будут продолжать стричь овец. Может, чуть короче, чем раньше. А может, и наоборот…

Но сейчас Коршуновские воины мало походили на будущих «пастухов». Следовало увести их как можно скорее от будущего стада. И вообще с этих пастбищ. Потому что где-то в полусотне миль (если не ближе) уже цокали по плитам отличной римской дороги подкованные гвоздиками легионерские калиги…

Сначала все шло неплохо. За первые сутки, не прячась, по хорошей дороге, не особо утруждавшей лошадей, прошли без малого тридцать миль. За вторые – с восхода до полудня – еще восемь. Дорога стала поýже, пришлось перестраиваться в цепочку. Оставалось пройти чуть больше пятидесяти миль. Посланные вперед разъезды сообщали, что впереди – все чисто. Вернулся верховой отряд, загодя отправленный в заветную бухту. Там тоже было все замечательно. И горизонт чист – ни следа римского флота.

Но везение кончилось.

Вражеские разъезды появились на горизонте незадолго до полудня. Сначала их приняли за местных пастухов: эти вчера весь день маячили на высотках – следили. Но заблуждение длилось недолго. Ровно столько, сколько требуется хорошему всаднику, чтобы проскакать милю. Минут пятнадцать – и из-за ближней рощицы выкатилась легкая конница. И с ходу забросала варваров стрелами. Спокойная часть путешествия кончилась.

Правда, урон от обстрела был незначительный. Парни Коршунова были тоже не лохи, а реальные пацаны. И на чужой территории не расслаблялись. Так что одним из самых тормозных оказался сам полководец, но его вовремя, хоть и неуважительно сдернули с коня и чуть ли не силком запихнули под один из фургонов.

Как потом выяснилось, личная охрана Коршунова действовала по четкой инструкции Агилмунда: без Аласейи – всем нам крышка; первым делом укрыть Аласейю в безопасном месте, а уж потом разбираться, что к чему.

Так что урон от налета был небольшой, а когда выяснилось, что кавалерия противника относительно малочисленна, варвары сами перешли к ответным действиям. И потеряли одиннадцать человек: римляне, более подвижные и более меткие, оказались и более эффективными.

К счастью, у бросившихся в атаку варваров хватило ума, чтобы это понять, иначе потери могли быть намного больше.

В общем, спокойному и быстрому путешествию наступил конец. Теперь пришлось двигаться «передвижным фортом», за сплошной стеной фургонов и в постоянном напряжении. Римских ауксилариев, «союзной конницы», как определил ее Скулди, оказалось более алы, то есть около трех сотен. Ни доспехами, ни внешним видом большинство из них не походило на классических римлян. Косматые, бородатые, чертовски умелые всадники и очень приличные стрелки, они придерживались тактики охотничьих собак, удерживающих зверя до появления охотников. Они кусали исподтишка, они досаждали войску Коршунова днем и ночью, они заставили варваров двигаться вслепую, потому что о дозорах тоже пришлось забыть. Любому небольшому отряду, отделившемуся от основной армии, позволяли отойти примерно на полмили или около того, а затем со всех сторон налетали ауксиларии – и дозор переставал существовать. Нескольких человек римские наемники ухитрились даже захватить живьем – с помощью арканов. И для их спасения ничего нельзя было сделать. Как только готы выходили из-под защиты фургонов, то сразу становились уязвимы. В конце концов Коршунов решительно запретил все вылазки. Совсем остановить их ауксиларии не могли, но изо всех сил старались задержать. До подхода основных сил, с которыми Коршунову встречаться совсем не хотелось. Нет, надо, невзирая на потери, прорываться вперед. Скорость и только скорость. Сесть на корабли – и сразу в открытое море. Пока не накрыли римские триремы, которые наверняка тоже чешут сюда на всех парусах.

Да, Коршунов очень спешил. Все они очень спешили, но проходили в среднем не больше пяти-шести миль в день. Ауксиларии вертелись вокруг, не давая буквально ни минуты покоя. Варвары били в них из луков – из-под прикрытия фургонов. И попадали втрое чаще, чем римляне. Особенно удачлив был Коршунов, чей «оптический» самострел бил вдвое дальше луков. Еще дальше били прихваченные с собой и установленные на телеги «скорпионы». Но от них толку было немного: такие «меткие» стрелки, как в Коршуновском войске, могли за пятьдесят шагов по сплошному строю промахнуться. Куда там целить в отдельных всадников.

Не будучи слишком хорошими стрелками из луков, варвары тем не менее по дюжине-полторы римлян в день «выбивали». Но и стрелы ауксилариев время от времени находили цель. Примерно раз двадцать-тридцать в день приходилось останавливаться, чтобы успокоить и выпрячь раненую лошадь. Или вытянуть застрявшее в яме колесо, потому что ехали уже не по дороге, а как придется. К счастью, сама дорога все время шла вдоль мелкой речушки, даже не речушки – большого ручья. Его воды с избытком хватало и на людей, и на лошадей. Иначе положение Коршуновского войска еще более осложнилось бы…

И все-таки они шли. Целых пять дней. В воздухе уже пахло морем, когда…

– Плохое место! – пробормотал Скулди, глядя на пару некрутых холмов, между которыми текла их речка и лежала их дорога.

– Почему? – спросил Коршунов.

С его точки зрения, ни сами холмы, ни их окрестности ничем не отличались от десятков таких же, которые варвары успешно миновали. Даже ненавистные ауксиларии, кажется, решили оставить их в покое. Маячили в отдалении…

– Посмотри, что видишь там? – спросил Скулди, махнув рукой.

Алексей – он сидел на «облучке» развернутого задом наперед фургона, подложив под зад мешок с соломой, – привстал, поглядел налево, потом вперед и направо, поверх крыши переднего фургона.

– Ничего не вижу, – честно сказал он. – Сады. Роща оливковая…

– То-то и оно, Аласейа.

Скулди ехал рядом. В седле он сидел с небрежностью опытного всадника, с детства овладевшего верховой ездой. Такому и стремена не нужны. У Коршунова так никогда не получится.

– Ты не видишь, я не вижу, – сказал герул. – Никто не видит. Все подходы закрыты. Я это место запомнил, когда мы сюда шли. Тогда подумал: если кто по дороге едет – хорошее место для засады получится.

– Думаешь? – Коршунов стянул шлем с подшлемником, почесался с наслаждением, плеснул на макушку из фляги. – Что будем делать? Объезжать?

– Ты – вождь, – отозвался Скулди. – Тебе решать. Может, там и нет никого…

Алексей задумался. Его фургон, второй слева, одной парой колес ехал по дороге, другой – по дну речки. Каждый раз, когда тяжелое колесо наезжало на камень, фургон немилосердно встряхивало. Но это все равно лучше, чем верхом. Сзади, по ту сторону тента, возничий Сигисбарн покрикивал на лошадей, запряженных особым способом, чтобы не тянуть фургон, а толкать его перед собой.

Внутри «передвижной крепости», в тесноте, ехали и шагали Коршуновские воины. Алексей знал, что все они здорово устали. Но знал, что если придется драться, то они наплюют на усталость и будут драться со своей обычной яростью и лихостью… с лихостью…

Коршунов потянулся к поводу своего привязанного к фургону коня. Задница на перемещение с соломы на твердое седло отреагировала отрицательно.

– Давай со мной, Скулди, – сказал он. – Агилмунда поищем…

Агилмунда нашли снаружи, у замыкающего фургона.

– Скулди думает: между теми холмами может быть засада, – сказал Коршунов.

Агилмунд кивнул.

– Пошлю Ахвизру, – ответил он. – Пусть проверит.

Алексей поглядел на маячившие в двух сотнях шагов темные фигурки ауксилариев.

– Почему Ахвизру? – спросил он.

– Ахвизра в этом лучше меня, – просто ответил сын Фретилы.

Ну да, все правильно. Самое рискованное дело вождь должен выполнить сам. Лично. Если, конечно, этот вождь – не такой вот Аласейа…

– Не надо, – сказал Коршунов. – Если там засада – они ни одного разведчика не пропустят. И в объезд тоже не пойдем. Хрен редьки не слаще, – добавил он по-русски. И пояснил: – Если нас впереди ждут, то так и так не пропустят. А там дальше – сады. Фургоны не пройдут. Так что – вперед. Только учтите оба: если на нас нападут, останавливаемся и сидим за фургонами. Римляне сильны, когда они вместе. А вне строя они рубятся еще хуже меня. – Коршунов усмехнулся. – Так что следите за своими: чтоб наружу не лезли. Сейчас не время проявлять удаль. Сейчас нам надо просто уничтожить врага.

Фургоны въехали в лощину. Слева склон сплошь зарос виноградником. На правом склоне, голом, на самом верху вертелись ауксиларии. Постреливали время от времени. Для профилактики. Привстав на стременах, Коршунов глядел поверх фургонов. Случайной стрелы он не боялся: справа и слева – телохранители со щитами. Прикроют, если что.

Низкий протяжный рев перекрыл даже грохот колес.

«Что это?» – подумал Коршунов и вопросительно посмотрел на Скулди.

На вызелененных скулах герула вздулись желваки. Не мигая, он глядел на голый правый склон. Коршунов тоже посмотрел туда… и пропустил появление римлян, которые появились не справа, а позади. Длинный строй, замкнувший выход из лощины. Над блестящими шлемами раскачивались штандарты и значки. Их было очень много…

Коршунов привстал на стременах.

– Сто-ой! – закричал он во всю мочь.

«Передвижной форт» остановился. Не сразу, примерно за минуту. Но строй фургонов нигде не разорвался. Наоборот, сдвинулся теснее. Умолк непрестанный грохот сотен колес. Варвары разобрались – каждый занял свое, заранее определенное место. Казалось, наступила абсолютная тишина.

– Когорта… – буркнул Скулди. – Одна, две, три… восемь кентурий.

Он считал значки. Коршунов в значках не разбирался. Просто видел, что римлян много. Не меньше полутысячи.

И тут снова заревела труба, и на гребне правого холма тоже появились легионеры. Появились и застыли.

«Чего они ждут?» – подумал Коршунов.

И тут же понял, чего. Ждут, что отмороженные варвары вылезут из-под прикрытия и, как это у них принято, попрутся в атаку на изготовившегося противника.

«А вот вам хрен!» – подумал он.

– Всем оставаться на местах! – заорал он. – Если им нужно – пусть придут и выковыряют нас отсюда! Орудия – бей!

Обслуга уже разворачивала «скорпионы», задирая их кверху, целя поверх фургонов в шеренги на правом холме.

Б-бан-нг!

Первая стрела ушла в «молоко».

Б-бан-нг!

Вторая ушла туда же. Коршунов потянулся к самострелу…

И тут труба загудела снова… Тысячеголосый слитный рев римских глоток ответил ей так, что Коршунова пробрало до костей…

И в следующий миг его бойцы, которым было строго приказано: сидеть и не высовываться – забыли о всех приказах.

Битва!!!

– Стой! Стой! Стоять!!! – надсаживаясь, орал Коршунов.

Бесполезно.

Страшно ревели римляне. Герулы и готы, вопя во всю глотку, лезли через фургоны, протискивались между колесами…

Римляне поторопились. Значительная часть варваров просто не успела выбраться. А может, большинству хватило ума остаться на месте, и Коршунову только показалось, что боевое безумие охватило все его войско?

Так или иначе, но только около сотни отморозков вылезли из-за повозок. У них не было никаких шансов. Разогнавшиеся римляне с разбегу ударили их строем, сомкнутыми щитами, отбросили к фургонами, перебили в считанные минуты, поднажали на сами фургоны, пытаясь если не опрокинуть, то хотя бы сдвинуть с места, столкнуть…

Не тут-то было! Где упряжками, где собственными плечами, но защитники сумели удержать фургоны на месте. А тех римлян, кто самонадеянно сунулся снизу, между колес, или попытался пролезть через верх, мигом поддели на копья.

Гулкий удар. Это телохранитель Коршунова отшиб щитом летевший в вождя каменный шар. Алексей посмотрел направо. Легионеры, перекрывшие вход в лощину, тоже пришли в движение, но не торопясь, шагом. За пехотой маячила конница. Тяжелая конница, в доспехах, с копьями. Но камень прилетел не от них. Сверху, опережая пехоту, скакали ауксиларии. Разогнавшись, они стремительно промчались мимо фургонов. В воздух взлетели стрелы и пращные снаряды. Варвары привычно прикрылись щитами… и Коршунов, который мог не заботиться о собственной защите, увидел, как от всадников к фургонам полетело множество черных змей. Арканы!

– Упряжки держи! – закричал он. – Держать коней!

Он сам бросился вперед, но один из телохранителей ухватил его коня за узду, другой поймал щитом стрелу. Одну. Вторую не успел – и повалился под копыта.

Алексей тоже не успел бы. Он с ужасом смотрел, как натянувшиеся арканы растаскивают фургоны. Гревтунги Ахвизры пытались помешать, но несколько лошадей были ранены, бились в упряжи и не давали подойти…

Строй перекрывших дорогу кентурий разомкнулся, пропуская конницу. Коршунов увидел, как, набирая скорость, на них несется ощетиненный пиками клин…

Один из фургонов опрокинулся, второй, вместе с бьющимися, запутавшимися в упряжи лошадьми, поволокли прочь – и железный таран тяжелой кавалерии ударил прямо в брешь.

Все смешалось. Римская тяжелая конница, словно огромный шипастый кулак, сшибла варваров, но не разметала их, как было бы на открытой местности, а оттеснила к противоположной стороне «крепости». Отчаянно ржали лошади. Римляне, готы, герулы, в дикой давке, беспощадно резали друг друга. Коршунов оказался в относительно благоприятном положении: верхом, в удаленной от бреши части фургонного «периметра», в окружении телохранителей.

Вынув самострел, он стрелял в «завязших» римских всадников. Тяжелые болты насквозь прошибали доспехи катафрактов, однако это была капля в море. Римляне побеждали. Римляне побеждали, хотя его варвары дрались очень хорошо. Хаотический бой – это их стихия. Но Коршунов видел, что справа римляне уже растаскивают фургоны, и помешать им больше некому. Через пару минут откроется фланг, и строй легионеров навалится на противника по всем правилам…

И тут Коршунов наконец вспомнил, что он – не просто наблюдатель. Он – вождь!

– Гревтунги! – закричал он, надрываясь, сиплым сорванным голосом. – Агилмунд! Ко мне! Скулди! Ахвизра! Сюда! Ко мне!

Кто-то его услышал. Не Скулди и не Агилмунд, но несколько десятков лиц повернулось к нему. Не лица – заляпанные грязью и кровью маски ярости. Некоторых он узнал.

– Ты, ты и ты! Разверните фургоны! – Он махнул в сторону выхода из лощины. – Живо! Еще!

Одна из упряжек разом потянула в сторону. Фургон с грохотом и лязгом опрокинулся – посыпалась серебряная утварь, – и в стене фургонов образовалась брешь. Коршунов немедленно направил туда коня. Трое оставшихся телохранителей держались рядом, прикрывали его с трех сторон. Копыта лошадей безжалостно сминали дорогие чаши и кубки…

Коршунов привстал на стременах. Впереди – завал, но объехать его нетрудно. Рвануть сейчас галопом – и через пару часов он увидит свои корабли. И – прощай, Рим!

Алексей оглянулся. Римляне побеждали, но его воины сдаваться не собирались. Страшная беспощадная мясорубка… у Коршунова было десять секунд, чтобы принять решение… и тут он увидел Агилмунда. Совсем близко. Без шлема, без щита: в правой руке – топор (меч он где-то потерял), в левой – копье… а рядом с Агилмундом – Сигисбарна, с большим щитом…

И Коршунов понял, что он не может их бросить. Он привел их сюда. И он умрет вместе с ними. Или вместе с ними спасется…

Алексей сунул в чехол самострел, выхватил меч, завертел над головой.

– Гревтунги! – вновь закричал он, надрывая глотку и с трудом удерживая пляшущую лошадь. – Агилмунд! Сигисбарн! Я здесь! Все ко мне!

Тут кто-то вцепился в узду его лошади. Коршунов едва не рубанул… но увидел вызелененные щеки. Свой. В следующую секунду он узнал Скулди. Герул оскалился и пронзительно засвистел. Коршуновская лошадь дернулась, но герул не дал ей встать на дыбы. Он свистнул еще раз – и теперь не меньше сотни глаз смотрели на Коршунова.

– Сюда! – закричал Алексей. – Ко мне!

И тут же те из варваров, кто еще мог вырваться из боя, устремились к нему. Еще несколько десятков пробились с боем… немного, около сотни. Но это были – лучшие.

Они выбрались на открытое место – и тут же построились.

– Агилмунд, где Ахвизра?

Сын Фретилы только мотнул головой: там.

Там – это внутри «периметра», где смешались в смертельной сече несколько сотен варваров и вдвое больше римлян.

Надо было уходить, пока впереди чисто. Похоже, римский военачальник бросил в бой все свои силы… нет, не все! Вниз по склону, прямо к ним уже бежали легионеры. Немного, с полсотни.

Коршунов перекинул через плечо чехол с самострелом и спрыгнул на землю. Верхом, в своем золоченом шлеме он был слишком заметной мишенью.

А его готы уже строились для боя. Готы, гревтунги. Герулов было всего трое, считая самого Скулди.

– Агилмунд! – крикнул Коршунов. – Не стоять! Вперед! Вперед! – И бросился к выходу из лощины, уверенный, что его парни последуют за ним.

И они побежали. Колонной, топча ровную римскую дорогу варварскими сапогами. Бегали же готы не хуже римлян. Лучше. Враги отстали.

Коршунов, опережая остальных, первым взбежал на склон, огибая завал, которым римляне перегородили речку и выход из лощины.

Сразу за завалом обнаружилось около десятка римлян. Один из них метнул дротик. Коршунов пригнулся – дротик прошипел у него над головой. И тут же кто-то позади поймал оружие и метнул обратно.

Другой римский солдат, прикрываясь щитом, попытался достать Коршунова коротким мечом, но тот с разбегу ударил ногой в щит, и легионер отлетел в сторону. Тут все и закончилось, потому что подоспели остальные и мгновенно перебили весь римский десяток.

– Вперед! – кричал Коршунов. – Вперед! Не отставать!

Его ранили в руку. Когда – он даже не заметил. Рана была пустяковая.

Они уже бежали по саду. Пахло цветами. Бежать было легко…

Впереди, между деревьями, мелькнул всадник. Еще один… пропела стрела. Кто-то вскрикнул. Еще одна стрела, пропоров штанину, чиркнула Коршунова по ноге. Алексей сбился с шага – и это его спасло. Коршунова наконец догнали – и прикрыли щитами. Теперь готы бежали все вместе, плотным строем. Легкая конница, наверняка те самые ауксиларии, которые преследовали варваров все эти дни, скакали параллельно, справа и слева – по ту сторону речушки. Они держались на отдалении: пара-тройка уже познакомилась с тем, как готы умеют бросать копья.

Коршунову было легче, чем другим. Он бежал внутри строя, считай, налегке, без копья и щита. Тем, кто снаружи, приходилось тяжелее. Вдобавок их еще и обстреливали, издалека, неточно, но даже с пятидесяти шагов промахнуться по плотному строю практически невозможно. И время от времени вместо звонкого удара в щит раздавался глухой – когда наконечник вонзался в живую плоть. А потом их догнали – сзади раздался топот множества копыт: их настигала другая конница. Вернее, не конница: пехота на лошадях. Примерно две кентурии, которые, догнав, спешились и приблизились уже обычным порядком. Чтобы встретить врага лицом к лицу, готам пришлось остановиться и развернуться. Все, чего достигли, – удалились примерно на милю от места сражения.

Надо сказать, атаковали римляне довольно вяло: метнули несколько десятков копий, а врукопашную не полезли: очевидно, выжидали, пока подойдет подкрепление. Да и варвары не особо рвались в бой. Биться было бессмысленно. Тем более ауксиларии перекрыли дорогу – не уйти.

Коршунов почувствовал безмерную усталость. Внезапно заболела раненая рука. И нога тоже – там, где задела стрела.

– Ну что, Аласейа, будем умирать? – Агилмунд, тоже раненный, опираясь на римский, трофейный, щит, поверх него смотрел на легионеров. – Или сложим оружие?

Сигисбарн (ему, сравнительно неопытному, удалось уцелеть только потому, что держался рядом с братом) с надеждой глядел на Коршунова. Парень не хотел умирать…

Алексей поискал глазами Скулди, окликнул:

– Эй, герул! Если мы сдадимся, что с нами сделают ромляне?

– От их главного зависит. Может, и не убьют. Могут в рабство продать, в гладиаторы. А могут и во вспомогательные войска взять, если им солдаты нужны. Если хорошие воины. А мы – хорошие, – добавил он без всякого хвастовства. Просто констатировал факт.

Коршунов принял решение.

– Ладно, – сказал он по-русски. – Все равно ловить нечего. – И уже по-готски: – Крикни, что мы сдаемся.

– Эй! – закричал Скулди по-латыни. – Мы складываем оружие. Обещайте, что не станете нас убивать!

– Я тебе ничего обещать не стану, варвар! – гаркнул в ответ легионер в шлеме с гребнем. – Сдавайся, а там посмотрим!

Скулди вопросительно посмотрел на Коршунова: понял ли? И что решил?

Алексей кивнул и медленно опустил на землю свой меч. Затем, отсоединив монокуляр, положил рядом с мечом свой самострел. И на дорожные камни с грохотом полетели тяжелые щиты: готы складывали оружие. Большой поход завершился.

Одно утешало: изрядная часть добычи все-таки утечет из римских пределов. Если в море ее не перехватят триремы имперского флота.

Глава одиннадцатая,

заключитальная, в которой заканчивается история рикса Аласейи – предводителя варваров

Май девятьсот восемьдесят седьмого года от основания Рима. Провинция Нижняя Мезия

Очень не хотелось умирать. Но наверное, лучше было умереть там, на дороге. Быстро. Зря они сдались. Теперь придется умирать долго. Рук, привязанных к перекладинам креста, Коршунов уже не чувствовал. Он вообще почти ничего не чувствовал. Кроме боли и жажды. И желания умереть достойно. Все, что он может сделать для своих воинов, – это показать, что вождь, за которым они пошли, чтобы умереть, достоин этого. Вот и римляне выделили ему особое, почетное место. На самой вершине.

Вид с холма открывался превосходный: рощи, виноградники, поодаль – аккуратные домики земледельцев. Плодородный, благодатный край… именно в таком краю Коршунов и хотел бы жить. Потому он и привел сюда диких варваров… которые теперь мертвы, а те, что еще живы, чудовищными украшениями висят вдоль обочины превосходной римской дороги.

И это – последнее, что увидит в жизни бывший ученый, бывший космонавт, бывший вождь варваров Алексей Коршунов. Н-да… зато смотреть на этот пейзаж он будет долго. Может, два дня, может, три… если, конечно, раны не откроются и он не истечет кровью раньше… ну тогда ему, считай, повезло. Как Ахвизре, чья голова уже бессильно повисла…

– Агилмунд! – позвал Алексей. – О чем думаешь?

– Да вот думаю… – мрачно отозвался родич. – Примет ли меня вотан, ежели вот так умру? Без меча в руке, без погребения, без тризны…

Гот тяжело вздохнул. И справа, эхом, вздохнул Скулди.

«Надо же, – подумал Коршунов. – Не то их беспокоит, что придется подыхать долго и мучительно, а то, признает ли их какой-то там вотан… впрочем, правильно. Для тех, кто верит в загробную жизнь. Вопрос: верит ли в нее кандидат наук А. Коршунов? Раньше вроде бы верил… во что-то такое…»

– Я так думаю, – громко произнес он. – Вотан – не какой-нибудь безмозглый гепид: сумеет отличить воина от свинопаса. А ты, Агилмунд, столько народу в хель отправил, что никакой тризны не нужно. Даже вот в последнем бою хотя бы… присмотрись, брат: неужели ты не видишь, как вьются вокруг души поверженных тобой врагов?

– Не-а… – пробормотал Агилмунд. – Никого я не вижу, кроме наших повешенных парней да вот этих ромлян, что жрут бараний бок у меня под ногами.

Римляне, стража, оставленная присматривать за казненными, беседу двух варваров проигнорировала. Повешенные были них для уже не живыми людьми, а вороньим кормом. Но еще не настолько воняли, чтобы испортить аппетит. Впрочем, аппетит настоящего солдата никаким запахом не испортишь.

– Я вижу! – решительно заявил Коршунов. – Я – Аласейа, пришедший с неба, я видел богов и разговаривал с ними! И я говорю тебе: боги отличат настоящих воинов, какой бы ни была их смерть! Так что через несколько дней ты отправишься прямо к своим богам! Это я тебе обещаю! Конечно, смерть твоя будет нелегкой…

– Плевать! – Агилмунд заметно повеселел. – Перетерплю! Слышишь меня, вотан? – рявкнул он во всю глотку. – Скоро я приду к тебе!

– Эй, Аласейа! – это подал голос Скулди. – А ты не врешь? Насчет богов?

– Ты никак умом повредился, герул! – насмешливо бросил Коршунов. – Кто же рискнет соврать, говоря о таком ? Или ты забыл, что и сам я тоже очень скоро покину этот мир?

– А ведь верно! – согласился рассудительный герул. – Не станешь ты врать в такой час, Аласейа! – Скулди рассмеялся. – Хорошо иметь такого вождя, как ты! – заявил он. – Биться с тобой хорошо, а умирать – еще лучше! Хотя, сдается мне, не к нашим богам попадешь ты, а к своему христианскому богу. Жаль! Очень тебе будет скучно после смерти, Аласейа.

– Разве Аласейа не воин? – вмешался Агилмунд. – Я попрошу вотана! Пусть вотан договорится с христианским богом. Или я не отправил в хель мало христиан? Обменять их души на душу Аласейи – правильное дело!

– Точно! – поддержал Скулди. – и я отдам своих на это дело! И без христиан найдется кому мне прислуживать после смерти! Отдам! Душа такого воина, как ты, Аласейа, много потянет на загробных весах. Не один десяток христианских душ потребуется.

– Коли так, то и я своих готов отдать! – крикнул кто-то из повешенных ниже.

– И я! И я! И я!

– Чего разорались! – недовольно гаркнул один из римлян. – Вот я вас!

На него никто не обратил внимания. И впрямь: что можно сделать тем, кто уже, считай, мертв?

– Ты слышишь, Аласейа! – резюмировал Агилмунд. – Выкупим мы твою душу у христианского бога, не сомневайся!

Коршунов был растроган. И поклялся себе до последнего вздоха вести себя так, чтобы не уронить себя в глазах этих людей. Это все, что он мог для них сделать: облегчить надеждой их мучительную смерть.

Хотелось пить. Повязка на боку набухла от крови, потяжелела. Наверное, надо радоваться. Если кровотечение не остановится, Алексей вскоре ослабеет и потеряет сознание. Затем – легкая смерть. Проблема в том, что Коршунову совсем не хотелось умирать. Даже легкой смертью. В конце концов, это несправедливо! Варвары все равно пришли бы на эту землю. И крови пролилось бы куда больше, если бы Коршунов не пресек бессмысленную резню. Нет, это просто свинство – повесить всех пленных, сдавшихся, без суда! Где же хваленое римское правосудие, законы, которые будут изучать и через две тысячи лет?

– Эй, Скулди! – крикнул Коршунов. – Скажи этим римлянам, что я хочу видеть их военачальника.

– Зачем тебе какой-то римлянин? – отозвался герул. – Скоро ты увидишь богов.

– Хочу взглянуть на того, кто нас победил, – заявил Алексей.

Казнь на кресте хороша тем, что у судей есть время передумать. Или их можно попробовать переубедить. Но надо поторопиться. Большинство казненных будет умирать несколько дней, но такие, как Ахвизра, не смогут продержаться долго. Чем черт не шутит? Вдруг Коршунову удастся убедить римлянина? В любом случае, терять нечего.

– Эй, вы! – гаркнул Скулди по-латыни. – Наш вождь желает сообщить что-то важное вашему главному командиру.

– Пусть скажет мне, а я передам, – ответил старший из стражников.

– Нет!

– Нет так нет, – буркнул стражник. – Чтобы я беспокоил принцепса из-за такого вороньего корма, как вы…

Внезапно слух Коршунова потерял остроту: словно в уши вату напихали. Сквозь эту вату до него доносилась перебранка Скулди и охраны, крики ворон, лязг металла откуда-то со стороны римского лагеря…

– Эй, ты, варвар!

Острая боль вспыхнула в раненом боку. Коршунов сдержал стон, с усилием разлепил глаза. Стражник, вознамерившийся еще раз ткнуть древком копья в бок Алексея, остановил движение.

– Ты хотел мне что-то сказать, варвар?

– Я… – Голос стал сиплым, в глотке – будто наждак.

Что-то влажное прижалось к губам Коршунова. Губка, набухшая кисловатой влагой.

– Кто ты?

– Старший кентурион Гай Ингенс. Что ты хотел мне сказать?

Старший кентурион. Блестящий шлем с красным, потускневшим от пыли гребнем.

Пониже шлема – такое же кирпично-красное, со свернутым в сторону носом грубое лицо. Один взгляд – и Алексей понял: надеяться не на что. С этим человеком ему не договориться.

– Я? Тебе – ничего.

– Тогда подыхай молча, варвар! – сердито бросил кентурион. Развернулся и двинулся вниз, лавируя между крестов.

Коршунов закрыл глаза. Нет, ему было не страшно умирать. Обидно немного. И Настю жалко. Как она теперь, без него?

Губка снова прижалась к губам Коршунова. Он жадно втянул кислую влагу, разлепил глаза. Сколько времени прошло? Час? Сутки?

Внизу маячил римский командир. Тот же шлем с красным хвостом, квадратное лицо… или не тот. Алексею было худо. Перед глазами двоилось и троилось. Не разглядеть.

Римлянин рявкнул что-то на латыни. Влажная губка оторвалась от губ Коршунова (он с трудом сдержался, чтобы не потянуться за ней), прошлась по его лицу…

Римлянин некоторое время смотрел на Коршунова, потом резко развернулся, бросил несколько слов и двинулся вниз по склону.

Коршунов снова закрыл глаза… и тут его крест пришел в движение. Коршунов почувствовал, что опрокидывается на спину. Боль стала нестерпимой… Алексей изо всех сил сдерживался, чтобы не застонать… но все-таки застонал. И его тут же накрыла спасительная чернота.

Когда он очнулся, вокруг была ночь. Теплая безветренная южная ночь… запах дыма, знакомый запах большого военного лагеря… Коршунов лежал на спине и смотрел в черное звездное небо. То, откуда они пришли в этот мир. Но Алексей об этом не думал. Он вообще ни о чем не думал. Ему было хорошо. Боль почти ушла.

– Эй, варвар, дать тебе вина?

Коршунов осторожно повернул голову. Рядом – тень. Римлянин. С копьем. Алексей понял сказанное.

– Да, – сказал он по-латыни, но вышел какой-то невнятный сип. – Да, – повторил он погромче. – Дай.

Римлянин встал, отложил копье. Приподняв голову Коршунова, он осторожно поднес к его губам флягу. Во фляге было вино. Кисловатое, разбавленное, невероятно вкусное.

Алексей пил, пока фляга не опустела. Римлянин удовлетворенно хмыкнул и вернулся на свое место.

«Что со мной? Что происходит?» – попытался думать Коршунов. Звезды закружились, и он опять впал в беспамятство.

Разбудил его шум.

Было уже светло, но еще не жарко. Утро. Вокруг громко переговаривались по-латыни. Пахло дымом и еще чем-то вкусным. Алексей понял, что чувствует себя намного лучше. Настолько хорошо, что даже попытался сесть. И у него получилось.

– Ага, ты встал! – Давешний римлянин с копьем сидел напротив, на топчане – раме на ножках, на которую натянули толстый холст, – и достаточно доброжелательно смотрел на Алексея.

Коршунов посмотрел по сторонам. Слева и справа стояли палатки. Шагах в двадцати горел костер. Над ним, на треноге, висел большущий котел. В котле булькало. У котла, на корточках, – римлянин в грязной тунике, с большой деревянной ложкой.

Внезапно Коршунов сообразил, что он – не связан, а в пяти шагах от него сидит враг…

– Даже и не думай, – усмехнувшись, проговорил легионер, покачав головой. Он поймал взгляд Алексея, брошенный на его копье.

Легионер был кряжистый, широкоплечий, черноволосый. Загорелое обветренное лицо обросло черной двух-трехдневной щетиной, нос расплющен, на щеке – старый шрам. Грудь римлянина прикрывал пластинчатый доспех, на ногах – поножи с тиснением, на поясе – короткий меч.

– Ходить можешь? – четко выговаривая слова, произнес легионер.

Коршунов пожал плечами. И сразу заныл оцарапанный бок.

Римлянин встал, перехватил копье в левую руку, правой взял Алексея за плечо и без видимого усилия поставил на ноги. У Коршунова тут же закружилась голова. Римлянин помог. Поддержал.

«Хорош бы я был, если бы попробовал на него напасть», – подумал Коршунов.

– Пошли, – сказал легионер. – Здесь недалеко.

Коршунов не понял, но позволил себя вести. Да он и не смог бы сопротивляться.

Идти и впрямь было недалеко. В соседнюю палатку.

У входа легионер остановился, сказал что-то, изнутри ответили. Легионер откинул полог, втолкнул Коршунова внутрь, усадил на скамью и вышел.

Внутри палатки было просторно и довольно светло. Свет падал сверху, из квадратного продуха. Еще в палатке стояло несколько сундуков и дорожный стол, за которым, сидел римский офицер в шлеме и что-то быстро писал. Шлем у римлянина был роскошный, золоченый, украшенный искусной чеканкой, с длинным красным «хвостом». По хвосту Коршунов его узнал. Тот самый, как его… Ингенс. Тот, что приходил вчера. Тот, что велел его снять.

Лица римлянина Коршунов разглядеть не мог, зато он увидел кое-что другое. На столе, рядом с табличкой, на которой писал римлянин, лежал Коршуновский, вернее, Черепановский талисман: обшарпанный уродец Буратино.

Римлянин писал минут пять. Коршунов ждал. Он уже догадался, что этот римский командир и определит дальнейшую его судьбу. Коршунов понимал: его не просто так сняли с креста. Значит, римлянину от него что-то надо. Что?

Римлянин отложил стило, расстегнул ремешок шлема, снял его и посмотрел прямо на Алексея. Нет, это был не тот римлянин, не Ингенс…

– Ну здравствуй, Леха, – сказал римский командир, он же – подполковник Геннадий Черепанов. – давненько не виделись…

Часть третья

Кентурион

«Aut bibat, aut abeat!»¹⁷

«…С I по III век материальное положение легионеров неуклонно улучшалось, тогда как жизненный уровень большинства гражданского населения в III веке существенно понизился…

…Реформы Септимия Севера, призванные укрепить армию, ставшую чуть ли не единственной наряду с пограничными провинциями социальной опорой принципата, и радикально улучшить качественный состав новобранцев, по сути дела завершили процесс разрыва армии с гражданским обществом империи. Легионеры превратились в зажиточную и привилегированную социальную группу, неразрывно сросшуюся с обществом пограничных территорий. Благодаря мужеству легионов и стойкости населения лимитрофных провинций Империя была спасена. Однако политика „солдатских“ императоров, опиравшихся на легионы и пограничные провинции, нацеленная на сохранение античных форм жизни, оказалась глубоко чужда жителям внутренних территорий…»¹⁸

Глава первая

Принцепс одиннадцатого Клавдиева легиона Геннадий Павел Череп

Май девятьсот восемьдесят седьмого года от основания Рима. Провинция Нижняя Мезия

Командир римлян принцепс Геннадий Павел вынырнул из беспамятства через восемнадцать часов. Кружилась голова, руки-ноги – как ватные, но в целом состояние можно было считать удовлетворительным. Черепанов с детства обладал способностью быстро восстанавливаться.

На раскладном дорожном столе горела масляная лампа. Рядом с ложем Черепанова, свернувшись на коврике, как щенок, спала девушка. Племянница старшины из Цекулы.

Черепанов погладил ее по плечу. Девушка тут же проснулась, потерла кул ачками глаза:

– Попить?

– Сам разберусь. Сколько я спал?

– Ночь. И еще день.

– Сейчас вечер?

– Да.

– Тогда живенько найди мне старшего кентуриона Гая Ингенса, знаешь такого? Скажи: командир очнулся, зовет…

Девушка упорхнула.

Черепанов осторожно сел. Налил себе вина, разбавил, выпил – и только тогда понял, насколько хотел пить. В голове тут же прояснилось. Снаружи, за стенами палатки, раздавался привычный шум римского лагеря. Судя по звукам, в подразделении порядок. Чего и следовало ожидать. Черепанов откинулся на ложе, осторожно ощупал раненое бедро. Болело умеренно. У Геннадия был достаточный опыт обращения с ранами, в том числе – своими собственными, чтобы определить: с ногой тоже порядок. Хотя то, что он схлопотал очередную дырку, – это как раз непорядок. Детство в жопе заиграло – полез, блин, в драку, как мальчишка! Ладно, проехали. Все путем, с налетчиками разобрались. Что теперь? Корабли?

Полог откинулся, в палатку вошел кентурион Гай Ингенс. На квадратной кирпично-красной морде бывшего кулачного бойца – озабоченность.

– Как здоровье, командир?

Искренне спросил. Любят братья Ингенсы своего командира. И есть за что.

– Жив буду. Садись. Как – в лагере?

– Все при деле. – Ингенс осторожно присел на край ложа, которое угрожающе заскрипело под шестипудовым кентурионом. – С трофеями разбираемся, с пленными уже разобрались: мертвых зарыли, живых повесили. Дерево из имения соседнего завезли: разобрали там пару сараев. Девок цекульских никто не обижал…

– Значит – все хорошо? – с неопределенной интонацией произнес Черепанов. Что-то Ингенс недоговаривал…

Старший кентурион замялся:

– Ну это… – и решившись: – Корабли варварские мы упустили, Череп. Хотел дать парням передохнуть, а сегодня с утра послал Трогуса с Луцием в ту бухту, а там уже пусто!

– Угу. Нечего было до утра тянуть.

Черепанова упущенные суда не очень беспокоили.

Пускай удирают. Еще неизвестно, удерут ли. Может, их корабли данубийской флотилии по дороге перехватят. Хотя в этом случае и то, что у варваров в трюмах, достанется морякам.

Рассеянным взглядом Черепанов окинул своего кентуриона. В палатке царил полумрак, но Геннадию это не мешало. Он неплохо видел в темноте. Всем своим видом Гай Ингенс выражал раскаяние. Черепанов не стал его успокаивать. Но и наказывать кентуриона он тоже не станет.

– Ладно, иди, – разрешил Геннадий. У старшего кентуриона в лагере всегда полно работы. Это Черепанов знал по своему опыту.

Ингенс вздохнул с облегчением (не думал, что так дешево отделается), неловко поднялся, уронил что-то на землю, поднял, сунул обратно за пояс…

– Эй… что это у тебя там? – произнес принцепс вдруг изменившимся голосом.

– Да так, божок какой-то варварский… – удивленный кентурион протянул фигурку командиру. – Дурацкий, но смешной. На нашего Трогуса похож. Глянь-ка… – Гай взял лампу, поднес поближе, чтобы принцепс смог получше рассмотреть смешного божка…

М-да… Талисману тоже досталось. Помимо многочисленных царапин имелась даже корявая надпись: «Тевд Трогус-младший»… Да нет, подполковник Черепанов понимал, что надеяться не на что. Скорее всего, Буратино уже прошел через дюжину рук. И все-таки…

– Значит, убитых варваров уже закопали? – спросил принцепс, стараясь, чтобы голос его звучал ровно. Но голос все-таки дрогнул. Впрочем, Ингенс даже и подумать не мог, что командир волнуется из-за мертвых варваров.

– Так воняет же, – заметил кентурион. – Жарко.

– Ну да. А живых – повесили. Где?

– Да вдоль дороги, как всегда.

Гай Ингенс был спокоен. Потому что уверен, что эти действия командир наверняка одобрит.

Черепанов потянулся к сундучку, открыл его и бросил туда варварского божка. Ингенс удивился. Но промолчал.

– Руку дай… – сказал принцепс. Ингенс подал командиру руку, помог ему встать. Вместе они вышли из палатки. Оба часовых бодро салютовали.

Черепанов, опираясь на плечо кентуриона, отошел на десяток метров, к яме. Помочился.

Ингенс стоял рядом, аккуратно придерживая командира за рукав туники. «Как вернемся – пошлю медика, – подумал он. – Пусть даст принцепсу снотворное, пусть принцепс отдохнет, поправится…»

Мысли Ингенса были не только от заботы о командире. Гаю было приятно чувствовать себя главным в лагере.

Но в палатку они не вернулись.

– Говоришь, вдоль дороги их повесили? – сказал командир. – Пойдем-ка глянем.

– Но, принцепс, это не близко! – запротестовал старший кентурион. – Не стоит тебе…

И заткнулся. Потому что принцепс посмотрел на него тем специальным взглядом, после которого Гай Ингенс, да и любой в подразделении, моментально затыкался и делал, что сказано.

– Это – все? – спросил Черепанов, останавливаясь у последнего креста, вкопанного в землю у моста через овраг. – Или с той стороны – есть еще?

Ту сторону оврага ему было не разглядеть: обзор заслонял здоровенный склеп и пинии, тьфу, сосны. «Уже и думать по-латыни начал», – рассердился сам на себя Черепанов.

Среди распятых у дороги Коршунова не было. Некоторые лица, правда, показались подполковнику знакомыми… но эти варвары все похожи друг на друга.

– Нет, за мостом – нет, – ответил Ингенс.

– Тогда пошли обратно, – сказал Черепанов.

В голове шумело, нога разболелась… на что он, собственно, надеялся? Если Леха и был среди этих варваров, то скорее всего, он уже в земле. С его-то воинскими навыками…

Деликатно поддерживаемый старшим кентурионом, Черепанов заковылял обратно, но когда они прошли шагов пятьдесят, честный Ингенс пробубнил:

– За мостом – нету, но там, на холме, – он показал рукой, – еще висят.

Черепанов поглядел в указанном направлении. Точно, на склоне холма, за виноградником, прорисовалось еще с дюжину крестов.

– Это Луций посоветовал, – словно извиняясь, сказал кентурион. – Шутка, значит, такая. Давай, говорит, командиров ихних на почетном месте распнем. Пусть на войско свое поглядят напоследок…

Черепанов с тоской поглядел наверх. Боль в раненой ноге сразу запульсировала сильнее.

– Может, э-э-э… не надо, а, командир? Чего тебе на них смотреть? Ну варвары и варвары. А парни работу знают: вешают качественно…

– Пошли, – решительно произнес Черепанов.

И они двинулись наверх. Вернее сказать, Черепанова повлекли наверх. По пути Ингенс кликнул легионера – чтоб взял принцепса под вторую руку. Так и поднимались…

Он висел на самой макушке. Рикс варваров. Отросшие волосы закрывали пол-лица, вторая половина заросла бородой. Тем не менее Черепанов его узнал, а вот он Черепанова – нет. Присосался к влажной губке, глянул слепо…

– Раны у него серьезные? – вполголоса спросил Геннадий.

– Не очень. Крови много потерял: считай, повезло. Но сутки еще продержится. А этому, – кивок в сторону креста пониже, где обвис на ремнях еще один варвар, – совсем хорошо. До утра не дотянет.

– Угу… – Черепанов задумался, затем скомандовал легионеру с губкой: – Лицо ему протри!

Да, ошибки не было. Леха. Ну везет парню! Или, наоборот, не повезло. Ведь если бы не Черепанов, плыли бы сейчас эти готы домой, счастливые, увозя римское золото…

– Этого – снять! – сказал Черепанов, показав на Коршунова.

– Что? – не понял принцепса старший кентурион.

– Я сказал: снять! – рыкнул Геннадий. – Снять, напоить, показать лекарю. Этот варвар мне понадобится. Что-то хочешь сказать?

– Ничего, мой принцепс! – бойко отчеканил кентурион. – Будет исполнено!

– Уже лучше, – проворчал Черепанов. Ему тоже вдруг стало лучше. Как, однако, удачно все получилось. И как вовремя он очнулся…

– Что-то еще, мой принцепс?

– Еще… – Геннадий нахмурился, размышляя… – Да, еще: этого тоже сними! – Он показал на умирающего варвара. – Тоже – напоить и показать лекарю. И вообще всех, кто ранен, снять.

– Они все ранены, – заметил Ингенс.

– Всех, кто серьезно ранен! – уточнил Черепанов. – Те кто может дождаться завтрашнего дня, пускай еще повисят. Утром я решу, что с ними делать. Все ясно?

– Да, мой принцепс! Займусь, как только провожу тебя в палатку, мой принцепс!

– Прямо сейчас, – велел Черепанов. – А в палатку и без тебя найдется кому меня проводить.

Глава вторая

Алексей Коршунов, он же – Аласейа, предводитель варваров

Бывший

– Генка… – прошептал Алексей вдруг севшим голосом. – Ты?.. Как?

– А вот так! – Геннадий Черепанов, он же принцепс одиннадцатого легиона Геннадий Павел, поднялся. Хлипкий походный стол, на который опирался подполковник, жалобно хрустнул. – Ты что же, не рад меня видеть?

Коршунов рванулся вперед – но раненая нога подвела: едва не упал. Черепанов подхватил его – и тоже скрипнул зубами. Но устоял. И Алексея удержал.

– Давай-ка присядем, – сказал он. – Сейчас у нас на двоих – две нормальные ноги. С прыжками придется повременить.

– Ты что, тоже ранен? – удивился Алексей. Черепанов, особенно сейчас, после своего внезапного превращения в римского военачальника, казался Коршунову неуязвимым и вообще неземным существом. Ну да так оно и было – летчик все-таки.

Черепанов задрал край туники – продемонстрировал забинтованное бедро.

– Ваша работа, – проворчал он.

– Ну извини.

– Зарастет. Не первая дырка и, боюсь, не последняя. – Он хлопнул в ладоши. Вошла девушка. Племянница старшины из Цекулы. Увидела Коршунова, шарахнулась…

– Не бойся, не укусит! – добродушно прогудел Черепанов. – Налей нам вина, детка, и иди погуляй.

Девушка выполнила распоряжение, стараясь при этом держаться от Алексея подальше.

– Ты что, ее поимел неудачно? – спросил подполковник.

– Я, если хочешь знать, уже месяц ни с кем не спал! – Коршунов обиделся. – Да если бы не я, им бы всем глотки перерезали…

– …Твои варвары! – вставил Черепанов. – Ну, за встречу! – и опрокинул чашу.

Коршунов тоже выпил. Вино было приторно-сладкое, с медом: римский обычай, который Алексею не нравился.

– Что морщишься! Хорошее вино! – возмутился Черепанов. – Десять денариев за кувшин. Совсем ты, брат, одичал в своей скифии. Ну рассказывай, как ты дошел до жизни такой.

– Расскажу, – кивнул Коршунов. – Только сначала вопрос: ты как, распинать меня больше не собираешься?

– А в лоб? – поинтересовался подполковник.

– Тогда давай снимай моих мужиков тоже! Или – меня обратно!

– Это что, ультиматум? – прищурился Черепанов.

– Считай, что так! И решай быстрее. Многим нужна срочная медицинская помощь. Где, кстати, моя аптечка?

– Найдем твою аптечку, – проворчал Геннадий. – Сначала скажи, почему я должен пощадить этих разбойников. Чтобы они снова устроили резню? Видел бы ты, что эти твари делают с людьми!

– Не эти! – жестко произнес Коршунов. – Эти – мои. Я привел их сюда. И делали они то, что я им приказывал. С прочими варварами можешь поступать как угодно. Но это мои люди. Я за них отвечаю. И они не устраивали резни. Тех, у кого возникало такое желание, я наказывал.

– Слышал, слышал, как ты наказываешь… – с неопределенной интонацией произнес Черепанов. – Цекульский старшина рассказывал.

Было непонятно, то ли подполковник одобряет действия Алексея, то ли осуждает.

– Решай! – твердо сказал Коршунов. – Решай, Леха. Поставь себя на мое место. Неужели ты поступил бы иначе?

– Я бы на твое место не встал, – решительно произнес Черепанов.

– Бывают обстоятельства, когда выбора нет.

– Хрена лысого! – рассердился подполковник. – У меня были обстоятельства покруче твоих. Напомни мне как-нибудь, чтобы я тебе про Африку рассказал. Чтоб ты знал, какие бывают обстоятельства!

– Ладно, ты крутой! – тоже повысил голос Коршунов. – Но я – это я! Или ты велишь снять моих парней – или возвращай меня на холм!

Черепанов хмыкнул.

– Ишь раскомандовался, – проворчал он. – Куда идем мы с Пятачком? На мясокомбинат! Да кто тебя спросит, мать твою? Ты вообще мой пленник! Захочу – продам, захочу – себе оставлю. Здесь, брат, не Питер. Здесь – рабовладельческое общество. Учил в школе? Что это ты поскучнел? Не в игрушки играем!

Коршунов мрачно глядел в пустую чашу. Такого он от Генки не ожидал.

– Вот так вот, космонавт-исследователь, – строго произнес подполковник. – Тут за базар отвечают покруче, чем у нас. Значит, говоришь, варвары твои делали то, что ты им приказывал?

– Да, – буркнул Коршунов.

– То есть за все, что они делали, отвечаешь ты?

– Да.

– То есть ты готов за это отвечать?

– Да. – Коршунов поднял голову и посмотрел прямо в глаза подполковника. – Да, я готов!

– Хорошо, – кивнул Черепанов. – Так и будет. Я сниму твоих варваров. Я уже снял кое-кого, чтобы не подох раньше этого разговора. Я подарю им жизнь. Всем, кто еще жив. Но – с двумя условиями.

Первое: отпускать таких волков домой я не могу. Они слишком опасны и наверняка захотят вернуться. Поэтому все они отныне будут служить Риму.

Второе: с этого момента за каждого из них отвечаешь ты. Лично. За их дисциплину, за их службу, за все их поведение. И если кто-то из них выкинет фортель, спрошу я с тебя. И спрошу по полной, без пощады и без поправки на нашу дружбу. Вот на этих условиях я согласен подарить им жизнь. Принимаешь?

– Да, – не колеблясь, ответил Коршунов.

– Что ж… – Черепанов положил ему на плечи широкие ладони. – Вижу, Алексей Викторович, ты кое-чему научился за это время. – Подполковник улыбнулся. – И я этому рад! Ну давай еще по одной и пойдем снимать пугала. Я хочу, чтобы каждый из них знал, кому обязан жизнью. Не повредит.

Глава третья

Принцепс Геннадий Павел Череп. Германские «рекруты»

– Я хочу, чтобы каждый из вас знал, кому обязан тем, что продолжает дышать сладким римским воздухом, а не кормит червей в выгребной яме! – неторопливо, раздельно произнес Черепанов. – Давай переводи!

Принцепс Геннадий Павел, верхом, возвышался над тройной шеренгой германцев и видел каждого из них. Чуть позади принцепса, тоже верхом, – старший кентурион Гай Ингенс и субпрефект Тевд Трогус, под чье начало Черепанов намеревался на время передать «новобранцев».

Толмач забубнил, трансформируя четкую латинскую речь в готское наречие. В принципе, Черепанов мог то же самое воспроизвести и на «варварской мове», которой владел вполне прилично, но счел это непрестижным. Будущие римские солдаты должны изъясняться на латыни.

«Будущие римские солдаты», порядка сотни готов-гревтунгов и десятка четыре герулов, перебинтованных, безоружных, в заскорузлых от крови отрепьях, выглядели, мягко говоря, непрезентабельно. И их вождь, который стоял с ними в одном строю, смотрелся не лучше. У Коршунова была возможность привести себя в порядок, но он отказался. Пусть его воины видят, что его судьба такая же, как и у них.

Черепанов отнесся к позиции друга с пониманием. Но и своей точки зрения скрывать не стал.

– Ваш рикс поручился за вас! – продолжал Черепанов, развернув коня и пустив его шагом вдоль строя свежеиспеченных рекрутов. – Он поклялся, что все вы будете служить честно и доблестно. Я ему верю, а он верит вам. Но хочу, чтобы вы все знали: за проступок любого из вас я буду спрашивать с двоих: с преступника и с вашего рикса. Так что, если кто-то думает, что рикс Аласейа не вправе решать за него, пусть скажет об этом сразу, сейчас! Есть такие?

Строй молчал.

– Очень хорошо, – одобрил принцепс Геннадий Павел. – С сегодняшнего дня вы все зачислены в состав вспомогательных войск одиннадцатого Клавдиева легиона. Claudia pia fidelis,¹⁹ – повторил он торжественно. – Довольствие на вас будет выписано также с сегодняшнего дня. Жалованье – с того дня, когда вы принесете присягу императору и аквиле одиннадцатого легиона. Размер жалованья вам сообщит старший кентурион Гай Ингенс… – Кентурион Ингенс медленно, важно наклонил голову, – а получать его – на всех, а затем распределять между вами будет ваш сигнифер, коим – до получения вашим отрядом своего штандарта-сигнума – будет ваш рикс Аласейа, именуемый отныне Алексием Виктором. Вашим командиром – до получения сигнума – станет субпрефект Тевд Трогус (Трогус поднял правую руку). Он командовал алой ауксилариев, которая не позволила вам уйти от возмездия Рима. Возможно, кое-кто из вас затаил обиду на славных римских воинов и полагает, что пролитая кровь требует мщения. Есть такие?

Никто не отозвался. Вероятно, потому, что взгляд принцепса не сулил желающим отомстить ничего хорошего. А снова становиться придорожным «украшением» никому не хотелось.

– Очень хорошо, – одобрил Черепанов. – Римский порядок запрещает римским солдатам убивать или калечить друг друга. За эти проступки виновные наказываются очень сурово. Все серьезные претензии между вами разбирают ваши командиры. Если они не справятся, этим займусь я лично! Кое-кто из вас, насколько мне известно, уже служил Риму. Можете обращаться к ним за советами. Хотя лично я не стал бы прислушиваться к советам тех, кто, зная, что есть Рим, рискнул стать его врагом. Но, возможно, им не повезло и служили они не под теми штандартами, а командовали ими не слишком достойные командиры. Сейчас же вам всем повезло. Вы все станете не просто солдатами Рима, а будете служить под началом самого главнокомандующего Максимина. Слыхали о нем?

На этот раз раздалось несколько утвердительных возгласов. Среди варваров Максимин был весьма известной личностью. Куда более известной, чем нынешние августы Александр Север и Мамея.

– Очень хорошо! Служите честно и храбро – и ваша верность Риму будет вознаграждена. Это я вам обещаю, а если я, принцепс Геннадий Павел Череп что-то обещаю, то так оно и будет…

– Если бы не ты, хрен бы ваши римляне нас поймали! – заявил Коршунов.

Вместе с Черепановым они удобно разместились на мешках с шерстью, уложенных на дно фургона. На хорошей римской дороге даже в безрессорной повозке ехать было достаточно комфортно. Лучше, чем в седле. И раны не беспокоили. Особенно после того, как среди трофеев они отыскали аптечку Коршунова и сделали пару инъекций. Еще одну дозу вкатили Ахвизре, у которого началась горячка. Возможно, этим спасли ему жизнь. Впрочем, древние германцы оказались на диво крепким народом. Генофонд, не истощенный цивилизацией.

Ехали с удобством, в голове колонны, чтоб не дышать пылью, убрав боковины фургона, но оставив крышу, защищающую от солнца. Вокруг лежала страна, которую позже назовут Болгарией.

Не без гордости Коршунов поведал о своих приключениях. Черепанов, в принципе, всё одобрил. И даже согласился, что у Алексея были все шансы вывести своих варваров из-под удара.

– Но, – заметил он, – вряд ли тебе, Леха, хватило бы ума остановиться. На следующий год ты заявился бы снова – и получил по репе.

– На следующий год я бы поставил своего царя в Боспоре, поднял всех варваров по ту сторону Дуная, а сюда привел бы не пять, а пятьдесят тысяч воинов.

– Да их всего тысяч двести, твоих германцев! – возразил Черепанов.

Коршунов пожал плечами:

– Может быть. Но почему только германцы? Есть еще сарматы, бораны, аланы… да мало ли кто! Размер моего войска – вопрос моей личной популярности.

– Справедливо, – кивнул Черепанов. – Но не для всех. Сарматы, например, пойдут только за своим родовым вождем. В первом фракийском – четыре сарматские алы. Максимин с ними еще в мидии воевал. Так что я знаю, что говорю.

– Да мне без разницы, – сказал Коршунов. – Пускай идут за родовым вождем. Лишь бы вождь этот шел за мной.

– А ты заматерел, – не без удовольствия произнес Черепанов.

– Такая жизнь. Положение обязывает. – Последнюю фразу Коршунов произнес по-латыни. – Я, кстати, и женат теперь. Даже дважды.

– Это как?

– Помнишь ту рыженькую, дочку Фретилы? Теперь моя главная жена.

– Поздравляю. А вторая?

– А вторая – любимая. Вот слушай…

И Коршунов поведал другу историю своей любви и всего, что ей сопутствовало.

– Вообще-то я намерен за ней послать, – сказал он в заключение. – Думаю, она обрадуется, узнав, что я теперь буду воевать за Рим, а не против. Она – изрядная патриотка.

– Советую тебе не торопиться, – сказал Черепанов. – Девушки и здесь отменные. Зачем в Тулу самовар выписывать? И кто тогда за имением твоим присматривать будет?

– Да хрен с ним, с имением!

– Ну не скажи…

Тут они посмотрели друг на друга и расхохотались.

– Черт! Леха! Я уже, считай, год по-русски не говорил!

– А я говорил! – с гордостью заявил Коршунов. – С Настей. И с боранами крымскими. Ну так что, поможешь мне человека за ней послать?

– Леха, какой человек! – воскликнул Черепанов. – Ты в Риме! – и добавил с гордостью: – Здесь существует почта. Пошлем письмо – и все дела.

– Отлично! Организуешь?

– Без проблем! – Черепанов привстал: – эй, там! Позовите Мелантия Ингенса!

– Луций, – сказал подполковник, когда кентурион подъехал к повозке. – Алексий хочет отправить письмо жене, в Херсон. Позвать ее сюда, в Мезию. Организуй.

– Организовать можно, – степенно произнес Ингенс-средний. – Только я не советую. Сейчас в море неспокойно. Пираты. Я слыхал: буквально милях в восьмидесяти от устья Данубия, чуть ли не под носом данубийской флотилии, утопили нашу бирему, а купцов ограбили вчистую, хорошо не убили. И варвары… хм-м… ну, может, варвары твою жену и не тронут…

– Спасибо за предупреждение, Мелантий, – поблагодарил Коршунов. – Тогда не одно письмо, а два. Второе – моему другу, боранскому риксу Крикше. Он позаботится, чтобы моя жена плыла не на первом попавшемся корабле, а с хорошим конвоем.

– Твой друг – боранский рикс? – удивился Мелантий. – Но вы же германцы! Неужели германцы теперь дружат с боранами? Это плохо для Империи, – сказал он озабоченно. – Верно, принцепс? Вот и Трогус говорил: слыхал от купцов, что бораны обчистили Питиунд. А раньше мирными были…

– Это он выпотрошил Питиунд. – Черепанов похлопал Коршунова по плечу. – И с боранским риксом тоже дружат не германцы, а наш новый соратник Алексий Виктор. Так что, думаю я, союза германцев и боранов можно пока не опасаться.

– Не уверен, – возразил Коршунов. – Идея была не моя – одного герула. Скулди.

– Это тот, которого ты поставил опционом? – улыбнулся Черепанов. – Видишь, мелантий, каких толковых солдат приобрел наш Август.

– К во ронам Августа! – воскликнул Мелантий. – А вот Максимину это понравится. То, что ты изменил своему правилу вешать варваров.

– Не изменил, – проворчал Черепанов. – Нет правил без исключений.

– Наш принцепс – философ! – с гордостью произнес Мелантий. – А с кем ты еще дружишь, опцион Алексий?

– С сарматами, – сказал Коршунов. – Кое с кем из гепидов…

– А с алеманнами?

Коршунов покачал головой.

– Это хорошо, – сказал Ингенс-средний.

– Почему?

– Потому что этой осенью Максимин собирается задать им трепку, – с неудовольствием произнес Черепанов.

– Тебе это не по нраву? – удивился Мелантий.

– Мне не по нраву то, что об этом знает каждый легионер по эту сторону Данубия, – заявил Черепанов. – Всё. Езжай к своей кентурии. Завтра Алексий отдаст тебе письма.

– Умник, – проворчал подполковник, когда Ингенс-средний отъехал. – Каждый, блин, кентурион теперь стратег.

– А что в этом плохого? – удивился Коршунов.

– Болтают много. Все в этой армии много болтают. Никакого понятия о секретности.

– Ты еще первый отдел здесь организуй! – сыронизировал Коршунов.

– Придет время – организую, – совершенно серьезно ответил Черепанов. – И разведку поставлю как надо. Чтобы такие, как ты, не разводили нас так по-детски. Это очень хорошо, Леха, что мы с тобой встретились. Очень полезную ты мне информацию принес.

– А я уж, дурак, подумал, что ты меня видеть рад! – усмехнулся Коршунов.

– Точно – дурак. Нам здесь жить, Леха. По крайней мере надо быть готовым к тому, что домой мы никогда не вернемся.

– Похоже, ты больше обратно не рвешься, – заметил Коршунов. – Тоже женился, что ли?

– Ну до этого пока не дошло, – уклончиво ответил Геннадий.

– И кто она?

– Дочка здешнего консуляра,²⁰ Антонина Гордиана-младшего, Корнелия Преста.

– Серьезно? Голубая кровь?

– Угу. Даже царская – по прабабке. И минимум полтыщи лет благородных предков.

– Круто! Она хоть красивая?

– Ты поухмыляйся еще – враз по зубам получишь! – посулил Черепанов, демонстрируя кулак.

– Ну прости! – с покаянным видом проговорил Алексей. – Не знал, что у вас так серьезно. А родители ее как, не против?

– А хрен его знает. С папашей мы вроде в приличных отношениях… Но они и впрямь – крутая аристократия. Дед ее вообще проконсул Африки. В общем, проблемы могут быть…

– А сама девушка?

– Мы переписываемся, – скромно ответил принцепс.

– А сколько ей лет? – полюбопытствовал Алексей.

– Восемнадцать. Будет.

«Надо же, – подумал Коршунов. – Грозный подполковник Черепанов состоит в переписке с семнадцатилетней девчонкой. Романтика!»

Впрочем, вслух Алексей сказал другое:

– А она хоть в курсе твоего отношения к ней?

– Ну, в принципе, наверное, да.

– Ну ты, принцепс, даешь! – сказал Коршунов. – Легких путей не ищешь.

– Ты – тоже. А скажи: парнишка этот, как его, Книва, что с ним?

– Живой. Я его очень вовремя отослал домой. Не пустым. Кстати, если тебе нужны деньги, имей в виду: я здесь хорошо поднялся. У меня даже трирема есть. Правда, трофейная, – уточнил он. – Твое руководство может конфисковать, если увидит. Но ее можно перекрасить. И замаскировать. Организовать ей, скажем, приписку в феодосийском порту. У меня в Боспоре хорошие связи.

– Там сейчас, по-моему, что-то типа гражданской войны?

– Угу. Мы с претендентом, его Фарсанзом зовут, в союзе.

– Наш пострел везде поспел, – проворчал Черепанов. – Я тебя об одном прошу: когда буду представлять тебя начальству – помалкивай.

– Ну я же не идиот! – обиделся Коршунов. – Кстати, один из тех, кого ты великодушно помиловал, – Сигисбарн, Книвин старший братан. А самый старший братан – Агилмунд – вообще моя правая рука. Надежнейший мужик.

– Это он в Цекуле твоего оппонента зарубил? – осведомился Черепанов.

– Нет, другой. Ахвизра. Помнишь другого парня, Нидаду, которого на болоте перед нашим спускаемым аппаратом зарезали? Ахвизра – его старший брат. И мой лучший разведчик. Вы с ним наверняка подружитесь…

– Так! – прервал его Черепанов. – Давай-ка определимся, Леха. Дружить я буду с тобой. По старой памяти. Все остальные – мои солдаты. И только так. И если кто-то из твоих парней решит, что мы с ним в приятелях – по старой памяти, я его круто разочарую. Есть такое слово – субординация. Может, слыхал?

Глава четвертая

Агилмунд, Сигисбарн и прочие варвары

– Это же Гееннах! – возбужденно воскликнул Сигисбарн. – Я его узнал!

– Тот самый, кого захватили квеманы? – уточнил Агилмунд.

– Он! Я знаю! Я с ним боролся!

Оба брата шли в конце обоза, рядом с повозкой, на которой лежал Ахвизра.

– Значит, прав был Овида-жрец, когда сказал: не совладать квеманам с таким, как Гееннах, – степенно ответил Агилмунд. – Это удача Аласейи привела к нам Гееннаха.

– Хороша удача! – возмутился Ахвизра и даже привстал, несмотря на слабость. – Скулди говорит: это Гееннах, которого теперь зовут принцепсом, погнался за нами. Если бы не он, мы бы уже плыли домой. Вместе с добычей! – сказал – и откинулся на солому, тяжело дыша. Хоть и поправлялся Ахвизра, но был еще очень слаб.

– Никто не ведает, что нам назначили боги, – неторопливо произнес Агилмунд. – Может, это удача для нас, что ромляне нас победили. Ведь мы теперь сами стали ромлянами, а все знают: никого нет богаче ромлян. Посмотри вокруг: как богато живут здешние землепашцы. А ведь они даже не воины. Они – никто. Покажи им копье – и они тут же упадут на колени, отдадут тебе добро и женщин и будут счастливы, если их не убьют. А Гееннах у ромлян – большой вождь. Скулди говорил с его воинами, и те сказали: Гееннаха привечают самые важные ромлянские риксы. Даже самый главный ромлянин, императрикс, говорил с ним как с равным. Ничего не было у Гееннаха, когда он пришел в Рим. Год прошел всего, а как Гееннах возвысился. Велики его достоинства, а удача его еще больше. Так сказал Скулди, а я ему верю, потому что Скулди уже служил у ромлян и умеет узнать правду.

– Верно говоришь, Агилмунд, – слабым голосом произнес Ахвизра. – Но ведь как вышло: была у нашего Аласейи удача, а теперь ее нет. Съела ее удача Гееннаха.

– А я иначе думаю, – возразил Агилмунд. – Не враг Гееннах нашему Аласейе, а родич. Потому не съела его удача удачу Гееннаха, а присоединила к себе. Как великий рикс присоединяет к себе дружину своего родича послабее. Но от этого родич тот только сильнее становится, ведь большим войском и добра больше добудешь, и славу бо льшую, и враги, прежде грозные, от большого войска бегут в страхе. Мудр Аласейа и хитер. Но еще мудрее и хитрее Гееннах. Слыхал я: и от квеманов он с большой славой ушел: богов их пожег. И никто не сумел ему отомстить: ни боги, ни люди.

– Разве квеманы – люди? – пренебрежительно пробормотал Ахвизра, но Агилмунд не стал отвечать на эти слова. – Я так мыслю, – сказал он. – Не ромлянам теперь будет служить Аласейа, а другу своему Гееннаху. А мы будем служить Аласейе – и великую славу добудем.

– А как же клятва, которую мы должны принести ромлянским богам и императриксу? – вмешался Сигисбарн.

– Ромлянских богов на ромлянской земле следует жаловать, – степенно изрек Агилмунд. – Они на нас и без того сердиты: храмы их мы грабили. Но и понять они должны: как ихние храмы не грабить, ежели там всякие богатства сокрыты.

– Ничё! – подал голос Ахвизра. – Вона Гееннах квеманских богов прям у них дома пожег. И квеманов затем побил несчетно, и капище их ограбил, и здесь, у ромлян, великим вождем стал. И даже нашего Аласейю удачей перевеличил!

– А я так думаю: или за Гееннахом бог сильный стоит, или сам Гееннах все же бог, а не герой, как Овида сказал, – заявил Сигисбарн.

– А я вот вспомнил, что Книве на капище боги открыли, – проговорил Ахвизра. – Когда в иной мир попал. Где пусто: лишь воды морские. И стоял Книва на воде ровной, хотя вокруг волны кипели. И тень на него падала: как от крыла. И небо было цвета огня и снега, снега и крови. Небо Байконура. И бог Аласейи и Гееннаха говорил ему что-то… а может, то был сам Гееннах?

– Эх-х, – вздохнул Сигисбарн. – Нет с нами ни Овиды-жреца, ни Травстилы… даже Одохара нет. Но ты, брат Агилмунд, ведь тоже почти что рикс. Ты еще не научился невидимое прозревать?

Агилмунд покачал головой.

– Аласейа может, – сказал он. – Помнишь, Сигисбарн, что он нам на кресте говорил? «Верь мне, Агилмунд! Я – Аласейа, пришедший с неба, я видел богов и разговаривал с ними! И я говорю тебе: боги отличат настоящих воинов, какой бы ни была их смерть! Так что через несколько дней умрешь ты, Агилмунд, и отправишься прямо к своим богам! Это я тебе обещаю!» Так сказал Аласейа. Значит, умеет прозревать невидимое наш рикс!

– А я так не думаю, – возразил Ахвизра, которому историю эту не однажды уж рассказали. – Ведь что сказал Аласейа: «Через несколько дней ты, Агилмунд, отправишься к своим богам!» А ты живой!

– Если… – сказал Сигисбарн.

– Что «если»? – спросил Ахвизра.

– Аласейа сказал: «Я говорю тебе: боги отличат настоящих воинов, какой бы ни была их смерть! Так что если через несколько дней умрешь ты, Агилмунд, то отправишься прямо к своим богам! Это я тебе обещаю». «Если». Именно так он сказал. Ты знаешь, Агилмунд, я все хорошо запоминаю.

– А верно! – воскликнул Агилмунд. – Так он и сказал! Верно! Прозревает невидимое Аласейа! Помните? Хотел ведь Аласейа домой возвращаться! Знал, что побьют нас. И Книву тоже домой отправил, хотя не хотел того Книва. А ведь пошел бы Книва с нами, его бы точно убили!

– Верно, убили бы Книву! – подтвердил Ахвизра. – Всех убили, кто молодой. Один вот Сигисбарн живой, потому что ты его прикрывал, Агилмунд. А был бы с вами Книва, погибли бы вы все, потому что даже такому воину, как ты, друг мой, в той сече двоих не уберечь.

– Значит, не простой рикс Аласейа, родич наш, – сказал Агилмунд. – Он даже смерть своим волшебством изгнать может. Он ведь и от тебя смерть прогнал, Ахвизра. Так же, как от того молодого сармата, помнишь? И внимают ему – не как простому риксу. И бораны его слушаются, и даже этот боспорский царь Фарсанз…

– Фарсанз – не царь еще… – уточнил Ахвизра. – И не так уж хорош родич твой, как ты говоришь. С мечом управляется не лучше Сигисбарна. А тиви его, Анастасия, чернява и мнит о себе много!

– А я думаю: ни к чему Аласейе на мечах лучше всех биться, – сказал Агилмунд. – И без того он лучших воинов побеждает. Комозика победил? Победил. А брат его Диникей? Только он против Аласейи встал – и мертв.

– Диникея я убил, – без всякой гордости сказал Ахвизра.

– Убил ты, верно. Но хотел ли ты его убивать?

Ахвизра покачал головой.

– Нет. По обычаю Аласейа сам должен был его убить. Сам не знаю, почему я убил Диникея. Подумалось мне: не прав Диникей. И правильно будет убить. А тут и говорит мне Аласейа: «Убей его, Ахвизра». И я убил. И знаешь, Агилмунд, – от возбуждения Ахвизра приподнялся и даже попытался сесть, – так легко мне было убивать Диникея, словно не опытный воин предо мной был, а такой вот молодой, как он. – Ахвизра показал на Сигисбарна. – И еще я сейчас подумал: все, что ни скажет Аласейа, все, что ни сделаем мы для него, – так легко и славно получается. И всегда так было. Помнишь, как мы квеманов побили?

– Помню, – кивнул Агилмунд. – Так и есть все, как ты говоришь. Только ты лучше лежи, Ахвизра. Хоть и отогнал от тебя смерть Аласейа, но сил в тебе совсем немного. Лучше ты поспи, а мы с Сигисбарном к нашим пойдем. Скажу им, что мы решили.

– За Аласейей идти… – прошептал Ахвизра, у которого и впрямь совсем сил не было.

– Да! – торжественно произнес Агилмунд. – Хоть в Рим, хоть в Валхаллу!

– Лучше сначала – в Рим, – сказал Ахвизра и тихонько рассмеялся.

Глава пятая,

в которой Алексей Коршунов, он же – рикс варваров Аласейа, знакомитсяс самим «главнокомандующим данубийким фронтом» Гаем Юлием Вером Максимином, по прозвищу Фракиец

Май девятьсот восемьдесят седьмого года от основания Рима. Провинция Нижняя Мезия. Летний лагерь XI легиона

В расположение летнего лагеря одиннадцатого Клавдиева легиона мобильное подразделение принцепса Геннадия, доукомплектованное рекрутами-варварами, прибыло утром двадцать третьего дня месяца июня, в канун римского праздника Форс Фортуна.²¹

Ни Аптуса, ни трибуна-Латиклавия Деменция Зимы в расположении не было. Был префект лагеря Децим Флор, к которому Черепанов и отправился докладывать о результатах «экспедиции». Поскольку общаться с легатом одиннадцатого благородным Дидием Цейонием Метеллом у Геннадия не было ни малейшего желания.

Префект Флор принял доклад с полным одобрением. А затем огорошил новостью: нынче к вечеру в лагерь прибывает сам. Желает, понимаешь, главнокомандующий отпраздновать Форс Фортуна с одиннадцатым Клавдиевым (от коего в лагере сейчас – четыре когорты, вернее, пять, считая Черепановскую), а затем, вместе с шестью когортами первого Фракийского (которые придут с Максимином) посетить «варварскую» сторону Данубия, укрепив тем самым преданность союзников и проверив, не планируют ли «несоюзные» племена очередной наезд. Визит был реакцией главнокомандующего на паническое послание наместника Нижней Мезии Туллия Менофила: дескать, совсем, варвары замучили!

Сообщая об этом, префект Флор высказался насчет наместника искусно и уничижительно: оно, конечно, Максимина в армии жаловали, но он был из тех «любимых» военачальников, коих лучше любить заочно. Уж больно нравом крут.

Вернувшись от начальства, Черепанов немедленно вызвал в свою палатку братьев Ингенсов, Трогуса и Коршунова.

– Завтра здесь будет фракиец, – сообщил он.

Квадратные физиономии Ингенсов выразили радость, лицо Трогуса – озабоченность, а Коршунова – заинтересованность.

– Нечего лыбиться! – рыкнул Черепанов братьям. – Вы со своими людьми разобрались?

– А как же! – ответил за всех Ингенс-старший.

– А с новобранцами?

– Ну это… – промямлил кентурион Гай.

– Вот именно! Даю вам всем, включая и тебя, – черепановский палец указал на Коршунова, – два часа.²² Разместить всех, экипировать и поставить на довольствие. Алексей! Пока без записи. Скажете либрариям²³ – под мою ответственность. К прибытию Максимина все будет оформлено как надо. С квестором²⁴ я тоже договорюсь. Помощников возьмите из своих. Потолковее. Действуйте.

Братья покинули палатку, и Черепанов повернулся к оставшимся: Коршунову и Трогусу.

– Алексей! Я рассчитывал, что у меня будет время, чтобы без спешки сформировать из вас боевое подразделение. Но времени нет. Твоя задача: во-первых, объяснить своим безбашенным, что дело очень серьезно. Фракиец, если ему не понравится «пополнение», вполне может снова сделать из вас придорожные вороньи кормушки. Так что дурацких вопросов не задавать, делать все, что скажет вот он (кивок на Трогуса), в данный момент – ваш непосредственный командир. Из твоих бойцов я намерен сформировать две кентурии – по римскому образцу. Ты будешь кентурионом первой, а твой Герул, тот, что уже служил Риму, возьмет вторую.

– Я бы хотел поставить Агилмунда… – заикнулся Коршунов.

– Меня не волнует, что ты хотел! – рявкнул Черепанов. И добавил помягче: – Агилмунда возьмешь к себе – опционом. Потом разберемся. Трогус! Составить списки рекрутов. Разобраться с медициной: кто – в строю, кто – на лечении. Но обмундирование получить на всех и всех записать. Открыть таблички-формуляры на каждого и представить мне.

Через два часа – построение на форуме. Тех, кто не может ходить, – доставить на носилках. Будем приносить присягу орлу легиона. Этим займусь я лично. Действуйте! Если будут проблемы – мой бенефектарий²⁵ будет знать, где меня найти.

Алексей замешкался, намереваясь задать пару вопросов, но Тевд Трогус решительно потянул его наружу:

– Давай-давай, варвар! Тут у нас – не там. Тут – римская армия. Здесь работают ногами, а не языком!

Черепанов усмехнулся.

«Вот так, Леха, – подумал он. – Здесь у нас не тут. Рикс варваров – это, конечно, круто, но до хорошего кентуриона тебе еще служить и служить!»

– Клянусь Юпитером! И это – скифы? – Максимин Фракиец издал такой звук, что ему позавидовала бы любая буккина.²⁶

Трогус – на правом фланге строя – ухмылялся во все двадцать шесть оставшихся зубов. Это была его идея: постричь и побрить варварское воинство. Многим, правда, это не понравилось, но новоиспеченный кентурион Алексий сказал: надо – и две дюжины цирюльников одиннадцатого легиона принялись за дело. Зато теперь эти бравые ребята смотрелись как надо. Даже лучше настоящих легионеров, потому что были куда крупнее и осанистее.

– Виват милитари магистр Максимин Германик! – рявкнули полторы сотни глоток.

Максимин захохотал. Ему понравилось. Командующий данубийской армией любил, когда его называли «магистром». И еще больше ему нравилось, слышать прозвище «Германик», то бишь «победитель германцев». Особенно – из уст самих германцев, которые, впрочем, никогда не отождествляли себя ни с термином «германец», ни с прочими племенами, коих склонные к обобщениям римляне именовали этим словом.

Надо сказать, что не только новобранцы произвели впечатление на Максимина, но и сам командующий просто-таки поразил и уцелевших воинов Коршунова, и его самого. Задирая голову, Алексей смотрел на шагающего вдоль строя человека-башню, и ему даже не верилось, что перед ним – живой человек. Верхушка легатского гребня на шлеме Максимина возвышалась над поперечным кентурионовским гребнем Коршунова (Генка подарил ему свой старый шлем) почти на метр. Вдобавок, несмотря на свой гигантский рост и немалый возраст, римский командующий, в отличие от большинства действительно высоких людей, сложен был очень неплохо. Не хуже Коршунова. Но когда человек-башня, наклонившись, навис над Алексеем, тому вдруг стало страшно. Что-то божественно-неумолимое было в чертах этого крупного загорелого лица. Пронзительный живой взгляд из-под тяжелых каменных век монумента.

– Твое имя? – прогромыхал сверху бас командующего.

– Алексей Виктор!

– Ты знаешь латынь?

– Да, немного… – Коршунов заколебался, не зная, как обращаться к гиганту. – Немного понимаю и говорю, Август…

– Как ты меня назвал, варвар с неварварским именем? – прорычал командующий.

– Август!

«Главное, – напутствовал Коршунова Геннадий, – не выказывать сомнений и страха. Он этого не любит более всего».

– Август, величайший²⁷… прости, я не очень хорошо знаю латынь.

– Да! Не очень хорошо. Больше так ко мне не обращайся. Разрешаю звать меня Максимином. Это почти то же самое, верно? – Командующий повернулся и поглядел на свою свиту. Свита безмолвствовала. Легат одиннадцатого Клавдиева Дидий Цейоний Метелл опустил глаза и поджал губы. Можно было не сомневаться: на первой же императорской аудиенции легат донесет об этом эпизоде Александру Северу и его соправительнице-матери.

– Этот дружок Черепа Алексий – под стать своему покровителю, – прошептал префекту Флору приехавший вместе с Максимином трибун-Латиклавий одиннадцатого Деменций Зима. – С ходу угодил в любимчики фракийца. Интересно, бороться он тоже умеет? Если так, фракиец наверняка утвердит его в звании кентуриона. Цейоний уже утвердил. Наш легат был в восторге от того, что Череп наконец перестал вешать варваров. Небось хотел доложить: я, мол, перевоспитал самого свирепого кентуриона по эту сторону Данубия.

– Ха-ха! И каково ему теперь? Когда поднятый им в кентурионы варвар нарек Максимина Августом? – развеселился трибун-Латиклавий. – готов заложиться на полсотни: месяца не пройдет, как Мамея узнает, что фракийца назвали Августом и ему эта титулатура понравилась.

– Готов заложиться на две сотни, что через неделю половина легионеров армии будет знать, что варвар, который в прошлом году выпотрошил Питиунд, а в этом ограбил половину Нижней Мезии, нарек фракийца Августом, – сказал префект Флор.

– Я не настолько глуп, чтобы отдать тебе свои деньги, – усмехнулся Деменций Зима. – Хотя насчет половины Мезии ты преувеличил.

– Ничуть. Более того, он ограбил бы и вторую половину, если бы не Череп. И это наверняка стоило бы нашему Цейонию легатства. Наместник Туллий Менофил съел бы его с потрохами. Иногда я даже жалею, что поддержал весной идею Черепа. Избавиться от цейония – большое искушение.

– Половины Мезии это не стоит, – сказал трибун-Латиклавий. – Тем более что император может прислать нам еще большего идиота. Эх! Много бы я дал, чтобы слова варвара оказались пророческими!

– Пожалуй. Хотя думаю я: Максимин стал бы еще более жестоким, чем Каракалл.²⁸

– Чем плох Каракалл? Он многое сделал для армии. И еще больше мог сделать для Рима, если бы его не зарезали.

– Вот именно! – многозначительно произнес префект Децим Флор.

Вечером Максимин вызвал Черепанова к себе.

– Мне понравился твой сородич, – сразу заявил командующий. – Он ведь твой сородич, и только поэтому ты не вздернул его и остальных, как раньше?

Черепанов хмыкнул. Ну да, чему тут удивляться. Разумеется, у фракийца есть осведомители. В том числе и в Черепановском подразделении.

– Ты, как всегда, прав, мой легат, – согласился Геннадий. – А я?

– Ты тоже.

Максимин лежал на широком удобном ложе, опираясь на локоть и прихлебывал из кубка. Черепанову, сидевшему на складном стуле, выпить не предложил.

– Августы расположены к тебе, но их терпение могло закончиться в любой момент, – пробасил командующий. – А я сейчас не хочу ссориться с императором. Мне нужно его согласие на военные действия по ту сторону Данубия. Мне это важнее, чем кровожадность какого-то там принцепса, ты понял?

– Да, мой легат. Я понял: ты одобряешь мои действия.

– Одобряю. Но не понимаю, почему ты сформировал из них регулярные кентурии, а не отряд вспомогательных войск. Эти скифы воюют по-своему, но воюют совсем неплохо. Клянусь Марсом, если бы не ты – они бы ушли безнаказанными! На! – Он протянул Коршунову кубок. – Глотни, Череп! Ты будешь вознагражден!

Вино было густое и терпкое. Хорошее вино – Максимин понимал в этом толк.

– Я не собираюсь использовать их в качестве обычных солдат, – сказал Черепанов. – Ты прав: это неэффективно. И намерен сформировать из них… – Геннадий задумался: как сказать по-латыни «спецназ»? – Я намерен использовать их в тех боевых действиях, где требуются быстрота и скрытность. Эти парни совершили два значительных перехода по Мезийской земле – и сумели остаться необнаруженными. Ты слыхал об этом?

– Что-то такое слыхал. Это важно?

– Безусловно. Провести тысячное войско по обжитой, к тому же неизвестной территории – и остаться незамеченными – это искусство. Представь, каковы они будут, если их забросить… то есть отправить на ту сторону, в леса, которые им более привычны. Что будет?

– Скорее всего, они перебегут к нашим врагам, – хмыкнул Максимин. – Вспомогательные войска следует использовать, но доверять им нельзя.

– Нельзя, – согласился Черепанов. – но в данном случае – можно. Потому что их вождю, Алексию Виктору, я доверяю полностью, а он умеет с ними управляться. Более того, я намерен попросить его навербовать еще несколько сотен варваров – из числа тех же готов-гревтунгов.

– Дай сюда кубок! – потребовал Максимин. – Почему – несколько сотен? Несколько тысяч! Столько, сколько он сможет.

– А деньги?

– Деньги будут! – уверенно ответил командующий. – У наместника Туллия целый фонд – на подкуп варваров. Я его аннексирую – и этого хватит на содержание десяти тысяч наемников в течение года.

– Думаешь, Туллий Менофил согласится?

– А куда денется! – Максимин запрокинул голову и выплеснул в пасть оставшееся в кубе вино: эффектное зрелище. – Я еще четверть налоговой казны из него вытрясу! И пусть попробует не дать! Но все-таки зачем ты сделал из своих скифов легионеров? Надеюсь, не только для того, чтобы нацепить на палец своего дружка золотой перстень кентуриона?

– Не только! – Черепанов засмеялся. – Пусть поучатся правильному строю. Но главное: я хочу, чтобы эти дикие скифы поняли, что такое дисциплина. А усваивать это лучше всего именно в регулярном строю. Мой пил²⁹ Гай Ингенс лично займется ими. Ты одобряешь?

– Делай, что считаешь нужным. Это твои люди. А если к следующей весне ты и твой сородич дадите мне хотя бы тысячу готовых в бою скифов, ты узнаешь, что такое щедрость Гая Юлия Вера Максимина! – и, понизив голос: – Ты понял, лев ?

– Да, – ответил Черепанов, тоже вполголоса, чтобы снаружи не услышали, – да, Бегущий По Солнцу , я тебя понял.

Глава шестая

Анастасия Фока. Возвращение на родину

Четвертое августа девятьсот восемьдесят седьмого года от основания Рима. Провинция Нижняя Мезия. Город Томы ³⁰

С борта боспорского судна с греческим названием «Любимец Посейдона» Анастасия смотрела на гавань римского города Томы. Настоящую римскую гавань, с башней маяка, длинными пирсами, корабельными сараями и волнозащитными стенами, укрывающими суда от непогоды. Смотрела на две либурны,³¹ охранявшие вход в гавань, на сторожевые башни из аккуратных каменных блоков, на аккуратные дома, разделенные аккуратными линиями улиц. Она видела термы, и форум, и храм Нептуна, а за ним – круглое строение цирка. И фигурки людей в знакомой одежде.

Небольшая гавань и небольшой город, если сравнить с ее родной Антиохией Сирийской. Но все же настоящий римский город, свой …

Как же все хорошо закончилось, подумала Анастасия. Она снова дома. И больше не будет варваров. Никаких варваров, кроме одного. Ее собственного.

Оба больших паруса были спущены. Судно, теряя скорость, скользило по зеленой воде. Опытный кормчий с идеальной точностью вывел корабль к самому началу пирса. Палубные перебросили через борт мешки с шерстью. Мягкий удар – и там, на причале, уже ловят концы, просмоленные канаты, подтягивают судно в пирсу.

Широкий крутой трап с веревочными перильцами соскользнул вниз.

Там, на пирсе, уже толпились портовые: носильщики, перекупщики, пара таможенных чиновников…

Анастасия знала, что ее Алексия здесь нет. Он ведь даже не знает, на каком корабле она приплывает. И все-таки искала его в толпе…

Капитан, боспорский грек из Феодосии, самолично помог ей сойти на берег. Затем двое палубных снесли ее сундуки и очень аккуратно поставили на каменный пирс.

Анастасия привлекла внимание многих. Не только потому, что красива. Она была одета как римлянка, причем богатая римлянка, даже ее прическа была безукоризненна. Но приплыла на варварском корабле. Одна.

Таможенники тоже глазели на нее. А капитан замешкался.

– Может, домна пожелает нанять носилки? Я могу послать… – предложил он, впервые назвав Анастасию домной , госпожой – на римский лад. – И поискать подходящее жилье: инсулу или дом?

– Нет. Носилок не нужно. Я хочу прогуляться пешком. И жилье искать тоже не нужно. Тут наверняка есть гостиница. Поручи своим людям доставить мои вещи туда. Я им заплачу.

– Нет нужды, – улыбнулся капитан. – Сам Фарсанз поручил мне позаботиться о тебе. Не нужно денег. Ты, ты и ты, берите вещи домны и проводите ее в «Морской Конек».

«Морской Конек» – небольшая, типично римская гостиница, состоящая из двух соединенных под прямым углом двухэтажных зданий, с квадратным двором, окруженным высокой кирпичной оградой. Посреди двора – чистого, вымощенного цветной плиткой, – маленький фонтан с бронзовыми нимфой и сатиром.

– Домне угодно взять комнату? – угодливый хозяин спешил Анастасии навстречу, с безошибочностью истинного трактирщика распознав богатую гостью.

– Две. – Анастасия шагнула в тень портика. Ей, от природы смуглой, придется особо беречь лицо от солнца, чтобы обрести бледность, подобающую госпоже . – И пришли мне рабыню, умеющую укладывать волосы, делать массаж и умащивать благовониями. Мне нужна спутница в термах. Есть у тебя такая?

– Найдется. Домна желает посмотреть комнаты?

– Полагаюсь на тебя, – ответила Анастасия.

– Трапеза?

– Не сейчас. Пусть мне соберут легкий завтрак: хлеб, фрукты, фаршированные финики, кувшин мульсума.³² Всё – в корзинку. Это я возьму с собой. Пусть мои вещи поднимут наверх… надеюсь, у тебя не воруют?

– Как можно, домна!

– Как тебя зовут?

– Публий, благородная госпожа. Позволено ли мне узнать, как к тебе обращаться?

– Домна Анастасия Фока.

Трактирщик наверняка осведомитель, но это, полагала Анастасия, не имеет значения. Алексий теперь – кентурион римской армии. Следовательно, Анастасия теперь – жена офицера-всадника.³³ Так что ее прежнее положение и все, что она делала до сих пор, – в прошлом.

Анастасия улыбнулась и достала из кошелька золотой боспорской чеканки:

– Возьми. И займись делом. Я полчаса назад сошла с корабля и желаю поскорее смыть с себя соль.

– Бегу, домна.

Он махнул рукой сопровождающим Анастасию морякам: следуйте за мной – и исчез в доме.

А минутой позже рядом с Анастасией появился мальчик-раб с зонтом и самосской³⁴ чашей, наполненной виноградными кистями.

– Хозяин прислал домне, – объявил он.

Анастасия улыбнулась. Да, это Рим. Здесь умеют проявить внимание. Не то что в варварских землях. Даже в романизированном Боспоре не могут сделать жизнь человека столь приятной и утонченной.

Сопровождавшие ее моряки спустились вниз, получили по сестерцию³⁵ и вежливо попрощались.

Она присела на край фонтана. Мальчик встал у нее за спиной, прикрыл зонтом от солнца. В воде плавали толстенькие красные рыбки. Со стороны кухни пахло дымом и пряным гарумом.³⁶

Ждать пришлось несколько дольше, чем предполагала Анастасия.

Трактирщик появился с корзинкой, но без служанки.

– Увы, домна! Не сумел найти потребную тебе женщину! Не сердись! И не сомневайся: в термах найдется кому тебе прислуживать. Вот он, – кивок на мальчишку-раба, – проводит тебя, а когда ты возвратишься, служанка уже будет тебя ожидать.

– Хорошо. – Анастасия поставила чашу на край фонтана и поднялась.

Мальчишка последовал за ней: в одной руке – корзина, в другой, вытянутой вверх, – зонт.

Термы! Анастасия уже предвкушала, как погрузится в сладкую прохладную воду бассейна, как будут скользить по спине ловкие руки рабыни, умащивая кожу…

– Анастасия Фока?

Вегилы! На один краткий миг сердце Анастасии упало. Она вновь ощутила себя шпионкой Империи, сознательно передававшей пославшему ее легату лживые сведения… Анастасия знала, что за это полагается. Вот почему проклятый трактирщик так долго возился. Спешил донести. Возможно, ее имя было внесено в списки тех, о ком следовало немедленно доносить властям. Шпионка и предательница…

Анастасия поборола страх, выпрямилась гордо.

Она была шпионкой легата, но теперь она – жена кентуриона. Никто не посмеет…

– Да, это я!

– Ты последуешь с нами. Велено доставить тебя к эдилу.

«Чего я боюсь? – сказала себе женщина. – Поговорю с эдилом – и меня отпустят. Не те сейчас времена, чтобы гражданский чиновник посмел арестовать жену кентуриона».

Анастасия жестоко ошибалась. Для легата Марка, отправившего ее к варварам, для наместника Нижней Мезии Туллия Менофила она не была женой кентуриона. Она была и осталась шпионкой. И предательницей.

Мальчишка-раб стоял посреди улицы, пока матрона и уводившие ее вегилы не скрылись за поворотом, затем сложил ненужный более зонт, присел на обочину, поставил между колен корзинку и принялся с невероятной скоростью поглощать фаршированные финики, запивая их медовым вином. Через полчаса он уснул здесь же, на обочине. Перевернутая корзинка валялась рядом, а бронзовый кувшин из-под вина уже успели украсть. За кувшин мальчишку выдерут так, что он до следующего утра будет отлеживаться в конюшне, и, когда на постоялом дворе появится кентурион-Гастат, разыскивающий приплывшую вчера в город Томы домну Анастасию, мальчишка об этом не узнает и не сможет обменять на пару бронзовых монет информацию, которая стоит золота.

Что дела обстоят скверно, Анастасия поняла, когда в тюрьме у нее отняли деньги и золотые украшения. Она потребовала объяснить, за что ее арестовали, и ей показали табличку с оттиском печати эдила города Томы. Она потребовала юриста… и вегилов, и тюремщиков это очень развеселило. А когда Анастасия объявила, что является женой кентуриона… они развеселились еще больше, а декурион вегилов посоветовал ей не фантазировать. Им прекрасно известно, что прибыла она в одиночестве из города Херсона. А в Херсоне вот уже тридцать лет нет ни одного римского кентуриона. Это декурион знал точно, потому что его дед служил в шестой когорте первого италийского легиона, которая стояла в Херсоне во времена императора Коммода.³⁷ Еще при Септимии Севере³⁸ когорта эта была переведена в крепость Харакс, и с тех пор в Херсоне римского гарнизона нет.

Более Анастасию слушать не стали: заперли в одиночной камере, а ближе к полудню принесли плошку каши с рыбой, кувшин воды и восковую табличку со стилом.

– Приказ эдила, – сказал ей старший тюремщик, здоровенный волосатый фракиец с бородавкой на носу. – Опиши свою вину и назови тех, кто толкнул тебя на преступление. Советую тебе покаяться – или будет плохо.

Анастасия совету не последовала. Она была храброй женщиной. Возможно, слишком храброй, поэтому написала, что вины за собой не чувствует, законов империи не нарушала и непременно пожалуется мужу на произвол городских властей.

Таблички у нее забрали, и результат не заставил себя ждать.

Еще не успело стемнеть, как в ее камеру опять заявился старший тюремщик. Кивнул своему помощнику, чтобы запер решетку снаружи, молча набросился на женщину и принялся рвать на ней столу.³⁹

Анастасия не боялась мужчин, даже варваров, которые были намного страшнее тюремщика-фракийца. Анастасия была гетерой и понимала, что женщина должна принадлежать мужчине. Но она была гетерой, а не портовой шлюхой, потому всегда сама решала, достоин ли мужчина того, чтобы ему принадлежать. Да, она была даже наложницей варварского рикса Стайны, который был не более приятен, чем этот фракиец. Но Стайна все-таки был риксом, а не похотливой свиньей. Кроме того, сейчас Анастасия уже принадлежала мужчине. Мужчине, которого она выбрала сама и которому вряд ли понравилось бы, если бы Анастасия сейчас покорно раздвинула ноги. Тюремщик был намного сильнее ее, но охвачен похотью и уверен в том, что заключенная не посмеет сопротивляться…

Его вопль услышали даже снаружи, за толстыми стенами.

Когда в камеру ворвались стражники, старший тюремщик скрючился на полу, прикрыв руками гениталии, а Анастасия стояла у дальней стены, держа у своего горла нож фракийца.

– Только подойдите – и я себя убью, – пообещала она.

– Нет-нет, не трогать! – провыл с пола фракиец. – Ты, сучка, брось нож, хуже будет!

– Не будет! – Лицо ее раскраснелось, глаза сверкали, длинные черные волосы – словно львиная грива. В этот миг она была прекрасна, как Минерва.⁴⁰

Может быть, именно ее красота, а не угроза самоубийства остановила тюремщиков. В Империи умели ценить красоту. Даже чернь. Переняли у эллинов. Это варвары лепили безликие одинаковые горшки. Римский ремесленник непременно украшал свои изделия узором.

– Мы тебя не тронем, – прохрипел старший тюремщик. Помощник помог ему подняться и сесть на узкий лежак. – Клянусь гневом Нептуна!

– Пусть все поклянутся! – потребовала Анастасия. – Нептуном и Венерой!

Томы – портовый город. Здесь многие кормятся морем. Если не сами, то родственники. Здесь с гневом потрясателя морей не шутят. Да и с Венерой тоже. Особенно если дело касается именно Венериных радостей. Венера – богиня мстительная.

– Клянусь… клянусь… – пробормотали стражники.

Анастасия бросила нож, который тут же прибрали.

– Возьмите ее! – скомандовал толстый фракиец. – И бросьте в четвертую!

– Мы тебя не тронем, сучка, – морщась, прошипел он, когда женщину выводили из камеры. – Мы-то не тронем…

Смазанная маслом – от ржавчины – решетка-дверь закрылась за спиной Анастасии. С лязгом защелкнулся замок.

В этой камере воняло. Но в противоположной стене было прорезано узкое горизонтальное окно, сквозь которое сочился красноватый свет. Но толку от этого света было немного. Куча тряпья в углу. Лежаков нет, каменный пол присыпан подгнившей соломой.

«Могли и в яму бросить, – подумала Анастасия. – И в колодки заковать».

Она шагнула вперед – и тут куча тряпья в углу зашевелилась…

Куча в углу зашевелилась. Это оказалось не тряпье – человек. Два человека. Один приподнялся.

– О-о-о! – прогнусавил мужской голос. – Никак баба? Слышь, шишка, баба! – В голосе прорезались ликующие нотки.

Тут и второй сел. В полумраке Анастасия не могла их толком разглядеть, но ничего хорошего ожидать не приходилось.

Она быстро оглянулась. Старший тюремщик стоял в коридоре, опираясь на плечо помощника. Наблюдал, ухмыляясь. Поймав взгляд Анастасии, подмигнул:

– Честный человек слишком хорош для тебя, сучка? Ну так иди к дерьму! Дерьмо к дерьму!

Он хохотнул и вместе с помощником заковылял по коридору прочь.

Оба оборванца тут же встали и двинулись к женщине.

Анастасия прижала руку к груди, ощутила ладонью крестик, не золотой – медный и потому не отнятый тюремщиками.

«Иисус Христос, Отец Небесный, сохрани меня», – прошептала она умоляюще. И совсем другим голосом, громко, предупредила:

– Не подходить! Глаза выцарапаю!

Оборванцы остановились. Один – повыше, тощий, весь заросший черным диким волосом, другой – желтобородый. Галл?

– Дура! – сказал черный. – Не артачься. Хорошо будет. Глянь, какой у меня приапище! – и задрал тунику. Набедренной повязки на оборванце не было. И воняло от него, как от старого козла.

– Оторву вместе с тестикулами! – посулила Анастасия.

– Ох напугала! – фыркнул черный. В его голосе слышался слабый сирийский акцент. Этим можно было воспользоваться.

«Прости меня, Господи», – мысленно покаялась Анастасия.

– Посмейте дотронуться до меня – и проклятие Кибелы-матери⁴¹ и атаргаты всемогущей обрушится на вас!⁴² – воскликнула она.

Черный остановился. Его приятель – тоже.

– Так нельзя, женщина! – не слишком уверенно проговорил желтобородый. – Давай по-хорошему, не то хуже будет. Кибела совсем не против, чтобы побаловаться…

– Рискни! – Анастасия выставила перед собой руки с согнутыми пальцами. – Глаза выцарапаю!

Она видела, что желтобородый трусит. Будь он один… но с двумя мужчинами ей не справиться.

Черный, впрочем, тоже колебался. Похоть боролась в нем с мистическим страхом. Он чуял, что перед ним – не простая женщина.

– Ладно, – сказал он. – Силой брать тебя не станем.

– Да ты что, шишка! – возмутился желтобородый.

– Заткнись! – Черный ухватил приятеля за руку, уволок в угол и что-то зашептал ему в ухо.

Анастасия медленно опустилась на пол. Но по-прежнему оставалась начеку.

Прошел час, еще один. Стемнело. Шишка встал. Помочился в желоб у стены, поглядел на Анастасию:

– Не передумала?

Она промолчала, и Шишка вернулся в угол.

Снаружи сменился караул: по коридору, с факелами, протопала стража.

Оборванцы невнятно шептались в темноте. Анастасия сидела, опираясь спиной на решетку. Здесь было не так темно, как в самой камере: в конце коридора была открыта дверь в караулку. Оттуда падал свет и доносились голоса двух тюремщиков.

Прошло еще два часа. Снова сменился караул…

Анастасия даже не заметила, как задремала.

…Очнулась она от вони. И тут же увидела над собой бородатое лицо Шишки. Анастасия не успела даже закричать. Ее мгновенно опрокинули на пол, зажали рот, разорвали ворот, полезли под тунику.

– Во, глянь! – желтобородый нашарил ее крестик.

– Так ты – христианка! – обрадовался он. – Глянь, Шишка! Она ж христианка! А проклятием Кибелы пугала, дурила нас!

– А? – Шишка, сдиравший с женщины набедренную повязку, отвлекся, Анастасия дернула головой и изо всех сил вцепилась зубами в корявый палец.

Шишка взвыл, отдернул руку. Анастасия пронзительно закричала.

По коридору зацокали подкованные сандалии стражника. Свет факела упал на насильников и распластанную на полу женщину.

– А ну кыш! – гаркнул зычный голос.

Желтобородый отпрыгнул, а вот Шишка замешкался, и стражник не долго думая сунул горящий факел прямо ему в бороду.

Затрещали горящие волосы, Шишка заорал и откатился от решетки.

Факел приблизился к Анастасии, освещая ее. Сквозь пламя она разглядела тюремщика, вернее, не тюремщика – солдата. Легионера, судя по форме. Обычное дело: легионеры довольно часто несли службу в городах. Но для Анастасии это был еще один шанс.

– Помоги мне, воин, – негромко попросила она. – Мой муж отблагодарит тебя.

Факел отодвинулся.

– А кто твой муж? – спросил легионер.

– Кентурион-гастат в одиннадцатом Клавдиевом. Зовут Алексием, – сказала Анастасия, поднимаясь с пола.

– А не врешь? – усомнился легионер. – Я сам служил в первом фракийском, но мы с одиннадцатым два года в одном лагере стояли. И что-то не припоминаю кентуриона с таким именем.

– Он недавно стал кентурионом. Он – варвар.

– Ну допустим. – Сомнения в голосе легионера не убавилось. – кентурион-гастат, говоришь? Какой когорты?

– Второй.

– м-м-м… может быть. Слыхал, она понесла большие потери в прошлом году. Но как ты тут оказалась, если у тебя муж – кентурион?

– А я – из Боспора, эллинка. – Анастасия попыталась соединить разорванные Шишкой края туники. – Меня здесь не знают. И его – тоже. Я сняла комнату в гостинице и пошла в термы. По дороге меня схватили, отняли у меня деньги и бросили сюда.

К легионеру подошел второй стражник, в обычной форме.

– Врет! – заявил он. – Ее по личному приказу эдила взяли. Враки про мужа-кентуриона я уже слыхал.

Легионер еще раз посмотрел на Анастасию: видно было, что она ему нравится.

– А что – правда? – спросил он у своего напарника.

– А правда то, что она нашему старшему чуть тестикулы не оторвала! – засмеялся тюремщик. – Вот он ее к этим и сунул. Для науки.

– Мой муж – кентурион! – твердо произнесла Анастасия, хотя сердце ее сжималось от страха.

– Ну не знаю… – проворчал легионер. – Пусть эдил с тобой разбирается. Но ты пока не бойся. Они, – жест в сторону забившихся в угол оборванцев, – тебя больше не тронут. Или я их лично оскоплю. Вот этим самым! – Он похлопал по рукояти гладия. – Слышали меня? – Он повысил голос.

– Слышали, – буркнул из своего угла шишка. И желтобородый тоже что-то пробормотал.

– Вот так вот, – удовлетворенно изрек легионер и хлопнул своего напарника по плечу: – Пошли доиграем. Мой ход, не забыл?

– Ну сучка, – тут же злобно прошипел желтобородый. – Теперь – все. Как только этого сменят, мы тебя…

– Погоди! – крикнула вслед легионеру Анастасия. – Погоди, воин! Моего мужа ты можешь не знать, но может знаешь его командира – кентуриона Геннадия? Он – тоже из варваров! Его еще Черепом зовут!

Легионер, уже шагнувший через порог караулки, быстро обернулся.

– Ну-ка повтори! – произнес он. – Кто его командир?

– Кентурион Геннадий Павел. По прозвищу Череп. – И добавила на всякий случай: – Они с моим мужем родичи.

– Эй, Хрис! – крикнул его напарник. – Хватит всякую болтовню слушать. Ты играешь или нет?

Но легионер окрик проигнорировал.

– Черепа я знаю, – сказал воин. – Значит, он теперь – в одиннадцатом?

– Да. Принцепс.

– Славно! – Легионер явно обрадовался. – Мы все знали, что Череп далеко пойдет! Ну ежели твой муж у Черепа кентурион, так это другое дело! Эй, мешалка, давай сюда ключи!

– Да ты никак спятил? – изумился второй тюремщик, выглянувший из дверей. – Ничего я тебе не дам!

– Да ну? – Тон легионера мгновенно изменился, в нем отчетливо звякнула сталь. – Неужто не дашь? Ну-ка, ну-ка…

– Хрис, ты чего… – Тюремщик, похоже, испугался. – Ты чего это…

– Ключи! – Легионер перебросил копье в левую руку, а правую протянул напарнику. – Живо! Где это видано, чтобы жена кентуриона вместе с ворьем ночевала! Ключи! Ну!

Тюремщик с большой неохотой отстегнул от пояса ключи и протянул легионеру.

– Перед старшим сам оправдываться будешь, – буркнул он.

– Оправдаюсь, можешь не сомневаться!

Лязгнул отпираемый замок, гнусно заскрипело железо.

– Выходи, женщина. До утра с нами посидишь. Не против?

– Ну ты и дурень, Хрис, – пробубнил второй тюремщик.

– Не нравится – проваливай во двор! – бросил легионер.

– Я? Во двор?..

На физиономии тюремщика выразилось мгновенное озарение.

– А-а-а, Хрис! Ах ты…

– Бери ключи и заткнись! – рявкнул легионер.

– Думает, я тебя вывел, чтобы помиловаться, – сказал воин Анастасии, когда его напарник ушел.

– Он ошибается? – осторожно спросила женщина.

– Сдается мне, ты сейчас более Морфею склонна послужить, чем Венере, – сказал легионер. – Мульсуму хочешь?

– Хочу. Но сначала… мне бы нужду справить. А то при этих… – Анастасия кивнула в сторону коридора.

– Понимаю. Это во дворе, увидишь. Иди, а я пока на стол соберу…

Ночь была темная, беззвездная. Тускло светились окошки караулки и будочки у ворот. Слышно было, как в будочке недовольно бубнит изгнанный Хрисом тюремщик. Стены у тюремного двора высокие, а вот ворота – железные, с поперечинами. Анастасия их хорошо рассмотрела, когда ее сюда привели. Перелезть через ворота (ленивые стражники ее не услышат) – и темнота города спрячет ее. Останется только найти своих, христиан… братья не выдадут, укроют…

Анастасия вздохнула. Нет, она так не поступит. Ради поверившего ей Хриса. Ради Алексия, которого могут призвать к ответу вместо нее. Нет, Анастасия знала, на что шла, когда писала лживые письма легату. Просто она надеялась, что ее простили. Амнистировали вместе с мужем и остальными варварами. Она ошиблась, и теперь придется отвечать.

Анастасия еще раз вздохнула и открыла дверь в караулку…

– …А я вместе с Черепом в тюрьме сидел, – рассказывал Хрис. – Его Латиклавий заточил – за подстрекательство к бунту, а я кентуриона своего ударил. Только это все вранье было.

– Про кентуриона? – спросила Анастасия.

– Нет, про кентуриона – правда. Врезал я ему по морде, это верно. Про бунт – вранье. Вот Черепа на другой день и выпустили. А меня – еще через день. Это, мне сказали, Череп постарался. Денег дал моему пилу⁴³ и попросил, чтобы перевели меня. Выручил меня Череп. А не то плохо бы мне пришлось. Так что я теперь не в легионе служу, а здесь, в гарнизонных. Жалованье, конечно, меньше, но жить можно.

– А я думала: ты легионер… – сказала Анастасия. От сытости и вина ее неудержимо клонило в сон. Глаза сами слипались.

– Нет. Только форма старая осталась. Хорошая форма…

Глава седьмая

Алексей Коршунов, кентурион-гастат XI легиона

Двадцать седьмое июля (восемью днями ранее) девятьсот восемьдесят седьмого года от основания Рима. Летний лагерь XI легиона

Месяц с хвостиком армейской муштры не доставили большого удовольствия бойцам Коршуновской кентурии. При том что Гай Ингенс, который лично занимался подготовкой обоих кентурий, не особо и гонял новобранцев: делал скидку на то, что половина германцев еще не восстановились от ранений, а десятка полтора только-только покинули лазарет. В числе последних был и Ахвизра, который пока не мог занять место в строю, но едва силы позволили, непременно присутствовал на всех занятиях и смотрел очень внимательно. Вообще после ранения лучший друг Агилмунда здорово изменился. Все они, недавние пленники римлян, побывали между жизнью и смертью, но Ахвизра задержался в «промежутке» несколько дольше остальных. Наверное, поэтому он стал смотреть на жизнь значительно серьезнее. А может, время пришло – сменить молодую бесшабашность на традиционную готскую рассудительность.

– Теперь я понимаю, почему ромляне нас бьют, – сказал он как-то Коршунову, когда они вчетвером: сам Коршунов, Ахвизра, Агилмунд и Сигисбарн – сидели у Коршуновской кентурионовской палатки. – Они – как муравьи. Каждый занимается своим делом: кто-то строит, кто-то охотится, кто-то дом защищает. А понадобится – охотник превратится в солдата, а солдат – в строителя.

– А разве у вас – не так? – Алексей был уверен, что именно у варваров каждый человек одновременно и воин, и землепашец, а в империи как раз наоборот.

Ахвизра покачал головой:

– У них нет разницы между войной и строительством. Они и воюют, как свои дороги строят. Кто камни тащит, кто землю копает, кто плитки подгоняет. И только главный знает, как все вместе делать надо. Их главный большую мудрость накопить должен. Зато таких главных немного надо, а землю копать научиться просто. У нас же каждый может сам дорогу проложить, да что толку. Все равно римская дорога намного лучше получается. Потому римский порядок сильнее нашего, и бьют они нас.

– Мы их тоже били, – заметил Коршунов.

– Это потому, что ты, Аласейа, нас на римский лад перестроить пытался, – сказал Ахвизра. – Я это теперь понимаю, а раньше не понимал. Первый раз задумался, когда по твоему слову Диникея убил, а сейчас понял.

– Прав Ахвизра, – поддержал друга Агилмунд. – Римский закон сильнее нашего. Одно плохо: от вождя слишком много зависит. Хороший вождь – хорошая дорога будет. Плохой – плохая. А сами они вождя выбрать не могут, потому что не знают, каким должен быть вождь. А у нас любой знает.

– А Гай Ингенс – хороший вождь? – спросил Сигисбарн. – Он меня два раза палкой ударил. Хорошо ли – когда воина палкой бьют? Многим нашим это не нравится.

– Агилмунд, когда тебя учил, тоже палкой охаживал, – напомнил Коршунов. – Или у Агилмунда рука легче?

– Потяжелее, конечно (Ахвизра засмеялся), да Агилмунд – брат мне старший. Ему можно.

– А мне? – осведомился Коршунов.

– И тебе можно, – разрешил Сигисбарн, но при этом опасливо покосился на Коршуновский витис, словно опасался, что Алексей тут же опробует на нем свой «кентурионов жезл».

– Старший кентурион – хороший солдат, – сказал Агилмунд. – Зря бить не станет, так что ты, Сигисбарн, терпи. Это я тебе как старший брат велю. А что мне не нравится у ромлян, так это оружие ихнее. Щиты – еще ничего, а мечи и копья никуда не годятся. Железо совсем плохое.

– И обувка у них никудышная, – сказал Агилмунд. – В такой по дорогам ровным ходить можно, а все остальное – еще хуже. И Скулди то же говорит. Еще он говорит: надо к Гееннаху, то есть к принцепсу, – поправился он, – пойти: просить, чтобы наше оружие нам вернули. Что скажешь, Аласейа?

– Попросить можно, – ответил Коршунов. – А вот вернет ли – не знаю.

– Принцепс Гееннах, он всегда знает, чего хочет, – сказал Агилмунд. – Но мало кто знает, чего хочет принцепс Гееннах. Вы с ним, Аласейа, – одного племени, а совсем разные. Хотя ты сейчас на него похож становишься…

– Хочешь узнать, чего я хочу? – улыбнулся Коршунов. – Могу ответить. Я хочу, чтобы сюда скорее приехала моя тиви Анастасия. Но хотеть мне осталось недолго, потому что сегодня пришла мне весточка из Херсона: скоро уж моя Анастасия будет здесь. А вам всем – привет.

– От тиви твоей? – спросил Ахвизра.

– И от нее. И от Книвы.

Трое гревтунгов невероятно оживились.

– От Книвы? – Агилмунд даже привстал. – Значит, дошел Книва до Херсона!

– Дошел. И добычу нашу довез. И долги наши отдал: Крикше и Фарсанзу. Но добра еще много осталось. Очень рад Книва, что мы живы. Пришла им весть, что перебили нас всех римляне, только Книва в это и раньше не верил, так в письме написано.

Лица гревтунгов просветели. Добыча…

– Эх, – вздохнул Сигисбарн. – А если бы Гееннах нас не перехватил, сколько бы тогда у нас добра было!

– Это да, – поддержал младшего брата Агилмунд. – В Цекуле мы много взяли. Больше, чем раньше.

– Аласейе спасибо, – заметил Ахвизра. – Без него не взяли бы мы Цекулу. А ушли бы из Цекулы, когда Аласейа сказал, не догнал бы нас Гееннах. Надо было мне Диникея раньше убить…

– Ничего, – сказал Коршунов. – Не горюйте. Будет у нас еще добыча. И золото. Много. Будьте уверены!

– Мы верим, – серьезно ответил Агилмунд. – А что Книва? Долго он в Херсоне будет? Надо бы ему добычу нашу в Бург свезти. Так надежнее.

– Уже везет, – сказал Коршунов. – Он письмо мое получил, когда уж отправляться собирался. Так что теперь его уже в Херсоне нет. Повез Книва добычу нашу в Бург. Только не в старый, а в новый: в тот, который этим летом Одохар строить начал.

– Это правильно, – сказал Агилмунд. – Там земля побогаче. И к морю ближе. Комозик два года назад тоже хотел поближе к морю сесть, да с боспорским царем не поладил.

– Ничего! Если все хорошо пойдет, скоро у нас будет в Боспоре свой царь! – сказал Коршунов.

«Только мне это уже не очень нужно, – подумал он. – Что такое боспорское царство? Мелкий сателлит Рима…»

– Из Боспора и к ромлянам поближе… – мечтательно протянул Ахвизра и подмигнул Агилмунду.

– На что это ты намекаешь? – возмутился Алексей. – Мы же теперь Риму служим!

– Теперь служим, а потом перестанем, – рассудительно произнес Агилмунд. – Вон Скулди тоже раньше ромлянам служил. Ты, Аласейа, не сердись, да только любому ясно: богаче ромлян никого нет, значит, и грабить их – лучше всего.

Трое гревтунгов переглянулись с полным пониманием.

«Сколько волка ни корми… – подумал Коршунов. – Только ничего у вас, ребята, не выйдет. Потому что теперь вы больше не свободные звери, а личные волки Генки Черепанова. И мои, конечно…»

Через три дня, после занятий, они со Скулди явились к палатке принцепса.

– Там? – спросил Коршунов у бенефектария, полировавшего толченым мелом Черепановские поножи.

– Там. Позвать?

Но Черепанов уже услышал.

– Давай заходи! – по-русски позвали из палатки.

Оба кентуриона вошли.

На столе перед принцепсом лежала куча исписанных глиняных пластин и восковых табличек. Местные документы. Алексей уже знал, что бюрократия в римской армии – почище, чем в российской. А дотошный Генка взял за правило все проверять лично…

– Садитесь, – сказал Черепанов и чиркнул что-то стилом на зеленом воске. – Говорите, чего надо.

– У нас тебе просьба, принцепс, – с каменным лицом произнес Скулди. – Нельзя ли, чтоб нам наше старое оружие вернули? А то эти ваши ромлянские железки, – он похлопал по ножнам гладия, – ими только хлеб резать.

Черепанов оторвался от таблички и посмотрел на Герула… и смотрел на него до тех пор, пока тот не опустил глаза, а тогда уж произнес ровным голосом:

– Ваше старое оружие вы получите. И сложите в свои сундуки. Потому что я хочу, чтобы вы все прошли полный курс римской военной науки. Старший кентурион Гай Ингенс лично вами занимается. Но не думайте, что это – честь. Просто вы сами: и ты, Скулди, хотя и служил раньше в ауксилариях, и тем более он, – кивок в сторону Коршунова, – такие же новобранцы. А я хочу, чтобы через два месяца вы все умели сражаться оружием легионера как подобает легионерам. Но свое оружие вы тоже получите, потому что я не намерен использовать вас как обычных легионеров. И как вспомогательные войска – тоже. Поэтому я забрал вас у префекта Трогуса и поставил под начало вашего собственного вождя.

– И как же ты намерен использовать нас, мой принцепс? – сразу оживился Герул.

– Узнаешь в свое время, гастат. А сейчас можешь идти. Алексий, останься.

– И как же ты намерен использовать нас, мой принцепс? – осведомился Коршунов, когда они остались вдвоем.

Черепанов усмехнулся. Едва Скулди вышел, он сбросил маску высшего римского офицера, снова превратившись в старого Лехиного друга Генку.

– Использую, можешь не сомневаться! Грешно держать в обычных войсках ребят, которые способны скрытно пройти почти сотню миль по чужой густонаселенной земле.

– Разведка?

– Именно! Но две сотни парней мне мало. Я хотел бы, чтобы к следующей весне их у меня было не меньше полутысячи. Сумеешь организовать?

– Да хоть пять тысяч! – уверенно ответил Коршунов. – Правда, мне придется сплавать в Боспор и самому заняться вербовкой. Отпустишь?

– Без проблем. Тем более идея не моя – Максимина. У него большие планы на будущее. Так что – чем больше людей ты приведешь, тем лучше… И тем выше будет твой собственный чин. Только мне нужны качественные бойцы, такие как твой Скулди, а не всякий сброд, учти это.

– Надо – значит, будут, – уверенно ответил Алексей. – Правда, пять тысяч таких, как Скулди, я тебе не приведу. Это товар штучный. Но качество – обещаю. Там, – он махнул рукой в сторону северо-запада, – я, Гена, в большом авторитете. А сейчас у меня к тебе просьба…

– Да?

– Мне надо уехать…

– В Боспор?

– Ближе. В Томы. На днях Настя моя туда приплывет, если все будет путем… – Коршунов постучал по деревянной раме кровати, на которой сидел. – Хочу ее сам встретить, а то мало ли… отпустишь?

– В Томы? Без вопросов. Недели тебе хватит?

– Пяти дней. Это же в шестидесяти милях.

– Я тебе даю неделю, – сказал Черепанов. – Если не уложишься – здешние суда – это не электрички, у них расписания нет, – разрешаю тебе ждать до дня Дианы. Это тринадцатое августа по-здешнему. Но дай мне знать. Годится?

– Замечательно.

– Когда отправляешься?

– Хотелось бы – послезавтра. Нормально?

– Да хоть завтра. Я тебе прямо сейчас пропуск выпишу…

Глава восьмая

Закон и порядок в городе Томы

Ночь с четвертого на пятое августа девятьсот восемьдесят седьмого года от основания Рима. Город Томы

– …Так что я теперь не в легионе, – сказал Хрис и приложился к чаше. – Но и тут служить можно, так что я кентуриону Черепу – должен. Его здоровье! – Хрис приложился к чаше еще раз. – Эй, женщина, ты чего не пьешь? Или вино не сладкое… э-э-э… Да ты спишь!

Анастасия и впрямь спала, сидя, привалившись спиной к стене.

– Умаялась, – пробормотал солдат. – Сейчас мы тебя получше устроим…

Хрис осторожно поднял женщину, уложил на собственную постель.

– А ты красавица… – проговорил он, глядя на спящую. – Грудка – как у Наяды…

Некоторое время он смотрел на нее, потом отвернулся и пробормотал с ожесточением:

– Нет уж! Хрис не таков, чтобы на женщину соратника покуситься… Хрис – не то что некоторые… – Он снова приложился к вину и подумал: «Завтра на заре пошлю с почтарем весточку в лагерь одиннадцатого. Прямо Черепу и пошлю. Пусть знает, что Хрис добро помнит. А если соврала женщина? – Он покосился на спящую. – Ну, если соврала, значит, будет старине Хрису добрая порка». Что ж, не привыкать. И старый солдат снова приложился к чаше.

Четвертое августа девятьсот восемьдесят седьмого года от основания Рима. Город Томы

До Том Алексей добирался три дня. Он не очень спешил: даже если Настя приедет раньше, ничего страшного. Деньги у нее есть, Римская империя – ее родина. Отдохнет, пообщается с единоверцами… без него. Не то чтобы Коршунов недолюбливал здешних христиан, но какие-то они были не такие. Зашуганные, что ли… Не привык Коршунов к такому христианству. Ни соборов с куполами, ни икон в окладах, ни батюшек осанистых с кадилами, ни службы богатой, многоголосой… Как-то мелко все это было, как-то по-сектантски… Хотя в отличие от сектантов, с которыми Коршунов сталкивался там , глаза у этих христиан были вовсе не оловянные. Хорошие, живые глаза… и все равно – не то. Не церковь вселенская, а какая-то частная лавочка. Вдобавок на треть состоящая евреев (а может, и сирийцев, поди отличи), на треть – из высокомерных эллинов да на треть – из всякой непонятной шушеры. И все они постоянно между собой пререкались, вечно спорили, то бишь – дискутировали… а иной раз и дрались – некрасиво, неумело, с драньем бород, царапаньем и плеванием. В суть споров Коршунов не въезжал: знание языка не позволяло. Понимал только: вопросы муссировались исключительно теологические. Хотя, надо признать, и греческие-римские философы-язычники вели себя «чисто по жизни» во время диспутов не лучше. Но зато в здешнем язычестве чувствовалась основательность. Государственность. Гадания. Предсказания. Праздники опять-таки. Жрецы разукрашенные, шествия…

Вот и сейчас ехал Коршунов по хорошей римской дороге на спокойном гнедом мерине (весной надо будет сарматских скакунов привезти – и одного Генке подарить), думал о приятном, по сторонам глядел – и взгляд то и дело натыкался на языческое зодчество. А ближе к городу, когда придорожное кладбище началось, что ни шаг, то какой-нибудь языческий божок. Скульптуры каменные и деревянные, барельефы. Все раскрашено ярко. Ничего общего с безликими серыми статуями в античных залах эрмитажа. Там – мертвые мрачные боги, здесь – живые, веселые… любят здесь красоту. Но ведь и места какие красивые: горы, море, солнце… и боги у них такие же. Тут мысли Коршунова снова вернулись к христианам. Вопросы вероисповедания его весьма беспокоили. Поскольку всякие эзотерические материи были для него не пустым вымыслом. Еще бы! После того как их с Генкой нечто сверхъестественное переметнуло через семнадцать с лишком веков. После таких пертурбаций начинаешь понимать, что Бог – это серьезно. М-да…

Нет, были у здешних христиан и очень неплохие обычаи. В Бога они верили неформально и заповеди воспринимали практически. Не крали, не убивали, жили скромно, а уж своих всегда привечали. Помогали при нужде и деньгами, и участием, невзирая на собственный скромный достаток. Хотя здесь, в Империи, может, и христиане другие. Коршунов был близко знаком только с херсонской общиной. Может быть, здесь иначе? Вот и Настя говорила, что у них в Антиохии христиане авторитетнее…

У ворот города Томы бдили стражники. Досматривали товары, взымали мыто… Коршунова это не касалось. Форма кентуриона была универсальным пропуском. Небрежно ответив на приветственный салют стражи, он миновал тень привратных башен и по узкой улочке спустился к гавани. Предстояло выяснить, пришел ли уже корабль из Боспора. И приплыла ли на нем женщина по имени Анастасия Фока. Если – да, то ему сообщат. Появление такой женщины, как его Настя, наверняка не прошло незамеченным. А если она уже здесь, то найти ее будет несложно. Обойти десяток местных гостиниц поприличнее, на крайний случай наведаться в ту же христианскую общину… Это по здешним канонам Томы – значительный город. А фактически – поселок с портом, окруженный крепостными стенами. Тысяч десять населения – и все всех знают.

Поначалу все шло прекрасно. Корабль уже пришел. Причем пришел как раз сегодня утром. Если бы Алексей немного поторопился, то встретил бы Настю прямо у трапа. Вот славно бы было! (Коршунов еще не знал, насколько это было бы славно.) Впрочем, и так все путем. Капитан судна был на борту и с большой охотой сообщил, что домна Анастасия доставлена в добром здравии и не далее как три часа назад по местному времени (то есть порядка пяти часов по времени астрономическому, прикинул Коршунов) вместе с багажом переправлена в гостиницу «Морской Конек». Сейчас капитан кликнет матроса, и тот проводит Коршунова туда…

Гостиница «Морской Конек» с первого взгляда произвела на Коршунова хорошее впечатление. Он уже достаточно насмотрелся на римские постоялые дворы, чтобы понять, что данное заведение по здешним меркам тянет минимум на четыре звезды.

Появление во дворе кентуриона не могло остаться незамеченным. Хозяин появился лично и немедленно:

– Чем могу служить?

– Анастасия Фока, моя жена… здесь? – Латынь Коршунова была еще далека от совершенства. Греческий – получше, но ненамного.

– О-о-о!.. – щекастая физиономия трактирщика выразила смесь беспокойства и хитрости.

– В чем дело? – нахмурился Коршунов.

Трактирщик проблеял что-то невыразительное, изобразив лицом полное смятение чувств.

«Ах ты козел потный! – подумал Коршунов. – Рожи мне тут будет строить!»

– Я задал вопрос! – отчеканил он. – Где она? Здесь?

– Я-а-а-а… м-м-н-н-е-е… – проблеял хозяин «морского конька», напряженно размышляя, что делать.

Вид у кентуриона был весьма грозный, а выговор типично германский. И меч у пояса длинный, германский, а не обычный гладий. Варвар на службе Империи. Хуже не бывает.

Поначалу у трактирщика была мысль – соврать. Сказать, что не было здесь никакой Анастасии Фока. Но он вовремя вспомнил, что кентуриона привел моряк из тех, что сопровождали эту женщину. Сказать, что она переехала в другое место? М-м-м… страшно! А щеки варвара уже начали розоветь от гнева. Сейчас как рубанет…

– Где она?!

– Она была… была здесь. Имущество…

Собственно, из-за этого имущества трактирщик и колебался. Он уже успел заглянуть в тюки и сундуки, но еще не уполовинил их содержимого. Собственно, он надеялся присвоить кое-что ценное. А ценного было мно-ого! Если женщину осудят, все равно ее имущество достанется государству. То есть вегилам и чиновникам. А ее наверняка осудят…

Но этот кентурион! Такому не составит труда отволочь преступника к судье,⁴⁴ а там… ничего хорошего. А такой, может, и к судье не потащит – зарубит на месте и уедет к себе в лагерь…

– Говори! – зарычал кентурион, сгребая в кулак тунику на груди трактирщика.

Тот, скосив глаза, увидел на золотом кольце кентуриона оттиск: воин со щитом, а вокруг надпись: «XI cl leg – II cog»…

– Ушла она, ушла. В термы! – поспешно проговорил трактирщик. – А имущество ее здесь! Здесь! Могу показать, если хочешь!

Пальцы кентуриона разжались.

– В термы? – Коршунов отпустил трактирщика. Что ж, это похоже на правду. В любом случае, это нетрудно проверить. Да и самому помыться с дороги не помешает. Алексей ухватился за «рога» седла и махнул прямо на коня. Без подпорок и стремян. Наловчился уже.

Чтобы найти здешние бани, Коршунову проводник не требовался. Бани в любом римском городке – это как большой клуб для всех сословий. Вход – медный грошик, пол-асса. Это в «общий класс». Там тоже неплохо: бассейны непременно не менее двух видов: горячий и холодный. Парная типа сауны… короче, Коршунов в здешних термах побывал и нашел их вполне приличными. Тем более что за отдельную плату можно получить и индивидуальные развлечения. Массаж там или выпить-закусить, девочку-мальчика – тоже без проблем. Но – дороже, чем в соседнем трактире. Забавно, что здесь тоже бывали «женские» и «мужские» дни. Точнее, не дни, а часы. Обычно первая половина дня – мужская, вторая – женская. Правда, опять-таки в «общем классе».

«Хм… А ведь уже за полдень, – подумал Коршунов. – Следовательно, женская часть дня – миновала. Значит, Насти в термах уже нет. Дорога в „Морской Конек“ одна. Значит, сейчас я ее встречу…»

Так, предвкушая, он не спеша ехал вверх по узкой улочке… и выехал к термам. Никого не встретив. Может, здесь второя половина – женская?

Нет. У Коршунова было достаточно хорошее зрение, чтобы, несмотря на здешнюю платьеобразную одежку, разглядеть, что входят в здание исключительно мужики.

Он спешился, поручил мерина заботам мальчишки-раба и отправился внутрь, решив, что предстать перед любимой женщиной в поту и пыли – дурной тон. Настя – девушка взрослая. Не пропадет…

Алексей нанял еще двух рабов: одного – присматривать за вещами, второго – скрести спину. Мочалок здесь не признавали, равно как и мыла. Техника была такая: сначала тебя умащивали маслом, затем специальными скребками и щетками соскребали это масло вместе с грязью. Ну разумеется, для желающих массаж, маникюр и прочие удовольствия. Коршунов с толком вымылся, попарился и поплавал. Затем заказал легкого винца и порасспросил персонал: не видели ли они женщины, черноволосой, нездешней, только сегодня приплывшей в Томы. Определенного ответа Алексей не получил. Вроде были какие-то черноволосые иногородние… в целом соответствующие описанию. А может, и нет.

Короче, закончив с гигиеническими процедурами, Коршунов оделся, пообедал в харчевне напротив, не забыв и здесь поинтересоваться: не видели ли тут Насти? Нет, не видели. А здешние последователи Христа где обитают? А вот там и там. А зачем господину офицеру христиане? А это не ваше собачье дело. Ну да, ну да, не надо сердиться! Больше никаких вопросов, вакхом клянусь…

У христиан Анастасии не обнаружилось. И не было. Все еще не слишком обеспокоенный Коршунов вернулся в гостиницу… и забеспокоился всерьез.

Угодливый до отвращения трактирщик проводил его в снятую Настей комнату. Да, все верно. Вещи здесь. А ее самой – нет.

Что за черт?

Нервничающий и растерянный Коршунов отправился в здешнюю «полицию». Старший «дежурной смены» вегилов, только что принявший пост, ничего не знал. Но заверил, что порядок в городе – есть. И если бы с женой достойного кентуриона случилось что-то нехорошее, то об этом непременно стало бы известно. Или станет…

Тем временем стемнело. Коря себя за время, потерянное в термах, Коршунов вернулся в «Морской Конек». Искать что-либо в незнакомом ночном городе – бессмысленно.

Этой ночью Алексею спалось скверно, потому проснулся он поутру с тяжелой головой и мрачными мыслями. И совершенно не знал, что делать дальше.

Позавтракав, он хотел поговорить с хозяином «Конька»: может, подскажет что-нибудь, но хозяин куда-то пропал. Оставив коня в гостинице, Алексей отправился к вегилам. Там с ним разговаривали любезно, но ничего не знали и ничего предпринимать не собирались. Наверняка существовала какая-то специальная процедура вроде подачи заявления или жалобы. Но Коршунов этой процедуры не знал, а подсказывать ему никто не собирался. Тоже понятно. Из своего сравнительно небольшого опыта общения с правоохранительными органами в России Алексей вынес знание о том, что органы эти во главу угла ставят не раскрытие преступлений, а минимализацию работы. Легко представить какого-нибудь инородного старлея, скверно говорящего по-русски, заявившегося в отдел милиции с заявлением, что пропала женщина, которую он намеревался встретить, но не встретил, а теперь вот не может найти. Тысяча против одного, что такому старлею даже не предложат написать заявление (сам-то он об этом не знает), а посоветуют подождать недельку. Глядишь, сама найдется… Но даже оформи он все по правилам, все равно никто палец о палец не ударит…

Может, денег им дать? Бли-ин… С этим тоже попасть можно. Взятка должностному лицу при исполнении…

Потеряв два часа впустую, раздосадованный и растерянный (давненько с ним такого не было) Коршунов отправился в местную мерию-курию, увидал какого-то клерка за столом:

– Salve, domine. Velum…da mihi veniam…⁴⁵ qua via venio ad…⁴⁶ cvestor… pretor…⁴⁷

Клерк пошевелил что-то под столом. Булькнуло.

– Non scio, domine.⁴⁸

Упитанный чиновник, вдобавок завернутый в тогу, изнывал от жары. Въезжать в зубодробительную латынь Алексея у него не было никакого желания.

– Dic mihi…⁴⁹ А, хрен с тобой, козел нерусский! – выругался Коршунов и вышел вон.

Впервые с тех пор, как его провозгласили вождем, он чувствовал себя таким беспомощным. Словно пацан какой-то.

«Дурак я, дурак! – корил он себя. – Надо было взять кого-нибудь с собой. Кого-нибудь, знакомого с местными порядками. Попросить у Генки сопровождающего…»

Но кто же знал?

«Я! Я должен был знать! – ругал себя Алексей. – На мундир, блин, понадеялся…»

И тут ему пришла в голову неглупая мысль. Христиане! Во, точно! Местная община! Они же, блин, своим всегда помогают! А все, что надо Коршунову, – это разобраться в ситуации. Деньги у него есть. И права наверняка есть. Так пусть ему подскажут, кого взять за кадык, а уж возьмет он сам!

Через полчаса Коршунов уже шел по знакомой улочке. Пастырь (здесь его называли старшиной) здешней христианской общины обитал в маленьком домике на окраине города. Вчера он разговаривал с Коршуновым весьма любезно и сам предложил помочь, если что. Вот пусть и поможет.

Старшину звали Еремой. Или что-то вроде того. Был он низенький, лысый, плотный. По специальности – плотник, что характерно. Жил бедновато, но гостя-единоверца встретил по-доброму. За стол усадил с домочадцами (как раз время обеда подоспело) и тем, что гость в ритуале ни ухом ни рылом, – тоже не смутился. Ясно же: кентурион. Тем более – из варваров. Прежде чем за стол усадить, руки гостю помыли. И ноги. Дочка хозяйская. А хозяин душу успокоил: объяснил кое-как, что есть у него знакомый юрист, а у того юриста – знакомый в курии. Узнают, что смогут. А затем уж вместе подумают, что можно для поиска сестры во Христе сделать.

Спокойно было в этом доме. Приятно. Сам хозяин как бы немного не от мира сего, зато супруга, сразу видно, женщина основательная. Все хозяйство на ней. Детей четверо, еще бабулька лет семидесяти. Небольшая семья, домик хоть и маленький, но уютный. Давно уж Алексей таких не видел. У готов семья – целый табор. А дом… последним его домом было поместье под Херсоном. Не дом – здание . Напомнило Коршунову Еремино семейство мир, в котором Алексей родился, мир его детства, когда семья – маленькая уютная ячейка общества.

И Коршунов, впервые за сутки, тоже успокоился. Расслабился немного. И впрямь все в руках Божьих. Помолиться надо – и все будет хорошо.

Пообедали. Хозяин ушел – заниматься Коршуновскими делами. Южное солнце ползло вверх по небу, а кентурион Алексий Виктор сидел в тени, на скамеечке, глазел на бродящих по двору гусей и размышлял о душе. Даже о Насте думать перестал. Все наладится, образуется…

Наладилось.

В калитку шмыгнул некто в фиолетовой тунике, зыркнул на Коршунова и исчез в доме. Алексей прислушался. Некто что-то тататорил, ничего не понять. Жена Еремы отвечала междометиями и невнятными возгласами. Коршунов слышал их через окошко, понимал только отдельные слова… но общий тон разговора ему не понравился. И не зря. Пяти минут не прошло, как супруга Еремы-плотника появилась во дворе. И сразу принялась выпихивать Коршунова за ворота.

Алексей так вот запросто выпихнуть себя не дал.

– В чем дело? Ну-ка объясни толком! – потребовал он.

Женщина попыталась объяснить. На жуткой смеси греческого и латыни, все более волнуясь…

Алексей понимал с пятого на десятое, но суть уловил. Не хочет семейство Еремы больше с Коршуновым дела иметь. Потому что будут у них и у всей общины из-за Коршунова и женщины его большие неприятности. Всех их могут наказать, даже казнить могут. Здесь, в Томах, и так христиан очень сильно обижают… бедняжка чуть не плакала: «Уходи, добрый человек! Уходи скоро! И из города уходи тоже! И женщину свою не ищи! Плохо будет! Pessime!..⁵⁰»

И Алексей ушел. Решил: помощи ему тут не получить. Маленькие люди, вдобавок зашуганные. И понятно почему. Наслушался от Насти, как тут с христианами обращаются. Чуть где засуха, пожар, знамение недоброе или иной непорядок, христиане всегда в крайних. Рим, который охотно принимал всех богов – что добрых, что ужасных, – всепрощающего Христа принимать отказывался. Слишком далек от вещного мира. Непонятен. Чужд. И властям, и народу. Меньше века пройдет – и пошатнется языческая империя. И тогда поднимется из скромных первохристианских общин церковь. И укрепит великий Рим. Ненадолго, если смотреть в историческом масштабе. Империя все равно развалится. И церковь единая тоже распадется. Но и разделившись, останется крепка и победительна. Падут языческие храмы, а на фундаментах их встанут церкви и соборы, рождая основу новой, священной Римской империи. И будут наследники престола Святого Петра из роскошного Ватикана править этой Империей, коронуя светских властителей и по-светски воюя с ними за блага мира сего. Только это будут совсем другие христиане…

Алексей ушел, не дождавшись хозяина. И впрямь – не драться же ему с женщиной, матерью, оберегающей своих детей от гнева власть предержащих.

А хозяин, вернувшись домой и узнав, как и почему выставили единоверца, сначала рассердился немного на жену, но быстро успокоился, решив: на все воля Божия. Коль захочет Бог, чтобы Ерема, рискуя собой и близкими, помог хоть и чужим, но единоверцам, – вернется странный кентурион.

Глава девятая

Закон и порядок (продолжение)

Пятое августа девятьсот восемьдесят седьмого года от основания Рима. Город Томы

Старший тюремщик заявился сразу после рассвета. Жил он поблизости, и узнать ему не терпелось, как «приласкали» строптивую заключенную.

Каково же было его удивление, когда он обнаружил преступницу спокойно спящей в караулке.

От удивления он даже дар речи потерял.

Хриса к этому времени в караулке уже не было. Сменился. Но строго предупредил «сменщика» – бабу не трогать. Если что – будут иметь дело с ним. Репутация у Хриса была серьезная. Настоящий опытный легионер выделялся среди прочих городских стражников, как боевой пес – среди дворовых шавок. Такой, выслужи он полную отставку, с легкостью мог бы стать даже не опционом, а повыше. Но все, включая гарнизонное начальство, знали, что из легиона Хрису пришлось уйти вследствие буйного нрава. Поэтому не поставили его опционом, взяли рядовым стражником.

Когда у старшего тюремщика восстановилась способность говорить, он потребовал объяснений. И выслушав, уверился, что бывший легионер получил от заключенной то, в чем ему самому было отказано. Старший тюремщик немного обиделся. Но подумал, что свое он еще возьмет.

Анастасия, скромно сидевшая в уголочке, в беседу не вмешивалась и оспаривать ничего не стала. Ее препроводили в камеру, снова – в одиночную, принесли скудный завтрак и оставили в покое. Анастасия ждала, что ее вызовут к эдилу и предъявят официальное обвинение, но этого не произошло. Тем не менее женщина понимала, что положение ее – скверное. Ее будут судить и, скорее всего, казнят. Состоится ли суд здесь, в Томах, или ее повезут в Маркионополь – результат один. В столицу провинции ее отвезут, если легат Марк Аврелий захочет с ней поговорить. Возможно, в этом случае у Анастасии появится какой-то шанс… нет, не появится. Марк Аврелий не из тех, кто прощает. И Алексий ей не поможет. Легат провинции даже слушать не станет какого-то младшего кентуриона. Более того, заступничество Алексия может дорого обойтись ему самому. Император принял на службу варвара, забыв о его прошлом. Но римский закон иногда выше императора… нет, решила Анастасия, она не должна более вспоминать об Алексии. И говорить о том, что она – жена кентуриона. Отныне только Бог – ее заступник…

Поэтому, когда ей вторично принесли стило и таблички, Анастасия упираться не стала: призналась в том, что сочиняла фальшивые донесения. Но Алексия упоминать не стала: всю вину взяла на себя. Обосновала тем, что боялась мести варваров.

Таблички с признаниями унесли… и ничего не произошло. Анастасию как будто забыли…

Нет, ее не забыли. Старший тюремщик, очень довольный тем, что заключенная «сломалась», немедленно понес таблички эдилу. Но эдила в курии не было. Он отличался не слишком хорошим здоровьем, а вчера позволил себе некоторые излишества. Потому вследствие серьезного недомогания эдил вынужден был пренебречь служебными обязанностями. Тюремщик мог бы отдать таблички замещавшему эдила чиновнику, но не отдал. Потому что в этом случае и заслуга бы досталась не ему, а чиновнику. Так что тюремщик ушел, унеся с собой признание Анастасии и размышляя о том, что отсутствие эдила – к лучшему. Теперь заключенная останется на его попечении еще одну ночь, и у него появился еще один шанс с ней позабавиться. Не посмеет сучка снова отказать ему, старшему тюремщику, после того, как уступила простому солдату…

А простой солдат Хрис с рассвета безмятежно спал в своей инсуле. Правда, обещание, данное самому себе, он исполнил еще до рассвета: на куске папируса написал письмо принцепсу одиннадцатого легиона и отнес его декуриону императорской почты. А чтобы тот отправил письмо экстренно, а не с оказией, Хрис с другого документа аккуратно срезал восковую печать начальника гарнизона Том. За такую подделку полагалось очень серьезное наказание, но Хрис был уверен: даже если заключенная все наврала, кентурион Череп все равно его не выдаст.

Бывший легионер был прав. Принцепс Геннадий не выдал бы его в любом случае. Прицепс Геннадий никогда не сдавал тех, кто ему доверился. А если считал, что кого-то следует наказать, то наказывал сам. Быстро и решительно. Летчик-космонавт Геннадий всегда действовал быстро и решительно. Работа такая. И, став принцепсом Геннадием, натуре своей он не изменил.

Глава десятая

Преступление и наказание с точки зрения римского права

Коршунов вернулся в гостиницу. Настроение было препохабнейшее. Очень хотелось кого-нибудь убить. Или завыть волком. Час назад он, в совершенно расстроенных чувствах, написал письмо Черепанову. С просьбой прислать кого-нибудь, разбирающегося в местных порядках. Римская почта работала исправно – его заверили, что не позднее завтрашнего вечера письмо будет доставлено адресату. Следовательно… следовательно, пройдет минимум четыре дня, прежде чем здесь появится человек, способный сориентировать Алексея.

Четыре дня… надо что-то делать… но делать ничего не хотелось. Разве что – напиться. Но здешним компотом разве напьешься?

Коршунов начал было разбирать Настины вещи: может, хоть какая-то подсказка… бросил. Бесполезно.

Не раздеваясь, он упал на постель, уткнулся лицом в покрывало и замычал от ощущения бессилия…

Старший тюремщик послал подчиненного: узнать, не появился ли эдил? Нет, не появился. Но – ждут. Может, после шестого часа…

Старший тюремщик велел узнать, чем занимается заключенная.

Спит, доложили ему. Пускай спит. Нынче у нее будет трудная ночь. Старший тюремщик пощупал гениталии: вроде не болит ничего… Ах сучка! «Отдеру ее сам, потом ребятам отдам, – мстительно подумал тюремщик. – Запомнит, сучка, как на государственного человека руку поднимать!»

Анастасия не спала. Ее измучило ожидание. Скорее бы уж все кончилось. Скорее бы…

За обширным столом, заваленным пергаментами и табличками, в дорогом просторном кресле с высокой резной спинкой восседал эдил города Томы. Будучи не слишком крупным мужчиной, хотя и из хорошего всаднического рода, эдил тем не менее изрядно возвышался над поверхностью стола, так как под ягодицы его была подложена специальная подушка. Эдил страдал геморроем.

Кроме эдила в помещении находились положенные ему по рангу шестеро ликторов, два чиновника, коих он инструктировал на предмет изъятия ценностей у уличенного в жульничестве ювелира, и два вегила, которым было приказано обеспечить безопасность чиновников в этом деле. Ювелир был родом из Дакии, а от этих потомков варваров всего можно ожидать.

Эдил предпочел бы в этот послеполуденный час отдыхать у бассейна в прохладном атриуме, но дела, дела… дело ювелира, которое нельзя вот так запросто доверить подчиненным. Так же как дело этой бабы из парфии, за которую вполне можно получить личную благодарность наместника провинции. Эдилу доложили, что старший тюремщик уже был здесь, но ничего не передавал. Значит, добился каких-то результатов и желает сам доложить. Эдил подумал: не послать ли за ним? Не послал. Чтоб не возомнил лишнее. Сам прибежит.

Эдил поморщился, пытаясь удобнее умостить многострадальную задницу. Ничуть не помогает эта сирийская мазь. И жертва эскулапу⁵¹ тоже не помогла… а с этой, из Боспора, все не так просто. Если и впрямь она замужем за кентурионом, то тут открываются большие возможности. В послании наместника сказано: «Преступление против Рима и августов». И указание: арестовать и немедленно препроводить в столицу. А про кентуриона и словом не упомянуто. А если в преступлении замешан муж этой бабы? Как говорится, где вагина,⁵² там и гладий… а в армии сейчас неспокойно. Особенно в Данубийских легионах. Не любят здесь Августа и особенно Августу (да живут они вечно!) После парфянской войны… если в преступлении замешан армейский офицер, то это уже смахивает на заговор… от сладкого предчувствия даже боль как-то уменьшилась. Если ему удастся раскрыть заговор против императора…

Эдил молчал. Подчиненные смиренно ждали. А за высокими двустворчатыми дверями, в приемной, еще более покорно ожидали желающие подать жалобу или прошение. Их примут в порядке очереди… если у эдила найдется свободное время. В любом случае просителям и жалобщикам полагалось смиренно ждать, пока высокопоставленный чиновник занят делами государственного значения…

Внизу, во дворе, раздался шум: зацокали копыта, заржала лошадь, чей-то начальственный голос потребовал хозяина…

«Новые постояльцы приехали…» – подумал Коршунов, но так и остался лежать. Какая разница…

Новый рык, звук оплеухи…

«Шумные, однако, гости…» – возникла отстраненная мысль, ничуть не изменившая общего настроения Алексея.

Застучали по лестнице, потом – по деревянному полу галереи подкованные подошвы…

«Человека три-четыре, – чисто механически, на слух определил Коршунов. – В калигах». Легионеры или вегилы… вегилы!!!

В следующий миг Коршунов вскочил с кровати… но незапертая дверь уже распахнулась, и в комнату ввалился…

– Ёш твою мать! – по-русски выругался принцепс Геннадий Павел, останавливаясь на пороге. – Мы, блядь, летим сюда, хренову тучу коней загнали! А ты, разтак-разэтак, едри тебя поперек и вдоль, харю давишь!

Алексей так и застыл, с открытым ртом, с рукой, не дотянувшейся до меча, с красными полосками от складок покрывала, отпечатавшимися на щеке.

– Что челюсть отвесил, ёш твою двадцать! – прорычал Черепанов, шагнув внутрь. – Рикс, бля! Как ты своими скифами командовал, ума не приложу! Подобрал слюни, встал и доложил обстановку!

– Генка-а… – проговорил Коршунов, улыбаясь во все тридцать два зуба. – Ты… как ты успел… я ж тебе только три часа назад письмо отправил… сказали, ты его только завтра получишь…

– Жопа ты с ручкой! – прорычал Черепанов. – без тебя нашлись… проворнее и толковее… Луций! Квинт! Вышли и закрыли дверь! – гаркнул он по-латыни. – Никого не пускать!

Младший кентурион Луций Ингенс, сунувшийся было за командиром, тут же отыграл назад. Дверь захлопнулась, и можно было не сомневаться: теперь без приглашения в эту дверь не войдет никто.

– Ты что ж, мудило, сразу мне не сообщил? – Черепанов грозно глянул на Алексея.

– Ну я… – промямлил Коршунов. – Я же не знал…

– Что ты не знал? Здесь тебе не твоя Скифия! Здесь, мать твою, баб просто так не воруют! Письмо небось обычной почтой отправил?

– А как надо было?

– Срочной! Императорской! Ты, бля, офицер армии Рима! Все, что тебя касается, касается армии Рима! Ясно?

– Ну откуда ж я знал…

– Думать надо, бля! Мозги, бля, подключать!

– Ну-у…

Несмотря на то что командир был нешуточно сердит, Алексей испытывал невероятное облегчение. Генка здесь. Теперь все будет в порядке. Найдется Настенька…

– Хорош лыбиться, космонавт-исследователь! – рявкнул Черепанов, совершенно правильно угадав его настроение. – Ты – в жопе, понял! А баба твоя – под арестом. Ну-ка выкладывай, что вы тут успели накуролесить?

– Мы?! – возмутился Коршунов.

– Ну не я же! Выкладывай!

Рассказ занял не больше пятнадцати минут. Но еще в самом начале Черепанов Алексея прервал.

– Луций! Найди мне здешнего хозяина и за яйца тащи сюда! – велел принцепс Ингенсу-младшему. – Ждать за дверью, пока не позову.

Особенно подробно Черепанов слушал про то, как Коршунов общался с Ереминой женой. Было заметно, что данный эпизод ему совсем не понравился.

– Ладно, – сказал он, когда Алексей закончил. – Ясно, что дело не в тебе, а в Анастасии твоей. Что мы знаем? Арестовали ее по приказу эдила. Эдил здесь – большущая шишка. Типа начальника РУВД и главного прокурора в одном лице. И повод для ареста, как можно догадаться, явно нешуточный. Да ты не ссы, рикс! – усмехнулся он, заметил, как сразу потемнел лицом Коршунов. – Мы – тоже не последние люди в этом мире! Прорвемся! Луций! – гаркнул он, повысив голос. – Давай сюда хозяина!

Младший кентурион втолкнул в комнату порядком перепуганного владельца «Морского Конька»… И Черепанов с ходу вмазал ему по морде. А следующим движением вытянул из ножен меч и приблизил к носу ошеломленного домовладельца.

– У тебя ровно минута, чтобы рассказать мне все, что ты знаешь о жене этого воина, – процедил принцепс, кивнув в сторону Коршунова. – Говори!

Они ехали цепочкой по узкой улочке. Прохожие жались к стенам. Какой-то зеленщик не успел вовремя прибрать свою тележку – ехавший впереди Луций Ингенс спихнул ее в сточную канаву, а самого зеленщика перетянул хлыстом. Зеленщик пожелал обидчику нырнуть в нужник. Легионер, ехавший за Коршуновым, легонько пихнул зеленщика ногой в лоб – и тот кувыркнулся в канаву вслед за своим имуществом. Остальные солдаты контуберния⁵³ засмеялись.

– Тихо! – рыкнул Черепанов. – Не в лупанарии!

У знакомых ворот остановились. Коршунов заглянул поверх забора. По двору так же бродили гуси. Младший сынок Еремы, чистивший котелок, прервал свое занятие. При виде аж трех кентурионовских гребней выпучил глаза и уронил котелок.

– Эй, хозяин! – крикнул Коршунов.

Ерема тут же, словно ждал за дверью, выкатился во двор, замельтешил, отпирая ворота.

Черепанов скомандовал: легионеры тут же распределились, замыкая оба конца улочки. Во двор въехали только Черепанов с Коршуновым.

– Ну, брат во Христе, – произнес Черепанов, спешиваясь, – выкладывай!

Спустя полчаса они уже подъезжали к форуму: Томы – небольшой город, а рассказ Еремы оказался довольно лаконичен. Знакомый юрист (не христианин, но сочувствующий) сумел выяснить, что Анастасию задержали не просто так, а по особому распоряжению аж наместника провинции Нижняя Мезия. С формулировкой: «За преступление против Рима и августов». Так что испуг Ереминой супруги можно было понять. Хоть Александр Север и считался «добрым» августом, но в Империи казнили и за меньшее.

– Скверно, очень скверно! – резюмировал Черепанов. – Если эдил упрется, а он упрется наверняка, добром нам твою Настю не вытащить.

– А если силой? – предложил Коршунов. – Нас здесь одиннадцать бойцов…

– Уймись! – осадил его Черепанов. – Ты не в лесу со своими варварами. Это государство! И все, что ты делаешь, должно быть продумано. Иначе и жену свою не спасешь, и себя подведешь под монастырь. Да и меня заодно. Не говоря уже о том, что в здешнем гарнизоне не менее пятисот человек. Не считая вегилов и ополчения. Так что для захвата города нас маловато.

– Но нам же не город захватывать – только местную тюрьму! – возразил Коршунов.

– Все-таки я вовремя приехал, – сказал Геннадий. – Не то, я чувствую, ты отправился бы штурмовать тюрьму в одиночку. И сидел бы сейчас по соседству со своей дамой. Ты, Леха, недопонимаешь. Здесь все повязаны. Окажись ты втянут в грязную историю, и пиши пропало. Даже фракиец тебя не отмажет. Да он и сам окажется под ударом. Ты, его офицер, выступил против наместника провинции. Здешние интриганы из этого мигом дело о заговоре состряпают. Даже если ты захватишь тюрьму и освободишь свою женщину, что дальше? Увезешь ее в лагерь? Чтобы там вас повязали по новой, и уже навсегда?

– Я могу уплыть с ней обратно в Херсон, – буркнул Коршунов.

– Тогда повяжут меня, – сказал Черепанов.

– И что теперь делать? Лапки кверху?

Блин! Он так надеялся на Генкину помощь!..

– Не дуйся! – сказал подполковник, в очередной раз угадав его мысли. – Вытащим твою Настю. Обязательно вытащим, хотя бы потому, что от нее ниточка к тебе потянется. А что она наговорит, это даже здешним Богам неведомо. Вернее, ведомо. Что ей скажут, то и наговорит.

– Анастасия меня не предаст! – заявил Коршунов.

– Дурак! – Черепанов рассердился. – В умелых руках даже я соловьем запою! Язык развязать кому угодно можно. Это только вопрос времени и профессионализма палача. Здесь о правах человека слыхом не слыхали. Неужели ты с этим аспектом местной жизни еще не сталкивался, рикс варваров Аласейа?

– Сталкивался, – мрачно кивнул Коршунов. – Но ты же сам сказал: здесь не варварский лес, а правовое государство!

– Угу. Только права у всех разные. И у нас с тобой они тоже не маленькие. Поэтому тюрьму штурмом брать мы не будем. Программа такая: взять штурмом местного эдила.

Глава одиннадцатая

Римское право: понятия и авторитеты

Если высокопоставленный государственный чиновник⁵⁴ занят делами, то простым гражданам, тем более – рассчитывающим на содействие этого самого чиновника, следует вести себя скромно и подобострастно. Поэтому когда снаружи, у входа в курию, раздался шум и кто-то даже закричал, эдил покосился на дверь, нахмурился и уже открыл рот, чтобы дать указание вегилам выкинуть нарушителей спокойствия из здания…

Но тут дверь с треском распахнулась – и пухлая физиономия эдила сморщилась в болезненной гримасе. На пороге, во всей своей красе, в жезлом в руках, в золоченых доспехах, увенчанных роскошным алым гребнем, стоял принцепс одиннадцатого легиона Геннадий Павел по прозвищу Череп. Эдил видел его только однажды на приеме в Маркионополе, но сразу узнал. Этот принцепс в Мезии был известен поболее иного легата. Особенно после весенних событий. За спиной принцепса теснились легионеры в по-боевому надвинутых шлемах и с обнаженными гладиями, которыми (работая, впрочем, исключительно плашмя) легионеры только что расчищали дорогу своему командиру. Принцепс окинул грозным взглядом просторное помещение, ликторов, самого эдила, двух чиновников рангом помельче, шестерых вегилов… Принцепс поднял руку с зажатым в ней витисом, направил его на эдила и рявкнул:

– Ты! Останься! Остальные – вон!

Легионеры потеснились, пропуская перепуганных чиновников, «полицейских»-вегилов, ликторов с фашинами и топориками…

Выражение лица принцепса было таково, что никто, включая ошарашенного эдила, даже рта открыть не посмел.

– Двери закрыть! Никого не пускать! – рыкнул принцепс.

Створки с грохотом затворились, принцепс десятью стремительными шагами покрыл расстояние между дверью и широченным столом, за которым восседал эдил, смахнул виноградной тростью «мусор» со стола, затем упер ее конец в грудь эдила.

– Ты! – рявкнул принцепс так, что эхо прокатилось по углам. – Ты! Козье вымя! Что ты сделал?!

– А что я сделал? – пискнул важный чиновник, в этот момент забывший о том, что он – важный чиновник, римский всадник и так далее, а помнивший только то, что принцепс, стоящий перед ним, не просто принцепс, а сам свирепый Череп, гроза варваров, «спаситель провинции», любимчик еще более свирепого Максимина…

– Что я сделал? – Чиновник скорчился в кресле, вдруг ставшем невероятно просторным, вжался в спинку…

– Ты уничтожил свой город, идиот! – прорычал первый кентурион. – Тебя распять мало! Завтра здесь будет пять тысяч варваров, ты, ослиное дерьмо! Они придут за тобой, мерзавец! И поделом тебе! Но знаешь ли ты, что такое пять тысяч варваров – в городе? Ты знаешь?!.

– Я? Нет… – промямлил в полном замешательстве эдил. – Я ничего такого не сделал!

– Ты сделал! – Рык принцепса вновь сотряс стены и потолок. – Ты! Оскорбил их рикса!

– Но я… ничего такого… я, Юпитером клянусь, матерью Юноной, никогда… никогда даже не видел… в глаза не видел никакого рикса варваров… ты ошибся, достойный принцепс!

– Я никогда не ошибаюсь! – Виноградная трость уткнулась в подбородок эдила, отбросив его голову к спинке кресла. Затылок эдила с глухим стуком ударился о дерево.

– Ты – ничтожество! Позор своей семьи!..

Перед глазами эдила плыло и двоилось. Страшное оскалившееся лицо кентуриона нависало над ним, словно разгневанный лик самого Марса.

Измученный анус эдила ослабел, и по комнате поплыл нехороший запах.

– Ты виноват! – прорычал принцепс. – Ты! Вчера! Арестовал! Жену! Самого рикса Аласейи!

– Я-а-а… не-ет… – заблеял эдил. – Ка-акую жену…

– Анастасия Фока! – рявкнул страшный принцепс. – Ты арестовал ее!

– Эта?! – воскликнул эдил. От удивления он даже бояться почти перестал. – Я тут ни при чем! Указ наместника Туллия!

– Покажи! – потребовал принцепс.

– Сейчас, сейчас… – Эдил закопошился в ящике, вытянул нужный документ: – Вот!

Принцепс выхватил папирус с красным оттиском, прочитал…

– Да, – произнес он, несколько смягчившись. – Но тебя это не спасет.

– Почему? – воскликнул эдил.

– Посмотри на дату: пятое мая. Пятого мая муж Анастасии Фока, рикс варваров Аласейа, грабил твою провинцию. Я разбил его… Ты, верно, слыхал об этом? (Эдил быстро-быстро закивал.) Разбил и, согласно воле нашего августа, принял на имперскую службу. И теперь рикс Аласейа – кентурион римской армии. И он пожелал, чтобы его жена была с ним. А ты ее арестовал!

– Но приказ наместника… – попытался возразить эдил.

– Рикс Аласейа узнал об этом, – проигнорировал жалкую попытку Геннадий Павел. – И очень разгневался. Он заявил, что не желает служить императору, который пытается отнять у него жену. Поэтому он более не кентурион, а его воины – не солдаты Рима. Аласейа уже послал гонца за своими людьми. Завтра они будут здесь: тысячи разгневанных варваров! Они уничтожат Томы и снова начнут грабить провинцию. Ты понимаешь, что ты наделал?

– Я действовал по распоряжению наместника, – сказал эдил несколько более уверенно. – Да, оно устарело, но ведь его никто не отменял.

«Варвары будут здесь только завтра, – подумал он. – значит, если я потороплюсь, то успею уехать…»

– Надеешься удрать? – угадал его мысли принцепс. – Зря. Из-за тебя варвары, которые должны служить Риму, будут снова жечь римские города. Думаешь, наш добрый император божественный Александр Север простит тебе такое? – последние слова принцепса прозвучали совсем мягко, даже сочувственно.

– А что мне делать? – жалобно спросил эдил.

– Я бы на твоем месте отдался риксу Аласейе, – строго проговорил принцепс. – Ты сам передашь риксу Аласейе жену и скажешь, что ее арест – твоих рук дело. Ни Рим, ни император, ни наместник провинции тут ни при чем. Тогда Аласейа, может быть, не тронет твой город и согласится вернуться на службу. Варвары отходчивы. Хотя, скорее всего, тебя он убьет, – задумчиво добавил принцепс.

Эдил, и без того бледный, просто позеленел:

– Я-а-а не могу… Я бо-о-лен…

– Надо! – строго произнес принцепс. – Город погибнет!

– А может, не обязательно я? – пришла в голову эдила спасительная мысль. – Может быть, ты это сделаешь, храбрый Геннадий? Тебя-то он наверняка пощадит…

Принцепс подумал немного… Эдил взирал на него с отчаянной надеждой…

– Хорошо! Где она?

– В тюрьме, конечно! – воскликнул обрадованный чиновник. – Я тебе сейчас напишу… – Он потянулся к стилу, но тут бюрократическая закваска взяла свое. – Э-э-э… Я не могу ее просто так отпустить! – жалобно проговорил эдил. – У меня же приказ наместника!

– Ладно, – смилостивился принцепс. – Ты не отпускаешь ее, а передаешь мне, представителю армии, для дальнейшего сопровождения. Для того, чтобы…

– …В связи с возникшими трудностями содержания под стражей! – мгновенно выдал формулировку счастливый чиновник.

– Годится. Пиши.

Эдил в считанные мгновения нацарапал текст, оттиснул на воске свою печать. Принцепс принял табличку, кивнул безмолвным легионерам: пошли. Но в последний момент повернулся, упер свой кентурионов жезл в грудь эдила, процедил грозно:

– Запомни! Ты мне должен !

И вышел, оставив обессиленного чиновника в полном расстройстве чувств и кишечника.

Коршунов и Луций ждали на форуме, прячась от солнца в тени портика. На них поглядывали с интересом. Еще бы: аж два кентуриона в полном боевом!

Черепанов выбежал из курии, перепрыгивая через две ступеньки. Легионеры не отставали.

– Ты и ты! – ткнул пальцем принцепс. – В гостиницу. Забрать вещи и запасных лошадей. Ждать у восточных ворот! Марш, марш! – и с места взлетел в седло.

Форумные лоточники приветствовали прыжок одобрительными возгласами… которые через полминуты сменились воплями негодования, когда торговцы бросились собирать рассыпавшиеся товары. Небольшой отряд вылетел из форума, не разбирая дороги, сшибая все, что попадалось на пути.

– Ну?! – воскликнул Коршунов, бросая коня в карьер и догнав Геннадия. – Что?!

– Есть! – подполковник махнул зажатой в левой руке табличкой. – Поспешим, пока эта трусливая жаба не передумала!

Черепанов хлестнул коня, снова вырвался вперед, но у выезда с площади придержал, пропуская вперед декуриона, лучше знавшего город.

– Жаба не передумает! – бросил Алексею поравнявшийся с ним легионер. – Это же наш Череп! Чинуша полные штаны наложил, ха-ха! Вонища на всю курию! – И, обойдя Коршунова, третьим влетел в узкий проем улочки.

Через десять минут они были у ворот тюрьмы.

Снаружи их уже ждали: стражник Хрис и легионер, которому Черепанов поручил найти пославшего письмо.

– Сальве! – крикнул Хрису Черепанов. – Ут валес?

– Сальве, принцепс! Нон ита бене…⁵⁵

– В чем дело? – быстро спросил Коршунов.

– Ты ее муж? – угадал бывший легионер.

Угадать, впрочем, было нетрудно. Выбор был невелик, а у Луция Ингенса была физиономия типичного римского крестьянина, ну, может, самую малость «подправленная» ареной.

– Наш толстяк начесал приап на твою жену, – сказал Хрис. – Я не мог его придержать. Меня вообще отстранили за то, что…

– Потом! – перебил его Черепанов. – Луций! Чего ждешь?

– Открывай! – заревел Ингенс-младший и заколотил витисом в запертые ворота.

– Ну кого там орк принес? – раздался голос по ту сторону.

– Шевелись, собачий сын! – заорал Луций поставленным голосом полевого командира. – Палок захотел?

Лязгнул замок, скрипнул засов…

Не дожидаясь, пока стражник отопрет ворота, Черепанов послал коня вперед. Коршунов – тоже. Стражник еле успел отскочить.

– Ты! – Черепанов ухватил его за вихор (бездельник даже шлема не надел). – Читать умеешь? – и сунул ему под нос табличку.

Стражник захлопал глазами. Читать он не умел, но печать эдила, конечно узнал.

– Анастасия Фока! – гаркнул Черепанов. – Сюда ее!

– Я… это…

Из караулки вылез еще один стражник, такой же сонный.

– Ключи давай! – вмешался Хрис. – Я сам ее приведу!

Раньше чем тюремщик успел что-то сообразить, спешившийся Луций уже отобрал у него связку.

– Пошли!

Вдвоем они устремились внутрь.

Из караульного помещения внутри здания выбрались несколько стражников: поглазеть. Еще один, порасторопнее, побежал за начальством.

Прошла пара минут…

Коршунов, не выдержав, спрыгнул с лошади, намереваясь последовать за Луцием и Хрисом.

– Подожди, – бросил ему Черепанов по-русски. – Пацаны сами справятся.

И точно: на пороге, щурясь от яркого солнца, появилась Анастасия. Увидела Коршунова, просияла…

Алексей тоже расцвел улыбкой…

– Это что такое?! Куда?! Кто разрешил?!

Старший тюремщик, в одной тунике и наспех завязанных сандалиях, бежал через двор. – Куда? Не пускать!

Толстяк бросился к Анастасии, Коршунов – наперерез, но Луций успел раньше и встал между женщиной и тюремщиком.

– Ты! – начальственно бросил Черепанов. – Подойди сюда!

Старший тюремщик при виде принцепса несколько поостыл.

– Читай! – велел Черепанов, поднеся табличку к заплывшим жиром глазкам.

Старший тюремщик читать умел. Но содержание таблички ему не понравилось. И легионеров он не испугался. Это его тюрьма! Он здесь хозяин!

Толстяк бросил алчный взгляд на Анастасию. Он не любил, когда его желания не удовлетворяются. С другой стороны, печать эдила – настоящая и приказ недвусмысленный. Но эдил еще не видел ее признания.

– Приходите завтра, – сказал тюремщик. – С утра. Я оформлю все документы…

– Какие еще документы? – процедил Черепанов.

– Признание преступницы! – старший тюремщик самодовольно усмехнулся. – Мы тут тоже, принцепс, не зря жалованье получаем…

– Признание? Хм-м-м… не верю! Покажи!

Через несколько минут ему были вручены исписанные каллиграфическим почерком Анастасии восковые таблички.

За это время в тюремном дворе собралось уже дюжины полторы стражников: поглазеть на скандал.

Черепанов прочитал первую табличку…

– Я это забираю, – сказал он, пряча таблички в седельную сумку. – И заключенную – тоже.

– Нет!

Тюремщик покраснел от возмущения. Что он себе позволяет, этот вояка?

– Вернуть преступницу в камеру! – скомандовал он своим.

Анастасия спряталась за спиной Коршунова. Алексей выхватил меч.

– Ты что же, кентурион, биться с нами будешь? – искренне изумился старший тюремщик.

В следующее мгновение глаза тюремщика вылезли из орбит, а из его спины выглянула заостренная стальная полоска сантимеров пять длиной.

– Никто не смеет протянуть лапы к моей жене – и остаться в живых! – процедил Коршунов.

Привычным движением он провернул меч и выдернул клинок наружу.

Стражники оцепенели. Наступила тишина, которую нарушил лишь звук падения грузного тела, а затем спокойная реплика Луция.

– И впрямь у вас в готии куют отличную сталь, – заметил Ингенс-младший.

– Это не готская работа, – сказал Коршунов, вытирая клинок и возвращая его в ножны. – Боспорская. Хочешь такой же?

– Лучше – покороче.

– Будет. Весной привезу.

– Заранее благодарен.

– Доложите эдилу, – сказал Черепанов ошеломленным стражникам. – Аласейа, великий германский рикс на службе Рима, убил вашего старшего за то, что тот покушался на его жену. О сумме выкупа, которую рикс потребует с курии города за покушение на свою честь, будет сообщено позже. Так, рикс?

Коршунов величественно кивнул, подхватил Анастасию, усадил на коня, оттолкнулся от земли и, мягко спружинив, опустился в седло.

– Хрис, – сказал Черепанов бывшему легионеру. – Не хочешь вернуться в легион? У меня есть право вербовать пополнение…

– Прямо сейчас?

– Не обязательно. Собирай вещи и приезжай в лагерь, скажем, недели через две. К этому времени я все оформлю. Не возражаешь?

– Еще бы! Служить у тебя, принцепс, – это честь!

– У него. – Геннадий кивнул на Коршунова, выезжающего из ворот.

– Годится!

– Вале,⁵⁶ легионер!

– Вале, принцепс!

– Марш!

Посланные в гостиницу легионеры встретили их за воротами: с запасными лошадьми и вещами.

– Слушай, Генка, мне что, и впрямь потребовать у них выкуп? – спросил Коршунов по-русски.

– С ума сошел! Какой еще выкуп?

– Ну ты же сам сказал…

– Надо же мне было чем-то загрузить стражников! Еще чуть-чуть – и они полезли бы в драку. Не хотелось устраивать мясорубку.

– Понял. И куда мы теперь, в лагерь?

– Нет. В Маркионополь.

– Это еще зачем?

– Разве ты забыл? – Черепанов усмехнулся. – У меня же поручение эдила Том: доставить Анастасию Фока в столицу. Наместнику Мезии…

Глава двенадцатая

Наместник Нижней Мезии сенатор Туллий Менофил

– Геннадий Павел, принцепс одиннадцатого легиона? Немедленно веди сюда!

Наместник Нижней Мезии Туллий Менофил поднялся навстречу гостю:

– Приветствую тебя, победитель скифов!

– Приветствие и тебе, благородный Туллий! – Черепанов снял с головы шлем и приложил кулак к груди. – Благодарю, что согласился меня принять!

– Всегда рад видеть тебя, славный принцепс! – наместник хлопнул в ладоши. – Накройте стол в красном триклинии.⁵⁷ Мой скромный дом всегда открыт для тебя.

«Скромным домом» наместника был четырехэтажный дворец, вместе с зимним садом и внутренним двором занимавший полгектара.

– Что привело тебя в Маркионополь? Дело или развлечения? Надеюсь, ты не покинешь нас до послезавтрашнего дня и украсишь своим присутствием мой пир, который я дам в честь дня Меркурия?⁵⁸

– Благодарю за честь! – еще раз поклонился Черепанов.

Тут в дверях появился слуга и дал знать, что в триклинии все готово.

– Пойдем, доблестный Павел! – ухоженная ладонь наместника, консуляра и сенатора в шестом поколении опустилась на прикрытое золоченой кирасой плечо принцепса. – Время прандия:⁵⁹ пора и нам немного подкрепиться…

«Немного подкрепиться», по понятиям благородного Туллия, – это стол размером с двуспальную кровать, плотно уставленный дорогущими яствами и напитками. И меняли⁶⁰ этот стол четырежды. При том, что за трапезой они с Черепановым возлежали вдвоем. Слуги и музыканты в расчет, разумеется, не шли.

Правда, большая часть кушаний и напитков так и была унесена неопробованной. Нужно было обладать прожорливостью Максимина, чтобы съесть хотя бы двадцатую часть предложенного.

– Как чувствует себя командующий Гай Юлий Вер Максимин? – поинтересовался наместник. – Не по его ли делам ты приехал, славный Павел?

– Нет, благородный Туллий, – сказал Черепанов. – Чувствует он себя превосходно. Недавно отправился инспектировать наши прирейнские заставы. Он удовлетворен состоянием войск и уверен, что в ближайшие месяцы, по крайней мере до осени, может быть спокоен за твою провинцию.

Это следовало понимать так: «Можешь не беспокоиться. Страшный фракиец к тебе не нагрянет. Ты ему в июне достаточно отстегнул. Но в конце осени придется снова раскошелиться».

– Пока Риму служат такие, как ты, славный Геннадий, за его границы можно не волноваться!

«Я бы с большим удовольствием платил тебе, принцепс, лишь бы никогда не видеть твоего командующего!»

– Я всего лишь принцепс, благородный Туллий! – напомнил Черепанов.

– Твои деяния многократно превышают твои регалии. В моей провинции твое имя у всех на устах, и полагаю, в Риме тоже кое-что услышат…

«Если будешь хорошо себя вести, принцепс, я замолвлю за тебя словечко перед августами».

– Благодарю тебя!

– Попробуй фазана, он превосходен! Особенно с этим вином!

– Да, у тебя прекрасный повар, благородный Туллий. Даже в Риме я не пробовал лучшего угощения.

«Спасибо, дорогой! Но у меня есть и свои связи».

– Я заметил: твоя латынь стала почти безукоризненной!

«Но ты все же всего лишь варвар…»

– Мой друг консуляр Антоний Антонин Гордиан подарил мне своего ритора.

«Зато у меня такие друзья-аристократы, рядом с которыми ты, уважаемый, просто плебей из Сирии».

– Однако ж мне никогда не сравниться в благородстве речи с такими, как ты и он, – тут же дипломатично добавил Черепанов. – И мне не хватает слов, чтобы выразить, насколько приятно мне твое общество. Однако ж ты вовремя напомнил мне о моем варварском происхождении…

– Что ты, что ты!.. – махнул наманикюренными пальцами наместник. – Твое прошлое…

– Не совсем, благородный Туллий. Как ты знаешь, не столь давно я принял на службу некоторое количество варваров. Согласно указу наших преславных августов – да живут они вечно! А мой легат сенатор Дидий Цейоний Метелл («обрати внимание: не Максимин, а именно твой собрат-сенатор!») назначил двух самых выдающихся риксов кентурионами в моей когорте. Один из них, наиболее славный, в прошлом причинивший немало проблем Риму, а теперь, наоборот, способный, как полагает мудрость наших августов, в силу своих талантов оказать Империи немалые услуги, прибыл в Маркионополь вместе со мной.

– Вот как? – наместник искренне заинтересовался. – Уж не тот ли это варвар, что едва не опустошил мою провинцию?

– Он самый, – улыбнулся Черепанов. – И Питиунд Понтийский ограбил тоже он.

– У наместника Понта не было столь храброго защитника, как ты, принцепс Павел! – отвесил комплимент наместник. – Пью эту чашу во здравие августов, благодаря которым наши самые опасные враги становятся друзьями Рима!

– Виват! – поддержал Черепанов.

Они осушили кубки.

– Буду рад, если ты придешь на мой послезавтрашний пир вместе с ним, – осушив губы полотенцем, произнес наместник. – Любопытно взглянуть на того, кто обрушил стены Цекулы и сумел перехитрить всех, кроме тебя, славный павел!

– Благодарю тебя от его имени. Мы придем. И, если ты позволишь, мой кентурион-рикс возьмет с собой свою прекрасную жену, недавно прибывшую к нему из Боспора.

– Жену… – Лицо наместника выразило некоторое сомнение: не испортит ли пир дикая дочь Скифии.

– Жена скифского рикса – эллинка, – успокоил наместника Черепанов. – Более того, уроженка Сирии, так что манеры у нее наилучшие! – польстил сирийцу Менофилу Геннадий.

– В таком случае пусть приходят вдвоем, – кивнул наместник. – А теперь скажи мне, славный воин, почему ты игнорируешь этот замечательный пирог…

– Все в порядке, – сообщил Коршунову Геннадий, возвратившись в гостиницу, где они остановились. – Вы приглашены. Оба. Послезавтра я представлю тебя и ее этому индюку-сенатору – и о прошлых прегрешениях твоей Насти можно забыть. Но до сего времени лучше будет, если ее настоящее имя останется в тайне. Жена кентуриона Алексия – этого вполне достаточно.

В этот день произошло еще одно замечательное событие: Черепанова наконец догнало письмо от Корнелии.

«…Я по-прежнему живу на нашей вилле близ Лютеции⁶¹ и, скорее всего, там и проведу остаток лета, – писала дочь консуляра Антония Гордиана. – Отец полагает, что ближе к границам сейчас небезопасно. Наверное, он прав, но я бы охотно поехала в одну из наших паннонийских латифундий. Тогда ты смог бы меня навещать… очень хочу тебя увидеть! Было бы замечательно, если бы ты нашел возможность приехать в Рим на Юпитеровы игры…⁶² возможно, и отец мой сумеет приехать из Африки. Дед⁶³ обещал отпустить его… В Риме опять беспорядки… убили префекта… в середине лета в городе совершенно невозможно: жара, миазмы, комары… Не понимаю, как люди могут там жить… Отец пишет, что тоже хочет с тобой повидаться. Даже в Африке знают о твоих победах. В Лютеции… я иногда выезжаю туда, чтобы развлечься… там боятся усиления Максимина. Говорят, он очень жесток и в гневе способен убить. Надеюсь, тебе ничто не угрожает? Говорят, скоро будет большая война с германцами. Но ты об этом, конечно, уже знаешь… береги себя, дом, Геннадий! Помни, что ты мне дорог!

Твоя Корнелия».

Геннадий коснулся губами розового папируса. Египетская бумага слабо пахла сандалом и розовым маслом. «Твоя Корнелия». Подполковник улыбнулся. На душе было тепло и сладостно. Он больше не завидовал Лехе. Конечно, его Настя – красавица и умница, но до дочери сенатора Гордиана ей далеко. Перед его мысленным взором встала Корнелия – чистая, утонченная, благородная, юная… да их даже сравнивать нельзя! Вот он, Черепанов, никогда не женился бы на гетере . Хотя по здешним понятиям это – не позор, даже почетно. Но как можно брать в жены женщину с таким прошлым?

«Вот черт! Куда это меня занесло! – отдернул себя Геннадий. – Не твое дело, кем была жена Лехи. Леха – твой друг, и она его устраивает. И не тебе, подполковник, брезгливо кривить морду, вспоминая кому-то прошлое. О своем, блин, лучше подумай…»

Но думать надо было не столько о прошлом, сколько о будущем. Следовало отмазать Коршуновскую Настю и его самого. Капитально отмазать. Так, чтобы потом никаких расследований и разборок. Реально это? Вполне. Менофил, лиса краснополосая, однозначно дал понять, что хочет со мной дружить. И с Лехой он тоже будет дружить, если вложить в него мысль, что дружба с таким авторитетным риксом – гарантия безопасности провинции. А так ли это? Хорошо бы на эту тему с Лехой перетереть…

Глава тринадцатая

Наместник Нижней Мезии Туллий Менофил (продолжение)

Надо признать: выглядела Анастасия сногсшибательно. Одетая, накрашенная и завитая по последней римской моде, в дорогих шелках и украшениях, которыми не могла похвастаться ни одна знатная матрона Маркионополя. Даже у присутствовавших здесь дочерей самого наместника Туллия побрякушки были скромнее. Ничего удивительного. Наместник Туллий – очень богатый человек, но его богатства – это в основном вклады и недвижимость. Держать собственность в виде драгоценностей – типично разбойничий подход. Однако в данном случае эффект был достигнут. Более того, Леха Коршунов смотрелся ничуть не хуже своей жены (ее же стараниями) и намного респектабельнее своего командира. Черепанов, в своих парадных доспехах, выглядел рядом с расфранченным младшим кентурионом, как селезень рядом с павлином. Мысленно он сделал в памяти зарубку: использовать умения Лехиной подруги для повышения собственной респектабельности. Сразу видно: она понимает в этом толк. Было бы совсем неплохо предстать перед Корнелией (и прочей аристократией) не суровым солдатом, а изысканным вельможей.

– Благородный сенатор Туллий, позволь представить тебе, владыке важнейшей из римских провинций, моего друга и подчиненного, недавно повелевавшего дикими скифскими воинами, соревновавшимися в доблести с нашими легионами. Бывший рикс гревтунгов, а ныне кентурион моей когорты Алексий Виктор, прозванный Коршуном.

– Польщен столь высоким знакомством. – Коршунов приветствовал наместника, на римский лад прижав кулак к груди. – Но хочу уточнить: риксы, принцепс, не бывают бывшими. Бывший рикс – мертвый рикс. А я жив!

Сказано было на вполне приличной латыни. Правда, фразу эту Коршунову пришлось довольно долго репетировать. Как и следующую…

– А вот, достойнейший Туллий, моя супруга Анастасия Фока!

– Будь моим гостем, кентурион Алексий… – улыбнулся наместник. («Анастасия Фока… где-то я уже слышал это имя», – подумал он). – Или ты предпочитаешь, чтобы тебя именовали риксом?

– Кентурион – лучше, – сказал Коршунов. – Я служу Риму… – Его словарный запас стремительно иссякал.

– Замечу: у тебя очаровательная жена, кентурион, – продолжал наместник. – Где я мог слышать твое имя, домна?

– Я родилась в Сирии, – ответила Анастасия. – Как и ты, благородный Туллий. Может, там?

– Анастасия Фока… – повторил наместник, будто пробуя имя на зуб.

Черепанов заметил, как напряглась женщина. Хотя на лице ее по-прежнему сияла улыбка. Следовало вмешаться.

– Великолепные музыканты у тебя, владыка,⁶⁴ – польстил наместнику Геннадий, хотя единственная здешняя музыка, в которой он разбирался, – это трубные звуки боевых флейт и буккин.

– О да!

Наместник посмотрел в сторону эстрады, где, возвышаясь над головами гостей, наяривал на лирах, барабанах и прочих инструментах праздничный оркестр. На первом плане изгибалась и перебирала стройными ножками темнокожая танцовщица в одежде из разноцветных лент. Вот ее голосок Черепанов послушал бы с удовольствием. Наедине. Кстати, почему бы и нет? Надо только намекнуть об этом ее хозяину…

Наместник удалился – приветствовать кого-то длинного и лохматого, в сенаторской тоге. Философа из благородных, вероятно. А спустя четверть часа гостей пригласили к трапезе.

Черепанову и его спутникам было отведено почетное место: за одним столом с хозяином. Геннадию – поближе, Коршунову с Анастасией – подальше. Всего же столов было не менее дюжины.

– Вероятно, такой праздник обходится недешево, – заметил Черепанов.

– Естестственно, – ответил наместник. – Но этот праздник оплачивает не городская казна, а вот он. – Сенатор кивнул на возлежавшего напротив верховного жреца бога Меркурия. Жрец уже накушался и задремал – у него был сегодня трудный день. – Расскажи, доблестный Геннадий, что происходит в армии? Они более не ропщут?

– Не могу тебе сказать касательно всей армии, но моим легионерам роптать некогда. Мой принцип прост: солдат должен быть сыт, обмундирован и постоянно занят делом. Разумеется, и жалованье он должен получать в срок. А если у солдата остаются силы роптать, значит, кентурион мало его гоняет. В моей когорте таких кентурионов нет. Да и во всей армии Максимина – тоже.

– Армии Максимина? – нахмурился наместник.

– Он ею командует. Разумеется, верность легионов принадлежит богоравному императору Александру.

– Так ли это? Император, насколько я слышал, не сомневается в верности своих азиатских легионов, а здесь…

– Здесь, владыка, дела обстоят так же! – отчеканил Черепанов. – Легионы преданы командующему, а командующий верен августам! Как и все мы.

Черепанов положил правую руку так, чтобы был заметен профиль императора на золотом перстне, украшавшем его безымянный палец. Перстень этот был вручен ему год назад самим Августом – в знак особого доверия. Носитель такого перстня мог лично обращаться к повелителю Рима.

Если наместник и мог прежде не обратить внимания на этот перстень, то теперь он заметил его наверняка.

– Надеюсь, ты прав, принцепс, – сказал Туллий Менофил. – Ведь ты один из немногих армейских командиров, пользующихся расположением и фракийца, и Рима. И понимаешь, чье расположение важнее, не так ли?

– Я всего лишь принцепс, – дипломатично ответил подполковник. – И я понимаю (тут он понизил голос), что армия остается армией, даже если у нее вдруг появляется другой командующий.

Наместник положил в рот ломтик копченого угря, запил вином…

– Ты понимаешь меня, – сказал он. – В сенате многие считают: не дело ставить на важные должности неримлян. Но так считают не все. Империи нужна свежая кровь, чтобы вернулись времена Траяна и Юлия. Держись правильной стороны, принцепс, и мы обеспечим твою карьеру.

– Мы?

– Мы. – Наместник многозначительно коснулся алой полосы на своей тоге.

«Сенат», – сообразил Черепанов.

Свора заплывших жиром магнатов, отхвативших при нынешнем слабом императоре здоровенный кусок власти. Максимин у них – кость в горле. Они готовы на все, чтобы от него избавиться. Даже заигрывать с варваром-принцепсом. А избавившись от фракийца, они выкинут Черепанова на свалку. И на его место посадят какого-нибудь магна или метелла. Чужих в этом кругу используют, но внутрь не пускают.

– Ты так говоришь, – заметил Геннадий, вертя на пальце перстень с профилем императора. – А другие скажут: зачем покупать чужих лошадей, если у нас есть собственные! Я – новый человек…

– Иными словами – тебе нужны гарантии, – сказал наместник.

Черепанов не ожидал от него подобной прямоты.

– Ты читаешь мои мысли, благородный Туллий. Сейчас мое имя на слуху, но так будет не всегда. И недоброжелателей в Риме у меня предостаточно… особенно среди сенаторов.

– Я верю, что твоя слава будет только расти, принцепс, – возразил наместник. – Уже сейчас твоя известность конкурирует с известностью Капелиана… это имя тебе ничего не говорит, я вижу?

Черепанов кивнул.

– Капелиан командует мавританской конницей в Африке. И показал себя отличным военачальником. Кстати, когда Максимин был префектом лагерей в Сирии, Капелиан командовал там же вспомогательными войсками. Говорят, они с фракийцем до сих пор переписываются. Если хочешь узнать о Капелиане подробнее, можешь расспросить о нем своего друга Антония Антонина, – усмехнулся Туллий Менофил. – Оба Гордиана, и старший и младший, Капелиана терпеть не могут. Капелиану очень не повезло, что отец и сын теперь правят в Карфагене.⁶⁵ Готов биться о заклад: стоит Капелиану разок ошибиться – и у мавров появится новый командир.

– Думаю, ты прав, – согласился Черепанов. – И слова твои очень поучительны: ведь и я не застрахован от ошибок, а мы говорили о гарантиях…

– Брак, – сказал наместник. – Вот средство для честолюбивого и талантливого человека войти в круг избранных. Хорошая партия – и твои сыновья тоже будут заседать в сенате. Но это должна быть римлянка, настоящая римлянка из хорошей семьи… возможно, мы еще вернемся к этому разговору, – добавил он многозначительно.

«А ведь у благородного Туллия целых три дочери, – подумал Черепанов. – Неужели он рассчитывает заполучить меня в зятья?»

Что ж, это хороший признак. Значит, рейтинг принцепса Черепанова достаточно высок. С другой стороны, стань он зятем наместника провинции, сенатора и т. д. – и карьера гарантирована. Правда, еще неизвестно, как к этому отнесется Максимин, а с мнением командующего Черепанову стоит считаться. Хотя Геннадий отдавал себе отчет: если предложение породниться поступит от другого сенатора, плевать тогда на то, понравится ли это Максимину.

– Мы еще поговорим об этом, Геннадий, – повторил наместник. – Ты ведь не женат, в отличие от рикса Алексия? Где же я все-таки мог слышать имя его жены… – задумчиво проговорил Менофил. – Не связана ли с ней какая-то история, ты не знаешь?

– Была одна история, – решился Черепанов. – Только ты вряд ли о ней слышал, ведь это произошло совсем недавно. В Томах. Не слышал?

Наместник покачал головой.

– У тамошнего эдила был приказ о ее задержании. Из твоей собственной канцелярии. Вероятно, кто-то из твоих шпионов проведал, что у рикса Аласейи жена – гражданка Рима, донес об этом – и там решили на всякий случай разослать приказ о ее аресте. Ты об этом ничего не знаешь?

Наместник еще раз покачал головой.

– Этим занимается мой легат.

– Я так и предполагал. В общем, приказ пришел, и, когда жена рикса Алексия прибыла, эдил ее арестовал. Представь, – с улыбкой продолжал Черепанов, доверительно наклонившись к наместнику. – Этот честный служака понятия не имел, что рикс Аласейа стал кентурионом Алексием. Выполняя твой эдикт, он велит арестовать Анастасию и препроводить в тюрьму, словно воровку. А один из тамошних тюремщиков, какой-то сластолюбивый вольноотпущенник, позволил себе покуситься на ее честь. К счастью, рядом оказался один из моих бывших легионеров – и не позволил свершиться беззаконию. Иначе, боюсь, кентурион Алексий снова стал бы риксом Аласейей, а этой осенью город Томы превратился бы в руины.

– А такое возможно? – обеспокоился наместник.

– Вполне. Друг мой Алексий! – Черепанов повысил голос. – Сколько у тебя людей по ту сторону Данубия?

– Шесть тысяч воинов под моей рукой! – выдал Коршунов заготовленную фразу. – Это не считая союзных мне сарматов. И еще пять тысяч – по ту сторону Понта. Думаю, многие из них готовы послужить Риму, – с важностью добавил он.

– Вот видишь, благородный Туллий. Из-за старательности чиновника и похоти какого-то глупого тюремщика могла случиться большая беда. Представляю, как опечалило бы такое известие нашего богоравного августа Александра, да продлятся дни его правления!

– Да уж! – буркнул наместник. – Этого тюремщика следует примерно наказать!

– Уже не нужно, – успокоил Черепанов. – Рикс собственноручно проткнул подлеца мечом.

– Как это? – оторопел наместник. – Просто зарезал?

– Вот именно. Просто зарезал. Я пояснил ему, что он теперь на службе Рима и пытать негодяя четыре дня, постепенно отрезая от него по кусочку, как следовало бы по их, варварским законам, у нас не положено.

– Убивать человека, даже последнего негодяя, без суда – тоже нехорошо, – заметил наместник. – Тем более служивого человека…

– Ты прав, благородный Туллий. Но я позволил ему это сделать еще и потому, что мне придется доложить об этом случае, а кентурион Алексий – на особом счету у Максимина. Представь, что было бы, если бы сам Максимин пожелал прибыть в Томы искать виновных… Ты же помнишь, что было в Новах,⁶⁶ когда там намеревались судить его кентуриона?

– Не будем портить праздник беседой на подобные темы, – холодно произнес Туллий. – Я выясню, что там произошло, и накажу виновных. Без моего ведома более никто не посмеет предъявить обвинение твоему кентуриону… и моему гостю. Закон есть закон, но богоравный август в Риме – выше закона. А здесь, в моей провинции, императора представляю я.

Глава четырнадцатая

– …В общем, Леха, тебе надо отсюда валить, причем срочно! – заключил Черепанов.

– То есть как – валить? – возмутился Коршунов.

– Молча! Забирай Настю – и плыви в свой Херсон.

– Черт!

Коршунов вскочил со стула и, расстроенный, забегал по комнате. Анастасия вела себя намного сдержаннее: сидела тихонько, молча. Готовилась к самому худшему. Пыталась въехать, о чем речь. Разговор шел по-русски, и понимала она с пятого на десятое.

Черепанову она чем дальше, тем больше нравилась. Не в сексуальном смысле – по-человечески. Когда Леха рассказал подполковнику о своей жене, шпионке, подложенной империей под варварского вождя, у Черепанова сложилось весьма отрицательное мнение об этой женщине. Тем более у Лехи с бабами и в той жизни постоянные проблемы были: вечно какие-то подставы. То ли сам Коршунов склонность к красивым стервам питал, то ли они – к нему… подумалось: и здесь аналогичный случай. Мнение Черепанова переменилось, когда он прочитал Настино «признание». Прочитал и порадовался: во-первых, потому, что забрал таблички, по которым любой судья тут же без раздумий вынес бы Анастасии приговор, а во-вторых – потому, что ошибся в своем первоначальном и заочном мнении об этой женщине, которая сознательно перевела на себя все стрелки, полностью выгородив Алексея. Причем сделала это так аккуратно и умело, что сразу становилось ясно: ни ума, ни опыта гречанке не занимать. В общем, подполковник пришел к выводу, что его другу повезло. На этот раз ему досталась женщина не только умная и красивая, но вдобавок готовая пожертвовать собой ради любимого оболтуса. Хотя, может, хватит смотреть на своего космонавта-исследователя сверху вниз? Как-никак доказал Алексей Коршунов, что может , если захочет. Как знать, вдруг он только в присутствии Черепанова ведет себя как мальчишка, а во всех остальных случаях – немереной крутизны мужик?

Но сейчас в немереную крутизну Лехи поверить было трудно. Великий германский рикс метался из угла в угол и распускал слюни:

– Ты же обещал мне!.. – восклицал он. – Нам всем обещал! Что же теперь…

– Сядь! – сказал Черепанов. – Не мельтеши. И успокойся. Уезжаете только ты и Анастасия. Твои люди остаются и продолжают обучение. С ними и без твоего высочайшего присутствия все будет в порядке. Тем более что от такого кентуриона, как ты, в тренинге толку никакого. Поставлю во главе кентурии Агилмунда – ты ведь этого хотел? – и все будет путем. А из тебя, один хрен, нормального легионера не получится. Нету в тебе армейской дисциплины, и никакой палкой ее в тебя не вколотишь. Тем более несолидно тебя витисом охаживать. Авторитет роняется. Так что не быть тебе пока римским офицером. Будешь ты по-прежнему риксом варваров. И сейчас твоя задача – убраться отсюда вместе с Настей как можно скорее, пока не начал раскручиваться процесс . Это не только тебе надо, но и мне. Этот Менофил, хитрожопая сволочь, имеет на меня виды. Поэтому наверняка начнет расследование того, что произошло в Томах. На меня он ни хрена повесить не сможет: ничего по-настоящему противоправного я не сделал. А вот ты – другое дело. Следовательно, Менофил повернет дело так, чтобы именно ты оказался максимально запачкан. И получит рычаг давления на меня . Или я пляшу под его флейту, или тебя – под суд. Звание кентуриона тебя в данном случае не защитит. Как поведет себя Максимин, тоже неизвестно. Наш командующий – субъект непредсказуемый. Ты как-никак совершил убийство, а дезинформация, полученная от твоей жены, стоила Империи не одну сотню талантов золота. Да-да, я знаю, что это была твоя идея, а ты полностью амнистирован. Но она-то – нет. Все это можно было бы замять, оформить задним числом… Но не в том случае, если наместник провинции, чья власть – покруче губернаторской, заинтересован в обратном. Молчи! Я еще не закончил! Твои две сотни уцелевших варваров – это не сила ни с военной, ни с политической точки зрения. Разговоры о тысячах германцев, которые откликнутся на первый твой зов, – тоже пустой звук. Убрать тебя – и никакого зова не будет. Другое дело, если эти твои воины уже будут здесь. Две-три тысячи ауксилариев, преданных только тебе и благодаря тебе пришедших на службу империи, – это уже нечто конкретное. С таким «приданым» ты можешь резать по три тюремщика в месяц – никто не вякнет. Я намеревался отправить тебя на вербовку весной, но даже лучше, если ты поедешь прямо сейчас. Максимин намерен начать широкомасштабную операцию против германцев в апреле-мае. Формальное одобрение императора уже получено, и, если твое войско прибудет сюда к началу боевых действий, это будет очень кстати.

– Все равно раньше мая мы тут не появимся, – сказал Коршунов. – Посевная…

– Пусть будет май. Скажи куда и когда – и я договорюсь насчет кораблей. Ты получишь все необходимые грамоты и полномочия. Ты получишь деньги на расходы и для выплаты авансов. Я отправлю с тобой десяток настоящих легионеров: для повышения твоего престижа и чтобы все видели: ты действительно представитель Рима. И доставит тебя не какой-нибудь купец, а целая флотилия. Как раз через неделю из нов в провинцию Понт отправляется эскадра из шестнадцати боевых кораблей. Они поплывут мимо Херсона – им по пути – и высадят тебя с максимальным почетом. С их префектом я знаком – он мне не откажет. Всё! Теперь можешь высказываться.

– Да что я могу сказать, – вздохнул Коршунов (он уже успокоился). – Ты сам все сказал. Значит, Рима мне не видать…

– Потерпи. – Черепанов усмехнулся. – Какие твои годы… я и сам сомневаюсь, удастся ли мне этой зимой побывать в столице.

Тут он как в воду глядел. Не удалось. Ни в Сатурналии,⁶⁷ ни в январе, когда в Рим приезжал из карфагена отец Корнелии, с которым Черепанову очень хотелось пообщаться. Не получилось. Служба. Он намеревался взять отпуск в марте – на несколько недель – до начала военной кампании. Но в марте случилось нечто, перевернувшее не только планы Черепанова, но и судьбу всей великой Римской империи…

Часть четвертая

Император Максимин

Tertium nоn datur⁶⁸

«В короткий срок, отцы сенаторы, я провел столько войн, сколько ни один из прежних императоров. Я доставил на римскую землю столько добычи, сколько нельзя было даже надеяться получить. Я привел столько пленных, что на них едва хватило римской земли…»

Из послания императора Гая Юлия Вера Максимина Сенату Рима

«Он был огромен; непросто отыскать равного ему среди известных греческих атлетов или лучших натренированных воинов варварских племен… При его вспыльчивости такая сила наводила на всех страх. Терпеливое и сдержанное управление Максимин заменил по-варварски жесткой автократией, хорошо зная о враждебном к себе отношении, причиной которому было то, что он стал первым императором, поднявшимся до высочайшего положения из самых низов. Максимин был варваром как по происхождению, так и по характеру, унаследовав от своих сородичей грубый и жестокий нрав… Его достижения обеспечили бы ему более высокую репутацию, не будь он слишком безжалостен даже к своим союзникам и подчиненным».

Геродиан, римский историк

Первое марта девятьсот восемьдесят восьмого года от основания Рима ⁶⁹. Окрестности города Могонтиака ⁷⁰

Группа всадников с вершины холма смотрела на наведенную через реку понтонную переправу.

Один из всадников на добрый локоть возвышался над остальными: Гай Юлий Вер Максимин, командующий западными легионами.

– Он идет сюда со своими сирийскими легионами, – сказал Маний Митрил Скорпион, префект лагерей собравшейся у Могонтиака армии. – С мавританской конницей, осдроенскими лучниками, парфянскими ауксилариями. Мне это не нравится.

– А мне нравится! – заявил Максимин. – Легкая конница, стрелки, пращники – это то, что нам нужно. В германских лесах они нам очень пригодятся.

– Так-то оно так, но ведь у нас есть свои лучники и своя легкая конница, – сказал Гонорий Плавт, три дня назад назначенный praefectus VIII augusta leg.⁷¹ – Александр же оголил восточные границы, забрал даже мавританскую конницу из ливии. Он ведет с собой слишком большое войско. Большее, чем требуется тебе. Я думаю, он намерен сместить тебя с должности командующего и командовать армией сам.

– Глупости, – высокомерно ответил Максимин. – после того как алеманнские племена объединились, есть только один человек, способный их разгромить.

Это я. Неужели ты думаешь, что этот мягкотелый мальчишка рискнет сам выступить против алеманнов?

– Я ничего не думаю, Гай, – сказал плавт. – Я лишь передаю то, о чем говорят в Риме. – И уточнил на всякий случай: – Не на форумах – в палатине. Сенат тебя ненавидит за то, что ты отстраняешь их от командования армией…

– Все назначения утверждены императором! – возразил Максимин.

– Вот это меня тоже настораживает! Слишком легко утверждаются все твои проекты. Это не похоже ни на Александра, ни на его мамашу…

– Не беспокойся, – сказал Максимин. – У меня здесь тоже три легиона. А через месяц подтянутся еще два. И все они преданы мне и только мне! Все знают: из мальчишки никудышный командующий. Только и умеет, что откупаться после глупых потерь!⁷² Трудно поверить, что это – потомок победоносного Септимия! Воистину измельчали наши августы!

– Вот прекрасный случай поправить положение, – усмехнулся Маний Митрил.

– Нет! – отрезал Максимин. – Я присягнул императору – и присяге не изменю! Я не макрин!⁷³ Хватит об этом. Сейчас я намерен думать только об алеманнах…

Глава первая

Примипил Геннадий Павел Череп

Зима девятьсот восемьдесят седьмого – восемьдесят восьмого года от основания Рима. Лагерь XI легиона. Провинция Нижняя Мезия, неподалеку от г. Номы

Эта зима прошла на удивление быстро. Наверное, потому, что работы было – невпроворот. Примипил Гонорий Плавт – в постоянных разъездах и легионом практически не занимался – крутил какие-то неизвестные дела. Черепанов подозревал: не военные, а политические. Его в известность не ставили. Да ему и не до того было: он фактически выполнял обязанности примипила. И большую часть обязанностей легата, который еще в середине декабря укатил в Рим. Дескать, ему как члену сената положено присутствовать при присяге новоизбранных консулов⁷⁴ и жертвоприношении. Как будто без него бычков не прирежут или Юпитер обидится. Впрочем, без Метелла даже проще. Но обязанности легата и примипила, плюс свои собственные, плюс организация всей пограничной службы вдоль двухсоткилометрового участка побережья – это сурово. Однако Черепанов справлялся кое-как. С помощью префекта и трибунов. С помощью опытных кентурионов и отлично налаженной службы разведки. За три месяца на его участке границы не было ни одного серьезного инцидента, хотя зима была холодная, Данубий замерз, и западнее, в Паннонии Норике, варвары будто с цепи сорвались. Чуть метель или снегопад – перебирались по льду на римский берег, просачивались между заставами и грабили, грабили, грабили… лазутчики доносили: то ли у них там неурожай был, то ли падеж скота, то ли еще какая напасть. А Максимин со свойственной ему жесткостью еще осенью перекрыл германцам кислород: пресек их торговлю с Империей. Черепанов такой подход одобрял. Варварские купцы – они купцы только до тех пор, пока силу над собой чувствуют. И при малейшем послаблении моментально превращаются в разбойников. Но государственная политика императора Александра была принципиально другой. Не душить волков, а подкармливать. Определенный тактический смысл в этом был. Убытки от варварских налетов намного превышали размеры возможных дотаций. Однако со стратегической точки зрения такой подход был для Империи губителен, поскольку усиливал потенциального противника. И здесь, на германской границе, варварам приходилось платить кровью за каждую горсть сестерциев. Зато на востоке, в Сирии, никто не мешал Александру претворять в жизнь свои собственные планы, поэтому от персов откупились: землями и золотом. Дорого. Пришлось вводить новые налоги, хотя и прежние собрать было нелегко.

Из-за этих событий за всю зиму Черепанов видел Максимина только однажды. И приехал главнокомандующий даже не в лагерь, а в Новы.⁷⁵ Возникли какие-то проблемы с поставками продовольствия. Черепанов в эти дела не вникал. Полагал: на то есть квесторы и трибуны, и латиклавий Деменций Зима способен организовать снабжение не хуже, а лучше самого Черепанова. Тем не менее проблемы возникли. Потому что перебравшиеся через реку германцы ухитрились схитить зерно, предназначавшееся для одного из паннонийских лагерей, и Максимину потребовалась поставка провианта из Мезии.

О том, что Максимин – в Новах, Черепанов узнал через час после того, как фракиец въехал в городские ворота. Командующий западной армией передвигался стремительно и появлялся как снег на голову. И радости от его появления было еще меньше, хотя снег в эту зиму тоже всех достал.

Черепанова в Нову не вызывали. Он отправился сам. Вместе с фракийцем приехал и Плавт, посему Геннадий решил рискнуть и попроситься в отпуск.

Фракийца он нашел в курии. Там же были и все местные чиновники: горстка перепуганных штатских, глядевших на командующего, как овцы – на тигра. Фракиец был разъярен. Он вообще легко впадал в ярость, и в таких случаях окружающим следовало вести себя скромно, помалкивать и по возможности держаться вне пределов досягаемости огромных кулаков.

– Вот моя расписка! – Широченная ладонь припечатала к столу клочок папируса. – Вы ее забираете – и не позднее завтрашнего утра я должен увидеть тридцать подвод, нагруженных провиантом по моему перечню. Вы его получили?

Чиновники мялись…

– Квестор, ты получил перечень?

– Да-а…

– Завтра утром! Ясно?

– Но я не могу… – пробормотал чиновник.

– Почему? – наклонившись, свистящим шепотом спросил Максимин.

– Я не могу отгрузить тебе провиант, легат. Закон не разрешает мне принимать такие расписки. Все армейские квоты уже выбраны! – Чиновник трусил, но сознание собственной правоты придало ему уверенности. – Наместник Туллий…

Раздался треск – и несчастный, отброшенный страшным ударом, отлетел назад и упал между шарахнувшихся «лучших людей» города. Тога его задралась. По штанам из толстой серой шерсти расползлось темное пятно. Квестор был мертв.

– Мне плевать на квоты! – проревел Максимин. – Мои солдаты не будут голодать! Утром! Завтра! Тридцать подвод! Или я сдеру с вас тряпки и выгоню на Данубийский лед!

Командующий развернулся и стремительно покинул комнату. Чтобы пройти в двери, ему пришлось наклонить голову. Легионеры и свита (на лицах у них читалось полное одобрение действий командующего) вышли следом. Задержался только Черепанов.

– Он что, был сумасшедшим? – спросил принцепс, кивнув на труп.

– Это твой легат – сумасшедший… – пробормотал кто-то.

– У него приказ наместника, – сказал седовласый патриций, глава местного совета. Геннадий пару раз был у него в гостях и относился к нему с уважением: честный человек, философ-стоик.⁷⁶ – Не отпускать армии зерно из городских хранилищ без финансового обеспечения.

– У него был приказ наместника, – сказал Черепанов. – Что вы намерены делать?

– Жаловаться наместнику. Пусть император узнает…

– Император знает, – сказал Черепанов, – как Максимин обошелся с вашим судьей, который посягнул на армейские привилегии.

– Но это же другое…

– То же самое. Главная привилегия солдата – быть сытым. Совет: дайте Максимину то, что он требует. Довольно одного мертвеца…

– О чем ты с ними толковал? – недовольно спросил Черепанова Гонорий Плавт.

– Уговаривал дать провиант.

– Куда они денутся! Фракиец всегда получает то, что хочет.

– Только методы его мне не очень нравятся, – проворчал Черепанов.

– Скажи спасибо, что не ты испробовал его кулака! – усмехнулся примипил. – Да, он грубоват, зато всегда поддержит своих.

– Ну, если это называется – грубоват… – протянул Геннадий.

Плавт засмеялся.

– Ладно, – сказал он. – Говори, чего хотел. Ты же не любоваться, как Максимин зерно выколачивает, в город прискакал?

– В отпуск хочу, – сказал Черепанов. – Недели на три. В Рим.

– Небось, к патрицианке своей? – усмехнулся Плавт. – Ой смотри! Фракиец с ее папашей сейчас не в ладах.

– Это их интимные проблемы, – ответил Геннадий. – Меня не касается. Отпустишь?

– Не уверен. Если фракиец отпустит меня. В мой легион. Я узнаю…

Максимин Гонория не отпустил.

– Может быть, на мистерии… – понизив голос, пообещал Аптус. – Надейся, лев …

– А что мне еще остается… – проворчал Черепанов.

Он очень скучал по Корнелии. И по Лехе. Но пришлось удовольствоваться письмами. Из Рима они приходили намного чаще, опечатанные и пахнущие благовониями. Письма от Коршунова пахли менее возвышенно, и запечатывать их не требовалось. Читать по-русски здесь никто не умел. Дела у Лехи шли хорошо. Он уже получил добро и от готов, и от герулов. Сейчас вел переговоры с сарматами. Если получится, будет замечательно. Тяжелая конница очень нужна…

Обещание Аптуса не реализовалось: февральские митраистские мистерии, так же как и декабрьские, Геннадий отпраздновал не в Риме, а здесь, в Мезии. К своим обязанностям примипил одиннадцатого так и не приступил. Потому что пошел на повышение: в префекты восьмого. А место примипила одиннадцатого Клавдиева занял Черепанов: Геннадий уверенно шел вверх по карьерной лестнице. Интересно, куда она его заведет? Не свалиться бы…

Глава вторая

Война, власть и политика

Девятнадцатое марта девятьсот восемьдесят восьмого года от основания Рима. Окрестности города Могонтиака

Повелитель великой Римской империи Марк Аврелий Александр Север «Великий Персидский» прибыл в лагерь западной армии вместе со своей матерью-соправительницей Юлией Авитой Мамеей, официально титулуемой Августой и «матерью императора, солдат, Сената и страны». С ними пришел громадный обоз и два сирийских легиона – шестой железный и шестнадцатый Флавиев крепкий. Вместе с теми войсками, что уже собрались под Могонтиаком, получалась почти сорокатысячная армия. Такими силами можно было не только запугать, но и сокрушить межплеменной союз алеманнов. Так считал Черепанов, чей легион (правда, без легата, который по общественным делам задержался в столице) также расположился у стен Могонтиака. Так считал префект восьмого легиона Плавт. Так считал командующий западной армией Максимин.

Император считал иначе. Окинув ничего не выражающим взглядом наведенную понтонную переправу и занятый легионерами плацдарм по ту сторону реки, Александр Север в сопровождении когорты преторианцев вошел в Могонтиак и провел там ночь. Командующему Максимину, рассчитывавшему на немедленную аудиенцию, пришлось отказаться от надежды увидеть императора. Ему сообщили, что август утомлен дорогой и видеть его не желает.

Прошло два дня. Император переселился из города в лагерь, устроенный сирийцами. Максимина он по-прежнему видеть не желал. Зато по построенному фракийцем мосту на ту сторону переправился отряд в двести всадников. Отряд возглавлял недавно назначенный легатом консуляр Гай Пактумей Магн, дядюшка хорошо известного Черепанову латиклавия одиннадцатого легиона Петрония Магна.

Два дня войско бездействовало в ожидании. На третий день Максимин возобновил обычные занятия. На пятый слухи о том, что консуляр Магн отправлен послом к алеманнскому царю, подтвердились полностью. Магн вернулся, и с ним явились представители алеманнского союза. Император, вот уже пять дней отказывавший в аудиенции своему командующему, принял их незамедлительно.

На следующий день послы отбыли. По слухам, мощь римской армии произвела на них впечатление. Но еще большее впечатление произвело золото, которое, как выяснилось, привез с собой император. Именно с его помощью потомок воинственного Септимия Севера собирался «воевать» с алеманнами.

Максимин не выходил из своей палатки. Он был в ярости. Войско волновалось. Черепановские легионеры не были исключением, но пока кое-как их удавалось удерживать в повиновении. Наконец на седьмой день до императора дошло, что он играет с огнем. Ведь даже его сирийцам не нравилось, что римское золото утекает к варварам. Это было глупо: имея готовую в войне армию, откупаться от врага… но Александр Север был верен себе. Чувствуя, чем может обернуться его политика, он решил откупиться и от собственных солдат: каждому легионеру была выплачена премия в размере трехмесячного жалованья. Офицеры получили полугодовое.

– Он спятил! – сказал Сервий Феррат.

Они собрались в командирской палатке Гонория Плавта впятером: сам Аптус, Деменций Зима, Маний Митрил Скорпион, которого Максимин еще в январе поставил во главе седьмого Клавдиева легиона, Сервий Феррат, фактически командовавший первым фракийским, и Черепанов. Пятеро старших офицеров, которым реально повиновались четыре западных легиона.

– Он – идиот! Они сожрали подачку, но пройдет максимум неделя – и все начнется сызнова!

– Точно так! – поддержал примипила Феррата Деменций Зима. – Кто-нибудь задумается, какой куш может отломиться алеманнам, скажет приятелю, тот – следующему… Недели не пройдет – и эта премия покажется им ничтожной.

Собравшиеся одобрительно закивали. Все они знали: в бездействующей армии слухи распространяются мгновенно и так же мгновенно обрастают фантастическими подробностями.

– Если армия собрана, она должна воевать! – изрек Феррат. – Чем он думает, этот мамочкин недоносок? И чем думает сама мамаша? Мои люди и так на пределе. Еще чуть-чуть – и они порвут обоих в куски. Вместе с сирийцами!

– Ну это вряд ли, – заметил рассудительный Маний Митрил. – Если твои взбунтуются, азиаты им накидают. Шестой железный и шестнадцатый Флавиев – отличные легионы. Сплошь ветераны Парфянской войны…

– А я не уверен, – сказал Аптус. – Если первый фракийский поднимется, мои тоже встанут. И не факт, что сирийцы будут драться. Как ты верно заметил, Маний, они – ветераны парфянской войны, в которой наш маменькин сынок полностью опозорился! «Великий персидский» ублюдок! – Гонорий сплюнул на земляной пол.

– Бунта допустить нельзя! – твердо произнес Маний Митрил. – Если начнется бунт, мы потеряем вожжи и вместо своих легионов получим неуправляемую толпу, с которой даже Максимин не совладает. И что тогда?

– Кстати! – вспомнил Зима. – А что наш фракиец?

– Бесится, – ответил Феррат. – Заходил к нему сегодня – он меня чуть не пришиб. Что-то будет…

– Я вам скажу, что будет! – внезапно произнес Черепанов, который до этого не проронил ни слова. – Император у нас пацифист, но голова у него в норме.

Трое префектов и один примипил развернулись к нему с нескрываемым интересом.

– К чему ты клонишь, Череп? – спросил Плавт.

– Все к тому же. Вы недооцениваете противника.

– Алеманны… – начал было Феррат, но Геннадий прервал его:

– При чем тут алеманны! Я говорю о Мамее и ее сыне. В первую очередь о Мамее, которой хватило хитрости вывести своего сынка в августы. Будем называть вещи своими именами: наши настоящие враги не варвары, а эти двое. Не варвары угрожают Империи, а такие вот трусоватые политики на троне. Вы все родились римскими гражданами, и вам кажется, что все в Империи – ваше, а все, что снаружи, – чужое. Но чужое есть не только снаружи, оно – и внутри. Это черви, которые подтачивают дерево. Я уже видел однажды, как падает такое дерево. Как рассыпается на куски государство, подточенное изнутри ничтожными правителями. Слабый император сейчас страшнее для Рима, чем персы, алеманны и все варвары вместе взятые. Слабый император думает не о том, как победить врагов империи. Он думает о том, как удержать власть. И его враг – не алеманны. От алеманнов он откупится. Его враг – наш фракиец!

– Что ты говоришь, череп! – воскликнул Аптус. – Максимин никогда не пойдет…

– Зато Мамея пойдет! – перебил друга Черепанов. – И ее сын! Я вам скажу, что будет. Александр не распускает армию, потому что рассчитывает припугнуть алеманнов и уменьшить сумму откупных. Еще я думаю, что он постарается натравить алеманнов на франков, но не думаю, что это у него получится. Но одно я могу предсказать точно, братья мои, – Черепанов поднял руку в традиционном митраистском жесте клятвы: – Фракийцу больше нами не командовать. Его уберут от границы. Направят куда-нибудь под Капую обучать новобранцев.

– Ты что-то знаешь? – спросил Маний Митрил.

– Да. В сенате уже обсуждается кандидатура его преемника.

– Откуда сведения? – быстро спросил Аптус.

– От наместника Туллия…

– А-а-а… – презрительно протянул Гонорий.

– …И консуляра Антонина Антония Гордиана. Я очень надеюсь, братья, что мои слова останутся внутри стен этой палатки. И их не услышит никто, кроме вас. Никто! – подчеркнул он.

– Ну ясное дело, – проворчал Феррат. – Максимин тебе голову оторвет за то, что якшаешься с сенатской сволочью.

– Как знать, – заметил Маний. – Геннадий ведь не ради карьеры с сенаторами общается. И не зря он своим внешным покровителем двуликого Януса избрал. Кстати, лев , коли уж речь о Янусе зашла… люди видеть должны, что ты ему служишь. И иным богам тоже. Когда ты последний раз в храм заходил? Когда жертву приносил хоть Марсу, хоть Юпитеру?

– Делать мне больше нечего, как по храмам ходить, – буркнул Черепанов. – На нас с Деменцием целый легион висит…

– Деменций-то в храмы ходит, а ты нет, – строго произнес Скорпион. – Люди уж на тебя коситься начинают… Так недолго и догадаться, кому ты истинно служишь…

«Да мне и митра ваш – по барабану», – подумал Геннадий, а вслух сказал:

– Давай о богах сейчас не будем, Маний. Давай о деле. Думаешь, фракиец мои контакты с сенаторами не одобрит?

– Да кто его знает, – проворчал Скорпион. – Фракиец – не дурак. Знает, что ты ему верен. Но нынче подозрителен стал….

– Станешь подозрителен, когда тебя сместить хотят! – вступился за Максимина Аптус. – Скажи, Череп, а в преемники его кто метит, не знаешь?

– Мне говорили: самый вероятный – консуляр Магн.

Плавт издал такой звук, будто выпустил газы. Лица остальных вытянулись.

– Тогда нам конец, – выразил общее мнение Митрил.

– Что будем делать? – спросил Деменций Зима.

Пятеро военачальников переглянулись.

– Сдается мне, мы думаем об одном и том же, – предположил Маний Митрил по прозвищу Скорпион.

Четверо остальных кивнули, подтверждая.

– У нас есть братья среди сирийцев? – спросил Черепанов.

– Наверняка, – уверенно ответил перс Маний Митрил, стоявший в митраистской иерархии ступенью выше остальных, львов .

– Может быть…

– Нет, – отрезал Митрил. – Это наше дело.

– Ты хочешь сделать это лично? – спросил Аптус. Митрил покачал головой.

– Мы слишком известны, – сказал он. – Нужны исполнители.

– Я никому не стану поручать такое , – сразу отказался Феррат. – Все, кому я доверяю, присягали августу. Лишить их покровительства богов… такое надо делать самим. Или мы рискуем кончить, как кончил Макрин.⁷⁷ Я согласен с Железным, – сказал Деменций Зима.

– Я бы взялся, – произнес Аптус. – Но у меня нет никого, кому я мог бы поручить такое. Разве вот Черепу…

Это была шутка, но Геннадий кивнул.

– Я возьмусь, – сказал он.

– Ты сам?! – воскликнули в один голос Зима и Плавт.

– Не лично. У меня есть люди, которым я могу это доверить и которые не испугаются богов Империи. Но мне понадобится помощь…

– Все, что в наших силах, – сказал Митрил. – Говори, Геннадий.

– Позже, – покачал головой Черепанов. – Такое дело следует сначала обдумать. И подготовить как следует. К сожалению, у нас мало времени.

– Значит, не будем его терять, – произнес Маний Митрил. – До встречи, братья…

– Знаешь, что меня тревожит, Геннадий… – сказал Деменций Зима, когда они вместе возвращались в расположение своего легиона.

– Что?

– Максимин.

– Думаешь, он откажется?

– Нет. Я думаю: как бы наш фракиец не стал еще более жестоким повелителем, чем Каракалл…

– М-м-м… Очень может быть, – пробормотал Черепанов, к этому времени достаточно изучивший римскую историю. – Но еще десяток лет правления такого императора, как Александр, – и эта провинция станет варварской. Разве у нас есть выбор?

– То-то и оно, – пробормотал префект. – И все-таки мне страшно. В жилах Александра хотя бы течет кровь великих августов, а в жилах Максимина – кровь фракийского пастуха.

– Зато он сам поднялся на вершину, – заметил Черепанов.

– Сам. Но понравится ли гению Рима, если ему придется нашептывать в ухо безродного пастуха?

– Разве у него есть выбор? – усмехнулся Черепанов. – Не думаю, что он захочет остаться бездомным гением Рима.

Соправительница Мамея принимала сына в своем шатре. Его собственный был, по мнению соправительницы, слишком убог. Ее же шатер был даже изнутри выстелен пурпурной тканью, под цвет императорским одеяниям сына. Но сама Августа была одета по-домашнему, в просторную тунику из далматского шелка.⁷⁸

– Мало разослать их по провинциям, – говорила сыну Мамея. – Это бунтари, вечные бунтари. Я хочу, чтобы ты распустил эти легионы. Распусти их – и пусть верные нам легаты сформируют их снова. Сделай это, пока боги к нам благосклонны, и прекрати транжирить золото. Я же говорила тебе: раздача ничего не даст.

– Они бы взбунтовались! – возразил ее сын. – Как это было в Месопотамии. Там их утихомирил Максимин. А сейчас?

– Тогда было другое. Ты помнишь, какие тогда были знамения? И гадатели в один голос пророчили беды. А сейчас? Даже твой любимый астролог Тразибул, который вечно предсказывает неведомые опасности, на этот раз высказался определенно.

– Ну да! – фыркнул император. – Нагадал мне смерть от меча!

– Вот именно! – воскликнула его мать. – Меч – символ войны, но ведь мы не собираемся воевать! Это твой Максимин, дай ему волю, тут же начал бы войну. А мы собираемся расформировать все эти проклятые легионы!

В голосе соправительницы прорезались визгливые нотки.

– Не кричи так, – поморщился ее сын. – Охрана услышит.

– Пускай слышит, – отмахнулась Мамея. – Все равно ничего не поймут. Эти здоровенные галлы-преторианцы даже латыни не знают!

Между собой мать и сын всегда говорили на том диалекте греческого, которым пользовались на их родном Востоке, так что в ее словах был резон. Вот только из шести гвардейцев, охранявших в эту ночь шатер мамеи, четверо были галлами, один – германцем из франков, а последний – как раз сирийцем, так что фраза о расформировании легионов была ему вполне понятна.

Глава третья,

в которой грязными методами:

хитростью, подлостью и обманом (как это обычно и бывает) – творится история

Ночь с девятнадцатого на двадцатое марта девятьсот восемьдесят восьмого года от основания Рима. Окрестности города Могонтиака. Лагерь XI легиона

– Вы вправе отказаться, – произнес Черепанов. – И сейчас я буду говорить не как ваш командир, а как… хм-м… ваш родич. Приказать не могу. Дело это крайне опасное. И тайное. Если об этом узнают, ни мне, ни вам головы не сносить.

– Говори прямо, примипил, нечего нас интриговать, – усмехнулся Скулди. – Чего надо?

– Прямо, говоришь? – Черепанов тоже усмехнулся, оглядел всех четверых: Агилмунда, Ахвизру, Скулди и его родича Берегеда, молодого, но крайне перспективного разведчика. – Можно и прямо: я хочу, чтобы вы тайно проникли в сирийский лагерь и убили императора Александра и его мать. Я достаточно прямо говорю, Скулди?

Герул-кентурион крякнул. У Берегеда даже глаза округлились. А вот готы никакого удивления не выказали. Нервы у них были из титановой проволоки.

– Действительно рискованное дело, – сказал Ахвизра. Глаза его азартно блестели – многие здесь хотели бы смерти императору…

– Многие здесь кричали о том, что хотят другого императора, – уточнил Агилмунд. – Но никто не кричал, что хочет его убить.

– Агилмунд верно говорит, – присоединился Скулди. – Смерти хотят многие. Почему ты говоришь, что именно нам придется его убить?

– Почему он говорит это нам – как раз понятно, – вмешался быстро соображавший Ахвизра. – Потому что во всем легионе только мы способны это сделать! – В голосе гота прозвучало откровенное самодовольство. – Зачем это тебе , примипил? Тебя попросил фракиец?

Черепанов покачал головой:

– Если бы Максимин решил убить императора, он сделал бы это собственноручно. Но он не станет. Вы не клялись в верности императору. Вы присягали только орлу легиона. Я позаботился об этом. А Максимин клялся Августу в верности и останется верен клятве. Боги не любят тех, кто нарушает клятвы.

Трое варваров одобрительно кивнули, а Скулди, напротив, покачал головой:

– Ты не ответил мне, Гееннах .

Этим обращением он давал понять Черепанову, что говорит сейчас не как младший кентурион со старшим, а как родич . Что, собственно, и предлагал Черепанов.

– Зачем это мне… – медленно повторил Геннадий.

– И зачем это нам, – добавил практичный Агилмунд.

– Скажи мне, Агилмунд, ты хочешь воевать с алеманнами? – спросил Черепанов.

– Да. Война – это неплохо. Добыча, развлечение…

– Александр не будет воевать. Он даст алеманнам золото… которое могло бы достаться вам.

– …И еще шестидесяти тысячам. Если его разделить на всех – совсем мало получится, – заметил Агилмунд. – Это общее дело. Зачем нам стараться для шестидесяти тысяч римлян? Чужаков…

– А для своего родича ты готов постараться? – прищурился Черепанов.

– Ты – хороший вождь, Гееннах, – сказал Агилмунд. – Но все-таки ты нам – не родич.

– А Аласейа?

– Аласейа – далеко…

– Да. Он далеко. И он, наверное, рассказывал тебе, что убил в Томах одного тюремщика?

– Не он, Луций рассказывал. Он слишком мягкий, мой родич Аласейа. Я бы за такое убил многих…

– Аласейа убил одного. Но в Империи за такое убийство могут строго наказать. И здесь не принято платить виру за убийство. Здесь за такое убийство могут даже казнить. Поэтому я попросил Аласейю уехать, надеясь, что без него мне удастся договориться с судьями. Но судьи упрямы, а верховный судья, скорее всего, не станет на сторону Аласейи.

– Надо дать ему золота, – тут же сказал Агилмунд. – Кто он, верховный судья? Много он возьмет?

– Боюсь, что у всех нас не найдется достаточно золота, Агилмунд. Верховный судья здесь – император. И он очень не любит, когда убивают без суда и закона.

– Я так и думал, – заявил Скулди. – Скажи, Гееннах, если мы убьем Александра, кто тогда станет императором?

– Я сделаю все, чтобы императором стал Максимин.

– Ха! – воскликнул Ахвизра. – Вот этот не станет наказывать Аласейю. Он сам убивает без суда и закона!

– Август Максимин – это неплохо, – сказал Агилмунд. – он храбр и любит драться. И воины его любят. Я думаю: если Александр умрет, Максимин станет императором. Но когда он станет императором, не захочет ли он наказать нас ? За то, что мы убили императора .

– Он не должен узнать, кто это сделал, – сказал Черепанов. – Завтра Александра Севера и Мамею найдут мертвыми. И никто не узнает, кто их убил. Я сообщу вам все пароли и дам каждому доспехи преторианцев из сирийской когорты: десятников и субпрефекта. Никто не посмеет вас остановить. Даже если вам не удастся остаться совсем незамеченными, свидетели скажут: августов убили сирийцы. А если вам не удастся…

– Удастся! – самоуверенно заявил Скулди. – Мы убьем их обоих. Но за смерть Мамеи ты должен нам заплатить. Аласейа сказал: все, кого мы убили, предстанут вместе с нами перед вотаном, когда мы умрем, и в Валхалле мне придется повозиться, чтобы заставить ее себе прислуживать. Справлюсь, но это нелегкая работа. Поэтому в этом мире я должен получить за нее золотом.

– Получишь, – усмехнулся Черепанов. – Но отправить ее в Валхаллу вы должны сегодня. Согласны?

– Ну да, – за всех ответил Агилмунд. – Такие дела лучше не откладывать.

– И золото лучше получить сегодня, – тут же добавил Скулди. – Сколько, Гееннах?

– Не беспокойся, Герул, – сказал Черепанов. – В обиде не будешь.

Что Черепанову всегда нравилось в Коршуновских головорезах – абсолютная уверенность в собственных силах. Вот он сейчас отправил их, четверых, на операцию, цель которой – завалить главу крупнейшего государства, находящегося в укрепленном охраняемом лагере двух преданных легионов, под личной охраной отлично подготовленной преторианской когорты… и ни один из них, даже педантичный Агилмунд, ни на миг не усомнился, что акция может окончиться провалом. А вот сам Черепанов такой абсолютной уверенности не испытывал. Ну да, Геннадий выдал им «облегченную» (без кирас, поножей и тому подобного железа) преторианскую форму, добытую, уж неизвестно как, Аптусом, и сообщил пароли, выведанные Манием Митрилом. Но то, что операция такого масштаба разрабатывалась неполные сутки и реализовывалась четверкой в сущности случайных людей, плохо укладывалось в Черепановском сознании. Ведь противостоять четверке германцев будут не салабоны, а тоже крутые парни. Понимают ли они это? Вспомнилось, как они с Плавтом удрали от вандалов. Неужели бойцы рыжебородого рикса Дидогала были хуже готов? Вряд ли. Да и Аптус, конечно, лучший из лучших, но ведь и преторианская гвардия набирается тоже из лучших…

Словом, неспокойно было примипилу Геннадию. И на душе и в мыслях. Провалится операция – беда. А зарежут Коршуновские «спецназы» императора… тоже нехорошо как-то. Дело в том, что нравился Черепанову Марк Аврелий Александр Север, повелитель великой Римской империи. По-человечески нравился. И как правитель – тоже: разумный… Одно его высказывание о том, что на государственные должности нужно ставить тех, кто избегает их, а не тех, кто их домогается, многого стоит.⁷⁹ Не кровожадный, простой в быту и в обращении (простой для императора, конечно), способный прислушиваться к чужому мнению… К сожалению, в первую очередь – к мнению своей мамаши, которая вертит сыном как хочет. Даже жену его, собственноручно выбранную, из палатина изгнала, как только та начала кое-какое влияние на мужа приобретать.⁸⁰

«Так надо, – убеждал себя Черепанов. – Если такова цена сохранения Империи, значит, надо ее заплатить. Мягкий, терпеливый, уравновешенный, ценящий человеческую жизнь Александр ее погубит, а агрессивный, яростный, не терпящий возражений Максимин – спасет».

Впрочем, от Черепанова уже ничего не зависело. Справятся Коршуновские варвары с задачей – быть Максимину императором. Не справятся… все равно Александру императором не быть. Легионы – на грани бунта, внешние враги подступают, народ пищит от новых налогов… Александр добр, но Империю не сохранит. Максимин свиреп, но, черт возьми, страж границ и должен быть свирепым!

Эта мысль напомнила Черепанову о другом «страже», о его «внешнем покровителе» – боге Янусе.⁸¹ И слова Скорпиона о том, что Геннадию следует более демонстративно почитать своего Бога.

Повинуясь скорее импульсу, чем разуму, Геннадий отправился в легионному татуировщику, разбудил его и потребовал начертать на своем правом запястье «ССС», а на левом – «LXV».⁸² Что и было сделано.

Выйдя от татуировщика, Черепанов снял с пальца золотой перстень с изображением Александра Севера, подаренный ему самим императором в знак особого доверия, размахнулся и зашвырнул перстень в темноту.

Ночь с девятнадцатого на двадцатое марта девятьсот восемьдесят восьмого года от основания Рима. Окрестности города Могонтиака. Лагерь VI и XVI легионов

– Проклятие… – прошептал Ахвизра, опуская нож. – Он же мертвый.

– И второй – тоже, – шепнул Агилмунд. Сирийский лагерь спал. Кроме охраны у ворот, которой было достаточно пароля и формы преторианцев, чтобы пропустить «диверсантов» в расположение легиона, часовых – в положенных местах, охранявших конкретные объекты, и настоящих преторианцев императора, коим тоже полагалось охранять конкретный объект – своего императора. Но это только издали казалось, что охрана у палатки Августа начеку и в боеготовности. На самом деле охранники-преторианцы были мертвы. Убийцы так искусно привязали их к воткнутым в почву копьям, что даже Ахвизра едва не обманулся и сообразил недоброе, только учуяв нехороший запах. Знай Ахвизра, что охранять палатку должны не двое, а шестеро и у входа в нее должен гореть костер, он насторожился бы значительно раньше.

– Оба готовы, – резюмировал Скулди. – Задушены. Ахвизра, глянь внутри.

Гревтунг нырнул под полог, а трое остальных тем временем настороженно всматривались и вслушивались. Но огромный лагерь безмолвствовал. Вернее, издавал лишь естественные для многотысячного скопления спящих людей звуки.

Ахвизра вынырнул наружу, обтер краем полога руки и небольшую статуэтку размером с ладонь, которую, обтерев, заткнул за пояс.

– Мертв, – сказал он. – Нас опередили.

– Он точно убит? – спросил дотошный Агилмунд.

– Горло перерезано, я щупал, – аж до позвоночника.

– Уходим? – спросил племянник Скулди Берегед.

– Надо бы еще туда заглянуть. – Агилмунд кивнул в направлении обиталища Мамеи. Высокий шатер (а не скромная армейская палатка, как у ее сына) конусом темнел рядом, шагах в двадцати.

Четверо варваров бесшумно пересекли разделенное тенями пространство… У шатра Мамеи охраны не было вовсе.

Ахвизра коснулся запястья Агилмунда, начертал пальцем знак: «Войти?»

Его друг покачал головой. И так все ясно.

– Уходим, – чуть слышно шепнул он, и четверка растворилась в темноте.

Глава четвертая

«Аве, Август!»

Двадцатое марта девятьсот восемьдесят восьмого года от основания Рима. Третий час дня по римскому времени. Могонтиак

– Кто это сделал? – прорычал Максимин. – Кто?!

– Поищи среди своих принципалов, легат! – процедил префект преторианцев.

– А почему не среди никчемных преторианцев? – осведомился присутствовавший на собрании наместник Верхней Германии консуляр и сенатор Дион Кассий, у которого была давняя вражда с преторианцами. Настолько серьезная, что во время своего консульства Кассию пришлось два месяца провести вне стен Рима.⁸³

– Ты!!! – Префект в ярости вскочил со своего места…

…И увидел прямо перед собой разъяренную Горгону Медузу на золоченом нагруднике Максимина. Фракиец, несмотря на свои габариты и возраст, мог двигаться очень быстро.

– Сядь!

Небрежное движение руки – и префекта швырнуло обратно на скамью. Краска сбежала со щек префекта. Он вдруг осознал, что был на волосок от смерти.

– Ты! – толстый палец Максимина указал на легата XVI flavia firma. – Говори!

– Их нашли утром, – сказал командующий шестнадцатым флавиевым. – Убийцы неизвестны. Двое стражников были убиты. Задушены. Остальные утверждают, что ничего не видели и не слышали…

– Вырвать у них правду! – прорычал Максимин.

– Я бы не советовал этого делать, – подал голос Маний Митрил Скорпион.

– Присоединяюсь, – поддержал его Гонорий Плавт.

– Он прав, – выступил легат второго сирийского легиона. – Нельзя никого трогать, Доминус! Будет бунт! В легионах неспокойно! Смерть Августов…

– Молчать! – взревел Максимин. – Я хочу, чтобы убийцы были найдены! Я не хочу, чтобы в смерти императора обвиняли меня !

В просторном зале, где обычно собирался городской совет Могонтиака, а сейчас расположились старшие командиры шести легионов, повисла напряженная тишина. Присутствующие знали фракийца. Никто не осмеливался высказаться. Никто не хотел стать жертвой безудержного гнева гиганта командующего. В зале наступила тишина, зато снаружи, с форума, донесся изрядный шум.

– Что там такое? – рявкнул Максимин. – Декурион! Что там происходит?

– Там легионеры! – Декурион охраны уже минут десять топтался у дверей, не решаясь обратиться к разгневанному командующему. – Они хотят тебя видеть, Доминус!

– Митрил! Выйди и разберись! – скомандовал Максимин. – Итак, вы все меня поняли? – Он мрачно оглядел присутствующих. – Я хочу, чтобы даже тень подозрения не пала на меня, ясно? Я хочу, чтобы убийцы Августов были найдены. Я хочу, чтобы все виновные в убийстве были найдены! Я сам…

– Гай! – В дверях стоял вернувшийся Митрил. – Там выборные от всех легионов. Они желают тебя видеть!

– Подождут!

– Гай, они желают тебя видеть немедленно !

Ночь с девятнадцатого на двадцатое марта девятьсот восемьдесят восьмого года от основания Рима. За час до рассвета. Окрестности Могонтиака. Лагерь XI легиона

– Они мертвы, – сказал Агилмунд. – Оба. Нас опередили.

– Кто это сделал? – спросил Черепанов.

Агилмунд пожал плечами:

– Тебе нужны доказательства?

– Твоего слова довольно.

– Похоже, ты рад? – спросил наблюдательный Скулди.

– Рад, – не стал скрывать Геннадий.

– Мы – тоже, – сказал Герул. – Не очень приятно убивать жещину… за деньги.

– Ну да, – сказал Черепанов. – Хорошо, что ты напомнил…

Он открыл сундук в котором лежали четыре туго набитых кошелька, взял два и протянул Агилмунду.

Гревтунг качнул головой.

– Бери! – сказал ему примипил. – Это половина. Свою часть вы сделали хорошо, и не ваша вина, что главное кто-то проделал вместо вас. Когда Аласейа вернется, я расскажу ему о вашей храбрости. Только ему – больше никто об этом знать не должен. Ни о том, что вы намеревались убить императора, ни о том, что вы его не убили .

Агилмунд кивнул. Он был сообразительный мужик и все понял.

– А теперь идите. Завтра будет трудный день.

Воины покинули его палатку, но в последний момент Ахвизра остановился…

– Тебе не нужны доказательства, Гееннах, и мы это ценим, но все же возьми! – протянул он Черепанову завернутый в тряпку предмет и вышел.

Геннадий развернул тряпку. Статуэтка. Черепанов поднес ее ближе к светильнику… Да, статуэтка… Иисуса Христа. Тяжесть, свалившаяся с души Геннадия, когда он узнал, что его парни опоздали, навалилась вновь. Непонятно почему. А секундой позже взгляд подполковника упал на собственные запястья. На красные отметины свежих саднящих татуировок.

«Число зверя…» – подумал он. Откуда-то изнутри выплыл страх…

«А вот уж хрен! – сказал сам себе подполковник. – Число зверя вовсе не триста плюс шестьдесят пять. Числа, они точность любят».

И сразу опять полегчало.

«Интересно, – подумал он. – Написано ли уже Откровение Иоанна? Или еще нет? А может, и сам автор его сейчас живет и здравствует. А что, было бы круто потолковать по душам с самим автором Апокалипсиса. И попросить прокомментировать мое число…» – Он посмотрел на татуировки, а потом, повнимательнее, на статуэтку, которую все еще держал в руках. Искусно вырезанная из дерева, она очень походила на изображения господа, виденные Геннадием в католических храмах, и была явно не просто поделкой, а настоящим произведением искусства. Но в данный момент Черепанов больше думал не о ее художественной ценности, а о том, что она является уликой. И как с ней поступить? Сжечь? Очень не хотелось. Оставить себе… слишком большой риск.

«Скорпиону отдам, – решил Черепанов. – Без комментариев. Пусть Митрич толкует по собственному усмотрению».

Однако ж Манию Митрилу статуэтку он так и не отдал. Оказалось, что «Митрич» христиан на дух не переносит. Две его престарелые тетки приняли крещение и пожертвовали имущество то ли общине, то ли каким-то нищим. Короче, лишили префекта законного наследства, посему он относился к последователям Христа примерно как истовый православный – к «совратившим» его жену сектантам: «Мочить гадов». Так что отдавать ему на поругание статуэтку Черепанов не стал, а позже подарил ее Лехиной жене. Чем очень ее порадовал.

Двадцатое марта девятьсот восемьдесят восьмого года от основания Рима. Третий час дня по римскому времени. Могонтиак

Форум – обширная площадь перед зданием – был под завязку заполнен легионерами. В этот день Могонтиакским рыночникам пришлось забыть о своем бизнесе. Их лоткам места не осталось. Солдаты стояли даже на бортиках фонтана.

«Выборные, ха! – подумал Черепанов, вместе с остальными офицерами вышедший вслед за фракийцем. – Тысяч десять, никак не меньше!»

Здесь были не только «данубийцы», но и сирийцы. Кое-где мелькали даже красные головные повязки африканских мавров.

Едва Максимин появился между колонн портика, над толпой поднялся и заплескался между стен форума невнятный рокот. Затем кто-то выкрикнул пронзительно:

– Аве, Максимин! Аве, Август Максимин!

– Аве, Август! – подхватили тысячи глоток. – А-ве! Ав-густ! Мак-си-мин Ав-густ!!! – И каждый выкрик сопровождался чудовищным грохотом тысяч кулаков, ударяющих в железо нагрудников. – А-ве!!! Ав-густ!!!

Максимин оглянулся… Черепанов впервые увидел на волевом лице фракийца выражение беспомощности… Губы его шевелились, и, хотя все слова проглатывал рев толпы, Черепанов понял, что он говорит. Максимин не хотел признать себя императором.

Гигант поднял руку – и ропот постепенно стих. Зато толпа прихлынула к самым ступеням. Черепанов на сотнях обращенных к портику лиц видел жадное ожидание: что скажет фракиец?

– Воины… – Голос Максимина утратил свою обычную мощь. – Воины, я скорблю о том, что случилось. Я… клянусь найти… – Фракиец умолк.

Он был опытным командующим и оратором, следовательно, умел ловить настроение солдат. И сумел уловить зарождающееся на форуме смутное недовольство. Толпа желала услышать вовсе не это. А толпа – не войско, повинующееся воле командующего. Толпа – капризная и своевольная женщина, чье настроение меняется за считанные секунды: обмани ее доверие, и пылкая любовь тут же превратится в ненависть.

«Если он откажется, нас растопчут», – возникла у Геннадия отстраненная мысль.

Вероятно, все они, стоявшие на ступенях, включая самого Максимина, почувствовали это. И сам Гай Юлий Вер – тоже. Сейчас не имело значения, что командующий на локоть выше любого из своих командиров. В сравнении с мощью толпы – он не более чем муравей…

Черепанов почувствовал, что его отодвигают в сторону.

Гонорий Плавт Аптус протиснулся вперед, оказался рядом с замолчавшим фракийцем – его уменьшенная копия, в таких же доспехах и таком же «легатском» шлеме. Еще шаг – ступенью ниже – и Аптус уже между командующим и толпой. Сорванный с головы шлем с длинным красным гребнем – прочертил дугу и звонко ударился о мрамор.

– Аве, Август Гай Юлий Вер Максимин! – яростно закричал префект восьмого легиона. – Аве, император Рима!

– Аве, император! – быком взревел за спиной Черепанова Маний Митрил Скорпион. – Аве, Август!

– Аве, Максимин! Барра! Август! Император! – боевой клич легионеров смешался с приветственными возгласами.

Маний Митрил отобрал скутум у воина стражника, швырнул под ноги Максимина. Тот посмотрел на легший под ноги щит. Большое лицо командующего сморщилось – словно от боли… но в следующий миг черты его обрели привычную твердость: Максимин фракиец принял решение. И шагнул на брошенный скутум. Еще секунда – и кинувшиеся в нему воины (Черепанов был в их числе) подхватили широкий, окованный сталью щит и, поднатужившись, взметнули вверх и его, и стоящего на нем двухсоткилограммового фракийца.

– Аве, Август! – не слыша себя, кричал Черепанов. Рядом разевал рот какой-то незнакомый легионер, а по ту сторону щита орал, надсаживаясь, Гонорий Плавт.

Откуда-то возник пурпурный плащ. Его, свернув комком, метнули на щит. Максимин наклонился, поднял плащ и набросил на плечи…

Глава пятая

Гай Юлий Вер Максимин Август

Двадцать второе марта девятьсот восемьдесят восьмого года от основания Рима. Третий час дня по римскому времени. Могонтиак

– Я не поеду в Рим, – сказал Максимин. – Сейчас не поеду. Для этого мне потребуется откупиться от алеманнов, а тогда – чем я лучше Александра? Рим подождет. И Рим, и сенат. Мне плевать, признают ли меня сейчас Августом. Я вышибу дух из германцев. Я растопчу их и покажу, что такое сила Рима. Чтобы ни один варвар не смел даже приблизиться к нашей границе. Я сделаю это – и только тогда явлюсь римлянам. С возами добычи, с толпами пленных, во главе победоносных легионов, под эгидой великой славы. И пусть тогда Сенат посмеет отказать мне в пурпуре и триумфе! Тогда, клянусь Марсом и Юпитером, я растопчу их так же, как германцев!

– Аве, Август! – подобострастно воскликнул командир осдроенских лучников Македоний, которого Максимин назначил вместо их прежнего командира, Тита, распускавшего слухи о том, что это фракиец виновен в смерти Александра и Мамеи. Необычайная снисходительность для фракийца. Впрочем, облачившись в пурпур, Максимин, казалось, избавился от своей прежней жестокости. И ни одной вспышки ярости – с того дня. Те из друзей фракийца, кто опасался, что нрав его станет еще более бешеным от сознания абсолютной власти, с радостью отбросили свои сомнения.

– В Рим он не поедет, – сказал Гонорий, наклоняясь к Черепанову. – В Рим поедем мы с тобой. Как только одержим первые победы. Мы с тобой и с Максимином-младшим. Сенат должен признать фракийца. А мы должны позаботиться о том, чтобы префект Рима был нашим человеком. Этим займусь я, а ты, Череп, займешься сенаторами. У тебя это неплохо получается. Убедишь их, что фракиец – Сенату не враг. Назначил же он их ставленника консуляра Магна командовать сирийцами.

– Я Магну не верю, – покачал головой Черепанов. – Я бы ему даже кентурии не дал.

– Не нам решать, – заявил Аптус. – Вот женишься на дочке Гордиана, станешь патрицием и сенатором – и фракиец даст Магну пинка, а тебе доверит не то что сирийские легионы, а хоть всю Сирию.

– С чего ты взял, что я женюсь на дочери Гордиана? – нахмурился Черепанов.

– А как ты думаешь?

Черепанов пристально посмотрел на своего друга…

– Суки вы с Максимином, – буркнул он.

– Фракиец тут ни при чем, – обелил Максимина Аптус. – Письма читал только я. Или ты предпочел бы, чтоб это был военный цензор?

– Когда-нибудь я тебя придушу, Аптус, – проворчал Геннадий. – Когда фракиец намеревается выступить против германцев?

– Послезавтра, сразу после Тубилустрия.⁸⁴

– Мой Алексий не поспеет.

– Ничего страшного. Обойдемся пока без его скифов. У нас есть мавры и осдроены. А галлы умеют воевать в лесах ничуть не хуже германцев. И все-таки жаль, что Максимин не прикончил послов-алеманнов, как я ему советовал. Они с нашими послами не церемонятся. По своему опыту знаю.

– А я думаю, фракиец прав. Убей он послов, и оскорбленные германцы обрушились бы на нас всей кучей.

– Вот и отлично! Прикончили бы всех разом! Смотри-ка, твой дружок Магн так на нас и таращится…

Черепанов посмотрел на скамью в противоположном конце зала, на которой восседал в окружении своих кентурионов, префектов и трибунов консуляр Гай Пактумей Магн.

– Он мне не дружок, – проворчал Черепанов. – Думай что хочешь, но я бы на твоем месте приставил к этому хлыщу пару надежных людей.

– За кого ты меня принимаешь, Череп? – Плавт даже обиделся немного. – Конечно, я приставил к нему надежных и глазастых парней. И не двух, а побольше. Ладно, давай послушаем, что наш Август говорит. Похоже, он перестал хвалиться будущими трофеями и перешел к делу.

Преданность Максимину никогда не лишала Плавта критического взгляда на своего кумира.

«Остается надеяться, что со временем он научится держать язык за зубами», – подумал Черепанов.

Пусть даже характер фракийца смягчился после того, как легионы облачили его в пурпур, все равно он не из тех, кто способен долго терпеть критику. Даже от преданных друзей. Особенно когда все вокруг изощряются в лести…

Глава шестая

Заговор

Двадцать четвертое марта девятьсот восемьдесят восьмого года от основания Рима. Третий час. Окрестности Могонтиака

Наведенный через реку мост изогнулся дугой, но скрепленные цепями понтоны даже могучему Ренусу-Рейну не разорвать. Легионы переправлялись на варварский берег. Сейчас наступила очередь легионеров Аптуса. Первый фракийский Феррата уже укреплялся на том берегу. В принципе, на дружественной земле прикормленных Римом варваров. Но это – в принципе. Если бы сейчас нагрянули алеманны, переправившимся пришлось бы туго. Две римские биремы, стоявшие на якорях у противоположного берега, – не слишком серьезная поддержка. Но алеманнов не было. Переговоры, затеянные покойным Александром, сыграли на руку Максимину, а уехавшие ни с чем послы, скорее всего, еще не добрались до своего главного рикса или как там его называют.

Переправлялась пехота аккуратно, чтобы не повредить мост, перетаскивали легкие орудия, переводили зашоренных обозных лошадок…

Переправить на тот берег такую армию – дело не быстрое. Два дня минимум. Черепановский легион, Девятый Клавдиев, теперь уже только его (благородный легат из рода метеллов так и не соизволил вернуться из Рима), должен был переправиться последним. После мавританской конницы. А вот Максимин с утра уже был той стороне. Правда, переправлялся он не пешком, а на биреме.

– Завтра к вечеру закончим, – сказал стоявший рядом с Черепановым Маний Митрил и вздохнул. Его самого Максимин оставлял здесь, в Могонтиаке. – Завтра – оба сирийских, осдроены, мавры и твои. Завтра мы все закончим.

– Угу, – кивнул Черепанов. – Завтра.

«Или сегодня ночью», – подумал он.

Двадцать четвертое марта девятьсот восемьдесят восьмого года от основания Рима. Могонтиак. Здание претория. Одиннадцатый час

– Проклятие, Ахвизра, ты всегда появляешься как призрак! – по-готски проворчал Черепанов, отрываясь от документов.

Гревтунг довольно ухмыльнулся.

– Ты слишком много читаешь, рикс, – тоже по-готски произнес он. – Скоро станешь слепым, неуклюжим и толстым, как наш либрарий.

– Не дождетесь! – буркнул Геннадий. – Что случилось?

– Магн пришел.

– Один?

– Почти. Не считая полусотни преторианцев.

«М-м-да… картина Репина „приплыли“», – подумал Черепанов.

– Ладно, зови. И позаботься, чтобы…

– Я понял, рикс. – Ахвизра стремительно развернулся и покинул комнату.

Черепанов отодвинул в сторону таблички. С этой проклятой бесконечной канцелярией и впрямь скоро ослепнешь. Может, как Аптус, скинуть всю эту бюрократию на Квестора и либрариев?

Геннадий оглядел просторную комнату, остановил взгляд на весьма фривольной фреске, на которой старина Юпитер в образе быка оплодотворял девушку Европу… м-да… сенатор Магн решил сработать на опережение. Лично… ну-ну… или он что-то пронюхал? Очень может быть. Наверняка у него тоже есть осведомители в Черепановском легионе. И эти осведомители донесли, что легионеры одиннадцатого в эту ночь спать не собираются. А сирийцы… хрен знает, на чью сторону станут сирийцы, если начнется заварушка, а вот на чьей стороне будут ветераны одиннадцатого Клавдиева – совершенно очевидно. Даже в отсутствие префекта легиона, потому что за старшего оставлен Деменций Зима, старый проверенный кореш фракийца.

Консуляр и сенатор Гай Пактумей Магн выглядел типичным римским патрицием. Щекастый, кудряво-лысоватый, нос крючком, брюхо – арбузом. Форма легата сидела на нем как седло на свинье. Вошел он не один, а в сопровождении двух преторианских трибунов, тоже патрицианских кровей, но намного моложе и молодцеватее.

– Привет тебе, префект Геннадий!

– Привет и тебе, дом Гай. Говори, что у тебя за дело, мне недосуг. – Черепанов кивнул на стопку табличек.

Это была грубость, намеренная грубость, но Магн ее проигнорировал. Подтянул кресло, уселся напротив Черепанова.

– Приличного вина здесь наверняка не сыщешь, – сказал он.

– Наверняка, – подтвердил Черепанов.

– Ничего, я принес с собой. Квинт, распорядись!

Один из трибунов приоткрыл дверь, что-то сказал.

В комнату вошел слуга, поставил на стол два серебряных кратера, сковырнул печать с амфоры, наполнил емкости.

Прежде чем слуга затворил за собой дверь, Черепанов успел заметить, что в соседнем помещении, зале для посетителей, полно преторианцев.

Сенатор пригубил, затем выплеснул немного – богам. Черепанов пачкать пол не стал. Магн удивился, но ничего не сказал. Должно быть, наслышан уже о не вполне уважительном отношении командира Одиннадцатого легиона к богам.

– Давно хотел познакомиться с тобой поближе, префект, – сказал Магн. – В Риме уже год говорят о тебе.

– Возможно. – Черепанов пожал плечами, глотнул вина. – Испанское?

– Да. Сорокалетней выдержки. Из виноградников, которые вот уже триста лет принадлежат нашей семье.

– Виноградники в Испании – это неплохо, – сказал Черепанов. – Так что говорят обо мне в Риме?

– Разное. Но те, кому я доверяю, утверждают, что с тобой можно договориться.

– И о чем мы будем говорить, сенатор? О завтрашней переправе?

– Могу я говорить прямо? – спросил проконсул.

– Разумеется, – ответил Геннадий. – Здесь только твои люди. Или ты им не доверяешь?

– Есть тайны, которые лучше не доверять никому, – сказал Магн. – Разве что очень близким родственникам или особо преданным клиентам.⁸⁵ Но тебе я доверюсь.

– Почему? – спросил Черепанов. – Я не родственник тебе и не твой клиент.

– Зато от тебя сейчас зависит судьба Рима! – с пафосом произнес сенатор. – От тебя и от меня.

– Не знаю уж почему, но когда я слышу подобное, мне всегда кажется, что от меня хотят какой-нибудь подлости, – сухо произнес Черепанов. – Говори, сенатор, или убирайся. У меня много работы. Мой легион должен быть готов к завтрашней переправе. Да и твои тоже.

– В этом уже нет необходимости! – заявил Магн.

– Да ну? – произнес Черепанов. – Думаешь, погода испортится?

– Погода тут ни при чем. Как раз сейчас преданные мне люди распутывают цепи. Когда наступит утро, понтонный мост исчезнет.

– И что дальше?

– Дальше убийца Александра получит возможность драться с германцами: то, чего он так активно добивался. А войска получат возможность избрать нового Августа. Не кровожадного дикаря, а настоящего римлянина, чью кандидатуру с радостью примут и сенат, и народ.

– Уж не тебя ли? – осведомился Черепанов.

– Ты проницателен, – одобрительно произнес сенатор. – Ты можешь многого добиться, префект Геннадий. А сейчас отвечай: ты со мной?

Краем глаза Черепанов заметил, как напряглись оба трибуна.

«Интересно, что им приказано? – подумал Черепанов. – Рубить меня в капусту или только обезвредить?»

– Извини, сенатор Гай, ничего не могу с собой поделать… – Черепанов глотнул из чаши. – Вино твое мне нравится… А ты – нет. И еще я думаю: из тебя получился бы никудышный император, так что очень хорошо, что тебе им не быть.

– Это твое твердое слово? – осведомился Магн. – Ты его не изменишь?

– Нет у меня такой привычки: слову своему изменять, – сказал Геннадий.

– Ты понимаешь, что это будет стоить тебе жизни? – спросил сенатор.

Оба префекта одновременно обнажили спаты.

– Это ты так думаешь, – сказал Черепанов. – Смотри! – Он положил на стол руки, ладонями вниз. – Видишь, что написано?

Сенатор уставился на свежие татуировки «ССС» и «LXV». Трибуны – тоже.

– Знаешь, чьи это знаки? – спросил Черепанов.

– Разумеется, – с оттенком раздражения произнес сенатор. – Ну и что?

– А то, что я, как и он , могу кое-что предвидеть… Хоп! – Он подхватил со стола кратеры, свой и Магна, метнул их одновременно в физиономии трибунов (один из них успел увернуться, второй – нет), схватил сенатора за жидкие кудри, смачно приложил мордой о стол, выдернул из чехла на поясе нож.

– Стоять на месте! – рявкнул он, прижав лезвие к жирной шее Магна. – Зарежу его, как свинью!

Оба трибуна, мокрый и сухой, застыли, не зная, что предпринять.

Черепанов свистнул. Обе створки двери – не той, что вела в зал для посетителей, а другой, за спиной у Геннадия, – распахнулись, и в комнату хлынули воины Агилмунда.

Ошарашенные трибуны даже не пытались сопротивляться.

Черепанов отпустил сенатора.

Там, в зале для посетителей, тоже все было путем: стрелки-мавры скалились из оконных проемов. Двери были перекрыты ветеранами из первой когорты Одиннадцатого.

– Солдаты! – обратился Геннадий к преторианцам. – Возвращайтесь в свой лагерь! Вам здесь делать нечего!

– А наши командиры? – спросил кто-то.

– А ваши командиры останутся, – сказал Черепанов. – И Сенатор Магн тоже останется. Дальнейшую судьбу предателей определит император Максимин. Будем считать, что вас с ними не было. А теперь – прочь отсюда! Пока я не передумал и не приказал забить вас в колодки! Пропустить их!

Его легионеры отступили от выходов, и преторианцы поспешно ретировались. Держать ответ перед свирепым фракийцем никому не хотелось.

Черепанов вышел следом. Во дворе, двумя длинными шеренгами, коридором, стояли его легионеры. «отступление» элитной гвардии они сопровождали соответствующими репликами и звуками.

– Ингенс! – рявкнул Черепанов. – Ко мне!

Мелентий Ингенс, в новенькой форме принцепса, подбежал к нему.

– Что у понтонов?

– Все в порядке, мой префект! Гонец от Гая уже прибыл. Взяли всех тепленькими, почти без сопротивления. Так, десятка полтора ихних положили. У нас потерь нет! Префект Маний Митрил велел передать, что он отправляется в лагерь сирийцев и помощи ему не требуется. Сам управится. Еще он велел передать, что вестника к императору Максимину не посылал.

– Я понял, принцепс! Вестника я отправлю сам. Оставь здесь пару кентурий и отправляйтесь в лагерь. Завтра всем, кто участвовал в операции, подъем на два часа позже и освобождение от занятий. Награды тоже будут, но размеры их определит сам император. Действуй, принцепс! – сказал Геннадий и вернулся в дом.

Сенатор и оба трибуна «отдыхали» под присмотром гревтунгов.

– Связать их – и в подвал, – устало бросил Черепанов.

– Префект! – воскликнул Магн. – Что ты себе позволяешь? Ты понимаешь, что делаешь? Сегодня тебе повезло, но в будущем все может сложиться иначе – и тогда…

– При чем тут везение, сенатор? Я заранее знал все ваши планы.

– Как? – воскликнул Магн. – Кто нас выдал?

– Не выдал, а продал, – усмехнулся Геннадий. – Не знаю, как насчет твоих родичей, но клиентам своим тебе доверять не стоит. Впрочем, это ничего бы не изменило. Ты полагаешь, твоим легионам случайно назначили переправляться во вторую очередь? Чтобы выманить змею, надо дать ей возможность думать, что именно сейчас она может укусить.

– Не верю! – воскликнул Магн. – Максимин мне доверял, я видел!

– Максимин – возможно. Но не я. А порядок переправы определял не Максимин, а префект Маний Митрил. Императора мы даже не ставили в известность. Всякое бывает. Вдруг я ошибся, твой клиент солгал, а ты, сенатор, – лоялен к своему Августу.

– Сын грязного фракийского пастуха не может быть моим Августом! – с яростью выкрикнул сенатор.

– Тем не менее именно сын пастуха завтра решит твою судьбу. Молись богам, чтобы император Максимин был более снисходителен, чем командующий Максимин.

Позднее Черепанов много думал о том, прав ли он был в своих действиях. Может быть, лучше было самому прийти к Магну и попробовать отговорить его от мятежа. Или попытаться скрыть сам факт бунта от Максимина… потому что именно с этого бунта началось превращение Гая Юлия Вера Максимина в свирепого и беспощадного диктатора, которого Сенат называл кровожадным чудовищем. Предательство Магна, потом бунт осдроенских стрелков… сотни римских граждан, осмелившихся выступить против императора, повисли на крестах, тысячи засекали розгами, бросали диким зверям. В Риме женщины и дети давали обеты, чтобы их император никогда не увидел своей столицы. Сенат боялся и ненавидел своего императора. Император презирал свой Сенат. Он убирал сенаторов с военных должностей и снимал их с должностей гражданских по всей Италии. Он правил жестокостью, потому что был уверен: только так и можно править. Он упразднял гражданские законы и насаждал военные порядки. Он ни с кем не делил власть, даже со своим сыном, которого назначил себе в соправители. Максимин не доверял никому, кроме самых проверенных друзей, и не терпел рядом с собой людей знатного происхождения. Всех, заподозренных в измене, он убивал без суда и следствия. Беря пример с императора, ставленники его поступали так же. И все же сотни тысяч людей любили Максимина и боготворили его власть. Первыми среди них были его солдаты. Потому что для своих легионов Максимин фракиец был не только примером величайшей доблести, не только тем, кто всегда заботился о воинах и неизменно вел к победам и славе. Максимин фракиец был одним из них . Самым лучшим, самым сильным, самым мудрым и храбрым. Он был воином-императором, тем, кто способен повергнуть в прах всех врагов Рима. Увы! Для того чтобы править Великой Империей, этого было недостаточно. Но Максимин делал то, что мог, и все, что мог. Рисковал жизнью наравне со своими солдатами и по справедливости делил с ними славу, победы и добычу. Да, там, в Риме, посчитали, что платят слишком большую цену за его победы, тем более что Максимин фракиец был первым из тех, кого позже назовут «солдатскими» императорами. Первым, но не последним их них. Позднее, в истории, написанной его врагами, Максимин предстанет свирепым и кровожадным чудовищем. Но даже враги вынуждены будут признать его храбрость, талант полководца и славу, которую он снискал у своих воинов. Да, Максимин фракиец был суров со своими подданными, но зато к врагам Империи он был беспощаден .

Часть пятая

Цена Империи

«Sint ut sunt, aut nоn sint»⁸⁶

«При нем (Максимине) было множество других войн, из которых он всегда возвращался первым победителем, с огромной добычей и пленными…»⁸⁷

«Он привлекал к себе доносчиков, подсылал обвинителей, выдумывал преступления, убивал невинных, осуждал всех, кто только ни являлся на суд к нему, превращал богатейших людей в бедняков, добывал себе деньги только тем, что делал несчастными других, без всякой вины погубил многих консуляров и военачальников: некоторых он сажал в порожние повозки, других держал под стражей, в сущности – он не пропускал ни одного повода проявить свою жестокость…»⁸⁸

«…Максимин I заслуженно стал первым в длинной череде данувийских императоров (из числа опиравшихся на силу воинов римского государства), спасавших в последующие полвека Рим от хаоса, хотя цена за это оказалась разорительной».⁸⁹

Глава первая

Алеманны

Десятое мая девятьсот восемьдесят девятого года от основания Рима. Второй год правления императора Гая Юлия Вера Максимина. Зарейнская Германия

– Трогус! Справа! Обходят! – надсаживаясь, кричал Черепанов. – Ах сын больной козы! Буккинатор! Труби: «Второй когорте! Вправо!»

– Черт! Мать вашу…! – выругался он по-русски. – Гребаное болото! – и снова по-латыни: – Бенефектарий! Кентуриона третьей когорты – ко мне! Живо!

Проклятые германские болота. Чертовы чащи! Ни строй развернуть, ни правильную атаку повести… не видно ни хрена!

Они уже вторую неделю продирались сквозь германские леса. Максимин пер вперед, словно одержимый. Алеманны отступали. Черт! Если бы они просто отступали! Они рассеивались ! И снова возникали в самый неподходящий момент. Вот как сейчас.

Позавчера «инженеры» разобрали очередную засеку, пробили дорогу, Черепановский легион ушел вперед, а когда за ним последовал первый фракийский Феррата, из-за деревьев вдруг посыпались стрелы, и авангард первого тут же встал и ушел в глухую оборону. А затем этот недоделок Феррат, вместо того чтобы догонять своих, решил поиграть в кошки-мышки с германцами в их собственных лесах. При том, что у него в легионе было всего три алы легкой конницы, четыре сотни осдроенских стрелков и пять тысяч тяжеловооруженной пехоты, совершенно бесполезной.

Максимин, шедший вместе с двумя преторианскими когортами во главе армии, рвал и метал. Но поздно. Феррат уже завяз наглухо. Можно было поклясться, что, пока префект первого фракийского гоняется за одними варварами, другие уже валят деревья, отсекая Первый Фракийский от Одиннадцатого Клавдиева.

Командуй войском Черепанов, он бы немедленно сдал назад, но командовал не он, а бешеный Максимин фракиец, который знал только одну команду: «Вперед!»

Все, что мог сделать Черепанов, – это вызвать к себе Коршунова и на свой страх и риск дать ему команду, отделившись от основного войска, повести свои три тысячи готов-ауксилариев параллельным курсом, желательно скрытно и с опережением. Тоже – невероятный риск. Где-то неподалеку болтались остатки войска союзных алеманнских племен совокупной численностью не меньше двадцати тысяч. Под рукой Максимина, когда он отправился в погоню, было два полных легиона, две с половиной тысячи преторианцев и порядка пяти тысяч вспомогательных войск. Вполне достаточно, чтобы стереть в порошок не двадцать, а сто тысяч германцев. Но – на ровной открытой местности, а не в этих чертовых лесах и болотах.

Теперь боевая часть армии римлян уменьшилась вдвое. Тысячу тяжелой конницы пришлось оставить: в лесу они бесполезны. Легион Феррата застрял в тридцати милях позади и вместе с ним – шедшая в арьергарде преторианская когорта. И три тысячи ауксилариев, которых Черепанов сам отправил в обход…

– Леха, я на вас надеюсь! – сказал он, напутствуя друга. – Я жопой чую: алеманны готовят ловушку! Фракиец не понимает. Он уверен, что нет такой сети, которую он не может порвать. Что еще ожидать от человека, который мнит себя бессмертным. Что бы ты сам сделал на месте алеманнов?

– Я? – Алексей ненадолго задумался.

Черепанов смотрел на своего друга и думал, что тот здорово возмужал за те три года, что они здесь, в этом мире. Непрерывные войны, политика, личная ответственность за тысячи людей… возмужал и вырос. Стал настоящим боевым командиром и единовластным повелителем своих германцев-«спецназовцев». В сложившейся ситуации Черепанов рассчитывал на них больше, чем на своих «кадровых» легионеров. Тех он никогда не рискнул бы послать в самостоятельный рейд по незнакомой местности. А гревтунги и герулы Коршунова в любом лесу – как дома. И болот они не боятся. Они вполне могут переиграть алеманнов, тоже германцев-«лесовиков», на их собственной территории… Теоретически.

– Что бы я сделал… – повторил Коршунов вопрос Геннадия. – Я бы, пожалуй, то же самое сделал: сначала постарался бы нас разделить. Потом втянул бы в какую-нибудь щель между болотами, поросшую молодым лесом, чтобы правильный строй не собрать… И еще сюрпризов накидал бы… Тебя, конечно, на такое не купишь, но фракийца – вполне. Они ведь знают, что Максимин всегда лезет как вепрь на рожон. Причем самолично. Затянуть передовые части поглубже, отрезать… Боевых машин у нас почти не осталось. Припасы… Кстати, как у нас с провиантом?

– Нормально, – заверил Черепанов. – Обоз я при себе держал. Вот у Феррата могут быть проблемы.

– Тогда велю своим взять семидневный паек – на всякий случай. Ты не против?

– Бери. Только учти, что семи дней у нас нет. Скорее всего, все решится в ближайшие два-три дня. Твоя задача – сделать вид, что ты идешь на выручку Феррату, затем, ночью, скрытно повернуть и выйти на параллельную дорогу – она поуже, но верхом проехать можно, пройти километров тридцать – и замкнуть петлю. Если я прав и алеманны действительно намерены зажать нас в клещи и дать бой, тогда ты выйдешь аккурат к ним в тыл. А если я не прав и боя не будет, то ты просто соединишься с нами – и всё.

– Это «всё» здорово вымотает моих парней, – заметил Коршунов.

Черепанов пожал плечами.

– Когда отправляться? – спросил Алексей.

– Как только будете готовы. Думаю, ночь вам – не помеха.

– Наоборот.

– Ну, Леха, удачи! Я на тебя надеюсь!

Они обнялись, и Коршунов отбыл. Через час три тысячи ауксилариев ушли. Растворились в наступающих сумерках, а Черепанов отправился к Максимину: получать свою порцию тренделей за самоуправство.

Это было шестьдесят часов назад. И еще через час станет ясно, прав был префект Черепанов или ошибся. Впрочем, отвечать за свою ошибку Черепанову вряд ли придется. Потому что, скорее всего, он так и останется в здешнем болоте. Или он, или Максимин. Или они оба… Черт! Ну куда он лезет, этот безбашенный фракиец!

– Трогус! – заорал он. – Трогус! Император! Помоги ему!

Кони преторианцев по брюхо утопали в грязи.

– Вперед! Вперед! – громовым голосом, перекрывая все трубы, ревел Максимин.

Он знал, куда прорывается. Впереди, в каких-то двухстах шагах, в болото узким мысом выдавалась твердая земля. Высокие мачтовые сосны бросали длинные тени на чахлую болотную поросль… Туда шла дорога, заваленная сейчас мертвыми телами римлян, пытавшихся растащить завал из перепутанных сосновых хлыстов. Максимин гнал преторианцев вперед, по самому краю топи, мимо завала…

Черепановская первая когорта застряла в полусотне метров. Впереди теснились пешие и конные преторианцы. Вокруг, прямо в болоте, прячась за растительностью, засели алеманнские лучники. Вреда от них было немного – больше беспокойства.

Десятка три передовых всадников ухитрились все-таки обойти завал и выбраться на дорогу. Максимина в их числе не было. Его могучий, элитных парфянских кровей конь прочно застрял в болоте. Громадный фракиец, плюс еще с полцентнера доспехов и прочего снаряжения, плюс метр жидкой грязи под копытами – тут самый крепкий скакун не выдержит. Черт! Засевшие на острове алеманны беспорядочной толпой вывалили на дорогу. Похоже, они наконец сообразили, кого подарила им судьба. До полевой формы здесь, естественно, не додумались, посему все офицеры – от последнего гастата до самого императора – шли в бой при полных регалиях.

Вторая когорта, которую Черепанов послал в обход болота, судя по воплям, лязгу и стонам рожков, напоролась на противника. Преторианцы, мать их так, элитные войска, не решались сунуться в болото, в котором уже завязли сотни две их товарищей. Построившись, они уперлись щитами, пытаясь сдвинуть перемешанные, ощетиненные белыми «клыками» заостренных сучьев обрубки стволов. А по ту сторону завала их коллеги отчаянно рубились с превосходящими силами варваров. Конные стрелки Трогуса били навесом, поверх голов, но вреда от их стрел было не больше, чем от алеманнских. Максимин ревел как бизон, отмахиваясь от копий наседавших алеманнов. Сверхчеловеческая сила и невероятная длина рук давали ему некоторое преимущество. Но надолго ли хватит его сил? Все-таки этому «сверхчеловеку» в прошлом году седьмой десяток пошел… Черт! Что же делать? Скомандовать «тестудо»,⁹⁰ сбросить тормозящих преторианцев в болото и по их телам, как по гати, двинуть свою первую когорту? Гать… А это идея!

– Примипил! – заорал он. – Ингенс! Разбирайте возы! Бросайте в грязь! Живо!

Черт! Как он раньше не сообразил?

Между тем, уже весь отрезок дороги – от завала до полуострова – был заполнен германцами. Их было тысячи две, не меньше. Прикрываясь щитами от летящих навесом стрел, они рубили и кололи преторианцев, пытавшихся выбраться на твердую почву, давили массой тех, кто уже выбрался. Несколько минут – и увязший император остался единственным центром сопротивления. Не один, конечно. Десятка полтора преторианцев сгрудилось вокруг него. Конь Максимина непрерывно ржал… но даже отмороженные варвары нападали на него без особого пыла: император собственноручно завалил уже не меньше дюжины врагов. Ни шлемы, ни щиты не были помехой его богатырским ударам…

Алеманнские стрелки, ловко прыгая с кочки на кочку, попытались подобраться поближе к Максимину, но Трогус среагировал правильно – сосредоточенный огонь его конных лучников живо лишил «болотников» энтузиазма.

Легионеры Черепанова активно спихивали в грязь опустошенные повозки. Они действовали слаженно и быстро… недостаточно быстро. Рядом с Максимином уже осталось только трое римлян… нет, уже двое. Третий словил копье в горло и, булькнув, ушел в топь. Взмученная жижа вокруг императора была грязно-бурого цвета. Крови в ней было больше, чем воды…

И вдруг – все переменилось. Даже тусклое, прикрытое облачной ватой солнце, казалось, вспыхнуло ярче. Черепанов наконец услышал звук, которого ждал… ждал, не смея надеяться: ослабленный расстоянием, но все равно устрашающий вой, похожий на волчий… Впрочем, любой волк, услышав его, тут же удрал бы без оглядки.

«Ну слава Богу!» – с облегчением подумал Геннадий, понимая, конечно, что это еще не конец. Что жизнь его императора по-прежнему висит на волоске, что алеманнов наверняка намного больше, чем ударивших им в тыл ауксилариев префекта Алексия Виктора Коршуна…

– Давай, давай, давай! – закричал Черепанов. – Всё – в воду!

Большая часть алеманнов бросилась обратно: на помощь своим, схватившимся с римскими ауксилариями. Однако несколько сотен по-прежнему «держали» дорогу, а дюжины полторы самых храбрых пытались достать Максимина.

Но император был действительно крут. Черепанов увидел, как фракиец левой рукой поймал брошенное в него копье, метнул обратно – и еще один алеманн отправился в страну предков. А потом Черепанов увидел, как несколько его легионеров плывут, словно на плоту, на освобожденной повозке, отталкиваясь, словно шестами, древками копий. А за ними – еще одни и еще…

Минута – и первые уже «причалили» с той стороны завала – соединили щиты и схватились с врагами.

– Запомни их! – крикнул Черепанов своему знаменосцу. – Награды всем и венок тому, кто это придумал!

Нет, ну это уже не сухопутный бой, а просто морская битва… Еще один импровизированный плот уперся в насыпь дороги в нескольких метрах от завязшего жеребца императора. Максимин прямо с седла прыгнул на платформу, едва ее не перевернув. Хорошо хоть к этому времени легионеры сумели немного оттеснить варваров. Фракиец явно вознамерился снова ринуться в бой… но ноги ему отказали. Если бы двое римлян не подхватили его, он рухнул бы прямо в болото.

«Скверно, если он серьезно ранен», – подумал Черепанов.

Впрочем, на исход боя это уже не повлияет. Похоже, ловушка, которую алеманны готовили римлянам, обернулась против них самих. Преторианцам наконец удалось сдвинуть завал, и теперь лучшие воины этого мира всей мощью обрушились на алеманнов, которые уже не могли применить свою обычную тактику: отступить и рассеяться. Путь отступления был отрезан воинами Коршунова. И всё, что оставалось германцам, – это побросать оружие и попытаться налегке уйти по болоту. Или остаться на месте, принять бой и погибнуть. Большинство, к их чести, предпочло второй вариант.

В этом бою алеманны потеряли почти две тысячи человек. Примерно столько же было взято в плен. Римляне убитыми и ранеными потеряли около тысячи. Много. Но это была последняя большая битва с алеманнами.

Еще через шесть дней войско римлян (Феррат наконец подтянулся и присоединился к основной группе) вышло к алеманнской крепости. Спустя еще шесть дней крепость сровняли с землей, защитников ее перебили, а прочее население обратили в рабов. Это была обычная практика римлян. В этом году, как позже узнал Черепанов, на италийских рынках цены на «живой товар» упали в восемь раз. Но экономика империи все равно была в полной жопе.

Глава вторая

Максимин Август Германик

Десятое июня девятьсот девяностого года от основания Рима. Третий год правления Максимина. Город Сирмий

Гай Юлий Вер Максимин расхаживал по залу, вертя между пальцами золотую диадему, не так давно принадлежавшую главной жене алеманнского рикса. В огромных руках императора диадема казалась игрушечной. Жену рикса, вернее, к тому времени уже не жену, а вдову вместе с диадемой и прочими украшениями захватил присутствующий здесь же Гонорий Плавт. Вдову Аптус оставил себе, а диадему подарил императору.

Гай Юлий Вер нахмурился.

– …Мы… волей богов… преславный… а, проклятие на головы всех краснополосных! Пиши, либрарий! «Отцы сенаторы! Мы, волей богов, ваш и всего народа Рима Август и повелитель Гай Юлий Вер Максимин, не умеем говорить столько, сколько мы сделали. Мы прошли по землям варваров. Мы сожгли все германские поселки и крепости. Мы угнали их стада, убили всех, кто встречал нас с оружием, а прочих захватили в плен. Мы сражались в лесах и болотах. Мы прошли более ста миль и шли бы дальше, если бы глубина болот не помешала нам перейти их. Мы совершили несчетное количество подвигов, рассказать о которых невозможно, посему мы повелели запечатлеть их в живописи. Мы желаем, чтобы картины эти были установлены перед курией в Риме, чтобы видел римский народ нашу славу!» Это всё. Перепиши как следует – и я поставлю печать. А сейчас пошел вон.

Писец поспешно выскользнул из зала, а император повернулся к Гонорию Плавту:

– Ты все понял насчет картин, Аптус?

– Да, доминус! – Плавт низко поклонился. В последнее время Максимин стал весьма требовательным к деталям церемониала, даже когда дело касалось его старых друзей.

– Ты возьмешь с собой трофеи, которые мой сын продемонстрирует Сенату, но проследишь, чтобы все они позже вернулись в мою казну.

– Да, доминус!

– Ты передашь эдилам десять миллионов сестерциев на проведение Апполоновых игр и праздничные пиры и позаботишься, чтобы вся чернь Рима об этом знала. Нет, лучше пусть распространят слухи, что я пожертвовал сто миллионов, но большую часть украли сенаторы и прочая патрицианская сволочь. Ты сделаешь это?

– Да, доминус!

– Если что, Сабин и Кассий тебе помогут.

– Да, доминус!

– С тобой поедут твой дружок Череп и префект Алексий вместе со своими скифами. Пусть поглядят на Рим, а Рим поглядит на них. Богам ведомо: они это заслужили.

– Да, доминус! – Гонорий Плавт не смог скрыть своей радости. – Ты прав, доминус!

– Пусть присматриваются, – повторил Максимин. – Когда я уничтожу всех врагов и обоснуюсь в Палатине, мне понадобится новая гвардия. Такая, которой я мог бы полностью доверять. Которая никогда не споется с Сенатом. Я сделаю этих скифов преторианцами, а их рикса, префекта Алексия, – префектом претория.

– Алексия? А почему не Черепа? – вырвалось у Аптуса.

– Потому! – рявкнул Максимин. Но чуть позже снизошел и пояснил: – Геннадию я доверяю, Аптус. Он храбро бился под моей рукой, и он отличный военачальник. Но он носит на руках знаки Януса и ведет личную переписку с несколькими сенаторами. Я доверяю ему, но опасаюсь, что он не сможет быть достаточно решительным, когда потребуется. Ты понимаешь меня?

– Признаться, не очень, доминус, – сказал Плавт. – Если ты Черепа считаешь нерешительным, то кто же тогда достаточно решителен, по-твоему?

– Ты! – бросил император. – Череп жесток с врагами, но слишком мягок с теми, кого считает своими друзьями. Ты, Аптус, вполне можешь прикончить врага и взять его женщину. Ты можешь взять женщину, а потом выпустить кровь из ее родичей, если они окажутся врагами. Череп – другой, я это вижу. Если я говорю ему: убей, – он сначала думает, а потом поступает так, как считает лучшим. Поэтому я считаю его неплохим военачальником, но никудышным префектом претория. Мы с тобой знаем о его слабости, верно?

– Знаем, – кивнул Гонорий. – Хочешь, чтобы я помог Черепу от нее избавиться, доминус?

– Нет. Не будем отнимать у нашего префекта любимую игрушку. Пусть возьмет ее себе, а мы это используем. Гордианы нужны мне в Карфагене. Без них мой верный Капелиан станет слишком сильным и может решить, что Африка принадлежит ему одному. Но Гордианы нужны мне в узде, а не на свободе. Если внук и внучка старого Гордиана окажутся под моим контролем, это будет очень хорошая узда. Так что пусть наш храбрый Геннадий наденет эту узду на проконсула Африки и его сынка.

Глава третья

Рим

Четвертое июля девятьсот девяностого года от основания Рима. Третий год правления Максимина. Рим

– Священная дорога, префект, – это главная дорога Рима! – Хрис расправил плечи и гордо выпятил подбородок. – Дорога триумфаторов!

Коршунов кивнул. Он старался вести себя с достоинством, не вертеть головой, не ронять авторитет перед своими воинами. Воины, впрочем, об авторитете не думали: вовсю вертели головами, восхищаясь и величественным амфитеатром Флавия, и потрясающим храмом Венеры, и аркой Тита,⁹¹ под которой они как раз проезжали. Великий Рим не подавлял их своим великолепием. Рим восхищал. Белый и розовый мрамор, сверкающая бронза, гладкие мостовые, изящные арки портиков, мощные колонны; и лавр живой, зеленый, и лавр золотой, горящий на солнце… У простодушных варваров при виде этаких богатств глаза горели еще ярче. Краем уха Коршунов слышал реплики, которыми перебрасывались Сигисбарн и Берегед, ехавшие за ним. И радовался, что римлянин Хрис не понимает по-готски. Практичные молодые люди обсуждали: из цельного ли золота солнечный диск, венчающий врата храма, и на сколько талантов этот диск потянет.

Дорога пошла вверх, мимо императорских форумов, поднимаясь на Капитолийский холм. Коршунов видел ехавших впереди Черепанова, Плавта и префекта Рима Сабина, который лично встречал их у ворот столицы. Большая честь. В отсутствие Августа Сабин был первым человеком в Риме. Многие в Сенате, правда, считали иначе, но плебс Рима сейчас симпатизировал Максимину Германику (народ любит победителей), а старший префект претория, равно как и верховный судья, были людьми Максимина, так что сенаторы-оппозиционеры могли слить свое мнение в городскую клоаку.

Широкая лестница, украшенная лепкой и мозаикой, поднималась вверх параллельно дороге. На ней было полно народу: римляне пришли поглазеть на воинов своего Августа. Чем-то они были похожи на белых священных гусей, коих так любили жертвовать богам Империи или использовать для гаданий. Может, из-за преобладания белого в одежде? А может, из-за наглости? Иные зеваки свешивались с перил так низко, что, казалось, вот-вот свалятся на головы воинов. Красные, обвитые каменным плющом колонны тоже были увешаны зеваками. Жители вечного города создавали изрядный шум, но крики их были в целом дружелюбными. Если не считать воплей придавленных или отведавших вегиловых дубинок. Простые римские квириты любили зрелища. Еще они любили пожрать, выпить и поорать.

Алексей привстал в седле, оглянулся… что ж, его парни тоже смотрелись неплохо. Захваченные в алеманнской войне трофеи плюс жалованье и щедрые премии сделали их богачами. Так что никто из готов и герулов, вставших под римские аквилы, не жалел о том, что присягнул риксу Аласейе. А в Рим Коршунов взял с собой самых лучших – это тоже была своего рода премия. Эх, жаль, Книвы с ними нет. Не пустил парня батька Фретила. Сказал: пусть хоть один сын на земле сидит. Хотя, по словам Агилмунда, его младший брат на земле сидеть не намеревался. Владеть – да. А вот возделывать – это вряд ли. Его землю нынче дюжина скалсов обрабатывает. А сам парень – в любимчиках у Одохара ходит, который (волчара еще тот) к Боспорскому царству очень плотно присматривается… ну ничего. Дела у его родичей в Риме идут замечательно. Даст Бог – пригласят парня в гости.

Да-а, Рим – это нечто! Коршунов уже предвкушал, как будет гулять с Анастасией по этим гладким мостовым, умываться в фонтанах (он и сейчас проделал бы это с удовольствием), в бани сходит… их в столице, говорят, не менее дюжины – и одна другой роскошнее. А через два дня начнутся Аполлоновы игры, и это, говорят, вообще улёт!

Короче, сбылись мечты: он въезжает в Рим во главе, можно сказать, собственной армии. И Рим приветствует его как победителя. Ура! То есть – виват!

Пока Алексей Коршунов, проезжая под триумфальными арками величайших полководцев Рима, наслаждался своим собственным маленьким триумфом, его старший товарищ был далек от состояния ликования. И он, и его друг Аптус.

Политическая обстановка в столице была сложнейшая. Партия Сената гадила своему императору, как только могла. А сторонников в городе у сената было изрядно. И среди преторианцев, и среди командиров городской «полиции», и среди прочих префектур, включая весьма важную префектуру продовольствия.

Только что Черепанов с большим неудовольствием узнал, что его старый недруг Секст Габиний, бывший (но не отступившийся) жених Корнелии, стал префектом охраны,⁹² снизошел так сказать благородный патриций к среднему сословию.⁹³

Короче, целая свора недругов Максимина подзуживала народ к беспорядкам. В провинциях было полегче: там ставленники Августа с врагами не церемонились. Выступил против императора – отвечай. Бунтовщика – в расход, имущество – в казну. По законам военного времени. Но в Риме так поступать нельзя. С римским быдлом надо заигрывать. Баловать его надо… пока нет возможности взять его за горло.

– Жить будете прямо в палатине, – сказал Сабин. – Вы – в самом дворце, а германцев ваших разместим в казармах охраны. Это хорошо, что фракиец прислал германцев: здесь их побаиваются. И христиан среди них нет…

– А при чем тут христиане? – проворчал Черепанов. Пусть по здешним понятиям он был адептом Митры и Януса, но по рождению, пусть не по вере, он все-таки православный…

– Они против фракийца здорово мутят, – сказал Сабин. – Распустил их Александр, мало резал. Они же плодятся, как тараканы. И везде за своих стоят…

– Насколько я знаю, христиане довольно миролюбивы, – заметил Черепанов. – И налоги платят исправно.

– Ты, Геннадий, не понимаешь, – вмешался Плавт. – Они против наших богов идут. Против богов! – подчеркнул он. – Подумай, что будет с Римом, если боги от него отвернутся!

– Я вчера пятерых велел повесить, – сказал Сабин. – За оскорбление величества. Представь только: прямо на форуме прилюдно нашего Августа зверем проклятым называли!

– Хорошо, что поймали! – одобрил Плавт.

– Даже и не ловили. Представь, они сами в руки вегилам отдались. Сумасшедшие.

– Бывает, – кивнул Плавт. – Я вот в Сирии видел: жрецы богини ихней сами себе яйца отрезают. Серпом.

– Ну ты сравнил, Аптус! – воскликнул Сабин. – У тех – божественное безумие, а у этих… тьфу! Теперь ты понимаешь, Геннадий, почему я о христианах вспомнил. А, что говорить! С Востока только дрянь и приходит. Вот и вера эта – тоже оттуда.

– Ну насчет Востока ты зря так! – возразил Плавт. – Вино у них неплохое и девки…

Глава четвертая

Корнелия Гордиана

Четвертое июля девятьсот девяностого года от основания Рима. Третий год правления Максимина. Рим

Из бань Черепанов нагло удрал. Просто-таки бросил всю честную компанию, когда градус (алкогольный, а не температурный) пересек отметку, после которой о вечной дружбе говорить рано, о политике – поздно, зато самое время вызывать «массажисток». Оставил лучшего дружка своего Леху Коршунова в компании верхушки столичной «администрации»: префекта города Сабина и префекта претория Виталиана, коего подвыпивший Коршунов, хвастаясь полученными в боях за Рим и против оного шрамами, уже запросто звал Виталиком. «Виталик», кореш Максимина и, естественно, старый боец, тоже имел чем покозырять…

Оставив славное воинство веселиться в заарендованных целиком термах Тита, Черепанов тихонечко оделся, сунул в сумку шлем, принял из рук конюха дареного сарматского жеребца и поехал знакомой дорожкой к той, о которой мечтал. Ехал и думал: как странно – сколько лет они уже знакомы, килограммы папируса извели на письма, а вместе провели от силы часов двести. И больше года не виделись. Год – это много. Особенно для юной девушки. Особенно здесь, в великолепном, роскошном и, что греха таить, развратном имперском Риме. Тем более удивительно, что его Корнелия все эти годы жила как бы вне «светских» развлечений. Может, пример папаши, перетрахавшего чуть ли не всех патрицианок столицы, повлиял на нее отталкивающе… Нередки же и в семьях алкоголиков непьющие дети… Иногда Черепанов даже чувствовал некоторую вину: по местным понятиям, Корнелия уже давно должна была стать матроной и рожать маленьких патрицианчиков…

В прошлый свой приезд Черепанов пересекся-таки с ее папочкой, и они поговорили. На сей раз – на равных. Как легат с легатом. Черепанов, правда, официально числился не легатом, а префектом легиона, но это пустяки. Зато – лицо, приближенное к императору, увенчанное лаврами по самый гребешок. А вот легат Антоний Антонин Гордиан воинских лавров не стяжал. Не было у него полководческих талантов. Зато – благороднейшая кровь, единственный сын самого богатого патриция Рима. Короче, договорились. Подписали, как тут водится, «договор о намерениях». Корнелия, «моя маленькая Кора», как звал ее Геннадий, при сем не присутствовала. Ее согласия не требовалось, но оно, разумеется, было получено. Не такой уж Антоний Антонин тиран, чтобы выдать замуж единственную дочь против ее воли.

Затем папаша отбыл обратно в Карфаген, а Черепанов провел два прекрасных дня в обществе своей любимой. К большому обоюдному сожалению, в присутствии «компаньонки» и дальней родственницы Фотиды. Та Черепанову симпатизировала, но обязанности свои блюла строго. Два дня пролетели стрелой – и Черепанов уехал к месту службы. С письмом от своего будущего тестя к императору Максимину.

Не исключено, что именно благодаря этому письму, врученному лично и в надлежащее время, оба Гордиана остались наместничать в провинции Африка. По крайней мере так полагал Черепанов. Хотя – дело тонкое. Африка – вроде как не «императорская», а «сенатская» провинция, так что и проконсулов ее должен Сенат назначать.⁹⁴ В общем, политика, война и еще раз политика. И его любимая, юная и прекрасная, томящаяся в одиночестве и проводившая жаркое лето в душном городе в надежде, что, может быть, Геннадий сумеет ее навестить.

На город уже спустились сумерки, когда Черепанов подъехал к воротам. Постучал в створки рукоятью хлыста.

– Завтра приходи! – пробубнили с той стороны. – Господа никого не ждут!

– Если ты, опарыш, сейчас же не отворишь, ты у меня дождешься! – посулил Черепанов.

Квадратное окошко в воротах приоткрылось, наружу высунулась рука с факелом и наполовину выбритая башка раба-привратника.

– Ну? – осведомился Черепанов, наклоняясь. – Узнал?

– Доминус! – воскликнул раб. – Ах! Уже открываю, уже!

Ворота залязгали, заскрипели, и через минуту Геннадий въехал внутрь.

– Закрывай! – скомандовал он.

– А… э… – Раб замешкался. – Ты один, что ли, доминус?

– Нет, со своим гением! – рявкнул Геннадий. – А ну пошли!

Последнее относилось к псам, которые с лаем бросились к всаднику – и тут же шарахнулись от копыт Черепановского сармата.

– Угомони их – и бди! – велел он привратнику. – Дорогу я сам найду.

В том, что Корнелия дома, он не сомневался, поскольку сразу по прибытии послал к ней одного из палатинских гонцов. И получил ответ.

– Геннадий, Геннадий… Я не понимаю… Мне страшно…

– Успокойся, моя девочка, что случилось, что такое? – Черепанов обнял ее, прижал к груди, чувствуя, как гнутся под его ладонями хрупкие плечи, нежное прикосновение губ к шее…

В темный, освещенный единственной масляной лампой атрий заглянула служанка. Увидела, что происходит, и исчезла.

– Что такое, моя маленькая? – Геннадий увлек ее к оконной нише, усадил на красный бархатный диванчик. – Что случилось?

Маленькая ладошка проникла под кирасу, запуталась в складках туники…

– Геннадий, мне так страшно!

– Кора, милая моя, не бойся, не бойся, я же с тобой… – Он гладил ее по голове, сминая завитые локоны – результат кропотливого труда искусной рабыни. Корнелии было все равно.

– Мне так страшно! Я получила письмо от отца… он… там у них… и здесь… как ты можешь служить такому чудовищу, Геннадий? – Она запрокинула голову: чудесные блестящие глаза. – Как ты можешь?

– Ну-ка погоди! – сказал Черепанов, беря в ладони милое заплаканное личико. – О ком ты говоришь?

– Как будто ты не знаешь? О нем, о твоем императоре! О Максимине!

– О нашем императоре Максимине! – строго поправил ее Черепанов. – А теперь перестань плакать, не дело это, когда благородная девушка, в которой течет кровь лучших родов Рима, причитает, словно простолюдинка! Соберись и скажи, кто тебя обидел? Клянусь всеми богами Рима, Кора, он об этом очень-очень пожалеет!

– Меня никто не обижал! – Корнелия сделала над собой усилие и перестала всхлипывать. – Меня – никто. Но то, что происходит…

– Где и что происходит? – терпеливо произнес Черепанов. – Говори толком. Ничего не бойся. Со мной в Риме четыре когорты легионеров и столько же конных стрелков. Префект Рима Сабин – мой добрый друг. Старший префект претория Виталиан – тоже. Что происходит и где? Я слушаю…

– Отпусти меня.

Корнелия отодвинулась, поправила складки платья, попыталась поправить прическу…

– Происходит страшное – и происходит везде, – почти спокойно проговорила она. – По всей империи. Я получила письмо от отца. Страшное письмо. Отец, он всегда был таким веселым, жизнелюбивым… никогда ничего не боялся… – Она всхлипнула. – А теперь он пишет: «Смерть ходит по нашей земле, и мы не смеем ей противиться: только ждать, когда она доберется до нас». Недавно прокуратор Августа⁹⁵ в Ливии прислал своих сборщиков в дом нашего родственника Гая Марулла. Они вынесли все, а самого Марулла избили так, что тот кашляет кровью. И ни дед мой, ни отец, проконсул и легат, ничего не могли сделать, потому что все творится именем императора и во имя Империи. У людей отнимают последнее, чтобы дикарь Максимин мог по-прежнему уничтожать таких же дикарей по ту сторону Данубия и убивать римских граждан – по эту. Так пишет мой отец, Геннадий. И я не могу ему не верить! Но ты служишь императору, а я знаю, знаю – ты честный гражданин! – воскликнула она с жаром. – Мир разделился. Даже здесь, в Риме, одни восхваляют Максимина Германика победителя, а другие поносят Максимина фракийца, дикого варвара, кровожадного, как Калигула… Сенат…

– Сенат его ненавидит, – перебил девушку Черепанов. – Я это знаю. И еще я знаю, что тебе очень трудно, потому что каждый второй сенатор – твой родич и почти каждый – друг твоего отца или деда. Я знаю, что Максимин проливает кровь – и не только кровь варваров. Но я помню, кто начал ее проливать: Гай Паткумей Магн. Это он, патриций, сенатор, консуляр, вознамерился погубить императора, когда тот сражался за Рим. А потом мятеж Тита… За каких-то полгода на Максимина покушались одиннадцать раз… Бунт за бунтом… Максимин хотел только одного: чтобы римляне не мешали ему расправляться с врагами Рима. Но римляне… Особенно богатые римляне, особенно сенаторы, которым так вольготно жилось при прошлом Августе… – Черепанов повысил голос, потому что сам разволновался. – Им очень нравилось кушать фазанов, носить шелка и покупать благовония по десять тысяч сестерциев за унцию. Но уделить часть своих богатств для защиты этих самых богатств им совсем не хотелось! Кора! Ты же видела, что творят германцы! Ты видела убитых детей, женщин! Проклятие! Ты сама была на волосок от смерти! Как ты не понимаешь?

– Может быть, потому, что я сама покупаю благовония по десять тысяч за унцию? – холодным чужим голосом произнесла Корнелия. – Вот мой дом, префект Геннадий! Здесь много богатств. Все, что добыли мои предки, защищая Рим. Бери всё! Бери всё, что тебе понравится! Отдай своему Максимину! – Она уже кричала. – Отдай ему всё! Меня тоже отдай! Я…

Геннадий сгреб ее в охапку, стиснул и начал жадно целовать. Она сопротивлялась… не больше нескольких секунд, потом стала отвечать ему с не меньшим пылом.

– Какая ты красивая, когда сердишься! – проговорил Геннадий, на несколько мгновений оторвавшись от ее влажного рта. – Кора! Какое нам дело до всех этих Августов и прокураторов! Забудь! Кора… любимая…

Пятое июля девятьсот девяностого года от основания Рима. Третий год правления Максимина. Рим

Полуденное солнце, повисшее над квадратным проемом в потолке, играло в хрустальных струях фонтана, посверкивало на чешуйках золотых рыбок.

Корнелия стояла на барьере, обняв мраморную Диану, вскинувшую охотничий рог, крошила в воду хлеб…

Белое живое тело и белый подсвеченный солнечными лучами мрамор, почти не тронутый краской. Видно, скульптор решил, что естественный цвет – лучше. И он был прав. Обнаженная каменная богиня казалась почти такой же живой, как обнаженная живая девушка, обвившая рукой почти неестественно тонкую талию охотницы. Они были – как сестры: у живой девушки была такая же – пальцами обхватить можно – тоненькая талия и такие же неширокие, идеально округлые бедра. Они были удивительно похожи: одного роста, одного сложения, у обеих – длинные стройные ноги с круглыми гладкими икрами, узкая спина, до середины лопаток укрытая каштановыми завитками ниспадающих волос, у обеих – тонкие гибкие руки, которыми, ясное дело, совершенно невозможно натянуть настоящий охотничий лук…

Геннадий смотрел на Корнелию, обнимающую статую богини, и чувствовал себя абсолютно счастливым. Нет, не абсолютно. Для абсолютного счастья ему не хватало физического прикосновения к гладкой шелковой коже: прикосновения щеки к теплой плоти этих удивительно нежных грудок, упругости маленьких ягодиц в ладонях, ягодок-сосков – между губ, ласково-жадных объятий, жаркого влажного трепета… Он хотел эту сладкую, нежную, своенравную девочку так, словно не она прошлой ночью изгибалась натянутым луком в него в объятиях… И вместе с тем ему было так хорошо валяться на подушках, прихлебывать темное тридцатилетнее вино и смотреть, как его маленькая, изящная, словно тоже выточенная из белого мрамора девочка-богиня кормит золотых рыбок, напевает что-то по-гречески, и прозрачный негромкий ее голосок проникает внутрь, струится под кожей, и губы Геннадия сами растягиваются в такой же нежной, ласковой, совершенно не свойственной ему улыбке.

– Кора…

Она стремительно обернулась, высыпала оставшиеся крошки в фонтан и мгновенно оказалась рядом с ним, на ложе.

– Ты проснулся!

– Уже давно. Любовался тобой.

– Правда? – Она прильнула к нему: грудью, ладонями, коленями, животом. – Хочешь меня?

– Всегда! – Геннадий нырнул лицом под ее круглый подбородок, прижался губами к светлому горлышку.

– Возьми меня, возьми! – постанывала она. – О Венера великолепная… еще… еще…

– Хватит! – сказал он, когда клепсидра⁹⁶ отмерила чуть больше часа. – Так много любви вредно для той, которая еще вчера была девственницей…

– Мне совсем не больно! – запротестовала Корнелия. – И крови почти не было! Видишь, видишь! – Она показала ему крохотное алое пятнышко на покрывале.

– Хватит! – строго повторил Черепанов. – Мне сегодня к третьему часу в Сенате надо быть. Так что я не могу все свое время отдавать одной-единственной сенаторской дочке, пусть даже моей жене. Учти на будущее.

– Жене?

– Или ты против?

– Нет, конечно. Только мой папа еще не назначил день свадьбы.

– Назначит! – уверенно заявил Черепанов. – Я его потороплю…

– Ну так же нельзя! – сладкая кошечка моментально превратилась в благородную львицу. – Это же свадьба! В нашем роду… Надо подготовиться… Платья сшить, гороскоп составить, день лучший выбрать… Прорицателей вопросить…

– Ладно, ладно, – махнул рукой Черепанов. – Все будет как надо, девочка. Как положено. И платья, и гости, и прорицатели. Только ты учти: время сейчас военное, а я – военачальник на службе императора. Да и отец твой – тоже. Так что рассусоливать нам некогда. А сейчас распорядись насчет завтрака, ладно?

– Угу!

Корнелия хлопнула в ладоши, крикнула: «Марция!» – и в атриум тут же впорхнула служанка. К смущению не ожидавшего вторжения Черепанова.

– Марция! Вели подать завтрак нам с домом Геннадием! – ничуть не напрягаясь тем, что она, обнаженная, – в объятиях обнаженного же мужчины, распоряжалась юная патрицианка. – Да побыстрее! Дом Геннадий торопится в Сенат !

Глава пятая

Сенат

Пятое июля девятьсот девяностого года от основания Рима. Третий год правления Максимина. Рим

– Дом Геннадий! – К Черепанову, стоявшему неподалеку от сошедшего с «трибуны» Максимина-младшего, который только что зачитывал сенаторам письмо отца, направлялся бывший наместник Нижней Мезии Туллий Менофил.

– Дом Геннадий! – Рядом с Туллием двое. Один – жирный, нарумяненный, типичная сластолюбовая свинья, упакованная в сенаторскую тогу. Другой – посерьезнее. С первого взгляда видно: палец в рот не клади…

Вообще-то сопровождать Цезаря в Сенат должен был Аптус, но он скинул эту обязанность на Геннадия.

– У тебя лучше выйдет, – сказал он. – Тем более ты патрициев любишь (Гонорий ухмыльнулся), а у меня, как только их лживые рожи увижу, сразу рука к спате тянется. Так что я лучше картинки на форуме развешу и с простым народом поговорю.

Идею с картинками Максимину подсказал Коршунов (позднее, конечно, фракиец авторство присвоил себе), мол, читать не всякий умеет, а «плакат», на котором изображен побивающий врагов император, – всякому внятен.

В общем, пришлось Черепанову отдуваться и вместе с юным цезарем Максимином-младшим парировать въедливые реплики сенаторов. И удавалось это Геннадию, в общем, неплохо. Сказывались риторические упражнения. Да и латынь у него теперь была хоть куда. Не хуже, чем у Максиминова сынка, который получил самое наилучшее образование. Да и язык у парня подвешен отменно. Сын перенял у отца много хорошего: волевой, храбрый, умный. Плюс образование, которое сам фракиец получить, естественно, не мог, но позаботился, чтобы сына обучили как следует.

Когда выдавалась возможность, Черепанов охотно беседовал с парнем, которому после смерти матери было довольно одиноко. Нет, Максимина-младшего многие любили, и у девушек он имел стопроцентный успех (с его-то внешностью, манерами и положением), но за спиной младшего постоянно маячила тень старшего… превращая друзей этого юноши в подданных Цезаря. Впрочем, к Максимину-младшему даже здесь, в Сенате, были куда более расположены, чем к его отцу. Черепанов слыхал, что прежний император Александр даже подумывал, не выдать ли за него замуж свою сестру Теоклию, но его мать воспротивилась. А зря! Согласись она, может, были бы оба живы. Сейчас Максимин-младший стоял в окружении сенаторов. А рядом бдили двое приставленных Черепановым телохранителя: на случай, если кому из благородных римлян захочется сыграть в «мартовские иды два⁹⁷». От презрительного высокомерия благородных в …надцатом поколении юный Цезарь защищался еще большим высокомерием. Когда надо, парень умел напустить на себя такой надменно-презрительный вид, что даже самых спесивых краснополосников пронимало.

– Дом Геннадий! – бывший наместник Нижней Мезии Туллий Менофил приближался к Черепанову. Вместе с Туллием – двое. Один – жирный, нарумяненный, типичная сластолюбовая свинья, упакованная в сенаторскую тогу. Другой – посерьезнее. С первого взгляда видно: палец в рот не клади.

– Хочу познакомить вас, друзья мои, с храбрейшим Геннадием Павлом! – демонстрируя вставные зубы (это было заметно, потому что римские медики все-таки уступали дантистам двадцать первого века) провозгласил бывший наместник Мезии. – Геннадий, это благороднейший Клодий Бальбин, а это – Марк Клодий Пупиен Максим, лучший из тех, кто когда-либо был префектом Рима…

– Сволочь! – процедил нынешний префект Рима Сабин. – Я этого Пупиена при первой возможности медведям скормлю!

– Лучше Бальбина, – заметил Максимин-младший. – надо же и интересы медведей учитывать. Что они от тебя хотели, Геннадий?

– Я так и не понял, – пожал плечами Черепанов. – Может, дело какое-нибудь к императору…

– Почему тогда они к тебе подошли, а не к Цезарю? – агрессивно осведомился Сабин.

– Пойди у них спроси! – огрызнулся Черепанов. Борзой он, этот Сабин. И кровь людям пускать любит. Только и плюс, что Максимину верен. Потому что без Максимина его просто порвут.

– Кстати, о медведях, – дипломатично вмешался Гонорий Плавт. – Завтра – Аполлоновы игры. У тебя все готово?

– Конечно. Открывать кто будет? В отсутствие императора?

– Сабин! – Красивое лицо Максимина-младшего стало надменным. – Что за вопросы ты задаешь?

– Ну… – Префект смешался. – Я подумал, может быть, ты не захочешь… Цезарь?

– В следующий раз спроси у меня… прежде чем думать! – высокомерно бросил Максимин-младший. – Гонорий, Геннадий, по-моему, наступило время цены .⁹⁸ Тебя, Сабин, не приглашаю. Думаю, ты очень занят в связи с завтрашним праздником.

– Зря ты с ним так, – негромко произнес Гонорий, когда префект Рима ушел. – Сабин – наш человек.

– Вот именно, Аптус, – так же негромко (ни слуги, ни телохранители не услышали, только шедший рядом Черепанов) ответил сын императора. – Сабин – наш человек. Как и ты. И если кто-то об этом забывает, я или отец вынуждены ему об этом напомнить. Когда твои товарищи приносят тебе присягу, они уже не совсем товарищи. Ты понимаешь?

– Да, Цезарь.

«Мальчик прав, – подумал Черепанов. – У императора нет друзей. Вот одна из причин, почему мне не хочется быть императором».

Впрочем, ему и не предлагали. Пока.

Глава шестая

Игры

Шестое июля девятьсот девяностого года от основания Рима. Амфитеатр Флавиев, который позже назовут Колизеем

Когда-то Черепанов гордился тем, что сидит на сенаторской скамье. Сейчас ему отвели место в императорской ложе. К сожалению, только ему: ни Алексея с Настей, ни Кору он посадить рядом с собой не мог. Впрочем, Коршунова тоже разместили почетно: у самой арены, а у дочери сенатора Гордиана было свое «законное» место. Из императорской ложи Черепанов отлично видел ее… и нескольких столичных хлыщей, сенаторских сынков, увивавшихся вокруг его невесты. Спуститься и вразумить их собственноручно у Геннадия не было возможности. Не то у него положение. Можно было, конечно, приказать своим телохранителям, расположившимся у входа в ложу, пойти и намылить хлыщам загривки, только… не царское это дело. Он доверял Корнелии все эти годы и будет доверять впредь. С этой «опасностью» она сама справится.

Жарища, однако! Несмотря на натянутые над секторами (от солнца) полотнища ткани, Черепанов, только час назад сменивший тунику и белье, снова взмок. Неудивительно – в доспехах. Градусов тридцать в тени, не меньше. И даже морс со льдом не спасает. Правда, и день был тяжелый: сначала – торжественная служба в храме Аполлона, потом посвященные солнечному богу скачки в большом цирке. Черепанов, не разбиравшийся ни в конях, ни в колесницах, продул полторы тысячи сестерциев префекту претория Виталиану. А Коршунов, везунчик, выиграл двадцать пять штук. Правда, ему подсказывала Анастасия, оказавшаяся заядлой «ипподромщицей». Пока Черепанов парился на официальной церемонии в храме, Леха с женой потусовались в цирковых конюшнях и собрали море информации. Могли бы и поделиться, черти! Черепанов уже высказал другу все, что он думает.

– Сколько-сколько ты продул? – воскликнул Коршунов. – Ну ты и жмот! Да у тебя застежка от плаща раз в десять больше стоит.

Черепанов покосился на золотую фибулу, украшенную рубином с ноготь величиной.

– В десять… – проворчал он. – А в сто – не хочешь? Не в деньгах дело – в принципе!

– Это не принцип, Генка! Это по-другому называется. Помнишь про мужика, который к медику пришел?

– Это который?

– Да все тот же. Про лекарство от жадности. Приходит он, значит, к медику: есть, говорит, у тебя лекарство от жадности? Тот отвечает: есть. Ага, говорит, мужик, давай сюда. Да побо-ольше!

Анастасия засмеялась. Она неплохо понимала по-русски.

Черепанов ощутил укол зависти. Кора вряд ли когда-нибудь выучит его родной язык… С другой стороны – зачем? Если он по-латыни болтает не хуже рожденного на семи холмах.

Амфитеатр взревел. На арену выпустили первую пару. Черепанов закрыл глаза. Гладиаторские бои его не возбуждали. Тем более устал…

– Третья пара! – закричал глашатай.

– Ставки на четвертую и пятую пары будем делать? – цирковой букмекер остановился у скамьи Коршунова.

– Третья пара, самнит против фракийца! – надрывался глашатай. – Самнит – кличка Уголь. Фракиец – кличка Красный.

– Сейчас…

Алексей полез под лорику: достать кошелек… и замер. Гладиаторы выбежали на песок. «Самнит», ну разумеется, никакой не самнит, а здоровенный нубиец в тяжелых доспехах, с большим щитом-скутумом и мечом типа спаты. «Фракиец»… черт! Не может быть! Коршунов даже привстал. Второй гладиатор, с маленьким круглым щитом, открытым шлемом и кривым ножиком вместо меча… Зато с рыжей бородищей и рыжей гривой… Нет, не может быть!

– Эй! Ставить будешь? – Букмекер остановился прямо перед Коршуновым, загородив арену.

– Пошел вон!

– Что?

Алексей коротко глянул на него:

– Убирайся! Не понял?!

Букмекера как ветром сдуло.

– Ты что? – удивилась Анастасия.

– Ты глянь, Наська! На арену глянь! Это же Красный! Наш Красный!

Черт! Все-таки выжил отмороженный гепид! Ну ни фига себе! Ну молодец! Ах ты, блин!

Поганый нубиец попер танком. Ручищи у него были длиннющие. Тем более – весь в броне: поножи, налокотник на правой руке, щит в полтуловища. А у гепида – дурацкий ножик и щит размером с тарелку.

– Красный, Красный! – завопил Коршунов. – Рикс гребаный! Не дай себя убить, слышишь!

Вряд ли гепид его услышал. Трибуны ревели так, что не то что Коршунова – взлетающего «боинга» не услышать. Нет, дать себя убить Красный не собирался. Позволил погонять себя минуты две, потом улучил момент: отскочил, пригнулся, подпрыгнул и шарахнул ногой по низу щита «самнита». Верхний край соответственно шарахнул по шлему, нубиец замешкался – и гепид немедленно этим воспользовался: швырнул свою «тарелку» вниз, метко угодив по стопе противника. И тут же, нырком, вошел под его правую руку, перехватил запястье и полоснул своим кривым ножиком нубийца изнутри под правым коленом. Острый клиночек – и сухожилия вспорол, и жилы – кровь так и брызнула.

Нубиец тут же повалился на бок, но гепид еще раньше успел резнуть его по правой подмышке, вышиб меч, ударив пяткой по кисти, наступил ногой нубийцу на грудь и воззрился на императорскую ложу.

«Надо же! – подумал в восхищении Коршунов. – У него теперь даже „крыша“ в бою не едет!»

Цирк неистовствовал. Раненый нубиец лежал не трепыхаясь. Орошал подкрашенный, чтоб кровь не очень выделялась, песочек.

Цезарь Максимин встал, поправил венок на голове, вытянул руку и медленно опустил большой палец. Публика взревела еще громче. Внизу, на арене, рыжебородый «фракиец» опустился на колено, наклонился, шепнул что-то поверженному противнику… и быстрым движением вогнал нож ему между ребер. Точно в сердце.

К телу тут же устремились служители с крючьями. Шоу не должно останавливаться.

– Четвертая пара!.. – завопил глашатай.

– Пошли, Настя! – сказал Коршунов, поднимаясь. – У нас появилось серьезное дело.

Ланисту⁹⁹ Красного «за кулисами» амфитеатра Коршунов искал минут двадцать. Бойкое это место, кулисы Колизея. Люди бегают, зверье рычит, кого-то, кому не повезло, волоком за ноги тащат. Тележки, повозки… если бы не помощь Анастасии, Алексей ланисту и за час не нашел бы.

Ланиста, сухощавый ливиец с золотыми серьгами до плеч, узнав, чего желает господин префект, сразу замахал руками. Ни за что не продам! Такой боец! Да таких бойцов боги раз в столетие создают! Ни за что! Воевать за Рим? Да ты, дом префект, с ума сошел? Такой талант в военную мясорубку бросить! Это же уникальный воин! Ты понимаешь, префект? Уникальный! Это тебе не дурак-легионер: «Щиты сомкнуть! Строй держать! Вправо колоть!» – ланиста очень похоже передразнил кентуриона на учениях. Это же талант!

– Хорошо, – сказал Коршунов. – Договорились! Талант на талант!

– Не понял тебя? – Ланиста воззрился на Коршунова.

– Что тут непонятного? За талантливого бойца я тебе даю талант золота!

Сириец выпучил глаза:

– Шутишь?

– Я похож на шутника? – с кривой усмешкой поинтересовался Коршунов. – По рукам?

– По рукам, – быстро ответил ланиста. За такие деньги он всю свою группу мог уступить. Нет, эти варвары, они точно ненормальные.

Красному повезло. Его не было среди тех, кто штурмовал крепость, когда подошла когорта Черепанова. За день до этого он получил камнем по голове. Голова у гепида была крепкая, шлем – тоже, поэтому Красный уцелел. Но последующие сутки провел в прискорбном состоянии: с жуткой головной болью и непрерывно блюя. Когда римляне вступили в дело, гепид только-только начал оживать, но для драки был пригоден не больше размороженного студня. Едва римляне начали обстреливать зажигательными снарядами боранские корабли, Красный сообразил, что дело дохлое, вспомнил печальные прогнозы вождя Аласейи и сделал ноги. Вернее, плюхнулся в маленькую рыбацкую лодочку, обрезал веревку и отдался на волю волн. Воля эта через два дня вынесла его, совершенно бессознательного, к захудалой римской деревушке, жители которой, вместо того чтобы добить полудохлого варвара, свезли его на рынок в ближайший город и продали за пятьсот сестерциев местному работорговцу. Тот Красного немного подлечил и отвез в Маркионополь, где сбыл гепида уже за восемь тысяч – маркионопольскому ланисте. Камень, треснувший Красного по башке, как ни странно, оказал благотворное влияние на гепида. При сохранении прежних боевых качеств тот перестал впадать в неконтролируемую ярость. Что очень помогло ему в новой работе. С тех пор жизнь Красного устаканилась. Он пил, ел, тренировался, трахался и убивал на потеху публике. Последнее он научился делать довольно ловко, так что цена его все росла и росла. Сирийцу, поставлявшему бойцов на лучшие арены империи, гепид достался уже за двадцать штук.

В принципе, жизнь гладиатора Красного вполне устраивала: кушал он хорошо, женщины ему доставалось самые лучшие, особенно он был моден у благородных матрон среднего возраста, расплачивавшихся за любовь довольно щедрыми подарками. Впрочем, Красный трахал их не за подарки, а исключительно для собственного удовольствия. Так же, как и убивал на аренах: не для выживания, а потому что очень любил подраться. Особенно когда есть кому оценить.

– Слушай, может, тебя здесь оставить? – предложил Коршунов, выслушав неприхотливую историю Гепида.

– Нет, я с тобой пойду. Здешнюю славу я уже всю получил, теперь другой хочу. Да и бабы эти мне надоели: толку от них никакого. Бабы должны сыновей рожать, а не на случки бегать. А мужчины здесь и вовсе глупые: вечно пристают, чтоб я их вместо баб пользовал. – Гепид помолчал немного и добавил: – Да и убивать попусту тоже надоело. И без друзей плохо. Тут ведь ни с кем дружить нельзя: подружишься – глядь, а его против тебя на песок выставили. Нет, без друзей человеку жить – хуже волка. Вот ты сейчас, вижу, за Рим воюешь, Аласейа. А с кем?

– С алеманнами.

– Доброе дело! – Гепид повеселел. – Алеманны много лет от Рима кормятся – богатый народ.

– Уже нет, – сказал Коршунов. – Мы их основательно выпотрошили. Теперь, наверное, за франков возьмемся. Слыхал о таких?

– Был тут один франк… – задумчиво произнес Красный. – Проткнули его прошлой весной. Ну, франки – это тоже ничего. Ладно, подожди меня немного, со своими попрощаюсь… – и ушел.

– Покажи купчую, что тебе ланиста выписал, – сказала Анастасия. – Посмотрю, все ли правильно оформлено. Если документ на раба не так выписан, большие проблемы могут быть.

– Как это – на раба? – удивился Коршунов. – Он раб, что ли?

– Конечно, раб, – подтвердила Анастасия. – Просто гладиаторам головы брить не принято. Они ведь вроде жертвы богам языческим.

– Нет, так не пойдет! – возмутился Коршунов и потянулся к купчей, но Анастасия не дала.

– Что ты намерен делать?

– Порву ее!

– Хочешь, чтобы Красный снова стал собственностью ланисты? Если ты намерен его освободить, освобождай. Только надо оформить это как положено. Не беспокойся, я все сделаю.

На следующий день рикс гепидов стал официальным вольноотпущенником. По имени Алексий Виктор Красный. Так было принято: чтобы вольноотпущенник брал себе имя «благодетеля».

А вечером того же дня они, все трое, угодили в неприятную историю.

Глава седьмая

Крещение

Десятое июля девятьсот девяностого года от основания Рима. Окрестности Рима

Тибр – хорошая река. Судоходная. Вот только пить из нее нельзя. И купаться нежелательно. Грязно. Пить можно из фонтанов. В фонтанах вода родниковая, чистая, подается по акведукам – это что-то вроде здоровенных открытых трубопроводов на кирпичных опорах арочного типа. Высоченные, в три уровня. На самом верхнем – желоб, по которому течет вода. Акведуков десять, и они считаются государственной собственностью. Пачкать или портить нельзя. Штраф – от десяти тысяч сестерциев и выше. С фонтанами – аналогично. Поэтому пить из них можно, а купаться – очень дорого. Купаться можно в банях. Но не интересно. Не поплаваешь. Коршунову, однако, хотелось именно поплавать, а не сидеть по горло в теплой воде и наливаться охлажденным морсом. Ему нравилось, чтоб было как раз наоборот: теплое внутри, а холодное снаружи. Купаться в Тибре ему не хотелось – экология не та. Нет, разумеется, промышленных сточных вод в Древнем Риме не было. Если не считать отходов кожевенных и красильных мастерских. Но хватало и непромышленных. Тех, что извергались из клоаки миллионного города, в котором даже не помышляли об очистных сооружениях. Посему в водах Тибра можно было обнаружить любую дрянь: от дохлой крысы до полуразложившегося человеческого трупа. Коршунов только разок перегнулся через парапет набережной, глянул в воду – и сразу понял: Нева и то чище.

Если бы не желание выкупаться, вполне естественное для оказавшегося в городе Риме в середине лета, Анастасии вряд ли удалось бы соблазнить мужа раннехристианским таинством. Тем более что после истории в Томах он был обижен на этих самых ранних христиан, которые вдобавок оказались еще и схизматиками-арианами. Еретиками то есть, с точки зрения христианина православного, не говоря уже о католиках. Насчет ариан Коршунову Черепанов объяснил. И Настя подтвердила. Да, имеются, мол, серьезные идеологические расхождения у верующих в спасителя. Особенно гностики отличаются: у этих вообще от истинной веры почти ничего не осталось – одна заумная эллинская философия. Гностицизм как раз эллины-греки и придумали. Чтобы от иудеев отмежеваться. Типа, Христа мы оставляем, а священное писание свое сделаем. На основании исконной эллинской мудрости. Настя, хоть сама гречанка, на гностиков большую бочку катила. Коршунов честно попытался разобраться за что, но не смог.

Этакая заумь простому кандидату физико-математических наук – не по силам.

Короче, уговорила его женушка. Более того, уговорила не только сопровождать ее, но даже переодеться: скинуть форму и нарядиться в тунику, а на голову водрузить несуразное коническое сооружение, которое здесь полагали головным убором. Правда, и в тунике Коршунов выглядел солидно, поскольку мускулист и даже ноги у него красивые – по утверждению Анастасии. Только очень волосатые. Настя пыталась уговорить мужа волосы эти выщипать и даже цирюльника привела, но Коршунов, хоть и любил жену, в ощип не дался. А туника – это даже приятно. Прохладный тонкий шелк после поддевки и лорики, безжалостно накаляемой летним южным солнцем, – это просто кайф. Белой шелковой туникой с красным кантом, знаком всаднического сословия, вся роскошь и ограничилась. Украшения (кроме кольца кентуриона – тут Коршунов был тверд) пришлось оставить дома. И оружие тоже. И тут уж твердость проявила Анастасия: нельзя на мирное таинство – с орудиями войны.

«Ладно, – подумал Коршунов. – Здесь все-таки цивилизация и правоохранительные органы: вегилы, стражники, преторианцы… выживем».

И все равно без оружия он чувствовал себя неуютно. Привык всегда иметь под рукой что-то железное.

Поехали втроем: Алексей, Настя и свежевольноотпущенный гепид. Тоже без оружия, но прихвативший с собой на всякий случай хорошую дубину. Типа – от собак отбиваться. Покинули Рим через фламиниевы ворота – и сразу стало легче. Свежий сельский ветерок после вонючего города – это нечто!

Когда приехали, таинство уже началось: человек триста – все в белых одеждах – стояли по грудь в воде и громко распевали по-арамейски. Языка этого Коршунов не знал, мелодии – тоже, но по тому, что некоторым из участников время от времени лили воду на голову, сообразил – крещение. Ну и ладушки.

– Ты, Настя, иди, а мы тебя там подождем! – Он махнул рукой в сторону рощицы немного выше по течению.

В роще они с Красным спешились, привязали лошадей.

– Купаться будешь? – спросил Алексей гепида.

– Не-а, – мотнул головой тот. – Я позавчера в бане был. Я лучше посплю.

– Ну как знаешь.

Коршунов спустился по травке на бережок, стянул тунику, размотал набедренную повязку и окунулся в воду. Как он и подозревал, вода оказалась слишком теплой, но – лучше, чем ничего.

От мысли переплыть на тот берег пришлось отказаться: по фарватеру непрерывно шли корабли – еще веслом или форштевнем по башке огребешь. Так что Коршунов поплескался у берега, поглядывая на толпу первохристиан: не забижают ли его даму?

Нет, все же это какое-то неправильное христианство. Даже простое язычество правильнее: зарезали петуха или там бычка (на крайняк – человечка), на идола кровью побрызгали, поплясали – и все путем. Нормальный дикарский праздник. А Христа трогать – нечего!

Алексей настолько проникся, что даже перекрестился и прочитал «Отче наш, иже еси на небесех…», единственную молитву, которую помнил, после чего успокоился, забрал вещички, вернулся в рощу, поглядел, как кони (порядок, не отвязались, пасутся), как Красный (спит), улегся в теньке на травке (хорошо-то как!) – и задремал…

Проснулся Алексей от какого-то шума, криков… Не сразу сообразил, где он и что происходит. В рощице было все в норме: кони паслись, гепид дрых… Настя?!

Коршунов подскочил, глянул… Ах ты, мать их!..

Там, где ранее благочинно пели и плескались мирные люди в белых одеждах, теперь было полным-полно вегилов или еще (хрен их разберет!) каких-то стражников. И стражники эти грубо согнали в кучу вопящих и плачущих раннехристиан. И кто-то из них уже валялся на земле, кого – пинали…

Дальше Коршунов действовал не рассуждая. Лягнул в бок мирно спавшего гепида, отвязал повод своего сармата и прыгнул в седло.

Алексей забыл, что он – голый, что он – один и даже оружия у него нет. «Башню» снесло напрочь.

Должно быть, вегилы немного удивились, когда увидели одного-единственного голого всадника, скачущего к ним во весь опор. Удивились, но продолжали делать свое дело. У них был приказ префекта охраны: в праздник Аполлона безжалостно пресекать все кощунственные деяния, нарушителей арестовывать и передавать римскому правосудию. Поэтому, когда префекту донесли, что неподалеку от виллы сенатора Марцелла несколько сотен христиан справляют обряд, оскорбляющий богов Рима, тот немедленно выслал полукентурию «бодрствующих»,¹⁰⁰ чтобы пресечь безобразие. С преступниками префект велел не церемониться: христиане в большинстве своем – грязные рабы и нищие плебеи. Вдобавок трусливы: полукентурии вполне хватит, чтобы доставить эту сволочь в Рим. Отдав сие распоряжение, префект спокойно отправился в цирк: кучка злокозненных христиан – не повод, чтобы пропустить игры. Префект был истинным любителем и ценителем гладиаторских поединков. Когда-то даже сам участвовал в них: в закрытом шлеме и под псевдонимом, разумеется, чтобы не порочить честь фамилии.

Коршунов на полном скаку врезался в цепочку вегилов, сшиб двоих-троих, развернул жеребца, вырвал копье у зазевавшегося стражника… Сармат Коршунова, настоящий боевой конь, плясал и лягался. Вегилы шарахнулись в стороны. Возможно, в первый момент они приняли голого разъяренного всадника за воплощение какого-нибудь бога. Первохристиане, женщины и мужчины (у многих головы наполовину выбриты), глазели на Коршунова с еще большим страхом, чем на вегилов. И не зря! Алексей наконец высмотрел в толпе мокрых, перепуганных, избитых свою Настю, не раздумывая бросил коня прямо в толпу, опять кого-то сшиб, но пробился, протянул руку:

– Залезай!

Анастасия мотнула головой: то ли хотела остаться с единоверцами и разделить их судьбу, то ли не желала подвергать опасности своего мужа…

– Залазь, я тебе сказал!!! – Он ухватил женщину и одним мощным рывком вздернул на спину жеребца и развернул его как раз в тот момент, когда вегилы метнули в него сеть.

Сеть он поймал копьем – и остался без оружия. Перепуганные первохристиане, пользуясь тем, что цепь вегилов «порвалась», бросились врассыпную… а вот Коршунова плотно взяли в кольцо.

– А ну слазь! – заорал ему вегильский опцион, тыча копьем в морду жеребца. – Ты кто такой, пожри тебя Орк!

– С дороги, тварь! – заорал в свою очередь Коршунов. – Я – кентурион Августа! – но сармата придержал. Сообразил, что драка с несколькими десятками вооруженных вегилов кончится для них с Настей плохо.

И тут в дело вмешался подоспевший Красный. Один, в пешем строю и всего лишь с дубинкой, но оч-чень эффективно: вегилы от его ударов полетели как кегли.

– Скачи, рикс! – заревел гепид. – Давай!

Коршунов не заставил себя упрашивать: вмиг бросил сармата в открывшуюся брешь. Кто-то метнул в ноги его коню сеть, но умный жеребец перемахнул через нее и, несмотря на двойной груз, птицей полетел через луг, легко обогнав разбегавшихся первохристиан…

И тут черт дернул Коршунова обернуться. И увидеть, что храброго гепида накрыли сетью и повалили на землю.

Алексей выругался и осадил жеребца. Он понимал, что делает глупость, но бросить Красного, которого уже лупили древками копий, ну никак не мог.

– Настя! Скачи в город! Найди Генку и расскажи ему все! Поняла?

Анастасия замотала головой, но Коршунов уже соскользнул на землю.

– Пошел!

Он ударил сармата по крупу, и жеребец с места взял в карьер. Анастасия, опытная наездница, сумела удержаться на его спине, ухватившись за гриву. Через минуту она уже сидела в седле и держала поводья. И только один раз оглянулась, чтобы увидеть, как ее муж бежит к вегилам, и ударила жеребца пятками: быстрее, еще быстрее… Анастасия сделает то, что сказал муж. Вегилы его не убьют. Это Рим, здесь закон не убивает без суда. Но суд здесь скор и беспощаден к тем, у кого нет сильных заступников…

Отметелили их на славу, хотя и без членовредительства. Должно быть, вегилам не хотелось тащить их в город на себе. А вот в городе им непременно «добавят». Вегилов, впрочем, можно было понять. Люди при исполнении, а тут два каких-то отморозка набрасываются и мешают выполнять приказ. Хорошо хоть среди «бодрствующих» не оказалось серьезно пострадавших (так, синяки, шишки, ушибы), иначе Коршунову и Красному досталось бы куда серьезнее. Изрядно помятые и связанные, они ждали, пока вегилы с помощью людей из соседней виллы (наверняка оттуда и стукнули насчет противозаконного богослужения) собирали разбежавшихся первохристиан. Затем всех построили и погнали в город. Путешествие заняло часа три и было довольно утомительным, особенно для избитых и для женщин, которые несли на руках детей. С отстающими не церемонились, зато раз пять устраивали остановки и давали арестованным возможность утолить жажду. Но без этих послаблений скорее всего треть «этапируемых» осталась бы на дороге. И даже «подбадривание» древками копий не помогло бы.

«Добрые» жители Рима приветствовали «этап» ругательствами, оскорблениями и швырянием предметов. Швыряние вегилы активно пресекали, поскольку часть помоев, гнилых фруктов и прочей мерзости попадала в них.

Алексей, которому так и не позволили одеться (более того, кто-то стащил с его пальца золотое кольцо кентуриона), униженный и злой, сердито смотрел на опциона вегилов, покачивающегося в седле одного из Коршуновских коней, и гадал: добралась ли Настя и как скоро Генка вытащит их из этой задницы. Красный же относился к ситуации философски: бывало и похуже.

Наконец их пригнали во двор префектуры и всех вместе запихнули в какой-то сарай с решеткой. А еще через некоторое время Коршунова и гепида поволокли на допрос.

– Я – пил-кентурион и военный префект вспомогательных войск одиннадцатого легиона! – с ходу заявил Коршунов. – Я лично знаком с префектом претория Виталианом и префектом Рима Сабином! Вы все ответите, ясно?

– Да ну? – усмехнулся толстый потный римлянин в тоге с фиолетовой каймой. – Научись сначала по-латыни говорить, дикарь! А это кто? – кивок в сторону гепида. – Тоже кентурион?

Красный промолчал.

– Я его знаю! – неожиданно вмешался один из вегилов-охранников. – Он гладиатор. Красный его зовут. Его весь Рим знает.

– Я – не весь Рим, – недовольно буркнул толстяк в тоге. – Гладиатор? Да ну? Ты и впрямь гладиатор?

– Был, – лаконично ответил Красный. – Теперь свободный. Вот клеймо. – Гепид задрал тунику и показал вытатуированную на бедре «печать».

– Так. И кто тебя освободил?

– Он. – Гепид показал на Коршунова.

– Он действительно пил-кентурион и префект?

– Да.

Красный был лаконичен: ему уже приходилось иметь дело с римским правосудием, и он знал, как себя вести.

– Допустим. – Толстяк поглядел на Коршунова. – А где твое кольцо, кентурион? И почему ты голый?

– Голый потому, что мне не дали одеться. А кольцо сперли твои герои. И лучше бы им его отдать, иначе… – Тут Алексей замолчал, вовремя сообразив, что угрожать в его положении не стоит.

– Иначе – что?

– Иначе пусть пеняют на себя.

– Да ну?

Толстяк подозвал одного из вегилов, пошептался с ним, и тот вышел.

– Подождем, – сказал толстяк.

Ждали они минут пятнадцать, потом вегил вернулся и положил на стол Коршуновское золотое колечко.

– Ага, – сказал толстяк. – Твое?

– Мое.

– Ага. А теперь скажи мне, кентурион, почему ты набросился на «бодрствующих», когда они арестовали оскорбителей Аполлона?

– Не думаю, что Аполлон имеет к этому отношение, – сказал Коршунов.

– Откуда ты знаешь? Ты что, принадлежишь к поклонникам арамейского божка?

– Не твое дело, – буркнул Коршунов. – Вызови своего начальника. Это дело не твоего уровня.

– Думаю, ты прав, – согласился толстяк. – Придется послать за господином префектом.

– Господин префект будет очень недоволен, – заметил один из вегилов.

– Что ж, – сказал толстяк. – Нашей вины здесь нет. Пусть за его недовольство ответит этот кентурион.

Глава восьмая

Начальник префектуры охраны Секст Габиний Оптимиан

Десятое июля девятьсот девяностого года от основания города. Рим. Префектура охраны порядка

Начальник префектуры охраны Секст Габиний Оптимиан был действительно очень недоволен, когда ему пришлось покинуть цирк.

Когда перед ним предстал (уже одетый, а не голый) задержанный кентурион, префект Габиний не стал скрывать своего недовольства. Несколько минут он злобно поносил и своих подчиненных, и префекта ауксилариев, который лезет не в свое дело. Потом, выговорившись, поинтересовался, к какому легиону приписаны вспомогательные войска, подчиненные Коршунову.

– К Одиннадцатому Клавдиеву, – буркнул Алексей. – Это выбито на моем кольце.

– Поглядим. – Начальник вигилов поднес к глазам золотое колечко. – К Одиннадцатому, значит? А кто твой легат?

– Префект, – поправил Коршунов. – Префект легиона Геннадий Павел, личный друг богоравного Августа Максимина… И мой тоже, – добавил он для авторитетности. – Префект Геннадий будет очень недоволен, если ты немедленно не освободишь меня и моего человека!

– Ах вот как! – Глаза префекта Габиния вспыхнули. – Значит, префект Геннадий будет очень недоволен? – произнес он совершенно другим, вкрадчивым голосом. – Он действительно твой друг?

– Мой лучший друг! – подчеркнул Коршунов. – Имей это в виду и не забывай!

– Я ничего не забываю, варвар ! – Вголосе Габиния проявилась нотка торжества. – Опцион! Видишь этого варвара, похитившего у кого-то золотой перстень кентуриона? Суньте его в самую вонючую яму и держите там, пока у меня не найдется время выяснить, кто он и каковы его преступления!

– Ты с ума сошел! – воскликнул Коршунов, но Габиний уже покидал префектуру.

Через полминуты он уже плюхнулся в носилки и скомандовал рабам:

– В цирк Флавиев! Бегом!

Черепанов прибыл в префектуру порядка через час после отбытия ее начальника. Прибыл вместе с двумя адвокатами. Разговаривал с ним помощник префекта, тот самый толстяк, который допрашивал Коршунова.

Да, признал субпрефект, сегодня задержали шайку христиан… Да, среди них был некто, утверждавший, что он – кентурион. Где он? В яме. По личному распоряжению господина префекта. Нет, выпустить его немедленно никак невозможно. Это сделать может только господин префект, более никто… И не надо на него, субпрефекта, кричать. Он строго следует букве закона, и присутствующие здесь юристы могут это подтвердить…

Юристы мялись… Знали, что положения закона работают исключительно против интересов клиента, а терять солидный гонорар очень не хотелось.

– Значит, никто, кроме господина префекта? – с угрозой проговорил Черепанов. – Ну смотри, жирная крыса, я тебя предупредил!

Субпрефект только пожал плечами. Он действовал по закону и в присутствии дюжины вегилов чувствовал себя в полной безопасности.

Разъяренный Черепанов вылетел из префектуры. Он очень жалел, что не прихватил с собой десятка два Коршуновских готов.

– Можно обратиться к претору… – промямлил один из юристов. – Мы могли бы… Только претор сейчас наверняка…

– Пошли вон! – рявкнул Черепанов, взлетая в седло. – Без чернильниц обойдусь!

И поскакал к палатину.

Ничего, скоро он покажет гнилой столичной шушере, что бывает, когда трогают армию …

После его ухода субпрефект вызвал дежурного опциона «бодрствующих».

– Вызови-ка сюда пару кентурий, – сказал он. – Этот Максиминов дикарь просто так не отвяжется.

– Может, лучше отдать того кентуриона? – предложил дежурный. – Еще навлечем на себя гнев Августа…

– Август – в Германии, – сказал субпрефект. – А секст Габиний – в Риме. Ты, главное, думай, чтобы его гнев не навлечь!

И опцион отправился выполнять распоряжение.

Геннадий Черепанов вернулся через полтора часа. С двумя десятками Коршуновских готов во главе с Ахвизрой и двумя контуберниями преторианской гвардии под командой трибуна, высокого и совсем юного.

Вегилы, возглавляемые (если можно применить это слово к тому, кто держался позади) субпрефектом, их уже ждали.

– Не пущу! – заявил субпрефект.

Учитывая десятикратное численное превосходство «бодрствующих», он мог себе позволить такое заявление.

– Можно, я его зарежу? – хищно оскалясь, поинтересовался Ахвизра.

– Не сейчас, – сказал Черепанов. – Учти, толстяк, я тебя запомнил. И он – тоже.

– Не пугай! – фыркнул субпрефект. – Все равно не пущу!

– Меня тоже не пустишь? – спросил, шагнув вперед, командир преторианцев.

Субпрефект открыл рот, чтобы высказать свое отношение и к юному трибуну, и к гвардии вообще: вегилы и преторианцы в последнее время не очень ладили, поскольку не ладило их руководство… Но пренебрежительные слова застряли у субпрефекта в горле, потому что он узнал «трибуна».

– Э-э-э… Нет, конечно, нет, богоравный доминус! Эй, вы, а ну посторонитесь!

– Это ни к чему, – надменно бросил Максимин-младший. – Живо приведите сюда кентуриона Алексия…

– …И его человека, – подсказал Черепанов.

– И его человека!

– Слушаю, Цезарь! Немедленно, Цезарь! – воскликнул субпрефект и тут же напустился на вегилов: – Ну что вы стоите, олухи! Бегом!!!

– Эх, давненько я в яме не сиживал, – проговорил Коршунов, когда они расстались с Максимином-младшим, вернее, когда Максимин-младший, выслушав подобающие изъявления благодарности, их покинул. – Как там Настя, в порядке?

– В полном.

– Тогда в бани! Красный, ты как насчет бань? Или опять скажешь, что только позавчера мылся?

Четырнадцатого июля, на следующий день после окончания Аполлоновых игр, Секст Габиний Оптимиан был вызван во дворец.

– Кто тебе позволил, префект, арестовывать военного префекта, трижды награжденного за храбрость лично богоравным Августом Максимином? – осведомился легат Гонорий Плавт Аптус.

– …Храбреца и моего друга! – добавил префект претория Виталиан.

– Я выполнял приказ префекта Рима! – отчеканил Габиний.

– Сабин? – Префект претория удивленно поглядел на префекта столицы. – Ты отдал такой приказ?

– Я что – не в своем уме? – буркнул Сабин. – Что ты несешь, Габиний?

– Я выполнял твой собственный эдикт: во время праздников пресекать все действа, которые могут быть истолкованы как оскорбительные для богов Рима. При этом ты указал обратить особое внимание на последователей культа вифлеемского бога. Префект Алексий был арестован на основании этого приказа.

– Чтобы Коршун молился какому-то вифлеемскому божку! – воскликнул префект претория. – Быть не может!

– Сам – вряд ли. Но жена его – христианка из Антиохии, – шепотом сообщил Виталиану Гонорий.

– Так то жена-а…

– Ты что, Габиний, не видишь разницы между выдающимся военачальником Августа и всякой швалью? Ты что же, не знаешь, что военные чином выше опциона не попадают под твою юрисдикцию?

– Почему же, знаю, – усмехнулся Габиний. – Но откуда я знал, что этот человек – кентурион?

– Он сам сказал тебе об этом! – рявкнул Вителлан.

– Ну и что? – пожал плечами Гонорий. – Мало ли кто что скажет? К тому же у него такая варварская латынь, слова не разберешь.

– А кольцо? Кольцо кентуриона!

– Кольцо имелось в наличии, – согласился Секст Габиний. – Мои вигилы нашли золотое кольцо на месте совершения обряда и как честные квириты передали кольцо мне. Но согласитесь, когда какой-то голый варвар претендует на кольцо кентуриона, что я могу подумать?

– Что? – нахмурился Сабин.

– Что он его украл, разумеется. Вот почему я велел бросить его в яму и держать там, пока у меня не найдется время, чтобы его допросить лично. Похищение кольца кентуриона – серьезное преступление. За такое мало клейма, за такое руку рубить нужно. И вору, и сообщникам. – Габиний усмехнулся. – Разве я не прав?

– Смотри, префект… – с угрозой протянул Сабин.

– Я в своем праве, префект, – парировал Габиний. – Можешь передать дело на рассмотрение Сенату…

– Хитрая тварь, – констатировал Плавт, пересказывая беседу Черепанову. – Не зря почтенные сенаторы так активно двигали его наверх – из паршивых трибунов претория – в начальники третьей по значению префектуры Рима. Его еще эдилом изберут, помяни мое слово. А оттуда прямая дорога в консулы… если наш фракиец ему раньше шею не свернет. Нет, этот патриций здорово поумнел с тех пор, как ты наступил ему на пальцы.

– Использовать чужую отмазку еще не значит поумнеть, – проворчал Геннадий. – Но чует мое сердце: мы еще с ним схлестнемся. Особенно если он по-прежнему будет увиваться около Корнелии…

– Брось! – махнул рукой Плавт. – Там ему не на что надеяться. Если договор о помолвке расторгнут, обратной дороги нет. Или ты не веришь своей невесте?

– Верю. Но в жизни всякое бывает. Если бы Анастасия не поспела вовремя, Алексию пришлось бы туго. Красавчик не упустил бы возможность мне отомстить.

– Если бы Анастасия не путалась со всяким сбродом, наш друг не оказался бы в префектуре порядка, – проворчал Плавт. – Ладно, весной мы сюда вернемся, и я займусь этим Габинием персонально. Фракиец хочет, чтобы со следующей весны его сын поселился в Риме и правил от его имени. Вот тогда мы и с Габинием разберемся, и со всем прочим сенаторским отродьем!

Глава девятая

Девять месяцев спустя. Легат Геннадий Павел

Двадцать четвертое апреля девятьсот девяносто первого года от основания города. Рим

Планам Гонория дать окорот обнаглевшему префекту не суждено было сбыться. Следующей весной Черепанов прибыл в Рим один. То есть не совсем один: вместе со своим легионом и несколькими тысячами ауксилариев, возглавляемыми его другом Лехой. Плавт остался в Сирмии, вместе с фракийцем. Там же остался и Максимин-младший, наотрез отказавшийся покинуть отца и плести интриги в душном летнем Риме, вместо того чтобы, как подобает мужчине и воину, сражаться за Рим с его настоящими врагами. Так сказал Максимин-младший, а характер у него был такой же упертый, как у отца. Так что и он тоже остался в Сирмии, а Черепанову было присвоено звание легата, поручено взять своих легионеров и германских наемников, чтобы провести в столице демонстрацию силы. А возможно, даже и заменить часть прикормленной Сенатом преторианской гвардии воинами Коршунова.

Черепанова такой вариант вполне устраивал. Он уже списался с отцом Коры и объявил, что желает как можно скорее сыграть свадьбу. Папаша, в принципе, не возражал. Договорились сыграть свадьбу в Цереалии.¹⁰¹ Эти дни считались благоприятными для заключения брака.

Черепанов прибыл в Рим в конце марта, на несколько недель опередив свой легион. Но Антоний Антонин Гордиан в столице не появился. Уже прибыли Черепановские легионеры, разбившие лагерь на Ватиканском поле по ту сторону Тибра. Неделей раньше подошли ауксиларии Коршунова. Этих разместили частично в преторианских казармах между наментанскими и виминальскими воротами в северо-восточной части столицы, частично – в казармах палатина. Время шло. Миновали Цереалии. Отгорели костры парилий.¹⁰² Гордиан не приезжал. Черепанов ждал. Он полагал, что папаша Корнелии должен когда-нибудь приехать. Или хотя бы письмо прислать – со своим благословением: свадьбу и без него справить недолго. Какого хрена он медлит? Месяц прошел. Что у них там за крутые дела, в этой чертовой Африке, что легат не может выкроить время и явиться на свадьбу дочери?

Вести из Африки пришли двадцать третьего апреля. Совсем не те, каких ждал Черепанов. А дела в провинции Африка оказались действительно крутыми…

– Там в Ливии прокуратор Максиминов был, – рассказывал Хрис, которого Коршунов, проснувшийся раньше Геннадия, отправил выяснять, почему в палатине все на ушах стоят. – Максиминов доверенный прокуратор этот грабил всех подряд. Ну народишко и не выдержал: прирезал мытаря и охрану его побил. И всех, кто вступался за Максиминова человека, – тоже. Затем все двинулись к старому проконсулу Гордиану, который в тот день в Тисдре был, и заставили того принять императорский пурпур. Гордиан вроде бы отказаться хотел, только выбора у него все равно не было. Максимин бы его не простил. В общем, отправили из Африки письмо в Сенат (оно еще позавчера пришло): мол, собрались лучшие люди Африки в городе Тисдре и провозгласили обоих Гордианов Августами, так что в карфаген отец с сыном въехали уже со всей царской пышностью.

Разумеется, Сенат Рима, получив сие тайное письмо, возликовал и немедленно (немедленно по-сенатски, то есть через сутки) взялся за дело. Первым делом прирезали префекта претория Виталиана, верного Максимину, после чего большая часть преторианцев перешла на сторону Сената. Аналогично собирались поступить и с префектом Рима Сабином, но тот успел принять меры и теперь засел во дворце под защитой оставшихся ему верными гвардейцев. Штурмовать палатин Сенат не рискнул. То ли в силу своей переходящей в трусость осторожности, то ли… из-за присутствия в казармах воинов Коршунова.

– Я поставил на площади перед палатином парней Скулди, – сказал Коршунов. – Шесть сотен. На всякий случай. Народ там уже толпится, но пока никого не трогает, и боевых частей нет. А сам дворец преторианцы охраняют. Из тех, что остались на нашей стороне. Витальку жалко! Нормальный был мужик.

– Радуйся, что нас с тобой не прирезали! – зло буркнул Черепанов. – Хотя – еще не вечер!

– Да брось ты! – махнул рукой Алексей. – Пусть только сунутся – и мои головорезы сольют эту шушеру, как дерьмо – в клоаку!

– Допустим, – сказал Черепанов, по-быстрому уминая завтрак (при таком раскладе еще не известно, когда снова пожрать удастся). – Твои предложения?

– По мне, так пускай между собой режутся, – сказал Алексей. – У них в Риме – всегда так. Устроят потасовку, потом придет какой-нибудь конкретный пацан – и всех построит. Главное, чтобы нас не трогали. Нас не тронут – и мы никого не тронем. А я бы вообще из города убрался. Мой совет: забирай свою девушку – и отваливаем к твоим легионерам. Или, если хочешь, я пошлю гонца к Ингенсу – пусть сам идет сюда. Вместе с легионом, конечно. И сами всех построим. Сколько тех преторианцев? Тысячи две максимум. Против сдвоенного легиона наших ветеранов – семечки.

– Ты кое-что не учел, – сказал Черепанов, отправляя в рот последнюю маслину.

– Что именно?

– Народ Рима. Это не две тысячи. И даже не двадцать…

– Тогда уходим…

– Боюсь, если мы уйдем, фракийцу это очень не понравится.

– Хм-м… – Коршунов сразу помрачнел. – Серьезный довод. Что будем делать, командир?

– К Сабину пойду. Узнаю, как он по ситуации мыслит. Строго говоря, он – наш начальник. Странно, что он еще за мной не посылал…

– Посылал. Трижды. – Коршунов усмехнулся. – Твоя охрана их завернула. Сказали: отдыхает. Мало ли что нужен префекту Рима! Да хоть Юпитеру Капитолийскому! Ну, может, если бы еще фракиец за тобой послал – разбудили бы. Я, Генка, их беседу с последним гонцом слушал: большое удовольствие получил.

– Угу. – Черепанов застегнул ремень, поправил меч. – Я тоже скоро удовольствие получу. Непосредственно от префекта Рима.

– Да ладно! – отмахнулся Алексей. – Он тебе слова дурного сказать не посмеет. Ты ему сейчас важнее самого Юпитера!

– Да ну их всех… – пробормотал Черепанов. Он был по-настоящему расстроен. Приехал, можно сказать, на собственную свадьбу (пусть и с поручением от императора), а угодил на массовые похороны. – Короче, Леха. Отбери из своих сотен пять, покруче. Чует мое сердце: пошлет меня Сабин Сенату мозги вправлять… Что мне делать совсем не хочется. – Последнее Черепанов произнес совсем тихо, чтобы Алексей его не услышал. Ах тестюшка, сучий потрох! Мог бы, блин, заранее предупредить! Хотя… хули тут предупреждать? Геннадий – доверенный военачальник Максимина. Враг. А что в женихах у дочери числится, так это и исправить недолго. На хрена благородному римскому роду – варвар?

Ладно, разберемся…

Черепанов, с помощью охраны, пропихнулся через негустую толпу, взбежал по лестнице (шеренга преторианцев раздвинулась, пропуская, – узнали) и окунулся в прохладную тень дворцового портика. Да уж, удружили будущие родственнички, ничего не скажешь… И что теперь скажет Сабин?

– Проклятие на всех Гордианов! – прорычал Сабин, отшвыривая в сторону ни в чем не повинное кресло с обивкой из красного бархата. – Сенат уже объявил их богоравными Августами! Ну это ненадолго! Капелиан со своими маврами вышибет из них дурь. Но здесь, в Риме, не должно остаться ни одного из этого семени! Ты, легат Геннадий, сейчас пойдешь и прикончишь щенка и маленькую сучку!

– Не думаю, что я сделаю это, – холодно произнес Черепанов.

Сабин шагнул к нему, посмотрел в упор:

– Сделаешь! Еще как сделаешь! Потому что пришло время разобраться, кому ты служишь: своему императору или своему приапу! Мы все знаем: ты хитрый двуличный волчара! Но мы верили, что, когда припрет, ты нас не предашь! Пришло время узнать, так ли это! Шакал ты или лев ? Кто тебе дороже: смазливая девка-патрицианка или твои друзья? Сладкая вагина или те, кто сражался с тобой бок о бок, прикрывал тебя щитом в бою, подставлял плечо, когда тебе было худо?..

Черепанов молчал.

– С кем ты, лев ? – спросил Сабин. – Помнишь, ты когда-то говорил Аптусу, что Рим для тебя – прежде всего. Что ради блага Империи можно преступать закон. Сейчас судьба Рима, судьба императора – в твоих руках. Уничтожь щенков Гордиана! Веди своих варваров к Сенату! Возьми под жабры этих трусливых болтунов, пока они чешут языками, не решаясь действовать! Введи в город своих легионеров! Мы вырежем всех проклятых бунтовщиков! Всех проклятых сенаторов и их прихвостней! Клянусь, Тибр покраснеет от крови врагов Рима, как краснели воды Рейна от крови германцев!

«Цена Империи… – подумал Черепанов, глядя на покрасневшее лицо префекта вечного города. – Цена, которую должны заплатить все. И горожане, и я, и моя Корнелия. Чтобы стоял Рим. Чтобы император Максимин фракиец продолжал бить его врагов. Внешних и внутренних…»

– Решайся, лев ! – Сабин положил руки на плечи Геннадия, и тому вдруг показалось, что даже сквозь ткань и сталь лорики он чувствует, как влажны ладони префекта Рима.

«А ведь ты боишься, Сабин! – подумал Геннадий. – Ты боишься, что тебе придется заплатить свою цену! О благе Империи ты печешься или о своем собственном? Большая часть преторианцев изменила тебе. Народ Рима тебя ненавидит за твою жестокость. Сенаторы, дай им волю, собственноручно разорвут тебя на куски. Конечно, ты можешь попытаться удрать, но – куда? Фракиец лично спустит с тебя шкуру. И только я – твоя последняя надежда. Я и мои солдаты, мои легионеры и германцы Алексея. Наши солдаты. Не твои, не фракийца, не империи, а лично наши с Лехой. Так что, если я сейчас скажу, что меняю свою поддержку на жизнь Корнелии и ее брата, – ты согласишься. Никуда не денешься. А что потом? Потом ты начнешь резать всех, кого посчитаешь врагами Максимина, – и от этого врагов у него станет еще больше. Или нет? Черт! Откуда я могу знать!»

– Ладно, хрен с тобой! – сказал Геннадий по-русски, сбрасывая с плеч руки префекта Рима. – Обидно будет просрать и эту Империю! – И перейдя на латынь: – Хорошо! Я еду за гордианами! А потом – в Сенат! – и двинулся к выходу.

– Убей их, Череп! – крикнул ему вслед Сабин. – Помни: в твоих руках судьба Рима и Августа!

– Да пошел ты в жопу, – пробормотал Черепанов, спускаясь по лестнице. – с дороги! – Он отпихнул не успевшего убраться преторианца. Одного из немногих, оставшихся верными Сабину и своему префекту. – С дороги! – Он прошел через шеренгу дворцовой охраны, его тут же обступили его собственные телохранители – легионеры, которые, выстроившись клином, легко раздвинули толпу. Народ не препятствовал. Он еще не созрел для хорошей драки, но дай ему время…

Германцы Коршунова ждали его на площади. Вокруг них уже собралась толпа, кое-кто выкрикивал угрозы… Но напасть на грозных всадников римляне не решались.

– Генка! – Коршунов выехал вперед, навстречу Черепанову. Берегед и Сигисбарн тут же устремились следом, прикрывая своего рикса, – очень правильный рефлекс. – Ну что? Что ты решил?

– Ничего, – буркнул Черепанов. – Коня мне. И – поехали. По дороге разберемся.

– Куда поедем?

– Сначала – к дому Помпея,¹⁰³ заберем внука Гордиана-старшего, а потом – к Корнелии.

С мальчишкой проблем не было. То есть в доме околачивались с полсотни охранников, присланных Сенатом, но при виде тысячи ауксилариев-германцев они моментально наделали в штаны и побросали оружие. Гордиан-самый-младший вел себя достойно, страха не выказал, хотя коленки у пацана дрожали.

– Крутой мужик будет, когда вырастет, – заметил Коршунов, собственноручно подсаживая мальчугана на коня.

– Если вырастет, – буркнул Черепанов, который еще не решил, как поступить. Мальчишка его знал и смотрел с надеждой. Черепанов хмуро улыбнулся – и пацаненок расцвел: ну конечно, храбрый дядя Геннадий не причинит ему зла. Стоит ли Империи одна детская улыбка? А хрен его знает…

А вот к особняку Корнелии Черепанову так просто подъехать не удалось. Перегораживая улицу, шеренгами, сомкнув щиты, ощетинившись копьями, стояли хмурые вигилы. Не менее нескольких сотен. А впереди – префект Секст Габиний Оптимиан собственной персоной.

– Именем Августа Максимина! – рявкнул Скулди. – С дороги!

– Он больше не Август, твой фракийский варвар! – гаркнул префект вигилов. – Именем Августов Гордианов! А где же ваш храбрый командир Геннадий Череп? Как всегда прячется за чужими спинами?

– Пусти-ка! – сказал Черепанов, посылая коня вперед, мимо Скулди.

– Ты куда? – воскликнул Коршунов. – Погоди!

– Не лезь, Леха! Это наше личное дело! – по-русски произнес Черепанов. И скомандовал по-латыни: – Всем стоять!

– Сдурел? – выкрикнул Коршунов по-русски. – Генка!

Но Черепанов, не слушая, спрыгнул на мостовую и уже шел навстречу своему давнему врагу.

– …Ну давай, варвар! – играя клинком, процедил трибун. – Ты и я. И Корнелия, которая достанется победителю! Согласен?

Вместо ответа Черепанов молча сдвинул шлем и вытянул из ножен меч…

Б-бан-нг!

Арбалетный болт провыл над самым плечом Геннадия и угодил точно в левую сторону великолепной кирасы префекта претория. Говорят, отборная испанская броня держала арбалетный болт, даже выпущенный практически в упор. Но до создания толедской стали – еще много-много веков, а римский доспех… болт прошел навылет и застрял в щите одного из вигилов, а патриций Секст Габиний Оптимиан уронил оружие, опрокинулся на спину и умер.

– Ты, Генка, даешь! – по-русски бросил Коршунов, опуская арбалет. – Нашел время в рыцаря играть!

– Бес попутал, – тоже по-русски пробормотал Геннадий, глядя на труп.

И впрямь, что это на него нашло?

– Вигилы! – рявкнул Черепанов в полную мощь тренированной глотки. – Слушай меня! Я – посланец императора Максимина легат Геннадий Павел Череп! За моей спиной – полторы тысячи ветеранов германской войны. Вы не виноваты. Вас привел сюда человек, который предал императора. Теперь он мертв. Именем Гая Юлия Вера Максимина Августа я приказываю вам проваливать! Считаю до десяти… Всех, кто останется, когда я закончу счет, мы передавим, как крыс! Р-раз!..

– Они не причинили тебе зла? – спросил Геннадий, обнимая заплаканную Корнелию.

– Нет-нет, что ты! – И тут она увидела заполнивших парк всадников и своего младшего брата, сидевшего на коне между двумя страшными германцами с вызеленнеными щеками. Глаза ее потухли, губы задрожали: – Геннадий… что?.. Ты…

– Не бойся, моя хорошая, – мягко произнес Черепанов. – Никто не причинит тебе зла. Я не позволю!

Он наконец сделал выбор. И теперь знал, какую цену готов заплатить за сохранение Империи, а какую – платить не желает. Возможно, если бы это была его империя… к черту! Об этом и думать не стоит! Это – Империя Максимина Августа! И Геннадий не желал расплачиваться своей невестой за чужую Империю! К черту! Он и так неплохо послужил фракийцу! Они – в расчете. Максимин не вправе требовать с него такую цену! Это его Империя – пусть сам и разбирается.

– Мальчишка ваш! – сказал Черепанов Бальбину, Максиму и еще дюжине сенаторов, которые были самыми ярыми ненавистниками Максимина, а следовательно – самыми горячими сторонниками Гордианов. – Забирайте и берегите! А Корнелия будет со мной и очень скоро станет моей женой, клянусь Юпитером, Марсом, Венерой и всеми остальными богами Рима!

– Хорошо, хорошо! – медовым голосом произнес благороднейший Клодий Бальбин. – А каково мнение достойного легата относительно префекта Сабина?

– Мне до него дела нет! – отрезал Черепанов.

– Но в казармах палатина твои воины…

– Они уйдут. Что еще?

– Еще у нас к тебе предложение, храбрейший легат. Насколько нам известно, в Сирии сейчас вакантна должность наместника и распоряжается там прокуратор, ставленник Максимина фракийца, некто Гельмий Гульб.

– Не слыхал о таком. – Черепанов помрачнел. – А куда делся наместник Маний Митрил? Он что, умер?

Надо же, как не повезло Скорпиону! Года не прошло, как Максимин «подарил» ему Сирию!

– Нет, не умер. Самозванный император Максимин еще в марте отстранил его. Слишком мало налогов поступало из этой провинции. Так что теперь там вместо наместника прокуратор Гельмий… Мы хотим, – сладкий голос бальбина стал еще приторнее, – взять эту провинцию. Уверен: императоры Гордианы одобрят наш выбор – ведь ты скоро станешь их родственником. Думаю, для такого военачальника, как ты, будет нетрудно установить контроль над этой богатейшей провинцией Империи. Единственная просьба: не забывай, что здесь, в Риме, тебя поддерживают!

«Естественно! – подумал Черепанов. – Антиохия – ключ к средиземноморью. Стоит наместнику Сирии захотеть – и баржи с египетским зерном никогда не дойдут до Рима. А что такое миллион голодных римлян – можно себе представить!»

– Я тебя понял! – кивнул Черепанов.

– Тогда удачи тебе, наместник Геннадий! Все документы, подтверждающие твои полномочия, ты получишь в течение часа.

«Мои полномочия – клинки моих легионеров! – подумал Черепанов. – Хотя и ваши грамотки не помешают. С политической точки зрения…»

– Договорились. Ровно через час мои воины покинут лагерь преторианцев и казармы палатина.

«И Сабин ваш! Жаль мужика, но сам ведь виноват, что весь город его ненавидит».

Все-таки хорошо, подумал Геннадий, что Максимина-младшего здесь нет. Его Черепанов вряд ли смог бы так вот легко отдать на расправу Сенату.

Глава десятая,

в которой Геннадий Черепанов стал родственником римских императоров. Покойных

Весна девятьсот девяносто первого года от основания города. По пути из Рима…

Свадьбу они справили в пути. Вернее, по дороге. Еще точнее, в принадлежащей Гордианам вилле на пренестинской дороге. Что можно сказать об этом скромном сооружении? Одних только колонн в ней числилось ровно двести штук. Четыре ряда: ряд – из каристского мрамора, ряд – из нумидийского, ряд – из синнидского и ряд – из клавдианского. По пятьдесят штук – каждого образца, ровненькие – загляденье. Эти подробности новому родственнику сообщил управляющий: сам Черепанов был способен разве что розовый мрамор от зеленого отличить. Еще три базилики на вилле имелись – по тридцать метров длиной каждая. И термы… вот о термах Черепанов мог сказать компетентно: равные им только в Риме и имелись. Ни в Сирмии, ни в Маркионополе, нигде ничего подобного он не видал. Ничего себе, в общем, домашняя банька…

Только увидав эту виллу, Черепанов по-настоящему понял, насколько богата его будущая родня. Правда, и в Риме у них недвижимость была нехилая, но в Риме всё – круче крутого, а тут… ну просто слов нет! И земли немереные. И запасы… зерном затарились: полный год все Черепановское войско кормить – и еще останется.

К сожалению, тестя на свадьбе не было. И поздравления от него не поступило. Умер Антоний Антонин Гордиан. Погиб в бою. Префект Рима Сабин (тоже теперь покойный – прикончили его «благодарные» римляне) оказался пророком: наместник соседней Нумидии Капелиан, старый недруг Гордианов, императорского их титула не признал, двинул на карфаген войска и, как следовало ожидать, разбил Гордиана-сына в пух и прах. Хороший мужик был Антоний Антонин, но полководец совершенно никудышный. Зато погиб геройски. В бою. А старик его, Гордиан-старший, с горя повесился. Что, впрочем, куда лучше, чем в руки Максимина живьем попасть. Так что пурпур императорский носили отец с сыном всего двадцать два дня. Только и успели во время своего императорствования, что монеты выпустить с девизом «надежность императоров». Смешно было бы, если бы не было так грустно. Но поддержавшие их сенаторы духом не пали. Обратного пути у них не было. Разъяренный Максимин поспешно сворачивал дела в западных провинциях и готовился идти на Рим. Там понимали: придет – мало не покажется. И каяться бесполезно. Прощения не будет. Посему Сенат готовился к драке. Прежде всего, он провозгласил новых императоров. Целых трех: старых знакомцев Черепанова, бывших консулов Клодия Бальбина и Максима Пуппиена. А чтобы наладить преемственность власти – к ним в компанию еще и малолетнего Гордиана-самого-младшего. Теперь уже, впрочем, самого старшего. Затем господа сенаторы разослали письма по римским городам и весям: дескать, зверь Максимин надвигается, чтобы италийскую кровь без меры лить. Посему вести себя с ним следует – как с предводителем варварской армии (тем более что по сути своей он варвар был – и варваром остался), ворота перед ним запирать, а коли стен не удержать, то убегать прочь вместе со всеми припасами. А что не унести – то уничтожить. Особое послание было направлено Черепанову. В нем подтверждались все его полномочия (уже новыми императорами) и рекомендовалось как можно поспешнее двигаться к месту назначения. Поскольку сторонники Максимина в Сирии вполне могли перекрыть кислород вечному городу. И тогда не Максиминовой армии, а Риму жрать будет нечего.

Ну да Черепанов и без этого письма все понимал. Но все-таки хотел свадьбу справить как положено. Хоть чем-то утешить свою девочку, которая в одночасье потеряла и отца, и деда.

Народу на свадьбу собралось не так чтобы много… тысяч примерно десять. Правда, в большинстве – солдаты из войска жениха. Но зато поздравлений поступило: телегу загрузить можно… нет, не так представлял себе Черепанов свою свадьбу. И невеста его не так ее представляла… и тень смерти, которая нависла над ними, ощущалась Черепановым почти физически. Звали эту тень – Максимин фракиец…

Только Леха Коршунов, рикс Аласейа, он же – легат Алексий Виктор (произвели его в легаты новые Августы), чувствовал себя превосходно:

– Ничего, командир! Прорвемся! Бывало и похуже! Ты только глянь, какие у нас орлы!

Орлы и впрямь были хоть куда. И аквилы золотые, и те, кто под этими аквилами в бой ходил. Никто из Черепановских ветеранов от него не оступился, хотя они ведь и под Максиминовым командованием воевали. Но выбрали все-таки своего, кентуриона-примипила-префекта-легата Геннадия Черепа. Это было чертовски приятно. Ну о Коршуновских готах-гепидах – и говорить нечего. У этих и выбора быть не могло. Аласейа – их рикс. И этим все сказано. Базара нет.

Глава одиннадцатая

Через Европу и Азию – к вратам Средиземного моря

Лето девятьсот девяносто первого года от основания Рима. Иллирия, Фракия, Вифиния… Сирия

Дорога в Сирию – нелегкая. Сначала – морем, потом сушей. Через юг Европы, через Азию. Через Эгейское море, через Вифинию и Каппадокию. Горы, пустыни… тяжелый путь. Но римских легионеров не зря «мулами» кличут. Все сдюжат. Сдюжили они и этот суровый марш. Вышли на рубежи. И все же перед решающим броском на заветный город Антиохию Черепанов решил лично провести рекогносцировку. Нет, сам в город он поехать не рискнул – послал (с разрешения Коршунова) Анастасию. Антиохия – ее родной город. Пусть с тех пор, как она уехала отсюда, прошло почти восемь лет, но это ведь Восток. Здесь не склонны к переменам. Однако ж, отправив жену друга в Антиохию, сам Черепанов отсиживаться в лагере не стал. У него тоже был здесь человек, с которым стоило пообщаться…

Запах мясной похлебки выползал из дома, заставляя работавших в давильне рабов глотать слюни. Но они забыли о нем, когда увидели чужака, шагавшего по кипарисовой аллее, ведшей от ворот к дому. Ну не совсем чужака – легионера. Вернее даже – опциона. Ветерана лет сорока, в поношенной одежке и запыленном плаще, наброшенном поверх кирасы.

– Хозяин – где? – спросил ветеран, останавливаясь и тоже вдыхая аппетитный запах.

– Там. – Старший из рабов, загорелый до черноты, показал на двери. – На запах иди.

– Понял, – сказал ветеран, легко, как молодой, взбежал по лестнице и скрылся в доме.

Хозяина он отыскал на кухне. Рядом с большой, пышущей жаром автепсой¹⁰⁴ стоял крепкий старик, чья мускулистая шея была покрыта сложной сеткой шрамов и морщин. Смотрел, как повар-нумидиец колдует над котелком.

– Здравствуй, Маний, – негромко произнес пришелец.

Старик проворно обернулся:

– Череп!

– Т-с-с! – Гость приложил палец к губам.

– Понял…

Хозяин разглядел незамысловатый прикид своего гостя и кивнул.

– По делу ко мне или как? – спросил он вполголоса.

Черепанов кивнул на нумидийца.

– Говори спокойно, – сказал бывший префект Скорпион. – Он глухой.

– Угу. Давай для начала обнимемся, что ли? – предложил Черепанов, усмехнувшись.

Друзья обнялись.

– Рад тебя видеть, старина, – растроганно произнес Митрил. – Только чую: не просто так ты ко мне заглянул.

Геннадий покачал головой:

– Что в Империи происходит – знаешь?

Теперь покачал головой Митрил.

– С тех пор как… ну в общем, с тех пор как я здесь, новостями не интересуюсь. Ни к чему мне. Ты издалека? Устал?

– Есть немного.

– Спешишь?

– Умеренно.

– Тогда так: сначала банька, потом перекусим, а потом вниз спустимся. Там над морем роща кипарисовая, а в ней – священный источник Посейдона. Дивное место. И тихое. Там и поговорим.

Средиземное море – не такое, как Черное. Не потому, что оно больше. Просто… оно другое. Особенное. Уже как бы не море, но еще не океан…

– Антиохия – ворота Египта, – сказал Маний Митрил. – Ключ ко всему средиземному морю. Но удержать этот ключ трудно. Сирийцы – ненадежный народ. А тут еще Ардашир парфянский в затылок дышит… нельзя на них давить. Максимин не понимает. Для него главное – то, что на Западе. Но здесь… ты видел пустыню?

– Мы по ней шли, – сказал Черепанов.

– Вот! Тут так: или ты бережно лелеешь каждый клочок плодородной земли – или к тебе приходит пустыня. А она напоминает о себе каждый день. Каждый раз, когда ветер дует с Востока. Здесь нельзя выжимать все соки, иначе останется только песок. Максимин не понимал… Ты – понимаешь?

– Наверное, – сказал Черепанов. – Мне нужно пожить здесь, оглядеться, разобраться… – Он поднял голову и посмотрел прямо в глаза старого друга: – Ты поможешь мне, Маний?

– Может быть… не знаю… – Митрил отвел взгляд. Теперь он смотрел на синеву моря, особенно яркую – под выцветшим белесым небом.

Помолчав минуты три, Маний Митрил спросил, по-прежнему не глядя на Черепанова:

– А что ты сделаешь, когда сюда придет фракиец?

– Если придет…

– Непременно придет! – Митрил подобрал камешек, гальку из декоративного бордюра вокруг фонтанчика, и метнул ее в море. Далеко метнул – рука у Скорпиона по-прежнему была сильная.

– Если сирийские легионы меня поддержат, я его не боюсь! – твердо сказал Черепанов. – Максимину не найти столько кораблей, чтобы переправить большую армию. Да и через пустыню ее не провести. Он приведет с собой тысяч двадцать, не больше. Мы справимся.

– Ты уверен? Фракиец – великий полководец.

– Я справлюсь, Митрил. Я воевал за него – и знаю, как он воюет. Он разобьет меня, только если сумеет застать врасплох. А это, сам понимаешь, вряд ли… море, пустыня… ты поможешь мне?

– Начинай, – сказал бывший наместник Сирии. – Там посмотрим. Но начать я тебе советую не с легионов – с Гельмия Гульба. Выпусти ему кишки – и неделю сирийцы тебя будут любить больше, чем родных матерей.

– А потом?

– А потом могут и перестать. Это Восток, Череп, здесь власти мало внушать страх и поддерживать порядок. Здесь власть должна быть такой, чтобы пред нею благоговели и испытывали ужас. И еще власть должна проверять каждую чашу вина – нет ли в ней яда? Вспомни Мамею…

– Ничего, – сказал Черепанов. – Я справлюсь. С тобой или без тебя. Но с тобой, Маний, мне было бы веселее!

– Посмотрим! – сказал Маний Митрил. – Но лучше поторопись. Скоро придут баржи с египетским зерном. Ты понимаешь, о чем я?

– М-да, – пробормотал Черепанов, покидая поместье. – Ты прав, Митрич, Восток – дело тонкое…

– Ну как? – спросил Коршунов три часа спустя. – Что он тебе рассказал про этого Гельмия?

– Знаешь, Леха, почему я не хочу быть императором?.. – произнес Черепанов.

– А ты не хочешь? – Алексей усмехнулся. – Вот это новость!

– Ты слушай меня, легат! – строго произнес Черепанов. – Острить позже будешь. Когда тебя в очередной раз на кресте подвесят. Так вот… Я не хочу быть императором потому, что для каждого императора наступает такое пакостное время, когда он, чтобы уцелеть, вынужден гнать от себя старых друзей и сажать на их место всяких гнусных засранцев. Таких, как Гельмий Гульб.

– Да ладно тебе, – сказал Коршунов. – Наверняка можно и по-другому.

– Можно, – согласился Черепанов. – Например, превращать в гнусных засранцев старых друзей.

– Ты что, передумал? – насторожился Алексей. – Ты не хочешь брать Антиохию?

– Почему это? Я сказал, что не хочу брать всю Империю целиком, а эту теплую экзотическую страну, которая называется «провинция Сирия», мы непременно возьмем. Этот кусок как раз по размерам нашего рта. Только нам стоит поторопиться. Я не хочу, чтобы вести о нашем появлении дотянулись до ушей прокуратора Сирии раньше, чем мои пальцы дотянутся до его загривка.

Глава двенадцатая

Антиохия

Лето девятьсот девяносто первого года от основания Рима. Антиохия, столица провинции Сирия

Они успели. Взяв с собой только тысячу всадников, ворвались в город на исходе ночи, незадолго до рассвета. Обленившуюся сонную гвардию наместника даже не стали резать: при виде свирепых германцев те сами побросали оружие. Беспечного прокуратора Гельмия выдернули из постели, где он наслаждался обществом аж пяти девок (хотя ему и одной было много), голого вышвырнули из дворца, кубарем, с лестницы, – под ноги новому наместнику.

Пылали факелы, багрово алели шлемы воинов. Тоже вытащенные из постелей (по наводке Анастасии) и в большинстве изрядно перетрусившие «лучшие люди» города с трепетом взирали на то, как творит суд новый наместник. А новый наместник наклонился к валяющемуся у его ног прокуратору и спросил:

– Любишь деньги?

– Я… Нет!.. Только для Августа…

– Нет, – почти ласково произнес Черепанов. – Не только.

Он уже успел переговорить с Настей и знал, что далеко не все, что удалось прокуратору Гельмию выжать из провинции, попало в казну Максимина. В общем-то, Черепанов мог его понять. Лично он вообще никаких отчислений в государственную казну делать не собирался. Но Гельмий присваивал чужое, а Черепанов собирался не отдавать свое .

– Любишь деньги? – еще раз спросил Черепанов.

– Д-да…

Это была правда. Прокуратор очень любил деньги. Намного больше, чем своих налогоплательщиков, у которых на него вырос очень большой зуб.

– Хорошо, – кивнул Черепанов, повернулся к Скулди и сказал: – Раз так, дайте ему денег!

– Сколько? – деловито спросил герул.

– А сколько влезет.

– Будет исполнено! – отчеканил Скулди и кивнул своим.

Прокуратора опрокинули на спину, специальными клещами развели челюсти и стали горстями запихивать в рот монеты.

Всякий, знавший Максимина фракийца, мог бы сказать, что новый наместник позаимствовал метод воспитания вороватых чиновников у своего бывшего командира. Правда, Максимин предпочитал предварительно расплавлять серебро… Впрочем, какая разница, ведь прокуратор Гельмий все равно умер.

Утром нафаршированный серебром труп прокуратора был выставлен на всеобщее обозрение, а Черепанов, оставив своего легата решать текущие вопросы, поехал в ближайший военный лагерь. К обеду первый из сирийских легионов – Шестнадцатый Клавдиев, с префектом которого Черепанов был знаком лично и не одну чашу вина выпил еще во время войны с алеманнами, – признал легата Геннадия своим верховным командующим… Так что, когда вечером того же дня Черепанов спустился к ужину в один из триклиниев дворца, настроение у него было превосходное… Но совсем недолго. И испортила его жена грозного наместника Сирии…

– Я не возлягу за стол вместе с этой женщиной! – заявила Корнелия, вытягиваясь стрункой и гордо выпятив патрицианский подбородок. – Больше никогда!

– Та-ак… – В сознании Черепанова моментально возникли самые мрачные предположения. – Вы что, поссорились?

– Я никогда не унижусь до ссоры с этой !

Черепанов взял двумя пальцами круглый подбородок жены:

– Ну-ка, что она тебе сказала?

– Она мне ничего не сказала! – Голос Корнелии дрожал от гнева. – Я… Я обращалась к ней, как… Как к равной! Я – праправнучка императоров…

– Внучка! – перебил Черепанов. – И дочь. Императоров.

Корнелия вздрогнула, словно Геннадий ее ударил, оттолкнула его руку.

– Кора, я хочу знать, что случилось? – строго произнес Черепанов. – И лучше я узнаю об этом от тебя.

– Какая разница! Можешь спросить кого угодно! В Антиохии это известно каждому… Каждому… А я… Какой позор!

– Проклятье! Ты мне скажешь, в чем дело или нет! – рявкнул Черепанов так, что качнулась тонкая ткань в оконных проемах и серая кошка, спавшая в кресле, недовольно дернула ухом.

– Анастасия Фока – гетера ! – выпалила Корнелия.

– Ф-фух… – Геннадий вздохнул с облегчением. Он уж начал думать… – Гетера. Ну и что?

– Так ты знал ?

– Конечно, знал. Алексий мне все рассказал в первую же нашу встречу.

– И он – знал ?

– Ну разумеется. Когда они встретились, она была одной из жен германского рикса. Алексий полюбил ее и забрал.

– И он взял ее в жены? Вы… Вы действительно варвары!

Черепанов мог бы сказать, что они-то как раз не варвары. Что по готским законам женщину, однажды ставшую наложницей-тиви, никто не сделает законной женой.

Но он сказал другое.

– Слушай меня очень внимательно, – произнес он строго. – Я говорю это один раз. Больше повторять не буду. Кем бы ни была раньше Анастасия – это никого не касается. Она – жена Алексия, а Алексий – мой друг. Мой самый надежный друг в этом мире. Этого достаточно. Но это не всё. Я с большим уважением отношусь к этой женщине. У нее есть ум и воля. Она знает, что такое честь… (Корнелия фыркнула.) Помолчи! Я тоже знаю, что говорю! Ум и честь. И еще я знаю, что она предана своему мужу и готова была отдать за него жизнь. Я очень надеюсь, что тебе никогда не придется пережить то, что пережила она… Я сделаю все, чтобы этого не случилось. Но я требую от тебя не просто лояльности, но уважения к этой женщине. Заслуженного ею уважения. Со временем ты поймешь, что это так, а сейчас просто поверь мне и все. Ведь ты мне веришь, так?

Корнелия, помедлив, кивнула. Вспышка мужа ее ошеломила. Никогда он не говорил с ней так .

– И еще запомни пожалуйста: честь и достоинство жены моего друга Анастасии Фоки имеют к нам, ко мне и тебе, самое прямое отношение. Мы будем править этой провинцией совместно с Алексием. Его жена уже оказала нам немалую помощь, потому что она знает здешний народ намного лучше, чем я и мой друг. И она будет помогать нам впредь. Так же как и ты, я надеюсь. Мы все должны держаться вместе, вот так! – Черепанов сжал кулак. – Иначе мы погибнем. Как погибли твои близкие. И если ты не хочешь, чтобы твое изуродованное тело выбросили псам, ты должна запомнить: Алексий и его жена, ты и я, мы теперь – одна семья. Так что, если кто-то в твоем присутствии оскорбит жену легата Алексия, он оскорбит и тебя, и меня. А этого мы с тобой никому не должны позволять. Так что, если ты не сможешь сама наказать оскорбителя, – скажи мне. И я велю Скулди вырвать паршивый язык. Ты поняла?

Корнелия кивнула. Губы ее дрожали, глаза блестели…

– Вот и умница. – Геннадий обнял ее, поцеловал. – Ты очень красивая, – шепнул он в мягкое ушко. – Красивее всех женщин на свете. И я тебя люблю. А сейчас пошли ужинать… Это был слишком долгий день, и мне не терпится побыстрее закончить его… Угадай как?

Глава тринадцатая,

в которой Геннадий Черепанов вспоминает свое прошлое и размышляет о мрачной доле имперского наместника

– Это было в тухлые времена конверсии, – сказал Черепанов. – Когда космос почти прикрыли, керосин для «сушек» сливали налево, а сами «сушки» – направо. Тому, кто больше даст: хоть черным, хоть желтым, хоть серо-буро-малиновым. Все генералы – от двух больших звезд и выше – этим занимались, так что наш был не хуже и не лучше прочих. Даже лучше, поскольку старался продать самолеты тем, кто против нас их никогда не подымет. Хотя бы потому, что мозгов и навыков не хватит. – Бывший подполковник, а ныне наместник провинции Сирия хмыкнул. – Даже обезьяну можно научить управлять трактором, но черный тонконогий вудуист в кабине «сушки» – это, брат… Я, конечно, не расист, – тут же уточнил Черепанов. – Сам расистов-нацистов терпеть не могу…

– Угу, – усмехнулся Коршунов. – Как говорится: «Больше всего на свете я ненавижу нацистов и негров!»

– Некоторых негров, – уточнил Черепанов. – Знаешь, брат, я ведь тоже однажды в яме сидел. Причем не у римлян или твоих готов, а у этих самых черно… ногих «братьев по социализму». Помнишь такое время?

– Уже с трудом вспоминаю, – признался Коршунов. – Сколько лет прошло, прикинь… Если бы не ты да Настя, я бы уже и русский язык забыл…

– Это потому что ты молодой еще тогда был, – сказал Черепанов. – Такое не забывается. Так вот, сидели мы, понимаешь, в такой вонючей яме в одной африканской стране… Тьфу! Привычка. В совершенно конкретной стране под названием Мбуну-Келе. Сидели втроем со штурманом моим и военспецом из гру да думали о том, кто из нас будет завтра исполнять роль первого блюда, а кто – второго. А наверху в это время гульбанили черножопые пацаны, которым мы безвозмездно (если не считать мешочка необработанных алмазов, лежащих в сейфе одного из больших политиков) перегнали одну совсем секретную железную птичку. С вертикальным взлетом, потому что другую птичку на брачную поляну афроафриканцев не посадить. Короче, думали у нас там наверху, что чернопопые «братья по разуму» – совсем тупые. И потому месяца не пройдет, как железная птичка пойдет туземцам на кольца в нос и прочие сувениры, потому как керосина она жрет немерено, а подвоз топлива покупатели не обеспечили и обеспечить не могли: джунгли кругом. До ближайшей трассы – километров сто. Это, кстати, очень конкретно, Леха – сто кэмэ по джунглям. Ваши готские леса в сравнении с этим – просто гоголевский бульвар.

Короче, там наверху все были страшные умники, а секретность была такая, что полный крездец. Однако ж большое политическое лицо не удержалось и решило авансовую порцию некрасивых необработанных алмазов превратить в очень красивые брюлики. А знаешь, Леха, в какой стране это делали лучше всего?

– Не знаю.

– В Израиле. Это, кстати, тут неподалеку будет. Вот политик этот алмазы на обработку закинул, а у алмазов такое свойство есть: спец всегда определит, где их добыли. Так что просчитали нас на счет «раз». И передали информашку цээрушникам. По культурному обмену. Короче, я свою птичку только-только с палубы поднял, а у поляны в джунглях Мбуну-Келе уже сидел кучерявый такой афроамериканский пацан и толковал с коренными обитателями своей исторической родины о том, как праздничный стол с нами в роли главного блюда лучше сервировать: с банановыми листьями или баобабовыми.

– И что дальше? – спросил Коршунов.

– А дальше, Леха, посадили мы нашу птичку, вылезли и сразу поняли, что приплыли. А попозже коллега нашего военспеца нам окончательно ситуацию проявил и предложил дилемму: полное и безоговорочное сотрудничество – или большой котел с корешками и пряностями. Но решать надо до завтра. Потому что завтра, мол, американский вертолет прилетит. С «обменным фондом» для ченча на нашу птичку. Короче, сидели мы в яме и думали, думали…

– И додумались?

– Я военспецу нашему веревки перегрыз, потом мы пирамиду построили – живую, не финансовую, – из ямы выбрались, часового тихонько придушили – и на поляну. А на поляне – птичка наша стоит, вся – в серебристом лунном сиянии. Туземцы, простые пацаны, ее сетками маскировочными прикрыли, а вот керосинин из баков, естественно, слить не сумели. Я бы и сам не сумел – в здешних условиях. Так что заняли мы свои места по полетному расписанию и стартовали. Одно жалко… – Черепанов вздохнул. – Боекомплекта на птичке не было…

– Генка! – не выдержал Коршунов. – Ты к чему все это рассказываешь?

– Тоскую, брат…

– О прошлом… Тьфу… О будущем нашем, что ли?

– Угу. Знаешь… как-то мне эта роль восточного деспота… не очень.

– Да ты просто устал! – убежденно сказал Алексей. – Ты посмотри, Генка, какая красота!

Они стояли на балюстраде дворца. Море под ними сияло серебром отраженных солнечных лучей. Из глянцевой зелени лавра поднимались колонны зеленоватого мрамора. Справа возвышался тяжеловесный храм Юпитера с огромной статуей громовержца, изваянной кем-то из великих греков в те времена, когда Юпитера звали Зевсом. Практичные римляне почему-то привезли статую не в Рим, а сюда. На плече главного римского бога, словно птичка, восседала крылатая богиня победы…

– Все это теперь наше, – сказал Коршунов. – Эти рощи и это море. Вся эта благодатная земля… Кстати, и Иерусалим тоже наш…

– Нету здесь Иерусалима, – заметил Черепанов. – С землей сровняли и солью посыпали.

– Правда?

– Сам не видел, но в документах – так. Как-нибудь съездим посмотрим. Когда все рассосется…

«Если рассосется…» – подумал он и помрачнел еще больше. Геннадий понимал, что его гнетет. Максимин. Из Италии – никаких вестей. Последнее, что они узнали: что Максимин с легионами вышел из Сирмия и двинулся к столице. По прикидкам Черепанова, фракийцу нужен был месяц, максимум два, чтобы разобраться с мятежной столицей. У Бальбина и Пуппиена не было настоящей армии – только ополчение. Им требовалось время, чтобы набрать свои легионы. Фракиец этого времени им не даст… Но даже если Максимин вернет себе столицу, не факт, что он двинется сюда, на другой конец империи. Во всяком случае, Черепанов на его месте этого делать не стал бы. Как только фракиец со своей армией покинет столицу, Рим снова взбунтуется… Так что, скорее всего, император застрянет в Италии надолго. Может, до следующей весны. А за это время можно успеть многое. Например, слегка подогреть франков. Или готов. Если у Максимина будут проблемы на Западе, ему станет не до Востока. В крайнем случае, можно попробовать договориться с царем Ардаширом. Уйти от Рима под его руку… Хоть и не хотелось бы. Правило номер один, усвоенное Черепановым еще в училище: чем дальше от начальства, тем лучше. А Парфия существенно ближе Италии.

Вот тоже проблема: Ардашир. Типичный завоеватель, который спит и видит, как бы подмять под себя римскую часть Месопотамии… И вообще всё, что удастся. Без помощи Рима восточным провинциям придется туго. Но Ардашир – это проблема будущего. Сейчас главная опасность – Максимин. И то, насколько он сердит на своего бывшего подчиненного. С фракийца станется: наплевать на стабилизацию обстановки в Италии, чтобы покарать тех, кто его предал. С другой стороны, Максимину не обязательно возглавлять карательный поход лично. У него полно опытных военачальников.

Что ж, Черепанов был готов и к этому. На всех дорогах – посты. Организацией обороны на подходах к столице провинции занимается сам Маний Митрил Скорпион. С моря… Нет, вряд ли противник подойдет с моря. Максимину сейчас просто не собрать столько кораблей. Черепанов был настолько уверен в этом, что даже отпустил сирийскую эскадру в Киликию. Тамошние пираты совсем обнаглели: перехватывают уже пятый корабль… Хлопок по плечу вывел Черепанова из мрачных раздумий.

– Не горюй, командир! Пошли купнемся, что ли?

Нет, Леха – это нечто. Чем больше на нем ответственности, тем меньше в нем солидности. Зато германцы, самая надежная часть их войска, в своем Аласейе души не чают. И народ его любит куда больше, чем Черепанова. Тоже понятно. Вся неприятная часть управления: взымание налогов, суды и казни – на Геннадии. А на легате Алексии – зрелища и праздники. Черепанов выезжает в город не иначе как в сопровождении сотни телохранителей, а Коршунов может запросто завалиться в любую таверну с двумя-тремя приятелями. Или даже с одним Красным….

Черепанов почувствовал легкий укол зависти и быстренько себя отдернул. Все правильно. Так и должно быть. Так все и было изначально задумано…

– Иди купнись, – сказал он со вздохом. – Мне сегодня надо аж три эдикта написать и с купцами из Фракии перетереть – по поводу железа…

Глава четырнадцатая

Финал

Прошло три дня с тех пор, как Геннадий Черепанов вспоминал о своем прошлом. Заканчивалось лето девятьсот девяносто первого года от основания Рима. Или года двести тридцать восьмого, если считать от рождения Иисуса Христа, у которого в Антиохии было довольно много вечно спорящих между собой последователей. Тринадцатое августа. Вчера, двенадцатого августа, был праздник Меркурия: день халявной жратвы и выпивки. По этому поводу все население города, включая даже элитные германские части, обожралось и перепилось. Сегодня, тринадцатого августа, – праздники богини Дианы. Сегодня полагалось бездельничать и принимать ванны. Обстановка располагала: жара в городе стояла невыносимая. Но во дворце было полегче. Строили его с учетом климата.

Черепанов и Коршунов сидели на бортике фонтана, опустив в воду босые ноги, и пили из стеклянных кубков разбавленное белое вино со льдом, когда в зал вошел трибун Хрис, начальник дворцовой охраны, дежуривший лично, потому что никто из его офицеров после вчерашнего был на это не способен. Хрис тоже был не способен, но ему деться было некуда. Начальник на то и начальник, чтобы брать на себя ту работу, которую больше никто сделать не в состоянии. Естественно, Хрис был мрачен с самого утра. Но сейчас на нем буквально лица не было.

– Доминус!

Черепанов повернулся к нему.

– Ну что там у тебя? – буркнул он.

Меньше всего Геннадию сейчас хотелось заниматься делами. Особенно делами неприятными. Судя же по лицу трибуна, тот принес какие-то особенно скверные новости. Давно уж Черепанов не видел старого легионера таким взволнованным.

– Доминус! Доминус!..

– Да говори же, в чем дело! – раздраженно бросил Черепанов. – Ну?

– Доминус! Сюда идет Гонорий Плавт! С легионерами!

Черепанов с подчеркнутой аккуратностью поставил стеклянный кубок:

– Где он сейчас?

Если уже на подходе к городу, то дело кислое. Черт! Как всегда, в праздники боеспособность римской армии снижается раз в двадцать. И Аптус это учел.

– Где он? По какой дороге идет? Говори же!

– Он здесь, доминус!

– Я понял. Где именно – здесь? На какой дороге?

– Ни на какой, доминус. Прибежал гонец: легат Гонорий высадился в торговой гавани. Не позже чем через четверть часа он будет здесь.

– Абзац! – по-русски проговорил Коршунов. – Пришла беда – открывай ворота! – Он залпом проглотил содержимое своего кубка.

– Та-ак… – протянул Черепанов. – Сколько с ним людей, гонец сообщил?

– Сюда идут сотни две. Прибыло, конечно, больше…

– Не сомневаюсь… – процедил Черепанов.

Что ж, молодец Аптус. Подловил. Так же, как они в свое время подловили прокуратора Гельмия. Драться? Бежать?

– Сколько у нас людей во дворце, Генка? – спросил Коршунов. – Кентурия хоть наберется?

– Две контубернии стражников. Черт! Как мне не хочется драться с Аптусом!

– Хули тут драться! Кем? Двадцаткой стражников? – грубо бросил Коршунов. – Доигрались… Разведка, бля… Сваливаем?

– Придется. Ты давай к женщинам нашим, а я…

Поздно. Черепанов услышал очень знакомый звук:

стук подбитых гвоздями легионерских калиг по мраморным плитам.

– Всё, – сказал он. – Можешь никуда не ходить. Хрис!

– Что прикажешь, доминус?

– Зови… нет, никого не зови. Все равно.

Наместник (пока еще наместник) Сирии Геннадий Павел вынул ноги из бассейна и повернулся к дверям. При себе у него не было никакого оружия. Даже кинжала. Он отвык быть начеку…

Они вошли. Плавт и десятка три легионеров. В общем-то, немного. Все – усталые, доспехи и одежда в пыли… Но это мелочи. Все они – ветераны, сразу видно. В полном вооружении. Ловить нечего. Тем более неизвестно, сколько солдат там, снаружи. Ясно же, что не с полукентурией явился префект легиона гнуть мятежную Сирию под колено императора Максимина. Бли-ин! Так позорно прохлопать вторжение. Хреновы дозорные! И он, Геннадий, дурак! Не найдет Максимин кораблей для переправы! Много ли надо кораблей, чтобы перебросить пару-тройку когорт – в нужный момент в нужное место. И высадиться без проблем, потому что эскадру он сам же и отослал в Киликию!

Легионеры остались у входа, а Гонорий двинулся через зал к Черепанову и Алексею. Калиги Плавта оставляли грязные следы на зеленом мраморе пола, шел легат, не поднимая головы, и походка его была не очень уверенной, какой она бывает у человека, не один день проведшего в седле или на качающейся палубе.

Черепанов поднялся и ждал.

Шагах в двадцати Плавт остановился. Поднял голову и посмотрел в глаза Геннадию.

Черепанов ужаснулся: лицо Аптуса, постаревшее лет на десять, почернело, словно от нестерпимой боли. Страшное лицо.

У Черепанова перехватило дыхание: настолько изменился его друг… Надо было сказать что-то, но Геннадий слова не мог произнести…

– Салве, Гонорий! – Это сказал Коршунов.

– Салве. – Голос Плавта был хриплым и шероховатым, как обветренная базальтовая глыба. Сухим и бесцветным.

«Ему велено нас прикончить, – догадался Черепанов. – Ему совсем не хочется этого, но он сделает…»

– Делай, что тебе приказал Максимин, – ровным голосом произнес Геннадий.

Он умел проигрывать. Вот только больно за Кору…

«Делать ноги, – подумал Коршунов. – Луков у них нет. Сначала – в окно, потом по тропинке к храму Юпитера. Если дворец не оцеплен. Все равно проскочить можно… В казармы. Поднять моих гревтунгов. Вряд ли с Плавтом много солдат. Тысячи две-три. Хрена лысого! Еще поборемся. Если дворец не оцеплен. Только вряд ли он не оцеплен. Аптус…»

– Максимин… – В горле префекта булькнуло. – Гай Юлий Вер… Нет. Его нет, Череп… Нет больше нашего фракийца…

Великолепный, храбрый, жизнелюбивый, никогда не унывающий Гонорий Плавт Аптус уткнул лицо в черные от пыли ладони и зарыдал…

Это было так неожиданно, что Коршунов даже и не понял сперва. А когда понял… Словно теплая морская волна прошла сквозь него, приподнимая, унося вверх… Жизнь! Он будет жить! Страшный фракиец мертв, а он, Алексей Коршунов, будет жить !!!

Геннадий взял недопитый кубок, подошел к Плавту, обнял его, вложил тонкий стеклянный стебель кубка в заскорузлые пальцы. Гонорий пил, и слышно было, как зубы его стучат по краю кубка.

– Сколько с тобой людей? – спросил Черепанов, когда сосуд опустел и Плавт поднял на Геннадия покрасневшие глаза.

– Сто тридцать шесть, – глухо произнес префект. – Остальные… Предательство, Череп… Началось с предательства и закончилось им. Я пришел к тебе… Больше мне некуда… Все мои люди здесь. Все, кто сумели уйти: верных Максимину сейчас убивают по всей Империи, от Испании до Мезии.

«Так же, как сам Максимин убивал тех, кто был ему неверен… Или тех, кого он полагал неверными , – подумал Черепанов. – Кровь за кровь… А как бы ты поступил с нами, друг Аптус, если бы фракиец прислал тебя за нашими головами?»

Гонорий словно угадал его мысли.

– Мы – в твоей власти, наместник Геннадий Павел , – сказал он устало. – Если ты отдашь меня Сенату – я пойму. Пощади только моих людей…

– Твоих людей… – Черепанов поискал глазами Хриса. Начальник дворцовой охраны был здесь. – Трибун! Распорядись, чтобы спутников префекта накормили и разместили… в казарме охраны дворца.

– Слушаю, доминус!

– Плавт… Присядь. – Черепанов пододвинул ему кресло, налил вина. – Расскажи, как он умер?

– Предательство, – глухо произнес Гонорий. – Как всегда… Как везде…

– …Когда фракиец узнал о том, что произошло в Риме… О том, что Сенат провозгласил внука Гордиана Цезарем… О том, что сделал ты… Он взбесился еще больше, чем когда узнал о восстании в Африке. Он бросался с мечом на стены, избил кучу народу, едва не выколол глаза своему сыну… Он убил бы его, если бы тот не спрятался. Фракиец кричал: будь его сын в Риме, как он велел, Сенат ни за что не осмелился бы… Он напился так, что сутки пролежал в беспамятстве, а когда пришел в себя, то собрал воинов и произнес речь. Ты помнишь, что он говорил, узнав о восстании Гордианов? (Черепанов кивнул.) Что-то вроде той, только еще более бессвязная. Его ум совсем помутился от ярости. Затем фракиец раздал все золото, какое у него было, воинам и пообещал, что отдаст им всю Италию… Мы перешли Альпы… Но в Италии нас уже ждали. Так, словно мы – не армия законного императора, а толпа варваров. Все продовольствие прятали… А у нас не было ни фуража, ни провизии… Мы подошли к Гемоне… Она была пуста, покинута. Наши солдаты голодали и начали роптать. Максимин казнил десяток недовольных. Остальные притихли. На время. Аквилея закрыла перед нами ворота. Там были двое консуляров: Криспин и знакомый тебе Менофил, что был при Александре наместником в Мезии. Не будь их, Максимин договорился бы с горожанами, и ему открыли бы ворота. Послы сказали: горожане колебались. Они боялись фракийца, ведь тот всегда побеждал, и как он поступал с побежденными, тоже все знали. Но консуляры вопросили бога Белена,¹⁰⁵ и тот дал через гарусника ответ: мол, Максимину суждено быть побежденным. Потом говорили, что нас победили не воины: сам Аполлон сражался с нами… Но я не видел Аполлона. Я видел только стены Аквилеи и тех, кто на них. Они хорошо сражались и были готовы. У них были машины, запас серы и все, что нужно. Когда мы навели мост на бочках, перешли реку и стали под стенами, горожане встретили нас огнем и железом. Наши осадные машины горели. Горели наши воины: я видел, как от жара у них лопались глаза… Максимин с сыном были там же, под стенами, на достаточном удалении, чтобы не стать мишенями для стрел и копий. Они воодушевляли своих, пытались уговорить защитников сдаться… те осыпали их бранью.

Осада затянулась. У нас было совсем плохо с продовольствием. Во всех городах стояли посланцы Сената. Казалось, весь мир объединился в ненависти к Максимину. Даже в городах, где власти были верны фракийцу, не рисковали помогать ему.

А Максимин все чаще и чаще впадал в ярость. Он казнил трех кентурионов, которых полагал виновными в том, что Аквилея еще не взята. Он казнил Феррата, который ведал осадными работами… он готов был убивать и своих и чужих… Но осада продолжалась, и мы знали: еще неделя-две – и Аквилея падет…

И тогда Максимина убили. Среди бела дня, когда они с сыном отдыхали в палатке. Десятка два легионеров, у которых, как мы узнали позже, по ту сторону стен были близкие. Они убили двух преторианцев… Ты знаешь: Максимин всегда пренебрегал охраной, надеялся на собственную силу, забывая, что уже немолод. Предатели убили охрану, ворвались в палатку, в которой спали Максимин с сыном, и убили обоих. Затем отрубили им головы, надели на пики и показали аквилейцам. И никто в Максиминовых легионах не посмел наказать предателей. Или не захотел. Слишком много крови своих людей пролил Максимин. А когда в Италии узнали, что император Максимин мертв… Статуи его разбивали, его изображения повсюду уничтожали… И картины на форуме в Риме, на которых были изображены победы фракийца в Германии. Те, которые не тронули даже во время бунта, – их тоже уничтожили. Сенат тем временем облачил в пурпур Максима, Бальбина и Гордиана, а двух старших Гордианов, убитых в Африке, объявил божественными. А из Аквилеи в лагерь осаждающих было послано огромное количество провианта. Криспин и Менофил созвали воинов на следующий день, и почти все присягнули Максиму и Бальбину. Но тех, кто до конца оставался верен своему императору, ждала злая участь. Нас травили и убивали, отсылая в Рим головы убитых и получая за это щедрые награды от Сената и новых Августов… И я подумал, Геннадий… – Плавт поднял голову и посмотрел прямо в глаза Черепанова: – Я подумал: пусть награда за мою голову достанется тебе, а не какому-нибудь консуляру…

– Черта с два! – сказал Черепанов по-русски. – К Орку твои слова, Аптус! – произнес он по-латыни. – твоя голова мне самому пригодится! Причем – на твоих плечах! Верно, Алексей?

– Верно! К Орку всех сенаторов и императоров! – воскликнул Коршунов.

Во время рассказа Плавта Алексей на радостях осушал чашу за чашей и порядком набрался. Так ведь и повод какой, мать его так!

– Вы многим рискуете, – печально проговорил Гонорий. – Вам этого не простят. Лучше поступай, как я говорю. Сейчас вы – в стане победителей…

– Мы всегда в стане победителей! – перебил его Черепанов. – Потому что мы и есть победители! Это так же верно, как то, что не постановление Сената, а лично мы выкинули отсюда паршивого прокуратора Гельмия. Правильно сказал Алексей! К Орку римских патрициев! Разве моя жена Корнелия – не дочь и сестра императоров? Клянусь Янусом, я сам мог бы потребовать пурпура! Только на что он мне сдался – вместе со всей сворой краснополосных интриганов! Верно, Алексей?

– Верно! На хрена! Чтобы в один прекрасный день нас с тобой зарезали собственные преторианцы? В задницу пурпур! Виват наша славная Антиохия!

– Наша Сирия! – поправил друга Черепанов. Он положил руку на плечо Плавта: – Не бойся за нас, старый друг! Имели мы этих сенаторов в разных позах! У нас тут четыре боевых легиона и столько же вспомогательных войск, преданных нам лично. Вернее, вот ему… – Черепанов кивнул в сторону Коршунова. – Нет, Аптус, мы не боимся Рима. Мы нашли свое место, превосходное место, мы и останемся тут, что бы там ни надумали политики в столице. И, клянусь кровью быка, которую выпустил Митра, мы еще послужим великой Римской Империи, лев Аптус! Ты, я и Алексей. Но послужим ей так, как считаем нужным мы , а не болтуны на скамейках Сената или жирные развратники в палатине! Жаль, что Феррат мертв. Жаль всех наших, кто покинул этот мир. Зато теперь с нами ты, Аптус. И старый убийца Скорпион тоже с нами. И, клянусь, я сделаю все, чтобы собрать тех, кто остался. Мы еще послужим Империи, Аптус! А Империя, клянусь всеми ее богами, заплатит нам за это. Заплатит ту цену, которую мы ей за это назначим. Я обещаю тебе это, Гонорий, старый друг! А теперь скажи мне: было так, чтобы я, Геннадий Павел Череп, что-то обещал – и не сделал?

– Обещал – и не сделал? Может, и было… – проговорил Плавт все тем же печальным голосом…

И вдруг ухмыльнулся.

И как будто снова стал самим собой. Тем Гонорием Плавтом Аптусом, которого Черепанов впервые увидел много лет назад в деревянной квеманской клетке.

– Может, и было, Череп… только я что-то такого не припомню.

Легион против Империи

Часть первая

Средиземноморский круиз легата Алексия Виктора Коршуна

«CAELUM, NON ANIMUM MUTANT QUI TRANS MARE CURRUNT…»¹⁰⁶

Глава первая

Девятьсот девяносто второй год от Основания Рима¹⁰⁷. Зима. Провинция Сирия. Зимний лагерь Первого Парфянского легиона

К лагерю Первого Парфянского¹⁰⁸ Черепанов и его спутники подъехали ранним утром.

Прохладным зимним утром, когда только-только показавшееся над скалами солнце окрашивает мир в нежные розовые тона.

Лагерь был построен по стандарту: стены прямоугольником, четверо ворот, сторожевые башни – где положено и как положено. Внутри – строго по регламенту: казармы легионеров, форум, принципия, преторий, дома трибунов… Само собой – склады, конюшни, мастерские, госпиталь… Словом, тот, кто видел один лагерь, легко сориентировался бы в любом. Без разницы, будут ли это палатки, поставленные на одну ночь, или крепкие дома, в которых можно жить десятилетиями.

Преторские, главные, ворота были открыты: входи, выходи, кто желает. У створа, прислонившись спиной, завернувшись в плащ (зимней ночью в Сирии холодновато) дрых часовой.

Проезжая мимо, Гай Ингенс крепко огрел его витисом по голове. Часовой, где сидел, там и лег. В принципе, мягкое наказание. За сон на посту полагалось избиение палками до смерти.

Коршунов покосился на друга. Лицо у Черепанова было – мрачнее некуда. То, что он видел, так же мало походило на римский легион, как бабушкино платье на новую модную коллекцию.

Легионеры (с позволения сказать, легионеры) понемногу просыпались. Кое-где горели костры: там стряпали завтрак.

На кавалькаду из нескольких сотен офицеров горе-солдатики глядели с любопытством и с некоторой опаской.

– Засранцы, – выругался ехавший слева от Черепанова Гонорий Плавт Аптус. – Хотел бы я сказать пару слов их легату.

– Скажешь, – пообещал Черепанов. – Но только после меня.

Они въехали во двор принципии¹⁰⁹.

– Я мог бы прямо сейчас унести их Орла, – насмешливо произнес Гай Ингенс. – Клянусь сиськами Венеры, никто бы и не заметил.

Черепанов всё мрачнел. Оно и понятно. Это были его солдаты. С ними наместнику Геннадию Павлу предстояло защищать границы провинции. Но эти недоделки, похоже, и собственный котел с кашей защитить не в состоянии.

Геннадий остановился.

– Аптус, – сказал он. – Разошли своих людей по лагерю. Пусть посмотрят, что к чему. И доложат.

– А то и так не ясно! – буркнул бывший легат императора Максимина.

Черепанов уперся в него тяжелым взглядом… Они были очень похожи внешне: Геннадий Черепанов и Гонорий Плавт Аптус: невысокие, мощные. С квадратными лицами и головами, будто вросшими в широченные плечи. И выражения лиц у них были практически одинаковые. С таких лиц можно рисовать плакат: «Хочешь умереть – скажи мне „нет“».

Когда-то Черепанов служил под командой Плавта. Потом они стояли вровень, но в итоге судьба оказалось более благосклонна к Черепанову. Он стал наместником богатейшей провинции. А Гонорий Плавт после гибели императора Максимина вынужден был спасать свою жизнь. Враги Фракийца травили его сторонников, как лисиц, и непременно убили бы, если б Гонорий вместе со ста тридцатью шестью уцелевшими легионерами не отдался на милость своего недавнего политического противника и давнего друга. Само собой, Геннадий эту милость ему оказал. «Победители» Максимина новые императоры Бальбин и Пупиен правили недолго. Их убили через два месяца после смерти Фракийца, и теперь в Риме правил малолетний Гордиан Третий, Геннадиев шурин. Правил, разумеется, слово не совсем верное, потому как из Рима уже полгода вразумительных приказов не приходило. Да и в Палатине, если верить слухам, заправлял не юный Гордиан, а его матушка. И этот факт был одной из причин появления Черепанова в расположении Первого Парфянского.

– Аптус! Ты слышал, что я сказал?

Когда-то Гонорий Плавт командовал Черепановым. Но теперь главным был Геннадий, и Гонорий Плавт это понимал.

– Да, домин! – четко произнес он. И отдал соответствующее распоряжение.

Сотня приехавших с ними людей Аптуса, отборных воинов, ветеранов (среди них не было никого чином ниже опциона), отправилась выполнять приказ, а Геннадий с оставшимися вошел в преторий.

– Небось, дрыхнет твой легат, – по-русски сказал Алексей.

Черепанов буркнул что-то невнятное. Ярость так и сочилась из него.

Легат Первого Парфянского был дома. Более того, вопреки предположениям Коршунова, он уже встал.

Легат прихорашивался. Раб держал перед ним большое бронзовое зеркало, глядя в которое командующий римским легионом тщательно разбирал складки переброшенного через плечо плаща. Надо отдать ему должное: легат был хорош. Очень высокий, намного выше среднестатистического римлянина, отлично сложенный, элегантный. Словом, образец патриция. Коршунов слыхал: у легата галльские корни. Его предок был одним из тех галльских вождей, которых ввел в Сенат Юлий Цезарь.

На ввалившуюся к нему «делегацию» легат поглядел с плохо скрытым неудовольствием.

Наместника провинции он не признал. Даже не опознал в нем главного, потому что одет Геннадий был хоть и качественно, но довольно скромно. И перстней носить не любил: ограничивался парочкой, которые требовало положение и должность.

– Прочь! – бросил Черепанов рабу с зеркалом и подойдя к легату вплотную процедил:

– Я – наместник Сирии Геннадий Павел Кальва¹¹⁰!

– Сальве, – в рифму отреагировал легат. Его красивое лицо выразило смесь удивления, легкого презрения и высокомерного превосходства. – Я – легат…

– Дерьмо ты свиное, а не легат! – рявкнул Черепанов так, что потомок сдавшихся Риму галлов вздрогнул. – Ты во что превратил доверенный тебе легион?

– Я отказываюсь беседовать в подобном тоне! – гордо произнес легат. И встал в красивую позу.

В Сенате он, несомненно, имел бы успех. Но здесь был не Сенат. Здесь был зимний военный лагерь, и жест легата не оценили.

– А я с тобой не беседую! – прорычал Черепанов, подступая еще ближе. Теперь ему пришлось задрать голову, чтобы видеть лицо легата. – Я с тобой не беседую, я тебя отстраняю!

– Да неужели? – с иронией произнес легат. – Так ты, выходит, теперь не только наместник, но и император?

Вопрос был – с подвохом. В нынешнее смутное время достаточно кому-нибудь намекнуть, что кто-то, пусть даже в шутку, сравнил себя с императором, и проблем у него будет – выше крыши. А если этот «кто-то» вдобавок обладает серьезной должностью, к примеру – наместника провинции, – то может попрощаться и с должностью и, возможно, с головой.

– Нет, я не император, – четко выговаривая слова, произнес Черепанов.

– В таком случае, не тебе меня отстранять! – Тут же подхватил явно поднаторевший в диспутах легат. – Потому что меня поставил командовать император. И лишить поста тоже может только император… Один из императоров, – тут же поправился он. – А ты, выскочка-коротышка, – легат в свою очередь надвинулся на Геннадия, навис над ним, – …если ты привез мне деньги, то отдай их казначею и отправляйся к себе в Антиохию! А если ты не привез денег, то уж не знаю, зачем ты заявился, потому что тебе здесь не рады!

Зря он это сказал. Не стоило ему так хамить.

Черепанов ударил внезапно и страшно. В челюсть. Ноги легата подогнулись. Он упал на колени… И не врезался носом в пол только потому что Геннадий подхватил его за волосы.

Охрана и тершиеся в доме с самого утра дармоеды из многочисленной личной свиты сунулись, было, на помощь, но они и шага сделать не успели, как спутники наместника обнажили мечи. И лица у них были такие выразительные, что защитники командующего легионом поспешно отодвинулись подальше.

– Коротышка, говоришь, – задрав лицо легата кверху, прорычал Черепанов. – Ну да, осел, ты выше меня на голову! Хочешь, чтобы я исправил эту разницу в росте?

Легат глядел на наместника Сирии мутными глазами и вряд ли понимал, о чем идет речь. Нокаут он и есть нокаут.

– Ингенсы! – рявкнул Черепанов. – Сдерите с него плащ и доспехи, найдите в лагере осла попаршивее, посадите на него этого комедианта и выгоните осла на дорогу. Пусть отправляется хоть в Рим, хоть в Тартар!

Потом окинул бешеным взглядом окружение поверженного легата:

– Кто-то хочет последовать за ним? Кто?

Желающих почему-то не нашлось.

– Кто префект лагеря?

– Его здесь нет, – после небольшой паузы ответил один из старших офицеров, типичный римлянин, сравнительно молодой, лет двадцати. Трибун-латиклавий, судя по пурпурным полосам на тунике.

– Так найдите его! – рявкнул Черепанов. – И постройте легион! Бегом! Время пошло!

* * *

Строился легион примерно так же, как выглядел. То есть пока командиры выгнали всех из бараков, прошло не меньше часа.

Выстроились.

К этому времени успели вернуться все, кого Аптус послал разведать, что да как в лагере. Информация была неутешительная.

– Едят пустую кашу, – сообщил один из опционов. – У счастливчиков нашлось немного рыбы. Бобов нет. Мяса нет. Даже чеснока нет. Зато нужники воняют так, что даже против ветра чуешь.

Тут он был прав. Пованивало изрядно. И от нужников, и от самой толпы… Язык не поворачивался назвать это войском.

– Термы есть, – доложил другой. – Хорошие термы. Но без воды.

– Оружия не хватает, – поведал третий. – Один меч на троих, одно копье – на двоих. Носят по очереди.

– Жалования им не платили почти год, – добавил четвертый. – Потому и еду им привозят такую, что собака жрать не станет.

– Ну и сброд, – прошептал Коршунов на ухо другу.

Тот только хмыкнул. Разрядил большую часть гнева на легата – и немного успокоился.

– Слушай меня! – зычно, аж эхо прокатилось, рявкнул он. – Я думал: увижу здесь легионеров! И что? Вы – не легион! Вы – овечий помет, который следовало бы выгрести отсюда, разбросать по полям, а взамен прислать крепких новобранцев, из которых не надо будет вышибать палкой лень и дурь!

Человеческое наполнение Первого Парфянского недовольно заворчало. Коршунов даже забеспокоился: говнюков было несколько тысяч, а их – меньше двухсот. Но Генка крепко держал бразды правления.

– Следовало бы! – гаркнул он во всю мочь луженой глотки. – Но придется повременить! Потому что у меня нет этих новоборанцев. Так что придется ковать железо из дерьма! То есть – из вас! И у меня для вас две новости: хорошая, очень хорошая и замечательная!

Гул тут же смолк. Заинтриговал их наместник.

– Начну с хорошей! – Геннадий сделал ораторскую паузу. – … У вас теперь новый легат! Вот он! – Вперед выступил Гонорий Плавт Аптус. – Этот герой командовал Восьмым Августовым легионом! И был личным другом императора Максимина!

– Это не тот ли Максимин, которого зарезали собственные легионеры? – раздался из строя третьей когорты гнусненький голос.

Гонорий Плавт побагровел:

– Кто сказал?! Выйти из строя?!

Естественно, никто не вышел.

«Интересно, как он вывернется?» – подумал Коршунов.

Аптус вывернулся по-аптусовски. Выхватил витис¹¹¹ у ближайшего офицера, выбросил вперед:

– Считаю до десяти! Если, когда я скажу «десять», крикун не будет стоять здесь, вся его кентурия получит по десять палок!

Сработало. Из рядов вытолкнули провинившегося легионера. Собственно, называть это легионером не стоило. Тощий небритый мужик без всякого намека на серьезное оружие (только нож на поясе), зато – в старом парфянском шлеме.

Ни слова не говоря, Гонорий шагнул к нему… Витис мелькнул в воздухе, и бездыханный болтун рухнул наземь. Шлем откатился в сторону.

– Ты и ты! – Витис указал на двух легионеров в первой шеренге. – Оттащите падаль и выбросьте в выгребную яму! Еще услышу что-то неуважительное о покойном императоре – пятьдесят палок!

– Лучше не скажешь! – поддержал Черепанов. – Законы об оскорблении величества касаются даже мертвых императоров!

Очень дипломатично, хотя и спорно. Там, в Риме, вряд ли бы кому-то понравилось, что он отдает легион другу ненавистного Фракийца.

– Теперь очень хорошая новость! – продолжал Черепанов. – Да, я знаю, что вы не стоите даже дерьма, которым завалены ваши нужники! Однако с сегодняшнего дня вам, козолюбы, удвоят жалование! И вы сможете его получить прямо сейчас! Сегодня!

Настороженное молчание сменил радостный рев. Геннадий поднял руку, и рев стих, как по волшебству. Теперь его любили намного больше, чем минуту назад.

– Только не думайте, что вы будете, как раньше, жрать, срать и совокупляться друг с другом! Ваш легат привел с собой достаточно настоящих кентурионов, чтобы вдолбить в ваши ослиные головы военную науку! И научить вас тому, о чем вы, похоже, даже и не слышали… Дисциплине! Мне нужно, чтоб когда придет враг, вы не удирали, как овцы, не драпали, потеряв не только оружие, но и то, что у вас под набедренными повязками! Я хочу, чтобы вы встретили врага… А он придет, не сомневайтесь, враг обязательно приходит!.. Чтобы вы встретили его сплоченным строем, чтобы вы вбили его в землю и взяли такую добычу, с которой не стыдно возвращаться домой! Так! А теперь все, кого это не устраивает, могут выйти из строя и убираться пасти коз! Клянусь богами Рима, я не стану их наказывать за дезертирство! Пусть убираются! И тогда я сообщу тем, кто остался, последнюю новость! Очень хорошую! А теперь я жду! – проревел Черепанов и застыл бронзовой статуей.

Прошла минута, другая… Видимо, работа козопаса никому не показалась достаточно престижной, чтобы отказаться от тягот военной жизни. Хотя не исключено, что это бездельники рассчитывали, что воспитательный порыв начальства со временем угаснет, а деньги – останутся. Это потому что они совсем не знали Гонория Плавта Аптуса.

– Значит никто! – подвел итог Черепанов. – Вот это хорошая новость уже для меня! А теперь новость последняя. Замечательная! Для вас! Сегодня же вы получите премию в размере жалования за два месяца! Удвоенного жалования!

Ликование Первого Парфянского было столь выразительным, что даже боги на здешних небесах, небось, зажали уши. Когда солдатики оторали, Черепанов продолжал речь:

– Только учтите, горлопаны: это деньги не для того, чтобы вы жрали, пьянствовали и драли шлюх в лупанарии! На эти деньги каждый их вас купит то, что положено иметь легионеру! Если кто забыл, кентурионы ему напомнят! И ваш новый легат очень тщательно за этим проследит! Верно, Гонорий Плавт?

– Не сомневайся, домин! Тот, кто не купит необходимого в первую неделю, во вторую получит пятьдесят палок! В третью – сто! А кто не экипируется до мартовских Ид¹¹² – пятьсот! От пятидесяти палок он скорее всего сдохнет, зато не станет отравлять праздник Марса своим мерзким дыханием Командиры кентурий! То есть бывшие командиры кентурий – ко мне! Остальные – свободны!

– Скажи мне, Генка, – поинтересовался Коршунов по-русски, – откуда ты возьмешь такие деньжищи, что пообещал голодранцам? Что-то я не заметил мешков с сестерциями среди нашей поклажи. И не похоже, что они имеются в казне легиона.

– Их там и нет, – усмехнулся Черепанов. – Сначала я поинтересовался состоянием легионной казны – и не удивился, узнав, что она – пуста. Но потом я заглянул в личные сундуки кичливого галла и, представь, там оказалось столько всякого добра… И достаточно серебра, чтобы содержать легион в течение полного года. Думаю, Аптус сумеет правильно распорядиться этими нетрудовыми накоплениями. И напомни мне завтра, чтобы я организовал сюда обоз с продовольствием, оружием и амуницией. Конечно, это всего лишь ленивые сирийцы, но хорошее питание и хорошая палка еще могут сделать из них приличных солдат.

Глава вторая

Антиохия. Столица провинции Сирия. Насыщенные будни крупных руководителей

Из Рима пришли новости. Правда, с большим опозданием, зато хорошие. Пришло «добро» на формирование нового легиона, запрос был послан еще Бальбину с Пупиеном, но одобрен новым императором только сейчас. Легион был наречен Первым Германским, поскольку ядром его должны были стать германцы-ауксиларии Коршунова. В память о «предшественнике» его эмблемой стал Бык¹¹³.

Сам Алексей был назначен легатом. Для человека, который лишь пару лет назад обзавелся золотым кольцом всадника¹¹⁴, то была головокружительная карьера.

Примипилом легиона Коршунов поставил Агилмунда. В качестве префекта лагеря выпросил у Черепанова Тевда Трогуса. Длинноносый римлянин был именно тот специалист, которому известно, что нужно легиону для нормального функционирования. Трибуном-латиклавием сделал Скулди. Это было не по римским правилам, но Коршунов не собирался загружать свой штаб каким-нибудь сенаторским сынком. Задача Скулди – подготовка «спецназа» и разведка. В первую очередь. И трибунов набрали по тому же принципу. За исключением двоих. Этих, молоденьких юристов из хороших семей, поставили по ходатайству Черепанова (а еще точнее – Корнелии), дабы благородные законники могли вписать в резюме службу в римской армии. Коршунов не особо отпирался. Хорошие юристы могли пригодиться, а местная «высшая юридическая школа» славилась на всю империю своими кадрами.

Назначив старших офицеров, Коршунов решил, что свои главные обязанности большого начальника уже выполнил. Оно, конечно, не совсем правильно, но руководить легионом Коршунов не собирался. Во всяком случае, в мирное время. Генерал римской армии – это хорошо, но свобода – дороже. Так что он справил себе новую форму: золоченый панцирь, шлем, плащ и все такое, но тяжелую повседневную работу перевесил на своих друзей-родственников. Да и прежде так было: рикс Аласейа генерировал идеи, стратегически мыслил и приносил подчиненным удачу. А уж подчиненные, готы, герулы и прочие, должны были сами позаботиться, чтобы донести эту удачу до ртов, не расплескав по дороге. Ну и славно! Агилмунд в роли заместителя командира бригады (а легион и по численности и по структуре был ближе всего к этому подразделению) просто идеален. Прирожденный полковник.

Трибун-латиклавий в римском легионе считался чем-то вроде начальника штаба, но обычно эту должность занимал какой-нибудь сенаторский недоросль, годный только на перевод пищи в удобрение. Но Коршунов поставил Скулди другую задачу. И не ошибся. Этот герул, прирожденный лидер разведки-контрразведки, получив в свое распоряжение людей и средства, прям-таки расцвел и заколосился агентурными сетями.

А тут еще Коршунов подкинул им с Агилмундом идею спецподразделений, и увлекшийся Скулди вообще из обыденной жизни выпал. Просто горел на работе. И всё вокруг тоже горело и плавилось… В правильные формы.

Сам Коршунов на такие трудовые подвиги был не способен. Слишком мягкий и жизнелюбивый. Если бы он по складу характера был способен, как Черепанов, сокрушать преграды и таранить препятствия – он бы еще в прошлой жизни горы свернул. Великим ученым стал бы или еще кем-нибудь… великим. Впрочем, жаловаться не на что. Когда надо, драться он умел. А везло Алексею… практически всегда. И голова работала как следует. В данном случае, голова сказала хозяину: дай людям возможность делать то, что они умеют, особенно если это им нравится. И не мешай.

Алексей так и сделал. С удовольствием. Потому что ему самому нравилось жить. Вообще. И конкретно здесь, в Антиохии. Тут было весело. И красиво. Везде колонны, портики, фонтаны, ярко раскрашенные статуи богов, величественные храмы. Вечно какие-то праздники, шумные шествия, когда золотые одеяния жрецов сверкают на солнце, а от пестроты толпы просто рябит в глазах. Антиохия – это сумасшедший замес из сирийцев, греков, иудеев, финикийцев, арабов. Всё это болтало, пело, галдело на множестве языков, источало сотни запахов, далеко не всегда приятных, но Коршунов уже давно принюхался. Да и нет более отвратительного запаха, чем запах войны. Вдохнешь раз – и даже вонь несвежей рыбы покажется благоуханием. Хотя кому вонь, а кому – пикантный аромат. Вот взять хотя бы любимый римский соус гарум, в базовой основе которого – «выдержанные» рыбные потроха…

Ну да и свежей рыбки в Антиохии вдоволь: сказывалась близость моря, и в самом Оронте кое-что водилось. Рыбка, всякие ракообразные, кальмарчики с моллюсками… А те, кто не любит сифуд, могут смело идти на запах колбас, жареной свининки с горячими лепешками, запеченной целиком птицы… Кухня здесь здорово отличалась от канонической римской, но Алексея это не смущало, поскольку в столичных изысках он не разбирался. Не успел поднатореть. Да и по жизни Алексей любил жареное мяско с хрустящей корочкой, а римляне традиционно предпочитали вареное. Так что первым делом Коршунов научил своего повара готовить правильный шашлык – из отменно маринованного мяса. Вот только помидорчиков¹¹⁵ здесь почему-то не было. Зато великолепный выбор специй. И отличное вино, хоть с медом, хоть – с розовыми лепестками или иными природными ароматизаторами.

Настоящих италиков в Антиохии было не так уж много. Большинство обитавших здесь римских граждан – потомки получивших здесь землю ветеранов. Держались эти полноценные квириты¹¹⁶ с важностью сверхчеловеков, особенно те, что был облечен хоть какой-нибудь властью. Коршунов же важности не любил и потому щеголял не в регалиях римского легата, а одевался попростому – в шелковую тунику. Зимой, конечно, потеплее, а вот в остальные времена года шелк здесь – самое то. И никаких шлемов-панцирей. Только спата на поясе и правильный нож в чехле. Но меч это так, для уважения, а не для самообороны. Для обороны он обычно брал с собой парочку германцев-телохранителей. Не то, чтобы Алексей кого-то боялся… Просто не хотел скандала с Генкой.

Черепанов искренне полагал, что все вокруг спят и видят, как бы их прикончить. Типичное имперское мышление в завоеванной колонии. Как говорится, с кем поведешься… Генка «повелся» с благородной патрицианкой из древнего рода, а он, Алексей, – с простой антиохийской гетерой. И бывшей имперской шпионкой. Вернее, разведчицей. Анастасия была из хорошего (по здешним, антиохским меркам, само собой) рода, но профессия несколько понизила ее статус. Гетера, конечно, не проститутка. Что-то вроде квалифицированного секретаря-референта. Что же до секса, то в Римской империи к этому делу относились легко и позитивно. Например, считалось, что фреска эротического содержания – надежный оберег от сглаза. Брелок для ключей в виде мужской пиписьки встречался не реже, чем денарий, а уж украсить фонтан слившимися в экстазе мраморными любовниками считалось не просто хорошим тоном, а образцом отменного художественного вкуса. Ну, запреты, конечно, имелись, но сама мораль была исключительно кастовой. То есть ежели ты – римский гражданин и «старший по званию», то непременно должен быть наверху и в активном варианте. В Риме с этим было строго. Но здесь, на юге, нравы были еще более отвязными. Впрочем и в Риме поиметь подавальщицу в трактире было дешевле, чем в общественную баньку сходить. А уж в Антиохии… В Дафнийской роще, к примеру, (это совсем рядом с городом) вообще был настоящий сексуальный рай. Там каждый храм – самый настоящий бордель в форме культового учреждения. Доступные девки-рабыни со всех концов айкумены – к услугам любого желающего. Цены – более, чем доступные. Сколько пожертвуешь от щедрот…

Словом, все радости плоти. И – бесконечные праздники. И повсеместные веселые пирушки с танцами и играми. И замечательные гимнасии при банях. И состязания борцов – там же. А кому хочется ум потренировать – пожалуйте на философский диспут. Который, впрочем, вполне может закончиться потасовкой.

Коршуновская Настя чувствовала себя в столице Сирии, как кошка на дворе дачи. Знала всё и вся. Знала, куда соваться не следует, а где тебе будут искренне рады.

Впрочем, обидеть Анастасию Фоку, жену римского легата, было не только трудно, но и опасно. Особенно, если она гуляла с мужем, а муж – с парой-тройкой германцев. Хотя надо отметить, что для отпугивания местного преступного элемента было достаточно одного Красного. Огромный грозный гепид, вдобавок прославленный гладиатор! Красный пару раз, для собственного развлечения выступил на здешних гладиаторских играх – всех побил. Не такая уж трудная задача. С его-то опытом бойца с римского Колизея, или по-здешнему амфитеатра Флавиев.

Правда, Красный не знал, что Анастасия загодя побеседовала с ланистой, и тот придержал самых опасных бойцов. Скорее всего, Красный справился бы и с ними, но Алексей решил подстраховаться. Многие брали гладиаторов в охранники, но таких, как огромный гепид, не было ни у кого. В иных местах сначала узнавали Красного, а уж потом – Алексея. Не удивительно: рожа у гепида была запоминающаяся. И масть тоже. Да и фигура примечательная: можно Геркулеса лепить.

С Красным Коршунов чувствовал себя в Антиохии так же уверенно, как богатый русский турист – на Елисейских полях. Пусть вокруг мельтешат сомнительные личности, но его это не касается. Его касаются только местные удовольствия и достопримечательности. Алексей искренне сочувствовал Генке, который как зарылся месяца три назад в документы, так из них и не вылезал. Сочувствовал, но помощь не предлагал.

В местной юриспруденции и делопроизводстве он не разбирался и разбираться не хотел.

Мотаться по провинции с проверками? Ну, съездил он пару раз, с Генкой за компанию.

Но Черепанов ездил по делу: судил, наказывал, снимал нерадивых чиновников и ставил других, может и не более «радивых», но зато своих. Деньги распределял… Словом, работал.

А Коршунов шлялся по пирушкам, тусил на религиозных праздниках и предавался всяким излишествам. Впрочем, понимая, что от подобной жизни можно и брюшком обзавестись, взял за правило часа три в день тренироваться: борьба, фехтование и верховая езда. А день почти всегда начинал с водных процедур: если рядом море, то в море, если река – то в реке. По местным меркам вода зимой была прохладная, градусов шестнадцать, но Коршунова это не смущало. Его германцев – тоже. Их больше беспокоило, не обидятся ли местные водные божества. Однако Алексей убедил варваров, что со всеми договорился, и теперь плавал в компании. А Настя приходила на берег, смотрела на них и зябко куталась в шерстяную паллу¹¹⁷.

Так, в трудах и развлечениях, прошла зима. Наступил день мартовских календ – местный новый год. Опять праздник, шествия, танцы…

Правда, Черепанов из общего столпотворения Алексея изъял. Привел в храм Митры и провел через обряд посвящения в воинское братство. Храм был – так себе. На Коршунова впечатления не произвел. Так, здоровенная дыра в скале. Единственное украшение на входе – сам Митра, убивающий быка. Обставлено, впрочем, всё было весьма театрально. Таинственно. Все – в накидках с капюшонами, в масках. Только неофиты (и Коршунов – среди них), с открытыми лицами.

Наместник провинции тут был не на первом месте. Главенствовал Маний Митрил Скорпион, которого Черепанов назначил префектом своего Девятого Клавдиева. Скорпион лично зарезал бычка. Ловко, надо отдать ему должное. Бычок и не мукнул.

Коршунова посвящали первым. Затем еще четверых – матерых кентурионов.

В общем, всё прошло без помпы и торжественно. Позже Черепанов изложил другу правила и обучил тайным знакам. Правила были нехитрые. Знаки – тоже.

– Слушай, а зачем это всё? – спросил Коршунов.

– Пригодится, – уклончиво ответил Геннадий.

В качестве внешнего покровителя (о Митре болтать не полагалось), Коршунов выбрал, было, Меркурия, но Черепанов отговорил. Остановились на Минерве. А что, она же по совместительству еще и покровительница наук, а Коршунов, как-никак, ученый. В прошлом.

После нового года в голову Коршунова пришла новая идея. Да такая замечательная, что Алексей, не мешкая, сразу после завтрака, распугав посетителей, ввалился в кабинет (по здешнему – таблиний) наместника, дабы претворить ее в жизнь.

Кабинет Генка обставил не по римскому обычаю, а по собственному разумению. Заказал могучий прямоугольный стол, вместе здешних – хлипких, круглых, трехногих. Велел покрыть столешницу кожей, сделать выдвижные ящики, снабженные замками. Шкаф заказал. Тоже добротный, с дубовыми дверцами, отличавшийся от римских, в которых обычно хранили дорогую посуду и безделушки, как парадная колесница отличается от готского фургона. Еще в кабинете имелся ларарий, то бишь место, где стояли фигурки римских домашних богов-ларов. Им полагалось приносить жертвы и всячески ублажать, тогда они, в свою очередь, заботились о сохранности дома и его обитателей.

Ларов ежеутренне «подкармливала» Корнелия. Она не знала, что ларарий – сдвижной. Ширма, за которой прятался главный сейф наместника. Сейфов во дворце было штук шесть – и все, кроме этого – на виду. Но в открытых хранилась так, мелочь. О тайном знали только Черепанов и Коршунов. И только они двое знали, как он открывается.

– Генка, дружище! – проникновенно сказал Алексей. – Скажи честно – я тебе здесь нужен? В смысле – в Антиохии?

– А на кой ты мне сдался? – проворчал Черепанов, изучая восковую табличку с очередным доносом.

– Ну так ты не против, если я отбуду в небольшой морской круиз?

Черепанов отложил табличку, поднял голову, посмотрел внимательно:

– И куда это ты намылился? – спросил он с подозрением.

– В Иерусалим! – гордо сообщил Алексей. – В той жизни, понимаешь, не успел, так хоть в этой сподоблюсь.

– А ты в курсе, друг мой, что Иерусалима больше нет? – поинтересовался Черепанов.

– Быть того не может! – воскликнул Алексей. – Как это так: в двадцатом веке Иерусалим был, а в третьем – нету! Исключено. Включи логику, командир!

– Не знаю, как насчет логики, – усмехнулся Черепанов, – но судя по документам император Адриан разрушил его примерно сто лет назад. Вернее, дорушил, потому что разрушили его еще раньше. Допускаю, что там имеется некоторое количество развалин. И римский поселок, в котором обитает Десятый легион и обслуживающая его инфраструктура. Нет больше ни Иерусалима, ни Израильского царства. Есть римская провинция Палестина со столицей в Кесарии. Еще вопросы есть?

– Значит ты не против, чтобы я немного прогулялся? – поинтересовался Алексей.

– Черт с тобой, езжай! – разрешил Геннадий. – Толку здесь от тебя… Только по дешевым кабакам пьянствуешь и имидж грозного римского легата роняешь! Однако будет у тебя и конкретное задание, турист!

– Излагай! – насторожился Коршунов.

– А задача у тебя такая: оценить настроение и готовность дислоцированных в Сирии и Кесарии легионов. Чует мое сердце: война с персами на носу. А помощи из Рима ждать – пустые надежды. Так что должен ты, Леха, в промежутках между пьянками выяснить, на какие еще легионы, кроме моего, твоего и Аптусова, я могу рассчитывать. Особо же меня интересует Шестой Железный. Его Принцепс Север напоследок в Кесарию перевел, но это мой легион, сирийский. С бесценным опытом Парфянских войн. Очень бы хотелось его вернуть к началу большой драки!

– Выясню, не сомневайся! – пообещал Коршунов. – Ты не переживай, я недолго. Месяца за два обернусь. К Флоралиям. Люблю я этот праздник! – Алексей мечтательно улыбнулся.

Черепанов фыркнул. Именно во время праздника Флоралий его лучший друг Алексей Коршунов с огромной ватагой диких варваров вторгся в Мезию.

– Это не всё, – сказал Черепанов. – Мне надо, чтобы ты аккуратно прозондировал: как администрация на местах относится лично ко мне. Особенно обрати внимание на Тир. Пообщайся с командующим флотом, если получится. Тир – это важно. Примерно половина кораблей идет из Тира прямиком через Кипр, минуя Антиохию. Если получится, прикинь, есть ли возможность перекрыть этот поток. При необходимости, – Геннадий выпрямился, глянул сурово: – Ты всё понял, легат?

– Так точно, господин наместник! – бодро рявкнул Коршунов. – Проверить настроение военнослужащих и их командования, проинспектировать местную администрацию на предмет лояльности, прощупать «адмирала» местного флота и возможности пресечения транспортной линии через Кипр! Это все?

– Почти, – проворчал Черепанов. – Всё это надо сделать аккуратно и вернуться назад в целости и сохранности. Будет чертовски неприятно, если тебя убьют.

– А уж как мне будет неприятно! – ухмыльнулся Алексей. – Не боись, Генка! Я ж не один поеду, ребят с собой прихвачу! Нет таких разбойников, что переразбоили бы моих германцев!

– Да я не про разбойников, – нахмурился Черепанов. – Немного яда в бокал с вином. Или дротик в спину из переулка…

– Глупости говоришь! – отмахнулся Коршунов. – Это тебе надо беречься, а я, как ты образно выразился – просто турист. Вернее, не просто, потому что за мной стоишь ты. Если меня убьют, ты ведь этого так не оставишь? Ладно, ладо, шучу! Не бери в голову! Буду пить вино только из общего кувшина, а за спиной у меня всегда будет Красный стоять. За таким телохранителем моя спина – как за осадным щитом. Разве не так?

– Так, – согласился Черепанов. – Гепид хорош. Но у него есть большой недостаток.

– Ну-ка?

– Он большой. И потому – немного тормозной. Свяжут его боем – и ты останешься один. Я бы предпочел кого-нибудь поподвижней. Это в нашем времени задача телохранителя – принять предназначенную хозяину пулю. Здесь он должен срабатывать на опережение. Убивать быстрее, чем убийцы.

– Истинно говоришь, брат мой Геннадий! – с важностью произнес Коршунов. – Я даже знаю, кого предпочел бы в телохранители. Гонорий Плавт Аптус, вот кто мне нужен! Как думаешь, согласится?

Черепанов расхохотался. Хлопнул друга по плечу:

– Ладно, Лёха! Конец поучениям! Пошли вино пить!

Глава третья

Девятьсот девяносто второй год от Основания Рима. Весна. Провинция Сирия. Приморский «курорт» Лаодикия

Путешествовать в Иерусалим Коршунов решил, как сказано выше, морем. Алексей полагал, что попивать вино на палубе намного приятнее, чем задницу о седло оттаптывать. Выбрал он и кораблик: большой купеческий парусник с громким названием «Любимчик Посейдона». По местным меркам, весьма комфортабельное судно. С домиком на палубе и вместительными трюмами. Правда, не слишком быстрое и зависимое от ветров, поскольку гребцов на нем не предусматривалось. Но куда спешить? Это же не регата.

Путешествовать Алексей любил еще в той жизни. Вот только тогда он не мог позволить себе морских круизов, а сейчас – смог.

Плыть Алексей планировал вдоль берега, с заходом в прибрежные города: насладиться достопримечательностями, а заодно пополнить запасы воды и пищи. Воды и пищи требовалось немало, потому что с собой Коршунов взял аж две кентурии из когорты Ахвизы. С самим Ахвизрой во главе. Первый кентурион-пил второй когорты был только рад на время уйти от размеренной жизни легиона.

Воинов Коршунов взял для солидности, а заодно на случай пиратов. Промышляли они в здешних водах довольно активно и сравнительно небольшой военный флот провинции справиться с ними не мог. Черепанов предлагал взять в качестве охраны боевой кораблик-либурну (беспокоился друг), но Алексей отказался. Смысл? Когда с тобой на судне двести варваров… Добро пожаловать на борт, господа пираты!

Вот только маловероятно, что грабители морей станут брать на абордаж его круизный лайнер. Алексей не сомневался, что местные флибустьеры работают в связке с наземными информаторами и вряд ли польстятся на судно, на котором самый ценный груз – остро отточенные спаты.

* * *

В путь они отправились за восемь дней до апрельских календ. По нашему – в конце марта¹¹⁸. Хорошее время. Вокруг всё цвело и пахло. И день был веселый. В этот день настоящие римляне, согласно распорядку, пируют и веселятся. Генка тоже закатывал пир для высшего общества. Наместник. Ему положено. Коршунов официальные мероприятия не любил. Соберется местный бомонд. Будут тосты льстивые говорить… Тьфу! Отчасти поэтому день отправления и выбрал. Генка не обидится, а на остальных…

Вчера, кстати, тоже был праздник. Богини Кибелы. Местные ее особо почитали. Храм имелся, естественно. Внутри – роскошная позолоченная колесница, запряженная львами, а в колеснице – сама богиня. Великие все-таки скульпторы в Римской империи. Не какие-то там церетели. В здоровенной короне-башне, грозная до невозможности Кибела впечатляла. Воплощение безумной мощи. Или точнее – мощного безумия. А служили Кибеле просто сумасшедшие. До того башню сносило, что сами яйца себе отрезали. На празднике, правда, до этого не дошло. Ограничилось шествием голых теток и дядек, которые вопили и нахлестывали себя бичами. Орали так, словно им кишки выпускают, все в кровище.

Очень неэстетичное зрелище.

Но коршуновским парням понравилось. Волки, они волки и есть. Нравится им кровь.

Кораблик ожидания не обманул. Места в нем было довольно, в просторные трюмы загрузили пищу, которая – долгого хранения. В жизни всякое бывает. Опять же винище и вода… Словом, цепочка рабов таскала это всё часа полтора.

Наконец отчалили. Спустились по Оронту в Селевкию (часа три), а там вышли в открытое Средиземное море. То есть не совсем открытое, потому что плаванию их предстояло быть сугубо каботажным. Вдоль берегов то есть.

Алексей с Настей расположились на корме, под навесом. Не потому, что было особенно жарко – для приличия. Синие стеклянные бокалы с фалерном, фрукты и фаршированные финики – на закусь. Но занимались делом. Настя старательно учила Коршунова арамейскому и сирийскому – она свободно говорила на обоих диалектах. Алексей не менее старательно учился. У него открылись недюжинные способности к языкам. По-латыни шпарил весьма бойко, с акцентом, правда, но большего от варварского рикса и не требовалось. Греческий освоил месяца за три. Легко, ибо нет лучшего учителя, чем любимая женщина.

Всё-таки какая красавица его Настя! Не зря лучший антиохийский скульптор-грек захотел ваять с нее Диану-Артемиду. Лицо безупречно, глаза сияют, волосы – черной волной. Алексей очень просил ее не строить изысканную прическу, подобающую знатным римлянкам. Настя согласилась и сооружала на своей головке причудливую башню только для официальных мероприятий. Дабы престиж мужа не ронять. А как она двигалась! Музыка, а не движение. Коршунов кое-что понимал в пластике. Для того, чтобы двигаться так , мало многолетнего обучения танцам. Требуется природный талант. Насте достаточно было шевельнуться, повернуть голову… И все окружающие мужчины тут же начинали на нее глазеть. Тончайший эротизм. Во всем. В ножке, едва касающейся палубы носком сандалии, в изгибе бедра, которое складки туники не прячут, а делают еще более притягательным, таким, что хочется сорвать эту чертову ткань, ведь там, под ней, будет настоящее чудо. Легкая античная одежда шла ей невероятно. Она была красавицей даже в грубоватом готском прикиде, но в изысканном наряде эллинов становилась действительно прекрасной. Ах это смуглое (в отличие от благородных римлянок Настя не пряталась от солнца) плечо, с тонкой, гладкой, матово блестящей кожей, с виду такое хрупкое…

Чтобы немедленно не потащить любимую вниз, в каюту, Коршунов перевел взгляд на носовую палубу.

А там его воины занимались не менее интересным делом: втроем пытались завалить Красного. Парни были обученные: Алексей лично готовил инструкторов, которым, по его просьбе, преподал десяток уроков сам наместник Сирии. Генке это было – в удовольствие. Хоть на часок улизнуть от административных обязанностей, которые кушали наместника поедом.

Словом, мальчики были отнюдь не из песочницы. Однако и Красный прошел серьезнейшую подготовку, а силенок у него было – на четверых. Так что молодые готы то и дело полировали спинами палубу. Один, от обиды, даже крикнул насчет тупоголовых гепидов, но наблюдавший за игрой Ахвизра ловко метнул в него только что извлеченным из раковины моллюском. Хорошо попал, прямо в глаз. Зрители, тоже готы, естественно, заржали – и Красный не успел обидеться. Он был единственным гепидом в команде – и при этом личным телохранителем рикса готов Аласейи, так что – никакой межплеменной розни.

По прикидкам Коршунова, им предстояло проплыть миль сто¹¹⁹. Когда Алексей сопровождал Черепанова в инспекторской поездке по провинции, до Лаодикии они добирались три дня. Без спешки. На корабле Алексей планировал достичь первой точки дня за четыре. Если продержится попутный ветерок. Можно бы и быстрее, но капитан, типичный местный грек, хитроватый, богобоязненный и, как ни странно, большой знаток Платона, наотрез отказался плыть ночью. Что ж, жираф большой, ему видней.

Корушунов не ошибся. В полдень третьего дня они увидели портовые молы приморского города Лаодикии.

* * *

Приняли их с почетом.

Как только выяснилось, что в город пожаловал сам легат Алексий Виктор, личный друг наместника, приветствовать его сбежалось всё местное начальство: оба квинквинала¹²⁰, три эдила, префект местного гарнизона и еще целая прорва чиновников. Ну и несколько сотен зевак, конечно. Зеваки с восторгом пялились на высоченных варваров в традиционном легионерском прикиде, правда, со спатами вместо гладиев. Но этой детали никто не замечал. Здесь Сирия. В иных легионах половина народа вообще без доспехов щеголяет.

Один из квинквиналов предоставил гостю собственный дом (позже выяснилось, что мэры бросали жребий, и этот выиграл), парней Ахвизры поселили в лучших казармах рядом с городскими банями и гимнасием. Вечером был пир. Официальный, с речами, мимами и танцовщицами. Местные лебезили и прогибались. Коршунову было скучно. Сначала его немного развлекла беседа с местным префектом (как-никак коллега-военный), но когда тот начал жаловаться на отсутствие финансов, Алексей опять заскучал. Чуть оживился, когда, к десерту, появились борцы-панкратиаторы. Здоровенные бугаи с кулачищами, обмотанными ремнями¹²¹. Ремни служили отнюдь не для смягчения ударов (как в боксе), а для конкретного нанесения увечий, потому что украшены железными шипами. Рубились мощно, кровь так и брызгала. Гости были в экстазе, а почтенные дамы аж похрюкивали от вожделения…

Но Алексей заметил, что бойцы друг друга щадят: бьют аккуратно, не увеча, а лишь разрывая кожу. Тем не менее через пару минут лица обоих превратились в кровавые маски, а мощные торсы лоснились алым. Наконец один из них победил. Двинул противника кулаком в живот, тот скрючился и упал. Притворился, хитрюга. Однако никто из пирующих, кроме Коршунова, ничего не заподозрил. Наклюкались все изрядно.

Тут и Коршунов решил поразвлечься. И еще покрасоваться перед Настей. Встал и заявил, что желает сразиться с победителем. Городское начальство всполошилось. Вдруг наместник обидится, если местный «боксер» покалечит гостя? Один из «мэров» тут же кинулся к панкратиатору и зашептал ему на ухо. Наверняка грозил страшными карами, если тот посмеет…

– Пусть он умоется и снимет ремни, – потребовал Коршунов. Шрамы, конечно, украшают мужчину, но не везде.

Панкратиатор вернулся через пару минут. Ремни он снял и смыл большую часть крови. Как и предполагал Коршунов, повреждения оказались пустяковыми. И крови вытекло максимум полстаканчика. То есть противник – в форме. И хрен знает, на что способен, потому что псевдо-поединок, который был продемонстрирован только что, это одно, а настоящий бой – это другое.

– Подойди ко мне, – велел Алексей. – Ты раб?

Боец обиженно мотнул головой.

– Значит, бьешься за деньги?

– Угу.

– Сколько вам заплатили за представление?

– По три денария.

– Отлично! – заявил Коршунов. – Если побьешь меня, получишь десять. Никого не бойся, тебя не накажут, потому что тогда я заберу тебя с собой. Понял меня?

Боец кивнул.

– А десять денариев сразу? – поинтересовался он.

– Немедленно.

– Тогда я тебя точно побью! – Панкратиатор заметно повеселел. Он бы килограммов на десять тяжелее Коршунова, и руки у него были заметно длиннее. Кроме того, боец видел, что перед ним – воин, а воины обычно на кулачках дерутся не очень. У них для решения вопросов оружие имеется.

Разошлись. Алексей еще раз оглядел противника и на секунду усомнился, хорошая ли это была идея? Такой бычара… Но вспомнил, как он побеждал не менее крупных варваров и решил – справится. Бросил взгляд на Настю: та глядела с восхищением. Она-то в его победе не сомневалась. Значит и ему…

В этот момент противник бросился в атаку. Видно, очень ему хотелось заполучить десять денариев. Вот только он не знал, что боковое зрение у Коршунова работает на отлично. Если бы на его месте был Генка, боец эффектно полетел бы птичкой с помоста на пиршественный стол. Коршунов так не умел, да и поздоровше был его друг разика в полтора. Так что он просто нырнул под бьющую руку, уходя с линии, с одновременным прямым в печень. Не пробил – пресс у бойца был железобетонный. Зато удар стопой в сгиб колена получился. Панкратиатора шатнуло, он попытался вывернуться и перехватить Алексея левой рукой, получил мощнейший цки в основание черепа и грохнулся на подиум.

К некоторому удивлению Коршунова, мужик вырубился лишь на несколько секунд. Потом собрался и кое-как воздвигся на опорные конечности. Крепок, однако. Глаза, правда, в кучку, и из носа – кровь, но воинственности хоть отбавляй. Фыркнул пару раз и ринулся в атаку. Мощнейшие удары так и полетели в Алексея. Целил панкратиатор в основном в голову, так что уходить, нырками, уклонами, было не очень трудно. Отвечал Алексей редко, на уходах. Главным образом – в корпус. В солнышко. Но пресс у противника был такой, что пробить не удавалось. Да и хороший акцентированный удар не получался.

Не сказать, что атаковал боец тупо: менял углы атаки, раза три попытался провести подсечку. Разогревался понемногу, в глазах у него прояснилось…

Неискушенным наблюдателям показалось, что он реально забивает Коршунова. Обеспокоенный хозяин даже заорал в адрес панкратиатора что-то угрожающее. Тот проигнорировал, скорее всего – не услышал. Увлекся мужик. И – даже намека на усталость. Очень хотелось достать Коршунова. Десять денариев – серьезные деньги!

Это надо было прекращать. Коршунов уже получил вскользь по голове, и скулу ему ободрало. Хорошо, что шипастые украшения остались в раздевалке. Иначе шишкой и ссадиной не обошлось бы.

Что ж, был у Алексея сюрприз. И он его преподнес. «Хвост дракона». Эффективнейшее средство против боксеров. Хоп – и твой противник внезапно исчезает с поля зрения, а ты внезапно обнаруживаешь, что летишь на пол.

Штука непростая, но если умеешь… Коршунов умел. Резкий уход вниз, с разворотом и выбросом ноги, которая с пушечной силой подсекает сразу обе ноги противника.

Конечно, существовал риск, что противник уловит такое сложное движение… Не уловил. Грохнулся на подиум, аж гул пошел. И на этот раз Коршунов жалеть его не стал, толкнулся, выпрыгнул и упал на скорее удивленного, чем ошеломленного противника. Пяткой прямо в солнечное сплетение.

Более слабого такой удар убил бы на фиг. Но у панкратиатора вместо брюшного пресса была толстая деревянная доска. Однако и толстые доски можно ломать. Бойца свернуло крючком… Нет, не помрет, но пару неприятных минут обеспечено.

Коршунов торжественно спустился с подиума – к сияющим глазам Насти и бурным поздравлениям почтенной публики.

– И кто же научил благородного легата так искусно биться? – льстиво осведомился один из эдилов.

Коршунов ответил не сразу. Ответ еще надо было придумать. Так что Алексей выпил вина, закусил персиком и только тогда ответил:

– Я – Мильв, – сообщил он. – То есть – Коршун. Но это не прозвище. Это потому, что я – из рода Коршунов. Это древнее искусство моего рода (и врать, так уж врать!), мои предки передавали его от отца к сыну вот уже восемь столетий.

– О-о-о! – только и смог выдавить эдил.

Боец на подиуме между тем продышался и начал блевать.

«Надо бы дать ему пару денариев, – подумал Коршунов. – Мужик все-таки старался…»

Глава четвертая

Лаодикия. История о том, как Алексей Коршунов едва не пострадал за веру

Ночь пошла замечательно. Они с Настей любили друг друга под мягкий шелест средиземного моря вдалеке и негромкую музыку оркестра за стеной. Потом Коршунов дернул за шнурок, и оркестр умолк. Они остались вдвоем и уснули в обнимку. Наверное из сны перемешались, потому что Коршунову неожиданно приснилась христианская литургия на скалистом берегу. Белые одежды, просветленные лица… И он сам тоже пел и было так необычайно легко, что он воспарил над миром и уплывал, уплывал ввысь, поднимаемый, уносимый потоком ясных, чистых голосов…

Первое, о чем он спросил Настю, проснувшись:

– Есть у тебя еще один крестик?

Не задавая вопросов, его любимая соскользнула с ложа, наклонилась (восхитительное зрелище) и отыскала в шкатулке с драгоценностями маленький желтый крестик на тонкой цепочке. Сама надела его Коршунову на шею и улыбнулась восхищенно:

– Какой ты красивый!

– Это ты красивая, – улыбнулся Алексей. – А я так, простой варварский рикс. – И сгреб Анастасию в охапку, потому что просто смотреть на нее было абсолютно невозможно…

– Здесь христианский храм есть, – сказала спустя полчаса Анастасия. – Настоящий. Не хочешь сходить?

– Пожалуй, нет, – отказался Алексей. – Я – в термы. Там наверняка парни мои расслабляются. Узнаю, все ли у них в порядке.

С собой Алексей прихватил только раба – одежду сторожить, чтоб не стырили.

До бань рукой подать, а в банях наверняка уже тусит вся его охрана. После вчерашней попойки (совет Лаодикии «накрыл поляну» не только легату, но и его свите), лучше нет варианта, чем на солнышке посидеть и в воде поплескаться. Неприхотливые варвары давно заценили прелести теплой водички и умелых банщиков. Более того, многие начали отдавать предпочтение вину вместо любимого пива. Тем более что пиво здесь раздобыть было значительно труднее.

Коршунов Насте немного приврал. В том, что у его бойцов всё в порядке, он не сомневался. Если какие-то проблемы и могли возникнуть, то не с ними, а из-за них. Просто захотелось отдохнуть в простой мужской компании.

Коршунов прошел в раздевалку-апподитерий. Там не было никого, кроме волосатого амбалистого мужика, копавшегося в вещах. Надо полагать – его собственных. Коршунов не спеша разделся, потянулся с удовольствием, похрустел суставами… Амбалистый зыркнул на Алексея, (как-то недобро), быстро запихнул барахло в нишу и свалил. Ну да и бес с ним. Коршунов еще пару раз махнул руками-ногами, велел рабу бдить (Ходят тут… всякие. Зазевается – стырят тунику шелковую или еще чего), и неторопливой поступью отдыхающего вельможи двинулся во фригидарий, где в окружении зеленых лужаек располагался большой бассейн под открытым небо. Было холодновато (по сирийским меркам) – градусов восемнадцать по Цельсию, но солнышко уже вышло, так что с точки зрения Алексея погода была идеальная. Неспешной походкой, любуюсь гибкими девами на мозаиках, Коршунов направился к колоннам, отделявшим крытую галерею от фригидария…

И вдруг наткнулся на преграду. В качестве преграды выступал уже знакомый смуглый бородатый амбал с тяжелыми золотыми сережками в мясистых ушах и вытатуированным на груди трезубцем. С виду – чистый ваххабит. Только «арафатки» не хватает.

– Пшел вон, христианин! – рявкнул амбал по-гречески. – Нечестивец, грязная собака! Беги, пока я не отрезал тебе уши!

В доказательство серьезности намерений амбал предъявил кривой ножик размером с наконечник пилума¹²².

Коршунов удивился. Очень. Во-первых, на него уже давно никто не наезжал. Да еще так нагло. Да практически без повода… Нет, повод был. Алексей вспомнил о крестике, надетом утром.

Драться не хотелось. Такое, однако, хорошее настроение… Тем более за амбалом маячили еще трое таких же чернобородых качков-«ваххабитов».

Коршунов растерялся. Вариант с уходом отпадал: это значило «потерять лицо». Драка сразу с четырьмя «ваххабитами»… Не факт, что он справится. Мраморный пол – скользкий, а он всё же не Черепанов. Вернуться в раздевалку и взять спату? Блин! Надо же! Вот дурацкая история!

– Ты глухой, христианин? – рявкнул амбал. – Или обосрался от страха?

Тут у Коршунова кончилось терпение.

– Рот закрой! – рявкнул он еще громче, чем ваххабит. – И марш отсюда, чтоб я тебя больше не видел! Увижу – умрешь!

От командирского рыка Коршунова амбал слегка смутился. Даже чуть подался назад. Будь он один, наверняка бы сдристнул. По роже видно. Но за спиной – дружбаны. Задразнят.

Колебался он недолго. Секунд тридцать. Но этого хватило, чтобы кое-что произошло. Кое-что, не замеченное «ваххабитами». На лужке по ту сторону коллонады появился один из готов. Глянул – и пропал. Но Коршунов немедленно воспрял духом. Если в бассейне плещется пара-тройка его людей – крездец «ваххадитам».

Амбал тем временем решился.

– Всё, христианин! Прощайся с ушами! – и обрушился на Алексея.

Коршунов отшагнул в сторону, «ваххабит» пролетел мимо, поскользнулся на мраморе и шмякнулся на задницу. Но тут же воспрял, сделал страшную рожу… Но в следующую секунду зверскую маску сменила гримаса глубокого изумления…

Коршунов демонстративно скрестил руки на груди. Его участия в драке больше не требовалось. Собственно и драки никакой не было.

Пять секунд – и его «спецназовцы» (их оказалось не двое-трое, а целых два контуберния) скрутили, разоружили и уложили троих «ваххабитов» мордой в пол. Амбал (здоровая реакция) попытался смыться, но кто-то ловко метнул чашу, угодив точно в кучерявый затылок.

В яблочко!

– Хорошая работа, – похвалил Алексей, когда всех четверых, на коленях, построили перед ним.

Варвары-легионеры довольно заухмылялись.

– Значит так, – Алексей задумался, какую бы кару назначить негодяям… Может, просто отдать их под суд? Нападение на имперского легата каралось жестко. Правда, Коршунов был без регалий, так что хороший адвокат может и отмазать… И в конце концов, он же не просто легат, а рикс варваров! Надо поддерживать реноме.

– Всех четверых – поучить как следует! – сказал он строго. – Но не убивать и особо не калечить… А… Вот этому, – Коршунов указал пальцем на амбала и задумался… Что бы такое учудить? Потом вспомнил «ваххабитовы» посулы, и распорядился: – Отрезать уши!

И двинулся к бассейну. Смотреть на экзекуцию у него не было никакого желания, а в том, что всё будет сделано в точности, как он сказал, можно было бы не сомневаться. Велел бы не уши отрезать, а шкуру аккуратно снять и соломой набить, исполнили бы с удовольствием.

Минут через пять, когда он нежился на солнышке и кушал изюм с черносливом, принесенный банным рабом, на него упала тень.

Один из его бойцов.

– Аласейа, – застенчиво проговорил он. – Можно мы это себе возьмем?

На широченной ладони гота лежали две окровавленные золотые сережки.

– Забирайте, – великодушно разрешил Коршунов и снова расслабился. Все-таки жизнь прекрасна. И даже справедлива. Если ты – имперский легат.

– Чего хотели от тебя эти барсуки? – поинтересовался Ахвизра, присаживаясь на корточки рядом с Коршуновым.

– Им не понравилось, что я – христианин.

– А ты – христианин? – Гот был искренне удивлен.

– А ты не знал?

Ахвизра мощными плечами, испещенными не слишком искусными татуировками.

– Я знал, что твоя тиви Стайса¹²³ – христианка. О тебе – не знал. Ты не похож на христианина.

– Вот как? – Теперь удивился уже Коршунов. – А что ты о них знаешь?

– Я слыхал: ваш бог запрещает людям убивать.

– Это плохо?

– Почему же? – Ахвизра осклабился. – Наоборот, хорошо. Из таких получаются отличные рабы.

– Что ж, – произнес Коршунов, – ты прав. Наш бог не ободряет убийство. И еще многое другое. Но христиане бывают разные. Выходит, я – не очень хороший христианин…

– Зато ты – отличный вождь! – вставил Ахвизра.

– …Но я не люблю, когда убивают моих ближних, – продолжал Алексей. – И предпочитаю убить тех, кто хочет это сделать, немного раньше. Думаю, невелик грех, ведь я убью одних, чтобы сохранить жизни других.

– Своих, – подчеркнул Ахвизра. – Думаю, я бы тоже мог стать таким христианином. Своих я ни за что не стану убивать.

Гот все понял по-своему, но Коршунов не стал его разубеждать. Бесполезно убеждать волка не есть мясо.

– Завтра утром мы отплываем, – сказал он. – Сообщи капитану.

– Завтра так завтра. Но я бы еще остался на денек-другой. Мне здесь нравится.

– Еще бы! – усмехнулся Коршунов. – Бездельничать, есть, пить и валяться с девками. Хочешь задержаться – я не против. Но тогда завтра с утра – учения по лагерному расписанию.

– Нет уж! – Мотнул головой Ахвизра. – Аласейа сказал «отплываем», значит – отплываем. Как можно спорить с вождем!

* * *

Безухий амбал (он оказался небедным купцом из Финикии), не нашел ничего более умного, как подать на Коршунова жалобу.

В результате был оштрафован на сто денариев. За оскорбление Империи в лице ее полномочного представителя. Еще дешево отделался. Судья скостил штраф, учтя отрезанные уши. Хотя, строго говоря, это было нарушением закона, так как ответчик на суд не явился, а доставить его у финикийца уж точно не было никакой возможности.¹²⁴ Однако судья счел, что от имени Рима может выступать он сам. Тем более, что деньги эти шли не Коршунову, а в городскую казну. Формально, конечно, они предназначались Принцепсу, но вряд ли император узнает о такой мелочи, как сто денариев.

Купец денег не заплатил. Судья (им был один из мэров) не сообразил отдать приказ о задержании, и безухий преступник совершенно спокойно сел на корабль и свалил в неизвестном направлении.

А на следующее утро, вдоволь налюбовавшись красотами города, отплыл и Коршунов.

До свиданья, Лаодикия! Следующая остановка – Триполис Финикийский.

Глава пятая

Близ побережья Сирии. Пираты «сирийского» моря

В Триполисе они не задержались. Коршунов предъявил в порту свои грамоты, выданные еще тогда, когда они отбывали в Сирию. Само собой, они немного устарели, но местному портовому начальству хватило. В грамотах было велено оказывать подателю сего всяческое содействие. Которое и было оказано: поставили на загрузку-разгрузку, минуя общую очередь и без всяких «подарков» и пошлин.

Тем не менее они с Настей и Красным прогулялись по городу. Триполис был красив. Белые колонны и портики, выложенные ровными чистыми плитами мостовые, фонтаны и общественные бассейны, великолепные статуи, великолепные фронтоны общественных зданий и, конечно, храмы, храмы, храмы… Большие и поменьше. Изящно-элегантные и внушительно-респектабельные… Обычное дело при здешнем обилии богов. Словом, это был типичный римский город восточного Средиземноморья. Единственное отличие – солидная каменная крепость на берегу.

Говорили здесь на головоломной смеси из нескольких языков, но Коршунов вполне мог бы на нем изъясняться¹²⁵, а Анастасия даже говорить.

В общем, прогулялись по главной улице, покушали зажаренных в муке морепродуктов: мелких кальмарчиков, креветок, акульих мальков, запили эту прелесть разбавленным охлажденным вином и отправились восвояси. На корабль то есть.

Загрузка продуктов и воды уже закончилась. Ахвизра вернул Коршунову сдачу с оставленных для закупки ауреев, и «Любимчик Посейдона» отчалил.

От Триполиса до Тира, где Коршунов намеревался задержаться подольше, – рукой подать. Три дня пути при попутном ветре. Тем не менее без приключений не обошлось. На «Любимчика» напали пираты.

Случилась это глупая шутка, когда они уже миновали Берит¹²⁶ и до Сидона¹²⁷ оставалось миль десять.

Целая свора небольших суденышек, туго набитых смуглыми разбойниками отчалила от берега и ринулась на перехват, вопя и размахивая разнородным оружием. Гребли местные флибустьеры качественно и никаких шансов уйти от них с крейсерской скоростью в два узла у «Любимчика» не было.

Матросики малость напряглись. Повадки у здешних пиратов были нехорошие: если кого и оставляли в живых, то продавали далеко-далеко. Чтобы не настучали местным властям о разбое. Ведь пиратов в Римской империи тоже гуманизмом не баловали. Сразу на крест. Но алчность – чувство могучее и легко затмевающее страх. Плывет, понимаешь, жирный купец, чьи трюмы (судя по осадке) отнюдь не пусты, а охрана, в лучшем случае, дюжины полторы наемников. Ну как тут не искуситься?

– Ахвизра, – сказал Коршунов. – Давай-ка не будем их пугать заранее. Лучше мы их немного удивим.

Ахизра сразу все понял. Все сто восемьдесят шесть готов быстренько слились в трюм. Да так ловко, что и следа не осталось. На палубе остались человек десять бойцов, укрывшихся, кто где. А также Алексей, Красный и полторы дюжины самых выдающихся «спецназовцев» во главе с Ахвизрой – в надстройке. Больше сюда просто не влезло. Настю Коршунов, естественно, отправил вниз.

На мирном «Любимчике» не было ни абордажного мостика-«Ворона», ни грузил для пробивания днищ, ни боевых орудий. Просторная палуба с навесом и надстройкой на корме – вот и все «защитные» сооружения.

– Значит так, – сказал Алексей капитану. – Отправляйся в трюм и ничего не бойся.

Судя по физиономии капитана, он предпочел бы другой расклад: например, чтобы молодцы-готы выстроились вдоль бортов и повергли финикийскую разбойную братию в священный трепет. Но Алексей желал развлечься. А заодно вырезать сотню-другую негодяев. Он с детства, с тех самых пор, когда здоровенные гопники отняли у третьеклассника Алеши накопленные на плеер деньги, терпеть не мог грабителей. На его любимых варваров это, само собой, не распространялось. Те ведь не выискивали слабых, а, наоборот, предпочитали тех, кто позубастее. Правда, у зубастых и жирка накоплено побольше.

Не исключал Коршунов также и возможности немного подзаработать. За живого пирата по законам империи полагался приз. За мертвого – тоже, но меньше.

Алексей был уверен, что всё получится, как он задумал, но всё-таки слегка волновался. Хотя немного адреналинчика – это только приятно.

Флибустьеры пришвартовались к «Любимчику» практически одновременно. Все четырнадцать лодок. В каждой, по приблизительным прикидкам, по десятку головорезов.

Что ж, моряками они были отличными. Десятки крючьев впились в борта тоже практически одновременно. Пять секунд – и смуглые обезьяны с оружием, рыча и визжа, посыпались на палубу. Опыт слаженных действий у них явно имелся.

Отсутствие недружественного приема их, похоже, удивило. Но не смутило. Большинство тут же ринулось к ведущим в трюм люкам. Некоторые сунулись к надстройке, но увидев могучую фигуру Красного с мечом наголо и копьем наготове, решили с зачисткой палубы повременить. Тоже понятно: несправедливо, если одни будут умирать, а другие – набивать мешки.

Люки открываться не хотели. Даже, когда их пытались поддеть топорами и копьями. Естественно, их же придерживали изнутри. А флибустьеры продолжали лезть на палубу.

Коршунов выжидал, пока по его прикидкам, число пиратов на палубе превысило сотню голов, а потом мощно, перекрывая вопли и галдеж злодеев, рявкнул приказ.

И началось.

Трюмные люки распахнулись. Да не просто распахнулись, были с силой отброшены в сторону, попутно ушибив тех пиратов, которые оказались слишком близко.

Тут же из схоронок на палубе выскочили с десяток готов, вмиг расчистили место вокруг люков, из которых уже лезли наверх бешеные германцы в форме римских легионеров.

И одновременно из надстройки вырвались Ахвизра сотоварищи. Вырвались, тут же выстроились линией (вот что делает с безбашенными готами римская выучка!) и ринулись на пиратов.

Те поначалу малость растерялись. Но надо отдать им должное, быстро опомнились и храбро бросились в бой.

Алексей не мог оценить происходящее на палубе, потому что находился позади шеренги, и готы, рослые, да еще и в шлемах, перекрывали весь обзор. От борта до борта. Коршунов подумал – не влезть ли на надстройку, но мысль эту отверг. Во-первых, там он станет отличной (и весьма заманчивой в своей форме легата) мишенью для всех стрелков и метателей. Во-вторых, кем тут руководить? Неужели его парни не справятся с каким-то разбойничьим сбродом. Ну а в-третьих, для него и здесь нашлась работа. Некоторые особо ловкие флибустьеры просачивались по бортам, или вскарабкавшись на мачту, отважно сигали вниз, оказываясь позади шеренги. Вот тут-то их и ждали Коршунов и Красный. Надо отдать пиратам должное: дрались многие мастерски. С одним таким Алексей рубился почти минуту, но так и не смог достать. Выручил Красный. Возник позади, треснул по шлему окованной железом дубиной, которой он нынче вооружился вместо привычного копья и – спокойной ночи, дядя. Ту же операцию он проделывал и с теми павшими, кто еще не отправился в Аид, а просто прилег отдохнуть после соприкосновения с легионерским оружием. Коршунов очень хотел как можно больше пиратов взять живьем. И в этом была определенная сложность. У пиратов, само собой, такой проблемы не было.

Железная стена щитов тем временем неспешно двигалась вдоль палубы. Короткие удары спат и копий, дикие вопли, бешеные удары по сомкнутым скутумам. У пиратов щитов не было. Они не рассчитывали на бой. Они готовились к резне. А без щитов большинство здешних бойцов просто не представляло себе боевых действий. Так и легионеров тренировали. Ты можешь потерять меч, копье, всё атакующее оружие, но пока у тебя есть щит – ты полноценная боевая единица. Нет щита – ты труп. Не зря одной из главных задач любимого римского метательного оружия – пилума, было увязнуть в щите и увеличить его вес. Три тяжелых дротика – и щит становится неподьемным. Так что германцы Коршунова спокойно, по-готски основательно двигались и по трупам, и по еще живым, гоня перед собой отчаянно сопротивляющийся пиратский вал.

Примерно так несколько лет назад римские когорты давили самих готов. Вот только у местных флибустьеров не было могучих героев, способных ударом копья вынести легионера из строя или с разбегу взбежать по щитам и обрушиться на головы римских солдат. Не та порода. Да и размеры не те. Так что злодеи пенились и ярились перед линией щитов… И продолжали умирать. Хотя нет, находились и среди них герои. Один из разбойников, вооруженный здоровенной (впору деревья рубить) секирой, прыгнул вперед и со всего размаху нанес такой удар по одному из скутумов, что тот треснул, и основа повисла на медной оковке. Будь его хозяин просто диким варваром, он бы отбросил щит и дрался с тем оружием, что осталось. Но этот германец уже прошел через легионерскую выучку и, не раздумывая, шагнул назад, а его место тут же занял Красный. При его росте дубина была не менее эффективна в ближнем бою, чем спата. Впрочем, отступая, гот не забыл метнуть поврежденный щит в своего противника. Тот плюхнулся на палубу, и миг спустя калига¹²⁸ ближайшего воина расплющила ему нос. А еще через секунду удар Коршуновской сандалии в висок отправил силача в нокдаун.

Да, пираты бились храбро и достаточно умело. На взгляд Коршунова – слишком храбро и умело для каких-то местных разбойников. Но шансов у них всё равно не было. Тяжеловооруженные, численно не уступающие, вдобавок более сильные физически легионеры Коршунова давили их одной только мощью. Тем более на ограниченном пространстве палубы – ни убежать, ни сманеврировать.

Всё закончилось бы еще быстрее, если бы Коршунов заранее не предупредил парней насчет приза за живых пиратов. Рачительные готы, неуязвимые за своими щитами, в настоящих качественных доспехах, обрабатывали «клиентов», как расшалившихся бычков. Не забыли и о тех разбойничках, которые внизу. Человек тридцать соскользнули с бортов по пиратским веревкам и успокоили оставшихся в лодках.

А затем принялись вылавливать из воды самых сообразительных: догадавшихся бросить оружие и сигануть в море. Дело нехитрое: древком по голове – тюк, а потом за волосы и – в лодку.

Итог: тридцать один убитый, семьдесят с лишком раненых, и около пятидесяти целеньких, почти не покоцанных.

Неплохой результат.

О чем Коршунов и сообщил своей гвардии.

Бойцы довольно ухмылялись. С их стороны – потерь нет. Так, с полсотни царапин. На всех. Рикс Аласейа – замечательный рикс. На пустом месте, можно сказать, в чистом море ухитрился добычу надыбать.

От особо азартных поступило предложение: высадиться на берег и разграбить селение. Коршунов его отклонил. Сказал: а что там брать? Сушеную рыбу?

Аргумент был принят. Но даже скажи он правду: что разбойники – это разбойники, а мирные жители, это мирные жители, за жизнь коих по законам Империи полагается суровое наказание, его варвары всё равно не стали бы спорить. Его авторитет рикса был абсолютен. И останется таковым до тех пор, пока ему будет сопутствовать удача.

Одно плохо: на судне стало тесновато. И пованивало изрядно, хотя моряки уже прибрались на палубе, а трупы регулярно обливали морской водой.

Еще Коршунов распорядился оказать раненым простейшую медицинскую помощь и всех регулярно и щедро поить водичкой. Свою добычу он собирался доставить не в Сидон, а в Тир. До Тира же – тридцать миль. Пара суток пути.

Глава шестая

Старинный город Тир. Об алчности, которая не доводит до добра, о коварстве киликийцев и беспристрастном римском правосудии

Им повезло. Ветер чуток посвежел, и они увидели Тир примерно в восьмом часу¹²⁹ по местному времени.

Скалистый остров, соединенный с материком добротной римской дорогой, богатый город Тир был хорош. Да что там хорош – он был великолепен! Две гавани, в одну из которых, Сидонскую, они и вошли. Множество кораблей. В большинстве, впрочем, торговых. В том числе и здоровенных зерновозов, следующих в Италию. Вот один такой как раз сейчас разворачивается на выход. Что характерно – соло. То есть – без сопровождения. То есть пиратской ватаге вроде той, что по глупости напала на «Любимчика», перехватить эту парусную громадину ничего не стоит. Вопрос: что они потом будут делать с добычей? Зерно – не шелк и не золото. Чтобы его реализовать, надо иметь соответствующую каналы сбыта. Но – спасибо местным флибустьерам! Подсказали идейку. Не факт, что она понравится Генке, но как вариант… А что Тир – военная база региона, так это ровно ничего не значит. Из военных кораблей Коршунов заметил только одну, стоявшую со спущенными парусами бирему. Маловато для обеспечения безопасности. Зерновозы – вот они, а военный флот где-то в плавании. Минус: пообщаться с морским префектом Коршунову не удастся.

Ну да и хрен с ним, с «адмиралом»! Будем наслаждаться путешествием. И Тиром, в частности.

Ах какой город! Какие здания! Ей-Богу, ничуть не хуже, чем в богатых кварталах Рима. А исполинская статуя Геракла, восставшая над материковой частью!

Да, Алексей и раньше слышал, что Тир – место выдающееся. Еще бы, римская колония!¹³⁰ Но увиденное – потрясало. Даже в богатейшей Антиохии, пожалуй, не было такой архитектурной роскоши.

Стоявшие вдоль бортов готы лениво обменивались замечаниями. На тему, как было бы хорошо ограбить этот город. Рассуждали чисто гипотетически. Данным клятвам они изменять не собирались. Но почему бы и не помечтать…

Коршунов, на сей раз не поленившийся облачиться в форму легата – предъявил свои полномочия и поинтересовался, как попасть к зданию местного руководства.

Портовый чиновник любезно выделил посыльного.

Кентурии Коршунова (минус десяток, который был оставлен сторожить пленников) прошли через остров, попутно полюбовавшись местным стадионом, рядом с которым стояли цистерны для воды. Алексей уже знал, для чего они тут поставлены. Если стадион залить водой, то на нем можно устраивать «морские сражения». Римской публике это такие представления очень нравились. Здешней, надо полагать, тоже. Да и римлян тут хватало: как-никак у Тира – статус римской колонии. А это – огромная скидка по налогам.

Кентурии покинули остров и вступили на перешеек: восемьсот метров превосходной римской дороги.

И водопровод – сверху. Надо полагать, своей пресной воды на острове не было.

Сразу за перешейком начиналась главная улица города. Тут было на что полюбоваться. Архитектурная пышность поражала. Встречались даже дома в восемь этажей. И не какие-нибудь доходные инсулы, а настоящие дворцы.

Миновали стены ипподрома, тоже вполне сравнимого с римскими – метров пятьсот длиной,¹³¹ над которым и высилась циклопическая статуя Геракла-Геркулеса.

А вот и здание городского руководства! Да что там здание – настоящий дворец!

Оставив свой эскорт (кроме Красного и Ахвизры) снаружи, Коршунов неторопливо поднялся по ступеням. Смотрелись они неплохо: Коршунов в золоченом анатомическом панцире, с легатской перевязью, в шлеме с красным хвостом, в украшенных чеканкой золоченых же поножах. И Красный с Ахвизрой. Оба – в серебряных кентурионских доспехах, огромные, как башни.

Охрана не то, чтобы задержать их не посмела – салютовала чуть ли не как императору.

Внутри их встретил бритый раб, тут же склонившийся в низком поклоне.

– К дуумвирам! – рявкнул Алексей, и раб, еще раз согнувшись до полу, быстро засеменил впереди.

Распугав свору жалобщиков и побирушек в приемной, Коршунов уверенно толкнул дверь в кабинет…

И ему тут же стало неудобно.

Внутри находился один из мэров города. И он работал . Алексей сразу вспомнил Генку. Тот тоже тонул в бумагах. И готов был пришибить любого, кто ему помешает. Чертова бюрократия…

Мэр Тира (судя по внешности – настоящий римлянин), пришибать Коршунова не стал.

Поднял голову, вздохнул, отложил очередной папирус, поднялся и вопросительно посмотрел на Коршунова. Судя по его лицу, он был готов к чему угодно. Вплоть до того, что сейчас ему представят императорский указ о том, что он – государственный преступник. Секретарь мэра тут же отступил в угол, в тень. Надо полагать, решил что и его не помилуют.

– Легат Первого Германского легиона Алексий Виктор Мильв! – представился Коршунов и салютовал.

– Тит Юний Патиенс, прокуратор. Сальве! – представился в свою очередь хозяин помещения. – Что ты принес мне, легат?

– Ничего, что могло бы тебя огорчить, – Алексей улыбнулся как можно доброжелательнее и положил на стол письмо от Черепанова. Вернее, от наместника провинции Сирия, где тот повелевал оказать его другу и первому помощнику как можно более теплый прием.

Тит Юний улыбнулся.

– Что ж, – сказал он, – ради друга такого справедливого и мудрого наместника, как Геннадий Павел, я готов на время оставить эти скучные документы. Амфей, – прокуратор повернулся к секретарю. Гони всех. Сегодня я никого принимать не буду. И пусть принесут вина мне и доблестному легату. А этим людям…

– Я прощу прощения, дорогой Тит Юний, – перебил его Коршунов. – Клянусь Бахусом, я непременно выпью с тобой вина, однако есть неотложное дело, которое я хочу решить немедленно. На моем судне вялятся на солнце две сотни пиратов, живых и дохлых. И что-то мне подсказывает: пока мы с тобой будем пить вино, дохлых пиратов станет больше.

Дуумвир нахмурился, потом снова улыбнулся: улыбка у него была приятная: политик как-никак.

– Думается мне, – произнес он, – для городской казны было бы полезней, если бы живых осталось поменьше, но почти всю нашу эскадру, двадцать шесть либурн, наш морской префект увел в Египет, откуда они вернутся не раньше июньских календ. Следовательно ты, легат, оказал нам немалую услугу. – И, повысив голос: – Квестора и префекта вигилов ко мне! И пусть возьмет с собой полсотни своих людей. И приготовить мою лектику¹³². Мы идем в Сидонскую гавань.

Пиратов принимали поштучно. И раздельно. Мертвых в одну сторону, живых – в другую. Живые стоили в десять раз дороже. И это естественно. Если бы вознаграждение было незначительным, их бы просто продали на рынке. Живых осталось девяносто восемь. Три десятка злодеев умерли по дороге. Им можно было позавидовать. Составили акт о передаче. Деньги квестор обещал выдать завтра.

Бойцы Коршунова весело переговаривались. Шутили насчет того, как славно под таким солнышком вялится мясо.

Коршунов покосился на Ахвизру. Тот относился к мрачному юмору подчиненных вполне благосклонно. А ведь сравнительно недавно сам висел на кресте…

– Пусть готовят кресты за городскими воротами! – распорядился префект.

Времени он не терял: разбойников уже забивали в колодки. Тех же, кто из-за ран не мог самостоятельно передвигаться, забрасывали на телеги. Вповалку, как мешки с зерном.

Один из преступников привлек внимание префекта:

– Этого ко мне! – распорядился тот.

Пирата подтащили поближе. Тут и Коршунов его узнал, хотя и не без труда, потому что вся голова пирата была покрыта коркой запекшейся крови, нос распух, а глаза превратились в узкие щелочки.

Тот самый здоровяк, который прорубил щит легионера.

– Фульвий! – прорычал он. – Ты как тут оказался?

– Ошибка вышла, пил¹³³, доверились чужаку.

– Ну-ка?

– Приплывал к нам киликиец. Вино, воду, продукты брал у нас… Попить дай, командир, глотка горит.

– Дайте ему воды, – распорядился префект.

– Ну вот, – утолив жажду, Фульвий стал говорить более внятно. – Киликиец выпил и разговорился: мол, скоро корабль мимо нас проплывет. Из самой Италии. Трюмы добром набиты, охрана – тридцать человек. Бойцы, сказал, хорошие, но и добыча изрядная. Ну мы сдуру и соблазнились. – Пират сплюнул, вздохнул.

– Что ж тебе спокойно не сиделось! – сердито произнес префект. – Надел тебе дали, денег, небось, тоже скопил…

– Так ведь денариев много не бывает, – сказал бывший легионер. – И нам в шелках ходить хочется!

– Много наших там? – Префект мотнул головой в сторону пленных.

– Шестеро. И одиннадцать – там, – он показал на штабель трупов. – Помог бы, командир, а? Орлом нашим клянусь – никогда более!

– Орлом, говоришь? – префект недобро прищурился. – Опозорил ты нашего Орла! – и, подчиненным: – В колодки его!

– Постой! – вмешался Коршунов. – Скажи-ка, Фульвий, а киликиец этот… У него как с ушами? Нормально?

– А ты откуда знаешь? – удивился пират. – Не было у него ушей. Подчистую срезали. Причем недавно. Эх, чуял я, недобрый это знак!

– Забирайте, – разрешил Коршунов. – Он мне больше не нужен. А киликийца этого я знаю…

И рассказал историю, случившуюся в Лаодикии.

– Мы его найдем, – пообещал дуумвир. – Разошлем приметы. Рано или поздно он попадется. А этот человек, префект, с которым мы разговаривали сейчас, он – кто?

– Опцион мой. Из третьей центурии. Жадный. Хитрый. Но воин хороший. Был.

– Хороший, – согласился Коршунов. – Свидетельствую. А теперь, мой любезный Тит Юний, я готов пить вино. Только сначала желательно разместить моих людей…

Глава седьмая

Окрестности Тира. Римская оргия в провинциальном стиле

Второй дуумвир разительно контрастировал с первым. Изнеженный патриций, жидкая кровь пронзительной голубизны. Пока папа в Риме протирал тогу на скамье Сената, сынок радовался жизни в далеком от столичных страстей фамильном поместье. Надо отдать должное предкам вьюноша, поместье они отгрохали роскошное. Здоровенный бассейн с обрамлении арок, колонн и статуй, великолепные просторные термы – для публичных приемов, и маленькие, но еще более роскошные, чтобы хозяин мог приятно провести время в небольшой теплой компании. Везде мозаики, инкрустации… Аккуратно подстриженные кустики и тенистые беседки, где под журчание фонтана и мерные взмахи опахал так приятно дремать в полуденную пору.

Одного взгляда на сенаторского сынка было достаточно, чтобы понять: город Тир ему по барабану. Должность свою выборную он получил исключительно за бабло и зачем она ему – тоже понятно. Нормальное скромное начало политической карьеры.

Кудрявенький красавчик с насурьмленными бровями и нарумяненными пухлыми щечками. Но – обходительный. Коршунова приветствовал так, будто тот – его близкий друг, вернувшийся из дальнего путешествия. Анастасию осыпал комплиментами. На Красного вообще воззрился, аки на ожившую статую Геркулеса. И высказался соответствующе. Гепид отнесся к комплиментам равнодушно. Будучи гладиатором в Риме, он еще и не такое слышал.

В пиршественном зале, за столами возлежали гости. Алексею с супругой, естественно, предложили почетное место – третье на медии¹³⁴. Сам хозяин возлег рядом – на первом месте иммуса. Третьим, на медии, был не Красный (его устроили за другим столом, попроще), а тощий, черный, будто высушенный на солнце мужик с римским носом и челюстью, похожей на таранную часть триремы. Мужик оказался префектом Двенадцатого Молниеоружного (если так можно перевести латинское «Fulminata» ) легиона, чей лагерь располагался неподалеку от Тира. Очень удачно получилось. На ловца и зверь бежит.

Префект командовал легионом, потому что направленный из Рима легат так до сих пор и не прибыл. Префект по поводу неприбытия легата ничуть не печалился. А вот то, что из Рима вот уже больше года не поступало финансирования, его очень даже огорчало.

– Если бы не наш наместник, – доверительно сообщил он Коршунову, – мне еще зимой нечем было бы кормить солдат. Не говоря уже о жаловании.

Как оказалось, Генка еще в январе перевел значительную сумму в фонд Двенадцатого. Что ж, на него это похоже. Можно не сомневаться, что и остальные сирийские легионы не остались без помощи.

Только сейчас Коршунов начал понемногу понимать, что бумажные подвиги друга (равно как и рассылаемые по всей провинции гонцы), это не игра в большие начальники, а нужное и трудное дело. С которым Генка справлялся весьма успешно, иначе вряд ли бы всякое местное руководство расточало бы ему хвалы. Причем не формальные, а самые что ни на есть искренние.

– Передай нашему наместнику, – негромко произнес префект, приподнявшись так, чтобы расположившаяся между мужчинами Анастасия не заслоняла его, – что я – всецело на его стороне. Ты понимаешь, о чем я?

Коршунов кивнул. Чего тут не понять? Если Черепанов захочет поднять мятеж против Рима – у него уже есть сторонники. И весьма серьезные. Легионеры Двенадцатого – не какие-нибудь новобранцы. В двух кампаниях против парфян участвовали. История у легиона серьезная. Его когда-то сам Юлий Цезарь сформировал.

Пищей префект не злоупотреблял. Вином – тоже. На фоне других гостей, жрущих и пьющих, перемалывающих дорогущие лакомства с такой скоростью, будто их неделю не кормили, воздержанность старого вояки выглядела странновато. Настя тоже ела немного. А вот Коршунов решил ни в чем себе не отказывать. Тем более, что и блюда были восхитительные. Например, нежнейший козленок под восхитительным соусом прям-таки таял во рту. А уж какие тут были морепродукты!..

Сначала столы меняли примерно раз в полчаса, а хруст и чавканье практически заглушали музыкантов. Потом скорость замедлилась… Возможности человеческого организма, даже очень тренированного в жрачке, несколько ограниченны. Впрочем, многие гости периодически выходили из-за стола поблевать. Тут это принято. Опорожнился – и загружайся по новой.

Хозяин дома решил развлечь Алексея беседой. Сначала попросил рассказать о Максимине Фракийце. Действительно ли тот был таким чудовищем, как о нем говорят.

Еще и пострашнее, ответил Коршунов. И тут же добавил, что еще более страшен был Максимин для врагов империи. Но эта тема сенаторского сынка не заинтересовала. Он желал знать подробности о жестокостях Максимина. Коршунов не стал его разочаровывать. То, что он видел сам, было не очень интересно. Подумаешь, убил возразившего ему эдила ударом кулака. Ну и где тут история? Так что Алексей поведал о том, что ему рассказывали. Как Фракиец зашивал в свиные мешки и топил в нужниках нерадивых чинуш. Как он заливал в глотки алчным чиновникам расплавленное серебро…

– Отличная шутка! – одобрил сенаторский сынок. – Помнится, наш нынешний наместник проделал что-то похожее со своим предшественником.

– Попроще, – ответил Коршунов. – Он велел набить ему в рот монетами. Но этого тоже хватило. Задохнулся.

– Жадный был человек, – заметил хозяин виллы. – Даже ко мне приходили его мытари. Я велел рабам гнать их взашей, однако они пообещали вернуться с солдатами. Так что я в некотором роде обязан твоему принцепсу. Ты был с ним в то время?

Коршунов кивнул.

– Значит и тебе тоже, – сказал патриций и высоко подняв чашу, провозгласил:

– Во здравие нашего почетного гостя легата Алексия Виктора! Да живет он долго и славно!

Все разом заорали, а оркестр грянул нечто бравурное. Впрочем, через полминуты всё вернулось в прежнюю колею. Гости насыщались, а многие уже довольно неприлично (не по римским меркам, само собой) щупали своих дружков и подружек.

– Люблю проводить здесь холодное время года, – сообщил Алексею сенаторский сынок, вольготно раскинувшись на ложе. – Но после майских ид я обычно уезжаю в наше имение в Никейе¹³⁵. Здесь становится слишком жарко. А скажи мне, легат Алексий, могу ли я предложить твоему телохранителю разделить со мной ложе?

– Безусловно, – ответил Алексей. – Ты можешь ему это предложить. – И тут же опустил обрадованного патриция. – Однако должен тебя предупредить: до того, как стать римским кентурионом, он был вождем диких германцев. И за подобное предложение может тебя убить.

– Как убить? – изумился сенаторский сынок, у которого в голове не укладывалось, как его, такого знатного, такого богатого и симпатичного, могут убить. – Пронзить мечом?

– Думаю, просто кулаком, – спокойно, будто речь шла о качестве поданного вина, ответил Алексей. – Но не исключаю, что он согласится. Хотя склонен думать, что всё-таки убьет.

– Но его же потом казнят! – воскликнул патриций. – Или отправят на арену!

– Он уже бывал на арене, – поведал Коршунов. – Был гладиатором в самом амфитеатре Флавиев. Так что вряд ли его испугает красный¹³⁶ песок.

Сенаторский сынок надолго задумался… Потом спросил:

– А приап у него, надо полагать, как у осла?

– Особо не разглядывал, – ответил Алексей. – Но ты можешь у него спросить. А еще лучше пришли к нему пару девочек – они тебе все и расскажут.

Благородный вьюнош опять глубоко задумался. Вероятно о том, не выдать ли себя за девушку?

С трудом сдержав смешок, Коршунов вернулся к беседе с префектом. Вот это было намного интереснее. Префект рассказывал о парфянах. Вернее, уже о персах. О том, как молодой и хищный перс Ардашир уничтожил прежнюю парфянскую династию и сел на трон Сасанидов. Случилось это сравнительно недавно – пятнадцать лет назад. Но шахиншах уже показал, что он – весьма опасный сосед. Префект считал, что в самое ближайшее время персы попытаются отхватить себе солидный кусок по нашу сторону Евфрата. И с нынешним уровнем боеготовности сирийских легионов удержать границы империи будет трудновато. Одна надежда – на нового наместника провинции. Он сам – воин. И понимает, что нужно воинам. Глядишь, укрепит нашу обороноспособность.

К полуночи гости напились просто по-свински. Некоторые – до полной потери ориентации. Этих рабы деловито растаскивали по покоям. Оставшиеся продолжали «отдыхать». В том числе и Коршунов. Есть ему уже было некуда, а вот пить – вполне. Нежное белое вино с ледяным крошевом – чудесный напиток.

Главное – по сторонам не смотреть, а то как-то… Неприятно. Римская оргия – не то зрелище, которое стоит изучать поближе. Это у эллинов был культ красоты тела. У благородных римлян, судя по всему, культ наполнения желудков.

Префект Двенадцатого как-то незаметно слился. Коршунов и сам подумывал: пора в постельку. Но как-то было лениво. Вино хорошее, погода славная, Настенька рядом… А что вокруг пыхтят и хлюпают – так и хрен с ними.

Анастасия осторожно вывернулась из его объятий:

– Я ненадолго.

Вернулась она и впрямь быстро. Только немножко встрепанная. Алексей сразу насторожился:

– Тебя кто-нибудь обидел?

– Меня трудно обидеть, – улыбнулась бывшая шпионка Римской империи Анастасия Фока.

И пристроилась рядом…

Но не прошло и минуты, как на их ложе плюхнулся красный лысый толстяк в перепачканной вином тунике.

– Ах вот ты где, моя сладенькая! – проворковал он, протягивая лапу к Анастасии. – Такая игривенькая наядушка…

Не дотянулся. Алексей перехватил потную, унизанную кольцами лапку, и сжал как следует. Лысый взвизгнул.

– Красный! – позвал Коршунов. – Возьми этого господина и выброси в бассейн. Ему надо умыться.

Гепид стряхнул с себя трех разномастных баб (та, что постарше – из благородных, те, что помладше – из обслуживающего персонала) и встал. Благородная тетушка с охами и стенаниями повисла на его бедре, но Красный довольно грубо щелкнул ее по лбу, и матрона отвалилась.

Перемахнув через соседнее ложе, гепид ухватил лысого и вздернул его с ложа.

Лысый возмущенно заорал.

Суть вопла сводилась к тому, что негоже всякой черни трогать его, римского всадника, сына благородных родителей и прочее, прочее.

Орал так зычно, что привлек общее внимание.

– Красный, друг мой, – так же лениво и даже не очень громко произнес Коршунов. – Если эта блевотина не заткнет пасть, оторви ему яйца. А уж тогда пусть орет в свое удовольствие.

Лысый услышал. И поверил. Заткнулся на полуслове. К немалому огорчению большинства присутствующих, которые, судя по всему, с удовольствием поглядели бы на экзекуцию.

Красный вскинул его на плечо и унес.

– А ты – суров, легат, – с одобрением заметил сенаторский сынок. – Твой человек действительно оскопил бы его?

– Когда я приказываю – меня слушаются, – ответил Коршунов. – И открою тебе маленький секрет, сиятельный, – слово сиятельный Коршунов произнес с легкой издевкой. До того, как стать римским всадником и легатом, я был вождем десяти тысяч варваров. Именно из них, в основном, и состоит мой легион. Так что если я прикажу моему другу Красному снять с тебя кожу, он сделает это, не задумываясь. – И, заметив, как чуть побледнело холеное личико сенаторского сынка, добавил со смехом: – Но зачем мне это делать? Ведь мы – друзья! – и смачно хлопнул патриция по спине. Так, что у того зубы лязгнули.

Вернулся Красный. Сунул руки в чашу для омовения, отпихнул ногой матрону, завалился на ложе и сграбастал молоденьких рабынь.

– А как относится твой друг и наш наместник Геннадий Павел к твоим… привычкам? – поинтересовался хозяин виллы.

Коршунов хотел сказать, что по сравнению с Геннадием Павлом он просто паинька, но решил, что не стоит портить репутацию Генки.

– Мы – друзья, – сказал он. – А друзей принимают такими, какие они есть. Со всеми достоинствами и недостатками.

У сенаторского сынка, видно, было другое мнение, но озвучивать он его не стал.

– Геннадий Павел – благородный человек, – произнес он с пафосом.

Коршунов чуть не подавился вином.

– Почему ты так решил?

– Разве божественный Гордиан¹³⁷ отдал бы свою дочь за другого?

– Вне всякого сомнения, ты прав! – согласился Коршунов. – Так выпьем же за него!

– За божественных Гордианов и ныне здравствующего Августа! – провозгласил патриций (хотя Алексей имел в виду Генку) и даже привстал на ложе.

Те, кто был способен его услышать, немедленно поддержали:

– За Гордиана! За императора!

Прогнуться перед властью – это святое. А вот не прогнуться – довольно опасно. Прогнувшиеся настучат.

А юный патриций между тем уже порядочно набрался. И принялся хвастаться. Главным образом своими связями в окружении молодого императора Марка Антония Гордиана. И ненароком проболтался, что Черепанова в этом окружении не жалуют. А вот в Сената, наоборот, многие к Геннадию очень даже расположены. В частности, папа юного патриция очень даже неплохо к наместнику относится. И добавил, вертя в пальцах новенькую монету с профилем Гордиана Третьего Августа, что если бы часть тех налогов, которые сирийский наместник недоприслал в Рим, попала в дружественные руки, то это было бы очень правильно. А то ведь есть нехорошие люди: распускают слухи, что наместник Геннадий сам в императоры метит. А что? Жена его Корнелия – дочь и внучка божественных Гордианов. В войсках его уважают…

Коршунов насторожился. Настолько ли паренек пьян? А если это – пробивка?

Посему Алексей самым решительным образом заявил, что ни он, ни его друг наместник даже и не мыслят жизни без Гордиана Третьего во главе империи. Всё прочее – досужие слухи, которые распускают враги Августа и его преданного сторонника наместника Геннадия. Чертова политика! Ей-Богу, проще от ножа в спину уберечься, чем от интриг.

– Не стоит доверять этому юнцу, – сказала Коршунову Настя, когда они остались наедине. – Я знаю таких: слабые и жестокие. Предательство у них в крови.

– Не беспокойся, любимая, – ответил Алексей. – Насчет того, что мы – друзья, я пошутил.

«Не хватало мне только друзей-пидоров, – добавил он про себя. – Тем более, мы завтра отплываем».

Глава восьмая

Тир. Цирк. Гладиаторы

Тем не менее завтра они не отплыли. Это было бы просто невежливо. Благородный патриций решил устроить гостям города подарок. Собственно, не только им, но и всему Тиру. Игры! Замечательные римские игры. С травлей зверей и травлей зверьми, с гладиаторскими боями и прочими кровавыми зрелищами, на которые так падки цивилизованные римляне и прочие менее цивилизованные народы. Коршуновские варвары, в частности. Богатенький патриций решил таким образом почествовать личного друга наместника. А попутно снискать дополнительный политический капитал.

Хотя оплачивал игры дуумвир, почетное место распорядителя игр в главной ложе было представлено Коршунову. Сомнительное удовольствие, если учесть, что в обязанности распорядителя входило карать или миловать побежденных гладиаторов.

Здесь же, в ложе, разместились Анастасия, оба дуумвира, рабы с опахалами, раб с напитками и закуской и Красный – в качестве Алексеева телохранителя.

Дуумвиры сели по обе стороны Коршунова. Анастасия – немного позади. Так было принято.

Спонсор встал и произнес длинную красивую речь. В лучших традициях римских ораторов. Потом передал слово Коршунову. Тот болтать попусту не стал. Просто отдал приказ начинать.

Народ его немногословность воспринял одобрительно.

Взревели трубы и смертоубийство началось.

Сначала на арену вышли новички. С оружием довольно несерьезным: палками, плетками, лассо… Впрочем, настоящее оружие у некоторых тоже имелось, но большинство поединков заканчивалось почти бескровно. Побежденных не добивали, а некоторых победителей ждало участие в более серьезных поединках.

Это был, так сказать, разогрев. Ставки если и делались, то маленькие.

Потом началась травля. Вот уж тошнотворное зрелище. Сначала две небольшие, но смертельно опасные львицы растерзали в клочья пятерых несчастных (оставалось надеяться, что преступников), а затем семеро охотников с длинными копьями и мечами завалили львиц. Львицы тоже не сдались без боя. Порвали троих из семи. Вот на это, с позволения сказать, состязание ставки делались весьма активно. Причем не на результат (в гибели львиц никто не сомневался), а на число выживших бестиариев.

Наконец рабы заменили пропитавшийся кровью песок свежим и началась главная часть – состязания гладиаторов. Бились по всякому. Один на один, пара на пару, трое против четырех, двое против пяти. Участников, впрочем, выбирали грамотно – так, чтобы разница в числе уравнивалась боевыми навыками участников или их доспехами.

Коршунов «щадил» всех. Нередко вопреки волеизъявлению толпы. Чихать ему было на свою популярность в городе Тире. К смерти он присудил только одного. Этот бился в составе пары «тяжей» против такой же пары ретиариев. И в ходе поединка разрубил своему противнику живот. Так мало того, что разрубил, но сунул руку в рану, вытащил внутренности и продемонстрировал публике.

Публика пришла в восторг. Так вопили, что заглушили крики несчастного.

Впрочем, возмездие последовало незамедлительно. Второй ретиарий, увидав, что творят с его товарищем, бросил своего противника, подбежал к садисту как раз в том момент, когда тот поднял вверх кишки несчастного, и всадил ему в ляжку трезубец. Вырвал с мясом и всадил во вторую. Трезубец застрял, но боец не растерялся: подхватил оружие своего напарника и достойно встретил второго противника: метнул ему в лицо сеть, а затем присел, уперев конец трезубца в песок. И тот сам, с разбегу, наделся на оружие соперника. Аккурат в пах попало. Не дожидаясь реакции толпы, ретиарий подхватил меч, который выронил противник и двумя руками вогнал тому в горло.

Гуманный поступок.

А вот со вторым «тяжем» надо было что-то решать. С такими ногами драться он уже не мог. Ретиарий легко вышиб у него меч и занес трезубец… Побежденный поднял пальчик: мол, прошу пощады. Мнения публики разделились, но тут уж Коршунов был тверд.

Сжал кулак с оттопыренным пальцем и повернул вниз. Бей!

И трезубец вонзился в горло.

Как обычно и бывает, самый вкусный бой приготовили напоследок. Один против четырех. Причем эти четверо тоже были не кусками мяса, а умелыми опытными бойцами. И, как позже выяснилось, неплохо работали в связке. А вот противостоял им настоящий ас. Не слишком высокий (Красный заметно повыше), но широченный в плечах и невероятно длиннорукий. И – негр. С виду – чистая обезьяна – открытый шлем давал возможность полюбоваться приплюснутым носом, толстыми губами и мощными надбровными дугами. Но как он двигался!

Звали черного – Вспышка Молнии, то есть Фульминат. Он оказался тезкой стоявшего вблизи Тира легиона. Доспехи на африканце были сравнительно легкие – что-то вроде кожаного колета с нашитыми кое-где полосками металла. Ни наручей, ни поножей. Зато его противники были экипированы основательно. Панцири, шлемы, поножи, немаленькие щиты. Оружие – разное. Меч, шипастая булава, двойной топор, тяжелое копье. Надо полагать, такое разнообразие – для зрелищности. Фульминат был вооружен интереснее. У него тоже был двойной топор-лабрис, но полегче и на очень длинной рукояти. Вдобавок с острым копейным пером над лезвиями. Очень похоже на алебарду. Хотя, насколько помнил Коршунов, у алебарды топорики были существенно больше. К запястью левой руки черного гладиатора был привязан небольшой щит, а держал он в ней меч, короткий, короче гладия. Почти кинжал.

– В прошлый раз он дрался с тремя, – наклонившись к Алексею, сообщил сенаторский сынок. – Победил. Но далось ему это нелегко. Мне пришлось выложить кучу денариев, чтобы уговорить ланисту выставить его против четверки. Так что будет интересно. Хотя не думаю, что он справится. Я поставил против.

– В таком случае я поставлю за Фульмината, – дружески улыбнувшись, сказал Коршунов. – Красный, сделай ставку: триста денариев на Вспышку Молнии! Так будет интереснее, – сказал он патрицию.

Тот вежливо улыбнулся. А что ему оставалось?

– Зря, – шепнул Алексею дуумвир Тит Юний. – Не сдюжить Фульминату четверых. – Я знаю их всех. Они – далеко не последние на песке.

– Я вижу, – тоже шепотом ответил Коршунов. – Но я хочу ему помочь. Говорят, что боги любят меня, друг мой Тит. Может, часть моей удачи передастся и Фульминату. Согласись, это немного несправедливо, если хорошего воина выставляют на убой.

И подал знак: начали!

Бой начался.

Четверо действовали очень четко и явно по заранее составленному плану. Едва загудели трубы, они стремительно разошлись, взяв Фульмината в кольцо, и тут же кинулись на него. Разом, с четырех сторон.

Фульминат был действительно быстр. Если бы не его поразительная быстрота и великолепная реакция, тут бы схватка и закончилась. Но он вывернулся. Крутнулся на месте, пугнув своей алебардой бойца с булавой, и кинулся на вооруженного копьем.

Отшиб копье ударом наручного щитка, сократил дистанцию, но больше ничего сделать не успел. Сбоку подскочил паренек с лабрисом и едва не прорубил африканцу ребра. Фальминат в самый последний миг сумел извернуться, и одно из лезвий лишь чиркнуло по легкому нагруднику, разрубив железную полоску.

В развороте Фульминат подпрыгнул, толкнулся ногой о щит копейщика, отбросив его в сторону гладиатора с мечом, – и оказался вне круга.

Но передышки ему не дали. Боец с булавой налетел на него с разбега и ударил щитом, а обладатель лабриса тут же секанул по ногам.

Фульминат подпрыгнул, пропуская лабрис под собой – и тяжелое копье, брошенное с дистанции нескольких метров едва не угодило ему в грудь.

Черного опять спасли невероятная реакция и потрясающая гибкость, он изогнулся так, что едва не встал на мостик, и копье прогудело в нескольких сантиметрах выше его живота. И раскрученный лабрис тоже. Зато обладатель булавы обрушил на него сокрушительный удар… И тоже промахнулся. Потому что Фульминат не стал разгибаться, а просто упал на спину и двумя ногами пнул гладиатора в щит. Удар был такой мощный, что булавщика унесло назад – под ноги потерявшего копье копейщика. Тот хотел перепрыгнуть, но, видимо, не рассчитал (доспехи-то тяжелые), споткнулся и полетел мордой в песок.

Зрители восторженно завопили. Однако добраться до упавших Фульминату не дали. Двое оставшихся на ногах сомкнули щиты и встали у него на пути.

Черный немедленно бросился в атаку, но бойцы оказались опытными и выстояли ту самую пару секунд, которой оказалось достаточно, чтобы их партнеры снова оказались на ногах. И травля продолжилась. Негра гоняли по всей арене, то пытаясь задавить числом, то прижать к барьеру. Хорошо, что в распоряжении Фульмината была именно вся арена. Бывало, для поединка очерчивали на песке лишь ее часть и жестоко наказывали нарушивших границу.

Африканец бегал. Его враги атаковали. Умело и очень энергично. Тело Фульмината лоснилось от пота. А когда он взмахивал головой, брызги летели во все стороны. Он не сбавлял темпа и, судя по всему, был чудовищно вынослив, но Коршунов уже начал думать, что потерял деньги. Две-три минуты – больше негру не продержаться.

Фульминат был безукоризнен. И – ни одной царапины. На его противниках, впрочем, тоже.

Но первая кровь наконец появилась. Боец с мечом сделал хитрый выпад из-под края щита – и достал-таки Фульмината. На черном лоснящемся от пота бедре появилась красная полоска…

И почти в то же мгновение – почти такая же полоска появилась на бедре мечника.

– Он специально подставился, – шепнул Коршунов Анастасии.

Вряд ли подобный «размен» был в интересах Фульмината, но ему надо было форсировать бой, иначе его бы просто загоняли.

Однако вскоре оказалось, что «размен» этот не совсем равный. Царапина Фульмината так и осталась полоской, а по ноге мечника поползла вниз широкая красная полоса.

Впрочем, рана была не смертельна. Да и от потери крови раненый не свалится. Во всяком случае в ближайшие пару минут.

Секунд десять рассерженные раной товарища гладиаторы давили африканца с бешеным пылом. Тот еле успевал уклоняться и уходить. Коршунов видел, что он всё время пытается выстроить противников в линию, но те не поддаются и атакуют только вместе.

И наконец его достали. Боец с булавой улучил момент и ударил так, что Фульминат не сумел увернуться. Он успел отбить удар своим маленьким щитом, но щит треснул (руке явно тоже досталось), и черный не то, чтобы потерял равновесие… Но рисунок его движения сбился, и прыгнувший с другой стороны мечник ударил его щитом с такой силой, что опрокинул наземь. На сей раз это было отнюдь не запланированное падение.

И четверка мгновенно этим воспользовалась, разом обрушившись на упавшего…

Он всё-таки выкрутился. Ухитрился как-то зацепить ногой бойца с булавой. Тот упал на африканца сверху. Затем Фульминат ткнул своим коротеньким мечом в ступню парня с лабрисом – тот как раз замахнулся, но вынужден был сдержать удар, чтобы не зарубить своего. Словом, отвлекся мужик – и поплатился. А Фульминат снизу ударил лежавшего на нем гладиатора козырьком шлема в лицо. Коршунов удара не разглядел, но увидел, как дернулись головы. Таким козырьком можно запросто перерубить переносицу, но противник Фульмината не особо пострадал – защитили наланитники. Но Фульминат получил секундную фору и воспользовался ею. Вывернулся из-под противника и снова оказался на ногах. Счастливо избегнув удара копьем и даже сохранив оружие.

Добраться до упавшего ему опять не дали. Оттеснили в сторону.

Итог: один разбитый нос и одна проколотая ступня. Нос – ерунда, а вот ступня – это серьезно. Гладиатор с лабрисом теперь заметно хромал.

Но и Фульминат не остался без повреждений. Его кожаный доспех был глубоко прорублен в двух местах, причем в одном он покраснел от крови. Лицо и губы были разбиты (видимо, ударом щита), а на толстой шее отчетливо выделялся кровавый рубец – след от тупого удара.

Восстание поверженного зрители встретили продолжительными воплями. Восторженно орали даже те, кто ставил против Фульмината.

Получивший секундную передышку негр демонстративно поклонился публике и вызвал еще один взрыв криков.

Но Коршунова больше интересовало, насколько он способен драться. В положении африканца даже легкая, но снижающая подвижность рана означала смерть.

Но, похоже, проворства у черного не убавилось. Более того, он решился на атаку. Это было красиво. Четкий проход между копейщиком и парнем с булавой (был огромный риск, что его зажмут щитами, но не успели), зацеп алебардой края щита гладиатора с мечом – и резкий рывок, бросивший мечника между Фульминатом и двумя остальными. И наплевав на то, что осталось за спиной, яростный бросок на парня с лабрисом.

Может, тот растерялся, оставшись вдруг наедине со Вспышкой Молнии, но, скорее всего, подвела нога – он не успел увернуться от удара алебарды. Легкий топорик вспорол ему ногу под коленом, а затем, когда гладиатор уже падал, четкий короткий удар мечом-кинжалом – в узкий проем шлема. Точно в глаз.

Всё. Минус один. Но африканец здорово устал. Могучая грудь так и ходила вверх-вниз. Казалось, даже сквозь рев трибун слышно, как дышит могучий негр.

Само собой, передышки ему не дали. В следующие тридцать секунд он получил три легкие раны – в плечо, в щеку и в бедро. Было ясно, что всё решится в ближайшие пару минут. Потом Фульминат ослабеет – уже не только от усталости, но и от потери крови. И его превратят в фарш.

Трое уцелевших тоже это знали, и немного ослабили напор. К чему рисковать, если через минуту-другую врага можно взять тепленьким. И убить его красиво! Это ведь не трудно, когда соперник еле держится на ногах.

Фульминат не замедлил воспользоваться некоторой расслабленностью врагов, посчитавших, что победа – у них в кармане. Вернее, в кошельке, потому что карманов в римской одежде не предусмотрено.

Африканец снова взорвался, и на этот раз его жертвой стал мечник. Тот тоже потерял немало крови и более того, старался оберегать раненую ногу. Зря. Жалеть себя в таком бою нельзя категорически. Легкая алебарда негра раскрутилась с бешеной скоростью. Мечник попытался спрятаться за щитом – и опустил его слишком низко. Маленький топорик чиркнул его по горлу – чуть ниже подбородочного ремня. Коршунов мог бы поклясться, что мечник даже не заметил удара. Зато когда из его горла хлынул поток крови, это заметили все.

Двое оставшихся: парень с булавой и копейщик сообразили, что выжидать, пока противник свалится сам, смертельно опасно. И разом атаковали. Оба не слишком устали и не получили даже царапины. У них были серьезные шансы против измотанного раненого африканца. А того уже заметно пошатывало, движения потеряли четкость…

Напали напарники грамотно: тот, что с булавой, связал Фульмината боем, а второй зашел со спины. И с размаху всадил копье ему в спину. Вернее, так предполагалось. Фульминат отшатнулся в сторону (совсем чуть-чуть, ровно настолько, чтобы копье взрезало его доспех… И с силой воткнулось в щит гладиатора с булавой. И тот, от неожиданности или просто потому, что щит резко потяжелел, опустил свою главную защиту. На ладонь, не больше. Взмах алебарды – гладиатор вскинул булаву, защищая лицо, и описав красивую дугу, оружие Фульмината врезалось в его лодыжку. Разгон алебарды бы так силен, что лезвие топора напрочь отрубило ступню и воткнулось в песок.

Тут бы копейщику, пусть даже потерявшему оружие, и добить негра. В конце концов у него оставался щит. А тяжелым щитом с окованным краем можно сделать многое. Например врезать по шее так, что мало не покажется. Но копейщик просто испугался. Потеряв оружие, он быстренько отпрыгнул и бросился к оброненному мечником клинку.

Фульминат не стал за ним гоняться. Скорее всего, у него просто не было сил. Он упал на одно колено и, опершись на свою алебарду, переводил дух, не обращая внимания даже на проворно отползающего от него гладиатора с отрубленной ступней.

А уцелевший гладиатор тем временем нашел меч. И двинулся на Фульмината. Хотя тот и стоял на колене, его противнику все равно было страшно. И Коршунов его понимал. Остаться один на один с тем, кто только что положил троих твоих товарищей…

Толпа, видя этот страх, разразилась жуткими воплями. На песок полетела всякая дрянь: публика была возмущена.

Для настоящего гладиатора позор – хуже смерти. И парень повелся. Заорал для храбрости и кинулся в бой. Начал неплохо: поймал щитом колющий удар алебарды и – хоп! – перерубил ее древко. Вот теперь, решил он, теперь всё! Высокий замах, способный разрубить пополам череп вместе со шлемом… И Фульминат внезапно кувыркнулся вперед. Прямо под замах. И страшный клинок, вместо того, чтобы развалить ему голову, обрушился на спину. То есть уже не настолько страшный. Просто крепкий удар. Реально крепкий. Изрезанный нагрудник негра развалился надвое и осыпался на песок. На спине Фульмината тут же вспухла кровью длинная рана… И почти никто не понял, почему его противник мешком повалился на песок.

– Под мышку ткнул, – сказал, вернее крикнул, потому в общем бесновании невозможно было услышать даже самого себя, Тит Юний. – Вот это герой! Жаль, если помрет!

Фульминат лежал лицом вниз рядом с зарезанным противником. И нельзя было сказать, что он победил, потому что гладиатор с отрубленной ступней (он уже успел перетянуть культю набедренной повязкой) на четвереньках двигался к негру. Если он захочет его убить, то будет в своем праве. И станет единственным победителем.

Трибуны даже примолкли – так всем интересно было знать, чем всё закончится.

Фульминат лежал без движения. Его враг полз… И дополз. В спину бить не стал. Встал на колени, подхватил негра за руку и, поднатужившись, перевернул на спину. Подобрал оброненный напарником меч. Ждать, помилует ли поверженного народ и Коршунов, не стал. Наверное, подозревал, что – пощадят. А боец наверняка был зол на того, что его искалечил. И за товарищей хотел отомстить… Поднял меч, намереваясь воткнуть Фульминату в живот…

По-обезьяньи длинная рука взметнулась вверх (враг не видел – выбирал место, куда воткнуть меч) и короткий клинок Фульмината вошел под ребра врага. Прямо в печень. Вошел и вышел. Хлынуло, как из пробитой водопроводной трубы – потоком.

Нависший над Фульминатом гладиатор с удивлением поглядел на дырку в боку. Не исключено, что он не только ничего не увидел, но даже и боли не почувствовал. Случается такая фишка в бою – боль от страшной раны приходит не сразу.

Поглядел, удивился, задумался… Он бы еще мог убить Фульмината, но потерял драгоценные секунды… Мгновение-другое – и его повело в сторону, меч безвредно упал на широкую черную грудь, а сам гладиатор повалился поперек своего противника. Победителя.

Толпа бесновалась. Вот уж бой так бой. Даже те, кто потерял деньги, особо не печалились. О такой битве можно и детям, и внукам рассказывать…

Трудно сказать, что первым крикнул: «Свобода!». Но этот крик тут же подхватили тысячи глоток…

– Подари ему свободу, легат! – крикнул Коршунову патриций. – Пусть этот сын жабы, ланиста, задушится от жадности! Хотя я думаю, Фульминат всё равно не жилец…

Алексея не нужно было уговаривать. Он встал, вскинул руки и во все горло закричал:

– Свободен! Деревянный меч!¹³⁸ Он свободен! Фульминат свободен!

Услышали, само собой, немногие, но решения управителя игр тут же подхватили глашатаи и новая волна ликования захлестнула цирк.

Коршунов повернулся и поманил к себе Красного.

– Спустись вниз и позаботься о том, чтобы ему оказали помощь. Будет очень обидно, если такой воин умрет.

Очень правильное решение. Когда Красный спустился вниз, то оказалось, что до тяжело раненого Фульмината никому не было дела.

Ланисте – наплевать. Это теперь не его собственность.

У прочих – свои заботы. Друзей у негра не нашлось. Во всяком случае, поблизости. Если бы не предусмотрительность Коршунова, герой истек бы кровью, так и не придя в сознание.

В итоге они увезли победителя к себе. То есть в казарму, где расположились легионеры-варвары. Врача у них не было, зато имелось до черта всяких снадобий: мазей, притираний, лечебных трав… О бесконечном списке заговоренных предметов и дивно исцеляющих заклинаний и говорить нечего. На взгляд Коршунова куда более важным было то, что каждый третий гот умел качественно обработать практически любую рану, а человек пять-шесть смогли бы это сделать не хуже профессионального полевого хирурга. Местного, разумеется.

Собственно, по-настоящему серьезной была только рана в спину. Меч прорубил мышцы до самых ребер. Хорошо еще, что ребра уцелели. Вдобавок Фульминат потерял литра два крови – на песке и пока лежал, брошенный, в проходе под трибунами. Еще осложнило задачу то, что в рану набился песок.

Любой нормальный человек умер бы еще там, на арене. Но Фульминат, понятно, не был нормальным. Он был суперменом.

Он не помер, когда ему обрабатывали рану.

Не помер и на следующий день, когда его прихватила горячка…

И на пятый, и на седьмой. Швы на его спине так набухли, что даже не видно было стягивающих рану бараньих жил…

Всё это время он метался в бреду. Его поили отварами и сильно разбавленным вином с медом. Заботились всем коллективом. Всё равно в плавании делать нечего. Но особенно возился с ним Красный. Похоже, почуял родственную душу. Плевать, что черную. Так переживал, что даже съездил по морде гота, предложившего поставить пару денариев на «выживет-не выживет». Гот сильно обиделся. Видите ли, нос ему сломали. Но его гнев вызвал только смешки, а в одиночку бросить вызов Красному – чистый идиотизм. Да Коршунов бы и не позволил.

Негр пришел в себя на девятый день. Как раз, когда «Любимчик» отшвартовался в Кесарии.

Очень вовремя.

– Где я? – спросил Фульминат на довольно-таки приличной латыни.

Ему объяснили.

– Что со мной было? – поинтересовался он. Боя он не помнил.

Ему рассказали про его подвиги. Понравилось.

– Почему я здесь? – спросил гладиатор. – Ланиста меня продал?

Ему объяснили и это. Мол, есть такой легат Алексий Виктор Мильв… Вот он-то и подарил Фульминату деревянный меч. А что взяли его с собой, так это тоже легат распорядился. И правильно, кстати, потому что иначе Фульминат непременно бы помер.

– Позовите его, – слабеющим голосом попросил раненый.

Позвали Коршунова. Тот пришел. Недовольный, потому что его оторвали от увлекательного занятия: форматирования мозгов кесарийских портовых чиновников.

Фульминат поглядел на своего спасителя, потом протянул свою ручищу, которой позавидовал бы самец гориллы, вложил (насколько это было возможно) в руку Коршунова и чуть слышно произнес:

– Я – твой человек.

И отрубился.

Очень трогательно.

Алексей оценил. Велел:

– Заботьтесь о нем как следует!

Как будто о раненом плохо заботились!

Затем махнул рукой:

– Красный, за мной!

И ушел командовать.

Тоже правильно. Уже давно миновал полдень, надо разобраться с ночлегом. Глупо спать на борту, когда рядышком – столица провинции Палестина.

Глава девятая

Провинция Палестина. Кесария. Прокуратор

Коршунов полагал, что после Антиохии и Тира его трудно удивить.

У Кесарии – получилось. Причем с самого первого взгляда.

Кесарийская гавань была громадной. Больше, чем обе тирские, вместе взятые. И она была явно искусственного происхождения. Здесь были настоящие доки и настоящий маяк. И само собой – великое множество кораблей, в основном – торговых. Больших и малых, самой разной постройки и оснастки. «Любимчик Посейдона», отнюдь не малыш, просто потерялся между двумя здоровенными зерновозами. Вообще-то Коршунов велел швартовать судно на, так сказать, «служебной стоянке», где стояли боевые корабли и иные государственные суда. Но капитан просто не смог туда протиснуться, и Алексей решил, что пешком будет проще. Разумеется, везде были толпы народу. Разумеется, все чем-то занимались. Сгружали, разгружали, продавали рыбу, масло, фрукты, коз и овец… Словом, всё, что пожелаешь. Само собой, все эти люди непрерывно болтали. Вернее, вопили, стараясь переорать друг друга.

Но это – внизу. Стоило поднять взгляд выше уровня моря, как он сходу упирался в белоснежный сверкающий на солнце храм, который парил над городом, потрясая красотой и размерами.

– Храм Августа, – сообщил Коршунову капитан с такой гордостью, будто сам его возвел. – Ирод Великий построил. В честь своего друга римского императора Октавиана Августа! Там, внутри, статуя Августа. Вот это – чудо! Она не меньше, чем статуя Зевса Олимпийского!

Сюрприз. Капитан «Любимчика» оказался кесарийцем.

– Там, под холмом, – капитан указал на храм, – есть галереи, в которые могут заходить корабли. Не мой, конечно. «Любимчик» для этого слишком велик! – добавил он не без гордости.

Сразу за мысом располагался еще один залив, где чалилась всякая мелочь, а по ту сторону залива, прямо на рифе – дворец царя Ирода.

– Ирода Великого! – уточнил капитан. – Он наш город и построил. Краше его нет на всём побережье! Да ты сам скоро увидишь, домин.

И Коршунов увидел. Они все увидели. Даже привычные к римской архитектуре варвары и те впечатлились. Город был белоснежным. И не просто белоснежным. Благодаря вкраплениям слюды, алебастровые плиты, которыми были облицованы стены, не просто сверкали – они сияли, будто инкрустированные драгоценностями. Дворцы, дворцы, колонны, громадные статуи, великолепные арки… И притягивающий взгляды храм Августа – апофеоз Великой Римской империи.

Но к храму они не пошли. Повернули направо – к дворцу прокуратора.

Перед дворцом главы провинции, как обычно, располагался форум, который более походил на стихийный рынок, чем на место общих собраний.

Вход во дворец охраняли легионеры Шестого легиона. Ferrata Fidelis Constans – Железного, Вечно Честного. Алексей знал, что Черепанов очень хотел бы вернуть его из Галилеи в Сирию. Поближе к границе с Персией. Тут Шестой легион был намного нужнее, а для поддержания порядка в провинции Палестина хватило бы и одного Десятого. Шестой перегнали на случай нового иудейского восстания, но в настоящее время его вероятность была равна нулю. Закон запрещал проживание обрезанных в пределах провинции Палестина. А если какая-то часть коренного населения Иудеи и ухитрилась спрятаться, то явно не в том количестве и не с теми возможностями, чтобы затеять войну. По закону Черепанов, как наместник Сирии (а легион формально считался сирийским) имел право предложить легиону передислоцироваться. Но именно попросить, а не приказать, потому что приказы легаты получали непосредственно из Рима. В том числе и приказы поступать в распоряжение наместников провинций. Так что сбудутся чаяния Геннадия или нет, зависело от командира легиона. И от прокуратора Палестины. Судя по тому, что увидел Коршунов у дверей прокураторского дворца, хозяин провинции вряд ли поддержит идею сирийского наместника. Что же до легата, то нужно быть очень большим патриотом, чтобы бросить не просто насиженное, а отлично обустроенное и спокойное место в Галилее и перебраться черт-те куда, в сирийскую пустыню – под возможный удар персидской латной конницы.

Увидев военного легата в сопровождении двух кентурий отлично экипированных солдат, охрана уважительно отдала салют. Разумеется, препятствий Коршунову никто не чинил. Прихватив с собой для солидности десяток парней, он проследовал внутрь.

Внутри было хорошо. Свежо, прохладно и тихо. Журчали фонтаны. Негромко переговаривались чиновники. Здесь была приемная и зал, где вершили суд прокураторы Кесарии. И жилые помещения, окна которых выходили к морю, но туда, в апартаменты прокуратора посетителям дворца доступ был закрыт и там же сейчас находился прокуратор, потому что болел. Впрочем, для военного легата Алексия было сделано исключение. Его впустили.

Из уважения к больному, Алексей вошел в опочивальню один.

Прокуратор был стар. И то, что он болел – не удивительно. Судя по его лицу, жизнь он вел отнюдь не аскетическую. Даже сейчас перед ним на столике стоял жареный поросенок, кусочки от которого отрезала и отправляла в рот прокуратору очень даже сексуальная мулаточка.

Алексей представился.

Прокуратор захотел узнать, как поживает наместник Геннадий Павел. А также его очаровательная жена Корнелия Преста, с отцом которой, Антонином Гордианом-Младшим, он, прокуратор, был весьма дружен. Коршунов ответил: нормально поживают, можно сказать – хорошо.

– Рад, – кивнул прокуратор и бессильно откинулся на подушки. Поросятину, впрочем, жевать не перестал.

Прожевав, поинтересовался, чем вызван визит легата в Кесарию. Коршунов ответил уклончиво, но сказал, что конечной целью путешествия является Иерусалим.

Прокуратор удивился. И насторожился. Он был опытный политический лис и привык к тому, что всё непонятное может оказаться опасным. А следовательно – надо проконтролировать.

– Я пришлю тебе проводника, – великодушно пообещал он. – Хорошего. Такого, что проведет вас наилучшей дорогой.

Коршунову было известно, что к Иерусалиму ведет вполне приличная дорога с соответствующими указателями, однако спорить не стал. Хочет прокуратор приставить к ним соглядатая – его право. Алексею скрывать нечего. А будет чего – так и это не проблема. Сорвется бедняга с какой-нибудь скалы – и привет близким.

Но в свои планы Алексей все же внес некоторые коррективы: отложил посещение лагеря Шестого легиона, которым был так заинтересован Черепанов, на обратный путь.

Откланявшись, Коршунов покинул дворец и занялся размещением своих людей. И себя заодно. С этим сложностей не возникло. Казенных гостиниц хватало. Правда, уровень комфорта оставлял желать лучшего, но Алексей не собирался задерживаться надолго.

Дав легионерам добро на самостоятельные развлечения, он с Настей и Красным занялся осмотром достопримечательностей.

Они посетили амфитеатр-ипподром, хоть и уступавший размерами тирскому, но тоже далеко не маленький. Побывали в огромном двухъярусном театре, в котором с самого утра шло представление (оплачивал какой-то местный политик), потом прогулялись к дворцу Ирода, на обратном пути зашли в приличную с виду таверну в районе порта и полакомились свежими морепродуктами. Затем поднялись в храм Августа и убедились, что да, капитан был прав: статуя императора была просто громадная. Причем не одна. Рядом возвышалась статуя, символизирующая империю. Сразу видно, уважал царь Ирод и римскую архитектуру и римскую власть. Власть, впрочем, платила ему тем же. В частности, подарила землю, на которой он и построил свою Кесарию. Такая дружба с чужеземными властителями и их богами могла бы показаться странной – для царя Иудеи. Но как оказалось, Ирод был вовсе не иудеем, а принадлежал к племени идумеев. Как понял Коршунов, они были кем-то вроде арабов на современном ему Ближнем Востоке¹³⁹. То есть доставали иудеев как только могли. Каким образом их представитель стал иудейским царем – загадка¹⁴⁰. Но – факт.

В таверне на Коршунова косились: целый легат в простой таверне, это примерно как генерал-лейтенант, без свиты забредший в солдатскую столовку – перекусить.

Но никто не лез. А обслуживали просто замечательно: на серебре, лучшие блюда, лучшее вино. Коршунов, довольный, щедро расплатился и они отправились дальше. Посетили улицу, сплошь заставленную здоровенными скульптурами – самой высшей пробы, затем отыскали термы… Где легат и застал большую часть своих товарищей.

Термы были – так себе. В сравнении с прочим. Но зато места хватало. Местные старались держаться подальше от здоровенных татуированных готов. Следовательно, тесниться не приходилось.

Там, в термах, и встретили вечер.

Прокуратор не обманул. Прислал проводника-шпиона, мелкого, носатого, кучерявого… И невероятно веселого. Так и сыпавшего всякими историями и анекдотами.

Утром отбыть не получилось. Следовало подготовиться к дороге. Обратно Коршунов намеревался возвращаться сушей, так что с капитаном и его «Любимчиком» они распрощались.

Теперь нужно было приобрести лошадей. В лошадях Алексей разбирался слабо, но у него хватало специалистов. Еще следовало раздобыть деньги. Алексей взял их в Кесарийском банке (под расписку, которая потом будет оплачена из казны легиона – хорошо быть легатом!) и выдал Ахвизре. Тот отправился на рынок купил три сотни лошадей: вьючных и верховых, фураж, провиант и возок для Фульмината. Негр пошел на поправку, но не настолько, чтобы усидеть в седле. Участие Коршунова в дорожных покупках заключалась в том, что он приобрел еще один симпатичный возок с шелковыми занавесками. Для Насти. Анастасия в восторг не пришла: она бы предпочла ехать верхом, а не трястись в душной коробке. Коршунов пообещал, что верхом – тоже будет. Но в меру.

– Не хочу, чтобы ты стирала свои замечательные ножки о конские бока, – заявил он.

Аргумент был принят.

И вот, в четвертом часу (по римскому дневному времени) они наконец отправились в путь. В Иерусалим.

* * *

По дороге Красный рассказал историю Фульмината. Обычную, в общем, историю. С очень необычным главным героем.

Фульмината привезли в Тир из Африки, когда ему было года три-четыре. Само собой, звали его тогда не Фульминатом, а Симией, обезьянкой. Для этого и купили – зверушку, чтобы развлекать патрицианских деток.

Зверушка получилась – не очень. Непослушная, агрессивная. Пацанчика лупили, наказывали… Никакого толка.

Потом негритенок подрос, и его, как нечто совершенно бесполезное, сделали «чучелом» для тренировок патрицианского сынка в фехтовании. Первый год всё вроде шло неплохо (с точки зрения хозяев), но потом сынишка перестал попадать по черненькому деревянным мечом. «Чучело» не давало сдачи (еще чего не хватало!), но это совсем, знаете ли, неинтересно – всё время промахиваться. Ребенок расстроился. Негритенка наказали. Но он всё равно уворачивался.

Трудно сказать, как обернулась бы судьба семилетнего африканца, если бы один из гостей хозяина дома не оказался родственником известного ланисты.

Ровно за сто сестерциев (дешевле, чем купили), негритенка продали в тирскую гладиаторскую школу.

Там он прижился. Сначала просто помогал по хозяйству, потом, лет в десять, его начали понемногу обучать. Это был довольно редкий случай. Обычно в школу попадали взрослые. Кто – из пленных, кто – из преступников, кто – сам продавался, а кто шел на арену просто пощекотать нервы. Негритенок был единственным исключением. И самым молодым из настоящих гладиаторов, выходивших на арену цирка. В первый раз его выпустили на разогрев, когда ему было тринадцать лет. И – пошло. К восемнадцати он был уже признанным бойцом, стоившим по меньшей мере пятьдесят тысяч сестерциев. К девятнадцати ни в Тире, ни в окрестных городах уже не было противника, которого бы рискнули выставить против Вспышки Молнии. Его выпускали в исключительных случаях. Обычно против двоих опытных гладиаторов. Фульминат всё равно побеждал.

Примерно за месяц до того, как Коршунов прибыл в Тир, Фульминат бился один против троих на празднике Квинкватрий¹⁴¹ – и победил. Даже не получил серьезных ран, хотя победа далась ему нелегко.

Что было дальше – известно.

Алексей не особенно много общался с выздоравливающим, но с Красным Фульминат, определенно, подружился. Ну и славно. Если всё сложится, будет у Коршунова два личных телохранителя. Причем второй – именно такой, о котором говорил Черепанов. Из тех, что убивают быстрее убийц.

Глава десятая

Элия Капитолина. На развалинах Иерусалима

До Иерусалима добирались двое суток. Дорога была довольно приличная, вот только практически безлюдная. Время от времени разведчики замечали людей. В отдалении. Или на высоте. Люди эти доверия не внушали. Подозрения подтвердил и проводник.

– Нехорошие люди, – сказал он. – Преступники.

Впрочем встречались и окультуренные участки: виноградники, оливковые рощи… Однако и там никто не спешил к легионерам с дружескими объятиями.

– Римлян здесь не любят, – пояснил проводник.

Хотелось бы знать, где любят завоевателей?

Один раз переночевали в мансионе¹⁴². Комфорта никакого, зато для воинов Рима – всё бесплатно. И стены качественные.

Во второй раз пришлось встать лагерем в открытом поле. Вернее, в закрытой долине. Славной такой долине, с ручейком, виноградниками и цветущими садами. Местность здесь была довольно холмистой, и, узрев эти холмы, проводник сообщил: Иерусалим уже близко.

Владел долиной какой-то местный. Он прислал дров – чтоб не рубили его деревья. И пяток баранов – чтоб славные воины не шарились по его земле.

Коршунов инициативу одобрил и «обследование территории» запретил.

На ночь на окрестных холмах выставили караулы. Под утро те взяли «лазутчиков»: маленького пастушонка и стайку коз с козлятами.

Пастушонка и коз отпустили, а козлят пустили под нож раньше, чем Коршунов успел вмешаться.

Может и к лучшему, вареный в молоке козленок – отменная штука.

Подступы к Иерусалиму «охраняли» холмы. Не очень высокие – метров по 600–700, но впечатляющие. Словно естественные стены. Дорога к городу шла между двумя такими холмами. За ними начинался город. Вернее, его развалины. Грандиозные развалины, надо отметить. А посредине – чистый и геометрический правильный римский город. Элия Капитолина. Город, построенный императором Элием Адрианом и увековечивший в названии родовое имя основателя и имя Капитолия.

Городок был небольшой, но даже издали видно – римский до мозга костей. На воротах красовался дикий вепрь, один из символов Десятого легиона, беспощадно подавившего восстание иудеев и превратившего в развалины великий город.

Зато внутри всё было так же привычно для жителя Империи, как сеть МакДональдс для среднего американца.

Геометрическая планировка римского лагеря, арки, храмы, аккуратная мостовая с неглубокими бороздками на плитах – чтобы кони не оскальзывались. Термы, два форума, Преторий… В него-то Коршунова и направился.

Легат Десятого легиона Проливов оказался не из тех благородных, которые становятся легатами, отслужив год-два трибунами-латиклавиями и построив политическую карьеру, а настоящий ветеран и типичный служака.

Гостям легат искренне обрадовался. Тоже понятно. Скучно здесь. Врагов нет, потому что всех иудеев отсюда изгнали еще сто лет назад. Разбойники… Ну, с этим справятся и две алы ауксилариев. Элия Капитолина – не та великая столица, какой был когда-то Иерусалим. Просто провинциальный городок. Более того, гарнизонный городок, где всё вертится вокруг легиона, но у самого легиона нет ни настоящих задач, ни проблем, в решении которых требовалось бы участие легата. Разве что деньги из Рима выбивать да мелкие интриги разруливать. Да плескаться в термах с бассейном, который солдаты обустроили для себя с особым тщанием.

Гость и хозяин прилично посидели, выпили, закусили – довольно изысканно. Алексей поведал легату все известные новости. И не новости. Само собой, легат был в курсе того, что происходит в Риме – государственная почта работала исправно. Однако одно дело – быть в курсе, а другое – знать.

Пришлось Коршунов рассказывать ему и о гибели Александра Севера с матерью, и о разборках в столице, в которых Алексей принимал непосредственное участие. Затем о том, как сменилась власть в Сирии. Легат поинтересовался, как там поживает Маний Митрил Скорпион, с которым когда-то приятельствовал. Алексей его порадовал: сообщил, что Скорпион теперь – префект лагеря в «личном» легионе наместника. А поскольку наместнику и без того есть, чем заняться, то на Мании фактически лежат обязанности легата. Документы в Рим уже посланы, но пока что Скорпиона в легатах не утвердили. Видимо, юному императору не до этого. Но утвердит, куда он денется.

Поговорили о Персии, об Ардашире… Легат (тогда еще всего лишь первый пил второй когорты, как ныне Ахвизра) участвовал в ней и был о военной машине персов очень высокого мнения. Мягко намекал: может, наместник Геннадий Павел похлопочет, чтобы его легион перевели в Сирию?

Алексей обещал поговорить, но в итоге сильно сомневался. Если даже Шестой легион вряд ли удастся перевести, то уж о Десятом и говорить нечего.

Вечером они с Настей побродили по развалинам. Не в одиночку, само собой, а со свитой из охраны, факельщиков и приданных легатом двух местных кентурионов, которым полагалось хорошо ориентироваться в руинах разрушенного города.

Они и ориентировались. Но – специфически. То есть – где и что можно раздобыть полезного или ценного.

Настю и Алексея Иерусалим интересовал в первую очередь как христианская святыня, но никаких следов пребывания Господа они найти не смогли. Кентурионы лишь показали им небольшое здание в самом городе, которое было христианской молельней. Там останавливались редкие паломники. Этим появляться в Иерусалиме не препятствовали. Лишь бы – необрезанные. А даже если и обрезанные – никто не проверял. Больно надо! Со времен последнего восстания сто лет прошло. Кого опасаться?

Глава одиннадцатая

Элия Капитолина. Потомки повстанцев

Алексей проснулся перед рассветом. Настя спала. Черные волосы волной накрыли подушку. Она спала и улыбалась.

Умиленный Коршунов не стал ее будить. Бесшумно поднялся, умылся, выпил разбавленного водой вина и решил прогуляться. В одиночестве.

Что и сделал. Доспехи надевать не стал. Накинул плащ поверх туники, опоясался мечом и отправился.

Бродить по развалинам древнего города без шумной свиты было намного душевнее. Солнышко только-только взошло, подкрасив верхушки холмов. Звуки города пропали где-то вдали. Трепетно пели птицы. Над миром стояла такая благодать, что сердце сжималось.

Алексей спустился с холма, миновал разрушенную стену и двинулся. Дальше. Шел, куда глаза глядят… И дошагался.

Стрела с чмоканьем воткнулась в землю у его ног.

Коршунов посмотрел сначала на стрелу.

Ничего особенного, с такими на зайца ходить. Да только без доспехов и такая стрела может проделать в организме очень неприятное отверстие.

Затем Алексей поглядел на того, кто стрелял.

Тоже ничего особенного: заросший по глаза простолюдин, в рванье, с ножом на поясе и холщевой котомкой на плече.

Ага, а вот и второй. Тоже – с луком. Рядом, в землю, железком вверх воткнуто копье. Так себе копье. Палка с плохой железякой. Но – острое.

И третий нарисовался. Похожи, как братья. Черные курчавые волосы, спутанные, как овечья шерсть, худые, жилистые, загорелые.

– И что вам надо? – спросил Коршунов спокойно.

А что волноваться? Хотели бы убить – уже убили бы. Он ведь гулял, как по собственному поместью. Лоханулся, одним словом.

Тот, кто стрелял, самый старший и самый волосатый, гортанно что-то пролаял. Похоже на арамейский, но не понять ни черта.

Волосатый сообразил, что его не понимают, показал жестом: меч и нож – на землю.

Коршунов подчинился. Расстегнул пояс, аккуратно положил на землю. Еще продырявят с испугу. В том, что справится с этими дикими аборигенами, Алексей ничуть не сомневался. Лишь бы подошли поближе.

Но волосатый оказался хитер.

«Теперь отойди!» – показал он.

Алексей отошел. Второй тут же прибрал оружие. Нацепил пояс на себя. Пояс оказался велик, спадал, но оборванца это не смутило. Засмеялся, сказал что-то… гордое.

Старший цыкнул сердито и второй отбежал на пару шагов. Как раз когда Коршунов примеривался, как половчее его скрутить и прикрыться.

«Пойдешь с нами», – тоже знаками объявил волосатый.

С вами, так с вами. Алексей по прежнему не очень напрягался.

– Повезло вам, ребята, – сказал он по-русски. – Имперского легата в плен захватили.

Второй что-то пробормотал сердито и ткнул Коршунова копьем в спину. Больно!

– Полегче, сучонок, – тоже по-русски, (всё равно ведь не понимают) прорычал Алексей. – Будешь хамить – руки обломаю!

Интонация дошла. Больше его в спину не кололи.

Двинулись вверх. По какой-то каменной осыпи. Старший – впереди. Второй – сзади с копьем, а третий, с луком наизготовку, параллельно. Чернявые похитители прыгали по валунам с легкостью горных коз. Это было нехорошо, потому что на такой местности у Коршунова не было никакой возможности для маневра. А у оборванцев – была.

Что ж, придется идти, куда ведут.

Шли долго. Часа три. Коршунов взмок и запыхался. А оборванцам – хоть бы что.

«Меня, наверное, уже хватились», – подумал Алексей. И что дальше?

Стража видела, как он покидал город. Наблюдатель с вышки наверняка проследил, куда он пошел (делать-то ему все равно нечего), а затем, тоже наверняка, потерял Алексея из виду. Коршунова будут искать. Но как? Готы – отличные следопыты. Но не в этой местности. Скалы, щебень, каменистые тропки… Не найдут. Разве что начнут прочесывать местность. Но это долго. Значит, придется выпутываться самому. Ладно, в первый раз, что ли?

Часа через четыре очередная тропка вывела нечаянных спутников Алексея в маленькую долинку. Зеленая травка, козочки пасутся… И – вход в пещеру. Пастушок, мальчишка лет семи, с изумлением уставился на Коршунова.

«Сесть!» – жестом показал старший. Бросил что-то пастушку, тот пискнул в ответ.

Старший вразвалочку направился в зев пещеры. Коршунов сидел на молодой травке. Изучал окрестности. Его сторожа расслабились. Тот, что с копьем пытался поудобнее пристроить пояс Коршунова. Тот, что с луком, опустил оружие и с воодушевлением скребся под мышкой. Коршунов без проблем мог бы свалить их обоих, но во-первых, не хотел устраивать бойни при мальчишке, а во-вторых, понятия не имел, что там, в пещере. Вдруг там взвод автоматчиков или типа того?

Старший вернулся. Не один. С ним пришел дедок самого патриархального вида: седые патлы, бородища аж до пояса, лицо сурового аскета. Бодрый еще дедок. Шаг легкий, плечи в разворот.

Глянул раз – и немедленно набросился на сына. Что сын, Коршунов догадался не столько по сходству (все они были – одного замеса), а по формату обращения. Примерно так же когда-то гот Фретила орал на своих младших сыновей.

Волосатый вяло бурчал в ответ. Оправдывался.

Зря. Старик орал, орал, а потом так врезал сынку по волосатой морде – аж треск пошел.

Врезал – и успокоился.

Подошел к Коршунову. Опустился на корточки (в разрезе серой рубахи качнулся какой-то серебряный знак на засаленном кожаном ремешке. С минуту разглядывал Алексея, а потом спросил на том средиземноморской диалекте, а котором болтают на побережье:

– Кто ты, человек?

– Хозяин должен назвать свое имя первым! – по-гречески отчеканил Коршунов.

Старичина задумался. Но – понял.

Хлопнул себя в грудь:

– Элиегу, сын Нисима, – сообщил он.

– Алексий, сын Виктора, – поделился информацией Коршунов.

– Мои глупые сыновья, более тупые, чем эти козы, привели тебя сюда, – констатировал очевидное дедушка Элиегу.

– Да, – согласился Коршунов. – Зачем?

– Затем, что если бы я не знал их мать, да упокоится она в мире, я бы подумал, что они вышли их чрева козы. Ты – солдат из города римлян?

– Да, – кивнул Коршунов. Диалог, судя по всему налаживался. Старейшина не одобрял инициативы молодежи. Так что есть шанс, что Алексея отпустят. – Но я – не просто солдат.

– Я понял это по твоему оружию.

Теперь дедушка старался говорить по-гречески. В основном.

– Разделишь с нами трапезу? – предложил патриарх.

– Да.

Ко всему прочему время завтрака давно миновало, и Коршунов порядком проголодался.

Они отправились в пещеру. Что характерно, оружия ему не вернули.

Взвода автоматчиков внутри не наблюдалось. Четыре женщины разного возраста, девчонка лет десяти и еще одна – годика три, не больше. Все – чумазые и говорливые.

Впрочем, при появлении Коршунова тут же заткнулись.

Дедушка показал жестом на валун, накрытый вытертой шкурой: присаживайся.

Алексею вручили глиняную чашку с козьим молоком, кусок свежего козьего сыра на виноградном листе и пшеничную лепешку, очень твердую, со странными привкусом, но вполне съедобную.

Алексей и впрямь очень проголодался, потому что эта простая еда показалась невероятно вкусной. Ели только они с дедом. Остальные лишь смотрели. Ели и разговаривали.

– Это пшеница? – спросил Коршунов, показав лепешку.

Дед подтвердил.

– Откуда?

Отвечать ему не хотелось. Но он все же ответил:

– Не ворованное. Хранилище для зерна, – сказал дед. – Очень старое. Все забыли. Осталось с времен Бар-Кохбы, да будет вечно помниться его имя!

Бар-Кохба был предводителем последнего иудейского восстания. Сто лет назад. Он был крут. Это признали даже враги.

Бар-Кохба три года терзал римлян партизанской войной, а под конец вообще вышиб их из Иерусалима и продержался несколько дней, пока подоспевшие легионы не задавили его числом. Причем потери римлян были такими, что император Адриан, сообщая Сенату о своей победе над иудеями, даже опустил из речи традиционную формулу «со мной всё в порядке и с моей армией всё в порядке».

– Ты – иудей? – напрямик спросил Коршунов.

Тот подумал… Потом с достоинством кивнул.

– Разве не из-за вашего Бар-Кохбы иудеев изгнали отсюда? – спросил Алексей.

Тот покачал головой.

– Ваш император отнял у нас всё, – сказал он. – Запретил нашу веру. У иудеев не было выбора. Так рассказывал мне дед. И он не лгал.

Коршунов не стал спорить. При желании все документы можно найти в римских архивах. Только зачем? А то неизвестно, как это бывает? Большой и сильный дядя приходит и насаждает свои «единственно правильные» идеалы. Полностью уверенный в том, что облагодетельствовал «меньших братьев», и теперь они ему по гроб жизни обязаны.

Маленькая девочка с огромными синими глазищами забралась Алексею на колени. Пахло от нее на удивление приятно. Молоком, дымком и весенними травами.

Забралась – и в оба глаза уставилась на сыр. Коршунов протянул сыр ей. Сыр исчез, будто по волшебству.

«Они же голодные, – сообразил Алексей. – А я ем их еду!»

И поспешно отставил миску с недопитым молоком. Перехватил взгляд деда и сказал:

– Благодарю, я сыт!

Надо бы им денег оставить… Это же полная нищета. Но нет с собой денег.

«Ладно, – подумал Коршунов. – Подарю им нож».

Хороший нож, даже немного жалко. Он с ним с тех пор, как по Генкиному приказу Коршунова сняли с креста.

– Я пойду, – сказал он деду.

Патриарх вперил в него взгляд: ясный, испытующий… Это был вопрос…

«Нет, – качнул головой Коршунов. – Я вас не выдам».

Как бы он сам поступил на месте деда? Поверил бы? Не факт. Наверное, все-таки убил бы пленника-римлянина. Он ведь не только за себя отвечает – за всех: от «козоумного» старшего сына до этой синеглазой малышки.

Убил бы и увел своих подальше. Потому что Коршунова будут искать. И непременно доберутся до этой милой пещерки. Хотя искать будут долго. За это время можно увести своих далеко-далеко… И умереть с голоду по дороге. Вряд ли им еще раз удастся найти каменную цистерну со столетним зерном…

Но дед – поверил. Каркнул что-то на своем гортанном наречии…

В пещеру взбежал парень, завладевший поясом Коршунова. Уже без пояса. Залопотал что-то быстро-быстро.

Дед прислушался… Кивнул.

Коршунов тоже прислушался… и услышал лай собак.

Ну конечно! На кой нужен следопыт-человек, если есть четвероногие.

Он выбежал из пещеры. Его не остановили, только козы подались в сторону, недовольно мемекая.

Так и есть. Поисковая партия. Легионеры. Солнце так и играет на полированных шлемах.

– Мое оружие! – рявкнул Коршунов, спустившись обратно в долинку.

Поняли без перевода. Черноволосый оборванец приволок добычу. Отдал. Чуть не плача.

Коршунов хлопнул его по плечу, вытянул из чехла нож:

– На! Тебе!

Тот замотал головой: на надо! В глазах – страх. Решил, что Коршунов хочет его зарезать. Старший тут же подступил, махнул дрянным копьецом… Мол, только попробуй!

Не понимал, верно, что с мечом Коршунов мог бы в три секунды положить всех?

Алексей засмеялся и протянул ему нож – рукояткой вперед.

Волосатый взял неуверенно… Расплылся в улыбке.

Алексей и его хлопнул по плечу:

– Бывай, козий сын! И больше мне не попадайся!

И побежал вверх по склону. Погоню следовало остановить раньше, чем псы учуют запах жилья. Если нору дедушки Элиегу обнаружат, будет им кисло. Закон о запрете на проживание для иудеев никто не отменял.

Сразу по возвращении Коршунова перехватил бенефициарий легата. Командующий Десятым легионом желал разделить с гостем ленч…

… Который плавно перешел в обед. Только к исходу десятого часа, то есть в пять после полудня по более привычному для Алексея отсчету времени, изрядно отяжелевшему от вина и жрачки Коршунову удалось вырваться из-за стола.

И он отправился к своим, чтобы известить, что завтра они отбывают.

Никто, естественно, не спорил. Потом Ахвизра спросил:

– Скажи-ка, рикс, а что ты не поделил с этими людьми?

– С какими людьми? – мгновенно насторожился Алексей.

– Да с козопасами местными.

– Так… Откуда ты знаешь? Я же вышел вам навстречу.

Ахвизра ухмыльнулся. Красивый он мужик, вот только выражение лица… слишком хищное.

– Прогулялись по твоим следам. Интересно же узнать: кто захватил в плен самого рикса Аласейю.

Вот значит как… Ну, конечно! Там, где его прихватили, не скалы, а нормальная, хоть и каменистая земля. На такой готы не то, что каждый шаг, каждый чих прочитают.

– И что вы с ними сделали?

Ахвизра пожал плечами:

– Да ничего. Головы отрезали…

Коршунов побагровел, открыл, было, рот… Но тут по хитрым рожам готов понял, что его разыгрывают.

– Ничего не сделали, – довольный Ахвизра улыбнулся в пятьдесят два зуба. – У них и взять-то нечего. Разве что нож, который ты подарил.

– Откуда ты знаешь, что подарил? – в свою очередь поинтересовался Коршунов. – Может, силой отняли?

– Да ладно тебе, рикс! Мы все знаем, что воин из тебя, как из осла – колесничный рысак… – Несколько молодых заржали, но Ахвизра обернулся стремительно, глянул – и весельчаки вмиг заткнулись. – …Но обращаться с мечом тебя сам Агилмунд учил. Да и я тоже. Попался ты, верно, как девчушка у пруда, но потом вполне мог их посечь. Так?

– Так, – кивнул Алексей.

– Но не убил. Значит, чем-то они тебя заинтересовали, Аласейа. Чем?

– Их предки, – сказал Коршунов, – когда-то правили этой землей. Потом пришли римляне и захватили их. Много лет они бились с Римом, но сначала они не могли поладить меж собой, а потом их осталось слишком мало, чтобы победить. И теперь им запрещено жить на земле отцов. Но они – живут.

Готы некоторое время молчали. Обдумывали сказанное. Наконец Ахвизра, мысливший быстрее других, сказал:

– Теперь я понимаю, почему ты подарил им свой нож. Хотел поделиться с ними удачей.

– Вроде того, – не стал оспаривать неожиданный вывод Коршунов.

– Что ж, – резюмировал Ахвизра. – Твоя удача велика. Может, и придет время, когда они вернут себе свою землю…

* * *

На следующий день они уехали.

На обратном пути Коршунов, как и планировал, навестил городок Легио, где стоял Шестой Железный Неизменно Честный легион.

Но разговора с его командиром не получилось. Легат даже не соизволил принять Алексея, сказавшись больным. Это было вранье. Пообщавшись с примипилом Шестого и угостив его кувшинчиком вина, Коршунов узнал, что легат не только вполне здоров для своих пятидести, но недавно еще и женился. На любимой племяннице прокуратора Кесарии. Так что теперь вернуть легион в Сирию может только император. А император этого делать не станет. На хрена ему? Так что – облом.

Однако вернуться в Антиохию к празднику Флоралий они успели.

Часть вторая

Железная грива персидского льва

«EX UNGUE LEONEM»¹⁴³

Глава первая

Девятьсот девяносто второй год от Основания Рима. Весна. Антиохия. Дворец наместника и его, наместника, проблемы

Во дворце Генка был один. Вернее, не один, конечно. Тут была прорва народу: чиновники из канцелярии, обслуга, докладчики, просители, фрументарии¹⁴⁴ и прочий полезный и бесполезный люд. Не было Корнелии.

– Отправил супругу в деревню, – сообщил Алексею Черепанов. – До Флоралий.

Под деревней подразумевалась роскошная вилла на берегу Средиземного моря, в тридцати милях от столицы провинции, купленная Корнелией «для летнего отдыха». И здесь, в Сирии, патрицианка желала следовать аристократической римской традиции: уезжать из города в жаркое время года. Подальше от болотных и городских миазмов столицы империи. В Антиохии с болотами было напряженно, однако традиция есть традиция. Да и морской климат тоже неплохо. Черепанов покупку одобрил.

– Как сплавал, Леха?

– Превосходно! – Коршунов уселся на табурет и без спросу налил из кувшинчика местного медового морсу. – Море новых впечатлений. Привет тебе от префекта Одиннадцатого Молниеоружного! Он – весь твой.

– Кто бы сомневался. Я им жалование за год заслал из провинциальной казны. Что еще?

– Красивая у тебя провинция!

– У нас, – рассеянно поправил Черепанов, проглядывая очередное донесение. – Что в Палестине?

– Боюсь, Шестого легиона тебе не видать. Прикинь, прокуратор шпиона ко мне приставил: вдруг я в лагерь Шестого направлюсь? Ну я его все же навестил на обратном пути. Только без толку. Там такой хмырь сидит: со мной даже разговаривать отказался. Он, как мне сказали, на племяннице кесарийского прокуратора женился. Хоть на дуэль его вызывай. Как легат – легата, – Алексей хмыкнул. – Зато командир Десятого легиона очень к нам просится. Скучно ему там, на развалинах…

– Пусть скучает дальше, – буркнул Черепанов. – Десятый хорошо, если на треть укомплектован. А вот Шестой… Эх, прокуратор! Пердун старый!

– Давай его убьем! – оживился Алексей.

Черепанов поглядел на него, как на ненормального. Ничего не сказал.

– Ты чего такой хмурый? – поинтересовался Коршунов.

– Смененная кентурия из Дура Европос не вернулась в расположение легиона. Вчера.

– Дура – крепость по-местному, – произнес полиглот Коршунов. – А Европос – это где-то на Евфрате.

– Так точно. Причем как раз на главном пути, по которому в Рим шелк везут. Следующий крупный город на этой дороге – уже наша Пальмира.

– То есть получается, что эта Дура Европос – стратегическая точка. И ты думаешь…

– Я пока ничего не думаю, – перебил Черепанов. – Но если ты смотаешься и выяснишь, что там стряслось, буду очень признателен!

Меньше всего хотелось сейчас Коршунову отправляться черт-те куда.

– Но – Флоралии! – жалобно проговорил он. – Я же опоздаю!

Черепанов одарил его весьма недоброжелательным взглядом.

– Почтовые станции – в твоем распоряжении! – рявкнул он. – Возьми с собой человек десять в сопровождающие – и двигай!

– А кого попроще послать нельзя? – Алексею жутко не хотелось ехать. – Это ж сколько миль до Евфрата… По пустыне…

– Ну ты лентяй, Лёха! – процедил Геннадий. – Еще скажи: устал с дороги. Я же тебя в Европос и не гоню. В лагерь съезди. В Первый Парфянский. Гонорий – мужик резкий. С него станется – с одним легионом на всю армию Ардашира кинуться. Твоя задача, если что не так, придержать Аптуса. Потому тебя и посылаю. Больше он никого не послушает. Задача ясна?

– Куда уж яснее, товарищ подполковник, – буркнул Коршунов.

Как это ни печально, Генка был прав. Кроме них двоих удержать Гонория Плавта Аптуса от резких движений было некому.

– Я тебе еще не всё рассказал, – произнес Коршунов. – Был у меня занятный разговор с одним сенаторским сынком в Тире. Юнец заявил, что тебя в Палатине не любят. Опасаются, говорят, что ты может нынешнего императора с трона спихнуть. Что скажешь, командир?

– На хрена он мне сдался, этот трон? – буркнул Черепанов. Но умолк и задумался.

Вспомнился разговор с женой, происшедший между ним и Корнелией, когда он узнал о смерти Бальбина и Пупиена.

* * *

О смерти, вернее, об убийстве Бальбина и Пупиена Черепанов узнал с опозданием. Римское начальство просто не удосужилось ему об этом сообщить вовремя. Так, слухи доходили, но точная информация поступила незадолго до того, как в провинцию были доставлены новые чеканы для монетного двора. Чеканка монет с ликом нового императора была доброй имперской традицией. Даже если император правил всего-ничего, монеты он всё равно успевал начеканить.

Еще пришел приказ: легионам принести присягу на верность новому Принцепсу. Тоже согласно традиции – в день рождения императора. То есть 20 января.

Когда Черепанов явился с этими известиями к своему главному политическому референту Корнелии, она удивилась:

– Эта скверная новость уже давно не новость, – сказала девушка.

– И ты мне не сказала!

– Так ты не знал? – изумилась молодая патрицианка. – Как так?

– А вот так, – сердито произнес Черепанов. – Не знал.

– Ты же наместник! – Корнелия даже расстроилась. – Плохие новости ты должен узнавать раньше всех! Или с тобой обойдутся так, как ты – с жирным негодяем Гельмием.

– Я постараюсь этого не допустить, – пообещал Черепанов. – А теперь скажи мне, детка, что плохого в том, что теперь императорские регалии у Гордиана Третьего? Не для империи в целом, а лично для нас. Он ведь, как-никак – твой брат. Не вижу ничего дурного в том, чтобы Римом правил близкий родственник.

– Да, он мой брат, – согласилась Корнелия. – И мы воспитывались вместе. Но матери у нас разные. Когда моя мама умерла, отец взял новую жену… И отослал ее через три года после рождения брата. В одно из наших поместий в Италии отослал. Там она ни в чем не знала отказа, но очень тосковала по сыну, с которым отец разрешал ей видеться лишь три месяца в году. А она – из хорошего рода, вдобавок хитра и коварна. И красива. На это красоту отец и польстился. Он три года терпел ее интриги. А потом надоело. Отца она ненавидела. Меня тоже не слишком любила. Пыталась настроить против отца, но мне хватило ума понять, что это за тварь, – Корнелия улыбнулась так, что сразу стало ясно: она – истинная аристократка, с детских лет искушенная в интригах и подлостях.

«Удивительно, как ей удалось вырасти чистой и искренней в подобном окружении», – подумал Черепанов. Видно, благодаря папе. Покойный Антонин Гордиан-Младший, по отзывам «сослуживцев», был человеком правильным и высоконравственным (изрядная даже по римским меркам блудливость здесь грехом не считалась, скорее наоборот – ставилась в заслугу) и сумел воспитать свою дочь, Корнелию Престу, достойным образом. Надо полагать, что и сыну он тоже успел привить правильное мировоззрение. А правильное мировоззрение, с точки зрения Черепанова, в обязательном порядке включало правило: своих беречь и не обижать.

Эту мысль он и высказал Коре, но та лишь покачала красивой головкой, украшенной изысканными кудряшками, над укладыванием которых две умелые рабыни трудились не менее полутора часов.

– Он хороший мальчик, но слишком мягкий. Уверена, что мать вложит в его уста всё, что захочет.

– Она станет нам мстить? Неужели она настолько тебя не любит?

– Она – женщина, – сказала Корнелия. – Мы, женщины, мстительны. Но есть еще и политика. В политике решают не чувства, а выгода. Не ссориться с сильным. Но постараться сделать его слабее… Так говорил мой отец.

– Правильно говорил, – подтвердил Черепанов. – Что ж, постараюсь не дать себя ослабить.

И вплотную занялся размещенными в провинции легионами, начав с Первого Парфянского. Геннадий очень надеялся, что удастся вернуть Шестой. Не получилось. Значит надо использовать те ресурсы, которые есть. А их – немало. Если бы не Ардашир…

Хотя и Ардашира можно использовать… Всё можно использовать, если речь идет о политике. Главное – не ошибиться…

* * *

Стук и звон в просторном атрии привлекли внимание наместника.

– Леха, пойди глянь, кто это там безобразничает? – сказал он.

«Безобразничали» парни Алексея. Сигисбарн и Агимар. И Фульминат.

За время путешествия африканец почти поправился, но резких движений ему делать медицина пока не рекомендовала. Была опасность, что откроется рана на спине. Сейчас Коршунову был отлично виден длинный красный рубец, пересекающий спину Фульмината от лопатки к пояснице. Мощный был удар. Как он только выжил, этот черный?

Видимо, дворцовый лекарь наконец разрешил Фульминату двигаться, потому что сейчас он вполне успешно отражал атаки гота и герула. Очень даже успешно. Германцы орудовали привычными длинными мечами. У Фульмината атакующего оружия не было: в левой маленький щит, вроде того, каким он пользовался на арене, когда Алексей увидел его впервые, а в правой – короткая дубинка.

Тут же присутствовал и Красный. Не участвовал. Просто наблюдал за порядком.

Алексей видел, что поначалу парни старались Фульмината щадить – действовали аккуратно, с контролем, но поскольку оцарапать противника у них никак не получалось, варвары постепенно вошли в азарт и заработали всерьез. Всё равно не доставали. Двигался Фульминат изумительно. Очень экономно и так грациозно, что ухитрялся не задеть ни один из предметов, находящихся в атрии. А предметов было полно. Причем большая часть – настоящие произведения искусства. И Агимар уже ухитрился опрокинуть какую-то вазу. Хорошо, что не разбил, иначе было бы ему на орехи!

Герул и гот работали неплохо. Слаженно, точно. Атаковали одновременно, с разных сторон и с разных уровней. Но варвары рубили, а Фульминат – танцевал. Если рана и давала о себе знать, то на подвижности африканца это никак не сказывалось. Он почти не парировал – лишь иногда сводил чей-нибудь клинок вдоль палки или щита. Спокойно давал атаковать себя с двух сторон, потом выскальзывал так элегантно и ловко, что иной раз мечи его противников со звонов ударялись друг о друга. Десятки раз он оказывался за спинами германцев. Сотню раз он мог бы нанести смертельный удар, будь у него боевое оружие. Но он даже воздерживался от того, чтобы засветить противнику палкой по шлему.

И практически никогда не уклонялся сверх необходимого. Чувство дистанции у него было фантастическое. Боевые клинки вспарывали воздух в миллиметрах от его кожи. Фульмината это ничуть не смущало. Он вовсю демонстрировал одно из любимых высказываний Черепанова: «Почти достал – значит промахнулся».

Ага, вот и Геннадий появился. По лицу видно: намеревался обложить всех нехорошими словами, но – заинтересовался.

Игра продолжалась еще минуты три, потом Красный рявкнул:

– Прекратить!

Заметил, что на лбу у Фульмината выступил пот. Правильное решение. Конечно, Сигисбарн и Агимар – мокрые, как мыши после дождя (Агимар, впрочем, просто разок свалился в бассейн), но африканец – после ранения, как-никак.

Варвары церемонно поблагодарили за доставленное удовольствие, хотя по рожам видно: не очень-то они удовлетворены.

Фульминат не менее чинно ответил.

– Это его ты привез из Тира? – спросил Геннадий.

– Его.

– Любишь ты коллекционировать бойцов.

Коршунов ухмыльнулся:

– Ну, не все ж самому руками махать!

– Это точно, – согласился Черепанов. – Пусть лучше другие. Тебя-то сразу кокнут.

Небрежно скинул с плеч тогу (раб, небось, минут десять надевал, складки расправлял правильно) и сбежал вниз:

– Эй, хомо, а без оружия умеешь?

Фульминат неторопливо оглядел Черепанова. От чиновничьей жизни Генка чуток подернулся жирком, но всё еще выглядел вполне по-борцовски.

– Поклонись! – яростно прошипел Красный за спиной африканца. – Это наместник!

Фульминат поклонился. Низко, до пола. Коршунов заметил чуть заметную гримасу на лице негра – рана дала о себе знать. Поклонился и посмотрел на Алексея: «Что скажешь, господин?»

Коршунов кивнул.

– Мне всё равно, – сказал африканец. Его латынь была намного лучше, чем у Алексея.

– Попробуй со мной, – предложил Черепанов, снимая тунику и оставшись лишь в набедренной повязке и сандалиях.

– Генка, ты полегче! – На всякий случай, по-русски, предупредил Алексей. – Он – после ранения!

– Вижу, не слепой, – тоже по-русски отозвался Черепанов. – Ну, давай, сын Африки, покажи, что умеешь!

Фульминат ослепительно улыбнулся и вытянул вперед длиннющие руки. Типа, хватай меня, если получится.

Генка тут же схватил. Вот уж в чем Алексей ничуточки не сомневался. Схватил и очень ловко метнул весившего под сотню кило африканца через себя. Без подстраховки, но зато точно в бассейн. Коршунов увидел, как Фульминат, еще в полете, сумел сгруппироваться, но от большого булька это его не спасло.

Африканец встал во весь рост посреди бассейна и засмеялся. Похоже, понравилось.

– Продолжай, – разрешил Черепанов, и негр с обезьяньей ловкостью выпрыгнул из бассейна. С него вовсю текла вода. Мраморный пол стал скользким. Но ни его, ни Геннадия это не смущало.

Рук Черепанову Фульминат больше не протягивал. Проявлял разумную осторожность. Коршунов знал: лапы у Генки – как клещи. Легче руку оторвать, чем вырваться.

Так они покружили с минуту, потом Черепанов сам сделал выпад… Негр увернулся.

Геннадий вновь сократил дистанцию, быстро, резко… И Фульминат вновь ускользнул. Коршунов увидел даже, как Генкины пальцы прошлись по предплечью африканца… Но захвата не получилось. И еще раз… Фульминат не убегал. Он действовал так же, как и против вооруженного противника – уходил в сторону, уклонялся… Самую малость, чуть-чуть… Но достаточно. И точно так же, как с Сигисбарном и Агимаром – не атаковал.

Наконец Генке это надоело. И вместо очередной попытки захвата он, собранными в пучок пальцами, нанес короткий удар в плечо Фульмината.

Тот пропустил. Скорее всего – от неожиданности. Как первый бросок. Но эффект не замедлил сказаться. Рука африканца повисла плетью.

Фульминат изумился. И растерялся. Поглядел на отнявшуюся конечность, потом на Черепанова. Тот не нападал. Стоял, ухмылялся.

– Это волшебство, домин? – с большим почтением поинтересовался Фульминат.

– Вроде того.

Алексей видел: Генка невероятно доволен. Это хорошо. Хрен его знает, как бы он отнесся в Фульминату, если бы тот его поборол.

– Эй, кто-нибудь! – крикнул наместник Сирии. – Чистую одежду мне, вина в таблиний и прибраться тут. Живо!

– Твой черный – самородок, – сказал наместник Коршунову, прихлебывая вино. Бумаги как-то сами собой передвинулись на дальний край стола. – Просто чудо какое-то.

– Чувство дистанции у него – безукоризненное, – согласился Алексей. Он сидел на изящном табурете, уложив ноги на роскошный сундук, резной, инкрустированный бронзой и слоновой костью и вертел в руках оправленный в золото розовый стеклянный кубок в форме виноградной кисти. Любовался игрой света в выдержанном фалерне.

– Какое, на хрен, чувство дистанции! – продолжал восхищаться Геннадий. – Это не чувство дистанции, это просто – чувство ! Он шкурой чует контакт, понимаешь? Шкурой! И уходит, уводит себя… Просто потрясающе! Я о таком только читал. Помнишь, как там у Мусаси, кажется… Возможность победы заложена в противнике, а возможность поражения – только в тебе. Его не достать! Просто мистика! И ни школы, ни системы, ничего! Самородок!

– Ты же сам сказал перед отъездом, что мне нужен телохранитель, который умеет убивать быстрее убийц, – заметил Коршунов. – Теперь у меня такой есть.

– Дурак ты, Леха! – с разочарованием произнес Черепанов. – Я о чуде, а ты о рубилове. Ладно, допивай мое вино и проваливай. Тебе сегодня к Аптусу ехать, не забыл?

Глава вторая

Пальмира, лагерь Первого Парфянского и старина Гонорий Плавт Аптус, у которого слишком много дел

С собой Коршунов собирался взять десяток легионеров из готов и Красного с Фульминатом, но к нему неожиданно заявился сам Скулди.

– С тобой поедем мы, Аласейа, – заявил герул решительно. – Надо.

Ну надо так надо.

– Выезжаем в через четыре часа, – сказал Коршунов. – Успеете собраться?

Скулди поглядел на него… с сожалением.

– Аласейа, – сказал он. – Мы все знаем, как велика твоя удача. Ты принес нам деньги и славу. И принесешь еще. Ты – великий рикс, Аласейа. Но было бы лучше, если бы ты больше времени проводил со своими воинами. Скоро они забудут, как выглядит их рикс.

Ну да. Конечно, Алексей должен знать, что его «спецназовцам» собраться – коней оседлать да пояс с оружием надеть. Остальное всегда наготове.

А вот Коршунову требуется намного больше времени. Ему еще с Настей надо попрощаться. Как следует. На два дня вперед.

Со Скулди прибыло девятнадцать бойцов: пять герулов и одиннадцать готов. Все девятнадцать были очень похожи: среднего (для германцев) роста, средних лет, надежные, как каменные арки акведука. Манерой держаться очень напоминали самого Скулди. Но в отличие от начальника легионной разведки, были исключительно немногословны: молча отсалютовали легату и так же молча выстроились позади Скулди. Каждый из прибывших держал на поводу запасного коня с туго навьюченными сумками.

– Вообще-то я планирую вернуться к Флоралиям, – заметил Коршунов. – А ты, Скулди?

– Посмотрим, – уклончиво ответил герул. – Поехали?

И они поехали.

Коршунов принял решение ехать через Пальмиру, в официальных римских документах именовавшуюся Андрианополем¹⁴⁵. Это был крюк, но зато из Антиохии туда вела отличная имперская дорога. С почтовыми станциями. Такая же качественная трасса пролегала от Пальмиры к Дура Европос – городу-крепости на берегу Евфрата. Очень важная магистраль. Именно по ней шла значительная часть торговли с востоком.

Кроме того неподалеку от Пальмиры был лагерь Третьего Киренаикского легиона. Черепанов был о нем не слишком хорошего мнения, поскольку легион был «приписан» к Пальмире и завязан непосредственно на ее «хозяина» Септимия Одената, однако сменных лошадей там можно было бы получить наверняка. И переночевать на обратном пути из лагеря Первого Парфянского. Если всё пойдет так, как распланировал Коршунов, он вернется в Антиохию как раз к Флоралиям.

До Пальмиры добрались к закату. Аккурат перед тем, как закрыли ворота. Впрочем, для Коршунова их бы всё равно открыли.

Хорошие ворота в Пальмире. Большие, красивые. За ними – широкая, прямая, как стрела, дорога. Насквозь. От ворот до ворот. С колоннами по обе стороны. На колоннах подставочки. На подставочках – статуи уважаемых людей. Типа городской доски почета.

Богатейший город. Оазис. Воды – полно. Пальмы вокруг. Потому и Пальмира. Добрая еда, хороший сервис… А что еще надо караванщикам, везущим шелк в Великую Римскую империю? Вино, еда, девочки… Ну и верблюдов, само собой, напоить.

Без девочек обошлись. Переночевали, позавтракали, набили седельные сумки и отправились дальше. Общаться с городской верхушкой у Коршунова в планах не было. Тем более, что «верхушка» эта, некий сенатор Септимий Оденат, держал себя по отношению к наместнику провинции крайне высокомерно, чтобы не сказать нагло. Был он местным уроженцем, поставленным еще императором Каракаллой, попутно давшим городу статус juris italici , то есть уравнявшего его в правах с италийскими колониями с широкой автономией. Вероятно, чтобы удержать от союза с персами. Черепанов методику задабривания порицал, полагая, что наилучший способ удержать союзника не подкуп, а страх наказания. Так или иначе, но светиться в Пальмире-Адрианополе Коршунов не стал.

Ехали быстро, почти по-курьерски, покрывая за час километров тридцать. Дорога была отличная. Погода – идеальная. Лошадей меняли дважды, на почтовых станциях. В лагерь Третьего Киренаикского въехали задолго до полудня. Большая часть легиона вкалывала на строительстве акведука. Освобожденные от работ и иммуны слонялись по лагерю. Легат отсутствовал. Уехал в степь охотиться. Ничего не скажешь, отличное времяпрепровождение для командира пограничного легиона.

Впрочем, не Коршунову, покинувшему вверенное ему подразделение ради морского круиза, критиковать легата-охотника.

Лошадей они получили. Провизию тоже. И в путь. Поесть можно и на ходу. Даже Алексей теперь был опытным наездником, а уж о варварах и говорить нечего. Некоторые сложности возникли только у Фульмината, но тот от природы был терпеливым парнем. А когда ему чересчур наминало задницу, просто спрыгивал на землю и бежал рядом с конем. Под одобрительными взглядами германцев, которые тоже, при необходимости, могли совершать марш-броски не хуже всадников.

Наконец впереди показался дорожный столб, обозначающий поворот к расположению Первого Парфянского.

О да, многое изменилось в зимнем лагере легиона с тех пор, как тут сменилось командование. Во-первых, на поле в полумиле от лагеря вздымались клубы пыли: легионеры отрабатывали боевые построения. Во-вторых, прямо под стенами не менее двух когорт упражнялись в метании и отбиве тупых и острых предметов. И дырявили мечами тренировочные чучела.

Чуть в стороне еще одна когорта отрабатывала защиту против конницы. По команде ала ауксилариев с визгом накатывалась на пехоту, меча в нее камни и тупые дротики. А пехота, в свою очередь, должна была сначала плотно сомкнуться, прикрывшись сверху и спереди чешуей щитов, а потом, продолжая прятаться за щитами, рысцой двинуть навстречу, ощетинившись перьями длинных копий.

Не факт, что это сработает против тяжелой персидской конницы, но выглядело эффектно, да и опыт всяко пригодится.

Зато другое подразделение тренировалось вообще непонятно как. Напоминало танковую обкатку новобранцев.

Человек двадцать, группами, бросались под ноги скачущей кавалерии, втыкали в песок короткие палки, и тут же выдергивали, падали и прятались под щиты. А через них прокатывалась конница. То есть лошади по возможности старались на щиты не наступать, но иногда у них не получалось. Но щиты держали удар копыта. Римский скутум – довольно крепкая штуковина.

Коршунов сразу двинул в преторий. Префект Первого Фракийского был на месте.

– Так и знал, что он тебя пришлет! – гаркнул Аптус. – Садись и слушай.

Информации, впрочем, у Гонория Плавта было не особенно много. Двенадцать дней назад они, согласно графику, направили сменную кентурию в Дура Европос. Гарнизон крепости состоял из бойцов Первого Парфянского и Шестнадцатого Флавиева. А рядом с городом – еще одна смешанная когорта в собственном лагере. Но они, так же, как и парни из Шестнадцатого, Аптуса не заботили. А вот пропажа своих…

Когда все сроки прошли, Аптус послал дозоры. Те перехватили по дороге пару караванов, но о пропавшей кентурии (ни той, что ушла, ни той, что должна была возвратиться), те ничего не слыхали. Или помалкивали, потому что караваны шли из Персии, а персы могли и приврать.

Ауксиларии пробежались по дороге еще миль сорок – и тоже ничего не обнаружили. Четыре дня назад Гонорий отправил в Европос гонца – тот как в воду канул. Вчера отправил уже не одного гонца, а сразу тридцать всадников. Новостей пока нет…

Вопреки опасениям Черепанова, двигать куда-то легион Аптус не собирался.

– Если персы перешли границу, – сказал он, – то скоро они появятся здесь. И я предпочитаю встретить их не в поле, а за стенами лагеря. Так Черепу и передай. Мол, если хочет, чтобы я действовал решительно, пусть скомандует. А еще лучше пусть возьмет пару легионов, и мы вместе пощупаем Ардашира. Но я бы торопиться не стал. Пока у меня всего две когорты готовы. Но еще месяца три – и будет вполне боеспособный легион вместо кое-как обученной деревенщины. А сейчас извини – дела. Скажи моему повару: я велел покормить тебя и твоих. А дальше уж сами. Вечером еще поговорим, если дождешься.

По интонации чувствовалось: говорить Гонорий Плавт не очень настроен – только из вежливости.

– Да я поем и уеду, – сказал Коршунов.

– Ну тогда будь, легат! – Аптус сдавил Алексею предплечье и отправился контролировать учения.

А Коршунов пошел искать повара.

– Ты езжай, – сказал Алексею Скулди после обеда. – А мы с братьями еще немного задержимся. Надо.

Коршунов кивнул. Раз надо, значит надо.

– И еще совет, – произнес Скулди, глядя Коршунову прямо в глаза. – Ты бы взял у Аптуса пол-алы в сопровождение. Негоже это, когда легат сам-три по дорогам ездит.

– Что-то чуешь? – насторожился Коршунов. Интуиции, особенно интуиции Скулди, он доверял. Оно конечно мистика, но тут от правильной чуйки сплошь и рядом жизнь зависит. Факт: у кого ее, то есть чуйки, нет, те помирают значительно чаще.

Скулди сделал неопределенный жест.

– Не буду я эскорт брать, – сказал Коршунов. – У Аптуса и так конницы мало. Лучше пойду раздобуду кентурионовский шлем. Так поскромнее выйдет.

Скулди кивнул, стукнул себя кулаком в нагрудник (по римскому обычаю) и вышел вон. Коршунов услышал, как он по-готски командует своим людям седлаться.

– Поедем и мы, – сказал Алексей Красному. – Как, Фульминат, рана не болит?

– Рана – нет. Задница немного, – честно ответил африканец.

Глава третья

Сирийская пустыня. Катафракты

– Вождь, там за холмами человек лежит! – посланный на разведку гепид подскакал к Скулди и придержал коня.

– Что за человек? – спросил трибун-латиклавий Первого Германского легиона. Впрочем, сейчас вряд ли кто-нибудь узнал бы в Скулди не то, что трибуна, но даже и просто римлянина. Голова его по здешнему обычаю была замотана платком, оружие и доспехи были укрыты просторным плащом из грубой серой шерсти.

– Легионер, – ответил разведчик. – Птицы показали.

– Что вокруг?

– Никого.

– Поехали, покажешь.

Легионер лежал на спине и глядел в небо. В небе кружились стервятники. То есть недавно они уже сидели на земле и присматривались к будущему обеду, но люди их спугнули. Одежда лежащего была в пятнах запекшейся крови. Ножны меча пусты. В руке – обломок сигнума.

Скулди спешился, похлопал человека по заросшей щетиной щеке. Тот глухо застонал, перевел взгляд на герула… Бессмысленный взгляд. Попытался что-то сказать… Не получилось.

– Дайте ему попить, – распорядился Скулди.

Легионеру приподняли голову, сунули в зубы горлышко фляги… Тот присосался. Пил жадно, захлебывался, кашлял и снова пил…

Скулди поднял сигнум.

На изувеченном значке значилось: «Первая кентурия третьей когорты Шестнадцатого Флавиева Крепкого легиона».

– Что он здесь делает? – недоуменно поинтересовался один из готов. – Лагерь Шестнадцатого – там!

– Вот мы у него сейчас и спросим, – произнес Скулди, наклоняясь над легионером. – Давай-ка, парень, выкладывай, как ты сюда забрел?

* * *

…Всадники рассыпались по холму, меча стрелы издали, но и стараясь держаться на за пределами пращного броска.

– Сомкнуть ряды! Плотнее, плотнее! – рычал кентурион. Впрочем и без его команды легионеры знали, что делать. Хорошо, что у них были старые скутумы, а не новомодные овальные щиты. Вражеские лучники били навесом, и большая часть стрел падала прямо на головы. Вернее, в поднятые вверх щиты центральных шеренг.

– Стой! – скомандовал кентурион, и восемь десятков легионеров застыли на месте.

– Ждешь, когда у них закончатся стрелы? – поинтересовался прикрывавший командира щитом опцион.

– Жду, – согласился кентурион, смуглый крепыш, ветеран, поднявшийся из простых легионеров и умевший ценить жизни своих людей.

Кентурия, плановая смена пограничного гарнизона, следовала обычным порядком, когда, откуда ни возьмись, налетели парфяне. Легкая конница. Момент был выбран удачно. Дорога проходила меж холмов, вдобавок кентурия была достаточно далеко и от лагеря, и от пограничной крепости.

Позже, думал кентурион, кое-кто получит изрядную взбучку за то, что проморгал вражеский рейд. Но это – позже. А он уже потерял двоих, в том числе своего – заместителя-опциона – стрела пробила ему шею. И еще одиннадцать – ранено, причем трое – тяжело и не могут сами передвигаться.

Кентурион ругал себя за беспечность, но теперь уже ничего не поделаешь. Оставалось надеяться, что сигнал буккины услышат и подойдет помощь – конница ауксилариев. Или у персов кончатся стрелы…

Надеждам кентуриона не суждено было сбыться. Тяжелый топот, от которого задрожала каменная поверхность доброй римской дороги, возвестил, что подмога подошла не к римлянам.

Конная стена тяжелой парфянской конницы вынеслась из-за поворота и устремилась на легионеров.

Катафрактов было немного, меньше сотни. У римлян был бы шанс устоять… Если бы у них были длинные копья. И вокруг не вились конные стрелки.

Римляне кое-что успели. Например, перестроиться и метнуть в противника спикулумы, новые дротики, которыми (к недовольству понимающих в войне легионеров) заменили традиционные пилумы. Но чтобы остановить закованного в железо всадника требовалось кое-что посильнее. Например, тяжелая стрела «скорпиона».

Дружный «залп» легионеров не принес вреда катафрактам.

«Откуда здесь латная конница парфян?» – успел подумать кентурион, прежде чем длинное копье прошибло скутум, руку и грудь римского офицера, командовавшего кентурией.

Вскоре все было кончено. Спешившиеся лучники добивали раненых и собирали трофеи. Четверо пленных легионеров мрачно глядели, как убивают их товарищей, но помочь не могли – это стоило бы жизни им самим.

Впрочем, и их жизни сейчас стоили немного.

Командиру катафрактов подали сигнум, значок кентурии, немного помятый копытами персидских лошадей.

– Что здесь написано, – спросил командир, благородный перс, приходившийся дальней родней шахиншаху Ардаширу.

– «Первая кентурия третьей когорты Шестнадцатого Флавиева Крепкого легиона» – подсказал толмач.

– Отошлите это в римский лагерь, – распорядился перс. – Вот этот, – прикрытый железом палец указал на одного из римлян. – Отнесет. Остальных… – Палец прочертил в воздухе короткую черту и в то же мгновение персидские мечи упали на головы пленников.

Мгновение – и в живых остался только один, тот, которому повезло.

– Объясни ему, – велел перс толмачу, – наш великий царь сообщает римскому императору, что отныне граница будет проходить здесь, на этом самом месте.

– Ты всё запомнил? – поинтересовался толмач, переведя слова командира.

Легионер молча кивнул, бросил полный ненависти взгляд на горбоносое, обрамленное кудрявой бородой лицо перса, развернулся и, прихрамывая, двинулся на запад. Ему предстояло пройти чуть более двадцати миль. Пустяк для хорошего легионера. Если только он не ранен и не ослаб от потери крови. Раны персы не заметили. Повезло. Иначе горбоносый наверняка выбрал бы другого посланца.

* * *

Раненый бессильно откинулся на руки державших его германцев, а Скулди задумался… Потом сказал:

– Думаю, ты немного заблудился, парень. Но ты – везунчик. Если бы мы на тебя не наткнулись, к вечеру твои глаза уже достались бы вот им, – герул показал на небо, где в тщетной надежде на добычу рисовала круги пара пожирателей падали.

Он снял с седла бурдючок, в котором булькала поска: жидкий замес из винного уксуса, воды и яиц – любимая питательная смесь римских легионеров, и сунул в руки раненого:

– Взбодрись, солдат! До лагеря всего три мили.

– Значит, я почти дошел? – растрескавшиеся губы легионера тронула улыбка.

– Дошел, да не туда. Это лагерь не Шестнадцатого, а Первого Парфянского. Ты миль шестьдесят отмахал, парень. Молодец!

Варвары уважительно переглянулись. И верно. Молодец.

– Но я должен…

– Ничего ты не должен, – перебил Скулди. – Без тебя разберутся, солдат. Сажайте его на лошадь и езжайте вперед. А мне надо немного подумать…

* * *

– Выходит, персы перешли границу вот здесь, у Нисибиса? – Гонорий Плавт ткнул пальцем в рельефную карту провинции. А куда тогда делись мои легионеры?

Скулди пожал плечами.

– Я бы на твоем месте постарался это узнать.

– Уж постараюсь, не сомневайся, – заверил префект Первого Фракийского. – А ты давай-ка, езжай к Черепу. Он – сообразительный. Быстрей нас разберется.

Скулди не спорил. У него уже имелось собственное мнение, но озвучивать его Гонорию Плавту он не стал.

Через два дня запыленный, насквозь пропитавшийся лошадиным потом Скулди вошел в заставленный дорогой мебелью, пахнущий благовониями таблиний наместника провинции.

– Ну что? – спросил наместник после обмена приветствиями.

Скулди доложил.

Наместник Геннадий Павел выругался на неизвестном языке, похожем на язык боранов.

– Понятно, – сказал он. – Но не очень. А где твой легат, трибун?

Так Скулди узнал, что его легат и рикс Аласейа в Антиохию так и не вернулся.

Глава четвертая

Путь через пустыню. Беспечность наказуема

До Пальмиры они не доехали. Не то, чтобы расслабились, но – потеряли бдительность. Что, собственно, может случиться на популярной дороге, можно сказать, почти ввиду городских стен?

А вот случилось.

Не зря Скулди предупреждал насчет легатской «формы». Впрочем и кентурионовской хватило. Ехали себе спокойно по дороге, предвкушая хороший ужин и мягкую постель и вдруг…

Вдруг – это короткий свист раскручиваемой петли, рывок – и вот уже, потеряв шлем, Коршунов волочится за вроде бы неторопливо рысящим верблюдом… Неторопливо – для верблюда, а так – километров двадцать в час.

Он не успел отследить, что случилось с остальными. Недолгий, но болезненный подсчет дорожных камней с помощью совсем не предназначенных для этого частей тела, затем на ошеломленного Алексея упала тень от второго верблюда… И сеть, которую бросил всадник. Потом его вздернули вверх, как рыбу, освободили от оружия, тюкнули чем-то по голове…

И всё.

Последнее, что осознал гаснущий разум, это короткое падение на что-то мягкое и гаснущий свет.

Когда Коршунов очнулся, был уже поздний вечер. Небо было усыпано звездами. Жара спала… Откуда-то вкусно пахло жареным мясом… Впрочем, оценить всё это по достоинству Коршунов не мог, потому что в чувство его привели довольно грубым способом – треснув по голени древком копья.

– Доброй ночи, римлянин! – рядом с Алексеем присел на корточки мужик средних лет. Судя по внешности – перс. По латыни он говорил почти без акцента. – Назови свое звание и легион!

Коршунов не спешил ответить. Сделал вид, что ничего не понимает… Приподнялся…

Увы! Его спутники тоже были здесь. И досталось им, пожалуй, побольше. У Красного всё лицо ободрано. Фульминат вообще лежал пластом. Надо же, как вляпались! И башка вдобавок раскалывалась… Сотрясение, не иначе.

Коршунов скосил глаза в сторону костра. На костре, роняя в огонь жир, источал аромат барашек… И калился наконечник копья.

Поскольку просто так железо портить никто не станет, то назначение инструмента было очевидно. Значит, запираться не стоило. Но говорить правду – вообще глупо.

Перс перехватил взгляд Коршунова – и усмехнулся.

– Второй пил пятой когорты Первого Парфянского легиона, – будто бы неохотно процедил Коршунов. Однако достаточно громко, чтобы его услышал Красный. Был бы перс поумнее, провел бы раздельный допрос, а потом сличил показания. Хотя зачем ему? Коршунов отлично знал, как в этой эпохе проверяют правдивость источника. Опытный палач может привести жертву в такое состояние, что врать будет просто невозможно.

Хочется верить, что до этого не дойдет.

– Что тебе от нас нужно?

– Да вот, – усмехнулся перс. – Едем домой, видим: гонит нам навстречу Ахриман¹⁴⁶ трех почитателей дэвов¹⁴⁷. И подумали мы, что надобно прихватить их с собой. Может сатрап захочет поговорить с ними.

Коршунов задумался. Понятно, что перед ним – персидский шпион. Это как раз не удивительно. Среди купцов шпион – каждый второй. А вот то, что они так нагло захватили в плен двух римских офицеров, может означать только одно: война.

А то, что сделано это, можно сказать, под боком у властей Пальмиры, скорее всего, следует понимать так: в этой войне Пальмира не собирается поддерживать Рим. В лучшем случае сохранит нейтралитет.

Черт! Генка должен об этом знать!

– О чем ты задумался, римлянин? – поинтересовался перс. – Может, хочешь рассказать мне, почему у тебя в сумке лежат доспехи легата?

– Потому что мне велено отвезти их в Антиохию, – буркнул Коршунов первое что пришло в голову.

– Зачем?

– Подогнать, – нашелся Алексей. – Нашему командиру они не подошли.

Интересно, сообразит ли он, что Коршунову они – как раз в пору.

Не сообразил. И еще очень удачно, что они не сообразили стащить с Алексея сапоги, которые он в это не самое жаркое время года предпочитал носить вместо калиг.

– Это единственное, что ты должен был отвезти в Антиохию? – Перс так и впился в Алексея своими подкрашенными глазками.

– Нет, – пробормотал Коршунов. – Еще мы должны были доложить, что у нас пропала кентурия.

– Вот как? И это всё?

– А что еще? – Алексей сделал вид, что сердится. – Мало что ли?

– Для этого тоже не обязательно посылать кентуриона., – Недовольство пленника перс проигнорировал. – Вполне достаточно гонца.

– Мы должны были принять новобранцев, – соврал Алексей. – На границе неспокойно…

– Кто это сказал? – насторожился перс. – Почему?

– Да все говорят, – сказал Коршунов. – А то не видно, что ли? Просто так кентурии не пропадают.

Перс задумался. Пытался определить, насколько искренне говорит пленник. Похоже, не врет. Вместе с тем ничего нового не сообщил.

– А что именно видели на границе? – спросил перс.

– Лично я ничего не видел, – буркнул Алексей. – Попить дай!

Перс что-то сказал по-своему, и Коршунову дали попить. Вода была еще свежая. Видно только что залили, в Пальмире.

– Это хорошо, что ты разговорчивый, кентурион, – похвалил перс. – Может быть, тебя не убьют.

– Может, мне и руки развяжут? – нагло спросил Коршунов.

– Может. Но не сейчас.

Перс встал и направился к Красному. С тем разговора не получилось. Гепид, как настоящий варвар, дипломатий не разводил. Послал перса в Хель.

Вряд ли тот опознал адрес, но общение ему не понравилось. Он кликнул подчиненных, и те принялись лупить связанного Красного древками копий.

Но каленое железо в ход не пошло. Видимо, перс решил, что всё стоящее он уже узнал от Коршунова. Или узнает. Главное – определить слабое звено.

Пока подручные лупили Красного, шпион вернулся к Алексею.

– Этот сын Ахримана, – кивок в сторону Фульмината, – твой раб?

– Да, – не стал оспаривать Алексей.

– Почему у него шрамы от меча?

Отвечать надо было сразу, поэтому Коршунов ляпнул, что пришло в голову.

– Он был ауксиларием.

– Вот как? И как же он стал рабом?

– Деньги украл, вот как, – проворчал Алексей. – И сбежал. Его поймали. Ранили тяжело. Видел шрам на спине? Чуть не помер. Я купил за сотню денариев. Совсем недорого для такого крепкого раба.

– Недорого, – согласился перс. – Не боишься, что сбежит?

– Он мне предан, – сказал Коршунов. – По его диким обычаям, если я его спас, так теперь он – мой.

Перс покивал. Видимо, противоречий не обнаружил.

– Так и есть, – согласился он. – Этот раб бился за тебя лучше, чем за себя.

Сформулировал криво, но понятно.

– Он жив? – с деланным равнодушием поинтересовался Коршунов.

– Жив, – ответил перс. – Пока.

И встал.

– Сейчас тебе развяжут руки, – сказал он, глядя на Алексея сверху. – Чтобы ты мог поесть. Уверен, ты не станешь делать глупостей.

– Не стану, – пообещал Коршунов.

В правом сапоге у него имелся нож. Так, совсем маленький, для мелких надобностей. Камешек из копыта выковырять… Или веревки разрезать. Но последнее надо делать по-умному. С гарантией. Вряд ли у него будет второй шанс. Нет, ну надо же, какие наглые! Украсть двух римских офицеров прямо на римской дороге! Куда катится империя?

Глава пятая

Антиохия. Большая политика как она есть

Пропажа Коршунова была важнейшей, но не единственной неприятной новостью для Геннадия Черепанова.

Прибыл гонец из Рима. С сумкой документов. В числе которых – грозное требование прислать все недоплаченные налоги. Сумма выражалась в шестизначных цифрах, причем выплатить «недоимки» велено было золотом, а не утратившими последние граммы серебра денариями. А если он, наместник Геннадий, вышеназванные невероятные бабки немедленно не отправит в Рим с первой же попутной биремой, то пусть распрощается с должностью. Это – как минимум.

Да уж, с прежними императорами – Бальбином и Пупиеном – было проще. У Черепанова с этими двумя было заключено твердое соглашение. Мальчишку же Гордиана Геннадий вообще не принимал в расчет. Выходит, зря. Теперь этот мальчишка – пытается изображать из себя строгого императора. Вообще с тех пор, как Бальбина и Пупиена прирезали преторианцы, политика столицы в отношении Сирии менялась исключительно к худшему. Ей-Богу, Черепанову в пору было пожалеть, что когда-то не отдал парнишку на расправу людям Максимина. Или что его не прикончили преторианцы вместе с Бальбином и Пупиеном. Ну они-то, может, и хотели, ад не риснули. Побоялись, что возмутится римский плебс. Народу нужен император. Вот только пацанчику Гордиану управлять огромной империей да еще в такое смутное время явно не по зубам… Черт! Смута – это всегда плохо. А тут еще Ардашир… И Леха пропал где-то… Завис, небось, где-нибудь в Пальмире и наслаждается жизнью, а тут сиди, разгребай и рули…

Впрочем, что себя обманывать: разгребать и рулить Геннадию нравилось. Периодически. Особенно поначалу. Нравилось чувствовать себя правителем, повелевать множеством (в одной только Антиохии население почти сто пятьдесят тысяч, а во всей провинции – несколько миллионов) людей, благополучие которых зависело от его, Черепанова, указов…

Тут Геннадий вспомнил еще кое-о-чем и не смог сдержать улыбку. Вчера вернулась из «деревни» Кора. Его чудесная Кора! Корнелия Преста Гордиана! Лучший его консультант по римским политическим раскладам! Старшая сестра юного императора!

Воодушевленный Черепанов ударил в гонг.

– Скажи домне, что я хотел бы ее видеть, – скомандовал он рабу.

Кора появилась буквально через минуту. Будто ждала, что он ее позовет. А может и впрямь ждала.

Она была прекрасна. Хрупкую фигурку идеально обрамляла шелковая стола, что нужно – приоткрывая, что нужно – заманчиво драпируя… Дивное ожерелье из крупных сапфиров идеально шло к ее светлым волосам, уложенным так искусно, что казалось – дунь, и дивная прическа рассыплется. Ее глаза сияли, зубки блестели…

Черепанов глянул – и забыл, зачем звал жену. Так и замер, очарованный.

Кора засмеялась и прошлась по таблинию той особой, летящей походкой, которой нельзя научиться, потому что она дается женщине от природы, а многолетние упражнения лишь оттачивают врожденную пластику.

Восхищение мужа окрыляло Корнелию. Оно несло ее. Казалось физически осязаемым. Щекотало кожу, как щекочут ее пузырьки воздуха, поднимающиеся со дна ароматической ванны…

Черепанов и сам не заметил, как Кора оказалась у него на коленях, обхватила тонкими руками его шею, царапнув застежкой браслета. Он зарылся носом в вырез столы, туда, где прятались в скользкой ткани крепкие беленькие грудки…

В следующий момент его обретшая самостоятельность рука решительно смела со стола все важные и неважные документы, серебряный письменный прибор, золотую статуэтку Меркурия… Корнелия тихонько вскрикнула, когда мир опрокинулся, а под спиной оказалась гладкая кожаная обивка столешницы. Две стройные ножки в легких золоченых сандалиях взметнулись вверх…

Раб-секретарь, осторожно заглянувший в таблиний: проверить, надо ли что-нибудь, так же аккуратно прикрыл дверь и отправился на кухню. По опыту он знал, что в ближайший час ни господину, ни госпоже он точно не понадобится.

Полтора часа спустя перебравшиеся наверх, в спальню (к черту всех просителей и посетителей!) наместник и его жена валялись голые на широченном ложе, и юный раб-нубиец старательно работал опахалом, овевая разгоряченные тела.

– Есть новости из Рима, – расслабленно проговорил Черепанов.

– Какие именно? – голосок у Коры был томный, чуть охрипший, хотя она уже успела смочить горлышко разбавленным фалерном.

– Денег хотят, – Геннадий приподнялся на ложе, потянувшись за бокалом и белокурая головка жены соскользнула с его живота.

– А что тебя удивляет? – недовольная тем, что ее потревожили, спросила Кора.

– Не то, чтобы очень. Но то, что они требуют, просто невозможно, даже если бы я искренне хотел им угодить.

– Они хотят тебя сместить, – Корнелия потянулась, игриво царапнула ноготками по груди мужа, но потом передумала и решила договорить, а потому уютно устроилась у него на груди. Положила подбородок на руку. – Не сердись на моего братика. Он – хороший.

– Твой братец император Гордиан грозит сместить меня с должности наместника. Это что, такая извращенная форма братской любви? – спросил Геннадий.

– Это не он. Это мачеха. Я же говорила: она меня терпеть не может. Но дело тут не только в ее неприязни. Тут еще и другое. Ты же слышал: римляне возвели в императоры моего брата, потому что он – самый богатый патриций империи, а плебсу всегда нужны деньги. На еду, на игры… Они думают, что все деньги брата пойдут на их развлечения.

– Но ведь ты не претендуешь на наследство отца, верно?

– По завещанию почти все отошло моему брату. У меня осталось немногое. Например та вилла, которую защитили твои легионеры, – девушка улыбнулась. – Небольшой дом в Риме. Еще одна вилла – недалеко от столицы. Рудники в Африке… Это мне дедушка оставил… Только дело не во мне и не в моем наследстве. Дело в тебе, муж мой. Чтобы прокормить Рим – никакого частного состояния, даже состояния Гордианов, не хватит. Поэтому Августу нужно собрать как можно больше денег. В первую очередь с тех, на кого укажут советники. В данном случае – его мать. Ты отправишь им деньги? – Может быть что-нибудь и отправлю, – сказал Черепанов. – Для видимости. Но финансировать римских бездельников я не намерен. Довольно того, что я не препятствую проходу барж с зерном из Египта. Пусть Палатин шлет мне грозные письма, если ему это нравится. Но при первой же настоящей угрозе, я просто остановлю зерновой поток. Посмотрим, как римскому отребью понравится, если прекратятся ежемесячные бесплатные раздачи. Понтийского зерна на всех не хватит. Значит под креслом Принцепса сразу станет очень горячо. В воронам налоги! На войну с персами мне понадобятся все деньги, какие есть. Я занял это место при Бальбине и Пупиене. Я заключил с ними договор. И кто бы ни сидел на Палатинском троне, он должен со мной считаться!

– Моя мачеха с тобой договор не заключала, – заметила Корнелия. – А жадность ее известна всем в Риме. Если ты не станешь платить налоги, в Сирию пришлют другого наместника. Вспомни, муж мой, как поступил в свое время Максимин. Сместил своего друга Мания Митрила, и посадил негодяя Гельмия.

– Маний был прав. Моя провинция не может разбрасываться деньгами. Царь Ардашир спит и видит, как бы отогнать нас подальше от Евфрата. Мне нужны деньги, чтобы держать в готовности легионы. Вооружить их как следует, подготовить… И я уверен, детка, пока сирийские легионы – мои, ни одна сволочь в Риме не посмеет задрать на меня хвост!

– Максимин Фракиец тоже так думал, – напомнила Корнелия. – И его убили собственные солдаты.

– Потому что им было нечего жрать, – буркнул Черепанов.

Смерть императора Максимина была большой удачей для наместника Геннадия Павла, но как человек, он был глубоко огорчен. Фракиец был великим человеком не только по росту, но и по духу.

– А у меня запасы зерна – на год вперед, – похвастался Геннадий. – И можно всегда пополнить.

– Ты – муж, тебе виднее, – не стала спорить Корнелия. И перевела разговор на другую тему: – Алексей еще не вернулся. А завтра – Флоралии. Он бы ни за что не захотел пропустить начало праздников!

– Вернется, куда денется, – отмахнулся Черепанов.

– Анастасия ходила к гадателю.

– Что?! – изумился Геннадий. – Она же – христианка! Она же их…

– Я ее уговорила, – спокойно сказала Корнелия. – Ей приснился дурной сон.

– Вот как? – Черепанов гадателям не верил ни на грош. То есть обращался, когда требовалось по местным обычаям, не чаще.

А с чего бы им верить, если он отлично знал, сколько стоит положительный результат. Немного денег, угроза «лишить покровительства» – и внутренности «говорят» исключительно то, что требуется, а облака и птицы бороздят небо в заказанных заранее сочетаниях.

– Гадатель сказал: с ее мужем случилась беда. Но боги к нему расположены, так что пока он жив. Я знаю, ты не веришь гадателям, но, может быть, ты все-таки отправишь людей на поиски Алексия? Анастасии будет легче.

– Само собой пошлю! – ответил Черепанов. – А теперь, моя нежная нимфа, пока у нас есть еще немного времени…

– Я уже отправил людей, – с легкой укоризной сообщил Агилмунд наместнику Сирии. – Неужели ты думаешь, что я не обеспокоен судьбой моего брата? Особенно после того, как Скулди сказал, что у него дурное предчувствие?

– Ты правильно поступил, – кивнул Черепанов, ощущая легкие угрызения совести. Он-то спустил тему на тормозах. Получается, что ему на Леху наплевать?

– Ты не тревожься, Гееннах, – Агилмунд неверно истолковал огорченное выражение лица Черепанова. – Он удачлив, наш Аласейа. Может быть, я бы тоже не стал никого посылать, но может статься, что мои люди – часть его удачи…

Глава шестая

Сирийская пустыня. В плену у персов

Применить ночью засапожный ножик не получилось. Приглядывали за Коршуновым качественно.

Утром пленников упаковали в мешки и навьючили на верблюдов.

Дышать в мешке было трудно, но можно. И еще было можно кое-что разглядеть. Достаточно, чтобы понять: персы покинули дорогу и направились прямо в пустыню. Это было огорчительно. На дороге мог оказаться вооруженный отряд римлян. Или хотя бы патруль. В пустыне же не было ни черта. И бежать в пустыне намного труднее. Трава уже выгорела. Вокруг только камни и песок. Ни привычных ориентиров, ни колодцев с пресной водой. То есть колодцы имелись. На первом же привале персы раскопали один: сняли тяжелую каменную плиту, начерпали воды. Примерно три ведра.

Людям хватило. Верблюды обойдутся. Фульминат и Красный выглядели скверно. Фульминат не мог даже на ногах удержаться. Красный же непрерывно ругался и провоцировал сторожей до тех пор, пока Коршунов на него не прикрикнул по-готски.

Мол, заткнись и веди себя прилично. Если тебе переломают руки-ноги, интересно, как ты сможешь бежать?

Красный поглядел на заплывшими от побоев глазками. Так поглядел, будто увидел впервые. И заткнулся.

– Что ты ему сказал? – поинтересовался главарь персов.

– Что мои родственники заплатят за нас хороший выкуп. И за него тоже, если его к этому времени не убьют.

– Твоя семья богата? – заинтересовался перс.

– Да уж не бедна.

– Как же ты тогда попал в войско?

– Три года назад убил одного… квирита, – и добавил, изображая смущение: – Случайно получилось.

– Понятно.

Перс был в курсе, что из римской армии, как из французского Иностранного Легиона, выдачи нет. Поэтому немалое количество всевозможных преступников пытались укрыться за стенами римских военных лагерей. Однако получалось далеко не у всех. Кроме умения нарушать закон, еще было необходимо отменное здоровье. И – понравиться вербовщику. Впрочем, в последнее время в армию брали вообще кого попало. Издержки гражданской войны.

– И насколько богата твоя родня?

– Пять тысяч сестерциев тебя устроит? – спросил Коршунов.

Вот это был бы отличный выход – поменять свободу на деньги. А уж потом – сочтемся!

– Ты шутник! – Перс рассмеялся. – Если я просто продам вас на рынке, то выручу не меньше семнадцати тысяч! Да и то только потому, что твой приятель строптив, а этот черный – болен. А так – не меньше тридцати!

– Ты в своем уме? – поинтересовался Коршунов. – Триста ауреев?

– Двести, если старой чеканки, – уточнил перс. – И еще сто – за твоих приятелей. Как, твоей родне это по силам? И не прикидывайся бедным: при тебе нашли кучу денег!

– Это не мои! – тут же нашелся Алексей. – Это за переделку доспехов!

– Теперь уж они точно не твои! – хохотнул перс. – Ну как? Согласен?

– Не знаю… – пробормотал Коршунов, пытаясь сообразить, как правильно себя вести. Перс – торгаш, это понятно. Сумма – неслабая. Особняк в центре Антиохии можно купить за тысячу ауреев. Однако если он легко согласится, то кто мешает персу потребовать больше?

– Думай быстрее, римлянин! – поторопил перс. – Сатрап даст за вас никак не меньше двухсот ваших золотых. И никаких хлопот!

– Ладно, – с наигранной неохотой проговорил Коршунов. – Но потребуется время. Моему отцу придется заложить корабль…

– А куда нам торопиться? – нагло заявил перс. – Посидите в яме, пока не придут деньги. Не думаю, что разорюсь на вашей кормежке! – Перс захохотал.

Вот такой вариант Коршунова категорически не устраивал. Как только он окажется по ту сторону границы, сбежать станет намного труднее. А если выяснится, кто он на самом деле…

А выяснится наверняка. Шила в мешке не утаишь…

Но спорить нельзя. Сейчас главное: притупить подозрительность врага.

– Мне надо написать письмо домой! – сказал Коршунов.

– Пиши! – разрешил перс.

Коршунову выдали стило и восковую табличку. Писал он по-латыни, потому что по-гречески не умел. Написал просто:

– Алексий Виктор, кентурион, Сергию Мавроди, купцу, в Тир, на Пирамидальную улицу, привет. Пишет тебе твой сын Алексий. Так вышло, что меня взяли в плен. Просят тридцать тысяч сестерциев. Выручи, отец, или меня убьют. Будь здоров.

– Хорошо, – похвалил перс. Порылся в поясе, нашел среди монет Алексеево золотое кольцо, оттиснул на воске. Вручил табличку одному из своих людей, а пленника похвалил:

– Молодец! За это тебя накормят.

Снова связывать Коршунова не стали. Более того, главный перс уселся на свернутый коврик рядом с другим бородачем и они стали что-то бурно обсуждать, то и дело поглядывая на Коршунова. Потом поспел очередной барашек (еще несколько обреченных стать обедом бедолаг пытались щипать высохший кустик у колодца), и персы занялись делом. То есть – едой. О Коршунове забыли. Забыли даже о том, что у него развязаны руки. А куда, в самом деле, он денется, даже если развяжется? Побежит домой через пустыню? Да и ноги развязать будет непросто. Связали его грамотно. Даже не связали – стреножили коротеньким ремешком. Передвигаться в принципе можно, но только прыжками. Узлы затянуты так, что развязать практически невозможно. А вот разрезать ремешок толщиной в полсантиметра…

Коршунов потянулся к сапогу. Он старался делать это как можно незаметнее. Сначала просто переменил позу, потом полез в потайной карманчик… И перехватил взгляд Фульмината. Вполне осмысленный взгляд. Хотелось бы еще знать, в каком африканец состоянии? Если он сможет драться, это будет неплохое подспорье. Красный – довольно далеко, по ту сторону костра, а Фульминат практически рядом…

Коршунов разместил ноги так, чтобы разрезанный ремень не бросался в глаза, спрятал ножик в рукав и приготовился. Нет, он не собирался бросаться на вооруженных мечами и копьями персов с этим железным огрызком. У него был план получше…

– Эй! – крикнул он. – Эй ты, старший! Иди сюда, скажу тебе важное!

Перс очень неохотно оторвался от истекающего жиром барашка, положил обглоданную лопатку на пшеничную лепешку и с явной неохотой подошел к Коршунову.

– Ну! – буркнул он. – Что важное ты хочешь мне сказать?

Алексей привстал, потянулся к персу, но не слишком далеко, будто собираясь сказать что-то по секрету…

Перс поддался: наклонился навстречу…

Цап! – Левая рука Коршунова вцепилась в холеную бороду.

– Чувствуешь? – поинтересовался Алексей, упирая ножик в горло перса. – Скажи своим, чтобы сложили на землю оружие и отошли назад!

Перс хрипло выкрикнул что-то по-своему и Коршунов на собственном опыте убедился, что фокус с заложником отлично получается в теории. Но не на практике. Ни секунды не медля, один из персов метнул нож. Хорошо метнул, мощно. Клинок рыбкой мелькнул в воздухе… И вонзился в подставленную Коршуновым спину главного перса.

Дальше все завертелось, как в карусели.

Остальные караванщики, а было их почти два десятка, похватали лежащее на песке оружие и кинулись на Коршунова.

Алексей выхватил кинжал из-за пояса раненого, но сразу понял, что расклад – далеко не в его пользу, перемахнул через лежавшего верблюда (тот глянул презрительно-брезгливо) и припустил наутек. Он очень надеялся, что успеет добраться до скалы, взобраться на которую было не так уж сложно. А там – как Бог положит. Главная надежда, что персы попытаются взять его живьем. Триста ауреев, как-никак. Хотя его могут просто подранить… Коршунов оглянулся. В него не собирались бить из луков. Один из преследователей на бегу раскручивал пращу. Второй – аркан. Остальные разошлись дугой, отрезая Алексею возможности для маневрирования…

А вот и скала. Все-таки хорошо, что руки успели отойти от веревок. Сейчас Коршунову понадобится вся его цепкость…

На бегу он сунул кинжал за широкий готский пояс, разогнался, взбежал по инерции шага на два, ухватился за подмеченный выступ, толкнулся ногой от выступа побольше и оказался на неширокой площадке на высоте примерно трех с половиной метров.

Персы столпились внизу. Лезть за Алексеем никто не торопился. Купцы-разбойники шумно переговаривались. Тыкали пальцами вверх. Один отошел подальше, раскрутил посильнее пращу… Коршунов прижался к полке… Камень треснулся о скалу полуметром выше, отскочил и упал на песок. Веселья не получилось. Перс сообразил, что подбить хитрого римлянина не выйдет и повторять попытку не стал.

Похитители сбились в кучку и залопотали на своем языке.

А тем временем Коршунов кое-что заметил. А именно – Фульмината.

Африканец не стал дожидаться, пока Коршунова соскребут со скалы. Он подполз к лежащему ничком старшине каравана и принялся перепиливать ремни лезвием торчащего из спины кинжала. Туша верблюда полностью скрывала африканца от лишних взглядов.

К тому моменту, когда купчики-разбойнички закончили совещание, он не только освободился сам, но и освободил Красного. Тот, к счастью, сообразил, что не стоит с ревом бросаться на врага.

На угольях медленно догорал барашек. Осиротевший меч подставившегося под нож перса лежал у костра. Им уже завладел Фульминат.

Персам пришла в голову прогрессивная идея. Если Коршунова нельзя достать с земли, то можно попробовать – с верблюда.

Трое остались сторожить Коршунова. Двое – с копьями, один – с коротким мечом. Остальные гурьбой отправились к стоянке.

Вот молодцы! Красный и Фульминат заняли свои прежние места. Вот только под животом африканца прятался меч, а под ногой Красного – вынутый из спины перса кинжал.

Оставалось надеяться, что купцы-разбойники не заметят пропажи оружия.

Не заметили. Похоже, лишившись «командования», они растеряли большую часть боевых навыков. Даже удивительно, как им удалось, пусть и врасплох, захватить Коршунова со спутниками!

Караванщики загалдели, принялись поднимать верблюдов… Не все. Один кинулся к костру – жаркое спасать … Он-то и помер первым. Более удобного момента представиться не могло, и Красный с Фульминатом этим воспользовались.

Коршунов не стал наблюдать за резней. В отличие от тех, кто был оставлен его охранять.

Эти трое забыли о загнанном на скалу Алексее и разом обернулись к лагерю.

Самый быстрый (но не самый умный) заорал и бросился своим на подмогу. Ну да, там, среди общего переполоха, где лютовал Фульминат, ему самое место.

Африканец же чувствовал себя в столпотворении и суматохе – как рыба в воде. Купцы-разбойники тоже чувствовали себя рыбами. Но на суше. Те, кому удавалось вырваться из окружения орущих товарищей и ревущих верблюдов, натыкались на Красного. Тоже не повод для радости.

Коршунов спокойно мог отсидеться на скале, дожидаясь, пока его телохранители оприходуют весь караван. Но это было скучно. К тому же он хотел захватить парочку персов живьем. Вот почему он оттолкнулся от скалы и совершил красивый прыжок на ближайшего перса. Когда-то, еще подростком, он специально отрабатывал такой прыжок. Правда, не на плечи, а на перила. Но геометрия та же.

Перс, увлекшийся зрелищем гибели соплеменников, обнаружил нападение только тогда, когда подошвы сапог Алексея обрушились на его макушку.

Коршунов не был мастером паркура (так, умел кое-что), поэтому на ногах не удержался, грохнулся на песок. Будь второй перс проворнее, мог бы нанизать Коршунова на копье. Но к счастью он был не воином, а всего лишь погонщиком верблюдов. Пока он разворачивался и поднимал копье, Алексей успел не только встать, но при желании – прирезать его раза три. Но не стал этого делать. Блоком отбросил копье в сторону и врезал ворогу рукояткой кинжала по башке. Спокойной ночи!

Развернулся ко второму… М-да, неудачно получилось. Шейка – того. Покойничек.

А на стоянке всё уже закончилось. Фульминат переводил дух, опершись на трофейные мечи – всё же он был не в лучшей форме. А Красный, в лучших готско-гепидских традициях, добивал раненых.

– Стой! – закричал ему Коршунов. – Красный! Прекрати! Нам нужны пленники!

Гепид услышал. Шевельнул могучими плечами и принялся стаскивать недобитков в кучу. Больше он не резал. Просто отключал клиентов точным пинком ножищи по тыковке.

Коршунов ухватил за шкирку оглушенного перса и поволок в сторону лагеря. Пока доволок, порядком запыхался. Еще бы, тащить по песку шестидесятикилограммовую тушку. Он же не такой медведь, как Красный!

Когда Алексей приблизился, Фульминат шагнул к нему и вдруг рухнул на колени, а потом – лицом в песок.

Коршунов не на шутку перепугался. Бросил тушку и кинулся к африканцу…

Нет, тому не поплохело. Он каялся. Типа, поклялся беречь – и не уберег.

Алексей поднял его, обнял, успокоил, как мог. Фульмината трясло. Может, от переживаний, а скорее всего от перенапряжения. Только-только от тяжелой раны оправился, да и от персов при захвате ему досталось, похоже, больше всех…

– Никто не был добр ко мне, домин… Только ты…

Бывшего гладиатора будто прорвало. Он говорил и говорил… О том, что матери не помнил. О том, что никто его не любил, и даже женщины, которые клялись ему в любви, не любили, а лишь жаждали сексуальных утех… О том, что он, Фульминат, до того, как попасть в клиенты¹⁴⁸ Коршунова, жил, как зверь… – Он говорил – и слезы текли по серым от пыли щекам, оставляя темные дорожки – …его боялись и презирали. И ненавидели. Только после освобождения, он, Фульминат стал человеком: обрел друзей, обрел настоящий смысл жизни, а дотоле видел его лишь в том, чтобы не дать себя убить…

Алексей терпеливо слушал, понимая, что прервать такую исповедь такого мужчины – это предательство. И вынужден был признать, что до сих пор совсем не знал Фульмината. И не понимал такой простой вещи: есть разные гладиаторы. Попавшие в плен, подобно Красному. Есть преступники. Есть продавшиеся ради денег. Выходившие на арену ради славы и адреналина, как благородный Секст Габиний Оптимиан. И есть просто рабы. Такие, как Фульминат.

Постепенно речь африканца становилась всё невнятнее, а голос – слабее. Наконец он умолк. Коршунов был тронут. Помог Фульминату лечь. Велел беречь силы. Все необходимое они с Красным сделают сами.

Гепид, несмотря на разбитую рожу, был бодр и весел. Он повязал четверых караванщиков, не получивших серьезных ранений. Упаковал того, которого притащил Коршунов, и с чувством исполненного долга жадно уминал обгорелого барашка.

Алексей пристроился рядом. Перекусил. Потом попробовал накормить Фульмината. Не получилось. Африканца вырвало после первого же куска. Ладно. В поклаже обнаружился бурдюк с верблюжьим молоком. Молоко организм Фульмината принял.

Перекусили. Теперь следовало разобраться с наследством. И понять, что делать дальше.

Имущество каравана лежало на песке. Верблюды стояли неподалеку и косились на трупы. Видно, запах крови им не очень нравился. Как управляться с этими тварями, Коршунов не знал. Зато у него было аж пять пленников, способных к самостоятельному передвижению. И еще один – с перерезанными поджилками на обеих ногах, но всё равно оставленный в живых. Тот бородач, с которым советовался старшина каравана. Алексей предположил, что он может быть носителем наиболее ценной информации.

Однако допросить бородача Алексей не смог. Потому что не знал персидского. А попытка пообщаться по-гречески или по-арамейски отклика не нашла. Это было странно, потому что греческий здесь знали практически все торговцы. Ну да хрен с ним! У Скулди есть такие специалисты, которые даже верблюда «разговорят».

Время шло. Римляне отыскали свои вещи. Облачились, как подобает, вооружились привычным оружием. Надо было решать, как поступить дальше. В первую очередь, что делать с верблюдами. Здоровенные твари наотрез отказывались слушаться. Пятились, пытались лягаться. Разъяренный гепид пустил в ход палку. Верблюдам взбучка пришлась не по душе. Но подчиняться они всё равно не желали. Или не понимали, чего хотят от него глупые двуногие.

Пришлось прибегнуть к помощи караванщиков.

Для начала Коршунов выдал им тряпки и велел перевязать раны. Потом троим пободрее надели на шеи затяжные петли и велели заняться делом. Петли были необходимостью. Взберется перс на верблюда, хрюкнет по своему – и ищи ветра в поле! Вернее, «корабль» – в пустыне.

Дело пошло. Подбадриваемые окриками и пинками персы загрузили животных, имущество, трофеи (практичный Красный обшарил покойников и избавил их от ненужного больше имущества), оседлали верблюдов и отправились в обратный путь. Дорогу контролировал Красный. Оказалось, что даже сидя в мешке он ухитрился запомнить кое-какие приметы.

Похолодало. Приближалась ночь…

Дорогу первым заметил Фульминат. Закричал, замахал руками. Едва с верблюда не сверзился.

По мостовой верблюдики пошли проворнее. Надо полагать, воду почуяли. Ага! А вот и мильный столб. Ну-ка… До Адрианополя – двадцать миль. Многовато! Зато до ближайшего постоялого двора – всего одна! Виват!

Постоялый двор оказался забит под завязку. Часть лошадей постояльцы даже оставили снаружи. Из открытых ворот шел густой чесночный запах легионерской похлебки. Свои! И не просто свои, а…

– Аласейа! – Сигисбарн глядел на Коршунова снизу, улыбаясь во весь рот. – А мы вот…

– Рикс! – А вот и Ахвизра. – Я гляжу, ты опять с прибытком!

– А то! – Алексей счастливо рассмеялся. – А вы как здесь очутились?

– Агилмунд послал. Сказал: что-то Аласейа задерживается. Верно, такую добычу взял, что в одиночку не довезти. Надо помочь!

– Это правильно! – Коршунов соскользнул с верблюда (высоковато прыгать, но как заставить эту тварь лечь, он так и не понял) и оказался в объятиях гота. Очень вовремя. Иначе упал бы. Блин! Как же он устал…

Бадьи с горячей водой поставили прямо во дворе. На троих. Девки-рабыни нежно и аккуратно работали скребками, собирая с поверхности покоцанных тел Коршунова и его спутников накипь борьбы и пустыни. Алексей блаженствовал. Легионеры Ахвизры разбирали и сортировали добычу.

После помывки отдохнули. То есть покушали. А Фульминат даже «официантку» успел попользовать. Понравилась ему задастенькая девка. Перемигнулись с хозяином «гостиницы» и ушли наверх. Быстрый секс за восемь медяков. Два стакана вина не лучшей марки. Это, кстати, не считалось проституцией. Ни здесь, ни в Риме. Дополнительная услуга. Вроде сигары в хорошем ресторане двадцать первого века.

Коршунов порадовался. Если секса захотелось, значит, оклемался парень.

Отдохнув, занялись делом.

Подогнанный хозяином постоялого двора толмач сидел на корточках напротив привязанного к скамейке бородача. Переводил вопросы и ответы.

Бородач открещивался от всех обвинений. Мол, нападение на римлян – исключительно инициатива хозяина. Владевший латынью перс оказался не старшиной каравана, а хозяином товара. Вот он во всем и виноват. А мы так, верблюдов погоняем. К верблюдам претензии есть? Нет? Тогда какие могут быть вопросы?

Но вопросы были. И были ответы, которые бородач непременно даст. Но не здесь и не сейчас. В Антиохии. Когда им займутся квалифицированные специалисты. Так что Алексей прекратил допрос и велел армейскому лекарю заняться ногами пленника. А то как бы не помер от гангрены раньше, чем из него выдоят всю информацию.

Глава седьмая

Провинция Сирия. Вторжение

– Ничего он интересного не расскажет, – сказал Черепанов. – По крайней мере, того, о чем мы не знаем. Ну да, персы готовят что-то нехорошее. Вернее, уже не готовят, а начали. Ну да, его хозяину было дано указание при возможности прихватить «языка». Из офицеров. Что подвернулся именно ты, так это твоя личная удача.

– А что в целом? – спросил Алексей. – Ты понимаешь, что происходит?

– Очень приблизительно. Сначала я думал, что всё, трындец! Ардашир вторгся со всеми своими силами. Информация пришла из самых разных мест. Кроме сигнума, который привез Скулди, мне доставили еще два. Причем действия противника были примерно одинаковыми: рейдеры числом до полутысячи всадников атакуют небольшое наше подразделение, вырезают всех, кроме одного, которого отправляют к командованию со стандартным посланием. Но помимо подобных «сигналов», других не было. Ни дополнительной информации от гарнизонов крепостей, связь с которыми не прерывалась. Ни беженцев, ни сопутствующих войне слухов. Даже караваны по опасным направлениям ходят, как ходили.

– И какой вывод? – спросил Алексей.

– Дезинформация, – уверенно произнес Черепанов. – Обманка. Нет никакого массированного вторжения по всему фронту. Похоже, и рейдерские нападения выполняет одна и та же группа катафрактов. Двигаются очень быстро – ни догнать их, не перехватить нашим пентюхам не по силам. Вопрос: зачем всё это? Разгромить пару-тройку кентурий? Фигня! Укусы неприятные, но – комариные. Не стоит того! Мы ведь тоже можем устраивать рейды. Я подумал: чего хочет от нас персиянин?

– И чего? – Коршунов бросил в рот горсть чернослива. Здесь, на террасе над рекой, в тишине и покое спящей столицы, думать о войне не хотелось. Хотелось выпить вина и подняться в спальню. К Насте.

– Очевидно, – сказал Черепанов, – хочет, чтобы я рассредоточил силы. Разбросал по гарнизонам крепостей. Рассредоточил легионы вдоль границы. А зачем?

– Зачем? – механически повторил Коршунов.

– Леха, ты вообще меня слушаешь? – рассердился Черепанов.

– Знаешь, Генка, устал немного. Извини!

– Ну так вот: если перс хочет, чтобы я рассредоточился, значит он намерен нанести точечный удар. Кинжальный. Куда?

– Туда, откуда нет дурных вестей, – проявил интеллект Коршунов.

– Не совсем так. Туда, откуда нет явных дурных вестей.

– Не понял?

– Ну, Леха! Ты же ездил к Аптусу! Что он тебе сказал?

– Кентурия потерялась! Так ты сам же сказал, что потеря кентурии – комариный укус!

– Ну, брат! – Черепанов аж руками развел от такого примитивного ответа. – Ты мозгами-то пораскинь! В чем разница?

– К нам никого не отправили с поломанным сигнумом.

– Более того, – подхватил Черепанов. – В десяти милях вокруг лагеря Первого Парфянского – вообще никаких следов. А что у нас дальше по дороге?

– Дура Европос!

– Точно! Крепость Европос. Перевалочная точка великого шелкового пути на Евфрате! А оттуда, напомню, дорога на Пальмиру-Адрианополь. А там сидит наш добрый знакомый, местный царек Септимий Оденат. Надежный, как табуретка без ножки. И, по сведениями, полученным от твоего пленника, его патрон, будучи в Пальмире, Одената посещал. Не исключено, что договорился о поддержке или, как минимум, – о нейтралитете. Пока Европос у нас – Оденату ловить нечего. Падет крепость – и наш сенатор тут же переметнется. У него собственных войск – на пол-легиона наберется. Да и прикормленный Третий Киренаикский тут же перебежит. И тогда у Ардашира появится могучий плацдарм для наступления. Так что готов поставить аурей против грязного медяка, что сейчас войска персов вовсю осаждают Дура Европос.

– То есть как – осаждают? – воскликнул Коршунов, которого наконец пробило. – И мы тут вот так сидим?

– Хочешь перейти в дом? – усмехнулся Черепанов.

– Да я – не об этом! Там штурмуют нашу крепость, а мы тут винишко потягиваем. Надо же срочно что-то делать! – Алексей даже об усталости забыл.

Черепанов засмеялся.

– Леха, кто из нас – кадровый военный, ты или я?

– Ну, допустим, ты, – буркнул Алексей. – И что дальше?

– А то, что я не считаю, что нужно задрать хвост и куда-то бежать, как подскипидаренный ишак. Европос – серьезная крепость. Запасов там – на год осады. Город, конечно, вокруг, ну да бог с ним, с городом. Не такой уж он ценный. Удар наверняка был внезапным, так что городу – хана. А вот крепость, скорее всего, держится. Гарнизон там надежный и достаточно сильный. Там смешанная Двадцатая когорта ауксилариев из Пальмиры и ауксилларии Шестнадцатого, которых должны были постепенно сменить легионеры Аптуса. … В общей сложности почти полторы тысячи пехоты, шестьсот – конницы и даже четыре десятка дромедариев¹⁴⁹, – Черепанов усмехнулся. А рядом – еще смешанная когорта из Третьего Августова, оставшаяся там после того, как легион перебросили на Дунай… Наверняка они успеют уйти в крепость. Вот и прикинь, легко ли захватить такую махину? Поверь, очень даже нелегко. Разве что – врасплох. Но если бы ее захватили на хапок, то тебя не купчики бы пленили, а персидские катафракты. Вывод? Дура Европос держится! И пусть держится. Пусть стянет на себя побольше вражеских войск, пусть они увязнут в осаде, а уж тогда и мы ударим! – Черепанов сжал кулак. – Всей силой! Четырьмя, а лучше – пятью легионами. Я уже начал собирать войско. Думаю, дней через десять подтянутся все. И кроме твоего, моего и Аптусова Парфянского, у нас будут еще Двенадцатый и Шестнадцатый. Да мы их просто раздавим! И Оденат даже не пикнет!

Коршунов спорить не стал. Впереди были любимые им Флоралии, затем три-четрые дня передышки, а потом можно и повоевать.

Однако жизнь внесла кое-какие коррективы в планы Алексея Коршунова.

На шестые сутки после его благополучного возвращения в Антиохию в столице провинции случился бунт.

Глава восьмая

Антиохия. Бунт

Произошло это на второй день после окончания Флоралий. Сразу после праздника Доброй Богини.

Служили Доброй Богине девственницы-весталки. И они же устраивали мистерии. Закрытые женские мероприятия, на которых, по слухам, происходили потрясающие воображение оргии. Правда, слухи эти распространяли исключительно мужчины, которых туда не допускали. Опять-таки ходили слухи, что тех, кто пытался, распаленные женщины тут же разбирали на запчасти. Или, извращенно надругавшись, вовсе пускали на шашлык для участниц праздника. Был только один мужик, которому, еще во времена Юлия Цезаря удалось туда проникнуть. Звали мужика Публий Клодий. Его не съели. Но отдали под суд за святотатство, так решили весталки вкупе с понтификами. Однако Цезарю, который получил от диверсии Клодия целый ряд преференций, например, развелся с женой (жена Цезаря должна быть вне подозрений – это оттуда), Публия Клодия отмазал. Выступил в суде и поддержал проходимца. В итоге судьи Клодия оправдали. Но негодяй всё равно ухитрился прославиться в веках. Сатирик Ювенал написал, что член у Клодия был огромен, как двойной свиток. Соврал, надо полагать¹⁵⁰. Но речь не о свитках и пенисах, а о семейной жизни. В частности о том, что у наместника Геннадия имелась красавица жена, благороднейшая патрицианка, которая у себя в Риме участвовала в «девических» мистериях неоднократно и с удовольствием. И оказавшись вдали от Рима, пожелала провести праздник у себя дома. То есть – во дворце наместника. А поскольку во время божественного «девичника» присутствие мужчин, включая даже младенцев, в здании категорически запрещалось, то и Черепанов, и Коршунов вынуждены были искать себе пристанище на ночь¹⁵¹.

Черепанову было проще: забрал очередной сундук документов и ушел к своему дружбану Манию Митрилу, а вот Коршунову пришлось отправиться на свадьбу одного богатенького купчика, Евстафия Пухлого. Притом без Насти. И не потому что та осталась на мистерии. Конечно же нет! Как можно! Анастасия отправилась к своим братьям во Христе. Замаливать грехи диких язычниц, творивших непотребное в их общем доме.

На пир Коршунов пришел не один: с родичем Сигисбарном и молодым герулом Агимаром. Естественно и с телохранителями – Красным и Фульминатом. Пир был затеян в честь рождения у оного купца сына-первенца, и на угощения счастливый папаша не поскупился. Поляну накрыл по первому классу. И о развлечениях не забыл. Были фокусники, девочки-танцовщицы, акробаты и дрессированные обезьянки. Гвоздем программы стал теологический спор между христианином-греком и христианином-иудеем, закончившийся дракой. Ради этой драки их, собственно, и пригласили. Гладиаторы были купцу не то, чтобы не по карману – не по рангу.

В христианской теологии ни хозяин, ни его гости – почти сплошь язычники, не разбирались. Но все знали, чем закончится диспут. И заранее делали ставки. Коршунов поставил на более крепкого грека – и проиграл три денария. Иудей оказался боевитее.

Еще Алексей подумал: хорошо, что пришел без Насти. Она бы расстроилась. Не из-за побитого соплеменника, а из-за того, что бисер божественной мудрости мечется перед жрущими языческими свиньями.

Впрочем, было весело.

В качестве бонуса отработали Агилмунд с Сигисбарном.

Накушавшиеся варвары вели себя традиционно. В варварских традициях, разумеется. То есть набив животы и как следует набравшись, повели беседу о крутости собственных родов. Они прервали беседу, когда религиозный диспут перешел в потасовку (интересно же), но когда иудейский проповедник прижал к мозаичному полу эллинского оппонента, спор между тремя римскими легионерами германского происхождения возобновился с новой силой. И, опять-таки в лучших варварских традициях, каждый брал соперника на глотку. А глотки у гота, герула и гепида были воистину мощные. Даже Коршунову, старательно тренировавшему «командирский голос» (реальная необходимость в отсутствие технических средств связи), с ними было не сравниться. Рев спорящих варваров легко перекрыл и музыку, и голоса прочих пирующих. Последние, впрочем, и сами примолкли, с восторгом и некоторой опаской взирая на раскрасневшихся варваров, широко разевавших зубастые пасти и исторгавших звуки, более напоминающие бычий рев, чем осмысленную речь. Ну да и для тех, кто понимал по-готски, речи сии были не очень осмысленны. Как-никак принято было минимум по три литра цекубского на рыло. А цекубское, для тех, кто не знает, – одно из самых крепких (римских, разумеется) вин.

Закончилось тоже традиционно. Сигисбарн, полагая себя старшим (ему недавно дали опциона), сунул в рыло Агимару. Агимар, само собой, в долгу не остался… Красный привстал, намереваясь присоединиться в веселью, но получил локтем в бок от «охраняемой персоны» и сел, вернее, возлег на место.

Агилмунд с Агимаром молотили друг друга кулачищами. Гости радостно аплодировали, а Коршунов уже понял, что мордобой следует немедленно пресечь. Оба варвара относились к Коршуновскому «спецназу», то есть были неплохо обучены рукопашке. И вдобавок изрядно датые. Так и до серьезных травм недалеко…

– Прекратить! – грозно рыкнул Алексей по-готски.

И к удивлению почтенной публики варвары прекратили. И виновато уставились на командира. Даже протрезвели немного.

– Я вас для чего взял? – с угрозой произнес легат Коршун. – Вы что творите? Спины по палке соскучились?

Провинившиеся смущенно глядели на своего главного начальника.

– Ты, это, прости нас, Аласейа… – на правах родственника выступил за двоих Сигисбарн. – Мы, это… Больше не будем!

Восхищенный этакой детской непосредственностью, Коршунов тут же их простил. Но тем не менее показал обоим кулак и скорчил страшную рожу.

На том и рассосалось. Минут через двадцать хозяин предложил гостям выбрать девочек. Коршунов отказался, но увидев умоляющие взгляды Сигисбарна и Агимара, кивнул. Разрешил. Молодые, горячие. Никогда не упустят случая. Впрочем, лучших девочек всё равно захватил Красный. А самая лучшая (и свободная, кстати), выбрала овеянного славой Фульмината. И приступила к делу, немедленно. Это, впрочем, считалось предосудительным. Секс угоден богам, улучшает настроение и отгоняет злых духов. А что касается последствий… Контрацепция в Римской империи – выше всяких похвал. Главным образом потому, что женщины (особенно из благополучных семей) не только не рвались рожать от первого встречного-поперечного, но и даже от законных мужей. Уж очень высокой была смертность при родах.

Сам же Коршунов девочкам предпочел беседу с хозяином. Его интересовала африканская конница. Нумидийцы. Тысячей этих отморозков по разнарядке Черепанова недавно усилили Германский легион, и Алексею хотелось разобраться, как их можно использовать. На его взгляд практически голые всадники с легкими метательными копьями были сущими обезьянами. Нормальных команд не понимали. Слушались только своего вождя: такого же голого дикаря. Африканский префект, который прибыл с ними и являлся номинальным командиром этой банды, договаривался с вождем с помощью взяток, что, естественно, Алексея не устраивало.

Оценка, которую купец дал африканцам, мало отличалась от собственных наблюдений Коршунова. Однако теперь Алексей знал, что у дикарей очень сильны родоплеменные связи и в деле их охватывает боевое безумие. Купец привел несколько случаев (с чужих слов, правда), когда нумидийцы вдрызг разбивали лучше вооруженных и численно превосходящих противников.

Осталось лишь провести аналогию с германцами – и картинка выстраивалась. У тех тоже родоплеменной строй. И тоже в бою реально «падает планка». А что голые, так ведь Африка. Жарко.

Так что механика управления прорисовавалась. Набить морду вождю (это славное дело можно поручить будущему командиру подразделения), затем согнуть вождя под колено и выйти в абсолютные нумидийские авторитеты. Дело привычное. Управимся.

Словом, время было проведено не без пользы и с приятствием.

С рассветом Коршунов вернулся домой и сразу завалился спать. Только вот выспаться не удалось.

* * *

Алексея разбудил шум. Вернее, гул. Ровный и недобрый гул тысячной толпы.

Грозный шум снаружи очень не понравился Коршунову. Настолько не понравился, что невероятным усилием воли он подавил желание снова уткнуть физиономию в подушку и ударил в гонг.

Тотчас появился раб. Подал «ночную вазу», а затем – чашу для омовения.

– Что там творится? – спросил Коршунов.

– Люди пришли, мой господин. Требуют что-то.

Вид у раба был обеспокоенный, но не слишком.

– Поски мне принеси, – распорядился Алексей. – А потом бегом за моими людьми.

Поска – порядочная дрянь. Но взбадривает неплохо. А что-то подсказывало Алексею, что завтрак придется отложить.

Не дожидаясь возвращения раба, Алексей нацепил пояс с оружием, пригладил пятерней всклокоченную гриву и покинул спальню. Через просторную галерею он добрался до балкона. Там уже стоял тоже не выспавшийся Генка. И мрачно глядел вниз. Поздоровался. Тоже мрачно.

Вид с балкона открывался неплохой. В смысле видимости. А по сути – очень нехороший.

У ступеней «губернаторского» дворца собралась толпа тысячи в полторы. И толпа эта росла – с прилегающих улочек текли в нее ручейки антиохийцев.

Враждебных действий горожане пока не предпринимали. От шеренги из двух десятков стражников из городской когорты держались на почтительном расстоянии. Но насчет этих самых стражников Коршунов не заблуждался. Городская когорта – это не легион. По сути просто ополченцы, умеющие кое-как тыкать копьем и держать щит, не роняя его себе на ноги. На трех таких и одного легионера много. Впрочем, среди этой цепочки был и легионер. Бывший опцион. Он этими чучелами и командовал. Линейка стражи – трех десятков легионеров – сдерживала самых ретивых.

Пришел раб. С чашей. Коршунов выпил. Передернулся. Отдал чашу рабу. Прислушался к ощущениям… Вроде полегчало.

– Генка, – спросил Алексей. – А где твои головорезы?

– Праздник чертов, – буркнул Черепанов. – Отпустил я их. До прандиума.

То есть – до второго завтрака. Неудачно получилось.

Ага, а вот и молодежь! Агимар с приятелем. Заспанные, но в рабочем состоянии. Здоровые молодые организмы легко справлялись с похмельем, а побитости на морде – это вообще несерьезно.

Коршунов вышел в галерею.

– Сигисбарн, останешься со мной. А ты, Агимар, ноги в руки – и в конюшню. Скачи к Агилмунду и скажи, что я велел взять когорту и галопом – к дворцу наместника. Что стоишь? Бегом!

Герул умчался.

– Ну что, родич, – по-готски проворчал Коршунов. – Пойдем выясним, что за проблемы у нашего светлейшего наместника.

Причина народного волеизъявления оказалась проста: Геннадий ввел новый налог. На укрепление легионов. Причина этого эдикта Коршунову тоже была известна. Война с персами – на носу. Война же – это, в первую очередь, расходы. А возможная добыча и трофеи – только во вторую. Причем в случае с персами – с очень малой долей вероятности. Воевать с Ардаширом одними сирийскими легионами – это как верблюду на слона нападать. Оплевать и даже удивить можно, а вот победить – никогда.

Событиями на площади Генка был реально встревожен. То есть на его квадратном лице волнение никак не отражалось, но Алексей достаточно хорошо знал Черепанова, чтобы понять: обеспокоен светлейший наместник Сирии не на шутку.

– Может, вигилов подтянуть? Как думаешь?

– Я бы не стал, – ответил Коршунов, который лучше друга разбирался в социальных взаимоотношениях внутри сирийской столицы. – Вигилы ведь тоже в основном местные. И дисциплина у них… Сам знаешь, восток. Да ты не парься, я уже за своими пацана отправил. Думаю, часика через полтора подтянутся. Ты бы вышел, потолковал с ними…

– Я, Леха, и собирался. Но сейчас думаю: надо время потянуть. Сам знаешь: я долго говорить не мастер.

– Ладно тебе прибедняться, – улыбнулся Коршунов. – А вот женщин я бы из дворца убрал. На всякий случай.

– Уже, – ответил Черепанов. – Вот только твоей Насти не нашли.

– И не найдут. Она со своими… единоверцами. – Алексей криво усмехнулся. Никак не мог простить «христианам», как в Томах «братья во Христе» вместо помощи его за ворота выставили. И информацией поделились только, когда Генка с легионерами приехал и за глотку их взял. Пусть в Антиохии совсем другие люди, но – из того же садка. Медузы. Рабская кровь. Это, блин, навсегда¹⁵².

– Тогда я сейчас пойду, – решил Черепанов. – Ты со мной?

– А сам как думаешь?

Вышли они, однако, не вдвоем, а вчетвером. Сам господин наместник, господин легат Алексий Виктор, его верный родич Сигисбарн Фретилович и один из эдилов¹⁵³, выбранный на эту должность с личной подачи наместника и поспешивший поддержать своего патрона. Не испугался эдил. Впрочем, такому пугаться – грех. Мужик, насколько было известно Коршунову, из первой Генкиной центурии. Ветеран.

Вышли и остановились на ступенях дворца – вроде как на трибуне.

Толпа, к этому времени достигшая уже пары тысяч, взволнованно загудела.

Черепанов поднял руку. Гул не то, чтобы стих, но заметно понизился.

– Люди Антиохии! – зычно крикнул Черепанов. – Я готов выслушать вас!

Толпа снова взревела с недетской силой. Понять что-либо было невозможно. Но Черепанов не спешил утихомиривать народ. Пусть поорут. Авось подостынут немного. Да и время…

За спиной Коршунова нарисовался Фульминат. Коршунов сразу взбодрился. Необученный сброд против Фульмината – как трава против газонокосилки.

Интересно, где шляется Красный?

Наконец до пестрого антиохийского сброда дошло, что если они хотят изложить свои требования, то надо, чтобы это сделал кто-то один.

Рев понемногу стих, и вперед вытолкнули прилично одетого господина со значком местной юридической школы. Отличной, кстати, школы, насколько было известно Коршунову. Такие крючкотворы из нее вылуплялись… Мама не горюй.

Хотя и судьи получались неплохие. И управленцы. Например, нынешний императорский корректор¹⁵⁴, присланный еще Пупиеном с Бальбином, тоже был ее выпускником. Но кушал из рук Черепанова. Вернее, его старого соратника Мания Митрила Скорпиона. Однако в данный момент это не имело значения.

Короче, патентованный юрист встал в позу и произнес речь. Довольно длинную, минут на пятнадцать, ссылаясь на разные законы, прецеденты и поправки. Но суть речи была проста. Народ не желал платить новую подать.

Антиохийская чернь восторженно внимала заковыристым юридическим терминам. Понимала наверняка еще меньше Коршунова. Слушали, как актера в цирке. Тем более, что многие понимали латынь с пятого на десятое.

Черепанов, впрочем, понимал всё. Законы местные он изучил очень тщательно, Законами Двенадцати Таблиц¹⁵⁵ не ограничиваясь. Но не настолько хорошо, чтобы играть в юридические игры с настоящим стряпчим. Геннадий и сам знал, что, как наместник, он не имел права вводить новый налог. Но практически все наместники плевать хотели на законодательные ограничения. Они считали провинции своими вотчинами и поступали соответственно.

– Этот налог – вынужденная необходимость! – заявил Черепанов. – Многие из вас знают, что персидский царь Ардашир уже собрал армию у наших границ. Мы должны дать ему отпор. То, что мне нужно от вас – это всего лишь деньги. Деньги на содержание тех, кто будет платить за вашу безопасность своей кровью.

Черепанов говорил на безукоризненной латыни. Но чернь, как сказано выше, латынь понимала не очень. Так что до большинства дошел только общий смысл. Отменять налог наместник не собирается.

Толпа недовольно загудела и придвинулась ближе. Стража подняла оружие, но всем было понятно, что долго они толпу не удержат. Сомнут. Пока дистанция сохранялась исключительно потому, что первые ряды не очень-то рвались на копья. Но эти копья – в таких хлипких руках… Даже отсюда видно, что ополченцы вот-вот наложат в штаны. Их удерживало одно: своего командира-легионера они пока что боялись больше, чем народного гнева.

– Можно, я скажу? – попросил Алексей.

– Попробуй, – неохотно согласился Черепанов. Он чувствовал: не срастается. Толпа – она и есть толпа. Чтобы ею управлять – нужен контакт. И еще: в любой толпе есть зачинщики. И у них-то контакт точно есть. Кто они? Каковы их цели? Это могут быть агенты того же Ардашира, которым выгодны беспорядки в столице провинции. Или обычные ворюги, которых в Антиохии – пруд пруди. Когда еще удастся сорвать такой куш – разграбить дворец «губернатора»? И пусть потом местная полиция ищет… Хренушки найдет! Три тысячи человек. Всех казнить?

Коршунов сделал шаг вперед. Вдохнул разок-другой, чтобы успокоиться. Жизням их вряд ли что-то угрожает. Луков у народа не видно. Камнями – не докинуть. Они – на самом верху лестницы. Даже такая чахлая стража удержит толпу на полминуты. А в дверях нападавших притормозит Фульминат. За это время они с Генкой успеют сбежать. Лошадок полна конюшня. Жизнь – она дороже всего. Но и добра, нажитого непосильным трудом, не по-детски жалко…

Алексей вскинул вверх руку.

– Вы меня знаете! – громко и уверенно произнес он. Вряд ли его услышали, но заинтересовались. Толпа – тварь любопытная. Ор начал стихать. И дистанция между цепью охраны и народом осталась.

– Я – легат Алексий Виктор Мильв, – объявил Алексей по латыни. А потом повторили по-гречески. Громко, но не слишком громко. Интуитивно чувствовал, что орать не надо. – Кое-кто из вас меня знает.

– Знаем, знаем! – заорал кто-то из толпы. – По делу говори!

– Наместник сказал вам, что сюда идет (иногда полезно малость сгустить краски) царь Артаксеркс (он произнес имя Ардашира на греческий лад). Вижу, многие не поняли, что сказал наместник Геннадий. Так что повторю еще раз, по буквам: «А-р-т-а-к-с-е-р-к-с»! Между ним и вами – только храбрые римские легионы! Если у них не будет стрел, чтобы поражать врага, они не остановят врага. Если у них не будет щитов, чтобы отбивать вражеские стрелы, они не остановят врага! Если…

– А что нам персы! – опять заорал из толпы уже знакомый голос по-арамейски. – Пускай приходят! Может они будут нас меньше грабить, чем твои соплеменники, римлянин!

– Это кто такой смелый? – поинтересовался тоже по-арамейски Коршунов. Но поскольку по-гречески он говорил намного лучше, то сразу перешел на язык эллинов, который в Антиохии понимали все. – Выйди сюда – и поговорим. Клянусь мечом, – Коршунов коснулся рукояти. – Я не буду тебя убивать!

– Только руки-ноги переломаю, – пробормотал он по-русски.

– А мне и здесь хорошо! – выкрикнул его оппонент.

– Трусишь? – Алексей усмехнулся. – Тогда заткни рот. Или, может, ты – человек Артаксеркса? Может, ты поэтому не боишься персов, а?

Оппонент что-то завопил, но Коршунов не стал его слушать. Включил «командирский голос» и заревел на всю площадь:

– Точно! Ты – шпион! Эй, кто там поблизости? Хватайте его! Тащите сюда!

В толпе возникло небольшое бурление… Никого не схватили и не потащили. Но сам обвиняемый счел за лучшее сделать ноги.

– Я вам скажу! – уже спокойнее произнес Коршунов. – Может, Ардашир и будет брать с вас меньшие налоги, но перед этим в город войдут его солдаты. И возьмут все! Они будут драть ваших жен и дочерей! Они будут жечь вас огнем, чтобы вы сказали, где спрятано золото! И если у вас нет золота, то вас запытают до смерти! А если есть и вы скажете, где оно, то вас всё равно запытают – вдруг вы отдали не все!

Алексей говорил с большой уверенностью. Он очень хорошо знал тему. Как-никак он когда-то был варварским риксом.

– А разве мы не платим на содержание армии! – раздался из толпы другой голос. Мы много платим. Все эти годы из нас выжимают сок! Срезают у нас с костей жир! А теперь вы хотите срезать не только жир, но и мясо?

– Выжимают сок, говоришь? Тяжело?

– Тяжело, тяжело! – охотно подтвердили из толпы.

– Выходит, новый налог вы не потянете?

– Нет! Нет! Не потянем! – не менее охотно поддержало общество.

Черепанов ткнул Алексея кулаком в спину: что ты такое говоришь? Но тот отмахнулся: не мешай.

– Так уж и не потянете? А мне помнится, вы платили и больше! Намного больше! При прежнем наместнике Гельмии Гульбе? Забыли, верно? Напомнить вам, кто выпустил ему кишки? Вот он стоит, этот человек! – Коршунов шагнул в сторону и картинным жестом указал на Черепанова. – Этот человек избавил вас от Гульбы! Он, напомню, втрое снизил налоги. Втрое! А теперь, когда он хочет получить от вас немного серебра, чтобы вас же защитить, вы приходите к его дому! Вы угрожаете ему! Да вас всех надо казнить! – Голос Коршунова обрел новую силу. Теперь в нем звучала ничем не прикрытая угроза. – Вы – подлые преступники! Вы – шелудивые псы, норовящие укусить руку, которая вас кормит! Скажите хоть что-то в свое оправдание! Почему ваш господин должен вас пощадить?

О, да! Алексей уже мог себе такое позволить – угрожать толпе. Потому в проемах улиц появились его варвары. Быстро, однако! Невероятно быстро. Он ждал их не раньше, чем через сорок-пятьдесят минут. Умницы! Не зря он готовил когорту «быстрого реагирования». Сейчас его молодцы спешивались – германцам привычнее воевать на своих-двоих, выстраивались в линию. Около сотни прорвались вперед, довольно грубо (но пока без крови), распихивая горожан, и выстроились внизу лестницы – к немалому облегчению стражи.

– Вы вовремя! – по-готски крикнул Коршунов.

Одно его слово – и начнется резня.

Черни это тоже было понятно. Ох, как они заволновались! Как сбились в кучу. Те, кто оказался снаружи, лезли внутрь… Точь-в-точь овечья отара, которая сбивается вместе холодной ночью. В воздухе отчетливо повеяло страхом.

И этот страх почуяли воины Коршунова. А они – как волки… Еще чуть-чуть – и начнут резать без всякой команды. Просто потому что варварам нравится убивать.

– Нет! – поспешно закричал Алексей. – Не трогать чернь, герои! Это же овцы! Овцы! Если их убить, то где мы возьмем шерсть для ваших плащей?

Кричал он по-готски, так что свои его поняли. И остались на месте… Перекрывая, впрочем, все выходы с площади. Толпа оказалась в западне.

– А вот теперь, – сказал Алексей, – зови, Генка, своих вигилов. Пусть просеют эту человеческую массу, отфильтруют подозрительных. А уж с теми я сам потолкую.

– А я к тебе присоединюсь, – Черепанов усмехнулся. – Черт! Давно у меня не было такого адреналинчику!

– Вот она, мирная жизнь, – философски произнес Коршунов. – Пора тебе, Генка, на поле боя. Иначе форму потеряешь.

– Чует мое сердце, боев у нас скоро будет – выше крыши, – проворчал Черепанов. – Ардашир, чертова заноза! А знаешь, Леха, нам ведь повезло! Затей они бучу дней через пять, когда нас здесь уже не было бы…

– Ограбили бы наш особнячок подчистую! – закончил Коршунов. – Слушай, а не упрятать ли нам движимую часть имущества куда-нибудь в укромное местечко. Ограбят, так хоть заначка будет!

– Извини, дружище, но я уже поработал в этом направлении, – сказал Черепанов. – Обратил примерно половину наших средств в надежные векселя. Такие, что любой солидный банкир обналичит. Уж прости, что тебя не проинформировал!

– Ерунда. Я всё равно в этом не разбираюсь. Ты лучше скажи: много ли получилось?

– Порядочно, – усмехнулся Черепанов. – Тысяч по двести денариев на брата. И это – наши личные деньги. Из казны провинции я ни асса не взял!

– Сенаторам это скажи. И госчиновникам, которым ты налоги не платишь. Они тебе за это пирожок дадут. Со стрихнином.

– С цикутой, – поправил Черепанов. – Стрихнин еще не изобрели. Всё. Пойду делами заниматься. Через три дня мы стартуем. Тебе, кстати, не надо своих к походу готовить?

– Без меня обойдутся. Там такие «готовщики»: Агилмунд, Трогус… Я им в подметки не гожусь. Хотя ты прав, есть у меня одно дельце…

Тут наконец появился Красный. От него густо воняло потом. Собственным и лошадиным.

– Сердце мое, ты где гулял? – поинтересовался Коршунов.

– Я не гулял! – ответил гепид. – Я к нашим сбегал. Как увидел, что творится, сразу взял лошадку – и к Агилмунду. С нашими же и приехал.

Ага. Теперь понятно, почему братва подоспела так быстро. Красный опередил Агимара как раз на эти сорок минут.

– Молодец! – одобрил Коршунов. – Сегодня нас ждут великие дела. А сейчас пойдемте-ка позавтракаем.

Глава девятая

Лучшая легкая конница империи. Продуманная смена руководства

Префект нумидийцев был африканцем. Но – латино-африканцем. То есть белым его назвать Коршунов бы не рискнул, а от негроидной расы он унаследовал только исключительно густые и курчавые волосы. На груди. Их было так много, что на макушку уже не осталось. В Риме щеголи выщипывают волосы на теле. Военным это не обязательно. Повезло префекту.

– Он спит, – сказал официальный командир нумидийцев. – И будить его я бы не советовал.

Надо отметить, что боевого командира префект походил еще меньше, чем на негра. Лет сорока, довольно хлипкий… Зато в одежке с красной полосой. Из сословия всадников…

– И не советуй, – посоветовал Алексей. – Свободен!

– В каком смысле? – осторожно поинтересовался префект.

– В полном! – пояснил Коршунов. – Забирай свои вещи и убирайся!

– Но, легат Алексий… – Одутловатое лицо префекта выразило смесь обиды и негодования. – Я не…

– Ты именно не! – отрезал Коршунов. – Принцип! Сопроводи господина бывшего префекта к дому и проследи, чтобы он нечаянно не прихватил с собой лишнее!

Второй принцип-кентурион (из людей Скулди) опустил лапу на смуглое плечико латино-африканца и легким толчком направил его в сторону командирской палатки, стоявшей вне пределов нумидийского лагеря. Да уж, одного этого факта было бы достаточно, чтоб снять латиноафриканца с должности. Хорош командир, который старается держаться в стороне от вверенного ему подразделения.

– Давай, давай, парень! Легат приказал, ты сделал! Шевели задницей!

Латиноафриканец трепыхнулся, хрюкнул что-то протестующее, но кентурион двинулся вперед и поволок за собой жертву, аки лев – антилопу.

Отныне о префекте можно было забыть. Но это было самое простое в задуманном Коршуновым. Теперь предстояло обратать нумидийского вождя, черномазого громилу с непредсказуемым характером.

Первоначально Алексей собирался натравить на вождя Фульмината, но позже отказался от этой мысли, потому что не собирался ставить Фульмината во главе нумидийцев. А дать вождю трепку должен был именно будущий командир союзной конницы. И командира этого следовало выбрать со всей тщательностью. То есть не просто того, кто мог бы накидать дюлей вождю (с этой задачей справилась бы половина коршуновских спецнзовцев), но и впоследствии успешно этим вождем командовать.

Посоветовавшись со своими офицерами, Алексей остановил свой выбор на некоем Зуре, полусармате-полугеруле, поначалу воспитывавшимся в племени своего отца-сармата, а позже, после гибели отца, перебравшегося к родному брату матери, коим был Кумунд, правая рука Скулди. В отличие от Кумунда, простого непритязательного, как удар дубиной по темечку, Зура был отнюдь не дурак. И довольно быстро дослужился до опциона в «элитной» когорте, а затем стал при Скулди чем-то вроде офицера для особых поручений. Кроме того Зура выделялся недетской силой даже среди могучих германцев. И, что еще более важно, был воспитан сарматами. То есть, как говорили, родился с лошадью между ног. Не в смысле гениталий, а в смысле – настоящим кентавром. То есть для командования нумидийцами лучшего кандидата просто не найти. С этим согласился даже Скулди, которому было явно жаль расставаться с перспективным офицером. Но дело есть дело.

А вот и нумидийский лагерь!

То есть лагерь – это громко сказано. Ни стен (как положено у римлян), ни ворот, ни караулов… Если не считать караулом с полдюжины нумидийцев, подъехавших поближе к легату и его спутникам, но державшихся все же на некотором отдалении.

До сего момента Коршунов еще ни разу не видел легких африканских конников вблизи. И, как выяснилось, составил о них превратное представление. Во-первых, они не были неграми. Смуглые черноволосые нумидийцы были поевропеистее тех же сирийцев. Если бы Коршунову предложили сказать, на какой из народов мира образца двухтысячного года похожи нумидийцы, он, скорее всего, остановился бы на турках.

А вот что всадниками они были великолепными, в этом никаких сомнений. Достаточно сказать, что на своих маленьких лошадках они сидели охлюпкой, то есть – без седел. Более того, из всей упряжи на маленьких, как пони, лошадках – только ремешок вокруг шеи. Ни узды, ни поводьев. Но слушались лошадки безукоризненно. Один из нумидийцев выехал вперед и, явно красуясь, одними только коленями, заставил свою соловую кобылку перейти с шага в короткий галоп, потом двинуться боком и наконец – задом. Коршунов отметил, что на спине у всадника висит щит и несколько дротиков. И – никаких доспехов. Однако сказать, что парень – голый, тоже нельзя, поскольку на нем имелась короткая голубая туника и узкий пояс с ножом.

Проводника, чтобы найти вождя, не потребовалось. Место его дислокации было легко определить по самому высокому и самому богатому шатру.

Несмотря на довольно позднее время вождь спал. Причем не один, а с двумя смуглыми красотками. А вокруг дрыхло еще несколько таких же засонь. Тоже с девками.

Вождь был хорош. Настоящий атлет в полном расцвете сил. Красавец с аккуратной черной бородкой и гривой нечесаных волос. Из одежды на нумидийском лидере была узкая головная лента из красного шелка и золотая цепура с медальоном, в середке которого горел рубин с ноготь большого пальца размером. Еще на отличном организме нумидийца имелись татуировки: змея на животе и загадочный знак на лбу – край знака выглядывал из-под головной ленты.

Когда Коршунов со спутниками приблизились, один из спящих приоткрыл глаз и вдруг, спихнув с себя девку, довольно лихо вскочил на ноги и встал между легатом и своим лидером.

С грозной такой рожей встал, типа: «не подходи – укушу!»

Красный выдвинулся вперед, намереваясь отправить нахала в краткое путешествие по воздушной стихии, но Алексей его остановил.

Конные нумидийцы (их стало больше – десятка два) вертелись поодаль. Не вмешивались, просто любопытствовали.

– Эй! Победитель мягких девок! – отчетливо, но не слишком громко произнес Коршунов по-гречески. – Проснись. Твой легат пришел.

Вождь приоткрыл один глаз и Коршунов сразу понял, что вождь лишь притворялся спящим…

– Ты что ли легат? – осведомился он хриплым голосом.

– Если у тебя так плохо с глазами, что ты не видишь за семь шагов, – сказал Коршунов, – то, наверное, мне следует поискать среди твоих людей другого вождя. С хорошим зрением.

Нумидиец, стоявший между Коршуновым и вождем, прохрипел что-то угрожающее… И вознамерился помочиться Коршунову на сандалии.

Коротко свистнула палка, и наглец полетел рожей в землю. Да так и остался лежать. Но опорожняться не прекратил.

– Да… – задумчиво протянул Коршунов, глядя сверху вниз на малость офигевшего от такой развязки нумидийского лидера. – Плохи твои дела, вождь, если ты приближаешь к себе людей, которые делают под себя. Видимо зря я согласился принять вас в свой легион. Зачем мне трусливые сучки с недержанием мочи?

Трудно сказать, был ли Коршунов понят вертящимися вокруг всадниками, но вождь его понял. Выпутался из женских рук и ног и встал во весь рост. А рост у вождя был очень даже неплох. Метр восемьдесят пять, никак не меньше.

То есть в глаза Зуре, Кумунду и Красному он мог глядеть, почти не задирая головы.

– Вы – римляне? – с некоторым сомнением спросил нумидиец, удивленный тем, что видит перед собой скверно выбритые подбородки, а не привычную лысину африканского префекта.

– Не все, – усмехнулся Коршунов. – Вот он, – кивок в сторону Фульмината, – нет.

Нумидиец поглядел на коршуновского африканца. Изучил отметины на торсе и на конечностях. Хмыкнул уважительно… И сразу заработал у Коршунова пару баллов в плюс, потому что сделал вывод не на основании ширины груди, а по характеру испещривших ее шрамов.

У самого вождя отметины тоже имелись. Всё это были легкие раны. Поверхностные. Тоже хороший знак.

– Твой новый префект. – Коршунов кивнул на Зуру. – Нравится?

– Я бы предпочел его. – Нумидиец показал пальцем на Фульмината. – Хотя какая разница, кто будет платить мне деньги… Пусть будет этот.

– Не этот, – мягко произнес Зура по-латыни. – А домин… Или префект Зура, если тебе так больше нравится.

Латынью полусармат владел на уровне военного разговорника, но этого было достаточно.

– Мой господин – там! – Нумидиец показал на небо. – И там! – Он обозначил направление на Африку. – А ты – просто очень крупная куча говорящего дерьма. Причем, скверно говорящего. Ну, для дерьма это и не удивительно.

– За такие слова, – тем же мягким тоном произнес Зура, – у меня на родине отрезают язык. И засовывают наглецу в задницу, где такому языку и место.

– Ну так что же ты ждешь? – ухмыльнулся вождь. – Нож у тебя есть. Язык – тоже. А задница… По-моему ты и есть одна большая задница. Видно, привык, что с тобой обходятся, как с бабой, а?

Полусармат поглядел на Коршунова. С некоторой растерянностью.

Вообще же надо признать, что чуток охренел не только Зура, но и все остальные. За подобный юмор у германцев убивали на месте.

Алексей его понимал. «Можно я прибью гада?» – говорил этот взгляд.

Коршунов чуть заметно качнул головой. Надо, чтобы вождь первым полез в драку. Ну же, Зура! Мы же именно так договаривались. Ты ведь не дурак. И язык у тебя подвешен…

Полусармат справился. Он не стал хватать нумидийца за горло. Поглядел на него задумчиво, почесался пониже пояса, потом громко произнес, показывая пальцем на вождя и на его хлопавших глазами подружек:

– Раз, два, три! Это хорошо, что вас трое, девочки. Я люблю, когда вас много. Ты, – палец указал на одну из девок, – будешь первой. Ты – второй, а ты, – толстый указательный палец Зуры с таким же толстым золотым перстнем на второй фаланге едва не коснулся груди нумидийца, – так и быть, будешь третьей. Только поди рот помой, а то из него дерьмом несет. Ну что стоишь, раззявясь, как ночной горшок в лупанарии? Шевели попкой, сучка, если хочешь, чтобы я тебе заправил кое-что под хвост! Бегом!

И сочно шлепнул мозолистой дланью по голой ягодице нумидийского вождя, раньше, чем тот успел достойно ответить.

Коршуновские варвары загоготали. Даже Скулди изволил усмехнуться. Осклабился и кое-кто из нумидийцев, собравшихся послушать назидательную беседу.

Ответил вождь с похвальной быстротой. Коленом в пах.

Не учел две вещи. То, что сие уязвимое место было прикрыто кольчужным передником. И то, что у противника может быть хорошая реакция. Зура чуток повернулся, и колено угодило в украшенные медными бляшками ножны кинжала.

– Ишь ты! Какая игривая девчонка! – ухмыльнулся Зура и ущипнул нумидийца за щеку. Качественно так ущипнул. Как плоскогубцами. Аж кровь показалась.

Нумидиец разьярился. Глаза выпучились и налились кровью, из оскалившегося рта вытек звериный клокочущий звук, тяжелая рука со скрюченными наподобие когтей пальцами метнулась к глазам полусармата и…

«Два-три приема, – говорил в свое время Черепанов. – Два-три варианта активной защиты. Этого им хватит. Лишь бы отработали до совершенства. Перехват и бросок. И сходу – на болевой. Или на удушающий».

Так Коршуновский спецназ и обучали. Никаких изысков. Захват, бросок и удержание. Можно – с переломом руки. Можно – с переломом шеи.

Ломать нумидийцу руку Зура не стал. Сказано было: не убивать. И вообще – без членовредительства. Просто швырнул через бедро, не отпуская перехваченную руку, мордой – в землю. Наступил ногой на спину, довернул кисть так, что нумидиец взревел просто не по-детски, затем сдернул с его головы шелковую ленту, подцепил ею левую щиколотку вождя и в три секунды, подтянув повыше, привязал к кисти вывернутой правой руки. Что-что, а вязать пленных варвары умели! Так сказать, искусство, входящее в обязательный список военных дисциплин.

Увидав такое надругательство над лидером, зрители-нумидийцы не выдержали и сунулись на помощь. Германцы и Фульминат схватились за оружие, но Коршунов крикнул: «Нет!»

– А ну назад, ауксиларии! – рявкнул он. – Забыли, что полагается за нападение на командира?

Нет, не забыли. Видать не такие уж они отморозки, эти нумидийцы. Ну и хорошо.

Зура тем временем уселся на спину клацающего зубами от ярости вождя, преспокойно достал флягу и отхлебнул. Потрепал нумидийца по черной гриве, сунул ему под нос флягу:

– Хлебнуть не хочешь?

Нумидиец уже не рычал, а злобно сипел. Тоже понятно. Без доспехов в Зуре – килограммов под сотню. А в доспехах и с оружием – все сто двадцать.

– Зура, – сказал ему Коршунов. – Ты бы проехался по лагерю, поглядел, что тут да как, а я пока с твоим дружком побеседую.

– Ты, легат, верно, хотел сказать – с подружкой? – осклабился Зура. Но встал.

Нумидиец тут же перевернулся и попытался порвать ленту. Но не сумел, только затянул сильнее.

У шатра был привязан к колышку жеребец. Чисто символически привязан, но никуда не рвался. Да и что ему рваться, если прямо перед мордой – деревянные ясли с овсом.

Зура подошел к жеребцу. Тот немедленно показал зубы… Цап! Промахнулся. Зато пальцы Зуры вцепились в длинную гриву, толчок – и полусармат одним прыжком взлетел на спину жеребца. Так легко, будто и не было на нем доспехов. Впрочем, и коник был невелик. Со здоровенным сарматом на спине он выглядел просто осликом. Но нрава был самого дикого. Сходу ударил задом, потом подпрыгнул… И успокоился. Еще бы ему не успокоится! Здоровенный сармат сдавил его ногами со всей сарматской мощью. И кулаком промеж ушей добавил – для закрепления рефлекса. Затем свесился вниз, до земли, выдернул колышек, отвязал и метнул в злобно глядевшего на него нумидийского вождя. Колышек воткнулся в сантиметре от носа нумидийца, Зура выпрямился и, демонстрируя настоящую сарматскую выучку, одними ногами направил жеребца прочь от палатки.

Коршунов уселся на кусок войлока рядом с вождем, вынул нож, рассек красную ленту и похлопал ладонью рядом с собой.

– Присядь, – сказал он вождю. – Пусть твой новый префект познакомится с твоими людьми, а мы с тобой обсудим, какую долю добычи ты получишь, когда мы разобьем парфян…

Они договорились. И помирились. И скрепили дружбу бочонком винишка. И пришли к общему выводу, что таким крутым парням, как нумидийцы, было бы зазорно идти в бой под предводительством такого засранца, как их бывший префект. А вот с таким молодцом, как Зура, они непременно стяжают славу. Особенно если легат Алексий скажет им, где и как можно ее добыть. Ну и немного монет тоже не помешают. Сегодня вечером Коршунов их выдаст, а префект Зура привезет их и раздаст нумидийцам. Кому сколько положено по служебному расписанию. Сразу за два месяца. И будет всем счастье. А вождю, если его люди сумеют хорошо показать себя в бою, господин префект подарит коня. Настоящего боевого жеребца из тех, что выращивают на его родине. Такого, что даже боги такому позавидуют.

– Можешь дарить прямо сейчас, – уже порядком заплетающимся языком заявил вождь. – В бою моим всадникам нет равных!

– Посмотрим, – спокойно сказал Зура, которому литр подслащенного цекубского – что слону стакан водки. – А скажи, вот эта твоя девка… Она так же горяча, как твой конь?

– А то! – захохотал вождь. – Дай ей волю, так поскачет, что ни одна кобыла не угонится!

Тут Коршунов понял, что самое время уходить. Поводья нумидийской конницы теперь в надежных руках.

Глава десятая

Пальмира. Личная армия наместника Геннадия

Когда три легиона, родной Черепановский Девятый Клавдиев, Двенадцатый Молниеоружный и Первый Германский вступили в Пальмиру, ее хозяин Септимий Оденат и впрямь даже и не пикнул. Римский сенатор и полновластный царек сирийской пустыни был невероятно любезен и гостеприимен. Более того, предложил обустроить все четырнадцать тысяч единиц наместнического войска, сытно кормить-поить и всячески обихаживать столько, сколько потребуется. Пальмира – богатейший город, но даже для него три легиона на содержании – нагрузка неслабая. Черепанов сделал правильный вывод. И принял меры. Собственно, меры были приняты еще до начала похода. Три когорты Первого Германского скрытно обошли Пальмиру и выдвинулись далеко вперед, перекрыв не только дорогу, но и окрестности. Параллельно с ними работали «блокпосты» из легионеров Аптуса. Тогда же злая судьба постигла голубей, которые на свою беду летели в неправильном направлении. Черепанов собрал «бригаду» любителей популярной в Сирии соколиной охоты и сообщил, что будет платить приличные премии за каждое перехваченное послание. Уверенности в том, что вся голубиная почта будет перекрыта, не было, однако это была превентивная мера. Если персы действительно осадили Дура Европос, то вряд ли где-то были голуби, приученные не к голубятням, а к шатру персидского военачальника.

Черепанов предложение Септимия Одената принял. Выразил искреннюю благодарность. Но отплатил черным вероломством.

Во-первых, скупил у местных торговцев кучу фуража и провианта, рассчитывшись не живыми деньгами, а расписками. Мало кому из торговцев это понравилось, но попробуй откажи легионерам при исполнении, да еще – в походе, да еще действующим по личному распоряжению наместника провинции. Само собой, у Пальмиры – права римской колонии и автономия… Но как притащить в суд римского кентуриона? На Одената так и посыпались жалобы, но Черепанов, выслушав сенатора, только плечами пожал: война, издержки, всем трудно. Рим, если что, оплатит. Опять же трофеи, не исключено, будут продаваться здесь же, в Пальмире. А если сюда придет Ардашир, он даже расписок оставлять не будет. Сразу возьмет, что понравится.

Оденат (по самоуверенной роже видно) персов не боялся. Стопудово успел с ними договориться. Но сказать об этом наместнику Сирии, естественно, не мог. Поэтому проглотил пилюльку. И своего не упустил: его люди скупали расписки наместника за треть цены. Выгодная сделка. Оденату, с его связями в Риме, скорее всего, удастся обналичить эти бумажки по полной стоимости. А вот пальмирским оптовикам – вряд ли.

Но это – во-первых.

А во-вторых, Черепанов мобилизовал для собственных нужд Третий Киренаикский легион. Не весь, только шесть лучших когорт и всех ауксилариев. Вот такая подлянка. Формально то легион был «приписан» к Пальмире. Пальмира его содержала и пестовала, а пальмирский царек Оденат полагал своей личной гвардией. А тут такая обида.

Был скандал. Оденат вышел из образа доброжелательного сирийского вельможи, орал и ругался, аки рыбная торговка на Антиохийском рынке.

Не помогло. Черепанов был неумолим. Легат Третьего Киренаикского не рискнул пойти на конфликт – попросту испугался. Тем более, что Черепанов не побрезговал: лично пообщался с командирами когорт, старыми служаками, воевавшими еще при Александре Севере, посулил им призы и прочие преференции… Словом, солдатики легата не поддержали. Когорты ушли.

Не то, чтобы это было очень нужно. По пути к Черепанову должны были присоединиться легионеры Аптуса и пять когорт Шестнадцатого легиона. Но зачем оставлять у себя в тылу ненадежные части, если можно их не оставлять? Шесть когорт Третьего Киренаикского были гарантами благонадежности остальных. Да и воевать в пустыне без конницы – смешно. А ведь конницу и «верблюжатников» Черепанов тоже забрал…

В общем разъяренный Септимий Оденат принялся строчить жалобы в Рим, а Черепанов во главе возросшего войска и здоровенного обоза направился по Великому Шелковому Пути в направлении Евфрата. А впереди, опережая его на десяток миль, двигались дозоры из легких всадников, сканируя местность и следя за тем, чтобы мышь не проскочила в сторону Дура Европос.

Коршунов Генкин план полностью одобрял. Особенно в части предварительной зачистки территории. Его варвары справлялись с этой работой замечательно. Каждому из отрядов были приданы проводники из местного населения, а в остальном, что лес, что поле, что пустыня – технология одинаковая. В пустыне даже проще – видимость лучше.

И пока всё получалось, как задумано. Если к персам и утечет информация о приближении римского войска, то это будет информация исключительно о пяти когортах Шестнадцатого. Пять когорт – тоже немало. Больше двух тысяч клинков. Но две, а не двадцать. Чувствуется разница, верно?

Всё получалось, но Генка тем не менее был обеспокоен. Не персами. Оденатом. И тем, как воспримут его жалобы в Риме. Само собой, победа многое спишет, но по поводу отношения к нему в Палатинском дворце императора, Черепанов не обольщался.

– Знаешь, что меня настораживает? – сказал он Алексею. – То, что мне из Рима не писали чуть ли не год, а теперь вдруг стали требовать бабки.

– Может, о тебе просто забыли? – предположил Коршунов.

– Или, наоборот, помнят. И о том, что моя жена – сестра императора. И о том, что я когда-то служил Максимину…

– Но мы же вовремя переметнулись! – возразил Алексей.

– Что с того? Мы с тобой – варвары. И об этом благородные патриции забывать не собираются. Вот вчера мне об этом как раз Оденат напомнил!

– Да хрен с ним! А чем плохо быть женатым на сестре императора? Которому мы, на минуточку, жизнь когда-то спасли.

– Не спасли, а только не стали убивать, – уточнил Геннадий. – Это первое. Римские императоры, как гласит история последних веков, традиционно не любят своих родственников. Это второе. И, наконец, третье: Гордиан-младший – сопляк. А его мамаша Корнелию жутко не любит!

– Ну и пошла она! – беспечно отмахнулся Коршунов. – Нам с тобой еще – с бабами воевать? Ладно, не парься! Пойду проверю, как там, в авангарде? Эй, Фульминат! Красный! Ко мне!

Послал коня вперед и и умчался. Телохранители – за ним. Нагнали через минуту, пристроились по бокам.

«Хорошо Лехе! – вздохнул наместник провинции Сирия. – Живет, как трава растет!»

Черепанову жутко захотелось бросить всё. Послать подальше и наместничество с его бесконечной бюрократией, тяжбами, распределением средств, дать коню шенкелей и тоже умчаться, куда глаза глядят. Вместе с Корой.

Только не получится. Чувство ответственности задушит.

«Вот побью персов – и возьму отпуск! – сказал сам себе Черепанов. – Покатаемся с комфортом по городам и весям Великой империи. А то ведь стыдно сказать: столько лет живу здесь – и ни черта не видел. Разве что сквозь пыль, поднятую легионерскими калигами. Не все же Лехе одному по круизам кататься!»

Глава одиннадцатая

Окрестности Европос. Победоносная персидская армия

Черепанов не ошибся. Крепость Европос была обложена по всем правилам военного искусства. Но стояла твердо. И расположена была очень удачно: с трех сторон – высокий обрывистый берег Евфрата, и только с четвертой – ровная земля. Зато с этой стороны и стены были потолще, и башни повыше. Окрушающий крепость город, несмотря на городскую стену, отстоять не удалось. Как и следовало ожидать. Слишком силы были неравные. Теперь под прикрытием домов и храмов Европос засели персы. Они были везде. В покинутом лагере когорты Третьего Августова легиона, на реке Евфрат, в рощах, садах и полях, окружающих город. Впрочем, садов и рощ почти не осталось. Как водится, всю толковую древесину осаждающие пустили в дело. И даром свой паек не кушали. Напротив крепости уже начал вырастать вал, которому предстояло сравняться с крепостной стеной и послужить плацдармом для штурма. А чтобы осаждающим не было скучно, их вовсю развлекали осадные орудия.

Но без радикального эффекта. Так, сбили пару-тройку зубцов, выщербили стены и подпалили что-то в городе – из-за стены поднималась вялая струйка черного дыма.

Но численное преимущество штурмующих было настолько очевидно, что никаких сомнений в том, что рано или поздно крепость падет, у внешнего наблюдателя не возникало. Если только этот наблюдатель не знал о прячущейся в трех километрах от города армии.

Метод зачистки сработал. Геннадий лично выразил благодарность коршуновским спецназовцам. Благодарность выразилась в ста денариях на брата, офицерам больше – пропорционально окладу. Изрядная сумма, но Черепанов на отличившихся воинах не экономил. Варвары были в восторге. Прочие тоже отнеслись с воодушевлением. Сегодня – одним, завтра – другим. Главное – отличиться.

Вообще это была почти фантастика – подвести скрытно такое войско. Объяснить можно только одним – персы не ждали их так быстро.

И всё же персов была тьма-тьмущая. Пожалуй, никак не меньше, чем подошедших римлян, о которых они пока что не знали.

Пока в зоне видимости агрессоров было лишь несколько когорт Шестнадцатого легиона, подступивших с запада и обустоившихся собственным небольшим лагерем примерно в миле от персидского. Когорты подошли накануне вечером. Но терпеть их присутствие персы не собирались. Видно было, как на западном краю обширного персидского становища скапливаются снятые с обстрела крепости боевые машины. Дальше – традиционно. Сначала будут навесом обрабатывать внутренность лагеря, потом подкатят тяжелые орудия на эффективную дальность, разметают хлипкую, временную лагерную стену – и пустят в пробоину катафрактов. Опять-таки поддержанных лучниками и артиллерией. При таком раскладе даже пятикратное (а оно наверняка будет) превосходство в силе не обязательно. Тяжелая латная конница парфян, как явствует из документов, на открытой местности сносит самые крепкие когорты.

– Подкопы делают, – сказал опытный префект Двенадцатого, понаблюдав за противником. – Там земля подходящая. Подроют стену – и обрушат. Если в крепости не угадают с направлением.

«Генералитет» армии наместника собрался на невысоком холме, откуда открывался превосходный вид на крепость и персидскую армию. Все военачальники заблаговременно сняли шлемы и набросили на плечи застиранные до желтизны пастушьи плащи. Не то взблестнет не вовремя солнышко на отполированном металле, прыгнет лучик в глаз персидскому наблюдателю – и прощай скрытность.

– Да угадать подкоп нетрудно, – отклинулся на реплику префекта Двенадцатого Аптус. – Главное – землю слушать.

– А ты ее сам послушай, когда тебе по стенам непрерывно из онагров лупят! – возразил префект.

– А я, знаешь ли, слушал! – набычился Гонорий Плавт. – И копал, было дело. И оборонялся. И штурмом брал! Я, чтоб ты знал, еще опционом венок за стену получил!

Префекту крыть было нечем. Он бормотнул что-то уважительное и заткнулся, потому что заговорил Черепанов.

– Завтра, – сказал он, – персы начнут штурм лагеря Шестнадцатого. Думаю, с самого рассвета начнут, что скажете?

– Верно, домин, – поддержал примипил Третьего Киренаикского. – До восхода не начнут. Им бог без солнца не помогает. Могут и вообще штурм отложить, если на небе тучи.

– Тучи… – мечтательно вздохнул иллириец Маний Митрил. – Пошлите боги нам хороший дождь, и я готов еще денек подождать с персами!

– А я не готов! – жестко произнес Черепанов. – Каждый час мы рискуем, что нас обнаружат. Пошлют пяток разъездов за холмы – и всё.

– Не думаю, домин, – возразил Гонорий Плавт. – Не до того им. Вон, опять Европос на прочность пробуют.

Он был прав: персы в очередной раз насели на город. Уплотнили обстрел, подтащили поближе две осадные башни и принялись перебрасываться стрелами с защитниками стен. Но это был не настоящий штурм. Так, проба сил. Но шум поднялся изрядный. Долетало даже до совещавшихся римских военачальников.

– План такой… – Черепанов отвернулся от Дура Европос и поглядел на свой генералитет. – Как только персы начинают атаку лагеря, Первый Германский и ауксиларии нумидийских ал с максимальной скоростью выдвигаются к крепости, обходят ее и отрезают персов от переправы и флота. Тем временем пехота Двенадцатого и когорты Третьего Киренаикского, с орудиями, заходят атакующей группе с флангов и давят их, лишая маневра, а Первый Парфянский отрезает атакующую группу от основной армии, захватывает персидские машины, не давая обслуге срезать тяжи, разворачивает и при их поддержке удерживает первую атаку персидской конницы, которую, несомненно, бросят на помощь атакующей группе.

– Домин, их просто втопчут в песок! – воскликнул примипил Третьего Киренаикского.

– Так и будет! – поддержал его префект Двенадцатого. – Префект Гонорий! Ты же бился с персами! Ты же знаешь, что их не удержишь!

Аптус хитро улыбнулся и сразу стал похож на италийского крестьянина, которого пытается учить правильному севу приезжий агроном. Но – промолчал.

– Он удержит, – сказал наместник Сирии. – Во всяком случае, очень постарается. Ваше дело – окружить и добить. Справитесь?

Военачальники переглянулись.

– Расплющим, как улиток! – пообещал префект Двенадцатого. – Ты их только останови, Аптус, старина! Не промахнись!

– Когда это я промахивался? – проворчал Гонорий Плавт Аптус¹⁵⁶. – Ты видел? И не увидишь!

– Далее, – продолжал Черепанов, – пропустив мимо катафрактов, во фланг персидской пехоте заходит армянская конница, следом за которой – все конные ауксиларии, которые у нас есть. Задача – не только разгром пехоты, а проникновение в персидский лагерь и создание паники. Ты понял, Меружан?

– Понял, домин! – Заросший бородой по самые глаза армянин, величественно кивнул. Черепанов поставил его во главе всей армянской конницы вопреки правилу, что командовать ауксилариями должен римлянин. Меружан оценил. Лет триста назад его дальний предок-полководец пал в битве с римлянами, что не помешало сыну предка вместе с сыном тогдашнего царя Армении перейти на сторону завоевателей¹⁵⁷. С тех пор род Меружана верно служил Империи. И Черепанов верил ему больше, чем назначенному еще при Александре Севере префекту. Тем более, что префект ничем не был ему обязан, а Меружана возвысил именно Черепанов, которому армяне были очень нужны. Они – его единственное подразделение тяжелой конницы, способное не то, чтобы противостоять персидским катафрактам (для этого их было слишком мало, да и выучка не та), но хотя бы драться с ними один на один более-менее на равных.

– Я бы посоветовал использовать нумидийцев, домин, – пробасил Меружан. – Они неоценимы, когда надо посеять хаос и панику.

– Спасибо за совет, – кивнул Черепанов. – Но я уже определил им боевую задачу. Друзья мои! Если все мы завтра как следует постараемся, то вторгшаяся на нашу землю армия персов перестанет существовать.

– Слушай, Ген, а может нам на них ночью напасть? – предложил после совещания Коршунов. – Мои ребятки в темноте отлично работают. А персы, ты же слышал, в темноте воевать не любят.

– Что они не любят, это их дело, – произнес Черепанов, разглядывая лагерь противника через потертый монокуляр – вторую вещь, оставшуюся у них от посадочного модуля. Первой был Генкин талисман – уродец Буратино. Монокуляр Коршунов приволок в Мезию в виде прицела для арбалета. Штуковина чудом уцелела в заварухе, но – уцелела, и Черепанов по праву победителя забрал ее себе. – Важно не это, а то, что люблю я. А я люблю, чтобы разгром был полным. Может, ночью они и хуже дерутся, зато лучше удирают. А я не хочу, чтобы главные массовики-затейники дали деру. Мне нужна скорлупа их сатрапа. И вся та лабуда, которая у них заменяет знамена. Здесь, брат, мало победить врага. Надо еще собрать доказательства победы. И предъявить Сенату. Иначе тебе просто не поверят. Так что ночь – не прокатит.

– Хочешь, как тогда, на Дунае?

Алексею рассказывали историю, когда Генка заманил в ловушку превосходящий числом отряд варваров-германцев и вырезал его весь до единого. Была банда – и пропала. Никаких следов. Если не считать отрезанных ушей, которые Черепанов велел завялить и сложить в мешок. А потом предъявил императору в качестве вещественного доказательства. Император вник.

– Хорошо, что напомнил, – одобрил Геннадий. – Уши тоже пригодятся. А сейчас пойдем покушаем, что Бог послал и на боковую. Завтра подъем в третью ночную стражу.

Глава двенадцатая

Крепость Европос. Битва

Геннадий не ошибся. Едва солнышко показало гребешок над излучиной Евфрата, в лагере персов по-бычьи заревели трубы и армия начала выдвигаться.

Как и ожидалось – не вся. Примерно тысяч пять. Под прикрытием легкой конницы и пеших лучников персидские артиллеристы подтащили орудия и с оглушительным грохотом принялись обрабатывать лагерь, недавнее место обитания смешанной когорты Третьего Августова, а ныне – опорная база легионеров Шестнадцатого.

В сторону лагеря полетели камни и горшки со смолой. А затем, по команде, человек триста выбежали вперед, и принялись метать огненные стрелы. Смола тоже загорелась. Часть частокола охватило пламя, и мощные онагры персов, пристрелявшись, принялись лупить прицельно, в пламя. Минут сорок – и горящая часть лагерного периметра рухнула внутрь, и персидская конница, не особенно торопясь, через вырубленную рощу олив, покатила в сторону лагеря.

Но перед ними прежде – легкая конница, между всадниками которой, что шли легкой рысью, персидские вспомогательные войска: пешие лучники в круглых шапочках и простых одеждах. Ни доспехов, ни даже щитов, зато бегать легко.

Орудия продолжали обрабатывать лагерь – и навесом и прямой наводкой. Похоже, персы притащили сюда большую часть своих механизмов, на время избавив от обстрела Дура Европос. Впрочем, возможостей для вылазки осажденным не оставили. Лагерь атаковала примерно половина персидской армии. Вторая пасла ворота и стены римской¹⁵⁸ крепости.

Ну вот и всё. Теперь очередь кавалерии.

Так и есть. Застрельщики подались в стороны, пропуская латную конницу. Катафракты начали разбег. Неспешно так начали, с шага – на крупную рысь. Им предстояло преодолеть около километра. Половину – по песку и рыхлой земле. Между пней вырубленной рощи. Лишь метров за триста до лагеря ребят из Шестнадцатого начиналась ровная и твердая земля – идеальная поверхность для разгона тяжелой конницы. Красиво шли, дьяволы! Почти что колено к колену. Эх, сейчас бы какой-нибудь завалящий пулеметик… «Утес», к примеру. Сорок секунд – и нет больше персидской элитной конницы… Эх, мечты, мечты…

Геннадий окинул взглядом поле будущей битвы. Вышедшие загодя Лёхины варвары огибали персидский лагерь по широкой дуге. Двигались очень хорошо. Быстро, скрытно… Прирожденный спецназ. По еще более широкой дуге скакали нумидийцы. У них была совсем простая задача: когда персы побегут (а побегут они непременно и в самые разные стороны), ловить и бить беглецов. Или гнать их обратно в лагерь. Но это всё были второстепенные задачи. Главная же лежала на крепких плечах легионеров Аптуса. Если эти плечи сдюжат, всё остальное пройдет как по маслу.

Карафракты начали настоящий разгон. К этому времени римляне Шестнадцатого уже успели им «подыграть» – растащили горящие столбы лагерной ограды и выстроились в шеренгу поперек пролома. Идеальная позиция для сокрушительной конной атаки.

Ах, как красиво шла латная конница. Из-за узости проема персы не стали увеличивать интервал. Шли плотной массой, колено к колену – как единое целое. Можно было не сомневаться: если им понадобится совершить маневр, они выполнят его так же безупречно, и на полметра не нарушив строя. Сейчас в маневрах не было нужды. Только вперед!

Римский строй разошелся буквально за пару секунд до того, как опущенные копья персов были готовы сокрушить линию скутумов и всех, кто за ними прятался.

Даже не разошелся – разорвался на две части, пропуская летящую на всех парах конницу внутрь лагеря. Остановиться катафракты не могли, даже если бы захотели. Дистанция между рядами не превышала двух метров. Передовых просто сшибли бы те, кто скакал сзади. Ряд за рядом, латная конница вливалась в лагерь легионеров Шестнадцатого, рассыпалась между палаток, сбивала шесты, опрокидывала легкие сооружения… Теряя разгон. И не встречая врага. Лишь изредка мелькала впереди, между палаток, спина улепетывающего легионера…

И вдруг лагерь вспыхнул. Разом, словно разлившееся по плите масло. Огонь охватил палатки. И непонятно откуда взявшиеся кучи древесины… Испуганные лошади взбесились, рванулись из ловушки, сбрасывая и топча всадников. Те, что удержались в седле, пытались найти выход… Не через пролом – в него продолжали вливаться всё новые шеренги, – а через лагерные ворота…

Которые оказались закрыты. Снаружи. Да так качественно, что сразу и не сломать.

Лишь главные, преторские ворота разогнавшимся по виа Преториа латникам удалось вынести. С разбега. И с разбега «наткнуться» на залп «скорпионов». Практически в упор. Доспехи катафрактов не защитили хозяев от тяжелых дротиков. Люди и лошади полетели наземь, образовав естественную преграду на пути других. Но – не остановили. Обезумевшие кони скакали прямо по бьющимся в агонии телам – и тоже падали. Пронзенные дротиками или просто споткнувшись…

Всё получилось даже лучше, чем рассчитывал Черепанов. Без малого тысяча катафрактов успела ворваться в лагерь раньше, чем его подожгли. А те, что остались снаружи, в панике, в тесноте, пытаясь развернуться, наглухо законопатили пробитую брешь. И тут в атаку бросились когорты Третьего и Двенадцатого.

Увидев бегущих легионеров, катафракты попытались развернуться навстречу… Кто-то из персидских командиров погнал вперед приотставшую легкую пехоту – лучников, пращников… Персидского командира можно понять. Он хотел выиграть время, создать буферную зону, которая дала бы возможность коннице развернуться и нанести удар сходу. Последнее – очень важно. Главная сила латной кавалерии – стремительный разбег. Но перс, верно, не знал, как быстро умеют бегать легионеры. Стрелки и пращники не могли причинить римлянам особого вреда… И не успели убраться с дороги. Увидев набегающий строй, они в ужасе кинулись наутек – прямо под ноги всадникам, лишив тех возможности взять настоящий разбег. А тут еще заработали подтянутые римские орудия, осыпая латников дротиками и камнями. Чтобы победить, персам нужно было самим ударить в римский строй, ударить мощно, концентрированно, вынося и опрокидывая римские шеренги друг на друга, прорвать линии, втоптать в землю тех, кто не успел отпрыгнуть, вспороть римский строй во всю глубину, насквозь. Потом развернуться и ударить еще раз, в спины, беспощадно, безжалостно, пронзая копьями, разя клинками, сбивая с ног железными грудями лошадей… В общем, совершить всё то, что и делало персидских катафрактов непобедимыми в бою.

Вместо этого не успевшая разогнаться кавалерия приняла на себя удар бегущей римской пехоты. Нет, персы не сдались. Они дрались умело и беспощадно. Длинные копья пронзали римлян, мечи разили сверху… Но без скорости всё это было совсем не так страшно. У римлян тоже имелись длинные копья, которыми дальние ряды пытались достать всадников через головы передовых. У римлян были крепкие скутумы, которые не так просто было пробить без разбега. И они тоже умели давить, давить крепко и мощно, когда задние подпирали тех, кто впереди, тесня храпящих лошадей, пронзая мечами ноги всадников…

Черепанов перевел взгляд с окрестностей горящего лагеря на становище персов.

Там, само собой, уже сообразили: происходит что-то нехорошее. Важно, что теперь предпримет сатрап. Если решит окопаться в лагере, весь план Черепанова может развалиться. Нет, не должен. Не может же он бросить на произвол судьбы, вернее, на произвол римлян несколько тысяч отборного войска…

Сатрап не бросил. Черепанов вздохнул с облегчением, когда увидел выезжающую из лагеря и строящуюся в боевые порядки конницу… А вот и легионеры Аптуса бегут. Правильно бегут. У персидского военачальника должно возникнуть предположение, что легионеры спешат на помощь своим. Тем, кто сейчас выжимает сок из угодивших в западню катафрактов. Что ж, пусть спешат, должен подумать сатрап. Если еще несколько тысяч пехотинцев примкнет к остальным – худа не будет. Итак, персидские всадники выглядят малым островком в окружении превосходящих сил Двенадцатого и Третьего.

Чем больше римлян скопится в одном месте, тем эффективнее будет удар латной кавалерии. А еще можно будет пустить легкую конницу – лупить разбегающихся римлян…

Вероятно, персидский командующий так и рассуждал, потому что не очень торопился бросать в бой оставшихся катафрактов. Которых, на взгляд Черепанова, оставалось не так уж много. По грубым прикидкам – не больше полутора тысяч. Ну же, Аптус, занимай позиции!

И Гонорий занял. Именно там, где предписывалось. На дальнем краю вырубленной рощи. Ну-ка, господа кавалеристы, попробуйте галопом – по пенькам! А еще у нас для вас – сюрприз!

Катафракты тоже понимали, что вырубка – не лучшее место для разгона. Конечно, деревья сажали аккуратно, правильными рядами, но брошенные ветки, рыхлая земля… Держать плотный строй в таких условиях трудновато… Но можно. Главное – умело править лошадьми, чье зрение существенно ограничивают наголовники и наглазники.

То есть кое-какой разбег катафракты взять сумели…

Страшное это зрелище – когда на тебя летят закованные в железо всадники! Огромные, грохочущие, ревущие… И еще страшнее, когда вдруг, разом, опускаются копья и кажется, что устремлены они прямо на тебя…

Так что всадники в первых шеренгах ничуть не удивились, когда линия красных щитов подалась назад…

И опрокинулась.

То есть именно так: только что была сплошная линия скутумов – и раз! – все легли. Вместе с теми, кто их держал. Зато «выросла» целая грядка торчащих под углом копий. То есть даже не копий, а острых топориков на длинных древках и тонким острием наверху.

Катафракты не удивились. Просто не успели. Прогрохотали копыта по щитам… И тот же воздух наполнился жуткими криками раненых лошадей. Первая шеренга персидской конницы полегла практически вся. Несколько секунд – и перед второй линией римлян уже бьется в судорогах живой вал из смертельно раненых животных и придавленных ими всадников. И вторая шеренга конницы, тоже с разбега, врезается в это жуткое месиво… Третья успевает как-то сдержать разбег, но всё равно накатывается на красных «черепашек» под скутумами… И те, вскочив, атакуют потерявших скорость смятенных персов. Они сдергивают их с седел «бородками» своих топориков (те, у кого не вырвали из рук оружие пронесшиеся над ними лошади), другие колют не полностью защищенные железом ноги катафрактов…

Пока персы сообразили побросать копья и взяться за мечи и булавы, их стало уже на несколько десятков меньше. А тут еще по задним рядам отработали навесом трофейные орудия…

Три тысячи легионеров Парфянского бросились бегом, «клещами» охватывая сбившуюся конницу… Еще немного – ловушка захлопнется и тогда вторую волну катафрактов постигнет участь первой.

Персидский сатрап был опытным военачальником. И понял: ситуация критическая. Он поступил именно так, как ожидал от него Черепанов. Не исключено, что он сам поступил бы так же на его месте.

На персидской стороне загудели трубы, и тяжелая пехота персов, несколько тысяч бойцов в шлемах и кольчугах, с большими овальными щитами, с копьями и мечами… Словом, ничуть не уступающие в вооружении легионерам, бросилась на помощь коннице. Бросилась со всех ног, в свободном строю… Лишь бы быстрее…

А те, кто командовал катафрактами… Может быть, они погибли в первых шеренгах… Или просто растерялись… Но вместо того, чтобы организованно выйти из боя, перестроиться (большая часть конницы всё еще оставалась боеспособна) и ударить снова, три четверти катафрактов, больше тысячи копий, решили самостоятельно выйти из боя. Точнее говоря – удрать. Само собой им хватило ума не скакать напролом, через собственную пехоту, благо места была довольно, и катафракты свернули в сторону, огибая бегущих пехотинцев с правого фланга… Как раз там, где Черепанов запланировал атаку армянской латной кавалерии.

Префект Меружан оказался перед выбором: выждать, пока катафракты вихрем пронесутся мимо – к персидскому лагерю, и уж тогда ударить во фланг пехоте.

Или атаковать равных.

Первый вариант выглядел вкусно: катафракты играли на руку армянам, потому что закрыли их от пехоты. Скорее всего, те не успеют увидеть врага и встретить его в правильном строю…

Второй вариант тоже был неплох, потому что в случае успеха принес бы Меружану славу победителя персидских катафрактов. Конечно, Меружан колебался недолго. Да он вообще не колебался.

Пронзительный свист, рявк трубы – и армяне, опустив копья, с грозным рёвом устремились на старинного врага.

Если бы персы были готовы… Если бы они верно оценили численность армянской конницы… Если бы они были в строю, тогда бы они в считанные секунды (как они умели) развернулись навстречу летящей и ревущей волне армянской кавалерии. И помчались на врага еще более сокрушительной волной…

Но персы отступали розно, не строем, а неуправляемым потоком. Так что когда их командиры оценили степень угрозы (вовремя!), то времени на отражение уже не осталось. И каждый катафракт, глянув влево, ощущал себя уже не частью единой боевой машины, а, считай, одиноким всадником, на которого несется вражеская лава. А что бывает, когда во фланг отступающей коннице ударяет точно такая же, но свежая, как следуют разогнавшаяся, каждый катафракт знал отлично. Потому что сам не единожды проделывал этот маневр с отступающим противником.

Часть тут же подстегнула коней, уходя из-под атаки. Но большинство, осознав, что уйти не удастся, попросту развернули лошадей хвостами к противнику и дали деру. А поскольку справа от них оказалась персидская пехота, то мешанина получилась неслабая.

Впрочем, многие всё-таки проскочили: персидские пехотинцы отлично понимали, что такое разогнавшийся катафракт, и поспешили убраться с дороги. Если могли. Могли – не все. И на правом фланге персов образовалась та самая куча-мала, которую так удобно плющить разогнавшейся коннице. Армянская кавалерия своего не упустила.

А вот следовавшие за армянами алы вспомогательных войск в сечу не полезли. А зачем рисковать, если можно напасть на полный сокровищ (а как же иначе!) персидский лагерь? Тем более, что командующий поставил и такую задачу…

Римские алы ворвались в персидский лагерь «на плечах» удирающей «мобильной» пехоты: лучников, пращников и прочих… Эти парни действительно были мобильными – хорошо бежать налегке. Многие думали, что если очень быстро бежать, то всадник тебя не догонит. Ошибочная мысль. Но не в данном случае, потому что те, кто успел добежать до лагеря раньше, чем доскакали римские ауксиларии, на время оказался вне опасности. На хрен кому нужны нищие пращники, когда богатые шатры персидской верхушки – вот они!

Тут бы их и приняла гвардия сатрапа, показала бы ауксилариям, с какой стороны копья стоят более крепкие ребята…

Но к этому времени в лагере уже не было ни гвардии, ни сатрапа.

Как только стало ясно, что победа – в кармане, Черепанов отправил к персидскому лагерю стратегический резерв – собственный легион, Девятый Флавиев. Увидев же стремительно приближающихся легионеров, персидский лидер вмиг сообразил, что надо давать деру. И вместе с несколькими сотнями охраны, галопом двинул к плавсредствам.

Легионеры Девятого их не преследовали. Просто оккупировали лагерь, повязали всех, кого там обнаружили (обслугу, женщин, раненых и лекарей, замешкавшихся маркитантов и шустрых мародеров) выставили охрану, и занялись приятным делом освобождения от личных сбережений пачками сдававшихся персов.

Перехватить персидского полководца попытались защитники цитадели, выскочившие из открывшихся ворот…

Но не преуспели. Сатрап прорвался. Кони у полководца и его гвардии были самые лучшие.

Несколько сотен персов стрелой пронеслись по утоптанной дороге, рассчитывая на оставшиеся на берегу суда… Но тут их уже ждали.

Примерно тысяча всадников-полупрофессионалов (Коршунов с варварами), еще столько же пехоты (те же варвары, но на своих двоих), и, наконец, голоногая нумидийская безбашенная конница, которая только что с наслаждением переколола оставшихся при кораблях персов и теперь искала, кого бы еще порешить… А тут – опаньки!

Сатрап всё понял, сделал поворот на девяносто градусов и поскакал прочь. А чтобы погоне было чем заняться, помимо его благородной особы, прикрывать бегство командующего осталась большая часть его вооруженной свиты.

Нумидийцы в драку не полезли. Они попросту обогнули заслон, а затем с гиканьем и кошачьими воплями припустили за вожделенным призом.

Перебили храбрых персидских гвардейцев уже парни Коршунова. Не сказать, чтобы быстро и легко, но и без серьезных потерь. Всё же германцев было в десять раз больше. Задержало их только распоряжение рикса – постараться взять кого можно – живьем и не покоцанным.

Не вышло. Персы стояли насмерть. И свое дело они сделали: дистанция между персами и нумидийцами изрядно выросла, и вскоре стало понятно: нумидийцам сатрапа не достать. Пусть они намного легче доспешных персов, но у тех действительно великолепные кони… Оторвались.

Наблюдавший за маневрами персидского главнокомандующего Черепанов, выругался по-русски и повернулся к командиру дромадариев-верблюжатников.

– Догонишь?

Верблюжатник латыни не знал. Ему перевел на сирийский один из адьютантов Коршунова.

– Живьем? – уточнил верблюжатник.

– Без разницы, – ответил сирийский наместник, не знавший по-сирийски и десятка слов, но понявший вопрос без перевода. – Голову только мне принеси. Целую. И всё, что на нем – тоже. Сделаешь – приз. Тысяча денариев!

– Будет тебе голова! – уверенно произнес дромадарий. – В нашей пустыне я самого Гермеса догоню!

Дромадарий был сирийцем, но поклонялся греческим богам. Нормальная ситуация в римской провинции.

* * *

– Легат! – К Коршунову подъехал забрызганный кровью бенефициарий. – Там легионеры Скулди взяли командира.

– Целый? – оживился Коршунов.

– В порядке. Как ты приказал. Лошадью придавило.

– Ко мне его!

Минут через десять перса приволокли. Судя по доспехам, действительно, не простой катафракт. Правда, сказать, что он – «в порядке», было бы преувеличением. Нос, похоже, сломан, рука висит, крашеная, колечками, борода, в грязи и запекшейся крови.

– Поднимите его!

Перса подняли. Тот закричал. Точно, сломана рука.

– Поаккуратнее, – недовольно проворчал Алексей. Еще не хватало, чтоб «добыча» загнулась от болевого шока.

– Ты понимаешь меня, перс? – поинтересовался Коршунов по-латыни.

Пленник не понимал.

Алексей повторил вопрос по-гречески.

– Я не перс, я мидянин! – с неуместным в его положении высокомерием поправил пленник. Ладно, пусть хорохорится. Главное – контакт налажен.

Коршунов наклонился, ухватил пленника за грязную бороду и задрал его голову кверху.

Тот дернулся, сглотнул (решил, видно, сейчас горло перехватят), но не пикнул.

– Жить хочешь, мидянин? – поинтересовался Алексей.

– Ахурамазда…

– Заткнись! – перебил его Коршунов. – Я задал тебе простой вопрос и хочу получить простой ответ. Ну!

– Кто из живущих не хочет жить? – философски произнес пленник.

– Поверь, очень многие! – усмехнулся Коршунов. – Я знавал людей, которые были бы счастливы умереть. Только им не спешили оказывать это благодеяние.

Даже сквозь природную смуглость и слой пыли было заметно, как пленник побледнел.

Но ничего не сказал. Благородный, надо полагать.

– Я могу подарить тебе жизнь, – небрежно произнес Коршунов.

– Сколько? – немедленно поинтересовался мидянин. – Моя семья богата, но много золота за меня не дадут. Я всего лишь третий сын у своего отца.

– Мне не нужно твое золото, – качнул головой Коршунов, отпустил бороду пленника и выпрямился. – Мне нужны твои знания. Я хочу, чтобы ты выучил моих людей биться в конном строю.

– Легче козу научить гарцевать на лошади, чем римлянина – биться длинным копьем! – Пленник почувствовал, что его не станут резать прямо сейчас, и обнаглел.

– Если я велю тебе обучать коз, ты будешь их обучать! – жестко произнес Коршунов. – Ты будешь делать то, что я скажу. И тогда ты останешься в живых. Более того, если ты обучишь моих людей как следует, я тебя отпущу домой. И даже, возможно, дам немного золота, чтобы у тебя было, чем откупиться, когда попадешь в плен в следующий раз. Ты понял меня, перс ?

– Я понял тебя, римлянин! Я согласен!

Слишком быстро согласился, подумал Коршунов. И что-то такое мелькнуло в глазах…

«Ишь ты! Надуть меня вздумал!»

– И ты готов поклясться перед своими богами, что будешь верно мне служить?

– Готов! – не раздумывая ответил перс.

Точно! Перехитрить решил. Дай ему волю – тут же смоется. Это что же, как у мусульман в родном мире Коршунова? Клятва, данная неверному, не стоит и медной монетки?

– Хорошо, – кивнул Коршунов. – Мои люди отведут тебя к вашему жрецу, как его… мобеду. И ты принесешь мне клятву. Перед лицом бога.

Пленник заметно опечалился. Точно, надуть хотел.

– Можно я подумаю?

– Можно, – разрешил Коршунов. – Пока я досчитаю до десяти. Потом я отдам тебя вот ему, – Алексей кивнул на скалившегося Фульмината.

Вряд ли африканец годился в палачи. Самый молоденький из Коршуновских готов дал бы ему сто очков форы. Но пленник-то об этом не знал. Глянул на улыбающегося негра, включил воображение… И сдался.

– Да, – пробормотал он, поникнув буйной головенкой. – Я согласен…

– Громче! – потребовал Коршунов.

– Да, архонт, я согласен!

– Рад за тебя. Парни, тащите его к лекарю, да скажите, что он нужен мне больше, чем любой из вас! А ты, – обратился он к бенефициарию, – отыщи персидского жреца и проследи, чтобы клятва была произнесена как надо. Всё. Выполняйте!

Глава тринадцатая

Слава победителям или vae victis¹⁵⁹

Черепанов был доволен. Всё вышло именно так, как он планировал. Безукоризненно. Враг разбит. Осада снята. Собственные потери – умеренные. Добыча – изрядная. В первые же часы после битвы – шесть тысяч пленников: персы сдавались сотнями и тысячами. Многие, впрочем, разбежалось – их потом собирали по окрестностям. Собрали еще тысячи три – часть выживших всё-таки ухитрилась удрать, вплавь преодолев Евфрат или затерявшись в пустыне. Последним, впрочем, можно было только посочувствовать. Выжить в песках, когда вокруг только враги, маловероятно. Долгая и очень неприятная смерть. Лучше уж сразу, от меча.

Жаль, не удалось пленить сатрапа. Персидский военачальник и его охрана сдаться не пожелали и дромадарии, не вступая в рукопашную, издали побили их стрелами. Верблюжатников тоже можно понять: не с их квалификацией рубиться с персидской элитой.

Ну да ладно. Главное, не ушел, гад! Отправился к своему Арихману или как там его… Правда, без головы. Насчет нее у Черепанова были планы.

Что приятно: похороны персов никаких затруднений не вызвали. Они ж зороастрийцы. По их верованиям трупы надлежит утилизировать в желудках стервятников. Ну и славненько. Вывезли покойничков в пустыню – подальше от обитаемых мест и оставили наедине с их богом и природными санитарами.

Своих, конечно, похоронили честь по чести. Кого – в землю, кого – в огонь. Согласно верованиям.

В совокупности римляне потеряли около восьмисот человек. Включая тех, кто оборонял крепость. Могло быть и хуже. Намного хуже.

Пока готовились к похоронам, Черепанову докладывали о взятых трофеях.

В первую очередь – казна. Полный сундук золотых и серебряных монет. В основном, жалование солдат и офицеров месяцев на шесть вперед. Личное имущество пленных, драгоценные побрякушки высших офицеров и их наложниц. Ну да, персидское руководство путешествовало с комфортом. У того же сатрапа подружек оказалось аж три штуки. Черепанов подарил их особо отличившимся командирам: Аптусу, Меружану и Скулди. Вернее, Коршунову, но тот сразу переадресовал «награду» герулу.

Прочими наложницами Черепанов велел распорядиться «штабу» и элитных персиянок быстренько поделили старшие офицеры. А «неэлитных» использовали в качестве премий для проявивших доблесть легионеров. Самую красивую девку (решали коллегиально), наложницу геройски павшего от удара ядром по голове тысячника катафрактов, вместе с личным имуществом (драгоценностями, нарядами и двумя служанками) торжественно преподнесли Черепанову. Тот принял, дабы не обидеть.

Однако главными трофеями, с точки зрения Геннадия, были не деньги, не девки и даже не восемнадцать штук шелковых шатров вместе со всем их интерьером, а три тысячи полных всаднических доспехов, многие из которых, конечно, нуждались в ремонте, но, по крайней мере половину, можно было использовать хоть сейчас. И еще – почти две тысячи обученных боевому строю лошадей. Это вообще бесценный подарок, потому что вырастить и обучить кавалерийскую лошадь труднее, чем починить защищающий ее кольчужный вальтрап.

Помимо главных трофеев, были и второстепенные. Тонны пехотного вооружения, боевые машины, возы стрел и прочей метательной снасти, тягловая и кормовая скотина (несколько тысяч голов), скотина двуногая (то есть пленники), общим числом почти девять тысяч…

И что характерно: не успели еще своих мертвых похоронить, а в расположении римской армии уже стало тесно от работорговцев, купцов, барышников и прочей торговой мафии, норовящей задешево скупить бесценные трофеи. Или обменять прямо тут же на вино, жратву и проституток. Взбешенный Черепанов велел выставить торговцев за пределы лагеря и пообещал выдрать всякого (от примипила до самого последнего ауксилария), кто посмеет продать или обменять хоть пряжку от сандалии раньше, чем он, главнокомандующий даст добро на торговлю и откроет городской рынок.

Торговцы протестовали и сулили бойкот (чихать!), собственные солдатики роптали, но сдержанно. Ветераны уже имели печальный опыт скинутых за десятую долю цены, а то и бесполезно пропитых трофеев – и придерживали лишенный тормозов и опыта молодняк.

Геннадий же, в средствах не особо стесненный, уже решил, что чохом всё и всех продавать не станет. Тем более – на месте. Сначала всё рассортирует, классифицирует и велит составить полную опись. Особенно же это касалось рабов. По возможности сразу определить, кого выгоднее не продать, а вернуть за выкуп. Самых упрямых – в гладиаторы. И на роскошные игры в честь великого полководца. Пусть народ узнает, кого надо славить. Раненых – подлечить. Специалистов – установить и продавать поштучно… Словом, никаких демпинговых цен и массового падения рынка, как это обычно случалось при таких военных победах. А чтоб войско не роптало: пообещать всем двойное месячное жалование и премии особо отличившимся. По представлениям командиров. Но не сразу, а по возвращению домой. А прямо сейчас: большой праздник, море винища, жратвы и толпа доступных девок. Бесплатно – для солдат. А у торгашей всё покупать за счет армейской казны и по антиохийским оптовым ценам. Кому не нравится, пусть берет своих баб (вино, жрачку – нужное подчеркнуть) и валит, откуда пришел. Старший по закупкам – Маний Митрил Скорпион.

Вой среди сбежавшихся на дармовщинку торгашей поднялся страшенный… Но что характерно, обратно никто не уехал. А куда деваться? Ждать, пока вино скиснет или овцы в дороге передохнут? А может, пока пьяные солдатики не возьмут передвижной лупанарий штурмом – на такую возможность толсто намекнул Маний Митрил особо разгорячившемуся сутенеру. Знаешь, квирит¹⁶⁰, как это бывает в условиях военного времени? Вот, скажем, подумает наместник: а откуда ты здесь взялся со своими шлюхами так быстро? Может, ты не нам девок вез, а ворогам нашим, персиянам? Ну-ка, палач, возьми этого подозрительного человека и поинтересуйся у него, как давно он снюхался с подданными Ардашира?

Что характерно: после этакой развернутой перспективы горластый сутенер мгновенно скис и согласился на все предложенные условия.

– А и впрямь, откуда они все узнали о нашей победе? – предположил Черепанов, когда Маний рассказал ему о сём поучительном эпизоде.

– Какая им разница, кто станет победителем? – пожал плечами предшественник Черепанова на должности наместника Сирии. – Персы – такие же солдаты, как и наши. Точно так же жрут, пьют и трахаются.

– Но захотят ли они торговать с римлянами? – усомнился Черепанов.

– А где тут римляне, наместник? – Маний Митрил усмехнулся. – Тот торговец шлюхами – ассириец. Латыни не знает вовсе. Зато превосходно болтает по-арамейски и по-персидски.

– Теперь мы сможем подготовить своих катафрактариев, – сказал Геннадий Коршунову. – Ты, Лёха, молодец, что наловил инструкторов! Я вот не догадался…

Разговор происходил после того, как Черепанов и его «штаб» вернулись из местного храма Митры. Неподалеку от Европоса, имелось подземное культовое сооружение этого почтенного воинского бога. Не воздай ему Черепанов положенные почести, друзья-митраисты его бы не поняли.

– Ты – великий военачальник! – польстил наместнику Гонорий Плавт Аптус. Остальные одобрительно загомонили. Старшие офицеры Черепанова знали толк в войне и понимали, что такую победу им мог дать лишь безупречный план главнокомандующего. Потому что качество планирования будущего сражения заключается в том, чтобы план был не просто изящен и эффективен, но имел достаточный запас прочности, чтобы противостоять тому потоку случайностей и отклонений, который и отличает реальное сражение от штабного проекта.

– В старые времена ты непременно получил бы если не триумф¹⁶¹, то хотя бы овацию¹⁶², – польстил Геннадию командир Двенадцатого легиона. – Но даже в нынешние дать тебе триумфальные почести император тебе просто обязан!

– Я за славой не гонюсь, – буркнул Черепанов. – Римская империя – вот что мне дорого.

Алексею была понятна реакция друга. Там, в Риме, удачливых полководцев не любили. Особенно в нынешнее время, когда за таким полководцем непременно стояла армия. «Лучше убить десять выдающихся военачальников, чем допустить появление еще одного Максимина Фракийца!» Эти слова можно было бы сделать девизом нынешнего века.

Потом был пир. И гладиаторские игры в маленьком цирке Европос.

И возвращение домой, в ликующую Антиохию, где снова – Игры.

И «Да зравствует великий Геннадий Павел!»

– Я была уверена – ты победишь! – заявила мужу Корнелия.

– Как хорошо, что ты цел, – шепнула Алексею его жена Анастасия, когда они, после шумного пира, наконец-то оказались в постели…

* * *

– От него необходимо избавиться! – сказал один из советников матери императра другому три недели спустя, прочитав жалобу сенатора Септимия Одената, пришедшую практически одновременно с известием о разгроме персов у Европос.

– У него немало сторонников в Сенате, – напомнил его собеседник. – А теперь, когда он разбил персов, появятся и другие…

– Разбил персов? – гладкое жирное лицо советника выразило удивление. – Каких персов? Когда?

Его собеседник понимающе улыбнулся. Ну да, Сирия – далеко. Какое дело римлянам до мелких сирийских неурядиц? Да никакого! Лишь бы хлеб раздавали да о праздниках не забывали.

– Есть у меня одна идея, – сказал он и потер розовой ладошкой такую же розовую гладкую щеку. – Пока сенаторы будут спорить, император уже вынесет свой вердикт.

– Наш вердикт, – уточнил первый. – У моего двоюродного племянника Тита Эмилия возникли некоторые проблемы с кредиторами, и ему придется на какое-то время покинуть Рим. А ведь он когда-то целый год отслужил трибуном-латиклавием в Пятнадцатом Апполинарис. Я уже поговорил с нашей Августой, и она согласилась, что было бы расточительно не использовать военный опыт такого толкового, а главное – преданного человека. Я полагал поручить ему один из тех легионов, что стоят сейчас в Верхней Мезии, но сейчас думаю: почему бы не назначить его легатом Девятого Клавдиева?

– Девятого Клавдиева? – Советник прищурился, вспоминая… – Это не тот ли легион, где был когда-то легатом нынешний наместник Сирии?

– Он самый, – кивнул его собеседник. – Наместник самовольно забрал его с собой. Пора вернуть легион туда, где он – нужнее. В Мезию.

– Хорошее предложение! – поддержал советник советника. – Император его непременно одобрит…

Глава четырнадцатая

Лагерь Первого Германского легиона. Катафрактарии

Коршунов был доволен. Он получил, что хотел. А именно – всех уцелевших строевых лошадей персидской конницы. Тысячу восемьсот голов. И примерно столько же комплектов латного вооружения. Правда, над половиной доспехов придется как следует поработать кузнецам, выправляя дефекты и подгоняя железо под рослых германцев, но это вопрос технический. Еще Коршунов забрал себе четверых инструкторов-персов, бывших офицеров, которым предстояло обучать варваров искусству конного строя. И три десятка рядовых катафрактов, которые предпочли оказаться в личных рабах легата Алексия Виктора, вместо перспективы быть проданными на рынке. Собственно, желающих было гораздо больше, но Коршунов отобрал лучших.

Каждый перс принес торжественную клятву (в присутствии зороастрийского жреца) служить новому хозяину верой и правдой, за что каждому было обещано освобождение (в будущем) и денежное вознаграждение, если будут хорошо стараться.

На первые же занятия приехал поглазеть командир римских катафрактариев, вернее, армянских. Префект Меружан. Со своими командирами. Такими же волосатыми и чернобородыми молодцами.

Поглядев на неуклюжие попытки варваров держать строй, Меружан позволил себе легкую иронию. Прочие армяне были не столь деликатны: ржали в голос и бились об заклад, как скоро вывалится из рогатого седла¹⁶³ первый варвар.

Коршунов терпел. Минут пятнадцать. Потом велел позвать вождя нумидийцев, а когда тот прибыл, предложил шутнику денарий, если тот продержится в седле дольше, чем голый дикарь.

Армянин скорчил рожу и заявил, что ему, человеку благородному, не пристало…

«Голый дикарь» искренне развеселился. Сообщил благородному катафрактарию, что, судя по растительности, папой тому приходился настоящий баран. И баран этот – несомненно был замечательный, потому что у баранов, в отличие от людей, лучшим почитается тот, у кого больше шерсти.

Армянин вспылил. Изрыгнул желчь и брань. И угрозы. Меружан попытался урезонить своего человека. Тот не урезонился. Скорее наоборот. Посулил нумидийцу скорую и очень неприятную кончину.

«Вождь дикарей» захохотал и посоветовал собеседнику проделать ту же манипуляцию с собственным папашей. Или погрызть копыто того осла, у которого потомок рогатых и шерстистых позаимствовал громкий голос и ум. А лично он, вождь, предпочитает нежную ягнятинку. Хотя есть одна штуковина, которую он у осла бы непременно позаимствовал, не будь у него самого – еще лучшая. И он очень рекомендует собеседнику оную вещь у осла отрезать и попросить хирурга приладить ее вместо того горохового стручка, который… И так далее.

Слова лились изо рта вождя легко и свободно. Образы, метафоры, сравнения заставляли хихикать даже коллег оскорбляемого кавалериста. А уж тот, видя благодарную аудиторию, заливался соловьем…

Мрачный и весьма грозный с виду армянин пытался время от времени втиснуть словцо… но лучше бы он помалкивал. Каждая куцая реплика вмиг обрастала комментариями вождя и порождала новые образы, «окрыляя» нумидийца, как окрыляет поэта удачно пришедшая на ум рифма.

А когда уже казалось, что бедняга-катафрактарий сейчас лопнет от негодования, нумидиец небрежно уронил предложение: сойтись в поединке. Каждый – со своим оружием. И пусть боги порадуются тому, как он, вождь из благородной нумидийской семьи, помнящий две дюжины поколений своих славных предков, подбреет бороду отпрыска благороднейшего из курдючных баранов.

Армянин тут же рванул с места (вернее, с места рванул его конь) и под яростный вопль Меружана: «Не убивать!!!» устремился на обидчика, поспешно отцепляя притороченное к седлу копье.

Нумидиец, с бодрым хохотом уклонился от атакующего и послал ему вслед еще десяток оскорблений, комментируя и посадку кавалериста, и его умение владеть копьем, и недвусмысленный намек, что с копьем, данным от природы, катафрактарий обращается еще хуже.

Армянин, надо отдать ему должное, сбросил скорость и развернулся с потрясающей четкостью. И вновь понесся на обидчика.

Нумидиец демонстративно поднял над головой щит и поскакал навстречу со щитом в правой и ножиком в левой руке. Коршунов заинтересовался. Он знал, что нумидиец не был левшой.

Катафрактарий копьем владел виртуозно и доказал это, на лету отбив брошенный в него щит. Но – отвлекся. И поплатился. Кони пронеслись впритирочку, а когда всадники разошлись, в левой руке нумидийца оказался черный клок бороды катафрактария.

Армянин потери не заметил. В первый момент. Но стоило ему развернуться, как нумидиец продемонстрировал добычу и прокоментировал, на каком месте он будет носить трофей.

Катафрактарий цапнул одетой в перчатку рукой оскверненную бороду… И заревел.

Надо полагать, в глазах у него помутилось, потому что он опять промахнулся. А может маневр уклонения (нумидиец, ухватившись за ремешок на шее коня, свесился едва ли не до самой земли) был катафрактарию незнаком. В общем – промахнулся. А нумидиец – нет. Кольцо волосяного аркана упало сбоку на шею катафрактария…

Глупо так попался. Видно, ярость действительно ослепила, потому что армяне сами виртуозно владели арканом и всяко умели от него уклоняться.

Рывок в сторону… И на полном скаку армянский командир сверзился с седла. Нумидиец не стал волочить его за собой. Соскользнул с коня, наклонился… И отхватил ножом еще один клок бороды.

– Никто не назовет меня лжецом! – воскликнул он. – Обещал – сделал!

Взбешенные надругательством армяне схватились за оружие, но тут уж вмешался Коршунов.

– Префект! – взревел он. – Успокой своих людей!

Меружан, отнюдь не дурак, отрегарировал и без команды Коршунова. Послал коня поперек линии возможной атаки, закричал по-своему… И армяне успокоились. Двое, спешившись, поспешили на помощь упавшему коллеге. Нумидиец не препятствовал. Он был вполне удовлетворен трофеем…

Хвастался им целых два дня, а потом продал его за пять денариев одному ассирийскому торговцу…

Который вернул отрезанную бороду бывшему хозяину… За семнадцать денариев.

– Всегда был высокого мнения о нумидийцах, – сказал Меружан, подъезжая поближе к Коршунову. – Но из твоих легионеров всё равно не сделать приличных катафрактариев.

– Спорим? – предложил Коршунов. – Через два месяца сойдемся и проверим.

– Десять денариев, что они не устоят против моих всадников! – заявил Меружан.

– Двадцать… ауреев, что мы пройдем сквозь строй твоих катафрактариев насквозь! – ответил Коршунов.

Двадцать ауреев – огромная сумма. Но Коршунов был уверен в своих парнях. В седлах они сидели отлично. Причем с детства. А строй… В конце концов строй – это не только всадники, но и лошади. А персидские лошади превосходно обучены строю. Сами все сделают, если им не мешать. Ну и размер тоже имеет значение, а германцы Коршунова – очень здоровые ребята. И доспехи персидские получше армянских.

Однако попотеть придется. Два месяца – это, действительно, очень мало для подготовки умелого кавалериста.

Глава пятнадцатая

Антиохия. Политика и бальзамирование

Насколько Коршунов был доволен жизнью, настолько же Черепанов был в жизни разочарован.

– Читай! – Он бросил на стол депешу, до недавнего времени скрепленную императорской печатью.

Коршунов небрежно подхватил папирус, скользнул взглядом, вчитался… И охренел.

– То есть я не понял…

– А что тут понимать? – злобно оскалился Черепанов. – Я, блин, подло и вероломно напал на воинов «друга Рима» Ардашира и совершил тем самым государственную измену!

– То есть, овации тебе не видать? – осторожно предположил Коршунов.

– Хрена лысого, а не овацию! Мне предлагается самостоятельно решить возникшую дипломатическую проблему. То есть – задобрить Ардашира любыми способами.

– Отдать обратно Европос, что ли? А, может, сразу всю провинцию, а?

– Типа того. И это еще не всё! Вот здесь, – Геннадий сунул Коршунову под нос еще одну депешу, – мне предписывается не медля направить Девятый Клавдиев легион, мой собственный легион, мать их слоновая задница, в провинцию Нижняя Мезия. Для несения службы, блядь, там, где от легиона будет наибольшая польза! А вот хрен им, а не легион!

– Погоди, не кипятись! – произнес Алексей, изучая императорский приказ. – Тут сказано: не медля, при первой же возможности… А еще сказано, что вскоре из Рима должен прибыть легат, которого император назначил командующим.

– Ты видишь в этом что-то позитивное? – желчно поинтересовался Черепанов. – Какой-то двадцатилетний сопляк, все заслуги которого – дальняя родственная связь с императором, будет командовать моим легионом…

– Исключительно позитивное! – перебил Коршунов. – Лично мне кажется, что этот новоназначенный легат вряд ли сможет принять легион.

– Почему ты так полагаешь?

– Если я отвечу, что Маний Митрил Скорпион и без него неплохо справляется, будет ли это достаточным аргументом?

– Вряд ли. Не для Принцепса.

– А если, к примеру, этот самый легат не сможет принять легион, ну, допустим, по причине тяжелой болезни?

– То есть?

– Ну, заболеет он. Допустим, спину сломает. Или что поинтереснее. Головкой, к примеру, тронется…

– Спина отпадает. Не хватало еще, чтоб на меня убийство легата повесили. А головкой – это как?

– Восток, Генка, дело тонкое! – со вкусом произнес Коршунов. – Вот, например, один известный мне антиохийский фармацевт египетского происхождения торгует неким снадобьем, увеличивающим мужскую силу.

– Хочешь, чтобы новый легат затрахался до смерти?

– Не так оптимистично, – усмехнулся Алексей. – Но по сути – близко. Снадобьем этим ни в коем случае нельзя злоупотреблять, поскольку имеется ряд побочных эффектов, как то: ослабление памяти, нарушение логического мышления, сонливость и прочие негативы, которые тем глубже, чем больше доза. Египтянин мой уверял, что одна-две дозы не принесут вреда, но что-то мне подсказывает, что наш легат на этом не остановится. Молодой, горячий…

– Слушай, молодой-горячий, а твой фармацевт может голову забальзамировать? – внезапно сменил тему Черепанов.

– Наверное… Он же – из Египта. Помнишь, как там фараонов обрабатывали? На тысячелетия…

– Мне так долго не нужно, – очень серьезно ответил Черепанов. – Скажем, на полгодика…

– А что за голова? – поинтересовался Алексей.

– Сатрапа персидского.

– Ну ты даешь, Генка! И она еще не протухла за два месяца?

– Я ее в меду держу. Но хотелось бы нормально, хм, обработать. Хочу ее, понимаешь, императору нашему юному подарить. И его мамаше. Пусть сами решают, что дальше с ней делать. Может – в личный музей вместо моего триумфального бюста. А может – начальнику вернуть, Ардаширу то есть. С подобающими случаю извинениями.

– Ну ты маньяк! – восхитился Коршунов. – Лады. Пришлю тебе фармацевта. И насчет легата ты тоже подумай. На хрена нам еще один легат? Может, из него тоже чучело набить? В атрии поставишь – красота!

Коршунов увернулся от брошенной подушки, захохотал, крикнул:

– Не дрейфь, командир, прорвемся!

И выскочил из кабинета.

Черепанов поймал себя на том, что тоже улыбается. А ведь прав Лёха! Прорвемся. В первый раз, что ли…

* * *

– Отличная работа! – похвалил Черепанов. – Ну, просто как живой получился!

Александриец радостно заулыбался. Он действительно потрудился на славу. Даже глаза подрисовал. И бороду персидскую, холеную, колечками, хной подкрасил. И дырку от стрелы в щеке «заштукатурил» так, что и не заметно ничего. Черепанов достал из комода шлем, подлинный, сатрапов, и аккуратно водрузил на мертвую голову.

– Превосходно! И как долго всё это продержится?

– Если беречь от солнца и насекомых, то его могут увидеть даже ваши внуки, сиятельный!

– Так долго не требуется. Вот тебе за работу!

На стол лег золотой аурей, полновесный, адрианов.

Улыбка стекла с лица фармацевта-бальзамировщика.

Он взял монету, поклонился…

– Погоди! – остановил его Геннадий. – Я заплатил мало?

– Всё, что делает сиятельный, не может оспаривать ничтожный из его слуг… – пробормотал александриец. Вся Антиохия полнилась слухами о невероятной жестокости наместника. Он сам же их и распространял. «Чем больше тебя боятся, тем меньше тебя обманывают», – пояснил он когда-то Алексею.

– Я хочу знать, сколько стоит твоя работа! – жестко произнес Черепанов. – И не вздумай мне лгать!

– Как скажет сиятельный… Но один только индийский воск, который я использовал для фиксации кожи, обошелся мне в тридцать денариев за унцию…

– Прости, – уже более мягко произнес Черепанов. – Я не знал. Думаю, этого хватит. Он снял с пояса кошель и высыпал на стол горку золотых монет.

Александриец отделил от горки десять монет, остальное подвинул к Геннадию.

– Лишнего я не возьму, сиятельный!

– Полагаю, тебе приятно будет узнать, что твоя работа отправится в Рим к самому императору, – сказал Черепанов. – Хочешь, чтобы он узнал имя мастера?

Фармацевт-бальзамировщик покачал головой:

– Благодарю, сиятельный, но мне не нужна слава. В наше время Фортуна так переменчива… Но мне будет приятно, если ты скажешь великолепному легату Алексию, что моя работа тебе понравилась. Он оказал мне неоценимую услугу, и мне важно, чтобы он помнил: всё, что я могу сделать для него, будет сделано!

– Вот это – непременно, – пообещал Черепанов.

И выполнил обещание уже за обедом. А заодно поинтересовался:

– Что ты такое сделал для него, Лёха, что он так тебе предан?

– Да пустяк! – махнул рукой Коршунов. – Какие-то идиоты, пустоголовые служители какой-то местной богини, решили вырезать его семью, ну и его тоже, потому что, дескать, он продал им лекарство, которое уморило их главного шамана. И твои вигилы, такие же идиоты, стояли и глазели на это безобразие, не решаясь вмешаться, потому что боялись проклятия. Будь он один, я б, может, и не стал влезать: мало ли какие у них разборки? Но я, знаешь ли, терпеть не могу, когда гребаные фанатики убивают детей! А поскольку команда «отлезь, гниды!» на них не подействовала, то я спустил на дебилов Фульмината. А поскольку я знаю, что убивать нехорошо, – Алексей нежно улыбнулся напрягшейся Анастасии, – то я велел моему африканцу обойтись с ними деликатно, так что он никого не убил. Просто пообрубал дюжину-другую поганых ручонок – и гниды всё поняли. Дернули оттуда – аж пыль столбом! А твои вигилы – за ними.

– Им твой Фульминат тоже руки пообрубал? – прищурился Черепанов.

– Вигилам? Нет, это был бы перебор! Хотя лично я выдал бы каждому из этих олухов по десятку палок! Чтоб без вмешательства легата понимали: те, кто служит римской Фемиде, не должны бояться всяких там недоделанных сирийских божков!

– Вот! – сказала Черепанову Корнелия. – Даже варвары понимают превосходство римских богов, а ты самой Венере отказался полдюжины серебряных кубков пожертвовать!

– Это кто тут варвар? – грозно осведомился Черепанов. – А?

– Оставь ее! – по-русски попросил Коршунов. – Не хватало мне еще на блондинок обижаться!

– Да ну вас! – вздохнул Черепанов, но пальцы разжал. – Что за бог-то? – спросил он. – Не запомнил?

– По-моему Раммон, или Риммон… Да какая разница! Главное – я хорошему человеку помог! Ну, не то, чтобы совсем хорошему, – поправился он, – но безусловно полезному. Он, кстати, такие порошки от похмелья готовит – лучше Алказельцера! Могу поделиться.

– Мне бы твои заботы, – проворчал Черепанов. – В Риме под меня сейчас копают конкретно. Им бы только повод найти, чтобы от меня избавиться.

– А по-моему, ты сгущаешь краски, – сказал Алексей. – Хотели бы от тебя избавиться, давно бы прислали императорский эдикт: мол, освобождается такой-то от занимаемой должности. И всех делов.

– Просто не получится, – покачал головой Черепанов. – Думаю, они это понимают. Ну я их и задобрил немного. Заслал малую толику от нашей персидской добычи.

– Вот это зря! – не одобрил Алексей. – Ты им лучше кислород перекрой. Вон у нас пираты… Лютуют, я слышал, не по-детски. Даже на легата военного, меня то есть, напали средь бела дня, – он ухмыльнулся. – Так почему бы им не перехватить пару хлебных караванов? Хочешь, организую? Комар носу не подточит! Я пока в Иерусалим плавал, прикинул…

– Всё-таки Корнелия права, – перебил Геннадий. – Ты, Лёха, натуральный варвар. Но предложение интересное. Мы его еще обсудим…

Глава шестнадцатая

Лагерь Первого Германского легиона. Трудовые будни латной конницы

– Есть вопрос, – сказал Коршунов мидянину. – Это обязательно, бить копьем исключительно вперед?

– Мне – нет, – ответил бывший офицер-катафракт, а ныне – инструктор Коршуновской тяжелой конницы. Будущей тяжелой конницы. – Им – да. Новичку по-другому копье не удержать. Вырвется, пройдет вскользь… От такого удара вреда больше, чем пользы. Попадется умелый противник, собьет щитом вниз. Копье – в землю, копейщик – в небо!

Перс хохотнул. Самому понравилось, как завернул.

Разговаривали они по-арамейски. Мидянин говорил на этом языке абсолютно свободно. Так же, как и на греческом. Но Алексей хотел попрактиковаться.

Коршунов задумался, поглядел на своих варваров…

Варвары тренировались. Ровной плотной шеренгой набирали крейсерскую скорость, опускали копья и дружно разили мишени. То есть в теории должно было быть так. В реале выходило не так гладко. Строй будущие катафрактарии держали неплохо, а вот остальные фазы упражнения получались не так гладко. Возникали сложности с правильным разгоном, например. Если шеренгу «разгонял» кто-то из инструкторов, получалось как надо. Но в отсутствие опытного лидера выходила лажа. Или разгонялись слишком быстро и утомляли коней. Или к моменту сшибки не успевали набрать максимальную скорость. И дело было не в отсутствии у варваров глазомера – поодиночке-то каждый угадывал правильный темп. А вот вместе… Это примерно как пересесть с «субару-импреза» за руль тяжелого «трака». Принципиально другие характеристики что у разгона-торможения, что у поворотов. Персам было легче. У них среди молодняка всегда имелось процентов двадцать старослужащих. А Коршунову где их взять?

Зато Алексей усовершенствовал мишени. Раньше это были просто соломенные чучела на палках, а теперь – деревянные щиты на поворотных шестах. Да еще и с поперечиной с противоположной стороны. А еще к щиту шест привязан под углом семьдесят градусов.

Идею «актичной защиты» подсказал Фульминат. Поглядел-поглядел на упражнения и сострил, что, мол, чучело сдачи не дает. Скучно.

Коршунов тут же включил научную мысль – и сконструировал чучело, которое «давало сдачи».

Удачно получилось. Теперь, когда в случае точного удара получался не просто соломенный взрыв, но…

а) солидная отдача вдоль учебного копья, сравнимая с реальной.

б) крутнувшаяся вокруг оси поперечина лупила по всаднику сбоку, если тот притормаживал (а притормаживали частенько), вынуждая совершать маневр уклонения, поскольку щит-то – с другой стороны.

в) палка, привязанная под углом, при развороте, аки копье, била в соседнего всадника, вынуждая не только бить копьем по мишени, но и принимать на щит встречную «атаку».

Прекрасное изобретение. Даже персам понравилось. Но тренажер работал тем эффективнее, чем больше радиус «маховика». Волей-неволей приходилось снижать плотность строя и увеличивать интервал между всадниками.

Инструкторы по этому поводу не переживали: чем меньше интервал, тем легче держать строй. Пусть тренируются в сложных условиях, лишь бы успевали смыкаться колено к колену при необходимости маневра. А вот Коршунов беспокоился. Он был не кавалерист, а пехотинец. И твердо знал: чем плотнее строй, тем он крепче. И еще он знал главное правило римской пехоты. Шаг вперед – щит вперед – укол вбок. Твоя задача – сунуть железо под мышку врага справа, а того, кто прет прямо на тебя, аккуратно зарежет твой левый сосед. Тебе останется лишь перешагнуть через труп и – щит вперед, укол вбок…

Спрашивается: зачем кавалеристу бить копьем того, кто летит навстречу с копьем и щитом наизготовку, если можно вставить фитиль в правый бок соседнего оппонента? Там и щита нет, и рука тяжелым копьем занята… Да и пехотинца справа поддеть сподручнее. Того, кто спереди, конь и сам стопчет.

– Не удержать копье, говоришь? – задумчиво проговорил Коршунов. – А давай-ка посмотрим… Эй, Гадарих! Ко мне!

Названный, здоровенный детина, дальний (двадцать седьмая вода на пиве) родич Коршунова по линии тестя Фретилы, подъехал не спеша, солидно…

– А покажи-ка нам, братец, как ты весло крутить умеешь, – предложил Коршунов.

– Так нету ж весла! – удивился будущий катафрактарий.

– А ты копьем покажи.

Гадарих вынул копье из седельной петли, поднял, покачал…

– Легковато будет, – заметил он. – Ну, как скажешь, рикс… – и вознамерился спешиться.

– Нет! – пресек попытку Алексей. – Ты в седле покажи!

– Можно и в седле, – солидно произнес Гадарих… И вдруг с невероятной скоростью завертел над головой копье. Аж гул пошел.

– Дайте-ка мне палку! – потребовал Коршунов. И получив чей-то витис, тут же метнул его в голову Гадариху. Хряп! Отбитый витис взмыл в небо и тут же вслед ему взлетело тяжеленькое катафрактарское копье… Оп! И оба предмета вновь оказались в руках гота.

– Склонен думать, – с улыбкой произнес Коршунов, – что противник, способный вырвать копье из руки этого новичка, должен быть размером с носорога.

– Пожалуй, – не стал спорить мидянин. – Но ведь не все твои солдаты – такие, как этот.

– Не все, – согласился Алексей. – Есть поздоровее, есть и послабже. Но ненамного. Я ведь специально отбирал таких, чтобы на лошадок без посторонней помощи залезали. И на своих-двоих тоже могли сражаться в полных доспехах.

Большое впечатление на Коршунова произвела картина вылетевших из седла персидских катафрактов. Которых его ребята брали играючи, как опрокинутых на спинку черепах. Так что свою конницу Алексей решил комплектовать по водолазному принципу¹⁶⁴. Правда, лошадкам малость потяжелее, но они всё равно на себе столько железа несут, что лишний десяток килограммов погоды не сделает.

– А ведь ты прав, легат! – Это Тевд Трогус. Правая (а чаще и левая тоже) рука легата Алексия Виктора. Префект лагеря. И становой хребет (что уж шило в мешке таить) Первого Германского легиона. Вся бухгалтерия, всё снабжение, все спорные вопросы и система жизнеобеспечения (от воды в банях до гвоздей в калигах) на этом великом человеке. Бывшем кавалеристе, бывшем «сержанте» в самой первой кентурии Геннадия Черепанова. Коршунов не раз благодарил Господа, что тот послал ему этого замечательного язычника. Не будь в легионе длинноносого римлянина-плебея Тевда – прощай, восхитительная свободная жизнь Алексея Коршунова!

– Ох, и умен ты, легат Алексий! Сразу видно, что есть в тебе греческая кровь! Вроде бы просто сообразить, а ведь никто не додумался!

– Да ладно тебе, Тевд! – Коршунов даже засмущался. Хотя попробуй пойми, шутит Тевд Трогус или искренне говорит. Вроде, искренне…

– Я тоже на наших поставил, – доверительно сообщил префект лагеря. – Две сотни!

– Так уверен, что мы побьем армян? – спросил Коршунов.

– На куски порвем! – ухмыльнулся римлянин. – Я тут намекнул кое-кому, что когда мы с вами с Мезии схлестнулись, эти самые армяне и растащили ваши повозки¹⁶⁵. Да наши германцы их теперь зубами загрызут!

– Постой, ты о чем? Какие повозки?

– Как какие? Помнишь, когда вы Мезию грабили, а мы вас догнали? Вы бы ушли, если б армяне арканами повозки не растащили! Забыл?

– А… Вот ты о чем… Ну, так когда это было!

– Когда бы ни было, а такое не забывается. Сколько вы тогда золотишка потеряли?

«Сколько я тогда людей потерял…» – подумал Коршунов.

О том поражении он старался не вспоминать. Хотя в итоге всё вышло не так уж плохо. Для него. Но не для тех, кого закопали в плодородную мезийскую землю…

– С арканами это Геннадий придумал, – сказал Коршунов.

– А кто об этом вспомнит? – резонно возразил Трогус. – Ты да я. А мы никому не скажем, верно? Кстати, – префект понизил голос, – есть у меня папирус египетский… Чудесная работа! Картинки, золотом и серебром писанные… Буковки – загляденье. Не хочешь купить для наместника Геннадия? Всего две с половиной тысячи сестерциев… Даром почти. Наместник такое любит, ты знаешь.

– А что ж сам не предложишь? – поинтересовался Коршунов. Ох, не просто так льстил ему Трогус. Не льстил – подлещивался.

– Я не могу, – вздохнул римлянин. – Я Геннадию Павлу слишком многим обязан. Я ему свиток сей только подарить могу…

– Ну, так подари! – улыбнулся Коршунов.

– Не могу, – вторично вздохнул Тевд. – Я за него двадцать ауреев отдал. Правда, новых, чеканки Александра Севера. Большие деньги!

Как префект лагеря Трогус ворочал куда большими деньгами, но Геннадий знал, что он – честен. Из казны ничего не украдет. Так у них в легионе принято. И за это следует благодарить Геннадия. Он своих людей с самого начала карьеры приучил: не воровать. У него в легионе офицеры даже взяток за освобождение от работ не брали. И гордились этим. А в легионе Коршунова – еще проще. Большая часть – германцы. Эти могут старика до нитки обобрать и у ребенка последний кусок хлеба изо рта вырвать (если жрать захотелось), но – у чужого ребенка и у чужого старика. А среди своих – никакого воровства. Положи сейчас Коршунов кошелек с золотом на землю и уйди – до самого вечера пролежит, никто не тронет. А вечером кто-нибудь подберет и в принципию отнесет. Чтоб в темноте не потерялся и лежал в целости, пока хозяин не объявится.

Вот вам и варвары!

– Две с половиной тысячи сестерциев, – вздохнул Коршунов. – Да я за такие деньги грамотного раба купить могу. Он мне еще и не такое напишет!

– Такое – не напишет! – убежденно произнес Трогус. – Бери, легат! Черепу понравится!

– Ох, сомневаюсь! Он читать любит, а не картинки смотреть и непонятные египетские значки разглядывать.

– Почему – непонятные значки? Там и греческий перевод есть! – радостно сообщил Трогус. – Да ты только глянь, легат! Сам увидишь, как красиво начертано! А еще говорят: текст этот – волшебный! Кто его прочтет, никогда в Плутоново царство не попадет и памяти посмертной не лишится!

Заинтриговал. Коршунов поглядел с минуту, как персидские инструкторы гоняют его кавалерию, решил – без него прекрасно справятся, и кивнул:

– Ну пойдем, поглядим, что там у тебя за сокровище египетской мудрости…

Папирус и впрямь оказался великолепен. Каллиграфическая греко-египетская билингва. И замечательными картинками. И начиналась она так…

«Послание из Сокрытого. Места пребывания душ, богов, теней и блаженных; а также то, что они делают. Начало – Рог Заката, врата западного горизонта, конец – первичный мрак, врата западного горизонта…»

«Ух ты! – подумал Коршунов. – Да это никак Книга Мертвого Человека. Наставление душе, странствующей по загробному египетскому миру!».

Алексей в теме разбирался, потому что в своем прошлом-будущем, побывал в Египте аж три раза, и историю фараонов когда-то знал получше, чем историю римских императоров. А распечатки египетской и тибетской «книг мертвых» до сих пор валялись на антресолях его петербургской квартиры. Вернее, будут валяться веков этак через семнадцать. Правда, ни ту, ни другую рукопись Коршунов так до конца и не дочитал. Ну, вот теперь и дочитает. А Генке точно понравится. Он такое любит.

– Беру, – сказал он. – Но деньги – только завтра. Кстати, не пора солдатам жалование платить?

– Подождут! – отрезал Трогус. – Они еще персидские деньги не проели.

– Как скажешь, – согласился Коршунов. Забрал тубус с книгой и отправился восвояси. Вернее, в столицу. День прошел не зря. Значит самое время повеселиться!

Глава семнадцатая

Близ побережья провинции Киликия. Киликийские пираты

Легата, который должен был принять под начало Девятый Клавдиев легион, звали Тит Эмилий Вивиан. Это был двадцатишестилетний толстенький подвижный молодой человек, вполне соответствующий своему когномену-прозвищу¹⁶⁶. Армию Тит Эмилий не слишком любил. Шесть лет назад он, для карьеры, прослужил около года трибуном-латиклаевием и от этого времени у него остались самые неприятные воспоминания. Но настоятельная просьба дяди, а главное – непрерывное нытье и угрозы кредиторов, вынудили благородного патриция покинуть великолепный Рим и отправиться на задворки империи. Сначала Титу Эмилию предложили возглавить Четвертый Флавиев – в Верхней Мезии, но потом дядя передумал и отдал ему Девятый Клавдиев в Сирии. Вивиан был не против. Конечно, Сирия намного дальше от Рима, но – и от кредиторов тоже. Да и место более приятное, нежели дикая Мезия. Так что Четвертый Флавиев пусть забирает себе Серапаммон. Пусть он дерется там с грязными нищими варварами, а Вивиану туда незачем спешить. Стяжает деньги и славу в битвах с богатой Парфией. Титу Эмилию сказали, что его легион уже бился с Ардаширом, побил парфян и взял немалую добычу. Когда Вивиан примет командование, то непременно проинспектирует легионную казну и потребует полный отчет за каждый асс. Глядишь, и с кредиторами рассчитается, и себе кое-что оставит. Тит Эмилий Вивиан любил роскошь, любил вкусные кушанья, шелковые ткани (кстати, здесь, в Сирии, они заметно дешевле, чем в столице), и красивые вещи почти так же сильно, как внимательных и умных собеседников. В Риме у него было много друзей. Еще представиль рода Эмилиев любил нежных кудрявых мальчиков. Как раз такого он купил три дня назад здесь, в Эфесе. И не разочаровался.

Из Эфеса в Антиохию Тит Эмилий решил добираться морем. На военном корабле. Но к невероятному возмущению легата, из военных в Эфесском порту оказалась лишь старая либурна, не способная вместить имущество Тита Эмилия. Как человек благородный Тит Эмилий был уверен, что никакое путешествие не должно заставлять патриция отказываться от привычных удобств, вроде двух поваров, дюжины музыкантов, просторного ложа, и, конечно же, бронзовой ванны, без которой существовать в этих жарких краях просто невозможно.

Пришлось легату, скрепя сердце, на собственные деньги нанять идущий в Египет зерновоз. Места здесь хватало, имелось удобное помещение на палубе, которое Тит Эмилий и занял, велев обустроить с подобающим комфортом: застелить коврами, драпировать и украсить стены… Словом, вышло недурно. И цена, в общем, оказалась приемлемая, потому что груза на судне было совсем немного, и хозяин пассажиру искренне обрадовался.

Впрочем, это временные расхода. Как только появится возможность, Вивиан непременно и с лихвой восполнит собственные потери за счет легионной казны. Это и справедливо: разве не для блага Рима и империи Тит Эмилий вынужден нести тяготы путешествия?

* * *

Парусники пиратов выглядели совсем крохотными рядом с огромным зерновозом. Когда Тит Эмилий посмотрел на них с высокой кормы, они показались ему до смешного неказистыми. А люди, которые махали коротенькими веслами – еще смешнее. Как они старались, пытаясь обогнать их судно! Столько усилий…

– Что это за людишки? – поинтересовался Вивиан, небрежно перебирая кудряшки на голове ластившегося к легату эфесского мальчугана. – Рыбаки?

– Боюсь, что нет, сиятельный! – озабоченно проговорил капитан.

– Боишься? – удивился легат. – Чего?

– Этих людишек, – капитан встревоженно глядел на своих моряков, поспешно ставящих артемон – парус, крепившийся к наклонной мачте на носу корабля. Нет, вряд ли это поможет. Ветер был попутный, но совсем слабый. Большой парус обвис, словно живот роженицы после родов. Расстояние между зерновозом и преследователями сокращалось. Медленно, но неумолимо.

– Я бы посоветовал сиятельному облачиться в доспехи, – вежливо произнес капитан. – И я полагаю, вам стоит вооружить слуг. Если необходимо, у меня имеется кое-какое оружие.

Он знал, что пассажир его – военный, большой чин. Хотя и не выглядел грозным бойцом. Однако среди нескольких десятков рабов, сопровождавших благородного патриция, были довольно крепкие парни. Если пираты увидят, что на борту судна – настоящий римский легат и много вооруженных людей, не исключено, что они подумают: на борту большой воинский отряд. И откажутся от преследования. Тем более, что по осадке видно – его корабль идет без груза.

Возможно, так бы и вышло, если бы киликийские горцы не знали заранее, что им нужно. А нужен им был именно этот зерновоз. Именно за него один совершенный муж посулил неплохие деньги …

Убитых было немного – не больше десятка. Среди них – капитан. Остальные вовремя побросали оружие.

Низенький упитанный Тит Эмилий стоял на коленях перед заросшим по самые глаза предводителем горцев. Ноги у предводителя были босые и отвратительно волосатые. На широком поясе болтался нож размером с гладий. Дикарь!

Грубо ухватив Вивиана за руку, пират содрал с пальца римлянина самый большой перстень – с фамильной печаткой. Тит Эмилий взвизгнул от боли.

– Патриций, – с удовольствием изрек дикарь на скверной латыни. – Пять талантов! Договорились?

– У меня нет таких денег! – с достоинством (ох как трудно выглядеть достойно, стоя на коленях) произнес Тит Эмилий. – Я – бедный человек… Эй, не трогайте его! Не смейте! – вскричал он, увидев, как один из пиратов выволок из-за канатной бухты перепуганного эфесского мальчика. Вивиан даже попытался встать, но тяжелая рука бородатого горца снова швырнула патриция на колени.

Предводитель сделал знак – и мальчишку притащили к нему.

– Твой родственник?

– Мой возлюбленный! – с вызовом бросил Вивиан.

Он не понимал, что происходит. Просто представить не мог, что такое может произойти с ним.

Вспомнилась почему-то история Юлия Цезаря. Который тоже когда-то попал к пиратам, потом выкупился, изловил всех и распял. Он, Тит Вивиан из рода Эмилиев – не менее благороден, чем Юлий!

– Вас всех отправят на кресты! – закричал он.

Но вожак пиратов лишь презрительно усмехнулся.

– Возлюбленный, говоришь? Такой хорошенький. Да и ты – тоже ничего! – Грязные пальцы с обломанными черными ногтями ущипнули розовую щечку патриция. Вивиан дернулся, но уклонится не успел.

– Приласкаешь меня, патриций, будешь жить! – сказал вожак.

Тяжелый пояс с кинжалом грюкнул о доски палубы. Волосатый, как зверь, пират задрал тунику, распустил набедренную повязку…

Сорок поколений благородных предков внезапно возродились в крови Тита Эмилия. Быстрый бросок – и оброненный пиратом нож оказался у него в руках.

Вожак киликийцев отпрянул… Пират за спиной Вивиана замахнулся дубиной… Не успел. Тит Эмилиан развернул нож к себе и двумя руками, с силой, вогнал клинок прямо в сердце.

– Не оскверню уста рим… – выдохнул он, и, облившись кровью, ничком повалился на палубу.

– Вот дурень, – добродушно произнес вожак. – А мог бы жить. – И, повысив, голос. – Заканчивайте тут, братья! Всё лишнее – за борт, судно на буксир и домой, пока светло. Нынче – удачный день!

* * *

– …Так он и умер, твой сменщик, – завершил свой рассказ Коршунов. – В целом, достойно умер. Лучше, чем жил.

– Разборчивым, выходит, гомосеком оказался императорский легатик, – усмехнулся Черепанов. – Не захотел пирата ублажить!

– Ничего ты в римской морали не понимаешь¹⁶⁷! – возразил Алексей.

– Допустим, – не стал спорил Черепанов. – Кстати, откуда ты знаешь такие пикантные подробности?

– Одного из матросиков с того корабля продали на рынке в Тарсе. А его новый хозяин оказался любопытен. И знаком с моим… информатором! – Коршунов ухмыльнулся.

Вообще-то он услышал эту историю непосредственно от пиратского капитана, но щепетильному Генке об этом знать совершенно не обязательно.

– Понятно, – закрыл тему Черепанов, хотя сильно сомневался, что Лёха говорит правду.

Правильно сомневался.

А информатор, действительно, был. Только не в Тарсе, а в Эфесе.

План заработал, как только незваный легат арендовал зерновоз. А что заказ был сделан на судно, а не на пассажира, так это и дешевле. Неизвестно, сколько бы заломил киликийский разбойник за устранение целого императорского легата.

– Понятно. Что ж, одной проблемой меньше. Еще бы нам решить, как аккуратно замириться с Ардаширом. На меня уже реально давят. Будто мне делать больше нечего!

– Совсем ты заработался, Генка, – сочувственно произнес Коршунов. – Ты что, реально хочешь с ним замириться?

– А почему нет? С позиции силы?

– С позиции силы я бы еще раз врезал! – заявил Алексей. – Но если ты желаешь мириться, то подключи пальмирского царька. Он с Ардаширом – как две половинки одной гузки. А у меня есть очень хорошая идейка на этот счет. Поделиться?

– Ну-ка…

И Коршунов поделился.

Черепанов охренел.

– Ты, Лёха, на всю голову обмороженный! Там же через речку – его столица!

– А мы тихонько! – засмеялся Коршунов. – Только не прямо сейчас. Мне еще пару месяцев надо – на подготовку. Ну а ты, Генка, пока поразмысли, как это получше организовать. Это ведь ты у нас боевой офицер, а я так, старший лейтенант запаса.

– Рикс ты варварский! – ухмыльнулся Черепанов. – Дикарь и разбойник!

– Дикари и разбойники, наместник, легата Тита Эмилия порешили! – строго произнес Коршунов. – А я, брат, не разбойник, а завоеватель! Забыл, что ли, наше родное время? С какой суммы вульгарный грабеж превращается в благородный спор хозяйствующих субъектов? Так-то, господин законник!

И очень довольный собой удалился.

Черепанов только головой покачал. Ну, Лёха, ну, наглец! А ведь может получиться! Очень даже может…

Сдвинул в сторону деловые документы, достал из ящика тубус с «Книгой Мертвого Человека», в который уже раз, поглядел на замечательные «иллюстрации»… Подумал, как бы обрадовались египтологи из «родного времени», если бы заполучили этакую билингву. Не какой-нибудь там Розеттский Камень, а настоящую книгу…

Подумал еще немного и решил, что они с Генкой могли бы здесь стать великими литераторами. Одних только сказок сколько в памяти сидит… Однако, есть дела поинтереснее. Например, в термы сходить. С Корой. В индивидуальном порядке. В бассейне… хм, поплавать. А то что-то жарко становится. Лето на дворе. Сирийское лето. Пора новые опахала заказывать.

Глава восемнадцатая

Антиохия. Дворец наместника. Совещание на высшем уровне

Обсудить предложение Коршунова решили после обеда. За десертом. Под легкое вино и нежное пение дворцового хора.

Это, чтоб никому из обслуги и мысли в голову не пришло, что обсуждается политика. Пусть видят, что господа отдыхают и расслабляются после трудного дня.

– Селевкия! – заявил Коршунов. – Вот то, что нам нужно!

Селевкия. Не та, что рядом с Антиохией, а другая, та, что на берегу могучего Тигра. Многажды разграбленная, но всё еще богатая. Селевкия Парфянская. Греко-иудео-сирийский город на Великом Шелковом Пути.

Коршунов не был там ни разу, но представлял вполне отчетливо. Привычная греческая планировка. Городская стена… Не слишком высокая, это ведь город, а не цитадель. Снаружи – сады и рощи. Внутри – легкая эллинская архитектура. Храмы. Здания. Колонны… Богатенький городишко. Живет торговлей и очень неплохо живет. Сколько его разоряли да грабили, а вот опять сверкает и лоснится.

Внизу – речная гавань. Разноразмерные корабли – у причалов и попросту вытащенные на песок, омоченный водами великого Тигра.

А по ту сторону реки – Ктесифон. Зимняя столица царства. Вот это уже типичная парфянская архитектура. Три яруса обороны. На вершине – главная царская цитадель. Ниже, за вторым кольцом, воинская, ученая и прочая элита. За третьим кольцом – народишко попроще: продвинутые ремесленники, торговцы…

Была мыслишка – вломиться прямо в Ктесифон. Врезать по морде самому Ардаширу – вот это, блин, истинная доблесть. Агилмунд, Ахвизра и все прочие варвары уписались бы от восторга. Самому великому царю персов – в харю плюнуть! Железным плевком! И – царская сокровищница! О-о-о! Двадцатиминутный непрерывный оргазм вожделения и жадности!

К сожалению, пришлось отказаться. Базовый план не предусматривал ни полноценных военных действий, ни полномасштабной осады. Прыгнуть, отхватить кусок и удрать. Да о какой войне может идти речь, если в распоряжении наместника провинции – максимум четыре легиона. Могучая сила, если надо приплющить каких-нибудь диких алеманнов, но против победителя Парфянской династии… Не смешите! Тут и десяти легионов маловато!

Максимум, на что можно рассчитывать, это овладеть первой линией обороны Ктесифона. А потом получить такое «алаверды» от царской армии, что только и останется, что удирать, роняя от ужаса кал и штатное вооружение. То есть пойти по стопам жадного торгаша Красса¹⁶⁸. Повторить позорное поражение при Каррах¹⁶⁹ и пополнить парфянскую коллекцию римских орлов? Нет уж, увольте!

Дерзкий рейд – вот единственный вариант. Причем – с тщательной предварительной подготовкой. Под прикрытием еще более тщательно разработанной дезинформации. Да еще так, чтобы в итоге перевести стрелки с Антиохии на Пальмиру.

Не просто потешить воинскую ярость и тщеславие диких варваров, но – взять приличную добычу. И в перспективе спровоцировать Ардашира на более активные действия.

Совещались вчетвером: к обсуждению привлекли разбиравшуюся в столичных интригах Корнелию и тонко чувствующую Восток Анастасию. Это было не совсем по-римски – втягивать в подобные дела женщин, но ведь и Алексей с Геннадием были не совсем римлянами…

Разговаривали по-русски. Корнелия уже успела более-менее выучить язык мужа, а Настя говорила по-русски совершенно свободно. Когда ты знаешь одиннадцать языков, то двенадцатый не вызывает проблем. А русский, он уже тем хорош, что его никто здесь не понимает. Следовательно, не донесет. Несмотря на все усилия «контрразведки» Скулди, гарантировать отсутствие императорских или сенатских стукачей во дворце наместника было бы опрометчиво. Кроме того слуги склонны болтать. Исключение – выходцы из рабских «семейных династий». Но представителей таковых в доме имелась лишь парочка. Служанки Корнелии, которых патрицианка привезла из Рима. Остальные – унаследованный вместе с дворцом «обслуживающий персонал» и десятка полтора нанятых позже. А поскольку жизнь любого значительного римлянина происходит под непрерывным прицелом живых «видеокамер» и «микрофонов», то знать язык, который не понимает никто, это просто замечательно.

Конспираторы обсудили варианты и пришли к однозначному выводу: вторжение Ардашира на территорию империи однозначно порушит планы «партии мира». Общественное мнение не потерпит подобной оплеухи. Тем более, что персидский лев – зверь грозный. Не дай ему вовремя по зубам – потом поздно будет. Глядь – и персы уже строят свои зиккураты в Тире и Антиохии.

Так что нападение персов обязательно вынудит Рим принять срочные меры для обороны.

А поскольку переброска армии из столицы, а равно – назначение командующего (юный Гордиан для этой роли никак не годился) от столичных властей, – дело небыстрое, то с большой вероятностью право империума, то есть – ведения боевых действий, – получит именно Черепанов. Его конкурент, пальмирский «царек», был более мил Риму, но по замыслу Геннадия именно он будет первой мишенью ответного персидского удара. И тут у Одената – два решения на выбор. Геройски пасть в неравной битве. Или отложиться от Рима. Любой вариант – хорош, поскольку Черепанов остается единственным кандидатом. И получает право подчинять себе окрестные легионы, формировать новые, а также привлекать вспомогательные войска и самостоятельно использовать все наличные ресурсы. То есть уже не четыре, а семь-восемь легионов. А это силы, как минимум равные тем, что были у неумехи Красса. С такой армией Черепанов сумеет встретить персов достойно. Тем более, что бить их его легионеры уже умеют. И действовать будут на своей территории. Соответствующим образом подготовленной. Против противника, вынуженного напасть, чтобы не потерять лицо.

Ни Геннадий, ни Алексей не сомневались, что при таком раскладе они не только выкинут Ардашира из пределов империи, но и вломятся в Персидское царство у него на хвосте. Вот тут уж можно поговорить и о взятии Ктесифона и о фантастической контрибуции за возможность сбросить с львиного хвоста римскую волчицу.

И ни асса из этих денег – Риму. И пусть только вякнут! Сплоченная пятидесятитысячная армия. Плюс куча денег. Плюс – море зерна из Египта. При таком раскладе надо быть психом, чтобы осмелиться снять с должности наместника Сирии.

Хотя и «психический» вариант тоже выглядел неплохо. Наезд со стороны Рима в лучшем случае закончился бы для империи потерей Востока. А худшим – сирийские легионы у Аппиевых ворот. А те же дунайские легионы, не факт, что встанут на защиту римского руководства. Пусть клика матери-императрицы и посадила своих ставленников в «легатские» кресла, но база-то осталась старой. И имя Черепа значит для легионеров и кентурионов «дунайской группы войск» намного больше, чем имена придворных шаркунов и жополизов, украшенных белыми легатскими поясками. Опять же воинское братство поклонников Митры поддержит.

– Хочешь сам стать Августом? – на полном серьёзе поинтересовался Коршунов.

– Ни малейшего желания! – совершенно искренне ответил Черепанов.

И отметил тень разочарования на лице супруги.

Можно не сомневаться, что Кора естественно и с удовольствием займет покои на Палатине. Ей, патрицианке древнейших кровей, дочери и внучке императоров (пусть и весьма недолго царствовавших) править империей так же естественно, как руководить служанками.

А вот Черепанову стоило лишь представить, что его нынешние обязанности разрастутся до имперских масштабов, и сразу хотелось всё бросить и удрать куда-нибудь далеко-далеко. Он уже здесь, в Сирии, накушался властью выше крыши. А Рим – это вообще полное дерьмо. Даже вина выпить попросту не получится. Только после пары дегустаторов. Чтоб не отравили.

– Хватит с меня наместничества, – твердо произнес Черепанов. – С лихвой хватит. И мне не нужно, чтобы легионы пошли за мной. Вполне достаточно, чтобы они не пошли против меня. А если все же рискнут, то, уверен, братья-митраиты не оставят нас без поддержки. Особенно, если за нашей спиной будет реальная сила.

– Может, стоит уже сейчас, заранее, разослать письма этим самым братьям? – предложил Коршунов.

– Ни в коем случае! – возразил Черепанов. – Малейшая утечка информации – и я автоматически становлюсь мятежником. И хренушки мне тогда дадут империум. Да они лучше всю Сирию Ардаширу подарят. С Киликией и Палестиной в придачу. Так что давай-ка, Лёха, будем ковать железо в соответствии с технологическим процессом. И первый ход, – Геннадий повернулся к жене: – будет твоим, Кора. Нужен человек, который аккуратно довел бы до сведения Сената, что императорский приказ о «принесении извинений Ардаширу» должен быть осуществлен сенатором Оденатом. Дескать, наместник Геннадий Павел – человек военный, грубый и наверняка всё испортит. Да и честь дипломатического замирения с царем персов должна принадлежать благородному человеку, а не какому-то там бывшему варвару. Получится?

Корнелия задумалась…

Черепанов знал, что она активно переписывается со своими римскими знакомыми. Ей очень не хватало его, Вечного города. Не хватало своего круга общения… Не хватало столичной жизни, столичных праздников, театров, великолепных терм, столичных сплетен и интриг…

Кора – патрицианка. Она сама выбрала себе мужа. И – «где ты, Гай, там и я, Гайа». Она не жалела, но… Геннадий ее жалел. Кора была жительницей столицы, уехавшей с мужем-военным в далекий гарнизон. И она действительно тосковала…

– Да, – наконец сказал она. – Я напишу Цецилии. Она – весталка. Из рода Туллиев. Ее младший брат с недавнего времени заседает в Сенате и ищет дружбы с окружением моего брата. Он – подходящий человек.

– Отлично! – порадовался Черепанов. – Напиши ей – и мы отправим письмо по императорской почте с особым гонцом. Через две недели оно будет доставлено, а там уж – как получится. Думаю, месяца через два…

Получилось даже быстрее. Ответ пришел… Вернее, проявился уже через семь недель. Как раз за три дня до даты, назначенной Коршуновым для разрешения их спора с лидером армянских катафрактариев Меружаном. И это очень хорошо, что раньше, потому что посланцу Луция Септимия Одената совсем не стоило знать о том, что персидские катафракты, которых надлежало вернуть их царю вместе со всеми их побрякушками, давно увезены из Сирии и распродаются понемногу на рынках Киликии и Азии¹⁷⁰. А их замечательные доспехи уже подогнаны под внушительные торсы германских варваров Коршунова.

Глава девятнадцатая

Лагерь Первого Германского легиона. Проверка на вшивость

День обещал быть жарким. Очень жарким. Утро тоже не подкачало. Пот по лицу – струйками. Подшлемник – хоть выжимай. А ведь на шлеме Коршунова – белый шерстяной кокон. Каково же его германцам, чье парфянское глухое железо уже четверть часа калится на утреннем солнце?

Армянам легче. У них – открытые шлемы. Хилый ветерок хоть как-то кожу охлаждает…

– Ну и жарища, – вздыхает Алексей. Косится на Агилмунда. Место примипила – в строю. Позади строя. Рядом с Орлом-Аквилой и трубачом. Сейчас брат-гот отступил от этого правила, остался в стороне. Управлять его катафрактариями будет инструктор-перс. Он справится лучше, а под закрытым шлемом всё равно не разглядишь, кто там командует.

– Да, – соглашается Агилмунд. – Немного снега не помешало бы.

– Не перегрелись бы наши на солнышке, – беспокоится Коршунов.

Агилмунд ухмыляется.

– Вут, – говорит он. – Вут, Священная Ярость Вотана кипит в них! Что им солнце?

Они говорят по-готски. Коршунов очень хорошо говорит по-готски, но мыслить по-готски так и не научился. Опять по себе меряет. А варвары – это другая порода. Жара, холод… Какая на хрен разница, если сейчас начнется драка?

– Красиво, – говорит Коршунов, с удовольствием оглядывая строй.

– Да, – вежливо соглашается Агилмунд. – Очень хорошие латы.

У него – другие понятия о красоте. Вот когда начнется рубилово, тогда да… Красотища!

Однако, время. Пора бы и начать.

– Мы кого-то ждем? – уже по-латыни интересуется Коршунов у Мания Митрила Скорпиона, избранного арбитром.

– Череп обещал быть, – сообщает префект Девятого Клавдиева. – Да вот и он!

Точно. Пылит по дороге колесница. А следом – дюжин пять конных.

Колесница – это новое увлечение Генки. Местное «Феррари» с «Мазератти». На хорошей дороге – километров под сорок разогнать можно. Если колеса не отвалятся.

В колеснице – четверо. Сам наместник, он же – возничий. Довольный, как слон. Если так пойдет дальше, не ровен час, пожелает повелитель Сирии и в призовых гонках участвовать.

«А вот хренушки! – думает Коршунов. – Костьми лягу – не дам!» Травматизм на гонках колесниц – процентов восемьдесят. Половина – с тяжелыми увечьями, а то и со смертельным исходом.

Колесница лихо слетает с дороги и, по-птичьи подпрыгивая, подкатывает в руководству: Коршунову, Агилмунду, Меружану, Скорпиону и остальным старшим офицерам, расположившимся вдоль старательно выровнянного учебного полигона Первого Германского легиона.

В колеснице – Черепанов, Корнелия и (вот дурак, не догадался сам пригласить!) Алексеева Настя. И еще раб с опахалом, живой вентилятор, сейчас «выключенный». Размахивать полутораметровым опахалом и удерживаться на скачущей по буграм аристократической повозке не всякий циркач сумеет.

Всадники рассыпаются в стороны, выискивая свободные места. Это не охрана – городская элита, не желающая пропускать шоу. Как хорошо, что послы пальмирского Одената уже убрались к своему «папочке». С заверениями о том, что наместник Геннадий готов хоть сейчас отправить царю персидскому и пленников, и взятую добычу и целый мешок свитков с дипломатическими извинениями.

Нынче господа послы уже в Пальмире. А в Персию-Парфию, возможно, скачут гонцы «посредника» Одената с известием о том, что наглый наместник взят на поводок и покорно ходит на задних лапках по воле римских дрессировщиков.

Мечтайте дальше, господа!

Круто изогнутая, золотом горящая на солнце буккина яростно взревела.

– Ну что, – Черепанов подмигнул Алексею. – Проверят сейчас на вшивость твоих германцев!

Коршунов не успел ответить, потому что в ту же секунду оба конных строя пришли в движение. Сначала – неторопливо, потом быстрее, быстрее…

Более крупные и мощные парфянские кони должны были бы разгоняться быстрее, но армянские всадники были более опытными – и не уступали. Две железные стены неслись навстречу друг другу с устрашающим грохотом. Коршунов невольно напрягся. Конечно, копья тупые, с защищенными наконечниками и даже глаза лошадей закрыты сетчатыми наглазниками… Но все равно страшно!

Кафрактарии Меружана скакали повеселее. Играли оружием, кажется, пели…

Карафрактарии Коршунова на баловство не отвлекались. Даже неопытный Коршунов угадывал разницу между ними и более опытными конниками-армянами. Так отличаются легионеры-первогодки от ветеранов. Вроде бы в одном строю стоят, с одинаковым оружием… А всё равно заметно.

«Строй! Держать строй!» – захотелось заорать Алексею на кентурионовский манер.

Впрочем, там и без него было кому орать.

Метров четыреста – между конными ратями. Копья – к бою. Дружно и легко – у армян. Самую малость вразнобой – у германцев… И вдруг – бешеный рев! Словно тысяча разъяренных медведей разом выпрыгнули из берлог!

Даже невозмутимый Черепанов подпрыгнул от неожиданности.

Алексей усмехнулся. Это он придумал. Ученья там или не ученья, а боевой клич варваров – это впечатлит даже дружественного противника.

Впечатлил. Строй Меружановых катафрактариев дрогнул… Не то, чтобы смешался, нет, но как-то заколебался. Армянам, может, и по барабану, а вот лошадки заволновались, и всадникам пришлось потратить драгоценные секунды на то, чтобы успокоить животных… Те самые секунды. Непосредственно перед сшибкой. Красиво получилось. Сначала боевой клич ударил, а потом, почти сразу же – копья.

Грохнуло, будто связка гранат взорвалась. На миг всё будто перемешалось…

Однако уже через пару секунд стало понятно: Коршунов выиграл пари. Армяне не опрокинули его новичков-варваров. Ну да, пара-тройка его парней вылетела из седел, но выбывших «меружановцев» было несравненно больше. И выбитых из седла, и сбитых вместе с лошадьми… Впрочем, оба строя сохранили порядок. Прошли друг сквозь друга и начали разворот для новой атаки.

Вот это был важный момент, потому что от точности маневра зависело многое. А точность маневра зависела от выучки.

Нет, не сплоховали германцы. Сомкнулись колено к колену, и четко развернулись двумя крыльями, разошлись и тут же сошлись – снова лицом к противнику.

И опять разгон, медвежий рев, сшибка… И летящие наземь всадники. И опять, в основном, армянские.

В плотном строю уворачиваться трудно. Да и как увернешься, не нарушив строя? А разница в весовых категориях – очень даже существенная. Разика этак в полтора.

Еще один разворот. Лошади, потерявшие всадников… Упавшие, пытающиеся спрятаться под щитами… И лежащие неподвижно…

«Черт! – подумал Коршунов. – А ведь это серьезно! Будут не только раненые… Наверняка и трупы тоже будут!» Поспорили, блин!

Но машину уже не остановить. Третья сшибка. На сей раз армяне попытались сманеврировать. Перестроиться и ударить во фланг. Самую малость не успели. Должно быть, персы-инструкторы сориентировались. А может и сами германцы – все же у варваров умение драться – на генетическом уровне.

Сплошной строй германцев зацепил армян в процессе маневра…

Алексей метнул монету – в наплечник Меружана. Тот обернулся – пальцы вцепились в гриву коня, лицо – будто сведено судорогой.

– Может, довольно?!

В грохоте, реве и диких воплях голос Коршунова потерялся. Меружан скорее угадал, чем услышал… И быстро кивнул.

Алексей двинул коня вправо, хлопнул по колену Мания Митрила, проорал:

– Отбой! Командуй отбой, Скорпион!

Тот будто только и ждал… Гневно взревела буккина. Раз, еще раз… Ее голос подхватили другие трубачи…

К счастью, их услышали. Развернувшаяся для нового захода германская конница придерживала коней, поднимались над головами тяжелые копья…

– А он хорош, твой боковой удар! – Ахвизра, красный, мокрый, хоть выжимай, но невероятно счастливый, подлетел, осадив коня в шаге от Коршунова. – Ах как хорош! Хряп! И – наземь! Как дитенков! Вот так, префект! – Белозубый оскал – Меружану! – Это тебе не овечек пасти!

И не дожидаясь ответа Меружана, потерявшего дар речи от этакого хамства, захохотал весело, салютовал копьем Черепанову и умчался к своей когорте.

– Пожалуй, ты проиграл пари, Меружан, – сквозь зубы, изо всех сил стараясь прятать улыбку, произнес Маний Митрил.

Благородство – это в крови. Маружан гигантским усилием воли задавил разочарование, обиду, гнев… Всё – разом. Выпрямился в седле, чернобородый, горбоносый, гордый красавец, витязь и потомок витязей Меружан величественно поклонился Коршунову, признав поражение.

Алексей не мог не восхититься, поскольку знал: не умение побеждать делает мужчину мужчиной, а умение с достоинством принять поражение.

Глава двадцатая

Парфянское царство. Селевкия. «Троянский конь» сирийской работы

Черепанов назвал эту операцию «Троянский конь». Те, кто был в курсе – заценили. Гомер здесь был в большом почете.

Селевкия. Красивый греческий город внутри парфянского царства, город, построенный полководцем Александра Македонского и получивший имя основателя.

Строили город с размахом. И укрепили тоже неплохо. Правда, за последние столетия укреплениям изрядно досталось: город брали парфяне, город брали римляне. Дважды. Рушили стены, дома, святилища…

Но сейчас жители Селевкии встречали римлян с радостью, с распахнутыми воротами. Потому что думать не думали, что перед ними – римляне. У бедолаг даже и мысли не возникло – затвориться.

От кого? От собственных катафрактов?

Да уж, Оденат на радостях постарался на славу. Люди Скулди подпоили гонца и скопировали письма. Пальмирский царек прогибался, злопыхал и хвастался. Одновременно. Прогибался перед «другом и старшим братом» Ардаширом. Злопыхал на гнусного наместника Сирии… и на официальный Рим, что характерно. А хвастался своими невероятными дипломатическими способностями. Договор о возвращении трофеев и контрибуции он целиком ставил себе в заслугу. А будущую отставку (отстранят, непременно отстранят!) нехорошего наместника – тоже приписывал своим замечательным талантам.

Так что дипломатическое прикрытие было организовано по максимуму.

И просто прикрытие – тоже.

Походную колонну всадников в добрых персидских доспехах возглавляли «свои». Инструкторы-персы.

Коршунов абсолютно точно выполнил свое обещание: деньги, личное оружие и свобода. Но свобода – чуть позже. Конечно, они могли сообразить, что готовится нехорошее. Но предпочитали не догадываться.

Версия, которую предложили пленным, существенно отличалась от той, что преподнесли Ардаширу. Дескать, на их историческую родину направляется мирная римская делегация. Да, с легкой демонстрацией силы. Но не более.

А Селевкия – вовсе не цель, а всего лишь промежуточный пункт, потому что делегация направляется прямо в Ктесифон. Да, вооруженная конница. Но – сколько ее? Пара тысяч, от силы. А на другой стороне – огромная армия Ардашира. На другой стороне Тигра. А на этой – Селевкия с ее кораблями и причалами. Самое лучшее место, чтобы переправиться. Так что всё замотивировано.

Тем не менее всю дорогу за персами-инструкторами присматривали десятки глаз. Мало ли…

* * *

Вся разноплеменная Селевкия вывалила встречать победителей. Ну не то, чтобы совсем победителей, но… вроде того. Восторженно приветствовали передовых офицеров с открытыми лицами, и с ног до головы залитых в железо всадников.

И кучку обряженных в доспехи персидской пехоты ауксилариев.

Даже полуголые нумидийцы, которые (якобы!) сопровождали возвращаемых персов от римской стороны, удостоились пары-тройки ликующих воплей.

Однако наибольший интерес вызывали здоровенные фургоны, катившиеся следом за кавалерией. Тяжелые готские фургоны, хорошо знакомые по ту сторону Данубия «элементы» передвижных готских «крепостей», здесь были в новинку. Что же там внутри? Не иначе – римская контрибуция? Несметные сокровища? Сирийские девки? Ценное имущество разбитой римлянами армии?

Истины не прозрел никто. Истина была так же абсурдна, как если бы на параде Победы из бээмпэшек вдруг повылезли ваххабиты и принялись резать руководство страны.

Закат горел на шлемах, освобожденных от «солнцезащитных» чехлов. Кавалерия вступила в город. В Селевкию, битую сначала императором Траяном¹⁷¹, потом, спустя полвека¹⁷² мятежником Кассием¹⁷³. Цокали копыта по свежезамощенным улицам, грохотали колеса фургонов… Распределяясь по городу согласно разработанному Черепановым и успешно воплощенным его другом Коршуновым плану.

Нумидийцы остались снаружи. Тоже в соответствии с планом… Всё было рассчитано до минут. И началось, когда край солнца исчез за крышами домов. По короткому взрёву трубы. Железная конница блокировала казармы и административные здания. Перекрыла все городские ворота и спуск к воде. Остальное сделал «спецназ». Именно они и сидели в готских фургонах-крепостях, дожидаясь сигнала.

Геометрическая планировка облегчила задачу. Слаженные действия германской пехоты пресекли панику. Вернее, взяли под контроль тот ужас, который испытали селевкийцы, когда поняли, что происходит нечто незапланированное и очень нехорошее.

Никто не ускользнул. Ни одна рыбацкая лодка не отчалила от берега. Ни одна голубятня не осталась без внимания.

А потом на город опустилась ночь.

Коршунов очень старался не допустить резни. И даже преуспел. Отчасти. Авторитет рикса Аласейи был настолько велик, что его воины готовы были отказаться от веселых шуток в кровавом варварском духе. К сожалению, были еще и нумидийцы, которым выпала ответственная задача зачистки окрестностей. И уж они «позачищали»…

Впрочем, тем, кто оказался внутри города, было чем заняться и без кровопролития.

– Мы должны уйти не позднее начала четвертой стражи, – сказал Коршунов своим офицерам. – Всего девять ночных часов для того, чтобы обшарить все закутки в здешних храмах, складах и трюмах. Совсем немного для такого большого города.

Так что разобравшись с населением (их согнали в здания, где было достаточно места и имелись крепкие двери), парни Коршунова сняли доспехи и принялись за дело. Все роли были заранее расписаны. Опыт имелся. Нюх на тайники – тоже. Большим плюсом было то, что горожане к грабежу не подготовились. Самое ценное осталось на виду.

Справились вовремя. Половину фургонов под завязку набили шелком. Фортуна улыбнулась: как раз вчера прибыла огромная партия этой дорогущей ткани. Во вторую фургонов напихали пленников. Тех, что поценнее. Мастеров, грамотеев, красивых девочек. Народец попроще «собрали» в цепочки и погнали на своих-двоих. Золото, серебро, предметы искусства, пряности, парфюмерию, рукописи, дорогое оружие складывали на местный транспорт…

За три часа до рассвета (по римскому времени) в захваченном городе Селевкия сменилась власть. Дисциплинированные варвары покинули его, а им на смену пришли варвары недисциплинированные. Нумидийцы.

Таков был уговор. Нумидийский префект Зара уехал вместе с германцами. Коршунов не хотел им рисковать. Он опасался, что нумидийцы так увлекутся процессом грабежа и оплодотворения, что не успеют убраться вовремя, а Зара бы своих «подопечных» не бросил.

К рассвету между коршуновскими молодцами и Селевкией было уже не менее десяти миль. До крепости Европос оставалось еще миль двести. Правда, дорога была хорошая. Наезженная.

Нумидийцы нагнали колонну через два дня. Их сумы были туго набиты, за каждым всадником ковыляло по паре-тройке пленников. Пленников взяли уже в пути. Из Селевкии славная африканская конница удирала с визгом и воплями. В самый последний момент, когда на берег уже высадились первые сотни персов.

Успели. Освободителям остался дочиста ограбленный город, многотысячная толпа перепуганных мужчин и перетраханных женщин. А также прибитое кинжалом к двери местной «мэрии» послание царю Ардаширу с просьбой милостиво принять то, что принадлежит царю по праву и записать данное действие на счет автора письма.

Написано было по-персидски. И скреплено печатью господина Пальмиры Луция Септимия Одената, сенатора.

– Ну, если после подобной шутки Ардашир не заявится в Пальмиру еще до октябрьских календ, я буду очень сильно удивлен! – заявил Черепанов.

Добычу они взяли огромную. Одного только шелка хватило бы на снаряжение пары легионов. Легионеры Коршунова вешали на себя полукилограммовые золотые цепи и покупали вызолоченные кентурионовские доспехи. Солдаты других легионов страшно им завидовали и тоже рвались бить персов. Такая добыча – и ни одного убитого. Даже те ветераны, которые бились с персами в армии Александра Севера, позабыли, каковы в бою воины Восточного царства. Всё застил переливчатый блеск добытого по-легкому шелка и тяжелый звон желтых монет.

Зато из Рима вскоре косяком пошли грозные письма с требованием объяснений.

Черепанов не оставил их без ответа.

Доложил, что повеление принцепса исполнено. Контрибуция собрана и передана вместе с пленниками царю парфян. Ответственный за передачу, как и велено, сенатор Септимий Оденат. Точка.

Поверят ли в эту брехню в Палатине? Да плевать. Пришлют «прокурорскую проверку»? Да ради Бога! Пока инспекторы доберутся до Сирии, сюда уже пожалует Ардашир. Или зима придет. Тем более, по советам и рекомендациям Корнелии, Черепанов заслал некоторое количество золота и в Рим. Не в качестве налогов или доли добычи (Какая добыча? Наоборот, последнее Ардаширу отдали!), а в виде взяток конкретным сенаторским болтунам. Пускай помутят воду.

А в Антиохии Черепанова боготворили. Цены на хлеб упали вдвое. Цены на рабов – вчетверо. Легионерское золото так и текло в кошели антиохийских «предпринимателей». Даже в дешевых лупанариях запахло дорогими благовониями. Но слава героев из Первого Германского выросла настолько, что им не было необходимости покупать шлюх. Можно было не сомневаться: в следующем году процент светловолосых и светлоглазых младенцев существенно возрастет.

Однако почивать на лаврах не стоило. Геннадий с Алексеем ни на минуту не забывали, что война грянет раньше, чем германские гены «осветлят» местную популяцию. Шла активная работа по укреплению границ. Тех, которые Черепанов предполагал защитить. Очень многое отдавалось захватчику. Например гарнизону крепости Европос было приказано при появлении крупных воинских подразделений противника немедленно удирать. Та же команда была отдана префекту Первого Парфянского Гонорию Плавту Аптусу.

Пальмиру решено было отдать Ардаширу. Если Оденат пожелает, может защищать ее силами Третьего Киренаикского. Только он вряд ли пожелает…

Первый облом произошел в начале сентября. Пришла информация из Персии Замечательный план получения Черепановым империума рухнул. Ардашир не придет.

Глава двадцать первая

Антиохия. План Б

– Нет, ну какой ты мне роскошный подарок сделал! – Черепанов нежно погладил свиток Книги Мертвого Человека. – Ты только послушай, какие заповеди были у египтян хрен знает в какие давние времена. Не кради. Не убивай. Не воруй. Не прелюбодействуй. Не жадничай. Не болтай попусту. Не давай денег в рост. Не лицемерь. Не будь глух к правде. Не мужеложествуй. Не внушай ужас…

– Ну-ка, дай сюда! – Коршунов невежливо отобрал свиток. – Насчет ужаса – это интересно! «… Ты, высший Перворожденного, вышедший…» Не понимаю, откуда он вышел, но точно, так и есть «я не внушал ужас». Твой греческий, определенно растет.

– Еще бы он не рос, – пробурчал Геннадий. – Половина документов на греческом…

– Ага! А вот интересненько! «О полыхающий, вышедший задом вперед…» Это, интересно, кто?

– Это, мой невежественный друг, некогда полагавший себя научным работником, душа умершего кается пред лицом Бога!

– Лицом? – еще шире ухмыльнулся Коршунов. – Или тем, чем он вышел?

– Ты, Лёха, не хами, – строго произнес Геннадий. – Это священный текст, а не бульварный романчик. Знаешь, сколько ему лет? Может, тысяча. А может и три…

– Ладно, ладно, не буду, – легко согласился Коршунов, просматривая текст. – Тысячи лет? И мораль, я вижу, практически не изменилась… Надо Насте показать – это ж чисто христианские добродетели.

– Бог-то один, – заметил Черепанов. – Как ты его не назови. И человек тот же в сущности… Грехи и пороки, во всяком случае в прежнем наборе… У меня дурная новость, Лёха. Ответки от Ардашира не будет. Мне купцы на хвосте новость принесли. Против царя кто-то из парфянских лидеров поднялся. И твой добрый знакомый Меружан получил весточку с родины. Из окружения армянского царя Хосрова. Хосров хочет поддержать восстание, но сторонников у него маловато. Тоже понятно: шансы на успех у мятежников – не очень. Тем не менее Ардаширу нынче не до нас.

– Значит – не получилось? – Алексей отложил папирус. – Не будет тебе империума? Всё – впустую?

– Ну почему же впустую? Добычу мы взяли – взяли. Денег прибавилось? Прибавилось. Авторитет возрос? Возрос. Чернь мы играми порадовали – порадовали. Цены на зерно упали? Упали. Зато в столице за хлебушек дерут вдвое против весеннего курса.

– А то! – Коршунов повеселел. – Работают мои пиратики! В Риме, небось, уже на ушах стоят?

– Не то слово! – Черепанов усмехнулся. – Даже по поводу нашего рейда как-то притихли. Забыли про расследование. Зато все орут: давай зерно! Депеши чуть ли не через день. Наш безмерно благородный префект флота на морковку исходит. Но что делать, если у него всего двадцать шести боевых кораблей на ходу. Остальные – в бессрочном капитальном ремонте. А подконтрольная береговая линия – больше тысячи миль. И морские пути через Кипр тоже держать надо. Да только – чем? Денег-то нет! Из Рима – только гневные письма, а ими плотникам не заплатишь. Сунулся патриций ко мне, но я ему недвусмысленно дал понять: или – ко мне в подчинение, или пыжься, ходи под Римом и соси… лапу. А мы же гордые! Мы же – из самих Клавдиев! Так что – пыжимся и сосем. Насколько мы уже подрезали зерновой поток?

– Да как минимум вдвое, – ответил Алексей. – Любой караван или одиночка без конвоя – наш. Хоть через Кипр идет, хоть вдоль берега. Но к тебе, Генка, у Рима претензий быть не может. Береговая линия от Тира до Антиохии чиста, как совесть весталки. Мы перехватываем суда только вдоль берега Киликии или на путях из Кипра и в Кипр. Наш адмирал очень старается, но он в принципе не может обеспечить прохождение всех судов. А когда подходит к делу творчески… Ну там засады, ловушки… Как-то так получается, что всё без толку. Мы же на разведке не экономим. У Скулди сейчас среди флотских осведомителей больше, чем у тебя – в городском совете. Адмирал еще и продумать толком не успеет, а у нас уже доносик имеется. Так что дела у префекта кислые. И это еще, учти, мы пока напрямую в драку не лезем!

– Полагаешь, твои флибустьеры смогут топить боевые корабли? – скептически произнес Черепанов, который отлично помнил, как трудно им дался когда-то захват триремы на Черном море.

– А зачем нам корабли топить? – искренне удивился Коршунов. – Корабли нам и самим пригодятся!

– А тогда – как?

– Генка! Ты что? Здесь же – каботажное плавание. Воду надо брать регулярно. Пищу тоже. Ночью без острой необходимости не плавают. А все базы, все места «дозаправки» мне известны. Так что для захвата мне пираты ни к чему. Возьму их своим «спецназом» тепленькими, на мелководье. Главное – операцию согласовать. Чтоб одним махом – побольше. Ты, Генка, только команду дай – и флот через пару суток станет твоим. Морячков новых подыскать – не вопрос. А уж морская пехота, клянусь, лучшая в империи будет. Что, дашь команду?

– Пока повременим, – покачал головой Черепанов. – Наша задача на настоящий момент – не перекрыть кислород, а заставить противника подрастратить собственный стратегический резерв. Чтоб на тот момент, когда мы с тобой решим их прижать, в италийских житницах остались только солома да голодные мыши. Вот тогда мы и из императорской клики и из Сената сможем веревки вить. Потому что Римом владеет тот, кто владеет римским хлебом. А нам с тобой спешить некуда. У нас над головой не капает и в животе не бурчит. Всё, брат! Ты как хочешь, а я – спать!

– Ага, спать… Делать мне больше нечего! – пробормотал Коршунов.

Но тоже отправился в спальню. За Настей. Этой ночью он намеревался сводить ее на шоу. Старина Евстафий, купчина, через которого Алексей реализовывал кое-какие незаконные трофеи, прикупил по случаю каких-то потрясающих египетских танцоров. И позвал друзей насладиться искусством.

* * *

– Я ходила к предсказателю, – Корнелия потерлась щекой и подбородок мужа. – Он сказал: скоро тебя ждет дальний поход.

– Вполне возможно… М-м-м…

Геннадию было хорошо. Он ласкал нежную спинку Коры и наслаждался свежим, возбуждающим запахом ее волос.

Мерные взмахи опахала, которое «приводил в действие» глухонемой раб, дарили приятную прохладу.

– Он сказал: будет долгий поход, который закончится там, где у наших богов не власти.

– И что ты думаешь по этому поводу? – рассеянно поинтересовался Черепанов, которому откровения предсказателей были по барабану. Нормальный способ отъема денег у населения. Особенно – у доверчивых и мнительных дам.

– Оракул…

– К воронам оракула! – Геннадий попытался куснуть мягкое ушко, но промахнулся и цапнул камешек серьги. – Что ты сама об этом думаешь?

– Ты хочешь покинуть империю, да?

– Да вроде бы пока не собираюсь, – осторожно заметил Черепанов. – Мне и здесь неплохо. Или – тебе плохо? Только честно!

Корнелия приподнялась на ложе, лунный отблеск блеснул в огромных глазах, взмах опахала шевельнул светлые локоны…

– Я очень скучаю по Риму, муж мой! Поклянись мне, поклянись мне сейчас – если ты захочешь покинуть империю, ты подаришь мне последнее свидание с Римом!

Столько боли, столько страсти было в голосе Коры, что у Геннадия сердце защемило от сострадания. И не стало опытного воина, стратега и политика. Остался лишь мужчина, который ни в чем не мог (да и не хотел) отказать любимой женщине.

– Клянусь! – не раздумывая ответил Черепанов. – Ты увидишь Рим! Я обещаю тебе, родная!

* * *

Депеша из Рима пришла вскоре после новостей из Персии. Депеша отнюдь не грозная. Никаких «давай деньги, а то уволим». Марк Антоний Гордиан Пий, Принцепс, Август и прочая, прочая… приглашал наместника Сирии в гости. Вернее, домой. В Рим. Для доклада и воздаяния по заслугами.

Формат письма был уважительный, но достаточно твердый. Типа «обсуждению не подлежит».

Однако, по мнению Черепанова, обсудить – следовало.

Сначала – с женой.

Совещания не получилось. При слове «Рим» Корнелия засияла и заявила, что «приглашение» следует принять. Соскучилась, бедняжка!

Тогда к обсуждению был «подтянут» Коршунов.

Алексей тоже был «за». Только внес коррективу. В качестве представителя наместника в Рим отправится он сам. Мол, неотложные дела и угроза нападения персов не позволяют Геннадию Павлу… Ну и так далее.

А если дело пойдет как-то не так, что Черепанов изыщет возможности надавить на Августа…

Это вариант тоже был отвергнут наместником.

– Ты лучше хлебным импортом занимайся, – буркнул Геннадий. – Успеешь еще попутешествовать.

Алексей проглотил обиду. Генка как всегда очень точно определил побудительные мотивы его «самоотверженности».

– Значит, ты решил драться? – спросил Коршунов.

– Скорее да, чем нет, – ответил Черепанов. – Не нравится мне это «приглашение». Нутром чую – подстава. Пока план такой: никуда не едем, ждем развития событий. Будут настаивать или угрожать – твои «пираты» полностью перекроют зерновой поток. Рановато, конечно. Нам бы их еще годик на голодном пайке подержать. Вот тогда бы римская чернь не запищала, а завопила. Но выбора нет.

– Значит, морского префекта будем «убирать»? – поинтересовался Коршунов.

– Возможно. Но я все-таки попытаюсь попробовать с нашим адмиралом договориться. Съезжу в Тир, он сейчас там, прозондирую почву. Адмирал – мужик крайне честолюбивый. Сейчас он держится Рима, но там им настолько недовольны, что вполне могут отправить в отставку. На что я и намекну аккуратно. Мол, слыхал от верных людей… И пару имен присовокуплю.

– А что ему можешь предложить ты? – поинтересовался Коршунов. – Жизнь в провинции и командование нашим жалким флотом?

– Это сейчас он – жалкий, – усмехнулся Геннадий. – А если вложить немного денег и поговорить с другими восточными «адмиралами», очень неплохой союз может нарисоваться. Ибо… – Тут Черепанов устремил в потолочный плафон короткий толстый палец: – … Плох тот адмирал, который не мечтает стать главнокомандующим! Кстати, это относится ко всем провинциальным лидерам.

– Генка, ты о чем? – несколько удивился Коршунов. – Сепаратизм – не твой стиль! Опять-таки об Ардашире не забывай. Как только он покончит с мятежниками, сразу сюда заявится. И без поддержки Рима скушает нас за милую душу. Или ты думаешь, что другие наместники самочинно отдадут тебе свои легионы?

– Я думаю, – спокойно произнес Черепанов, – что договариваться с Римом нужно. Но договариваться, когда козыри на руках у тебя, а не у партнера, намного удобнее. В Палатине хотят регулярных поставок зерна? Я им эти поставки гарантирую. Я, а не наш адмирал. Если Рим согласится, будет им хлеб. Нет – разрабатываем план «Б». В этом варианте лояльный нам адмирал становится главнокомандующим средиземноморским флотом. В потенциале. Но в любом случае адмирал идет под меня. Или очень скоро перестанет быть адмиралом. Либо Рим его отстранит, либо – несчастный случай. Церемониться больше не будем. Слишком высоки ставки.

– Что-то, брат, я сомневаюсь, что Рим пойдет на твои условия, – задумчиво произнес Коршунов. – Как-то это не в императорском стиле – договариваться с подданными…

Черепанов пожал плечами:

– А по-моему, шанс есть. Во-первых, там сейчас не юный Гордиан рулит, а его мамаша со своей сворой. А во-вторых, я уже доказал, что со мной договариваться можно. А хлеб египетский им во как нужен. Оголодает чернь – разорвет всех к чертовой матери! Так что, друг мой Лёха, если у тебя нет прямых возражений, то будем действовать по такой схеме.

– Прямых нет, – покачал головой Коршунов. – Исключительно косвенные.

– Тогда решено, – резюмировал Геннадий. – Завтра я еду в Тир. Потрогаю за сокровенные части нашего адмирала.

– Езжай, – согласился Коршунов. – Дать тебе моих спецназовцев в сопровождение?

– Зачем? У меня свои есть. Возьму с собой когорту Луция Ингенса. Достаточно?

– Вполне.

– Тогда предлагаю выпить за успех! Коре на днях пару амфор девятилетнего альбанского прислали… Песня, а не вино!

– Тогда споем! – одобрил Коршунов. – И закусить чего-нибудь, а то я с утра – не жрамши.

– Тушеный фламинго, – сообщил Черепанов. – И мурена. Но они – в процессе. А пока могу предложить сифуд: лангусты, устрицы и прочее. И паштет из печенки гусыни, выкормленной отборными орехами.

– Пусть несут, – одобрил Коршунов. – И вели моих драбантов¹⁷⁴ покормить. Они уже час в твоей прихожей маются.

– Да ну! – махнул рукой Черепанов. – Ты своего гепида недооцениваешь! Спорим на десятку, он уже мою кухню проинспектировал?

– Спорим, – принял Коршунов.

И проиграл десять сестерциев.

Но жизнь – штука текучая. И конкретная. В смысле корректив. Друзья обсуждали прикидывали, какой из вариантов выбрать, а Судьба уже бросила в нужную чашу весов увесистую гирьку.

Глава двадцать вторая

Тир. Чума

– Ну-ка стой! – скомандовал Черепанов.

Трудно сказать, чем его привлек лежащий на ступенях храма человек. Интуиция, должно быть…

Геннадий подъехал поближе… Голый, даже без набедреной повязки, обожженный солнцем мужчина. На предплечье – татуировка. Что-то типа русалки… На спине – еще одна: мужик с трезубцем. Нептун, надо полагать.

Но не нищий. По крайней мере, не совсем нищий. На пальце – серебряный перстень.

М-да. И запашок. Похоже, у бедолаги проблемы со сфинктерами… Что же тут… Черепанов присмотрелся… И вздрогнул. И невольно подал коня в сторону. Мать твою… Лимфатические узлы мужчины вздулись и почернели.

– Переверни его, – велел кентурион Луций Ингенс одному из легионеров, заметив интерес наместника.

– Не трогать! – рявкнул Черепанов так, что легионер застал на месте. – Чей это храм?

– Асклепия, – ответил кто-то из свиты наместника.

– Жреца позовите!

Приказ был выполнен. Служителя бога-целителя доставили вмиг.

– Кто это и откуда он взялся? – спросил Черепанов, указывая на больного.

– Моряк какой-то, – жрец явно был смущен вниманием самого наместника провинции. – Вроде бы. Вчера пришел. Дал денег, чтобы его оставили на ночь в храме… Но, видать, не снизошел к нему бог. Да он, кажись, всё. Помер.

– Почему голый?

– Так обосрался весь. Вот и раздели.

– Кто раздевал? Ты?

– Нет. Служки… – Жрец совсем смутился.

– Ты сам – целитель? – спросил Черепанов.

Жрец покачал головой.

– Я тут… дарами занимаюсь.

– Значит, так, – сказал Геннадий. – Найди целителя. Пусть посмотрит на этого… беднягу. И его – не трогать. Одежду, что с него сняли – сжечь. Тех, что к нему прикасался… Изолировать! – подумал немного и добавил понятное объяснение: – На этом человеке – порча. Кто до него дотронется, умрет в муках. Ингенс! Выяснить, откуда взялся этот… больной. И есть ли другие… С такими же признаками, как у этого. К таким не прикасаться! Ясно?

– Да, принцепс! – четко ответил Луций Ингенс. И добавил потише: – Мы ж не глухие, слышали, что ты сказал.

– И к тому, что я сказал, добавлю: местной еды не есть! Только то, что с собой взяли! Воды местной тоже не пить! Сразу после того, как я переговорю с префектом, мы уезжаем. Так что у тебя на выяснение – час! И будь осторожен! Все будьте осторожны! – Геннадий повысил голос так, чтобы его слышала когорта. – Порча может быть на всем! На земле, на деревьях! Возможно, этот город проклят. И я не хочу, чтобы это проклятье перешло на вас. И на другие мои города!

– Господин… – это подал голос жрец. Речь Черепанова настолько его перепугала, что один страх переборол другой. – Ты говоришь об эпидемии?

– Что? – Черепанов удивился. – Эпидемия? Откуда ты знаешь это слово?

– Я не лекарь. Но я ведь служу Асклепию! – с достоинством произнес жрец.

– Тогда служи как следует! – рявкнул Черепанов. – Поехали!

Совсем не таким должен был быть разговор Черепанова с патрицием-«адмиралом». Но увиденное полчаса назад мгновенно отменило все предыдущие планы. Чума! От этой болезни нет спасения. Черепанов помнил: от чумы вымирали целые города. Она не делала разницы между королями и нищими – забирала всех. При здешнем уровне медицины – никаких шансов. Единственный выход – бежать. И бежать быстро! И молиться всем доступным богам, чтобы не унести заразу с собой.

– Твой флот сейчас возвращается из Тарса, – сказал Черепанов морскому префекту. – Я нанимаю его. На три месяца. Все двадцать шесть либурн.

– У меня не двадцать шесть, а тридцать три либурны! – с достоинством возразил «адмирал». И – с гордостью: – Я сумел починить еще семь! Хотя ты и отказался мне помочь! Но ты не можешь нанять мои корабли! И приказать мне не можешь!

– Не кричи, – негромко перебил его Черепанов. – Меня призывает к себе Август. Призывает в Рим. Меня и моих людей.

– Я не могу оголить побережье! – воскликнул префект. – Ты не получишь мои корабли!

– Получу, – спокойно произнес Черепанов. – Так и быть, не тридцать три, а двадцать шесть, как планировал. Я могу взять их силой, но не сделаю этого. За каждый корабль, который способен доплыть до Рима, я заплачу тебе по пять тысяч денариев. Не позже, чем через полгода ты получишь их обратно. Причем пятьдесят тысяч денариев ты получишь прямо сейчас. Вот вексель, который тебе обменяет на золото любой банкир побережья! – Пергамент с хитрой печатью и росписью одного из самых влиятельных римских банков лег на стол перед префектом.

Тот уставился на документ, как девка из дешевого лупанария – на золотой аурей.

– Зачем ты это делаешь, совершенный муж? – спросил благородный префект с изумлением. За пять тысяч денариев можно было без проблем построить новый корабль. Но у Черепанова не было времени вкладываться в судостроение.

– А вот это тебя не касается! – отрезал Черепанов. – Мы договорись?

– Да!

– В таком случае пиши приказ своим капитанам. Как только их корабли окажутся в гавани Селевкии, в антиохийском банке Тересия тебя будут ждать остальные деньги. Вели подать мне папирус, чернила и воск!

Минут пять каждый из них занимался каллиграфией. Лично, не прибегая к помощи писцов. Потом оба скрепили написанное собственными печатями и обменялись документами.

Черепанов получил право приказывать капитанам либурн, а префект – расписку с обязательствами.

– Пообедаешь со мной? – предложил поправивший финансовые дела и потому резко подобревший патриций.

– Благодарю, но – нет, – отказался Черепанов. – Принцепс ждет.

Пировать во время чумы? Ну, уж нет! Он даже руки вином вымыл, когда покинул дом префекта.

Бежать! Забрать своих и немедленно бежать из Сирии! Как можно быстрее!

Но быстрее – не получалось.

Подготовка требовала времени.

И выиграть это время можно было лишь вовремя принятыми антиэпидеомолгическими мерами. Которые Черепанов и принял немедленно, оставив на дороге из Тира, в ближайшем мансионе, заставу из второй и третьей кентурий Клавдиева легиона.

С жесткой инструкцией: на север никого не пускать.

Просочиться мимо заставы было затруднительно: с одной стороны море, с другой – горы.

Еще одну заставу тремя днями позже Черепанов отправил на дорогу, что вела в Антиохию из Рафаны и Пальмиры. Хотелось верить, что подобными мерами удастся, если не остановить, то хотя бы придержать распространение эпидемии.

* * *

Информация об эпидемии пришла в Антиохию довольно быстро. И вызвала легкую панику среди населения. Легкую, потому что местная медицина оказалась на высоте. Необходимые меры были приняты немедленно. Во-первых, немедленно принесены щедрые жертвы богам (особо – богу-целителю Асклепию-Эскулапу), во-вторых, все общественные помещения города (включая дворец наместника) были окурены соответствующими болезнегонными благовониями. Да и дома жителей теперь буквально источали запах ладана и прочих «античумных» препаратов. Существенно выросли продажи специальных амулетов, «охранных» настоек и иных традиционных средств защиты. Жители сирийской столицы украшали себя «противочумными» татуировками и рисунками, которые должны были защитить естественные отверстия тела от проникновения болезни.

Некоторым скептикам, правда, даже эти, проверенные веками и предками, меры показались недостаточными. И они сочли необходимым покинуть город и укрыться в сельской местности, пока боги не загонят болезнь туда, откуда выпустили. В последнюю группу вошли и Корнелия с Анастасией. Под давлением мужей. Хотя Черепанов очень надеялся, что предпринятые им меры сработают, и чума до Антиохии не доберется.

Для начала он известил местных эскулапов о происшедшем в Тире. С подробным описанием симптомов. Чем черт не шутит: а вдруг у антиохийских медиков есть более мощные средства профилактики, чем возжигание благовоний и зарезанные на алтарях ягнята.

Оказалось, средства имелись. И иммуностимуляторы растительного происхождения, и специальные диеты. И термальные процедуры с аромотерапией.

Геннадий немедленно выделил часть городского бюджета на поддержку бесплатной медицины, но более полагался на карантин. Заставы на дорогах были усилены. С пытающимися проникнуть через кордоны обходились жестко: издали били стрелами. Черепанов провел небольшую лекцию для легионеров Девятого Клавдиева и теперь бойцы точно знали: по ту сторону кордона (ныне и впредь – до особого распоряжения) обитает мучительная смерть.

Гавань в Селевкии тоже была заблокирована. Все, прибывающие с юга суда (теперь уже точно было известно: чумной корабль прибыл из Африки) брались на карантин. Инструкции, данные портовой охране, были просты. На берег не пускать. Самим на борт не подниматься. Кормить за счет казны. Поднимать пищу на борт в корзинах. Корзины после использования сжигать. Срок карантина – тридцать дней. Не будет заболевших – выход на берег разрешить, или пусть следуют, куда пожелают.

– Хватит ли тридцати суток? – усомнился Коршунов. – Вдруг у этой заразы инкубационный период больше?

– Понятия не имею, – ответил Геннадий. – Медицина еще не определилась.

Ну да, антиохийские эскулапы всё еще спорили, с какой именно «демос» столкнулось несчастное население. Трудный выбор, сами понимаете: налицо лихородка – характерный симптом пандемос, и в то же время имеют место быть черного цвета опухоли, неоспоримо свидетельствовавшие о накоплении в организме неправильных жидкостей, то есть – не менее характерный симптом эпидемос. Надо отметить, что Эскулапов жрец в Тире определился быстрее. Может потому, что не имел медицинского образования, а может потому, что видел больного воочию. Антиохийские-то лекари рассуждали чисто теоретически и пересекать кордоны в разрешенном направлении не собирались. Оно конечно сказано в клятве Гиппократа, что больным время от времени следует помогать безвозмездно, однако – в разумных пределах.

– …Однако, – продолжал Черепанов, – Нам тридцати дней точно хватит, потому что через тридцать дней, Лёха, мы с тобой должны быть далеко отсюда.

Это был их первый серьезный разговор после возвращения Черепанова. До того у Геннадия просто времени не было.

– Вот как? И куда же мы с тобой пойдем? – поинтересовался Алексей.

– В Рим.

– Значит все-таки Рим… – задумчиво проговорил Коршунов. – Значит ты, Геннадий Павлович, все же надеешься, что наградят нас господа из Палатина не усекновением главы, а чем-нибудь более приятным?

– Ни на что я не надеюсь, – проворчал Черепанов. – Посулить награду, а потом спустить шкуру – это как раз в римской традиции.

– Согласен, – кивнул Алексей. – Сколько времени понадобиться Аптусу, чтобы привести Первый Парфянский в походный режим?

– Не понадобится, – сказал Черепанов. – Они остаются здесь. И Первый Парфянский, и Девятый Клавдиев…

– Стоп! – перебил его Алексей. – Мы что же, голыми и босыми в Рим отправимся? Надеешься, что Корнелия заступится за тебя перед братиком?

– Надеюсь, – кивнул Геннадий. – А чтобы надежда эта была весомой, с нами пойдет твой Первый Германский.

– Интересное предложение, – одобрил Коршунов. – Но почему только один легион, если можно взять минимум три?

– Нет! – отрезал Черепанов. – Только Первый Германский. А резоны такие: во-первых, мы идем не воевать, а договариваться. Во-вторых, забрать Парфянский и Клавдиев – значит, оголить провинцию. Тем более, Клавдиев сейчас плотно занят на остановке эпидемии. И наконец, в-третьих, подготовить за две недели такой переход для трех легионов я точно не смогу.

– А для одного – сможешь?

– Да. И попозже расскажу подробнее. Почему беру твой легион, а не мой, надо объяснять?

– А чего тут объяснять, – пожал плечами Коршунов. – Твой легион – он не только твой, но и римский. Конечно, Ингренсы за тебя глотку порвут, да и в Скорпионе я не сомневаюсь, однако младший состав в случае заварухи придется ублажать и подмазывать. А мои варвары, они лично мои. Да и золото у них и так уже при ходьбе из штанов сыплется. Только у меня, дружище, встречное предложение: на хрена нам Рим? Давай-ка двинем напрямик, через Армению, прямо в Трапезунд. А там раздобудем корабли и по родному Черному морю – домой, в Херсонес.

– С каких это пор Херсонес – наш дом? – поинтересовался Черепанов.

– А у меня там – недвижимость! – ухмыльнулся Алексей. – Здоровенное такое поместье. И вообще всё схвачено. С местными – дружба, по соседству тоже друзей хватает. Даже в Боспорском царстве свой конкретный человек имеется. А уж о готах-герулах, думаю, тебе напоминать не надо. Ты даже представить себе не можешь, в каком авторитете мы с тобой там будем: с нашими парнями и с нашим золотом. Запросто собственную империю организовать можем. Без всяких высоких политик и прочих подлостей! Как тебе такая перспектива, Генка?

– Хорошая перспектива, – одобрил Черепанов. – Однако в Рим все же идти придется. Есть у меня там кое-какие незавершенные дела и… Понимаешь, Лёха, я …

Геннадий замялся, но потом всё же выдал:

– В общем так, Леха: я поклялся Коре, что она непременно еще раз увидит Рим! Потом – хоть куда. Хоть в твою любимую Скифию-Готию. Но Рим – обязательно! Извини, но иначе – никак. Я ведь слово дал!

Алексей глубоко вздохнул… Хотелось ему сказать, что глупо рисковать любимой шкуркой (да и не только своей) ради жениного желания…

Но поставил себя на место друга и понял, что вариантов нет.

– Что ж, – произнес он как можно бодрее, – на Рим и я еще разок глянул бы с удовольствием. Да и волки мои тоже будут не прочь. Где еще можно вкусно потратить персидское золотишко, как не в столице?

– Эх, Лёха! – Черепанов расплылся в улыбке, потянулся обнять друга да стол помешал. – Эх! Не забуду, брат!

– Ерунда! – Алексей бодро осклабился. – Мелочи жизни! Ты меня вообще с креста снял! А теперь, дружище, вели подать вина. Того, девятилетнего. Надо нам с тобой, чувствую, выпить! За успех будущего вояжа, ну и для профилактики. Я слыхал, нет лучшего средства от болезни, чем алкоголь.

– Так и есть, – согласился Черепанов. – Мы в Африке этим методом ежедневно профилактировались. Только вот алкоголя у нас нет – сушнячок один слабенький.

– Э-э, брат, это ты зря! Здешнее винишко, оно очень даже ничего! – со знанием дела произнес Алексей. – Главное – воду в него не лить!

Так был решен главный вопрос о будущем великом походе через полмира.

Теперь оставались сущие мелочи: организовать, подготовить и осуществить.

Кое-что Черепанов уже сделал. Договорился с «морским» префектом об аренде либурн. Кроме префектовых удалось нанять и прикупить еще несколько.

Итого набралось тридцать шесть боевых корабликов. И еще – зерновозы.

Тридцать шесть либурн могли без особого напряжения взять на борт полторы тысячи человек. В принципе на них можно было загрузить и втрое больше, но не для дальнего плавания. А еще – припасы в дорогу. И нажитое непосильным трудом имущество. И самое главное – лошади. Замечательные персидские строевые кони, без которых коршуновские катафрактарии превращались в обычную (пусть и весьма умелую) пехоту.

Вариантов получалось два. Загрузиться на трофейные зерновозы (их у Коршунова было достаточно для перевозки не двух, а десяти тысяч лошадок) и полностью положиться на волю ветров. Или – разделиться.

Победил второй вариант. Время поджимало. Очень хотелось попасть в Италию до зимы. Италийские дороги не раскисают, но холодное время года – не лучшее время для путешествий. Особенно, морских.

Решили. Пехота вместе с большей частью добра отправляется морем. Либурны и два зерновоза. Торговые корыта, если что, можно было просто взять на буксир. Это была обычная практика. Отработанная.

А вся кавалерия путешествует сушей.

По замыслу Черепанова флот должен был выйти из сирийской Селевкии и двинуться к Эфесу. Из Эфеса, обогнув с юга Пелопонесс, плыть к Таренту. Где и высадиться для соединения с сухопутной частью Первого Германского.

В Эфес Черепанов предполагал идти напрямик, через море, мимо Кипра.

Алексей, памятуя свои попытки флотовождения в «домашнем» Черном море, выразил неуверенность в том, что Геннадию удастся этот эксперимент. Черепанов обиделся. Обозвал Алексея сухопутной крысой. Напомнил, что он, Черепанов, мало того, что летчик, так еще и летчик-космонавт. Посоветовал Корушунову засунуть свои сомнения в подобающее им место, заткнуться и заняться делом. То есть заготовкой провианта, фуража и всего, что может понадобится Коршуновской коннице для четырехнедельного перехода. На что Алексей ответил, что у него в подразделении есть кому заняться такой фигней, как снабжение. Да и вообще какие могут быть проблемы? Не по пустыне же пойдем – по римским дорогам. Это ж цивилизация, если кто забыл. Всё нужное – и жрачку, и фураж, и даже кузнечные услуги можно поменять на серебряные такие кружочки, называемые денариями. Так что главное в их деле, чтобы летчик-космонавт не заболел случаем морской болезнью или не заблудился.

Друзья еще некоторое время препирались, но потом обоим это надоело и в следующие полчаса был проложен маршрут для Коршунова. Из Антиохии – в Тарс, из Тарса – в Эфес. Проблем на этом маршруте не ожидалось. Главное – успеть до сезона дождей, когда Киликийская равнина становилась непроходимой.

В Эфесе – нанять корабли и морем идти в Афины. Оттуда, сушей, – на западный берег Греции, а там снова на корабли и – в Тарент. Или в Брундизий. Как получится. От Брундизия до Тарента – рукой подать.

Оговорили. Согласовали. Решили.

«Эх, – с тоской подумал Коршунов. – Если бы сразу – к Черному морю, так и вообще никаких плаваний не понадобилось! Через Армению, прямиком – к Трапезунду!»

Но мыслей своих, само собой, не озвучил.

Ровно через десять дней, в срочном порядке закупив всё необходимое и распродав всё лишнее (включая виллу Корнелии – дорого, потому что сельская недвижимость резко возросла в цене), обе партии покинули Антиохию. Без лишнего ажиотажа. Ну едет наместник в Рим… Эка невидаль! Старшим по территории Черепанов назначил Мания Митрила Скорпиона. А за день до отъезда Геннадий устроил большой пир: для всех своих друзей-соратников. На пир съехались все братья-митраисты. Праздновали. И прощались. Черепанов чувствовал, что никогда больше не увидит ни Аптуса, ни Скорпиона, ни остальных соратников-максиминцев. Хотя как знать… Жизнь, она извилистая. Главное, чтобы чума до них не добралась.

Чума пришла в Антиохию за пять дней до Октябрьских ид. В праздник Медитрины, богини лечебного вина. Испивший в этот день молодого вина мог исцелиться от многих болезней. Но от чумы вино не спасало.

К счастью к этому времени и морской, и сухопутный отряды Черепанова и Коршунова были уже далеко.

Часть третья

Легион против Империи

«PARITUR PAX BELLO»¹⁷⁵

Глава первая

Девятьсот девяносто второй год от Основания Рима. Осень. Тарент

– А мы, брат, уже заждались! – сказал Черепанов, встречая Алексея в входа в атрий.

Друзья обнялись.

Тоненькая Корнелия, обогнув квадратного мужа, подставила щечку под поцелуй.

Коршунов чмокнул в ее щеку, а Геннадий поцеловал Анастасию и галантно помог ей опуститься на скамью. Неизменные телохранители Алексея, Красный и Фульминат, высились за его спиной, источая могучий букет дорожных ароматов, в которых запах конского пота безусловно главенствовал.

– Парни, отдыхайте, – сказал им Алексей, кивнув в сторону кухни, а сел рядом Настей и вытянул ноги. Тотчас появились две рабыни с тазиками.

– Давно прибыли? – спросил Коршунов, опуская ноги в горячую воду.

– Шестнадцать дней, – ответил Черепанов.

– Как дошли?

– Лучше не спрашивай, – Черепанов поежился. – Сначала нормально было. Этезийские ветры¹⁷⁶ хоть и не совсем попутные, но помогали. А после Эфеса я сглупил. Надо было Коринфским волоком воспользоваться – для либурн его ширины хватает, зерновозы бросить, перетащить сам груз, а по ту сторону перешейка купить другие корабли. Но я решил не париться и рискнуть… И у Малеи¹⁷⁷ мы едва не потопли! Чудом выбрались!

– Это потому что в Эфесе ты щедро пожертвовал Нептуну, – заметила Корнелия. – По моему настоянию.

– Угу, – согласился Черепанов. – А еще потому что взял на борт пару отличных лоцманов. Ладно, теперь всё позади. Вы-то как?

– Где морем, где сушей, – ответил Коршунов. Рабыня вытерла его ноги и обула в мягкие домашние туфли. Двое слуг внесли в комнату новую жаровню. Потянуло дымком. – Добрались нормально. Личный состав – в порядке. От чумы, слава Богу, убежали. – Алексей сделал знак рабу, чтоб налил вина. – Лошадок, правда, потеряли с дюжину. Жаль. Среди них три персидские были, обученные. Еще обиженных после нас много осталось…

– В смысле? – поднял бровь Черепанов.

– Да я за всё в основном расписками платил, – пояснил Коршунов. – Наличкой только в Диррахии за корабли расплачивался. Да и то лишь потому, что иначе на борт не брали. Итак в четыре приема переправлялись. Но это, может, и к лучшему. Всё равно из Брундизия сюда мы отдельными кентуриями добирались. Чтоб лишнего внимания не привлекать. Плащи на головы, доспехи – в мешки и на телеги. Везде – как частные лица. По-моему, удачно получилось. Не рассекретили.

– А где база у вас? – поинтересовался Черепанов.

– Трогус за городом бывшую гладиаторскую школу арендовал. Там и гимнасий, и конюшни… Одна проблема: места маловато. Лошадей пришлось на соседней вилле размещать. А вы, я смотрю, тут с комфортом расположились? – Алексей глянул на расписанные фресками стены. – Тоже арендовали?

– Нет, – качнул головой Черепанов. – Мы здесь гости. Хозяин – отпущенник деда Корнелии. Богатей местный. Он был так любезен, что предоставил нам дом целиком. Так что размещайтесь, кушайте, отдыхайте, а я пока за Скулди пошлю. Наши ребятки тоже за городом стоят. Там лагерь военный, для новобранцев, а в нем, префектом, мой приятель, Тит Пондус. Дал ему немного денежек, так он всех наших разместил и на казенный кошт принял. Вроде как командировочных. Очень удачно получилось. Тем более, я ведь не знал, когда вы заявитесь. Вдруг нам тут до зимы пришлось бы торчать.

– Ну, до зимы не так уж далеко, – резонно заметил Коршунов. – Так что не будем терять времени. Завтра утречком – на крыло.

– Передохнуть с дороги твоим не требуется?

– Скорее, наоборот. Чем быстрее тронемся, тем лучше. Парни спят и видят, как они в Риме оттягиваться будут. Кстати, я бы перекусил. С утра ни крошки!

– Не вопрос. Сейчас нам поляну накроют, – Черепанов кивнул в сторону триклиния. – А завтра двинем в сторону Рима. Только от визита в столицу всей толпой мы пока воздержимся. Остановим бойцов неподалеку, у Корнелии на вилле, а в столицу войдем ограниченным контингентом: то есть мы с женами.

– А не опасно?

– Красавцев своих возьми, – Черепанов кивнул в сторону Красного и Фульмината, бодро уминающих тушеную свинятину, только-только снятую поваром с огня. – Мы же не воевать приехали. Нас пригласили . Для отчета и поощрений. По крайней мере, я на это очень надеюсь. Да ты не дрейфь, Лёха! Это же Рим! Закон и порядок. И на троне нынче не Калигула, а Корин братец, так что прежде, чем сделать нам какую-нибудь пакость, потребуется юридическое обоснование. А если что не так, мои проплаченные дружки в Сенате такой вой подымут! Золото, брат, оно всегда рулит. А золота у нас – полные мешки. Так что расслабься и получай удовольствие! – Геннадий гулко хлопнул Коршунова по спине и поднял серебряную чашу с фалерном:

– За то, чтобы мы как следует повеселились в лучшем из городов этого мира! – торжественно провозгласил он. – Пусть Рим покажет нам все, на что он способен!

Как позже выяснилось, Рим, действительно, показал . Но совсем не то, на что надеялся Черепанов.

Глава вторая

Окрестности Рима. Вилла Гордианов

Близ Рима у семейства Гордианов было несколько «дач». Та, что досталась по завещанию Корнелии, была далеко не самой престижной, но, судя по тому что предстало глазам Коршунова, остальные должны были быть прям-таки римскими версалями. К поместью вела первоклассная дорога, ответвлявшаяся от Аппиева «фривея» и ничуть не уступающая ему качеством. Более того, каждый поворот, каждый мостик говорил о том, что строители этого сельского шоссе – люди со вкусом и, главное, с огромными средствами. Мостики со статуями, лесенка из настоящего мрамора, спускавшаяся к речной заводи, пипкастый «приап» – указатель на постаменте, где золотом было высечено благословение всем, следующим в гости… И сады. И поля. И оливковые рощи. Можно было представить, как здесь было красиво весной. И практически невозможно было представить, сколько стоила вся эта земля, ведь здесь – почти пригород Рима.

Сама вилла была построена в классическом римском «загородном» стиле. Обширный архитектурный «прямоугольник», широкой стороной обращенный к главной аллее. Само собой, везде статуи, бассейны, фонтаны, живописно подстриженные кусты и деревца. Внутри «прямоугольника» – обширный двор размером с приличную городскую площадь. «Господская» часть – настоящий дворец. На стенах – потрясающие пейзажные фрески. Мозаика, скульптуры… Причем каждый предмет, каждая ваза или сундук – истинное произведение искусства.

Надо отметить, что вилла сия была не только «загородным домом», но и вполне процветающим поместьем – одних только сельскохозяйственных рабов здесь трудилось больше сотни. Рабы эти представляли весьма печальную картину: жалкие, оборванные, какие-то запаршивевшие… Впрочем, Алексей уже привык к этаким контрастам. Его больше беспокоило, как разместить людей. Но и эта проблема решилась. При поместье имелось что-то типа бараков, в которых в страдную пору обитали сезонные работники.

Впрочем, Коршунов как всегда хозяйственными вопросами не очень заморачивался. Сконтактировал Трогуса с управляющим виллой и, уверенный в том, что всё будет в порядке, отправился в баньку. В господскую баньку. Элитную. Всегда готовую к приему хозяев. А вот его легионерам пришлось ждать, пока обслуга растопит и «выведет на режим» общие термы.

Впрочем, парням было, чем заняться. Обустроиться на новом месте, устроить лошадей (это – в первую очередь), выставить караулы… Но пусть будут счастливы уже тем, что избавлены от традиционного легионерского походного развлечения – разбивки лагеря.

Погода стояла – так себе. Температура градусов десять, пасмурно… Но парней Коршунова и это не смущало. Закаленные варварские организмы очень быстро «вспомнили» привычный климат, подзабытый в теплой Сирии. Снега нет, значит тепло.

В роскошной баньке обсудили дальнейшие действия.

План вырисовывался такой. Завтра прибыть в Рим и остановиться в доме Корнелии у терм Тита. Свой приезд не афишировать. Сначала аккуратно, через надежных людей, прозондировать обстановку. Если всё путем, официально запросить императорской аудиенции. Или еще круче: устроить большой прием, на которой (тоже официально!) пригласить императора. Он же брат, как-никак! Родственник…

Если же выяснится, что Черепановым в Палатине недовольны, то сформировать сенатское лобби в пользу сирийского наместника (пусть покричат, какой он хороший) и поискать выходы на правительственную клику. Имелись верные сведения, что окружение матери императора изрядно коррумпировано, и в государстве нынче сложилась ситуация, хорошо знакомая Черепанову по России: когда намного дешевле дать взятку конкретным чиновникам, чем платить налоги. И более того, уплата налогов не освобождает от необходимости давать взятки.

В общем, действовать не спеша и очень осторожно. Попутно решать личные финансовые дела и параллельно дать возможность германцам Коршунова насладиться римскими «достопримечательностями». «Вход» в Рим организованных легионеров был запрещен (хотя запрет этот нарушали все, кому требовалось перехватить власть силой), поэтому предполагалось, что парни Коршунова будут проникать в город «неофициально» – небольшими группами и не больше когорты зараз. Так сказать, в увольнительную. Но по возможности не теряя связи с руководством. Мало ли какие коллизии могут возникнуть? А иметь под рукой несколько сотен прекрасно обученных, но от того не менее свирепых варваров очень даже нелишне в Великом Городе. Вдруг кому-то взбредет в голову, например, привлечь Черепанова к суду или учинить еще какую-нибудь гадость?

На том и порешили.

Потом был пир. После пира – уютные спальни с эротическими фресками, целомудренно прикрытыми от посторонних глаз расписными ширмами. Фрески демонстрировали не только разнообразие, но и красоту прежних обитателей виллы. Корнелия сказала, что героев фресок художник рисовал с натуры. Впрочем, об этом Черепанов и сам догадался. По крайней мере в трети рисунков фигурировал папа Корнелии. Такие вот здесь, в империи, нравы свободные.

Впрочем, Геннадий был не в претензии. Скорее – наоборот. Он уже привык к тому, что во время самых интимных жизненных моментов поблизости (если не прямо у изголовья) дежурит пара-тройка instrumentum vocale¹⁷⁸, готовых по первому требованию господина оказать нужную услугу: зажечь светильник, принести вина, сменить жаровню, почесать пятку… Всё вплоть до удовлетворения одного из супругов, если другой (другая) притомились, заскучавши или просто решимши поспать.

К последнему сервису, впрочем, Черепанов не прибегал. И с самого начала их близких отношений вполне определенно дал понять Корнелии, что – не поощряет. Патрицианка немного удивилась этой «варварской» прихоти, но приняла к сведению.

Словом, ночь прошла неплохо и будь под рукой художник, он мог бы немного расширить любовный «альбом» обитателей виллы Гордианов.

А утром, плотно позавтракав и убедившись, что быт подчиненных налажен, а старшие офицеры правильно понимают задачи, Алексей и Геннадий с женами (а также слугами и неизменными телохранителями Красным и Фульминатом) отбыли в Рим.

Глава третья

Рим. Палатин. Императорская благодарность

– Кого черт принес в такую рань? – недовольно каркнул разбуженный Коршунов.

– А хрен его знает, – отозвался из соседней спальни Черепанов. Поднялся с большой неохотой и глянул с галереи.

Внизу, в атриуме уже нарисовался Фульминат. Голый, но с мечом в руке. Подвинулся, пропуская привратника.

Тот глянул в сторону лестницы наверх, замялся…

– Эй ты! Иди сюда! – позвал его Геннадий. – Что там у тебя?

– Послание, господин! – Привратник поднялся по лестнице, затем опустился на колени и протянул свернутый в трубочку пергамент, на котором болталась восковая дощечка с оттиском хитрой печати.

Черепанов глянул в сторону спальни, на безмятежно спящую Кору, затем принял свиток. Махнул рукой привратнику: свет не заслоняй.

Спросонья он не сразу понял, что именно написано, но когда понял, у него сразу поднялось настроение.

Это было официальное приглашение на аудиенцию. В некий загадочный зал, обозначенный четырьмя буквами. Серьезная бумага, скрепленная печатями. С длинным титулом принцепса и вежливым: «приглашает пожаловать…»

Когда до Черепанова дошел смысл послания, он облегченно вздохнул. Немного обижало то, что приглашение было «выписано» на Корнелию. Геннадий был включен в приглашенные формулировкой «… с мужем». Ну да ладно. В конце концов это ведь Корнелия – сестра императора, а не он. Главное: если бы император желал учинить над непослушным наместником расправу, то наверняка прислал бы не гонца с приглашением, а кентуриона и стражу с колодками. Что ж, значит оказанные Коршуновым династии услуги все-таки перевесили многочисленные грехи.

Непонятно, правда, почему приглашение прибыло так быстро… Вчера они приехали в Рим, а сегодня уже – добро пожаловать пред августейшие очи. Или он так важен для Рима, наместник Черепанов?

Снизу застучало кресало: кухарка разжигала печку. Потянуло дымком. Ранний завтрак, господа…

Геннадий уронил приглашение на неразобранные с вечера дорожные «баулы». Вчера сил не хватило – распихивать барахло по сундукам… Нет, не барахло – весьма недешевые Корины наряды.

Вот и пригодятся. А то пришлось бы в поместье за ними посылать. Или прикупать впопыхах.

Черепанов потянулся (Эх, хорошая штука – жизнь!), хрустнул суставами и легко встал на руки. Наслаждаясь собственной силой и ловкостью, прошел половину лестницы, потом махнул через перила и встал на ноги напротив рассевшегося на краю бассейна Фульмината.

– Поборемся, гладиатор?

Африканец аккуратно положил меч на ближайший ларь и принял стойку. Некоторое время они играли в игру: поймай меня! Ловил Черепанов. Фульминат виртуозно ускользал. Слуги с восхищением и опаской наблюдали, как борцы мечутся по атриуму, каким-то чудом ухитряясь ничего не снести и не опрокинуть. Потом игроки поменялись местами. Фульминат ловил, а Геннадий уворачивался. Впрочем, недолго. Тягаться в ловкости с африканцем Черепанов мог от силы секунд тридцать. Потом Фульминат сумел поймать противника. Он был выше ростом, сильнее физически и куда более длиннорук. Да и двигался заметно проворнее. Но поймать – это еще не победить. Черепанов так же играючи уходил из опасных захватов, как только что африканец ускользал от его рук. Только Геннадий не разрывал контакт, а всё время напирал, сокращал дистанцию, вынуждал Фульмината уходить в позиции, где у Черепанова было явное преимущество… Которым Геннадию было практически невозможно воспользоваться, потому что африканец в самый последний миг успевал свести на нет любой прием. Правда, Черепанов его щадил: не использовал ни ударной, ни точечной техники, избегал жестких захватов… Преимущество Черепанова на борцовском ближнем бою было так же очевидно, как преимущество Фульмината, когда дело касалось работы с оружием.

Однако размялись они неплохо.

Из внутреннего двора приковылял Красный. По его растрепанному виду было понятно: ночь прошла насыщенно. Гепид поглазел некоторое время на мечущихся по атриуму борцов, зевнул во весь рот, неприлично почесался и отправился в кухонную каморку – чего-нибудь сожрать до завтрака. Сверху раздался голосок Корнелии: госпожа звала служанку – одеваться и краситься к завтраку…

Обычное утро состоятельных римлян начиналось, как обычно. И начиналось неплохо…

* * *

Они вышли из носилок у ступеней Палатина. Облаченный в доспехи легата наместник Сирии и его прекрасная жена, родственница самого Гордиана Августа.

Палатин: огромный дворцовый комплекс, из которого повелители Рима веками правили империей. Новые владыки, Тиберий, Калигула, Домициан, достраивали его по собственному разумению, украшали, холили…

Многоярусные колоннады, тенистые дворики и мраморные статуи. Чеканный шаг преторианского караула, сенаторские тоги и пестрые шали благородных римлянок…

Кстати, загадочная аббревиатура, озадачившая Черепанова, была вполне внятна его жене. Их приглашали в тронный зал дворца, построенного Септимием Севером. Более скромного, чем главный тронный зал во дворце Домициана, где Черепанов уже бывал.

Впрочем, они по-любому не заблудились бы. Гостей встречали. Какие-то царедворцы вертелись вокруг, бормотали льстивые слова…

Черепанов, новичок в придворных делах, просто шагал вперед и помалкивал. Ориентировался на жену: как она отреагирует?

Корнелия была величественна. Небрежный, еле заметный кивок гордой головки, увенчанной белокурой башней с крохотными искрами алмазных булавок, легкая, летящая походка (перед сестрой императора расступались поспешно, с почтительными поклонами), уверенный выбор направления… Здесь, во дворце, ей был не нужен проводник.

Народу во дворце было едва ли не больше, чем снаружи, на форуме. Спешащие куда-то рабы с бритыми головами, величавые сенаторы в окаймленных алым тогах, суровые преторианцы, цокающие калигами…

Наконец, минут через десять, они добрались до тронного зала.

Драгоценные мозаики, золотые статуи, фонтаны, черное дерево и мрамор всех оттенков, давили на психику. Даже не потрясающей воображение роскошью, а масштабом. Словно дворец этот строился не для людей, а для трехметровых титанов.

Глашатай зычно выкрикнул их имена. Сначала – Корнелии, потом – Черепанова.

Геннадий поглядел на трон… Опаньки! А где же мальчик?

Трон императора пустовал, а подле, на кресле почти таком же высоком, отделанном золотом и слоновой костью, восседала роскошная дама, сверкающая драгоценностями, аки выставленная напоказ царская сокровищница.

– Сальве, Корнелия!

– Сальве, матушка!

В голосе Коры – неприкрытая ирония. А Черепанов залюбовался: матушка императора смотрелась замечательно. Геннадию было понятно, на что повелся его покойный тесть. Тем более, что пятнадцать или сколько там лет назад мамочка императора была на столько же лет моложе. Хотя она и сейчас выглядела настоящей королевой. Вернее, императрицей. И хотя по римским обычаям она носила титул Августы, пожалованный ей сыном, мысленно Черепанов называл ее императрицей – так привычнее. Подле ее кресла стояли два персонажа в пышных восточных одеждах до полу с круглыми бабьми лицами, но явно не бабы. Евнухи.

– Вижу, твой муж не сумел исправить ошибки твоего отца и привить тебе хорошие манеры, деточка! – Голос императрицы разительно отличался от ее внешности. Резкий, сварливый… – Хотя чего ожидать от варвара…

– Прости, если чем-то тебя обидела, матушка, – в голосе Корнелии раскаяния было не больше, чем в плеске фонтана – одна ирония. – Я удивлена, видя тебя на троне моего брата. – И, участливо-озабоченно. – Неужели мой дорогой братец нездоров?

– Принцепс отдыхает после государственных трудов, – в голосе императрицы лязгнул металл. – Это нелегкое дело, деточка, управлять государством, в котором даже те, кто кормится из наших рук, так и норовят цапнуть за палец! – Черные страстные глаза императрицы обратились к Геннадию. И тот сразу понял: ох, недобрая это страсть!

– Только из уважения к тебе, Корнелия, из уважения к нашей семье, я согласилась лично принять вас!

– Я не просила твоей аудиенции! – Звонкий голос Корнелии отразился от высоких сводов. – Мой брат пригласил меня! Я хочу видеть брата!

– Мой сын не желает тебя видеть!

«Чёрт! – подумал Черепанов. – Как бы эта встреча не закончилась скверно!»

В голосах благородных римлянок отчетливо прослеживалась давняя неприкрытая вражда.

Рука невольно потянулась к спате… Чисто рефлекторное движение, не укрывшееся от взгляда императрицы. И от глаз ее гвардейцев, разряженных павлинов… Но с боевым оружием и, наверняка, отменными навыками его применения.

– Однако отложим дела семейные ради дел государственных! – с неожиданной бодростью воскликнула «императрица». – Я вижу перед собой не только малышку Корнелию, но и любимца двух императоров Геннадия Павла Кальву! Скажи мне, благородный муж , что заставило тебя предать своего принцепса?

Черепанов растерялся. Что за идиотский наезд?

– Молчишь? – с удовлетворением произнесла мамаша императора. – Полагаю тебе нечего сказать!

– Что я могу ответить на бессмысленную ложь? – недипломатично ответил Черепанов.

Если роковая красавица решила его покарать, то сделает это в любом случае. Подобным женщинам плевать на доводы и логику. Они видят мир таким, каким хотят видеть. Тогда какой смысл унижаться?

– Молчать! – резкий, визгливый крик стегнул по ушам. – Вор и изменник! Взять его!

Преторианцы только этого и ждали. Вокруг Геннадия сразу стало тесно.

– Сопротивляйся, – негромко произнес крепыш в форме гвардейского кентуриона. – Нам приказано убить тебя, если ты будешь окажешь сопротивление. И, поверь, я сделаю это с удовольствием!

– А что так? – спросил Черепанов, безропотно позволив забрать его меч.

– Префект Сабин был моим дядей. А ты его предал!

– Я?! – Искренне удивился Черепанов.

Сабин был человеком Максимина Фракийца. И жаждал крови детей Гордиана Второго. То бишь жены Черепанова Корнелии. И нынешнего императора. А отнять у него Корнелию Геннадий бы не позволил никому. Но он не убивал Сабина. Он просто ушел из Рима. Вместе с супругой. И своим легионом. Надо же, как всё закручено! Офицер-гвардеец императора обвинил его в том, что он не дал этого императора взять в заложники.

– Завтра он будет казнен! – Ну до чего же противный голос у этой сучки, императрицы. – А тебе, доченька , я велю не покидать Рима! Не хочу, чтобы ты упустила такое зрелище!

– Ты не посмеешь! – воскликнула Корнелия.

– Не сомневайся! В темницу преступника!

– Кора, не спорь с ней! – по-русски крикнул Черепанов, когда его поволокли из тронного зала. – Найди Алексея и всё ему расскажи! Он что-нибудь придумает!

Конечно, он что-нибудь придумает. Да Лёха с германцами всю здешнюю стражу перебьет к чертям собачьим! Главное, чтобы он узнал…

Нет, этого не может быть!

В голову Черепанову пришла очень скверная мысль: а ведь эта гнусная баба не может не знать о Первом Германском легионе. Но легион – в миле от города, а Лёха сейчас не со своими варварами, а в особняке Корнелии. Без всякой охраны, если не считать двух телохранителей. Надо же так глупо… недооценить противника.

Вручение заслуженной награды, блин! Так по-дурацки попасться!

Нет, Лёху так просто не взять! – попытался убедить себя Черепанов. – Он справится!

Геннадию очень хотелось в это верить, потому что другой надежды у него не было. Заступничество пары-тройки сенаторов… Фигня! Это империя, а не республика. Нет, единственный реальный аргумент, с которым посчитается если не эта мстительная баба, так ее окружение, это мечи Лёхиных германцев. Главное, чтобы они подоспели вовремя…

И какого хрена он поперся в этот чертов Рим! Дурак! Послушал бы Лёху – были бы уже в Херсонесе. А там им сам Юпитер Капитолийский – не указ!

– Кора! Если что – уходи к нашим! Расскажи всё Трогусу! Я люблю тебя!

– Я тоже тебя люблю! – Корнелия, сжав кулачки, глядела, как уводят ее любимого.

– Аудиенция окончена! – Наруменная рожа мачехи – неприкрытое ликование. – Ступай домой, дочь моя! И помни, что я велела!

В другое время Корнелия нашла бы, что ответить. Достойно. И обидно. Но сейчас она была в полной растерянности. В смятении. Никогда и никто не обходился так с ней, благородной Корнелией Престой. Лишь однажды она чувствовала себя такой же слабой и беспомощной… Когда дикие варвары напали на поместье ее отца в Мезии. Но тогда ее спас именно Геннадий Павел…

Что он сказал ей? Что любит… А что еще?

– Домна соблаговолит следовать за мной…

Дворцовый раб. Ну да, аудиенция окончена.

Корнелия глянула в сторону трона… Пусто. Когда мачеха успела уйти?

Не думая ни о чем, Корнелия двинулась прочь из зала…

Долго, очень долго она бродила по дворцу. Не обращая ни на кого внимания. Ни с кем не здороваясь. Впрочем, и с ней никто теперь не здоровался. Слухи в Палатине распространяются быстро.

Дворцовый раб таскался следом (ему ведь приказали сопровождать), не решаясь обратиться к патрицианке. В милости или в немилости, но она по-прежнему оставалась сестрой принцепса…

Когда Корнелия вышла из дворца, шел уже девятый час дня по римскому времени. Она оглянулась в поисках носилок… Однако носилки куда-то пропали. Вместе со слугами и рабами-носильщиками.

На самом деле причина «пропажи» была лишь в том, что Корнелия покинула дворец через другие врата, но она забыла об этом.

Вокруг кипел человеческий муравейник форума. Чужие лица… Алчные взгляды… Наверное именно эти взгляды, липкие, грязные, хищные, ощущаемые почти как прикосновения (хотя вряд ли кто-то рискнул бы ее тронуть на глазах преторианской стражи) и заставили Корнелию придти в себя. Она опомнилась… и похолодела, осознав свое положение. Благородная патрицианка, вся в драгоценностях – одна в толпе. И некому защитить. Хорошо, если ее просто ограбят… Она спешно накинула на голову паллу, чтобы скрыть драгоценности в волосах и на шее, сделала несколько неуверенных шагов… – Могу я чем-то помочь домне?

Корнелия стремительно обернулась – и уткнулась носом в дурно пахнущий кожаный нагрудник. Выше нагрудника – толстая шея и попорченное шрамами грубое лицо. Маленькие холодные глазки человека, которому убить – что виноградину съесть. А рожа знакомая… Корнелия его уже видела когда-то… Такие, как он, не забываются.

– Я не знал, что ты в Риме, домна, – голос хриплый, низкий, подстать внешности.

– Вчера… Мы приехали только вчера, – Корнелия постаралась, чтобы голос не выдал ее страха. Рука нащупала спрятанный под паллой маленький нож… Вряд ли поможет. Против такого быка… Где же она его видела?

– Не можешь меня вспомнить? – угадал ее мысли человек с попорченным лицом. – Понимаю. Людей в Риме много и всем нужны деньги. А у тебя они есть, домна.

– Есть, – согласилась Корнелия. – Пока еще есть…

Она уже не видела форума. Вокруг патрицианки и человека со шрамами образовался живой барьер, заслонивший ее и от толпы и от преторианцев на ступенях дворца. Живой барьер из такого же отребья, как и собеседник Корнелии.

А тот широко улыбнулся. Во рту блеснул зубной мост. Золотой.

– Мне не нужны твои деньги домна, – сказал он. – Во всяком случае – сейчас. Но в будущем я мог бы оказаться полезен. Меня зовут Антоний Гордиан Онагр. Я – отпущенник и клиент¹⁷⁹ твоего отца. Исполнял для него кое-какие… поручения. Я умею быть полезным, домна!

Корнелия вздохнула с облегчением. Пальцы, вцепившиеся в рукоять ножа, разжались. Она вспомнила этого человека. Видела пару раз в доме отца. Мельком. После захода солнца.

Она снова стала собой: благородной римлянкой из рода Гордианов.

– Проводи меня домой, Онагр. И найди мне носилки.

Да, носилки. Это правильно. Ноги болят… Ее маленькие кальцеи из безупречно белой кожи, усыпанной драгоценностями, – не слишком подходящая обувь для прогулок по Риму…

Глава четвертая

Дом Корнелии Престы Гордианы, затем – Аппиева дорога. Бегство

Кровь. Повсюду кровь. Лужи крови. Много… Отрубленная кисть руки… Еще одна – с серебряным перстнем, который никто не потрудился снять… И труп.

Это Фульминат.

Чернокожего телохранителя Алексия Виктора буквально изрубили на куски.

Несколько часов назад интерьер этого дома был одним из самых блестящих в Риме. Множество слуг следило за его чистотой. Каждая вещь – произведение искусства. Каждая вещь – на своем месте. Войди – и окунешься в атмосферу утонченной роскоши. В атмосферу утонченных удовольствий. Дом, в котором хозяин чувствует себя богом…

Теперь здесь – как на бойне рядом с Бычьим Форумом¹⁸⁰

Корнелия замирает в ужасе, делает шаг и едва не падает, поскользнувшись на залитой кровью мозаике.

Онагр подхватывает патрицианку и отодвигает в сторону.

Его короткий меч покидает ножны… Короткий широкий меч. Таким не сражаются. Таким убивают. Внезапным ударом. Выросшая и живущая среди воинов Корнелия разбирается в оружии.

Не проблема, что меч отпущенника не хорош для сражения. Драться не с кем. Дом пуст. Все, кто здесь был, ушли. Или сбежали. Или умерли.

В человеке много крови… А здесь ее столько, что хватило бы на десятерых… Кровь везде. На мозаичном полу, на стенных фресках… В коридоре, в привратницкой, в атриуме. Черепки разбитых ваз плавают в крови, вода в имплювии¹⁸¹ даже не розовая, красная. В ней плавает мертвая девушка… Рабыня, которую Корнелия привезла с собой в Сирию из Рима, а из Сирии – обратно в Рим. Корнелия ее очень ценила. Красивая и умелая. Лучше нее никто из челяди Корнелии не мог уложить волосы…

Во внутреннем дворике – мертый раб. Еще один – на галерее второго этажа. Из кухонного закутка – запах горелого мяса. Старая толстая рабыня (Корнелия помнит ее еще молодой) лежит на решетке. Ее убили ударом в спину. Угли под решеткой погасли. Их залило кровью…

– Что теперь, домна? – спрашивает Онагр.

Корнелия видит, что он нервничает. Один из его людей возвращается, шепчет на ухо вожаку. Тот дергает изуродованной щекой.

– Преторианцы, – говорит он. – Это они. Что делать, домна?

Видно, что он уже не рад, что предложил помощь. Преторианцы, это не вигилы. Это гвардия. Император… Так можно запросто без головы остаться.

– Подожди! – Корнелия, одна, поднимается наверх, в спальню. Ее вещи так и лежат, нераспакованные. Ничего особо ценного, платья, немного золота… Драгоценности – все на ней. Старинное запястье, изумруды и рубины в красном золоте, заляпано кровью… Корнелия садится на ложе и зачем-то обтирает запястье простыней. Золоченые амуры хихикают по углам ложа… Корнелии хочется плакать, но – нельзя. Она – дочь Гордиана. Дочь и внучка императоров… Она не будет плакать, она будет драться.

Корнелия срывает с себя роскошную столу, драгоценности, заворачивает все в шелк, сует в сумку… На комоде – ее дорожное платье… Все уже выстирано, отглажено… Внизу – простые удобные сандалии.

Корнелия переодевается. Сама, без слуг. Это непривычно и отнимает довольно много времени. Сумку с драгоценностями – на пояс. И кошелек.

Корнелия сбегает вниз. В атриуме топчутся головорезы Онагра. Ничего не трогают. Ждут.

Теперь – в конюшню. Там – никого. Из людей. Зато все лошади на месте. В том числе – кони Алексия и Анастасии. Ясли полны. Белая кобыла Корнелии ржанием приветствует хозяйку.

Сердце Корнелии пропускает удар… Неужели Алексия и Анастасию схватили?

– Держи, друг, – Корнелия сует в жесткую ладонь отпущенника тяжелый кошель. – Мне нужно за город. Поможешь мне?

Здоровяк взвешивает на ладони кошелек.

– Это очень много, домна!

Но отдавать кошелек не спешит.

– В конюшне – лошади, – говорит Корнелия. – Пусть оседлают на всех. И оставь кого-нибудь – присмотреть за домом. Рабы вот разбежались…

– Вернутся, – уверенно говорит отпущенник. Получив деньги, он заметно оживился. – Я распоряжусь, чтобы тут прибрались… Пока тебя не будет.

Последняя фраза звучит уже не очень уверенно. Преторианцы. Август…

– Похоже, брат не рад твоему приезду.

– Это не он. Это мачеха, – говорит Корнелия. – Всё образуется.

Сама она не верит сказанному. Это слова для Онагра. Кто знает: вдруг он решит, что продать ее выгоднее, чем помочь.

Даже, если брат узнает, что изменится? Отец говорил: у принцепса нет ни друзей, ни родственников. Только подданные, союзники и враги.

– Онагр, мне надо к Аппиевым воротам. И дальше, по дороге еще милю. Там поместье моего деда. Знаешь, где?

Кивок.

– Там – мои друзья, – говорит Корнелия. – Проводишь меня?

Еще один кивок.

– А что за друзья? Надежны?

Вопрос понятен. Когда ты в немилости у власть имущих, друзья как-то сами собой улетучиваются.

– Легионеры. Первый Германский. Его легат – ближайший друг моего мужа. Он не предаст. Человек, которого убили у ворот… Чернокожий… Он был телохранителем у этого легата. Тела самого легата в доме нет. Надеюсь, он ушел…

– Или его увели. – Отпущенник пристально смотрит на патрицианку.

– Даже если и так, – говорит Корнелия. – Первый Германский. Там у меня много друзей (Корнелия очень хочет в это верить!) Я еду туда!

– Там точно есть твои друзья или ты просто так думаешь? – интересуется Онагр.

– А почему ты спрашиваешь? – в свою очередь интересуется Корнелия.

– Потому что я легко мог бы спрятать тебя здесь, в Риме. Воля владык переменчива. Глядь – и ты опять в фаворе…

«Только не у моей мачехи», – думает Корнелия, но вслух говорит:

– Я могу рассчитывать на Первый Германский. На весь легион! Они не предадут своего легата!

– Даже, если им предложат денег? – Онагр проявляет неплохое знание солдатской психологии.

– Их не подкупят, – отвечает Корнелия. – Первый Германский – это варвары из-за Данубия. Легат – их природный вождь. Рикс. Половина легиона – его родичи.

Не совсем так, но какая разница? Ей надо просто убедить Онагра. Мачеха сказала: «Велю тебе не покидать Рим». Скорее всего, стража у городских ворот уже получила соответствующее распоряжение. Без Онагра ей будет трудно выехать из Рима. Трудно и опасно. А Онагру она уже верит. Его люди – подонки. Воры и убийцы. Они пришли в богатый дом, полный сокровищ… И не грабят. Значит, Онагр держит их в кулаке. Он выведет ее из Вечного Города.

– Варвары… – задумчиво произносит Онагр. – Думаю, они умеют драться.

– Спроси об этом у персов, которых они били! – В голосе Корнелии – гордость.

– Что ж, – говорит отпущенник. – Я помогу тебе добраться до них. Рассерженные германцы – в Риме! Это будет весело, а, квириты? Много шума и беспорядка!

Вряд ли приятели Онагра – квириты, граждане. Однако шутка главаря им нравится. Еще бы! Там, где много беспорядка, можно очень неплохо поживиться.

– Ты и ты. – Грязный палец со сплющенным ногтем тычет в двоих громил, – останетесь здесь. Этот дом – на вас. Остальные – седлать коней.

– Меня могут ждать на воротах, – честно предупреждает Корнелия.

– Домна, найдется ли у тебя парик попроще и палла подлиннее? – интересуется Онагр. – Есть? Тогда не вижу сложностей. А если и будут, то пара монет на глаза – и зрение городской стражи станет не лучше, чем у кротов.

Не успела клепсидра в атрии отмерить половину часа, как небольшая кавалькада покинула дом.

Миновав Храм Венеры, всадники весьма подозрительного вида проехали под акведуком, распихали народ на Триумфальной улице, и оставив справа Больший Цирк, свернули на Аппиеву дорогу.

У ворот проблем не возникло. Никто не обратил внимания на кучку мрачноватых мужчин, сопровождавших закутанную в темную шаль¹⁸² рыжеволосую женщину.

Когда они отъехали достаточно далеко, Корнелия с удовольствием сбросила парик одной из бывших возлюбленных своего отца.

«Я освобожу тебя, любимый!» – мысленно поклялась патрицианка.

Так и будет. Обязательно освободит. Даже, если Алексия тоже схватили. Всё равно. Корнелия не очень хорошо знала германцев-легионеров. Пожалуй, только префект Трогус был ей знаком. Но она много слышала о них и от мужа и от Алексия с Анастасией. Если затронута их честь, никакое золото не остановит варваров. Хотя золото тоже не будет лишним. Корнелия прихватила с собой банковские обязательства мужа. Эти куски кожи с цифрами и оттисками печатей стоили дороже, чем дом в центре Рима, унаследованный Корнелией по завещанию отца. Если понадобится, Корнелия будет очень, очень щедрой. Как жаль, что юный император – ее брат! С разгневанными варварами за спиной Корнелия могла бы, пожалуй, позаботиться о смене династии!

Подумала и невесело улыбнулась. Пока у нее нет ничего, кроме кучки городских разбойников, которых подарила Фортуна. И всё, чего ей по-настоящему хочется – это вернуть мужа. «Боги Рима, помогите мне! Клянусь, я этого не забуду!»

Они свернули на боковую дорогу. Она была поуже Аппиевой, но тоже хорошая. Отец позаботился о том, чтобы к вилле можно было проехать даже в распутицу. Отец… Корнелии захотелось плакать, но она, уже в который раз, справилась. Копыта весело цокали по мостовой. Онагр, ехавший впереди, вертел головой, пытаясь что-то разглядеть меж подступивших к самой дороге деревьев. Он беспокоился. Почему?

Корнелия спросила и получила в ответ: потому что на дороге пусто. Ни людей, ни повозок.

Их небольшой отряд въехал на мостик, перекинутый через мелкую речушку. Лошади косились на воду… Корнелия вспомнила, что перед выездом их не напоили.

– Мне не нравится здесь, – проворчал Онагр. – Боги одарили меня хорошим чутьем. Поэтому я до сих пор жив.

– Ну уж эту ошибку богов исправить нетрудно! – раздался уверенный голос с чужеземным акцентом.

Буквально в одно мгновение на пустынной дороге появилось сразу очень много людей в странных пятнистых плащах.

Корнелия испуганно вцепилась в поводья… Но тут же расслабилась. Под плащами она увидела доспехи легионеров… И широкие кожаные пояса, от которых варвары Алексия не пожелали отказаться даже перейдя на службу империи.

Головорезы Онагра схватились, было, за оружие, но поспешно убрали руки, увидев направленные в их сторону наконечники стрел.

– Довольно! – резко произнесла Корнелия, сбрасывая с головы паллу.

– Домна Корнелия! – Предводитель германцев, светловолосый, похожий на Апполона красавец, которого Корнелия не раз видела в доме мужа… Как же его зовут?..

– Приветствие тебе… – Патрицианка запнулась.

– Ахвизра! – В синих глазах варвара читалась ирония. – Кентурион-пил Второй когорты Первого Германского легиона! Очень опрометчиво, домна, путешествовать одной в это неспокойное время!

– Я не одна! – отрезала Корнелия, заслужив благодарный взгляд Онагра. – Эти люди оказали мне большую услугу!

– Надо же! – Иронии в глазах прибавилось. – А на вид – сущие разбойники!

– Разбойники? – Корнелия была готова вспылить, но вовремя вспомнила: эти германцы – ее единственная надежда. – А сам ты кто, кентурион-пил Ахвизра? Сколько раз ты нарушал законы Рима? Сдается мне, ты даже на кресте успел повисеть…

– Было дело, – охотно согласился Ахвизра. – А сейчас, домна, я бы предложил тебе поторопиться. Ты ведь не хочешь опоздать к обеду?

Несколько секунд – и дорога вновь опустела. Германцы будто растворились в лесной зелени. Один лишь Ахвизра по-прежнему стоял на дороге. Нет, уже не стоял – легкой рысцой двигался по направлению к вилле.

– Домна, – Онагр поравнялся в Корнелией, – мы всё еще нужны тебе?

– Я еще недостаточно отблагодарила тебя, – ответила патрицианка. – А я не люблю оставаться в долгу.

– Всегда в долгу перед твоей семьей, – сказал отпущенник. – Я позабочусь о твоем доме.

Развернул коня, махнул своим людям и поскакал в сторону Аппиевой дороги.

Корнелия послала лошадь в галоп и догнала Ахвизру.

– Скажи мне, кентурион…

– Не сейчас, домна! Мне известно, что Гееннах (он назвал мужа на варварский манер, но Корнелия не стала его поправлять) попал в беду. Но не думаю, что такие серьезные дела следует обсуждать на бегу.

– Откуда ты знаешь, что мой муж попал в беду? Кто тебе сказал?

– Ты, – германец говорил, чуть задыхаясь. Кобыла патрицианки теперь шла крупной рысью и бежать с ней наравне было нелегко. – Я знаю, что Гееннах жив, ведь ты любишь его, а смерть любимого человека скрыть невозможно.

Корнелия кивнула, соглашаясь.

– А, будь он свободен, – продолжал гот, – то не отпустил бы тебя одну с этими… услужливыми людьми. Не беспокойся, госпожа! Я давно знаю Гееннаха. Те, кто обходился с ним без должного уважения, непременно раскаивались в этом. Невозможно оживить мертвого человека. Всё остальное можно исправить!

Он хотел подбодрить Корнелию, но получилось наоборот. Она вспомнила слова мачехи о том, что Геннадия завтра казнят – и расплакалась.

Ахвизра не стал ее утешать. Только прибавил шагу и вскоре лес уступил место ровным линиям олив, а впереди показалась белая высокая арка – ворота виллы. А у ворот…

Слезы Корнелии мгновенно высохли. Она даже закусила губу, чтобы сдержать нахлынувшие чувства. Никогда бы Корнелия Преста Гордиана не подумала, что может так обрадоваться этой женщине… Словно сестре. Подумать только: она, дочь и внучка императоров – сестра гетеры! Корнелия негромко засмеялась, заработав удивленный взгляд Ахвизры.

Женщина у ворот взмахнула рукой – и белый голубь взмыл в небеса. Взлетел, описал полукруг и полетел в сторону Рима. А женщина повернулась и махнула Корнелии рукой. Да, патрицианка не ошиблась. Это Анастасия. Значит, они спаслись! Значит, Алексий жив…

Корнелия не подумала о том, что Алексий мог пожертвовать собой, чтобы спасти жену. Могла бы подумать, но не захотела…

Глава пятая

Десятью часами ранее. Дом Корнелии Престы Гордианы. Вероломное нападение

– Ну вот, – сказал Алексей, когда Черепанов с супругой отбыли в Палатин. – Покушали, теперь что, погуляем?

– Я бы в термы сходил, – пробасил Красный. – Пошли в термы, рикс! В мяч поиграем, вина выпьем… Заодно и помоемся.

Коршунов покосился на Настю. Термы Тита – прямо напротив. А сразу за ними – совсем уж великолепные термы Траяна. Настоящий дворец. Библиотека, гимнасии, множество бассейнов, вокруг – прекрасный парк… Но Настя не очень любит смешанные римские термы. У них в Сирии порядочные женщины не купаются в бассейнах вместе с чужими мужчинами.

Анастасия угадала его мысли.

– Я бы купила кое-что из одежды, – сказала она дипломатично.

Коршунов благодарно улыбнулся.

– Носилки возьми, – сказал он. – Негоже супруге легата пешком ходить. Фульминат! Если я тебя попрошу сопроводить Анастасию?

– А ты, домин, как же? – Африканец, не слишком любил, когда тот отправлялся куда-нибудь без него.

– Со мной же Красный будет, – напомнил Алексей. – И здесь всё же Рим, а не припортовый район Тира.

– Рим, домин, намного опаснее, чем Тир. – Африканец покачал головой.

– Вне всякого сомнения, – согласился Коршунов. – Но от опасностей Рима пара лишних клинков не убережет. Даже твоих, Фульминат.

– Не знаю, домин… – Бывший гладиатор явно был обеспокоен. Интересно, чем же?

– Мне сегодня приснился дурной сон, домин. Приснилось, что мы с тобой стоим на берегу черной реки, а по ту сторону – царство Плутона…

– Музыка навеяла… – по-русски пробормотал Коршунов, поглядев на мозаичный пол в триклинии, где были изображены «оптимистические» пейзажи загробного мира.

– Сон, говоришь? Со мной тоже так бывает, – подал голос Красный. – Особенно если выпью слишком много. Ты, Фульминат, не поленись: перейди через улицу: там храм Венеры и Ромы¹⁸³. Рома здесь, в Риме, посильней Юпитера. Подари ей голубя и дай еще пару ассов жрецам – пусть составят тебе протекцию. Да и Венеру тоже не забудь, не то обидится, и сам знаешь, что будет. Вот прямо сейчас и иди!

Фульминат колебался…

– Иди, иди! – разрешил Коршунов. – Мы тебя здесь подождем. Полюбуемся фресками в нашей спальне, – Алексей подмигнул Насте. Фрески в их спальне были самого непристойного толка. Впрочем, для римской культуры иллюстрации к Кама-сутре на стенах – это не просто нормально, а признак хорошего вкуса. Вон в центральном дворике имеется скульптурка: две нимфы занимаются парным оральным сексом, а рогатенький козлоногий мужичок смотрит на это и занимается… самообслуживанием. Произведение искусства. Корнелия с гордостью назвала имя скульптора… И для диких варваров уточнила: настоящий антиквариат. Папа Антонин Антоний эту похабень аж из Александрии Египетской привез. Причем она и в Александрии уже была дивным антиквариатом… Вот так-то, невежественные варвары! Любуйтесь и просвещайтесь.

Фульминат ушел. Однако наверх Алексей с супругой подняться не успели.

Во входную дверь застучали громко и требовательно. Слишком громко и слишком требовательно.

Коршунов насторожился.

Тут же раздался сиплый голосок привратника… И характерное цоканье калиг по мозаичному полу.

В дом ввалилось штук десять преторианцев с офицером во главе.

Ввалились и сразу рассредоточились, беря под контроль помещение.

Четверо сходу вломились в триклиний. С мечами наголо.

Коршунов встал, расправил плечи и вознамерился высказать всё, что он думает по поводу столичных гвардейцев, но тут один из преторианцев пинком отшвырнул в сторону свободное ложе… И стало ясно, что время разговоров прошло.

– Красный, бей! – по-готски крикнул Алексей и метнул стеклянную чашу в физиономию преторианца.

Чашу преторианец отбил, но прохлопал момент, когда Коршунов пнул ногой стол. Стол въехал преторианцу в защищенные бронзой колени. Преторианец плюхнулся брюхом в медовый пирог, уже на лету попытавшись рубануть Алексея… Получил коленом в нос (больно!), взвизгнул… Еще раз взвизгнул, когда Коршунов, вывернул ему руку, отбирая меч…

– Настя, беги! – закричал Алексей. На него бросились еще двое… И обоих смело молодецким ударом пиршественного ложа, воздетого Красным.

Следующим ударом огромный гепид вышиб последнего преторианца в атрий, швырнул ложе в набегавших врагов, выиграв секунду, сорвал со стены скутум одного из предков Корнелии, вооружился копьем всадника, принадлежавшим другому предку и набросился на преторианцев, как медведь на шавок.

Коршунов охотно бы ему помог, но у него были собственные проблемы. Сбитые Красным преторианцы вскочили и разом накинулись на Алексея. А тот гвардеец, у которого Алексей отнял меч, клещом вцепился Коршунову в тунику.

Вообще-то Алексей не планировал никого убивать. За убийство преторианца в Риме судят. И судят строго. Но судить-то будут потом, а убивать – прямо сейчас. Короткий укол в шею – и распластавшийся на столе преторианец отправился в царство Плутона. Двое других… К счастью, они были без щитов. Алексей рванулся вперед. Финт в голову, подсечка, уход влево (так, чтобы упавший оказался между Алексеем и вторым противником), еще один финт – и короткий экономный укол под мышку. И сразу – мощный удар вниз – в живот упавшего.

«Ай да я!» – мысленно похвалил себя Коршунов. Троих гвардейцев – их собственным оружием.

– Настя, наверх! – крикнул Алексей и бросился в атриум…

Красный бился, как лев. Даже завалил двоих, но шансов на победу у гепида не было.

В атриуме было тесно от преторианцев. Причем эти были со щитами и отлично держали строй, тесня Красного к бассейну. На щите гепида висело уже три пилума и только невероятная сила Красного позволяла ему орудовать щитом.

Один взгляд – и Алексей всё понял. В том числе и то, что его вмешательство не поможет.

Настя! Надо спасать Настю!

Пронзительный женский крик из внутреннего дворика. Алексей кинулся туда…

Два преторианца схватили девушку…

Коршунов с ревом налетел на них.

Неправильное решение. Один из императорских гвардейцев тут же пырнул девушку мечом. Алексей обмер… Но тут же понял, что это не Настя. К этому моменту его меч уже вошел меж ребер второго преторианца. Убийца девушки замешкался. Меч застрял. Наконец сильным толчком он сбросил сирийку с клинка. Тело плюхнулось в бассейн… А преторианец повис на мече Коршунова.

– Что ж ты, гад, женщин убиваешь? – глядя в тускнеющие глаза преторианца, по-русски произнес Алексей, повернул меч, толчком отшвырнул преторианца и увидел, как из «черного (для слуг) хода» во дворик лезет еще полдюжины гвардейцев. Сколько ж здесь этих гадов? Целая кентурия, не иначе.

И что делать? К конюшне не прорваться! Выходы перекрыты. Мой дом – моя крепость. Не иначе это римляне и придумали. Была крепость, а стала – мышеловка. Окон наружу нет. На крышу? Знать бы еще, где тут выход на крышу?

Коршунов отступал вверх по лестнице, ведущей на второй этаж. Разок в него метнули дротик, но тут же опцион, державшийся в стороне от драки, грозно заорал – и больше в Алексея острых предметов не кидали. Живьем решили взять, гады! Черт! Как же их много! И все норовят цепануть мечами по ногам. Алексею приходилось плясать, как медведю на жаровне.

Помощь подоспела неожиданно. Красный прорвался. Как ему это удалось – непонятно. Но – удалось. Он выбежал из атриума (преторианцы буквально висели у него на плечах), перебросил щит за спину и врезался в тех, что лезли по лестнице. В правой – копье (он орудовал им, как дубиной), в левой – трофейный меч…

То ли оттого, что атака была неожиданной, то ли потому что Красный был действительно могуч, но он пробился наверх, по телам преторианцев и встал перед Коршуновым, загородив лестницу.

– Уходи, рикс!!!

Коршунову не надо было предлагать дважды. Он промчался по крытой галерее, что окружала перистиль, наткнулся на перепуганного раба:

– Выход на крышу, быстро!

Раб замотал головой, получил бодрящий подзатыльник:

– Наверху! Наружу! Выход!

Доперло. Побежал вприпрыжку. Коршунов – за ним.

– Банг! – Угодившая в один из зеркальных дисков-висюлек стрела отскочила на пол галереи, под ноги рабу. Раб взвизгнул и застыл. Потом взвизгнул еще раз, получил пинок под зад и припустил дальше. А, вот оно! Дверь, одна из трех (остальные – нарисованные), выводила на плоскую поверхность, огороженную чем-то типа небольшой балюстрады. Коршунов выбрался, глянул вниз… Ага, на улице, считай, никого. Зато имеется лошадь, а на лошади – важный толстый господинчик в тоге. Забавно, когда в тоге – и на лошади. Но смеяться будем потом.

Алексей отпрянул от края (не дай Бог заметят!) и устремился на поиски Насти. Нашел в спальне… Теперь Красный…

Красный держался молодцом: сорвал и скинул на атакующих здоровенную штору. Под лестницей образовалась куча-мала…

…А в садик набежали лучники. Красный вовремя отпрянул, и пара стрел лишь выщербила фрески.

– Лестницу ломай! – крикнул Коршунов. – Вот этим! – Он хлопнул по лысине мраморный бюст в накрашенными глазами и зубами, покрытыми серебром. Верно, один из предков Корнелии увековечился. Ну, давай, предок! Помоги гостям потомков!

Красный, крякнув, подхватил бюст, тянувший пудов на десять, и с боевым кличем метнул его вниз!

Удачно получилось. Кирдык лестнице.

– Давай за мной!

На улице ничего не изменилось. Всадник в тоге, дюжина зевак…

«Эх, сейчас бы ботиночки прыжковые, а не эти „домашние“ сандалики!» – с тоской подумал Алексей. И сиганул вниз… На плечи толстяку!

Повезло! Лошадь выдержала. Толстяк – нет. Когда Алексей приземлился на мостовую, толстяк сделал то же самое. Свалился, треснувшись затылком, да так и остался лежать, обратив к небу гладкое одутловатое личико. Совершенно незнакомое Коршунову, кстати.

Алексей вовремя поймал повод лошадки, намотал на руку.

– Настя, вниз! Прыгай!

Анастасия, умница, спрыгнула, не раздумывая. Прямо в объятия Коршунова. Легонькая такая…

Алексей тут же усадил ее на лошадь. Настя просто молодец! Успела даже одеться как следует и паллу накинуть.

– Скачи прочь! К нашим скачи, на виллу!

Хлестнул лошадку по крупу и…

– А-а-а-а!!! – Летающая гора обрушилась на торговый лоток. Во все стороны брызнули фрукты. Но «гора» не пострадала. Фигня! Три метра высоты – пустяк для настоящего гепида.

Коршунов глянул вправо – и увидел хвост лошадки, исчезающий за поворотом.

Глянул влево – и обнаружил не меньше дюжины вигилов, спешащих наказать нарушителей порядка. Вигилы – тьфу! Но из дома гурьбой полезли преторианцы! Причем часть – с луками. Драпать – значит гарантированно схлопотать стрелу в спину.

Коршунов вздохнул печально… И бросился в безнадежную атаку.

Опоздал.

Черная фурия, расшвырявшая вигилов, опередила его на целую секунду.

– Беги, господин! Беги, Красный!

Палка, отобранная у вигила, вышибла из рук ближайшего преторианца меч, тут же пойманный рукой гладиатора. Непонятно как во второй руке Фульмината тоже образовался меч, и бывший непобедимый гладиатор ввинтился в толпу преторианцев, заставив их отхлынуть назад, в дом.

– Беги, господин! – пронзительно крикнул Фульминат, исчезая следом в атрии.

Крик его утонул в медвежьем реве гепида, атаковавшего вигилов. В пожарную стражу набирают людей неробкого десятка, но им никогда не приходилось слышать рык настоящего варвара. А уж видеть… Разве что – на цирковой арене. Встретить его вживую стражники-пожарные были не готовы. И поспешно освободили проход. Чем и воспользовались Красный с Коршуновым.

Героический поступок Фульмината подарил им время, достаточное, чтобы оторваться от возможной погони.

А что дальше? Без денег, в забрызганной кровью домашней одежде, с трофейным оружием… И в тесном человеческом потоке, заполнявшем римские улицы с рассвета до заката. Правда, у Алексея имелся неплохой набор перстней, цепей, браслетов и прочих ювелирных изделий, без которого уважающий себя римлянин (или римлянка) даже спать не ляжет. Если поменять золотишко на лошадок… Или бесплатно экспроприировать в каком-нибудь темном переулке…

Пока Коршунов напряженно искал выход, Красный его уже нашел.

Углядел впереди привязанную у фонтана с питьевой водой пару оседланных лошадей – и чесанул к ним.

Пока хозяева о чем-то терли с расположившимся неподалеку уличным торговцем, гепид мгновенно отвязал обеих лошадок, взлетел на одну (Коршунов тут же оказался на второй), пнул ее пятками и поскакал прямо через толпу, древком копья охаживая тех, кто освобождал дорогу недостаточно быстро.

Римляне – народ вспыльчивый. Но один взгляд на дикого гепида – и желание проучить хулигана снимало как по волшебству.

От Коршунова требовалось всего лишь не отставать. И лишь разок-другой приложить плоскостью меча особо неповоротливых.

Хозяева лошадок потерялись где-то в мешанине улочек. Коршунов тоже давно «потерялся», но Красный скакал уверенно. Он достаточно долго прожил в Риме, будучи гладиатором. А гладиатор – это ведь не одни только тренировки и мясня на арене. Это еще и платная охрана. И «мальчики по вызову». И просто парни, которым время от времени надо выпить в веселой компании вне стен гладиаторской школы. «Звезд арены» в Риме не утесняли. Никто не держал их на цепи. Зачем бежать тому, у кого всё есть?

Так что в Риме Красный ориентировался неплохо. Тем более в районе той самой императорской гладиаторской школы, где больше года рыхлил песок.

К Аппиевым воротам они выехали окольными путями, минуя Триумфальную улицу, и благополучно миновали стражу. Вид у Алексея с гепидом был донельзя подозрительный, но особых указаний по ним не поступало, а связываться с такими крутыми парнями вояки из Городских Когорт не рискнули.

На почтовой станции Коршунов сунул под нос начальнику свой знак легата, рявкнул грозно… И получил пару свежих лошадей. В обмен на расписку с печатью Первого Германского легиона.

Свежие лошадки взяли бодро и буквально через милю, Коршунов с гепидом догнали Анастасию, разумно приставшую к какому-то купеческому каравану и мирно беседующую с сирийским купчиком-мангоном¹⁸⁴.

Для одинокой женщины это было не самое лучшее знакомство, потому что через денек оно вполне могло закончиться в клетке для рабов, а затем – в борделе, но ночевать с караваном женщина не собиралась, а трофейная лошадь Анастастии была достаточно хороша, чтобы уйти от погони. Впрочем, и этого не понадобилось. При появлении Красного и Коршунова купчик сразу увял и отъехал в хвост каравана, а тройка беглецов уже через час въезжала в ворота Гордиановой виллы.

Глава шестая

Вилла Корнелии, затем – Аппиева дорога. Скрытное проникновение

– Значит, его убили… – Алексей сжал кулаки. Кто-то за это ответит… По полной!

– Рикс, – Агилмунд тронул Коршунова за плечо. – Ты подарил ему свободу, а он тебе – жизнь. Это равный обмен. Там, наверху, его примут с честью. Боги любят таких, как он! Слава ему! – и плеснул немного вина на пол триклиния.

– А я не люблю тех, из-за кого гибнут мои друзья! – буркнул Коршунов. – Корнелия! Я уверен, кто-то нас предал. Не успели мы появиться в Риме, как вас заманили во дворец. А потом преторианцы ворвались в твой дом. Кто-то донес, что мы – в Риме.

– Мы это узнаем, – подал голос Скулди. – Но сейчас не это важно.

– Поясни! – Коршунов развернулся к своему главному разведчику.

– Допустим, донес кто-то из твоих слуг, домна. Это возможно?

Корнелия шевельнула плечиком.

– Отец завещал мне этот дом в Риме. Я приехала в него впервые. Любой из рабов мог предать. Любой… Я даже не знаю, кто из них служил моему отцу, а кого купили позже. Клянусь Матерью, все они отправятся сюда, на виллу! Пусть узнают, какова разница между домашним рабом и говорящим земледельческим орудием¹⁸⁵!

– Если доносчик из римской челяди, домна, то это большая удача! – уронил Скулди.

Все участники совещания удивленно уставились на герула.

– Это значит, что наши недруги не знают о нас ! – пояснил Скулди. – О нас всех ! Насколько мне известно, в Риме совсем нет войск.

– Преторианская гвардия, – сказал Трогус. – Их где-то тысяча в когорте. А когорт… Их должно быть десять. Но сидят они в своем лагере. И еще – городские когорты. Этих в когорте – полторы тысячи. И когорт – три или четыре. И вигилы…

– Моя когорта стопчет их всех и даже не вспотеет! – заявил Агилмунд.

– Тяжелой коннице будет нелегко в городе, – напомнил Трогус. – В тесноте не разгонишься. Зато с крыш очень удобно швырять камни!

– Теми, кто на крышах, пускай займутся бойцы Ахвизры! – сказал Агилмунд. – Не вижу ничего, способного помешать нам взять этот город без стен!

– Агилмунд, это Рим, а не Селевкия! – напомнил Коршунов. – В нем – полтора миллиона жителей. По пять сотен на каждого нашего! Мы растворимся в нем, как ложка соли – в бочке воды. Так что мы не будем ни с кем драться. И нам плевать – одна когорта преторианцев в Риме или десять. Мы просто войдем в этот город, город без стен, как ты верно заметил. И потребуем от императора вернуть нам Геннадия. А потом очень быстро покинем Рим и постараемся как можно быстрее убраться из империи. Пока все ее легионы не обрушились на нас. Мы ведь знаем, как это бывает?

Никто не стал с ним спорить. Да, все они знали, как это бывает. Правда, сейчас они тоже были легионерами, но сути это не меняло. Если бы они хотели бросить вызов Риму, то должны были сделать это в Сирии. Сейчас – поздно.

– Командуй, брат! – по-готски произнес Агимунд. – Мы – за тобой!

– Хоть в Рим, хоть на крест! – сказал Ахвизра и захохотал. – Главное – чтобы к Вотану поближе! Верно, Сигисбарн?

– Вотан… – мечтательно проговорил Сигисбарн. – Я так и вижу, как он сносит башку ихнему Юпитеру! Как тебе, Скулди, такая мысль?

– Нормально, – усмехнулся герул. – Только уговор: золотые молнии делим на всех! А то знаю я вас, Славных! Всё самое лучшее – себе в сундук! Веди, Аласейа! Мы за нашего брата Гееннаха всех в крови утопим!

– А из сенаторских кишок колбасу сделаем! – подхватил Ахвизра.

– Набьем фаршем из преторианского мясца и заставим ихнего императора жрать!

– Выпустим кровь врагов!

– Убьем их всех!

– Пусть видят ярость Вотана! – рявкнул Агилмунд. – Смерть!

– Смерть! Смерть! – взревели варвары так, что рабы в поместье съежились и замерли, как мышка под кошачьей лапой, а расположившиеся в обширном парке легионеры-германцы оживились и навострили уши: ярость, смерть, Вотан… Любо!

– О чем они кричат? – спросила Корнелия, подавшись назад и прижавшись к Анастасии в бессознательном поиске защиты. Искаженные яростью лица варваров были ужасны. Корнелия вдруг ощутила себе на арене, полной диких зверей.

– Все хорошо, подруга моя, все хорошо! – Анастасия так же инстинктивно обняла патрицианку, прижала к себе, как испуганного ребенка. – Они говорят, что твой муж – их брат! И они будут драться за него хоть со всеми римскими легионами! И горе тем, кто встанет у них на пути!

– Так и будет! – рявкнул Коршунов, ставя точку в обсуждении.

– Агилмунд! Трогус! Поднимайте людей! Мы выходим немедленно!

– А что обоз? – спросил префект лагеря, и уже рванувшиеся к выходу германцы остановились на полушаге. Точно! А как же обоз! Как же непосильным трудом награбленное имущество?

– С обозом остаются третья и девятая когорты! – решил Коршунов.

– Почему же – третья? – Тут же взвился Сигисбарн. – Мы что, не умеем драться?

– Именно поэтому ты и пойдешь с обозом! – рявкнул Алексей. – Понятно тебе? Хочешь, чтобы наши богатства охраняли чужие? Пойдешь и будешь драться, если понадобится! А ты, Тевд, пойдешь с ним!

– Не пойду! – уперся Трогус. – Найди кого-нибудь другого! Я нужен тебе в Риме, потому что это – мой город и я его знаю так же хорошо, как ты – норку своей жены! – Он подмигнул Анастасии. – А проводника для Сигисбарна я найду, не беспокойся! Тоже мне – задача! Прогуляться по хорошей дороге до Аквилеи.

– Почему – до Аквилеи? – удивился Коршунов. – Я вообще-то морем уходить собирался. Обратно в Брундизий, а там…

– А там тебя встретит императорский флот! – рявкнул Трогус. – Это хорошая идея – грозить Волчице дубиной. Но как только твоя дубина перестанет нависать над ее макушкой, все ее волчата захотят вцепиться тебе в глотку! Нет уж, легат! Оставайся-ка ты на суше! На суше мы – боевой легион, а на море – бесполезный балласт!

– Убедил, – проворчал Коршунов. – Сушей пойдем (Германцы одобрительно закивали – резоны Трогуса им были понятны, да и морскими путешествиями они накушались до тошноты), и ты, Тевд, пойдешь с нами в Рим! Но при этом сделаешь всё, чтобы наши богатства остались нашими! Или я собственноручно вышибу тебе зубы!

Трогус ухмыльнулся, свернув мостом из драгметаллов, закрывшим боевые потери в челюсти:

– Договорились!

И первым выбежал из триклиния, даже не прикоснушись к изысканным кушаньям.

Остальные последовали за ним. Включая Коршунова.

Анастасия опустилась на ложе, поглядела на уже остывшего козленка (ярость варваров напрочь выдула из триклиния всех рабов).

– Давай поедим? – предложила она Корнелии. – С завтрака – ни крошки.

– А как же… – Патрицианка поглядела на прозрачную занавесь, за которой исчезли воины-мужчины…

– Из легионерского котла каши бобовой похлебают, – ответила Анастасия с милой улыбкой. – Не беспокойся о них, Кора, дорогая! И о муже не беспокойся!

– Я не могу…

– Можешь! – отрезала Анастасия. – Я обязана Геннадию всем! Больше, чем жизнью! Но сейчас его спасение – дело мужчин! И лучших спасителей, чем наши германцы, ты не найдешь во всей империи! Не мучь себя! И кликни, наконец, прислугу! То, что ты немного повздорила с мачехой – еще не повод, чтобы есть холодное мясо!

– Ты права, сестра, – Корнелия с удовольствием вытянулась на ложе, тонкими пальчиками взяла с серебряного блюда фаршированного икрой лангуста и запустила в него ложечку. – Мы – римляне и должны соблюдать традиции. Эй, кто-нибудь! Живо сюда! И пусть играют музыканты! Этот шум снаружи вреден для желудка!

А снаружи было действительно шумно. Первый Германский легион экстренно готовился к маршу.

* * *

К Аппиевым воротам они подошли в конце второй стражи¹⁸⁶. Они – это Коршунов, Трогус, Скулди и контуберний «спецназовцев» из третьей когорты. Метров за четыреста спешились и, прячась за склепами и надгробиями, что высились вдоль дороги, подобрались поближе.

К удивлению Коршунова, у ворот было весьма оживленно. В свете факелов можно было разглядеть, что Аппиева дорога у ворот полностью запружена. Возы, телеги, шум, перебранки… Стража не только не дремала, но вела себя, пожалуй, активнее, чем днем. Собирали какие-то пошлины, кого-то лупили древками копий – лупцуемый орал… Но в целом привратная стража не производила серьезного впечатления. Ни повадками, ни снаряжением.

– Черт… – пробормотал по-русски Алексей. – Прям не в город вход, а в ночной клуб какой-то… – И, Трогусу: – Тевд, это на всю ночь, или через часок угомонится?

– До рассвета, – ответил бывший коренной житель столицы. – Я же тебе говорил: на повозках в Риме можно только в ночное время. А сколько всего надо привезти-увезти, сам понимаешь.

– Ну да, конечно… – Коршунов знал о транспортных ограничениях имперской столицы. Просто из головы вылетело.

– Что посоветуешь?

– Да так и пойдем, – сказал Трогус. – Аппиева дорога хорошая, широкая. Идти недалеко. Поставим три кентурии первой когорты между Большим Цирком и Дворцом Августа, еще три кентурии встанут за храмом Кибелы, у дворца Тиберия. Остальные – на Форум. С ними – пара кентурий твоих головорезов, Скулди. Задача – держать улицу Этрусков, сам Форум и Новую улицу. А Вторая когорта пройдет по улице Этрусков вверх и выйдет на Палатин с противоположной стороны. Там есть ворота. В ночное время они будут заперты, но для легионеров Скулди это не преграда. Думаю, будет неплохо, есть наши войдут внутрь.

– Так и сделаем, – согласился Алексей. Он тоже считал, что взглянув утречком на его тяжелую конницу, во дворце сразу поймут, что впереди у них – особенный день. – Действовать начнем в начале четвертой стражи. Хватит нам времени?

– С избытком, – отозвался «специалист по местности» Трогус.

– Первыми выдвинутся твои парни, Скулди. Задача: убрать стражу у ворот, расчистить проход коннице. Не думаю, что эти оболтусы на входе… Кстати, Трогус, что это за вояки?

– Городские когорты, – последовал ответ. – Сам когда-то мечтал попасть туда. Жалование – в полтора раза больше, чем в легионах. А отслужил три года как положено – можешь и в преторианцы перевестись. Там вообще мёд. Знай императору салютуй да ауреи в кошель складывай.

– По делу говори, – перебил Коршунов своего префекта.

– По делу – трудностей с ними не вижу. Коты кастрированные. Но дорогу расчищать придется не только у ворот, легат. Улицы – тоже. Или ты думаешь, что все эти повозки рождаются прямо по ту сторону ворот?

– Принято, – кивнул Коршунов. – Расчистка на всем протяжении маршрута. Всех встречных с оружием, вигилов или этих, городских – вязать аккуратно и складывать по обочинам. В последнюю стражу обеспечение порядка в Риме мы возьмем на себя, – добавил он с усмешкой. – Еще ваша задача – полностью перекрыть Палатинский холм. Людей возьми побольше – он здоровенный, этот дворцовый комплекс. И ты слышал, что сказал Трогус: надо обеспечить скрытное проникновение катафрактариев на территорию Палатина.

Скулди хмыкнул:

– Скрытное проникновение тысячи медных котлов, которые тащат на веревке. Ты, должно быть, шутишь, рикс?

– Ничуть. Делай, что хочешь: обматывай коням копыта, неси их на руках, но чтобы утречком прямо под окнами дворца ровными шеренгами стоял мой сюрприз сыночку и его мамочке. Тевд! Позаботься о том, чтобы мои германцы не заплутали!

– Сам с ними пойду, – ответил префект лагеря. – Не беспокойся, легат! Тебе останется только открыть рот и сказать: «Доброе утро, принцепс!».

Глава седьмая

Рим. Палатин. «Доброе утро, принцепс!»

– Доброе утро, принцепс!

Коршунов даже не потрудился спешиться. Оно конечно неуважение к царственной особе. Но если ты намерен выкатить этой особе категорический ультиматум, то к чему глупые церемонии.

– Ты привел в Рим легионеров! – звонкий голос юного императора прозвучал гневно…

И неубедительно.

После тренированного легатского рыка. Но по сути – верно. Тем более, что Коршунов привел войска не только в Рим, но прямо на территорию Палатина.

– Ты нарушил закон!

– Сожалею, – без малейшего раскаяния ответил Алексей. – Я, знаешь ли, не совсем римлянин. И не все римские законы знаю хорошо. Мой брат Геннадий Павел знает их намного лучше. И что толку? Зато, император, я очень хорошо знаю другой закон: гость священен!

Сделал паузу, словно бы ожидая реакции Гордиана.

– Что ты имеешь в виду? – Похоже, речь Коршунова сбила его с толку. – Что еще за закон такой?

– Я сказал то, что сказал! – отрезал Алексей. И продолжил, размеренно и четко выговаривая слова, будто вбивая гвозди:

– Мы знаем этот закон! Я и мои воины! И еще мы знаем: тот, кто обидел гостя – преступил перед богами! Вот почему я и мои воины, узнав о том, что наш брат и вождь Геннадий Павел, вопреки божьим законам был лишен свободы и обречен на смерть, поспешили к тебе! Чтобы уберечь тебя от гнева богов, принцепс!

Гордиан справился с замешательством. И задрал кверху мальчишески-гладкий подбородок.

– Что еще за «гость священен»? Я вправе карать и миловать! Ты продолжаешь испытывать мое терпение, легат! Не хочешь ли ты испытать силу моего гнева?

«Отлично сказано, мальчик!» – мысленно похвалил его Алексей. Но вслух произнес другое:

– Гнев человека, даже вознесшегося на самую макушку этого холма – всего лишь гнев человека, – спокойно сказал Коршунов. – Ужель ты думаешь, что мы устрашимся его более, чем гнева Небес? Или ты, император, надеешься, что жалкая кучка петушков с черными гребешками, – жест в сторону чахлой цепочки преторианцев, – способна уберечь от гнева наших богов? Жаль тебя огорчать, император, но ты вновь ошибаешься. – И, прежним, командным голосом, по-готски:

– Копья – к бою!

Обычно эта команда отдавалась на латыни, однако готы-катафрактарии поняли ее прекрасно.

Миг – и линия конницы ощетинилась остриями копий.

Коршунов знал, как это выглядит. Железная стена в два с половиной метра высотой. И сверкающие копейные жала. И каждое будто смотрит прямо на тебя…

Железная стена угрожающе качнулась вперед (ровно один шаг лошади), качнулась и снова застыла. Одно слова – и катафрактарии двинут вперед, сметая и нервничающих преторианцев, и юного Августа, рискнувшего лично выйти к протестному электорату…

Ну да, Коршунов никогда не отдал бы подобной команды. Атаковать в сплошном строю сначала лестницу, а потом довольно-таки узкую (с точки зрения конной атаки) дверь – чистейшая глупость. Если понадобится применить силу, у Алексея наготове «спецназ»…

Но чтобы произвести впечатление катафрактарии – самое то!

Ах, какое они уже произвели впечатление! Можно было искренне посочувствовать и молодому Гордиану, и его многочисленным дворцовым «домочадцам», когда они утречком увидели на Палатинском холме грозные шеренги парфянских (доспехи-то персидские!) конных латников.

То есть это был сюрприз не только для Августа, но и для всей столицы, но во дворце его прочувствовали особенно остро.

Надо полагать, царедворцы даже испытали некоторое облегчение, узнав, что это не воины Ардашира, чудесным образом перенесенные в Вечный Город, а всего лишь когорты Первого Германского легиона.

Матушка императора тут же слилась в дальний чулан (дескать, решать подобные вопросы – дело мужчин) и там притихла.

Так что выстраивать диалог между властью и армией вышел префект претория.

Гордо так выступил, в окружении доброй полусотни подчиненных.

– Я – Гай Фурий Сабин Аквила Тимесифей! – провозгласил командир преторианцев¹⁸⁷. – А тебя, легат, я не знаю!

– Это легко исправить, Гай Фурий… прости, забыл, как дальше. Мое имя Алексий Виктор Мильв, легат Первого Германского легиона. Ты удовлетворен?

– Первого Германского Императорского легиона! – внес поправку префект претория. – Хочу тебя огорчить, Алексий Виктор Мильв – ты более не легат! Император уже назначил другого легата, который…

– … который будет никудышным командиром! – подхватил Коршунов. – Так что не думаю, что это – хорошая идея.

– Почему это – никудышным? – Кажется, префект претория удивился. – Ты знаешь, кто это будет?

– Я думаю, – с улыбкой произнес Алексей, – не может получится хороший легат из мертвеца. Так что я еще немного покомандую своим легионом. Что же до императоров, то меня сделали легатом целых два Августа: Бальбин и Пупиен. Я слыхал, их убили твои солдаты, префект? – Тимесфий побагровел открыл рот… Но Коршунов не дал ему высказаться. – Впрочем, здесь в Риме императоров убивают часто. Я бы, пожалуй, не согласился стать императором. А ты, Гай? Ты – хочешь?

Судя по выражению лица префекта, единственное, чего он сейчас хотел, это отделить голову Коршунова от туловища. Но с одной когортой преторианцев (вряд ли он располагал сейчас большими силами) выступить против целого легиона – это даже не смешно.

Вот почему префект взял себя в руки, а быка – за рога:

– Так чего же ты хочешь, легат ?

– Для начала – поговорить с новым императором! – спокойно сообщил Коршунов и подмигнул префекту.

Тот сделал каменное лицо. Ей-Богу, мужик отлично держался. Алексей его даже зауважал.

– Потом, если мы договоримся, – ровным голосом продолжал Коршунов, – я бы хотел накормить моих людей. Мы ведь не на войне, префект, верно? – Алексей сделал многозначительную паузу. – А раз так, что завтрак должен происходить вовремя. Надеюсь, моим воинам сегодня не придется самим добывать себе завтрак ?

Вдоль железных шеренг будто ветерок пробежал. Легонький такой гул сотен негромких, приглушенных масками-забралами голосов. Ах, с каким бы удовольствием эти парни, с храбростью которых могла конкурировать только их алчность, поискали бы себе завтрак в этих прекрасных дворцах!

Судя по физиономиям преторианцев, зловещий гул не прибавил им оптимизма. Но лицо префекта осталось непроницаемым.

– Я спрошу принцепса , захочет ли Он говорить с тобой!

– Уж будь любезен! И пожалуйста поторопись! Мои люди голодны!

И вот теперь единовластный (во всяком случае – юридически) господин Великой Римской империи стоит перед восседающим на коне мятежным легатом и очень-очень беспокоится! Нет, всё-таки они обнаглели от собственной мировой власти, эти могучие римляне! Город – без стен. Император – практически без охраны…

– Геннадий Павел Кальва! – четко произносит Коршунов. – Немного загостился в твоем доме, принцепс! Он опоздал на нашу встречу, однако я готов подождать его еще… – Коршунов достал из сумки соларио¹⁸⁸, карманные часики жителя столицы. – Еще некоторое время. Не более часа.

Сделал знак рукой – и опущенные копья единым движением обратились к небу.

Преторианцы сомкнулись вокруг Гордиана, и император удалился.

Время пошло…

Глава восьмая

Палатин. Переговоры на высшем уровне

– Сальве, совершенный муж!

«Надо же, – подумал Черепанов. – Какие мы стали вежливые! „Совершенный муж“. Неплохая карьера для государственного преступника. Надо полагать, Лёха с братвой уже здесь?»

– Твои вещи, совершенный муж!

Вчера у него забрали всё, кроме туники и набедренной повязки. И даже пожрать не дали! А ведь это законное право осужденного на смерть.

Ого! Вернули не только одежду, но и драгоценности. Даже кинжал. Что же, мы больше не в опале?

– Позволь, я помогу тебе надеть тогу!

Черепанов благосклонно кивнул. Его домашний раб справился бы с этим делом намного лучше, чем преторианский опцион, однако сам Геннадий не справился бы вовсе.

– Принцепс желает тебя видеть. Следуй за мной, совершенный муж!

Принцепс или его мамаша? Или оба вместе? Хотя какой смысл гадать? Скоро всё станет ясно.

И стало.

– Я в затруднении, Геннадий Павел, – мягким, почти нежным голосом произнес повелитель Великой Римской империи.

Гордиан Третий, самый Младший принимал своего наместника в Сирии в тронном зале, но без лишней помпы: пяток преторианцев, ихний кентурион из старших, как его, Тимесфей, кажется… Судя по тому, что о нем говорили, нормальный мужик. В смысле, злой, честолюбивый, алчный… Парочка сенаторов… Смутно знакомых. Эх, не хватает секретаря! Они здесь – вроде живой записной книжки. Что особенно приятно – мамаша отсутствует. Уже плюс.

Молчание затягивалось. Юный¹⁸⁹ принцепс явно не знал, с чего начать. Черепанов помогать ему не собирался.

– Здесь легион германских варваров, – выручил Тимесифей.

– Здесь – это где? – уточнил Геннадий.

– Здесь, в Палатине!

Ай да Лёха! Ай да сукин сын!

Черепанов изобразил озабоченность:

– Многих они убили?

– Пока – никого.

Геннадий покачал головой.

– Очень хорошо. Значит, еще не всё потеряно. Однако было большой ошибкой – пустить их сюда, принцепс! Они отменно служили Риму, но в душе по-прежнему остались варварами. Богатство, я имею в виду – чужое богатство, сводит их с ума. Нет, не стоило их сюда пускать, ведь на Палатинском холме богатств – много. А защитить их… Не держи обиды за мою прямоту, префект, некому. И еще я опасаюсь: если варвары начнут грабить Палатин, римская чернь тоже не останется в стороне. Ты знаешь, принцепс, черни только дай повод…

– Они пришли сюда не за золотом! – перебил Тимесифей. – Они пришли за тобой!

– Верю, – Черепанов одарил префекта ледяной улыбкой. – Но они уже пришли. И меня они получат. Но уйдут ли?

– Может, предложить им тебя не совсем целиком: например, только голову? – Кажется, префект начал сердиться.

– Это бы меня очень огорчило, – покачал головой Черепанов. – То есть мне наплевать, что после такого предложения ты, Тимесифей, будешь умирать очень долго и мучительно. Но за что же обрекать на гибель всех остальных обитателей Палатина? Может, лучше предложить им твою голову? Допустим, принцепс оповестит всех, что имел место заговор против императора и ты – его глава. Чтобы я не раскрыл этот заговор, ты самовольно арестовал меня, но я, – Черепанов в очередной раз одарил префекта ледяной улыбкой, – все-таки сумел предупредить императора, и теперь всё хорошо: злодей наказан, добродетель достойно награждена…

– О какой сумме идет речь? – деловито поинтересовался один из сенаторов. Надо полагать, не слишком любивший префекта претория.

Тимесфей обернулся стремительно, набрал воздуха в грудь… Но высказаться не успел.

– Довольно! – тонким голосом выкрикнул Гордиан. – Выйдите все! Немедленно! Все, кроме Геннадия Павла!

Присутствующие подчинились. С явной неохотой. Особенно – Тимесифей. Но наконец убрался и он.

– Ты можешь сесть, – Гордиан Третий кивнул на небольшую скамеечку напротив трона.

Я в долгу перед тобой, Геннадий Павел, – буркнул юный император, когда Черепанов воспользовался разрешением. – Ты спас мне жизнь. К тому же ты – мой родственник. Что я могу сделать для тебя?

– Для начала – научиться правильно выбирать себе советников, – вполне серьезно произнес Геннадий.

– Тимесифей – верный человек!

– Я говорю не о нем. Я говорю о твоей матери, принцепс. Женское правление уже принесло много несчастий Риму. Вспомни хотя бы Мамею, мать Александра Севера… Если бы Александр не слушал ее советов, то, не исключаю, до сих пор оставался бы принцепсом. Та политика, которую она пытается проводить в отношении Сирии, может стоить Риму больших потерь. И уже стоила бы – если бы я подчинялся тем приказам, которые получал из Рима. Ардашир – опаснейший враг. И у него есть союзники. Тот же Септимий Оденат. Поверь, всё, что я делал – на благо империи!

– Но ты не платил налогов, так мне сказали! – возразил Гордиан Третий. – И еще говорят: ты задержал суда с египетским зерном.

– Море не мое, – отмахнулся Черепанов. – Я не командую флотом. И не борюсь с пиратами. Кстати, недавно я выделил крупную сумму из казны провинции – на поддержание флота. Так что, думаю, с пиратами удастся покончить. Но море – не моя стихия, – Черепанов произнес эти слова с глубокой убежденностью. Еще бы! После недавнего плавания, которое едва их всех не доконало! – Я, принцепс, воюю на земле. А война требует средств. Я охотно отдал бы все собранные налоги Риму, если бы Рим прислал легионы. Но Рим, устами твоей матери, отдал мою провинцию на расправу персам. Я не мог этого допустить!

– Однако, персы был разбиты тобой, а денег ты всё равно не присылал! Хотя прислал кое-что другое. Я видел голову сатрапа. Знаешь, были такие, кто говорил: не было никакой битвы. Наместник Геннадий всё выдумал. Но эта голова, она была очень убедительна. Хорошая работа!

– Рад, что тебе понравилось, принцепс! Но хочу, чтобы ты знал. Я не разгромил персов, я лишь пресек вторжение одной из армий Ардашира. Как можно победить могучее царство, имея в распоряжении всего лишь одну провинцию и несколько не полностью укомплектованных легионов? Это вторжение было лишь пробным шагом. Будь оно успешным, персы уже стояли бы под стенами Антиохии. И будут стоять, если ты не пошлешь туда настоящего полководца. Вот хотя бы этого Тимесифея. Он показался мне решительным человеком. Но не позволяй своей матери править вместо тебя!

– Она – моя мать! – напомнил юный император.

– А Корнелия – твоя сестра! – в свою очередь напомнил Черепанов. – И моя жена! И я не позволю никому, даже твоей матери, причинить ей зло! Один раз меня обманули. Больше этого не повторится. Никогда! Однако твоя мать – всего лишь мстительная… женщина. Но ты, принцепс… Мне трудно поверить, что ты мог так обойтись с нами!

Черепанов говорил искренне. Юный император не производил впечатления коварной гадины. Хотя бы в силу своей молодости.

– Моя мать сказала: если я умру, Августом станешь ты! Ведь ты женат на моей сестре, а она – дочь и внучка императоров! Меня уговаривали казнить тебя немедленно! Однако я решил сначала поговорить с тобой. Что ты ответишь?

«Вот сучка, – подумал Черепанов. – Убили бы меня – Лёха бы тут всем матку вывернул. На что она надеялась? На свою паркетную гвардию?»

– Что ж, принцепс, я отвечу, – Геннадий в упор поглядел на императора. – Убить тебя я мог бы хоть сейчас.

Молодец! Даже не дрогнул. Только еще выше задрал подбородок.

– Но убить императора и быть мужем его сестры еще недостаточно, чтобы самому занять его место. И удержать его. Твоя мать права: я мог бы это сделать! У меня для этого есть всё. Сила здесь и сейчас. И несколько преданных мне легионов. И друзья в других легионах. И деньги твоей семьи, которые, после твоей смерти, разумеется, достанутся моей жене. Более того, принцепс, у меня будет даже то, чего не было у Максимина Фракийца, а именно – расположение Сената.

По мере того, как Геннадий разворачивал перед венценосным пареньком программу своей политической экспансии, лицо у юного императора становилось всё бледнее и бледнее… Но держался он неплохо.

– Когда-то я договорился с Бальбином и Пупиеном, – продолжал Черепанов, – и поверь, если бы я был тогда в Риме, со своим легионом, вы по-прежнему правили бы втроем.

«Правда, – мысленно добавил Черепанов, – я тогда и предположить не мог, что Максимин так облажается под Аквилеей…»

– Это они правили бы, – напомнил император нынешний. – А я бы так и остался Цезарем¹⁹⁰! Думаешь, они правили бы империей лучше, чем я?

Кажется он обиделся.

– Думаю, да. Ты решил меня казнить за то, что я разбил врагов империи.

– Моя мать…

– Ты – принцепс! – невежливо перебил Геннадий. – Чужие ошибки – это твои ошибки. И за все ошибки платит твоя держава. И если цена оказывается достаточно велика, в империи появится новый император.

– Тогда почему я всё еще жив? – произнес Гордиан Третий достаточно твердым голосом.

– Потому что я не хочу быть принцепсом! – отчеканил Черепанов. – Мне было довольно Сирии.

– Хочешь, чтобы я утвердил тебя наместником еще на один срок?

– Нет.

Хрен его знает, какова там сейчас микробиологическая ситуация? Возвращаться туда, где гуляет чума? Нет уж, извините! Лучше уж – под вражеские стрелы. Их хоть щитом отбить можно.

– Так чего же ты хочешь, друг мой и родственник ?

Вот это – правильный ход. Молодец юноша. Не исключено, что со временем из него выйдет неплохой повелитель империи.

– Я хочу уйти.

Всё. Слово сказано. Обратной дороги нет.

– Уйди? Куда? – Малыш не понял.

– Уйти. Далеко. За границу империи. За Данубий. А еще лучше – в Скифию. Многие легионеры Первого Германского – родом оттуда. Если они уйдут со мной, то мы сможем создать за пределами империи кусочек pax romana, «римского мира».

– Ты говоришь о тех воинах, что стоят сейчас под моими окнами?

– Да.

– Ты можешь им приказывать?

– Легат Алексий – мой друг. И он не только легат, но и их рикс. Да, я могу им приказывать. Во всяком случае, на это надеюсь.

– Ты скажешь – и они уйдут? Уйдут – и всё?

– Да. Если я пообещаю, что им не будут мстить. И что они смогут вернуться домой. К Скифию. А для этого мне нужет твой приказ. О передислокации легиона.

– Что будет, если я скажу: нет? – спросил Гордиан.

– Я буду очень, очень огорчен, – совершенно искренне произнес Черепанов. – И… Очень многие умрут. Ты – тоже. И Палатин будет разграблен. И у Рима будет новый принцепс.

– Ты?

– Я же сказал, что не хочу быть правителем империи, – с раздражением произнес Черепанов.

А верно ли это? Действительно ли он – не хочет?

Черепанов всегда считал себя честолюбивым человеком. И всегда стремился к высшей из возможных целей. Как в космос. Здесь же «космосом» был трон, на котором сидел мальчишка, которому Геннадий мог бы свернуть шею голыми руками. Но – нет. Мальчишка доверился ему. По глупости… Или потому что раскусил Геннадия? «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» Что ж, Черепанов не тронет юного императора. Но это может сделать кто-то другой…

– Я не стану принцепсом сам, – сказал Геннадий. – Но если мы не договоримся, наверняка найдется кто-нибудь подходящий. Хорошего рода и не слишком храбрый… Твой трон – это такое место, на которое всегда будет большой выбор претендентов.

– Если ты и твои люди покинут Рим, то куда вы пойдете? – спросил Гордиан.

– В Томы. Оттуда, морем, в Херсонес.

– Херсонес слишком мал для целого легиона.

– Большая часть легиона пойдет дальше. Но те, кто захочет остаться, останутся.

– Я могу дать тебе предписание: следовать в Херсонес! – заявил Гордиан. – Для укрепления римского гарнизона. Мой… предшественник Александр Север восстановил тамошнюю крепость. Надеюсь, ты ее укрепишь, а не разрушишь?.

– Обещаю!

– Римский мир – на земле варваров… – Гордиан обдумал эту мысль и она ему понравился. – Это может укрепить Рим. – Но может и ослабить. Ты поручишься, что воины, осадившие своего императора в его собственном дворце, станут драться с его врагами, а не вернутся в империю, чтобы грабить?

– Нет, – покачал головой Черепанов. – Я не поручусь. Но я очень постараюсь.

– Этого достаточно, – сказал Гордиан. – Я дам тебе предписание.

А к назначению я прибавлю деньги: ваше жалование за полгода. Это намного меньше, чем вы могли бы взять в моем дворце, но имперская казна пуста. Я отдам вам мои личные деньги. Корнелия уедет с тобой?

– Да, – кивнул Черепанов. – Хочешь с ней попрощаться?

И тут Гордиан снова его удивил.

– Хочу выкупить ее часть наследства: все четыре виллы, дом в Риме, дом в Капуе и рудники в Африке. Те, что оставил ей дед. Я ничего не забыл?

Черепанов пожал плечами:

– Я не видел завещания.

– Ты настолько бескорыстен? – в голосе Гордиана мелькнуло подозрение.

– Я женился бы на твоей сестре, даже не будь у нее и асса Даже будь на ней сотня талантов долга.

– Ты так богат, что смог бы заплатить сотню талантов¹⁹¹ золотом? – искренне удивился император.

– Вряд ли. Но я мог бы существенно сократить количество кредиторов, – Геннадий усмехнулся. – Бывают случаи, принцепс, когда люди добровольно отказываются от долговых претензий. Главное: правильно объяснить, что будет, если они не откажутся. Но за щедрое предложение – благодарю. Хотя не знаю, согласится ли твоя мать на подобный подарок.

– Это не подарок, – возразил Гордиан. – Я не собираюсь переплачивать. Напротив, я заплачу ниже рыночной цены, но ты ведь согласишься, верно?

– Соглашусь, – кивнул Геннадий. – Я не собираюсь задерживаться в Риме сверх необходимого.

– Моя мать тоже согласится. Сегодня она очень покладиста. Твои друзья там, снаружи, выглядят… очень убедительно.

– Так и есть, – не без гордости согласился Черепанов. – Не думаю, что в империи есть конница, которая была бы сильнее моей. Постарайся донести это до своей матери, когда она пустит по моим следам имперские легионы.

– Ты знаешь, что она так поступит и ты спокоен? – Юный император был изумлен.

– Она уже год правит твоим именем. Она назначает легатов, чье единственное достоинство – верность ей. На месте врагов Рима я бы платил ей жалованье. Если эти кукольные командиры рискнут напасть – тем хуже для них. Кроме того, и у меня есть друзья. Насколько мне известно, Туллий Менофил – всё еще наместник в Нижней Мезии. Когда-то у нас были неплохие отношения.

– Увидишь его, передай, что принцепс помнит о его заслугах перед империей. Особенно – о его участии в уничтожении Фракийца.

– За это можешь его не благодарить, – Черепанов усмехнулся. – У Максимина Фракийца с Менофилом были давние счеты. Мне кажется или я слышу шум?

– Может, тебе стоит выйти и поговорить со своими людьми, – с явным беспокойством предложил Гордиан.

– И немедленно!

Всё главное сказано. К тому же Геннадий изрядно проголодался . Вчера его не удосужились накормить. А юный император, видимо, не был в курсе, что Геннадия оставили без завтрака.

Гордиан будто прочитал мысли Черепанова.

– Полагаю, твои воины еще какое-то время останутся на территории Палатина, – сказал он. – Нехорошо, если император, которому они до сей поры верно служили, оставит их голодными. Скажи, что их накормят. Всех. По обе стороны от стен Палатина. Был бы рад разделить с тобой трапезу… Как когда-то в доме отца. Но думаю, лучше мне позавтракать с матерью. Она женщина, и ее следует успокоить.

– Вне всякого сомнения, – согласился Черепанов.

Катафрактарии встретили появление Геннадия громовым ревом.

Коршунов спешился. Друзья обнялись.

– Спасибо, Лёха, выручил…

– Ну так… И что дальше, командир?

– Дальше – всё путем. – Черепанов повысил голос, чтобы его слышали катафрактарии.

– Император на нас не в обиде! В знак дружбы дарует всем полугодовое жалование. И обещает императорский завтрак!

– Значит, мы не будем грабить дворец? – разочарованно проговорил Ахвизра. Воткнул копье в газон, и, мощно грохнув доспехами, спрыгнул с коня. Затем с удовольствием стащил с головы шлем.

– Значит, не будет грабить?

– Зачем тебе столько золота, воин? – поинтересовался Черепанов. – Чтобы от его тяжести проломилось днище корабля, на котором ты поплывешь через Понтийское море?

– Понтийское море? – воскликнул Ахвизра. – Так мы что, возвращаемся домой?

– Гееннах! – взревел Ахвизра и бросился душить Черепанова. То есть не душить, конечно, а обнимать, но лишь недюжинная сила уберегла Геннадия от удушья.

Готы, видя такой позитив, тоже начали спешиваться и подбираться поближе, рассчитывая выяснить подробности.

Однако время расслабухи еще не наступило.

– Подсади-ка! – велел Коршунов оказавшемуся рядом Гадариху, и, вернувшись в седло, зарычал громовым голосом:

– На-конь все! Кентурионы! Кто дал команду спешиться?!

Дисциплина восторжествовала.

Минута – и строй был восстановлен.

– Распоряжайся, командир! – сказал Алексей Черепанову.

И Черепанов распорядился. То есть велел Ахвизре определить, кто и в каком порядке будет кушать и отдыхать. А сам, в сопровождении полукентурии «спецназовцев», отправился извещать о бескровной победе остальных легионеров Германского.

Глава девятая

Рим. Да здравствует праздник!

Задерживаться в Риме Черепанов не собирался. Прежний план – как следует насладиться «достопримечательностями» столицы пришлось отменить. Чем быстрее они свалят из Рима, тем лучше. Больше всего он опасался даже не мести обиженных властей, а того, что многочисленные радости столицы приведут к потере боеготовности. Собирай потом по лупанариям пьяных германцев! Сегодня – Фонтиналии¹⁹². Самое время – выпить и расслабиться. Но – организованно и под руководством офицеров. Один день – на всё. Потому что послезавтра – октябрьские Иды¹⁹³. День Юпитера и один из главных праздников Рима – Капитолийские Игры. Бои, скачки, пиры на улицах, то есть – халявная жратва и выпивка для всех желающих. То самое роскошное безобразие, из которого ему уж точно не удастся вытащить развеселых варваров. Так что завтра – в путь! Одного дня Черепанову как раз хватит на то, чтобы завершить личные дела. А легионерам – попользовать шлюх, выпить, закусить, помыться в термах… Словом, привести себя в порядок для будущего марш-броска.

Вопрос: где разместиться даже на одни сутки? Несколько тысяч легионеров плюс лошади, плюс припасы и амуниция…

Черепанов уже совсем собрался повесить это дело на Трогуса, но тут подоспела неожиданная помощь. Префект претория Гай Фурий Тимесифей выразил желание помочь – предоставить «бунтовщикам» преторианские ресурсы. А кроме того – пригласил Черепанова с супругой, а также легата Алексия (тоже с супругой) – отобедать сегодня у него в доме.

Геннадий, было, напрягся… Но вскоре выяснилось, что вторжение катафрактариев в императорскую резиденцию как раз и сделало Тимесифея префектом претория, ибо прежний префект был отстранен как раз сегодня утречком. За то, что допустил непорядок. На взгляд Черепанова – глупость. Коней на переправе не меняют. Но по факту – плюс. Потому что Тимесифей получил новую должность не просто за красивые глаза. Вернее, за красивые глаза, но не свои, а Фурии Сабинии Транквиллины, дочери свежеиспеченного префекта. Девушка пленила юного Гордиана, и семьи уже практически сговорились насчет брака. Кроме того, сегодня император впервые по-взрослому вылез из-под столы¹⁹⁴ матери и проявил характер. Следовательно, влияние на политику окружения императрицы заметно ослабеет (отставленный префект претория – из креатур мамочки), а влияние будущего тестя, соответственно, возрастет. Словом – мир, дружба, жвачка.

Так что уже к полудню всё более-менее утряслось. Коршунов (легат) получил мешок денег – для раздачи подчиненным и себе, любимому, а Черепанов – подготовленные купчие на Корино имущество. Осталось только заверить всё, как положено, подписать и получить еще один сундук денег.

Формальности Геннадий передоверил супруге, а сам, вместе с Алексеем, отправился в пока еще не проданный дом – позаботиться о похоронах Фульмината (этим занялся Алексей), а заодно учинить суд и расправу. Бывший клиент покойного тестя Онагр выявил предателя. Им оказался раб-управляющий. «Работавший» на одного из кастратов императрицы. Приятная новость: тот, кому непосредственно стучал предатель, оказался лысым гадом, которого сбросил с лошади Коршунов. Гад падения не перенес – скоропостижно окочурился.

– Что будем с ним делать, домин? – спросил Онагр. – Сразу распять или сначала немного помучить?

– Горло перережь – и в клоаку его! – велел не склонный к садизму Черепанов. – У меня к тебе вопрос, Онагр: нет ли среди твоих знакомых хорошего ювелира?

* * *

Ужин в доме префекта претория благородного Гая Фурия Сабина Аквилы Тимесифея прошел не без сюрпризов.

Главным из них было присутствие на пиру самого императора.

Гордиан Пий Август прибыл, что называется, «без чинов».

И основное внимание уделял не хозяину, а его дочери: чудесной девушке лет тринадцати-четырнадцати. Ну так это и понятно: дочка была намного симпатичнее папаши.

На пиру собрался весь «цвет». Одних только сенаторов – штук двадцать. Два консуляра. Три жреца-понтифика …

Подавали всякие изыски, вроде павлиньих язычков. Блюда поражали не только вкусом, но и дизайном. Один из десертов был исполнен в виде Римской империи – с деликатесами, распределенными согласно провинциям.

Сестра Августа Корнелия Преста была великолепна. То, что украшало ее голову, вполне можно было бы использовать в качестве рекламы любого дизайнерского концерна. Или ювелирного. Если бы не золотая сеточка, множество шпилек и булавок, феерическая конструкция обрушилась бы при легчайшем движении головы. Но золотая канитель, сдобренная звездочками алмазов, оказалась достаточно прочной, и башня блистала. Вообще же количество украшений на Черепановской блондиночке было просто невероятно. Коршуновская Настя со своими «жалкими» браслетами-драконами, изумрудными сережками парфянской работы и антикварной брошью-камеей с охотящейся Дианой, выглядела бы сущей золушкой, если бы не чудесные китайские шелка, на которые местная знать глядела с нескрываемой завистью.

– Генка, что это за ювелирная лавка? – по-русски спросил Коршунов, кивнув на Корнелию.

– Мы тут сделку провернули, – сказал Черепанов. – Сменяли Корину недвижимость на непреходящие ценности. Вот на эти самые. Пусть девочка покрасуется. Когда еще ей в светском обществе блистать доведется.

– Тоже верно, – согласился Коршунов. – И идея интересная. Может, наше золотишко тоже на брюлики обменять? Для экономии веса?

– Проснулся! – насмешливо произнес Черепанов. – Нашу наличку я еще в Сирии в камешки обратил! Там они, кстати, и дешевле. Золота у нас теперь – самый минимум. Пуда два. Ну и «дорожные чеки» от местных банков. Эти мы в Аквилее обналичим. Частично. А частично – в Томах и Херсонесе. Так что, Леха, если захочешь нацепить на свою красавицу полкило самоцветов – только скажи! Лучшие камушки из Индии. Голубые сапфиры не желаешь?

– Ей не нужно! – Коршунов поймал Настин взгляд, улыбнулся в ответ, нежно: – Всё, что нам нужно, Генка, это любовь!

– All you need is Love! – пропел Черепанов и оба рассмеялись.

– Домой хочу, – вдруг сказал Коршунов. – Домой. Понимаешь?

Рим они оставили только через два дня. Ранним утром, аккурат в день Праздника Юпитера Капитолийского. Недосчитались четырнадцати человек. Ждать и искать не стали. Среди пропавших не было ни одного германца. А задержись они с выходом хотя бы на полдня – и увязли бы в атмосфере главного национального праздника.

К вечеру они были уже в пятидесяти милях от столицы. На третий день заночевали в окрестностях Ариминума¹⁹⁵.

Утречком, без остановок, миновали Равенну. Погода благоприятствовала. Дорога удобно ложилась под копыта лошадей, верховых и вьючных. Варвары радовались и орали бодрые варварские песни, внушая трепет оказавшимся в зоне слышимости гражданами Италии. Не-варвары (а таких в Первом Германском было процентов двадцать) тоже были в прекрасном настроении. Презентованное Принцепсом жалование Коршунов поделил и раздал подчиненным, так что теперь пояс каждого оттягивал мешок с несколькими сотнями денариев. Еще он посоветовал всем при случае поменять денарии на ауреи. И нести легче и ценность золота – неоспорима. А нынешние денарии… Серебра в иных меньше, чем меди.

В Равенне они узнали и об ушедших с обозом когортах. Они проследовали через город три дня назад. То есть в скорости передвижения немногим уступали катафрактариям.

До назначенной в Аквилее встречи оставалось примерно три дня пути. Если не возникнет проблем…

В Италии боевых легионов нет. Если недруги в Риме вовремя подсуетились и отправили гонцов к доверенным легатам в провинциях, то перехватывать их будут, скорее всего, не до, а после Аквилеи. Легионы стоят в Паннонии. Вдоль Дуная-Данубия. Не меньше четырех. В скольких из них легатами – креатуры императрицы и ее клики? Правда, у Черепанова есть предписание от самого принцепса… Но его еще надо успеть предъявить. И насколько уже распространились слухи, что бойцы Первого Германского под завязку набиты сирийским и парфянским золотом? А слухи такие, если верить Онагру (а зачем ему врать?) начали расползаться по Риму в первый же день после незаконного вторжения коршуновских катафрактариев…

Драться категорически не хотелось. Так что Геннадий приказал своим катафрактариям перехватывать всех императорских гонцов, двигавшихся на север. Однако охота лишь однажды увенчалась успехом: гонец вез приказ легату Первого Вспомогательного легиона (базировавшегося в Паннонии) – задержать и уничтожить взбунтовавшихся варваров-ауксилариев, двигавшихся к границам империи под фальшивой Аквилой Первого Германского легиона.

Приказ явно был написан штатскими, однако печать на нем стояла самая что ни на есть подлинная. Императорская.

Так что сразу после того, как когорты прошли через Равенну, Коршунов с Черепановым изменили порядок следования с «мирного» на «боевой». Вполне возможно, что аналогичные гонцы были заблаговременно отправлены и к другим легатам. И не следовало забывать о том, что помимо сухопутного пути существовал еще и морской.

Черепанов тоже принял меры: отправил длинное дружеское письмо мезийскому наместнику Менофилу. Мол, волей принцепса, следую в Херсонес, так что, если боги будут расположены, через месяцок буду на твоей территории. С дружеским приветом и подарками.

Глава десятая

Италия. Дорога на Аквилею. Легион на марше

Передовой дозор вернулся, когда авангард легиона как раз вышел к мосту через Падус¹⁹⁶.

– Там вилла, – доложил декурион-гот, махнув рукой вверх по течению реки. – Богатая. Охрана – дрянь. Зверье криворукое, что за рабами присматривает. Пол-алы – на всех хватит!

– Мы не на войне, – напомнил Коршунов. – Однако, идея интересная.

– Лагерь строить лениво, да? – по-русски поинтересовался Черепанов. И, по-латыни: – Стены у этой виллы есть?

– Да так… – декурион неопределенно махнул рукой. – Только вокруг усадьбы. Так что, рикс, берем?

– Берем, – разрешил Коршунов. – Только делать это будешь не ты. Твои пусть дорогу покажут. – И приказал бенефициарию. – Кентуриона Агимара ко мне!

– Задача такая, – сказал он герулу, когда тот прибыл на зов. – Берешь свою кентурию и занимаешь виллу. Он, – кивок на декуриона, – проводит. Аккуратно занимаешь, без резни. Но чтоб ни одна шавка наружу не просочилась. Все понял?

– Это и суслику всё понятно, – ухмыльнулся Агимар. – Как всех девок на вилле опробуем, так и подъезжайте!

Юморист.

– А ну стоять! – вмешался Черепанов. – Значит так: виллу не грабить! Не безобразничать! Девок не трогать, разве что какая-нибудь сама захочет. Лагерь разбить рядом, но там, где управляющий разрешит! За всё платим… хм-м… расписками. Вопросы есть, кентурион?

Вопросов не было. Агилмар отъехал. Уже без прежнего воодушевления.

– Резко ты, Генка, – заметил Коршунов с некоторым недовольством.

Черепанов развернулся к нему, уставился сурово:

– Ты, Леха, ни о чем не забыл, а?

– В смысле?

– А в том смысле, что мы не в завоеванной стране! Знаешь, легат , в чем смысл империи?

– Ну поделись! – холодно произнес Алексей.

– Закон! – рявкнул Черепанов. – Один закон для всех! Для тех, у кого есть меч, и у кого его нет! Для бедных и богатых. Для всех! И пока мы идем под Аквилой, мы будем этот закон соблюдать! Или мне с тобой не по дороге! Ясно?

– Ну ты завелся… – пробормотал Коршунов, удивленный вспышкой обычно очень выдержанного друга. – Хочешь, чтобы мы заплатили за постой, заплатим. Только учти: твоя любимая империя может и не понять твоего гуманизма и так нам врежет!..

– Врежет нам не империя, а ее конкретные представители, – ответил Черепанов. – И мы им ответим. По сусалам. Потому что неуважение к предписанию императора есть грубое нарушение закона империи. Вопросы есть?

– Никак нет, – проворчал Коршунов.

Не пошло и трех минут, как мимо Коршунова пронеслось сотни полторы всадников. Конные «спецназовцы» и разведка.

Еще через пару минут с Коршуновым поравнялся Склуди.

– Куда моего Агимара отправил? – ревниво поинтересовался герул.

Алексей объяснил.

Скулди молча развернул коня и уехал в хвост колонны.

– Обиделся, – констатировал Коршунов. – С чего бы?

– Нарушение субординции, – пояснил Черепанов. – Не положено так: через голову начальника подчиненными командовать. Это, кстати, нормальная в армии ситуация.

– Надо же, какие мы нежные, – рыкнул Коршунов. – Делать что ли Скудли нечего, как каждый чих соплеменников контролировать? И вообще!..

Блин! Учат все, учат! Генка учит… Ну хрен с ним. Он на своей имперской идее просто повернут. От друга можно и потерпеть. Но – только от него!

– Как хочу, так и буду командовать! – заорал Коршунов по-русски. – Тоже мне – армия! Войско это! Мое войско! А я – его рикс. И каждый паршивый варвар здесь – мой человек! И каждый зеленомордый герул – в том числе! – и по-готски: – Все здесь – мои люди! И Скулди! И Агимар! Верно я говорю, Красный?

– Если муж тебе в верности поклялся, то значит он твой! – рассудительно произнес гепид. – Скулди – клялся. Агимар – тоже.

– Вот видишь! – Алексей победно взглянул на Черепанова. – А то развели тут, понимаешь! Субординация! Меня вот куда больше Сигисбарн беспокоит. Вроде бы должны были его уже догнать…

– Не ты один беспокоишься, – отозвался Геннадий. – Агилмунд еще затемно к Аквилее кентурию отправил. Двуоконь.

– А почему мне не сказал?

– А зачем? – усмехнулся Черепанов. – Делать тебе нечего, кроме как каждый чих контролировать?

– Издеваешься?

– Типа того.

– Может, зря я Аквилею точкой сбора назначил? – усомнился Коршунов. – Сказал бы – Равенна, мы бы уже пересеклись.

– Равенну они миновали три дня назад, – напомнил Черепанов. – А мы – сегодня утром. То есть мы проходим в среднем пятьдесят миль в день, а они с обозом – около тридцати. Так что прикинул ты всё правильно. Завтра мы дойдем до развилки на Августу. Там – большой мансион, в котором и переночуем. И там же, стопудово, ночевали когорты Сигисбарна. Вот и уточним, когда это было. Если ребята Агилмунда не проинформируют нас раньше, – он оглянулся, убедился, что большая часть легиона перебралась на эту сторону реки и спросил: – Двигаем на виллу или подождем, пока Агимар доложит?

– А чего ждать-то? – пожал плечами Коршунов. – Пока не стемнеет? Нам еще людей разместить надо, с хозяевами договориться по-хорошему…

– Теперь – ты главный, так что не нам, а вам, – с усмешкой сказал Черепанов, выразительно поглядев на роскошный шлем и анатомический панцирь с легатским пояском – Коршунову нравилось выглядеть эффектно. А вот Черепанову – наоборот. Носил скромный прикид пехотного кентуриона – и радовался. Разве что спата в общий облик не вписывалась. – Ты не против, Лёха, если я немного вперед прогуляюсь? Присмотришь за нашим имуществом? – Он выразительно похлопал по седельным сумкам. Алексей не знал точно, что там, внутри, но уж точно не пищевые припасы. Золото, бриллианты… Вернее, алмазы. Бриллианты римляне гранить еще не научились.

– Гуляй, солдат, – разрешил Коршунов великодушно. Он был рад, что у них с Генкой опять все ровно. – Только людей с собой возьми. Вот пусть Скулди выделит.

Черепанов с удовольствием отправился бы в одиночку. Честно сказать, очень хотелось побыть одному… Подумать. Уложить в голове каскад событий. Наконец, он просто устал. Устал принимать решения. Устал демонстрировать уверенность и твердость. Устал обо всем заботиться… От людей устал! Очень хотелось попросту, без грохота копыт за спиной – по дорожке через поле. Чтобы снизу пахло землей, а сверху – подкрашенные закатом облака. И никаких человеков – на милю вокруг.

– На хрена мне охрана? Это же Италия, Леха! Здесь даже волков нет!

– Нет уж! – решительно заявил Коршунов. – Сам же сказал, когда из Ровенны уходили: минимальный дозор – восемь человек. Так что – не обсуждается!

– Жопа ты, легат! – разочарованно пробормотал Черепанов. – Ладно, будь по твоему.

– Вот и договорились. Коре твоей что сказать?

– Правду! – ответил Черепанов. – Только правду! Разве можно лгать женам?

– Угу, – буркнул Коршунов. – Особенно своим.

Он подумал, что и сам бы не прочь прогуляться в разведку вместо того, чтобы заниматься администрированием.

Но Генка, злодей, успел раньше.

– Труби: «Следовать за мной!» – велел он буккинатору. Настроение резко испортилось. В рожу, что ли, кому-нибудь дать? Но ведь не поможет…

Скудли не стал никого выделять. Поехал сам. С двумя контуберниями «спецназовцев».

Вот и настал трендец Черепановским мечтам об уединении и безмятежной прогулке. Боевой дозор. Работаем, товарищи офицеры!

Цель определил Черепанов: тот самый мансион на развилке.

Шли галопом до ближайшей почтовой станции. Там сунули в нос начальнику полномочия, сменили лошадей – и еще пятнадцать миль – до следующей станции. Похоже, герул решил проверить крепость задницы бывшего наместника Сирии.

А вот хренушки! Черепанов, конечно, форму немного растерял, но зато у него было классное приспособление под названием: «стремена». Очень полезная, какие бы рожи не корчили при виде этой «ступенечки для детишек» местные кавалеристы…

Мансион. Постоялый двор на государственном коште. Почтовая станция плюс древнеримский мотель. Или скорее – кемпинг. Дом квадратом, внутри – двор. Конюшни, само собой. Удобства – по минимуму. Зато – халява. Легионерам в мансионах останавливаться не полагалось. Легионеру полагалось после перехода строить стандартный лагерь и в нем жить. Чтоб не расслаблялся.

И лагерь рядом с мансионом действительно был. Только это был чужой лагерь.

Определить в темное время суток, что именно за легион «оккупировал» соседнее поле, было затруднительно. Однако, судя по размерам (стандартным), это был именно «полный» легион, а не Сигисбарновы две когорты с обозом.

Впрочем, мансион тоже не пустовал.

Но никаких признаков бурной жизни не демонстрировал.

Вопрос – что делать?

– Послать с вестью в нашим, – предложил здоровяк Кумунд.

– Кумунд! – укоризненно произнес Скулди. – Ты же разведчик, а не козопас! Сначала надо узнать, что за легион и откуда он тут взялся.

– Ну, так а я что сказал? – проворчал Кумунд. – Узнать и послать весть, а как иначе? Сейчас схожу и узнаю.

– Кумунд, разве ты у нас – кентурион? – мягко осведомился Скулди. – Рот закрой и жди, что старшие скажут. Гееннах?

– Я бы сходил к лагерю, – сказал Черепанов. – Латынь у меня хорошая. Доспехи – самые обычные. Вот только спата…

– Дайте Гееннаху плащ и гладий, – распорядился Скулди. – И мне – то же самое. Латынь и у меня хорошая.

Никто из «спецназовцев» возражать не стал. Для варваров нормально, когда вожди первыми лезут в огонь. На то они и вожди.

Геннадий возразил бы… Но не захотел обижать Скулди. Попробуй объясни, что ему хочется побыть одному. Да и как такое объяснишь представителю общинно-родового социума?

– Кумунд, – продолжал распоряжаться Скулди. – Разузнай пока, что в мансионе. В драку только не лезь. Их, – кивок в сторону лагеря. – Немного больше, чем нас.

– Какая драка, вождь? – пробасил Кумунд. – Кто попадется – зарежем тихо, шепотом, как овечку. Сова не услышит.

– Никого не резать! – рыкнул Черепанов. – Только живыми, ясно? Дал по башке, рот заткнул…

– Верно Гееннах говорит, – поддержал Скулди. – Живьем бери. Мертвые неразговорчивы. Пошли, Гееннах! Поглядим, как италийские легионеры службу знают.

Шли они, впрочем, недолго. Только до тех пор, пока чуткий нос Скулди не уловил чесночно-бобовый запах притаившегося «секрета». Хорошо укрылись легионеры. Замаскировались в тени ягодных кустиков и притихли. Вот только запашок «спрятать» не смогли.

Скулди мягко упал в травку, затем приподнялся, обозначил рукой: «Обходим справа». И пропал. Лишь легчайший шорох сообщал, что по земле проворно ползет здоровенный герул.

Впрочем, Черепанов и сам мог не хуже… То есть хуже, конечно, но достаточно, чтобы остаться незамеченным в безлунную ночь. В десяти шагах от противника.

Ползли долго. Черепанов изо всех сил старался не отстать от ловкого герула. И не нашуметь при этом. Конкурировать с варваром, способным подобраться на уверенный бросок копья к чуткой косуле, бывший летчик-космонавт даже и не мечтал. Скулди чуток притормаживал, ориентируясь на звук ползущего Черепанова и в темноте они друг друга не потеряли.

Безупречно ориентирующийся герул вывел (вернее – «выполз») их к порта декумана, задним воротам лагеря. Теперь осталось только проникнуть внутрь.

Глава одиннадцатая

Италия. Лагерь Четвертого легиона, Favia Felix. Враг обозначен

– Пароль?

– Венок!

– В дерьме купались? – поинтересовался караульный. – Верно?

Другой страж, с факелом, стоял в пяти шагах. Контролировал.

– Подойди и понюхай! – сердито отозвался один их вновь прибывших.

– Проходи!

Четверо порядком извазюканных легионеров вразброд прошагали через открытые ворота.

Черепанов похлопал Скулди по плечу, обозначил: отходим, встаем и идем к воротам. В наглую.

Герул кивнул.

Через пару минут оба совершенно открыто вышли к воротам.

При виде двух фигур, завернутых в темные плащи, караульщики (их было четверо) насторожились. И открывать ворота не спешили.

– Кто такие?

– Венок! – рыкнул Черепанов.

– Я спросил: кто такие? – Опцион, командовавший караулом, был матерым ветераном, с отработанным чутьем на проблемы.

– А ты у задницы своей лучше спроси, – проворчал Черепанов, подходя поближе. – Если тебе поговорить не с кем.

И откинул назад капюшон, продемонстрировав кентурионский шлем с характерным поперечным гребнем.

Но опцион был действительно опытным солдатом. То есть – крайне недоверчивым мужиком.

– Что-то не припомню тебя, кентурион, – сказал начальник караула, поднимая повыше факел. – Ты из какой когорты?

– Я – из твоего кошмара, опцион! – теряя терпение, прорычал Черепанов. – И он станет явью, если твои солдаты продолжат изображать три дерьмовые кучи! Бегом, ослиные задницы! А ты, опцион, – отвечать как положено!

Сыграно было отлично. Да что там – сыграно: Геннадию было совсем нетрудно играть самого себя.

Опцион купился. Он был римским солдатом. А римский солдат очень хорошо понимает, что такое – римский кентурион. И как это больно, если кентурион рассердится.

Сейчас перед начальником караула стоял именно такой, подлинный, чистейшей воды кентурион. Сердитый.

Повиновение старшим заложено в каждом легионере на подсознательном уровне. Вбито в костный мозг дубинкой-витисом.

– Деций Овий Минор, опцион пятой когорты третьей кентурии Четвертого Флавиева легиона! – отбарабанил начальник караула. – За время стражи – без происшествий!

– Вот это другое дело, – одобрил Геннадий.

Ворота раскрылись, и Черепанов со Скулди проследовали внутрь.

Лагерь спал. Но – бдительно. По главным улицам двигались патрули с факелами. Черепанова с герулом приветствовали салютом. Не их лично, а форму кентуриона на Геннадии. У входа в принципию стоял караул. Серьезные мальчики. Не подступись.

– Надо убираться, – сказал Скулди, когда они прошлись по лагерю до главных ворот и обратно.

Черепанов не спешил с ответом. Ему было хорошо здесь, в спящем вражеском лагере. Привычные негромкие звуки, мягкая темнота, шикарное звездное небо. Даже запахи были приятными – лагерь свеженький, еще не успел провонять отходами легионерской жизнедеятельности.

Черепанов остановился в тени трибунской палатки. Замер.

Скулди терпеливо ждал. Полагал: принцепс думает. А принцепс не думал, он просто дышал и растворялся в ночи. Полный абсурд – чувствовать прикосновение Бога в самом сердце армейского лагеря, в который ты проник незаконно.

Хрум, хрум, хрум… Ауксиларии с офицером. Прыгающий свет факела, позвякивание металла…

Черепанов прижался спиной с мягкой стенке палатки. Он не беспокоился. Знал, что кто-то там, наверху, позаботится о его безопасности. Просто знал и всё.

А вот Скулди – исчез. Была тень – и пропала. Растворилась во тьме.

Патруль прошел. Черепанов очнулся. Потрясающее чувство единения с миром ушло. Спряталось до времени где-то в глубинах заскорузлой Черепановской души.

Когда Скулди материализовался рядом, мысли Геннадия уже двигались по привычному военному руслу, анализируя возможные опасности, размечая последовательность действий.

Во-первых, не стоит вновь объясняться с бдительным опционом. Во-вторых, надо менять формат выхода, потому что сменщик бдительного «сержанта» может оказаться еще более бдительным. Вот сам Черепанов бы точно заинтересовался, куда и зачем среди ночи, пешком, отправляются господа офицеры.

Ключевое слово: пешком.

Но почему обязательно пешком?

– За мной, – негромко произнес Геннадий и бодрым шагом направился к конюшням. Разбудив (пинком) первого попавшегося конюха, Черепанов велел ему оседлать пару коняшек. Да поживее, пока не схлопотал!

«Обслуживающий персонал», не протестуя, исполнил команду.

А тут как раз и труба подала голос. Смена стражи.

К порта декумана подъехали крупной рысью.

– Венок! – гаркнул Черепанов, изображая крайнее нетерпение. – Живо, бездельники!

На этот раз задержки не возникло, и уже через минуту два всадника галопом вылетели на главную дорогу. У мансиона их попытался перехватить разъезд конных ауксилариев, но командирский рявк Черепанова разогнал их не хуже когорты персидских катафрактов.

Впрочем, едва оказавшись вне зоны видимости, разведчики свернули с дороги и двинулись в «базе». «Навигатор» в голове Скулди сработал безукоризненно, и минут через десять они были уже среди своих.

Кумунд с бойцами времени даром не теряли. Пока командиры шлялись по вражескому лагерю, могучий герул проник в мансион и от местного раба узнал крайне любопытную информацию. Оказывается, постоялый двор превратился в тюрьму. И держат там не кого-нибудь, а самых настоящих военных. А посадил их под замок легат того самого легиона, который обосновался в поле напротив.

– Какие будут предложения? – спросил Черепанов.

– Давайте прихватим кого-нибудь из ауксилариев, – предложил один из «спецназовцев». – Расспросим и всё узнаем.

– Что – всё? – проворчал Скулди. – Много ли знает простой всадник? Сколько мяса было в каше, которую он сожрал на ужин? Или у кого в легионе можно вино купить по дешевке?

– Ну… Можно узнать, кто у них легат… – «спецназовец» стушевался.

– И что дальше? Вряд ли он – твой родственник, верно? А вот шум из-за пропажи караульного поднимется наверняка!

– Но «язык»-то всё равно нужен, – пробормотал бойкий «спецназовец».

– Тут ты прав, – согласился Скулди. – Только нам нужен «язык» для того, чтобы рассказывать, а не для того, чтобы вылизывать задницу.

– И как его найти, такой язык? – спросил кто-то из готов.

Возникла пауза.

Молчание нарушил Черепанов.

– Есть люди, которые точно расскажут нам, за что этих самых военных держат взаперти. Они сами.

Германцы заухмылялись. Вот это их стиль. Вытащить медведя из берлоги за шкирку, чтобы потыкать ему в бок палкой: ну ты, это, просыпайся, что ли…

В мансион проникли с черного хода. Вернее, с заднего окна. Выстроили «трехэтажную» пирамиду, вынули раму и – добро пожаловать в бюджетную гостиницу.

Римская Фортуна улыбалась им в затылок: в выбранном помещении было пусто. В считанные минуты семнадцать (двое остались внизу, на стрёме) диверсантов канули в недрах монсиона.

Удачно, что римляне строят всё по стандарту. Еще пять минут – и управляющего государственной гостиницей вынули из теплой постельки. Схитили в лучших традициях ниндзя или чукчей. Вынесли в пустую по причине ночного времени баньку.

– Хочешь умереть быстро? – Любимый вопрос Кумунда.

Управляющий глянул в вызелененую жуткую рожу герула – и зажмурился. Видно, решил – кошмар приснился.

Но реальность тут же напомнила о себе. Очень, очень болезненно.

Бедняга завизжал… Вернее, засипел, потому что в рот ему запихнули собственную тунику.

Кумунда сменил Черепанов. После звериного оскала варвара квадратное лицо Геннадия – как лик Марса после морды Цербера. Тоже страшно, но под себя нагадить хочется меньше.

– Если готов говорить, мигни.

Управляющий мигнул.

О да, он хотел. Неглупый малый. Понимал, что молчание может обойтись намного дороже золота.

– Я – примипил Девятого Клавдиева Легиона Геннадий Павел Кальва, – почти не солгал Черепанов. – У тебя в плену – легионеры. Кто они? Где они? И кто велел их заточить?

– Кто они – не знаю. Закрыли их в кузнице. По приказу легата Серапаммона! – зачастил управляющий. – Я – ни при чем. У меня даже документ есть. Предписание. Заточить дезертиров.

– Дезертиров? – Черепанов приподнял бровь. – Ты точно знаешь, что они – дезертиры?

Дезертиры – это серьезно. За это – жестокая кара. Бить палками или камнями до смерти. Впрочем, командиры подразделений часто вводили послабления, ведь дезертиром считался и человек, не вернувшийся вовремя из увольнительной по причине, допустим, злоупотребления спиртным. Другое дело – когда дезертировали группой. Тогда наказание могло быть очень серьезным. Вопрос: за каким хреном дезертировать целой кентурии – в мирное время?

– Где документ? – спросил Черепанов.

– У меня в сундуке. Я покажу! – Управляющий вскинулся, но был тут же притиснут легионерской калигой в мозаичному полу.

– Расскажешь, где лежит. Вот ему, – кивок в сторону одного из готов. – Он принесет. И не трясись так. Веди себя правильно – и через час спокойно уснешь в своей постели.

Искомый документ оказался в руках Черепанова через десять минут.

Один-единственный взгляд – и всё стало ясно. Потому что уже во второй строчке значилось: … назвавший себя вторым кентурионом-гастатом первой когорты Первого Германского…

– Это наши, – сообщил Черепанов, сунув папирус под ремень. – Поднимите управляющего, и пусть проводит к кузнице.

– Так мы и сами найдем! – влез Кумунд.

– Стражу ты тоже сам отвлечешь? – осведомился Геннадий.

– Ну и я могу, – заявил Кумунд.

– Но он сможет тише. Хорош болтать! Ночь не бесконечна.

Присматривать за пленными поставили аж целый контуберний. Но бдили только двое. Остальные, включая опциона, дрыхли. И запашок в караулке стоял характерный. Сивушный.

– Не убивать! – приказал Черепанов. – Гасить по тихому.

«Гасила» – кожаные колбаски с мелким песком уже были наготове.

Ключей, к сожалению, не нашлось. Их прибрал кто-то из старших офицеров. Но в комнате управляющего имелся дубликат. Очень удачно, потому что замок на дверях висел солиднейший (кузнец его, как-никак, для себя делал), а сами двери были способны выдержать небольшую осаду.

– Эй, там, в тюрьме, как себя чувствуем?

– А ты открой, осел, и сам погляди! – бодро отозвались изнутри.

Черепанов хмыкнул, но Скулди шутить был не склонен.

– Кнута отведать захотел, Гадарих? С тобой принцепс Геннадий разговаривает!

– О брюхо Вотана! – воскликнули изнутри. – Эх, не зря я в Равенне Приапову палку гладил! Это ты, что ли, Скулди? Вот удача! А мы уж думали: завтра – к во́ронам! Как узнали?

– Не твоя забота, – проворчал Скулди. – Давай, отпирай! – велел он подоспевшему с ключом управляющему. – Выходи, стройся. Да не шуметь!

– Убитые, раненые есть? – спросил Черепанов.

– Кентуриона убили. Стрелами. Ихний легат приказал. Тело уже сожгли. Остальные живы все. Троих потрепали немного, но ходят ногами, а не под себя! – веселился Гадарих.

– Вот только пожрать бы! – возмечтал кто из узников.

– Радуйся, что тебя падальщики не сожрали, – проворчал Черепанов. – Кони ваши где?

– Так у нас в конюшне! – влез управляющий. – Как их вчера поставили, так и стоят. Сыты, поены, ухожены! И оружие ихнее – у меня в кладовой. Под замком.

Он очень старался управляющий. Очень хорошо понимал: одно движение клинка – и его душа отправится к Плутону.

– Это удачно! Давайте за ними, – и, вспомнив, – да не забудьте тряпками и соломой копыта обмотать. Снаружи – ауксиларии Четвертого. И точно не меньше полуалы конницы.

– Полуала? – пренебрежительно бросил Гадарих, после смерти кентуриона – старший в подразделении. – Стопчем враз!

– Стоптали уже! – отрезал Черепанов. – Скулди! Дай знать твоим снаружи, что у нас тут происходит. Пусть лошадок наших заберут. А мы уйдем по-тихому. – И, сам себе, под нос: – Или не по тихому. Как получится.

Сбоку нарисовался управляющий. Потрогал рукав Черепанова.

– Мне бы документ…

– Легко!

И быстренько начертал на восковой табличке, что забирает своих людей, преступно удерживаемых в заточении. И оттиснул печать. Собственную. Из тех времен, когда он был еще не наместником Сирии, а легатом Девятого Клавдиева.

Пусть-ка таинственный и грозный Серапаммон (интересно, это греческое или египетское погоняло?) поскрипит мозгами, соображая, каким образом здесь очутился Девятый Клавдиев.

Получилось, к сожалению, громко. Едва открыли ворота – сходу напоролись на дозорных. Двух сбили, но третий успел свистнуть.

На свист подлетели всадники. Копий тридцать. Пустяки. «Стоптали на раз!», – как элегантно выразился здоровяк Гадарих. Не без травматизма, но вроде никого не убили.

Однако шум получился неслабый. В легионерском лагере враз засуетились. Загорланили трубы…

Впрочем, толковую погоню противник всё равно не сумел снарядить.

По предложению Скулди они дружно рванули в сторону Августы… А через четверть мили свернули на проселок и, срезав угол, вышли на «аквилейское шоссе». Но и по нему прошли совсем немного. Свернули в поля (понадеявшись, что по темноте погоня схода не заметит), с истинно варварской дерзостью двинулись к лагерю Четвертого, обошли его с тыла и, опять-таки по полям, а затем – по лесной дороге, по «биологическому навигатору имени Скулди», выбрались на обратную дорогу. Там благополучно пересеклись со «спецназовцами», пересели на своих коней и двинулись в обратный путь.

Финт удался. Погони за ними не было. Так что, добравшись до следующего мансиона, Черепанов скомандовал привал. Здесь и заночевали. Само собой, выставив дозоры, и отправив Гадариха (как самого наглого), на свежей лошадке в расположение Первого Германского. С письмом Коршунову.

Глава двенадцатая

Италия. Военный легат Серапаммон и кентурион Сигисбарн

Серапаммон был верным человеком. Других достоинств, необходимых военачальнику, у него не имелось. Но этого, единственного, оказалось достаточно, чтобы по первому зову своего родственника-патрона из свиты Августы, Серапаммон напрочь забыл о боевой задаче легиона (стеречь границу империи) и стремительным маршем, на предельной скорости, погнал своих легионеров к Риму. Скорей, скорей! К черту обозы и походную подготовку! Не по вражеской же земле идем – по своей. Беспощадно обирая окрестные хозяйства, Серапаммон одолел полпути до Аквилеи… Где его нашел еще один гонец, сообщивший, что бунтовщики из Первого Германского намереваются не позднее Дня Юпитера покинуть Рим и двигаться Серапаммону навстречу. Более того, в том же письме, тайнописью, сообщалось о том, что с собой бунтовщики везут богатства, добытые в Сирии, и золото, выплаченное негодяям за то, чтобы они убрались из Рима.

Серапаммон был никудышным военачальником, но человеческую натуру знал хорошо. И немедленно, перед строем своих легионеров, сделал тайную часть послания явной.

Моральный дух легиона, достигший критического уровня из-за бешеной и совершенно непонятной гонки (о причинах внезапного марша Серапаммон на всякий случай не сказал даже своим офицерам), мгновенно взлетел вверх.

Окрыленный жадностью легион полетел к Аквилее. И дальше…

Где и наткнулся на третью и девятую когорты, сопровождающие обоз Первого Германского.

Впрочем, командиры Четвертого не стали разбираться, какое именно подразделение римской армии загораживает им путь. Потребовали старшего (то бишь, Сигисбарна), и в ультимативной форме велели убираться с дороги.

И Сигисбарн приказ выполнил. Тяжелые фургоны и массивные возы, увязая в рыхлом грунте, съехали с дороги на скошенное поле. Сигисбарн помнил, что везет, и вел себя правильно.

Легионеры Четвертого Флавиева бодрым шагом проклацали мимо. Никто из кентурионов и трибунов не удосужился приглядеться поближе к значкам когорт.

Лишь кто-то из опционов последней когорты поинтересовался, откуда «родом» коллега-опцион из встреченной части и что интересного в опекаемом им фургоне.

Опцион был не германцем, а италийцем. Но – по-германски простодушным. Потому ответил правду: мол, шестой кентурии девятой когорты Первого Германского «старший сержант».

Надо отметить, что Серапаммон не удосужился назвать «номер части» начиненных золотом бунтовщиков. Поэтому прошло некоторое время (примерно час), пока информация достигла ушей легата.

Ух, как он взвился!

Некомпетентность свежеиспеченного легата в данном случае сработала в плюс. Серапаммон ни на миг не усомнился, что информация точная. И приказал немедленно развернуться и перехватить негодяев.

Повинуясь команде, легион припустил в обратном направлении. И опять никто не удосужился донести до солдат и младших кентурионов смысл маневра.

Тем временем, парни Сигисбарна вновь выбрались на дорогу и без особой спешки двинулись дальше…

Когорты как раз въезжали в небольшой городок, когда на пригорке показалась Аквила Четвертого Флавиева…

Стоит отдать должное Сигисбарну: он сразу сообразил, что чужие легионеры спешат назад не для того, чтобы извиниться за проявленное неуважение. Если они возвращаются, значит пронюхали, что именно охраняют когорты Первого Германского. А коли так, то надо готовиться к обороне.

Сигисбарн рявкнул команду – и три кентурии девятой когорты перекрыли дорогу у ворот.

А остальные вошли в городок и заняли наиболее удобную позицию для обороны: городской форум. Фургоны сомкнулись, перегородив улицы. Стрелки взобрались на портики и крыши. Все прилегающие здания были проинспектированы и «очищены». Лишние люди (включая громко протестующую городскую администрацию и кучку жрецов) выставлены за пределы «крепости».

На всё это потребовалось меньше получаса…

Это время Сигисбарну было любезно предоставлено суматохой, возникшей на дороге, когда порядком запыхавшийся авангард (в прошлом – арьергард) Четвертого легиона наткнулся на хлипкий заслон из трех кентурий.

Хлипкий-то, хлипкий, но вполне достаточный, чтобы остановить походную колонну.

Трибун-латиклавий, молоденький и храбрый сенаторский сынок, потребовавший немедленно освободить дорогу, получил из пращи по красивому шлему и рухнул на дорожные плиты. Впрочем, особо не пострадал, только задницу ушиб.

Укрывшийся за спинами охраны Серапаммон потребовал немедленно втоптать негодяев в землю, но более опытный примипил Четвертого резко воспротивился. Толпой, что ли атаковать? Превосходство очевидно, однако супротивники очень верно выбрали позицию. С флангов не подойти – дома. Только в лоб. А в лоб – это кентурия против кентурии. Остальные будут бесполезно топтаться позади. Так что по его, примипила, мнению, следует поступить просто: послать в обход конницу, а наглых «германцев» обстрелять из орудий.

Сераппамон идею немедленно одобрил. Однако тут же выяснилось, что орудий-то при легионе нет. В лагере оставили, чтоб в дороге не отягчали. Всей артиллерии – два «скорпиона». Но толку от них никакого, потому что в спешке забыли взять для них стрелы. А со стрелами вообще проблемы. У каждого ауксилария имеется «носимый» боезапас, но это всё.

Серапаммон поорал минуты три, потом заткнулся и предоставил примипилу действовать самостоятельно.

В результате две алы конницы поскакали в обход, а две последние кентурии последней когорты (в обратную сторону легион, как сказано выше, двигался задом наперед) быстренько построились и двинулись на противника.

Противник встретил их метким градом пилумов. Потерь почти не было, но строй смешался и атака остановилась. У легионеров Четвертого пилумов не было. Почему? А хрен знает. Так вышло. Последняя когорта – она и есть последняя когорта. Новобранцы, трусы и лентяи.

Серапаммон рвал и метал. Из хвоста колонны в голову спешили примипиловы орлы… Но пока они «прилетели», кентурии противника без спешки и в полном порядке отступили в глубину улицы. Легионеры десятой когорты Четвертого Флавиева радостно (но тоже без спешки) двинулись за ними… Перекрыв путь подоспевшим «старшим товарищам» из первой когорты.

Тем временем пришли новости от легкой конницы.

Охват не получился. Ауксилларии завершили обходной маневр – и наткнулись на фургоны германцев. И на германские стрелы. Пришлось отступить.

Тем временем кентурии заслона отошли к форуму и благополучно «втянулись» внутрь баррикады из фургонов. А их преследователей немедленно забросали стрелами.

Легионеры Четвертого проворно собрались в «черепаху» и отошли на безопасное расстояние.

Сигисбарн на пару с командиром девятой когорты, греком из Фессалоник, взобрался на крышу храма Геры (покровительницы городка) и оценил положение как вполне удовлетворительное.

Противник, да, намного превосходил в численности и в чистом поле задавил бы пару когорт даже внутри передвижной крепости из фургонов. Но городок подвернулся очень вовремя. И место они заняли отличное. Прямо в центре форума – бассейн с водой. Подпитывающийся из источника. И на рынке склады с зерном. Можно хоть полгода обороняться. Кроме того легионеры противника вообще не очень хорошо себя чувствуют в городских условиях. Топчутся внизу, стараются держать полевой строй, хотя по уму должны были уже занимать господствующие над городком позиции. Правда, самые высокие точки здесь, вокруг форума, но и поблизости имеются подходящие места. Вон тот храм, например.

В отличие от солдат Четвертого «спецназовцы» Сигисбарна чувствовали себя в городских условиях – как рыба в воде.

Спасибо риксу Аласейе, они такие ситуации не раз отрабатывали.

Так что Сигисбарн точно знал, что теперь делать.

Он предоставил легионерам девятой когорты держать оборону, в то время как «спецназовцы» третьей когорты, скрытно, по крышам, по тылам, заняли дома вдоль улиц, оптимально подходящих для атаки противника. И затаились.

В том, что произошло позже, легат Серапаммон был не виноват. Ведение боя он поручил более опытным: префекту лагеря и примипилу. А те уж действовали привычно и традиционно. Есть враг, скрывшийся за укреплением. Значит, следует применить вариант атаки: «штурм вражеского лагеря». Жаль, мало боеприпасов, и от предварительного обстрела придется отказаться, но зато – численное превосходство налицо.

И командиры бросили пехоту на штурм. Сразу с двух направлений.

Легионеров встретил град стрел и камней, но это привычно. Атакующие быстренько сложили из щитов-«черепиц» неуязвимую «черепаху» (тем проще, что с флангов защищали стены домов) и рысцой накатились на линию фургонов. Дальше – тоже традиционно. Это же не крепостная стена. Так что – «живые» ступеньки, и по ним вверх. Перепрыгнуть через препятствие (дружно, щит к щиту) и – врукопашную.

Но фургоны – не частокол. Только ты взобрался на парусиновую или кожаную крышу, а тебя снизу – копьем! А даже, если успел спрыгнуть на ту сторону, тоже нехорошо. Там уже ждут злые парни. А ты уже не в шеренге. Ты – сам по себе, потому что товарищи слева-справа – не успели прыгнуть вместе с тобой…

Тем не менее, атака бы всё равно удалась. Задавили бы девятую когорту массой и общей ветеранской выучкой.

Но – сюрприз!

Как раз когда тысячи полторы легионеров втянулись в каньоны улиц, на них, внезапно, повсюду, из каждого дома, набросились германцы.

Средний легионер – слабенький фехтовальщик. Его задача – держать строй, держать щит, и колоть точно, по команде.

А для варваров рукопашная мясорубка – любимый вид боя. Да, они тоже научились держать строй и разом маневрировать ничуть не хуже латинян, но «детские привычки» сохранились. Больше всего среднестатистический гот или герул любил рубиться в хаотическом месиве друзей и врагов. Чтобы священная ярость-вут кипела в крови, из груди рвался безумный вопль «Вотан!», а кровь весело брызгала из-под клинка.

Германцев было раза в три меньше. Но они оказались в своей стихии. Выскакивали из дверей и сразу приканчивали ближайшего противника. Прыгали с крыши на «крышу» щитов, били в щель, проламывали «черепицу» и, оказавшись в гуще врагов, рубили и кололи, как бешеные.

Дикие вопли легионеров Серапаммона перекрыли даже бешеный рёв германцев.

Командованию Четвертого легиона сразу стало понятно: произошло нечто незапланированное. Засада?

Вырезаемым легионерам эта простая истина оказалась доступна еще раньше.

– Засада! Засада! – завопили сотни голосов.

Штурм прекратился. Тысячная масса легионеров ломанулась прочь. Из тесноты улиц – на оперативный простор.

Они уже бежали, когда буккинаторы Четвертого протрубили отступление.

Сигисбарн, наблюдавший за битвой с храмовой крыши, велел своему трубачу выдуть условный сигнал, по которому германцы тоже должны были выйти из боя. Им всё равно не победить целый легион. Да и ни к чему это. Главное: не дать победить себя. Сохранить доверенное имущество.

Не все парни услышали сигнал: ярость Вотана – жуткая штука. Башню сносит на раз. Но большая часть – услышала. А потом и остальные очнулись (рубить-то больше некого – одни трупы вокруг) и поспешно убрались с поля боя, потому что на смену покоцанным кентуриям уже двинулись свежие (командиры Четвертого воевать умели), и перспектива столкнуться со правильным строем охладила пыл получивших «римское образование» варваров.

Объективно потери Четвертого легиона были не так уж велики: сотни две-три. Но Серапаммон велел лагерь противника больше не атаковать. Легионеры его снова вошли в щели улиц (начеку, готовые к фланговым атакам), но вошли лишь для того, чтобы забрать своих раненых и убитых.

Им не препятствовали.

Следующую контратаку Сигисбарн запланировал на ночь.

Но его планы не реализовались.

Серапаммон получил свежие новости.

Гонец добирался морем. На попутном кораблике из Равенны. Гонец принес весть: Первый Германский только что покинул город и движется прямиком навстречу Четвертому легиону.

Серапаммон озаботился. Если Первый Германский только что был в Равенне, то с кем он сейчас воюет?

Для выяснения к осажденным отправили посланника.

Посланника послали к воронам. К счастью для него – в переносном смысле. Кентурион осажденных обозвал легата нехорошими словами и пообещал отрезать нос и уши.

Дилемма встала перед Серапаммоном. Если в городке – не бунтовщики, то он здорово влип. Если в городке засела всё-таки часть злокозненных германских ауксилариев (несколько доставшихся легату трупов хоть и были в традиционной римской форме, но были куда больше похожи на варваров, чем на латинян), то у Серапаммона в юридическом смысле всё в порядке, зато его легион рискует оказаться между двух огней, когда подойдут те силы, о которых толкует гонец.

Серапаммон был неопытным военачальником, зато читал историческую литературу. Он принял решение. Выковырять из норы этих он еще успеет. А сейчас следует пойти и разбить тех .

Так что к некоторому огорчению Сигисбарна, уже прикинувшего, как они ночью будут резать латинян, вражеский легион снялся с места и двинул на юг.

Однако Сигисбарн с места не тронулся. Вдруг – ловушка?

Он решил дожидаться подхода главных сил прямо здесь. Кто знает… Вдруг в Аквилее его подстерегает еще один недружелюбно настроенный легион?

А Серапаммону очень повезло. Разведка бунтовщиков по собственной глупости угодила прямо ему в руки. Разумно было бы сразу же допросить пленных, но Серапаммон притомился в пути и решил, что утро вечера мудренее. Кто же знал, что дружки пленных заявятся среди ночи и выпустят глупых птичек?

Глава тринадцатая

Италия. Последний бой Первого Германского легиона

Первый Германский легион двигался по дороге. В полном боевом. Сияла броня, волновались вальтрапы, укрывающие коней, мерно покачивались длинные копья. Внушительное зрелище. Разведчики Серапаммона впечатлились. И доложили о своем впечатлении начальству.

– Сколько их? – Начальство (военный легат Серапаммон) скептически сморщило нос. – Меньше двух тысяч? А нас – больше пяти. Трибун! Готовьте легион к сражению!

Трибун-латиклавий, юный потомок великих полководцев прошлого (в девятом поколении), счастливый от оказанного доверия, немедленно взялся за дело.

Через два часа Четвертый Флавиев Счастливый, с гордо воздевшим крылья Орлом, выстроился в боевом порядке поперек дороги, широко раскинув по полями фланги-крылья, по краям которых встали конники-ауксилларии. В полной готовности преследовать врага, когда тот побежит. Именно «когда», а не «если», потому что легат позаботился о том, чтобы солдаты знали: их намного больше, чем бунтовщиков. Скоро, очень скоро Четвертый Флавиев Счастливый будет делить золото, которое бунтовщики отхватили в Риме!

– Он идиот, – сказал Коршунов. – Я бы на его месте засел в лагере и не высовывал носа, пока мы не пройдем. А потом ударил нам в спину. А этот выстроил своих, словно для парада! Да еще и в низинке!

– Что-то я не вижу орудий, – произнес Агилмунд.

– Не видишь орудий? – Коршунов на таком расстоянии видел разве что блестящие полоски-шеренги.

– Ни орудий, ни лучников, – сказал Агилмунд. – А, Скулди?

– У него их и нет, – отозвался герул. – Я вижу пару «скорпионов» на правом фланге, и все.

– Что тебя удивляет, примипил? – вмешался Черепанов. – У нас тоже нет орудий, потому что мы идем налегке. И они – тоже. Это же – Четвертый Флавиев. Они топали сюда аж от Сирмия! Это примерно как отсюда до Тарента. Я восхищен! Эти парни умеют шевелить ягодицами! И я думаю, он порядком их загонял, этот легат из курятника Августы. Вчера весь лагерь, кроме караулов, дрых без задних ног. Тихий, как кладбище.

– Кладбище? – встрепенулся Агилмунд. – Это хорошо. Скоро они все умрут.

– А зачем? – спросил Черепанов.

– Что – зачем?

– Зачем им всем умирать?

Агилмунд и Скулди поглядели на него как на ненормального. Враг должен быть уничтожен. Или превращен в двуногое имущество, что в данном случае неприменимо, поскольку продавать римских легионеров на римских же рынках – не получится. А вести их за пределы империи сложновато.

– Не вижу смысла в их уничтожении, – сказал Черепанов. – Главное – убрать их с нашей дороги. А потом пусть делают, что хотят.

– Поэтому ты был против флангового охвата? – спросил Коршунов, который при обсуждении плана будущей битвы попросту принял все, что предложил друг.

– Ну да. Пусть крысы бегут. Если мы начнем их резать, то они будут отбиваться. Кто-то из наших погибнет. А смысл?

– Но легионную казну мы всё же приберем, – заявил хозяйственный Агилмунд.

Ни у кого из присутствующих не было ни малейшего сомнения в собственной победе. Так же, как и выстроившихся поперек дороги легионеров Четвертого.

– Тремя колоннами, – сказал Коршунов. – Одна – прямо по дороге. Задача – продавить центр, прорваться за линии, взять вон тот холмик, где мается бездельем их командование, и захватить Орла. Можно вместе с легатом. Или с трупом легата – как будет удобнее. Вторая и третья колонны бьют слева и справа от центра. Интервал – пятьдесят-восемьдесят шагов. Пробивают его и, расходясь влево и вправо, двигаются сзади вдоль шеренг – к флангам. Пехота тем временем выходит на фланги и создает хаос в рядах противника. Нет нужды всех убивать. Лишь бы побежали. Затем – захват лагеря.

Просто, как грабли.

Но практика, как всегда, внесла свои коррективы.

От рева и грохота копыт закладывало уши. Легионеры первой кентурии четвертой когорты Четвертого Флавиева судорожно вцепились в выставленные копья. Легионеры второго ряда. Первый должен был прикрывать их щитами, хотя бойцам уже было совершенно очевидно: ни жалкие копья-гасты, ни еще более жалкие скутумы не смогут остановить железный поток.

Каждый легионер знал: бежать нельзя. Сила – только в единстве. В крепкой стене щитов… Но они никогда не видели латной парфянской конницы. Никогда не видели, как стремительно вырастает ревущая стена атакующей кавалерии, как падают, обращаясь вперед, длинные-предлинные копья… Легионеры знали, что их намного больше. Но лавина надвигалась только на их кентурию… А это так естественно – бежать, когда на тебя надвигается лавина. Бежать! Долой всё лишнее: копья, щиты… Отдаться естественному первобытному страху – и дать деру.

Эта мысль билась в мозгу почти каждого легионера. Но годы военной службы научили их сдерживать страх. Так что большинство готовилось встретить конницу лицом, а не затылком. Как, собственно, и рассчитывали командиры Первого Германского, абсолютно уверенные, что сходу снесут первые три шеренги, а вот дальше придется повозиться, потому что построение трибун-латиклавий выбрал классическое – контуберниями. Командир «отделения» впереди, остальные – за ним. Хороший плотный строй, в котором должна увязнуть конница противника. А впереди – лучшие солдаты, младшие командиры…

Лучшие-то лучшие, а всё равно страшно. И им, передовым, (да и вторым тоже) было абсолютно ясно: именно их сейчас и насадят на копья, как поросят – на вертела. Никаких шансов…

Кто первый не выдержал, выяснить не удалось. Может, он погиб. А может как раз он и выжил, потому что был первым. Зато точно известно, когда это произошло. Когда глянул страшный, леденящий внутренности звериный рев варваров.

Легионеры тоже умели кричать. Боевой клич римских легионов внушал страх врагу. Но то был человеческий клич, а тут… Так ревут твари из загробного мира, вырвавшиеся на свободу…

И можно легко понять легионера, который заверещал от ужаса (вопль утонул в диком реве), бросил оружие, распихал своих соратников по кентурии, вырвался наружу и как вспугнутый заяц, помчался в сторону лагеря.

Ну и ладно бы с ним, с этим трусом. Один человек – не потеря. Но он подал пример .

Строй дрогнул. Даже те, что не видели бегства, почувствовали его флюиды. И слабые духом поняли простую животную истину: «Спасайся, кто может!»

И строй потек . Яростные вопли кентурионов, пытавшихся удержать беглецов (пусть тот, кто хоть однажды выстоял против атакующей конницы, назовет их трусами), только усугубили положение, потому что дали понять остальным: «Наши бегут!».

Бешеный боевой клич варваров летел впереди строя. Кони шли тяжким махом, в полную мощь. Сейчас, сейчас опущенные копья вышибут дух, опрокинут ощетинившиеся гастами шеренги, широкие копыта стопчут упавших, и начнется рукопашная, когда неуязвимые для мечей катафрактарии с высоты седел крушат сбившуюся в единую массу пехоту, крушат и давят, давят, пока не прорвут глубокий строй и снова не вырвутся на тактический простор…

Но вышло иначе. Между кавалерией и пехотой оставалось каких-нибудь сорок-пятьдесят метров, когда по строю кентурий прошла волна. Словно кто-то невидимый на десяток секунд опередил катафрактариев и ударил в пехотный строй, вышибая щитоносцев, снося копейщиков…

Очень быстро. Может, пять секунд, может, чуть больше… Но к тому моменту, когда катафрактарии с разбега ударили в строй первой кентурии четвертой когорты, там уже не было ни строя, ни кентурии. Только отдельные храбрецы, тут же стоптанные кавалерией так же легко, как табун стаптывает отдельные колоски на сжатом поле. То же произошло и с двумя другими колоннами. Редкие упрямцы и спины бегущих.

По инерции катафрактарии пронеслись дальше, убивая и просто опрокидывая удирающих легионеров.

Главная колонна, возглавляемая лично Агилмундом, как и положено по плану, устремилась туда, где сверкала на солнце Аквила Четвертого и в окружении личной охраны взирал на побоище военный легат Серапаммон.

Две другие колонны катафрактариев, не встретив серьезного сопротивления, прошли сквозь строй противника, притормозили, сомкнулись, развернулись…

Их еще могли остановить. Атаке подверглись лишь несколько кентурий, меньше десяти процентов от пятитысячного легиона. Но побежали не только те, кого атаковали. Побежали и их соседи. И легкие всадники ауксиларии на флангах тоже дали деру, увидев, как разворачивается к ним (а к кому же еще?) тяжелая конница…

Положение можно было спасти. Еще не подоспела пехота Первого Германского… Можно подтянуть резервы, закрыть бреши… Было достаточно времени – перестроиться и встретить врага. А то и самим атаковать потерявших разбег катафрактариев… Римское войско – лучшее. Дисциплинированное, вышколенное, управляемое…

Только управлять было некому.

Если бы легат Серапаммон отдал командование своему префекту лагеря или примипилу…

Но после фиаско с Сигисбарном Серапаммон потерял к ним доверие. Так что префект лагеря остался в лагере – командовать обозниками, а примипил стоял во главе своей кентурии на левом фланге и мог только догадываться о том, что творится в центре.

Командовал сражением даже не легат Серапаммон, а восемнадцатилетний трибун-латиклавий. Мальчик безусловно симпатичный и очень хорошего рода. Даже – храбрый, поскольку не испугался, увидев, как мчат через поле прямо на него добрых полтысячи катафарактариев. Нет, он не испугался. Потому что даже не понял, что происходит. И что более критично: забыл, какие сигналы должны подавать буккинаторы. Он вообще забыл, как руководят боем, но будучи смелым мальчиком, отдал безусловно смелый приказ:

– Труби: «В атаку! Разом!» – крикнул он буккинатору.

Впереди, в двухстах шагах, там, где стояли когорты легиона, сигнал просто не поняли. Но честно выполнили. Те когорты, которые еще сохранили относительный порядок, двинулись вперед. Правда, врага они не видели, потому что пехота Первого Германского еще не вышла на позиции. Зато приказ поняли те, что был в резерве (седьмая и восьмая когорты) и те, кто был вокруг легата и трибуна-латиклавия. Все, кроме дюжины адъютантов и контуберний первой когорты, задачей которого была охрана легионного Орла.

Катафрактарии Агилмунда разметали бегущих и вынеслись на оперативный простор. Путь им (повинуясь команде) попытались преградить легионеры оказавшейся ближе прочих восьмой когорты… Они бы не остановили катафрактариев и в твердом строю, а уж на бегу… Все, кто не успел увернуться, оказались на земле. Численное превосходство не имело значения. Легионер силен в строю, а строй исчез, едва копья всадников коснулись щитов бегущей пехоты.

Увидев, какая участь постигла восьмую когорту, кентурион-пил седьмой когорты плюнул на команду начальства, остановил своих и занял оборону. Неплохая мысль, потому что к нему тут же присоединились еще сотни три бегущих из четвертой и пятой.

Но общей истории это не изменило. Втоптав в землю личную охрану легата Четвертого Флавиева, парни Агилмунда сделали то, что им было поручено. Аквила Четвертого, золотой орел с распростертыми крыльями, пал наземь, а его место занял другой Орел. Сидящий на голове Быка. Аквила Первого Германского.

Гордо заревели буккины. Битва была окончена.

Согласно законам Рима отныне Четвертый Флавиев легион прекращал быть и подлежал расформированию.

Впрочем, до последнего дело не дошло.

Более того, всё закончилось довольно мирно.

Разбежавшиеся и не разбежавшиеся легионеры Четвертого были собраны вместе (под присмотром парней Первого Германского), и Черепанов торжественно объявил им, что их легат – предатель и негодяй, выступивший против своего императора. В доказательство этих слов префекту лагеря и примипилу было предъявлено предписание о передислокации Первого Германского легиона.

Далее Черепанов сообщил, что не считает ни офицеров, ни рядовых Четвертого преступниками. Что же до предателя Серапоммона, то его следовало бы распять, но учитывая его ранг и статус, предателя всего лишь обезглавят.

Никто не протестовал. Кроме юного трибуна-латиклавия, который был очень мужественно (поскольку не сбежал) взят в плен и лишен не только форменной «одежды», но и личного имущества, но, даже оставшись в одной тунике, по-прежнему гордо задирал гладко ощипанный подбородок.

Поскольку Черепанов был настроен позитивно, то мальчишку не стали наказывать, а уж тем более казнить на пару с легатом (от примипила Четвертого Флавиева Счастливого – вот уж счастье, так счастье – поступило именно такое предложение), а лишь продемонстрировали всё то же письмо принцепса. Латиклавий немного поплакал и смирился.

На этом всё и закончилось. Легионеры Четвертого были оставлены зализывать раны, а Первый Германский двинулся дальше и вскоре воссоединился со своим обозом и охранявшими его Сигисбарном сотоварищи.

Да, следует сказаить и о казне Четвертого Флавиева Счастливого. У нее была счастливая судьба, потому что она перешла в более достойные руки. Отныне ее хранителем стал Трогус, а хозяином – Первый Германский легион.

Зато Четвертому вернули его Аквилу.

* * *

Собственно, это было последнее сражение Первого Германского на римской земле. Далее всё шло гладко. Связи Черепанова (по линии Митры и просто по личным знакомствам) и в Паннонии, и в Мезии были весьма хороши. Даже, если кто-то из легатов и получил тайное указание заплющить легализированных мятежников, то выполнить его не рискнул. Вскоре после того, как Первый Германский прибыл в Нижнюю Мезию, бывший наместник Сирии Геннадий Павел поочередно почтил дружеским визитом все три легиона, расквартированные в провинции: Первый Италийский, Одиннадцатый Клавдиев и Пятый Македонский. В каждом он устраивал веселую пирушку для старших офицеров, с большей частью которых был знаком лично. А с примипилом Первого Италийского даже совершил небольшую экспедицию на ту сторону Данубия, дабы напомнить обнаглевшим роксаланам, как больно кусается римская волчица.

Но ближе к зиме и Черепанов и Коршунов переселились в столицу провинции, в прекрасный дом, предоставленный в их распоряжение наместником Туллием Менофилом, с которым у Черепанова по-прежнему оставались прекрасные отношения. Правда, Коршунову показалось, что наместник малость побаивается его сурового друга.

Лишь одно событие могло бы омрачить безусловный успех кампании. Зимовать им пришлось в Мезии. Навигация по водам Понта Эвксинского была закрыта до весны.

Могло омрачить, но не омрачило.

Пожалуй, эта зима была одной из самых веселых и беззаботных в римской жизни Геннадия и Алексея. Да и всех бойцов Первого Германского. Настолько веселой и беззаботной, что весной примерно половина личного состава (причем не только «римского происхождения», но и коренных германцев, выразили желание остаться в империи. Навсегда. Среди оставшихся оказался бывший вождь гепидов и личный телохранитель Коршунова Красный. Алексей его не отговаривал. Единственное, о чем он жалел: что рядом с Красным не было Фульмината.

Итог: на флотилии, весной отплывшей в Херсонес из римского города Томы отбыло вдвое меньше людей, чем вышло из Антиохии.

Зато каждый из плывших был счастливым обладателем полного парфянского доспеха и парфянского же строевого коня. Вряд ли по ту сторону Понта нашлось бы войско, способное противостоять этим парням в чистом поле. Разве что сарматы.

Коршунов не собирался воевать с сарматами. Да он вообще ни с кем не собирался воевать. Он бы тоже с удовольствием остался в империи. В отличие от своих воинов, его не грела перспектива встречи готской родней. Любопытно, конечно, взглянуть, кого там ему родила Рагнасвинта, но – не более. Своей женой он считал Настю и здесь, в империи, она действительно его жена. А там, на земле варваров, Анастасия снова станет всего лишь наложницей-тиви. А главной станет законная квено Рагнасвинта. И как это всё разруливать?

Однако остаться он не мог. Во-первых, слишком уж они с Генкой заметные персоны. Во-вторых, Коршунов не мог покинуть своих людей. Он же рикс, как никак. Воины клялись ему в верности, но и он клялся быть верным своему войску. «Noblesse oblige», как говорят французы. Положение обязывает.

Кстати, Тевд Трогус тоже отправился в Херсонес. Сказал, что намерен заняться торговым делом. И базу обустроить именно в Херсонесе, потому что хрен его знает, как власти отнесутся к присутствию в империи префекта лагеря мятежного легиона.

Разумная мысль. Коршунов предложил Трогусу использовать в качестве этой самой базы его имение в Херсонесе, но Трогус отказался. Что у него, денег нет?

Ну да. Деньги были. У всех. При желании Коршунов мог бы украсить свою любимую Настю драгоценными камешками в ноготь величиной. Но зачем? Разве она станет от этого красивее? Главное, чтобы они были вместе. Всегда. Это и есть главное сокровище. Так думал Алексей Коршунов.

У воинов рикса Аласейи было другое мнение о жизненных ценностях.

Волки возвращались в логово. С брюхом набитым так, что оно просто волочилось по земле. Волки предвкушали встречу с родичами. Предвкушали, как они будут хвастаться своими победами. Как родные будут восхищаться и завидовать… Вот она, главная ценность варвара! Слава и возможность сполна насладиться ею.

Но потом, когда подвиги потускнеют, а брюхо опустеет, волки обязательно вернутся в места счастливой охоты.

… Эта особенность варварской натуры была хорошо известна Геннадию Черепанову. Но он не смог изменить эту натуру за те годы, проведенные германцами в империи. И уж точно она не изменится у них на родине. Всё, что он мог сделать для Рима – это увести волков подальше. Пока они сыты. А там – как получится. Вообще же на душе у летчика-космонавта Черепанова было как-то пустовато. И он знал причину. Прошлой осенью судьба предложила ему уникальную возможность. Встать во главе величайшей из империй. А он отказался. Нет, Геннадий не жалел о своем решении. Сколько бы тогда крови пролилось… И первой стала бы кровь юного Гордиана. А пощади его Геннадий, кровь полилась бы потоками…

И еще: Геннадий очень хорошо понимал – не империя принадлежит императору, а император – империи…

Нет, он сделал правильный выбор. Но – к чему теперь стремиться? К спокойной старости?

Геннадию не хотелось думать о будущем. Он будет решать задачи по мере их возникновения.

Пока его задача – довести флот до Херсонеса. Вот этим и следует заняться.

Часть четвертая

Врата Горизонта

«PORTA ITINERI LONGISSIMA»¹⁹⁷

Они возвращались туда, откуда пришли. Вернее туда, куда занесла их неведомая причуда Времени, выдернув космический корабль «Союз ТМ-М-4» из прогрессивного двадцатого века и зашвырнув в романтический, вернее, романский, третий.

Туда, где тихо лежал в болотине спускаемый модуль и гордо стоял бревенчатый частокол бурга, в котором обитали здешнее семейство Алексея Коршунова и родственники большей части готского войска, следовавшего за своим удачливым риксом.

Черное море преодолели удачно. Черепанов на практике продемонстрировал разницу между космонавтом-исследователем и летчиком-космонавтом. Вывел эскадру к Херсонесу, не промахнувшись ни на милю.

В Херсонесе их приняли любезно. И местные (в войске Коршунова здешних было немало), и римляне в лице префекта местного гарнизона, немедленно выразившего готовность принять в свое подразделение всех желающих с сохранением оклада и выслуги лет. Броненосные всадники Первого Германского произвели на префекта неизгладимое впечатление.

Желающие нашлись. Одиннадцать легионеров из местных. Им была выделена доля награбл… извините, добытого, но доспехи и лошадок Коршунов изъял. Это была не личная, а общественная собственность. Это – за денежки.

Лишь двоим хватило бабла выкупить дорогостоящую броню. Алексей понимал, что в местных условиях изготовить такую качественную броню вряд ли удастся, а следовательно каждый латный комплект – уникален. Отказать своим воинам он не мог (не по понятиям), но цену заломил такую, что изумился даже скуповатый Трогус. Не нравится? Дорого? Никто не неволит.

Трогусу, кстати, тоже пришлось раскошелиться. Виртуально. Он оставался здесь, в Херсонесе – организовывать торговый дом «Трогус сотоварищи». «Сотоварищи» – это Черепанов с Коршуновым. В качестве паевого взноса было зачислено поместье Коршунова.

В Херсонесе провели одиннадцать дней. И оставили тут в общей сложности почти триста человек. Еще столько же, забрав свою долю драгметаллов, отправилось по домам более отдаленным.

В итоге от Первого Германского легиона осталось неполных две тысячи копий, главным образом – готы-гревтунги.

Наконец все определились и распределились. Засим последовал прощальный банкет. Трехдневный. В римской бане херсонесского гарнизона. Так сказать, прощание с цивилизацией.

Было весело.

Глава первая

Приднепровье. Варвары

Готское войско, некогда бывшее частью Первого Германского легиона, двигалось традиционной походной колонной. То есть – контуберниями. В шеренгу по восемь. Если дорога позволяла. Еще в Херсонесе Коршунов с Черепановым провели реорганизацию. Теперь в их армии было две когорты, разделенные по римскому обычаю (уже привычному) на сотни. В первую когорту вошли бывшие катафрактарии. Во вторую – в основном «спецназовцы», которых тоже «произвели» в латную кавалерию. Коней и доспехов хватило на всех. Двигались так. Одна когорта – впереди. Затем – обоз с добычей и амуницией. Замыкала другая когорта. Чтобы глотать пыль в одинаковом объеме, когорты ежедневно менялись местами. Время от времени устраивали дневки. Тренировались, охотились… А куда торопиться? Не на войне. Пока.

Не на войне, однако охранение – по боевому распорядку. На ночь – правильный римский лагерь: благо, древесины вокруг – завались. А то мало ли… Найдется какой-нибудь вутья-безумец, возжелавший стяжать славу, напав на могучих пришельцев?

Впереди, на день пути (дальше разъезды не посылались) не обнаруживалось ни одного человека. Опустевшие села и такие же пустые городища. После прохождения Коршуновского войска чужое имущество оставалось в неприкосновенности. Разве что кое-какие припасы прихватизировали, а так… Ну кто покусится на глиняные горшки, когда седельные сумы лопаются от драгметаллов?

Отсутствию населения никто не удивлялся. Да, укрывался народишко. А как еще себя вести, если узнаешь о приближении непонятно чьей армии. Готы подшучивали над герулами Скулди (когда пошли через герульские земли), мол, разбежались соплеменники со страху…

Шутки кончились, когда в одном из оставленных сел обнаружили чисто гревтунгские «домашние заготовки». Агилмунд распорядился: проверить недвижимость на племенную принадлежность. Вывод был однозначен. Готское село.

Герулы напряглись. Ежели готы побили их родичей (земля-то, вроде, герульская) выходит, вокруг уже не боевые друзья, а кровные враги?

Пришлось Коршунову с Черепановым собрать «старших офицеров» и строго напомнить всем о принесенной несколько лет назад клятве верности. Лично риксу Аласейе. Никаких племенных разборок! Они теперь – одно «племя»! А ежели возник раздор среди местных некультурных варваров, то он, Коршунов, клятвенно обещает оный раздор прекратить и передравшихся риксов замирить. Или – заслать к старине Вотану. И вообще, вспомните, парни, кто вы, а кто – они? На доспехи свои поглядите. Как, похоже на куртки из бычьей шкуры? Вот так-то.

После беседы все «романизированные» германцы враз повеселели и больше друг на друга зверьми не зыркали. Зато дружно иронизировали насчет «варварского» быта.

Так продолжалось почти три недели. А в начале четвертой передовые разъезды доложили о том, что впереди – отряд противника. И отряд этот движется к ним.

* * *

Бывшие легионеры Первого Германского привычно и быстро облачились в доспехи, выстроились на подходящей для драки поляне. Собрали легкие боевые машины, установили на флангах. Вторая когорта расчехлила луки. Словом, изготовились. Не то, чтобы для драки, скорее для «вразумления».

А вот и кавалерия. Кавалерия противника, разумеется.

Не так уж много: сотен пять. Даже издали видно: типичные варвары. Огромные, косматые. Пугающие.

Однако ни Черепанов, ни Коршунов, ни Агилмунд, восседавшие на мощных парфянских жеребцах во главе строя, почему-то не испугались.

Видимо, варвары тоже понимали, что грозного вида для победы маловато, и не спешили нападать. Но и «поднимать белый флаг» не торопились. Наоборот, излучали явную угрозу: копья опущены, щиты подняты…

– Может врезать им – в воспитательных целях? – предложил Коршунов.

– Не стоит их бить, Аласейа, – отозвался Агилмунд. – Это наши.

Как он ухитрился разглядеть это за полтысячи шагов, непонятно. Впрочем, у готов такие глаза – орел позавидует.

– В каком смысле – наши? – по-латыни спросил Черепанов.

– Гревтунги, – по-готски ответил Агилмунд. – Родичи.

От толпы вооруженных варваров отделился один. Проехал полпути и остановился. Даже издали было видно, сколько на нем золота. Так на солнце и сверкало.

Агилмунд двинулся было вперед…

– Стой! – приказал Алексей. – Я – старший. Я поеду.

И послал жеребца навстречу варвару.

Встретились. Вождь гревтунгов был огромен. Конь под ним (обычный, местный) казался осликом. Тяжелый, рогатый, золоченый шлем закрывал половину лица. Но судя по негустой бородке, предводитель варваров был очень молод. И он улыбался. Широко и искренне. Даже глаза в прорезях шлема так и искрились.

– Кто ты? – спросил удивленный Коршунов.

Вместо ответа варварский рикс снял шлем.

– Книва!?

– Аласейа! – у бывшего мальчишки прорезался могучий гулкий бас. От такого стаканы лопаются.

Они одновременно спрыгнули наземь и обнялись.

– Раньше ты был повыше! – пробасил Книва в макушку Алексея.

– Жизнь пригнула! – засмеялся Алексей.

Отодвинулись и посмотрели друг на друга. Засмеялись. Обнялись еще раз.

Потом Книва обернулся и проревел:

– Это свои!

Толпа варваров сразу потеряла угрожающий вид. Щиты и копья опустились. Гревтунги двинулись вперед, но не быстро, а так, легким шагом.

– Пойдем к нашим, – сказал Коршунов. – Найдутся и другие, кто будет тебе рад!

Несколько минут – и оба войска перемешались. Тут было довольно родичей и все они хотели обменяться новостями, похвастать победами.

– Брат! – Агилмунд и Книва крепко обнялись. Сразу стало заметно, что младший брат перерос старшего.

Потом пришла очередь Сигисбарна.

– Как батюшка с матушкой?

Книва враз помрачнел.

– После расскажу, – произнес он. – А это кто? – Он кивнул на стоявшего поодаль Черепанова.

– А ты не узнал? – улыбнулся Коршунов.

Книва пригляделся:

– Гееннах!

И с чисто варварской непринужденностью сгреб Черепанова в охапку. Тот, впрочем, в долгу не остался. Стиснул так, что у молодого вождя гревтунгов ребра затрещали.

– А ты могуч, Гееннах! – с уважением признал Книва, когда они разомкнули объятья.

– А не устроить ли нам небольшой пир? – предложил Алексей. – Я сейчас велю…

– Нет уж! – перебил Книва. – Вы на моей земле! Неужели у меня не найдется, чем приветить родичей?

– Такую прорву? – усомнился Коршунов.

– Здесь рядом – одно из моих сел, – сказал Книва. – И до моего главного бурга тоже рукой подать. Если прямо сейчас выступим, к вечеру будем. А я уж пошлю гонца вперед, чтоб всё приготовили. Согласны?

Коршунов поглядел на Генку. Тот кивнул: поехали.

Надо же: «мой главный бург», «моя земля»… А куда подевались обитавшие здесь недавно герулы?

– Герулы ушли, – лаконично сообщил Книва, не вдаваясь в подробности.

Чтоб не дышать пылью, которую поднимали перемешавшиеся армии, вся командирская группа двигалась впереди. Куршунов, Черепанов, Агилмунд, Скулди, Ахвизра и пристроившийся к ним Сигисбарн. Последнему, не входившему в список «высших офицеров» легиона, такая компания была вроде не по чину, однако здесь – готская земля и законы родства тут выше, чем легионерская табель о рангах. Разъездов больше не высылали.

– Лишнее, – жестко уронил Книва. – Тут всё мое.

Первым взялся рассказывать Книва.

Рассказ его был невесел.

– Хочу повиниться перед вами, родичи: не уберег я батюшку нашего Фретилу! И сына твоего, Аласейа, не уберег. И жену твою Рагнасвинту…

Глава вторая

Рикс Книва

А дело было так. Рикс Одохар решил объединить под своим крылом всех гревтунгов.

И преуспел.

Не вникая в подробности, можно сказать, что Одохар раздвинул пределы своих владений раз в десять.

Он заключил союз с герулами (в котором был старшим), он ходил в походы на гепидов и аланов, многих побил, кого не побил, тех сделал союзниками.

О своем участии в этом победоносном движении Книва не особо распространялся, однако по косвенным признакам становилось ясно, что он был правой рукой Одохара и, через своего отца, – крепкой связью с остальными родами гревтунгов.

Всё шло хорошо, но – пришла беда. И пришла, откуда не ждали.

Рикс дальних гепидов Фастида, также добывший немалую славу, покоривший множество племен и отмеченный великой удачей, прослышал о победах Одохара, объединившего под своей рукой всех готов, позавидовал ему и послал гонцов с оскорбительными требованиями: либо отдаться вместе со своими землями под его, Фастиды, руку, либо готовиться в битве и смерти.

Не мог такого стерпеть рикс Одохар: собрал всех, кто был способен к битве (потому что очень силен был рикс Фастида), и двинулся ему навстречу.

Славная битва получилась. Подвигов в ней было больше, чем травы на лугу. Кровь лилась так, что покраснели воды реки, около которой сражались богатыри.

И вышло так, что удача Одохара оказалась крепче, чем удача Фастиды. И бежал Фастида, бросив своих воинов. В страхе бежал и скрылся в глубине своих земель, где принял от своих позор и за поражение, и за постыдное бегство. Так что никто больше не слыхал о Фастиде.

Готы не стали его преследовать. Ибо славно дрались гепиды, и нелегко досталась победа. Очень многие гревтунги полегли. И многие были ранены. В числе последних – сам рикс Одохар.

Но Книва не получил ни царапины.

Хотел Книва с частью сохранивших силы воинов преследовать Фастиду, разграбить его бурги, завладеть его богатством, но не разрешил Одохар. Сказал: очень мало воинов осталось на родных землях готов. Нельзя уходить Книве, потому что пока он будет бить дальних гепидов, враги могут придти и побить его родичей.

Должно быть, пророческим даром наделили Одохара боги, потому что как он сказал, так и вышло.

Узнав о том, что сильные воины ушли из бурга биться с дальними гепидами, ночью, коварно, большим числом, подступили к бургу коварные чужаки-квеманы. И убили многих. И Фретилу – мирного вождя. И Стайну. И жену Аласейи Рагнасвинту, которая, взявши копье, билась с квеманами, как мужчина.

Потом разграбили чужаки бург. Правда, главных сокровищ они не нашли, ибо по неразумию убили всех, кто знал, где они спрятаны. Однако добычу взяли немалую, потому что богат был бург Одохара.

И забрали они многих, детей и женщин. Но не мужчин, потому что мужчины все пали в бою.

Пленных увезли в свои леса.

– Там, в дороге, и умер твой сын, Аласейа. Маленький был, не выжил без матери, – скорбно произнес Книва. – Ты прости меня, Аласейа, что не уберег. Дорог он мне был безмерно, потому что это был племянник мой первый¹⁹⁸.

Такое вот горе приключилось. Зато отомстил за набег Книва славно. С отменной жестокостью. Думали чужаки, что спрячутся они в своих лесах, однако зря они так думали. Пять тысяч воинов взял с собой Книва. И прошел по землям квеманов, как огонь по сухостою. Давил их и рвал, как рало давит и рвет червей. От селища к селищу шел Книва и везде убивал всех. На куски резал, в огонь живьем бросал или в землю закапывал. Никого и ничего не оставлял за собой. Квеманских богов жег, как когда-то Гееннах (кивок в сторону Черепанова), поганым их жрецам кишки выпускал на их же алтарях. И многих родичей сумел вызволить из плена. Среди них – и мать свою Брунегильду.

И заключил неожиданно:

– Так что не родичи мы с тобой более, Аласейа. Больно мне от того.

И поглядел почему-то на Агилмунда.

Старший брат Книвы был мрачен. Но спокоен.

– Страшные вести говоришь ты, Книва, – произнес он медленно, чеканя слова. – Но не вижу я твоей вины в случившемся. Ты поступил, как должно. Ушел, когда рикс позвал. Вернулся, когда рикс велел. Ты – человек рикса Одохара, Книва. Ты – в его воле.

– Нет, – колыхнул светлой гривой Книва. – Я не человек Одохара-рикса. Умер Одохар от той раны. Ныне я сам – рикс. Большой рикс всех гревтунгов.

Агилмунд поднялся. Книва тоже встал. Уж точно, что большой. Под два метра. Хотя еще не такой кряжистый, как Агилмунд. Два брата стояли друг против друга. Агилмунд – старший. По возрасту. И по лицу. А по глазам – нет. Столько успел за эти немногие годы пережить Книва, что постарел глазами.

Стояли. Глядели. Напряжение нарастало…

Сигисбран сделал попытку тоже подняться, но Скулди схватил его за плечо – не дал.

– Сколько у тебя верных, Книва? – наконец спросил Агилмунд.

– В дружине – тринадцать больших сотен, – не задумываясь, ответил Книва. – Но если я позову – еще двадцать тысяч встанут за моей спиной. Или – более.

– И они так же хороши, как те, что стоят за моей спиной сейчас ?

– Разве это твои воины? – вкрадчиво произнес Книва. – А я думаю: это – воины Аласейи. – И, развернувшись к Коршунову, произнес торжественно: – Нет более у нас общей крови, Аласейа-рикс, Небесный Воин. А потому спрашиваю тебя: не хочешь ли ты смешать мою кровь со своей? Было бы для меня великой честью сие, ведь не знаю я никого, кто сравнился бы с тобой деяниями и славой!

Хорошо сказал. Прям-таки по-королевски.

– Ох, далеко пойдет мальчик, – пробормотал Черепанов по-русски. – Ох, далеко…

– Если они прямо сейчас друг друга не порубят, – буркнул Коршунов. – Ладно, будем разруливать!

Он тоже встал. Рядом с рослыми готами, особенно с почти двухметровым Книвой, Алексей казался совсем мелким. Но в политике рост – не главное.

– А я вот знаю, Книва-рикс, человека, который превосходит меня и славой и опытом. И этот человек сейчас – рядом с нами.

Книва прищурился недобро: глянул на старшего брата. Решил, что его имеет в виду Алексей. Ошибся.

– Вот он! – Палец Коршунова едва не коснулся лба сидевшего Геннадия. – Вот человек, который и славнее меня, и в доблести превосходит! Потому, если ты ищешь для родства самого славного из нас, то не ко мне твои слова, а к нему.

Книва с изумлением уставился на Черепанова. Нет, в славе последнего он не сомневался. Но есть слава и – Слава…

– Он, Гееннах, брат мой старший, и он – старший над нами! – гнул свое Коршунов. – Верно ли это, Агилмунд? Скулди?

Агилмунд задумался на мгновение… Покосился на Книву… Ох, трудно ему будет привыкнуть в такому младшему брату… А придется!

– Так, Аласейа. Верно ты сказал.

– Верно сказал, – присоединил свой голос к готу герул Скулди. – Был над нами старшим Гееннах! И в бою нас побил, и в битвы водил во многие! И землей он правил такой, что тебе, Книва, и во сне не снилась! Старший над всеми нами Гееннах… – И заключил неожиданно: – Но тебя, Аласейа, мы любим больше! А потому, Аласейа, если не хочешь ты смешать свою кровь с кровью Книвы-рикса, то, может, моим побратимом согласишься стать?

И тут Агилмунд засмеялся.

Это было так неожиданно, что удивились все, даже невозмутимый Черепанов.

– А ведь ты и впрямь вырос, мой братишка Книва! – заявил он, хлопнув брата по могучему плечу. – И я рад этому, ибо от крепости каждого крепнет род. А род этот – наш. И после смерти отца нашего Фретилы, – о чем не скорблю я, потому что славно погиб отец наш и отмщен славно, и любо ему в чертогах Вотана, – так вот, после смерти Фретилы старший в роду – я! И если станет величайшим из риксов Книва, да хоть бы принцепсом Рима станет Книва, то кому, как не мне радоваться о том?

– А будешь ты, Агилмунд, на земле сидеть, как отец наш Фретила сидел, пока мы с тобой в битвах род славили? – поинтересовался Книва, которого не так легко было сбить с мысли, когда решалось, кто круче.

– Не сидеть, – возразил Агилмунд. – Править. Многого ты еще не знаешь, брат мой Книва, потому что не был ты за морями и не повелевал чужими народами, а только бил врагов и громил их жалкие деревянные бурги, когда мы, – широкий жест, включавший всех «римлян» – втаптывали в землю могучих врагов и брали их каменные города, где стены выше сосен, а святилища чужих богов – больше холма, на котором стоит твой бург.

Спокойно так сказал. Даже голоса не повысил.

Книва хотел, было, возразить… Но не нашелся. А старший сын Фретилы продолжил:

– Многих мы победили, Книва, брат. И золота добыли столько, что та наша добыча, что привез ты когда-то из Мезии, как рожки трехмесячного ягненка рядом с рогами тура. Правду сказал Аласейа: не было бы ничего этого, ни золота, ни славы, если бы не привел нас к ним Гееннах-принцепс. Так мы его называем. А будет тебе известно, Книва, что принцепс на языке римлян означает – первый. Первый меж мужей, как Вотан – первый меж богами.

Но правду сказал и Скулди: любим мы все Аласейю. И близок он моему сердцу, как если бы вырос со мной под одной крышей. Так же близок, как брат наш Сигисбарн, который в славе уступит немногим, потому что, пусть и младший из нас (еще один широкий жест, объединивший всех «римлян»), но командовал дружиной не меньшей, чем твоя, и сумел сохранить наши неисчислимые богатства, когда враг подступил к нему со многими силами. Целому римскому легиону противостоял Сигисбарн, и вряд ли найдется здесь, в землях Славных, войско, способное биться с настоящим римским легионом. Кроме нашего, конечно, – тут же уточнил Агилмунд. – Да, да, близок мне Аласейа, как близок нам всем, Скулди, Ахвизре, Сигисбарну, потому что, брат мой Книва, мы вместе были пред лицом Вотана и уже видели его небесный бург… И если уж смешивать нам кровь, Книва, то – всем. Всем нам. В одной чаше.

Так сказал Агилмунд, и Книва по-другому увидел его. Не глазами рикса, а глазами брата. И увидел Книва, как похож стал Агилмунд лицом на отца Фретилу. И седые нити разглядел в его бороде, и мудрые морщинки вокруг синих, как у всех Фретилычей, глаз.

И понял Книва, что этот новый взгляд – правильный, а он, Книва, так долго повелевал чужими, что забыл о том, как это хорошо и любо – быть частью Рода.

И опустился Книва-рикс на колено (Как удивились бы этому его дружинники, если бы увидели!) и приник лбом к деснице старшего брата. А брат поднял его на ноги и прижался бородатой щекой к щеке, и так они простояли некоторое время, а остальные глядели молча и не мешали, понимая их, потому что и впрямь столько прошли они вместе, что стали друг другу – как братья.

Глава третья

Бург рикса Книвы. Загадочный источник

Обряд был свершен двумя неделями позже. Обстоятельно. Языческий обряд, само собой, но Коршунов был уверен – Бог простит. Даже представить трудно, каким оскорблением стал бы для друзей его отказ… Проводил обряд старый знакомый, Овида-жрец, такой же могучий, громогласный и ничуть не постаревший.

А после, когда кончились и обряд и последовавший за ним многодневный праздник, на котором было съедено столько быков, что хватило бы на все святилища Митры во всей римской империи минимум на полгода, когда всё завершилось и кончилось собранное из трех бургов и нескольких деревень пиво, Черепанов и Коршунов наконец остались вдвоем.

– Вот так, Леха, – устало произнес Черепанов, безуспешно пытаясь развязать чересчур сильно, впопыхах, стянутые ремешки панциря («штатные» на пряжках, были загублены во время обряда братания), – сдается мне: не будет у нас тут спокойной жизни.

– Боюсь, что ты прав, – согласился Алексей. – Когда у тебя под рукой такая армия, как-то трудно усидеть на самодельном стуле под родной березкой. Но не знаю, как ты, а я резней сыт по горло! Мне хотя бы паузу сделать…

– Угу, – согласился Черепанов. – Лет на тридцать. Но, боюсь, нас с тобой никто не спросит. Да и чем нам еще заняться? Мы же не в Риме – мы у варваров. Здесь ты – или рикс, или никто.

– Ну, насчет никто – ты загнул, – возразил Коршунов. – С нашими-то кровными братьями… Давай забьемся, что и года не пройдет, как Скулди станет вождем герулов?

– Полгода. Максимум. Я слышал, как они с Агилмундом на этот счет толковали. Но речь не о Скулди. О нас с тобой.

– И о женах наших.

– Само собой. – Геннадий понял, что ремешки ему не развязать, и пустил в дело нож. Золоченый панцирь с грохотом упал на пол. – Кстати, где они, наши жены?

– В бурге, – сказал Коршунов. – Нам Книва домик выделил. Был у меня здесь некогда недруг по имени Стайна. Римский шпион, кстати. Его квеманы убили. Домик этот, лучший в бурге, заметь, Книва себе забрал. А теперь нам презентовал. По-братски. А что ты там говорил он нашем светлом будущем? Есть идеи?

– Не то, чтобы идеи… – пробормотал Черепанов. Язык у него немного заплетался. – Не хотелось бы мне обратно в империю возвращаться.

– В смысле – варваров туда вести?

– Именно. Может как-нибудь переориентировать их. Скажем, на восток. Или – на северо-восток. Это ж будущие наши земли. В смысле – Древняя Русь. Так может мы ее и обоснуем? То есть – оснуем… Ну ты понял.

– Ага. А что… Нормальная идея. На хрена нам Рим, если мы свою империю основать сможем. С сарматами я договорюсь, а остальные… Кто их спросит!

Они немного помолчали. Каждый о своем. Потом Черепанов снова подал голос:

– Знаешь, Лёха, одна мысль мне покоя не дает… Помнишь те сигналы… Радиосигналы… Ну, когда мы с орбиты сходили?¹⁹⁹

– Еще бы мне их не помнить! – отозвался Коршунов. – Предлагаешь проверить это место?

– Ага. Теперь-то мы с тобой точно знаем, что никаких Маркони здесь пока не родилось.

– Почему бы и нет? Вообще-то это земли аланов. Или сарматов. Точно не скажу. Если сарматов, так и хорошо. Как раз заодно и о союзе переговорим. А если там аланская земля, так тем хуже для аланов. Помнишь, Генка, ты когда-то говорил, что самый надежный способ добраться до тех мест – во главе собственной армии? Армия у нас есть. Осталось определиться с конечной точкой. Мое предложение: извлечь из болота спускаемый аппарат, взять рацию и определиться.

– Зачем рация? – искренне удивился Черепанов. – Не, Лёха… Если ты, типа, хочешь подержать в руках что-нибудь из двадцать первого века, то не вопрос. Наберем рабов пару тысяч, осушим болото… А чтобы узнать место, где этот радиоисточник находится, рации не надо. Я его и так знаю. И на карте покажу. И провожу, если потребуется. Ты же знаешь, какая у меня зрительная память.

– Знаю, – подтвердил Алексей.

– Значит, решено? Готовим экспедицию?

– Готовим. Но – завтра. А сейчас будем спать. Не то у меня здоровье, чтобы после трехсуточной пьянки планы строить.

Содрал с себя остатки парадной формы и повалился на шкуры.

Коршунов улегся на противоположную лежанку. Его тут же укусила блоха, но он не обиделся. Блохам тоже надо питаться.

– Слушай, Генка, а может он уже сдох, этот источник? – произнес он.

Черепанов не ответил. Он спал.

Глава четвертая

Сарматская степь. Восточный горизонт неба

– «Я иду по известному пути в направлении острова праведников…» – читал Коршунов, мерно покачиваясь в седле. – «Южные ворота его…» … Не поймешь, чьи… «Северные – Осириса… Дорога, по которой шел отец мой…»… Ага, «выхожу я из врат тайных на земле обитателей горизонта…» Слышь, Генка, а помнишь, как вчера шаман этот свое святилище называл?

– Врата Горизонта, – не задумываясь, ответил Черепанов. – Ты дальше читай, а то моего греческого на эту эзотерику точно не хватает.

– Моего – тоже, – Коршунов пнул пятками коня, чтоб не приставал к Настиной сарматской (Ичкам подарил) кобылке. – Половина слов, о которых я понятия не имею. Ладно… На чем остановились? Ага, обитатели горизонта. Короче, выхожу я, то есть, главный герой нашей книги, на поля, где растет пища богов. А тайные врата, о которых сказано выше, это с одной стороны – врата возвышения, а с другой, дверь в некий Дуат. А иначе – две части двери, через которую Атум, который отец, идет к горизонту. А если точнее – к восточному горизонту неба. Ну, прям как мы!

Алексей был прав. Их кавалькада двигалась в точности на восток, о чем неоспоримо свидетельствовало солнце, поднимающееся над плоской, как футбольное поле, степью.

Степь, солнце – и бесконечное пространство впереди. Хотя нет, вон там, вдали, что-то такое чернеется…

«Пора бы уж, – подумал Алексей. – Небось миль пять уже отмахали!»

Он аккуратно свернул свиток «Книги Мертвых», вложил в тубус и вернул Черепанову.

– Есть многое на свете, друг друг мой Генка, о чем мы с тобой понятия не имеем! Но если смотреть на мир философски, то жизнь – прекрасна! – И подмигнул Анастасии.

Позади, немного отстав от Алексея, Геннадия и женщин, ехали, негромко переговариваясь, Агилмунд и Ачкам, один из самых уважаемых сарматских вождей. В прошлом Коршунову удалось вылечить укушенного змеей Ачкамова сына, и с тех пор сарматский вождь считал Алексея лучшим другом. И это было очень удачно, потому что в ином случае к загадочному источнику радиосигналов пришлось бы прорываться с боем. А учитывая тот «приятный» факт, что сарматская конница вряд ли уступила бы даже катафрактариям, бой этот был бы весьма тяжким и абсолютно бессмысленным, потому что богатств сарматстких победители не стяжали бы, а потенциального союзника потеряли бы наверняка. А так всё получилось очень даже органично: друг Аласейа-рикс приехал в гости к другу Ачкаму-риксу. С друзьями-побратимами (тоже риксами), с небольшой (всего пара кентурий) свитой и, само собой, с подарочками.

Подарочки (полный доспех персидского офицера) Ачкаму понравились. Еще больше его впечатлили две сотни броней на сопровождавших друга Аласейю телохранителях. Он даже очень деликатно намекнул, что хотел бы узнать, где такие брали и нет ли там еще?

Ему столь же деликатно ответили, что место это дальнее весьма, но в принципе достижимое. В правильной компании. Почему бы и нет? Чтобы попасть в Парфию, совсем не обязательно идти через Римскую империю. Имеются и другие пути. Попроще.

Черепанов, Коршунов и Агилмунд (как полномочный представитель и соправитель своего брата Книвы) обсудили с вождем сарматов варианты ущемления соседей. В частности, аланов. А также другие перспективные планы расширения территорий. И нарушение сарматской монополии на тяжелую конницу поначалу здорово огорчило Ачкама, показалось вождю уже не таким обидным. Перспективы совместной дележки чужих территорий изменили его настроение к лучшему. Особенно когда на выходе замаячило восстановление былой сарматской мощи.

Словом, посольство удалось на славу, и мелкая просьба друга Аласейи посетить место, которое привиделось во сне его брату Гееннаху, не вызвала возражений. Даже когда стало известно, что место это – не просто очередное степное пастбище, а (Черепанов очень подробно и старательно начертил на песке схемку) самое что ни на есть тайное святилище злого-презлого бога по имени «Врата Горизонта».

Шаман, которого вызвал для «консультации» Ачкам, минут двадцать ругался нехорошими словами, потом сообразил, что не сам вождь Ачкам желает посетить бога, а его «иностранные» гости напрашиваются. И сразу повеселел шаман. Потому что увидел замечательную возможность вместо собственных соплеменников «подарить» злому богу глупых инородцев.

Замыслы шамана вождь таить не стал, но Коршунов Ачкама успокоил: мол, разберемся.

Ачкам не усомнился. Он был уверен, что Алексей – тоже шаман. Причем – из крутейших.

В общем, с утречка они и отправились: Коршунов и Черепанов с супругами, Агилмунд с шестью готами и Ачкам с полусотней личной охраны. Разумеется, шамана тоже взяли. И пожрать-выпить в дорогу, потому что путь предстоял неблизкий: больше тридцати римских миль. Полтинник, если в километрах. Или, по местному, два дня пути, если не торопиться.

Они и не торопились. Дорога нетрудная, компания хорошая… Немного утомляла необходимость щеголять в доспехах в отсутствие видимого противника, но у сарматов так было принято. Ежели ты воин – изволь быть одетым по форме. Ничего не поделаешь.

Заночевали в роще у безымянной речушки. Поужинали кулешом с дичью и травками. Гости опустошили бурдючок херсонесского вина. Местные предпочли кумыс. Поговорили о будущем. Вернее, о будущих совместных проектах формата «Горе побежденным». О родиче Ачкама Фарсанзе, который всё никак не может занять трон Боспорского царства (надо пособить!) и о том, какие мирные хорошие люди живут по ту сторону Данубия-Дуная. И как просто и удобно будет собирать с них дань…

– Не знаю, как тебе, Лёха, – произнес Черепанов, – но боюсь, что придется нам с нашими новыми родичами немного поконфликтовать. Сколько волка не корми, а его всё тянет туда, где овцы жирнее. Извини, но я не тот человек, которому по вкусу дербанить великую империю.

– А кто собирался сирийскую автономную республику устраивать? – с иронией напомнил Коршунов.

– Так не устроил же. И вообще: автономия – это тоже в рамках империи. Просто прав побольше.

– Ты всё еще думаешь, что империя – это хорошо? – серьезно спросил Коршунов.

– Я родился в империи, – ответил Черепанов. – И я люблю имперский порядок. И закон. Одинаковый для всех. Империя, Лёха, это единственное место, где простой человек может чувствовать себя в безопасности и гордиться тем, что он – простой человек… хм… великого государства. Меня этому учили, Лёха. И пусть то, чему меня учили, мало соответствовало действительности, но, поверь, это было такое вранье, в которое очень хотелось верить! Можешь надо мной посмеяться, но я действительно верю, что такое возможно.

– Да Бог с тобой, Генка! Верь во что хочешь! – весело отозвался Алексей. – А я спать пошел. К Насте. – Он поднялся и уже стоя на ногах, сказал:

– Я не стану спорить с тобой. И смеяться тоже не стану. Но я сам – простой человек и хочу, чтобы ты знал: если для счастья моей Анастасии мне придется разрушить империю, я не задумаюсь ни на секунду!

И ушел.

– Ага… – пробурчал ему вслед Черепанов. – Простой человек… Простой, блин, король варваров и по совместительству римский легат… Разрушать-то любой горазд, а у меня, может, мечта…

И тоже отправился в шатер. К Коре. Ради которой он тоже был готов разрушить империю, но предпочитал всё же найти способ сохранить и то, и другое.

Глава пятая

Сарматская степь. Святилище злого бога

Истукан по имени «Врата Горизонта» стоял на пригорке. За просторной оградкой из стоячих камней. Выглядел внушительно. Традиционные дары громоздились почему-то не у подножия, а на приличном отдалении.

Черепанов вопросительно взглянул на Ачкама.

– Ближе – нельзя, – сказал сарматский вождь. – Это злой бог. Может схватить тебя и забросить дальше края мира. Такое случалось.

Сарматский шаман подбежал к оградке, заплясал, замахал лошадиным хвостом.

На него не обращали внимания. Сарматы – по привычке, остальные – потому что разглядывали истукана. Идол выглядел колоритно. Устрашающе. Нездешне.

– Слышь, Ген, а ведь это почти поп-арт, – по-русски сказал Коршунов.

– Может быть. Я в этом не разбираюсь. Зато почти уверен, что здешними технологиями такое не изготовить.

– Почему так решил.

– Посмотри, какие узоры, какие изгибы…

– Ну и что? В Риме и не такое режут…

– Так то – в Риме, – покачал головой Черепанов. – Здешних «каменных богов» видел? Булыжники булыжниками.

– Допустим, ты прав, – согласился Коршунов. – Хотя я легко могу допустить, что могли и местные постараться. Или какой-нибудь взятый в плен зарубежный ваятель.

– Ага. Ты объем работ прикинь. Это же гранит, а не туф. И добавь к этому то, что наш источник сигналов где-то поблизости.

– Где-то – это не значит прямо здесь, – возразил Коршунов. – Вот была бы у нас рация… Ладно, допустим, перед нами артефакт чужинского происхождения. Источник сигналов тоже тут. Значит что выходит? Инопланетяне артефакт подкинули?

– Шут его знает, – вполне серьезно ответил Черепанов. – А чего, кстати, ты ждал? Бога Вотана с радиопередатчиком? Надо бы поближе глянуть. Вдруг у него антенна из спины торчит?

– Ну, так давай подъедем, поглядим, – ответил Коршунов и тронул коня.

– Не стоит, Аласейа, – негромко сказал Ачкам, заметив это движение. – Что, если бог утянет тебя?

– Тогда ты проводишь моих друзей домой, – сказал Коршунов. И, по-русски: – Поехали, Генка!

Алексей пошутил. Он не верил, что с ними может что-то случиться. Во всяком случае, что-то нехорошее. Коршунову так долго твердили о его невероятной удачливости, что он и сам в нее уверовал. Но ведь были же основания!

– Твои друзья вернутся домой, – очень серьезно ответил Ачкам. – Обещаю!

– Эй, а вы куда? – воскликнул он, увидев, что Анастасия и Корнелия тоже двинулись за ними. – Настя, ты же слышала, что вождь сказал!

– И ты думаешь, я испугаюсь какого-то каменного кумира? – надменно произнесла Анастастия. – Господь защитит меня от происков беса.

– Не надо, Кора, это может быть опасно! – встревожился и Черепанов.

Корнелия покосилась на гречанку. Как можно допустить, что она, дочь и внучка императоров, боится, когда не боится какая-то девка из Антиохии!

Но мужу она заявила другое:

– А если что-то случится с тобой? Хочешь оставить меня одну в этой дикой степи?

Так что к идолу они поехали вчетвером.

Сарматский шаман попытался воспрепятствовать, но Ачкам прикрикнул, и шаман убрался с дороги.

Антенны в спине идола не наблюдалось. Но и без антенны он выглядел весьма неординарно. Вблизи он оказался еще причудливее, чем издали. Выяснилось, что у каменюки обработаны все четыре грани, и с каждой пялится своя образина. Все – разные. Объединяло их одно: от всех четырех чудовищных ликов сквозило мистическим ужасом. Резал их настоящий гений.

Женщины и Алексей остановились в пяти шагах, а вот Черепанов спешился и, держа коня в поводу, подошел к идолу вплотную.

– Ну и что дальше? – поинтересовался Коршунов. – Споем для него «Прощание славянки» и поедем домой?

– Знаешь, Лёха, кого мне напомнил этот сарматский бог… – произнес он задумчиво.

– Кого?

– Януса, – сказал Геннадий. – Помнишь? Двуликий бог Порога. И врат, кстати. И времени – по совместительству. Только у Януса два лица, а у этого – четыре. А еще, Леха, хочу тебе напомнить, что Янус – мой бог-покровитель. И обрати внимание… – он поднял руки и продемонстрировал татуировки на запястьях: «ССС» на правой руке и «LXV» – на левой²⁰⁰. Затем торжественно, хотя и не без иронии произнес:

– Сальве, старший брат двуликого Януса! Прими от нас дар уважения и одари нас согласно нашим желаниям и твоей щедрости!

Подмигнул Коршунову и возложил руки на гранитную глыбу.

И идол исчез.

Глава шестая

Дар каменного бога

За спиной Черепанова вскрикнула Корнелия. Геннадий стремительно обернулся… И сам едва сдержал возглас удивления.

Исчез не только идол. Исчезла каменная загородка вокруг капища. Исчез сарматский шаман. Исчез Ачкам с воинами. Исчезли готы Агилмунда. И сам Агилмунд.

Вокруг лежала первобытная степь, а от всей команды остались лишь они четверо: Леха, Настя, Кора и сам Черепанов. Зато степь не изменилась. Нет, все-таки изменилась. Вон тот холм определенно стал пониже. И этой рощицы справа раньше не было.

– Ни фига себе… – по-русски пробормотал Коршунов. – Генка, ты его что, в рукав спрятал?

– Оглянись, – спокойно произнес Черепанов.

Коршунов оглянулся. На этот раз его реплика была посочнее.

– И куда они все делись? – растерянно проговорил он.

– У меня спрашиваешь? Кто из нас физик?

– Такой физике меня не учили… – пробормотал Коршунов. – Ну и что теперь делать?

Черепанов принюхался. Кажется и воздух тоже изменился. Или нет? По крайней мере дышалось нормально. И кони спокойны просто на удивление.

– Что делать? – Черепанов упруго оттолкнулся и оказался в седле. – Для начала нам стоит вернуться к реке. Лошадкам нужна вода.

И отдав поводья, позволил коню двигаться удобным аллюром и туда, куда тот сам пожелает. Черепанов всегда был человеком практичным: пусть их ведет инстинкт лошади, а люди пока сориентируются.

– Что произошло? – спросила Анастасия.

Спокойно так спросила. Словно этакие чудеса для нее – привычное дело. А может и привычное. Вон сколько богов в Антиохии. И все чудят.

– Не знаю, – честно ответил Алексей. – Разберемся.

Этот звук, прорезавшийся сквозь скрежет цикад и прочие степные шумы, первым услышал Черепанов. И сразу насторожился. Потому что узнал. Один взгляд в синеву неба – и Геннадию стало понятно, что он не ошибся.

Первый рефлекс – спрятаться. Но прятаться было некуда. Степь. Сверху все как на ладони. А до ближайших деревьев – километра полтора.

– Леха, ну-ка глянь!

– Ах ты… – Коршунов, задрав голову, уставился на серую точку в небе. Нет, уже не точку – крохотный силуэтик. – У меня глюк или это вертолет? – воскликнул он радостно.

– Не думаю, что дракон, – буркнул Черепанов. – И учти, пожалуйста: мы на чужой земле, возможно, в чужом мире. И с нами женщины.

– Да ладно тебе, Генка, панику разводить, – отмахнулся Коршунов. – Поверить не могу! Неужели мы дома?

– Дома! – фыркнул Черепанов. – С чего ты взял?

Женщины с напряженным вниманием слушали их разговор. Знали, что их мужчины пришли из какой-то непонятной и волшебной страны. И что теперь?

– Это ваша земля, Алексей? – спросила Анастасия. – Та, из которой вы пришли?

– Не знаю, – уже без прежнего оптимизма ответил Коршунов. – Очень на это надеюсь.

Маленькая кавалькада остановилась. Пытаться удрать от вертолета верхом – бессмысленно. А вертолет направлялся явно к ним.

Минут пять – и он завис над ними, волнуя траву и беспокоя коней.

Черепанов попытался определить, что за тип… Не сумел. Ну, хоть не боевой. Ни ракет, ни орудий на подвесках не видно. И шум от него какой-то… неправильный…

Вертолет повисел над ними с полминуты, а потом плавно опустился на травку метрах в пятидесяти.

Прозрачная дверца откинулась вверх, и на землю спрыгнул человек.

Нормальный человек (две руки, две ноги, одна голова – что не могло не радовать) в светло-зеленой форме с серебряными нашивками.

– Добрый день, дамы и господа, – сказал он по-русски, с мягким южным выговором, и дружелюбно улыбнулся. – Позвольте представиться: младший егерь Приднепровского императорского заповедника Севастьянов.

Коршунов с Черепановым молчали. Растерялись. Даже готовый буквально ко всему Геннадий.

Прозрачный маленький вертолетик незнакомой конструкции, вежливый юноша, которого ничуть не удивили четверо всадников в натуральной древнеримской одежде.

Пауза затянулась.

Младший егерь напрягся. Самую малость. Черепанов тоже. Он видел, как двигался егерь, как выпрыгнул из кабины, и готов был поставить золотой аурей против медного асса, что перед ними воин. А что это у него на поясе? Не иначе оружие? Похоже на пистолет, но только похоже…

«Надо что-то предпринять. И быстро!»

Вертолетчик назвал себя. Приличия обязывают ответить тем же.

Геннадий спешился.

Улыбнулся как можно доброжелательнее.

– Черепанов Геннадий, – сказал он.

Помедлил мгновение: протянуть руку для рукопожатия или не стоит. Решил: не стоит. – Моя жена Кора.

Корнелия наклонила голову. Очень величественно.

Коршунов тоже спешился.

– Алексей Коршунов. Моя жена Анастасия…

– Репликаторы? – Младший егерь Севастьянов расслабился.

Черепанов кивнул. А что ему оставалось?

Собственно, он мог бы попробовать скрутить младшего егеря. Могло получиться… А что дальше? Захватить вертолет и лететь… Куда?

– Замечательная работа! Можно потрогать? – Младший егерь показал на золотую «Медузу», украшавшую лорику Черепанова. Постучал по металлу: – Дорогущая штука, да? Нет, это просто чудо! И упряжь – просто как из музея! Безупречная реплика!

– Вы, я вижу, разбираетесь, – сказал Черепанов.

Его мозг работал с бешеной скоростью, анализируя, прокручивая варианты… Но на лице это никак не отражалось.

– Немножко, – скромно ответил младший егерь.

– А позвольте узнать, чем наши скромные персоны привлекли ваш интерес? – с добродушной улыбкой осведомился Черепанов. – Неужели этими доспехами?

– Нет, сударь. Отсутствием коммуникаторов.

Молодой человек коснулся запястья, на котором красовался толстенький металлический браслет с экранчиком.

– Ну-у… Мы сочли, что это не обязательно, раз уж мы…

– Понимаю, понимаю, – перебил егерь. – Полное погружение. Никаких анахронизмов. Но лучше бы вам взять хотя бы один комми…

– Мы что-то нарушили? – осторожно спросил Черепанов. – Правила поведения в пределах заповедника…

– Да нет, все нормально. Транспорт у вас… гужевой, – егерь потрепал по морде черепановского жеребца. – Открытого огня вы не разводили, верно? Да я уже по вашим лошадкам вижу, как вы к природе относитесь. Разве у каких-нибудь… гм… варваров могут быть такие ухоженные лошадки! – Он снова потрепал черепановского коня. Тот ткнулся губами ему в ладонь, но ничего не обнаружив, обиженно фыркнул.

– Балует тебя хозяин, да? – сказал жеребцу егерь. – Вижу, балует. Люблю лошадей, – сказал он Геннадию. – У моего дяди ферма под Запорожьем. Маленькая совсем, сотня гектаров. А коммуникатор все-таки вам нужен, – произнес он озабоченно. – Погружение погружением, но мало ли что случится… – Он порылся в прикрепленной к ремню планшетке и достал браслетик примерно такой же формы, что и на его запястье.

– Вот возьмите, Геннадий, – сказал он, надевая его на руку Черепанова. – Это просто контактор, зато безлимитка. Ввод, извините, звуковой, потому что, сами понимаете, старье. Я введу в базу его данные, чтоб вас больше не тревожили. И не надо спорить! – сказал он строго. – Это приказ! Счастливого отдыха!

Младший егерь кивнул мужчинам, поклонился, поочередно, дамам, прыгнул в кабину, и прозрачная стрекоза взмыла с небо.

– Ну, ничего себе! – проговорил Коршунов, провожая ее взглядом. Потом вспомнил о «подарке». – А ну-ка покажи, Генка, что он на тебя нацепил?

– Потише, – предупредил Черепанов по-латыни. – Вдруг у него обратная связь.

– Да ну тебя с твоими шпионскими играми! Такой славный парень, а ты всё подлянки ищешь. Ну-ка! – Алексей ухватил друга за руку, развернул экранчиком к себе. – Интересно, как он работает. Черт, и не думал, что я так соскучился по технике. Егерь сказал: у него звуковой ввод. Попробоем… Доступ!

Ничего не произошло.

– Надо было тебе, Генка, пароль спросить, – с досадой буркнул Коршунов.

– Сам-то понял, что сказал? – поинтересовался Черепанов. Но Алексей его не слушал:

– Ладно, попробуем что-то другое… Связь! Черт, опять ничего…

– Контакт! – сказал Черепанов, и экранчик вспыхнул.

– Сегодня двадцать третье июля две тысячи восемьдесят пятого года, – произнес мелодичный женский голос. – Вас приветствует единый информационный портал Российской империи. Чтобы сделать запрос, скажите: «запрос», чтобы получить дневной событийный дайджест, скажите: «дайджест», чтобы вызвать «вертушку», скажите «вертушка», чтобы получить доступ к услугам, не относящимся к стандартному пакету бесплатных социальных программ, назовите номер личного счета и приложите большой палец к дисплею.

– Вот это я называю: речь по существу, – пробормотал Алексей. – Ну что, господин сирийский наместник, какой у нас нынче номер личного счета?

– Пока не знаю, господин легат, – спокойно ответил Черепанов.

А с чего бы нервничать? Ситуация вполне штатная. Они – в России. Время, судя по поведению егеря, мирное. И явно будущее. Следовательно, за утопленный спускаемый аппарат отчитываться не придется. К тому же… Черепанов даже чуть прижмурился от этой мысли – не просто Россия или Украина, а Российская империя! Может они уже умерли и попали в рай? Он невзначай положил руку на бедро подъехавшей Коры. Бедро было вполне живым. Теплым и упругим. И шелк под пальцами на ощупь тоже ничуть не изменился.

– Счет, говоришь? – Черепанов убрал руку, вставил ногу в стремя и, крякнув (доспехи-то тяжеленькие) взгромоздился в седло. – Счет у нас будет. Как только доберемся до цивилизованных мест и я узнаю, по какому курсу нынче идут изумруды с алмазами.

И похлопал по притороченному к седлу кожаному мешочку. Небольшому такому, размером с двухлитровую флягу.

– Добро пожаловать домой, дамы и господа!

1 234 год от Р. Х.

2 Necesse est maximorum minima esse initia – «Великое берет начало с малого» (лат. пословица).

3 Тем не менее древность скифо-сарматских племен – исторически зафиксированный факт. Еще Геродот (пятый век до н. э.) писал о них. Возможно, и более древние (Гомер, Гесиод) авторы, упоминавшие киммерийцев, писали о предках скифов-сарматов описываемого в романе времени. Впрочем, время их истекает. Последние серьезные упоминания о сарматах относятся к концу четвертого века.

4 Отец…

5 Пройдет век с небольшим – и большая часть сарматов, теснимая готами и теми же аланами, будет вынуждена отдаться под покровительство Рима. А еще через век территории, на которых в описываемое время обитали сарматы, войдут в державу Атиллы. Возможно, среди племен, ставших впоследствии основой для формирования Хазарского каганата, были и сарматы. Но с уверенностью утверждать это нельзя.

6 Ойум – мифологическая земля обетованная для готов.

7 Читателю, знакомому с историей и георгафией: это другой Трапезунт, не малоазийский (римская провинция Понт), а тот, о котором упоминает Иордан, – то есть располагавшийся в районе горы Чатыр-Даг, неподалеку от нынешней Алушты.

8 Аурей – золотая римская монета.

9 Отсутствие устриц в нынешнем Черном море связано с тем, что проникший туда не без помощи человека хищный моллюск рапан слопал деликатесную «родственницу». Одни мидии остались.

10 Va e victis – горе побежденному (лат. пословица).

11 Штаерман Е. М. Упадок Римской империи.

12 Секстан (от лат. sextans – шестой) – в морском деле – астрономический угломерный инструмент. Лимб секстанта составляет 1/6 часть окружности.

13 Маркионополь (Марционополь) – город в провинции Нижняя Мёзия (ныне поселок Река Девня, на 30 км к юго-западу от Варны); город действительно крупный – в течение трех лет (366–369), при императоре Валенте М., даже был столицей империи.

14 Скамар – что-то вроде безродного бродяги-попрошайки-скомороха. В данном случае – серьезное оскорбление.

15 Вутья – берсерк.

16 Аурей – золотая римская монета.

17 Aut bibat, aut abeat! (Пей или убирайся!) – одно из популярных правил римского пира.

18 А. В. Колобов. Римские легионы вне полей сражений.

19 Claudia Pia Fidelis – Клавдиев Верный (лат.).

20 Консуляр – бывший консул. Пожизненный титул.

21 Праздник Форс Фортуна отмечался римлянами двадцать четвертого июня и считался выходным. В этот день жители столицы спускались на лодках вниз по Тибру, чтобы принести жертвы богине Фортуне (за что отвечала данная богиня, думаю, пояснять не требуется) в двух святилищах за пределами Рима. Выполнив, так сказать, религиозный долг, счастливые граждане весь остаток дня выпивали и закусывали, активно радуясь жизни.

22 Два римских часа по летнему времени – это несколько больше, чем два наших астрономических часа, так как само понятие часа в Древнем Риме зависело от длительности светового дня: время от рассвета до заката делили на двенадцать часов. Соответственно зимой час был короче, летом – длиннее.

23 Либрарий – писарь. В римской армии бухгалтерия была поставлена отменно. Все фиксировалось и документировалось, причем дважды: собственно в подразделении и в канцелярии легиона.

24 Квестор (военный квестор) в легионе выполнял обязанности одновременно начальника канцелярии и главного бухгалтера. В его ведении была вся бюрократия легиона. Он же отвечал за оплату расходов и выдачу жалованья в когорты.

25 Бенефектарий – в данном случае – вестовой-адъютант.

26 Буккина – боевая труба.

27 Август – величавый, священный (лат). Имя первого из римских монархов. В описываемое время – обращение к императору.

28 Юлий Бассиан Каракалла (правильнее – Каракалл) – правил с 211 по 217 год. До 212 года – совместно с младшим братом Гетой, а после того как (при приказу Каракаллы) брат был убит – единолично. Убит заговорщиками по приказу сопрефекта претория Макрина.

29 Пил – старший кентурион в когорте.

30 Томы – город на побережье Черного моря, ныне – Констанца.

31 Либурна – тип римского военного корабля.

32 Мульсум – разбавленное вино с добавлением меда.

33 Золотое кольцо кентуриона римской армии соответствовало всадническому и автоматически присоединяло его носителя к этому сословию.

34 Самосской называли украшенную изображениями керамическую посуду красного цвета.

35 Сестерций – в эту эпоху уже не серебряная, а бронзовая монета. Для удобства читателя: в Римской империи этого времени имели хождение следующие монеты: квадрант (медь), семис (медь, равен двум квадрантам), асс (медь, равен четырем квадрантам), дупоний (бронза, два асса, полсестерция), сестерций (бронза, четыре асса), денарий (серебро, по номиналу – около четырех граммов, равен четырем сестерциям), аурей (золото, по номиналу – около восьми граммов, равен двадцати пяти денариям). Следует отметить, что в указанное время содержание серебра в денарии и золота в аурее было существенно меньше номинала – инфляция.

36 Гарум (ликвамен) – самый популярный римский соус, приготовлявшийся из рыбы, соли, пряностей и трав.

37 Коммод – римский император, правил с 180 по 192 год нашей эры.

38 Септимий Север – римский император, правил с 193 по 211 год.

39 Стола – римское женское платье, длинное, до лодыжек; надевалось поверх туники.

40 Минерва (греч. Афина) – дочь Юпитера (Зевса), богиня-воительница.

41 Кибела «Великая мать богов» – фригийская богиня, весьма «суровая».

42 Атаргата – сирийская богиня. В Риме ее так и называли: Деа Сириа. В описываемое время была в Римской империи довольно популярна, как, впрочем, и многие другие «восточные» боги и богини.

43 Пил – старший кентурион когорты.

44 По римским законам доставка ответчика в суд обеспечивалась истцом.

45 Здравствуйте, господин. Я хотел бы… Извините… (лат.).

46 Как мне добраться (точнее, «как мне пройти»)… (лат.).

47 Квестор – римское должностное лицо, занимался финансами. Претор – римское должностное лицо, верховный судья. Для провинциального городка – слишком крупные должности. Все равно что спросить где-нибудь в Томске, как пройти к генпрокурору.

48 Не знаю, господин (лат.).

49 Скажите мне… (лат.).

50 Ужасно (лат.).

51 Эскулап – бог-покровитель медицины.

52 Вагина – в данном случае – ножны.

53 Контуберний – минимальное подразделение римской армии, жившее в одной палатке и питавшееся из одного котла. Обычно в контубернии восемь человек.

54 Вообще-то должность эдила была выборной, но выборы, как всем нам известно, в империях определяются исключительно финансовыми возможностями избираемого и его связями с вышестоящими лидерами.

55 Salve! Ut vales? – Здравствуй! Как дела? (лат). Non ita bene… – Не очень хорошо… (лат).

56 Vale – до свидания (лат.).

57 Триклиний – столовая.

58 День Меркурия – 12 августа. Бог Меркурий – покровитель путешественников и торговцев – весьма почитался в Риме. В хорошие времена римские коммерсанты в этот день отстегивали десятину от своих доходов святилищу хитрого бога и на эти средства в день праздника устраивалась официальная всенародная пирушка.

59 Прандий – второй завтрак.

60 По римским застольным правилам (для богатых) смена блюд проводилась не как у нас, поштучно, а оптом: то есть стол с опробоваными кушаньями уносили, а на его место ставили другой, со следующим набором яств.

61 Ныне – Париж.

62 Юпитеровы игры, они же Римские игры – празднества и представления, устраиваемые в честь бога Юпитера. 13 сентября в храме Юпитера приносили жертву и устраивали ритуальные угощения. Но представления: игры, скачки, театральные действа – начинались на неделю раньше и продолжались в течение пятнадцати дней.

63 Имеется в виду Марк Антоний Гордиан Семпрониан Роман, отец Антония Гордиана. Гордиан-старший, один из самых богатых людей своего времени, потомок императора Траяна и легендарных братьев Гракхов, бывший консул, наместник в нескольких провинциях, в описываемое время – наместник Африки. Впрочем, некоторые источники утверждают, что наместником Африки его назначил уже Максимин, в 237 году. Но я склонен думать, что Максимин всего лишь (на свою голову!) подтвердил назначение своего предшественника Александра Севера.

64 Обращение «владыка», dominus, весьма уважительное, использовалось как обращение к старшему: раба к господину, сына к отцу, клиента к патрону, ученика к учителю, подчиненного к вышестоящему, а также формой вежливого обращения к незнакомому лицу. Но слово становилось оскорбительным для гражданского сознания римлян в том случае, когда они чувствовали, что оно выступает в своем буквальном значении, и тогда оно характеризовало власть даже более одиозную, чем власть царя (гех), и приближалось к современному значению слова «тиран». «…Он превратился из царя во владыку (dominus) …ибо владыка есть тот, кого греки называют тираном; а царем называют того, кто подобно отцу заботится о народе». Цицерон. «О государстве».

65 В описываемое время Карфаген – столица провинции Африка.

66 Новы (Евсция) – город в провинции Нижняя Мезия, на правом берегу Дуная, современный Стъклен (около г. Свитшова, совр. Болгария).

67 Сатурналии – праздники в честь бога Сатурна. Начинались 17 декабря и продолжались в течение недели.

68 Tertium nоn datur (Третьего не дано) (лат.).

69 235 год по Р. Х.

70 Могонтиак (Mogontiacum), нын. Майнц, столица римской провинции Верхняя Германия. Располагался на левом берегу реки Рейн, против впадения в нее реки Майн.

71 Префектом Восьмого Августова легиона. В некоторых случаях командующий легионом назывался не легатом, а префектом. Как правило, в том случае, когда этот командующий не отличался высокородностью.

72 После проигранных битв Александр Север имел обыкновение задабривать воинов денежными премиями.

73 Преторианский сопрефект Макрин. По его наущению был убит император Каракалл, после чего Макрин сам провозгласил себя императором (217–218 годы по Р. Х.), но пробыл в этом состоянии недолго, был разгромлен, пойман и казнен.

74 1 января консулы принимали присягу, приносили быков в жертву Юпитеру и торжественно обещали богу, что их преемники сделают то же самое в следующем году.

75 См. сноску № 66

76 Идею стоицизма можно вкратце охарактиризовать так: внутренняя свобода человека не зависит от внешних, в том числе и политических, условий.

77 Напомню читателю: преторианский сопрефект Макрин. По его наущению был убит император Каракалл, после чего Макрин сам провозгласил себя императором (217–218 годы по Р. Х.), но пробыл в этом состоянии недолго, был разгромлен, пойман и казнен.

78 Просторные длинные туники из белого далматского шелка с широкими рукавами до запястий и с пурпурными полосами спереди назывались далматиками, и их ношение считалось римлянами признаком изнеженности. Позднее христиане позаимствовали далматик для литургии.

79 Элий Лампридий. Александр Север.

80 Мамея, неустанно опекавшая сына, выбрала ему невесту из патрицианской семьи, Кнею Сею Гереннию Саллюстию Барбию Орбиану, которая была удостоена титула Августы. Ее отец, Сей Саллюстий Макрин, по-видимому, получил титул Цезаря. Однако прошло немного времени, и он вместе с дочерью лишился симпатий ревнивой и подозрительной Мамеи, которая вынудила Александра – против его воли, как утверждают источники, – изгнать Орбиану в Африку. Тесть императора пытался укрыться в лагере преторианцев, но его схватили и казнили как мятежника в 227 или 228 году.

81 Напомню читателю, что двуликий Янус считался богом порога (границы), дверей, входа-выхода и всякого начала.

82 Как бог, знавший прошлое и будущее, Янус был всеведущ. Его атрибуты: две короны, посох и ключ – означали, что он: а) управляет двумя царствами (видеть два пути одновременно), б) является покровителем дорог и мер (расстояний и чисел), в) является создателем и хранителем дверей и запоров (включая небесные врата). Будучи богом времени, он имел на правой руке начертание «ССС» (римское «300»), а на левой – «LXV» (римское «65»), что соответствовало количеству дней в году.

83 Император Александр был слишком мягок для того, чтобы призвать к порядку даже собственных гвардейцев. Поэтому именно он посоветовал Кассию, в целях его безопасности, выехать за пределы Рима, подальше от ненавидевших консула преторианцев. Вообще же ситуация в гвардии при Александре Севере как нельзя лучше иллюстрирует его «качества руководителя». Началось все еще в 223 году, когда Августам (вернее, Мамее, потому что Александр был тогда еще слишком молод) пришлось уступить во время трехдневных уличных боев преторианцев, не поладивших с собственным командиром, знаменитым судьей Ульпианом, земляком Мамеи и ее главным советником. Когда Ульпиан стал главным префектом, в его подчинении оказались два других префекта (Флавиан и Крест) – два старших офицера претория. Однако вскоре оба умерли, и стражники, недовольные суровостью Ульпиана в отношении дисциплины, подняли бунт, заподозрив пришлого начальника в причастности к смерти своих командиров. Ульпиан был убит. Мамея и Александр не смогли спасти своего земляка и даже вынуждены были назначить его убийцу, Марка Аврелия Эпагата, наместником Египта – правда, позже они нашли возможность с ним расправиться.

84 Тубилустрий – праздник в честь бога Марса. В этот день римляне совершали ритуальное очищение боевых труб. Считалось, что это принесет удачу в военных кампаниях в новом году.

85 По римским законам клиент вправе отказаться давать показания против своего патрона.

86 Sint ut sunt, aut nоn sint – пусть будет так, как есть, или пусть вовсе не будет. Вообще-то эти слова принадлежат иезуиту, а не древнему римлянину. Но принцип сей древнее Римской империи и наверняка переживет любое из ныне существующих государств.

87 Юлий Капитолин. Двое Максиминов.

88 Там же.

89 М. Грант. Римские императоры (пер. с англ).

90 Тестудо – черепаха, военная команда.

91 Римский император, разрушивший Иерусалимский храм.

92 Префект охраны (praefectus vigilum) заведовал «отрядами бодрствующих» (cohortes vigilum), которые несли пожарную службу в Риме и были одновременно ночной полицией; его юрисдикции подлежали грабители, воры и поджигатели. Должность префекта охраны была введена в 6 году Августом и уступала рангом лишь префектуре Египта, претория и продовольствия.

93 Префектура охраны до IV века принадлежала к высшим всадническим должностям.

94 Во времена республики наместники провинций назначались Сенатом. Обычно это была кормушка для «отработавших» срок консулов. В эпоху империи часть провинций некоторое время оставалась под эгидой Сената, а часть – непосредственно императора. То же касалось и легионов, располагавшихся на территории провинции. Но постепенно императоры подмяли под себя все провинции. Африка оставалась последней из «подведомственных» Сенату.

95 Прокуратор – личный представитель Августа, занимавшийся финансовыми вопросами. Прокуратор Августа подчинялся только императору и контролировал деятельность наместника.

96 Водяные часы.

97 В мартовские иды был убит сенаторами Гай Юлий Цезарь.

98 Цена – обед, главная трапеза дня.

99 Ланиста – хозяин группы гладиаторов.

100 Вигилов.

101 Цереалии – праздник в честь богини Цереры, покровительницы урожая и плодородия в целом. Проходили с 12 по 19 апреля.

102 21 апреля – этот день считался датой основания Рима. В праздник парилий во всех районах столицы зажигались огромные костры (вот радость для римских пожарных!), устраивались танцы и пиры под открытым небом.

103 Одно из самых роскошных зданий Рима. Был когда-то выстроен полководцем и консулом Помпеем Великим. В описываемое время принадлежал Гордиану-старшему.

104 Автепса (authepsa) – дословно «самоварящий сосуд» – переносная металлическая печь. В Помпеях найдено много таких печей. Обычно они представляют собой бронзовый без верхней плоскости параллелепипед на ножках, боковые стенки – полые, в них наливается вода, по углам – четыре полые «башни» с крышками; во внутреннее пространство, ограниченное боковыми стенками и дном, засыпались раскаленные угли, на которых можно было жарить или варить, например, в котле на треножнике.

105 Белен – кельтский бог Солнца, отождествленный с Аполлоном. Покровитель Аквилеи. В императорскую эпоху почитался в Северной Италии, в Южной Галлии и особенно в Норике.

106 «Уехав за море, не душу, только небо меняешь…» (Квинт Гораций Флакк)

107 239 г. От Р. Х.

Внимание читателя! Сноски даны исключительно для тех, кого интересуют исторические детали. Те же, кто хочет просто получать удовольствие от приключенческого текста, могут не обращать на них внимания.

108 Первый Парфянский легион – сформированный Септимием Севером. То есть совсем свеженький.

109 Принципия – штаб легиона. Позади нее размещался преторий – дом командующего легионом.

110 Череп.

111 Палка из виноградной лозы. Атрибут кентуриона и заодно средство дисциплинарного воздействия.

112 15 марта.

113 Чтобы не вводить читателя в заблуждение: такого легиона в Древнем Риме не было. Предшественник, Первый Германский, сформированный Цезарем, да, существовал. Но в 70 году после Р. Х. легион был расформирован императором Веспасианом. Предположительно, в связи с моральным разложением и потерей боеспособности.

114 Всадники – привилегированное римское сословие. Одежда – тога с узкой пурпурной полосой (у сенаторов – широкая) и золотое кольцо. Из них формировался высший менеджмент (в т. ч. и военный) империи. В описываемое время дослужившийся до звания кентуриона автоматически становился всадником.

115 Оно и понятно – помидоры из Америки завезли.

116 Граждане.

117 Длинный большой шарф. Скорее даже платок.

118 Если быть точным – 25 марта.

119 Римская миля – тысяча двойных шагов. Примерно полтора километра.

120 Квинквинал – один из дуумвиров, кои являются первыми лицами, мэрами, так сказать, римского города. В сравнительно небольших городах (а Лаодикия относится именно к таким) они совмещают и обязанности квесторов – городских казначеев.

121 Герой спутал. В панкратионе рук ничем не обматывают. Это специфика эллинского бокса. Однако римляне часто делали замесы из разных видов состязаний – чтобы поединки были зрелищнее.

122 Длина наконечника дротика-пилума – около 30 см.

123 Тиви – наложница. Для тех, кто забыл предыдущую историю, напомню: по готским правилам Анастасия была не женой, а наложницей Алексея, поскольку у Коршунова была законная жена Рагнасвинта, родная сестра Агилмунда и Сигисбарна.

124 В римском законодательстве сказано так: «Если [он] не идет, пусть [тот, кто вызвал] подтвердит [свой вызов] при свидетелях, а потом ведет его насильно. 2. Если [вызванный] измышляет отговорки [для неявки] или пытается скрыться, пусть [тот, кто его вызвал] наложит на него руку. 3. Если препятствием [для явки вызванного на судоговорение] будет его болезнь или старость, пусть [сделавший вызов] даст ему вьючное животное (jumentum). Повозки (arceram), если не захочет, представлять не обязан». Такой вот интересный юридический казус.

125 Это так называемая «лингва франка» – смесь латыни, греческого, семитских диалектов и пр. Собственной родной финикийской речью жители древней Финикии перестали пользоваться еще до Рождества Христова. Впрочем, кое-где он остался. На монетах, например.

126 Нынешний Бейрут.

127 Крупный приморский город, весьма красивый, успешно доживший до нашего времени.

128 Напомню, что калига – штатная обувь римского легионера. Прочная сандалия с толстой подошвой, подбитой гвоздями.

129 Напомню, что римляне делили сутки так: 12 дневных часов и 12 ночных. То есть длина часа менялась в зависимости от длины дня и ночи.

130 Статус римской колонии Тиру даровал император Септимий Север в благодарность за поддержку, оказанную в те времена, когда Септимий еще не был императором, но очень хотел им стать.

131 Крупнейший цирк Тира достигал 480 метров в длину и 92 метров в ширину.

132 Большие носилки. Древнеримский вариант лимузина.

133 Старший кентурион когорты, pilus prior.

134 Обычно римский стол окружали три ложа: медий, иммус и сумус. На каждом – по три лежачих места.

135 Никейя – современная Ницца.

136 Песок арены во время травли и гладиаторских боев частенько подкрашивали, чтобы кровь была не так заметна. Почему – не знаю. Насколько я понимаю, римлянам нравилось, когда лилась кровь.

137 После смерти отец и сын Гордианы (Первый и Второй) были обожествлены.

138 Деревянный меч – символ освобождения гладиатора.

139 Для тех, кому интересно: Коршунов не прав. Идумеи, хоть и были того же племени, что и израильтяне (их предком считался брат Исаака Исав), но жили в Ханаане еще до того, как там появились иудеи.

Естественно и те и другие друг друга терпеть не могли.

В итоге иудейский царь Гиркан Идумею завоевал и всех поголовно обратил в иудаизм. Впрочем, в новом государстве идумеи были гражданами второго сорта. Позже и те, и другие перешли под протекторат Рима, а еще позже Идумейское царство было упразнено и вошло в состав римской провинции Аравия. Больше об Идумее никто не слышал. Но сами идумеи – остались.

140 Это как раз понятно. С помощью римлян. И именно, как человек, который будет проводить проримскую политику. Он и проводил. Громил повстанцев, плющил недовольных. Жесток был – крайне. Резал не только чужих, но и своих. Однако снискал прозвище – Великий. Уж больно выдающийся строитель был.

141 Ггладиаторские игры в честь Минервы, богини искусств и ремесел и бога Марса.

142 Мансион – это такая здоровенная государственная гостиница, больше смахивающая на казарму.

143 «По когтям льва узнают». Римская поговорка, встречающаяся в разных вариантах у разных античных авторов, в частности – у Тита Лукреция Кара.

144 В данном случае – тайные агенты.

145 При императоре Траяне Пальмира была практически разрушена римлянами. Пришедший после Траяна Адриан город отстроил и дал ему свое имя.

146 В зороастризме – злое начало, противник начала доброго, Ахурамазды.

147 Дэвы – там же, что-то вроде злых духов.

148 Клиент в Риме – это свободный гражданин (или негражданин), добровольно определивший себя в зависимость от патрона-хозяина. Более того, в Риме существовала даже такая форма (operae), когда отпущенник (с момента освобождения приравненный по правам свободному римскому гражданину) обязан был какое-то время работать на своего освободителя.

149 Дромедарии – наездники на верблюдах.

150 А может и нет. Хранится же у одного питерского коллекционера консервированный пенис Распутина. Впрочем и без шуток Ювенала Клодий был весьма популярным персонажем. А за свою «шутку» с весталками едва не угодил в покойники. Коллегия понтификов и весталок вынесла решение, что было святотатство. Его должны были судить судьи, назначенные претором (и осудили бы наверняка), но Клодий как любимец плебса, поднял бучу и добился того, чтобы судей назначали по жребию. Ходили слухи, что он судей подкупил – многие судьи написали свое решение неразборчиво, в итоге Клодия оправдали. Желающим узнать о Клодии подробнее очень рекомендую книгу Марианны Алферовой «Соперник Цезаря». И книга отличная и главный герой – отменный.

151 Герой ошибается. Праздник в честь Доброй богини, на который пробрался Клодий, устраивался в Риме 3 декабря. Празднество же весной в честь той же богини не имело такого значения. Но – прекрасный повод устроить девичник.

Весталки – в Риме. Но и в Антиохии хватает девушек, желающих время от времени повеселиться без мужского участия.

152 Тут Коршунов неправ. Спустя век именно христиане с оружием в руках встанут на защиту страны. Впрочем, это уже будут другие христиане.

153 Высший городской чиновник.

154 Представитель имперской администрации, представлявший интересы императорских властей.

155 Государственный свод законов Римского права, принятый в середине пятого века до н. э., и действовавший вплоть до падения Империи. Очень толковое законодательство, к сожалению, полностью до нас не дошедшее.

156 Аптус – меткий.

157 Те, кому интересны подробности, могут обратиться к истории войн Рима с Митридатом.

158 Краткая информация для тех, кому интересно. Сама крепость была построена в весьма давние времена, а но была отстроена и укреплена Селевком, диадохом Александра Македонского примерно за три века до Р. Х. При нем же вокруг крепости был возведен город – с агорой, храмами, некрополем-кладбищем и прочими общественно-полезными строениями. Селевк дал городу (и крепости) название – Европос. Дура – по-арамейски «крепость». Лет через двести она перешла к парфянам, а в 165 году ее захватили римляне. Для них крепость была расположена на редкость удачно. Через нее, как сказано выше, проходил Великий Шелковый Путь того времени. Римляне укрепили крепость, возвели стены вокруг города, заняли под казармы изрядную часть домов, построили термы, амфитеатр, свои храмы и прочие атрибуты «глобализма» Великой Римской империи. Правда, уже в 255 году крепость вновь захватили Сасаниды.

159 Горе побежденным.

160 Гражданин.

161 Триумф давался полководцу, имевшему империй (т. е. право вести войну самостоятельно, не подчиняясь никому, а наместники провинций на своей территории такое право имели), победившему в войне, в которой погибло не менее пяти тысяч врагов. Триумф – это было круто! Но в императорскую эпоху триумфы получали лишь сами императоры. Ибо все победы, которые одерживали полководцы империи – это были победы императоров. И только так. Максимум, на что мог рассчитывать обычный полководец – это триумфальные почести и собственная статуя среди статуй прежних триумфаторов.

162 Овация – маленький триумф. Так сказать, упрощенная версия.

163 Напомню, что в те времена седла делали с четырьмя «рогами» по краям. Чтобы всадник не выпал при столкновении. Стремян-то не было.

164 Спокойный, выносливый и очень сильный, поскольку весит водолазный комплект очень даже неслабо. Средний по физическим данным человек в нем по корабельной палубе и шага не сделает.

165 Более подробно – в книге «Римский орел».

166 Вивиан – живчик. Римское имя как правило состояло из трех частей: преномена, номена и когномена, что можно условно перевести, как имя-фамилия-прозвище.

167 Желающие подробностей могут обратиться, например, к замечательной книге Альберто Анджела «Один день в древнем Риме». Но автор, уж извините, от пояснений воздержится.

168 Марк Лициний Красс, один из участников знаменитого триумвирата: Юлий Цезарь-Гней Помпей-Красс. Банкир и бизнесмен, владелец недвижимости… И никудышный полководец, получивший в качестве. Вторично став консулом и получив в качестве бонуса Сирию, решил стяжать лавры победителя парфян. И облажался.

169 Семь полных легионов плюс вспомогательная конница и пехота, сорок с хвостиком тысяч римлян против десяти тысяч конных лучников и тысячи катафрактов. И – полный разгром Рима из-за бездарности Красса-полководца.

170 Азия здесь – римская провинция.

171 В 117 году от Р. Х.

172 В 164 году.

173 Гай Овидий Кассий – полководец императора Марка Аврелия. Поднял мятеж, когда император захворал и едва не помер. Кассий весьма преуспел в войне с парфянами, однако в итоге оказался лузером и был убит собственными легионерами (нормальная римская традиция) и вновь вернулся к своему начальнику Марку Аврелию. Но не целиком, а лишь в виде отрезанной головы.

174 Драбант – телохранитель (нем.)

175 «Мир достигается войной». Афоризм Корнелия Непота. Знаменитое выражение «Si vis pacem, para bellum» («Хочешь мира – готовься к войне»), является парафразой этого выражения Непота.

176 Пассаты.

177 Мыс на южной оконечности Пелопоннеса.

178 Говорящее орудие (лат.)

179 Напомню, что клиент в Древнем Риме – это не заказчик или покупатель, а человек, который пользуется финансовой поддержкой вельможи-патрона . Он выполняет его поручения, оказывает услуги… Или просто живет подачками своего богатого спонсора.

180 Бычий форум – римский рынок, где торговали скотом.

181 Квадратный бассейн в центре атриума, как раз под окном в крыше.

182 Напомню, что римская шаль-палла – это такой здоровенный кусок ткани, в который женщина может завернуться с ног до головы.

183 Рома – богиня Рима. Храм Венеры и Ромы был построен императором Адрианом и в описываемое время был самым крупным храмом Вечного города.

184 Мангон – работорговец.

185 Instrumentum vocale – так частенько называли сельскохозяйственных рабов, жизнь которых была ничуть не лучше, чем у тягловой скотины.

186 Т. е. примерно в полночь. Напомню, что темное время суток в Римской империи делилось на 12 часов (продолжительность часа зависела от времени года) или на четыре трехчасовые стражи.

187 Согласно источникам Тимесифей стал префектом несколько позже, но надеюсь читатель простит эту маленькую неточность.

188 Это что-то вроде квадранта размером в несколько сантиметров. Вогнутая конструкция с дырочкой для солнечного луча и соответствующими метками. Отградуирован исключительно для широты Рима. В других местах «точность хода» этих солнечных часов никуда не годится.

189 Марк Антоний Гордиан Пий (Гордиан Третий) родился 20 января 225 года от Р. Х. То есть в описываемое время ему было четырнадцать лет.

190 Титул Цезаря дается наследнику действующего принцепса-императора.

191 Римский талант – около 30 килограммов.

192 Фонтиналии – праздник, посвященный Фонсу, сыну Януса, богу колодцев и фонтанов. Мероприятия – пиры, игры и обильное возлияние вина, разбавляемого родниковой водой.

193 15 октября.

194 Напомню, что стола – это не мебель, а женское платье.

195 Римини.

196 Нынешняя По – река в Северной Италии, впадающая в Адриатическое море.

197 Самый длинный шаг пути – во врата. Это мой вариант перевода. Обычно этот афоризм (для пути самое длинное – ворота) переводится как «труден лишь первый шаг», однако думаю, что римский ученый-энциклопедист Марк Теренций Варрон, автор данного афоризма, не стал бы возражать против моей интерпретации.

198 В языческой традиции дядя по матери считается не менее близким родственником, чем отец.

199 Желающих подробностей отсылаю к первой книге цикла «Варвары».

200 Будучи не только богом врат, но и богом времени, Янус имел на правой руке начертание «ССС» (римское «300»), а на левой «LXV» (римское «65»), что соответствовало количеству дней в году.